а и свертывая цигарку. Хозяин дома притащил подстилку, одеяло, подушку, смущенно бормоча, что надо сначала попить чаю, а потом спать. Гость свернул цигарку, закурил. Ораз не знал, как начать разговор, молчал и ждал, что тот заговорит первым. Ораз впервые видел Капи в Теренсае, в Глубокой Балке, где летом тайно проходил съезд. Этот довольно известный человек был одним из организаторов съезда. Тогда, судя по речам Капи, по тому, как он держался, юный джигит решил: "Он, должно быть, очень умный товарищ". Теперь вот глубокой ночью он появился в городке, в самом центре алаш-ордынцев. Конечно, неспроста появился. Но Ораз не смел начинать откровенный разговор. - В твоих краях, кажется, люди добывают охру? - спросил гость у Ораза. - Да, Капи-ага. Капи неторопливо курил. - Это неплохое дело - добывать охру. Хороший промысел. Ты здесь учился? - Нет, Капи-ага. Я окончил школу в Карасу. Я ученик Молдагали Жолдыбаева. - А-а-а... "Чего он тянет? Или не верит мне? Не знает, что я здесь по распоряжению Мендигерея?" - думал Ораз. - Вы не видели Амира Епмагамбетова? С ним Кульшанженге... - А зачем тебе знать? - холодно спросил Капи. - Он мне друг, Капи-ага. Отец его здесь, в тюрьме... Капи посмотрел на Ораза, помедлил. - Спи, парень. И завтра еще день будет... для разговоров. Капи, едва коснувшись подушки, захрапел, а Ораз так и не смог уснуть. Поведение этого человека удивляло его, порой даже одолевали сомнения. "Капи - сын волостного Мырзагали, а его отец могущественный Курлеш. Когда-то Капи окончил реальное училище вместе с Галиаскаром Алибековым. А потом еще где-то учился, кажется в Саратове... Неужели он революционер?.. А может быть, все-таки потянуло его к своим?.. Нет, не должно быть! Это невероятно! Он был вместе с Айтиевым на тайном съезде. Он видный участник событий в Богдановке". Сомнения не дали Оразу уснуть до самого утра. Капи проснулся, едва занялась заря. Как бы дождавшись его пробуждения, поднял голову и Ораз. Не сказав ни слова, Капи потянулся к табаку, свернул цигарку, неторопливо закурил. Ораз вскочил, быстро оделся, умылся, громко предупредил хозяина, что ему надо на работу пораньше. Гость, о чем-то задумавшись, все курил и курил. Ораза, казалось, он не замечал. И умываться не спешил. Выйдя во двор, долго чистил новые остроносые сапоги, стряхнул пыль с брюк и бешмета. Суетившийся Жарке сливал ему на руки воду, гость старательно вымыл с мылом руки, лицо, не спеша вытерся, расчесал волосы. За чаем гость был подчеркнуто важен. Облокотившись на подушку, маленькими глотками отхлебывал из блюдца горячий крепкий чай. - Мне необходимо поехать с салемом к учителю Губайдулле. Помогите мне найти татарина, у которого можно взять подводу, - попросил он ерзавшего за дастарханом Жарке. Ораз опустил голову, "Странный человек. Цедит каждое слово, будто находится в юрте самого Курлеша", - недовольно отметил он. - Найдем, найдем, - с готовностью откликнулся портной и повернулся к жене: - Чай твой остывает, замени угольки, подложи горяченьких. Наш гость - друг Галиаскара. С ним вместе учился. Издалека едет. Ухаживай за ним, как за самим Галиаскаром. - А он жив-здоров? - спросила женщина. Вместо того чтобы ответить на вопрос, Капи обратился к Оразу: - Ты, парень, где служишь? - В интендантстве, Капи-ага. Гость снова помедлил, отхлебнул чаю и процедил: - Если ты работаешь в интендантстве, то должен знать Орака. Найди его и пошли ко мне. Он живо достанет подводу. - Подводу найти нетрудно. А где работает ваш Орак? Я не знаю человека с таким именем. - Не имя, это фамилия его. Он тут... по военному делу, младший офицер. - Интересная фамилия - Орак. Хорошо, разыщу. Сказать, чтобы сюда пришел? - Да. Пусть отвезет меня к Губайдулле. Вчера я из Мергеневки добрался на почтовой арбе Сагита. Загадочным человеком показался Оразу Капи. "Если он приехал из Мергеневки, то он не знает Абдрахмана, не видел Амира. Или он не тот Капи, которого я видел летом? Или он принимает меня за мальчишку, не доверяет? Или... - беспокоился Ораз, направляясь на службу. - Что бы там ни было, попытаюсь найти Орака", - решил он и пошел в штаб полка. - Вы не знаете Орака? - спросил он первого встречного младшего офицера. Тот улыбнулся: - Это я. Перед Оразом стоял молодой, энергичный по виду казах среднего роста. Еще раз с удивлением подумав о его странной фамилии, юноша пристально оглядел офицера и передал ему просьбу Капи Мырзагалиева. - В доме портного Жарке, говоришь? Сейчас, сейчас! - оживился вдруг офицер. 3 В эту ночь Мендигерей не сомкнул глаз. Неожиданное свидание с Жаханшой, его странное поведение, двусмысленные слова, окрики ненавистного Халела, его злобный вид - все это взволновало изможденного узника. Его лишило покоя непонятное распоряжение главы валаята: "Отправьте его завтра в путь!" Как ни старался Мендигерей отвлечься от неприятных догадок, предположений, мрачные мысли не отставали. До самой зари проворочался он на тюремной лежанке, и только когда заиграли первые лучи солнца, измученный арестант заснул. Но сон был птичьим. Чуткий, привыкший к тревожной жизни Мендигерей открыл глаза, едва услышал за дверью топот солдатских сапог. Мендигерея отправили. По большой торной дороге, по которой сейчас, рано утром, гнали скот на выпас, катился одинокий тарантас. Дорога шла через Булдырты в сторону Кара-Тобе. На козлах арбы сидел возница, по бокам верхами следовали два солдата. Сегодня они смягчились, не покрикивали без причины на пленника. Долгая дорога располагала к неторопливой беседе и размышлениям. Лениво трусили кони, о чем-то разговаривали солдаты. В задке телеги лежит большой хурджун, к седлу молодого солдата привязан второй. "В Уил, видать, везут, - подумал Мендигерей со вздохом и оглянулся. - А позади..." А позади остался знакомый и родной городок Кзыл-Уй, где собирались его друзья и строили планы на будущее. А еще дальше, за городком, остались Кен-Алкап, Жайлы-Тубек, Яик, родственники и родной дом. Позади остались тревожные, полные опасностей дни, горечь потерь и радость борьбы... Все уходило, уплывало. Грусть, щемящая тоска разлилась по сердцу. Доберется ли Амир до своих бесстрашных друзей? Сможет ли верно передать положение в этом краю? Смогут ли они правдивым горячим словом, решительными действиями поднять народ? Или эти смелые, вольные джигиты так и погибнут от руки жестокого врага, не сумев, не успев сплотиться?! Когда вернется Амир? Кульшан... смелая, благородная женщина. Встретится ли она со своим мужем? Хотя конвоиры и не говорили, куда везут, но Мендигерей догадался - в Уил. "Красные подошли к Уральску и тем самым беспокоят Джамбейтинский валаят. Главари валаята решили вовремя смыться, податься ближе к белому генералу Толстову, укрепившемуся в Гурьеве. В Уиле у них - кадетская школа и часть административных учреждений. Значит, я первым въезжаю в будущую столицу!" - невесело усмехнулся пленник, уставившись на тощий круп гнедой клячи, потрухивающей мелкой рысцой. Арестант сидел в большом пустом тарантасе, впереди погонял гнедуху незнакомый шаруа*, сзади рысили верхом два солдата. Солдаты были уверены, что пленник, раненный в плечо, изможденный и бессильный, и не думает о побеге. Отъехав верст двадцать от города, они развязали Мендигерею руки. ______________ * Шаруа - крестьянин. Впереди лежала долгая унылая дорога. ГЛАВА ВОСЬМАЯ 1 Утром полковник Арун доложил Жаханше о бунте среди солдат. Полковник во всем обвинял военное начальство. - Ваше превосходительство, господин Жаханша! Узнав о разнузданном поведении некоторых солдат, я строго-настрого предупредил командиров. Но безволие, малодушие, халатность полковника Белоуса и подполковника Кириллова привели к разложению войска. Да, да, к настоящему бунту. Вместо того чтобы немедленно посадить на гауптвахту онбасы - десятника, отказавшегося выполнить приказ офицера, его несколько дней оставляли на свободе. Солдаты распустились до такой степени, что связали моего офицера, пришедшего в казарму арестовать преступника онбасы. Такое безобразие терпеть дальше немыслимо. Надо принять срочные меры, иначе войско превратится в сборище бунтовщиков. Виновных следует немедленно предать военно-полевому суду. Зачинщика онбасы необходимо изолировать. Я думаю, что создавшееся положение требует вашего личного вмешательства. Вашего строжайшего приказа. В эти дни глава валаята почему-то старательно избегал решительных мер, за которые так рьяно ратовал полковник Арун. Он с явной неприязнью выслушал полковника, а про себя подумал: "Интересно, когда же перестанет этот служака-полицмейстер совать свой нос куда не следует? Он, наверное, не прочь засадить в тюрьму всех!" - Я прошу вас, султан, посоветоваться по этому вопросу с самим полковником Белоусом. За солдат и за всех онбасы в первую очередь отвечает он, - холодно ответил Жаханша. Но вскоре примчался сам подполковник Кириллов. - В казарме бунт, солдаты митингуют, читают воззвание. Большевистское воззвание! - оторопело сообщил он. Жаханша задумался: "Что творится на белом свете?" В последнее время он мало сидел, даже с людьми разговаривал стоя. Оставшись наедине, скрестив руки и прислонившись к окну, глава валаята подолгу думал. И сейчас он остановился у окна, взвешивая прошедшее, пытаясь заглянуть в будущее. "...Неужели все делается зря? Неужели несчастные казахи так и останутся одинокими, разобщенными, точно верблюды, бредущие по солончакам? Неужели народ и дальше будет влачить жалкое существование: на каждом холмике - по юрте, вдоль каждой балки - по аулу? Неужели не объединятся казахи всей степи, не станут самостоятельным народом, передовым, культурным, со своими школами, искусством, экономикой? Мечтали о национальной свободе - созвали курултай, Учредительное собрание. Но не договорились, размежевались. Многие учителя отказались служить. С трудом создали автономию, но тут же со всех сторон поднялись смутьяны, отказались отдать своих джигитов на защиту автономии, своих коней, даже сборы, налоги оказались многим не по душе. Пошли жалобы, угрозы в уезд, в волость, в город. Бандиты стали грабить еще не оперившийся валаят; джигиты не захотели служить по доброй воле. Теперь вот солдаты, надежда и опора нации, бунтуют в открытую. О аллах, что творится на свете?! Где наше национальное самолюбие, чего стоят все разговоры о самостоятельности народа, если его образованные сыны не способны объединиться, если молодежь отказывается от воинской службы, а аульная знать самовольничает и избивает старшин и волостных управителей?" - Объявите об экстренном совещании штаба... Нет, не надо, времени мало. Постройте солдат на площади. Я приеду, буду выступать, - отрывисто распорядился Жаханша. Кириллов поскакал в штаб. 2 А бунт, о котором сообщал подполковник Кириллов, начался так. Начальник штаба Кириллов и командир полка Белоус собрали сотников и объявили им приказ командования. Первый пункт приказа гласил: "За неумелое командование снять с должности сотника Жоламанова, лишить его воинского звания и перевести в рядовые". Во втором пункте говорилось: "За нарушение воинской дисциплины, за отказ от выполнения приказа командира предать онбасы Жолмукана Баракова военно-полевому суду". Начальник штаба лично сорвал погоны с Жоламанова и отправил бывшего сотника в распоряжение онбасы Жунусова. Остальным сотникам было приказано немедленно выстроить солдат на площади. В то же самое время перед казармой проходил митинг дружинников. - От имени Совета дружинников чрезвычайное собрание всех солдат и младших офицеров объявляю открытым. Есть предложение: для ведения собрания избрать дружинника Жамантаева, онбасы Баракова и младшего офицера Орака. Кто "за" - прошу поднять руки! - громко говорил Батырбек, стоя на огромной арбе. - Пусть будет так! - кричали со всех сторон дружинники. Одни подняли руки, другие нетерпеливо спрашивали: - Что он сказал? В это время прискакали сотники. - Разойдись! По коня-я-ям! Выходи строиться на площадь! - крикнул командир второй сотни. В толпе зашумели, все с недоумением смотрели на сотника, приближавшегося к арбе. - Первая