остановить только общими усилиями. Твое решение ехать в Варшаву одобряю. А от себя пошлю письма в Москву и Батурин, чтобы и там узнали о замыслах султана. - Спасибо, батько, за поддержку. Я был уверен, что ты согласишься с нами. - Еще бы! Как и покойный Сирко, я считаю, что среди многих врагов для нас сейчас самый злейший, опаснейший - турецкий султан... И вопрос стоит так: кто кого? Или мы сообща с другими народами, которым он угрожает, отсечем его загребущие когти, или же нас всех до единого вырежут. И на расплод не оставят... - В страшное время мы живем, - задумчиво произнес Арсен, перебирая в памяти большие и маленькие события, свидетелем которых пришлось ему быть. - Выстоим ли? - Выстоим! Должны выстоять! Иначе - всему конец... Они подошли к крыльцу большого дома, памятного Арсену еще с прошлой зимы. В нем тогда жила старенькая бабуся с мальчиком и девочкой. Теперь дом был восстановлен: пахли смолой новые двери, белели обмазанные белой глиной стены, вместо выбитых стекол в окна вставлены хорошо пригнанные доски. Вокруг дома все прибрано. Чувствовалось, что здесь хозяйничают заботливые женские руки. - Прошу в мою хату, - пригласил Палий, - правда, временную. Здесь потом устроим полковую канцелярию. А покуда полка нет и с жильем у нас худо, поселили мы здесь Феодосию с детьми. Вдову Семашко. А я, собственно, постояльцем у нее. Можно сказать, в приймах, - улыбнулся Палий, поднимаясь на крыльцо. - Ты, батько, еще молодой, только за сорок перевалило. А Феодосия - красивая женщина. Да и покойный Семашко, помнится, завещал вам объединиться. Было бы правильно, если б вы с нею поженились... Палий посерьезнел. Приблизился вплотную к Арсену и тихо сказал: - Я и сам так думаю, друг... Феодосия - женщина не только красивая, но и умная. И сердце мое склонно к ней. Но этого ведь мало! - Чего же еще нужно? Палий шутливо толкнул Арсена в плечо. - Пойми, я хочу, чтоб и меня полюбили! Только тогда я могу жениться. Присмотрись получше, а потом скажешь: любит она, по-твоему, меня или нет? Палий вошел в светлицу первым. Арсен заметил, что это не та комната, в которой когда-то жила старушка с детьми. Печи не было, зато стояла кафельная голландка, в которой весело пылали сосновые сучья. Посреди чисто вымытого, но уже потемневшего от времени пола лежал потертый ковер. На стене, за новым, недавно сбитым столом, висело оружие: мушкет, два пистолета, два татарских ятагана и богато инкрустированная сабля. Вдоль стен, прикрепленные к ним спинками, желтели свежевыструганные из сосновых досок лавки. Здесь было шумно: четверо ребятишек - три девчушки и один мальчик - возились у стола, крича и смеясь. Тут же за шитьем сидели две женщины - Феодосия и старушка, которая когда-то осталась единственной жительницей Фастова. Теперь она со своими приемышами жила у Феодосии, присматривая и за ее дочурками. - Кыш, цыплята! - с напускной строгостью прикрикнул на детей Палий. Но они ничуть не испугались - с визгом и смехом кинулись к нему и повисли на его сильных руках. Поднялся еще больший шум. Звенигора улыбнулся, глядя на раскрасневшиеся детские лица, и про себя отметил, что Палий умеет привлекать к себе сердца не только взрослых, но и детворы. А дети, как известно, очень чутки к ласке и никогда не поладят с человеком черствым и равнодушным. Феодосия посмотрела на старушку. - Бабуся, прошу вас - заберите детей! Старушка встала из-за стола, - теперь на ней были не лохмотья, как некогда, а вполне приличная одежда, - бросила свое шитье в корзиночку, подхватила ее сухой темной рукой и позвала ребят: - Пошли тыкву кушать! - Пошли! Пошли! - обрадовались те и шумной стайкой выскочили следом за ней в соседнюю комнату. Палий проводил детишек ласковым взглядом, а потом, когда за ними закрылась дверь, обратился к Феодосии: - Принимай гостя, Феодосия! Узнаешь? Женщина вышла из-за стола. Остановилась перед Арсеном, всматриваясь в его лицо. Была она стройна и, несмотря на свои тридцать пять лет и то, что имела троих детей, по-девичьи нежна. Пестрая плахта и белая вышитая сорочка плотно облегали ее складную фигуру. Черная блестящая коса закручена была сзади в тугой узел. Из-под черных бровей на Арсена смотрели прекрасные выразительные глаза, опушенные густыми ресницами. У Арсена защемило сердце: эта женщина чем-то напомнила ему Златку, его далекую, найденную, но не спасенную любимую. Феодосия вдруг улыбнулась и протянула руку: - Боже мой! Неужели Арсен?.. Как я рада... А где же Златка? Что с нею? - Пожатие ее теплой руки было неожиданно сильным. - Не нашел? - Нашел... Но вызволить не успел... - с грустью ответил казак. - Ведь она в гареме самого Кара-Мустафы. Но я вызволю ее! Возвращусь - и вызволю! - Будем молиться за это... Прошу к столу. Арсен попытался отказаться от угощения, ссылаясь на то, что у него мало времени и что он торопится домой, но Феодосия, видимо, обладала даром пленять людей - и ласковой улыбкой, и добрым словом, и той разумной женской твердостью характера, перед которой пасуют самые стойкие мужчины. Она взяла казака за локоть, улыбнулась и, склонив набок голову, тихо сказала: - Разве можно отказываться от хлеба-соли, когда их подносят от чистого сердца? - И повернулась к Палию. - Не так ли, полковник? Как отметил про себя Арсен, смотрела она на Палия по-особенному, с затаенной нежностью и восхищением, которые прорывались сквозь присущую ей сдержанность. - Конечно, голубушка... Арсен еще молодой, и его следует проучить, чтобы знал, как пренебрегать гостеприимством друзей! - ответил Палий, доставая с полки обливные кувшин и три поставца. - Что там у тебя, хозяйка, в печи? Феодосия поставила на стол миску горячих гречневых блинчиков, переложенных жареным луком, и три тарелки тыквенной каши. - Чем богаты, тем и рады, - смущенно развела руками. - Надеемся на лучшее... А пока у нас с харчами туговато. - Зато у тебя золотые руки, - похвалил Палий, наполняя поставцы квасом. - Ты и из ничего готовишь такое, что с тарелкой проглотить можно. Феодосия зарумянилась от удовольствия, блеснув темно-карими глазами. Только слепой не заметил бы в этом взгляде настоящей любви и глубокой преданности. Арсен потихоньку толкнул Палия в бок: мол, что же ты, батько, смотри, как она тебя любит? Палий поднял поставец, улыбнулся в усы. - Ну, дорогие мои, выпьем кваску за все доброе: за твой, Арсен, приезд, за освобождение Златки, за наше здоровье! - За счастье и здоровье хозяйки этого дома! - с чувством произнес Арсен. - Спасибо, - поклонилась женщина. 3 С горы, на которой вырастала фастовская крепость, спускались медленно. Коня Арсен вел в поводу. Красный отсвет холодного зимнего заката за далеким темно-зеленым бором предвещал на завтра холодную погоду. Блестела подо льдом узкая, извилистая Унава. - Твои, Арсен, выбрали себе чудесное место недалеко от речки. - Палий указал рукой в ту сторону, где на лугу растянулась цепочка хаток. - Я предлагал им на горе, но все дубовобалчане в один голос заявили: "Хотим внизу! Тут все напоминает Дубовую Балку: и речка, и луг, и высокая гора... Легче будет привыкать к новому месту". И я согласился - пускай... Было бы людям хорошо! - А прежние хозяева не вернутся? - Пусть возвращаются. Мы будем только рады. Земли всем хватит. Внизу, на широкой ровной площадке неподалеку от домов, десятка два плотников трудились над какой-то необычной постройкой. Заметив удивленно-вопросительный взгляд Арсена, Палий пояснил: - Это будет церковь*. Маленькая, простая, но своя... На горе сохранился костел - можно было бы перестроить, но люди заявили, что и шагу не ступят через его порог. Вот и строим. Надо. И причащаться, и венчаться, и исповедоваться. Как построим - тогда и я с Феодосией обвенчаюсь... (* Церковь Палия до сих пор сохраняется в Фастове как историко-архитектурный памятник конца XVII в) - А она тебя, батько, любит, - сказал Арсен. - Неужто сам не видишь? Палий обнял Арсена за плечи. - Дорогой мой, как это не вижу? Конечно, вижу. И отвечаю ей любовью. Придет время - поженимся. Приезжай поскорее домой, чтобы попасть на свадьбу! - Долгий еще у меня путь, батько. Сначала - в Варшаву, а потом - на Дунай, возможно, под самую Вену. - Да, долгий и опасный. - Я бы не поехал туда... Но там ведь Златка... ждет меня, надеется, что спасу. Палий остановился у ворот, сплетенных из свежей лозы. - Вот здесь живут твоя мать с дедусей! А рядом - Роман со Стехой. - Роман со Стехой? Разве они уже поженились? - Да. Своя семья - своя хата. Что может быть лучше? Хатка, правда, плохонькая, но они молодые - обживутся и поставят со временем новую. Место отменное! Огород ровный, низинный, за ним - левада, луг. Дальше - Унава. Хочешь - разводи гусей, уток. Хочешь - рыбу лови... Я тоже поселился бы здесь. Видно было, что Палий влюблен в эти действительно прекрасные места. Но Арсен слушал его невнимательно. Через плетень он увидел такую знакомую маленькую фигурку... Мать! Сердце его неистово забилось, готовое выскочить из груди, а ноги вдруг онемели, будто к земле приросли. Хотел побежать - и не мог. Только смотрел не отрываясь завороженным взглядом. Мама! Маленькая, немного сгорбленная, будничная, как всегда. В свитке, которой, кажется, не будет износа, в сером шерстяном платке и старых заскорузлых опорках. Она стояла у открытой двери хлева и поила из деревянного ведерка небольшую телку пепельной масти. Телка крепко упиралась растопыренными ногами в землю и, подталкивая мордой ведерко, потягивала вкусное пойло. А рука матери гладила ее по шее и за ушами, как ребенка. - Мама! - прошептал Арсен и почувствовал, как комок подступил к горлу. - Мама! - опять позвал он, на этот раз голос его прозвучал хотя и хрипло, но достаточно громко. Мать подняла голову. И вдруг ведерко выскользнуло из ее руки, пойло разлилось по земле. - Арсен! Сыночек! Она быстро, как только могла, засеменила к воротам. Арсен помчался со всех ног и встретил мать посреди двора. Прижал к груди. Целовал ее холодные, огрубевшие от ежедневной работы руки, шептал слова утешения. Мать вытерла кончиком платка мокрые глаза, посмотрела на сына снизу вверх, спросила едва слышно: - Один? - Один, - вздохнул Арсен. - Бедный ты мой, когда ж тебе, как другим, улыбнется долюшка? Когда перестанешь блуждать по свету? - Сейчас, мама, на нашей земле ни у кого нет тихой доли. Одна беда лютует... Так разве могу я сидеть дома? Кому-то нужно со злой недолей бороться! Мать охватила руками голову Арсена, притянула к себе, поцеловала в лоб. - Бедная моя головушка! - И грустно улыбнулась Палию, который стоял поодаль и молчаливо наблюдал их встречу. Послышался крик. Из соседнего двора, простоволосая, с растрепанной пшеничной косой, бежала Стеха. Следом торопился Роман. От крыльца, блестя розовой лысиной, семенил дедушка Оноприй, за ним степенно шагал Якуб. Арсен переходил из объятий в объятия. Радостью светились лица. Для полноты счастья не хватало Златки... Когда улеглись первые бурные чувства, вошли в хату. Она была небольшой, через сени на две половины. Чисто выбеленная, натопленная, пропахшая чебрецом, сушеными грибами, кислицей и желудями. Мать сразу же кинулась к печи, чтобы приготовить обед, но Арсен остановил ее. - Не надо, мама. Я только что пообедал у полковника. А от чугуна горячей воды не откажусь - помоюсь с дороги. Она начала растапливать печь, а сама прислушивалась к разговору. Говорил больше Арсен. Рассказывал о своих приключениях, о Златке, о Ненко, о новой войне, которую готовит султан, о том, что, хотя она направлена своим острием на запад, смертоносным крылом может задеть и Украину. Когда же Арсен сказал, что домой он заглянул совсем не надолго - на одну ночь, завтра пораньше ему снова уезжать, мать побледнела, выпустила из рук ухват, в глазах ее появились слезы. - Ой, горюшко! Куда?.. Не успел на порог ступить, как опять в дорогу торопишься! Арсенушка, сыночек мой дорогой, сколько лет ты вот так мыкаешься! Ну хоть немножко отдохнул бы дома... Чтобы я насмотрелась на тебя, кровинушка моя родная! Арсен подошел к матери, обнял, прижал ее посеребренную голову