Павел Андреевич Мисько. Новоселы -------------------- Павел Андреевич Мисько Новоселы --------------------------------------------------------------------- П.Мисько. Новоселы. - Мн.: Мастацкая лiтаратура, 1979 Перевод с белорусского автора OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 марта 2003 года --------------------------------------------------------------------- -------------------- или правдивая, иногда веселая, а иногда страшноватая книга о необыкновенном месяце в жизни Жени Мурашки Повесть --------------------------------------------------------------------- П.Мисько. Новоселы. - Мн.: Мастацкая лiтаратура, 1979 Перевод с белорусского автора OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 22 марта 2003 года --------------------------------------------------------------------- Эта книга о детях и для детей. О том, как нелегко быть маленьким. На каждом шагу обязательно что-нибудь случается, и только для взрослых все это мелочи, не стоящие внимания. И так вот попадаешь из истории в историю, а жизнь, как нарочно, подсовывает все новые испытания: расти, учись, умней. В будущем это ох как пригодится! Герои этой повести и учатся познавать себя, познавать людей, учатся дружить и отвечать за свои поступки, учатся мужеству. Эта книга также и для взрослых. Прочитают и задумаются о том, как ведут себя на глазах детей. Дети все видят, все понимают. И каждого, кто понимает их, старается помочь им на нелегкой дороге в жизнь, дети любят и уважают. Автор Для детей младшего школьного возраста СОДЕРЖАНИЕ Тренировка, каких свет не видел Путь далекий до квартиры... "Тигр" + "котенок" = Полкан Новоселы - народ веселый "Научи меня летать!" Мы идем в разведку Полкан с не своим голосом Есть ли хвост у боксера? Морские котики и морская кошка Дядя Левон трубит сбор "Мурашка, тебе не стыдно?" Кто родился в сорочке Галка на высоте Несчастливый червонец "Лошадиные силы" профессора Дервоеда "Эрпиды на планете Земля" "Провалиться на этом месте!" Я стерегу смерть Комбинат "Мы сами с усами" "А может, это сморчок!" "Раз, два, три - человечек, оживи!" Этот безумный, безумный день "П"... ТРЕНИРОВКА, КАКИХ СВЕТ НЕ ВИДЕЛ Мы переехали в новый дом, на новую улицу, в новый микрорайон. Правда, наш квартал не совсем новый. В нем просто не было одной улицы, нашей, чтоб замкнуть четырехугольник. Перебрались мы сюда три дня назад. Тогда вокруг дома стояло много грузовиков, а в тех грузовиках чего только не было! Шкафы, стулья, столы, кровати, вазоны, узлы с подушками, кошки, собаки... Самый первый, с кем я познакомился, был рыжий Вася. На него кричала из окна мать: - Ты куда девался, негодник? А я видел - куда: забрался в чужие вещи и рисовал чертиков на спине чужого шкафа. Черкнет - и выглянет воровато, черкнет - и выглянет. У Васи нос, как стручок перца - и красноватый, и острый. Подбородок маленький, как будто вдавили его в лицо. У нашего дома два подъезда, так вот Вася - из нашего крайнего подъезда. А есть еще не наш крайний подъезд. Там поселился Жора: плечи - во какие, лицо широченное, глаза узенькие, как у монгола. Люди еще наверх вещи тащили, а он - вниз. Снял с плеча низенький велосипед на толстых красных шинах, стал и жует булку. Вася сразу к, нему. - Дай! - протянул руку. Хотел прокатиться, а Жора ему огрызок булки сунул. Вася, конечно, взял, но тут же сказал: - Жора - обжора, толстяк - залез на чердак! Жора на это и бровью не повел, закинул ногу на седло и стоит. А Вася пристроился сзади, смотрит ему невинно в затылок и прокалывает осколком стекла покрышку. Правда, Жора скоро подобрел - дал и Васе прокатиться вокруг дома, и мне. Вася нарочно правил на самые большие ямы, на камни. Горевал: "Эх, лужу бы сюда!" В не нашем крайнем подъезде есть еще Павлушка-подушка и Сережка-кривоножка. Хотя Вася и обозвал так Павлушку, он никакая не подушка. Он выше меня, худющий и не умеет улыбаться. Я успел уже разузнать, что у него отца нет, есть только мать. Есть и маленький брат Генка, только я еще не видел его. Он в круглосуточном садике. А Сережка и правда кривоножка! Вася сказал ему: - Стань смирно, сдвинь ноги! Тот, чудак, и стал. А Вася - р-раз! - пролез между его ног, как циркач в цирке через обруч. Мы - "Ха-ха-ха!", а Сережа хлопает глазами. Чудак, сел бы Васе на спину, зажал ногами - пусть катает! А Сережа потом только побежал за Васей, после нашего хохота. Да разве поймаешь его! Меня Вася обозвал Жека-калека, хотя меня вовсе не Жека звать, а Женя. Ух, как мы разозлились на Васю за эти прозвища! У меня просто кулаки чесались, так и хотелось пустить их в ход. Но не будешь же драться в первый день. Что тогда люди подумают? Сережа пошел в первый класс, а я, Жора и Павлуша - во второй. Васю в первый класс не приняли - не хватило полтора месяца. Школа наша новенькая, как и наш дом. Она через два квартала от нашего дома. И пол, и стены, и окна - все сверкает и сияет в этой школе. "Ходить только в тапочках!" - приказали нам. И мы таскаем с собой в портфелях и ранцах, в специальных мешочках тапки... Сегодня среда, вечер. Но взрослые все перепутали. Назвали среду субботником и высыпали во двор - с ведрами, носилками, лопатами, кирками. Стали подравнивать там, где бульдозер не подровнял, собирать камни, намечать будущие дорожки и клумбы. Всей работой руководил дядя Левон - артист-пенсионер. Левон Иванович... - Ах, жалко - нету деревьев! Эх, кустики бы сюда! - вздыхали дяди и тети. Мы сначала помогали собирать камни и битый кирпич. Подцепили проволокой кусок жести - так интереснее! - и на нем таскали. Но бросили сразу, как только увидели, что взрослые поставили два столба - цеплять веревки, сушить белье. - Ух ты! Какие ворота мировые! Давайте в футбол! - предложил Вася. Я вынес свой мяч, Сережа - такой же, как у меня, красно-синий, только немного поменьше, Жора - черный, волейбольный. А Павлуша и с места не сошел, только стоял да в носу ковырял. И Вася ничего не принес. Всем хотелось забивать голы, и никто не хотел стоять в воротах. Упрашивали Сережу и я, и Вася, и Павлуша. А он ни в какую. Тогда Жора пообещал дать ему прокатиться на велосипеде три раза вокруг дома. И Сережа согласился. Без вратаря нас четверо, мячей - три. Вася лез в любую щель, нахально выхватывал мяч из-под ног и бил по воротам. Поругались, поспорили - решили бить по очереди: каждый три раза тремя мячами. Кто отбомбился - беги подавать мячи. Ну и вратарь из Сережи! Только два раза отбил мяч, а то все гол да гол! Даже играть неинтересно... Вася нарочно бил не в какую-то "девятку", а просто по вратарю. Целился, чтоб мяч прошел между ног. И правда, один раз ему удалось пробить в эти ворота-"кривули". Сережа вскипел и бросился на Васю. - С полуоборота завелся! - дразнил Вася, увертываясь. Не захотел больше Сережа быть вратарем. А тут как раз позвала мать Павлушу на ужин. - Давайте две команды организуем! - сказал Вася, вытирая рукавом пот со лба. Разделились, один мяч отбросили. В каждой команде теперь свой вратарь, у каждой - мяч. Ничего что ворота одни! Вратари станут спинами друг к другу, и можно бить с двух сторон. Не надо бегать и за мячом: его подбирает другая команда и бьет по воротам со своей стороны. Бьем по десять раз, тогда меняемся: кто нападал - становится вратарем. И надо же такое придумать! Башковитый этот Вася... И началось! Мои мячи ловил Вася, Сережины - Жора. Сережу стало не узнать, откуда и ловкость взялась. Катится шариком на мяч - бац! Мимо, у самого столба пролетел... Я перехватываю мяч, гоню на ворота с другой стороны. Вася подпрыгивает, как обезьяна, пританцовывает... А-а-а, нервишки не выдерживают! Пробить я не успел: трах ему Сережа сзади пониже спины! А Вася кувырк носом в пыль... У меня от смеха ноги стали как ватные. Постоял, отдышался - бух по мячу! Смотрю - и Жора на земле... Под коленки ему попал! Вратари отряхиваются, занимают оборону. Вася зло сопит, отплевывается. Опять мчимся с Сережей в атаку с обеих сторон. Дыр-р-р! Дор-р-р! Подпрыгнули ловить мячи Вася и Жора - и стукнулись лбами. Повалились, как кегли, лежат, щупают шишки. А в воротах - два гола! Еще по восемь ударов осталось. Свистит ветер в ушах, вьется пыль из-под копыт, мчат два богатыря на соловьев-разбойников! Трах-тарарах!!! Вратарь Жора сидит почему-то на вратаре Васе. Но чудо - мячи отбиты! Вася кряхтит, вылезает из-под Жоры и наскакивает на него: - Ты нарочно?! Нарочно, пузач, лезешь на меня? - Ну-ка повтори! Повтори, что ты сказал, - и я тебя по самую шляпку в землю вгоню! Как гвоздь! - сует ему Жора под нос толстый кулак. Развели их, разняли. Уложил бы Жора Васю одной левой. Опять отбегаем с Сережей подальше от ворот. На четвертом ударе вратари толкнули плечом друг друга, словно хотели погреться, упали на четвереньки. Еще два гола! На пятом Вася присел позади Жоры, и тот кувырк через него вверх ногами! На шестом они схватили не свои мячи... На седьмом Вася ринулся на столб, будто хотел снести его лбом, а Жора проехал на животе больше метра. На восьмом "поцеловался" со столбом Жора... На девятом вратари подпрыгнули и схватили друг друга за головы... Вася посинел от злости. А грязные оба! А вывалянные! Как будто их нарочно таскали и волочили по земле... На десятом ударе оба распластались в воротах - один в одну сторону головой, другой - в другую. И не захотели вставать... Сережа подбежал к Васе и начал считать: - Раз!.. Два!.. Три!.. Как судья на ринге над поверженным боксером. Потом Жора медленно поднялся, немного стряхнул с себя пыль и грязь и сказал: - А теперь вы! Но только мы стали с Сережей в ворота, как послышались из окон голоса наших мам. Как нарочно! - Домой! Быстренько домой - ужинать! И мы пошли домой. Дово-о-ольные! А Вася тащился сзади и скрипел зубами: - Завтра - ваша очередь! Слышите?! Не выкрутитесь!.. ПУТЬ ДАЛЕКИЙ ДО КВАРТИРЫ... Если кто думает, что со двора до дома, до своей квартиры можно дойти быстро, тот ошибается. Он просто не жил в новом доме. Сережа, правда, помчался так, будто его хватала за пятки белая лохматая собачонка - есть такая, оказывается, у Галки-девятиклассницы из не нашего подъезда. Они только вчера вселились. А смелая у Галки эта собачонка! Выставит волосатую морду меж прутьев балкона и тявкает на каждого. - Когда мы жили на старой квартире, я когда хотел, тогда и приходил домой, - похвастался Жора. - У меня был свой ключ... Вот здесь носил, на шнурке, - показал он на шею. - Ври больше! - сказал Вася. - Кто тебе доверит ключ? - Вру-у?! - Жора набрал полную грудь воздуха. - Провалиться на этом месте! Вася не стал его слушать. Сунул голову в подвальное окошко и замер. Потом еще глубже залез - одни ноги в сандалетах торчат. - О-о, здесь какие-то глиняные трубы... - выполз он. Поднял кирпич - и туда. Бух! И я, и Жора сунули головы по обе стороны Васи. Темно, ничего не видно. - Сам ты врешь! - сказал Жора, вставая. - Глиняных не бывает. - Чтоб и я провалился! - поклялся, как Жора, Вася. Мы снова залезли в окно. Тьма, хоть за нос хватай! Жора поднялся, схватил Васю за ноги - дерг! В подвале сразу посветлело. И правда: в самом низу у подвальной стены две серые трубы. Толстые, как Жора. И не гладкие, а такие, как будто их наспех лепили руками. Где ударил Васин кирпич, глина отпала, видно что-то лохматое... Или нет - деревянное... - Трубы не из глины, а из войлока! - заспорил я. - Ты что, слепой? Глиняные! - Вася хватался то за мои ноги, то за Жорины. Мы отбрыкивались, не подпуская его к окошку. Тогда Вася - раз! - сорвал с моих ног босоножки и щекотнул мне пятки. - А-а-а! - задергал я ногами, рванулся вперед и... кувырк в подвал! Ойкнул с перепугу Жора... "Ха-ха-ха!" - долетел уже откуда-то издалека довольный Васин смех. Я грохнулся головой о трубу, в глазах сверкнули зелено-красные круги... Меня швырнуло через голову - пятками в какие-то доски. В окошке не видно Жоры, в подвале светло. Ноги мои задраны не на доски, а на дощатую дверь. На ней синей краской выписано "34". На метр влево