т на такие вещи. К сожалению, часто реагируют неправильно. Дело в характере, в воспитании. Вмешался Никитин: - Но все-таки он инженер, был на фронте... - Разве должность гарантирует от ошибок? В общем, сорвался человек. И погиб... Продолжайте, Поляков. - Придя в себя, я поспешил в амбулаторию. Переночевал я в комнате отдыха на вокзале, потом остановился у одного старичка, живущего одиноко там же, вблизи станции. Заплатил ему. Раза два я побывал у Ани, но она сказала, что сейчас говорить ни о чем не может, слишком все неожиданно получилось. Вот и сейчас, узнав, что нашли труп Медведева, я заходил к ней, чтобы посоветоваться и проститься. Видимо, позже она мне напишет. Поляков помолчал и на этот раз, вынув сигарету, решительно чиркнул спичкой... Но руки его задрожали... - Не убивал я инженера! - крикнул он. - А пистолет? Не видели вы пистолета? - неожиданно спросил Гарин. Поляков недоуменно посмотрел на майора: - Почему я должен был его видеть? И где? - Пистолет должен был остаться на месте! - Почему на месте? Не понимаю... Или Медведев ударил меня, а потом застрелился? Но... он исчез куда-то, ушел! Не понимаю! Майор помолчал. - Хорошо, - сказал он, подумав. - Хорошо. Идите... Пистолет нашли на дне оврага. Через три дня Никитин зашел в служебный кабинет майора в областном управлении, и Николай Петрович положил перед ним заключение эксперта по судебной баллистике: - Поляков не виновен. - Что? Выстрел без нажима на спусковой крючок, Николай Петрович? - Да. В пистолете имеется неисправность, о которой не знал даже его владелец, так как пользовался оружием очень давно. Пистолет лежал в комоде, под стопкой белья, то есть не был даже смазан. Головка разобщителя, удерживающая кожух затвора от смещения назад, к курку, изношена. Медведев взмахнул пистолетом и ударил им Полякова. Кожух скользнул назад, ударник наткнулся на курок и своим бойком наколол капсюль патрона. Все это произошло в считанные доли секунды. Прогремел выстрел. Пуля продырявила рукав и воротник на пиджаке Медведева и пробила левую щеку... В.КОПЕЛИОВИЧ, Н.ШАПЧЕНКО ШЕСТАЯ ФОТОГРАФИЯ День был воскресный, июльское солнце палило немилосердно, и на берегах Алматинки творилось что-то невообразимое. Загорелые спины и плечи, темные очки, зонтики, газетные шляпы, - казалось, вся Алма-Ата высыпала к этой говорливой речушке, вода которой даже в такой зной оставалась приятно прохладной. Здесь читали романы, резались в шахматы и "подкидного", строили "персональные" запруды и просто отдыхали, облепив раскаленные камни. В пляжной толчее ничем не выделялась группа молодых людей, примостившихся у самой воды. Время от времени один из них поворачивал бутылки с пивом, лежащие на отмели в тени, и присыпал их мокрым песком. - Почти остыли, - парень весело тряхнул головой, подмигнул. - Еще немножко, и можно будет... А пока я, пожалуй, ополоснусь. - Скользя по каменистому дну, он дошел до середины, лег и подставил плечи под холодные струи. Через минуту выскочил на берег, сделал стойку на руках и, чувствуя на себе любопытные взгляды, направился так к своим. Он, по-видимому, любил производить эффекты. Потом, когда бутылки опустели, кто-то из приятелей сказал вполголоса: - Вась, а Вась... Обрати внимание, слева от тебя девчонка в голубом купальнике... Знаешь, как смотрела на тебя, когда шел на руках. Подсядем, может? Василий небрежно повернулся, смахнул со лба смоляной чуб и равнодушно бросил: - Нет, не Рио-де-Жанейро. Типичное не то. На него взглянули удивленно, а он, не вдаваясь в пояснения, молча достал из кармана пиджака фотокарточку-"визитку" и с видом явного превосходства протянул ее товарищам. Приветливое, слегка склоненное к плечу девичье лицо светилось безмятежной улыбкой. Черные локоны подчеркивали его белизну, в лукавом прищуре глаз сверкали искорки, а нежная округлость щек и точка-родинка в уголке над губой придавали лицу выражение милое и трогательное. Да, Васька считался заправским сердцеедом, но на сей раз, - трое друзей, рассматривающих фотографию, могли бы поклясться в этом, - он превзошел самого себя. - Кто такая? - не отрывая восхищенного взгляда от "визитки", спросил один. - Аллочка. Аспирантка, - ответил Василий, и в тоне, каким это было произнесено, чувствовалось, что ему до чертиков надоели поклонницы из научного мира, и он их терпит только потому, что от чрезмерного внимания аспиранток и диссертанток буквально негде укрыться. - Ну, а как у тебя с ней... в смысле... взаимоотношений? - поинтересовался другой и подгреб к груди горячий песок. - Какие там взаимоотношения, - Василий обреченно махнул рукой. - Замучила она меня своими звонками. Только приду в мастерскую: "Медынин, к телефону!" Так и бегаю весь день туда и обратно... Да вот, можете прочитать, - он перевернул фотографию и ткнул пальцем в надпись, не оставляющую никаких сомнений в искренности чувств аспирантки: "Дорогому Васюте. Люби меня, как я тебя. Твоя Аллочка". Парни понимающе переглянулись и единодушно выразили желание увидеться с ней вечером на танцах. - Аспирантка она, некогда ей. - Ну и что же, что аспирантка?! Что, для них воскресений не существует? - Это для нас с тобой, Боренька, воскресенье, - назидательно ответил Василий. - Куда захотели, туда и пошли, что захотели, то и сделали. А у ней - колбы, опыты, кислород, углерод, аш два о. Вот так! - Да и я, пожалуй, не приду в парк, у меня вечером другое мероприятие, - закончил он, вытряхнул из сандалий камешки и натянул носки. "Мероприятие", действительно, состоялось, и окончилось оно для обладателя фотографии неожиданно и горько. Обезумевший от выпитой водки, он стремглав выскочил на широкую автомобильную магистраль и бросился наперерез мчавшемуся мотоциклу. Водитель едва остановил машину и, не успев сообразить, в чем дело, покачнулся от удара в лицо. В то же мгновение Василия ослепил яркий свет фар, надрывно заскрежетали тормоза, и чьи-то тяжелые кулаки опрокинули его на асфальт. Как в полусне, до него доносились ругань, шум, крики: - Саня, ну как, жив? - Братцы, да он пьян в дрезину! - Пьян не пьян, давай сюда в кузов! Сильно пахнуло бензином, машина тронулась, и Василий больше ничего не слышал и не ощущал. Проснулся он сразу и, еще не оглядевшись, понял, что находится в вытрезвителе. Тонкий холодящий матрац и легкое одеяло серого цвета наводили на невеселые размышления. "Как же это я очутился здесь? Почему? Вечером у Леньчика на хате был выпивон... Пили здорово... Леньчик гонял магнитофон - без конца какую-то одну и ту же песню, которая всем надоела, а Нинка все подливала и подливала в мой стакан... Потом плясал..." На этом воспоминание обрывалось, и как Василий ни напрягал память, дальнейшие события вечера восстановить он не мог. "Сволочь все-таки Леньчик. То из него кружку пива не выжмешь, а то - на тебе - расщедрился - упоил до зеленых чертей", - подумал он, и на слабых, словно набитых ватой ногах, пошел к огороженному деревянным барьером столу дежурного, где уже двое мужчин ожидали документы и одежду. - Фамилия? Имя? Место работы? - женщина в форме сержанта милиции записала ответы в толстый журнал и протянула Василию номерок: - Получите вещи. - Нет, нет, Татьяна Павловна, этого не отпускайте, - запротестовал вошедший со двора старшина и пояснил: - Вчера из райотдела предупредили - его с возвратом. У Василия закружилась голова, он понял, что по-глупому влип в какую-то нехорошую историю. x x x Юрий Николаевич Вольский, следователь, к которому попало заявление Александра Буренкова, меньше всего рассчитывал при его расследовании столкнуться с какими-нибудь неожиданностями. Все было яснее ясного. Хулиганство в состоянии сильного опьянения, более десяти очевидцев. Сейчас Медынин даст показания, потом опросить свидетелей, и дело можно передавать в суд. А там пусть решают... - Рассказывай, Медынин, дальше. Что же произошло потом? - Юрий Николаевич взглянул в осунувшееся лицо Василия и, не получив ответа, повторил: - Рассказывай, рассказывай - не в молчанки играем. - Больше я ничего не помню, - уныло проговорил Василий и опустил голову. - Не помнишь? Не беда; можно напомнить. - Следователь протянул лист бумаги, в верхней части которого крупно выделялось: "Заявление". - Почитай, может прояснится. Глаза Медынина медленно скользили по строчкам: "18 июля, в десятом часу вечера, наша бригада монтажников возвращалась с объекта к себе в поселок. Я ехал впереди на своем мотоцикле, а ребята за мной на грузовой, приспособленной для перевозки людей, машине. На Ташкентской, не доезжая Сейфуллина, на дорогу выбежал парень. Он остановил мотоцикл и ударил меня по лицу. Потом подошла наша машина с ребятами, и этого парня в нетрезвом виде мы доставили в милицию. Просим вас принять меры, чтобы подобных безобразий больше не повторялось. Бригадир Буренков". - Законно. Все правильно, все как есть! - с готовностью подтвердил Медынин. - Любую бумагу подпишу, так оно и было. Хорошо еще, чего другого не случилось. Я пьяный - дурной. Однажды - хватило же ума! - выпивши, на цепную собаку пошел. Так она, знаете... - Довольно, довольно, - прервал поток воспоминаний Юрий Николаевич. - Это не относится к делу. Скажите лучше, как вы до такой жизни докатились. Девушка, небось, ничего не знает? Кстати, кто она? - Аспирантка, - неуверенно ответил Василий, глядя на фотографию в руках следователя. "Странно", - удивленно подумал тот, пробежав еще раз глазами безграмотную, пошловато-претенциозную надпись на обратной стороне карточки. - Где она учится? - В Харькове где-то, - неопределенно пожал плечами Василий. - Точно не знаю, не интересовался. - Не интересовался? С фотографией не расстаешься, а не узнал даже, где учится? - Некогда было. Мы с ней и встречались-то без году неделю, когда она зимой на каникулы приезжала. - Медынин отвечал раздраженно, всем своим видом показывая, что ему неприятны эти вопросы. Юрий Николаевич, казалось, не замечал нервозности парня и, как ни в чем не бывало, попросил его назвать фамилию аспирантки. - Семенова, - не задумываясь, ответил Василий и повторил игриво: - Аллочка Семенова. "Придется проверить. Что-то здесь не все гладко", - подумал следователь и закончил допрос. По фирменному штампу на фотографии он без труда установил фотоателье, где был сделан снимок, и, рассчитывая успеть до перерыва, быстро зашагал к автобусной остановке. В залитой солнцем студии стояла тишина. Мастер - мужчина лет пятидесяти пяти, сутуловатый, подвижный, со спокойным, тронутым временем лицом, возвращая удостоверение, с любопытством взглянул на Вольского. - Судя по штампу, она сделана у вас. Не так ли? - Юрий Николаевич протянул фотографию. - Посмотрите, пожалуйста. - Я и без штампа узнаю свою работу, - после недолгой паузы ответил мастер. В тоне, каким он говорил, послышалась нотка самодовольства: - Конечно же, это моя ретушь. Обратите внимание, как проработаны ресницы! Уверяю вас, в Алма-Ате такой ретуши вы больше не найдете. - Хорошо, действительно, хорошо, - одобрительно закивал Вольский. - Ну, а сколько времени вам понадобится для того, чтобы разыскать корешок ее квитанции? - Сколько времени? Это будет зависеть от того, как скоро мы найдем негатив. - Он еще раз взял фотографию и, повертев ее в руках, задумался. - Лицо как будто бы знакомое... По-моему, она зимой приходила. - Да, скорее всего зимой, - подтвердил следователь. - Платье с глухим воротником. - Поищу, - и мастер ушел в лабораторию. Ждать Вольскому пришлось недолго. Через полчаса он уже изучал корешок квитанции. Беглые пометки карандашом лаконично подтверждали, что девушка посетила ателье 14 февраля, уплатила вперед за шесть фотографий, живет она на улице Грушовой, и фамилия ее Мостакова. "Не Семенова! Значит, Медынин давал неверные показания? А может быть, он говорил искренне... Не исключено, что аспирантка, уезжая, специально выписала квитанцию на имя подруги, чтобы та могла получить фотографии после ее отъезда... Но опять же эта надпись на обороте... Нужно проверять и проверять". Путь на Грушовую был не близок, и Юрий Николаевич вызвал служебный мотоцикл... В тихом институтском вестибюле Вольский