вляют большую находчивость. Один бабуин устраивается на дереве в качестве наблюдателя; при появлении человека у поля он подает сигнал коротким лающим криком. Все остальные при этом обращаются в бегство, не забывая перед уходом схватить несколько кукурузных початков. Лай издается только в том случае, если приближается мужчина, вооруженный луком и стрелами. Если же к полю подходит женщина, то бабуины выказывают по отношению к ней величайшее презрение. В самом деле, старый бабуин-самец часто подходит к женщине с весьма воинственным видом, царапая землю и злобно жестикулируя. "Зарегистрированы случаи", когда бабуины уносили маленьких детей местных жителей. Мне это кажется маловероятным. Однако среди местных жителей это поверье широко распространено. Бабуины-самцы очень храбры. Когда вся банда бабуинов обращается в бегство, тыл неизменно прикрывают самцы. Я думаю, что не родилась еще собака, которая могла бы сцепиться с самцом-бабуином и выйти из схватки живой. Обезьяна хватает собаку и вонзает в нее клыки, а затем отталкивает ее своими руками. Крупный бабуин-самец обладает невероятной силой. Если он вцепится в собаку, то может вырвать большой кусок мяса. Зубы бабуина даже больше, чем у льва, и представляют весьма грозное оружие. Как правило, бабуинов также уничтожают при помощи яда. Как и в случаях с гиенами, этот способ действен только до тех пор, пока обезьяны не видят его последствий. Однако стоит нескольким животным издохнуть, как остальные становятся осторожными и отказываются притрагиваться к отравленной приманке. Хотя бабуины и не обладают особо острым обонянием, они чрезвычайно осторожны. Они слишком умны для того, чтобы на них можно было охотиться при помощи привязных ружей-ловушек. Если бабуины встревожены, охота на них - очень трудоемкий и утомительный процесс. Львы-людоеды - еще один вид вредителей, которых время от времени приходится уничтожать охотникам, состоящим на государственной службе. С большим интересом прочел я несколько замечательных повествований об охоте на тигров-людоедов в Индии. Должен сказать, что они меня очень удивили. Создается впечатление, что только после того, как тигр убьет и съест четыреста или пятьсот человек, какой-нибудь молодой субалтерн-офицер, турист или местный охотник-спортсмен решаются попытать свое счастье и убить зверя. В Кении зверь-людоед рассматривается как большая угроза, и поэтому принимаются все меры к его немедленному уничтожению. Как только поступает сообщение о появлении зверя-людоеда, Департамент по охране дичи немедленно высылает в этот район опытного охотника с указанием уничтожить зверя-людоеда любым способом. При этом могут применяться капканы, яд и привязные ружья-ловушки. Редко случается, чтобы зверь-людоед получил возможность убить двух человек. Большинство людоедов или старые звери, которые уже не в состоянии охотиться, или же уроды. Возможно, в такого льва попала стрела местного охотника или же зверь был изуродован острыми рогами антилопы. Иногда вполне нормальный, здоровый лев убивает человека, но, как правило, случайно. Чаще всего это бывает в районах, где домашний скот захватывает пастбища, вытесняя диких травоядных животных, - естественную добычу льва. В попытке подобраться к домашнему животному лев может убить пастуха как препятствие, стоящее на его пути. Если по какой-либо причине скот убежит, лев может вернуться. Льву может понравиться вкус человеческого мяса, и он становится людоедом. Такое стечение обстоятельств весьма редко, но если оно имеет место, лев неизбежно становится людоедом. Я не думаю, что лев начинает заниматься людоедством потому, что он обнаруживает, насколько легко убивать людей. Однако стоит льву пристраститься к человеческому мясу, как он пускается в самые рискованные предприятия, чтобы удовлетворить свою страсть. Мне известны случаи, когда лев бросался сквозь стадо, чтобы убить пастуха. В некоторых районах, по-видимому, складываются особые условия, толкающие львов на людоедство. Это какая-то наследственная особенность, которую невозможно объяснить, Например, львица-людоед обучает львят людоедству. Молодые львы убивают не инстинктивно. Мать обучает их охотиться на зверя по своему выбору. Однако эта тенденция к людоедству, кажется, возникает только каждое третье или четвертое поколение. Особенно часто такие случаи происходят в районе Тсаво, который известен своими львами-людоедами. На сегодня большая их часть в этом районе уничтожена, хотя все еще поступают сообщения об одиночных львах-людоедах. Помимо ружей-ловушек, самый лучший способ для уничтожения львов-людоедов, по-моему, применение яда. Львы чрезвычайно восприимчивы к стрихнину и гибнут от этого яда в течение нескольких секунд. Для охотника старого закала, каким являюсь я, применение яда никогда не доставляло удовольствия - здесь нет места для спорта и для искусства. Но способ этот очень действен, и в некоторых случаях его следует применять. Если лев-людоед убивает местного жителя и оставляет часть тела жертвы несъеденной, он почти наверняка вернется к трупу. Если охотник отравит тело, лев гибнет почти наверняка. Местные жители очень трезво подходят к этому вопросу, что доказывает следующая история. Мой друг капитан Том Салмон, инспектор района вблизи Макинду, получил сообщение о том, что лев убил мать местного вождя. Капитан Салмон немедленно отправился в деревню, и вождь повел его по следу людоеда. По пути они обнаружили руку женщины, а позже - ее наполовину съеденное тело. Вблизи не было ни одного дерева, на котором можно было бы устроить махан, ни кустарников, где можно было бы устроить бому. Под лучами палящего солнца земля стала слишком твердой, чтобы можно было поставить пружинные капканы. После долгих колебаний Салмон спросил у вождя - нельзя ли отравить тело. Он объяснил при этом, что если не убить льва, зверь нападет на других людей. Вождь согласился, и Том сделал несколько надрезов на теле, заложив в каждый по небольшой ампуле стрихнина. Придя сюда на другое утро, они обнаружили мертвого льва, лежавшего поперек тела женщины. Зверь проглотил всего лишь одну ампулу, заложенную в левое бедро. Он погиб почти мгновенно. Том обратился к вождю и принес ему свою глубокую благодарность за то, что он отнесся с таким пониманием к этому вопросу. - Власти, - заверил Том вождя, - устроят соответствующие похороны вашей матери. Никаких расходов не пожалеют, ставьте ваши условия, и все они будут выполнены. Хотя исполнение обязанностей инспектора занимало все мое время, Департамент по охране дичи нередко давал мне задания уничтожать животных, совершающих набеги на шамбы местных жителей. Это, как правило, были слоны. Иногда сигнал "СОС" подавался и местными жителями в следующем виде: "Инспектору по охране дичи. Сэр! Обстоятельства вынудили меня обратиться к Вашему превосходительству ввиду критического положения, в котором оказались жители нашей деревни в Туссо. Они неоднократно просили меня написать Вашему превосходительству письмо, чтобы Вы оказали им помощь в спасении пастбищ от окончательного уничтожения. Я не решался беспокоить Вас, думая, что эта беда пройдет, однако случилось обратное. Вторжение слонов приняло угрожающие размеры, поэтому жители деревни находятся в опасности так же, как и их жилища; по ночам в деревню приходят слоны. Все люди с грустью спрашивают: "Что мы будем есть в этом году?". Нам всем придется переселяться из этого района. Лично я слонов не боюсь, но я опасаюсь, что жители нашей деревни вынуждены будут пойти по миру и голодать. Я надеюсь, что Ваше превосходительство найдет способ избавить их от этой беды. С благодарностью и почтительными приветами искренне Ваш ученик Миссии". Приходится удивляться, насколько умны слоны. Они совершенно точно знают, когда нет никакой угрозы со стороны охотника. Однажды Департамент по охране дичи дал мне задание уничтожить стадо слонов, которое наносило ущерб кокосовым плантациям в деревне Лунга-Лунга, расположенной на границе Кении и Танганьики. Слоны проводили день в Танганьике, а ночью пересекали границу и опустошали плантации на территории Кении. В обычных условиях задача уничтожения этих разбойников не представляла особой трудности. Однако в данном случае был затронут сложный юридический вопрос. Департамент по охране дичи Кении не мог уполномочить охотника действовать на территории Танганьики. Если бы Департамент стал вести дело с соблюдением мелочей юридической процедуры, к концу волокиты все плантации были бы уничтожены. Поэтому передо мной была поставлена задача - уничтожить слонов на территории Кении. Это можно было сделать только ночью, поскольку слоны, казалось, понимали, что в Танганьике они находятся в безопасности, и к рассвету переходили границу. Вместе с Мулумбе я отправился в деревню Лунга-Лунга, расположенную вблизи побережья Индийского океана на расстоянии около пятидесяти миль к югу от Момбасы. Около деревни протекает небольшая речка Умба. Кокосовые плантации простирались до самой речки, и пальмы нависали над самой водой. Сейчас плантация находилась в плачевном состоянии. Деревья, которые выращивались в течение многих лет, были изломаны слонами, земля усеяна скорлупой кокосовых орехов и пальмовыми листьями. Вместе с Мулумбе я некоторое время изучал следы слонов. Это были молодые самцы-холостяки, достигшие половой зрелости и изгнанные из стада старыми, более крупными самцами. Эти молодые самцы образовали своего рода клуб и бродили по джунглям, ожидая того времени, когда они наберутся сил, чтобы бросить вызов и отбить у старых слонов самок. Я знал, что охотиться на слонов ночью бесполезно. Их надо удержать на плантации до рассвета. Это трудная задача, поскольку при первой же тревоге все стадо бросалось на территорию Танганьики. После долгих размышлений я придумал, что нужно сделать. Плантация, которую опустошали молодые слоны, была не более 500 ярдов длиной и 200 ярдов шириной. Я сказал, чтобы местные жители обложили край плантации, обращенный к границе Танганьики, валом из хвороста; пробираясь к кокосовым пальмам, слоны смогут пройти через него. Но, когда они попытаются вернуться, жители запалят хворост. Я полагаю, что стадо не осмелится прорываться через пламя, чтобы скрыться на территории Танганьики, а если нам удастся задержать слонов до наступления рассвета, я смогу начать отстрел. В этот вечер я сидел у хижины с тростниковой крышей, наблюдая, как ветерок раскачивал пальмы, и вспоминал молодость, проведенную в Шотландии. Немало ночных экспедиций задумывал я в то время, ставил силки на зайцев или сети на куропаток. Сейчас, собственно, я занимался тем же, только дичь была несколько крупнее. В конце концов писк москитов загнал меня внутрь хижины на койку. Часа в три утра я услышал тревожный крик местного жителя, который вызывал моего заряжающего. Я вскочил с койки. Слоны уже пришли на плантацию. Вместе с Мулумбе мы собрались в несколько секунд. Ночь была темная, как внутренность пузырька с чернилами. Однако наш проводник бежал в темноте, как среди бела дня. Мулумбе легко следовал за ним. Я же попадал в каждую ямку, встречавшуюся на моем пути, мысленно моля бога, чтобы он не дал мне вывихнуть ногу. Стадо было на другой стороне речки Умба. Мы перешли ее вброд по песчаному дну. Возбуждение заставило нас совершенно забыть, что речка кишит крокодилами. Когда мы вышли на другой берег, я ясно услышал, как слоны ломали пальмы. Со всех сторон из темноты стали появляться жители деревни, горя желанием начать охоту. Я организовал бригаду поджигателей и расставил их на равных промежутках вдоль вала из хвороста. Когда все заняли свои места, я дал команду поджечь хворост. Сухие прутья вспыхнули, как бензин. В какой-то миг встала целая стена пламени, которая прыгала в обе стороны вдоль южной стороны плантации, насколько хватало взгляда. Ну и зрелище это было! При виде пламени ошарашенное стадо более чем из двадцати слонов замерло безмолвными изваяниями. Многие из них стояли с задранными вверх хоботами, застигнутые в момент ломки пальм. Вдоль стены пламени полуголые люди плясали и кричали, размахивая горящими факелами и возвещая слонам, что скоро наступит возмездие за их злодеяния. Слоны не издали ни