о конкуренция со стороны импортируемых товаров безусловно воздействует на рынок труда (и неравномерность распределения богатства усиливается вместе с ростом торговой открытости экономики), эти два фактора представляются скорее двумя относительно независимыми переменными; как показали исследования, в начале 90-х годов не более 10 процентов уверенно снижающегося в США спроса на низкоквалифицированную рабочую силу было вызвано конкуренцией со стороны зарубежных производителей[135]. В других странах также "от- [130] - Hermstein R.J., Murray Ch. The Bell Curve. P. XXI-XXII. [131] - См.: Wright Mills C. White Collar. P. 268. [132] - См.: Morton С. Beyond World Class. P. 260. [133] - Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 4. [134] - См.: Danvger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 135. [135] - См.: Berman E., Bound J., Griliches Z. Changes in the Demand for Skilled Labor within US Manufacturing // Quarterly Journal of Economics. 1994. Vol. 109. P. 376. вергают идею, согласно которой торговля служит источником нового неравенства в уровне заработной платы" [136]; поэтому сегодня становится все более распространенным мнение о том, что проблемы среднего американского работника вызваны в первую очередь его собственными качествами, и в частности его неумением выполнять работу, требующую творческих подходов и неординарных решений[137]. Как никогда ранее фактор образования воздействует сегодня на все стороны социального положения работника. Только за период с 1985 по 1995 год отношение средней заработной платы лиц, имеющих высшее образование или ученую степень, к средним доходам выпускников школ выросло в США более чем на 25 процентов, причем наблюдается тенденция усиления такого отрыва[138]. Подчеркивая, что в современных условиях "образование дает надежную гарантию того, что семья в конечном итоге не окажется в нищете", американские исследователи показывают, что доля белых американцев с дипломом колледжа, находящихся сегодня ниже черты бедности, составляет около 2, а афроамериканцев -- около 4 процентов, тогда как для лиц, не имеющих полного среднего образования, эти показатели составляют соответственно 31 и 51 процент[139]. Относительно малообразованным американцам становится все труднее находить работу; в середине 90-х годов в США зависимость нормы безработицы от уровня образования была наиболее очевидной и резкой: так, если, например, в Италии доля безработных среди выпускников колледжа и лиц, не имеющих полного среднего образования, была фактически одинаковой (6,4 и 8,4 процента соответственно), в Канаде и Франции отличалась почти вдвое (7,3 и 14,3; 6,8 и 14,7 процента), то в Соединенных Штатах разрыв достигал четырех раз (3,2 и 12,6 процента) [140]. К началу 90-х годов только 59 процентов лиц, не получивших полного среднего образования, были заняты на постоянной основе[141]; при этом выпускники колледжей, будучи уволены, на 18 процентов чаще, чем работники со средним образованием, вновь трудоустраивались с прежним уровнем заработной платы, тогда как для последних потери в доходах на новом месте работы составляли [136] - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. Cambridge (Ma.)-L.,1998.P.45. [137] - См.: Naylor Т.Н., Willimon W.H. Downsizing the USA. P. 32. [138] - См.: The Economist. 1997. July 19. P. 75. [139] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci SJ., et al. The State of Americans. P. 176-177, 176. [140] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 387. [141] - См.: Jencks Ch. Is the American Underclass Growing? // Jencks Ch., Peterson P. (Eds.) The Urban Underclass. Wash., 1991. P. 53. в среднем 5-7 процентов[142]. В 90-е годы ситуация фактически не улучшилась, несмотря на экономический подъем и минимальные за последние годы показатели безработицы. Социальная и экономическая политика во многих развитых странах, и особенно в США, в 60-е и 70-е годы была направлена на достижение равноправия и искоренение бедности. Цели эти казались достаточно близкими, но достигнуты не были. Современная социальная политика ставит перед собой гораздо более скромные задачи, акцентируя внимание в первую очередь на недопущении роста бедности в условиях экономического процветания. Проблема имущественного неравенства становится весьма острой, а ее значение -- исключительно важным. Опасность социального расслоения заключается, кроме всего прочего, и в том, что, в этом процессе все более заметную роль играет фактор принадлежности человека к классу интеллектуалов; соответственно и зреющий социальный протест будет в первую очередь обращен против его представителей, которые ассоциируются ныне с верхушкой общества. Чтобы оценить масштаб этой проблемы, следует обратиться к картине общего нарастания имущественного неравенства в современных развитых обществах. * * * Итак, имеется достаточно аргументов, чтобы согласиться с выводом о возможности становления в нынешнем постиндустриальном обществе новой социальной структуры с новым господствующим классом во главе ее. Новый господствующий класс постэкономического общества может стать гораздо более однородным по своей внутренней структуре, чем все существовавшие в истории высшие классы; мотивированные в значительной мере надутилитарным образом, его представители по мере консолидации, обусловленной необходимостью интеллектуального сотрудничества и схожими жизненными стандартами, будут избавлены от резкого противоречия интересов, всегда возникавшего в недрах любой доминирующей страты экономической эпохи. На наш взгляд, именно приверженность постматериалистическим ценностям в наибольшей мере способна консолидировать новый правящий класс; но на этой же основе будет развиваться и противостояние с угнетаемым, или, правильнее сказать, отчужденным, классом, представителям которого чужды подобные ценности. Новый доминирующий класс имеет все признаки, позволяющие определять его именно как класс, а не какую-либо иную социальную страту или группу. Во-первых, его представители конт- [142] - См.: Rodrik D. Has Globalization Gone Too Far? Wash., 1997. P. 23. ролируют ресурс, который становится важнейшим фактором современного производства, -- информацию и знания -- и, более того, фактически способны осуществлять производственный процесс, т. е. создавать новые информацию и знания, без непосредственного участия других социальных групп. Таким образом, независимость данного класса от всего остального социума будет укрепляться по мере усиления роли информационного сектора. Во-вторых, уже сейчас представители этого формирующегося класса заняли весьма четко определяемое положение в производственной иерархии: они реально контролируют почти весь конечный продукт современного материального производства и процесс создания высоких технологий. Конкуренция индустриального типа и производство, которое может обойтись без новых технологических достижений, сохраняются сегодня почти исключительно в сфере примитивных массовых услуг, куда и стекается низкоквалифицированная рабочая сила, не будучи в состоянии конкурировать с образованными работниками в других отраслях; таким образом, большинство жизненно необходимых для общественного прогресса сфер деятельности все увереннее контролируются представителями этого нового класса. В-третьих, в силу того, что класс интеллектуалов предоставляет в распоряжение общества ресурс, характеризующийся высокой редкостью и избирательностью, он получает возможность перераспределять в свою пользу все возрастающую долю общественного богатства, при этом не основывая свои действия на принципе монополии. Создатели нового оригинального продукта заранее понимают, что цена на него в значительной мере определяется спросом в пределах достаточно узких социальных групп, и, как правило, не имеют перед собой цели завоевывать массовый рынок. Компании, производящие высокоиндивидуализированные и невоспроизводимые блага, весьма успешно действуют на предельно, казалось бы, ограниченном пространстве статусного потребления; такое корпоративное поведение мы называем не конкуренцией (competition) или кооперацией (cooperation), а неким их симбиозом (co/petition). В-четвертых, нельзя не отметить и того, что, становясь доминирующим, класс интеллектуалов стремительно формирует и противостоящую ему общность. Последняя не получает пока в литературе четкого определения; большинство исследователей предпочитают обозначать ее как низший класс (underclass), не конкретизируя этого понятия излишне детально. Но мы убеждены, что в социологических исследованиях ближайшего времени самые актуальные проблемы будут связаны именно с этой общностью. Наконец, следует сказать несколько слов об этапах развертывания революции интеллектуалов. По нашему мнению, собственно периодом этой революции может быть названо только последнее десятилетие. когда окончательно сформировались предпосылки для того, чтобы знания заняли свое уникальное место в производственном процессе, а производству стал необходим не столько образованный или информированный работник, сколько человек, умеющий привносить в каждый процесс нечто новое, из известного извлекать нечто, ранее не существовавшее. Однако этот, современный, этап ведет к становлению, если так можно сказать, лишь первой фазы постэкономического общества, но, скорее всего, не зрелого его состояния. Как известно, в рамках экономического строя подавляющее большинство людей ориентировано на достижение материальных целей; все остальные не играют общественно значимой роли, когда не в головах мыслителей, а в реальной жизни господствует концепция homo oeconomicus. Но постэкономическое общество основано на постматериалистической мотивации составляющих его людей, и этим оно отличается от общества экономического типа. Соответственно, логично предположить, что и постэкономическое общество в своем зрелом виде будет весьма однородным по типу бытующей в нем мотивации. В то же время оно не может в ходе своего становления миновать стадии неоднородности по признаку движущих людьми базовых мотивационных установок. По-видимому, эта проблема станет одной из актуальнейших в ближайшие десятилетия: в определенном смысле она уже была поставлена, когда пятнадцать лет назад Т.Стоуньер писал, что основной в ближайшие годы неизбежно станет задача "плавного перехода от индустриальной экономики к информационной" [143]. Эта задача "мягкого" преодоления периода нестабильности, несомненно лежащего между современным постиндустриальным обществом и зрелым постэкономическим состоянием, представляется сложной, как никакая иная. Несколько лет назад патриарх современной экономической мысли Дж.К.Гэлбрейт, констатируя, что за последние годы наиболее состоятельные члены общества резко увеличили свою долю в присваиваемом национальном доходе, при столь же быстром и масштабном сокращении доли наименее обеспеченных граждан, писал: "Справедливое общество не стремится установить в распределении доходов равенство, не соответствующее ни природе человека, ни характеру и мотивации современной экономической системы. Как известно, люди коренным образом различаются по тому, насколько они хотят и умеют делать деньги. При этом источником той энергии и инициативы, которые служат движущей силой современной экономики, является не просто жажда богатства, а желание превзойти других в его накоплении". В то же время, оценивая сложившуюся ситуацию, он отмечал: "Такого положе- [143] - Цитата Т.