-- Ну? Что? -- нетерпеливо спросил Стрекалов. Сергей безнадежно махнул рукой: -- Убей меня бог, или я совершенно перестал соображать, или наш дорогой шеф просто-напросто спятил. Он даже слушать ничего не желает. Давай монтаж -- и точка. Как мой комбат бывало, в полку: упрется, хоть кол ему на голове теши. Кабинет главного инженера находился рядом с кабинетом директора. Приемная у них была общая. Стрекалов молча взял Сергея под руку и так же молча жестом предложил пройти к нему. Сергей зашел в кабинет главного инженера. -- Вы сколько лет в КБ работаете? -- спросил Стрекалов, когда они сели на просторный, покрытый парусиновым чехлом диван. -- Два года. -- А я двадцать два выполняю их заказы. Слесарем-сборщиком начинал. И заказчиков встречал на своем веку всяких: и грозных, и добрых, и толковых, и бестолковых. Были такие, которым слово поперек не скажи. А были -- что сами просили помочь. И не только к инженерам, к рядовым монтажникам, сборщикам внимательно прислушивались. Так что и люди и ситуации мне никакие не в диковинку. Важно всегда четко знать свою позицию. Уметь ее отстоять. И тогда непременно выиграет дело. А это главное. -- Да. Но делать-то что? -- задумался Сергей. -- Я скажу, -- заверил его Стрекалов. -- Раз Кулешов занял такую позицию, спорить с ним бесполезно. Заканчивайте монтаж по схеме Руденко. Но и своей работы не бросайте. Ее тоже доводите до конца. И вот вам мое слово: будет что сравнивать, найдется и кому сравнивать. Сейчас, если хотите, главная ситуация не та, чтобы личное над общественным верх брало. Ни у кого так сейчас не получится: Глава 4 На чем основывалась уверенность главного инженера, когда он говорил о возможной перемене ситуации, Сергей так и не понял. Может, на собственном опыте, может, на интуиции, может, и на чем-то другом, более конкретном. Но в начале мая на предприятие приехал Ачкасов. Здесь генерала знали все, и все относились к нему с большим уважением. Да и он знал почти всех хороших специалистов этого производства, потому что никогда не упускал случая поговорить с людьми, побеседовать о делах, о жизни, а то и просто покурить с ними где-нибудь в общей курилке. Все в таком случае зависело от времени, которым располагал генерал. От станции до предприятия было не более полукилометра. Ачкасов проделал этот путь пешком. На проходной его пропустили немедленно: знали в лицо и по имени-отчеству. И пока он шел до экспериментального цеха, успели позвонить в директорскую. Потому главному инженеру и пришлось, как шутили здесь потом, догонять генерала во все тяжкие. -- Что же вы, Владимир Георгиевич? -- не сдержал упрека Стрекалов, пожимая Ачкасову руку. -- А что я? -- Да хоть бы предупредили. Мы бы машину выслали: -- Ходить надо, Виктор Степанович, двигаться. У вас же тут рай -- *`c#., зелень. А воздух! А солнце-то какое!.. Не сегодня-завтра загорать можно будет: В такую погоду прогуляться -- одно удовольствие. Ну как живы-здоровы? -- Все нормально. Ко мне не хотите зайти? -- С вами еще назаседаемся. Кольцов на месте? -- Упорно сидит. -- Как у него дела? -- Я думаю, он сам вам все расскажет. -- А вы и знать ничего не знаете? -- усмехнулся Ачкасов. -- Не в этом дело, Владимир Георгиевич. Кольцов такой человек, что о нем говорить вчерашним днем и даже сегодняшним -- все равно что ничего не сказать. Он завтрашним интересен. А об этом лучше его самого никто не скажет. Они поднялись в цех. Сергей не видел Ачкасова, как казалось ему, вечность. Знал, что генерал болел. И теперь был рад встрече с ним вдвойне. Генерал немного пополнел, больше насупились его брови и теснее сдвинулись к переносице. Но глаза были все те же -- живые, умные, внимательные. Ачкасов, кажется, тоже был обрадован встречей. Он разделся, походил по цеху, расспросил Сергея о житье-бытье. И только после этого перешел к разговору о работе. Но вопрос задал совсем не тот, который Сергей ожидал услышать. -- Расскажите мне, Сергей Дмитриевич, как идут дела в Есино, -- попросил Ачкасов. -- Сегодня главное и основное задание КБ -- это "Фотон". И поскольку вы один, а точнее, даже основной автор его проекта, мне очень важно знать именно ваше мнение о состоянии работы над прибором. Сергей сразу почувствовал по тону, каким был задан этот вопрос, что Ачкасов ждет от него самого откровенного ответа. -- По-моему, там все идет как надо, -- сказал он. -- Вы знаете, мы даже несколько опережаем график работ. Мы уже устанавливаем опытный макет на самолет. Мы его, правда, по сравнению с проектом заметно переделали. Но это так, наверно, и надо: -- Значит, вы довольны? -- Вполне. Только ведь пока испытаний еще не было: -- Что же вы переделывали, Сергей Дмитриевич? Сергей на минуту задумался. Ответить хотелось поточнее. -- Если не вдаваться в подробности, совершенствовали схему в двух направлениях. До минимума старались уменьшить габариты прибора. Работали с усилителем света. По-моему, удалось кое-что сделать и в том, и в другом плане. Ввели в схему дополнительные микроэлементы, применили более чувствительные фотокаторы. А теперь ждем испытаний. -- Волнуетесь? -- улыбнулся вдруг Ачкасов. -- Конечно. А самое главное -- самим все это очень интересно. У нас там великолепная подобралась группа. Уверен, Окунев очень одаренный человек. Заруба -- просто клад. А о Юрии Михайловиче вообще говорить не приходится -- нам просто повезло, что именно он возглавляет группу. И очень жаль, что Юрий Михайлович исполняет эту должность лишь временно. С ним удивительно легко работать. К тому же практик он потрясающий. Ну а если учесть, что мы-то все, в общем-то, специалисты молодые, он, как наш руководитель, совершенно незаменим. -- Вы не преувеличиваете? -- пристально взглянул в глаза Сергею Ачкасов. -- Нет. В данном случае я не увлекаюсь. Всеми своими успехами группа в первую очередь обязана ему. Я же вам говорил: мы уже монтируем оборудование на самолет. По отдельности все узлы опробованы. Есть кое-что новое. Например, информация, полученная "Фотоном", будет передаваться прямо на командный пункт. -- И это будет сейчас испытываться? -- усомнился Ачкасов. -- Будет. Но мысль работает еще дальше. -- И как же вы намереваетесь передавать информацию на КП: -- спросил Ачкасов. Сергей изложил принцип действия передающей системы. Ачкасов задал ему еще несколько вопросов. Сергей ответил и на них. -- Вы можете увлечь кого угодно. Все это действительно чертовски +n!./kb-., -- признался Ачкасов. -- У меня есть мысли и по самому прибору. Я убежден, что некоторые его узлы можно и надо заменить гибридными схемами. Это, сами понимаете, удешевит производство. Есть и другие задумки: -- Александр Петрович знает о них? -- Нет. Мы о них не говорим никому. Обсуждаем лишь у себя на своих технических летучках. -- Но Юрию-то Михайловичу, надеюсь, о них известно? -- Абсолютно все. Он это наше фантазерство даже приветствует. Кстати, он был против того, чтобы я уезжал. А мне так до сих пор и непонятно, зачем шефу понадобилось отрывать меня от основной моей работы и перебрасывать сюда? Зачем? -- Разберемся, Сергей Дмитриевич, и в этом разберемся, -- заверил Сергея Ачкасов и подвел некоторый итог этой части беседы: -- Значит, в Есино дела обстоят вполне удовлетворительно. И даже благополучно. Ну а такой вопрос: без вас там смогут закончить работу в срок? -- Без меня? -- несколько удивился Сергей такой постановке вопроса. -- А почему же нет? Конечно смогут. Там люди очень надежные. -- Хорошо, -- удовлетворенно кивнул Ачкасов. -- Теперь расскажите, пожалуйста, чем вы занимаетесь здесь. Сергей обстоятельно и подробно рассказал обо всем, чем жил эти дни. Рассказал и о звонке Кулешова. Не стал ничего говорить только о письме Руденко. Ачкасов, как всегда, слушал его внимательно, не перебивал. Потом подсел к монтажному столу и попросил: -- Покажите мне, Сергей Дмитриевич, тот вариант, который оставил вам Руденко. Он сохранился? -- Конечно. -- Можете продемонстрировать его работу? -- Вполне. -- Пожалуйста. Сергей встал за пульт управления. Включил макет. Показал его в действии. А потом с помощью контрольных приборов разобрал его скрытые дефекты. -- Чего удалось добиться вам? -- спросил Ачкасов. Сергей показал и это. Теперь Ачкасов стал придирчивым. Он хотел знать все: и что удорожит прибор, и что гарантирует ему больший срок эксплуатации и, следовательно, надежность. Беседа затянулась. Наконец Ачкасов поднялся из-за стола и подошел к окну. Сергей последовал за ним. И впервые, к своему удивлению, увидел за окном изумрудную зелень заливных лугов, клином врезавшегося между лесом и обрывистой глинистой кручей противоположного берега. Последние несколько дней были удивительно теплыми, солнечными. Землю прогрело, и она покрылась шелковистой мякотью молодой травы. -- Кажется, вы меня убедили. Игра стоит свеч, -- сказал наконец Ачкасов и снова задумался. Сергей хорошо знал его манеру вживаться в идею не спеша, не хватать ее, не набрасываться на нее, а именно вживаться: всесторонне ее обдумывать, не торопясь взвешивать все "за" и "против" -- и не мешал генералу. Ачкасов сам нарушил и эту паузу. -- Вот ведь как: опять ваша точка зрения с руденковской не совпала. Это и плохо и в то же время хорошо: -- Мы, очевидно, слишком по-разному смотрим на вещи, -- объяснил ситуацию Сергей. Ачкасов согласно кивнул: -- Я вас, Сергей Дмитриевич, не виню ни в чем. И если хотите, даже рад такому положению. Оно для вас невыгодно. А для дела, наоборот, даже очень полезно. Сколько вам потребуется времени на документальное оформление ваших поправок: на чертежи, расчеты? -- Недели две, -- прикинул Сергей. -- Оформляйте, -- одобрил Ачкасов. -- А я тем временем выберу денек и постараюсь побывать в Есино. На этом деловая часть беседы, как показалось Сергею, должна была бы закончиться. Но Ачкасов продолжил ее. -- Вам сколько лет, Сергей Дмитриевич? -- неожиданно спросил он. -- Тридцать три. -- Уже тридцать три, -- в раздумье повторил Ачкасов. -- У вас всегда будет очень много дел в КБ. Вас будут посылать туда-сюда. Вы постоянно будете кого-то поправлять, что-то доделывать, переделывать наилучшим образом. Это так. Я это уже понял. А мне бы хотелось, чтобы вы самым серьезным образом сели за диссертацию. -- Я потихоньку работаю, -- объяснил Сергей. -- Так не годится. Так вы и за сто лет не защититесь, -- заверил его Ачкасов. -- У меня кандидатский минимум уже сдан. -- А дальше? -- И дальше пойду. -- Когда, Сергей Дмитриевич? Когда? -- нетерпеливо спросил Ачкасов. -- Закончим с "Совой". Сдадим "Фотон": Ачкасов решительно покачал головой. -- Нет. Вам этот вопрос надо решать принципиально, -- прервал его Ачкасов. -- Вам надо выбрать путь для защиты. А у вас их три. Путь соискателя, заочная адъюнктура и очная учеба. Идти по первому пути не рекомендую. Что касается второго и третьего -- подумайте. И помните: это надо не только для вас, но и для КБ. Армии нужны ученые кадры. И не вообще кандидаты и доктора наук. Нужны специалисты, которые будут трудиться на главных направлениях. Знаете, сколько у нас кандидатов исторических, педагогических, экономических наук? Сказать вам? Много. Очень много. Все история, история. А по-моему, вперед смотреть больше надо. Нам ученых специалистов в области техники не хватает. И трудно сказать, когда мы удовлетворим свою в них потребность. Скорее всего, никогда. Так что вот, думайте и сообщите мне свое решение. Они расстались. Ачкасов ушел к Стрекалову. А Сергей достал из ящика стола сигареты, сунул их в карман и пошел в кабинет начальника цеха. Здесь разрешалось курить. Хозяина кабинета к тому же на заводе не было, а Сергею хотелось побыть одному. Он провел с Ачкасовым не более четырех часов, а мыслей в результате этой встречи у него появилось столько, что разобраться в них можно было только наедине, вне всякой суеты. Поговорили -- и уже новый вопрос, новая задача. Не зря, выходит, спрашивал генерал, справятся ли без него в Есино, когда закончит дела тут. Сергей и сам думал о диссертации. Но времени