я противника. Сергей растерялся. Такого откровенного и в то же время объективного подтверждения неудачных испытаний он даже не ожидал. Он по-своему все воспринял. Стоял, опершись на стол руками, смотрел на полосу фотоснимков, думал о том, что же теперь делать, за что браться и с чего начинать, и так был поглощен этими мыслями, что даже не заметил, как в комнату зашли его коллеги. А они, казалось, поняли его состояние, молча обступили его и так же молча включились в работу. Нарушил это молчание через некоторое время Бочкарев. -- Я вижу, Сергей Дмитриевич, у вас тоже появилась своя версия, - - сказал он. -- И кажется, самая неприятная, -- мрачно ответил Сергей. -- Какая же? Сергей протянул Бочкареву схему. -- Я так и понял. Но страха не испытываю, -- ответил Бочкарев. -- Это просчет, Юрий Михайлович. И очень серьезный. -- Просчета нет, Сергей Дмитриевич. И я не понимаю, почему вам так хочется поднять вверх руки? -- Тогда почему так получилось, что почти половина целей не попала на эти снимки? Если это не просчет, то что же? -- Я вас тоже спрошу: а почему вдруг не взлетают самолеты, над проектами которых работали, и кропотливо работали, десятки опытнейших специалистов? Почему, бывает, не срабатывают системы, которые перед запуском были выверены и перепроверены? Вы считаете, что тоже из-за просчетов? Так нет! И тысячу раз нет, Сергей Дмитриевич! В наш век ЭВМ и компьютеров просчитаться трудно. Я бы даже сказал, почти невозможно. Другое дело -- чего-то не учесть. Мы ведем постоянную, жестокую борьбу с природой и далеко не всегда, не из каждого поединка, выходим победителями, потому что еще не умеем, не научились предвидеть все те сюрпризы, которые она нам готовит. -- Пусть будет по-вашему, -- не стал спорить Сергей. -- Что же мы не учли здесь? -- Не знаю, -- категорически ответил Бочкарев и добавил: -- Пока не знаю. Будем искать и найдем. Во всяком случае, я от своей версии не отказываюсь. -- И я тоже не отказываюсь, -- добавил Окунев. -- Испытания только начались, и спешить с выводами нечего. -- Надо еще проверить, с какой высоты этот бес снимал, -- заметил Заруба. -- Я, между прочим, об этом тоже подумал. На малых высотах определить точное расстояние до земли на глаз практически почти невозможно, -- услышал Сергей чей-то чужой голос. Он обернулся и только сейчас увидел в комнате Жердева. Представитель авиации сидел за маленьким столиком, стоявшим возле окна, и курил. Он, конечно, слышал весь разговор конструкторов, но до этого момента своего мнения не высказывал. -- Вы считаете, что все это могло случиться из-за ошибки испытателя? -- сразу насторожился Сергей. -- Вполне. -- И вы такое допускаете, Юрий Михайлович? -- Во всяком случае, не исключаю! -- решительно заявил Бочкарев. -- Вот теперь настало время сомневаться абсолютно во всем, проверять и перепроверять решительно все. И начинать надо, что называется, от печки. И тогда тот самый сюрприз, о котором я только что говорил, может обнаружиться как раз там, где его ждали меньше всего. Я помню, как мы неделю искали дефект в самом первом варианте "Совы". Всю размонтировали, разобрали по винтику, все проверили. Собрали снова, установили, а на экране опять те же помехи. И знаете, что же в конце- концов обнаружилось? Рядом, совсем в другой системе, работал вибропреобразователь. Он и давал фон. Но так как он работал постоянно, выявить какую-либо закономерность в появлении помех мы просто не могли. И уж только потом кто-то обратил на это неудачное соседство внимание. Так что искать будем терпеливо, настойчиво и, я повторяю, от печки! -- А где, между прочим, Владимир? -- спросил вдруг Окунев. -- Наверное, в первую очередь надо было бы с ним потолковать. -- Пошел отдыхать. К себе пошел. У него же ночью вылет, -- ответил Жердев. -- Потолковать, конечно, следует. И потолкуем, -- согласился Бочкарев. -- Но надо, очевидно, и помочь ему. Надо установить у него на борту прибор, который точно зафиксирует высоту съемки. -- Он зафиксирует, а я проконтролирую. А что вы скажете, если мне самому подняться в воздух? -- обвел присутствующих взглядом Сергей. Предложение было неожиданным, да и не совсем обычным. -- Вы хотите участвовать в испытаниях? -- переспросил Бочкарев. -- Хотя бы при испытании, -- поправил Сергей и улыбнулся. Ему вдруг стало весело от мысли о том, что через день-два спарка унесет его, как в печную трубу, в мягкую темноту безлунного ночного неба. -- А что вам это даст? Вы же ничего не увидите. -- Да и кто тебя туда пустит? -- резонно спросил Окунев. -- Если медкомиссию пройдет, слетать может, -- ответил Жердев. -- А вот что ему там делать, этого я не знаю. -- И я не знаю, -- признался Сергей. -- Но чувствую, что лететь стоит. Вы же сами, Юрий Михайлович, учите: от печки, от печки танцевать надо. А где она, наша печка? Разве не там? -- Я в принципе не возражаю, -- согласился Бочкарев. -- Я просто думаю, какую можно извлечь из этого наибольшую практическую пользу. Давайте думать все. Придумаем. А вы тем временем проходите комиссию. Поздно вечером, почти перед самым вылетом Владимира, когда практически уже никто этого не ждал, неожиданно позвонили из Москвы. Звонил Кулешов. Он обстоятельно расспросил Бочкарева о том, как был устранен дефект дешифратора, о предстоящем испытании и попросил сделать дополнительно серию снимков специально для него с высот, на сто и двести метров выше заданных. Бочкарев заверил Кулешова, что все будет выполнено, и проинформировал о содержании разговора всю группу. Владимира в это время уже облачали в летные доспехи, и Заруба и Окунев поспешили к нему передать дополнительное задание. Поговорить об этом позднем звонке тогда ни у кого не было времени. Но Сергей невольно отметил про себя, что Александр Петрович, очевидно, о неудаче первого испытания мыслит в одном с ним плане. Глава 13 Когда на Сергея надели противоперегрузочный костюм, он вдруг совершенно отчетливо почувствовал запах солярки. И рассмеялся в душе. Сработал рефлекс, почти забытые ассоциации. Ведь сколько лет было так: надевал комбинезон и садился в танк. И сразу окунался в атмосферу масел, краски, топлива. Воспоминания развеселили его. А в целом операция по облачению в высотника выглядела очень даже не просто1. Сергей вспотел, пока влез в синтетическую оболочку, протиснул голову в трехслойный гермошлем не без помощи опытных техников, пристегнул лямки от парашюта, кислород для питания, приладил на себе плечевые ремни: К самолету его провожали всей группой, словно он отправлялся на побитие какого-нибудь очень ответственного рекорда. Теперь, кажется, и Бочкарев был рад, что осуществится это, так неожиданно задуманное, мероприятие. А ведь чуть не сорвалось. Уперлись врачи: не понравилось давление. Не то чтобы оно оказалось плохим, но как раз у тех границ, определив которые, медики обычно советуют человеку отдохнуть. И то, что Сергей сумел настоять на своем и убедить их разрешить ему отправиться в полет, сейчас вызывало у Остапа самую большую радость. -- Ну, ты молоток! -- то и дело повторял он, одобрительно похлопывая Сергея по спине. Безучастно, казалось, относился к этому событию только Владимир. Его понурость и замкнутость Сергею уже откровенно не нравились. Тем более что Сергей понял, что на сей раз это явно не беспричинно, что с Владимиром что-то случилось. Но что именно, он до сих пор узнать не смог. Успокаивало, однако, то, что взгляд больших серых глаз Владимира несколько потеплел. А это служило предзнаменованием того, что всякая воинственность во Владимире скоро уляжется и он, как это обычно и бывало, обо всем расскажет сам. Впрочем, сейчас Сергея это не так уж и волновало. Мысли его были во второй кабине спарки, которую за прошедший день настолько начинили всякими измерительными и контрольными приборами, что в ней почти не осталось свободного места. Бегая вчера от врача к врачу, Сергей несколько раз заглядывал и в ангар, где оснащали спарку, и даже забирался в свою кабину. Он отлично понимал, что все эти приборы будут крайне необходимы. И все же не утерпел, заметил Жердеву: -- Ты, Николай Филиппович, не забывай, что я тоже сюда сяду. -- Пожалеть просишь? -- лукаво усмехнулся Жердев. -- Прошу. -- А ты к Володьке в кабину загляни. Посмотри, что вы, конструкторы, там нагородили. Вы нашего брата шибко жалеете? -- Намек понял. И тем не менее.. -- А раз понял, то приготовься, еще и на колени тебе поставим пару датчиков, -- пообещал Жердев. Потом, когда приготовления были закончены, почти до самого вылета Сергей осваивал эту новую для него технику. Инструктировали его всей группой. А больше всех -- Бочкарев. И не по обязанности старшего. Добрая половина всех тех механических регистраторов, с которыми Сергею предстояло работать, включая и БВК-4 (Бочкарев-Вольский- Кулешов), были созданы им. Сергей не испытывал боязливости перед полетом, но новизна предстоящего волновала. Все в этой ситуации для него было непривычно, а больше всего его собственное положение -- в полете ему предстояло быть всего лишь наблюдателем, почти пассажиром, и только. Уже когда они оба, Владимир и он, сели в самолет, Сергей вспомнил, что днем в инженерный дом дважды звонила Юля. Оба раза она разговаривала с Бочкаревым. Как позднее стало известно Сергею, первый раз она передала просьбу Главного повторить снимки с дополнительных высот. Второй -- интересовалась исключительно тем, как проходит комиссию Кольцов-старший. Кстати, она передала Бочкареву, как она выразилась, строго конфиденциально, что Кулешов неодобрительно отнесся к этой затее и сказал, что уж если этот так необходимо, то вполне можно было бы послать кого-нибудь другого. Aочкарев, несмотря на предупреждение, все передал Сергею. И от себя добавил: "А вы говорите! Да он вас бережет пуще собственного глаза!" -- Ты не волнуйся и ничего не бойся, -- услышал неожиданно в наушниках Сергей голос брата. -- А кто тебе сказал, что я боюсь? -- поняв, что лед окончательно тронулся, ответил Сергей. -- Когда этот черт понесется, душа с непривычки сама наружу попросится, -- предупредил Владимир. -- Ты лучше скажи, как мне с тобой в полете связь держать? -- Командуй, я все выполню, -- ответил Владимир и запустил двигатель. Все, что было потом -- выруливание на взлетную полосу, рев двигателя на полных оборотах, команды дежурного по полетам, -- Сергей воспринял как нечто давно знакомое. И только когда истребитель, с каждой секундой набирая скорость, понесся вперед и Сергея плотно прижало к спинке сиденья, он всем существом ощутил, что находится во власти какой-то еще неведомой доселе ему силы. А спустя несколько коротких мгновений по непроглядной тьме, окружившей самолет, он понял, что находится уже далеко за пределами аэродрома. Он бы не объяснил даже себе отчего, но ему стало весело. Неожиданно справа небо заметно посветлело, а внизу появились десятки, сотни желтоватых огоньков. -- Сколько жилья! -- невольно восхитился Сергей. -- Вот так везде в средней полосе. Яблоку упасть негде. Но у нас есть сой район. Сейчс отвалим в сторону, -- ответил Владимир и спросил: -- А почему ты решил лететь? -- А потому, что, если бы ты был человеком и по-человечески сам рассказал бы о том, как и что тут делаешь, может, я и остался бы на земле. И занимался бы тем, чем мне положено, в лаборатории. -- Не сердись, брат, -- глухо ответил Владимир. -- Я не сержусь, -- продолжал наступать Сергей. -- А ты, может быть, все-таки объяснишь, что с тобой происходит? -- Прошла минута, а Владимир не отвечал. Сергею показалось, что он не слышал его вопроса и спросил: -- Что же ты молчишь? -- Я сейчас сделаю небольшой доворот, и мы выйдем на цели. А через сорок секунд я включу аппаратуру, -- предупредил Владимир. -- Хорошо, включай, -- сразу забыл обо всем постороннем Сергей. Доворота он не заметил. Ему лишь показалось, что самолет слегка качнуло. Но возможно, это было что-то и другое. Понял только, что они пошли на снижение. На табло "БВК" замелькали голубоватые цифры: 500: 400: 300: 200: Стрелки и указатели остальных приборов пока оставались неподвижными. Только отсчитывал доли времени секундомер. И когда истекли указанные Владимиром сорок секунд