Стоуньера приводится по: Lyon D. The Information Society. P. 56. ния справедливое общество допустить не может; для него также неприемлемо любое оправдание... существования подобного неравенства" [144]. Мы бы поставили вопрос несколько иначе. Именно становление "справедливого", "совершенного" или, как мы его называем, постэкономического общества, представляющее собой объективный и непреодолимый процесс, и породило в конечном счете то современное неравенство, которого оно якобы не может допустить. Неравенство уже "допущено" и продолжает нарастать в первую очередь потому, что сам высший слой общества еще не в полной мере стал постэкономическим по типу своей мотивации и жизненных установок; пока этого не произойдет, неведомые нам сегодня механизмы саморегуляции, свойственные постэкономическому социальному порядку, не смогут в полной мере проявиться и изменить ситуацию. Вместе с тем излишне долгое пребывание в рамках нынешнего "переходного периода", который характеризуется, как теперь уже ясно, не преодолением неравенства, а его быстрым и устойчивым нарастанием, способно взорвать устои существующего строя. Вопрос о перспективах стабильного развития современных западных обществ будет рассматриваться нами на протяжении всего дальнейшего изложения. Сейчас же рассмотрим более подробно проблему неравномерности распределения общественного богатства. [144] - Galbraith J. К. The Good Society. The Humane Agenda. Boston-N.Y., 1996. P. 59,60. Глава двенадцатая. Имущественное расслоение в постиндустриальном обществе История индустриального общества представляет собой не только историю проявления принципа свободы предпринимательства и совершенствования проявления различных форм частного материального интереса. В то же время она является и историей формирования во все большей мере социально сбалансированнного общества, обеспечивающего относительно равномерное распределение богатства и поддерживающего тот уровень жизни его членов, который считается в данное время в той или иной степени приемлемым. Социологи, отражавшие в своих работах эволюцию индустриального общества, всегда обращали на это особое внимание; так, английский исследователь Т.Маршалл прямо указал на социальное обеспечение как главную черту современного государства, отличающую его в той же мере, в какой для общества прошлого столетия был характерен принцип политической свободы, а для позапрошлого -- доминанта прав личности[145]. Во многих работах данная функция современного государства рассматривается как реализация основных принципов эпохи модернити, а стремление к искоренению социального неравенства -- как один из важнейших ориентиров современного социума. Сегодня все более распространенной становится точка зрения, согласно которой одним из главных залогов стабильности общественного организма является поддержание некоторого относительного равенства между людьми. П.Крагман в этой связи с обезоруживающей прямотой заявляет: "Люди стремятся не только к повышению абсолютного уровня своего благосостояния; им свойственно сравнивать его с уровнем жизни окружающих" [146]. Устранение возможных деструктивных последствий подобного сравнения становится сегодня, пожалуй, одной из самых актуальных задач во всех постиндустриальных странах. Последнее подтверждается и реальным развитием событий в условиях развитого индустриального строя. Если до начала первой мировой войны только семь наиболее развитых стран мира в той или иной мере направляли на развитие социальной сферы по 3 процента своего валового национального продукта, то к 1940 году большинство демократических государств Европы достигли уровня подобных расходов, эквивалентного 5 процентам ВНП, а в середине 70-х годов данный показатель в странах ЕС составлял от 25 до 35 процентов валового национального продукта. В США увеличение затрат на социальные нужды было менее быстрым, однако сравнение 20,2 процента ВНП, направлявшихся на эти цели в 1981 году, с 2,4 процента в 1890-м также показывает весьма однозначную тенденцию[147]. Таким образом, в течение большей части XX века в рамках индустриальной системы предпринимались значительные усилия по преодолению проблемы социального неравенства и обеспечению относительно равного доступа всех членов общества к большинству социальных благ. Между тем успехи такой политики неочевидны; в развитии "государства всеобщего благоденствия" вполне отчетливо выделяются несколько периодов, а возможности в современных условиях не только преумножить, но даже сохранить достигнутые результаты представляются далеко не очевидными. В данной главе мы попытаемся оценить, в какой степени эти тенденции способны привести к формированию класса, жестко противостоящего новой доминирующей страте информационного общества. [145] - См.: Marshall Т. Sociology at the Crossroads. L., 1963. P. 72-73. [146] - Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 193. Неравенство в развитом индустриальном обществе (конец 50-х -- середина 80-х годов) Социальная структура индустриального общества предполагает, что абсолютное большинство его граждан получают основную часть своего дохода в виде заработной платы или государственных пособий. К середине 70-х годов от таких видов поступлений как от жизненно важных зависело более 90 процентов всех американских семей; поэтому тесная зависимость между динамикой заработной платы и ростом или снижением благосостояния населения не вызывает сомнения. [147] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 112. В первые послевоенные десятилетия ситуация оставалась стабильной, а изменения -- позитивными. В 1948-1966 годах почасовая заработная плата в экономике США росла средним темпом на 2,2 процента в год; в последующий период 1966-1973 годов рост замедлился до 1,5 процента на фоне определенного повышения (на 5 процентов за весь период) средней продолжительности рабочего времени. В результате доход средней американской семьи повышался в 50-е и 60-е годы на 3,1 процента, а во второй половине 60-х и начале 70-х -- на 2,2 процента в год[148]; тем самым достигался показатель, близкий к темпам роста ВНП (а для середины 50-х годов -- даже превышавший его[149]). При этом быстро росли разного рода социальные выплаты, в первую очередь пособия по безработице, средства, выделяемые на повышение квалификации афроамериканцев, во множестве в 60-е годы вливавшихся в городское население из сельских южных районов, а также гранты и пособия студентам и т.д. Все это, наряду, разумеется, с активным хозяйственным подъемом рассматриваемого периода, способствовало серьезному снижению социальной напряженности, происходившему по мере упрочения позиций среднего класса. Как отмечал И.Валлерстайн, "именно он [средний класс] более всего выиграл в период с 1945 по 1967/73 годы. Его численность радикально выросла, причем как в относительном, так и в абсолютном выражении. Существенно усовершенствовались жизненные стандарты [представителей среднего класса], значительно расширился круг должностей, позволяющих причислить занимающих их к "среднему классу". Средний класс стал важнейшей основой стабильности политических систем [в большинстве развитых стран]"[150]. В этот период правительства уделяли соответствующим проблемам особое внимание. Только с 1965 по 1972 год расходы на социальные нужды выросли с 75 до 185 млрд. долл.; если в 1960 году на эти цели направлялось 7,7 процента ВНП, то в 1965 году эта цифра выросла до 10,5 процента[151], а в 1975-м -- до 18,7 процента[152]. В результате доходы наиболее бедных семей стабильно повышались на 4 процента в год[153]. Однако вовлечение новых масс населения в ряды рабочей силы и активная борьба с бедностью не [148] - См.: Gordon D.M. Chickens Home to Roost: From Prosperity to Stagnation in the Postwar US Economy // Bernstein M.A., Adier D.E. (Eds.) Understanding American Economic Decline. P. 38-39, 43. [149] - См.: Figgie H.E., Swanson G.J. Bankruptcy 1995. The Coming Collapse of America and How To Stop It. Boston-N.Y., 1993. P. 39. [150] - Wallerstein I. After Liberalism. N.Y" 1995. P. 35. [151] - См.: Katz M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 266-267. [152] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 128. [153] - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. P. 88. могли не тормозить хозяйственный прогресс. Учитывая это обстоятельство, руководство страны в течение фактически всех 60-х и 70-х годов постепенно, однако весьма последовательно, повышало налоговое бремя на частных лиц, в основном принадлежавших к среднему классу. Так, между 1953 и 1974 годами налоги на среднего американца выросли с 11,8 до 23,4 процента получаемого им дохода, а социальные платежи промышленных компаний увеличились почти вдвое; между тем произошло снижение налогов на прибыль корпораций и капитальные вложения, что несколько облегчило положение бизнеса[154]. Результатом стали два очевидных последствия. С одной стороны, в течение 60-х годов доходы 20 процентов наиболее обеспеченных семей выросли с 29 до 36 тыс. долл. в год, тогда как средних 60 процентов увеличились с 11,5 до 16 тыс., зато низшие 20 процентов получили самую значительную прибавку -- с 2,9 до 5,4 тыс. долл., что демонстрировало весьма обнадеживающую тенденцию: во второй половине 60-х годов доли беднейших 40 процентов населения и наиболее обеспеченных 5 процентов, различавшиеся в 1930 году более чем вдвое, практически сравнялись[155]. В 1969 году суммарная доля высшего квинтиля населения в национальном доходе превышала долю низшего в 7,5 раза, что составляло минимальный показатель за всю историю США[156]. С другой стороны, подобная политика снижала норму накопления в ВНП и сокращала базу промышленного развития, искусственно сдерживая рост американской экономики; в условиях устойчивого развития 60-х годов последствия этого были не слишком заметными, однако уже в следующем десятилетии наступила самая тяжелая экономическая рецессия после 1929 года; в конце 1982-го средний доход американской семьи был на 4 процента ниже уровня 1973 года[157]. Мы далеки от утверждения о том, что активная социальная политика 60-х годов стала одним из главных источников проблем следующего десятилетия: таковые были в гораздо большей степени предопределены циклическим характером хозяйственного развития, двумя нефтяными шоками, утратой конкурентоспособности американской промышленности и необходимостью пересмотра научно-технической политики в целом. Однако изменение тенденций распределения общественного богатства после 1973 года представляется одной из наиболее отчетливо прослеживающихся черт эпохи первого системного кризиса индустриального хозяйства. [154] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. P. 189. [155] - См.: Fischer C.S., Hout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., Swidler A., Voss K. Inequality by Design. P. 109-110. [156] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 116. [157] - См.: Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 43. Как мы уже отмечали, заработная плата и пособия являлись в этот период основным источником дохода средней американской семьи. В 60-е годы эти две статьи обеспечивали суммарно 74,5 процента, в 70-е -- 77,2, а в 80-е -- 74,9 процента всех ее финансовых поступлений[158]. При этом заработная плата в сопоставимых ценах на протяжении 60-х и первой половины 70-х годов постоянно повышалась; ее рост составил более 25 процентов -- с 250 до 315 долл. в неделю в ценах 1990 года[159]. Нельзя не отметить, что продолжительность рабочего времени оставалась в эти годы фактически одной и той же[160]. Большинство специалистов сходятся в том мнении, что тенденция изменила свое направление в 1973 году; при этом многие подчеркивают, насколько быстро новый тренд был воспринят на уровне общественного сознания[161]. Заработная плата абсолютного большинства работников, особенно в отраслях промышленности и относительно примитивных услуг, начала резко снижаться, фактически достигнув в 1990 году уровня начала 60-х. Почасовая заработная плата среднего американца упала в 1973-1994 годах на 13,5 процента, что стало основной причиной замедления роста доходов большей части населения[162]. Общая картина подобного замедления прекрасно известна. Непосредственным толчком для изменения тенденции послужил хозяйственный кризис 1973-1974 годов и последовавшая за ним рецессия; некоторое возобновление прежних трендов во второй половине 70-х годов было прервано новым кризисом, постигшим Запад в начале 80-х. В результате "в ноябре 1982 года средний доход семьи был на 7,4 процента ниже, чем в 1979 году, и на 4 процента ниже, чем в 1973 году" [163]. Как отмечают Б. Дэвис и Д.