ере. - Он посмотрел на Пояркова многозначительно и с почтением, как на очень важного посетителя. - Прикажете открыть? - Официант показал на бутылку сухого вина. Поярков кивнул. Пробка щелкнула, и в бокал полился густо-красный напиток. - Вы всегда у этих столов? - спросил Поярков. - Нет, только два дня. - Спасибо... Официант исчез. "Да, все расписано. Катька, оказывается не просто Катька, - озадаченно резюмировал Поярков. - Интуиция меня не обманула. Непонятной, однако, осталась тактика. Никак не удается ухватить нить, здесь я пасую. Логика начисто отметена. Или в этом и есть своя логика?" Он отпил из бокала, почувствовал терпкость, возбуждающую и обостряющую мысль. Откинулся на спинку стула. Все хорошо. Надо лишь освоиться с этим приятным состоянием. И подготовить себя к встрече. В кабинете ему преподнесут наконец "хозяина", иначе нет смысла затевать игру и строить дорогостоящие декорации. Фын, важный господин, его жена, Катя - это все промежуточные звенья, второстепенные и третьестепенные персонажи. Главный герой появится сейчас. Со второстепенными надо проститься. Веселый Фын сам ушел, о нем не стоит и думать. Отодвинулся в тень важный господин с Цицикарской улицы, возможно на время, но, как бы то ни было, пока что со счетов его можно сбросить. Выполнила свою роль и официантка "Бомонда". Что еще осталось ей сделать? Изобразить из себя случайную знакомую, несостоявшуюся заказчицу, стараться не замечать сапожника. Лучше всего - забыть! "Больше, надо полагать, мы не увидимся, - решил Поярков. - Последнее "прощайте" было не случайно брошено Катей. Она знала, что это конец". Ему стало отчего-то грустно. Со всеми расстался легко, а вот с Катей так не получилось. Оставила она в нем что-то тревожное и радостное вместе с тем. Какую-то светлую боль заронила. И непреходящую. Это он понял. Будет она, боль эта, мучить его и заставлять думать о Кате, мечтать о ней Однако расстаться все же придется. И не когда-нибудь, а сейчас. Так проще и легче. Не нужен ему этот груз. "Все, - сказал себе Поярков. - Нет больше Кати..." Он снова ошибся. Официант подошел к столику и, наклонившись, сказал: - Вон там, за большим цветком, синяя портьера... Откроете! Вас там ждут. Ток побежал по телу Пояркова: "Сейчас! Сейчас начнется". - Рассчитаться? - спросил он у официанта. - Уже заплачено, - кивнул тот и отошел от стола, чтобы дать возможность Пояркову свободно пройти. До синей портьеры было сравнительно далеко - восемь столиков. Каждый следовало обойти и потом еще подняться на ступеньку. Поярков обошел не спеша все восемь, главное, спокойно обошел, а вот перед ступенькой легкость и уверенность исчезли. "Кто там? - подумал он с тревогой. - Кто там за портьерой?" Там оказалась Катя. Всего лишь Катя. - Фу-ты! - вырвалось у Пояркова. - Вы? - Или вас кто другой приглашал? - сказала она серьезно, почему-то серьезно, хотя следовало бы в таком случае приветливо улыбнуться. - Нет, конечно, - растерянно ответил Поярков. Он был и удивлен и огорчен. Это не прошло мимо Кати. - Правда, вы отказались от приглашения, и довольно бесцеремонно... Поярков вспомнил, что, ожидая ее за столиком, намеревался испросить прощения и даже тронуть ласково ее руку. - Простите меня, Люба! Она грустно покачала головой: - Бог вас простит, Борис Владимирович. Потом подошла и вдруг поцеловала его в волосы. Легко, едва коснувшись губами. Это было что-то невероятное. Он опешил: - Люба! - Ну-ну... Просто мир. Вы же хотели мира? Она, чертовка, угадывала его желания. - Да вы, оказывается, читаете чужие мысли! Катя засмеялась: - Не читаю, не умею... И зачем читать? Вы же вчера приходили, чтобы помириться. - Меня кто-то видел здесь? - Я видела. - Почему же не вышли в зал? - Борис Владимирович, вы забыли предупреждение: меня в среду не будет! - Не забыл. - Но все же надеялись увидеть? - Должно быть... Катя отодвинула стул, как тогда Поярков в своей мастерской, и жестом пригласила сесть. Села сама напротив. - Не должно быть, а действительно надеялись. Захватили с собой образцы товара? Об этом он забыл! Впрочем, не забыл. Шел-то он не к Кате, а к кому-то другому. Образцы тому, другому, были явно не нужны. Игра с Катей ведь кончилась. А почему кончилась? С чего он решил, что кончилась? Продолжается. Вот Катя перед ним и требует выполнения обещанного. Правда, шутливо требует. - Нет, не захватил. - Сегодня тоже? - И сегодня тоже... - Вы бесподобны, Борис Владимирович... Мне это нравится. - Я подумал, что образцы не нужны. Туфли вряд ли интересуют вас. - Почти... Хотя я женщина и люблю красивые вещи. - Тогда я сошью. Улыбка исчезла с лица Кати, и она озабоченно произнесла: - Шить не обязательно, а вот принести образцы надо. Жаль, что не захватили... Впрочем, они могут быть с вами. В кармане пиджака. Так бывает? Он кивнул виновато. - Ну и хорошо. Снова возникла загадочность, которую Поярков отметил при первой встрече с Катей и которая потом вроде бы исчезла. Она говорила не о себе. О ком же тогда? Чью волю она выполняет? Против кого заключает этот шутливый союз с Поярковым? - Послушайте, Люба! Рука ее предостерегающе поднялась. - Только без серьезных вопросов! Мы отдыхаем. Имею я право иногда отдохнуть в обществе человека, который мне нравится?.. Не пугайтесь моей откровенности. Я люблю говорить прямо... Вот вы и потупились, как красная девица. Смотрите смелей! Шутливость ее была легкой, непринужденной, и трудно было устоять перед соблазном ответить тем же. Поярков принял тон Кати: - Смотрю. Взгляды их встретились, и теперь потупилась Катя. - Ну, не так уж прямо... - произнесла она взволнованно. - Почему же? - Потому что не верю... Не правда это. - Она подняла глаза. - Не правда! - Сдвинула брови и посуровела: - А если правда, то ни к чему она... нам с вами. Мне уж совсем ни к чему. - Тебе! А мне? - Вам - не знаю. Да тоже, наверное, зря...- Катя встала вдруг и засуетилась: - Вдвоем мы бог знает до чего договоримся. Так и в омут можно... Сегодня день не тот. Я обещала вам веселый вечер. Во всяком случае, приятный. Сейчас познакомлю вас с моим родственником. Замечательный человек. Он вам понравится... И главное - будет полезен. Поярков не успел выразить своего отношения к инициативе Кати, она торопливо вышла, но не в зал, за штору, а во внутреннюю дверь, ведущую в отель или в служебные помещения "Ну теперь наверняка появится главный!" Поярков сел поудобнее, положил руки на подлокотники, откинул голову на спинку - полное спокойствие, даже пренебрежение ко всему, что происходит и что должно произойти в кабинете. Не хватало сигары. Но Поярков не курил. "Давайте вашего главного!" Вошел мужчина: не молодой и не старый, не низкий и не высокий, не худой и не толстый, в сером пиджаке с накладными карманами, в галифе и крагах. Лицо его было чуть продолговатым, сухим, глаза маленькие, цепкие. Щеки выбриты до синевы. Он улыбнулся тонкими, очень тонкими губами, и только губами, глаза остались строгими и спокойными. - Борис Владимирович! Поярков вскочил. Он не мог не вскочить. Во всем облике вошедшего было что-то требовательное и властное. Он внушал к себе уважение. Притом он был старше Пояркова, и это обязывало к подчинению. Они протянули друг другу руки. - Будем знакомы! Своего имени вошедший не назвал. - Милая, - сказал он оказавшейся сзади Кате, - распорядись, чтобы нам принесли из ледника водочки, русской водочки... Как, Борис Владимирович, вы относитесь к беленькой? А? Вижу, что не против. И семги, Катюша! И возвращайся. Скрась нашу холостяцкую компанию своим присутствием. Катя улыбнулась весело - ей, кажется, польстило приглашение господина в сером. - Я мигом... - И убежала. "Родственник" расстегнул пиджак, вытянул из какого-то кармашка сигару, сел в кресло и закурил. - Не предлагаю, - сказал он Пояркову. - Вы ведь не курите. - Да, - признался Поярков. Без особого удовольствия признался. Кому доставит радость сознание того, что о тебе все известно и ты вроде бы просвечен насквозь. - И правильно делаете, - одобрил господин в сером, этот мнимый родственник Кати. - В нашей с вами профессии это иногда мешает... "В нашей с вами профессии!" Поярков сжал ладонью подлокотник, боясь, что непроизвольным движением выдаст свое изумление. Господин в сером имел в виду явно не сапожное дело, ему небось и кожи не приходилось держать в руках, не говоря уже о молотке. Конечно, можно не обратить внимания на слова, сделать вид, что не понял ничего. Так, собственно, и поступил Поярков. Но слова-то были сказаны и намек прозвучал ясно. "Родственник" не придал никакого значения игре собеседника в наивность и, попыхивая сигарой, продолжал: - Особенно в китайской компании. Они этими вещами, - он показал на сигару, - не балуются. И вообще, запах табака - улика... Легко установить твое присутствие в доме. А часто это нежелательно, весьма нежелательно... Что я вам толкую, вы китайцев лучше меня знаете... Подлокотники не спасали. Господин в сером углублялся в такие профессиональные дебри, что жутко становилось. Поярков почувствовал, как немеют от напряжения его ладони и как проходит дрожь по всему телу. Тайна его стала достоянием противника. А он считал себя идеально замаскированным. Играть в прятки не было смысла: партнер открыл себя сразу и показал, что Поярков тоже открыт. Открыт! Когда это произошло? Катька его знала, Веселый Фын знал. Все знали. - Чиновники давно приобщились к европейским обычаям, - включился наконец в разговор Поярков. - Я не замечал, чтобы они очень страдали от табачного дыма. Сами дымят... Пока включение было формальным и отношение к объекту нейтральное: не стал Поярков на позиции собеседника. - Ну такие, как Чжан Цзолин, конечно, отбросили традиции, да и вся его клика оевропеилась, а простые китайцы еще держатся прошлого. Оно для них - и закон, и философия, и, если хотите, откровение. Прошлое - сила, препятствующая разрушению нации под воздействием подпочвенных вод современности. Традиции китайцев достойны уважения, и не только уважения - преклонения, если хотите. Я люблю Китай и даже принял китайское подданство. Перед вами - китаец... Господин в сером беззвучно засмеялся, и облака дыма одно за другим вырвались из его рта. "Китайский подданный. Гражданин Китая!" Что-то, кажется, слышал Поярков о европейце, принявшем китайское подданство. Но где? - Вас вынудили обстоятельства или покорили традиции? - полюбопытствовал Поярков. - Меня подкупила перспектива... Этакая махина, материк целый. И первозданная наивность. Непаханые земли! Фигурально выражаясь, естественно... Человек в сером говорил правильно по-русски. Очень правильно. Но он не был русским. И, конечно, он не был китайцем. Не был англичанином, не был французом. Немцем тем более. Определить его национальность было невозможно. Во всяком случае, Поярков не определил и мучился напрасно, чтобы угадать, кто же его собеседник. Говорил он с акцентом. С каким - непонятно. Не поляк же, в конце концов! - Вы, надо полагать, сошлись с ними по необходимости? - спросил в свою очередь человек в сером. - Трудно на чужбине... Поярков вздохнул. Он повторил тот же прием, что и в разговоре с японцем на Цицикарской улице. Эмоции всегда неопределенны, и пусть собеседник принимает их так, как ему удобнее. - Однако, что мы все о китайцах... Это - вчерашний день, - небрежно отбросил господин в сером то, чем восхищался только что и что защищал с таким старанием. - Мы потрудились на них, и потрудились на совесть... Дань прошлому отдана. Он тоже вздохнул. Это была грусть, и, кажется, искренняя. Пояркову почудилась влажная искра в его глазах. Или господин в сером великолепно играл. Позже, много позже, Поярков узнал, что собеседник его действительно был нежно привязан к этому прошлому. - Жить прошлым смешно и, простите, глупо. Вспоминать, и то изредка, вот так, за бокалом хорошего вина и в обществе единомышленника... - Он сделал паузу, взвесил свой довод, и он показался ему не слишком убедительным. - Лучше наедине с