и
вода.  Ее невидимые струи чуть слышно обтекали борта катера, несколько
минут назад отвалившего от острова.
     Выставив голову из-под ветрозащитного козырька,  Абст  напряженно
вглядывался в окружающий мрак,  ведя судно по широкой плавной дуге. На
кормовом сиденье расположился Канарис.
     Катер шел  без  огней.  Мотор  рокотал  на  средних оборотах.  За
транцем1 приглушенно булькали выхлопные газы.
     1 Транец - плоская оконечность кормы.
     На озере было холодно. И озноб, который Канарис глушил в кабинете
Абста горячим кофе,  вновь заявил о себе. А когда адмирал думал о том,
что в  эти  минуты  где-то  на  острове  входят  в  воду  пловцы,  ему
становилось  еще  холоднее,  и  он  плотнее  кутался в кожаное на меху
пальто, заботливо предложенное хозяином.
     Внезапно Канарис  обернулся.  Пущенная  с острова ракета медленно
взбиралась на небо,  роняя тяжелые зеленые капли.  Стала видна широкая
водная  гладь  и темная зубчатая полоска леса,  который со всех сторон
подступал к озеру. Ракета ринулась вниз и погасла, не долетев до воды.
     Озеро снова окутала темнота.
     - Старт? - спросил Канарис.
     - Да, сейчас их выпускают.
     - Они окоченеют, прежде чем доберутся до цели.
     - Пловцы  в  резиновых  костюмах,  под  которыми теплое шерстяное
белье. К тому же прошли тренировку.
     - Как   они  отыщут  нас?  -  Канарис  с  сомнением  посмотрел  в
направлении  острова,  от  которого   они   отошли   на   значительное
расстояние.
     - Пловцы знают наш курс. И у них есть компасы.
     - Сколько же мы прошли?
     Абст наклонился  к  приборной   доске,   на   мгновение   включил
освещение.
     - Семь  кабельтовых,  -  сказал  он,  останавливая  двигатель.  -
Пожалуй, хватит.
     Абст отправился на бак,  с минуту повозился  с  якорем.  Раздался
всплеск,  коротко  пророкотала  цепь в клюзе,  и все смолкло.  Канарис
поднес к глазам часы со светящимся циферблатом.
     - Два часа и шесть минут, - сказал он.
     - Пловцы атакуют  катер  в  промежутке  от  трех  часов  до  трех
тридцати.
     - Занятно. - Канарис пожевал губами. - Очень занятно. А сколько у
нас под килем?
     - Футов пятьдесят, - сказал Абст, вернувшись на корму. - Здесь не
очень глубоко.
     - Занятно,  - повторил Канарис, - от трех до трех тридцати... И в
эти полчаса я должен глядеть в оба?
     - Будьте как можно внимательнее,  очень прошу об этом.  Иначе они
проведут нас.
     - И каждый пловец,  которого я замечу,  выходит из  игры?  Ну,  а
вдруг я окликну его, а он нырнет, будто не слышал?
     - Вы можете стрелять.
     - Что?..
     - Вы можете стрелять  в  каждое  подозрительное  пятно  на  воде.
Пожалуйста, не церемоньтесь.
     - Это серьезно?
     - Абсолютно  серьезно.  -  Абст пожал плечами.  - Ведь так будет,
когда начнется боевая работа. Они специально предупреждены.
     Канарис рассмеялся.
     - Ну и ловкач! - воскликнул он. - Тебе отлично известно, что я не
ношу оружия!
     Вместо ответа Абст положил на кормовое сиденье  маленький  черный
пистолет.
     - Заряжен,  - сказал он.  - Патрон  в  стволе.  И  есть  запасная
обойма.
     Канарис оборвал смех. Он не думал, что Абст зайдет так далеко.
     - Впрочем,  вы  напрасно  беспокоитесь за них,  - сказал Абст.  -
Патроны будут расстреляны зря.
     Он взял  револьвер,  вынул  и  проверил  обойму,  затем,  оттянув
затвор, убедился, что патрон действительно дослан в ствол.
     - Ну,  а вдруг я все же замечу кого-нибудь из них, сделаю выстрел
и не промахнусь? Ты же знаешь, я умею наблюдать, умею стрелять!