еще одна дверь - "33", направо - "35". "А-а... - понял я. - Это сарайчики, наверное, кладовки..." В подвале снова потемнело, в окне - шорох. Послышался испуганный, таинственный шепот Жоры: - Женя, ты здесь? Эй!.. Я хотел Васю поймать - не догнал... "Ну да! Поймаешь ты эту ящерицу!" - мелькнуло у меня. Я молчал и не шевелился. Мне было неплохо лежать. Затылок - на прохладной глиняной трубе, ноги кверху... Красота! Хоть сто лет лежи, лишь бы еду на веревочке спускали. В окошке стало совсем темно. Я поднял глаза и увидел над собой испуганное Жоркино лицо. Быстренько зажмурился, затаил дыхание. - Женька, ты живой? - Голос у Жоры слезливый. Бормочет: - Убился, наверное, не шевелится... И тогда я жутко застонал: - О-о-у-ым-м!!! И пятками в дверь - грох! - А-яй! - заверещал Жора. С подоконника посыпался на меня мусор. Я поднялся, протер глаза. Жоркино "А-яй!" замирало: побежал, наверно, в дом, на четвертый этаж, в нашу квартиру. Ну, теперь поднимется тарарам! Примчатся мама, папа, бабушка... Потрогал шишку на макушке, посмотрел на трубу - от нее отвалилось еще несколько глиняных черепков. Видны не только войлок и лучины, но и проволока, которой все это привязано к трубе. А может, я вылезу? Стал на трубу, подпрыгнул - не достать до подоконника! Положил еще Васин кирпич, стал на него, снова подпрыгнул... Кирпич вывернулся из-под ноги, больно стукнул по лодыжке. У меня, видно, в голове все перевернулось. Иначе зачем мне было бежать не к выходу, а в обратную сторону? Серая бетонная стена, темень... Левая рука проваливается в пустоту. Ага! Проход между наружной стеной и сарайчиками заворачивает влево... И трубы туда ведут... Бр-р, как здесь страшно!.. Выставил руки перед лицом - и вперед, вперед! Справа что-то схватило за рубашку. - Мам!.. - голос сразу осип от страха, я рванулся - тр-р-р! Живот щекотнул холодок: здоровенный, видно, вырвал кус из рубашки... Бежать отсюда... Бежать... Бум! Нос и лоб обожгло, как огнем... Забыл заслониться руками! По губам потекло что-то теплое... Ощупываю руками впереди - ага, еще одна стена. Еще один поворот... Ну что ж, повернем еще раз... Вдруг как заклокочет у носа, как зашипит: клеш-ш, клеш-ш, клеш-ш-ш! Ноги влипли в землю, волосы стали дыбом, как иголки у ежика... Осторожно выставляю перед собою руки - а вдруг кто-нибудь схватит за пальцы?! Слева опять пустота... Который уже это поворот - третий? Или четвертый? Поверну еще раз, лишь бы не слышать этого жуткого клекота... И только повернул - шум впереди, говор, щенячий лай... И будто мамин голос... Ну да - мамин! Я замер. - Нет никого... Мальчик, может, ты перепутал? Может, не в это окно он упал? Жоркин голос: - В это! В это! Чтоб мне провалиться! Опять мамин: - Женька, ты здесь? Женик! Потом папин голос: - Может, очнулся и куда-нибудь отполз?.. Слышится топот ног, все бегут к подъезду. Понятно: будут спускаться в подвал. Надо выбраться раньше! Обязательно раньше... Засмеют потом - заблудился в подвале своего дома! Выбросил вперед руку... Ой! В ладонь впился гвоздь... Пососал ранку, сплюнул. А вправо? Доски... Повернул назад - доски... В западне! Я без сил опустился на землю... А шум уже здесь, в подвале, растекается в стороны, охватывает меня кольцом. В моей темнице по доскам ползут золотые полоски света... Где-то жикают фонариком-"жучком", свет пробивается во все щели. В одном месте доска розовеет, как пальцы, если смотреть через них на лампочку. Совсем близко шорох ног... И какой-то щенок повизгивает... Как попал сюда щенок? - Ищи, Снежок, ищи! - как будто бы Галкин голос. А-а, не щенок это... Это ее белый лохматый песик. Ну и сыщик - хо-хо!.. Любой кот перед ним - тигр... Над ухом скрежет. Тр-рах!! Кто-то грохнул дверью, как выстрелил. - Пооткрывали - не пройти... Жени Гаркавого голос, девятиклассника из нашего подъезда! Встаю на ноги: "Значит, я в кладовку попал?!" Потихонечку выхожу... Коридор посреди подвала, по обе стороны двери, двери... В конце коридора на освещенной стене две темные фигуры, спинами ко мне. Они держатся за руки. Женя и Галка!.. Женя нажимает фонарик, в коридоре то темнеет, то светлеет. Галка тащит на веревочке своего Снежка: "Ищи! Ищи!" Закрываю дверь, она резко взвизгивает. Женя и Галка мгновенно поворачиваются в мою сторону, светят. Я слепну, закрываюсь рукой... - Вот он! Дядя Иван, сюда! - кричат они. А Снежок уже вырвался, подкатывается ко мне лохматым белым клубком, тычет холодным носиком мне в ладони. - Ах ты, Снежище! Ах ты, сыщик! Узнал меня! Раз только видел - и узнал! - глажу я собачку, обнимаю ее. Снежок лижет мне лоб, нос... Меня окружают со всех сторон, тормошат: - Живой! Бабушка вытирает мне нос, чмокает в щеки: - Живой! Мама щупает руки-ноги, всхлипывает: - Живой! Папа тискает мне ладонями голову, поворачивая сюда-туда, словно выбирая самый спелый арбуз: - Целый и невредимый! - Какой целый?! Какой невредимый? - всплескивает мама руками. - На нем живого места нет! - Женька, это тебе отец голову привинчивал? - выглянул у кого-то из-под руки Жора. - А ты не заметил? - удивляется Женя Гаркавый. - Ему подменили голову, новую поставили. Они ведут меня под конвоем к выходу. Я несу на руках Снежка. - Болит? - Жора подозрительно косится на мою голову. - А если б ты так нырнул? - Э, ерунда... Вот я однажды полетел, так полетел! У бабушки жил летом, в деревне. Полез на чердак в сарае яйца собирать. А жердочка круть под ногой! Я и полетел с верхотуры... Вниз головой! А внизу овцы стояли. Барана в лоб - трах! Насмерть. Овечки с перепугу через загородку - прыг-прыг! - Насмерть?! У барана же рога... - не верится мне. - Ну и что? Я твердолобый. - Ха-ха-ха! - первым не выдержал Женя-большой. - Не верите? А голова моя в живот провалилась... Лежу - темно, душно, дышать нечем... "Что такое?" - думаю. - А как же... это... достал? - хлопаю я глазами. - Запросто! Р-раз за волосы - и вытащил! И тут начали все хохотать, словно с ума посходили. Выбирались из подвала - хохотали. Карабкались в изнеможении по лестнице - хохотали. И даже в квартире еще хохотали. Такой со всеми припадок случился. "ТИГР" + "КОТПНОК" = ПОЛКАН Как я завидую тому, у кого мама не медик! А у меня не просто медик, а медицинская сестра. Только вошли в квартиру, только отсмеялись, как опять начали все ахать да охать. - А я плакала по тебе! - похвасталась Маринка, моя сестричка, и вытерла глаза - чтобы я поверил. Папа стал на стул и ввернул в прихожей самую большую лампочку. Бабушка вынесла из общей комнаты торшер. Марина побежала в спальню, которая была и папиным кабинетом, притащила настольную лампу. Но розетки в прихожей нет, включать было некуда. - Марш в ванну! - приказала мама и перестала охать. И все протиснулись за мной в ванную, сорвали с меня одежду. Бултыхнули чуть ли не в кипяток!.. Стали конвейером: за бабушкой папа с большим лохматым полотенцем, за папой - мама с йодом, зеленкой, перекисью водорода и клеем "БФ-6", за мамой Маринка пристроилась - с пирожком в руке. Бабушка поварила меня немного в кипятке, чуть кожа не полезла, и начала скрести самой кусачей мочалкой. По царапинам, по болячкам! - Ы-ы-ы! О-о-о! - ревел я дурным голосом. Сполоснуть бабушка не успела - кончилась в трубе горячая вода. Мыло начало разъедать мне глаза. Я завопил еще сильнее. Папа нарушил конвейер, побежал на кухню. Возвратился с чайником и начал поливать из носика мне на макушку. Но кончилась и эта вода. - Заварка в чайнике есть! - вспомнила Марина. Папа ничего не сказал и начал растирать меня полотенцем. Командовал, как дядя, который по радио гимнастику передает: - Руки вверх, наклониться вправо - ра-а-аз... Выпрямиться! Меня и наклоняли, и вертели на табуретке волчком, а мама прижигала, мазала, пачкала меня разноцветными мазилками: в коричневое, зеленое и такое, как вода, - перекись водорода. Я выл и просил: - Одной перекисью! - Перекисью не болело. Клеем мама смазала мне царапину на лбу, и кожу собрало складками, как у старого деда. - Тебя склеивают, чтоб не рассыпался? - спрашивала Марина. Осмотрела меня, как картину, и сказала: - Краси-и-ивый како-о-й... А папа сказал: - До свадьбы заживет! - А за ним и пирожок - ну-ка, съешь меня, дружок! - сунула мне в рот пирожок Марина. Я куснул раз и замотал головой: "Не хочу!" Пирожок был не с повидлом, а с мясом. Я продолжал приплясывать от боли. - А почему ты не хочешь пирожка? Тебя не тошнит? - встревожилась мама. - Тошнит... - соврал я. Мама побледнела и зашаталась. - Ой, у него, наверное, сотрясение мозга! Сейчас же постельный режим! - Может, ему компресс холодный на лоб? Со льдом? - предложила бабушка. Этого еще не хватало!.. То в кипятке варят, то льдом обложат! Папа схватил меня на руки и понес на кровать. - Ваня, звони быстрее в "Скорую помощь"! - потребовала мама. - Не хочу "скорую помощь"! Есть хочу! - задрыгал я ногами. Папа нахлобучил было шапку, но опять снял: - Если хочет есть, то никакого сотрясения нет. - Ну да! Много ты понимаешь в медицине! Ты не желаешь здоровья своему ребенку, - начала мама упрекать папу. Она поймала мою руку, чтоб сосчитать пульс. И тут увидела ранку на ладони. Я забыл о ней и уже не сжимал кулак, не прятал. - О, боже мой! Почти насквозь... Не хватало еще заражения крови! И тут же помчалась за шприцем - делать укол. - Хоть бы столбняк не приключился! - вздохнула бабушка. - Не хочу укола! Не хочу укола, есть хочу! - Я выскочил из постели и нырнул под кровать. Папа, мама и бабушка взяли стулья, уселись возле кровати и начали меня совестить. - Сын, так мужчины не поступают, - сказал папа. - Ты что - умереть захотел? - спросила мама. - Женя, там интересно? И я хочу! - присела на корточки Марина, заглянула ко мне. - У нас на фабрике одному рабочему руку врачи отняли, - привела пример бабушка. - Было заражение, а он не лечился. - Женя, я расскажу всем детям, и тебя будут дразнить трусом! - пригрозил отец. - Трусиха ты! - пристыдила Марина. - Дурачок, вылезай... - сказала бабушка. - Вот, смотри, мне мама сделает укол - и хоть бы что... Это уже интересно! Я выглянул из-под кровати. Папа подвернул рукав и подставил руку к самому шприцу. - Э-э, вы понарошке... Вы меня обмануть хотите, - раскусил я их хитрости. - Давай, Валя, коли... - вздохнул папа. - С ума посходили! Все с ума посходили в этом доме! - вскочила на ноги бабушка, замахала руками. - Я не вмешиваюсь, но возьми, Иван, ремень побольше - мигом выскочит... - Делай укол, говорю! - повторил папа. - Под лопатку надо... - в изнеможении прошептала мама. - Хэ, подумаешь - важность. Коли под лопатку! - Папа храбро выдернул из брюк рубаху и майку, задрал себе на голову. Мама мазнула спиртом и... сделала укол! Под лопатку! Против столбняка! А папа стоит, как столб, рубахи не опускает. - Скоро ты там? - спрашивает у мамы. - Так я уже уколола! - Хэ, а я и не слышал... Никакой боли не почувствовал... - притворился папа. - Про запас будет укольчик. И ты давай, брат, колись. Йод по сравнению с уколом - как тигр против котенка. - Я хочу котенка! Нет, я хочу такую собачку, как Снежок у Галки! - потребовал я. - Он будет всехный, да? - уточнила Марина. - Ты что, думаешь, такие собаки на дороге валяются? - сказала мама и сменила иголку, опять набрала в шприц лекарства. - Ладно, будет тебе собачка, - сухо сказал папа. - В первый же выходной поедем на рынок и купим. Может, не такую, как у Галки, но купим. - А я квариум хочу с рыбками и черепахами! - затопала ногами Марина. - Сделайте еще укол бабушке, тогда вылезу! - сказал я. Бабушка от гнева подскочила на полметра. - Я не вмешиваюсь!.. Воспитывайте детей по-своему... Но терпеть такое издевательство!.. Все начали на меня кричать, а папа - дерг ремень из брюк! Надо, значит, кончать комедию, вылезать... А ведь и правда: комар и то больнее кусается. Пусть два раза мама уколет, даже три... Нет, пять раз! Лишь бы у меня была собака. Ни у кого из ребят не будет собачки: ни у Жоры, ни у Сережи, ни у Павлуши, ни у рыжего Васи. А у меня будет! Я