и Владимир включил систему "Фотона", ожили все остальные приборы. И опять Сергей испытал что-то очень приятное и волнующее, словно глотнул морозного воздуха, взбудоражившего в нем спокойное течение крови. Сергей немигающим, жадным взглядом следил за показаниями приборов. И хотя они лишь фиксировали то, что происходило в Фотоне, он-то незримо видел и как работают блоки, и как перекручивается с кассеты на кассету пленка, и как пульсирует электроника дешифратора, слышал, как щелкают реле, как гудят трансформаторы: Замерло биение стрелок так же неожиданно, как и началось. И продолжалось оно всего минуту. "Сумасшедшая скорость, -- невольно подумал Сергей. -- Ну и что же я успел? Для чего я тут сижу?" И сам ответил: "Ничего не успел". -- Я могу поговорить с Бочкаревым? -- спросил он Владимира. -- Пожалуйста. Только помни, враг подслушивает! -- предупредил Владимир. -- Но спросить-то я могу? -- Сто третий! Как вы там? -- услыхал вдруг Сергей голос Бочкарева. -- Да все прекрасно. Как вы принимаете? -- обрадовался Сергей. -- По-моему, на сей раз можем доложить так, как докладывают наши космонавты: "Все системы корабля работают отлично". -- А результаты? -- Что конкретно вас интересует? -- Процентное отношение! -- Подсчитать, естественно, не успели. Но мне думается, оно осталось прежним. -- Вот вам и "отлично"! -- не сдержался Сергей. -- Ладно. Переходим к выполнению второго задания. В наушниках снова зазвучал голос Владимира: -- Я сделаю полукруг, и мы снова пройдем тем же путем. Корректируй меня по высоте. -- Сколько времени уйдет на разворот? -- спросил Сергей. -- Минуты. -- Так что же с тобой случилось? -- вернулся Сергей к прерванному разговору. Но Владимир не спешил с ответом и на этот раз. Сергей чувствовал, что он колеблется, и не понимал почему. Нерешительностью характера Кольцов-младший не страдал. Он скорее мог сделать что-то, не подумав. Но останавливаться на полпути, замолчать на полуслове -- это на него не похоже. Только нечто из ряда вон выходящее могло выбить его из седла. И вот это "нечто" было Сергею совершенно неясно. И злило его и обескураживало. А у него и без того последние дни на душе было совсем не сладко. -- Ты ведешь себя как полное ничтожество. И если бы я знал, что нас не слушает эфир, я употребил бы слово покрепче, -- заговорил Сергей снова, так и не дождавшись ничего от Владимира. -- Нас никто не слышит, -- глухо буркнул Владимир. -- Так какого же дьявола ты выкобениваешься? Где-то прячешься, позволяешь себе фыркать на людей и даже не считаешь нужным объяснить им, в чем они перед тобой виноваты! -- взорвался Сергей. -- Можешь молчать. Дело твое. Но запомни: видеть тебя надутым я больше не желаю. И сегодня же переберусь от тебя в гостиницу. -- Не сердись, брат, -- примирительно попросил Владимир. -- У меня, можно сказать, душа пополам, а тебе физиономия моя не понравилась: -- Почему это она у тебя попалам? -- не понял Сергей. -- Ирина отставку дала. -- Как? -- Очень обыкновенно: я -- к ней, а она мне -- от ворот поворот. -- Понял. А я тут при чем? На меня почему ты волком смотришь? -- продолжал наступать Сергей. -- Она тебя любит. -- Да я-то тут при чем? Я? -- снова начал выходить из себя Сергей. -- Я, что ли, надоумел ее этому? Я к ней сватов засылал? Дорогу тебе переходил? -- Да, конечно, ты ни при чем, -- согласился Владимир. -- Так и я не на тебя злился, а на весь белый свет. -- А за что, дьявол копченый?! Мы здесь, на аэродроме, в чем перед тобой виноваты? И чем только у тебя башка забита! Приспичило с этим объяснением в такой ответственный момент! Ни черта, можно сказать, не получается. Ищем решение всем коллективом, каждый старается внести что-то свое, а испытателю, человеку, которому мы доверили весь свой труд, с которым у нас должен быть постоянный, самый надежный контакт, ему, видите ли, на все наплевать! -- А что я могу? Что от меня зависит? -- Вот именно "что"? Ты даже не хочешь об этом подумать! Мы подскажем "что"! -- Так подсказывайте! -- Да тебя, кроме Занды, никто найти не может! В следующий момент в наушниках у него что-то щелкнуло и послышался совсем чужой голос: -- Сто второй! Я -- "Дубрава". Что там у вас случилось? Почему не отвечаете? -- Я -- Сто второй. Ничего не случилось! -- ответил Владимир. -- А почему не отвечали? -- По душам с братом беседовали. -- Нашли место! Вы подходите к коридору. -- Знаю. -- Вас просили не включать аппаратуру раньше времени. -- Понял. Включал для ориентировки своего пассажира. -- Начинайте снижение. -- Понял. -- И опять щелчок. -- Все слышал, брат? -- Все. -- Корректируй меня по высоте. Они прошли над целями на высоте на сто метров выше первого захода. Система, как и предыдущий раз, работала безупречно. А когда стрелки приборов снова вернулись в исходное нулевое положение, Сергей попросил брата: -- Дай мне Юрия Михайловича. -- "Дубрава", Сто третьему нужен "Каштан". Дайте "Каштан", -- вышел в эфир Владимир. -- Говори. -- "Каштан", вы меня слышите? -- проверил связь Сергей. -- Отлично вас слышу, Сто третий, -- ответила земля. -- Как на сей раз? -- По-моему, еще лучше. -- А прибавка есть? -- Думаю, что процентов на пятнадцать. -- Видите! -- обрадовался Сергей. -- Так кто был прав? -- Да. А вы заметили, как просветлело небо? Не обратили внимания? Не так-то все просто, дорогой Сто третий. Так что дальше? -- Переходим к третьему заданию! -- доложил Сергей. Владимир выключил внешнюю связь и спросил: -- Что вы подсчитываете? Сергей в двух словах объяснил суть дела. И больше почти до самого выхода на цели они не обменялись ни словом. Прибавили еще сто метров высоты. -- А ты им просто можешь доказать свою версию, -- сказал вдруг Владимир. -- Не нужно менять потолки. Я пройду над краем полосы с креном и захвачу ее всю. "Глаз"-то у меня на брюхе. Сергей задумался. Предложение Владимира было неожиданно простым, но с точки зрения эксперимента могло оказаться исключительно перспективным. Сергей оценил это сразу и сразу же загорелся желанием претворить его в жизнь. -- А сейчас, в этом заходе, мы успеем так сделать? -- торопливо спросил он, боясь потерять хоть одну секунду. -- Вполне. Я границу знаю. Только займем прежнюю высоту. Они пролетели над полосой целей, как и предлагал Владимир, с небольшим креном. Сергей отчетливо видел контрольные огни, обозначавшие границу полосы. У него было такое ощущение, что самолет летит слишком низко. Но это, естественно, была лишь игра воображения. Было очень трудно ненатренированному глазу на такой бешеной скорости определить настоящую высоту. Сергей предполагал, что этот заход принесет неожиданные для оставшихся не командном пункте конструкторов данные, но не думал, что он их буквально озадачит. Истребитель еще разворачивался, когда Владимир передал по переговорному устройству: -- Что-то там Бочкарев всполошился. -- Выводи на связь! -- обрадовался Сергей. Он-то отлично понимал, чем мог быть вызван этот переполох, и теперь лишь ждал подтверждения своей догадки. -- Сто третий! Сто третий! Мы ничего не можем разобрать. Что у вас случилось? -- взволнованно кричал в эфир Бочкарев. -- Вы меня слышите? -- "Каштан", отлично слышу вас! У нас абсолютно все нормально, -- как будто знать ничего не знал, ответил Сергей. -- Да, но этот самый процент, о котором вы все время спрашиваете, вырос сразу почти вдвое. -- Так это же прекрасно! Вы должны совершенно четко это проанализировать! -- Но почему? -- нетерпеливо требовал Бочкарев. Сергей не мог, да и не хотел, рассказывать ему о том эксперименте, который они только что провели. Другое дело там, на земле, после того как он сам просмотрит то, что выдал дешифратор. Но уже все говорило за то, что их эксперимент удался. А значит, подтверждалась и версия Сергея. Значит, поиск и работу следовало продолжать: -- Куда вы пропали, Сто третий? -- Тут я, тут. Идем на последний заход. До скорой встречи! -- ответил Сергей. Он был доволен испытаниями, доволен тем, что поднялся в воздух. И если бы они сидели в одной кабине, он с удовольствием хлопнул бы брата по плечу и сказал: "А ты молодец, дьявол копченый! Здорово придумал этот выкрутас. Хоть и выйдет он мне в конце концов боком, доказательства ты мне дал верные". Но Владимир был хоть и рядом, но недосягаем. И Сергей мог лишь передать ему по переговорному устройству: -- Пойдем нормально. Но на сотню метров выше. Понял? -- Мне все равно. Как скажешь, -- ответил Владимир. -- Ну что, твоя взяла? -- Очевидно, моя. -- Опять будешь все переделывать? -- Зачем все? Похоже, в целом система себя оправдывает. Не удался, по всему видно, один "глаз", объектив, как сам понимаешь. -- А разве нельзя постоянно, как норма, снимать с креном? -- Можно. Но это не даст нужных результатов. -- А как же сейчас? -- Сейчас совсем другое. Рабочий снимок должен не только фиксировать цель, но и точно определить ее координаты. А мы сейчас из получили с очень большим искажением. Они выполнили последнее, четвертое, задание, и Сергей, как только спарка легла на обратный курс к аэродрому, попросил Владимира снова вывести его на связь с Бочкаревым. -- Вы опять задали нам много загадок, дорогой Сто третий! -- безо всяких предисловий выпалил Бочкарев. -- И я думаю, что у нас будет о чем поговорить, когда вы вернетесь. -- Я тоже так думаю, -- ответил Сергей. -- И еще я думаю, что у нас будет чем порадовать шефа. -- Порадовать или огорчить? -- Вне всякого сомнения, порадовать. Сергей не склонен был разделять оптимизм руководителя группы, но не стал и возражать. В конце концов, сама по себе система работала четко, а это уже было немало. А с остальным, хотя Сергею уж и сейчас все казалось понятным и ясным, в общем-то, еще следовало разбираться и разбираться: продолжать испытания, экспериментировать, анализировать, сопоставлять: Посадка оказалась менее приятной, чем взлет. Карнавально высвечивала в темноте взлетно-посадочная полоса. Ярко мигал, повторяя условное обозначение своего аэродрома, маяк ближнего привода. Спокойным, голубоватым светом светилась сплошь из стекла лицевая сторона командно-диспетчерского пункта. Все это было красиво. Сулило скорую встречу с землей, отдых. И тем не менее Сергею посадка не понравилась. У него было такое ощущение, что его в прямом смысле вот-вот вывернет наизнанку. Ему неоднократно доводилось летать на самолетах и раньше. И всегда, даже в непогоду, когда болтанка становилась невыносимой для большинства пассажиров, он переносил ее безо всяких затруднений, почти не замечал. А сейчас его вдавило в сиденье. И все тело словно налилось свинцом. На стоянке, куда Владимир отрулил самолет, их встретили Заруба и Окунев. -- Ну как на орбите? -- весело осведомился Остап, помогая Сегрею сойти по стремянке. -- Она у нас хоть и дюже околоземная, а все же: -- До сих пор под ложечкой сосет, -- признался Сергей. -- Еще бы! Я всегда говорил: от хорошей жизни не полетишь! -- балагурил Остап. -- А я как, по-твоему? -- спросил Владимир. -- И ты так же. Я недавно где-то читал, что психология летчика до конца еще не изучена. Отсюда вывод: -- Не слушайте его. Он после полуночи работает, как компьютер: всю информацию выдает точно, только сам не знает о чем, -- вмешался в разговор Олег. -- Ты знаешь, -- снисходительно согласился Остап. -- Конечно. Это у рыб она не изучена. -- Совершенно верно, у них! -- добродушно засмеялся Остап. А Олег взял под руку Сергея: -- Что же у вас там все-таки произошло, на третьем заходе? -- спросил он. -- Как есть ничего. А впрочем, может, и определим, -- уклончиво ответил Сергей. -- Но данные получились совершенно необычные. Просто интересные, -- продолжал Олег. -- И если бы их удалось повторить: -- Что тогда? -- пытливо посмотрел на него Сергей. -- тогда, мне кажется, моя версия была бы подтверждена. А пока по- прежнему ясности нет. -- Будет, -- уверенно сказал Сергей и кивнул в сторону самолета. -- До тех пор с этого черта не слезу, пока не рассею все сомнения. -- Шеф потребовал привезти ему пленку к девяти утра, -- неожиданно сообщил Остап. -- Зачем такая спешка? -- удивился Сергей. -- И не только пленку, а и все карты дешифровать тоже, -- добавил Олег. -- Я так понимаю, ему тоже в первую