к груди. - Не плачь, мама! Придет время - вернусь навсегда. Тогда уж никогда не оставлю тебя, голубка моя седенькая! А сейчас - должен... - Опять в Туретчину? - сквозь слезы спросила мать. - И в Туретчину, и в другие края, - уклонился от прямого ответа Арсен. - На этот раз должен вернуться со Златкой. - Дай боже тебе счастья, бесталанная твоя головушка! - И мать, рыдая, поцеловала Арсена в буйную, давно не стриженную чуприну. Потом, слегка отстранив его от себя, вытерла платком заплаканные глаза и сказала: - Не буду вам мешать - говорите... Весь вечер в теплой хате шел разговор. И если бы не напоминание Стехи, что Арсену нужно отдохнуть, никто бы до утра не сомкнул глаз. Только после полуночи Арсен вымылся, побрился, оставив небольшие темные усы, переоделся в чистое белье Романа и лег спать. А с восходом солнца был уже на ногах. Накормленный и почищенный конь тихо ржал у крыльца, нетерпеливо бил копытом землю, будто чувствовал дальнюю дорогу. Дедушка Оноприй с Якубом приторочивали к седлу саквы* и то и дело поглядывали на своего любимца, который в это время прощался с матерью. Посреди двора стояли Палий с Феодосией, Роман со Стехой и Иваник с Зинкой. Все были опечалены. Когда-то еще увидят его? (* Саква, саквы (тур.) - холщовые переметные сумы для овса и продуктов.) Вышли за ворота. Арсен в последний раз поклонился, и Якуб передал ему повод коня. Но тут Палий положил руку на плечо казаку. - Не торопись! Я провожу тебя немного... Все поняли, что полковнику нужно поговорить с Арсеном наедине, и потому остались стоять у ворот, а они вдвоем пошли вдоль улицы. Вороной конь легко ступал позади, кося черным глазом на стаю воронья, с криком поднявшуюся над вербами. - Значит, во Львов? - спросил Палий, поворачивая за церковью к западной окраине села. - Да, во Львов... Сперва разыщу пана Мартына и уже с ним поеду к королю. Спыхальский знает Варшаву, знаком со многими шляхтичами - он поможет мне... - Было бы лучше, если б ты выдал себя тоже за шляхтича, - посоветовал Палий. - Тогда получишь свободный доступ к владетельным панам. Сам знаешь, каким чертом они на казаков смотрят. Арсен засмеялся: - Ну, за этим дело не станет. Назовусь, примером, Анджеем Комарницким. Разве не по-шляхетски звучит? Я естэм пан Анджей Комарницкий. Неплохо придумано? - Совсем неплохо, - усмехнулся Палий. Затем достал из кармана небольшой кошелек. - А если к этому имени добавить еще и кошелек со злотыми, то можно быть уверенным, что перед тобой откроются не только двери дворцов, но и сердца их хозяев... - Да что ты, батько! - воскликнул Арсен. - Вы здесь, в Фастове, живете впроголодь. Лучше купите на эти деньги зерна для посева или несколько хороших коров для расплода, а то ведь телушка у матери не скоро станет стельной коровой... - За нас не беспокойся! Мы гуртом проживем как-нибудь. А тебе деньги понадобятся. Да и не мои они, а казенные. Из нашей полковой кассы. Бери - не перечь! - Спасибо, батько. - Арсен спрятал кошелек в карман. - Думаю, и вправду пригодятся... - Ну, а теперь прощай! И пусть не споткнется твой конь на далекой и трудной дороге! - Полковник обнял казака, поцеловал в щеку, потом быстро оттолкнул от себя, будто оторвал от сердца, и строго, чтобы скрыть печаль, сказал: - Садись - и айда! В путь! 4 Разыскать во Львове Спыхальского оказалось нетрудно. Поскольку Арсен прибыл ко дворцу Яблоновского вечером и на подворье, кроме часовых, уже не было никого, он обратился с расспросами к пожилому жолнеру, стоявшему с напарником у ворот. - Пана Мартына Спыхальского? - переспросил жолнер. - А как же, знаю! - Где его найти? - Так пускай пан приходит сюда завтра пораньше... - Сегодня нужно. - Ну, если у пана найдется лишний злотый... - Найдется. - О, тогда, мосьпане, другое дело! - обрадовался жолнер и подмигнул своему напарнику, прислонившемуся к воротам: - Слышишь, Яцек, ты побудь пока один, а я провожу пана. Тутай недалеко... Пошли, пан! Они завернули за угол и нырнули в густую тьму. Шли недолго. - Тутай! - оповестил жолнер, показывая на мрачный домишко, притаившийся, словно гриб, под высокими безлистыми деревьями. - Я сейчас позову... - Нет, не нужно, - остановил его Арсен. Протянул монету. - Благодарю. Я сам. Жолнер поднес монету к глазам, повертел в пальцах, даже понюхал зачем-то и, убедившись, что это настоящий злотый, быстро ушел. Арсен приблизился к освещенному окну, постоял немного, чтобы справиться с невольным волнением, которое внезапно охватило его, а потом тихонько постучал в стекло. Просто не верилось, что сейчас откроется дверь и он сможет обнять пана Мартына. Дверь не открылась. Зато большая мужская рука приподняла занавеску, и к стеклу придвинулось усатое лицо с вытаращенными глазами. Это был Спыхальский. - Кто там? - послышался его зычный голос. - Пан Анджей Комарницкий. - Кто?.. Что за глупые шутки, пан? - Спыхальский продолжал всматриваться в тьму за окном, пытаясь разглядеть незнакомца. На его лице застыло выражение растерянности. - Еще раз спрашиваю: кто тутай? Арсен засмеялся. Он не хотел громко называть свое настоящее имя. - Не узнаешь, пан Мартын? Вот как! А совсем недавно клялся, что до смерти не забудешь друга! Спыхальский тихо охнул. Занавеска опустилась. Через мгновение хлопнула дверь - и он вихрем вылетел во двор. - Холера ясная! Голуба! Неужто ты, Ар... - Т-с-с-с! - Арсен зажал ему рот. - Я ж говорю - пан Анджей Комарницкий. Ну что - узнал? Спыхальский фыркнул, как кот, и, захохотав, сграбастал Арсена своими ручищами. - Узнал! Сразу узнал! Ей-богу! Только сам себе не поверил. Откуда? Какими ветрами? Заходи... Они вошли в просторную, но неуютную комнату. Одного взгляда для Арсена было достаточно, чтобы понять - пан Мартын ведет холостяцкую жизнь. Всюду - неимоверный беспорядок. Одежда висит просто на гвоздях, валяется, разбросанная, на стульях, даже на полу. Кровать не убиралась, пожалуй, недели две. На столе - грязная тарелка с куриными косточками, краюха черствого хлеба, надрезанная луковица... Небольшая сальная свеча давала мало света, зато копоти - с излишком. Спыхальский убрал тарелку, рукавом смахнул крошки со стола, швырнул на кровать какую-то тряпку, подвинул ногой табурет гостю. - Садись! - Сам он примостился напротив, рассматривая товарища. - Рассказывай! А то у меня совсем мало времени. - Ты торопишься? - С третьими петухами должен ехать в Варшаву. - Так это чудесно! Я тоже - в Варшаву... Значит, у нас будет время поговорить. - Правда, чудесно! - обрадовался Спыхальский, но сразу же стал серьезным. - Арсен, ты-то зачем туда едешь? - Через стену не слышно? - повел глазами Арсен. - Соседей у тебя нет? - Когда-то был один, да сгинул... Наш общий знакомый - полковник Яненченко. - Где же он? - Тогда еще... - Спыхальский сделал многозначительную паузу. - Расстреляли... По приговору военного суда... Арсен помолчал. Напоминание о Яненченко вдруг вызвало в памяти Дубовую Балку, пожарище, похищение Златки и Стехи... Затем он поведал Спыхальскому о своих скитаниях и мытарствах. - Однако ты так и не сказал, какая беда гонит тебя в Варшаву. Или это тайна? - спросил поляк. - Если так, то не говори... - Не обижайся, пан Мартын. У меня от тебя тайн нет и не может быть, ибо мы с тобой съели не один пуд соли, дружище. Еду я к самому королю... - И Арсен рассказал о причине своего путешествия. - Вот почему не хочу, чтобы здесь знали мое настоящее имя. И не только из-за того, что кое-кто из вельможного панства сделает все, лишь бы не допустить казака к королю... Во Львове и Варшаве наверняка есть султанские лазутчики. А дело мое совершенно тайное, как сам понимаешь... - Понимаю, - согласился Спыхальский. - Ты решил правильно, и я помогу тебе! - Я верил в это, вот и завернул к тебе во Львов, не поехал сразу в Варшаву. - Твое счастье, что прибыл сегодня. Если б опоздал - так мы и не встретились бы, холера ясная! - А тебя что заставляет ехать в Варшаву? - Не меня одного. Коронный гетман воеводства Русского Станислав Яблоновский едет на вальный, то есть всеобщий сейм. Я вместе со свитой должен сопровождать его. Завтра утром выступаем... Ты поедешь с нами! - Как к этому отнесется твой хозяин? Вдруг будет против? - Хозяин, разрази его гром! - воскликнул Спыхальский. - Ты правильно сказал - мой хозяин! Должен сознаться: твой лучший друг, урожденный шляхтич Мартын Спыхальский, стал мальчишкой на побегушках у владетельного пана Яблоновского, сто чертей ему в печенку! - Так оставь его! - Ишь ты! Легко сказать - оставь! А что есть буду? Крымчаки спалили мой дом, разграбили все, что было, - хотя, правду говоря, было-то всего не очень-то густо, - и пустили по миру нищим. Теперь я гол как сокол... Вот и вынужден за кусок хлеба и за жилье служить у Яблоновского, как простой холоп. Что прикажет, то и делаю, куда пошлет, туда и еду... Надеюсь собрать немного деньжат, плюнуть на все и податься в свой Круглик - поставить домишко, жениться и зажить спокойно... - Чем жить будешь? - Видишь ли, у меня там осталось несколько моргов земли - ханские конники не сумели захватить с собой. Буду пахать, сеять... - Дело хорошее. Зачем мешкать? Достатков у тебя здесь немного. На коня - и ты в Круглике! - Э-э, брат, не зря говорится: нанялся - продался! Залез в долги - нужно отрабатывать. К тому же поговаривают, что на этом сейме Яблоновского могут выбрать королем вместо Яна Собеского. Может, тогда и я пойду вверх? - Он горько усмехнулся. - О, тут что-то новое! - удивился Арсен. - С чего бы? Спыхальский оглянулся, будто его могли подслушать, и заговорщически прошептал: - Тебе одному открою тайну... Но, смотри, никому - ни гугу! А то пан Станислав скор на расправу, черт бы его забрал! Его лайдаки* прихватят в темном месте, пырнут ножищем в бок - и поминай раба божьего Мартына... (* Лайдак (укр.) - бездельник, мерзавец.) - Меня-то ты знаешь, пан Мартын! - Ну, слушай... Запутался я тутай, как перепелка в силке! Даже сон потерял. А засну - и во сне покоя нет, холера ясная!.. - Говори толком! Что с тобою стряслось? Спыхальский, еще раз оглянувшись, наклонился к самому уху Арсена. - Ты про французскую и австрийскую партии среди нашего шляхетства что-нибудь слыхал? - Немного слышал. - Ну так вот, пан Яблоновский - фаворит королевы, этой блудницы, которую, однако, безумно любит король, - всегда был сторонником австрийской партии и короля... Может, для того, чтобы усыпить бдительность его ясновельможности, который у себя под носом не видит, что королева заводит шуры-муры с его коронным гетманом... И вот неожиданно я стал свидетелем и соучастником измены пана Станислава... - Как же это случилось? - С некоторых пор во Львов зачастил посланец великого подскарбия* сенатора Морштына, главы французской партии... Я бы и понятия об этом не имел, если бы однажды меня не позвал к себе пан Станислав и не сказал: "Пан Мартын, ты преданный мне человек..." "Безусловно, глубокочтимый пан", - ответил я. "Не мог бы ты, пан Мартын, оказать мне очень важную услугу?" - "Какую?" - спросил я. "Отвези в Варшаву письмо... Но такое, которое может лишить меня воеводства, а тебя - головы!" И тут, вместо того чтобы отказаться, как подсказывал здравый смысл, я, как последний дурень, брякнул: "С радостью, глубокочтимый пан!" Ты слышишь - "с радостью"?! Чтоб мне провалиться при этом слове! Так и началось... Не успел я вернуться из Варшавы, где тайно пробрался к проклятому предателю Морштыну, как пришлось ехать снова. И знаешь, что мне стало ясно? (* Великий подскарбий (польск.) - главный казначей.) - Что? - Арсен слушал с большим вниманием. Он уже понял - речь идет о крайне важном деле. - И Морштын, и Яблоновский считают меня своим единомышленником и не очень таятся от меня... Помимо пана Станислава, Морштын втянул в заговор братьев Сапег, а также подкупил многих шляхтичей на сеймиках, чтобы они на всеобщем сейме дружно выступили против Собеского. Носятся слухи, что Яблоновский согласился с предложением братьев Сапег избрать его королем... Ты понимаешь, в какой омут я угодил? Как ни верти, как ни крути, а от смерти не уйти! Не