ужинал вместе со всеми и думал о собаке. Марина отдала мне остатки своего пирожка, уселась ко мне на колени и не слезала до конца ужина, мешала думать. Интересно, какая у меня будет собака? Хорошо бы такую беленькую купить, как Снежок. Или желто-белую, пестренькую. И не обязательно, чтоб маленькая. Большая даже лучше. Ого - большая! Одно слово - боль-ша-я... Станешь на лыжи - потащит, сел на санки - повезет. Она и на пожаре может кого хочешь спасти, и на воде. А потеряется какой-нибудь малыш, дадут мне понюхать... Ой, не мне, а моей собаке!.. Дадут понюхать ботинок - враз по следу найдет... А может, какого бандита или вора поймает моя собака? Вот здорово будет!.. Все будут меня расхваливать, в кино снимать, в газету фотографировать... И в школе все будут шептаться: "Женя Мурашка идет... Из второго "Б" класса... Тот самый, у которого Полкан..." Вдруг я перестал думать о собаке. За столом было тихо-тихо... Все смотрели на меня как ненормальные. - Не ест... И улыбается сам себе... - шептала мама. - Иван, ты видишь, какая у него улыбка странная? Повредил-таки голову... - Она опять всхлипнула, наклонилась ко мне, начала ощупывать мой лоб, целовать. - Ей-богу, у него температура. В постель, сейчас же в постель! Иван! Звони в "Скорую помощь"! Мне не дали даже хорошо поесть, повели укладывать. Я шел и улыбался, как дурак: пусть звонят, пусть вызывают хоть тысячу врачей. Я их не боюсь. И уколов не боюсь... У ме-ня бу-дет со-ба-ка!!! НОВОСПЛЫ - НАРОД ВЕСЕЛЫЙ Утром меня подняла бабушка. - Та-ак, разбудить в девять... Сделано! - смотрела она в бумажку. - Измерить температуру... Измерим, где только градусник?.. Третье: помазать зеленкой... Помажем! Дальше: накормить... уроки... Бабушка исполняла мамину инструкцию пункт за пунктом, пищи не пищи... А вот Васю никто не мажет ни зеленкой, ни йодом, ни клеем "БФ-6". На нем само заживает, как на собаке. Так говорила, я слышал, его мама - ночная сторожиха. После дежурства она спит до полудня, и Вася предоставлен самому себе. Редко видит Вася и своего отца: он шофер, собирает, позванивая колокольчиком, мусор по дворам. Сигналить запрещено в городе, и он сам придумал - колокольчик... А у меня все время кто-нибудь дома - или бабушка, или мама. Они ходят на работу в разные смены на одну и ту же обувную фабрику, а меня передают одна другой, как спортсмены палочку-эстафету. Только мама не шьет обувь, она медицинская сестра. А папа - инженер. Он приходит с работы поздно вечером, да и дома что-то чертит на большущих листах бумаги. Мой папа - ра-ци-о-на-ли-за-тор. Не бывает днем дома и Маринки. Ее отводят в детский сад, когда я еще сплю. Бабушка дошла до пункта - "накормить!". И я ем, завтракаю. Пил как раз какао - послышался звонок в дверь. - Женя выйдет? - раздался тонкий голосок Васи. Я уже учил уроки, а Вася опять затрезвонил. - Жека выйдет? - Выйдет, выйдет, - сказала бабушка. - Ты разве дома не ночевал, что так рано звонишь? - Дома... - ответил Вася. Он, наверно, попробовал просунуть в дверь голову, и бабушка на него накричала. А я к двери не подходил. После вчерашнего мне совсем не хотелось видеть этого нахаленка. Из-за него жгли меня йодом, кололи уколами (кольнули раз, а "скорая помощь" вообще ничего не делала, но какая разница?). И после всего этого он еще нос сует в дверь, дружком прикидывается! "Выйду - тресну по затылку..." - решил я. Вышел я только через час. - Г-гы, ну и разукрасили! - развеселился Вася. Я забыл о своем намерении. - Если б у тебя было перетрясение мозга, то не так бы измазали. Целый литр йода израсходовали б! - Как это - перетрясение? - заинтересовался Вася. - А так! Все шиворот-навыворот в голове перевернулось. Моя мама медик, она знает. Какой, например, сегодня день? - Четверг. - Хо, если бы четверг! Это для тебя четверг, а для меня - среда. Потом что идет? - Ну, пятница. - Ну да - пятница! Вторник, а не пятница. - Так ты что - будешь жить назад, а не вперед? - Выходит, так. - А ты будешь уменьшаться или расти? - Хо, расти, конечно, буду. Не хватало еще, чтоб уменьшаться! Тогда что же получится: Вася пойдет в первый класс, а я из второго - тоже в первый? А потом меня в садик поведут, а потом в ясли? Ой-е-ей, что-то не то придумал... - А ты будешь знать, что с кем было раньше? - Конечно, буду! Что потом будет - нет, а вот что раньше - пожалуйста. - Ух ты!.. - позавидовал Вася. - Посмотрел на человека - и все уже про него знаешь. А скажи, что я недавно ел? - Что? Печенье! Ну, это каждый мог угадать. На губах и на щеках Васи налипло крошек - страх! - Не печенье, а пряник. - Все равно сладкое. А еще я могу сказать, что ни вчера, ни сегодня ты не умывался. - Аг-га-а... - растерянно бормотнул Вася. Чудак рыжий... Да у него на лице все написано. Еще вчерашние следы пота остались. После футбола. - И-и... И долго так с тобой будет? - кивнул на мою голову Вася. - Не знаю... Мама лечит - йодом мажет, зеленкой... Пока мы так разговаривали, успели спуститься с четвертого этажа на третий. На третьем этаже стук-грохот. Около одной двери - Э 11 - хлопочет дядя-плотник, а по площадке похаживает толстенький краснощекий человек. Шляпа на затылок сдвинута, седые волосы подстрижены ежиком, в руках держит палку с резиновым наконечником. Точь-в-точь мистер Твистер! Только мистер Твистер в книжке немного помоложе, а этот не иначе как пенсионер. Вчера еще, я хорошо помню, дверь была совершенно голой, а сегодня уже обита коричневой клеенкой. Вставлен глазок - смотреть изнутри, кто звонит. Дядя-плотник прикладывает к двери медную пластинку, а мистер Твистер выпячивает грудь, откидывает назад голову и командует: - Выше немного! Еще выше! Много, назад... Косо! Наконец плотнику разрешили прикреплять пластинку. Я прочитал вслух, чтоб и Вася знал, что написано на этой блестящей пластинке, - первая строчка красивыми рисованными буквами, а еще две - печатными: Профессор ИВАН ИВАНОВИЧ ДЕРВОЕД Так его, значит, зовут. Ну и фамилию же себе выбрал - Дервоед! Нет, чтобы Хлебоед, Грушеед или Консервоед, а то - Дервоед! На лестничной площадке стоит ящик с различным инструментом, набросано щепок. Наверно, профессор опять менял замок. Вася не видел, а я видел: в первый день, когда все таскали вещи, Иван Иванович сам ставил внутренний замок. На него еще тогда кричала из квартиры тетя: "Опять меняешь! Ты думаешь, твой замок лучше?" Я дернул Васю за рукав - "Смотри на меня!", а сам зажмурился, наморщил лоб, как будто сильно задумался. - Дядя Иван Иванович, а правда, что вы уже один раз меняли замок в этой квартире? - спросил я у профессора. - Менял, детка, менял. А что ж, довериться тому, что они на один стандарт наставили? Я дернул за рукав Васи сильнее: "Видал?" - Дядя профессор, вы боитесь, что вашу тетю украдут? - опять спросил я. Иван Иванович закашлялся, как будто ел и крошка не в то горло попала, махнул на нас палкой. Мы сбежали на один пролет ниже - не понимает шутки дядя с веселой фамилией! - Этот замок... Кхы, кхы! Замок лучший попался... - откашлялся Иван Иванович. - Разве найдешь теперь толковый замок? Только от добрых людей, а вор любым гвоздем откроет, - оправдывался он перед плотником. - Не прибивай ты ее! Не позорь себя перед людьми!.. - долетел из квартиры голос Дервоедовой жены. - Не суйся, куда не просят! - закричал профессор. И почему Иван Иванович на всех злится? За что - на меня? Неужели я и в самом деле стал каким-нибудь волшебником-угадчиком? Вот здорово, хоть в цирке выступай! Я в цирке однажды видел такого фокусника. Отвернулся он от людей, завязали ему глаза черным платком. А зрителям дали спрятать записную книжечку. Сначала один дядя спрятал ее в карман, а потом тайком передал еще дальше, на последний ряд. Глаз циркачу не открывали, он и пошел так, с завязанными, по рядам. Осторожно, чтоб не споткнуться, не наступить кому на ногу. Шел и тихонько помахивал перед собой левой рукой. И нашел ту тетю, что припрятала книжечку. "У вас?" - спрашивает. "У меня!" - отвечает она. "Обождите, я еще скажу, где она у вас спрятана... Вот в этой синей сумочке!" Что тут только началось в цирке! Я так аплодировал, так аплодировал - чуть руки себе не отбил. А циркач сказал, что он видит... пальцами левой руки. Пальцами! И тогда его спрятали, не развязывая глаз, за черную стенку, он только руки просунул в круглые дырки и держал их над столиком. А зрители собрали всякой всячины - расчески, зажигалки, ключи, записные книжки, губную помаду, броши, книги... Целую груду всякой мелочи положили ему на столик помощники и отошли в сторонку, сели среди зрителей, чтоб не подумали, что ему подсказывают. А тот маг-волшебник поводил над вещами пальцами туда-сюда и назвал, что лежит, какого оно цвета и размера, даже заголовки книг прочитал. И ничего пальцами не трогал! И не подсматривал! Я тогда спросил у папы, могут ли быть на свете такие люди. Как в сказке какой! И папа сказал, что на свете все может быть. Человека еще надо изучать да изучать, в нем еще много всяких загадок и тайн. Так, может, и меня надо каким-нибудь профессорам изучать? Может, попроситься на прием к Ивану Ивановичу? Пусть бы обследовал. Свой профессор в доме, никуда не надо ехать. - Смотри, там что-то копают, - толкнул меня в бок Вася. Я так задумался, что даже не заметил, как и во двор вышли. Посреди двора, там, где вчера разравнивали землю, сегодня копали яму Женя Гаркавый, два товарища Жени из чужого дома и дядя Левон, артист-пенсионер. Около них вертелись, путались под ногами Жора, Сережа и тощий, как скелет, Павлушка-подушка. Нет, не яму рыли... Ну и чудаки: они камень откапывали. Тот камень я еще вчера приметил - торчала немного макушка из земли. Теперь вокруг камня была яма, а сам он лежал на дне ее, как картофелина на блюдце. Ничего себе картофелина! В дверь подъезда не пройдет, разве только если обе створки откроешь. - Вот и все пока... Спасибо, друзья! - сказал дядя Левон, и Женя со своими девятиклассниками ушел, остались одни мы. - Дядя Левон, это вы хотите камень глубже закопать? - спросил я. Пусть все знают о моей необыкновенной способности угадывать! - Не закопать, а достать, извлечь. Пусть наверху лежит. Представляете, как у нас живописно будет? Деревья, кусты и дикий камень-валун... А там, за дорожкой, - беседка со столиком... Мы посмотрели туда и ничего не увидели - пусто! Ну и чудак дядя Левон, ну и шутник! Расписывает, как сказку читает. - Все это мы должны сделать. А теперь пойдем-ка бульдозер попросим, пусть поможет камень вытащить. Тонны три веса будет... Мы засеменили за дядей Левоном. А он шел и расспрашивал, что мы делаем в свободное время, и с упреком качал головой. - Ай-я-яй, я-яй... А ну, поднимите правые руки вверх. Посмотрим, кто дольше продержит... - сказал он. Мы удивились, но руки подняли, как будто всем вдруг захотелось отвечать урок. И так дошли до соседнего, шестого, дома. Его еще не заселили. Во дворе бульдозер ровнял землю. Не просто разравнивал, а приглаживал: полз задом наперед и волочил за собой блестящий щит-отвал. Левон Иванович указал нам на первый этаж дома. Здесь окна были большие, не такие, как на остальных этажах, и еще забрызганы мелом. - Обещает нам домоуправление здесь пионерскую комнату. На ее открытии мы выступим с кукольным спектаклем. Хотите быть артистами? - Хотим! Хотим! - запрыгали мы вокруг него, забили в ладоши. И об уговоре забыли: кто дольше продержит задранную кверху руку. А я держал! - Вот его первого я возьму в артисты, - указал на меня дядя Левон. - И мы держим! - Опять все подняли правые руки. А моя уже начала деревенеть. Левон Иванович на меня больше не смотрел. И тут я - раз! - правую опустил, а вместо нее - левую. И никто не заметил, что у меня наверху уже не та рука. Какой сегодня чудесный день! Я только подумал, что неплохо б выступать в цирке, а тут все и сбывается. Правда, не в цирке будем выступать. Но разве кукольный театр - хуже? На бульдозере работал молодой парень. Дядя Левон немножко поговорил с ним, и