самим собой. Ваш Чжан Цзолин давно съеден червями, сын его Чжан Сюэлян предан анафеме... и китайские сапоги не модны. Господин в сером манерно отвел руку с сигарой, и мизинец его, украшенный большим перстнем, поднялся вверх. Камень вспыхнул голубой короткой молнией и как бы подчеркнул благополучие его обладателя и значение того, что он говорит. - Не надо работать на покойников, друг мой! Впрочем, вы, наверное, не работаете давно уже... Покойники, как правило, банкроты. Им нечем платить. А это немаловажное в нашем деле обстоятельство... Он затянулся сигарой, выпустил дым и сквозь него посмотрел на Пояркова. Прищурившись, как смотрят в скрытое туманом и трудноразличимое. - Есть в наше время не банкроты? - откликнулся Поярков. - Преуспевающие обычно не банкроты. Им надо раскошеливаться, если хотят двигаться в нужном направлении, как говорят, смазывать колеса. Ведь когда торопишься, колеса должны крутиться быстрее. Поярков отпустил подлокотники. Ему стало немного легче, он начинал понимать, куда зовет его собеседник, этот господин в сером. - В общем, тут тоже необходимость. - Пожалуй... - Вы говорите от их имени? - пошел в открытую и Поярков. - Да. - Можно быть откровенным? - Безусловно... Только откровенным, Борис Владимирович. У нас деловая встреча. - Вы предлагаете работать на японцев, так я вас понял? Человек в сером поднял руку со своим красивым перстнем: - О, это не та откровенность! Называть хозяина не следует. - Есть заменяющий иероглиф? - Разумеется, но он появится лишь после того, как я услышу "да". Пока еще "да" не прозвучало. Поярков почувствовал, что можно перейти в наступление: - У нас, как вы сказали, деловая встреча... Условия? Господин в сером встал и прошелся по кабинету. Он был доволен ходом беседы. - Это другой разговор... Совсем другой. Будем считать, что "да" вы произнесли все же. Не возражайте, я не требую письменного обязательства, у меня нет записывающего аппарата и за портьерой не стоит свидетель... И я, тоже будем считать, предложил условия, вполне вас устраивающие. Вполне... - Господин в сером улыбнулся и вроде бы подмигнул Пояркову: не пропадете, мол. - Мы поняли друг друга. Этого достаточно на сегодня. Он остановился, вынул из бокового карманчика галифе часы, нажал на кнопку - крышка, щелкнув, поднялась. - Отметим время заключения договора... Девять часов сорок две минуты... Проверьте, Борис Владимирович! Часы подплыли к лицу Пояркова. - Я не ошибся? - Нет. Девять сорок две... Хотя уже сорок три. - Пусть будет сорок три. А теперь отдохнем... Катюша! А, черт возьми! Свидетель все же был. Катя открыла дверь, и, сияющая, вошла в кабинет. - Горькую несут! Это был известный в китайских и японских шпионских кругах секретный агент, называвшийся то господином Ли, то сэром Стейлом, то капитаном Милкичем, то синьором Вантини. Настоящее имя его стало известно спустя несколько лет и Пояркову, когда в Англии вышла книга "Секретный агент Японии". На обложке стояла фамилия автора: Амлето Веспа. Был он китайцем итальянского происхождения. В тот вечер в ресторане "Бомонд" Поярков, конечно, не знал его настоящего имени и вообще не предполагал о существовании человека с такой фамилией и с такой биографией. Почти одновременно, в начале двадцатых годов, они покинули левый берег Амура. Веспа, правда, чуточку позже и другим путем. Что он делал на левом берегу - осталось тайной, как и многое другое в его жизнеописании. Кажется, занимался проблемой извлечения золота из золотоносной жилы без применения кирки и лопаты. Сколько добыл благородного металла и добыл ли - тоже тайна, но кое-какие сведения о красной России вывез с собой в Китай и, главное, знание русского языка. Способность к языкам у Веспы была феноменальная. Он владел помимо итальянского английским, французским, датским, немецким, китайским, русским. Говорили, что, отправляясь в Россию, Веспа уже знал русский. Работая на китайцев, Веспа завоевал не только авторитет, но и положение - он считался одним из главных агентов государственной секретной службы. Несколько раз ему приходилось скрещивать оружие с "японским Лоуренсом" - Доихарой Кендзи, и не всегда Доихара выходил победителем. Далеко не всегда. Японцы пытались, и неоднократно, убрать Веспу, так же как убрали его друга Суайнхарта, но он умел вовремя ускользать. Чутье у него было отличное. Маньчжурские события застали господина Ли, или, как он назывался в то время, капитана Милкича, в Харбине. Вероятно, он мог бы исчезнуть, ему ничего не стоило перебраться в Южный Китай, но не исчез. Ждал чего-то. Возможно, воцарения Пу И: все-таки молодой император был отпрыском Цинской династии и по идее мог защищать интересы Китая. Ничьи интересы Генрих Пу И не защищал - он оказался марионеткой и действовал по указке японцев. Оставались еще силы, возглавляемые чжанцзолиновским сыном, им тоже мог быть полезен Веспа. Но и первому и второму капитан Милкич не понадобился. А японцы шли по следу китайского агента и легко накрыли его. Они могли убить Веспу. Здесь, на почти собственной территории, ничего не стоило пустить в расход бывшего противника. Об этом никто не узнал бы. Но Доихара Кендзи решил, что выгоднее сохранить капитана Милкича, и не просто сохранить, а сделать его японским агентом. Бывшие враги стали союзниками. Амлето Веспа вошел в ударную группу японской разведывательной службы в Маньчжурии. Одним из важных поручений Веспе был поиск человека для осуществления чрезвычайно секретной акции на левом берегу Амура. Доихара назвал эту акцию выходом за линию "черного дракона". Амур назывался рекой черного дракона. Поиски привели Веспу на Биржевую улицу к подъесаулу Пояркову. Он знал этого эмигранта, подрабатывавшего шитьем сапог для китайских чиновников. Не лично. Существовала целая сеть информаторов среди белогвардейцев, осевших в Харбине, Дайрене и Сахаляне, и каждый русский, оказавшийся в Маньчжурии, был на учете. Поярков давно попал на мушку, давно его фамилия фигурировала в делах китайской жандармерии. Не запятнанная ничем антикитайским фамилия. И антиэмигрантским тоже. Напротив, он характеризовался как лояльно настроенный по отношению к правительству и к белому русскому офицерству. Его стали втягивать в "Союз монархистов", и он вошел в него, позвали в "Союз казаков" - дал согласие. Не получалось того же с "российской фашистской партией". Он посещал по приглашению Факелова и Радзаевского митинги, где славили дуче и клялись сжечь на кострах прогнивший мир демократии, но вступать в партию поклонников свастики не торопился. Поярков все спрашивал: "А как с царем? Царя, выходит, не будет? Мы, казаки, установлены государем. Мы его оплот!" Над ним смеялись, но считали не совсем потерянным для дела человеком. "Мы царя-то из твоей головы выбьем. А остальное нам подойдет..." Большой интерес вызывали статьи Пояркова в эмигрантских газетах. Их не всегда одобряли: он призывал не терять связи с народом, не рвать с традициями, а это не устраивало кое-кого из теоретиков оседания русского офицерства в Маньчжурии. Они мечтали 0 создании в Харбине эмигрантского правительства и превращении самого Харбина в казачью столицу. Пояркова критиковали за его статьи, спорили с ним, но отдавали должное его желанию сохранить душу русского казака. Все знал, все учитывал Веспа. когда решал вопрос, кому доверить выполнение очень трудной и очень тонкой операции Родственники Пояркова жили в Хабаровске и еще где-то за Амуром Это сыграло решающую роль. Ну и, конечно, верная служба китайцам. Веспе не удалось найти донесений Пояркова штабу жандармерии, но он встречал ссылки на сапожника с Биржевой улицы во многих документах. Важные ссылки. К тому же Веспа знал о встречах Пояркова с Чжан Цзолином, офицерами его штаба и сотрудниками разведки. Он остановился на Пояркове. В среду операцию провела одна Катя. Поярков пришел в "Бомонд". Она видела его через штору и догадалась, что сапожник попал на крючок. Пора было тянуть его. С согласия господина в сером Катя через Фына послала Пояркову записку. Именно через Фына, чтобы сапожник понял, что он в кольце и кольцо замкнулось. В четверг Поярков оказался в номере и был завербован. В тот же вечер Веспа доложил начальнику Харбинской японской военной миссии о завершении первого этапа операции. Формально Поярков еще не стал агентом японской секретной службы. Свое решающее "да", на котором настаивал господин в сером, не произнес, но практически уже приступил к выполнению задания. Ему было предложено, пока весьма вежливо, вспомнить всех своих родственников, близких и дальних, на левом берегу и дать им характеристику. Подробную характеристику. "Ограничивать себя не следует, - сказал господин в сером, - подробности всегда интересны и важны". Вот и все. Когда-то он уже давал такую характеристику по требованию китайцев. Сами китайцы к нему не обращались. Это сделал руководитель "Союза казаков" Бакшеев. Просьбу повторил спустя некоторое время атаман Семенов. Но Поярков догадался, что ни Бакшееву, ни Семенову родственники подъесаула не нужны. Ими интересуется начальник контрразведки. Учитывая это, новую характеристику следовало согласовать со старой, расхождения допустимы только в словах. Вторая встреча с "родственником" Кати состоялась опять в "Бомонде", в том же самом номере, но без Кати. И без беленькой. Господин в сером сказал, что торжественное посвящение в рыцари закончено и пока что нет повода произносить новые тосты. Такой повод, он надеется, появится в недалеком будущем, и будущее это легко приблизить с помощью энергии и таланта самого Пояркова. Дабы Поярков не испытывал затруднений в своей деятельности, ему вручается аванс. Господин в сером передал Пояркову пачку денег, довольно объемистую. "Вы должны быть свободны в расходах, - сказал он. - Встречайтесь с людьми, которые вам нужны здесь и могут понадобиться там Особенно с теми, кто имеет родственников в Хабаровске и Благовещенске". Третья встреча произошла на берегу Сунгари, в небольшом кафе, совершенно пустом и, кажется, открытом в этот утренний час только для господина в сером. - Ваш номер 243, - сказал он Пояркову. - Лично я к такому сочетанию цифр не прибегаю. Нарастающая очередность в несколько измененном виде - 243, 234. Но таков уж почерк шефа. Поярков поморщился: - Номера не люблю. - Это учтено... - Господин в сером посмотрел, надо полагать специально, на желтую гладь реки, залитую утренним солнцем, и сказал: - Сунгариец! Сунгариец вам нравится? "Сунгариец. Экзотично, - отметил про себя Поярков. - Оригинально даже". - Нравится. - Мне тоже... Между прочим, предложение шефа. - Он знает мой вкус? Господин в сером рассмеялся. Беззвучно, как всегда. У него это получалось. - Как говорит наш общий знакомый, Веселый Фын все знает! Напоминание о китайце сделано было с умыслом. Господин в сером хотел, чтобы Пояркову стало известно, кем срежиссирован спектакль в мастерской на Биржевой улице. - Веселый Фын действительно все знает, - подтвердил Поярков и как-то загадочно улыбнулся. - Или не все? - поднял брови господин в сером. - Кое-что осталось. - Всегда должно кое-что оставаться... Приятно слышать! Вы подаете большие надежды, Борис Владимирович. - Сунгариец, - шутливо поправил Поярков. - Браво! Пожалуй, за это можно и выпить. Успехи налицо! - Кстати, как мне вас называть? - поинтересовался Поярков. - Как? Действительно, как? А может, не надо никак называть. Наше знакомство слишком короткое. Настолько короткое, что вы не успеете воспользоваться именем моим... Я ведь только лоцман, выводящий судно из порта на рейд. А там уж дело капитана поднимать паруса и выбирать маршрут. - Имя капитана тоже неизвестно, - иронически констатировал Поярков. Господин в сером залился смехом. На сей раз он был звучным, этот смех, и всполошил чаек, сидевших на береговой кромке. - Удивительное совпадение - неизвестно! Вы мне нравитесь, Сунгариец. Кроме прозорливости у вас еще и смелость. С шефом не всегда так разговаривают. А пока что я ваш шеф. Лоцман, между прочим, выше капитана, пока он ведет судно по опасному фарватеру... Господин в сером хлопнул в ладоши, и из-под стойки вынырнул официант, а может, и не официант, а сам владелец кафе - толстенький, с лоснящимся от жира лицом человек непонятной национальности - и побежал к столику. - Пару рыбешек на сковородку! - скомандовал господин. - А сюда, - он показал пальцем на стол, - графинчик ханшина! Когда хозяин убежал, господин в сером спросил у Пояркова: - Не знаю, пьете ли вы китайскую водку. Но если даже не пьете, то ради дня рождения... - Он со значением глянул на Пояркова: - Ради вашего дня рождения придется выпить... Опять событие. У нас с вами все время события... Сунгариец! Неплохо звучит. Кстати, китайское слово. Не забудьте! И водка китайская... Водка не понравилась Пояркову. Второй раз в жизни он пробовал ее и второй раз одолел стаканчик с трудом. Господин в сером, напротив, выпил легко и даже закатил глаза от удовольствия. - Ваш будущий капитан тоже не любит китайскую водку, он предпочитает сакэ... Как видите, не все о нем неизвестно. Имя будет, естественно, названо в свое время. Ну а дату встречи я могу назвать сейчас. 