сидели в школе. А шли из школы, так сразу и увидели: деревьев навалено и кустов, кустов! Дядя Левон один расхаживал по будущему скверу и прочищал ямки. Вырыли их неделю назад, и они почти все засыпались, кромки обвалились. Мы сразу направились к Левону Ивановичу. - Салют, салют, "артековцы"! - обрадованно поднял руку он в ответ на наше приветствие. - Хорошо, что вы не задержались. Быстренько ранцы и портфели по домам и бегом сюда. Прикинем, что у нас есть и чего нет. Рассыпались по квартирам мигом, собрались тоже быстро. И сразу ухватились за самое большое дерево, которое показал дядя Левон. Это был американский клен - ствол толстый, кривой. Корней почти нет, вместо них - какая-то закорючка. Хоть бы один тонкий корешок! - В сторону, в сторону его... Дрова нам не нужны, верно? У нас ведь в квартирах батареи... - шутил Левон Иванович. И еще два дерева выбраковали. У одного была содрана кора, а у другого росло из подножия ствола, может, сто пасынков. "Засохнут тоже..." - сказал о них Левон Иванович. Остальные деревья - одни американские клены! - мы разложили рядком по росту. - Эх-ха-ха... Мы же не просили: "Дайте нам целый ботанический сад!" Но ведь можно было хоть несколько каштанов, берез, лип привезти... О груше или вишне я уж не говорю!.. - вздыхал Левон Иванович. - Что попало подсовывают домоуправлению, а оно берет. Так что - поддадимся стихии? - И ответил сам себе: - Не поддадимся! Айда, "артековцы", на промысел! Дядя вскинул лопату на плечо, как солдат винтовку. - Времени мало, а работы много. В восемнадцать часов субботник. Вперед! - скомандовал он. Мы построились за ним и зашагали. Шли сначала по нашей улице Мира к школе. А когда дошли до места, где вниз по склону спускается деревянная лестница, повернули не на нее, а наоборот - влево. От улицы Мира туда вела, перед самой школой, поперечная улочка. Шли по ней, шли, пока асфальт не кончился. Здесь конец микрорайону. Так далеко в эту сторону мы еще ни разу не заглядывали. Тут шла настоящая война. Воевали большие дома с деревянными хатками. Прорвутся клиньями-рядами в огороды, что около хаток, начинают окружать. Посылают в наступление, словно танки, машины, трактора-бульдозеры, экскаваторы... Грузовики вывозят бревна, бульдозеры сгребают в кучи всякий хлам и мусор, экскаваторы роют котлованы под фундаменты, собирают все негодное и грузят на машины. Только дошли, дядя Левон закачал головой: "Ну и варвары!" - и начал пререкаться с бульдозеристом, пожилым дядькой с блестящим, как будто навели на него глянец, лицом. - Куда же вы?! Разве не видите: эти кусты еще можно пересадить! - Самое лучшее уже выкопали! - крикнул из окошка бульдозерист. - А чем это хуже? Ведь это смородина! А вы ее под откос, срезаете! - Снявши голову, по волосам не плачут! - опять крикнул бульдозерист. Но повернул трактор немного в сторону, послушался. - Волосы... Голову! - бормотал недовольно дядя Левон. И мы начали выкапывать эти кусты. Здесь не только смородина была, дядя узнал и крыжовник. А потом мы попали на заросли малинника, вишни, сирени. Левон Иванович так старался, так спешил их быстрее вырыть, что даже вспотел. Совсем забыл, что сердце больное! И мы старались: только обкопает деревце - вырываем, отряхиваем слегка землю с корней, относим в кучу. Наконец столько набралось всего - хоть на машину грузи! - Ф-фу! Аппетит приходит во время еды... - разогнул спину дядя Левон, болезненно поморщился и погладил ладонью поясницу. - Надо отправить это добро... Левон Иванович умел говорить так, что его всегда все слушались. И шофер-самосвальщик поддался на уговоры, согласился, чтобы мы погрузили поверх земли в кузове свои "полезные ископаемые", согласился повернуть в сторону от своего маршрута. - Покажешь ему наш дом, - посадил дядя Левон Жору в кабину самосвала. - И овраг покажешь - туда можно еще ссыпать землю. Кустарник осторожненько скинешь и будешь ожидать нас, сторожить. Уехал Жора, а у нас находка за находкой: груша, дикий виноград, белая акация, боярышник с крупными, как у шиповника, плодами!.. А около одного бывшего дома (остался один фундамент и мусор) дядя Левон прямо обмер: плакучая ива! Веточки тоненькие, золотистые, листочки серебряные. Свесила волосы к самой земле, пригорюнилась... - Ах ты, моя красавица! Ах, ненаглядная! - пошел Левон Иванович кругами вокруг ивы. - Представляете, ребята: темная ель, светлая березка и серебристая ива... Умри - лучше не придумаешь! А можно ее и солитером сделать... Что-что? Я смотрю на дядю - что он говорит? Разве Левон Иванович не знает, что солитер - это такой гадкий, страшный червяк. Он внутри человека поселяется. Поселится - и сосет, сосет, пока от человека одна кожура не останется. Жора так говорил, а он врать не будет. - За что вы... на нее так? Хвалили, хвалили - и вдруг... - не выдерживаю я. Левон Иванович смотрит мне в лицо и ничего не понимает: о чем я? - Ах ты, ветеринар! - вдруг восклицает он и вбивает лопату в землю. Одной рукой уперся в бок, а указательным пальцем другой постукивает мне в лоб, чтоб понял и запомнил: - Солитер - отдельно стоящее декоративное дерево. Красивое дерево... Так в книге "Садово-парковое искусство" сказано. А он о какой-то гадости вспоминает! С очередными самосвалами уехали Сережа и Павлуша. А я с дядей Левоном на четвертом, еле вместились в кабину. Везли мы большую яблоню - ветви свисали с кузова до самой земли. Чтоб не потерять дерево, шофер обтянул его сверху тросом. Опоздали... У нашего дома уже много людей: моя бабушка с мамой, тетя Клава с тетей Климой, профессоршей, Сережина мать, папы Жоры, Васи, Жени-большого, Галки, сам Женя с Галкой. Только Снежка у Галки не было. Все ожидали Левона Ивановича. Павлуша и Жора, зажав под мышками по лопате, учились ходить на них, как на ходулях... Остановились мы, и мужчины начали стаскивать яблоню на землю, приговаривая: - Не приживется... Больно старая... - Напрасно трудились, Левон Иванович... Дали вы маху! А тот хитро улыбался: - Виноват! Жадность одолела... Вижу: такое дерево пропадает! А на нем уже через два года яблоки будут... Ну и упросил бульдозериста аккуратненько подковырнуть... - Так ведь засыхают такие старые! - настаивал кто-то на своем. - А я один секрет знаю: надо все ветки срезать, одни культи оставить. Расход влаги уменьшится... Так, кстати, и омолаживают сад. Отрастают молоденькие побеги - и через два года яблоки... Стой! Стой! - закричал дядя Левон шоферу самосвала. - Высыпь, друг, эту землю нам. Больно хороша, с перегноем. И все заулыбались, закачали головами: ну и Левон Иванович, ну и организатор! - Вам бы должность инженера в тресте зеленого строительства, - похвалил дядю Левона Жорин папа. - У каждого свой талант. И не один! Басталанных людей нет... Вот вы, я слышал, рыбак хороший. А я не умею и не люблю рыбачить, мне лучше по лесу побродить... Внимание, товарищи! - уже ко всем обратился Левон Иванович. - Слушайте, чтоб не суетились без толку, - времени у нас в обрез. Сажать будут женщины, а что и где - я скажу. Мужчинам копать... Вы и вы - канавку вдоль бордюра для декоративного кустарника. А вы, Олег Максимович, и вы, Василь Сигизмундович, - ямки под плодовые кусты и деревья под окнами. Вы, Николай Николаевич, и вы, простите, не знаю еще, как вас величать... Зенон Остапович? Чудесно! Вам рыть канавки под сирень по обе стороны прохода к крыльцу... И все начали делать то, что говорил Левон Иванович. И никто не спорил, не просил работы полегче. Я, Сережа и Павлуша отнесли все кусты и деревья к тем ямкам, на которые указал дядя Левон. Потом - кто на листе фанеры, кто на куске жести - носили черную землю, сыпали на дно ямок. Я работал и сам себе повторял: Николай Николаевич - дядя Коля, Олег Максимович - Жорин папа, Зенон Остапович - Галкин папа, Василь Сигизмундович - Васин... Вася, значит, будет Василий Васильевич... "А куда Жора подевался? Увильнул от работы..." И только я так подумал, как вылезают из нашего подъезда Жора и... Вася! Оба держат в руках по несколько длинных лучинок. - Ура! Вася приехал! Мы вмиг забыли о работе, бросились к нему. - Отойдите! Тише! - отмахивался от нас Вася. - Мы кошку морскую видели! В подвале! А мы не слушали Рыжика - Васю, мы тормошили его, вертели, дергали. Соскучились без него! Я стукнул Васю по плечу - и он пошатнулся! Стукнул Павлуша - Вася устоял на месте, треснул Сережа - Вася размахнулся и - трах! - дал сдачи. Тогда Жора бросил свои лучины, наклонился - хвать Васю ниже коленок, бросил его животом себе на плечо. - Го-о! Гэ-э! - завертелся с ним, зашлепал ладонью по тому месту, откуда ноги растут. Вася болтался у него за спиной и бил лучинами по такому же месту. Весело стало! Запыхался Жора, поставил Васю на землю. А Вася - вжик! - выдернул лучину из своего пучка, как шпагу из ножен, и прыг к Жоре. Мушкетер! - Ах, так? - увернулся Жора от Васиного удара и тоже выхватил лучину. - Защищайся, несчастный! Трик! Трак! - скрестились "шпаги". Ничего, что не было металлического лязга, - мы слышали его. И еще скрестились, и еще... Жорина шпага хрустнула пополам, в руке остался короткий, как кинжал, обломок. Вася не ждал, пока Жора выберет себе новое оружие, ткнул Жоре в бок - раз! В грудь - два! Нет, не в грудь, отбил Жора удар рукой, и обломок царапнул ему ухо. - Ах, ты так?! - ринулся Жора на Васю с новой "шпагой". - Эй, мы остальные возьмем! - крикнул я Жоре. И мы схватили оставленные лучины. Как раз по одной! В воздухе засверкали "шпаги". На меня наседали Павлуша и Сережа. Хрясь! - сломалась Сережина. А потом - Павлушина... Слабенькие были лучины. Не лучины даже, а вырезанные пилами из брусьев пластины. Я поднял вверх свою "шпагу"-победительницу: "Ура!" Смотрим, а Вася и Жора уже бегают по крышам гаражей, как гангстеры в каком-нибудь кино. Вася дразнит Жору, увертывается от его ударов и хохочет-заливается. Наши два гаража пристроены к чужим. Чужие почти все металлические, у них крыши или домиком, или плоские, с наклоном. У нас с плоской крышей только гараж Дервоеда. Из старых досок... Прыгают Вася и Жора по гаражам, и никто на них не кричит, не ругается. Только один раз Василь Сигизмундович крикнул: - Вася, слезай сейчас же! Мало тебе оврага? Вася не слез, а прыгнул на жестяную крышу гаража дяди Коли. Перебрался через конек, съехал к тому краю, где электрическая будка, - и круть к чужим гаражам. Пока так сманеврировал и Жора, Вася танцевал уже на чужом высоком гараже и показывал ему "нос". - Кончай! - крикнул Жоре отец, Олег Максимович. Чтоб лазить кончал. А Жора захотел, видимо, Васю прикончить и как ринется к нему! Пока вскарабкался на тот высокий, как скала, гараж, Вася перескочил на гараж Ивана Ивановича. Оттуда по наклону вниз, юркнул в щель между рядами наших и не наших гаражей. И тут Жора взвился над гаражом профессора - гоп!!! Треск... - А-а-а! - крикнул Жора и исчез. Что произошло, никто не заметил, а если заметил, то не понял. Уже смеркалось, и всем хотелось поскорее закончить работу. Вася выбрался из-за гаражей. - Хи-хи... Хи-хи... - оглядывается, где Жора, в какую сторону лучше удирать. И я, и Сережа, и Павлуша подбежали к Васе... - Спрятался где-то... - сказал Сережа. Дошли до конца гаража Дервоеда, осторожно заглянули в щель. Темнота... Никто не шевелится в этой темноте, не сопит. - Ыэй!.. - послышался откуда-то Жорин голос. Глухой, как будто сам себе рот рукавом заткнул. Только откуда голос? Может, с крыши? - А мы в прятки не играем, никто тебя искать не собирается! - крикнул Вася. Отбежали, чтоб лучше видно было. Нет его на крыше! В груди у меня тревожно заныло, как тогда, когда засыпало Васю. И Жору, оказывается, я уже любил. Выдумщика Жору, толстяка... - Ыэй! В гараже я!.. - Ты живой? - кричу я, хотя и так понятно, что живой: голос подает! - Что ты там делаешь? - кричит Вася. - Не вижу! Висю... Вишу-у-у... Никак не могу упасть! Мы забегали, засуетились, как муравьи на потревоженном муравейнике. Сережа подскочил к замку-пудовику на гараже Дервоеда, кряхтя, перевернул на другую сторону. Ну да, разве с таким справишься!.. Вася юркнул в щель и вскарабкался на