остной знак: чем интереснее часы, тем положение у хозяина выше. - Так они не ходят. - Это никого не касается. Я же тебе объясняю, что это как лишняя звезда на погоны. Понял? - Куда уж яснее. - Ты, Ваня, меня критиковать пришел, подрывать основы бюрократического устройства? - Сергей белозубо улыбнулся. - Нет, брат, тебе этого не понять. В твоем кабинете еле сейф умещается. Так какие у тебя дела? - Сережа, - Данилов достал из планшета папку с делом Судина - Судинского, - ты, кажется, Западную Белоруссию ведешь? - Именно веду за ручку через бурный поток жизни. - Ты серьезно можешь разговаривать? - Серьезно неинтересно, Ваня. Так зачем тебе понадобилась Западная Белоруссия? Что, Ваня, разве в Москве все урки перевелись? - На, читай, - Данилов протянул ему дело. - Меня интересует, кто такой Крук. - Болек, - Серебровский на секунду поднял глаза, - самый что ни на есть вредный бандит. - Почему Болек? - удивился Данилов. - Полное его имя Болеслав. Подожди, не перебивай. Серебровский читал, делал выписки и даже посвистывал от удовольствия. Наконец он закрыл папку и посмотрел на Данилова. В синих глазах его плясали веселые чертики. - Ванечка, миленький, ты просто не знаешь, как порадовал нас. Цены тебе нет. Да я за эти бумажки готов отдать все, что хочешь, даже часы эти проклятущие. - Спасибо, мне бы чего попроще. - Это можно. - Серебровский встал, достал ключи, подошел к сейфу, открыл чугунную дверцу, склонился над ним. - На, от себя отрываю, - он положил перед Даниловым длинную желтоватую пачку. - Это что такое? - "Второй фронт". Сигареты американские. Видишь, верблюд нарисован? "Кемел" называются. Кури на здоровье. Здесь десять пачек. - Шикарно живешь. Откуда они? - От верблюда, - Серебровский захохотал, - от этого самого "Кемела". - Ты мне зубы не заговаривай, Сережа, в чем дело, толком. - На Востоке говорят: "Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать". Сейчас я прикажу принести материалы по банде Крука. - Серебровский нажал кнопку звонка. В дверях появилась секретарша. - Ярошенко ко мне. Через несколько минут в кабинет вошел невысокий худощавый офицер с погонами майора. - Немедленно все материалы по бандгруппе Крука. - Слушаюсь, - майор вышел. - Сейчас, Ваня, ты своими глазами увидишь, что это за лудильщик. Сволочь редкая. Убийца, садист, наркоман. Сейчас Ярошенко принесет материалы, там его нынешние деяния. Кстати, этот Бурковский у него вроде адъютанта, тоже пуля по нему давно плачет. Так вот я о чем. Знакомясь с нашими документами, ты обрати внимание на справку о самом Круке. Любопытное жизнеописание. Без стука в кабинет вошел Ярошенко и положил перед Серебровским две толстые папки. - Я могу быть свободен? - Да, иди, - Серебровский переложил материалы на столик к Данилову, - читай. Данилов открыл папку. С первой страницы дела на него глядела фотография человека в немецкой военной форме со знаками различия лейтенанта. Высокий лоб, глаза, глубоко сидящие, крепкий нос, тяжелый волевой подбородок. "Крук Болеслав Сигизмундович, мать полька, отец белорус. 1901 года рождения, место рождения город Ковель, окончил Краковскую гимназию, трижды привлекался польским судом за соучастие в вооруженном ограблении банковских контор. После присоединения Западной Белоруссии, по оперативным данным, появился во Львове, где совершил ограбление часового магазина фирмы "Буре". Скрывался под фамилией Скрыпник. В 1941 году объявился в Пинской области, где служил сначала во вспомогательной полиции, потом в полевой жандармерии. Имеет звание лейтенанта и награжден Бронзовой медалью. Активно боролся с партизанами, в карательных акциях против местного населения участия не принимал. В 1944 году после освобождения Красной Армией временно оккупированной территории Белоруссии скрылся. Сформировал банду из бывших немецких пособников и уголовного элемента. По оперативным данным, банда насчитывает около пятидесяти стволов". Далее на многих страницах шло подробное описание действий банды Крука. В основном нападение на небольшие воинские обозы, ограбление сберкасс, захват автомашин, везущих в Минский банк деньги и золото. - Странно, - сказал Данилов, - никакой ярко выраженной политической окраски. Одна уголовщина. - В том-то и дело, - Серебровский наклонился, читая из-за его плеча, - грабежи, убийства во время нападений, и все. У нас создалось впечатление, что он собирает ценности, чтобы с ними или уйти за линию фронта, или пробиться в Польшу. Но в этом году банда Крука начала активизировать действия против партийно-советского аппарата. Она убила двух председателей сельсовета и секретаря районного комитета комсомола. Тем самым группа Крука приобрела и политическую окраску. А это вдвойне опасно. Какими еще располагаем данными о Круке? Вот читай. "...Пьет мало, употребляет наркотики, начитан, легко вступает в контакт и умеет поддерживать беседу, любит органную музыку, одевается щегольски, чистоплотен, смел и осторожен, жесток. Работая у немцев, сколотил банду из десяти человек и занимался грабежом мирного населения". - Кстати, в эту бандочку и входил Бурковский, - пояснил Сергей. - А он кто такой? - Вон в той папке материалов по членам его банды, которых нам удалось выявить. "Бурковский Степан Казимирович, год рождения 1920-й, место рождения город Минск, из рабочих, ранее судим по статьям 142 и 193 УК БССР. Бежал с этапа в июле 1941 года, с 1942 года находился на территории Пинской области, во вспомогательной полиции не служил, с оккупационными властями не сотрудничал. В составе банды Крука грабил мирное население. С 1944 года активный член бандгруппы, является адъютантом Крука, вооружен и очень опасен при задержании. Наркоман, образование начальное, смел, жесток, отлично стреляет, предан Круку, обвиняется в убийстве предположительно десяти человек". Так вот какой "клиент" попал к нему. Данилов взглянул на фотографию. Фас, профиль. Снимали в минской тюрьме. На фотографии Бурковский был пострижен наголо, и лицо его казалось еще более асимметричным. - Что делать будем, Сережа? - Данилов закрыл папку. - Понимаешь, мне кажется, что Судин и Алтунин каким-то боком связаны с Круком. Посуди сам. У Судина этого... - Судинского, - поправил Данилов. - Один черт. Так вот, у покойника нашего наркотики нашли. Так. Постой, дальше пойдем. Он в Белоруссию часто ездил. Так. Теперь смотри, вот лист дела сороковой. Куда командировки: Барановичи, Пинск. Так. А это зона действия бандгруппы Крука. Появление в Москве Бурковского. Так. Деньги, золотые пластины. Рупь за сто отвечаю, экспертиза покажет, что деньги взяты в Белоруссии, а золото из той машины, что везла ценности в Минск. Вот она, Ваня, суровая проза нашей жизни. Теперь сам думай. - А думать здесь, Сергей, нечего. Надо получить сведения. - Ваня, надо расколоть Бурковского, и поторопи ты Алтунина. Целых два дня. Да ты знаешь, что может этот Болек за один час натворить? Он что, на самом деле роман создает? Нет же, чистосердечные показания. Так пусть поторопится. - Ты меня, Сергей, знаешь, - твердо сказал Данилов, - я свое слово держу даже перед алтуниными. - Ну и держи, мой хороший, кто тебе не дает. Ты в трюм к нему спустись. Погоди: то, мол, да се. Глядишь, он и пораньше сделает. - Нет, Сергей, я ему два дня дал. - Ох и черт ты упрямый, - Серебровский хлопнул ладонью по столу, - ну ладно, делай как знаешь. Только помни, что ты вышел на верную дорожку к банде Крука. Теперь о Валиевой. - Там Белов. - Это хорошо. Я позвоню Ибрагимбекову, чтобы они оказали ему полную поддержку. - Ну, ладно, - Данилов встал, - в гостях хорошо... АЛТУНИН От стены до окна четыре шага. Раз. Два. Три. Четыре. И снова четыре, и снова. Нет, не испугался он, когда увидел человека с пистолетом. Не испугался. Пожалел, что не успел еще раз обнять Ларису. Тюрьма. Нет, пока камера предварительного заключения. А впрочем, одно и то же. Везде ему дадут не больше четырех шагов от стены до окна. А потом? Интересно, как его расстреляют? Выведут в коридор и бахнут в затылок или поставят перед отделением солдат? Впрочем, какая разница? Главное - умереть достойно надо. А то жил погано последние годы и умрешь погано. А этот подполковник, как его, Данилов, мужик неплохой. Высокий, лицо приятное, руки хорошие, говорит интеллигентно. Надо писать. Детство, юность, зрелость. Нет, это лирика. Он напишет с того самого дня, как познакомился с Судиным и его дружочком нежным, Болеславом. С этого дня он начнет. Напишет и предаст? Нет. Предать можно друзей, а не эту сволочь. Он просто поможет избавиться от них. Хоть перед смертью немного поживет честно и умрет честно. А почему умрет? А потому, бывший капитан Алтунин, что за эти дела: убийство, дезертирство в военное время, за участие в делах Судина - вышка. Так-то вот. В коридоре тяжело топает надзиратель. В закрытом козырьком окне серая полоска зимнего неба. Вот все, что осталось тебе. Последняя пересадка, а там выдадут билет на скорый, название которому - смерть. Он постоял немного, потом решительно сел за стол и взял ручку. БАКУ. Февраль ------------- Все то время, пока в кабинете торжественно звучал голос Левитана, никто не проронил ни слова. Люди вслушивались в чужие названия незнакомых городов, гордясь и радуясь за тех, кто, не жалея жизни, дрался на их улицах. - Ты понял, Сэрожа, - с сильным кавказским акцентом крикнул оперуполномоченный Азизов, - что говорят нам, клянусь честным словом! Все зашумели, полезли за папиросами. - Ты помнишь, а ты помнишь, - взволнованно кричал Азизов, - ведь они хотели осенью сорок первого быть в Баку! - Вспомнил, - прогудел огромный, как шкаф, капитан Айрапетов, - ты забудь об этом. Не было такого. - Этого не может быть, потому что не может быть никогда, - сказал Белов радостно. - Правильно, Сэрожа, - Азизов хлопнул его по ладони, - очень хорошо сказал. - Это не я. Это Чехов сказал. - Какая разница кто, главное, чтобы хорошо сказано было, клянусь честным словом. Они сидели в одном из кабинетов местного УББ и ждали звонка. Сегодня заканчивалась оперативная разработка, сегодня по сигналу старшего группы наружного наблюдения Сергей должен был арестовать Валиеву. Несколько дней пристального интереса к ее особе дали самые невероятные сведения. Казалось, что без помощи этой женщины в Баку не происходит ни одна незаконная сделка. Валиева успевала всюду. Купить по дешевке золото, выменять на продукты ковер, получить деньги за дефицитные лекарства, маклерствовать при обмене жилплощади. - Не баба, - сказал про нее Азизов, - а целая контора. В Баку на Сергея свалилась сразу масса дел. Правда, местные коллеги выделили ему в помощь двух очень толковых работников, хорошо знающих обстановку и здешние условия. Они и занимались Валиевой до приезда Сергея. В общем, картина постепенно прояснялась. Зульфия была связана с неким Абдулаевым Вагифом Абдулаевичем, работавшим зампредседателя Азпотребкооперации, он, кстати, и взял на работу Судина - Судинского. Им плотно занялись ребята из ОБХСС, они же, проведя негласную ревизию, установили количество лекарств, незаконно полученных Валиевой. Из ее связей их заинтересовал всего один человек. Он регулярно появлялся в аптеке каждую среду, заходил прямо в кабинет управляющего. Жил он в Армяникенде, в старом деревянном доме с галереей. На допросе летчик Рахимов показал, что Валиева летела из Москвы с ним. Звали его Георгий Георгиевич Аванесов. Сотрудники Бакинского уголовного розыска "прошлись" по этой фамилии, но она нигде не значилась. И все-таки Аванесов вызывал у Сергея какие-то пока еще не объяснимые и смутные подозрения. Безусловно, он был причастен к убийству Судинского. Но какую он играл роль, пока никто не знал. В Баку Аванесов согласно