елем этой прелестной особы! - Чудно все-таки, когда такой парень, как он, который не боится ни бога, ни черта, вдруг прибегает к таким дурацким штучкам! - Конечно! На его месте я бы долго разговаривать не стал! Я бы подхватил красотку и унес... Вот и все!.. - Однако мы не можем торчать здесь бесконечно, как пугала на огороде!.. - Эй, вы! В последний раз! Выходите, или мы разрубим карету топором! - прорычал первый разбойник. Внезапно, верхом на огромной лошади, прискакал еще один человек. - Дорогу! - кричал он. - Дорогу! Гром и молния! Дорогу, или я вас всех выпотрошу, мерзавцы! Назад! Вон отсюда! - Ну, вот наконец и Клаас! Вот он, "спаситель"! Ладно, идем, комедия кончена! Разбойников точно охватил ужас при виде всадника, и они поспешно скрылись в густых зарослях. Тем временем бур, дышавший тяжело, как после бешеной скачки, соскочил на землю и бросился к лошадям, которые испугались его и становились на дыбы. - Однако, - бормотал он про себя, - мои ребята поработали на совесть. Кучер убит. Тем хуже для него. Форейтор тоже убит! Вот это уж напрасно. Теперь мне придется самому править лошадьми, вместо того чтобы ехать рядом с ней, в карете. Ничего, потом наверстаю. Но что это? Уж не выполнили ли они мои приказания слишком усердно? Старик должен был бы орать, как зарезанный, а я ничего не слышу! Женщина-то, вероятно лежит без чувств. Посмотрим-ка, что там делается внутри! Он перерезал постромки убитой лошади, отвел в сторону остальных, привязал их к дереву и вошел в карету. Здесь было совершенно темно. Бур стал нащупывать руками, и, несмотря на весь его отвратительный цинизм, дрожь пробежала у него по телу, когда он почувствовал на пальцах что-то липкое. - Кровь! - воскликнул он. Схватить неподвижное тело, вынести из кареты и положить на землю было для него делом одной секунды. В последних лучах догоравших сумерек он узнал мистера Смитсона, находившегося в бессознательном состоянии. На груди у него было красное пятно. - А она? Горе им, если они ее убили!.. - Отец! Где ты, отец? Белая фигура виднелась в глубине кареты. Анна старалась выйти. Глаза ее расширились от ужаса! В это время бур поднял голову, и Анна оцепенела, увидев его. - Клаас! - пробормотала она. - Клаас! - Ваш покорнейший и почтительнейший слуга, сударыня! - сказал тот взволнованным голосом, который никак не вязался с его обычной грубостью. - Не бойтесь ничего. Разбойники, которые на вас напали, уже разбежались. К несчастью, я прибыл слишком поздно. - Что вы сделали с моим отцом? - Он здесь. Он ранен... Надеюсь, легко... Сейчас я им займусь. Мы кое-что понимаем в этих делах... Уничтоженная новым несчастьем, ошеломленная неожиданным появлением бура, Анна смотрела на него с содроганием. А этот гигант занялся раненым с несвойственной ему деликатностью. - Бедный джентльмен очень плох, - сказал он, качая головой. - Пуля попала в грудь... - Но он будет жить? О, скажите, что он будет жить!.. - Не знаю. Надеюсь. Если вам угодно. Но прежде всего надо его доставить в крааль, а там увидим. Пожалуйста, сударыня, садитесь в карету. Я усажу джентльмена рядом с вами, и поедем. Клаас сдержал слово. После томительных четырех часов езды шагом карета остановилась перед забором Пемпин-крааля. Вместо лая, каким бдительные сторожевые псы обычно встречают чужих, вместо разноголосого мычания и блеяния скота, вместо людских голосов наши путники нашли в краале гробовое молчание. Забор был местами развален, хижины разрушены или сгорели, всюду валялись обломки, которые еле освещала луна, - короче, все говорило, что на "станции" разыгралась катастрофа, какие, увы, слишком часто происходят в здешних местах. У госпожи де Вильрож сердце сжалось при виде этой ужасной картины. Неужели ее отец так и умрет без помощи? Даже бур, который надеялся сменить здесь лошадей и в чьи расчеты вовсе не входило задерживаться, не скрывал уже своего беспокойства. Крик радости вырвался у него, когда он увидел огромный фургон, вокруг которого спокойно лежало не меньше двенадцати быков. Покинутый крааль служил убежищем каким-то другим проезжим, которые, пожалуй, смогут чем-нибудь помочь. - Кто там? - с сильным малайским акцентом воскликнул человек, вооруженный копьем, - по-видимому, погонщик. - Скажи своему хозяину, что раненый джентльмен и молодая дама нуждаются в немедленной помощи. - У меня нет хозяина. - Что же ты здесь делаешь? - Я сопровождаю в Кейптаун хозяйку. Она возвращается с алмазных полей. - Дубина! Какая мне разница - хозяин у тебя или хозяйка! Иди скажи хозяйке! - Хорошо. Иду. В доме на колесах загорелся свет, и у входа показалась грациозная женщина. - Кто бы вы ни были, - обратилась к ней Анна слабым голосом, - но откажите в помощи человеку, который находится при смерти. Внемлите мольбе дочери, которая просит у вас сострадания к умирающему отцу. - Пожалуйста, войдите и располагайтесь, - просто ответила незнакомка. Клаас, как ребенка, взял на руки несчастного миссионера, поднялся в фургон и положил раненого на циновку. Выражение глубокого сострадания появилось на лице незнакомки. Она протянула руку госпоже де Вильрож, которую душили рыдания, затем раскрыла ей объятия и прижала к груди. - Увы, сударыня, - сказала она, - судьба, которая нас столкнула, вдвойне ужасна: вашего отца ранили разбойники, моего отца убили три недели назад в Нельсонс-Фонтейне, и почти у меня на глазах. Услышав эти слова, Клаас вздрогнул и стал более внимательно разглядывать хозяйку фургона. Несмотря на всю свою наглость, мерзавец задрожал. Он попал в тот самый фургон, который недавно ограбил в Нельсонс-Фонтейне, и даже вспомнил, в каком именно углу свалился заколотый им торговец. - Да ведь это дочка того старика! - пробормотал он, но быстро овладел собой. - Какого черта она здесь делает? Вот так встреча!.. - Бедная вы моя! - сказала Анна, глубоко тронутая ее сочувствием. - И вы едете одна, куда глаза глядят? - Я возвращаюсь в Кейптаун. Я буду работать. Постараюсь зарабатывать себе на жизнь... Но вы... Она хотела сказать: "Вы тоже скоро будете сиротой", - потому что мистер Смитсон все по приходил в себя. Он еле дышал, и губы его покрылись кровавой пеной, его широко раскрытые остекленевшие глаза ничего не видели, щеки запали. Он агонизировал. Агония была недолгой, но мучительной. Затем наступила последняя судорога, умирающий положил руку себе на грудь, сделал попытку приподняться и упал мертвый. Невозможно описать отчаяние молодой женщины: она считала, что муж ее тоже тяжело ранен, быть может, уже умер. Таким образом, вместе с лучшим из отцов она теряла и того, кого считала своей единственной опорой в жизни. Клаас был человеком диким. Он стоял посреди фургона, с глупым видом смотрел на эту сцену отчаяния и переминался с ноги на ногу, как медведь, все время делая неуклюжие попытки утешить Анну, но этим лишь растравлял ее горе и усиливал тревогу. Клаас но испытывал ни тени раскаяния. Он думал о двух убитых им стариках так же хладнокровно, как если бы речь шла о двух подстреленных антилопах. Ему казалось одинаково естественным убить животное ради пропитания и убить человека, который мешает ему в делах. Поэтому он с нетерпением ожидал минуты, когда прах миссионера будет предан земле и можно будет приняться за дальнейшее осуществление планов. Он решил не торопиться, пока находится на английской территории, и все думал, как бы поскорей ее покинуть. Вскоре хозяина фургона сама предоставила ему такую возможность. Узнав, что Анна направляется к мужу, в Нельсонс-Фонтейн, она сказала ей просто и сердечно: - Меня зовут Эстер. У меня нет семьи, я совершенно одинока на свете. Будьте моей сестрой. Мне все равно, что ехать в Кейптаун, что возвратиться на прииски. У меня в фургоне имеется всего вдоволь. Ведь это был наш магазин. Я вас отвезу туда. Вы согласны, сестрица? Анна едва смогла пробормотать несколько слов благодарности. Она дала волю своим слезам, бросилась в объятия чудесной девушки и с нежностью ее обняла. "Отлично! - решил бур, потирая руки. - Править фургоном буду я, и пусть меня возьмут черти, если он попадет на прииск. Он поедет туда, куда я захочу. А женщины даже не заметят. Затем надо признать, что мой братец Питер все-таки удачливый малый. Я искал жену, а нашел двух. Поделимся. Питеру - еврейка, мне - англичанка. Что касается Корнелиса, пусть пока подождет. Очень уж у него рожа прожарена револьвером. Итак, значит, все идет хорошо. Теперь нам остается только найти сокровища кафрских королей".  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СОКРОВИЩА КАФРСКИХ КОРОЛЕЙ *  1 Драка на прииске. - Крепкие словечки, подкрепленные затрещинами. - Необыкновенная дуэль. - Нож против револьвера. - Стакан крови за стакан воды. - Сэм Смит. - Самородок ценой в пятьдесят тысяч франков и алмаз величиной с орех. - Три выстрела и три рваные раны. - Карай! Вы мерзавец! - Я? Я - мерзавец? Я?.. - Да, вы! Я говорю вам это прямо в глаза, хотя в вас два метра роста и вы похожи на гиппопотама. И силы у вас, должно быть, не меньше, чем у быка. А я говорю и повторяю, что вы мерзавец! Мерзавец! Мерзавец! - Да я вас только один раз стукну кулаком - и вас больше нет на свете! - Руки коротки! - Я всажу вам пулю в лоб!.. - Руки коротки!.. Вы слишком громко орете. Я вас называю мерзавцем прямо в глаза, а вы только грозитесь и орете. Плевать я хотел на ваши кулачищи и на ваш револьвер, свинья вы американская! Мерзавец и задавака! Если кто-нибудь из почтенных джентльменов одолжит мне нож, я берусь зарезать вас, как самую последнюю чикагскую свинью. Гигант, на которого сыпались эти оскорбления, пришел в бешенство и с криком бросился на обидчика, человека ростом не больше пяти футов, сгреб его одной рукой, схватив за лохмотья, еле прикрывавшие его загорелую грудь, поднял, как ребенка, над своей головой и стал искать глазами, куда бы его швырнуть. По маленький человечек оказался храбрецом. Он использовал эти короткие секунды раздумья своею врага и стал хлестать гиганта по лицу - по одной щеке и но другой. Бац! Бац! Две увесистые оплеухи прозвенели, точно здесь били тарелки, и вызвали у многочисленных свидетелей этой необычайной картины возгласы удивления и восторга. А человечек не удовольствовался раздачей оплеух, которые были, пожалуй, не столь чувствительны, сколь обидны. Он уперся гиганту ногой в грудь и изо всех сил толкнул его. В руке мастодонта остались одни лохмотья, а их маленький владелец вырвался, сделал ловкий прыжок, вскочил на ноги как ни в чем не бывало и, держась за бока от смеха, воскликнул: - Карай! А неплохо бывает иной раз одеваться в рванину! Ваше мнение, джентльмен? Но, быть может, вам угодно поиграть всерьез? Тогда пусть мне дадут нож. Я принимаю на себя обязательство выпустить этому дураку все его кишки на вольный воздух. Тысяча чертей!.. Он не знает, с кем имеет дело, этот мерзавец! Я ему покажу, как связываться с человеком, который был тореадором в Барселоне! Раздался взрыв смеха, и посыпались замечания: - Он прав, этот француз! - Он не француз, он испанец! - Все равно, он лихой парень, и Дик получил от него по заслугам. - А все-таки глупо. Нельзя задевать такого джентльмена, как Дик! - Так его бить по физиономии!.. - Нет, почему же? Он молодец, этот французик!.. - Ничего подобного! Надо было вызвать на дуэль и драться по правилам! - Да ведь я сам только этого и прошу, черт возьми! - отозвался незнакомец. - Неужели кто-нибудь порицает меня за то, что я дал этому нахалу по заслугам? Но позвольте спросить, кто кого обидел? Я приехал сюда без сил и без гроша в кармане. Однако бедность не порок, я думаю? Мне подают стакан воды, а этот мерзавец опрокидывает мой стакан и смеется мне прямо в лицо. И все потому, что у него есть золото - несомненно, краденое - и он может лакать черри, а у меня нет ничего! Джентльмены, да любой из вас охотно разбил бы ему голову. Но я буду мстить по-своему. Я проткну ему брюхо и выцежу из него стакан крови. Вот так!.. Гром аплодисментов покрыл этот смелый выпад, и тотчас присутствующие стали заключать пари насчет исхода предстоящей схватки. - Дуэль! Правильно! Правильно! Браво! Я ставлю за смелого французика! - Сто фунтов стерлингов за Дика! - Держу! - Двести фунтов за француза! - Держу! - Дик сделает из него котлету! - Ничего подобного! Он зарежет Дика, как свинью! - Давно пора! Он здесь всем надоел, этот Дик! Он - животное, а не человек! - Смотрите, смотрите, как он играет револьвером! Малыш повернуться не успеет, как Дик всадит ему пулю в череп! - А вот и нет! Мы не допустим! Надо, чтобы был поединок. Честный поединок. У нас на прииске не каждый день увидишь что-нибудь забавное. Если Дик выйдет победителем, мы его линчуем сию же минуту. Какой-то мексиканец с лицом оливкового цвета, в широкополой шляпе, в короткой куртке и широких брюках вышел вперед, бросил свою сигарету, церемонно снял шляпу и сказал, обращаясь к французу: - Кабальеро, не угодно ли будет вашей милости сделать мне честь и воспользоваться моими услугами в качестве секунданта? - Я буду считать это за честь для себя, сеньор, и принимаю с благодарностью. - Ваша милость просили нож. Вот моя наваха [большой складной нож (исп.)]