концов, табу? Существует оно лишь для того, чтобы держать в страхе темный, запуганный народ. Ведь люди сами не нарушат запрета, боясь, что бог строго накажет нарушителя. Потому и охрана не нужна. А раз так..." Пип поднялся с травы, сказал: - Я думаю, отсюда можно было бы тихонько всползти на гору и посмотреть, что там делается. Нонг не верил в силу бадувисского "табу", но ему отнюдь не хотелось карабкаться на гору. - Стоит ли рисковать, туан? - ответил он. - Может случиться, что нас заметят, и тогда будут неприятности. - Некому заметить, - уверенно возразил Пип, - да и риск небольшой. Нужно будет - опять дам их богу жертву, и все. Недаром они пустили меня в свою церковь. А главное, эта сторона горы очень удобна: вся заросла кустарником. В конце концов условились, что Пип пойдет один, а Нонг останется его стеречь. Если увидит что-нибудь подозрительное, предупредит туана выстрелом. До горы было еще далековато, и поэтому решили подойти ближе. Так и сделали. Нонг спрятался за скалой, Пип направился к горе. Вскоре он скрылся в чаще, а минут через пятнадцать Нонг увидел его у подножия горы. Так повторялось несколько раз, до тех пор, пока крошечная на расстоянии фигурка белого не замелькала на самой вершине. Мелькнула в последний раз и пропала. Час прошел, второй, третий... Наступал вечер... Спряталось солнце... Наступила ночь... Пип исчез... Нонг подождал еще часа два и вернулся в долину гейзеров. IX. В НЕДРАХ ДРЕВНЕГО ХРАМА Нежданный гость. - Живой призрак. - Мудрое решение. - Насильно святой. - Замогильный сосед. - Раскрытие "чудес". - Наилучшее чудо в жизни Пипа. Что же случилось с Пипом? Добравшись до края горы, голландец увидел, что она действительно похожа на древний вулкан. Круглая дыра падала вниз отвесными стенами. Сверху не видно было, глубока ли она и что находится на дне. Одним словом - обычный кратер, и только. И - ни одного человека вокруг. Пип совершенно успокоился, даже забыл о том, что нарушает табу и тем самым рискует жизнью. Он встал во весь рост и наклонился над кратером. Теперь, наконец, удалось разглядеть на дне его круглый пруд, заросший по берегам густым кустарником и даже деревьями. Это уже было интереснее, хотя и не слишком ново: значит, не кратер тут, а обычный провал, каких на свете много. Гора была не из сплошного камня, а из вулканического туфа, подземные воды размыли его, и вершина горы провалилась. Вот так и образовался этот пруд, который, безусловно, с одной стороны принимал в себя родник, а с другой где-то выпускал его. Отсюда было ясно, что пруд не мог занимать всю, пустоту, а только более глубокую часть, по сторонам же остались берега, и можно было думать, что они расширяются дальше под землей. Но с первого взгляда все это было очень просто: яма с отвесными стенами метров в пятьдесят шириной и десять - пятнадцать глубиной с прудом на дне. Вот только до него никак нельзя добраться. Посмотрел Пип в одну сторону, в другую - и вот ему показалось, что за кустами кто-то шевелится. Потом мелькнули какие-то столбы. Забыв обо всем на свете, он начал ползать по краю провала, выискивая для обозрения более удобное место. Наконец нашел, и оттуда отчетливо увидел маленький уголок жилья. За кустами виднелись два столба, которые, очевидно, поддерживали землю, чтобы она не осыпалась. Дальше был кусок земли - пол, застланный яркими коврами и шкурами зверей. А на них, опершись на подушки, полулежала... красивая женщина! Голубой шелковый саронг плотно облегал ее тело, оставляя руки обнаженными до плеч. В руке она держала длинный тоненький чубук трубки и, выпуская дым изо рта, задумчиво следила, как он медленно тает в воздухе. Черные волосы женщины были гладко зачесаны, на них сверкали драгоценные украшения. Строгое, красивое, почти белое лицо лишь чуть заметной смуглостью отличалось от лиц европейских женщин. Глаз сверху рассмотреть нельзя было, да это и лучше, иначе у Пипа наверняка закружилась бы голова. У Пипа учащенно забилось сердце. "Как в арабских сказках!" - восторженно подумал он. Не верилось, что в наш XX век могут быть такие таинственные уголки, заколдованные красавицы, пышная роскошь... Не верилось, а глаз отвести не мог... Вдруг сзади что-то зашелестело. Пип оглянулся - и обомлел: с кинжалом в зубах к нему полз туземец. Увидев, что белый заметил его, он встал, взял кинжал в руки, наклонился и, глядя Пипу прямо в глаза, бросился на него, как тигр. Пип инстинктивно отпрыгнул назад и... полетел вниз! Сильный удар оглушил его, но, оказавшись в холодной воде, он сразу пришел в себя и выплыл на поверхность. Первое же, что он увидел, удивило Пипа больше, чем все, уже пережитое. Перед ним стоял смуглый бритый мужчина лет сорока, в длинном белом одеянии и тюрбане, на котором сверкал под пушистым султаном из перьев огромный брильянт... "Он, вождь-привидение Гиранг-Ту-Ун!" - мелькнуло в голове Пипа, когда он подплывал к берегу. Гиранг-Ту-Ун спокойно стоял и смотрел на белого с необычной суровостью и пренебрежением. - Горе тебе, несчастный чужестранец! - произнес он наконец, и в то же мгновение к Пипу подскочили два человека, схватили его и повели внутрь горы. Оглянувшись в последний раз, Пип успел заметить, что женщина с любопытством следит за необычным гостем, так неожиданно свалившимся с неба. Пип же чувствовал себя не героем с неба, а мокрой курицей... Его обезоружили, втолкнули в какой-то закуток и заперли. Спустя некоторое время начало собираться совещание "сорока". Жилище вождя, или, вернее, верховного жреца, оказалось действительно интересным, хотя вместе с тем и совершенно обычным. Провал был обычным явлением природы, озерцо - тоже, так же как и пустота, вернее пещера в теле горы. Человеку оставалось лишь сделать вход в середину да расширить и укрепить пещеру. Она уходила под землю только с одной стороны, а с другой из воды поднималась крутая стена, но и этого было достаточно. Тот, кто находился в середине, мог чувствовать себя, как на веранде дома: над ним - потолок на столбах, впереди - садик, укрывающий жилище от посторонних глаз, а за садом - озеро. Из всего этого, в общем обычного, и создавалось нечто загадочное и таинственное. Помещение, где собрались жрецы, также освещалось газом. В нем не было никакой мебели, зато весь пол и стены покрывали ковры и шкуры зверей. Возле одной стены высилась статуя пятирукого Багара-Тунгаля с маленькой мягкой приступочкой у ног. На нее и опустился Гиранг-Ту-Ун. - Братья! - начал он, когда все собрались. - Вы уже знаете, что к нам пришло несчастье. Нечестивый чужестранец отплатил за наше гостеприимство тем, что нарушил табу и даже забрался сюда. Судьба его решена. Но жизнь этой поганой собаки - ничто в сравнении с бедой, которую он принес. Вы знаете наш закон: если чужой осквернит наше жилище, мы должны оставить его. Последний такой случай был при Ту-Уне-Самнамбунге сто двадцать восемь лет назад. Тогда он оставил свое жилище и переселился сюда. Теперь и перед нами встала такая же задача. Он умолк, но никто не произнес ни звука. Каждый представил себе хлопоты, свалившиеся на них. Ведь придется покинуть прекрасное место, лучше которого нет на свете! И не только в этом беда: пусть бы себе Гиранг жил где хочет. Но теперь предстоит огромная работа, а выполнять ее придется им, сорока человекам. Ибо не могут строить убежище те, кто даже знать не должен о нем. Когда-то работали пленники, рабы, преступники, которых потом можно было убить, а теперь этого не сделаешь. Им самим придется работать, быть может, несколько лет, а от работы они давно успели отвыкнуть... И невольно приходила в голову мысль: "Провались он, этот закон, и тот, кто его придумал!.." Не лучше чувствовал себя и Гиранг-Ту-Ун. Ему больше всех не хотелось покидать это удобное помещение. Такого хорошего жилища не найдешь... И подумать только, что беда стряслась из-за какого-то ничтожного чужестранца! Убить бы его, и делу конец... Тогда все равно никто не узнает этого места... Но - закон! Закон требует покинуть святое убежище - и только! Вот почему огромная обида охватила Гиранг-Ту-Уна не столько на преступника, сколько на этот глупый первобытный закон... Встал старейший из жрецов и сказал: - В седьмой книге дополнений к Мудрости действительно сказано, что если местонахождение Ту-Уна опоганено чужим человеком, его нужно покинуть. Но в тринадцатой книге говорится, что если какая-нибудь святыня осквернена чужим человеком, ее можно очистить кровью преступника после торжественного богомоления в новолуние. Не подходит ли этот пункт к нашему случаю? Такое разъяснение было настолько желательно, что никто не подумал возражать против него или хотя бы справиться в древних книгах. - Подходит! Так и надо считать! Ведь жилище Ту-Уна - та же святыня! - зашумели бессмертные мужи. Гиранг-Ту-Ун был очень рад. - Мудрый брат правильно говорит, - поспешил он утвердить предложение. - Я сам думал об этом, но вначале хотел выяснить, как смотрят на дело наши мудрые мужи. Значит, в новолуние принесем жертву. Оповестите народ, какое наказание угрожает непослушным. Пип знал, что его ждет, и проклинал любопытство, которое довело его до такого жуткого конца. Все вокруг выглядело обычным, спокойным: и бадувисы оказались обычными людьми, и со жрецами он подружился так, что его даже в церковь пригласили. Жизнь казалась тихой и мирной... Рядом, километрах в пятидесяти, - европейцы, телеграф, автомобили, радио... А он ждет смерти, да еще какой ужасной! И никто не может ему помочь! Снаружи послышался шум, открылась дверь. "Уже!.. Конец!.." - подумал несчастный. - Слушайте, люди добрые! Подождите! Я сейчас же уеду, я никому никакой беды не причинил, я отдам вам все, что имею. Я ведь никому никакого вреда не сделал, - обратился Пип к жрецам, когда те повели его куда-то по коридорам. Но пленника или не понимали, или просто не хотели слушать. Пип убедился в этом по их суровому молчанию и с тоскою подумал, что, быть может, ему удалось бы договориться лишь с самим Гиранг-Ту-Уном. Но на это надежды не было. Долго шли они по путаным подземным переходам, пока выбрались на свет. Увидя солнце и деревья, Пип с невольным облегчением вздохнул полной грудью, но тут же опять впал в уныние: "Может быть, я уже последний раз вижу солнце и деревья..." Дальше опять потянулись подземные коридоры. Подошли к массивным дверям, открыли их, поднялись по лестнице и оказались в уже знакомом храме. Пипа подвели к стене, втолкнули в каморку и заперли на замок. Когда глаза привыкли к полумраку, пленник разглядел, что в крошечной каморке можно только или стоять, или сидеть. Свет струился в нее через дыру в дверях. Под ногами хлюпала зловонная грязь. Помещение оказалось точно таким же, как у факира... "Неужели и меня тут будут держать пятнадцать лет? - с ужасом подумал Пип. - Лучше сразу смерть!" Он выглянул в дыру, узнал то место, где недавно сам стоял, потом посмотрел чуть в сторону - и отшатнулся. Глаза его встретились с немигающими страшными глазами факира. Вот так соседство! Неужели они решили и из Пипа сделать святого? Насильно! Нервы голландца не выдержали, и он заплакал. Плакал долго и горько, зато после этого почувствовал некоторое облегчение. А тут еще какой-то замогильный голос послышался, - это его успокаивал факир... Но от такого утешения мурашки забегали по всему телу! Голос был, как из преисподней: глухой, монотонный, скрипучий. Факир то ли молитву читал, то ли цитату из книги, и из его слов, вернее по тону, Пип кое-как понял, что жизнь и смерть - одно и то же, все на свете суетно, и счастлив лишь тот, кто способен загубить свое тело, дабы поднять и усовершенствовать свой дух... Но странная вещь: речь ли эта, монотонный ли голос или непосредственное влияние факира сделали так, что Пип начал чувствовать себя спокойнее. Все, случившееся с ним, не казалось теперь таким страшным, не пугала даже мысль, что ему придется просидеть здесь всю свою жизнь. Другие, мудрые мысли начали возникать в голове. "Вот, - думал он, - этот факир добровольно сидит в заключении пятнадцать лет и чувствует себя счастливым. Видно, это недаром, в этом действительно есть что-то хорошее, иначе зачем бы он так поступил? Все мы с детства