выглядел мрачным, даже грозным, и его меньшую сестрицу Саву, а также все окрестности города. Потеплело на сердце и у великого визиря, он впервые за долгие месяцы после обеденного намаза пошел в библиотеку, достал из богато инкрустированной серебром с перламутром шкатулки коран в дорогом переплете и углубился в чтение. Спустя полчаса его стал одолевать сон. Он лег на мягкую широкую оттоманку, но его покой был тут же нарушен появлением секретаря. - Прости меня, эфенди, за беспокойство. Из Стамбула прибыл чауш... - Что?! - подскочил Кара-Мустафа. - Его впустили? - Пока что нет. Мой повелитель сам изволил так приказать. - Он один? - Чауши султана, да и визиря, не ездят в одиночку... Всегда с охраной, - спокойно ответил секретарь. - Ладно. Пойди к воротам и посмотри, кто там, спроси имя чауша, с чем прибыл, а потом, не впуская никого, вернешься немедленно сюда! Секретарь молча поклонился и вышел. Кара-Мустафа торопливо зашагал по просторному помещению библиотеки, залитому солнечными лучами. Лихорадочно думал: что привез чауш? Жизнь или смерть? Никто не мог дать ответа на этот вопрос. Остаться и выяснить, кто этот чауш, с чем приехал, или бежать сразу, пока не поздно? Он колебался. И на эти вопросы ответить мог, пожалуй, только один аллах. Страх сжимал его сердце. Но все же в самой глубине сознания теплилась мизерная надежда. Может, не все утрачено? Может, привезен приказ о новом походе? Или - отставка?.. Возвратился секретарь. - Ну что? - подался к нему всем телом великий визирь. - Прибыл чауш-ага Сафар-бей, эфенди. - Сафар-бей! - обрадовался Кара-Мустафа, чувствуя, как огромная тяжесть постепенно оставляет его. Забыв даже спросить, с чем тот прибыл, сразу же приказал: - Сафар-бея ко мне! Быстро! Секретарь удалился. Кара-Мустафа облегченно вздохнул. Ну, кажется, аллах смилостивился. От своего-то чауш-аги, безусловно, нечего ждать плохих вестей... Значит, либо вести хорошие, либо, выполнив приказ, Сафар-бей просто возвратился... От него многое можно узнать... Он видел султана! Дверь распахнулась внезапно. В библиотеку торжественно, как на параде, вошел чауш-ага Сафар-бей. Но что это на его вытянутых руках? "О аллах-экбер!" Кара-Мустафа вздрогнул. Ему несли на серебряном блюде шелковый шнурок! В библиотеку входили и входили янычары. В дверях стоял бледный, перепуганный секретарь. За ним толпились слуги, тоже бледные и испуганные. Великий визирь все еще не верил собственным глазам. - Ты... Сафар-бей?.. - глухо проговорил он, пораженный происходящим. Смертный приговор прислан с его собственным чаушем! - Это воля падишаха! - громко объявил Сафар-бей. У Кара-Мустафы зашлось сердце, онемели ноги. - Есть у меня право выбора - выпить яд или застрелиться? - спросил великий визирь, в надежде выговорить хотя бы малейшую оттяжку, которая дала бы ему возможность кинуться к противоположной двери - за ней винтовая лестница в подземелье, откуда начинался тайный ход. Шанс ничтожный, но все же... - Такого выбора у тебя нет, Асан Мустафа! - жестко ответил Сафар-бей и приказал янычарам: - Взять его! Янычары быстро окружили великого визиря, схватили за руки. Тонкий и скользкий шелковый шнур змеей обвился вокруг его шеи... ДОРОГА БЕЗ КОНЦА 1 Побагровевший от гнева паша Галиль топнул ногой на Юрия Хмельницкого, закричал, как на мальчишку: - Я написал в Стамбул, что у меня нет для тебя войска, нет денег! Сейчас не то время, когда мы можем нарушать мирный договор с Москвой! Поражение под Веной окончательно подорвало наши силы, а ты хочешь втянуть империю в новую войну с московской царицей Софией! Ни одного воина я тебе не дам! Таков приказ дивана... Если султан - да будут благословенны его лета! - вытянул тебя из Еди Куле и послал сюда, то надеялся, что ты сам наберешь войско из казаков и будешь защищать Правобережье и от Ляхистана, и от Москвы. А оказалось, что от тебя все бегут, как от прокаженного! Смешно сказать - только пьяница Многогрешный, которого я почему-то еще не повесил, поддерживает тебя! - И паша с презрением посмотрел на согнутую спину Многогрешного, который боязливо выглядывал из-за Азем-аги. - Да ты сам не просыхаешь от горилки! Наливаешься, как бочка, и целыми днями валяешься в беспамятстве на тахте... - Но... мой благодетель, высокочтимый эфенди... - Молчи! Будь моя воля - давно бы повесил вас обоих, как вонючих псов! - Чтобы набрать войско, нужны деньги, - не сдавался Юрась, - а проклятый изменник и ворюга Кара-Мустафа все украл у меня... Пустил по миру! Потому и прошу выдать мне на военные нужды из государственной казны пятьдесят тысяч курушей... - Что?! - приземистый Галиль-паша так и подпрыгнул от возмущения. - Ты слышишь, Азем-ага? Пятьдесят тысяч! Не тысячу, не пять, а пятьдесят тысяч! Да он завтра же промотает их в кабаке!.. Паша долго испытующе смотрел на Хмельницкого. Немного успокоившись, сказал жестко: - Последний раз даю тебе две тысячи курушей, но с условием - набрать хотя бы двести казаков! Сделаешь это - получишь больше. Не сделаешь - я устрою и тебе, и твоему хитрецу Многогрешному такое табандрю*, что - клянусь всевышним! - запомните меня до самой смерти! А теперь - убирайся с глаз долой! (* Табандрю (тур.) - жестокое наказание: битье палками по пяткам и по спине.) - Благодарствую, эфенди, - поклонился Юрась, пряча досаду. - Сегодня же сотник Многогрешный поедет в Немиров на переговоры с тамошними казаками... 2 На майдане, посреди Выкотки, собралась вся немировская сотня. Казаки хотели узнать, зачем приехали из Львова пан Порадовский и пан Монтковский. О чем они там толкуют с полковниками Андреем Абазиным и Семеном Палием, прибывшим из Фастова. - Может, привезли остальные деньги, которые не выплатили за венский поход? - рассуждали одни. - Как же, держи карман шире! - отвечал им кто-то. - Что с возу упало, то пропало! Казаки волновались. - Нечего им сидеть за стенами! Нехай выходят сюда! На люди! - Пусть комиссары гетмана Яблоновского всем скажут, почему не выплатили вознаграждение семьям тех, кто погиб в походе или умер от болезней! Среди казаков шнырял Свирид Многогрешный. Он больше слушал, мотая на ус каждое слово, порой и сам подавал голос: - Правду люди говорят! Нечего полковникам комиссаров прятать... За нашими спинами договариваются! Как погибать в походе - так нам, а как получать денежки - так они впереди. Его сгреб за шиворот Метелица, сопровождавший Палия в Немиров. - Что-то я тебя, братец, в походе не видывал! Наших полковников хаять не смей! Бреши, да знай меру! А не то по сопатке получишь! - И старый казак поднес к самому носу Многогрешного свой здоровенный кулачище. Выкрики в толпе усилились. В дверях появился Абазин. - Что за шум, братья? В ответ загомонили громче: - Выходите толковать на майдан! - На люди! На люди! Абазин улыбнулся. Был он высокий, горбоносый, с черными бровями. И горяч, и скор на руку. Все это знали. Но улыбка его всегда означала хорошее настроение. За ней никогда не таились коварство и злоба. Поэтому зашумели дружнее. - Давай, Андрей, комиссаров сюда! - закричали старшие. - Выводи их, полковник, на свет божий! - поддержали младшие. - Ладно, братья! Мы с батькой Семеном тоже так думаем, - ответил Абазин и скрылся в хате. Через минуту на крыльцо вышли все четверо: впереди - комиссары, за ними - полковники. Над толпой прокатился глухой гомон. - С чем приехали, паны комиссары? - Говорите, а мы послушаем? Порадовский и Монтковский переглянулись. Видимо, их встревожило недовольство толпы. Начал говорить Порадовский. - Панове! Вы хотите знать, зачем мы приехали к вам и о чем говорили с вашими полковниками? Скажу... Коронный гетман Станислав Яблоновский по поручению короля прислал нас сюда, чтобы набрать охочих в поход на турок... Лазутчики доносят, что султан не смирился с поражением и готовится вновь выступить против союзников. Не исключено, что уже этим летом он нападет на Речь Посполитую... - Так и защищайтесь сами! - Не пойдем! Не пойдем! - Один раз обманули, больше не выйдет! - Панове, панове... - пытался перекричать толпу Порадовский. Его не желали слушать. - Деньги отдайте вдовам и сиротам тех, кто погиб под Веной и под Парканом! - Всем отдайте! Ведь мы поделились своей частью с семьями погибших! Стало быть, вы обманули и живых, и мертвых! Порадовский покраснел. Монтковский отступил в глубь крыльца, словно примерялся шмыгнуть при малейшей опасности в дом. Вперед шагнул Семен Палий. Встал рядом с Порадовским. Поднял руку. Гомон над майданом унялся. - Братья! Я согласен с вами! - крикнул он. - Полковник Абазин тоже... Мы целый час доказывали панам комиссарам, что они должны сперва выполнить прежние обязательства и только потом звать нас в новый поход. - Правильно! Правильно! - Землю свою мы защищаем не за плату, а из любви к ней и хотим, чтобы она всегда была свободной и кормила нас и детей наших! Но когда воин идет в наемный поход, он должен иметь оружие и коня, должен быть уверен, что его жена и дети будут сыты в его отсутствие... Для этого казаку нужно заплатить! А как поступили вы, паны комиссары? Обещали одно, сделали другое... Прислали едва ли половину того, что сулили! - Государственная казна опустела - неоткуда взять, - выдавил из себя Порадовский. - Все, что прислал папа римский, мы до шеляга отдали вам! Больше платить нам нечем... - Дешево же цените вы нашу кровь, панове! Обхитрили нас, как хотели, а теперь имеете нахальство опять обращаться за помощью! Не выйдет! - Палий разгневался, голос его дрожал. Порадовский напыжился, надменно посмотрел на полковников. - Не я обманывал вас, панове! Як бога кохам!