прикончат заговорщики, так король пошлет на виселицу. - Верно... Я сочувствую тебе, Мартын, - согласился Арсен. - Но это еще не все, - произнес после паузы совсем упавшим голосом Спыхальский. - Что же еще? - Случайно я узнал, что пан Морштын каждую неделю докладывает об успехах заговорщиков французскому посланнику де Бетюну, холера б его забрала! Кроме того, переписывается о заговоре непосредственно с секретарем министерства в Париже Кольером и выпрашивает у него деньги для этого... Это настоящая измена, о пресвятая дева! Дознается король - много крови прольется, полетят головы, и среди них - моя дурная башка... Ну что мне делать? Спыхальский был совершенно убит горем. Арсен никогда не видел его таким угнетенным и опечаленным. Лицо бледное, постаревшее, даже обрюзгшее, как после тяжелой болезни. А ему всего лишь за тридцать недавно перевалило... Арсен обнял друга. - Не журись, Мартын! Бывали мы и в худших передрягах! Но духом не падали. - Э-э, там было все ясно: перед тобой враг - бей его. Тут же вокруг вроде все свои люди. А на деле получается - враги. - Что так, то так. И нам надо знать, кто наш главный враг. - Кто, по-твоему? - В глазах пана Мартына промелькнула надежда. Арсен многозначительно посмотрел на побратима. - Видишь ли, пан Мартын, я мчался сюда из Стамбула не для того, чтобы выпить кружку пива в шинке над Вислой. Я тороплюсь в Варшаву, чтобы предупредить поляков о страшной опасности, что нависла над Польшей. - Понимаю. - Ты понимаешь, а вот паны Морштын и Яблоновский не понимают, если идут на поводу у французского короля, союзника султана Магомета. Ведь к чему они призывают поляков? Порвать с Австрией? Но сейчас это единственная союзница Польши... Только вместе они смогут противостоять туркам. А поодиночке турки проглотят и австрийцев, и поляков! И пискнуть не дадут! Затем снова примутся за нас... - Значит, мы должны поддерживать австрийскую партию? То есть короля Яна? - Выходит, что так... Собеский хочет подписать с Австрией договор, чтобы сообща бить турок. Чего ж еще нам нужно? Ждать, пока султан возьмет Вену, потом повернет на Варшаву, а оттуда на Киев? - Это было бы глупостью с нашей стороны! - Вот видишь! Жизнь сама подсказывает, что делать. - Ну, все-таки - что делать? Арсен, глядя в упор на Спыхальского, спросил: - Пан Мартын, веришь ли ты мне полностью? - Еще бы! Неужели сомневаешься? - Тогда во всем положись на меня... До Варшавы будем ехать вместе. Чтобы не вызвать у Яблоновского подозрения, я отрекомендуюсь шляхтичем Анджеем Комарницким. Мы с тобой познакомимся и подружимся только по дороге. Понял? - Понял. - В Варшаве поможешь мне встретиться с королем. А дальше - видно будет. - Хорошо. Ну и голова у тебя, пане-брате! Имей я такую - стал бы сенатором, разрази меня гром, если вру! - Растроганный Спыхальский притянул Арсена к себе, крепко обнял и поцеловал в щеку. - Ну, хватит разговоров! Садись ужинать... 5 Дорога до Варшавы оказалась тяжелой. Неожиданно поднялся ветер, перешедший в настоящую вьюгу, - все вокруг так занесло снегом, что лошади шли в нем по самое брюхо. Поэтому, вместо того чтобы приехать в столицу накануне рождества, как рассчитывал Яблоновский, обоз прибыл туда после Нового года и остановился на просторном подворье сенатора Морштына. Никто не спрашивал Арсена, кто он и куда держит путь. Как оказалось, отовсюду ехали на всеобщий сейм шляхтичи, некоторые присоединялись к отряду львовского магната и сообща протаптывали заснеженную дорогу до Люблина, а потом - до Варшавы. На второй день после приезда, побрившись и приведя себя в порядок, Арсен с паном Мартыном пошли к королевскому замку. Обычно разговорчивый, сегодня Спыхальский был на удивление мрачным и молчаливым. - Ты что, пан Мартын, язык проглотил? - спросил Арсен, когда они, обойдя замок, убедились, что проникнуть внутрь не просто. - Чего молчишь? - Что тут скажешь? Через эти стены разве что птица перелетит! А сунешься в ворота - стража не пропустит. Вот так, проше пана, и будем болтаться под стенами... В это время из ворот, взвихрив снег, вылетели небольшие крашеные крытые сани, запряженные резвыми вороными конями. Внутри сидел какой-то важный пан в бобровой шубе и шапке с павлиньим пером. На козлах - дюжий кучер. Арсен и Спыхальский едва успели отскочить в сторону. - Холера ясная! Так и человека задавить можно! - бурчал пан Мартын, отряхивая с воротника и усов мелкие снежинки. - Несется, как на пожар. Они продолжали осматривать высокие каменные стены и башни замка. - Если б у тебя здесь был какой-нибудь знакомый... - начал Арсен, желая напомнить товарищу, что во Львове тот обещал найти кого-то, кто помог бы встретиться с королем. Но Спыхальский, видимо, накрепко забыл о своем обещании. - Ха-ха! Кабы у меня был знакомый в этом дворце, то я, проше пана, не прислуживал бы Яблоновскому, чтоб он сгинул! - Но ты же хвалился этим во Львове, - теперь уже прямо сказал Арсен. Спыхальский смутился, потом покраснел. Наконец сокрушенно махнул рукой: - А-а, мало ли что сболтнет человек на радостях, когда встретит лучшего друга! - Он виновато заморгал голубыми глазами. Арсен улыбнулся, положил руку ему на плечо. - Ну, ладно... Голову выше! Придумаем что-нибудь! - Что тут придумаешь? Остается одно - ждать, пока сам пан король не изволит выехать из замка. - Так можно прождать и неделю... Нет, это нам не годится! Круто повернувшись, Арсен направился к замку, где перед воротами, кутаясь от мороза в кожухи, топтались часовые. - День добрый, панове! - с напускной бодростью поздоровался он с ними. Стражники не ответили. Один, должно быть старший, спросил строго: - Что нужно панам? - Мы шляхтичи. Приехали на сейм. Хотели поговорить с секретарем короля... - Паном Таленти? - Да, - быстро ответил Арсен, радуясь, что его маленькая хитрость принесла первые плоды. - Как же так, - удивился стражник, - пан Таленти только что выехал из замка! - Вот как? А мы-то его и не узнали, - развел руками Арсен. - Придется ждать, пока приедет. Они отошли на значительное расстояние. Ждали час, а может, и два, пока не увидели знакомые зеленые сани, запряженные вороными лошадьми. Арсен стал на дороге. Поднял вверх руки. - Тпр-р-р-ру-у-у! Лошади остановились. Немолодой, но сильный, как медведь, кучер замахнулся кнутом. - С дороги, лайдак! Однако Спыхальский уже схватил вороных под уздцы, а Арсен смело приблизился к саням. Тем временем пан, который сидел внутри саней, прикрыв ноги меховой полостью, приказал кучеру убрать кнут. - Простите, пан Таленти, что мы осмелились остановить вас на дороге. Поверьте, только неотложное дело вынудило нас поступить весьма не по-шляхетски, - сказал Арсен, выжидательно глядя на незнакомого чернявого пана и пытаясь понять, Таленти это или нет. - Что вам нужно? - Мы хотим видеть короля. У пана чуть заметно вздернулись брови. - Всего-навсего? - спросил он насмешливо. Арсен понизил голос: - Милостивый пан, речь идет о необычайно срочном деле... Устройте нам встречу с королем, и вы принесете большую пользу отчизне! - Я каждый день приношу пользу отчизне! - напыщенно отрезал пан. - Я королевский секретарь, можете мне рассказать все. Теперь сомнений не было: это - Таленти. Арсен решительно заявил: - Нет, милостивый пан, при всем нашем уважении мы ничего не можем сказать вам. Единственно, что могу сообщить: я только что прибыл из Стамбула... Думаю, пан понимает важность этого... Королевский секретарь моментально оценил "важность этого". - О! - воскликнул он. - Прямо из Стамбула? - Да. Таленти высунулся наружу, с головы до ног осмотрел Арсена. - Невероятно! Кто вы такой? - Потом узнаете... Меня зовут Анджей Комарницкий, но это вам ничего не говорит. - Ладно, идите к воротам. Я прикажу вас пропустить... Лошади рванули с места, и сани помчались к воротам замка. - Ну, ты и зух*, Арсен! - радостно воскликнул пораженный Спыхальский. - Теперь я не сомневаюсь - двери королевских покоев откроются! Разрази меня гром, если вру! (* 3ух (польск.) - молодец.) Арсен тоже был рад. - Еще бы! Безусловно, откроются. Пошли! Стражники у ворот отобрали у них оружие и пропустили во двор. Они сразу увидели пана Таленти, который прохаживался около высокого каменного крыльца. Королевский секретарь издали помахал им рукой. - Сюда, панове! По узкой лестнице он провел их на второй этаж. Здесь, в небольшой сводчатой комнате, стояли несколько хорошо вымуштрованных жолнеров внутренней дворцовой стражи. Старший приказал прибывшим снять шапки, кожухи и привести себя в порядок, а сам тем временем внимательно смотрел, не осталось ли при них оружия. - Прошу, панове! - Он указал рукою в сторону широкого коридора. Таленти шел впереди, начальник стражи замыкал шествие. Наконец в большом светлом зале с колоннами секретарь короля остановился. - Подождите меня здесь, - сказал он вполголоса и скрылся за резными дверями с белым орлом. Через несколько минут возвратился и торжественно провозгласил: - Король ждет вас, панове! Арсен и пан Мартын вошли в королевский кабинет, такой огромный и роскошный, что самого короля они поначалу не заметили. Удивленно смотрели на громадный резной, с позолотой, стол, на такие же великолепные, с резьбой и позолотой, шкафы и кресла, на портреты в тяжелых рамах, на крашеный, натертый до зеркального блеска пол и не видели, что король стоит справа, у стены, между двумя рыцарскими доспехами. А как только заметили, оба низко поклонились. Ян Собеский прошел на середину кабинета. Это был высокий, тучный мужчина с одутловатым лицом, черными глазами и тоже черными, но уже густо усеянными сединой усами и чубом. Кивком головы он ответил на поклон и спросил: - Так это правда, панове, что вы прибыли из Стамбула? - Да, ясновельможный пан круль, то - святая правда, - ответил Спыхальский, поскольку король смотрел на него. - Но только наполовину... - Как это понять? - Мне тоже приходилось бывать в Стамбуле, чтоб он пропал, и я до сих пор хорошо его помню, потому как частенько угощали там плетьми, когда был рабом на галере, но это было давно... А сейчас, ваша ясновельможность, из Стамбула прибыл мой лучший друг, э-э-э... шляхтич Анджей Комарницкий... Арсен молча поклонился и, опасаясь, как бы пан Мартын не сболтнул лишнего при секретаре, сказал: - Прошло немногим больше месяца, ваша ясновельможность, с тех пор, как я выехал из Стамбула. Я привез очень важные вести, которые хотел бы передать вам одному. Собеский пристально посмотрел на него и кивнул секретарю: - Пан Таленти, выйди! Секретарь вышел. Король перевел взгляд с Арсена на Спыхальского. - Пан Комарницкий решил поведать нечто мне одному... А пан... - Пан Мартын Спыхальский - мой друг, от него у меня тайн нет, - ответил Арсен и добавил: - К тому же он служит у пана Яблоновского и расскажет вам много интересного о связях пана с сенатором Морштыном и его друзьями... - О-о! - невольно вырвалось у короля. Он улыбнулся и указал на обитые голубым бархатом кресла. - Прошу, панове, садитесь! Говорите, пожалуйста! Начал Арсен. Ему пришлось коротко рассказать о себе, о Юрии Хмельницком, о болгарских друзьях. Более подробно описал встречи с Кара-Мустафой и его окружением. Во всех деталях, какие только знал, сообщил о подготовке Порты к войне с Австрией, о целях, которые поставил султан перед войском. Ян Собеский слушал внимательно, не перебивая и не спуская больших черных глаз с лица Арсена. Наконец, когда Арсен закончил, король сказал: - Все это, пан Комарницкий, очень интересно и очень важно... Если, конечно, все это правда, то есть... отвечает положению вещей. - Было бы ошибкой, ваша ясновельможность, не поверить моим словам, - с достоинством ответил Арсен. - Но я предполагал это и взял с собой пана Спыхальского. Сейчас он сообщит вам о том, в чем вы не сможете сомневаться, потому что касается это лично вас и вашего окружения, а вы, сопоставив все, поверите нам. - Не обижайтесь, пан, я вынужден все проверять, прежде чем принимать решения. - Король дружески похлопал Арсена по колену и повернулся к Спыхальскому. - Что интересного может сообщить мне пан шляхтич? - Мой светлейший пан круль! - торжественно начал пан Мартын. - Я, сам того не ведая, оказался невольным участником заговора против вашей ясновельможности и, как подсказал мне мой друг Комарницкий, против Речи Посполитой!..