менитого английского мореплавателя, де Амбрие, догадываясь о существовании циркулирующего течения в чрезвычайно узком проливе Робсона, повернул прямо к востоку, к точке, где зимовал "Полярис". Между севером и югом в проливах Робсона, Кеннеди и Смита существовало постоянное течение. Перед тем как попасть в залив Робсона, отнесенные к западу дрейфующие льды скапливались как раз в той точке, которую так неудачно выбрал сэр Нерс. Ведь именно здесь он предполагал найти знаменитый Палеокристаллический океан. Льды, которые он считал вечными, были скорее всего осколками ледников, увиденных Локвудом[60] на восемьдесят третьем градусе двадцати трех минутах северной широты, их просто отнесло течением к северо-восточным землям Гранта. Вот еще один достоверный факт. Маркхам, двигаясь к северу, на восемьдесят третьем градусе двадцати минутах двадцати трех секундах встретил гигантские ледяные глыбы, которые и преградили ему путь. В то время как Локвуд, двигаясь на северо-восток и выиграв у Маркхама три секунды к полюсу, наткнулся на свободное водное пространство. Капитан "Галлии", по всей вероятности, надеялся найти восточный берег залива Робсона, который по мере приближения к северу все больше освобождался ото льда. В дальнейшем события не замедлили подтвердить правильность его предположений. Двадцать третьего числа судно причалило в том месте, где в 1871--1872 годах зимовал капитан Галль на корабле "Полярис". Здесь, как известно, он и умер от непосильного труда и лишений. Капитан де Амбрие и несколько членов экипажа пошли на его могилу. Она оказалась в порядке. Толстая дубовая доска с надгробной надписью, вырезанной лейтенантом Тейсоном, нисколько не пострадала от времени. Эта надпись гласит: Здесь погребен ЧАРЛЬЗ-ФРЕНСИС ГАЛЛЬ, командир корабля "Полярис", флота Соединенных Штатов, начальник полярной экспедиции. Скончался 8 ноября 1871 года, 50 лет. "Азм есмь воскресение и жизнь, веруй в Мя, аще и умрет, оживет". Французы благоговейно обнажили головы перед могилой человека, пожертвовавшего жизнью ради науки, Смерть, наступившая внезапно, по крайней мере, избавила его от ужаса видеть измену экипажа, состоявшего, увы, из немцев! После посещения одинокой могилы де Амбрие вернулся на судно и заметил на льду свежие следы. Теперь стало ясно, что Прегель движется по тому же маршруту, что и капитан де Амбрие. ГЛАВА 10 Место, куда не заходил ни один корабль.-- Сплошной лед.-- В санях.-- Следы лейтенанта Локвуда.-- Опять Прегель.-- Кто там? -- "Германия". -- Капитан! Восемьдесят три градуса восемь минут шесть секунд! -- весело отрапортовал помощник де Амбрие. -- Браво, любезный Бершу! Мы можем друг друга поздравить. -- Наша экспедиция продвинулась дальше сэра Джорджа Нерса,-- заметил доктор. -- Но не намного... Меньше чем на один градус. -- И все же... Как бы то ни было, ни один корабль еще не заходил так далеко на север. -- Вы забываете о Прегеле, доктор. Быть может, он нас значительно опередил. -- Опять Прегель!.. Но ведь это только ваше предположение! Вы не можете сказать наверняка, что он здесь уже прошел. -- Прегель -- человек бесстрашный, никакое препятствие его не остановит. Разговор этот состоялся двадцать шестого июня. Согласно вычислениям, "Галлия" дошла до места, куда, по уверению сэра Джорджа Нерса, ни один корабль не мог доплыть. Известный английский путешественник полагал, что дальше лежат вечные льды или, как он говорил, Палеокристаллическое море, название которого является производным от двух греческих слов, первое из которых переводится как "древний", а второе -- как "кристалл", "лед". -- Не знаю, как вечные льды,-- заметил Бершу,-- но огромная неподвижная льдина шириной, по крайней мере, в три километра там есть, это точно. -- А пилы, топоры и динамит зачем? -- сказал капитан.-- Попробуем уничтожить эту преграду. "Галлию" ввели в небольшую бухту, образовавшуюся во льдине, и экипаж сошел на берег. Де Амбрие велел приготовить сани, решив оценить обстановку. К тому же такая разминка была бы полезна и людям и собакам. Чтобы никого не обидеть, постановили бросить жребий, кому из матросов ехать -- требовалось всего семь человек, не считая самого капитана и Ужиука, погонщика. Жребий выпал Плюмовану, Маршатеру, Бигорно, Легерну, Гиньяру и Дюма. Парижанин даже запрыгал от радости. На сани погрузили съестные припасы на две недели: сухари, мясные консервы, чай, кофе, рыбу и спирт для светильников и конфорок. Все было тщательно завернуто в брезент и крепко увязано. Собаки, радуясь предстоящей пробежке, весело повизгивали и сразу дали себя запрячь. Наконец сани были готовы. На первых капитан водрузил флаг и подал сигнал трогаться. Это было первого июля. Вместе с капитаном ехали доктор и Ужиук, затем Легерн, Ник, Дюма и, наконец, Плюмован, Констан Гиньяр и Курапье, по прозванию Маршатер. Собаки было заартачились, но Ужиук быстро приструнил их кнутом. Легерн и Плюмован последовали его примеру, и на всех трех санях воцарился порядок. Из-за неровностей льда ехать было трудно. Время от времени путники небрежно переговаривались. -- О-ля-ля, я бы лучше в ад отправился. -- Это еще почему? -- наивно спросил Курапье, над которым вечно все потешались. -- Да ведь говорят же, что дорога в ад вымощена благими намерениями. -- Не понимаю. -- Ну ты и дурень! Уж по той дорожке наши сани шли бы гораздо легче, чем по этим растаявшим сугробам, лужам и острым льдинам. -- Э, да ты опять надо мной смеешься. Доктор, услышав эту шутку, развеселился и обратился к капитану, хохотавшему от всей души; -- А парень бывает довольно остроумным, и его выходки с оригинальными сравнениями презабавны. -- С другой стороны, это очень ценное качество, которое прекрасно помогает поддерживать здоровый моральный дух нашей экспедиции,-- сказал де Амбрие. -- Да уж кому это знать, как не мне. Задор и веселье -- лучшее лекарство против мрачной безнадежности полярных ночей. Один остряк с таким темпераментом стоит целой аптеки. Состояние дороги, по выражению парижанина, стало совершенно плачевным. На возвышенных частях, где было сухо, снег покрылся настом, что очень затрудняло путь. В низине, заполненной водой или скорее густой снежной грязью, люди проваливались в полурастаявшую жижу по колено, а собаки -- по самое брюхо. Если бы не эскимосские сапоги, которые абсолютно не промокают, путешественникам пришлось бы идти в ледяной воде. В первый раз парижанин и его товарищи по достоинству оценили сани. До этого они думали, что собачьи упряжки предназначены только для того, чтобы "с ветерком" мчать путешественников сквозь снежные поля. Но в этот раз получилось совсем иначе. Люди, как и положено простым смертным, шли пешком, а собаки везли только снаряжение и продовольствие. Плюмован стал обозным солдатом, притом пешим. Вещь, не виданная даже в пехоте, к которой он, как настоящий морской волк, чувствовал некоторую жалость. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что движение на санях дальше невозможно. Ледяные глыбы все более неправильной формы следовали одна за другой. На этом ледяном панцире встречались целые скалы, холмы, пригорки и миниатюрные ложбины. Человек, даже обладая ловкостью обезьяны или циркового клоуна, не смог бы удержать равновесие, сидя в санях. Сани с трудом преодолевали наклон в сорок пять градусов, на полной скорости съезжали вниз, наклоняясь вправо, затем попадали в какую-нибудь рытвину и клонились влево. Так и продвигались вперед, с трудом сохраняя равновесие и раскачиваясь все сильнее и сильнее. Когда собакам, высунув языки и напрягаясь из последних сил, не удавалось сдвинуть сани с места, людям приходилось толкать их сзади. Иногда нужно было удерживать повозки на покатом спуске, чтобы помешать скользить слишком быстро, или освобождать от лишнего груза, когда встречались слишком большие неровности. Бывало, что новичок-погонщик, зазевавшись, растягивался во весь рост, к великой радости своих товарищей, буквально через несколько мгновений становящихся жертвами подобного же несчастья. Эти падения были довольно безобидны, но нужно было остерегаться, чтобы не оказаться в воде. Лед далеко не везде был одинаково тверд и однороден. Замерзшая морская вода тонкой коркой покрывала предательские ямы, через которые дышали тюлени, и если путешественник был недостаточно осмотрителен, то в любой момент мог провалиться по пояс. Эти ледяные рытвины были очень коварны, почти ничто не указывало неопытному путешественнику на их присутствие. Нужно было мало-помалу учиться различать их подобно охотнику на уток, который безошибочно распознает коварную трясину болот. Вот почему странствование на санях гораздо опаснее осенью, чем зимой, тем более что в экспедиции было много новичков. К счастью, очень помог большой опыт доктора, всегда готового ко всяким неожиданностям. Так что просчетов и ошибок, таких частых вначале, становилось все меньше. Несмотря на все трудности, караван продолжал двигаться вперед, держась южной стороны. Все шло довольно сносно, лишь иногда кто-нибудь падал или слегка проваливался. Но вот Констан Гиньяр, человек, явно родившийся под несчастливой звездой и к тому же нормандец, как будто решил подтвердить роковое влияние своего светила. С грехом пополам отряд медленно шел вперед. Время от времени капитан, по указанию Ужиука, поворачивался и кричал морякам, чтобы они избегали того или иного подозрительного объекта. Гиньяр, отстав на несколько шагов, чтобы достать табачку, взобрался на гребень, внезапно поскользнулся, упал и -- бах! -- уселся как раз посреди лужи. Шум падения и проклятья, которые его сопровождали, заставили Курапье и Плюмована обернуться. -- Господин решил принять ванну? -- закричал парижанин, увидев барахтающегося в воде и отчаянно ругавшегося моряка. -- Это, наверное, твоя страсть -- купаться при нуле градусов, а? Ну, хватайся за трос и вылезай! Смущенный Констан Гиньяр, промокший до самых подмышек, трясясь и клацая зубами, наконец вылез. -- Черт возьми,-- пробормотал он.-- Вот так стирка! Я продрог до мозга костей. -- Стоп,-- приказал капитан.-- Ты промок, парень, нужно переодеться. -- О, спасибо, капитан, не стоит беспокоиться. На ходу высушусь. Не обращайте внимания, я просто был невнимателен и не заметил эту дыру. Через минуту подбежал доктор. -- Разденьте этого храбреца,-- сказал он резко,-- и хорошенько по очереди разотрите. Он вспотел перед тем, как провалиться, и может произойти кровоизлияние. Быстрее! Спиртовку и кастрюлю со льдом! Моряки принялись по очереди растирать Гиньяра, который уже освободился от одежды, ставшей твердой, как картон. Капитан вместе с Плюмованом растирали ему кожу, затем, после пяти минут усиленной гимнастики, несчастного малого засунули в меховой мешок. Подогретая на спиртовке вода уже вскипела, доктор заварил чай, положив в кипяток щепотку заварки и добавив внушительную порцию рома. -- На-ка, выпей это,-- сказал он моряку, у которого зубы стучали как кастаньеты.