15 августа. Это одновременно и дата вашего зачисления в команду корабля... Счастливого плавания! - Господин вновь наполнил стаканчики и поднял свой: - Чокнемся по русскому обычаю, и пусть это будет отсчетом склянок готового к отплытию корабля. Поярков заметил: - У вас все иносказательно, а от меня вы требуете прямого и ясного "да" или "нет". - Только "да"... И уже не требую, я ничего от вас не требую, Борис Владимирович. Можете выражаться фигурально. - Он потянулся к Пояркову со своим стаканчиком: - Даже рекомендую выражаться фигурально. Новые хозяева вас поймут. Это в их стиле. Так пусть пробьют склянки! Выпили. Господин в сером посмотрел на графинчик, щелкнул по нему ногтем: - Пока содержимое уменьшилось лишь наполовину, надо кое-что запомнить. Итак, пятнадцатое, десять вечера, у подъезда гостиницы "Нью-Харбин". К вам подойдет рикша и спросит: "Не торопится ли господин?" Ответите: "Тороплюсь". - "Тогда садитесь, я подвезу вас". Вы сядете. Остальное - за рикшей. - Как он узнает меня? - усомнился в надежности предложенного плана Поярков. - Ба! Пусть это вас не беспокоит, Борис Владимирович. Рикша, как Веселый Фын, все знает... А теперь опустошим посудинку! Я ПРЕДПОЧИТАЮ РАССТРЕЛИВАТЬ ТЕХ, КТО ПРОЯВЛЯЕТ К НАМ НЕДРУЖЕЛЮБИЕ... Рикша завез Пояркова в самую глушь города. Улочки - не поймешь, улочки ли это, какой-то лабиринт, в котором невозможно ориентироваться и из которого нельзя выбраться, - были до того узкими, что колеса едва не касались стен. По неведомым Пояркову признакам, жалким огонькам или покосившимся калиткам рикша находил нужное направление. Около одной из таких калиток он остановился и, подняв кверху палец, известил седока, что путь окончен. Поярков слез с коляски и протянул рикше мелочь. Но тот отказался от денег. Проезд был уже оплачен. Через низенькую и узенькую калитку Поярков прошел во двор - собственно, двором нельзя было назвать пространство в два шага, какой-то курятник, заваленный к тому же всякой всячиной: ящиками, коробками, банками из-под консервов. Этой был, наверное, курятник, потому что где-то в темноте, среди хлама, закудахтали куры и тревожно закокал петух. Птичий шум и явился сигналом для хозяина фанзы. Отворилась дверь, и в курятник пал приглушенный не то марлевой занавеской, не то матовым абажуром пучок света. Поярков понял, что дверь распахнута для него и надо в нее войти. Самого хозяина не было видно, - должно быть, его скрывала тень или дверной косяк. Поярков переступил порог - не особенно уверенно переступил - и оказался в довольно просторной комнате, только очень низкой и почти пустой: два или три табурета и плетеная из травы циновка на полу. Вот и все убранство. Только теперь Поярков увидел в свете полуприкрученной керосиновой лампы господина в сером и рядом с ним, вернее, за ним японца невысокого роста, но коренастого и большеголового. Господин в сером приветливо улыбался, японец же никак не проявлял своего отношения к гостю: лицо его было спокойно-сосредоточенным, холодным и надменным. - Добрый вечер, господа! - Поярков произнес это громко и весело, желая сломить приглушенность и напряженность, которая царила в фанзе. - Добрый вечер! - отозвался господин в сером. Японец помедлил и потом тихо, словно нехотя, выдавил из себя: - Здравствуйте! Какое-то время Поярков и японец изучали друг друга взглядами. Поярков припоминал, не видел ли он где этого коренастого человека с тяжелым взглядом больших раскосых глаз. Японец знакомился с новым агентом, оценивал его. Он верил в непогрешимость первого впечатления. Неожиданно японец отвел взгляд и торопливо опустился на табурет. - Вы все объяснили? - бросил он господину в сером. - Все. - Условия приняты? - Да. Японец повернулся к Пояркову: - Ваш номер 243. - Двести сорок три, - повторил Поярков. - Я - Сунгариец! - Кличка предложена мною, - зачем-то пояснил японец. - Она дана навсегда, как и номер. Мы не любим менять то, что установлено, как и не любим, когда это делают другие. Большие, строгие и пронизывающие насквозь глаза его остановились на Пояркове. - Когда нам служат хорошо, мы вознаграждаем, когда изменяют - наказываем. Лично я предпочитаю расстреливать тех, кто проявляет к нам недружелюбие. Предупреждение было таким грозным и в то же время таким нелепым сейчас, что Поярков не знал, как на него реагировать. Сказать, что принимает условия японца и клянется в верности, не мог. Это унижало его. Изобразить испуг - тем более. Он не боялся японца. Да и нужно ли вообще реагировать на эту напутственную речь шефа. Судя по всему, японец был его шефом. И не только его. Манера держать себя, тон, которым произносились слова, - все говорило о высоте положения японца. Он был, по меньшей мере, руководителем отделения или даже отдела разведывательной службы. Поярков смолчал. Пусть японец расценит молчание как ему угодно: согласие, клятва, раздумье, испуг. Все. Видимо, японец выбрал страх. Агент должен бояться расправы, иначе легко нарушит свое обязательство. - Вы согласны служить на таких условиях? - Согласен. - У вас есть какие-нибудь личные мотивы, способные сделать работу за кордоном более полезной и эффективной? За Пояркова ответил господин в сером: - Сунгариец потерял все в девятнадцатом году. Его родители расстреляны, собственность отнята. Он лишен офицерского звания. - Я - подъесаул, - добавил Поярков. - По возвращении вы получите офицерский чин японской армии, соответствующий вашим заслугам и вашему положению. Надеюсь, он будет не меньшим. Поярков кивнул благодарно. - Миссия, которая на вас возлагается, - продолжал японец, - трудна. Она уникальна в некотором смысле и потому не может опираться на чей-то опыт. Мы не способны подсказать вам пути и способы и ограничиваемся лишь постановкой задачи. Остальное зависит от вашего умения. Мы вам гарантируем единственное - связь.. И деньги. Столько денег, сколько потребуется для дела. Поярков снова кивнул, теперь подтверждая, что понял японца. - Мастерскую придется закрыть, - посоветовал господин в сером. Японец скривил губы, совет прозвучал не ко времени, он снизил пафос напутствия, приземлил самого напутствующего. - Да, закрыть... Вы переедете временно в Сахалян. - Но у меня заказы. Еще не выполненные заказы, - запротестовал Поярков. - Пустяки! - махнул рукой японец. - Фын, поди сюда! Из темноты вынырнул Фын, тот самый Веселый Фын, который почти год навещал Пояркова в его мастерской. Он поклонился японцу, так низко поклонился, что едва не коснулся лбом пола: - Слушаю, господин! - Твои заказы не выполнил наш гость? - Мои, господин. Рассмеяться надо было Пояркову: дурацкую затею Фына он принял за хитрую игру важного господина, за тактический ход японцев. Впрочем, это и был ход, но сделанный с помощью Фына. - Заплатишь гостю за работу! - Слушаюсь, господин! Поярков все-таки рассмеялся. Слишком уж наивно все выглядело, даже глуповато. - Дарю Фыну и той даме с Цицикарской улицы японские башмачки. У нее очаровательные ножки. Слава богу, дама с Цицикарской улицы не была женой нынешнего шефа Пояркова, и он никак не оценил комплимент, - Вы хотите вручить их лично? - хитро улыбнулся господин в сером. - Да, это доставит мне удовольствие. Фын, ничего не поняв, полез под свою старую рубаху и вытащил деньги. Протянул, не считая, Пояркову. Видимо, сцена эта была прорепетирована. Тут уж засмеялся и господин в сером: - Ты действительно веселый, Фын! - Я - Веселый Фын! - подтвердил китаец. Как и в тог вечер у крыльца, Пояркову стало жаль этого хромого человека. Он отвел руку Фына: - Следовало бы и тебе сшить ботинки... Обещал, да не вышло. Деньги все еще были в руке Фына, он не знал, как ему с ними поступить. Ждал, видимо, приказа японца. Пожирал его глазами. Тот не очень ясно представлял себе, что происходит и почему Поярков и господин в сером смеются. Познания его в русском языке были не очень обширными, чтобы уловить тонкости, и он счел самым лучшим для данного момента присоединиться к общему веселью. Он, правда, не рассмеялся, а только улыбнулся, но и этого было достаточно. - Спрячь свои деньги, Фын! - сказал человек в сером. - Они не нужны. - Это не мои деньги, - с обидой произнес Фын, - Теперь стали твоими. Дарят тебе. - Кто дарит? - Голос Фына дрожал. Поярков и господин в сером поняли, что китаец уязвлен чем-то и продолжать разговор рискованно. - Я дарю, - сказал японец. Фын сразу успокоился и низко, низко поклонился. Он способен был принять деньги только от важного господина. Японец поднялся с табурета. Это прозвучало как сигнал к окончанию встречи. - Пусть удача сопутствует вам! - произнес он несколько торжественно. - Я верю в вашу победу, Сунгариец, а значит, и в нашу победу. Пояркову ничего не оставалось, как протянуть руку и попрощаться с японцем. - Фын! - крикнул тот, хотя надобности в этом не было: китаец стоял рядом. - Фын, проводи гостя! Из твоего дома без проводника не выберешься... И пусть рикша бежит короткой дорогой. Уже поздно. Харбин. Последние часы Надо было покидать Харбин. Десять лет он мечтал о свободе - чужая земля тяготила его, - а когда наступил час расставания, он вдруг загрустил. Привязался, что ли, к этому пестрому, пыльному Харбину, не похожему ни на русский, ни на китайский город, или привык к тревожности, которая окружала его здесь постоянно и стала какой-то необходимостью. Вечное ожидание, вечная напряженность, готовность к действию! Он тянул с отъездом. Не закрывая мастерскую, отыскивая для японцев и для себя причины такой медлительности. Причин не было, во всяком случае убедительных причин. Какая-то пара чьих-то недошитых сапог. Он сам их, кажется, придумал. Стучал и стучал молотком - это слышали за стеной и у двери, если вдруг проходили близко или останавливались перед вывеской. Вывеску надо было снять, не вводить в заблуждение харбинцев смешным изображением сапога и туфельки, ведь могло кому-нибудь взбрести в голову заказать себе на зиму обувь. А Поярков не снимал вывеску. Боялся, что тем как бы оборвет свою жизнь именитого в Харбине сапожника. Исчезнет с этой не особенно людной, но известной в городе Биржевой улицы. Так он объяснял свою медлительность. Иногда словами объяснял, иногда задумчивым взглядом, грустной улыбкой. И его понимали. Естественное, человеческое легко находит отклик. Он мог бы еще сослаться на свои симпатии к официантке "Бомонда", на нежелание расставаться с тем, кто стал чем-то близок и дорог. Это была правда. Ему поверили бы и, возможно, посочувствовали бы - с кем такое не случается! Хотя не сочли бы настоящей причиной симпатию к официантке "Бомонда" для того, чтобы отказаться от переезда и, главное, от службы, которая будто бы ждала Пояркова на новом месте. Впрочем, о Кате Поярков никому не говорил, даже не намекал на существование чувства