работать над ней не было совершенно, и он волей-неволей откладывал ее на неопределенные, дальние сроки. А Ачкасов вон как все скоро решил: поступай хоть в очную, хоть в заочную адъюнктуру -- и дело с концом. Но куда же все-таки? На чем ему остановить свой выбор? Уйти на учебу из КБ? Нет. Сделать он этого не мог. Помимо всего прочего к КБ он был прикован своими цепями, тут была Юля. А готовиться к защите заочно -- значило взвалить на себя дополнительную огромную ношу. Возникала невольно и такая мысль: заставляя его защищаться, чего конкретно хотел Ачкасов? Хотел увидеть его в новом ученом звании или заботился о его знаниях, об их пополнении? Почему Ачкасов порекомендовал ему побыстрее оформить документы на его поправки? Он что, снова решил вмешаться, так сказать, во внутренние дела КБ? Уже по опыту работы в КБ Сергей знал, что Ачкасов, несмотря на свою мягкость, был человеком крайне решительным и волевым. И ему ничего не стоило дать указание Кулешову вернуть его, Сергея, на производство в Есино. Но если это так и будет, значит, снова произойдет обострение отношений с Кулешовым. О Руденко нечего было уже и вспоминать. А между прочим, сколько раз уже так было, когда Ачкасов помогал ему решать большие и сложные задачи, поддерживал его, незримо, но твердо вставал на его сторону в горячих ученых спорах и благодаря этому точка зрения Кольцова брала верх! А в результате всегда выигрывало дело! Сколько раз это было? Сергей невольно почувствовал, как на сердце у него шевельнулось что- то большое, теплое, вероятнее всего, невысказанная этому человеку благодарность, и он подумал: "Я не подведу. Я просто не имею права -% сделать того, чего он от меня ждет. И я сделаю. Как -- пока еще не знаю!. Глава 5 Ирина позвонила Владимиру, как только тот вернулся из полета. -- Вам письмо от Сережи, -- сообщила она. -- Здравствуйте, Ирочка! -- несказанно обрадовался возможности поговорить с ней Кольцов-младший. -- Где же оно? -- У меня. -- Прекрасно. Я сегодня же подъеду и заберу его, -- пообещал Владимир. -- Ехать необязательно. Я могу вам его прочитать, -- сказала Ирина. -- Конверт не запечатан, и Сергей, в общем-то, так и просил сделать. И Ирина, не дожидаясь ответа, прочитала указание Кольцова- старшего брату. Владимир выслушал его внимательно. -- А вы у Сергея уже были? -- спросил он. -- Нет. Он новоселье еще не устраивал, -- ответила Ирина. -- Тогда давайте заглянем к нему вместе. Посмотрим, что там у него, -- предложил Владимир. Теперь задумалась Ирина. -- А вы Занду привезете? -- спросила она. -- Господи! О чем разговор: -- Тогда давайте, -- согласилась Ирина. Владимир надел свой лучший костюм, повязал самый модный галстук и, усадив в машину Занду, вырулил на шоссе. К знакомому дому с колоннами он подкатил точно к концу рабочего дня. Сотрудники КБ уже выходили из подъезда. Вскоре из подъезда выпорхнула Ирина и, поправляя на ходу мохеровый платок, огляделась. Но быстро нашла машину и, легко прыгая на высоких, крепких ногах через лужи, побежала к ней. Владимир предупредительно распахнул перед Ириной дверцу "Москвича". В дверцу сейчас же высунулась Занда, увидела Ирину, узнала ее, хотя не видела уже довольно давно, и завиляла хвостом. Ирина от восторга запустила руки в собачью шерсть и прижалась к ее морде лицом. Владимир, наблюдая за всем этим с улыбкой, заметил: -- А вот Сережку она так не встречает. Ткнется носом -- и будь здоров! -- Она чувствует, кто ее любит, -- ответила Ирина и села в машину. -- Да, это уж точно. Серега, он ведь лишний раз не погладит, -- усмехнулся Владимир, подумав: "Ее-то ты любишь. Наверно, только из- за нее и поехать согласилась. Ну да ладно:" "Москвич", набирая скорость, двинулся со стоянки. Они миновали центр, Лужники, поколесили по улицам, поднялись по метро-мосту на Ленинские горы, пересекли Университетский и Ломоносовский проспекты, проехали мимо новой гостиницы "Дружба" и скоро остановились на краю широкого оврага. Тут стоял и дом, в котором Сергею дали квартиру. Дом был многоэтажный, красивый, с удобными просторными подъездами. Он давно уже был заселен, и Сергей получил в нем квартиру, как говорят в таких случаях, за выездом. Скоростной лифт стремительно подбросил всех троих на девятый этаж. -- Чистое катапультирование, -- заметил Владимир, выходя из кабины. Открыли дверь. В квартире горел свет. -- Ну и ну, даже не выключил, -- проворчал Владимир и спустил с поводка Занду. -- Экстренный выезд. Знаете, как иногда бывает? -- начала было объяснять Ирина. -- Знаю. Что вы за него заступаетесь? -- усмехнулся Владимир. -- Наверняка одурел от радости, что обзавелся наконец собственным углом, до электричества ли тут было? Посмотрим еще, как прикрутил краны: Но газ и вода оказались закрытыми по всем правилам. А вот мебель, * * Сергей внес ее в дом, обернутую бумагой и обитую планками, так она и стояла посреди комнаты, неразвернутая и нерасколоченная. -- Это уже не экстренность, а прямо какая-то паника, -- покачал головой Владимир. -- Что у вас такое случилось? -- Ничего. Просто шеф любит сверхоперативность. Он говорит, что на войне быстрота и стремительность тысячам людей жизнь спасли. -- Стало быть, он у вас до сих пор воюет? Силен дед: -- Ну и что мы будем делать? -- спросила Ирина. -- Наводить порядок, -- не задумываясь ответил Владимир. -- Поможете мне? -- Помогу, -- согласилась Ирина. -- Только немного. Мне еще заниматься надо. Да, откровенно говоря, в магазин еще надо забежать, купить что-нибудь на завтрак. Вы же знаете, я живу, как и вы, по- холостяцки. -- Ирочка! -- обрадовался Владимир. -- Так давайте воспроизведем классическое разделение труда: вы отправляетесь за покупками и обеспечиваете себя и меня, как говорит наш начпрод, пищевым довольствием, а я крушу эту тару и выбрасываю ее в место сбора вторсырья! -- А что я вам куплю? -- Я скажу. Колбасы. Десять сантиметров по двадцать в диаметре, двадцать -- по десять и метр сосисок. Любых. А впрочем, что ни купите -- за все спасибо. -- И вы будете сыты? -- Вместе с Зандой. Ирина не сдержала улыбки. -- Ваша жена будет самой счастливой женщиной на свете. -- Так почему бы вам не занять эту должность? Ирина добродушно прищурила глаз. -- Боюсь, что столько счастья я просто не вмещу. А разделение труда -- это выход из положения. -- В таком случае возьмите эти знаки самовыражения, -- протянул ей Владимир деньги. -- Зачем так много? -- удивилась Ирина. -- Их не обязательно тратить все, -- успокоил ее Владимир. Ирина ушла. А он быстро переоделся в спортивный костюм Сергея и принялся за дело. С тех давних пор как Ирина вместе с Сергеем и Юлей побывали в гостях у Владимира в Есино, видеть ее, встречаться с ней стало самым большим и постоянным желанием Кольцова-младшего. Все свои взаимоотношения с братом Владимир с тех пор старался строить так, чтобы в них хоть какое-нибудь участие принимала и Ирина. Надо ли было переговорить с Сергеем по телефону, Владимир в первую очередь звонил Ирине, узнавал, где Сергей, как его найти, а потом уж выходил на брата. Требовалось ли что-либо передать Кольцову-старшему -- это тоже не обходилось без Ирины. Он старался увидеть ее и безо всяких поводов. Такое случалось, когда они втроем, а иногда и вместе с Юлей где-нибудь ужинали, заваливались на чашку кофе к Ирининому брату- художнику, в его творческую мастерскую, или ходили в театры. Владимир был бы рад видеть ее чаще, но у Ирины всегда находились какие-нибудь причины для отказов. Она и впрямь сильно была занята. Владимир это знал: четыре раза в неделю она после работы ходила в институт, два раза посещала какие-то курсы совершенствования языка при одном министерстве. Свободным у нее практически оставалось лишь воскресенье, да и то относительно. В Москве Ирина жила одна, родители -- мать и отец -- работали в Ленинграде. И в этот день у нее, естественно, немало набиралось всяких дел по хозяйству. Этот год и эта весна у нее были особенно напряженными, так как летом она заканчивала всю свою учебу. Получала диплом в институте, справку на курсах и могла искать себе любую, связанную с французским и английским языками работу. Владимир все понимал. Но легче ему от этого не было. Ни изменить, ни исправить в создавшейся ситуации он не мог ничего. Однако невесело на душе у него было даже не из-за того, что он редко видел Ирину. В конце концов, до государственных m*' ,%-." не так уж было и далеко. Можно было и подождать той поры, когда Ирина все сдаст и будет гораздо свободней. Но что сулила ему эта ее свобода? Владимир с каждой встречей увлекался ею все сильней. А она оставалась все такой же, какой он увидел ее при их знакомстве: непосредственной, приветливой, отзывчивой. Но не более. Похоже было: исчезни он с ее горизонта, перестань ее звонить, напоминать о себе, -- и она его тут же забудет, будто и не знала никогда. Но, появись он опять, она снова будет приветливой, дружески внимательной. Получалось так, что в какой-то степени младший брат повторял в личном плане историю старшего. С той лишь разницей, что если отношения Сергея и Юли были более или менее определенны, то у Владимира с Ириной они даже не были выяснены. А выяснять их, несмотря на бесспорную решительность и твердость своего характера, Владимир не хотел, предпочитая волнующую сладкую неопределенность ясной и быстрой развязке. Что поделаешь, так уж видно на роду было написано обоим Кольцовым в чем-то быть первыми, не умеющими отступать и уступать своих позиций, а в чем-то не по времени робкими и даже по-детски беспомощными. Впрочем, и этому можно было найти объяснение: братья ни в чем не искали для себя выгоды, ни в делах, ни в жизни не ловчили, как щитами, от житейских перипетий своими сильными характерами не закрывались. Когда через час Ирина вернулась, квартиру уже нельзя было узнать. Теперь ту стену, к которой ближе подходила дверь лоджии, от пола до потолка закрывали стеллажи из темного полированного дерева. В нише напротив окна расположилась обтянутая красным материалом широкая, с тремя квадратными подушками тахта. Возле нее на ножках, такого же темного цвета, как и стеллажи, стоял телевизор и орал по меньшей мере наполовину мощности своих динамиков. Транслировался очередной хоккейный матч из Лужников. Занда вертелась возле Ирины в коридоре, а Владимир со сноровкой забойщика дырявил пробойником стену на кухне. Как Владимир успел сделать все это -- для Ирины осталось тайной. Но что ее поразило больше всего, так это чистота, немыслимая обычно в квартирах при такой работе. -- Когда же вы успели вынести весь мусор? -- с удивлением спросила она. -- А я и не думал его выносить, -- продолжая долбить кирпич, признался Владимир. -- Я его в шкаф засунул. Все равно пока там пусто. -- Вот оно что? Тогда давайте я его вынесу: -- Нет уж, Ирочка. Не о том забота, -- категорически запротестовал Владимир. -- Берите-ка в руки сковородку и вставайте к плите. А я тем временем навешу этот шкаф да соберу стол. И мы с вами по-человечески поужинаем. Надеюсь, вы догадались купить чего-нибудь этакого, категорически запрещенного в наших гарнизонах? -- Нет, не догадалась: -- Зря. Но, на счастье, я нашел это кое-что у бывшего танкиста. Для аппетита нам хватит. Ирина приняла и это предложение. В конце концов, ужинать было надо. Но прежде чем начать готовить, она решила накормить Занду и спросила Владимира: -- А что ест эта красавица? -- Да, в общем-то, все. И в то же время ничего. Черный хлеб она любит. -- Правда? -- Я тоже долго удивлялся. Мясо есть не станет, а кусок черняшки утащит с собой. Потом врач объяснил: кислотности у нее не хватает. -- И у них такое бывает? -- еще больше удивилась Ирина. -- Абсолютно все как у нас. Памятник-то в Колтушах собаке стоит, а не шимпанзе и не корове. -- А шоколад она будет есть? -- Дайте немного. Только учтите, она к тому же еще порядочная дрянь. С рук, может, и возьмет кусочек. А на пол положите, даже -ne bl не будет. -- С рук, конечно, с рук. Пусть ест на здоровье! -- обрадовалась Ирина