гараж. Павлуша забегал от гаража к людям, от людей к гаражу... Я - за ним... - Жора повесился!.. В гараже! И все забегали, закричали, заойкали. Женя-большой подскочил к дверям гаража, упал на колени, посветил фонариком в щель. Ничего не видать! - Обождите!.. Я сейчас!.. Я ключ принесу!.. - побежала домой тетя Клима. А Жорин папа не ждал, подсунул кирку под щеколду с замком - р-раз! Пробой взвизгнул, как поросенок, и упал вместе с замком-пудовиком и выломанными из двери щепками. Одну половинку двери рванул на себя дядя Левон, другую - дядя Коля. В лицо нам дохнуло вонючим, настоенным на бензине и мазуте, воздухом. Женя пожикал фонариком. - Здесь! Вот он! - крикнуло несколько голосов. Жора медленно вращался под крышей гаража на рубахе, как паук-крестовик на паутине. Жмурился от света, морщил лицо. - Никак... Вот, видите... - разводил он в стороны руки и ноги, словно плавал в невесомости. Висел он справа, над пустым местом, а "ЗИЛ" стоял слева. Женя светил фонариком, все смотрели на Жору, забыв, что надо снимать. Людей набилось полный гараж. И мы все были здесь. Вася пробрался к Жоре, пощекотал его за голый живот. - Ма-а-амочки! - дернулся Жора и вылез из рубашки, как лиса из шкуры в "Приключениях Мюнхаузена". Только не совсем - голова и руки как в мешке, ноги болтаются над самой землей. Хрипит! И тогда Олег Максимович подхватил его, приподнял, отцепил сверху от обломка доски. И шлеп, шлеп сына по тому месту, по которому Жора шлепал Васю. - Марш домой! Потом с тобой поговорим... Жорин папа поднял обломок доски, поднес к глазам. И понюхал, и ногтем ковырнул, и пальцем постучал. - Подсунули Дервоеду товар... Не просто гнилушки - гриб съел. Все начали рассматривать обломки, и каждому Женя светил - жикал. Двумя руками уже нажимал, устала одна. - За это ведь под суд можно пойти! - потряс куском доски дядя Коля. - Все зараженное грибом сжигается на месте, а вокруг протравление делают. - На другие деревянные гаражи перекинется, - сказал Левон Иванович. А потом говорили, перебивая друг друга, не узнать кто: - Дервоеду никто не продавал эти доски! Сам набрал этого хлама. - А почему рабочие, которые гараж строили, ничего не сказали? - Говорили! И слушать не стал. "Не суйте нос, куда не просят!" - ответил. - Прогнал их и копейки за работу не заплатил! Другие достраивали! - Ка-а-ак это - не заплатил? - появился запыхавшийся Иван Иванович, растолкал людей в стороны. - Как это - сам досок набрал? Все по закону куплено! Он пробирался в гараж все глубже, а сзади его ловила за пижаму, чтоб задержать, тетя Клима. - Отойди! - крикнул на нее и кулаками потряс. - И вы марш отсюда! Вы мне еще ответите за самоуправство! Это взлом, а может, еще и с кражей! Я жаловаться буду! - Это мы будем жаловаться! Заразу разносите по всему городу! - горячился дядя Коля. - А вам что до этого? Ваш гараж из жести, подожги - гореть не будет! - Товарищи, будьте свидетелями, где я беру этот кусок! Отдам на экспертизу! - поднял вверх обломок доски Николай Николаевич. - Очистите помещение! - размахивал руками Иван Иванович, а по стенам гаража прыгали длинные, изломанные тени. - Вы мне отремонтируете и дверь, и крышу!.. - Постыдились бы... А еще интеллигентный человек! - тихо говорил Ивану Ивановичу дядя Левон и болезненно морщил лицо. - Тут несчастье чуть не случилось, а вы... Ему было стыдно за Дервоеда. Женя перестал нажимать на "жучок", и в гараже стало темно. Тетя Клима стояла у входа в гараж и вытирала платочком глаза: - "Интеллигент"... Еще какой "интеллигент"... Во всем свете такого не сыщешь. Тете Климе поглаживала плечо, утешала, как маленькую, моя бабушка. Повернула тетю Климу спиной к гаражу, повела домой. - Перемелется... Перемелется, мука будет... - говорила она профессорше. - Мука, а не мука... Уже есть! Жорин папа выпрямил на камне пробой, прибил его киркой на то же самое место дверей. И пошел домой... За ним и все начали расходиться. - Да, да... По домам! - говорил им вслед Левон Иванович. - Завтра доделаем с утра. Остальных позовем, а то отсиживаются по квартирам! Мы отнесли в одну яму все, что не успели посадить. Женя-большой и Галка присыпали корни землей. Чтоб не подсохли за ночь. Так и не знаю я, удался субботник или нет. Испортили настроение Жора с Васей. А может, Иван Иванович? И не скажешь даже, кто больше виноват... Я СТЕРЕГУ СМЕРТЬ Такого чудесного утра еще никогда не было. Солнце! Тишина! А воздух! Праздничный какой-то, тепло, свежо, и вкусно пахнет из каждой форточки. А ведь всего-навсего воскресенье... В нашем сквере - самом настоящем уже, с деревьями и кустами! - расхаживает Левон Иванович, на плече у него висит плоский ящик. Тот самый этюдник... Левон Иванович трогает ладонью верхушки посаженных кустов, как будто гладит по головкам малышей, и посматривает на небо: - Красота-то такая! Эх, и денек сегодня будет - на славу! - Доброе утро, Левон Иванович! - кричу я и поднимаю руку. - Доброе, доброе... Салют! Любишь спать, молодой человек... А я такой рассвет на Немане писал - голова кружится. Представляешь - клубится туман... Солнце над самой водой тлеет, как жар... Вода вот-вот загорится, блеск ее еще приглушенный... Верхушки леса на том берегу плавают в тумане... Женя Гаркавый в майке и трусиках "бежит на месте" на балконе. - Виват! - кричит мне не по-нашему, машет рукой. Только Галка даже не кивнула мне. Прохаживалась по скверику, опустив голову, ни на кого не смотрела. Снежок сам гулял, бегал от деревца к деревцу и каждое обнюхивал. Знакомился с новоселами! Не смотрела Галка и на балкон, хотя Женя начал подпрыгивать с детской скакалкой, выделывать ногами всякие штуки. Потом мама крикнула мне в форточку: "Завтракать!" - и я ушел. А вышел опять, когда во дворе уже было много взрослых и все мои друзья-товарищи. Успел, наверно, пройтись по квартирам Левон Иванович или кого-то из мальчишек послал, и позвали всех жильцов. Незнакомых пришло много: сестра Галки - студентка, отец Сережи, который поехал в командировку из старого дома, а вернулся теперь в новый. Из чьей-то квартиры появился демобилизованный моряк почти в полной форме, только бескозырки не было, из чьей-то - две взрослые девушки. Хохотушки: что ни скажет бывший моряк, а они рассыпаются: "Их-ха-ха! Ох-хо-хо!" И еще, наверно, не все жители, потому что в нашем доме сорок квартир. Что за люди в них живут? Не скоро узнаешь... И папа мой вышел на воскресник с Мариной, и Павлушина мать с Генкой. Многие выходили во второй раз. Павлушина мама о чем-то разговаривала с дядей Левоном. Может, не получались штанишки без штанин для Ваньки-куклы? С ними стоял еще какой-то высокий дядька с папкой под мышкой. Все было почти как вчера. Только работали не так поспешно, больше шутили и смеялись. Посадили все, подчистили, и дядька с папкой попросил нас пробежаться по квартирам, позвать остальных людей - на собрание. Общее собрание жильцов дома номер четыре по улице Мира. Показалось еще несколько незнакомых дядей и тетей, Жорин и Васин папы, дядя Коля, тетя Клима... Домком выбрали - домовой комитет. Избрали Левона Ивановича, Жориного папу и незнакомую тетю из другого подъезда. И все уже хотели расходиться из скверика, но дядя с папкой сказал: - Обождите, товарищи... Один документик передали из горсовета. Надо обсудить его. Жалоба на жителей вашего дома... И прочитал тот "документик". Что некоторые жители нашего дома занимаются самоуправством. Что Левон Иванович Старевский с приятелями попортили весь двор - нарыли ям, навыворачивали наверх камней, несмотря на то, что государство уже расходовало столько средств на благоустройство. Что некоторые развели собак и кошек и те гадят на лестнице, нападают на мирных граждан, кусают и рвут одежду. А может, они бешеные? И тут все зашумели, заговорили: - Знаем, кто писал! - А почему его самого нет? В глаза людям стыдно смотреть! - Жена его здесь! - Не читайте дальше! И так все ясно! - Читайте, читайте! А о гараже там нет, о взломе? - Не успел еще о гараже! - Тише, товарищи! Я прочитаю подпись: "Профессор Иван Иванович Дервоед, персональный пенсионер областного значения". - Знаем такого! - А разве плохо, что мы сквер разбили? Лучше пыль глотать? Лучше пусть бурьян растет? - Ученый называется! А с людьми не научился жить. - Сжечь его гараж! Заразу разносит по городу! Когда все накричались, дядя Коля рассказал человеку с папкой о вчерашнем случае в Дервоедовом гараже, о том, что взял обломок доски для экспертизы. И начальник с папкой пообещал, что примут меры к заразному гаражу. А в конце тетя Клима выступила: - Стыдно мне... Стыдно, люди добрые... Одно скажу: никакой он не профессор. Это он важности на себя напускает, жестянку к двери приколотил. Обыкновенным преподавателем работал... Выдумал себе какую-то болезнь, чтоб на пенсию раньше уйти. Замучил всех в институте своими жалобами... Студентов не учил, а калечил... И пошла домой. Медленно так, вогнув голову. Даже жалко стало тетю Климу. Люди поговорили еще о том о сем и разошлись. Только дядя Левон, Жорин папа и незнакомая тетя - избранный домком - стояли возле дядьки с папкой и договаривались, что домкому делать, чтоб всем жилось хорошо и дружно. А потом по дворам проехал грузовик и сбросил возле соседнего длинного дома четыре песочницы, а возле нашего - две. Не сбросил - Жорин папа и мой папа сняли. Сняли и просто так поставили, потому что места еще им окончательно не выбрали и не было песка. Генка с Мариной сразу залезли в одну поиграть. Из дому вышел Женя Гаркавый. В руке - свернутое полотенце. - Кто со мной на гавань? Сполоснемся немного... Я, Вася и Жора подбежали первыми. И Павлуша отпросился у мамы. А Жора крикнул папе: - Я спиннинг побегу возьму! Жорин папа кивнул: "Ладно..." И вот мы идем, а Жора держит под мышкой спиннинг и на ходу надувает волейбольную камеру. Надул и дал нести Сереже. Большая камера стала, как воздушный шар. Сережа засунул ее спереди под рубаху. Переваливается с ноги на ногу, как утка. От смеха лопнешь, на него глядя... Гавань мы знали уже. Это там, где от Немана отходит заливчик. Приходили туда с дядей Левоном, когда тот собирался писать этюд. А Женя туда каждый день бегает - или утром, или вечером. - Я буду купаться, пока и снег не выпадет, - говорит Женя дорогой. - Организм привыкнет, и зимой буду окунаться. Прорубь сделаю во льду... - Го, удивил! - сказал Жора. - Мой папа читал, на каких-то горах живут снежные люди. Дикие... И спят на снегу голые, и едят снег. У них вместо костей лед. Мы захохотали над Жориной выдумкой. - Брехня! - сказал Женя Гаркавый. - Посылали туда экспедицию. Никакого снежного человека или хотя бы обезьяны не нашли. - Провалиться!.. - хотел дать клятву Жора, но передумал. - Вот я читал - чистая правда, - сказал Женя. - В Африке есть такое племя, что огня не боится. По раскаленным углям ходят босиком - и хоть бы что. Проверяли - никакого следа на подошвах не остается. - У-ю-юй! - не выдержал я. - Вот если б наши пожарники такими были. Залез бы в огонь и туши спокойненько. - А еще есть йоги в Индии. Не племя, а такая группа людей, каста, по-ихнему. Они могут битое стекло глотать и лезвия безопасной бритвы, могут сами себе руки или ноги кинжалами пробивать, и даже кровь не капает. А захотят - могут и не дышать. Одного в гробу закопали на полдня. Откопали, открыли крышку... Женя обернулся назад, остановился. И мы стали, посмотрели назад. Далеко уже последние домики пригорода. И там, где кончалась улица и начиналась обыкновенная полевая дорога, шла Галка со Снежком... Женя хмыкнул, повернулся к ней спиной. И так прибавил шагу, что мы побежали за ним, чтоб не отстать. Сережа не видел из-за "живота" дороги. Споткнулся - гоп на пузо. Сережу подбросило, а голова перевесила - клюнул носом в землю. Мы - хохотать, а он еще нарочно - гоп! гоп! Но уже смешно не было. Женя раздевался на ходу. Вышли на берег, а Гаркавый уже в одних плавках. Красивые плавки: темно-зеленые, около резинки - белые и красные полоски. И булавка зачем-то пристегнута... - Ну и что этот еган? - спросил Павлуша. - Какой еган? - удивился Женя. - Ну, тот, которого живьем