сотня, слушай мою команду. Разойдись! По коням! На базарную площадь! - кричал вслед за командиром второй сотни писарь Студенкин. - Кто это? - с удивлением спрашивали дружинники первой сотни, разглядывая писаря. - А где Жоламанов? - Ойбой-ау, куда дели Жоламанова? Кто пищит? "Первая сотня, слушай меня", - говорит? - Ну, теперь, наверное, погонят в Теке! Возбужденная толпа сразу ощетинилась. - Тихо! - крикнул Батырбек - Орак, Жамантаев, Бараков, проходите сюда! Орак стоял рядом. Он легко прыгнул на арбу и поднял руку. - Не шумите! Ти-и-ихо! С одного собрания на другое добрые люди не ходят. Это во-первых. Уводить куда-то сотни без согласия Совета солдат - отжившие порядки царских времен. Это - во-вторых... В-третьих, Батырбек сообщит вам сейчас о решении солдатского Совета. Слушайте! Толпа успокоилась. Сотники переглянулись, им стало ясно: выполнить приказ Кириллова сейчас не удастся. - Надо сообщить командиру. - Да ну! Начнет орать и отошлет назад. - А что делать? - Придется подождать, пока кончится их митинг. Пока сотники совещались, что им делать, Батырбек принялся читать обращение. - Братья! Дружинники! Слушайте. К вам обращаются истинные сыны казахского народа. Яснее говоря, это воззвание Уральского Совдепа, который весною был свергнут белыми казачьими атаманами. Уральский Совет на днях очистит свой город от белых казаков. Сообщая об этом, Совдеп призывает вас к исполнению гражданского долга. Слушайте!.. "Джигиты! Казахи! Царское правительство веками угнетало казахский народ, лишило его лучших земель, пастбищ и рек, распределив их между помещиками и баями. Народ жил в бесправии и бедности. Представитель царской власти, крестьянский начальник, самовольно назначал волостных правителей, а старшины всячески измывались над несчастным скотоводом. Обездоленные шаруа облагались непосильными налогами; плодородные земли, покосы, пастбища присваивали себе баи и бии, хаджи и муллы. Беднякам, батракам, сиротам и вдовам оставались одни бесплодные участки или вообще ничего. Джигиты! Казахи! Для сыновей и дочерей простых казахов школы были недоступны, в них учились в первую очередь дети всемогущих правителей, баев, волостных судей и высоких чиновников. Для бедняка-скотовода не было ни врачей, ни больниц. Народ остался сплошь безграмотным, всюду невежество и нищета. Казахскую молодежь не брали в солдаты, царское правительство не доверяло "инородцам". А когда началась война, царь погнал казахских джигитов, словно скот, на унизительные окопные работы. Нынешняя автономия Жаханши и Халела Досмухамбетовых ничем не отличается от бывшего царского режима. На словах они обещают казахам справедливость, а на деле валаят обложил бедняков налогами, а детей бедных скотоводов забирает в солдаты. "Автономия" Жаханши идет на поводу все тех же баев, биев, она по-прежнему угнетает, грабит и убивает бесправный люд. Все их обещания оказались обманом. Они предали интересы простого народа. Поэтому народ решил взять власть в свои руки и образовал свою власть - власть Советов, власть бедняков, которая борется за истинную свободу и счастье всех обездоленных. Для достижения этой цели, для установления на земле справедливости создана Красная гвардия. По всей необъятной России Красная гвардия изгоняет бывших царских правителей - чиновников, помещиков и генералов и передает всю власть в руки рабочих и крестьян. Красная гвардия освободила от беляков Самару, Оренбург, Саратов, сейчас окружила Уральск, чтобы дать последний бой белым казачьим атаманам. С распростертыми объятиями встречает всюду народ Красную гвардию, свою освободительницу и защитницу. Готовьтесь и вы к встрече с Красной гвардией. Прогоните обманщиков, смутьянов Досмухамбетовых и всеми силами помогите Красной гвардии установить советскую власть в Джамбейте, в Уиле, в Жеме и Сагызе, Атрау и Уйшике - по всей казахской степи. Во главе новой власти будут стоять сами скотоводы-батраки. Грамотные дети бедняков будут избраны в аульные, волостные, уездные комитеты. Для детей бедноты откроются школы, для больных построят больницы. Лучшие земли, пастбища, покосы будут распределены между бедняками, налоги будут платить только баи. Знамя Красной гвардии - знамя счастья, знамя борьбы, справедливости, свободы! Встаньте под знамя свободы, друзья! Пусть сгинет мрак на земле! Да здравствуют красные смельчаки - борцы за справедливость и свободу! От имени исполнительного комитета Совета Уральской губернии Бахитжан Каратаев, Петр Парамонов, Абдрахман Айтиев, Сахипгерей Арганчиев". - Да здравствует свобода! - крикнул маленький Орак. Батырбек, окончив чтение, спрыгнул с телеги и исчез в толпе. С открытыми ртами слушали его чернявые степные джигиты, кто-то даже крикнул несмело: - Да здравствует свобода! Толпа снова загудела и вдруг словно взорвалась: все хлынули вперед, давя и тесня друг друга. - Эй, куда девался оратор? - Вопрос хочу задать! - Нас ведь хотели в Теке отправить. Как же теперь?.. Нурым, внимательно слушавший Батырбека, хмуро бросил: - Мы не скот, чтоб нас гнали!.. "Этот джигит, наверное, один из тех, о ком говорил Хаким. Надо было хоть словечком перекинуться с ним..." - подумал Нурым и тоже ринулся вперед, но до телеги добраться не удалось: толпа оттиснула его. - Пусть попробуют! - Не скот, чтобы гнать нас, куда им захочется!.. - кричали возбужденные голоса со всех сторон. - Где Мамбет? Почему он не приехал к нам? - Отвечай, Орак! - громче других крикнул Нурым? - Мамбет, говорят, в отряде Абдрахмана Айтиева, Галиаскара Алибекова, Капи Мырзагалиева! - из последних сил надрываясь, прокричал Орак, сам не зная, однако, где точно находится Мамбет. - Со всеми своими джигитами он подался к ним и барсом нападает на отбившиеся сотни белых атаманов. Он передает всем нам привет. Пусть, говорит, идут к нам джигиты, я сам их встречу. Хватит, говорит, быть наемниками убийцы Кириллова, дни казачьих банд сочтены. Сейчас отправимся в Уральск на помощь нашим друзьям и братьям. Освободим из тюрьмы Бахитжана. Пусть быстро собираются джигиты! Ждем их! Так передал Мамбет. Слышите?! - Слышим! - Молодец, пробился к своим все-таки! - А как ты думал? Кто его удержит?! - А тебя кто держит? Гоните мерзавцев из города и отправляйтесь к солдатам Абдрахмана! - опять крикнул Орак, обращаясь к джигиту возле Нурыма. Джигит растерянно молчал. Вместо него ответил Нурым: - Теперь нас никто не удержит. Смерть Каримгали открыла нам глаза. Мы теперь знаем, где правда и где кривда. - Тогда и нам лучше примкнуть к Мамбету! - горячо сказал джигит. - Отправляйтесь сейчас в казарму. Подкрепитесь и ждите. Что делать дальше - сообщит Совет солдат, - распорядился Орак. Нурыму и Жолмукану он поручил охрану казармы, а сам снова отправился к Капи Мырзагалиеву. 3 От маленькой, как кончик иглы, искорки вспыхнул язычок пламени, в одно мгновение облизнул сухой стебелек травы, перепрыгнул от кустика к кустику и вытянулся узкой полоской по земле, словно разлитый кумыс на дастархане. Пока ты соберешься его потушить, налетит откуда-то шальной степной ветерок, словно шутя перекинет еще слабое пламя на жадный до огня ковыль, и не успеешь оглянуться, как уже змеится по степи ярко-красный огненный аркан. Ненасытное пламя, разрастаясь, моментально оголит все вокруг себя, и заколобродит, заполыхает беспощадный, безудержный степной пожар, все глотая, сметая, уничтожая на своем пути в сатанинском исступлении. Мигом исчезают в его бездонном чреве огромные, как дома, скирды сена, а могучие тополя обугливаются, словно черенки старого ухвата. Степной пожар - безмолвная стихия, ужас, безумие природы, неотвратимая, как рок, беда... Как немыслимо остановить знойным летом вспыхнувший в степи пожар, так невозможно было сохранить порядок среди взбудораженных джигитов ханской дружины. Вскоре с одного конца казармы до другого, словно эхо, прокатилась команда: - По коням! - Джигиты, по ко-о-оня-м!.. Это кричал Орак. Дружинники томились в казарме, не зная, что делать дальше. Услышав команду, все с облегчением бросились к выходу. Уж чего-чего, а с конем джигиты умеют обращаться с детства, тем более после всех учений. Они побежали к стоянке полковых коней, вскочили на них и закружились, завертелись в ожидании дальнейших распоряжений. - На базарную площадь, марш! - скомандовал Орак. На площади было пусто. Только возле моста одиноко стоял жаугаштинец с двумя арбами, груженными сеном. Выскочив со стороны почты, конники помчались прямо к нему и на всем скаку круто осадили коней у самого воза. Впереди несся Орак со своей сотней, за ним джигиты Жолмукана, а потом - в строгом порядке - остальные дружинники. Жаугаштинец испугался, подумав, что конница примчалась отнять у него сено. Но статный, красиво сидевший в седле черноусый, смуглый джигит с блестящими глазами, тот, что первым подскочил к арбе, легко привстал на коне и прыгнул на сено. Другой джигит тут же схватил за узду его коня, а остальные - в двух-трех шагах от воза - стали плотным кольцом. В минуту вокруг арбы образовалась живая крепость из сотен конных солдат, а на сене, как на трибуне, стоял Орак. Первые его слова глохли в шуме и гвалте множества людей. - Джи-ги-ты-ы! - надрываясь, кричал Орак, но до последних рядов доходили лишь отдельные ослабленные слоги. Через некоторое время на площади немного стихло. Орак поднял правую руку, растопырил пальцы, словно требовал, чтобы их считали, потом резко сжал их в кулак и, будто кому-то угрожая, выбросил кулак вперед. Те, что стояли ближе, видели, как лицо оратора бугрилось от напряжения мышц. Но конных было столько, сколько бывает людей на ярмарке в воскресный день, и многие не слышали слов маленького офицера. Поняв это, Жолмукан отъехал немного от арбы и начал передавать задним слова Орака. - Выберете руководство из трех человек! - Выберете руководство из трех человек!.. - Пусть главой будет Жоламанов! - Пусть главой будет Жоламанов!.. Подхватывая слова на лету, джигиты передавали их дальше. - Помощником его пусть будет Орак, слышите, джигиты! Я предлагаю в помощники Орака! - закричал Жолмукан. - Третьим пусть будет Батырбек! - Батырбек! - передавалось по рядам. Передние внимательно слушали каждое слово Орака. - Прежде всего надо иметь единого начальника, которому все должны подчиняться. Иначе не будет толку, джигиты! Не будет порядка! - объяснял Орак. Не успели дружинники выслушать его до конца, как сзади кто-то заполошно крикнул: - Почта! Почта! Толпа смолкла, не поняв, что означает этот вопль. Потом многих всколыхнула догадка. - Почту надо захватить!.. - пояснил тот, кто кричал. - Айда, джигиты, на почту! Группа верховых ошалело поскакала за ним. Нурым стоял недалеко от воза и хорошо слышал Орака. Сейчас он подъехал к дружинникам Жоламанова и с джигитами своей сотни помчался к интендантскому складу полка. Ничего не могла сделать охрана склада против сорока - пятидесяти вооруженных конных джигитов. Нурым сразу же узнал татарина, заведующего складом, прятавшегося в доме Уали. - Милейший, давай ключи, иначе выломаем дверь, - сказал он татарину. Имени татарина Нурым не знал, но в доме с флигельком видел его не раз, когда приходил к Оразу. - Оллахи, я тут ни при чем, малый... - залебезил татарин. - Лучше бы вы разыскали самого Калыбая. Мы с тобой, малый, немного знакомы... Не успел Нурым ответить татарину, как из-за угла большого купеческого дома вышел Орак. - Джигиты, это имущество общественное - значит, ваше, - заявил он. - А потому берите ключи от полкового склада. И поставьте охрану из надежных людей! Орак подошел к Жоламанову и вполголоса о чем-то заговорил с ним. - Жунусов, бери ключи от склада! - приказал Нурыму Жоламанов. - Вместе со своей десяткой будешь отвечать за сохранность имущества. Никого не подпускать! Если кто-либо из офицеров не подчинится - применяй оружие! Дальнейшие распоряжения я передам тебе лично. - Есть! - коротко ответил Нурым. Все еще удивляясь странному поведению Капи Мырзагалиева, Ораз пришел в интендантство и от неожиданности не поверил ни ушам, ни глазам своим. В дверях его встретил Нурым. - Вход