ей интересовались немногие, то слова "независимость" и "свободная жизнь" волновали всех, и люди нетерпеливо ждали, когда же наступит час борьбы... Вот и сейчас Нонг сидит в своей хижине, думает и страдает душой за своих родителей. К дому подошел "лури" (староста). - Па-Инго, - сурово сказал он, - ты обещал заплатить из заработка Нонга. Где его заработок? Па-Инго промолчал. - Если Па-Инго не внесет деньги через три дня, его "сапи" (вол) сменит своего хозяина, - предупредил лури. Снова никакого ответа. - Лоло (сорная трава) выросла в ушах Па-Инго и мешает ему слушать голос разума, - продолжал лури. - Если бы ты отдал землю в аренду, не было бы таких хлопот. - Подожди, пока соберу рис, - произнес, наконец, Па-Инго. - Много раз всходило и заходило солнце, пока тебя ждали. Больше нельзя. Подумай. Я сказал. И лури медленно, важно пошел прочь. Па-Инго остался недвижимым. Только Нонг вскочил на ноги и начал нервно расхаживать возле хижины. x x x Ночь близилась к концу. На востоке посерело, и стали отчетливее вырисовываться вершины гор. Вот их позолотили первые солнечные лучи, а в долине было все еще темно. Потревоженный туман задвигался и неохотно, медленно начал подниматься над плантацией. Дэза спала, спал и заводской поселок. Только кое-где проснулся один-другой человек. Вдруг послышался тревожный звон и крики: - Пожар на плантации! Будто муравейник, зашевелился поселок. Люди со всех ног бросились - кто на плантацию, кто - в кампонг. Сюда спешили и надсмотрщики со своими плетями, и полицейские, и местные чиновники. Загремел барабан в деревне, забегали по улице заводские люди... - Марш тушить пожар! Живо! Все! Перепуганные жители вскакивали, не понимая, что происходит. Налетели стражники, явился лури, - бегал, кричал изо всех сил. Плакали дети и женщины, недовольно роптали мужчины, свистели плети, ругались надсмотрщики, - шум и гам стоял такой, словно на деревню напали бандиты. Надо ли говорить о том, что у населения не было никакой охоты спасать господское добро? Люди разбегались кто куда, прятались, а от этого насильники бесились еще больше. - Стой! Куда ты? Я тебе покажу! - кричали они, не жалея плетей. Все же им удалось поймать человек пятнадцать и выгнать в поле. Огонь шел там стеной, сухой тростник трещал, специфический запах горелого сахарного сока разносился в воздухе. Прибежавшие первыми успели сделать лишь небольшую просеку, чтобы не пустить огонь дальше, но людей не хватало. Пока задерживали огонь в одном месте, он пробивался в другом. Сам Бильбо прибежал на пожар и тоже носился, как взбесившийся зверь. - Ах, сволочи! Бунтовать вздумали? Мы из них выбьем этот дух! - кричал он по адресу тех, кто не явился тушить огонь. Только часа через три, после того как половина плантации была уничтожена, огонь удалось задержать. Но и от риса Па-Инго и некоторых других крестьян ничего не осталось: все было вытоптано. День спустя в дэзу явились важные гости. Впереди, на белой лошади, ехал старик с седой бородой, в чалме и в белом халате. Коня покрывала шелковая попона с разноцветными разводами. Рядом со стариком ехали Бильбо и несколько чиновников. Вооруженные конники окружили старика, а замыкала кортеж подвода со слугами и хозяйством. Бильбо и голландские чиновники держались перед стариком покорно и угодливо, как перед царем. Жители, встречавшиеся по дороге, делали "дьенг-кок", знак высшего уважения: отходили в сторонку и приседали, пока важное лицо проезжало мимо. Этот дьенг-кок простой народ обязан был делать перед каждым чиновником, и тем более перед всеми без исключения белыми. Впрочем, надо отметить, что теперь дьенг-кок в городах и даже таких населенных пунктах, как Бандью, не выполнялся. И все же перед такой важной персоной, как регент, приходилось возвращаться к древнему обычаю. Как мы уже говорили, регентом всегда назначают какого-нибудь князя, потомка прежних властителей страны. Через него голландская власть и проводит все свои мероприятия. Выше регента стоит лишь голландский резидент, местный губернатор, управляющий не народом, а регентом. Как и все чиновники, голландские резиденты сменяются после нескольких лет службы, регенты же остаются на месте всю свою жизнь и даже передают должность по наследству сыну (понятно, с согласия голландских властей). Регенты пышно живут в своих дворцах, имеют сотни слуг и жен, собственный почетный отряд войск. На все это нужны деньги. Их и дают голландские власти, требуя за это от регентов службы, как говорится, не за страх, а за совесть. Но сплошь и рядом денег не хватает, и вот тут-то начинается неслыханная эксплуатация народа. Любыми способами выжимают регенты из народа соки в свою пользу, - так, что иной раз и голландскому резиденту приходится сдерживать аппетиты таких "властителей". И если в подобных случаях происходят недоразумения с населением, слышатся жалобы на власть, голландцы резонно заявляют яванцам: - Чего вы от нас хотите? У вас своя власть и, как видите, временами не слишком мягкая. Нам даже приходится охранять вас от нее. Разве лучше будет, если мы оставим вас одних с вашими собственными князьями? А вместе с тем голландцы старательно поддерживают авторитет регентов. В инструкции резиденту прямо говорится, что он должен быть вежливым и внимательным к "младшему брату". Вот почему и теперь регент ехал во главе торжественного кортежа. Под высоким дурьяновым деревом поставили красивое кресло, слуги заботливо помогли регенту сойти с коня, а когда он уселся, рядом с креслом выстроились солдаты. Голландцы так и не садились. Тем временем приказали собрать весь народ. Чувствовалось, что назревает нечто важное. Уж не с недавним ли пожаром связано все это? От такой мысли многих охватывал страх. Наступила тишина. Только высоко над головой регента шелестели листья. Среди них поблескивали дурьяновые плоды. Регент встал, величественно оглядел собравшихся и заговорил: - Дети моего народа! Затосковало сердце мое, когда я услышал, что вы пошли против закона. Стыдно мне, старику, смотреть в глаза нашим благодетелям. Два злодеяния вы совершили: во-первых, подожгли плантацию, а во-вторых, отказались тушить пожар. - Мы не поджигали! Мы не знаем, кто поджег! - послышались голоса. - Все равно, - перебил регент, - даже если злодей будет найден, вы все должны отвечать за потери, потому что отказались идти тушить огонь! - Мы не отказывались! - крикнуло несколько человек. - Во всяком случае, - продолжал регент, - по закону, который вам всем хорошо известен, ответственность за потери должна нести вся дэза. Это значит, что арендованная земля задерживается на один сезон без оплаты. На этот же сезон отбирается земля у тех, кто еще не сдал ее в аренду. Это - самое мягкое наказание, но не ради него я приехал к вам. Я хочу вас предупредить... Вдруг вверху что-то треснуло, и на голову регента рухнул большой плод. Р-раз, и плод разлетелся на пять кусков! Острый чесночный запах наполнил воздух. Регент вскрикнул, пошатнулся. На чалме его заалели пятна крови. Поднялась суматоха, крики; старика подхватили под руки, усадили в кресло, побежали за водой, начали смывать кровь. Наконец уложили на подводу, в которой раньше ехали слуги, и кортеж торопливо покинул селение. Вслед ему несся громкий хохот: это смеялись люди, которым хотелось плакать. Происшествия с дурьяном случаются здесь нередко. Жители Бандью помнят даже, как однажды умер человек от удара сорвавшегося плода. И действительно, эта штука далеко не безопасна. Представьте себе громадную продолговатую дыню, летящую с высоты двадцати метров. К тому же вся она утыкана крепкими, острыми колючками длиною в сантиметр. Не удивительно, что голова регента не выдержала удара... Смех-смехом, но дело для жителей Бандью оборачивалось плохо. Правда, ничего неожиданного в этом пожаре не было [В 1918 г. на сахарных плантациях Явы было 1473 пожара], но все же требовалось время, чтобы свыкнуться с несчастьем: ведь отныне и в продолжение целого сезона людям придется жить лишь на заработки у Бильбо! А что, если всем работы не хватит? Что будет, если Бильбо уменьшит и без того ничтожную плату? Или наймет рабочих из других мест, - а их на Яве хватает? Одно можно было сказать с уверенностью: господин Бильбо не только ничего не потеряет от пожара, но еще и заработает немалые деньги. Надо было спешить получить какую-нибудь работу, пока не поздно. Приближалась жатва, и все население бросилось в контору Бильбо. Хотя мы и не очень уважаем этого господина, но должны признаться, что никакого насилия он не совершал. Бильбо лишь предложил свои условия, а воля каждого - принимать их или нет. Голландец даже предупредил: - Хорошенько подумайте, чтобы потом не жаловались. Помните: если ты сам, добровольно согласился, так и должен будешь выполнить все условия. Не захочешь - заставим! И рабочие "соглашались". В лучшем положении оказались те, кто владел собственным "сапи" (волом): они были нужны для перевозки тростника с плантации на завод. С немногочисленными владельцами волов заключали отдельные сложные договоры. Прежде всего крестьянину предлагали как бы временно продать своего вола, и об этой продаже составляли специальные условия. Хозяин тут же получал деньги. Потом заключали еще одно условие, о том, что этот человек будет работать на сапи, предоставленном ему плантатором. Полный расчет - по окончании всех работ, когда из заработка крестьянина будут удержаны деньги, выплаченные ему за вола. И получалось так: если человек бросит работу и уйдет с "чужим" волом, его сейчас же посадят в тюрьму как вора. Если же убежит без вола, значит, животное так и останется собственностью Бильбо. Пока лури не явился за сапи, Па-Инго решил подписать такие условия. Нонга на работу не приняли, и он оставался с больной матерью, смерти которой следовало ожидать со дня на день. Началась работа, изнурительная, тяжелая. Нужно было как можно быстрее переработать тростник на сахар. С поля на завод вела узкоколейная железная дорога, но вагонетки по ней тащили волы. Неудобные яванские возы на двух колесах со всех сторон двигались к железной дороге, а там тростник перегружали на платформы. Беспрерывной рекой тек тростник на завод, сначала в так называемую "мельницу", откуда с одной стороны выходила измельченная масса, а с другой, по цементному желобу, полз мутный сок с желтоватой пеной. Дальше сок проходил через известь, серные газы, кипел в огромных чанах, фильтровался, выпаривался, сгущался - и наконец получался сахар, который тотчас грузился в вагоны, потом в трюмы кораблей, которые развозили его по всему свету. Па-Инго на своем "одолженном" сапи возил вагонетки по рельсам. Плантация, как мы знаем, лежала в долине, поэтому вагонетки приходилось тащить в гору. Бедный вол выбивался из сил, но остановиться нельзя было ни на минуту: сзади напирали другие вагонетки, да к тому же надсмотрщики не жалели кнутов, подгоняя волов и людей. В обратную сторону, с порожняком, было не легче: вагонетки быстро катились вниз, били животное по ногам, примитивные тормоза действовали плохо. И так - двенадцать часов кряду! Через несколько дней вол едва переставлял ноги. Животное не выдержало работу, которую выполняли люди, и в конце концов пало от истощения... И получилось так, что Па-Инго еще должен был отработать плантатору за "чужого" вола! Бросив работу, Па-Инго самовольно ушел домой. Там его встретил заплаканный Нонг: мать умерла. Па-Инго сел в углу хижины и словно окаменел. Казалось, он ничего не видит и не слышит. Не пошевелился даже тогда, когда пришли соседи и унесли тело жены, чтобы похоронить. Как ни звали его, как ни толкали, Па-Инго ничего не отвечал. Минул день, прошла ночь, а он все еще сидел в углу. Сколько ни старался Нонг расшевелить отца, заговорить с ним, - ничего из этого не получилось. Утомленный, юноша наконец уснул, но и когда проснулся, отец все еще сидел так же, как накануне, и так же широко были раскрыты его ничего не видящие глаза... Нонг отправился к соседям - посоветоваться, что делать. И вдруг Па-Инго зашевелился, что-то забормотал и начал дрожать. Глаза его заблестели, запылали дикой злобой, на губах выступила пена. Наконец вскочил, сорвал со