закопали. - А-а... йог, а не еган. Ничего! Хлопнул глазами, поднялся... Потяну-у-у-улся... Вот так... - Женя развел руки в стороны и вверх, присел несколько раз, придерживаясь за коленки. - И в воду! Женя подпрыгнул, выгнулся дугой - бултых! Разошлись большие круги... Вынырнул он возле другого берега залива, круто развернулся и поплыл к старой барже. Я попробовал рукой воду - ледяная! Вот тебе и солнце... - Теплая! - пощупал Вася. - Теплая, теплая! - подтвердили Жора и Сережа и начали раздеваться. Разделся и я до трусиков - хоть позагораю. А Павлуша сбросил только рубашку и майку, остался в штанах. Сережа-храбрец глубже, чем до колен, не лез. Нащупывал ногами и руками ракушки-перламутровки, выбрасывал на берег. А Вася то и дело нырял и брызгал на нас. Вынырнет, раскроет рот, вытаращит глаза. А трусы на коленях! Отцовские, наверно, большие, как штаны. Вася поддернет их, сложит ладошки ковшиком перед носом и опять - бултых! Сережа, наконец, осмелел - переплыл на ту сторону заливчика и назад. Потом проплыл туда-сюда и Жора. Вылезли, трясутся, как черти. Взяли спиннинг и втроем побежали подальше - забросить. А Вася все нырял... - Ого-го! - крикнул Женя с баржи и запрыгал на одной ноге, выливая из ушей воду: бум! бум! бум! Железная баржа гудела под ним, как барабан. Это он нам кричал или Галке? Наверно, нам, потому что Галка как шла прямо в лесок, так и исчезла в ельничке. Я хотел побежать к Жене, залезть на баржу, заглянуть внутрь. Интересно, что там в ней? Но Вася как раз проделывал цирковой номер, и я помедлил. Засунул Жорину волейбольную камеру себе в трусы, как Сережа под рубаху. Попробовал нырнуть - кувырк, как утка хвостом кверху. Не ныряется... Еще раз - кувырк! Пятки сверкнули в воздухе, Васю бросило через голову, перевернуло кверху животом. Поднялся - кхы! кхы! Чуть не захлебнулся... - Эй, малявки! - крикнул Гаркавый с баржи. - Давайте на берег. И пробежечку на сто метров, а то воспаление легких схватите. - Сейчас! Последненький разок! - крикнул Вася. Вынул из трусов камеру, швырнул ее на берег. Это был его рекордный нырок. Если б еще полминуты, то стал бы йогом. Или утонул. Наконец вода вспучилась, показалась Васина спина... Голова... Руки только не показывались, что-то оттягивало их вниз, под воду, сгибало Васю. Один раз это нечто таинственное показалось из воды - длинное, грязное. - Помоги, Жека... Металлолом будет! Я побрел к Васе медленно, чтоб не замочить трусов. А Вася покачивал на руках находку под водой и плевался, кашлял. Взялись в четыре руки... Бр-р, какое колючее, скользкое и противное это железо! Будто слиплась в кучу одна ржавчина. Немного смахивает на отпиленную верхушку ракеты. Положили на песок, сполоснули с рук грязь и ржавчину. И вдруг я понял: снаряд! Честное октябрятское... В кино такие видел, только блестящие и гладкие... - Снаряд!!! - завопил я во все горло. - Снаряд вытащили из реки! Первыми прибежали Жора, Павлуша и Сережа. "Ты виноват!" - "Нет, ты больше!" - нападали они друг на дружку: на катушке спиннинга висела огромная "борода". Прибежал с баржи Женя Гаркавый, разметал нас в стороны. У Васи выхватил из рук камень, накрутил ему ухо: Вася уже намеревался тюкнуть камнем по снаряду. - Вон ту горку видите? - указал Женя на ельник. - Бегом за нее и залягте! Мы отошли метров на пять всего. Никто даже не присел. Женя осмотрел снаряд. - Взрыватель есть... Все ржавчина разъела, может сам по себе взорваться, хоть и не тронешь. Где нашли, покажите то место! Мы подбежали к нему, закричали наперебой. - Тихо! Один кто-нибудь... Вася! Вася взял камешек и бросил его в воду. - Вон там... - Не подходите близко к снаряду, не касайтесь. Женька, посторожи... Гаркавый развернул полотенце, вынул большущие очки с резиной вокруг стекол. Надел - очки закрыли половину лица. - Еще раз предупреждаю: с места не двигаться. Со смертью не шутят! Женя побрел к тому месту, где Вася нашел снаряд. Чуть выше колен! Сунул лицо с очками в воду, поводил вправо, влево, ступил шаг вперед... Поднял голову, вдохнул воздуха. - Жалко, нет маски с трубкой... - И опять голову под воду. Шагнул еще вперед, еще шаг, еще... Много раз он то выпрямлялся, то опускал лицо в воду. И плавал вокруг того места, не поднимая головы, и ногами щупал. Мы не сводили с Жени глаз, следили за каждым его движением и тряслись без удержу. Пока что больше от холода, а не от страха. - Нету... А я подумал, целый склад тут. - Женя вышел на берег, снял очки. Вздохнул устало, присел. И мы уселись вокруг снаряда, медленно, осторожно. Даже дышать боялись. Получилось кольцо, а в том кольце, на метр-полтора от каждого, лежала ржавая, в щербинах смерть. - Видите, не скелет с косой, как в сказках рисуют... А грохнет - косточек не соберешь. Миллиметров сто двадцать, гаубичный, наверно... Это для нас было непонятно. Мы смотрели на снаряд как завороженные, а лица наши вытягивались... - Ну, что теперь с ним делать? - спросил Женя сам у себя. - Позвонить... В военкомат позвонить... Пусть саперов пришлют. Побегу на деревообрабатывающий комбинат, позвоню... Гаркавый вскочил и стал, подпрыгивая на одной ноге, натягивать штаны. Одну только штанину надел и опять снял. - Нет, не то... Боюсь вас одних оставлять... А прогнать домой - другой дурак найдется, который ковырнет. Лучше мы его похороним. А ну, кыш за ту горку! Теперь мы послушались, отбежали в ельник. На самом высоком месте зигзагом шла канавка. Заросла уже деревцами, но можно было догадаться, что эта была траншея. Мы попадали в нее, залегли. Как на войне... И тут выбежал из ельника Снежок. Прямо на нас! Забегал от одного к другому, из разинутого рта болтается розовый язычок. Но мы не обрадовались Снежку. Мы думали про Женю: что он намерен делать? - В войну играете? - вышла из зарослей и Галка. - Тише, ложись! - прикрикнул на нее Жора. - Женя будет снаряд разминировать. Галка не легла, а наоборот - стала как столб и тянет вверх шею, тянет... Как будто растет сама. Женя вытащил из брюк ремень... Подошел к снаряду, наклонился... Нет, не похоже, чтоб собирался разминировать! Он подсунул конец ремня под снаряд и... лег на него или возле него животом. И не подымается, что-то потихоньку делает... - Не надо, Женечка! - рванулась с места Галка. - Миленький, славненький... Не надо, не трогай! Не надо... Женя поднимался с земли медленно, сначала оперся на руки и колени. Снаряд висел под ним, привязанный ремнем к груди и животу. Стал на ноги - и снаряд показался нам каким-то страшным чудовищем, которое присосалось к нему. - Тяжелый, зараза... - сказал Женя тихо. Галка ступила к нему еще на один шаг. - Женечка, не надо... Женя скорчил жалостливую мину: - Ма-а-ама, я хочу домой... Над Галкой смеялся. А у меня от его смеха будто за шиворот снегу насыпали. Подбежал к Жене Снежок, положил передние лапы ему на бедро. Гаркавый погладил его по голове, потрепал за ушами. Рука гладила, пальцы трогали ухо, а сам Женя стоит, не шелохнется. И вот повернул к реке, вошел в воду... Не в смирный, неглубокий заливчик-рукав, а в Неман. Шел медленно, правой-левой... правой-левой... Уже снаряд спрятался под воду, вода до подбородка заняла... И тогда Женя поплыл. Выбрасывал руки вперед спокойно и мерно: раз-два, раз-два... Даже брызги не взлетали. А течение относило его в сторону все дальше и дальше. А мы повскакивали со своих мест, пошли берегом. Нам хотелось быть ближе к нему в эти минуты. Как будто мы могли ему чем-нибудь помочь!.. Внутри у меня опустело, я весь был какой-то невесомый, напряжен, как натянутая струна. Брел и не чувствовал под собою земли. А что как ахнет тот снаряд, взметнется над рекой водяной столб?! Вдруг Женя перестал грести и... медленно ушел под воду. Галка сунула в рот пальцы, словно хотела их откусить. Мы замерли на месте... А Женьки нет и нет... Показалось, целый час не было. И вдруг его голова выскочила из воды, как поплавок. Женя фыркнул и весело прокричал: - Ух, и холодильник на дне! Криницы, наверно, бьют! Он поплыл к берегу наискосок, без снаряда течение сносило его сильнее. Мы подпрыгивали, мы плясали на берегу: "Ура! Ура!" Я кувыркнулся через голову, посмотрел опять на Неман. А Галка вдруг как закричит: - Ой, Женечка!.. Гаркавый беспорядочно взмахивал руками. Крикнул, закашлявшись: - Спокойно, дети!.. - и опять исчез под водой. - Судорога скрутила... - Галка застучала кулачком о кулак, закусила губу, не стыдясь слез. Не было Жени, может, столько, сколько в первый раз. А может, и больше. Мы уже хныкали и скулили... Вдруг Женя вынырнул, мотнул головой, чтоб отбросить назад с глаз волосы... Провел по лбу рукой и поплыл саженками - быстро, изо всех сил. Пока он боролся с течением, Галка сбегала за полотенцем. Прибежала назад тогда, когда Женя, сильно хромая, выбирался из воды. Вышел и упал на песок лицом вниз. Мы стояли вокруг него и смотрели, как ходуном ходит спина Женьки, как бьет его страшный, судорожный кашель. Из икры в двух местах сочилась кровь. Наконец Женя отдышался и медленно перевернулся, сел. Вытер ладонью кровь и начал колотить кулаком по икре, щипать ее, массировать. Губы его были плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице... Растирал он ногу, а Галка вытирала ему спину, плечи и улыбалась сквозь слезы. И только тогда забрал Женя полотенце, когда Галка намерилась вытереть ему лицо, нос. - Хорошо, что булавка была... - сказал Женя и вздохнул, снял с пояса ремень. - Со снарядом справился, а тут... Загнуться от какой-то паршивой судороги! Сколько на том свете будешь, столько и краснеть придется. А вообще-то дикая, адская боль... - Ты не краснеешь, а синеешь. От холода дойдешь! - ласково говорила Галка, и губы ее дрожали. - Ну-у-у?! На ста-а-а-арт... Марш!! И мы помчались к одежде - кто быстрее. Сзади тявкал от радости и пытался схватить кого-нибудь за пятку Снежок. И мне тоже хотелось кричать от радости, что в нашем доме живет Женя Гаркавый. Что там какие-то йоги! Да и те, кто не боится огня. Далеко им до Жени... И пусть не хвастается Галка своим подвигом. Подумаешь, пролезла в форточку! Женя сто раз залез бы, если бы у него тогда были кеды на ногах. И я когда-нибудь заберусь. Вот подрасту немного, станут длиннее ноги - и залезу. КОМБИНАТ "МЫ САМИ С УСАМИ" Воскресенье называется выходной, день отдыха. Но именно по воскресеньям я занят как никогда. Так и папа говорит, и мама, и бабушка. Только пришел с Немана, отругали и загнали за стол обедать. Только пообедал - "Учи уроки!" А уроки не лезут в голову, лезет пластилин. Нет у меня столько, сколько говорил дядя Левон. За те пять рублей никто меня больше не ругал. Мама с папой только переглянулись и вздохнули. "Хороший нам урок!" - сказал папа и спрятался в кабинет-спальню. Была у Марины начатая коробка. Выпросил, сказал, что взамен куплю две или все, что захочет. Когда вырасту, конечно... Был у меня и свой пластилин, для уроков труда. Добавил и его. Маринина, да моя, да новая пачка - три! Это уже не пустые руки. - А в шкафчике смотрел? - сказала мама. - Там еще прошлогоднего целый склад. Про шкафчик-то я и забыл! Это скорее был не шкафчик, а какой-то бабушкин комод. Вынесли его за ненадобностью из кухни в ванную, и в нем сейчас хранится всякая всячина. Наверху комода стоят два бака для белья. Внутри шкафчика на нижней полке - склад материалов для стирки: мыло, пасты, порошки. Стоят банки с краской, валяются тюбики гуталина. На верхнюю полку кладется то, что надо стирать. В левом ящике банка с гвоздями, всякие инструменты, нужные и ненужные железки. В правом ящике тоже свалка: мотки проволоки и шпагата, куски наждачной бумаги, смола, мел. Здесь я нашел и разноцветные комки пластилина - запыленные, с налипшим мусором. Весь пластилин побросал в целлофановый мешочек. Пусть! Пригодится! Где, интересно, дневник? Как бы его не забыть... Дверь квартиры Левона Ивановича нам открыл... Вася! Увидели его и сразу фыркнули: голова повязана набекрень не то чалмой, не то пиратской косынкой, ноги путаются в длинном фартуке. - Эх, вы! Я уже два часа работаю с дядей Левоном, - объявил он с гордостью. - Сколько мы здесь переделали