сюда запрещен, писарь-мирза. Одежда, обувь - все имущество в распоряжении военного комитета, - строго сказал он. Ораз рассмеялся. - Есть, онбасы Жунусов! - ответил он, лихо козырнув. - Можно к вам обратиться с просьбой? Нурым смешался. - Никого не пускать! - бросил он своим джигитам и кивком головы пригласил Ораза зайти в канцелярию. - Кто тебя поставил? - спросил писарь шепотом. - Орак. - А кто он, ты не догадался? Нурым ответил, что ничего не знает, что ни один дружинник не имеет права уйти из города без приказа комитета дружинников и что наши джигиты стоят на постах по всему городу. - Просто глазам не верю, - почему-то удрученно произнес Ораз. - Хорошо, Нурым. Очень хорошо! Ну, я пошел. По своим делам... Шквал событий, неожиданная тревога в городе, необычное оживление людей обеспокоили Ораза. Все это происходит по воле человека или как попало, бессмысленно, случайно? Может быть, это просто стихия? С чего началось? Чем кончится? Кто такой Орак? Куда исчез Батырбек? К добру ли эта вспышка? А что будет, если для подавления восставших вышлют вооруженные отряды? Хотя городок был небольшим, однако пешком пройти его из конца в конец было нелегко. Ораз устал, пока добрался до казармы. Здесь тоже царило необычайное оживление: дружинники то входили, то выходили, толкались, суетились. Все возбуждены, никто никого не слушает. Ораз присел, вытер с лица обильный пот, понаблюдал за суетней солдат, понял, что и они толком не знают, что творится вокруг. - Где ваши командиры? - спросил он у одного из дружинников. - Какое нам дело до всяких командиров-самандиров, - ответил тот. - Теперь вся забота: как бы до дому добраться... Никто в казармах не знал, где находятся Батырбек и Орак. Говорили, что за порядок в казарме отвечают онбасы, но и те отправились в столовую. День уже клонился к вечеру. "Может быть, пойти домой? В такой суматохе и отдохнуть-то не удастся. Или зайти в тюрьму, попытаться поговорить с Мендигереем?.." - раздумывал Ораз. Но тут откуда-то появился Батырбек, а следом за ним из-за угла казармы выскочила группа конных, и один из них, по-видимому командир, с ходу закричал: - Пятнадцать человек живо на коней и следуйте за Батырбеком! Пятнадцать солдат - за мной. Быстро! По коням! Это был Орак. Батырбек взглянул на писаря и спохватился: - Ойбой-ау, ты что здесь делаешь? Где твой конь? - Калеке на нем уехал, - ответил Ораз, оскорбленный тем, что остался пешим. - Беги в конюшню! Бери любого коня и поезжай за мной! Не чуя ног, Ораз побежал к конюшне. - Сейчас мы освободим заключенных. Ты знаешь, кто приехал громить тюрьму? Сам Мамбет! - сообщил Батырбек скакавшему рядом Оразу. Ораз молчал, усердно подгоняя полкового коня, которого заполучил так легко. Он не сомневался в том, что в этакой кутерьме без Мамбета не обойтись. Ворота тюрьмы уже были открыты. Отряд конных солдат с большой группой освобожденных потянулся к интендантству. Батырбек подъехал к Мамбету. - Интересно, есть ли там интендант Калыбай или он удрал? - спросил Мамбет. - Интенданта нет, но там дежурит наш джигит, Жунусов, - ответил Батырбек. Мамбет сразу насторожился: - Какой Жунусов? - Певец Нурым. Его фамилия - Жунусов. - А, знаю. Чумазый певец. Дальше говорить было некогда. Ораз восхищенно подумал: "Ну и Мамбет! Какая осанка! А сила! Одной камчой двоих запросто прибьет". - Сколько вас человек? - спросил Мамбет у освобожденных. - На перекличке было шестьдесят восемь. Сейчас, должно быть, меньше, - ответил кто-то в старой военной форме, выступив вперед. - А почему меньше? - Некоторые убежали... - А, ну и пусть бегут. Сейчас вам каждому выдадут шинель и сапоги. Если есть желающие вступить в солдаты, дадим оружие, коня, седло. Понятно? - громко спросил Мамбет. - Поняли! - Ну и хорошо, если поняли. Кто надумал вступить в дружину - выходи вперед! Первым шагнул тот, что был в военной форме, за ним - еще пятеро джигитов в гимнастерках без погон, пуговиц и ремня. - Мы с вами, Мамбет-ага, - в один голос заявили они. - Жунусов, выдай им новые шинели, сапоги, седла, - приказал Мамбет. - Хорошо, Маке, - с радостью откликнулся Нурым. - Наконец-то встретились, Маке... Он подал знак своим джигитам, те бросились в склад за новыми шинелями и сапогами. - Если вступить в дружину, то и коня с седлом дадут? - Не только коня с седлом, но еще и ружье, и шашку, и вдобавок порох. - А что, если и мы запишемся? - За Мамбетом пойдешь? - Даром пропадешь - хочешь сказать? - Нет, но... - А ты запишись, чего тебе терять? - переговаривались освобожденные шаруа между собой. Заметив их нерешительность, Мамбет сказал: - Ладно, вижу, не быть вам солдатами. Отправляйтесь лучше в аулы и наденьте узду на мерзавцев старшин. Напоследок выберете себе по шинели и по паре сапог. - Дают - бери, говорят. Нужный камень не тяжел. Спасибо, родной, - обрадовались шаруа, поспешно выбирая из кучи шинели и сапоги. Джигит в военной форме скользнул голодным взглядом вдоль склада и, глянув на большой купеческий дом рядом, спросил Нурыма: - Ага, не найдется ли там чего-нибудь поесть? Нурым, с тех пор как вступил в дружину, еще не ел досыта и сейчас искренне пожалел изможденного джигита. - Жунусов, поручаю тебе: всех шестерых накорми хорошенько, обеспечь конями, седлами и пристрой к своей десятке, - велел Мамбет. Отряд Мамбета направился к оружейному складу. 4 На улицах Джамбейты появились всадники на куцехвостых конях. Казалось, над маленьким, заброшенным в степи городком, вдали от больших дорог, пронесся смерч. Кроме конных повстанцев, решительных и хмурых, на улицах не было ни души; наглухо закрыв окна и ворота, засели по домам горожане; купцы повесили на дверях лавок и магазинов огромные замки; покинув учреждения, исчезли, будто растворились, чиновники; из правителей валаята одни поспешно удрали, другие попрятались по чуланам, третьи кинулись в объятья мечети. Никто не знал, с чего началась заваруха и чем она теперь кончится. Все старались не попадаться на глаза дружинникам. А повстанцы, захватив оружейный склад, почту, интендантство, носились по опустевшим улицам из учреждения в учреждение. С треском выламывали двери, вырывали косяки; под ударами прикладов трещали оконные ставни, со звоном летели стекла; ветер лихо гнал по улицам тучи бумажек: из затхлых канцелярий вырывались на простор многолетние "дела", точно пух из распоровшейся подушки; в здании земуправы и в правлениях огненные языки жадно лизали пухлые папки... Группка офицеров пыталась было защитить штаб, но повстанцы, не обращая внимания на тявканье наганов, легко опрокинули ее, одного офицера прибили прикладом, другого зарубили шашкой, а на двоих ловко закинули петли, точно на необузданных коней... После этого офицеры уже не пытались наводить "железный порядок". Присутствие Мамбета вдохновило повстанцев, а на офицеров из штаба его имя нагоняло ужас. Все чаще раздавались крики: "Довольно гнуть шеи перед атаманами!", "Долой казачьих офицеров!", "Долой убийцу Кириллова!", "Долой головорезов тюре!" Белоусову и Кириллову ничего не оставалось, как задуматься о своем спасении. До вечера они тряслись от страха в домике ветеринарного пункта, а с наступлением темноты сели на коней и умчались из города. Отсутствие Мендигерея среди освобожденных из тюрьмы встревожило Ораза. Но грозному Мамбету он не решился говорить об этом. Некоторое время он молча следовал за толпой, потом обратился к Батырбеку: - Батырбек-ага, почему мы не арестовали наиболее опасных врагов? Ведь они улизнут, опомнятся, а нас потом жалеть не станут. Батырбек о чем-то задумался, не ответил. - Хотя бы полицмейстера надо захватить, - снова подал голос Ораз. Мамбет насторожился. - Джигиты, за мной! - приказал он вдруг. Все поскакали за Мамбетом. Однако ни Ораз, ни Батырбек не догадывались, куда он повел их. Вслед за Мамбетом большинство джигитов ворвались в широкий двор к высокому дому со множеством окон. Красивый, просторный дом казался безлюдным, даже собаки не лаяли. Когда ворвались внутрь, стало ясно, что хозяева от страха забились по углам: в комнатках было прибрано, на столе стояла еда. Батырбеку и Оразу почудилось, что в одной из дверей промелькнула фигурка женщины. В это время раздался голос: - Проходите сюда, Мамбет-ага! Мамбет обошел стол в огромной гостиной и, широко ступая, направился к двери в глубине комнаты. - Чей это дом? Как бы в ловушку нам не угодить, - шепнул Батырбек. Ораз бросился за Мамбетом. - Ну вот, говорила же я, что Мамбет-ага придет. Непременно придет. Я оказалась права. Проходите, милости просим, Мамбет-ага! - зачастила красивая смуглая девушка, одетая по-европейски. Батырбек никогда не видел Шахизады. Не думал о встрече с такой девушкой и Ораз. Не зная, кто она, джигиты недоуменно застыли у двери. Мамбет не стал здороваться. - Где тюре? Пусть выйдет! - резко произнес он. Девушка ничуть не испугалась, даже не нахмурилась. - Мамбет-ага, вы мой гость, верно? В тот раз, когда вы зашли, я приглашала и очень хотела, чтобы вы пришли. И вот дождалась наконец. Проходите, мой гость, - ласково проговорила она, чуть улыбаясь. Голос Мамбета смягчился: - Я пришел, красавица... Но мне нужно сначала увидеть тюре. - Садитесь, садитесь. Вы тоже усаживайтесь, - обратилась она к джигитам у двери. - Ближе к столу. - Я пришел к Аруну-тюре, - нетерпеливо сказал Мамбет, опускаясь на скамейку. Только теперь поняли Ораз и Батырбек, куда их привел Мамбет. И стало ясно, что арестовать одного из главарей валаята - дело нелегкое, рискованное. Теперь же, видя, как девушка заворожила ласковыми словами батыра Мамбета, они испугались, что могут промедлить. - Сестрица, мы пришли сюда не в гости и не собираемся калякать за чаем. Скажите, где Арун-тюре, пока мы сами его не вытащили! - Джигиты, а ну-ка за мной! Маке, первым пойду я... - сказал Ораз, направляясь к ближней комнате. - Его нет там, ага. Я сама вызову папу... Девушка шагнула к выходу. - Зови, - сказал Мамбет, удобней усаживаясь. Девушка вышла. Ораз ткнул Батырбека в бок: "Что делать?" Батырбек промолчал. "Мамбет сам начал, сам закончит. Посмотрим", - решил Ораз. Девушка не возвращалась. Никто не знал, о чем она говорила с отцом. Ораз волновался. Батырбек уже дважды понюхал насыбай. Напряженная тишина царила в доме. - Сейчас папа придет, - сообщила девушка, неторопливо входя в комнату. Вслед за ней вошел и Арун. Офицер Аблаев услужливо распахнул дверь перед полковником. То ли Мамбета смутила сверкающая форма высокородного тюре, то ли сказалась привычка службы, но, заметив Аруна, он вскочил. Полковник хмуро оглядел Мамбета, скользнул взглядом по дружинникам и глухо протянул: - Так, та-ак! Мамбет устремил недобрый взгляд на Аруна и Аблаева. - Обоих вас арестовываю. Хватит, поиздевались над народом! А ты... - Мамбет взглянул на Аблаева. - Ты не умеешь обращаться с шашкой и наганом. Снимай, живо! Аблаев метнул испуганный, вопросительный взгляд на Аруна, но полковник словно не замечал его, он видел только Мамбета. - Ну, а потом? - спросил полковник. - Потом - посмотрим. Что скажут солдаты, то и будет. Ораз и Батырбек подали знак вошедшим джигитам, чтобы они отобрали оружие у Аблаева. Двое тут же бросились к Аруну, но между ними стала девушка. - Мамбет-ага! Мой папа желал народу только добра. Вы один из народных батыров. Если папа был в чем-то несправедлив, то простите его... Нет безгрешного человека... - Грехов у него чересчур много. - Батыр, подарите мне обоих - и папу и офицера Аблаева! - взмолилась девушка. Мамбет быстро взглянул на нее, отвернулся и пробубнил невнятно: - Ну и красотка! В разговор вступил Ораз. - Маке, вы спросите тюре, куда он дел Мендигерея. Если без суда погубил невинного человека, тогда ни о какой пощаде не может быть речи. Арун повернулся к Оразу, смотрел долго, взгляд его становился все тяжелей, все колючей. - Вы, молодой человек... - начал было он, но потом, словно опомнившись, повернулся к Мамбету: - Мендигерей Епмагамбетов преступник, приговоренный к смертной казни. Он осужден военно-полевым судом. По этому вопросу обратитесь в Войсковое правительство. Мамбет сдвинул