а, военком уверенно подтвердил, что именно этот человек интересовался моряком Юрой. И опять вспомнился Бирюков -- это он высказал мысль, что до него в военкомате побывал Булочкин. Но что заставило Графа искать моряка Юру, даже фамилии которого он не знает? Есть ли какая связь между флотской пряжкой, найденной в колодце, Юрой и Графом? Кто этот загадочный Юра? Кажущаяся на первый взгляд связь может стать чистой случайностью, и тогда... Зазвонил телефон. Гладышев с неприязнью посмотрел на него и снял трубку. -- Товарищ подполковник, появился Граф, -- раздался в трубке голос Славы Голубева.-- На железнодорожном вокзале долго изучал расписание поездов, затем пытался попасть в буфет, но буфет оказался закрытым на перерыв. Похоже, крепко пьян. Сейчас направился к ресторану "Сосновый бор". Я звонил Кайрову -- это его участок для наблюдения, но телефон Кайрова не отвечает. -- Не упускай Графа,-- распорядился Гладышев.-- Задерживать только в крайнем случае. Посмотрим, с кем он встретится в ресторане, если только он действительно туда пошел. -- Больше некуда, так как, судя по всему, он есть хочет. -- Следи за ним,-- опять сказал Гладышев и, положив трубку, быстро взглянул на часы. До открытия ресторана оставалось полчаса. Раньше этого времени Булочкин туда не попадет. Подполковник, чтобы не привлекать внимание посетителей ресторана, снял китель, поправил ворот рубашки и, достав из сейфа пистолет, положил его в карман брюк. Ресторан "Сосновый бор" занимал второй этаж небольшого, со светлыми витражами здания, выходящего фасадом на главную улицу райцентра. Рядом блестел стеклами универмаг, за ним гастроном. Народу на улице почти не было, но вот-вот закончится рабочий день, и, конечно, к магазинам потянутся люди. Тогда уследить за Графом будет сложнее. На крыльце ресторана, дожидаясь открытия, толклась группа модно одетых парней и девиц в коротких юбчонках. Один из парней, с портативным магнитофоном на ремне через плечо, стоя спиной к дверям, флегматично стучал ногою о дверь. Подполковник через служебный вход прошел к директору "Соснового бора" и через несколько минут уже сидел в отдельном зале, на дверях которого предусмотрительно появилась табличка "Не работает". Отсюда сквозь стеклянную перегородку, прикрытую легкой шторой, можно было видеть зал ресторана, а через окно просматривалась и вся площадка перед входом. Первой в ресторан ввалилась толпившаяся на крыльце молодежь. Шумно сдвинув два стола, они включили магнитофон и подозвали официантку. Перебивая друг друга, парни стали делать заказ, словно хотели как можно скорее избавиться от имеющихся у них денег. Девушки без всякой причины громко смеялись. Затем вошли двое мужчин с портфелями, похоже, командированные. Появился какой-то верткий, заметно выпивший, мужичок. Покрутился около официантки, что-то пошептал ей на ухо, и та, улыбаясь, понесла от буфета к его столу около десятка бутылок пива. Подполковник следил из-за отвернутого чуточку края шторы за посетителями, терпеливо ожидая появления Булочкина. Но увидел его не в зале, а на улице. Низко склонив рыжую голову, Граф тяжелой походкой медленно шел к ресторану. С его появлением на противоположной стороне улицы показался Слава Голубев. Войдя в ресторанный зал, Булочкин выбрал стол рядом со стеклянной перегородкой, за которой сидел подполковник. Отсюда было видно всех посетителей. Гладышев вблизи увидел рыжие волосы и темный профиль горбоносого лица. Тонкие худые руки Графа были сцеплены в пальцах и лежали на столе. Он не выказывал никаких признаков поспешности. Спокойно дождался, когда официантка взяла заказ, и, не шевельнувшись, просидел до тех пор, пока она появилась с подносом. Спиртного на подносе не было, но по тому, как тяжело Граф поднял руку с ложкой, как медленно подносил ее ко рту, подполковник решил, что Граф крепко пьян. В ресторане появлялись все новые и новые посетители. Они занимали свободные столики, которых в "Сосновом бору" было с избытком. Неожиданно внимание подполковника привлек верткий мужичок, расправлявшийся с целой батареей пивных бутылок. Повернувшись к входу, он зазывно махнул рукой и крикнул на весь зал: -- Кешка! Гаврилов, плыви к моему причалу! -- Момент! Я, кажись, кирюху встретил,-- отозвался ему грубоватый голос, и тотчас у стола Булочкина появился рослый мужчина с такой же рыжей, как у Графа, шевелюрой. Подполковник сразу узнал нового посетителя. Буквально несколько дней назад он видел его в кабинете Голубева по делу, как сказал Бирюков, "о распечатанных носах". Граф снизу вверх посмотрел на остановившегося у его стола Гаврилова и равнодушно продолжал есть. Гаврилов сел на свободный стул и что-то заговорил. Граф слушал молча. Не прерывая еды, он несколько раз вроде бы отрицательно крутнул головой. Гаврилов заговорил резче. Подполковник напряг слух, чтобы уловить хоть слово, но стеклянная перегородка, хрипящий магнитофон и громкий смех захмелевших девиц, беспрерывно дымящих сигаретами, заглушали голос Гаврилова. Неожиданно Граф положил ложку, медленно достал из кармана десятирублевую купюру и, что-то сказав, бросил ее на стол перед Гавриловым. И без того красное лицо Гаврилова побагровело. Он оттолкнул деньги, судя по выражению лица, зло выругался и, зацепившись за угол стола, за которым сидели парни и девицы с магнитофоном, торопливо пошел к верткому мужичку, выглядывающему из-за пивных бутылок. В тот же момент Граф тоже поднялся и, не взяв со стола деньги, слегка шатаясь, пошел к выходу из зала. Выждав несколько минут, чтобы не привлечь внимания, подполковник вышел из укрытия и последовал за Графом. Тот стоял на улице у входа в ресторан. Ломая непослушными пальцами спички, старался прикурить сигарету. -- Ваша фамилия Булочкин? -- подойдя к нему, спросил подполковник и почувствовал, что за спиной появился Голубев. Граф, будто не поняв вопроса, несколько секунд молча смотрел на подполковника, скомкал сигарету, которую так и не прикурил, и кивнул головой. -- Пройдемте с нами. -- Я спешу на электричку,-- глухо сказал Граф. -- Сегодня вам ехать не придется. На лице Графа появилось нескрываемое удивление. Он долго разглядывал милицейскую форму Голубева и, когда подполковник взял его под локоть, пошел без всякого сопротивления, тяжело волоча ноги и чуть покачиваясь. Его состояние походило на сильное опьянение крепкого, умеющего держаться человека. При обыске у Графа был обнаружен паспорт с одесской пропиской на имя Булочкина Юрия Сергеевича, пятьсот восемьдесят рублей денег десятирублевыми купюрами, несколько незаполненных бланков со штампом Новосибирской областной поликлиники и две стеклянные пробирки с таблетками мепробамата. Во время обыска Граф не проронил ни слова. Только когда обыск был закончен и Голубев стал писать протокол, он без разрешения устало сел, сжал ладонями лицо и отчетливо, почти по слогам, проговорил: -- Я хочу спать. Начинать его допрос в таком состоянии не имело смысла. Голубев повел Графа в камеру предварительного заключения. Через некоторое время он заглянул в кабинет и тревожно сказал: -- Товарищ подполковник, от этого самого... Графа водкой не пахнет. -- Заел какой-нибудь гадостью,-- ответил подполковник. Склонившись над столом, Гладышев перекинул листок откидного календаря и красным карандашом записал: "Вызвать Гаврилова". 11. "Кина не будет" Кто-то с силой ритмично давил на грудь и каждый раз, когда боль начинала отдаваться в ребрах, резко отпускал. Антону показалось, что именно от этой боли он и пришел в сознание. Тело и голова будто налились свинцом. Стоило больших усилий догадаться, что ему делают искусственное дыхание. С трудом открыв глаза, он пытался разглядеть склонившегося над ним человека и не скоро узнал Столбова. В мокром комбинезоне, босиком, со спутанными волосами, прилипшими к крупному выпуклому лбу, Столбов казался сердитым и страшным. -- Не надо...-- морщась от боли, попросил Антон. Столбов испуганно отпрянул и медленно опустился на траву. Сунул в карман руку, вытащил оттуда размокшую пачку "Беломора", сожалеючи стал ее разглядывать. -- Напугал ты меня,-- сказал он каким-то дрожащим, хриплым голосом.-- Думал, сам с тобою концы отдам. -- Откуда ты взялся? -- тихо спросил Антон. -- Домой ехал. Смотрю, ребятишки от озера сиганули. Думаю, что за чудо там объявилось? Газанул, подъезжаю, а ты уж и... пузыри пускаешь. Столбов хрипло засмеялся, сжал в кулаке папиросную пачку так, что из нее ручейком побежала вода, размахнулся и кинул в озеро. Антон тяжело поднялся, сел. Сами того не замечая, они перешли на "ты". -- Спасибо тебе. -- За спасибо шубу не сошьешь. С тебя бутылка,-- Столбов поглядел на свои босые ноги.-- Сапоги, жалко, утопил. Новые кирзухи, подошва на медных шпильках. Перед поездкой первый раз обул. -- Я рассчитаюсь,-- виновато сказал Антон. Столбов удивленно посмотрел на него. -- Чудак ты... Давай одевайся по-быстрому, пока народ не собрался. Да это... не рассказывай никому, а то разговоров на всю деревню будет. -- Мне безразлично. -- А мне нет. Расспросами надоедят.-- Он подождал, пока Антон оделся, открыл дверцу кабины трактора.-- Садись, лучше, чем на такси, прокачу. Трактор фыркнул мотором и запылил к деревне. У крайних домов ошалело мчалась навстречу ватага ребятни. Чуть поодаль, будто догоняя их, бежало с десяток девчат. -- Сборная птицефермы,-- показав на них, ухмыльнулся Столбов и, скрежетнув рычагом, прибавил скорость. Антон сообразил, что это бегут его спасать. Обдав бегущих поднятой с дороги пылью, трактор протарахтел мимо. Видимо, заметив рядом со Столбовым Антона, девчата растерянно остановились. Рядом с Зорькиной Антон успел разглядеть Ниночку-разлучницу и сказал: -- Ты б хоть с невестой поздоровался. Обидится. Столбов угрюмо нахмурился, равнодушно бросил: -- Кина не будет. -- Что? -- Свадьбы, говорю, не будет. -- Почему? -- удивленно спросил Антон, но Столбов промолчал, будто не услышал вопроса. Через всю деревню он гнал трактор на повышенной скорости и остановил его у своего дома. Вышедшая из дома женщина, увидев мокрую одежду Столбова, всплеснула руками. -- Ну, что? -- Столбов недовольно глянул на нее.-- Давай по-быстрому во что переодеться. Да на стол собери. С утра не ел, да и с гостем приехал. -- Испужал ты меня до смерти,-- женщина покачала головой.-- Мокрый, босой. А тут только что Слышка побег до конторы в район звонить. Сказывает, следователь в озере утоп. -- Ты и уши развесила? Слышка наговорит... Столбов открыл дверь в дом и пригласил Антона. Переодевшись, он расчесал волосы, помог матери нарезать хлеб и достал из буфета бутылку водки. Будто оправдываясь, посмотрел на Антона, сказал: -- Нервную нагрузку хорошо снимает. Садись, перекусим. -- Не могу,-- отказался Антон.-- И так, как пьяный. Столбов уговаривать не стал. Рывком сдернул с бутылки пробку и налил полный стакан. Выпил его крупными глотками. Не поморщившись, сунул в рот большой пучок зеленых луковых перьев, предварительно обмакнув их в соль. Громко швыркая, опорожнил миску щей, поглядел на оставшуюся в бутылке водку, но пить больше не стал. Отложив ложку, достал из буфета папиросы, неторопливо закурил и вдруг, не глядя на Антона, спросил: -- Не узнали еще, кто в колодец сыграл? -- Нет,-- быстро ответил Антон, обрадовавшись, что кончилось неловкое молчание. -- Так и останется неизвестным? -- Почему же... Ты Юрку Резкина знал? -- И теперь знаю. В Томске живет. -- Как живет в Томске? -- растерянно спросил Антон. -- Как все. После армии устроился на завод, получил благоустроенную квартиру, женился. Как-то письмо от него получал. Приглашает тоже перебраться в город. С работой и квартирой обещал утрясти -- он там в каких-то мастерах уже ходит. Умотал бы я к нему, мать вот только не на кого оставить. Меня из-за нее и в армию не взяли, сердце у нее барахлит. Антон слушал Столбова и не верил, что это тот самый неразговорчивый, мрачный парень, из которого он прошлый раз, в кабинете Чернышева, буквально вытягивал каждое слово. И Столбов, будто уловив его мысль, вдруг осекся: -- Ну да это к делу не относится,-- и улыбнулся: -- Растрепался, как дед Слышка. -- В каких войсках Резкин служил? -- спросил Антон.