тил Амара. - Иди посередине, коли так боишься, - и пропустил Янга вперед, поставил вторым. То ли прилив подгонял, то ли воображаемый крокодил - возвращались быстрее. Хотелось быть как можно дальше от гиблого места. Возле костра нашли меньше десятка человек, и то сидели только семьи Амата, Амары и отец Янга. Сидели, окутанные дымом и завернувшись кто во что мог. Янг испек на углях принесенных прыгунов, одну рыбку дал отцу, другую съел сам. Это была единственная еда, какой сегодня они подкрепились. Но разве это еда? Еще хуже есть захотелось, разбереженный живот ныл и бурчал. И хотя стояла самая сильная жара, а лес наполнился удушливыми запахами и туманными испарениями, двинулись назад. Дальше, как можно дальше отсюда! Казалось, если они еще хоть немного помедлят, то вместе с этими испарениями надвинется на них какой-то мор, и не будет от него никакого спасения. Отец Янга слабел и не то скулил, не то плакал, как маленький. Янг утешал его, голубил, уговаривал потерпеть еще немного. Остановились отдохнуть только через какой-то час. И то, может, еще ползли бы, если бы не обнаружили, что те, кто сбежал раньше, не дождавшись разведки, тоже лежат вповалку в тени деревьев и спят как убитые. Тут было уже сухо, и лес выглядел не таким сумрачным и диким. Попадали почти без сознания и они. Часа через два, когда люди начали просыпаться и понемногу шевелиться, Натачин отец начал размышлять вслух, стоит ли завтра подниматься в горы, смотреть, какие там места. И до самого Компонга говорили об этом. Женщины неистово набрасывались на него, им надо было на ком-то сорвать злость. А разве Амат виноват во всем? Докричались до того, что никуда они из Компонга не уйдут. Если мужчинам хочется, пусть бродяжничают. Но пусть не забывают и о семьях, о том, что надо кормить детей. На окраине города сделали еще один привал. Откуда-то появился пьяный Пуол, насмехался и издевался над своими земляками. Как ни привязывался к людям, никто не хотел с ним говорить. Наконец Амара надавал ему пинков, турнул прочь. - Т-ты меня еще п-попомнишь! Кровью тебе отрыгнется! - пьяно грозился он и, выпятив подбородок, покрутил головой, будто хотел вывинтить ее из воротника. Кто-то посоветовал: если строить хибару, то легче всего это сделать на окраинах Компонга. Там скорее можно и готовый угол снять. На свалках и в мусорных ямах можно набрать картонных коробок, фанерных ящиков, кусков жести на стены, наготовить из целлофановых мешков кусков пленки на крышу. Постепенно ввязались в разговор все мужчины, только отец Янга молча качался из стороны в сторону, радостно улыбался, потом начал что-то плести из ветвей и пальмовых листьев, надевал эти нескладные плетенки-шляпы на голову и улыбался еще радостнее. Сделал человек крышу над головой! - Он уже не слышит нас... Он с Вишну разговаривает... Он божий человек, разве вы не видите?! - зашептали женщины, бросая на Ханга загадочные взгляды. Потом зашептались так, что Янг ничего не мог разобрать. Женщины и мужчин позвали. Первыми - деда Амоса и Ганеша. У всех был заговорщицкий вид. Все более тайным и глухим казался шепот. Но веки Янга, как на грех, тяжелели и тяжелели - хоть распорки вставляй. И он не заметил, как снова уснул. Проснулся от того, что Натача осторожно зажимала ему нос, дергала за ухо. - Соня, вставай... Проспишь все на свете! Сельчане были уже на ногах, пристраивали за спиной узлы, детей. На Янга и особенно на его отца поглядывали с уважением, с блеском надежды в глазах. Такой блеск Янг не раз видел, когда сельчане молились Вишну, разговаривали с самим Вишну... Янгов узел тоже кто-то взвалил на плечи. - "Ничего, ничего, вы отдыхайте". Отца чем-то угостили, он жевал, слизывая с ладони крошки, и был очень доволен жизнью. Янг ничего не понимал: что могло измениться? Почему вдруг такое внимание и забота? Все эти дни каждый был занят собою, думал в первую очередь о себе и своей семье, только одна Натача, спасибо ей, помогала. Так что же случилось? Что проспал он, Янг, - очень важное и для него, и для отца? Попытался расспросить у Натачи, но она отмалчивалась или загадочно озиралась по сторонам и поджимала губы. Может, ей запретили до времени говорить об этом? Опекать отца Янга начал дед Амос, худой, как высохшая цикада. Помощником у него был дядя Амат. Когда наконец кое-как расселились в хибарах на окраинах (за деньги бедняки готовы были столковаться, дать уголок и беженцам), для Ханга дед Амос снял хлевушок без окон. А Янга к отцу не пустили, как ни просил, как ни уговаривал деда. На двери хлевушка повесили замок и отгоняли Янга, чтоб он чего-нибудь не передал отцу. Раз в день дядя Амат приносил Хангу воды и больше ничего не давал. Отец вначале стонал и выл - как-то страшно, по-звериному, просил дать поесть и плакал. На третий день уже только стонал и не вставал с кучи листвы, которую наносили в хлевушок. Янг подглядывал за ним в щели, и сердце его обливалось кровью. Один раз подкрался, хотел подсунуть под дверь пару бананов, купленных на базаре. Откуда-то вынырнул дед Амос, испуганно оттолкнул Янга от дверей, вернулся и сел под стеной сторожить. - За что вы его посадили в тюрьму? Почему издеваетесь?! Что он вам сделал плохого? Его лечить надо, доктору показать! А вы... а вы... - Янга душили слезы. - Он должен все эти дни поститься, усердно поститься, - сказал дед Амос и почесал сухую грудь. - Ты не истратил тех денег, что на чеки выдали? - Еще немного есть... - Береги. Скоро очень понадобятся. Так ни на один вопрос и не ответил. Янг и без того берег деньги. За все дни потратил только два доллара и тридцать пять центов. Янг помнил, что деньги нужны будут, чтоб показать отца врачу. Только когда это случится? Зачем посадили под стражу больного отца? Если б жили на Биргусе и если бы жив был бомо, то все лечение могло бы обойтись значительно дешевле: отнесли бы колдуну двух курочек, и он выгнал бы из отца злого духа. Ведь отец стал не святым человеком, не божьим, а наоборот - в него вселился злой дух и мутит разум. Интересно, есть ли в Компонге бомо? Может ли врач заменить его? И что сельчане надумали сделать с отцом, зачем заставляют его голодать? Янг решил никуда далеко не отходить от хлевушка, ночевал в чужом курятнике-будке. Хорошо, что куры по ночам не сидели в нем, каждый вечер взлетали, кудахтая, на панданус. А будка удобная, так уютно в ней, - если б еще на пядь подлинней, можно было бы и ноги вытянуть. И курами почти не пахнет, весь низ Янг застлал сухой листвой, на стены прикрепил цветные снимки моря, зеленых островов и розовых дворцов - вырвал из какого-то журнала, найденного на свалке. Сама того не желая, тайну выдала Натача. Как-то в сумерки прибежала во двор, опустилась на колени возле будки. В руке за спиной что-то держала. - Ты уже спишь? Ой, как тут у тебя красиво! Вот кабы и мне такой домик! - щебетала она. - Зачем люди делают большие дома? Лишь бы можно было влезть в него, от дождя спрятаться, и все. А не захотел жить на этом месте, встал, перебежал с домиком на спине в другое место. Так и путешествовать можно - с хаткою на спине! - Ночью хорошо. А попробуй днем залезть - изжаришься. - Не удивительно! - Натача постучала пальцами по железной односкатной крыше, сделанной из расплющенных бидонов. - Солнце как напечет. Слушай, тебя тоже берут на Главный остров. - Куда-а-а? Кто бере-ет?! В голосе Янга было такое удивление, что Натача испуганно зажала пальцами рот. - Ой, а ведь я думала, что ты все знаешь! - она засуетилась, хотела встать, убежать, но Янг высунулся и ловко схватил ее за руку. - А ну - лезь сюда! И рассказывай... Все, что знаешь! Повизгивая и ахая от любопытства, Натача залезла в будку. - Ты знаешь, что скоро наш храмовой праздник? - Ну... - ответил Янг. Он действительно что-то слышал об этом. Каждый год бывает. - Отца твоего повезут на Главный. Он кавади понесет с жертвами Вишну. Он теперь самый близкий к богу человек, и его Вишну послушается. Вишну должен всем нам помочь, всем биргусовцам! - А если из соседней деревни большую жертву Вишну отнесут? Так бог их послушается, им поможет, а не нам? - наивно спросил Янг. - Нет, Вишну и нам поможет, он добрый и всемогущий! - горячо зашептала Натача. И так близенько от Янгова лица, что он чувствовал ее жаркое дыхание, а кудрявые пушистые Натачины косички нет-нет да и щекотали ему нос. - Раздевайся! - вдруг сказала Натача, хотя Янг и так был в одних трусиках. И разжала кулак, показала, что принесла. В твердом, как картон, листе фикуса с заломанными уголками лежала какая-то серовато-желтая смола. - Дед Амос мазь сделал. Давай я помажу тебе, где покусано. Скорей заживет. - Отцу надо было бы помазать. У него все тело в язвах. - Нельзя твоего отца лечить, дед сказал. Чем больше мук он примет, тем больше очистится его душа, станет ближе к богу. Ложись! - велела Натача и даже толкнула Янга в спину. Янг разлегся из угла в угол спиной вверх - как раз хватило места вытянуться. Натача, подышав на мазь, еще больше разогрела ее, начала макать в нее палец и водить им по шее, по спине, по рукам Янга - легонько, мягко, подувая на болячки. "Вот если бы послушался Вишну! - думал в это время мальчик. - Если послушается, то стоит ради этого и пострадать. Зато всем сельчанам будет облегчение, начнет везти с работой, найдут, где и на какие средства свои хижины строить. А может, и на отца обратит Вишну внимание? Все-таки кавади понесет. Боже, сделай так, чтоб стал он нормальным человеком, чтоб его разум прояснился!" - А ты свои мазала? Давай я тебе... - шевельнулся Янг. - Мазала! Лежи спокойно... Вот, видишь, на руках болячки подсыхать начали... Тут немножко мази осталось, спрячь, в другой раз смажешь. Ну, я побежала! А то еще увидят нас вместе! - Натача вскочила на ноги - бух головой о крышу! Чуть не свернула ее набок. Почти всю ночь лил дождь. Гремел, не утихая, гром, сверкали ослепительные молнии. По двору неслись потоки воды, унося мусор и нечистоты. Янг сидел по щиколотки в воде - будку подтопило - и, пугаясь и молясь, слушал грозу, слушал, как стонет, скулит, жалуясь кому-то, отец. 3 Заснул, должно быть, на рассвете, забившись в угол, и только намучился, а не выспался. Потом перебрался к хлевушку, в котором был заперт отец. Янг успел снова уснуть под дверью хлевушка, но его разбудил Амара. - Здравствуй, властитель земли и неба! - странно поздоровался он. - Бессмертный*, ты?.. Нашел властителя! ______________ * Амара - бессмертный (сингал.). - А что? Вся земля под тобою, небо - над тобою. Кто все это сможет у нас отнять? Никто. Пока будем живы - никто. - Земли подо мной на шаг - да и та чужая. Остров отняли, дом развалили... Ни мамы, ни отца... - Душевная боль исказила лицо Янга, еще минута - и расплакался бы. - День, начатый со слезами, не приносит удачи, как говорит дед Амос. На вот, подкрепись. И пойдем, - Амара протянул ему два вареных плода пандануса. На плече у Амары висела белая пластмассовая сумка, видать не пустая, потому что низ ее оттянулся, что-то тяжело распирало сумку в стороны. - Куда... пойдем? - почему-то немного испугался Янг. Вытер глаза, начал выгрызать, высасывать мучнистую мякоть из твердых волокон-жил, которые пронизывали плоды. - Мы должны взять на себя то, от чего отказались взрослые. Если старшие отступают, вперед должны выходить мы. - Солнце еще низко, а тебе уже напекло голову. - Не бойся, я не заговариваюсь. Нам надо оглядеть горы. А может, и правда найдем там вольную землю? Все, что выявим, увидим - расскажем людям. - Выявишь, разевай рот... Как на болоте, в манграх... У тебя из еды ничего больше нет? Может, отцу подсунем, пока деда Амоса нет? - Янг посмотрел на Амарову сумку. Интересно, как он относится к лишению свободы отца? Амара же более образован, умеет читать и писать, он не такой темный, как дед Амос. С Раджем дружит, а Радж чего только не повидал, чего только не знает. Каждый день со всякими буржуями встречается, со всего света съезжаются буржуи на Рай. А Радж с ними и по-французски, и по-английски, и по-всякому. - Вообще... я немного припас... - похлопал Амара по сумке, смущенно покашляв. - Да вдруг мы навредим? Покормим изголодавшегося - сразу умереть может. Янг молча слизывал слезы с губ, вытирал