брови и глухо спросил: - А кто он такой? - Маке, это образованный человек, заступник народа, - объяснил Ораз. - Весною правители-атаманы рубили его шашками. На прошлой неделе я видел его в здешней тюрьме, в одиночной камере. - А, значит, и ты, голубчик, из тех же! Так-так! - произнес Арун, то ли угрожая, то ли уясняя для себя личность Ораза. - Ты расстрелял его? - спросил Мамбет. Арун уклонился от прямого ответа: - Он под следствием Войскового правительства. - Зачем ты передал его в руки Войскового правительства? - запальчиво спросил Батырбек - Мамбет правильно говорит - творили произвол! Ты, султан Арун, расстреливал и вешал лучших сынов народа! Никогда еще казах так не измывался над казахами. Арун понял, что дело принимает дурной оборот, - он нашел хитрый ответ: - Хорошо, братья. Коль вам понадобился Епмагамбетов, я могу его вызвать. По распоряжению Жаханши он отправлен в город Уил и сейчас находится там. Батырбек и Ораз не разгадали сразу его коварства. - Еще три дня тому назад он был здесь, - снова вклинился в разговор Ораз, но Мамбет не дал ему договорить: - Чтобы за три дня, султан-тюре, доставил Епмагамбетова из Уила сюда! Не сделаешь - ответишь головой. От меня не уйдешь! Пошли, джигиты! - Спасибо, Мамбет-ага! Офицер Аблаев выполнит ваше приказание, - сказала девушка вслед Мамбету. - Заходите к нам, ага. Гнев - враг, рассудок - друг. Уляжется ваш гнев - приходите. Для вас всегда наши двери открыты, герой-ага! Через полчаса Аблаев помчался в Уил... Весь день сновали по городу дружинники и даже к вечеру не все собрались в казармы. Одни возвращались со скатертями из различных учреждений, другие - с красивыми папками и портфелями под мышкой. Но никто не нарушил строгого приказа: "Не трогать вещей простого люда". Жалоб на дружинников не было. На другой день спозаранку Мамбет выстроил десяток своих джигитов, спрыгнул с коня, вытащил из кармана большой складной нож. Схватив одной рукой хвост коня, коротко обкорнал его и обратился к джигитам: - С этого часа, с этой минуты я навсегда отрекаюсь от Джамбейтинского правительства. Возврата нет. Отныне я большевик! Как и у них, мой конь - куцый. Приказываю всем дружинникам, начиная с правого фланга, укоротить хвосты коням! Кто не выполнит приказа, значит, остается в ханской дружине. Такой пусть убирается своей дорогой! Ну, начинайте! - закончил он и глянул на правофлангового Нурыма. Нурым, спрыгнул на землю, взял у Мамбета нож и ловко отсек конец хвоста своему мухортому. Потом снова прыгнул в седло и стал в сторонке. Вслед за ним вышел другой джигит и повторил то же самое. Вскоре рядом с Нурымом выстроились все пятьдесят джигитов. Хвосты коней были коротко и аккуратно подстрижены. Как бы возвещая о новых порядках, Мамбет весь отряд провел по самой длинной улице. Люди смотрели из окон и, ошеломленные зрелищем, шептали: - Астафыралла! - Спаси, аллах! Дети галдели: - Смотрите: конница бесхвостая! - Бесхвостые болшабаи едут! Оседлав прутья и палки, с гиканьем и свистом мальчишки бежали следом. 5 Говорят, порою чувство захлестывает рассудок человека. А чувство бывает разным. В отчаянии человек не страшится ни воды, ни огня. Не боится он ничего и тогда, когда окрылен великой целью, высокой мечтой. Нет, ничего подобного не испытывал офицер Аблаев в этот день. В нем все бурлило, будто неистовый ветер гнал по степи перекати-поле, - в нем клокотала месть. - Ну, подождите! - скрипел зубами он всю дорогу. Решительные приказы султана Аруна ему были больше по душе, чем беззубые распоряжения Жаханши. Да и вообще, какой он, Жаханша, глава правительства? Иного мерзавца бить бы надо, а Жаханша провожает его с почестями. Других бы надо в тюрьме сгноить, а он с улыбкой, с извинениями отпускает их. Какой же это порядок?! Летом приказал Каржауову проводить учителя Халена! Да еще и подарить коня и чапан! А вчера отпустил безбожницу бабу, жену лютого врага валаята Абдрахмана Айтиева, которая тайком доставляла красным пропитание, и не посчитался с его, Аблаева, авторитетом. - Тьфу, пентюх! - возмутился Аблаев, в сердцах огрев коня камчой. - Как будто агент этих самых красных... Ну, подождите. Погодите, голубчики! Я вам еще покажу! Приведу сюда весь кадетский корпус! Попляшете! Аблаев спешил в Уил. - Или умри, или проучи негодяев! - приказал ему Арун. И Аблаев решил проучить. В Уиле в кадетской школе учатся триста пятьдесят человек - сплошь молодцы, отборные рубаки, воспитанные, обученные казачьими офицерами. Триста пятьдесят юнкеров! Бесстрашная, еще не битая, отважная молодежь! Он, Аблаев, бросит их против голодранцев-бунтовщиков! Надежда и опора валаята, воспитанники кадетского корпуса завтра ринутся в первый бой. - Пусть свистят шашки над головами предателей! Никакой пощады! Только тебе доверяю я это дело, - наказывал Арун. "Совсем распустились, сволочи! Подождите! - яростно грозился Айтгали Аблаев. - Верно говорят, что обнаглевший корсак станет рыть себе нору ухом. Один угоняет коней, другому плевать на дисциплину, третий набрасывается на офицера... А теперь, наглецы, подняли бунт в самой столице валаята! Ну, подождите!.." Аблаев вспомнил все свои неудачи за последний год. Не слишком ли много их! Первый раз он споткнулся в ауле буяна хаджи. В Анхате он чуть было не схватил бунтовщика-студента, но в последнюю минуту тот сумел улизнуть, собака! Дальше начались сплошные неудачи. Жунусов кромешной ночью выдал обоз с оружием в руки красных. Это было самое досадное... "К счастью, мне еще удалось оправдаться перед Жаханшой и Аруном". Аблаев не знал, что в ту ночь, когда он в поселке Уленты изловил наконец Мендигерея, его жестоко отмолотил все тот же Жунусов. Поэтому к третьей своей неудаче он отнес бесчинство подонков в казарме. И тут ему вспомнилось, что один из вязавших его в казарме был... Нурым Жунусов. Ярость, бешенство охватили Аблаева. "О Жунусовы! Или погибну, или кровавыми слезами зальетесь! Довольно, поизмывались! Один - там, другой - здесь! А старый волк-отец в ауле смуту разводит! У, проклятые головорезы! Подождите! Я вас!.." Галопом мчался Аблаев на своей саврасой, потом натянул поводья, перевел коня на рысь, расстегнул ворот кителя, чтобы свободней дышать. Вскоре конь перешел на шаг. Аблаев расслабил мышцы, успокоился, оглядел окрестности: ехал он по хребту Булдырты. "Доберусь до Кара-Тобе, переночую там. Дальше придется ехать с проводником, плохо знаю дорогу". В сумерках он приехал в Кара-Тобе, дал передохнуть коню, а с рассветом снова двинулся в путь. Проводника брать не стал, хозяин дома, где он ночевал, проводил его до большой дороги за аулом и сказал: - Эта дорога приведет вас, мирза, к Жаксыбаю, а дальше будут Аккозы и Сарбие. Не доезжая до Жаксыбая, Аблаев заметил впереди на дороге каких-то путников, и подозрение охватило его. Он натянул поводья, посмотрел внимательно: двое ехали верхом, один сидел в телеге. - За три дня всего лишь сто километров, сволочи! - прошептал офицер. Аблаев не ошибся: это были конвоиры и заклятый враг валаята Мендигерей, отправленный три дня тому назад из Джамбейты в Уил. Офицеру опять вдруг вспомнилось все снова: и вчерашние события в Джамбейте, и бесконечные личные неудачи. Кровь бросилась в голову. Что-то решив про себя, Аблаев спрыгнул с коня, подтянул подпругу, поправил на себе ремень, жадно глотнул воздух и затем опять прыгнул в седло и ударил саврасую камчой. - Ну, дай бог удачи! Поддержи меня дух Аблая! - прошептал он, пришпоривая коня. Поджарый саврасый конь под ним был чистых кровей знаменитой жаугаштинской породы - голенастый, широконоздрый, тонкохвостый. Скачи на нем день - лишь кровь разгорячится. Скачи два - лишь резвее идет. До путников, беспечно рысивших впереди, скакун домчал захлебывающегося от ярости офицера в одно мгновение. Доскакав, Аблаев с ходу приказал конвоирам: - Остановите телегу и отойдите на десять шагов! От неожиданной встречи со своим свирепым командиром солдаты опешили, подобрали поводья, робко откозыряли. Остановив подводу, они отогнали своих коней на десять шагов и со страхом стали ждать, что будет дальше. "Что случилось? Куда он так спешит?" - думали солдаты, подбирая полы шинелей и поправляя винтовки за спиной. Аблаев подскочил к ним со стороны ветра и снова прокричал: - Оба поедете со мной, но сначала... - Ветер отнес его слова, и ни Мендигерей, ни кучер не расслышали, что он кричал. Лишь последнее слово: "Приготовьтесь!" - как бы кувырком докатилось до них. Аблаев наметом домчался до телеги и озверело рявкнул: - Слезай с телеги! - Глаза его от бешенства побелели. - Слезай и помолись перед смертью, гад!.. Мендигерей сразу догадался, что неспроста примчался этот офицер-палач. "Видать, настал конец", - подумал он, плотно сжав губы. Вспомнилось ему, как летом на телеге зверски изрубили шашками двух мальчиков и крестьянина Фроловского. Казалось, что он услышал предсмертный судорожный крик Икатая: "Апа! Апатай!" И тут же голова мальчонки покатилась с плеч... Мендигерей медленно, очень медленно слез с телеги. Руки его были свободны. На привале ночью конвоиры надевали ему наручники, а в пути в безлюдной степи, снимали их. Не узнав издали Аблаева, солдаты в суматохе не успели снова надеть наручники. - Предатель! - взвизгнул Аблаев, выхватив из кобуры наган. - Высвободил, значит, руки? Высвобождай, голубчик! Теперь уже все равно! Сейчас получишь свободу! Читай предсмертную молитву - иман! "...Смерть! Последний вздох!.. Враг. Заклятый враг... Беспощадный мститель!.." - промелькнуло в голове у Мендигерея. От долгого сидения в тюрьме, от неподвижности тело отяжелело, нет сил передвинуть ноги. Что это вдруг черно стало вокруг? Или голова закружилась?.. На мгновение пленник закрыл глаза. Сколько пережито! Сколько пережито! Лихорадочно замелькали мысли, кружится кружится земля. Мендигерей пересилил себя, открыл глаза. И ноги как-то сразу окрепли, уверенно шагнули навстречу смерти... Голос его звучал глухо, словно шел из-под земли: - Я знаю, что значит иман. Иман - это вера человека, его надежда. Тот, кто твердо верит в свое дело, не унижается перед врагом. Не станет просить пощады! Он верит в свою цель, и жизнь его ясна. Но есть люди без веры и без надежды. Они дрожат за свою подленькую жизнь. Умоляют своих врагов, вымаливают милосердие. Ты - один из таких. Смерть для живого человека означает прекращение жизни. Сейчас оборвется моя жизнь, завтра ли, через месяц ли потухнешь и ты. И перед смертью тебе нечем будет гордиться. И ты самому себе не скажешь, что погиб за благое дело... А я служил своему народу, он меня не осудит. Этим я счастлив, этим горжусь. А тебя народ клянет за убийство детей, за горе женщин, проклянет и за мою смерть... - Хватит болтовни! - взревел Аблаев и повернулся к солдатам: - Стреляй! - Тебе не простят вот эти солдаты! Не простит джигит-кучер! Тявкнул наган. Мендигерей вздрогнул, сделал несколько неуверенных шагов и с трудом выпрямился. Одновременно раздались еще два выстрела, и все затихло, оборвалось... Мендигерей беззвучно рухнул на дорогу и остался один в унылой степи. Ему даже не закрыли глаз, лишь степной ветер ласкал его измученное, осунувшееся лицо. С двумя солдатами Аблаев отправился дальше. Он спешил в Уил, чтобы поднять весь кадетский корпус против четырехсот бунтовщиков. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 1 Вдоль Уила и Киыла через Кос-Кобду простирается до полуострова великого моря песчаная, пыльная древняя дорога. Извилистая, изъезженная, она хранит в себе тайны тысячелетий. Еще в седую старину тянулась по ней жизнь от Яика в Аральск, из Аральска к Аму-Дарье, от Аму-Дарьи в Хиву, а из Хивы еще дальше - в Бухару. Кто только не ходил по этой дороге! Кто-то мчался, а кто тащился, кто-то изнемогал в пути от жажды, а кто-то несся по ней с победным кличем. На быстром верблюде - желмая - рысил когда-то по ней вдоль реки Аму шейх Кутуби со знаменем ислама в руках. Свирепые полчища внука хана Чингиза, поднимая тучи пыли, тоже пронеслись по этой дороге. Ходил по ней и Железный Хромец - Тамерлан, воздвигая по пути пирамиды из человеческих черепов. Саранчой неслись по ней из Джунгарии к приволжским степям калмыки, принося казахам неисчислимые беды... Беззаветных храбрецов, заступников народа знала эта дорога; здесь сложил свою бесстрашную голову батыр Сырым, поднявший копье на ханское отродье; здесь разбилась надежда гордого сына казахов Исатая. Многих перевидела седая караванная дорога: и сильных, и слабых, и молодых, и старых, царей и нищих, всемогущих полководцев, разодетых купцов и оборванных странников. Изъезжена дорога и похожа на изрезанный морщинами лик старца. Сегодня по ней потрухивал старый ослик, на нем сидел сухонький и древний, как сама дорога, старик. На голове его пропыленная, полуистлевшая, серого цвета чалма, на плечах старый, выцветший на знойном солнце чапан, на ногах мягкие кожаные галоши - масы. Под чапаном виднеется серая от пыли рубаха с отложным воротником и с тесемками; хурджун, перекинутый через седло, также весь в пыли, даже не различишь рисунка на нем. Нещадный зной, неугомонный степной ветерок, редкие, но обильные дожди сделали степь серой, изнуренной. Лицо старика тоже серое, изрезанное вдоль и поперек глубокими морщинами. Густые брови, усы, редкая небольшая бороденка также обильно покрыты мелкой серой пылью. Всем своим обликом он похож на иссохшую южную степь, лишь набухшие вены на руках выделяются своей чернотой. Старик этот на сером ослике ехал месяцами, летом он выехал из Хивы, был в Приаралье, а теперь направлялся в Уил. Чапан служил ему постелью, хурджун - подушкой; в безлюдье старик ночевал под кустами, а в аулах - в любой юрте, как божий гость. Переночевав, он продолжал путь. Останавливался в мечетях, охотно гостил у имамов. Одни называли странника Календыром, другие - дервишем, третьи - святым на сером ослике. И не без оснований: за молитвы на людном месте или в мечети, а также на роскошных поминках знатных он порою получал немало жертвоприношений, но неизменно тут же распределял всю свою добычу среди бедных, нищих, несчастных. Подарит какой-нибудь бай ему рубаху, он отдаст ее хозяину лачуги на краю аула; расщедрится мирза, накинет ему на плечи новый чапан - странник осчастливит им первого же пастуха. Набьет его хурджун добрая байбише куртом, а он пригоршнями раскидает лакомство детишкам, и они с криком "Святой ата!" стайкой бегут за ним. В степи возле Яика, в том месте, где сливаются две реки, стоит мечеть хазрета Куная - конечная цель долгого пути странника. К знаменитому имаму Младшего жуза странник приезжал каждое лето, иногда навещал его осенью. В этом году он добрался до могущественного хазрета поздней обычного. Мюриды хазрета низко склонили головы перед святым путником, потом почтительно прикрыли веки и отступили, пропуская старца. Хазрет Кунай беседовал со святым в своей гостиной один день и ночь. Прошел слушок среди мюридов: - К хазретам Хивы и Бухары снизошло с небес чудо-знамение. Святой старец на сером ослике приехал сообщить об этом всем мусульманам... На другой день хазрет Кунай собрал правоверных в свою мечеть и после двукратного намаза произнес проповедь. Хазрет говорил о честности, справедливости и других несравненных достоинствах пророка, о мудрости Абубакира Сиддиха, о правдивости Гумара, об учености Гусмана и храбрости Галия, о мужестве шахидов, погибших за мусульманскую веру в пустыне Кербала. Конец проповеди хазрет произнес ровным голосом, старательно избегая непонятных арабских слов: - Исчезает на земле презренное племя, сомневающееся в единстве аллаха, в пророчестве Мухамбета, в непоколебимой истине Корана. Жалкое поколение Язита, поднявшее руку против могущественного пророка Мухамбета и его приверженцев, корчится в преддверии ада; до самого светопреставления ему суждено влачить мерзкое существование. Самый богатый человек на свете Харон-бай за то, что отказался платить зякет своему создателю, заживо ушел под землю. Ученый Барсиса, четыреста лет воздерживавшийся от греха, на вечные времена отправлен в ад за то, что обратил свой взор на грешную блудницу. Сейчас все больше и больше людей находят утешение в истинной вере ислама... Правоверные! - продолжал хазрет Кунай, чуть помедлив. - К вам с поклоном прибыл верный раб нашего создателя, трижды посетивший на своем ослике Каабу в Мекке, побывавший и в святом Шахизинда в Самарканде, и в мавзолее хаджи Ахмета Ясави, беседовавший не раз с благочестивейшими имамами Хивы и Бухары, прошел путь незабвенного шейха Кутуби, читавший свои молитвы в мечетях Ирана и в знаменитых стамбульских мечетях Сулеймании и Айя-Софии, божий слуга, святой странник Куткожа... Правоверные стояли на коленях с низко опущенными головами, при этих словах хазрета в толпе зашевелились, головы повернулись к возвышению. Все затаили дыхание, все превратились в слух. - На святые земли Хорезма сошло знамение, божья весть. Так ведь, святой странник? - Ялай, - подтвердил старец четким высоким голосом. - "Слушай, божий раб Ахмет", - сказал дух. Так ведь, святой странник? - Ялай! - ...Всевышний послал своего слугу Мустафу на землю, чтобы направить единоверцев аллаха на истинно праведный путь, чтобы неустанными моленьями очистить душу от соблазнов грешного, обманчивого мира, чтобы распространить святые писания и обучить рабов своих пяти заветам Корана и призвать заблудших в мечети. Так ведь, святой странник? - Ялай! - ...Теперь появился сатана-искуситель, который смущает правоверных и пытается насильно отлучить их от веры мусульманской... Толпа вздрогнула от ужаса. - Сатана этот натравливает людей друг против друга, ведет их к погибели. Он хочет уничтожить, истребить мусульманскую веру. Так ведь говорило знамение святому Ия Ахмету, божий странник? - Ялай, хазрет. - Правоверные! Это начало светопреставления... - Алла! - Алла! - испуганно пронеслось в толпе. - ...И сказало знамение: карликовые мерзкие существа наполнят землю. В грехе и праздности станут проводить они время. Пойдут сплошь пьяницы и блудодеи. Женщины - само сладострастье, на мужчин набросятся жадно. Сын восстанет против отца, дочь - против матери. Исчезнет добро, зло восторжествует. Нищий бросится на богатого, рабы - на господ. Власти не будет, веру предадут. Не поддавайтесь, мусульмане, нашептываньям вероотступников! Собирайтесь в мечетях, внемлите советам рабов божьих, служителей веры. Будьте стойкими, мюриды. Будьте верны, мусульмане, заветам Корана! Пусть создатель милостивый не оставит народ казахский! Аминь! - Аминь! - Аминь! Долго сидели люди в мечети. Снова и снова касались лбами молитвенных ковриков, суфии сосредоточенно и важно перебирали четки. Потом хазрет двукратно прочел намаз и благословил кази Хаиршу: - Доброго пути тебе, кази! Полкового муллу кази Хаиршу, готовившегося отправиться к юнкерам в Уил, проводил из мечети сам имам. 2 Начальник Уильского гарнизона войсковой старшина Азмуратов получил телеграмму - приказ Жаханши - еще утром. В тот же день после обеда прискакал к нему Аблаев. Он вручил старшине письмо от Жаханши и доложил обо всех событиях. Начальник гарнизона тут же распорядился выстроить перед казармой четыреста курсантов и объявил им о чрезвычайном положении. - Будущие военачальники валаята! Молодые офицеры! - начал Азмуратов. - В то время, когда казахи создали свою автономию, обрели самостоятельность, о которой мечтали веками, вы изучали военное дело, знания для руководства новой армией вы получили в суровое, ответственное время. То, чему вы научились в стенах школы, нужно показать теперь в бою. Настал час, когда вы сможете проявить вашу смелость, отвагу, решительность и находчивость. Вам предстоит боевое крещение. Вас ждет первый бой. Исход его всецело зависит от вас. Офицеры! Личная храбрость каждого, преданность делу, любовь к справедливости решат исход боя. Тот, кто готов ринуться в первую битву за офицерскую честь, за славу валаята и родного края, пусть выйдет вперед на десять шагов и встанет налево! - закончил свою речь войсковой старшина. Таинственным, привлекательным показался совсем еще молодым юнкерам этот бой, чаще забились их молодые пылкие сердца, ведь войну они знали лишь по учебникам да полевым учениям. Откуда им было знать, что в бою будет пролита кровь многих невинных, что впереди смерть? Юные, они рванулись в бой за честь, за славу; мечтали легко взять любую крепость врага, блеснуть отвагой, геройством... Не успел старшина оглядеть длинные шеренги, как вся школа юнкеров в едином порыве отмахала десять шагов вперед и застыла плечом к плечу. Азмуратов покачал головой. Требовалось всего триста человек, а вышли все четыреста. - Вижу ваше искреннее желание исполнить свой воинский долг. Спасибо, юнкера! Приказываю: каждому четвертому выйти вперед на четыре шага! Вышло сто курсантов; старшина отправил их в казармы, а остальным тремстам офицерам приказал: - Даю полчаса на сборы. При себе иметь кавалерийское снаряжение, тридцать патронов, сухой паек на два дня. Задача будет объявлена после. Разойдись! Через полчаса Азмуратов перед строем конных юнкеров объявил фамилии сотников и в заключение сказал: - Перед трудным походом полковой мулла Хаирша хочет передать вам слова великой истины от главного имама хазрета Куная и поблагодарить вас лично. Выше головы, сотни, и слушайте внимательно! На возвышение поднялся Хаирша. Полковой мулла помнил святого странника Куткожу, его слова о начале светопреставления, о знамении, посетившем святого Кара из Хивы, о проповеди главного имама хазрета Куная в мечети Коспа. Мулла волновался. Уставясь в небо, он заговорил медленно, с легкой дрожью в голосе: - О многострадальные сыны мусульман, рабы всеединого создателя, верные слуги пророка! Поклянитесь священному писанию! Восхваляйте истинную веру! Не сверните с праведного пути! Мулла сделал небольшую паузу, оглядел затихших юнкеров и снова уставился вверх... Кони били копытами, фыркали, позванивали удилами, но юнкера глядели на муллу и старались не пропустить ни единого слова. На нем был светло-голубой чапан, на высокий с острым верхом малахай была накручена светлая чалма, в руке он держал длинный белый посох, на возвышении - минбе - стоял один и казался еще длинней и благочестивее, словно новый святой, ниспосланный к воинам из мира блаженных. Черная округленная борода, тонкие, как ременная тесьма, черные усы, черные глаза и брови, казалось, были нарисованы углем на белой ткани. Своим рассказом о том, что "с востока и запада идут темные силы Яхжуж и Махжуж, и наполнят землю маленькие мерзкие существа - людишки, и развратится народ, и останутся в живых из мусульман лишь те, что укроются в мечетях", полковой мулла превзошел главного имама и нагнал столько страху, что юные офицеры невольно поеживались... В конце проповеди мулла сказал: - За всеединого бога, за веру несметное число героев в прошлые времена оседлало коней, отправилось в бой. За мусульманскую веру, за детей, сирот и вдов многие сложили свои головы. Храбрейшие мужи всегда готовы отдать жизнь за свой народ. Тяжелые времена настали для нас, на путь злодеяния вышли безбожники и вероотступники. Они хотят уничтожить веру, надругаться над всем святым. Они поднимают руку на правителей народа, на избранных волей аллаха. Всевышний не простит им такой дерзости. Безбожников, выступивших против хазретов, против белого знамени пророка, ждет лишь одна кара - смерть. Одинокая смерть, без упокойной молитвы. Собачья смерть. Не щадите злодеев! Проклятие безбожникам! Давайте прочтем "салауат". Триста конных офицеров начали громко читать "Хансалауату": Ал-ла-хи сал-ла набию, Войск защитнику Га-ли-ю И вождям всесильным нашим - Азаматам помолись! Тем, кто жизнь свою отдал, Сил своих не пожалел Ради чести, ради славы, Аза-ма-там поклонись!.. Кази вознес руки к небу. - Владыке нашему молись! - закончил он, проводя ладонями по лицу. - Владыке нашему молись! - громко повторил отряд. Хаирша опустил голову, на мгновение утих. И отряд застыл в безмолвии. Вдруг Хаирша вскинул голову, указал посохом в сторону Сары-Арки, на голубеющий горизонт. Далеко-далеко звал солдат посох муллы... 