воспринимаем окружающее так, как чувствуем его. Если я чувствую себя угнетенным, несчастным, грустным, то и все вокруг - люди, солнце, дом, сама жизнь - кажется противным, неприятным, скучным, неинтересным. А если я доволен и счастлив, то и самая плохая погода, дом и люди кажутся приятными, интересными, добрыми. Значит, наше самочувствие делает нас счастливыми. Значит, если создать у себя такое же самочувствие, как у факира, можно будет неплохо прожить тут свой век..." Эти мысли настолько успокоили Пипа, что он стоя задремал, а потом присел и уснул. Сколько времени он проспал, - неизвестно, но проснулся с очень неприятным ощущением: ноги одеревенели, в рукавах и по шее что-то ползало. Все мудрые мысли сразу улетучились, как дым. Холодное, беспросветное отчаяние опять охватило душу. Не помня себя, Пип бросился на дверь и... она распахнулась: ведь такие каморки делали для факиров, а факиры, конечно, не станут ломиться в двери. Потому и петли навешивали не очень крепкие да и засов успел проржаветь или прогнить за сотни минувших лет. Пип вышел. Он не знал, сколько сейчас времени, но не сомневался, что уже наступила ночь. Посмотрел на окошечко своего соседа - тот по-прежнему стоит неподвижно и молча, а в глазах его будто укор: "Зачем ты, глупец, убегаешь от своего счастья?" Пип поспешил отойти от него. Он начал бродить по храму. Хотя и знал, что выхода для него нет, но инстинктивно искал его. Рассмотрел несколько отверстий-входов, но не сразу осмелился воспользоваться каким-либо из них. Кто знает, не попадешь ли в еще большую беду? А спичек не было. "Все равно хуже быть не может!" - решил наконец Пип и шагнул в одно из отверстий. Продвигаясь наощупь, добрался до каких-то ступеней, поднялся по ним наверх, и - стоп, дальше хода нет! Пришлось возвращаться назад. Неожиданно нащупал еще ход в стене. Там уже ступени вели вниз. С необычайной осторожностью начал Пип спускаться, но внезапно ступеньки окончились, и он почувствовал, что нога повисла над бездной. Даже сыростью и гнилью веяло оттуда. Вдруг внизу послышалось какое-то движение, непонятное колебание, будто кто-то месит тесто. Шум увеличивался, приближался. Вот уже зашелестело у самых ног... Волосы поднялись на голове Пипа! Он бросился назад, споткнулся, упал, коснулся ногой чего-то мягкого, живого, и пулей взлетел наверх. Долго сидел в церкви, ломая голову над тем, что же это могло быть. Главное - ни звука, ни шума. Хорошо хоть, что это были не люди, иначе они схватили бы его. "Нет, без света ничего не получится", - понял пленник и решил дождаться дня. Но и днем плохо: не выйдешь, сразу увидят и поймают. Что же делать? Пришлось опять отправиться на поиски. Нащупал еще один ход. Он также вел вниз, а там поворачивал налево. Пип хотел было пойти по нему, но случайно коснулся рукой щеколды справа. Нажал на нее - открылась дверь, и за ней, где-то очень далеко, как будто чуть просветлело! Один поворот, другой, и он очутился в помещении, похожем на мастерскую: стояли какие-то ящики, валялись колеса, веревки, даже трубы. Откуда-то сбоку шел свет. "Не люди ли там?" - захолонуло сердце. Но все же Пип осторожно двинулся вперед. По дороге зацепился за что-то, пошатнулся и, чтобы не упасть, инстинктивно ухватился за какую-то веревку. Веревка подалась, он выпустил ее из рук, и наверху послышался стук! Эхо раскатилось по тихим углам. Оно показалось Пипу громом, хотя в действительности было совершенно слабым. Пип втиснулся в какую-то щель, ожидая смерти. Но прошла минута, другая, а все было тихо. Отлегло от сердца. Пополз дальше. Свет становился все ярче. Ход вел наверх, и вдруг Пип увидел того самого пятирукого идола! Хоть и знал уже этого истукана, а в первое мгновение жутко стало при встрече с ним один на один. Сбоку горел светильник, очевидно, чтобы не сводить огонь, и это позволяло видеть все. Пип подошел к идолу, потрогал его, постучал - гудит, значит, пустой в середине. Поднял руку с ножом, опустил - тот же стук, что недавно напугал его. Значит, та веревка приделана, чтобы поднимать и опускать руку! Вот уж действительно нехитрая механика... Пип спустился вниз, чтобы получше рассмотреть приспособление. Вот колеса и блоки, "чудесно" раздвигающие стену перед идолом. Вот шнурочки, которыми приводят в движение глаза идола. А вот и газовая трубка, подающая в них свет. Тут и труба к алтарю, из которого идет "чудесный" дым. Все это так, но откуда берется привидение Гиранг-Ту-Уна? Пип так увлекся научными исследованиями, что даже забыл о своем положении. Он опять поднялся наверх, осмотрел сцену и заметил две интересные и дорогие вещи: большие серебряные зеркала, круглые и вогнутые наподобие очков. С одной стороны математически правильная вогнутость была отполирована, как стекло, и когда Пип взял зеркало в руки, на стене заблестело светлое пятно (так мы делаем на потолке "зайчиков"), и в нем невыразительное, но заметное отражение идола вниз головой. Вот когда он понял все: такое же отражение жрецы направляют на дым, а чтобы "бог" не стоял вверх ногами, его дополнительно отражают вторым зеркалом. Нужно отдать жрецам должное: это "чудо" требует необычайной ловкости и практики. И что самое замечательное - физический опыт этот, может быть, насчитывает многие сотни лет! Да, все это было бы очень интересно, если б не положение, в котором находился Пип. Вспомнив о нем, пленник почувствовал, как отчаяние охватывает его с новой силой... Начало светать, послышались какие-то звуки снаружи. Нужно было спешить "домой", чтобы кто-нибудь не захватил врасплох. И Пип со стесненным сердцем отправился назад в свою каморку. Хорошо, если его сегодня оставят в покое, ночью можно будет продолжить поиски. А если нет?.. Пип добрался до "своих" дверей, но входить не спешил. Факир все так же смотрел на него, будто хотел упрекнуть: "Не говорил ли я тебе, что нигде не найдешь лучшего места, чем тут? Вот и вернулся..." Пип побаивался этого взгляда "из преисподней". Он действовал так же, как когда-то взгляд кобры. "А вдруг он скажет им, что я выходил? - мелькнула мысль. - Конечно, скажет. И тогда - прощай, надежда!" И он посмотрел на факира умоляющим взглядом. Тот, видно, понял, опять произнес что-то своим замогильным голосом, и от этого у пленника стало легче на душе. Но вот послышались шаги, Пип поспешил в каморку и, прикрыв дверь, с тревогой стал ждать, что будет дальше. Три опасности угрожали ему теперь: первая - сейчас же поведут на смерть, вторая - заметят сломанную дверь, третья - факир выдаст его. Но вместо всего этого ему лишь просунули в окошечко рисовую лепешку. Решительный момент наступил, когда такую же лепешку понесли факиру... Но он промолчал, потому что не имел никакого отношения к делам этого света. Стоило ли ради таких пустяков шевелить языком? Пускай себе неразумные люди занимаются своими делами, а у него - высшие интересы, заполняющие всю его счастливую жизнь... Потянулся день - долгий, скучный. Пипу удалось немного поспать, но какой это был сон? Несколько раз он ненадолго выходил из каморки, однако недалеко, чтобы иметь возможность вернуться в любую секунду. В один из таких выходов присел, чтобы дать отдых ногам, да и уснул незаметно для себя. Очнулся, почувствовав, будто его тянут за ноги, а открыл глаза и увидел тревожный взгляд факира, услышал чьи-то шаги. Пип едва успел вскочить в каморку, зато с какой благодарностью посмотрел на факира! А тот и не заметил этого: к чему людская суета ему? Но вот и ночь пришла. Подождав для верности часа два, Пип опять начал скитания. Он действовал смелее, да и успел уже выработать определенный план. Прежде всего отправился в помещение под сценой и захватил охапку лучины, подготовленной для чудес. Зажег одну из них от светильников и пошел туда, где вчера натерпелся страху. Заглянул в яму - и чуть не вскрикнул: кобры! Потревоженные светом, змеи шипели, поднимали головы в "шляпах", но вылезть по гладким стенам не могли. А было их в яме столько, что и не сосчитать... Змеи всегда играли важную роль в древних индусских верованиях и очень часто имели отношение к храмам, особенно если их еще и дрессировали. Отсюда, возможно, пошло мастерство дрессировщиков, так распространенное на Востоке, а кроме того, и отношение к змеям как к священным животным. "Может быть, и меня они думают отдать змеям?" - подумал Пип, и вместе со страшной этой мыслью к нему вернулась энергия, так необходимая для поисков выхода. На этот раз Пип решил искать его вверху, где видел со двора окна и маленькие башни. Но не так-то легко было добраться туда. Наконец поднялся выше, в одном из коридоров нашел закрытые двери и попытался выломать их. В этом ему помог добрый бог Багара-Тунгаль: в его внутренностях Пип обнаружил крепкий металлический прут. Вскоре дверь была высажена, пленник двинулся дальше, но попал в такой лабиринт, что заблудился совсем. А окно так и не нашел, хотя выломал еще несколько дверей. В одном месте ему послышались шаги. Прислушался - верно! Ходят несколько человек! У Пипа и ноги приросли к полу. А тут еще чей-то шепот начал приближаться, показался свет... Пип помчался назад. По дороге потухла лучина, но он ничего не имел против этого, так как знал, что без огня легче скрыться. Шаги слышались то с одной стороны, то с другой, то сверху, то снизу... Несколько раз в отдалении мелькал свет... Наконец и дорога в храм, но - поздно: кто-то раньше успел войти туда! Не за ним ли? Не для того ли, чтобы увести его на смерть?.. И тут для Пипа свершилось самое большое чудо из всех чудес не только этого храма, но всей его жизни. Чей-то громкий голос произнес на чистом голландском языке: - Мингер Пип! Если вы слышите, отзовитесь! Мы пришли вас спасти! И Пип отозвался; отозвался каким-то совсем незнакомым ему голосом и выбежал на середину храма. Там он увидел шестерых вооруженных людей и среди них мингера ван Дэкера! x x x А из каморки за ними спокойно наблюдал факир, и глаза его как бы говорили: "Зачем вся эта суета? Зачем волноваться, подымать шум, если можно жить тихо и счастливо? Неумные люди! Сами убегают от своего счастья..." X. МИНГЕР ПИП ЗАПУТАЛСЯ В ЧУЖИХ ДЕЛАХ Мингер ван Дэкер и Тугай в другой роли. - Встреча с Нонгом. - Отъезд Пипа. - Лагерь инсургентов. - Совещание. - Из огня да в полымя! За несколько дней до этого по той же дороге, по которой двигались Пип с Нонгом, ехали двое других путешественников, тоже белый господин со слугой-малайцем. Они ехали также в кахар-балоне, но за десять километров до Тэнанга остановились возле одной избушки, стоявшей на отшибе, и отпустили подводу. В этих путешественниках мы сразу узнали бы уважаемого мингера ван Дэкера, представителя уважаемой фирмы ван Бром и Кo в Амстердаме, и его слугу Тугая. - Подготовил? - сразу же спросил Тугай у хозяина дома, который вышел им навстречу и помог вносить багаж. - Есть, - ответил тот. - Сейчас поедете? - Сейчас же. Вскоре возле избушки уже стояли две маленькие яванские лошадки. - Мне тоже ехать? - спросил хозяин. Тугай задумался. - Конечно, с одной стороны, лучше, чтобы охотничья экспедиция имела надлежащий вид, - ответил он, - но, с другой - ты тут нужнее. Где Селим? - Он уже там. - Тогда едем, тем более что без тебя нам трудно будет пройти. Несколько минут спустя по полевой дорожке двигалась еще одна охотничья экспедиция в составе трех человек. Во главе ее, верхом, вооруженный с ног до головы, ехал ван Дэкер, за ним шли два тоже вооруженных туземца. На второй лошади были вьюки со снаряжением. Ехали они, по-видимому, в те же Бантамские джунгли, но с восточной стороны. Встречные туземцы при виде белого туана делали "дьенг-кок". Туан морщился и важно кивал головой. Но последний раз, когда они уже приближались к лесу, не выдержал и обратился к такому почитателю на малайском языке: - И чего ты, глупец, кланяешься? Зачем тебе унижаться перед чужим человеком? Или ты поступаешь так лишь потому, что у него белая кожа? Стыдно! Считай и себя человеком! Слуги захохотали, а встречный как сидел на корточках, так и шлепнулся на землю, раскрыв от удивления рот. Путешественники успели скрыться с глаз, а он все еще сидел и смотрел им вслед. И не удивительно: наверное, с сотворения