-- На этот раз ты легко отделался, но на будущее не вздумай нырять, когда вспотел, поберегись! Что касается нас, друзья, послушайте меня внимательно. Не прилагайте чрезмерных усилий при ходьбе, чтобы не вспотеть. Сейчас время года гораздо худшее, чем зима, особенно для новичков, которые слишком тепло одеваются. Они сильно перегреваются, потом быстро охлаждаются, рискуя схватить плеврит или ревматизм. Если же с вами произойдет нечто подобное, отбросьте ложный стыд и делайте то, что я только что приказал вашему несчастному товарищу, который мог бы умереть здесь, прямо у вас на глазах, не приходя в сознание. -- Вот дьявольщина,-- пробормотал про себя Плюмован,-- я бы никогда не подумал, что человек может так быстро отбросить копыта. Оказывается, это еще хуже, чем солнечный удар на экваторе. Однако Гиньяр не такой уж хиляк! Это происшествие задержало путешественников на два часа, за которые все успели неплохо позавтракать, и послужило хорошим уроком матросам, беззаботным и неосторожным, как большие дети. Когда наступил вечер, точнее вечернее время, так как в эту пору года солнце здесь светит круглые сутки, капитан приказал поставить палатку. После сытного ужина матросы по трое улеглись в меховые спальные мешки. Капитан разместился вместе с доктором, а Ужиук растянулся прямо на льду. В этот день они проделали десять миль и утром двинулись дальше. Все шло как нельзя лучше. Время года благоприятствовало путешественникам. Эскимос время от времени вылавливал из трещины тюленя, ловко действуя гарпуном, и тогда собак, к их великой радости, кормили свежим мясом. На здоровье никто не жаловался. Только глаза болели от снега и солнца. Доктор распорядился выдать всем солнечные очки. Восхищенный Плюмован, тотчас нацепив их на нос, пошел полюбоваться на себя в ближайшей луже, которую с успехом использовал вместо зеркала, и удовлетворенно объявил, что очки придают ему вид философа. Затем новшество примерил Дюма. Загорелая кожа, борода веером и широкий нос делали повара просто великолепным. Парижанин не преминул заметить, что кок похож на марабу. А ужасно курносому Констану Гиньяру никак не удавалось надеть очки на свой короткий нос, что страшно развеселило Плюмована. -- Бедняга, твои очки нужно отправить в манеж. -- Это еще зачем? -- Чтобы научить их верховой езде. Они не умеют сидеть в седле, но ты их учи, не снимай даже ночью. -- Что-что? -- Нельзя их снимать, даже когда спишь, доктор так сказал. -- А!.. Эх, забавно смотреть сквозь них. Здорово! Как будто горы, а внизу зеленые луга. -- Я тут, кстати, вспомнил, как один нормандец -- твой земляк, нацепил зеленые очки на барана. -- Ну, рассказывай! -- Чтоб мне провалиться, если я вру! Нормандец, хитрый плут, дал деревянных стружек несчастному животному, а тот их принял за траву! Очки целый день подогревали остроумие неистощимого шутника. Все, исключая, естественно, капитана и доктора, получили свою порцию насмешек. Досталось и Ужиуку. Эскимос со своим пухлым, приплюснутым лицом, казалось, был просто создан для шуток. Очки уморительно смотрелись на его круглой физиономии. Плюмован, не долго думая, заявил, что гренландец напомнил ему парижскую консьержку, только дама, открывающая двери, была более бородата, чем эскимос. В то время как матросы беззаботно шутили и смеялись, капитан оставался серьезным, Шесть дней исследований ничего не дали. В ледяном поле не было не только канала, но даже сколько-нибудь значительной трещины. Еще день пути -- и придется возвращаться назад. У де Амбрие оставалась единственная, но весьма зыбкая надежда. Между льдиной и землями, открытыми Локвудом, помощником Грили, должно быть свободное пространство. А до этих земель не больше двух -- двух с половиной миль. Окажись там хоть узкая полоска воды, ее можно было бы без труда расширить до нужных размеров и провести судно. Увы! Ничего подобного обнаружено не было! Там, где Локвуд нашел небольшой канал, теперь сплошь лежал лед. Напротив мыса Вильда в бинокль можно было рассмотреть памятный знак, поставленный Локвудом и его спутниками на месте последнего перехода к полюсу. Капитану захотелось увидеть его поближе, и через час все были там. Но что самое поразительное -- шагах в ста от знака стоял еще один, видимо недавно сооруженный из положенных одна на другую глыб каменного угля. Де Амбрие нахмурился. Опять Прегель! Доктор и Ужиук нашли спрятанный между глыбами бокал, а в бокале пергамент, где по-немецки, по-французски и по-английски было написано: "Я, нижеподписавшийся, начальник германской полярной экспедиции поставил сей знак по случаю посещения мною сего места. Продолжаю свой путь и надеюсь поставить еще один знак в десяти милях на север. Юлиус Прегель. 18 мая 1887 г.". - Бедный Локвуд! -- вскричал доктор.-- Тупоголовый немец его перещеголял. И вы только подумайте, что пишет! Начальник экспедиции на Северный полюс!.. Как будто он уже побывал там! Издеваться над несчастным Локвудом!.. Грабить мертвого!.. -- Успокойтесь, доктор. Мы пробьем дорогу сквозь лед и пройдем дальше немца! Не забудьте, Прегель вышел в море на год раньше нас, а опередил всего на пять недель, судя по дате на документе. Вполне возможно, что судно его сейчас еще только в Форт-Конжере... Впрочем, не будем строить предположений. Пора возвращаться. И как можно быстрее. На судне, наверное, волнуются из-за нашего долгого отсутствия. Де Амбрие, чтобы быть уверенным, что лед на обоих берегах однороден, решил вернуться на корабль другой дорогой. Он высадил свою маленькую команду параллельно землям Локвуда. Моряки держались скал, не покидая ледника. Путь был гораздо тяжелее, чем раньше. Так, французские исследователи, увидев в бинокль мыс Вашингтона, замеченный лейтенантом Грили, открыли фьорд, которому Грили дал имя несчастного командира "Жаннеты", и пошли вперед, огибая ледник с юга. Итак, через тридцать шесть часов экспедиция будет закончена. Несмотря на туман и препятствия, которые встречались на каждом шагу, путешественники не боялись заблудиться, настолько капитан был уверен в правильности выбранного направления. Прошло двенадцать часов, потом еще двенадцать, в последний раз ставили палатку. -- Вперед, ребята, смелее! Цель близка. Де Амбрие, обычно такой хладнокровный, выказывал явное нетерпение. Доктор, которому была известна причина этой спешки, тоже подгонял матросов, служа им примером. Он ускорил шаги и, казалось, совсем забыл, что покрылся испариной, об опасности которой сам недавно предупреждал. Это происходило четырнадцатого июля[61] -- в национальный праздник французов. Капитан хотел сделать сюрприз своим товарищам. Бершу получил соответствующий приказ, на борту было уже все готово, дабы достойно отметить знаменательную дату: изысканные блюда, хорошее вино, ликеры, потом различные представления, подготовленные матросами, оставшимися на борту. Организация веселого, задорного праздника среди вечной мерзлоты, в основе которого лежал горячий патриотизм,-- явление поистине уникальное. Капитан все время ворчал на туман, скрывающий корабль, украшенный разноцветными флагами, к которому подходили все ближе и ближе. Собаки повернули свои острые морды на юго-восток и шумно вдыхали почти неуловимые запахи. Одна из них -- Помпон -- любимец парижанина, внезапно завыла, и словно эхо ей ответил отдаленный прерывистый лай. Внезапно вся свора принялась неистово лаять, к великому изумлению людей, не веривших своим ушам. -- Ба,-- озадаченно заметил парижанин,-- видно, это какой-то шутник веселится на корабле и передразнивает моих собачек. -- Ну, тише вы, окаянные! Вы бы должны знать, что это не ваши собратья. Есть, однако, с чего ошибиться. Если бы я хотел изобразить собаку, у меня вряд ли бы лучше получилось. Как справедливо заметил Плюмован, имитация была настолько правдоподобной, что собаки ощетинились и глухо рычали. Можно было легко догадаться, что на собачьем языке это рычание означало отнюдь не "добро пожаловать". И вдруг перед изумленными людьми появилась какая-то темная масса, призрачно выделявшаяся среди опаловой белизны осевшего пара. Можно было различить корпус корабля. Из груди матросов вырвалось глухое восклицание. -- Wer da? Кто там? -- донеслось с корабля. Де Амбрие вздрогнул. -- А вы кто? -- Корабль "Германия", из Бремена, капитан Вальтер. -- А я -- капитан "Галлии", французского корабля. -- Милости просим, капитан. -- Я не к вам, извините... Мой корабль тут где-то поблизости, в тумане его не видно. -- "Галлия", капитан, стоит в трех кабельтовых южнее. -- Благодарю вас. Честь имею. Французские матросы угрюмо молчали. -- Ну, что вы на это скажете? -- спросил доктор. -- Скажу, что нисколько не удивлен. -- Я думаю, что у них навязчивая идея -- опередить соперников, причем весьма странными способами. -- О да, так их опознавательный знак стоит на двести метров дальше, чем у Локвуда, а здесь их корабль расположен дальше к северу, чем наш. -- Ну, едва ли на двести метров. Это сущие пустяки. Мы наверстаем упущенное и легко обгоним их, я в этом твердо уверен. -- Но если придется зимовать, вам не кажется, что будет очень неприятно каждую минуту видеть наших победителей, у нас под носом зубоскалящих победителей, кичащихся своими смехотворными результатами. -- Но мы имеем своеобразную компенсацию. У нас есть великолепная якорная стоянка, чем они похвастаться не могут. Последние слова доктора сопровождались громким радостным "Ура!". Показалась "Галлия". Как бы для того, чтобы увеличить всеобщую радость, появилось солнце, лучи которого наконец пробили туманную завесу, и перед восхищенными взглядами французов появилось расцвеченное флагами судно. Затем раздался новый крик: "Да здравствует капитан!" Чтобы быстрее приступить к празднеству, вновь прибывшие, забыв об усталости, пошли переодеваться, и веселье началось. Сначала устроили настоящий пир, на котором присутствовало все начальство, причем командиры гуляли не меньше матросов. Потом стали произносить тосты за Французскую республику, за капитана, за покорение полюса. После еды на площадке, где стояло пианино, начался концерт. Сцена была более двух метров длиной с двойным занавесом. Начались выступления. Лейтенант, господин Вассер, играл на пианино. Однако он был из тех виртуозов, которые останавливаются, открыв рот, не осмеливаясь из уважения к дисциплине возвысить голос, когда играет их начальник. Колоссальный успех имел Плюмован. Он спел арию, которой был обязан своим прозвищем. Аплодировали изо всех сил, не боясь отбить огрубевшие от работы ладони, и ему пришлось три раза спеть знаменитый куплет из "Риголетто": Сердце красавиц склонно к измене И к перемене, как ветер в мае... -- Браво, парижанин, браво! -- Эй, Плюмован, да это же ты, это же твоя песня. Ты не говорил нам, что участвовал в знаменитой опере. Прерванный таким образом, парижанин перешел на прозаический язык: -- Знаете, друзья, тут есть чем похвастаться. Вы мне напомнили прискорбный случай, который погубил мою драматическую карьеру. -- Расскажи! -- Как-то мне пришла в голову странная идея -- пойти петь в Опере славного города Орлеана, и я должен был исполнять роль герцога, который поет[62] "...плюм о ван...". И в тот момент, когда я беру самые высокие ноты, сильный запах уксуса бьет в нос публике, и вот... я атакован целой бурей свистков. Черт, какая неудача! Вы, конечно, представляете, что на этом мой дебют закончился, к великой радости товарищей по театру, которые сильно завидовали моему успеху. Вот после этого меня и прозвали "Плюмован" в память о провале. Прошло некоторое время. Из Орлеана я перебрался аж в Буэнос-Айрес, где и преуспел в том... что нашел директора, который "забыл" заплатить мне жалованье. Однако надо было как-то жить. Я подвизался поваром, но, честно говоря, даже не умел почистить копченой селедки. И... оказался на улице. Пришлось стать цирюльником, но я так здорово брил моих клиентов, что после каждого сеанса они уходили с изрезанными ушами и носами. Ничего не оставалось, как сложить оружие. Я вернулся во Францию кочегаром на борту транспортного судна, чтобы оплатить свой проезд. Профессия мне понравилась, я проработал восемь лет и не раскаиваюсь, потому что сегодня имею честь работать под началом нашего славного капитана. Вот и вся моя история. Излишне говорить, что рассказ удостоился не меньшей похвалы, чем ария. Концерт продолжался. Пели патриотические, сентиментальные и шутливые песни. Потом Дюма своим почти органным басом спел прованский романс, в котором никто ничего не понял, но зато аплодировали от всего сердца. Затем началась стрельба по мишеням с довольно заманчивыми призами, среди которых особо выделялась пеньковая трубка. Призы подогревали пыл и азарт соперников. Дюма, обычно не принимавший участия в конкурсах, промазал, а парижанин, который не мог задеть ни одной фигурки в ярмарочном балагане, попал в самую точку. Он выиграл трубку и любезно подарил се бравому эльзасцу Фрицу Герману, который время от времени показывал кулак немецкому кораблю, стоявшему у края прибрежных льдов. Этот подарок немного успокоил храброго малого и заставил на время забыть о недавней ране. Накануне, видя, как пришла "Германия", он в гневе разбил свою фарфоровую трубку. Позже Фриц предложил пойти перевернуть вверх дном злополучный корабль, "чтобы достойно закончить праздник". -- Не переворачивай ничего, мой дорогой,-- мягко вмешался де Амбрие,-- и наберись терпения в ожидании реванша. -- До этого еще далеко, капитан, а жизнь коротка... -- А мы начнем прямо завтра, и я уверен -- победа будет за нами. -- Прекрасно, за победу! Конец первой части * Часть вторая. ЗИМОВКА В ЛЕДОВИТОМ ОКЕАНЕ *  ГЛАВА 1 Светит, но не греет.