щеки. Поглядел на двери хлевушка, будто прощался с отцом навсегда. - Я готов... Пошли не в ту сторону, где кончались хибарки бедняков и начиналась свалка, а значительно левей, на юго-запад, вверх по склону. Тут были привилегированные кварталы, белоснежные коттеджи среди плантаций бананов, ананасов, кокосовых и ореховых пальм. То там, то сям на проволочных оградах, на заборах, на воротах висели вывески "Private". - И тут прайвит, прайвит... - читал эти вывески Амара и сжимал зубы. - И тут не суйся, давно уже все стало частной собственностью. Наконец пригород кончился. Крутизна склона резко возросла. Земля была уже скалистая, изрезана ямами и рвами, заросшими лесом. Некоторые деревья - пахутакавы - были похожи на гигантских сороконожек с уродливо длинными лапами, стволы их почти лежали, разостлав кроны на камнях. Изредка встречались на террасах узенькие клочки полей, были и брошенные участки, заросшие колючим кустарником и бурьяном. Першило в горле от дыма - тут и там вырубали и выжигали лес, пытались расчистить хоть небольшой участок и потом наносить туда земли. Мужчины, занимавшиеся этим, лазали по крутизне, как обезьяны, были почти голые, с небольшими повязками на бедрах. Темные тела блестели от копоти, грязи и пота. Валежник горел плохо, больше дымил, был еще сырой от ночного дождя. Амара старался заговорить то с одним, то с другим из работавших тут. - А что - те брошенные участки на террасах уже ничьи? - Можешь считать - ничьи. Там что-нибудь сможет расти только лет через пять. А то и никогда, поливай не поливай. В голосе мужчины чувствовались усталость и отчаяние, и Амара с Янгом поняли: люди ничего хорошего от своей работы не ждут. Все чаще попадались на пути огромные наплывы черно-бурой лавы - ноздреватые, замшелые. Будто некий великан, а может сам бог Вишну, замесил где-то там, наверху, тесто, а оно так бурно поднялось, вспухло, что расползлось во все стороны. Карабкались, подавали друг другу руки или куски лиан и наконец оказались как бы на плоскогорье. Огляделись по сторонам - и сквозь чащу зелени увидели внизу воду. Не равнина тут была, а впадина с озером. А настоящая гора торчала еще дальше за озером. Самая маковка ее была не зеленой, а буро-синей, затянутой пеленой тумана или дыма. В одном месте среди зарослей белел, пенился водопадик. Но до него, видимо, было далеко, так как шум воды сюда не долетал. - На ту гору не полезем, мы же не сумасшедшие... - каким-то равнодушным голосом сказал Амара. Чувствовалось, что он потерял уже всякую надежду что-либо отыскать здесь. - Так давай хоть озеро обойдем, спустимся к воде, - предложил Янг. - Кальдера называется... На месте этого озера было когда-то жерло вулкана, - сказал Амара. - Удивительно, правда? Не на самой макушке, а сбоку. - Не выдумывай, - не поверил Янг. - Я на картинке видел вулкан, там из вершины горы поднимается дым, огонь и камни летят. - Был, говорю, вулкан, да потух. А теперь в кратере вода и лес. - А может быть извержение снова? - Может. А когда - никто не знает... Спустимся ниже. Янг лез за Амарой, стараясь повторять все его движения, хотя порой трудно было дотянуться до тех веток и тех выступов, какими тот пользовался. - Вода!.. Холодная... И чистая, а казалось сначала, что черная. Парни повисли, одной рукой держась за ветви, а другой зачерпывая воду, и пили, смаковали, никак не могли напиться. Вода вкусная, только немного чем-то припахивает, будто бы испорченным яйцом. Янг успел проголодаться за это время, и теперь в самый раз было бы снова подкрепиться. Но Амара даже не заикнулся про еду. - Пошли, пошли дальше... Легко Амаре подгонять: "Пошли..." Если бы Янг был такого роста и таким сильным, и он бы так ловко прыгал, карабкался, лез, продирался вперед, зависал на руках, раскачивался, чтобы сигануть с выступа на выступ. Потом метров сто шли берегом озера, вдоль самой воды вела узкая отмель из серо-бурого гравия, гальки, кусочков вулканического синеватого пепла, окаменевшего от давности, а над головой нависали каменистые глыбы. Слышался уже шум воды, но это был не тот водопадик, который виднелся издалека среди скал и зелени. И ручей был меньше, и вода тут скакала с камня на камень, как по ступенькам. Возле устья и берега ручья и берег озера, даже отмель были разрыты, перекопаны. Кучи песка, гравия были примяты, истоптаны человеческими ногами, следы были и от босых ног, и от грубых ботинок и сапог. - Кто-то рылся тут, как свинья, - будто про себя сказал Амара. Что-то ему не понравилось, что-то тревожило. Он огляделся, но что-нибудь увидеть дальше по берегу и вокруг было невозможно из-за скал, деревьев и кустов. - Что он тут искал? - Амара присел, поводил рукой по песку, покопался в нем. Янг тоже пощупал, потер песок, вглядываясь в крупинки и камешки. - Может, какие-нибудь самоцветы драгоценные, - сказал он. - Давай немного поднимемся в гору. - Амара почти на корточках начал карабкаться по воде, по камням, Янг - за ним, и скоро они вымокли с ног до головы. Когда таким путем поднялись на плоскогорье, то увидели, что ручей тут более спокойный и широкий. Всюду на берегу песок насыпан бугорками, даже в воде, видно было, камни сдвинуты со своего места. Прошли еще немного туда, где ручей разделялся скалой на два рукава. Перешли через первый ручей, обогнули скалу, поплелись вниз по левому берегу более широкого протока, который все больше забирал вправо. Следы неизвестных искателей или исследователей замечались и тут: то в воде на мелком, то на самом берегу серели кучки гравия и песка, камешков, будто кто-то разделил зачерпнутую со дна мелочь по величине. Следы и тут были двоякие - от грубого сапога или ботинка и от босых ног. Значит, искатель был не один? Из-за небольшого поворота ударил в уши шум водопада. Перед самым водопадом течение ручья было бурное и стремительное. Амара и Янг не решались заходить в воду, чтоб не сбила с ног и не покатила по камням вниз. Пошли и дальше по левому берегу. Скалы тут почти вдавались в озеро, а водопад остался сзади и немного справа. На самом обрыве присели, очарованные красотой пейзажа. Отсюда можно было оглядеть добрую половину озера. Там, где его освещало солнце, вода казалась светло-голубой, немного даже зеленоватой, а где была тень - темно-зеленой и фиолетовой. Дальнюю часть озера скрывал похожий на сдвоенную пышную лепешку заросший кустами островок. Внизу, под ногами ребят, раскинулась бухточка, почти вся лежащая в тени. Бухту окаймлял низкий, густо засыпанный камнями берег. Бело-сизые космы водопада (оттуда на ребят сеялись брызги холодной мжички) обрушивались на эту естественную мостовую, терялись среди камней, оставляя на их боках и лысинах комья белоснежной пены. И всюду вдоль бухты, где можно было зачерпнуть из ручья или на берегу песок или гравий, были насыпаны холмы или холмики, многие камни были сдвинуты с места. Янг хотел уже искать спуск вниз и первым скатиться на берег бухточки, как вдруг Амара схватил его за плечо: "Прячься!" Почти из-за такого же выступа скалы справа от бухточки плыл под поверхностью воды человек в черном гидрокостюме с желтой полоской на боку. Руками не работал, руки были чем-то заняты, перебирал только ногами в ластах. Вот над водою показалась половина блестевшего черного шара - головы пловца, высунулась трубка. Из трубки хлестнул фонтанчик воды... Пловец повернул к берегу, голову поднял из воды больше, но лица нельзя было разглядеть - оно было закрыто стеклом маски. Вот пловец уже достал ногами дно, поднялся, тяжелый свой груз взял в одну руку, изогнувшись в другую сторону, чтоб уравновесить тяжесть. Держал под рукою словно бы обрезок какого-то бака с зачерпнутым на дне озера песком. Должно быть, в дне металлического бака были сделаны дырочки, ибо снизу многочисленными струйками текла вода. Неизвестный сорвал маску и трубку, положил на свое металлическое решето, взялся за него обеими руками, прижимая к животу. - Пит! - озабоченно прокричал он, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. - Пит! Тот, кого звали, не откликался, его нигде не было видно. - А что! Я так и думал: не один человек тут рылся, - зашептал Амара. - И не один день. Незнакомец вышел на берег, поставил свое решето, содрал с ног ласты и утомленно присел на камень. - Что будем делать? Может, спустимся и спросим, что они ищут? - предложил Янг. - Тс-с-с... Гляди! - показал Амара влево. Из-под навеса скал, уже с их стороны, выплыл на небольшой резиновой лодке, подгребая короткой и широкой лопаточкой, еще один незнакомец. Он был в полосатых, как американский флаг, трусах и пляжной белой шапочке с прозрачно-синим длинным козырьком. Может быть, он плыл от того ручья, где только что щупали руками песок и они сами? Как же они не заметили этого лодочника, а он - их? Лодка надвинулась днищем на берег. Лодочник вынес бордовое пластмассовое ведро с песком и мелкое, но длинное пластмассовое корытце с выломанным с узкой стороны бортом. Поставили корытце чуть-чуть наклонно, насыпали на него песок и стали поливать водою. Топтались на корточках, щупали и, наверное, ничего хорошего не вымыли, не нашли, потому что тот, в шапочке, вдруг со злостью швырнул ведро. А другой, в гидрокостюме, что-то сказал, и они заспорили, показывая в разные стороны руками и даже на остров. - О чем они? - прошептал Янг. - А ты разве не понимаешь по-английски? - Плохо. Матрос Дуку немного подучил, но... - И я - плохо. Что-то о золоте говорят. - Ама-а-ара?! - выдохнул взволнованно Янг. - Они ищут золото? А что, если и нам попробовать? Вдруг да повезет! - Не надейся. Никогда никто ни тут, ни на Биргусе не говорил, что на Горном есть золото. Если б кто-нибудь нашел его, знаешь, что тут началось бы? Конец света! - Но они все-таки ищут? - горячо возразил Янг. - Ищут! Может, это какие-либо глупые туристы. Думают, если отъехать на тысячу километров, попасть на любой остров в океане, так можно полные карманы самородков или золотого песка нагрести. Пошли отсюда! 4 Обход озера занял еще около часа. Пока лазили, пока карабкались, нашли с западной стороны еще два ручья, впадавших в озеро. - Разве оно бездонное? - удивился Янг. - В него вон сколько льется, а из него - ни струйки! - Высыхает... - сказал Амара, но тут же добавил: - Нет, не может столько высохнуть. Куда же девается вода? Вон, по камням можно узнать - уровень не меняется. - Вон то место, где мы были. И тут нигде не булькает ручей, не вытекает из озера. - Оно хоть и в бывшем кратере, но намного выше уровня океана. Если бы прорвалась вода через эти скалы - вот шуганула бы! - А может... А если оно под землей течет в океан? Может быть такое? - Может. Вулкан, землетрясение что хочешь могут сделать. Но если бы вода прорывалась в землю, то она кружилась бы, был бы водоворот. Вот дурни, лучше надо было приглядываться к поверхности. Янг спустился по камням к самой воде, нарвал горсть листьев, швырнул на воду. Листва разлетелась, упала в каких-то двух метрах от берега. Упала и лежит себе спокойно, никуда ее не несет, не крутит. - Второй раз не будем обходить - ну его! - вздохнул Амара. - Нам надо еще южный склон горы разведать - до самого моря. Если и тут ничего не найдем... - Амара не договорил, сокрушенно махнул рукой. Южный склон горы показался не таким длинным и был намного круче, чем восточный, который вел к городу. Нагромождение скал, треснутых и разорванных наплывом лавы было более диким и малодоступным. Деревьев и кустов тут росло меньше, да и те сплошь искореженные, изогнутые. Друзья нигде не заметили даже небольшого, более или менее ровного участка, чтоб можно было зацепиться, натаскать туда земли и разбить хоть небольшой огород. Скалы внезапно кончались обрывом, дальше внизу протянулся песчаный берег, до пенистого прибоя было метров семьдесят. Тут и там на песке были раскиданы одиночные камни и скалы, росли колючие кусты молочая, торчали метелки султанской травы, сидели кактусы. Довольно большой участок песчаного пляжа возле воды был огорожен плотным дощатым забором, по верху которого в три ряда тянулась колючая проволока. С обрыва парням видно было, что делается за оградой: на восточной стороне площадки белели две палатки с поднятыми боковинами, чтоб