Вессель, между 1950 и 1973 годами средний доход типичной американской семьи вырос на 110 процентов; между тем впоследствии он трижды снижался в абсолютном выражении (в 1973-1975, 1980-1983 и 1988-1992 годах), и в результате между 1973 и 1996 годами его рост составил всего 15 процентов[164]. Однако подобные цифры не отра- [158] - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 83. [159] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 56. [160] - См.: Schor J.B. The Overworked American. The Unexpected Decline of Leisure. N.Y., 1992. P.79. [161] - См.: Piven F.F., Cloward R.A. Regulating the Poor. The Functions of Public Welfare. Updated Edition. N.Y., 1993. P. 347; Danyger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. Introduction. P. 1,7. [162] - См.: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 56. [163] - Danyger S.H., Weinberg D.H. The Historical Record: Trends in Family Income, Inequality and Poverty // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H. (Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. P. 21. [164] - См.: Davis В., Wessel D. Prosperity. N.Y., 1998. жают в полной мере реального положения вещей. Если обратиться к распределению доходов между различными категориями населения, то легко увидеть совершенно иную картину. С 1979 по 1983 год средние доходы представителей низшей квинтили американских граждан снизились на 14,2 процента, а следующей за ней -- на 8,1 процента[165]. За весь период 1970-1990 годов (достаточно нерепрезентативный, так как он захватывает четыре года, предшествующих кризисной точке) доходы низшей квинтили выросли менее чем на 3, а следующей -- всего на 7 процентов[166]. При этом данные за период с 1974 по 1994 год, наиболее подходящие для цели нашего анализа с хронологической точки зрения, показывают, что реальные доходы низших 20 процентов населения устойчиво снижались, следующих двух квинтилей -- сохранялись приблизительно на прежнем уровне, тогда как у высших 20 процентов граждан они росли со средним темпом около 1 процента в год[167]; данная динамика кардинально отлична от ситуации, складывавшейся в предшествующий период (см. график 12-1). Таким образом, последние два десятилетия трудно назвать удачными для большинства работников, имеющих лишь среднюю квалификацию. Даже оживление экономики в начале 90-х годов не смогло изменить ситуации, в которой "со времени первого вступления президента Никсона в должность реальная заработная плата среднего американского рабочего после вычета налогов не увеличивалась" [168]. Несмотря на то, что скорректированная с учетом инфляции величина среднедушевого ВНП выросла в США за последние 25 лет более чем на 55 процентов, "в это время доход средней семьи испытывал заметные колебания: рос на 4,8 процента с 1969 по 1979 год, снижался на 5 процентов с 1979-го по 1983-й, вновь возрастал на 11,1 процента между 1983-м и 1989-м, падал на 8 процентов с 1989-го по 1993-й и умеренно повышался на 4,5 процента в период 1993-1996 годов. В 1998 году доход среднего домашнего хозяйства на 3 процента превышал соответствующий показатель 1973 года, но оставался на 4 процента ниже, чем в 1989 году" [169]. За 20 лет -- с 1973 по 1993 год -- работники, не имеющие диплома колледжа, потеряли до 1/5 своей реальной заработной платы в условиях, когда производительность их труда возросла, по самым [165] - См.: Krugman P. The Accidental Theorist and Other Dispatches from the Dismal Science. P. 58. [166] - См.: Samuelson R.J. The Good Life and Its Discontents. The American Dream in the Age of Entitlement 1945-1995. N.Y., 1997. P. 71. [167] - См.: Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.)-L., 1998. 1998 [168] - Ibid. P. 2. [169] - Thurow L. Creating Wealth. P. 41. График 12-1 Рост доходов семьи Квинтили и 5% населения, имеющих наивысший доход, 1947--1992 гг. 1947-1973 График No1. 1973-1992 График No2. Наименьший Второй Источник: Bronfenbrenner U., McClelland P., Wethington E., Moen Ph., Ceci S.J., et al. The State of Americans. P. 61. скромным оценкам, не менее чем на 25 процентов[170]. К 1991 году доходы средней семьи из низших 20 процентов населения оказались несколько ниже, чем в 1969 году (17 тыс. долл. против 17,3 тыс.), а семьи из высших 20 процентов -- выросли с 51 до 63 тыс. долл.[171] Но и эти цифры не отражают всего драматизма ситуации. Так как [170] - См.: Krugman P. Pop Internationalism. Cambridge (Ma.)-L., 1998. Р. 192. [171] - См.: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 49-50. реальное богатство, обретаемое вследствие контроля над производственными мощностями или извлекаемое из финансовых операции, концентрируется в рамках относительно узкой социальной группы, данные по росту доли наиболее привилегированной части граждан в общем национальном богатстве оставляют особенно сильное впечатление. Так, доля 5 процентов наиболее состоятельных американцев в национальном доходе повысилась за 1973-1993 годы с 15,5 до более чем 20 процентов[172]; распределение общественного богатства в целом оказалось гораздо более неравномерным: в течение 80-х годов отношение доли наиболее обеспеченных 5 процентов населения США в общем богатстве к доле наиболее бедных американцев возросло с 15 до 22,5 раза[173]. На протяжении самого, пожалуй, сложного для американской экономики периода -- с 1983 по 1995 год -- доля представителей низшей квинтили в общем объеме национального дохода не только снижалась (с 4,1 до 3,7 процента)[174], но и, что гораздо более существенно, складывался характерный для этой категории населения отрицательный уровень богатства (negative wealth)[175], означающий, что их суммарные активы недостаточны для покрытия их обязательств. Доходы же самых богатых членов общества росли максимальными темпами, увеличиваясь даже в период экономического спада 1980-1981 годов и особенно быстро -- в середине и конце 80-х, когда ежегодные располагаемые доходы 1 процента наиболее состоятельных американцев выросли почти вдвое -- в среднем с 280 до 525 тыс. долл.[176] С 1983 по 1995 год совокупное богатство 1 процента самых преуспевающих граждан выросло на 17 процентов (и составило 38,5 процента всего национального достояния), тогда как имущество средней американской семьи снизилось на 11 процентов; при этом Л.Туроу обращает внимание на впечатляющий разброс цифр внутри самого этого 1 процента граждан: если для того, чтобы попасть в данную категорию, необходимо совокупное состояние в 2 млн. долл. на семью, то богатейший гражданин США, Б.Гейтс, владел в конце 1998 года более чем 83 млрд. долл.[177] [172] - См. Tilly Ch. Durable Inequality. Berkeley (Ca.)-L., 1998. P. 232. [173] - См. Linstone H.A., Mitroff I.I. The Challenge of the 21st Century. P. 8; Galbraith J.K. The Culture of Contentment. P. 13-14. [174] - См. Alsop R.J. (Ed.) The Wall Street Journal Almanac 1999. P. 137. [175] - См. Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 262-263. [176] - См. Schor J.B. The Overspent American. Upscaling, Downshifting and the New Consumer. N.Y, 1998. P. 12. [177] - См. Thurow L. Creating Wealth. P. 199-200. Во второй половине 70-х годов экономические трудности в США и европейских странах резко усугубились. В Европе правительства стремились уменьшить долю государственной собственности в экономике, избавляясь от малорентабельных предприятий и отказываясь от дотаций на поддержание целого ряда отраслей промышленности; в США одним из основных вопросов оставались низкие темпы роста производительности, высокая материа-лоемкость, относительно медленные темпы технологического прогресса и вытекающая отсюда общая неконкурентноспособность экономики, в первую очередь перед лицом активно развивавшихся в тот период азиатских стран. Кризисы 70-х годов привели к пересмотру ориентиров в области социальной политики; в большинстве постиндустриальных стран к власти пришли правые правительства, и следующее десятилетие стало периодом весьма болезненной, но необходимой хозяйственной перестройки. Противники развития "государства всеобщего благоденствия" отмечали, что перераспределение значительных средств в пользу малоимущих слоев и другие методы государственной борьбы с бедностью малоэффективны и не соответствуют природе рыночного экономического механизма[178]. По их мнению, для обеспечения экономического роста необходима большая хозяйственная свобода, нежели допускавшаяся при социал-демократических правительствах 70-х. Между тем политика администрации Р.Рейгана, пришедшей к власти в 1981 году, была достаточно противоречивой и неоднозначной. С одной стороны, были резко снижены налоги на прибыль корпораций и предельные ставки прогрессивного подоходного налога. Эта мера имела, на наш взгляд, безусловно позитивный эффект, так как обеспечила многим компаниям возможность радикального увеличения внутренних инвестиций в условиях циклического спада. По некоторым подсчетам, больше 70 процентов средств, израсходованных в 80-е годы американскими корпорациями на нужды технического перевооружения, были высвобождены благодаря налоговой реформе. Результатом ее было также и то, что налоги с корпораций, достигавшие в 1965 году 26 процентов всех поступлений в федеральный бюджет, упали до 6 процентов[179]. Новые ставки налогообложения частных лиц обеспечили снижение налогов с наиболее состоятельных американцев с 29,7 до 24,4 процента их доходов[180]. С другой стороны, рейгановская политика привела к резкому ухудшению материального по- [178] - Подробнее см.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 47-48. [179] - См.: Reich R.B. Tales of a New America. The Anxioos Liberal's Guide to the Future. N.Y., 1987. P. 208. [180] - См.: Danziger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 24. ложения менее обеспеченных слоев. Несмотря на то, что государственные расходы в условиях сокращения налоговой базы активно финансировались за счет наращивания долга (дефицит федерального бюджета за годы правления Р.