появился за несколько минут до конца лекции. Наскоро пробежав глазами расписание занятий на факультете, он поднялся на второй этаж и остановился возле аудитории No 34. Сейчас раздастся звонок, студенты выйдут в коридор, и кто-нибудь из них покажет ему Люсю Мостакову. Но обращаться за помощью не пришлось. С шумом распахнулись двери, и среди третьекурсников, выходящих из аудитории, следователь без труда узнал "аспирантку". - Интересно, как же вы меня разыскали? Собака взяла след? Или в ход были пущены другие методы? - Брови девушки удивленно взметнулись, и в глазах проскользнула задористая смешинка. Настроение у Люси было явно ироническое. - Ни то и ни другое, просто ваша сестра сообщила время лекций, - по-деловому сухо ответил Юрий Николаевич, давая понять, что у него нет никакого желания ввязываться в словесный турнир. - Да суть не в этом. Меня интересует, целы ли у вас ваши фотографии, сделанные зимой в фотоателье? - Фотографии?! А зачем они вам? - Пока я ничего вам сказать не могу. Со временем узнаете. А пока ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. - Три фотокарточки до сих пор у меня, а три остальные я раздарила подругам с курса. Вот и все - их было всего шесть. - Подруги учатся в вашей группе? - Да, - кивнула головой Люся. - Вот одна из них. Ася, подойди... - Нет, нет, не надо, - остановил девушку Юрий Николаевич. - Мы сделаем по-другому. Завтра к десяти часам утра вы принесете все фотографии в милицию. Надеюсь, вам будет не очень трудно взять их на какой-нибудь час у ваших знакомых. - Ну, так я вас жду, - сказал он, прощаясь. - Спросите следователя Вольского. Всего хорошего. Резкий продолжительный звонок разнесся по коридорам и лестничным площадкам. Шум в аудиториях стих, легкими хлопками закрылись двери за преподавателями, и в институте снова наступила тишина. К десяти утра, как и было обусловлено, Мостакова пришла в, милицию. Сев на предложенный Вольским стул, она раскрыла сумочку и вынула из нее конверт с фотографиями. - Здесь их только пять... Одной не хватает, - смущенно проговорила она. - Вчера я совсем упустила из вида, вернее, забыла просто, что одну карточку отправила в Ташкент тете. Остальные все здесь... перед вами. - В Ташкенте, значит? - переспросил Юрий Николаевич. - Это точно? Вспомните лучше. - Чего же тут вспоминать! Из ателье я сразу пошла на почтамт и отправила ее заказным письмом. - Тогда вам остается только поверить, что я побывал в гостях у вашей тети и заполучил от нее ваш подарок. - Следователь достал из ящика стола недостающую фотографию и положил ее перед девушкой. - Вот теперь комплект полностью. Вы довольны? Мостакова молчала. Она сидела растерянная, не зная, что отвечать и как вести себя дальше. - Я обязан вас предупредить, что, согласно статье 187 и 193 Уголовного кодекса Казахской ССР, лица, дающие неверные показания или уклоняющиеся от дачи показаний, привлекаются к уголовной ответственности. - Юрий Николаевич внимательно посмотрел на Мостакову. - Итак, уточните, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы лишились одной из своих фотографий. - У меня ее украли, - чуть слышно ответила девушка. - Расскажите, как это произошло. - Раздели возле Пугасова моста. Сняли пальто и отобрали сумочку. Там была мелочь на трамвай и эта фотокарточка... - Когда? - Двадцать шестого февраля. - Вы заявили о случившемся в милицию? Люся отрицательно качнула головой: "Нет, не заявляла". Для Вольского этот ответ не был неожиданным. За годы работы он не раз сталкивался с подобными ситуациями и знал, что потерпевшие не всегда обращаются к милиции за помощью, если преступление совершено при компрометирующих их обстоятельствах. Ну, а почему же не заявила Мостакова? Что помешало ей сообщить о происшествии? Нервничая, она рассказала... Родители категорически запретили Люсе встречаться с компанией "сомнительных", как они выражались, молодых людей. Однако девушка не разделяла это мнение и зачастую, нарушая родительское "вето", проводила время в обществе своих сверстников, где ей было весело и интересно. Однажды под предлогом того, что идет на институтский вечер, она отправилась к своим друзьям, и в поздний час на обратном пути домой ее ограбили. Трое парней в надвинутых на глаза кепках сняли пальто и забрали сумочку. Дома, конечно, был переполох. Все в один голос спрашивали, что и как, но Люся, пуще всего опасаясь родительского гнева за продолжавшееся знакомство, решила скрыть истину. Она объяснила, что пальто украли с вешалки в институте, и домой пришлось добираться на такси. - Но ты, надеюсь, заявила об этом, куда следует? - взволнованно крикнула мать. - Что ты, мама... На кого же заявлять. Ведь на вешалке дежурили наши же студенты. Будет просто стыдно, если их заставят платить мне из стипендии... Ответ, по-видимому, удовлетворил домочадцев, и постепенно этот печальный эпизод перестал служить темой семейных пересудов. - Припомните, куда пошли неизвестные с вашими вещами, - попросил Юрий Николаевич. - Они побежали в сторону парка, - уже спокойно сказала Люся. Установив интересовавшие его детали, следователь спросил девушку, не смогла бы она опознать кого-либо из грабителей. - Возможно, и смогла бы, - ответила она после недолгого раздумья. - Один - такой высокий, чернявый, что-то замешкался возле меня, стоял, улыбался, пока ему не крикнули. - Одну минуточку, вы не помните, что они крикнули? - Точно не помню: или "Васька, поторопись", или "Чего ты там застрял, Васька?" - одним словом, они звали его к себе. - Благодарю вас, - Юрий Николаевич чуть заметно улыбнулся и попросил Люсю переждать десять-пятнадцать минут в соседней комнате. Когда она снова вошла в кабинет Вольского, там было людно. Возле стола следователя сидели две женщины (как позже она узнала - понятые), а у окна - лицом к двери - молодые люди. Их было четверо - все одного роста и примерно одного возраста. Взглянув на них, Мостакова уверенно подошла к крайнему справа, остановилась на мгновение, словно перепроверяя свою память, и произнесла: - Послушайте, ведь мы же с вами знакомы! Помните встречу на Пугасовом мосту?.. Допрос был коротким. Медынин рассказал обо всем. В тот же день к вечеру были задержаны и соучастники преступления. Одним из них оказался "Леньчик", на квартире которого воскресным вечером происходила шумная пьянка, положившая начало этой истории. "ПОГОРЕЛЕЦ" Посетитель был возмущен. В тоне, которым он говорил с начальником областного управления милиции, сквозило неприкрытое раздражение. - Ну, когда же это кончится?! Полтора месяца прошло, а сдвигов никаких. Я сейчас ночую на чужих диванах, жена - также. Понимаете, мне это надоело! Трест квартиру не даст, пока не кончится расследование, а расследование, можно сказать, еще не начиналось. "Действительно, возмутительный случай", - подумал начальник управления, и в тот же день расследование было поручено оперуполномоченному отдела дознания лейтенанту Владимиру Потапову. Недавний выпускник милицейской школы, толковый криминалист, он на этот раз особенно не рассчитывал на успех. Полуторамесячная давность преступления, а также не давшие никаких результатов предшествующие поиски не обнадеживали. Потапов и прежде слышал об этой странной краже, закончившейся поджогом квартиры, и вот теперь нежданно-негаданно это бесперспективное дело свалилось на него, как снег на голову. В райотделе милиции он внимательно ознакомился с заявлением пострадавшего. В нем Валерий Павлович Кожухаров - экономист-плановик строительного треста подробно рассказывал о своих злоключениях. Утром ему предстояло выехать в недолгую командировку. В девятом часу, как и было условлено, за ним зашла трестовская машина. Пользуясь этой возможностью, Валерий Павлович отвез на работу жену и уехал в район. А несколькими часами позже ему по телефону сообщили, что произошла большая неприятность и нужно немедленно возвращаться домой... В списке вещей, погибших от огня или похищенных во время бандитского налета, пострадавший упомянул облигации трехпроцентного займа, приобретенные на весьма солидную сумму за годы его работы на Севере. Протокол осмотра места происшествия, подшитый в этой же голубой папке, утверждал, что все три двери квартиры - на застекленную веранду, в кухню и в комнату были открыты; причем замки двух первых не повреждены, а последний - английский - вырублен. В кухне на полу обнаружен топор. Протокол сухо и точно воспроизводил состояние квартиры Кожухаровых вскоре после того, как пожарники, прибывшие по сигналу соседей пострадавших, потушили огонь. Кроме этих документов, Потапов ознакомился с заключением пожарно-технической экспертизы, но оно ничего нового не добавило к тем скудным сведениям, которыми располагал следователь. Чувствовалось, что комиссия была собрана наспех, и то ли по халатности, то ли из-за недостаточной квалификации своих членов, ни к какому определенному выводу не пришла. "Не густо, не густо", - подумал Потапов и, закрыв папку, пошел посоветоваться к начальнику отдела майору Зимину. - Виктор Андреевич, мне кажется, следует повторно провести пожарно-техническую экспертизу, - начал Потапов, вопросительно взглянув на майора. - Ведь, пока мы не установили причину пожара, трудно что-либо предполагать... Зимин сдвинул ладонью в сторону папки с бумагами и дружелюбно, как старому знакомому, ответил: - Действуйте, Володя, действуйте... Если что-нибудь понадобится, обращайтесь. Сделаем! - За этим я и пришел, - улыбнулся Потапов. - Дайте, пожалуйста, указание, чтобы к завтрашнему утру собрали экспертов, а сегодня вечером мне нужно увидеться с Кожухаровым. Пусть его пригласят в милицию часам к шести, к тому времени я уже осмотрю его квартиру. x x x В длинном доме барачного типа разыскать квартиру Кожухарова было нетрудно. Потапов еще с улицы определил, что она находится в торцевой части здания. Облупившаяся штукатурка, закопченные, местами обгоревшие рамы с выбитыми стеклами красноречиво свидетельствовали о происшедшем. В комнатах гулял ветерок, и часть пола возле окон белела свежим снежком. Двери в квартире не закрывались, их жестко схватила наледь, образовавшаяся после тушения пожара. Потапов тоскливо оглядел свисающие клочьями обои, обвисшие на стенах концы электропроводов и принялся обследовать замки. Здесь также не обнаружилось ничего нового. Следователь еще раз внимательно осмотрел комнаты и вышел во двор. "Нужно рисковать слишком многим, чтобы отважиться грабить эту квартиру днем", - отметил он про себя, обратив внимание на соседний барак, окна которого выходили к крылечку Кожухаровых. Это был единственный вывод Потапова после осмотра места происшествия. В милиции его уже ждал потерпевший. - Ну, нашли что-нибудь новенькое? - осведомился Валерий Павлович. Он старательно протер очки и с видимым интересом уставился взглядом в лицо лейтенанта. Тот сухо ответил, что пока ничего сказать не может, и попросил Кожухарова повторить со всеми подробностями показания, которые он прежде изложил в райотделе милиции. - ...