отметке о прописке прибыл в 1940 году из Еревана, он был уже немолод - пятьдесят пять лет. Работал экспедитором в том же Азпотребсоюзе. Его фотографию и данные Азизов отправил в уголовный розыск Армении, теперь они ждали ответа. Сегодня бакинская часть операции должна была завершиться. А в Баку стояла чудесная солнечная погода. Сергею удавалось вырвать немного времени и побродить по городу. Он впервые видел современность, переплетающуюся со средневековьем. Старый город с его крепостной стеной, острыми, как кинжал, башнями минаретов кружил Белова по узким улочкам, выбрасывал на маленькие площади с фонтанами, заводил в тихие уютные дворы. Арабская вязь на стенах о чем-то предупреждала его, гортанный восточный говор звучал незнакомо и настороженно, и ему казалось, что он попал на страницы давно прочитанных книг. На лавочках у домов сидели старики в мягких сапогах и каракулевых шапках, они важно, словно знакомому, кивали Сергею головами, и он здоровался с ними и от этого становился причастным к непонятной для него жизни маленьких дворов и улиц. Азизов отдал Сергею свой плащ, благо они были одного роста, фуражку он оставлял в общежитии, поэтому гулял по городу относительно свободно. Иногда ребята водили его в маленькие духанчики, там они о чем-то шептались с усатым поваром, похожим на разбойника, и им приносили кебабы, зелень и терпкое молодое вино. В духане горько пахло бараньим жиром и кислым вином. Плыли в дыму усатые лица, и Сергею становилось хорошо и спокойно. После короткой передышки опять начинались бесконечные справки, протоколы, рапорты. Ближе к утру у него нещадно начинало щипать глаза от табачного дыма, во рту стояла непроходящая никотиновая горечь, а лица людей начинали двоиться и троиться. Тогда он бросался на диван прямо в кабинете и забывался коротким каменным сном. Зазвенел телефон, Азизов взял трубку. Он с кем-то коротко поговорил и повернулся к Сергею: - Валиева в аптеке. - Поехали, - Сергей снял с вешалки плащ. - Какие мысли, Сережа? - спросил Айрапетов. - Я к ней в кабинет зайду, ты, Азизов, у дверей станешь, а ты, Борис, у окна. - Понятно. Кого еще брать? - Я думаю, двух милиционеров давайте прихватим на всякий случай. - Сергей вопросительно поглядел на Айрапетова. - А зачем? Вот смотри план аптеки. Выход один, я проверил, окошко кабинета управляющего забрано решеткой, так что мне там делать нечего. Ты иди к ней, Азизов у дверей станет, а я в торговом зале. Как смотришь? - В общем, все правильно, - Белов смутился. Он, как старший и ответственный за операцию, обязан бы предусмотреть все. А он забыл о решетках на окне. Ругая себя мысленно последними словами, Сергей спустился по лестнице и сел в старенький автобус. Машина, подвывая изношенным мотором, стучала по мостовым старого города. Надсадно ревя, она брала подъемы и, странно позвякивая, бежала под уклон. - Двадцать пять лет, клянусь честным словом, он у нас работает. Мне знающие люди говорили, что его англичане в Баку забыли, - с гордостью сказал Азизов. - Ну что говоришь, а? Зачем так говоришь? - перебил его шофер. - Какие, слушай, англичане, я его сам новый получал в тридцать пятом году. Ты же скажешь. Значит, десять лет бегает по улицам Баку эта заслуженная колымага-автобус. Белов вспомнил их муровские автобусы, такие же старые и гремящие, и подумал, почему в милиции всегда самая старая техника? И сам ответил себе. Наверное, из-за войны. Видимо, после ее окончания придет к ним хорошая, добротная армейская техника, а пока и такая сойдет. Автобус остановился в узком переулке, казалось, стены домов касались его бортов. - Пошли, - сказал Азизов. В аптеке было пусто. Только у рецептурного отдела стоял высокий седой старик в длинном бешмете и коричневой каракулевой папахе. - Где управляющий? - спросил Сергей кассиршу. - У себя. Они с Азизовым прошли в маленький, освещенный матовым колпаком коридорчик. В нем была всего одна дверь со стеклянной табличкой. Белов толкнул ее и шагнул в комнату. - Вы ко мне? - За столом сидела женщина лет тридцати. Гладко зачесанные волосы собраны на затылке в большой пучок, нос с горбинкой, губы жирно намазаны помадой. Белов увидел ее руки в кольцах и большие золотые полумесяцы серег в ушах. - Вы к кому, товарищ? - раздраженно спросила Валиева. - К вам, Зульфия Валиевна. - Вы от кого? - Я хочу вам предложить купить у меня эту вещь. - Сергей вынул из кармана черепаховую шпильку и увидел, как даже под гримом медленно начало белеть лицо Валиевой. - Я сотрудник Московского уголовного розыска, - он достал удостоверение, - вы поедете со мной. На Валиеву словно напал столбняк. Она молча сидела на стуле, пока оперативники обыскивали ее кабинет, не читая, подписала протокол, встала, когда ей предложили пройти. Она жила как во сне, отрешенно от всего происходящего. Выходя из кабинета, она забыла каракулевое манто, и Айрапетов накинул ей его на плечи. Так же молча она села в автобус и только там закричала, словно проснулась: - Нет!.. Это не я!.. Я не убивала!.. Он сказал: насыпь ему снотворного!.. Я насыпала!.. Нет!.. Это не я!.. - Она схватила Белова за отвороты плаща. - Слышите!.. Это он!.. Все он!.. Я только открыла ему дверь!.. Я сразу ушла!.. Это он!.. - Кто он? - крикнул Белов, с трудом вырываясь из цепких рук Валиевой. - Кто он, я вас спрашиваю? - Аванесов!.. Жорик!.. Я открыла ему дверь, впустила его!.. Он забрал все бумаги!.. Вещи собрал!.. Говорит - унеси!.. Я еще поищу... И она заплакала навзрыд, как плачут на восточных похоронах. Они сдали Валиеву дежурному, и снова автобус вез их в Армяникенд. - Слушай, Рашид, - спросил Сергей Азизова, - а почему этот район так смешно называется? - Как правильно сказал Сэрожа, клянусь честным словом, - обрадовался Азизов, - именно смешно... - Ну что ты говоришь, - вмешался в разговор Айрапетов, - ты его не слушай, он языком молотит, как ишак хвостом. Азизов в ответ довольно захохотал. - Ну вот, - продолжал Айрапетов, - пример тебе. Ты, Азизов, типичный пережиток. Нет такого названия. Это раньше так говорили, а теперь нет. В городе жили христиане и мусульмане. Христиане - армяне. А все остальные - язычники. Так вот, все христиане селились вместе, чтобы легче было от варваров обороняться. Понял теперь? Национальная вражда была. Теперь нет. Разве в хорошее старое время с этим варваром Азизовым за стол сел бы? Никогда. - Ты уж скажешь, - беззлобно ответил Азизов, - я варвар. Ты на себя посмотри. Они переругивались всю дорогу, и Белов понял, что это у них такая игра. Говори о чем угодно, только не о деле, на которое едешь. Шофер спросил Азизова о чем-то по-азербайджански, тот ответил, и автобус, свернув, остановился. - Прибыли. Ночь была темная. Ветер с моря нес запах нефти и рыбы. - Стойте здесь, - сказал Айрапетов, - я дворника найду. Они стояли в темноте, слушая, как гудит над крышами ветер. Он налетал на улицы, и было слышно, как дрожат под его напором стекла. Айрапетов вернулся минут через десять с дворником. Они о чем-то вполголоса поговорили на армянском. - Дома он, - перевел Сергею Азизов, - давно пришел. Один он. - А ты знаешь армянский? - удивленно спросил Сергей. - Здесь работать, надо и армянский, и азербайджанский, и грузинский, и турецкий знать. - Неужели все выучил? - ахнул удивленно Белов. - Какой там. Всего понемножку. Наконец Айрапетов, видимо, договорился с дворником. - Пошли. Он постучит, скажет, что телеграмма. Ну а дальше по обстоятельствам. Оружие проверьте. Они вошли во двор и по скрипучей лестнице начали подниматься на галерею. Под напором ветра дом скрипел, как старая шхуна. Сырые доски поскрипывали под ногами. Первым шел Айрапетов, и Сергей считал, что это непорядок, первым должен идти руководитель операции - таков уж неписаный закон угрозыска. На галерее он обогнал Айрапетова. Тот не возражал. Сегодня задержанием руководил не он. - На галерею выходит окно кухни, - сказал Азизов. - Закрой его, - шепотом приказал Сергей. Из-за занавесок пробивалась полоска света. - Там он, - сказал дворник, - там, начальник. - Стучи. Дворник забарабанил костяшками пальцев по стеклу. За дверью послышались шаги, густой грубый голос что-то спросил по-армянски, дворник ответил. Из всего длинного диалога Белов разобрал одно знакомое слово - "телеграмма". Щелкнул замок, дверь распахнулась, и на пороге выросла фигура здоровенного детины в майке, пижамных брюках и тапочках на босу ногу. Сергей, оттолкнув дворника, шагнул в квартиру. - Уголовный розыск, - сказал он. Он так и не успел закончить фразу. Аванесов с неожиданной для его массивного тела легкостью прыгнул на кухню. Дверь захлопнулась. Сергей бросился к ней. Раздался выстрел, пуля ударила где-то рядом с его головой. Аванесов стрелял сквозь дверь. - Сергей! - крикнул Айрапетов. Но в это время послышался звон стекла и выстрел. Сергей с Айрапетовым выскочили на галерею и увидели катящийся им под ноги клубок тел. Айрапетов упал на него, послышался глухой удар, потом кто-то громко застонал. - Тихо, - отдуваясь, прохрипел Айрапетов, - ишь ты, стрелять начал. - От волнения он тоже начал говорить с сильным акцентом. "Из протокола допроса гр. Валиевой З.В. Вопрос. Расскажите подробно, как вы убили Судина Илью Иосифовича. Ответ. Я никого не убивала. Мне было поручено усыпить его и открыть дверь Аванесову. Вопрос. Кто вам поручил это? Ответ. Ко мне в аптеку пришел Аванесов и сказал, что хозяин велел ехать в Москву и забрать у Судина все бумаги. Вопрос. Кто такой хозяин? Ответ. Я его не знаю и никогда не видела, свои распоряжения он передавал через Аванесова. Вопрос. Почему это поручили именно вам? Ответ. Я жила с Ильей. Вопрос. Какие бумаги необходимо было изъять? Ответ. Не знаю, об этом Аванесов ничего не говорил. Вопрос. Расскажите, как было дело. Ответ. Я позвонила Илье и сказала, что приду к нему ночевать. Мы на кухне решили поужинать и выпить бутылку вина. Когда он разлил вино по стаканам, я попросила его принести забытую мною в столовой сумку и насыпала в его стакан большую дозу снотворного. Он выпил и минут через десять заснул. А я открыла дверь и впустила Жору. Вопрос. Что было потом? Ответ. Жора собрал в чемодан какие-то бумаги и ношеные вещи Ильи, отдал мне и велел уходить. Вопрос. Зачем он остался? Ответ. Он еще что-то искал. Вопрос. Что именно? Ответ. Он не говорил..." БЕЛОВ И АВАНЕСОВ - Ты меня, начальник, пойми. Поймешь - простишь. Сыжу, ем, чай пью, вдруг ты врываешься. Я думал, бандит какой. - Я же сказал вам, что мы из уголовного розыска. - Послушай. Розыск-мозыск. Жулье знаешь какое стало? - С нами был дворник. - А, дворник-морник. Послушай, ему бумажку сунь, он с кем хочешь пойдет. Продажный человек, понимаешь? - Откуда у вас оружие? - Нашел. Клянусь мамой, на берегу моря нашел. - Почему не сдали в милицию? - Понимаешь, время такое, жулья навал, решил - оставлю до конца войны. - При обыске у вас нашли большую сумму денег и патроны к нагану. - Деньги покойный братик оставил, Арташез, патроны нашел. - Не слишком ли много находок? - Повезло, начальник, всю жизнь не везло, а на старости лет... Сергей допрашивал Аванесова в маленьком узком кабинете Айрапетова. Задержанный врал, нагло глядя в глаза Белову. Где-то в самой глубине их Сергей видел, как смеется над ним этот огромный мускулистый человек. Даже видавший виды Азизов молча возмущенно всплеснул руками, словно собираясь аплодировать. - Так вы отказываетесь говорить правду? - спросил Белов. - А я что делаю? - усмехнулся донельзя довольный задержанный. - Зачем вы приезжали в Москву? - Какая Москва, начальник? В Тбилиси был, в Ереване был, в Кутаиси был, в Батуми был, - Аванесов привстал. - Сидеть, - Азизов схватился за кобуру. - Слушай, что такой нервный, а? Сижу, видишь! - Аванесов покачал головой осуждающе. - Мы устроим вам очную ставку с Рахимовым, - Сергей встал. - Кто такой? - заволновался Аванесов. - Летчик, с которым вы летели. Пригласить? - Ну зачем, а? Был в Москве. Фрукты возил, зелень-мелень. - А что вы делали на квартире Судина? - Никакого Судина не знаю, - ответил, внезапно став серьезным, Аванесов. - Пригласите Валиеву, капитан, - попросил Белов Айрапетова. - Стой, начальник. Ах, - задержанный замотал головой и с силой ударил кулаком по колену, - сука баба, тварь! Не зови. Буду говорить. Только ты мне как чистосердечное признание оформи. Как... - Может быть, вам оформить явку с повинной? - с иронией спросил его Белов. - Может быть, вы в угрозыск сами пришли? Я советую вам говорить правду. "Из протокола допроса Аванесова Г.