он сразу дернул за правый рычаг. Трактор развернулся на одной гусенице, как танк, и двинул к нашему дому. Не по асфальту, не по дорожке, а там, где земля. Мы побежали за ним. Камень хлопец зацепил тросом - толстым, свитым из множества проволок. И выволок наверх! Даже землю помог назад столкнуть в яму. Бульдозерист помахал нам на прощание рукой, и трактор загрохотал к шестому дому - доутюживать площадку. Левон Иванович присел на камень, похлопал по нему рукой. Доволен! - Опустите правые, поднимите левые... Все сменили руки, и я сменил. У меня вверху опять оказалась правая рука. - А ты все еще правую?! Ну и молодчина же... - похвалил дядя Левон. Меня даже в жар бросило: смошенничал... - А теперь так: станьте ко мне поближе, полукругом... Сцепите руки вверху... Мы стали, как он сказал, сцепили руки. - Вот так... А теперь повторяйте за мной клятву: "Нигде и никогда... Нигде, никогда и никому... Нигде, никогда, никому и ни за что - ни за пуд шоколада, ни за ящик халвы, ни за бочку мороженого - не скажем, что такое союз "Артек". Клянемся сохранять все в тайне, пока не настанет день "П". Мы повторяли хором, и у меня от таинственности и необыкновенности происходящего мороз пробегал по коже. - "Артек" - это сокращенно "Артисты театра кукол". Вы теперь "артековцы"... - Левон Иванович говорил отчетливо, размеренно, как диктор в телевизоре. - День "П" - день премьеры, день представления, день показа спектакля. Поняли? Поднятые руки - наша третья тайна. Придет время, и вы сами раскроете эту тайну... С сегодняшнего дня мы приветствуем друг друга вот так... Дядя Левон приподнялся с камня, вскинул руку над головой: - Салют! И мы вскинули, и мы повторили: - Салют! Салют! - Когда первый сбор "Артека", я скажу. Все! Эх, лучше бы этот сбор был уже сегодня. И лучше бы все время заниматься только куклами! Левон Иванович, наверно, угадал мои мысли по лицу: - Предупреждаю: заниматься будет только тот, кто хорошо учится, у кого примерное поведение. Как ведро холодной воды вылил на голову... И все же какая интересная настала жизнь! Честное слово! Вот только язык чешется, не выдержать просто, чтоб не рассказать кому о наших тайнах. И я шепчу себе: "Клянусь - молчу... Клянусь - молчу..." "НАУЧИ МЕНЯ ЛЕТАТЬ!" От нашей школы до нашего дома - пять домов. Я прошел три дома и ахнул: в нашем дворе творилось что-то интересное. Без меня! А все Мария Сергеевна виновата, из-за нее опоздал... Наш двор начинается от середины квартала, там, где спины гаражей соседней улицы и электробудка с человеческим черепом на железной двери. Череп пронизывает красная молния, под ним надпись: "Не трогать, смертельно!" Сейчас около этой будки машин и людей - как на субботнике. И ребята все наши, да еще чужих сколько пришло. У будки пофыркивал автокран, на стреле крана медленно покачивался и поворачивался подвешенный на тросах жестяной домик без окон. Не в кабине автокрана, а в какой-то небольшой будочке, там, где должен быть кузов, сидел Жорин папа и нетерпеливо выглядывал в окошко. Ждал сигнала, чтоб повернуть куда следует стрелу. Задом к крану стоял грузовик с опущенными бортами. Наверное, он и привез этот коричневый жестяной домик. Немного поодаль, в сторонке - коротенький "Москвич". К "Москвичу" прислонился девятиклассник Женя Гаркавый с лопатой. - Что здесь такое? - торопливо спрашиваю у него. Женя преспокойно чистит ногти. - Мы свой гараж перевезли. Под висящим гаражом расчищена площадка - рядом с электрической будкой. Под стрелой крана с надписью "Не стой под грузом!" стоят и спорят Иван Иванович Дервоед и Женин отец - невысокий, все лицо в шрамах. - Я первым облюбовал это место для своего гаража! - тычет в землю палкой с набалдашником профессор. - Зачем вам место для гаража, если машины нет? - Женин отец не смотрит на Дервоеда, а смотрит вверх и разворачивает подвешенный домик-гараж. - Нет теперь, так будет в четверг! Две даже будут! И вы не имеете права... - И право имею, и разрешение из горсовета. Отойдите, милый человек, не нарушайте правил безопасности! - указал Женин папа на надпись на стреле. - Давай! - скомандовал Жориному отцу. Гараж закачался, начал опускаться на землю. - И вы тоже думаете здесь свой гараж ставить? - тихо и с укором говорит Ивану Ивановичу дядя Левон. - Надо, чтобы во дворе побольше зеленая зона была. А тут вон... - обвел он широким жестом сарайчики-гаражи. - И куда только горсовет смотрит, домоуправление? Надо жаловаться, весь двор заняли... - Я сам буду жаловаться в домоуправление! - пристукнул палкой Иван Иванович. - Дядя Дервоед, а вы сказали: "Чур, мое!"? - сунул я нос в разговор взрослых. - Брысь! - замахнулся на меня профессор. Кто-то засмеялся. Сразу заговорили несколько человек. Но о чем шел разговор, я не знаю. Появилась внезапно бабушка, вытащила меня за рукав из толпы. - Умываться надо, есть надо, а он ворон считает! Бабушка почти бегом тянула меня. Если б я мог оторваться от земли, полетел бы, как планер. И зачем так спешить? Мне совсем не хотелось домой. Во дворе так интересно! Да разве может хотеться домой, если надо отдавать записку от Марии Сергеевны, учительницы. Будет родительское собрание в шесть часов. А еще в записке приписано снизу: "Поговорим и о поведении вашего Жени". Я все разобрал, все прочитал - потом уже, когда из школы выскочил. А сначала стоял, зажав записку в кулаке, и слушал, как стыдила меня учительница. Что я такой и сякой и что она будто бы не верит, что я этакий... "Поговорим о поведении..." А что я плохого сделал, чтобы говорить о моем поведении на родительском собрании? Ну, не писал на первом уроке, рассказывал соседу, что вступил в "Артек". А он: "Куда, куда ты поступил?!" И тут я опомнился и шепчу: "Нигде, никогда, никому и ни за что..." Четыре "ни". Он вытаращил глаза, покрутил пальцем у моего виска, а учительница пересадила меня к Зине Изотовой с Надречной улицы. На втором уроке я никому не мешал, сидел тихо-тихо, как мышь. Правда, я не писал и не слушал, о чем говорила учительница, и опять попался. Я думал о том, чем бы на перемене удивить Жору и товарищей, чтобы и в классе все поверили в мой чудесный дар отгадчика. И за это - "поговорим о поведении"? Бабушка сначала взяла записку, а потом взялась за сердце. - О, боже! Что ты там натворил? Ой, да ведь я уже опаздываю на собрание!.. - засуетилась она. - А Марина из садика не приведена, не накормлена. А он разинул рот, забаву во дворе нашел! Ему, видите, хоть трава не расти! - Бабушка! Я приведу и накормлю! Подумаешь, важность. Я уже однажды ее приводил. А покормить - тоже раз плюнуть. - Да-да, приведи, Женик. Ты уже большой, и здесь близко. - Бабушка начала перед зеркалом рисовать себе губы помоложе. - Кашу я сварила, остывает... Вот тебе ключ от квартиры, не потеряй, смотри... Бабушка схватила сумку и - за дверь. Я вышел за ней во двор. Около электробудки уже не было ни машин, ни людей, стоял только один "Москвич". Женя с отцом подсыпали землю к стенкам своего гаража, притаптывали ее ногами. У соседнего дома что-то горячо доказывал незнакомым тетям профессор Дервоед, чертил палкой на асфальтированной дорожке. В садике я сразу оглох и обалдел. Гам, грохот ложек о тарелки, чашки. Дети ужинали, и такие, как Марина, по три годика, и постарше. За своим столиком верховодила Марина, визжала во все горло: "Ти-иш-ше!!!" Из-за столика малыши встали по команде, а бросились из столовой без команды: из передней уже заглядывали к ним папы и мамы. Маринка скомандовала мне: "Марш умываться!" - и повела за палец в умывальник. Как будто она меня забирала из садика, а не я ее. Пришлось показать пример, помыть руки с мылом. На всех шкафчиках в умывальнике были наклеены картинки. Марина дернула ту дверку, что с вишнями. Полотенца на крючке не было! Рванула соседнюю, с яблочком, - есть. Быстренько перевесила на крючок в свой шкафчик и деловито вытерла руки. В передней опять повела к вишням. - Когда я была большая, а ты маленький, я тебе всегда помогала обуваться... - начала договариваться она. - Ладно, не ной - помогу. Я знал, как она обувает ботинки: час пыхтит над одним, час - над другим. А зашнуровывает - то узел сделает, зубами не разгрызешь, то палец привяжет к ботинку да еще и кричит: "Что, так и буду ходить в три погибели, привязнутая?" А то разозлится, сбросит ботинки - "Пойду босяками!" Только дяди, тети и старшеклассники забирают из садика детей, один я из второго класса. Галдеж - как в школе на перерыве! - Носка одного нет! - захныкала Марина. Я обыскал шкафчик, заглянул в соседние, ощупал рукава и карманы пальто, проверил ботинки - нет! - Пойдешь в одном, подумаешь... - говорю я. - Тебе лишь бы похныкать. - У-у-у... Как я буду жить с одной ногой! На ногу без носка ботинок обулся легко. А вторую, наверно, целый час обували. На лбу и носу у нас повисли капли пота... И хоть бы уж Марина молчала, а то: "Ой, нога хрустнула! Ой, нога покрошилась!" Надевали пальто - бант развязался. - Не хочу ходить махлатая! - затопала ногами Марина. Не стал завязывать бант - оторвал совсем, немножко с волосами. Спрятал в карман. Без банта дойдет, принцесса такая... Марина шла и хромала, как инвалид войны. Но шла - начал накрапывать дождь, и все дети попрятались в подъезд. Один Вася шлепал по лужам, расплескивая сандалетами воду на асфальте. На крыльцо и первый этаж я нес Марину. Если б имел еще две руки, зажал бы ей ноги, а то колотила меня ботинками по коленкам. Ух!.. Наконец-то мы дома... Раздел, снимаю ботинки... Что такое? На правой ноге два носка. Сунул Марине под нос оба. - Видела? "Носка-а-а нет..." Если б десять было, тоже на одну ногу напялила? - А я не виновата, они оба правые. - Правые, левые... Скажу маме, чтоб в ясли тебя отдала, а не в сад. Осталось только одно - покормить. Чтоб не гоняться за ней с ложкой по квартире, я усадил Марину на подоконник. Будем смотреть, с какими зонтиками ходят тети, и кормиться. - Синий... Красный... Черный... - называла Марина. Ложку с манной кашей увидела уже у самого рта. Круть! На щеке начертилась белая полоса, а ухо манка замуровала ровно с краями. - Ой, ухо сварится! - Каша не горячая, не ври! А будешь вертеться, то и другое залеплю. - Да-а, не горячая! Если б сам был залепнутый, то знал бы... Что, я так и буду с вареным ухом жить? На щеку и на ухо я израсходовал две мои промокашки - из письма и из математики. Принес еще и папины "качели". Есть у него такие, из пластмассы, снизу, наверно, сто промокашек нацеплено. - Ой, я оглохнутая! А-а, еще и в ухе каша осталась. Ну, это пустяк. Найти бы только булавку. У мамы, кажется, где-то была... Выбрасываю из маминого шкафа платья, ощупываю их. На некоторых остаются белые пятна от каши... Ура, есть! Все... Порядок... Можно набирать вторую ложку. Марина зажимает рот руками, наклоняется. - Разогнись, а то в волосы накапает. - Не в волосы, а за воротник. Постуди! Стужу, дую на кашу. Не поворачивается ко мне. - Ой, ракета летит! - кричу я. - Где? - вскинулась Марина. Р-раз! - кашу в рот. Попал!.. Марина не глотает, держит кашу за щекой, как обезьяна, стучит ногами по подоконнику. Подношу третью ложку... - У-у-у-м-м... - вертит она головой. - Что ты мяукаешь, как кошка? Раскрывай рот, некогда мне с тобой возиться. - Я не клошка... У меня не-э-ту хлоста. И улши, видишь, где? А у клошков сверлху... Пока говорила, каши во рту стало меньше. Ем сам, показываю пример, причмокиваю. - Ах, как вкусно! Съем все сам. - Не воспитывай у ребенка жадность. - Я не воспитываю, ешь быстрее! - Сам ешь, поправляйся. А то кожа да кости. - А ты почему не хочешь? - Потому что круглая земля... - Кто тебя научил так отвечать? - Сама научилась. В садике воспицацальница Ольга Петровна так говорит. Забыла про ложку Марина... Я р-раз! - четвертую. Под нос! Марина вытаращила глаза, разинула, задыхаясь, рот. Н-на! Сунул и пятую... - Чхри! - чихнула Марина. - У-у, чуть язык не откусила! - завыла она. Каша заляпала стекло, подоконник, Маринины ноги, черный