-- Томский адрес его у тебя сохранился? -- В войсках береговой обороны,-- ответил Столбов.-- Был где-то и адрес. Он подошел к этажерке, которую Антон сразу приметил -- такие были почти в каждой крестьянской избе,-- долго перекладывал книги, наконец взял одну из них и, достав из нее пустой распечатанный конверт, подал его Антону. "Томск, Набережная Томи, 27, квартира 7. Резкин Ю. М." -- прочитал Антон обратный адрес, внимательно изучил недавние почтовые штемпеля и, все еще сомневаясь, спросил: -- Это Агриппины Резкиной внук? -- Ее. Чей же больше...-- Столбов положил книгу на стол.-- Мы в одном классе учились. -- Почему он после армии ни одного письма бабке не прислал? -- Он и из армии столько же ей присылал. Только, когда деньжонки цыганил на мотоцикл, и писал. Бабка не дала денег, писать перестал. Юрка еще тот писарь! -- Тебе же написал. -- Понадобился я ему, потому и написал. У него в бригаде толковых слесарей не хватает. А я в этом деле кое-что шуруплю. Вот он и вспомнил обо мне. Пишет, приезжай, мол, по триста рубликов каждый месяц зашибать будешь и квартирку с теплым туалетом и ванной заимеешь. Антон слушал и в душе усмехался своей наивности, с которой ухватился у Агриппины Резкиной за матросское письмо. Думал: "Не заведи сейчас Столбов этот разговор, сколько бы пустой работы пришлось переделать!". На глаза попалась положенная на стол Столбовым книга. "Старый знакомый" -- прочитал на обложке и вспомнил, с каким увлечением читал в студенческие годы детективы Льва Шейнина. И опять Столбов словно угадал его мысль. -- В райцентре как-то купил. Здорово пишет,-- он взял книгу в руки.-- Неужели все написанное правда? -- Конечно. Водка все-таки подействовала. Столбов раскраснелся, потрогал ворот рубахи, словно тот давил горло, и, казалось, готов был вступить в спор. -- Вот есть тут, как преступники с повинной приходили. За это наказание им смягчали. А какая разница, с повинной преступник придет или следователь его вину докопает? Скажем, убили человека. Тут хоть как убийца винись, а человек-то не оживет. По-моему, это следователи, чтобы облегчить себе работу, пыль в глаза пускают: приходите, мол, преступнички, сами, помилуем. А клюнет на приманку какой чудак, его за хобот... и на всю катушку! Глаза Столбова возбужденно блестели. Он придвинулся к Антону и, казалось, даже забыл о дымящей в руке папиросе. Антон возразил: -- Если преступник явился с повинной, значит, в его сознании что-то произошло. Может, он понял всю глубину преступления и сам ужаснулся. Хитрецы обычно с повинной не идут, а вот преступники, даже закоренелые, бывает иной раз, задумываются над смыслом жизни. Столбов недоверчиво хмыкнул, несколько раз глубоко затянулся папиросным дымом. -- Это ж силу воли надо иметь, чтобы самому голову в петлю сунуть. -- Почему же в петлю? -- Если воровство или халатность,-- продолжал Столбов,-- тут еще куда ни шло. А убийство? За него ж расстрел приклепать могут! Нет, у меня бы воли не хватило. Я бы с повинной -- дудки! Докажи, следователь, мою вину, тогда и петлю набрасывай. -- Видишь, как ты рассуждаешь: "Докажи мою вину". А положением предусмотрено, что чистосердечное признание является основанием для смягчения наказания. Столбов закурил свежую папиросу, ухмыльнулся: -- В позапрошлом году я чистосердечно признался на свою шею. Есть у нас в Ярском один хмырь, Проня Тодырев. Лодырь несусветный, сутками спит. А как подопьет -- откуда энергия берется. Ну точно бодучий бык куражится. Особо женщин да ребятню обижает. Не стерпел я однажды его куража, прицыкнул. Он -- в пузырь. Вытаскивает из кармана складной ножичек и на меня. Я вроде и обижать не хотел -- всего один раз легонько дал ему -- а у Прони и... юшка из носа. Дело было принародно, в клубе. Все видели, что Проня хоть и с детским, но все-таки с ножом на меня пер. Поддержали: "Правильно, Витька, давно рога обломать надо было". А через несколько дней приезжает из вашей милиции Кайров и спрашивает: "Бил Проню Тодырева?" "Врезал,-- отвечаю,-- один разок. Жалею, мало. Еще надо было дураку поддать". "Значит, не отрицаешь? Так и запишем",-- Кайров в момент настрочил протокол, показал, где мне расписаться, сунул его в портфельчик и говорит: "Если Тодырев не заберет свое заявление, будешь отвечать перед судом за мелкое хулиганство". Чернышев вступился за меня, а Кайров руками разводит: "Превышение обороны. У Прони хоть и дурная кровь, но отвечать за нее придется как за полноценную. Пусть договариваются мирным путем. Договорятся, дело прекратим". Вызвал Маркел Маркелович Проню, и так с ним, и сяк. А Проня ни в какую: "Полста рублей наличными, тогда заберу заявление. Мне сейчас сладкого много надо есть, чтобы восполнить кровь, утраченную из-за хулиганства Столбова. А в связи с малым дитем средствов на сладости у меня нет". Плюнул Маркел Маркелович и говорит мне: "Отдай дерьму полсотни, чтоб не вонял. Я тебе премию на эту сумму выпишу". От премии я, конечно, отказался, свои отдал. А Проне того и надо было: закупил в сельмаге весь запас "Раковых шеек" и недели две сорил по деревне конфетными обертками, хвалился каждому встречному: "Во, за счет Витьки Столбова кровь восстанавливаю!" -- Столбов помолчал, будто думал, говорить ли дальше.-- Прошлый раз, когда ты меня допрашивал, хотел кое-какие предположения высказать по колодцу, да вспомнил вот этот случай. Думаю, опять чистосердечно нарвусь на свою шею. А зачем мне это надо? -- И зря суда испугался,-- сказал Антон.-- Свидетели подтвердили бы твою невиновность, и схватил бы по своему заявлению Проня как миленький. -- Зря! Это для милицейских суд не страшен. Вы все законы знаете, с судьями -- по имени-отчеству. А мы в этом отношении люди темные. Только секретарь объявит: "Встать. Суд идет!" -- у нас коленки затряслись. И свидетели дома храбрятся, а как за дачу ложных показаний распишутся, так в рот судье начинают заглядывать, чтоб ответом угодить. По себе знаю. Был один раз в свидетелях. Судья задает вопрос, а я глазами хлопаю, боюсь лишнее слово сказать. Кое-как оклемался. После самому смешно было. За разговором незаметно прошло больше часа. В избу заглянула мать Столбова, тревожно сказала: -- Витька, а и впрямь, должно быть, следователь утоп. Милицейская машина сейчас по деревне промелькнула. У конторы остановилась. -- Чокнулись вы со Слышкой, что ли? -- Столбов сердито взглянул на нее и показал на Антона: -- Вот он, следователь! А ты: "Утоп, утоп!". "Кто там приехал?" -- удивленно подумал Антон и предложил Столбову: -- Пошли со мной. Дорогой расскажешь о колодце. -- Что о нем рассказывать? -- словно испугался Столбов.-- Это я спьяна сегодня разболтался. Нервы, что ли... после купания. Антон не стал настаивать. После озера он еще не пришел толком в себя: ломило от боли виски, тело было тяжелым, непослушным. Шли молча. У колхозной конторы, рядом со служебной машиной, стояли Кайров, молоденький милицейский шофер и старик Стрельников. -- Я, слышь-ка, как увидел его на тракторе с Витькой Столбовым, стал звонить сызнова. Дак опять же телефон отказал,-- гладя макушку, виновато оправдывался Егор Кузьмич. Столбов раньше Антона сообразил, о чем идет разговор, и вмешался: -- Ты, Слышка, как всегда: слышал звон, да не знаешь, где он. Кайров, уловив от Столбова запах водки, строго посмотрел на него, сурово бросил: -- А ты шел бы спать, пока пятнадцать суток не схлопотал. -- Это вы можете,-- обронил Столбов и медленно отошел к конторе, на дверях которой висела свежая клубная афиша. Кайрова будто током ударило. -- Что ты сказал? Столбов обернулся: -- Что слышали. -- А ну вернись! -- А иди ты...-- Столбов махнул рукой и спокойно стал разглядывать афишу. Лицо Кайрова побагровело, глаза расширились. Он словно удивился смелости Столбова -- очень уж небрежно тракторист от него отмахнулся. Антон, молча наблюдавший эту сцену, с упреком проговорил: -- Нельзя же так, товарищ капитан. -- Что?...-- Кайров уставился на Антона. Полоска усов ощетинилась: -- Заступник?! В рабочее время купаешься, водку с кем попало глушишь, а я должен бросать все дела и разбираться. Мальчишка! -- Не пил я,-- нахмурившись, сказал Антон. -- Оправдываться вздумал? Что, я по лицу твоему не вижу? Стоишь, как рак вареный! Антона как будто ударили. Ударили больно, неожиданно. В какой-то очень короткий миг он почувствовал на себе любопытный взгляд старика Слышки, увидел лукавую улыбку милицейского молоденького шофера, растерянное лицо Столбова, удивленно отвернувшегося от афиши. И, не отдавая отчета своим словам, неожиданно ляпнул: -- Не городите глупость, товарищ капитан. Кайров опешил: -- Оскорбление?... -- Нет, диагноз,-- по инерции съязвил Антон и только теперь отчетливо представил, каких дров только что наломал. Кайров буквально был обескуражен, но, как у боксера, случайно ударившего противника ниже пояса, у Антона не было удовлетворения от победы. Виновато оглядевшись, он увидел растерянно открывшего рот Слышку, испуганное лицо шофера. Во взгляде Столбова прочитал удивление: "Зачем ты так?" -- и, не зная, что ответить на этот немой вопрос, пожал плечами. Кайров, как говорится, рвал и метал, но Антон почти не слышал угроз. С трудом сообразив, что ему приказывают садиться в машину, вспомнил о ключе от кабинета Чернышева. Подошел к Столбову, передал ключ, подумал, что мог бы отдать его Екатерине Григорьевне, к которой все равно надо заехать за оставленными вещами. В голову почему-то пришла фраза Столбова о свадьбе. Антон улыбнулся и с наигранной веселостью сказал: -- Кина не будет, Витя. Уже из машины увидел, как к Столбову подошла Зорькина. Она была в белой кофточке и короткой черной юбке. Так же, как утром, блестели туфли-лакировки. Но вместо голубой косынки с якорьком на плечи небрежно был накинут прозрачный желтый шарф. 12. Мутное дело Подполковник Гладышев пришел на работу в хорошем настроении. Где-то около полуночи ему на квартиру звонил вернувшийся из Ярского Кайров и доложил, что Бирюков отделался легким испугом, жив и здоров. Правда, старший инспектор уголовного розыска не преминул заметить, что расследование случая с колодцем не продвинулось ни на йоту, но после хорошего сообщения о Бирюкове это ничуть не расстроило подполковника. Неприятности начались на работе, когда из Ярского позвонил Чернышев. Слышимость, как всегда, была отвратительной. Из всего разговора подполковник понял только, что Кайров, будучи в Ярском, на какого-то выпившего тракториста оформил какой-то материал, и Чернышеву уже звонили из районного суда, требуя направить парня в райцентр не то для разбора, не то для отсиживания пятнадцати суток. -- Не хулиган Витька! Понимаешь, не хулиган! -- рассерженно хрипел Чернышев через телефонную трубку.-- У меня свидетель есть, который присутствовал... -- Я разберусь, Маркел Маркелович. Разберусь! -- успокоил Чернышева подполковник и, положив трубку вызвал к себе Кайрова. Кайров выслушал подполковника: -- Узнаю Маркела Маркеловича. За каждого своего колхозника разъяренным тигром поднимается. -- Что там у вас произошло? -- Пустяки, немного погорячился я. Сейчас позвоню в суд, чтобы не вызывали Столбова. Вот с Бирюковым серьезней...