. Не знаю ничего лучшего, когда надо кому-нибудь выпустить кишки. - Вы крайне добры, ваша милость. Благодарю вас, кабальеро. Вмешался рыжебородый англичанин с холодным, но симпатичным лицом. - Джентльмен, вооруженный только ножом, не может драться на дуэли с мастером Диком, у которого в руках револьвер. Я предлагаю обоим почтенным джентльменам помериться силами в благородном боксе. На Дика наседали со всех сторон. Он уже и сам не знал, чего ому желать, и заявил: - Бокс, револьвер, нож - мне все равно, лишь бы я его убил. - А что касается меня, - ответил француз, - то, по правилам дуэли, выбор оружия принадлежит мне, потому что обида была нанесена мне. И я выбираю нож. А вы берите, что вашей душе угодно. Мне все равно, лишь бы я нацедил из вас стакан красного винца. Позвольте, у меня мелькнула мысль. Вы хотите позабавиться, джентльмены? - Конечно! Мы за тем и пришли! - В таком случае, вот что я предлагаю. Мы с моим противником станем в двадцати пяти шагах друг от друга и без права идти на сближение. Пусть он стреляет, а я буду пользоваться только ножом. Предложение встретили громким смехом. Оно было так неожиданно и необычайно, что заставило усомниться в умственных способностях француза. Один лишь мексиканец, предложивший свою наваху, посмеивался многозначительным смешком человека, который кое-что понимает. Но у тех, которые ставили на француза, физиономии вытянулись. А француз заявил звонким голосом: - Джентльмены, я покажу вам нечто такое, чего вы еще, пожалуй, не видали. Я предоставляю этому человеку три раза стрелять в меня, раньше чем я пущу в ход свое оружие. Дарю ему три пули. Первую потому, что я француз; вторую потому, что он пьян; третью потому, что он боится. Будьте спокойны, он промахнется. Что касается меня, то я всажу ему нож прямо в горло, между краями расстегнутого воротника. И я сделаю это не сходя со своего места. Когда вам будет угодно, джентльмены? Я готов. Эти последние слова окончательно покорили собравшихся. Они шумно выражали свое одобрение на всех языках мира. Отважный малый, чье спокойствие так резко подчеркивало бешенство американца, уже вырастал в героя. - Еще одно слово! - добавил он. - Личность, которую вы зовете мастер Дик, промахнется, стреляя в меня, и перебьет немало посуды. Поэтому следовало бы потребовать у него известную сумму в залог, или же не надо, чтобы я стоял впереди буфета, потому что хозяин еще может потребовать, чтобы ему возместили убытки. Но кто ему заплатит, когда мастер Дик испустят дух? У меня-то ведь нет ни гроша, я уже имел честь предупредить вас. Такое неслыханное самообладание привело всех в восторг. Все кричали и топали ногами. Прогремело троекратное "ура", и секунданты стали отмерять шаги. Большинство присутствовавших европейцев составляли англичане и немцы; много было ирландцев, которых из родных мест выгнала нужда, и несколько бельгийцев. Были и американцы с козлиными бородками, мексиканцы, люди из Венесуэлы и Аргентины и китайцы с бесстрастными желтыми лицами и длинными косами, затянутыми в тугие узлы. Все - народ не слишком щепетильный: люди с приисков, отчаянные головы. В бассейн Замбези их привели рассказы, быть может правдивые, которые они слышали от людей, недавно побывавших и здешних местах. Это были рассказы о богатых россыпях, начинающихся недалеко от водопада Виктория, между 25ь41' восточной долготы по Гринвичу и 17ь41' южной широты. Говорили, будто золото и алмазы встречаются там в огромных количествах, а искатели заглядывают редко. Этого было довольно, чтобы люди сбежались со всех сторон. Их не меньше тысячи. Они роются в земле - пока без особого успеха - и ради утешения превращают свои последние деньги в самые разнообразные, но крепкие напитки. Сегодня на прииске не работают. Эти безбожники свято соблюдают закон о воскресном отдыхе. Не из побуждений религиозных, как всякий понимает, а ради того, чтобы поиграть в азартный игры и выпить сколько возможно и даже больше чем возможно. Так или иначе, а громадная прямоугольная палатка из белой парусины, являющаяся главным строением будущего города, была набита битком. Всевозможные аптечные снадобья, которые так любят англосаксы, распространяли странный запах смеси наркотиков с одеколоном; шумно хлопали пробки, вылетая из бутылок с каким-то подозрительным шампанским синеватого цвета; вина образовывали лужицы на столах некрашеного дерева; разные виды алкоголя, в которых вряд ли могла бы разобраться органическая химия, горели, распространяя чад, и все это радовало пьяниц, чьи разъеденные глотки уже не могли приспособиться к напиткам безобидным или хотя бы не столь обжигающим. Только что описанная ссора, которая, несомненно, приведет к смертоубийству, была вызвана именно безмерным поглощением этих опасных напитков... Повод, как мы видели, сам по себе ничтожен: просто один из посетителей опрокинул, быть может нечаянно, стакан воды другого посетителя, которого впервые видел. Но в этих разношерстных компаниях люди всегда возбуждены, всегда способны на самые дикие поступки, самые ничтожные пустяки разрастаются у них в большие события. Кроме того, этот пьяница - американец. А всякий, кто знает грубость и нахальство янки, которые сами говорят о себе, что они "наполовину крокодилы, наполовину лошади", не удивится тому, что столь ничтожный случаи сразу вырос в casus belli [случай, который может дать повод к войне (лат.)]. На месте американца, всякий другой извинился бы. Но американец только рассмеялся. Он зажал между челюстями щепоть жевательного табаку и, мыча, послал незнакомцу прямо на ноги струю черной слюны. Мол, что это еще за беднячишка, который пьет только воду! К тому же он и ростом мал - не больше пяти футов, да и весит он вряд ли больше пятидесяти кило! Если у человека таких габаритов нет по меньшей мере своих ста тысяч долларов, он ничто, нуль, меньше нуля, он блоха, назойливое насекомое, от которого можно избавиться щелчком. Так поначалу думали все. Но вот насекомое протестует, оно проявляет силу и достоинство. Оно наносит обидчику оскорбления, издевается над ним и чертовски ловко хлещет его по физиономии. И наконец, оно собирается ухлопать гигантское животное и предлагает ему такие условия поединка, что к нему, насекомому, все проникаются симпатией - все, за исключением нескольких задир, преданных американцу, потому что он одинаково щедро всех угощает грогом и тумаками. Сторонники маленького француза наперебой подносят ему выпивку, закуску, стараются подкрепить его, поддержать; они хотят, чтобы он выстоял против американца: они боятся проиграть свое пари. А он вежливо благодарит, по твердо все отклоняет. Он берет только сигарету у мексиканца, жадно затягивается и смотрит холодными глазами на хозяина заведения, который протягивает внутри палатки веревки вдоль стен: зрители будут стоять за веревками. Покуда американец вливал грог в раскрытый кратер своей глотки, покуда шли приготовления к дуэли, возобновилась прерванная ссорой беседа. - Вы знаете? - сказал некий оборванный ирландец некоему аргентинцу, бронзовому, как ворота пагоды. - Вы знаете, Сэм Смит здесь. Это имя, произнесенное шепотом и чуть ли не со страхом, вызвало удивление и любопытство. - Сэм Смит?.. - Он самый, дружище! Император грабителей, монарх темного мира, великий вождь негодяев, которые обирают нас как липку, когда мы находим что-нибудь интересное. - Тихо! Молчите! Опасно так говорить о Сэме - у него тысячи ушей! - А вы его видели? Откуда вы знаете, что он здесь? - Господи, да он всегда бывает там, где можно сделать дельце! Он обобрал Нью-Раш, потом он остановил дилижанс, который увозил добычу из Олд-де-Бирса, потом его видели в Нельсонс-Фонтейне. Говорят, он там зарезал какого-то торговца. - Расскажите подробной, джентльмен. - Сейчас. Раньше посмотрим дуэль. Потом вмешался бельгиец, которого трепала лихорадка: - А ты знаешь, месье, кто его компаньоны? Говорят, эти три бура. - Клаас, Корнелис и Питер - колонисты из Вааля? - Они самые. - Ошибаетесь. Сэм Смит всегда работает один. Правда, у него есть помощники. Они ему фанатически преданы, и время от времени он бросает им косточку... - Говорят, он настоящий джентльмен. - Он щедр, как лорд. - Он силен, как слон. - Он жаден, как ростовщик. - Короче, он и хуже всех и лучше всех! - Откуда он? Кто он? - О нем рассказывают странные вещи. Якобы он долго был главарем шайки грабителем в Австралии. У него было свыше пятисот человек, и он не боялся ни бога, ни черта. Богаты они были прямо-таки непостижимо. Лорд генерал-губернатор со всем своим жалованьем был против них бедняк. Но, к несчастью, дела у них пошатнулись. - Вы сказали - к несчастью? - Я так выразился с точки зрения искусства обирать ближнего. Сэм увидел, что в той отрасли деятельности, в которой он подвизался, может наступить безработица. Он заметил также, что в Австралии растут на деревьях хорошо намыленные пеньковые персики. Тогда он решил податься в Южную Африку и приняться за разработку алмазных и золотых приисков. - Но чтобы так говорить о нем, вы должны его знать? - Я видел его два раза и при таких обстоятельствах, которые не скоро забуду. - Расскажите, пожалуйста. - Очень охотно, если это вас интересует. Но вы мне скажете, когда начнется дуэль. Я поставил на француза. Если он выиграет, я вас угощу таким грогом, какого хозяин нашего кабака еще не приготовлял с тех пор, как мы промываем песок на Замбези. - Браво! Вы настоящий джентльмен! - В первый раз я видел Сэма Смита три недели назад. - А второй раз? - Вчера утром. - Где? - В каких-нибудь двух милях отсюда. Но я вас предупреждаю, что, если вы этак будете меня перебивать, я не смогу удовлетворить ваше любопытство. Имейте терпение. Моя история может быть изложена в двух словах. Я возвращался с водопада Виктория, где разведывал местность в скалах. Там есть золото. Я еле волочил ноги от усталости, но я был счастлив, потому что кое-что все-таки нашел. Немало золота у меня было в поясе, а, кроме того, в сумке лежал самородок величиной с два кулака. - Здорово! Такой орешек вполне мог потянуть двенадцать кило! - Считайте шестнадцать, приятель. Чистейшее золото. Во Франции такое золото стоит три франка грамм. Так что мой орешек стоил добрых пятьдесят тысяч франков... - Арра! - воскликнул ирландец. - Было бы на что пить всю жизнь. - И вот я иду себе и напеваю, когда из-за кустов раздается резкий голос и приказывает мне остановиться. Конечно, я и не подумал останавливаться. Я только зажал в руке револьвер и прибавил шагу. Внезапно раздается выстрел. Я почувствовал сильный удар в руку, в ту, в которой держал оружие, и мой револьвер выпал. Он был пробит пулей. И тут из зарослей выскакивает хорошо одетый верзила и становится прямо передо мной, а в руках у него двуствольный карабин, и из правого ствола еще вьется дымок. Стоит и смеется, подлец, до упаду и все смотрит на меня такими глазами, что меня начинает трясти. "Упрямец, - говорит он, - если бы вы меня послушали и остановились, и поделились со мной по-братски результатами вашей разведки, у вас бы теперь был револьвер. Кроме того, у вас была бы половина вашего золота. А теперь вам придется вывернуть карманы". - И вы не сопротивлялись? - Сопротивляться? Он пустил бы мне в голову пулю двенадцатого калибра и лишил бы меня удовольствия рассказать вам эту историю. Я подчинился немедленно, потому что этот джентльмен торопился. И он еще сказал мне с этаким дьявольским