Рейгана вырос более чем втрое[181]), правительство резко повысило налоги на представителей среднего класса, доведя минимальную ставку налогообложения доходов до 10,4 процента с 4,0 процента в 1978 году[182]. Таким образом, на протяжении периода с 1981 по 1988 год "доля налогов одного процента наиболее состоятельных американцев была снижена на 14 процентов, тогда как налоговое бремя наименее обеспеченных десяти процентов граждан США увеличилось на 28 процентов" [183]. В результате налоговые послабления принесли лицам, получавшим доходы более 80 тыс. долл. в год, экономию в 55 млрд. долл., тогда как те, кто зарабатывал менее 10 тыс. долл., лишились в совокупности 17 млрд. долл., что составляло около 9,4 процента всех их доходов[184]. Рейгановская реформа не дала немедленных результатов в области улучшения производственных показателей, однако она существенно облегчила переход к более совершенному технологическому базису, с которым США вступили в 90-е годы, повысила конкурентоспособность американских товаров и обеспечила к концу 80-х годов восстановление прежних темпов роста производительности в экономике страны[185]. Между тем в области распределения доходов в эти годы было положено начало тем негативным тенденциям, которые вполне проявились уже во второй половине 80-х и преодолеть которые, как теперь становится ясно, вряд ли удастся даже в отдаленной перспективе. Различные авторы, описывающие данный период в истории американской экономики, достаточно солидарны в его оценках. Можно приводить нескончаемый ряд цифр, характеризующих увеличение неравенства среди граждан США на протяжении 80-х годов. Нам, однако, хотелось бы обратить особое внимание на несколько характерных обстоятельств. Во-первых, начиная с конца 70-х годов сложилась тенденция уверенного сокращения доли трудящихся в национальном доходе вне зависимости от циклических колебаний экономики. Первые ее проявления относятся к 1976-1977 годам, когда реальные доходы большинства работников индустриальных отраслей впервые сократи- [181] - См.: Lind M. The Next American Nation. P. 189. [182] - См.: Danuger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 24. [183] - Greenstein R., Barancik S. Drifting Apart: New Findings of Growing Income Disparities Between the Rich and the Poor, and the Middle Class. Wash., 1990. P. 6. [184] - См.: Kuttner R. The Economic Illusion. P. 58. [185] - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 141. лись в условиях промышленного подъема[186]; предположения о том, что этот процесс носит неустойчивый и отчасти случайный характер, были развеяны в 80-е годы, когда во время роста, последовавшего за кризисом 1980-1982 годов, реальные доходы индустриальных рабочих устойчиво снижались на протяжении всего десятилетия[187]. Во-вторых, в течение периода с 1980 по 1986 год тенденции в снижении заработной платы оставались достаточно схожими в большинстве отраслей. Как показывают сравнительные исследования, отражающие их графики весьма схожи для таких различных сфер, как высокотехнологичное производство, тяжелая промышленность, легкая промышленность и текстильное производство[188]; поэтому на протяжении всего этого времени не могло возникнуть реальных контртенденций, способных изменить общую ситуацию в области падения реальных доходов среднего работника. В-третьих, проводившаяся правительством политика и объективные экономические тренды обусловили очень непропорциональное распределение выгод и потерь в ходе последующего хозяйственного оживления. Согласно статистическим данным, между 1977 и 1990 годами материальное положение 70 процентов американцев ухудшилось в абсолютных показателях или осталось на прежнем уровне, и только 30 процентов населения заметно улучшили его[189]. Степень различия между подобной ситуацией и развитием событий в предшествующий период прекрасно подчеркнута Р.Хейльбронером и У.Милбергом. "В период с 1962 по 1983 год, -- пишут они, -- один процент самых обеспеченных семей получил 34 процента общего прироста богатства, следующие 19 процентов получили 48 процентов, а наименее обеспеченные 80 процентов -- лишь 18. Сравним этот результат с данными за период с 1983 по 1989 год: за эти шесть лет на долю одного процента наиболее состоятельных семей пришлось 62 процента общего прироста благосостояния, следующие 19 процентов получили лишь 37 процентов, а самые бедные 80 процентов довольствовались ничтожным одним процентом" [190]. Ситуация, сложившаяся к концу 80-х, также хорошо известна: "за период с 1977 по 1986 год бедность увеличилась на треть; не- [186] - См.: Dahrendorf R. The Modern Social Conflict. An Essay on the Principles of Liberty. Berkeley-L.A. 1990. P. 149. [187] - См.: Galbraith J.K. The Culture of Contentment. P. 105. [188] - См.: Galbraith James K., Du Pin Calmon P. Industries, Trade, and Wages // Bernstein M.A., AdIerD.E. (Eds.) Understanding American Economic Decline. P. 172-173. [189] - См.: Philips K. Boiling Point Democrats, Republicans and the Decline of Middle-Class Prosperity. N.Y., 1994. P. 28. [190] - Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 144. дельные доходы снизились на 111,4 процента, средний доход вырос на 1,7 процента, но чистый доход средней семьи сократился на 5,3 процента. При этом доходы наиболее состоятельных американцев после налогообложения более чем удвоились" [191]. К началу 90-х годов американские трудящиеся лишились всех достижений предшествовавших тридцати лет: основные показатели в области оплаты труда, среднедушевого дохода и продолжительности рабочего дня вернулись к уровню начала 60-х годов[192]. Как заключает Р.Каттнер, "усиление неравенства, начавшееся в середине 70-х годов и ускорившееся в 1980-е, является одной из наиболее документально подтвержденных тенденций в современной экономике. Любые способы его измерения показывают, что в Соединенных Штатах произошла резкая социальная поляризация. В течение 25 лет -- с 1947 по 1973 год -- распределение доходов постепенно стало более равномерным. За тот период средний доход семьи (с учетом инфляции) увеличился немногим более чем в два раза. Доходы наименее обеспеченных 20 процентов населения, однако, увеличились на 138 процентов, а наиболее обеспеченных 20 процентов -- лишь на 99 процентов. С 1973 года наблюдается обратный процесс. За период с 1979 по 1993 год доход 20 процентов наиболее состоятельных семей возрос на 18 процентов, а 60 процентов менее обеспеченных фактически не испытали его реального прироста. Беднейшие же 20 процентов вовсе потеряли часть своего дохода -- их и без того небольшая заработная плата уменьшилась на 15 процентов. Концентрация богатства в это время достигла своего пика за весь современный период, начиная с 20-х годов. Все успехи на пути к равенству, достигнутые за послевоенную эпоху, были сведены на нет" [193]. Важнейшими же и наиболее опасными последствиями десятилетия между 1973 и 1986 годами стали начало процесса разрушения среднего класса и формирование бедных слоев населения как устойчивой и определенной социальной группы. За период с 1979 по 1990 год доля граждан, работающих в течение полного рабочего дня и при этом получающих заработную плату, недостаточную для обеспечения прожиточного минимума семьи из четырех человек, выросла с 12,1 до 18 процентов; номинальная минимальная заработная плата не повышалась с 1981 по 1990 год, несмотря на то, что на этот период пришлись годы, характеризующиеся самыми высокими темпами инфляции за всю послевоенную историю, [191] - Brockway G.P. Economists Can Be Bad for Your Health. Second Thoughts on the Dismal Science. N.Y.-L., 1995. P. 62. [192] - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 47. [193] - Kuttner R. Everything for Sale. The Virtues and Limits of Markets. N.Y., 1997. P. 86. в силу чего даже когда минимальный уровень оплаты труда и был повышен в 1991 году до 4,25 долл. в час, он оставался на 30 процентов ниже значения в 5,54 долл. в час, необходимого для компенсации инфляционного эффекта 80-х годов[194]. Вот почему сами по себе тенденции в изменении долей тех или иных социальных групп в национальном богатстве не так, на наш взгляд, значимы, как связанные с ними деформации социальной структуры. Эти явления отмечаются реже, чем изменения в распределении доходов, но они более фундаментальны. В понятие среднего класса в США обычно объединяют достаточно разнородных граждан, доходы которых составляют от 15 до 50 тыс. долл. в год. Уже из самого разброса цифр видно, насколько широкой должна быть эта часть населения. Между тем только с 1970 по 1986 год доля ее членов в общем числе американских граждан снизилась на 7 процентных пунктов -- с 65 до 58 процентов населения[195]. Учитывая, что в 90-е годы имущественное расслоение не замедлилось, можно предположить, что средний класс перестанет составлять большинство населения США в первые годы следующего столетия. В той же степени стала более актуальной и проблема низшего класса. В середине 80-х годов появилось специальное понятие "работающие бедные", применяющееся для обозначения тех, кто, даже имея работу, находится при этом ниже черты бедности. В начале 70-х годов доля таких работников была незначительной; к 1990 году они составляли уже почти 20 процентов всего работающего населения[196]. Тем самым была пройдена очень опасная грань: как отмечает Р.Райх, распространившись на значительные слои работающего населения, бедность приобрела гораздо большее социальное значение, нежели ранее: новые бедные стали большинством населения больших окраинных районов, где стали быстро формироваться сообщества людей, хотя и вовлеченных в общественное производство, но лишенных фундаментальных социальных благ; феномен бедности стал проблемой, которую можно обозначить как проблему замкнутого низшего класса[197]. Фактически возникла и начала консолидироваться та страта, которая в ближайшие десятилетия способна стать оппозицией растущему влиянию класса интеллектуальных работников. В течение 80-х годов более 3/5 роста совокупных доходов всех американцев пришлись на один процент наиболее состоятельных граждан[198]; в результате к 1989 году этот узкий слой впервые стал [194] - См.: Piven F.F., Cloward R.A. Regulating the Poor. P. 353-354. [195] - См.: Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. P. 32. [196] - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 48. [197] - См.: Reich R.B. Tales of a New America. P. 188. [198] - См.: Giddens A. The Third Way. The Renewal of Social Democracy. Oxford, 1998. P. 105. контролировать большую часть национального достояния США, чем низшие 40 процентов населения. Наряду с тем, что доля населения, живущего ниже уровня бедности, достигла и стала превышать 15 процентов, это оказалось, по мнению многих социологов, серьезным фактором возможной политической дестабилизации[199] (заметим, что ситуация не изменилась и в 90-е, несмотря на признаки экономического подъема; как отмечает Р.