острова Ява не бывало такого случая. И выпал он как раз этому счастливцу! Когда вступили в лес, ван Дэкер слез с лошади и сказал: - Теперь, товарищи, распределимся получше. Грузите все лишнее на эту лошадь и пойдем, как настоящие охотники. - Ну и удивил же ты того человека! - опять рассмеялся Тугай. - Всю жизнь будет помнить и трубить на весь мир! - Пускай трубит. Жалко, что нельзя так поступать на каждом шагу, - спокойно ответил Дэкер. Может быть, читатель уже догадывается, кто такой был "уважаемый мингер ван Дэкер, представитель уважаемой фирмы ван Бром и Кo в Амстердаме?" Если нет, придется напомнить драму на море, "Саардам", механика Гейса и его товарища Салула, который теперь назвался Тугаем. Нет нужды разъяснять причины их перевоплощения. Мы уже знаем, какими преимуществами пользуется "представитель фирмы ван Дэкер" на Яве. Он может всюду ездить, все видеть, все его уважают, а за спиной такого туана и слуга чувствует себя и лучше и безопаснее. Мы уже видели, как в доме генерал-губернатора Гейс узнал о том, что власти пронюхали что-то о "Саардаме", и предупредил об этом товарищей телеграммой. Кроме того, перед Гейсом и Салулом стояла еще одна важная задача: нужно было распределить оружие, захваченное на "Саардаме". А это дело нелегкое. Оружия было много, куда попало его не сунешь. Нужно сначала спрятать, а уж потом распределять. Для этого они и направлялись в Бантамские джунгли, где намеревались устроить свой главный склад. И, наконец, вообще такое дело, как организация восстания, в первую очередь требует надежной связи. А для этого не придумаешь ничего лучшего, чем путешествие представителя фирмы ван Бром и К с никчемным слугой Тугаем. Надо сказать, что Гейс отнюдь не был главным руководителем всей этой операции. Даже Салул, который играл значительную роль, и тот не был главным. Главный штаб находился в Батавии, комитеты его - в городах Бантаме, Сурабайе и других. Но главные руководители не имели возможности путешествовать, они все время нужны были на месте, а потому и выпала на долю Салула и Гейса самая серьезная и ответственная часть работы. Вот каким образом в Бантамских джунглях очутилась вторая охотничья экспедиция. Но звери могли быть спокойны: эти охотники не обращали на них никакого внимания, они охотились за иными, более крупными зверями... Через два дня они проходили в трех-четырех километрах от горы "табу", направляясь далее на юг, и тут случайно встретили Нонга, который, переночевав в долине гейзеров, шатался, не зная, что делать и куда идти. Неожиданно увидев новых людей, да среди них еще и белого, Нонг не знал, что и подумать. А путешественники не удивились встрече: они решили, что это один из их товарищей-повстанцев. Кто же еще, если не считать бадувисов, мог тут быть? Тем более что Нонг был отлично вооружен. - Скорее проводи нас на место! - обратился к нему Салул. - Куда? - не понял Нонг. - Да ты не бойся, мы свои! - нетерпеливо сказал Салул. - К бадувисам? - спросил юноша. - Довольно! - рассердился Салул. - Разве не видишь, что нас только трое? Даже враги не рискнули бы так лезть сюда! - Не понимаю, чего вы хотите, - откровенно признался Нонг. - Молодец, товарищ! - сказал Гейс, хлопнув его по плечу. - Надежный парень. Веди! - Честно говоря, я и сам немного заблудился и не знаю, куда идти. Кажется, в ту сторону, - показал Нонг рукой в сторону поселка. Путешественники переглянулись. - Кто же ты такой? - строже спросил Салул. - Я - Нонг из дэзы Бандью. - Как ты сюда попал? - Прибыл с белым туаном на охоту. - А как зовут твоего туана? - спросил Гейс, вспомнив Пипа. - Не знаю... - Как он выглядит? - Довольно высокий, худой, со светлыми волосами... - Так и есть! - воскликнул Гейс. - Это, наверное, и есть чудак, с которым мы встретились в Батавии. Помнишь, Салул? - Помню, - усмехнулся тот. - А каким образом ты с ним встретился? - опять обратился он к Нонгу. - В дороге. Я шел куда глаза глядят, вернее, направлялся в эту сторону. Мать умерла... Отец погиб... Все имущество пропало... Мне ничего не оставалось, как уйти туда, где... Он нерешительно посмотрел на Гейса. - Говори, говори, не бойся! - успокоил его Салул. - Этот человек наш. Эти слова еще больше удивили юношу: как это так, белый человек и вдруг - "наш"! Салул и Гейс догадались, о чем он думает. - Ну, ладно, - сказал Салул, - мы объясним тебе, кто мы такие: мы те, кто ведет борьбу с белыми и разными туанами вообще. Нонг недоверчиво посмотрел на Гейса, и тот, улыбнувшись, добавил: - Особенно с белыми туанами! Наконец юноша поверил, что эти люди хорошие, и признался: - Я и хотел присоединиться к таким, как вы. - Так и идем с нами! - предложил Салул. - Охотно, - сказал Нонг, - но как же быть с моим туаном? И юноша подробно рассказал о недавнем происшествии. - Жаль человека, - задумчиво произнес Гейс. - Во всяком случае, он не из тех, кого мы считаем врагами. - Верно, - согласился Салул, - и надо подумать, как его освободить. Но сначала обсудим наши дела. Идем скорее, а там посмотрим. Все четверо пошли дальше и через два часа были в лагере инсургентов. Лагерь размещался в долине меж гор, на берегу речушки, и выглядел, как обыкновенная малайская деревня. Ведь для того чтобы построить такую деревню, нужно всего лишь несколько часов. Тут было человек триста народа, все преданные делу, сознательные борцы. Они составляли как бы войсковую школу будущих командиров. К беглецам, прятавшимся тут раньше ("бандитам", как их называли голландцы), присоединились новые товарищи и под руководством бывшего офицера, метиса Пуана, начали обучаться военному искусству [Позже, во время восстания, голландские газеты с удивлением отмечали, что повстанцы оказались "хорошо вооруженными и обученными"]. С того времени и прекратились налеты, о которых рассказывал Пипу ассистент-резидент в Тэнанге. Этим и объясняется, что Пипа никто не трогал во время его охоты. Прибытие новых товарищей взбудоражило весь лагерь. Особенный энтузиазм вызвало то, что приехали Гейс и Салул, герои, захватившие корабль. Об их подвиге ходили легенды, в которых не последнее место занимал "оранг-путих", присоединившийся к яванскому народу. На него смотрели, как на чудо! Вскоре в одной из пещер началось совещание. В нем приняли участие четыре человека: Салул, Гейс, Пуан - красивый молодой человек в военной форме - и Селим. Последний был похож на чистокровного араба: смуглое лицо, острый нос и черная борода. Было ему лет сорок пять. Он пользовался большим авторитетом, особенно среди магометанского населения, и всю свою жизнь посвятил борьбе с колонизаторами. Задачи Селима значительно отличались от задач его товарищей. Он был сначала членом мусульманской партии, потом "Сарэкат-Райят". Тут он вошел в число меньшинства, стоявшего за решительные действия, но революцию мыслил лишь как национальную: надо прогнать голландцев и создать независимое государство. Социальные вопросы Селим оставлял "на потом". Это пока не мешало всем им идти по одному пути. Селим возглавлял национально-освободительное движение в Бантаме. Первым проинформировал участников совещания Салул: - Корабль до последнего времени укрывался у южного побережья, в расщелине так называемых "Скал Ласточкиных Гнезд". Он должен был выгрузить оружие в соответствующем месте. Часть этой работы уже выполнена, а что успели сделать дальше, мы еще не знаем. Гейс выяснил, что власти что-то пронюхали и направили туда миноносец под командованием бывшего мичмана на "Саардаме" ван Хорка. В Батавии и окрестностях дела идут хорошо. Если Селим не обидится, - усмехнулся Салул, - я могу добавить, что за последнее время многие рабочие из "Сарэкат-Райят" присоединились к коммунистам. - Пусть себе присоединяются куда хотят, лишь бы не сидели сложа руки! - сверкнул глазами Селим. - А насчет действий, - продолжал Салул, - дело обстоит так, что уже становится трудно сдерживать народ. Основное ядро из рабочих организовано. Выступление намечено на ноябрь, если, конечно, не будут возражать на местах. - Но нужно добавить, - заметил Гейс, - что в Вельтэвредене при мне случилось одно неприятное происшествие: какой-то безумец бросил бомбу во дворец генерал-губернатора. Губернатору вреда от нее никакого, а нам - большой. Можно ждать усиления репрессий, общего наступления на нас. Я даже готов допустить, что это умышленно сделано агентами правительства. - Да, неприятно, - согласился Селим, - но задумываться тут особенно нечего. В Бантаме, например, поднимается весь народ. Вместе с Батавией восстание охватит всю западную Яву, а там и дальше пойдет. Главное - начало! Я согласен на ноябрь. Времени еще хватит. - Нужно наладить дело в Центральной Яве. Там тоже есть почва. Мы туда и едем, - сказал Салул. - Тем лучше! - А я должен напомнить о своем, - выступил Пуан. - Не забывайте о самом главном: об оружии. Необходимо сначала сконцентрировать его в определенных пунктах, а уж потом назначать срок. - Не забывайте, - горячо ответил Селим, - что мы подготовились и без этого оружия! Даже если бы его не было, мы все равно выступили бы. А теперь - тем более! - Согласен, - кивнул Пуан, - и все же этот вопрос нужно обсудить в первую очередь. - Ради этого мы, главным образом, и приехали сюда, - прервал их спор Салул. - Ладно, - сказал Пуан, - допустим, что лучшего места, чем это, быть не может. Оно и как бы далеко, и вместе с тем очень близко: на расстоянии всего лишь двухдневного перехода. И все же создавать большой склад оружия в этой долине очень рискованно. Пошлют сюда приличный отряд - и всему делу конец, не успеем перепрятать. Значит, нужно найти такой пункт, где ищи не ищи - не найдут. Может быть, дальше в горах подходящее место есть. Но - далеко, а оружие всегда должно быть под рукой. - Нельзя ли как-либо договориться с этими бадувисами? - предложил Салул. - У них наверняка есть тайники. - Ничего не получится, - сказал Селим, - я их хорошо знаю. Они фанатики, - я имею в виду их руководителей, особенно таинственного Гиранг-Ту-Уна. Единственное, чего они хотят - чтобы их не трогали. Да они первые и выдадут нас, если придут голландские войска! Им ни к чему освобождение страны, от которой они сами отмежевались, а важна только своя собственная независимость, которой они фактически и пользуются. - Правильно, - поддержал Пуан. - Даже больше того: они настолько чуждаются общения с посторонними, что помимо известного "табу" придерживаются других, не менее строгих законов. Знаете ли вы, что если чужой человек попадет в жилище таинственного Гиранг-Ту-Уна, то оно считается оскверненным? Гиранг обязан оставить его и искать для себя новое пристанище. - Где он живет теперь? - спросил Салул. - Черт его знает! У них все покрыто тайной. Жилище Гиранга не знает даже никто из бадувисов, кроме их сорока "святых" мужей. Эх, вот бы хорошее место было для склада нашего оружия! - с завистью закончил Пуан. - В таком случае, друзья, - с комической торжественностью произнес Гейс, - я нашел способ, как овладеть "святым" местом! - Ты? Каким образом! Шутишь! - закричали товарищи. - Нисколько! Вчера один бедняга, кажется, попал туда и исчез. Значит, согласно их законам, этот Оранг-Утанг, или как там его, должен немедленно покинуть свою квартиру. Вот мы и займем ее! И он повторил все, что слышал от Нонга. - Знаем и мы этого чудака-белого, - сказал Пуан, - но почему ты думаешь, что он попал именно к Гирангу? И откуда мы можем знать, что думает делать этот Ту-Ун? - А вот сейчас узнаем! - сказал Гейс и позвал Нонга. - Скажи, ты действительно хочешь быть с нами? - О да, туан! - горячо ответил Нонг. - Вот что, дорогой товарищ: постарайся навсегда забыть слово "туан" и запомни, что ты такой же туан, как я и все остальные. - Слушаю. Я очень хочу быть с вами! - Ну, так вот тебе боевое задание. Если хорошо исполнишь его, мы примем тебя в свои ряды. Беги сейчас же в поселок, узнай поподробнее, что там слышно о твоем туане, и возвращайся. - Слушаюсь! - ответил Нонг и тут же покинул лагерь. После совещания товарищи созвали общее собрание инсургентов и ознакомили их с положением. Продолжительное время сидя в глуши, люди ничего не знали о том, что творится на свете, подвигается