* (* Речь Посполита - республика; со времени Люблинской унии 1569 г. и до 1795 г. (третий раздел Польши) - официальное название объединенного польско-литовского феодального государства, в состав которого входили также (полностью или частично) украинские и белорусские земли.) - Внимательно слушаю, пан... Говори - и этим ты облегчишь свою душу, - поощрил его король. Пан Мартын закашлялся. - Коронный гетман Воеводства Русского пан Станислав Яблоновскнй, у которого я имею несчастье служить, с некоторых пор стал другом сенатора Морштына. Пан воевода несколько раз за последний год посылал меня в Варшаву с тайными письмами к пану сенатору, а тот в свою очередь посылал своих гонцов к пану воеводе. Но я, как честный человек, ни разу не поинтересовался содержанием этих писем, хотя и был предупрежден, что письма очень важные и тайные и что они могут стоить пану гетману воеводства, а мне - головы. Я не догадывался, холера меня забери, о содержании этих писем до тех пор, пока не услышал от людей сенатора, что французская партия готовится избрать пана Яблоновского королем Речи Посполитой... О я несчастный! Какие душевные муки претерпел я с того времени, нося в сердце эту страшную тайну! Потрясенный король тихо произнес: - Ты искупил свой грех чистосердечным признанием, сын мой. - Он положил пухлую, тяжелую руку на плечо Спыхальского. - Может, у тебя есть еще что? - Я узнал - тоже случайно, - что главный казначей Морштын, которого ваше величество одаряли своими щедротами, благосклонным вниманием, доносит французскому посланнику де Бетюну обо всем, что происходит в Речи Посполитой, а также посылает тайные письма секретарю министерства Кольеру в Париж... Это уже прямая измена, пся крев! - выругался пан Мартын, но сразу спохватился и покраснел. - Прошу простить мои недостойные слова, ваша ясновельможность... Собеский побледнел от волнения и гнева. - О пан Езус! Что я слышу! - воскликнул он. - Я многое знаю, но чтобы пан Станислав посягнул на корону - поверить не могу! - Я тоже не поверил бы, если б не слышал собственными ушами, разрази меня гром! - поддакнул королю Спыхальский. - Ну, а пан Морштын! - не мог успокоиться Собеский. - Сколько я сделал ему добра! Возвел в чин сенатора и великого подскарбия Речи Посполитой! А он... Изменник, быдло... а не шляхтич! - Король начал ругаться, как простой жолнер. - Если все это правда, он заслуживает самой лютой кары! - Какие доказательства потребует ваша ясновельможность? - спросил Арсен, боясь, что Собеский ограничится лишь взрывом гнева, а потом остынет. Король наклонился к своим собеседникам и решительно произнес: - Мне нужны такие доказательства, которые недвусмысленно подтвердили бы вину Морштына и Яблоновского! Мне нужно хотя бы одно письмо! И - немедленно! Ибо на днях открывается вальный сейм, и на нем определится, каким путем пойдет Речь Посполита: поддержит Австрию в войне с турками или будет спокойно наблюдать, как султан разгромит ее, чтобы со временем захватить и Польшу. Вы меня поняли, панове? - Поняли, ваша ясновельможность! - Жду вас в ближайшее время... До сейма. Никак не позже! Запомните! - Не забудем. Постараемся, ваша ясновельможность! - И еще одно: моему секретарю пану Таленти можете довериться полностью... Желаю вам успеха! - закончил Собеский, вставая. Арсен со Спыхальским тоже встали, поклонились, прощаясь. 6 Три следующие дня, прошедшие после встречи с королем, Арсен почти не спал. По очереди с паном Мартыном они следили за каждым шагом главного казначея, не спускали глаз с двери его кабинета, пытаясь среди множества людей - слуг, охранников, посетителей, гостей и родственников - определить, кто был связным между сенатором и французским посланником. Однако это ничего не дало. Подозрение могло пасть на каждого, кто заходил к Морштыну, но проследить за всеми не было никакой возможности. - Так мы ничего не сделаем, холера ясная! - ругался нетерпеливый Спыхальский. - Скоро сейм, а мы топчемся на одном месте... Что подумает король? Масла в огонь подлил секретарь короля. Поздно вечером, переодетый простолюдином, он встретил Арсена и пана Мартына возле костела, где они крутились среди челяди Морштына, пристально наблюдая за каждым незнакомцем, который мог получить письмо от доверенного лица главного казначея. Пан Таленти, отозвав их в сторону, прошептал: - Панове, король все еще надеется на вашу ловкость... Будет что важное - немедленно приходите к дворцу сейма. Постучите трижды в боковую дверь левого крыла. Я буду ждать вас... Он исчез так же внезапно, как и появился. Арсен напряженно думал. Что же предпринять? Неужели не смогут они ничего сделать для сейма? - Почему молчишь, Арсен? - взволнованно спросил Спыхальский. - Черт побери, если мы явимся к королю с пустыми руками, он вправе будет назвать нас брехунами! - Мне кажется, пан Мартын, что мы начали танцевать не от той печки, - задумчиво произнес Арсен. - Как это понять? Говори яснее! - Видишь ли, я подумал - не лучше ли нам было наблюдать за домом де Бетюна? Если мы заметим: там кого-либо из людей сенатора, это будет означать, что мы напали на верный след. Спыхальский захлопал глазами. - Гм, а знаешь, может, ты и прав! Как это мы не додумались до этого раньше? - Еще не поздно. Пошли! Ночь была безлунная, но не темная. Порошил мелкий снежок, засыпая их следы на безлюдных улицах. Откуда-то доносился лай собак. Дом французского посланника, расположенный недалеко от Вислы, они знали и через полчаса, потные и запыхавшиеся, оказались перед воротами, которые вели в глубину парка. Друзья осторожно двинулись вдоль забора, окружавшего посольство, и убедились, что, кроме главного подъезда со стороны Вислы, есть маленькая калиточка, которой пользовались не только летом, но и зимой: недалеко от берега темнела свежая прорубь, из нее, вероятно, брали воду для хозяйственных нужд, а аллея за высоким дощатым забором была расчищена от снега. - Придется следить за обоими входами, - решил Арсен. - Ты, Мартын, оставайся здесь, а я пойду на ту сторону... Но смотри, не засни! - Заснешь тут, у черта в гостях, на снежной перине! - Больше негде, друг, - сказал Арсен, оглядевшись. - Берег голый - ни кустика... Так что зарывайся поглубже и в самом деле не усни, не то замерзнешь. Спыхальский отошел шагов на пять от тропинки и плюхнулся в рыхлый сугроб. Арсен присыпал его снегом. - Теперь тебя никакая собака не заметит. Ну, гляди в оба! Я пошел. Казак растворился в темноте. Час или два Спыхальский чувствовал себя хорошо: не холодно, мягко - и впрямь как на перине. Захотелось спать, но он отгонял сон, хватая губами пушистый снег и дергая себя за усы. Спустя некоторое время стало зябко. Сначала замерзли ноги, потом - руки; вскоре ему начало казаться, что он лежит не в кожухе и не в добротных сапогах, которые справил прошлой осенью, а совсем голый. Дрожь волнами прокатывалась по телу, зубы стучали так, что слышно было, должно быть, на том берегу Вислы. Но что хуже всего - он боялся пошевельнуться: вдруг кто-нибудь следит за калиткой или, наоборот, хочет выйти из посольства и выглядывает из-за забора? Будь он один - давно убежал бы отсюда, но было стыдно перед Арсеном, который тоже лежит где-то в снегу и ему достается ничуть не меньше... Время подошло к полуночи. И вдруг Мартын уловил легкий скрип снега. Спыхальский сжал зубы, чтобы они не стучали, и глянул влево, откуда долетали звуки. Может, Арсен идет? Нет, это не его фигура, не его походка. Незнакомец был невысокого роста и слегка прихрамывал на одну ногу. Шел медленно, оглядываясь и прислушиваясь. Приблизившись к калитке, остановился и осторожно нажал на щеколду. Калитка оказалась запертой. Незнакомец вполголоса выругался: - Остолопы! Сколько раз предупреждал: в среду не запирайте! Он поднял голову, как бы смерил взглядом забор, потом подпрыгнул, ухватился руками за край и начал карабкаться вверх, стараясь правой, здоровой ногой наступить на щеколду, но никак не попадал на нее. Спыхальский прикинул: если это посланец Морштына - надо хватать его. Если нет, можно выкрутиться, обвинив хромоногого в намерении ограбить чужеземное посольство. Наконец незнакомцу удалось подтянуться и лечь животом на забор. Еще мгновение - и он будет на той стороне. Пан Мартын выскочил из своего укрытия, ухватил незнакомца за ногу. От неожиданности тот охнул и свалился в снег. Спыхальский крепко зажал ему рот ладонью, коленом прижал к земле. - Тихо! Не шевелись! Иначе... Незнакомец замычал, замотал головой. Очевидно, ему не хватало воздуха. Спыхальский разжал пальцы, и тот несколько раз судорожно всхлипнул, вдыхая. - Кто такой? К кому шел? - прошипел Спыхальский. - Да не вздумай кричать, не то задушу, как котенка, клянусь паном Езусом! - И он сильнее нажал коленом. - Ради бога, пан... отпусти... - Ты хотел ограбить посольство? - Я не вор, милостивый пан... - А кто же? - Меня звать Юзеком... Хромым Юзеком... Отведи меня к пану де Бетюну. - Ты знаком с паном де Бетюном? С посланником? - Спыхальский еле сдержал радостный возглас, поняв, что в руки к нему попал именно тот, кого они с Арсеном все это время выслеживали. - Да. - Чем докажешь это? - Пан Мартын, прищурившись, выжидающе смотрел на Юзека. - Пусть пан отведет меня к посланнику и сам убедится. - Что я - рехнулся, чтоб вести тебя, шельма, к пану де Бетюну! Ишь чего захотел! Я задушу тебя, разбойник! И хотя Спыхальский говорил тихо, почти шепотом, страшный смысл его слов быстро дошел до Юзека, и он с перепугу начал заикаться. - М-милостивый п-пан, выслушай м-меня! Истинная п-правда - я н-не вор! Иду к п-пану де Бетюну от глу-бок-ко-уважаемого п-пана сенатора Морштына... Знает ли м-милостивый пан т-такого? С письмом... - Не ври! Так я и поверю, что известный всей Варшаве пан сенатор послал письмо с таким негодяем и ворюгой, как ты! Где оно? Не поверю, пока не удостоверюсь! - Пусть п-пан возьмет в к-кармане... - В каком? - Вот здесь, с-слева... Спыхальский потянулся было рукой к карману, как вдруг получил такой сильный удар в грудь, что отлетел на несколько шагов и упал в снег. Он тут же вскочил. Хромой Юзек был уже на ногах и, тяжело дыша, вскинул вверх правую руку. В ней тускло блеснул кривой татарский ятаган. - Так вот какой ты посланец ясновельможного пана Морштына! - зло прошипел Спыхальский. - Брось нож, мерзавец! Или, клянусь, я убью тебя! - Теперь неизвестно, кто кого, хе-хе! - с издевкой крикнул Юзек. - Я сам отправлю тебя, милостивый пан, к праотцам! Они медленно кружились друг против друга, как петухи. Юзек бежать не пытался: понимал, что длинноногий противник сразу догонит его. К тому же он был не робкого десятка. У Спыхальского цель была одна - завладеть письмом. Он мог бы воспользоваться пистолетом, но не хотел поднимать шума и потому всю надежду возлагал на свою силу и ловкость. Первым не выдержал Хромой Юзек. Видя, что противник не держит в руках оружия, он решил использовать свое преимущество и одним ударом ятагана покончить с ним. Его бросок был быстр и решителен. Ятаган молнией сверкнул над головой Спыхальского. Но более быстрым оказался пан Мартын. Как клещами, схватил он занесенную над ним руку своей левой, а правой ударил противника в лицо с такой силой, что Юзек свалился как сноп и лежал бездыханно, не подавая никаких признаков жизни. - Ге-ге, паршивец, да ты, как вижу, слаб против меня! - пробормотал Мартын, вытаскивая у него из кармана тугой сверток бумаг. - Сам виноват, сукин сын! С этими словами он схватил Юзека за ноги и поволок к реке. С сожалением взглянул на ятаган, все еще зажатый у того в кулаке, но решил, что брать его не следует. Подняв тело над прорубью, тихо опустил под лед. Мелкий снежок все продолжал сыпаться с неба, заметая следы трагедии, только что разыгравшейся на берегу Вислы. "До утра и намека не останется", - подумал пан Мартын. Засунув глубоко за пазуху драгоценный сверток, Спыхальский торопливо пошел разыскивать Арсена. 