к красивой казачке. Да и не причина это действительно. Пара сапог недошитых, продажа мастерской - вот что помогало защищаться от японцев. Некоторое время, конечно. Но и некоторое время истекло. Сколько можно шить сапоги! День, еще день... Он упорно ждал откровения японцев. Проговорятся ведь когда-нибудь или сведут с человеком, знающим маршрут "поездки". Наконец, выболтают секрет друзья Кислицына или молодчики Радзаевского. Должна приоткрыться завеса, за которой удастся увидеть тропинку к дому. Он знал о группе Радзаевского, завершающей подготовку к акции на левом берегу, и соединял эту акцию со своим отъездом. Предварительную информацию Поярков уже отправил, но точных сведений о дате переброски группы не имел. Не знал и маршрута. Если его включат в группу, то встреча диверсантов будет осложнена. Не исключена случайность, в результате которой придется расстаться с жизнью не только молодчикам Радзаевского. А сожалением, которое потом последует, увы, не изменить печального итога. Японцы не проговаривались. Кислицын и Радзаевский делали вид, будто диверсионная школа не имеет к ним никакого отношения. Да и вообще, существует ли на свете такая школа? Эмигранты не занимаются диверсиями. "Некоторое" время истекло. В субботу утром Пояркову напомнили о приближении срока отъезда и приказали свернуть дело на Биржевой улице. "Сегодня вечером вывеска должна быть снята. С заказчиками произведен полный расчет, с кредиторами, если они существуют, тоже. Для друзей, хозяйки квартиры, заказчиков - он переезжает в Дайрен. В Харбин больше не вернется. Отъезд завтра. Быть готовым к двенадцати дня!" В его распоряжении был вечер. Один вечер. Японцы уже не успеют проговориться, если даже и захотят это сделать. Люди Кислицына и Радзаевского не собираются проговариваться. Все двери закрыты. Стучать бесполезно. А стучать надо. Он вспомнил про Катю. Нет, о ней он думал постоянно. Вспомнил, что Катя близка к тому миру, где хранятся и творятся тайны. Она может что-то знать, что-то случайное, не представляющее для нее никакой ценности, но необходимое ему, Пояркову. Необходимое в эту минуту. Он решил искать Катю. Это была непростая задача. В "Бомонд" заявиться нельзя. Теперь нельзя. Его сразу заметят и тотчас доложат шефу. Тот допросит официантку, поинтересуется содержанием беседы с Сунгарийцем. А беседа предполагается не совсем обычная. Он дождался закрытия ресторана и встретил Катю у извозчичьей биржи: ей надежнее всего было возвращаться в поздний час домой на пролетке. Она действительно пришла, но не одна, а в сопровождении японца. Не того, который беседовал с Поярковым в фанзе Веселого Фына, другого, незнакомого Пояркову, довольно высокого и стройного, одетого в отлично сидящую на нем черную пару. Он держал Катю под руку. Это было неприятно. Во многих отношениях неприятно. Срывалась встреча, на которую возлагал немало надежд Поярков. Около Кати оказался человек, охранявший ее в этот вечер, а может, и постоянно. Наконец, это был мужчина. Поярков ясно ощутил прилив ревнивого чувства. Да, конечно, он не имел никаких прав на Катю, вообще не имел никаких прав на все, что было связано с другим миром. Но обида, однако, родилась... Не отдавая себе отчета в том, что делает, Поярков пошел следом за официанткой и ее провожатым. Они сели в пролетку. Он тоже взял извозчика и велел ему ехать в том же направлении, но соблюдая дистанцию и не выпуская пару из виду. Извозчик был тертый калач, он понял, что нужно Пояркову, сказал: - Скучное это дело. Привезу вас куда надо, а вы уж там сами устраивайтесь. Он свернул в боковую улочку и погнал лошадь. Поярков усомнился в сообразительности извозчика и обругал его в душе, но подчинился. Не первый год небось стоит у ресторана, знает и обслугу и посетителей. И куда везти - тоже знает. Своей, ему одному известной дорогой извозчик добрался до Садовой улицы и здесь, свернув в один из переулков, остановил пролетку. - Вот тут... Шагов сорок всего пройти. Серый дом с белыми ставнями. Первое крыльцо от края... Поярков не стал спрашивать, что за дом и почему именно с первого крыльца в него надо войти. Теперь уже смешно было что-то выяснять. Поступай, как велят Он расплатился и отпустил извозчика. Переулок был довольно глуховат, хотя и находился рядом с большой улицей, весьма людной днем. Дома закрыты, свет погашен, ставни сдвинуты. Два ряда осин вдоль тротуаров затеняли переулок, и он казался сейчас, ночью, совсем темным. Поярков прошел вдоль фасада серого дома, огляделся, подумал: "А что, если Катя не здесь живет? Проторчу до утра несолоно хлебавши. Надо было не отпускать извозчика. Подождал бы за углом и в случае чего отвез бы назад". Опасения оказались напрасными. Минут через двадцать послышался стук подков на Садовой - ночь была тихая и чуткая - и в переулок свернула пролетка. В пролетке был один пассажир всего лишь. Катя. Удивительные вещи происходили последнее время. Непонятные и необъяснимые Логика начисто отсутствовала. Японец исчез. Заслоненный деревом, Поярков подождал, пока Катя сойдет с пролетки и окажется одна перед домом - извозчик, освободившись, сразу повернул и скрылся за углом на Садовой Лучше всего было окликнуть Катю, но он побоялся, что она, испугавшись, шмыгнет в парадное и защелкнет замок. Тогда ее не выманишь на улицу, да и неудобно через дверь вести разговор - всполошатся хозяева. Он вышел из своего укрытия и направился к крыльцу - около дома светлее и можно разглядеть человека. Узнать его. Он надеялся, что Катя узнает. Она, верно, узнала. Обрадовалась даже: - Борис Владимирович! А я ждала вас в "Бомонде" - Она протянула ему обе руки. - Там слишком людно, - объяснил Поярков свое появление у ее дома. - И слишком много желающих увидеть меня. Он взял ее руки, пожал горячо, оставил в своих ладонях. - Кроме меня? - игриво спросила Катя. Она не хотела всерьез принимать его намек на слежку. Не нужно ей, видимо, было это. - Кроме вас. Катя высвободила свои руки из плена, хотя он и был ей приятен, и сказала с деланной обидой: - Вы боитесь, что нас примут за влюбленных? - Не боюсь... Нас просто не примут за влюбленных. - Ах, да! Вы постараетесь показать свое равнодушие Вы это умеете делать. - Не умею, - признался он и вздохнул. - Боже! Какая искренность... Рука ее неожиданно, как тогда в ресторане, коснулась его виска и ласково прошлась по волнистым волосам. - Я-то искренен... - Упрек? - Нет. Сравнение. Она убрала руку и сказала строго: - Я не могу быть искренней... Не имею права. - Даже в чувствах? - Не надо об этом. Я уже просила вас... - Помню. Но такое условие мне не подходит. Катя отвела взгляд от Пояркова. Темная даль проулка занимала ее некоторое время. О чем-то думала, что-то решала. - Ничего другого предложить не могу - Конечно. Вы на работе. Она отшатнулась. Поярков переступил дозволенное - Это не секрет... Для вас, во всяком случае. - Да, со мной особенно не церемонились. Занавес был открыт сразу. - Может быть, так лучше... - высказала предположение Катя. - Для кого лучше? - Для вас. - Невысокого же вы обо мне мнения! - Напротив, мы считали, что вы торопитесь, и строить громоздкие декорации ни к чему. Он действительно торопился, но только в последнее время, а в те годы, долгие годы никак не проявлял своего нетерпения. Он был тогда тих и скромен. У него были другие задачи. - Сыграли спектакль без декораций, - с досадой произнес Поярков. - И даже без костюмов. - В этом есть своя прелесть, - с чувством сказала Катя. - Но это скучно. - Кому? - Вам. Катя задумалась: - Не сказала бы... В вашей мастерской я испытала волнение и страх. Сделала не так, как задумано было... Вы мне понравились. И совсем-то не походили на голенького. Одежды на вас было дай бог, как зимой в амурскую стужу. Вы и сейчас в шубе. - Что? - В шубе, говорю... Искренность ваша с трудом пробивается. Это был уже профессиональный разговор. Разговор двух агентов, хотя оба не считали себя в эту минуту агентами и даже забыли, что свело их. - Вы огорчили меня, Люба. - Люба... - Она как-то с болью повторила свое имя. - Я доверилась вам. Назвалась, как никому не называлась. Святое это! - Спасибо. - Да что уж... Разве тут в благодарности дело. Глупости все... - Катя посуровела вдруг. Такой она была одно лишь мгновение тогда на Биржевой и поразила этим Пояркова. - Вы ведь тоже сейчас на работе... Никаких ухищрений, напрямик шла Катя. Поярков смутился: - Пожалуй... Но не только на работе. - Не на работе вы были там, когда увидели меня с полковником. Одну лишь минуточку. Самолюбие взыграло... Мужская гордость. А тут я вам нужна по делу. Беспощадной оказалась Катя. Глаза горели злым огнем, и огонь этот жег Пояркова. И заслониться ничем от него нельзя было. - Знаете, значит? - Знаю. - Может, знаете и по какому делу? Она в упрямстве могла сказать "да", но заколебалась: - Узнаю, раз пришли. - Теперь-то уж не узнаете. - Станет ли от этого мне хуже? - бросила она с вызовом. - Станет. - Погляжу. - Потеряете друга. - А он у меня был? - Глупая... - Поярков обнял ее за плечи и привлек к себе. - Вот оно что! - Катя легко отстранилась, руки у нее были сильные. - Таких-то друзей хватает... Они не теряются, к несчастью. Любой-то напрасно я назвалась. Катьку вы только во мне узрели... Отчаяние охватило Пояркова: "Я теряю ее!" А терять нельзя было. Он не мог потерять Катю. Понял это сейчас. - Я действительно друг ваш! Она, не слушая, зашагала неторопливо по тротуару и тем как бы позвала его за собой. - Хозяев разбудим, а они у меня любопытные. Он взял ее под руку, но тотчас оставил: вспомнил японца, провожавшего Катю до извозчика, и ему стало неприятно. - Странно все получается, - заговорил он, как только они удалились от крыльца и попали в тень деревьев. Голос его звучал взволнованно, и в тоне ясно проступала обида. - Очень странно. Нам в самом деле ни к чему это. Права не имеем на чувства. Они - для хозяев. В пролетку с вами сел небось хозяин? Ее покоробила простота, в которую облек свой вопрос Поярков. Она отбросила суть и увидела лишь унизительный для себя намек. Ответила поэтому грубо: - Полковник Комуцубара. - Вы подчинены ему? - Нет. - Но... все-таки он хозяин. Он японец и служит в Харбинской военной миссии. - Он не хозяин, - с раздражением подчеркнула Катя. - Тогда почему?! - Он любит меня. Поярков остановился и посмотрел недоверчиво на Катю. Ему показалось, что она шутит. - То есть как? Детская наивность лишь способна была продиктовать подобный вопрос. Она, только что сердившаяся, рассмеялась весело: - Вот так... И не хозяин, и любит... Бывает, Борис Владимирович. Вы ведь тоже не хозяин... - Не хозяин, верно. Но вы со мной в пролетке не ездили. Катя задержалась, подождала, пока огорченный Поярков догонит и поравняется с нею. И когда он поравнялся, положила ему руку на плечо и прошептала: - Наймите, поеду! - Ох, Люба! - Поеду, верно. Хотя зачем ездить? И так хорошо. Одни среди ночи... Перепутала все Катя, заплутался окончательно Поярков и не знал теперь, как выбраться из этой чащобы. А ему надо было выбраться. Ведь не за тем пришел, чтобы о сердечных делах говорить. Вовсе не за тем. Хотя и они его мучили. - Верно, хорошо. - Невесело говорите. Не больно хорошо, поди, вам. Он признался: - Нехорошо. - Отчего? - Тяжесть какая-то. Предчувствие, что ли, недоброе... Катя покачала головой: - Да, вам не позавидуешь. - Вот и вы это понимаете. Может, меня бросают на верную гибель. Люба, вы-то ведь знаете... Вы рядом с ними. Трудную задачу он задал ей. Неразрешимую почти. Посочувствовать Катя могла и даже утешить, но он искал не одного сочувствия. Ему хотелось знать то, что составляет тайну японцев. Тайну ее хозяев. Она запретна. Поэтому Катя откликнулась лишь на тревогу Пояркова. Так было проще. - Вы слишком дорого стоите, чтобы потерять вас сразу. - Дело только в цене? - И в ней тоже. - Получается так, словно я вещь какая. - Не обижайтесь, не мои слова это, а вам важно знать то, что думают другие. Конечно, ему