смешком: "Хорошо, дружок! Когда вы в другой раз повстречаетесь с Сэмом Смитом, помните, что его малейшие желания равносильны приказу". А я оробел, я просто обалдел, уверяю вас, и говорю: "Поверьте, ваша милость, я не знал, с кем имею дело". А он взорвался. "То есть как? - он говорит. - Неужели кто-нибудь смеет мне подражать здесь? Кто-нибудь без моего позволения взимает налог с рудников? Я один, запомни это хорошенько, я один и только я один плюю на вашу полицию и на ваш суд Линча. Если у меня есть конкурент, смело скажи мне, кто он, и я тебе клянусь, что сам учиню над ним суд Линча". А я говорю: "Нет, джентльмен! Просто я думал, что вы сейчас заняты где-то в других местах". И тут он еще громче рассмеялся, забрал все, что я имел, оставив, впрочем, на земле щепотку золотого песку, свистнул своего коня, легко вскочил в седло и дал шпоры. На прощанье он мне сказал: "Теперь я тебя знаю. Шесть месяцев тебя никто не тронет. Подбери эту мелочь - я ее оставляю тебе по доброте сердечной - и помни в другой раз, что со мной надо делиться". С этим он исчез, а я остался на месте, как дурак, и бесился. - Есть от чего! - Смелый парень, ничего не скажешь! - Дьявол! Сам дьявол! И вы еще с ним столкнетесь. - Посмотрим! - Но что было дальше? Расскажите о второй встрече. Рассказчик влил в себя огромную порцию спиртного, точно ему хотелось прогнать воспоминания об этом неприятном приключении, и продолжал: - Как я уже имел честь сказать вам, вторая встреча произошла вчера утром, километрах в двух от водопада. Я возвращался с новой разведки. Она оказалась менее удачной, чем первая. У меня не было ни грамма золота в кармане, запасы продовольствия давно кончились, так что я подыхал от голода и еле волочил ноги. И вот я упал и скатился в овраг, - куда, кажется, не ступала нога человека. Падение было настолько тяжелым, что я потерял сознание и мысленно прощался навеки и с приисками, и с добрыми пирушками, какие я себе закатывал, когда приходила удача. И вдруг меня привело в чувство какое-то ощущение прохлады. Открываю глаза и, как бы сквозь туман, вижу высокого роста джентльмена в белом шлеме. И он ухмыляется. А лицо все обросло густейшей бородищей. Он положил мне на лоб тряпку, которую намочил в ближайшей луже, и энергично растирал мне все тело. "Ну что, старина? - сказал он. - Ваше счастье, что я как раз в этом месте охотился на рябчиков. А то ведь смотрите, сколько здесь носится коршунов. Они бы вас исклевали живьем". Я пробормотал несколько слов благодарности и жадно прильнул губами к фляжке кап-бренди, которую он мне поднес. И тут он говорит этак сердечно и весело: "Ну вот, это молочко вас подкрепило! Теперь вы сможете добраться до прииска. У вас есть на что пообедать сегодня вечером?" "Ни одного шиллинга, джентльмен!" - отвечаю я. А он говорит: "За этим дело не станет. Я при деньгах. Возьмите у меня и выпейте за мое здоровье". И тут он вынимает из патронташа небольшой кожаный мешочек, достает из него алмаз величиной с орешек, кладет мне в руку, подбирает свое ружье и в тот же миг исчезает. Я даже не успел его поблагодарить. - А алмаз? - закричали со всех сторон. - Да вот мы сейчас его и пропиваем, джентльмены! - И это опять был Сэм Смит? Да? Громкое "ура" помешало услышать ответ. Это дуэлянты заняли места. Их разделяло двадцать пять метров, строго отмеренных секундантами. В это время в палатку вошел новый посетитель. Это был человек среднего роста. Он был оборван, на лице его лежали следы недавно перенесенных испытаний. Незнакомец сел на один из многих освободившихся стульев, поставил локти на залитый вином стол, обхватил голову руками и застыл в неподвижности, точно пригвожденный к месту усталостью или болезнью. Однако начало дуэли сопровождалось таким шумом, что его появления никто и не заметил. Американец Дик принял несколько капель нашатыря, и это его протрезвило. Теперь он твердо занял позицию, осмотрел свой револьвер и ждал сигнала. А на другом конце стоял бесстрашный француз с навахой в руке. Воцарилась тишина, было слышно, как прерывисто дышат несколько наиболее впечатлительных зрителей. - Угодно вам начать? - холодно сказал француз, кладя свой длинный нож плашмя на ладонь, острием в сторону локтя. - All right! [Хорошо! (англ.)] - ответил американец. Секунданты быстро отошли в сторону. Один из них, соблюдая правильные интервалы, хлопнул в ладоши три раза. Дик поднял револьвер и выстрелил. Мгновенно послышался грохот, звон и треск битой посуды и веселый смех француза. - Вы взяли выше на целый фут, мастер Дик! - сказал он насмешливо. - Ваша пуля попала в бутылки. Со всех сторон послышались возгласы "браво" и "тише". Дик глубоко вздохнул, тщательно прицелился и нажал собачку второй раз. Он побледнел, когда увидел сквозь рассеявшийся дым, что его противник стоит на месте и смеется пуще прежнего. - Да этак вы все перебьете... Кроме моей головы, конечно. Вот вы уже наколотили долларов на двадцать, не считая моей шляпы, в которой вы сделали дырочку. Но это не важно! Одной дыркой больше, одной меньше - какое это имеет значение? Но берегитесь, теперь вам остается всего один выстрел. А моя наваха остра, как иголка. Человек, который сидел за столом, обхватив голову руками, вздрогнул, услышав этот издевательский голос. Американец был бледен, как полотно, но жилы на его бычьей шее вздулись и стали похожи на веревки. Он крепко выругался, выплюнул весь свой жевательный табак и два раза сильно топнул ногой. Сделав последнее и энергичное усилие, чтобы взять себя в руки, он быстро опустил револьвер, снова медленно взвел его, выискивая точку прицела снизу вверх. Все это он делал с медлительностью, которая должна была обеспечить меткость выстрела и одновременно усилить тревогу противника. Рука на секунду застыла, затем курок стал опускаться, и прогремел выстрел. Француз зарычал, сделал резкое движение и упал, и многие решили даже, что он смертельно ранен; затем сверкнула молния и послышался резкий свист. Глухой рев, точно идущий из глотки медведя, вырвался у американца. Вскинув руками, он грохнулся наземь, обливаясь кровью, и забился в судорогах. Наваха, пущенная недрогнувшей рукой его противника, попала в горло, рассекла кадык и прошла насквозь. Победитель этого свирепого поединка встал и с гордостью дал всем осмотреть царапину, которую у него на голове оставила пуля американца. - Как говорится, ежели бы да кабы... Ежели бы мастер Дик взял на один сантиметр ниже, то копытами кверху лежал бы теперь я. Но я потерял клок волос и отделался царапиной. Прогремело "ура". Оцепенение, в котором все находились, сменилось неистовым и бурным весельем. Бесстрашного француза обнимали, поздравляли, целовали даже те, кто проиграл пари. Но когда безумствующая публика подняла его высоко над головами, он увидел новоприбывшего, который смотрел на него как окаменелый, видимо не веря своим глазам. - Месье Альбер! - воскликнул француз. - Месье Альбер! Это вы? - Жозеф! Славный ты мой Жозеф! - пробормотал тот, с трудом поднимаясь. Но ко всем неожиданностям этой драматической сцены вскоре прибавилась еще одна. Полог палатки раскрылся, и твердой походкой вошел мужчина высокого роста, в белом шлеме и с карабином через плечо. Он с любопытством стал осматривать публику, находившуюся точно в бреду. Три возгласа прозвучали одновременно. Один вырвался из груди Жозефа, другой издал Альбер де Вильрож, третий шел из публики. - Александр? - Месье Александр? - Сэм Смит! Собственной персоной! 2 Великолепный удар. - Три друга. - Снова вместе. - Опасное недоразумение. - Мерзкое обвинение. - Буры. - Опять драка. - Вид Альбера де Вильрожа плохо действует на двух мерзавцев. - В окружении. - На баррикады! - Бомбардировка полотняного дома. - Живописная и удачная оборона. - Пролом. - Отступление. - В краале. - Возобновление военных действий. - Александр мимоходом сообщает своим друзьям, что имеет на триста тысяч алмазов. Шум еще не улегся, когда труп Дика вытащили за руки и за ноги на пустырь, лежавший позади палатки. При этом мексиканец спокойно извлек свою наваху из ужасной раны, откуда хлестала кровь, вытер клинок и, восторженно покачивая головой, сказал: - Великолепный удар! Прямо-таки красота! Этот кабальеро - проворный малый, и мне лестно, что я был у него секундантом. Человек, который в эту минуту входил, метнулся в сторону, чтобы не быть забрызганным кровью. - Это что такое? - звучным голосом спросил он. - Здесь убивают? - Да, сеньор, - с живостью ответил мексиканец. - Здесь убивают... но честно. Великолепная дуэль! Можете пожалеть, что пришли так поздно... Читатель давно узнал Жозефа. Победа высоко вознесла нашего каталонца и посадила его на плечи какому-то могучему, но пьяному искателю алмазов. В утомленном путешественнике он внезапно узнал своего молочного брата Альбера де Вильрожа, а в посетителе, который входил именно в эту минуту, - Александра Шони и стал изо всех сил отбиваться от окружавшей его публики, чтобы поскорей обняться с друзьями. Этим он привлек к ним внимание толпы. Ко вниманию вскоре присоединилось любопытство, а затем и ужас, потому что послышалось чье-то восклицание: - Сэм Смит!.. Это воскликнул тот самый ирландец, который сначала был ограблен, а через три недели спасен таинственной личностью, о которой шел разговор перед началом дуэли. Александр не обратил внимания на то, что все перед ним расступаются. Он увидел и услышал Жозефа и был немало удивлен, впрочем не без оснований. Альбера он еще не заметил, но, услышав его голос, затрясся, быстрыми шагами направился к нему и стал его обнимать: - Альбер! Дорогой мой Альбер! Наконец-то я тебя нашел! Какой у тебя вид! Но ничего - ты жив, это самое главное!.. - Верно, дорогой Александр, я жив... еле жив!.. - пробормотал де Вильрож слабым голосом. - Я на три четверти покойник... Слишком уж я измучен... - Гром и молния! - воскликнул Александр. - Тебе дают погибать от голода?! Жозеф! Где Жозеф? Кажется, я его видел... И слышал его голос. - Вот я, месье Альбер! - кричал каталонец, вырвавшийся наконец-то из рук фанатиков, которые ни за что не хотели его отпустить. - Карай! Наконец-то! - Что же это такое! Вы не видите, что месье Альбер еле жив? - сердился Шони. Стукнув кулаком по столу так, что стол затрясся, он заорал: - Эй, есть здесь какой-нибудь хозяин? Пусть придет! И живей, не то я сам за ним пойду! Хозяин пришел. Он снял шляпу и, к великому удивлению посетителей, которые привыкли видеть его грубым и высокомерным, вол себя покорно и угодливо. - Чем прикажете служить вашему превосходительству? - Мое превосходительство хочет, чтобы ты накормил и напоил этого джентльмена. Ты слышал и ты понял. Неси все, что у тебя есть лучшего. Я плачу за все. - Сэм Смит, по-видимому, хорошо настроен сегодня! - сказал своим приятелям тот, который ранее описал свои встречи со знаменитым грабителем. - Вы уверены, что это именно он и есть? - спросил ирландец. - Не меньше, чем в том, что я - ли именно я. Вы, впрочем, увидите, что он меня тоже узнает. - Он теперь один, если вы хотите знать, и мы могли бы его схватить и разделаться с ним, - сказал бельгиец. - Попробуйте. Он сломает вас, как спичку. - Но нас-то ведь человек триста, если вы хотите знать... - Нет. Пока я жив, никто этого человека не тронет. - Потому что он тебя ограбил?.. Если вы хотите знать... - Да вы мне надоели! "Если вы хотите знать"! Довольно! Он меня ограбил, когда я был богат. Но потом он спас мне жизнь и дал мне почти столько же, сколько взял у меня. А если чего и не додал, то великодушный поступок сам по себе тоже кое-чего стоит. Александр привык всюду чувствовать себя как дома. В данный момент он был всецело поглощен заботами о своем друге и нисколько не думал о том, что пользуется у здешней публики кровавой репутацией грабителя, внушающей и страх и почтение. Но вот он заметил человека, который внимательно его разглядывал. - И вы здесь?! - воскликнул Александр. - Я самый, мастер Сэм Смит. Очень рад вас видеть. - Как вы сказали? - Мастер Сэм Смит... - Вы ошибаетесь, приятель. Не в отношении моей личности, но в отношении моего имени... - Как, разве это не вы нашли меня, когда я лежал без сознания в овраге? Вы вернули меня к жизни и еще подарили мне прекрасный алмаз. - Что ж, если вам угодно вспомнить об этом маленьком подарке