продувало ветром. С западной стороны долетало низкое частое чахканье. Там стоял на четырех колесах двигатель, немного похожий на тот, что видел Янг понтоне в лагуне их Биргуса. Посреди участка, ближе к забору и к парням, возвышался автомобильный прицеп-вагончик с высокими и низкими антеннами наверху. Почти на прямой линии с ним близко к воде лежали какие-то ящики и полосатые бочки с топливом, а уже совсем на воде у берега виднелся катер или глиссер. Долго смотрели на все это Амара и Янг, пока дождались хоть какого-то движения за забором. Из одной палатки вышел рабочий, направился к двигателю. Лишь внимательнее приглядевшись, они заметили, что от двигателя к вагончику с антеннами и от него к берегу тянутся не то шланги, не то провода кабеля. И еще одно поразило: на море покачивались раскинутые большим полукругом гигантские поплавки - черно-белые полосатые бочки. Они были соединены попарно рамами, из середины каждой пары торчал вверх стержень с дощечкой-вывеской. Что было написано на тех вывесках, можно было прочитать только с биноклем в руках. Парни спустились вниз, настороженно пошли вдоль забора. С восточной стороны, там, где был Компонг, обнаружили на заборе железную вывеску с надписью. В тексте справа и слева стояли красные восклицательные знаки - один точкой вверх, другой - точкой вниз. Амара долго вчитывался в текст, стараясь понять смысл, и Янг нетерпеливо подгонял: "Ну - что? О чем пишут?" - Какая-то научная экспедиция по изучению океана. Американская, кажется. Запрещено приближаться, особенно с моря, ближе чем на двести метров. - Если б Радж был с нами, он бы точно все перевел! - прошептал Янг. - А что тебе непонятно? - казалось, рассердился Амара, увлекая Янга от забора. - Пошли, пока нас не сцапали... Там совсем с острова прогнали, тут - запрещенная зона. Будто не в своей стране живем, а... Амара шагал по полосе прилива - быстро, размашисто. Янгу пришлось трусцой бежать за ним, даже в левом боку закололо. Он собирался уже захныкать, но Амара спохватился: - Разогнался я... Есть хочешь? Об этом можно было и не спрашивать! Которые уже сутки живет впроголодь. Спустились к самой воде, сели на горячий, как огонь, камень. Янг не выдержал, поплескал на камень водой и сел на мокрый. Опустили натруженные, исколотые ноги в воду, в ласковый прибой. Порой вода била в камень и не очень ласково обдавала с головой. Но ребятам это было приятно, они не трогались с места. Подкрепились вареной маниокой, каждый думал о своем. Оживились немного при виде дельфинов - пара их плыла вдоль берега по эту сторону рифов, время от времени они плавно и грациозно выскакивали из воды, описывали в воздухе то малые, то большие дуги, почти без брызг уходя под воду. - Вот кому хорошо живется - позавидовать можно, - сказал Янг, любуясь дельфинами. - Что - это тебе Радж сказал? - иронически усмехнулся Амара. - Или сами дельфины? - А Радж читал, что они умеют говорить, только не по-нашему. Вот если бы научиться понимать их! - Дельфинов?! Тут и человека трудно понять... Даже того, кто на одном языке с тобою говорит. Что за цаца? Чем дышит? Пуол этот... Кто бы мог подумать, что он выкинет такое? А мы с Раджем одно время даже водились с ним. Дельфины вернулись, проплыли уже намного ближе к берегу, даже остановились было, словно прислушиваясь к чему-то. Потом медленно отдалились, описывая полукруг вокруг бочек-буйков. Что-то их тревожило. Глава четвертая 1 А Пуол в это время был на Главном острове. Привез его туда худой рыбак на моторизованной джонке с нарисованными на "щеках" лодки большими глазами дракона. Когда садился в лодку в Компонге с тремя другими пассажирами, сказал ее хозяину, что заплатит на Главном: нет дураков платить заранее. А вдруг мотор испортится или еще что? А ткнулись носом в причал на Главном, показал лодочнику вместо денег нож, подергал в стороны подбородком: "Пикнешь - мигом п-прирежу!" Слонялся по улицам Свийттауна - столицы, Душистого города, посвистывал, радовался жизни и тому, что вырвался на волю, на простор. То и дело совал руку в карман, где шуршали новенькие доллары. Украл у отца чек, когда заявился на Горный, получил по нему деньги и теперь чувствовал себя независимым человеком. Как будут устраиваться родители на новом месте без денег, не хотел и думать. Забыл он и поговорку: продав отца и мать, не разбогатеешь. Глупый этот матрос Дуку, что учил их когда-то грамоте. Как начнет рассказывать, где побывал да что видел, какие чудеса есть на свете... Не могло простому матросу стукнуть в голову, какой отравой ложатся в душу Пуола его увлекательные рассказы. И вот теперь он вольный, как птица. Будет ходить куда захочет, станет делать что вздумается. Тут такой простор, столько возможностей. Лучше было бы, конечно, совсем ничего не делать, а только есть да пить - что душа пожелает. Это не на их задрипанном Биргусе, где, кроме моря, пальм и хибар, ничего нет. Какие магазины в Свийттауне! Целый день торчал бы возле витрин, любовался б выставленными товарами, воображая себя владельцем этой роскоши - дорогих костюмов, транзисторов, сверкающих гитар, мотоциклов, машин. А как столичные люди красиво одеваются, какие девчата цокают каблучками, перебегая из учреждения в учреждение, в разные офисы и магазины. Тут и кинотеатр есть, и разные бары-рестораны. Правда, чтобы всюду побывать, все попробовать, узнать, надо бес его знает сколько денег. Что эти пятьдесят долларов! Даже не пятьдесят, а уже меньше - успел истратить. Если бы карманы были набиты деньгами, тогда б он развернулся, тогда показал бы, чего стоит. Пусть бы тогда глядели на него эти ничтожные биргусовцы и завидовали! Только что Пуол выпил целый стакан сока из сахарного тростника. Лавочник, по виду китаец, отгоняя мух и ос, при нем же пропустил между валиками пресса длинный стебель тростника, выдавил сок, подставив посудину под лоток... Пуол пил и морщился: ничего особенного, сладкий, даже губы слипаются, теплый, отдает зеленью и жажду нисколько не утоляет. А когда представил, что под пресс попали мухи и осы и китаец из них тоже надавил соку, его замутило, тошнота подкатила к горлу. Плюнул, пошел дальше. Возле какого-то шинка, двери которого выходили в скверик, стояли под деревьями столы и стулья, тут обслуживали клиентов на свежем воздухе. Пуол, придав себе важный вид богатого барчука, уселся в тени за стол. Не успел оглянуться - где же кельнер? - как тот уже сам подбежал, схватил с левого локтя салфетку, махнул ею по столу, склонился: "Что прикажете?" Ах, как понравилось Пуолу, что ему кланяются, как польстило это его самолюбию, возвысило в собственных глазах! "Что-то есть во мне такое... этакое... А парень не старше меня по годам. И мне кланяется!" Кельнер с беспокойством поглядывал на другой столик, где усаживалась пожилая пара, по виду малайцы. "Что прикажете?!" - снова спросил кельнер. "Оранжаду! И похолодней!" - "Будет сделано!" - парень полетел от него к той пожилой паре и там дважды склонился в поклоне, после чего мигом исчез за дверями шинка, с треском раскидав в стороны бамбуковую штору-ширмочку с изображенными на ней пальмами. Примерно через минуту выскочил с подносом, на котором стояли три высоких разноцветных пластмассовых фужера с питьем, один поставил возле Пуола - о стенки фужера застучал кубик льда, - помчался к пожилой паре. Пуол сначала вынул полиэтиленовую соломинку из фужера как ненужную, хлебнул через край, прямо с кусочком льда. Так и держал на языке льдинку, смакуя сок. Но увидел, что малайцы не торопятся проглотить питье, потягивают его через соломинку, сосредоточенно и спокойно поглядывая по сторонам. Лед они не берут в рот, кусочки его глухо постукивают о стенки фужеров, особенно когда малайцы начинают помешивать сок соломинками. "Вон оно что... - Пуол нагнулся над своим фужером, - тьфу!" - выплюнул в него кусочек льда и тоже засосал оранжад через соломинку - важно, с независимым видом поглядывая туда-сюда. Пуол будет делать все так, как эта пара притомившихся бизнесменов, будто бы небогатая на вид, а на самом деле - ого-го... Пуол все, что надо, перенимет, всему научится. Он ничем не хуже, так почему бы и ему не стать богачом в конце концов? Чтоб все кланялись ему... - Еще стаканчик! - приказал он кельнеру. Уже сегодня, в первый день своего бродяжничества по столице, хотелось сделать все возможные шаги к той жизни, какой когда-то будет жить, той карьере, которая принесет ему деньги, деньги, деньги... Любые, в любой валюте. Высосал второй стакан, даже в животе забурчало, сунул льдинку, как обезьяна, за щеку - пошел бродить дальше. Проходил улицу за улицей, брел возле высоких домов и низких, по широким улицам и грязным закоулкам, миновал несколько площадей. Постоял, понаблюдал немного за тем, как меняется почетный караул возле султанского дворца. "Ха, одни остолопы топают ногами, другие с раскрытым ртом таращат на них глаза..." - подумал он. Заглядывал в какие-то лавочки, магазины, аптеки, где тоже что-то пил. Потолкался на базаре... Нарочно спотыкался на разложенные на циновках овощи и фрукты и первым начинал ссору, если торговцы и торговки возмущались. То у одного, то у другого брал что-нибудь попробовать, приценивался, торговался, а потом охаивал товар и шел дальше. Попал в кинотеатр, хотя сначала хотел пройти мимо. Привлекло нарисованное на афише чудовище - не то человек-великан, не то гигантская обезьяна, с красной пастью, клыкастая, обросшая шерстью, лазит по городу, превращая в кучу обломков небоскребы, давит людей. Сидел в зале, окаменев от страха, но ни разу не вскрикнул, не пискнул, хотя обезьяна-гигант на экране разрывала людей на куски, высасывала из них кровь. Был уже вечер, когда он вышел из кинотеатра. На Рекриэйшенстрит - улице отдыха и развлечений - полыхали разноцветные рекламы, манили рестораны и кабаре. Возле каких-то не очень броских дверей без всякой вывески его остановила молодая парочка. Пуол поддался на уговоры, ступил за порог этих дверей... ...Выбросили его, пьяного, после полуночи. В голове сильно шумело, а в кармане было тихо, тихо. 2 Поднял его с тротуара полицейский. Пуол уже немного протрезвел. "Марш отсюда! Где твой дом?" - казалось, грозно спрашивал охранник порядка. "Там!" - неопределенно махнул рукой Пуол куда-то в сторону порта. Остаток ночи провел в том сквере, где пил оранжад. Прогнал со скамейки какого-то нищего. Когда тот начал возмущаться, пригрозил прирезать его. Чтоб показать свое отвращение к нищему, постелил на место, где он лежал, взятую в мусорнице газету "Фридом" ("Свобода"). Под утро его снова поднял полицейский: "Спать тут опасно..." - "Могут обворовать", - насмешливо закончил за него Пуол и вывернул пустые карманы. Он сам готов был кого-нибудь обчистить, да все гуляки уже разбрелись по домам, а добропорядочные жители еще не просыпались. Через какой-то час начали разъезжать мото и велоколяски, машины-фургоны, развозить по лавкам продукты. Богатым горожанам заказы доставлялись на дом. Пуол проследил за тем, как высокий индус в чалме остановил коляску возле одного особняка, взял из-за спины прикрытую белым корзину, поставил ее на столб у ворот - высоко, на уровне головы, нажал на кнопку звонка, вызывая повара или слугу. И тут же снова сел за руль, покатил дальше. Отъехал он, может, всего шагов на десять, как Пуол был уже возле ворот, запустил руку в корзину. Нащупал большую, посыпанную рыжеватыми крупинками сахара, булку. Не стал шарить, что еще там есть, наддал ходу. В этот день начали украшать столицу к празднику коронации султана. По городу развозили и развешивали флаги, плакаты, гирлянды цветов, портреты султана и членов его семьи, строили арки, увивали их венками, разбивали дополнительно торговые палатки, натягивали на пустырях тенты для столовых, где будет раздача похлебки для бедных. Людей на улицах заметно стало больше, было много приезжих. Пуол слонялся среди них и чувствовал себя как рыба в воде. У одной дамочки выхватил из рук хозяйственную сумку - увидел на ее дне пузатенький с кнопочками кошелек - и пустился наутек. Запутывал свои следы в каких-то закоулках, а когда стало тише - снова подался в центр. В кошельке вместе с мелочью было восемнадцать долларов и