-- Капитан хочет прорезать ледяное поле.-- Пила.-- Французское изобретение.-- Электрический аппарат.-- Первые пятнадцать метров.-- Опять динамит.-- Тяжелый труд.-- Незваные гости.-- Предложение со стороны офицеров "Германии".-- Решительный отказ. Полярный день продолжал тянуться. В полночь, как и в полдень, ослепительно ярко светило солнце. Все вокруг сверкало и искрилось. Только не было здесь ни ласкового тепла, ни душистых цветов, ни резвых зверьков, ни щебечущих птиц, ни букашек -- ничего, что радует летом душу. Сплошной лед, куда ни кинь взгляд. Окаменевший и неподвижный. На всем печать смерти. Само солнце, казалось, оледенело. Арктическое лето короткое. Уже не за горами зима, с ее жестокими холодами и долгой полярной ночью... Через месяц, к пятнадцатому -- двадцатому августа, подтаявшая слегка льдина вновь сделается нерушимой, как скала. Неровности ушли под снежный покров. Зажглась в небе первая звезда, наступила ночь, и исчезли последние приметы жизни. Но ничего не пугало наших путешественников. Ни бесконечные сумерки, ни лютый мороз, ни вечные льды. В борьбе со стихией они выходили победителями. С удивлением смотрели матросы "Германии" на то, как трудятся французские моряки. Однако капитан де Амбрие считал это делом обычным. Раз уж встала на пути льдина, надо, пока не началось лето, пробить в ней канал в три километра длиной и метров двенадцать шириной. Вот и все. В ход были пущены пилы, топоры, ножи, колуны, все, чем можно долбить и рубить. Динамит пока не трогали, приберегали на крайний случай. Неужели капитан думает, что можно обойтись лишь усилиями людей? Разве возьмет пила лед? Но пила на "Галлии" особая, с громадными зубьями, по десяти сантиметров каждый. И не голыми руками приводят ее в движение! Для этого можно было бы использовать паровую машину "Галлии", но пилой придется работать на расстоянии пятнадцати, двадцати, а то и сорока метров от судна. А туда машину не потащишь. Еще можно воспользоваться электричеством. Этот способ основан на открытии, сделанном в 1875 году французским инженером Марселем Депре[63]. Сообщите динамо-машине[64] движение, и она даст вам электричество, сообщите ей электричество -- и она даст вам движение. Представьте себе динамо-машину, приводимую в действие газом, водой, сжатым воздухом, паром. Под влиянием полученного движения она выработает известное количество тока; отсюда и название этой машины -- генератор. Затем с помощью проволоки установите сообщение между этой машиной и другой, такой же. Вторая машина, или рецептор, воспримет переданное ей электричество и выполнит механическую работу. Правда, при такой передаче тридцать -- сорок процентов энергии теряется. Но разве не чудо -- передать силу, пусть с некоторой потерей, на расстояние сотен, тысяч, десятков тысяч километров и более, как передают телеграмму? Готовясь к полярной экспедиции, де Амбрие взял с собой две динамо-машины системы Депре, способные передавать на определенное расстояние шесть лошадиных сил. И вот пришло время эти машины использовать. Их установили, соединив проволокой; приготовили механические пилы. Вооружившись подзорными трубами и биноклями, за своими собратьями наблюдали немецкие моряки. Фриц, взявшись рукой за регулятор, пустил по свистку пары. Пила с визгом, легко и свободно врезалась в лед. Только сейчас матросы поняли замысел де Амбрие и пришли в восторг. -- Ай да капитан! -- восклицали они.-- Надо же такое придумать!.. -- Пила-то, пила! Лед режет, как масло! Через четверть часа в льдине образовался надрез в пятнадцать метров длиной. -- Стоп! -- скомандовал капитан. Машину остановили, чтобы изменить направление, и вскоре надпиленный кусок льдины был вырезан напрочь. Когда пила таким образом вычертила дугу окружности диаметром примерно в два метра, капитан опять скомандовал: -- Стоп! Снова изменили направление машины, параллельно прежнему, и от льдины отделилась первая глыба. Работа для моряков хоть и была непривычной, результаты для первого раза оказались как нельзя лучше. Теперь встал вопрос; куда девать отпиленную глыбу? -- Капитан что-нибудь придумает,-- говорили матросы. И он придумал, решив прибегнуть к динамиту. Все инструменты и приспособления перенесли на следующий участок и, не теряя времени, стали дальше пилить, а в отпиленной глыбе просверлили пять отверстий и заложили в каждое по десять зарядов. Взрыв оказался не таким мощным, как в бухте Мельвиля, но цель была достигнута. Глыба разлетелась на куски, которые судно во время движения могло без труда разбросать. Если хватит динамита, можно и дальше действовать таким же способом. Де Амбрие высчитал, что если в середине лед не окажется толще, то на весь канал потребуется около тысячи снарядов. Иначе придется израсходовать еще некоторое количество динамита. После шестнадцати часов усиленной работы образовался канал длиной в шестьдесят метров. Это был прекрасный результат, принимая во внимание сложность дела. Учитывая, что ледяное поле было длиной около трех километров, на всю работу, при существующих условиях, потребовалось бы не менее пятидесяти дней. А это уже будет седьмое сентября, зима. Распиленные льдины снова смерзнутся. И весь труд пропадет даром. Необходимо во что бы то ни стало выиграть время. Капитан пока не знал, как это сделать, но, как всегда, надеялся что-нибудь придумать, а пока велел продолжать работу. Приказано было выдавать экипажу двойной рацион. Матросы работали с неистовством. Восемнадцатого числа канал удлинился на сто метров, девятнадцатого -- еще на сто десять. Но чего это стоило! Люди трудились до седьмого пота! Немцы, сидевшие у себя на корабле и даже носа не показывавшие, стали подавать признаки жизни: то выезжали на лед на санях, то бегали на коньках, не скрывая своего желания приблизиться к французам. -- Черт меня побери! -- проворчал Фриц, достойный эльзасец, который всегда говорил все, что думал.-- Проклятые псы готовы уже на нашу территорию перебраться. Ну, подождите же! -- Эй, друг, спокойствие, не впутывай нас в неприятную историю. -- Да какую там историю, всего-то одно и нужно -- набить бы бока этого кашалота динамитом и поджечь, пусть я бы даже взорвался вместе с ним! -- Вот черт, что ты мелешь? -- Что вы хотите, у меня просто кровь закипает, когда я вижу этих прусских ворон. И подумать только, надо было добраться до Северного полюса, чтобы встретить их здесь! -- Гляди-ка, двое с той стороны идут сюда. -- Да они совсем обнаглели! -- Гром и молния! Если бы я был на месте капитана, я бы их встретил парочкой выстрелов. -- Старина Фриц, еще раз прошу тебя, успокойся! -- Жаль, что мы не на войне, иначе бы я... -- Ну вот, они уже здесь! Немцы были аккуратно одеты в голубую форму, которую обычно носят офицеры морского флота. Начались переговоры с капитаном. Де Амбрие человек очень сдержанный и. не выносящий фамильярности, холодно ответил на их приветствие и спокойно ждал, что будет дальше. -- Господин капитан,-- сказал один из немцев,-- благодарю за то, что посетили Форт-Конжер, и хочу представить вам командира "Германии", капитана Вальтера. -- Весьма рад познакомиться,-- поспешил представиться Вальтер, не дожидаясь ответа де Амбрие.-- Спасибо господину Фогелю за то, что он способствовал сближению соперников. Согласитесь, господин капитан, соперничество вовсе не вражда. Де Амбрие был слишком хорошо воспитан, чтобы выказать Вальтеру свою неприязнь. Он произнес в ответ несколько банальных фраз и хотел откланяться, сославшись на дела. -- О, мы не хотели бы вам мешать,-- промолвил Вальтер,-- тем более что вы затеяли поистине грандиозное дело. -- Стараюсь как могу проложить себе путь,-- ответил де Амбрие. -- Но ведь такое не всякому по плечу. -- Вы сомневаетесь в успехе дела? -- Напротив. Но я смущен. -- Почему? -- Ведь тогда мне придется воспользоваться плодами вашего титанического труда, чтобы продвинуться следом за вами к северу. -- Ах, вот оно что!.. Понимаю. Что же, на здоровье. Своих следов я ни от кого не прячу! -- Но, господин капитан, с моей стороны было бы в высшей степени несправедливо не предложить вам вознаграждение. -- Убытка я не несу и, следовательно, не претендую на вознаграждение. -- Извините, господин капитан, может быть, я не так выразился из-за плохого знания французского. -- Чего же, собственно, вы хотите? -- Хочу предложить вам... -- Мне? Что же именно? -- Своих матросов, в помощь вашим. Я не смею воспользоваться плодами ваших трудов, не приняв в них участия. -- Вы хотите, чтобы ваши люди работали вместе с моими?.. Но это невозможно! -- Почему же? Мы будем следить, чтобы они вам повиновались. -- Нет, нет. Здесь все должны делать только французы. -- Но послушайте. Ведь нам придется идти следом за вами. -- Пожалуйста. -- Еще одно слово, капитан! Вообразите, что этот канал сделан немцами! Стали бы вы им пользоваться? -- Ни за что! ГЛАВА 2 Французские матросы возмущены.-- Немецкая бесцеремонность.-- Военная хитрость.-- Понижение температуры.-- Приметы ранней зимы.-- Обморожение.-- Экскурсия. Капитан и офицеры "Галлии" не могли нахвалиться своим экипажем. Матросы безропотно преодолевали все трудности. А между тем дело, которым пришлось заниматься, было для них ново и непривычно. Они не совсем понимали конечную цель своего труда, но, не щадя сил, старались продвинуться еще хоть на несколько метров к северу, к неведомой географической точке где-то там, среди льдов. Зачем? А кто его знает! Капитан приказал -- значит, надо. Вся команда обожала де Амбрие и готова была идти за ним в огонь и в воду. А тут еще немцы, пруссаки... Таращатся... Следят за каждым шагом... Как же тут не показать себя? Но однажды утром матросы увидели, что в канал, проложенный их руками, входит немецкий корабль! Только дисциплина заставила французских моряков сдержать охватившую их ярость. -- Гром и молния! -- вскричал Плюмован.-- Чужими руками жар загребают! -- Не жар, а лед,-- возразил другой матрос, тоже парижанин,-- но от этого не легче. -- Pecaire! -- буквально зарычал Дюма.-- Одно слово, капитан,-- и я всех их перестреляю... -- Carai! -- крикнули баски.-- На абордаж!.. -- На абордаж!.. Это дело! -- вторили им нормандцы. -- Maler d'oua! На абордаж! -- твердили бретонцы. -- Тихо вы, там! -- спокойно одернул их Геник.-- Не суйтесь, когда не просят! -- Как же такое терпеть, боцман? -- разом заговорили матросы. -- Тошно смотреть даже через солнечные очки! -- Сказано, не шутите! Капитан так этого не оставит! Он знает, что делает! -- Ну, если так... Оно конечно... Капитан знает... Одного упоминания о капитане было достаточно, чтобы волнение улеглось, К двенадцатому августа, после множества удач и неудач, канал уже достиг тысячи шестисот метров в длину. Чем ближе клонилось к горизонту солнце, тем становилось холоднее, но путь, проложенный с таким трудом, пока еще не сковало льдом. И "Германия" не упустила случая приблизиться к французскому кораблю на полторы тысячи метров, нисколько не заботясь об этике. Немцы не зря торопились: тринадцатого августа мороз усилился, и южный выход из канала замерз. Но в середине льда не было, и капитан Вальтер решил двигаться за французами следом, благословляя свою счастливую звезду и надеясь на успех. В тот день, когда обратного пути у "Германии" уже не было, де Амбрие, видимо, не без умысла, неожиданно изменил способ производства работ. Из опасения истратить весь динамит или же по другой причине он запретил дробить лед динамитом, у правого берега канала велел соорудить временный док, ввести в него "Галлию", а отпиленные глыбы толкать назад, мимо корабля. Таким образом, позади "Галлии" образовался ледяной затор. Немцы были удивлены, но не решились спросить, почему соперники больше не используют динамит. Они простояли двенадцать часов, а тем временем французские моряки успели протолкнуть восемь глыб, каждая метров по пятнадцати. За ночь глыбы смерзлись, встав стеной между "Галлией" и "Германией". Разрушить эту преграду капитан Вальтер не мог, не имея таких приспособлений, как у конкурентов. Задумано было ловко, не придерешься. В данном случае де Амбрие волен был действовать по собственному усмотрению. Из-за своей бесцеремонности немцы оказались в ловушке. Нечего было и думать выбраться из канала до оттепели. С "Германии" доносились проклятия и отборная зарейнская ругань. Зато экипаж "Галлии" ликовал. -- Попались, головастые! -- кричал Плюмован. -- Сидите теперь тут до второго пришествия! - гремел эльзасец. -- Здорово придумано! Верно, парижанин? -- спросил Ник. -- Еще бы! Первый сорт! -- Malar d'oue! -- засмеялся Легерн.