Около банка жена вышла из машины, а я поехал дальше, по делам. Потом... - Одну минуточку, - прервал его Потапов, быстро записывая показания, - скажите, в котором часу ваша жена вышла из машины? - Около девяти. Примерно без пяти девять. - А когда вы прибыли на место? - В десять, наверное... Я не обратил внимания, но, наверное, в десять. Судите сами, по асфальту полсотни километров... Больше часа на езду не требуется. - Значит, вы ехали без задержек со скоростью пятидесяти километров в час, нигде не останавливались и никуда не заезжали. Так я вас понял? - Совершенно верно, - закивал головой Кожухаров. - Все было именно так. Затем следователь установил время, когда пострадавший услышал известие о поджоге и когда вернулся домой. Кожухаров чувствовал, что его ответы удовлетворяют лейтенанта, и показания давал охотно. Он рассказал, что у них с супругой было по ключу от наружной двери и комнаты, а ключ от двери, ведущей в кухню, был общий, и они прятали его возле умывальника. - Так и получилось. Они как-то сумели открыть внешний замок; разыскали на веранде ключ от кухни, а последнюю дверь взломали. Черт меня дернул оставить на виду топор, - Валерий Павлович сокрушенно вздохнул и подписал листы протокола. x x x Утром следующего дня на место происшествия прибыли эксперты. Четверо специалистов - инженер-строитель, двое электриков и химик вместе с лейтенантом Потаповым осторожно скалывали наледь с обгоревшего пола, осматривали стены, электропроводку. Вывод не вызывал разногласий: пожар возник в двух метрах от ближайшего отвода электросети, там, где, как было известно, прежде стоял книжный шкаф. А это для Потапова уже кое-что значило. Теперь предположение о случайном возникновении пожара, совпавшем во времени с кражей или начавшемся вскоре после нее, отпадало. Оставалось другое: поджог совершен теми, кто побывал в квартире за полтора часа, прошедшие между отъездом хозяев и вызовом пожарной команды. Значит, это дело преступников. Нелепо, странно... Ничего подобного Потапов не встречал ни в своей практике, ни в практике товарищей, ни в учебниках криминалистики. Расследование осложнилось и заключением технической экспертизы, утверждавшей, что замок наружной двери был открыт либо ключом подлинным, либо точной копией подлинного ключа. Все это, вместе взятое, вызывало сомнения в самом факте ограбления квартиры, и следователь, не теряя времени, решил поговорить с майором Зиминым. - Выручайте, Виктор Андреевич, голова кругом идет. - Потапов пожал протянутую руку и подсел к столу. - Видите ли, Виктор Андреевич, уж больно мне удачливый мошенник попался. Представьте, ему везет от начала и до конца. - Прояснилось? - добродушно улыбнулся майор, принимая шутливый тон Потапова. - Рассказывай. - Картина выглядит примерно так. Он или они благополучно выкрадывают у Кожухарова ключ, делают себе точно такой же, и также благополучно возвращают оригинал владельцу. Затем средь бела дня незамеченными проникают на веранду, немедленно находят спрятанный там ключ от двери в кухню и случайно подвернувшимся топором вырубают английский замок. Затем прихватывают на пять тысяч рублей облигаций и в довершение всего устраивают фейерверк. Чем не версия? Ирония, с которой говорил следователь, была понятна: уж слишком много счастливых случайностей сопутствовало преступникам во время кражи. Беседа затянулась. Вдвоем они еще раз проанализировали выводы Потапова, сопоставили факты, вновь просмотрели заключения экспертов. Концы с концами явно не сходились, особенно настораживал финал этой истории. И Зимин и Потапов были совершенно уверены, что никто из преступников не станет поджигать обворованную квартиру хотя бы потому, что пожар, вернее вызванная им тревога, позволит в кратчайшее время установить факт кражи. - Я бы вам посоветовал, Володя, заняться проверкой личности самого Кожухарова. Возможно, это инсценировка кражи. Такое случается... - По-видимому, так, - ответил следователь, - я сегодня же переговорю с его соседями, а заодно опять загляну в эту злополучную квартиру. И снова Потапов ходит по знакомым выстывшим помещениям с обгорелыми рамами, с оборванными обоями на стенах. Снова, как и в первый раз во время экспертизы, плотно прикрыл дверь в комнату. Сквозь отверстие, зияющее на месте вырубленного замка, в полутемную кухоньку пробивается свет. "Вырублено ровно, топором. Да, топором... Но почему же на косяке тогда нет никаких следов?!" Неожиданная догадка настораживает Потапова, он распахивает настежь дверь и снова осматривает косяк: ни одной царапины. "Как это он умудрился? Да просто: замок вырубали при открытой двери, иначе на косяке непременно бы остались следы". После этого открытия лейтенант больше не сомневался в причастности Кожухарова к преступлению ("Кому из воров придет фантазия вырубать замок в открытой двери!") и был уверен, что дополнительное расследование прольет свет на более чем странное поведение хозяина квартиры. Так и произошло. Из допросов соседей "потерпевшего" Потапов узнал, что Кожухаров очень недружно жил с женой, часто скандалил и не раз открыто говорил о своем намерении развестись в недалеком будущем. Очевидно, собираясь развестись с женой, Кожухаров ни в коем случае не хотел расставаться с половиной сбережений, накопленных с ней за время совместной жизни. Вот он и решил инсценировать кражу и пожар. Теперь, казалось, все встало на свои места, и все же Потапов, будучи внутренне убежден в правильности своих выводов, не спешил заканчивать дело. Следовало проверить еще и алиби Кожухарова, утверждавшего, что во время происшествия он находился в командировке. Если его показания подтвердятся, значит, всей строгой системе умозаключений придет конец, и нужно будет начинать все сызнова. К счастью, начинать все сначала следователю не пришлось. Трестовский шофер, отвозивший Кожухарова в командировку, без труда вспомнил все события того утра. - Как только мы отъехали от банка, - рассказал он на допросе, - Валерий Павлович хватился каких-то документов и велел вернуться домой. Там он пробыл, примерно, с полчаса, а потом вышел, и мы уехали... Это было последнее показание, изобличающее Кожухарова в преступлении. Он сознался. Потапов выяснил и причину казалось бы странного поведения "погорельца", без конца жаловавшегося на медлительность расследования. Этим он стремился отвести от себя всякие подозрения, считая, что "сработал чисто". В.ШАМАРДИН "ЧИТАЯ О ВАШЕЙ РАБОТЕ..." Обширны и многообразны служебные обязанности работников милиции. Постовой взмахом полосатого жезла, управляющий уличным ритмом на оживленном перекрестке словно дирижер - оркестром. Сержант с лицом усталым и сосредоточенным и с тяжелой кобурой на поясе, неподвижно замерший у телефона в тесной дежурке, готовый по первому сигналу броситься на помощь попавшим в беду, на поиск преступника. Женщина в милицейском кителе, с материнской улыбкой вручающая в зале, убранном ради торжественного случая цветами, паспорта 16-летним гражданам СССР. Майор-криминалист в белом больничном халате, пристально изучающий под микроскопом одному ему понятные следы на осколке стекла, только что доставленном с места происшествия. Это - милиция. Мы привыкли связывать с милицейской профессией трель свистка на перекрестке вслед пьяному лихачу и головокружительные погони, бессонные ночи поиска и рискованные схватки с преступниками. И это в общем-то верно, хотя, надо заметить, эти привычные и знакомые всем чисто внешние признаки "особой профессии" далеко не исчерпывают ее содержания. В Министерство внутренних дел республики, в органы милиции на местах приходят сотни писем со словами благодарности. Пишут рабочие и колхозники, студенты, учителя, врачи, пишут жители Казахстана и гости нашей республики - все, кому довелось воочию убедиться, сколь глубоко правдивы и искренни слова поэта: "Трудящихся щит - милиция - всегда на своем посту". x x x Около полудня в подъезд многоэтажного дома, воровато озираясь, скользнула неприметная личность в потертом пиджаке и штиблетах. Через несколько минут дверь одной из квартир отворилась, пропустив неизвестного в темную прихожую... А вечером пришла с работы хозяйка квартиры. Отворив дверь, она едва не упала без чувств: в доме все было перевернуто вверх дном... Жительница Алма-Аты Н.Ланцева позвонила в милицию. О том, что было дальше, она рассказала в письме, которое спустя несколько дней после событий направила в МВД республики. "...Приехали работники милиции, - пишет Н.Ланцева. - Вместе с ними я стала проверять, что пропало. Вспомнила, что в шифоньере лежал кошелек, а в нем деньги, золотые часы, кольца. Они-то и исчезли". Дело о краже передали старшему инспектору уголовного розыска Калининского РОВД Я.Андрейко. Утром он пришел, успокоил меня: не волнуйтесь, мол, найдем преступника и вещи вам возвратим. Я, признаться, не очень верила в успех дела. Однако в тот же день Андрейко позвонил мне на работу: - Приходите в отдел. Преступник, который совершил кражу в вашей квартире, задержан. Ценности и деньги у него изъяты. Можете получить... Передайте мою сердечную благодарность старшему инспектору уголовного розыска Я.Андрейко. Я восхищена его профессиональным мастерством. Если все наши оперативные работники будут действовать так же решительно, энергично и умело, то преступность исчезнет быстро и навсегда". ..."Сердечно благодарю работников милиции города Уральска за помощь в беде, за смелые и решительные действия", - пишет в МВД Казахской ССР житель Уральска А.Шустов. Поздним вечером Шустов возвращался с работы домой. В глухом переулке у него отобрали деньги и документы. Шустов прибежал в милицию, рассказал о случившемся. Капитан милиции Горошкин вместе с лейтенантом Щегловым немедленно выехали на розыск. Они догнали и задержали неизвестного. На допросе он сознался в нападении на Шустова и вернул награбленное. "Желаю всем работникам милиции больших успехов в их нелегкой, но очень нужной людям службе!" - закончил свое письмо А.Шустов. "Очень нужная людям служба"... Эта мысль пронизывает сотни писем, адресованных органам милиции. "Я и мои товарищи, - пишет алма-атинская студентка К.Раушанова, - шлем сердечное спасибо начальнику Фрунзенского РОВД К.Чалагазову и инспектору уголовного розыска Дворникову за то, что они помогли мне в беде". А вот еще одно письмо. Его прислала группа артистов Московской филармонии: Е.Сокольская, В.Хомич, В.Глухов и другие. "Ехали мы в поезде Алма-Ата - Кустанай, - пишут москвичи. - В пути наш администратор неожиданно обнаружил пропажу чемодана, в котором были крупная сумма денег и документы на 3000 рублей. Мы обратились за помощью к начальнику линейного отделения милиции станции Есиль майору Ахметову и старшему инспектору уголовного розыска лейтенанту Байжанову. Прошли сутки. И вот на одной из небольших станций работники милиции поймали-таки вора. В чемодане все было на месте. Вскоре он был возвращен нашему администратору. От всей души мы благодарим майора Ахметова и лейтенанта Байжанова, а также сотрудников Кушмурунского отделения милиции, принимавших активное участие в розыске преступника. Спасибо за умелую работу, товарищи!" ...Это письмо прислал в МВД республики механизатор совхоза "Прогресс" Энбекшильдерского района Целиноградской области Михаил Дмитриевич Костоусов. "Выражаю сердечную благодарность лейтенанту милиции Энбекшильдерского райотдела внутренних дел Николаю Петровичу Яковлеву, который спас меня от верной гибели..." После работы Михаил Костоусов решил искупаться в реке. Вышел к плотине, сбросил одежду - и в воду. Да не рассчитал сил. Когда заплыл слишком далеко от берега, стал тонуть. Крик утопающего услышал проходивший поблизости участковый инспектор Николай Петрович Яковлев. Раздумывать было некогда. Прямо как был - в кителе - участковый бросился в воду и поплыл к утопающему. Тот уже терял последние силы, когда крепкие руки подхватили его... Николай Петрович помог Костоусову выбраться на берег, оказал первую помощь... В отделе он никому не сказал о случившемся, считая, что не совершил ничего выдающегося, что каждый на его месте поступил бы точно так же. И только позднее товарищи по службе узнали об этом. Милицейская профессия по самой природе своей глубоко гуманна. Ибо в борьбе с преступностью и правонарушениями часовые правопорядка выполняют не только карательную функцию, но и воспитательную. Значительно важнее предупредить возможное преступление, нежели раскрыть уже совершенное. Вспоминается волнующая сцена, свидетелем которой мне довелось быть в одном из райотделов внутренних дел. К начальнику, пожилому майору милиции с еле заметным шрамом на виске (след пули бандита), пришла женщина. Обычная посетительница, каких за день в этом кабинете бывает немало. Но оказалось, что пришла она совсем не жаловаться, а сказать свое материнское спасибо майору милиции за то, что он вернул ей сына, поставил его на ноги, не дал свернуть на кривую дорожку. Она говорила, и слезы текли по ее щекам. Майор слушал, смотрел на нее и вспоминал, как эта женщина год назад вот так же пришла к нему. Тогда она тоже плакала. Только это были слезы материнского горя. ...