единого звука. Они явно обдумывали, как выйти из огненного полукруга. Стадо могло бы повернуть и бежать в глубь Кении, а потом, сделав большой круг, миновать пламя. Но я рассчитывал на то, что они направят свои силы и разум на то, чтобы вернуться в Танганьику прямым путем. Мои расчеты оправдались. После нескольких секунд нерешительности стадо бросилось на нас, делая отчаянную попытку прорваться на родную территорию. Наступил критический момент. Если стадо сейчас прорвется, нам никогда не удастся его настигнуть. Открыть по слонам огонь я не смел. Звуки выстрелов в момент, когда слоны уже находились в паническом состоянии, только придали бы им силы. Отличился Мулумбе. Схватив горящий факел из рук одного из местных жителей, он крикнул бригаде поджигателей, чтобы она следовала за ним. Пренебрегая опасностью, он бросился на стадо, размахивая своим факелом и крича, как сирена. Остальные поджигатели бросились вслед за ним, бросая факелы в наступающих слонов, Слоны заколебались, а затем повернули по направлению к плантации. Как долго не наступает рассвет! Никогда еще, казалось, часы не тянулись так медленно. Я вглядывался в направлении океана, надеясь увидеть серый просвет на небе, предшествующий восходу солнца. Наконец, я услышал воркование голубей, сидящих на деревьях, и понял, что ждать осталось не так уж долго. Жители деревни утомились, но я подбадривал их. Они подбрасывали хворост в костры и снова кричали и размахивали факелами. Часов в 5 стадо сделало новую попытку прорваться через огонь. На этот раз слоны разделились на две группы и бросились на стену горящего хвороста с разных сторон. Жители хватали из огня горящие головешки, забыв о боли, и бросали в наступающих слонов. И на этот раз удалось отогнать стадо. Со стороны второй группы слонов до меня донесся плеск, очевидно они намеревались перейти речку вброд. Это было к лучшему. Плеск воды давал мне ясное представление о том, где они находятся. Уже достаточно рассвело, и можно было ясно видеть. Я заметил, что коричневые тела тихо продвигаются слева от нас. Вторая группа хотела обойти дальний конец огненной стены и бежать. Теперь наступило время начать отстрел. Я послал Мулумбе к стаду, находившемуся справа от речки Умба, сам же прыгнул сквозь стену пламени и пошел вперед, чтобы перехватить другую группу. Идти было нетрудно, так как слоны плотно утоптали землю, пока бродили в темноте. Я шел медленно, стараясь не обнаружить себя. Прямо перед собой примерно в сорока ярдах я увидел пять слонов-самцов. Выстрелами из обоих стволов я тут же уложил двух животных. Пока я перезаряжал ружье, один из оставшихся в живых слонов развернулся и бросился па меня. Вот тут-то и сказался основной недостаток двустволки. Часто бывает так, что время, необходимое для перезарядки ружья, решает вопрос жизни и смерти охотника. Невероятно быстро приближающаяся голова слона внушала неприятное чувство. Наконец, мне удалось замкнуть ружье и выстрелить. Слон упал, не вздрогнув. Оставшиеся два слона стояли, подняв хоботы над головами. Животные нюхали воздух, стараясь определить мое местонахождение. Затем они внезапно развернулись и бросились наутек по направлению к речке Умба. Я пустился вслед за ними. Впереди слышались крики местных жителей; затем донесся треск магазинного нарезного ружья Мулумбе, вслед за которым послышался знакомый хлопок попавшей в цель пули. Мой помощник вступил в дело. Крики местных жителей становились все громче и громче. Вдруг до меня дошло, что они кричали от ужаса, а не от возбуждения. Я бросился на крик и прибежал как раз в момент, когда один слон сталкивал с места большую деревенскую хижину с низкой крышей. Перед моими глазами маячил огромный огузок зверя. Голову он почти прижал к земле, напирая лбом на стену хижины. Я видел, как ивовые прутья, из которых были сплетены ее стены, сначала напряглись, а затем уступили. Обитатели хижины выскакивали из трещин, как кролики из садка, когда в него вдруг забирается хорек, и разбегались во все стороны. Я выстрелил в плечо слона; он повернул и бросился бежать к пальмам, при этом кровь струилась у него из хобота. Не успев пробежать и половины расстояния, он упал с громким стоном. Когда я подошел к нему, он был уже мертв. Я пошел к тому месту, откуда в последний раз до меня донесся выстрел из ружья Мулумбе. Через несколько секунд я уже был с помощником. Он улыбнулся и, подняв руку, показал мне четыре пальца. Остальные слоны собрались вместе, укрывшись среди кокосовых пальм. Вместе с Мулумбе мы стали осторожно подкрадываться к ним. Повсюду на территории плантации кричали жители деревни. Вдруг Мулумбе остановился и помахал рукой, показывая, что слоны идут в нашем направлении. Мы застыли в ожидании. Через несколько секунд из-за деревьев появилась группа слонов. Их было четыре. Мы открыли по ним огонь. Слоны остановились и в течение нескольких секунд кружили на месте. Трех мы убили. Оставшийся слон ускользнул в речку. Позже мы обнаружили, что этот слон прошел мимо нас бродом и сбежал в Танганьику. Больше он на плантацию не возвращался. Всего мы убили одиннадцать слонов. Бивни у них были особенно высокого качества, совершенно без трещин и прочих дефектов, но небольшие - в среднем по 30 фунтов, ведь они принадлежали молодым животным! Слон-самец может взбеситься лишь в редких случаях. После этого он становится "разбойником". Однако я должен сказать, что всегда отношусь с большим подозрением к сообщениям о бешеных слонах, поскольку любой самец временно становится "бешеным" в период течки. У слонов период течки бывает не только у самок, но и у самцов. В этот период самец становится чрезвычайно нервным и раздражительным. Из двух крохотных отверстий возле ушей вытекает мускусная жидкость; запах этой жидкости является признаком, что начался период течки. По рассказам, самки очень заботятся о самце в этот период. Они окружают его и успокаивают своими голосами. При этом гладят его хоботами. В случае опасности они спешно уводят самца, зная, что в таком состоянии его нельзя оставить без присмотра. Когда слон в это время совершает набег на деревню или же нападает на местных жителей, они часто заявляют о том, что нападал слон-разбойник. На самом же деле это не так. Как только пройдет период течки, слон снова станет нормальным. Настоящий слон-разбойник - всегда бешеный слон, когда такое животное появляется, его надо как можно быстрее уничтожить. Мой опыт говорит, что слон не становится разбойником, если он не изуродован или пулей охотника, или стрелой местного жителя. Я знаю только об одном исключении из этого правила, когда слон страдал от естественного недостатка. В 1945 году племя вакамба обратилось ко мне с просьбой уничтожить слона-самца, который нападал на людей и совершал опустошительные набеги на поля жителей деревень. Жители настолько боялись этого зверя, что дали ему прозвище "сайтани", что значит "дьявол". Они полагали, что в него вселился злой дух. Жители заверили меня, что зверь обладает сверхъестественными качествами, поскольку он оставлял след, не похожий на след какого-либо другого слона. Я весьма неумно сделал, поехав в одиночку, оставив Мулумбе во главе следопытов в заповеднике Макинду, так как полагал, что "сайтани" окажется простым слоном-разбойником, с которым легко покончить. Более 130 миль пришлось проехать до речки Чунья, протекающей к югу от Найроби. Когда я прибыл в деревню, на которую в последний раз совершил набег этот слон, жители показали мне его след. След действительно был необычным. За всю мою жизнь мне еще ни разу не приходилось видеть подобные следы. Животное имело естественный недостаток - нога его была изуродована от рождения. Это, по-видимому, и явилось причиной того, что остальные слоны избегали его, и ему приходилось пастись в одиночку. Слон опустошал бахчи местных жителей. Он проявлял большую изобретательность в поднятии скользких арбузов. Из-за их круглой формы слону нелегко было поднимать арбузы хоботом, поэтому он сначала наступал ногой на арбуз, слегка разминая его. Помятый арбуз легче было брать. Как правило, слоны дважды не совершают набег на одну и ту же деревню. Однако этот слон стал настолько агрессивным, что приходил в одну и ту же деревню до тех пор, пока полностью не опустошал шамбы. После этого он переходил в другую деревню. Жители заверили меня, что "сайтани" снова придет ночью. Я решил его встретить. Я уже говорил, что стрелять ночью почти невозможно. Но этот случай казался мне исключительным. Если бы мне удалось убить слона вечером, пока он опустошает шамбы, мне не пришлось бы потратить много часов на то, чтобы идти по следу, и, таким образом, у меня была возможность вернуться в Макинду на следующее утро. Я решил попробовать. Одному из местных жителей я показал, как пользоваться электрическим фонарем с мощной батареей. Мы условились, что, когда я его легко толкну в бок локтем, он включит фонарь и осветит слона, чтобы я мог сделать по нему выстрел. Договорившись об этом, я лег спать и заснул почти мгновенно. Мне недолго пришлось поспать, так как вскоре в мою хижину прибежал взволнованный житель, крича о том, что "сайтани" уже находится на кукурузном поле. Я схватил ружье и вышел вместе с помощником, несшим фонарь. Со всех сторон доносился говор взволнованных жителей, сидевших по хижинам. Я слышал, как они старались загородить входы, хотя хрупкие хижины не могли их защитить от разбойника. Затем, заглушая говор напуганных жителей, до меня донесся другой звук - уверенное хрупанье жующего слона. Я медленно пошел вперед, сдвинув предохранитель. Непроницаемая темнота ночи, казалось, сжимает человека со всех сторон. Я шел, ориентируясь только по треску и щелчкам ломаемой впереди кукурузы. Мы подошли к краю поля и, петляя, стали пробираться сквозь высокие стебли кукурузы. Кукуруза росла настолько густо, что нам приходилось буквально пробиваться сквозь нее. Затем на фоне темного неба я увидел неясный силуэт огромной глыбы. Вдруг слон перестал жевать; он услышал шорох и стал прислушиваться. Я мысленно представил себе, как он стоит неподвижно, возможно со стеблем кукурузы во рту, оттопырив во всю ширину свои огромные уши, чтобы уловить малейший звук. Мы находились от него примерно в пятнадцати ярдах. Я легонько толкнул юношу локтем, чтобы он включил фонарь. Но все мои инструкции были полностью забыты. Нервный юноша то включал, то выключал фонарь. Слон, который не знал, где мы находимся, теперь по свету определил наше местонахождение. Вдруг он бросился на нас. Я услышал треск ломающихся кукурузных стеблей, похожий на треск горящих в костре шипов колючего кустарника. Мой помощник пустился бежать, крича от ужаса. На какой-то миг я заколебался, так как ничего не видел, а только слышал, что зверь рвется ко мне. Ничего не осталось делать, как только бежать, и я побежал. Я рванулся через кукурузу, каждую секунду ожидая, что слон вот-вот настигнет меня. Ночью слон может определить местонахождение охотника по его запаху, а охотник все равно что слепой. Когда я достиг края кукурузного поля, то остановился, чтобы прислушаться. Все было безмолвно. Я тихонько пробрался в хижину, уступив первый раунд разбойнику. Теперь жители деревни еще более уверились в том, что слон-разбойник обладал сверхъестественной силой, которая превосходила возможности человека, даже белого. Но я готов был поспорить со зверем на этот счет и послал записку Хильде с просьбой срочно прислать ко мне Мулумбе. Как только он прибыл, мы пошли по следу хромого разбойника. Слон, ночью наелся кукурузы до отвала и поэтому не останавливался в пути, чтобы поесть, как обычно делают слоны. След вел через кустарники, и я знал, что нам придется пройти большой и тяжелый путь. Вначале идти по следу было легко: земля была мягкой и мы, заглядывая вперед, видели глубокие отпечатки деформированной ноги. Слон оставлял большие кучи помета примерно на равных расстояниях. По температуре помета можно определить, как давно он прошел. Если в помете большое количество непереваренной пищи, значит зверь нервничает, и охотнику следует проявлять особую осторожность. Если в одном месте большая куча помета, значит животное останавливалось на продолжительный отдых, а