и, достав из сумки плитку шоколада, отломила от нее дольку и протянула Занде. Лайка с удовольствием съела лакомство. Потом еще, еще: Когда Владимир повесил на стенку облицованный белым пластиком шкаф и расставил у стенки возле холодильника стулья, Ирина закончила выгружать та стол то, что принесла к ужину. Владимир глянул на закуску и заморгал, будто не веря собственным глазам. И было чему дивиться. На столе, в целлофановом пакете, пересыпанные мелкими ломтиками жареного картофеля, красовались котлеты по-киевски, стояли два стакана еще теплых, расточавших аппетитнейший аромат грибов в сметане, лежала завернутая в пергамент икра и лососина с лимоном, пара припудренных мукою свежих калачей и бутылка боржома. -- Это откуда же все? -- едва выговорил он. -- Из ресторана. -- Да? -- Конечно же не в магазин отправилась я ради такого случая. Ведь отмечаем что-то вроде новоселья! -- Какой же вы тут нашли ресторан? -- Не тут, а на Ленинском, -- поправилась Ирина. -- Как же вы тогда так быстро обернулись? -- Взяла левака. -- Так сразу и нашли? -- снова усомнился Владимир. -- Разве это проблема? Стоит только проголосовать -- и желающих познакомиться хоть пруд пруди. -- И вы смело подсаживаетесь? -- К двоим -- никогда. А к одному -- к кому угодно. Во-первых, водитель занят рулем. А во-вторых, не зря же я целый год занималась самбо. Еще неизвестно, кому кого надо бояться, -- засмеялась Ирина. -- И все-таки, Ирочка, мало ли что: -- Ерунда. Я по натуре не трусиха. Другое дело, когда в качестве расплаты просят телефон. Тогда я пасую и даю номер зоопарка. И говорю: попросите Эльвиру. Есть там такая очаровательная бегемотиха. -- И-го-го! Вы, Ирочка, самая необыкновенная девушка на свете! -- выразил свой бурный восторг Владимир. -- А завтра вы мне сможете помочь? Люстру еще надо повесить: -- Завтра у меня курсовая, -- уже серьезно сказала Ирина. -- Ну, где ваше запрещенное снадобье? -- В холодильнике. -- Я не нашла. -- Как? Я лично препроводил его в морозилку. Ирина открыла "Юрюзань", заглянула в морозилку и извлекла оттуда слегка запотевшую бутылку "Петровской" водки. -- Зачем же я, однако, приходила? -- присаживаясь к столу, спросила она. -- Вы работали, а я? Получается: "Мы пахали!" -- Окститесь, Ирочка! -- оторопел Владимир. -- Да вы такое сделали!.. Да если меня каждый вечер будут кормить такими ужинами, я завтра же спишусь из испытателей в подсобные рабочие в ближайший мебельный магазин! А вы говорите: "Пахали"! Ударная, Ирочка, работа в тылу всегда была залогом победы на фронте. Разве ваш шеф так не говорит? -- Нет, -- засмеялась Ирина. -- Зря он не прививает вам любовь к этому, я бы сказал, исключительно важному делу. Владимир разлил водку по стопкам. -- За что же? -- спросила Ирина. -- Только за вас! -- Давайте лучше за хозяина дома! -- Тю, он там провода паяет, а мы тут мебель двигаем, да еще за него пить? -- Он не просто паяет. Он, как всегда, делает гораздо большее. Я уверена в этом. Он ведь иначе не может: -- поправилась Ирина. -- Это на него похоже, -- не стал возражать Владимир. -- Вы $c, %b%, ему там трудно? -- Очень. -- Сложная работа? -- Дело не только в этом. И ответственность большая. Да и душа у него наверняка болит за ту работу, которую оставил у вас в Есино. Там сейчас тоже очень горячая пора. -- Зачем же тогда его сорвали? Разве нельзя было кого-нибудь другого послать? -- В этом наш шеф ошибок не делает. Цену он знает каждому. И кто может ему лучшую службу сослужить -- он тоже определяет точно. Так что за Сергея? -- Черт с ним. За него! Они выпили. И хорошо закусили. Владимир налил по второй. Ирина спросила: -- Володя, а вам не страшно заниматься вашей работой? -- А чего бояться? -- Ну как же! Вы же испытатель. Вы не просто летчик. -- Так смотря что испытываешь. Вот на днях мы новые парашюты испытывали: -- И что? -- Абсолютно ничего страшного. Я-то не прыгал. Я только возил. -- Да ну вас, -- улыбнулась Ирина. -- Я серьезно. Владимир поднял стопку. -- Давайте за вас выпьем, тогда скажу. -- Ирина чокнулась и выпила. И затянулась сигаретой. А Владимир съел кусок рыбы и продолжил: -- Страшно, Ирочка, бывает тогда, когда работаешь вслепую. Вот я в грозу, например, попадать не люблю. Летишь и не знаешь, по какому тебя боку стукнет. А может, брюхо раскроит. А может, крылья обломает. Ничем ты эту опасность не то что предотвратить, а даже предвидеть никак не можешь. Тогда, бывает, проскребывают кошки на душе. А во всех других случаях страх почему- то в расчет не принимается. -- А за чужие ошибки разве вам не приходится расплачиваться? За ошибки, заложенные в конструкции машины, допущенные при ее производстве?! Разве от сознания того, что они есть, не бывает страшно? -- Нет. Наша задача как раз в том и состоит, чтобы выявить их. О страхе ли уж тут думать? А потом, Ирочка, должен заметить, что эти ошибки, о которых вы говорите, их не я, их другие испытатели выявляют, те, кто работает с новыми моделями самолетов на авиазаводах. А я испытываю приборы, системы управления. Знаете, сколько их стоит на современном воздушном корабле? Ирина отрицательно покачала головой. -- Если сейчас начать перечислять -- до полночи хватит, -- пошутил Владимир. -- Конечно, и по их милости сломать шею можно в два счета. Но это все же не то, что облетывать новую машину. Там дело много рискованней, и меня туда пока не пускают, говорят, что опыта летного маловато. Так что я набираю этот самый опыт и в данный момент вместе с конструкторами из вашего КБ собираюсь испытывать одну интересную штуку. Да вы знаете, о чем я говорю. -- Знаю. То, что сконструировал Сергей. -- Вот-вот. С ним мы и отправимся в первый полет. И хватит меня интервьюировать, Ирочка. Расскажите лучше, что сами думаете делать после окончания института. Куда вас собираются отправить? -- Никуда. Я -- вечерница. У меня распределение свободное. Наверное, останусь здесь. -- А что здесь? Есть что-нибудь на прицеле? -- Совершенно четкое намерение: в конечном итоге непременно буду работать в школе. -- Да: А почему не в институте каком-нибудь? -- Это не то. -- Почему? Труднее? -- Я бы не сказала. Да и в другом дело. В высших, средних учебных заведениях, там работа в основном сводится к преподаванию $(af(/+(-k. А мне хочется быть еще и воспитателем. -- Неужели тянет? -- Очень. Возьму самых маленьких, самый шумный класс и поведу его к выпуску. -- Ирочка, да вы же Гаганова: Ирина засмеялась. -- Мне не надо, чтобы обо мне говорили. Я удовлетворение совсем в другом вижу. Воспитывать -- это значит помимо всего прочего окружить человека заботой, вниманием, проявлять, в конце концов, к нему, к его делам участие. В этом я вижу для себя поле деятельности. Я сказала: "самый шумный класс". Правильнее было бы -- самый трудный, детей без нормального детства. Бывают такие случаи: вроде и в семье они растут, а все равно как сироты. Я сама, между прочим, так выросла. У меня мать и отец есть. А воспитывал меня, если уж говорить откровенно, брат. Он меня маленькую будил по утрам, одевал, водил в детский сад, потом провожал и встречал из школы, делал со мной уроки. А в кино, на елку, в театр я и не мыслила ходить без него. Так что он для меня самый дорогой человек на свете. И его я люблю больше всех. Вот таким детям, которым дома не додали тепла, мне кажется, я сумею быть нужна и полезна. Путь к ним я найду. -- Вот вы какая, -- с любопытством посмотрел на Ирину Владимир. -- Какая? -- Пацанов любите: А впрочем, об этом я сам, наверно, мог бы догадаться. Вы же добрая. Занда вон как к вам ластится. Чувствует, что вы ей уши не надерете. А ее не обманешь: Значит, скоро в школу? -- Скоро, но не сразу. Надо сначала укрепить второй язык, серьезно заняться переводами. Так что на первое время, быть может, даже останусь в нашем КБ. Только перейду в отдел информации. А зачем вам понадобился такой вопрос? -- Хотел знать ваши планы. -- Зачем? -- На всякий случай. -- Неправда, -- не поверила Ирина. -- Чтоб у меня "нога" на посадке не вышла! -- поклялся Владимир. -- Фу, какая глупость! Сейчас же постучите по дереву, -- не на шутку рассердилась Ирина. Владимир послушно постучал. -- Хватит? -- Хватит. Давайте еще по одной за то, чтобы никогда с вами такого не случалось. И я пойду. Тайм из ап! Время истекло! -- сказала Ирина и налила Владимиру и себе. Глава 6 В Есино Ачкасов выехал гораздо быстрее, нежели намеревался это сделать. Подтолкнул его на это документ отдела кадров, который принесли ему на визу. Буквально на следующий день после возвращения Ачкасова из Речинска на стол ему положили представление на утверждение подполковника-инженера Руденко в должность начальника группы конструкторского бюро. Ачкасов прочитал представление и в недоумении поднял глаза на офицера из отдела кадров: -- Ничего не понимаю. Было же решение назначить на эту должность полковника-инженера Бочкарева! Офицер отдела кадров оказался работником новым и толком ничего объяснить Ачкасову не смог. -- Насколько мне известно, товарищ генерал-лейтенант, то решение уже утратило силу, -- доложил он. -- Почему? -- Знаю, что кандидатуру полковника-инженера Бочкарева даже не вносили в проект приказа. Ачкасов развел руками, выражая этим жестом не только недоумение, но и удивление. Первой же мыслью было позвонить Кулешову и узнать, что все это значит. Он даже снял с телефона трубку. Но уже в следующий момент решил не звонить. Дело, очевидно, было вовсе не в том, что Кулешов решил что-то сделать по-своему. А если это было $ &% и так, то тем более не его самого в первую очередь надо было об этом спрашивать. И Ачкасов, подумав об этом, снова положил трубку на аппарат и сказал офицеру отдела кадров: -- Оставьте документ. Мне надо кое в чем разобраться. -- Слушаюсь, -- ответил офицер и вышел. А Ачкасов сообщил в аппарат заместителя министра, что уезжает в Есино, и вызвал машину. Он по опыту знал, что кадровые органы будут его теребить, решил с визой не тянуть, а чтобы все уяснить -- в первую очередь поговорить с Бочкаревым. В Есино он бывал часто. Дорогу туда знал хорошо и ездил, особенно в ясную погоду, с удовольствием. За окном машины по обе стороны шоссе тянулись поля. Мягко стелилась под колеса гладкая лента асфальта. От полуденного загородного мира веяло теплом. Теперь Ачкасов думал о том, что, пожалуй, все же зря не позвонил Кулешову. Сейчас ему стало казаться, что Бочкарев мог вообще быть не в курсе дела относительно всех этих кадровых перестановок. И выяснять у него, почему, собственно, его не назначили, вроде бы даже не совсем удобно: Километрах в двадцати от Есино над шоссе, на небольшой высоте, с воем пронесся МиГ-21. Потом пролетел Ан-12. В Есино работа шла полным ходом. Самолеты поднимались, садились, гул их двигателей слышался тем отчетливее и сильней, чем ближе Ачкасов подъезжал к аэродрому. На территории аэродрома машина остановилась возле трехэтажного дома с широкими окнами, который все в городке называли инженерным. Здесь размещалась лаборатория отдела. Когда Ачкасов поднимался по лестнице к конструкторам, ему вдруг показалось, что в коридоре второго этажа, там, где размещалась лаборатория, мелькнула фигура Руденко. "Быстро, однако, Александр Петрович дела делает", -- подумал Ачкасов и открыл дверь конструкторского бюро. Бочкарев стоял возле стола, разглядывая чертеж. Больше в комнате, вдоль и поперек уставленной кульманами, никого не было. Бочкарев явно обрадовался, увидев Ачкасова. Они тепло пожали друг другу руки. Ачкасов сразу повел разговор о деле. -- Мог я сейчас увидеть здесь Руденко? -- спросил он. -- Да, он давно уже здесь. -- Прислали вам в помощь? -- будто ничего не зная, продолжал Ачкасов. -- Игорь Тарасович руководит нашей группой, -- спокойно объяснил Бочкарев. -- А вы? Я же помню, было решено вас назначить на эту должность. -- А я, Владимир Георгиевич, отказался от этого намерения, -- добродушно улыбнулся Бочкарев. -- И еле-еле упросил Александра Петровича освободить меня. Дело, знаете ли, чуть ли не до скандала