Витька Дубровин, 15-летний подросток, как-то незаметно вышел из-под контроля матери, связался с сомнительными дружками, бросил школу, бродяжничал. За плечами у Витьки уже было несколько приводов в милицию. И тогда мать пришла к начальнику райотдела. Майор не раз беседовал с Витькой, устроил его на работу в депо учеником слесаря. Стал Витька заниматься в вечерней школе, твердо встал на правильную дорогу. Недавно ему присвоили третий разряд, он перевыполняет сменные задания. Перешел в 9-й класс вечерней школы, занимается в секции бокса, много читает. Скоро товарищи по работе будут принимать его в комсомол... Мать пришла, чтобы поблагодарить майора милиции за то, что помог воспитать непутевого сына. И он разделил ее радость так же искренне, как год назад делил ее горе. И нет для работника милиции награды выше, чем эти от сердца идущие слова благодарности за нелегкий, но очень нужный людям труд. ВОЗВРАЩЕНИЕ И.РОДИН, член коллегии МВД Казахской ССР ВОСПИТАТЕЛЬ Работники органов внутренних дел осуществляют не только функции принуждения, но и, в первую очередь, воспитания и перевоспитания. Их особое назначение - не дать оступиться человеку, предотвратить опасные последствия легкомыслия, безответственности. Если же преступление совершено и виновный осужден по закону, наступает другая важная стадия - исправление и перевоспитание преступника с тем, чтобы он вновь вернулся в ряды честных тружеников. Эта задача возложена на учреждения внутренних дел, ведающих местами лишения свободы. Руководители, начальники отрядов и воспитатели этих учреждений делают все, чтобы исправить преступника, вовлекая его в трудовой процесс, обучая той или иной профессии, повышая его общеобразовательный и политический уровень. Об одном из лучших воспитателей исправительно-трудовых колоний Казахстана Нине Иннокентьевне Налетовой мне и хотелось бы рассказать. x x x Настольная лампа освещает только бумаги на письменном столе. Остальное тонет в полумраке. Начальник отряда Нина Иннокентьевна Налетова привыкла сидеть вечерами. Кажется, будто все, с кем довелось встречаться днем, вновь проходят через комнату незримыми собеседниками. Пухлый блокнот заполняется пометками, суммируются наблюдения, намечаются первые ориентировочные выводы. И снова раздумья о людях, судьба которых в какой-то мере зависит от нее. ...Нина Иннокентьевна идет по территории колонии. Здесь, на этом клочке земли, огороженном высоким забором, идет тяжелая борьба за перевоспитание человека, напряженная, каждодневная, за его будущее, за честную жизнь. Большинство людей, оказавшихся здесь, рано или поздно начинает по-настоящему осмысливать и осознавать трагизм совершенного. В эти минуты "пробуждения" воспитатель должен стать умным советчиком, наставником, опорой для оступившегося человека. Это его невеселое право - вторгаться в чужую жизнь. Не праздного любопытства ради, а во имя высокого смысла профессии борца со злом в самых различных его проявлениях. Встретилась Налетова с осужденным, который вел себя далеко не примерно. Да и фамилию он носил необыкновенную - Наглый. Нина Иннокентьевна вначале подумала, что это кличка. Но когда навела справки, убедилась, что у отца и деда и других родных осужденного та же фамилия. Он словно стремился оправдать ее. После первой беседы с Наглым у воспитателя зародилась предательская мысль: "Еще несколько таких встреч - и не миновать мне инфаркта". К счастью, все обошлось благополучно. Совсем недавно она получила большое письмо от Сергея Наглого. После освобождения тот поступил на завод, а потом был призван в армию. Он увлекался специальностью радиста и решил посвятить себя военной службе. Сейчас Сергей служит сверхсрочно, имеет семью. В письме есть строчки, которые показывают, как выиграл воспитатель этот трудный поединок. "Был в Москве, - пишет Сергей, - за день набегался, сил нет. И когда вошел в поезд метрополитена, не раздумывая плюхнулся на сиденье. Повернулся, смотрю: старушка с корзиночкой. Ясное дело, вскочил и предложил ей место. "Спасибо, сынок", - сказала она. После этих слов я чуть не заплакал. Вспомнил, как однажды Вы тоже назвали меня сынком. Может быть, это была шутка с Вашей стороны. Но услышав Ваше обращение в то тяжелое для меня время, я себя человеком почувствовал. И кто знает, кем бы я стал, где находился бы сейчас, не произнеси Вы этого слова. Может быть, с этого все началось. Скоро у меня будет свой сынок... Представляете, какое счастье ждет меня впереди...". Случай, который всколыхнул душу осужденного и врезался в его память на всю жизнь, произошел закономерно. После первой беседы Налетова решила доискаться до причины падения этого человека. Узнала, что город, где родился и рос Сергей, в первые месяцы Великой Отечественной войны захватили немцы. Отец служил в армии, мать подорвалась на мине. Мальчик оказался на попечении бабушки в разбитом городе, где едва теплилась жизнь. В то трудное время оставшиеся без родных Сергей и сверстники были предоставлены самим себе. Ранняя самостоятельная жизнь наложила тяжелый отпечаток на характер ребенка. Сергей начал бродяжничать, а потом и воровать, неоднократно попадал в милицию. Кончилось тем, что Сергея осудили. Все это Нина Иннокентьевна узнала от бабушки осужденного, которую ей удалось отыскать. Переписка по делу Сергея Наглого составила целый том в триста страниц. В своих письмах старушка называла воспитателя дочкой, хотя совсем не знала ее. И вот при очередной встрече с осужденным Налетова непроизвольно назвала его сынком. И это простое и обыденное слово перевернуло все в душе не знавшего родительской ласки парня, послужило первым толчком к изменению его жизни. И хотя еще много тревог и хлопот доставил он Налетовой, та уже знала, как на него воздействовать. Разные они были - ее подопечные. И угрюмые, и бесшабашные, и молчаливые. Разными были и начала их кривых дорожек. ...Плохо, когда человек, вступая в жизнь, не имеет ясной цели; а у Николая Острового было именно так. Окончив среднюю школу, он никак не мог решить, что делать дальше. Продолжать учиться не хотелось, работа тоже не привлекала. Потянулись пустые дни, юноша убивал время, болтаясь по улицам села, прислушиваясь к разговорам прохожих, или часами бездумно сидел на скамейках под деревьями. Но вот Острового призвали в армию, и родные вздохнули с облегчением: в твердых руках командиров парень станет человеком. Тем более, что в судьбе Николая принял участие Ян Микелевич Лепин - красный латышский стрелок, вступивший в ленинскую партию еще в 1911 году. На сборном пункте военкомата Лепин подошел к Островому: - О чем задумался, солдат? - Какой я солдат? - хмуро откликнулся парень. - Еще и настоящей винтовки не видел. - Ничего, - улыбнулся Ян Микелевич, - всему научат. Люди солдатами не рождаются. Самое главное, что тебе оказано большое доверие: быть в рядах Советской Армии. Цени его, молодой человек! Но Островой не оправдал надежд старого коммуниста. Прошло некоторое время, и Ян Микелевич получил сообщение от Нины Иннокентьевны Налетовой, что Николай Островой совершил воинское преступление и содержится в исправительно-трудовой колонии. Нина Иннокентьевна просила Яна Микелевича написать что-либо из своих воспоминаний для ее подопечных. ..."Разве легко складывалась наша судьба? - спрашивал в своем письме у осужденных Ян Микелевич. - Но наше поколение отдало все во имя правого дела. А вы это завоевание топчете, оскверняете. На что уходят ваши лучшие годы?" Нина Иннокентьевна закончила чтение письма. Среди тех, кому было адресовано письмо, был и Николай Островой... Разве для того мать дарит человеку жизнь, чтобы он прополз ее улиткой, не увидев необозримого простора вокруг, не узнав величия любви, добра, подвига? Если бы жизнь могла повториться сначала... Но она дается человеку только раз... Николай Островой уже два года как освободился условно-досрочно. В колонии он закончил профессионально-техническое училище, получил специальность электросварщика. Сейчас он студент второго курса педагогического института. "Я всегда поражался Вашему умению слушать человека, - пишет в одном из своих писем Николай Островой. - Никогда не перебивать, все внимание направлено на собеседника, чтобы понять его до конца, слушать так, будто выискиваете в нем золотые россыпи. А ведь мы, говоря по совести, несли порой откровенную околесицу. Спасибо Вам." Разумеется, не всегда все сходило так гладко. Иной, слезно вымолив себе досрочное освобождение, начинал все сначала. Об одном из них и рассказала Нина Иннокентьевна. ...У него статная походка, обходительные манеры, мягкий вкрадчивый баритон. При встрече он с достоинством чуть наклоняет тронутую сединой голову, солидно откашливается: - Виригин Вячеслав Евгеньевич. Инженер-электрик. - Осужденный Виригин, - поправляет его начальник отряда Налетова. Виригин все так же галантно разводит руками и чуть приподнимает плечи - вот, мол, какая несуразица! - Глупо, - нахмурившись, говорит он, - ирония судьбы! Вы посмотрите на эти руки - они держали штурвал вездехода. Ночь, Заполярье, пурга - и я один в этом белом безмолвии, движимый лишь чувством долга и состраданием к без вести пропавшим товарищам... "Он опять вытягивает передо мной свои руки, и я силюсь представить его за штурвалом, но почему-то вижу другое: как эти руки суетливо перебирают поддельные документы и торопливо рассовывают по тайникам уворованное. Нет, не полярник Виригин сидит сейчас передо мной, не инженер-электрик, а матерый расхититель и потом уже просто авантюрист Виригин. Я не стала бы напоминать об этом, если бы первые два часа нашей беседы Виригин не потрясал вырезками из пожелтевших газет и не похвалялся прошлым тридцатилетней давности, обходя скандальную хронику своей беспутной жизни. Но я не намерена в такие минуты пускаться в изыскания причин первых, уже забывшихся в деталях преступлений Виригина. Я стараюсь оторвать его память от довоенных лет и вернуть в день сегодняшний, чтобы задать один-единственный вопрос, который он уже ждет и все отодвигает, обходит стороной. - Вы просите областной суд снизить вам срок наказания. На какой ответ вы рассчитываете? Он опять чуть вздрагивает плечами, в уголках губ спряталась чуть заметная улыбка. - На положительный, разумеется. - Почему? Виригин снисходительно улыбается. - Ну... гуманизм... справедливость... И тут мне хочется дать одну немаловажную справку: о гуманизме и справедливости позволяет себе разглагольствовать человек, который уже был однажды помилован. Помилован, несмотря на семь своих судимостей - об этом ходатайствовала администрация колонии, рабочие завода, шефствовавшие над Виригиным. Ходатайствовали не без оснований. Осужденный Виригин вел себя безупречно. Теперь мы вправе задать ему тот вопрос, ради которого и состоялась наша беседа. Я спросила: - Чем вы отплатили Советской власти за проявленный к вам гуманизм? И от напускной бравады Виригина, от его позерства не осталось и следа. Молчит, съежился. - Ну, хорошо, - иду я на помощь, - у вас не было жилья после освобождения? - Было. В Усть-Каменогорске у меня семья. Хорошая квартира. - Вас не приняли на работу? - Приняли. Инженером на свинцово-цинковый комбинат. - Тогда, быть может, вы мало зарабатывали? - Что вы - у меня же высшее образование! Давайте посчитаем, что дало рецидивисту Виригину государство и чем он, Виригин, отплатил. Помилование. Прописка в городе. Высокооплачиваемая работа. А до этого оно дало ему бесплатное высшее техническое образование, открыло перед ним путь к творческому труду. А отдача? Кража в ресторане, кража у рабочего. Вымогал деньги у сотрудников... Так кто же сидит перед нами - клептоман, ненормальный? - Пьяница, - подсказывает Виригин. - Алкоголик я. - Почему же вы не лечились? - Как это не лечился? - опять удивляется Виригин. - Лечили меня. Только я из больницы сбежал. Интеллигентно выражаясь, самовольно отлучился. Меня - инженера - к морально падшим людям? Фи-и! Здесь придется сделать уступку Виригину и, хотя бы мимолетно, заглянуть в то далекое его прошлое, на которое он так любит ссылаться и в разговорах, и в разного рода жалобах и заявлениях. Виригин действительно был когда-то инженером. Но сейчас уже не то время, когда подобные биографические данные могли бы привести кого-то в умиление. Жизнь Виригина проходила в самолюбовании и полнейшем пренебрежении к обществу, к близким, знакомым. Он бросил первую жену - разлюбил. Оставил вторую - не понравилась. Сейчас собирается разводиться с третьей - горда слишком. Он мог ни с того ни с сего отказаться от работы, наконец, мог запустить руку в государственный карман. И все же его не считали пропавшим для общества человеком - высший орган государственной власти республики даровал ему свободу. ...