очередь нужны результаты третьего захода. -- А он как узнал о них? -- еще больше удивился Сергей. -- Шеф, милый мой, обладает особым чутьем. Ему по этой части равных нет. Я в этом тысячу раз убеждался, -- усмехнулся Олег. -- Сам посуди: только наш дешифратор эти данные выдал, как он звонит. "Ну, что там у вас новенького?" Бочкарев, естественно, все и бухнул. -- Зря. Поспешил, -- с досадой поморщился Сергей. -- По--моему, тоже. Но у начальства логика своя. Так что можешь мотнуть в Москву, -- подвел итог Олег. Сергей покачал головой: -- Устал. Они зашли в ангар, и Сергею помогли снять летный костюм. -- А то машина наготове, -- сказал Олег. -- Нет, -- повторил Сергей. -- Отправляй с кем-нибудь другим, а я пойду к Володьке. А шеф, значит, тоже не спит? -- Значит, не до сна: У него ведь тоже есть своя версия: -- напомнил Олег. -- На командный пункт зайдешь? -- Сказал, спать пойду! -- упрямо повторил Сергей. -- Укачал меня сверхзвук как маленького. Завтра во всем разберусь: -- Завтра так завтра, -- дружески хлопнул его по плечу Олег. -- Утро вечера мудренее. А мы с Остапом снимем кассеты. Сергей пошел к дому напрямик -- по полю аэродрома. Трава, обильно смоченная недавними дождями, мягко мялась под ногами. Сладковато пахло клевером и еще чем-то густым и медовым. Впереди сквозь листву деревьев ярко поблескивали огни уличных фонарей. Света же в окнах домов не было видно. Но зато за деревьями, по всему горизонту, уже расползлась мутная, белесая и лиловая, полоса рассвета. Было тихо и душновато. Только тонко и заунывно звенели комары. Сергею почему-то вспомнилось то время, когда вдвоем с Владимиром, еще будучи мальчишками, они выходили в этот сумеречный, предрассветный час из дому на рыбалку. К озеру шли напрямик, лугом, пробирались через камыши к песчаной косе, острым клином вдававшейся в голубой плес. Несли с собой удочки, червей, кузнечиков и для приманки загодя распаренный ячмень. Шли торопливо, не разговаривая, время от времени поглядывая на светлеющий край неба, боясь опоздать на зорьку. Было это вроде совсем недавно. И в то же время давным-давно. И еще Сергей подумал о том, что, пожалуй, Володька прав, решив отпуск провести дома у стариков. И что, наверно, и ему было бы хорошо после .*.-g -(o работы тоже заглянуть к ним. Но уже скоро не приученный к праздным размышлениям ум его перестроился на привычную и обычную для него рабочую тему, и он уже снова стал думать о том, что, кто бы из его коллег и что бы ни предполагал, а если верить фактам, он к истине ближе всех. И именно он, а не кто-нибудь другой первым найдет причину их неудачи, и не только найдет, но и устранит ее. Хотя, очевидно, для этого придется создавать что-то совершенно новое, потому что все, что есть, и даже самое совершенное, не обеспечивает того, что требуется. В этом они уже убедились. И нужно будет конструировать что-то принципиально новое: На полпути его догнал Владимир. -- Устал? -- участливо спросил он Сергея. -- Трудно двигаемся вперед, -- ответил Сергей. -- Каждый шаг приходится делать на ощупь, а это ужасно изматывает, -- признался Сергей. -- Но слетали мы с тобой очень хорошо. Даже здорово. И еще полетим не раз. -- Полетим, если надо. -- И придумал ты тоже все толково. -- Рады стараться! -- Я серьезно. -- Я тоже. И еще, стало быть, придумаем. Сергей почувствовал в голосе брата усмешку и нахмурился. Он не находил в этом разговоре ничего шуточного. -- Да-да, конечно! -- согласился он и тоже не без иронии добавил: -- Если ты снова не пропадешь, как накануне. Владимир совершенно неожиданно обнял его и, заглянув ему в глаза, добродушно улыбнулся. -- И в этом ты можешь больше не сомневаться. Зачем мне пропадать? Я уже выздоровел. -- От чего? -- В данном конкретном случае, брат, от любви. -- Что ж она, по-твоему, болезнь? -- Предполагаю, что хуже. Болеть я, как ты знаешь, еще сроду ничем не болел. А тут вдруг и колени задрожали, и в голосе хрипота появилась, и душа наружу запросилась, будто я без перегрузочного костюма из пике вышел. -- Как же ты выздоровел? -- А так! Прошла она, эта любовь. Унесло ее, как лед в половодье. Сдуло словно снег с косогора: -- Не будь пошляком. -- Ни с какого боку, брат! Только страдать, канючить и чахнуть я тоже не намерен. Сергей меньше всего был сейчас настроен продолжать тот разговор, который они начали на взлете. Он действительно устал. Да и мысли его давно уже работали совершенно в ином направлении. Но разговор вдруг принял совсем неожиданный поворот. Угадывалось что-то новое, вовсе для Сергея во Владимире незнакомое. И Сергей, не желал да и побоявшись это новое упустить, пересилив себя, продолжал: -- По-моему, ты что-то не то говоришь. Да, пожалуй, и не о том. -- Почему? -- Я считал, что ты серьезно увлечен Ириной. Кстати, она этого вполне достойна. Человек она очень незаурядный. И встретишь ли ты такую вторую -- еще неизвестно. -- Наверняка не встречу, -- согласился Владимир. Он сказал это твердо, будто знал точно, что ждет его впереди. Но в голосе его Сергей услышал нотки сожаления. И он ухватился за них. -- А если все это правда, то к чему же такие крайности? Сегодня - - влюблен. Завтра -- знать не желаю! Ты уже не мальчик и давно должен научиться управлять своими поступками. Да и взвешивать их надо критически. Думал ли ты: а все ли уже сделано, чтобы считать себя побежденным? -- Не думал. -- Почему? -- Не хочу. -- Глупо. -- Ты все на извилины меришь, брат, -- усмехнулся Владимир. -- А ведь есть еще и характер. Так вот он не велит хотеть. А велит другое: с глаз долой -- из сердца вон. И если даже придется встретиться -- ничего уже не повернется. Я по отношению к Ирине вел себя как полагается: не хамил, не темнил, не хитрил. Долго терпел, рта не раскрывал. Честно сказать, не вовремя сунуться со своими признаниями боялся. А когда все же сказал "да" и получил в ответ "нет", понял: мне тут не светит и, стало быть, надо делать разворот и идти на посадку. -- Мудро, нечего сказать, -- покачал головой Сергей. -- Как хочешь суди, -- не обижаясь, продолжал Владимир. -- Но в этом деле ты мне не пример. -- Это почему же? -- даже остановился от неожиданности Сергей. Он привычным жестом пошарил по карманам, стараясь нащупать сигареты. Но их почему-то не оказалось. Владимир заметил это и достал свои. Они закурили, и Сергей снова спросил: -- Что же, по-твоему, я делаю не так? -- Многое, брат. -- Что именно? -- Наверно, я не все знаю. Ты для меня уже давно вещь в себе, -- подумав, продолжал Владимир. -- Ну хотя бы не по душе мне та неопределенность, в которой ты живешь. Я же вижу, как она тебя давит. Выжимает сильнее всякой работы. Разве это неправда? Сергей ничего не ответил. -- Точно, брат. И ты терпишь. Мучаешься, а терпишь. А я больше терпеть не желаю. Не желаю блуждать в потемках, ждать случая, травить душу и тратить время. Меня зло берет, что я и эти-то два года просидел как на привязи. Но больше -- точка, брат. Характер не позволяет... -- И Владимир, решительно переступив порог, шагнул в раскрытую дверь парадного. Сергею захотелось его остановить, но что-то не позволило сделать это. Он только посмотрел Владимиру вслед и почувствовал, как в душе у него все содрогнулось. Сергей бросил под ногу окурок, раздавил его и вошел в парадное за братом. Глава 14 Познакомив Ачкасова с результатами первого испытания "Фотона", Кулешов больше ему не звонил и с докладами в его кабинете тоже не появлялся. И вовсе не потому, что ему нечего было показать или не о чем доложить. Но Александру Петровичу хотелось, да и надо было, во многом еще самому хорошенько разобраться и сделать хотя бы для себя какие-то определенные выводы. И в этом была его тактика: он предпочитал, чтобы звонили ему и вызывали его. Тем более в данном случае, а ему это было известно, Ачкасов, отобрав часть наиболее удачных снимков, уже на следующий день показал их Алексею Кузьмичу. Маршал авиации остался доволен ходом работы и попросил Ачкасова с этого дня регулярно докладывать ему обо всем, что будет делаться по линии "Фотона", и вообще, желательно, все интересное о результатах испытаний. Однако время шло, а Ачкасов не звонил. А Александр Петрович не терял времени даром. С Бочкаревым он разговаривал каждый день по нескольку раз, требуя подробных отчетов. Он создал для обработки снимков специальную группу, в которую включил и Юлю, и занялся скрупулезным анализом представленных ею данных. Информация, поступавшая от Бочкарева, обнадеживала. Впрочем, Александр Петрович уже по первым снимкам понял, что работа удалась. И надо было лишь довести ее до конца. Александр Петрович скоро, почти одновременно с Кольцовым, пришел к мысли, что слабым звеном в новой системе является ее объектив, его малый угол зрения. Каждое последующее испытание, каждая очередная серия снимков укрепляла его в этом предположении. Он поделился своей мыслью с Юлей. Но она не спешила с ним согласиться. -- Еще так мало проб, а ты уже делаешь выводы, -- резонно ' ,%b(+ она. -- Не выводы. Это лишь впечатление, причем первое, -- поправил дочь Александр Петрович. -- Но оно уже подсказывает мне, как усложнять испытания. После этого он дал команду Бочкареву сфотографировать полосу с разных высот. Это задание было выполнено. Снимки были обработаны. Кулешов просмотрел их и еще больше уверился в своем предположении. И снова спросил Юлю. -- Ну а теперь что скажешь? -- То же самое. Потому что я думаю совсем о другом, -- на своем стояла Юля. -- Ты же знаешь, все эти снимки, все эти пленки мы используем лишь для контроля. Когда система будет полностью отработана, вся эта фотолаборатория с нее вообще будет снята. И данные мы будем получать только от дешифратора. А как ты можешь судить о нем, если мы не сделали еще ни одной пробы ни в условиях помех, ни при плохой погоде? Никак! -- Никак. -- Так зачем же ты все-таки спешишь? Александр Петрович не удостоил дочь ответом. Он только молча переворошил снимки, отобрал из них несколько, сел за свой стол и, закрыв глаза, потер ладонью лоб. Он молчал не потому, что ему нечего было сказать. Наоборот. Причин для этого было слишком много. Ну вот хотя бы одна из них -- он уже давно не работал с таким творческим интересом, как теперь. И неспроста. Не много в его конструкторской практике было удач, когда новая система, да еще столь сложная, как "Фотон", даже на первых испытаниях показывала такие обнадеживающие результаты. Предшественница "Фотона" -- "Сова" далась КБ куда труднее: Александр Петрович невольно думал об этом очень часто и иногда при этом радовался. Как заметно вырос, творчески созрел руководимый им коллектив! Иногда откровенно испытывал прилив ревности. Его ли, Кулешова, в этом заслуга? И так ли уж надежно, как прежде, держит он этот коллектив в своих руках? Спору нет, внешне в его большом и сложном хозяйстве все обстоит совершено благополучно. Его слово -- закон. Его приказы выполняются беспрекословно. Его всегда поддерживает партком. У него никогда не было конфликтов с месткомом. Для них он, как и прежде, непререкаемый авторитет. Но именно в их коллективе не эта внешняя сторона определила истинное взаимоотношения между ним и его подчиненными. Получилось как-то так, что именно в процессе работы над "Фотоном" с ним вдруг перестали советоваться. И первым положила начало этому игнорированию его родная дочь. Она же взяла за моду открыто спорить с ним по каждому пустяку. Александр Петрович тогда объяснил это далеко не ангельским характером Юли и попросту старался не обращать на ее поведение внимания. Потом подобная тенденция появилась у Окунева. Незаметно ослабла творческая связь у него с Бочкаревым. Датчик "БВК-4" фактически стал финишем в их совместной конструкторской работе. А весной Бочкарев изъявил желание и вовсе уйти из КБ. С момента появления в бюро, а точнее, еще и до того как тут появиться, активно, независимо вел себя Кольцов. Александр Петрович мог бы обо всем этом рассказать сейчас Юле. Но он, естественно, не рассказал ничего. Мог бы он объяснить Юле, что ничего как есть не знает о тех спорах, которые ведутся по поводу снимков, сделанных "Фотоном", в инженерном доме в Есино. Ибо его в эти споры просто не