3 Что может быть сильней и безумней возбужденной толпы? Сущий пустяк, мелочь иногда могут воспламенить ее. Стоит у брода какому-нибудь барану-вожаку в отчаянье броситься в воду, как вся отара кинется вслед за ним; и тогда овец немыслимо остановить, они, обезумев, с неистовым блеянием ринутся к противоположному берегу. Так зачастую бывает и с людской толпой. Ум будто меркнет, действует только инстинкт. "Мы должны примкнуть к отряду Айтиева и встать под знамя свободы!" - таково было решение дружинников. Об этом, казалось, смутно мечтали все дружинники, согнанные сюда не по доброй воле из разных мест. Но... Но с этого прямого пути свернул лишь один человек. Толпа бросилась за ним и оказалась в тупике. - Пока не изловлю удравших правителей и не взгрею их хорошенько, я ни к кому примыкать не стану! - прокричал Мамбет растерянной толпе. - Я разгромлю сначала Уил и уведу за собой тамошних джигитов - юнкеров. - Все за тобой пойдем! - всколыхнулась толпа. Председатель комитета Батырбек молчал, понимая, что дружина непременно пойдет за Мамбетом. - Поход в Уил достоин внимания, - наконец нерешительно заговорил Батырбек. - Там в кадетской школе немало наших джигитов. Если бы удалось перетянуть их на нашу сторону!.. Но этот путь сомнителен. Уил лежит в стороне. Отсюда до него - сто пятьдесят верст. А если мы повернем к Акбулаку или хотя бы в сторону Шынгырлау, не говоря уже о Темире, то приблизимся к Красной гвардии. До Шынгырлау меньше ста пятидесяти верст. Батырбек не решился сказать прямо, что единственно верный путь - двинуться сразу в Акбулак. А дружинники, увлеченные горячим призывом Мамбета, решили следовать только за ним. Ораз в последние дни не был среди солдат. Он раздавал чапаны, распределял шинели, вел интендантские дела. Сейчас у Ораза не было повода для выступления, но он остро почувствовал, что надо срочно что-то предпринимать. "Какая досада! Был бы сейчас хоть кто-нибудь из опытных товарищей! Загадочный Мырзагалиев показался и сразу исчез. Начнется тут теперь заваруха..." - с тревогой подумал он. - Ну, джигиты, что решили? В Уил? - спросил Батырбек и взглянул на Орака. Это было случайное, стихийное собрание дружинников возле казармы. То ли Орак не решался выступить после Мамбета, то ли у него были какие-то свои соображения, но на вопросительный взгляд Батырбека он не отозвался. Вместо него вышел вперед Ораз, но Батырбек будто не замечал его. - Что же теперь получается? - обратился Ораз к Батырбеку. Батырбек быстро взглянул на него, растерянно пожал плечами. - Братья! - воскликнул Ораз, поднимая руку и стараясь завладеть вниманием дружинников. - Родичи! Комитет дружинников решил соединиться с отрядом Айтиева. Вы же не против, так ведь? В толпе молчали. - Батырбек Альжанов верно подметил, что поход в Уил сомнителен. Правильно! И не только сомнителен, но и опасен. Вы спросите: почему? А потому, что мы сейчас еще очень слабы. Чтобы стать сильней и бесстрашно биться с врагом, надо примкнуть к отряду Айтиева. Мы должны научиться воевать, пройти хорошую школу. Это во-первых. Во-вторых: все правители валаята сейчас собрались в Уиле. И Жаханша спрятался там, и Арун, и офицеры штаба, и командиры - все удрали туда. В Уйшике генерал Толстов сколачивает силы, а рядом, в Теке, стоят наготове аскеры наказного атамана. Неужели вы думаете, что Жаханша не сообщил обо всем этом головорезу генералу? Безусловно, предупредил. Возможно, что против нас уже направлены казачьи сотни... - Ораз перевел дыхание, огляделся. Дружинники слушали внимательно. Это приободрило Ораза, и он заговорил громче: - Джигиты, не следует забывать о том, что в Уиле находится офицерская школа. Трудно сказать, с кем они пойдут: с нами или с правителями валаята? - Так что же, по-твоему, нам делать, милый оратор? - спросил насмешливо Жолмукан. - Нам нужно немедленно отправляться туда, где собираются казахские джигиты, где развевается знамя свободы... - Я подниму свое знамя. И в Уил твой не поеду, и в Акбулаке мне делать нечего. Я останусь здесь, в Уленты! - отрезал Жолмукан. - Разве тамошний валаят сильнее здешнего? - проворчал Мамбет. - Откуда у Жаханши столько силы, чтобы подняться против четырехсот джигитов? За один день разгромлю Уил! Кто со мной - выходи! - Мамбет решительно отъехал в сторону. - Сказано - сделано! За тобой! - Веди, Маке, в Уил! - нестройно закричали вокруг. Хмурым вернулся Ораз на свою квартиру. "Эх, был бы здесь Абеке. Не так бы все кончилось. И Мендигерея нет. Да-а, рискованный путь выбрали дружинники. Со всех сторон их может окружить враг..." - удрученно думал Ораз. x x x - Прошлый раз меня искали вы, а сегодня я сам пришел к вам. А причина все та же - Хаким, - проговорил Нурым, сидя в маленькой комнатке Мукарамы. Неожиданный его приход удивил девушку. "Очень стеснительный молодой человек, и как это он вдруг решился?" - подумала она, но после первых же слов джигита насторожилась. - Может, вы от Хакима письмо получили? - спросила она, чуть улыбнувшись. "Первый раз улыбнулась! Как царевна-несмеяна из сказки. Аульные девушки не только спрашивать, но даже по имени не назовут своего жениха", - отметил про себя Нурым и тихо рассмеялся. - Чему вы смеетесь? - строго спросила Мукарама. Нурым смутился. - Мой смех, сестра, легкомысленный. Я что-то совсем другое некстати вспомнил. А пришел к вам проститься... Увидеть вас на прощание... - Вы что, уезжаете? - Не только я один, все дружинники. - На войну? - Нас хотели отправить на войну, мы восстали. Вы, наверное, слышали. - Слышала. Дядя Уали говорит, что казахские джигиты никогда не воевали, поэтому отказываются и удирают по домам. - Мы не хотим воевать - это верно. Но за свою свободу мы готовы отдать жизнь. - Как это так? - не поняла девушка. - Так, что мы будем биться за свободу. И смело пойдем в бой. - Дайте вашу руку! - воскликнула Мукарама. Нурым сконфузился. "Дать руку? Невеста моего брата протягивает свою руку? Как же так?.. Значит, одобряет?.." - Ну, чего вы смутились? - Нет, просто... так, - Нурым вскочил и схватил руку девушки. Тонкими, нежными пальчиками Мукарама стиснула мозолистую руку Нурыма. Потом заблестевшими глазами уставилась на растерянного джигита и, волнуясь, сказала: - Настоящие джигиты!.. Хаким говорил мне: своими руками надо добиваться свободы, никто нам так просто ее не даст. Вот теперь я поняла, кто вы и ваши товарищи... Румянец заиграл на ее щеках, длинные ресницы от волнения затрепетали, карие глаза, в которых появлялись прежде то страх, то надежда, сейчас тепло лучились. Девушка выпустила его руку, стала хлопать в ладоши. - Значит, одобряете... - пробормотал Нурым. - Спасибо! - Да разве можно не одобрять смелость и мужество?! Знаете, я, может быть, больше других радуюсь. Я истосковалась по своим близким, а там, в моем родном городе, фронт... Очень, очень соскучилась я по своему краю... Сегодня весь день думала об Уральске. "А что, если ее пригласить... с нами? - промелькнуло в голове Нурыма. - Нет, это кощунство - приглашать нежную девушку в поход с грубыми, неотесанными дружинниками. Вместе с нами не то что девушка - не всякий мужчина-доктор пойдет". - Твердо решили - в поход, - опять сказал Нурым. - Если повезет - к нам примкнут другие казахские джигиты. А там видно будет. Я зашел к вам... попрощаться. - В какой город вы пойдете? Не в Уральск ли? - Нет, не в Теке. В Теке, вы сами говорили, фронт. Мы пойдем в сторону Актюбинска. Руководители наши считают, что надо двигаться в город Темир. Это тайна, но от вас я не скрываю. В тех краях сейчас мой брат. В отряде Айтиева. Айтиев - это очень большой, ценный человек, он собирает казахов воевать за свободу. - Тогда и я вместе с вами поеду! Ведь сестра милосердия всегда пригодится солдатам! - точно ребенок радуясь чему-то, сказала Мукарама. - Вы... серьезно? - изумился Нурым, не зная, верить девушке или нет. - Вам трудно будет... Среди солдат... в дальней дороге... - А я давно мечтала идти за воинами, помогать им, перевязывать им раны, лечить. Почему вы говорите о трудностях? Я же сестра. Хирургическая сестра. Мое место в армии. А к тому же я вместе с вами могу скорее добраться до своих родных и знакомых. Не могу же я вечно сидеть в этой унылой Джамбейте! Девушка говорила искренне. - Но вас не отпустит доктор Шугулов. Вы же в его подчинении. А он сторонник Жаханши. - Доктор Шугулов сейчас в Уральске. Заболел сам и поехал показаться городским врачам. Уже пятый день, как уехал. А вчера прислал телеграмму - положили в больницу. Я с ним и советоваться не стану. Теперь я сама себе хозяйка. - Ну, тогда прекрасно. Я передам Жоламанову, что вы хотите ехать с нами. - Передайте. А я сейчас же начну готовиться, уложу необходимые лекарства, бинты, вату. Будет у нас кухня? - С нами едет женщина-повар. Вместе со всякой посудой, чашками, ложками. Несколько подвод. - Прекрасно! Я буду в обозе с кухней. Моих вещей хватит как раз на одну подводу. Всякие препараты, перевязочные материалы, лекарства... целый воз. - Хорошо. Значит, вместе будем. Тогда - не прощаемся. - Вместе, вместе! Нурым кивнул головой и вышел. Он был счастлив оттого, что Мукарама не остается в унылом, заброшенном городке, а будет рядом с ним. Едва вышел Нурым, как девушка захлопала в ладоши, не находя себе места, забегала по комнате, широко открыла окна, тут же вытащила из-под кровати чемоданчик, стала складывать вещи, мигом перевернула весь дом. Прибежала испуганная шумом Майсара, Мукарама кинулась ей на шею. - Апа, еду я, еду! В Уральск! Нет, не в Уральск, а к Яику. В сторону Оренбурга... - взволнованно говорила она. - Не одна, вместе с целым полком джигитов! - И-и, алла-а, - удивленно протянула женщина. - А я так испугалась, так испугалась. Думаю: что за шум, что за тарарам. А это, оказывается, ты тут от радости прыгаешь. Ну, хорошо, счастливого пути тебе! - Апа, будь здорова! Прощай, апа!.. - Неужели прямо сейчас едешь? - Сейчас, апа, сейчас. Только что приходил господин Жунусов и сказал, что полк выступает. - А когда вернешься, милая? Мукарама опешила. "Когда вернусь? Зачем? Ведь я же в Уральск еду! В родной город!" Девушка отрицательно покачала головой. - И-и, алла! - удивилась женщина. - Ну, тогда я сготовлю тебе кое-что на дорогу... И, суетясь, апа отправилась на кухню. А Мукарама, собирая вещи, представляла, что сейчас дома... Город окружен солдатами. И в самом городе солдаты. На каждом углу стоят караульные. Жители вооружены, все что-то делают. Одни роют землю, другие тащат бревна, третьи волокут мешки с песком. Суматоха. Как она доберется до дому?! Что будет там делать? Что бы там ни было, но жизнь ее должна измениться... 