дошло. Я, признаться, даже не думал никогда, что Александр Петрович так будет упорствовать. Но потом он все же меня понял. Между прочим, назначить сюда Руденко я ему посоветовал: -- Да что случилось, Юрий Михайлович? -- не выдержав, прервал его Ачкасов. -- Чего ради у вас вдруг такая смена настроения? -- Не вдруг. Отнюдь. Постепенно подошел к этому. А когда наконец решился -- сразу поставил об этом в известность Александра Петровича. -- Вы меня извините, но вы говорите загадками. -- Все просто, Владимир Георгиевич. Я решил перейти на преподавательскую работу. Меня приглашают в академию. Дают кафедру. Буду читать лекции. -- Вы уйдете из КБ, -- не поверил Ачкасов, -- проработав тут четверть века, вместе с Кулешовым создавая его?! И вы уйдете? Почему? -- Отвечу очень откровенно. Мне стало тут трудно работать. Нет, не с Кулешовым. Совсем нет. С ним у меня чудесные деловые отношения. По головке друг друга не гладим, но дело делаем как надо. Рядом вот с такими, как Кольцов, как Окунев, трудно. Ладить я, конечно, с ними могу. И лажу великолепно. Но работать мне с ними трудно. Разные у - a уровни. Они в самом прямом смысле наша смена, и она пришла. И надо на это дело смотреть честно, себя не обманывать, да и у них в ногах не путаться. А на преподавательской работе я еще буду на месте. -- И вы думаете, что Руденко лучше вас справится с группой? И не просто справится, поведет ее? -- Уверен. -- Данные? -- Интереснее мыслит. Конструктор он со своим почерком. Характер потверже. Да и моложе он. -- Не убедительно. -- Но это так. -- А ваш опыт? Огромный опыт! Он что, уже ничего не стоит? Вы участвовали в создании десятков интереснейших проектов. Ваша школа проектирования тоже больше не нужна? В конце концов, ваша принципиальность человека, ученого, конструктора, которая не раз оказывала самое решительное действие на ход дела! Ее, вы считаете, также передавать никому не следует? -- даже повысил голос Ачкасов. Бочкарев вдруг засуетился, пододвинул Ачкасову от соседнего стола стул, извинился: -- Садитесь, ради бога, Владимир Георгиевич. Разговор получился как-то вдруг, и я совсем обо всем забыл. Прошу. Ачкасов сел. -- Спасибо. Но вы меня уже так расстроили, что мне теперь впору только метаться из угла в угол. Так как же, Юрий Михайлович, все, о чем я говорил, это долой со счетов? -- Думаю, что да, -- после некоторой паузы ответил Бочкарев. -- Потому что, хотя все это и очень важно, главное не в этом. А в том, что надо идти даже не в ногу со временем, а чуть опережая его. А это под силу лишь тому, кто не отягощен инерцией привычных суждений, свободен от плена привычек, кто вообще при решении вопросов смотрит вперед, а не назад, на свой опыт, свой субъективизм, да мало ли пут на наших ногах, мало ли появилось с годами связок на наших крыльях? Одним словом, Владимир Георгиевич, я прошу для пользы дела не только понять, но и поддержать меня. -- И не по-ду-ма-ю, дорогой Юрий Михайлович! -- хлопнул по столу рукой Ачкасов. И уже примирительно добавил: -- Во всяком случае до окончания работы над "Фотоном". И не обижайтесь. Вы меня своими доводами не убедили. Но я постараюсь вас убедить. Откровенно скажу, Кулешову не стал бы их приводить, а вам открою все. Я тоже считаю Руденко способным человеком. Но выдвигать его именно на эту, исключительно творческую, группу было бы ошибкою. Почему? Да потому, что Руденко, даже в самых лучших своих проявлениях, это всего лишь повторение Александра Петровича. Подчеркиваю: по-вто-ре-ни-е! И не больше! А вы убедительно говорили, что идти надо, даже чуточку опережая время. Так, как, скажем, Кольцов. Вот, говоря конфиденциально, кого я вижу в недалеком будущем руководителем этой группы, работающей на этом новом для вашего КБ направлении. Спросите: почему Кольцова, а не Окунева? И на это отвечу. У Окунева нет опыта работы с людьми. Десятилетка, академия, КБ. Вся его жизненная школа. А Кольцов многому научился в полку. И совершенно не случайно его рота была одной из лучших. Так почему же мы не можем выдвинуть на группу его? -- Не рано ли, Владимир Георгиевич? -- в раздумье высказал сомнение Бочкарев. -- Опыта работы в КБ у него еще маловато: -- Рано? А когда возглавили конструкторские бюро Яковлев, Лавочкин, Котин, Калашников? В двадцать пять лет Сергей Павлович Королев руководил группой изучения реактивного движения. А в двадцать шесть уже был заместителем директора Реактивного института по научной чсти. А опыт придет. Дело наживное. -- Так это Королев, Яковлев. Вершины советской конструкторской мысли! -- Правильно. Но если мы хотим держать эту самую конструкторскую мысль так же высоко и впредь, талантливых людей надо выдвигать на !.+lhcn дорогу скорее, а не ставить их в очередь на выдвижение за кем-то и не дожидаться, когда их наградят за выслугу лет медалью первой степени. И тут вы снова сто раз правы, когда говорите, что такие, как Кольцов, -- наша смена и она уже пришла. Да, как ни прискорбно, но и вы, и Александр Петрович, и я, и многие повыше меня чином, в общем-то, свое дело уже сделали. А факел надо нести дальше. Эстафету надо передавать. Но в надежные руки. И потому я прошу вас, Юрий Михайлович, не спешить с уходом. Закончите работу. Она послужит Кольцову хорошим трамплином. Он у вас многому еще научится. А потом, потом другое уж дело. Кстати, о кафедре своей не беспокойтесь. Она вас дождется. Это я вам обещаю: Они перевели разговор на другую тему. Но еще не раз возвращались к тому, о чем только что говорили. Скоро в комнату вернулся Руденко. Но с ним, к удивлению Бочкарева, Ачкасов почему-то больше говорил о Речинске и о "Сове". Не очень понятна была Бочкареву и манера, в которой вел этот разговор Ачкасов. Он довольно подробно объяснил им обоим, что нового внес Кольцов в конструкцию четвертого узла, а потом, когда Руденко попытался отстаивать свою точку зрения, уже совсем другим тоном, не терпящим никакого возражения, сказал, что поправки Кольцова будут приняты окончательно, утверждены и отступать от них ни он, ни Александр Петрович не позволят никому. Идти на аэродром, где в одном из ангаров Окунев и Заруба монтировали на самолете рабочий макет "Фотона", Ачкасов, взглянув на часы, отказался и попросил Бочкарева доложить ему график выполнения работ. График выполнялся четко, даже с некоторым опережением сроков. Но начиная со второй половины марта темп работы несколько снизился. А в конце апреля и вовсе наметилось отставание. Ачкасов обратил на это внимание и спросил Бочкарева о причинах. -- Без Кольцова группе трудно. Первое время жили, если так можно выразиться, его заготовками. А сейчас многое не получается, -- откровенно признался Бочкарев. -- Я объяснялся по этому поводу с Александром Петровичем дважды. -- Кулешова понять тоже можно, -- принял вдруг сторону Главного конструктора Ачкасов. -- Хотя в чем-то, допускаю, он и не прав. -- Отставания больше не будет. И в график мы войдем, -- заверил Ачкасова Руденко. -- Не сомневаюсь, -- согласился Ачкасов и, пожелав всем успехов, уехал. В Москве на следующий день он вызвал к себе Кулешова, и, когда тот зашел в кабинет и уселся за стол напротив хозяина, положил перед ним представление. Александр Петрович невозмутимо посмотрел на дело рук своих, а потом вопросительно, почти так же как накануне Ачкасов смотрел на офицера отдела кадров, взглянул на Ачкасова. -- Я не буду визировать этот документ, -- коротко объявил в ответ Ачкасов. -- Почему, если не секрет? -- весьма смиренным тоном спросил Кулешов. -- А почему ты, прежде чем писать его, не посоветовался со мной? Не позвонил? -- справедливо заподозрив в этом смирении очередной тактический ход Кулешова и решив обезоружить его, сразу же перешел на "ты" Ачкасов. -- Да потому, что я советуюсь только тогда, когда мне что-нибудь неясно. А в данном случае мне ясно все. -- Многое, так будет точнее, -- поправил Ачкасов. -- Пусть многое. Так чем же вас не устраивает кандидатура Руденко? -- Назначать его сейчас нецелесообразно, -- после некоторого раздумья ответил Ачкасов. -- Кого же тогда назначать? Подскажите, Владимир Георгиевич! -- Никого. Там старшим Бочкарев, пусть он и остается. Я с ним вчера беседовал. -- Знаю о вашей беседе. Он вчера звонил мне. И вы должны знать, что в августе он из КБ уйдет. Я обещал его отпустить. -- Ну и напрасно. -- Не считаю. Он проработал в КБ больше двадцати лет. Он столько для КБ сделал, что отказать ему я просто не могу. Я права на это, как руководитель, не имею. Мне совесть не позволяет ему отказать! В конце концов, ему кафедры тоже не каждый день предлагают! Это тоже надо учитывать! Кулешов говорил горячо, искренне. По-человечески Ачкасов его понимал. Но интересы дела требовали другого подхода к решению проблемы в целом, и Ачкасов остался глух и к просьбе Бочкарева, и к голосу Кулешова, и к зову собственного сердца. -- Не пойму я что-то тебя, Александр Петрович. Вольского ты жалел. А Бочкарева сам, выходит, отдаешь. А разве он менее ценный работник? -- в раздумье спросил он. -- Не менее, а более ценный! И если бы вы у меня его, как Вольского, брали, поверьте моему генеральскому слову, через вашу голову министру бы жалобу написал. В ЦК бы пошел. А тут он сам попросился. И если он в августе уйдет, на очень ответственном участке в Есино у меня вообще никакого руководителя не останется. Вот о чем я думал, когда писал представление на Руденко. -- И все же сделать надо не так, Александр Петрович, -- давая понять, что разговор на этом заканчивается, сказал Ачкасов. -- Юрия Михайловича, пока "Фотон" не будет сдан, никуда не отпустим и подменять никем не будем. Нельзя не учитывать тот исключительно благоприятный для работы микроклимат, который он создал в группе и который, бесспорно, изменится к худшему, если вместо него группу возглавит кто-то другой. Поэтому с назначением Руденко подождем. Это во-первых. Во-вторых, я настоятельно рекомендую вам вернуть Кольцова в Есино, как только все сделанные им поправки будут утверждены. И в- третьих, мы совсем ослабили внимание к подготовке ученых кадров. Или я ошибаюсь? -- У меня не НИИ, Владимир Георгиевич. Я не успеваю выполнять заказы, -- почему-то сразу помрачнел Кулешов. -- Стыдись об этом говорить, Александр Петрович. Ты -- бывший преподаватель, профессор, вырастил столько замечательных специалистов -- и вдруг совсем отмежевался от этого дела. Слушать не хочу. Иссушаешь колодцы, из которых пьешь. Рубишь сук, на котором сидишь! -- Хорошо. Я подумаю, -- буркнул Кулешов и встал. -- Мне ясно все. -- Ну и великолепно, -- пожал ему руку Ачкасов. Глава 7 В середине июня Кулешов вызвал Сергея в Москву. Зачем, с какой целью -- Сергей, естественно, не знал. Но быстро собрался, прихватил на всякий случай некоторые документы, связанные с поправками к проекту, и отбыл из Речинска. Поезд в столицу приходил рано утром, и Сергей с вокзала направился домой. Он не выспался. В вагоне было жарко и душно. У него болела голова. Поэтому дома он первым делом напустил полную ванну воды и лег в нее, наслаждаясь прохладой. Вывел его неожиданно из этого блаженного состояния телефонный звонок. Вытираясь на ходу, Сергей выбежал из ванной и снял трубку. Звонил Владимир. -- Приехал? -- обрадовался он. -- Только что. А ты откуда узнал? -- Ирина просигналила. -- Понятно. А ты я вижу, тут у меня потрудился! -- похвалил брата Сергей. -- Это мы с Ириной. -- Заставил ее работать? -- Никого не заставлял. Привлек на абсолютно добровольных началах исключительно для оперативности. К тебе же мать в гости собирается. Как только узнала, что у тебя квартира, тут же собралась. Насилу отговорил, чтобы повременила до тебя. А теперь, значит, приготовься. -- Так они, наверно, с отцом на пару? -- У бати сейчас подготовка к уборке, ему не до тебя. А мать жди: -- Все равно, не вовремя сейчас все это. Может, завтра- послезавтра я опять уеду. -- Без тебя посмотрит, как устроился. Она тебе какие-то полотенца вышила. Говорит, обязательно привезу. -- Какие еще полотенца? -- А я