посвящают, а лишь докладывают об их итогах. А ему бы хотелось знать не только итоги, но и те суждения, в результате которых к этим итогам пришли. Всем было ясно, и никто не отрицал, что основным автором проекта новой системы является Кольцов. Он находился в Есино. Поэтому центр работ сейчас переместился тоже туда. Но это вовсе не означало, что Александр Петрович хоть в какой-то мере был склонен выпустить из своих рук и общее руководство работой над "Фотоном", да еще особенно на ее последней, завершающей стадии. Об это1 стороне дела Александр Петрович, однако, тоже ни словом не обмолвился Юле. -- Разреши мне на той неделе съездить в Есино? -- не дождавшись .b"%b на свой вопрос, попросила Юля. -- Что за нужда? -- поднял взгляд на дочь Кулешов. -- Я общаюсь с ними только по телефону. А по нашим телефонам говорить, как ты знаешь, ни о чем нельзя: -- Поговори по моему аппарату, -- посоветовал Александр Петрович. -- Это не всегда удобно. К тому же мне просто интересно увидеть все это своими глазами, -- продолжала Юля. -- Ты мне здесь нужна, -- ответил Александр Петрович и выпроводил дочь из кабинета. Вскоре в КБ поступили снимки, которые браться сделали в совместном полете. Кулешов уже знал о них от Бочкарева и ждал с нетерпением. Снимки, как и все предыдущие, были обработаны и представлены ему. Александр Петрович окончательно убедился в правоте своей версии. Конечно, была права и Юля. Но что бы им ни предстояло в случае необходимости менять и переделывать в дешифраторе, Александру Петровичу стало совершенно очевидно: увеличения угла зрения "Фотона" не миновать. А как только он это понял, так тут же решил, что настало время действовать. Он вызвал Юлю и, попыхивая сигарой, сказал: -- Ты, кажется, просилась в командировку? Юля уверенно кивнула: -- Да. -- Вот и поезжай. Выписывай документы и отправляйся в Речинск. -- Я же хотела быть в Есино! -- оторопела Юля. -- Там и без тебя народу пруд пруди. -- А в Речинске Игорь. -- А вот ему в понедельник утром необходимо быть здесь. -- Ничего не понимаю: -- Объясняю, -- выпустил изо рта густое кольцо дыма Александр Петрович. -- Он мне нужен тут, и нужен немедленно. Прими у него дела и сама все закругляй. -- Когда же мне выезжать? -- Я думаю, сегодня. Повторяю, в понедельник он должен быть у меня. Сказав это, Александр Петрович снова углубился в изучение снимков. Юля поняла, что никаких разъяснений она больше не получит, и направилась к двери. Решительность отца ее ошеломила. А еще больше -- расстроила. Юля очень хотела повидать Сергея, но возражать отцу не решилась -- она знала его характер. Но прежде чем она открыла дверь, Александр Петрович остановил ее. -- Ты даже так постарайся, чтобы он успел в воскресенье к обеду на дачу, -- попросил он. -- Хорошо, -- пообещала Юля и вышла из кабинета. А Александр Петрович подошел к окну и долго смотрел на причудливые завитки облаков, медленно плывущих над городом. Облака были белые, легкие, мягкие. Они предвещали жаркий день и тихую, безветренную погоду. Для конца августа это было нечасто. Лето продолжалось и никак не желало уступать своих прав осени. Во всяком случае, никаких признаков этого перехода заметить было нельзя. Даже ночи стояли теплыми и ясными. Александр Петрович невольно подумал, что такая погода очень устраивает тех, кто занят сейчас уборкой урожая. Ей радуются и те, кто в эти дни отдыхает в средней полосе России. До сих пор по субботам и воскресеньям на берегах канала полно народу. Купаются все -- и мал, и велик. И лишь его эта погода не устраивала. Испытания "Фотона" вступали в новую фазу, и над полигоном нужны были дожди, туманы. Поэтому, приглядываясь к облакам, Александр Петрович даже обрадовался, заметив на горизонте одинокую серую, со свинцовым отливом, тучу. Конечно, одна эта тучка погоды еще не меняла. Но, как знать, за ней могли приплыть и другие: Александр Петрович вызвал Ирину и попросил, чтобы она соединила его с Бочкаревым. Через несколько минут он уже разговаривал с дежурным и, пока искали Бочкарева, принял от него метеосводку: узнал и температуру, и силу ветра, и давление. -- Значит, пошло на снижение? -- обрадовался Александр Петрович. -- Поползло, -- уточнил дежурный, -- и мы надеемся: -- Должно, должно измениться, -- подтвердил Александр Петрович. - - Я тут тоже сейчас наблюдал: появились тучки. Появились. Подошел Бочкарев. Они обменялись приветствиями, после чего Бочкарев коротко доложил о делах. Александр Петрович остался доволен докладом. -- Ну а как личное настроение? -- спросил он вдруг после некоторой паузы. Бочкарев, казалось, тоже задумался. Во всяком случае, прежде чем ответить, даже переспросил: -- Личное? -- Я имею в виду твою просьбу, -- для большей убедительности перешел на "ты" Кулешов, хотя обычно предпочитал в разговорах вежливое и официальное "вы", -- Новый семестр, можно сказать, уже на носу. А так ведь время упустим -- и через год-другой я тебе ничем помочь уже не смогу. -- Это верно. Время работает не на нас, -- все так же в раздумье ответил Бочкарев. Александр Петрович, уловив в его голосе нотки неопределенности, насторожился. -- Ты передумал? Так я буду только рад, -- поспешил он заверить Бочкарева. -- Думай не думай -- лет не убавишь, -- усмехнулся Бочкарев. -- Получится ли только то, что задумано? Ачкасов-то против. Просил подождать: -- Знаю. Помню. -- Так как? -- А так. Возможно, тогда весной Ачкасов в чем-то и был прав. А теперь все выглядит совершенно иначе. Теперь, я считаю, дело в основном сделано. Испытания идут вполне успешно. Доработки не страшны. И ждать больше нечего. Работу ты нашел себе по душе сам, и, пока тебя на нее берут, надо этим воспользоваться. Ибо что последует в дальнейшем -- толком никто не знает. Потом и Ачкасов будет "за", и я буду стараться, а вакансии подходящей может уже не оказаться. И тогда дорога, как и для всех нас, останется одна: на дачу, огород, грядки под клубнику копать. -- Этого-то и не хочется. Рановато вроде бы, -- вздохнул Бочкарев. -- А раз не хочется, то и поезжай в академию на переговоры. Окончательно все утрясай и пиши рапорт. Владимиру Георгиевичу мы и говорить ничего не станем. Учебными заведениями он, слава тебе господи, пока не командует. А у нас в кадрах меня поймут правильно. -- Хорошо, -- согласился Бочкарев. -- Когда можно поехать в академию? -- Тянуть нечего. Понедельник можешь посвятить своим делам. -- Тогда у меня все, -- подытожил разговор Бочкарев. -- До вторника, -- попрощался с ним Александр Петрович. Остаток дня он не выходил из кабинета. Никого не принимал. Ни к кому ни за чем не обращался. Работал над чертежами "Совы" и "Фотона". На дачу приехал поздно, уже после того как машина отвезла на вокзал Юлю. Маргариту Андреевну это несколько удивило, и она спросила: -- Что-нибудь случилось? -- Как есть ничего, -- успокоил ее Александр Петрович. -- Почему же Юля сказала, что ты что-то выдумал? -- Выдумал? -- вопросительно посмотрел на жену Александр Петрович. -- Я вот ее прижму там хвост на месяц, тогда она поговорит! Выдумал!.. -- Ну, ты, как всегда, в своем репертуаре, -- заметила Маргарита Андреевна. -- И не вижу необходимости его менять, -- буркнул в ответ Александр Петрович. -- Очень мило, -- согласилась Маргарита Андреевна. -- Значит, зять будет жить дома, а дочь -- в заводской гостинице. -- Маргошенька, я тебе уже тысячу раз объяснял, что у меня в КБ нет ни сестер, ни племянников, ни зятьев, ни дочерей, а есть сотрудники, -- смягчил тон Александр Петрович. -- И кого из них куда посылать предоставь решать мне. Я вот и сам, например, завтра весь день буду работать. -- В субботу? -- не поверила Маргарита Андреевна. -- В субботу. -- Значит, так оно и есть, что-то все же случилось, -- вздохнула Маргарита Андреевна и поставила на стол салатницу со свежими огурцами и помидорами. Александр Петрович работал еще и после ужина. И на следующий день, в субботу, как и объявил супруге, с утра уехал в город и вернулся из КБ только под вечер. Аппетитно пообедал, хотя и отказался от своей обычной рюмки коньяку, и, забрав на руки своего любимца -- огромного с янтарными глазами сибирского кота Жюля, которого все домашние называли за его пушистые усы не иначе как "мосье" Жюль, -- отправился бродить по участку. И воздержание от спиртного, и кот на руках, -- а кстати, Александр Петрович неоднократно утверждал, что "мосье" Жюль -- единственное живое существо на свете, которое своим присутствием не мешает ему думать, -- подсказали Маргарите Андреевне, что Александр Петрович хотя и вернулся домой, но мысленно из работы еще не выключился. И потому она его не отвлекала, а только спросила: -- Когда же приедет Игорь? -- Жду к обеду, -- лаконично ответил Александр Петрович. Часов в семь "мосье" Жюль вернулся с прогулки домой. А Александр Петрович еще долго ходил вдоль забора под развесистыми соснами. В воскресенье, к обеду, на дачу приехал Игорь. Вид у него был усталый и недовольный. "Опять, наверное, что-нибудь с Юлей не поделили", -- сразу решила Маргарита Андреевна. И на сей раз угадала совершенно точно. Едва поздоровавшись с тещей и тестем, Игорь сразу же спросил Александра Петровича: -- Неужели, кроме Юли, некого было послать мне на смену? -- А чем она плоха? -- невозмутимо задал вопрос в свою очередь Александр Петрович. -- Она приехала туда как фурия. С ней абсолютно ни о чем нельзя разговаривать. Через неделю я бы все закончил сам. А теперь: -- Что теперь? -- пытливо взглянул на зятя Александр Петрович. -- А теперь я не удивлюсь, если придется все начинать сначала. -- Не беспокойся. Тебе не придется. -- Кому же тогда? -- КБ большое. Но не для того я тебя вызвал сюда, чтобы обсуждать этот вопрос, -- резонно заметил Александр Петрович. -- Есть дело поинтересней. Большего пока на первых порах Александр Петрович ничего зятю не сказал. И за обедом тоже о делах не говорил ни слова. Но после обеда на стал терять ни минуты. Он увлек его к себе в кабинет и, усадив в кресло напротив себя, подробно и обстоятельно начал рассказывать ему о результатах испытаний "Фотона" и о тех выводах, которые на основании этих результатов сделал. -- У меня нет сомнений, угол зрения "Фотона" придется увеличивать. И выполним мы это за счет объектива "Совы". По предварительным прикидкам, это обеспечит выигрыш во времени, в стоимости, в надежности. Правда, такая, с позволения сказать, трансплантация потребует целого ряда конструкторских решений. Но в целом она и экономически и технически выгодна. Вот над чем тебе предстоит думать и зачем я тебя вызвал сюда. -- А что мыслит по этому поводу Кольцов? -- первым делом пожелал узнать Руденко. -- Не знаю, что он мыслит. Да и мыслит ли вообще, -- сухо ответил Александр Петрович. -- Во всяком случае, никаких предложений от него на этот счет до сих пор не поступило. -- А Бочкарев? -- От Бочкарева тоже. К тому же на днях он уйдет из КБ. -- Уйдет? А Ачкасов? -- совсем растерялся Руденко. -- Ачкасов не уйдет никуда. Что еще интересует тебя в связи с предстоящей работой? -- иронически прищурил глаза Александр Петрович. -- Значит, мне надо будет ехать в Есино? -- Когда-нибудь -- да. Но не завтра и не послезавтра. Пока ты будешь работать в КБ, и, желательно, без лишних разговоров, -- предупредил Александр Петрович. -- И хватит вводных, хватит! Давай- ка займемся непосредственно делом. Я, как видишь, времени даром не терял. У меня есть кой-какие соображения. И тебе надо о них знать. Глава 15 В начале сентября погода резко изменилась. Маленькая серая тучка, за появлением которой Александр Петрович наблюдал из окна своего служебного кабинета, не обманула его надежд. Она привела с собой целый флот пепельных и свинцовых туч. Они расплылись по небу, закрыли солнце, принесли дожди и туманы. И лето, не думавшее уходить (ни на одном дереве нельзя было найти пожелтевшего листика), вдруг сразу отступило перед ненастной порой. Ирина стояла возле окна в приемной Кулешова и смотрела на лужи, в которые, не переставая, сыпались и сыпались мелкие капли дождя. Она еще не была в этом году в отпуске, а отпуск тем не менее ей положен, и было бы очень кстати удрать от этого дождя куда-нибудь на юг: можно в Гагру. А