4 Отряд дружинников вышел наконец в далекий поход. Стояла осень. Дул резкий, холодный ветер, но к полудню погода смягчилась. Солнца не было, хмарь понемногу стала сходить с осеннего неба. Солдаты в легких шинелях с утра зябко поеживались, а сейчас слегка повеселели. Обоз уже миновал кирпичное здание школы. Небольшими группками и в одиночку, легкой рысцой тянулись дружинники к площади между больницей и школой - к месту сбора. Отсюда, разделившись на сотни, в строгом порядке отряд должен отправиться в Уил. Когда исчезнет за горизонтом первая сотня, построится вторая, а за ней - с интервалом в полторы-две версты - третья. Таков приказ старшего командира Жоламанова. Такое построение было удобным: меньше поднималось пыли, а сотни в отдельности могли переходить на шаг, на рысь или в намет. Первую сотню возглавил Мамбет, вторую - Жоламанов, третью - Орак. Нурым попал в сотню Орака и решил, пока отправятся первые две сотни, зайти в больницу к Мукараме. Он не сказал командиру заранее о решении девушки. "Успеется. Надо еще раз поговорить с Мукарамой, предупредить о трудностях похода. Лучше пусть сам Хаким приедет за ней. После того как объединимся с отрядом Абдрахмана. Или, в крайнем случае, я сам приеду за ней после", - рассуждал Нурым, но сказать о своих мыслях Мукараме ему так и не удалось. - Где подвода? - первым делом спросила девушка, выбегая навстречу. - Или я поеду верхом? Нурым смутился. - Я... хотел бы посоветоваться с вами, - неуверенно начал он. - Путь будет очень утомительным... - Но ведь мы с вами договорились ехать в город, а не болтать о трудностях! "Ойпырмай, как она поедет на грохочущей телеге, в тучах пыли, среди горлопанов-солдат? Где ей ночевать на стоянках? Выдержит ли суровый путь? Кто за ней присмотрит? Хорошо, если доберемся до города или хотя бы до какого-нибудь жилья. А если поход затянется? А если столкнемся с врагом?" Но девушке не было дела до тревог и сомнений джигита. - Я не позаботился о подводе... - промямлил Нурым. - В таком случае я поеду верхом. Когда я была маленькая, абый учил меня ездить верхом. У нас тогда было несколько рысаков. По пятницам мы выезжали на прогулки в Ханскую рощу. А однажды мы с абыем ездили верхом даже в Каменку, - горячо проговорила Мукарама, стараясь убедить Нурыма в своем умении ездить на коне. Она и одета была для верховой езды: в камзоле, в татарской шапке, в красных сафьяновых сапожках. Лицо ее сияло от возбуждения. В опрятном, удобном одеянии она была похожа на казахских красавиц, которые, по обычаю, возглавляют кочевья в пути. Небольшая соболья шапка слегка округляла ее продолговатое лицо, и сейчас девушка показалась Нурыму не светлой, а почему-то смуглой. - Нет, нет! Я сейчас найду подводу. Вам нельзя верхом, тяжело, - сказал Нурым, собираясь уходить. Мукарама заметила растерянность джигита и, нахмурив брови, сказала недовольно: - Я надеялась, Жунусов, что вы уже все устроили. Я давно жду вас, с самого утра пришла в больницу. Упаковала необходимые медикаменты. Свои вещи сложила еще вчера вечером. А вы приходите будто для того, чтобы прощаться... - Сейчас, сейчас же раздобуду подводу... - повторил Нурым. Он быстро сел на коня и поскакал к Ораку. - Девушка-доктор едет с нами. Нужна подвода... для лекарств... - запыхавшись, доложил он командиру. Тот даже не удивился. - Нужный камень не тяжел, говорят. Пусть едет с обозом. Завтра, когда начнут болеть головы и ныть кости, свой доктор не помешает, - заметил командир. Приказ его пришелся не совсем по душе Нурыму, но возражать он не стал. "Если Мукарама не согласится ехать с обозом, то попрошу кого-нибудь из джигитов пересесть на телегу, а ее посажу на коня", - беспокоился Нурым, и напрасно. - На какую телегу? - только и спросила Мукарама. Нурым посадил ее в самый крепкий тарантас. - Смотрите, чтоб доктор пешком не шла. Так приказал командир! - предупредил Нурым начальника обоза. Начальник понятливо кивнул. "Что ж, девушка-доктор только украсит мой обоз", - подумал он удовлетворенно. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 1 Степь да степь. Бесконечная вьется дорога. В первый день шумливый отряд дружинников добрался до аулов вдоль Булдырты и там заночевал. Сегодня солдаты ехали по безлюдной степи. Ехали спешно, без остановок. Отставал лишь один джигит на пегой кобыленке, перешедший от Жолмукана в десятку Нурыма. Пегая кобыленка - ленивая кляча, да и джигит на ней - недотепа. То пришпорит, пустит ее мелкой, неприглядной рысцой, догонит отряд, то снова ослабит поводья, а кляча плетется в раздумье, не зная, дальше ли ей рысить или уже довольно. Сегодня оглянулся как-то Нурым назад и изумился: на обочине дороги стояла пегая кобыла, лениво пощипывая траву, а джигит, опустив поводья, задумчиво уставился вдаль. "На этой кобылке, видать, всю жизнь пасли овец, а джигит, как и несчастный Кали, с самого детства, наверное, привык плестись за отарой", - грустно подумал Нурым. Заметив, что ему машут, джигит заколотил пятками по тощим бокам кобыленки... "Эх, бедняжка, из-за своей нерасторопности погибнешь, как и Каримгали, в первом бою..." - вздохнул Нурым. Со вчерашнего дня на душе его была одна горечь. "Далеко забрались... Что нас ждет впереди, на чужбине, вдали от родных и друзей? Все вокруг незнакомо, да и поход какой-то неожиданный, опасный..." Но, увлеченный общим порывом, порою он забывал о сомнениях. Разговоры в пути, заботы о ночлеге отвлекали его от невеселых мыслей. А таинственная рыжая степь манила солдат все дальше и дальше. Вместо затхлой, неуютной казармы - необозримый простор, над головой бездонное небо, а вокруг необъятная сказочная степь. То там, то здесь дремали холмы и тоже звали солдат куда-то. Не испытав мытарств похода, Не оседлав коня боевого, Разве достигнет цели герой?! Эти стихи Нурым впервые услышал от Игилмана, тот знал всего Махамбета наизусть. Нурым шептал эти строки про себя, и ему вдруг почудилось, что все дружинники - бесстрашные батыры, готовые не задумываясь ринуться на врага. Вот они мчатся, все как один отборные храбрецы, отчаянные смельчаки, не какие-то аульные растяпы в широкополых чапанах и нелепых шапках, а ловкие наездники и опытные рубаки. Не обратив врага в бегство, не повернут они своих коней. Вот они несутся стремя в стремя, оглашая степь победным кличем. Как вы дороги сердцу Нурыма, друзья! Самый дорогой, самый близкий человек тоже сейчас с ним, в походе. В серой толпе она кажется дикой серной, отставшей от своей стайки. Вон сидит она, погруженная в сладкие думы. Одна среди хмурых, обожженных солнцем и стужей мужчин. Еще совсем юная, неопытная девушка-татарка решилась на трудный, изнурительный путь вместе с огрубевшими душой и телом воинами. Но хмурые лица в серых шинелях не были чужими Мукараме. Будто озаренные светом девичьих глаз, все они слушались ее, как дети. - Наша девушка-локтор, - с восхищением говорили джигиты, указывая на тарантас. - Иди к девушке-локтору, она перевяжет тебе руку, - слышалось среди солдат. Как тут не гордиться Нурыму! Полюбившаяся всем "девушка-локтор" - не только его хорошая знакомая, но и близкий, родной человек. Он готов все сделать ради нее и старается держаться со своей десяткой поближе к тарантасу. Уйдет отряд вперед - Нурым придерживает коня, ждет, пока догонит обоз. Если же обоз уходит вперед, десятка Нурыма догоняет его. Весь обоз с продовольствием, боеприпасами, походной кухней, с девушкой плотно оцепили солдаты. Впереди в бескрайней степи замаячил одинокий всадник. - Верховой несется навстречу!.. - Смотри: солдат! - Да ну! Обыкновенный путник! Солдаты оживились, вытянули шеи, уставились вдаль. Впереди возвышался небольшой холм, через который тянулась дорога. Всадник ходко спускался по западному склону холма. Вскоре стало ясно, что это военный: одежда удобно облегала его, посадка легкая, кавалерийская, за спиной моталась винтовка. - Охотник скачет! - решили вслух некоторые. Между тем всадник повернул коня прямо к ним и, показывая, что очень спешит, пускал коня то в намет, то крупной рысью. - Нурым, бери одного из джигитов и скачи навстречу. Разузнай, военный ли? Если начнет расспрашивать, веди его ко мне, - приказал Жоламанов. Хотя загадочный всадник выскочил откуда-то сбоку, сотник предполагал, что он из Уила. Через несколько минут отпали всякие сомнения: всадник был военным. На нем была шинель, на боку висела сабля, всем своим обликом он походил на офицера. Нурыму показалось, что он даже поднес руку к виску, отдавая честь. "Кто он такой? Не гонец ли главарей Уила? Или разведчик? Хочет разузнать наш путь?.." Из сотни Орака, ушедшей далеко вперед, прискакал к Жоламанову джигит, чтобы узнать, что за всадник. Солдат из третьей сотни не успел доскакать, как Нурым привел путника к Жоламанову. Всадник оказался хорошо сложенным, коренастым джигитом с холеными черными усами. Глядел он открыто, смело и, судя по всему, был не робкого десятка. - Счастливого вам пути, граждане! - обратился он ко всем, а Жоламанову отдал честь. Цепким взглядом оглядев обступивших его джигитов, он стал ждать, что скажет командир. Жоламанов был близок к братьям Алибековым, во всем равнялся на них. Он с самого начала был против жестокой палочной дисциплины среди казахских джигитов. На выходки буяна Жолмукана он старался смотреть сквозь пальцы, за что руководители штаба разжаловали его в рядовые. Но в день "Большого бунта" Жоламанов решил смирных, чумазых казахских джигитов, за которых он всюду, где мог, заступался, повести в поход за свободу. Мамбет пользовался среди солдат большим весом, но был излишне горяч, не раздумывая все ломал и рушил на своем пути. Жоламанов, напротив, был сдержан, рассудителен. Он решил расспросить всадника, а потом доложить Мамбету. "Не может быть, что это случайная встреча", - подумал Жоламанов. - И вам также, незнакомый путник, доброй дороги! Случайная встреча не развяжет языки, говорят старики. Однако все же позвольте полюбопытствовать: куда путь держите? - холодно спросил сотник. Всадник пропустил его вопрос мимо ушей, спрыгнул с коня, закинул повод на луку седла, чуть освободил подпругу, похлопал коня по шее, расправил спутавшуюся гриву, потрепал челку. Темный мухортый конь сначала казался обыкновенным кавалерийским конем, но опытный глаз Жоламанова заметил, что конь - смесь с аргамаком - высокий, стройный, тонконогий, широкогрудый, хвост жидковат - все признаки южной породы. По крутому крупу, по потному тебеньку было видно, что конь хорошо ухожен, отлично тренирован, силен и вынослив. Всадник не торопился с ответом, занятый своим делом. Всем своим видом он как бы говорил: вот такой я человек, все у меня нормально, все в порядке, нет никаких причин для тревог и волнений, главное, чтоб сам был здоров и конь твой свеж. Успокоив разгоряченного коня, он еще раз оглядел удивленных его поведением джигитов и как будто только сейчас вспомнил о вопросе командира. - Да будет легким ваш путь! Доброе слово - половина счастья, говорят. Вы мне тоже пожелали доброго пути, спасибо! - Всадник прямо взглянул на Жоламанова. - Путь мой кончился удачно. Встретившись с вами, я достиг того, чего хотел. Это вы... - незнакомец чуть замешкался, взглянул на знаки различия Жоламанова... - старшина, возглавляете отряд? Будьте добры, слезьте с коня, мне надо с вами поговорить. Жоламанов сдвинул брови. Офицерские замашки незнакомца не понравились ему. - Мне нечего скрывать от своих джигитов. У нас у всех, господин прапорщик, одни думы, одни желания, один путь. Нет у нас ни особого начальства, ни безголосых подчиненных, - резко сказал он. - Нет, нет, что вы! - воскликнул прапорщик. - У меня нет никаких секретов, просто я хотел поговорить по личному делу с сотником. Вы же, кажется, сотник? - Ну, скажем, сотник. А что? Прапорщик улыбнулся: - Человек в пути всегда осторожен и недоверчив. Это понятно и... справедливо. Особенно сейчас. Понимаю вас, сотник, хорошо понимаю... Джигит в гневе все равно что буря: хочется ему все смести и разрушить на пути. Я и сам опасался было вначале, но теперь восхищаюсь спокойствием и сдержанностью ваших джигитов. Скажу прямо: ваш поход - поход смелых и отважных. Путь бесстрашных джигитов под вашим командованием можно определить только словами: дерзание, мужество, доблесть... Этот крепкий, очень ладный, смуглый молодой офицер был не только смел, но и умел складно говорить. Только Жоламанову не понравились лишние высокопарные слова - доблесть, мужество, дерзание. Он еще больше нахмурился, но большинство джигитов слушали с раскрытыми ртами. Некоторые удивленно переглядывались, как бы говоря: "Ну и хорош джигит!" Незнакомец продолжал свою речь: - Я прапорщик, это вы и сами заметили по моим погонам. Прапорщик - не такой уж высокий чин, к тому же я его не выпрашивал. В недалеком шестнадцатом году, когда казахских сынов погнали на окопные работы, я оказался в числе первых; я немного говорю по-русски, в меру своих способностей служил, - видимо, все это учли, и хотя я был в тылу, мне дали воинское звание, нацепили погоны, сделали младшим офицером. Это, должно быть, смущает вас больше всего. "При царе выслужился, добился звания, а теперь стал офицером Западного валаята! Какое у него дело до нас?!" - так вы, наверное, думаете. Что ж, это вполне естественно. Однако, джигиты, с первого взгляда и медведь кажется самым страшным зверем, а приглядишься - ничего, тихое, безобидное животное. Все мы, казахи, мечтаем о свободе, стремимся к самостоятельности, вера наша - мусульманская. Не так ли, братья? Поэтому, если