* Езжайте к тем, кто над нами... Просите их... (* Як бога кохам (польск.) - ей-богу.) - Что-о? Просить?! - Палия передернуло. - Мы столько крови пролили, да еще просить? Не поедем мы побираться! Тебе ж, пан Порадовский, поручаем передать вот эту нашу благодарность вельможному панству за лицемерие и обман! - С этими словами Палий неожиданно ударил комиссара ладонью по щеке. - Не тебя бью, а их! А у тебя за это прошу прощения... Порадовский в первое мгновение растерялся. Потом потянулся к сабле. К нему кинулся Монтковский, удержал. - Ради бога, пан! Посекут в куски! Что греха таить, справедливо нас обвиняют... Глаз не могу поднять от их обвинений! Порадовский зло взглянул на Палия. - Ну, этого я тебе никогда не забуду, полковник! Пока жив, не забуду! - Он сбежал с крыльца и пошел прямо на казаков. Казаки расступились, давая ему проход. Монтковский последовал за ним. Когда комиссары удалились, Абазин тихо сказал Палию: - Не следовало так делать, Семен! Однако казаки, стоявшие поблизости и слыхавшие это, зашумели: - Правильно! Правильно! - Не его же я бил, а в его лице тех, кто над ним! Но тут же Палий с досадой махнул рукой. - Может, и не следовало. Погорячился... Впрочем - пусть знают! Черт с ними! Теперь и ломаного гроша не пришлют! Вперед протиснулся Свирид Многогрешный. - Панове полковники, дозвольте слово молвить! Вам и всему товариству! - Ну говори! Чего хочешь? - разрешил Абазин. Многогрешный взбежал на крыльцо, скинул шапку. - Братья, поручил мне наш гетман Юрий Гедеон Вензик Хмельницкий бить челом вам... Зовет он вас, братья, под свои знамена! - Это под турецкие, значит? - грозно спросил Палий. Он еще не совсем успокоился после стычки с Порадовским. - Чтобы опять орда и янычары топтали нашу землю, а нас вырубали под корень? Прочь отсюда, выродок! Прочь, собака, да живо! Не то отведаешь моей сабли! - Убирайся вон! Долой! - закричали казаки. - Гони его ко всем чертям! Многогрешный съежился, надвинул шапку и сбежал с крыльца. 3 Конный отряд, сопровождавший комиссаров в поездке на Украину, готовился к отъезду. Жолнеры седлали коней, приторачивали к седлам дорожные саквы. Сами шляхтичи сидели в корчме возле окна и ели вкусную горячую колбасу-кровянку, запивая ее холодным, из погреба, пивом. Оба молчали. Маленький, круглый, как бочонок, черночубый Монтковский был ниже чином и не смел первым начать разговор, видя, в каком скверном настроении Порадовский. А тот, высоченный, рыжий, все еще пылал от стыда и злобы из-за безболезненного, но оскорбительного удара Палия, из-за того, что придется теперь возвращаться, не выполнив поручения Яблоновского. Они уже кончали трапезу, когда в дверь прошмыгнул Свирид Многогрешный и в почтительной позе замер у порога. - Прошу прощения у вельможных панов... Мне хотелось бы поговорить с панами о том, что их интересует, - льстиво произнес он. - А что нас интересует? - вытаращился на него Порадовский. - Я был на Выкотке в то время, как этот разбойник Палий... - На что пан... - Сотник Свирид Многогрешный. - На что пан Многогрешный намекает? - грозно спросил Порадовский. - Прошу вельможного пана на меня не сердиться. Что было, то было... А вот про то, что будет, хотел бы поговорить. Пан комиссар сам понимает, что речь пойдет про того разбойника... - Палия? - Да. Порадовский подумал, вытер ладонью жирные губы. - Ну что ж, послушаем... Многогрешный суетливо приблизился и примостился у стола. Оба комиссара впились в него глазами. - Панове, я хотел тайно доложить вам, а через вас - гетману Яблоновскому о ненадежности Палия... Пан король дал ему приговорное письмо на Фастов и окрестные земли, осчастливил его своей милостью. Он же - Палий - замыслил черную измену супротив короля... - Что именно? Говори! - воскликнул Порадовский. Многогрешный подвинулся поближе. Почувствовав себя увереннее, налил из кувшина пива - осушил кружку. Оглянулся, не подслушивает ли кто, прошептал: - Он хочет подбить других полковников на то, чтобы все Правобережье снова присоединить к Левобережью, точнее - к Москве... - Что? - подскочил Порадовский. - У тебя есть доказательства? - Я сам - доказательство тому, панове! - напыщенно заявил Многогрешный. - Своими ушами слышал, как Палий болтал с казаками, а те, разинув рты, как дурни, слушали его... Порадовский радостно потер руки. - Гм, это важная весть! Значит, Палий - изменник, и его нужно немедля арестовать! - Без приказа пана Яблоновского? - засомневался Монтковский. - У меня есть такой приказ! Касающийся не лично Палия, а всех, кто так или иначе выступает против короны! В данном случае есть доказательства измены полковника Палия... - Об этом я и говорю, - обрадовался Многогрешный. - Палий - опасная личность. Уверен, что гетман Яблоновский отдаст его под суд. А я готов свидетельствовать против него... Тем более, панове, что мне давно хотелось перейти на службу к пану Яблоновскому... При возможности замолвите за меня словечко, как за верного слугу. - Замолвим, - согласился Порадовский. - Пан Яблоновский щедро платит преданным людям... Но слова - лишь слова, пан Многогрешный. Для того чтобы я поручился за тебя перед самим коронным гетманом, нужны дела! - Какие? - Ты поможешь мне арестовать Палия. - Побойся бога, пан! - воскликнул удивленный Монтковский. - К Палию благосклонно относится сам король! - Король пока не знает о его истинных намерениях! - отрубил Порадовский. - Дело решенное, Палия арестуем! Но как? - Тихо, без шума, - ответил Многогрешный. - Можете целиком положиться на мою ловкость. 4 Документы, заготовленные Ненко, оказались весьма кстати. Без серьезных препятствий Арсену и Златке под видом янычарского чорбаджия с подчиненным удалось добраться до Болгарии, а затем, переодевшись на перевале Вратник, в межгорья Старой Планины. Погостив у воеводы Младена в его гайдуцком краю и дождавшись приезда Ненко к отцу, Арсен со Златкой тронулись в путь, на Украину. В Белой Церкви, где они решили отдохнуть с ночевкой, неожиданно узнали об аресте Палия. Хотя кони, да и сами они - особенно Златка - нуждались в более длительном отдыхе, Арсен без колебаний сказал: - Поехали, милая! Здесь недалеко - тридцать верст... Как раз к утру будем дома. Златка не перечила Арсену, понимая, что речь идет о важном деле. Быстро собравшись, они двинулись на север. В Фастов прибыли, как и думал Арсен, к завтраку. Весна приукрасила, убрала зеленью и цветами разоренный войнами и лихолетьем город. Шумели на фастовской горе, возле крепости, молодые яворы, седыми облаками нависли над серебристой Унавой ветвистые вербы. Вот наконец подъехали они к приземистой хатке, где жили мать с дедом. Еще с дороги Арсен заметил во дворе оседланных лошадей. Сердце его тревожно забилось. Кто бы это мог быть? Когда открыл ворота и помог Златке слезть с коня, услышал топот ног и радостные восклицания: - Арсен! Златка! - Родные наши! - Слава богу! - послышался голос матери. - Живы! - Слава аллаху! - вторил ей Якуб. В хате оказалось полно людей: Арсен и Златка переходили из объятий в объятия. - Яцько? Неужели ты, парень? - не поверил своим глазам Арсен, здороваясь с русоголовым двадцатилетним парубком в бурсацкой одежде. - Ну, как наука - не идет без дрюка? Иль закончил уже школу? - Да, закончил и... домой, - смутился Яцько. - То есть к тебе, Арсен, потому как мне, сам знаешь, больше некуда... Собирались мы с Семашко приехать через неделю - хотелось на воле побродить по Киеву, да узнали про арест батьки Семена и примчались... - Куда же тебе ехать еще, братик мой дорогой? Конечно, ко мне! - обнял его Арсен. - Теперь нас у матери трое - Стеха, я и ты! - Холера ясная! А про меня забыл? Я четвертый, ведь тоже родной неньки не имею! - И Спыхальский чмокнул сначала Златку, а потом Арсена. Кроме родных - матери, дедушки Оноприя, Стехи, - Романа и