-- Кайров достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и подал его подполковнику: -- Это мой рапорт. Подполковник быстро прочитал, с недоумением поднял глаза на Кайрова. -- Все правда? -- У вас нет оснований мне не верить. -- Сейчас я приглашу Бирюкова. Кайров поправил на своей тужурке и без того ровный лацкан. -- Мое присутствие будет Бирюкова смущать. Лучше, если вы переговорите с ним один на один. Подполковник нахмурился и, отпустив Кайрова, стал перечитывать рапорт. Зная горячий характер старшего инспектора уголовного розыска, он не мог вот так сразу поверить в его безгрешность и хотел найти зацепку, из-за которой разгорелся сыр-бор. Но ничего не нашел -- поведение Кайрова, судя по рапорту, было безупречным. Вызвал Бирюкова, подал ему рапорт, сердито сказал: -- Читай! Антон уставшими глазами внимательно прочитал кайровскую писанину, сильно покраснел и еле слышным голосом виновато проговорил: -- За исключением мелочей, все правильно. -- Каких мелочей?! -- Я не был пьян,-- сухо сказал Антон. -- Ничего себе мелочь! Кайров обманывает? -- Нет. Он ошибся. Столбов, можно сказать, с того света меня вытащил. Естественно, вид у меня был не совсем нормальный. Оттого, что Бирюков говорил, не выкручиваясь и не бравируя, раздражение подполковника стало проходить. -- У тебя понятие о дисциплине есть? Ты в уголовном розыске работаешь или в шарашкиной конторе? -- все еще строго, но уже с отцовским упреком спросил он Антона. -- Наказывайте. Вину свою понимаю. "Ни черта ты не понимаешь,-- подумал подполковник. -- Видно, допек чем-то тебя Кайров, коль ты...". Зазвонил телефон. Дежурный медвытрезвителя спрашивал, как поступить с одним из "клиентов", учинившим вчера вечером драку в ресторане "Сосновый бор". -- Вы что, первый день работаете? -- сердито спросил подполковник. Дежурный действительно работал в вытрезвителе чуть ли не первый день и толком не знал порядка оформления дел за хулиганство. Подполковник вдруг подумал о Гаврилове, которого вчера видел в ресторане, и спросил: -- Как фамилия этого драчуна? Гаврилов? Давай его немедленно ко мне, давай. -- Разрешите мне присутствовать,-- попросил Антон. Подполковник, словно раздумывая, помолчал и кивнул головой. Гаврилов явился в кабинет измятый, с опухшим похмельным лицом. Не глядя ни на кого, сел на предложенный ему стул, уставился в пол. Подполковник немного выждал и сказал: -- Часто к нам наведываться стали. -- Не добровольно иду. Приводят,-- недовольно проговорил Гаврилов и вдруг бурно стал возмущаться: -- Я ж этих молокососов попугать хотел. Кто им дал право в общественное место дурацкую музыку тащить? Может, я в ресторан не пьянствовать пришел, а отдохнуть после трудового дня. Может, мне с товарищем задушевно побеседовать хочется, а они мне в самое ухо весь вечер магнитофонную муру наяривают! Кто такое право им дал?! Разве это порядок? -- С кем встречались в ресторане? -- строго спросил подполковник. -- Как с кем? -- удивился Гаврилов. -- Петьку Ширямова встретил. Служили когда-то вместе. Пивка малость попили. Только деловой разговор начался, а эти зануды своей музыкой все заглушают. -- До Петьки с кем разговаривали? -- Ни с кем. -- Рыжего, кирюху, забыли? -- А-а-а...-- Гаврилов поморщился.-- Отказался, зараза, признать меня. -- Кто он? Гаврилов насторожился. На его лице мелькнула растерянность. Он словно сообразил, что болтнул лишнее. -- Откуда я знаю? Показалось, будто встречал. -- Где? -- быстро спросил подполковник. -- Во Владивостоке. -- При каких обстоятельствах? -- Это давно было. Наверно, я спутал. -- С кем спутали? Гаврилов совсем растерялся: -- Может, это сволочь, бандюга какой... -- Вы не философствуйте, рассказывайте. -- Я ж сказал, давно это было. Демобилизовавшихся ребят со своего корабля провожал. Дружок закадычный среди них был, Гошка Зорькин... Антон от неожиданности чуть не открыл рот. Позабыв, что допрос ведет подполковник, он быстро спросил: -- В Ярском у Зорькина родственники есть? -- Нет. Если вы имеете в виду Зорькиных из Ярского, то это фамилия моей старшей сестры по мужу? -- А Марина Зорькина кем вам доводится? -- Племянницей. Гаврилов немного успокоился, достал из кармана портсигар и попросил разрешения закурить. Подполковник кивнул головой. Внимание Антона привлек гавриловский портсигар, массивный, из потемневшего серебра, с рисунком крейсера "Аврора" на крышке. Заинтересовал портсигар и подполковника. Гаврилов заметил это. -- Гошкин подарок,-- сказал он и протянул портсигар подполковнику.-- Тут даже надпись есть. Перед демобилизацией он мне подарил, а я такой же ему. Антон заглянул через плечо подполковника и на внутренней стороне верхней крышки портсигара прочитал витиеватую вязь, сделанную гравером: "Иннокентию на память от Георгия. Сентябрь. 1966 г.". -- Тут такое дело,-- заговорил Гаврилов.-- Дружили мы с Гошкой с первого года службы. Парень он детдомовский, родных нет. Даже в отпуск ехать некуда было. А у меня родни хоть отбавляй. Ну я и уговорил его однажды махнуть со мной. Тут у него любовный роман произошел. Врюхался Гошка в мою племянницу, Маришку. И она вроде к нему неравнодушна была. Переписку вели. Я уж рассчитывал на свадьбе гульнуть, только свадьба не состоялась. Прислал кто-то из Ярского Гошке письмо, будто Марина с Витькой Столбовым любовь закрутила. Гошка ей упрек закатил по такому поводу, а она ему -- отходную. Не веришь, мол, моей честности -- катись на все четыре стороны! Пробовал я их мирить, но нашла коса на камень,-- Гаврилов помолчал, разглядывая папиросу.-- А рыжего, о котором спрашиваете, Гошка на вокзале встретил. Тот, вроде, геологом был. Деньжонки то ли прокутил, то ли украли у него. Короче говоря, даже билет из Владика не на что было купить. Гошка -- парень добрейший, предложил сброситься кирюхе на билет. Так рыжий с ними и уехал. В один вагон к ним еще Юрка Резкин подсел, знакомый парень из Ярского. Тоже демобилизовался. -- Как Резкин оказался во Владивостоке? -- спросил Антон.-- Он же на Сахалине служил. Осведомленность, казалось, сбила с толку Гаврилова. Туго соображая, он посмотрел на Антона. -- Отвечайте,-- поторопил подполковник. -- Солдаты же с Сахалина все через Владик в то время ездили. На вокзале, можно сказать, случайно встретились. Я Гошку с Резкиным познакомил. -- Резкин в Ярское ехал? -- опять спросил Антон. -- Нет. Проездные у него были до Томска. Решил после армии в город перемахнуть. В Томске у Резкина кореш какой-то жил, раньше его демобилизовался. Ну, они списались, тот ему работу, вроде, на каком-то крупном заводе подыскал. -- Когда это было? -- теперь уже задал вопрос подполковник. -- В шестьдесят шестом, в начале сентября. -- Внешность Зорькина можете описать? Гаврилов пожал плечами, посмотрел на Антона: -- Вроде на него похож. Даже лицом такой же, только немного потемнее. -- У него вставные зубы были? -- Были,-- Гаврилов показал пальцем.-- Эти вот. Помню, боезапас грузили. Накат сильный шел. Ящик краном застропили, корабль накренился. Гошка хотел ящик удержать, но неудачно. Зубы выбило и ногу, кажется, правую помяло. С полгода в госпитале лежал, там и зубы вставил. -- Он прихрамывал после этого? -- Нет. Врачи сами удивлялись, как удачно кость срослась. Антон, чтобы скрыть волнение, отвернулся к окну. Приметы, указанные Гавриловым, совпадали с теми, что дала медицинская экспертиза. Об этом же подумал и подполковник, но голос его ничуть не изменился. -- До какого пункта у Зорькина были оформлены проездные документы? -- продолжал спрашивать он, -- До города Ивдель, который на Урале. Гошка там до службы работал, туда и после службы уехал. -- Попутно не заезжал к вашей племяннице? -- Нет. -- Письма вам присылал с Урала? -- Тоже нет. Видно, из-за Маришки и на меня обиделся. Вообще-то, глупо Маришка с ним поступила. Такого парня ей в жизни не найти. Интересно то, что и фамилии даже одинаковые были. На корабле над Гошкой, помню, подтрунивали: "Жена на твою фамилию перейдет при регистрации или ты на ее?". Подполковник не давал Гаврилову слишком отвлекаться. -- Почему вы решили, что владивостокский геолог и вчерашний рыжий -- одно и то же лицо? -- Приметная больно рожа у него. К тому же, цвет волос у нас одинаковый. Только я не утверждаю, что это он. -- Какие он вам деньги в ресторане предлагал? Гаврилов побагровел. -- Это ж он, зараза, чтоб от меня отвязаться. "Первый раз,-- говорит, -- тебя вижу. Если выпить хочешь, на червонец". Он, можно сказать, этим мне в душу плюнул. Оттого я и на молокососов с музыкой попер. -- У вас фотография Зорькина есть? -- Была где-то. На вокзале всей оравой перед отъездом снимались. -- И геолог на снимок попал? Гаврилов задумался. -- Нет. Он, по-моему, щелкал нас. А карточку мне прислал Юрка Резкин. Фотоаппарат его был. -- Вот что, Гаврилов,-- строго сказал подполковник,-- идите сейчас домой и принесите нам эту фотографию. Гаврилов поднялся, -- А как же это... ресторан? -- Все будет по закону. -- Пятнадцать суток или штраф? -- Это уж как суд решит. Гаврилов ушел. Подполковник откинулся к спинке кресла, посмотрел на Антона и спросил: -- Что скажешь? -- Судя по приметам, в колодце найдены останки Зорькина,-- быстро ответил Антон.-- Только как он попал в наш район, если на Урал ехал? Туман какой-то... Подполковник вздохнул. -- Да-а... Мутное дело. Очень мутное, но... Послушаем, что Граф-Булочкин скажет. 13. Железное алиби Слава Голубев был прав, когда говорил подполковнику, что от Булочкина не пахнет водкой. Медицинская экспертиза, проведенная перед допросом, установила, что Булочкин клинически трезв, но от злоупотребления мепробаматом находится в сильном шоке. В этом подполковник с Антоном убедились и сами, как только конвоир доставил Графа в кабинет. Обхватив ладонями локти рук, Булочкин трясся, как в сильном приступе лихорадки. Не дожидаясь разрешения, сел, попросил воды. Выпил подряд два стакана, крупными, жадными глотками. Несколько секунд просидел сгорбившись, уткнув лицо в ладони рук. Подполковник с Антоном молчали. -- Могу я узнать, чем заинтересовал районную милицию? -- медленно приходя в себя, спросил Булочкин. -- Вопросы будем задавать мы,-- сказал подполковник. -- Тем лучше. -- Что вас привело в наш город? -- Разве в него без визы МВД нельзя въезжать? -- губы Графа иронически дернулись.-- Или мы живем в Германии, где существуют два государства и въезд из одного в другое представляет определенные трудности? -- Бросьте паясничать! -- оборвал подполковник. Булочкин высокомерно вскинул голову. Сухое горбоносое лицо его было невозмутимым, только в глазах затаилась плохо скрываемая настороженность. -- В вашем паспорте одесская прописка. Что вас занесло из Одессы в такую даль? -- Вы видите мое скверное здоровье,-- не меняя тона, продолжал Граф,-- а у вас тишина, нет копоти заводов и столичной суеты. Говорил Булочкин медленно, лениво. Казалось, язык с трудом подчиняется ему и не успевает за мыслью. -- С кем вчера встречались в "Сосновом бору"? -- Гражданин начальник, я повторяю, что приехал к вам отдохнуть, а не работать. Поэтому никаких деловых встреч не назначал. -- С кем встречались в ресторане и какие предлагали деньги? -- требовательно повторил подполковник. Булочкин попытался изобразить еще большее равнодушие, но это ему не удалось. Сильнее задрожали руки, и он крепко сжал ладони. -- Небольшое уточнение. Я не предлагал денег, а подавал их так, как подаю нищим, один вид которых у меня вызывает сострадание...-- Булочкин наигранно вздохнул.-- Вы, конечно, хотите знать, кому именно я подавал? Охотно отвечаю. Какой-то местный алкоголик узнал во мне друга детства, рассчитывая, что брошусь к нему на шею и стану угощать болгарским коньяком. Увы!... К его разочарованию, этого не произошло. -- Какого Юру вы искали в военкомате? Булочкин удивленно посмотрел на подполковника. -- Вот тут уже я хотел увидеть друга, но тоже неудачно... У вас грубый военком, мою болезнь он посчитал за опьянение и не захотел со мной разговаривать. -- Кто этот друг и почему вы ищете его в нашем районе? -- К моему стыду, фамилии друга не знаю, но я, как сейчас, слышу приятный баритон: "Юра, если тебе захочется меня обнять, приезжай в этот чудесный сибирский уголок". -- И вы уже не первый раз приезжаете к нам? -- Да. Повидать Юру -- цель моей жизни. К сожалению, до сих пор не могу напасть на его след. Но я умею добиваться цели, и наша встреча с Юрой рано или поздно состоится. Мне надо вернуть ему долг. Подполковник, заметив, что Антону не терпится что-то сказать, кивнул головой. Антон посмотрел на Графа. -- Первый раз вы были в нашем районе вместе с другом тринадцатого сентября шестьдесят шестого года. -- В это может поверить только ребенок,-- Булочкин вяло ухмыльнулся.