ли их общее дело, каковы перспективы борьбы. Свежая авторитетная информация и бодрые известия значительно подняли настроение повстанцев. Особенно обрадовались они, когда услыхали, что скоро им придется участвовать в интересной операции с оружием, - с тем самым оружием, о котором ходит столько слухов. Так, в деловых разговорах, прошел весь день и наступил вечер. Запылали костры, запахло жареной дичью. - Придет ли Нонг? - время от времени спрашивали друг у друга товарищи. - Успеет ли он сегодня вернуться? Нонг появился часа через два после захода солнца, - усталый, потный, в изодранной о колючки одежде. - Молодец, Нонг! - похвалил его Салул. - Экзамен выдержал! Ну, садись и рассказывай! - В поселке только и разговоров, что о белом человеке и его преступлении, - начал юноша. - Говорят, что он не только нарушил табу, но и осквернил святое жилище Гиранг-Ту-Уна. - Вот мы и знаем теперь, где оно находится! - сказал Гейс. - Жрецы оповестили, - продолжал Нонг, - что очиститься от осквернения можно только кровью преступника. - Как же так? - воскликнул Гейс. - По закону жрецы обязаны покинуть опоганенное место!.. - Точно так же считает и наш хозяин Того и все бадувисы. Но жрецы объясняют, что можно сделать иначе: нужно очистить святыню кровью жертвы. Для этого через пять дней, в новолуние, в церкви будет проведена торжественная церемония. Собираются или убить, или зажарить туана. А нам, его спутникам, даже больному Хаону приказано в ближайшие три дня уйти из селения. Мне удалось узнать, где находится белый туан: жрецы заперли его в храме. - Вот тебе на! - возмутился Гейс. - А как же закон? Почему они сами не выполняют его? Что ж это будет, если никто не захочет выполнять законы! - Посмотрите, какой "законник" нашелся! - рассмеялся Селим. - А жрецы эти оказались неглупыми святошами. Да и кому охота бросать насиженное место. Возможно, когда-либо их деды и выполняли этот закон, а нынче этот народ поумнел. Не смотрите, что в дебрях сидит. - Подождите! - с хитрой улыбкой поднял руку Салул. - А что будет, если жертва вдруг убежит и не удастся провести очищение кровью? Как же им тогда быть? Товарищи с удивлением посмотрели на него, переглянулись и дружно расхохотались. - Вот уж тогда хочешь не хочешь, а придется им оставить свое гнездо! - воскликнул Селим и даже вскочил с места. - Значит, придется нам позаботиться об этом, - сказал Салул. - Мы с Гейсом охотно поможем своему приятелю. Тем более что его судьба отныне некоторым образом связана с судьбою будущей Яванской Республики. - Эх, взять бы человек пятьдесят, ударить, и никакие хитрости не нужны, - вздохнул Пуан. - Нет, нельзя, - возразил Гейс. - Сразу к голландцам побегут и приведут их сюда. Пусть-ка на этот раз их бог поможет нашей борьбе. Лучше заставим их выполнить закон. Так перед инсургентами встала совершенно неожиданная задача: освободить мингера Пипа, и освободить настолько осторожно, чтобы никто не узнал, кем это сделано. Обсудили план операции. Чтобы не рисковать жизнью товарищей, решили на следующий день к ночи сгруппировать в лесу поближе к храму человек пятьдесят инсургентов. Вмешаться они должны будут лишь в том случае, если не удастся проделать все скрытно и тихо. Несколько человек должны были взобраться на первую, а быть может, и на вторую террасу храма и через отверстия в стенах проникнуть внутрь. - Главное не в том, как взобраться туда, - говорил Пуан, - а в том, как бы не заблудиться в запутанных лабиринтах древнего храма. Войти легко, а вот выйти... - Не нарвемся ли мы на сторожей? - спросил Селим. - Едва ли. Им не от кого охранять храм. А если и встретим, так просто заткнем им рот, и все. Так или иначе, а этого незадачливого охотника надо выручать. Уточнив все технические подробности, товарищи улеглись спать. А на следующую ночь произошло все, о чем мы уже знаем. Операция прошла гладко. Сторожей не было, так как жрецы отлично знали, что храм их неприступен. А убежать из него пленник тем более не мог. Став друг другу на плечи, инсургенты быстро закрепили вверху веревку и по ней взобрались на первую террасу. Не найдя здесь нужного отверстия, влезли на вторую террасу, выломали в окне решетку и проникли в храм. Но вот тут-то и оказалось, что они выполнили всего лишь самую незначительную часть работы, потому что найти дорогу, как и предвидел Пуан, было куда сложнее. Впрочем, как мы видели, и эту задачу они решили успешно. Очутившись на свободе, Пип не знал, какими словами высказать свою благодарность ван Дэкеру. Но тот только отмахивался: - Стоит ли говорить об этом? Вы ведь тоже на моем месте поступили бы так... - Но каким образом вы оказались здесь? Как узнали обо мне? Откуда взяли помощников? - сыпались бесконечные вопросы. И напоследок: - Может быть, вместе поедем назад? - Нет, я должен еще остаться, - отказался Дэкер-Гейс. - Мне поручено обследовать здесь землю для плантаций. Эти люди и есть моя экспедиция, - показал он на четырех (кроме Нонга) товарищей. Об остальных он, естественно, умолчал. Времени на рассуждения не было. Оставалась не менее трудная задача: выехать отсюда. Салул отвел Нонга в сторону и сказал: - Тебе, друг, придется довести дело до конца, проводить его назад. За ночь вы успеете далеко уйти, и если даже бадувисы погонятся за вами - во что я, впрочем, не верю, - то с вашим оружием вы легко справитесь с ними. - Я бы хотел остаться... - начал Нонг. - Знаю. Ты и вернешься через несколько дней. А кроме того, я хочу дать тебе еще одно поручение: найди слугу ассистент-резидента Рагу и вручи ему эту вещь. Помни: это большой секрет! В случае чего, уничтожь ее. И он передал Нонгу какую-то палочку с зарубками. Немного времени спустя экспедиция Пипа тихонько выехала из селения. Благодаря тому, что дом Того был в нем последним, никто не заметил отъезда. Все трофеи Пипа и даже палатку пришлось оставить хозяину, потому что мул нужен был для Хаона, который еще не мог ходить. После всего пережитого Пип не жалел о своем имуществе. На память ему и без того осталось достаточно впечатлений... На рассвете они прошли первое болото, около полудня были на месте первой своей стоянки, и тут с радостью встретили отряд голландских солдат. Пип готов был броситься к ним с распростертыми объятиями, но солдаты вскинули винтовки, а офицер грозно приказал: - Бросайте оружие! Вы арестованы! XI. ЗА СЧЕТ БОГА БАГАРА-ТУНГАЛЯ Закон побеждает! - Поиски входа. - Помощь природы. - Новоселье. - На дальнейшую работу. Отправив Пипа, товарищи вернулись в лагерь и стали ожидать, каковы будут результаты их работы. Чтобы быть в курсе событий, происходящих в поселке, они оставили там своего товарища, у которого были хорошие друзья среди бадувисов. - Откровенно говоря, не влипни этот Пип в историю, я не пошел бы на такую авантюру, - сказал Салул. - Слишком ничтожен был шанс на успех. - Да уж, верно, - согласился Гейс, - история и смешная и глупая. Но что поделаешь? Все равно пришлось бы освободить этого несчастного. - Зато я очень надеюсь на успех! - сказал Селим. - Я знаю этих фанатиков: для них закон - все! "Кому лучше знать их, как не тебе, ты и сам, кажется, законченный фанатик", - подумал Гейс, но вслух ничего не сказал. Под вечер пришел разведчик, а вместе с ним Того. Они рассказали следующее. Об исчезновении пленника жрецы узнали слишком поздно и, кажется, вначале хотели сохранить это в секрете, чтобы обсудить, как держаться дальше перед народом. Но потрясающая весть быстро облетела селение, и все зашумели о том, что Гиранг-Ту-Ун должен покинуть свое жилище. Нужно иметь в виду, что хотя народ и не видел жилища Гиранг-Ту-Уна, однако знал, что оно находится где-то на горе или в самой горе. Такой секрет невозможно сохранять в течение многих десятков лет; тем более что святые мужи постоянно соприкасались с народом. Дело было не в том, чтобы никто не знал о существовании Гиранг-Ту-Уна, а лишь в том, чтобы окружить его ореолом таинственности и божественного могущества. И уж если народ начал говорить, что Гиранг-Ту-Уну придется оставить свое убежище, то и жрецы не могли замолчать этого. Чтобы хоть как-нибудь спасти положение, они ухватились за мысль принести в жертву вместо сбежавшего осквернителя святыни его невольного помощника Того. Но тот, услышав об этом, тоже сбежал из поселка. И вот опять собралось совещание у Гиранг-Ту-Уна, но какое это было совещание! Старейший и мудрейший муж произнес речь, полную горечи и безнадежной скорби: - Братья! - взывал он. - Мы ошиблись! И не только ошиблись, но и разгневали великого духа. Мы не имели права по-своему трактовать закон, которым руководствовались наши предки. Они были мудрее нас и знали, что делали. Великий Самнамбунгу недаром поступал так, а не иначе, он не объяснял закон по-своему. И вот Багара-Тунгаль показал нам, что он не признает нашего самовольного толкования и требует, чтобы мы выполняли закон без отступлений. Разве иначе он мог бы допустить, чтобы чужестранец убежал из храма? Мало ли узников побывало в храме за сотни лет, но мы ни разу не слышали, чтобы они убегали. А вот теперь это случилось, и случилось потому, что мы отступили от закона. Великий дух воздал нам за наши грехи. Братья! Нам не о чем более рассуждать! Мы должны покаяться и выполнить закон. Не забывайте, что мы считаемся единственными хранителями великой религии наших предков! - грозно закончил старик. И опять, как и в прошлый раз, наступила тишина. Опять никто не хотел говорить. Каждый из сорока мужей думал о том, что Багара-Тунгаль может и его наказать за нарушение древнего закона... ...На другой день Гиранг-Ту-Ун переселился в общее помещение "сорока". Хоть и хорошие покои отвели ему, хоть и оборудовали их по-царски, а все же это было совсем не то, что раньше. И больше всех сожалела о прошлом, проливая горючие слезы, жена Гиранг-Ту-Уна, единственная женщина, имевшая право жить среди святых мужей. В лагере инсургентов обо всем этом узнали через своих разведчиков в тот же день и были очень довольны. - Теперь и я считаю древние законы мудрыми и полезными. - смеялся Пуан. - Для кого-нибудь они всегда бывают полезными, - добавил Гейс. - Главным образом для тех, кто умеет использовать их, - закончил Салул. - Все это хорошо, - сказал Селим, - но как занять освободившееся помещение? Если мы появимся на вершине горы и начнем работать на глазах у всех, секрету нашему грош цена. - Подожди, мы еще и не видели "святое" место. Надо сначала осмотреть его. Четверо товарищей направились к горе, осторожно всползли на вершину и увидели то же, что видел Пип. - Да тут ничего нет! - удивился Гейс. - Озерцо, и только. Не в воде же он жил? - Тем лучше, - сказал Салул, - значит, мы не зря старались. Место действительно такое, что никто не заинтересуется им. Нам остается найти вход, которым пользовался прежний хозяин. Пожалуй, он должен быть с той стороны. Обошли вокруг и вскоре нашли участок со старательно выровненной землей. Через несколько недель он зарастет травой, и никому не придет в голову, что тут было начало подземного хода. Товарищи стали совещаться. Вход, конечно, необходим, но стоит ли прорывать его на прежнем месте? Придут когда-нибудь прежние хозяева и сразу догадаются, что тут поселились новые жильцы. Не лучше ли проделать другой ход, с противоположной стороны горы? Начали искать. Нашли долину, подступающую к горе. Постепенно долина переходила в узкую, заросшую теснину, по дну которой бежал ручеек. Теснина суживалась все больше и больше и глубоко врезалась в подножие горы. - Замечательно! - сказал Гейс. - Она, кажется, врезалась так глубоко, что нам остается прокопать, быть может, всего лишь несколько метров. Я уверен, что этот ручеек вытекает из внутреннего озера, он сам пробил себе выход, и это облегчит нашу работу. Там, где пробивался ручей, лежала груда камней. Мелкие частицы земли вода успела унести. Все, таким образом, складывалось весьма удачно. Копать оставалось немного, да еще и по проторенной дороге! Теснина-трещина оказалась настолько узкой, заросшей и неприметной, что обнаружить ее было труднее, чем прежний вход. И, наконец, она находилась с противоположной стороны, с юга, а следовательно, еще дальше от людского глаза. Возможно, потому и не использовали ее прежние хозяева, что была она очень далеко. Через несколько часов двадцать повстанцев уже работали в ущелье. И едва шевельнули они главную массу камней, как грозно заворчала вода и потоком хлынула изнутри, унося с собой и камни, и землю, и людей. Кое-кто набил синяки в этой счастливой катастрофе. Больше часа бурлила вода; потом начала успокаиваться и наконец снова побежала маленьким ручейком. Подошли после этого повстанцы к выходу и увидели, что между двумя обломками скалы образовалась дыра, через которую легко мог пролезть человек. Дальше, до самой середины горы, протянулся широкий и свободный проход. Обрадовались друзья и поспешили внутрь. - Ого! Здорово же обосновался здесь этот Оранг-Утанг! - воскликнул Гейс, когда они увидели все помещение. Но было и неприятное в этой победе: исчезло озерцо, а на его месте, в глубокой яме, осталась лишь небольшая лужа. - Это мне не нравится, - нахмурился Селим. - Если раньше никому не могло прийти в голову, что здесь кто-то живет, то теперь о нашем убежище не трудно догадаться. Не успел он закончить свою мысль, как несколько человек предложили сделать маленькую плотину, чтобы поднять воду. - Даже еще лучше будет, чем раньше, - сказал Гейс. - Мы сможем регулировать уровень воды. Начнем переносить сюда груз и спустим воду. А закончим работу и опять поднимем, и даже выше прежнего. Чем не тайник? Через несколько дней самый внимательный глаз ничего не заметил бы в окрестностях бадувисского поселка. Лагерь опустел. Двести пятьдесят человек под командой Пуана отправились через горы на северный берег, к Скалам Ласточкиных Гнезд, за оружием. Салул и Гейс пустились в дальнейший путь. Селим вернулся в Бантам. Остальные, как в крепости, засели во "дворце" Гиранг-Ту-Уна. XII. ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ МИНГЕРА ПИПА За чужую вину. - Тюрьма соответственно цвету кожи. - Допрос. - Таинственный свидетель. - Медвежья услуга. - Освобождение. Совершенно секретно Ассистент-резиденту в Тэнанге мингеру ван Дрону. "Согласно полученным известиям, в Бантамские джунгли направился изменник и преступник Гейс, механик с корабля "Саардам", вместе с другим преступником - Салулом, который является главным виновником захвата этого корабля. Видимо, они имеют в виду организовать там бандитский центр. Нужно принять все меры, чтобы не допустить этого и, чего бы это ни стоило, изловить их. Разумеется, они скрываются под фальшивыми фамилиями, которые пока установить не удалось. Но во всяком случае Гейса можно узнать по следующим приметам: лет 26-28, рост выше среднего, волосы светлые, глаза голубые. Салул обычный туземец того же возраста. Когда они будут схвачены, направьте их в Батавию". Такое письмо получил ван Дрон спустя несколько дней после отъезда Пипа. Естественно, что прежде всего он подумал о своем недавнем госте. Возраст, светлые волосы, рост - все в нем совпадало с указанными приметами преступника. Вспомнил ван Дрон, что и поведение гостя показалось ему каким-то странным: человек специально приехал из Голландии в Бантамские джунгли, чтобы только поохотиться! Даже тогда уважаемому ван Дрону бросилась в глаза эта нелепость! Но кто бы мог подумать, что за нею скрывается такое серьезное дело? В тот же день состоялось совещание между ассистент-резидентом, начальником гарнизона и начальником полиции. Ван Дрон рассказал, в чем дело, высказал свои предположения и напоследок спросил: - Можем ли мы думать наверняка, что это он и есть? - Конечно, можем! - уверенно ответил начальник полиции. - Я и тогда с первого взгляда заметил, что в нем есть что-то бандитское. Но не решился высказаться, так как он был вашим гостем. Начальник гарнизона, правда, этого не заметил, но все же согласился: - Мне кажется, - сказал он, - что долго ломать голову нет нужды. Тем более что и приметы совпадают. Нужно немедленно послать за ним отряд солдат! Этот отряд и встретил Пип. Напрасно он доказывал, что произошла ошибка, напрасно предъявлял свои документы. - Это не мое дело, - ответил офицер. - Там разберутся. Я делаю то, что мне приказано. И отряд, довольный тем, что не нужно идти дальше, вернулся назад. Так Пип, сам того не подозревая, отблагодарил своих освободителей, вернув направленных против них солдат. Если бы не он, отряд дошел бы до бадувисов, а там мог встретиться с инсургентами и причинить им немало хлопот, особенно со складом для оружия. Впрочем, не сам отряд был опасен, а то внимание, какое власти могли обратить на пристанище повстанцев. - Добрый день, Гейс! - иронически встретил ван Дрон Пипа, когда его привели в Тэнанг. - А это, значит, и есть Салул? - показал он на Нонга. Оба вытаращили глаза, ничего не понимая. - Вы удивляетесь, что нам все известно? - продолжал чиновник. - Думали, что удалось нас обмануть? Напрасно: изменников и преступников власти всегда найдут, где бы они ни прятались! - Мингер ван Дрон! Вы ошибаетесь! Я ничего не знаю, не имею никакого касатель... - начал Пип, но ван Дрон отвернулся и приказал офицеру: - Посадить в тюрьму! - Всех? - спросил тот. Ваг Дрон подумал немного и ответил: - Пока - всех. Может, и эти люди, - он показал на Хаона и носильщиков, - в сговоре с ним. А этих двух, - кивок на Пипа и Нонга, - держать под строгим присмотром: их придется отправить в Батавию. По голландским законам даже к преступникам - голландцам и туземцам - относятся по-разному. В тюрьме голландцев помещают в лучшее помещение, дают лучшую пищу и вообще создают им лучшие условия, чем яванцам. Поэтому Пип и Нонг были посажены в разные камеры, а Хаон с товарищами отдельно от них. Ввиду того, что преступность Гейса и Салула носила общегосударственный характер и подлежала рассмотрению высших инстанций, их должны были направить в Батавию. Но, как говорится, пока суд да дело, прошло две недели, и только после этого их перевезли в Батавию, где, наконец, начались допросы. Первым вызвали Пипа. За столом сидел следователь в военной форме. Рядом стояли еще два человека, наполовину открытые двери вели в соседнюю комнату. - Станьте немного дальше, - почему-то сказал следователь, когда Пип подошел к столу. - Ваша фамилия? - Пип, Ганс Пип. - А настоящая фамилия? - с ударением спросил следователь и посмотрел на беднягу таким взглядом, что тот поежился. - Опять меня принимают за кого-то другого! - запальчиво ответил Пип. - Неужели я должен страдать из-за того, что кто-то ошибся? Дверь из соседней комнаты открылась шире, вошел хорошо одетый молодой туземец с острыми чертами лица и неприятными бегающими глазами. - Туан полковник! - обратился он к следователю. - Это не он. Я его совершенно не знаю! - Приведите другого! - приказал полковник. Вошел Нонг. Туземец растерянно посмотрел на него и виновато развел руками: - Этот ничего общего не имеет с тем. По сравнению с ним он просто мальчик! Присутствующие переглянулись, пожали плечами, немного посовещались между собой. Следователь изобразил на лице приятную улыбку. - Извините, мингер Пип! Мы ошиблись... Как голландец вы поймете, что мы пошли на это ради нашей общей пользы... Извините, пожалуйста! Он встал, подошел к Пипу и пожал ему руку. - Да, да, вы свободны. Можешь и ты идти, - обратился он к Нонгу. - Разрешите, господин полковник, один вопрос! - вмешался свидетель-туземец. - Не встречали ли они там кого-нибудь? Нонг сразу понял, куда клонится дело, и с глупым видом затараторил: - Мы были у бадувисов. Такой странный народ: сидят в джунглях, ни с кем не имеют сношений... - Подожди, подожди! - остановил его полковник. - Мы спрашиваем, не видели ли вы там какого-либо голландца? - обратился он непосредственно к Пипу. У Нонга сжалось сердце: сейчас Пип бессознательно выдаст своего благодетеля! - Встретил одного человека, дай бог ему здоровья! - действительно сказал Пип. - Если б не он, то и меня уже не было бы на свете. Все присутствующие насторожились, как овчарки. - Кто он? Как его зовут? - быстро спросил полковник. - Честно признаться, даже не знаю, так как встречался с ним лишь два или три раза в пути. На пароходе, когда сюда ехал... И позднее - мельком на крыльце учреждения... Кажется, фамилия его то ли ван Дэйк, то ли ван Дэкер... Знаю только, что это представитель какой-то амстердамской фирмы и по ее поручению ищет землю под кофейные плантации. - А как он выглядит? - Ну, моего приблизительно роста... Черная бородка... Полковник вопросительно посмотрел на туземца. Тот с сомнением пожал плечами: - Трудно сказать... - А не было ли с ним еще каких-нибудь людей кроме тамошнего населения? - опять спросил следователь. - Как же, было четверо слуг. Они входили в состав экспедиции по поискам земли. - Ну, а ты что видел? - обратился следователь к Нонгу. - Это же самое. Я всегда был вместе с туаном, - ответил юноша. - Благодарю вас, и еще раз извините за причиненное беспокойство! - протянул полковник руку Пипу. Хотя и никакой вины не чувствовал Пип за собой, а все же, оказавшись на улице, вздохнул так, будто заново на свет родился. - Давай, дорогой Нонг, рассчитаемся с тобой, - сказал он. - Спасибо за верную службу, будь счастлив! Он отдал Нонгу сто гульденов и даже пожал ему руку. А через несколько дней мингер Пип уже ехал в Голландию, все еще не зная, радоваться ему или жалеть о том, что так много переживаний выпало на его долю в тропических джунглях сказочной и прекрасной Явы. Нонг остался один в большом незнакомом городе.  * Часть вторая. НАЧАЛО *  I. СКАЛЫ ЛАСТОЧКИНЫХ ГНЕЗД Южный берег Явы. - "Саардам" под командой босого капитана. - Друзья или враги? - Обследование фиорда. - Деликатная встреча с английским дредноутом. - На корабле через барьер. - Под охраной птиц. - Выгрузка оружия. - Гибель Гоно. Южный берег Явы значительно выше северного и обрывисто спускается в Индийский океан. На всем своем протяжении, около тысячи километров, он неприступен, и поэтому здесь нет приморских городов. Только в одном месте, приблизительно посередине, местность понижается. Тут находится небольшой порт Тжиладжап, к которому даже проведена железная дорога. Но и порт, и железная дорога не имеют большого значения, так как, во-первых, местность здесь нездоровая, а во-вторых, к этим берегам Явы почти не подходят корабли. Все сношения с Явой происходят с северного берега, а южный обрывается в Индийский океан, где, кроме диких островов, ничего нет. Даже корабли из Австралии, лежащей на юго-восток от Явы, подходят сюда с севера. Главный железнодорожный путь, пересекающий Яву с запада на восток, в некоторых местах проходит невдалеке от Индийского океана, но к самому берегу не приближается. Даже несколько специальных железнодорожных веток, проведенных от главной линии прямо на юг, заканчиваются за десять - двадцать километров от побережья. Одно это свидетельствует о суровом характере южного берега острова. Все главные горы Явы находятся на южном берегу. Они как бы сгруппировались тут в беспорядочную толпу да так и застыли, боясь шагнуть дальше в глубь океана. Сзади на них наползают другие горы, словно хотят через головы передних заглянуть в синие океанские воды. Много разных неведомых уголков, трещин, теснин и пещер хранит в себе этот горный хаос. И повсюду, где можно хоть как-нибудь зацепиться корнями, буйствует пышная растительность этой пышной страны. Над всем этим гордо и грозно дымятся вулканы, словно фабрики и заводы таинственного подземного царства. Много удобных закоулков создают обрывистые скалистые берега, но на протяжении десятков километров не встретишь здесь человека, так как нет пригодной для возделывания земли. Редкие же смельчаки, поселившиеся на прибрежных кручах, фактически находятся дальше от моря, чем те, кто живет вдали от него. Они могут сколько угодно любоваться величием океана, но чтобы подступиться к нему, должны снаряжать специальную экспедицию. Да и с суши добраться до них нелегко. Хаос гор, скал и джунглей охраняет от гостей не хуже, чем неприступные берега. Недаром и пути оканчиваются, не доходя до побережья. Конечно, если бы было очень нужно, их проложили бы и до самого моря, но для этого нет особенной необходимости. Охраняют с моря подступы к берегу также подводные и