лакированный стол и мне глаза. Схватился за глаза, а кружку с кашей - на окно. Бренк! Мимо, наверно, поставил... Еще два раза по полу перекатилась кружка. Раскрываю обеими руками левый глаз. Мамочки! Какие стали у меня тапки! Какие ножки у стола! Разлепляю правый - и от увиденного опять зажмуриваюсь. Кружка под телевизором, а на полу дуга из каши. - Ау, где ты?! - Иди прямо, прямо... - скомандовала Марина с окна. Нащупываю ее, снимаю с подоконника. - Ой, что ты меня поставил на кашу? - Так ты ж смотри! Я не вижу куда... Веди в ванную умываться. Марина взяла меня за руку. - Холодно... Тепло... Горячо... Огонь! Поздно! Левая моя нога стала на кашу, приклеилась. - Я же говорю - "огонь", а ты ступаешь! - Ты говори - левой или правой, большой шаг или маленький... А то "горячо", "огонь"! Игру нашла... Это из-за тебя все! - Хорошо! Левой!.. Еще раз левой!.. Опять левой!.. - Три раза левой? - Я зашатался, раскоряченный, как циркуль. - А я не виновата. Правой некуда - там каша. - Так что, мне так и стоять? Или подниматься в воздух, лететь? - Ой, и меня научи летать! - Марина бросила мою руку. - Вот так: мах, мах! - Человеки - не птицы... Я шатался так - соломинкой ткни, повалюсь. И вдруг левая нога по-о-е-ехала! - Держи, пополам раздираюсь! Я замахал руками, словно хотел сделать Маринино "мах, мах!", и сел на пол, на что-то мягкое и мокрое... Теперь мне было все равно. Мы были с Мариной с ног до головы в сладкой, вкусной, питательной каше. - Слушай, посмотри в кружку... - Голос мой жалостно задрожал. - Нету больше? Марина постучала кружкой об пол. - Есть немного... - Выскреби, дай мне. Марина начала выскребать и с большой охотой кормить меня из ложечки. Кормила и приговаривала: - Не спи за столом! Не мотай головой, ты не лошадь!.. Не чавкай - ты не свинья! Поставлю в угол! В это время послышался звонок в дверь. Марина бросила мне на колени кружку и необлизанную ложку, побежала открывать. - Мамочка, я тут Женьку покормила! А сейчас поведу умою! Что было потом, когда мама увидела, какие мы и что делается в квартире, я рассказывать не стану. Представьте сами. Что ни придумаете - все будет правда. МЫ ИДЕМ В РАЗВЕДКУ Дождь лил весь вечер. Ночью грохотала гроза. Но я не боялся - привык! Вчера, когда возвратилась мама, потом бабушка с собрания, а потом папа, - грома было достаточно. Хорошо еще, до "молнии", до ремня не дошло. Когда я вышел утром во двор, Вася и Жора пускали по лужам кораблики. Сережа держал под мышкой мяч, а Павлуша - своего брата Генку. Не под мышкой, а так - за руку. В субботу малыша забирают из круглосуточного садика, а в остальные дни Генка домой не ходит. Левон Иванович стоял возле камня-валуна, держал фанерный щиток на длинном колышке и смотрел по сторонам, искал что-то. Фанера с палкой смахивали на лопату, которой зимой чистят снег. Мы подали дяде Левону четыре камня. Он выбрал один и вбил палку в землю. Достал из кармана трубочку бумаги, развернул и прикнопил к щитку. Мы так и ахнули! На бумаге всеми красками сверкал наш будущий сквер. Один только камень-валун и узнали. А за камнем были нарисованы посыпанные желтым песком дорожки, вдоль них росли кусты. Были и скамьи, и песочница малышам, и беседка, и клумбы с цветами, и много-много деревьев. Под деревьями закрашено светло-зеленым - трава. - Ну что, нравится? Пусть все знакомятся с проектом, а вечером будем копать ямки. Завтра, в воскресенье, должны привезти деревья и кусты. К камню прислонен желтый плоский ящик с ремнем и пригнутыми к боку алюминиевыми ножками. Дядя Левон повесил ящик на плечо, поднял руку. Мы сразу вспомнили о нашей клятве и тоже поподнимали руки. - Ну, "артековцы", кто со мной на Неман, в разведку? На Неман захотели идти все. Мы за ним даже на край света пошли бы. Уж очень Левон Иванович нам нравился. - Это у вас в ящике куклы? - догадался я. - Нет. Краски, кисти, бумага. Этюдник это. Попробую на берегу написать этюд. Никто не понял, как это "писать этюд". Жора спросил: - А разве вы художник? - Молодой человек, я - артист. А это - просто так. Учусь... - А разве старики учатся? - удивился Сережа. - Гм, гм... Разве я такой уж старый, что и учиться нельзя? Человек должен всю жизнь учиться - то одному, то другому. Пока мы так разговаривали, вышли со двора на улицу. А наша улица Мира интересная - не улица, а только половинка ее: нет второго ряда домов! Все дома на улице стоят в один ряд и смотрят на нижние улицы и на Неман. С четвертого, нашего, этажа даже воду можно увидеть. Там, где должен быть второй ряд домов, обрыв. Внизу, под обрывом, огороды и улица с одноэтажными деревянными домами, за той улицей, на этаж ниже, еще одна такая же улица и только потом Неман. Если положить доски с нашей улицы на крыши домов первой нижней улицы, будет ровно-ровнехонько. Мы немного постояли, посмотрели с улицы вниз и во все стороны. Дядя Левон сказал, что когда-то Неман плескался у наших ног, прямо под обрывом. Все эти домики с садами внизу, и пристань за ними, и деревообрабатывающий комбинат левее, напротив школы, стоят на дне былого Немана. Вот это была река! Километр в ширину, не меньше. Наша улица одним концом поднимается в гору, к школе, второй конец тоже поднимается и упирается в старый город. Оба конца на горках, а возле нашего дома низина, и вся дождевая вода мчится сюда. Песка за ночь нанесло, щепок, мусора - весь асфальт укрыт! Дядя Левон смотрел на застывшие струи песка на асфальте, двигал бровями... И вдруг быстро направился через дорогу! - Ах ты, мать честная!.. Ай-я-яй... Мы тоже перебежали через асфальт и увидели, что наделала за ночь вода. Поток выломал цементные плиты бордюра, и вода хлынула с асфальта вниз по обрыву. Ров вырыла - с головой можно спрятаться. Чей-то огород внизу до середины занесло песком. Краешек асфальта навис над рвом, на дне его две цементные плиты валяются... Левон Иванович обернулся - к какому дому подбирается ров? К нашему! А Вася прыг тем временем на провисший асфальт, а потом еще раз ногами - грох! Мы хлоп-хлоп глазами, а Васи - нет!.. Только что-то загудело и по дну рва покатились обломки асфальта, камни мостовой... Дядя Левон склонился над рвом: - Что, испугался, небось? Берись за мою руку! Но Вася за руку не схватился, а выбежал из конца рва, где края пониже, и вскарабкался по зеленому склону к нам. - Ух, здорово! - почесывает спину. А сам белый от страха! - Не надо, ребята, помогать дождю. Еще два ливня, и вся наша улица в тартарары провалится. А там и к дому ров подберется... - И дом перевернется?! С людьми?! - испугались мы. - Не допустим этого! Задавим гидру в зародыше. Обождите меня, я пойду позвоню куда надо. Э-э, а что ж вы руки - забыли? Всем поднять! Ждали мы, ждали дядю Левона - нет. Устали руки, и мы вместо правых подняли левые. А тут и Левон Иванович вернулся, проговорил с досадой: - Суббота... Выходной! Никуда не смог дозвониться. А тут каждый час дорог! Мы начали с ним искать ливневый колодец. Нашли его напротив угла соседнего дома и не в самом низком месте. "Просчет проектировщики допустили..." - заметил Левон Иванович. Колодец был весь, по самую решетку, занесен песком. - Без специальной лопаты и не вычистишь! - вздохнул дядя Левон. А если бы нашлась лопата, так что - тут же начал бы откапывать?! Ну и Левон Иванович! Он уже неохотно шел с нами к школе, все думал, наверно, о том колодце. И не замечал, что мы опустили руки. Совсем немножко осталось до школы, и кончились на первой нижней улице домики, сошли их огороды в клин. В этом месте с нашей улицы вела вниз по скату широкая деревянная лестница с перилами. Длинная, на середине даже площадочка сделана - отдыхать. Сошли мы вниз, а тут и забор деревообрабатывающего комбината. За ним - несколько низких, закопченных и запыленных строений, высокая труба, горы опилок, досок, бревен... Забор длинный, влево тянется почти до окраины города. Между столбиками забора большие пролеты, на каждом висит голубой лист фанеры с большой белой буквой посредине. Одна буква - на целый лист! Мы шли вдоль забора и вслух читали: !АДУРТ ЬТСОНЬЛЕТИДОВЗИОРП ЕТЙАШЫВОП Одно только слово АДУРТ запомнили. - Дядя Левон, это по-какому написано - АДУРТ? - спросил Павлуша. - Не может такого слова быть! Где написано? - А вот, на заборе... Левон Иванович отошел подальше от забора, на другую сторону улицы, читая по одной букве: ПОВЫШАЙТЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА! - АДУРТ - это "труда". Вы не с той стороны идете. Пошли мы по улице дальше, а Левон Иванович все качал укоризненно головой и говорил: - Ай-я-яй, до чего глупо могут делать взрослые люди! С самолета надо их ребусы читать!.. И разве рабочие только в одну сторону ходят? А фанеры сколько израсходовали! Забор комбината кончился. Не кончился, а повернул к Неману. И на этом заборе, что вел к реке, тоже висели буквы, до ворот с домиком-будкой, и после проходной. - Нет, не могу удержаться!.. Побудьте здесь, а я зайду поругаюсь! И дядя Левон исчез в той будке, что у ворот. А мы стояли и не знали, что нам делать. Долго не было дяди Левона, наверно, ругался он не с одним человеком. И я, и Жора, и Павлуша по два раза прочли буквы, что были на этом участке забора. Когда бежишь к Неману - ,ЫЦИНТОБАР И ЕИЧОБАР когда назад - РАБОЧИЕ И РАБОТНИЦЫ, А вместе с теми, что на первом заборе, - "Рабочие и работницы, повышайте производительность труда!" Наверное, все, как только кончат работу, бегут сначала к Неману и уже оттуда идут вдоль забора и читают этот призыв. Пропал дядя Левон, забыл, куда мы и зачем шли... Я подошел к забору и стал на четвереньки, Павлуша возле меня во весь рост, и Сережа вскарабкался вверх, как по ступенькам, - посмотреть, что делается за этим высоким и плотным забором. Он смотрел и мычал, ухал, а нам ничего не говорил. Павлуша дернул плечом, чтобы сбросить его, пусть и другой кто посмотрит. А Сережа не захотел спускаться, еще сильнее уцепился за верх забора. Тогда Павлуша ступил в сторону, и Сережа повис на руках, загрохал ногами по забору. Мы опять стали лесенкой, и наверх забрался уже Вася. Но только он схватился руками за забор, Павлуша из-под него - верть! Двое уже висят, болтают ногами... - И я хочу посмотреть!.. - захныкал Генка. Но мы даже не обратили на него внимания. Жора лезть наверх не захотел, и мы нашли себе дырочки, начали смотреть, что делается во дворе завода. А там ничего не делалось. Вровень с забором лежали в клетках-штабелях доски и брусья, и ничегошеньки не было видно. Гоп! Гоп! - попадали вниз Вася и Сережа, и мы пошли по улице к окраине. Последние деревянные домики - и конец города, пустырь, молоденькие, в пояс, сосенки и елочки - посажен новый лес. Школа осталась слева и сзади, высоко на обрыве. На самом краю обрыва какие-то дяди разбирали последний домик и сарай из досок, сбрасывали под откос хлам, вроде бы расчищали дорогу большому городу. Мы постояли, посмотрели, как нагружают доски на грузовик. Около машины размахивал палкой толстенький человечек в шляпе. Мы узнали - Иван Иванович Дервоед. Только зачем ему эти старые доски? - Простите, молодые люди, задержался... - догнал нас, запыхавшись, Левон Иванович. - Прибавим шагу... А что же руки? Эх, вы! Мы опять подняли правые руки. - На комбинате никакого начальства сегодня... Со сторожами пока поговорил, милые люди... Ну, ничего, доберусь... - вздохнул Левон Иванович. - Телефоны я записал... Шли, взбираясь на холмы, заросшие бурьяном, на холмы с молоденькими сосенками, березками и на такие, что без ничего - один песок. Видели ручеек - из-под горки пробивался родник... Видели несколько больших камней-валунов и заметили, как вздыхал, глядя на них, дядя Левон... Вышли не к самому Неману, а к заливу-рукаву. В заливе у берега стояли две старые коричневые баржи. Стояли немного дальше, вправо, а в начале залива ничего не было. Пара кустиков на нашем берегу, пара деревьев - на том, на полуострове, который врезался в Неман. Левону Ивановичу понравилось это место. Сдвинул