и о небольшой услуге, какую всякий порядочный человек оказал бы вам на моем месте, я возражать не буду. Но, по крайней мере, пощадите мою скромность. - Да ведь это была не первая наша встреча. - Вы меня удивляете... - Вспомните хорошенько! Вы даже сделали у меня маленький заем. - Заем? - О, я ничего по требую у такого джентльмена, как вы. Возможно также, что вы и забыли: вам приходится иметь дела со многими... Эти последние слова вызвали у некоторых взрыв смеха, но Александра охватил гнев, кровь ударила ему в голову. - Послушайте, любезный, - резко сказал он, - я не имею обыкновения брать взаймы и не люблю подобных шуток... - Но позвольте, мастер Сэм Смит... - Еще раз, и в последний, говорю вам, что вы ошибаетесь. Вы упорно называете меня чьим-то чужим именем. Мне надоело. Это имя английское, а я француз и зовусь Александр Шони. - Врешь, мошенник! - прорычал из глубины палатки чей-то грубый голос. - И даже не пытайся обманывать этих почтенных джентльменов. Мы знаем все твои клички. Может быть, ты и выдаешь себя за француза, когда тебе надо, но судья Линч все равно разделается с тобой как с вором и убийцей! Ты меня слышишь, Сэм Смит? Александр остолбенел. Но ненадолго. Он быстро овладел собой. И вот он яростно закричал, вскочил, как тигр, растолкал оторопевших зрителей, пробился туда, откуда раздался голос, и оказался лицом к лицу с двумя гигантами, сидевшими за столиком в углу. У обоих лица были покрыты шрамами и рубцами, оба были вооружены до зубов, оба являлись воплощением самой грубой силы. Тот, который произнес приведенные выше слова, видимо, более привык объезжать диких жеребцов или править фургоном, чем говорить связно. Чтобы обрести дар речи, он предварительно выпил целую бутылку кап-бренди. Одного глаза у него не было. Место, где когда-то был глаз, пересекал безобразный рубец, отчего мышцы вздулись на лбу и на щеке и беспрерывно дергались. Это усиливало впечатление свирепости. У его товарища через всю голову проходил рубец, который делил шевелюру на две почти равные части, как пробор. Сразу было видно, что это след хорошего сабельного удара. Гигант тоже пил как лошадь и подкреплял каждое слово своего собутыльника одобрительными кивками. Никто не смог бы сказать, откуда появились эти двое и как они вошли, - кроме, пожалуй, хозяина, который тайком впустил их через черный ход, в задней части палатки. - Эге! - негромко сказал один из гостей, увидев их. - Да это бур Корнелис и его братец Питер. А где их старший брат Клаас? И со всех сторон послышались шепотом произносимые слова: "буры"... "Корнелис"... "Питер"... Впечатление было такое же, какое вызвало имя Сэма Смита. Увидев налетавшего на них француза, оба гиганта выхватили ножи и стали в оборонительную позицию. - Кто посмел возвести на меня гнусное обвинение в убийстве и грабеже? - Я! - ответил одноглазый Корнелис. - А я готов повторить, - прибавил Питер. Александр, еще более бледный, чем раньше, быстро нагнулся, схватил тяжелый табурет и с размаху бросил его в обоих братцев, крича пронзительным голосом: - Врете, мерзавцы! Я не хочу пачкать руку о ваши разбойничьи морды - вот вам вместо пощечины. Тяжелый табурет упал на стол и разломался. Куски полетели на обоих гигантов, и те, несмотря на свой внушительный вид, вздрогнули. Поднялся неописуемый шум. Несколько человек - правда, их было не слишком много - сразу сгрудились вокруг Александра, другие стали проявлять к Александру неблагожелательное любопытство, которое с минуты на минуту грозило принять открыто враждебную форму. Среди первых был и мексиканец - тот, который дал Жозефу свою наваху; был там и ирландец - виновник всей этой необъяснимой ошибки. Жозеф где-то раздобыл огромный топор и теперь стоял рядом со своим другом. И даже Альбер, несмотря на всю свою слабость, и тот был здесь. Странное дело - его появление произвело на обоих буров неизмеримо бОльшее впечатление, чем табурет Александра. - Граф! - пробормотал Корнелис. - Он самый! - подтвердил ошеломленный Питер. - Мужайся, Питер! Его послал сам дьявол! - Правильно, Корнелис. Он не должен уйти отсюда живым. Оба гиганта преодолели непостижимый страх, который у них вызвало появление этого человека, еле державшегося на ногах. - Друзья! - вскричал Корнелис. - Я сказал, и я повторяю: этот человек - Сэм Смит! Вор Сэм Смит! Убийца Сэм Смит! Тот, которого вы так чествовали как победителя, - его сообщник. А этот третий - их хозяин. Хоть на вид он еле живой, но они ему преданы, как проклятые. Друзья! Вам представляется, быть может, неповторимый случай: вы можете избавить не только ваш прииск, но и все прочие прииски от этих грабителей! Почему они забирают себе львиную часть того, что вы добываете с таким трудом? А ну-ка, давайте! Не так уж они страшны! Надо их взять и повесить! А веревку я дам! - А я тебе тоже кое-что дам, мерзавец! - воскликнул Александр и быстро зарядил свои карабин. По в эту минуту несколько человек с яростью ринулись на Александра. Он окинул их взглядом и сразу увидел, насколько опасно его положение. Если только он и его друзья попадутся, с ними будет покончено. Нелепому и гнусному обвинению все поверят. А здесь достаточно и простого подозрения, чтобы немедленно подвергнуться линчеванию. Он быстро обернулся и увидел, что отступление пока еще возможно. Делом одной минуты было схватить огромный стол, ножки которого были вкопаны в землю, вырвать его и опрокинуть вместе со всеми стоявшими на нем бутылками. Битое стекло рассыпалось по полу впереди этой импровизированной баррикады. Ирландец, которому все еще продолжало казаться, что он узнал Сэма Смита, подошел и быстро сказал: - Джентльмен! В общем, вы мне спасли жизнь. Я не могу допустить, чтобы вас этак вот убили. Бегите в крааль. Сто шагов позади палатки. Там есть лошади. Вот мой револьвер. Передайте его вашему товарищу - у него нет никакого оружия. Прощайте, джентльмен. Теперь мы с вами квиты. Александр пожал плечами, взял револьвер, передал его Альберу и проговорил вполголоса: - Опять я наказан за добрый поступок! Если бы я оставил этого дурака в овраге, меня бы не считали разбойником с большой дороги и я не увяз бы в таком грязном деле. Ладно, друзья, отступаем! Мы еще сведем счеты с этими молодчиками. До следующего раза! Нападавших на минуту задержал опрокинутый стол, но скоро они снова перешли в наступление. Оба гиганта предводительствовали и неистово орали. Со всех сторон сверкали ножи и щелкали заряжаемые револьверы. Сейчас три француза будут зарезаны и расстреляны. На них смотрели двадцать стволов, надо было торопиться. Мексиканец стоял у самой стенки. В руках у него сверкала наваха. Он сделал широкий разрез в парусине. - Сюда, кабальеро! Сюда! Альбер и Жозеф устремились в столь своевременно открывшееся отверстие. Что касается Александра, то, по мере того как возрастала опасность, возрастало и его самообладание, и он внезапно увидел возможность выиграть несколько минут. Но дело опасное: надо было выдержать град пуль. Ничего не значит. Александр пошел на это. Палатку поддерживали две длинные подпорки, вкопанные в землю, а наверху их скрепляли дужки, напоминавшие спицы гигантского зонтика. Если удастся свалить подпорки, он спасен. Александр быстро вскидывает ружье и со спокойствием охотника, который стреляет куропаток, делает два выстрела. Но стрелял он в подпорки и к тому же разрывными пулями. Подпорки были разбиты в щепки. Огромное полотно упало на нападающих, как ястреб на выводок цыплят, и накрыло их, предоставив им барахтаться в поисках выхода. Хлопнуло несколько револьверных выстрелов, но они не имели никаких последствий, кроме шума и дыма. Крааль, как сказал ирландец, действительно лежал метрах в ста позади палатки. Покуда их враги кричали, рычали и не знали, как вырваться из-под брезента, который они уже весь истыкали ножами, наши три француза побежали под надежную защиту крааля. Как ни серьезно было их положение, они не могли удержаться от смеха, видя, что делается с палаткой, верней - под палаткой: люди, пьяные от алкоголя и осатаневшие от ярости, все еще барахтались и работали ножами. Они изрезали брезент в клочья, а выбраться не могли. Крааль был открыт. Французы ворвались как раз в ту минуту, когда радостный вой возвестил, что враги наконец освободились из ловушки, упавшей им на голову. В глубине крааля находилась конюшня. Она была сложена из толстых бревен - настоящая крепость. Здесь можно выдержать осаду. Двенадцать сильных лошадей, и среди них две особенно крупные спокойно жевали доброе зерно. На их крепких спинах ездили, должно быть, двуногие мастодонты Корнелис и Питер. - Ну, здесь мы будем в безопасности, - заметил Александр, к которому уже вернулось обычное хорошее настроение. Затем он обратился к своим товарищам, которые не успели и слова выговорить, пока шла эта быстрая и необычная смена событий: - Однако откуда вы взялись? Ты, Альбер, совершенно отощал. Это не делает чести твоему повару. А вы, Жозеф? Я вас увидел в ту минуту, когда вы очень мило спроваживали на тот свет одного американского грубияна. Ловко это у вас получилось! - А я все время вас искал, месье Александр. - А мы тебя искали. - Значит, мы все трое гонялись друг за другом. Я сейчас прямо с водопада Виктория. - А я, - сказал Жозеф, - я пересек, сам но знаю как, всю пустыню, гоняясь за вами по следам. - А ты, Альбер? Ты молчишь? Ну-ка, веселей! - Меня измучила лихорадка. Я еще и сейчас не совсем оправился. Если я жив и нахожусь здесь, то этим я обязан нашему проводнику Зуге и славному бушмену. Они меня подобрали на берегу какой-то речки... Я был полумертв. - А его преподобие? А мастер Виль? - Не знаю, что с ними. Ничего не знаю. - А наши негры? - Они должны быть где-то здесь, поблизости. - Вот и хорошо. Они помогут нам выбраться из этого осиного гнезда. Но пока довольно разговаривать. В это время у ворот крааля поднялся отчаянный шум: - Смерть Смиту! Смерть грабителю! Линчевать его! - Они не хотят успокоиться. Выходит, что я - отъявленный негодяй: я забираю у тружеников их добычу! - Тут какая-то пакость со стороны буров, по-моему. - И я так думаю. Ты слыхал, в чем они меня обвиняют? - Не совсем. Я так ослабел, что даже не все мог разобрать. - Смерть! Смерть! - кричали за воротами. - Ну, - сказал Александр, - кажется, погода портится. Придется этих чудаков пощекотать, благо свинца у меня достаточно. Не собираюсь убивать их насмерть, но немного дроби крупного калибра - и они начнут приходить в себя. А пули надо поберечь на случай, если нам придется защищать свою жизнь. Это не исключено. Александр приоткрыл дверь конюшни, просунул краешек ствола своего карабина и выстрелил. Шум прекратился, как по волшебству, и нападающие разлетелись подобно стае воробьев. Но вскоре раздался ответный выстрел, и пуля крупного калибра с сухим треском врезалась в бревно - как раз в то место, где на секунду раньше находилась голова Александра. - Эге! - сказал он скорей с удивлением, чем с испугом. - Вот они и откликаются. Они хотят подавить огонь нашей батареи! Узнаю этот выстрел и узнаю калибр. Это один из наших буров. Он хочет, чтобы я тоже окривел. Значит, борьба не на жизнь, а на смерть! Но они еще нас не взяли. Через четыре часа мы будем далеко отсюда. Но чего они хотят? Правда, мы были бы для них неплохой добычей. Они бы вполне могли закатить такую оргию, какая им и не снилась! - Что ты имеешь в виду? - А то, что они не побрезгали бы алмазами, которые лежат у меня в кармане. Их там тысяч на двести пятьдесят - триста. 