-- Они до будущей весны тут просидят! -- И поделом им! Пусть не лезут куда не надо! -- Теперь, по крайней мере, будем стараться для себя! -- Дни стали короче, время уходит... -- Солнце едва светит! -- Ночи длинные... А холодище какой! -- А вдруг не очистим канал до конца? -- Поглядим, что будет! -- Во всяком случае, немцы теперь с места не двинутся... Погода резко менялась. Ночи становились длиннее и темнее, солнце все ниже склонялось к горизонту. Оно словно расплющилось, стало бледным и нехотя восходило над этой обездоленной землей. Через пять недель, двадцать третьего сентября, наступит осеннее равноденствие, а после него начнется страшная арктическая зима. Переход от полярного дня к полярной ночи бывает резким. Слегка оттаявшая земля мгновенно замерзает, нависшую над ней густую мглу не в силах рассеять даже солнце, то и дело валит снег, мороз по ночам крепчает. Французы ожидали, что еще недели три простоит хорошая погода, но она испортилась через десять дней. Все предвещало раннюю зиму. Минула еще неделя. Капитан поставил вторую механическую пилу, и теперь работа велась даже по ночам при электрическом освещении. Силы матросов были на исходе. Не помогал даже энтузиазм. То один, то другой отмораживал себе руки, ноги. Доктор опасался гангрены и предписал некоторым полный покой. Выбыло из строя пять человек. Больше всех пострадал бедняга Констан Гиньяр. Отмороженная нога распухла и посинела. Доктор назначил ему ледяные компрессы -- простое, но очень хорошее средство, и сказал: -- Через неделю все пройдет. Неделя, конечно, не много. Но сейчас дорог каждый день. И все же нельзя рисковать здоровьем людей. Капитан это хорошо понимал и смирился. А ведь еще какой-нибудь километр -- и "Галлия" выбралась бы в свободные воды!.. У де Амбрие оставалась одна крохотная надежда -- на оттепель. Ведь тогда можно будет продолжить работу. Иначе судно останется в ледяном плену до весны. Что будет, то будет, а пока надо хоть как-то развлечь матросов. Устроить, к примеру, небольшую охоту на санях. Свежие припасы давно кончились, да и собаки засиделись. Доктор одобрил это намерение. Сказано -- сделано. Запрягли сани. Ехать должны были: доктор, Дюма, парижанин, два баска, оружейный мастер, помощник машиниста и эскимос. Капитан со своим помощником, боцманом и машинистом оставались при больных. Погода была туманная, но в общем благоприятная для поездки. Все в один голос решили соблюдать осторожность, избегать безрассудных поступков, беречь себя и других. И вот рукопожатия, пожелания успеха... ГЛАВА 3 Дикая стая.-- Избиение.-- Мускусные быки.-- Изобилие припасов.-- Благополучное возвращение. Итак, наши путешественники кратчайшим путем направились к южной стороне земель, открытых Локвудом. Езды туда было по хорошей санной дороге не более дня. Все шло отлично. Собаки мчались с бешеной скоростью, сани легко скользили по льду, Локвудовы земли появились задолго до заката. Таким образом, у путников было достаточно времени выбрать на берегу хорошо защищенное углубление для ночевки. На следующий день по крутизне, к счастью покрытой довольно толстым слоем свежего снега, они добрались до высокого плато, защищенного от северного ветра тянувшейся на горизонте цепью гор. Здесь в углублениях, кроме мха и лишайника, виднелись головки маков, камнеломок, лютиков, До самых гор тянулись целые леса карликовых берез, тонких, как спички, и ветел величиной с мундштук. Радуясь этой находке, доктор, истый знаток ботаники, рассматривал цветы, в то время как проводник-зскимос, встав на четвереньки и разгребая руками снег, принюхивался к земле, словно собака-ищейка, со свистом втягивая воздух. Плюмован, отличавшийся любопытством, посмотрел и вскричал с отвращением: -- Вот это сообразил... -- Что там? -- подходя, спросил Дюма.-- Ах, грязное животное!.. Так и разит мускусом[65]!.. Почтенный провансалец, как и все повара, терпеть не мог духов. -- Пахнет мускусом? -- вмешался в разговор доктор.-- Это прекрасно. Значит, неподалеку есть дичь. -- Какая еще дичь? -- удивился повар.-- Позвольте спросить... -- Та самая, что пахнет мускусом, приятель. По всей вероятности, крупная, даже отборная. -- Вполне возможно, особенно если посмотреть, как облизывается наш Ужиук. Собаки тоже почуяли запах, подняли головы, навострили уши и залились лаем. Издалека донесся ответный вой. -- Черт возьми! -- вскричал Дюма.-- Да тут еще кто-то охотится!.. Вой становился все отчетливее, переходя временами в рев. Затем послышался топот, будто скакал отряд всадников. -- Внимание! -- скомандовал доктор и взвел курок. -- Смотрите в оба, лейтенант. И вы, любезный Дюма. Вам, пожалуй, придется сделать двойной выстрел. Собаки вдруг опустили хвосты и уши, задрожали и стали жаться друг к другу. На середине плато появились животные с серой шерстью. Они мчались во весь опор. За ними неслись еще какие-то четвероногие с отчаянным воем, размером поменьше, а числом во много раз больше. Они были светло-серого цвета и очень напоминали борзых. Припав на одно колено, охотники держали оружие наготове. -- Пли! -- скомандовал доктор, когда стая была метрах в двадцати. Грянул залп, еще залп. Животные заметались в смятении. -- Браво! -- вскричал лейтенант, увидев сквозь дым, как с полдюжины зверей упало на снег. -- Есть и подраненные! -- крикнул кто-то. -- Два... три... четыре... Животные, бежавшие сзади, остановились в нерешительности, поглядывая то на людей, то на собак, и бросились на подранков, пожирая их. -- Черт возьми! -- вскричал лейтенант.-- Да это волки!.. Они охотятся на... -- Мускусных быков, мой милый! -- досказал доктор. -- На мускусных быков! -- повторил лейтенант.-- Какие же они здесь громадные!.. С европейскую корову, не меньше. Охотники подумали было, что быки кажутся им такими большими из-за рефракции, но, когда подошли ближе, увидели, что туши и в самом деле гигантских размеров. Такая добыча -- настоящий клад. Каждый бык весил килограммов пятьсот, а было их семь. -- Не иначе, как этих гигантов называют мускусными за их запах? -- спросил Дюма у доктора. -- Совершенно верно, любезный. -- Смотрите!.. Что там делает наш эскимос? Покуда охотники обменивались мнениями, Ужиук всадил одному из быков в шею нож и пил еще теплую кровь. - Ну и ну! -- пробормотал лейтенант. -- Климат и привычка! -- заметил врач. -- Вы только взгляните, какие отчаянные эти волки! Пожирают быков в сотне метров от нас... Не поохотиться ли на них? -- Зачем убивать без пользы живую тварь? -- Почему без пользы? На корм собакам пойдут! -- Хватит собакам еды. У нас вон какая добыча! Части похуже скормим псам. Надо только найти способ переправить эту груду мяса на корабль. -- Здесь нам повезло, что и говорить. Теперь закатим пир на весь мир. -- А сейчас божественный Дюма приготовит нам роскошный обед, -- Сделаю соус из почек,-- объявил провансалец. -- Соус так соус. Матросы, как заправские мясники, принялись разделывать туши. Вскрыли и выпотрошили, к великому удовольствию не только собак, но и эскимоса, который тут же стал уплетать внутренности. Доктор и лейтенант между тем оживленно беседовали. -- Вот уж не думал, что здесь могут водиться такие гиганты,-- говорил лейтенант.-- Ведь климат неподходящий. -- Не забывайте, мой друг, что здесь много растительности. -- Ну, а зимой быки чем питаются? -- Достают из-под снега карликовые березы, мох и лишайник. -- Поразительно все-таки, как они переносят полярные морозы. -- Так же, как медведи, зайцы, лисицы, волки. Посмотрите, какая у быка шерсть: длиннее и гуще, чем у американского бизона. В такой шубе никакой мороз не страшен. -- Видимо так. Раз быки здесь живут. -- Они и севернее живут и прекрасно размножаются. -- А враги у них есть? -- Люди и волки, других не знаю. -- Откуда здесь люди? -- Летом заходят кочевники. -- Одно непонятно, как не боятся волки нападать на таких крупных животных? Ведь бык может раздавить волка, как муху. -- Мускусный бык страшен лишь с виду, а так вполне безобиден. Недаром в зоологии он называется ovibos moschatus. Ovibos значит овцебык. - А вот moschatus, мускусный, это не точно. Мускусом от него мало пахнет. -- Вот отведайте, тогда увидите, пахнет или не пахнет. Особенно острым бывает этот запах весной, а у старых самцов он просто невыносим. Выглядят взрослые особи как-то нелепо: лохматые, неуклюжие. Только величиной напоминают быка, а в остальном больше похожи на овцу. Скоро матросы закончили разделку туш. Собаки с раздутыми животами улеглись на снегу. Ужиук тоже объелся и еле дышал. Соус из почек оказался вкусным, но запах мускуса повар не смог отбить даже большим количеством чеснока. Впрочем, наши охотники не очень-то привередничали и съели все без остатка, после чего пустились в обратный путь и благополучно вернулись на место. ГЛАВА 4 Пленники льда.-- Наступление полярной зимы.-- Мирная перестрелка.-- Ледяная скала.-- Внутреннее устройство.-- Программа жизни.-- Питание матросов.-- Объяснение доктора. Свершилось! Полярный день сменился сумерками. Солнце больше не светило. Стало серо и тоскливо. Мороз сопровождался высокой влажностью воздуха. Тяжелые снежные тучи низко нависли над равниной, все чаще бушевали метели. Издалека доносился оглушительный треск: это мороз сковывал льдины. С тридцатого сентября ртутный столбик ни разу не поднялся выше семнадцати градусов. Началась зима. "Галлия" очутилась в ледяном плену, потерпев поражение в неравной борьбе со стихией. Тщетно силился капитан выиграть сражение. Неразумная сила одержала верх над разумной. Возможности человека не безграничны. Пришлось сложить оружие. Но люди не пали духом, готовые к суровым испытаниям полярной зимы. Все обледенело на "Галлии" -- мачты, реи[66], веревки. Если бы не дым из трубы калорифера, ее можно было бы принять за призрак корабля, долгие годы простоявшего намели. Из-за высокой плотности воздуха уже на сто метров ничего не было видно. Даже "Германию". Ранняя зима поставила соперников в одинаковое положение. Не было ни победителя, ни побежденного, разве что господин Прегель проехал в санях дальше капитана де Амбрие. Но вернулся он с пустыми руками. Вид у Прегеля был изнуренный, не говоря уже о его людях и собаках. С тех пор, к радости де Амбрие, немцы не показывались. Всякие отношения с ними претили капитану. Было девять часов утра. Подготовка к зиме продолжалась. Снега навалило много, и капитан распорядился сгрести его поближе к кораблю для защиты судна от ветра. Плотно позавтракав, матросы в прекрасном расположении духа приступили к работе. Льдина огласилась веселыми голосами. В минуты отдыха морские волки развлекались -- играли в снежки. Стоило попасть товарищу в лоб или нос, как раздавался взрыв хохота. За два дня гора снега достигла семи метров. Теперь можно было не бояться ни ветра, ни снежных заносов. Затем капитан велел заняться устройством внутренних помещений. На палубу положили просмоленное полотно, чтобы, покрыв его, снег удерживал тепло внутри корабля. Для этой цели снег утрамбовали, присыпали золой и полили из пожарной трубы. Теперь оставалось лишь счищать вновь выпавшие осадки. В помещении решено было поддерживать температуру плюс двенадцать градусов по Цельсию, а мороз порой доходит до сорока пяти -- пятидесяти градусов. Такая резкая смена температуры вредна для здоровья. Поэтому капитан предложил поставить над выходным люком палатку, чтобы люди, выходя из кают, оставались в ней некоторое время, прежде чем выйти наружу. Для собак выстроили специальное помещение из сосновых досок, и держали его на замке, чтобы туда не могли проникнуть медведи или волки. Теперь оставалось установить режим дня. В дневной распорядок входила работа, соблюдение правил гигиены и особый рацион, чтобы не заболеть скорбутом. Морозы располагают к сонливости, и лишь усилием воли с ней можно справиться. Койка -- враг зимовщиков. Поэтому первым делом были строго установлены часы сна. Разумеется, с одобрения доктора. С десяти вечера до пяти утра. Это не касалось больных и тех, кто переутомился. Каждый матрос обязан был убрать постель и вынести ее проветрить на палубу, после чего совершить туалет: вымыться холодной водой в каучуковой ванне, стоявшей на кухне. На завтрак полагалось какао, хлеб или сухари, ветчина, масло, чай и по желанию сахар. В девять часов -- две лимонные лепешки. В полдень -- капуста с уксусом или хрен, редька, рисовый суп, ветчина, мясные консервы, вино, черный кофе с коньяком, водкой или ромом. Вечером -- говядина или пеммикан (сушеное мясо в порошке), сушеные овощи, стакан вина, чай. Со стороны такое питание могло показаться слишком обильным, особенно для людей непривычных. Матросы с удивлением говорили, что им ни за что всего этого не переварить. -- Не волнуйтесь,-- успокоил их доктор.