почем знаю? -- Ладно. Разберемся. Сам когда появишься? -- Позвоню. Сейчас работы много. И вся, как правило, по ночам. А днем ты будешь занят. Созвонимся. -- Давай: В трубке запищало. Сергей досуха вытер голову, взял массажную щетку и начал расчесывать волосы. На кухне вскипел чайник, он шумно фыркнул, а потом звонко задребезжала его крышка. Сергей выключил газ и принялся заваривать чай. Голода он не чувствовал, хотелось лишь пить. И еще больше хотелось позвонить Юле. Но она сейчас была где-то в пути на работу, и звонить ей было некуда. Сергей посмотрел на часы и подумал о том, что, в общем-то, ему все время приходится ее ждать. И так началось с того самого дня, когда его бывший командир полка подполковник Фомин объявил ему, что инженер Руденко вновь приезжает в полк, и приказал встретить Юлю на станции. Именно в тот день ощутил Сергей впервые столь для него тогда непривычное, а теперь уже ставшее постоянным чувство ожидания. С той поры он ждал ее все время. Ждал возможности случайно увидеть Юлю, поговорить с ней, остаться с ней наедине, куда-нибудь вместе с ней поехать, пообедать, выпить чашку кофе, в конце концов, покурить: Иногда это ожидание казалось ему пыткой, а сам себе он казался размазней, тряпкой, ничтожеством. Казался -- и тем не менее ждал. Ждал по утрам в раздевалке, чтобы вместе потом подняться по лестнице в комнату, на остановке троллейбуса вечером, когда она приезжала на работу без машины, дабы проводить до дома или хотя бы до ближайшей станции метро. Знала ли она об этом? Знала. И наверно, меньше бы удивилась исчезновению однажды в солнечный день собственной тени, нежели его отсутствия рядом с собой. Спасала его от этого постоянного ожидания только работа. В работу он, как и прежде, уходил с головой, и уж если что-нибудь делал или тем более обдумывал, то забывал не только о Юле, но и о самом себе. Там, в Речинске, таких моментов, когда он подолгу оставался один на один только с ватманом и деталями монтажа, было достаточно много, чтобы отвыкнуть от постоянной мысли о Юле. Но стоило ему лишь вернуться в Москву, как ее высокая, красиво сложенная, спортивная фигура снова встала у него перед глазами, и он снова готов был ждать Юлю сколько угодно и где угодно. В половину десятого он позвонил в КБ. Трубку взял Заруба. Сергей сразу же узнал его. Но разговаривать не стал. Ему хотелось поздороваться сначала с Юлей. Пришлось через некоторое время перезвонить. Теперь он услыхал ее голос. -- Здравствуй, Юленька, дорогая, -- сказал Сергей. -- А!.. -- обрадовалась она. -- Наш ответственный исполнитель! Откуда ты говоришь? -- На сей раз с Вернадского. Зачем меня вызвали? -- Понятия не имею. Когда появишься? -- Конечно сегодня. Надо все это выяснить. И потом, я столько не видел тебя, так соскучился, что теперь больше уже нет сил! -- Это хорошо! -- сразу решила Юля. -- Но ведь сегодня пятница, стоит ли спешить? Тут ничего не горит. -- У меня горит. -- Подожди минуточку, -- сказала она и ответила кому-то другому: -- С Кольцовым: Он уже дома: Приглашай его сам. -- И снова вернулась к прерванному разговору: -- У Остапа сегодня день рождения, всех приглашает после работы в кафе. -- А он разве здесь? -- Ради такого события все приехали. -- Ты пойдешь? -- спросил Сергей и весь слился с телефонной трубкой. -- Ненадолго можно, -- подумав, согласилась Юля. -- Передаю ему b`c!*c. -- Здорово! Здорово! Слушай, подгребай к концу дня. Сам понимаешь, Юля же все сказала, -- забасил Заруба. -- Спасибо, Остап. От души поздравляю, -- поблагодарил Сергей. -- Обязательно буду. Приведу себя малость в порядок и скоро приеду. -- О, это разговор! -- довольно ответил Заруба и повесил трубку. Сергею даже показалось, что у него перестала болеть голова. В том, что в кафе не будет Игоря, Сергей не сомневался ни на минуту. Руденко никогда не бывал в компаниях с людьми, по положению ниже его. И значит, вечер, или сколько там времени рассчитывала пробыть Юля, они проведут вместе. Теперь ему хотелось только одного -- чтобы этот вечер наступил скорее. В КБ он приехал перед самым обедом. Новое здание поразило его своей чистотой, продуманностью планировки, обилием всяческих удобств. Друзья встретили его приветливо и даже радостно. Он и сам был доволен встречей с ними. Но, кажется, никого не успел хорошо из них разглядеть, кроме Юли. Он нашел, что выглядела она прекрасно. Ее очень шел загар, хотя при этом немного и огрублял. Но на его фоне еще отчетливее стали видны ее большие малахитовые глаза, и от этого в целом Юля только выигрывала. Она немного похудела, слегка выгорели ее волосы. Но та же была у нее на губах неяркая помада, и тот же нежный и чуть горьковатый запах миндаля с ландышем испускали духи, которыми она душилась. -- Рад. Очень рад всех видеть, -- оторвав наконец от Юли взгляд, сказал Сергей. -- А ты почему такой синий? -- спросил Окунев. -- Сейчас порозовею. Поговорю с шефом, и гемоглобин появится сам собой, -- пошутил Сергей. -- Давай, давай. Он уже давно тебя ждет, -- предупредил Окунев. И словно в подтверждение этих слов, в дверях появилась Ирина. -- Наконец-то вы уже прибыли! Быстренько, быстренько к Александру Петровичу. Я уже дважды за вами приходила. -- Во-первых, здравствуйте, Ирочка, -- поздоровался Сергей. -- Здравствуйте, Сережа, -- взяла его под руку Ирина и повела за собой. -- А я была в вашей новой квартире. И вообще я очень рада, что вы вернулись. -- Я тоже, Ирочка. И уже знаю о вашем визите и очень благодарен. Это, конечно, охламон Володька оторвал вас от ваших дел. Но все равно в долгу перед вами я. Требуйте что хотите. -- Пригласите на новоселье. -- Считайте, что вы будете первой дамой. А как ваш диплом? -- Уже в кармане. И уже обмыт. -- Я вас поздравляю. Такой хомут сняли! Помните, вы собирались учить моих детей? -- Я и сейчас не отказываюсь. А они у вас появились? -- Как сказал один молодой актер, когда у него попросили автограф: "Вот уж чего нет, того нет". Ну а курсы свои вы тоже прикончили? -- Через две недели. Я бы ноги протянула, если бы мне сразу пришлось сдавать и тут и там. Они зашли в приемную. -- А вы знаете, Ирочка, теперь шеф и вовсе вас от себя не отпустит. Секретарь с тремя языками, с дипломом и справкой -- такого, я вам скажу, наверняка даже у Ачкасова нет. -- Почему с тремя? -- не поняла Ирина. -- По-русски-то вы тоже неплохо говорите: -- Нет уж! Дудки! Пусть на семьдесят пять рэ платит больше, тогда -- пожалуйста. -- Почему на семьдесят пять? -- У нас в отделе информации есть должность как раз на мой оклад плюс надбавочка, в том числе и за знание второго языка. Сколько получилось? -- Выйду от шефа -- подсчитаю, -- открывая верь кабинета Кулешова, пообещал Сергей. Александр Петрович был один. Он жевал сигару и посмотрел на Сергея, как ему показалось, не очень приветливым взглядом. А когда Сергей доложил о прибытии, пожал ему руку, жестом указал на стул и коротко сказал, словно подвел итог: -- Ну что ж, вы там потрудились неплохо. Я вами доволен. -- Но я не закончил работу, -- сразу же заметил Сергей. -- К сожалению, да. Закончит кто-то другой. А вы с понедельника снова включайтесь в группу в Есино. Бросаю я вас с места на место, да что поделаешь. Расчеты с собой привезли? -- Привез. -- Давайте посмотрим. Они углубились в чертежи и проработали не менее часа. Кулешов внимательно слушал объяснения Сергея, и голос его и взгляд постепенно теплели. -- Владимиру Георгиевичу это тоже понравилось? -- спросил он в конце беседы. -- он не все видел. Но то, что видел, одобрил, -- доложил Сергей. -- Еще бы месяц -- и работа была бы закончена -- сказал Кулешов, обращаясь не к Сергею, а как будто к кому-то другому, и снова посмотрел на Сергея: -- А о диссертации он с вами говорил? -- Говорил, -- ответил Сергей и почему-то почувствовал, как по щекам у него разлился румянец. Кулешов заметил это и перевел взгляд на записи Сергея. -- Я поддерживаю мнение Владимира Георгиевича, защититься вам надо. И подумаю, как лучше решить вопрос с подготовкой, -- закончил он разговор. Сергей вышел из кабинета. "Спутал Ачкасов и ему и мне все карты, -- подумал он. -- Вот уж верно: мягко стелет, да жестко спать:" К нему неожиданно подошел Окунев. -- Ну что, обратно или к нам? -- спросил он. -- К себе, -- коротко ответил Сергей. -- Тоже неплохо. -- С чем вы там сейчас возитесь? -- спросил Сергей. -- Установили рабочий макет на двадцать первом. На той неделе начнем испытания. Работать будем с Владимиром. И уже работаем. -- С монтажом как, справились? -- Справились. Из графика, правда, вылетели. Но справились. -- А почему вылетели? -- Не получалось. Да что об этом говорить, в понедельник приедешь, сам все увидишь. Остапу досталось на монтаже, аж похудел бедный. -- Ладно, увижу, -- согласился Сергей. -- Кстати, что вы ему решили подарить? -- Транзистор. -- Возьмите меня в пай. -- Давай десятку. Сергей тотчас же отдал деньги и снова попытался найти Юлю. Она оказалась на месте. Увидела Сергея и сразу направилась к нему. Вполголоса спросила: -- Куда же ты пропал? Не так уж, видно, соскучился, как говоришь. -- Я же был у шефа. -- Так долго? Зачем тебя вызвали? -- Поеду в Есино. -- Очень хорошо! -- обрадовалась Юля. -- У тебя есть сегодня время? -- Я же сказала, я буду у Остапа. -- А потом зайдем ко мне: Юля задумалась. -- Сегодня нет. -- Но мне очень надо с тобой поговорить. Нужен твой совет. Деловой совет. А где поговорить, если не дома? -- Не могу, Сергей. Это было бы слишком заметно, -- призналась Юля. -- Да и ты только приехал: Наверняка устал. -- Я устал тебя ждать. -- О, это приятное ожидание, -- усмехнулась Юля. -- Но сколько можно? -- Всю жизнь, -- не то в шутку, не то серьезно сказала Юля и ушла на свое рабочее место. "Всю жизнь. Только почему же именно так? Разве она у меня должна быть короче, чем у тебя, или длиннее, чем у других? -- проводив ее взглядом, подумал Сергей. -- И почему я должен ждать, а другие берут сразу и все?" Нет, он не сетовал на судьбу. И по-своему был даже счастлив. Но легкость, с которой Юля обрекала его каждый раз на это постоянное ожидание, невольно оставила у него на сердце заметно ощутимый холодок. И еще было обидно: не должна была она, не имела права так спокойно устраняться от его дел. Он считал ее самым близким человеком. И естественно, все самые сложные вопросы в первую очередь стремился решать, обговорив их предварительно с Юлей. В ней он видел разумного советчика, коллегу, отлично знающего и понимающего то, что делалось у них в КБ. И сейчас ее совет был ему нужен, как никогда. А она так бесцеремонно отказала ему: За этими, не очень веселыми, раздумьями и застал его конец рабочего дня. В помещении сразу стало шумно и людно. К Сергею подошел Остап. -- Ну что, голуба? -- Я готов. -- Будем двигать. Тут ходу минут десять. Нашел точку будь здоров: чисто, быстро обслуживают и кормят вполне прилично. Чего еще? -- Вполне всего достаточно. -- Там у меня уже жена хозяйничает. Для скорости. Ну и опять же мы с ней друг без друга никуда. Я думаю, что это правильно. -- Очень, -- согласился Сергей и неожиданно, даже для самого себя, спросил: -- Слушай, Остап, а ты долго за своей женой ухаживал? Я имею в виду, когда вы только познакомились. -- Не: Можно сказать, совсем даже не ухаживал. -- А как же? -- Да так. В кино с ней сходил. Еще в академии учился. Решили с дружком посмотреть в "России" "Анну Каренину". Билеты у меня были. Я пришел на место, стою жду, время истекает, а того -- ни слуху ни духу. Вдруг подходит такая симпатичная: "Простите, у вас нет лишнего билетика?" Я не растерялся -- и оба ей: "Пожалуйста. Какой на вас больше смотрит? Выбирайте любой". Так вот: и все. -- И все? -- Конечно. Дальше-то уже не до ухаживания было. Там всякие хозяйственные заботы начались: коляски, игрушки: Сергей рассмеялся. -- Выдумал, наверно? -- Да ты у нее спроси. Охота было. Выдумывать Заруба не любил. Был прям и незатейлив. Это Сергей знал и потому поверил. Теперь ему почему-то больше всего хотелось увидеть