стены крис (нож, кинжал) и выбежал на улицу. Размахивая ножом, он мчался по деревне, коротким ударом ранил и сбил с ног случайного прохожего и, не замедляя бега, направился прямо к заводу. - Aмок! Aмок! Па-Инго! - разнеслась по деревне страшная весть. Загремели трещотки, люди бросились прятаться кто куда. Услышав этот крик, Нонг помчался вслед за отцом. За ним спешили и другие мужчины, вооруженные чем попало. - Aмок! Aмок! - неслось со всех сторон. Тем временем взмахом ножа Па-Инго убил какую-то женщину, которая несла воду. Он мчался так быстро, что преследователи все больше и больше отставали от него. Откуда только у старика взялась такая нечеловеческая сила? Уставшие мужчины останавливались один за другим, и лишь Нонг не мог остановиться. Издали послышались выстрелы. Нонг чуть не упал: "Неужели поздно?" А когда подошел к сбежавшейся толпе, увидел мертвого отца и рядом с ним окровавленного, тоже мертвого надсмотрщика Грина. Этот "амок" является особенностью яванцев, и европейцы до сих пор ломают голову над причиной его. Что это - сумасшествие или какая-то болезнь? Замечено, что амок никогда не случается со счастливым человеком, а наступает в результате горя и тяжелого положения. Если такого "оранг-гиля" (сумасшедший человек) удержать, припадок со временем проходит. И все же закон разрешает каждому убить "оранг-гиля", чтобы тот не убил других. Да, забывают европейцы, что хотя яванцы и "самые терпеливые и тихие", но все-таки люди. Каким бы тихим и терпеливым ни был человек, а горе, мучения и издевательства могут в конце концов довести его до припадка гневного безумия. До последнего времени это терпение заканчивалось "амоком", а в дальнейшем может окончиться и чем-нибудь другим... V. ПО ДОРОГЕ В НЕВЕДОМОЕ БУДУЩЕЕ Нонг в дороге. - Встреча с Пипом. - Сознательное животное. - Нонг на службе у Пипа. - Кому смех, а кому горе. - Приезд в Тэнанг. И Нонг отправился куда глаза глядят. Пошел на запад, в дебри Бантама, где, как он слышал, еще сохранились вольные люди, куда убегают те, кому невмоготу жить дома. Перед уходом он ликвидировал свою землю и хозяйство, рассчитался с долгами, после чего у него еще осталось десятка два гульденов. Приятно было и Бильбо получить кусок земли, который так мешал ему до сих пор. Удовлетворен был и лури, получивший от Бильбо за свои хлопоты порядочное вознаграждение. А в дэзе стало на одно хозяйство меньше. Дорога то поднималась на возвышенности, то спускалась в ложбины, где тоже копошился народ, а под деревьями прятались кампонги. Вся страна казалась одной сплошной деревней. Недаром густота населения Явы составляет семьсот человек на один квадратный километр, в то время как даже в наиболее заселенных местностях западной Европы она не превышает четырехсот человек. Каждый клочок земли здесь старательно обработан, главным образом под рис. Как известно, рис высаживают рассадой в воду, или, иначе говоря, заливают поля водой. И вот яванцы умудрились даже на склонах гор делать такие посадки. Они размещаются террасами, одна над другой, огороженными узенькими земляными барьерчиками, так что вода постепенно заливает их от верхних к нижним. Дождевая вода для полива собирается в специальных местах и оттуда распределяется по определенному плану. Было время жатвы. Народ в праздничных одеждах собирал урожай. Одни срезали рисовые колоски и связывали их в пучки, другие на коромыслах относили снопы домой. Каждое зернышко строго учитывалось. Хлопотали и пестрые птички-рисовки, но против них у яванцев давно уже выработаны средства борьбы: на полях расставлены колышки, увешанные лохмотьями; от них к маленьким шалашам протянуты нитки; в шалашах сидят дети и все время дергают за нитки, так, что пугало двигается и отгоняет птиц. Кое-где встречались и предприятия капиталистов: чайные, кофейные, хинные плантации. Это последнее растение завезено сюда из Южной Америки и так хорошо прижилось, что теперь Ява выделывает хины больше, чем весь остальной мир. По дороге на каждом шагу попадался "ресторан". Предприимчивый китаец ставил где-нибудь под деревом два маленьких столика, на одном кое-как прилаживал жаровню, которую раздувал банановыми листьями, на другом - приготовленный рис с различными приправами к нему. Приправ этих много, и от некоторых из них у нас глаза полезли бы на лоб. Но туземцы очень любят такие приправы. Вместо тарелок - тоже листья. Нонг чувствовал себя настоящим господином, имея возможность обедать в таких ресторанах. Около полудня началась гроза, повторяющаяся на Яве в каждые сто дней шестьдесят один раз. Но нашего путешественника это не волновало: ведь он спокойно мог и переждать дождь, и переночевать под любым навесом. Так Нонг шел два дня. Вначале он чувствовал себя весело, свободно, но чем дальше, тем чаще сжималось его сердце. Куда он идет? Зачем? Что его там ожидает? Не лучше ли было остаться на месте? Он слышал, что в дебри Бантама убегают люди, но достоверно ничего не знал. Надеялся только, что там найдется уголок, где нет белых, найдутся товарищи, вместе с которыми можно будет вести борьбу против угнетателей. К вечеру Нонг вошел в деревню, решив переночевать в ней, и тут неожиданно увидел европейца, как бы прогуливавшегося по кампонгу. Как видно, белый никуда не спешил, а просто присматривался к новому для него месту. А жители деревни, в свою очередь, с нескрываемым любопытством глядели на этого гостя. Навстречу выехал воз на двух колесах с запряженным в него сапи. На возу "капок" - хлопок из особого малайского растения. Увидав европейца, сапи забеспокоился, грозно засопел и... бросился на белого вместе с возом! Европеец вначале подумал, что вол чего-то испугался, но тут же ему пришлось отскочить в сторону. Сапи - за ним, он в другую - и вол опять за ним! - Пегант! Пегант! (Стой! Держи!) - закричал сзади испуганный хозяин, а рассвирепевший вол продолжал наседать на белого - вот-вот пришьет его рогами к забору! И тут Нонг, схватив горсть песка, швырнул его волу в глаза. Сапи остановился, все еще косясь на чужака. Подбежал хозяин, схватил вола, начал просить у европейца прощения и поспешил уехать. - Что это такое? - возмутился Пип (это был он) на ломаном малайском языке. - Видите ли, наши волы всегда так нападают на чужих. Не любят их, - по-голландски ответил Нонг. Правда, он не сказал, что такими чужими здешние волы считают только европейцев. Эта особенность яванских сапи давно уже известна и натворила немало бед. - Неужели так всегда бывает? - спросил Пип. - Почти всегда. - Ну и патриоты! - пробормотал голландец. - Ты молодец, что спас меня. Да еще и по-голландски разговариваешь. На, возьми, - и протянул Нонгу монету. Лишь когда он отошел, юноша спохватился: зачем было спасать этого белого господина! "Чего я полез? Пускай бы выпустил ему кишки! Даже животное и то знает наших врагов". А Пип вдруг вернулся, с любопытством спросил: - Ты здешний? - Нет, - ответил Нонг. - Есть у тебя работа? - Я иду искать ее. - Куда? - В Бантам. - О, так и я же туда еду! - воскликнул Пип. - Не согласишься ли ты пойти ко мне на службу? Мне нужен смелый человек, потому что я еду охотиться в дикие места. Ты, кажется, хороший парень, да еще и голландский язык знаешь. Нонг сразу понял, что для него лучшего случая быть не может. Но, боясь выдать свою радость, почти равнодушно спросил: - А сколько господин будет мне платить? - Об этом не беспокойся, я тебя не обману. Я хочу от тебя верности, смелости и честности, и если будешь таким, не пожалеешь. Пока могу обещать двадцать гульденов в месяц, на моем содержании, а будешь стараться, получишь в два раза больше. Чтобы понять, как отнесся Нонг к этому предложению, надо вспомнить, что за каторжную работу на плантации он получал только двенадцать гульденов на своих харчах [Необходимо вообще отметить, что зарплата туземцев, рабочих и служащих, не превышает 40-60 гульденов в месяц, а для голландцев - не менее 150-200 гульденов]. - Я согласен, - ответил юноша, - и постараюсь во всем угождать господину. - Как тебя зовут? - Нонг. - В таком случае идем со мной, - сказал Пип, и Нонг зашагал за ним, чуть-чуть приотстав, как полагается хорошему слуге. Мингер Пип направлялся в Тэнанг, небольшой городок в резиденции (округе) Бантам. Как ему говорили, там начинаются лесные дебри, где еще можно встретить первобытные уголки природы. Пип нанял для этой цели "кахар-балон" (крытую повозку на двух колесах), запряженную тройкой маленьких яванских лошадей, и с нетерпением ждал, когда, наконец, увидит "настоящую" Яву. Но пока ничего "настоящего" не было: все поля да деревни, везде много бедного люда. Совершенно не такой представлял он себе эту дикую Яву. Пип не очень интересовался жизнью незнакомого ему народа и остановился в этой деревне лишь для того, чтобы переночевать. Остановился у богатого хозяина, который был одновременно и торговцем, и владельцем постоялого двора. Последняя профессия приносила ему мало пользы: проезжих тут немного, а водку и вино местное население, магометане, не пьют. Дом торговца был выстроен на европейский манер: стены из бревен, окна, веранда. Пипу отвели довольно хорошую комнату, обставленную мебелью. Пока готовили кофе, он захотел пройтись по деревне и там, как мы видели, напоролся на буйвола. Этот случай напомнил ему, что пора завести слугу. Он и решил нанять Нонга, ловкого парня, вдобавок владеющего голландским языком. Нонг примостился под навесом, вместе с кучером и лошадьми. - Каким образом ты попал к нему на службу? - удивился кучер. - Видно, потому, что спас его от сапи и немного знаю голландский язык, - ответил юноша. - А сколько он будет тебе платить? - Обещает много, а даст ли, не знаю. - Эх, и повезло же тебе! - позавидовал кучер. - Я бы охотно бросил своего араба и перешел на такую должность! - Когда мы будем в Тэнанге? - спросил Нонг. - Завтра к вечеру. И вдруг послышался жуткий крик из комнаты Пипа: - Ай, спасите! Нонг, сюда! Нонг ринулся на крик, за ним кучер и сам хозяин. Они увидели, что Пип прыгает по комнате, как сумасшедший, и хватается за свое ухо. А за ухом у него сидит серая ящерица. Несколько раз Пип пытался оторвать ее, но она впилась так крепко, что, казалось, это можно сделать только вместе с ухом. - Помогите! - с отчаянием кричал Пип. - Она отгрызет мне ухо! Видя это, туземцы рассмеялись. Пип разозлился: - Что за смех? Не нарочно ли вы это сделали? - грозно спросил он. - Не бойтесь, господин, - ответил Нонг. - Это совершенно безопасно. Не нужно только рвать ее. Подождите немного, и она сама спрыгнет. - А если укусит? - Нет, не укусит. Стойте спокойно, не двигайтесь. Сейчас все будет хорошо. Пип остановился, втянул голову в плечи, сморщился от гадливого чувства и стал ждать. Сначала, когда эта гадость свалилась на него с потолка, он почувствовал, будто его чем-то обожгло. Теперь же за ухом ощущалось лишь холодное прикосновение чего-то донельзя противного. Ящерица напружинилась, раздулась, начала шипеть, как стенные часы перед боем. Пип опять запрыгал. - Тише! Тише! Не двигайтесь! Не бойтесь! - закричали собравшиеся. Пип еще глубже втянул голову; на лбу у него выступил пот. Он готов был подумать, что над ним издеваются, но все три человека разговаривали серьезно. Что же, может быть, так и нужно. И вот над ухом послышались отчетливые слова: - Ток-эй! Ток-эй! Ток-эй! Вначале Пип не разобрал, откуда и кто говорит, а когда понял, что это ящерица, чуть было опять не начал прыгать. Но туземцы успели предупредить его: - Не двигайтесь! Сейчас конец! Восемь раз произнесла ящерица эти слова, а потом как-то удовлетворенно закряхтела, будто старый дед на печи, и спрыгнула на пол. - Вот и все! - вздохнул хозяин. Пип потрогал ухо. - Не беспокойтесь, - сказал Нонг, - ни вреда, ни следа не останется. Токэ совсем безвредное мирное животное. - Благодарю, - буркнул Пип, - сегодня я уже познакомился с двумя вашими "мирными" животными. Как же я буду здесь ночевать? Посмотрите, что делается! По стенам, по потолку бегали ящерицы, и так быстро и легко, как по полу. Горе мухам и комарам, которые попадались им на глаза. Одним броском ящерицы догоняли и ловили их. Вот и еще одна закуковала в углу, но на