это увеличивало шансы на то, чтобы догнать его. Но вот мы натолкнулись на каменистый гребень. Мулумбе остановился, как гончая, потерявшая след. Гребень высоко вздымался над кустарниками. Он был совершенно голый, за исключением нескольких камней и гальки, лежавших на нем. Только Мулумбе мог обнаружить гальку, которая была потревожена ножищами разбойника. Приходится удивляться, как такое огромное животное может идти по камням, почти не тревожа их. В конце концов мы миновали хребет и, спустившись на другую сторону, стали ходить взад-вперед, пока снова не обнаружили след. Здесь продвижение было до отчаяния медленным. Почва была твердой, каменистой, и на ней почти не оставалось никаких следов. Ползая на животе, как змея, Мулумбе подлезал под кусты и обнаруживал следы, о существовании которых я не мог и подозревать. После того как слон пройдет, мелкая поросль тут же принимает свое прежнее положение. Насколько раньше я был полон надежд, настолько теперь впал в уныние. Мне казалось безнадежным искать одного затерявшегося в лесах Африки слона. Я машинально брел за Мулумбе, вспоминая все мои прошлые неудачи. Мы с трудом пробирались через заросли кустарника сансевиерии. Листья этого ужасного растения оканчиваются столь острыми и крепкими колючками, что их часто используют в качестве граммофонных игл. Фермеры-скотоводы обсаживают свои сады кустарниками сансевиерии, которые обеспечивают надежную защиту против скота. Мне приходилось встречать коров без глаза - животное паслось слишком близко к живой изгороди из кустов сансевиерии. Теперь представьте себе страдания двух человек, которые должны продираться через целую плантацию этого дьявольского растения. Мы шли до тех пор, пока не напали на хорошо утоптанную звериную тропу, и по ней продолжали свой путь через кустарники. Вдруг Мулумбе остановился и пальцем указал на землю - я увидел знакомый след изуродованной ноги. Мы настигали зверя. Мулумбе шел первым. Я смотрел вперед, чтобы встреча с разбойником не была неожиданной. Затем в кустарнике послышались хорошо знакомые звуки, издаваемые жующим слоном. Слон продвигался, лакомясь нежными веточками. Видимо, он дожидался темноты, чтобы вернуться на деревенские шамбы. До меня донеслось бурчание в его животе. Звериная тропа вела через прогалину в узкой полосе зарослей. Разбойник находился по ту сторону прогалины на расстоянии менее пятидесяти ярдов. Забыв обо всем, я оттолкнул Мулумбе и чуть ли не бегом пустился к прогалине. Вдруг я почувствовал, как Мулумбе схватил меня за джемпер и резко потянул назад. Мулумбе приложил ухо к земле - звук лучше проходит по земле, нежели по воздуху, - затем стал резко высовывать и убирать язык. Это был сигнал тревоги. В кустарнике впереди нас появилась крупная самка носорога. Она вся была облеплена грязью из водяной ямы, а ее мокрые рога блестели в лучах заходящего солнца. Она шла по тропе прямо на нас, но не заметила ни Мулумбе, ни меня, так как прислушивалась к звуку жующего слона. Если бы не Мулумбе, я столкнулся бы с носорогом. Но тут же возникла другая проблема: самка шла по звериной тропе, на которой стояли мы. "Если я выстрелю по ней, - думал я, - то слон наверняка бросится наутек". И в то же время я не мог позволить ей подойти слишком близко к нам. Похоже, что "сайтами" действительно охранял таинственный бог джунглей. Носорог подходил все ближе и ближе, продолжая прислушиваться к пасущемуся слону. Я был весь в напряжении. Носорог подошел настолько близко, что малейшее движение вызвало бы его нападение. Мулумбе, стоявший за мной, был бесподобен. Пока приближался носорог, он не шевельнулся. Я решил стрелять, как только самка приблизится на расстояние пяти ярдов. Это расстояние было отмечено пучком травы, лежащим на тропе. Самка остановилась и прислушалась к разбойнику, затем сделала еще несколько шагов. В детстве, когда я учился в школе, мы обычно развлекались глупой игрой: глядели сосредоточенным взглядом в затылок мальчика, сидевшего на несколько рядов впереди, и старались внушить ему, чтобы он повернулся. Сейчас, глядя на самку носорога, я хотел заставить ее повернуться. Казалось, что она совершенно безразлично относится к моим умственным усилиям. Вдруг, когда до пучка травы оставалось менее ярда, носорог повернулся и пошел в направлении кустарника, расположенного справа от нас. Я услышал, как Мулумбе выдохнул воздух из легких. Теперь между нами и разбойником ничто не стояло. Я пошел вперед к прогалине в кустарнике. Слон уже находился в тридцати ярдах от нас. Между нами возвышался куст; я стал его обходить. Проделав половину пути, я услышал, что слон перестал жевать. Он услышал меня. В такой момент самым разумным было бы застыть на месте, я же не мог заставить себя сделать это. Я был в слишком большом напряжении. Я обежал вокруг кустарника и увидел слона: он стоял, растопырив уши и подняв хобот вверх, стараясь услышать или же учуять меня. Лучшей позиции для выстрела и желать было нельзя. Когда я поднимал ружье, он решил обратиться в бегство. В какой-то миг он прижал свои уши к телу, тем самым обозначив, куда бить, чтобы попасть в сердце, поскольку сердце слона расположено на четыре дюйма ниже края уха, прижатого к туловищу. Я дал выстрел из обоих стволов один за другим. Он рванулся через кустарник, как будто я не попал в него. Я остался на месте, зная наперед, что случится дальше. На расстоянии пятидесяти ярдов он упал на колени. Перезарядив ружье, я осторожно пошел к нему, но больше стрелять не пришлось: разбойник был мертв. Его клыки не представляли никакой ценности, я взял только изуродованную ногу слона, чтобы доказать жителям деревни, что "сайтани" действительно мертв. Глава четырнадцатая О ружьях, охотниках и страхе Самые мощные нарезные ружья для охоты на крупного зверя имеют огромный калибр - 577 или 600*. Пуля калибра 600 весит 900 гранов и бьет с силой, равной четырем тоннам. Если такая пуля попадет в лоб слону, то она отбросит его в сидячее положение. После этого со слоном можно покончить выстрелом из второго ствола. Никакой слон не устоит перед ударом такой пули, если она попадет в нужное место. (* Приблизительно 14,3 и 15,2 миллиметра.) Откровенно говоря, я не пользуюсь этими сверхмощными ружьями. Мне немного стыдно признаться в истинной причине этого. Научился стрелять я еще мальчиком, и мне никто не объяснил, что стреляющий должен плотно прижимать приклад к плечу, чтобы уменьшить силу отдачи. При стрельбе из дробовика или легкого ружья это особой роли не играет; однако при стрельбе из сверхмощного нарезного ружья, если приклад недостаточно крепко прижат, он больно ударяет в плечо. Я, конечно, знал об этом, но в разгаре охоты обычно забывал. В основном я пользуюсь двуствольным бескурковым ружьем калибра 500 фирмы "Голланд и Голланд" с выбрасывателем. У, этого ружья длина ствола 24 дюйма, вес - 10 фунтов 5 унций*. По-моему, из нарезных ружей ружья фирмы "Голланд и Голланд" самые лучшие, так же как ружья фирмы "Джемс Перде и сыновья" лучшие среди гладкоствольных. Мое ружье калибра 500 не подводило меня ни разу, иначе мне не пришлось бы писать эти строки. (* Унция = 28,349 грамма) Вместе с тем я твердо убежден, что неумно охотиться на слона, буйвола или носорога с ружьем калибра менее 450. Однажды во время охоты в Южной Танганьике мне пришлось встретиться с голландским охотником-спортсменом по имени Ледибоор, который горел желанием добыть африканского слона. Он только что прибыл с острова Явы и перед этим убил несколько индийских слонов. Он с гордостью показал мне свое ружье калибра 405*, которым с большим успехом пользовался на Цейлоне. (* Приблизительно 10,3 миллиметра.) Я откровенно сказал этому охотнику, что его ружье слишком легкое. Все африканские животные, даже антилопы, чрезвычайно живучи. Они гораздо более живучи и не гибнут от ран, от которых наверняка бы погибли дикие звери Азии, Европы или Америки. Однако я знаю, что самое трудное - убедить другого охотника в правильности своих взглядов. Он вежливо выслушает тебя, а затем, вопреки здравому смыслу, будет цепляться за свои собственные взгляды. Ледибоор бил слонов в Индии ружьем калибра 405; раз так, считал он, это ружье сможет остановить и нападающего африканского слона. Несколько недель спустя господин Миллер, ученый-энтомолог, изучавший муху цеце в районе Килосса, случайно проходил мимо моего лагеря и сообщил, что голландский охотник Ледибоор убит слоном во время охоты. Ледибоор заметил стадо слонов и взобрался на дерево, чтобы лучше стрелять по ним. Он свалил слона и пошел к зверю. Оказалось, что слон был всего-навсего оглушен; он вскочил на ноги и бросился на Ледибоора. Господин Миллер сказал, что, судя по останкам Ледибоора, смерть его не была мучительной. Слоны убивают охотника разными способами. Некоторые топчут его, иные подхватывают охотника хоботом и натягивают на клыки. Бывает и так: слон убивает охотника, размозжив ему голову одним ударом хобота. Стоит слону убить человека каким-либо способом, и он всегда прибегает к нему в последующих случаях. Охотясь в кустарниках, ни один охотник не может предвидеть все возможные случайности. Тем не менее я все еще убежден, что такой опытный охотник, как Ледибоор, мог остаться живым, если бы был вооружен достаточно тяжелым ружьем. Иногда мне приходилось читать сообщения охотников, что после того как они выстрелили из обоих стволов мощного ружья в нападающего слона, слон не останавливался, а продолжал наступать. Я могу по этому поводу сказать, что или у охотника было слишком легкое ружье, или же пули не попадали туда, куда следует. У слона есть несколько уязвимых мест. Охотники, промышлявшие в давние времена слоновой костью, предпочитали стрелять в ушные отверстия или же немного впереди этих отверстий. Когда пасется непотревоженное стадо, лучше всего стрелять в основание уха. Другое верное место - сердце. Однако попадание в сердце не дает столь быстрых результатов, как попадание в ухо, хотя и при попадании в сердце зверь падает, не пробежав и ста ярдов. Я предпочитаю бить в лоб: если пуля попадает в лоб, слон падает на колени. При этом пуля пробивает череп и попадает в мозг, вызывая мгновенную смерть. Я чаще всего стрелял именно в эту точку и добивался самых действенных результатов. Когда слон находится на расстоянии десяти ярдов, такой выстрел валит его наверняка. На расстоянии менее десяти ярдов мешает разница между высотой человека и слона. Охотнику приходится стрелять вверх, а пуля ударяет в голову слона под таким углом, что не задевает мозга. Когда это случается, охотнику редко удается сделать второй выстрел. Однажды я охотился на стадо слонов, которые в самое сухое время года не давали местным жителям подойти к водному источнику. Я подкрадывался к двум слонам-самцам, как вдруг внезапно появился третий на расстоянии менее пяти ярдов. Казалось, что он вырос из земли. Заметив меня, слон свирепо на меня уставился. Я стоял совсем близко, чтобы стрелять в лоб. Нельзя было стрелять ни в ухо, ни в сердце. Оставалось одно - бить примерно на фут ниже уровня глаз: пуля пробивает хобот и попадает в мозг. Слон издох, не успев сделать ни одного шага в моем направлении. Это был, несомненно, смертельный выстрел, но я не желал бы еще раз попасть в такое же положение. Вспоминаю другой случай, когда выстрел в хобот не оказался столь удачным. С этой охоты я вообще мог не вернуться. Мулумбе и я шли по следам нескольких слонов-самцов, которые опустошали картофельное поле. Пока мы пробирались через заросли, я услышал треск. Один из самцов обламывал ветки, Мы пошли в направлении треска и едва сделали несколько шагов, как Мулумбе остановил меня. Вытянутыми губами он указал мне на слона, лежавшего от нас менее чем в 12 футах. Слон спал. Кто-то рассказывал, будто слоны никогда не спят лежа. Это не так. Мне несколько раз приходилось наталкиваться на стада спящих слонов, лежавших на боку и храпевших при этом. Но я знал также, что, если потревожить спящего слона, он может вскочить на ноги в мгновение ока. С того места, где я стоял, виден был только огузок зверя. Мне пришлось бы долго обходить его через густой кустарник, чтобы выстрелить по выбору в уязвимое место. Я стал медленно