еще лучше в Пицунду, где она отдыхала почти каждый год, великолепно устраиваясь дикарем. Если бы она попросилась, Кулешов, наверно, отпустил бы ее, ибо обещал дать отпуск после окончания экзаменов. Но она не спешила с просьбой, желая прежде окончательно уладить свои дела с переходом в отдел информации, а также побывать в Есино. Она не знала, когда это случится. Но почему- то была уверена, что такой случай непременно представится и рано или поздно шеф пошлет ее к Бочкареву с какой-нибудь оказией и она приедет туда и увидит Сергея. Она не знала наверняка, был ли у братьев о ней разговор. Но это и не имело значения. То, что она намеревалась сказать Сергею, она скажет. О Сергее она теперь думала постоянно. И даже очень часто мысленно разговаривал с ним. О переходе на новую работу вспомнила потому, что только лишь по приказанию шефа вызвала к нему кадровика.. Мысли ее прервали. В дверях приемной действительно появился куратор КБ по линии кадров, невысокий, плотный, с залысиной почти до самого затылка, подполковник запаса Боровиков. Они были знакомы много лет. Но, несмотря на это Боровиков, если им приходилось встречаться где-нибудь в коридоре или на лестнице, никогда с ней первым не здоровался. На ее приветствия отвечал сухо, еле заметным поклоном. Но если случай сводил их, как в данный момент, в приемной, Боровиков был необычайно любезен. Он просто преображался, высказывая всем своим видом удовольствие видеть ее. При этом он никогда не упускал случая дать ее какой-нибудь добрый совет или от чего-нибудь предостеречь. Предметом особого внимания Боровикова чаще всего в таких случаях были не в меру, как ему казалось, короткие юбки, которые носила Ирина. В приемной Главного Боровиков тем не менее не засиживался -- боялся опаздывать к начальству. Поговорить с ним удавалось лишь в тех случаях, когда в кабинет к Александру Петровичу кто-нибудь врывался без вызова раньше его. Сегодня Александр Петрович был один. Ирина учла это и решительно встала на пути у Боровикова. -- Когда будете решать мой вопрос? -- Не за мной было дело! -- поклялся Боровиков. -- А за кем же? Александр Петрович давно уже сказал, что дал вам команду. -- А вы к нему обращались? -- укоризненно покачал головой Боровиков. -- Неужели нет? -- Да вот же оно, -- скосив глаза на свою папку и обходя Ирину стороной, заверил Боровиков. -- Что "оно"? -- Представление. Ирина поспешно освободила перед ним дорогу. -- Надо же: не успела окончить -- и уже: хоть стой хоть падай, -- вздохнул Боровиков. -- Зачем же падать? -- чуть не расхохоталась Ирина, почувствовав вдруг прилив неудержимого веселья. -- А затем: То тянул, как голодное лето, а то вдруг заторопил, словно тут пожар: "Немедленно! Почему до сих пор нет?.." И пошел! И понесло! И теперь уже не младшего, а сразу научного давай. И оклад сразу давай -- выше давай. Боровиков бесшумно проскользнул в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. А Ирина снова вернулась на свое место возле окна. Дождь все так же моросил, рябил лужи, причудливыми витиеватыми струйками скатывался по стеклу. Но Ирине почему-то уже не хотелось удирать на юг. Но еще больше захотелось в Есино. Она поехала бы туда хоть сейчас, если бы был хоть какой-нибудь, хоть самый пустяковый предлог для того, чтобы там появиться. Она так задумалась об этом, что даже не сразу услышала нетерпеливый и требовательный звонок. Ее требовал к себе Кулешов. Ирина очнулась, рванулась в дверь кабинета и чуть было не сшибла с ног улыбающегося Боровикова. Он что-то шептал, и моргал, многозначительно таращил глаза на свою папку. Ирина шагнула мимо него и вошла в кабинет. Александр Петрович поднялся из-за стола ей навстречу и протянул руку, словно хотел поздороваться, будто видел ее впервые. Она тоже протянула ему свою руку. А он пожал ее и сказал: -- Вы просто блестяще перевели мне две эти статьи. Я очень вас благодарю: -- Пожалуйста, -- выслушала, как должное, похвалу Ирина, пытаясь освободить свою руку. Но Александр Петрович и не думал ее освобождать. -- И еще я вас поздравляю, -- продолжал он. -- Я только что назначил вас научным сотрудником. Но очень прошу вас, Ирина Николаевна, никуда пока из приемной не уходите. Считайте себя моим референтом, порученцем, кем хотите, но поработайте пока здесь. Отныне давать задания вам буду только я. И только их вам придется выполнять. Вот, пожалуйста, переведите поскорее еще и эту статью. Она мне крайне нужна. -- С этими словами Александр Петрович взял со своего стола американский журнал "Авиейшен уик" и протянул его Ирине. -- Если будут какие-нибудь затруднения с переводом технических терминов, не стесняйтесь, немедленно обращайтесь за консультацией ко мне. А не будет меня на месте -- к Руденко. И еще, задайте головомойку нашим аховцам, а то они, кажется, решили по случаю дождя оставить меня без боржома. -- Я сейчас к ним схожу, -- принимая журнал, с готовностью ответила Ирина. Но Александр Петрович вдруг поднял брови: -- А вот этого не делайте больше никогда! -- строго сказал он. -- У вас есть для этого телефон и совершенно нет времени, которое вы могли бы тратить на такую ерунду. Вызовите их к себе и потребуйте все, что надо. И последнее, попросите ко мне Руденко. Он почему-то не отвечает по своему телефону. Ирина быстро нашла Руденко. Решительно выразила хозяйственникам неудовольствие шефа по поводу их нерасторопности и раскрыла "Авиейшин уик". "Значит, мои переводы понравились, -- вспомнила она похвалу Александра Петровича. -- Вот и понятно, почему он так заторопился с назначением. Значит, я могу быть ему полезна. Значит, вынь да положь представление! Что и говорить: в оперативности и хватке шефу не откажешь:" Новая статья была из той же серии работ, посвященных ночному видению. Текст был нетрудным. И Ирина сразу села за машинку. Но вдруг передумала, сняла трубку и позвонила в мастерскую брату. Тот, очевидно, был очень занят, потому что ответил не сразу и сердито: -- Да-да! Я слушаю! -- Не кричи! -- остудила его Ирина. -- Ах, это ты, -- сразу смягчился Евгений. -- Я. Поздравь меня. -- С чем? -- Я больше не разносчица чертежей. -- А кто же ты? -- Научный сотрудник. Референт шефа. Хватит тебе? -- Мне никогда не достичь и одной из этих высочайших ступеней. Конечно, я тебя поздравляю. Но это как, приснилось тебе? -- Ха! Меня только что поздравил сам шеф. -- Я буду тобой гордиться до конца моих дней, сестра! -- поклялся Евгений. -- Этого мало. -- Чего же ты хочешь еще? -- Сегодня же пригласи меня в домжур на ужин! -- потребовала Ирина. -- Боюсь, что туда по моему билету не пустят. Там теперь стало строго, -- предупредил Евгений. -- Попроси своих друзей. Пусть проведут. Кстати, мне будет веселей, -- быстро нашла выход из положения Ирина. -- Хорошо, -- не стал возражать Евгений. -- Но старикам в Ленинград ты позвонишь сама. Я думаю, это их обрадует. Дочь так лихо пошла в гору! -- Ладно. Когда вернемся. Позвоню из дому, -- пообещала Ирина и уточнила время: -- Сиди на месте. В семь я у тебя. Она вернулась к переводу статьи. Но не успела отстучать и несколько предложений, как раздались частые короткие звонки междугородней связи. Ирина сняла трубку. Звонила из Речинска Юля. Она, кажется, искренне обрадовалась, услыхав голос Ирины, и, не скрывая, сказала ей об этом. И спросила: -- Где Игорь? Я звоню ему уже третий раз и не могу найти. -- Это знаю только я! -- засмеялась Ирина. -- Я так и решила, -- согласилась Юля. -- Где же он? -- Сейчас появится здесь. Я только что вызвала его к шефу. А ты еще долго собираешься там сидеть? -- Уехала бы немедленно. Погода изменилась, и тут стало совершенно невыносимо. Терпеть не могу унылые загородные пейзажи, -- призналась Юля. -- Так в чем же дело? -- Это я и хочу высказать Игорю. -- А может, пока соединить тебя с шефом? -- предложила Ирина. Юля немного подумала и согласилась. Ирина сейчас же впорхнула к Александру Петровичу в кабинет. -- Ну что, нашли Руденко? -- не отрываясь от бумаг, спросил Александр Петрович. -- Они сейчас оба будут тут, -- доложила Ирина. -- Оба? -- Александр Петрович даже заморгал. -- Он -- собственной персоной, а она ждет вас на проводе! -- улыбнулась Ирина. -- А? -- усмехнулся Александр Петрович, взял трубку и, видя, что Ирина собралась уходить, жестом остановил ее. Ирина стала невольной свидетельницей разговора отца с дочерью. Впрочем, слушать их разговоры ей неоднократно приходилось и раньше, поэтому она не удивилась непреклонности Кулешова. -- Здравствуй, Юленька: -- сказал Александр Петрович и пожурил дочь за то, что она редко звонит. Потом некоторое время Александр Петрович молчал, только чуть заметно кивал головой. Потом похвалил Юлю: -- Ну и молодец. А потом брови его сдвинулись к переносице и голос стал совсем другим. -- Нет! -- категорически отказал он. -- Игоря я посылать не стану. Могу прислать кого хочешь другого. Могу, в конце концов, приехать сам. Но Игорь мне нужен здесь. И хватит об этом. Ты все можешь великолепно сама. Вот и заканчивай. Александр Петрович положил трубку и, вспомнив вдруг об Ирине, взял со стола бумаги, которые так внимательно разглядывал перед звонком Юли. -- Ирина Николаевна, голубушка, -- протянул он ей эти бумаги, -- вот чертежи к тексту. Они, правда, из другой публикации, но это неважно. Чертежи -- по вашей части. Вы в них разберетесь. Ирина снова вернулась к своей машинке, а в кабинет зашел Руденко. Ирина не слышала, о чем они разговаривали. Да их разговор и не очень ее интересовал. Она неожиданно подумала о Юле. Между ними всегда были хорошие приятельские отношения. И в то же время обстоятельства складывались так, что именно Юля становилась единственным препятствием у нее на пути. Из подруги она вдруг превратилась в соперницу, сильную, умную, красивую соперницу, лишь с разницей в положении: Ирина знала об этом, а Юля, по всей вероятности, даже не подозревала. Когда Ирина подумала обо всем, ей стало не по себе. Ибо даже вот сейчас, когда они только что разговаривали, Юля была полна доброжелательности и участия в делах, касавшихся ее, Ирины. Почему- то раньше Ирина никогда не думала о ней как о сопернице. Хотя она знала о взаимоотношениях Юли и Сергея. Юля, правда, никогда о них с ней не говорила, тем более ни по какому поводу о них не советовалась. Но и никогда не старалась их скрыть от нее. Ирина поняла: то, что она намеревалась теперь сделать, а именно встать между Юлей и Сергеем, выглядит по отношению к Юле по меньшей мере как предательство. От такой мысли ей стало еще больше не по себе. Она почувствовала жар на щеках. И внутренне вся сжалась в комок. Но взяла себя в руки и долго неподвижным взглядом смотрела в одну точку, пока не улеглось душевное смятение. Корить себя у нее не было причин. В том, что она полюбила, она была не виновата. И имела на это такое же право, как Юля и как все окружающие ее. Она полюбила искренне, самозабвенно: Хотя никогда и не предполагала, что любовь будет без взаимности и ее в прямом смысле слова еще придется завоевывать. Все представлялось ей неожиданным, ибо самое ее постоянно кто-нибудь и любил, и боготворил, и ухаживал за ней. И она, естественно, никогда и не предполагала, что любовь окажется когда-нибудь для нее самой источником всяческих переживаний, почти бедой, почти злом. Но именно так почти и случилось: Она задумалась о том, что же сможет противопоставить Юле? Свою молодость? Но не такая уж большая разница была у них в возрасте. Свою девичью независимость? Но столь ли уж она так притягательна в наш век перемешавшихся понятий и суждений? А что еще? Не ум -- сердце подсказало ответ. Женой и подругой для Сергея она бы стала лучшей, чем Юля. И хозяйкой отменной -- все умеет: Она жила бы для него и ради него. И детей бы ему нарожала, и уже видела их, непременно почему-то троих: двух мальчишек, сероглазых, как все Кольцовы, и вихрастых, и девчонку белокурую и длинноногую. И от всех лишних забот оберегала бы его, дав ему полную возможность посвятить себя исключительно конструкторским делам. Она подумала так, и ей сразу сделалось легче, словно у нее выросли крылья, словно спали путы, вязавшие душу. Неясным теперь оставался только один