жену Зарубы. Он живо представил себе сцену у входа в кинотеатр, попытался представить и симпатичную девушку, выбирающую из рук Остапа билет. Но с ней дело получилось почему-то хуже. Перед глазами, как в тумане, то выплывало, то снова тонуло нечто громоздкое, неказистое, с волосами неопределенного цвета. Зато голос ее Сергей услышал совершенно четко -- он был, как и у Зарубы, низкий и мягкий. Это было смешно. И Сергей снова улыбнулся своим мыслям. Кафе оказалось в самом деле уютным. Оно размещалось на втором этаже большого многоэтажного дома. В зале его мягко лили свет, словно из переполненных камер, вмонтированные в стену светильники. Времени было еще не много, рабочий день только что закончился. Но столики почти все уже были заняты. Люди, очевидно, заходили сюда прямо с работы. Ужинали и уже отсюда шли по домам -- к телевизорам, книгам, газетам. Это выглядело необычно и в то же время вполне органично для новых, не похожих на старые, с их давно уже сложившимися укладами жизни, районов Москвы. Сергею это понравилось. В новое время, в новых кварталах рождались новые приметы. -- Туда, дальше, -- показывая в глубь зала, приглашал Заруба. Гости последовали за ним. А он зашел куда-то за угол и пропал. Потом оказалось, что там, за углом, была небольшая, похожая на нишу комната с окном. В ней стоял сервированный на полтора десятка человек стол, за которым сидела маленькая, изящная, с несколько детским выражением очень приятного лица женщина. Это и была жена Зарубы. Увидев мужа и гостей, она поспешно встала и, зажав в одной ладони кисть руки другой, нетерпеливо проговорила: -- Вот наконец-то, я просто заждалась: -- Да мы нигде вроде на задерживались, -- забасил в ответ Заруба. -- И есть все хотят. Принимай, мать, пожалуйста. Сергей смотрел на жену Остапа, не скрывая своего удивления. Никак не верилось, что это хрупкое существо было матерью трех рослых, прямым наследием в отца, девочек, фотография которых никогда не убиралась со стола Остапа. Но еще удивительнее казалось то, что первый шаг, сделанный этими совершенно не похожими друг на друга людей по направлению к входу в кинотеатр, стал их первым шагом в большую совместную жизнь. Сергею несвойственна была зависть, он не умел завидовать. Но сейчас, видя, как заботливо суетятся вокруг гостей супруги, в нем шевельнулось что-то вроде зависти и ущемленного самолюбия. Сергей сел за угол стола возле окна. Юля пришла вместе с Бочкаревым чуть позднее. Они сели в другом конце -- напротив него. Обе женщины оказались почти что рядом. Сергей невольно сравнил их. Они наверняка были ровесницами. Но Юля почему-то выглядела старше жены Остапа. Во всяком случае, держалась с большим достоинством. И уж, конечно, казалась ему несравненно красивее. Вечер проходил весело. Много было сказано всего смешного. Однако часам к девяти кое-кто из гостей уже распрощался с хозяевами. За столом стало свободнее. Ушел Бочкарев. Юля пересела к Сергею. -- О чем ты хотел поговорить? -- спросила она. -- Я уже объяснял, совет мне твой нужен. О своих делах хотел поговорить. Да и не только о делах, -- ответил Сергей. -- Я слушаю. -- Не место здесь: -- Хорошо, расскажешь по дороге, -- решила Юля. -- Тоже не очень удобно: -- Ничего. Я пойму. Надеюсь, ты меня проводишь? -- Конечно. -- Вот и хорошо. И пойдем танцевать. Они не пропустили ни одного танца. Но хорошее настроение так к Сергею и не вернулось. Юля скоро заметила это. -- Ты как вареный, -- сказала она. Сергей молча кивнул. -- Тогда пойдем. Нам не обязательно быть тут до конца. -- Я давно намекал тебе на это. -- Но и я тебе говорила, уйти раньше всех я тоже не могла. Они от души поблагодарили хозяев за хороший прием и вышли из кафе на улицу. Уже стемнело, и повсюду зажглись огни. Ночь принесла прохладу. Сергей сразу же почувствовал облегчение, словно освободился от чего-то непосильного, тяжело давившего на плечи, мешавшего спокойно дышать. И даже удивился этому, так как усталости физической до этого не замечал. Но потом понял, что облегчение наступило душевное, хотя и это тоже казалось странным, ибо утром он даже обрадовался, получив на званый семейный ужин к Зарубе приглашение. Что же, в таком случае, произошло? Ведь весь день он провел исключительно в кругу друзей и своих коллег. За столом тоже было весело. А он с трудом дотянул до той минуты, когда в конце концов распрощался с гостеприимными супругами: Они шагали с Юлей совсем близко друг от друга. Он держал ее за руку чуть выше локтя, жадно впитывая исходящее от нее тепло и думал о том, что как это ни странно, но именно друзья, эти очень славные и милые люди, тяготили его все это время. Он слушал их, говорил с ними, смотрел на них, а хотел и ждал только одного -- остаться скорее наедине с Юлей. И когда остался, всякое оцепенение сразу /`.h+.. Но не прошла обида, десять, двадцать, сто постепенно накопившихся за эти годы цепких и колючих, как усы овсюка, маленьких обид за постоянные отказы на все или почти на все его предложения и просьбы. И хотя ему было очень приятно вот так неторопливо идти сейчас вместе с Юлей по освещенному ночному проспекту, говорить с ней о своих делах ему вдруг в первый раз решительно расхотелось. Юля со свойственной ей проникновенностью, очевидно, тоже почувствовала это, потому что, так же как и он, шла молча, ни о чем больше его не расспрашивала, ничего ему не говорила, но, поравнявшись с небольшим, заросшим кустами сирени сквериком, все же не выдержала и сказала: -- И все же ты обиделся: Сергей неопределенно пожал плечами. -- Тогда чем же ты недоволен? -- продолжала допытываться Юля. -- Собой, -- ответил Сергей первое, что пришло на ум. -- Собой? Что же у нас не так? -- А что так? -- Ну, хотя бы у нас прекрасный характер. Мы многое умеем, -- начала перечислять Юля. -- Например? -- прервал ее Сергей. -- Умеем добиваться своего. -- Чего же, в таком случае, я добился? -- Ты? -- Да, я. Майор Кольцов Сергей Дмитриевич. Тридцати трех лет от роду. Холостой. Ни офицер, ни ученый. Ни теоретик, ни практик. Ни богу свечка ни черту кочерга, -- словно прорвало Сергея. Юля снисходительно улыбнулась, словно разговаривала с ребенком. -- Спроси лучше, чего ты не добился. И то пока: -- Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие научные открытия, которые мне и не снились. -- В тридцать три! -- усмехнулась Юля. -- Да Эварист Галуа в двадцать один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще в девятнадцать. И стал известен на весь мир! -- Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над результатами собственной работы. Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез. -- Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и половины того, что сделал ты, -- успокаивающе проговорила она. -- А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше! Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами. -- И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы были у каждого свои, а я уверен -- каждый из них в свое время не побоялся переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А мы-то как раз этого и боимся. -- Это ты-то боишься? -- с любопытством взглянула Юля на Сергея. -- Наверно. -- В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам не знаешь, чего хочешь. -- Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно. -- Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, -- уже серьезно сказала Юля. Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, "%`-%%, продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям. -- Почему ты все же не поехала ко мне? -- Приеду в следующий раз, -- спокойно сказала она. -- Когда это будет? -- Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время. -- Я уже не верю тебе. -- Напрасно. -- Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с мышкой. -- Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять: -- Чего именно? Того, что ты замужем? -- Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже выбранного мною пути? Заладил одно: "Идем ко мне! Идем ко мне!" -- Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше света нужна. -- Для этого любить надо. Очень любить. -- Я люблю. Разве ты этого не знаешь? -- А я? -- Ты тоже. -- Не решай за меня. Я уже не девочка. Мне от многого отказаться надо, прежде чем я скажу "да". И в первую очередь уйти с работы. А это совсем не входит в мои планы. Поверь, я не хочу терять свою полноценность и превращаться в заурядную домашнюю хозяйку. А в нашей ситуации именно только так это и может быть. Зазорного, конечно, ничего в этом нет. Но мне не по нутру заниматься кухней. И не прельщает перспектива стирать пеленки. Я не хочу детей. А между прочим, хотела. И знаешь когда? До замужества. А вышла замуж -- и расхотела. А сейчас и вовсе думаю об этом как о наказании. Разве ты не знал всего этого? -- Нет, -- мрачно ответил Сергей. -- Зря. Надо было знать, мы знакомы уже давно. -- Что же влечет тебя в этой жизни? -- Многое. Я, например, очень люблю умных людей. Люблю хорошо одеваться, люблю свою работу. Я люблю, наконец, удовольствия, которые может мне предоставить эта жизнь. И почему, во имя чего должна я от них отказываться? И хватит говорить об этом. Поедем домой. Поздно уже. Пора, -- сказала Юля и указала на зеленый огонек такси. Сергею ничего не оставалось, как поднять руку. Разговор принял совершенно неожиданный для него оборот. Но не это обескуражило его. В твердости, с которой говорила Юля, слышалось и чувствовалось уже что-то решенное, и, может быть, даже решенное окончательно. И это в первую очередь новой обидой отозвалось у него в душе. На их счастье, попалась машина, возвращающаяся в парк. Она и захватила попутных пассажиров. Ехали быстро, водитель спешил закончить смену. Сергей смотрел в окно. С высоты ленинских гор Москва полукругом виднелась до самого горизонта. Почему-то вспомнились стихи Маяковского: "Париж, как сковородку желтком, заливал электрический ток". За окном был не Париж, а Москва. Но и о ней можно было сказать те же слова. Города, как такового, его домов и улиц, вовсе не было видно. И лишь огни, огни, желтое безбрежное море огня. Этот огонь почему-то всегда казался Сергею живым и теплым. Но сейчас огоньки мерцали, как звезды, и выглядели холодными и колючими, как острия направленных прямо на него булавок. И ему, глядя на них, захотелось сжаться в комок, стать маленьким, уйти в себя и думать только о том, что сегодня, всего каких-нибудь десять-- пятнадцать минут назад, не только в их отношениях, но и в душе у него наступил какой-то, пока еще не вполне для него ясный перелом. И a."a%, не было никакого желания ни о чем говорить. Но Юля, очевидно, была настроена иначе. -- Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться? -- напомнила она. Голос ее прозвучал где-то далеко-далеко, словно она была не рядом, на одном с ним сиденье "Волги", а там, среди этих огоньков- булавок, и был он не родным и мягким, а чужим и чеканным. -- Ты слышишь? -- снова спросила она. Он опять ответил не сразу. -- Да говори же ты в конце концов! -- затормошила она его. -- И да, и нет. -- Что -- да? Что -- нет? -- Я думал, ты меня больше любишь. -- Достаточно люблю, но голову при этом не теряю, -- сухо ответила Юля и тоже отвернулась к окну. Глава 8 Домой Сергей вернулся в совершенно подавленном настроении. Теперь ему уже казалось, что во всем была права Юля и абсолютно не прав он. Он ходил по комнате, курил и ругал себя и думал: за что, собственно, ему было на нее обижаться? За то, что она не играла с ним в прятки? За то, что она не привыкла ни в чем себе отказывать и сейчас честно и откровенно об этом ему сказала? Да разве он не должен был сам обо всем этом догадаться? За то, что она не поехала к нему? Ну а если она на самом деле не могла? Но ведь обещала -- и, значит, приедет. Ведь она же не обманывала никогда! И когда все же бывала с ним близка, разве не открывалась всякий раз беспредельно и искренне любящей и нежной? От одной мысли и воспоминаний