3 Радость человека, потерявшего двадцать тысяч франков золотом. - Жозеф становится сапером поневоле. - Белый в рабстве у чернокожих. - "Хижина дяди Тома" навыворот. - Что думает парижанин, когда на него надета колодка раба. - Опасность поджога. - Пролом. - Стена обрушилась. - Военная хитрость. - Какую пользу может принести беглецам кусок горящей пакли, если его сунуть лошади в ухо. - Александр и его двойник. - Опять Сэм Смит. - Триста тысяч франков? - воскликнул Жозеф подскакивая. - Что ж вы с ними сделаете? - Я? Ровно ничего. Эти драгоценные булыжники нужны мне, как паралитику ходули. - Уж не нашел ли ты сокровище кафрских королей? - А что ты думаешь? Вполне возможно. - Вот здорово! - заметил Жозеф. - Вы потеряли двадцать тысяч, - вот вам возмещение. - Двадцать тысяч? С чего вы взяли? - Я не взял, это у меня взяли... - Ах, вот что?! Это те деньги, которые я получил в Нельсонс-Фонтейне за свой участок? Бедный Жозеф! Я не однажды раскаивался, вспоминая, что взвалил на вас эту лишнюю тяжесть. Очень рад, что какой-то добрый малый освободил вас от ноши... - Доврый малый? Да я этому мерзабцу... Смешно подумать... - Что кажется вам таким смешным? Наше положение? - Я не о том! Но этот мерзабец, который меня овборобал, чертобски похож на бас. Ну как дбе капли боды. Уж бы избините меня, месье Александр! - Э-ээ! Тогда я все понимаю!.. Этот болван, которому я вчера оказал кое-какую помощь, встречался с тем мошенником, которому природа подарила сходство со мной, и он принял меня за того... - Ошивиться бполне бозможно, месье Александр. Уберяю бас. - Да я на него не сержусь. Тем более что он очень благородно поступил в отношении нас. У тебя револьвер есть? - И заряженный, - ответил Альбер. - Отлично! А у вас, Жозеф? - У меня только этот топор. - Пока довольно. Эге, дело плохо! Жозеф, смотрите в оба! Наружный забор поддался натиску, и нападающие, победоносно крича и рыча, ворвались во двор, в глубине которого стояла конюшня. - Ну, воевать так воевать, - непринужденно сказал Александр. - Альбер, ты сейчас не очень крепок. Ты будешь прикрывать наш отход. - Мы, стало быть, попытаемся уйти? - И уйдем. Или ты имел в виду поселиться здесь навсегда? - Ничуть. - Значит, слушай меня! Сделай-ка предупреждение вот этому молодчику. Альбер выстрелил. Один из нападавших свалился: разрывная нуля снесла ему полчерепа. - Убедительно! - И возражений пока не слышно. - Верно. Значит, они заколебались. Продолжай переговоры в том же духе. А мы с Жозефом пока проложим дорогу. Не убивай их слишком много. И береги пули. Помин, эти люди уверены, что делают доброе дело. Им кажется, что они освобождают землю от злодея. Они не знают, что я на него только похож. - Мне бы хоть одним глазом увидеть этих проклятых буров! - Они, видимо, больше не хотят иметь дела с тобой... Попробовали, и довольно! Теперь они будут осторожны!.. Александр поддерживал этот добродушный разговор, но вместе с тем не оставался без дела. Он быстро оседлал обоих рослых коней, которые действительно принадлежали бурам. - Эти звери должны быть чертовски выносливы, - сказал он. - Ты сядешь на одного, я - на другого. Таким образом, Корнелис и Питер смогут преследовать нас только на слабых клячах, которые скоро сдадут. Двойная выгода для нас, и мы должны ее использовать. Что касается вас, Жозеф, вы сядете на этого большого гнедого коня. По-моему, он должен мчаться, как ураган... Что нового, Альбер? - Ничего! Крикуны заколебались. Они размахивают кулаками и горланят, но подойти близко никто не решается. - Хорошо. Остается девять лошадей. Они нам и проложат дорогу, когда надо будет. Увидите картинку! А пока, Жозеф, мы с вами немножко займемся саперными работами. Вы в саперах служили? - Нет, месье Александр. - Ничего. Это не так трудно, сейчас увидите. Смотрите, сколько здесь всякого инструмента: лопаты, кирки, топоры, даже пилы. Хватит на пятьдесят человек... Кстати, ведь у вас у обоих нет ни гроша за душой. А никто но знает, что может случиться. Сделайте мне удовольствие, возьмите у меня хоть по пригоршне этих камней, которые обрывают мне карман. В случае надобности их всегда можно обратить в мясо, хлеб и виски... И без церемоний, пожалуйста. Это наше общее. Вот так. А теперь мы с вами, Жозеф, разошьем несколько бревен, из которых сложены эти стены, но оставим их пока на месте. Будет достаточно легкого толчка, и они повалятся. - Понимаю, месье Александр. Если эти сболочи подойдут влизко, мы им оврушим стенку на голобы, а сами - на коней и бскачь. - Вот именно! Вы прирожденный сапер и хорошо понимаете в военном дело... Итак, за работу!.. Покуда Жозеф, ловко работая топором, подрубал вкопанные в землю столбы, Александр, вооружившись пилой, осторожно распиливал венцы. Ширина пролома могла бы равняться примерно трем метрам. Но вся подрезанная часть стены должна была в нужную минуту рухнуть сразу. Альбер давно знал удивительную физическую силу своего друга, но ему все же казалось непостижимой огромная работа, которую проделывал Александр, и он это сказал. - Еще бы! - заметил тот. - За последнее время я здорово привык к тяжелому труду. - Это как же? - Да ведь с тех пор, как мы так неожиданно расстались на Калахари, мои хозяева не давали мне сидеть сложа руки. - Твои хозяева? - Мы все время болтаем и болтаем, и я еще просто не успел рассказать вам о моем рабстве. - Ты был рабом? Ты? - Как самый обыкновенный уроженец этой солнечной страны. Несмотря на мою белую кожу и европейское происхождение, я носил на шее колодку, так называемое "бревно рабства". Противная штука и противная работа! Да еще чамбок впридачу. - Но это возмутительно! Это неслыханно! - Совершенно неслыханно и совершенно возмутительно, и все-таки верно. Мое счастье, что хозяева у меня были чернокожие. Если бы это у белых, я бы давно умер. И я прямо-таки счастлив, что избавил от ужасов рабства тех бедных бушменов, которых португальские мулаты гнали на продажу, как скот. - Тебе известно, что эти мулаты подохли? - Туда им и дорога! Во всяком случае, дорогой мой Альбер, твой друг Александр Шони, бывший парижский щеголь, завсегдатай театральных премьер, член многих клубов, бывший помещик, попал в рабство к неграм, носил для них воду, толок для них просо и сорго, варил для них пиво, прислуживал их хозяйкам, нянчил их детей. Но пока оставим это. Я вам расскажу подробно в другой раз. Кажется, неприятель переменил тактику! - Верно! Раньше они шли открыто, а теперь прикрываются фашинами из хвороста. - Да, вижу! Эти чучела хотят сложить весь свой хворост у нас под стенками и поджечь. Они мечтают зажарить нас. Нет, ребята, погодите! Мы и сами с усами! У вас все готово, Жозеф? - Готово, месье Александр. Только пальчиком толкнуть. - Слушай, - сказал Альбер, - у меня руки чешутся пострелять. Я бы все-таки уложил хоть несколько человек! - Зачем? Пусть их. Через несколько минут они все равно будут считать, сколько у них переломано ребер. Раззадоренные молчанием маленького гарнизона, наступающие стали смелее; более храбрые увлекали колеблющихся. Потрясая в воздухе охапками хвороста, довольно значительная группа подошла к деревянной стене, как раз к тому месту, где был подготовлен пролом. Они приближались потихоньку. Тем временем другая группа подходила с противоположной стороны и страшно шумела, желая, по-видимому, отвлечь внимание осажденных. Затем они без всякого предупреждения подожгли хворост. Заставить задохнуться в дыму и сгореть живыми трех человек, которым нельзя было предъявить никакого обвинения, было для них делом самым обыкновенным. И дым уже стал пробиваться сквозь щели. Лошади пришли в беспокойство. - Ну вот! - сказал Александр. - Мы готовы! - одновременно отозвались Альбер и Жозеф. - Берите каждый по коню. Привяжите их друг к дружке веревкой подлинней и поставьте перед проломом. - Готово. Александр тоже соединил пару лошадей и поставил их позади лошадей своих товарищей. Затем он высек огонь, зажег трут, отрезал от него четыре куска длиной сантиметра в два каждый и, когда они загорелись, дал по куску Альберу и Жозефу. - Слушайте меня и точно выполняйте то, что я прикажу. По команде: "Вперед!" - вы крепко хватаете коней за морды и суете им в ухо по куску горящей пакли. Тем временем я опрокидываю стенку, и тогда вы пускаете лошадей. Поняли? - Поняли! - Вперед! Под могучим напором Александра тяжелая рубленая стена зашаталась, треснула и с грохотом свалилась на тлевший хворост и на людей, которые пытались раздуть огонь. Крики бешенства и боли смешались с проклятиями. Лошади испуганно ржали. Они обезумели от боли, которую им причинял огонь в ухе, и ринулись прямо на людей - на тех, кто еще держался на ногах после падения стены. Несчастные животные рвались каждое в свою сторону, но они были привязаны одно к другому и потому вертелись на месте, топча ногами убитых и раненых и опутывая тех, кто еще не валялся на земле и не успел бежать. - По коням! Александр был бледен, лицо его стало совершенно бескровным, но командовал он твердо и спокойно. Лошади буров фыркали от нетерпения и страха. Жозеф на своем гнедом был готов вырваться первым. - Легче! - сказал Александр. - Наш план осуществляется очень хорошо, и мы не будем останавливаться на полдороге. Полюбуйтесь, сколько мы тут народу накрошили!.. - Кто ж виноват, если не они сами? - сказал Альбер. Он быстро нагнулся, тоже сунул два клочка дымящейся пакли лошадям в уши и пустил их. Нападавшие уже стали оправляться от первого испуга. Они поняли, что трое осажденных нот-нот уйдут от них, и только думали, как бы перейти в наступление. Но не успели. Новые лошади налетали на них ураганом, и это вызвало неописуемую панику. Началось нечто худшее, чем бегство. Это была паника, каждый думал об одном - как бы спастись. Три француза пригнулись к гривам своих копей, беспощадно вонзили им шпоры в бока и понеслись во весь опор по дорожке, которую им прокладывали лошади с горящей паклей в ушах. Де Вильрож с револьвером в руке, Александр с карабином были готовы пристрелить всякого, кто попытался бы их остановить. Ворота крааля оказались открытыми. Все три всадника проскочили и быстро скрылись из виду, провожаемые бешеными криками. - Прямо на водопад Виктория, - сказал Александр спустя несколько минут, показывая на тучи, собиравшиеся на севере. - Да, по за нами будет погоня, - не без оснований возразил Альбер. - Несомненно. - Если мы окажемся на Замбези, а те пойдут за нами по пятам, мы попадем в западню. - Не понимаю! Объясни, пожалуйста. - Очень просто. Рядом с Викторией наши самые большие европейские реки - не больше чем ручьи. Если мы дадим себя припереть к этому водопаду, мы потеряем то, что в тактике называется линией отступления. - Ты уверен? - Разве только ты, как опытный полководец, все предвидел и обеспечил переправу. - Видишь ли, я уже не думал, что снова найду вас обоих, и я не предвидел такой глупой и ужасной свалки. Поэтому, должен сознаться, я не принял никаких мер. - Значит, мы будем окружены. Пойми это! - Легче, дорогой Альбер. Легче! Не суди своего друга опрометчиво, раньше выслушай его! - Да говори же, изверг! Не мучь! Я умираю! - Не умирай и слушай! Я действительно многого не предвидел, но я не сказал, что у нас нет возможностей спасения. Они есть, и приготовил их я, но совершенно другими способами. - А именно? - Если бы наши уважаемые спутники мастер Виль и преподобный отец были сейчас здесь, я бы тебе не ответил. Но так как их нет, я открою тебе, что организовал небольшую лодочную переправу на тот остров, где находятся сокровища... - ...