-- Через месяц попросите прибавки и получите ее. -- Не может быть! -- возразил Плюмован, слывший на "Галлии" присяжным оратором.-- Неужели у нас кишки вытянутся, как у эскимосов? -- Кишки останутся прежними, но из-за холода организму потребуется еды вдвое больше. - Извините, доктор, я не понимаю... И товарищи тоже. - Сейчас объясню. Вы, Плюмован, кажется, кочегар? - Так точно. Скажите, чем вы питаете паровую машину, чтобы давала тепло и энергию? -- Углем. -- Прекрасно. Углем... А где, по-вашему, угля уходит больше: на экваторе или у полюса? -- Конечно, у полюса. Тут холодно, значит, топлива расходуется больше. -- Совершенно верно! Человек -- тоже машина, и углем для нее служит пища. Она поддерживает жизнь и тепло организме. Когда холодно, энергии потребляется больше, значит... - Понял, доктор, понял!.. Когда холодно, надо больше есть... Иначе машина перестанет работать. - Замечательно! Вот почему, мои храбрые матросы, вас заставляют поглощать такое количество пищи, богатой углеродом. Как вы теперь понимаете, это нужно для того, чтобы поддерживать в организме постоянный источник тепла. Человеческий организм теряет при такой низкой температуре огромное количество энергии, и, чтобы ее сохранить, в ваш рацион включены такие продукты, как какао, сахар, масло, сало, сухие овощи и вино. О необходимости "заряжать" организм прекрасно знают эскимосы. Вы, вероятно, не раз видели, как они до отвала наедаются салом или жиром. -- Да, господин доктор, но, честно говоря, я предпочитаю ваши методы методам Ужиука. -- Э, мой мальчик, никто не знает, в каких условиях нам предстоит оказаться, но я надеюсь, что все будет нормально. К тому же маринованная капуста, хрен, редька и лимонный сок должны спасти вас от скорбута, но поговорим об этом позже, если будет необходимость. И вот еще что. Наблюдая за вами, я заметил опасную привычку -- утолять жажду снегом. Конечно, я не отрицаю, что в сильный холод жажда бывает просто непереносимой, но пейте только горячее, и чем горячее, тем лучше. Чай -- отличный напиток, и у вас его вдоволь. Что же касается снега, то это довольно жалкое средство, им не напьешься, притом употребление снега приводит к изъязвлению языка, портит зубы и желудок, так что, сами видите, лекарство хуже некуда. На тридцати пяти или сорокаградусном морозе снег обжигает слизистую оболочку так же, как раскаленный металл. Он разогревает слизистую сверх меры, и немного спустя мучительная жажда возобновляется с новой силой. Вы ведь знаете, чтобы согреть руки, их растирают снегом. Эскимосы, прекрасно приспособленные к жизни за Полярным кругом, предпочитают воздерживаться от снега, избегая тем самым страданий от мучительной жажды. ГЛАВА 5 Первая звезда.-- Какой будет зима? -- Предвестники бури. - Буря.-- Опасность.-- Пассивное ожидание. Морозы стояли сильные, но пока терпимые. Шла усиленная подготовка к зиме. Матросам приходилось подолгу бывать на воздухе, и в прогулках особой необходимости не было. Двадцать третьего сентября, в половине первого дня, в небе появилась первая звезда, а солнце между тем догорало над еще свободными водами. Однажды матросы заметили, что на северной оконечности льдины образуется новый лед, и стали с любопытством следить за этим интересным явлением. Тонкие кружевные льдинки жались друг к другу, но еще не смерзались. Постепенно они превращались в пластинку, которая, как ни странно, не ломалась от волн, а двигалась вместе с ними. Пластинка становилась все шире, а волны стихали. Еще немного, и море будет сковано льдом. Дни становились все короче. Наступил сентябрь, морозный, со студеными ветрами. На небе стали появляться огромные ложные солнца -- предвестники бурь. Атмосферное давление падало. В это время года ураганы в полярных странах -- явление обычное. Вот бы освободили они "Галлию" из ледяного плена, чтобы она могла двигаться дальше! Быть может, воды Крайнего Севера не замерзли? Предположение на первый взгляд совершенно нелепое, но кто знает, какие сюрпризы ждут исследователя в этом зловещем краю? Бывает, что круглый год океан на Севере остается подо льдом и сохраняет каменную неподвижность. Доказательством тому экспедиция сэра Нерса. Зато лейтенант Грили обнаружил бурное таяние льдов. Какой же выдастся зима 1887 года? Спокойной? Ураганной? На всякий случай де Амбрие велел оставить на месте и винт и руль. Машина тоже была приведена в полную готовность. Ветер крепчал. Мгла рассеялась, словно по волшебству. На синем бархатном небе засверкали звезды. Послышался глухой треск. Льдина дрогнула и закачалась, будто под ударами волн. Пошла рытвинами и горбами. Затишье сменялось все усиливающимся гулом. Отлетевшие глыбы, сталкиваясь, вдребезги разбивались. В огромных трещинах клокотала серо-зеленая вода. Самые невероятные звуки слились в один адский шум дьявольский оркестр. В нем слышались раскаты грома, свистки паровой машины, рев диких зверей, треск картечи, рокот водопада, стук машин, гул толпы, вой бури. Громадные ледяные глыбы катились с неимоверной быстротой, почти достигая корабля, грозя раздавить его, уничтожить. "Галлия" трещала, несмотря на всю свою прочность. Что делать, если разразится катастрофа? Ведь на судне все самое необходимое, в том числе и съестные припасы! Де Амбрие задумался. Не лучше ли выгрузить на лед провизию, оружие, лодки, инструменты, лагерные принадлежности? Тогда все же останется какая-то надежда на спасение. Но где найти безопасное место, чтобы сложить все эти поистине драгоценные вещи? Ведь лед еще недостаточно крепкий. Мало ли что может случиться. Где только сейчас высился холм, образуется впадина. Рядом -- другая. Потом появляется горб и тут же с оглушительным грохотом рушится. По склону с бешеной скоростью скользит льдина и вдруг куда-то проваливается. Целые сутки на земле, так метко прозванной Гейсом "Землей Отчаяния", царил хаос. Все попытки что-то придумать были тщетны. Оставалось лишь бесстрашно смотреть в глаза разбушевавшейся стихии и ждать гибели либо спасения... ГЛАВА 6 После бури.-- Тайна.-- Льдина плывет.-- Тревога.-- Немножко метеорологии.-- О радуге.-- Ученые собаки. Наконец ураган утих. Однако льдина все еще содрогалась и слышался треск. В чем же дело? Понять никто не мог. Но моряки -- народ беззаботный. Опасность пока миновала, а там видно будет. Одно удивляло: после бури солнце стало клониться к востоку. Но солнце ведь не комета и не меняет своей орбиты. Никому в голову не пришла самая простая мысль, что льдина плывет. Неужели ее ураганом оторвало от берега? Как бы то ни было, та часть льдины, где стояли корабли, двигалась с северо-востока на юго-запад со скоростью пятнадцать миль[67] в сутки. Капитаны сообщили об этом матросам. И те стали оживленно обсуждать этот факт. Последствия могли оказаться самыми печальными. Плыви льдина на север, это приближало бы экспедицию к цели. Но увы! Она увлекала французов в противоположном направлении. За два дня льдина продвинулась к юго-западу и повернула прямо на юг, пройдя за последующие десять дней около трехсот километров. Матросы, поначалу немного расстроившись, теперь живо комментировали сложившуюся ситуацию. Плюмован же старался использовать малейшую возможность, чтобы отточить свое остроумие. -- Одно совершенно ясно -- мы никак не можем добраться до так называемого полюса. А я-то мечтал учредить общество по эксплуатации трамвайных линий, турецких бань и построить оперный театр. -- А, еще одна пропащая идея! -- Да что ты понимаешь, Гиньяр! -- Ну это уж точно. -- Если бы господин Полюс захлопнул свои двери перед носом англичан, немцев, американцев или граждан любой другой страны, я бы и глазом не моргнул, но сыграть такую глупую шутку с французскими моряками!.. О-ля-ля, да он просто дурно воспитан! -- А я вот,-- продолжал Гиньяр задумчиво,-- размышляю о вычете процентов. -- Да ты совсем извелся, думая о своем жалованье, о самый экономный из нормандцев! -- Слушай, парижанин, деньги -- всегда деньги. -- А я лично боюсь, что если мы здесь застрянем, то не видать мне ни моего трамвая, ни турецких бань, ни оперы. И самое печальное -- я буду лишен удовольствия предложить тебе постоянное место в партере! -- Шути сколько хочешь, это у тебя в крови. Ты умудряешься шутить, даже когда речь идет о деньгах. -- Ладно, не забивай себе голову, все обойдется. Время шло, а дрейф все не прекращался. Единственная перемена состояла в том, что льдина довольно значительно изменила свое направление. Она все время двигалась вперед, увлекая с собой оба корабля, которые находились теперь гораздо ниже зимовки Нерса, примерно в пятидесяти километрах от мыса Колона, открытого Маркхамом и Альдрихом. Капитан даже смог разглядеть в бинокль мыс Коломбия. Льдина, по всей видимости, двигалась туда, где сэр Нерс открыл Палеокристаллическое море. Де Амбрие очень беспокоился, но тщательно скрывал свои чувства, оставаясь внешне невозмутимым и уверенным в себе, хотя, честно говоря, твердой уверенности в благополучном исходе экспедиции у него не было. Эх, если бы Прегель не опередил их, добравшись до Севера, в то время как "Галлия" упорно продвигалась сквозь паковый лед! Правда, теперь и "Германия", зажатая льдами вместе с французской шхуной, вынуждена была участвовать в этом проклятом дрейфе. Но пока что Прегель был победителем. Если так и дальше пойдет, французам вряд ли удастся торжествовать над соперником, ведь для этого весной нужно будет подняться выше, чем немецкий географ. Но как это сделать? С другой стороны, смогут ли вообще корабли освободиться из ледяного плена или им суждено долгие годы блуждать закованными в ледяную броню? Но нужно сказать, что храбрый капитан был не из тех, кто теряет время на бесполезные сетования. С обычным хладнокровием он принял свершившийся факт и стал ожидать событий, какими бы они ни оказались. Де Амбрие скрывал от матросов свое беспокойство. Между тем на борту "Галлии" все обстояло благополучно. Ни один матрос не пал духом. Напротив, неожиданное путешествие внесло некоторое разнообразие в их монотонную жизнь. На борту, однако, все оставалось спокойным, жизнь экипажа была четко организована ввиду предстоящей зимовки. Через несколько дней солнце надолго исчезнет, ночи уже стали бесконечно длинными. Холод и отсутствие продовольствия -- жестокие враги полярных