об этом у него захватывало дыхание. И он решительно был готов проклинать себя за свой животный эгоизм, за мелочность оценки их отношений, за неумение по достоинству оценить эту женщину. И хотя злонамеренный бес обиды, час-другой назад боднувший его в душу за ее отчужденность к его делам, еще не унялся и продолжал будоражить в нем сомнения, ему хотелось теперь только одного -- как можно быстрее вернуть их обычные отношения и заставить Юлю забыть обо всей этой истории. Но как это было сделать? Характер Юли был как две капли воды похож на характер Александра Петровича, и что-то заставить ее делать помимо воли или наперекор собственным желаниям практически было очень трудно. Выручил Сергея телефонный звонок. Звонил Владимир. -- Названиваю тебе весь вечер, а тебя нет и нет. Думал, уж не махнул ли ты обратно туда, в свою командировку! -- бодро прокричал он в трубку. -- День рождения у Остапа отмечали, -- объяснил Сергей. -- А, тоже дело. А завтра чем намерен заниматься? -- Наверняка дома буду. -- А венесуэльцев не хочешь посмотреть? -- Каких еще венесуэльцев? -- Национальный ансамбль. Впервые в Союзе. И всего один день. Сомбреро. Пончо. Гитары: -- А почему их надо смотреть? -- Да потому, что они танцоры, а не певцы. Неужели афиш не видел? А еще в столичном гарнизоне служит! -- Делать мне больше нечего, как по заборам афиши разглядывать, - - фыркнул Сергей. -- Короче. Что ты предлагаешь? -- Это самое, смотреть. Понимаешь, есть у меня четыре билета. С трудом, но достал. Вот и предлагаю: берем Ирину, Юлю -- и вперед. -- Юля? А она пойдет? -- Как пить дать. Она же не такая зануда, как ты. К тому же любит танцы. -- Балет она любит, -- поправил Сергей. -- Какая разница? Пляшут, и ладно. Сергей задумался. Юля любила ходить на концерты. Она не пропускала ни одной выставки, не оставляла без внимания ни одной приезжей знаменитости. Конечно, на балет она пошла бы с большим c$.".+lab"(%,. Это Сергей знал. Но она охотно смотрела и танцы. И если бы согласилась побывать и на этом концерте, это уже был бы добрый шаг к примирению. В предложении брата Сергей увидел что-то вроде спасательной соломинки. -- А как же я ее приглашу? Я ее до понедельника не увижу, -- забеспокоился он вдруг. -- Позвони. -- Домой я ей не звоню. -- Ну я позвоню. Подумаешь, проблема. Ты-то "за"? -- Конечно. Только не звони сейчас. Сегодня уже поздно. -- Ладно. Жди сообщения утром. Ночь Сергей спал плохо: ворочался и, что с ним бывало крайне редко, просыпался. И окончательно очнулся ото сна гораздо раньше обычного. Он с нетерпением ждал, что скажет Владимир. Но тот почему- то не звонил. Часам к одиннадцати терпение у Сергея лопнуло, и он сам попытался вызвать Владимира. Но квартира Кольцова-младшего в Есино тоже не отвечала. "Взбудоражил, балда, а теперь жди его как у моря погоды", -- недовольно ворчал Сергей. Однако ждать долго не пришлось. Часов в двенадцать неожиданно позвонила Ирина. -- Сережа, это я, -- сказала она. -- Так мы сегодня идем? -- Да, Ирочка! -- обрадовался он ее приветливому, ласковому голосу. -- А Юля, кажется, уехала на дачу. Я звонила ей, звонила шефу -- ни там, ни тут никто не отвечает. -- Жаль, -- сразу сник Сергей. -- Но билет не пропадет. Я уже пригласила брата. Послушаем гитары, а потом пойдем к нему в мастерскую. Он только что вернулся из Переславля-Залесского. Работал там в Горицком монастыре. Вы, конечно, бывали там? -- Нет, Ирочка, не довелось. -- И Плещеева озера не видели? -- Естественно. -- И ботик Петра Первого? И Спасо-Преображенский собор, котором крестился Александр Невский? -- Ирочка, клянусь вам, я все это увижу. -- А я ездила туда с Женькой сто раз. Интересней Переслявля, по- моему, только Суздаль. Мне там так нравится, что одно время я совершенно серьезно хотела стать историком. И даже подавала документы на исторический в МГУ. А потом вдруг почему-то передумала. "Наверно, Володька потому и молчит, что не мог дозвониться до Юли, -- подумал Сергей. -- Надо же как не везет:" -- Попросите брата. Пусть он вас свозит в Переславль. И меня возьмите. Я буду очень рада. И все-все вам там покажу и обо всем расскажу. -- Хорошо, Ирочка, -- пообещал Сергей. А примерно через еще час раздался звонок в дверях. И на пороге появился Владимир собственной персоной. Сергей взглянул на него и сразу понял, что тот чем-то расстроен. -- Вот так, -- многозначительно проговорил он и выложил на стол четыре розовых билета. -- Чтоб служба не казалась медом, сегодня улетаю. -- Да ты что? -- опешил Сергей. -- Так точно! Приказ в зубы, керосин в бак -- и Сто второй просит взлет! -- На черта же ты тогда все это затевал? Юля уехала на дачу. Ты улетаешь. А я -- извольте бриться: -- Ничего, брат, приобщайся к мировой, можно сказать, культуре. -- Шел бы ты знаешь куда? -- не сдержавшись, огрызнулся Сергей. - - Вечно с тобой какая-нибудь ерунда получается. Тысячу раз зарекался связываться: -- Известное дело, когда господь-бог наводил порядок на земле, авиация была в воздухе, -- виновато усмехнулся Владимир. -- Разве ж сам я думал, что так получится? Приказ, Сережа! Он хлопнул брата по плечу и повернулся к выходу. -- И все? -- остановил его Сергей. -- Ты хоть посиди. Может, съешь что-нибудь? Кофе выпей: Владимир остановился. -- Не хочу. Сидеть тоже некогда. Мне ведь еще до дому надо добраться. А вот насчет отпуска, пожалуй, поговорить стоит. Ты когда думаешь отдыхать? -- Ничего не знаю и не думаю! -- решительно закрутил головой Сергей. -- Знаю лишь, что надо сдать прибор. Так что раньше чем в декабре вряд ли получится. -- Жаль. -- А сам? -- У меня график железный. Подойдет сентябрь -- отдай не греши. Занду в машину, ружье в чехол -- и к старцам. Ох уж и отведу душу! -- Что значит "сентябрь"? Ты же с нами работаешь. А мы к сентябрю никак не управимся, -- заметил Сергей. -- Я говорю, у нас порядки свои. На отпуск меня подменят. Полетаете с другим. Вот так! -- объяснил ситуацию Владимир и продолжил свой путь к двери. Сергей проводил его до лифта, вернулся в квартиру и взглянул на часы. Было около часа. "Полдня словно кошке под хвост! -- недовольно подумал он. -- Дел чертова уйма, и хоть бы за одно взялся! Ждал, видите ли: А чего ждал?" И опять он почувствовал обиду, но не только на Юлю, а уже, кажется, на весь белый свет. И в первую очередь на Владимира. И больше всего -- на самого себя. В таком мрачном настроении он принялся разбирать и устанавливать на полки книги, приводить в порядок свои записи. В три часа снова позвонила Ира. -- Сережа, билеты уже у вас? -- деловито осведомилась она. -- Давным-давно, Ирочка, -- успокоил ее Сергей и удивился тому, что нисколько не рассердился на то, что она оторвала его от работы. -- Тогда где мы встретимся? -- Где скажете. Мне все равно. Могу заехать за вами. -- А на чем вы поедете? -- Закажу такси. -- Не так-то просто это сделать. -- Попробую. -- Тогда начинайте прямо сейчас. Ирина оказалась права. Почти час дозванивался он до диспетчерского пункта. Но когда дозвонился, заказ у него приняли сразу. Записали его адрес, телефон и предупредили, что машина, возможно, прибудет даже чуть-чуть раньше, чем он просил. Потом он крепил на лоджии антенну для приемника. Но вскоре в третий раз позвонила Ирина. -- Не ешьте ничего, -- предупредила она. -- Вообще? -- не понял он. -- Сегодня. Женя съездил в "Прагу", купил цыплят, заливной осетрины, салаты, знаете, в таких тарталеточках? Еще чего-то. Так что ужинать будем у него. -- А обедать? -- Совершенно не обязательно. Выпейте соку. У вас есть дома какой- нибудь сок? -- Рассол из-под капусты есть. -- Это не совсем то, но лучше всякого обеда. Во всяком случае, вам полезней. А то вы скоро начнете толстеть. -- Мне, Ирочка, это не грозит. -- И еще как. Тем более что ужинаете вы наверняка как Женька: в лучшем случае -- пельмени. В худшем -- колбаса, хлеб с маслом и чай. Угадала? -- На сто процентов. -- А хлеб вы любите? -- Естественно. Я крестьянский сын. Полбатона московского и бутылка молока уничтожаются мгновенно в порядке легкой закуски. Я даже те же пельмени без хлеба в рот не беру. -- Фу, и еще хвастаетесь! Неужели нельзя ограничиться яблоком, или творогом, или просто нежирным кефиром? Вы хотите быть таким, как Nстап? -- Он уверяет, что у него полнота наследственная. -- У него жена -- начальник экспериментального цеха на кондитерской фабрике. И дома она печет ему такие пироги, что от одного их вида совершенно спокойно можно лопнуть. Что с ним, кстати сказать, в один прекрасный момент и произойдет. Сергей от души расхохотался. -- Вы правду говорите? -- Очень мне надо вас надувать. -- А я вчера весь вечер таращил на нее глаза, и мне она почему-то казалась учительницей русского языка или литературы. -- Вам, мужчинам, всегда кажется не то, что надо, -- закончила разговор Ирина. Сергей наводил в новом доме порядок еще с чс. Но теперь он был уже в лучшем настроении. Шутливый разговор с Ириной не выходил у него из головы, и, пожалуй, даже не столько сам разговор, сколько то хорошее впечатление, которое после него осталось. И, возможно забыв на какой-то момент о Юле и успокоившись, он вспомнил о вчерашнем разговоре с Кулешовым и о его наказе "думать и решать". Вопрос перед ним был поставлен очень серьезный, и от решения его зависело многое. Вплоть до ухода из КБ. Ведь Кулешов никак не ограничивал его намерения, не оговаривал заранее никакими условиями то решение, которое он должен был принять. Значит, он допускал такой вариант, что Сергей на два года поступит в адъюнктуру одной из академий. Сергей даже удивился тому, что так легко мог забыть обо всем этом. Совершенно неожиданно перед ним открылась новая перспектива. После защиты диссертации он мог вернуться в КБ. А мог и не возвращаться. Мог остаться на преподавательской работе в академии. И тут он снова вспомнил о Юле, о том, что она говорила ему вчера вечером, что, пока они работают под одной крышей, ни о каких по-настоящему серьезных отношениях между ними не может быть и речи. Она уходить из КБ, естественно, не собиралась. Ну а если это сделает он? Тем более что случай представился более чем подходящий. Уйдет он, что тогда? На этот вопрос могла ответить только Юля. А для этого ему непременно надо было с ней увидеться. А перед этим еще следовало и помириться. Сергей вздохнул и закурил. И тогда у него появилась совсем иная мысль: а может, даже и хорошо, что вопрос придется решать ему самому, безо всяких советчиков, в том числе и без Юли. Но, что бы она ему ни сказала, к ее словам он прислушался бы непременно: В этот момент раздался телефонный звонок. На этот раз звонил водитель такси. Сергей взглянул на часы, предупредил Ирину, что он выезжает, и спустился вниз. День простоял солнечный, но нежаркий. И сейчас воздух был чист и свеж. Сергей назвал адрес, и машина двинулась к университету и далее вниз по метромосту, на Комсомольский проспект. Впрочем, дороги он не заметил. И только когда увидел пламенеющие в лучах вечернего солнца золотые купола церкви святого Николая, понял, что уже миновал большую часть пути и что дорога и машина нисколько не мешали ему обдумывать свои дела. Он еще не принял никакого решения. Но уже знал совершенно четко, что, когда его найдет, не откажется от него ни за что на свете. Как не отказался, когда три года назад, еще в полку, сбил своим танком с рельсов горящую цистерну, как не отказался открыто и прямо высказать свое мнение на разборе испытаний "Совы", как не отступил от решения провести роту по дну замерзшей реки. Провел и тем самым добился успеха в том учебном бою: Ирина вместе с братом уже стояли возле дома. Сергей вылез из машины и открыл перед Ириной переднюю дверцу кабины. Но она ловко усадила туда брата, а сама села сзади, рядом с Сергеем. -- Вы везучий. Заказали все-таки: -- сказала она. -- И потерял на это всего час, -- ответил Сергей. -- И зря, -- заметил брат Ирины. -- Это все великолепно могла сделать она сама. Делать ей сегодня совершенно было нечего. -- И вам не стыдно? -- всплеснула