кафрских королей? - Тише! Мы не одни. - Здравствуйте, господа! - раздался чей-то звучный голос. Три друга неслись в бешеной скачке и в этот момент сворачивали под прямым углом вправо, по направлению к темной скале, высившейся среди наносных песков. Сейчас пески были сухи, но, по-видимому, периодически, во время разливов, подвергались затоплению. Внезапно, точно из-под земли, появился мужчина высокого проста, лицо которого было закутано белой тканью. Через плечо у него висел двуствольный карабин. - Здравствуйте, - ответил Александр вежливо, по тоном человека, у которого минуты на счету и нет времени для праздных разговоров. - Одно слово, джентльмен! - сказал незнакомец, загораживая дорогу, однако пока не предпринимая ничего угрожающего. - Мы торопимся, - сказал Альбер. - За нами гонится по пятам не меньше сотни демонов, которые точно с цепи сорвались. А мы не хотим вступать с ними в переговоры. - Да ведь и я спешу. Предлагаю вам, джентльмен, услугу за услугу. Мне нужна лошадь. - Вы смеетесь!.. - Я знаю, кто вы и откуда, и, пожалуй, догадываюсь, куда вы держите путь. Я воспользовался вашей лодкой. - Тысяча молний! - в бешенстве воскликнул Александр. - Что вы наделали! Вы хотите, чтобы нас схватили? - Нет. Я вас спасу. Видите маленький островок, который прицепился к подводным камням на самой середине реки? Только что я туда переправил двух европейцев - ваших товарищей. - Наших товарищей? - Да. Один смахивает на миссионера. А другой этакий верзила. По-моему, он с приисков. Лодку я увел обратно и спрятал. - Где вы ее спрятали? - Дайте мне лошадь. Еще не поздно. Я прыгну в седло, и вся орава, которая гонится за вами, побежит за мной. - Хорошо! - сказал Александр. - Вот моя лошадь. Где лодка? Не пытайтесь нас обмануть. Вы не успеете сделать триста шагов, как у вас в спине будет сидеть пуля восьмого калибра. - Не надо грозить. Если вы мне не поможете, меня поймают. Лодка стоит в ста шагах отсюда, позади того куста, видите? Весла воткнуты в ил. - Альбер, Жозеф, слезайте, - сказал Александр, заряжая карабин. - Бегите туда. Если лодка на месте и в исправности, крикните мне. Он прибавил, обращаясь к незнакомцу: - В противном случае я вас застрелю, потому что вы нас погубили. Незнакомец слегка пожал плечами, все еще не открывая, однако, лица. Вскоре послышались два радостных голоса: - Лодка! Есть лодка! И весла!.. Незнакомец извлек из-за пояса складной нож и, не проронив ни слова, перерезал жилы на ногах у лошадей Жозефа и Альбера и вскочил на коня Александра. - Простите, сударь, - сказал он. - Я поступил, как мясник, но я должен думать о своем спасении. Тут порывом ветра взметнуло белую ткань, и Александр застыл в оцепенении: он увидел лицо, до такой степени похожее на его собственное, как если бы смотрел в зеркало. С шумом приближались преследователи. Медлить нельзя было. Альбер и Жозеф уже сидели а лодке. - Поезжайте, месье, - сказал незнакомец. - Я второй раз обязан жизнью французу. Я не забуду этого. - Да кто вы такой? - Одни считают меня бандитом. Другие - правда, таких немного - хотели бы сделать из меня героя. Но я гораздо более скромен. Впрочем, это значения не имеет. А вот вам, например, моя дурная слава может причинить неприятности, потому что вы удивительно на меня похожи... - Да неужели вы... - Сэм Смит!.. 4 "Мози-оа-Тунья", или "Там гремит дым". - Замбези. - Древняя империя Мономотана и Офир - город царя Соломона. - Водопад Виктория. - Острова Верхнего Замбези. - Великолепие природы. - Садовый Остров. - Александр становится лодочником, - Жозеф еще не удовлетворен своей местью. - На мели. - Легенда батоков. - Жертвоприношение баримам. - "Столбы богов". - Две акации, остров и базальтовая стрелка. Бурные приключения, пережитые нашими героями, мешали нам до сих пор отметить характерную особенность тех мест, в которых происходит действие. Этой особенностью является беспрерывный глухой гул, который слышен уже в шестнадцати километрах от пункта, расположенного на 25ь41' восточной долготы и 17ь41'54" южной широты. Он усиливается по мере приближения к реке Замбези. Но гул идет не из вулкана - это шумит южноафриканская Ниагара. Местные жители называют ее "Мози-оа-Тунья". На их языке это значит - "там гремит дым". Ливингстон назвал этот водопад именем английской королевы Виктории. Автору очень хочется поскорей и как можно более верно описать это великолепное зрелище. Но он все же просит у читателя позволения на минуту задержаться: в интересах дальнейшего нашего повествования надо сказать несколько слов о великой африканской реке Замбези. Прославленный английский путешественник Ливингстон установил, что ее истоки находятся немного южнее той точки, где 22ь восточной долготы по Гринвичу пересекает одиннадцатую южную параллель. Река течет с севера на юг, слегка отклоняясь на восток до Шешеке, который находится примерно в ста двадцати пяти километрах от Викторин. Замбези имеет две тысячи пятьсот километров в длину и делает два изгиба, придающих ей форму латинской буквы S. В верхнем течении, до Шешеке, она называется Лиамбией и принимает имя собственно Замбези на всем своем дальнейшем протяжении, вплоть до устья. Правда, различные племена, территорию которых она пересекает, называют ее по-своему - то Амбези, то Оджимбези, то Лонамбеджи, то Луамбези. Это создавало путаницу. Но неутомимый Ливингстон внес ясность. Верхняя Замбези, или Лиамбия, орошает земли племен баротсе, баньетов и макололо. Главным городом является здесь Шешеке. Приняв чуть выше этого первобытного городка воды своего притока Хобе, река низвергается с огромной высоты в узкую базальтовую теснину, которую мы сейчас опишем, пересекает земли батоков, бапимпе, базизулу, батуков и баниаи и орошает португальские владения в Тете и Сенна. Многочисленные притоки Замбези еще мало изучены. Наиболее значительными являются слева: Надшита, Кафуэ, Лоангва и Ширэ, вытекающий из озера Ньясса. Справа в нее впадают Либа, Хобе, Чиайя и Луже. Наконец река впадает в Мозамбикский пролив, образуя широкую дельту. Наиболее значительными рукавами считаются Миламбо, Кугус, Восточный Луабо и Монсело. Как и большинство африканских рек, Замбези имеет много порогов и водопадов и потому судоходна не на всем своем протяжении, хотя в период дождей суда могут проходить и по таким местам, которые в сухое время года для плавания недоступны. Таков, например, водопад Кебрабаса, наиболее значительный после Виктории. Периодические разливы реки подымают его уровень на двадцать пять метров. Так что здесь, равно как и через водопад Морумба, находящийся выше по течению, легко могут проходить суда и попадать, таким образом, прямо в Верхнюю Замбези. Надо, чтобы цивилизация поскорей проникла на эти берега, на которых некогда находилось легендарное государство Мономотапа (в наши дни - земля племени баньети) и богатый город Офир царя Соломона (земля племени маника). Места эти изобилуют золотом; недавно здесь были найдены алмазные россыпи и залежи каменного угля. В XVI, XVII и XVIII веках португальцы плавали в бассейне Нижнего Замбези и с пользой для себя разрабатывали здесь богатства недр (кроме алмазов, разумеется). Об этом говорят заброшенные рудники и шахты, которые отдали примитивной технике того времени далеко не все спои богатства. Проведут ли когда-нибудь англичане железную дорогу, которая свяжет эти моста с главным городом колонии? Утвердят ли они свое могущество на Нижней Замбези, вытеснят ли они португальцев благодаря какому-нибудь дипломатическому трюку, на что они великие мастера? Несомненно, их предприимчивым государственным деятелям есть чем здесь соблазниться. А пока что ничтожное насекомое, муха цеце, делает здесь неприступными огромные территории, и так будет продолжаться до тех пор, покуда железная дорога и пароход не придут на смену вьючному и тягловому скоту. Как бы там ни было, вопрос о Замбези всплыл снова, ибо много смельчаков, как мы это показали выше, пришли рыться в этой земле, к которой туземцы и подойти близко боялись, такой великий ужас внушал им "дым, который гремит". Доктор Ливингстон был первым европейцем, чьи восхищенные глаза видели чудесное зрелище Замбези, которая со спокойным величием катит свои воды, низвергается в пропасть, разбивается там, рычит и обращается в пыль. Мы заимствуем у великого исследователя объяснение того названия, которое водопаду дали туземцы. Ливингстон прожил некоторое время среди племени макололо. Однажды их вождь Себитуане спросил его, видел ли он у себя на родине дым, который гремит. "Никогда, - прибавил Себитуане, - наши люди не позволили себе подойти к водопаду близко. Они видели его только с большого расстояния и были так потрясены пятью столбами испарений и вечным гулом, что закричали: "Мози-оа-Тунья!" - "Там гремит дым!" Испарения объясняются тем, что вода, ударяясь о базальтовые пороги, разбивается на мельчайшие частицы. Они поднимаются из глубины в виде исполинских султанов и слегка покачиваются на ветру, никогда, однако, не теряя ни своей круглой формы, ни своей силы сцепления. Они видны за десять километров при низкой воде и с расстояния вдвое большего в сезон дождей, когда вода поднимается. У основания они имеют светло-перламутровый цвет и темнеют кверху. Эти две особенности лишь усиливают их сходство с дымом. Перед путешественником, который отважится спуститься в лодке хотя бы на три или четыре километра вниз по течению, откроется великолепная и волнующая картина. Он тихо поплывет среди множества островов и островков разных размеров. Это бесчисленные цветники, украшенные самыми восхитительными представителями тропической флоры. Они покрывают всю поверхность Замбези, во все полторы тысячи метров ее ширины. Исполинские баобабы, каждая ветка которых представляет собой отдельное дерево; темные мотсури, усыпанные ярко-красными плодами; стройные пальмы с пучком листьев на вершине; сребролистые могононы, хрупкие мимозы, - все переплелось на этой фантастически плодородной почве, все тянется к солнцу, все напоено благотворной росой. Смелый лодочник, на которого не действует оглушительный шум водопада, медленно проберется между подводными камнями и водоворотами, которые не очень опасны, когда вода невысока. Несколько ударов веслами - и он достигнет острова, прилепившегося к порогам и по ту сторону которого лежит бездна. Если он сумеет подавить свое волнение, если у него не закружится голова, если он дойдет до самого края бездны и взглянет вправо, то увидит, как Замбези внезапно всей своей массой проваливается в базальтовую трещину, имеющую всего шестьдесят метров в ширину; так бильярдный шар проваливается в лузу. Вся эта огромная водная масса беснуется и рычит в тесной клетке, она разбивается о ее скалистые стены и наконец, найдя себе узкий проход, всего в каких-нибудь сорок метров, гремя и грохоча, вырывается на полю. Глаз не может уследить за всеми ее капризными изгибами. Он различает только облако, только клочья взбитой белой пены. От облака подымается струя пара вышиной в восемьсот метров, и две лучезарные, сверкающие радуги играют на этой алмазной пыли, отбрасывая свое сияние на деревья, воду и скалы. Распыленная вода поднимается высоким столбом и снова падает дождем мельчайших брызг на кусты, на дикие финики, на ползучие растения, на листву и оживляет их густой темно-зеленый цвет; она постоянно обмывает ветви и корни деревьев, струится по ним и снова падает в раскрытую бездну, по дна не достигает, ибо движение воздуха, вызываемое водопадом, создает новое течение, которое снова ее поднимает. Этот центральный остров, который доктор Ливингстон назвал Садовым Островом, расположен на верхней губе водопада и делит его на две части. Когда путешественник взглянет влево, он сможет более легко заметить движение пенящейся массы: она стремится к холмам, стоящим по обе стороны бурлящего водного потока. Наблюдатель может измерить взглядом высоту скалы, с которой она падает. Обо стенки ущелья обрывисты и прямо перпендикулярны. В результате многовекового действия воды внутренняя стенка иззубрена, как пила, в то время как Другая совершенно гладкая. Сделав еще несколько шагов, можно увидеть темные скалы, размытые водой в периоды приливов и отмеченные светлой линией в трех метрах выше уровня. Здесь имеется естественное углубление, в котором наблюдатель может расположиться, как на балконе, если только он не боится промокнуть под мельчайшим дождем. Впрочем, солнце такое, что он быстро обсохнет. Чудесное зрелище вполне вознаградит его за перенесенные трудности и за опасности, которым он подвергался. Он увидит, как гигантский поток покидает свое русло, как он внезапно низвергается в бездну, как, разбившись о камни, он превращается в белую пыль и образует пену, сверкающую на солнце ослепительным фейерверком. Наблюдатель как бы присутствует при образовании столбов пара, поднимающихся из глубины. Они, очевидно, образуются благодаря сжатию воды, благодаря тому, что ее вес помножен на быстроту падения и падает она в слишком тесное помещение. Необычайная по красоте радуга, видимая только отсюда, окружает сиянием столбы пара. С высоты своего наблюдательного пункта путешественник может увидеть внезапное и полное изменение характера почвы. В нескольких метрах позади себя, на островах, он увидит великолепные образцы межтропической флоры, среди которой резвятся длинноклювые нежно-голубые калао, подвижные колибри, подобные ожившим драгоценным камням, и болтливые попугаи. А внизу земля обезображена геологическими процессами и совершенно бесплодна. Река ревет, стиснутая зубчатыми скалами. Ничего здесь нет - одни лишь красные пески, темные валуны, нагромождения шлаков и кварц, играющий на солнце зелеными, белыми и красными жилками. Нет больше зелени, нет цветов, одни молочаи, утыканные колючками, пыльные