на затылок шляпу, руки - в бока, смотрит, ахает. Не знаю, что он нашел в этих деревьях и баржах, в желтом песочке-пляже на том берегу-полуострове. - Вот здесь и будем писать этюд! - снял с плеча ящик. Поставил его на землю, посмотрел на ручные часы... - Батюшки! Так вам же в школу пора собираться! Вас, наверно, уже ищут там, не могут найти... Вася успел залезть в воду и посинеть. Но вылезать не хотел, и Левон Иванович выгнал его хворостиной. Генка не мог идти быстро, он сразу захныкал, начал проситься к Павлуше на руки. - Иди-ка лучше ко мне. Ты меня не боишься? - протянул к нему руки дядя Левон. Генка не боялся. Дядин тяжелый этюдник несли я и Павлуша - вдвоем. Шли мы быстро и жалели: так и не увидели, как пишут этюды! А дома новости. Рядом с гаражом Женькиного отца лежит гора почерневших досок. А около камня-валуна пусто - пропал щиток с рисунком сквера, одна только ямочка-отметинка осталась. И еще следы - большие, от взрослой ноги. Левон Иванович осмотрел эти следы, и лицо его нахмурилось. Сказал, поджимая губы: "Есть люди, а есть и человеки..." - и пошел домой. Васе в школу собираться не надо. Он побежал к Галке-девятикласснице. Не к ней, а к ее Снежку - чтоб понюхал у камня, "взял след". Я похлебал молочного супа, схватил портфель - и на улицу. Вася ползал у камня на коленках, принюхивался к следу сам. - А что же Снежок? - крикнул я от подъезда. Не было времени подходить. - Говорит, выходной день у Снежка. Спит. Галка не захотела его поднимать... - и опять нагнулся к следу - не то рассматривать, не то нюхать. Хэ, не с его носом что-нибудь вынюхать. Тут нужен нос, а не стручок перца... ПОЛКАН С НЕ СВОИМ ГОЛОСОМ Как рыли ямки в скверике, я рассказывать не буду. Все делалось по тому плану, который нарисовал дядя Левон. Он по памяти указывал, где что делать. Много людей работало - и дяди, и тети. Один профессор Дервоед не копал, сказался больным. Все расхаживал вокруг своих досок, рассматривал их и цеплялся к людям: зачем изрыли весь двор? Ни пройти, ни проехать. А сегодня - воскресенье. Я еще и глаз хорошенько не продрал, а уже завопил: - Ура! Ура!! Ура!!! Все сбежались к моей кровати. Высунул из спальни-кабинета голову папа. - Тише! Маринку разбудишь! - А я уже проснутая... - вышла Маринка из бабушкиной комнаты, сладко потягиваясь. - Женя, ты мой сон видел или ничейный? - Ур-ра!!! - еще сильнее завопил я. - Да здравствует Полкан! Сегодня мне папа купит Полкана! Сегодня воскресенье! - Куплю, только замолчи. И запиши себе на лбу... - ткнул папа в мою сторону чертежным пером. - Я до обеда работаю, а потом поедем. - О-о-о, всех собак разберут... - Не разберут. Ты думаешь, за собаками очередь, как за апельсинами? - повысил голос папа. - Может, сегодня и вовсе не будет собак, - сказала мама. - И я поеду собаку покупать! - начала подпрыгивать Марина. Выпуталась из ночной сорочки и голышом забегала по квартире. Мама с бабушкой бросились ее ловить. - Чтоб до обеда я и звука не слышал про базар! И про собак! - грохнул папа дверью, заперся в кабинете. - Очи черные, очи красные, как люблю я вас! - не давалась Марина в руки бабушки и мамы, пела во все горло. Никто еще не обещал взять ее с собой, а уже радуется, дурочка! Ну, что ж, будем терпеть до обеда. Лишь бы поехать... Лучше поздно, чем никогда. Я вышел во двор. Трое незнакомых дядек стучали топорами, строили из тех черных досок гараж Ивану Ивановичу. Сам профессор или торчал возле них, как сторож, или разгуливал среди выкопанных ямок в сквере и зло пинал ногами и палкою нарытые бугорки земли. Возле гаража Гаркавых стоял "Москвич". Женя накачивал насосом колесо, а его папа что-то заливал в мотор. - Эй, тезка! - крикнул Женя. - Хочешь с нами прокатиться? - Хочу. А куда вы? - На базар. Я потеребил ухо: может, ослышался? - На самый-саменький базар?! Дай честное пионерское. - Ну, наше вам... Можешь не ехать, упрашивать не стану. - Ой, а собаку поможешь мне купить? - Диво какое! Лишь бы деньги - коня можем купить. Привяжем сзади к машине - пусть бежит. Я пустился домой со всех ног. Начал кричать еще на лестнице: - Деньги... давайте! Женя с папой... едут! На базар! Женька поможет мне купить! Папа дал мне десять рублей. Но тут же стал на стул и прокричал в форточку Жене Гаркавому, чтоб забрал у меня деньги. Слез со стула и помахал пальцем перед моим носом: - Смотри же!.. За эти деньги, мне кажется, вполне можно купить хорошую собачку, какой-нибудь малой породы. Лучше щенка - молодых легче обучать. Сказал! Как будто я сам не знаю. Ого, щенок! Если попадется хороший щенок, так это же будет просто блеск! Я бежал по лестнице вниз, а из нашей квартиры доносились грохот и визг Марины: "На базар хочу! Хочу на базар!" Устроила "концерт"... Около "Москвича" уже вертелись рыжий Вася, Павлуши с Генкой, Сережа и Жора. Они не помогали Жене, а только канючили: - Жень, и нас прокати! Дядя Коля, хоть немножко! - Когда-нибудь, когда-нибудь! Спешим... - отмахивался от них Женя. Он спрятал насос в багажник, а его папа сел за руль и начал пробовать сигнал: "Пи-ип! Пи-и-ип!" Женя закрыл гараж, нацепил замок и хотел уже открывать дверку машины. И тут подбежали моя мама и Марина. Задыхаются, пальто надето только на одну руку. - Ой, возьмите, пожалуйста, и эту плаксу... - Мама и улыбалась дяде Коле, и краснела. - Подняла крик, хоть в окно выбрасывайся. Она посидит там в машине, пока вы будете по базару ходить. Ты посидишь, Маринка, правда? Иначе не возьмут... - Посижу... - шмыгнула носом Маринка. Женя раскрыл перед ней заднюю дверцу: - Прошу вас, мадама! Но "мадама" и с места не стронулась. - Ах, простите, ваше величество! - Женя дернул за переднюю дверку. Марина мгновенно забралась в машину. Мы с Женей уселись сзади. Пацаны пробежали за "Москвичом", а потом отстали. Ноги коротки! Всю дорогу Марина спокойно сидела возле дяди Коли, даже глазом, наверно, не моргнула. Остановились на улице возле рынка. - Молодец, Маринка, ты - дисциплинированная девочка, - сказал дядя Коля. - Теперь можешь садиться за руль и вертеть, сколько хочешь. Только больше ничего не трогай, хорошо? Я быстренько куплю картошки, яблок, и мы с тобой еще покатаемся, пока хлопцы вернутся. Марина сразу вцепилась за руль, засопела от удовольствия. Дядя Коля вынул ключ от зажигания, и мы ушли. На рынке отец Жени повернул в одну сторону, мы - в другую. Нас и в бока толкали, и на ноги наступали. Люди растекались в стороны потоками и ручейками, кружили, как в водовороте. С трудом пробрались с Женькой к столам. Много было столов: короткие и длинные, окрашенные и облупленные, с крышами из розового шифера и без них. А на столах! И яблоки, и помидоры, и огурцы! И ни одного щенка... Женя сразу купил себе два яблока и мне два, стакан черных семечек - половину мне отсыпал. Потом начались столы с маслом, творогом, яйцами, с ощипанными гусями и курами. Стояли бидоны с молоком, банки со сметаной, кастрюли с медом. Собак никто не продавал... Вдруг столы кончились, и дорогу нам преградили шеренги людей. Дяди и тети держали в руках мешки, около некоторых стояли сбитые из деревянных планок и досок ящики-клетки, а в них лежали толстенькие, как Нуф-Нуф или Наф-Наф, поросятки. Мешки тоже шевелились, как живые, повизгивали, иногда в прорванные дырки высовывались розовые пятачки, возмущенно хрюкали: как так, почему одним и свет, и воздух свежий, а им грязь и темень? Сколько можно терпеть такую свинскую несправедливость? А о чем только не говорят люди на рынке! Одна тетенька взяла у другой яйцо и встряхивает его: "Что это за яйцо? У голубей и то больше!" А тетка, которая продает: "А вы какие хотите? Страусиные? Едьте в Африку!" А вот два дядьки. Один вытащил за заднюю ногу из мешка поросенка, держит на весу, показывает покупателю. Тот меряет поросенка пальцами от рыльца до хвостика и возмущается: "На землю опусти, на землю! Что ты его растягиваешь, как гармошку?" А продавец ему на это: "Сами вы балалайка!" Откуда-то издалека пробивается сквозь многоголосый шум звонкое: "Кро-о-олики! Белые кролики! Анго-о-ор-ские! Почесал - пуховую шаль связал! Платок - молодице, ребенку - рукавицы! Налетай! Налетай!" Мне сразу захотелось "налететь", дернул Женьку за рукав. Пробрались сквозь толпу... Ах, какие это были кролики! Сидели четыре в ящике из-под посылки - беленькие, как снег, с розовыми глазками, с холодными ушами. И совсем не боятся людей - ручные! Жуют травку, смешно шевеля губками. - Что, малый, нравятся? Пара - десять рублей. Через год можешь иметь пятьдесят, а если повезет, то и сто. За десятку - сто кроликов! А? Дешевка! - улыбался добрый дядька. Я как присел на корточки около ящика, так и расхотел дальше идти. - Поменял собаку на кроликов? - потащил меня Женя за руку. Я побрел за ним. О-ха-ха... И зачем я сказал папе, что хочу только собачку? Можно было еще и кроликов выпросить... Там, где конец рынка, стояли, привязанные к забору, коровы и козы. Здесь же продавали птиц, рыбок, а в стороне - собак. Сначала мы посмотрели "спектакль": пожилой дядька тащил собаку в одну сторону, а она его - в другую. Собака худющая, взлохмаченная, под цвет грязи, злобно кусала веревку. Дядька тоже весь какой-то взъерошенный, небритый. "Тише, тише..." - успокаивал он собаку и криво улыбался людям. - Это вы ничейную поймали? Бродячую? - спросил я. Пусть и Женя знает о моих способностях угадывателя. - Сам ты бродяга! - вдруг вскипел мужчина. - А ну катись, а то как спущу пса с веревки, клочья с тебя полетят. А я нисколечко не боялся, я думал, что сначала собака вцепится этому дядьке в штаны. Я хотел еще спросить, за сколько можно такую бродяжку купить, но Женя в это время подошел к овчарке. Продавал овчарку такой взрослый школьник, как Женя. Хлопец стоял, а овчарка сидела рядом без всякого поводка и была ему по грудь. В наморднике... Ух, красавица! Спина черная, а живот и лапы беловатые, вроде слегка подкопченные. А глаза у овчарки веселые, с хитрецой! Будто хочет сказать: "Что, слабо? Не купите?" - Сколько?.. - спросил Женя, и голос его дрогнул. Понравилась собака и ему! - Шестьдесят. - Что - шестьдесят? - Рублей шестьдесят. - Фью-ю-ю... - свистнул Женя. Овчарка улыбнулась: "Что, обжегся?" - Мне, знаешь, сколько могли б за Джека заплатить пограничники? Минимум - сто рублей! Три года обучал... Любого шпиона или бандита поймает. А мне некогда к пограничникам ехать, мне сегодня надо транзистор купить. Ах, если бы у меня было шестьдесят рублей! Но столько папа никогда не даст, хоть умирай на его глазах. Это же дороже, чем "Орленок" стоит, велосипед. Стоят вокруг овчарки дядьки, хлопцы и мальчишки, даже одна девчонка. Все овчаркой любуются, а овчарка на людей смотрит, хозяину заглядывает в глаза. Грустный уже у нее взгляд, будто хочет сказать: "Ты меня хочешь продать? Предать?! Меня-я, твоего верного дру-уга?!" У всех зрителей, у кого на руках, у кого в сумке, у кого за пазухой, сидят щенки. Только у девчонки - на земле, на поводке и - взрослая. Щенки разные - и белый лохматик, и черный, словно отполированный, с коричневыми пятнышками над глазами, и пестрый, как сорока, и желтый, как лисенок. Мы всех переспросили. Двадцать пять рублей... Двадцать... Пятнадцать... Десять рублей просила только девчонка за свою длинную, как будто составленную из двух (помните, у клоуна в цирке?), собачонку. Ноги коротенькие и кривые, на брюхе, как пуговицы в два ряда, торчат черные сосцы. Я смотрел-смотрел на эту застегнутую на все пуговицы собаку и вдруг как захохочу! Чуть семечками не подавился... - Ты чего? Ты чего? - застукал мне в спину Женя. - Я... Я подумал, как она будет шпиона ловить... Гы-гы... Тут и Женя захохотал как сумасшедший, и все хлопцы и дядьки, что щенков продавали. А девчонка дернула за веревочку свою собачонку - и бегом с рынка. Оставили мы эту компанию, подошли к двум мальчуганам. Они почему-то держались поближе к забору, подальше от собак. Один, длинный, лупоглазый, как сова, держал в руках дырявый мешок. Через дыры