Якуба, навсегда оставшегося в семье Звенигор, Яцько и Спыхальского, здесь были Метелица и Зинка, которые последними, но не менее пылко поздоровались с прибывшими. Звенигориха пригласила всех к столу. После завтрака Спыхальский, на удивление молчаливый в течение оживленной трапезы, взял Арсена и Романа под руки. - Друзья, прибыл я из Львова не только для того, чтоб повидаться с вами. Есть дело более важное... Не пройтись ли нам, Панове, на леваду и там, над Унавой, в затишье поговорить? Пускай тут жинки прибирают, а мы малость проветримся... С этими словами он потянул мужчин из хаты. Вскоре их нагнали Метелица и Яцько. Под ближайшими вербами стали в кружок. Солнце уже высушило росу, и в воздухе струились медвяные запахи первых луговых цветов, гудели шмели и пчелы. От Унавы долетали гогот гусей и кряканье уток, а из леса, темной стеной высившегося на другой стороне, неслось далекое, грустное кукование кукушки - ку-ку, ку-ку... Когда кукушка замолкла, Арсен сказал: - Друзья мои, у всех у нас сейчас одна мысль - про батьку Семена... про Палия... Кто больше других знает, тот пусть и расскажет. Ты, Мартын, хотел что-то поведать? - И вправду, панство, я могу вам сказать, где Палий... Як бога кохам, могу! - Ты знаешь, где Палий? - воскликнул Арсен. - Откуда? - Из первых рук, как говорят... - Начинай же! - нетерпеливо перебил его Звенигора. - Не тяни! - Видите ли, панове, во Львове, при дворе коронного гетмана Станислава Яблоновского, служит один человек, которому я чем-то понравился, считает он меня своим другом... Это комиссар Порадовский. И хотя я не питаю к нему подобных чувств, мы с ним частенько встречались - сиживали по вечерам в корчме, потягивая пиво... Но вот он на время исчез. А когда вернулся, сразу заглянул ко мне. Пан Порадовский был основательно навеселе и необыкновенно болтлив. Расхваставшись, он рассказал, что они с паном Монтковским побывали в Немирове и арестовали там Палия... Как услыхал я такое, чуть не подавился куриным бедрышком, которое как раз обгладывал... "Как! Полковника Семена Палия?!" - воскликнул я. "Да", - спокойно ответил пан Порадовский. "За что?" - "За то, что он хочет со своими казаками переметнуться под власть Москвы!" - "Это он сам тебе сказал?" - спросил я. "Еще чего! Конечно, нет... Об этом мне донес один казачий сотник по имени Свирид Многогрешный..." - "Матка боска ченстоховска! - воскликнул я, потрясенный. - Свирид Многогрешный?" - "Почему пан Мартын удивлен? Он знаком с Многогрешным?" - "Спрашиваешь! Я знаю его как облупленного! Потому как был вместе с ним в турецкой неволе... Потурнак* и свинья, каких свет не видывал! А ты, пан, арестовал героя Вены, поверив этой бестии! Что еще скажет гетман и сам король?" Порадовский засмеялся и ответил: "Не знаю, что скажет пан круль, а коронный гетман похвалил меня и велел бросить арестованного, заковав его в кандалы, в подземелье в Подкаменном... Думаю, пану Мартыну известно, какие там казематы!" - "Ну и как решил гетман поступить с тем полковником? Повесить?" - "Это уже его забота, я свое сделал..." После этих слов я быстренько выпроводил Порадовского и помчался в Подкаменное. Там убедился, что он не наплел небылиц спьяну... Что мне оставалось? Один я в Подкаменном ничем не мог помочь батьке Семену... Поэтому сказал всем, что еду домой, в свой Круглик, а сам на коня - и к вам, в Фастов!.. (* Потурнак (укр.) - невольник, принявший мусульманство, отуречившийся.) Друзья удрученно молчали. Арсен первым нарушил гнетущую тишину: - Спасибо тебе, пан Мартын, за важную весть... Теперь нам нужно придумать, что предпринять... - Как что! - воскликнул Яцько. - Поднять фастовский полк, захватить Подкаменное - и вызволить полковника! - Погоди, хлопец! Ты слишком горяч по своей молодости. К тому же тут есть старшие, и пока тебя не спрашивают, помолчал бы... По крайней мере, так в войске заведено. Иль в бурсе тебя по-другому учили? А-а? - добродушно улыбнулся в седые усы Метелица и добавил: - Давайте-ка гуртом покумекаем... Палия высвободить нужно во что бы то ни стало! Это ясно! Но как? Не идти же и впрямь с одним полком войной на польское войско, как советует наш молодой друг. Покусывая стебелек травы, Яцько смущенно отвернулся. - Пожалуй, - промолвил Роман, - кое в чем Яцько прав... Только нужно отправиться в Подкаменное небольшим отрядом. А там, разведав все как следует, выбрать темную ночь, напасть на замок и, перебив стражу, освободить батьку Семена. - Напасть можно, но доберется ли скрытно этот отряд до Подкаменного? - высказал сомнение Спыхальский. - Даже если двигаться по ночам, и тогда кто-нибудь увидит и донесет Яблоновскому или его региментарям*. Нас еще по дороге словят, как куропаток... (* Региментарь (польск.) - полковник.) - Что ж ты советуешь, Мартын? - спросил Арсен. - Ничего не советую... Знаю одно: к Подкаменному надо подойти так, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения. - Ну... это можно сделать, - в раздумье сказал Арсен. - Поедет не военный отряд, а мирный купеческий обоз... Повезем во Львов товар... - Было бы что везти! - буркнул Метелица. - Каждый из нас гол как сокол. - Сообразим что-нибудь... Сено, шерсть, бочки все сгодится, чтобы наполнить наши возы. А под низ - седла. Мы ведь обоз потом бросим, уходить придется верхами... - Здорово придумано, холера тебя забери! Был бы я такой башковитый, как ты, пане-брате, непременно стал бы региментарем! - воскликнул Спыхальский и с завистью посмотрел на лохматую, давно не стриженную голову Арсена. Все засмеялись, а Арсен сказал: - Есть у меня и другая думка... - Какая? - Просить короля... Собеский хорошо знает Палия, высоко оценил его под Веной. Может, махнуть мне к нему да все рассказать? - Если он откажет... мы потеряем время... - неуверенно начал Роман. - Сделаем так. Готовим купеческий обоз в двадцать возов. За старшего поедет Роман, а с ним - тридцать сорок охочих казаков... Пока все устроится, пока доедете до Подкаменного, я успею съездить к королю... Прикажет отпустить Палия - обойдемся без кровопролития, откажет - пустим в ход сабли! Как вы на это? Согласны? - Согласны! Согласны! - Тогда пошли в дом батьки Семена... К слову, они уже поженились с Феодосией? - Поженились. Сразу же по приезде из венского похода. - Вот и хорошо. Нужно успокоить жену полковника. Там, у нее, соберем сотников и договоримся обо всем... 5 Свирид Многогрешный тихонько приоткрыл дверь в гетманские покои, просунул голову и, увидев Хмельницкого, дремавшего на канапе*, спросил: (* Канапе (франц.) - диван с приподнятым изголовьем.) - Ваша ясновельможность, можно? Юрась испуганно вскочил - пламя свечи заколыхалось. - Тьфу, черт! Мог бы и поделикатнее... Заходи! Многогрешный поздоровался, сел на табурет у стола, на котором стоял пустой графин из-под вина, вздохнул. - Что так тяжко? Рассказывай! С чем вернулся из Немирова? - приказал гетман. - Ни с чем, - буркнул Многогрешный. - Дела плохи... - Отчего? - Всюду на Правобережье, кроме Каменецкого пошалыка, восстановлена власть Речи Посполитой. Польша воспользовалась победой под Веной и прибирает к рукам украинские земли, которые Бахчисарайским договором определены ничейными, а в действительности могут находиться под вашей булавой... - Это я знаю, - прервал его нетерпеливо Юрась. - А как наши дела? С кем говорил? Кто признает мою власть? - Э-э-э! Никто! - безнадежно отмахнулся Многогрешный. - Король Ян Собеский да гетман Станислав Яблоновский раздают приговорные письма на села и города, будто это их собственность... О том, чтобы идти на службу к вашей ясновельможности, никто и слушать не желает! А меня, вашего посланца, полковник Семен Палий выгнал из Немирова, как пса, хотя сам на Немиров не имеет никакого права. Распоряжается там его приятель Андрей Абазин. Однако в долгу я не остался - отблагодарил его за обиду! Будет помнить до новых веников! - Проклятье! - гетман ударил кулаком по столу. - Мало я их жег! Мало вешал! Не люди, а бурьян какой-то! Но я скручу их в бараний рог и заставлю делать то, что прикажу! О боже, дай мне силы подняться над недолей, укрепи мое сердце, чтобы оно стало каменным, глухим к чужому горю и страданиям. Опираясь на дружескую поддержку падишаха, я зажму весь народ свой в этом кулаке! Юрась еще раз стукнул по столу и в бешенстве заскрипел зубами. Глаза его горели, как у больного. В уголках губ появилась пена. Давало знать себя выпитое без меры вино. Юрий Хмельницкий никак не мог понять, что карта его бита, что Украина отшатнулась от него, как от прокаженного. Цеплялся за малейшую возможность удержаться на поверхности. Обманывал пашу Галиля, великого визиря и самого султана лживыми словами о том, что казаки