Гепхард, лидер демократического меньшинства в Палате представителей Конгресса США, с 1989 по 1997 год 1 процент наиболее состоятельных американцев повышал свои доходы в среднем на 10 процентов ежегодно, тогда как для представителей низшей квинтили этот показатель не превышал 0,1 процента[200]). Несмотря на активную социальную миграцию между различными стратами общества, этот процесс фактически не затрагивает его низших слоев, и выход за их пределы становится сегодня все более затрудненным, а то и невозможным[201]. При этом становится все более очевидным, что традиционные методы экономического регулирования данных процессов фактически исчерпаны: социальное неравенство, весьма заметное в США, оказывалось еще более разительным в Великобритании и Германии, хотя доля социальных расходов в бюджетах этих стран составляла соответственно 15, 23 и 27 процентов[202], а разного рода социальные программы сокращали долю бедных граждан в общем населении европейских стран с 18,4-29,2 процента (если рассматривать доходы до налогообложения и выплаты пособий) до 6,5-14,6 процента (если учитывать все пособия и трансферты), тогда как в США соответствующий разрыв гораздо менее заметен (разного рода социальные выплаты уменьшали долю живущих в бедности граждан лишь с 26,7 до 19,1 процента)[203]. Таким образом, со всей очевидностью проблема низшего класса превращается в одну из наиболее сложных для формирующегося постиндустриального общества. Между тем мы специально не обращаемся в данном случае к проблеме дифференциации работников по уровню образования, и делаем это не столько в силу того, что подробно рассматривали этот фактор в предшествующей главе, сколько потому, что в данный период подобные обстоятельства не оказывали решающего [199] - См.: Handy Ch. The Hungry Spirit. Beyond Capitalism -- A Quest for Purpose in the Modem World. L., 1997. P. 39-41. [200] - См.: Gephardt R., with Wessel M. An Even Better Place. America in the 21st Century. N.Y" 1999. P. 33. [201] - См.: Santis H., de. Beyond Progress. An Interpretive Odyssey to the Future. Chicago-L, 1996. P.192-193. [202] - См.: Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. Oxford, 1997. P. 269. [203] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 377. влияния на складывавшиеся тенденции. Дифференциация 80-х была сугубо экономической дифференциацией, давшей, разумеется, толчок неравенству постэкономического типа, но все же не являвшейся таковым. Подтверждением тому может стать оценка социальной страты, существенно улучшившей свое материальное положение в эпоху рейгановских реформ. Когда исследователи говорят о том одном проценте населения, доля которого в национальном богатстве и располагаемых доходах резко выросла в течение 80-х годов, это в наибольшей степени относится к традиционно понимаемому капиталистическому классу. На основании данных на 1989 год складывается интересная картина. С одной стороны, для того чтобы войти в 1 процент наиболее высокооплачиваемых работников, американец в этом году должен был получать не менее 120 тыс. долл. непосредственно в качестве заработной платы[204]. С другой стороны, для того, чтобы семья была включена в 1 процент наиболее состоятельных американских семей, ее общий семейный доход должен был составлять 560 тыс. долл.[205] Даже если предположить, что оба работающих члена семьи получали одинаковую зарплату (что маловероятно), оказывается, что в совокупных доходах семьи доля заработной платы не превышала 40 процентов, хотя в среднем для США она составляла более 70 процентов. При этом большинство работников, получавших позволяющую отнести их к одному проценту наиболее высокооплачиваемых служащих зарплату, принадлежали к высшей корпоративной иерархии. Среди одного с небольшим миллиона человек, входивших в данную группу, 60 процентов работали в администрациях крупных производственных или торговых компаний либо были их ведущими консультантами; при этом около 30 процентов представляли практикующих юристов и врачей, а остальные 10 процентов -- людей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей[206]. Суммарная численность этой группы (с учетом паритета покупательной способности доллара) выросла между 1979 и 1989 годами на 78 процентов[207] , а их совокупный доход увеличился еще больше: по разным оценкам, от 78 до более чем 100 процентов[208]. В результате если в 1977 году один процент богатейших американцев контролировал 19 процентов национального богатства, то в 1981 году это [204] - См. Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. P. 88. [205] - См. Korten D.C. When Corporations Rule the World. L" 1995. P. 108. [206] - См. Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. P. 88. [207] - См. Ibid. [208] - См. Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 109; Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. N.Y.-L, 1994. P. 135. были уже 24 процента, а к концу первого срока президентства Р. Рейгана -- более 30. Некоторое замедление темпов роста данного показателя во второй половине 80-х годов привело к тому, что к 90-м годам один процент американцев владел 39 процентами национального богатства, более чем удвоив тем самым свою долю по сравнению с 1976 годом [209]. Основным источником роста дохода этой группы лиц оставались в первую очередь дивиденды и процентные выплаты, а также доходы от повышения стоимости находившихся в их собственности акций. Как известно, в начале 80-х годов на протяжении полутора лет процентные ставки даже по государственным обязательствам превышали в США 15 процентов годовых, а в отдельные периоды достигали 22 процентов. Кроме того, в 1983-1985, а позднее и в конце 80-х годов быстро росли основные американские фондовые индексы, реагируя тем самым на повышающуюся конкурентоспособность американских товаров и рост промышленного производства. Между тем значительная часть ценных бумаг правительства и акций крупнейших корпораций оставалась в собственности наиболее состоятельных граждан (к началу 90-х годов около 75 процентов всех находившихся в частном владении акций были сосредоточены в руках 5 процентов населения [210], а 0,5 процента американцев владели более чем 37 процентами акций [211]). Помимо этого, улучшившаяся в целом конъюнктура бизнеса и резкое повышение прибылей промышленных и финансовых компаний (в условиях стабильной и даже понижающейся заработной платы) позволили предпринимателям и менеджерам резко увеличить свои доходы; существуют различные данные относительно того, во сколько раз средняя заработная плата руководителя крупной компании превышала доход занятых в ней работников в конце 80-х годов; сходясь на том, что средний уровень такого превышения в начале 70-х достигал 40:1, отдельные исследователи определяют его по состоянию на 1989-1990 годы в пределах от 150:1 [212] до 225:1 [213]. Помимо собственно заработной платы, которая для руководителей 35 крупнейших компаний составляла в среднем около 1 млн. долл., они получали в виде премий и бонусов в среднем около 1,2 млн. долл., а в виде опционов на покупку акций еще до 1,5 млн. [209] - См.: Nelson J.I. Post-Industrial Capitalism. Exploring Economic Inequality in America. Thousand Oaks-L., 1995. P. 8-9. [210] - См.: Koch R. The 80/20 Principle.The Secret of Achieving More with Less.N.Y., 1998. P.9. [211] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 109. [212] - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 47. [213] - См.: Heilbroner R., Milberg W. The Making of Economic Society. P. 144. долл. в год [214]. В 1988 году более 1,3 млн. чел. в США декларировали имущество в сумме, превышающей 1 млн. долл. [215]; в 1987 году 36 тыс. человек сообщили о доходах свыше 1 млн. долл. в год [216] (в 1995 году их число выросло до 87 тыс. [217]). Данный процесс уже не так сильно связан с реальным состоянием экономики, как прежде: между 1976 и 1980 годами, в период стагфляции и отсутствия хозяйственного роста, в США появились 320 тыс. новых миллионеров [218]; а количество американцев, чье состояние превышало 1 млрд. долл., выросло с 1 до 120 за период с 1978 по 1994 год [219]; дальнейшее ухудшение конъюнктуры в начале 80-х привело к тому, что доходы, полученные в виде процентов по вложениям в банки и государственные ценные бумаги, выросли в 2,5 раза, в то время как заработная плата почти не повысилась [220]. Тенденции, в полной мере проявившие себя в годы правления администрации Р. Рейгана в США, в той или иной мере, однако почти столь же отчетливо, прослеживаются и в других развитых постиндустриальных странах. Наиболее полно они были повторены в Великобритании, где в начале 80-х был взят курс на резкое урезание государственных расходов, в первую очередь на поддержание ряда отраслей промышленности, и проведена масштабная приватизация. В результате низшие 10 процентов населения, получавшие в 1976-1978 годах 4,4 процента доходов, в начале 90-х получали лишь 2,9 процента [221]; "сместился также центр концентрации населения [на шкале доходов]. В начале 60-х годов наибольшая концентрация доходов приходилась на 80-90 процентов от средней величины. Иными словами, распределение доходов в Великобритании было сопоставимо с ситуацией, наблюдаемой сегодня в большинстве европейских стран, когда миллионы граждан сосредоточены в середине шкалы. Но к началу 90-х годов ситуация коренным образом изменилась -- пик распределения доходов стал приходиться на 40-50 процентов от средней величины. В начале 90-х годов четверть населения имела доходы более чем в два раза ниже средних, тогда как в 1977 году таких британцев было лишь 7, а в 1961 году -- 11 процентов. На другом конце шкалы число людей, чьи доходы в три раза превышают средние, почти удвоилось -- с 600 тыс. до 1 млн. за период с начала 70-х годов до начала 90-х" [222]. В результате подобной поляризации доходы наиболее благополучных 20 процентов британцев превосходили доходы самых низкооплачиваемых в 1991 году в семь раз, тогда как в 1977 году данный показатель составлял четыре раза; тем самым документально подтвержденная степень неравномерности распределения доходов оказалась максимальной с конца 80-х годов прошлого века, когда в Англии была начата работа по систематизации статистики доходов [223]. В целом же на протяжении 80-х годов ситуация в области неравного распределения доходов не улучшалась ни в одной из стран-членов ОЭСР; усилия правительств, направленные на преодоление возникавших тенденций, давали пусть и значительный, но относительно временный эффект и не могли в полной мере элиминировать последствия общей тенденции. Так, если в США в течение периода 1979-1986 годов показатель степени превышения доходами представителей высших десяти процентов занятых полный рабочий день работников доходов низших десяти процентов возрастал с ежегодным темпом в 2,7 процента, то в Австралии и Нидерландах эта цифра составляла 1,4 процента, а в Швеции -- 0,7 процента. Тот же показатель, рассчитываемый по отношению не к занятым полный рабочий день, а ко всему количеству работающих, составлял для США 5,1 процента, для Канады -- 3,9, а для Франции -- 2,5 процента [224]. Однако, повторим еще раз, переломить тенденцию не удалось ни в одной постиндустриальной стране. В результате материальное неравенство стало расти и в рамках самого среднего класса: если в США в 1979 году отношение средней заработной платы 10 процентов наиболее высокооплачиваемых рабочих к доходам 10 процентов самых низкооплачиваемых равнялось для мужчин 3,51, а для женщин -- 2,68, то к 1993 году эти цифры достигали уже 4,59 и 3,81 соответственно [225], и это -- еще одно подтверждение того, что в современных условиях из-за различий в уровне квалификации и образованности работников имущественное неравенство резко возрастает в пределах даже одной конкретной профессии. Таким образом, можно, на наш взгляд, констатировать, что в течение конца 70-х и первой половины 80-х годов в развитии постиндустриальных обществ выявился ряд тенденций, которые, по всей видимости, окажутся определяющими в ближайшие несколько десятилетий. Во-первых, потребности экономического развития обусловили необходимость отказа от искусственного поддержания относительно высокого жизненного уровня наименее обеспеченных слоев населения, в результате чего произошло резкое увеличение имущественного неравенства, перечеркнувшее его сокращение на протяжении 50-х - 70-х годов. Во-вторых, наиболее сильно пострадали в данной ситуации низшие слои среднего класса, которые уже привыкли отождествлять себя с обеспеченной частью общества, а на протяжении 80-х годов потерявшие свои позиции и фактически покинувшие его ряды. В-третьих, весьма опасной оказалась ситуация, в которой слой устойчиво находящихся за чертой бедности не только состоял из совершенно лишенных трудовых навыков людей, представителей меньшинств, безработных, бездомных и т.