Г. Вопрос. Кто такой хозяин? Ответ. Абдулаев Вагиф Абдулаевич. Вопрос. За что вы должны были убрать Судина? Ответ. Морденок знал много. Вопрос. Почему возникла такая необходимость? Ответ. Мне хозяин сказал, что Илья спутался в Белоруссии с какими-то бандитами-каэрами. Мол, они ему за дела давали золото и деньги. Он сказал: банду по нынешним временам быстро повырежут и выйдут на Илью, а через него на нас. Вопрос. Какие дела были у Судина с бандитами? Ответ. Не знаю. Вопрос. Что вы искали на квартире Судина? Ответ. Деньги и золото. Вопрос. Нашли? Ответ. Нет. Вопрос. Какие документы вам велено было забрать? Ответ. Те, что лежали в красной кожаной папке. Вопрос. Что это были за документы? Ответ. Какие-то накладные и счета. Я в этом ничего не понимаю. Вопрос. Что еще вы взяли в квартире Судина? Ответ. Кожаное пальто, пыжиковую шапку, три костюма, все письма и записные книжки, золотые вещи. Вопрос. Какие? Ответ. Часы семь штук, двенадцать колец, три портсигара и браслет. Вопрос. Где вы их нашли? Ответ. В шкафу под бельем. Вопрос. Где жили в Москве? Ответ. В Доме колхозника на Дорогомиловском рынке..." Той же ночью у себя на квартире был арестован Абдулаев. С ним работали почти неделю. Абдулаев брал на себя все, кроме организации убийства Судина. Он признал спекуляцию, скупку и торговлю золотом, наркотики. Только через неделю, припертый следователем актами экспертиз, очными ставками и показаниями Аванесова, Абдулаев сдался. "ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АБДУЛАЕВА В.А. ...Ответ. Осенью прошлого года ко мне приехал Судин и рассказал, что в Белоруссии он вступил в контакт со своим старым другом. Якобы его друг руководит бандой. Вопрос. Что говорил вам Судин о составе, вооружении, дислокации банды? Ответ. Я не понимаю, что значит слово "дислокация". Вопрос. Место расположения банды. Ответ. Где-то в Барановичской области. Он не уточнил. Вопрос. Состав и вооружение? Ответ. Не говорил. Вопрос. Кто возглавляет банду? Ответ. Какой-то его старый друг, с которым он сошелся во Львове в 1940 году. Вопрос. Чем занимается банда? Ответ. Он объяснил, что они нападают на сберкассы, отделения госбанков, почты. Вопрос. Что вы ответили Судину? Ответ. Я сказал, что мы хозяйственники, поэтому ничего общего не должны иметь с каэрами. Вопрос. Прервал Судин отношения с бандитами? Ответ. Нет. Он приезжал в Баку и хвастался деньгами и золотом. Угрожал мне физической расправой. Вопрос. Конкретнее? Ответ. Когда я отказался поставить медикаменты и продовольствие, он сказал, что вызовет из Белоруссии человека, который рассчитается со мной. Вопрос. Какие дела были у Судина с бандитами? Ответ. Он отвозил в условленное место медикаменты и продовольствие, получал от них для реализации награбленную мануфактуру и носильные вещи. Вопрос. Среди изъятых у вас бумаг обнаружено письмо, адресованное покойному: "Милый дядя. Ты пишешь, что твой старший брат очень плох. Не бойся, мы высылаем хорошего врача. Пусть летчик проводит его в нему. Любящий тебя племянник". Чье это письмо? Ответ. Не знаю..." Ежедневно о ходе расследования Белов докладывал Данилову в Москву. После того как он передал ему выдержку из протокола Абдулаева, подполковник помолчал и сказал Сергею: - Ну, кажется, все. Распорядись, чтобы этапировали в Москву Валиеву и Аванесова, и вылетай. Самолет уходит завтра утром, договоренность есть. - Хорошо, Иван Александрович. - Да, кстати, тут тебя четыре письма ждут. Пришли на отдел. Личные. Может, что важное, - хитро спросил Данилов, - так давай я вскрою и прочту тебе. - Нет, - заорал Сергей в трубку, - это не служебные, Ван Саныч, это мне! - Ну если так, не буду. Вылетай. На аэродром Белова провожали Азизов с Айрапетовым. Вез их все тот же автобус. Когда они подъехали к КПП, Айрапетов убежал куда-то и вернулся с летчиком. - Этот груз? - летчик показал на мешок и ящик, лежащие в углу салона. - Он, - подтвердил Айрапетов. - Ладно, возьму. Только грузите скорей. - Взяли, ребята, - скомандовал Борис. - Что это? - удивился Сергей. - Подарок, - небрежно ответил Азизов, - твоим ребятам. Фрукты сухие. От нас. - Зачем... - начал было Сергей и осекся, посмотрев на их лица. Они погрузили мешок и ящик. Обнялись крепко. Из иллюминатора Белов еще несколько минут видел их. Потом земля накренилась, самолет лег курсом на запад. Сергею почему-то было очень грустно. За эти дни он сдружился с невозмутимым Борисом Айрапетовым и стремительным, веселым Рашидом Азизовым. Он только начинал жизнь и не привык еще к горечи расставаний. Потом, через много лет, он поймет, что этим и прекрасна жизнь, дарящая встречи и разлуки. Он летел в Москву и думал о другом. Мысли его были заняты рассуждением о великом братстве людей, живущих в разных концах страны, порой никогда не видящих друг друга. Всех их объединяла служба в милиции, они были словно рыцари одного ордена, основной закон которого - бескорыстная и беззаветная дружба. МОСКВА. Февраль --------------- ДАНИЛОВ "Начинаем обзор новостей, - звучно и неестественно бодро раздался голос диктора. - Корреспондент "Правды" передает из Рязани. Колхозники сельхозартели "Красная звезда" Рязанского района к XXVII годовщине Красной Армии создали при сельской школе фонд помощи детям фронтовиков. Решением общего собрания в этот фонд передано 90 пудов зерна, 120 пудов картофеля, 50 килограммов шерсти, 10 тысяч рублей. Из личных средств члены артели дополнительно собрали для этой же цели 30 тысяч рублей. Члены колхоза "Строитель" выделили в фонд помощи детям фронтовиков 42 пуда зерна, 90 пудов картофеля и 5 тысяч рублей". Данилов дослушал информацию и выключил радио. Ему необходимо было собраться с мыслями. Сегодня утром позвонил врач и сказал, что Кузыма - Бурковский чувствует себя вполне прилично и работать с ним можно. Иван Александрович приказал доставить к нему арестованного в 14.00. Следовательно, у него оставалось два часа. Дело, начавшееся с происшествия в Зачатьевском переулке, значительно переросло рамки обыкновенного убийства. В него оказались втянуты самые разные люди, занимавшиеся уголовщиной почти всех видов. От квартиры пятнадцать следы привели к крупным махинаторам из Азербайджана и профессиональному уголовнику Аванесову, протянулась нить в Белоруссию к банде Крука. - Цветное дело, - сказал начальник МУРа, прочитав материалы, - но к нашей чести надо отметить, мы сработали предельно оперативно. Дальше забота ГУББ. МУР есть МУР, наше дело столицу охранять. Твоя задача, Иван, допросить этого Бурковского и все данные на стол товарищам из наркомата. Только поторопись. Читал сводку? Ведь там новая банда объявилась, "Черная кошка". Тебе ею заниматься придется. Данилов полностью переключил Муравьева на эту "кошку", а сам решил довести до конца старое дело. Запросы и акты экспертиз подтвердили, что деньги, найденные у Судина и Алтунина, действительно захвачены бандой Крука, золото тоже. Пришли ответы по поводу документов Алтунина. Действительно, он окончил Ейское летное училище с прекрасной характеристикой. В военной прокуратуре нашлось дело о его дезертирстве. В деле были послужной список и характеристика на летчика первого класса, командира звена истребительного полка капитана Алтунина. Там же нашлись и протоколы допросов его командиров и сослуживцев. Все они, как один, говорили о случившемся с недоумением. Военный следователь, основываясь на этих в общем-то безукоризненно положительных документах, высказал мнение, что Алтунина могли убить украинские националисты, а тело спрятать. Падение Алтунина было настолько стремительным и непонятным, что Данилов, многое повидавший на своем веку, никак не мог это объяснить. Он еще раз решил посмотреть его показания. ПОКАЗАНИЯ АЛТУНИНА "Я не буду писать о детстве и юности как о времени, не имеющем отношения к тому, что произошло со мной. Говорят, что человек сам пишет свою биографию. Я не сумел. Окончив училище, я служил в различных авиационных соединениях. Мечтал о перелетах и рекордах высоты. Подавал заявления с просьбой отправить меня воевать в Испанию, просился на финский фронт. Но служба в армии - это прежде всего дисциплина. Так объясняли мне, и я, понимая это, мирился. В 1940 году наша часть была переведена на земли воссоединенной Западной Украины. Мы стояли под городом Львовом. Я не хочу рассказывать о том, какое впечатление на нас, людей, служивших до этого в маленьких русских городах, произвел элегантный веселый город. Львов тогда еще жил по старым законам. Я не хочу описывать магазины и рестораны, женщин, словом, все, что встретилось мне там. Я внезапно почувствовал себя совершенно в другом, незнакомом, красивом мире. Но все это лирика. В нашей части работала по вольному найму Зося Здановская. Ей было двадцать пять лет, и вряд ли в полку нашелся бы летчик, не пытавшийся ухаживать за ней. Мне повезло больше всех. У нас начался роман. Лирическую часть я оставлю для себя. Вам же хочу сказать, что никогда я не был так увлечен женщиной. Через некоторое время я уже жил у нее на квартире, но об этом, правда, в части ничего не знали. Мы вели веселую жизнь. Прогулки, театры, кино, рестораны. Однажды Зося познакомила меня со своими друзьями Болеславом Скрыпником и Ильей Судинским. Новые знакомые мне понравились, они были щедры и веселы. Мы часто бывали в ресторанах. Платили всегда они, а это меня устраивало, так как командирское жалованье небесконечно. 