". И он побежал дальше, преследуемый криками: "Отдай!", "Не отдавай!", "Это не твое!", "Это ты нашел!". Каждый крик бил, как хлыст, то справа, то слева. И внутри у него от этих ударов все содрогалось. Боль была настолько мучительной, что он проснулся весь мокрый и совершенно растерзанный. Проснулся и, не зажигая света, сел на тахте. Сердце усиленно билось. В голове стучало. "Что за дурацкий сон? И почему он мне приснился?" -- подумал он и неожиданно вспомнил Ирину. Вспомнил, какой представил ее, увидев в дверях, когда она возвращалась от соседей, и вздохнул. "Вот оно откуда берется. В руку сон, в руку. Не золото это, это она сама ко мне пришла. А я оробел, растерялся. Потому и сидел там -- как воды в рот набрал. Юлия. Юля довела меня до этой чертовщины". Глава 9 Начиная с мая и до самого отъезда на юг, что обычно бывало где-то в сентябре, Александр Петрович и Маргарита Андреевна, как правило, жили на даче. Частенько, особенно в жаркие дни, когда в городе нечем было дышать, а утреннее солнце уже успело к семи часам хорошенько прогреть песчаный пляж на берегу канала и на нем в это время было особенно приятно загорать, вместе с отцом на дачу выезжала Юля. По пятницам к ним присоединялся Игорь. Это стало в доме Кулешовых-- Руденко почти нормой. Но иногда установившийся за много лет порядок неожиданно рушился. И почти всякий раз по вине Юли. Так случилось и в эту пятницу. Перед концом работы Александр Петрович в обычной своей манере спросил дочь: -- Ну, ты готова? Но Юля неожиданно отказалась ехать. -- А мать будет ждать. Затеяла там какой-то ужин: -- У меня тут дела, -- коротко ответила Юля и, чтобы не расстраивать отца окончательно, добавила: -- Я приеду завтра. Вместе с тобой. Ты же утром вернешься: Александр Петрович заметил в глазах у дочери веселые искорки и нахмурил брови. -- И непременно. И нечего по этому поводу, моя милая, иронизировать. Это мое хобби, и я совершенно не собираюсь от него отказываться, -- недовольно и назидательно проговорил он. -- В таком случае, до завтра, -- не обращая внимания на его тон, ответила юля и направилась к двери. -- А Игорь? -- вдогонку спросил Александр Петрович. -- Спроси у него, -- посоветовала Юля и выскользнула в приемную. Возможно, при другой ситуации Юля и объяснила бы отцу, что за дела задерживают ее в городе. Но сегодня у нее были серьезные основания не вдаваться в подробности. Она просто не имела права говорить, что отправляется на ужин в кафе. Александр Петрович категорически был против того, чтобы его подчиненные пользовались для встреч или иных торжественных случаев подобными заведениями. "Уж если вы без этого не можете, проводите, пожалуйста, такие ,%`./`(ob(o дома. По-семейному:" -- не раз говорил он на служебных совещаниях. Но некоторое, мягко выражаясь, несовпадение взглядов наблюдалось у начальников и у подчиненных, как, впрочем, у родителей и детей, всегда. Поэтому Юля отправилась по адресу, указанному Зарубой, а Александр Петрович поехал на дачу. Однако на Октябрьской площади водитель, румяный здоровяк с бычьей шеей, свернул с прямого маршрута направо, спустился в туннель, проехал под площадью, не доезжая Крымского моста, свернул еще раз направо и снова очутился на площади. Но теперь до нее немного не доехал и остановился напротив аптеки. Александр Петрович вылез из машины, но, прежде чем хлопнуть дверцей, сказал водителю: -- Позвоните, Виктор, на всякий случай Маргарите Андреевне. Спросите, не надо ли чего-нибудь захватить из города. После этого он перешел проезжую часть и направился в комиссионный магазин, в котором наряду с антиквариатом и прочими произведениями искусства торговали и картинами. Здесь его, как и некоторых других завзятых коллекционеров живописи, хорошо знали. Александр Петрович не спеша осмотрел торговый зал. Картин предлагалось много. Были среди них полотна очень известных мастеров. Но в основном это были портреты. Исключение составляло несколько натюрмортов. А Александр Петрович подбирал для своей коллекции пейзажи. Впрочем, приобрести что-либо сегодня он и не рассчитывал. По вторникам и пятницам магазин сам производил скупку полотен живописи у населения. Распродажа же их велась по средам и субботам. В эти дни в комиссионном на Октябрьской площади творилось бог знает что. По средам Александр Петрович по независящим от него обстоятельствам, служба есть служба, не мог бывать в магазине. Но по субботам, переодевшись во все цивильное, он не упускал случая испытать судьбу. Сегодня он заглянул в комиссионный на всякий случай, на разведку. Хотел увидеть кого-нибудь из знакомых продавцов и узнать обстановку на завтра. Он нашел того, кто ему был нужен. И услышал тот ответ, которого ждал: "Приходите завтра обязательно. Будем продавать такое, какое бывает раз в десять лет. Правда, всего одну вещь:" "Ну вот, я ее и возьму", -- решил Александр Петрович и неожиданно заметил среди прочих покупателей своего давнишнего конкурента -- народного артиста Рощина. Среди коллекционеров живописи Рощин слыл везучей личностью. Он жил в Ленинграде, обладал одной из самых лучших частных коллекций картин и постоянно преуспевал в ее пополнении. Ему прямо-таки везло в умении приобретать все новые и новые шедевры. Впрочем, немалую роль, очевидно, в этом играла популярность артиста. Картины, что называется, сами находили его. Александр Петрович в какой-то мере вправе был считать Рощина своим конкурентом. Ибо насчитывалось уже несколько случаев, когда он с величайшим трудом нападал на след какого-нибудь живописного шедевра, начинал переговоры с его хозяином, а заканчивалось дело тем, что злополучное полотно оказывалось на стене дома у Рощина. Как ухитрялся вездесущий артист опережать Александра Петровича, как, впрочем, и многих других коллекционеров, для всех было тайной. Но факт оставался фактом. И потому, увидев Рощина сейчас возле дверей магазина, Александр Петрович воспринял это как дурное предзнаменование. -- Будет что-нибудь? -- спросил водитель, когда Александр Петрович вернулся в машину. -- Вроде обещают, -- сухо ответил Александр Петрович. -- Ну и возьмем. Мимо нас не пройдет. А Маргарита Андреевна просила чаю, -- продолжал водитель. -- Здрасьте, приглашала зятя в гости, а чаю нет. Какого же ей покупать? -- Как всегда, индийского. Велела заехать на Кировскую. -- Поехали на Кировскую, -- сказал Александр Петрович и, привалившись к спинке сиденья, добавил: -- Поди, ведь еще и не найдешь. Можно думать, что там для нее держат специальный заказ. Но с чаем ему повезло. Чаю, и индийского, и цейлонского и всякого другого, было в достатке. Александр Петрович купил несколько пачек и, удовлетворившись хотя бы этим, на сей раз направился прямо на дачу. Дача у Кулешовых располагалась в районе сорок пятого километра по Дмитровскому шоссе, была просторная, теплая, с большой, оборудованной под кабинет верандой. Молодым на даче отводился верх - - две комнаты на втором этаже. Александр Петрович и Маргарита Андреевна занимали низ. Дача стояла в центре живописного, заросшего сосной и елью участка. Ни огорода, ни сада на ее территории не было. Александр Петрович строго-настрого запретил нарушать естественную красоту леса и лишь разрешил соорудить у забора, там, где деревья росли редко, площадку для тенниса. И еще имелось одно свидетельство вторжения человека в дикую природу: под окном комнаты Маргариты Андреевны красовалась огромная клумба с белоснежными, похожими на вязаные мохеровые шапки георгины, темно-фиолетовыми гладиолусами и кроваво-красными каннами. Клумбой Маргарита Андреевна занималась сама. Александр Петрович не был в восторге от такой самодеятельности. Но по установившейся традиции в дела жены вмешиваться не стал. И клумба с каждым новым сезоном разрасталась все шире и все пышней. Отпуская машину и расписываясь в путевом листе, Александр Петрович не забыл напомнить водителю: -- Завтра жду в восемь. -- Да куда в такую рань? Успеем мы все. Чего вы беспокоитесь? Думаете, подведу? -- Да нет, совсем не думаю, -- даже смутился Александр Петрович. -- Ну хорошо. Приезжайте к половине девятого. -- О, другое дело. Буду как штык, -- заверил водитель. Машина ушла. А Александр Петрович поднялся на крыльцо дачи. -- Ты один? А где же Юля? -- встретила его вопросом Маргарита Андреевна. -- Сослалась на дела. Привезу завтра. И вот, пожалуйста, твой чай, -- передал жене покупку Александр Петрович. -- Спасибо. А я сбила мусс. Приготовила хворосту. Не могла Юля -- надо было привезти Игоря, -- расстроилась Маргарита Андреевна. -- Позвони ему, он приедет. А я с ним не разговаривал, -- сказал Александр Петрович и начал переодеваться. Скоро на нем уже был спортивный костюм: голубые шаровары и такого же цвета куртка. -- Есть будешь? -- снова спросила Маргарита Андреевна. -- А что ты приготовила? -- Тебе судака. -- Хорошо. Но сначала, пожалуй, я пойду выкупаюсь. Маргарита Андреевна принесла мужу большое махровое полотенце. Александр Петрович отправился на канал и пробыл там не менее часа. Вечер стоял теплый. Вода в водоеме была как парное молоко. Александр Петрович не торопясь проплыл свои постоянные пятьсот метров и, выйдя на берег, долго растирался полотенцем. После такой процедуры он всякий раз чувствовал себя необычайно хорошо. И в этом году твердо решил построить на участке финскую баню, чтобы иметь возможность и зимой поддерживать общий тонус. Вернувшись с купания, Александр Петрович с аппетитом поужинал и ушел в свой кабинет на веранду. Там он открыл книжный шкаф, снял с полки том Толстого с романом "Воскресенье", раскрыл его на закладке, прочитал несколько строк и потянулся еще за одним томом. Он не забыл содержания того, другого тома. Он читал его всего лишь в начале лета. Но ему захотелось снова взглянуть на фотографию Льва Николаевича Толстого, напечатанную в книге. С этими двумя томами Александр Петрович уселся в глубокое кресло с высокой спинкой и включил торшер. Обступившие веранду деревья закрывали свет, и на веранде, несмотря на непозднее время, было уже сумрачно. Лев Николаевич был изображен на фотографии читающим письмо. Глаза его были опущены и закрыты густыми, мохнатыми седыми бровями, ниже *.b.`ke лишь немного виднелись щеки и широкий, как у простолюдина, нос. Всю остальную часть лица закрывали сросшиеся воедино усы и пышная окладистая борода. Одет он был в свою неизменную толстовку. В руках держал листки бумаги и карандаш. Выражения глаз писателя не было видно. Но оно присутствовало на портрете. Было очевидно: подними он веки -- и вперед устремится строгий и проницательный толстовский взгляд. Лев Николаевич на этом снимке был уже старым, уже на восьмом десятке жизни. Но от лица, от большого, очень выразительного лба веяло такой неподдельной мудростью, над которой было не властно никакое время, которую не могли угасить никакие годы. Он не терял работоспособности, высочайшей творческой активности, способности к глубокому социологическому анализу, лучшим подтверждением чего и был роман "Воскресенье". И вот эта-то колоссальная жизненная стойкость великого писателя и представлялась Александру Петровичу самым значительным фактом в его биографии: Александр Петрович читал почти до полуночи. Некоторые места перечитывал по нескольку раз, откладывал книгу, полузакрывал глаза и думал. И хотя последний раз он перечитывал роман не так уж давно, каких-нибудь лет десять назад, и, в общем-то, неплохо помнил многие сцены и описания, его тем не менее не покидало чувство, что по- настоящему он знакомится с романом только сейчас. Возможно, причиной тому было то, что теперь прочитанное рождало в нем такие мысли, которые раньше почему-то вовсе не приходили ему в голову. Возможно, так ему казалось оттого, что внимание его захватывали в романе совсем иные места, нежели те, которые нравились ему в прошлые годы. Но так или иначе, а именно теперь, с позиции своих шестидесяти лет, Александр Петрович особенно емко ощутил гений семидесятилетнего писателя. Большие напольные часы в массивном деревянном футляре глухо пробили двенадцать, и на веранду зашла Маргарита Андреевна. Увидев в руках у