д., но и пополнялся людьми, имеющими работу и работающими подчас полный рабочий день. Таким образом, возникли все необходимые условия для формирования того низшего класса, о котором мы говорили ранее. При всем при том, следует отметить еще раз, все эти изменения произошли в рамках высокоразвитого индустриального общества, и, хотя фактор образования работников играл в их поляризации большую роль, он был далеко не решающим, а собственно процесс формирования класса интеллектуальных работников еще не начался. Поэтому вполне объяснимо, что в 90-е годы, с одной стороны, правительства предприняли очередную (вполне неудачную, впрочем) попытку борьбы с возрастающим неравенством, а, с другой стороны, проблема постоянной бедности и положение нового низшего класса стали объектом пристального внимания не только социологов, но и экономистов и политиков. [214] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 116. [215] - См.: Rifkin J. The End of Work. N.Y., 1996. P. 174. [216] - См.: Brockway G.P. The End of Economic Man. N.Y.-L., 1995. P. 88-89. [217] - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. Why Business and Consumers Will Prosper. Wash., 1998. P. 154. [218] - См.: Brockway G.P. The End of Economic Man. P. 163. [219] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 65. [220] - См.: Galbraith J.K. The Culture of Contentment. P. 92. [221] - Подробнее о ситуации в Великобритании см.: Coyle D. The Weightless World. Strategies for Managing the Digital Economy. Cambridge (Ma.), 1998. P. 11. [222] - Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. P. 235. [223] - См.: The Economist. 1994. November 5. P. 19. [224] - См.: Danyger S., Gottschalk P. America Unequal. P. 118-119. [225] - См.: Tilly Ch., Tilly Ch. Work Under Capitalism. N.Y., 1998. P. 213-214. Обострение проблемы в 90-е годы В начале 90-х годов мировая экономика вступила в период подъема, обусловленного в значительной мере развитием информационного сектора хозяйства. Именно сегодня как никогда видна роль этого сегмента в экономическом прогрессе. В 1998 году информационный сектор создал более трети -- 37 процентов -- всех новых рабочих мест в экономике США. Согласно подсчетам М. Мэндела, американское промышленное производство в прошлом году выросло на 2 процента, хотя, если бы производство компьютеров, полупроводников и коммуникационного оборудования осталось на уровне 1997 года, общий его объем должен был снизиться на 0,4 процента. В значительной мере именно информационный сектор поддерживает сегодня экономику США, ибо в промышленности Великобритании в 1998 году наблюдался спад на 0,2, а в японской -- на 3 процента [226]. В соответствии с подобными тенденциями, неравенство во все большей мере обусловливается неравной оплатой труда в информационном секторе и иных отраслях, а также значительными доходами, которые получают отдельные производители информационных технологий и небольшие высокотехнологичные компании. Американская экономика в течение четырех последних лет обнаруживает темпы роста, превышающие 3,5 процента в год; европейские страны также обрели значительный динамизм. В течение 1996-1998 годов фактически все ведущие фондовые индексы выросли более чем в два раза, несмотря на сохраняющиеся проблемы на азиатских рынках, в России и Латинской Америке. Между тем ситуация в области поляризации населения развитых стран по уровню доходов не только не стабилизировалась, но, напротив, стала намного более сложной и непредсказуемой. С одной стороны, как мы уже отметили, быстро растут доходы наиболее высокооплачиваемых работников в новых отраслях, однако, с другой, основные принципы социальной политики и налогового обложения остались в значительной мере неизменными по сравнению с 80-ми годами и продолжают порождать проблему бедности. Безусловно, уровень жизни граждан постиндустриальных стран резко вырос, что обусловлено в первую очередь быстрым удешевлением основных потребительских благ, выпускаемых в массовом масштабе или импортируемых из стран с низкими издержками производства. Так, в начале 90-х в США 96 процентов семей имели цветной телевизор, 79 процентов -- микроволновую печь, 67 млн. семей пользовались видеомагнитофонами, 55 млн. -- кабельным телевидением, 76 млн. человек ежедневно использовали компьютер в своей основной деятельности. Средняя продолжительность рабочей недели снизилась с 37,1 часа в 1970 году до 34,5 в 1990-м, а оплачиваемого отпуска -- выросла с 15,5 до 22,5 рабочего дня [227]. Однако, если подходить к проблеме не с точки зрения относительной обеспеченности населения важнейшими потребительскими товарами, а с позиций распределения денежного дохода, то пропорции такового сближаются с теми, которые можно наблюдать в странах "третьего мира". Согласно данным, приводимым статистическим бюро ОЭСР, с 1995 года уровень разрыва в доходах между низшими и высшими 20 процентами граждан являлся в [226] - См.: Mandel M. Cracking this Crazy Economy // Business Week. European edition. 1999. January 25. P. 39-40. [227] - См.: Сох M., Aim R. These Are the Good Old Days: A Report on American Living Standards. Dallas (Tx.), 1994. P. 4. США самым высоким среди развитых стран [228]; между тем в последние десятилетия становится очевидным, что Соединенные Штаты скорее определяют некоторые тенденции, способные установиться в будущем, чем являются исключением из общего ряда. Хотя правительство предпринимало и предпринимает значительные усилия по субсидированию малоимущих слоев (и в этом отношении нельзя не отметить огромные ассигнования на образование, переподготовку и особенно медицинское обслуживание, ведущиеся, в частности, по линии программы "Медикэр"/"Меди-кэйд" [229]), основная масса налогов по-прежнему оплачивается представителями средних слоев. В результате "изменений налогообложения на социальное страхование семья с доходом в 37,8 тыс. долл. платит налог в размере 7,65 процента, тогда как налог с семьи с доходом в 10 раз больше составляет 1,46 процента, а взимаемый с семьи, чей доход в сто раз выше, не превышает 0,1 процента. В конечном итоге, законодательство о социальном обеспечении, принятое в 1996 году, снизило доходы (в абсолютном выражении) 10 процентов всех американских семей, из которых 8 миллионов имели детей" [230]. Нельзя также не отметить, что, стремясь поощрять создание новых рабочих мест в отраслях высокотехнологичного сектора и мелкое предпринимательство, американская налоговая система построена сегодня таким образом, что в 1992 году федеральная налоговая субсидия -- необлагаемый налогом взнос предпринимателя на социальное страхование работников предприятия -- составляла 270 долл. для семей из низших 20 процентов населения, 525 долл. для семей из следующей квинтили и 1 тыс. 560 долл. для представителей наиболее оплачиваемых 20 процентов населения [231]. В результате подобной ситуации половина американцев из бедных слоев, занятых полный рабочий день, не имела медицинской страховки, тогда как за страховку высокооплачиваемых работников платили нанимающие их компании [232]. Все отмеченные процессы являются, на наш взгляд, лишь реакцией государства на объективные хозяйственные сдвиги, определяющиеся перенесением центра экономической активности в информационную сферу, быстрым изменением структуры со- [228] - См.: The Economist. 1997. September 6. Р. 48. [229] - См.: Kat T. M.B. In the Shadow of the Poorhouse. P. 272. [230] - Lappe P.M., Collins J., Rosset P., Esparza L. The World Hunger: 12 Myths, 2nd ed. N.Y" 1998. P. 166. [231] - См.: Wolfe B.L. Reform of Health Care for the Nonelderiy Poor // Danziger S.H., Sandefur G.D., Weinberg D.H.(Eds.) Confronting Poverty: Prescription for Change. Cambridge (Ma.), 1994. P. 254. [232] - См.: Fischer C.S., Flout M., Jankowski M.S., Lucas S.R., SwidlerA., Voss K. Inequality by Design. P. 141. временной корпорации, нарастанием индивидуальной занятости и резким возрастанием конкуренции на рынке неквалифицированной рабочей силы, как под влиянием растущей иммиграции, так и по внутренним причинам. Сегодня можно привести не менее впечатляющие цифры, свидетельствующие о росте богатства высшей социальной страты в США и других развитых странах, чем это можно было сделать в 20-е годы. Превышение оклада среднего руководителя американской компании над заработком его рабочего в середине 90-х годов в семь раз превосходит аналогичный показатель для Германии [233]; только в течение одного 1992 года, первого года экономического подъема, совокупная заработная плата 1000 высших менеджеров американских корпораций достигла 3,8 млрд. долл., увеличившись за год на 42 процента [234]; в 1993 году 400 наиболее богатых американцев, согласно данным журнала Forbes, владели активами на сумму 328 млрд. долл., что равно совокупному ВНП Индии, Бангладеш, Непала и Шри Ланки, стран с населением более 1 млрд. человек [235]. Напротив, малообеспеченные граждане не только наблюдали сокращение своей доли в национальном доходе и платили более высокие налоги; они вытеснялись на периферию трудовых отношений: известно, например, что люди, получавшие в 1990 году заработную плату ниже среднего уровня и потерявшие в 1990-1992 годах работу, если и находили ее, то оплачиваемую в среднем на четверть ниже предшествующей [236]. В результате к 1996 году 2,7 млн. наиболее богатых американцев владели собственностью, оцениваемой такою же цифрой, что и собственность остальных 240 млн. жителей США [237]. При констатации данного факта особенно важно принять во внимание резко изменившуюся композицию богатства высшего класса современного общества. Так, к середине 90-х годов состояние одного процента самых богатых американцев было на 40 процентов представлено находившимся в их собственности личным бизнесом, на 20 процентов -- используемой в личных целях недвижимостью и лишь на 12 процентов -- торгующимися на рынке акциями промышленных и финансовых компаний [238]. Это, однако, не означает, что ими утрачен контроль над производственными активами страны. Напротив, в 1998 году представители этой богатейшей группы владели 69,5 процента всех американских [233] - См. Gray J. False Dawn. The Delusions of Global Capitalism. L., 1998. P. 115. [234] - См. Korten B.C. When Corporations Rule the World. P. 108. [235] - См. Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. P. 223. [236] - См. Celenie G. Trends 2000. How to Prepare for and Profit from the Changes of :he 21st Century. N.Y., 1997. P. 37. [237] - См. Zepezauer M., Naiman A. Get the Rich off Welfare. Tucson (FL), 1996. P. 7. [238] - См. Kiplinger K. World Boom Ahead. P. 153. акций, находящихся в собственности частных лиц, 65,9 процента ценных бумаг финансовых компаний, 49,6 процента долей в разного рода трастовых и 51,4 процента -- паевых фондов и так далее (для 10 процентов наиболее состоятельных граждан соответствующие показатели составляли 91,7; 89,8; 88,4 и 87,4 процента) [239]. Вместе с тем именно развитие фондового рынка стало в 90-е годы одним из важнейших факторов углубления имущественного неравенства. В результате резкого повышения стоимости акций, начавшегося в 1994 году, финансовые активы американских домохозяйств выросли только за последние пять лет более чем на 10 триллионов долл. [240]; однако это не столько сгладило неравномерность распределения общественного богатства, сколько усугубило ее. Хотя обобщенные данные и свидетельствуют о том, что более 44 процентов американских семей держат в акциях средства, составляющие около 28 процентов их общего капитала [241], 71 процент всех этих владельцев имеет акций не более чем на 2 тыс. долл. каждый; в то же время 5 процентов американских семей контролируют сегодня более 77 процентов акционерного капитала США [242]. 