алоэ, кактусы, похожие на заградительные рогатки, иссушенные, почти безлиственные серые мопане. Безрадостная земля. Путник обратит на нее внимание только потому, что очень уж она не похожа на соседние. Но другой, безошибочный глаз очень быстро разглядел здесь богатства, скрытые в недрах. Александр вел легкое суденышко не менее умело, чем самый искушенный в гребле туземец, и оно тихо скользило по волнам. Длинную лопату, какой обычно пользуются негры, он заменил парой легких весел и работал ими со всем мастерством лауреата Роуинг-клуба. Лодочка проворно шныряла между многочисленными тропическими цветниками, разбросанными в виде островков тут и там по течению реки, как если бы дело было на водных состязаниях в Аржантейле, Аньере или Жуанвиль-ле-Поне [предместья Парижа, расположенные на Соне]. Оба каталонца поражались. - Эго! - воскликнул Альбер. - Да ты на все руки мастер! - Тише! Не расхваливай мои таланты - как бы не сглазить. - Ну, вот еще! - Не веришь?.. А ты слышишь, как свистят пули? - Верно, черт возьми! - заметил Жозеф. - Я их голоса отлично знаю. Сейчас они вырвались из револьвера системы "Смит и Вессон". Неплохое оружие. Но эти скоты не умеют с ним обращаться. - Вы об этом сожалеете? - Напротив, месье Александр. Если бы у американца, с которым я дрался на дуэли, был немного лучший глазомер, моя голова давно разлетелась бы на куски, как тыква!.. - Вот видите, а так у вас голова при себе, прямо под шапкой. - Карай!.. Этот болван опрокинул мой стакан воды... Умышленно к тому же... Я ему ничего худого не сделал. А затем он смеялся надо мной, да еще прямо мне в глаза! - Надо, однако, признать, что вы заставили его дорого заплатить за этот непочтительный поступок. - Возможно. Я, видите ли, никогда не забываю ни обиды, ни услуги... - Ладно, - сказал Альбер, к которому после чудесного спасения из крааля уже стали возвращаться силы и энергия. - Лучше расскажи нам, Александр, откуда ты взялся так кстати. - Потом. Ты, видно, даже не подозреваешь, что мы сейчас пересекаем Замбези в каких-нибудь трехстах метрах от водопада. Это просто-таки фокус. К счастью, вода упала, иначе малейший толчок - и нас бросило бы в узкие протоки между островками. Тогда мы погибли бы. Я не смог бы править лодкой, и мы бы совершили небольшой прыжок вниз с высоты в полтораста - двести метров. Мне рассказывали, что негры из племени батоков, преследуемые своими непримиримыми врагами из племени макололо, неосторожно забирались сюда и гибли в пучине. - Ты, оказывается, уже успел изучить историю этого края? Нет, что ни говори, а ты из того теста, из какого делают настоящих путешественников. - Ну, это ты преувеличиваешь! Правда, я немножко знаю историю батоков. Они были коренными местными жителями, но после кровопролитной борьбы их прогнал отсюда Себитуане, вождь племени макололо и друг доктора Ливингстона... Ах! - В чем дело? - Мы сели на мель. Спокойно! Это не опасно. Правда, у нашей лодочки осадка не больше двадцати пяти сантиметров, но вода стоит так низко, что мы все время тремся дном о скалы и гравий. Александр налег на весло, пытаясь снять лодку. Альбер удержал его: - Подожди хоть несколько минут. Дай полюбоваться этой красотой. Сколько я ни шатаюсь по белому свету, я еще не видал ничего подобного. - Любуйся сколько угодно, дорогой Альбер. Я вижу это чудо в двадцатый раз, но и меня оно волнует. Мы вознаграждены за все мерзости, которые нам только что пришлось пережить. Здесь мы не боимся погони, и никакие пули сюда не долетят. Можешь спокойно наслаждаться. Альбер и Жозеф были потрясены величием зрелища, которое открылось перед ними. - Позвольте, однако, обратить ваше внимание на одну вещь. Она скромна на вид, но достойна удивления, - сказал Александр. - А именно? - Смотри хорошенько, куда я показываю веслом. Что ты видишь? - Два стройных дерева. Метров сто от того места, которое мы только что оставили на этом негостеприимном берегу. - А ты знаешь, что это за деревья? - Нет. - Акации. - Не возражаю. - Я тоже не возражаю. Теперь повернись в мою сторону и смотри внимательно на другой конец моего весла. И постарайся мысленно продолжить его линию. Что ты видишь? - Черную скалу. Она прямая, как обелиск, и внизу немного размыта водой. - Прекрасно. А между этими двумя точками? - Я вижу зеленый остров. Он прилепился к отмели. - Вот и отлично! А эти три точки не наводят тебя ни на какие мысли? - Нет! - Ну и память же у тебя!.. Позволь, я тебе кое-что расскажу. Может быть, ты тогда вспомнишь... Это было в довольно далекие времена. Но память о них сохранилась, и мне даже посчастливилось встретить одного старика, который все помнит. Три вождя племени батоков избрали этот островок как место для молитв и жертвоприношений богам - баримам. Во время молитвы они становились лицом к облакам, которые поднимаются над бездной, и присоединяли свои заклинания к реву водопада. Естественно, захватывающая картина вызывала у них глубокое волнение и страх. Да и люди цивилизованные не могли бы чувствовать себя здесь достаточно спокойно. Батоки смотрели на эти пять дымящихся над пропастью столбов и считали именно их источником оглушительного грохота, который днем и ночью слышен на огромном расстоянии. Они не разбирались между причиной и следствием и думали, что столбами управляют невидимые гиганты-баримы и что это они беспрерывно бьют в дно пропасти. Поэтому их прозвали "Мотсе-оа-Баримос" - "Столбы богов". После молитв начинались человеческие жертвоприношения, возможно сопровождаемые людоедством. Никто из непосвященных не смел приближаться к этому островку под страхом смерти. Место считалось священным, и до Ливингстона сюда не ступала нога европейца. Затем здесь побивал охотник Болдуин; третьим был брат доктора Ливингстона, Чарльз; четвертым - знаменитый английский естествоиспытатель Томас Бейнс. Все это было двадцать лот назад, и я не знаю, заглядывали ли сюда с тех пор какие-нибудь белые до нас. Во всяком случае, последние батоки, изгнанные отсюда племенем макололо, должны были оставить здесь то, что у них было наиболее цепного. Я в этом уверен. Так что, Альбер, эти акации, эта остроконечная скала, которая одиноко возвышается над водой, весь этот островок... тебе это ничего не говорит?.. - Сокровища!.. Сокровища кафрских королей... - Батоки такие же кафры, как макололо. Так что можно почти с уверенностью сказать, что мы находимся именно там, где зарыты неисчислимые сокровища их королей, если только верна карта местности твоего тестя, которую он составил по указаниям негра Лакми. - Но он говорил о трех акациях! - Еще неделю назад их и было три. Одну я свалил. На всякий случай. Не исключено, что и кроме нас есть искатели. Пусть они не нападут на след. - Браво, дружище! Нельзя не похвалить тебя за такую предусмотрительность. Но раз уж мы здесь, то не проверить ли нам местность по карте? - Пожалуйста, хотя я в этом по вижу надобности. Жозеф, вы сохранили документ? - Я его храню, как зеницу ока, месье Александр, - ответил каталонец, торопливо роясь во внутреннем кармане своей охотничьей куртки. - Дайте, пожалуйста. Мертвенная бледность разлилась по лицу молодого человека, и он крикнул сдавленным голосом: - Я... я... у меня его нет, украли... Меня обокрали... Вчера он еще был при мне. Карай! Горе мне! Его у меня вытащили сейчас же после дуэли с американцем! Это кто-нибудь из тех бандитов, которые носили меня на руках. - Ну что ж, - философски заметил Александр, - теперь уж ничего не поделаешь. Теперь мы должны действовать, и как можно скорей, потому что не мы одни знаем тайну. И тот, кто выкрал карту, должен был знать, что он делает, какова ценность этого документа. - Буры! - в ярости воскликнул Альбер. - Никто, как эти бандиты!.. 5 Разговор о мастере Виле и его преподобии. - Высадка на острове. - Необычайные приключения Александра. - Любопытная находка: охотничья куртка в желудке крокодила. - Как сделать вещи непромокаемыми. - При лунном свете. - После драмы - комедия. - Встреча с африканским царьком. - Признательность его величества короля Магопо. Мощный толчок - и лодка снялась с мели. - Только что, - напомнил Александр своим спутникам, - мой двойник сказал нам, что переправил на наш остров каких-то двух белых. По описанию - это мастер Виль и его преподобие. - А ведь верно! - согласился Альбер. - Мы были так ошеломлены твоим появлением и всем тем, что разыгралось в краале, что не обратили достаточного внимания на слова этого загадочного господина. - Он грабитель с большой дороги, если верить тому, что о нем говорят. Потому-то люди и хотели заставить меня заплатить так дорого за одно лишь сходство с ним. Мерзавец! Он мог бы, во всяком случае, оставить на твердой земле этих двух субъектов, которые увязались за нами. Они мне надоели. - А мне? В конце концов, Калахари достаточно просторна. Я не вижу, почему мы должны всюду тащить за собой этого сомнительного миссионера и не менее сомнительного американца. Они пристали к нам, как репей. - Миссионер еще куда ни шло - он по крайней мере преследует почтенные цели, - а этот долговязый бродяга, который ищет неизвестно чего, выводит меня из себя. Почему бы ему не пойти работать на прииске, например? А теперь нам придется терпеть его присутствие еще и на этом крохотном островке! Мы не сможем быть ни минуты одни, чтобы хоть перекинуться парой слов. - Ну, этой беде вполне можно помочь. Вместо того чтобы грести прямо на остров, мы можем высадиться на любом из этих красивых цветничков. Посмотри, сколько их здесь. - Идет! Нам надо поговорить наедине. - Значит, до завтра будем отдыхать, а завтра переправимся на остров. Наше присутствие там станет очень скоро необходимым. - А ты не опасаешься, что нас там настигнет погоня? - Насколько я знаю, на берегу нет лодок. Разве только у негров. Но негры достаточно натерпелись от наших искателей алмазов. Негр не посадит к себе в лодку человека с приисков, разве только чтобы утопить его. И еще: переправляться ночью никто не решится. А если они захотят пожаловать днем, мы постараемся отбить у них охоту. - Прекрасно! Знаешь что? Давай пристанем здесь, вытащим лодку на берег и устроимся под этим бананом. Птицы здесь много, несколько штук ты подстрелишь, Жозеф их ощиплет, а я насажу их на вертел. Пока они будут жариться, мы поговорим. Прошло каких-нибудь четверть часа, и три калао да еще три серых попугая лежали на земле. Потрескивал веселый огонь, а Жозеф ощипывал птиц. - Итак, - начал Альбер, - после того, как ты пожил в рабстве... - Дай мне собраться с мыслями. У меня было столько приключений!.. Ведь мы потеряли друг друга из виду в тот день, когда я пустился по следам раненой антилопы. Я поступил безрассудно, как мальчишка, который впервые в жизни попал в зайца. С тех пор прошло самое большее месяца два. - Вот именно. Мы еще смотрели бойню, которую бушмены называют "хопо". - Меня предательски схватили работорговцы-португальцы. И как раз в такую минуту, когда я был обезоружен крокодилом. - Это мы знаем. Мы даже нашли твой карабин. И мы страшно испугались за тебя. - Я об этом догадывался! - Что нам оставалось думать, когда мы увидели на прикладе следы крокодиловых зубов. - Но постой-ка! Мы этот карабин давно потеряли. Как он попал к тебе в руки? - Сейчас узнаешь. Я буду краток. Пропускаю крааль, пропускаю мучителей, которые хлестали меня и мою лошадь чамбоком, пропускаю побег и то, как за мной охотилась целая стая крокодилов. Не стану описывать по крайней мере сегодня мои приключения в лесу, гибель коня, наповал сраженного отравленным копьем, и так далее и так далее. Перехожу сразу к главному. Я искал дорогу в крааль, и, утомившись, прилег поспать, а проснувшись, увидел целую ораву чернокожих и сразу узнал их. Эти мошенники связали мне руки и ноги, так что я и шевельнуться не мог. - Кто же они были? - Дружки нашего миссионера. - Бродячий оркестр? - Вот именно. Неплохие у него приятели. Мерзавцы, сообщники работорговцев! И они еще имеют наглость сами себя называть их поставщиками! Они знали, что я принимал участие в освобождении рабов-бушменов, и потому надели на меня колодку. Затем меня посадили в пирогу и пустили вниз по реке. Река течет на север. - Так!.. Дальше!.. - В краали я делал все, что полагается делать рабу. Как я ужи сказал вам, я толок просо, работал по