мужа том Толстого, спросила: -- Который раз уже перечитываешь? -- Не считал, -- не сразу ответил Александр Петрович. -- Но должен тебе сказать, Ритушка, что все прошлые разы не стоят и воспоминаний. "Воскресенье", например, надо читать только после пятидесяти лет. Иначе не поймешь. И уж тем более не оценишь. -- А по-моему, он прекрасен для всякого возраста. Я его еще в училище читала, а помню все, как будто это было вчера. -- Что ты помнишь? Содержание? -- И содержание. -- Это не главное. -- И людей. Катюшу я даже на свой лад пыталась танцевать. -- Мысли его, философия, величайшая способность к анализу событий и фактов -- вот что в первую очередь возводит графа на пьедестал. Я глубоко убежден, что, если бы он был не писатель, а ученый, скажем математик, он был бы выше Эйлера, а если был бы физиком, с ним мог бы сравниться разве только Ньютон. Да-да! Сам Исаак Ньютон! -- Ты, как всегда, неуемный фантаст. -- Пусть так. Разве это плохо? Другие его даже не читают. Ты думаешь, твой зять Толстого читал? -- Уверена, Как же может быть иначе! -- А я нет. -- Что -- нет? -- Не уверен. -- Ты еще не вздумай его об этом спросить! -- напугалась Маргарита Андреевна. -- Вот-вот. Сама, стало быть, не веришь, а уже защищаешь. Читать и тем более перечитывать Толстого в наше время -- роскошь. И многим она просто не по зубам! Людей засасывает пучина суеты. Они все одержимы страстью созерцания. Смотреть! Смотреть! Не важно что и не важно где. Только бы видеть, получать хотя бы элементарную зрительную информацию. Кумирами действия стали хоккеисты, футболисты и вообще все, кто способен прыгать, бегать сломя голову, кувыркаться. Ну кому нужен в этой толчее великий аналитический ум Rолстого? До раздумий ли тут? -- Ты мрачно настроен, -- заметила Маргарита Андреевна. -- Нет, Ритушка. Наоборот: констатирую, восхищаюсь и думаю. Не доказывает ли он своим примером, что творческий человек не только в шестьдесят, но и в семьдесят и старше остается работоспособным, полезным и нужным для общества. -- Ах, ты вот о чем! -- не сдержала улыбки Маргарита Андреевна. -- Об этом, об этом, Ритушка. -- Боишься старости: -- Несправедливости боюсь. Боюсь, за меня решат то, что должен решать только я сам. Потому что так, как я себя, меня никто не знает. И сколько еще у меня сил и что я еще могу -- тоже никто взвесить не может. -- А уже есть какие-нибудь разговоры? -- участливо осведомилась Маргарита Андреевна. -- Общая ситуация есть, -- хмуро ответил Александр Петрович. -- Ну, это тебя, может, и не касается. А вот то, что ты об этом сам думаешь, нехорошо. Ты уж лучше или не думай, не волнуй себя, или уходи, не дожидайся, когда тебя об этом попросят. Я бы, на твоем месте, именно так и сделала. Уходи и поживи хоть немного без забот, без лишней нервотрепки. Тебе ведь и почитать-то некогда. Читаешь по ночам, как школьник. И гулять совсем не гуляешь. Разве это дело? Иди- ка лучше на воздух, подвигайся, подыши. Посмотри, какая луна! И тихо: Александр Петрович взглянул через стекло веранды на участок и только сейчас заметил, что весь он залит удивительным причудливым серебристо-оранжевым светом. От этого света листья на деревьях блестели как лакированные, трава, казалось, превратилась в серебряные колючки, а золотистая кора сосен зажглась фиолетовым огнем. И все это замерло, застыло без малейшего движения, потому что даже слабый ветер не дул в это время над лесом. Александр Петрович вспомнил, что когда-то давно, когда эта дача только была построена, он с женой в такие ночи не только любил побродить по берегу канала, но даже плавать на лодке. Но это было почти сразу же после войны: -- Да, тихо. Очень тихо, -- согласился он. -- Но я все же еще посижу тут. Разгуляешься -- не уснешь. А мне завтра рано вставать. -- Во сколько приедет Виктор? -- К восьми тридцати. Александр Петрович дочитал роман до места описания встречи Катюши с Нехлюдовым и, хотя до конца тома оставалось уже совсем немного, закрыл книгу. Уснул он скоро. А утром в семь часов был уже на ногах. Однако машина пришла лишь только в девять. Александр Петрович весь изнервничался и встретил водителя хмуро. -- В чем дело? -- сухо спросил он. -- Да, понимаете, баллон спустил. Я за запаской, а она тоже, понимаете, слабовата оказалась. Да вы не беспокойтесь. Мы мигом! -- заверил водитель и сразу набрал скорость. Александр Петрович всю дорогу молчал. Водитель, чувствуя свою вину, несколько раз пытался было с ним заговорить. Но, ни разу не получив ответа, тоже умолк. Только в половине одиннадцатого добрались они до магазина. Остановились на том же самом месте, напротив аптеки, где и накануне. Александр Петрович вылез из машины и направился в магазин. Возле входа толпилось немало народу. Александр Петрович попытался протиснуться в двери. И неожиданно снова увидел Рощина. Довольный, запыхавшийся, со сбившимся набок галстуком, артист уже выбирался из толпы. Высоко над головой он держал небольшую картину в старинной золоченой раме. Взгляды их встретились. Рощин тоже узнал Александра Петровича и приветливо помахал ему картиной. При этом полотно повернулось к Александру Петровичу своей лицевой стороной, и он увидел зимний, залитый солнцем пейзаж Грабаря. Сочный, выразительный, словно вышивка, рисунок, манера исполнения не оставляли ни малейшего сомнения в том, что и на этот раз Рощину повезло. Картины Грабаря давно уже стали /.gb( такой же редкостью, как и картины многих передвижников. "Вот это и есть та самая единственная, о которой мне говорили", -- невольно вспомнил Александр Петрович и, окончательно расстроившись, повернул обратно. На дачу он вернулся в самом мрачном настроении. -- Да ведь мы и опоздали-то ну самую малость: -- пытался было утешить его водитель. Но Александр Петрович в ответ безнадежно махнул рукой. -- В понедельник поговорим, -- подписывая путевой лист, сказал он и отпустил машину. Юля и Игорь были уже на даче и вместе с Маргаритой Андреевной поджидали к завтраку Александра Петровича. Он пришел к столу и молча сел на свое место. Молча съел омлет, молча выпил кофе. Маргарита Андреевна поняла, что муж вернулся чем-то расстроенным. Но до поры до времени никаких вопросов ему не задавала. И лишь когда он, отодвинув от себя пустую чашку, закурил, спросила: -- Впустую съездил? Александр Петрович утвердительно кивнул. -- Совсем, совсем ничего не было? -- Кое-что было, -- неохотно ответил Александр Петрович. -- Что же именно? -- Грабарь был: -- Так почему же ты не взял? -- Известно почему. Не успел. А Рощин этот ваш ленинградский тут как тут. Экий право проныра: О промахе Виктора Александр Петрович, заметив лукавый взгляд дочери, ничего решил не говорить. -- А, так я знаю эту картину. Зимний пейзаж? -- сразу вспомнила Маргарита Андреевна. -- Тогда все понятно. Он за ним еще в Ленинграде охотился. -- Что значит в Ленинграде? Картина была в Москве. -- Последнее время -- да. А раньше была в Ленинграде. Значит, он за ней следил. -- Может быть, -- мрачно согласился Александр Петрович. -- Да, да. И между прочим, настоящие коллекционеры только так и поступают. Этого Александр Петрович уже не выдержал. -- Ты, милая, в корень смотри! -- назидательно проговорил он. -- Ему делать нечего. А у меня, было бы тебе известно, КБ на шее. И спецпроекты -- один ответственнее другого. -- Но Грабарь -- это тоже Грабарь. -- Все равно. Дело на безделицу менять не собираюсь. И торчать у дверей комиссионного с утра до вечера тоже не стану. -- Тем более в таком чине, -- заметила Юля. -- Тем более, -- подтвердил Александр Петрович. Маргарита Андреевна ничего на это мужу не ответила, а заговорила вдруг совсем о другом. -- Ты давно хотел подумать о новой квартире для ребят, -- напомнила она. -- Каких ребят? -- опешил Александр Петрович. -- Для дочери и зятя. Но, сказав это, Маргарита Андреевна сделала не просто тактическую ошибку, а совершила явный оперативный просчет. Его еще более усугубил Игорь: -- Верно, Александр Петрович, нам ведь наверняка к новому году что-нибудь подбросят из жилплощади. И если заранее этот вопрос не решить, потом будет уже поздно. А мы: -- Кому это "нам"? -- не дал договорить Александр Петрович. -- Я имею в виду КБ. И тут Александр Петрович перешел в контратаку. -- Думаете о трехкомнатной квартире, а лучше бы задумались над тем, что за все лето я ни от кого из вас не получил ни одного дельного конструкторского предложения. -- Так я, кстати сказать, подавала. И оно уже воплощено в "Сове", -- сказала Юля. -- Этого мало. -- Другие и того не сделали, -- зметил Игорь. -- Другие ничего и не просят. -- Да, но вся новая "Сова", в конце концов, это мой проект, -- возразил Игорь. -- Твой: Вот именно! -- буркнул Александр Петрович. -- Был бы твой. А из КБ за год ушло пять человек. И их кем-то надо заменить. -- Заменим. -- А новичков всех надо будет обеспечить жилплощадью. -- Обязательно. Кого-то можно будет поселить в нашу квартиру. А нам выделить новую. Мы еще ни разу не улучшали свои условия, -- высказал наконец Игорь свой главный аргумент. -- Мне нужны, дорогой зять, мозги, а не квартиры. И я жилплощадь распределяю исключительно в интересах КБ, -- подвел итог Александр Петрович и встал из-за стола. Когда он скрылся на веранде и за ним закрылась массивная дубовая дверь с декоративными под старину медными накладными петлями, Маргарита Андреевна глубокомысленно проговорила: -- Ну, ничего. Это его Рощин расстроил. Я это знаю наверняка. Отойдет. -- И я так думаю, -- согласился Игорь. -- И хочет он того или не хочет, а у нас вполне законные претензии. Всем улучшают. -- А я тоже не понимаю, на что вы рассчитываете. И вообще странно, зачем завели этот разговор? -- сказала вдруг Юля. -- То есть как это? -- даже привстал со своего места от возмущения Игорь. -- А так. На тебя одного -- трехкомнатную квартиру не дадут, даже если ты сконструируешь еще две такие "Совы". А я выписываться с Котельнической не собираюсь. -- Но это несерьезно. -- Очень серьезно. Кому нужна эта новая комната? -- Да в первую очередь тебе! -- Мне? С утра до вечера ходить по ней с тряпкой в руках и вытирать пыль? Не собираюсь: -- Да пойми! Нам просто уже неудобно жить в нашей квартиришке. Мы даже гостей не можем принять как следует. -- Из-за гостей перебираться куда-то к чертям на кулички глупо. -- Но я в конце концов хочу иметь дома свой кабинет: -- Вот что, Игорь. Лежать на тахте и читать журналы ты отлично можешь и в нашей сегодняшней, так называемой общей, комнате. А если ты хочешь приковать меня там на все вечера к телевизору, то меня такая перспектива не устраивает. Ни в трех-, ни в четырех-, ни в пятикомнатную квартиру я из старой Москвы не поеду. И вообще, найди сначала домработницу, а потом думай о большой квартире! -- решительно заявила Юля, взяла ракетку и отправилась на теннисную площадку потренировать удар. Это занятие ей не надоедало никогда. И Маргарита Андреевна, которая до сей поры в этом вопросе проявляла достаточно деловую активность и, больше того, даже явилась инициатором данного разговора, тоже поднялась из-за стола следом за дочерью. -- Н-да: вот насчет ее, это я уж не знаю. Ее, пожалуйста, уговаривай сам, -- сказала она. -- Как? Она же ни с кем, даже со мной, ни в чем не желает считаться! -- взорвался Игорь. -- И ничего удивительного. Юленька выросла на сливках, я ее буквально выкормила ими. И угодить ее совсем не просто, -- урезонила зятя Маргарита Андреевна и направилась в свою комнату. Глава 10 В Есино Сергей возвращался вместе со всей группой. Бочкарев вызвал машину, и она быстро доставила конструкторов к инженерному домику. По дороге говорили только о делах, так что к концу пути Сергею уже была ясна вся обстановка. Через два-три дня должен был закончиться монтаж, и надо было немедля приступать к испытаниям. Oрощаясь в пятницу с Бочкаревым, Кулешов не забыл напомнить ему об этом: -- Мы уже затянули сроки сдачи, Юрий Михайлович. Я непременно жду от вас в конце недели первые пробы. -- Пробы будут, -- уверенно заверил Бочкарев. Но подумал и добавил уже менее бодро: -- Только что они покажут: -- Вот и увидим, -- не нашел причины