руками Ирина. -- Вы же мужчины! -- Лично я -- брат, -- поправил ее Евгений. -- А я выполнил свой долг честно. Кстати, что мы будем смотреть? Кто-нибудь слышал хоть что-нибудь об этом ансамбле, -- спросил Сергей. -- Мне все равно, что они будут представлять. Мне просто хочется на публику, -- ответил Евгений. -- Уши вянут, -- вздохнула Ирина. -- А я в танцах разбираюсь чуть больше, чем свинья в апельсине, - - признался Сергей. -- Вы просто скверно воспитанные молодые люди. Или еще того хуже -- жалкие снобы! -- не сдержалась Ирина. -- Для снобов мы слишком послушны, -- заметил Сергей. -- Вы позвали -- и мы пошли. -- Это ничего не доказывает. Вы потом целый год можете вспоминать о потере драгоценного времени. А ты! -- погрозила Ирина брату пальцем. -- Кто меня все время просит, чтобы я везде брала тебя с собой? Больше ему, видите ли, ни с кем ходить не хочется. -- Да у меня же просто нет другой такой интересной партнерши. У тебя же ноги от самой шеи растут. А то, что ты моя сестра, никому не известно, -- простодушно признался Евгений. Ирина укоризненно покачала головой и повернулась к Сергею, явно надеясь на его поддержку. -- А портрета моего ни одного не написал: -- Я же не портретист, сколько можно это тебе объяснять? -- взмолился Евгений. -- Вот постареешь, я мигом тебя подмоложу. Я реставратор! И морщинки разглажу и румянец восстановлю и подшпаклюю, где надо. -- Спасибо, -- не захотела слушать Ирина. -- Постараюсь сохраниться подольше. Такси свернуло на Петровку и остановилось напротив "Эрмитажа", почти у Лихова переулка. Народу в саду было много. Билеты начали спрашивать еще перед входом в сад. У Сергея был один лишний. И он уступил его высокому лейтенанту-моряку, справедливо решив, что лейтенант наверняка в Москве или в отпуске, или в командировке, или, того хуже, всего лишь проездом, и другого случая побывать на концерте ему уже, может, не представится вовсе. Концерт на Сергея особого впечатления не произвел. Танцы венесуэльцев, несмотря на всю их зажигательность, показались ему несколько однообразными. Да и музыка их, в общем-то и мелодичная и напевная, тоже в конце концов наскучила. Но в целом его настроение тем не менее поднялось и было совсем уже не похоже на то, в каком он пребывал утром. Ирина и Евгений, он заметил это уже давно, относились друг к другу очень любовно и даже предупредительно, хотя Евгений никогда не упускал случая пошутить над сестрой. И эта, царившая в их отношениях, атмосфера доброжелательности, тепла и настоящей дружбы и вернула Сергею спокойствие души и умиротворение. Он слушал их непринужденную болтовню и откровенно отдыхал. После концерта они все трое отправились в мастерскую Евгения. Сергею доводилось бывать тут и раньше. И всегда он получал искреннее удовольствие от посещения этой большой, очень чистой и светлой, оборудованной, как хорошая лаборатория, комнаты, с тремя выходящими на Москву-реку окнами. Комната эта условно, но в то же время вполне заметно была разделена на две части. В одной, большой, Евгений работал. Здесь стоял массивный, широкий стол, над которым висели два светильника, дававших очень яркий и в то же время мягкий свет. В другой, меньшей по размеру и более темной, Евгений отдыхал. Эта часть была оборудована совершенно иначе: она была обставлена мягкой мебелью, на ее стенах висели полки с книгами и альбомами иконописи, настенной росписи и архитектурных памятников седой старины. И везде, как в той, так и в другой части комнаты, висело много икон, почерневших от времени досок со следами древней русской темперной живописи, образцов неповторимой по своей красоте и изяществу резьбы по дереву, детали киотов, иконостасов, окладов икон. Немало было тут этюдов и готовых картин, написанных и самим хозяином мастерской. И Евгений был неплохим пейзажистом. И сейчас, пока Ирина разогревала на электроплитке цыплят, показал Сергею свои зарисовки. -- Ну вот, как всегда, у тебя нет ни соли, ни перца, -- нарушила неожиданно беседу мужчин Ирина. Сергей и Евгений оглянулись на ее голос. Стол уже был накрыт. Все угощения были поданы, и даже посредине стола стоял кувшин с пунцовыми гладиолусами. -- Как нет? -- не поверил Евгений. -- Посмотри на полке. -- Пусто, -- сказала Ирина и перевернула солонку вверх дном. То же самое она проделала и с перечницей -- пусто! -- А зачем соль? Она вроде даже вредна, -- попытался заступиться за хозяина Сергей. -- Нет уж, все должно быть как надо, -- решительно отрезала Ирина и направилась к двери. -- Придется опять к соседям идти. -- Ира! -- шагнул следом за ней Сергей. -- Пусть идет, -- остановил его Евгений. -- Ради вас она не только что на этаж ниже, а в дежурный гастроном на Смоленской с радостью сбегает. -- Ради меня? -- удивился Сергей. -- Конечно. И стол этот накрыт ради вас. И цветы: -- Почему же ради меня? -- еще больше удивился Сергей. -- Да потому, что она вас любит. И уже не первый год. А вы что, не знали? -- Вы шутите, Женя! -- даже смутился Сергей. -- И в мыслях нет. Я очень серьезно. -- Но я даю вам честное слово, думать об этом не думал. -- Я вам верю. Однако это так. И началось это, пожалуй, с того самого лета, когда вы жили в моей квартире. Я вернулся тогда с этюдов и не узнал своей сестры. Она, в отличии от многих, человек скрытный. И чувства свои напоказ не выставляет. А тут ее. Знаете ли, словно прорвало. Одним словом, я считал своим долгом вам об этом сказать. И очень надеюсь на вашу порядочность. Евгений говорил, а у Сергея было такое ощущение, будто под ним начал покачиваться пол и мастерская вместе со всем ее содержанием медленно вдруг поплыла вдоль набережной, как гондола какого-нибудь фантастического дирижабля. "Ну и денек выдался, -- почему-то подумал он четко и увидел перед собой прищуренные, насмешливые глаза Юли. -- Ну и денек", -- повторил он, увидев Владимира. Брат постоял перед ним какой-то момент, словно выжидая чего-то, повернулся и шагнул к двери. А в дверях вместо него появилась Ирина. Только не рисованная, не воображаемая, а живая и улыбающаяся. Очевидно, она спешила, бегом поднималась по лестнице, бегом влетела в дверь, открыв ее коленом. От этого короткая замшевая юбка задралась у нее на ноге совсем высоко, и он, волей-неволей взглянул на эту почти целиком обнаженную ногу, совершенно непонятно почему, увидел вдруг Ирину голой -- по- девичьи изящную, гибкую и сильную. И потому, как радостно горели, глядя на него, ее глаза, он понял, что Евгений сказал ему сущую правду, что шагни он сейчас Ирине навстречу, протяни ей руки -- и для него может начаться совсем новая, неизвестная ему еще доселе жизнь. Но он не сделал шага вперед, а устыдившись своего воображения, лишь смутился еще больше. Густой, как маков цвет, румянец залил ему шею, разукрасил щеки, зажег уши. Ирина заметила это и, не зная, чем объяснить такое его состояние, в нерешительности остановилась и спросила: -- Что случилось, мальчики? -- Ничего совершенно, -- ответил Сергей. Но Ирину этот ответ не удовлетворил, и она спросила снова: -- Женя, ты чем-нибудь обидел Сережу? -- Не выдумывай. Поставь на стол то, что принесла, и давайте ужинать, -- сказал Евгений и сел за стол. Сергею ничего больше не оставалось, как последовать его примеру. Он тоже сел. Но уже совершенно решительно не знал, что говорить и о gq, говорить. Евгений тоже молчал и вроде бы даже хмурился. Не проронила больше ни одного слова и Ирина. Она как будто догадалась о том, что разговор между мужчинами в ее отсутствие шел именно о ней. И притихла, словно насторожилась. Сергей чувствовал, что ведет себя по меньшей мере глупо. Было похоже, как будто бы он совершил сейчас нечто предосудительное или, еще того хуже, его только что уличили в чем-то крайне постыдном. Но ведь, ровным счетом, не было ни того и ни другого. А стало быть, и краснеть и смущаться не было абсолютно никаких оснований. Но сколько бы он это не внушал себе, чувствовать себя в компании брата и сестры вольно и непринужденно, как это было только что, он уже не мог. И самое глупое было то, что он никак не мог объяснить себе причину этой неожиданно напавшей на него скованности. Нарушила всеобщее молчание в конце концов Ирина. -- Почему вы все-таки молчите, Сережа? -- озабоченно спросила она. -- Весь поглощен яствами. Как утверждает народная мудрость, когда я ем, я глух и нем, -- ответил Сергей и пожалел, что не прикусил себе при этом язык. Сказал какую-то чушь. -- Неправда. Теперь я точно знаю, что что-то произошло. -- Успокойся, сестра. Ты еще не настолько стара, чтобы обладать такой мнительностью, -- заметил Евгений. -- А у вас тем более нет никаких оснований сидеть тут и дуться как мыши на крупу. Эх вы! А я еще хотела с вами потанцевать. -- Пожалуйста! -- быстро согласился Евгений. -- И я готов! -- поддержал его Сергей. -- Нет уж. Я не люблю таких квелых партнеров. Наверно, вы просто оба устали, вот у вас языки и не шевелятся. А раз так -- отправляйтесь-ка вы по домам. Я останусь тут. Сереже не надо будет меня провожать. А тебе, брат, отсюда до дому двадцать минут ходьбы. Перед сном прогуляешься -- это только на пользу. Мужчины как по команде встали из-за стола. Сергей даже не допил кофе, сославшись на то, что боится долго не уснуть. Он взял с вешалки фуражку и остановился возле двери. -- Может, Ирочка, вам все-таки тоже пойти домой? -- спросил он и быстро добавил: -- Вы не сомневайтесь, я вас одну не оставлю. -- Идите, -- улыбнулась Ирина. -- До завтра. Мне еще убраться здесь надо. Мужчины вышли на лестницу, лифт спустился вниз, очутились на улице. Не сговариваясь, закурили. -- Вы, кажется, на самом деле на что-то обиделись, -- нарушил молчание Евгений. -- Может, на то, что я говорил о вашей порядочности? Но поймите меня, она моя сестра. А я не побоялся раскрыть вам самую большую ее тайну. -- Бог с вами, Женя! Какая у меня может быть обида? -- Тогда что же? Вас сразу будто подменили. -- А вы думаете, я знаю сам? Конечно, ваше сообщение меня ошеломило. Но дело вовсе не в том, что оно меня к чему-то побудило или обязало. Я сразу подумал, какая это будет травма для Володьки, когда он узнает истинное положение дел. Ничего себе накладка получилась: -- Да уж, -- глубоко затянулся Евгений. -- Не хотел бы я оказаться на месте хоть кого из вас троих. А впрочем, ничего из ряда вон выходящего. Всего лишь одна из двадцати восьми ситуаций, точно описанных в библии. Но вот какая именно? Вы-то сами к Ирине как относитесь? Ведь вы тоже из мяса, человек ведь. Вам-то она нравится? -- Объективно -- она очаровательна. -- А субъективно? -- Никогда об этом не думал. -- Ну что ж, объективно -- это тоже неплохо. Философы утверждают, что объективизм провозглашает воздержание от критических оценок. Пусть моей Иришке повезет. И они расстались. И странное дело, как только Сергей остался один, он тотчас же успокоился. Однако освободиться от пережитого в mb.b вечер впечатления полностью ему не удалось. Уже под утро, когда сон его обычно бывал наиболее крепок, ему приснилась улица, мерцающие фонари, в которой слышались только собственные его шаги, и он сам, одиноко бредущий по мокрому, усыпанному листвой тротуару. Он шел долго, оглядывался по сторонам, что-то искал. Но не находил и брел дальше. И вдруг увидел на асфальте очень красивую золотую безделушку. Он даже не разглядел, что именно. Увидел среди листьев что-то блестящее, понял, что это золото, и почему-то испугался. Очень испугался. Но протянул руку и схватил тускло поблескивающий предмет. И тотчас же услыхал сердитый и требовательный, какого никогда не слыхал в жизни, голос Владимира: "Оставь! Это не твое! Оставь!" Он заметался по улице, но Владимир, как зловещая тень, неотступно следовал за ним. Он бежал от брата изо всех сил и уже начал задыхаться, и уже понял, что маленький, согревшийся у него в руке кусочек золота надо отдать. Но в этот момент другой голос, чужой и незнакомый, прошипел у него за спиной: "Не слушай никого. И никому не отдавай. Это твое. Оно само пришло тебе в руки