всего! Я Жучка буду играть! - и Вася исчез в ванной. Вася - Жучок? Ну и пусть, подумаешь... Только почему дядя нам еще не сказал, кто кого будет играть? И почему сегодня так невкусно пахнет в его квартире? - Салют, "артековцы!" - вышел в коридор Левон Иванович. - Э-э, а руки, руки! Подержать надо, мы же договорились! Каждый из нас быстренько поднял правую руку. И когда он нам откроет тайну: зачем задирать вверх руки? - Пластилин - на кухню, дневники - мне. Лишнюю одежду снять, рукава подвернуть, если не хотите до майки раздеваться! - командовал дядя Левон. Он и сегодня был в пижамных шароварах и в майке. - Та-ак... Та-ак... Павлуша у нас молодец! - посмотрел он первый дневник. - У Сережи дневника еще нет... А у вас двоих даже смотреть неинтересно... Ставлю на голосование: допускать их к работе или нет? - Левон Иванович! Дядя Левон!.. - загорячились мы с Жорой. - Провалиться на этом месте! Честное октябрятское! Исправим! - Мне хочется вам верить и не хочется... Ну, хорошо, будем считать, что эти двойки-тройки у вас случайные. - Случайные! Честное слово! - клялся с нами и Сережа. Послышались шаги-грохот. - Вот что мы с дядей Левоном смастерили! - вышел к нам на каких-то деревяшках Вася. - Это чтоб ровным с вами быть... Ходули - не ходули, обувь - не обувь: на ногах скамеечки сантиметров по десять высотой. И ремешок дужкой прибит - ступню держит. - Дай и мне! И мне дай походить! - подскочили мы к нему. - Отставить! - по-военному скомандовал дядя Левон. - Забавляться нам некогда. Вася, чаще помешивай клей... И прибей полоски войлока под котурны, чтоб не так грохали. - Котурны называются, во как! - сказал Вася и исчез в ванной. Вскоре оттуда послышалось: бух! бух! бух! А еще мы увидели готовую ширму для театра кукол. Стояла она в уголке за диваном. Из тех реек-планок, что принес Левон Иванович из комбината, сколочены длинные четырехугольные рамки, выше нашего роста. Рамки обтянуты серой тканью и соединены между собой петлями. - Идите сюда! - позвал дядя Левон из кухни. - Я придумал, как сделать, чтоб меньше пластилина пошло. Пол на кухне, стол в углу, две табуретки - все было прикрыто газетами. Левон Иванович показал нам две большие продолговатые картофелины, они были насажены на палки и утыканы обломанными коротенькими спичками, как ежик иголками. - Вот... Покроете сверху пластилином, а потом уже формуйте носы, уши, губы, брови. Таньку и Ваньку будут лепить Павлуша и Женя, вот по этим рисункам. Потом по вашим скульптурам будем отливать гипсовую форму. - А нам что делать? - спросил плачущим голосом Сережа, Жора тоже обиженно прижмурил глаза. - Работы хватит всем. Вот, бери газеты, рви на мелкие кусочки и бросай в ящик. Будем делать папье-маше. "Папье-маше? Что это еще такое?" Сережа неохотно взялся за газету. - А ты, Георгий, покрой пластилином вот эти чурбачки - по ним вылепим Эрпидам головы и туловища. Гипсовых форм не будем отливать. Жора с каким-то презрением взял деревянный кубик и сбитую из куска доски и обрезков "шестиугольную призму" - туловище Эрпида, повертел в руках. - Веселее, "артековцы", веселее! - торопил дядя Левон. Умница Левон Иванович... Быстро разобрался, кто на что способен. Вася - клеевар и сапожник... Во, стучит в ванной, подбивает войлоком котурны... Пошел к нему дядя Левон: не расколотил бы там чего. А с Сережиной работой и Генка справился бы... Нет, Сереже можно было бы и поважнее что-нибудь поручить. Жора - обыкновенный штукатур: разве трудно облепить пластилином какие-то чурбаки? А вот мы с Павлушей - скульпторы. Это не клей варить! Здесь нужно смотреть да смотреть! Здесь талант нужен! Я, Павлуша и Жора - у стола, в углу кухни. Лепим стоя. "Все скульпторы стоя работают", - сказал Левон Иванович. Сережа забрался в уголок между плитой и раковиной умывальника, уселся на пол. Ноги бедного не держат! Чуть повернется или подымется - трах головой об умывальник! - Берегись! - послышался голос Левона Ивановича. Вася вышагивал перед нами на котурнах, открывал двери. Он нес пучок коротких лучинок. А дядя держал перед собой кастрюльку. Вошли - и сразу стало тесно на кухне. Кастрюлю дядя поставил на плиту, открыл пошире форточку. - Ну, комбинат "Мы сами с усами", клей готов. Вася, помоги Сереже рвать газеты... А что у вас? - Дядя взял мою картофельно-пластилиновую булаву. - Не приглаживай раньше времени, старайся схватить общие черты. У Ваньки какая приметная особенность, что бросается в глаза? - Х-ха, уши! - Правильно, уши торчат. Их отдельно лепи, потом приставишь... А у Таньки пухлые щечки и губы, уши маленькие... Вместо глаз пока просто углубления делайте. Смачивайте немножко пальцы водой, чтоб пластилин не прилипал. Дядя взял у Жоры кубик, обмазанный пластилином. Подравнял бока, заострил кромки. - Ну, вот... Сереже поручим вылепить из папье-маше голову Эрпида-один. - Мне! Я хочу! - побросали мы свою работу. - Отставить! - скомандовал опять Левон Иванович. - Если так будете суетиться, бросаться от одного к другому, ничего в жизни не достигнете. Над вами будут смеяться, как над неудачниками. А попробовать - все попробуем, не беспокойтесь. А теперь пусть Сережа, у него получится лучше, - говорил дядя Левон, и Сережа надувался от важности. - Сначала в воду макай кусочки газеты, один слой на воде сделаем. А потом уже на клее. Слоев десять... - Левон Иванович плеснул в тарелку воды, макнул кусочек газеты - хлоп на кубик! Второй рядышком - хлоп! Третий... Четвертый... Нам не хотелось уже лепить Таньку и Ваньку. Мы смотрели, как покрывается кубик панцирем из серой мокрой газеты. Вздохнули и только опять принялись за Ваньку и Таньку, Вася как захохочет! Смотрим: трясет Сережа растопыренными пальцами, а за них с сотню бумажек нацепилось! Стал ртом ловить их, срывать - к носу, губам, щекам приклеились. "Ха-ха-ха!" - покатываемся мы со смеху. "Хо-хо-хо" - помогает нам басом дядя Левон. А Сережа - ф-фу! ф-ф-фу-у! - не может сдуть бумажки. Они щекочут ему нос, шевелятся. Как чихнет на всю кухню! - Это тебе не вода, - вытирает дядя уголки глаз. - Бери кусочек вот так... Весь не намазывай... Подцепи спичкой капельку клея, клади его на середину бумажки и лепи, клади и лепи... - Левон Иванович показывал, как надо делать. - Действуй двумя руками, не держи кубик левой... Каждый кусочек придави, разгладь хорошенько, клей и расплывется под бумажками... Запачкал руки - вот влажная тряпка... Умывайся и начинай сначала! Пока Сережа пропадал в ванной - хотя можно было руки и на кухне вымыть, - дядя исправлял нашу работу. - Смелее с пластилином, энергичнее! Своя рука - владыка: хотим - прибавим, хотим - убавим, соскребем, - говорил он и закруглял моему Ваньке нос, очерчивал резче брови. - Павлуша, любым пластилином лепи, не подбирай цвета. Выльем форму, тогда можешь свою красавицу расцвечивать. А я не смотрел, какой пластилин попадался. Голова у моего Васьки была пестрая, как у леопарда: нос зеленый, одна щека красная, другая желтая, лоб серо-буро-малиновый, одно ухо белое... - Павел, соскреби у Таньки "волосы". Голова должна быть гладкой. "Х-хо, Танька с плешивой головой!" - Волосы куклам потом приклеим. Нарежем макаронин из поролона. "Поролоновые волосы?! Еще ни у одной модницы таких не было. И придумает же Левон Иванович!" Пришел из ванной Сережа, снял кастрюлю, поставил на пол. Сел под раковину умывальника. Дядя Левон сделал таинственное выражение лица. - Эники, беники, ф-фу, ф-фу! - словно сыпанул щепотками чего-то на Васину голову. - Превращаю тебя в Великого Химика. Хватит рвать газету, пошли со мной... И повел Васю в ванную. Мы заработали проворнее, быстрее. А то самое интересное сделают без нас. Вася принес из ванной большую консервную банку. В центре банки возвышалась горка сероватого порошка. - И только по моему сигналу, понял? Выльешь и сразу же размешаешь. Дядя Левон ополоснул серые от порошка руки, забрал у меня Ваньку, потискал его кое-где, пригладил, резче очертил губы. - Можно сказать, хорошо... А если и нет, зато все своими руками. Так я говорю? Поправил он и Танькину голову. - Лей, сколько я сказал, и меси! Энергично! - скомандовал Васе, а сам схватил коротенькую пластинку-лучину - р-раз! Вдавил ее ребром поперек головы Ваньки. - Ах! - перепугался я. Вася выдавил ложкой в порошке ямку и плеснул воды, начал мешать. А мы смотрели, как дядя Левон одну за другой втыкал ребрами пластинки вокруг головы Ваньки - около ушей, по шее, до самой палки... И голова не разваливалась! Так он и Танькину голову окольцевал, как будто хотел ее разрезать пополам, как арбуз... - Та-ак! - весело потер он руки, положил куклы носами вверх. - Помогите Жоре долепить туловище Эрпида. Жора не дал нам помогать, и мы ничего не делали, а только глазели. Левон Иванович плеснул в банку воды еще больше и быстро разболтал. Тесто получилось жидким. Казалось, вот-вот зашипит сковородка, запахнет блинами. - А гипсовые оладьи вкусные? - спросил Вася. - Попробуй! - протянул дядя ложку гипса. Вася отдернул голову. Левон Иванович продолжал: - Знаешь, что будет, если гипс попадет в желудок? Он там затвердеет. Я слышал, так с крысами расправляются. Перемешают муку с гипсовым порошком, поставят возле норы: "Угощайтесь на здоровье!" А они жаднющие: хвать-хвать! А потом лапы кверху: "Караул!" Дядя Левон кончил мешать. - Берите кукол, - сказал он, - поворачивайте их за палки над тазиком. Схватили Вася и Павлуша. А дядя начал быстро-быстро набирать ложкой раствор, брызгать на Таньку и Ваньку. Где уши, рот или нос - хорошенько брызгал, со всех сторон. А когда побелели куклы, дядя уже спокойно налепил на них остатки загустевшего раствора. Не узнать было, где носы, где что. - Вот... И стойте как статуи минут десять. Потом на стол положите. Да сними ты котурны! Чем это он, думаю, все время грохает... Вася взмахивал ногами, сбрасывая котурны, и вздыхал на всю кухню. Словно от сердца их отрывал. Туловище Эрпиду облепливали бумажками все вместе - и Левон Иванович, и я, и Жора. Управились как раз тогда, когда Сережа кончил возиться с головой. Дядя зажег две конфорки на плите. На одну поставил чайник, а возле другой положил голову и туловище Эрпида. На кухне стало не продохнуть от жары и разных запахов. Зачем еще дядя Левон греет воду? Что мы будем с ней делать? - Так-с... Положим куклы на окно. А теперь уберем здесь немного, и на сегодня - все... Но мы Левону Ивановичу ничего не дали делать. Сами убрали газеты, мусор, помыли пол на кухне и в ванной. Пока умывались сами, на кухне произошло чудо: стол словно застелили скатертью-самобранкой. На нем появились ваза с печеньем, сахарница, чайник и чашки с золотыми полосками. Посередине стола нежно розовел малиновый конфитюр в стеклянной банке. - Молодцы, поработали на славу, - говорил Левон Иванович, заваривая свежий чай. - Но работы у нас теперь будет все больше и больше. Придется собираться чаще - через день, а то и каждый день... Всего две табуретки на кухне, и потому кто стоял, кто сидел, но все пили вкусный чай с душистым конфитюром и болтали о чем угодно. И никто нас не одергивал, никто не утихомиривал. И сам Левон Иванович много рассказывал о работе в театре, вспоминал всякие смешные случаи и первым хохотал над своими шутками. А кончили пить, дядя подошел к окну - шах! шарах! Разломил пополам гипсовые болванки. Получились как бы скорлупки гигантских грецких орехов - с такими же фигурными выемочками и бугорками внутри. - Та-а-ак... - осмотрел формы Левон Иванович. - Все в норме. Можете брать свои скульптуры на память... - И он подал Таньку Павлуше, а мне - Ваньку. - По внутренней стороне этих форм будем выклеивать куклам головы. Половинками... Неохотно распрощались мы с дядей Левоном. - Можно, я у вас буду ночевать? - спросил Вася. Левон Иванович улыбнулся. - Нет, дорогой мой, там уже тебя родители ищут... Ты лучше почаще ко мне заходи. Хлопец ты понятливый, будем работать вместе. Счастливчик Вася... Если б нам не ходить в школу, мы бы тоже пропадали у него целыми днями. Но ничего не поделаешь. Надо и в школу ходить, и учиться хорошо. Иначе Левон Иванович может махнуть на нас рукой. Разве мало детей в соседних домах? Полслова скажи - вмиг набегут... ...