важно знать, что думают другие, то есть хозяева. Но он еще ничего не узнал. Цену лишь свою. - Если вещь дорогая, то должна быть и гарантия ее сохранения. Он тянул ее к тайне, и Катя не заметила этого, ей чудилась тревога, и она принялась утешать Пояркова: - Казаку там легче. Неприметен он, да и разговором не выдаст себя. Ну а если станет туго, сообразит, как поступить. Вы же русский... - При последнем слове Катя глянула на Пояркова настороженно, словно боялась, что он поймет ее превратно и ухватится за это самое "вы же русский". Не ухватился Поярков, вроде не было сказано ничего, способного привлечь внимание. - Полагаются целиком на меня, а сами в стороне? - Почему же в стороне, вас прикроют. - Меня прикроют или мной прикроются? - Не знаю уж, как там. Думаю, прикроют. Жизнь ваша застрахована. - И есть кому получать страховую сумму? Хотел бы я видеть этого счастливчика! - Вы его видели. - Видел? Когда? Катя загадочно улыбнулась. Ответ, которого ждал Поярков, вероятно, был забавным. - Час назад, у "Бомонда". Поярков оторопел: - Ваш полковник? - Полковник Комуцубара, - уточнила Катя. - Кто же отдал меня этому полковнику? - Не знаю. Во всяком случае, не я. Мне выпала честь лишь поручиться за вас. Все было настолько неожиданным и настолько удивительным, что Поярков не сразу принял сказанное Катей. Она имела какое-то отношение к его отъезду. Невероятно! Роль ее во всей истории представлялась ему весьма скромной. Мизерной просто. Связующее звено. И только. Или тут совпадение? Полковник Комуцубара ухаживает за официанткой "Бомонда", а официантка благосклонно относится к Сунгарийцу. Волею случая Комуцубара становится ответственным за переправу агента 243. Возникает трио, в котором люди связаны не только делом. - Не беспокойтесь! - угадала состояние Пояркова Катя. - Он не знает, что вы сейчас здесь. И думаю, никогда не узнает. Заверение смелое. Но оно не успокоило Пояркова. Слишком шатко все и противоречиво. Впрочем, в нем, в этом противоречии, есть свое преимущество для Пояркова. На его стороне Катя. - Он будет со мной там? - спросил Поярков, хотя понимал, что переступал запретную грань. Тактическими приемами не интересуются. Тут стена. Катя тоже увидела грань, но не побоялась перешагнуть ее. Сочувствие Пояркову помогло ей. - Японцы за кордон не ходят. Теперь это исключено. Он даст возможность вам это сделать. Вот что нужно было Пояркову. Значит, японцы пошлют его одного. Не станут перед группой расшифровывать агента и подвергать его опасности разоблачения. Судьба диверсантов капризна, не всякий устоит перед соблазном продать ближнего ради сохранения собственной жизни. А разоблаченный агент не нужен никому. Ни тем, кто его послал, ни тем, кто его приобрел. Японцы это учитывают. - Вы верите в это, Люба? Она ответила не сразу. Опять возникла грань и переступить ее было труднее, чем ту, первую. Поярков хотел знать ее мнение, а не мнение хозяев, от имени которых она вроде бы выступала до этого. Он обращался к чувствам ее. - Я верю вам... Это было не то. И прозвучало как-то тревожно, с каким-то особым смыслом, уводящим от всего, что говорилось сейчас и думалось. Далеко уводящим. - Спасибо, Люба! Поярков пожал локоть Кати, со значением пожал. Смелая до этого, она вдруг заробела, словно испугалась сказанного Поярковым. Конечно, она хотела, чтобы он понял, но не сразу, не в тот момент, а позднее, тогда бы ей не пришлось просветлять скрытое и тем ставить себя в опасное положение. Но Поярков не попытался добыть большего, чем подумал. Он поберег Катю. А поблагодарив, как бы раскрыл и себя, присоединился к чужой тайне. Смутно все было пока, словами никак не очерчено, уцепись за слово, и ничего-ничего не поймешь. Вернее, поймешь как сказано, и потому бесполезно для ищущего истину. Это устраивало и Катю и Пояркова. Взволнованные своим открытием, они уже не могли, да и не хотели говорить ни о чем важном. Надо было сжиться с тем, что приобрели, понять его и сберечь. Молча они стали прохаживаться под осинами. До Садовой и назад, к крыльцу Катиного дома. От крыльца и снова до Садовой. Потом заговорили. Но уже о другом, совсем не связанном с тем, что пережили только что. Им предстояла разлука. Долгая, а может, и вечная. Поярков уезжал. Уезжал туда, откуда редко возвращаются. И все-таки они надеялись. Мечтали. - Мы встретимся... Обязательно встретимся. Они ошиблись. Оба ошиблись. Японцы не подчинялись логике. Ночью он передал сообщение: Предположительный отъезд на той неделе. Двухместное купе с полковником Комуцубарой. Пересадка в Сахаляне. Встречайте! А в двенадцать дня, минута в минуту, к дому, где жил Поярков, подкатил свою коляску рикша и пригласил господина, отъезжающего в Дайрен, воспользоваться его экипажем. Без особого удовольствия Поярков влез на сиденье, пристроил в ногах чемоданчик и кивнул хозяйке - прощайте! Он собирался подъехать к вокзалу, показать, что в самом деле намеревается следовать в Дайрен, но рикша и в мыслях не имел совершать прогулки по городу. Он сразу повернул на окраину и предоставил Пояркову полную возможность погреться на полуденном солнце и поглотать густой харбинской пыли. С полчаса рикша бежал по шоссе, потом свернул на проселочную дорогу и, отсчитав метров триста, остановился. Поднятым пальцем объявил о конце пути. В стороне от дороги, в окружении чахлых, припорошенных пылью деревьев стояло серое здание барачного типа. На него показал рикша Пояркову: - Там! Остальное разворачивалось с быстротой кинематографической ленты. 12.30 Пояркова встретил японский офицер в чине капитана: - Мне приказано подготовить вас к отъезду. Он не назвал фамилию того, к кому обращался. С двенадцати тридцати Поярков стал именоваться "господин" и "мистер" 13.10 Ему отвели комнату. Маленькую, подслеповатую, с железной койкой. - Отсюда выходить нельзя. Прогулки только в сопровождении офицера. - Здесь нет одеяла. - Оно не понадобится. Это было удивительно. "Кажется, я ошибся. Отъезд не на той неделе. Карты спутаны!" 14.25 Поярков лежал на койке, когда дверь без стука отворилась. - Следуйте за мной! Опять тот же капитан. Страшно серьезный и деловитый. Они вышли в коридор. В конце его была лестница, ведущая в подвальный этаж. По ней они спустились вниз. Впереди капитан, сзади Поярков. Свернули вправо - оказались в траншее. Она привела их в тир, вырытый рядом с постройкой. В глубине стояли мишени различной формы. Капитан спросил: - Какое оружие вам по руке? Поярков ответил: - А разве понадобится оружие? Капитан странно посмотрел на Пояркова и смолчал. Открыл дверцу шкафа, показал на полку, где лежали револьверы и пистолеты разных марок. Поярков взял наган, привычным движением провернул барабан, проверил гнезда для патронов. Револьвер не был заряжен. - Давно не стрелял. Попробуем? Офицер кивнул: - Да. Полез в какой-то ящик, достал патроны, протянул их Пояркову: - Попробуйте! Значит, все-таки оружие понадобится! Печальный вывод. Поярков вогнал патроны в гнезда. Стал боком к мишеням, прицелился. Выстрел. Второй. Третий. Мишени полетели кувырком. - Неплохо! - похвалил себя Поярков. - Как вы считаете, капитан? - Очень неплохо - Попробуем маузер? - Нет-нет... 15.00 Пояркову принесли обед. Рис, мясо, соус из бобов. Пожелали приятного аппетита. - Не хочет ли господин водки? - Нет. Не успел Поярков покончить с обедом, как вошел капитан и разложил на столе полсотни фотографий: - Есть среди этих людей ваши знакомые? Знакомые были - люди Радзаевского. Поярков сказал, что видит их в первый раз. Капитан собрал фотографии. В дверях объявил: - Ваш порядковый номер 34. "Забрасывают группой. Хуже не придумаешь. Где же страховка Комуцубары?" 19.45 Выдали костюм: теплую куртку, шерстяные брюки, сапоги, шапку. Заставили примерить. - Не снимайте! 20.00 Ужин. - Ешьте, ешьте, ешьте! - Потом отдых. Постарайтесь уснуть. - Одежду не снимать! Сапоги - тоже. "Все ясно. Отъезд сегодня. Катастрофа!" 23.08 Только задремал. - Тридцать четвертый, на выход! Во дворе возбужденные голоса, грохот сапог. Урчание автомашин. Тьма кромешная. Капитан рыщет в толпе с электрическим фонариком. Как светляк. - По машинам! Пояркова подтолкнул какой-то человек в кожаной куртке. Помог влезть в кузов грузовика. Ткнул на скамейку. Здесь еще темнее, не поймешь ничего - то задеваешь чьи-то ноги, то плечи. Тесно, тянет до дурноты гуталином. Намазали сапоги на совесть Ну, конечно, осень, там болота, лесная мокрядь. - Садись сюда, Борис Владимирович! Кто-то узнал все же. Наверное, тот, в кожаной куртке. Понедельник. 02 часа На какой-то станции группу пересаживают из грузовиков в вагоны. Один вагон всего понадобился. Забили до отказа. Закрыли наглухо. Кто сел на солому, кто лег, кто прислонился к стене. - Курить нельзя! Сосед Пояркова выругался: - Сволочи! Не могли устроить получше. Теперь можно ругаться: японцы далеко, смерть близко. Комуцубары нет. Нет никого, кто должен заслонить Пояркова. Все шиворот-навыворот. Понедельник. Утро Светает. Или так кажется. Небо будто заголубело. Время неизвестно. Часы стоят. Или Поярков забыл завести их, или неловким движением сбил маятник. - Из вагона! Быстро! Японцы буквально стаскивают людей вниз. Строят вдоль насыпи. Пересчитывают: - Первый... Второй... Третий... Поярков услышал свой номер. * - Тридцать четыре! Втиснулся в строй. Стал приглядываться к японцам: нет ли среди них Комуцубары? Все маленькие, щупленькие. Не похожи! - Бегом! Все еще утро Берег Амура. Но не Сахалян. Восточнее или западнее, не поймешь. Наверное, восточнее. На воде - канонерская лодка. В рассветном тумане синими линиями вырисовывается ее строгий корпус. Всю группу сажают в лодки. Ветер пробирает до костей. Знобкий, северный, но пахучий. Поярков жадно дышит, подставляет лицо струям. Рядом, совсем рядом дом. На том берегу. Внутри замирает все от какого-то радостного и тревожного ожидания. Рядом. А ведь можно и не доплыть. Поднялись на борт. Всех - в трюм. Одного Пояркова оставляют наверху. - Сунгариец! Впервые за восемнадцать часов он слышит свое имя. Оглядывается. Вот он, Комуцубара, стройный, подтянутый, суровый. В форме со знаками отличия полковника. Наконец-то! Они отходят в сторону, за рубку - Вот ваши документы, - говорит Комуцубара. - Теперь уже осталось недолго. Поярков выражает недовольство: - Выбрасывать с группой рискованно. Просто нелепо. Комуцубара разводит руками: - Все переменилось в последний момент. На той стороне стало известно о нашей операции и ориентировочные сроки выброски - пятница, суббота. Пришлось избрать понедельник. Тяжелый день для них. И легкий для нас. Думаю, что легкий. Когда не ждут, входить всегда проще. - Но группа наведет на меня огонь пограничников. - Она наведет его на себя, уж если такое случится. Вы окажетесь в мертвой зоне. Комуцубара перешел на шепот: - Вас никто не узнал? Поярков вспомнил о человеке в кожаной куртке. - Нет. - И теперь уже не узнают... До выброски вы будете находиться в изолированном помещении. Есть у вас какие-нибудь претензии ко мне или японскому командованию? - Только сожаление. С группой идти опасно. - Принимаю. Но изменить уже ничего нельзя... Ни пуха ни пера, как говорят там. - Комуцубара пожал руку Пояркову и спустился по трапу в лодку. Утро. День. Вечер Время не фиксировалось. Его просто нельзя было фиксировать. Поярков находился в каморке под палубой, громко названной полковником изолированным помещением. Ни иллюминатора, ни других отверстий, способных пропустить солнечный свет! Но он знал, что уже не утро и не полдень. Завтрак и обед подавали. Что-то близкое к вечеру или вечер. Канонерка шла не останавливаясь. Шла обычной скоростью и ушла, надо полагать, далеко. Миновали Благовещенск. Многое миновали... Высадка ночью. В другое время это и не делается. Диверсант, как сыч, охотится под надежным покровом темноты. А на канонерке - диверсанты. Чем ближе ночь, тем сильнее волнение. Уже не тревога, а страх вселяется в Пояркова. Не просто, оказывается, ступать