1 июня 1941 года, я очень хорошо помню этот день, мы пьянствовали в ресторане "Бристоль", там я встретил летчика из нашего полка лейтенанта Мирошникова. Я был пьян, и мне показалось, что он ухаживает за Зосей. Скрыпник, подливая мне коньяк, все время говорил: - Олень. Он твою бабу уводит, а ты смотришь. Дальше я ничего не помню. Очнулся я на квартире Судинского и первое, что увидел, свой пистолет, лежащий у кровати. Я поднял его и почувствовал кислый запах, появляющийся у нечищеного оружия после стрельбы. В комнату вошли Зося, Болеслав и Илья. Они и рассказали мне, что, пьяный, в драке у Стрийского парка я застрелил Мирошникова. Зося, плача, добавила, что она была в части и меня ищут, чтобы отдать в трибунал. Так из удачливого командира авиации я сразу же стал преступником. Я решил пойти в часть. Но Зося и ее друзья отговорили меня. Мы пили опять, и я вдруг понял, что они правы, в тридцать лет незачем умирать. Они достали мне другие документы, и мы с Ильей уехали в Баку. Перед отъездом у нас был разговор со Скрыпником, он объяснил мне, кто он такой, и предложил вместе зарабатывать деньги. Так, я помог ему в ограблении часового магазина. Мы взяли там много золотых часов. Судинский быстро реализовал их, и мы уехали. Но не просто в Баку. Скрыпник подбивал меня там подготовить угон рейсового самолета и перелететь через границу. Он сказал, что там мы с Зосей будем жить как цари. Тогда мне было все равно, и я согласился. Мы уехали с Судинским, а Зося и Скрыпник должны были догнать нас. Но планы Скрыпника так и не осуществились: началась война. В Баку я жил под фамилией Супрун и работал шофером в Азпотребсоюзе. Илье удалось достать мне липовое заключение медкомиссии о моей непригодности для воинской службы. Я возил какие-то вещи и получал за это деньги (долю) и продукты. В 1944 году мы с Судинским уехали в Москву. Здесь он дал мне документы на имя полковника авиации Чистякова, слушателя Академии генштаба. Я жил под чужим именем, носил чужие погоны и ордена. Деньги были, и я посещал коммерческие рестораны. Мне даже хотелось, чтобы меня арестовали. Я часто спрашивал Илью, зачем я ему нужен. Он пояснил мне, что готовит одну аферу, а полковник авиации, фронтовик и орденоносец легче сможет ее провернуть. Однажды Илья вернулся из Белоруссии и рассказал мне, что встретил Скрыпника, он руководит бандой, у него много денег и золота. Я должен буду в начале марта поехать в Барановичи, разыскать пивную на Красноармейской и там ждать человека от Болеслава. Потом вместе с бандой уйти в Эстонию, там захватить самолет и перелететь в Швецию вместе с Ильей и Болеславом. А пока на мою дачу будут приходить письма, которые я, не распечатывая, обязан отдавать Илье. Кроме того, ко мне будут приезжать люди и оставлять для него деньги. Писем было четыре. Деньги передавались дважды. Кто, я не видел: их клали в бочку у сарая. Один раз я их передал, потом забрал себе 200 тысяч. В январе ко мне приехал Кузыма и начал угрожать. Я сказал, что передал деньги Илье. Он велел мне проводить его к Судинскому. - Я его убью, падлу, - сказал он. Я решил проводить его и скрыться, деньги у меня были. Дальнейшее вам известно. В.Алтунин". Данилов, перечитав его показания, снова поразился, как мог внезапно погибнуть человек. Неглупый, смелый, когда-то хороший летчик. Страх заставил его стать дезертиром. Алтунин никого не убивал. Данилов проверил его показания. В тот день лейтенант Мирошников спокойно вернулся домой. Он и сейчас жив и здоров. Только уже не лейтенант, а подполковник. Алтунин попался на обычную бандитскую провокацию. Сначала эта Зося выбрала его, потом Алтунина споили, подавили его волю. Ну а спектакль - несложная штука для таких людей, как Крук и Судинский. Ладно, об этом после. Капитан Токмаков из Белорусского УББ привез материалы на Бурковского. Да, это тот еще фрукт. Ограбления, налеты, убийства. Иван Александрович посмотрел на часы. Скоро приведут Бурковского. Надо пригласить Токмакова, пусть посидит, послушает, ему это будет наверняка интересно. ДАНИЛОВ И БУРКОВСКИЙ Нет, теперь арестованный был совсем другим. Врачи постарались. Бурковский выглядел вполне прилично, даже глаза стали осмысленными. Они жили отдельно на отекшем мучнистом лице, настороженные и холодные. - Ну что смотришь, - спросил его Токмаков, - не узнал? - Я твою подлючую рожу, мент, на всю жизнь запомнил, - с затаенной ненавистью сказал Бурковский. - Слушайте, Бурковский, ведите себя прилично, - Данилов чуть повысил голос, - вы не в камере. - Это точно, - задержанный резко повернулся к нему, - в камере мы бы тебя у параши задавили. - Вы будете отвечать на вопросы? - Нет. - У нас достаточно данных, чтобы передать дело в суд. Но мы бы хотели... - Хотели. Ну и хотите. Я все это беру. Да, убивал, грабил. Беру. - Чистосердечное... - А, тебе признание нужно! Нет, не купишь. Я был в законе и есть в законе. Мы своих не продаем. Что мое, возьму. - Где базируется Крук со своими людьми? - Ищи. Тебе деньги за это платят. Я ничего не скажу. Никогда. Мне и так вышка, умру как законник, а не как сука. - Хотите ознакомиться с документами, изобличающими вас? - Незачем. Я к стенке лучше пойду, зато честен перед законом своим буду. Сбегу, на любом "толковище" отмажусь. Токмаков встал, обошел вокруг сидящего на стуле Бурковского. Тот, прищурившись, провожал его глазами, готовый моментально среагировать на любое движение капитана. - Значит, умрешь молча? - Токмаков наклонился к нему. - Как бок-то, болит? - спокойно спросил Бурковский. - Болит иногда. - Хорошо тебя заштопали, мент. Я-то думал, отгулял ты. Эх, надо было для верности еще одну пулю в тебя, лежачего, пустить. Да засуетился с делами. Вот и ошибочка вышла. Фарт твой. Значит, жив. - Как видишь, - белозубо улыбнулся Токмаков, - ошибся ты, Бурковский, я еще поживу, глядишь, и дождусь такого дня, когда мы вас всех переловим. - Нас возьмешь, другие найдутся. Закон, он вечный. - Нет, Бурковский, - перебил его Данилов, - "закон" твой воровской скоро кончится. Напрасно себя тешишь. Так будем по делу говорить? - Вызывай конвой, начальник, не выйдет у нас душевного разговора. И, уходя, от дверей бросил через плечо: - Кто знает, может, и свидимся еще. У нас в сороковом в пересыльной тюрьме много таких, как вы, попадалось, так мы их... Он скрипнул зубами и гулко хлопнул дверью. - Этого гада, - зло выдохнул капитан, - его, товарищ подполковник, сразу на месте бить надо. Я предупреждал, что не скажет ничего. Он у Крука самый что ни на есть зловредный бандит был. - Он ранил вас? - поинтересовался Данилов. - Было дело. Можно закурить? Спасибо. Не успел я тогда... - Хорошо стреляет тот, кто стреляет первым. - Данилов посмотрел на Токмакова. - Да нет, - капитан дернул щекой, - я его мог подстрелить, но живым хотел взять. Данилову нравился этот человек. Были в Токмакове сила, уверенность. Он знал цену словам, умел отстоять свое мнение на любом уровне беседы. В этом Иван Александрович убедился, присутствуя при разговоре капитана с Сергеем Серебровским. Токмаков в угрозыске служил с тридцать девятого, сразу после школы милиции уехал в Белоруссию. Воевал в партизанском отряде, после освобождения Белоруссии опять вернулся в угрозыск. Токмаков отлично знал оперативную обстановку, был, безусловно, храбрым и инициативным оперативником. Сразу же после их знакомства капитан сказал: - С Бурковским ничего не выйдет. Он пойдет к стенке, не облегчая душу исповедью. Тогда Данилов не поверил, а вот сегодня, увидев глаза Бурковского, холодные, полные ненависти, понял: Токмаков прав. Всю свою жизнь Данилов работал в отделе особо опасных преступлений. За эти годы перед его глазами прошло много людей, которых после суда ждала высшая мера. Одни плакали, умоляли простить их, другие сами вызывались помочь следствию, видя в этом единственный шанс попасть не к стенке, а в лагерь, третьи с трудом сдерживали себя, но все же держались. Бурковский принадлежал к той редкой категории бандитов, у которых ненависть доминировала над всеми другими чувствами. С такими, как он, Данилов встречался в далеком двадцатом, потом в сорок первом. Тогда в этом кабинете сидел бывший юнкер Андрей Широков, самый удачливый бандит, которого встречал Данилов за свою службу в милиции. У него были такие же, как у Бурковского, глаза, спокойные, выцветшие от ненависти. Ничего не поделаешь, видимо, Бурковский будет молчать. И он действительно молчал. И когда его допрашивал невозмутимый Степан Федорович Чернышов, и когда с ним работали следователи из ГУББ. - Законченная сволочь, - резюмировал потом Серебровский, - с ним кашу не сваришь. Волк. Ничего в нем человеческого не осталось. Они закончили дело об убийстве в Зачатьевском переулке. Дело Валиевой, Аванесова и Бурковского было передано в прокуратуру. Теперь они должны были предстать перед судом. Другие заботы волновали Данилова. В городе появилась опасная банда "Черная кошка". МОСКВА. Февраль (продолжение) --------------- ТАСС Воздушный бой самолета У-2 с "юнкерсом". 1-й Украинский фронт 2 марта (по телеграфу). Все плотнее сжимают наши войска кольцо вокруг окруженного гарнизона в Бреслау. Противник яростно сопротивляется. Идут упорные бои за каждый дом, за каждый квартал. Большую помощь нашим наземным войскам оказывает авиация. Над городом ни днем, ни ночью не смолкает гул советских самолетов. Немецкое командование пытается оказать помощь с воздуха окруженному гарнизону. Транспортные "юнкерсы", нагруженные боеприпасами и продовольствием, стараются ночью проникнуть в район окружения. Но наши прославленные "Поликарповы-2" (У-2) с наступлением темноты блокируют посадочную площадку, вынуждая немцев сбрасывать грузы на парашютах. В результате грузы часто падают в расположение наших войск. На днях летчик, младший лейтенант Филипчик, барражируя в районе города на самолете У-2, заметил "Юнкерс-52", который сбрасывал грузы. Штурман, лейтенант Клименко, из пулемета открыл огонь по вражескому самолету. Немецкий бомбардировщик загорелся и, объятый пламенем, рухнул на землю. Нельзя не выделить этот редкостный даже для наших бесстрашных сталинских соколов эпизод: легкомоторный самолет У-2 сбил трехмоторную неприятельскую машину! ДАНИЛОВ Он перебирался в новый кабинет. Вчера его вызвал начальник московской милиции генерал Махоньков и поздравил с присвоением очередного звания и новой должностью. Данилов стал замначальника МУРа. Кабинет его выходил в ту же приемную, что и начальника. Новая комната была непривычно большой, даже его сейф, с огромным трудом перетащенный из старого кабинета, казался маленьким. Нового начальника отдела вместо него пока еще не прислали, поэтому в сейфе лежали прежние документы и разработки. В общем-то, март начинался неплохо. Игорь Муравьев плотно сел на хвост этой самой "кошке". Вчера вечером на даче в Голицыне опергруппа после перестрелки захватила двух участников банды, и один уже начал давать показания. Пока все складывалось неплохо. Данилов читал протокол допроса. Если все будет так, как надо, то через месяц основную часть этой самой "кошки" можно обезвредить. И это необходимо сделать как можно скорее, потому что по городу ползли самые невероятные слухи. В очередях, в метро и трамваях говорили только о "Черной кошке". Казалось, что в Москве действует минимум полк хорошо вооруженных и наглых преступников. В МУРе непрерывно звонили телефоны. И разного уровня руководящие голоса требовали немедленных мер. Все это нервировало и мешало работать. Иван Александрович писал план оперативных мероприятий. Он дошел уже до третьего пункта, когда в кабинет без стука, такое уж у него было право, заглянул Осетров: - Товарищ полковник, вас к начальнику. Начальник сидел неестественно прямо, барабаня пальцами по столу. Лицо у него было красным и недовольным. - Чем занят? - резко спросил он. - Пишу план оперативных мероприятий. - Много написал? - Да нет, только начал. - Другие допишут, - в голосе начальника проскользнули злые нотки. - Это как же? - Да так же, - находчиво ответил начальник и толкнул по столу к Данилову листок бумаги. ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА ПО НКВД СССР "В связи с усилением активизации банд на территории Барановичской и Пинской областей в помощь УББ НКВД БССР создается специальная бригада ГУББ НКВД СССР. Руководитель бригады начальник отдела ГУББ полковник Серебровский, в бригаду входят..." Дальше шло перечисление фамилий работников наркомата и... "замначальника МУРа полковник Данилов, старший оперуполномоченный капитан Самохин, оперуполномоченные старший лейтенант Белов и лейтенант Никитин..." - Это как же? - растерянно спросил Данилов. - А "кошка"? - Кошка, собака. Я Серебровского отматюгал, когда он мне позвонил, и сказал, что людей не дам. Так знаешь, кто со мной говорил? То-то. Нарком. Данилов присвистнул. - Вот так, - продолжал начальник, - он мне сказал: ты, мол, это местничество брось. Тоже нашелся удельный князь. О Москве мы подумаем, поможем вам. Но надо искоренить банды там, в республиках, а то сев скоро. Понял? - Не совсем. - А чего тут понимать? Час тебе на сборы, на тары и бары - и дуй в наркомат. - Кто будет курировать операцию по "кошке" этой? - Сам тряхну стариной, - начальник в сердцах саданул кулаком по столу, - начальство. Ему всегда видней. Да, кстати, там, в наркомате, тебя сюрприз ждет. - Какой? - Новый зам в ГУББ твой лучший друг. - Кто? - Комиссар милиции третьего ранга Королев. - Виктор Кузьмич? - Именно. - Так он же в госбезопасности служил. - Мало ли что было. Теперь переаттестовали его и - к нам. - Да? - удивился Данилов. Он знал Королева с сентября сорок первого. Считал его опытным и инициативным работником госбезопасности. Но пути господни неисповедимы. - Кстати, - перебил его мысли начальник, - явишься прямо к комиссару Королеву. Данилов вернулся в свой кабинет, сел и крепко задумался. Не ко времени пришел этот приказ. Иван Александрович вообще не любил уезжать из Москвы. Здесь он знал все, начиная от проходных дворов, кончая воровскими малинами. Знал, на кого опереться и на кого нужно нажать, чтобы получить необходимые сведения. Там, в Западной Белоруссии, ему придется ходить как слепому, с поводырем. Тем более что банды базируются не в городе, а в лесу. Значит, придется работать в основном в сельской местности. Данилов посмотрел на часы. Одиннадцать. Вызывая его в наркомат, конкретного времени не назвали, приказали прибыть сегодня. Поэтому он все же дописал план. Потом вызвал Муравьева и оговорил с ним все детали предстоящей разработки. Пообедал, зашел в ОББ и распорядился о командировке Белова, Никитина и Самохина. Только после этого отправился в наркомат. Он вышел из управления и невольно зажмурился: над крышами домов висело по-весеннему яркое солнце. С бульваров доносился запах талого снега. И хотя он был еще по-зимнему пушист, ветер пах именно таянием. Данилов медленно шел по Петровке, отмечая первые приметы весны. Он видел их в стеклянном блеске сосулек, в первой слякотной кашице на тротуаре, в глазах прохожих. Москва после четырех лет военного аскетизма вновь становилась нарядной. Солнце отражалось в чистых окнах, с которых исчезли бумажные перекрестия, витрины магазинов освободились от деревянных козырьков и мешков с песком. Постепенно с улиц исчезали ватники и шинели. Люди ходили в нормальных зимних пальто, женщины надели меховые шубы. Встречалось еще много военных, и золото их погон еще больше украшало толпу. Проходя мимо Столешникова, он отметил, что в кафе "Красный мак" моют окна и обновили вывеску над входом. Значит, скоро его откроют. А если так, то свой приезд из Белоруссии он с Наташей отметит именно там. На углу бойко торговали мороженщицы. "Мишка на Севере", "Машка на юге", - неслись над улицей их пронзительные голоса. Пачка мороженого из суфле стоила тридцать рублей. Продавщицы резали их пополам и на четвертушки. Хочешь, бери ешь. И многие взрослые покупали мороженое и торопясь ели, оглядываясь смущенно по сторонам, словно боясь, что их уличат в чем-то нехорошем. Данилов свернул на Кузнецкий мост и, разглядывая витрину комиссионного магазина, залюбовался огромным бронзовым орлом. Подняв могучую лапу с потемневшими от времени зеленоватыми когтями, он независимо и чуть с презрением взирал на людскую суету. Ивану Александровичу очень нравилась эта птица. Если бы не астрономическая цена, накрепко приковавшая орла к витрине, он бы наверняка купил его. Он вообще любил литье. Будь его воля и, конечно, средства, он всю квартиру заставил бы бронзовыми и чугунными фигурками львов, лошадей, офицеров в киверах и со шпагами. Ноги сами занесли его в букинистический магазин, и знакомый продавец, милый старичок Борис Сергеевич, заманив его в маленькую комнату, выложил перед ним "Московского чудака" Андрея Белого. - Берите, - шепнул он, - большая редкость, и цена доступная. - Сколько? - так же шепотом спросил Данилов, с ужасом ожидая огромной суммы. Он твердо решил взять книгу, несмотря ни на что. Если не хватит денег, он позвонит Игорю и попросит подвезти. - Сто пятьдесят, - радостно сообщил Борис Сергеевич. Данилов выложил пять красных тридцаток и с чувством пожал тоненькую старческую руку. - Скажите, Иван Александрович, - доверительно спросил Борис Сергеевич, заворачивая книгу, - что слышно о "Черной кошке"? - А что вас интересует? - Все, - стекла очков старичка задорно блеснули. - Это слишком общо - все, - Данилов взял книгу. - Что я вам могу сказать, такая банда есть. Но слухи о ее подвигах преувеличены, по нашим данным, раз в сто. - Нет, позвольте, - не унимался Борис Сергеевич, - погодите. Вот у нас в подъезде паника. Кто-то нарисовал кошачьи морды на дверях квартир. Люди напуганы, милиция бездействует... - Милиция уже держит за хвост "кошку" эту, - рассмеялся Иван Александрович, - ну а кошачьи морды - дело рук мальчишек, зачем бандитам предупреждать о своем появлении? Данилов вышел из магазина и весь оставшийся путь до дверей НКВД думал о страшной силе панических слухов. Они снежным комом катятся по городу, обрастая самыми невероятными подробностями. Рисунки. Выходит утром бабка и видит кошку, намазанную углем на дверях, и сразу весь район узнает об этом. А рисовали не бандиты, просто шалят местные пацаны, наводя страх на обывателя. И до чего же все-таки живуч он! Ко всему приспосабливается: к революции, войнам, бомбежкам. Распускает слухи, от которых, как заячий хвост, дрожит его малокровное сердце и трясется ночью в квартире за обитой железом дверью с крепостными запорами. За сплетни и слухи нужно привлекать к уголовной ответственности. Жаль, что такой статьи нет. Предъявив удостоверение мрачному старшине с погонами внутренней службы, Данилов, раздевшись, поднялся на лифте на четвертый этаж. Он шел по длинному тоннелю-коридору с одинаковыми заплатами дверей. Здесь было тихо, не то что у них в МУРе, где коридоры были похожи на улицу в выходной день. Ворсистая дорожка глушила шаги, сияли плафоны под потолком, в их свете круглые таблички с номерами комнат отливали эмалевой чистотой. Серебровского на месте не было. Смазливая секретарша, оценивающе оглядев незнакомого полковника, небрежно ответила, что начальник отдела у комиссара Королева. В приемной Данилова встретил молодой лейтенант. Он внимательно изучил удостоверение и предложил Данилову подождать. Иван Александрович взял со стола очередной номер "Огонька" и, устроившись удобнее, начал читать. Он не торопился. Передав свои московские дела, он еще не приступил к белорусским и находился в блаженном состоянии командированного, едущего в поезде. Данилов с интересом просмотрел рубрику "Дела и люди Советской страны". Полюбовался портретом летчицы Поповой, на счету которой было 750 боевых вылетов, пересчитал ордена дважды Героя подполковника Мазуренко и начал читать "Дневник войны" И.Ермашева. Он так увлекся рассказом журналиста о войне, что совсем забыл, где находится. - Немедленно разыщите... Да... Приказ комиссара Королева... Товарищ полковник, так же нельзя... Мы вашего Данилова давно ждем. В неинтересном для него разговоре лейтенанта вдруг промелькнула его фамилия. - Вы какого Данилова ищете? - спросил он, с неохотой отрываясь от журнала. - Простите, товарищ полковник, но это наше дело, - важно ответил лейтенант. Данилов хотел сказать ему пару слов. Уж больно не любил он вот таких лощеных нагловатых порученцев. Его дело, так пусть и ищет Данилова. Иван Александрович вновь открыл журнал и с удовольствием начал читать приключенческий рассказ Ник.Жданова "Старая лоция", но все же вполуха он слышал, как бился у телефона лейтенант, пытаясь его разыскать. Постепенно приключения катера лейтенанта Лукашина настолько увлекли его, что Данилов забыл и о времени, и о порученце. - Иван, - вернул его обратно в приемную голос Серебровского. - Сидит, читает, а мы с ног сбились, его разыскивая. Ты что здесь делаешь? - Как видишь, читаю "Огонек" и жду приема, - невозмутимо ответил Данилов. - Что такое? - Серебровский повернулся к лейтенанту. - Почему полковник Данилов сидит в приемной? - Как Данилов? - лицо у порученца вытянулось. - Я... - Ты давно здесь? - все больше распаляясь, рявкнул Серебровский. - Часа полтора. - Ну, Макаров, - голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил Серебровский, - с тобой мы разберемся позже. Пошли, - махнул он рукой Данилову. Королев встал из-за стола и пошел им навстречу. Виктор Кузьмич только еще больше похудел, и оспины на лице стали заметнее. - Нашелся. А мы его ищем, поминаем тихим, незлым словом, - он крепко пожал руку Данилову, заглянул в глаза. - Давно, давно не видел тебя. Поседел, похудел. - Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь на "вы", товарищ комиссар третьего ранга? - Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. - Королев обнял его за плечи, повел к столу. - Садись. Кури. Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на столе. - Рад, очень рад, - продолжал Королев, - что опять пришлось работать вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал мне ее Алтунин. - То есть как? - А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное дело. Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь. Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь с ним. Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно посмотрел на Данилова. - Ты имеешь в виду явку в Барановичах? - Гений, светлая голова, - вмешался в разговор Серебровский, - мы хотели бы внедрить Алтунина в банду. - Не боитесь? - Иван Александрович посмотрел поочередно на своих собеседников. Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да, конечно, боятся, но иного выхода нет. - У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, - твердо сказал Данилов. - Кто? - Королев взял ручку. - Лейтенант Никитин. - Почему именно он? - Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а потом дело знает. - Вот это главное, - обрадовался Королев. - Он семейный? - Пока нет. - Прекрасно. - Что именно? - удивился Данилов. - Одинокого легче на такое дело посылать, - пояснил ему Серебровский, - если что, терзаться меньше будешь. - Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть. Значит, вина ложится прежде всего на нас, - сказал Данилов грустно. И подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности, которая ложится прежде всего на плечи командиров. - Ну так как, Иван Александрович? - спросил его Королев. - Как тебе наш план? - План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит? - В "Таганке". В отдельной камере. Вызвать его? - оживился Серебровский. - Не надо, я с ним прямо там поговорю. ДАНИЛОВ И АЛТУНИН Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища. Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры. Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения. Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся: - Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться. - Гора с горой... - Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму... - Ну зачем же так мрачно, - Данилов расстегнул планшет, достал бумаги, - мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать. - Чем же? - Алтунин печально посмотрел на него. - Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали? - То, что Слава, помню, а отчество забыл. - Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так? - Так. - Ошибаетесь. - Я был пьян и писал со слов "дружков", - с горечью ответил Алтунин. - Вот копия сводки Львовского НКВД за 1-2 июня 1941 года. В эти два дня не было зафиксировано ни одного убийства. А теперь прочитайте показания подполковника Мирошникова. Прошу. Алтунин взял бумаги и начал медленно, словно по складам, читать. Потом поднял на Данилова остановившиеся, полные тоски глаза. - Значит?.. - Именно. Скрыпнику, кстати, его настоящая фамилия Крук, необходим был пилот, который помог бы ему бежать за границу... - Значит, Зося... - Да, все так. Они сначала споили вас, а потом, подавив волю, запугав долгами, сделали из вас, Вадим Гаврилович, преступника. Мы сняли с вашей совести самое тяжкое обвинение - убийство товарища. Но остались еще ограбление магазина, дезертирство, соучастие в грязных спекуляциях Судинского, незаконное ношение орденов и оружия. - Я готов, - спокойно ответил Алтунин и твердо посмотрел в глаза Данилову, - я не знаю, как благодарить вас. Убийство Мирошникова камнем лежало на моей совести... - Нет, Алтунин, вас мучает другое, - перебил его Данилов, - вы слишком поздно поняли, куда завел вас ваш эгоизм и себялюбие. Вы жили по принципу: лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником. Это мучило вас. Потому что в основе своей вы человек храбрый и честный. Ослабив волю, вы поплыли по течению бездумно, как коряга, сброшенная трактором в реку, не задумываясь, куда прибьет вас вода. - Зачем вы мне это говорите? - Алтунин взял папиросу, жадно затянулся. - Неужели так приятно топтать лежачего? - Топтать? Нет. Я хочу, чтобы вы на время абстрагировались от прошлого. Представили себя вновь капитаном Алтуниным, а не зеком из камеры 287. - Зачем? - Алтунин полоснул по нему глазами, словно очередью из автомата. - У вас есть шанс. Но для этого вы должны помочь нам. - Давайте, Иван Александрович, расставим точки над i. Если бы вы не дали мне этого эфемерного шанса, я все равно бы помог вам. - Вот и прекрасно, - Данилов поймал себя на чувстве радости. Неужели он доволен ответом Алтунина? "Нет, - подумал он, - меня устраивает другое. Алтунин согласился, а это единственный шанс, который поможет ему вновь стать человеком". ДАНИЛОВ, КОРОЛЕВ, СЕРЕБРОВСКИЙ, АЛТУНИН Он вошел в кабинет совершенно спокойно, будто не на беседу, от которой во многом зависела его судьба, а в гости пришел он сюда. На нем опять был китель с золотыми погонами, на груди рубиново переливались ордена. Не доходя шагов десяти до стола, Алтунин по-уставному приставил ногу и вытянулся: - Здравия желаю, гражданин генерал. - Ну зачем же так официально, - Королев с нескрываемым любопытством рассматривал его, - давайте проще. Меня зовут Виктор Кузьмич, с Иваном Александровичем вы знакомы, с Сергеем Леонидовичем тоже. Так что присаживайтесь, Вадим Гаврилович. - Если полицмейстер говорит "садись", то как-то неудобно стоять. - Алтунин сел. - Ну вот, - добродушно проговорил Королев, - мне кажется, что у Аверченко есть более удачные остроты. - Приятно услышать, что генерал милиции не чужд изящной словесности, - Алтунин покосился на папиросы, лежащие на столе. - А вы думали, Вадим Гаврилович, что мы как тот околоточный у Дорошевича: "держать и не пущать"? Они посмотрели друг на друга и расхохотались. И сразу почувствовали себя свободно, потому что разговор с первых же минут начался легкий и доверительный. - Вадим Гаврилович, - комиссар стер с лица улыбку, - нам Иван Александрович доложил, что вы готовы помочь следствию. - Да, - коротко ответил Алтунин. - Давая обещание такого рода, - продолжал Королев, - вы тем самым берете на себя целый ряд обязательств. - Да, - опять коротко, как щелчок курка. - Но, кроме этого, вы подвергаете свою жизнь опасности. - Виктор Кузьмич, - в кабинете повисла тишина, все ждали ответа Алтунина, - моей жизни теперь цена пустячная совсем. Если я смогу свести с ними счеты... - Э... Так не пойдет, - покачал головой комиссар, - счеты, Вадим Гаврилович, в подворотнях сводят. Мы же просим вас помочь торжеству закона. - Что надо делать? - Это другой разговор. Вы вместе с товарищем Даниловым едете в Барановичи, идете на явку, там встречаете связного от Крука, внедряетесь в банду... - Простите, не понял? - Входите в доверие к главарю и делаете все, чтобы он поверил нашему человеку. - Он будет со мной? - Да. - Я сделаю все, что в моих силах. - Вадим Гаврилович, - Королев встал, опершись руками о стол, - надо сделать еще больше. Мне трудно говорить, но мы мужчины и солдаты. Вы можете погибнуть в случае неудачи, а в случае удачи я не могу гарантировать вам помилования. - Я знаю это, - Алтунин говорил, медленно подбирая слова, - я не жду снисхождения. Но в зал суда я хочу прийти чистым перед собой и перед памятью человека, который воспитал меня. Смерти я не боюсь. - Чтобы наше задание выполнить, нужно любить жизнь, а любовь к жизни предполагает и страх смерти. - Мы не по делу говорим, генерал, - неожиданно резко отрубил Алтунин, - я сказал, - готов! - Вот и хорошо, мы сейчас вас познакомим с вашим напарником. Подружитесь с ним, он человек хороший. - Королев нажал кнопку звонка. В дверях кабинета вырос порученец. - Макаров, пригласи лейтенанта Никитина, только не как в прошлый раз, когда ты Данилова искал. Через несколько минут появился Никитин. - Вот, лейтенант, ваш напарник. До отъезда вы будете жить вместе, потом пойдете на задание вместе. Присмотритесь друг к другу, пообвыкнете. Помните, что не в ресторан пойдете. - В пивную, товарищ комиссар, - блеснув фиксой, криво усмехнулся Никитин. - Тоже дело веселое. - Ну вот, пойдите пообщайтесь перед веселым делом. Пока погрустите немного. Это полезно. Грусть, она душу очищает. Когда Никитин и Алтунин вышли, Королев вопросительно поглядел на офицеров: - Ну, какое впечатление от беседы, товарищи полковники? - Темна вода во облацех, - первым ответил Серебровский, - не понял я его. Но с самообладанием мужик. - Он должен сделать, - тихо сказал Данилов, - не может быть, чтобы не сделал. - Мне бы твою убежденность, Иван Александрович, - вздохнул Королев, - но, как говорили наши не столь отдаленные предки, за неимением гербовой пишем на простой. Теперь все зависит от вас. Детали операции продумайте на месте. А сейчас я хотел бы ознакомить вас с оперативной обстановкой в тех областях, где вам придется работать. Королев достал из стола бумаги, развернул настольную лампу, чтобы свет падал лучше. - За годы оккупации фашисты почти целиком опустошили территорию Белоруссии. За эти годы погибло 2,2 миллиона советских граждан, 380 тысяч человек угнано в Германию. В руины превращено 209 городов республики. Районы Суражский, Дубровикский, Пнешеницкий полностью опустошены и выжжены. Разрушено 10 тысяч заводов и фабрик, вывезено все оборудование в Германию. Ко времени освобождения в республике действует всего 2 процента довоенных производственных мощностей. На 74 процента пострадал жилищный фонд городов и сел. Королев на секунду оторвался от справки. - Теперь о сельском хозяйстве. Сократились посевные площади, многие земли поросли кустарником. Полностью уничтожены парниково-тепличные хозяйства, ирригационные сооружения. Истреблено и вывезено 2,8 миллиона голов крупного рогатого скота и 5,7 миллиона молодняка. А также отправлено в Германию 600 тракторов, 2433 молотилки и около 600 тысяч другого инвентаря. Это, товарищи, я говорю о том огромном ущербе, который понесло хозяйство республики. Королев отодвинул бумагу. - Но, несмотря ни на что, республика живет и трудится. Приближается весна. Сев. Колхозники готовы выйти на поля, посеять и собрать урожай. Вот здесь-то и начинается наша работа. ЦК ВКП(б) поставил перед органами задачу в кратчайший срок уничтожить бандитские формирования на территории республики, дать людям возможность спокойно жить и работать. Не хочу вас дезориентировать, товарищи, оперативная обстановка сложна, в силу объективных причин преступность в Белоруссии высокая. Фашистские пособники, дезертиры и просто уголовники терроризируют население или ушли в подполье. В западных областях действуют буржуазные националисты. Их работу инспектирует немецкая разведка. Вот такие дела. Королев замолчал, внимательно глядя на собеседников. Первым нарушил молчание Серебровский. - Виктор Кузьмич, наша группа имеет конкретное задание по ликвидации банды Крука. Какие сроки устанавливает для нас наркомат? - Сроки, - усмехнулся комиссар, - вчера. - Это понятно, - вмешался в разговор Данилов, - ну а если конкретно? - Я говорил с начальником главка и замнаркома. Сошлись на том, что сроки будут обусловлены после вашего доклада. Приедете на место, осмотритесь, доложите. Но помните: каждый день в тылу гибнут советские люди, и кровь их ложится на нас, помните об этом, товарищи. ЗАПАДНАЯ БЕЛОРУССИЯ. Март ------------------------- "Лондон. 24 марта (ТАСС). Бернский корреспондент газеты "Дейли экспресс" сообщает о новой уловке гитлеровцев: они исчезают как якобы умершие. Полковник войск СС О.Фикерт поместил в немецких газетах свой некролог, но четыре недели спустя его видели разгуливающим по главным улицам Барселоны под именем Вильгельма Клейнерта. Начальник штаба гитлеровской молодежи Гельмут Меккель, как сообщают, явился жертвой рокового "несчастного случая", но после этого его видели с главарем испанских студентов - фашистом Аваресом Серано..." ДАНИЛОВ Из своего окна он видел улицу, вернее, то, что осталось от нее. Вдоль разрушенных домов тянулся новый, еще не затоптанный дощатый тротуар. На этой улице каким-то чудом полностью сохранился только один двухэтажный дом, в котором теперь жили приехавшие из Москвы сотрудники. Все остальные здания в разной мере пострадали от артогня и перипетий уличного боя. Но все же улица жила обычно и размеренно. И ритм этой жизни ничем не отличается от московского. Так же по утрам уходили на работу люди, так же возвращались с темнотой. В развалинах играли ребятишки, их звонкие голоса многократным эхом отдавались в пустых коробках разрушенных домов. Люди обжили руины. Как могли, отремонтировали разбитые квартиры, построили деревянные лестницы. По утрам мимо окон проходила колонна военнопленных. Они восстанавливали разрушенное своими руками. Рядом работали артели девчат. Данилова поразило, что они делятся своим скудным пайком с бывшими врагами. Таково уж свойство характера русского: беспощадность к врагу и гуманизм к побежденному. Недаром издревле существовал обычай - лежачего не бьют. Город весь оделся лесами. Воздух пах смолой, кипящим гудроном и краской. Весна в этом году была скорой и ранней. Уже несколько дней они жили в этом городе. Ежедневно его люди бывали в пивной на Красноармейской. Данилов сам зашел туда однажды. Пивная была разделена на два зала. В одном стояло восемь столов, покрытых липкой, потерявшей свой цвет клеенкой, на другой половине - туда вели четыре деревянные ступеньки - находилась бильярдная. Два стола со штопаным сукном, разбитые костяные шары, неизвестно откуда взявшиеся огромные керосиновые лампы освещали центр бильярдной. В углах навечно поселился настороженный полумрак. Там рассчитывались после игры, несмотря на грозную надпись: "Здесь на деньги не играют". Там же разливали по стаканам самогонку, и едкий дух ее, казалось, навечно впитался в дощатые стены с потрескавшейся штукатуркой. - То место, - говорил о пивной начальник горугрозыска. И по тому, как он произносил слово "то", все становилось понятным без дополнительных комментариев. Пивная на Красноармейской была таким же порождением войны, как и Тишинка в Москве. Сюда со всего города собирались те, кого по тем или иным причинам выбросила из жизни война, или те немногие, навсегда отравленные тлетворным влиянием оккупации, с ее частным жульническим предпринимательством. Были и другие, у кого эти тяжелые четыре года отобрали семью, любимое дело, искалечили физически и морально. Город, бывший советским совсем недолгое время, чуть больше года, город, в котором люди жили по законам панской Польши, потом по страшным правилам фашистов, еще катился по инерции по заржавленной рельсовой колее прошлого. Заканчивалась эта колея тупиком, и нужно было приложить много сил, чтобы повернуть жизнь города на главную магистраль. На городском базаре