Я уже засыпал, как вдруг пришло в голову: Эрпида ведь мы заклеили бумажками со всех сторон! А как достать изнутри те колодочки с пластилином? Они же будут мешать! О-е-ей, как же дядя Левон об этом не подумал?! "А МОЖЕТ, ЭТО СМОРЧОК?" У дяди Коли - Николая Николаевича - отпуск. Я сам об этом догадался: разве может человек в будний день, если он не пенсионер, с утра ковыряться в машине? И Женя ему помогает. А может, не так помогает, как мешает? Николай Николаевич то посмотрит на мотор, то распрямится - на Женю. И что-то говорит ему, говорит, даже пальцем грозит. Может, он лазил в машину сам и что-нибудь испортил? А может, отправляет Женю, чтоб быстрее садился за уроки? Нет, наверно, собираются куда-то ехать... Выбегу, вдруг и меня возьмут с собой, как тот раз на рынок! Перепрыгивая через ступеньки, пулей лечу вниз. И только подбежал - замолчали. Ни один ничего не говорит, ни другой. Лицо у Жени красное, нахмуренное, у дяди Коли - суровое и бледное, только шрамы горят, полыхают. - Ну хорошо, я - "без клепки в голове"... Я - "мог сам взлететь и детей подорвать", как ты говоришь... - первый не выдержал Женя. - Но ты ведь тоже рисковал, когда горящий самолет сажал! И ты мог взорваться в любую секунду! - Сравнил! У меня другого выхода не было. И штурман, и стрелок-радист ранены... Бросить их вместе с самолетом, свою шкуру спасать? - Дядя Коля грохнул капотом, начал вытирать тряпицей руки. - И у меня выхода не было! - почти кричал Женя. - На кого я мог оставить снаряд! Ты бы доверил вот ему? - ткнул Женя мне в грудь пальцем. - Не выкручивайся... Ты говорил, что Галка там была... - Галка... Галка... - не захотел почему-то о ней говорить Женя. - Надо всегда иметь мужество признать свою ошибку. Ты же не на войне был! Это на войне иногда все решают доли секунды... И у тебя не пылал самолет, не лопалась от жары кожа на лице! Мог бы утопить тот снаряд где-нибудь на мелком месте, а сам бегом в военкомат!.. - А-а, легко тебе говорить! Я тогда чувствовал себя не лучше, чем ты в самолете... - Женя повернулся, чтоб идти домой. - Стой! Вернись сейчас же... Садись в машину! - приказал Николай Николаевич. - Хоть еще раз покраснеешь, в военкомате. - А чего мне краснеть? Я делал все честно. - Женя медленно возвратился к машине. - "Честно"!.. - повторил с издевкой Женин отец. - "Честно"! Лишних хлопот ты испугался, вот что! Хотел поскорее избавиться от этого снаряда. А на него может и теплоход напороться... - Не напорется, там глубоко! - ...и землечерпалка, которая дно углубляет. Видишь, насколько ты сразу усложнил задачу: теперь не просто сапер нужен, а сапер-водолаз. Легко, думаешь, такого найти? - Я так не думаю... - Вот-вот, не думаешь. Садись! А если б подумал, что Неман не ручеек, не так легко отыскать тот снаряд, то не делал бы глупости. - Я помню где. Покажу... Ни Женя, ни Николай Николаевич даже не смотрели в мою сторону, я был лишним при разговоре... Стукнула дверка - сначала правая, с Жениной стороны, потом левая. "Москвич" газанул с места, поехал не на нашу улицу, а круто развернулся и мимо гаражей, через чужой двор двинулся на Партизанскую. Я забыл даже, зачем к ним выбегал. Я сразу помчался домой, рассказать бабушке об услышанном. У меня еще гудело в ушах от голосов дяди Коли и Жени, стояли перед глазами их взволнованные лица. Это же такой герой Женькин отец, такой герой! Ничего, что нет на груди Золотой Звезды... И всем ребятам расскажу. Как летел Николай Николаевич бомбить фашистов. Как подбили его самолет, ранили двух дяди Колиных товарищей... Пылает самолет, выбрасываться с парашютом надо, а Николай Николаевич летит, "тянет" на свою территорию. Чтоб сесть и успеть товарищей вытащить, пока самолет не взорвался: они не могли сами выпрыгнуть с парашютом... Горел уже заживо дядя Коля, кожа на лице трещала, а штурвала из рук не выпускал, вел самолет! И посадил машину, спас людей... Потому на лице у него такие страшные шрамы... Я застал бабушку уже у порога: собралась идти в магазин. Выпалил все одним духом. Бабушка выслушала, вздохнула и сказала: - Говорят, его лечили целый год. Десятки операций врачи делали, кожу пересаживали на лицо. - И вдруг спохватилась, погрозила мне пальцем: - Ты смотри у меня, не вздумай лезть к Николаю Николаевичу с расспросами! - Не! - круто повернул я назад. Бабушка еще звенела ключами, а я уже был на первом этаже. Расскажу своим дружкам про Николая Николаевича и тоже помахаю перед носом, чтоб ни-ни... Рассказал, и всем сразу захотелось увидеть дядю Колю. Но мы так и не дождались его, надо было идти в школу. Зато после уроков долго околачивались возле "Москвича". Может, какая помощь нужна? Может, подать что? Или куда сбегать? Ай-яй-яй, месяц почти прожили в одном доме, а только сейчас узнали такое!.. Просто удивительно: если не очень хороший человек, он сразу бросается в глаза. А такой... И назавтра с утра мы торчали возле "Москвича" дяди Коли. Одного Васи с нами не было, пропадал, наверно, у Левона Ивановича. Кончил осматривать машину Николай Николаевич, и из дому вышла его жена. С корзинкой в руке и спиннингом. Я ни разу еще не видел Жениной мамы. Она болезненная, бледная и почти не выходит из квартиры. Уселись Гаркавые и уехали куда-то на лесное озеро. На разведку: как там грибы, как рыба? Они уехали, а мы почувствовали, что нам стало скучно, стало чего-то не хватать. Все разошлись искать Васю, а меня позвала бабушка учить уроки. Бабушка стояла надо мной, как привязанная, пока я не сделал все уроки. Это, наверно, Мария Сергеевна просила так мне помогать. Выбежал я опять во двор: нигде никого. Пусто! У Ивана Ивановича открыт гараж. Видно, как ходит Дервоед вокруг своей машины, стекла протирает. И студент с ним - тот, что сидел на крыше гаража в пляжной шапочке и джинсах, достраивал гараж. Сегодня парень сверкает всеми цветами радуги: голубая тенниска, розовые и блестящие расклешенные штаны, на голове желтая шляпа. Ковбойская, надо думать: поля огромные и свернуты над ушами в трубочки, верх приплюснутый. Я обежал вокруг дома. Может, хлопцы опять в овраге ковыряются? Но там было пусто, не было и оврага. Склон выровняли, заложили квадратиками дерна. Каждый квадрат прибит колышком. Куда они подевались? Возвратился я во двор, и тут вышел из подъезда Павлуша. Никто его никогда не гонит садиться за уроки, сам делает. - Наверно, у дяди Левона они, - подошел я к нему. - Нету! И самого его нету. Я стучал, - сказал Павлуша. Вот так новость! Что они - сквозь землю провалились? Мы шли вдоль стены и ломали голову: где искать компанию? И вдруг услыхали глухие голоса. Как из-под земли! Прислушались - из подвала! Ткнулись в окошко, а там уже рама со стеклом, голову не просунешь. Побежали к подъезду. В подвале светло, горят лампочки. К тому окошку, через которое я летел кувырком, три раза направо свернуть и раз налево. Тогда, когда я выбирался, мне надо было не вправо повернуть, а влево, потом раз вправо и три раза влево. Проще простого. Что мы здесь увидели! Сидит на глиняной трубе Сережа. На коленях у него лежит обсыпанная крошками булки Мурка, мурлычет песенку. Возле кошки трое котят: толкают лапками в Муркин живот - правой-левой, правой-левой... Сосут! Малюсенькие, как мыши. И слепые! Один котенок желто-белый и два серых. Мы сразу присели на корточки возле Мурки, начали гладить ее и котят. Мы не смотрели, чего это там дальше топчутся возле труб Вася, Жора и Левон Иванович. - А ну не трожь! - подошел Вася с перемазанным лицом, начал забирать у Сережи грязными, в глине, руками Мурку и котят. - Сам не трожь! - не давал Сережа. Я помогал ему защищать кошку с котятами. - Ты прогнал морскую кошку? Прогнал! Она стала ничья, и теперь моя. Я заберу ее домой. - А ты потом у него котенка возьмешь, - подошел к нам и Жора. У него руки были не чище. - Никого я не прогонял! - На мои глаза навернулись слезы. Сколько пережил-перенес из-за этой Мурки, а меня же и обвиняют! - Сама удрала... А она моя, а не твоя, я за нее деньги платил. - Была твоя, а теперь всехная, - поправился Вася. - У меня поживет, пока котята подрастут. Им с людьми надо жить, а то будут дикими... Нет, не свои слова говорил Вася. Не иначе, Левон Иванович так сказал. Только я это подумал, а дядя Левон и говорит: - Да, да, друзья мои! Даже человек без людей может одичать... Мы молчали и морщили лбы - думали над этими словами. - Василий! Георгий! - позвал дядя Левон Васю и Жору, как взрослых. - Давайте кончать работу! Мы с Павлушей подошли посмотреть, что они делают. О-ле-ле, так вот откуда тогда Вася и Жора надергали лучин на "шпаги"! Метра на три обкололи глиняный панцирь с трубы, выдернули из-под проволоки. Раздели ту трубу, по которой горячая вода в дом подается. Даже войлок в одном месте продрали, интересовались, есть ли в середке железная труба. Вот дурачье! Да так все тепло растеряется по дороге, вода остынет, пока к батареям придет. И как узнал Левон Иванович об этой трубе, у кого выспросил? Как он уговорил этих вредителей самим все починить-исправить? Дядя Левон откалывает от полена короткие, неуклюжие лучинки, пробует засунуть под проволоку в тех местах, где были "шпаги". Выбитую плешь замазывают, штукатурят Вася и Жора. - И вы, кажется, в мушкетеров играли? - спросил у нас Левон Иванович. - А теперь бросили товарищей в беде. Нехорошо! Вон в углу глина, как нарочно оставили строители. Павлуша наковыряет, разомнет помельче, а Женя принесет воды. Сделайте еще один замес, а то не хватит... И мы выполнили все в точности, как говорил дядя Левон, намесили им свежей глины. Не в ведре: прямо на том месте, где она лежала. Охотно месили: просто удивительно, как нам всегда хорошо с Левоном Ивановичем! Выходили из подвала, задрав кверху перепачканные руки. Не салютовали, нет... Сережа нес в подоле Мурку и котят. Вася шел за Жорой, задрав не только руки, но и гордо выпятив живот. Он распевал что-то свое: - Э-ге-ге, нас пятеро всех! А с дядей Левоном шестеро! Мы "артековцы", у нас есть тайна! Вдруг он споткнулся - бух Жоре в спину головой! - Ну! Ты! - Жора на ногах устоял, но вскипел, повернулся к Васе. А Вася на его гнев - ноль внимания. Присел и рассматривает, обо что это он споткнулся? Подергал за какую-то палку - торчала из-под двери кладовки. - Не трогай, это чье-то имущество, - сказал Левон Иванович. Он замыкал шествие. Вася дернул палку изо всех сил - ж-жих. Из-под двери выдернулась не просто палка, а палка с фанерным щитком. На щитке под кнопкой даже остался клочок размалеванной бумажки. - О-о-о! - вырвалось у всех. Потому что все узнали - тот щиток, что когда-то вбивал дядя Левон возле камня-валуна! С рисунком нашего сквера! - Это кладовка Дервоеда! - закричал я. - Одиннадцатый номер - его квартира! Левон Иванович взял у Васи палку со щитком, повертел в руках, задумчиво постучал пальцами по фанере. - Да-а... Задвинь назад. Мы просто будем знать об этом - и все... - Он вздохнул и пакачал головой. Сережа нес Мурку, нес - и унес прямиком в свою квартиру! Вася даже не вспомнил про кошку, забыл, что грозился забрать ее к себе. Когда все умылись, привели себя в порядок, вышли опять во двор, Павлуша, правда, побыл с нами совсем немного и пошел в магазин за хлебом. Шли из школы улыбающиеся Женька с Галкой, остановились возле нас поболтать. Шла из магазина тетя Клава, несла в сетке черную редьку и красные стручки перца - остановилась. Вышла наша бабушка с Мариной погулять - и задержалась возле тети Клавы. Возвращалась с работы Галкина мама - и та присоединилась к толпе. На асфальтированной дорожке, что шла через все дворы квартала вдоль домов, появился черный "Зил" Ивана Ивановича. Медленно ехал, важно, чтоб все люди обратили на него внимание. И мы начали наблюдать за машиной еще издали. Не доехав до нас метров сорок, разноцветный студент-шофер посигналил, хотя на дороге никого и не было. Машина свернула влево, перед сквером. Объехала деревья удачно... И в гараж заехала без приключений! Только перестали смотреть на гараж Дервоеда, как из-за другой стороны дома, с