-- И то, если он не из Одессы. -- У вас есть алиби? -- быстро спросил подполковник. -- Железное. Накануне той даты, которую только что упомянул этот молодой лейтенант, я, проводив друга Юру на электричке в ваш район, скучал на Новосибирском вокзале, ожидая, когда на табло вспыхнут часы отправления одесского поезда. Еще не миновала полночь, как ко мне подошел невзрачный милицейский сержант и с упреком сказал: "Булочкин, ты раньше времени уехал с Сахалина. Наши ребята истоптали весь остров, отыскивая тебя". Что я мог сказать сержанту в свое оправдание? Пришлось вернуться на Сахалин, обнять соскучившихся телохранителей и сверх того срока, который я так нелепо пытался укоротить, пробыть с ними еще пять лет. В прошлом году я, наконец, распрощался с сахалинскими друзьями по всем джентльменским обычаям. Возвращаясь на родину, в Новосибирске отчетливо вспомнил Юру, доброту которого даже годы не затерли в моей памяти. Вспомнил, как в сентябре шестьдесят шестого, расставаясь с ним на этом неуютном перроне, взял у него взаимообразно незначительную сумму презренных денег и поклялся сединами своей несчастной матери, что верну долг. На этот раз я был при деньгах. Не раздумывая, тут же попытался отыскать Юру. Но, как говорят спортивные комментаторы, попытка не увенчалась успехом,-- Булочкин тяжело вздохнул.-- Пришлось продолжать путь на родину. Приехав туда, я не узнал милой Одессы. Вдобавок меня не полюбила одесская милиция. Я ответил ей тем же. А жить с нелюбимой милицией, скажу вам, труднее, чем с нелюбимой женщиной. По мере того, как Булочкин говорил, сонливость его проходила, речь становилась оживленней, витиеватей. Теперь он уже, казалось, сдерживал язык, чтобы тот не опережал мысль. Подполковник достал из стола фотографию, принесенную Гавриловым, и показал ее Булочкину. -- Вам знаком этот снимок? Граф глянул на фото рассеянным взглядом. -- Работа явно принадлежит неквалифицированному фотографу. -- Никого на ней не узнаете? Булочкин долго вглядывался в снимок и вдруг всплеснул руками: -- Ба-а! Я вижу Юру! -- и посмотрел на подполковника.-- Вы снимали о нем короткометражный фильм? -- Покажите его,-- потребовал подполковник. Граф ткнул пальцем в Зорькина, еще несколько секунд посмотрел на фотографию и опять удивился: -- Да тут и другой Юра,-- ткнул в Резкина.-- Какой букет благородных людей! -- Которого из них вы искали? Булочкин показал на Зорькина. -- Имя его не путаете? -- Я не могу этого сделать уже потому, что мы с ним тезки. -- Итак...-- подполковник внимательно посмотрел не Булочкина.-- Давайте уточним детали: вы ищете в нашем районе Георгия Зорькина, который в шестьдесят шестом году помог вам, назвавшему себя геологом, уехать из Владивостока. С вами ехал еще один знакомый, Юрий Резкин. Он сошел на станции Тайга, чтобы пересесть на поезд, идущий в Томск. Вы с Зорькиным расстались двенадцатого сентября в Новосибирске, а через сутки он был убит. Вам не кажется странным финал дружбы?... Булочкин слушал внимательно. На его лице, когда подполковник сказал об убийстве, отразилось такое удивление, что Антон подумал: "Для Графа, видимо, это неожиданность". Булочкин кулаком потер лоб. -- Я давно заметил, что работники милиции на редкость не умеют шутить. Ваша шутка, гражданин начальник, по поводу смерти Юры, которого вы почему-то называете Георгием -- да еще и Зорькиным, в Одессе не вызвала бы улыбки даже у дошкольника. В остальном вы правы, и если проанализируете мои ответы, то придете к выводу, что я не темнил перед вами. -- Остается выяснить последнее,-- продолжал подполковник.-- Что же все-таки побудило вас столько лет спустя искать Георгия Зорькина? -- Никакого Георгия Зорькина я не знаю,-- твердо сказал Булочкин.-- Искал я Юру, фамилию которого не удосужился спросить, чтобы вернуть ему долг. Это вопрос моей чести. Подполковник внимательно посмотрел на него. -- Мы разберемся во всем этом. И с убийством женщины, труп которой нашли в канализационном колодце, разберемся. -- Гражданин начальник! -- Булочкин приложил трясущиеся ладони к груди.-- Не шейте мне канализационный колодец. Это не мое дело. Пусть им занимается новосибирский уголовный розыск. -- Откуда вам известно, что это произошло в Новосибирске? -- быстро спросил Антон, и по тому, как ободряюще взглянул на него подполковник, понял, что угодил в точку. Булочкин болезненно поморщился. -- Несмотря на отвратительное здоровье, я не утратил чутья и, едва появился в Новосибирске, заметил, что одесситы успели накапать сибирякам о моей популярности. Вдобавок в Новосибирске я имел неосторожность встретиться с человеком, на хвосту которого уже висел уголовный розыск. Поверьте, отвечать за чужие грехи тяжелее, чем за свои. И я -- человек спокойный -- заметался по Новосибирску, как незадачливый композитор, премьера оперы которого с треском провалилась. В период этого отчаяния и пришла светлая мысль -- сделать еще одну попытку отыскать Юру. Буду с вами более откровенен -- я хотел отсидеться у Юры, пока уголовный розыск размотает дело с канализационным колодцем и воздаст должное подлинному убийце. К концу допроса Булочкин опять обхватил ладонями локти, заметно стал ежиться, вздрагивать. Подполковник вызвал конвойного, и Графа увели. Просматривая записи, сделанные при допросе, подполковник насупил густые брови. Наконец посмотрел на Антона. -- Похоже, говорил правду. Но почему он Георгия Зорькина упорно называет Юрой? -- Товарищ подполковник! -- вырвалось у Антона.-- Георгий и Юрий -- это же имена-синонимы. -- Я давно об этом уже подумал, но тут одна неувязочка есть. Гаврилов называет Зорькина Георгием, Гошкой, а Булочкин -- Юрием. Обычно принято называть человека каким-то одним именем, хотя бы у него и синонимы были. Если уж Георгий так Георгий, если Юрий так Юрий. Согласен? Антон утвердительно кивнул головой. -- И еще одно: как Зорькин оказался в нашем районе? Почему? Он же не собирался заезжать в Ярское. -- Может, Резкин ясность внесет? Подполковник задумался, долго разглядывал фотографию. -- Давай сделаем так,-- он повернулся к Антону,-- запроси воинскую часть, где служил Зорькин, до какого пункта при демобилизации он получил проездные документы. Потом дай телеграмму в тот пункт, куда должен был приехать Зорькин. Узнай, становился ли он там на воинский учет, и одновременно запроси адресный стол. Если никаких сведений о Зорькине не окажется, заказывай междугородный разговор с Резкиным. Предложи ему приехать к бабушке. И обрати внимание, как он на это откликнется. -- Ясно, товарищ подполковник. -- И потом вот еще что: надо проверить алиби Булочкина. Если он в самом деле двенадцатого сентября шестьдесят шестого года был задержан в Новосибирске за побег, то алиби его действительно железное. Антон ушел, и почти тотчас в кабинет заявился Кайров. Как всегда, сел к столу подполковника, спросил: -- Вы тоже, Николай Сергеевич, заразились этим делом? Смотрю, допрос сами проводите... Подполковник улыбнулся. -- Вспоминаю молодость. Я ведь пятнадцать лет в уголовном розыске проработал,-- чуточку помолчал.-- А дело это, кажется, очень запутанное и серьезное. Думаю, и тебе придется им заразиться. -- А прокуратура не заинтересуется этим делом? -- Случай, как по заказу, для уголовного розыска. Никаких доказательств о насильственной смерти нет. Ты же знаешь положение: пока факт преднамеренного убийства не станет очевидным, ни о какой передаче дела в прокуратуру не может быть и речи. Кайров слушал спокойно. На его лице не было видно даже тени недовольства или обиды. Когда подполковник замолчал, он только улыбнулся. -- Я все распоряжения выполняю добросовестно. Выполню и это, если вам так угодно. -- Это угодно не мне, а общему делу. Если хочешь, это касается чести милиции. А честь милиции -- и твоя честь, капитан. Бирюков молод. Тыкается, как слепой котенок. Наша с тобой задача -- не дать ему на первых шагах разбить нос. -- Я вас понял,-- четко, по-уставному, произнес Кайров. Собираясь уходить, поднялся и спросил: -- Кстати, по моему рапорту с Бирюковым говорили? -- Да. Ты только за этим ко мне пришел? -- Не только. Хотел узнать в каком состоянии дело с расследованием колодца. Как-никак я все-таки старший инспектор уголовного розыска. -- Тогда садись, поговорим по душам. Кайров вернулся на свое место. Подполковник достал из стола рапорт, еще раз прочитал его и, глядя Кайрову в глаза, заговорил: -- Понимаешь, не указан в твоем рапорте тот импульс, который вывел Бирюкова из равновесия. Вот я с тобой разговариваю, не кричу на тебя, не унижаю твоего достоинства. Скажи, можешь ты в такой ситуации, ни с того ни с сего, нагрубить мне? Кайров нахмурился. -- Там ситуация была иная. Увидев Бирюкова пьяным, я вспылил, но это не дает ему права... -- Вот видишь! -- живо перебил подполковник.-- Бирюкову это не дает права. А кто нам с тобой дал право вспылить? Не обижайся, и себя имею в виду. Бывает, тоже срываюсь, а когда одумаюсь, стыдно становится. Понимаешь, сами того не замечая, привыкаем мы к этакому барскому тону в обращении с подчиненными. А те в свою очередь, становясь руководителями, будут копировать нас. Плохо это, капитан, ой плохо... -- Вас не устраивает моя работа? -- насторожился Кайров. -- Зачем так ставить вопрос? Ты исполнителен, дело знаешь свое. Скажу больше: мне легко с тобою работать. А вот подчиненным... твоим подчиненным, видишь ли, трудно. -- Не красное солнышко, всех не обогреешь. -- На нашей работе греть и не надо. Надо требовать, но без крика и топанья ногами. Прервал подполковника Борис Медников. Торопливо ворвавшись в кабинет, он сел против Кайрова, отдышался и, заметив, что Кайров с подполковником молчат, спросил: -- Я помешал? Серьезный разговор был? -- Нет, Боря, не помешал,-- ответил подполковник.-- Толкуем вот о взаимоотношениях руководителей с подчиненными. -- О-о! Интересная тема. По-моему, здесь все должно строиться на доверии. Есть интересный пример. Во время второй мировой войны в Америке создали два завода по выпуску нового оружия. Поскольку специалистов-рабочих в этой области не было, решили укомплектовать штат молодыми девушками и обучить их мастерству. Решено -- сделано. И вот что интересно. На одном заводе девушки уже через месяц освоили производство и стали перевыполнять план, а на другом дело застопорилось. Стали искать причину. Оказывается, там, где не получалось, девушек запугали ответственностью. Им говорили примерно так: "Малейшая ваша ошибка приведет к катастрофе!" На первом же заводе тоже предупредили об ответственности, но постоянно подбадривали: "Осторожность соблюдайте, но работайте смелее. Не будет получаться, спрашивайте. Подскажем, научим". И дело совсем по-иному пошло. Вот такие пироги. Разные подходы -- разные результаты. А возьмите творческий подход к делу... -- Медников посмотрел на подполковника: -- Собственно, я к вам, Николай Сергеевич, на минутку забежал. Вы читали что-нибудь о восстановлении портрета по черепу? -- Конечно, читал. -- Так вот. В Москве живет один мой знакомый, учились вместе. Он у Герасимова кандидатскую защищал. На днях я еду в Москву в командировку. Хочу увезти череп, найденный в колодце, и попросить хотя бы ориентировочный портрет вылепить. Поможет это вам? -- Конечно, Боря! -- подполковник улыбнулся.-- Смотри только, чтобы в дороге чемодан у тебя не украли, а то станет какой-нибудь жулик заикой. Медников засмеялся и направился к двери. Проводив его взглядом, подполковник живо повернулся к Кайрову: -- Слышал, капитан? Новое оружие лично нам изобретать и осваивать не нужно, бездельников у нас нет, все работают с полной отдачей. А что касается создания у сотрудников творческого настроя, полета мысли -- нам с тобою крепко надо подумать... Вот тебе характерный пример -- Медников. Что ему до наших забот? А ведь думает! Интересом к делу человек живет. Коротко звякнул телефон. Гладышев снял трубку. Бирюков доложил, что из областного управления подтвердили: Булочкин был задержан за побег в Новосибирске 12 сентября шестьдесят шестого года. -- Значит, непосредственного участия в истории Зорькина он принимать не мог,-- сказал подполковник и положил трубку. -- Вы уже знаете фамилию погибшего? -- удивленно спросил Кайров. -- Пока ориентировочно, но узнаем и точно. Уверяю тебя...-- подполковник встал из-за стола, прошелся по кабинету.-- Нет безнадежных дел, капитан. 