видать было в мешке что-то рыжее и живое, и то живое урчало: "У-у-у-у! У-у-у-у!" Второй парень пониже, носик сапожком. Ему почему-то не по себе: вертит головой, подергивает плечом, стегает прутиком по забору. - Какая порода? - спросил Женя. - А какая вам нужна? - осторожно спросил длинный, который с вытаращенными глазами, а меньшой по очереди подвигал бровями, словно хотел подмигнуть, да ничего не вышло. - Нам нужен хороший щенок, породистый, лишь бы какого мы и задаром не возьмем. - Боксер! - уставился на Женю и даже не мигнул длинный. - Это кличка такая? - спросил я. - Это у тебя кличка, а у него порода - боксер. - Не тот, что морда расплющена, как будто по носу стукнули? - уточнил я. - Тот самый... И уши уже обрезанные, и хвост отсечен... - А ну, покажи! - потребовал Женя, словно и в самом деле разбирался в собачьих хвостах. Лупоглазый сунул в дырку мешка руку. "У-мр-р!" - заурчало в мешке. - Ай! - выхватил вдруг руку продавец боксера. Поперек руки краснели три кровавые полосы. Длинный полизал царапины, сплюнул. - Не обученный еще... А характер - до трех не говори. Вырастет - не собака будет, а находка. Он еще раз, уже осторожно, сунул руку в дырку, вытащил на свет коротенький, с палец, боксерский хвост. Но лохматый какой-то, у собак этой породы таких не бывает. - И уши уже оформлены, как надо... Могу и уши показать... - Пучеглазый опять лизнул свою руку. - Характер! Потому и в мешке держим. - Не надо ушей, и так верим. Сколько хочешь? - спросил Женя. - Дешевка... Червонец. Курносый удивленно взглянул на длинного и опять отвернулся к забору, еще усерднее принялся стегать прутиком по доскам. Я дернул Женю за пиджак - у нас же как раз десять рублей! Хоть бы не передумали. А Женя почему-то медлит... - За породистого, знаешь, сколько люди просят? - кивнул лупоглазый на продавцов собак. - А тут даром отдаешь, и то нос воротят. Во народ пошел! - искренне возмущался он. Ну, сколько за породистых просят, мы уже знали. - Берем. Вот деньги... - Женя отдал десятку, а я взял теплый, шевелящийся сверток. - Не открывайте мешка, пока в дом не внесете! - скомкал деньги в руке длинный. - Чтоб дороги не видел, а то удерет назад. Боксеры, знаете, какие умные? Другой человек того не сумеет... Курносый тронул длинного за локоть: "Кончай..." Мы повернулись и пошли. Пробирались через весь рынок к тем воротам, где оставили машину, а боксер ворочался в моих руках и угрожал: "У-умр-ру!" Но не залаял ни разу. Машина была на том же месте, где и оставили. Около нее стоял дядя Коля и растерянно смотрел по сторонам. Марины возле него не было!.. ЕСТЬ ЛИ ХВОСТ У БОКСЕРА? - Марина не с вами? - сразу спросил дядя Коля. - Не... Она ведь в машине оставалась... - Мы с Женей посмотрели по сторонам, а потом еще и в машину заглянули - пусто! - Прихожу - дверка открыта... - Дядя Коля растерянно разводил руками. - И вот... Одни туфельки стоят на сиденье. - А записки в туфлях нет? - спросил Женя. - От Марины записка?! Студент, у тебя все дома? - повертел пальцем у виска дядя Коля. Студентом Женю назвал! А тот еще девятиклассник. - Украл кто-то Марину. А потом выкуп за нее затребует. В Америке часто так делают... - говорил Женя, а сам ощупывал туфли, всматривался в них. - Ну и сказанул! Это ж тебе не Америка! - разозлился дядя Коля. Шрамы и рубцы на его лице то белели, то делались багровыми. Я захныкал. Что мы скажем маме? Хоть и разбалованная Марина и вечно надоедает всем, капризничает, но ведь она наша. На-ша! Женя старательно обыскивал машину, передвигая с места на место сетки с картошкой и яблоками. - Должна быть записка... Воры должны записку написать, у кого Марина, какой и куда нести выкуп... Дядя Коля нервно смотрел по сторонам. - Следов борьбы не видно... - Женя обошел машину, приглядываясь к земле. - Перестань дергать мне нервы, слышишь? Перестань разыгрывать из себя сыщика! - Дядя Коля мучительно, как от зубной боли, морщил лицо. - Чуяло мое сердце, не бери обузу на шею, не бери... Ты во всем виноват - добренький нашелся, позабавиться ему захотелось. - Дядя Коля, она никуда далеко не уйдет, - сказал я. - Она дома и на ковер боится босиком стать. "Навтыкали иголок!" - кричит. Женя сделал еще один виток вокруг машины и склонился над неглубокой канавкой у тротуара. Выложена канавка камнями, дно занесло песком. - Есть след!!! - закричал он как полоумный и присел на корточки. - Вот! На песке и в самом деле отпечатался след детской ноги, только пальцы не пропечатались, как будто их и не было. И направлялся тот след прямехонько к воротам рынка. - Встань, не молись на этот след... - сказал Женин отец. - Может, это еще и не ее. А если и ее след, то пошла в носках, чтоб не так кололось. Ай-яй-яй, вот так хитрунья эта Марина... В носках! Но почему не в туфлях, а в носках? Если идешь пропадать, так иди без фокусов, обувшись! Но как будто нам было бы легче, если б она пошла в туфельках! И тут к нам подплыла толстая тетка. И сама толстая, и голые руки чуть не с меня толщиной. На один голый локоть нацеплена красная повязка. Я эту тетю видел в воротах, когда шли с рынка. Все, кто нес или вез чего-нибудь много продавать, покупали в кассе билетики и показывали ей при входе. - Это не ваша девочка здесь вертелась? Беленькая такая, в кудряшках, и разутая... - Ну вот! А я что говорил? - хлопнул себя по бедру дядя Коля. - Куда она пошла? Она не говорила вам? - подступили к тетке поближе и Женя, и я. - Такая потешная девчушка... - Тетка расплылась в улыбке, провела красной повязкой себе по лбу. - Говорил ей, посиди немного, мы сейчас придем. А она... - не то жаловался тетке, не то оправдывался Женин отец. - Ой, живой мне не быть!.. Умора, а не девчонка... Спрашивает: "Тетенька, а почему у вас повязка? Вы дружинница?" - "Нет, говорю, деточка, я не дружинница". - "А-а, это вы билетики на базар проверяете, как в кино или в цирк!" - "Ага!" - говорю. "А на базаре интересно?" - "О, еще как интересно бывает, каких только фокусов не насмотришься..." - говорю ей. "Тетенька, - просится, - пустите меня без копейков посмотреть на базар!" Такая потеха, живой не быть... - Так вы и пустили ее туда?! Даже не поинтересовались, почему одна, почему босая? - спрашивал дядя Коля и грудью шел на тетку. А она отступала, обливаясь потом, и нисколечко не боялась: надо три дяди Коли сложить вместе, чтоб получилась одна она. - А как ее не пустишь? Хех, хех... Она же так просилась, так просилась... Женин отец даже спасибо тетке не сказал за такое сообщение, прошел мимо нее на базар. - Может, она за это время вернется, так вы ее около себя подержите, хорошо? - попросил Женя тетку. И тетка сказала: "Хорошо, мне что?" Пожала плечами, покачала головой. Опять заняла свое место в воротах. Я прошел немного за дядей Колей и Женей. Мешок рвался из моих рук, ворчал. Из дырки показался хвост, и я хорошенько рассмотрел и ощупал его. Удивительный какой-то хвост! Кажется, таких хвостов у боксеров не бывает... Бросился назад к машине, быстро положил ношу на заднее сиденье, захлопнул дверку. Пусть полежит, пусть отдохнет щенок - авось подобреет. Дядя Коля и Женя стояли недалеко за воротами рынка. Старший Гаркавый вытирал потный лоб платочком и нетерпеливо поглядывал в мою сторону. - Может, и ты надумал потеряться? Не отставай! - прикрикнул на меня Женя. Это уже плохо, когда начинают покрикивать друг на друга. Еще хуже, когда виноват кто-то другой, а все шишки - на тебя... - Вы - направо, я - налево! - скомандовал и нам, и себе дядя Коля. - И сами хорошенько смотрите, а больше у людей спрашивайте. И только мы разошлись в разные стороны, как захрипели базарные репродукторы на столбах. Кто-то подул в микрофон и сказал густым голосом: - Внимание, говорит радиоузел колхозного рынка! Говорит радиоузел рынка! Девочка по имени Марина... Как твоя фамилия, девочка? - Не приставай к чужому ребенку! - послышался звонкий голосок. Неужели нашей Марины?! - Гм... Кхы! - откашлялось радио. - Девочка Маринка... Приметы: лет трех-четырех, беленькая, на ногах почему-то одни носки... Ищет дядю Колю, у которого "Москвич" возле ворот, и двух Женей, которые потерялись на рынке... Мы так и застыли на месте. Слыхали такое дело? Мы, оказывается, потерялись, а не она! - Повторяю... - сказало радио устало и хрипло. Но что-то помешало повторить. Из репродуктора послышался шум, треск, а потом голос Марины: - ...росла! Зимой и летом стройная, зеленая была!.. Пустите, дядя милиционер! У вас горячий живот! Люди на рынке задирали вверх головы и хохотали. А мы пробирались тихо, как будто набрали в рот воды. Хоть бы никто не догадался, что мы и есть те самые Жени, которые "потерялись"! Радио опять откашлялось и сказало: - Повторяю: дядя Коля, который оставил "Москвича" у рыночных ворот, и два Жени... Где вы подевались? Вас ожидает Марина. Идите к конторе рынка у южных ворот... Мы уже почти бежали! Рядом с южными воротами стоял деревянный домик с вывеской над дверью: "Контора рынка". Первым поднялся на крыльцо дядя Коля, за ним - мы. Зашли... Коридор. Он ведет к трем дверям - налево, прямо и направо. На той, что слева, висело коричневое стекло с белыми буквами: "Директор". Дядя Коля постучал в эту дверь. - Войдите! - крикнули оттуда таким голосом, как в радио. Но мы и так знали, что надо заходить сюда, - услышали голос Марины: - Я хочу песенку по радио спеть! Я хочу "Айболита" рассказать! - А станцевать ты по радио не хочешь? - говорил дядя с блестящей, начисто выбритой головой. Он сидел за столом и в изнеможении обмахивался ладонью, гнал в лицо ветер. Ему, наверно, было плохо... Слева от него на отдельном столике стояло что-то похожее на радиоприемник, металлическое и окрашенное в серый цвет. На этом аппарате стоял микрофон на коротенькой ножке. С правой стороны стола сидела и болтала ногами Марина. Перед ней лежала гора конфетных бумажек и яблочных огрызков. А перепачкалась! Вся в шоколаде... - Ой, это вы! - спрыгнула Марина со стула и ткнулась мне лицом в грудь. На моей белой рубашке остались следы ее щек, губ, носа и подбородка. Это спереди, а с боков, под мышками - по пять пальцев. А Женя-большой успел выставить перед собой руки, защититься. - Наконец-то вы пришли! - поднялся на ноги лысый дядька. Он был небольшого роста, просто удивительно, что у него такой густой голос. - Наконец-то! - радовался дядька. Он нашипел себе полный стакан из сифона. Часть выпил, а часть вылил на платок и прижал к затылку. - Наконец-то! - встал со стула у двери милиционер, заходил по комнате. Мы сначала даже не заметили его. Сторожил, наверно, Марину, чтоб не удрала. - Забирайте ее сейчас же! - сказал бритоголовый дядька строгим голосом. - Концерт без заявок на весь рынок! И лысый, и милиционер говорили нам, говорили наперебой, что нехорошо детей оставлять без присмотра, что так недалеко и до беды. Что детей надо воспитывать в строгости, чтоб не росли, как сорняки. Что им... Казалось, конца-края не будет гневным речам. Потом лысый директор схватился за грудь, а милиционер начал промокать себе лоб "качелями" - промокашкой. - Ваш паспорт! И водительские права! - потребовал милиционер и расстегнул складную сумку с одним прозрачным боком. Дядя Коля показал паспорт и права, попросил прощения за беспокойство... Летели мы из той конторы чуть не бегом. Женя тащил Марину за руку, а она, морщась и подпрыгивая, топала-частила следом и хныкала: - Ой, ножкам колется! Ой, в животике рычит! Объелась, наверно, конфетами, вот и рычит. Оставила бы мне половину или хоть бы половинку половины, и ей было бы хорошо и мне. Женя наконец взял ее на руки: - А зачем было разуваться? Выпачкала носки, порвала, ноги исколола... - Ага! А как бы вы знали, что я не совсем пропала и скоро приду? - Как... Как... Сидела б, где тебя посадили, и все! А разве не так? Пусть бы еще все с себя поснимала, голышом по рынку бегала. Тогда точно знали бы, что долго не погуляет. Машина стояла там же, где мы ее оставили. Я быстренько дернул заднюю