улицы вырулила еще одна легковушка - серенький "Москвич" Гаркавых. Остановился он напротив крыльца, мы дали ему дорогу. К машине бросился Женя, открыл заднюю дверку. Достал корзинку с грибами и большущую щуку. Мы сразу окружили Женю. - Ой, сколько белых, боровичков! - присела на корточки возле корзинки Галя. - Какие они все хорошенькие - как точеные! - Штук пятнадцать... - выбралась из машины с пучком какой-то травки в руках Женина мама. Она начала говорить с женщинами о том, как хорошо осенью в лесу, какая красота, сколько разных грибов! - Есть грибы, есть! - подтвердил бодрым голосом дядя Коля. - И рыба есть. Хорошая грибалка. Женя дал Марине подержать щуку. Марина подняла ее за свернутый обручем прутик, пропущенный через пасть и жабры. Ну и страшилище! Голова возле носа Марины, а хвост до земли достает. - Ух! Ух! - восхищалась Марина. - Кило три, наверно, - сказал Николай Николаевич. - Дай и мне подержать! - пристал я к Марине. И все дети запрыгали: "И мне! И мне!" Дервоед уже отпустил "личного" шофера, подошел к нам. Раньше он все время сторонился людей, а сейчас сам подошел и первым заговорил: - Это что - грибы? И вы не боитесь их брать? Гаркавые растерялись от такого вопроса. - А чего их бояться? - сказала Женина мама. - Я же бледных поганок не беру и мухоморов не беру. - И вы убеждены, что это не поганка? - Иван Иванович взял из корзины самый красивый белый гриб. - Ну, знаете!.. - возмутилась Женина мама. - Это боровик! - сказала Марина, отдала щуку мне и начала рассматривать грибы. Все засмеялись: ребенок знает, а Дервоед - нет! Иван Иванович не сдавался: - Напрасно смеетесь... Я слышал, есть такой гриб - сморчок. Вроде хороший с виду, а - отрава! - Сморчки растут весной, а не сейчас. - Дядя Коля начал нервничать. - Хорошие, между прочим, грибы. Строчки и сморчки заграница у нас на золото покупает. - А может, и это сморчок? - Иван Иванович показал всем красавец гриб. - Осенний сморчок! Как будто боровик с виду, а в самом деле - сморчок. И опять все захохотали. Дервоед даже по сторонам посмотрел: что это так развеселило людей? Николай Николаевич молча подошел к нему, забрал гриб, забрал у меня щуку. Бросил гриб в корзинку, сунул ее и щуку в руки Жене и кивнул на дом: "Отнеси!" Женя тут же исчез за дверью. Иван Иванович обиженно и гордо отошел к соседнему дому - погулять. Он уже дошел до той половины дома, где на первом этаже будет пионерская комната. И тогда из нашего подъезда выглянула, словно подкарауливала, тетя Клима. Николай Николаевич как раз садился в машину - отогнать в гараж. - Соседушка, дорогой... - протянула к нему руки жена Дервоеда. - Выручите, пожалуйста... Подбросьте меня к московскому поезду. Очень уж трудно вечером с двумя чемоданами в автобусе. Дядя Коля недоуменно посмотрел на гараж Дервоеда, потом на тетю Климу. - А разве... - Куда это вы вдруг собрались? - удивилась и тетя Клава. Все подошли поближе к жене Ивана Ивановича. - Какое же это вдруг, голубушка? - вопросом на вопрос ответила она и провела взглядом по толпе. - Какое же вдруг? Лучше бы ты спросила: как ты до сих пор жила с ним, терпела?.. Раньше дети связывали нас, а теперь у детей свои семьи в Москве. - А внуков у вас много? - не вовремя поинтересовалась моя бабушка. - Двое... Буду помогать растить их, воспитывать. Пенсия у меня хорошая, проживу. А здесь и он на мои деньги живет, свои все прячет. - А-а-а... И никто больше ничего не спросил. Не спрашивали даже, почему сам Иван Иванович не отвезет тетю Климу на вокзал, хоть в гараже стоят сто "лошадиных сил". - Так что, Николай Николаевич, миленький?.. Может, выручите меня? Дядя Коля словно проснулся. - Ага... Ну да! Коль такое дело, то... Тетя Клима быстренько протопала в подъезд, за ней Васина мама и Галка. - Мы вам поможем! Женина мама сразу начала выговаривать дяде Коле: - Ты-то зачем вмешиваешься? Они помирятся, а ты враг будешь на всю жизнь. - Не помирятся. Не тот возраст... Да и люди они разные. - Он тебе жизни не даст после этого! - Волков бояться - в лес не ходить. - Волка спереди бойся, коня - сзади, а плохого человека со всех сторон. - Перестань, слышишь? Неужели ты не понимаешь: ей нужна помощь! - Мало ли кто... - хотела еще что-то сказать Женина мать и замолчала: приближался Дервоед. - Что сейчас будет! - радостно пискнул Вася. Что будет? "Концерт" будет, "спектакль". Это даже мы понимали, не только взрослые. Эх, если бы еще минут десять не было Ивана Ивановича! Или хоть немножечко... Мы бы помогли тете Климе спокойно убежать от него. Бух! - открылась дверь подъезда, показались один за другим два большущих чемодана. За ними - Женя. - Хоть ты не лезь в эту кашу! Ты еще зеленый для таких дел! - подбежала к нему мать, хотела отнять чемоданы. А Женя верть от нее в сторону! Затолкал чемоданы на заднее сиденье "Москвича", стукнул дверкой. Иван Иванович еще ничего не понимал. Смотрел на все это, медленно приближался к нам, постукивая палкой о тротуар. Вышла тетя Клима в зимнем пальто, и Васина мама с редькой и перцем в руках, и Галка без ничего. - Ну, мои дорогие, не поминайте лихом! - вздохнула тетя Клима и поцеловалась с тетей Клавой. Остальным взрослым просто руку подала, на Ивана Ивановича и не посмотрела. Женя открыл перед ней переднюю дверку. Николай Николаевич обходил машину спереди - занять шоферское место. - Что такое? Что это значит, Клима?! - поднял свою палку Дервоед. - Не Клима я вам больше, а Климентия Даниловна, и не Дервоед, а Ковалевская! Климентия Даниловна спряталась в машине, хлопнула дверкой. - Куда ты? Куда... вы?! - забежал перед машиной Иван Иванович, поднял обе руки. Как будто мяч хотел поймать. Дверка приоткрылась. - На кудыкину гору! Грох! "Москвич" загудел - и назад, а не вперед. Отскочил метров пятнадцать - и за дом! - Стойте! Стойте! - бросился вслед за ними Дервоед. - Ограбили-и-и! - и палкой вдогонку - трах! Палка скользнула под заднее колесо и хрупнула. "Москвич" исчез... - Задержите! Милиция-я! - побежал через сквер к гаражам Дервоед. Никто не смеялся. У всех были хмурые лица. Не к гаражам бежал Иван Иванович, а на соседнюю, Партизанскую улицу. Там, около гастронома, стояла телефонная будка. Наверное, звонить в милицию. - Ну и ну... - тихо сказала Васина мама. - Она почти все ему оставила, в чем стоит поехала, а он: "Ограбили!" - Хоть бы не испортил ей отъезд, - вздохнула Галина мама. - Милиция может снять с поезда до выяснения дела. Но пока что Иван Иванович испортил вечер нам. Люди начали расходиться. Бабушка вдруг вспомнила что-то, схватила меня и Марину за руки: - Стоят уши развесив, слушают... Там кино детское по телевизору начинается! Марина уперлась ногой в первую ступеньку крыльца, запрокинула кверху лицо: - Ой, смотрите! Небо бежит! Небо бежит! И все, кто успел услышать ее, не отошел еще далеко, посмотрели вверх, оторвав взгляд от земли. Не небо бежало, а облака. Белые, раззолоченные комки с огненными и розовыми краями. Красивые, как в сказке... Где-то за городом полыхал закат. "РАЗ, ДВА, ТРИ - ЧЕЛОВЕЧЕК, ОЖИВИ!" Люди добрые, спасите! Сентябрь кончается, а у нас еще конца-края нет работе и репетициям. Не жизнь настала, а карусель. Прибегаешь из школы, пообедаешь - и за стол, уроки делать. Темп - как на сто метров бегут с барьерами. Но хорошо готовили уроки, честное слово! Никто не придирался ни в школе, ни дома. И Левон Иванович не упрекал. К дяде Левону забегаем и до уроков, и вечером. Он каждому уже дал листки с теми словами, которые куклы должны говорить. Гулять времени совсем не осталось. Даже почитать что интересное не выберешь ни минутки. Кричат: "Иди спать!", а я за книжку и в туалет. Сидишь себе - удобно, тихо. Если б еще столик откидной приделать к стене, вот было бы здорово! Когда первый раз я надолго исчез в туалете, все наши переполошились. Стучат потихоньку в дверь: - Женя, что с тобой? Ты не заболел? Во второй раз папа раскусил мои хитрости. Услышал, как шелестят страницы, как я фыркаю от смеха. Подошел потихоньку - щелк! Запер дверь снаружи на засов и свет в туалете выключил. - Вот теперь можешь сидеть хоть до утра. А кому охота сидеть в темнице? Попел немножко - не поется. Подекламировал те слова, что Эрпид-один должен говорить, когда первый раз с Ванькой встречается: "Парлэ ву франсэ? Ду ю спик инглиш? Говорите ли вы по-русски? Приветствую вас, представителя землян!" Наконец папа смилостивился, выпустил меня. Забыл сказать: Эрпида-один буду играть я. То есть - водить. Павлуша - Ваньку, Сережа - Эрпида-два. Эрпиды твердые и на палочках, крутишь за палочку - Эрпид вертит головой. Никуда мне руку не надо засовывать. Легче с Эрпидами, чем с перчаточными Ванькой, Танькой, Жучком и медведем. Хвастался Вася, что будет Жучком! Но Левон Иванович поручил ему роль Таньки, и Жучком стал Жора. А медведь самому Левону Ивановичу достался. Мы ведь не можем зареветь так, как Мишка. Пищать, как мышь или котенок, - пожалуйста. Вася и Жора два дня ходили надутые, недовольные. Но потом смирились с новыми ролями. Одно плохо - Вася не умел читать, роль запоминал только с чужих слов. А Жора теперь везде лает на разные лады - упражняется. Затявкал раз и на уроке, и все начали смотреть под его парту. Неужели собачонку в класс притащил? Но Мария Сергеевна не спускала с него глаз, и он больше ни разу не тявкнул. А те деревянно-пластилиновые сердцевины, знаете, как из Эрпида вынули? Разрезали панцирь ножом, и половинки снялись. Бумага с клеем так усохла, что сделалась как фанера. И голову так разрезали, и туловище. Потом половинки соединили, стыки заклеили липкой лентой и несколькими слоями бумажных полос. И еще одному Эрпиду голову и туловище лепили по тем же болванкам. А головы Таньки и Ваньки - по тем гипсовым формам. Правильнее - половинки голов. Их сушили, вынимали, тоже склеивали, зачищали, раскрашивали, прикрепляли к туловищам... После всего слепили из папье-маше два шара, из которых Эрпиды выходят вначале и в которые возвращаются в конце. Надували красно-белый шар Генки и по нему лепили. Только маленький участочек не залепили, через эту дырку Генкин шар вынимали. Выпускали воздух и вынимали сморщенный мешочек. Опять надували, опять по нему лепили. Никто не думал, что с этими куклами и реквизитом (это дяди Левона словечко) столько всякой работы. Говорил Левон Иванович, что сам сошьет медведя и Жучка. Но он только помог тете Любе, Павлушиной маме, скроить их по своим рисункам и чертежам, а шить Любовь Васильевна не дала: "Что вы! Что вы! Не мужская это работа, тут терпение нужно". Мы на кухне дяди Левона долепливали шары, а тетя Люба сидела с Генкой на диване и шила. Генка учил Жучка ходить. Любовь Васильевна сшила медведя и стала одевать Ваньку и Таньку. Одевала старательно, словно своих детей собирала на какой-нибудь утренник. Дядя Левон вставил "патронки" в руки и головы куклам. Это такие картонные трубки, куда засовывают пальцы - шевелить, оживлять куклы. Чтоб "патронки" в лапах, руках и головах крепче держались, натолкали вокруг них побольше ваты. И вот первые упражнения, этюды. (И здесь этюды!) Все расселись на диване, только тетя Люба на мягком кресле. Генка улегся на ковер, подперев кулачками щеки. Чудак, снизу ведь ничего не видно, ширма закрывает. - А теперь Павлуша покажет нам, как Ванька возвращается из школы, - сказал Левон Иванович. - Внимательно смотрите, замечайте недостатки. Ванька пусть идет из глубины сцены к самой грядке. Грядка - передний край ширмы... - И дядя Левон, скрестив руки на груди, стал смотреть на верх ширмы. Сначала ничего не было видно - ни куклы, ни Павлуши. И вдруг - торк! Показалась голова Ваньки. Кукла то плыла, то летела рывками, как на испорченной ракете, то совсем проваливалась за ширму, то плясала вприсядку... Не выдержали, захохотали. - Видишь, смешно получается... Ты забыл, во сколько раз кукла меньше тебя. Она же не может делать такие шаги, как ты... Левон Иванович обошел ширму, вынул из шкафа свою куклу, того мальчугана Шурика с носом-орехом, надел на руку. Новые ему не влезали - на наши руки делались. - При каждом шаге человек подается немного вперед и в