на родную землю в обличье врага. Все внутри холодеет. Он не мог лежать. Сидеть не мог. Покой невыносим! Только двигаться. Два шага к двери, два шага от двери. И так без конца... Потом он упал на койку лицом вниз и замер. Внутри боль, одна боль. - Тридцать четвертый, наверх! Ночь На палубе было тихо. Темно и тихо. Канонерка стояла метрах в ста от берега, который не был виден, а только угадывался. Оттуда летел ветер, пахнувший близким лесом и осенью. Землей пахнувший. И еще чем-то знакомым и ласковым. Поярков влез по трапу в лодку. Она качалась на волне, тыкалась носом в железный борт, не хотела принимать пассажира. Он все же сел. Запахнул поплотнее куртку, надвинул на глаза шапку. Сжался весь. Сверху крикнули: - Пошел! Лодка оторвалась от борта и поплыла... ДЕЛО ЧЕТВЕРТОЕ. "БОЛЬШОЙ КОРРЕСПОНДЕНТ" ЧЕЛОВЕК С БОРОДКОЙ РАЗГУЛИВАЕТ ПО БЛАГОВЕЩЕНСКУ Что-то около двух дня, когда начальник Благовещенского ГПУ Евгений Степанович Великанов собирался спуститься вниз пообедать, позвонил дежурный: - К вам просится человек. Напасть какая-то, телефон словно подкарауливает Евгения Степановича в эти последние минуты перед перерывом. - Что за человек? - Назвался Соломиным... Да, точно... по документам Соломин Федор Христофорович. - Что ему надо? Дежурный молчал. Не знал, видимо, что надо Соломину, или тот, Соломин, сам хотел объяснить причину своего появления в ГПУ и тянулся к трубке телефона. - Ладно, пусть идет! Евгений Степанович зло стукнул трубкой о рычаг: - Хоть бы раз удалось нормально пообедать! Он посмотрел недружелюбно, даже враждебно на дверь, откуда всегда появлялось то самое безжалостное существо, которое не давало Евгению Степановичу ни отдохнуть, ни поесть. - Да, войдите! Фу, черт, да это же директор ресторана "Амур"! А то Соломин, Соломин... Много их, Соломиных... - Важное дело, товарищ Великанов, - запинаясь от волнения, произнес вошедший и с ходу принялся вытирать пот со лба и шеи. Он был тучен, этот Соломин, и немолод уже. Вьющиеся седые волосы окружали белым венчиком большую лысину, а многочисленные морщины уверенно расположились вокруг глаз и на подбородке. - Важное дело, иначе не стал бы отрывать от служебных обязанностей. Их у вас много... - Не жалуемся, - бросил Великанов. - Садитесь! Рассказывайте, что у вас там. - Да вот... Соломин сел, провел еще раз платком по лысине и, подавшись вперед, чтобы быть ближе к начальнику управления, начал: - Я имею честь заведовать рестораном "Амур"... - Знаю. И у вас в ресторане вчера... - Вы уже в курсе? - Ничего я не в курсе... Просто решил помочь перейти к сути дела. - Так вот, вчера у меня ужинал Борис Владимирович Поярков. - Соломин откинулся на спинку стула и посмотрел многозначительно на начальника управления. - Кто? - не понял Великанов. - Поярков Борис Владимирович! Ровно в семь часов.., - Ну и что же? - Как - ну и что же?! - удивился Соломин. - Поярков член "Монархического союза", агент секретного ведомства Чжан Цзолина. Его все в Харбине знают. - Но вы-то откуда знаете, товарищ Соломин? - Пять лет работал на КВЖД, этого достаточно, чтобы знать многое о белой эмиграции. - Вы говорите, Поярков член Союза монархистов, агент охранки. Как же он оказался в вашем ресторане? Соломин развел руками: - Вот именно - как! - Вы разговаривали с ним? - Боже упаси! Он поймет, что его узнали, и скроется. - А вы не ошиблись? - Как можно, товарищ Великанов! Вот приметы! - Соломин полез во внутренний карман пиджака и вынул оттуда листок бумаги: - Выше среднего роста, блондин, волосы вьющиеся, бородка, лоб высокий, с глубокими залысинами, за ухом большая родинка. - За каким ухом? - Кажется, за правым. Да, точно за правым... Он сидел за столиком у окна левым боком, я подошел сзади и увидел родинку... - Минутку, сейчас запишу. - Да зачем записывать, товарищ Великанов?.. Здесь все сказано. - Соломин протянул бумажку Великанову. - Разберу? - поглядел на записи Великанов. - Почерк каллиграфический. По чистописанию в гимназии получал только пятерки. - Отлично! Сообщение действительно важное. Спасибо, товарищ Соломин! Примем меры... Когда директор "Амура" ушел, Великанов снял трубку и набрал номер телефона своего заместителя. - Федя... У меня был Соломин... Ну этот, из кавэжэдинцев, возглавляет "Амур". По тому же поводу... Займись им! Надо убрать из Благовещенска, и как можно скорее. Понял? Как можно скорее... Это произошло во вторник. В пятницу Соломин получил приказ о повышении его в должности. Он переводился в Хабаровск, в управление Торгсина. ДОМ НА ТИХОЙ УЛИЦЕ Есть в Благовещенске тихая улица. Спустившись с холма, открытого всем ветрам, она окунается в сады и начинает петлять, поворачивая то влево, то вправо, словно ищет место, где поспокойнее, и на самой окраине города исчезает вовсе. То ли становится другой улицей, то ли натыкается на чей-то забор. На этой улице, за вторым перекрестком, стоит деревянный дом. Собственно, здесь почти все дома деревянные, но этот постарше и поновее других, обшит тесом с фасада и украшен замысловатым кружевом наличников. Таких наличников не встретишь уже - поистлели, рассыпались, а эти сбереглись. По ним и найти легко дом, надо только идти правой стороной и глядеть внимательно. В девятом часу, в сумерках уже, подошли к дому двое мужчин. Судя по одежде, местные: брюки заправлены в голенища сапог, рубахи навыпуск, опоясанные тонким ремешком, на голове у одного кепка, у другого - фуражка из парусины. Оглянулись, нет ли кого на улице, потом первый, что в кепке, тихонько постучал в окно. На стук выглянул хозяин, пригласил гостей в дом. - Забрался же ты, Борис Владимирович! - сказал первый из гостей, вешая кепку на гвоздик, вбитый прямо в стену горницы. - Год ищи, не найдешь... - Пытался, чтобы и два не нашли, - ответил тот, кого назвали Борисом Владимировичем, - да нет такого места в Благовещенске. - Шутит, слышь, товарищ Западный, он еще шутит! - засмеялся первый из гостей. - Нет, тебя японцы, видимо, не переделали. - Ну если китайцы за десять лет не переделали, то японцам за два года трудновато это сделать, - ответил хозяин. - Ладно, давай здороваться! - Великанов - а первым гостем был начальник Благовещенского управления - обнял хозяина и похлопал его дружески по спине. - С приездом, брат. С благополучным возвращением на родной берег. Повлажнели глаза хозяина. Непростые это были для него слова, ох непростые. - Даже не верится, - сказал он тихо и с чувством. - Знакомься! Заместитель Терентия Дмитриевича... Твой крестный теперь, поскольку ты снова народился на свет божий. Товарищ Семен... Второй гость, высокий, плечистый, с кудрявой шапкой смоляных волос, протянул руку хозяину: - Здравствуйте! - Вот вы какой, товарищ Семен, - посмотрел на гостя хозяин. - А вас там совсем другим представляют... - С рогами или без ушей? - Да нет... - Хозяин замешкался, не решаясь, видно, сказать правду. Гость помог ему: - Небось без головы? - Им этого хочется, - пояснил Великанов. - Во сне видят, что мы без головы... Так ведь, Борис Владимирович? - Не совсем... Хозяин отодвинул стулья от большого косолапого дубового стола и попросил гостей сесть. - Чай будет? - полюбопытствовал Великанов. - Как же без чая! Только прежде я ставни прикрою. Время... - Давай распоряжайся... Стены-то как здесь? - Рядом моя комната, - показал на дверь хозяин. - А владельцы по ту сторону коридора. Не слышно. Да и бревна на стенах в обхват. Он вышел, и через минуту захлопали тяжелые доски ставней. Свет, слабый, закатный, но все же свет дня, струившийся в комнату, погас. - Как под землей, - сказал Великанов. - Да, - согласился второй гость. - Здесь полная изоляция... Но и ловушка. Обложат; не выберешься. Вернулся хозяин. Засветил лампу, огромную, с большим стеклянным пузырем под розовым абажуром, и поставил на стол. - Лучше бы газетой завесить, - предложил второй гость - он был истый конспиратор. - Больно ярко... Хозяин достал газету и обернул ею абажур. Свет густо потек на стол, на желтую, с каймой из цветов скатерть. - Теперь годится? - Вполне... Садитесь, Борис Владимирович! - А чай? - Чай успеется... Времени у нас много. Посидим, если не прогоните. - Что вы?! - Ну вот... Еще раз с благополучным возвращением домой. Между прочим, мы ждали вас со стороны Сахаляна и держали катер наготове. Мало ли что случается! - Маршрут изменили в последнюю минуту. Две операции соединили в одну. Я оказался в группе Радзаевского. Второй гость задумался: - Случайное соединение? Или тактическая комбинация? Хозяин смущенно пожал плечами. Ему самому не было ясно, какова природа происшедших изменений. - Иногда мне казалось, что все это случайности, неожиданные совпадения. Но их было за последнее время слишком много, видимо, случайности закономерны. - Видимо, - согласился второй гость. - Мы вот тоже рассчитывали на логический ход и традиционный маршрут, японцы предложили другую игру - случайность и неожиданность. - Китайская схема перечеркивается, - включился в разговор Великанов. - Не подошла она второму отделу. - Хотят быть оригинальными, - высказал предположение второй гость. Хозяин сопоставил что-то мысленно и несколько смягчил категоричность чужого вывода: - Пытаются... Второй гость с интересом глянул в лицо хозяину. Не для того, чтобы проверить, искренен ли он, и поставить под сомнение сказанное, а желая найти следы минувшего. - Вам не повредило путешествие? - Да нет вроде... Так, царапина... Пустое... Остальные, кажется... Великанов кивнул: - Не повезло им. - Кто-нибудь ушел назад? - Двое... Ты - третий. Второй гость полез во внутренний карман брюк и вытащил браунинг, положил его бережно на стол перед хозяином: - Борис Владимирович, от имени полномочного представителя ОГПУ... Поздравляю! Здесь все сказано... - Он пододвинул браунинг к хозяину, рукояткой вперед. На ней было выгравировано: "Б. В. Пояркову! За мужество при исполнении особо важного задания". Хозяин прочел. Нет, лишь коснулся взглядом короткой надписи. Потом провел рукой по холодному стволу. И отодвинул от себя браунинг: - Передайте Терентию Дмитриевичу: счастлив, тронут. Если надо, пройду все снова... Но я еще Академик. Это помешает мне... Великанов вздохнул сочувственно: - Да, конечно... Второй гость взял браунинг, повертел его в руке, разглядывая или любуясь. Вороненая сталь вспыхнула несколько раз и погасла. - Завидую. Отвел затвор, посмотрел в канал ствола. Там бежала на яркий свет лампы торопливая голубая змейка. - И не попробуете? На лицо хозяина легла грустная тень. - Придет время... - Безусловно. Он подождет вас... Гость вернул затвор в прежнее состояние, убедился, что все в порядке, спрятал пистолет: - Передам Терентию Дмитриевичу... В его сейф. Долгая и хорошая минута прошла в молчании. Все смотрели на свет лампы, сживаясь с тем, что подарила им судьба сейчас и что должно сохраниться надолго, на всю жизнь, может быть, в душе каждого. - В дорогу, - позвал Великанов. - Да-да, - согласился хозяин. - Маршрут подбросили, дай боже! Второй гость положил руки на стол, мускулистые, грубоватые, знавшие не только перо и пистолет, но и что-то потяжелее. Так он начинал обычно работу, а тут предстояла работа. - Какой же маршрут и куда он ведет? - Далеко. Японцы хотят дойти с моей помощью, естественно, до Хабаровска... до штаба Дальневосточной армии. - Ого! - И дойти быстро. Я имел в свое время наивность похвастать, что связан с родственниками, живущими в Хабаровске, причем намекнул на их солидное положение... Так мы здесь договорились... Великанов подтвердил: - Это входило в версию. Второй гость спросил: - Родственники еще не использовались? - Нет. Ни разу. Хозяин дал более точную справку: - Как деталь биографии... Ее проверяли в ведомстве Чжан Цзолина с помощью харбинского резидента. - Вас известили об этом? - Зачем же... Они не так глупы. Просто я догадался по некоторым наводящим вопросам. Потом перемена отношения со стороны контрразведки весьма показательна. - В лучшую сторону? - Да. - И