продвигаться. Впереди меня были густые заросли кустарника. Я пытался пробираться через них по возможности бесшумно. Я ничего не слышал и ничего не видел. Однако внезапно вся стена кустарника, казалось, повалилась на меня. Я инстинктивно глянул вверх. Как только я это сделал, молодое деревцо ударило меня в лицо, задев правый глаз. Наполовину ослепленный, страдая от страшной боли, я увидел тянувшуюся ко мне через кусты тонкую змеевидную коричневую кишку. Это был хобот. Слон вскочил на ноги и бросился на меня столь быстро и бесшумно, что вырос передо мной до того, как я сумел сообразить в чем дело. У меня почти не было времени вскинуть ружье. Направив дуло на хобот, я нажал спуск. Отдача ружья калибра 500 чуть не вывихнула мне большой палец. Однако сила выстрела заставила слона повернуть; послышался страшный треск кустарника, и слон исчез. Я попал в него. Кровь из его хобота залила оба ствола и обрызгала мне джемпер. Когда я стрелял, слон уже протянул хобот, чтобы схватить меня. Некоторое время я вообще ничего не мог делать. Я сел и занялся своим глазом, который сильно пульсировал. Когда боль несколько утихла, я решил пойти по следу животного. После таких переживаний охотник должен во что бы то ни стало продолжать преследование зверя, иначе может навсегда потерять веру в себя и никогда уже не рискнет снова выйти на охоту. Вместе с Мулумбе мы пошли по кровавому следу. Вскоре след потерялся. Видимо, пуля лишь задела слона. Зверь побежал, чтобы скрыться в самой чаще леса. По правде говоря, слон оказался быстрее и хитрее нас. Когда наступил вечер, мы вынуждены были бросить преследование и вернуться в деревню. Мне удалось застрелить его только на другой день. Часто мне приходится слышать разговоры о том, что преуспевающий охотник "не знает, что такое страх". Это, конечно, не относится ко мне, и я сомневаюсь, чтобы это относилось к кому-либо другому. Профессиональный охотник, преследуя опасного зверя, ведет сложную и тонкую игру. Он должен постоянно иметь в виду ветер, характер зарослей, состояние следа, особенности зверя, свои собственные сильные и слабые стороны. Он должен двигаться бесшумно, а это значит, что надо следить за тем, куда ставить ногу, и в то же время не упускать из виду кустарник впереди на случай возможной засады. Охотник должен всегда держать наготове ружье, сняв предохранитель, и, если возможно, не ставить себя в такое положение, при котором нельзя в мгновение ока вскинуть ружье и сделать выстрел. Истинный охотник любит эту игру ума; для него она - дыхание жизни. Если он сосредоточится на этом, места для страха не остается. Он осуществляет тысячи мелочей, о которых часами думал, сидя у костра или же беседуя с товарищами по профессии. Поскольку каждая охота не похожа на другую, охотник постоянно применяет новые приемы. В своем стремлении проверить, насколько действенны эти приемы, он редко думает об опасности. Я не могу вспомнить случая, чтобы я ощущал страх в момент нападения зверя. Этот миг настолько короток и стремителен, что времени на страх не остается. Я бы сказал, что чаще всего страх охотник испытывает, когда он или его клиент ранил опасного зверя, а тот скрылся в кустарнике. В таком случае профессиональный охотник должен начать преследование. След ясен, поскольку видны следы крови, и обычно ведет в непроходимую чащу кустарника. Охотник знает, что где-то в этом кустарнике его поджидает раненый зверь. В зарослях положение охотника чрезвычайно невыгодно - ему часто приходится ползти на четвереньках. Зверь может напасть на него до того, как он успеет вскинуть ружье. На миг охотник колеблется: может быть, лучше оставить зверя и уйти? Вот тут-то и наступает критический момент, Охотник должен заставить себя пойти навстречу опасности. Стоит ему вступить в заросли - страх пройдет и охотник снова становится квалифицированным специалистом, работающим над выполнением трудной задачи. Помню, как однажды меня вызвали в Департамент по охране дичи и предложили уничтожить двух ходивших парой слонов-самцов, которые опустошали шамбы жителей в Южной Кении. Один из этих слонов был очень стар, другой - совсем молод. Среди слонов довольно часто возникает глубокая дружба между старыми опытными самцами и молодыми. Два друга покидают стадо и живут в джунглях, образуя своего рода товарищество, куда молодое животное вкладывает силу и острые чувства, а старое - знание жизни и мудрость возраста. Местные жители знали об этом. Когда они обнаруживали двух слонов, ходящих в паре, они сообщали о своей находке ближайшему белому человеку, занимающемуся охотой. Охотник сразу же пойдет по следу в надежде на то, что один из слонов окажется столетним патриархом с парой прекрасных бивней. Вместе с Мулумбе мы пошли в деревню, шамбы которой опустошали слоны. Из разговора с жителями деревни я пришел к несомненному выводу, что эта пара слонов - опытные разбойники. Перед тем как совершить набег, они обходили шамбы, чтобы подойти с подветренной стороны. При этом они осторожно нюхали воздух, чтобы убедиться в отсутствии опасности, и всегда уходили с шамб задолго до рассвета, скрываясь днем в самых густых зарослях. Изучив следы, мы обнаружили, что к своему логову слоны также шли против ветра. Наверняка они опасались возможной засады. Их логово было расположено в самой глубине огромного болота, сплошь поросшего крапивой, окруженного зарослями густого кустарника. Выходя из него, чтобы направиться в шамбы, слоны редко пользовались одной и той же тропой. Я был уверен, что эту сложную тактику разработал старший слон, младший был просто способным учеником. Двое жителей из местной деревни - профессиональные сборщики меда - заявили, что они знают каждый фут этого болота. Они добровольно вызвались быть нашими проводниками. Должен сказать, что я не люблю охотиться в компании с необученными местными жителями. Существует широко распространенное мнение, что все жители Африки по природе своей прекрасные следопыты. Ничто не может быть дальше от истины, чем это! Когда возможно, я предпочитаю идти в заросли только с одним помощником - заряжающим. Вскоре мы обнаружили следы слонов на вытоптанной траве. Когда видишь свежий след, всегда переживаешь волнение. Это чувство охватывает охотника независимо от того, сколько лет он охотился. При одном виде огромных отпечатков сводит челюсти и мороз пробегает по коже. Впереди борьба, а это всегда волнует. В болоте мы столкнулись с росшей полосами ядовитой лесной крапивой. Когда охотник идет по следу, он настолько увлечен, что едва замечает ее ожоги. Действие яда сказывается позже. Обожженного начинает лихорадить, его одолевает слабость. По краю болота обычно стоит завеса из жалящих лесных мух, по размеру и форме напоминающих слепней, которые во время уборки урожая своими укусами доводят до неистовства лошадей в Шотландии. Лесные мухи совершенно бесшумны и садятся на человека так же мягко, как пух чертополоха. Затем следует внезапный кинжальный удар хоботка, отсасывающего кровь. Постоянное раздражение, вызываемое этими мухами, вместе с лихорадящим действием крапивного яда отвлекает охотника и делает его небрежным. Он рвется вперед, пренебрегая возможной опасностью, и часто попадает в засаду. Непрерывным усилием воли я заставлял себя держаться настороже. Такое состояние испытывает выпивший лишнее человек, который чувствует, что ему следует соблюдать осторожность в речи и движениях. До нас донесся треск ломаемой спереди ветки. Это означало, что мы подобрались к слонам. Мулумбе и я быстро проверили свои ружья. Наши проводники отошли назад. Заметив, что, задевая шляпой о ветки, я произвожу шум, я отдал ее одному из проводников. Мулумбе проверил направление ветра, который оказался переменным. Мы решили идти в обход и подкрасться вплотную. Слоны уже перестали жевать, и в джунглях наступила абсолютная тишина. Мулумбе шел впереди, прокладывая путь через кустарник. Справа начали вырисовываться контуры огромной коричневой глыбы. Мой помощник подвел меня к месту, с которого я мог сделать выстрел. Я прицелился на несколько дюймов впереди уха слона и выстрелил. Огромное животное упало, как бревно. Это был старый слон. Я не мог видеть его бивней, однако в этот момент подходить к нему не хотел и ждал, пока молодой слон выдаст свое присутствие каким-либо движением. В течение нескольких минут не раздалось ни единого звука. Затем мы услышали, как второй слон стал пробираться через джунгли в нашем направлении. Он услышал выстрел, но, по-видимому, не понял его значения. Он искал своего друга, желая проверить, все ли в порядке. Как я ни старался, я не мог выбрать уязвимого места, чтобы убить его с первого выстрела, и ждал, пока он подойдет поближе. Вдруг наши проводники, сборщики меда, подошли с тыла и обнаружили убитого слона. Они закричали от радости. В этот момент молодой слон моментально развернулся и бросился бежать. Пока он делал поворот, я навел ружье для выстрела в ухо. С досады я выстрелил, не взяв точного прицела. Нажимая на спуск, я уже знал, что беру слишком высоко - пуля попала слону в верхнюю часть головы. Как я уже сказал, ни один уважающий себя охотник не оставляет раненого животного в кустарнике. Однако знать о существовании такого неписаного правила - одно, а придерживаться его - совсем другое. Проползая через густой кустарник, охотник испытывает чувство полной беспомощности. Это ощущение можно сравнить лишь с ночным кошмаром, когда ноги отказываются бежать, а какой-то зловещий призрак преследует тебя. В таких случаях чувствуешь себя в положении мухи, попавшей на липкую бумагу. В одежду впиваются шипы, ноги опутывают дикие лозы, и если попытаешься бежать, то можешь растянуться, ударившись лицом о землю. Иногда ноги утопают в густой клейкой грязи, и пока вытаскиваешь одну ногу, другая увязнет еще глубже. Вокруг головы образуется ореол из лесных мух, которые жалят в лицо и сквозь одежду. От ожогов лесной крапивы, которые час назад едва чувствовал, бросает в жар, а крапивный яд вызывает тошноту и головокружение. Сверх всех этих неприятностей неотступно преследуют мысли о поджидающей смерти. Где-то в кустарнике, в засаде стоит раненый слон. Он неподвижен, хобот поднят, чтобы лучше внюхаться в воздух, а уши оттопырены, чтобы уловить малейший звук. Приблизиться против ветра невозможно, так как надо идти по следу. Стоящий неподвижно зверь имеет огромное преимущество перед охотником, который к нему подкрадывается. Животное ожидает, отдыхая и готовясь к нападению. Слон точно знает, где охотник, а охотник не имеет никакого представления о том, где скрывается слон. Даже если надо идти по следу животного пять миль, каждый шаг пути проходишь с огромным напряжением. Момент для нападения выбирает преследуемый зверь. Охотник только знает, что нападение произойдет в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает. В такое время джунгли безмолвны, как сама смерть. В джунглях много птиц, по деревьям бегают обезьяны, а по кустарникам шныряют мелкие млекопитающие. Однако при подходе к преследуемому животному звуки постепенно затихают. Создается впечатление, что весь лес погрузился в молчание. Не слышно ничего, кроме собственного дыхания и хлюпанья грязи, из которой вытаскиваешь ноги. Обоняние улавливает лишь запах собственного пота. Все, что происходит за этими пределами, для охотника не существует, Мы подошли к полосе столь густо растущих кустарников, что пришлось преодолевать их ползком. Перед собой я видел только голые пятки Мулумбе. Извиваясь, я полз вслед за ним, моля бога, чтобы Мулумбе вышел к прогалине, где можно хотя бы встать на ноги. Продвигаясь таким образом, я начал ощущать приступ тошноты. Мне представлялось, что молодой слон-самец стоит где-то в кустарнике впереди, прислушиваясь к нам. Он выжидает момент, чтобы броситься через заросли, по которым может идти так же легко, как человек по высокой траве. Мне даже захотелось, чтобы он, наконец, бросился на нас и покончил все разом. Наконец, Мулумбе удалось приподняться на колени. Я подполз к нему. Он ничего не сказал, а только смотрел вперед. Там стоял слон и глядел прямо на нас. Зверь еще не понял, что он обнаружен. Он ждал, чтобы мы подошли к нему поближе. Слон