продавали настоянный на табаке местный самогон "бимбер", старую военную польскую форму, немецкие, венгерские, румынские, польские сигареты, конфеты поразительно яркого цвета и самодельный лимонад на сахарине. Данилову было все это непривычно и странно. Иногда ему казалось, что время сделало скачок на двадцать лет назад и он опять попал в "развеселые" годы московского нэпа. Сегодня Алтунин должен был идти в пивную. Перед этим два дня подряд там работала от семнадцати до девятнадцати часов специальная группа из шести человек во главе с Серебровским. Сергей немедленно освоился в пивной, он лихо играл на бильярде, пил с завсегдатаями вонючий самогон. Кто он такой, никто не спрашивал. Мало ли кого выбрасывали волны времени к этому острову! Завсегдатаи видели, что этот Сережка парень тертый. - Ваня, - сказал Серебровский после очередного посещения пивной, - в доверие-то я кое к кому влез. Да люди-то пустячные, не те люди. О банде там не говорят вообще. Табу. Запретная тема. Боятся очень. Надо выпускать Алтунина, иначе ничего не выйдет. Они долго прикидывали, как обеспечить полную безопасность операции. Сразу за пивной начинались развалины: несколько кварталов искореженных, разбитых домов. Два дня Данилов с Токмаковым лазили среди груд кирпича, остатков лестниц, перекрыть район силами наличного оперсостава было невозможно. Человек, хорошо ориентирующийся в этом нагромождении кирпича, мог спокойно уйти от преследования. Оставалось одно - блокировать район воинскими подразделениями. Но это предложение отпадало само собой, так как скрытно подвести солдат было просто невозможно. На совещании решили перекрыть все выходы из пивной, посадить часть людей в развалинах, обеспечить максимальное количество служебных собак. Подготовительные мероприятия провели ночью. Люди заняли указанные места. Все выходы из города, улицы, дороги контролировались усиленными нарядами внутренних войск и милиции. Сегодня в семнадцать часов Алтунин с Никитиным должны выйти на явку. АЛТУНИН Его привезли в город ночью. Потом в закрытой машине он и Никитин были доставлены в этот старый дом на окраине города. Часть особняка была разбита, но вторая половина совершенно не пострадала. Их поселили в огромной круглой комнате с лепным бордюром и легкомысленными медальонами на потолке. Теперь над их головами розовощекие курносые амуры постоянно уносили куда-то томных женщин. Никитин, войдя, долго рассматривал их, что-то тихонечко насвистывал, потом вздохнул: - Вот жизнь, а? Слышь, Вадим? В стены комнаты были вделаны зеркала. Вернее, их остатки, и комната кусками отражалась в потрескавшейся амальгаме. При свете лампы предметы ломались и становились таинственно-непонятными. - А что здесь раньше было? - поинтересовался Никитин у сопровождающего их оперативника. - При панстве, говорят, публичный дом располагался. Никитин присвистнул: - Вот тебе и на. После воссоединения дом этот хотели отдать под библиотеку и даже завезли книги. Часть их немцы спалили, но кое-что Алтунин на чердаке нашел. Особенно обрадовался он Джеку Лондону. Из дома ему выходить запрещалось, поэтому он целый день лежал и читал. С Никитиным он почти не общался. Днем тот спал, а вечером таинственно исчезал, оставляя вместо себя все того же оперативника из местного горотдела. Алтунин читал "Морского волка" и уже дошел до сцены драки, когда в коридоре раздалось посвистывание и в комнату вошел Никитин. Он несколько минут рассматривал себя в треснувшем зеркале, потом подошел и плюхнулся к нему на кровать. - Значит, читаешь? - неопределенно сказал Никитин. Алтунин молча закрыл книгу. - На, - Никитин достал из кармана пистолет ТТ, - владей. Данилов приказал снарядить тебя в лучшем виде. - Сегодня пойдем? - Алтунин сел на кровати. - Сегодня. Боишься? - Нет. - Ну и правильно. Чего бояться-то? Хива, она и есть хива. Вот ты, Вадим, скажи мне. Идешь ты на дело опасное. Ну я другой разговор, мне положено. А ты? Тебя же этот Крук вполне натурально шлепнуть может. А? - Может. - Странное дело, с одной стороны, тебя блатняки на ножи поставить могут, а если ты их повяжешь, то мне орден, а тебе опять трибунал. Неправильно это как-то. - Мне лишь бы скорей. - Это ты прав, - по-своему понял его Никитин, - раньше сядешь, раньше выйдешь. Ну, собирайся. Алтунин встал, натянул сапоги, надел гимнастерку, туго перетянул ее ремнем, подошел к зеркалу и долго глядел в мутноватую треснувшую его поверхность. Свечи, горящие в комнате, и лампа-трехлинейка у кровати отражались в его полумраке, создавая иллюзию длинного коридора. "Он ведет в неизвестность", - подумал Алтунин. - Ты чего к зеркалу прилип? - с недоумением спросил Никитин. - Посмотри, видишь? - подозвал его Вадим. Никитин подошел, несколько минут глядел в зеркало. - Свечки как свечки, - сказал Никитин, - они мне знаешь как надоели... Они вышли на улицу. Оба высокие, стройные, в кожаных регланах и летных фуражках. Несмотря на вечер, в городе было совсем тепло. Ни с чем не сравнимый пьянящий весенний дух заполнял улицы. Навстречу им шли люди в расстегнутых пальто, кое-кто нес шапки в руках. Проходными дворами, развалинами они вышли на Красноармейскую. Улица была пуста. Ничто даже отдаленно не напоминало, что улица эта полностью блокирована работниками уголовного розыска. Но Никитин знал, что этот грузовик с плотно закрытым кузовом, под которым лежал разгневанный шофер, не случайно сломался именно здесь. Он знал, что в его закрытом кузове сидят и ждут сигнала люди. Многое видел Никитин, безошибочно отличая работников ОББ от случайных прохожих. И все это делалось ради безопасности двух людей - его и Алтунина. НИКИТИН Ох и шумно было в пивной! Голоса людей смешивались со звоном стаканов, и все перекрывал аккордеонист, игравший какие-то мучительно тоскливые польские танго. Да, веселое место. Такие нравились Никитину. Он вообще любил в своей работе необычность и риск. Допросы утомляли его, он начинал быстро злиться, упускал главное - детали. Вот такое дело по нему. Горячее дело, рискованное. Они сидели за столом, покрытым клеенкой, и пили пиво. Никитин покосился на Алтунина. Ничего сидит. Спокойный, руки не дрожат, бледности нет. Лихой он парень, Вадим. Отхлебывая пиво, он внимательно и цепко оглядывал людей. Ну и рожи! Вон за столом у буфета трое красномордых, в пиджаках клетчатых с плечами подбитыми, сошлись лбами, шепчутся о чем-то. Куда только военкомат глядит? На них дивизионные пушки возить, а они в тылу самогонку с пивом жрут. А эти? Нет, эти, видать, крестьяне, после рынка продажу обмывают. Распаренные официантки в грязных передниках сновали от столика к столику. Провожая их глазами, Никитин взглядом вырывал из этой толпы то женское лицо с грубо накрашенными губами, то человека, уронившего голову на грязный стол, то узнавал знакомого оперативника, усиленно разыгрывающего пьяного. Время шло. Они пили пиво и даже по сотке "бимбера" схватили, закусив все это картофельными оладьями с салом. Время шло. Тягучее танго наводило тоску, где-то в углу за его спиной вспыхнул и погас скандал. Время шло. Никитин посматривал на часы. Восемнадцать тридцать. Ну что ж, посидим еще немного и смотаемся. Видать, не придут сегодня гонцы от Крука. Ну ничего, дней-то ох как много на это отпущено. Аж целая неделя. Работа непыльная. Сиди за столом и пей за казенный счет. Алтунин сидел рядом с ним такой же спокойный, как и всегда. Он курил и цедил сквозь зубы мелкими глотками кисловатое пиво. Он тоже ждал. Никитин так и не понял, почему ему вдруг стало так неуютно, словно он раздетый на люди вышел. Он мазнул взглядом, как длинной очередью, по всему залу и увидел лицо. Здравствуйте вам, пожалуйста, заходите, Настя. Знакомая рожа-то. Где же он видел-то его? А память помчалась обратно, вырывая из прошлого человеческие лица. "Кто? Кто? Кто?! - кричала память. - Почему здесь?! Почему?!" Он не услышал выстрела. Просто вдруг пиво залило лицо, осколком кружки рубануло по щеке. Никитин упал, и вторая пуля разворотила деревянную стену. Аккордеон смолк, и кто-то закричал протяжно и страшно: "Ой! Убили!" Никитин выдернул наган, он теперь контролировал зал. Стреляли из буфета. Стреляли минимум трое. Никитин краем глаза увидел Алтунина, лежащего на полу, над ним склонился Серебровский. Он выстрелил трижды по буфету над головами бандитов. Разбитое стекло картечью разлетелось в узком пространстве. Трое бросились к черному ходу. Один из бандитов повернулся и рванул из кармана гранату. Никитин выругался и всадил в него пулю прежде, чем тот успел дотянуться до кольца. Перепрыгнув через убитого, он выскочил в узкий тамбур, ногой распахнул дверь на улицу. Автоматная очередь заставила его прижаться к стене, он выстрелил два раза на вспышки в полумраке, уже различая четыре темные фигуры, уходившие к развалинам, погоня дугой охватила их. "Уйдут, - со злостью подумал Никитин, - уйдут в развалины". Он бросился вслед за ними и услышал надсадный лай собак. ДАНИЛОВ Он шел через пивную по лужам разлитого пива, отбрасывая ногой валяющиеся стулья. Шел от двери, прочертив через зал видимую ему одну прямую линию. В конце ее лежал человек в залитом кровью желтом кожаном реглане. - Ну? - спросил он у Серебровского. Сергей ничего не ответил, только махнул рукой. Данилов наклонился над убитым. Пуля, разорвав реглан, попала прямо в сердце. Он умер сразу, так и не поняв, видимо, что произошло. Удивление навсегда застыло в погасших глазах и на уже тронутом синеватой бледностью лице. Данилов оглядел зал. У стены стояли посетители, оперативники проверяли у них документы. Запах пороха смешался с отвратительным запахом сивухи и пива. "Так вот она, последняя станция твоих горьких странствий, капитан Алтунин", - подумал Данилов с острой жалостью. - Почему начали стрелять? - спросил он у Серебровского. - Непонятно. - Товарищ полковник, - подбежал к нему запыхавшийся капитан Токмаков, - они уходят в развалины. - Сколько их? - Четверо. - Как они прошли сквозь оцепление? - Развалины, - Токмаков выругался, - там старая канализация, можно выйти прямо во двор пивной. Их преследуют, собак пустили. - Пошли, - сказал Данилов. Они с Серебровским вышли на улицу к машине. Где-то в развалинах слышались пистолетные выстрелы. "Уйдут, - с тоской подумал Данилов, - хоть бы одного взять. Одного. От него потянется цепочка к банде". Он был уверен, что в самое ближайшее время Крук узнает о том, что произошло на Красноармейской. Наверняка в пивной были его люди. Они не стреляли, и документы у них были в полном порядке. Они смотрели и запоминали... Но почему начали стрелять? Почему? НИКИТИН Облава лавиной катилась по развалинам. Никитин бежал в темноте, падал, разбил колено, но все же бежал, ругаясь про себя. Сорвавшийся кирпич больно долбанул его по спине. Он бежал на выстрелы и лай собак. Внезапно вспыхнул прожектор, высветив мертвенно-синим светом причудливое нагромождение камней и переплетение арматуры. В столбах света крутилась красная кирпичная пыль, и Никитин увидел скорчившегося у полуразбитой стены человека. Пуля начисто снесла ему половину черепа. Рядом с ним остановился офицер милиции в форме, и Никитин узнал капитана Токмакова. - Готов! - крикнул он Никитину и махнул рукой вперед: - Там! И словно в подтверждение его слов впереди ахнула граната и вслед за ней раздался грохот обвала - видимо, рухнула стена, и красная пыль на время совсем заслонила свет прожектора. Они бежали в сторону голосов и взрыва, в сторону хриплого собачьего лая. И вдруг совсем рядом раздались глухое рычание, короткий крик и выстрел. Они кинулись туда и в свете фонарей увидели распластанного на земле человека и истекающую кровью собаку - огромную овчарку, намертво вцепившуюся ему