вопрос: как вести себя с Юлей дальше? Может, стоило рассказать ей обо всем? Она умная, поймет и, возможно, сама сойдет с дороги? Ведь для нее это только игра. Пусть приятная, пусть даже захватывающая, но все равно игра. Ирина никак не могла себе представить, что можно любить двоих или, более того, делить себя между Сергеем и кем-то: Но немного погодя от этой мысли Ирина отказалась. Ей даже стало неприятно, что она должна у кого-то, пусть даже у Юли, просить о чем-то совершенно для нее сокровенном. И она решила: пусть будет как есть и все идет своим чередом, а ей -- полагаться и надеяться должно только на себя и на свое сердце. Слабый шорох открываемой двери кабинета вернул ее к действительности. Дверь чуть слышно хлопнула, и Ирина снова увидела перед собой до сих пор не прочитанную статью из "Авиейшен уик". "Что же это я, однако:" -- с упреком подумала она и услыхала голос Руденко: -- Получается? -- Вы о чем? -- не поняла Ирина. -- Перевод. -- Получится. -- Хорошо бы сегодня к концу дня, -- сказал Руденко и добавил, как бы подкрепляя свои слова: -- У вас теперь энергии должно быть вдвойне. Ирина поняла намек. Но ей не понравился тон, которым все было сказано. Руденко всегда говорил покровительственно. Именно так прозвучал его голос и сейчас, словно он сам подписал час назад приказ о назначении Ирины научным сотрудником и ему, а не кому- нибудь другому должна она быть благодарна за заботу о ней: -- От шефа я такого указания не получала, -- ответила Ирина и поспешила на вызов в кабинет Александра Петровича. -- Позвоните, пожалуйста, в Есино, -- безо всякого предисловия сердито попросил Кулешов. -- Напомните им, они там не на отдыхе. Есть план проведения испытаний, и его надо выполнять. А от них уже второй день не поступает новых снимков. Они, кажется, совсем забыли, что систему надо проверять и на четкость, и на чувствительность, и на помехи: Одним словом, еще раз повторяю, напомните им, они там не на отдыхе. Глава 16 Первым версию Сергея принял Бочкарев. Он не просто отказался от своего предположения, он убедился, все глубже вдаваясь в результаты испытаний, что Сергей и на сей раз оказался прозорливее их всех. Несколько позднее к аналогичному выводу пришли Заруба и Окунев. Сергей был рад: они снова, все четверо, могли работать сообща. А сейчас это было особенно важно. У него появились кое-какие конкретные мысли по переделке объектива "Фотона". Но только все вместе смогли бы они осуществить такую работу в кратчайшие сроки. Кстати, на мысли эти его неожиданно натолкнул Владимир. Случилось это как-то после их очередного совместного полета. Вернувшись на аэродром, они, как обычно, обменивались впечатлениями. Сергей посетовал на то, что прибор слишком мало времени находится над целью. -- Ты хочешь, чтобы я сбавил скорость? -- спросил Владимир. -- Не знаю, -- признался Сергей. -- Ну так я тебе скажу: никто ее сбавлять не станет. Боком такая затея в два счета выйдет, если, конечно, летать придется не над испытательным полигоном. -- Да дело даже не во времени, -- уточнил свою мысль Сергей. -- Хорошо бы, одним словом, захватывать цель в объектив еще на подлете. -- Видеть вперед? -- И назад: -- Ну, милый, для этого надо было стрекозой родиться, -- усмехнулся Владимир. -- Почему стрекозой? -- не понял Сергей. -- Только она на все триста шестьдесят видит. Ты вспомни, какие у нее фары: -- При чем тут фары? Я тебе о деле говорю, -- буркнул тогда, вроде бы даже обидевшись, Сергей и сразу забыл об их разговоре. Но уже под утро он вдруг увидел эти глаза во сне, сначала неясно, сквозь дымку каких-то других ночных видений, потом совершенно отчетливо: огромные, желтоватые, с зеленым отливом, полусферы, утыканные сотнями бусинок-фасеток. Сон оборвало, словно кто-то сдернул с Сергея одеяло и окатил холодной водой. Он вскочил и сел на постели. Мысль работала необычайно четко: "Не один объектив, а много маленьких, как фасетки, сделать, как у стрекозы, скопировать природу... Спасибо Володьке, натолкнул на мысль..." С тех пор Сергей был занят только этой идеей. По достоинству ее оценила и вся группа. Конструкторы с увлечением взялись за дело. И как-то сам собой интерес к проводившимся испытаниям ослаб. Александр Петрович высказал группе по сему поводу замечание. Владимир сделал -."cn серию снимков. Но когда в испытаниях наступила очередная пауза, шеф разразился уже уже негодованием. На сей раз он приказал Ирине передать непосредственно Бочкареву или, в конце концов, Кольцову, что считает такое их отношение к делу возмутительным. Ирина немедленно села за телефон. Ибо помимо этого у нее было и еще кое-что, о чем следовало рассказать Сергею. С Бочкаревым она, естественно, связываться не стала, а соединившись с Есино раз- другой, все же напала на Сергея. Она справедливо решила, что больше всего шансов отыскать его в инженерном доме. И именно рабочие кабинеты конструкторов взяла под телефонный обстрел. Сергей обрадовался ее звонку, ибо давно уже с ней не разговаривал. А главное -- получил возможность узнать, что с Юлей, почему она совсем перестала звонить. И говорил с ней, как всегда, в шутливом, ласковом тоне, каким обычно взрослые разговаривают с детьми. Однако Ирина сразу же почувствовала в его голосе большую усталость. Работа, очевидно, давалась нелегко. Она сказала ему об этом. -- Мы тут, Ирочка, все как лунатики: ночью бродим по кабинетам, а днем спим. -- Значит, я вас разбудила? -- приняла его тон Ирина. -- К сожалению, нет. Спим мы только теоретически. И глаза у нас красные, как у белых кроликов. -- По той же, очевидно, причине вы опять перестали посылать нам пленки? -- снова спросила она. -- Нет. По другой. -- По какой же? -- А зачем повторяться? Зачем без нужды небо коптить, жечь напрасно горючку и транжирить моторесурсы? Все и так понятно. -- Кому? -- Нам. -- А нам нет. И потом, такое объяснение я шефу уже передавала. Оно его не устроило. -- Да? -- задумался Сергей. -- Ему там, конечно, видней, чем нам здесь заниматься, а чем -- нет. -- Так что ему передать? -- Завтра получит все необходимое, -- пообещал Сергей. -- Скажите: не летали -- ждали непогоды. Было ясно и неинтересно. А сегодня накрапывает. И мы это не упустим. -- Хорошо, Сережа, -- похвалила его Ирина. -- А как ваша подруга, Ирочка? Здорова? Что-то ее совсем не слышно, -- как бы между делом заметил Сергей. Ирина ждала этого вопроса. Заранее решила, что ответит на него, не выказывая никаких эмоций, как и обычно отвечала на подобные вопросы раньше: -- Она в Речинске. -- Когда же она туда уехала? -- явно удивился Сергей. -- Почти две недели, как там. -- И долго еще пробудет? -- Дня через два вернется. -- Понятно, Ирочка. Будет звонить -- передайте привет, -- попросил Сергей и уже хотел было попрощаться, как Ирина неожиданно объявила: -- А у меня для вас новость. -- Какая же? -- А разве Юрий Михайлович вам ничего не говорил? -- Нет: -- Так вот, он уходит от вас. И вообще от нас. -- Кто сказал? -- не поверил Сергей. -- Известно кто. Наш кадр. Он теперь со мной очень дружит. -- Он что, совсем ополоумел? -- оторопел Сергей. -- Не думаю. Я видела подписанный приказ. -- Вы меня убили, Ирочка, -- признался Сергей. -- А кого же к нам? -- Этого я не знаю, -- призналась Ирина. -- А Бочкарев об этом знает? -- Вряд ли шеф успел ему сказать: Новость ошеломила Сергея и обидела, хотя она и не явилась для него полной неожиданностью. Бочкарев еще весной говорил ему о своем намерении уйти на учебную работу. Но дальше разговора тогда дело не пошло. А вскоре о том разговоре и вовсе забыли. А если иногда Сергей и вспоминал, то уже никак не думал, что Бочкарев исполнит свое намерение, не закончив работу над "Фотоном", оставив группу на полпути, в самый ответственный период испытаний. Но коли верить Ирине, а не верить он не мог, именно так все и случилось. Для Сергея это было не просто неприятность. Это был удар. После Юли Бочкарев был для него самым близким в КБ человеком. С ним Сергей охотно делился всеми своими планами. С ним быстрее, чем с кем-либо другим, находил общий язык и взаимопонимание при решении самых сложных вопросов. К его советам и замечаниям всегда прислушивался с охотой и готовностью. -- Так когда же вы будете отдыхать? -- услышал Сергей сразу вдруг ставший глухим голос Ирины. -- Не знаю, Ирочка. Теперь я ничего не знаю. Я вам позвоню, -- ответил он и положил трубку. Первым его намерением после этого сообщения было немедленно отыскать Бочкарева и все выяснить у него. Сергей даже выбежал из комнаты, спустился по лестнице. Но на крыльце остановился, решив: "Что толку от всех разговоров, если приказ уже подписан?" Он вернулся в свою комнату, сел за стол и закурил. "Значит, будем заканчивать работу втроем, -- подумал он. -- Ну что ж, Остап и Олег -- ребята толковые. Правда, оба ершистые и не всегда и не обо всем с ними можно договориться. Но это уже детали. А главное -- надеяться теперь следует только на себя. И надо спешить, спешить и скорее оформить предложение. Еще две-три серии снимков -- и Кулешов вызовет с отчетом. И ехать тогда, очевидно, уже придется мне. И очень может тогда случиться скверно, если что-нибудь не будет готово". И опять он подумал, что за широкой спиной умного, доброго Бочкарева, который, несмотря на свою принципиальность, отлично умел ладить со всеми, работать и ему и всей группе было куда как спокойно. Но дело было даже не только в этом. Теперь, впервые за все время его работы в КБ, ему предстояло решать все вопросы непосредственно с Кулешовым: ему докладывать, перед ним отчитываться, от него получать задания, выслушивать замечания, с ним советоваться. Но вот именно этого-то, последнего, без чего совершенно немыслима какая бы то ни была творческая работа, Сергей абсолютно себе не представлял. И в первую очередь потому, что еще никогда, ни разу их точки зрения не совпадали. И наоборот, все, что представлялось значительным и интересным одному, как правило, решительно отвергалось другим. Сергей, обдумывая сложившуюся ситуацию, склонился над своими записями, которые с каждым днем обретали все более конкретный характер. Он буквально заставил себя отключиться от всего и слиться со своими расчетами. Он знал одну свою особенность, главную, ту, которая определяла его характер: в деле он забывал обо всем, в том числе и о самом себе. А сейчас как раз это ему и надо было. Ведь сколько раз вот так, за работой, он спасался от иссушающей сердце и душу тоски о Юле! Он разумно решил, что ни о чем Бочкарева спрашивать не станет. Сделает вид, что знать ни о чем не знает. Надо будет, Бочкарев все расскажет сам. А его дело -- не упустить время. Два дня шел мелкий дождь. Дважды Владимир поднимался в воздух и привозил новые пленки. Оба раза, как и обычно, их отправляли в КБ. Бочкарев звонил в Москву, разговаривал с Кулешовым, интересовался качеством результатов. Все шло нормально. Сергей ждал, что после какого-нибудь очередного такого разговора он объявит им о своем уходе. Но Бочкарев молчал. После третьего полета Владимир спросил: -- Надолго у вас такая волынка? -- Неужто уже надоело? -- усмехнулся Заруба. -- В отпуск пора. У меня отпуск по плану, -- объявил Владимир. -- H вообще: -- Что "вообще"? -- поинтересовался Окунев. -- Испытывать ваши фотоаппараты -- словно молоко возить: того и гляди прокиснешь вместе с ним. -- Ясно. Не хватает остроты ощущений, -- уточнил Заруба. -- Летать разучишься. -- Перестань канючить. Без тебя тошно! -- не сдержался Сергей. -- Как будто нужно делать, лишь что хочется. Владимир вздохнул: -- Брат, сдаюсь. Ты всегда прав. Но с отпуском-то как? -- Поедешь. Закончим съемку -- и поедешь, -- пообещал Сергей. И посмотрел на Бочкарева. Хотел от него услышать подтверждение своих слов. Но Бочкарев почему-то воздержался от каких бы то ни было высказываний. Сергею это не понравилось. И тогда он высказал предположение, которое должно было исходить от Бочкарева как от руководителя группы: -- В четверг закончим вчерне разработку нового объектива. Доложим свои соображения шефу. И надо думать, на время дальнейшие испытания прекратим. Вот и твой отпуск. -- А сегодня, между прочим, мы, кажется, получим тот