7 В это время на противоположной стороне посольской усадьбы происходили события бескровные, но не менее важные. Место для наблюдения Арсен выбрал себе необычное - на широкой, занесенной снегом крыше надвратной башни. Здесь было очень холодно, ветер продувал насквозь, но зато безопасно, а главное - отсюда весь двор посольства открывался как на ладони. Он сразу заметил там какое-то оживление. Кто-то с фонарем ходил возле конюшни и каретного сарая. В доме замигали огни - то в одном окне, то во втором, то в третьем. Доносились человеческие голоса, лошадиное ржанье... Арсен замер, насторожившись... Около полуночи, когда за Вислой прокричали первые петухи, от крыльца посольского дома отъехали крытые сани. "Неужели сам посланник выезжает куда-то так рано?" - подумал Арсен. Перед санями трусцой бежал ключник: у пояса позвякивали ключи. Было слышно, как он тяжело дышит. Казак плотнее прижался к заснеженной крыше. Ключник открыл замок на воротах, широко распахнул их. Сняв шапку, стал в сторонке, давая саням дорогу, и Арсен увидел его широкую лысину. "Верно, посланника провожает", - решил казак, но тут же изменил мнение, расслышав слова, которыми перекинулись ключник и кучер, слова, прояснившие картину. - Янек, скоро ли назад? - спросил ключник, когда сани поравнялись с ним. Кучер придержал лошадей. - Не волнуйся, отец, - послышалось в ответ. - Передай матери, что к обеду вернусь. Пусть приготовит горячего чаю, чтоб погреться с мороза. Отвезу этого пана, - он указал кнутом на сани, - к "Белому лебедю", оттуда он поедет в Париж на перекладных. А я - домой. Будь здоров, отец. Янек хлестнул кнутом - лошади дружно рванули из ворот и помчались в снежно-мутную тьму ночи. Ключник закрыл ворота, щелкнул замком, а потом медленно побрел по двору, что-то бормоча себе под нос. Сердце Арсена билось часто-часто. Он выждал, пока ключник скрылся в темноте, и спрыгнул на землю. - Фу, холера ясная! Кто тутай? - послышался испуганный голос пана Мартына. - Это ты, Арсен? Свалился как снег на голову! Так можно и шею свернуть человеку! - Спыхальский выбрался из сугроба, куда он нырнул, услыхав, что открываются ворота, и обнял товарища. - Удача, пане-брате! Есть письмо! Правда, пришлось одного негодяя спровадить на дно Вислы раков кормить... - Это и вправду удача, - согласился Арсен, стуча зубами от холода. - Но послушай, что я скажу. Только что выехал французский гонец, направляется в Париж. Думаю, не с пустыми руками... - Почему не схватил? - Их было трое. Кроме гонца - кучер и ключник... - Эх, холера ясная! А куда он поехал? - В том-то и дело, что я не понял... Кучер сказал - к "Белому лебедю". - К "Белому лебедю"? Чудак ты, это же корчма на познанской дороге и первая станция, где можно переменить лошадей! - воскликнул Спыхальский. - Мы их догоним! - Далеко это? - Верхами - часа два или три... - Тогда не будем терять времени. Возьмем коней - и в погоню! Бежим! Они во весь дух припустили по безлюдным заснеженным улицам к подворью пана Морштына. Там оседлали своих коней и помчались на познанскую дорогу. К "Белому лебедю" прибыли утром. - Опоздали! - сокрушенно воскликнул пан Мартын, увидев удаляющиеся в вихре снежной пыли крытые сани. Вскоре они исчезли за горой. Во дворе корчмы Арсен заметил Янека, возившегося у саней, но не подал и виду, что знает его. - Хлопец, где найти корчмаря? - спросил казак, подойдя к нему. - Где ж ему быть еще? У себя! Хозяин корчмы и заезжего двора, приземистый толстяк, был за стойкой. Резал на широкой не совсем чистой доске хлеб. В зале, несмотря на раннее время, сидели уже несколько путников. Арсен поздоровался и, перегнувшись через стойку, произнес тихо, но твердо: - Именем короля, пан, давай коней! Лучших и немедленно! Своих мы оставим здесь - накормишь и напоишь. Понял? Корчмарь вытаращил на него глаза. - Матка боска! Приезжает один - именем короля, приезжает второй - тоже именем короля... И все требуют самых лучших лошадей, и немедленно! А где бедному корчмарю их взять? Чем их накормить? Арсен кинул золотую монету. - Я тороплюсь! Живо! Корчмарь зажал деньги в кулаке. - Мигом, милостивый пан! - Он торопливо выкатился из-за стойки и почтительно поклонился. - Идем! Выходя из корчмы, Арсен сунул корчмарю еще одну монету, взял его под руку. - Меня интересует пан, который приехал недавно вон с тем кучером. - Он указал кивком головы на Янека. - Тот пан поляк? Корчмарь недоуменно посмотрел на любопытного посетителя. - Нет, пан, он не поляк: по-нашему говорит плохо. - Какой масти коней ты ему дал? - Серых в яблоках. - Сани открытые или с будкой? - С будкой... За это мне заплатили дополнительно. - Как звать кучера, который повез его? - Антось, пан. - Угу, хорошо! Это все, что я хотел знать, - сказал Арсен, подходя с хозяином к конюшне. И строго добавил: - А ты, пан корчмарь, ешь борщ с грибами да держи язык за зубами! Понял? - Как не понять! Мне не впервой, - ответил корчмарь, выводя из конюшни двух лошадей. Оседлать их было делом нескольких минут... И вот друзья уже верхом, пригнувшись, вихрем мчатся по следу, оставленному санями француза. Догнали они его к полудню, и то лишь потому, что кучер, съехав с дороги, наскочил на заметенный снегом пень и сломал копыл*. (* Копыл (укр ) - брус, соединяющий полозья с кузовом саней, обычно этих брусьев четыре или шесть.) - Бог в помощь, пан Антось! - поприветствовал Арсен кучера. Тот, насыпав коням овса в торбы, ловко орудовал топором. - Сломался? - Сломался, - неохотно буркнул кучер. - Откуда пан узнал, как меня звать? - Я все знаю, - улыбнулся казак и кивнул на будку: - Пан там? - Эге. Как залез, носа не показывает... - Ну, мы с ним по душам поговорим, а ты знай свое - помалкивай! Оставив озадаченного Антося раздумывать над этими словами, Арсен и Спыхальский бросились к саням, откинули войлочный полог. Посланец мирно спал, укрывшись тяжелым бараньим кожухом. Арсен взвел курок пистолета, а Спыхальский без церемоний стащил со спящего кожух, толкнул его в бок. - Эй, пан, будет спать! Приехали! Тот заморгал сонными глазами - и замер, с перепугу лишился языка. - Бумаги, пан! - приказал Арсен, вытаскивая из-за пояса посланца два заряженных пистолета. Тот что-то залопотал по-французски и, зажмурив глаза, весь съежился. Он, видимо, решил, что его сейчас убьют. - Да ты не бойся! - сказал Арсен, ему неприятно было видеть смертельный страх в глазах нарочного. - Нам нужны только твои бумаги. Понимаешь, бумаги! Письма посланника де Бетюна. Где они? Француз наконец понял, чего от него хотят. - Ах, пожалуйста, - перешел он на польский. - Бумаги?.. Они вот здесь. - И показал на небольшой кожаный чемоданчик в углу. Арсен порылся в нем. Действительно, там были какие-то записки. Одни - на латинском языке, другие - на французском. Однако на секретные письма это не было похоже. - А тут что? - Спыхальский запустил руку французу за пазуху и вытащил кошелек. - О святая Мария! - воскликнул француз. - Там деньги! Пусть пан убедится, ей-богу, не вру! Спыхальский заглянул в кошелек - там и вправду блестело золото. Он перекинул кошелек из правой руки в левую, зажал его в ладони и с еще большим азартом стал шарить по карманам и за пазухой француза. Посланец попытался сопротивляться. Тогда пан Мартын, зло встопорщив усы, схватил его за горло и слегка прижал. - Что, пан щекотки боится? Не бойся - не девица! Где-то глубоко под шубой его пальцы вдруг нащупали тугой бумажный сверток. Пан Мартын вытащил его и ткнул французу под нос: - Это что?.. Тоже деньги? Француз дернулся, замотал головой и бессмысленно вытаращил глаза. Спыхальский протянул находку Арсену. - Ну-ка, глянь, брат, не это ли мы ищем? И тут посланец сполз с саней и упал на колени: - То, то, панове... Это письма посланника и пана Морштына... Но я ни в чем не виноват! Не убивайте меня! Умоляю вас... Видите, я сам сознался... - Как же - сам!.. - с издевкой произнес пан Мартын. Арсен развернул сверток. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это письма де Бетюна королю Людовику и сенатора Морштына - секретарю министерства Кольеру, написанные по-латыни. - Все, пан Мартын, можем отправляться назад. Спыхальский взял перепуганного француза за шиворот. - Что с ним делать? Может, стукнуть хорошенько по дурной башке, чтоб богу душу отдал? - Не нужно, Панове! Не убивайте! - взмолился француз. Арсен, немного подумав, сказал: - Пускай себе едет, пан Мартын! Не будем брать грех на душу. Спыхальский отпустил. Француз поднялся на ноги, стал рассыпаться в горячих благодарностях. Потом вдруг напыжился и спросил: - А деньги? - Какие деньги? - Мои... Те, что у пана в руке! Как я без них доберусь до Парижа? Спыхальский с нескрываемым сожалением подбросил в руке увесистый кошелек. Видно было, что ему никак не хотелось с ним расставаться. Лицо его стало багроветь. - Ах ты, пся крев! Вместо благодарности ты еще и деньги вымогаешь? Мало тебе, что жив остался, бездельник! - Отдай, пан Мартын! Мы не воры! - поморщился Арсен, а французу сказал строго: - Мы даруем пану жизнь и даем возможность выехать из нашей страны. Пускай только пан не мешкает и не вздумает вернуться в Варшаву, чтоб уведомить де Бетюна о том, что случилось... Если пан так сделает, тогда пусть на себя пеняет! Счастливого пути пану! - Мерси, - обрадованно пробормотал француз, пряча кошелек в карман. 8 Январский день, в который королю предстояло выступить на всеобщем сейме, выдался морозным. С Вислы наползал холодный туман, укрывая Варшаву седой пеленой. На площади перед зданием сейма, в боковых улицах и глухих переулках стояли кареты и сани магнатов. Фыркали, хрупая сеном и овсом, лошади. Слонялись замерзшие пахолки и кучера. К парадным дверям сейма торопились припорошенные снежком и густо покрытые инеем запоздавшие послы*. (* Посол (польск.) - депутат.) Звенигора и Спыхальский быстро пробрались к левому крылу дворца и трижды постучали, как им было сказано, в малозаметную маленькую дверь. Их ждали. Дверь тут же открылась - и на пороге возник со своей неизменной улыбкой секретарь короля. - Пожалуйста, панове! - сказал он после приветствия. - Поторопитесь. Пан круль ждет вас с нетерпением. Таленти повел их полутемными переходами в глубину просторного дворца. Арсен и пан Мартын едва поспевали за ним. Наконец, где-то на втором этаже, секретарь остановился, пропуская их в высокие двери. - Прошу сюда, панове! - Сам он остался в коридоре. Друзья сделали несколько шагов вперед и оказались в королевских покоях, обставленных белыми шкафами с книгами. На стенах висели картины. А ниже, под ними, - щиты, сабли, мечи и другое оружие. Ян Собеский, в парчовом малиновом кунтуше, подпоясанный тонким цветным поясом, с богато инкрустированной саблей на боку, стоял у окна и сквозь полузамерзшие стекла смотрел на заснеженную Варшаву. Услыхав скрип двери, король резко повернулся и быстро, насколько позволяла ему полнота, пошел к шляхтичам, вытянувшимся у порога. - Наконец-то! День добрый, панове! Я уже перестал надеяться, что вы прибудете вовремя... Ну как - успешно? - Да, ясновельможный пане круль! - Спыхальский выпятил грудь и не сводил взгляда с Собеского. - Мы с панам Комарницким перехватили курьера французского посланника де Бетюна к королю Людовику и привезли его письма, а также письма главного казначея Морштына секретарю министерства в Париже пану Кольеру. Добыли и последнее письмо сенатора, которое он не успел передать французскому посланнику... Лицо Собеского вспыхнуло радостью. - Давайте их сюда! Спыхальский достал из-за пазухи два свертка и с поклоном протянул королю. - Вот они, ваша ясновельможность! Собеский поспешно развернул пакет, разложил на столе желтоватые, густо исписанные листы бумаги я впился в них прищуренными глазами, забыв сейчас и про сейм, и про шляхтичей, стоящих за спиной. Только по тому, как потирал король руки и шевелил усами, можно было догадаться, насколько он рад. Не отрываясь от письма, спросил: - Вы это читали? - Да, - тихо ответил