вы те самые герои, что вышли из Джамбейты, то я должен вам кое-что сообщить, предупредить вас по-дружески. Говорят ведь: яд принимать - так вместе с народом, мед лизать - так в одиночку... Нурым взглянул на Жоламанова, как бы говоря: "Давайте послушаем!" - То, что мы не с неба свалились, а вышли из Джамбейты, вам, господин, я думаю, вполне ясно! - все еще холодно заметил Жоламанов. Сотник все больше настораживался. Как ни складно говорил прапорщик, восхищая окружавших его джигитов, Жоламанов, однако, не верил ему и не хотел особенно откровенничать. Чуть помедлив, он сказал: - Что касается вашей похвалы, господин прапорщик, то для нас это не новость. Наслушались и хвалы и хулы! Нет у нас желания принимать яд, даже вместе с народом. Вы лучше ответьте: кто вы такой? Где остались ваши друзья-приятели? Или вы один? - Я один, сотник, но один из многих. Я как разведчик вышел вперед. Толпа надвинулась, Жоламанов уставился на прапорщика, но тот будто не замечал, как насторожились вокруг. - Если вы разговариваете, сидя на коне, то и я, пожалуй, сяду... - проговорил он и, закинув повод на седло, легко прыгнул на коня. - Сколько вас? Куда путь держите? Или... - запнулся вдруг Жоламанов. Все, затаив дыхание, вслушивались. - Что он говорит? - Много их? - Целое войско, выходит... - заволновались джигиты. - Слушайте, джигиты! - начал опять прапорщик, привстав на стременах и картинно откинув корпус. - Вы, вероятно, слышали, что в городе Уиле была открыта юнкерская школа для подготовки офицеров. Триста выпускников этой школы, триста джигитов-казахов три дня тому назад, так же как и вы, подняли восстание. Они тоже хотят быть верными мудрости казахов: пока жив, ищи свой край. Вместо того чтобы быть безвольной игрушкой, слепым оружием в руках ненавистных атаманов, лучше всем нам объединиться и позаботиться о себе и о своем народе. Поэтому надо примкнуть к казахам Актюбинска, Ак-Мечети и Казалы. Таким было наше решение. Мы прогнали из своих рядов казачьих офицеров, некоторых арестовали, наиболее ретивых прислужников обезоружили и тоже вышли в путь. Пока нас всего пятьдесят человек. Я - разведчик. Остальные едут в пятнадцати - двадцати верстах отсюда. Я не только разведчик, но и парламентер, мне поручено вести с вами переговоры. Как сказал сотник, вы не с неба свалились, а действительно дружинники из Джамбейты, верно? - Верно, верно! - Точно. Не ошибся... - облегченно загалдели дружинники. - Не шумите! - приказал Жоламанов джигитам. - Ну, а дальше? - А дальше... дальше я надеялся встретиться с вами. Отряд большой, думал я, не может быть, чтобы я его не заметил. Как видите, надежда моя оправдалась. - Пятьдесят, говорите? А где же остальные юнкера? - спросил Жоламанов. - Остальные в Уиле, - ответил прапорщик. - А что они там делают, в Уиле? - Ждут, пока мы вернемся с вестью о вас. - А почему вас пятьдесят? Для переговоров хватило бы двух-трех? Прапорщик ответил не сразу, улыбнулся: - Вижу, вы опять засомневались. И опять скажу: это справедливо и естественно. Воин должен быть особенно бдительным и осторожным. Лишь все обдумав, тщательно взвесив, следует принять решение. Вы, собрат, мне очень нравитесь... - Слушайте, прапорщик! Я, кажется, уже говорил, что мы наслушались и хвалы и хулы! - Нет, нет, извините, это я говорю искренне то, что думаю. - Ну, хорошо! - сказал Жоламанов и повернулся к Нурыму: - Поезжай вместе с господином прапорщиком и узнай, что там за офицеры. Посмотри, сколько их, пятьдесят или больше, меньше. Мы будем ждать вон в том ауле. Туда и возвращайся, до вечера должен успеть. Нурым увлек Жоламанова в сторонку. - Одному ехать? - спросил он. - Езжай один. Посмотри, где они, сколько их. А потом привези сюда прапорщика, потолкуем вместе с Ораком и Мамбетом. Нурым и прапорщик поскакали. - Джигиты! - крикнул Жоламанов, обращаясь к столпившимся дружинникам. - Этот офицер приехал сюда с вестью, будто офицеры в Уиле решили примкнуть к нам. Многие из вас слышали это своими ушами, а те, кто не слышал, слушайте. Всего их будто бы пятьдесят человек. Чтобы выяснить все, я послал к ним певца Нурыма. Моя к вам просьба: соблюдайте порядок, на привалах и ночлегах далеко не расходитесь, в аулах, среди народа, не роняйте солдатской чести, будьте осторожны. Куда ехать завтра, объявим вечером, после решения комитета дружинников. О том, как нам быть с офицером, тоже поговорим вечером. Не волнуйтесь, не беспокойтесь! Без лишних разговоров, без паники продолжайте путь! Отряд двинулся дальше. 2 По тому, как прапорщик держался среди дружинников, по волевой осанке и ладной речи Нурым сразу решил: "Видать, бывалый джигит и образованный, как наши Хаким и Ораз. И мой ровесник примерно". Прапорщик ему понравился, но подозрительность Жоламанова перешла и к Нурыму. Почти всю дорогу джигиты молчали. - Видать, похолодает... Чувствуете, какой колючий ветер, - начал было прапорщик, но Нурым сухо ответил: - Что ж, время подошло. - Жел токсан - месяц ветра, оправдывает свое название. - Жел токсан - начало зимы, говорили казахи в старину. - Старики, кажется, еще говорили: в эту пору сиди дома? - Старики иногда наоборот говорят: глубокая осень - собирайся в путь... Дальше погоды разговор не пошел. Даже из этих осторожных фраз Нурым понял, что его спутник - человек общительный. Вскоре встретились с пятьюдесятью офицерами. Прапорщик радостно сообщил о встрече с дружинниками, однако командир офицерского отряда - серолицый, хмурый человек - выслушал его холодно. - Выезд мой оказался удачным. Дружинники тоже, оказывается, искали встречи с нами. Господин старшина, если вы согласны, можно устроить общий привал и обо всем переговорить, - доложил прапорщик серолицему. Лицо командира осталось непроницаемым. Он не обмолвился ни словом, лишь кивнул головой, как бы говоря: "Посмотрим". Люди по два в ряд стояли позади командира, никто не вырывался вперед, все застыли, сохраняя равнение. Нурым незаметно для серолицего кинул взгляд вдоль стройного ряда офицеров. Всего было двадцать четыре пары, вместе с командиром и прапорщиком ровно пятьдесят всадников. Шинели у всех новые, с иголочки, и не серые, как у дружинников, а светло-голубые; совершенно новыми, блестящими были и погоны; у всех - сабли, на боку - наган, рядом с седлом висят маленькие японские винтовки. Нурым с восхищением смотрел на подтянутый, внушительный отряд. Прапорщик слез с коня, подтянул подпругу, снова поднялся в седло и сказал командиру: - Я поеду, старшина, выбрать место привала. Командир и на этот раз лишь кивнул головой. "Что за порядки у них? Или они что-то скрывают? - удивился Нурым. - А командир-то? Первый раз такого вижу..." Говорить Нурыму было не о чем, отряд он увидел, пересчитал, однако молчком уехать было неловко. Командир с ним даже не поздоровался. Хмурые, молчаливые офицеры, особенно сурового вида командир удивляли Нурыма. Чтобы успеть до сумерек догнать ушедших вперед дружинников и добраться до привала, Нурым и прапорщик пустили коней крупной рысью. Лишь пройдя несколько верст, всадники поехали шагом. - Ты откуда родом, джигит? - снова первым заговорил прапорщик. Вместо ответа Нурым спросил: - Этот серолицый главный у вас? - Он - командир военной части в Уиле, войсковой старшина Азмуратов. Умный, знает военное дело. А молчит от усталости. Долгий путь изматывает любого. - Неужели и начальники против Жаханши? - спросил Нурым. - Он - казах, - быстро ответил прапорщик. - Разве может настоящий казах покинуть молодых джигитов в трудный час? Нурым промолчал. "Ведь Жаханша - тоже казах. Но ведь он не на стороне дружинников. Тот же султан Арун, те же толстопузые судьи, разве они не враги дружинников? А ведь все - казахи. И для защиты Уральска готовы отправить под пули всех нас". Но Нурым счел неприличным возразить спутнику. Немного помолчав, он сказал: - Вы спросили, откуда я родом. Из Анхаты. - Со мной в Уральском реальном училище учился один джигит из Анхаты, Хаким Жунусов. Не знаете его? Нурым невольно натянул поводья, удивленно глянул на прапорщика. Но офицер неожиданно сконфузился, заерзал в седле. Вначале прапорщик говорил, что в шестнадцатом году его забрали на окопные работы и за безупречную службу присвоили звание младшего офицера, а теперь выпалил, что учился вместе с Хакимом. Но обо всем этом Нурым даже и не подумал. - Если вы учились с Хакимом, то должны знать и его родных! - сказал Нурым и улыбнулся, протягивая офицеру руку. - Он знает по рассказам о моей семье. Я - о его. Помню, что у Хакима был старший брат. - Я и есть старший брат Хакима. Только теперь догадался прапорщик, почему Нурым протянул руку. - Значит, вы старший брат Хакима, певец, да? - Тот самый. Нурым Жунусов. - Да, да, Нурым, вспомнил, что ж, познакомимся... Офицер, подъехав вплотную к Нурыму, энергично пожал ему руку. Потом оба улыбнулись, провели ладонями по лицам. - Меня зовут Сальмен. Весной мы расстались с Хакимом, с тех пор я ничего о нем не знаю. Ну и ну! Кто бы мог подумать, что здесь, в степи, я встречу вдруг родного брата Хакима?! Вот уж действительно: гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Нурым обрадовался: наконец нашел человека, с которым можно поговорить по душам. - Вы на сколько старше Хакима? - На три года. - О, тогда мы с вами одногодки. А где сейчас Хаким? У него была возлюбленная в Уральске, татарка. Очень красивая девушка, Мукарама... Достойная пара. Нурым не верил своим ушам. - Хаким за Яиком, - только и смог ответить Нурым. - Тогда он не хотел оставаться в Уральске. Где-то в земстве работал какой-то его родственник. Хаким говорил, что поступит к нему на службу. - Мне кажется, он с теми смельчаками, которые против атаманов... Он, наверное, у кердеринцев... Нурым гордо приосанился, ударил коня камчой, крикнул: - Ну, понеслись! Прапорщик пришпорил коня, помчался вслед за Нурымом. Породистая кобыла под ним летела легко, красиво и скоро обогнала мухортого скакуна Нурыма. - Ну и кобылица у вас! - похвалил Нурым. - Ветер! В скачках участвовали? - Первый раз на ней, еще плохо знаю повадки. Но рысь легкая, - ответил Сальмен. Помолчав, Нурым сказал: - Девушка Хакима едет с нами в обозе. - Что ты говоришь! - воскликнул Сальмен. - А впрочем, ничего удивительного! Нынешняя весна, точно могучий разлив, все перевернула. Но как Мукарама у вас очутилась? Нурым рассказал, что с весны она работает в Джамбейтинской больнице, а потом сама попросилась в отряд дружинников и сейчас стала "доктором". Жоламанов не поверил прапорщику, а Нурым раскрыл ему свою душу, ничуть не сомневаясь в дружеских намерениях нового знакомого. Выросший среди песен, веселья, беззаботных вечеринок, добродушный и доверчивый, Нурым не мог относиться к человеку с холодным подозрением. - Юная красавица едет навстречу своему счастью. Она на крыльях летит к Хакиму. "Путь суров, Мукарама, ты бы лучше осталась", - говорил я, а она стояла на своем. "Какая же я, говорит, медицинская сестра, если не смогу перевязывать раны воинам, помогать им в беде!" Чистая, невинная, как ангел... - рассказывал Нурым. Сальмен помрачнел. Нурым ни за что бы не поверил в эту минуту, что где-то рядом их поджидает черная беда. Нет, в своем новом знакомом он не ошибся. Беда подкралась к Нурыму и его товарищам с другой стороны... 3 Когда отряд приблизился к темневшему впереди аулу, солнце уже заходило. У самого горизонта небо будто прорвалось, и показалась узкая, как трещина, алеющая полоска. С запада подул студеный ветер. Степь лишилась своей красоты, зябко съежилась; люди и кони стали сразу странно маленькими. Точно эбелек - перекати-поле, - гонимый ветром к затишью, продрогшие дружинники поспешили скорее в овраг, хоронясь от жгучего дыхания осени. Когда вернулся Нурым, сотня Орака уже успела устроиться на ночлег. Дружинники заняли половину небольшого аула, расположившегося вдоль оврага. Но, узнав, что сюда едут пятьдесят юнкеров, Орак перевел свою сотню в дальний конец. Юнкерам оставили пять-шесть домишек у самого входа в аул. Крайним стоял большой опрятный дом, сюда и направились командиры вместе с женщинам