Маленькая девочка темным коридором ведет меня к двери одной из комнат. Я долго стучу. Нет дома... Выхожу на берег реки, пытаюсь мысленно представить себе человека, с которым сегодня встречусь. Каким ты стал, Вячеслав Евгеньевич Виригин, как прожил эти десять лет на свободе? Через полчаса, уже в сумерках, та же девочка подбежала ко мне и сказала скороговоркой: - Вон дядя Слава идет с тетей Верой. Двое пожилых людей медленно идут по тихой, безлюдной улице. Он высокий, сутулый, осторожно поддерживает ее под руку и о чем-то тихо говорит, она заглядывает ему в лицо, кивает. Мужчина и женщина подходят ко мне, и я поднимаюсь со ступенек крыльца. Узнав, кто я, он протягивает руку, я чувствую, как вздрагивают его тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы. В комнате - старая недорогая мебель, железная кровать, лампочка без абажура... Вячеслав Евгеньевич, перехватив мой взгляд, грустно улыбается. Да, Виригин умел когда-то пустить пыль в глаза: занимал в гостиницах двухкомнатные номера, бросал в ресторанах сотенные бумажки музыкантам. Он не жалел этих денег, добытых чужим потом, не жалел дней, сгоравших в отчаянных кутежах. Был он тогда молод и не хотел задумываться над тем, что все в жизни проходит, и молодость тоже пройдет, придет зрелость с ее раздумьями, старость с болезнями, с потребностью покоя и уюта. Когда мы разговорились, Вячеслав Евгеньевич долго уверял меня, что был искренен, когда просил помиловать вторично. Не было в его жизни ни большой дружбы, ни любви милой девушки, не было серьезного намерения создать семью. Не было очищающей душу светлой человеческой грусти, а была досада на воровские неудачи да тупая тоска долгих лет заключения. - Скажите, вы никогда не задавали себе вопроса: зачем живете? - спрашивает Нина Иннокентьевна. - Да, задавал, - глухо отвечает Виригин. - Ну и что же? - Не нашел ответа. Я все ждал, может, само по себе случится что-то хорошее... Он поднимает голову и смотрит, отвернувшись, в угол комнаты. Потом оборачивается и на лице его бывший воспитатель снова видит грустную, жалкую улыбку. В одной из книг А.С.Макаренко есть слова: "Человек, определяющий свое поведение самой близкой перспективой, сегодняшним обедом, именно сегодняшним, есть человек самый слабый". Всю жизнь Виригин жил ради себя, ради "сегодняшнего обеда", и поэтому пропали, растратились сильные качества его натуры, незаурядные способности. Оставалась только неудовлетворенность, злость, глухая и непонятная, которую он вымещал на слабых и разгадать причины которой смог лишь спустя долгие годы. А разгадав, понял, что растерял себя в "блеске и нищете" преступной жизни. Нина Иннокентьевна помнит горькую фразу, которую он произнес, когда освобождался последний раз. "Ведь и у меня голова на плечах. Я мог быть хорошим инженером, топографом, геологом, а может быть, ученым..." Нина Иннокентьевна понимала, как горько на закате жизни признаться самому себе, что делал не то, что нужно, не сделал того, что мог. Такое решение пришло к человеку только на шестом десятке лет. ...За окном ночь: Хозяйка моет посуду в кухне, а Вячеслав Евгеньевич все рассказывает, теперь - о жене Вере Борисовне. Она решила связать свою вдовью судьбу с ним, бывший рецидивистом. У него появился дом, заботы по хозяйству. Есть внучка Наташа. Какое ей дело, родной он ей или не родной и что творится у него в душе. Ей нужен дедушка, а ему внучка. Человеку в старости необходим семейный очаг, близкие люди. Без этого съест тоска. Особенно на закате жизни". x x x Три десятка лет минуло с того дня, как Нина Иннокентьевна пришла работать в исправительно-трудовые учреждения. Когда в тридцатых годах она вместе с подругами смотрела художественные фильмы "Заключенные" и "Путевка в жизнь", она даже подумать не могла о подобной работе. Сейчас у нее накоплен значительный опыт. По педагогике написано много книг. Но не выработана еще такая формула, которая открывала бы путь к любому человеческом сердцу. Каждый новый осужденный требует своего сугубо индивидуального подхода. И это по плечу только умному, чуткому воспитателю, искренне заинтересованному в судьбе людей, оказавшихся вне общества. ...Он сидел перед Ниной Иннокентьевной, сгорбившись, тяжело опустив на стол большие темные руки с застарелыми мозолями, и рассказывал, уставившись в одну точку. И от этого начальнику отряда было не по себе, словно она стала свидетелем того, о чем постороннему знать совсем не положено. Видимо, только ради сегодняшнего дня был одет новый, пахнущий нафталином пиджак, на котором поблескивал орден Трудового Красного Знамени. Когда Илларион Гаврилович Кондрашев поднялся на трибуну, собравшиеся осужденные встретили его настороженной тишиной. Рабочий заговорил так, словно продолжал прерванный разговор: - Недавно встречаю своего старого знакомого. То да се, про житье поговорили, про болезни, а потом он спрашивает: "Что, Славка то твой все еще сидит?" Вижу, без злого умысла спросил человек, а будто ударил в самое сердце. "Сидит, - говорю, - отчего не сидеть? Кормят, одевают, вовремя спать кладут. Домой не спешит..." Сказал вроде спокойно, а самому аж холодно стало. Неужто это я про Славку, про свою родную кровь говорю? - Пришел домой, сел, а подняться не могу. Стар стал Илларион Кондрашев. А со стены смотрит на меня мой портрет: другой Илларион, молодцеватый. Смотрит - и словно издевается. Что, мол, докатился? Орденоносец, коммунист с тридцатилетним стажем, и такой позор? - Да, трех детей я поднял, а четвертый меня подкосил. Федор - инженер, Иван тоже институт кончает, Лариса в десятый класс пошла. Все трудовыми людьми растут, а Славка... Вот он сидит среди вас. Двадцать четыре года парню. Меня в эти годы по имени-отчеству звали, я такую честь ударным трудом заработал. Выйдешь, бывало, из шахты, а тебя с музыкой, с цветами встречают: "Бригаде Кондрашева слава!" Это когда мы пятилетку за два с половиной года выполнили. И такая на душе радость, - знаешь, что труд твой нужен людям. - А домой приду - полная чаша. Славка навстречу семенит, Лариса руки тянет. Возьму их на колени и чувствую, что большего счастья мне и не надо. Потом старший сын подойдет, пятерками похвастается, пока мать на стол накрывает. Большая, хорошая семья. - Детство у наших детей беззаботное. Не такое, как у меня было. Я из-за нужды не мог закончить сельскую школу. Вспомнить нечего: нужда, работа и опять нужда... Только и осталось хорошее воспоминание о том, как с отцом выезжал в поле да от зари до зари шагал за плугом. Так уж сама природа, земля наша русская душу грела. Через много лет, когда я стал шахтером, я понял, что шахта для меня то же самое, что земля для крестьянина: нива, которую поднимаешь своими руками. В двадцать лет я впервые взял отбойный молоток. И намучился же я с ним на первых порах, пока освоил! Это потом уже больше двух норм выдавал. - А Славке все легко досталось. Отцовская слава кружила ему голову, уже в школе он пытался верховодить, грубил товарищам, учителям. Но учился, правда, хорошо, мечтал в летчики попасть. А долетел до тюрьмы. Любимой девушке жизнь испортил, мать в могилу свел, отца опозорил. - Когда я сравниваю Славку с Иваном, то убеждаюсь, что не случайно Славка стал преступником. Никогда он не чувствовал ответственности за свои поступки, все ему с рук сходило. Иван - труженик, серьезный, сдержанный, не пьет, не курит, грубого слова не произнесет. А Славка никогда не знал; как трудно достается кусок хлеба, вырос, не умея ценить чужого труда. Я вначале думал, молодо-зелено, подрастет - поймет, а оно бедой обернулось. - Да нет, - улучив момент, вставляет Налетова, - почему вы думаете, что непоправимо? По-моему, не так. Слава же сказал вам вчера на свидании, что раскаивается, что будет жить по-другому. Может быть, так и будет. - Что ж, может быть и так, - вздыхает старый горняк. - Да я уж не очень надеюсь. Много надо сделать моему сыну, чтобы вернуть доверие людей. Поганая память живуча. И я боюсь, что до конца жизни эта память останется и о Славке, и обо мне, как о его отце. Да только ли обо мне? Только ли о моем Славке? Вот вас сколько сидит и слушает меня, таких же испортивших и себе, и другим жизнь. Ведь, наверное, и у вас есть матери и отцы, тоже о вас беспокоятся, раньше времени здоровье теряют. Тяжело становится. И страшно. Когда Славку посадили, я, стыдно сказать, пользуясь своим положением, пошел требовать пересмотра дела. А мне напомнили, что зря я роняю свое рабочее звание, что сын мой совершил преступление и будет наказан по закону. Я тогда обиделся. Потом понял, что сам виноват, очень уж загораживал я Славку от всех невзгод. Он так и остался незрелым, безответственным человеком. Но если он нашей, кондрашевской породы, то выпрямится. Слабых среди нашей породы не было. Знайте, что за семейным столом для всех найдется место, если вы приедете домой с честным, открытым для людей сердцем. Выступление старого рабочего оставило в душе присутствовавших огромное впечатление. Не один из них задумался после беседы над своей судьбой, о том горе, которое он доставил близким. x x x По-разному люди порывают с прошлым, но всегда с теплом и благодарностью вспоминают коллектив воспитателей и особенно женщину в форме с погонами майора. Всю свою сознательную жизнь отдала Нина Иннокентьевна работе в исправительно-трудовых учреждениях. Была война. На фронт ушел муж, да так и не вернулся. Незаметно выросла дочь. У нее уже своя семья. Вот уже который год зовет мать к себе в Сибирь, ко Нина Иннокентьевна не оставляет трудную службу. Изо дня в день сталкиваясь с самым грязным и низменным, что есть в человеке, Нина Иннокентьевна Налетова сохранила способность в правонарушителях видеть человека, верить в правоту своего благородного дела, в дело возвращения бывших преступников в большую жизнь. И.ЮВКО, подполковник внутренней службы ВЕРНУТЬ РЕБЯТ В тяжелое военное время была открыта детская колония для несовершеннолетних. На небольшой территории, огороженной земляным дувалом, стояло несколько деревянных и каркасно-камышитовых жилых бараков и строений производственно-бытового назначения. Во второй половине ноября 1941 года в колонию прибыла первая группа - 16 подростков, родители которых погибли в первые дни войны, а в декабре того же года - еще около ста человек. В послевоенные годы, несмотря на трудности восстановительного периода, Коммунистическая партия и Советское правительство уделяли повседневное внимание улучшению деятельности детских трудовых и воспитательных колоний. В 1955-1956 годах была построена типовая школа на 240 и двухэтажное общежитие на 150-200 мест, реконструированы каркасно-камышитовые бараки, отремонтировано и приспособлено для производственного цеха специальное помещение. Коллективом воспитателей колонии в марте 1958 года были разработаны положения о советах воспитанников отделений (отрядов), после чего была внедрена новая система управления. Оправдавшая себя организация самоуправления была введена в детских колониях Казахстана, а затем на Украине и в Российской Федерации. Была найдена, как показал опыт, прочная основа в низовом звене коллектива - отделении, отряде, позднее в производственной группе. Постепенно в жизнь детского коллектива внедрялся принцип коллегиального руководства. Эта форма узаконена в новом Положении о трудовых колониях МВД СССР. Многолетний опыт работы воспитательно-трудовых колоний Советского Союза подтвердил целесообразность перехода на новую систему организации и управления коллективом несовершеннолетних правонарушителей. О положительном опыте коллектива воспитательно-трудовой колонии сообщалось в работах, опубликованных в сборниках и журналах*. На примерах плодотворной деятельности отдельных педагогов, работников производства, службы режима, медицинской и других частей читатель может представить объем многогранной деятельности учреждения. ______________ * См.: "Педагогика и психология", вып. IV. Алма-Ата, 1966; "Вопросы индивидуальной воспитательной работы с учащимися". Алма-Ата, 1969; "К новой жизни", 1969, No 8. Центром учебно-воспитательной работы в колонии для несовершеннолетних была и остается школа. Многие педагоги работают здесь с первых дней и воспитали не один десяток "трудных". Образование первых колонистов было, как правило, не выше 4-5 классов. Вскоре школа стала восьмилетней, а затем средней. Многие годы педагогический коллектив школы возглавлял Г.