для беспокойства Кулешов. -- Начинается новый этап в работе. Это главное. Сейчас в машине Бочкарев тоже сказал об этом. -- А почему мы вылетели из графика? -- недоуменно спросил Сергей. -- Ведь двигались совершенно нормально. -- В этом не одни мы виноваты. Как начали монтировать, так и пошли споры с самолетчиками за каждый квадратный сантиметр, за каждую гайку: тут поставить нельзя, то передвинуть невозможно. Приедешь -- сам разберешься, -- за всех ответил Заруба. -- А зачем что-то надо передвигать? -- не понял Сергей. -- Мы же не наобум работали. Нам же с самого начала были известны все параметры. Неужели в чем-нибудь ошиблись? -- Никакой ошибки нет, -- успокоил его Бочкарев. -- Все гораздо сложнее. Отстаем не только мы. Самолетчики тоже в сроки не уложились. И та модель, для которой мы готовим "Фотон", тоже только еще испытывается. Поэтому, естественно, нам ее предоставить не могли. Дали для испытаний другую -- с той же скоростью, но несколько иной конструкции. Отсюда и весь сыр-бор. -- И так бывает? -- удивился Сергей. -- А ты думаешь, только американцы по десять лет свои самолеты конструируют? А у нас все с первого захода получается? -- усмехнулся Бочкарев. -- Нет, не думаю, -- смутился Сергей и больше до конца пути в разговоры не вступал. Мрачное, сумбурное настроение, накатившее на него, как тяжелая волна, еще в пятницу, так по-настоящему до конца не рассеялось. Ведь с Юлей он не встретился, не поговорил и не восстановил хотя бы тех отношений, которые были между ними до его возвращения. Он знал по опыту прошлых подобных размолвок, что у него теперь плохое настроение будет не день и не два, оно будет мешать ему работать и не даст отдыхать. Но что он мог поделать? Об Ирине он почти не думал. А если и вспоминал, то лишь мельком, не выделяя ее из общей цепи событий последних дней. И не удивлялся этому. Знал, так бывает. Случается в жизни что-нибудь этакое, необычное, яркое, что вроде и взволнует, всколыхнет душу, даже вызовет в ней отзыв. Но пройдет совсем немного времени, и это яркое забудется иногда вовсе, а иногда оставит о себе хоть и приятное, но лишь призрачное, как сиреневая мгла белых ночей, воспоминание. В Есино, уже на месте, в инженерном домике, Бочкарев спросил Сергея: -- С чего начнешь? -- Покажите чертежи. Надо знать, как вы завершили дело, -- попросил Сергей. -- Резонно, -- не стал возражать Бочкарев, извлек из вместительного сейфа и выложил на стол тугой рулон ватмана. -- Здесь все. Сергей углубился в чертежи. Читал он их не очень быстро. Ему в этом деле явно не хватало практики. Но разобрался во всем безо всякой посторонней помощи. И даже, как ему показалось, сумел различить то, что внес в конструкцию Окунев и что не обошлось без руки Бочкарева. Зато с цифрами он справился куда как скоро. Математические выкладки, формулы, расчеты он глотал как упоительную поэзию. Легко мог бы подметить ошибки, нашел бы места, которые требовали более веской доказательности. Но его коллеги по группе потрудились очень добросовестно. И никаких вопросов их работа у него не вызвала. Все было так, как задумано, оговорено, согласовано. "Фотон" создавался как прибор нового поколения. И в отличие от своих более ранних собратьев должен был стать качественно новой ступенью в развитии приборов ночного видения. В нем применялось ,-.#.% такое, от использования чего ожидался большой эффект. Но это было еще не все. Особенности "Фотона" вовсе не ограничивались только этими техническими новинками или даже примененными в нем оригинальными конструкторскими решениями. "Фотон" не был просто прибором. В сущности, это была очень сложная система, способная не только воспринимать изображение в темноте или в условиях ограниченной видимости, но умеющая передавать полученную информацию на свой аэродром и одновременно записывать ее для контроля на особую пленку. Сергей смотрел на чертежи, испытывая смешанное чувство удовлетворения и ревности. Удовлетворения -- от того, что нашел в них воплощение всех своих мыслей. Ревности -- по той причине, что многое было сделано без него. Когда он уезжал, большинство узлов существовали как бы сами по себе. Теперь же все они были объединены в одно целое. На этом заключительном этапе работы, завершившемся сведением всех разрозненных компонентов схемы в одно общее, особо проявился талант и опыт Бочкарева. Сергей всем нутром чувствовал, что мог бы многому научиться у него в этот период, и сейчас больше чем когда-либо жалел о том, что Кулешов сорвал тогда его с работы здесь и отправил "латать дыры" в Речинск. Досада по этому поводу была большой и серьезной. И ощущалась тем острее, чем глубже вникал он в чертежи. Потом неожиданно появилось беспокойство: "На бумаге все гладко. А как окажется на деле?" Бочкареву словно передалась эта его мысль. -- Что скажешь? -- дождавшись, когда Сергей закончил просмотр последнего листа, спросил он. Сергей ответил откровенно то, что думал: -- Вроде все на месте. А в общем, как говорят медики, вскрытие покажет. Бочкарев добродушно усмехнулся: -- Они еще говорят, что предупредить болезнь легче, чем ее лечить. -- Тоже правильно, -- согласился Сергей. -- Ну а раз правильно, иди в ангар, посмотри еще там, может, и придумаешь что-нибудь. Сергей вышел на улицу. Полетов в этот час не было, и над городком стояла томительная тишина знойного летнего дня. Сергей обогнул инженерный дом, миновал перекресток, зеленой, тенистой улочкой прошел к летному полю. Аэродром выглядел непривычно. Когда Сергей уезжал отсюда в Речинск, он был покрыт снегом невероятной чистоты и искрился под солнцем миллионами разноцветных блесток. Теперь на нем буйствовали травы. Над ними, как колокольчики, тут и там висели жаворонки, оглашая воздух звонкими прерывистыми трелями. Лишь взлетно-посадочная полоса, не меняющая своего облика ни зимой, ни летом, ни осенью, ни весной, выглядела все той же застывшей каменной рекой, незримо мчавшейся мимо командно-диспетчерского пункта, мимо домика, в котором отдыхали пилоты, и терявшейся из глаз где-то у кромки леса. Вид аэродрома почему-то успокаивал. И Сергей почти уверенно подумал, что все должно быть хорошо, что испытания должны пройти успешно. С этой мыслью он и появился в ангаре, где стояла спарка, на которой монтировали "Фотон". Возле нее копошились люди. Тут был Окунев, Заруба, еще несколько человек из КБ и еще кто-то, кого Сергей не знал. А сам самолет, точнее, передняя часть его фюзеляжа была полуразобрана и очень напоминала взлетавшего жука, у которого взъерошились не только крылья, но и подкрылки. -- Где ты запропастился? -- вопросом встретил его Окунев. -- Смотрел чертежи, -- ответил Сергей. -- Что их смотреть? Тут давно уже все перемешалось: начнешь сравнивать -- ничего не найдешь похожего, -- вмешался в их разговор Заруба. -- Шутишь? -- не поверил Сергей. -- А ты залезай сюда, -- пригласил Сергея в кабину пилота Заруба. -- Подожди. Дай я его познакомлю с кем надо, -- остановил Остапа Окунев. -- Дальше вкалывать вместе будем. Вон, например, старший по a ,.+qb-.) части, арбузного вида подполковник минус инженер, товарищ с парадоксальной фамилией Жердев. Он же Николай Филиппович. За пределами ангара -- человек добрейшей души. Даже животных любит. Частенько гуляет с Володиной собакой. В ангаре -- вредней не найдешь. Уже не арбуз, а просто упырь. До самолета, практически, дотрагиваться не разрешает, не то что там его сверлить или как- нибудь разбирать: Сергей знал Жердева уже давно. Правда, встречался с ним всего несколько раз. Но сейчас слушал Олега больше из любопытства, наблюдая, как реагирует на всю это болтовню сам Жердев. А тот и виду не подавал, что разговор идет о нем. Но потом, вдруг отмахнувшись от Олега, как от назойливой мухи, рукой, сказал: -- Кончай травить. Делом пора заниматься. -- Так и я о том же, -- быстро нашелся Олег. -- Хочу представить вас друг другу. -- Мы и без тебя сто лет знакомы. Пойдем, Сергей Дмитриевич, на солнышко. Покурим. У нас только там разрешается спички зажигать, -- предложил Жердев и взял Сергея под руку. -- Покурим и заодно потолкуем. -- Ах, знакомы: -- нарочито удивленно развел руками Окунев. -- Тогда, конечно, чего уж тут мне стараться! Сергей принял приглашение, хотя курить ему совершенно не хотелось. -- Ребята они, конечно, мозговитые и с воображением, -- усаживаясь на скамейке, сразу перешел к делу Жердев, -- Но одного не могут взять в толк: ни вы, прибористы, не рассчитывали ставить свой прибор на эту спарку, ни мы, самолетчики, не предвидели, что ее придется вооружать такой техникой. Вот и спорим: места-то лишнего в самолете нет. Как ни старались, как ни ругались, а установить прибор так, каким вы его скомпоновали, не удалось. Остап правду сказал, пришлось снова на части его разбирать и по частям монтировать. Один узел тут, другой там: Жердев рассказывал долго, подробно и доходчиво. Но еще лучше он показывал. Его пальцы, совершенно уверовал Сергей, могли изобразить все. Так что в конце беседы Сергей, хотя устройство самолета он знал лишь в самых общих чертах, мог довольно четко представить, как же теперь выглядит их детище. И все же когда они вернулись в ангар и он заглянул в кабину спарки, ему стало не по себе. От той ладно скомпонованной системы, которую он видел на чертежах, действительно не осталось и следа. Но еще больше его поразило обилие приборов и полное отсутствие какого-либо лишнего свободного места в кабине. Всю ее, по всем направлениям, пересекали сейчас провода. Во всех, как казалось Сергею, самых неподходящих местах, явно нарушая созданный конструкторами самолета порядок, крепились узлы и блоки системы "Фотона". Сергей многозначительно присвистнул. -- Не нравится? -- спросил Заруба. -- Боюсь, что дизайнеры нас не похвалили бы, -- откровенно ответил Сергей. -- Черт с ними, с дизайнерами. Забота была другая: обеспечить в устроенном нами бедламе нормальные условия для работы пилоту. -- А он уже видел все это? -- Сказал: "Пойдет". Володька твой парень покладистый. Характерец у него получше твоего. -- Ничего удивительного, родители учли рекламацию и усовершенствовали модель, -- отшутился Сергей. -- Что еще осталось монтировать? -- Передатчик. И дешифратор. -- Куда же вы думаете их пристраивать? -- Жердев нашел место под обшивкой фюзеляжа. Но дешифратор тоже надо разбрасывать на части. Так он не влезет. -- Можно и не делить. Но тогда надо уменьшить его примерно вдвое. А главное, сделать его плоским, -- уточнил Жердев. -- Где это место? -- Снаружи смотреть надо. Сергей вылез из кабины. Жердев показал ему небольшую треугольную камеру, ограниченную воздушным шлангом и электрокабелем. -- Но сделать его таким плоским просто невозможно, -- измерив отведенное для дешифратора пространство, возразил Сергей. -- Таким и не надо. Мы прорежем внутреннюю обшивку и углубимся на несколько сантиметров в кабину. Там есть место за приборной доской. Но это все, что позволяет данная конструкция, -- предупредил Жердев. -- Еще плюс десять? -- переспросил Сергей. -- И не на сантиметр больше. -- Тогда еще можно поломать голову, -- согласился Сергей. -- У меня уже есть кой-какие соображения, как его лучше перекорежить, -- сказал Окунев. -- Юрий Михайлович видел? -- Видел. Но когда узнал о твоем возвращении, решили без тебя не начинать. Вещь-то все-таки твоя. -- Нечего было ждать. Все мы одинаково за нее в ответе, -- заметил Сергей. -- Но раз дождались -- показывай. Они направились в инженерный дом. В рабочей комнате долго и нудно звонил телефон. Сергею мучительно захотелось снять трубку. Почему-то подумалось, что это мог быть звонок из Москвы и могла звонить Юля. Но он не бросился к аппарату. И даже сделал вид, что вовсе не обращает на него никакого внимания. Трубку снял Олег. Оказалось, что звонили из гостиницы, интересовались, где будет размещаться Кольцов. -- У Володьки я остановлюсь. Зачем мне гостиница, -- разочарованно ответил Сергей. -- Понятно, -- кивнул Олег и кому-то назидательно сказал: -- Поставьте сначала в номер цветной телевизор, а потом приглашайте гостей. Что? Денег нет? Ну, знаете: -- Оставь их в покое, давай