85,8 процента всех доходов от повышения на протяжении 1989-1997 годов курсовой стоимости американских ценных бумаг аккумулированы 10 процентами наиболее состоятельных акционеров, тогда как в пользу низших 60 (!) процентов перераспределено не более 3,6 процента подобных поступлений [243]. Несоответствие современной системы акционерной собственности потребностям социальной стабильности отмечается сегодня все чаще и отчетливее [244]. В 90-е годы большинство исследователей с большим вниманием относятся к проблемам нарастания неравенства, нежели раньше, так как постепенно приходит понимание того обстоятельства, что данная тенденция начинает определять новое классовое расслоение общества. На протяжении первой половины 90-х годов возникла, отсутствовавшая в 70-е и 80-е годы, тенденция: доходы низших 20 процентов населения, похоже, достигли своего минимально возможного значения -- при определенном правительством уровне бедности в 11,8 тыс. долл. в год на семью из трех человек, почти 15 процентов населения США могут быть отнесены к этой категории и в значительной мере существуют за счет государ- [239] - Подробнее см.: Thurow L. Creating Wealth. P. 201. [240] - См.: McAlister J.F.0. Prosperity for Now//Time. 1999. February 15. P. 58. [241] - См.: Kelly K. New Rules for the New Economy. N.Y., 1998. P. 157. [242] - См.: Korten D.C. The Post-Corporate World. Life After Capitalism. P. 62. [243] - См.: Mishel L., Bernstein J., Schmitt J. The State of Working America 1998-99. P. 271. [244] - См.: Korten D.C. The Post-Corporate World. P. 171-172. ственных субсидий (согласно последним данным, 18 процентов занятых полный рабочий день американских работников получают заработную плату, соответствующую официально определенному минимуму [245]). В таких условиях доля беднейших 20 процентов семей хотя и продолжала снижаться, но стабилизировалась на уровне 3,7-3,9 процента. Между тем наиболее радикальное снижение доли в национальном доходе (почти на пять процентных пунктов) зафиксировано для трех квинтилей семей, относящихся к среднему классу (в 1995 году она достигла 47,6 процента) [246]. Таким образом, рост благосостояния верхушки общества сегодня в значительной мере достигается в противовес не столько обнищанию наиболее бедных граждан, сколько стабильному ухудшению позиций среднего класса, который в большей своей части начинает тяготеть к низшим бедным, нежели к более обеспеченным слоям населения. За подобной картиной скрывается ситуация, которую некоторые современные авторы определяют как переход к "80/20 society". Речь весьма справедливо ведется о том, что сегодня основное социальное разделение проходит не между высшим и средним классом, находящимися с одной стороны некоего "водораздела", и бедными гражданами, а между высшим классом, остающимся по одну сторону (20 процентов), и всем остальным обществом, оказывающимся по другую (80 процентов). Несмотря на всю условность подобного определения, данная схема вполне адекватно описывает структуру возникающего общества. Разделение всех граждан на эти две категории отражает как количественные, так и качественные факторы. С одной стороны, именно к середине 90-х годов доля наиболее состоятельных 20 процентов американцев вплотную приблизилась к критическому показателю в 50 процентов всего распределяемого национального дохода (составляя, по различным оценкам, от 47 [247] до 48,7 [248] процента такового). Напротив, между 1989 и 1995 годами заработная плата тех, кто относится к 80 процентам наименее оплачиваемых, либо оставалась на прежнем уровне, либо снижалась [249]. Особенно это касалось рядовых работников (non-supervisory workers): с 1973 по 1995 год, несмотря на рост валового национального продукта почти на 36 процентов, их реальная почасовая заработная плата сократилась более чем на 14 процен- [245] - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. L., 1997. P. 142. [246] - См.: Kiplinger К. World Boom Ahead. P. 154. [247] - См.: The Economist. 1997. September 6. P. 48. [248] - См.: Kiplinger K. World Boom Ahead. P. 154. [249] - См.: Bootle R. The Death of Inflation. Surviving and Thriving in the Zero Era L 1996. P.33-34. тов [250]. Эти факты объясняются прежде всего тем, что сегодня в США годовой доход, позволяющий отнести работника к высшей квинтили, составляет около 70 тыс. долл., что недосягаемо для простого рабочего, но вполне типично для большинства высококвалифицированных специалистов, не говоря уже о профессорах, юристах, врачах или высших менеджерах. Так как основным фактором повышения доходов является в последние десятилетия уровень образованности работника, возникает ситуация, когда по мере повышения своей квалификации современные "белые воротнички" фактически автоматически пополняют эту социальную группу, тогда как ранее представленные в ней мелкие предприниматели или работники традиционных отраслей постепенно вытесняются из нее. С другой стороны, по разные стороны этой условной черты оказываются те социальные слои, влияние которых в будущем будет соответственно снижаться или расти. Весьма характерно, что сегодня американцы, имеющие диплом колледжа, университета или продолжающие послевузовское обучение, составляют 24 процента населения, и фактически 90 процентов из них входят в состав наиболее высокооплачиваемой квинтили. В будущем, следует предположить, основной процесс дифференциации затронет именно пограничную группу; однако уже сегодня представление о том, что "в Америке 20 процентов высокообразованных профессионалов с годовым доходом от 75 тыс. до 500 тыс. долл. будут выполнять заказы сверхбогатых, тогда как остальные 80 процентов, имеющих в настоящее время в среднем 30 тыс. долл. годового дохода, будут делать всю грязную работу и наблюдать, как год от года снижается их жизненный уровень" [251], является в целом доминирующим среди социологов и экономистов. Основное внимание при этом обращается на то, что подобная тенденция вряд ли может быть эффективно переломлена, так как она определяется очевидными потребностями развития современного информационного хозяйства. Как отмечает Р. Коч, "в двадцатом веке не раз предпринимались попытки сломать схему [неравномерного распределения доходов] и перейти к прогрессивному их перераспределению путем применения соответствующего налогообложения и введения системы социального обеспечения. Но по мере того, как мировые рынки возвращали себе то могущество, каким они обладали в прошлом веке, возвращалась и доминировавшая в те времена модель социального неравенства. < ... > В связи с этим, -- продолжает он, -- возникают две серьезные взаимозависимые [250] - См.: Taylor K.B. The Quest for Universal Capitalism in the United States // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. P. 357. [251] - The Guardian. 1997. February 3. проблемы: массовая безработица, охватывающая в том числе и средний класс, который исторически всегда был защищен, а также увеличивающийся разрыв между наиболее состоятельными 20 процентами и малообеспеченными 80 процентами [населения]" [252]. Мы не можем в полной мере согласиться с автором в вопросе о том, что конкуренцию на мировых рынках следует рассматривать в качестве наиболее значимого фактора нарастания неравенства в современном обществе, однако очевидно, что задача обеспечения хотя бы минимально допустимого дохода наименее обеспеченным слоям общества представляется сегодня одной из наиболее актуальных. Важнейший аспект данной проблемы связан с тенденциями, проявляющимися в сфере занятости. Несмотря на кажущееся благополучие, даже США в этой области сталкиваются с серьезными проблемами, и есть все основания полагать, что масштаб таковых будет нарастать. В сравнении с другими развитыми странами, ситуация в области занятости является сейчас в США одной из наиболее благополучных. Несмотря на то, что в Западной Европе высока доля перераспределяемого через государственный бюджет национального продукта и значительная часть правительственных расходов направляется на борьбу с безработицей, результаты таковой пока не дают о себе знать. В 1995 году безработица составляла около 10 процентов трудоспособного населения в Германии, 11,5 процента во Франции, 12 -- в Италии и около 23 процентов в Испании [253]. Некоторые успехи, достигнутые в 1997-1998 годах, могут быть объяснены в первую очередь дальнейшим наращиванием объемов государственных программ, снижением продолжительности рабочей недели и политикой поощрения дополнительной занятости, проводимой нынешними левыми правительствами, сформированными в европейских странах по итогам последних выборов. Однако все эти усилия, предпринимаемые на фоне экономического подъема, приносят лишь частичные результаты: в Испании число безработных находится сегодня на уровне 18,2 процента трудоспособного населения, в Италии -- 12,3, Бельгии -- 12,2, Франции -- 11,5, Германии -- 10,8; последняя из цифр соответствует и среднему уровню для 11 государств, вошедших 1 января 1999 года в новый европейский валютный союз [254]. Рассматриваемая на этом фоне ситуация в Соединенных Штатах не может не вызывать оптимизма. Уровень участия рабочей силы составляет 77,5 процента против 74 процентов в Великобритании, [252] - Koch R. The 80/20 Principle. Р. 242-243. [253] - См.: Bootle R. The Death of Inflation. P. 34. [254] - См.: The Economist. 1999. January 16. P. 98. 69 процентов в Германии и 59 -- в Италии[255]. При этом почасовая заработная плата в США остается гораздо более низкой, нежели в большинстве европейских государств (17,74 долл./час против 18,08 в Италии, 19,34 во Франции и фантастических 31,87 в Германии), а продолжительность рабочей недели -- самой высокой (37,9 часа против 35,0 в Италии, 31,7 во Франции, и 29,0 в Германии) [256]; эти факторы обусловливают высокую конкурентоспособность американских производителей. Активное развитие новых отраслей в промышленности и сфере услуг обеспечивает американской экономике устойчивый прирост занятости на уровне около 100-125 тыс. рабочих мест в месяц, в результате чего, несмотря на беспрецедентное сокращение рабочих мест американскими компаниями (на 678 тыс. в 1998 году), безработица снизилась до очередного рекордного показателя в 4,3 процента[257]. Основным же достижением американской модели развития, как отмечают многие эксперты, является не сам уровень занятости, а тот факт, что создание новых рабочих мест становится самоподдерживающимся процессом, требующим, в отличие от европейских стран, государственного регулирования лишь в самой незначительной степени[258]. Однако нельзя не отметить, что даже США сталкиваются в сфере занятости с серьезными проблемами, причем есть все основания полагать, что их масштаб будет нарастать. Объяснение этому кроется, на наш взгляд, в структуре современной американской экономики. Сегодня, по мнению многих экспертов, значительная часть американских рабочих выполняет ту вполне рутинную и неквалифицированную работу, которая может быть легко переложена на разного рода автоматические системы и механизмы, чего, однако, не происходит в первую очередь именно из-за предельной дешевизны неквалифицированного труда. По подсчетам Дж.Грея, соответствующая цифра для США превосходит сегодня около 13,5 млн. человек, или 10 процентов трудоспособного населения[259], из которых занятые неполный рабочий день составляют не более 4,5 млн. человек. Учитывая, что оставшаяся часть достигает 6,5 процента активного населения, можно предположить, что уже сегодня процентная доля de facto безработных граждан США в общем населении оказывается не намного меньшей европейских показателей. Прогнозы, приводящиеся в последних работах на эту тему, также достаточно неуте- [255] - См.: Morion C. Beyond World Class. Houndmills-L., 1998. P. 250. [256] - См.: Luttwak E. Turbo-Capitalism. P. 218. [257] - См.: Mandel M. Cracking this Crazy Economy. P. 39-40. [258] - См.: Koch R. The Third Revolution. P. 242. [259] - См.: Gray J. False Dawn. P. 112. шительны и проникнуты пессимизмом, характерным разве что для середины 70-х годов. Так, Я.