этот раз по-иному: "Гек-ко! Гек-ко!" Туземцы не видели в этом ничего удивительного. Для них эти звуки означали то же, что для наших крестьян стрекот сверчков за печью. Маленькие ящерицы считаются здесь даже желанными квартирантами, и каждый хозяин, построив новый дом, с нетерпением ожидает, когда в нем поселятся и гекко. - Они вас больше не тронут, - убеждали Пипа. - Та упала на вас случайно, да и появилась она со двора. А эти совершенно безвредные. Лишь после того, как все ушли, Пип вспомнил, что он и сам читал где-то об этих гекко. Они водятся даже в южной Европе. Ящериц гекко, или гекконов, насчитывается около пятидесяти пород. И не смешно ли, что все это, вычитанное из книг, мгновенно вылетело из головы, едва на ухо ему свалился настоящий геккон! На следующий день они выехали еще до рассвета. "Кахар-балон" быстро катился по узкой дороге. Пип, скрючившись, сидел под низким балдахином, свесив наружу тощие длинные ноги. Нонг примостился впереди, рядом с кучером. Вскоре местность начала заметно изменяться. Возвышенности делались все более каменистыми, непригодными для земледелия, низины - все более болотистыми. Соответственно поредело и население. К вечеру приехали в Тэнанг. Собственно говоря, тут была лишь одна улица, но зато широкая, чистая и красивая. По сторонам ее стояли беленькие домики, где размещались официальные учреждения и магазины. Тут были дом ассистент-резидента (помощника резидента), и почта, и суд, и казармы для ста солдат-туземцев. А вокруг в беспорядке лепились хижины яванцев. Все это как бы пряталось под пальмами, бананами и прочими деревьями. А далеко на юге виднелись таинственные лесистые горы, куда власть голландцев, пожалуй, и не достигала. Пип заехал к ассистент-резиденту ван Дрону. Это был сухой, желтый от малярии человек лет сорока. До пенсии ему оставалось прослужить в колониях еще три года, но несмотря на это, ван Дрон уже отправил семью в Голландию и теперь жил один. Редко видел он заезжих европейцев и поэтому с большой радостью встретил Пипа. - Значит, вы путешествуете так себе, ради приключений? - спросил чиновник, когда все формальности были урегулированы и они сидели на веранде. - Да, - ответил Пип, - главным образом, чтобы посмотреть первобытную природу и поохотиться на диких зверей. Дрон улыбнулся, покачал головой: - И охота же людям мучиться! Я, например, думаю лишь о том, чтобы поскорее покинуть эти места. - Естественно, если вы все видели и пережили, - согласился Пип. - Ничего я не видел и видеть не желаю! - с запальчивостью возразил Дрон. - Я пережил и переживаю только малярию! - Зато здесь растет и спасение от нее - хинин. - Не помогает и он, если долго жить в этих проклятых местах. - А я не собираюсь задерживаться надолго. Значит, на мою долю останется только интересное. - Да ничего интересного тут нет! - Как нет? Разве не сохранились в вашей стране девственные, первобытные просторы? - Быть может, и есть, но, к сожалению, это меня ни в малейшей степени не касается, - почти с радостью констатировал ван Дрон. Но Пип не хотел сдаваться. - Понятно, - усмехнулся он, - вы здесь живете. А мы готовы на собственный страх и риск ехать на край света, чтобы увидеть то, о чем пишут в газетах. Ван Дрон с иронией посмотрел на него: - Эх, уважаемый мингер Пип! Неужели вы не знаете, что когда сидишь у себя дома и читаешь книжку, все здешнее кажется совершенно в ином свете? - Но не я первый, не я последний поступаю так! - твердо отрезал Пип. - Не понимаю я этого, - задумчиво произнес Дрон. - Не понимаю... Быть может, так и должно быть... Снаружи было темно. На столе горела лампа. Сквозь распахнутые окна на ее огонь летела мошкара и тут же сыпалась на стол и на пол, где за нею гонялись ящерицы. Прилетел и большой мотылек величиною с птицу, и жук размером в детский кулак; а один храбрый геккон забрался даже на стол. - Вот видите, как у нас интересно, - сказал Дрон, показывая рукой на эти создания. - Пойдем лучше в комнату, мингер, тут эта погань все равно не даст покоя. Да только ли она? Случайно и змея может забрести в гости. Заметишь ее - хорошо, а нет, так наступишь, и тогда... Впрочем, не стоит портить вам настроение. Спасибо гекконам, они прогоняют змей. Недавно так набросились на метровую гадину, что моим людям удалось живьем схватить ее. Хозяин и гость перешли в комнату. Слуга подал ужин. - Вот видите, сколько тут интересного для нового человека, - опять сказал Пип. - Посмотреть, конечно, интересно, но жить среди всей этой гадости - увольте. - Я понимаю вас, - согласился Пип и, меняя тему разговора, спросил: - Скажите, пожалуйста, что за страна находится к югу от вас? Кто там живет? Как организовать туда экспедицию? - Живут там так называемые бадувисы, считающиеся древнейшими и чистейшими яванцами. Они укрылись там еще в XV веке от арабов, чтобы не принимать магометанскую веру, и с тех пор называют себя "дьелема", что значит - "люди, сохраняющие веру дедов". - Неужели они независимы? - удивился Пип. - В такой же мере, в какой независимы тигры, носороги и прочие звери джунглей. Бадувисов очень мало, не более двух тысяч человек. Помешать нам они не могут, а гоняться за каждым из них нет никакого смысла... - Как они относятся к белым? - Не только белых, но и никого из чужих не пускают к себе. - А бывали ли там наши экспедиции? - Пытались, но ничего достоверного узнать не смогли. Да и зачем рисковать, тратить деньги на такие пустые затеи? - А обычной охоте они не мешают? - Как вам сказать? Слишком далеко охотники не забираются. А кроме того, у бадувисов нет современного огнестрельного оружия, да и не нападают они первыми. Конечно, если посягнуть на их жилье, молчать не станут... Слушайте, мингер, не собираетесь ли вы туда? - вдруг догадался Дрон о причине такого любопытства гостя. Пип скромно потупился: - Пока не думаю, но, знаете ли, интересно... - Бросьте вы эту опасную затею, бросьте! - посоветовал хозяин. - Я знаю лишь то, что могу попасть пулей в пулю на расстоянии семидесяти шагов! - с гордостью выпрямился Пип. - Это, конечно, хорошо, но бывают такие случаи... - Я не один, у меня хороший слуга, а кроме того, я хотел бы нанять еще одного проводника-охотника. Быть может, порекомендуете? - Есть один туземец-охотник. Часто болтается в тех местах. Даже имеет разрешение на оружие, так как уничтожает тигров. А правительство, как известно, платит за каждого убитого тигра двести гульденов. Для этого необходимо лишь предъявить голову и лапу зверя, а шкура остается охотнику. Зовут этого человека Хаон. Завтра я вызову его... Но я забыл предупредить вас, мингер, еще об одном: кроме зверей и бадувисов в лесах скрывается еще один враг - бандиты. Они еще более опасны, чем бадувисы, так как состоят из элементов, враждебных правительству, и нападают исключительно на белых и представителей власти. Даже среди населения у них есть приверженцы, помогающие им. К вашему счастью, за последние два месяца о бандитах ничего не слышно. Двенадцать из них мы выловили и повесили. С тех пор стало тихо. Но забывать о них я вам не советую. - Спасибо за предупреждение, господин ван Дрон, - поклонился Пип. - Я постараюсь не забывать о них. В это же самое время и Нонг расспрашивал слуг о том же, и слышал от них приблизительно то же самое. Правда, чувствовалось, что они знают гораздо больше, да только не хотят говорить всего незнакомому человеку. Тем более что человек этот - слуга белого господина. VI. В ДЕВСТВЕННОМ ЛЕСУ Охотничья экспедиция. - Дива дивные. - Цветок-падаль. - Шутка обезьяны. - Мул в сапогах. - Волшебные огни. Бантамские джунгли являются, пожалуй, единственным уголком на Яве, где первозданная природа сохранилась в том же виде, как и сотни лет назад. Способствуют этому, главным образом, непроходимые болота, окружающие район с трех сторон, а с четвертой высятся еще более непроходимые, совершенно неисследованные горы. Мало найдется на земле мест, где болота, горы и леса перемешивались бы так, как здесь. Изредка сюда приезжали на охоту резиденты, регенты и однажды сам генерал-губернатор, но они не забирались слишком далеко: и тяжело, и необходимости в этом нет. Вообще же такие наезды случались очень редко, лишь один-два раза за несколько лет. Приезжали и частные богатые лица, в том числе не очень давно англичанин. Вот почему и не удивляло никого появление еще одного охотника. Экспедиция Пипа состояла из пяти человек. Кроме голландца и Нонга в нее входили проводник Хаон, малаец лет сорока, опытный и ценный помощник, а также два туземца-носильщика. Оснащена экспедиция была очень хорошо. Имелось все необходимое для подобных путешествий, а рассчитано снаряжение было так, чтобы и места занимало поменьше, и не слишком много весило. На всякий случай Пип купил одного мула. Всем своим спутникам Пип выдал оружие. Особенно рад был этому Нонг, никогда еще не державший в руках ни винтовки, ни револьвера. Под руководством Хаона юноша так старательно учился стрелять, что через несколько дней почти сравнялся в меткости со своим учителем. Когда, наконец, экспедиция собралась в дорогу, все местные власти пришли ее провожать, и каждый старался дать Пипу какой-нибудь полезный совет. - Не забывайте каждый день принимать хинин, - говорил один. - Взяли ли сетки и рукавицы, чтобы защищать себя от москитов? - спрашивал другой. - Не забирайтесь далеко в джунгли, - советовал ван Дрон, - помните об опасностях, о которых я вам говорил. Желаю успеха! Пип поблагодарил всех, распрощался, и экспедиция тронулась на юг. Впереди, рядом с Хаоном, шагал Пип в больших сапогах с голенищами выше колен, с винтовкой за плечами, с револьвером и кинжалом за поясом. Хаон нес свое неразлучное ружье, да на боку у него висел крис, яванский кривой кинжал. За ними шли два туземца с мулом, а замыкал шествие Нонг. С десяток километров они двигались от кампонга к кампонгу, среди полей и садов. Потом началась каменистая возвышенность, а за ней лес. Настоящий лес, девственный, безлюдный, какого Пип не видел еще никогда. Сердце Пипа билось сильнее обычного; он ощущал торжественный подъем: ведь через несколько минут он, Пип, будет уже в незнакомом, таинственном тропическом лесу, о котором миллионы людей лишь с волнением читают в книгах. Только единицы бывали в таком лесу, и в их числе - он! Там неизбежны встречи с тиграми, змеями, носорогами. Там его ждут хотя и опасные, но интереснейшие приключения, манящие к себе всех, кто, читая книги о путешествиях, тоже мечтает рискнуть своей жизнью, только бы очутиться в таком месте! Но их мечты так и останутся мечтами, в то время как он, Пип, уже приближается к действительности. Стоит ли удивляться, как все это волновало и поднимало настроение уважаемого мингера Пипа! Дорога исчезла. Хаон повел экспедицию по знакомой только ему тропинке. Впереди поднимался ряд яванских дубов, словно стражи, охраняющих вход в лес. Могучие, с гладкими листьями, они особенно интересны своими сплющенными желудями. Рядом с дубами разрослись лавровые деревья, фикусы и разный кустарник. Еще несколько шагов - и дорогу загородили ратанговые пальмы. Тонкие стволы и стебли их, толщиною в руку, достигали сотни метров длины, извивались, как змеи, и по земле, и в воздухе, и по вершинам деревьев, соком которых они питаются. Пип попытался пролезть между этими змеями и тотчас почувствовал, как кто-то сорвал с него шапку. Оглянулся - шапка раскачивается в воздухе. - Что за дьявольщина? - выругался он. - Осторожней! Назад! - крикнул Хаон. - С ратангами опасно иметь дело! Пип потянулся за шапкой, но сзади его уже держали и кололи десятком острых крючков. Он начал освобождаться от них и напорол руки на длинные шипы. Показалась кровь. Дело принимало скверный оборот. - Не шевелитесь! Подождите! - крикнул Нонг и подбежал на помощь. Осторожно, колючку за колючкой обрезал он своим крисом, и только после этого Пип был освобожден. - Это что же, в лесу везде так будет? - смущенно спросил он у проводника. - Нет, не везде, - ответил тот. - Но тут на каждом шагу могут встретиться препятствия. Прошли только несколько шагов, а неприятных препятствий хоть отбавляй. Что же будет дальше? Не зря этот край остается