делом заниматься! -- остановил его Сергей. -- Давай, -- покорно согласился Олег и полез в сейф за чертежами. План, который он предложил, был разумным. Сергей оценил его сразу. И сразу принял. Хотя и нашел то, над чем еще стоило подумать. В комнату зашел Бочкарев. Посмотрел на чертежи, прослушал короткий разговор конструкторов и положил поверху ватмана продолговатый лист, испещренный красными и синими значками. -- Что это? -- не понял Окунев. -- План целей, которые должен будет заснять "Фотон", -- пояснил Бочкарев. -- А почему такое разноцветье? -- Два варианта. Только снимай. Так что дело за нами. -- Если все предложения Олега подтвердятся расчетами, в четверг монтаж будет закончен и можно испытывать, -- уверенно сказал Сергей и невольно посмотрел на телефон. У него внутри все горело от желания снять трубку и набрать знакомый номер КБ. Но и на этот раз он поборол в себе это желание, взял ручку, свою рабочую тетрадь и уселся за компьютер. Отключаться в работе от всего прочего он умел всегда. И теперь ему тоже удалось это без особого труда. Но на сей раз дело было даже не столько в его умении сосредоточиваться на чем- то одном, сколько в том, хотя он и не отдавал себе в этом отчета, что в душе у него наступило некоторое равновесие. Ему еще по- прежнему хотелось и видеть, и слышать Юлю. Но уже встало на пути этого желания много раз уязвленное самолюбие. И Сергей не позвонил ни в тот день, ни на следующий. И через день не позвонил. К тому же переделка дешифратора оказалась не такой уж простой. Та схема, которую предложил Окунев и которая при беглом знакомстве так понравилась Сергею, при более тщательном ее изучении показала себя куда менее совершенной, чем представлялась. И, хотя Сергей, проверяя ее, никакой ошибки не заметил, он тем не менее чутьем почувствовал - - она все же дефектна. И, просидев над расчетами почти сутки, нашел в конце концов то, мимо чего спокойно прошли и Бочкарев, и Олег. Потом еще сутки ушли на работу с деталями, на их установку, подгонку, крепежку. А в четверг, уже вечером, Юля неожиданно позвонила сама. И как ни в чем не бывало спросила: -- Куда же ты пропал? Сергей в это время был в комнате один и мог разговаривать свободно, никого не стесняясь. -- Никуда. Сижу здесь и работаю. -- И не можешь позвонить? -- Могу, конечно. -- Так в чем же дело? -- Ты все уже забыла. Ты так легко ко всему относишься. Ты же знаешь, в каком настроении я остался в тот вечер. Ты: -- словно прорвало Сергея. -- Ну конечно, как всегда, во всем виновата я, -- не дала договорить ему Юля. -- Извиняюсь. -- Да нет же, Юленька. Разве я в чем-нибудь тебя виню? Да и вообще, разве в этом дело? -- обескураженный и даже несколько шокированный ее бодрым настроением, смутился Сергей. -- Ты завтра уедешь на дачу? -- Скорее всего, в субботу. -- Не уезжай. Завтра я буду в Москве и очень хочу видеть тебя. -- Когда же ты приедешь? -- Прямо с утра. Привезу пленку. -- Как? Уже есть снимки? -- живо заинтересовалась Юля. -- Еще нет, но сегодня будут. Мы свое дело, кажется, сделали. -- Бочкарев уже докладывал шефу? -- Пошел еще раз лично во всем увериться и будет звонить. -- Поздравляю, на сутки опередили сами себя. Что ж, где Кольцов - - там победа. Иначе не скажешь, -- почти серьезно проговорила Юля. -- А днем ты будешь на месте? -- не обратил на ее тон внимания Сергей. -- Днем я буду в НИИ. -- Я боюсь, если вдруг задержусь, то в КБ тебя уже не встречу. -- В таком случае я приду прямо к тебе. -- Я буду ждать тебя. Очень буду ждать, -- сказал Сергей и положил трубку, потому что в этот момент зазвонил другой телефон, внутренний, и необычно возбужденный голос Зарубы сообщил: -- Можешь к чертям выбрасывать все свои перерасчеты. Бочкарев уже доложил, и шеф уже дал команду на взлет! -- Откуда же он звонил? -- не поверил Сергей. -- С командно-диспетчерского. Там связь получше, чем наша. -- Да я давно уж ничего не высчитываю: -- Тогда чего там торчишь? Ну что ты за человек?! Тут живое дело, мы все ходим, приплясывая, техники последний лист обшивки на место ставят -- и можно в воздух. А он от ватмана оторваться не может, въелся в него -- как клещ в собачье ухо. Вот увидишь, без тебя Володька взлетит! -- пригрозил Заруба. -- Что вы, братцы! Побойтесь бога! Бегу! -- мгновенно заразился общим воодушевлением Сергей. -- Все бросаю и бегу! Он быстро рассовал по несгораемым шкафам чертежи, схватил с вешалки фуражку и выбежал на лестницу. Момент, которого они так долго ждали, к которому готовились так упорно, наступил. Сергей прыгал через три-четыре ступеньки, не чувствуя своего веса. Но ясно чувствовал, как наполняется легкостью все его большое и сильное тело. И не только тело -- светло и радостно стало на душе. И наступила эта легкость совсем неожиданно. Ее принесли два звонка: один из Москвы, другой из ангара. Они были совсем разные. А слились в одно прекрасное настроение, и появилось такое ощущение, будто ему самому предстояло сейчас взмыть в фиолетовую вечернюю мглу на стремительном, с треугольным, как письмо с адресом полевой почты, крылом истребителе. Когда Сергей выбежал на поле, легкий тягач уже вытаскивал самолет из ангара. Рядом с ним, поддерживая его за плоскости, шли Бочкарев, Кольцов-младший, Заруба, Окунев и еще несколько человек. Тягач выкатил самолет, отцепил буксир и укатил. А самолет остался стоять на дорожке, нацелившись приемником воздушного давления, как пикой, на розовую полоску вечерней зари. Залюбовавшись им, Сергей невольно "a/.,-(+ свои танки, когда они, уставив в небо стволы орудий, замирали на исходном положении перед началом ночных стрельб. Но танки, даже незамаскированные, казались вросшими в землю. А истребитель и с неработающим двигателем выглядел несущимся в заоблачную высь. Зажглись огни взлетно-посадочной полосы. Мгла раздвинулась, стало совсем празднично. -- Я думаю, Владимир Дмитриевич, инструктировать вас больше нет необходимости, -- обращаясь к Кольцову-младшему, спросил Бочкарев. -- Все ясно, товарищ полковник, -- заверил Бочкарева Владимир. -- Выйти на рубеж полигона и заснять его с заданных высот. Я боюсь, товарищ полковник, только того, что с такими заданиями скоро всякую классность потеряю. -- А вы не бойтесь, -- успокоил его Бочкарев. -- Приходится, товарищ полковник. Это же не работа -- курорт. -- Будет, Владимир Дмитриевич, непогода. -- Обещаете? -- усмехнулся Владимир и взглянул на светящийся циферблат своих часов. -- Однако пора. Разрешите готовиться? -- Пожалуйста. Мы вас тут подождем, -- кивнул в знак согласия Бочкарев и, уже обращаясь к Сергею, продолжил: -- Шеф, выслушав мой доклад, так засуетился, что только и успел сказать: замечательный подарок летчикам ко Дню авиации. И бросил трубку. Наверняка начал названивать Ачкасову: -- Бочкарев добродушно рассмеялся. -- Вряд ли он его сейчас найдет: -- засомневался Заруба. -- Шеф? Владимира Георгиевича? Да я уверен, что он еще и Алексею Кузьмичу доложит. -- А о чем докладывать-то? -- вмешался в разговор Жердев. -- Добро бы завтра. Сегодня-то о чем? -- Ну это вам кажется, что не о чем. А Александру Петровичу, если он на самом деле решил проинформировать начальство, и в час не уложиться. А впрочем, я на его месте тоже не стал бы торопиться, -- признался Бочкарев. -- Сколько раз так было: вроде бы все проверишь- перепроверишь, а потом окажется: -- Вы накаркаете, Юрий Михайлович! -- предупредил Окунев. -- Чего уж там, -- вздохнул Заруба. -- Ясно, что се волнуемся. Моя жинка еще утром звонила, сказала, что она и то сегодня спать не будет. Одному Володьке, кажется, хоть трава не расти. Вот нервы! -- Да, у него закваска погуще нашей, -- согласился Бочкарев. Прошло еще несколько минут, и на поле в сопровождении техника снова появился Владимир. Но теперь он уже был облачен в высотный костюм. Он направился прямо к "носорогу", так в шутку он называл свой истребитель. Но прежде чем забраться в кабину, повернулся к конструкторам и приветливо помахал им рукой. Вся группа ответила ему тем же. Потом Владимир сел в самолет. Техник убрал лестницу. Владимир захлопнул откидную часть фонаря. И почти сразу же запустил двигатель. Под хвостовой частью фюзеляжа метнулся сноп ослепительно белого пламени, и истребитель небыстро и плавно начал выруливать на взлетную полосу. Там, развернувшись антенной локатора в сторону леса, он замер. Гул работающего на полных оборотах двигателя превратился в могучий рев. Конструкторы не слышали переговоров Владимира с руководителем полетов. Но, очевидно, разрешение на взлет он получил сразу, потому что истребитель вдруг устремился вперед и, с каждой секундой набирая скорость, умчался в ночное небо. Скоро он совершенно растворился в темноте. И только горячее пламя турбины еще долго светилось вдали. -- Пойдемте на командный пункт. Минут через пятнадцать начнет поступать информация, -- сказал Бочкарев. Ему никто не ответил. Но все как по команде поспешили к невысокому зданию командно-диспетчерского пункта. В нем, по соседству с помещением руководителя полетов, находилась комната, отведенная для конструкторов. В ней размещалось контрольное оборудование, с помощью которого они следили за ходом испытаний. Перед тем как войти в здание, Сергей обернулся и снова посмотрел в ту сторону, куда улетел Владимир. Но там, естественно, ничего уже не !k+. видно. Истребитель был уже где-то за десятки километров. Сергей, подумав об этом, невольно улыбнулся своей наивности. -- Ты чего светишься? -- заметив эту улыбку, толкнул его в бок Заруба. -- Так. Настроение хорошее, -- откровенно ответил Сергей. А оно у него и впрямь было радужным. У него тепло стало на душе после разговора с Юлей. Группа до срока завершила работу. Карнавально выглядел аэродром. Красиво взлетел Владимир. Завтра утром он снова встретится с Юлей: Так всей группой они и зашли в свою комнату. Бочкарев сразу же спросил дежурившего у приборов сотрудника: -- Уже начал? -- Пока еще не докладывал, -- ответил дежурный. -- Отлично, -- сказал Бочкарев, присаживаясь на стул возле контрольного прибора. Ждать пришлось недолго. В динамике, висевшем над рабочим столом, послышался вдруг чуть хрипловатый от шумов эфира голос Владимира: -- "Сирень", я -- Сто второй! Подлетаю к рубежу номер один. Приступаю к выполнению задачи. -- Все включено? -- торопливо спросил Бочкарев. -- Давно уже, -- ответил дежурный. -- Сто второй, я -- "Сирень". Приступайте, -- разрешил руководитель полетов. Прошла минута. Три: Пять: Контрольный прибор бездействовал. Ни одна стрелка не дрогнула на его шкалах. -- В чем дело? -- поднялся со стула Бочкарев. Дежурный и все присутствовавшие в комнате недоуменно переглянулись. -- В чем дело? -- переспросил Бочкарев и быстро вышел в помещение руководителя полетов. -- Наш прибор молчит. Что-нибудь случилось? Руководитель полетов не успел ничего ответить, как в динамике снова раздался голос Владимира: -- "Сирень"! Я -- Сто второй. Задачу выполнил. Иду на рубеж номер два: -- Да, но он ничего не сделал на первом рубеже! -- воскликнул Бочкарев. -- Вернуть его на первый? -- спокойно спросил руководитель полетов. -- Конечно! В комнате конструкторов весь этот разговор отлично был слышен. -- Вот так! -- многозначительно бросил Окунев. -- Что "так"? Может, у него-то как раз сработало все, как надо! - - решительно возразил Остап. -- Ничего не понимаю! Всю систему перед вылетом проверяли сто раз, -- заметил дежурный. -- Сто второй! Я -- "Сирень". Повторите первое задание. Повторите первое задание! -- приказал руководитель полетов. -- Я говорил, накаркает, -- кивнул в сторону открытой двери, продолжал Окунев. -- Подожди, Олег, -- попросил Сергей. Ему было интересно услышать, что ответит Владимир. -- Я -- Сто второй. Задание понял. Начинаю разворот, -- послышалось в динамике. В комнату вернулся Бочкарев. -- Черт знает что! Вот так всегда, -- направляясь прямо к дежурному, проворчал он. -- У нас-то все в порядке? Вы посмотрели? -- Абсолютно все! -- заверил дежурный. Бочкарев снова уселся на своем стуле и забарабанил пальцами по столу. Сергею захотелось как-нибудь его успокоить, и он поддержал