все? - Все. - Японцы не занимались перепроверкой? - Этого не знаю... Видимо, нет. Они верят документам, добытым китайцами. Потому у них на службе большинство чжанцзолиновских агентов. Почти вся сеть перешла в их руки. Меня представлял бывший крупный агент китайской секретной службы... - Господин Ли? - Вы уточнили? - несколько удивился хозяин. - По картотеке, - пояснил второй гость. - Там есть и другая фамилия, названная вами, - капитан Милкич. - Это тоже ненастоящая. - Надо полагать... Мне думается, под псевдонимами прячется наш старый знакомый, промышлявший на левом берегу в период гражданской войны и японской оккупации. Какой-то итальянец Вантини. Великанов покачал головой: - Ты думаешь, он тогда носил настоящую фамилию? Это же профессиональный разведчик и попал на нашу территорию по заданию. Ясно, как божий день! Во всей картотеке одни псевдонимы. - Подлинное имя знают только во втором отделе штаба Квантунской армии, - сказал хозяин. - Черт с ним! - шумно опустил ладонь на стол второй гость. - Не он формулировал задачу? - Считаю, что не он. Передавал только, и в общих чертах причем. Детали разработали в Харбинской военной миссии. Там расписали все по пунктам и установили срок. - Срок выполнения всей акции? - не поверил второй гость. - Первого пункта. - Конкретно! - Согласие родственников помогать мне. Две недели. Пальцы гостя забарабанили по столу. Он нервничал. - Наше согласие, проще говоря? - Я такие вопросы не решал. Стук пальцев стал громче, беспокойнее. - Давайте подробный план! - Хорошо... Только я сначала все-таки поставлю чайник... ДЕРИБАС: "ДЛЯ НАС ОН ОСТАЕТСЯ АКАДЕМИКОМ!" - Терентий Дмитриевич, дело оказалось сложнее и опаснее, чем мы предполагали. - Ну-ну, не пугай... И сам не пугайся! Садись-ка, Семен, и выкладывай по порядку... Прежде всего, как чувствует себя Поярков? - В норме. - Да ты не по-казенному, а так, по-человечески. Понравился он тебе? Западный, прежде чем ответить, посоветовался мысленно с самим собой, прикинул что-то, потом сказал: - Пожалуй, да. - Не совсем, значит... Ты ведь знаток человеческих душ, психолог. - Понравился. Крепкий мужик и острый. - Ишь ты, острый! Это что-то новое и непонятное. Западный пояснил: - Голыми руками его не возьмешь, порежешься. - Сам-то себя не порежет? - Он для этого слишком умен и прозорлив. Дерибас почесал непышную бородку свою и улыбнулся. Он был благодушно настроен. Во всяком случае, так казалось. - Аттестация, брат, на пять с плюсом. Как говорится, на золотую медаль тянет. Давно я не слышал от тебя таких оценок. Подобрел, Семен. Легкая тень смущения пробежала по лицу Западного. - Да нет, в самом деле - в норме. - И не сдал? Двенадцать лет ведь прошло. Срок немалый, парнем уехал отсюда. - Сопоставить не могу, не видел тогда. - Я тоже не видел, фотографию только. Казак, что еще скажешь? - Думаю, не изменился. - Вот как! Бывают же счастливые люди - время их не берет. - Вы, Терентий Дмитриевич, тоже к ним относитесь. - Ну-ну, обо мне помалкивай. Я, брат, уже туда поглядываю. Да не обо мне разговор... Как он отнесся к оружию? - Обычно... Вот, Терентий Дмитриевич! - Западный извлек из кармана пистолет и протянул его Дерибасу. - Неужели в руки не взял? - Нет. - Выдержка или равнодушие? - Выдержка. - Ты смотри! Придется, пожалуй, присоединиться к твоей оценке. Пять! - Вы предлагали пять с плюсом. - Ах, да! Глаза Дерибаса, посаженные глубоко и потому казавшиеся темными, сощурились. Решая что-то, он всегда чуть-чуть прикрывал веки, будто заслонялся от окружающего. - Говоришь, трудное дело оказалось? - Трудное, Терентий Дмитриевич. Японцы хотят проникнуть в штаб ОКДВА. Такая задача поставлена перед Поярковым. - Именно перед ним? - Нет, через него. Он должен приобрести корреспондента из числа руководящих работников штаба. Цена баснословная... - Баснословная? - Десять тысяч золотом. - Серьезно, выходит. - Весьма. И это только аванс. - Деньги с Академиком? - Три тысячи... Остальные по первому требованию. - Да, весьма серьезно. Приспичило, значит, квантунцам. - Академик считает, что интерес проявлен выше. Самим генштабом. Это вытекает из общих планов японского командования. Вы помните последние донесения из Токио и Харбина? Тенденция откровенная. Все перекладывается на разведку. - Ну, это заметно и по нарушениям границы. Густо пошли господа... Академику дали кого-нибудь в помощь? Он, надо полагать, резидентом определен... - Резидентом. И пока с одной лишь задачей - добыть корреспондента. - Иначе говоря, целенаправленная и очень конкретная акция. Его ограничили сроками? - По этапам. Первый - две недели: связь с родственниками и их согласие оказать услугу. - Здесь - несложно. Я думаю, первый этап пройдет без препятствий. Как считаешь, Семен? - Если второй - выход на корреспондента - допустим, тогда дадим добро Академику, пусть сигналит в Сахалян. - Нет, Семен, связывать этапы пока не надо и тем более ставить первый и второй в зависимость. Мы должны сохранить возможность оборвать цепочку в любое время и в любом месте. Связались с родственниками - хорошо. Радуйтесь, господа! Дальше - тупик. Нет выхода на корреспондента. Мало ли причин: не нашли подходящей кандидатуры. Или нашли, так человек в отъезде, болен, в конце концов, не соглашается работать на японскую разведку... Западный оживился. Положил руки на стол, стал перебирать пальцами. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, с азартом каким-то. - Ты что забарабанил? Или уже в бой собрался? - А что?! Ведь второй этап тоже наш. Выпускаем Академика на тропу, пусть идет! Дерибас колючим взглядом своим уставился на Западного. Колол, но не больно, будто понарошку, играючи вроде, и даже смешинка какая-то была в глазах подзадоривающая. - Пусть идет! Оба они загорелись. Мысленно пока, но все же представили себя в деле, и азарт стал захватывать их. - Два этапа - целая цепочка, - развивал свой план Западный. - И довольно длинная. За нее уцепятся военные миссии, второй отдел и командование Квантунской армии... - Месяца на два работы, - прикинул Дерибас. - И нам, и японцам. - Только на два? - разочаровался Западный. - Почему на два? - Да потому, что дальше дороги нет. У нас с тобой нет, Семен. В чужой огород залезаем. Западный непонимающе уставился на Дерибаса: - Остановка, значит? - Может, остановка, а может, и конец. Академик отсигналит в Сахалян или в тот же Харбин: вербовка не состоялась, корреспондент отказался или еще что-нибудь в этом роде. Западный перестал стучать пальцами по столу. Тишина воцарилась в кабинете: Необычная и смущенная какая-то, вроде бы явившаяся без спросу. - Отбой! - усмехнулся Дерибас. - Повоевали - и хватит... - Да, мир, Терентий Дмитриевич. Я думаю, и в атаку идти не надо. - Это почему же? - Мелочь. Игра свеч не стоит. Пощекочем мы японцев, поводим по закоулкам и вернемся туда, откуда начали. - Не мелочь, Семен, и игра свеч стоит. Японцы потеряют два месяца, а то и три, бросят на ветер золото... Ну не все десять тысяч, но все же солидную сумму. Раскроют кой-кого из агентов в Благовещенске и Хабаровске... - Согласен, но все-таки мелочь. Притом потери будут не только у японцев. Мы лишимся Академика. Они уберут его, едва почуют провал операции. Им не нужен в Благовещенске человек, знающий планы японской разведки. - Могут отозвать просто... - Это слишком гуманный вариант. В какой-то степени их резидент себя разоблачит здесь. Вербовка корреспондента, даже неудавшаяся, связана с раскрытием тайны. Резидент должен представиться как-то, выложить карты. Так сказать, сбросить плащ. А без плаща можно находиться лишь в обществе своих. Отказавшийся от сделки корреспондент - уже не свой. Он потенциальный враг... - Пугаешь опять? - Что вы, Терентий Дмитриевич! Рисую перспективу. - Мрачноватая перспектива-то... - Больше унылая. - Хитер ты, Семен. Унылыми картинами своими хочешь расстроить меня, вывести из равновесия. Задену, мол, самолюбие старика, подпалю бородатого, сгоряча-то он и ринется в омут. А?! Говорил Дерибас строго, отчитывая вроде своего заместителя, а глаза посмеивались озорно. По глазам судить надо было о чувствах Терентия Дмитриевича. Но не умел это делать Западный. Слушал только. - В омут? Для чего? Это японцы собираются кинуться в омут. И надо помочь им это сделать. - Хочешь все-таки продать корреспондента? - Продать, Терентий Дмитриевич. - Ох, Семен, Семен... Не дают тебе покоя десять тысяч. Ты что же, за золото липу хочешь подсунуть японцам? - Зачем же липу! И мысли такой не было. Настоящего корреспондента. - А где он у тебя? Где? Думаешь посадить за стол Яковенко или Санина и заставить их сочинять реляции по ОКДВА. Да Итагаки в два счета разгадает обман и тогда уж наверняка уберет Пояркова. Такое не прощают. - Повторяю, не липового, а настоящего корреспондента, - сказал Западный, давя на слово "настоящий". - Так ты в штаб метишь? - Да. Дерибас огорченно покачал головой: - Ну и хитер! Умыкнул идею. Что с тобой делать, Семен, не знаю... - Опять смеялись глаза Дерибаса, опять лукавые искорки вспыхивали в узких прорезях. - Могу подсказать! Дать своему заместителю распоряжение подготовить приказ о начале контроперации. - Торопишься больно... Ведь сказал уже: в чужой огород лезем. В других масштабах пойдет измерение. И решать вопрос; быть или не быть этому корреспонденту, придется не нам с тобой. Наше дело доказать, что он нужен. Только доказать! - Докажем. - Постараемся, - поправил своего заместителя Дерибас. - Ты вот что, Семен, подготовь доклад и проект приказа. Проект приказа о проведении контроперации... Название потом. Все потом. - Ясно, Терентий Дмитриевич.., Поярков войдет в операцию под японским именем? - А как нарекли его в Харбине? - Сунгариец. - Сунгариец... - Дерибас поморщился. - Для нас он остается Академиком! И береги его, Семен! По нему японцы будут судить о состоянии погоды на нашем берегу... НОЧНОЙ ЗВОНОК КОМУЦУБАРЫ 22 августа в 3 часа ночи полковник Комуцубара получил первое донесение из Благовещенска. Оно было очень коротким и оторвало полковника от отдыха всего лишь на несколько минут: "Был у родственников. Все живы и здоровы. Обещали помочь в розыске брата. Он в Хабаровске. Работает на прежнем месте. Сунгариец". Комуцубара приказал дежурному тотчас связать его по телефону с Харбином, с Доихарой Кендзи. Пока тот звонками будоражил линию, полковник накинул на себя китель и спустился вниз. Лестница в двадцать ступенек помогла ему собраться с мыслями и подготовить рапорт. Он хотел очень четко и очень торжественно преподнести Доихаре приятную новость. Там, в Харбине, ждут, с нетерпением ждут донесения из Благовещенска. И именно такого. Ответ в трубке его разочаровал. Да что там разочаровал. Огорчил. Не было в миссии Доихары. Не было дома. И даже в самом Харбине. Он срочно вылетел в Токио. По интересующему полковника делу следует обратиться во второй отдел штаба. Докладывать сразу расхотелось... Полковник долго вертел в руках трубку, раздумывая, как поступить. Его, конечно, соединят с заместителем начальника отдела, с этим завистником и интриганом Янагитой Гендзо. Давним конкурентом Комуцубары. Если бы добраться до самого Исимото. Но Исимото не занимается непосредственно левым берегом, и этой операцией тем более. Он удивится неосведомленности полковника и переадресует Комуцубару проклятому Янагите. Еще сделает выговор. Остается Янагита. Один Янагита. Не докладывать же прямо в Токио! И полковник попросил дежурного соединить его с заместителем начальника разведки Квантунской армии. Возможно, он еще в штабе. Всем известно, что Янагита работает ночами. - Полковник полчаса назад уехал домой, - ответили с другого конца провода. "Спит, - отметил не без удовольствия Комуцубара. - Очень хорошо!" - Соедините с квартирой! - Полковник просил не беспокоить его до семи утра. - Иногда надо беспокоить и до семи утра. И не только полковника. Соедините немедленно! - Слушаюсь! Янагита откликнулся сразу. Он или не спал еще, или