ждут не дождутся, чтобы перейти под его гетманскую булаву. Обманывал и себя призрачными надеждами, продолжая все еще на что-то уповать... На что? Он обхватил руками голову и уставился безумным взглядом в темное окно, за которым была глухая ночь. Многогрешный не решался нарушить зловещую тишину. Минута плыла за минутой, а Юрась не менял позы. Казалось, что сидит не человек, а каменная статуя с перекошенным лицом. Даже гул голосов в соседней комнате и топот многих ног не вывели его из этого состояния. Лишь после того, как дверь вдруг с шумом распахнулась и в комнату вошел Азем-ага, а за ним - несколько янычар, Юрась повернулся и гневно воскликнул: - Азем-ага, я приказывал не заходить ко мне без разреше... - И осекся... В протянутых руках Азем-аги темнело широкое деревянное блюдо, а на нем лежал свернутый кольцами длинный шелковый шнурок. Хмельницкий смертельно побледнел. Многогрешный вскочил с табуретки, но, сообразив, что гетману прислан от султана смертный приговор, застыл на месте, как пораженный громом. Тем временем Азем-ага медленно приблизился к столу и, не торопясь, торжественно поставил на него свою страшную ношу. Позади выстроились молчаливые, суровые янычары. Юрась впился взглядом в шнурок. Это был конец. Конец всему - надеждам, тревогам, жизни. Он прекрасно знал, что человек, получавший от султана такой подарок, жил не дольше, чем нужно для того, чтобы умереть. И ценил его султан невысоко - прислал свой жуткий подарок не на серебряном, а на деревянном блюде... - Нет! Нет! - Гетман закрылся руками, словно защищаясь от удара. - Не может этого быть! Это фатальная ошибка! Не мог султан отдать такой приказ! - Султаны никогда не ошибаются! - ледяным голосом произнес Азем-ага. - Извини меня, гетман Ихмельниски, но приказ султана должен выполняться без промедления... Ты сам или тебе помочь? - Не-е-е... - исступленно закричал Юрась. - Не хочу-у-у! Азем-ага подал едва заметный знак рукой. Из-за его спины вышли три янычара. Один схватил Юрия Хмельницкого за руки - заломил их назад. Двое мгновенно накинули на шею шнурок, потянули изо всех сил. Юрась захрипел, заметался в петле, все еще стараясь вырваться, но сразу же поник, упал. Так никто и не понял - от удавки он умер или от страха. Когда с гетманом было покончено, Азем-ага глянул на Многогрешного, который стоял ни жив ни мертв. - Ты поможешь нам, Свирид-ага! Вынесешь труп. - И он повернулся к янычарам, стоявшим позади. - Давайте мешок! Те быстро развернули большой куль и опустили в него тело гетмана вниз головой. Потом крепко завязали. - Бери, Свирид! - приказал Азем-ага. - Послужи своему гетману в последний раз! У Многогрешного от испуга отнялся язык, а ноги будто приросли к полу. - Ты что - оглох? - толкнул его в спину янычар. Ему помогли взвалить мешок на плечи, затем вывели из дома. Впереди шел Азем-ага, позади - янычары. Многогрешный еле плелся. От ужасной ноши, давившей на плечи, у него кружилась голова. Ему казалось, что он делает последние шаги по земле. На улице повернули направо, к Турецкому мосту. Стояла темная, облачная ночь. Город словно вымер - ни прохожих, ни огонька, ни собачьего лая. Только тяжелое сопение Многогрешного нарушало могильную тишину. На мосту Азем-ага остановился. - Сюда! Кто-то подтолкнул Многогрешного к каменным перилам. Он споткнулся - и мешок свалился к ногам Азем-аги. - Тише ты, шайтаново отродье! - выругался тот. - Бросайте! Янычары вскинули мешок на широкие перила и столкнули его в глубокий каньон, прорытый бурными водами Смотрича. Спустя некоторое время оттуда донесся едва слышимый всплеск. Многогрешный перекрестился. - Господи, упокой душу его! - Аллах упокоит... и примет его в свои "райские сады", - сказал Азем-ага. Не разобрать было, говорится это серьезно или с насмешкой. - Он верно служил падишаху и заработал себе награду... А ты, Свирид-ага, убирайся отсюда! Побыстрей да подальше. Понял? Как было не понять! Многогрешный поклонился и кинулся наутек. Он представил себе мертвого Юрася Хмельницкого и мысленно поблагодарил бога за то, что не на его шее затянулся страшный шелковый шнурок, что не его, скрюченного в тесном мешке, катят по скользким камням холодные мутные воды... 6 Секретарь Таленти, склонив в поклоне продолговатую голову с редеющей черной шевелюрой, пятясь вышел из кабинета и, не закрывая за собою двери, повернулся к Арсену: - Его ясновельможность милостиво разрешил тебе, пан Комарницкий, зайти на короткую аудиенцию. Войдя в знакомый кабинет, Арсен поклонился. Собеский сидел за большим массивным столом, широкоплечий, тучный, с копной слегка посеребренных сединою волос, и перебирал бумаги. Отложив одну из них в сторону, пристально посмотрел на вошедшего. - Доброго здоровья, ваша ясновельможность! - А-а, пан Комарницкий, то бишь пан Кульчицкий, или как там тебя! Приветствую, приветствую героя Вены! Я никогда не забываю тех, кто храбро сражался под моими знаменами... Садись, пожалуйста. Рассказывай, с чем прибыл! Арсен сделал несколько шагов к столу, но не сел. - Ваша ясновельможность, допущена большая несправедливость, и я приехал просить вашей милости и защиты... - О Езус! И тут несправедливость! Кажется, все в этом мире соткано из одних несправедливостей! - воскликнул король, видимо все еще находясь в плену своих мыслей или под впечатлением недавней беседы с секретарем. - Скажите, кто оскорбил ваше королевское высочество, и я... - начал Арсен. - Нет, нет, совсем не то, здесь сабля не поможет, - замахал руками Собеский. - Интриги магнатов, их самоуправство разваливают польскую державу! Вот что ранит мне сердце! Каждый тянет к себе. Никто и думать не желает об отчизне, все заботятся лишь о собственных поместьях, о своем тщеславии. Пока существовала прямая угроза со стороны Порты, шляхетство держалось дружно, а теперь - как сбесилось. Каждый магнат хочет стать королем, каждый голопузый шляхтич - магнатом! Повсюду - раздоры, подкуп, тяжбы по судам, вооруженные нападения, грабежи, разбой... Никто не боится королевской власти, все полагаются на оружие... Анархия - да и только! Арсен молчал, оторопев от такого откровения. Заметив его растерянность, Собеский опомнился и уже спокойным тоном спросил: - Так что же случилось? От кого я должен защитить тебя? - Не меня, ваша ясновельможность... Несправедливость допущена по отношению к известному вам полковнику Семену Палию, который не менее храбро бился под знаменами вашей ясновельможности с турками... - С ним-то что произошло? - Он коварно схвачен в Немирове людьми Станислава Яблоновского и брошен в темницу в Подкаменном... - За что? - Без всяких оснований... Только потому, что его оговорил один давний недруг, заявив, будто бы полковник - приверженец гетмана Самойловича и Москвы... Собеский откинулся на спинку кресла. - Ну а если это правда? - Нет никаких доказательств, ваша ясновельможность! Вы сами видели, что Палий не жалел жизни и сил ни под Веной, ни под Парканом... Казачье войско, фастовский полк и другие полки на Правобережье возмущены своеволием Яблоновского. Мы просим вашу ясновельможность защитить полковника от несправедливого обвинения и приказать гетману Яблоновскому выпустить его из заточения! - Так, значит, пан Комарницкий, то бишь Кульчицкий, казак? - удивился Собеский. - Да, ваша ясновельможность. - О-о! Тогда мне понятно, почему пан так отстаивает Палия... Но я, собственно, ничего не имею против полковника. Он, безусловно, храбрый человек, и я никогда не забуду его побед под Веной. Скажи Яблоновскому, что я прошу рассмотреть это дело доброжелательно... Тем более, что мне не хотелось бы осложнений с Москвой, ибо мы договариваемся сейчас о вечном мире и союзе с ней, о совместной войне против Османской империи... Король забарабанил пальцами по столу, и Арсен понял: аудиенция окончена. У Арсена стало тягостно на сердце. Его далекая поездка завершилась ничем. Хотя Собеский не отказал в помощи, но и не помог. Вместо письма гетману ограничился советом поговорить с Яблоновским. Да напыщенный магнат рассмеется казакам в лицо и погонит прочь! Не было полной уверенности в том, что он выполнил бы письменное распоряжение короля, а словесное пожелание - и подавно... Арсен молча поклонился и вышел. Проходя через роскошные, расписанные золотой краской двери королевского кабинета, он невольно вспомнил, как некогда под Чигирином безрезультатно просил князя Ромодановского защитить Романа Воинова, когда того арестовал генерал Трауэрнихт. "Выходит, сильные мира сего повсюду одинаковы, чтоб им пусто было! Простому человеку за этими богатыми дверями правды не найти. А посему, казак, надейся только на собственные силы, на свою саблю!" 