вариант, которого давно ждем, -- глядя в окно, проговорил вдруг Бочкарев. Все посмотрели на него. -- Да, да, -- подтвердил он. -- Вот уже и дождь кончился. И ветер переменился. И потеплело. Значит, к ночи наверняка наползет туман. Теперь все стали смотреть в окно. И хотя по лужам на асфальте еще барабанили капли, а ветер и вовсе стих и мокрый конус беспомощно повис над домиком у полосы, всем очень захотелось поверить в предсказание Бочкарева. -- Я тоже дума, может наползти, -- сказал Владимир. -- Точно, теплом дохнуло. Пойду-ка я к своему коню. -- Давно бы так, -- буркнул ему Сергей и снова уселся за свои записи. Вскоре в комнате никого не оказалось. У всех нашлись какие-то дела, и коллеги его разошлись кто куда. Сергей несколько раз перечитал лежавшую перед ним на столе страницу, но понял, что на сей раз сосредоточиться не сможет, и снова взглянул в окно. То ли он не заметил этого несколько минут назад, то ли погода действительно менялась буквально на глазах, но сейчас он увидел совершенно ясно, как сплошную пелену туч во многих местах уже разорвало и сквозь образовавшиеся проемы проглядывает голубое, теплое небо. А где-то совсем у горизонта через проемы уже пробились на землю солнечные лучи, и оттого край аэродрома у леса необычно просветлел и словно бы даже приблизился к инженерному дому. Такое быстрое и неожиданное потепление могло, весьма кстати, вызвать туманы. Но Сергей подумал сейчас не о представившейся возможности испытать "Фотон" в новой и сложной погодной обстановке, а о том, что Бочкарев фактически самоустранился от разработки нового объектива. А это можно было объяснить только тем, что ему также уже было известно о приказе: Зазвонил телефон. Сергей машинально снял трубку, ответил в своей обычной манере: -- Я слушаю. И тотчас услыхал голос Юли: -- Не может быть: Он сразу же обрадовался. -- Может, Юленька. Откуда ты? -- Уже из Москвы. Ну и как мы живем? -- Без тебя всегда плохо. -- Так я и поверила. -- Правда, Юленька. Я безумно скучал. -- А почему же ни разу не позвонил? -- Куда? -- Не в Нью-Йорк, конечно. В Речинск. Хотя сегодня и до Нью-Йорка дозвониться особого труда не составляет. Так что же молчишь? -- Честное слово, не знаю. Думал о тебе все время, а почему не позвонил -- не помню. -- Я могу сказать наверняка: занят был. Голова была занята не мной, а делом, потому и не позвонил. Я ведь тебя знаю и не сержусь. А вот я соскучилась по-настоящему. И очень хочу к вам приехать. -- Когда? -- Завтра буду. Подвернулась оказия, и шеф разрешил. Хочу сама увидеть, чем вы там занимаетесь. А заодно и на тебя посмотрю. Как ты себя чувствуешь? Устал? -- Наверно, но об отпуске пока не думаю. -- Почему? -- Приедешь -- все станет ясно. -- Хорошо. Тогда до завтра, -- попрощалась Юля. Остаток дня и вечер прошли для Сергея под впечатлением этого разговора. Юля снова была близко, а завтра и вообще обещала быть совсем рядом. Правда, некстати услужливая память подсказала ему, что она уже не раз вот так обещала навестить его. И ни разу тем не менее не приехала. Но сегодня он совершенно не хотел об этом думать, ибо все во второй половине дня сегодня складывалось удачно. Им не нужно было много естественного света. И небо снова заволокло облаками, закрыв землю от мерцания звезд. Они давно уже хотели опробовать "Фотон" в тумане. И седые космы скопившегося водяного пара повисли над низинами. Но еще больше Сергей радовался тому, что ему после многочасовой работы над своими записями удалось в конце концов закончить вчерне разработку схемы нового объектива. Он понимал: схема еще слишком далека от совершенства и над ней еще надо корпеть и корпеть. Но принцип в ней уже был выражен четко. А это уже означало реальную позицию, которую можно было защищать в самой серьезной дискуссии. Надвигавшаяся осень брала свое. И им уже не надо было ожидать наступления ночи, дабы избежать подсвета от длинных и ясных летних вечерних зорь. Сейчас темнело гораздо раньше и быстрее. И к десяти часам вечера Владимир, полностью экипированный в свои летные доспехи, уже был готов к вылету. Его, как и обычно, провожала в полет вся группа. Все собрались в ангаре и ждали разрешения командного пункта. А командный пункт почему-то тянул и не давал разрешения на вылет. Перед самым уходом из инженерного дома Сергей показал свою рабочую тетрадь Бочкареву. Тот долго и внимательно просматривал записи, потом задумчиво проговорил: -- У вас все наоборот -- два ума хорошо, а ум лучше. Сергей смутился. -- Все еще очень сыро. Тут еще все надо уточнять, столько доделывать: -- словно оправдываясь, проговорил он. Но Бочкарев тогда больше не сказал ничего. Теперь же, в ангаре, он вернулся к их разговору. -- Уточнять и доделывать, Сергей Дмитриевич, совсем не ваша работа. Вы не имеете права тратить на нее время. И если бы я был на месте Кулешова, я никогда бы не разрешил вам ею заниматься, -- сказал он. -- Кто же ее будет делать за меня? -- откровенно спросил Сергей. -- Любой конструктор нашей группы, а возможно, и КБ, -- не задумываясь ответил Бочкарев. -- Но, повторяю, не вы. Я смотрю на вас и все больше убеждаюсь, насколько вам нужна полная раскованность. Вы по природе свободный художник. Над вами ничто не должно давлеть. Иначе вам всегда будет трудно. Очень трудно. Труднее, чем всем. Потому что вам всегда будут только мешать и завидовать. А зависть, Сергей Дмитриевич, самая страшная сила не земле. -- Почему вы говорите мне об этом сегодня? -- удивился Сергей. -- Раньше повода не было. А сегодня вы снова на высоте. Если хотите, на большой высоте. Владимир Георгиевич знает о вашей работе? -- Откуда? -- Познакомьте его с ней. Непременно познакомьте. И чем скорее это сделаете, тем будет лучше. Сергей слушал Бочкарева и воспринимал его советы как - /cbab"%--cn речь. Бочкарев был человеком искренним и говорил, вне всякого сомнения, то, что думал. И хотя говорил он много приятного, слушать его было грустно. Сергея так и подмывало спросить: "Значит, все-таки уходите? И дело до конца вместе так и не доведем?" И он, возможно, изменил бы уже принятое им решение ждать естественного развития событий и ни о чем Бочкарева не спрашивать и задал бы этот, не на шутку волновавший его вопрос. Но их разговор неожиданно прервал Жердев. Он появился в ангаре незаметно для всех. Подошел к конструкторам бесшумно, словно подкрался. А потом вдруг сразу отчетливо и громко сказал, обращаясь ко всем сразу: -- Труба дело. К нему все обернулись. -- Могут не выпустить, -- пояснил Жердев и, увидев, что его, очевидно, не понимают, добавил: -- Кажется, там, на небе, малость перестарались. Туман такой -- хоть глаз коли. Дышать будет нечем. Не сговариваясь, все поспешили к воротам, а точнее, к маленькой двери, врезанной в одну из створок ворот. Аэродром был чист. Но дальняя его граница, которую сейчас, в темноте, можно было определить только по огням ВПП, уже тонула в полупрозрачной мякоти. Самых дальних огней не было видно совсем. Ближние казались неясными, расплывчатыми пятнами. -- А приглушил-то все как, даже электричек не слышно, -- заметил Окунев. -- Да. Но ведь это именно то, что нам надо, -- решительно проговорил Бочкарев. -- Этот тип, между прочим, тоже чего-то стоит, -- кивнул в сторону Владимира Жердев. -- Ладно, Филиппыч, не каркай! -- усмехнулся Владимир. -- Видали орла! Забыл, как тебя молния причесала? -- вскинулся Жердев. -- Не забыл. Ну и что? Дело-то надо делать. Взлететь-то можно. -- А куда садиться будешь? -- Куда-нибудь посадят. -- Ну вот, если найдут куда, тогда полетишь. -- Надо, чтобы нашли, -- сказал Бочкарев и направился на командный пункт. Вернулся он примерно через полчаса. Объяснил: -- Выпустят. Сводка обнадеживающая. -- А я бы не выпустил, -- упрямо буркнул Жердев и пошел к ангару. Сергей впервые присутствовал при такой ситуации, когда в их работу вмешивались явно неподвластные всем им силы. Но ведь именно их и предстояло в известном смысле обуздать. И хотя ему были понятны опасения Жердева, не менее правомерным казались и возражения Бочкарева. Чтобы представить себе данную ситуацию еще яснее, он попытался мысленно на место Владимира поставить самого себя. И задал вопрос себе: "А ты бы полетел?" И не колеблясь ответил: "Раз надо, о чем разговор!" Очевидно, точно так же рассуждал и Владимир. И все же у Сергея скребануло где-то в душе, когда динамик в ангаре пробасил: -- Сто второй, вылет разрешаю! Вам -- старт! -- Давно бы так, -- облегченно вздохнул Владимир. И все сразу пришло в движение. Водитель запустил двигатель тягача. Владимир сел на свое место в кабину самолета. Истребитель выкатили из ангара и потащили на взлетную полосу. Конструкторы, уже по привычке, пошли его провожать. -- А бандуру свою зарядить не забыли? -- шутил Владимир. -- Сам не забудь вовремя щелкнуть, -- ответил ему Заруба. -- У нас не заржавеет! -- все так же весело заверил Владимир. Последовали очередные команды, которые теперь принимал уже один Владимир, и спарка унеслась в небо. Все было как обычно. Только горячее пламя турбины, едва спарка ворвалась в туман, сразу вдруг стало желтоватым, потом оранжевым, а потом так же неожиданно погасло, и мощный гул, всегда сопутствующий истребителю при взлете, тоже вдруг ослаб и уже слышался откуда-то издалека, как эхо невидимого обвала. -- Ничего. Раз выпустили, -- значит, ничего страшного нет, -- проводив взглядом оранжевую точку, сказал Бочкарев и добавил, посчитав, очевидно, необходимым: -- Я ведь их не уговаривал. Я только объяснил еще раз нашу задачу. -- А по-моему, перестарались все, -- снова сказал Жердев. -- Никто в этих туманах толком ничего не понимает, и вот увидите: -- Что? -- в один голос спросили Сергей и Заруба. -- А: -- безнадежно махнул рукой Жердев. -- Пойдемте на КП, послушаем, что будут говорить: Глава 17 Руководитель полетов заранее предупредил Владимира, что ему, возможно, придется садиться на чужой аэродром. Владимир отнесся к этому как к делу вполне знакомому. На чужие, соседние и дальние, посадочные полосы ему уже приходилось садиться не раз. И еще его предупредили: если уже знакомые ему маяки, которые до сей поры выводили его на полигон каждую ночь, сегодня не будут видны, границы коридора ему обозначат ракетами. Их будут пускать по команде с КП, как только он выйдет на полигон. -- Две красные -- справа, две зеленые -- слева. Не перепутай, -- напомнил руководитель полетов. -- Во всяком случае, не прозеваю, -- ответил Владимир и попытался припомнить особенности тех аэродромов, на одном из которых мог сегодня очутиться. Получив разрешение, он взлетел. И пока поднимался до облаков, успел отметить: пелена тумана прикрыла довольно большой район, во всяком случае гораздо более широкий, чем предполагалось на КП. Владимир определил это по световым пятнам, видневшимся внизу. Там, где тумана не было, знакомые ему по многим полетам и всегда служившие надежными ориентирами огни сияли ясно и были четко видны на фоне черной земли. Там же, где их заволокло туманом, они были расплывчатыми и тусклыми. Владимир сообщил о своих наблюдениях на КП и вошел в облака. А когда пробил их, увидел над фонарем на ночном небе тысячи спокойно мерцающих звезд. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде. И не случайно. В свое время Владимиру поручили испытывать "Фотон" не потому, что кому-то пришла в голову светлая мысль объединить над разработкой новой системы усилия обоих братьев, а потому, что еще до работы испытателем Владимир был не просто истребителем, а истребителем-перехватчиком. Ночные полеты и посадки, полеты в темном ночном небе, перехваты невидимой цели, пуски по ней ракет, -- все это было для него привычным делом. И потому выработанные еще в училище и закрепленные на практической работе в части навыки ориентировки ночью оказались теперь очень кстати, как никогда. Команды с земли привели его в район испытательного полигона. Он запросил у КП высоту облачности и, получив ответ: "Триста метров", спокойно нырнул вниз. И снова, как при взлете, очутился в прослойке между облаками и туманом. Он определил это по точкам огоньков на горизонте, ибо все, что лежало прямо под ним и ближе горизонта, было закрыто густой и непроглядной завесой тумана. -- Сто второй! Доложите обстановку! -- запросил командный пункт. Владимир ответил не сразу. Он не узнал района, над которым летал десятки раз. Все внизу представлялось ему сейчас абсолютной чернотой, словно он летел над бездонной пропастью, над выжженной пустыней. -- "Сирень"! Я -- Сто второй. Вас слышу. Подо мной сплошная чернота. Давайте ориентиры, --попросил он. -- Даем, -- ответил КП. И через считанные секунды черноту ночи прорезали две трассы, зеленая и красная. Они взлетели далеко позади и справа, Владимир увидел их боковым зрением. -- Сто второй, доложите обстановку! -- потребовал КП. -- Выводить надо точнее! -- огрызнулся Владимир. -- Пошел на разворот. -- Заканчивайте разворот, даем повторные сигналы, -- бесстрастно .b"%b(+ КП. "В полк бы вас, на стажировку! -- сердито подумал Владимир. -- Там бы вас научили, как надо наводить. Я же не картошку лечу опылять:" Он развернулся, стараясь не залетать в облака, и на сей раз точно нацелил спарку в разрыв между ракетами. -- Сто второй, начинайте работу с верхнего эшелона! -- приказал командный пункт. И повторил: -- Начинайте работу с верхнего эшелона! Это было уже серьезное предупреждение. КП на всякий случай хотел застраховаться, и, если по какой-либо причине получить снимки с заданных, более нижних, высот Владимиру бы не удалось, снимки с "потолка" все равно были бы обеспечены. "Я бы тоже так решил. Начинаем с верхнего", -- подумал Владимир и отдал ручку управления от себя. Спарка, слегка качнувшись, пошла книзу. Сколько раз вот так уверенно Владимир посылал машину к земле и в небо, валил их в пике, закручивал в штопор. И никогда не испытывал такого чувства, как сейчас. Он оглядел свою кабину. Вся она, от пола до самого фонаря, была заполнена точнейшими приборами управления, которые определяли различные параметры, показывали, что можно делать и что нельзя. Он верил им без колебаний, хотя знал, что помимо них ему всегда на выручку был готов прийти командный пункт и, если надо, выработать за него готовое решение. Но сейчас командный пункт не мог определить высоту его полета. И ошибка в сотню метров могла стать для него катастрофой. Нет, он не испугался. Вся его работа была сплошным риском. Но на сей раз что-то все же его покоробило, когда он, ворвавшись в облако тумана, потерял из виду золотую россыпь огней на горизонте. Он включил "Фотон" и выключил его только тогда, когда по времени проскочил над полигоном. И тотчас же испытал облегчение: "БВК-4" немедленно отметил изменение высоты. Прибор работал очень четко. Значит, и нижнюю границу он тоже определял безошибочно. И это успокаивало больше всего. Очередной заход оказался неудачным. Владимир опять поздно заметил ракеты. И поругался с КП. -- Что они там опаздывают с ракетами? -- кричал он в эфир. -- Жалко им этих хлопушек? Зато при следующем заходе направление высветили ему заранее. Он своевременно сориентировался и точно прошел над полосой, заметно снизив высоту. Ему предстояло сделать последние две серии снимков, когда в кабине перед ним неожиданно зажглась красная лампочка -- горючего в баках оставалось на пятнадцать минут полета. Его не напугало это -- столько времени вполне хватало на то, чтобы закончить все дела и благополучно приземлиться, -- но несколько удивило. Значит, не заметил, как сжег горючее. Он сделал очередной разворот, попросил КП еще раз обозначить коридор, еще уменьшить высоту и благополучно завершил предпоследнюю серию. И снова пошел по кругу, чтобы теперь уж точно испытать "Фотон" на предельно малой высоте. То ли от усталости, то ли от напряжения ему показалось, будто лампочка стала гореть еще ярче. Но он взял себя в руки и заставил не обращать на нее внимания. Он не могла светить ни ярче, ни слабее. В этом последнем заходе он точно выдержал направление. Но не успел снизиться и пролетел над полосой, даже не включая "Фотона". И заход пришлось повторить еще раз. Вот сейчас он почувствовал, что нервы его напряжены до предела, а спина уже взмокла от пота. Но он собрал воедино и волю и силы, казалось, совершенно слился с машиной и еще на подходе к полосе опустился до заданной высоты. Земля, невидимая, была сейчас совсем рядом, под ним. Он очень четко увидел траекторию ракет, слегка довернул в их сторону машину и включил систему. А когда полоса целей осталась позади и он с разворотом начал набирать высоту, чувствуя, как спадает державшее его словно в тисках напряжение, КП вдруг предупредило его: -- Сто второй, рассчитывайте садиться на первый запасной в *" $` b% "Д". Мы вас принять не сможем. "Этого мне еще не хватало! Накаркал-таки толстый черт!" -- вспомнил опасения Жердева Владимир. КП три раза повторил свое распоряжение и каждый раз запрашивал ответ, желая убедиться, что он понял и принял его указание. А он, молча, разглядывал показания топливомера, соображал: в квадрате "Д" -- по прямой почти триста километров -- был гражданский аэродром. И ему доводилось на нем садиться. Бетонка там была неплохая. Но оператор системы посадки, если бы пришлось приземляться при низкой облачности или, еще того хуже, в тумане, ему доверия не внушал. Но главное было даже не в этом. До квадрата "Д" он попросту мог не дотянуть. -- Я -- Сто второй. Вас понял, -- ответил он наконец. -- А что у вас стряслось? -- Все неожиданно затянуло туманом. Видимость -- ноль! -- объяснил КП. -- Выходи на связь с квадратом "Д" и проси пеленг. -- Я могу туда не дотянуть, -- доложил Владимир. -- По времени горючего должно хватить, -- подсчитал КП. -- У меня уже пять минут как горит красный свет. КП на какое-то время замолчал. А потом его словно прорвало: -- А что же ты молчал? Ты в своем уме? -- А я почем знал, что вы меня будете куда-то перепихивать! Дайте дополнительное освещение. Попробую сесть дома. -- Это исключается! Не трать время! Проси пеленг. Они тебя уже ищут. Владимир стиснул зубы, дабы не сказать лишнего, и принялся настраивать приемник на волну запасного аэродрома. И почти сразу же услыхал позывные. Его действительно уже разыскивали в ночном небе. Ему сообщили новый курс. Он вывел на него машину и, прислушиваясь к далеким незнакомым голосам, посмотрел вниз. Все под ним тонуло во мраке, словно он летел над бездной, или над океаном, или над дремучей тайгой, а не над районом, где поселки следовали один за другим. "Проклятые облака! Нагнало вас тут некстати", -- в сердцах подумал он. И вдруг увидел впереди и справа огни. Немного. Но совершенно четко. Это был какой-то населенный пункт. Владимир обрадовался ему, как старому знакомому ориентиру. Во всяком случае, он принял россыпь огней как хорошее предзнаменование. А оно сейчас тоже было очень ему нужно. Еще через несколько минут полета огни появились уже с обеих сторон, а голос чужого аэродрома стал чище. Потом внизу из тьмы выплыла дорога. Владимир определил ее по движущимся огням машины. Убедился еще раз и сообщил о своем местоположении на запасной аэродром. -- Вы ровно на полпути до нас, -- ответили с запасного аэродрома. -- Как вы меня собираетесь сажать? -- спросил Владимир. -- С небольшим доворотом. Постараемся вывести на полосу точно. Просветов внизу становилось все больше. И это успокаивало, ибо, в случае если бы пришлось катапультироваться, он сумел бы направить самолет на пустой, незаселенный участок. Мысль об этом пришла ему сейчас почти подсознательно. -- Туман у вас есть? -- спросил Владимир. -- Отдельные полосы. Но мы включим все освещение. Вы сядете! -- заверил его запасной аэродром. "Я должен сесть! -- машинально про себя подтвердил Владимир. -- Надо просто быть свиньей, чтобы бросить эту умную, послушную машину. Бросить и не попытаться ее спасти! Она ведь вся в моих руках!" "Сколько же еще осталось до вас?" -- хотел спросить Владимир, но не спросил. В кабине зажегся еще один красный сигнал. Последний предупреждающий. Топлива осталось совсем немного, лишь в расходном бачке. Дотянуть до запасного аэродрома -- уже нечего и думать, и надо было или немедленно садиться, или прыгать. Прыгать очень не хотелось, но и садиться было некуда: И вдруг Владимира осенило: а шоссе? Он только что пролетел над ним. Отдельные участки его было .a"%i%-k, и он неплохо разглядел их. Машин на них было немного: Владимир молниеносно вспомнил все это, а руки его уже делали свое дело. Машина с разворотом пошла на снижение. В наушниках снова раздался голос с запасного аэродрома. Но Владимир уже ничего не слышал. Он весь превратился сейчас в зрение. Где была она, эта узенькая лента асфальта, которая могла спасти машину! Проглядеть, проскочить ей он не имел права. И он ее нашел. И сразу же включил фару в посадочное положение. Луч, как ракета, рванулся вперед и заскользил по белым пятнам тумана, по черным клочкам земли. А вот и асфальт. Участок, на его счастье, оказался ровным, словно специально выпрямленным для этого случая. Но впереди, навстречу ему, двигалось несколько машин. "Ничего. Перетяну" -- подумал Владимир. И в тот же момент заглох двигатель. И если бы теперь он даже и захотел, катапультироваться было уже поздно. Глава 18 Около часу ночи с аэродрома в квадрате "Д" сообщили на КП в Есино, что Сто второй на посадку не вышел и связь с ним неожиданно оборвалась. На КП поняли: не дотянул. -- Какая у него была высота, когда он говорил с вами последний раз? -- спросил руководитель полетов. -- Примерно двести пятьдесят, -- ответили с запасного аэродрома. -- Вполне можно было катапультироваться, -- больше себе, чем уже кому-либо другому, сказал руководитель полетов. -- Так, может, он и катапультировался? -- спросил Бочкарев. -- Будем надеяться, что так оно и есть, -- ответил руководитель полетов и снова запросил аэродром в квадрате "Д": -- Где он был в тот момент? Ему сообщили координаты района. Руководитель полетов передал их штурману наведения. Тот сейчас же обвел на карте небольшой район. -- Населенных пунктов много? -- спросил руководитель полетов. -- Слава богу, нет, -- ответил штурман. -- А если? -- пожелал уточнить руководитель. -- Два каких-то заводишка, естественно, с поселками. И совхоз с тремя усадьбами. Руководитель полетов сообщил о случившемся в Москву. Все, кто был в это время на КП, с нетерпением ждали окончания его переговоров, будто Москва могла сообщить нечто утешительное. Но руководитель полетов, положив трубку, сказал коротко: -- Приказано немедленно начать поиски. -- Да, но ведь, возможно, все обошлось благополучно, -- не желая верить в трагический исход, возразил Окунев. -- Разве только для него, -- мрачно заметил Жердев. -- Он-то, может, и выбирается сейчас откуда-нибудь из лесу. А от машины, точно, и заклепок не соберешь. У меня сердце чувствовало: -- Ты. Филиппыч, как та старая бабка! То тебе кажется, то тебе слышится: -- вздохнул Заруба. -- Будто он к теще на блины летел: Он же задание выполнял. Жердев отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Он переживал случившееся больше всех. Он знал, с чего надо начинать поиски, и стал звонить в дежурное подразделение. Сергей, с того момента как Владимира перенацелили на соседний аэродром, пребывал в каком-то странном оцепенении. Он понимал всю серьезность сложившейся ситуации и в то же время упорно не хотел допустить мысли, что с Владимиром может что-то случиться. Владимир был прекрасно подготовлен как летчик, это он знал по отзывам многих его начальников, смел, в конце концов, удачлив: И думать, что так вот, раз-два -- и крышка: Да ему такое просто в голову не могло прийти! Но время бежало. Потом оно мчалось. Потом понеслось как вихрь, и счет его пошел на секунды. А эыир молчал. И Сергей не говорил ни слова. А все рядом что-то говорили, высказывали. И чем позднее, тем резче. Люди нервничали. И он тоже нервничал. Но внешне не показывал этого никак, разве только курил не переставая одну a(# `%bc за другой. Оцепенение вдруг прошло, когда Жердев заговорил по телефону. -- Я тоже поеду, -- сказал тогда Сергей. -- Куда? -- остановил его Бочкарев. -- Поеду искать. -- Мы все поедем, -- сказал Бочкарев. На КП зазвонил другой, как его называли, местный телефон. Сначала все решили, что кого-нибудь, как чаще всегда и бывало,