неприступным. Недаром сюда никто не ходит... Но вскоре Пип забыл о происшествиях: перед ним появлялись все новые и новые невиданные растения. Одних только пальм сколько пород! И высокие и низенькие: у одних листья где-то на недосягаемой высоте, у других, наоборот, вылезают прямо из земли. А вот знаменитая яванская пальма "гебанг", которая цветет лишь один раз в своей жизни, на пятидесятом году, и после этого умирает. Увидев на поляне такую пальму, Пип замер от восхищения. На вершине ее, среди листьев (больше двух метров шириной), собранных в пучок, как большой яркий столб, поднимался невиданной красоты цветок. Было от чего прийти в восторг: Пип - очевидец явления, случающегося раз в пятьдесят лет! Вот почему и остановился он и с трепетом подумал: "Ради одного этого стоило приехать сюда!" Но торжественное это настроение было испорчено страшным зловонием, которое, казалось, исходило от пальмы. - Не падаль ли там? - поморщился Пип и шагнул ближе. Смрад доносился откуда-то из-за пальмы. Пип сделал еще несколько шагов и, вместо падали, увидел на земле громадный красный цветок с белыми и розовыми пятнами. Величиною с большое колесо, с несколькими еще не распустившимися бутонами, цветок был похож на кочан капусты. Над ним, как над настоящей падалью, гудели стаи мух. - Неужели это он так воняет? - заткнул Пип нос. - Он, туан, - ответил Хаон. - Это "крубута". В науке это растение называется рафлезией, питается оно кореньями других деревьев. Из-за него погиб когда-то один ученый. Он так старательно изучал цветок, что заболел и на четырнадцатый день умер. Интересно отметить, что этот самый большой цветок дает самые крошечные семена, которые можно рассмотреть только через увеличительное стекло. Наши путешественники постарались быстрее отойти дальше. Лес становился все гуще, так что невозможно было разобрать, какая ветка какому дереву принадлежит. Выделялись гиганты-расаламы, многие из которых были на пять метров выше известной колокольни Ивана Великого в Москве. Встречались драгоценные тэковые деревья, дающие такой крепкий материал, что его не берет топор. Впрочем, разве перечислишь все деревья, растущие в яванском лесу? Ведь их здесь более тысячи пятисот пород! Да и не до осмотра было спутникам, когда, что ни шаг, то - стоп! Больше всего донимали лианы, временами так переплетавшиеся среди деревьев, что без топора не продвинуться ни на метр. А тут еще то и дело застревал мул, и для него приходилось просекать дорогу крисами. Несмотря на чрезвычайную густоту, лес казался странно тихим, словно мертвым. Не слышно было веселого птичьего щебетанья, как в наших лесах. Немногочисленные пернатые, изредка подававшие голос, прятались где-то в вышине. Из животных видели только небольших обезьян - "будэнг", красивых, черных, пушистых, с копной волос, как шапка на голове. Когда приближались люди, они поднимали на деревьях такой шум, точно там происходила драка. А потом снова наступала тишина. Воздух был теплый, душный, сырой. Вся земля заросла мхом и папоротником, в котором время от времени мелькали то ли змеи, то ли ящерицы; но пока что ничего опасного не встречалось. Не говоря о Пипе, даже туземцы казались угнетенными этим тяжелым молчанием леса. Один только Хаон чувствовал себя как дома. Через несколько часов все настолько устали, что пришлось остановиться на отдых. Тем более что приближалось время ежедневного полуденного дождя. Поставили палатку, разожгли костер и начали готовить пищу. - Вот так охота! - ворчал Пип. - Вместо дичи приходится тащить с собой еду. Ни одного животного не видели, если не считать обезьян. Неужели так будет все время? - Животных, мясо которых употребляют в пищу, в такой чаще вообще мало, - ответил Хаон. - А кроме того, они уходят подальше от населенных мест. Началась гроза. Засверкали молнии, загремел гром, зашумел лес, хлынули потоки воды. Все почувствовали радость и удовлетворение, что сидят в палатке. Вскоре дождь перестал, но с деревьев долго еще лилась вода. Было около трех часов. До сумерек оставалось ровно три часа, и Пип не знал, что делать: сидеть ли тут или идти дальше по такой воде? Спросил об этом у Хаона. - Как туан хочет, - ответил тот. - Должен только предупредить, что здесь мы ничего не дождемся. - В таком случае идем, - решил Пип, и экспедиция снялась с места. Путешествие уже не казалось Пипу таким интересным, как вначале. Внизу вода, сверху вода, мокрые ветки бьют по лицу. Так шли три часа, до наступления темноты, когда пришлось остановиться на ночлег. Весь мокрый сидел Пип возле огня, сушил одежду. От усталости ломило тело. А капли все еще падали сверху. Весь подъем успел иссякнуть. "Ради чего я тут сижу? - уныло думал Пип. - Какой черт загнал меня сюда? Не лучше ли было бы теперь находиться дома?.." - Долго придется так идти? - хмуро спросил он у Хаона. - Если туан хочет наверняка встретить диких зверей, надо пройти еще болота и добраться до предгорья. Здесь зверей мало и их трудно встретить. - Мало? По-моему, их вообще нет! Спрятался, может быть, один или два, вот и гоняйся за ними. - Потерпите, туан, - усмехнулся Хаон, - быть может, и они еще будут гоняться за вами... Было всего лишь семь часов, а вокруг уже стояла черная ночь. Пип посмотрел в сторону и вздрогнул: что это? Будто чьи-то глаза блестят... Вот они двигаются, носятся с места на место... - Посмотри, Хаон, что там такое? - Где? - спросил Хаон. - Да вон, светится. Это не глаза тигров? - Это грибы, - спокойно ответил Хаон, - а те, что летают, - ночные светящиеся мухи. Пип покраснел от досады: надо же было так осрамиться перед этим дикарем! Вскоре, заметив еще что-то интересное, он не произнес ни слова. А между тем лес как бы украсился светлыми гирляндами, похожими на электрические, только побледнее и послабее. Пип и сам понял, что это тоже фосфоресцирующие грибки или плесень на лианах, и продолжал молчать. - Bay! Bay! - послышался где-то отчетливый крик. Пип пытливо взглянул на Хаона. - Это "вау-вау", обезьяны, - сказал тот. Словно по сигналу, поданному обезьянами, лес пробудился. Послышалось что-то похожее на хохот, где-то что-то запищало, пронзительно закричала неизвестная птица; затрещали цикады, к ним присоединились лягушки на деревьях; начиналась ночная жизнь леса, обычно кажущаяся более таинственной и страшной, чем днем. - Не угрожает ли нам чье-нибудь нападение? - вновь спросил Пип. - Нет, если будет гореть огонь, - успокоил его Хаон. - Главный враг - тигр - первым не нападет. Начали готовиться ко сну. Палатку поставили, не укрепляя: ветер в лесу не угрожает. В палатке было отдельное помещение для Пипа, а спутники его разместились в другой половине. Приготовили топливо. Условились сторожить по очереди, но часа через три все уснули. Несмотря на это ночь прошла спокойно. И лишь когда начало светать, случилось что-то непонятное: кто-то стал дергать, толкать палатку. Люди вскочили, протирая глаза, а палатка вдруг начала подыматься все выше, выше... Еще мгновение - и люди оказались под открытым небом, палатка же раскачивалась в воздухе. - Что за чудо? - вскричал Пип. Туземцы тоже раскрыли рты от удивления. Даже Хаон и тот был удивлен, но тут же громко захохотал: - Сиаманг! Сиаманг! Смотрите! Пип, наконец, увидел, что палатку тащит вверх большая обезьяна - гиббон, главная из яванских обезьян. Тут и другие присоединились к ней, и быть бы палатке на недосягаемой вершине дерева, если бы мингер Пип вовремя не опомнился и не схватил винтовку. Выстрел - и первый гиббон вместе с палаткой рухнул на землю. Остальные же, подняв невообразимый, пронзительный крик, бросились врассыпную и исчезли в зеленых вершинах деревьев. На земле остался их сородич, поплатившийся жизнью за свою шутку. Ростом в метр, он почти на два метра в стороны распростер свои могучие руки. Высокая грудь и широкие плечи свидетельствовали о силе, но дальше книзу гиббон все больше и больше сужался. Даже среди обезьян гиббон выделяется своей отталкивающей внешностью, зато считается лучшим обезьяньим певцом. Для этого под подбородком у него висит мех, который во время крика надувается, как пузырь. - Интересно сохранить его на память, - сказал довольный Пип и приказал слугам осторожно снять с первой добычи шкуру и голову. Через два часа тронулись дальше. Все вокруг было еще мокро после вчерашнего дождя, но солнце светило весело, и настроение у путешественников поднялось. Постепенно местность начала понижаться, все более сырой становилась земля, чаще и гуще рос бамбук. Пошли болота. Хотя и хорошо знал Хаон эту местность, но и ему приходилось ломать голову, отыскивая подходящую дорогу. Он поворачивал то вправо, то влево, временами даже возвращался назад - лишь бы выбрать путь посуше. И все же мулу с каждым шагом становилось все труднее. - Проберемся ли мы с ним? - забеспокоился Пип. - Попробуем, - ответил Хаон. - До ближайшего сухого места осталось недалеко. - А не лучше ли обмотать ему ноги листьями, травой? - предложил Нонг. - Верно! - согласился Хаон. - Давайте попробуем! Вскоре мула "обули" в широченные сапоги. Хоть и неудобно было ему шагать в них, хоть и упирался вначале, но зато меньше увязал в болоте. К сожалению, сапоги эти быстро снашивались и приходилось делать новые. А в одном особенно топком месте для него даже гать вынуждены были настелить. Долго двигались по такой дороге, где и на короткий отдых нельзя остановиться. Счастье еще, что погода благоприятствовала: за весь день не выпало ни капли дождя. Наконец в четвертом часу вышли на сухое место. Выбрали под скалой, около ручейка, стоянку поудобнее и разбили лагерь. - Тут и будет наш дом, - сказал Хаон. - Отсюда можно ходить в разные стороны. А я завтра же начну выслеживать зверей. - Тут приятно пожить и побольше, - удовлетворенно заметил Пип. Здешний лес после недавней хмурой и сырой чащи казался ему значительно суше, реже и веселее. Над головой, на скале, деревьев не было совсем; узенькая каменистая долина, где шумел родничок, заросла небольшими кустами. Хватало и солнца, и свежего воздуха. В этот вечер, сидя возле костра, Пип не жалел о том, что забрался сюда. VII. НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ МИНГЕРА ПИПА Пип на охоте. - Прерванный обед. - Змея в шляпе. - Игра с "бадаком" насмерть. - Коварный "матьян". Наутро Хаон сказал: - Я пойду на запад выслеживать логово "матьяна" (тигра). Это займет весь день, а может, и больше. Временами и за неделю не выследишь его, не изучишь все тропинки и привычки зверя. Но я все равно завтра вернусь. Вы же пока охотьтесь сами. - Неужели нельзя встретить тигра в лесу? - спросил Пип. - Только тогда, когда он сам этого пожелает. И не просто матьяна, а людоеда, успевшего отведать человечьего мяса. Впрочем, даже такой матьян не подпустит к себе вооруженных ружьями людей. У него тонкий нюх, и он издалека слышит запах порохового нагара в стволах. Хаон отправился своей дорогой, а немного спустя в противоположную сторону ушли Пип и Нонг. На месте остались два туземца, принявшиеся очищать и сушить шкуру гиббона. Бродить по лесу налегке, без багажа и хлопот, совсем иное дело. Это не то что пробираться по бездорожью. Все вокруг казалось теперь Пипу значительно красивее и веселее. Пип обращал внимание на птиц, мотыльков, на необычайные грибы и цветы, на интересные деревья. Над головой охотников, цепляясь за ветки, прыгали небольшие серые обезьянки. Пип не выдержал и застрелил одну из них для коллекции. Он вздрогнул, когда мимо мягко шмыгнул в кустах небольшой длинный зверек - вивера, похожий на нашего хорька. В другом месте из чащи выбежал испуганный дикий кабан. Пип выстрелил, но не попал. Охотники заметили, как на поляне, под деревом, что-то шевелится. Осторожно подошли - и шарахнулись назад: перед ними был боа метров шести длиной и соответствующей толщины. Свободно раскинув кольца, он был так занят обедом, что не заметил людей. Да и не до них ему было: во рту змеи как бы застряло животное раз в десять шире ее горла! Изо рта торчали лишь задние ноги, хвост и часть тела. Глядя на этот обед, трудно было решить, кого больше жалко - животное или змею. Казалось, что змея подавилась: глотка ее так растянулась, что - вот-вот разорвется, челюсти вытянулись прямой линией сверху вниз, глаз и то не было видно. Но вот, немного отдохнув, боа начал шевелить горлом и, страшным усилием протолкнув добычу на сантиметр глубже, опять замер. - Сейчас его нечего бояться, - сказал Пип и подошел ближе. - Осторожно, туан! У него еще хватит сил и вас захватить хвостом! - предупредил Нонг. Боа успел заметить людей, грозно повернул к ним голову и начал потихоньку отодвигаться дальше. Жутко было смотреть на эту голову, поднятую, как на столбе, но это тело-бревно, способное задушить в своих кольцах быка. Пип выстрелил, и страшилище забилось так, что сучья полетели в разные стороны, а охотники шарахнулись от него. Пришлось выпустить несколько пуль, прежде чем змея была убита. - Раз в два-три месяца приходится бедняге обедать, да и то помешали, - рассмеялся Пип, трогая боа ногой. Можно добавить, что эти страшные змеи из породы питонов (удавы, душители) людям никакого вреда не причиняют. Яда они не имеют, задушат, проглотят какое-нибудь животное да и лежат себе месяц-другой. На человека боа нападает только тогда, когда его раздразнят или каким-нибудь образом попадут к нему в объятия. Куда более опасны гадюки, которые хотя и меньше удава в десятки и сотни раз, но быстро отправляют человека на тот свет своим ядом. С одной из таких змей наши путешественники и познакомились в тот же день. Над кучей камней кружилась птица. Летала вокруг, жалобно кричала, билась крыльями и все время не отводила глаз от какой-то точки на земле. А там лежала змея, метра полтора длиною и, чуть приподняв голову, не сводила с птицы немигающих глаз. Змея была красно-желтого цвета, на голове у нее отчетливо выделялись два соединенных кружочка, очень похожие на очки. - Очковая! - прошептал Нонг. - Кобра! - Тсс!.. - толкнул его Пип с интересом наблюдая за этой сценой. А несчастная птичка с каждым кругом подлетала все ближе и ближе к змее. Спокойный, внимательный, ледяной взгляд гада даже со стороны производил жуткое впечатление. Голова змеи тихо поворачивалась вслед за птичкой, высунутый язык шевелился. Птичка, видимо, хорошо зная, что ей угрожает, жалобно пищала, но не могла оторваться и улететь. - Жалко птичку, - сказал Пип, делая шаг вперед, чтобы выстрелить. Движение, шорох и треск сучка под ногой были замечены змеей, она взглянула на охотника, и птичка, обреченная в жертву, тотчас с радостным щебетанием умчалась прочь. Но зато кобра мгновенно разгневалась. Обычно она спасается от людей, а тут вдруг подняла голову на полметра, раздула шею и двинулась на Пипа. По сторонам шеи расправились морщины, придав голове вид половника. Недаром люди, впервые увидевшие эту змею, назвали ее "кобра де капелло", что означает "змея в шляпе". Глаза ее вместо птички уставились теперь на Пипа, и даже он почувствовал себя как-то неловко. Да и было от чего. Третья часть тела змеи поднималась вверх прямо и неподвижно, как палка, и вместе с тем быстро двигалась вперед. Это необычное "неподвижное движение", этот жуткий змеиный взгляд, змеиное жало (язык) да грозная "шляпа" могли испугать любого храброго и вооруженного человека, тем более что стрелять в такую малую цель было рискованно. Однако Нонг выстрелил и зацепил край шляпы. Кобра немного отшатнулась, зашипела и, видно, приготовилась прыгнуть, но вслед за Нонгом выстрелил Пип, и голова змеи медленно опустилась к земле. Кобра начала извиваться, бить хвостом, и лишь удар по голове успокоил ее. - Вот гадина! - сказал Пип, сняв шлем и вытирая лоб. - Чуть не загипнотизировала меня, как ту птичку! - О, туан, это и есть самая опасная змея! Хуже всех больших боа. Вылечиться от ее укуса невозможно. - Нужно будет снять с нее шкуру. Возьми ее с собой. Нонг повесил змею себе на шею, и они пошли дальше. Если вспомнить, что Нонг нес еще и убитую обезьяну, то придется признать, что дальнейшая ходьба была для него не очень приятной. Тем более что отошли они уже от своей стоянки километров на десять. - Не думает ли туан до дождя вернуться назад? - дипломатично спросил юноша. Пип взглянул на небо, потом на свои часы: было одиннадцать часов утра. - Успеем еще, - сказал он. - Кажется, и сегодня дождя не будет. Дойдем вон до тех больших деревьев, отдохнем, и назад. Может, встретим еще что-нибудь интересное. Охота в девственном лесу на необыкновенных зверей так понравилась Пипу, что он даже не чувствовал усталости (тем более что тяжесть нес другой). Какие интересные впечатления! С одной стороны, все так, как пишут в книгах, а с другой - совершенно иное! Прошли еще километра два и остановились на берегу маленькой неглубокой речушки. Сухая земля здесь поросла редким высоким лесом. А на противоположном болотистом берегу раскинулись заросли бамбука и кустарника. Охотники с удовольствием улеглись на траву. Даже огня не разводили, а подкрепились консервами. С полчаса отдыхали молча эти чужие друг другу люди. Правда, в необычной обстановке Пип совершенно забыл, что рядом с ним лежит темнокожий человек низшей породы. Он даже полюбил Нонга как хорошего слугу, но совершенно не интересовался им как человеком. А Нонг тоже приспособился к Пипу, увидев, что этот белый - добродушный, невредный, только немного странный. И когда Нонг вспоминал теперь все обиды и несчастья, причиненные ему белыми господами, когда в нем пробуждалась острая ненависть к чужеземцам, эта ненависть не имела отношения к Пипу. Пип действительно был человек невредный, быть может, потому, что держался в стороне от жизни. Отец его был богатый, но скупой торговец сельдями, теми самыми голландскими сельдями, которые известны всему миру. Для единственного сына он желал одного, чтобы тот стал таким же торговцем сельдью, как и его отец. Он дал сыну только среднее образование, а потом заставлял и его заниматься бочками и рыбаками. А именно рыбаки, море, корабли и пробудили в молодом Пипе тот жгучий интерес к далеким странам и приключениям, о которых он слышал от моряков. Чем больше отец привязывал Пипа к селедкам, тем больше стремился сын подальше от дома. Ночами, прячась от отца, он читал книги о диковинных странах, о путешествиях, об охоте и приключениях, и это стремление сохранялось в нем до самой смерти отца. Когда же Пип получил наследство, он увидел, что ему нет никакой надобности продолжать торговлю. Денег оказалось столько, что на одни проценты можно жить весь век без хлопот! Ликвидировав предприятие, он положил деньги в банк и почувствовал себя вольной птицей. А вскоре после этого приехал на Яву. Конечно, знакомые удивлялись такому легкомыслию, не понимая, как можно добровольно отказываться от дальнейшего роста богатства. Некоторые даже считали Пипа глуповатым. И действительно, с голландской точки зрения он был непрактичным, неловким фантазером. Но как человек Пип был и оставался добрым и умным. А если бы мы захотели охарактеризовать Пипа с нашей точки зрения, то могли бы сказать, что он относился к категории людей, о которых принято говорить - ни рыба ни мясо. Он оторвался от торговцев, но не пристал ни к какой другой категории. Сознательно не делал ничего плохого бедным, простым людям, часто даже помогал им, а вместе с тем ни разу не задумывался о причинах их бедственного положения. Проще говоря, Пип как бы плавал по поверхности жизни. Охотники успели задремать, как вдруг на другом берегу затрещали кусты, и среди них показался пробирающийся к воде носорог. - Бадак! - прошептал Нонг, и оба схватились за винтовки. Беспокоиться им было нечего, зверь не мог причинить вреда. Берег, на котором оба лежали, был суше и выше противоположного. И все же Пип задрожал от волнующего нетерпения. А носорог, опустив голову и ничего не видя, продолжал продвигаться к воде. Пип не выдержал, выстрелил, плохо прицелившись. Шкура носорога настолько толста, что пуля не всегда может пробить ее, особенно если попадет наискосок. Поэтому опытные охотники стараются бить носорога в пах. Целиться же в покатый лоб зверя вообще бесполезно, так как пуля лишь скользнет по нему и унесется прочь. У Пипа именно так и получилось. Не успел он выстрелить еще раз, как носорог поднял голову, заревел и бросился прямо на людей. Одним махом перескочив через неглубокий ручеек, зверь оказался прямо перед охотниками. Все это произошло с такой быстротой, что они едва успели вскочить на ноги. Не думая об обороне, не помня себя от страха, оба помчались в лес, слыша позади приближающийся топот носорога. Пип и винтовку не успел захватить, а Нонг выронил свою, когда она зацепилась за сук. Через десяток шагов охотники поняли, что убежать от зверя не удастся. Нонг еще смог бы, но у Пипа уже не хватало сил. И когда носорог буквально навис над его плечами, голландец инстинктивно шарахнулся за ствол толстого дерева. Носорог, с разгону пробежав мимо, помчался за Нонгом. Но и юноша поступил по примеру, своего хозяина, тоже вильнул за дерево. Зверь тотчас повернул назад и опять увидел Пипа. Началось преследование, которое могло бы показаться смешным, если бы не было столь опасным. Носорог очутился между двумя деревьями, за каждым из которых прятался его враг. Он начал бросаться то к одному, то к другому, а охотники едва-едва успевали прятаться от разъяренного, но страшно неуклюжего животного. Сил у людей для такой "игры" со смертью надолго хватить не могло, но, к счастью, и носорог вскоре так устал, что вынужден был остановиться. Все еще налитыми кровью глазами он поглядывал то в одну, то в другую сторону. От него валил пар, и дышал он громко и бурно, как кузнечный мех. Понемногу начали успокаиваться и наши незадачливые охотники. Непосредственная опасность миновала, пока носорог не мог ничего с ними сделать, и к Пипу вернулся юмор. - Что мы будем с ним делать дальше, братишка Нонг? - весело крикнул он малайцу. - Пусть пока порезвится, туан, - отозвался юноша из-за дерева. Голоса людей напомнили носорогу о врагах, и он снова бросился в атаку. Бадак словно бы поумнел и не просто бегал вокруг дерева, а, склонив голову набок, старался достать врага своим страшным рогом. Несколько раз рог ударялся о дерево, совсем рядом с человеком, так что только куски коры летели в разные стороны! Охотникам приходилось напряженно следить за малейшим движением сопящей, с оскаленными зубами, мордой зверя, снова и снова уворачиваясь от нее. А тут еще и под ноги смотри, чтобы не споткнуться и не упасть... Час прошел, а положение все не менялось. - Что же нам делать, Нонг? - уже далеко не весело крикнул Пип. - Скоро он загоняет меня до смерти. Немного подумав, Нонг ответил: - Вот что, туан: я перебегу к соседнему дереву и отвлеку бадака на себя. Потом еще дальше. И тогда вы бежите за винтовкой. - Молодчина, Нонг! - воскликнул Пип. - Это единственный выход! Нонг выбрал подходящее дерево шагах в двадцати, улучил момент и, выскочив так, чтобы носорог смог заметить его, помчался. Получилось так, как он и предполагал: носорог - за ним! Немного передохнув, Нонг перебежал к третьему дереву. А Пип в это время бросился за винтовкой, схватил ее и, прячась за деревьями, подкрался поближе к зверю. Очень тщательно целился он на этот раз и всадил пулю точно под лопатку. Носорог зашатался, опустился на передние колени. Вторая пуля окончательно свалила его. - Ну и задал же он нам страху! - ликовал Пип. - Нужно хотя бы выломать этот рог на память. Хотя и очень усталыми вернулись охотники в лагерь, но Пип чувствовал себя героем. Сколько приключений пережил он за этот день! Таких не найдешь ни в одной книжке! Весь следующий день они обрабатывали свою добычу и ждали возвращения Хаона. А проводник все бродил по лесу, выискивая по известным ему приметам логово тигра. Встречал Хаон и змей и обезьян, но не обращал на них внимания. Обойдя несколько знакомых мест, он так и не нашел следов тигра. Хаон отправился в дальнее, но верное место: к глубокому оврагу, поросшему густым кустарником. Из оврага вытекал светлый холодный родничок. На водопой сюда приходили разные звери, а раз так, то должен был быть и тигр. В прошлый свой приход сюда Хаон видел его следы. Нашел их и теперь. Удовлетворенный, отправился он назад, но по дороге его застигла ночь, и пришлось переночевать