7 Обоз въехал в Подкаменное и остановился на площади перед замком. Солнце уже опустилось к горизонту, и от мрачных крепостных стен и островерхих башен на землю падали черные тени. - Эй, мужики, тут становиться на ночлег запрещено! - закричал от ворот дежуривший гайдук. - Намусорите, а завтра прибирай после вас! - Не кричи, пан! Мы не глухие! - ответил Арсен, одетый в обычную крестьянскую одежду: белые полотняные штаны, сорочка и соломенный брыль. - Поди-ка лучше сюда! Ведь не с пустыми руками приехали мы на ярмарку. - И он похлопал ладонью крутобокий бочонок. Жест был настолько красноречив, что гайдук, пожилой гуцул из Прикарпатья, сначала заморгал глазами, затем облизнул сухие, воспаленные губы. - Пиво? - И таранка к нему найдется из самого Днепра. - Арсен моргнул хлопцам - Яцько и Семашко: - Ну-ка, поищите на моем возу - выберите несколько рыбин получше! Чтобы пан остался довольным и дозволил нам тут переночевать... Яцько поднес стражнику большую кружку. Гайдук мотнул было головой - на часах, мол. Немного подумал. Колебался, должно быть. Наконец, решившись, прищелкнул языком, оглянулся - не видно ли кого поблизости - и только тогда взял в руки кружку. Понюхал. На лице проступило удивление. - Разрази меня гром, если это не горилка! - Он приоткрыл усатый рот, сделал один глоток, поморщился. Затем, переведя дыхание, вновь приложился к кружке и осушил ее до дна. - Ф-фу! А теперь, хлопцы, не мешало бы и закусить, если есть! Таранку стражник ел медленно, смакуя, то и дело похваливая угощавших. - Вы правильные хлопцы, как вижу... Просто чудесные! Кабы не служба, то я с вами тут и заночевал бы! Ей-богу! - болтал он, пьянея. - Уже вечереет, и было б совсем не плохо улечься на возу, подмостив себе сена, да задать храпака! Арсен подморгнул Василию Семашко, и тот шагнул к телеге - освободить ее для стражника. Гайдук хитро прищурился, погрозил хлопцу пальцем. - Может, ты покличешь своих товарищей? - спросил Арсен. - Не то как пустим чарку по кругу - им, беднягам, ничего не перепадет. - Э-э, не стоит, ей-богу! - пробормотал уже порядочно опьяневший гайдук. - Нас только двое на карауле... Я на воротах, а второй, новенький, внизу... Такой набасурманенный - слова из него не вытянешь. Сидит да все думает, думает. А чего думает, поди спроси его?.. - Кого ж вы стережете? - Говорят, какую-то важную птицу... Такие кандалы на него надели! - Когда же тебе, друг, замену пришлют? Иль так и будешь всю ночь торчать один? - Черта с два! Дождешься тут замены! Как надоест стоять - пойду, стукну в двери: мол, выходи кто! Кто-нибудь и выйдет... Он еле держался на ногах. Язык заплетался, голова клонилась все ниже к груди. Чтобы не упасть, гайдук оперся о телегу. - Кажись, готовый? - тихо спросил Роман, подходя к переднему возу. - Можно и начинать! Казаки уже распрягли коней - седлают... - Хорошо, - согласился Арсен. - Клади его, хлопцы! Он хотел поспать на сене - так пускай спит! А жупан снимите, Спыхальский наденет! Яцько и Семашко сняли с гайдука жупан. Его самого кинули на телегу, прикрыли попоной. Он что-то пробурчал - и сразу уснул. Тем временем над городком опустился синий весенний вечер. До замка долетали девичьи песни, смех парубков. Где-то далеко-далеко, вероятно на другом конце города, не переставая звучали неутомимые цимбалы. Когда кони были оседланы, казаки достали запрятанное в возах оружие. - Друзья, кто остается здесь - будьте начеку! - приказал Арсен. - Как только услышите выстрелы, крик или свист - мчитесь на помощь! Понятно? - Понятно,- ответил кто-то. - Удачи вам! Арсен и Спыхальский с группой казаков направились к замку. Калитка в воротах, как они и надеялись, оказалась открытой. На подворье темно и тихо. Лишь одно оконце было освещено. Арсен тенью метнулся к нему - заглянул через стекло. В большой, с низким потолком комнате вповалку спали несколько гайдуков. Еще двое раздевались, готовясь ко сну. За столом сидел безусый парень и куском грубого сукна до блеска начищал пистолеты, грудой лежавшие перед ним. "Не подозревают ничего, - подумал Арсен. Нащупал на двери засов и тихонько задвинул его. - Пускай посидят малость. Может, обойдется без кровопролития..." Оставив часть казаков на страже, он повернул к двери в подвал, где его ждали товарищи. - Сюда, - шепнул пан Мартын. - Осторожно! Ступени крутые - недолго и шею свернуть... Вытащив из-за пояса пистолет, Спыхальский первым начал спускаться вниз. За ним - Арсен, Роман, потом - Яцько, Семашко и Метелица. Внизу, где кончались ступени, в арочном проеме мигал тусклый свет. Из подземелья тянуло холодом и плесенью. Послышался протяжный зевок часового. Пан Мартын, держась рукой за стену, продвигался крадучись, тихо, как кот. На нижней ступеньке остановился, с опаской выглянул из-за угла. Налево и направо от него уходил длинный коридор. В каменной стене напротив - потемневшие от сырости и времени двери с оконцами, забранными решеткой. Гетманская тюрьма! Да, многим холопам пришлось тут изведать ужасные муки! Возле одной двери, на низенькой табуретке, сидел, закутавшись в кожушок, часовой. В свете небольшого масляного фонаря, висевшего под потолком, хорошо были видны его мохнатая овечья шапка и сутулые плечи. Услыхав шорох, он встревоженно спросил: - Кто там? - И, поднявшись, взял на изготовку мушкет. Спыхальский вытаращил глаза: перед ним стоял его давний знакомый - Свирид Многогрешный. - Холера ясная! - загремел под низким сводом могучий голос пана Мартына. - Неужто это ты, пан Свирид? Я и не знал, что мы оба на службе у пана воеводы! - Прошу прощения, с кем имею честь?.. - не узнавая, допытывался Многогрешный. - Холера тебя забери! Мартына Спыхальского не узнаешь? - О, пан Мартын! Никак не ожидал увидеться с тобой здесь... Пан служит у ясновельможного гетмана Яблоновского? - И не первый день! А пан Свирид, похоже, недавно, что-то я раньше не встречал тебя среди гайдуков гетмана, - сказал Спыхальский, приближаясь к Многогрешному. - Всего несколько дней... Но служба, однако ж, собачья - погибаю в этом подземелье! Может, пан Мартын посодействует мне найти местечко потеплее? Хе-хе! - И Многогрешный нарочито передернул плечами, показывая, как здесь холодно. - Отчего же - посодействую! Хе-хе! - передразнил его Спыхальский и внезапно, схватив за грудки, прижал к стене и вырвал мушкет. - Пся крев! Наконец-то я тебя схапал! Сейчас тебе станет не только тепло, но и жарко! Раздавлю, как гниду! - Пан Мартын, ты что - ошалел? Пусти! - задергался тот. На крик подбежал Арсен с товарищами. Он сразу узнал, кого поймал Спыхальский, и придержал его руку, уже охватившую горло перепуганного до смерти Многогрешного. - Так вот где мы встретились, дядька Свирид!.. - покачал головой Арсен. - Звенигора! - простонал Многогрешный. - Хлопцы, заткните ему рот! - приказал Арсен, обращаясь к Яцько и Семашко. - Свяжите руки, чтоб не сбежал, паскуда! Посадите на коня и смотрите в оба! Яцько и Семашко подхватили Многогрешного - у того от страха отнялись ноги - и поволокли наверх. Арсен кинулся к двери, к решетке которой уже прильнуло лицо Палия. - Батько Семен? - Да, голубчик! Да! Выпустите меня, хлопчики, отсюда! На двери висел большой замок. Арсен рванул изо всех сил - замок не поддался. - А ну-ка, сынку, пусти меня! - отстранил его Метелица. - Бывало, гнул я руками подковы. Попробую сейчас... есть ли еще сила? Он ухватил замок обеими ручищами и с таким усилием начал поворачивать в скобах, что лицо его побагровело. Все затаили дыхание. Но вот заржавленная дужка замка, жалобно заскрипев, переломилась надвое... Полковник оказался в объятиях друзей. На руках и ногах у него гремели кандалы. - Быстрее, батько! - воскликнул Арсен. - Бежим! Придерживая цепи руками, Палий вышел из подземелья. Ему подвели коня, помогли сесть. - Ну, хлопцы, орлы мои, спасибо вам! - с чувством поблагодарил Палий. Арсен подал знак - и отряд, бросив подводы, помчался по извилистым улицам Подкаменного на восток... 