предложение Остапа. -- Не будем спешить с выводами, Юрий Михайлович. Подождем результатов повторного полета. Мне тоже почему-то кажется, что механическая часть системы свое дело делает. Бочкарев неопределенно пожал плечами: -- Хотелось бы надеяться: -- А чем вы, собственно, рискуете? -- заговорил Жердев. -- Не двигатель же, в конце концов, заклинился. -- Время теряем, -- ответил Окунев. -- До рассвета еще пять раз успеем все исправить и все повторить. -- Хорошо, подождем, -- сказал Бочкарев. Прошло еще несколько минут. Сергей попытался представить, как разворачивается, вертикально встав на крыло, истребитель Владимира, как, прижимая его к земле, Владимир ведет машину к рубежу, как мелькают под ним внизу огни электрического освещения, как с грохотом проносится над ними истребитель. Как, наверно, все-таки жутко нестись на такой мизерной высоте, на которой по заданию проводилась съемка, на большой скорости. Малейшая ошибка при такой бешеной скорости может стать для летчика роковой. Мысли его прервал знакомый голос в динамике: -- "Сирень"! Я -- Сто второй! Приступаю к повторению задачи. Вся группа вновь прильнула к контрольному прибору. Но как и в первый раз, он не принял информации с борта истребителя. -- Двигатель не двигатель -- а заклинило! -- категорически хлопнул ладонью по столу Бочкарев. -- Давайте решать, что делать дальше. Ваше мнение, Остап? -- Съемка идет. Я за свой участок головой ручаюсь. Пусть выполняет второе и третье задания, -- в тон Бочкареву ответил Заруба. -- Короче, возвращать его на аэродром не стоит? -- Именно так. -- Что вы думаете, Олег? -- Зря звонили в Москву. -- Теперь и я вижу. Но я не об этом. -- На втором и третьем задании мы потеряем еще минут тридцать. Плюс посадка. Пока подрулит. Пока затащат в ангар. За это время мы вполне смогли бы демонтировать всю систему. А там никто не знает, успеем мы сегодня еще раз поднять ее в воздух или нет. -- Значит, вы за возвращение? -- Да. -- Ваше мнение, Сергей Дмитриевич? У Сергея еще не прошло благодушное настроение, хотя неожиданно возникшая в системе неполадка уже встревожила и его, да и не привык он расписываться в собственной беспомощности. К тому же он свое мнение уже высказал. И сейчас хотел его лишь повторить. Но в это время в комнату быстро вошел офицер из помещения руководителя полетов и, обращаясь к Бочкареву, сказал: -- Товарищ полковник-инженер, вас Москва просит. Бочкарев жестом остановил Сергея и спросил офицера: -- Москва? А кто конкретно? -- Генерал Кулешов. -- Начинается, -- окинув свою группу взглядом, вздохнул Бочкарев. -- Так что мы ему скажем? -- Я бы сказал правду. С ним: -- начал было высказываться Окунев. Но его оборвал Заруба: -- Какую правду? -- То, что есть! -- А что есть? Ты знаешь? Машина у черта на куличках, а ему уже все известно. Тоже мне супертелепат: -- Скажите ему, Юрий Михайлович, что самолет еще в воздухе и результатов мы просто не знаем. Но я почему-то уверен, что снимки КБ завтра будет иметь, -- подсказал Бочкареву Сергей. Бочкарев не стал возражать. Кивнул в знак согласия и вышел из комнаты. Вернулся он, смущенно улыбаясь. -- Нас не только шеф, а уже Владимир Георгиевич поздравляет. Дернула меня нелегкая за язык с этим докладом! -- сокрушенно проговорил он. -- Теперь хоть тресни, а снимки представь. -- Так-то лучше! -- уловив в тоне Бочкарева нотки решительности, одобрил их Заруба. -- Будут снимки. И будет порядок. А представляю, * * бы взвился "дед", если бы вы ему сейчас шепнули, что там чего-то не контачит: -- Вот именно "чего-то", -- усмехнулся Окунев. -- Уточним. Не впервой: -- Не сомневаюсь. Только когда? -- "Только когда"? -- нахмурившись, повторил вопрос Окунева Бочкарев и снова уселся за стол. Последний полет Владимир закончил около полуночи. Вся группа встречала его на взлетно-посадочной полосе. Ночь была тихой, звездной, идеальной для испытания "Фотона". Владимир сел и подрулил к ангару. -- Пошли, -- обращаясь ко всем сразу, сказал Заруба и пошел к самолету. Но, не сделав и десятка шагов, не выдержал и побежал. За ним не утерпел, припустил Окунев и остальные сотрудники. За Окуневым, улыбаясь ребячливости своих коллег и своей собственной, помчался Сергей. На аэродроме остался один Бочкарев. Когда Заруба влетел в ангар, от самолета уже отъезжал тягач. Тут же и уже без высотного шлема стоял Владимир. По всему чувствовалось, что он устал, что режим испытаний немало вымотал его. Лицо его посерело и сразу осунулось. Казалось, Владимир никого сейчас не видел перед собой. И вдруг он улыбнулся широко и весело. До того смешным показался ему влетевший в ангар Заруба. -- Остап! Это же не троллейбус! Он подождет! -- окликнул Зарубу Владимир. Но Заруба в ответ только махнул рукой. Он подбежал к самолету, вскочил на стремянку и ловко втиснулся в кабину. Потом на стремянку взобрался Окунев. Следом за ним -- Сергей. Истребитель окружили со всех сторон. -- Что случилось, братцы? Чего вы там ищете? -- то одного, то другого конструктора дергал за руку Владимир. К самолету подошел Бочкарев. И вдруг из кабины раздался радостный вопль Зарубы: -- Что я говорил?! Что?! Вот она! Пустая, как выеденный орех! -- кричал он, потрясая в воздухе кассетой от пленки. -- А может, она и вовсе не была заряжена? -- остановил его Окунев. -- Может, поэтому и мы не получали сигналов? Заруба перестал кричать, выжидающе обвел взглядом товарищей, словно желая уяснить, не думает ли кто-нибудь еще точно так же. Но сомневающихся не обнаружил и снисходительно улыбнулся. -- Откуда только ты взялся, такой Фома-неверующий? Да как же она могла быть незаряженной, если я сам лично вот этими двумя руками ее заряжал? -- набросился он на Окунева, показывая ему свои руки с растопыренными пальцами. Все расхохотались. Хотя смешного ничего не было. Но все понимали, что съемка сделана. И нервное напряжение, только что цепко державшее всех, разом прошло. Всем стало весело, и потому смеялись. -- Ну, хорошо. Хорошо. А приемную катушку вы проверяли? -- чтобы окончательно рассеять даже самые маленькие сомнения, все же спросил Бочкарев. -- А как же! Вот она: полна, как та писаная торба! -- торжественно объявил Остап и показал вторую катушку. -- Дай-ка ее сюда, -- протянул руку Бочкарев. -- Пожалуйста! Бочкарев повертел катушку в руках, даже потряс ее возле уха и, оставшись довольным результатом обследования, сказал: -- Ты меньше всех сомневался в успехе, тебе и везти ее в Москву. Не знаю, что покажет проявление. Но что-то покажет. В общем, наполовину дело сделано. Поздравляю, товарищи! -- У-р-а-а! -- раздалось под крышей ангара. -- Качать его ! К Бочкареву бросились все, кто был в ангаре. Он отбивался. Отчаянно кричал: -- Ополоумели? Я при чем? Кольцова качайте! Но его никто не слушал. Подбросили в воздух несколько раз и поставили на асфальт. -- За это: За это завтра никто не поедет в Москву до тех пор, пока не найдем и не устраним все неполадки в системе передачи информации! -- хватаясь за сердце и делая вид, что он страшно рассердился, выпалил Бочкарев. "Ничего себе накачали: Уж я-то точно должен буду остаться", -- сразу вспомнил о предстоящей встрече с Юлей Сергей и уже вслух добавил: -- Не пугайте, Юрий Михайлович. Исправим. Глава 11 Утром Заруба, ехидно ухмыляясь и опросив каждого сотрудника группы, что передать домочадцам, упаковал кассету с пленкой в коробку и укатил в КБ. А вся группа во главе с Бочкаревым отправилась в ангар. Систему демонтировали. Разобрали. Часа через полтора нашли неисправность: пробивал конденсатор в одном из реле. Но устранили эту неисправность только к вечеру. Сергей чувствовал, что катастрофически опаздывает, нервничал и даже не пошел обедать. Бочкарев заметил это и по-отечески сказал ему: -- А вам, Сергей Дмитриевич, совершенно необязательно дожидаться, когда завернут последний шуруп. Расчеты вы сделали. Сборку провели. А смонтируем его и без вас. Сергей в душе поблагодарил Бочкарева. Но воспользоваться его разрешением, естественно, не мог. И потому в ответ только безнадежно махнул рукой. Наконец работа была закончена. И только около девяти Сергей был добрался до дому. Услышать так поздно Юлин звонок он уже не рассчитывал, справедливо решив, что она, в меру подождав его и не дождавшись, уехала на дачу, благо погода стояла хорошая и упускать ее было бы непростительно. Настроение у него заметно испортилось. -- Умаялся? -- глядя на него, участливо спросил Владимир. Сергей кивнул. -- Давай ужинать. -- Не буду, -- отказался Владимир. -- Поеду в "Октябрь", посмотрю "Зори тихие". Ты смотрел? Может, вместе махнем? -- Я спать завалюсь, -- признался Сергей. -- А билет достанешь? -- В "Октябре" у меня порядок. -- Там, ведь, кажется, две серии. Кончится поздно. Ключ у тебя есть, приезжай. -- Поеду к себе. Дорога сухая. -- Охота мотаться, -- неодобрительно буркнул Сергей и пошел на кухню. И в тот же момент в прихожей раздался звонок. Сергей сразу встрепенулся. А Владимир подошел к двери и открыл ее. На пороге стояли Юля и Ирина. -- Девушки? -- так и присел от неожиданности и радости Владимир. -- Мальчики! -- В тон ему ответила Юля. -- Кажется, вы могли бы приехать и пораньше. И не заставлять так долго ждать себя. -- Я заставлял? -- опешил Владимир. -- Не знаю, кто из вас: -- Да я понятия не имел, что вы приедет! Если бы я знал, я бы вообще на аэродром вчера не возвращался. Сел бы здесь и ждал вас! -- поклялся Владимир. -- Ладно, верю, -- искоса взглянув на Сергея, сказала Юля. -- Мы устали и хотим есть. А почему молчит хозяин? Он что, не рад гостям? -- Очень рад, -- поспешно ответил Сергей и удивился своему голосу. Голос был совсем чужим и звучал как деревянный. Он действительно был рад. Он ждал Юлю с того момента, как они договорились по телефону, и уже перестал надеяться на встречу. Но он ждал ее одну. Он хотел видеть только ее. А она, очевидно, думала обо всем совершенно иначе. Да и перед Владимиром он тоже вдруг почувствовал себя виноватым. Потому и задубел голос. Владимир понял gc"ab" , охватившие брата, быстро разобрался в ситуации и, как всегда, поспешил ему на помощь: -- Это очень даже здорово, что вы сразу заговорили о хлебе насущном. Это мы мигом сообразим! Но тут в разговор включилась Ирина. -- Развлекайте лучше Юлю. А ужином займусь я, -- сказала она, решительно проходя на кухню. -- Боюсь, Ирочка, что сегодня вы не блеснете. Хотя кое-что мы купили, -- словно оправдываясь, предупредил ее Сергей. Ирина открыла холодильник. -- Посмотрим! Коньяк, вермут: вижу сухое вино: апельсины. Лед в морозильнике: Хо! Да я вам такие собью коктейли, что вы всю жизнь будете помнить! -- задорно воскликнула она. -- А вас, Сережа, наверно, можно будет поздравить. -- С чем? -- не понял Сергей. -- Я звонила в лабораторию, пленку уже проявили. Получилось, говорят, неплохо. -- Да? -- не поверил Сергей. -- Он еще сомневается! Вот тип! Я же снимал! -- ответил вместо Ирины Владимир. -- Конечно, надо еще знать, что скажет шеф, -- улыбнулась Ирина. -- Но в лаборатории мальчики тоже на этом деле собаку съели! -- А Юля уже видела снимки? Юля? -- живо спросил Сергей. -- Не видела. -- Тебе это не интересно? -- Я весь день проторчала сегодня в НИИ. Что там у них еще есть, кроме спиртного, Ира? -- Все есть. И ветчина есть, и яйца! И даже цветная капуста! И семга? -- Вы думаете, это он купил? -- кивнул в сторону брата Владимир. Ирина ничего не ответила. -- Я, Ирочка! У себя в военторге захватил. Надо же его малость подкармливать, а то он с этим своим "Фотоном" скоро совсем ноги протянет. Сидит над ним как проклятый. Ему, видите ли, даже в столовую некогда сходить. А у нас, между прочим, в летной столовой кормят не так уж плохо. -- Вы молодец, Володя. И дальше следите за ним, -- с благодарностью посмотрела на него Ирина и принялась разгружать холодильник. -- А музыка хоть какая-нибудь в этом доме есть? -- спросила Юля. Сергей включил магнитофон. Мелодично и ритмично зазвучал симфоджаз под управлением Рея Конифа. Сергей присел у журнального столика. Вести, что называется, светскую беседу он не умел. На личную тему -- не хотелось, да и не очень позволяла