в лесу. Для Хаона это было обычным делом. Не нашлось удобного уголка между камней, где можно было бы развести огонь - не беда, взобрался на дерево, устроил из ветвей подобие гнезда да и проспал до утра в соседстве с обезьянами. А утром уже был в лагере. - Вот что мы сделали за это время! - с гордостью сказал Пип, показывая Хаону свои трофеи. - А у тебя как дела? - Нашел, - ответил проводник. - Правда, далековато. Надо сейчас же отправляться в путь. Через полчаса экспедиция покинула лагерь. Двенадцать с небольшим километров до оврага оказались трудными: опять встречались чащи, лианы, опять нужно было прорубаться сквозь них. Время от времени попадались каменистые безлесые возвышенности, с которых впереди открывались горы. То лесистые, то с лысинами, они тянулись на юг, постепенно поднимаясь, и наконец пропадали в синей мгле. Над одной из таких гор вился как будто дымок. - Что там? - спросил Пип. - Вулкан, - ответил Хаон. - Действующий? - Немного дымится. Он всегда такой. Другая вершина имела вид какой-то башни или церкви. Пип вслух отметил это и Хаон подтвердил: - Церковь и есть. Церковь бадувисов. Вон там, на склонах гор, разбросаны их поселки. Пип задумался: так вот где она, эта горсточка древнего народа, укрывшегося от цивилизации ради того, чтобы сохранить свой первобытный уклад! - Разве они никогда не входят в сношения с нашими людьми? - спросил он. - Почти никогда. Их обычаи запрещают это. Тот, кто нарушит обычай, должен бежать от них, иначе - смерть. Так решила их власть. - А кто она, эта власть? - Верховный жрец Гиранг-Ту-Ун. Его никто не может видеть, кроме сорока помощников. Этот счет - сорок - всегда остается одинаковым. На место умершего избирают другого. Никто даже не знает, где живет Гиранг-Ту-Ун [О Гиранг-Ту-Уне, о бадувисах и их обычаях рассказывается в книге русского царского консула Бакунина "Пять лет на острове Ява"]. - Тебе случалось бывать у них? - Был два раза. Там у меня знакомый есть, однажды и он приходил к нам. - А можно ли нам навестить их? Не убивают ли они чужестранцев? - Нет, без причины не нападают. Особенно если с ними обходиться ласково. Но вообще на чужестранцев смотрят косо... Все это так заинтересовало Пипа, что он даже забыл о тиграх и решил обязательно навестить бадувисов. - Неужели наши власти никогда не пытались подчинить их себе? - спросил Пип напоследок. - Попытались. Даже наложили на них налог. Но что с них возьмешь? Добровольно никто не понесет, тем более что у них нет ничего ценного. Посылали солдат - бесполезно: жители убегают. Там же держать солдат нет смысла: придется доставлять им все необходимое для жизни сквозь джунгли, болота и горы, а обойдется это дороже любых налогов, которые можно было бы собрать... ...Только к вечеру добрались охотники до цели. Чтобы не вспугнуть зверя, устроили привал в полукилометре от оврага. Все были очень утомлены переходом, и потому охоту отложили до следующего утра. Утром провели разведку, обсудили план. - Матьян хитрый и опасный зверь, - говорил Хаон, - нужно много терпения, времени и осторожности, чтобы подстеречь его. Особенно важно, чтобы ветер не дул с нашей стороны, иначе почует опасность и уйдет. Мы устроим настил вон на том дереве и засядем на ночь. Тигр выходит через два-три часа после захода солнца, а если нет, то часа за два-три до восхода. Рядом с выходом из оврага стояло широкое, с густой кроной дерево, очень удобное для устройства засады. Недалеко от него спускалась вниз каменистая ложбинка, по которой бежал ручеек. Тигр должен был обязательно пересечь ее. Дальше ложбинка расширялась и переходила в низину, заросшую тростником. Охотники засветло построили на дереве помост, похожий на большое гнездо аиста, вырубили сучья, мешавшие видеть ложбинку. - А что, если он почует человека и не пойдет? - спросил Нонг. - Сейчас он спит далеко в чаще и ничего не слышит. Следов наших пока не видал. Все зависит от ветра, - успокоил проводник. После захода солнца Пип, Хаон и Нонг разместились на помосте. Туземцы-носильщики и мул остались на привале. Пипа охватило праздничное настроение. Ведь он сидел с настоящими дикарями в настоящем тропическом лесу и подстерегал настоящего тигра! Вот она - сбывшаяся мечта! Потянулись долгие минуты, часы... Запорхали, зашуршали в воздухе крыльями, запищали всякие ночные создания. Вот и какое-то большое животное затопало в темноте... Но все внимание охотников было направлено на ложбинку, чуть различимую в ночи: нельзя пропустить тот короткий момент, когда зверь пройдет по ней. Натруженному, утомленному глазу все время казалось, будто зверь уже крадется. Прошло два часа, три. Хаон встревоженно заерзал. - Неудача! - сердито прошептал он. - Кажется, ветерок дует нам в спину! Ветер был такой слабый, что только Хаон и смог почувствовать его. Проводник помолчал, прислушиваясь, и опять зашептал на ухо Пипу: - Придется дожидаться второй половины ночи. Хотя надежды мало. Пока что мы можем немного поспать. Но какой там сон! Даже сам Хаон, отлично изучивший привычки тигра, и тот не мог не следить за ложбинкой. Все казалось, что зверь вот-вот появится. В двенадцатом часу охотники начали клевать носами, праздничное настроение Пипа развеялось. Он чувствовал лишь усталость, словно где-нибудь на станции в ожидании поезда. Бодрее держался Хаон, считавший себя ответственным за всю эту операцию. Только Нонгу было все равно, придет зверь или нет, и он спокойно и крепко уснул. Над лесом всплыла луна, осветившая ложбинку. Хаон растормошил товарищей. Сна как не бывало. Все опять напряженно всматривались туда, где должен был появиться тигр. И вот позади послышался шорох, треск, мелькнуло в воздухе что-то темное, с глухим ворчанием бросилось на охотников. Тигр! Но расстояние, высота и сучья помешали: зверь только дотронулся лапой до настила, задел ногу Хаона и сорвался вниз. Хаон вскрикнул, выпустил винтовку, однако удержался, вцепившись за сук. Пип так растерялся от неожиданности, что потерял равновесие и едва не свалился. И только Нонг, сидевший отдельно, в развилине, успел послать пулю в спину тигра. Жуткий звериный рев прорезал ночь. Хищник вскочил еще раз, но тут уже и Пип послал свою пулю. А сверху на тигра струей лилась кровь Хаона. Когда несчастного сняли с дерева и осмотрели рану, оказалось, что тигр вырвал у него из ноги кусок мяса. Рана была большая, страшная, но жизни проводника не угрожала. Чтобы остановить кровь, рану перевязали листьями, а под коленом наложили жгут. Нонг сбегал к стоянке, привел носильщиков и мула. И вот процессия двинулась в обратный путь: впереди двое туземцев несли Хаона на самодельных носилках, а за ними Пип и Нонг вели упирающегося, дрожащего от страха мула, который вез на своей спине труп огромного тигра. Двенадцать километров до своего лагеря они шли шесть часов. - Как все это могло произойти? - спросил Пип у Хаона, когда они были дома. - Это самое легкое наказание Хаону за его глупость, - ответил тот с кривой усмешкой. - Во-первых, я должен был знать, что ветерок уже испортил нам все дело, а во-вторых, - и это самое главное, - должен был помнить, что рядом с нашим деревом возвышается берег, с которого легко допрыгнуть до помоста. Будь расстояние поменьше, пришлось бы еще хуже. Матьян хитрый: он услышал нас раньше, обошел вокруг и напал сзади. Стыдно Хаону: анак (дитя) этого не сделал бы. Бодок (глупый) Хаон! Старый охотник на тигров, казалось, больше переживал свою неудачу, чем боль от раны. - Что же теперь делать? - нерешительно спросил Пип. - Туан говорил, что хочет навестить бадувисов, - ответил Хаон. - Если он не отказался от своего намерения, можно направиться к ним. Там меня быстро вылечат. Туда значительно ближе, чем в Тэнанг. Пип охотно согласился, так как это совпадало с его желанием. Начали готовиться в дорогу. Нужно было привести в порядок тигра и вообще всю свою добычу, сделать для Хаона хорошие носилки. Да и отдых был необходим всем охотникам. Покинули стоянку в полдень. Лежа на носилках, Хаон указывал дорогу, за ним шел Пип, а сзади Нонг вел мула, несшего значительно потяжелевший груз добычи. Когда экспедиция скрылась в чаще, из ближайших кустов вышли два яванца в накидках и платках на головах. В руках они держали отличные винтовки. - Какой нам смысл возиться с ним? - сказал один из них. - Не лучше ли было сразу покончить? Все равно он наш враг! - Раз приказали, значит, так надо, - ответил другой. - Не забывай, что у них должно создаться впечатление, будто здесь никого нет. Оранг-улянды [По-малайски - голландцы (оранг - человек, улянд - голландец)] уже успокоились и радуются, что все тихо. Зачем же разоблачать себя? И оба медленно направились вслед за экспедицией. VIII. ХРАНИТЕЛИ ВЕРЫ ПРЕДКОВ В гостях у бадувисов. - Под охраной табу. - Праздник обезьян. - Дипломатия Пипа. - Чудеса пятирукого бога. - Добровольный мученик. - Вождь-привидение. - Экскурсия в окрестности. - Долина гейзеров. - Искушение. - Пип исчез. Изнурительна и трудна была дорога, особенно с носилками и перегруженным мулом. В довершение опять начались болота. Только после захода солнца выбрались путешественники на сухое место. - Теперь я понял, каким образом бадувисы сохранили свою независимость, - сказал Пип, когда, наконец, остановились на ночь. - Это последнее болото, - успокоил его Хаон. - Дальше пойдет гористая местность. И действительно, дальше дорога поднималась все выше и выше. Бадувисские поселки, казалось, уже совсем близко, но проходил час за часом, а они все еще были далеко. Никакой дороги, конечно, не было. Приходилось все время или петлять, отыскивая проходы среди скал, или карабкаться по кручам. А тут еще носилки и мул. Все выбились из сил, хотя отдыхали раз десять. Плохо чувствовал себя и Хаон, хотя по другой причине. Он считал себя здоровым, только двигаться не мог, и с горечью наблюдал за тем, с каким трудом тащат его товарищи на гору. Не больше пятнадцати километров нужно было им пройти, а заняло это весь первый день и половину следующего. Наконец добрались до поселка. Вблизи его и селением-то назвать нельзя было: просто хижины, разбросанные на значительном расстоянии одна от другой. Построены они были главным образом из камня, а некоторые даже вырыты в горе. Окон в хижинах не было, вместо дверей - дыры, которые, очевидно, никогда не закрывались. Все поле хозяина находилось тут же, вокруг хижины. Росли на нем кукуруза и рис. А больше не было ничего, - ни животных, ни телег, ни инструментов. Лишь плетеный сарай свидетельствовал о том, что в него все же что-то кладут на хранение. Возле каждого дома был сад, если можно назвать садом плодовые деревья, в беспорядке растущие среди скал. Может быть, их никто и не садил, а просто они выросли сами, как те, что виднеются дальше, за поселком... По указанию Хаона путешественники направились к крайней избушке, стоящей в стороне. Навстречу им вышел удивленный хозяин, из-за его спины выглядывала испуганная жена. Им, как видно, не верилось, что такой отряд, да еще с "оранг-путих" (белым человеком) и мулом, направляется именно к ним. Но гости остановились возле их хижины, и Хаон сказал: - Здравствуй, Того! Принимай гостей. Эти слова еще больше удивили хозяина: он не знал никого из прибывших, а услышал свое имя. - Чего же ты удивляешься? - улыбнулся Хаон. - Или и меня не узнаешь? Только теперь Того разглядел на носилках охотника и шагнул к нему. Тем временем успели подойти ближайшие соседи, тоже с любопытством глядевшие на необыкновенных гостей. Своим внешним видом эти люди производили хорошее впечатление. Высокие, стройные, хоть и сухопарые фигуры их свидетельствовали о выносливости, цвет кожи был значительно светлее, чем у других яванцев. Сказывалась многовековая жизнь в горах. Одеты они были в саронги, у большинства самотканые. Движения горцев отличались спокойствием и сдержанностью. Даже удивлялись они незнакомым людям как-то очень серьезно, словно обдумывая, чем может закончиться эта встреча. Бадувисов нужно считать самыми чистокровными жителями Явы [Собственно говоря, яванцами называют население восточной половины Явы. Жители же западной половины, в том числе и бадувисы, относятся к сунданскому племени. Отличаются и языки племен восточной и западной частей острова. На крайнем востоке живет еще третье племя - мадурское. Есть еще и отдельные районы, где живут малайцы. Таким образом, мы видим, что население Явы отнюдь не является одинаковыми "малайцами", как обычно у нас думают. Речь их отличается одна от другой, как у нас русская, белорусская, украинская и другие славянские. А со временем создались еще и смешанные наречия: сунданское с яванским, яванское с мадурским и т.