8 На первом же привале, в лесу, состоялся запорожский суд. Свирид Многогрешный дрожал, как в лихорадке. В последнее время жилось ему не сладко: он поблек, исхудал, и одежда на нем висела, как на палке. Его маленькие хитрые глазки перебегали с одного лица на другое. Дольше всего они задержались на Арсене. - Братцы, что вы со мной хотите делать? - заскулил он. - А что делают с предателями? - грозно спросил Метелица. - Я не предатель... Разрази меня гром, если я хоть кого-нибудь предал! - лепетал Многогрешный. - Я ни в чем не повинен! Арсен чувствовал, как в сердце разгорается гнев, он едва сдерживал себя, чтобы не сразить мерзавца саблей. Произнес глухо: - Не выкручивайся, Свирид! Ты перед казачьим судом, судом чести, и ты обязан говорить чистую правду. За малейшую ложь перед судом чести подсудимого вешают без приговора! Многогрешный смертельно побледнел. Ему казалось, что язык во рту стал шершавым, а сердце будто оборвалось, ухнув куда-то вниз... Он едва держался на ногах. Казаки стояли плотным кольцом, насупленные, суровые. Съежившийся в страхе Многогрешный вызывал у них чувство омерзения. Лишь Семен Палий не вмешивался в казачий суд. Сидя на коне, уже раскованный, он попыхивал трубкой и молча смотрел на подсудимого. "И откуда только берутся такие слизняки, ничтожества? - думал он. - Какие матери их рождают? В каких семьях вырастают? Почему одни люди трудов и крови своей не жалеют во имя отчизны, а другие норовят побольше сорвать с нее и продают любому, кто больше заплатит?" Тем временем Многогрешный заголосил: - Помилуйте, братцы! Побойтесь греха! За безвинную душу бог накажет вас, как татей-разбойников!.. - Братчики, - сказал Арсен побратимам, не слушая вопли обвиняемого. - Многое нам не известно об этом человеке - Свириде Многогрешном, но немало мы и знаем. И чтобы ни он и ни кто другой не могли упрекнуть нас, что мы учинили над ним самосуд, пускай он сперва ответит на наши вопросы, а потом уже мы решим, как поступить с ним... Согласны со мной? - Согласны! - дружно ответили все. - Тогда выберем судью. Кого бы вы хотели? - Тебя, Арсен! - прогудел Метелица. - Кого ж еще? Ты лучше нас всех знаком с этим проходимцем! Ты и спрашивай, а мы послушаем и прикинем - правду ли он говорит и чего стоит эта его правда! - Правильно! Правильно! - зашумели казаки. - Ну что ж, начнем... - Арсен вошел в круг, остановился напротив Многогрешного, тихо, но строго спросил: - Скажи нам, Свирид Многогрешный, был ли ты в прошлом запорожцем? - Да, - кивнул тот и взглянул на Метелицу. - Был когда-то, - подтвердил казак, - однако таким паскудным, что, помнится, присудили мы однажды наказать его киями... А он пронюхал об этом и задал стрекача... - Так это? - Так. - Ладно, перейдем к временам более поздним... Отвечай - был ли ты потурнаком? То есть - сменил ли нашу христианскую веру на басурманскую? Многогрешный опустил голову. - Ну, чего молчишь?! - гаркнул Метелица. - Было такое? - Б-было, - выдавил из себя Свирид. - Но я ж не взаправду... Казаки переглянулись: не думали, что подсудимый так легко и быстро признает себя виновным в этом тягчайшем грехе, считавшемся на Сечи равнозначным измене Родине. - "Не взаправду"! - передразнил его Метелица. - Вот как садану саблюкой по твоей дурной башке... Арсен взглядом остановил старого казака - мол, помолчи, батько! - Будучи холуем у турецкого спахии, - обратился он к Многогрешному, - не ты ли выдал на суд и расправу повстанцев Мустафы Чернобородого в долине Трех Баранов? Многогрешный проглотил слюну. Молчал, хлопая глазами. - В войске Юрася Хмельницкого служил? Помогал туркам разорять Чигирин? - Не я один служил... - А теперь скажи мне - сколько заплатил тебе Кара-Мустафа за Златку? - Какую Златку? - желтые глаза впились в Арсена. - Я не знаю никакой Златки. - За ту Златку, которую ты выкрал в Немирове и отвез в Каменец... В тот же вечер, когда ты меня в яму бросил! - Никого я не выкрадывал! - Брешешь! Сам Юрась говорил мне об этом, когда мы с Сафар-беем - помнишь такого? - допрашивали его на Дунае. Да и Златку я освободил уже, привез в Фастовиз самого Стамбула. Это моя жена. Она мне все рассказала... Многогрешный вдруг упал на колени, обхватил запыленный сапог Арсена, прижался к нему мокрой от слез щекой. - Прости... Я не знал. Это проклятущий Юраська мне приказал... Разве мог я сам?.. Арсен брезгливо оттолкнул его и отступил назад. - А теперь - последнее... Ты сам помог Порадовскому схватить нашего полковника Палия? Многогрешный стоял на коленях. Его пепельная, с залысинами голова склонилась почти до земли. Плечи вздрагивали в беззвучном рыдании. - Молчишь? Значит, и это правда? - Арсен посмотрел на казаков. - Какой приговор вынесет товариство? На поляне наступила тишина. Слышались только лошадиное ржание да шум ветра в верхушках деревьев. - Чего там долго думать! - воскликнул Метелица. - Этот прохвост давно заслужил петлю на шею! - Смерть! - коротко бросил Роман - На виселицу его, злыдня! - мрачно добавил Спыхальский. - А ты, батько Семен? - Арсен повернулся к Палию. - Что скажешь? Палий слез с коня, неторопливо приблизился. Многогрешный поднял было голову, глянул на него с надеждой, но сразу же отвел взгляд, прочтя в глазах Палия ненависть и презрение. - Что я скажу? - произнес полковник. - Многогрешный сам уже вынес себе приговор своими позорными поступками. У него не нашлось ни единого довода в свое оправдание... Так пусть получает то, что заслужил! - Да будет так! - сказал Арсен. - Этот человек не достоин ходить по нашей земле. Слышишь, Многогрешный? Вставай и исполняй приговор казачьего суда! - Поми-илуйте! - взмолился Многогрешный. - Ради Христа! - Поздно спохватился, изверг!.. Исполняй приговор! - Голос Арсена прозвучал жестко. Многогрешный, охая, поднялся. Вытер рукавом мокрое бледное лицо. - Дайте мне пистолет, - прохрипел он. - Как милости прошу! - Ты не достоин такой чести! От пули умирают воины, а предатели - в петле... Иди и выбирай веревку. Да покрепче! Обведя затуманенным взглядом неумолимых мрачных казаков, обступивших его со всех сторон, Многогрешный сделал несколько шагов к ближайшему коню, долго рылся в саквах. Нашел наконец длинную веревку и начал дрожащими пальцами вязать петлю. Казаки следили за ним, не проронив ни слова. Затянув узлы у петель на обоих концах веревки, так же медленно, вяло, как он делал все до этого, Многогрешный взгромоздился на коня. Казаки, вскочив в седла, вновь окружили его, чтобы не сбежал. Все продолжали молчать. Не хотели ни словом, ни делом вмешиваться в страшные приготовления. По стародавним запорожским обычаям ни один братчик не мог взять на себя позорной обязанности палача. Осужденный к повешению запорожец должен был сам приготовить петлю, сам выбрать ветку, завязать на ней веревку, подъехать верхом и, накинув петлю на шею, ногами ударить коня под бока... Многогрешный долго приглядывался к веткам. Выбрал самую крепкую, перекинул через нее конец веревки, затянул одну петлю... Но тут силы изменили ему. Он повалился на гриву коня и зарыдал. - Братчики, милые, простите, смилуйтесь! Хотя бы пристрелите!.. Вид его был жалок. Вздрагивая всем телом, размазывая слезы по грязному лицу, он скулил: - Братчи-ики-и-и!.. - Будет тебе петь лазаря, скотина! - прикрикнул Метелица. - Сам знаешь, что никто не захочет поганить руки о такую тварь, как ты! Стань хоть в последнюю свою минуту человеком, умри как подобает! Многогрешный застыл в смертельном ужасе, но вдруг засуетился, заспешил, судорожно поправляя зачем-то на себе одежду... Потом одним махом накинул на шею петлю и сильно ударил коня ногами... 9 В комнате сидели пятеро: Палий, Арсен Звенигора, Роман Воинов, Яцько и Семашко. На столе перед полковником лежал свернутый свиток бумаги. Палий пригладил рукой густые волосы, обвел взглядом присутствующих. - Друзья мои, - произнес он торжественно, - вы слышали, что я написал в Москву, правительнице Софии, и в Батурин, гетману Самойловичу... Считал и считаю, что поступаю правильно, ибо лишь от Москвы мы получали и получаем помощь во время лихолетья, опустошающего нашу землю. Вот и недавно, когда я по милости Яблоновского сидел в каземате, из Киева от воеводы Шереметьева прибыли в Фастов два обоза с харчами и оружием... Без этой помощи ни мы в Фастове, ни Самусь в Богуславе, ни Искра в Корсуни и Абазин в Немирове не смогли бы продержаться и года... - Правильно, батько, - сказал Арсен. - Остается препроводить эти письма по назначению. Кому-то нужно ехать, сынки мои... в Москву!.. - Кому же, как не нам с Романом. Не так ли, Роман? - обратился Арсен к побратиму. - Правда твоя, - ответил тот. Но тут поднялся молодой Семашко. Был он, как и мать, чернявый, красивый, с быстрым взглядом темных глаз. - Нет, батько, - горячо возразил он. - На долю Арсена и Романа и так выпало немало тяжких дорог. Пора и меру знать! Мы с Яцьком только вступаем на одну из них... Так пускай это будет для нас первым испытанием. Верь - не подведем... Палий любил Семашко, как родного сына. И сейчас любовался его красотой, радовался, видя решительность, зрелую отвагу, которой дышала вся его молодецкая стать. Полковник не сомневался в нем. Он перевел взгляд на Яцько. Этот голубоглазый, белокурый парень более хрупок на вид - выдержит ли? - Как ты, Яцько? У того загорелись глаза. - Дозволь, батько! Сделаем как надо... Пора и нам начинать! Они стояли рядом, юные, сильные, полные жажды действовать, и с надеждой смотрели на полковника. - Ладно, - согласился Палий. - Поедете вы! И верно, нужно и вам когда-то начинать! 