А.Уманов, ныне доцент кафедры педагогики и психологии Казахского пединститута имени Абая, вице-президент Педагогического общества Казахской ССР. Более 20 лет трудится в колонии В.Б.Казьмин, из них около десятка лет на посту директора школы. Хорошо понимая, что школа должна вооружать учащихся прочными знаниями основ наук, формировать у учащихся материалистическое мировоззрение, готовить молодежь к жизни, к сознательному выбору профессии, педагоги стараются применять наиболее эффективные формы и методы обучения и воспитания. Проявляется постоянная забота о тесной связи обучения с производительным трудом, трудовому воспитанию подростков уделяется основное внимание. Большую роль в этом играет правильный выбор профиля и ассортимента выпускаемой осужденными продукции, подбор, расстановка и воспитание инженерно-технических и педагогических кадров. Руководство, партийное бюро и местный комитет колонии разработали проект благоустройства колонии, ознакомили с ним воспитанников, что немало способствовало подъему трудового энтузиазма. Была благоустроена территория колонии: на ней появились спортивные площадки, плавательный бассейн, цветники, клумбы; построены новый производственный корпус, помещение медчасти и другие сооружения. Все это заметно дисциплинировало воспитанников, пробуждая у них интерес к труду и учебе. Даже внешне они стали более подтянутыми, аккуратными, на лицах чаще появлялись улыбки. Чтобы сделать из ребят специалистов более высокой квалификации, освоили новые производства. Одно дело выпускать мясорубки, другое - электропневматические вентили, без которых не обходится строительство ни одного крупного металлургического комбината. Помните, в колонии Макаренко бывшие беспризорники своими руками делали сложную по тому времени продукцию - фотоаппараты ФЭДы? Так и в нашей колонии стали изготовлять вентили, которые ждут на многих заводах. У подростков изменилось отношение к работе: их труд нужен стране. Постепенно сплачивался коллектив, создавались новые формы самоуправления. Вместо командиров отряда - советы воспитанников. Каждого из колонистов, помимо работы и учебы, старались занять общественной деятельностью кружки, секции, комиссии. И все к одному - ломать дурные привычки, пробудить жадность к другой жизни, найти и развить хорошие склонности. Учет интересов ребят при привлечении их к общественной работе является одним из основных принципов индивидуального подхода к воспитанникам. Нередко замкнутого, не поддающегося ни на какие уговоры подростка, только путем тщательного изучения его индивидуальных склонностей удавалось "расшевелить", заставить с надеждой смотреть на свое будущее. Показателен в этом отношении случай с Валерием К. В кабинете начальника колонии сидели родители Валерки. Мать совершенно убита горем. Она не могла поверить, что это случилось с ее сыном. Учился неплохо. В школе говорили - способный. Увлекался музыкой. И вдруг - сын вор, состоял в шайке грабителей, угонял автомобили. Позор, слезы, суд. И - колония. С Валерием было трудно. Он считался "королем". На воровском жаргоне - "вор в законе". - Работаешь? - Пусть трактор работает. Или вон Колька, Сашка. И Колька с Сашкой вовсю старались, чтобы сделать и свою работу, и работу "короля". Ему приносили лучшее, что было в посылках, передачах. Валерка был к тому же неглуп, развит. Учиться больше не собирался. Хватит - только бы срок тянуть... И воспитатели, и руководство колонии уже давно держали его на примете. Но как подойти? Откровенных разговоров избегает. Спортом не занимается - это "вору в законе" не положено. Вот хорошо на гитаре играет, но выступить перед ребятами не упросишь - тоже "не к лицу". Зато по вечерам бренчит, песни блатные насвистывает. ...Матч ожидался волнующий. Отряд против отряда. Свисток - и на поле выходят команды. Болельщики тоже на своих местах. Кто не любит футбола! Нетерпеливый гул. Но судья почему-то медлит. И вдруг: - Матч не состоится. В команде первого отряда заболел защитник. Некому играть. Общий вздох разочарования. И надежда... Может быть, сыграет кто-то другой? Марк Сергеевич, начальник отряда, ждал этой минуты: - Валера, ты, кажется, тренировался когда-то. Выручай ребят. "Король" молчит. - Иди на поле! - кричат со всех сторон, теребят его, просят. Валерка сдается. И сразу становится тихо. Матч состоится. И хотя Валерка оставался "королем", но стал как-то тише. И работать начал. А потом на вечере Марк Сергеевич попросил его сыграть на баяне. Сыграл. Это было уже слишком! "Свита" его возмутилась. Угрожали: - Смотри, парень! Но Валерка как будто с облегчением сбросил с себя тяготившую одежду "короля". Теперь с ним можно было говорить откровенно, он не прятался больше за ширму бравады. - Все зависит от тебя. Не все потеряно, - сказал ему как-то начальник колонии. - Сколько тебе лет? Шестнадцать? Ого, сколько еще впереди! Однако колония есть колония. Режим. Работа. Тоска по свободе, семье, друзьям. Поймет ли подросток, что наказан справедливо, что невозможно жить, враждуя с обществом, и что есть в жизни большой, главный смысл - делать людям добро? ...Вскоре Валерия выбрали председателем совета воспитанников колонии. Лучший его друг, Марат, не подавал ему руки, остался верен воровским замашкам. Вокруг Марата вились еще некоторые подростки, однако тона он уже не мог задавать. Как-то он, поплевывая, расхаживал по цеху. Руки в брюки, кепка на глаза. - Иди к станку, - спокойно бросил мастер. Марат презрительно свистнул. На следующее утро с ним никто не разговаривал, никто не замечал. Бойкот. Он попробовал было подойти к Валерке, но тот отвернулся. Через три дня бойкот сняли. Марат вернулся к станку. А еще через некоторое время к начальнику колонии пришел с просьбой Валерка. - У нас в колонии нет десятого класса. А совсем рядом школа. Но вы ведь все равно мне не поверите... - Почему же? Отпустить можно. Только представь себя на моем месте. Риск есть? Валерка вздохнул. - Да... Но я не подведу вас, Иван Павлович... Бывший воспитанник колонии Валерий К. окончил школу, был досрочно освобожден за примерное поведение. Сейчас он руководитель одного музыкального коллектива республики. И это далеко не единичный случай, когда воспитанники колонии не только возвращались на честный путь, но и становились уважаемыми людьми. ...Как-то в колонию пришел молодой подтянутый летчик. Лицо очень знакомое. - Разрешите доложить? - Юрий? - Так точно! Докладываю об успешном окончании летного училища! Значит, не ошиблись, давая ему рекомендацию. А как будет рад Меркурий Петрович Стреляев, воспитатель Юрия! Ведь это он, бывший авиатор, увлек подростков рассказами о полетах, о беспокойной и счастливой судьбе летчиков. - Значит, служить на Дальний Восток? И только для нас сделал такой крюк? Ну спасибо. Перед ребятами выступишь. Так случилось, что в тот же день пришел еще один бывший воспитанник - Александр М. Незадолго перед этим он прислал письмо: "Очень рад, что помогли мне вернуться в колонию. Но теперь уже воспитателем". Да, бывший колонист теперь сам воспитатель в одной из колоний Казахстана. В колонии помнят скрытного, угрюмого паренька. Товарищей сторонился. Ко всему относился презрительно. Но воспитатели заметили, что умеет парень рисовать. Попросили как-то оформить стенгазету. Потом еще что-то, выбрали в санитарную комиссию. И постепенно втянулся в жизнь коллектива. - Хочу быть воспитателем, - сказал он. - Как вы думаете, получится? Из колонии Александр поехал в родное село. Пошел работать. Поступил на заочное отделение института. Закончив институт, попросил помочь стать воспитателем в одной из колоний. Не мог забыть товарищей по колонии, их искалеченные судьбы. Отделение ему досталось трудное. Но уже через некоторое время написал: "Работаю вместо пяти часов, которые мне положено, пятнадцать. Отделение заняло первое место по дисциплине". В тот же день позвонили Валерию. Он сейчас дирижер. Закончил музыкальное училище. Женился, воспитывает сына. ...Они стояли втроем - Юрий, Александр и Валерий перед ребятами, нынешними воспитанниками. - И вы здесь были? - удивлялись и переспрашивали их. - А за что? Они рассказывали свои невеселые истории. - Жалко тех лет. Вот и вы сидите здесь, а юность-то одна. Спасибо воспитателям нашим. Сделали нас людьми. Потом они ходили по колонии, смотрели, слушали. - Продукцию нашу поставляем не только на заводы СССР, но и на экспорт, в 24 страны. Уже три года колонисты полностью окупают расходы на свое содержание, - рассказывали им. - А хотите познакомим вас с первыми экспонатами нашего музея боевой славы? - предлагает заместитель начальника Кан Марат Семенович. - Колонисты разыскали недавно по переписке одного из руководителей Осинторфского комсомольского подполья, героя книги "Зарево над юностью" Шмугалевского. Сейчас он председатель колхоза в Белоруссии. Вы только почитайте его письмо ребятам: "После завершения подпольной деятельности я воевал в составе 16-й Смоленской партизанской бригады; мне пришлось командовать взводом бывших беспризорных из Харькова. Фашисты увезли их в самом начале войны из колонии, надеясь подготовить из них шпионов и диверсантов. Но эти мужественные ребята уничтожили охрану и перешли на сторону партизан. Я глубоко уверен, что и вы, поняв свои заблуждения, сможете честно служить нашей Родине". Письмо это мы передавали по радио. А теперь оно - в нашем музее. А вы, ребята, приезжайте в колонию почаще, - просит на прощание Марат Семенович. - Ваши рассказы, ваша судьба убедительнее всяких бесед. О многом задумаются воспитанники после таких встреч. Часто приходят в колонию добрые вести от бывших воспитанников. Многие из них работают по специальности, полученной в колонии. "Спасибо вам, всему педагогическому коллективу за хорошее воспитание моего сына, особенно за науку честно трудиться, - пишет из Караганды мать бывшего воспитанника Николая К., - он стал неузнаваем... первую получку принес отцу и подарки сестре... мы так рады и благодарны вам за это...". Естественно, что письма бывших воспитанников вызывают самый живой интерес в колонии. Педагогический коллектив умело использует их в своей повседневной работе с подростками. Отличительная черта многих ребят, попавших сюда не по доброй воле, - недоверие к взрослым. Исправить таких воспитанников невозможно до тех пор, пока они не поверят своим наставникам. Несовершеннолетние правонарушители только тогда потянутся к наставникам, учителям и мастерам, когда почувствуют, что их не столько осуждают, сколько стараются помочь. Чуткость, умение внимательно отнестись к личности подростка, изменяют его отношение к людям. Был в колонии некоторое время Коля С., у которого умерла мать, - угрюмый и недоверчивый парнишка. Дома остались отец и две младшие сестры. Чувствовалось, что он любит их, очень ждет писем. И вдруг письмо о трагической гибели отца на производстве. Сестра просит помочь - остались совсем одни. Обсудили это письмо на общем собрании колонистов. Решили: выделить из общего заработка деньги сестрам, написать письмо на завод, где работал отец, с просьбой взять опеку над девочками. Сейчас Коля уже дома, работает, часто пишет воспитателям. Опыт показал, что правильно организованный и умело направляемый педагогами коллектив воспитанников может сделать многое. Хорошие традиции становятся правилом жизни всего коллектива, и многие подростки выходят из колонии людьми с вполне сложившимися нравственными устоями, с жаждой возвращения к честной трудовой жизни. "Большое спасибо вам, моим воспитателям, за все хорошее. С вашей помощью я получил специальность и научился работать в коллективе, успешно закончил восьмой класс, а теперь учусь в вечерней школе и работаю на заводе в бригаде коммунистического труда. Еще раз большое вам спасибо". Читая такие письма, с удовлетворением отмечаешь, что труд коллектива сотрудников колонии не пропал даром. Н.