стоял в чрезвычайно густых зарослях кустарника. Я не видел, куда можно выстрелить, чтобы убить его наповал, и не знал, как поступить дальше. Если бы я попытался вызвать нападение, он мог бы броситься в бегство, вместо того чтобы напасть, и занять лучшее положение еще дальше от нас. Так мы стояли, глядя друг на друга, и каждый ждал, чтобы другой сделал первый шаг. Решила вопрос муха. На мою щеку сел слепень и укусил так больно, что я не выдержал и тряхнул головой. Как только я пошевелился, слон бросился на меня. Художники любят рисовать нападающего слона с широко растопыренными ушами и вытянутым вперед хоботом. Это не соответствует действительности. Нападающий слон прижимает свои уши, чтобы легче было продираться через заросли, а хобот его свернут на груди. В таком положении зверь может хоботом нанести удар влево или вправо, чтобы сбить человека с ног. Нападая, слон издает крик, от которого кровь застывает в жилах. Если бы я не ожидал нападения, этот крик парализовал бы на несколько секунд мою волю и слон успел бы покончить со мной. У меня не было времени для того, чтобы прицелиться; я вскинул ружье и выстрелил вслепую, направив дуло между маленькими, налитыми кровью глазками. Удар пули отбросил его назад. Прежде чем зверь пришел в себя, я успел подбежать к нему и выстрелил из второго ствола в ухо. Выстрел из тяжелого ружья со столь короткого расстояния разнес ему череп. Тело слона расслабилось, и он замер. Хотя я убил более тысячи слонов, уничтожая слонов-разбойников, а также охотясь на них в доброе старое время из-за бивней, я едва не погиб не от слонов, а от ядовитой крапивы. Это приключение, чуть ли не стоившее мне жизни, произошло совсем недавно, и я не могу вспоминать о нем без содрогания. Я охотился на слонов-разбойников в районе Меру, Они действовали разрозненно на большой территории. Большая часть ее была покрыта огромными полосами исполинской крапивы. Мне часто приходилось видеть это растение, и ранее я считал его просто одной из неприятностей, встречающихся в джунглях. Однако мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы крапива росла столь густо. День за днем я охотился среди этих ужасных растений и переносил ожоги. Однажды вечером после особенно долгого дня охоты я вернулся в лагерь и, усевшись в походное кресло, закурил. Однако я почему-то потерял вкус к моей доброй старой трубке. Для меня это всегда являлось признаком болезни. Не прикоснулся я и к ужину. Позже меня начало лихорадить, и я настолько ослабел, что едва мог постелить постель на походной койке. Утром поднялась температура, начался бред. Я еще сознавал, что нужно быстрее добраться до врача. Мои помощники уложили все лагерное снаряжение и слоновую кость в грузовик. Я сказал, чтобы они сели в кузов. Однако они предпочли идти пешком, откровенно признавшись, что в моем состоянии я обязательно попаду в аварию, от которой мы все погибнем. Я пустился в путь один. Дорога вилась по крутым обрывистым берегам, через речки с илистым дном и коварным сыпучим песком. Иногда колеи шли по кустарникам, и мне в моем тяжелом состоянии было трудно найти дорогу. Каким образом мне удалось выбраться, навсегда осталось для меня тайной. Могу сказать, что провидение отнеслось ко мне благосклонно. В конце концов я добрался до города Меру с единственной гостиницей, носящей название "Свинья и свисток". Когда я вывалился из кабины грузовика, хозяин гостиницы мистер Фред Дэйви только взглянул на меня и тут же приказал приготовить постель. С его помощью я добрался до номера. Какое блаженное чувство облегчения охватило меня, когда я очутился в постели! Фред немедленно послал Хильде телеграмму: "Срочно приезжайте, муж опасно болен, приведите машину и зарезервируйте место в больнице Найроби". Мы находились в двухстах милях от Найроби, а дорога была такая, что хуже невозможно себе представить. Ни я, ни Фред не ожидали, что Хильда сможет прибыть раньше вечера другого дня, но моя дорогая жена прибыла в ту же ночь, около двенадцати часов. Она договорилась об отдельной палате в больнице. Задняя кабина машины, в которой она прибыла, была сплошь уложена мягкими подушками, Она даже не забыла захватить с собой запасного шофера, который смог бы довести мой грузовик в Найроби. Все это было мне рассказано позже. Когда прибыла Хильда, я почти потерял сознание. До меня доходил звук ее голоса, но видеть ее я не мог. Фред Дэйви вызвал врача. Врач сказал, что я быстро теряю силы; чтобы спасти меня, нужно доставить в Найроби как можно скорее. Как только рассвело, мы пустились в путь. В больнице меня лечил доктор Джеральд Андерсон. Его первое заключение было далеко не обнадеживающим... Если бы я прибыл на несколько часов позже, спасение было бы невозможно. Он сказал, что в течение ближайших шести часов сможет сказать - буду я жить или нет. Хильда не отходила от моей постели, молясь за меня. Меня обложили льдом и, чтобы сбить температуру, делали инъекции препарата МБ-693. Большую часть времени я находился в почти бессознательном состоянии. Откуда-то издалека доносились тихие приятные голоса. Боли я не чувствовал так же, как не чувствовал ни уныния, ни сожаления. Я как бы плыл через пространство, удобно улегшись на подушках. Я был уверен, что умру, но страха при этом не испытывал. Два дня спустя врач сказал, что опасность миновала. Но мне пришлось провести несколько недель в больнице, прежде чем я выздоровел. Хильда почти не оставляла меня. Наконец, я вернулся домой, но лишь много месяцев спустя полностью оправился от последствий страшной охоты на слонов в районе Меру. Глава пятнадцатая Фотографирование крупных зверей В настоящее время охоту на крупного зверя все дальше вытесняет фотографирование диких зверей на воле. И тем и другим можно увлекаться в зависимости от индивидуальных склонностей спортсмена. В дни моей молодости снимали только мертвых животных. Это, конечно, не представляло никаких трудностей. После того, как спортсмен застрелит животное, он позирует на убитом звере, а охотник-профессионал щелкает затвором фотоаппарата. Однако в нынешние времена люди стремятся снимать живых зверей, а живые звери редко проявляют желание сотрудничать. Охотник-профессионал, сопровождающий фотографа, поставлен в весьма трудное положение. Первое время фотографирование сочеталось с отстрелом; это никогда не давало хороших результатов. Нельзя одновременно пользоваться фотоаппаратом и ружьем - слишком различны эти виды спорта. Охотнику-спортсмену нужны трофеи, он мало интересуется условиями погоды или позой животного. Фотографу же необходимо, чтобы солнце было под определенным углом, а зверь находился на открытой местности, иначе не получится ясного снимка. Мне и в голову не приходило, что я доживу до того дня, когда добрая половина сафари, выступающих из Найроби, будет снаряжена фотоаппаратами вместо нарезных ружей. Когда фотоаппарат приобрел не меньшую популярность, чем ружье, я понял, что мне следует изучить новый вид спорта. Лично я еще не видел такого снимка, который мог бы сравниться с хорошим трофеем. Однако моей задачей как профессионального охотника было - дать клиентам то, чего они желают. Съемка диких зверей гораздо труднее, чем охота на них. Чтобы убить животное, требуется какой-то миг, а для того, чтобы получить удовлетворительный снимок, нужно потратить очень много времени. Я проводил долгие часы, ломая голову над изобретением всякого рода трюков, которые заставили бы животных стоять неподвижно столько времени, сколько необходимо для съемки. Каждому спортсмену хочется убить льва. Каждому фотографу хочется снять льва. Я всегда относился к львам с большой осторожностью, поскольку я считал их весьма опасными зверями. Я думал, что фотографировать львов почти невозможно. Однако если применить кое-какие трюки, исходя из психологии льва, то снимки можно делать без особого труда. Первый фотографический сафари, который мне пришлось сопровождать, ставил своей целью сфотографировать львов на равнине Серенгети. Это был моторизованный сафари. Автомобильные сафари вообще почти полностью вытеснили пешие сафари старых времен. Мы без особых трудов могли носиться по необъятным равнинам, которые когда-то доставляли столько мучений. Как только мы подъезжали к наносам песка, то просто ехали вдоль гребня, пока не подъезжали к месту, где можно было пересечь песок. Несколько лишних миль для машины не играют никакой роли. На равнинах Серенгети львы водились во множестве. Встретить за день пятьдесят львов не считалось необычным. Среди них встречались львы всех возрастов: от величественных старых зверей с тяжелыми гривами, которые качались из стороны в сторону при каждом шаге их владельца, до молодых пятнистых львят, игравших со своими матерями, словно котята. Нередко мы встречались с семейными группами, состоявшими из десятка или более львов, устроившихся в тени акаций. Это была замечательная картина. Однако для фотографирования необходимо было заставить животных выйти на яркое солнце или хотя бы встать, чтобы они не сливались с высокой травой. Добиться этого, не потревожив их, очень трудно. В конце концов мы разработали следующий порядок действий. Разъезжая на грузовике, мы обнаруживали прайд львов, обычно лежавших вблизи зарослей. Я проезжал мимо, стараясь подъехать сбоку (фронтальный подход обычно внушает львам тревогу). Я останавливал грузовик между прайдом и зарослями. Если этого не сделать, львы будут беспокоиться и скроются в кустарниках. Однако, когда пути отхода им отрезаны, прайд обычно остается на месте, пока его не встревожишь по-настоящему. Но фотографирование еще не начинается. Маневрирование на грузовике затевается для того, чтобы внушить львам доверие. В течение нескольких минут львы внимательно присматриваются к грузовику, как бы глубоко задумавшись над чем-то. В конце концов, видя, что мы не имеем никаких злых намерений, они с безразличным видом отворачиваются. В этом случае можно записать себе победу в первом раунде. Затем мы оставляли прайд и ехали по равнине, пока не обнаруживали стадо антилоп. Одну антилопу мы убивали для приманки. Убитое животное прицеплялось крюком к длинной веревке, прикрепленной к грузовику, чтобы можно было волочить его по земле. С убитой антилопой, волочащейся за грузовиком, мы возвращались к прайду, держась по ветру. В нужный момент приманку отцепляли, а грузовик объезжал прайд с подветренной стороны. После этого мы останавливались и ждали. Через несколько минут запах антилопы доносился до львов. Один за другим звери вставали, внюхиваясь в воздух расширенными ноздрями. В конце концов один из львов обычно подходил к приманке, а за ним тянулись и остальные члены прайда. Вожак снимал пробу с антилопы в то время, как остальные, стоя в отдалении, наблюдали. Через несколько минут весь прайд уже разрывал на части труп животного. На этом заканчивается второй раунд. Теперь можно вести себя свободнее. Мы медленно подъезжаем к питающемуся прайду и приступаем к фотографированию, приближаясь по мере того, как львы привыкают к нашему присутствию. В первые дни, когда начиналось фотографирование львов, выставлять ноги или руки из грузовика или даже говорить было неосторожностью. Львы тут же срывались с места и прятались. По всей видимости, они не связывали грузовик с людьми, возможно, принимая его за какую-то разновидность животных. Вскоре львы настолько привыкли к нам, что стоило нам медленно проехать мимо прайда львов с длинной веревкой, тянувшейся за грузовиком, как один из них, а то и больше бросались в погоню и играли с концом веревки, как домашние кошки. Этот трюк всегда давал наиболее забавные снимки. Но некоторые львы иначе реагировали на появление грузовиков. Помню, как в одном из прайдов, который нам пришлось фотографировать, был особенно свирепый большой самец с черной гривой. Этот древний ветеран африканских степей постоянно бил других членов прайда. Удары его не отличались нежностью, а рычание производило весьма неприятное впечатление. Когда мы пытались его сфотографировать, он повернулся к грузовику с яростным ревом "уууф", который заставил меня схватиться за ружье. В конце концов в это дело вмешалась одна из его жен. С истинно женской интуицией