Спыхальский, не осмеливаясь соврать королю. - Но здесь же написано по-французски и по-латыни! - Пан Комарницкий, прошу прощения у пана круля, знает латынь так же хорошо, как я польский... Собеский ничего на это не ответил. Дочитав до конца, порывисто прошелся по пышному ковру, решительно рассек рукою воздух, остановился перед Спыхальским и Арсеном. - Благодарю, панове! Это поможет мне сейчас выиграть битву с внутренними врагами Речи Посполитой, а потом, верю, - и с турками... С этими письмами я могу смело идти в сейм. Карта пана Морштына и его французских друзей будет бита! В этом я ничуть не сомневаюсь. Еще раз благодарю вас, панове! - Если ясновельможный пан круль так добр, то пусть он позволит нам побывать на сейме, - поклонился Спыхальский. - Хорошо. Мой секретарь проводит вас. Я ему скажу. Король торопливо сложил письма в зеленую сафьяновую папку и направился к дверям. В эту минуту, судя по выражению лица, ничто на свете его не интересовало, кроме одного - как положить на лопатки ненавистную ему французскую партию в сейме. Однако, проходя мимо секретаря, он на ходу бросил ему несколько слов, и тот подал Арсену со Спыхальским знак следовать за ним. Большой зал, где заседал сейм, был полон до отказа. Друзья остановились возле окна, между колоннами. Внезапно послышались рукоплескания: в зал вошел Ян Собеский в сопровождении маршалка* сейма. (* Маршалок (польск.) - председатель сейма.) После горячих, бурных речей, острых споров между сторонниками австрийской и французской партий на сеймиках и в первые дни всеобщего сейма, заканчивавшихся едва ли не вооруженными стычками, все ждали, что скажет король. Аплодисменты стихли, наступила тишина. Но ощущалось, что эта тишина перед бурей. Все видели, как группировались и пробирались вперед заговорщики - главный казначей Морштын, братья Сапеги, коронный гетман Яблоновский и те, кто их поддерживал. Становилось очевидным, что они готовятся дать решительный бой Собескому. И если бы им повезло и за французской партией пошло большинство, это могло означать не только то, что Речь Посполита не поддержит Австрию в войне с Портой, но и то, что нынешний король, вероятно, потеряет корону. Не случайно в последнее время поползли слухи, что французская партия прочит на престол Станислава Яблоновского. Не случайно и сам коронный гетман сегодня, как и в предыдущие дни заседания сейма, был необычайно предупредителен со всеми, здоровался за руку и с крупными магнатами, и с теми, кого раньше вовсе не замечал. Сейчас он стоял посреди зала, где проходила незримая граница между заговорщиками и сторонниками Собеского, словно подчеркивая этим свою способность объединить всех и повести за собой. Арсен легонько подтолкнул Спыхальского локтем. - Глянь, каким гоголем держится, - прошептал он, имея в виду коронного гетмана. - Еще, верно, и в мыслях не допускает, что письма посланника и главного казначея в руках короля! - Холера ясная, представляю, как он запоет, когда узнает об этом! - откликнулся Спыхальский. - Вот будет катавасия, когда пан круль вытащит эти письма и сунет им под самый нос! А? - Тс-с-с! - зашипел Арсен, заметив, что на них начали оглядываться. - Кажется, пан круль собирается говорить. Действительно, маршалок сейма объявил, что перед послами выступит король. В полной тишине Собеский взошел на трибуну. Быстрым взглядом окинул пестро разодетых шляхтичей, открыл сафьяновую папку. - Панове послы, на сейме существуют два мнения относительно нашего вступления в войну против Турции. Вам предстоит сейчас решить, должна ли Речь Посполита принять участие в Священной лиге и совместно с Австрией, Венецией и немецкими княжествами разгромить нашего извечного врага - султанскую Порту или же, наоборот, отказаться от участия в общей борьбе и ждать, пока турки перебьют нас поодиночке. Но прежде чем вы подадите голоса, я хочу ознакомить вас с любопытными письмами, которые имеют прямое отношение как к обсуждаемому сейчас делу, так и к отдельным лицам, находящимся среди вас. - Король выдержал паузу и посмотрел на передние ряды, где сидели заговорщики. От него не укрылось беспокойство, мелькнувшее в глазах Морштына. Голос Собеского загремел: - Это, панове, письма великого подскарбия сенатора Морштына в Париж, к секретарю министерства Кольеру. В них он прямо говорит, что постоянно доносит французскому посланнику при нашем дворе де Бетюну о ходе переговоров между Речью Посполитой и Австрией, а также обо всем, что происходит в Польше. Есть также сопроводительное письмо пана де Бетюна, в котором он сообщает своему правительству о том, что ему удалось подкупить некоторых послов сейма и что, имея достаточно денег, он мог бы на этом пути достичь гораздо большего успеха... По залу прокатился грозный гул возмущения. Послышались возгласы: - Позор! Позор! Морштын подскочил с места, лицо его налилось кровью. - Неправда! Я не писал таких писем! Яблоновский пылающим взглядом синих, сейчас потемневших глаз молча испепелял короля. Постепенно лицо его покрыла смертельная бледность. Собеский же, услышав возглас Морштьша, тоже покраснел от захлестнувшего его гнева, но сдержал себя. - Вот рука пана Морштына. Он пишет: "В кабинете большинство за вступление в лигу, но мы разобьем их на сейме!" Теперь становится понятно, почему так горячо выступал пан Морштын за союз с королем Людовиком и против договора с Австрией. Ненавидя меня, он долгое время на сеймиках лестью, хитростью, обманом вербовал себе союзников и перетянул на свою сторону братьев Сапег, коронного гетмана Яблоновского и еще кое-кого. Говорят, что великий подскарбий обещал при помощи французского двора возвести на польский престол вместо меня Станислава Яблоновского... Зал загудел, как растревоженный улей. - Позор! Позор! - вновь раздались крики. Яблоновский совсем растерялся, в волнении до крови кусая губы. Король подождал, пока наступит тишина. - Не знаю, что и думать про эти письма, - в раздумье произнес он, будто и впрямь колебался, какое решение принять. - Понятно, что Морштын и ему подобные дали себя подкупить. Но я не понимаю, как Сапеги, эти патриоты Речи Посполитой, продали свою верность в такой тревожный момент для отчизны... в такое тяжелое время. Братья Сапеги разом вскочили. Старший воскликнул: - Пане круль, Панове послы! Сапеги - рыцари чести! Мы могли ошибиться, но продаться - никогда! Слово чести! - Я верю вам, потому что давно знаю вас как истинных рыцарей, - тут же ответил Собеский, радуясь тому, что удачным ходом удалось сразу отколоть от заговорщиков таких влиятельных магнатов, как Сапеги. - Ошибка в вину никому не ставится... Сапеги сели. Зал глухо рокотал. Собеский снова выждал, когда восстановится тишина и улягутся страсти. Потом, глядя на коронного гетмана, повел речь дальше. - Также мало я верю в то, что Яблоновский помышлял о короне, изменял своему королю и отчизне... Я давно знаю пана Станислава как опору нашего трона и Речи Посполитой и не могу поверить в лживые слова де Бетюна, что пан Станислав дал согласие на это, а также в то, что ему удалось подкупить некоторых послов сейма. Оскорбляет нас де Бетюн, изображая нашу нацию продажной, без верности и чести. Нет, панове, кто бы что ни говорил, мы не такие! Гром одобрительных возгласов и рукоплесканий всколыхнул зал. Первым вскочил с места и хлопал громче всех коронный гетман Станислав Яблоновский. На его бледном лице начал появляться слабый румянец. Он понял, что спасен от бесчестья и кары и что спасает его своим великодушием не кто иной, как сам король. - Слава крулю Яну Собескому! Виват! - взревели горластые братья Сапеги. - Виват! Виват! Нех жие! - Виват! Нех жие! Собеский поднял руку. Продолжил: - Как известно, турки готовятся к войне. Более того, верные люди сообщили, что султан уже выступил с большим войском в поход на Австрию и находится по дороге на Белград. Вот я и спрашиваю вас: если падет Вена, то какая держава спасет Варшаву? Помогая Австрии, мы поможем себе! Защищая Вену, наши жолнеры будут защищать свою отчизну! Зал ответил сочувственным гомоном. Все понимали справедливость слов короля, и опровергнуть их никто уже не мог. И только Арсен, стоя со скрещенными на груди руками и глядя на растревоженный зал, на счастливого, возбужденного победой Яна Собеского, с горечью думал: "Но почему же, пан король, ты не говорил этих слов, когда в Варшаву приезжали послы московского царя, чтобы заключить соглашение о совместной борьбе с турками? Почему противился такому соглашению? Иль не хватило тогда тебе разума, предусмотрительности и смелости, вопреки Ватикану, пойти на союз с Россией?.. Будь тогда такое соглашение - не посмели бы Ибрагим-паша и Кара-Мустафа бросить свои орды под самый Чигирин, не смогли бы дойти до самого Днепра, не лежала бы в руинах половина украинских земель, не сложили б головы тысячи и тысячи русских стрельцов и украинских казаков... Много лет подряд мы одни противостояли нашествию и, хотя с большими утратами и трудностями, выстояли! А как не хватало нам тридцати или двадцати тысяч польских жолнеров, чтобы окончательно разгромить врага. Чтобы на долгие годы, а то и навсегда отбить у султана охоту зариться на чужую землю. И возможно, теперь не нависла бы смертельная опасность над Веной и Варшавой!.." Думая так, Арсен молча смотрел на вельможное панство, которое перед лицом грозной опасности, казалось, начало забывать свои ссоры и разброд, на короля, которому никак не удавалось призвать сейм к тишине, на сникшую фигуру сенатора Морштына. Наконец бурное проявление патриотических чувств постепенно улеглось. Шляхтичи вновь уселись на скамьи. Король, разгладив твердыми толстыми пальцами пряди черных волос и пристально глядя в сторону оппозиции, опять загремел зычным голосом, придав ему трагически-торжественный оттенок: - Верю, что пан Яблоновский, паны Сапеги и все, кто дал обмануть себя хитрому и коварному сенатору Морштыну, готовы хоть сейчас вдеть ногу в стремя, чтобы выступить на защиту Речи Посполитой, а если понадобится, не пощадят за нее ни своей крови, ни своей жизни! И все мы к этому готовы! Снова неистовый гром аплодисментов пронесся от края до края зала. Аплодировали даже заговорщики, кроме Морштына. И прежде всех - братья Сапеги с Яблоновским. - Холера ясная! - ругнулся вполголоса Спыхальский и указал взглядом на коронного гетмана. - Ты видел, брат, такое лицемерие? Будь я сукин сын, если это искренне! Нет, хитрый лис понял, что тут запахло жареным. Разом отступился от Морштына, спасая свою шкуру. - Этому способствовал сам король, - ответил Арсен. - Он пошел на все, только бы расколоть заговорщиков и перетянуть на свою сторону всех, кого можно. Морштын остался один, как перст, и похоже, что не сносить ему головы. Тем временем отовсюду стали раздаваться крики: - Расследовать дело с подкупом! - Раскрыть заговор! - Покарать заговорщиков! Собеский поднял обе руки, прося тишины, а когда возгласы улеглись, сказал: - Нет, панове, я считаю, что сейчас ни к чему расследовать это дело. Оно ясно. Во всем виновен один главный казначей и сенатор Морштын, за что я лишаю его этих высоких званий, ибо он не достоин носить их. И места среди шляхетства ему нет! Так пускай едет к своему любимому королю Людовику во Францию и живет там, как ему заблагорассудится! - Правильно! Банитовать!