двадцать центов. Ничего себе! И так легко заработал эти доллары! Жаль, что кошелек старенький, не загонишь... Зашел в лавочку, купил легкие туфли, оглядел ноги в низко поставленном зеркале - сам себе понравился! Как джентльмен, а не вор... Он еще не знал, что настоящие крупные воры, мошенники и гангстеры имеют вполне пристойный, даже респектабельный вид. Пока еще не знал, где проведет вторую ночь в столице. С ночлегом все решилось совершенно неожиданно. Шел по Томмироуд мимо больших английских казарм и с удивлением заметил, что эта "Солдатская дорога" скрещивается с той улочкой, где из него высосали все, что можно, и вытолкали потом за ненадобностью на тротуар. Пошел дальше, за перекресток, по Томмироуд, замечая, как все больше мельчают дома, глуше и грязнее становится улица. Это была, наверное, последняя улица, которую он еще не обследовал, не оглядел. Через сводчатые проезды видны были за дворами лабиринты улочек и закоулков, разные по высоте дома и домишки, хибары лепятся одна к другой, некоторые пристройки трехстенные или почти круглые, будто сторожевые башни. И крыши были разные: и высокие, многоскатные с какими-то железными флажками, и плоские, почти без наклона, низко стоящие на стенах, и такие, у которых края завернуты, как в китайских пагодах. Под стенами тут и там играют возле помойных ям и грязных луж дети, сидят старухи. Постояв немного, вошел в один такой двор, удивился, как люди находят в этом хаосе свое жилье. И вдруг позади, где-то на Томмироуд или еще дальше, послышались выстрелы. Глухо, негромко. Пуол мигом обернулся... По узкому проезду вбегал во двор, сильно хромая, китаец с пистолетом в руке. Старухи и дети с визгом сыпанули по домам, а один карапуз-кривоножка пытался подняться с земли и все падал, ревя во весь голос. Пуол, не зная, что делать, подхватил его на руки... И в этот момент через проезд увидел, что по ту сторону Томмироуд из закоулка выскочило еще два вооруженных человека. Раненый китаец оглянулся на них и выстрелил не целясь, но те успели разбежаться в стороны... А китаец шарил глазами туда-сюда, искал укрытия, и Пуол показал ему на приоткрытые двери ближайшей пристройки. Беглец скумекал, скок-скок туда на одной ноге - хлоп! - закрыл дверь на запор изнутри. Через минуту во двор вбежали и те двое, у одного в руке тоже был пистолет, у другого что-то похожее на маленький автомат с продолговатым голым стволом. - Куда он побежал? - автоматчик ткнул автоматом Пуолу в грудь. - Ва-а-а-ай! - вопил, вырывался из Пуоловых рук карапуз. - Туда... вон! - показал в темный лабиринт переулков Пуол. - На соседнюю улицу! Преследователи побежали в темноту. Малыш заревел еще громче, начал царапаться, и Пуол спустил его с рук, еще и шлепнул по заду. Тут и там заскрежетали, начали открываться двери. Одни распахнулись настежь, из них выскочила молодая женщина, подхватила малыша, обожгла Пуола недобрым взглядом и снова скрылась. "Дура..." - собрался обругать ее Пуол, но тут приоткрылась и та дверь, за которой спрятался беглец. - Эй, иди сюда! - позвали Пуола из дверной щели. Пуол подошел. - Ты хозяин этой лачуги? - Нет. - Все равно! - китаец распахнул дверь шире, втянул Пуола за руку внутрь, снова запер дверь на запор. Где-то в глубине помещения из темноты слышались всхлипы и приглушенные рыдания жителей. От страха они боялись заплакать, закричать громко. - Я видел в щель... как ты их. Спасибо, что помог, - китаец вдруг со стоном почти упал на скамеечку, вытянул раненую ногу. - Задача, значит, такая... Да тихо вы там! Я не собираюсь глотать вас живьем, как мышат, - прикрикнул он на скуливших. - Значит, так... Ты покарауль там во дворе, пока меня тут немного перевяжут. Смотри, чтоб никто не выходил во двор. Может, те прибегут опять, - чтоб не у кого было расспрашивать. - У-у-у-у... Рам, рам... Ре рам... - молились в темном углу люди, тревожа бога. - Я ведь просил - тихо! Неужели непонятно? - в голосе китайца прогремела угроза. - А ты давай... туда... Если хочешь заработать. Последнего китаец мог и не добавлять. Пуол шмыгнул за дверь. Каким-то десятым чувством он уловил: это тот Его Величество Случай, который надо хватать за хвост. Все произошло не так себе! Нет! "Дурная голова найдет шишку!" - вдруг он как бы услышал укоряющий голос отца и даже головой крутнул, чтоб отвязаться от него. "Шишка... шишка... Моей шишке вы еще не раз позавидуете!" - возражал он мысленно. Не стоял столбом, прохаживался туда-сюда. Где приоткрывалась дверь, бил по ней ногою. - Не высовывайте носа, если хотите жить! И люди не высовывали. Выглянул и на Томмироуд. Всюду была тишина, только где-то густо гудели машины. На этом участке улица вечером не освещалась, темнота была, казалось, вековечной, если бы не косые светлые полосы из окон, не цветное зарево над центром, от которого и сюда долетал призрачный отсвет. Вернулся во двор. Тут ни одно окно не светилось. Люди притаились как мыши. Преследователи не вернулись больше, видно, махнули рукой на беглеца. Да и найти человека в этом лабиринте было не легче, чем термита в джунглях. Снова приоткрылась та же дверь, снова позвали Пуола... И вот уже идут они по темным улицам и переулкам. Раненый незнакомец одной рукой опирается на палку, другой вцепился в его локоть. Приказал: "Веди!" И Пуол повел - без возражений, без расспросов. Сворачивал там, где ему приказывали повернуть (много раз), петляли. Пуол в этой части города не был, даже не представлял, что есть такой город в городе. Тут и там бросались в глаза вывески и надписи китайскими иероглифами, порой афиши тянулись в сторону от стены, свисали вниз или были протянуты на проволоке через улицу. Китайский город! Перед каким-то подъездом остановились. Китаец снял косынку, завязал Пуолу глаза и провел его через здание, потом дворами подвел к еще одному. Дальше уже китаец вел его, то и дело предупреждая: "А теперь сюда!.. А теперь туда!.. Ноги поднимай, тут начинаются ступеньки". Этих поворотов, переходов по коридорам, спускам и подъемам на лестницах было еще немало. Как сам китаец преодолел все это, было непонятно. Наконец спустились по лестнице на два пролета, и китаец постучал условным стуком в дверь. Она открылась не скоро и, должно быть, чуть-чуть, на длину цепочки. Кто-то, видимо, разглядывал Пуола, ибо китаец вынужден был сказать: - Он со мной. Цепочка еще раз звякнула, скрипнула дверь. Китаец подтолкнул Пуола вперед и стянул с его глаз повязку. Все равно ничего не было видно, и Пуол выставил перед собой руки, чтоб не выколоть чем-нибудь глаз. Слышал, как китаец сам закрывает дверь, и все в груди дрожало от напряжения, сжималось от страха и любопытства. Впереди загорелась спичка, осветив старческую руку и морщинистые, мешочками, щеки, впалый рот, сморщенные губы. Старый китаец или китаянка? Такой крысиный хвостик-косичка с тесемкой мог быть и у мужчины. Китаянка зажгла две розовые свечки на подсвечнике, стоявшем на полке, прибитой к стене. Понесла его перед собой, прикрывая одну свечку ладонью, вошла в довольно большую комнату, обставленную мягкой мебелью. Ничего подобного Пуол никогда не видел, это было словно в сказке. Стал как вкопанный, не смея дальше и шагу ступить. Весь пол в комнате был застлан мягким в цветах ковром, посредине стоял низенький стол с аккуратно разложенными вокруг него подушечками. Китаянка поставила подсвечник на стол и молча вышла. - Си-си, - поблагодарил китаец. - Мама, свари нам кофе! - бросил он вдогонку. - А ты разувайся, проходи дальше. И садись, хочешь на подушку, хочешь на диванчик. Сам он дохромал до красного, с затейливой спинкой диванчика, упал на него. Снимая у порога туфли и морщась (успел набить и растереть мозоли), Пуол исподлобья разглядывал хозяина и всю роскошную, с картинами на стенах, комнату. Хозяин, уже немолодой, лет под сорок, сидел, смежив веки, лицо мокрое, на лбу капли пота. Терпел, наверное, страшную боль, а за всю дорогу ни разу не застонал. - Разуй и меня, - выставил китаец здоровую ногу. Пуол ступил на мягкий ковер, чувствуя подошвами ласковое щекотанье ворса. Стал на колени возле диванчика, у ног китайца. Он готов был ползать на коленях (пока что!), готов служить ради того будущего, которое ждет его. Вынес хозяйские туфли за дверь, левая была клейкой от крови. - А теперь подай поближе аппарат... в углу... вон... - показал хозяин за диванчик. Пуол бросился туда, а как взять - не знал. Упала, загремела телефонная трубка. - Сейчас... Он развалился... И он привязан, я сейчас отвяжу, - задергал Пуол провод. - Ха-ха... - не выдержал китаец. - Не надо отрывать, отвязывать. Давай так, как есть. Пуол поставил телефон ему на колени. Китаец снял трубку, потыкал пальцем в кнопки с цифрами. Подождав, сказал в трубку: - Остаемся при своих интересах... Даже пукалками начали забавляться... Подробнее позже - и не по телефону. - Послушал ответ в трубке и сказал: - Я так же думаю. Более того, я в свое время предупреждал об этом. - И положил трубку, передал аппарат Пуолу, чтоб тот поставил его на ту же кожаную тумбу, похожую на отрезок толстого дерева. Пуол ставил телефон подчеркнуто осторожно. - Дай мне две подушечки под спину. Пуол быстренько взял две подушечки от стола, воздух от его движения всколыхнулся, свечи едва не потухли. - А теперь садись сам и рассказывай, - властно показал китаец на место у своих ног. - Что? - Пуол подмостил под себя подушку, внутренне дрожа от восхищения: где это было видно или слышно, чтобы хоть один биргусовец сидел на таком! - Все! Кто ты, откуда ты... Почему оказался в том месте... Как зовут... Есть ли семья... Где живешь... Многое интересовало китайца! Но Пуол рассказал все откровенно, сам удивляясь своей искренности: обычно он любил прихвастнуть. Старался быть деловым, говорить без лишних подробностей. Китаянка принесла кофе. На подносе стояли высокий кофейник, две чашечки на блюдцах, сверкающая на свету сахарница с сахаром, четыре сухарика на бумажной салфетке. Пуол только диву давался, что за мать у китайца: сын сидит с завернутой чем попало окровавленной ногой, а она не поинтересуется, не спросит, что случилось. И не ахает, как ахали бы все матери в таких случаях. - Осторожно подтяни стол ближе сюда... Не опрокинь подсвечник... И пей, не стесняйся. Ты пил когда-нибудь настоящий черный кофе? Думаю, что и представления о нем не имеешь. Пуол осторожно подтянул стол к ногам китайца, несмело взял в руки горячую чашечку, хлебнул один раз какой-то горечи и обжег язык, губы. Виду, однако, не подал. - А вы кто? - осмелился спросить. - Это тебе не надо знать. Чем меньше человек знает, меньше проявляет любопытства, больше слушается и выполняет, что приказывают, тем дольше его век. Заруби это себе на носу! - Я ничего такого не хотел... - пробормотал он и тотчас спохватился: - Зарубил, зарубил! - Хотеть не в меру тоже вредно. Но ты мне нравишься... Хотя ты и не хуацяо, не китаец... Как я понял, тебе нужны деньги, а чтоб иметь деньги, надо найти свой бизнес. И тебе нужно место, где жить... Так? - Да... - облизал ошпаренные губы Пуол. - Все это ты будешь иметь... со временем... Когда пройдешь испытательный срок. Жилье, правда, найдем раньше. Я напишу записку, пойдешь по одному адресу... За комнату там уплачено... Когда заведутся деньги, вернешь мне ту оплату. Я назову сумму, которая к тому времени набежит. - Большое спасибо! - не удержался Пуол. - Благодарить будешь потом. Да одним "спасибо" и не отделаешься. Будешь делать то, что тебе прикажут, поручат. Никакой своей инициативы не проявлять, слышишь? Никаких вопросов никому не задавать, стараться не видеть того, чего тебе по рангу не надо видеть. Если пройдешь испытательный срок, на твое имя в банке будет открыт счет. На него будут перечислять деньги за разовые услуги... Это значит, после каждого конкретного случая, если будет признано, что задание ты выполнил безукоризненно. Ты будешь иметь связь только со мной и не непосредственно, а через кого-либо... Ох, помоги положить ногу... на диванчик... А подушечки эти под голову... Повыше... На лбу китайца блестели крупные, как жемчуг, капли пота. Он смахивал их рукавом, а они выступали снова. Дыхание его участилось, стало прерывистым, должно быть, начиналась горячка. - Ну и, конечно, ты будешь иметь карманные деньги, на первый случай - питание, гардероб... - продолжал китаец. - Нет, должно быть, без эскулапа не обойдется... Пуля в ноге сидит, рана не сквозная. Я тебе напишу записку, сбегаешь к аптекарю, позовешь... Мама вас встретит возле подъезда, приведет сюда. Подай... вон на окне... блокнот и ручку. 