надводные скалы - рифы. Они тянутся вдоль побережья на сотни километров и задерживают человека даже там, где, казалось бы, он мог высадиться на сушу. Между рифами всегда бурлит, шумит и пенится вода. Словно белая лента окаймляет берег с запада на восток. Понятно, на тысячекилометровом протяжении есть и еще пункты (кроме вышеуказанного Тжиладжапа), где находятся голландские административные учреждения, главным образом военная охрана. Но их немного, и расположены они только там, где можно кое-как подойти к берегу. Все же остальное оберегается рифами и скалами. А о том, с каким успехом выполняют они эту свою обязанность, можно судить по тому, что даже контрабандисты и те стараются проходить мимо этих суровых и неприступных мест. В одном из таких уголков и находятся Скалы Ласточкиных Гнезд, о которых говорили Гейс и Салул. Когда "Саардам" вышел в Индийский океан, сразу же возник вопрос о том, куда деваться и что делать дальше? Совещались тут же, на палубе. Команда состояла теперь более чем из ста человек, да еще каких! Каждый знал на память если не все море вокруг Явы, то большинство удобных мест. А все вместе составляли такой экипаж, каким не мог бы похвастаться ни один другой корабль. Среди моряков наиболее опытным был старый Гудас, ставший, даже без выборов, командиром корабля. Многие мингеры позеленели бы от злости и возмущения, если б увидели, что капитаном государственного военного корабля является этот худой, старый "дикарь" с пучком седой бороды, без шапки, в грязных штанах и рубашке, да еще к тому же босой! Правда, значительная часть старой команды "Саардама" была уверена, что командиром будет Гейс. Даже тут они не могли себе представить, как это белый человек, голландец, и вдруг отойдет на второе место! Но Салул и Гейс разъяснили, что из всех их самый "водяной" и знающий - именно Гудас, а кроме того, Гейсу и Салулу скоро придется покинуть корабль. Так и решили сообща этот вопрос. Гудас провел на море всю свою жизнь, с восьмилетнего возраста, когда начал помогать отцу в рыбной ловле. Испытал он все: был ловцом жемчуга на островах Ару, служил на голландском торговом корабле, побывал на китайской контрабандистской джонке. Знал он не только все берега Явы, но и все закоулки Малайского архипелага. Гудас прежде всего выяснил, какой запас угля имеется на "Саардаме". - Если идти только под парами, хватит на пять суток, - сообщил Салул. - Мало, - покачал головой новоявленный командир. - Придется больше идти под парусами, а машиной пользоваться лишь в крайних случаях. Пока наша главная задача - выгрузить оружие. Для этого попытаемся пробраться к Скалам Ласточкиных Гнезд. Только бы погони не было... - Ищи ветра в море! - усмехнулся Салул. - Станут они искать нас среди Индийского океана. Скорее всего, будут стеречь вблизи берегов. - Может, и так, - согласился Гудас, - но все равно нужно спешить. Какая у "Саардама" осадка? - Тринадцать футов, - ответил Гейс. - Пройдем ли? - неуверенно сказал Гудас. - Товарищи, кто из вас знает рифы около Скал Ласточкиных Гнезд? - Я! - отозвался один из моряков. - Сможем ли мы пройти через них? - Этого не могу сказать. Боюсь, что нет. - Ладно, увидим. Идем на восток, - приказал Гудас. - Завтра к вечеру должны быть на месте. Плохо только, что придется жечь уголь, так как юго-восточный пассат мешает ходу. Погода была хорошая. Ровный ветерок дул навстречу. Океан мерно колыхался. В черной воде отражались звезды. Все вокруг было так тихо и мирно, что повстанцы готовы были совсем позабыть о том, что их на каждом шагу подстерегает опасность. После пережитого недавно напряжения люди чувствовали усталость и скоро многие уснули. Только Гудас и вахтенный рулевой бодрствовали на мостике. Старый моряк умышленно разрешил людям отдых. Поблизости не было ни островов, ни опасных подводных скал, и что самое главное, - в этой части Индийского океана не проходят морские пути, а значит, и незачем опасаться встречи с каким-нибудь неприятельским кораблем. Отдыхали люди и весь следующий день, в течение которого так и не увидели на море ни одного судна. А от берегов Явы держались на таком расстоянии, чтобы их оттуда заметить не могли. Вечером застопорили машину в том месте, против которого, по их предположениям, должны были находиться Скалы Ласточкиных Гнезд. Что же делать дальше? Можно ли рисковать ночью там, где даже днем опасно идти? Но и днем здесь рискованно, потому что с высокого берега судно обязательно обнаружат. Тем более что корабль в этих местах - событие редкое, а если еще он попытается подойти к берегу через рифы, так об этом заговорят по всему побережью. После долгих раздумий решили сначала отправить на разведку катер. Он должен был найти и хорошенько обследовать проход между рифами, чтобы потом по нему мог ночью пройти корабль. Заодно нужно было обследовать и берег: нет ли там кого-нибудь? - Кто пойдет на катере? - спросил Гудас. - Я пойду! Я! - вызвались многие, в том числе и Гоно. - Подождите. Надо послать тех, кто хорошо знает эти места. Но ни в коем случае не должны идти члены старой команды. Если что-нибудь случится, можно будет повернуть дело так, будто люди на катере - прибрежные туземцы, не имеющие никакого отношения к "Саардаму". Это очень важно для успеха всего нашего дела. - В таком случае, - вставил Гейс, - нельзя посылать и моторный катер. У туземцев его не может быть. - Правильно! - подхватил Салул. - Лучше послать парусную лодку. Она сойдет за рыбацкое суденышко. - Это, конечно, верно, - опять заговорил Гудас, - но чтобы корабль не заметили, мы должны будем стоять по меньшей мере в десяти милях от берега. А для лодки это и слишком далеко, и займет слишком много времени. - В таком случае подойдем в темноте поближе, спустим лодку, а сами опять в море. За лодкой вернемся на следующий вечер. Так и решили. Ночью корабль без огней пошел к берегу. Вскоре впереди показалась неясная темная линия. Она постепенно приближалась и как бы росла в высоту. Вот где-то далеко справа замигал огонь. Слышно было, как ревут буруны между рифами. - Все добрые люди стараются держаться подальше от рифов, а мы должны приближаться к ним, - произнес Гейс. - Зато если нам удастся их взять, они сами будут служить для нас защитой, - ответил Салул. А взять их мог отважиться лишь тот, кто не жалеет ни своей головы, ни корабля. Тихие, небольшие волны, ласково покачивавшие корабль в океане, здесь становились большими и разъяренными. Кораблю пришлось отрабатывать задним ходом, чтобы его не прибило к рифам. Волны бросались на скалы, ревели и пенились, стараясь прорваться на ту сторону каменной изгороди. Те из них, кому это удавалось, сразу тратили силу и гнев, превращались в тихую зыбь. Они мирно плескались у подножия скал, как бы прося прощения за то, что дерзко вторглись сюда. Так было в хорошую, тихую погоду. А что же должно быть в бурю?! Спустили шлюпку. В ней разместилось двенадцать человек под командой помощника капитана Сидана. - Делайте свое дело, товарищи, - сказал на прощание Гудас. - Завтра вечером мы будем здесь. Лодка отошла. Корабль начал поворачивать назад. И вдруг высоко на берегу заблестел огонь... Все встрепенулись. Кто там? Голландская охрана? Или здешние жители? Или свои? - Я думаю, это не голландцы, - сказал Гудас, - охранять здесь нечего. - И по-моему так, - согласился Гейс. - Даже если это охрана, она не стала бы зажигать огонь, чтобы тем самым не предупредить нас. - В таком случае это или местные жители, или наши товарищи, - подытожил Салул. - Если жители, нам бояться нечего, а если наши... - Могут ли там быть наши? - перебил Гудас. - Откуда они знают, где мы пристанем? - Этого мы и сами не знаем, - сказал Салул. - Но разве не могут товарищи ожидать нас в самых различных пунктах южного побережья? Для того чтобы в случае надобности оказать нам помощь? Я думаю, что разведчикам, поехавшим на лодке, опасность не угрожает... Не успел он произнести последние слова, как с берега послышались выстрелы - один, другой, третий... Эхо подхватило их, понесло от скалы к скале... - Стоп! - крикнул Гудас. Машина остановилась. Вся команда затаила дыхание. Корабль медленно несло по инерции. Прошла минута, другая. Никто не произносил ни слова: всем и так было ясно, что в темноте происходит что-то нехорошее. Огня на берегу уже не было, не слышалось больше и выстрелов. Неужели теми тремя окончилось все дело? - Они или сейчас же вернутся, или... не вернутся никогда, - негромко произнес кто-то. Командиры потихоньку совещались. Поскольку выстрелы не повторялись, дело казалось не таким уж опасным. Но зато стало еще более загадочным. Кто стрелял? Наши не могли, это не в их интересах, разве только пришлось защищать свою жизнь. Не могли от этих трех выстрелов и погибнуть все двенадцать отлично вооруженных человек в лодке. Значит, можно с уверенностью сказать, что непосредственная опасность пока не угрожает... - А отсюда вывод, - решил Салул: - если там солдаты или жандармы, то наши товарищи скоро вернутся, и мы уйдем искать другое место. Если же опасности нет, товарищи останутся, а мы, как условились, завтра вечером приедем за ними. А если выстрелы повторятся, - поддержал его Гейс, - что будет означать настоящую опасность, мы вышлем им подмогу. - Правильно! - согласился Салул. Гудас приказал отойти немного дальше от берега и остановиться. Лежать в дрейфе, да еще вблизи рифов, далеко не простое дело. Корабль не стоит на месте, его сносит течением и волнами, и управлять им в это время очень и очень сложно. Тревожило повстанцев и ожидание лодки с товарищами, и - что еще хуже - новых выстрелов на берегу. Все заметили, как вдали опять сверкнул и тотчас пропал огонь. Что же там происходит? Кто стрелял - свои или чужие? Так прошло несколько часов. Приближалось утро. Больше ждать было нельзя, и корабль ушел в море. x x x Сидан и его товарищи услышали выстрелы, когда лодка приближалась к рифам. Весла сразу замерли в воздухе... Отсюда огня не было видно... - Может, не стоит подходить, раз так встречают? - сказал один из матросов. - Если здесь враг, "Саардам" не сможет пристать. - А ты знаешь, кто стрелял? В кого стреляли? Почему? - строго ответил Сидан. - Мы не знаем, значит, и возвращаться не имеем права. Вперед! И лодка двинулась по направлению к опасным рифам. Лишь звезды да белые гребни прибоя чуть-чуть освещали ей путь. Каждую минуту можно было ожидать сокрушительного удара о камень, но моряки спокойно и уверенно продолжали делать свое дело. Наконец нашли нужный проход, изо всех сил налегли на весла и полетели прямо на барьер... Какая же нужна уверенность, чтобы действовать с такой дерзкой смелостью! Лодка взлетела на волну, нос ее на мгновение повис в воздухе, и в следующую секунду она уже была на тихой воде, по ту сторону рифов! Подошли к отвесной стене берега, двинулись вдоль нее. Поворот налево, в маленькую бухточку, потом направо, - и вот, наконец, узкая расселина в скалах... Эта расселина, или, как называют их, фиорд, и была на примете, когда речь шла о Скалах Ласточкиных Гнезд. Шириной и длиной не больше хорошего корабля, она находилась в недоступном месте и ни в каком случае не могла считаться удобной стоянкой. Отвесные стены вздымались метров на триста - четыреста. Даже шум прибоя и бурунов едва доходил сюда. Зато каждый звук откликался эхом, как в пустой бочке. Едва лодка вошла в фиорд, как моряки опять увидели наверху проблески света. Но как узнать, кто там? - Крикну-ка я голосом "вау-вау", - предложил один товарищ. - Если свои, узнают. - А не рискованно? - возразил другой. - Вдруг там враги? Услышат, и сразу поймут обман: откуда здесь, у самой воды, могут взяться обезьяны? - Если б подняться выше, под деревья, тогда - ничего. - По этим стенам? В темноте? - Но мы должны выяснить обстановку до утра, а часа через три-четыре начнет светать! - Чего ради нам хитрить? - воскликнул Сидан. - Дело не в том, узнают нас враги или нет, а в том, чтобы мы их узнали. Кричи! И в ночной тишине разнесся крик вау-вау... Наверху замелькали тени, кто-то наклонился над обрывом, и оттуда послышался такой же ответный крик. - Наши! - обрадовались товарищи. Сверху полетела пылающая головешка, с