дверку и ринулся занимать место... С сиденья пружиной взметнулась, зашипела мне в лицо рыжая кошка. Я вытаращил на нее глаза, она - на меня. "Что такое? Откуда?" Потом кошка уселась на сиденье, выставила ружьем переднюю лапку и начала спокойно вылизывать свой толстый живот. - Подвинься. Ты что - прилип? - толкнул меня в плечо Женя. Он посадил спереди Марину и еще не видел, что делается на заднем сиденье. Я подался глубже в машину, двигая и мешок, и кошку. Стукнул дверкой дядя Коля. Он газанул с места, как на пожар. Жаль только, что на машине не выла сирена. Все нам давали б дорогу. Марина только минуты три ехала спокойно, а потом стала на коленки и повернулась к нам. - Покажите соба... Ой, какая кошечка! Как огонек! Дядя Коля тормознул, машина завизжала, заметалась вправо-влево и остановилась у тротуара... Гаркавый-старший повернулся к нам и долго смотрел на кошку. И шрамы на его лбу, щеках, подбородке бледнели, бледнели... И Женя смотрел. Смотрел и морщил нос, как будто собирался чихнуть, а не хватало духу. И я смотрел: куда денешь глаза? В карман не спрячешь. А Марина совсем перевесилась к нам, гладила кошку и приговаривала: - Рыжуха! Огонек! Мурка! Кис-кис-кис... Наконец дядя Коля хмыкнул, отвалился назад на свое сиденье, тяжело выдохнул воздух. Посидев молча, достал кошелек, а из кошелька десять рублей. И подал деньги Жене. - На... Заработал, нечего сказать. Сегодня же чтоб отдал Марининому отцу. До самого дома мы ехали молча. А Марина держала на коленях и гладила Мурку. Только у одной Марины было чудесное настроение: поездкой на рынок она была довольна. МОРСКИЕ КОТИКИ И МОРСКАЯ КОШКА Какой сегодня длинный день! А мне хотелось, чтоб уже была ночь, чтоб на нашей улице вдруг перегорели все лампочки. И пусть бы все, все дети спали!.. Но день еще в самом разгаре, сверкает солнце - глаза слепнут. И нигде не спрячешься, никуда не денешься - надо подъезжать... Около подъездов-крылечек сидят на скамейках взрослые, во дворах полно детей. А в нашем дворе столько - ужас! Собрались, наверно, со всей улицы. Играют в прятки, копошатся в тех ямках, что приготовили под деревья, галдят. Вася с Сережей гоняют мяч, Жора раскатывает на велосипеде между ямок и бугорков земли, то и дело летит кувырком. Только Павлуша с Генкой стоят как статуи, смотрят на все это и молчат. Заметили пацаны нашу машину и сразу бросились навстречу. А потом бежали рядом с "Москвичом", радовались и заглядывали в окна... Мы объехали будущий сквер, подрулили к гаражу. Около ямок ничего не лежало - ни кустов, ни деревьев. Наверно, так и не привезут сегодня. Профессор Дервоед стоял возле своего широченного, еще без крыши, гаража и смотрел, как мы останавливаемся, вылезаем. Дети мгновенно окружили нас, завопили на разные голоса: - Собачку покажите! - Женя, а где Полкан? - Ой, какой кот облезлый! - Кошка Мурка, а не кот, - сказала Марина. - У нее скоро будут котята. - Мы собаку не захотели покупать, - соврал я. - Собак можно хоть сто купить. И в любой день. А таких кошек не найдешь. Горная кошка... Гадюк умеет ловить. - В нашем доме гадюки не водятся, - заявила Марина. Она держала Мурку кверху лапами и укачивала, как куклу. Кошка потихоньку выла. - Это морская кошка, - вмешался Женя-большой. Он как раз вытаскивал из машины авоськи с картошкой и яблоками. - Видели по телевизору морских котиков? Так то котики, а это - кошки. Плавают хорошо, мышей... э-э, не мышей - рыбу хорошо ловят. - Сказал и быстро понес сетки в дом. - И летучие кошки бывают! - сказала Марина. - Малявка, не щебечи! - Вася одной рукой потянул Марину за бант, а другой - кошку за ус. Мурка задергалась. - Таких кошек не бывает! - А вот бывают! - топнула Марина ногой. - А кто летучих мышей ловит? Ага? Все замолчали, и Марина победно осмотрела пацанов: "Во!" Зажала кошку коленками, сорвала с головы бант и начала завязывать ей на шею. - А у нас, когда мы жили на старой квартире, тоже был морской кот. Нет, речной... Мы на рыбалку с ним ходили... - начал выдумывать Жора. - Привяжешь его к спиннингу, и бултых в реку! А он плывет назад и рыбу тащит за хвост. - А почему ты сюда его не привез? Здесь же Неман рядышком, - сказал Павлуша. - "Почему, почему"... Потому, что оканчивается на "у"! Он однажды рыбу поймал, а сом подплыл к нему и ка-ак схватит! И рыбу, и кота проглотил. - Эх, надо было быстрее катушку крутить! Я почти поверил его выдумке. - А мы крутили. Килограммов сто был... Ка-ак рванет леску! А мы с папой кувырк в воду! Еле выбрались... Дядя Коля загнал машину в гараж, нацепил замок и молча ушел домой. Только тогда подошел к нам профессор Дервоед, посмотрел на Мурку. - В моем институте есть виварий. Там принимают всяких бродячих кошек, собак. Вы бы их ловили - и туда... Тройная выгода: бродяжки б не разносили заразу по городу - раз. Во-вторых, студенты на них учились бы операции делать... А в-третьих, вам бы деньги, прибыль... На мороженое, хе-хе! Если б организовать отлов в масштабах города... Марина не дослушала его - повернулась спиной к Ивану Ивановичу и понесла кошку домой. Мы шли вслед за ней, как королевская свита. Только Павлуша отстал - вынимал из ямы Генку. Его легонько, совсем легонько толкнул Вася, и Генка завалился - кверху ногами. Ревет! Около крыльца мы немного постояли, подождали их. На скамье сидели Васина мама и профессорша. - Смотрите, кота где-то поймали, - сказала Васина мама и зевнула во весь рот. С тарелки на коленях она брала щепоткой натертый огурец и лепила себе на лицо. - Так? Так? - спрашивала она у профессорши грубым голосом. К носу поприлипали белые огуречные зерна. - Да-да!.. - отозвалась Дервоедова жена. - Вы думаете, почему у меня кожа на лице такая молодая, белая? Потому что всякую овощ не только ем, но и к лицу прикладываю. Подержать так надо час или два. И не сидите сложа руки, а втирайте смесь в кожу, массируйте. Васина мама "массировала" и жаловалась: - Если б еще... какое лекарство... голосу найти. Как в трубу трубишь, самой неприятно. - Курить бросьте... Я видела, вы курите. Чужие дети, из других домов, дальше крыльца не пошли. А мы взбежали на четвертый этаж. Вася поднял палку к нашему звонку и надавил. Марина притопала на площадку как раз тогда, когда мама открыла дверь. - Эт-то что... еще... такое?! - вытянулось мамино лицо. - Брось!!! Сейчас же брось! - схватила кошку за ухо, попыталась выдернуть из Марининых рук. Кошка вякнула, а Марина пронзительно заверещала: - И-и-и-и-и-и-и! Мне купи-и-и-или-и-и-и-и!!! - Горную! - Летучую! - Морскую! - закричали Вася, Сережа, Жора. - В ванну пустим, пусть поплавает... - сказал я тихо. На шум вышел папа. - Вас самих надо в ванну вместе с ней. - Заразу принесли! Инфекцию! Блох набрались! О боже, я не перенесу этого! - Мама сцепила руки на груди. Только бабушка не вышла к нам. Наверно, дома нет. Папа выделил из группы меня и Марину, загреб рукой в прихожую. Компанию в квартиру не пустил. - Жека, расскажешь, как кошка будет плавать! - крикнул Вася. Бух! - дверь захлопнулась перед его носом. - Так это такой щенок? - Папа посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом. Я опустил голову. - Помыть ее надо, протравить... - сказала мама, тяжело вздохнув. - А что у нас есть? - спросил папа. Мама пошла на кухню, где висела аптечка. - Скипидар есть, нафталин, горчица в порошке... - показала она бутылочку и пакеты. - А карболки, керосина нет? - И без того вонь будет на всю квартиру. Хорошо, что хоть не тигра надо купать. - Мама пошла в ванную. - Не подействует горчица на блох, - сказал папа. - Да они уже все на Марине, наверное. Мама налила в тазик теплой воды. Не жалея насыпала горчицы и нафталина, а скипидар вылила весь до капли, размешала. - Давайте сюда своего Полкана, - сказала она с издевкой. Марина хотела сама опустить кошку в воду, а Мурка - верть! И когтями за руки! - А-а-а!!! - завопила Марина, стряхивая с себя кошку. Папа подскочил, стал отцеплять кошку от Марины по коготку, по лапке. Марина трясла головой и кончалась от крика. Оторвал папа кошку, зажал ее под мышкой. Мама уже успела принести из кухни йод. - Держите ее! Папа держал кошку, поэтому за Марину вцепился руками и ногами я. И подбородком хотел придавить сверху, чтоб не подпрыгивала. А Марина трах мне головой под челюсть! - А-а-а! - закричал и я. Сразу набежало полный рот крови: чуть язык не откусил! Прижгла мама Марине царапины, хотела и мне в рот йоду налить. Но я не дался. - Бросай быстрее эту гадость в тазик! - сказала мама. Папа сделал хитрее: зажал передние лапки кошки в левой руке, а задние - в правой. И - плюх Мурку с головой в желтую бурду! И - плюх второй раз! И-и-и... Третий раз не успел. "Вя-а-ау!" - задергалась у него в руках кошка и цап зубами за палец! - По носу ей! Щелчка! - запрыгал папа около тазика. Я щелк, щелк Мурку по носу. А она только: "У-умр!" - и жрет папу, не перестает. - Водой ее! Душем!.. - Папа выставил руки с кошкой над ванной. И тут как сыпанет сверху на них кипяток, как заклубится пар! - Ой, не за ту повернула! - испугалась мама. - У тебя всегда не то! - кричит на маму папа, а мокрые волосы залепили ему лицо, глаза. - А-а, пропади ты пропадом! - шваркнул он Мурку в ванну, схватился за укушенное место и побежал. Кошка выскользнула из ванны и - за ним. - Иван, здесь йод, ты куда? - мама кричит. - Ой, спасайся, она, наверно, взбесилась! Мы выбежали вслед за кошкой в прихожую, оттуда - в общую комнату, потом в кабинет-спальню, опять назад. Кошка ни на кого не бросалась, бегала кругами по комнате, вертелась волчком, хватая зубами за свой коротенький хвост, кувыркалась через голову: "Мя-ау!" И еще через голову, и еще! И снова волчком, а с нее брызги во все стороны, комки горчичного теста! Трах с разбегу в зеркальный шкаф! Думала, окно! Подхватилась - и на диван, с дивана - на стол, со стола - на портьеру окна, по ней на самую верхушку, на деревянную рейку. "У-у-уай! Умр-р-ру-у!!!" - визжит диким голосом. Мы потрясли портьеру, чтоб согнать оттуда. Подошел папа, дернул сильнее. Рейка-карниз рухнула на пол. Взметнулось облачко пыли, из стены вырвались вместе с карнизом шпунты, куски штукатурки. - Что ты натворил! - схватилась мама за голову. - Ремонт придется делать... И тут в коридоре послышался звонок. Папа пошел открывать, дуя на свой палец. А я гонялся за Муркой - не наделала бы больше вреда! - Берите, берите! - слышен из коридора голос Жени Гаркавого. - Это я во всем виноват: купил кота в мешке. Папин голос: - Нет, нет, нет! Я себя больше виню. Не надо было потакать его капризам. Кошка юркнула в коридор, за ней - я и мама. Мурка, как слепая, стукнулась о ноги папы и Жени, выбежала на лестничную площадку. По ступенькам катилась клубком: "Меу! Меу! Ме-е-у-у!!!" - Ну и хорошо, что удрала! - вздохнул папа с облегчением. - Ну и хорошо! - еще глубже вздохнул он. И ушел забинтовывать палец. Я показал Жене-большому язык. Женя показал язык мне и сунул в карманчик рубахи деньги. В мой карманчик, а не в свой. - Будь здоров! - и показал мне "нос". - Будь... - растерянно пробормотал я. Женя стукнул дверью. И случилось так, что я совсем забыл об этой десятке. Несколько дней носил в кармане рубашки червонец. Целое богатство! Вместо того чтоб вернуть деньги Гаркавому или отдать сразу папе... ДЯДЯ ЛЕВОН ТРУБИТ СБОР И еще о воскресенье. Никак не кончается этот день! На понедельник нам ничего не задали читать, а только писать и решать задачки. Марину уложили после обеда спать, а я сел делать уроки. И только сосредоточился, как Марина приоткрыла бабушкину комнату и громко спросила: - А во рту родинки бывают? Я сразу посадил кляксу, а мама затопала на Марину ногами, и та исчезла. Мне надо было все решить и написать поскорее. И я писал, писал, писал... Буквы выскакивали из-под пера кособокие и словно танцевали. Мама сморщилась от моей писанины, как от лимона. - Что с ним делать!.. - плаксиво, как маленькая, проговорила она. - У меня уже сил нет с ним заниматься... - И в школе с