3 Возле того подъезда, где китаец завязывал Пуолу глаза, сидела на ступеньках его мать - по виду словно кучка нищенского тряпья. Подошли, и она сразу встала, вынула из-за пазухи темные платочки, пропахшие потом и давно не мытым телом, завязала глаза Пуолу и аптекарю. Пуол уцепился за аптекаря, а старуха - за аптекареву сумку и повела. Снова повторилось блуждание по каким-то переходам и лестницам. Только в свою дверь старуха не стучала условным стуком, отперла дверь ключом. Зачем посылали его, Пуола, он так и не понял: аптекаря могла привести сама старуха. Возможно, раненый не хотел, чтоб она лишний раз показывалась на людях, мозолила им глаза. Китаец, слышно было, заканчивал телефонный разговор: - ...а проучить не мешало бы! Не нам играть в поддавки! Этих "даблов" только битьем можно чему-нибудь научить! - и спохватился, услышав старческий кашель в коридоре: - Мать, ты?! Входишь, сразу знак подавай, а то я могу обойму всадить! - и с грохотом положил телефонную трубку. - Мы это, мы, дорогой Чжан. Привет! - вышел на свет, падавший из комнаты в коридор, аптекарь. И с этого момента командовал в комнате, распоряжался он. Грели на спиртовке воду, раскручивали повязку на раненой ноге, разрезали штанину, обмывали ногу вокруг раны. Потом аптекарь приказал застлать белым стол (старуха после этого исчезла), положил на него раненую ногу Чжана. Старательно вымыл руки и начал щупать ногу вокруг раны, тыкать в рану пинцетом, от чего китаец закатывал глаза под лоб и тянул: "У-у-у-у!" - Не забыл еще мое имя? Правильно. Меня зовут У, просто У. Я так думаю, что немного задета кость, бедро. Пуля скользнула, срикошетила... Где же она? А-а... вот она, немного в сторону свернула, торчит, как шишка... Сделаем маленький надрез, выщелкнем... Вместо слепой раны будет сквозная. Скорей заживет, не так будет гной задерживаться. Ну, вот... Вот она, можете взять ее себе на память. - Возьму... на память... - Чжан протянул руку. - Я про эту пулю никогда не забуду. И не прощу ее. - Ну вот... А теперь обработаем рану. Через месяц будешь танцевать. - У, дорогой, я не могу так долго. Неделю, не больше. - Ну, неделю не неделю, а две - обязательно. - У промыл рану какими-то жидкостями, в комнате сразу разнесся резкий, неприятный запах, даже в носу защекотало. - Травок тебе пропишу, напарь, внутрь будешь принимать... Для общего тонуса мышеняток надо поглотать... Живеньких... По десятку в сутки... Маленькие такие, красненькие... Организм омолаживается. Больше пользы, чем от порошков и таблеток. - Ну - нет! Это ты уж сам глотай! - А банкир Ду Шань глотает, только облизывается, понимает, что это идет ему на пользу. Для него одного целую ферму держу... Ах, если б ты видел, какие беленькие самки! Как снег на горах... Не успевают размножаться... Никого не интересует, сколько имеешь основы, им подавай максимальный выход чистого товара. А когда будет пополнение базы?! И целлофан кончается, и пластмасса. Последние фразы болтливый У произнес без передышки сразу за предыдущими, и Пуол вначале подумал, что и они относятся к мышам. Но Чжан тут же строго оборвал У: - Тих-хо... Все будет в свое время и на своем месте. - Чжан бросил быстрый взгляд на Пуола. А Пуол намеренно пристально глядел, как аптекарь бинтует Чжану ногу. "Пусть думает, что я ничего не слышу, ничем не интересуюсь..." А у самого, казалось, даже уши шевелились и дыхание перехватывало от всех этих тайн и секретов. И чувствовал Пуол, что с нынешнего вечера он начал ходить по острию лезвия или по тонкому канату над бездной. Глава пятая 1 Сбруя серого ослика и тележка на двух больших колесах, которую он тянул, были украшены гирляндами из бумажных и живых цветов. В уздечке возле осликова уха торчал цветастый зонтик, прикрывал голову ослика и качался в такт его шагам. В двуколке лежали большой барабан и литавры, и в них то по очереди, то одновременно бухали булавами правый и левый барабанщик. На каждый удар по барабану у ослика вздрагивала шкура на боку, он вертел хвостом с привязанным к нему розовым бантиком. Бу-бух - круть-верть, бу-бух - круть-верть... - Оха-ха-ха! Аха-ха-ха! - заливались смехом мальчишки. Пританцовывали, что-то выкрикивали, суетились. Насобиралось их возле оркестра целая орава, всяких - и хорошо одетых, и почти голых, и оборванных. - Гляди - только вправо крутит хвостом! Вот - круть! - опять вправо... Ха-ха-ха, и не ошибется! - больше других потешался широкоротый и худой парнишка, гибкий, точно резиновый. Он даже пробовал ходить на руках, дрыгая в воздухе ногами. Для Янга все было таким дивом, что он точно онемел. То шел за двуколкой с удивительным осликом, то забегал сбоку - поглядеть на музыкантов. Какие чудесные у них трубы и дудки: и белые, и желтые, и черные, маленькие и большие, толстые и тонкие. Одна такая широкая, что ревет, как слон - голову можно всунуть в раструб! Все музыканты - европейцы, все в белых перчатках, в белых костюмах, под мышками и на лопатках проступили темные пятна пота, пот струится и по лицам из-под высоких головных уборов с султанчиком над козырьком. Впереди спиной к музыкантам идет руководитель оркестра, на оркестрантов не глядит, взмахивает блестящей палкой, будто толчет просо в ступе. На ней болтаются какие-то шарики-бубенчики и золотые кисти. Дирижер одет немного затейливей, чем остальные оркестранты: головной убор с таким же пышным султаном, как у остальных, но через плечо перекинута пятнистая шкура леопарда. Янг отстает, пропускает оркестрантов мимо себя - и опять к ослику, по-свойски щекочет пальцами его бок. Ослик отвечает одним - круть-верть хвостом! Мальчишки хохочут, весело и Янгу. Только один барабанщик нахмурил брови и кивком головы показал: "Не мешай, а то..." - И, взвесив барабанную палочку в руках, погрозил ею. Весело Янгу, он уже как свой среди ребят, как герой. Его по-дружески награждают тумаками, хлопают по плечам. Он снова пробирается сквозь толпу зевак, обгоняет оркестр, чтоб еще немного полюбоваться дирижером. Смешной этот дирижер с рыжими усами-кольцами. Он уж не толчет просо в ступе, а забавляется своей поблескивающей палкой - то тычет ею в стороны, то крутит, как мельничку. Из-за украшенных домов прорываются последние лучи солнца, ярко отражаются на сверкающих трубах... Масть ослика кажется необычной, он похож сейчас на большую и усталую пальмовую крысу... Янгу уже жаль его, пропуская оркестр мимо себя, он погладил ослика по спине и отступил, чтоб не попасть под колеса, что были выше его. - Уй, а вчера что было! Ты вчера был на прошпекте? - обратился к Янгу тот мальчик, что ходил на руках. - Нет, мы только сегодня приехали с Горного, - Янг не сказал, что они биргусовцы. - Меня зовут Абдулла, а тебя? - Янг. - Ой, тут вчера было шествие со слонами... Карнавал!.. Фейерверки! Факелы!.. Слоны в золотых попонах, с золотыми балдахинами на спинах, копытца на каждом пальце позолочены!.. Один слон на факел наступил - что тут началось! Ошалел, должно быть: будки-лотки поопрокидывал, людей потоптал... Махаута* схватил хоботом и как гахнет о землю! Такая паника началась, люди начали разбегаться, друг друга передавили. А я на пальму влез, и все-все было видно. Слона полицейский застрелил, прямо в ухо - бабах! Слона бензопилой распиливали, целую ночь вывозили... То место теперь не узнать, песком засыпали - я бегал поглядеть утром. ______________ * Mахаут - погонщик слонов (араб.). - И ты это видел?! - Янг представил все, что рассказал Абдулла, и от волнения у него даже язык к небу присох. - Видел! Я такой! Я всюду поспеваю... Давай еще к султанскому дворцу сбегаем, покажу, как стража меняется у ворот. Ой, животики надорвешь! - Нет... Мне некогда! - вдруг спохватился Янг. И так задержался с этим оркестром, может, его уже ищут. - А где вы остановились, в каком отеле? - в голосе Абдуллы не было никакой иронии. - Отеле?! Разве мы богачи?! Возле пристани наши... И отец. Янг не хотел рассказывать, в какой "отель" они с трудом втиснулись: развалюху-склад без окон и дверей. Там даже сидеть было тесно, а не то что лежать. - Тогда я один побежал. Пока! - Абдулла, будто ящерка, шмыгнул в толпу и исчез. Янг повернул к пристани. Шел и вздыхал: как жаль, что они не приехали на Главный раньше, скажем, сразу, как их выгнали с Биргуса. Тогда это было бы и дешевле, и он столько бы всего повидал. Праздник коронации начался вчера, отмечалась третья годовщина правления султана Муту. Более состоятельные архипелаговцы съехались на Главный за день, за два до праздника. Об этом земляки Янга не могли и мечтать: владельцы баркасов (широченных и мелких с крышами-балдахинами, очень похожими на застланные скатертями столы) драли с пассажиров семь шкур. Наживались как могли и владельцы моторок, и парусных джонок. Лодкой плыть было бы дешевле, но в одну все десять биргусовцев, которых выбрали везти жертву Вишну, не смогли бы поместиться, а разлучаться они боялись: как бы не потеряться на Главном! Не могли поехать и в первый день праздника, потому что цена проезда уменьшилась только на треть. Выбрались на второй и плыли полдня - за половинную цену: бог с нею, с этой коронацией, главное, надо попасть на храмовый праздник. Янг отдал за проезд тридцать пять долларов - двадцать за отца и пятнадцать за себя. На обратную дорогу осталось у него неполных девять долларов - на двоих! Но о том, как будут возвращаться назад, никто ничего не говорил, будто все сделается само собой. ...Янг обогнул густые скопления людей, которые придерживались земляческого принципа или кастового, через кого-то переступал, о чьи-то ноги спотыкался. Не уменьшилось народу и на пристани, пока он бегал за оркестром, бурливая и шумная масса людей заполнила не только набережную, но и деревянные причалы-пирсы и бетонные, что врезались далеко в море. Возле них стояли большие баркасы, хлопая парусами, большие и малые катера и даже океанский, похожий на белую гору или многоэтажный дом, теплоход-лайнер. Некоторые, не из племени хинду, кого не интересовал завтрашний храмовый праздник, уже грузились на баркасы и катера, уезжали на свои острова. Люди толпились, что-то обсуждая, либо сидели или лежали, дремали. Только не под кокосами: стукнет по голове орех, может убить. Кое-кто, разложив небольшой костерок, варил что-либо или жарил. Шныряли, ловко лавируя между людьми, лоточники, предлагали бетелеву жвачку, сандаловые палочки для окуривания богов, жареные орехи, пирожки и цукаты, всевозможные фрукты, овощи, деревянных божков, жертвенное молоко. Дым и чад, всякие запахи кружили голову. Особенно резко пахло чем-то кислым и пригорелым. Янг с трудом пробрался под навес к своим. Десять старейших мужчин в их группе, в том числе староста Ганеш, дед Амос и Натачин отец, Амат, - женщин не было ни одной. А почему не выбрали в эту группу и Амару? Было бы хоть к кому-нибудь Янгу прислониться. - Где ты болтаешься? - накинулся на него Амос. Амата не было видно, а Ганеш лежал, прикрыв лицо платком, болезненно стонал. - Садись возле отца и не давай ему выколупывать червей из ран. А то свяжем ему руки... Ты ведь не хочешь, чтоб ему связали руки? - голос старика стал ласково-сладким. Нет, Янг не хотел этого. "Добреньким прикидывается... А за что же он, все они мучают отца? Попробуй выдержи этот зуд... - Янг с ужасом смотрел на отцовы страдания, на то, как он с каким-то наслаждением и бешеной яростью раздирает болячки, рвет, полосует себя. - Мало им ран... Надо, видите ли, чтоб и черви были, чтоб больше всех поразить... Чтоб самого Вишну пробрало до печенок, когда будет видеть отцовы муки". Янг ругал себя: не надо было убегать отсюда, а сидеть с отцом. А то бросил все, захотелось, видишь ли, послушать музыку, повеселиться. И это ему веселиться? Ему, который потерял все в жизни?! "К Раджу надо было податься, ему показать отца. Радж лучше бы позаботился о