Годден и Р.Коч пишут: "В результате 50-процентного сокращения управленческих, конторских и других административных функций, имевшего место в течение последних 10 лет, потребность "поступравленческой" корпорации (postmanagerial corporation) в сотрудниках резко уменьшится... Если все частные фирмы в каждой стране перейдут в разряд "поступравленческих" корпораций, то при отсутствии противодействующих тенденций это может привести к сокращению общей занятости на 15-20 процентов. Безработица в США возрастет с нынешних 6 процентов до примерно 25 процентов и затронет в основном менеджеров и администраторов" [260]. Таким образом, как мы полагаем, проблема безработицы по мере перехода к информационному типу хозяйства станет одной из важнейших проблем для всех развитых экономик. Между тем воздействие происходящих изменений на различные группы трудящихся будет разным. С одной стороны, снижение потребности в квалифицированных кадрах со стороны крупных компаний ввиду их реорганизации не вызовет в обозримом будущем серьезной социальной проблемы, так как данная категория лиц сегодня имеет достаточно высокие доходы и обладает навыками относительно самостоятельной активности, позволяющими ее представителям найти себе применение в более мелких компаниях, в консалтинговых фирмах и т.д. либо же заняться индивидуальной деятельностью. С другой стороны, напротив, высвобождение технического персонала, которое в ближайшие годы, судя по всему, способно принять гигантские масштабы, станет процессом, меняющим радикально облик того среднего класса, к которому традиционно относят себя работники данной категории. Масштабы подвижек на рынке труда сегодня в наибольшей степени заметны в Великобритании, где значительная часть работающих за пределами индустриального сектора предпочитает (либо вынуждена) не иметь постоянную работу, а выполнять ряд функций одновременно или же работать по разного рода контрактам. Доля работников сферы услуг, занятых на постоянной работе, составлявшая в Великобритании в 1975 году около 70 процентов совокупной рабочей силы, сегодня снизилась до 45 процентов и, вполне возможно, опустится в ближайшее время еще ниже; в последние годы даже возникло специальное понятие "portfolio people", использующееся для обозначения людей, выполняющих разнообразные и многочисленные трудовые функции[261]. [260] - Godden J., Koch R. Managing Without Management. L., 1996. P. 210. [261] - См.: Bootle R. The Death of Inflation. P. 35. Проблема частичной занятости среди индустриальных рабочих или работников традиционных отраслей сферы услуг становится одной из наиболее острых для современных развитых стран. Компании, занимающиеся подбором персонала для выполнения временных работ, являются одними из наиболее быстро растущих как в США, так и в Западной Европе. В последние годы среди создаваемых в США новых рабочих мест до 28 процентов являются временными; в 1996 году число лиц, занятых менее чем наполовину или используемых на контрактных работах, составило 24,5 млн. человек, или 22,1 процента рабочей силы (в 1979 году -- 16,1 процента); при этом число самодеятельных (self-employed) работников выросло за тот же период с 6,5 до 10,2 процента, а доля занятых полный рабочий день сократилась с 76,7 до 65,2 процента[262]. Как отмечал Н.Хомски, крупнейшей по числу занятых частной компанией в США была корпорация "Мэнпауэр", представляющая собой агентство по подбору персонала и предоставлению временной работы, -- в ее штате формально состояло около 600 тыс. человек. [263] Тенденция к росту числа применяемых временных работников вполне объяснима в условиях "неустойчивой (volatile)" экономики, которая сегодня, кажется, стала уже одной из основных черт постиндустриальных обществ[264]. В других развитых странах проявляются аналогичные тенденции. В середине 90-х годов доля временно занятых работников в совокупной рабочей силе составляла во Франции 15,6 процента, в Германии -- 16,3 процента, в Канаде -- 18,6 процента, в Великобритании -- 24,1 процента. В Италии и Испании труд в течение неполного рабочего дня и на временных работах был законодательно разрешен только в 80-е годы, в силу чего общие цифры по этим странам не столь значительны, однако средние темпы прироста данной категории работников в последние годы остаются там гораздо большими, нежели в целом по ЕС[265]. Во всех этих странах может быть также четко прослежен опережающий рост временной и неполной занятости среди женщин и молодежи. Так, во второй половине 80-х годов в странах ЕС доля женщин среди лиц, работающих неполный рабочий день, составляла от 63 процентов в Греции до 94 процента в Великобритании; при этом неполный рабочий день были заняты до половины всех работающих женщин в Нидерландах и Норвегии и около трети во многих других европейских странах[266]; в США последний показатель составлял около 30 процентов. Среди американской молодежи в возрасте от 18 до 24 лет, не обучающейся в колледжах, на временных работах было занято около 40 процентов, и лишь несколько более половины имели постоянное место работы. Таким образом, в современных условиях складывается картина новой социальной структуры, характеризующейся тем, что основной водораздел между различными общественными группами все более уверенно сдвигается вверх, отдаляясь от наиболее традиционных слоев, относимых к среднему классу и приближаясь к нижней границе высшего класса. Развитие этого процесса может привести к малопредсказуемым результатам: прогнозируют как продолжение нынешней конфронтации, так и относительное замыкание различных социальных и профессиональных общностей с дальнейшей поляризацией внутри каждой из них, а иногда говорят о необходимости осмысления существующих тенденций в новых категориях[267]. Между тем в отношении любого из этих вариантов признается, с одной стороны, что разрыв между наиболее обеспеченной и вполне приспособленной к современным хозяйственным переменам стратой и большинством членов общества будет нарастать и, с другой стороны, основной проблемой, на которую придется обратить наиболее пристальное внимание, станет рост бедности в рамках формирующегося низшего класса. Рассмотрев эту проблему, мы перейдем к оценке характера и потенциала классового конфликта постэкономического общества. [262] - См.: Morton С. Beyond World Class. P. 250; более подробный анализ данных тенденции на протяжении XX века содержится в: Tilly Ch., Tilly Ch. Work Under Capitalism. P. 146. [263] - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. P. 143. [264] - См.: Kanter R.M. World Class. Thriving Locally in the Global Economy. N.Y., 1995. P. 151-152. [265] - См.: Moody К. Workers in a Lean World. L.-N.Y., 1997. P. 98-99. Формирование устойчивого низшего класса Прежде чем обратиться к проблеме низшего класса (underclass), следует пояснить, какой конкретно смысл мы вкладываем в понятие данной социальной группы. Термин underclass был введен в научный оборот в 1963 году известным экономистом (впоследствии Нобелевским лауреатом) Г.Мюрдалем, который заимствовал его из шведского языка, где слово underklass было вполне распространено еще в XIX веке. Нельзя не отметить, что Г.Мюр- [266] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? P. 78. [267] - См.: Tilly Ch. Durable Unequality. P. 242-243. даль попытался внести в современную социологическую теорию элементы европейской традиции, в рамках которой под классами в целом и под низшим классом в частности понимались большие социальные группы, определяемые на основании вполне конкретных признаков. В соответствии с этим низший класс, по Г. Мюрдалю, представляет собой "ущемленный в своих интересах класс, состоящий из безработных, нетрудоспособных и занятых неполный рабочий день лиц, которые с большей или меньшей степенью безнадежности отделены от общества в целом, не участвуют в его жизни и не разделяют его устремлений и успехов" [268]. Именно так мы и будем трактовать ниже данный термин. Однако исследование Г. Мюрдалем данной проблемы не получило в США широкой известности, и термин "низший класс" стал применяться для обозначения более узкой социальной группы, выделяемой не столько на основании четких признаков, сколько на базе в известной мере эмоционального отношения к ней. Американские социологи предпочитали рассматривать в качестве представителей низшего класса заведомо антисоциальные элементы, типичные, по большей части, для национальных меньшинств и жителей пригородов больших городских агломераций. В августе 1977 года в журнале Time появился ряд материалов, в которых эта проблема впервые обсуждалась в общенациональном масштабе; фактически можно говорить, что понятие низшего класса появилось в англоязычной литературе именно в конце 70-х годов. Согласно упомянутым публикациям, низший класс пополняется за счет несовершеннолетних правонарушителей, отчисленных из школ учащихся, наркоманов, живущих на пособие матерей-одиночек, грабителей, особо опасных преступников, сутенеров, торговцев наркотиками, попрошаек и т.д. На эту точку зрения не повлияли и выступления известного журналиста и социолога К.Аулетты, выпустившего в 1981 году серию статей в журнале The New Yorker и изложившего в достаточно обобщенном виде свою позицию относительно формирования, составных элементов и перспектив развития американского низшего класса в отдельной книге. Как отмечает К.Аулетта, "underclass состоит из четырех четко различимых категорий: 1) пассивных бедных граждан, как правило, в течение длительного времени получающих государственные пособия; 2) членов агрессивных преступных группировок, терроризирующих улицы большинства городов (в эту категорию нередко входят бросившие школу молодые люди и наркоманы); 3) людей, зарабатывающих на жизнь в "теневом" секторе экономики; 4) алкоголиков, бродяг, бездомных, попрошаек и выпущенных из [268] - Myrdal G. Challenge to Affluence. N.Y., 1963. P. 10. больниц психически ненормальных людей, которые скитаются по улицам и находят там свой конец" [269]. В этом случае в понятие низшего класса объединяется та социальная группа, которую А.Горц называет "не-классом не-рабочих" [270]. Подобная трактовка имеет глубокие корни и восходит фактически еще к проблеме пауперизма, традиционно актуальной в Европе со средневековых времен. Но сегодня такой подход кажется нам несовершенным. Причиной тому являются не столько формальные обстоятельства (несовершенство отдельных формулировок, объединение разнородных групп в одну категорию по формальным и не всегда однопорядковым признакам и т.д.), дающие иногда повод для критики этого подхода[271], сколько излишне ограничительный характер самого понятия в целом, резко сужающий возможности его применения для целей социологического анализа. Определяя underclass в качестве социальной группы, которая выключена из состава общества по обстоятельствам непреодолимого характера (инвалидность, психические расстройства и т.д.), либо фактически по собственному желанию (устойчивые группы лиц с антисоциальными проявлениями и проч.), социологи хотя и признают его образование вытекающим из природы современной экономической системы, тем не менее так или иначе как бы выносят его за рамки общества, изображая конфликт между обществом и низшим классом как относительно внешни