путешественников, но не менее коварный недруг -- мрачная, гнетущая темнота, лишь изредка расцвеченная северным сиянием, этим отдаленным подобием солнца. Главная задача командиров, после того как они позаботились о пропитании и крыше над головой для своих подчиненных,-- это борьба с продолжительным отсутствием света. Нужно не допустить, чтобы "ночь для глаз" коснулась и души матросов. Общеизвестно, что растения чахнут в постоянной темноте. Они становятся слабыми, хилыми, теряют цвет, наконец, вянут и быстро погибают. Так же и человек. У него постоянное отсутствие света вызывает что-то вроде интеллектуального паралича, который ухудшает и физическое состояние организма, и может даже серьезно подорвать здоровье. Итак, командир полярной экспедиции должен напрячь все свое воображение, использовать весь имеющийся опыт, чтобы эффективно бороться с мрачной апатией, которая открывает двери разным болезням, подстерегающим людей, живущих в вынужденном заточении. Но нельзя заставить человека развлекаться по команде, будто на маневрах. Если он начал слабеть и хандрить, нужно срочно найти что-нибудь такое, что поразило бы его воображение, заинтриговало, взбодрило и развеселило. Нужна своеобразная гимнастика для ума. Это и есть нравственная гигиена, которую нужно соблюдать ничуть не меньше, чем физическую, так как она жизненно необходима для здоровья полярных зимовщиков. К счастью, постоянное движение льдины приносило огромное количество развлечений и всяких неожиданных коллизий, но успевая повеселиться и пошутить, матросы тем не менее всегда были начеку. Все было не так уж плохо. Если бы не постоянно усиливающийся мороз, жизнь на борту "Галлии" казалась бы как на земле обетованной, разумеется, если таковая вообще могла существовать возле самого полюса. И будто нарочно, чтобы позабавить людей, начались обычные для полярных стран световые явления, прежде всего солнечные круги. Они того же происхождения, что и радуга: только радуга -- это отражение солнца в дождевых каплях, а солнечные круги -- отражение солнечных лучей в застывших парах с мельчайшими частичками льда. Когда солнечный круг приближается к горизонту, в нем иногда появляется светящееся круглое пятно. Это -- ложное солнце. Бывают и ложные луны. Все это доктор старался как можно доходчивей объяснить матросам. Хорошо ли они поняли все термины этого мини-урока? Вряд ли. Но, несмотря на пробелы в знаниях, являющиеся следствием отсутствия начального образования, слушатели оказались очень сообразительны. Однако нашлись и скептики, но они не осмеливались открыто высказывать свои замечания, хотя доктор всегда готов был их выслушать с добродушием и сердечностью. К счастью, среди матросов был парижанин, выполняющий роль хора в античной трагедии, который выслушивал жалобы и одновременно являлся доверенным лицом. Один из моряков заметил, что хорошо, конечно, говорить, будто происходят такие-то и такие-то вещи, но вот как проверить утверждения ученых? Плюмован, очень задетый подобным неверием, принял высказывание на свой счет и заявил, что доктор прав, потому что можно сделать искусственную радугу. -- Ты шутишь! -- воскликнул Ник, бывший рудокоп. -- Ну и глуп же ты, Бигорно! -- А как же ты ее сделаешь, скажи на милость? --Я и не говорю, что сам смогу сделать, но видеть ее -- видел. -- Поди ж ты! И где ж это, хотелось бы знать. -- В Париже летом, в парке Монсо, когда поливали газоны. При помощи специального поливочного устройства на траву льется настоящий дождь, и, когда солнечные лучи попадают на водяной фонтан, образуется радуга, правда совсем маленькая, эдакий карманный вариант. -- Это правда! Верно, я тоже видел,-- откликнулись сразу несколько голосов. -- Ее иногда можно увидеть и просто в водяных брызгах. -- Ну хорошо, но я ставлю порцию табаку тому, кто сделает искусственное ало. -- Вы проиграете, друг мой, лучше не рискуйте,-- вмешался доктор,-- так как я берусь показать вам когда хотите искусственное ало, такое же, как вы видели. Для этого мне достаточно будет поместить перед зажженной лампой стеклянную пластинку, покрытую кристаллами квасцов. Ну что, желаете посмотреть? -- Верю вам, доктор, и прошу простить меня за то, что позволил себе усомниться в вашей правоте. -- Ну что вы, я, напротив, очень доволен вашей реакцией. Она свидетельствует о том, что перед тем, как утверждать что бы то ни было, вы хотите поглубже изучить предмет спора. И я поздравляю вас с этим. Было десять утра. В этот час собак обычно выпускали на прогулку, и они проявляли крайнее нетерпение. -- Ну,-- сказал Плюмован,-- чья нынче очередь заботиться о собаках? Все молчали. На корабле так тепло и уютно, что не хочется выходить. -- Языки проглотили... Придется заглянуть в список... До чего бессердечный народ!.. Неужели вам не жалко песиков, ведь они все время сидят взаперти!.. Эй, Ник, твоя очередь! И твоя, Курапье... Живо! За мной!.. Матросы, как положено, пробыли несколько минут в палатке и вышли наружу. -- Брр!.. Ну и холодище! -- вскричал Курапье. -- Как в Антиллах жара... Просто не верится, что где-то люди ходят чуть ли не голые... -- И что растут апельсины, лимоны, бананы... -- Водятся райские птицы, попугаи и... Почуяв приближение людей, собаки громко залаяли. Парижанин открыл дверь, и вся стая с радостью бросилась наружу. -- Тише, вы! Оглашенные!..-- Артур Фарен отскочил в сторону.-- Чуть с ног не сшибли! Собаки окружили Плюмована, стали ласкаться. Они его очень любили. Он так трогательно заботился о своих четвероногих друзьях. -- Хватит вам! -- урезонивал собак Артур.-- Сейчас накормят. -- А вы, друзья, будьте любезны пока почистить клетки. "Иап, йап!" При этих звуках, значение которых четвероногие прекрасно поняли, они бросились на корабль, галопом пробежали мостик и остановились перед палаткой. Рука кока слегка приоткрыла вход, и вся свора, толкаясь и радостно тявкая, бросилась внутрь. Дюма ласково позвал псов, поставив перед ними три огромных миски. Собаки, подняв хвосты, с удивительным проворством принялись поглощать содержимое мисок. О, великолепный, горячий, пахнущий тюленьим жиром суп! Одно движение языка -- и вот все тарелки уже пусты! Пока собаки ели, Ужиук стоял неподалеку, жадно посматривая на собачьи тарелки. "Иап, йап!" Сметливый парижанин сам придумал это звукоподражание, сильно напоминающее собачий лай. С его легкой руки выражение "сделать "йап-йап" быстро вошло в лексикон экипажа, обозначая, что пора идти обедать или ужинать. Наконец псарня вычищена. Дверь остается некоторое время открытой, чтобы проветрить ее. Но вот Плюмован пронзительно свистнул, и хорошо подкрепившаяся свора тут же покинула палатку, сломя голову бросившись на льдину, в самый снег. Здесь собаки исполнили какую-то безумную сарабанду, сопровождаемую неистовым лаем, вилянием хвостов и прыжками, поднимая вокруг себя целые столбы снежной пыли. Когда первое буйство прошло, стая собралась вокруг капитана, готовая по первому зову броситься за добычей -- полярным зайцем или лисой. Но капитан, человек решительный в случае, когда речь шла о медведе, старался успокоить излишний собачий пыл. Нужна была крайняя осторожность, так как в случае малейшей ошибки встреча могла закончиться трагически. Иногда случалось, что собаки выходили из повиновения. Артур мог долго звать их, кричать, свистеть, но хитрые псы делали вид, что не слышат. Тогда раздавался громкий удар хлыста. Аргумент был лучше всяких слов и редко когда не срабатывал. Если все же находился правонарушитель, слишком тугой на ухо, Плюмован приводил в действие свое оружие -- верное средство для поддержания дисциплины. -- Эй, Белизар, Кабо, Помпон, Рамона! Собачки мои, в дозор! Раздался громкий радостный лай, псы взяли след и бросились вперед. Вдалеке послышался шум борьбы, и вот четыре "жандарма", который Фарен называл своим четвероногим конвоем, ведут, толкая, кусая и дергая, опоздавшего пса, который понуро бредет, съежившись и опустив хвост. С тех пор, как животные были предоставлены его заботам, парижанин, выказав незаурядные способности дрессировщика, сумел сделать из них настоящих ученых собак. И странное дело: в Юлианехобе, где их плохо кормили и держали в черном теле, они не были такими понятливыми. Забота и внимание сделали свое дело. А ведь собаки были самые обыкновенные, не красивее и не умнее других. Одна, по кличке Белизар, цвета перца с солью, совсем неказистая, другая, Помпон, белая и кудлатая; третья, Рамонда,-- гладкая, черная. Вожаком был огромный злой кобель Кабо, собаки его боялись и слушались. Ко времени, о котором идет речь, дрессировка близилась к концу, и собачий капитан только ждал случая, чтобы продемонстрировать всему экипажу искусство своих подопечных. И хоть подготовка песьего спектакля держалась в секрете, кое-что все же просачивалось. Все шепотом передавали друг другу, что парижанин покажет настоящие чудеса. Прогулка на этот раз длилась около часа и прошла вполне благополучно. ГЛАВА 7 Льдина продолжает плыть.-- Плюмован объясняет историю.-- Неосторожный поступок.-- Обморожение.-- Констан Гиньяр лишается носа, но получает премию.-- Берегите носы! С наступлением ноября морозы уже доходили до двадцати восьми, а то и тридцати градусов, и спасаться от холода можно было только в помещении. Непонятно почему, ртутный столбик термометра опускался, лишь когда дул юго-западный ветер. Стоило ветру перемениться -- и столбик поднимался. Неужели на Севере теплей и там есть свободное пространство? Неожиданно льдина сделала поворот, поплыла на север, потом на северо-запад и достигла восемьдесят четвертой параллели, куда невозможно добраться ни водой, ни сушей. Скорость движения определялась направлением ветра: при южном и юго-западном -- около десяти миль в сутки; при северном -- три, от силы четыре. Оно и понятно: с попутным ветром плыть всегда легче. Матросы "Галлии", сначала проклинавшие полярное течение, сейчас радовались от всей души. В особенности Констан Гиньяр. После восемьдесят четвертой параллели моряки получили прибавку к жалованью. Не об этом ли всю дорогу мечтал расчетливый нормандец! -- Эх, погубит тебя твоя алчность! -- частенько говорил ему парижанин. -- Не бойся, не погубит! -- ликовал Гиньяр.-- Шутка ли, пальцем не шевельнул, а десять франков, не считая жалованья, в кармане. Как бы то ни было, деньги никогда не лишние. -- Да пойми ты, за все приходится в жизни платить, за каждую каплю счастья. А у тебя дела идут чересчур хорошо. -- Знаю, что за все надо платить... Даже за табак и за чай... Поэтому и нужны денежки. -- Ты не понял меня. Я совсем в другом смысле. -- В каком же еще? -- Видишь ли, за счастьем приходит несчастье, и наоборот... Есть одна байка про это. Хочешь, расскажу? -- Ну, расскажи! Интересно послушать! -- Жил-был на свете не то король, не то император, не то папа -- точно не помню. Может, сам Наполеон или император американский... вообще кто-то из великих. Был он богатый, счастливый и до того везло ему в жизни, что самому страшно стало. И решил он принести судьбе жертву, чтобы дурной глаз от себя отвести. Взял да и бросил на дно морское перстень драгоценный, стоивший миллионов пятьдесят. -- Уж лучше бы подарил его марсовому[68] своего флота. -- Не догадался, а это и правда было бы лучше, не спорю... И вот Наполеон, а это был именно он, я наконец вспомнил, живет себе и живет, горя не знает. Но в одно прекрасное утро подали ему к завтраку рыбу. Стал он есть, вдруг что-то твердое на зуб попало... Оказалось, перстень драгоценный, тот самый, что он в море бросил. Перстень проглотила рыба, рыбу поймал рыбак, отнес на императорскую кухню, ее зажарили и подали императору. Так и вернулся перстень к своему хозяину. С того дня стали Наполеона преследовать неудачи. В следующем году, во время похода в Россию, его схватили англичане, отвезли на остров Святой Елены и подвесили за ногу к дереву. Так он и провисел двадцать пять лет... Ну как, нравится тебе мой рассказ? -- Не знаю, что и сказать. Ведь я не император, драгоценного перстня у меня нет, а значит, ничего