нем..." - Папочка, не надо! Папочка, потерпи! - хватал отца за руки, не давал раздирать язвы, колупать их. А тот вырывался, мычал, точно немой, кусал покрытые струпьями губы, пытался покататься по земле, почесаться спиною о столб или стену. Хоть и ослабел он, но разве сравнишь силу взрослого с его силой? Вырываясь, отец несколько раз довольно крепко треснул сына - раз в ухо, раз по щеке, - глаз начал заплывать, опух. Янг молча плакал от обиды на отца, на Амоса, на весь свет... - Да не хнычь ты! Такой большой парень, а хуже маленького. Надо, чтоб у отца был такой вид. Надо! - явился откуда-то и опустился на колени возле Янга Амат. - Такой, да не такой... - недовольно бурчал Амос. - Уже не покажешь Хангово терпение и покорность. Наоборот получается - нетерпение. И бунт плоти, чувств! Кабы он хоть месяц постился, мучился, а то... - Что имеем... Сварили кашу из маниоки, а есть хотим рисовую... Значит, так, Янг, сторожи, чтоб отец никуда не убежал. Завтра все муки кончатся, его полечат. - Амат как стоял на коленях, так и завалился на бок и скоро уснул. "Полечат... Разве можно вылечить эти страшные язвы? Какие синие круги возле каждой - боже, боже. У отца горячка, весь трясется, огнем горит. Может, заражение крови началось? А кто вернет ему разум? Кто?!" - терзали мальчика мучительные мысли. Неожиданно настала тропическая ночь. И почти сразу громко задышали, засопели, захрапели вокруг люди. Но Янг не спал, он боялся уснуть. Привязал ногу отца к своей обрывком веревки - пусть дергает, лишь бы не уснуть ненароком, не упустить отца. Только на пристани и в гавани еще не было спокойствия и тишины. По воде сновали разноцветные огни, по временам ревели и чахкали моторы баркасов, слышались приглушенные гудки и свистки. Где-то далеко, может на том белоснежном красавце-теплоходе, зазвенел судовой колокол - отбивали склянки. Но Янг не мог понять, что это. 2 Янг готов был поклясться, что не спал. Ну, может, смежил немного глаза, прислонившись спиной к столбу, чтоб дать им отдых. Подхватился от грохота тамбуринов и тамтамов, щенячьего визга флейты. Пощупал возле себя... Отец тут, не убежал! Вон - дышит со стоном. - Вставайте скорей! - тормошил биргусовцев дед Амос. - Пить! Воды!.. - очнулся отец и начал чесаться, скрести болячки. Янг отвязал от ноги веревку - привязал теперь к поясу. - Потерпи, потерпи... Мы и так нагрешили. Люди по месяцу постятся, а в последние дни даже слюну не глотают, а мы... В ручье напьемся... Ведите его, мужчины, а то не пробьемся, - распоряжался дед Амос. - Ведите... - прошепелявил староста Ганеш, будто давая согласие. Треск и грохот барабанов усиливались. Было еще темно, редкие лампочки на столбах мало помогали, и кое-кто начал зажигать факелы и яркие, искристые бенгальские огни на длинных, полуметровых кусках проволоки. Вокруг этих огней пугливо замелькали, обжигаясь, ночные мошки и мотыльки. Биргусовцы шли тесной толпой, выстроившись клином, - чтоб легче было пробиваться через толпу. Первым, как острие клина, шел отец Туна, он был самым крепким. За ним, обнявшись, а свободными руками уцепившись за его пояс, Ганеш и дед Амос. После них трое - Амат и отец Пуола - Джива, держали под руки Янгова отца. В затылок за отцом, схватившись за его пояс, плелся Янг. Остальные замыкали шествие. Должно быть, они сделали ошибку, не надо было тащиться на "прошпект", как назвал главную улицу Янгов новый знакомый Абдулла. По обходной, что шла в том же направлении, было бы легче скорей добраться до цели, хоть и расстояние длиннее. Но все почему-то потащились на "прошпект", а там, на скрещении с улицами и переулками, создавались большие скопления толп, людские водовороты. Одолеть их было трудно, биргусовцев потоком загнало в боковую улицу. Земляки, замыкавшие шествие, затерялись где-то в толпе. Не стали сопротивляться течению, и оно снова вынесло их на "прошпект". "Хватайтесь крепче друг за друга!" - хрипло кричал Ганеш. И Амат, и Джива ухватились за старосту и Амоса. Как ни кричали - и в одиночку, и все вместе, - не могли дозваться тех, кто отстал, они так и не отозвались. А может, и те кричали, затерявшись, но в этом людском содоме, в гаме, в барабанном грохоте узнать их голоса было трудно. Многие кричали, точно заблудились в джунглях. Янгов отец не шел, а едва переставлял ноги, и его пришлось тащить под руки. Чем ближе подходили к центру, тем становилось светлей. Но не от солнца, оно еще только собиралось всходить. Над улицей свисали от столба к столбу гирлянды разноцветных электрических лампочек, такими же гирляндами были увиты и сами столбы, стволы пальм. На маковках столбов сверкали чудесные звезды, сделанные из цветных стеклянных трубочек. Свет в этих трубочках дрожал, как живой, и будто переливался. На высоких домах разных контор, офисов, магазинов, банков, отелей светились, прыгали неоновые буквы, пробегали различные рекламные объявления, призывы, сообщения. На глухой высокой стене какого-то небоскреба огненный человек все время наливал из бутылки в стакан пепси-колу, подносил ко рту и выпивал - рот от удовольствия раскрывался до ушей. Янг шел за отцом, наступал ему на пятки, спотыкался, не зная, куда они бредут, а сам вертел головой - направо, налево, вверх, - чтоб ничего не пропустить. И в этом невероятном, шумном мире живут люди?! И им не страшно?! Но чего им бояться - привыкли. Им интересно, им весело, сытно... Нет, Янг не спит, это все происходит наяву. Миновали центр города, начало светать. Светлело быстро, сразу - как всегда в тропиках, и вся вакханалия огней начала затихать, гаснуть, пока не исчезла совсем. Солнце поднималось в небе стремительно, тут и там, где встречались промежутки между крышами или дома были низкими, двухэтажными, жаркие лучи пробивались на улицу. До окраины города было еще далеко, там надо будет брести к святому источнику-ручью, сделать омовение, а потом подняться в гору, к храму. Как они дойдут, если отца не держат ноги? И не душно еще, а по нему уже бегут потеки - потно-кровавые, грязные. Но все на свете кончается, проплюхали по лужам помоев на окраинных переулках, выбрались из трущоб за город. Ручей угадывался в низине, там туча людей - длинная и пестрая, сколько видит глаз. Во многих местах эту тучу закрывали пятна кустов, кучи огромных камней, черно-желтые дымы ритуальных костров. Оттуда доносился густой гул, как с базара в Компонге, этот гул пронизывали треск барабанов, визг флейт. Ручей кишел людьми. Кто раздевался догола, обмывал свои болячки и язвы, кто плюхался в одежде или в одной набедренной повязке. Многие набирали воду в ладони, окунали в ее лицо, потом пили эту воду - мутную, грязную и, конечно же, заразную. Дед Амос разрешил Янгову отцу только напиться, помыл ему руки, смочил шею и грудь, чтоб он немного пришел в себя, собрал силы для самого ответственного участка пути. Теперь уже ему не запрещали раздирать свое тело ногтями, и скоро на спине и груди, на шее у отца заструились кровавые потеки. Кто закончил обмывание, пританцовывая приближался к костру. Возле них топтались, подпрыгивали бритоголовые монахи и проповедники в длинных желто-шафрановых хитонах. У божьих служителей надо было получить благословение. Прошли и биргусовцы мимо священнослужителей, шепча молитвы, сложив ладонями руки возле груди. Каждому монахи посыпали на голову щепотку пепла, рисовали на лбу между бровями оранжевое пятно - знак познанной мудрости. Амос пошептался с монахом, и тот пронзил отцу Янга щеки длинным серебристым прутиком, присыпал раны пеплом. На плечи отца повесили деревянную раму, похожую на две соединенные коромыслом буквы "А" - кавади. Кавади было увешано тяжелыми кокосовыми орехами и медными сосудами с молоком - жертвой для Вишну, цветами кокосовой пальмы, похожими на большущие пшеничные колосья. Тяжесть была неимоверной, а для обессиленного человека просто невыносимой. Вышли все вместе на каменистую дорогу, что вела вверх, к храму. Пекло солнце, из-под сотен и тысяч ног поднималась белая едкая пыль. Каждый старался еще и пританцовывать, не переставая выкрикивать слова молитвы. Толпа все густела... Со страхом и немым удивлением увидел Янг, как старый паломник в одних лохмотьях катится по дороге боком. Тело грязное, ободранное, в синяках, глаза закрыты. А вот идет молодая мать, на руках ее мальчик со слепыми, белыми глазами... Ползут на коленях, на четвереньках, топают на дощечках, стоя на множестве острых гвоздиков, и каждый след на камне - кровавый. За биргусовцами движется бородатый здоровяк... Если немного отстать и взглянуть на него сзади, то увидишь, что бородач тянет маленькую коляску, в которой скорчился старик, подогнув руки и ноги с распухшими, как набалдашники, суставами. Колясочка соединена со спиной бородача веревочками, каждая веревочка с крючком... Крючки впились в кожу на спине, кожа в тех местах вспухла конусами, из каждой ранки струится кровь. Шныряют в толпе, попадают под ноги облезлые, шелудивые собаки. Бродит, как пьяная, мешает людскому потоку худая корова. Священное животное, никто не осмеливался ее прогнать. По обе стороны дороги сидят на солнце голые и черные, как головешки, святые - садху. Кое-кто подходит к ним, бросает в жестяную банку монетку: святые тоже живут не одним святым духом. Янг слышит шепот людей, уважительный и завистливый: "О, вон тот был в Бенаресе, в Индии... Пил воду из священного Ганга... А тот - в Ришикеши... А тот - в Хардваре..." Где та Индия, где город Бенарес? Янг имел об этом слабое представление. Может, это вообще легенда, сказка, в которую можно верить, а можно и не верить. Должно быть, ветер немного повернул, потому что дым от огромных костров, пылавших вблизи храма, начало крутить и гнать прямо на поток людей. Люди кашляли, плакали от дыма - едкого, удушливого от горелого мяса. Где-то надрывно и страшно ревела корова. На кострах сжигали покойников. Быть сожженным во время такого храмового праздника - большая честь, заплатить за такую честь могли только богатые люди. Обо всем этом Янг тоже услышал в толпе. Отец Янга, должно быть, потерял уже сознание. Голова его повисла на грудь, ноги волочились по камням, точно неживые. Но ему не давали упасть, не снимали кавади с его плеч. Помогали нести и отца, и кавади незнакомые мужчины, не биргусовцы: жертва должна быть донесена до Вишну, иначе все старания будут напрасны, молитв и просьб бог может и не услышать. Площадь возле самого храма всюду заставлена не то колоколами, не то маленькими храмиками, вокруг них в чашах с песком горят сандаловые палочки, тлеют фитили в плошках с маслом. Теснота и толкотня неимоверные... Монахи пытаются придать людскому хаосу некий порядок, делят поток людей на ручьи - к главному входу и к боковому, пытаются даже сдерживать напор толпы, притормозить. Кто был в обуви, сворачивали к стене, разувались, сбрасывали с себя все, что было из натуральной кожи, и снова торопились ко входу. Каждый стремился попасть к Вишну пораньше, пока тот не устал выслушивать людские просьбы и жалобы. По сторонам у главного входа стояли огромные скульптуры коровы и льва. Монах показал Янгу на боковой вход, пойти вдоль стены. Бросился туда, чтоб поскорей догнать своих, но натыкался лишь на чужие спины. "Мам! - какой-то страх проник в душу. - Папа-а! - лез все глубже в храм, обливаясь потом, пробирался то вправо, то влево, хотя в храме было холодней, чем снаружи. - Дядя Амат! Дед Амос!" Биргусовцев в густой толпе не было, они, наверное, вошли через главный вход и протискивались к алтарю в другом потоке. Туда, где над головами людей возвышается шестирукий бронзовый Вишну с кроткой, детско-ласковой улыбкой на лице. Он сидит в позе лотоса, а так возвышается над всеми... Грохот и плеск доносятся оттуда, от Вишну - это люди разбивают кокосовые орехи, выливают молоко, высыпают рис. И уже не гул голосов слышится, а будто бы шелест листьев в джунглях - люди спешат прошептать самое главное, высказать самое наболевшее... - Дядечка, поднимите меня, я погляжу! Дядечка, поднимите! - дергал Янг за рукава, за рубашки мужчин. Но они словно оглохли или были в трансе, ничего не хотели слышать, ничего не видели, кроме Вишну. Наконец один из них как бы проснулся, подхватил Янга под