обстановка. Но о делах поговорить было можно, и Сергей вернулся к только что прерванному разговору. -- А Остапа ты видела? -- спросил он. -- Когда? -- не отрываясь от "Огонька", тоже спросила Юля. -- Сегодня. -- Я же тебе сказала, что была в НИИ. -- Но утром-то? Он же рано приехал в КБ. -- А я вообще в КБ сегодня не заезжала. Мне, между прочим, некоторые задания прямо дома дают. Наверно, это неправильно, но шеф почему-то об этом не задумывается. Понятно? -- Теперь понятно. -- Нет, ничего не понятно, -- возразила Юля. -- Неужели ты думаешь, что, если бы я знала о том, что пленка в лаборатории, не позвонила бы туда и раз, и другой, и третий? -- Ничего не думаю. -- И очень жаль. Думать надо всегда. Иначе разучишься понимать и более простые вещи. Кстати, у тебя далеко уже не такой золотой характер, как мне казалось раньше. -- Это не самое страшное, -- согласившись в душе с Юлей, усмехнулся в ответ Сергей. -- А что же тогда страшнее? -- То, когда люди перестают понимать друг друга. -- Нелогично, -- задумалась Юля. -- Перестать понимать нельзя. Со временем они лучше узнают друг друга и понимать тоже должны лучше. Другое дело, если они и раньше не понимали: А о каких людях ты говоришь? Сергей не успел ответить. В комнату вошел Владимир. На голове у него был колпак из газеты, на поясе фартук из полотенца, в руках сковородка, которая должна была изображать поднос. На сковородке стояли фужеры, до краев наполненные темно-вишневым напитком со льдом. Вместо соломинок из фужеров торчали макароны. -- Фирма Кольцов-младший и Ко предлагает! Просим резину не тянуть, пить побыстрее. Макароны стерильны, продувал каждую лично, но могут раскиснуть! -- бодро предложил он. -- Очень кстати! -- обрадовалась Юля. -- Мог бы о продувании не сообщать, -- буркнул Сергей. -- У фирмы секретов нет! -- отчеканил Владимир, поднося по очереди сковородку Юле и Сергею. Юля не заставила себя просить второй раз и сразу же вытянула из фужера большой глоток. Коктейль ей, очевидно, понравился, потому что она от удовольствия прищурила глаза и дальше, несмотря на предупреждение, продолжала пить уже медленно, маленькими глотками. Когда Владимир вернулся на кухню, она повторила свой вопрос: -- Так о ком ты говорил? -- О тебе и о себе, -- ответил Сергей. -- О нас этого сказать нельзя. Я тебя понимаю отлично. И всегда понимала. А если ты не хочешь понять меня, то от этого хуже только тебе. -- Она помолчала и добавила: -- Впрочем, и мне тоже. Сергей понял по тону, каким вела этот разговор Юля, -- они ни до чего не договорятся и на этот раз. Когда Юля говорила так, как сейчас, резко и неуступчиво, то всегда и во всем оказывалась права именно она. А он не только не прав, но еще и виноват в чем-нибудь. Поэтому он изменил тему и спросил: -- Ну а чем ты занималась в НИИ? Но Юля, очевидно, высказала далеко не все, что думала по этому поводу. Ее, вероятно, хотелось объяснить ему еще многое и, может быть, очень важное. Ей казалось, разговор этот только начался. И то, что Сергей столь неожиданно и так быстро от него отказался, и удивило, и даже обидело ее. Но она и виду не подала, что это ей не понравилось, и после некоторой паузы ответила, как всегда, спокойно, но уже более сдержанно. Впрочем, эта сдержанность не покидала ее уже до конца вечера. -- В НИИ я проверяла предложение Игоря. -- А именно? -- Еще один вариант четвертого узла. -- Четвертого? Ну это уже даже не смешно. Что там надо еще предлагать? -- Он упростил схему. -- И она от этого стала лучше? -- Во всяком случае, обойдется дешевле в производстве. -- А потом опять начнутся поломки, что-то снова придется усиливать! Да кому нужно это копеечное удешевление? -- загорячился вдруг Сергей. -- А почему это тебя так волнует? -- спросила Юля, и в глазах у нее мелькнули насмешливые огоньки. -- Да потому: -- начал было Сергей и осекся. -- Действительно, мне до этого нет никакого дела. -- До чего же вы все одинаковы! -- засмеялась Юля. -- Будто вас одним штампом штамповали. -- Кто это "вы"? -- Мужчины. Себялюбцы! Непременно, обязательно последнее слово должно быть вашим. Но почему? Почему только так и не иначе? -- В данном случае это самое, как ты выразилась, "последнее слово" вовсе не прихоть, а результат огромной работы. И прежде чем %#. сказать, мне надо было сжечь миллионы клеток собственного мозга! -- Успокойся. Никто не знает, что с ними на самом деле происходит -- сгорают они или превращаются в желе. -- Тебе-то по крайней мере его предложение понравилось? -- Поначалу нет. Но НИИ меня переубедило. -- А шефу? -- Шеф выбирает не только то, что ему нравится. Мы давно уже работаем взаймы. Точно не знаю, но, наверно, в очередной финансовой добавке ему отказали. А возможно, и вовсе пригрозили закрыть работу. Или законсервировать временно. Вот он и потребовал удешевить проект. И кажется, это удалось. Юля допила коктейль и окликнула Ирину: -- А еще какое-нибудь яство будет, Ирочка? -- Несем, несем! -- ответил Владимир. -- Может, вам помочь? -- Все уже готово, -- отозвалась Ирина. -- Почему же тогда мне никто не говорил об экономии ни слова? -- спросил Сергей. Юля в ответ неопределенно пожала плечами, встала и пошла на кухню. -- Дайте мне еще глоток этого вашего гоголя-моголя и покажите, как вы его делаете. Я непременно должна этому научиться, -- услыхал Сергей ее голос. Услыхал и усмехнулся. Предчувствие не обманывало его. И на этот раз они ни до чего не договорились. Даже этот служебный разговор на сей раз у них не получился. "Да и как же может быть иначе, если ей до любой мухи дела больше, чем до меня? Коктейль ее заинтересовал. Но почему? Неужели она не понимает, что все, абсолютно все, если б только она захотела, могло бы быть по-другому!" -- с досадой подумал он и так сдавил кисти рук, что захрустели пальцы. Но судьба сегодня явно была к нему неблагосклонна. Она словно насмехалась над ним, давая Юле возможность во всем оправдаться. -- Понравилось? -- польщено спросила Ирина. -- Удивительно приятно пьется, -- подтвердила Юля. -- А для меня это просто спасение. Завтра утром приезжает Игорь, вечером наверняка кого-нибудь пригласит. Надо будет угощать. Вот я им и приготовлю это зелье. И еще бутербродов на спичках сделаю, как чехи. И пусть сидят хоть до полуночи! -- В компании коктейль незаменимая вещь, -- со знанием дела согласилась Ирина. -- Вкусно и практично. -- А ты-то где научилась их делать? -- Я?.. -- словно решая, рассказывать или не рассказывать, задумалась Ирина. -- Я научилась, когда летала стюардессой. -- Ты? -- Вы? -- в один голос слились изумленные братья. -- Вы летали? -- Три года. Год после десятилетки. А потом еще два года, когда училась на первом и втором курсах. Облетела весь мир. -- А почему же мы об этом ничего не знаем? -- удивилась Юля. -- Александр Петрович знает. Я ему рассказала. Только просила никому не говорить. Раз не знаете, -- значит, он слово держать умеет. Забирайте свои фужеры, и пошли ужинать! -- скомандовала Ирина и первой направилась в комнату. Сергей с не меньшим интересом, чем Владимир и Юля, слушал то, о чем говорила Ирина. Но думал он все же о том, что сказала Юля. "Значит, завтра приедет Игорь: Тогда, конечно: Какого же чета я тогда злюсь?.. Устал, очевидно, как собака!.." Было уже поздно, все проголодались, аппетиты у всех были хорошие. Да и приготовлено все было очень вкусно. Поэтому на еду навалились дружно. Ели и поочередно допрашивали Ирину. -- На каких же самолетах вы летали? Ирина начала перечислять: -- Это неважно, -- не дала договорить Юля. -- Расскажи лучше, в каких ты была странах. -- В сорока трех. Не бывала лишь в Южной Америке, в Китае, Hспании ну и, естественно, не везде в Африке. Сделала больше тысячи слайдов. -- И ни одного не показала! -- Теперь покажу, -- засмеялась Ирина. -- А помните, Ирочка, как вы меня разыгрывали, когда мы оборудовали с вами эту берлогу? -- спросил Владимир. -- Нет: -- Спрашивали, не страшно ли летать? -- Я не разыгрывала. И была вполне искренна. Мне просто было очень интересно, что скажете по этому поводу вы. Потому что сама я, хоть и не из робких, летать, и особенно часов по шесть над океаном, боялась. Мне было страшно, -- честно призналась Ирина. -- И в общем- то, это одна из причин, почему я ушла из аэрофлота. -- А я люблю летать, -- сказала Юля. -- В качестве пассажира -- я тоже. Это совсем другое дело. -- Были ситуации? -- спросил Владимир. -- Все было: Когда ужин закончился, Юля взглянула на часы. -- Посидели очень мило. И еще по-новому открыли Иру, -- сказала Юля. -- Ну и ну! Наша Ирочка -- хозяйка Пятого океана! Сергей до сих пор не вмешивался в разговор друзей, хотя и слушал его с интересом. Их Ирочка, к которой все в КБ относились несколько покровительственно, как к младшей, раскрылась вдруг совершенно в ином свете. Оказалось, за ее спиной уже были крылья, да еще какие. И в свои двадцать пять она повидала столько, сколько не видели, да и вряд ли увидят, они все, вместе взятые. -- А что вы больше всего любили снимать, Ирочка? -- заговорил наконец Сергей. -- Людей, -- не задумываясь, ответила Ирина. -- На улицах, на набережных, в кафе, на пляжах, в магазинах. Обожаю снимать людей. И особенно женщин. Наверно, потому, что они выразительней. Я, например, безошибочно определю в толпе американку, француженку, немку, не говоря уже об итальянках. Они разнообразней одеваются. В них больше элегантности. Когда вижу красивую женщину, я, честное слово, получаю удовольствие. -- Умница. Вот откуда у тебя прекрасный вкус, -- похвалила Ирину Юля. -- Возможно, -- согласилась Ирина. -- Ну, хорошо! -- подвела вдруг итог Юля. -- А между прочим, пора и честь знать, -- сказала она и встала из-за стола. -- А танцевать? -- возразила Ирина. -- Давайте потанцуем! -- Какие могут быть разговоры? Конечно! -- обрадовался Владимир. -- Сережа! Выключай это бабушкино танго, ставь что-нибудь неприличное! Но Юля заупрямилась: -- В таком случае я поеду одна. -- Ну хотя бы полчасика, -- попросил Сергей. -- Уже поздно. -- Тогда я тебя провожу: -- Зачем? Я на машине. -- Тогда как знаешь: -- не стал возражать Сергей. Юля попрощалась и ушла. А примерно через час собралась домой и Ирина. Владимир вызвался отвезти ее на машине. Ирина отнеслась к этому предложению почти безразлично. Даже спросила: -- А стоит ли? -- Да я просто не отпущу вас одну! -- возразил Владимир. -- Вернешься? -- уже в дверях окликнул брата Сергей. -- Возможно: а точно -- не знаю, -- на ходу ответил Владимир и поспешил в лифт за Ириной. Они спустились вниз и сели в машину. Владимир знал, где живет Ирина, но на всякий случай, возможно она решила заехать к брату, спросил: -- Домой? Ирина кивнула и тут же призналась: -- Хотя домой почему-то сегодня не хочется. -- Так, может, зайдем куда-нибудь?! -- обрадовался Владимир. -- А куда? Владимир взглянул на часы: -- Для веселья эта планета, конечно, мало оборудована, -- вздохнул он. -- А я придумала. На Восстания, в высотном, кафе-мороженое. Как раз сейчас там не должно быть много народа. Владимир, не теряя ни минуты, так с места рванул машину, что она, набирая скорость, взвыла на ходу. В кафе действительно несколько столиков были свободными. Сели. Ирина сразу попросила ассорти из мороженого. -- А вина? -- спросил Владимир. -- Можно, -- не стала отказываться Ирина. Она вела себя тихо, была необычно покладистой, и Владимир вдруг понял, что лучшего и другого такого времени, для того чтобы объясниться, ему уже никогда не представится. Он решил непременно, сейчас же, как только они выйдут на улицу, рассказать Ирине обо всем, что давно уже носит в душе, что думает о ней, о своих планах. Но едва эта мысль пришла ему в голову, он испугался. Он, как в прошлый и позапрошлый раз, побоялся получить отказ и разрушить хотя бы эту иллюзию, исключительно в его воображении существовавшую близость их отношений. Но и откладывать этот разговор до бесконечности он тоже больше не мог. И потому все же решился окончательно, тем более что к такому разговору располагало его и непривычно лирическое настроение Ирины. Кафе уже было закрыто. Посетителей давно не пускали. А на