ЯНИНА СВЕТ В ЧУЖИХ ОКНАХ Мальчишка сидел и молчал, хмурил белесые брови, морщил лоб, - видно, не так просто было ему сладить с собой и выплеснуть все, что накопилось в его жизни. Было разное. О некоторых его поступках можно только догадываться, а кое о чем рассказала его мать, женщина болезненная, с иссохшими от слез глазами. Валентина Георгиевна знала, что мало было в Витькиной жизни ярких, запоминающихся дней. Она не хотела повторять те вопросы, которые обычно задают в детских комнатах милиции, когда просят написать объяснительную и дать слова, что подобное не повторится. Она начала свою работу с доверительного отношения к чувствам и мыслям подростка. Пока что она не добивалась от него раскаяния, а пыталась уяснить, как произошло, что он стал красть и ушел от матери... Витькина мать вначале не знала, с кем разделить свое горе, сунулась к соседке. - И-и, милая, иди к директору. Ты целыми днями на работе, а они, что смотрели, учителя-то... - Была, говорила... Разве школа уследит за ними: у них там пятьсот, а я одного проглядела. - Тогда иди в милицию, пока не поздно. К Головиной Валентине Георгиевне. Она поможет. Тяжело было переступить порог детской комнаты милиции и рассказывать о своем сыне. Одно успокаивало ее, что старший инспектор, хоть и в милицейской одежде и в офицерском звании, - женщина. Витькина мать ошиблась, думая, что ей начнут задавать вопросы, учинят допрос и заставят подписать протокол. Когда же этого не произошло, она стала допытываться у самой себя. - Почему так получилось, почему? - и смотрела на Валентину Георгиевну, в глазах которой видела сосредоточенность. - Кажется, ведь все у него было, отказу ни в чем не имел - одежонка, обувь, книжки... А может, хлестать его надо было - уважай, коль хлеб еще не свой ешь, - рассуждала Витькина мать вслух. - Конечно, побоями не всегда своего добьешься. Вот велосипед просил, а я нет и нет! А за что такие подарки? Говорила сбивчиво, знакомо и буднично, переходя от одной житейской мудрости к другой. Таких объяснений Валентина Георгиевна выслушивала немало. Противоречивые мысли - и в этом-то вся беда. Мог ли мальчишка иметь устойчивые взгляды... В первый день откровенного разговора, когда Валентина Георгиевна рассказала о своем детстве, Витька был даже угнетен. - Ну ты что? - потрепала она его непокорную голову. - У тебя вся жизнь впереди. Вот пойдешь снова в школу, все войдет в свою колею. А ко мне заглядывай почаще. С ним много было возни. И хотя в комиссии по делам несовершеннолетних большинство высказалось о спецшколе, Валентина Георгиевна еще не решила для себя этот вопрос. Ей казалось, что пока неразумно отрывать мальчишку от матери. Оставив подростка в семье, она всю дальнейшую ответственность брала на себя. Витька был на строгом контроле, и надо знать о каждом его шаге. Но и этого мало - знать. x x x Когда работала в школе, то, как говорят, "лепила характеры", здесь же, в детской комнате милиции, характеры меняли - искореняли изъяны воспитания. И бороться приходилось с такими изъянами не только у подростков, но что еще труднее - у взрослых, их родителей. Это была крайняя мера - лишение родительских прав. И на этом она настаивала после долгих раздумий и обсуждений на совете общественности. Узнав, что дело передано в суд, родители Коли притихли. В доме тишина, мир, повышенное внимание к ребенку. Он уже не лишний. И мальчишка потянулся к ласке, как чахлое растение к солнцу. В доме появились деньги, которых давно уже не было, - раньше все уносили выпивки. Новые ботинки жали ноги, но Коля шел в школу в праздничном настроении. По вечерам отец подсаживался к столу и листал учебник - что там задано? Из кухни доносился запах домашней пищи. Все быстро нормализовалось, и уже стали забывать о злополучной повестке, когда накануне суда снова появилась Валентина Георгиевна. Ее встретили настороженно. Все эти дни они жили на грани "или - или". И уже видя счастливое лицо Коли, Валентина Георгиевна задумалась: какую позицию занять на суде. Ей очень хотелось верить им, но было и "но". Надолго ли их хватит? Лишение родительских прав могло круто изменить их жизнь - общественное мнение, с которым приходилось считаться, отцовские и материнские чувства - их тоже так просто не сбросишь, они уже дали знать о себе перед лицом выбора... Отступить, поверить им? В ее работе такие случаи встречаются нечасто, и решение не извлечешь из опыта, но и без веры в людей тоже нельзя. Разговор затянулся до глубокой ночи и, что показалось странным Валентине Георгиевне, - родители Коли и не подозревали о том, что им предстоит рано или поздно держать ответ за свои поступки перед обществом. - Ну кому какое дело... - храбрилась мать. - Если бы знали, да разве бы... - понуро отвечал отец. Она приняла незамедлительное решение. На другой день договорилась с отделом народного образования провести в городском доме культуры родительскую конференцию "Отцы и дети", на которой выступила с беседой "Безнадзорность детей порождает преступление". Возвращалась тихой, уже засыпающей, улицей. Гулко раздавались быстрые шаги за спиной, ее догоняли. Валентина Георгиевна остановилась, подождала. Это был отец Коли. - Понимаете, не мог я там к вам подойти. А поговорить надо... задумался я серьезно о судьбе Кольки, виноват я перед ним. Бесхарактерность... а она от чего? От водки... Попустительство тоже. А что он чувствовал от нас... Вот, понимаете, Валентина Георгиевна, худо нам будет без сына; наказывайте по всей строгости, что заслужили, а Кольку оставьте при нас. Долг службы... Она с ним хорошо знакома с детства, ее отец всю жизнь посвятил охране общественного порядка. Но вместе с ним она еще впитывала и другой долг - долг человека перед человеком. Природа состоит из противоположностей - зима и лето, день и ночь, молодость и старость, добро и зло... Одно переходит в другое. И зло может перейти в добро. И не всегда все можно разложить по полочкам - вот это - черное, а это - белое, не признавая светотеней. Ее могли упрекнуть в излишней доверчивости, когда вместо крутых мер были уговоры, убеждения, она выискивала в человеке хорошее и делала на это ставку, отбрасывая словно наносное плохое. Это был ее метод работы. В нем не было ничего, в общем-то, нового, многие воспитатели "трудных подростков" поступали именно так, но, избрав этот путь, она никогда уже не отступала от него. Душевный мир подростка глубок и не всегда понятен, и нет рецептов - каждый отдельный случай требует своего подхода. И когда однажды Витька подвел ее - легче всего было смотреть на него осуждающим взглядом, но она не отошла от самой себя, не сорвалась, начала разговор с ним, как будто бы ничего не произошло. Отпустила его, до конца веря, что это последнее приземление перед взлетом. Он пришел на другой день, несмело подошел к столу, сел напротив и стал терпеливо ждать, когда она закончит телефонный разговор. И для него и для нее это были бесконечные минуты, а когда она положила трубку и долгим тревожным взглядом посмотрела ему в глаза, он еще больше окреп в уверенности, что только правдой можно вернуть доверие. На ее столе стоит стакан для карандашей, сделанный Витькиными руками, но его она получила потом, вместе с благодарностью его и матери, а пока предстоял еще долгий путь непрестанного внимания, становления, шефства... Вспоминается Леня К. Даже не то слово - вспоминается. Он настолько прочно был связан с детской комнатой милиции, где изо дня в день помнили о нем, что теперь, когда определили его в спецучилище, почувствовали пустоту, словно исчез близкий человек. "Педагогически запущен" - так о нем было написано в личном деле, когда Леня первый раз появился в детской комнате милиции. Нет нужды расшифровывать эту лаконичную запись, хотя за ней скрываются такие поступки, что от него отказались учителя. С чего начинать? Пожалуй, от них, первых шагов, и зависит в дальнейшем исход борьбы за человека. Тут мало знать: почему и как он стал таким, надо учесть и его индивидуальные психобиологические особенности, суметь направить интересы парня. Он был резв и, не находя нужного выхода энергии, превратился в забияку. У него была склонность к тщеславию, и, не получив должного направления, он стал главарем уличных мальчишек. А смелость, пройдя доступные преграды, привела к кражам. Вот таким его приняла Валентина Георгиевна. Что и говорить - "трудный" был, по-настоящему трудный. Она поставила перед собой задачу перевоспитать его и не ждала быстрого результата - немедленного поворота в нравственном уровне. Пройдет еще много времени, прежде чем он осознает глубокую внутреннюю потребность проявлять силу своего характера в нравственных качествах. Позже он пришлет ей письмо: "Дорогая Валентина Георгиевна! Учусь я на столяра и хожу в седьмой класс. 9 января у меня день рождения. Приезжайте ко мне в гости. Если можно, вышлите фотографию..." Этот день рождения стал для нее рождением нового человека. Вечерний телефонный звонок. Где-то на другом конце провода случилась беда - слышалось прерывистое всхлипывание, а потом голос с дрожью поведал грустную историю. Ждали помощи, а ее оказать было не так-то престо. Случай редкий и в практике ее работы еще не встречался, чтобы можно было бы сопоставить, сравнить, хотя вообще ничего не повторяется - каждый раз что-то новое, во тут было, как никогда. Ее не уговаривали неотложно принять меры, ничего не требовали, и в то же время невозможно было не отозваться на чужую беду. Эту семью нельзя было назвать "неблагополучной", откуда и выходят большинство трудновоспитуемых детей. Все такие семьи она знала наперечет, с ними была налажена надежная связь - часто бывала в них сама, бывали и шефы из нештатных инспекторов. Эта семья была даже слишком благополучной - уважаемые родители при высоких должностях, единственный сын, примерный во всем, - их гордость, материальный достаток. - У него есть все... Мы его воспитывали так, что он ни в чем не нуждался, - с некоторой гордостью в голосе говорила мать и показывала вещи: мотороллер, магнитофон, отдельную комнату. Эта внешняя сторона, по мнению Валентины Георгиевны, пока еще не играла главнейшей роли в душевной драме Вадима. Было что-то другое, более значительное, что от нее или тщательно скрывали, или не придавали значения. Возможно, последнее. Предстояло разобраться, а пока на нее смотрела как на доктора, который лечит больного ребенка, - с надеждой и опасением. - Они все там в классе против него, даже учителя... Он может бросить школу или... что-нибудь сделать с собой... Даже его друг Костя перестал здороваться с ним и, кажется, назвал подлецом... А за что - спрашивается? Вадик был первым учеником, его ставили другим в пример... Да, в благоприятных обстоятельствах он был лучше других, но не выдержал сравнения с ними в нравственных качествах при сложившихся трудностях. Он исчез в то время, когда больше всего была нужна его помощь. Вспомнила до отказа набитый зал школы, когда проводили конференцию мальчиков на тему: "Ты будешь настоящим мужчиной". После выступления Валентины Георгиевны ("А хватит ли у тебя силы воли удержаться от дурного поступка?") зал как будто бы забурлил. Выходили мальчишки и по-разному говорили об обычном и героическом, выступали учителя. Никогда еще так прямо не ставился вопрос, и многочисленная аудитория остро реагировала на каждое выступление. Говорили искренне, без заученных фраз, с примерами из жизни. И сравнивали себя с самими собой до этого диспута и сейчас, когда появлялась вера в возможности каждого. К столу подошел стройный юноша в темных очках и, выжидая тишину, постоял с прикушенной губой. Ребята галдели, не унимались. Он тряхнул поднятой вверх головой и вышел из зала. Позже Валентина Георгиевна узнала - еще недавно он был кумиром ребят и вдруг такое. - Алька, весь класс задачу не решил, может, объяснишь. - Представьте, тоже ничего не получилось. А потом этот урок алгебры. Настороженная тишина и его торжествующий голос. - А я эту задачу решил! Вадим потерял веру к себе при других обстоятельствах, более драматических, но истоки одни и те же. Она попросила, чтобы он пришел в детскую комнату милиции. Уверенные манеры, выправка спортсмена и напряженная улыбка. Опытному глазу можно было его и не рассматривать. Диагноз был прост - лечение сложным. Теперь, когда все уже позади, и Вадим заметно изменился, и отношения с товарищами стали проще, естественнее, честнее, в свободное время, иногда вечерами, он заходит сюда и рад, что старший инспектор разговаривает с ним без нравоучений, как равная с равным, не высмеивая его неясных мыслей, разных "заскоков", и незаметно направляет его. ...