в горло. Они бросились к лежащему, пытаясь оттянуть умирающего пса. - Как волк барана, - вздохнул Токмаков, - и этот готов. Он осветил перекошенное ужасом лицо убитого, и Никитин сразу же узнал того самого человека из пивной, разглядывавшего его. Он посветил фонарем и увидел бессильно откинутую руку и татуировку - синий крест и вокруг него красные буквы. Никитин присел и прочел имя Валек. Так вот кто это. Как же он не вспомнил раньше? Валька Сычев по кличке Крест, тульский налетчик, которого он, Никитин, брал еще в сороковом. Значит, узнал его, сволочь, урка ушлая. А он-то распустил слюни, вспоминал, кто да где. Никитин выругался. - Ты чего? - спросил Токмаков. - Вот кто меня узнал - Крест. - А откуда ты его знаешь? - В Туле брал на хате после того, как они ювелирный заглушили. - У нас он как Валек проходит, - Токмаков начал обшаривать карманы убитого, - дезертир, бывший полицай. Вот досада-то, что его пес погрыз! Он у Крука в доверии, многое мог бы рассказать. До утра оперативные группы обшаривали развалины. Пусто. Трое ушли в город. Теперь их надо было искать там. СТАРШИЙ ПАТРУЛЯ СЕРЖАНТ ФРОЛОВ Сразу после двенадцати машин стало мало. За два часа проехал один крытый "виллис" с недовольным подполковником. В командировке было указано: "Замкомандира в/ч 535-С, цель поездки - служебная командировка". И две полуторки: одна везла муку в воинскую часть, вторая - пустую тару в район. Начавшаяся несколько часов назад стрельба, слабо доносившаяся сюда с того конца города, прекратилась, и вновь наступила тишина. Жилых домов на улице было всего три, все остальные разбило снарядами, и пустые глазницы окон глядели на улицу настороженно и страшно. Вечер был теплый. Настоящий весенний. После полуночи из облаков выпрыгнула желтым мячиком луна, и свет ее засеребрил лужи. До смены оставалось недолго, всего час, и Фролов с удовольствием подумал о том, как они придут в дежурку, поставят автоматы в пирамиду, скинут шинели и поедят разогретых консервов с картошкой. - У тебя осталось закурить? - спросил Фролов напарника. Тот порылся в карманах, достал измятую пачку, скомкал, хотел бросить, но, видимо, выработанная годами службы в милиции привычка к порядку пересилила, и он, вздохнув, сунул пачку обратно в карман. Табака не было, поэтому курить захотелось сильнее. - Надо ждать машины, может, у пассажиров табачком разживемся? - А если ее не будет? - Тогда терпи, брат. Сам виноват, что не позаботился. - А ты? - Я старший наряда, поэтому тебе мои действия обсуждать не положено, - засмеялся Фролов. Они замолчали и начали думать каждый о своем, но мысли у них были удивительно одинаковые. Война заканчивалась, и ежедневно в сводках Информбюро сообщалось о новых взятых городах с непривычными на слух чужими названиями. Оба они вместе с армией дошли до Белоруссии, оба были ранены и лежали в одном госпитале. Обоих признали ограниченно годными и как членов партии направили на работу в милицию. Им много пришлось увидеть за несколько месяцев службы в "четвертом эшелоне". На их глазах погибали товарищи, фронтовики, прошедшие сотни огненных километров, недавно сменившие полевые погоны на синие милицейские. Понятие "фронт" здесь, в горячем тылу войны, полностью видоизменилось. Здесь не было трещин окопов, спиралей Бруно и колючей проволоки. Линия фронта проходила на улицах, в квартирах, в поле. Она была невидима и шла через их сердца, наполненные мужеством и скорбью. Прослужив несколько месяцев в милиции, они понимали, что им доверено дело огромной важности, их полоса обороны сегодня - улица с разбитыми домами, весь город, вся страна. Первым шум мотора услышал младший наряда. - Вот вам и табак-то, едет, - толкнул он в бок Фролова. А машина уже вырвалась в пустоту улицы, заполнив ее всю без остатка ревом двигателя. Фролов поднял фонарик, нажал кнопку - вспыхнул красный свет. Машина, скрипя, медленно начала тормозить. В кабине алело пятно папиросы, и Фролов с радостью подумал о первой, самой сладкой, затяжке. Они подошли к машине, держа автоматы на изготовку. Фролов нажал ручку, открыл дверцу кабины. - Контрольно-пропускной пункт. Прошу предъявить пропуск и документы. - Минуту, - сидящий рядом с шофером младший лейтенант достал из планшета бумаги. Фролов зажег фонарик. Сначала он ничего не понял, все произошло словно во сне. От стены дома отделились три зыбкие, почти неразличимые в темноте фигуры и бросились к машине. Фролов кинул документы на сиденье и рванул с плеча автомат. В это время что-то больно толкнуло его в бок, и он упал, ударившись головой о крыло машины. Раздалось еще несколько выстрелов, потом резанул автомат, и Фролов увидел двух бегущих. Превозмогая боль, он вытянул из кобуры наган, поднялся на локте и выстрелил им вслед три раза. Выстрелил и потерял сознание. МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ КОСТРОВ Он протянул документы сержанту милиции, а автомат положил на колени так, чтобы стрелять было удобно. Мало ли что. Мишка увидел этих трех, бегущих к машине, но сначала не понял, что же случилось, и, только когда сержант начал падать, он из окна кабины резанул очередью в полдиска. Один из нападавших остановился, словно напоролся грудью на изгородь, и рухнул пластом. Двое, стреляя на ходу, побежали к развалинам. Костров выскочил из машины и ударил из автомата вслед им, но люди уже скрылись в темноте, а стрелять в божий свет как в копейку смысла не имело. - Смотри! - крикнул он шоферу и сунул ему в руки автомат, а сам склонился над лежащими у машины милиционерами. Один был убит, а второй, сержант, потерял сознание. Мишка расстегнул на нем шинель, разорвал гимнастерку и начал перевязывать. В темноте улицы послышался треск мотоцикла. Мишка выдернул из кобуры пистолет и прижался к борту машины. Мотоцикл подлетел с треском, и из коляски выскочил офицер милиции. В темноте Костров видел только серебро погон. - В чем дело? - Вспыхнул фонарь. - Что такое, младший лейтенант? - Нападение, - Мишка сунул оружие в кобуру, - ваших вот тут подбило. ДАНИЛОВ - Зажгите фонари, - приказал Иван Александрович. Полоска света побежала по земле, осветив на секунду золотистую россыпь автоматных гильз, особенно ярких на черном фоне мостовой, кожаную перчатку, раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. Все эти вещи сейчас для Данилова имели особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь сорок минут назад. А луч продолжал скользить по мостовой, и вот его яркий кружок осветил еще одну гильзу, но она была длиннее автоматных и толще. Данилов поднял ее, подержал над светом. Да, впрочем, ему она уже ничего нового сказать не могла. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму. - Белов, - повернулся он к Сергею, - ищите гильзы от парабеллума. Фонарик снова зашарил по земле. - Товарищ полковник! - Данилов узнал в темноте голос капитана Самохина. - Собака взяла след, довела до развалин кинотеатра, там след потеряла. Но мы нашли вот что. Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную солдатскую шинель с полевыми старшинскими погонами. - Ну и что? - спросил Данилов. - Вы посмотрите! - Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря. И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым. - Так, - сказал он, - так. А где нашли? - Метрах в ста за углом. Собака облаяла. - Понятно. Что еще? - Найдено семь гильз от парабеллума, - ответил из темноты Белов. - Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум. - Документы. - Офицерская книжка на имя техника-лейтенанта Реброва Ильи Федоровича. Видимо, поддельная. - Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры? - Фролов в госпитале. - Поезжай туда, Сережа, и, если можно, поговори с ним. Младший лейтенант и шофер дали показания? - Да. - Отпустите их. Впрочем, подождите. - Данилов подошел к машине. - Как ваша фамилия, лейтенант? - Костров, товарищ полковник, - раздался такой знакомый и милый сердцу голос. Данилов зажег фонарь и увидел, что у машины стоит и улыбается, блестя неизменной золотой фиксой, Мишка Костров. ДАНИЛОВ И КОСТРОВ Мишка ходил по его кабинету, и комната наполнялась тонким перезвоном медалей и орденов, завесой закрывавших его грудь. Данилов с удовольствием рассматривал его. Костров был в ладном кителе, золотые погоны поблескивали в свете лампы. - Сколько же у тебя наград? - спросил Иван Александрович. - Два Отечественной войны, Красной Звезды, Красного Знамени, два Славы, три медали "За отвагу", медали за Москву и Сталинград. Да, славно повоевал Мишка Костров. Здорово. Данилов разглядывал его и вспоминал их многолетнее знакомство от того дня, когда в начале тридцатых он арестовывал Мишку Кострова по кличке Червонец на одной "малине" в Марьиной роще. "Вот что время делает, - подумал он. - Эх, ты Костров, Костров". - Ты куда ехал? - спросил он Мишку. - В Пинскую область, в район, истребительную роту принимать. - Вот оно как. - А то как же, - зло скосил глаза Мишка, - пацанов учить с бандитами воевать. - Погоди-ка, Михаил, погоди, может, и не придется тебе туда ехать. - Да ну! - обрадовался Мишка. - Ты погоди пока. - Данилов встал, взял лежащую на стуле шинель. - Я к Серебровскому пойду, буду просить, чтобы тебя в нашей группе оставили. ДАНИЛОВ И СЕРЕБРОВСКИЙ Сергей сидел на диване в кабинете начальника ОББ области, который он занял, как говорил сам, явочным порядком. Он сидел и внимательно разглядывал коробку от папирос. Иван Александрович знал, что если Серебровский о чем-то думает, то сосредоточивает внимание на вещах абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу. - Ну давай живописуй, - вздохнул Серебровский. - А чего давать-то? Я хотел рапорт написать... - Да нет, ты уж своими словами, а эпистоляр - это после, для архива. А шмотки эти, - Серебровский ткнул папиросой в шинель, - на базар, что ли, несешь на "бимбер" менять? - Погоди. В двадцать два часа сотрудники подвижного КПП сержант Фролов и милиционер Светлаков остановили машину-полуторку. Во время проверки документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллума. - Откуда известна система оружия? - Один пистолет нашли рядом с убитым и гильзы. - Сколько? - Семь штук. - Прилично. Прямо-таки штурм. Порт-Артур, а не налет. - Светлаков убит. Фролов ранен. Находящийся в кабине лейтенант Костров открыл огонь из ППШ, а шофер из карабина. - Серьезный бой был. Даже однофамилец нашего героя попал в переделку. - Не однофамилец. - Ну, - вскочил Серебровский, - Мишка? Лично? Вот это номер. Ваня, готовь бумагу к его начальству. Пиши что хочешь, только Кострова с нами надо оставить. Он нам во как пригодится. - Серебровский провел ладонью по горлу. - Он сейчас у меня сидит, - усмехнулся Данилов, - слушай дальше. Один из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов подбил одного из нагана в шею. - Откуда известно? - Вот шинель нашли. Серебровский разложил шинель на столе, внимательно рассмотрел. - Так, Ваня! Ты нарисовал леденящую душу картину. Так. А слушай-ка, шинель твоего роста. А ну прикинь-ка! Данилов пожал плечами и, брезгливо поеживаясь, натянул на себя чужую, чем-то неприятно пахнущую шинель. - Повернись-ка, сынку, - Серебровский подошел к нему, внимательно осмотрел воротник. - А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь? - А чего думать, - Данилов скинул шинель, вытер платком руки, - думать, Сережа, нечего. Они все равно постараются из города выйти. Нельзя им в городе-то оставаться. Да и потом Крук их ждет. - Что предлагаешь? - Рана хоть и касательная, да противная больно. С такой отметиной шеей не повертишь. Так? - Так. - А стало быть, подранок наш к врачу пойдет. Я распорядился уже, дана команда во все поликлиники, медпункты, аптеки, больницы,