14. "Допрос" под звездами Из воинской части сообщили, что старшина второй статьи Зорькин Георгий Иванович демобилизовался 6 сентября 1966 г. и получил проездные документы до станции Ивдель Свердловской железной дороги. Никаких сведений о нем после демобилизации в часть не поступало. Антон запросил адресный стол Ивделя, городской и областной военкоматы. Из всех трех мест пришли одинаковые ответы. Зорькин в 1966 и в последующие годы в области на воинском учете не состоял и прописан не был. Показания Графа-Булочкина подтверждались -- Зорькин до Урала не доехал. Но по-прежнему оставалось невыясненным: почему вдруг он решил свернуть в район. По нелепой случайности попал в колодец или был убит? Ясность по первому вопросу мог внести внук Агриппины Резкиной. Он ехал с Зорькиным до станции Тайга, и если тот надумал вдруг заехать в Ярское к своей невесте, то не в один же миг принял такое решение. Надо было срочно звонить в Томск. Разговор состоялся через сутки после того, как Антон сделал заказ на междугородной. Поведение Резкина после демобилизации казалось странным: ни разу не приехал в Ярское, совершенно забыл о своей бабушке. Поэтому, на всякий случай, Антон отрекомендовался работником райсобеса и с упреком спросил Резкина: -- Что ж вы, Юрий Михайлович, о своей бабушке забыли? -- Забыл? -- удивился Резкин, какое-то время помолчал и выпалил бойкой скороговоркой: -- Ничего я не забыл. Всегда бабусю помню. Как-то вот недавно другу письмо писал в Ярское, привет ей передавал. -- Почему вы ей самой не пишете? -- Она ж неграмотная, все равно не прочитает. -- Считаете, это оправдывает вас? -- Да ну какое там, елки с палками, может быть оправдание. -- Вы о ее здоровье знаете? -- Нет...-- растерянно ответил Резкин и тревожно спросил: -- Что с бабусей? -- Пока ничего страшного,-- стараясь не переиграть, успокоил Антон,-- но прибаливать часто стала. Переживает за своего внука. -- Вы передайте ей,-- заторопился Резкин,-- что я на днях ее навещу. Откровенно говоря, давно хочется в Ярском побывать. Как-никак родные места там. Да вот разные дела засосали: то квартиру ждал, то к родственникам жены ездил. В общем, елки с палками, не оправдание, конечно. -- А не получится это пустым обещанием? -- Ну, елки с палками! Капитально приеду. И Резкин сдержал слово. О его приезде Антон узнал от Чернышева и сразу же выехал в Ярское. Выехал с каким-то смутным, тревожным настроением, мучаясь различными предположениями, что-то даст эта, третья по счету, поездка. Чернышев по-настоящему обрадовался встрече, будто сына родного увидел. -- Жив, голубчик? Здоров? Ну и слава богу. Ужинал? -- Спасибо. -- Все равно садись к столу. Не станем нарушать наш обычай: хочешь не хочешь, гость, а с дороги -- за стол. После ужина Маркел Маркелович по привычке взялся за газеты, но быстро отложил их. -- Что Зорькина насчет моряка прошлый раз сказала?-- неожиданно спросил он Антона. Выслушав, покачал головой: -- Я тебя предупреждал, палец ей в рот не клади. Остра, хитра и... умом не обижена. Работу на птицеферме ведет -- разлюли малина! По области в передовиках ходит. Птичницы к ней с уважением: "Наша Марина Васильевна". Уверен, поставь председателем, за милую душу колхоз потянет, не каждый мужик с ней потягается,-- Чернышев ладонью взъерошил свой седой ежик.-- Неужто напутал я с женихом? Может, и не из моряков он вовсе... -- Из моряков. В райцентре живет дядя Зорькиной, Гаврилов... -- Вспомнил! -- Чернышев хлопнул по коленке.-- Кешка Гаврилов! Моряк же с ним в отпуск приезжал,-- и улыбнулся.-- Склероз старческий, совсем забыл. Хорошо, про Кешку напомнил. Знаю Иннокентия, знаю. Говорят, запился последнее время? -- Из милиции почти не вылазит. -- Ишь ты... Деньги мужика сгубили. Он же долго на сверхсрочной служил, получал крепко. Бывало, в отпуск приедет -- всю деревню упоит. А такие, как Проня Тодырев, кроме выпивки, еще и в долг без отдачи у него деньжонок прихватывали. -- Это не тот Проня, который у Столбова на восстановление здоровья пятьдесят рублей взял? -- улыбнулся Антон. -- Он самый. Ходячий анекдот, а не мужик. -- Зря вы тогда суда испугались. Ничего бы Столбову не было, Проня на него с ножом лез. -- Кто тебе сказал, что я испугался? Не хотел волокиту затевать. Это ж надо в райцентр людей на суд везти, а они мне на работе нужны. На суде день пропадет, да пока следствие будет. Хорошо, ты вот уже который раз сюда приезжаешь разбираться. А у вашего Кайрова, к примеру, другая метода: один раз побывает, а потом повесточку в зубы -- и здоров будь к нему являться... К слову пришлось, не везет Столбову с Кайровым. Прошлый раз возьми. Хорошо, что Гладышев мне верит. Позвонил ему, разобрался -- дело заглохло. А то, чего доброго, упекли бы парня на пятнадцать суток. Под горячую руку он Кайрову попадается, что ли? -- Чернышев потер ладонью подбородок и снова заговорил о Зорькиной: -- Не пойму, отчего она моряка скрывает? Видимо, не так ты с ней начал. А может, девичья гордость, а? Антон пожал плечами, прислушался к голосам девчат, остановившихся у самого дома Чернышева. Послышался разговор на крыльце. Екатерина Григорьевна кому-то сказала: "Да ты проходи, проходи в избу. Там он". По веранде стукнули каблучки, и, к удивлению Антона, в комнату вошла Зорькина. Бойко поздоровалась: -- Добрый вечер, Маркел Маркелович,-- и, заметив Антона, смутилась.-- У вас гости? -- Милости просим, -- ответил Чернышев, хотел что-то добавить, но Зорькина опередила его: -- Знаете, зачем я к вам пришла? -- Знаю,-- с самым серьезным видом сказал Чернышев и наклонил голову в сторону Антона.-- Жених у меня какой нынче гостит, а? Молодой, симпатичный -- и, вдобавок, холост, как выстреленный патрон... Зорькина засмеялась: -- Где уж нам уж выйти замуж, мы и в девках проживем. -- Да ты что, Марина Васильевна! -- Чернышев шутливо протянул к ней руки.-- Личное обязательство беру: в будущем году, а то и раньше, выдать тебя замуж. -- Ох, всыпят вам за невыполнение личных обязательств!-- в тон ему ответила Зорькина и сразу стала серьезной: -- Мне, Маркел Маркелович, завтра до зарезу надо Витьку Столбова на ферму. Пусть он нам бульдозером площадку разровняет. -- У нас же на бульдозере Проня числится. -- Вот именно, числится. Витька за час сделает, а Проня неделю прокочевряжится. А чего доброго, еще и птицеферму снесет. У него же бульдозер то не заводится, то не останавливается. Пошлете завтра Столбова или мне самой с ним договариваться? -- Что ж сразу не договорилась? -- Субординацию соблюдаю. Откажете, тогда инициативу проявлю. -- Как тебе, голуба моя, откажешь? Будет завтра у тебя на ферме Столбов, но...-- Чернышев хитро подмигнул:-- За это ты должна моего гостя сегодня в клуб сводить. Согласна? -- Сегодня там интересного ничего не будет. В магазин пиво привезли. Любимчик ваш Сенечка Щелчков весь вечер будет анекдоты рассказывать. А кроме него, на баяне никто не играет. -- Пригрози Сеньке, завтра к рулю не допущу! -- Ему хоть загрозись,-- Зорькина отбросила со лба прядку волос, улыбнувшись, посмотрела на Антона: -- Идемте, если хотите. Вы ведь как-то уже обещали. В клубе и в самом деле было невесело. Несколько девичьих пар танцевали под радиолу что-то непонятное, скорее не танцевали, а толклись на месте. Четверо парней, поочередно передавая друг другу кий, гоняли шары на бильярде. Возле них толпились болельщики, среди которых Антон сразу узнал шофера председательского "газика". Шофер был навеселе. Увидев Зорькину с Антоном, он так обрадовался, будто ждал их весь вечер. -- М-марина, слышала п-последнюю хохму с Проней? -- заикнувшись, спросил он. -- Как бульдозером хату свою чуть не снес? -- С-старо! Сегодня сама Фроська новый с-случай рассказывала. 3-значит, пришла она на днях с работы, Степка-пацан с-сметаны запросил. Фроська -- в погреб, развязывает одну молочную кринку, другую, третью, а там с-сметаной и не пахнет, во всех -- одна п-простокваша. Степка в погреб с-спускаться мал еще. Кто с-сметану снял? Кроме Прони, некому. Ну Фроська и давай его к-костерить! Проня христом-богом клянется, отпирается. Прошло несколько дней, все нормально. А вчера вечером приходит Фроська с работы, Проня, как м-министр, сидит в хате, показывает под стол: "Смотри!" Фроська заглядывает -- под столом кот. Вся м-морда в сметане, облизывается. Фроська в погреб: кринки развязаны, и с-сметану -- как корова языком слизнула. Спрашивает: "Ты в погребе был?" Проня: "Нет. Кот оттуда выскочил".-- "А кто научил кота кринки развязывать?" Проня к-кулаком по с-столу: "И тут на меня прешь! Кто я?! Дрессировщик?!". -- Значит, с-сегодня баяна не будет? -- засмеявшись, спросила Зорькина. -- А да ну его! -- шофер махнул рукой.-- Не дразнись. П-поговорить охота. -- Я вот передам Маркелу Маркеловичу. -- Н-не вздумай! 3-завтра как огурчик буду. -- Придется домой идти,-- Зорькина посмотрела на Антона: -- Вы останетесь? -- Нет,-- торопливо ответил Антон. Они вышли из клуба и молча пошли вдоль сумеречной засыпающей деревни. Поравнявшись с домом Чернышева, Антон хотел проститься, но Зорькина шла так, будто была уверена, что он не оставит ее одну до тех пор, пока сама она этого не захочет. И Антон подчинился, хотя все время, находясь рядом с ней, чувствовал непривычную скованность. Казалось, Зорькина вот-вот отпустит, как в прошлый раз, какую-нибудь злую остроту. И она действительно сказала: -- Вы удивительный собеседник. Вот бы вас со Столбовым одних оставить. Было бы выразительнейшее молчание. Антон улыбнулся: -- Не такой уж Столбов молчун. -- В сравнении с вами -- да,-- Зорькина вздохнула.-- Что-то происходит с Витькой в последнее время. Будто совсем язык проглотил. -- Раньше не таким был? -- Особой разговорчивостью не отличался, но с девушками, бывало, чесал язык. Одно время мы дружбу водили, так мне, например, скучно с ним не было. -- Как это Нина умудрилась отбить его у вас? -- Вы любопытный, как я погляжу. -- Профессиональная привычка. -- Вы следователь? -- Инспектор уголовного розыска. -- Это страшнее? -- Смотря для кого. Зорькина засмеялась: -- Например, для меня. Не напрасно же вы моими женихами прошлый раз интересовались. Все с колодцем разбираетесь? -- Откуда вам известно, что с колодцем? -- Господи...-- Зорькина усмехнулась.-- В деревне все известно. В открытую говорят, что убитый был землей засыпан. И убийцу даже знают. Удивляются, что он до сих пор не арестован. -- Кто же этот убийца? -- Так я вам и скажу -- кто... в деревне трепачей полно. -- А все же... -- Надо самим разбираться, а не деревенские сплетни собирать. Тут у нас есть говорунчики, наговорят, только слушай. Не спеша вышли к околице, остановились у озера. В вечерних сумерках вода походила на темное зеркало с вкрапленными в него мерцающими точками звезд. Изредка зеркало всплескивало -- видимо, шальная щука или окунь хватали задремавшую рыбешку. Вспыхнувшие от всплеска круги быстро исчезали, и звездные крапинки опять мерцали на своих местах. Теплый воздух крепко отдавал настоем полевых цветов. Нарушая тишину, однотонно скрипел коростель. В приозерных кустах с ним перекликалась какая-то одинокая всхлипывающая птица. -- Красота, как в сказке...-- задумчиво сказал Антон и показал на белеющее у края обрыва бревно: -- Присядем? Не дожидаясь согласия, он подошел к бревну и сел. Зорькина осторожно, стараясь не помять юбку, села рядом и, обхватив ладонями колени, стала глядеть на озеро. Антон чувствовал, что ей хочется о чем-то спросить, что она ждет, чтобы он заговорил первым. Но он умышленно молчал. И Зорькина не вытерпела, спросила: -- Почему вы прошлый раз спрашивали меня о моряке? Антон словно ждал этого вопроса. Сейчас, после показаний Гаврилова, у него в руках был крупный козырь, но из осторожности он не стал раскрывать карты и ответил вопросом: -- Почему прошлый раз вы скрыли, что у вас был знакомый моряк? -- Это допрос? -- Зорькина настороженно взглянула на Антона, но тут же лукаво-насмешливо улыбнулась и посмотрела на звездное небо.