10 Стоял теплый весенний день. Золотой шар солнца медленно катился по просторному голубому небу. Несся радостный журавлиный крик - кру, кру... Роща под горой зеленела молодой листвой, тянулась вверх тугими гибкими ветвями. Весело звенел над полями неутомимый жаворонок. По дороге, круто поднимавшейся вверх, шагал Спыхальский с оседланным конем в поводу. На боку у пана Мартына - сабля, к седлу приторочены дорожные саквы. Следом двигалась фура с парусиновым верхом. Правила лошадьми Зинка, крепко держа в сильных, загорелых на весеннем солнце руках ременные вожжи. Из-за ее спины выглядывали две чернявые головки - мальчика и девочки Позади взбирались в гору пешие Арсен со Златкой и Роман со Стехой. На вершине, откуда в одну сторону открывался широкий вид на красавицу Унаву, извивавшуюся меж зеленых берегов, а в другую - на фастовскую крепость, стоящую на соседней горе, Спыхальский остановился, нацелил в небо острия своих усов и стал приговаривать: - Эхма, как тутай красиво! Так красиво, что, прошу панство, - он раскинул руки,- схватил бы всю эту землю в объятия, прижал бы к груди да так и умер от великого счастья! - Не умирай, пан Мартын! Мы надеемся еще не раз видеть тебя в Фастове, у нас в гостях, - сказал, подходя, Арсен и положил ему руки на плечи. - Знай, что здесь тебе всегда будут рады. - Дзенькую бардзо, Арсен, за твое доброе сердце! Кабы не туга по отчизне любимой, то остался бы тутай с вами! Но должен ехать, ибо та земля польская - родная и так же прекрасна, как и ваша... Кличет она меня, манит к себе, как мама милая. - В его голубых глазах блеснули слезы, он начал прощаться. - Прощайте, друзья мои дорогие! Пусть вам счастливо живется-можется! Люблю вас, как родных! Не забывайте пана Мартына, а он вас до последнего дня своего не забудет! Пани Зинка будет напевать вечерами ваши чудесные песни, и мне станет казаться, что я снова с вами - и в радостях, и в горе... Если же доведется кому из вас быть в наших краях, то помните, что есть там сельцо Круглик, что живет в нем ваш побратим и верный друг Мартын Спыхальский! Последние объятия, последние поцелуи - и пан Мартын уже на коне. Тронул жеребца ногами под бока, тот затанцевал нетерпеливо, сдерживаемый поводьями, взвился на дыбы и сорвался с места в галоп. Зинка смахнула слезы со щек, грустно улыбнулась всем, помахала рукой и крикнула на коней. Колеса заскрипели, воз тронулся и покатился по торному шляху на запад, все быстрей и быстрей. На далеком холме Спыхальский поднялся на стременах, взметнул вверх руку с шапкой - и вскоре скрылся из виду... - Вот и все, нет с нами пана Мартына. Будто частицу сердца забрал с собой, - глухо произнес Арсен. - Не так давно расстался я с воеводой Младеном, Ненко, не успел поплакать над могилами Секача, Иваника и деда Шевчика, как пришлось, пожалуй, навсегда, проститься со Спыхальским... Хоть ты, Роман, не надумай махнуть на Дон, да еще со Стехой!.. - За меня не волнуйся. Прирос я к Фастову, как кора к дереву. - И голубоглазый дончак привлек к себе улыбающуюся жену. Арсен обнял их за плечи, крепко прижал к груди, а потом легонько оттолкнул от себя. - Ну, идите! А мы со Златкой немного побудем здесь... Они остались вдвоем. Стояли на вершине и долго смотрели в ту сторону, куда уехал пан Мартын с новой семьей. Потом казак заглянул любимой в глаза, словно в густую синеву моря... Он нежно взял шершавыми, мозолистыми руками голову Златки, осыпал лицо ее поцелуями. - Златка! Милая моя! - Арсен! Любимый!.. Струился, дрожал наполненный весенним благоуханием воздух. И небо, мирное, безоблачное, глядело на них с высоты и словно улыбалось им. Присели у дороги. Арсен положил голову на колени Златке и закрыл глаза. Перед его мысленным взором промелькнули страшные картины минувшего - неволя, побег, бои, походы... Для чего все это? Кому нужны муки и кровь, бедствия и смерть людская? Чье полное черной злобы сердце жаждет погромов, пожарищ, руин?.. Разве счастье не в ощущении того, что ты живешь, дышишь воздухом родной земли, наслаждаешься улыбкой любимой и теплом ее ласковых рук? Сердце Арсена замирало от неги и ласки. Златка целовала его глаза, тонкими пальцами перебирала волнистый чуб, гладила твердые шрамы зарубцевавшихся ран. Заметив за ухом след от пули, нагнулась, коснулась его губами. - Тяжело приходилось тебе, милый? - прошептала она. - Тяжело. - Ты никогда больше не оставишь меня? Правда? Будем теперь всегда-всегда вместе? - Будем, Златка! Будем, родная! Они умолкли. Златка любовалась беспредельным простором, внимая радостному пению жаворонка. Арсен тоже вслушивался в торжественную музыку весны. Вдруг его ухо уловило далекий топот копыт. Он встал, посмотрел вокруг. На горизонте двигалась какая-то темная точка. Что это? То ли ветер гонит перекати-поле по бескрайней степи, то ли торопится с важной вестью всадник? Арсен пристальнее всмотрелся в даль. Нет, это не перекати-поле! Стремительно, то исчезая на мгновение в не видимых отсюда балках, то выныривая на зеленых волнах холмов, приближается верховой. Гонец! Уже видно, как рдеет, точно головка мака, малиновый верх его шапки, искрятся в солнечных лучах самоцветы на ножнах дорогой сабли. Летит быстрокрылой птицей сильный конь... Златка встревоженно проследила за взглядом Арсена и тоже увидела всадника. Кто это? Куда мчится? Зачем? Неужели опять война? Арсен молча привлек любимую к груди, словно хотел защитить ее от всего злого на свете. А сердцем прислушивался к дали, и уже чудились ему звуки казачьих сурм, зовущих в поход, ржание боевых коней на коротких привалах, приглушенные голоса товарищей, едва слышимое бряцание оружия в тревожной ночной тиши... И понял он, что счастье его быстротечно. Вот-вот жизнь снова позовет в нескончаемую дорогу, навстречу ветрам и грозам... Ибо и сама она, жизнь, - дорога без конца!.. ПОСЛЕСЛОВИЕ Роман "Шелковый шнурок" завершает тетралогию известного украинского писателя, лауреата премии имени Леси Украинки Владимира Кирилловича Малика. Историко-приключенческие романы "Посол Урус-Шайтана", "Фирман султана", "Черный всадник" и "Шелковый шнурок" - четыре самостоятельные книги, объединенные общим идейно-художественным замыслом. Они составили грандиозное полотно исторической жизни Украины, Польши, Болгарии, Турции, Западной Европы во второй половине XVII века. В основе тетралогии, которой автор дал общее название "Тайный посол", - реальные события: эпическая по своим масштабам и значению оборона объединенными русско-украинскими силами Чигирина от турецко-татарских захватчиков в 1677-1678 годах, успешные военные действия запорожских казаков под водительством сечевого атамана Ивана Сирко против Крымского ханства в 1680 году и бои за Вену летом 1683 года, в которых вместе с австрийской и польской армиями сражалось против янычар украинское войско под командованием полковника Семена Палия. На протяжении многих лет автор тщательно изучал документальные и литературные источник, относящиеся к той эпохе истории Украины и соседних с нею стран. Благодаря этим исследованиям в романах с большой достоверностью воссозданы подлинные ситуации, в которых жили и действовали герои эпопеи, боровшиеся и против феодально-крепостнического гнета у себя на родине, и против чужеземных захватчиков. Главный герой всех книг тетралогии - запорожец Арсен Звенигора. Прототипом его автору послужил казак-разведчик из Сечи, подвиги которого получили отражение в дошедших до нас документах того времени, но имя, сохранявшееся тогда по понятным причинам в глубокой тайне, до сих пор осталось неизвестным. За долгие годы тяжелых испытаний и опасных приключений, в плену и в военных походах, в краю болгарских повстанцев-гайдуков и даже в стане янычар Арсен приобретает единомышленников и преданных друзей. Это его боевые товарищи-запорожцы, русский солдат Кузьма Рожков и донской казак Роман Воинов, обедневший польский шляхтич Мартын Спыхальский, болгарский воевода Младен с вырванным из стана врагов сыном Ненко и соратниками-гайдуками, странствующий турецкий певец и врачеватель Якуб и многие, многие другие. Все они - честные, отважные, свободолюбивые люди, всегда готовые прийти на помощь друг другу, не щадя жизни защищать свободу и независимость родной земли. Им присущи лучшие человеческие качества - благородство, самоотверженность, подлинный гуманизм, верность долгу. Ярко выраженная особенность тетралогии Владимира Малика - пронизывающая повествование и, по существу, определяющая развитие сюжета, - идея интернационализма. Вполне понятно, насколько это важно при описании исторических событий, трагических