домашнему хозяйству, за что мне платили чамбоком, я таскал воду, нянчил детей... - И долго это продолжалось? - Дней двенадцать. Мне здорово надоело. И вот в одно прекрасное утро, когда я пришел на реку набрать воды, я почувствовал какой-то тошнотворный запах - смесь мускуса и гниения - и сразу догадался, что где-то поблизости должен находиться крокодил. Но вместо того чтобы пуститься без оглядки наутек, я стал соображать, куда бы тут укрыться. Хорошо, что я сразу не удрал, потому что на мокром песке лежал огромный мертвый крокодил. Он, видимо, подох давно и почти совершенно разложился. И тут я не смог удержаться от смеха: в пасти этого чудовища торчал какой-то тючок и распяливал ему челюсти. Тогда я сразу узнал этого крокодила: старый знакомый! Португальцы привязали к хвосту моей лошади охапку колючек "подожди немного", а я завернул колючки в куртку и швырнул крокодилу прямо в пасть, когда он собрался попробовать, каков я на вкус. - Молодец! И конечно, колючки застряли у него в глотке, и он погиб. - Вот именно! Но самое интересное то, что на солнце он разлагался очень быстро, а от этого образовались газы, так что он держался на поверхности воды, как буек. Вместо того чтобы утонуть, он тихонько плыл по течению и, по счастью, оказался вблизи деревни, в которой я погибал. - Я только не вижу, в чем тут счастье... - Терпение! Я ведь сказал тебе, что колючки были завернуты в мою охотничью куртку. - Воображаю, какой вид она имела. - Вид как вид. Рубчатый бархат первого сорта. Приедем в Кейптаун, я тебе дам адрес портного. Правда, она была вся в дырках, но это значения не имело. Карманы были целы, это самое главное. И я сразу бросился к карманам. Прежде всего я нашел огниво и трут. Конечно, трут здорово промок, но просушить его на здешнем солнце было нетрудно. Затем я нашел свою небольшую лупу, которая тоже в случае надобности может заменить кремень и огниво. В правом наружном кармане оказалось двенадцать латунных патронов с разрывными пулями Пертьюзе. Эти латунные гильзы можно использовать бесконечное число раз. - Дорогой мой, но ведь порох, должно быть, промок и обратился в кашу. - Глубокая ошибка, дорогой Альбер. Перед отъездом из Франции я смазал донышки патронов и фитили раствором каучука с сернистым углеродом. Испарение этого вещества оставило тонкую пленку каучука на частях, могущих отсыреть, и таким образом мои патроны оказались так же недоступны для влаги, как банки с притертой пробкой [я использовал этот способ, и мои патроны сохранились в Гвиане под проливными дождями и не пострадали, пролежав целую неделю на дне реки; штук тридцать я привез обратно во Францию и спустя два года использовал их в Марокко (прим.авт.)]. - Допустим. А фитили? Насколько я знаю, они на деревьях не растут... - У тебя плохая память. А Жозеф, тот, вероятно, помнит, что у меня был еще и левый карман из каучука, и он закрывался, как эти кожаные бутылки, которые у вас в Каталонии называются "козлиной шкурой". - Вот именно, козлиная шкура, - подтвердил Жозеф. - Так вот, в этом карманчике у меня лежало три сотни непромокаемых фитильков. И, кроме того, формочка для пуль, прибор для набивки гильз и пробойник восьмого калибра. - Пробойник для нарезки пыжей? По из чего? - Ах, граф Альбер де Вильрож, хоть ты и заядлый путешественник, но ты не очень изобретателен. Из чего я делал пыжи? Из древесной коры, из кожи, из чего угодно! А порох и свинец везде найдутся. Фургонщики снабжают всю Южную Африку. - Все это верно, не спорю. Но что толку в этих разрывных пулях, в латунных гильзах, во всех этих твоих приборах, если у тебя нет оружия, хотя бы самого плохонького пистолетика? - А вот представь себе, что я едва проработал три дня у моих чернокожих хозяев, как кто-то притащил целую кучу европейского оружия. Я взглянул и весь затрясся. Я увидел три больших карабина восьмого калибра и сразу их узнал. - Должно быть, это наши, черт возьми! Они лежали на плоту, который куда-то уносил меня, - сам не знаю куда, потому что у меня был отчаянный приступ лихорадки, и... - ...и плот опрокинулся. Но понимаю, как ты спасся. Ты мне сейчас расскажешь. Во всяком случае, обломки вашего крушения попали в руки к моим хозяевам. А когда я увидел свой любимый карабин рядом с вашими, я понял, что вы напали на мой след. Негров чрезвычайно заинтересовало устройство карабина. Они едва знакомы с кремневым ружьем, а центрального боя и собачки они никогда не видали. Они вертели карабины и так и этак, заряжали и перезаряжали, а как стрелять - не догадывались. И кончилось тем, что они их обменяли на несколько плетенок пива из сорго. Само собой понятно, новые владельцы тоже не знали, что с ними делать и в конце концов забросили их, быть может рассчитывая сделать из них наконечники для стрел и копий. И как раз мой карабин достался при дележке одному человеку, на которого мне больше всего приходилось работать. Ты сам понимаешь, с какой завистью посматривал я на это великолепное ружье. Да будь оно у меня в руках - и, конечно, патроны, - я мог бы держать в страхе все племя!.. - Догадываюсь! Ты нашел целый арсенал в карманах своей куртки и собирался твердо потребовать освобождения! Ты родился в сорочке, дорогой Александр. - Я этого не думаю. Мне еще пришлось немало натерпеться. Но уж если подвернулась удача, надо было ее использовать без промедления. Когда я убедился, что мои патроны в хорошем состоянии, я утащил свой карабин, освободил стволы от всякой всячины, которую эти дураки туда напихали, зарядил и сказал сам себе: "Ну, была не была!" Затем я улучил минуту, когда весь крааль был погружен в глубокий сон, и спокойно ушел, взяв направление на север. Стояла ночь, но луна светила великолепно. - Per arnica silentia lunae [при благосклонном молчании безмолвной луны (лат.); "Энеида"], - вставил Альбер. - Ну, это как сказать. Лягушки и цапли орали отчаянно. Но все-таки спасибо за цитату. Классики были бы польщены, если бы узнали, что их вспоминают на Замбези. Итак, я шагал с ожесточением человека, которому надоело ходить по воду, толочь сорго и получать жалованье в виде чамбока. Несмотря на всю мою осторожность, случилось то, чего я описался. Прошло каких-нибудь три часа после восхода солнца, и вдруг человек двадцать вооруженных туземцев показываются у меня в тылу. Я прислоняюсь к дереву и решаю, что уж если продам свою шкуру, то возьму дорого. А те орут, вопят и бегут прямо на меня. Я прицеливаюсь и думаю: авось они остановятся. Но ведь те олухи считали, что карабин не стреляет, бояться нечего. И вот они уже в двадцати шагах от меня и кричат, и извиваются, и гримасничают, и потрясают копьями. Ну, уж тут размышлять больше времени не было. Я выстрелил! Дружище, это был выстрел, как из пушки! Подумай: семнадцать граммов английского пороха! Три человека свалились замертво. Страшно было смотреть, что натворила разрывная пуля. - Я думаю! Такой пулькой можно убить слона! - На собственную беду, они стояли один позади другого. - Ну что ж!.. - Бедняги!.. Больше стрелять мне не надо было - я остался хозяином положения. Они побежали, как стадо антилоп, и скрылись из глаз. Я получил свободу. Рассказчик остановился, чтобы повернуть вертел с ароматной дичью, которая шипела над жаровней. - Перехожу прямо ко второму акту пьесы. После драмы - комедия. К тому же уморительная. Я шагал и шагал сам не знаю сколько дней и вдруг в один прекрасный вечер натолкнулся на охоту за грандиозным слоном. Не меньше сотни чернокожих охотников. Слон был утыкан копьями, как подушечка для булавок. Казалось, он вот-вот свалится. Охотники кричали от радости, глядя на эту гору мяса. Меня скрывал густой кустарник. Я не знал, какое участие мне придется принять в этом деле, и ожидал развязки, лежа на земле. У слона началась агония, непродолжительная, но ужасная. Он сделал последнее, но могучее усилие, поднял уши, вытянул хобот, протрубил так, что я затрясся, как осиновый лист, и ринулся на группу охотников, среди которых красовался черный джентльмен в пожарной каске и в ярко-красном английском генеральском мундире. Растоптать этих бедняг, которые выпустили в него еще один рой копий, было для слона делом одного мгновения. Только пожарный еще кое-как держался на ногах. Но хобот упал на него, обвил и прижал. Несчастный был беспомощен, как цыпленок. Тогда настала моя очередь вмешаться. Я вскинул карабин и нажал собачку. Раздался выстрел, и пуля попала слону как раз между глазом и ухом - избранное место охотников за слоновой костью. Черепная коробка развалилась, как тыква. Слон поднялся на задние ноги, предварительно, впрочем, разжав хобот, что было крайне любезно с его стороны. Затем он тяжело повалился на бок, а в это время мой пожарный уползал, ело живой, взывая ко всем богам южноафриканского пантеона. Тут я показался и прошел вперед со всем величием, какое подобает человеку, сыгравшему роль божественного провидения. Из моего ружьишка еще вился дымок, и, когда пожарный меня увидел, ему было нетрудно догадаться, кому он обязан своим спасением. Он быстро оправил свой мундир, который изрядно пострадал от объятий слона, укрепил каску на голове, протянул мне руку и стал выражать горячую благодарность на еле понятном английском языке. Впрочем, его мимика, была более выразительна, чем слова. Лед был сломан. Часть слоновой туши поделили тут же, а меня с большой помпой отвели в крааль, вождем которого был мой новый знакомый. Оказалось, что мое вмешательство позволило сохранить драгоценную жизнь царя Магопо, повелителя последних батоков, живущих в верхнем течении Замбези. Опускаю подробности нашего шествия и энтузиазм, с которым нас встречали по пути следования. В глазах этих наивных детей природы его величество еще пользуется всем своим престижем, и счастливый смертный, который не дал венценосцу преждевременно окочуриться, стал для толпы предметом благословений. Так мы пришли в крааль, в центре которого стоит хижина его величества Магопо. Настоящий дворец. Я был потрясен, увидев обстановку. Несколько успокоившись, монарх величественно проследовал в тронный зал. Настоящий зал и настоящий трон. - Да ты шутишь! - воскликнул Альбер. Этот красочный рассказ забавлял его, как ребенка. - Королевское сиденье, на котором поместился сам властелин, представляет собой прекрасное кресло, обитое бархатом гранатового цвета с помощью желтых гвоздиков, сверкавших, как звезды. На земле - красивые циновки, а на циновках расставлены в живописном беспорядке самые разнообразные предметы, так что мне трудно было удержаться от непочтительного смеха: тут можно было видеть серебряный чайный сервиз, один лакированный сапог со шпорой, библию, большой, совершенно новый английский чемодан, анероидный барометр в круглой никелевой оправе, несколько стеклянных флаконов с притертыми пробками и многие другие подобные предметы. Среди них, как некое божество, возвышался оросительный прибор Флерана, усовершенствованный доктором Эгизье. Африканские царьки гостеприимны, а их добродушная простота нередко идет вразрез со всякими правилами этикета. Посидев минутку в своем кресле, Магопо молча встал, как человек, который принял серьезное решение и хочет излить потоки своей щедрости на того, чьим должником его сделали превратности судьбы. Он выпрямился во весь свой высокий рост, снял с чемодана наргиле системы "Эгизье", открыл чемодан и благоговейно извлек из него... Нет, сам угадан!.. - Орден Золотого Руна? - Нет! Судок!.. Альбер и Жозеф тряслись от неудержимого смеха. - Судок! - торжественно продолжал Александр. - В оправе из накладного серебра. В одном флаконе была жидкость темно-янтарного цвета, в другом - состав, отливавший изумрудом. Высшие сановники двора простерлись в благоговейном молчании и ждали, когда кончится эта церемония. Но для меня она оказалась не лишенной интереса. Магопо оказал мне почести. Он открыл флакон с золотистой жидкостью, налил в чайную чашку и учтиво предложил мне. Увидев, что я несколько колеблюсь, он сам отпил половину, щелкнул языком и снова протянул мне. Этот опыт успокоил меня, и я не спеша выпил. Не хочу долго вас интриговать - я вижу, вам не терпится знать, что было дальше. Напиток оказался прекрасным туринским вермутом. Его сюда завезли путешественники. Желая завоевать милость монарха, они подарили ему то, что