подобного со мной не случится. -- Ладно! Поживем -- увидим! -- произнес Плюмован, задетый за живое насмешливым тоном нормандца. Кто мог подумать, что его предсказание скоро сбудется. Два дня не рассеивался легкий белый туман, мешавший астрономическим наблюдениям. Снедаемый алчностью, Кон-стан Гиньяр то и дело выскакивал на палубу посмотреть, не повернула ли льдина обратно. -- Куда это ты все бегаешь? -- спросил один из товарищей. -- Да вот смотрю, не прояснилось ли. Доложу тогда капитану, что он может наблюдать за звездами. -- Смотри, отморозишь что-нибудь. -- Не отморожу! Я к холоду привычный. Выбежав в очередной раз, Гиньяр заметил, что проясняется, и с четверть часа простоял на морозе. Затем вернулся и крикнул: -- Господин капитан, на небе появились зве... зве... Он зашатался и упал на скамью. Подошел доктор, внимательно посмотрел и воскликнул: -- Да он нос отморозил!.. Эй!.. Люди! Несите его скорее в палатку... Так!.. И снег тащите, живо... Гиньяра раздели. Он совершенно закоченел, лицо распухло и посинело, на бороде, бровях и усах сверкал иней, нос был до того белый, что казался сделанным из алебастра. Матросы принялись растирать Гиньяра снегом. Доктор распоряжался: -- Трите хорошенько! Сильнее, сильнее! Лицо не трогайте, я сам разотру! Через четверть часа Гиньяр пришел в себя и проговорил слабым голосом: -- Что со мной?.. Я, кажется, потерял сознание от холода... -- Ну что, лучше? -- поинтересовался врач. -- Вот только носа не чувствую... Неужели я его насовсем отморозил? -- Помолчи! Сейчас тебя уложат в постель, а завтра встанешь как ни в чем не бывало. Только впредь будь осторожен, не делай глупостей. -- А как же нос, доктор? -- Насчет носа потом поговорим,-- последовал уклончивый ответ. Спустя сутки нормандец уже мог вставать с постели, однако нос распух и нестерпимо болел... После двух недель усиленного лечения боль прошла, но кончик носа -- увы! -- отвалился, а сам нос приобрел фиолетовый оттенок. Единственным утешением было то, что льдина, как узнал Констан, неуклонно двигалась к северу и жалованье соответственно увеличивалось. Так что Гиньяр оказался счастливее самосского тирана Поликрата[69], которого Плюмован почему-то окрестил Наполеоном, и нормандец в конце концов успокоился, решив, что бывают беды и пострашнее. Теперь матросы больше не сетовали на то, что начальство принимает излишние меры предосторожности, ибо поняли, что это для их же блага, и сами частенько говорили друг другу: -- Берегите носы!.. Доктор же на всякий случай смазал всем носы коллодиумом[70], так что лица сделались похожими на святочные маски. Коллодиум защищал кожу, потрескавшуюся из-за обморожения. Забавно было смотреть на эти сияющие, покрытые блестящей коркой носы. Веки тоже очень страдали. Они болезненно воспалялись из-за льдинок, прилипавших к ресницам, что приводило к возникновению конъюктивита. Так как наступила полярная ночь, необходимость в очках отпала, но их все же сохранили, чтобы предохранять глаза от ветра. Правда, от этого пришлось быстро отказаться, так как на морозе буквально через несколько мгновений стекла покрывались тонкой ледяной коркой, напоминавшей иней на замерзшем окне. Естественно, в таких очках ничего не было видно. ГЛАВА 8 Добывание воды.-- Водовозная бочка.-- Кладовая на свежем воздухе.-- Уединение.-- Переполох.-- Отделались испугом.-- Новые проделки льдины. Воду для мытья зимовщики качали помпой из-подо льдины, но для питья и варки она не годилась. Для этой цели использовали талый лед. Однако лед бывает пресный и соленый, в зависимости от воды. Соленый называется floebergs, а пресный -- iceberg. Льдина, возле которой стояла "Галлия", как нарочно, была соленой, floebergs, а за пресной приходилось идти целую милю. Можно было, разумеется, получить воду из снега, но капитан пользовался любым предлогом для разминки, а потому велел ежедневно привозить лед. Для этого специально приспособили сани, прозвав их "водовозными". В сани запрягали десять собак, сопровождавших было четверо, все с винтовками. Собаки, томясь взаперти, радовались каждой возможности пробежаться, словно готовились к предстоящей нелегкой зимовке. Люди, со своей стороны, постепенно привыкали к четвероногим, учились управлять ими. Особенно трудно было справляться с санями на ненаезженной дороге; но мало-помалу шероховатости сгладились, и препятствий становилось все меньше. Пустые сани собаки легко тащили и мчались как бешеные, не то что груженные льдом, когда приходилось пускать в ход кнут, да еще и самим на подъемах впрягаться. У медведей, как известно, чутье острое, и они вскоре почуяли людей и собак, но держались на расстоянии. Потом, осмелев, стали приближаться. Этого только и ждали французы: они тотчас вступали с хищниками в бой и всякий раз побеждали. Тушу взваливали на сани и везли на корабль. Таким образом, запас свежего мяса, к великой радости собак, все время пополнялся. С хранением трофеев проблем не было: с медведя сдирали шкуру, тушу разрезали на части и привешивали к реям. Получалась своего рода кладовая прямо на воздухе. Ведь на морозе мясо не тухнет. Про Ужиука, казалось, забыли, и он время от времени ходил охотиться на тюленей. Выследит, стукнет своим гарпуном и возвращается с добычей. А чем тюлень хуже медведя? Шло время. Соблюдение режима, предписанного доктором, благотворно сказалось на здоровье экипажа -- все чувствовали себя отлично, не считая нескольких случаев обморожения, да и то легкого. Немцы не подавали никаких признаков жизни. Лишь при свете луны проступали порой очертания их корабля. Он находился на противоположной, южной, стороне льдины. Соперники, словно по молчаливому соглашению, поделили ледяное пространство, и это было лучшим способом избежать конфликтов и столкновений. Казалось, между ними не тысяча метров, а тысяча миль. Иногда, правда, они смотрели друг на друга в подзорные трубы. Обособленность эту усугубляла наступившая темнота. Нелишне заметить, что французам в общем жилось неплохо, если учесть окружающие условия. Одно их тревожило: непрекращающееся движение льдины. Плыла она к северу, но в любую минуту могла изменить направление. Вдобавок корабль постоянно ощущал толчки льдин, с дьявольским скрежетом сталкивавшихся друг с другом. К этому трудно было привыкнуть. И французов нет-нет да и охватывал страх за участь "Галлии". Ночью десятого ноября они думали, что наступил конец. После множества толчков вдруг послышался такой треск, что, казалось, корабль вот-вот развалится. Потом заплескалась, зажурчала вода... Все бросились на палубу, несмотря на крики офицеров: "Берегите носы". Сдавленное тяжелой ледяной оболочкой, море все же нашло себе выход в том месте, где лед был потоньше. Откололась огромная глыба, и ее тотчас волной подбросило кверху, затем швырнуло назад, и она рухнула метрах в двадцати от "Галлии". Едва волнение улеглось, как корпус корабля вновь жалобно застонал. Уснувшие было матросы, уже хорошо знавшие, что означают эти стоны, быстро вскочили. Вдалеке послышалось глухое ворчание. Корпус заскрипел и затрещал сильнее. Шум приближался и усиливался, раздавалось какое-то ледяное крещендо. Звуки напоминали глухие стоны морского прибоя, разбивающегося о каменистый берег. Корабль сдавливало все сильнее, льдины лопались со звуком, похожим на свист вырывающегося из клапана пара. Целый шквал душераздирающих звуков обрушился на моряков. Это был настоящий ураган, в котором чудились крики животных, завывания ветра в ложбине и пронзительный вой сирены, а иногда казалось, что это тысяча тяжело нагруженных повозок катится по плохо мощенной улице. Надо было обладать железными нервами, чтобы вынести этот адский концерт. В какой-то момент показалось, что давление льдов достигло максимума. Лед хрипел вокруг шхуны, но храбрый корабль стойко сопротивлялся. Еще некоторое время слышались какие-то бормотания, последние протесты взбунтовавшейся стихии, затем вновь все стихло. Надолго ли? ГЛАВА 9 Угнетающее влияние холода на людей.-- Приготовления к встрече Нового года.-- Заманчивая программа. К двадцать третьему декабря солнце опустилось на четырнадцать с половиной градусов ниже горизонта, но раз в сутки все же озаряло землю. Появится -- и тотчас исчезнет. Зимовщикам этот отблеск служил как бы гранью между ночью и днем, был своего рода признаком жизни. Природа словно пыталась сбросить саван, приподнять уголок мрачной завесы. Но двадцать четвертого числа не появился даже этот бледный, призрачный свет. Царство льда будто сомкнулось с царством мрака. Холод сделался нестерпимым. Хорошо еще, что не было ветра. Прозрачный воздух, казалось, застыл. Четыре дня кряду столбик не поднимался выше отметки минус сорок шесть градусов и наконец замерз. А ведь морозы со дня на день могли еще усилиться. Что же тогда? Чем все это кончится? Великий Боже! Даже огонь как будто лишился своего тепла. Раскаленный добела калорифер не мог в достаточной мере обогреть помещение. Не будь корабль основательно проконопачен и обшит войлоком, люди давно замерзли бы. Стоило отворить дверь, как в нее врывалось облако пара, рассыпавшееся снежинками. Капелька воды на одежде тотчас превращалась в льдинку. Пар шел буквально ото всего -- от белья, от книг. Мясо приходилось пилить и рубить как дерево. Дерево задубело. Самые острые пилы и топоры затупились. Стальные инструменты стали ломкими, как стекло. Хлеб превратился в камень, и жевать его было почти невозможно. Даже курить стало трудно. От сухости воздуха табак превращался в пыль. Трубки то и дело гасли из-за слабой тяги. О сигаретах и говорить нечего -- усы и бороды у курильщиков заиндевели. Металлические вещи казались раскаленными, к ним невозможно было прикоснуться. Сливочное масло стало как булыжник, постное превратилось в лед, ром загустел словно сироп. Утверждают, будто зной действует на человека расслабляюще, а холод закаляет и укрепляет. Смотря какой холод! Полярные морозы ведут к атонии. Дрожат и отвисают челюсти, заплетается язык, ослабевает слух, тяжелеет тело, человек погружается в состояние душевного и умственного оцепенения, ходит будто пьяный. Зато Ужиук, этот дикарь, да эскимосские собаки чувствовали себя превосходно. Туземец пил и ел и как ни в чем не бывало разгуливал по морозу словно белый медведь. Собаки, когда их выпускали, весело прыгали и валялись в снегу. Чтобы поднять у матросов дух, капитан обязал их выполнять физические упражнения и старался как-то развлечь подчиненных. Увеличился рацион, а режим велено было соблюдать еще строже. Стоило кому-нибудь из моряков пожаловаться на слабость и попросить, чтобы его освободили на время от работы, как де Амбрие ставил в пример повара Дюма. Тот не знал ни минуты отдыха и постоянно был на ногах: хлопотал у плиты, не выпуская изо рта трубки, рубил мясо, растапливал лед, готовил чай, охотился на медведей. Ложился последним, а вставал первым и всех будил, начиная с офицеров, -- Шесть часов, капитан! -- громко кричал он.-- Подъем! Эй, люди! Вставайте! Матросы шумно зевали, но кок не оставлял их в покое: -- Вставайте же! Не то начну убирать постели!.. Все знали, что Тартарен может осуществить свою угрозу, и нехотя, ворча и ругаясь, вставали. Потом умывались и приступали к обычным занятиям. Так проходил день за днем... Наступило первое января 1888 года. День выдался прекрасный: темный и звездный. Все поздравляли друг друга с Новым годом. Плюмован обратился к капитану с короткой, но очень складной речью, поклялся от себя и от всех товарищей в преданности и безусловном повиновении. Тронутый его словами, де Амбрие пожал собравшимся руки, поблагодарил от всего сердца и сказал: -- Теперь, друзья, можете веселиться. Праздник начался с двойной порции старого рома, матросы проглотили его как молоко -- этому способствовал мороз. Плюмован, что-то втайне давно затевавший, вытащил из сундука два листа бумаги, исписанных красивым, четким почерком, и торжественно наклеил в обоих концах помещения. Матросы принялись с любопытством читать. Оказалось, это афиши с программой предполагаемого вечера. Чего только в ней не было! НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЛЯРНЫЙ ТЕАТР Улица Белого Медведя, ледяной зал. БОЛЬШОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ Начало ровно в полдень. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: 1. Поединок на саблях господ Понтака и Бедаррида. 2. Различные имитации в исполнении господина Фарта, известного под именем Плюмован. 3. Силовые упражнения. Демонстрирует господин Понтак, имевший честь работать в присутствии коронованных особ. 4. Помпон, Кабо, Белизар и Рамон -- ученые собаки и их хозяин, господин Плюмован. ЧАСТЬ ВТОРАЯ: 1. "Вишни" -- романс в великолепном исполнении господина Дюма. 2. "Два слепца" -- комическая опера в одном акте. Действующие лица и исполнители: Жирафье -- господин Фарен, он же Плюмован. Паташон -- господин Дюма, он же Тартарен. Прохожий -- один из членов команды. 3. "Старый Эльзас" -- патриотическая песня в исполнении господина Фарена. Nota Bene. Так как спектакль дневной, но дается при полном отсутствии солнца, не путать полночь с полднем! Итак, ждем вас ровно в полдень! Кто не видел, как четырнадцатого июля парижане выстраиваются в очередь перед Национальной Музыкальной Академией, Французской Комедией или Оперой, тот вряд ли поймет энтузиазм и нетерпение моряков "Галлии" при виде великолепной, полной неожиданностей программы, составленной всеобщим любимцем Плюмованом. Артистам был обеспечен успех. ГЛАВА 10 Дневное представление ночью.-- Ученые собаки.-- Подвиги Дюма.-- "Два слепца".-- Неслыханный успех.-- Надежда. Итак, в полдень ожидалось большое представление с участием всех желающих. Раздались три знаменитых удара. И внезапно на фоне разноцветных флагов появились два чемпиона -- Понтак и Бедаррид. Каждый опирался на деревянную саблю. После положенного приветствия Бедаррид, ловкий как обезьяна, бросился на Понтака, пытаясь задеть его саблей. Однако тот, коренастый и солидный, как глыба, с головокружительной быстротой сделал мулине[71]. Удары руками, локтями, головой следовали друг за другом. Оба противника были достойны друг друга и дрались, не щадя сил. С громким скрежетом и щелканьем сабли вихрем кружились в руках соперников, к великой радости публики, неплохо разбирающейся в фехтовании и не скупящейся на подбадривание и похвалы. Бедаррид всегда в поисках нового, а Понтак -- строгий последователь классических приемов. Первый постоянно нападал, но его противник был неприступен, как скала. То, что один выигрывал за счет скорости, другой наверстывал хладнокровием. Нелегкий поединок длился уже пятнадцать минут, а победителя все не было. Ну что ж, тем лучше. После этой битвы не было раненых, не пострадало даже самолюбие противников. В зале раздались громкие крики: "Браво, ребята, браво!" После довольно продолжительного антракта (ведь надо было продлить удовольствие) занавес вновь открылся, и на сцене появился... Констан Гиньяр! Но в программе не было выступления нормандца, он был среди зрителей. Вот так штука! Да это же Плюмован, который начал свои перевоплощения как раз с Гиньяра. Загримированный парижанин, такой же курносый, как оригинал, расхаживал по сцене расхлябанной походкой. Ну вылитый Констан! Пытаясь нацепить на нос очки, он говорил с нормандским акцентом, рассказывая ужасные истории на тему экономии. Сходство было настолько поразительным, что доктор, смеявшийся до слез, предложил пригласить на сцену подлинного Гиньяра. Появление нормандца рядом с двойником вызвало безумный смех в публике. Пародия так хорошо удалась, что во время импровизированного диалога "близнецов" почти невозможно было отличить друг от друга. Можно легко догадаться, что, так блестяще начавшись, и остальные пародии имели огромный успех. После Гиньяра наступила очередь следующего. Неутомимый парижанин, переодевшись и загримировавшись в мгновение ока, предстал перед удивленными зрителями в виде кока Дюма, одетый в поварской колпак с огромным поварским ножом на боку, карабином на плече, "Эр" он произносил на провансальский манер. Затем последовали Ник Бигорно, Курапье и, наконец, сам Ужиук! Оторопевший Большой Тюлень искренне поверил в присутствие настоящего эскимоса и принялся о чем-то расспрашивать его на своем родном языке! Да, нужно признать, что Плюмован действительно был большим артистом. Затем Понтак сделал несколько оригинальных гимнастических упражнений, после чего снова появился Плюмован, ведя за собой четырех самых умных собак: Помпона, Кабо, Велизария и Рамона. От собак валил пар -- они пришли с холода и сразу стали резвиться и прыгать. Потом почуяли запах съестного -- здесь пахло остатками завтрака -- и с жадностью стали принюхиваться. -- Не вздумайте артистов кормить! -- закричал Плюмован.-- А то сладу с ними не будет! Потеряв надежду на угощение, псы переключили внимание на калорифер, от которого приятно веяло теплом. -- Черт возьми! -- пробормотал Артур.-- Совсем одурели. С непривычки, что ли? Того и гляди, осрамят меня... Милостивые дамы и господа! -- произнес он громко, хотя дам здесь не было.-- Прежде чем представить вам моих учеников, прошу для них снисхождения. Им здесь все непривычно -- и свет и тепло. Учились недолго, а ведь были дикими, как тюлени... Конечно, я буду стараться. Не судите же их строго! А вы, собачки, не ударьте лицом в грязь перед почтеннейшей публикой. Животных вывести на сцену удалось с трудом, теперь же все внимание четвероногих было поглощено калорифером, и они стояли, опустив головы и хвосты. -- Сидеть! -- скомандовал отрывистым голосом парижанин. Собаки уселись и протяжно зевнули. -- Есть хотите? Раздался дружный лай. -- Вот получайте! -- И парижанин дал каждой собаке по кусочку сахара. -- Скажите, господин Помпон, куда мы едем? Во Францию? Ответа не последовало. -- В Америку?.. В Китай?.. В Турцию?.. Молчание. -- Может быть, к Северному полюсу? Собака залаяла. -- Отлично! Вы превосходный географ... А теперь вы, господин Кабо. Скажите, что вы больше всего любите? Перец?.. Горчицу?.. Палку?.. Молчание. -- Сахар? В ответ раздался лай. -- Вот как? Значит, больше всего вы любите сахар?.. Что же, возьмите кусочек. Теперь вы, господин Велизарий. Ответьте, пожалуйста, кто у нас начальник? Констан Гиньяр? Нет? Может быть, Дюма?.. Опять не то?.. Кто же? Капитан?.. Собака залаяла. -- Прекрасно. Весьма похвально... вы неплохо разбираетесь в чинах. Ну-с, господин Рамон, теперь ваша очередь. Вы, кажется, истинный патриот своего отечества. Посмотрим, так это или нет. Произнесите здравицу в честь Англии... А! Вам не нравятся англичане... Тогда в честь Австралии... И Австралию не жалуете? Ну, в честь Германии! Собака злобно ощерилась и зарычала. -- Ну, ну, не буду... не буду... Я, кажется, догадался. Вы любите Францию! Рамон громко залаял, ему вторили остальные собаки. Раздались оглушительные аплодисменты. "Публика" приветствовала собачий патриотизм. Плюмован, окрыленный успехом, подождал, пока стихнут овации, и обратился к зрителям: -- А теперь имею честь продемонстрировать вам самые блестящие способности моих воспитанников. Они не только точно отвечают на все поставленные вопросы, но и отлично знают алфавит. Сейчас вы это увидите... Внимание! Услышав команду, собаки вновь сели на задние лапы и замерли. Плюмован подошел к ним и положил каждому псу на нос по кусочку сахара, а затем скомандовал: -- Не двигаться! А, В, С... -- Помпон, твой нос шевелится -- Д! Табо -- Е, не спеши! Он, глядя на собак, назвал еще несколько букв. Все четыре пса встряхнули мордами, когда была названа буква, с которой начиналось их имя, кусочки сахара подпрыгнули в воздух и исчезли в открытых пастях. -- Итак, дамы и господа, благодарим вас,-- сказал гордый своими успехами учитель, чей голос потонул в буре аплодисментов. Номер с собаками удался на славу и очень поднял настроение публики, которая не скупилась на похвалы. Дальше в программе стоял романс "Вишня", как было написано в афише, "в великолепном исполнении" господина Дюма. Провансалец был одарен мощным голосом, напоминающим орган, но его попытка взять высокую ноту закончилась довольно неожиданно. Томная кантилена комически затянулась. Звук получился довольно забавным, и прямодушный Дюма, закончив наконец петь, никак не мог понять бурной реакции зала и своего потрясающего успеха. Затем следовала комическая одноактная опера "Два слепца", исполнения которой все ждали с особым нетерпением. Появился Дюма -- Паташон, несчастный слепой, и начал петь: Ужасна жизнь моя, Нет счастья для слепца... И вдруг при этих словах публика разразилась гомерическим хохотом. Оказывается, собаки, пригревшись у калорифера, начали хором подвывать незадачливому исполнителю. В зале поднялся такой шум, что представление пришлось временно прекратить. Да, это было уж слишком! Столь безудержный смех становился болезненным. После того, как зал немного утих, представление возобновилось. Но едва появился Плюмован, последовал новый взрыв хохота. Парижанин вышел с табличкой, на которой было написано: "Ослеп в результате несчастного случая",-- и после знаменитого диалога между двумя доносчиками провыл в нос романс Велизарио. Поистине, этот импровизированный концерт принес измученным, уставшим от постоянных забот морякам минуты сладостного забвения. Он был отличным лекарством против мрачной меланхолии, подстерегающей путешественников долгой полярной зимой. И пусть миг радости был совсем короткий, ну что ж, это лучше, чем ничего! Веселитесь же, храбрые моряки, побудьте хоть недолго детьми. Пусть вас окружает ледяной ад и непроглядная темнота, забудьте на время о будущих трудностях и невзгодах и постарайтесь сделать вид, что не замечаете глубоких морщин, которые иногда омрачают лоб вашего храброго капитана. А теперь, когда вы пьяны от переполняющего веселья, попробуйте немного сосредоточиться, ведь предстоит послушать песню, полную боли и гнева. Она и должна закончить этот великолепный праздник. "Старый Эльзас" - это возмущенный протест против незаслуженного унижения, это гордый, вызов врагу, укравшему твою родную землю, но не сломившему твой дух. На сцену вновь вышел Плюмован. Парижанин, сняв грим, запел приглушенным, чуть дрожавшим от волнения голосом: Скажи, где родина твоя Германия иль Франция? Голос певца окреп, и казалось, что сердца матросов, сидящих в зале, бились в унисон с ритмичными звуками песни. Все были взволнованы. В зале стояла полная тишина, никто не осмеливался прервать восклицаниями или аплодисментами этот героический гимн несломленного народа. В голосе парижанина, буквально несколько минут назад исполнявшего комические куплеты, теперь слышался неподдельный пафос, волнение и трагизм. Когда Плюмован закончил петь, по залу пронесся глухой гул, и вдруг раздались рыдания. Это плакал Фриц Герман, храбрый эльзасец. Он встал и, не скрывая слез, текущих по щекам, подошел к певцу, горячо пожал ему руку и взволнованно произнес: -- Спасибо, матрос! Очень верно ты пел: отторгнутое вновь присоединится... Так провели французы первый день Нового года. ГЛАВА 11 Бедствие.-- Ожоги от мороза.-- Лютый холод.-- Страдания собак.-- Эскимосская болезнь.-- Первые жертвы.-- Корабль возвращается на прежнее место. Против ожидания в январе морозы усилились и не ослабевали, хотя уже наступил февраль. По свидетельствам капитана Перса и лейтенанта Грили у них во время зимовки спиртовой столбик опускался до минус пятидесяти восьми. Сейчас целую неделю стоял мороз в пятьдесят девять градусов, и люди выходили лишь в самых крайних случаях. За льдом не ездили, довольствовались снегом, который можно было взять поблизости. В помещении стало холоднее, но благодаря толстому снежному покрову, почти целиком скрывавшему корабль, а также день и ночь топившемуся калориферу, температура не опускалась ниже трех градусов мороза. Из-за неожиданных холодов матросы день ото дня становились мрачнее. -- Не унывайте, ребята! -- подбадривал их доктор.-- Надо бороться с холодом! Потерпите, скоро выглянет солнышко. -- И так терпим,-- отвечал кто-то из-под целог