конфликтов той грозной и сложной эпохи, неразрывно связанных с национально-освободительной борьбой народов против турецко-татарских завоеваний и притязаний польской шляхты на украинские земли. Естественно и закономерно угнетение вызывало отпор, поднимало народ на вооруженную борьбу против чужеземных захватчиков. Писатель раскрывает эту нелегкую тему с большим тактом и мастерством. Морально-этическая позиция героев, их убеждения и поступки свидетельствуют об общности интересов простых людей независимо от национальной принадлежности. Хотя большинство действующих лиц и коллизий романа являются лишь художественным вымыслом, прекрасное знание и особое чувство эпохи, высоко ответственное отношение к исторической правде помогли писателю добиться большой достоверности. Содействует этому также и то, что автором органично включены в романы многие исторические личности. Прежде всего - казак-разведчик, выведенный в тетралогии под вымышленным именем Арсена Звенигоры (добытый им подлинник фирмана султана хранится в Центральном государственном архиве древних актов в фонде бывшего Посольского приказа), мужественный и дальновидный кошевой атаман запорожцев Иван Сирко, талантливый полководец и общественный деятель конца XVII и начала XVIII века Семен Палий, безвольный и продажный Юрий Хмельницкий, великий визирь султана Кара-Мустафа, император Леопольд, король Ян Собеский, князь Григорий Ромодановский, генерал Патрик Гордон и другие. Стержневая тема всех четырех романов - Запорожская Сечь. Писатель говорит о ней, основываясь на достижениях советской исторической науки и на результатах собственных плодотворных изысканий. Перед читателем раскрывается огромная, многоплановая, впечатляющая картина жизни, быта, военной основы необычной, вошедшей в мировую историю своеобразной "казачьей республики". Живописуя Запорожскую Сечь, эту мощную для своего времени социальную и военную организацию украинского казачества, В. К. Малик показывает и те глубокие противоречия, которые разделяли "голоту", вообще трудовых казаков, таких, как Метелица, Шевчик, и занимавшую привилегированное положение богатую верхушку. Герои первых книг тетралогии действуют и в "Шелковом шнурке". Исторический фон этого произведения - события трех лет, последовавших за битвой под Чигирином в 1678 году и победой русско-украинских войск на Бужинском поле. Это было время, когда Юрий Хмельницкий, подлый и бесталанный сын Богдана Хмельницкого, ставленник турецкого султана, вновь стал "управлять" Правобережной Украиной. Опираясь на татарские отряды, он организовывал разбойничьи набеги на Левобережье, грабил и сжигал села и хутора, а жителей насильно угонял на правый берег, в свою вотчину. Кошевой Сирко посылал полковников запорожского войска Палия, Абазина, Искру и Самуся возглавить борьбу на Правобережье против предателей и чужеземцев, за возрождение этих земель, за возвращение их родине. Заключительная книга тетралогии, как и предыдущие, читается с неослабевающим интересом. К числу ее достоинств относится и то, что она дает четкое представление о взаимоотношениях между такими крупными державами, как Османская империя, Речь Посполита и эрцгерцогство Австрия в конце XVII века. С глубоким знанием исторического материала автор образно и живо повествует о ключевых событиях 1683 года в Центральной Европе. Тогда, не добившись осуществления своих захватнических планов на Украине, султан Магомет IV бросил колоссальное для тех времен двухсоттысячное войско против Австрии, чтобы затем расправиться порознь с Польшей и Украиной. Сердаром - главнокомандующим объединенных сил Османской империи и ее вассалов - был назначен великий визирь Асан Мустафа Кепрюлю, прозванный Кара-Мустафой. Втайне от султана он решил, захватив Вену, создать свою империю в Европе - стране Золотого Яблока. Началась осада турецкими войсками Вены, ее героическая защита жителями столицы. Расчеты султана и его пашей не оправдались. Австрию поддержали ее союзники - Польша, Венеция, некоторые немецкие княжества. В. К. Малик правильно характеризует политическую расстановку сил и отношение к событиям 1683 года государств Священной Римской империи, императором которой в то время был эрцгерцог Австрии Леопольд. Она состояла из десятков королевств и княжеств. Но из немецких государств, входивших в состав этой империи, помощь Австрии оказали только Бавария и Саксония. Под Вену прибыло также незначительное число франконцев и швабов. Даже такое крупное курфюршество, как Бранденбург (ставшее через восемнадцать лет королевством Пруссией), осталось вовсе в стороне от этих событий, хотя Леопольд и папа римский Иннокентий призывали все королевства и княжества империи выступить против турок и татар. Хорошо показаны в романе и сама осада Вены, и ход сражения объединенных союзных сил под командованием Яна Собеского против турецко-татарского войска. Автор интересно и довольно подробно рассказывает об участии в разгроме турецких войск отрядов украинских казаков-волонтеров, запорожских казаков во главе с полковником Семеном Палием в составе польской армии. Это тем более важно, что в австрийской литературе, посвященной войне 1683 года, о роли запорожских казаков даже не упоминается, хотя их героические действия имели весьма существенное значение в достижении победы над турками. Было бы, однако, неверно воспринимать фабулу "Шелкового шнурка" как ограниченную лишь событиями, непосредственно относящимися к войне 1683 года, то есть только историей Османской империи, Австрии и Речи Посполитой. Много внимания, что вполне закономерно, в романе уделено развитию отношений между Речью Посполитой и Украиной, в частности - стремлениям Левобережной Украины к укреплению провозглашенного в 1654 году ее союза с Москвой, к освобождению Правобережной Украины от гнета польского панства. И не случайно заключительные страницы тетралогии как бы озарены философским обобщением. Как некогда Сирко, умирая, завещал всегда и всемерно крепить союз с Москвой, с русским народом, так теперь Палий и Арсен Звенигора передают этот завет, как эстафету, новому поколению. Они посылают Яцько и Василия Семашко в Москву с письмом к правительнице Софье, в Батурин к гетману Левобережной Украины Ивану Самойловичу с проникновенным призывом о присоединении Правобережной Украины к России. Следует отметить, что книга "Шелковый шнурок" не просто исторический роман-хроника. Немалое место в ней занимают и приключенческие элементы, и описания жизненных ситуаций, радостей и горестей, подвигов и свершений героев, новые проявления их дружбы и верности, героизма и самоотверженности. Здесь счастливо завершается одна из основных сюжетных линий - линия любви Арсена и Златки, прошедших через невероятные опасности и преодолевших самые изощренные козни врагов. Символичен последний эпизод. Златка и Арсен у себя дома. Наконец-то после стольких мук и жестоких невзгод они вместе. Вместе! И вдруг замечают на горизонте скачущего всадника. Сердца их одновременно охватила тревога - насколько же их счастье быстротечно. "Гонец!.. Неужели снова война?.. Вот-вот жизнь опять позовет Арсена навстречу ветрам и грозам..." Возможно, в этой картине автору видится начало новой книги: об участии России с 1686 года в антитурецкой коалиции (Польша, Австрия, Венгрия), Крымский поход русской армии в 1687 году и украинское казачество в ее рядах... В заключение хочется с удовлетворением сказать, что Владимир Кириллович Малик подарил читателям серию действительно увлекательных историко-приключенческих романов, которые, на мой взгляд, несомненно станут в ряд лучших произведений литературы этого жанра, адресованных прежде всего молодежи. Доктор исторических наук М. А. Полтавский ОГЛАВЛЕНИЕ От автора  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  Одалиска В страну Золотого Яблока Варшава Знамя пророка  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Вена Будут пташки прилетать... Подарок султана Дорога без конца М. А. Полтавский. Послесловие Для среднего и старшего школьного возраста Малик Владимир Кириллович ШЕЛКОВЫЙ ШНУРОК Историко-приключенческий роман Ответственный редактор В А. Анкудинов Художественный редактор Н 3. Левинская Технические редакторы Е. П. Кудиярова и Т. Д. Юрханова Корректоры Л. М. Письман и Э. Н. Сизова OCR - Андрей из Архангельска Орденов Трудового Красного Знамени и Дружбы народов издательство "Детская литература" Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 103720, Москва, Центр, М. Черкасский пер , 1 Ордена Трудового Красного Знамени фабрика "Детская книга" Э 1 Росглавполиграфпрома Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 127018, Москва, Сущевский вал, 49.