шипением упала в воду. Падая, она успела немного осветить черную бездну. - Кто вы? - чуть слышно донеслось сверху. - А вы? - Мы вас ждем... - Откуда вы нас знаете? - "Саардам"... - Зачем вы стреляли? - Сигналили кораблю. - Свои! - радостно зашумели в лодке. Но, чтобы окончательно увериться, задали еще вопрос: - Кто из наших знакомых есть среди вас? - Сурат, товарищ Сидана... - Слезай сюда, если можешь. - Сейчас! Жди в правом углу. Тотчас там засветился огонь, но свет едва достигал середины стены. Морякам не верилось, что по ней можно спуститься. Однако через несколько минут они заметили, что человеческая фигура шевелится на какой-то ступеньке уже на нижней половине стены. Еще немного - и человек закачался в воздухе на длинной веревке. Наконец он спрыгнул в лодку. - Сурат! - Сидан! Приятели сердечно обнялись и этим подтвердили перед всем миром свою дружбу. - Мы были уверены, что это "Саардам", - говорил Сурат, - но не могли придумать, как дать вам знать о себе. Крик не долетит, а стрелять боялись, Но пришлось выстрелить, когда корабль начал отходить. К счастью, у нас есть один револьвер на всех. - Сколько же вас здесь? - Пять человек. Ждем уже неделю. Прислали на всякий случай, так как определенного места никто не знал. Дежурят товарищи и в других подходящих пунктах на побережье. Мы не надеялись на такую удачу! Рассказывай, горячее было дело? Много наших погибло? - Двое... Зато у нас теперь сто пулеметов и тридцать тысяч винтовок! - Тридцать тысяч?! - даже подскочил Сурат. - На целую армию хватит! - Найдется ли здесь надежное место, чтобы спрятать все это добро? - Можно найти, было бы что прятать. Хотя бы тот лаз, через который я пришел: удобный, только маловат, все богатства не поместятся. А теперь, друзья, приглашаю вас в гости! Охотников идти, вернее лезть в гости, нашлось больше чем нужно. Пришлось четырем остаться в лодке, а остальные начали карабкаться наверх. - Как видите, мы и веревку длиннющую свили, и узлов на ней наделали, чтобы легче было лезть, - пояснил гостеприимный хозяин и первый стал подниматься. Узкая трещина в стене скоро перешла в своеобразный туннель, образовавшийся между наваленными одна на одну скалами. Пробираться по нему было не очень приятно: то и дело приходилось сгибаться, скрючиваться, даже ползти по острым камням, на каждом шагу подстерегали провалы и щели. Хорошо еще, что навстречу вышли товарищи с огнем. - Трудно же нам достанется, когда будем взбираться с грузом, - заметил Сидан. - Ничего, можно приспособиться, - ответили хозяева. - Придумаем что-нибудь. Наконец взобрались на самый верх, к сложенному из сучьев шалашу, перед которым горел костер, словно маяк, направленный в сторону моря. Океан чернел и дышал где-то глубоко внизу. Шум волн едва доносился. А позади в диком беспорядке громоздились горы. Хотя и нельзя было рассмотреть их в темноте, но чувствовалось, как напирают они на берег. - Как же вы добрались сюда? - с уважением спросил Сидан. - Когда нужно - везде пройдешь, - усмехнулся товарищ. - Есть ли близко люди? Бывают ли здесь голландские собаки? - Очень и очень редко, потому что заселить эти горы почти невозможно, да и доступа к морю нет. Кое-где, правда, встречаются хижины, о которых, кажется, не знает ни бог, ни люди. До ближайшего более-менее значительного селения по прямой километров двадцать - тридцать, но чтобы дойти туда, нужно три-четыре дня. - Тем лучше! - удовлетворенно сказал Сидан. Долго еще разговаривали товарищи и улеглись отдыхать только перед рассветом. А с восходом солнца были уже на ногах. При дневном свете окружающая местность производила еще более суровое впечатление. Легкий свежий ветерок морщил темно-синюю поверхность океана, и она искрилась под лучами солнца, как рыбная чешуя. Среди рифов по-прежнему пенились буруны. Скалы утратили свою таинственность, зато суровая мощность их увеличилась. Камни и лес, лес и камни, - больше и нет ничего. Лишь дальше на запад вьется дымок вулкана. В самых недоступных трещинах со стороны океана прилепились к скалам тысячи гнезд ласточек-саланганов. Сверху открытые, не замурованные, как у наших ласточек, они напоминали чашечки. В одних можно было разглядеть по два белых яйца, в других - наседок. Ласточки тучами вились над скалами, оглашая воздух своим криком. - Да тут и пища есть, - сказал Сидан, показывая на гнезда. - Когда нечего будет есть, поживимся гнездами. - Не очень, - улыбнулся Сурат, - это ведь не настоящие саланганы, они примешивают в свои гнезда растения. Будь они чистыми, за ними явились бы люди. "Чистые" саланганы лепят свои гнезда только из собственной слюны. Высыхая, она становится похожей на студень. Саланганы четырежды в год выводят детей (по двое), и каждый раз лепят новое гнездо. Лучшими гнезда бывают тогда, когда птенцы только начинают обрастать пухом; такие гнезда белые и прозрачные. Стоит птенцам покрыться перьями, как гнезда чернеют и становятся непригодными в пищу. Европейцы считают, что вкус салангановых гнезд не слишком приятен, а китайцы платят за них рублей по восемь за килограмм (столько весят около ста сорока гнезд). Больше всего понравилось посланцам с корабля то, что нигде не было видно следов человека. Будто попали они куда-то на край света. - Все это хорошо, - сказал, наконец, Сидан, - но сможет ли сюда подойти корабль? - Посмотри, - подвел его Сурат к краю стены, откуда открывалось как на ладони не только все побережье, но и дно океана. Обозначались и отдельные камни под водой, которые нельзя заметить, находясь внизу. Видны были глубокие и мелкие места. А на сотню шагов вправо виднелся довольно удобный проход между рифами. - Нет надобности и специальное обследование производить, - сказал Сурат, - отсюда все видно, лучше некуда! - Какова ширина и глубина прохода? - Можно измерить. Сидан окликнул товарищей в лодке: - Подъезжайте туда, правее, измерьте глубину и ширину прохода! Люди на лодке по указаниям сверху занялись промерами. Ширину прохода измерили легко, она оказалась достаточной для корабля, а вот с глубиной получилось хуже: шлюпку стремительно сносило течением. Пришлось наскоро прикинуть веслом. - Футов около восьми! - крикнули снизу. - Плохо! - нахмурился Сидан. - У корабля осадка тринадцать футов. - Что сейчас, отлив или прилив? - Самый полный отлив, - ответил Сурат. - Прилив начнется после полудня. Значит, следующий - после полуночи. - Высоко ли он поднимается? - Вчера, например, совсем покрыл вон ту скалу. Сидан посмотрел на нее и повеселел: скала выглядела довольно высокой. - Ребята! Прикиньте высоту вон той скалы! - опять крикнул он вниз. - Футов десять! - последовал ответ. - Очень хорошо! - совсем просиял Сидан. - Значит, в прилив будет восемнадцать футов! Проверили глубину и в других местах по пути к фиорду, измерили расстоянию от барьера до прибрежной стены, чтобы узнать, сможет ли корабль повернуть в сторону. Результат оказался не очень утешительным: расстояние едва перевышало длину корабля. Пожалуй, не слишком развернешься... - Ну, как? - сказал Сурат. - Ничего не поделаешь, придется брать немного наискосок и тянуть канатами. Их можно будет закрепить за скалы. Обсудив все возможности, подготовились и стали ожидать вечера. Около часа дня качался прилив, и мерная скала действительно скрылась под водой. Значит, с этой стороны все обстояло благополучно. К вечеру лодка вышла в море. Прошло полчаса, час, а в океане все еще ничего не было видно. Стало совсем темно, но ни корабль, ни катер не появлялись. Руки с веслами беспомощно опустились, шлюпка остановилась. - Оружие! Столько оружия погибло! - застонал Сидан, и стон его острой болью отозвался в сердцах товарищей. И только после этого они подумали о судьбе тех, кто был на корабле... x x x Корабль плавно раскачивался на спокойных волнах Индийского океана. Время от времени он продвигался на несколько миль, на которые сносило его течением и ветром, а потом опять застывал, будто охваченный сном. Вокруг - ни живой души. После полудня послышался тревожный крик часового: - Дым слева! В ту сторону моряки тотчас направили несколько подзорных труб. На южном горизонте чуть виднелся корабль, но чей он, каким курсом идет, на таком расстоянии не определишь. Матросы поглядывали на командиров, ожидая приказа: уходить или готовиться к борьбе? А те продолжали следить за судном, обмениваясь короткими репликами: - Регулярные корабли здесь не ходят. Значит - случайный... - Как видно, идет из Австралии... - Смотрите, это же английский дредноут! И идет на северо-запад. К нам он никакого отношения иметь не может. - Но зато может сообщить голландцам, что видел нас возле берега Скал Ласточкиных Гнезд. А это плохо! - Не показать ли ему, что мы идем в другую сторону? Через несколько минут "Саардам" направился на юго-запад, как бы в Африку. Пути обоих кораблей должны были скреститься. Мощное стальное четырехтрубное страшилище приближалось так быстро, что встреча должна была состояться на меньшей дистанции, чем бы этого хотелось инсургентам. - Ну и прут, дьяволы! - недовольно ворчал Гудас. - Теперь ничего не поделаешь, - сказал Салул, - назад не вернешься. Пусть все, кто не в военной форме, немедленно уйдут с палубы. В том числе, прости, и тебе придется: если заметят такого капитана да такую команду на военном корабле, непременно задержат нас. Гудас не мог не согласиться с этим и, смешно почесывая затылок, ушел со своего поста. Место его занял Гейс. Спрятались и молодцы Гудаса, а на самые видные места вышла "настоящая" команда. Дредноут пересек курс метрах в ста впереди. Как глыбы, возвышались на нем стальные башни, из которых высовывались длинные стволы орудий. Огромные белые волны поднимались от форштевня корабля. На палубе виднелись белые фигуры матросов и офицеров. Каким маленьким, ничтожным казался перед этим гигантом "Саардам" с его темнокожей командой! По морскому обычаю оба корабля приветствовали друг друга флагами: дредноут - английским, "Саардам" - голландским и наконец разошлись каждый своим курсом. Когда дредноут скрылся, вылез и капитан со своей командой. - Обидно, черт возьми, первому адмиралу независимой яванской Республики прятаться от соседнего государства! - пошутил Салул. - Для начала хватит и того, что мы салютовали друг другу как равные, - ответил Гудас. Когда "Саардам" вернулся назад, была уже ночь. Но куда "назад"? В какой пункт безбрежного океана? Ждет ли их лодка? Как найти ее в темноте? Можно ли подавать сигналы? Держится ли лодка близ берега или идет навстречу? Все эти вопросы мучили команду, а ответа не было ни на один... Наконец издали, как будто с моря, донеслись чуть слышные выстрелы. Прошло несколько минут - и опять серия выстрелов: ритмичные, с одинаковыми интервалами. - Они! Они! - зашумели на "Саардаме". - В перестрелке таких правильных интервалов быть не может. А раз стреляют, значит, опасности нет. Надо ответить, но как: гудком или тоже выстрелами? - Может, бахнуть из пушки? - предложил кто-то не то в шутку, не то всерьез. - Не только пушка, - ответил Салул, - а даже гудок в такое время и в таком месте может разнестись очень далеко и достигнуть ушей тех, кому не следует его слышать; огни в темноте тоже заметны издалека. Значит, нужно ответить такими же выстрелами из винтовок. На этом языке экипажи корабля и шлюпки договорились быстро, и через полчаса береговая группа повстанцев была принята на борт. x x x Решающий момент приближался. Корабль подошел к рифам. - При дневном свете полбеды, а так очень рискованно, - рассуждали моряки. - Даже прожектор включить нельзя, - могут заметить. На Гейса возложили техническую, инженерную часть дела. Он приказал зажечь три фонаря: два по бортам и один впереди. Бортовые прикрыли сверху и направили свет только на скалы вдоль прохода, а передний фонарь должен был освещать дорогу перед носом корабля. Когда наконец зажгли фонари, все остались очень довольны: только три ярких пятна блестели на воде, а корабль оставался во мраке. - Этак и за полкилометра нас не заметишь, - радовался Гудас. После этого закрепили два троса на берегу: один прямо впереди, второй подальше и сбоку. Наматываясь на лебедки, тросы должны были постепенно тянуть