мышки: "Гляди!.. И молись, молись!.." Янг вертел головой во все стороны, искал своих, искал отца. Возле самого Вишну в это время произошла какая-то заварушка, мелькнуло знакомое кавади. Но Янг ни одного биргусовца не увидел, там суетились люди в желтых длинных хитонах с блестящими черными головами. Кого они выносят оттуда ногами вперед? Почему склоняется над тем, поверженным, женщина в белом халате и белой косынке? - Ну, нагляделся? - мужчина опустил его на землю. - Спасибо... - Янг выскользнул из его рук, стал пробираться к Вишну, к тем монахам, что скользили на мокром, проталкиваясь к выходу, неся кого-то на руках. Янг опустился на землю, попробовал проползти под ногами, но оттаптывали руки, и пришлось выпрямиться, встать... Вон уже те монахи у самого выхода - другого бокового входа. Осатанело лез туда, хотел увидеть - кого они несут?! Такое знакомое до каждой царапинки, кровоподтека тело, такие знакомые разодранные язвы... - Папа!!! - вырвался у мальчика крик нечеловеческой боли. У отца безжизненно болтались руки, качалась откинутая назад голова. Глаза были прищурены и словно из мутного стекла. Не откликнулся отец, ни одним словом не отозвались монахи. Вот уже двор, тут немного свободней. Янг забегал то с одной, то с другой стороны отца, подхватывал его руки: "Обдерет о камни... Ему же больно!.." И чувствовал, что руки холодные. Отца отнесли в сарай, сбитый из свежих досок. Там уже лежало несколько длинных и коротких тел, прикрытых простынями. Отца положили рядом с ними. - Иди, мальчик, отсюда... Ты его сын? Все равно уходи. На вот, понюхай - и иди... - Женщина в белой косынке с красным крестом на ней вынула из брезентовой сумки бутылочку, открыла ее и сунула Янгу под нос пробку. У него перехватило дыхание, из глаз покатились слезы... - Вот... Поплачь - и уходи. У твоего отца хорошая смерть. Ты гордись им - он не пожалел жизни для Вишну. Его сожгут на самом главном жертвеннике - как знатного человека. Ты гордись им... Ну - иди! - поспешно подталкивала она мальчика к выходу. У нее сегодня хватало работы. Не видя из-за слез света, Янг брел вниз к ручью вместе с другими паломниками. А поток тех, кто поднимался к храму, все еще не редел. Никто из биргусовцев его не искал. Кому он был нужен? В двух шагах сзади хромала за ним, мотая длинным языком, бездомная рыжая собака. 3 В центре столицы репродукторы напряженно хрипели: Свийттаун* - любимый город, Свийттаун - услада взора, Жемчужина у моря, Прекрасный наш Свийтта-а-аун! О нем, о милом, песни, На свете нет чудесней Тебя, родной Свийтта-а-аун! ______________ * Английское слово "Sweet" имеет много значении, которые обыгрываются в песне: сладкий, душистый, свежий, любимый, милый, мелодичный и т.д. Таун - город. Янгу казалось, что репродукторы-висюльки на столбах, похожие на гигантские, сплющенные, с решеточкой снизу, неведомые и несъедобные плоды, дрожат и качаются, что они вот-вот полопаются от напряжения и жары и упадут на землю звонкими осколками. Слушать эту бесконечную железную песню было невыносимо, голова звенела и от недосыпания, и от жары, и от того, что пережил тут, в столице. Янг уже несколько дней слонялся по городу, не понимая, куда идет-бредет, кого или что ищет. Хотел сначала вернуться на Горный, где были люди из их общины, потом понял, что возвращаться не к кому. Есть, правда, несколько человек друзей - Амара, Натача, Тун. Но на месте ли они сейчас? А если сегодня на месте, то где окажутся завтра? И разве заменят они отца, мать, у них своих забот - не отбиться. Жаль, конечно, друзей: может, больше никогда не придется встретиться. Но ведь ему надо думать, как перебраться на Рай, а не на Горный. На Рае брат Радж, возле него и найдет приют. Океанские теплоходы не ходят на Рай, там и порта нет такого, чтоб принять их, они разгружаются тут, в Свийттауне. Пассажиров сразу направляют в длинный одноэтажный дом с короткой надписью - "Таможня", после этого тем, кто приехал, можно свободно бродить по городу, селиться в отелях. Некоторые из них в город не хотят идти, хотят поехать сразу на Рай. И представители туристического бюро листом стелются - всем надо угодить, всех удовлетворить. Морскими трамваями или катерами на подводных крыльях гостей отправляют на Рай. Янг узнал об этом от ребятишек-лоточников, они толклись возле теплохода, как комары, а более пробивные забирались даже на теплоход. Один китаец-торговец с лотком на животе несколько раз попадался на глаза. На борту теплохода косо висят два длинных трапа, по их ступенькам идут и идут десятки и сотни ног. Потоку пассажиров и носильщиков, похоже, не будет конца. Проклятый звон в голове... Кажется, что откуда-то с неба кто-то звонко окликнул, словно в какую-то железяку жахнул: "Я-я-ян-нг!" Он забегал глазами туда-сюда. Перебрал взглядом один косой частокол людей на трапе, другой... Смуглый мальчик машет ему сверху правого трапа - кто же это? А тот нетерпеливо шмыгает под руками пассажиров, спотыкается, задевая за их чемоданы, баулы, сумки, чуть не сваливается с трапа, катится вниз. Абдулла?! На трапе ругань, кое-кто из носильщиков пытается стукнуть верткого непоседу по затылку, но Абдулла только раскатисто хохочет, увертывается и сыплет вниз. - Я-янг?! - снова кричит он радостно. Янг двинулся ему навстречу, на душе сразу стало легче. Вот кого бы он сейчас хотел видеть - Абдуллу. Бросился в его объятия. - Ты что тут делаешь? - А ты? Уже уезжаешь отсюда? - Некуда... И... не к кому... - Янг сразу помрачнел и изо всей силы стиснул зубы, чтоб не заплакать. - Рассказывай... расскажи, что случилось... - Абдулла тянул его за руку подальше от причала. Пришлось рассказать - хоть немного. - Не горюй. Будем держаться вместе - не пропадем. Я ведь тоже сирота! Круглый! Дядя, правда, есть - лифтер. Пьянчужка, наркоман. Я у него и живу, в кладовке под лестницей. У меня знаешь какой широкий топчан? Вдвоем поместимся... А сейчас нажре-емся - чтоб пузо трещало! Я знаю тут близенько одну харчевню, там портовые рабочие харчуются... Ха-ха-ха, ну и глупая туристка мне попалась сегодня. Пластмассовую гребенку продал ей как черепашью. Говорю: "Это же не абы-какая, а из панциря трехлетней слоновой черепахи!" Поверила, ха-ха... В двадцать раз больше, чем стоит гребенка, отхватил! Бизнес! - И без того широкий рот Абдуллы растянулся в улыбке до ушей. - Ты не Абдулла, а Абдурила. - Ха! А с ними так и надо. Не знают, куда деньги девать. Думают, что тут черепахами все острова кишат. - А я думаю: чего это ты летишь по трапу, будто хочешь голову сломать? Ты от нее убегал? - Ага. Ха-ха-ха! Они почти обошли полукруглую пристаньскую площадь. На углу улицы справа уже видна вывеска харчевни "Тридакна" с грубо нарисованным моллюском. Вот и сама харчевня с куполоподобной крышей. - Эй, пираты! Остановитесь на два слова - у меня ноги не казенные, чтобы за вами бегать, - послышался вдруг знакомый голос. Ребята оглянулись. Янг сразу узнал Пуола, и в груди у него недобро похолодело. Вспомнились все его выходки: как ломал американским бульдозером свою и чужие хаты в деревне, как издевался и насмехался над односельчанами, будучи на Горном. "Кто он такой?" - прошептал Абдулла. "Земляк... чтоб его земля не носила..." - шепотом ответил и Янг. - Здоровы были! - быстро подошел Пуол, подал руку одному и другому мальчику, как ровесникам. - Закурим? - Вынул из кармана пачку, постукал пальцами по донышку, выбивая сигарету. Лихо взял одну в рот и чванливо сморщился, выставив нижнюю губу. - Мы не курим, - разом ответили ребята. - Т-так вам и надо, мне больше достанется, - Пуол спрятал пачку. - А ты иди, иди, шустрик. Мне надо вот с ним по-землячески потолковать. - Пуол осторожно огляделся по сторонам. - Мы вместе, и никуда он не пойдет, - набычился Янг. - Что - я не могу пару слов сказать земляку с глазу на глаз? - Пуол вздернул подбородок и снова огляделся. - Через пять минут отпущу. - Янг, я закажу и буду ждать, - бросил Абдулла, направляясь к дверям "Тридакны". Янг кивнул и хмуро уставился на Пуола. Тот стоял так, чтобы причал с теплоходом оставался от него слева и можно было в ту сторону косить глазом. Янга повернул спиной к "Тридакне", а потом, словно передумав, повел к полуоткрытым воротам дома, соседнего с харчевней. Выглядывая в щель на площадь, Пуол сказал: - Я знаю, что ты смелый и честный. А ты знаешь, что на этом можно заработать? - Говори, что тебе надо! Присосался, как пиявка... - Янг нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Дать бы драпака отсюда! Но Пуол взял его за локоть, покачал головой. - Мне хочется, чтобы ты заработал себе на туфли, не ходил босиком... - Пуол больно наступил носком новой туфли Янгу на пальцы, и тот ойкнул. Мальчику уже хотелось ударить его головой в живот и, пока Пуол корчился бы и стонал, убежать. - У тебя сколько денег? - Сколько есть, все мои! - Дурень, я хочу знать, сможешь ли ты дать мне сдачу. Чтоб на месте и рассчитаться. А то у меня к-крупная к-купюра... Вот! - и показал пятьдесят долларов. Янг вынул свои деньги, даже всю мелочь. Пуол взял бумажки, пересчитал. - Маловато... Ну ладно, в другой раз подкинешь мне еще какую-нибудь пятерку или десятку. Значит, так: вот, в левом кармане у меня пятьдесят долларов. Они твои. В правом - восемь долларов, что ты дал, - мои. Они будут мне как остаток с пятидесяти долларов. Чтоб ты не убежал с полусотней, не дав мне сдачи, я их подержу пока у себя. - Хитренький! А потом ищи тебя, как рыбу в море... Отдавай мои назад! - Тише, дурень. У нас уже нет времени ссориться. Видишь вон, сюда идет джентельмен в шапочке с длинным козырьком, в шортах и с розовой косынкой на шее. Рыжий баул в правой руке... - Ну... - Янг приник к щели в воротах. - Он сейчас пойдет по Портовой, ты - за ним, я - в отдалении по другому тротуару, следом. Возле дома номер пятнадцать он возьмет баул в левую руку. Ты приноровись, в этот момент окажись рядом с ним. Скажешь: "Может, вам помочь?" Он должен ответить: "Ничего, ничего... Тут уже недалеко. В отеле отдохну". Ты: "А в какой отель вам надо?" Он должен сказать: "Санта-Клара". Ты ответишь: "Там уже нет мест. Вам надо в "Гонконг", ваш апартамент сорок первый". Поворачиваешься и идешь ко мне за деньгами. Все запомнил? - Все. - Будь очень внимателен. Если возьмет баул в левую руку не возле дома номер пятнадцать или вообще будет держать в правой - не подходи. Ну - пошел! А то отстанешь... - Пуол слегка шлепнул его ниже спины. "Джентельмен" с розовой косынкой на шее уже шел пружинистым шагом по Портовой, по левому тротуару возле домов с нечетными номерами. Янг, поглядывая на углы домов, ускорил шаг. Расстояние сокращалось... Мешала только следить за незнакомцем в шортах парочка, которая вышла откуда-то на тротуар и старательно шагала впереди Янга. Девятый номер дома... Одиннадцатый... Янг оглянулся: метрах в двадцати сзади по этому же тротуару шел гладко причесанный пижон с усиками, покручивал в правой руке стек. Пуол держался на правом тротуаре далековато. Вот уже тринадцатый дом... Янг решительно обогнал парочку, влюбленные больше не держались под руку, размахивали руками. Женщина казалась очень широкой в плечах, с темными пятнами пота между лопаток и под мышками, в длинном, похожем на индийское сари, странном платье с рукавами. "Джентельмен" ни разу не оглянулся назад, порой поворачивал голову влево, будто сверялся с номерами домов. Против дома номер пятнадцать возле тротуара стояла легковая машина с задранным вверх капотом. В моторе копались двое мужчин, их согнутые спины тоже были в пятнах пота. Пока Янг разглядывал парочку, а потом мужчин, возившихся с мотором, он совсем забыл о том, что "джентельмен" должен взять баул в левую руку. Быстренько поравнялся с ним... - Может, вам помочь? - спросил, как ему велели. "Джентельмен", не поворачивая головы, скосил на него глаза. Процедил сквозь зубы: - Вот ду ю вонт, кидзи? Ай донт андестэнд ю.