проснулся при первом звонке. - Да! - Говорит полковник Комуцубара. По схеме В-77 поступило сообщение. - Давайте! Комуцубара начал читать текст и услышал в трубке напряженное, жадное дыхание Янагиты, даже почувствовал, кажется, как оно горячо. - Подпись? - спросил Янагита, когда Комуцубара кончил читать. - Сунгариец. - Его рука? - Да. - Сейчас же отправьте секретным пакетом в Харбин. Все последующие сообщения передавать немедленно. ИМ НУЖЕН БОЛЬШОЙ КОРРЕСПОНДЕНТ? ПУСТЬ ОН БУДЕТ! В начале октября, а точнее, третьего числа, в одиннадцать утра, командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией Василий Константинович Блюхер принял Дерибаса. - Никого не пускать до двенадцати! - предупредил командарм своего адъютанта. - Нам хватит часа, Терентий Дмитриевич? - Вполне. Через час полномочный представитель ОГПУ простился с Блюхером и вернулся к себе. А еще через двадцать минут уже у себя в кабинете, он подписал секретный приказ о начале контроперации под кодовым названием "Бусидо-мираж". Внизу, перед подписью Дерибаса, стояла фраза: "Санкционирована Объединенным Государственным Политическим Управлением СССР". - Вот что, Семен, - сказал Дерибас, после того как все формальности были соблюдены и приказ с планом проведения контроперации спрятан в сейф, - надо форсировать второй этап. Академик должен выйти на Корреспондента... - Командировка в Хабаровск? - С вечерним поездом. Описание места встречи, приметы Корреспондента подготовить сейчас же. Диалог составите вместе с Академиком по возвращении из Хабаровска. - Родственник поедет? Дерибас мысленно проследил за Академиком, чужим, придирчивым взглядом оценил все и сказал: - А где живет этот родственник? - По легенде - в Хабаровске. - И адрес известен? - Старый адрес. Его, кажется, проверяли китайцы - так полагает Академик. Сомнений, во всяком случае, не выражали. - А японцы? - Неизвестно. - Теперь проверят. Что за люди эти родственники? - Бывший работник таможни. Семья из шести человек, старший сын женат, двое детей... - Кто близок к Корреспонденту? - Старик. Он из бывших офицеров, добровольно перешедших на сторону Советской власти. - По версии? - На самом деле. - Сын может встретить Академика? - Они не знакомы. - Дайте фотографию Академика, назовите приметы, установите пароль. - Может быть, лучше явиться прямо домой? У них особнячок, тихое место... - Нет, пусть встретят. И повеселее, как желанного гостя. - Предполагаете слежку? - Надеюсь... Если откровенно, то даже хочу, чтобы проследили. - Это осложнит нашу операцию, Терентий Дмитриевич. - Облегчит. С недоумением Западный посмотрел на Дерибаса, потом, поняв что-то, улыбнулся: - В некотором смысле облегчит... Значит, начинаем? - Начинаем, Семен. Ни пуха ни пера! Еще через час от рыбацкого причала отошла плоскодонка. Тихо отошла, никем не примеченная, как отходят лодки, которым плыть некуда: покружат у берега или, обогнув косу, в безветрии замрут у лески с поплавком, как на якоре. И сидел в лодке один лишь человек, похожий на рыбака - широкополая панама, плащ из брезента, на корме притороченная к сиденью удочка. Греб не торопясь, плавно кладя весла на воду и так же плавно, без плеска и брызг, поднимая. Плыл вниз по Амуру, не отдаляясь особенно от берега и не выходя на стремнину, останавливаясь то и дело, словно раздумывая, плыть ли дальше или свернуть за утес и стать там. Как ни ленился рыбак, как ни губил попусту время, а шла лодка. Весла и волна относили ее от причала, и город таял постепенно вдали, а потом и вовсе исчез, заслоненный высокими выступами берега. Рыболов положил весла, размотал леску и закинул удочку. Вода была по-осеннему теплая, хотя над рекой и летел знобкий ветер и рябил гладь. Не водилась тут рыба, а если и водилась, то не выходила в такое время, при полном солнце, на плес, держалась у берега, в тишине и полумраке заводей. А человек ловил рыбу. Ждал ее терпеливо. И все поглядывал в сторону города, прислушивался настороженно к тишине. Где-то за полдень, далеко за полдень - время идет и идет - послышался вверху рокот мотора. Со стороны причала, теперь уже невидимого, шла моторка или катер. Должно быть, катер, потому что голос мотора был низким, басовитым. Минут через десять или пятнадцать показался из-за выступа и сам катер. Он глубоко сидел в воде и тупым носом деловито рыл волну. Рыболов свернул удочку, взял весла и стал грести к берегу. Был он, однако, далеко и уйти сразу с фарватера, которым шел катер, не мог. А может, и не собирался уходить. По косой направлял свою плоскодонку, и берег не приближался. Катер целился прямо в борт лодки. Или так лишь казалось. Не ударил ее. Не задел даже. Мотор сбавил обороты и почти у самой плоскодонки стих совсем. - Эй там, на лодке! - крикнули с катера. - Откуда гребешь? - От причала! - Понятно, что от причала, да от какого? - От своего. - Да ты остряк, как видно. Ну давай, клади весла! Рыболов послушно сложил весла и посмотрел из-под широких полей своей шляпы на человека, свесившегося через борт катера. Тот был во флотской форме со знаком инспектора судоходного надзора. - Нашел, где ловить рыбу... Поднимайся на борт! Катер подрулил к самой плоскодонке и ткнулся в нее носом. Лодка заметалась, заюлила у борта катера. Рыболов изловчился и бросил цепь человеку в форме. Тот поймал ее и подтянул плоскодонку. - Руку давай! Рыболов влез на борт, отряхнулся, сказал заботливо: - Лодку не упустите. Мне вернуть ее надо, под залог брал. - Ладно, ладно... Лезь в каюту! В каюте на дощатой скамье, служившей когда надо и койкой, сидел Западный и листал журнал - старый потрепанный "Огонек". - А, Борис Владимирович! Нашлись! А мы уже хотели тревогу поднимать. Десять километров отмахали - никого. Лодка небось худа? - Добрый день! Лодка ничего, весла дрянь. Да и моряк я никудышный. Унесло бог знает куда, к самому Хабаровску почти... - Поторопились, - засмеялся Западный. - До отхода хабаровского поезда еще есть время. - Он полез в карман и извлек оттуда железнодорожный билет. - В двадцать три десять. Вагон шесть, место... - Погодите, при чем тут хабаровский поезд? - удивился Поярков. На плоскодонке по Амуру путешествовал именно он и сейчас снимал с себя рыбацкий наряд, так хорошо сидевший на нем. - Командировка, Борис Владимирович! Надо выполнять задание хозяев, они зря деньги платить не будут. Поярков торопливо закрыл дверь в каюту. - Не беспокойтесь! - поднял руку Западный. - Это наш катер... Устраивайтесь поудобнее. Впереди уйма дел. Пока возьмите билет и спрячьте. Ваша полка нижняя. На верхней никого не будет. Из наших - никого. Место сохранят до отхода поезда. В последние десять минут его отдадут, если окажется очень настойчивый пассажир. В Хабаровске вас встретит сын Хлымова. Вы его никогда не видели, он вас - тоже... Приметы: среднего роста, широкоплеч, шатен, светло-коричневая фуражка, такой же китель. В руках черный портфель с медными застежками. Из портфеля торчит газета "Известия". - Сколько лет этому сыну? - Двадцать восемь. - Тогда, в двадцать первом, ему было всего пятнадцать. Мальчишка! - Возраст достаточный для того, чтобы запомнить дядю Борю. - Если была возможность... - Такая возможность существовала, судя по вашей биографии. Он любил вас и постоянно спрашивал отца, когда дядя Боря вернется. Наконец такой момент наступил. - Объятия и поцелуи? - Почти. Во всяком случае, оба рады. Особенно дядя Боря. - Я человек несентиментальный, вы же знаете. - В меру возможностей, Борис Владимирович. Переигрывать, конечно, не надо. Зрителей не будет, так я думаю. - А если? - Тем более... Естественное проявление радости. Сын отвезет вас домой, к отцу. Остальное возлагается на старика. Старик представит дядю Борю Корреспонденту. - Решено, значит? - Решено. - Наконец-то... Прозвучало это не совсем бодро, и Западный поднял на Пояркова удивленные глаза: - Недовольны? - Недоволен?! Какое тут может быть недовольство? Поражен. - Не верили? - Пожалуй. Мне казалось, что Корреспондента погасят. Сразу же. Опасная это затея. - Для вас? - И для меня тоже. Помните, когда в первый раз вы услышали о плане японцев, то задумались. Чертовски сложная комбинация. Пустяки второму отделу генштаба не нужны, а серьезное нас не устроит. В серьезном должна быть доля правды. - Взвесили все, Борис Владимирович. Опасность тоже учли. Сахалян торопит вас? - Открыто - нет. Но дважды интересовались здоровьем, спрашивали, не нужно ли чего. - Намеки, все понятно. Можно дать третью информацию о предстоящей встрече с Корреспондентом. - Сегодня? - Время определите сами, но с таким расчетом, чтобы сообщение приняли до вашего отъезда в Хабаровск. - Я не знаю, когда очищают "почтовый ящик". Раз в неделю, наверное. Западный отрицательно покачал головой: - Ежедневно. - Ночью? - Утром, с шести до восьми, перед открытием рынка, и вечером, во время уборки... "Какой-то подметала, - подумал Поярков. - Кто еще убирает рынок?" Улыбнулся своей мысли и сказал: - Тогда сегодня, до закрытия рынка. Интересно, кто же лазит в ящик? - Вам лучше не знать его. Человек он осторожный, подозрительный и с очень цепким взглядом. Ваш интерес сразу отметит и донесет шефу о неестественном интересе Сунгарийца. Поярков разочарованно вздохнул: - Жаль, японцы строят свою тактику на неожиданностях, и мне хотелось бы еще раз убедиться в этом. - Не убедитесь! Появление рыночного почтаря не было для нас неожиданностью. Он - здешний и давно на примете... - Вот как! Ну что ж, принципа, возможно, нет, или им не всегда руководствуются. На катере включили мотор. Как-то вдруг. Поярков с немым вопросом глянул на Западного: как тот дал сигнал мотористу? И когда, главное? Не выходил из каюты, не разговаривал с обслугой. Западный понял вопрос и лукаво подмигнул Пояркову: секрет, мол. Катер двинулся сначала вниз по реке, держась левого берега, а потом стал разворачиваться. Вода бурлила за винтом, и катер вздрагивал весь, принимая на себя волну и силясь одолеть течение. - Посудину-то мою не бросили? - обеспокоенно спросил Поярков. - Куда же ее бросить? - усмехнулся Западный. - Мы посадим вас в нее. Вернетесь, как и отплыли, рыболовом. Только без рыбы. Надо бы вам парочку карасей положить в сетку, да не припасли. - Бог с ними, с карасями. Не до них. - Вам не до них, а японцам как раз к столу! - Неужели и тут следят? - Точно неизвестно, но почему бы не проконтролировать своего резидента. - Сколько же их тут? - С помощью Сунгарийца подсчитаем. Всплывать начинают, приманка больно аппетитная. А то все глубины держались... - Выходит, я снова окружен частоколом дозорных? - Ну, не частоколом, а так, отдельными столбиками. Срубить их нетрудно, но надо ли рубить? Контроль заставляет нас быть осторожными и изобретательными в проведении контроперации. Нам должны верить. Неожиданности, к которым прибегают японцы, здесь не подходят. Неожиданности настораживают и в конечном счете разочаровывают. А наша задача - увлечь японцев как можно дальше по той тропе, что они сами наметили. Тропа трудная, даже опасная, я бы сказал. После каждого шага им приходится оглядываться, проверять себя и своих агентов. Бдительность обострена до крайности... - Но при таком контроле мое существование осложняется. - Оно станет еще сложнее, Борис Владимирович. Вам надо поступить на службу. Без дела человек находится как бы в пустоте, а это неестественно для человека вашего возраста... - Я понимаю. - Дальгосторгу требуется разъездной агент. Очень удобная должность, постоянные выезды и в том числе за кордон. Японцам просто повезло! - Справлюсь ли? Двенадцать лет на той стороне... - Справитесь. Должны справиться. - Меня примут в этот Дальгосторг? Западный как-то загадочно улыбнулся: - Вас там ждут. Поярков потер виски. Старательно потер, даже покраснела кожа под бровями. - Больно много неожиданностей. И все разом. - Это ничего. Разом и переварите. Потом ясней все станет... ДОНЕСЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ВАЖНОСТИ Сахалян.