корабль вперед и чуть наискосок, чтобы он не отклонялся от точного курса. На долю команды оставалось лишь управлять кормой, чтобы она не ударялась о камни. Но это "только" было труднее и опаснее всего остального. Оставалось предусмотреть еще одну возможную опасность. Если корабль медленно движется с помощью натянутых тросов, он не отклоняется от намеченной средней линии. Но что будет, если волны толкнут корабль сзади и заставят пойти быстрее, чем нужно? - Придется все время поддерживать малый задний ход, вроде бы притормаживать, - объяснил Гейс. - Заодно это не позволит корме рыскать из стороны в сторону. Долго продолжались подготовительные работы. Особенно трудно далась заводка стальных тросов на берег. Вода тем временем все прибывала и около двух часов ночи затопила скалу, служившую мерным знаком. Наконец корабль замер, став носом к проходу. Наступили последние минуты. Сто человек команды разместились вдоль бортов, вооруженные чем можно. Значительная часть моряков сидела на подвесных досках - "беседках" - с внешней стороны бортов, сжимая в руках багры, чтобы отталкиваться от скал. Даже мешки с мукой пошли в дело: вместо кранцев висели по бортам на веревках, и два человека по первому знаку были готовы сбросить их в воду между кораблем и скалой для смягчения возможного удара. - Начинай! - скомандовал Гейс. Затарахтели лебедки, натянулись тросы - и корабль пополз вперед. Чем ближе к рифам, тем сильнее раскачивало его. Гудас стоял в руле. Босой, темнокожий, с голой головой, в расстегнутой рваной рубашке, он казался одним из тех капитанов-призраков на заколдованных кораблях, о которых ходит столько легенд по всему миру. Гейс командовал в машинном отделении. Его движения и звонкий голос казались спокойными, но более пристальный глаз мог бы подметить, как дрожит каждый мускул на лице и руках механика. - Задний ход! - Ослабить тросы! - Малый ход! - Туже тросы! Вот уже середина корабля в проходе. Команда успешно отталкивается от скал. Вот и самый рискованный момент: в проход втянулась корма. Волной ее швырнуло влево, к камню, и тотчас щетина багров и жердей вытянулась навстречу опасности. Один матрос сорвался в воду, чуть не попав между кораблем и скалой, но успел отплыть к носу. Спасать его не было ни времени, ни нужды: знали, что не утонет. Корму вдруг отбросило вправо, и люди не успели удержать ее своими жердями... Послышался легкий толчок: два мешка с мукой уже шлепнулись между кораблем и камнем. Легче вздохнули сотни грудей. И стало совсем легко, когда корабль миновал, наконец, барьер. Однако тут же эта радость была омрачена твердым и злым толчком. Гейс бросился на нос, но тот еще не достиг берега. Значит, корабль наткнулся на подводный камень возле стены. Это бы ничего, если б не сообщили, что слева в носовой части, на полметра ниже ватерлинии, образовалась небольшая пробоина. К счастью, вода поступала медленно. Пришлось накладывать пластырь, запустить насосы и лишь после этого двигаться дальше. - Ничего, пробоина - не беда, - успокоил товарищей Гейс. - Разгрузим корабль, она поднимется над водой, и заделаем так, что лучше не надо. Дальше стало легче. Понемногу втянулись в фиорд, закрепили корабль. К сожалению, корма так и осталась торчать снаружи, и чей-нибудь внимательный глаз мог обнаружить ее днем со стороны моря. - Не страшно! - махнул рукой Гудас. - Так укроем корму зелеными ветками, что и вблизи никто не заметит! Ночь провели на судне. Каждый чувствовал спокойствие и уверенность: важнейшее сделано, непосредственная опасность оружию не угрожает. Если теперь и явятся голландцы, с ними можно будет вступить в бой как равный с равным! Повстанцы понимали: чтобы выгрузить оружие в таких неблагоприятных условиях, найти для него место, перенести туда, разместить, а потом еще исправить повреждения корабля, потребуется много времени, быть может, несколько месяцев. В то же время нужно подготовить дело и с другой стороны: связаться с организацией, рассеянной по всей стране. Вот почему уже на следующий день Гейс и Салул покинули корабль и направились через горы. Вскоре они разошлись: Салул поехал в Батавию, а Гейс - в Сурабайю, Оттуда он перебрался в Сингапур и прибыл в Батавию в качестве уважаемого мингера ван Дэкера. А все дальнейшее нам уже известно. x x x Команда "Саардама" приступила к работе. Сначала "украсили" корабль: так укрыли зеленью, что обнаружить его можно было бы, лишь подъехав совсем близко. Потом начали приспосабливаться к выгрузке: приделали блоки для подъема тяжестей наверх, осмотрели грузовые лебедки. Но внезапно работы пришлось не только приостановить, а и немедленно убрать то, что уже было сделано до сих пор. На западе, неподалеку от берега, была замечена черная точка. Спустя некоторое время повстанцы разглядели, что это паровое судно, а вскоре и опознали в нем голландский миноносец. Стало ясно, что миноносец обследует этот берег Явы, а быть может, и других островов, в поисках "Саардама". - Убрать все следы и подготовиться к бою! - распорядился Гудас. В считанные минуты Скалы Ласточкиных Гнезд опустели и затихли. Только буруны ревели на рифах да кричали саланганы. Птицы настолько осмелели, что присаживались на деревья, прикрывавшие корму "Саардама". И старый Гудас был им за это очень благодарен. Миноносец приблизился, даже повернул к берегу, но пенистые буруны предупредили его, что сюда подходить нельзя. Вокруг было безлюдно; только птицы со щебетом перелетали с ветки на ветку. Могло ли кому-нибудь прийти в голову, что тут прячется большой корабль, что двести глаз напряженно наблюдают за каждым движением миноносца? И он отправился дальше. В последующие несколько недель видели только одно парусное судно и один пароход, да и те далеко на горизонте. Быть может, и это был голландский военный корабль, рыскавший вокруг Явы, но после первой удачи его появление не тревожило команду "Саардама". Работы шли своим чередом. Медленно, ящик за ящиком, поднимались наверх винтовки, патроны и пулеметы. Долго спорили, снимать ли корабельные пушки. Одни доказывали, что "Саардам" с его четырьмя небольшими пушками все равно не сможет вступить в бой с военными кораблями, а на земле пушки пригодятся. Другие - что их и на земле не удастся использовать, так как не хватит сил перетащить такую тяжесть через горы. Хорошо, если доставят наверх все винтовки, пулеметы и патроны, а четыре пушки все равно не решат судьбу войны. На корабле же они могут понадобиться против миноносца. Третьи предлагали разделить пушки: две оставить на корабле, а две выгрузить. Впрочем, приниматься за это было рано; даже ту часть оружия, что выгрузили на берег, некуда стало девать. Грот, по которому в первую ночь пробирался Сидан с товарищами, был уже полон. Заполнили оружием и несколько соседних небольших трещин. А между тем трюмы не освободились еще и на одну треть. Пришлось подумать о том, где найти более подходящий склад. Стали каждый день посылать по нескольку человек на разведку, на поиски удобной пещеры. Обследовали все ближайшие горы, но не так-то легко было выполнить эту сложную и ответственную задачу. Во время одной из таких экскурсий потеряли товарища... Группа из пяти человек заблудилась в горах. Кружили полдня, устали, проголодались и наконец очутились перед пропастью, растянувшейся далеко вправо и влево. Нужно было обходить ее, но с какой стороны? Решили послать двух человек в оба конца на поиски дороги. Однако идти никому не хотелось, все устали, и тогда Гоно, тот самый забулдыга, в котором проснулась совесть во время захвата "Саардама", вызвался пойти добровольно. - Молодец, Гоно! - похвалили его спутники. - Ты настоящий товарищ! Ну, а другому придется идти по жребию! Так двое ушли в разные стороны. Через полчаса послышался выстрел с левой стороны, куда направился один из них, а это означало, что дорога найдена. Начали стрелять, чтобы вернуть Гоно, но - никакого ответа. Отправились искать его. - Вот тебе и выгадали! - ворчали повстанцы. - И шагать зря приходится, и как бы не случилось с парнем несчастья. Стреляя время от времени, они шли до тех пор, пока не увидели на остром узком обрыве пропасти кусок рубашки Гоно. Дело ясное: несчастный упал в пропасть. Чтобы успокоить совесть, постреляли еще. Хотели найти труп, но дна пропасти даже не было видно. Так и вернулись ни с чем... Когда на корабле узнали о несчастье, товарищи пожалели Гоно: - Много за ним грехов водилось, но оказался душевным парнем. Сразу перешел к нам, хотя этого от него и не ждали. Жаль его, очень жаль... II. ПО ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЯВЕ Дальнейшее путешествие ван Дэкера. - Независимый султан и его младший брат. - Сиятельное пугало. - Самый великий император в мире. - Продовольственная процессия. - Совещание у учителя. Поезд медленно двигался на восток. Дорога поднималась, петляла, обходила горы, пересекала долины. По сторонам ее - то засаженные рисом террасы, то широкие долины, разделенные, будто шахматная доска, на "савехи" (участки). И везде, как муравьи, - люди: идут пешком рядом с поездом, толкутся на станциях, копошатся на полях, ютятся в своих кампонгах... Высота местности - больше тысячи метров, поэтому, несмотря на полдень, жара слабее, чем обычно в этих краях. Вот Бандунг, главный город резидентства Преангер. Он же главный во всем мире по производству хины. Это растение, вывезенное из Северной Америки, чувствует себя здесь очень хорошо. Все горные террасы засажены хинными деревьями. Одни только что посажены, другие подрастают, а третьи уже достигли своих восьми лет, и их рубят, обдирают кору и везут на фабрики. В вагоне первого класса едет человек пятнадцать пассажиров и среди них знакомый нам мингер ван Дэкер, уважаемый представитель фирмы ван Бром и К в Амстердаме. Напротив него сидит круглый голландский плантатор и дает обстоятельные советы: - Вы немного опоздали, мингер ван Дэкер. Условия теперь значительно ухудшились. Землю очень трудно найти. Возможно, лишь где-нибудь в диком уголке, вдали от железной дороги. - Наша фирма намерена широко поставить дело, - важно ответил ван Дэкер. - Она не остановится даже перед тем, чтобы построить собственную железную дорогу. - Вот такие предприятия нам и необходимы! - подхватил сосед, судя по внешнему виду, какой-то значительный голландский чиновник. - Нужно нести культуру в глубь страны. Есть еще много уголков, куда не достигла цивилизация и где не знают, какую пользу приносит туземцам голландская власть! - Положение ухудшилось и с другой стороны, - продолжал плантатор. - За последние шесть - восемь лет появились такие настроения, о которых прежде никто даже не подозревал. Образовались какие-то союзы, организации, партии... Можете себе представить, как все это влияет на здешнее население! Ван Дэкер взглянул на скамейку, где сидели представители "здешнего населения" - молодая красивая яванка в шелковом саронге и человек, одетый настоящим европейцем, но оба босые. Они тоже разговаривали между собой по-голландски. Плантатор заметил этот взгляд и усмехнулся: - Не бойтесь! Не о таких идет речь. Это представители высшего культурного класса. Они и сами понимают, о чем я говорю. К яванцам подошел блестящий голландский офицер, и началась веселая беседа. Яванка поблескивала глазами, обмахиваясь веером; ее босой кавалер шутил с офицером, как с равным себе. "Тут уж действительно равноправие", - подумал ван Дэкер - Гейс. К вечеру приехали на станцию Маос. Тут поезд останавливался на всю ночь, и пассажиры вынуждены были искать ночлег в поселке. Почти все спутники Дэкера ехали в Сурабайю, а значит, тоже должны были ночевать здесь. - Едем в отель вместе, я укажу вам лучший, - предложил вежливый плантатор. - Это зависит от слуги, который возит меня по стране и отвечает за все хорошее и плохое, - с улыбкой отказался Дэкер. Никакого желания не было у него, общаться с этими господами, особенно в Маосе. От Маоса дорога шла в Тжиладжап, до которого оставалось только пятнадцать километров. Там ждали товарищи, которым он послал телеграмму об опасности, грозящей "Саардаму". Нужно было узнать у них, предупрежден ли Гудас, успели ли выгрузить оружие и вообще выяс