* Выгнать его! - поддержали короля послы. - Пусть сразу же убирается отсюда! Он не достоин сидеть рядом с нами! (* Банитовать (польск.) - объявить вне закона, изгнать.) Морштын встал и, сгорбившись, не поднимая головы, медленно побрел к выходу. Ни один из его недавних сообщников не посмотрел сочувственно в его сторону, не проронил доброго слова. Когда за ним закрылись двери, Собеский, окинув взглядом притихший зал, произнес негромко: - Будем считать, что отныне у нас нет французской партии, как нет и австрийской. Есть польское шляхетство, которое заботится только о благоденствии и безопасности отчизны... - Эти слова были прерваны восторженными возгласами. Переждав минуту, Собеский совсем другим тоном обратился к сейму: - Панове послы, по договору с императором Леопольдом, который мы подпишем в самое ближайшее время, мы должны выставить сорок тысяч войска. Сейм сейчас решит, где взять деньги, чтобы нанять и снарядить такое количество воинов. Государственная казна пуста. Четверти доходов короля едва хватает для того, чтобы у меня была личная охрана, не говоря уже о содержании кварцяного войска*. Остается два источника, откуда мы можем черпать средства, - повысить налоги на крестьян или раскошелиться самой шляхте... (* Кварцяное войско - наемное войско польских королей XVI -XVIII вв. Название произошло от стоимости содержания его - четверти (кварця (польск) - четверть, четвертая часть) доходов короля.) Зал снова загудел. Возмущение и раздражение чувствовались в том гуле. Видимо, последние слова короля не понравились депутатам, послышались негодующие выкрики, сначала чуть слышно, а затем все громче и громче: - Шляхта совсем обеднела! - Увеличить подушную на холопов! - Набрать войско на Украине! Нанять казаков! - Правильно! Послать комиссаров на Украину, пусть наберут казаков! Они пойдут воевать за одни военные трофеи! Арсен с Мартыном многозначительно переглянулись. Они видели, как сморщилось, будто от зубной боли, одутловатое, подагрическое лицо Собеского. Король, очевидно, надеялся, что шляхта единодушно поддержит его и вывернет карманы, а на поверку вышло, что шляхтичи сразу начали искать, на кого бы свалить все тяготы войны. - Пойдем отсюда, пан Мартын, - шепнул Арсен. - Сейм посмотрели. Разгром французской партии - тоже. Что нам еще нужно? Пусть теперь послы решают, где взять войско и деньги, чтобы оплатить его... А мне пора ехать - дорога-то далекая! Спыхальский кивнул ему в ответ. Еще раз взглянув на Собеского, поднятой рукой успокаивающего возбужденных шляхтичей, друзья незаметно, за колоннами, выскользнули из зала. ЗНАМЯ ПРОРОКА 1 Все султанское войско - полки янычар, отряды спахиев, акынджиев, крымская орда, воины Афлака и Богдана*, волонтеры Текели - весной 1683 года было стянуто к Белграду. Кажется, такой силы не выставлял еще ни один султан. Только коней сто тысяч, более двадцати тысяч волов и верблюдов, которые тащили сотни пушек и возов с порохом, ядрами и провиантом, а воинам, ездовым и счета не было!.. (* Богдан - турецкое название Молдавии того времени.) Утром первого мая войска выстроились на обширном майдане* перед дворцом белградского бейлер-бея**. (* Майдан (араб.) - площадь. ** Бейлер-бей (тур.) - наместник султана, правитель области.) Ждали выхода султана. Всем было известно, что именно сегодня начинается настоящий поход, настоящая война. В это время от наплавного моста, наведенного через Дунай, послышался стук копыт. На взмыленном гнедом коне мимо войска промчался усталый, запыленный всадник. Он едва держался в седле, но быстрый взгляд серых глаз, скользнувший по бесчисленным рядам воинов, и плотно сжатые запекшиеся губы свидетельствовали о необыкновенной внутренней силе этого человека, о необычайной его выносливости. Перед дворцом всадник остановился. Неуверенно ступил на землю. К нему кинулись чорбаджии. Кто-то взял коня. Кто-то поддержал прибывшего. Он бросил несколько резких слов близстоящим, и по толпе чорбаджиев, собравшихся у входа, прошелестело: - Дорогу чаушу! Дорогу чаушу великого визиря! Чауш отряхнул пыль с одежды и шагнул к крыльцу. Навстречу ему, расталкивая старшин, устремился стройный, в дорогой одежде чауш-паша. - Асен-ага! Ты?! - И обнял гонца. - Я, Сафар-бей... Это был Арсен Звенигора. Похудевший, обветренный и темный, с запавшими щеками и давно не бритым лицом. По всему было видно, что далекая дорога отняла у него много сил. - Откуда? - Из Камениче... С письмом к великому визирю. - Пошли. - Сафар-бей первым направился к дворцу. Все расступались, давая им дорогу. Когда стражник пошел докладывать и в просторной приемной они остались одни, Сафар-бей быстро спросил: - О чем письмо? - Это донесения турецких лазутчиков из Польши. Но, думаю, теперь они не повредят ни Польше, ни Австрии - я сделал все, чтобы привезти их как можно позднее... А что со Златкой? - Она здесь. - Значит, освободим ее! - обрадовался Арсен. Сафар-бей тронул его за предплечье. - Тс-с-с! Не кричи! У стражников тоже есть уши. Кара-Мустафа взял ее, как и многих одалисок, с собою в поход. Это у них принято: так делает султан, так делают визири и паши. Но сейчас невозможно освободить Златку... - Почему? - Да потому что мы сегодня, даже сейчас выступаем. Скрыться незамеченными нам не удастся. Нас сразу схватят... Пошли! За нами уже идут. Капуджи провел их в небольшой зал, где перед позолоченными дверями стояли несколько пашей и старших чорбаджиев. Показал рукой на дверь. - Зайди! Арсен шагнул вперед и, увидев на противоположной стороне великолепного зала султана в окружении визирей и пашей, упал на колени. - Вести из Ляхистана, о великий повелитель правоверных! - произнес хрипло, доставая из-за пазухи тугой свиток. Султан скосил глаза на Кара-Мустафу. Едва заметный кивок головы визиря - и ему подали, выхватив из рук чауша, донесение. Кара-Мустафа узнал руку каменецкого паши Галиля. - Ну что там? - нетерпеливо спросил Магомет. Великий визирь дочитал послание. Сказал громко: - Король Ляхистана Ян III в присутствии членов сената и многих депутатов сейма в последний день первого весеннего месяца подписал договор с Австрией... Ляхистан обещает выставить сорок тысяч войска. Главнокомандующим станет либо император, либо король - в зависимости от того, кто из них во время кампании будет при войсках... - Значит, Ян Собеский добился своего, - задумчиво произнес султан. - Конечно, сераскером гяуров будет он... Леопольд слишком труслив, чтобы возглавить войско. Но мы должны не допустить объединения их сил и разгромить Леопольда до прихода Собеского! Что думает об этом великий визирь? Кара-Мустафа махнул чаушу рукой, приказывая выйти, а потом поклонился султану. - Устами падишаха говорит сам пророк! Мы разобьем их поодиночке! Хотя сил у нас достаточно, чтобы разгромить и объединенное войско гяуров, рисковать не следует. Думаю, Собеский подойдет к Вене не раньше осени. До этого времени мы овладеем столицей Леопольда, а потом всеми силами нападем на короля Ляхистана и приведем его на аркане в Стамбул! Султан одобрительно качнул головой. - Инч алла!* Да-да, сила у меня великая! Ее вполне хватит, чтобы смести с лица земли и Австрию, и Ляхистан, и Венецию, и немецкие княжества... Я полагаю, что мне нет надобности далее оставаться с войсками. Звезды неблагосклонны ко мне сейчас, и было бы глупо не считаться с ними. Я возвращаюсь в Стамбул с надеждой на полную и окончательную победу, которую я обеспечил тем, что собрал небывало огромное войско! (* Инч алла (тур.) - возглас мусульман, означающий: "Так угодно аллаху!") - Да, да! - закивали головами визири и паши. - Я передаю всю полноту власти над войском великому визирю и приказываю: сегодня же, немедленно выступить на Вену, чтобы взять ее как можно скорей! - Мы положим ее к ногам падишаха мира! - низко поклонившись, торжественно пообещал Кара-Мустафа, едва сдерживая бурлившую в груди радость. Внешне он был спокоен, но сердце бешено колотилось. Сбывается его заветная мечта! Он - сердар! Главнокомандующий такого войска, которое принесет ему и славу на века, и почести, и богатство монарха при жизни! На гребне побед он вознесется к вершине власти, осуществит все, что задумал. "О аллах, помоги мне, рабу твоему, победить неверных, и я клянусь - половину гяурского мира своей саблей обращу в ислам, а другую половину истреблю до седьмого колена!" Султан поднялся. - Коня мне! Я хочу выехать к войскам. Вынести священное знамя пророка! И вот живописная процессия двинулась на майдан. Завидев султана на белом коне, пушкари на стенах Белградской крепости выстрелили залпом из всех крепостных пушек. Вздрогнула земля, страшный грохот сотряс все строения города. Заиграли рожки, зарокотали тулумбасы. От края до края прокатились здравицы, повторяемые десятками луженых глоток чаушей: "Слава падишаху вселенной! Слава наместнику аллаха!" А следом за ними над войсками взвился протяжный, как волчий вой, клич: "Уй я уй!" На возвышении, специально сделанном для этого случая, султан остановил коня. За ним полумесяцем выстроились паши во главе с Кара-Мустафой. - Воины! - обратился султан к войску, и горластые чауши разнесли его слова по всему майдану. - Настало время вступить в земли страны Золотого Яблока! Богатейшие города падут к вашим ногам, и вы возьмете в них все, что захотите. Урожайные нивы и плодоносные сады дадут вам хлеб, овощи, фрукты. Бесчисленные отары овец обеспечат мясом, а лучшие в мире мастера сошьют вам дорогие одежду и обувь... Смело идите вперед, и вы вернетесь домой, увенчанные славой и перегруженные добычей! Там вы возьмете рабов, которые будут трудиться на ваших полях, пасти ваш скот и доить ваших кобылиц. Там вы найдете рабынь, которые станут украшением ваших гаремов. Вперед, непобедимые воины! Пусть аллах наполнит сердца ваши мужеством, защитит вас от вражьей пули и вражьей сабли! - Уй я уй! Уй я уй! - раздался над городом грозный клич.- Алла! Алла! Султан подал пальцем знак, и ему мгновенно поднесли на бархатной подушке инкрустированный золотом и самоцветами ларец. Он вынул из него ярко-зеленое знамя с вышитыми канителью* полумесяцем и изречениями из корана и поднял над собой. В другую руку ему подали тяжелую, тоже отделанную золотом книгу. (* Канитель - тонкая витая нитка из золота или серебра для вышивания.) Над майданом повисла гробовая тишина. Знамя пророка! Священный коран! Святыни, которые следует защищать не щадя жизни! - Воины! - снова прозвучал голос Магомета. И чауши опять, как эхо, вторили ему. - Знамя пророка поведет вас на подвиги, укажет путь к великим победам! Сегодня я вручаю его нашему великому визирю, пятибунчужному паше Асану Мустафе, и пусть каждый знает, что отныне он - сераскер. Его воля, его приказ - это воля и приказы вашего падишаха! Кара-Мустафа подошел с низким поклоном, взял знамя и коран, высоко подняв их над головой, изо всех сил воскликнул: - Воины! Слава нашему падишаху! Слава наместнику аллаха на земле! Слава властелину всего мира! Вперед, на гяуров! - Уй я уй! Уй я уй! Алла! Алла! - ответило войско. Загрохотали барабаны, заиграла музыка. Зазвучали команды во всех концах площади. Всколыхнулись, как море, полки янычар. Затрепетали флажки на копьях спахиев. Отряд за отрядом во главе с алай-беями* отправлялись в поход. На запад! На неверных! (* Алай-бей (тур.) - полковник.) 