-- Шикарное название для детективного рассказа... "Допрос под звездами". Не правда ли? -- Увлекаетесь детективами? -- Нет. Ими у нас ребята увлекаются. А мы больше про любовь читаем. Толстого, Мопассана, Флобера... -- Классическая любовь, судя по авторам. -- Современные писатели скучно о любви пишут. Вот разве только... который "Алкины песни" написал. Скажите... вы верите в настоящую любовь? Антон засмеялся и подумал: "Почему она сменила тему?" Зорькина продолжала смотреть на озеро. -- Я вполне серьезно. Вы должны знать это. Наверняка, в институте изучали преступления, совершенные на любовной почве. Так это у юристов называется? К тому же в городе жили, там народу больше. -- В городе я только учился, а жил в Березовке,-- Антон показал на озеро: -- Вон на той стороне, за островом. -- Ваша фамилия Бирюков? -- она всем корпусом повернулась к Антону.-- Фу ты, господи! Вы ж на своего отца, как две капли воды, похожи. Мы с ним на областное совещание недавно ездили. В президиуме рядом сидели,-- и засмеялась.-- А я -- то считала тебя, вроде Кайрова, издалека залетевшим в наши края. -- У вас тут все Кайрова знают? -- спросил Антон, отметив, как Зорькина легко перешла на "ты". -- Он же давно в милиции работает. Одно время ухаживать за мной пытался. Духи дарил. Сказал, французские, за десять пятьдесят. Красивый такой флакончик, маленький. Жалко мне стало его денег. Духи с благодарностью вернула, показала на Витьку Столбова и говорю: "Этот парень французских духов не дарит, но из ревности усы, даже и милицейские, подпортить может". Терпеть не могу усатых кавалеров. Вот когда у стариков усы или борода, приятно посмотреть, а пижонских усиков не терпит моя душа, что хочешь с ней делай. Как увижу молодого усача, так и хочется шпильку запустить. "Вот откуда "невезучесть" Столбова с Кайровым началась",-- подумал Антон и засмеялся. -- Так мы земляки, оказывается,-- опять сказала Зорькина, помолчала и вдруг заявила: -- Был у меня знакомый моряк. -- Я знаю,-- Антон решил, что пришла пора открыть карты.-- Иннокентий Иванович Гаврилов, ваш дядя, все рассказал. За исключением... Почему оборвалась ваша дружба с Георгием? Зорькина долго молчала. Антон чувствовал рядом ее плечо, казалось, даже слышал дыхание, видел ладони, обхватившие коленки. Наконец она повернулась к Антону и заговорила: -- Во всем виновата я. Решила проверить, любит ли Зорькин меня. Попросила подружку, чтобы она написала Георгию, будто бы я стала встречаться с Витькой Столбовым. Интересно было, что Георгий ответит. Ждала, ждала, но так и не дождалась. -- После этого вы не переписывались? -- Нет. Зорькин оказался парнем с характером. Только позднее я поняла свою глупость. -- Юрием он себя никогда не называл? -- Нет. Он не стеснялся своего имени и не подстраивался ни под кого. Зорькина съежилась, опять долго молчала, глядя на озеро. -- Осенью, помню, было, в сентябре,-- тихо заговорила она.-- Дед Слышка -- он тогда почтальоном работал -- приносит мне телеграмму: "Приеду двенадцатого вечером. Георгий". Обрадовалась, бегу к подружке, которая по моей просьбе письмо писала. Подружка посмотрела на телеграмму и говорит: "Она ж фальшивая". Тут только я сообразила, что нет на телеграмме: ни откуда послана, ни когда послана и -- ни одной печати. Просто, на бланке рукой Слышки написана записка, и все. Я -- к нему. Старик клянется, что такую ему дали в райцентре на почте. Ждала я Георгия двенадцатого, тринадцатого, неделю, месяц... И по сей день его нет. -- В деревне не знают, почему Слышка на пенсию ушел? -- спросил Антон.-- Годы пенсионные раньше подошли, но он работал... -- Выгнали, наверное. Был слушок, чужие письма читал. У него какое-то болезненное любопытство. -- Столбов знал, что к вам моряк едет? -- Да, когда я с ним заговорила о Георгии, Столбов понял, что у меня к нему, к Столбову то есть, ответной настоящей любви нет. А без настоящей любви... Витька парень сильный, ему подачки не нужны. Он никогда не будет домогаться любви, зная, что девушка к нему равнодушна. -- Жалеешь, что такого парня, как Виктор Столбов, упустила? -- впервые обращаясь к Зорькиной на "ты", спросил Антон. -- Как сказать...-- Зорькина убрала руки с колен и обхватила ладонями локти.-- Ухаживал Витька за мной я была к нему равнодушна. Стоило ему подружиться с Ниночкой Бровцевой, во мне заговорило уязвленное бабье самолюбие: стала напоказ носить подаренные Витькой лакировки и косынку. Пять лет туфли лежали, фасон уже устарел, а я все равно в них щеголяю. Глупо, конечно... Порою самой даже смешно. По небу яркой полоской чиркнул метеор, и Антону показалось, что след его погас в озере. -- Скажи, Бирюков,-- с трудом выговорила Зорькина,-- это Георгия нашли в колодце? -- Не знаю, Марина,-- ответил он, помолчал и добавил:-- Пока не знаю. Давно утих скрип коростеля. Только в приозерных кустах по-прежнему тоскливо всхлипывала одинокая птица. 15. Резкин навещает бабушку Проснулся Антон от горластого петушиного крика. Во дворе Маркел Маркепович загремел рукомойником. Было слышно, как он громко фыркает, умываясь остывшей за ночь водой. Хлопнула дверь, глуховатый со сна голос сказал: -- Подъем, следователь! Пора завтракать. Завтракали вдвоем с Маркелом Маркеловичем. Прихлебывая горячий чай, Чернышев слушал Антона. Отставил пустой стакан, усмехнулся: -- Я сразу сообразил, не за бульдозером она ко мне забежала. Распоряжение председателя, видишь ли, потребовалось. Наболело на душе, не вытерпела -- сама пришла к следователю. -- Правда, что в деревне уже кого-то подозревают?-- спросил Антон. Чернышев нахмурился и, почти как Зорькина, ответил: -- Деревенские сплетни не собирай, тут наговорят семь бочек арестантов. Сам разматывай клубок, на то тебя и в институте учили. Антон поднялся из-за стола: -- Пойду к Стрельникову, надо с телеграммой разобраться. Чернышев посоветовал: -- Больше по истории с ним беседуй, это ему для затравки нужно. Болтун Слышка, конечно, изрядный, но в хронологии большой дока. Память имеет -- дай бог каждому! Когда какой царь правил, когда какие события произошли, дни рождения выдающихся людей -- назубок, как отче наш, чеканит. А в своей деревне -- всех наперечет. Как-то мужики экзамен ему учинили. Не поверишь, ходячая энциклопедия -- и только! Смешно сказать, день рождения Степки -- самого младшего Прониного сына -- и то вспомнил. Егора Кузьмича Антон застал за необычным занятием. Сидя перед палисадником своей избы на скамеечке, старик увлеченно скоблил ножом старый осколок чугунка. Обрадовавшись неожиданному собеседнику, он усадил Антона рядом с собой и с самым серьезным видом, будто только что сделал интересное открытие, заговорил: -- Вот старики сказывают, раньше люди здоровше были. К примеру, мой дед, которого я очень даже хорошо помню, переносил на своем собственном загорбке по десять пудов весу. И очень даже просто переносил. Откуда такая силища в человеке бралась? Затрудняешься ответить. А я вот тебе очень точно могу сказать. Пищу тогда люди в какой посуде приготовляли? В глиняных горшках и в настоящих чугунных чугунках. А сейчас что с этим делом получается? Понаделали разной алюмениевой посуды, миски из каких-то матерьялов, как резиновые, стали в обиходе. Опять же про деревянные ложки давным-давно позабыли, стальными да алюмениевыми обжигаются Это в самый раз и сказывается на человеческом организме. Вот доводилось мне читать в медицинском журнале одну завлекательную статью...-- старик помолчал немного и начал почти дословно пересказывать прочитанное. -- У вас феноменальная память,-- похвалил Антон. -- Какая? -- Егор Кузьмич насторожился. -- Хорошая, говорю, память. Слышал от людей, что вы даже дни рождения всех в Ярском помните. -- Всех, пожалуй, не помню, а большинство, слышь-ка, назову. Кого, к примеру, хочешь знать? -- Ну, скажем, когда Пронин Степка родился? -- Самый младшой, стало быть? -- Егор Кузьмич задумался.-- Дак это очень даже простая для меня дата. Степка Прони Тодырева родился семнадцатого апреля и аккурат в тот год, когда забросили культстановский колодец. Стало быть, в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом. Арифметика тут очень даже простая, потому как этого же числа апреля, только в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, была создана в молодом Советском государстве пожарная охрана, и мне собственноручно было доверено организовать таковую охрану в Ярском, хотя я молоденьким совсем тогда был. Вот такая тут арифметика. Потому, как дата совпадает, вполне может стать Пронин Степка пожарным. А сам Проня Тодырев родился, если хочешь знать, девятого сентября одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года, аккурат через сто лет после большого писателя Толстого, какой написал очень большую книгу про войну и мир,-- Егор Кузьмич снял картуз, погладил макушку.-- Антересная штука получается: в одинаковые числа люди родятся, а ума дается каждому по-разному. Возьми того же Проню... Антон уже знал, что Стрельникова можно остановить только вопросом. -- Егор Кузьмич, вы помните, в сентябре шестьдесят шестого года Зорькиной была телеграмма от жениха? -- Марине? -- уточнил старик.-- Дак, слышь-ка, я за свою почтальонскую жизнь столько телеграмм доставил в Ярское, что все и не упомнишь. -- Эта телеграмма была за несколько дней до того, как вы ушли на пенсию, и написана была она вашей рукой. Старик опять погладил макушку: -- Кажись, припоминаю. Доставлял такую телеграмму. -- Почему она была написана вашим почерком? -- Потому, что сам ее писал. История, слышь-ка, такая вышла. Телеграмму эту я точно получил в узле связи в райцентре. Положил вместе с прочей корреспонденцией -- так по-ученому называется почта. Потом оказалось, что телеграммы нет. Или обронил где, или спер кто, не скажу. А дело серьезное, я понимаю. Взял телеграммную бланку и собственноручно написал, как было в настоящей телеграмме. Имя жениха помню. Георгий -- так по-грузинскому Егорий называется, стало быть, тезка мой.-- Егор Кузьмич вздохнул.-- Только жених не приехал. Для обману прислал сообщение или для испугу, потому как Марина в то время с Витькой Столбовым любовь крутила. За двумя зайцами погналась и ни одного не поймала. -- И еще одно, Егор Кузьмич, меня интересует. Почему вы ушли на пенсию как раз в тот день, когда забросили культстановский колодец? Совпадение это или какая-то причина была? Стрельников опустил глаза, подумавши, вздохнул и неторопливо поправил картуз. -- Гляжу, у тебя вылитый мой характер. Страсть любопытный. И хорошо это, и опять же плохо. Сколько я неприятностей из-за своего любопытства поимел -- не счесть! А с пенсией у меня, слышь-ка, неантересная история. Но поскольку с любопытством ты, как и я... К тому же полюбился мне. Опять же, за что полюбился? За правильность характера, за уважение ко мне. Так вот, стало быть, из уважения к тебе расскажу историю про пенсию,-- Стрельников передохнул, виновато поморщился.-- Я, слышь-ка, сказывал, что старуха оконфузила. Показалось ей по глупому уму, что я любовные письма чужие читаю. Баба, ежели она даже самая умная, все одно остается бабой. А моя Андреевна и умом не отличается, стало быть, вдвойне баба. Раззвонила всей деревне об моем любопытстве. Слух до начальства дошел... Как сейчас помню, тринадцатого сентября шестьдесят шестого года последний раз газеты на культстан привез... Не прояснилось еще, кто в колодце оказался? -- В деревне больше меня знают,-- уклонился от ответа Антон. -- Дак, слышь-ка, деревенским верить сильно нельзя. Тут кто на кого злость имеет, тот на того и бочку катит. К примеру, послушай того же Проню Тодырева. У него самый плохой человек -- Витька Столбов. Опять же, почему Витька? Потому что сопатку Проне начистил принародно. Так вот Проня до сей поры не может этого забыть, хотя сам виноватый был -- с кинджалом на Витьку набросился. -- С каким кинжалом? Егор Кузьмич смущенно опустил глаза. -- Ну, могет быть, и не с кинджалом, с ножиком. Сам я не присутствовал при этой истории, только скажу тебе: по пьянке Проня жуковатый мужик -- так на рожон и лезет. Вот Витька и дал ему мялку для памяти. Антон заметил, что даже болтун Слышка и тот не хочет передать слух, который распространился по деревне,-- это разжигало любопытство. "Кого и почему они скрывают? Боятся или, как говорил Столбов, не хотят попасть в свидетели?" На следующий день в Ярском наконец появился Резкин. Бабка Агриппина прямо-таки помолодела от радости. Уставила стол допотопными бутылками с самодельной настойкой, успела сбегать в сельмаг за "казенкой", вытащила на свет божий из погреба маринованные грибочки-огурочки и, повязав праздничный цветастый передник, лихо принялась разбивать яйца о край вместительной шкворчащей салом сковороды. Суетясь, то и дело всплескивала руками и благодарила Антона: -- Уж и не знаю, какое тебе говорить спасибо за унучика! И как ты только, сынок, его отыскал?! Последний разок хучь погляжу на Юрку. Когда он теперь ко мне соберется? Ай, Юрка! Ай, барсук этакий! Сколь годов ни слуху ни духу не подавал... Юрка -- коренастый парень, в белой нейлоновой рубахе нараспашку, по-модному длинногривый -- поблескивал вставным зубом и хохотал: -- Бабуся, чтобы наполнить этот ноев ковчег яичницей, колхозной птицефермы не хватит! -- Хватит, унучик, хватит. Они у меня непокупные. Куда их девать? На базар в раивонный центер я не езжу, а здесь продавать некому,-- приканчивая второй десяток, отвечала старушка. Вспоминая телефонный разговор с Антоном, Резкин покатывался: -- Ну разыграл ты меня, елки с палками! Чес-слово, разыграл! "Из собеса говорят"... Перепугал насмерть. Думаю, или долго жить бабуся приказала, или на алименты подала,-- и тут же начинал ругать себя: -- Пижон самый последний. Думаю, хозяйство бабуся имеет, пенсию получает, деньжонок в чулке хватит. В нем, если покопать, керенки, наверное, еще припрятаны. Что старухе еще надо? Приеду, только чулок растрясу,-- налил по стакану водки.