она, по-видимому, почувствовала, что мы не собираемся причинить им вред. Не желая допустить сцену, которая лишила бы семью обеда, она оставила антилопу и подошла к старому самцу ласково мурлыкая и стала тереться своей спиной о его тяжелую челюсть. После нескольких минут таких ласк старый самец успокоился. Львица вернулась к антилопе. Это был отличный пример того, как тактичная самка успокоила раздраженного самца. В те времена фотографирование львов было сопряжено с трудностями и даже опасностями, правда не слишком значительными. Однако в нынешние времена оно является не более, как шуткой. Когда поголовье диких зверей стало быстро сокращаться в результате охоты, власти объявили ряд больших районов заповедниками. Львы, обитающие в этих заповедниках, чувствовали себя под защитой и проявляли удивительное безразличие к людям. Эти звери вообще очень легко приспосабливаются к обстановке. Когда они поняли, что люди проявляют к ним хорошее отношение, убивают для них животных, они стали чуть ли не паразитировать за счет такого "странного" поведения людей. Во многих заповедниках львы настолько привыкли к людям, что выстрел из нарезного ружья даже привлекает их. Они уже усвоили - выстрел означает, что какой-то фотограф бьет для них антилопу. Подобно большим собакам, они бегут рысцой за каждым грузовиком, ожидая, что их будут кормить. Если грузовик остановится, лев чаще всего ложится в его тени. Конечно, все это очень облегчает задачу фотографирования львов. Однажды я получил телеграмму от клиента, который на собственном самолете летел в Кению с группой друзей. Он и его друзья хотели бы пофотографировать львов. Они просили меня устроить им небольшую посадочную площадку в степи. Взяв грузовик и нескольких помощников, я отправился в указанное место и приступил к расчистке площадки от высокой травы. Пока мы занимались этим, я увидел, как мимо прошел прайд из восьми львиц и замечательного старого льва-самца. Самолет должен был прилететь через час или около того, и я решил устроить клиенту сюрприз. Вскочив в один из грузовиков, я отъехал в сторону и убил хартбиста Коукса. Мы приволокли труп антилопы к краю посадочной площадки. Львы тут же прибежали и принялись за животное. Когда появился самолет и затем сел, львы как раз заканчивали свою трапезу. Совершенно не испугавшись самолета, они подбежали к нему, как бы спрашивая: "А не привезли ли вы нам еще мясца?". Спортсмены, которые ожидали, что им предстоит долгая и тяжелая охота на львов, остановились у открытых дверей самолета и смотрели на зверей, не веря своим глазам. Должен сказать, эта шутка доставила мне огромное удовольствие; я знал, что мой клиент в течение многих лет будет рассказывать эту историю за ужином. Местные жители испытывают большой страх перед львами и с трудом привыкают к мысли, что звери стали такими ручными. Когда мы выставляли приманку в ожидании приезда фотографов, прайд львов подходил к нам в самом спокойном и дружественном расположении духа. Однако наши помощники из местных жителей неизменно обращались в стремительное бегство. Обычно вид бегущего человека побуждает хищного зверя пуститься в преследование. Даже домашняя собака бросается за человеком, который бежит от нее. Однако эти львы ничем не интересовались, кроме приманки. Я слышал, как местные жители рассказывали друг другу о том, что львы не едят белых людей, а только чернокожих. Это единственно, чем они могли объяснить свое поведение. Считая, что простое фотографирование крупных зверей недостаточно, люди стали делать попытки производить звукозапись их голосов. Мне однажды пришлось сопровождать одного человека с его высокой и стройной женой, который во что бы то ни стало хотел записать голоса львов. Они привезли с собой новейшую звукозаписывающую аппаратуру, установленную в специальном грузовике. Я застрелил зебру в качестве приманки, и мужчина установил микрофон у трупа животного. Мы надеялись, что при помощи микрофона можно будет записать рычание и другие звуки, производимые львами во время еды. В скором времени прайд подошел к приманке. В прайде была довольно старая львица и другие львы все время оттесняли ее от зебры. В конце концов старая дама разозлилась. Оглянувшись, она увидела микрофон и решила, что он съедобен. Подойдя к нему, она схватила его в зубы и стала жевать. Клиент был в ярости: все труды пошли насмарку. Он подпрыгивал вверх и вниз, дико размахивая руками, стараясь заставить львицу уйти. В увлечении он сбил с себя шляпу. Львица тут же бросила микрофон и, подскочив к шляпе, схватила ее. А это была единственная шляпа, которую мой клиент привез с собой в сафари; на его лице было весьма интересное выражение, когда он наблюдал, как львица рвет шляпу на куски. Я не выдержал и рассмеялся. Мой клиент заслуживал высокой оценки за тот поток непечатных слов, которые он, к ужасу своей набожной жены, излил на львицу. В одном отношении фотографы абсолютно похожи на охотников-спортсменов: какой бы замечательный трофей ни добыл охотник-спортсмен, он всегда хочет добыть еще лучше. То же самое относится и к помешанному на фотографии: какие бы снимки такой фотограф ни сделал, он стремится заполучить что-нибудь еще более сенсационное. И на какие только удивительные вещи не пускаются эти люди! Однажды мне пришлось сопровождать группу фотографов, которые в течение многих недель фотографировали львов во всевозможных позах. После того как они засняли львов, питающихся убитым для них зверем, отдыхающих в тени колючих деревьев и бегающих за грузовиком, они захотели, чтобы звери принимали еще другие позы. Я применил все известные мне трюки. Я подвесил убитую антилопу к ветви дерева, чтобы львы подпрыгивали; я сделал так, чтобы труп животного волочили мимо грузовика, и львы, идущие по запаху, прошлись параллельно аппарату. Однако все это проделывали и другие фотографические сафари, а эта группа хотела превзойти своих соперников. В конце концов одному из участников группы пришла в голову гениальная идея. - Почему бы нам не заснять львов за одним обеденным столом с людьми? - предложил он. - Вот будет сенсация! Такого еще не фотографировали! Сказано - сделано. Мы поставили стол, накрыли его льняной скатертью и украсили вазой с цветами. Были разложены приборы и поставлены стулья. В меню входил салат из овощей, фрукты и пиво. Была убита зебра и ее приволокли к столу. По моему приказу убитое животное закрепили на месте, чтобы львы не утащили его из-под фокуса аппаратов. Три оператора заняли положение в грузовике, а остальные участники уселись за стол. Чтобы привлечь львов, я дал несколько выстрелов из нарезного ружья. Вскоре к нам примчался прайд львов. Звери усердно принялись за зебру. Замурлыкали киноаппараты. Трясущиеся от страха местные жители, одетые в белые халаты, подавали еду. Их мужество в значительной мере поддерживалось щедрыми чаевыми. Рядом шли два пира. При этом львы не обращали на нас ни малейшего внимания. Такова охота с аппаратами на львов в сегодняшней Африке. Это, конечно, далеко не то, что было в старое время, когда охота на львов требовала ясной головы и точного прицела, если охотник намеревался вернуться живым из кустарников. Фотографирование других крупных животных не столь простое дело, особенно когда фотографы постоянно требуют "действия". Мне приходилось сопровождать многих фотографов, и чтобы они ни говорили в момент выступления, рано или поздно все хотят сфотографировать нападающее животное. Когда клиент нанимает меня, чтобы я его сопровождал в фотографическом сафари, он обычно начинает с торжественных клятв: - Хантер, я хочу, чтобы вы ясно поняли одну вещь - я не из тех людей, которые получают удовольствие от убийства несчастных диких зверей. Я только хочу их фотографировать. Мы не допустим стрельбы на этом сафари. Некоторое время все именно так и идет. Клиент видит своего первого носорога, первого буйвола и первого слона. Он снимает тысячи футов кинопленки, затем начинают проявляться признаки беспокойства. В конце концов животные в своем поведении не дают много разнообразия, помимо того, что стоят и едят. Для киносъемок требуется действие. Еще колеблясь, оператор говорит мне: - Хантер, нельзя ли заставить этих зверей броситься на нас, но только для снимка? - Это можно легко устроить, - говорю я. - Но тогда мне придется застрелить зверя. На лице фотографа написано колебание. Видно, что он искренне любит животных. Однако его мысленному взору представляются кадры на экране - нападающий носорог, бросающийся прямо в объектив киноаппарата. Такой кадр волнует. Он уже слышит восклицание своих друзей - какое самообладание надо проявить, чтобы заснять нападающего зверя! В конце концов он решает пожертвовать "единственным" животным ради эффектного кадра. Самое подходящее животное для "сцен нападения" - носорог. Слоны проявляют слишком много нерешительности, буйволы - слишком много злобности, а носорог достаточно грозен для того, чтобы получились отличные кадры, и в то же время его легко толкнуть на это. Вот как проводится такая съемка! Мы ездим на грузовике, пока не обнаружим носорога, пасущегося в открытой местности. Фотограф устанавливает аппарат, определяет экспозицию и надевает на объектив светофильтры. Я беру ружье и жду, пока он приготовится. Следующий шаг заключается в том, чтобы осторожно пробраться между носорогом и зарослями; если зверя потревожить, он бросается в кустарник. Когда мы занимаем позицию, клиент наводит фокус. Носорог прекращает пастись и поднимает голову - посмотреть, что происходит. Обычно ему интересно разобраться в чем дело. Носорога нетрудно вспугнуть криком или же размахивая руками. Однако нам нужно, чтобы он перешел в нападение. Я жду, пока носорог остановится, затем начинаю слегка покачиваться из стороны в сторону. По какой-то причине, известной только носорогам, резкое движение или громкий крик обращает их в бегство. Однако легкие однообразные движения побуждают их к нападению. Носорог пригибает голову к земле и бросается на нас. В последний момент я стреляю и он падает у самого аппарата. Позже фотограф пускается в объяснения: - Я против того, чтобы убивать диких животных, но в этом случае оно на нас напало и охотнику пришлось стрелять для самозащиты. Намерения носорога можно точно определить по положению его хвоста Если хвост носорога поднят вверх - значит зверь напуган и стремится скрыться. При нападении хвост опускается. Когда я вижу, что хвост носорога идет вверх, я шепчу своему клиенту, чтобы он не двигался и не издавал никаких звуков, пока я не заставлю животное совершить нападение. Все эти уловки довольно несправедливы по отношению к несчастным носорогам, и если фотограф желает снять нападающего носорога, я настаиваю на том, чтобы он получил разрешение на отстрел зверя. После этого фотограф имеет право убить двух носорогов любыми средствами по его желанию. Однажды мне пришлось сопровождать молодого американца по имени Уолтер Сайкс, который хотел заснять носорогов. Уолтер, несмотря на свои шестнадцать лет, был до безумия увлечен фотографированием. Этому юноше, по всей видимости, удалось заснять самые лучшие кадры нападающих носорогов, которые когда-либо были засняты, так как в течение одного дня на нас было совершено шесть нападений, причем ни одно из них не было спровоцированным. Я не могу не восхищаться мужеством этого парня. Мне еще ни разу не приходилось сопровождать клиента, проявившего больше хладнокровия в самые трудные минуты. В тот памятный день мы разбили лагерь в районе Яида. Уолтер уже заснял несколько замечательных кадров, но пожелал снять еще. Мы договорились, что я не буду вызывать носорогов к нападению, а если носорог все же бросится в нападение, то я постараюсь отвести его, вместо того, чтобы стрелять. Путешествуя на грузовике по открытой равнине, утыканной колючими деревьями, мы обнаружили носорога, ощипывающего веточки. Я остановил машину, и мы стали осторожно к нему приближаться, следя за тем, чтобы ветер дул на нас. Носорог-самец продолжал пастись, причем его коренные зубы издавали звук, похожий на звук ручного декортикатора*. Уолтер навел свой аппарат и приступил к съемке. Вдруг носорог бросился на нас. (* Машина, применяемая