тех, что еще занимали места за столиком, косо поглядывали официантки. -- Все? -- спросила Ирина. -- Вроде бы: -- поднялся Владимир. -- Тогда идемте слушать львов. -- Кого? -- не понял Владимир. -- Львов. С хвостами. С гривами. Вы когда-нибудь слушали? -- Вот уж этого нет. В Найроби я не садился. А вокруг наших аэродромов они не кричат, -- не понимая, шутит она или говорит серьезно, ответил Владимир. -- Да не нужно никакого Найроби! -- засмеялась Ирина. -- Вполне достаточно добраться до Малой Грузинской. Вот сюда, через площадь: -- Тут же зоопарк! -- вспомнил Владимир. -- Конечно! -- Но он ведь уже закрыт: -- И пусть. Идемте. Когда они очутились на улице, Ирина сказала: -- Оставьте машину здесь. Мы прогуляемся, это только на пользу. Владимир был готов и согласен на все. И хотя затея со львами возникла для него совершенно неожиданно, он не возражал и против нее. И с удовольствием пошел бы на ВДНХ слушать петухов и в ботанический сад -- лягушек, лишь бы Ирина не спешила сказать своего "Тайм из ап". Они пересекли площадь и двинулись вдоль ограды зоопарка. Прохожих на улице было уже немного. Встречные и попутные машины проезжали не быстро. Под раскидистыми деревьями было темно и тихо. -- А какая-нибудь вступительная лекция будет? -- чтобы нарушить молчание, спросил Владимир, хотя болтать по пустякам ему не очень и хотелось. -- Пожалуйста, -- с готовностью отозвалась Ирина. -- Итак, львы в основном живут в Африке. Едят сырое мясо: -- И ужасно не любят манную кашу, -- добавил Владимир. -- Это еще не доказано. Во всяком случае, товарищ Сосновский ни в "Вечерке", нигде об этом ни разу не говорил. -- Понятно. Так когда же они закричат? Или, может, сегодня у них концерт отменяется? -- Наберитесь терпения. Они миновали переход из одной части зоопарка в другую. Неожиданно " темной, казалось бы уже давно уснувшей, глубине парка, где-то за прудом, раздался пронзительный и резкий крик птицы. Ирина сразу остановилась и приложила к губам указательный палец. К крику тотчас же присоединилось еще несколько голосов. Еще через некоторое время в птичий хор включились шакалы. Их лай и повизгивание возбудили гиен. Они завыли и захохотали, явно стараясь перекричать друг друга. Какофония нарастала. Истошно вопили обезьяны. Стало похоже на то, будто от сна воспряли все обитатели зоопарка и каждый по-своему, но непременно во весь голос высказывает недовольство невесть из-за чего поднявшимся ночным гамом. И вдруг, когда общий шум достиг своего апогея, его, как грозный обвал, который легко заглушает и звон ручьев, и плеск водопадов, перекрыл могучий рев царя зверей. Лев рявкнул. И прежде чем его рык затерялся в каменных ущельях примыкавших к зоопарку переулков, все нарушители тишины мгновенно смолкли. Лев рявкнул еще раз. Еще. И, убедившись в том, что ни одно живое существо не осмеливается ему перечить, издал звук, очень похожий на зевок. Над прудом и под развесистыми деревьями зоопарка вновь сомкнулась липкая, густая тишина. Это было поразительно. Лев оставался царственной особой даже в зоопарке. Даже в клетках, защищенные стальными прутьями от всякого внешнего посягательства, звери и птицы продолжали бояться его. -- Понравилось? -- шепотом, будто тоже опасаясь нарушить эту тишину, спросила Ирина. --Обалдеть можно! -- признался Владимир. -- Минут через пятнадцать они все это повторят. Хотите еще раз послушать? -- Готов до утра. -- Это слишком. -- С вами? Даже мало. Я люблю вас, Ирочка. Очень люблю. И уже давно. И чем больше узнаю, тем больше люблю, -- сказал Владимир и затаил дыхание, боясь прослушать то, что ответит Ирина. А она не издала в ответ ни звука. Не сделала ни одного жеста. Она как будто даже не слышала его слов, вдруг повернулась и медленно пошла вдоль ограды. Владимир поспешил за ней. -- Куда же вы, Ирочка? -- Домой, -- ответила Ирина. -- И ничего не хотите мне сказать? Ирина обернулась: -- Не в этом дело. -- Я вас обидел? -- Конечно нет. Просто теперь что-то изменится в наших отношениях. А мне бы этого не хотелось. -- Я тоже не хочу. -- Тогда одно из двух: или вы мне ничего не говорили, или: -- Что? -- Я же с вами должна быть так же откровенна. -- Будьте. -- Вам будет больно. -- Пусть: Ирина пошла дальше. Теперь они шли рядом, как и раньше. Ирина смотрела перед собой и говорила тоже словно сама с собой: -- Я виновата в том, что сегодня вы переступили этот рубеж. У меня было очень хорошее настроение, а вы, очевидно, приняли его как знак особой доброжелательности. Но я не кокетничала. Мне действительно сегодня было очень хорошо. -- А я просто не мог больше молчать. -- Пусть будет так. Вы сказали, что любите меня уже давно. А на неделю раньше, чем это случилось у вас, я полюбила Сережу. Вашего брата. -- Вы? -- остановился, словно попал в капкан Владимир. -- Я. -- Сергея? Но ведь он по уши влюблен в Юлю? -- А какое это имеет значение? Никакого. Во всяком случае, для меня -- никакого. И потом, хотя Юля интересная женщина, я ее своей соперницей не считаю. Она занята только собой. Когда Сергей наконец mb. поймет, он охладеет и забудет ее. Он гордый, и так будет. -- А то, что вы его любите, он знает? -- Откуда? Но когда-нибудь я скажу ему об этом. -- Брат, Сережка, перешел мне дорогу: -- Неправда, -- решительно возразила Ирина. -- Он ничего не делал для этого. А уж если кто и сделал, так это Юля. Это она нас познакомила. Но суть не только в этом. Вы, Володя, настоящий мужчина. В самом большом смысле этого слова. У вас и внешность дай бог, и характер, и ваша профессия. Но в том-то и дело, что я никогда не выйду замуж за летчика. Я знаю, что это такое. И не хочу. А теперь я вас должна спросить: вы обиделись? -- Нет, Ирочка. -- Честно? -- Как всегда. -- Вы действительно мужчина. Тогда выполните мою просьбу. Обещаете? -- Какую? -- Не ездите сегодня домой. Оставайтесь ночевать в Москве. Возвращайтесь к Сергею. Не хотите -- поезжайте в мастерскую к Жене. Я дам вам ключи. Владимир задумался. -- Хорошо. -- Что хорошо? -- Я не поеду. Ирина быстро достала из сумки и с благодарностью протянула ему ключи. -- Не надо, Ирочка. Спать я тоже не хочу. Я, пожалуй, поброжу по городу. И поговорю сам с собой. Сегодня мне это нужнее всякой крыши над головой, -- сказал Владимир. -- Может, и так, -- согласилась Ирина. Она поцеловала его в щеку, так, как делала это всегда, когда прощалась со своим братом, и торопливой походкой, почти бегом направилась через улицу. Но, перейдя на другую сторону, остановилась. Оглянулась, помахала Владимиру рукой и негромко крикнула: -- Только непременно будьте умником! Вам же это ничего не стоит! Вы же сильный! Глава 12 В понедельник вся группа снова собралась в Есино. Не было только Бочкарева. Как и договорились, он с утра должен был заехать в КБ, забрать пленку и фотоматериалы, побеседовать с шефом, получить у него замечания и доставить все это в группу. Но время шло, а Бочкарев не появлялся, хотя звонил из Москвы уже дважды. На вопрос Сергея "Что там получилось?" ответил неопределенно: -- Привезу -- увидите. -- Так когда же? -- Сам жду. Шеф у Ачкасова. -- А снимки? -- В том-то и дело. В половине второго, когда ждать всем порядком надоело, Заруба поставил вопрос ребром: -- Может, нам теперь из-за этих ночных пейзажей не обедать и не ужинать? -- Иди лопай, не задерживает никто, -- ответил Окунев. -- А вы? -- Я повременю, -- сказал Сергей и позвонил в КБ. Ему ответили, что Бочкарев уже выехал в Есино. -- Тогда, конечно, другой коленкор, -- не стал спорить Заруба и, насвистывая, уселся возле окна. А еще через полчаса к инженерному дому подъехала "Волга". Из нее вылез Бочкарев и не торопясь, словно бы его и не ждали, направился по лестнице в комнату группы. Все поднялись ему навстречу. -- Так-с, -- проговорил Бочкарев и выложил на стол из портфеля коробку с пленкой и пакет с отпечатанными с нее фотографиями. Сергей завладел пакетом. Снимков было много, штук сорок. Были +cgh%, были хуже, были четче, были тусклее, но ни одного не нашел среди них Сергей такого, который можно было бы принять за эталон. Он просматривал снимок и передавал его Окуневу. У того брал Заруба, после него снимки попадали к Бочкареву, который раскладывал их по номерам длинной полосой на свободном столе. Сергей откровенно был разочарован тем, что увидел. Казалось, что его коллеги -- тоже. Но неожиданно заговорил Заруба: -- А по-моему, для начала ничего: -- Да ну! -- даже не дал ему договорить Сергей. -- Муть получилась серая. Чего уж там. Но заставить Зарубу отказаться от своего мнения было не так-то просто. -- Допускаю, -- спокойно продолжал Остап. -- На Арбате в фотоателье могли бы сработать и получше. Но и это, ставлю дюжину пива, вполне рабочая продукция. -- А я ставлю две, что она никуда не годится. -- Проспорите, Сергей Дмитриевич, -- вмешался в их разговор Бочкарев. -- Ачкасов, правда, пива не выставлял, но мнение высказал именно такое же. Не будьте придирой. Еще вчера мы не имели абсолютно ничего. А сегодня у нас есть реальные фотоснимки. Разве это уже не успех? А почему ты молчишь? -- обратился он к Окуневу. -- Я тоже не в восторге, -- признался Олег. -- А если поконкретней? -- Заканчивайте свой пасьянс, посмотрим всю полосу, тогда будем говорить конкретней, -- ответил Окунев. Больше никто не сказал ни слова. Молча следили и помогали подбирать снимки Бочкареву. А когда целая полоса их длиною метров в пять вытянулась от одного края стола до другого, склонились над ней, внимательно приглядываясь к каждому светлому пятну. Сергей, так же как и остальные, пристально просмотрел все фотографии. Теперь, когда появилась возможность что-то сравнивать, что-то сопоставлять, анализировать всю картину целиком, у него уже не было того резко негативного впечатления, которое невольно возникло от просмотра отдельных снимков. Теперь и он, пожалуй, готов был согласиться с мнением, что для начала ничего. Но даже при таком попустительском для данного случая отношении ему было трудно скрыть свое разочарование. Он, конечно, ожидал и был уверен, что результаты их многомесячной работы будут намного по своему качеству выше. И все же именно знакомство с полосой в целом дало ему возможность уже сейчас попытаться понять, какой брак в работе был допущен по вине "Фотона", а какой появился как результат ошибок, допущенных ими при конструировании всей этой новой и сложной системы ночного видения. Очевидно, его коллеги пытались сейчас, каждый по-своему, тоже ответить на этот вопрос, потому что время шло, а никто не отрывал взгляда от снимков и лица у всех были сосредоточенны и задумчивы. Нарушил молчание Бочкарев. Он взглянул на часы и сказал: -- Однако пора обедать. Сказал и направился к двери, а все присутствующие пошли за ним. Столовая, в которой завтракали, обедали и ужинали конструкторы, размещалась в соседнем здании. Впрочем, и здесь для них была выделена специальная очень чистенькая и уютная отдельная комната. В ней они рассаживались за столы по двое и, если появлялось желание, могли продолжать свои рабочие разговоры. Так получилось и на этот раз. Заказав официантке салат из помидор и полпорции солянки, Бочкарев сложил руки на груди, и, окинув всех взглядом, объявил: -- А у меня есть соображение. В комнате сразу стало тихо. Все знали, что именно так обычно начинаются их вольные дискуссии на конкретную тему, во время которых можно высказывать самые невероятные предположения и выдвигать самые фантастические гипотезы. -- На базе первых, так сказать, самых общих впечатлений, -- поспешил оговориться Бочкарев. -- Хорошие получились снимки или не очень, радоваться или тем более расстраиваться у нас особых оснований нет. Ведь для чего нам нужны эти снимки, и пленка, и "..!i% вся съемка? Дешифратор на КП, по идее, должен получить информацию и переработать ее по прямому приему непосредственно с борта носителя "Фотона". В этом, опять же-таки по идее, весь эффект выигрыша времени. Но что получилось у нас? -- Или, точнее, что у нас не получилось? -- поправил Заруба. -- Совершенно верно! Что у нас не получилось? -- согласился Бочкарев. -- Как раз дешифратор у нас по известной вам причине