-- Давай за знакомство врежем! Я, елки с палками, давно уже не прикладывался к беленькой, работа замотала. Антон накрыл свой стакан ладонью -- Мне нельзя, Юра. Я и сейчас на работе. -- Какая у тебя тут работа! Магазин обчистили, что ли? Узнав, что интересует Антона, Резкин задумался и скороговоркой стал припоминать, как ехал из Владивостока после демобилизации. Его рассказ почти слово в слово подтверждал показания Гаврилова на допросе у подполковника. Подтвердил он и предположение, что Георгий и Юрий -- одно лицо. -- Тут вот как получилось, елки с палками. Рыжего, как и меня, звали Юркой. Когда мы все трое знакомились, Зорькин сказал: "Я в некотором роде тоже Юрка, так что давайте будем называться одинаково". -- Рыжий на самом деле геологом был? -- Каким геологом? -- Резкин махнул рукой.-- Шарамыга какой-то. Из Владивостока мы еле тепленькие выехали -- друзья, проводы и все такое, елки с палками. Деньжонки были, а он без рубля оказался, стал заискивать перед нами, обещал рассчитаться. Настроение наше после демобилизации на высоте было, готовы весь мир одарить, ну и увезли его с собою. Подумаешь, там сотнягу-другую на него потратить! Все равно в дороге пропили бы. -- В Ярское Зорькин не собирался заехать? У него, кажется, со здешней заведующей птицефермой роман был. -- Тут так, это самое... Вначале я думал, что он родня Марине Зорькиной. Оказалось, однофамильцы всего-навсего. Ну, он стал Мариной интересоваться. Плохого мне сказать нечего было -- Марина мировецкая деваха. В Красноярске, только поезд остановился, Зорькин говорит: "Знаешь, я заеду к ней, кое-что уточнить надо. Побежали, подарок купим". Ну, выскочили у вокзала, в один магазин, в другой -- хоть шаром покати -- подходящего ничего нет. Поезд вот-вот отправится. Рыжий подскакивает: "Туфли дамские лотошница продает!" Мы -- к ней! Зорькин размер спросил -- примерно подходит. Деньги -- на кон. У лотошницы сдачи нет. Подсказываю: "Бери на сдачу косынку!" Голубенькая такая, с якорьками. Схватили и -- к поезду. Только впрыгнули в вагон, поезд тронулся. А на следующей станции, название не помню, Зорькин бегал телеграмму Марине отбивать. Ну, а в Тайге я с Зорькиным и Рыжим расстался,-- Резкин внимательно посмотрел на Антона: -- Слушай, елки с палками, почему тебя это интересует? -- Есть предположение, что через сутки после того, как вы расстались, Зорькин был убит. -- Не может быть...-- почти шепотом проговорил Резкин. Антон давно замечал, что самые серьезные догадки и решения к нему приходят внезапно. Так случилось и на этот раз. "Конечно, и Зорькина, и Чернышев, и разговорчивый Егор Кузьмич Стрельников отводили подозрение от Столбова... Столбов достал из колодца дохлого кота, Столбов засыпал колодец землей, Столбов... подарил Зорькиной туфли-лакировки и голубую косынку с якорьками. А не в Красноярске ли эти лакировки и косынка куплены?..." Еще толком не веря мелькнувшей догадке, скорее ради уточнения спросил: -- Юра, а какие туфли купили? -- Дорогие. Черные, кажется, лакированные. Антону стало не по себе. Он расстегнул ворот рубашки и, сам не ожидая того, произнес вслух: -- Нет, не может быть... -- Я ж и говорю, елки с палками! -- подхватил Резкин.-- За что Зорькина убивать? Добрейшей души парень. Если грабеж, так у него, кроме матросского обмундирования, взять было нечего. -- А Рыжий?...-- как за спасительную соломинку ухватился Антон.-- Рыжий-то без копейки ехал... -- Не. Мы всю дорогу как братья были. К тому же Рыжий знал, что Зорькин ему почти последние деньги отдал. Рыжему еще до Одессы пилить надо было. -- Тебе что-нибудь известно об отношениях Марины и Столбова? -- Присылал Витька как-то письмишко в армию. Вроде -- подруживали они в то время. -- Что за человек Столбов? Не вспыльчивый? -- Имеешь в виду на почве ревности?...-- мигом догадался Резкин, покрутил пальцем у виска и даже, как показалось Антону, испугался: -- Ты чокнулся? Столбов!... Ты выкинь это из головы, не вздумай кому-нибудь сказать! Бабка Агриппина давно уже взгромоздила на стол шкворчащую сковородку с яичницей, еще несколько раз сныряла в погреб, а Антон с Резкиным все заняты были своим разговором. "Если туфли и косынка, подаренные Столбовым Зорькиной, действительно те, что куплены в Красноярске, то как они попали к Столбову? Не соврала ли Зорькина, что именно Столбов подарил их ей?" -- с этими вопросами ушел Антон от Резкина. Шел задумавшись, низко опустив голову, обочиной пыльной улицы, у самых палисадников. -- Доброе здоровьице, товарищ следователь. Антон удивленно повернулся на голос. У невзрачной старенькой избушки, облокотившись на полузавалившийся плетень, стоял щуплый мужичок, на вид ему можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Небритый, с взлохмаченными волосами. Длинная, чуть не до колен, капитально застиранная матросская тельняшка с обрезанными на манер футболки рукавами мешком свисала с худых узких плеч. Под крючковатым облупившимся от загара носом дымила толщиной с палец махорочная самокрутка. Заспанными покрасневшими глазами мужичок смотрел на Антона и, вынув изо рта самокрутку, повторил: -- Доброе здоровьице, товарищ следователь. -- Здравствуйте,-- ответил Антон. -- В гостях у Резкиных были или с колодцем все пурхаетесь? Антон остановился -- мужичок явно вызывал на разговор. -- Это ж надо, такую козу заделать, а? Испокон веков такого в Ярском не случалось. Убийцу-то скоро арестовывать будете? Или ждете, когда он тягу даст? -- Когда надо будет, тогда и арестуем,-- ответил Антон. -- Оно, конечно... -- мужичок повертел в заскорузлых пальцах самокрутку.-- Милиции видней, кого в каталажку садить. А народу глаза не закроешь, язык не привяжешь. Народ-то, он знает, что зазря колодец засыпать не станут. Из-за избы выбежал, похоже, пятилетний карапуз в одной коротенькой, до пупка, майке-безрукавке. Подбежал к мужичку, шмыгнул таким же, как у него, облупившимся носом, потерся об его ногу, выпятил живот и чуть не на штанину пустил струйку. -- П-пшел отсель! -- шикнул на него мужичок и пригрозил:-- Погашу об задницу цигарку, будешь знать где мочиться. Карапуз, вычерчивая струйкой зигзаги, отбежал в сторону, покружился по ограде и исчез за избой. Антон сделал вид, что не понял намека о колодце, равнодушно сказал: -- Из деревенских на такое никто не решится. -- Не скажи, товарищ следователь. Есть и в деревне ухорезы, только морду подставляй. Хотя бы тот, кто колодец засыпал. Он быка одним ударом может ухайдакать. Сила бульдозерная... Мужичок не успел договорить. За избой басом взвыл ребенок, чуток спустя запричитал женский голос: -- Пронька! Провались сквозь землю, и куда ты только глядишь?! Я ж тебя, лодырюгу непутевого, просила доглядеть за дитем. И что это за чуду-юду на мою голову бог послал! К своему кровному дитю и то никакого сочувствия у него нету!... -- Чо там стряслось?! -- не оборачиваясь и не отрываясь от плетня, крикнул мужичок. -- Через плечо оглоблей тебя по макушке! Степка нагишом в крапиву сел! -- одним духом выплеснула женщина. -- Пусть смотрит, поносник, куда садится,-- огрызнулся мужичок и как ни в чем не бывало стал рассказывать Антону: -- Во неугомонный пацан. Зачастил на двор, штаны не успеваешь на него одевать. А на днях и в штанах учудил. Только баба красные угли из утюга выкинула, и что ты думаешь? Он моментом на них и припаялся. Не веришь, штаны дымом взялись, наскрозь прогорели, а заднице хоть бы хны. Так, малость волдырями взялась...-- помолчал, прислушиваясь к хрипящему детскому крику, ухмыльнулся: -- Во базлает! Должно быть, как скипидаром жгет. -- Пронька! -- опять послышался из-за избы женский голос.-- С кем ты там лясы точишь? Возьмешься ты сегодня глядеть за дитем или нет? У меня молоко на печке сбежало, пока я тут с непутевым отродьем вожусь! Мужичок заплевал окурок, недовольно поморщился, будто сожалел, что его отрывают от разговора, сказал многозначительно: -- Свидетели понадобятся, можете рассчитывать. Кое-какими сведениями по колодцу располагаю,-- и лениво поплелся за избу. "Так вот ты какой, Проня Тодырев -- ходячий анекдот...-- Антон посмотрел вслед мужичку и вдруг мысленно спросил: -- Откуда у тебя такая "безразмерная" старая тельняшка?" 16. Бутылка пива и тельняшка Проня не дождался, когда Антон его пригласит. Пришел сам. Приоткрыл осторожно дверь председательского кабинета, сунул в образовавшуюся щель небритую, с припухшими покрасневшими глазами физиономию, засланным голосом спросил: -- По следствию об колодце принимаете? -- Проходите,-- без особого энтузиазма пригласил Антон. Он прошел, поддернул сползающую с плеча "безразмерную" тельняшку, неторопливо сел на указанный Антоном стул, кашлянул. -- Тодырев моя фамилия, Прокопий Иванович. Тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения,-- помолчал.-- Записывать будете или как? Антон вспомнил Пронину историю с котом, рассказанную в клубе заикающимся шофером Щелчковым, с трудом сдержал улыбку: -- Давайте "или как". -- Правильно,-- Проня удовлетворенно кивнул головой.-- Чо тут писать. Все как ясный день. В обчем, вскорости, как засыпали колодец, человек, возивший туда землю, требовал с меня разводной ключ. Навроде я тот ключ украл у него. -- Говорите ясней. Какой человек? Какой ключ? Проня, недоумевая, пожал плечами: -- Не ясно?... Землю в колодец возил Столбов. Ключ, каким гайки откручивают. Большой ключ, железный. -- Дальше что? -- поторопил Антон. -- Все как ясный день. Ключом ухайдакали человека, сбросили в колодец и землей засыпали. Чтоб концы скрыть, ключ затырили, а для отвода глаз Проня, мол, Тодырев ключ стибрил. Бывало дело, иной раз брал у мужиков ключи взаймы, но, когда хозяева спрашивали, всегда отдавал. А столбовский ключ где я отдам, когда в глаза его не видел. -- Еще что? -- А чо еще надо? -- удивился Проня, поцарапал щетинистый подбородок.-- Столбов специально ключ затырил, чтоб доказательств не было. -- Напишите все это и оставьте мне,-- для порядка сказал Антон. Проня замялся, кашлянул. -- Самому, что ль, писать? Антон кивнул головой. -- Подчерк у меня некрасивый. -- Какой есть, таким и пишите. -- Дома можно? -- Что? -- Написать. Пацан у меня, Степка, на улице без пригляду остался. -- Напишите дома, к вечеру принесите. Проня замялся, вроде бы хотел еще что-то спросить, но не решился и, опять поправив на плече тельняшку, вышел из кабинета. Антон задумчиво поглядел в окно. Против конторы в дорожной пыли дремали куры. Здоровенный серый гусак, высокомерно вытягивая шею, охранял щиплющий траву выводок. Мысли у Антона были невеселые. Все нити сходились к Столбову. Сомнений почти не оставалось -- в колодце обнаружены останки Зорькина, но... Как он попал туда? Какие туфли и косынку подарил Марине Столбов? Вот-вот должен был подойти Резкин. Антон вчера просил его сходить в клуб и, если Марина Зорькина будет там в черных лакировках и голубой косынке, обратить внимание: те или нет это вещи, которые покупал с Зорькиным в Красноярске. Резкин пришел хмурый, поздоровался с Антоном за руку, сел у окна и задумчиво стал смотреть на улицу. -- Что молчишь? -- спросил Антон. -- Не вовремя я приехал,-- уклончиво ответил Резкин.