для обработки древесины.) Когда он приблизился на расстояние чуть больше двадцати ярдов, я стал громко кричать, чтобы вспугнуть его. По возможности я не допускаю, чтобы опасный зверь приближался на расстояние ближе чем двадцать ярдов. На меньшем расстоянии носорог по инерции понесется на охотника, если пуля из его ружья не попадет в нужную точку. Услышав мой крик, самец развернулся и, как хороший форвард в регби, промчался справа от нас. - Я бы не поверил, что эти звери могут так быстро разворачиваться, - заметил Уолтер. Хорошо, если бы некоторые охотники, которые заявляют, что не трудно увернуться от нападающего носорога, прыгнув в сторону, видели, как мгновенно этот зверь развернулся. Я не знаю, почему звери в районе Яида проявляли такую агрессивность, но на нас в этот день бросилось еще пять носорогов. Одного мне пришлось отпугнуть, пустив пулю мимо; он промчался между моим заряжающим и мной. После этого случая я готов был прекратить дальнейшие съемки, однако Уолтер пожелал заснять еще ряд кадров. И хотя уже день близился к концу, мы продолжали поиски носорогов. Мы направились в долину, которую можно было назвать "цитаделью носорогов", поскольку водилось их там бесчисленное множество. Мы обнаружили крупную самку носорога, стоявшую под акацией. Уолтер начал ее снимать. Я заметил, что самка стала проявлять признаки беспокойства. Она могла броситься в любой момент. Вдруг мой заряжающий показал вытянутыми губами налево и направо. Еще двое носорогов приближались к нам с противоположных сторон. У меня не было никакого желания быть посаженным на рога трех носорогов одновременно. Я тронул Уолтера за плечо, и мы стали отходить, по возможности быстро пятясь назад. Вдруг старая самка бросилась на нас. Перед тем как броситься в нападение, она находилась в пятидесяти ярдах от нас - это расстояние я замерил позднее. Уолтер тут же навел свой киноаппарат и стал снимать. Я ожидал, держа ружье наготове. Я крикнул, чтобы вспугнуть зверя, но он продолжал нестись на нас. Заряжающий тоже громко кричал и размахивал руками - самка не обращала на него никакого внимания. Не отводя глаз от видоискателя, Уолтер пробормотал: - Когда я скажу, бей ее, стреляйте! В таких случаях профессиональный охотник должен оправдать доверие клиента. Уолтер полностью верил в то, что я убью носорога с первого выстрела. Я ожидал, держа ружье наготове, а зверь тем временем несся на нас. Время проносится в момент такой опасности, как вспышка магния. Стук копыт носорога становился все громче и громче. Голова самки была прижата к земле под таким углом, чтобы подбросить жертву. Уолтер отказался отступить хотя бы на один дюйм и продолжал производить съемку. Когда самка приблизилась на двадцать ярдов, я поднял ружье, ожидая, что Уолтер даст мне команду стрелять. Он молчал. Носорог несся на нас. Он приблизился на расстояние менее 15 ярдов. Дальше я ждать не мог. Мой палец начал сжимать спуск. В тот же миг Уолтер крикнул: - Бей ее! Его команда была произнесена почти одновременно с выстрелом. Раздался гром моего ружья. Самка погибла на ходу: пуля ударила ее в наклоненную часть головы между основанием уха и глазом и она с грохотом рухнула на землю, не двинув даже ногой. Побледневший, но невозмутимый Уолтер спокойно заявил: - Сэр, я был свидетелем того, как вы вели себя в бою. Немногие из приезжающих в Африку имели счастье видеть столько раз нападающих носорогов, сколько видел Уолтер Сайкс. Он был храбрым юношей и настоящим спортсменом. Существует широко распространенное мнение, что фотографирование крупных зверей - безобидное развлечение, а охота с ружьем в руках - весьма жестокое занятие. На самом деле между этими двумя видами спорта существует лишь небольшая разница; если фотограф желает заснять действительно первоклассные кадры, он почти наверняка подвергнется нападению носорогов, буйволов или слонов. В этом случае животное должно быть убито. Фотографы редко учитывают этот фактор; они думают, что раздражительная самка с детенышем поймет их добрые намерения и позволит бесконечно снимать себя, но это случается редко. Ничто не приводит крупных зверей в такую ярость, как жужжание киноаппарата или внезапный щелчок фотокамеры. Чтобы заставить слона перейти в нападение, лучше всего внезапно щелкнуть большим аппаратом. Этот фатальный механический звук был причиной многих нападений диких зверей. Прежде чем я подвожу клиентов к стаду слонов, я всегда объясняю: когда я подам сигнал, нужно немедленно прекратить съемку и отойти. Фотограф неизменно дает искреннее обещание во всем повиноваться; затем следует долгое подкрадывание, во время которого, кажется, все работает против нас. Слоны скрываются в густых зарослях, или же ветер не сочетается с углом солнца, или животные поворачиваются хвостами к объективам. Затем что-то тревожит крупного самца и он внезапно выскакивает из зарослей на солнечный свет. Он стоит неподвижно; его огромные уши растопырены до пределов, хобот поднят вертикально вверх, он внюхивается в ветерок. Я тут же даю сигнал клиенту, чтобы он отошел, так как хорошо знаю - при первом же щелчке затвора аппарата слон бросится на нас. Но фотограф видит только, что ему представился единственный случай сделать такой снимок. Он щелкает аппаратом, и в тот же миг слон бросается на нас. Вот вам еще один слон, "застреленный ради самозащиты"! Если кто-либо хочет всерьез заняться фотографированием крупных зверей, во время которого они могут нападать, необходимо брать разрешение на отстрел животных, как и для охоты на них. Это намного упрощает дело. Если клиент вдруг указывает на слона, которого он желает сфотографировать, я ему просто заявляю: - Вам разрешен отстрел одного слона. Если этот слон бросится в нападение, желаете ли вы, чтобы он был именно тем слоном, отстрел которого вам разрешен? Если клиент говорит "да", то туг затруднений не возникает; он может снимать его столько, сколько пожелает. Когда слон бросается на нас, я его убиваю. Любое животное в конце концов переходит в нападение, если его беспрерывно беспокоить, поэтому такое положение дел только справедливо. Однако я должен заметить, что животные проявляют удивительную терпимость к съемкам. Мне приходилось с удивлением наблюдать, как группа фотографов входила и выходила из кустарников на расстояние тридцати ярдов от стада слонов, устанавливая при этом экспозицию, меняя объективы и принимая самые невероятные позы, чтобы заснять животных в необычайном ракурсе. Слоны, должно быть, знали о присутствии фотографов и тем не менее довольно терпеливо переносили их выкрутасы. Вероятно, слоны полагали, что фотографы - не более, как стадо бабуинов. Слоны близоруки, и поэтому такая ошибка при данных обстоятельствах была вполне естественной. Я не хочу этим сказать, что каждый турист, возвращающийся из Африки с довольно хорошими снимками крупных зверей, обязательно убивал животных, чтобы получить эти снимки. Во многих частях Кении можно сделать хорошие снимки диких зверей с грузовика, особенно если имеется телеобъектив. Одно время было очень трудно и опасно фотографировать буйволов. Однако поскольку бегущий буйвол может развивать скорость не более 35 миль в час, грузовик легко может идти, не отставая, вслед за убегающим стадом. Чувствуя себя в безопасности, фотограф может делать вполне удовлетворительные снимки животных из кабины, почти не подвергаясь никакому риску. Основная трудность, с которой сталкивается фотограф, - это держать аппарат в устойчивом положении и избегать пыли. Сопровождая однажды сафари, организованное кинокомпанией "Колониал фирм корпорейшен", мы последовали за стадом буйволов по совершенно высушенной степи. Бегущие животные и едущий на большом ходу грузовик подняли такую пыль, что видимость была не лучше, чем в тумане. Один из буйволов, пытаясь убежать, повернул под прямым углом к стаду и наткнулся на наш грузовик. Он брюхом повис на капоте мотора, причем передние его ноги были по одну сторону капота, а задние по другую. Так он ехал в течение некоторого времени, пока водителю не удалось его стряхнуть. Охотник-спортсмен охвачен единственным желанием - убить животное; фотограф же часто требует, чтобы сопровождающий его охотник-профессионал поставил дикого зверя в определенную позу. Поскольку почти невозможно предугадать, как поступит дикое животное, это довольно трудная задача, требующая большого искусства. Во время одной такой охоты по моей вине чуть не погиб помощник из местного населения, когда я пытался поставить в определенное положение стадо слонов для операторов крупного киноконцерна. Мы обнаружили стадо на открытой местности и установили аппараты. Однако стадо отказалось идти навстречу нашим желаниям. Слоны толпились, направив головы внутрь, а хвосты наружу. Это представляло собой жалкую картину, и режиссер приказал мне перегруппировать слонов так, чтобы они головами стали в направлении аппаратов. Подумав, я велел одному из помощников обойти стадо с наветренной стороны, чтобы слоны почуяли его запах. Я полагал, что внезапно донесшийся до слонов запах человека вынудит стадо повернуться в нашем направлении. Сам я не мог пойти туда, поскольку мне надо было оставаться при операторах с ружьем наготове на случай возможного нападения. Посланный мною юноша был из племени масаи, отличный парень, очень храбрый. Масаи вообще отличаются быстротой в беге, а этот юноша был особенно быстроногим. Это обстоятельство и выручило его в данном случае. Юноша обошел стадо и стал медленно подходить к нему с наветренной стороны. Учуяв запах человека, слоны подняли хоботы. Я ожидал, что стадо развернется; вместо этого молодой слон-самец вышел из группы и с яростным ревом бросился на юношу. Слон был на слишком большом расстоянии от меня, чтобы я мог стрелять по нему. Масаи бросился бежать со всех ног. Нападавший слон с каждой секундой нагонял его. Юноша сбросил одеяло - единственный предмет, прикрывавший его тело, - в надежде, что слон остановится и начнет рвать его своими бивнями, но слон не остановился. Масаи бежал быстро, однако слон мчался еще быстрее. Укрыться было негде, и я уже считал юношу погибшим. Вдруг масаи подбежал к песчаному наносу шириной футов в шесть. Он перепрыгнул через него и побежал дальше. Слон же не смог перепрыгнуть нанос, который остановил его лучше, чем каменная стена. Яростно трубя, он бегал взад и вперед по краю наноса. В конце концов с явным неудовольствием он отказался от своего намерения и вернулся к стаду. Я с радостью заметил, что стадо повернулось головами к аппаратам и, таким образом, операторам удалось заснять слонов в том виде, в каком они желали. Вполне возможно, что наступит день, когда фото- и киноаппарат полностью вытеснит в Африке охотничьи ружья. Во многих отношениях это, несомненно, будет замечательно. И все же я рад, что жил в эпоху, когда человек выходил против могучих зверей с нарезным ружьем в руках вместо аппарата для съемки картинок. Глава шестнадцатая Самые опасные звери В течение многих лет клиенты спрашивают меня: - Хантер, какого зверя вы считаете самым опасным среди крупных зверей Африки. Ни один человек не может точно ответить на этот вопрос. Однако, рискуя повториться, я попытаюсь сформулировать свое мнение на этот счет. Многое зависит от обстоятельств. Зверь, который может быть весьма опасным в зарослях, часто становится легкой добычей в открытой степной местности. Кроме того, сами охотники значительно отличаются друг от друга; один может считать данного зверя опасным, в то время как другой охотник будет придерживаться противоположного мнения. Например, нападающего льва охотник, умеющий быстро стрелять "не целясь", считает менее опасным, чем охотник с замедленной реакцией. Многое зависит от опыта. Некоторые охотники специализировались на отстреле какого-то одного зверя и, зная повадки, склонны считать его относительно легкой добычей. Те же охотники, сталкиваясь с другим животным, едва избегут смерти и, вполне естественно, придут к выводу, что этот зверь самый хитрый и агрессивный. Таким образом, даже профессиональный охотник часто не может верно судить, насколько опасны те или иные звери. Кроме того, многие звери полностью изменили свой характер в течение