и не сработал. Он не указал нам местоположение и название объектов на местности. Но! Повторяю! НО! Это вовсе не значит, что он не принял информацию и не переработал ее, так сказать, внутри себя. Вошла официантка и принесла заказанные блюда. Разговоры на минуту смолкли. Но как только дверь за ней закрылась, заговорил Остап, преимущественно обращаясь к Сергею: -- Блок приемника проверяли еще при мне. Он весь был горячий как утюг. Значит, он ее перерабатывал. -- Да, но тут-то и возникает единственный вопрос, -- не утерпел Окунев. -- А какую и сколько он этой информации получил? -- Вот-вот! -- поддержал эту мысль Сергей. -- Какую и сколько? -- И думать нечего: всю, что попала на пленку! -- уверенно сказал заруба. -- В таком случае я ему не завидую! -- А это уже второй вопрос. И хватит. И всем взять ложки! -- скомандовал Бочкарев. На минуту в маленькой комнате установилась тишина. Но едва тарелки с закуской опустели, снова заговорил Окунев. -- Что мог, например, определить дешифратор по тем размытым линиям, которые протянулись вдоль краев всей полосы? -- Так, голуба, надо же его еще научить этому, -- справедливо возразил Заруба. -- Разберись сначала в этих линиях сам, а потом дай ключ ему. А так что же получается? Ты научил его букве "а", а требуешь, чтобы он прочитал "б"? -- Конечно, конечно. Со временем заложенная в дешифратор программа обновится и обогатится несравненно, -- поддержал Остапа Бочкарев. -- Естественно. Но вот формула, которой мы пользовались, когда добивались определенной четкости изображения, -- записал Окунев на бумажной салфетке несколько цифр. -- Мы сами ее вывели. Сами решили, что она нас вполне удовлетворит. Сами можем теперь спросить себя: а не ошиблись ли мы тогда? -- В чем? -- Ну хотя бы в том, что проектировали тогда эту четкость недостаточно высокой. -- Так ведь это надо еще доказать! Может, дело совсем не в формуле. -- Может. Но и я, в порядке бреда хотя бы, тоже могу зацепиться за какое-нибудь одно звено: -- Я так понимаю, Олег, что вы сейчас внесете конкретное деловое предложение? -- уточнил мысль Окунева Бочкарев. -- Именно. Надо будет еще раз хорошенько пересчитать эту формулу. Практические переделки за этим последуют небольшие. -- Принимается! -- подвел короткий итог Бочкарев. -- В порядке бреда -- пожалуйста! Кто же будет возражать? Я? И не подумаю. Я вообще хочу спросить совершенно о другом: мы сегодня съедим в конце концов этот суп или нет? -- спросил Заруба. -- Надо было брать не суп, а окрошку. Она не остынет, -- пошутил Сергей и подвинул к себе тарелку. Закончили обед часа через полтора. Особенно долго пили кофе. Зато почти каждый высказал свое мнение. Заруба, как всегда, с выводами не спешил, уверял, что "надо еще погонять Володьку", "еще покрутить пленку, а уж тогда решать окончательно". Бочкарев вполне соглашался с Зарубой, что "покрутить пленку" следует и они ее непременно покрутят. Но в отличие от Остапа уже сейчас готов был видеть причину неудачи в недостаточной чувствительности прибора. Не высказался, по сути дела, один Сергей. Первое впечатление -- самое сильное. Это a* ' -. не зря. Оно так огорчило Сергея, что, глядя на испещренную световыми пятнами полосу снимков, он долго ничего не видел на ней, кроме неудачи. Очевидно, в немалой степени еще давал себя знать и недостаток опыта. И удачи, и неудачи -- для него еще все было в новинку. Но так или иначе, а какое-то время он был просто ошарашен. И только потом, уже буквально за несколько минут до того как отправиться в столовую, его неожиданно осенила интересная мысль. Он вдруг подумал о том, что этих вот ясных, размытых, разлитых и неясных световых пятен должно быть на снимках гораздо больше. Вспомнилось, что недели за две до проведения первой съемки, когда они еще занимались монтажом, Владимир рассказывал ему, как он будет выходить на полигон, по каким, чтобы не промазать, ориентироваться маякам, и тогда же показал схему расположения целей, которые ему предстояло заснять. Имитаторы танков, ракетных установок, автомашин, орудий и прочей боевой техники были рассредоточены по всем требованиям устава -- на участке местности глубиной в несколько километров. Сергей тогда даже подивился такой, как ему показалось, чрезмерной насыщенности техники. Но тут же тогда об этой схеме и забыл. Теперь вспомнил. И прежде всего снова захотел взглянуть на все. Но с утра еще не видел Владимира. В пятницу Владимир уехал провожать Ирину и на проспект Вернадского не вернулся. Сергей не удивился этому. Владимир и не собирался у него ночевать. В субботу и воскресенье они не перезванивались. Сергей отдыхал. А у Владимира, как он думал, нашлись какие-нибудь свои дела. Возвратившись сегодня в Есино, Сергей позвонил брату, но дома его уже не застал. К обеду, а в последнее время Владимир обедал почти всегда вместе с конструкторами, ибо уже давно считался в их обществе своим человеком, он тоже не явился. Это немного удивило Сергея. Но больше ему была нужна схема. Сейчас его острее всего интересовал вопрос: почему же так мало целей оказалось на снимках? Это могло произойти либо потому, что они по нескольку штук объединены в каждом обозначенном на снимках световом пятне -- и в таком случае причина неудачи кроется в несовершенстве, а возможно, и просто в неотлаженности отдельных узлов системы, о чем говорил Окунев и Бочкарев, -- либо многие из этих целей просто не попали в объектив "Фотона" -- и тогда все дело обстояло гораздо хуже, тогда виной всему был недостаточный угол зрения прибора. А за этим крылся уже конструкторский просчет. Из столовой Бочкарев, Заруба и Окунев направились обратно в инженерный дом. А Сергей пошел к Владимиру. И опять не застал его на квартире. "Интересно, где его носит?" -- подумал Сергей, взял поводок и вывел погулять Занду. Они вошли в березовую рощу, вплотную прилегавшую к жилому кварталу городка, и с час бродили между деревьями. Занда откуда-то притащила ежа, получила вздрючку и теперь, не зная, как подластиться к Сергею, вертелась у его ног. А Сергей анализировал и опровергал только что им же самим сделанные предположения. О просчете почему-то не хотелось думать. И в первую очередь, очевидно, потому, что в свое время, когда "Фотон" еще только создавался на бумаге и далеко еще не все расчеты и формулы были воплощены в чертежи, он, Сергей Кольцов, автор проекта, и вся группа немало поломали головы и над тем, как максимально увеличить поле зрения будущего прибора, и над тем, чтобы обеспечить ему предельно высокую разрешающую способность по всей полосе захвата, и над тем, чтобы исключить в процессе его работы какие бы то ни было оптические искажения. Казалось, они предусмотрели и сделали все от них зависящее. Впрочем, Сергей не успокаивал себя и не утешал. И призвал на помощь память лишь для того, чтобы отойти подальше от сегодняшнего дня и с большего расстояния увидеть большее и скорее понять, почему же все- таки, несмотря на весь затраченный труд и старания, они не получили должной отдачи? Почему? И опять он возвращался к тому, о чем только что думал: ну а если это все-таки просчет? И угол зрения "Фотона" оказался явно недостаточным? Ведь обзор и съемка местности ведутся с небольшой высоты. Но для того чтобы дать ответ на этот вопрос, надо !k+. в первую очередь сравнить снимки со схемой. "Так куда же запропастился этот тип? -- снова подумал Сергей о брате. -- Удивительная личность: когда надо -- с огнем не найдешь!" Сергею казалось, что, выгуливая Занду, он выбирает маршрут, он ведет ее от поляны к поляне. Но на самом деле все было наоборот. Это она, эта хитрая бестия с лисьей мордочкой, тянула его за собой. Это он шел за ней до тех пор, пока вдруг не очутился на опушке, от которой до домика, облюбованного летчиками-испытателями, было рукой подать. "Смотри-ка, смотри-ка куда привела, -- подивился сметливости собаки Сергей. -- И ведь, наверно, не зря. Тут ведь, поди, сидит и козла забивает". Сергей направился к домику. Занда, поняв его намерение, стрелой припустила вперед. А когда Сергей подошел к крыльцу, она уже выскочила из домика обратно и, виляя хвостом, улеглась в дверях. Морда ее при этом улыбалась довольной и спокойной улыбкой. Она уже нашла своего хозяина и уже охраняла его. Следом за Зандой на крыльцо вышел сержант-техник и, увидев Сергея, поприветствовал его. -- Кольцов тут? -- спросил Сергей. -- Так точно, товарищ майор, -- не очень приветливо доложил сержант. -- Только он отдыхает. -- С чего бы это? -- в тон ему спросил Сергей. -- Сказал, что устал: Сергей вошел в домик. В той комнате, где обычно собирались в ожидании команды летчики, было пусто. Лишь на одной койке, накрыв голову подушкой, в форме лежал Владимир. "Неужели пьян?" -- подумал Сергей, хотя никогда за братом такого греха не замечал. Он решительно шагнул к койке. Но его на полпути обогнала Занда и проворно вспрыгнула Владимиру на спину. Кольцов- младший зашевелился и, прежде чем Сергей подошел к нему, поднял голову. Он взглянул на брата отсутствующим взглядом и сел. -- Чего это ради ты дрыхнешь? -- спросил Сергей. Владимир зевнул. Пропустил волосы через пальцы рук, закинул их назад. -- Язык, что ли проглотил? -- Погода, должно быть изменится. Вот на сон и тянет: -- Подумать только, какой барометр объявился. А может, лишку хватил? -- И не думал. -- А где пропадал эти дни? Почему не звонил? -- Телефон не работал. -- Ну, хорошо. Мне схема нужна. -- Какая схема? -- Та, что ты мне показывал. Схема расположения целей на полигоне. Тех целей, которые ты снимал. -- Я ее с собой не ношу. -- А где она? -- Где положено. Вместе с рабочей картой. -- Ты можешь ее получить? Владимир взглянул на часы. Встал. Привычным движением расправил под ремнем гимнастерку. Снял с вешалки фуражку и молча вышел на крыльцо. Занда выбежала следом за ним. Сергею тоже ничего не оставалось делать, как последовать за ними. Владимир был явно не в духе. Сергей это понял. Но причину выяснять не стал. Случалось и раньше, что младший брат начинал вдруг огрызаться ни с того ни с сего. Более странным Сергею показалось другое. А именно то, что Владимир до сих пор не поинтересовался и ничего не спросил о результатах первого испытания. Но в общем-то сейчас и для Сергея это значения не имело. Он ждал схемы. Получив свою папку, Владимир достал планшет, вытащил из него схему и протянул ее сергею. -- Она понадобится тебе сегодня в полете? -- спросил Сергей. -- Нет. -- А ты не забыл, что сегодня снова съемка? -- Из ума не выжил. -- Тогда, может, скажешь, какой черт тебя боднул? Владимир ничего не ответил и направился к выходу. -- А где тебя искать, если потребуешься раньше? -- Сам приду, -- буркнул Владимир и захлопнул за собой дверь. "Попала вожжа под хвост, -- процедил сквозь зубы Сергей. -- Характерец тоже дай бог!" Он прошел в рабочую комнату. Здесь никого не было. Очевидно, после обеда конструкторы сюда еще не возвращались. Снимки лежали на столе в том же порядке, в каком их оставили. Сергей положил рядом с ними схему. Он нашел на ней крайние точки, запечатленные на снимках, и соединил их прямой. На схеме обозначился узкий коридор, едва покрывавший половину ее. Это и была та фактическая полоса, которую захватил объектив "Фотона". Сомнений не было. Даже если бы прибор работал с большей четкостью и каждый объект на снимках был ясно обозначен, и тогда "Фотон" выполнил бы свою задачу лишь наполовину. А чтобы выполнить ее всю, его пришлось бы посылать в разведку вторично. Но при такой насыщенности обороны противника огневыми средствами рассчитывать на удачное возвращение дважды было не так-то просто. Сергей это знал. И тогда в нем, неожиданно для него самого, вдруг заговорил командир роты танков. А может быть, даже и не роты, а соответственно его новому званию -- и батальона. Для них, для таких, каким он был и каким стал, будет выполнять "Фотон" свои задачи. На их рабочие карты будут наноситься добытые "Фотоном" разведданные. На основе этих данных будут принимать они свои решения на бой, строить боевые порядки подразделений. Поведут их в атаку: и напорются на совершенно иную систему огн