д.], ибо они и поныне остались такими же, какими были пятьсот лет назад. Население же, живущее по соседству, давно перемешалось с малайцами, индийцами, арабами. Того предложил гостям свою хижину, хотя сразу было видно, что все пятеро в ней не поместятся. Пришлось воспользоваться палаткой Пипа. Этим были довольны и гости и, особенно, хозяин: если бы кто-нибудь попытался обвинить его в связи с нечестивыми чужестранцами, он мог бы ответить, что они лишь остановились возле его дома. Того привел старика, и тот наложил на рану Хаона какие-то травы. Тем временем наступил вечер, и уставшие путешественники уснули как убитые. А в это время от хижины к хижине летел слух о необыкновенных гостях. Кроме "оранг-путих" удивлял жителей и мул, который носит на своей спине огромные тяжести. Большинство бадувисов ни разу не видели такого животного. Поражал их и "белый дом", привезенный мулом: то не было ничего, то вдруг вон какое здание выросло за несколько минут! Эти слухи дошли, наконец, до церкви, стоящей далеко на другом конце селения. Тут уже начиналась область "табу" ["Табу" - древний, но довольно распространенный и до нашего времени способ обманывать людей. Чтобы запугать народ, придать таинственность и вес жрецам, - какое-нибудь место (гора, лес, здание, даже отдельные предметы) объявляется святым. Никто из простого народа не имеет права приближаться туда или дотронуться до предмета. Нарушители "табу" караются смертью]. Но для слухов никаких табу нет. Они перелетели на запретную территорию и взволновали всех сорок бессмертных мужей. Там, за церковью, в тенистом лесу, было их жилье, выдолбленное в скалах. Путаные коридоры расходились во все стороны и соединяли разные помещения: и отдельные, для одного-двух человек, и общие большие залы. Тут были и кладовые, полные всяческого добра: риса, муки, бобов, плодового вина, масла. Все эти помещения и коридоры освещались ровным голубым светом. Бамбуковые трубы, протянутые вдоль стен, подавали газ из общего источника. Источником этим была подземная нефть, в значительных количествах имеющаяся в недрах Малайских островов. Чтобы концы трубок не загорались, к ним приделывали глиняные наконечники. Помещения эти находились шагах в ста от церкви и были совершенно скрыты от человеческих глаз. Кроме того, позади церкви в обе стороны тянулась стена, указывающая границу "табу". Правда, стена эта имела лишь условное значение: если возле церкви она и была кое-как сложена, то дальше просто лежали камни, ни в малейшей степени не являвшиеся препятствием для человека. А еще дальше и вовсе ничего не было. Впрочем, ограды и не требовалось: не камни охраняли жрецов от любопытных глаз, а жуткое слово "табу" и страх наказания смертью за нарушение запрета. От входа в подземелье расходились галереи, одна из которых соединялась с церковью. Со стороны поселка церковь имела общие двери для прихожан, святая же братия попадала в нее с задней стороны, через свой подземный ход. Через этот же ход "исчезало" из церкви добро, приносимое народом великому богу Багара-Тунгалю и доставлявшееся жрецами в подземные кладовые. Святые дьелемы ["Люди, которые сохраняют веру предков". Остатки бадувисского народа тоже считаются дьелемами, но не святыми] жили одни, как монахи, но в поселке у них было более чем достаточно семей: ведь каждый считал за честь породниться со святым человеком! - Зачем пришли чужие? Надолго ли? - поднялась тревога среди этих святых. - Одного из них, охотника Хаона, искалечил тигр, - объяснил принесший весть. - Они попросили приюта у Того, пока больной поправится. - Того давно дружит с нечестивыми. Нужно серьезно предупредить его, - заметил старый дьелем. - За ним наблюдают, - ответил другой. - А какие намерения у белого? - снова обратились к пришедшему. - Нельзя ли узнать? - Судя по его виду и по рассказам слуг, он ничем, кроме охоты, не интересуется. Приехал на время, издалека, чтобы позабавиться охотой. - Не из тех ли они людей, что шатаются в здешних лесах? - Нет, они прибыли из Тэнанга. - Надо сейчас же посоветоваться с Гиранг-Ту-Уном, - решили все, и несколько человек направились куда-то, в известное только им место. Утром, выйдя из палатки, Пип несколько минут любовался окрестностями. Солнце только что показалось из-за леса и осветило вершины гор. К северу простиралась лесистая низина, откуда они пришли. Пятна тумана, как озера, белели среди лесов. Нигде никаких признаков жилья человека. Не верилось, что всего лишь в нескольких десятках километров отсюда находятся густо заселенные места. А позади, на юге, беспорядочно высились дикие, неприступные горы. Склоны их были покрыты лесом. Не более чем в пятидесяти километрах по прямой линии находится Индийский океан, но много ли найдется людей, способных пройти это расстояние? Из европейцев, кажется, там не бывал ни один. "А что, если мне попробовать?" - подумал Пип, но тут же отказался от этой мысли: придется выбросить охотничьи трофеи, с ними не пройти. Да и хотелось ему теперь, после того как немного удовлетворил свою охотничью страсть, поближе познакомиться с этой страной и ее первобытными людьми. Вот хотя бы с этой интересной древней церковью. Она построена из огромных камней - массивная, тяжелая. Поднимается в гору ступеньками и заканчивается небольшой круглой башней. К ступенькам лепятся маленькие будочки, как гнезда ласточек. Церковь стоит тут несколько столетий. "Хранители веры предков", очевидно, скрывают в ней много интересного из древней религии. А чуть дальше, за церковью, поднимается красивая гора, как бы сложенная человеческими руками. Круглая, правильной формы, зеленая, со срезанной вершиной... Вышел Того. Пип с помощью нескольких слов, подкрепленных жестами, спросил, как лучше туда пройти. Но Того в ужасе завертел головой и залепетал. - Тида дапат! Тида дапат! [Нельзя! Нельзя!] Табу! Матьян! [Матьян - смерть. Кстати, и тигр по-малайски носит такое же название] Слово "табу" Пип понял, однако любопытство его от этого не уменьшилось. После завтрака Пип с Нонгом отправились осматривать селение. Оно занимало площадь, равную хорошему городу, но хижины на ней были разбросаны как попало, в зависимости от расположения участка земли, принадлежащего хозяину. Стоит ли говорить, как удивились жители необычному гостю! Недалеко от церкви, где, кажется, начинался нетронутый лес, вдруг послышалась трескотня, будто били палками по деревьям. Глянув туда, Пип увидел толпу народа с сумками, с корзинами, со связками бананов. Часть людей действительно барабанила по чем попало. Путешественники подошли ближе и увидели, как с деревьев слезло и смешалось с толпой несколько обезьян. С каждой минутой их становилось больше и больше. Вот уже несколько десятков, сотня, две... Это были небольшие обезьяны, так называемые "моньет", из породы макак. Они вырывали бананы из рук людей, совали носы в корзинки и совершенно ничего не боялись. - Что это значит? - спросил Пип у Нонга. - Быть может, какой-нибудь день обезьян или праздник. Я слышал, что в некоторых местах их охраняют. Одна обезьяна подошла к Пипу и, увидав блестящую пуговицу на его куртке, ухватилась за нее. - Прочь, паршивая! - рассердился охотник и замахнулся на обезьяну, но Нонг схватил его за руку: - Не трогайте, туан! Может случиться беда! Люди оскорбятся... Нам выгоднее подружиться с обезьянами. Пип понял, в чем дело, успокоился, и оба они начали ласково знакомиться с животными. Это немедленно принесло им пользу: люди увидели, что гости не обижают их любимцев, и стали доброжелательнее смотреть на чужестранцев. Возле церкви тоже собралась толпа. Там открыли торговлю святые дьелемы и за счет обезьян собирали жертвоприношения для великого бога Багара-Тунгаля. Горсть за горстью сыпался рис во вместительные мешки, кроме риса жители несли яйца, куски ткани, шкуры зверей... Внезапно Пипу пришла в голову интересная мысль. Он что-то шепнул Нонгу на ухо, и они подошли к жрецам. Один из них был еще молод, другой - старик о седой бородой, но оба одинаково серьезные и строгие. Белые тюрбаны и длинные белые балахоны резко выделяли их среди простых полуголых людей. Пип вынул две золотые монеты и торжественно положил их перед дьелемами. Нонг разъяснил: - Большой туан давно уважает единую праведную старинную веру. Он очень рад, что видит народ, сохранивший эту веру, и в знак уважения просит принять его жертву. Жрецы удивились: жертва была действительно большая. Даже старик не помнил, чтобы кто-нибудь жертвовал столько золота. Но, с другой стороны, это казалось подозрительным. Пип заметил, что они удивляются и не верят, и с помощью тех немногих слов, что были ему известны, добавил: - В наших странах тоже есть люди, не признающие новых выдуманных религий. Они слышали, что существует древняя праведная вера, но не встречали ее. Вот почему я радуюсь, что встретил настоящих носителей веры предков. Пип хотел было сказать, что жаждет познакомиться с этой верой, но побоялся, как бы жрецы не догадались, для чего приносится его жертва. Он решил отложить это до другого случая, а теперь сделал вид, что поступает так исключительно из уважения; даже повернулся, чтобы уйти. Тогда старик сказал: - Мы никогда не видели таких, как ты, чужестранцев, особенно белых. Но, если ты говоришь правду, пусть твоя жертва дойдет до великого Багара-Тунгаля. Пип отошел. Но ему так хотелось ознакомиться с "единой праведной верой", что он даже пожалел, почему все-таки не попросил разрешения посмотреть церковь и религиозную церемонию в ней. Однако же все то, что он сделал, оказалось довольно удачным. Когда Пип удалился, жрецы взглянули друг на друга, и младший сказал: - Чужестранец принес жертву и ушел, ничего не попросив. Ради чего он мог это сделать? Старик задумался. - Не знаю, - ответил он. - Не для того ли, чтобы пролезть куда не следует? - Разве он не слыхал о табу? Нет, пожалуй, он действительно уважает нашу веру. Не пустить ли его в церковь на моление? Все равно он увидит не больше, чем любой из наших простых людей. Старик согласился: - Я считаю, что на общее моление его допустить можно. Тут мы ничем не рискуем. Надо будет переговорить с ним. Под вечер к Того пришел человек и сообщил, что если белый чужестранец хочет, он может сегодня присутствовать на общем молении. Разрешение это было дано одному лишь Пипу. Туземные спутники его, магометане, не могли и надеяться на подобную милость: к магометанам бадувисы относятся с еще большим презрением, чем к христианам. Как известно, голландцы не очень гнались за обращением всех туземцев в христианство, тогда как магометане в свое время поголовно всех загоняли в свою веру силой. Когда стемнело, со стороны церкви послышались глухие удары барабана, и Пип в сопровождении Того отправился на праздник. Ночь была очень темная. Со всех сторон появлялись неясные фигуры и тоже направлялись к церкви. Пип начал волноваться... Показалось большое строение. Широкие каменные ступени вели к боковым дверям, через которые чуть пробивался свет. Тут стоял один из дьелемов и осматривал входящих. Как видно, не каждый туземец мог войти в церковь. Неизвестно только, пропускали по очереди или исключительно тех, кто днем принес хорошую жертву. Пипа и Того пропустили беспрепятственно. Когда вошли внутрь, Пип наконец понял, почему пропускали не всех. Внутренность храма оказалась значительно меньшей, чем могло показаться по его наружному виду. Зато по бокам было много разных темных уголков, да и в самих стенах, как видно, имелись скрытые ходы и переходы. Несколько колонн поддерживали потолок. Все сооружение было очень массивным и, наверное, выдержало уже не одно землетрясение. Освещался храм двумя