* ______________ * - Чего ты хочешь, дитятко? Я тебя не понимаю (англ.). Этого Янг не ожидал. - Дядечка... - Сгинь, сморкач! Помощник нашелся... Янг совсем растерялся: все не то говорится! Но успел еще сказать: - Вам не в "Санта-Клара" надо! Те двое, что старательно ремонтировали машину, вдруг оказались впереди, на тротуаре, наставили в их животы пистолеты. Янг с отчаянием оглянулся: Пуола не было, как сквозь землю провалился! Сзади них тоже смотрели зрачки двух пистолетов. Один держала дамочка в сари, рукав задрался до локтя, оголив волосатую руку. Из машины вышел высокий офицер в полицейском мундире, игриво позванивая наручниками. Глава шестая 1 Где-то в зеленой зоне дельфинария жалобно, будто испуганное дитя спросонок, вскрикивал павлин. Радж остановился у ворот. Половинки их, сваренные из железных прутьев, провисли во двор, и если бы не сдерживала их большая железная цепь с замком, раскрылись бы от своей тяжести настежь. Слева, впритык к воротам, проходная-сторожка. Здесь и касса. Она отгорожена от проходной стенкой, со двора в кассу свой вход. В сторожке света нет. Малу то ли спит, то ли делает обход территории дельфинария. Радж не захотел стучать в окно сторожки - пусть лучше Малу не знает, когда он вернулся с Биргуса. Отошел подальше от ворот, полез на ограду - частокол из железных пик, высокий - два с половиной метра. Преодолев его без труда, повис на руках с внутренней стороны, потом разжал пальцы. Упал тяжеловато - земля с этой стороны была намного ниже. Увидел Малу, когда свернул с аллеи на мостик через канал. Сторож спускался с трибун большого бассейна и, казалось, качался. - Хэллоу! - подал Малу веселый голос. - Ты, Радж? - Я. - Ну и вид у тебя сегодня... Может, какие-нибудь жулики раздели? И мокрый ты, что ли? - Ага, - ответил Радж, чувствуя, как загорелось лицо. - В штанах купался. - И со мной раз такое было... - хотел рассказать сторож о случае с ним, но Радж сухо простился: - Доброй ночи, Малу! - и хотел уйти. - Какая там добрая! С дельфинами что-то происходит. Беспокоились, плюхались всю ночь в бассейне. И теперь сбились в кучу, а посветить хорошенько нечем... Я уж думал, может, какой-нибудь вор забрался или еще что... - Может, к перемене погоды. Они хорошо чуют циклон... А может, касатки подплывали к перемычке. Их тоже чуют. - Скажешь! В канале для касаток мелко, не полезут они туда. - Малу уже немного разбирался в том, что касалось жизни дельфинов и других морских животных. - Не полезут, твоя правда. - Ну так пусть хоть остаток ночи пройдет спокойно. Пока! Раджу хотелось поскорей забраться в свою кладовую-склад, поспать хоть пару часов. Хорошо, что мистер Крафт не запрещает пользоваться складом как квартирой. Может, считает, что лишний человек ночью на территории дельфинария не помешает. Мало ли что может быть? "Не потерял ли хоть ключ? - лапнул по карманам штанов. - Нет, вот он, в правом..." Едва выпутал его, пришлось мокрый карман выворачивать. Снял замок, закрыл за собой дверь на задвижку. Включил свет - и сразу к топчану. На день он прислоняется верхом к стене, прихватывается брезентовым ремнем. Отстегнул ремень, расправил ножки топчана, опустил на пол. Устало вздохнул, заранее смакуя, с каким наслаждением он вытянется во весь рост. Утомленно присел на краешек... Знакомые запахи запыленных железяк, сыроватых гидрокостюмов, жильем совсем не пахнет. Окинул взглядом кладовую - все известно, все, кажется, на своем месте. И почувствовал, что будет не до сна. Надо привести в порядок испачканные штаны, может, даже замыть их пресною водой, чтоб не было соленых пятен и разводов, просушить потом утюгом. Надо еще поискать старую тенниску. Придется ее заштопать, вымыть, высушить. Не может он утром явиться на глаза мистеру Крафту одетым не по форме. Мистер требует, чтобы в рабочие часы все служащие дельфинария держали "трейд марк" - фабричную марку. Можно было бы, конечно, и выходные штаны надеть, у Раджа есть еще одни штаны. Но когда угодно надевать их жалко, да и очень большой контраст будет между заштопанной тенниской и праздничными штанами. Скуповат мистер Джерри... Выдает одну тенниску на полгода, хотя цена ей всего каких-то два-три доллара. Это только у Раджа получается, что еще и экономит, потому что много времени приходится ходить в одних плавках или вообще быть с аквалангом под водой. Сходил в душ, набрал в тазик пресной воды. Потом все делал как заведенный. А мысли были уже далеко от того, что делал. Сегодняшний обстрел из автомата (это счастье, что не задела пуля) сразу сопоставил с прошлым выстрелом из подводного ружья. Вывод напрашивался сам собой - не являются ли они звеньями одной цепи? Вспомнилось, как тогда обрабатывал ему рану врач в отеле. "Вам в больницу надо, в Свийттаун. Рану надо зашить, а то останется большой шрам, - говорил врач на прощанье. - Если сегодня не сможете, то завтра - обязательно. Счет вам на дельфинарий выслать?" "На дельфинарий. Только не мне, а на имя мистера Джеральда Крафта", - ответил Радж. "А что? - думал он, выходя из "Сэльюта". - Из-за Крафта меня искалечили, Крафт меня посылал - пусть и оплачивает услуги врача". Силы брести через весь город, да еще с аквалангом, голому, не было. Пришлось взять велорикшу, а потом просить Гуго, чтоб вынес рикше деньги. Тогда хотелось только лежать и не шевелить ни рукой, ни ногой. И хотелось пить... Взял в рот теплой воды и не столько проглотил, сколько пополоскал рот, выплюнул горечь. Стало немного легче, вышел на воздух. Из окна кабинета Крафта еще падал свет. Зашел с торца от моря, где жалась к стене, вела на второй этаж сделанная из плотно подогнанных одна к другой бамбуковых палок скрипучая лестница. Нес Крафту показать трофейный гарпун, шел показаться сам. Ну и перепугался тогда мистер Джерри! Может, подумал, что к нему явился какой-то гангстер или сам Дейви Джонс*. Пригнулся, будто хотел срастись со своим столом, спрятаться за кучу счетов. Широкое лицо с обвисшими щеками и носом, похожим на небольшой орех кешью, побледнело. ______________ * Злой дух моря (англ.). "Май бой! Мой мальчик... Ты ли это? Что случилось?" - Крафт уставился на его забинтованную голову. "Вот... - Радж протянул ему гарпун. - Угостили под водой. Под челюсть ударили... Если бы немного выше или ниже, то и каюк. Кому-то мы мешаем со своими поисками грота". "Май бой! - мистер Крафт осторожно протянул руку к гарпуну, медленно поднялся. Отставил гарпун подальше от глаз, руки дрожали. Повел взглядом от наконечника стрелы до другого конца, где еще торчал капроновый хвостик линя. - Расплывается в глазах, ничего не вижу..." "А вы очки наденьте". "Да, да... - Крафт надел очки. Маленький нос почти скрылся за большими голубоватыми стеклами. Снова всмотрелся в то место стрелы, где оставался кусочек линя, и его руки еще сильнее задрожали, закрутил головой. - Ноу-ноу... Этого не может быть..." "Чего не может быть, мистер Джерри?" "Посмотри ты, у тебя моложе глаза. Что тут выбито - две дабл ю, "WW", или дабл ю и ви - "WV"?" Радж подошел, склонился над стрелой. Теперь он уже хорошо рассмотрел чеканку. "Дабл ю и ви - "WV". "О боже мой! Уайт вайпэ..." - "Белая змея"... "White Viper". "Что это значит, мистер Крафт?" "Ты будто с неба свалился. Мы стали на дороге "Белой змеи" - "триады чайна", китайских пиратов и бандитов, торговцев наркотиками". "А если бы было две дабл ю - "WW"?" "White Women", "Уайт вумен" - "Белая женщина". Такая же лихоманка... Даблами их зовут. Те же самые рыф-рэф, подонки общества... Только говорят, что ими баба руководит, европейка. Они когда-то были одной триадой, а потом раскололись на две, враждуют между собой. Они враждуют, а у нас лбы трещат. То одной триаде платили выкупы, а теперь еще и другая банда объявилась, и той давай. Никак не могут поделить сферы влияния... До нищеты доведут, до разорения!.. О, мой бог! И так почти приходится вести страгл оф лайф... борьбу за существование... А что будет дальше? Скоро какая-нибудь из них подкинет письмо - "Плати!". "А если не заплатить, взбунтоваться?" "Ах, молодой человек... Я еще хочу пожить, хотя мне скоро будет шестьдесят. Могут и прирезать, и дельфинарий взорвать, и дельфинов отравить... Может, слышал, случай был в Свийттауне? Один на неделю задержал заплатить отступное - взорвали фабрику! Одни руины остались - не видел?" "Мистер Крафт, я с ними не задирался. Я уже нашел более или менее подходящий грот, а тут они... напали..." "Радж, я тебя не виню. Я даже сочувствую тебе, искренне сочувствую... Я готов даже попросить у тебя прощения, что толкнул на такую авантюру, послал на погибель..." "Доктор за обработку раны пришлет счет на ваше имя". "Ах, боже мой! Да я заплачу, Радж, ты не беспокойся!" "Сказал, что мне надо в больницу в Свийттаун. Чтоб там операцию сделали, зашили рану". "Боже, боже, этого еще не хватало!" "Я решил не ездить в столицу, не требовать от вас такого лечения. Но..." "Радж, мистер Радж... Я всегда считал тебя достойным человеком. Ты не такой, как Судир... Тот оформил заказ на сувенирных дельфинчиков, сам их приносит в дельфинарий и считает, что оказывает великую милость, требует прибавки к зарплате". "Мистер Крафт, я хочу, чтобы вы не заставляли меня ремонтировать лодку". И Радж рассказал уже более подробно обо всем. Как кричали на него с катера сторожевой службы, чтоб не лазил в западных секторах, как увидел проломанный и утопленный ялик, а до того, до удара гарпуном - подозрительный контейнер... "Нет ли связи между всеми этими событиями?" "Все может быть, все может быть... О боже, скоро не будешь знать, на кого из своих работников можно рассчитывать, а кто сунет тебе нож под ребро..." "Может, полиции заявить?" "О чем?!" - снова побледнел Крафт. "Ну... обо всем! И о том, что под водой видел. Может, это у них перевалочная база наркотиков?" "Избави тебя боже! Ты говоришь сегодня, как маленький... Наверное, у тебя температура поднялась... Ты бы пошел полежал, а?" Раджа и правда не держали ноги. Перед столом Крафта стоял мягкий стул и обычный, но мистер присесть не приглашал. "Я-то пойду, но ведь... Если так уступать... Да куда, в конце концов, смотрит полиция? Почему не ведет с этими триадами борьбу?" "Ах, наивный, наивный молодой человек... Разве ты не видишь и не слышишь, что делается вокруг? Это не архипелаг Веселый, а... И какой дурень дал ему такое название? Это... Это... гнездо пиратов и бандитов! Заявишь, так не успеет полиция и двух шагов ступить, а триада все будет знать. А они ведь не церемонятся... Я проклинаю тот час, когда не уехал в метрополию, вслед за дочками... Тогда, когда эта ваша самостоятельность здесь создавалась. Глупый, пожалел вложенных капиталов. А тут не столько заработаешь, как потеряешь то, что имел. Скоро нищим пустят по миру! Боже, боже, лучше бы я купил какой-нибудь отель, спокойней было бы..." Любил Крафт поплакаться, вызвать сочувствие. Радж только не знал, со всеми ли своими работниками пускался мистер в такие рассуждения, всех ли пытался растрогать, чтоб не очень требовали повышения платы, пожалели его, бедненького. Но надо быть справедливым: пока заживала рана, Крафт не посылал Раджа на подводные прогулки с аквалангом. Только громко вздыхал, ломал руки: такие потери несет, такие потери! "Сначала зашить, заштопать, а потом выстирать или наоборот?" - подумал Радж, найдя тенниску, и решил, что сначала надо заштопать. А то пока постирает, она разлезется окончательно. "Интересно, утонула ли та резиновая лодка? Не могла утонуть, хоть в одном отделении да остался воздух. Значит, плавала... А если те, с катера, выловили лодку и нашли мою тенниску?.. Там и эмблема дельфинария, и мои инициалы..." На кой ляд он вышил эти инициалы?.. Вот и на этой, старой, которую он штопает, есть на рубце подола выцветшие синеватые буквы "RS" - Радж Синх. "Могут с этой тенниской придти в дельфинарий искать - чья. Второй уже случай, вторая стычка с ними. Тот самый разбойничий клан или другой? "WW" или "WV"? Если тот же самый, то в покое не оставят. Подумают, что я специально за ними слежу. Захотят убрать с дороги..." Выстирал и тенниску и штаны, высушил утюгом. Было уже утро, ярко светило солнце, наперебой распевали птицы. До начала работы оставалось еще часа полтора, и можно было бы немного подремать. Но он включил электроплитку, поставил чайник и прилег, подложив под голову руки. Было о чем подумать. 2 Радж услышал топот ног и скрип бамбуковых жердей на перекидном мостике, потом тяжелый хруст подошв по песку. Кто-то бежал