последних пятидесяти лет. В начале столетия на некоторых зверей было легко охотиться, в настоящее время они стали более хитрыми и опасными. В частности, я имею в виду слонов. Они узнали, что человек их враг, и относятся к нему не с таким доверием, как раньше. Несколько лет назад один из моих друзей вошел в товарищество с известным охотником, промышлявшим слоновой костью в доброе старое время. В свое время он убил больше двух тысяч слонов. Эти два человека выступили в составе охотничьего сафари для добычи слоновой кости. Мой друг хотел, чтобы я сопровождал их, за что мне была обещана треть добытой слоновой кости. Я отказался. Старый охотник был известен тем, что бил слонов из очень легкого нарезного ружья. Я почувствовал, что старик просто будет злить и обращать в паническое бегство слонов вместо того, чтобы помогать нам в добыче слоновой кости. Мой друг смотрел на меня, как на сумасшедшего. - Хантер, - сказал он, - этот человек убил вдвое больше слонов, чем ты убьешь за всю свою жизнь. Он наверняка больше тебя смыслит в этом деле! - Этот человек, - ответил я, - промышлял слоновую кость тридцать или сорок лет назад. Тогда слоны в основном обитали на открытой местности. Поскольку на них никогда до этого не охотились, они почти совершенно не боялись человека. В те времена охотник мог лечь на землю в степи и на выбор бить слонов из легкого нарезного ружья. Опасность нападения со стороны слонов была почти исключена. Теперь слоны обитают в зарослях кустарников, они больше смыслят в ружьях, чем многие охотники, и научились устраивать засаду на преследующего их охотника. В настоящее время охота на слонов гораздо опаснее, чем раньше. Я не смог убедить моего друга. Он выступил в компании со старым охотником. Несколько месяцев спустя он вернулся в Найроби. Им не удалось добыть достаточно слоновой кости даже для того, чтобы окупить расходы на эту экспедицию. Позже мой друг признался, что у них было множество случаев, когда они едва избежали смерти. Он считал счастьем, что вообще вернулся живым. Мне пришлось охотиться на все виды крупных африканских зверей. Однако я жил в такое время, когда надо было убивать большое количество диких зверей, чтобы освобождать земли, которые осваивались быстрорастущим населением. По некоторым крупным зверям я устанавливал рекорды. Я говорю это не из бахвальства, поскольку любой профессиональный охотник в таких условиях, возможно, убил бы не меньше, а больше диких зверей. Я упоминаю об этом факте, поскольку полагаю, что приобрел более богатый опыт в охоте на крупного зверя, чем многие другие охотники. Поэтому, излагая свое мнение по поводу пяти наиболее опасных крупных зверей Африки, я говорю как человек, который на них всех охотился довольно много. Но я не отношусь к установленной мною последовательности догматически, поскольку, как я уже сказал, очень многое зависит от времени, места, способностей охотника и характера зверя. Прежде всего следует оговориться, что любое дикое животное может быть опасным, если оно загнано или ранено. Мне приходилось быть свидетелем жестокой битвы уотербака* и сейблантелопа** с дикими кабанами за свою жизнь. Поэтому я скажу только о "большой пятерке" выдающихся крупных зверей Африки: слоне, носороге, буйволе, льве и леопарде. Именно эти звери явились причиной смерти подавляющего большинства охотников, погибших во время охоты в Африке. (* Крупная африканская антилопа из рода кобус, обитающая вблизи водоемов. ** Африканская антилопа красивой темно-коричневой окраски.) Самый умный из этих животных - слон. Если слон не разбойник, то именно ум делает его наименее опасным для охотника. Слон знает, что не может соперничать с человеком, вооруженным нарезным ружьем, и делает все, чтобы избежать встречи с ним. При этом я не имею в виду раздраженную самку с маленьким слоненком, или же стадо слонов, которое охотники затравили настолько, что оно готово броситься на любого человека, едва завидев его. Я имею в виду обычное животное. При охоте на слонов самое трудное - приблизиться к ним на расстояние выстрела. Конечно, у всякого правила есть исключение. Если слон знает, что на него охотятся, и видит, что он не может сбить человека со следа, тогда ему может прийти в голову "охотиться" на охотника. В таком случае слон чрезвычайно опасен, особенно если на него уже охотились ранее, и он узнал кое-что о характере человека. Со мной однажды был случай, когда слон поджидал меня у собственного следа после того, как я убил двух его товарищей. Мне повезло, и я убил его прежде, чем он убил меня. Однако большинство слонов попросту стараются скрыться от охотника. Кроме того, нападающий слон почти всегда уклонится от выстрела, даже если ему нанесено серьезное ранение. Редкий слон будет продолжать свое нападение на охотника после того, как почувствует удар пули. По этим двум соображениям я считаю среднего слона наименее опасным из "большой пятерки". В противоположность слону носорог часто бросается в нападение безо всяких видимых причин. Поэтому он более опасен, чем слон. Однако и носорог, как правило, пытается уклониться от встречи с человеком. Мне как-то пришлось столкнуться с тремя носорогами, бросившимися на меня одновременно. Убив среднего носорога (самку), я увидел, как сопровождавшие ее самцы исчезли в кустарниках, пробежав мимо меня с обеих сторон с такой скоростью, что я едва заметил, как они исчезли. Если бы эти носороги оказались буйволами, они наверняка довели бы нападение до конца. Я не хочу сказать, что так бывает всегда. В другом случае, когда на меня напали три носорога примерно при таких же обстоятельствах, мне удалось свалить двух, шедших впереди, выстрелами из левого и правого стволов. Повернувшись, чтобы схватить запасное ружье, я обнаружил, что заряжающий исчез. Он сбежал, как только носороги бросились в нападение, прихватив с собой запасное ружье. Третий носорог настиг меня. У меня ярко запечатлелась в памяти его морда. Глаза его были близко посажены друг от друга и казались небольшими щелками. В последний момент я попытался отскочить в сторону. Не успев отпрыгнуть, я очутился в воздухе с такой быстротой, которая меня удивила. К счастью, носорог продолжал бежать и не вернулся, чтобы разорвать меня своим рогом. Вообще носорогам свойственно идти в одном направлении. Я слышал, что в момент нападения они закрывают глаза, и мои наблюдения в то время, казалось, подтверждают эту теорию. Однако я постарался больше не изучать этого вопроса. Я ставлю носорогов четвертыми в списке они более опасны, чем слоны, ввиду агрессивного характера, но менее опасны, чем буйволы, львы или леопарды. Многие охотники-спортсмены считают самым опасным из крупных зверей Африки буйвола. Многое говорит за справедливость этого мнения. Буйвол продолжает нападать, несмотря на огнестрельную рану. Он чрезвычайно агрессивен и бросается в нападение при малейшем поводе. При этом он выставляет вперед большое утолщение на лбу у основания рогов, и лишь пуля из очень тяжелого ружья может его остановить. Если буйвол собьет охотника, он почти всегда возвращается, чтобы растерзать свою жертву. Кроме того, буйвол отличается большой хитростью. Уходя от преследующего его охотника, он делает петлю и устраивает на него засаду у своего следа. К этому приему обычно прибегает раненый буйвол, который чувствует, что дальше идти не может. Как я уже указывал, у слонов и носорогов прекрасное обоняние, но плохое зрение. У львов и леопардов хорошее зрение, однако довольно слабое обоняние. У буйвола же в равной степени хорошо развито зрение, слух и обоняние. Все это составляет грозное сочетание. По каким соображениям я все же считаю буйвола не самым опасным из крупных зверей Африки? Уязвимым делают буйвола его размеры. Ни один зверь весом более двух тысяч фунтов не может хорошо скрыться, разве что в очень густых зарослях кустарника! Кроме того, нападающий буйвол настолько крупная цель, что охотник наверняка куда-нибудь попадет. Имеется еще одно соображение! когда буйвол бросается в нападение, создается впечатление, что он несется с быстротой ветра. Однако на самом деле он развивает скорость не более 35 миль в час. Это дает охотнику возможность вскинуть ружье и прицелиться. По этим причинам я ставлю буйвола на третье по опасности место. Теперь разберем крупных представителей семейства кошачьих - львов и леопардов. Я считаю льва вторым опаснейшим зверем в Африке. Важные факторы, подтверждающие это мнение, - его умение скрываться в редком кустарнике и способность развивать с первого прыжка огромную скорость. По сравнению с буйволом лев довольно небольшая цель. То обстоятельство, что он несется на охотника, делая крупные прыжки, мешает взять прицел. Лев не уступает в храбрости буйволу, и выстрел не заставит его обратиться в бегство. Когда он переходит в нападение, у него только два выхода - или убить, или быть убитым. Если он ударит человека всей своей тяжестью, то человек скорее всего потеряет сознание. В этом случае охотник должен считать, что ему повезло, так как он не почувствует, как вслед за этим лев будет терзать его когтями. В своей главе о фотографировании я уже говорил о том, что львы становятся тем, что из них лепят. На львов можно охотиться с грузовика, почти не испытывая затруднений и не подвергаясь опасности. То же относится к охоте на львов из бомы или с махана. Однако преследование льва в зарослях кустарника полностью меняет положение. Здесь все преимущества на стороне льва. Он точно знает, где находится охотник, а охотник не имеет никакого представления о том, где скрылся лев. Охотник должен подойти к льву, поскольку лев сам не выйдет на охотника. Слона, носорога и буйвола можно заставить броситься в нападение, что дает охотнику некоторое преимущество. Лев же, притаившись, ждет, когда представится удобный момент убить охотника наверняка. Читатель должен учесть, что в данном случае я имею в виду одиночного охотника, преследующего одиночного льва. Если у охотника есть загонщики, которые выгоняют зверя на открытую местность, это намного упрощает дело. Я подразумеваю также, что лев знает о том, что его преследует охотник. Я не имею в виду случай, когда льва выгоняют из донги бросанием в него камней. Однако преследовать льва в кустарнике в сопровождении одного лишь заряжающего - трудный и опасный вид спорта. Силу и мужество взрослого здорового льва трудно переоценить. Мне пришлось однажды быть свидетелем того, как лев бросился на трехтонный грузовик с десятифутового расстояния. Он совершил замечательный прыжок: его тело было вытянуто в одну линию; создалось впечатление, что оно обтекаемо. На меня часто бросались львы, но мне ни разу не приходилось наблюдать такую грацию и совершенную координацию движений. Лев ударился в заднюю стенку грузовика с такой силой, что вся машина затряслась. Сидя за рулем, я не мог видеть, что происходит сзади. Взяв легкую винтовку Спрингфильд, с которой охотился на антилоп, я вылез из кабины и обошел грузовик сзади. Лев уходил от грузовика удрученный и разочарованный. В обычных условиях лев - второй наиболее опасный зверь в Африке. Какой же самый опасный зверь? По-моему, леопард. Я знаю, что многие охотники-профессионалы не согласятся со мной, однако я твердо придерживаюсь своего убеждения. Мне пришлось убить немало этих зверей. Сколько - я точно не знаю, так как мы охотились на них из-за шкур и никаких записей не вели. Когда я впервые прибыл в Кению, охота на леопардов считалась похвальным занятием, поскольку они причиняли тяжелый ущерб поголовью домашнего скота. Раны, наносимые когтями леопарда, неизбежно приводили к заражению крови, так как на его когтях, так же как и на когтях льва, есть пленка сгнившего мяса убитых животных. Обычно стоило леопарду слегка поцарапать овцу или корову, как животное заболевало и издыхало. Леопарды не проявляли никакого колебания при нападении на скотовода, выходившего на защиту своего стада. Многие из первых переселенцев лишались глаза или части своего лица в результате нападения леопарда. Нападающий леопард всегда стремится схватить человека за лицо, стараясь выдрать жертве глаза когтями передних лап. Когти на задних лапах тоже не остаются без д