-- В деревне, кроме Прони Тодырева да деда Слышки, все на сенокосе. Стыдно без дела слоняться. Завтра попрошусь у Маркела Маркеловича в бригаду, вспомню молодость. Знаешь, как раньше мы сено метали? -- Знаю. Сам из Березовки. -- Серьезно? -- лицо Резкина оживилось.-- Так мы, оказывается, земляки, елки с палками! Мимо конторы, разогнав с дороги кур, протарахтел трактор "Беларусь". Резкин выглянул в окно, посмотрел ему вслед и словно обрадовался. -- Витька Столбов в мастерскую поехал,-- повернувшись к Антону, сообщил он.-- Знаешь, какой это мировецкий парень? -- и показал большой палец.-- Я в детстве ногу ломал. Зимой ахнулся на твердый наст, кость пополам, впридачу -- зуба как не бывало! У местного фельдшера для обезболивающего укола чего-то там не оказалось. Надо срочно ехать в райцентр. Трескун под сорок заворачивает, кому охота сопли морозить? Витьке сказали, что я от боли сознание потерял. Он записку от фельдшера в зубы, на Аплодисмента -- резвый у нас такой племенной жеребец был -- и вершим туда почти тридцать километров, да обратно столько же. Обморозился, а нужное привез. Ему говорят: "Надо было в санях ехать, теплее"... А он: "Верхом быстрей. Юрке же без уколов больно". Понял? -- Резкин посмотрел в окно, помолчал и опять повернулся к Антону: -- И друзьями особыми мы с ним никогда не были. Учились в одном классе, и только. Он меня всегда шалопаем считал, а вот пожалел ведь... -- Столбов самому мне жизнь спас,-- признался Антон. -- Выходит, это правда? -- удивился Резкин.-- А я вчера услышал от ребят, спрашиваю Витьку, он говорит: "Врут все". Антон догадался, что неспроста Резкин завел разговор о Столбове, и с недобрым предчувствием сказал: -- Говори, Юра, откровенно. Что еще вчера услышал? Резкин какое-то время колебался, словно решал, стоит ли идти на откровенность, но все-таки решился и скороговоркой выпалил: -- Проня Витьке какой-то ключ примазывает. Ты, наверное, уже знаешь об этом. Только прошу тебя как человека: не верь Проне. Паскуда Проня, самая последняя! Понимаешь, елки с палками, не может Витька такое сделать! Голову даю на отсечение. -- А Проня?... -- вдруг спросил Антон. Резкин посмотрел так, будто Антон сообщил ему что-то необычайно интересное. -- Зорькин Проню бы щелчком перешиб. Да и трус Проня несусветный. Подопьет когда, духарится, а так -- заяц, каких мир не видал. Вот злопамятный он, паскуда, это точно. Сколько времени прошло, как Витька его в клубе успокоил, а все еще помнит. Ребята мне об этом вчера рассказали. Ты, елки с палками, если хочешь у Прони правду узнать, припугни его покрепче -- сразу слезу пустит. Только пьяного не трогай. Пьяный он духарной, будет куражиться и врать до потери сознания, до посинения. -- Зорькину видел? -- Видел. -- Ну и что, насчет туфель и косынки? -- Косынка похожа, якорьки запомнил. Про туфли ничего не могу сказать. Шесть лет почти прошло. Может, те, что покупали, может, другие, не помню. Антон поднялся из-за стола. Резкин тоже встал, посмотрел на Антона просящим взглядом: -- Не дави на Витьку, а? Он знает, что Проня на него грязь льет. Знаешь, как Витьке сейчас тошно? Разберись с ним по-человечески. Тут какая-то дикая случайность. Знаешь, как иногда по случайности можно влипнуть. На службе со мной был случай. Командир роты -- потешная такая фамилия Ныркин -- лишил меня на месяц увольнения. А я шалопаистый, как Витька говорит, был. Рванул в самоволку. Подвыпил с ребятами, подружку, елки с палками, решил сыскать. На Сахалине, скажу тебе, не густо их, а тут, смотрю, на ловца и зверь бежит. Пупырышечка такая каблучками цокает. Мозги девицам туманить я умел. Пристраиваюсь к ней: куры-гуси, конфеты-пряники, печки-лавочки. Улыбается. Ходим-прогуливаемся. Время за полночь. На грех попадается телефон-автомат, квартирный номер командира роты помню, и двушка в кармане есть. Минут десять протяжные гудки в трубке басили. Поднял все-таки командира из теплой постели, слышу: "Алло. Ныркин" -- "Привет. Дыркин", -- говорю и спокойненько вешаю трубку. "Вот так, милая, -- улыбаюсь пупырышечке, -- начальству надо мстить, культурно и остроумно". В часть вернулся -- как надо, опыт был. Все тики-так. А утром ни с того ни с сего командир требует к себе. Улыбается: "Как спалось, Дыркин?" Я -- куры-гуси, конфеты-пряники, я не я, и лошадь не моя. Смотрю -- взбеленился. Ох, и дал же он мне чертей! И не за то, что сон его нарушил,-- мужик с юмором оказался -- а за то, что выкручиваться начал. Неделю на губе просидел. А случайность вот какая: пупырышечка оказалась родной дочерью командира. Когда я номерок набирал, она рядом стояла, смикитила -- что к чему. Понял, какие шутки черт отмачивает, когда бог храповицкого задает? -- Резкин улыбнулся.-- После этой случайности зарок дал: поймали с поличным, не крути, Юра! Вот сегодня шел к тебе с намерением сказать, что косынка не та. А потом подумал-подумал: тебя запутаю, сам запутаюсь и Витьке, может, вместо добра в сто раз хуже натворю. -- Правильно сделал, что так решил. -- Так ты поможешь Витьке выкарабкаться из беды? -- Легкомысленных обещаний, Юра, я не даю,-- Антон помолчал.-- Но могу дать честное слово, что буду искать правду до конца. Заверяю тебя, никаких компромиссов не будет, только правда. -- И на том спасибо,-- сказал Резкин. Столбова Антон разыскал у колхозной мастерской. Тот колдовал у своего трактора. Увидев Антона, он вроде и обрадовался, и в то же время смутился. Протянув для рукопожатия ладонь, спохватился, что она испачкана маслом, и отвел в сторону. Антон пожал его локоть, как водится обычно, спросил, кивнув в сторону трактора: -- Ремонтируешь? -- Да нет. Мыслишка одна пришла, хочу под стогомет переоборудовать,-- вытирая пучком сорванной травы промасленные ладони, ответил Столбов.-- Маркел Маркелович до утра разрешил потехничить, надо управиться за ночь. -- Мне, Виктор, необходимо серьезно с тобой поговорить. Найдется у тебя с полчасика времени? Столбов бросил под ноги измятую в руках траву и достал из кармана комбинезона пачку "Беломора". Закуривая, искоса взглянул на Антона, видимо, догадавшись, о чем пойдет речь, проговорил: -- Какой разговор может быть о времени. Я думал, в контору вызовешь, а ты сам пришел.-- И усмехнулся так, что Антон не понял, хорошо это, что сам к нему пришел, или плохо. Взгляды их встретились. Спокойный, доброжелательный взгляд Антона и настороженный, серьезный -- Столбова. -- Ты дарил Зорькиной туфли и голубую косынку с якорьками? -- спросил Антон. На лице Столбова не появилось ни растерянности, ни удивления. Во всяком случае, Антон этого не заметил. Прежде чем ответить, Столбов огляделся, увидел неподалеку от трактора ящик из-под каких-то деталей, показал на него, предлагая сесть. Подошли, сели рядом. Столбов несколько раз медленно, будто выигрывал время, затянулся папиросой и только после этого ответил: -- Дарил. -- Где ты их взял? -- Можно сказать, купил. Антон, досадуя, что вторично не может найти к Столбову подхода, спросил: -- У кого купил? Когда? -- Когда -- помню. В шестьдесят шестом году, вскоре после засыпки колодца. А вот у кого? Если бы я знал -- у кого...-- невесело, но удивительно спокойно проговорил Столбов. -- Туфли и косынку, что ты подарил Зорькиной, вез ей знакомый моряк, который не доехал до Ярского. Первый раз на лице Столбова появилась растерянность, будто его внезапно оглушили. Он раздавил каблуком сапога окурок, тут же закурил новую папиросу и тихо сказал: -- Всякие предположения в голове крутились, но такого не предполагал. Вот это влип... Антон выжидательно молчал. Столбов курил, и трудно было понять, вспоминает он или о чем-то думает. -- Вот это влип,-- повторил Столбов и посмотрел на Антона.-- Шесть лет почти прошло с тех пор. Через несколько дней, как колодец забросили, помог одному шоферу. Погода осенняя была, слякотная. Засадил он свой ЗИЛ в кювет по самую кабину. Если бы не я с груженым самосвалом -- в жизнь бы ему самому не выбраться. Часа полтора с ним возился. Выволок из грязи. Он угощать начал, сам крепко подтурахом был. Я за рулем никогда не пью, отказался. А он, как это по пьянке бывает, расчувствовался чуть не до слез, благодарить стал. Достает газетный сверток, сует: "Возьми, бабе отдашь, пусть носит. Своей купил, но не стоит этого. Пока здесь в командировке вкалываю, сельскому хозяйству помогаю, она закрутилась в городе". Я отказываюсь, он силком толкает: "Бери!" Ну, думаю, черт с тобой, протрезвишься -- сам назад попросишь. Правда, он тут же в долг червонец стал цыганить. У меня деньги были с собой, не жалко. Набралась десятка, отдал. Вот и все. С тех пор этого шофера ни разу не видел. -- А до этого не приходилось с ним встречаться? -- Нет. -- Номер машины или хотя бы буквенный индекс не запомнил? -- Черт бы там запоминал, в грязи по уши все было. -- Хоть что-то во внешности шофера ты запомнил? _ Мордастый такой дядька, лет под сорок. Помню, бутылку С пивом зубами открывал. Первый раз такое видел, удивился, как он зубы себе не выворотил. -- Сейчас не удивляешься? -- Сейчас у нас Сенька Щелчков, который Маркела Маркеловича на "газике" возит, таким манером с бутылками пивными расправляется.-- Столбов помолчал.-- Наверное, из приезжих тот шофер был. К нам же каждую осень со всей страны на уборку съезжаются помощники. Кто от души помогает, а иной кантуется, абы время провести. -- Постарайся, Виктор, подробности вспомнить,-- Антон почти умоляюще посмотрел на Столбова: -- В таком деле иногда второстепенная деталь может все, как прожектором, осветить. Столбов сплюнул на землю отжеванный кончик папиросного мундштука. -- Так уговариваешь, как будто я враг себе. Еще тогда, как он всучил мне сверток, предчувствие было: не иначе -- ворованное. Затем прошло. Сто лет бы эти туфли с косынкой у меня провалялись, если б Марина их не увидела. Понравились они ей, померила и говорит: "Витьк, ты как на меня купил. Продай".-- "Бери так и носи на здоровье",-- ответил, а рассказывать, как они ко мне попали, не стал.-- Столбов вопросительно посмотрел на Антона.-- Неужели Марининого моряка в колодце нашли? -- Трудно сейчас сказать. -- Я ведь знал, что он должен приехать... -- От кого? -- Сначала Слышка рассказал. В деревне все почему-то тогда считали, что я влюбился в Марину. Потом сама Марина говорила, что морячок к ней вот-вот приедет. -- О колодце нового ничего не вспомнил? -- Что о нем вспомнишь нового? Вот разве... бадья обычно у колодца на земле стояла, а в тот раз, утром, оказалась в колодце. Вода зачерпнута была, и кот в ней. То ли прыгнул и загремел с бадьей в колодец, то ли его туда кто швырнул. И голова у кота вроде разбита была, ну да я к нему особо и не приглядывался. -- Как ты бадью достал, если она в колодце была? -- От нее веревка к стояку была привязана, чтоб от колодца бадью никуда не утаскивали,-- Столбов опять закурил.-- И еще в ту ночь у меня из кабины самосвала утащили разводной ключ. Я грешил на Проню Тодырева. У него такая замашка есть -- прибрать, что плохо лежит. Только, похоже, не брал он. До сих пор не знаю, куда ключ сгинул. А Проня сейчас по деревне вякает: Столбов, мол, этим ключом "ухайдакал" человека. До меня же разговоры доносятся. -- А сам Проня не мог этого сделать? -- Нет,-- ответил не задумываясь Столбов. -- Трусливый? Столбов подумал, пожевал папиросу. -- Я не сказал бы, что трусливый. По пьяной лавочке Проня и за кирпич может схватиться, и за ножик. Вот милиции он боится и пьяный, и трезвый. С детства у него эта боязнь,-- Столбов улыбнулся.-- В войну, как знаешь, мужиков в Ярском почти не было, одни женщины. И работали, и с ребятней управлялись. Хорошо было с теми, какие нормальными росли, а некоторые же шпана шпаной. Проня, говорят, из таких. Замаялась