стороны. У каждого своя походка... - Левон Иванович покачивал рукой в локте туда-сюда, подавал руку понемногу вперед, к нам. - Не забывай, что Ванька идет по лесу, все ему интересно: на деревья и под деревья заглядывает, грибы ищет, останавливается, наклоняется, на Жучка посвистывает... Вот так идет, примерно, вот так... Ну, попробуй еще. Левон Иванович сел на диван, а Павлуша спрятался за ширму. Голова Ваньки показывалась теперь постепенно, маленькими толчками: самая макушка, полголовы, вся голова... Хорошо уже шел Ванька, а Левон Иванович вернул Павлушу еще раз, и еще... - Не могу, рука не слушается... - сдался Павлуша. Он поддерживал левой рукой правую под локоть, и обе руки мелко дрожали. - Ну, присядь, отдохни. Женя пойдет... Я надел Ваньку: указательный палец в голову, средний - в правую ручку, большой - в левую. Х-хэ, слабак этот Павлуша! В кукле и веса-то никакого... И через несколько минут почувствовал, что руку будто выламывают из плеча. Закололо под лопаткой... Не научил куклу простой ходьбе, а уже рукой не пошевелить. А что с нами будет, пока всю пьесу разучим? Это же миллион всяких движений! Ох-ха... А я, дурак, не догадывался, зачем Левон Иванович заставлял нас поднимать вверх руки... Ему бы нам без всякого сказать: так и так, тренируйтесь, куклы водить - не кило халвы съесть... Я бы день и ночь держал кверху руку. А что? Лег спать, а руку подвесил ремнем за гвоздь в стенке, пусть привыкает... Спишь себе, а рука тренируется! - А можно Жучка домой взять, потренироваться? - попросил Жора. - Не хочется, чтоб видели кукол раньше времени. Но дай слово, что никому не покажешь... - Провалиться!.. Честное артековское! - Спрячь в ранец... - разрешил Левон Иванович. - Сами видите, какая нелегкая профессия у артиста кукольного театра. Здоровье надо иметь железное... И терпение! Физкультура и еще раз физкультура. Утром зарядка, гантельки... Я вам несколько специальных упражнений для рук покажу. Слушали мы дядю и глазом моргнуть боялись. О, если бы мы так слушали уроки в школе!.. Все стали бы круглыми отличниками, ну а если не отличниками, то хорошистами уж точно. А день "П" все приближался. Его Левон Иванович на первое октября назначил. День премьеры, день первого спектакля... Пионерская комната была уже готова, пол и окна сверкали. Левон Иванович отнес туда несколько своих картин, развесил по стенам. Он с мальчиками постарше сам и сцену сколотил в комнате. Небольшую, высотой с полторы ступеньки. Хотели дяди из домоуправления делать, а Левон Иванович сказал: "Сами, сами!.. Есть кому. Вы только дайте материалы". И так ловко подкатился к Жене Гаркавому, что тот и сам вышел на работу и еще своих товарищей привел. И Валерия привел - нового дружка. После сцены они еще декорации делали. Смешные в театре кукол декорации! Не просто, скажем, дерево или дом, вырезанные из картона или фанеры и раскрашенные, а еще и приколочены к высокой палке. А чтоб те палки не опрокидывались, каждая оканчивается треногой или чурбачком. Сколько раз мы спотыкались об эти треножки, пока освоили, кому откуда выходить, куда исчезать! Валерий не только помогал все мастерить на сцене, но и задники раскрашивал. Дядя Левон рисовал углем на холсте что надо, а он раскрашивал. Задники - это такие размалеванные полотнища, которые прицепляются в глубине сцены. Они тоже считаются декорациями. Один задник - лес, другой, для другого действия, - город. Если б не Валерий... Стоп, стоп!.. Валерий да Валерий, а кто такой, даже не сказал. Забыл! Валерий - наш самый новый новосел. Дервоед поменял квартиру, не захотел жить с нами, так на его место вселилась семья Валерия. Дервоеда никто не провожал, даже вещи ему грузили в машину чужие дядьки. Один Галкин Снежок обратил на это событие внимание и закатил с балкона собачью истерику. Решил, наверное, что не найдет больше, на кого лаять. С "ЗИЛом" переехал на новое место Иван Иванович. Только гараж горсовет не разрешил разбирать и вывозить. Разломали гнилушки, облили бензином и сожгли. Мы такой танец дикарей вокруг костра справили! - Вот бы так и все эти будки: портят двор! - говорил, указывая на остальные гаражи, дядя Левон. Валеркина семья большая: папа с мамой и трое детей-школьников. Четвертый, шестой и девятый классы - Аленка, Саша и Валерий... Женя и Валерий подружились сразу. У Валерия блестящая гитара и красивый голос. Но он по-хорошему петь стесняется - не модно. Он больше подвывает и мяукает, как кошка после купания в скипидаре и горчице. Возле дома по вечерам кон-це-ерты-ы-ы! Как будто все коты сбежались к Мурке в гости и что-то не поделили. Однажды с верхнего этажа вылили на них ведро воды, и концертники облюбовали себе беседку в нашем сквере. Валерий добрый. Он и нам дал побренчать на гитаре, и даже Марине. Марина от жадности так набренчалась - на всех пяти пальцах мозоли-водянки натерла. Всего минуты за две! Мы спрашивали у Валерки, какую квартиру отдали Ивану Ивановичу взамен. Так он сказал, что тоже двухкомнатную, только на пять метров меньшую. А день "П" все приближался... И вдруг дядя Левон объявил, что переносит его с первого октября еще на неделю дальше. У нас сразу ослабли внутри какие-то струны. Уф!.. Еще б немножко, и не выдержали б, лопнули. Шуточки - так волновались и тряслись... Вася разочарованно заойкал. Дядя тут же успокоил его: - Так надо, дорогой мой... Поспешишь - людей насмешишь. А больше всех обрадовался Жора. Он опять попросил дать ему на дом Жучка. Что он с ним делает? У него же и слов почти никаких нет, один собачий лай. Жора и сильнее всех нас, ему и руки можно меньше тренировать. Давно уже спиннинг забрасывает, мускулы - как у борца. За три дня до премьеры на дверях подъезда шестого дома, в котором пионерская комната, Левон Иванович вывесил объявление. И мы опять перепугались: конец! Отрезано! Отступать дальше некуда! ВСЕМ! ВСЕМ! Всем ребятам от трех до 13 лет, которые живут на нашей улице! ЭРПИДЫ СПУСКАЮТСЯ НА ЗЕМЛЮ!!! Встречайте их в воскресенье в 15 часов в пионерской комнате дома Э 6 Спешите!!! Спешите!! Спешите! Могли бы и не вывешивать такого объявления. И так уже все знали, что есть театр кукол, что скоро он покажет спектакль. Интересно, куда Левон Иванович думает поместить всех зрителей? В эту пионерскую комнату, если натолкать, как сельдей в бочку, войдет человек сто пятьдесят. Без сцены, сцена не в счет. Но ведь никто так спектакли не смотрит. Хорошо в настоящем театре: там сидишь себе спокойно в кресле, и никто тебе не мешает. А что будет твориться у нас? Даже стульев еще нет... Левон Иванович говорил, что в зале кукольного театра есть такие зоны - ничего не увидишь, как ни вертись... Но главное - нет никакой мебели в пионерской комнате! Ой, не надо было вывешивать объявления. Его ведь читают и взрослые не только с нашей улицы. Многие здесь ходят... Дал маху Левон Иванович... Что дал, то дал! ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ "П"... Воскресенье началось необычно. К нам кто-то пронзительно позвонил в дверь. Не дождался, пока выйдут открывать, и опять: динь! динь! динь! Мы наперегонки бросились в прихожую. Васина мама! Лицо перекошенное; сморщенное, на нем какие-то клочья висят. - А буб-бу-бу! Грум-гум! - поздоровалась она на незнакомом языке. - Что? Что? Заходите! - приглашают и мама и бабушка. - Спа...си...те! Го...рит!!! - Где пожар?! Ой, да как это... Тетя Клава показала обеими руками себе на щеки. - Редька! И перец не тот купила - жгучий!! - Намазалась? Обожгла?! Надо яичным белком смазать... - засуетилась бабушка. - Мазала белком... Ой, не могу!.. Кожу стянуло, как клеем "БФ"! Бабушка бросилась на кухню, схватила арбуз (вчера купили, сегодня должны были есть) - шах ножом пополам! - Вот... Намажьте скоренько. Тетя Клава наскребла обеими руками липкой кашицы - и себе на лицо! И еще, и еще... - О-о-о! - стонет облегченно. Помогло, наверно. Еще бы! Такой вкусный, наверно, такой сладкий арбуз! Зрелый, все красно внутри... Я и Марина следили глазами за тетиными руками - от арбузных половинок к лицу, снизу - вверх. И вздыхали... - О-ох... - стонала Васина мама. - Полдома обежала, спасения не могла найти. Сколько стоит ваш арбуз? Я уплачу... - Да что вы! - замахали бабушка и мама на тетю Клаву. - Как не помочь, если несчастье у человека. - Ну, спасибо вам... Ой, побегу смывать! Сегодня и спать не буду ложиться. Мой артист еще слов всех не знает, будем зубрить. - А мы сейчас пойдем занавес вешать, - забеспокоилась бабушка. - Шили до полуночи... Я знал, что шили занавес для театра бабушка и Галка со своей мамой на квартире у Галки. Домоуправление поздно на занавес отпустило деньги, и нужный материал купили только вчера. Левон Иванович хотел показывать спектакль вообще без занавеса. Но что это за театр, если сцена без занавеса? И в кукольном театре нужен занавес с двух сторон, впритык к ширме. Иначе, где спрячется артист до выхода или после выхода на сцену? Ушла тетя Клава, ушла и бабушка к Галке. Хотела бежать за ней и Марина, но мама не пустила. - Посиди, скоро со мной пойдешь. Сейчас проверим, как Женя слова знает. А ну, давай сюда листки! И такой экзамен мне устроила! - И ты еще не знаешь, сбиваешься! Хочешь, чтоб на меня люди пальцами показывали: "Это ваш сын!" Хочешь, чтоб я сгорела от стыда? - Пальцем показывать на человека некультурно! - заметила Марина. - Я не могу тараторить без передышки! Это не стихотворение. Подавай мне реплики, тогда все скажу. - Какие еще реплики? - Слова, которые передо мной другие куклы говорят. Сдалась мама, бросила меня экзаменовать. И чего они всполошились? И моя мама и Васина... У нас и так поджилки трясутся... Я выбежал во двор. Павлуша и Сережа преспокойно гоняют мяч. Васи и Жоры не видно... У дверей дома номер шесть толпятся малыши. Рядком стоят совсем крохотные стульчики и табуретки. Видимо, из детского сада или ясель взяли. В дверях подъезда торчат Валерины сестра и брат - Аленка и Саша. Стоят напротив друг друга и сплевывают в горсточки кожуру черных семечек. Культурные - ужас! Саша изредка покрикивает на малышей контролерским голосом: - Не напир-рать! Стать по очереди! Но никто не напирал. А в очереди стояли только стульчики и табуретки. Дети играли на асфальте в догонялки и "кошки-мышки" и вопили на разные голоса. Что принесли стульчики, это хорошо. Только почему так рано? Ведь еще и двенадцати нет... - Ты куда? - Саша уперся ногой в стояк двери, прижав платье Алены. - Приказано никого не впускать! - Это Женя из нашего дома. Он - артист! - сказала Аленка и выдернула платье из-под Сашиной ноги. - Много тут всяких бродит... - проворчал Саша, опуская ногу-шлагбаум. Иван Иванович номер два! Я толкнул Сашу в грудь и пролез между ними. Меня - и не пускать?! Да кто он такой? Без году неделя, как приехал, а уже распоряжается. Видали мы таких командиров! Коридор... Справа - глухая стена, в левой - две двери. Обе ведут в пионерскую комнату, только первая в зал, а вторая - на сцену. Я потихоньку приоткрыл первую. Бабушка, Галка со своей мамой и Любовь Васильевна не занавес цепляли, а... танец разучивали! Кадриль! - А теперь угловые пары по очереди, крест-накрест, меняются кавалерами! - командовала бабушка. - Сходятся на середине квадрата, топают друг на дружку ногами... Та-а-ак!.. Ударяют правыми ладонями над головой... Хлопни по моей руке, Галка! Взбрыкивают одновременно левыми ногами... Смелее ногой брыкай, Галка! Кружись вокруг меня, а я вокруг тебя... "Кавалер"-бабушка и "кавалер"-Галка топают друг на дружку, как козы, стукаются ладонями над головой, "взбрыкивают" и кружатся. Тетя Люба и Галкина мама приплясывают на месте, уперев руки в бока. - Надо, чтоб четыре пары было... Или восемь... - говорит бабушка. - Обменя-а-ались кавалерами! Танцуем все по кругу, как в польке... Ля-ли-ля... Ля-ля-ли... Дверь у меня неожиданно заскрипела. Галка вздрогнула с перепугу, присела - потом прыг на сцену! И все разошлись, застыдились. - Ну что же вы? Это наш Женя! - протягивала к тете Любе и Галкиной маме руки бабушка. - Идемте, еще четыре фигуры покажу. Красивые очень... Ты, Галка, ни одного танца не