2 - Ты как хочешь, а я должен повидать Златку! Чего бы мне это ни стоило. Узнать, где она живет, в какой клетке тоскует, - сказал Арсен, выйдя от султана и вновь оказавшись в объятиях Сафар-бея. - У нас очень мало времени. Войска уже готовы выступать. - Ничего. Нам хватит одного часа... Ну я прошу тебя, брат! Сафар-бей задумался. Потом решительно махнул рукой. - А-а, ну да ладно. Идем! Они вышли из дворца, сели на коней и, миновав Белградский замок, возвышавшийся над городом, повернули вниз, к Саве. Сафар-бей показал на красивую мечеть. - Видишь? Построена Кара-Мустафой... Внутри еще работают маляры... Дальше, за нею, его дом. Арсен безразличным взглядом скользнул по мечети, по белому дворцу, утопающему в буйной весенней зелени. Он был смертельно утомлен недавней дорогой, и сейчас ему хотелось лишь спать, но прежде - увидеть Златку... - Она там? - казак кивнул на дом Кара-Мустафы. - Там, там... Голова раскалывается, но никак не могу придумать разумного и убедительного повода, чтобы капуджи пропустили нас. - А ты не думай. - Арсен достал из кармана золотой перстень с алым камнем. - Скажешь: великий визирь приказал передать одалиске, поскольку сам не имеет возможности сделать это... Вот тебе и причина. Как чауш-паша ты здесь, надеюсь, всем известен? - Да, это так, - не очень уверенно проговорил Сафар-бей. - Но когда дознается Кара-Мустафа... - Сейчас ему некогда, предстоит большая война! - Голос Арсена наполнился металлом. - Уж я-то постараюсь, чтобы он с нее не вернулся! Сафар-бей хотел что-то ответить, но, заметив горькие складки на помрачневшем лице Арсена и сухой блеск в его глазах, промолчал. Ему стало нестерпимо жаль друга, который вот уже много лет, не имея покоя, мечется по белу свету как неприкаянный. Они остановились у коновязи. Привязали лошадей. Капуджи в воротах знали Сафар-бея. Не допытываясь, посторонились, впуская их. Посыпанная золотистым песком дорожка привела друзей к двухэтажному дворцу. Могучие деревья окружали его с трех сторон, а перед фасадом расстелился зеленый лужок, посреди которого красовалась клумба с ранними весенними цветами. Сторож при входе, безбородый дебелый евнух, оказался неумолим. - Нельзя! - сухо сказал он, с подозрением поглядывая на обросшее колючей щетиной лицо Арсена. - Тогда вызови кизляр-агу Джалиля! - начал сердиться Сафар-бей. - Мне не разрешено отлучаться, ага. - Но мы торопимся! - Это меня не касается, ага. Войти в гарем никто не может! Что нужно передать - я передам! - И он плотно закрыл дверь. Друзья переглянулись. Что делать? Арсена душила злоба. Он готов был стукнуть евнуха саблей по голове. Но доводы разума перевесили: достаточно малейшего крика - отовсюду сбегутся, как дикие псы, капуджи и скрутят их в бараний рог... Погибнув сами, они и Златку обрекут на вечное рабство! Арсен отошел к клумбе, посмотрел на дворец. Где-то там, за его стенами, Златка. Но где? За какими окнами? За какими решетками? И вдруг его осенила мысль: "А что, если подать Златке знак?" Он засвистел мотив украинской песни, которая вот уже лет тридцать, слетев с уст певучей полтавчанки Маруси Чурай, тревожила сердца людей и обретала все новых и новых почитателей. Эту песню очень любила Златка. Они вместе пели ее. Засвiт встали козаченьки В похiд з полуночi. Виплакала Марусенька Своi яснi очi. - Ты что, ума лишился?! - опешил Сафар-бей. - Будь я проклят, если эта песня не заставит Златку выглянуть во двор. - И Арсен снова засвистел. Почти сразу же в одном из окон взвилась занавеска и появилась Златка. Смертельная бледность покрывала ее щеки. Казалось, она, не задумываясь, выпорхнула бы из своей темницы и упала любимому на грудь, не будь железных прутьев решетки. - Арсен! - вскрикнула девушка приглушенно. - Ненко! Этот крик словно хлестнул Арсена. Он рванулся вперед. Но могучая рука Сафар-бея остановила его. - Ты обезумел, Арсен! Сейчас евнух поднимет крик! - Он сжал его руку так сильно, что Звенигора захрипел от боли. Евнух выглянул из двери, тяжело помигал воловьими веками, но спросонок не понял, что произошло во дворе. Арсен с жадностью смотрел на осунувшееся личико Златки, лихорадочно думая, не попытаться ли сейчас, когда Кара-Мустафа с многочисленной охраной вдалеке, освободить девушку? Но здравый смысл подсказал, что надежды на удачу нет никакой. Великий визирь оставил достаточное количество капуджи и слуг, чтобы защитить дворец от всяких неожиданностей. Сафар-бей, угадав, о чем думает друг, тихо сказал: - Не делай глупостей, Арсен! Мы еще вернемся. Арсен громко, так, чтобы услыхала Златка, - эти слова предназначались для нее, - ответил: - Да, мы еще вернемся! Жди! - И тихо-тихо добавил: - Любимая моя! Златка прикрыла веки, показывая, что услышала и поняла все; по ее бледным щекам катились слезы. Занавеска дрогнула, медленно опустилась, скрыв печальное лицо девушки. Только через час друзья догнали за городом войско, переправлявшееся через Саву. Арсен не без помощи Сафар-бея примостился на одном из многочисленных возов и сразу заснул. 3 Император Леопольд подошел к походному столику, выпил бокал холодного, со льдом, красного вина, поданного слугой, вытер белоснежной салфеткой полные розовые губы и, прищурив от солнца голубые глаза, направился к группе генералов, которые почтительно ждали императора на зеленой лужайке. На ровном широком поле, сколько мог охватить глаз, выстроились имперские войска - пехота, кавалерия, артиллерия. Сорок тысяч воинов! Весело колыхались под дуновением легкого весеннего ветерка цветные знамена полков, сверкала на лошадях начищенная до блеска сбруя; черными жерлами нацелились в небо пушки. Горнисты стояли наготове, чтобы трубным кличем оповестить всех: "Слу-у-шай! Император в войсках!" На левом фланге - четыре тысячи наемных воинов-поляков, приведенных князем Любомирским. Им за службу австрийская казна платила звонкой монетой. Леопольду подвели коня, и он, еще совсем не старый, но уже отяжелевший, с заметным усилием поднялся в седло. Одновременно с этим заиграли горнисты. Раздались команды. Затарахтели барабаны. Всколыхнулись ровные квадраты каре и застыли, словно вытесанные из камня. Блестящая кавалькада придворных и генералов во главе с императором двинулась вдоль фронта. Из Пресбурга (Братиславы), под стенами которого проходил этот парад, высыпали тысячи людей - посмотреть на необычное зрелище. С колоколен доносился мелодичный звон. Крепость салютовала залпом всех пушек. Леопольд медленно ехал вдоль строя солдат, при его приближении громко кричавших: "Виват!", - а сам думал о своем. В его сердце кипели разноречивые чувства. Он был горд тем, что за короткий срок сумел собрать и экипировать такое большое войско. Но в то же время его одолевал низменный страх при одной мысли, что турецкое нашествие затопит Австрию раньше, чем ей на помощь придут король польский и немецкие курфюрсты. Вялый и бездеятельный от природы, еще не встретив врага, он уже боялся его. С грустью представил себя в роли главнокомандующего: повседневные тревоги и переезды, походы и бои, жизнь без привычной роскоши, окружавшей его в Вене, в императорском дворце... Нет, нет! Это не для него! Ему не нужна слава воина - ему нужен покой, нужна уверенность, что турецкая сабля или татарский аркан не коснутся его шеи, нужны мягкая перина и изысканная кухня, нужно, наконец, внимание молодой жены, императрицы Элеоноры... Глядя на солдат и представляя, как много их через несколько дней или недель будет лежать здесь мертвыми, император убеждал себя, что лучше всего немедленно, не ожидая нападения Кара-Мустафы, передать верховное командование войсками кому-нибудь другому, а самому пересидеть это беспокойное время в своей прекрасной благословенной Вене. Но кому отдать предпочтение? Герцогу Аренбергу? Людовику Савойскому? Графу Штарембергу? Или генералу Капрари? Нет, ни один из них не годится! Он выберет достойнейшего - герцога Карла Лотарингского, этого мужественного и опытного воина-француза, который поссорился с королем Людовиком и перешел на австрийскую службу. Война - это его ремесло. Пусть он и руководит войсками! До тех пор, пока не прибудет Ян Собеский, который по договору должен быть главнокомандующим объединенными силами коалиции. Если он победит - слава так или иначе достанется императору. А если проиграет кампанию - будет на кого свалить вину за поражение... Раздумывая так и все взвешивая, Леопольд объехал полки и вдруг круто повернул назад. Свита была удивлена: это выходило из рамок церемониала. А император тем временем остановился перед войсками, подозвал к себе Карла Лотарингского и громко, чтобы слышали не только генералы из свиты, но и солдаты с офицерами, сказал: - Герцог, майн либер*, я вручаю вам власть над моим войском. С этой минуты вы - главнокомандующий. В ваших руках - судьба империи! (* Майн либер (нем.) - мой дорогой.) Карл был поражен неожиданным назначением, но виду не подал. Склонил в почтительном поклоне голову. - Благодарю за высокую честь, мой император! Все свое умение и свою жизнь я отдам вашему императорскому величеству! - Виват! Виват! - неслось над войсками. Леопольд покровительственно похлопал знаменитого полководца по плечу. Потом отъехал с ним в сторону. - Герцог, приказываю вам выступить с войсками к Нойхойзелю* и взять эту крепость, чтобы преградить путь туркам к нашей столице. (* Нойхойзель (нем.) - чешский город Нове-замки.) - Слушаюсь, мой император! - А я сегодня отправляюсь в Вену... Желаю вам успеха, майн либер! - Благодарю, мой император! 4 Они втроем сидели в краковском дворце: король Ян, королева Мария-Казимира и королевич Яков Собеский. Открытые окна выходили в сад. В просторное помещение вместе с потоком ярких солнечных лучей врывался аромат цветущих яблонь. - Только что получил еще одно письмо от императора Леопольда с заверением, что он отдаст свою дочь от первого брака за Якова, - сказал король. - Породнившись с императорским домом, наш сын после меня получит полное право на польскую корону... Я - король выборный. Но стану родоначальником наследственной королевской династии Собеских. Польша должна наконец иметь сильную власть! Я отменю право "вето", по которому любой шляхтич-голодранец может своим единственным голосом отклонить самый лучший закон, я буду диктовать сейму свою волю. Если не удастся сделать это мне, сделаешь ты, Яков! - Слушаюсь, папа! - церемонно поклонился юный Собеский. Слова он выговаривал на французский манер. - Если мы сообща с Австрией и немецкими княжествами победим султана, эта победа безмерно укрепит мое положение в Польше и среди других стран. Никто уже не посмеет говорить тогда, что я, как двуликий Янус, одновременно смотрю в противоположные стороны и должен благодарить двух господ - короля Людовика за корону, которой увенчан будто бы по его милости, и папу римского как верный сын католической церкви... - Пан Ян, не вспоминай Людовика, - возразила Мария-Казимира. - Ты ничем ему не обязан. Я не желаю и слышать о нем! Этот скряга пожалел для моего отца маркиза д'Аркена звания пэра Франции, а мне отказал в королевских почестях, когда я навещала свою прежнюю родину. - Больше не буду, Марысенька, успокойся! - кротко согласился король, пожимая изящную ручку жены. - Римскому папе нельзя и словечка напротив молвить, - вставил Яков, краснея, ибо получилось так, будто он поучает отца. Но старший Собеский сделал вид, что воспринял слова сына как должное, и это приободрило Якова. - К тому же папа римский прислал деньги, чтобы мы могли нанять казаков... Собеский оживился. Глаза его заблестели. - Благодарю, Яков. Ты напомнил мне, что нужно проверить, отправились ли наши комиссары на Украину. - И он позвонил в маленький серебряный колокольчик. Вошел Таленти, как всегда, аккуратно подстриженный, надушенный, в прекрасно сшитом костюме. С почтением поклонился. Собеский знал, что Таленти - папский ставленник, обо всем доносит Ватикану, но терпел его. Секретарь даже нравился ему своей опрятностью, старательностью и... преданностью. По-видимому, таков был приказ иезуитов - во всем помогать королю. - Таленти, что слышно от Менжинского? Добрался ли он уже до Сечи? - Мой наияснейший король, Менжинский отправился на Украину вместе со своей свитой. Мне известно, что он намерен побывать в Фастове, Немирове, Корсуни и других городах Правобережья. А в Сечи будут наши комиссары - паны Порадовский и Монтковский... Последнее известие от них пришло из Корца... Мы очень надеемся на казаков. Они так обеднели, что за деньги пойдут на край света! - Не только за деньги, пан Таленти, - мягко возразил король. - Я знаю казаков: с турками они готовы драться и даром, уж больно они их допекли... Но конечно, от платы и военной добычи не откажутся. Я тоже рассчитываю на них. Иначе не с кем будет идти в поход! - Если не считать отряда князя Любомирского... - начал было секретарь, но король перебил его: - Нечего его считать. Это наемное войско, его содержит австрийская казна. - Значит, мы смогли экипировать всего четыре тысячи народной кавалерии, ваша вельможность, - невозмутимо закончил Таленти. - Остальные несколько тысяч - это оборванные, почти безоружные холопы, а не войско. Собеский горько улыбнулся, развел руками. - О матка боска! До чего мы дожили! Польша может выставить против такого могущественного врага лишь несколько тысяч воинов! Где же шляхта? Где всенародное ополчение? - Многие из вельможных панов заявляют, что эта война нужна одному пану Собескому, так пусть он, мол, и воюет... - Одному Собескому! Вы слышите?! - воскликнул король. - Будто я забо