А эта женщина появилась у них внезапно и внесла какое-то тревожное и щемящее чувство. Она жаловалась на свою пятнадцатилетнюю дочь, которая, по ее словам, "связалась с хулиганом, только что вырвавшимся из колонии". Она просила принять самые строгие меры "к этому хулигану и ее непокорной дочери". Она ушла, оставив запах духов и возмущение. Валентина Георгиевна помнила Станислава. Его мать мало занималась сыном, постоянно беспокоилась за свою личную жизнь и не ожидала его досрочного освобождения. И тут еще дружба с девочкой, мать которой тоже настроена против него. Сложная ситуация для неустойчивого в своих решениях парня. Нужны чуткость и осторожность. Вначале была беседа с этой девочкой, Валей. - Да вы знаете Стасик - лучший парень в нашем дворе, - чуть не захлебываясь от восторга, сказала она, - а мама этого не понимает. Вчера кричит с балкона: "Валька, домой! Не связывайся с этим обормотом!" Я плакала от стыда за маму. Пришел Станислав. Кратко, скупо объяснил, что происходит. - Устроился на работу. За меня не беспокойтесь - не собьюсь. А с Валей так - писал я ей, а она мне отвечала на письма. Снова прибежала мать Вали, за ней мать Станислава, и этот житейский клубок симпатий и антипатий можно было бы бесконечно распутывать, если бы Валентина Георгиевна не оборвала нить, принципиально став на сторону Вали и Станислава. ...Никогда еще не было такого расширенного совета общественности - учителя, члены родительского комитета, директор школы, представители с кирпичного завода, где работают Гудковы. Неблагополучное положение в их семье тревожит каждого. Дети безнадзорны, отец и мать пьют. Семья и общественность... Валентина Георгиевна так и строит свою работу - воздействует систематически на семьи, где родители не занимаются воспитанием детей, в тесной связи с общественностью, школами, райкомом комсомола. Гудковым пришлось держать ответ перед большим коллективом, и урок этот не прошел бесследно: детей определили в спецшколу, отец направлен на лечение. Когда Валентину Георгиевну спрашивают: "В чем успех вашей работы?" - она, не задумываясь, отвечает: - Просто хочется, чтобы все семьи были счастливыми, чтобы в каждом доме было радостно и светло... А.УСАЧЕВ, капитан внутренней службы УРОКИ ЖИЗНИ Вместо предисловия Сколько раз приходится слышать рассуждения, что мы чересчур нянчимся с преступниками, стараемся их перевоспитать, вразумить, вместо того, чтобы сурово покарать. Рассуждающие так люди готовы в каждом случайно оступившемся человеке видеть закоренелого преступника, которому нет места в обществе. Они не желают задумываться над тем, а что же все-таки толкнуло человека на кривую дорожку. Быть может, душевная глухота окружающих, черствое отношение, хамство или просто озорство? Надо делать все для того, чтобы предупредить преступление, но, если оно случилось, важно вернуть человека к нормальной жизни, сделать его полезным членом общества. За последние годы деятельности исправительно-трудовых учреждений произошли коренные изменения. Если раньше "посторонним" не разрешалось бывать в колонии и общаться с заключенными, то теперь в воспитание и перевоспитание преступников активно включаются шефствующие коллективы. Шефы проводят беседы, лекции, организуют встречи осужденных с передовиками производства, знатными людьми. Они ведут индивидуальную работу с нарушителями режима, установленного в колонии, присутствуют на собраниях, посещают общеобразовательную школу, встречаются с родными и близкими заключенных, приезжающими к тем на свидание, проверяют табели успеваемости, интересуются нормой выработки, бытом своих подопечных. Люди от станка, ученые, педагоги, пенсионеры прилагают много сил и энергии, чтобы помочь осужденным вернуться в строй. Но вот срок наказания истек. Бывший осужденный стучит в заводские ворота. Он хочет честно работать, искупить свою вину перед коллективом. И тут, что греха таить, бывает - отмахиваются от таких, не принимают на работу. Нетрудно догадаться, что это наносит большую душевную травму, озлобляет человека и порой толкает на новое преступление. На большинстве предприятий очень внимательно относятся к тем, кто оказался на перепутье. Побывайте хотя бы на Карагандинском машиностроительном заводе No 1, Алма-Атинском домостроительном комбинате, и вы убедитесь в этом. Вместе с тем мы не можем проходить мимо черствого, бездушного отношения к бывшим осужденным. За каждого из них нужно бороться, оступившийся человек должен подняться, стать полноправным членом общества. В этом состоит главное назначение исправительно-трудовых учреждений. Но только с помощью всей общественности можно добиться успеха в трудном деле перевоспитания правонарушителей. Об энтузиастах-общественниках мне и хотелось рассказать. I У нее простое открытое лицо, доброе лицо матери. Она стала бывать в колонии с первого дня ухода на пенсию. Ходит словно на работу, подолгу задерживается по вечерам, как раньше в школе. Тридцатилетний педагогический стаж Зинаиды Васильевны Лапшиной пополнился десятью годами общественной работы с правонарушителями. З.В.Лапшиной приходится преподавать осужденным не только русский язык, арифметику, зоологию, но и уроки жизни. А по этому предмету нет ни учебников, ни пособий. Потому что жизнь сложна и многообразна. Жизненный опыт, душевная доброта помогают Зинаиде Васильевне в ее трудной миссии. ...С Лизой Рыбиной Зинаида Васильевна встретилась не в классе. Она торопилась в школу и вдруг увидела необычную фигуру: навстречу ей шла женщина в черной монашеской одежде. Она шла, низко опустив голову, глядя себе под ноги. Лапшина остановилась. А фигура, безучастная и отрешенная, прошла мимо. - Кто эта женщина? Что с ней? Почему она оказалась здесь? Ей объяснили, что ранее Рыбина жила при Почаевском мужском монастыре, объявив себя духовной дочерью одного из монахов. Бродяжничала, жила без прописки, нигде не работала. И в колонии ничего не делала, отказывалась ходить в школу, лишь постоянно молилась. Зинаида Васильевна попросила начальника колонии разрешить ей шефствовать над Рыбиной. - Не возражаем. Будем только рады! - ответил Владимир Митрофанович Башкатов. Они долго говорили о судьбе Лизы. Выросла девушка в Сибири, окончила там семилетку. Успешно сдала вступительные экзамены в железнодорожный техникум, была активной, способной студенткой, а потом все вдруг бросила и ушла из техникума, из семьи. - Как это "вдруг"? - размышляла Зинаида Васильевна. - Значит, что-то просмотрели и педагоги и товарищи Лизы. Может быть, горе у девушки было, тяжело жизнь складывалась. Человек колебался, метался, искал какого-то выхода, а верующие воспользовались смятением, подошли с добреньким словом, с участием. - Вот так обычно и бывает, - подтвердил Башкатов. - Если бы окружающие ее люди были повнимательнее к Лизе, она бы не стала жертвой церкви. "Что же делать?" - спрашивала себя Лапшина. - Как разрушить ее фанатизм, вернуть ей радость жизни? Как? Есть у монахинь заповедь: не иметь привязанности "в миру". А если у Лизы такая привязанность появится? Не верится, чтобы человек не отозвался на доброту. Отзовется!" ...Девушка вначале будто ничего не замечала. Зинаида Васильевна, приходившая в колонию ежедневно, словно ненароком, завязывала с ней разговор, осторожно расспрашивала о житье-бытье, о прошлом. Лиза отвечала равнодушно. Лапшина рассказывала о событиях, происходящих в мире, о пережитом. Девушка слушала, не перебивая, но выражение лица оставалось непроницаемым, недоступным. Однажды Лапшина посоветовала Лизе написать письма матери, сестре. Отказалась вежливо, но твердо. А Зинаида Васильевна все ходила и ходила к Лизе. Но ничего не менялось. Казалось, всякая надежда потеряна. И вдруг, в один из дней, случайно взглянув во время очередного урока в окно, она увидела Лизу, прогуливающуюся у входа в школу. "Значит, все-таки соскучилась! Пришла!" - обрадовалась Лапшина. Она быстро вышла из класса. - Здравствуй, Лиза! - приветливо улыбнулась старая учительница. - Хорошо, что пришла. Мне как раз с тобой поговорить надо. Так Лиза пришла в школу. Потом было легче. Зинаида Васильевна уговорила ее снять монашеское одеяние, ходить в кино, читать, работать. Когда Лиза вышла из колонии, Лапшина пригласила ее жить к себе. И никто в семье - ни дочь, ни зять, ни внук - не упрекнули свою бабушку за то, что в их квартире появился чужой человек. Лиза пошла работать в депо. Продолжала учиться в вечерней школе. К зиме Зинаида Васильевна устроила девушку в общежитие. Но и позже все свободное время Лиза проводила в семье Лапшиной. Казалось, жизнь Рыбиной входила в нормальную колею. Зинаида Васильевна собралась поехать на лето отдохнуть. Хотела было пригласить с собой и Лизу, да не отпустили из депо, сказали, что не заработала она еще права на отпуск. Что ж, это было справедливо. Зинаида Васильевна перед отъездом зашла в отдел кадров, в цех, в комитет комсомола. Рассказала Лизину историю, попросила, чтобы были к ней повнимательней. А когда вернулась, Лизы на работе уже не было, не было ее и в городе. В общежитии ждала наспех написанная записка: "Не разыскивайте, я буду молиться за вас", Лапшина побежала в депо. Из рассказов товарищей Рыбиной Зинаида Васильевна узнала, что как только она уехала, появились около Лизы богомолки, какие-то старушки. Девушка долго спорила с ними, что-то отрицала, не соглашалась. А потом пошла в отдел кадров и подала заявление об уходе. "Как же вы могли его подписать? Не разубедили?" - допытывалась Зинаида Васильевна у кадровиков. Ей равнодушно ответили: "Каждый человек имеет право увольняться с работы". Лапшина на второй день пришла в колонию. Молча села к столу начальника. - Освобождайте меня от общественной нагрузки, Владимир Митрофанович, - начала Зинаида Васильевна. - Не обладаю я способностями воспитателя... - Это вы напрасно, - мягко ответил Башкатов. - Вы не правы. Если вы уйдете - мы потеряем настоящего воспитателя. В случившемся виноваты не вы. А Лизу мы найдем. Даю вам слово. Мы вернем ее людям... II ...Ира К. была недавно переведена сюда из трудовой колонии для несовершеннолетних, куда попала за квартирную кражу. Характеризовалась не лестно: "Перевоспитанию поддается трудно. Ведет себя вызывающе. Постоянно нарушает режим. Подвержена воровской романтике". Она и в школе демонстрировала свою независимость. Отвечала дерзко. Иной раз без всяких объяснений уходила с уроков. Просто вставала и уходила. Делала все, чтобы провоцировать и учителя на ответную резкость. Конечно, можно было попросить администрацию наказать Иру. Но Зинаида Васильевна знала, что это не принесет пользы. Ведь, судя по делу, в детской колонии ее часто наказывали, но это мало помогало. Когда та молчала, отказывалась отвечать, Зинаида Васильевна замечала: - Ну что ж, Ира, выучишь уроки - предупреди, я тогда тебя спрошу. - Я не знаю урока!.. - взрывалась Ира и тут же старалась доказать, чт