светильниками, тоже газовыми, как и в жилье дьелемов. Уже одно это было чудом для простого народа: люди не знали, откуда берется этот свет. Между светильниками, ближе к передней стене, стоял алтарь с углублением, где зажигали священный огонь. Возле алтаря на полу полукругом и разместились прихожане. Темнота, таинственность, торжественность, тихий шепот людей произвели впечатление даже на Пипа. А тут еще лезут в глаза высеченные из гранита фигуры каких-то страшилищ: то черепаха, то человек с головой тигра, или, наоборот, тигр с человеческой головой, фантастические птицы, змеи... Все стены были покрыты такими скульптурами. Только передняя осталась почему-то гладкой, как экран. Пип ощутил вдруг какой-то смрад, доносившийся из ближайшего темного уголка. Отвратительный этот запах напоминал запах гниения. Не выдержав, Пип спросил, что это может быть. - Факир, - ответил туземец с большим уважением. - Можно подойти? - Можно, но беспокоить его нельзя. Пип, а за ним Того прошли в угол. Тут они увидели в стене дверь с дыркой-окошком, как в тюремной камере. Оттуда вырывался запах гнили. Стараясь не дышать, Пип заглянул в дыру, но ничего не заметил. Лишь когда глаза привыкли к темноте, он увидел то ли каморку, то ли шкаф, вделанный в стену. Посмотрел - и с ужасом отпрянул: на него в упор глядели два больших блестящих глаза. - Заключенный? - спросил Пип. Того осуждающе и удивленно покачал головой: - Нет. Сам. Святой человек! Тем временем человек двадцать жрецов взялись около алтаря за руки и начали ходить вокруг как в хороводе. Пискливый старческий голос затянул песню; нестройными голосами ее подхватили все жрецы. Подтягивали, сидя на полу, и молящиеся. К алтарю подошел старший жрец, положил в чашу уголь и какую-то пахучую траву. Хоровод кружился все быстрее и быстрее, усиливалось, убыстрялось пение, слышались слова - "Багара" и "Тунгаль". И тут, как по команде, в хоровод включились все прихожане. Кому не хватило места в хороводе, кружились в отдельности. Глаза молящихся горели пламенем фанатизма, по лицам струился пот, из перекошенных ртов вырывались бессвязные возгласы. Того, стоявший рядом с Пипом, тоже не выдержал и стал притопывать и что-то выкрикивать. Пип испугался: не сошли ли они с ума все вместе? Жрец подбросил еще больше угля, добавил травы и завыл таким голосом, будто из него тянули жилы. Хоровод завертелся так стремительно, что у Пипа в глазах зарябило. Крики "Багара-Тунгаль" слились в сплошной вопль, в котором выделялось одно слово: "Явись!" Трава на алтаре вспыхнула ярким пламенем, осветила всю церковь, но вскоре погасла. Погасли и светильники. Сразу стало темно, как в погребе. И вот гладкая передняя стена стала потихоньку раздвигаться. Щель все увеличивалась. Показалась комната, приподнятая как сцена, а посредине ее - огромная статуя. Фигура сидела на возвышении со скрещенными ногами, с пятью руками и тремя глазами, один из которых - во лбу. На статую откуда-то со стороны падали отблески загадочного света. Перед ней стоял еще один, пустой, алтарь. Народ, как подкошенный, рухнул ниц, и наступила тишина. Только жрецы стояли, подняв руки, и шептали молитву. Через несколько минут снова начался шум, прихожане двинулись к статуе, что-то выпрашивая у нее. На сцену поднялся главный жрец и подвел к алтарю пожилого мужчину. Тот положил на алтарь свою руку, и тотчас взметнулась - и опустилась на эту жертву одна из пяти рук божества с зажатым в ней ножом. Брызнула кровь. Люди закричали: - Гиранг-Ту-Ун! Гиранг Ту-Ун! Из толпы вышел еще один человек. Истукан и ему пустил кровь. Но, видно, не только в этом было дело, потому что народ продолжал чего-то ждать и все взывал к "Гиранг-Ту-Уну". Третья жертва не внесла изменения, и вдруг Пип увидел, что фанатически горящие глаза молящихся обратились прямо на него. Волосы зашевелились от ужаса на голове у голландца. "Неужели они хотят принести в жертву меня?" - мелькнула мысль. Толпа во главе с жрецом направилась в его сторону, и он едва не потерял сознания от страха. Бежать? Поздно, теперь уже не спастись. Сопротивляться, не даваться им в руки? Но их - толпа, а он всего лишь один... "Значит, все это было сделано преднамеренно, чтобы погубить меня!" - догадался несчастный. Он почувствовал, что весь обливается холодным потом. Жрец был уже рядом. Он шел не поднимая глаз, и когда Пип был готов закричать от возмущения, от бессильной ярости, жрец, так и не взглянув на него, прошел мимо. Следом за ним, и тоже мимо, прошла, пронеслась вся толпа молящихся. Только теперь Пип начал приходить в себя и оглянулся. Толпа сгрудилась возле каморки факира... Не сразу Пип понял, в чем дело. Но когда понял, готов был плясать от радости. Жрец открыл дверь, произнес какую-то речь и с большими почестями вывел из каморки человека. Но можно ли было назвать человеком это жалкое существо? Скелет, обтянутый кожей... Казалось, что слышно даже, как стучат его кости. Длинные черные волосы и борода покрывали все лицо факира, на котором неистово светились огромные белые глаза. Он был совершенно нагой. Вместо одежды к шее его была приделана колода, похожая на те, что когда-то надевали крупным преступникам в Китае и Монголии. Но, несмотря на все это, факир отнюдь не казался обессиленным и слабым. Пип был достаточно наслышан о факирах, даже видел их в цирке, но этот живой скелет произвел на него необыкновенно сильное впечатление. Голландец ждал, что вот-вот должно произойти нечто из ряда вон выходящее. И - действительно произошло... Факира торжественно подвели к алтарю, и он, как и его предшественники, протянул руку. Взлетел и опустился "божественный" нож, на истощенной руке человека выступило несколько капель крови, и вдруг... о чудо! Вспыхнули, засветились, даже задвигались все три глаза каменного божества, а из алтаря, как из печной трубы, повалил густой черный дым. Люди радостно запели, закричали "Гиранг-Ту-Ун!", и под это сопровождение в дыму над алтарем начал вырисовываться какой-то образ. Мелькнул раз, другой и, наконец, остановился в воздухе, как привидение. Он шевелился вместе с дымом, то расплываясь, то становясь отчетливее, и постепенно принял человеческий облик. Мелькнула длинная одежда, строгое бритое лицо мужчины лет сорока. На голове его был тюрбан с пушистым султаном, под которым сверкал бриллиант. Правда, все это - расплывчатое, дрожащее, но тем не менее зримое наяву! "Что за чудо? - ломал голову Пип. - Неужели это сделал факир?" Но, взглянув на факира, Пип должен был убедиться, что тот здесь совершенно ни при чем. Тот сидел в стороне, безучастно-сонный, и даже ни на кого не смотрел. Самое интересное заключалось для Пипа в слове "Гиранг-Ту-Ун", которое продолжали выкрикивать молящиеся. Пип припомнил, что он уже где-то слышал это слово. Кажется, Хаон говорил, что этот самый Гиранг-Ту-Ун и есть вождь бадувисов. Но неужели призрачное видение в дыму может быть вождем? "Недаром эти хранители ведут свое происхождение от древней индусской религии, - размышлял Пип. - Они сохранили тут такую чертовщину, которой, наверно, нигде больше не найдешь. Всю эту сцену, движение идола и другую механику понять можно, но этот вождь в дыму..." И вдруг видение пропало, глаза идола погасли, остался лишь прежний полусвет. Церемония окончилась. Народ начал расходиться. - Кажется, чужестранец почувствовал всю торжественность нашего церемониала, - сказал один жрец другому. - Кажется. Я за ним следил, - ответил тот. Пип действительно вернулся домой под большим впечатлением. Необычная церемония, древняя церковь со страшным идолом, отрезанный от всего мира народ, - все это вызывало воспоминания о древних сказках. Конечно, нехитрая механика с движениями идола и со сценой смешна, но зато привидение Гиранг-Ту-Уна не выходило из головы Пипа. Даже во сне привиделось. Назавтра Пип решил совершить экскурсию в окрестности. Он взял с собой Нонга, и они, с ружьями за плечами, направились на восток. Очень привлекал к себе юг, где была область "табу", но и Того, и Хаон настойчиво предупреждали Пипа не ходить туда, и он обещал последовать их совету. Вскоре путники очутились в таком диком месте, словно здесь никогда не ступала нога человека. Чаща, скалы, ручейки, водопады - все это придавало местности суровую красоту. Несмотря на каменистую почву, ноги мягко ступали по мху, как по ковру. Мох покрывал не только скалы, но и громадные деревья вокруг. На суку одного такого дерева Пип увидел огромное гнездо, похожее на корзину, величиною метра в два. - Что за зверь там живет? - заинтересовался он. - Птица или животное? Нонг не знал, и Пипу не удалось удовлетворить свое любопытство. А на дереве было и не гнездо, и не корзина, а растение: паразитический папоротник. Зато Пипу удалось сунуть нос в красивый разноцветный кувшин с крышкой. В средине была вода, а в ней куча мертвых мух, жуков и всяких козявок. Края кувшина такие гладкие, что какая бы муха или жук ни сели на них, они тотчас же соскальзывали вниз и находили себе смерть. Теперь уже Пип разъяснил Нонгу, что этот кувшин - цветок хищного растения, питающегося мясом. Вдруг кто-то швырнул в них сверху шишкой. Подняли головы - кривляются, дразнятся морды обезьян. - Я вам покажу! - засмеялся Пип и бросил в них ком земли. Сверху ответили. И началась игра, в которой и Нонг принял участие. Но скоро обезьяны заверещали, задрали хвосты и исчезли в ветвях. Пип отметил, что зверья здесь, рядом с людьми, ничуть не меньше, чем в отдаленных джунглях. Видимо, бадувисы не трогают соседей. Пип очень хотел пополнить свои трофеи красивой шкурой пантеры. Он сказал об этом Нонгу, и оба стали внимательно присматриваться ко всем темным уголкам, где можно было найти этого зверя. Но Хаон назвал бы их поиски детской игрой: разве так ищут осторожную, чуткую, хитрую пантеру? Постепенно они уходили все дальше и дальше, направляясь к югу, чтобы обогнуть гору "табу". Обычная, даже невысокая, она в другое время совсем не привлекала бы внимания Пипа, если б не это "табу", не этот таинственный запрет. Срезанная вершина горы, как видно, имела углубление, а может, и кратер вулкана. Что же там такое может быть, если столь строго запрещено даже подходить? Нельзя ли заглянуть туда хоть одним глазом? До ушей путников долетел шум, словно где-то работала фабрика или завод. Оба тут же заметили, что впереди, из лесистой долины, поднимается не то дым, не то пар. - Опять какое-то диво! - воскликнул Пип. - Чего доброго, мы еще найдем здесь завод по производству автомобилей и самолетов! Направились туда. Грохот усиливался, вместе с ним слышалось шипение словно бы паровоза. Когда подошли к краю долины, сразу увидели, что вся она действительно заполнена паром. Посредине кипела горячая речушка, а с одной и другой стороны от нее вырывались из-под земли струи воды. Они рвались вверх, как из труб, шипели, свистели, пищали, хлюпали. Временами две струи с противоположных сторон скрещивались, образуя арку. В глубокой яме гудело и сопело, точно в ней находился громадный зверь, стремившийся вырваться на свободу. И вдруг зверь этот вырвался: задрожала земля, загрохотали камни, и гигантский столб воды поднялся метров на двадцать в высоту. Поднялся и тут же исчез, и опять началось урчание в яме. - Гейзеры! - вскрикнул Пип. Но для Нонга это слово ничего не значило. Он, никогда не видевший гейзеров, удивился им больше Пипа. Долго любовались они этой картиной. Спустились вниз, обошли и осмотрели все фонтаны, ежеминутно рискуя попасть под струю горячей воды и пара. Нонг, наконец, освоился, даже высказал дельную мысль: - Тут и без костра можно приготовить обед. - Вполне! - весело подхватил Пип. И через полчаса в одном из естественных горшков уже готовилась дичь. Путешественники пообедали с большим аппетитом. - Не хватает лишь чаю или кофе, чтобы чувствовать себя как дома, - сказал Пип, растянувшись на траве. Гора "табу" была теперь с другой стороны от них. Значит, они все же обогнули ее и очутились сзади, с юга. И нигде не видно было ни одного человека... "Неужели они все время охраняют ее? - думал Пип. - Для этого понадобился бы целый полк солдат. А тут - ни души, и никакой границы нет. И что такое, в конце