знаешь. Видела, как танцуете: что ни играют - подпрыгиваете на месте, кривляетесь... Галка со сцены не сходила, быстренько совала в петли занавеса проволоку. Ей стали помогать мама и тетя Люба. Под окном засигналила машина, послышались знакомые голоса. Я бросился во двор, там интереснее. Женя Гаркавый стоял в кузове грузовика и подавал вниз, в руки Валерию, длинные скамьи. - Расставлять будете по росту! - распоряжался Левон Иванович. - Сзади поставите, а впереди пусть на стульчиках садятся... - Он заглянул в кабину грузовика, подал шоферу бумажку. - Директору поклон и вот - расписка. Пусть не беспокоится, все будет в целости и сохранности. Стойте, стойте! Не несите сразу в зал! - закричал он на малышей, что вцепились, как муравьи, в скамьи. - Надо с них пыль стереть, ножки очистить от земли. Под стеной конторы комбината стояли... Дете-е-ей собралось! Подбежали и Павлуша с Генкой, Сережа, появились откуда-то Вася и Жора, из других домов пацаны примчались. Две совсем молоденькие мамы прикатили коляски с сосунками. Неужели и этим, в колясках, интересно будет смотреть кукол? Х-хэ... Соску изо рта не выпускают. Зрители! Толстая тетка, как будто сестра той, что на рынке в воротах билетики проверяла, пролезла к самой двери, расталкивая взрослых и детей направо-налево. - Я здесь занимала очередь за женщиной в красном джемпере! На минутку отпросилась отойти... Где она? - И наклонилась ко мне, спросила шепотом: - Что здесь будут продавать? Я сказал что. Тетка плюнула под ноги, вылезла, ругаясь, из толпы. - Не напир-райте! Еще не пропускаем! Рано еще, сказано! - надрывался у дверей Саша. - Товарищи! Товарищи! - уговаривал всех, взрослых и детей, Левон Иванович. - Расходитесь по домам. Спокойно пообедайте, тогда уж приходите, занимайте места! Нельзя ведь работать в таких условиях! Дядя Левон хотел еще одну сцену прорепетировать: Эрпиды опять превратились в шары, стартуют к своему кораблю-спутнику. Танька и Ванька задирают кверху головы, машут ручками и кричат: "До свидания! Не забывайте нас!" Жучок должен скулить и выть от тоски. А я с Сережей - мы же Эрпиды! - зажимаем себе рты и кричим неразборчиво, еле слышно: "А-о-ум!!!" Высоко уже, значит, поднялись... Все "артековцы" направились в пионерскую комнату, а тети пошли протирать скамейки. Галку дядя оставил - учиться открывать и закрывать занавес. А мы репетировали. Жора до сих пор не принес из дому Жучка и ходил, лаял, подняв кверху голую руку. Левон Иванович не выдержал, прогнал его. Потом порвались нитки, за которые надо было поднимать "на небо" шары-эрпиды. "О господи! Как пережить этот день?!" - Левон Иванович сел на табуретку, схватился за голову. Потом отправил всех на обед, а сам остался с Галкой - будут, наверно, ремонтировать подъемное приспособление. Какие мы были чудаки! Хотели все удержать в тайне до дня "П"! Хотели все сделать только своими руками!.. А тут и взрослые подключились, и старшеклассники, а всей работы никак не переделать. А может, так и надо было? Может, у дяди Левона такая задумка и была? Чтоб побольше людей втянуть в общее дело... Прибежал я с обеда, а у двери шестого дома уже никого нет и под окнами нет. Все внутри, из комнаты слышен гул и гам. Дернул ту дверь, через которую идут на сцену. - Где Жора? - набросились на меня ребята. - Начинать уже пора! Левон Иванович нервно расхаживал по сцене, сцепив руки за спиной. Вынул стеклянную трубочку с таблетками, вытряс одну - и в рот. Вдруг зашевелился занавес, под него просунул голову, а потом вполз на четвереньках на сцену Жора. За собой тащил школьный ранец. - А наро-о-оду! Не пробиться, не протолкаться! Сзади на скамейки с ногами забрались! - восхищался он. - Молодой человек! Ты меня доведешь до инфаркта! - помахал у него перед носом пальцем дядя Левон. - По своим местам, быстро. Галка схватилась за шнур, смотрит на Левона Ивановича: "Уже?" Занавес всколыхнулся и медленно раздвинулся в стороны. Не всю сцену Галка открыла, а только на ширину ширмы. Тром-м! Трем-м! Тринь! - подала голос гитара. Го, так ведь это Валерка! Спрятался в уголке, делает "музыкальное сопровождение". И когда Левон Иванович успел с ним договориться? Павлуша запел дрожащим голоском: - Нам не страшен серый волк! Серый волк! Где ты бродишь, гадкий волк? Фью, фью... - Губы у него дрожали, и свист не получался. Наша Марина и то лучше свистит. А своего Ваньку он вел хорошо! И пританцовывала кукла, и под кусты заглядывала, и хмыкала - нашла что-то... Опять Павлуша-Ванька засвистел: где Жучок? А Жора наклонился над ранцем, копошится, никак не вынет собачку. Вдруг и Павлуша разинул рот, и мы разинули: Жора поднял на руке не черного Жучка, а рябого, разукрашенного белыми кружочками. Жучка шили как куклу-перчатку, как будто он все время ходит на задних лапах. Сказка, чего не бывает. А у этой и ноги задние появились, болтаются как привязанные, и хвост завернут баранкой на спину. Хвост рыжий и пушистый, как у белки... Может, и бывают собаки с кружочками, но чтоб сам был черно-белый, а хвост рыжий - сроду не видел! Живот Жучка застегнут на замки-"молнии". Два замка вшиты: от передних лап к пупку и от задних к пупку. Железки, за которые браться, болтаются посреди живота. Еще одна "молния" пришита сзади - снизу к хвосту. Сейчас сзади было расстегнуто, и Жора держал Жучка, просунув в него руку. Левон Иванович сидел на табуретке возле самой ширмы, держал "камень"-шар, на который должен был сесть Ванька. Я стоял рядом наготове - лопнет шар, и надо будет выставлять из-за ширмы Эрпида-один. Вижу, дядя Левон наклоняется, подается вперед, всматривается в Жучка и Жорины проделки и вдруг выпрямляется, стонет. - Занавес! - шепчет Галке, громко, на весь зал. Хотел, чтоб закрыла, чтоб прекратить представление. - Шире? Шире нельзя, вы же показали докуда! - шепчет и Галка. Не поняла! - А-а-а... - застонал опять Левон Иванович. Шар в его руках пошатнулся, и я поддержал левой рукой. - Текст! Павлуша вздрогнул, словно проснулся, повел Ваньку дальше. Хорошо вел, только дети хохотали даже тогда, когда никакого смеха не предвиделось. Жучок потешал: то оба уха подымал-опускал, то одно топырил кверху, то становился на три лапы, а четвертую поднимал на куст, то пробовал ходить на передних лапах. Жора, как фокусник, дергал за какие-то нитки и проволоки, засовывал в Жучка то одну руку - снизу и сзади, то сразу две через живот накрест. Одна вертела голову Жучка, другая - зад и хвост. Только забывал Жора, на какой высоте держать руки: то лишне высоко подымал собачку, то чересчур низко опускал. Наконец он надолго опустил Жучка на все четыре ноги. А замок, который под хвостом, не задернул до конца - заело, наверно. И в зале начали стонать и визжать от смеха, аплодировать. Хохотали и мы, хоть артисты не должны смеяться, как бы ни было смешно. Один дядя Левон не хохотал, а все больше краснел, лицо покрывалось потом. Он тяжело дышал и тряс на Жору кулаком: - Действие! Текст! Сдвинулись опять с места. И хорошо все шло, только один раз из-за Жориных фокусов я забыл слова, и мне подсказал их Левон Иванович. Он всю пьесу знал назубок! Дошло действие до встречи с медведем. Жора-Жучок поднял на медведя такой лай - хоть затыкай уши! Бросается на него, как Моська на слона, со всех сторон и вдруг - хвать медведя за бок! Зарычал, затряс Жучок головой, зарычал, точно хотел на куски медведя разорвать. Стащил дядю Левона с табуретки. Совсем не по пьесе были эти Жорины штучки. Дядин медведь заревел страшным голосом - рассердился! - подмял под себя собачку, пригнул за ширму. - Визжи! Вой! - зашипел дядя на Жору. - А-яй! А-яй! А-яй! - завопил, заскулил Жора. А дядя в это время отцеплял Жучка от медведя. Пришил, оказывается, Жора к собачьему носу рыболовные крючки! И все-таки первое действие закончили под бурные аплодисменты... Павлуша, как неживой, упал на дядину табуретку, запрокинул голову и закрыл глаза. Белый как мел! Левон Иванович обмахивал его платком, как боксера на ринге. А Валерий принес в стакане воды и брызгал на Павлушу, давал ему пить. Левон Иванович чуть отодвинул занавес, выглянул в зал. - Товарищи взрослые! Откройте окна, иначе задохнемся все! Оставил дядя Левон занавес, а он опять заколыхался, снизу показалась голова тети Клавы. - Сынок, почему же ты не выступал? Выкинули тебя? - спросила она громко. - Еще буду! - шмыгнул носиком Вася. - На, подкрепись! - тетя Клава протянула две пачки мороженого. Начали второе действие, а Васина Танька шипит, как клубок гадюк, в зале ничего не слышат. - Звук!!! - надрываются дети. - Говори: "Собачка, почему ты такая удивительная? Ты не настоящая? Сейчас мы с тобой погуляем, побегаем!" - подсказала ему тетя Клава из зала - голос что гром. Дети в зале начали хохотать, шикать друг на друга: - Тише! Тише! Когда поняли, кого водит на ремешке Танька, закричали: - Отпусти его, мучителька! Ведьма! Это - Эрпид-два! Жора и в другом действии фокус выкинул. Встречаются Ванька, Эрпид-один и Жучок с Танькой. Они должны были Таньку немного поругать, и все! А Жора словчился - трах лапой Жучка по Таньке! Лапа и прицепилась, как кошкина, и она была с крючками! Дерг, дерг - тр-р! Вырвал кусок платья Таньки. - Правильно! Так ей и надо! - вопят в зале. А в пьесе такого нет, чтобы рвать платье!.. Вася пустил Таньку драться с Жучком (тоже не по пьесе!). Зацепили дом на палке-треножке, зашатался он, как от землетрясения. Дядя Левон наклонился, подскочил к ним, рванул за руки, чтоб куклы опустились вниз. Расцепил их, разнял, дал по щелчку в лоб. Не куклам - Жоре и Васе! - Дальше! Текст! - закричал на них шепотом. Дети в зале одурели, наверно, от жары. - Шайбу! Шайбу! - кричат, как на хоккейном матче. А к концу на меня икота напала. Слова не могу сказать: ик да ик! Дядя показал Валерке, будто стакан к губам подносит, и тот шмыгнул со сцены. Хорошо, что в пионерской комнате была и эта, вторая, дверь! Хорошо, что не надо было пробираться через весь зал! - Ик! - И Эрпид вздрагивает с ног до головы. - Ик! - чуть с ног не падает. А в зале смех: дети не знают, что Эрпид из металла, что он электронный робот и не может икать. Все решили, что так и надо, потому что вскоре Эрпиды начали зевать и засыпать, опять превращаться в шары. Шары поднимали "на небо" не за нитки. Просто Галка нагнулась, зашла за ширму и бросила один наискосок вверх. Потом - второй! А Левон Иванович стоял за занавесом с другой стороны - ловил их. Второго не поймал, потому что шар развалился на две зубчатые половинки, упал на сцену. Но этого зрители не видели. И не слышали, потому что Валерка поставил на пол стакан с водой, схватил гитару и затренькал: др-рон-н! тэ-нн! тинь!.. Конец... Доиграли!.. Чудо просто, что остались в живых. И хорошо! Больше я артистом - ик! - не буду! Хватит - ик! - с меня... Занавес закрылся и опять открылся - на всю ширину сцены. - На поклон! Все на поклон! С куклами! - выгонял нас из углов Левон Иванович. А в зале и кричат, и ногами топают, и аплодируют: - Еще! Еще! Еще! А мы кланяемся, кланяемся - ик! Занавес закрылся, а мы все кланяемся!.. На сцену взобрались наши мамы, Сережин и Жорин папы, бабушка с Мариной, и Женя-большой, и дети - лезли пощупать кукол. - Ой, а мы думали - они живые! Тесно стало на сцене, не повернуться. Нас обнимали, тискали, хлопали по плечам. А деревья на треножках, кусты и дома падали, громыхали. - Осторожнее, товарищи! - спасал декорации Валерий. - Ну и артисты! Ну и молодцы! И кто бы мог подумать, что в нашем доме такие таланты! - слышалось со всех сторон. Дядя Левон смущенно улыбался и слегка кланялся каждому, кто хвалил или подходил пожать руку. - Что вы! Считайте, что провалились! Все делали не так, как нужно! Павлуша опять сидел на табуретке, а моя мама щупала у него пульс. По одной щеке его гладила тетя Люба, по другой - Генка: - Не плачь! Не плачь! Тетя Клава вытирала Васе нос, заглядывала в рот - проверяла гланды. Марина совала мне в рот растаявшую шоколадку: - Вот здесь еще слижи! Вот здесь! Сережу папа подбросил вверх, забыл, что стоит на сцене, и Сережа чуть не прошиб головой потолок - хныкал и почесывал ма