     - В  таком  случае,  пусть  пеняют на себя.  - Абст упрямо качнул
головой.  - Скоро год, как я вожусь с ними. Я не жалел никаких усилий,
чтобы сделать из них убийц - самых умелых и неуязвимых. И если ошибся,
пусть они уже сейчас получат свое. Чем раньше, тем лучше!
     - Ну уж нет!  - Канарис решительно отодвинул пистолет. - Не будем
столь жестоки.  Я придумал другое.  Дай-ка отпорный крюк... Вот так. -
Он  оценивающе  взвесил  в  руках  длинный  тяжелый  шест  со стальным
наконечником. - Пожалуй, это будет поинтереснее, а?
     Абст кивнул, по достоинству оценив замысел шефа.
     Началось ожидание.  Катер неподвижно лежал на воде.  В воздухе не
чувствовалось ни малейшего ветерка. Тишина стояла такая, что отчетливо
было слышно,  как далеко за лесом раздаются мерные глухие удары.  Там,
за  много километров от озера,  дизельный молот вгонял в грунт длинные
толстые бревна.  Это строилась ограда концлагеря для нескольких  тысяч
чехов, которых вот-вот должны были пригнать с Востока.
     - Шеф,  - сказал Абст,  прислушиваясь к далеким ударам,  -  можно
заполучить чешских водолазов?
     - Зачем тебе чехи?  Это враги,  которые не согласятся добровольно
идти под воду. А принудишь их - при первой же возможности они предадут
тебя, перебегут к неприятелю.
     - Все же я хотел бы иметь несколько чехов!
     У борта  катера  раздался  всплеск:  большая   рыба,   выпрыгнув,
шлепнула хвостом и вновь ушла вниз.
     - Послушай,  -  сказал  Канарис,  глядя  на  крохотную   воронку,
оставшуюся там,  где рыба скользнула под воду, - послушай, Артур, весь
путь с острова и до катера они проделают на глубине?
     - Не   обязательно.   Пловцы  вольны  поступить  по  собственному
усмотрению. Главное, чтобы их не обнаружили.
     И снова наступила пауза.
     Казалось, Абст и его шеф  дремлют.  Между  тем  луна  подвинулась
далеко  к  горизонту.  Тучи  вокруг нее редели.  Стало светлее.  Озеро
подернулось дымкой.  Низко над катером  прошелестела  станка  уток.  И
ветерок потянул - верный признак близящегося рассвета.
     Канарис зевнул,  поднес к сонным глазам руку с часами. И - замер.
Что-то заставило его насторожиться. Вот он осторожно пододвинул к себе
отпорный крюк, поднял его, перенес через борт, привстал с сиденья.
     - Где? - одними губами спросил Абст.
     Канарис подбородком  указал  на  темный  комочек,  едва   заметно
покачивавшийся неподалеку от катера.
     - Бить?  - Он нацелил шест,  встал во  весь  рост,  наклонился  к
борту. - Я его отчетливо вижу!
     Абст не ответил, предоставляя шефу свободу действий.
     Канарис крепче уперся ногами в решетчатый настил катера и с силон
ткнул шестом в подозрительный предмет.  Раздался всплеск, шест глубоко
ушел  под воду,  и Канарис,  потеряв равновесие,  едва не вывалился за
борт.  Абст успел подхватить его и оттащить назад.  Вдвоем они втянули
шест на судно. Крюк был увенчан большим пучком водорослей.
     - Осечка, шеф!
     Еще дважды  хватался  Канарис  за  тяжелый  шест и погружал его в
воду,  целясь в невидимого пловца, и оба раза безрезультатно. В первом
случае  это  было  полузатонувшее  гнилое  бревно,  и наконечник багра
глубоко проник в трухлявую  древесину,  во  втором  -  жалкий  обрывок
тростниковой циновки.
     - Ерунда!  - раздраженно сказал он,  вытаскивая шест.  -  Ерунда,
Артур, их здесь нет.
     - Вы уверены?
     - Абсолютно.  Они сбились с курса и вернулись назад, либо плавают
вокруг,  не рискуя приблизиться... Ого, что это? - воскликнул Канарис,
наклоняясь к кильсону1. - Гляди, катер дал течь!
     1 К и л ь с о н - брус наподобие киля, но внутри судна.
     В центре  кормового  настила  прямо  из-под  ноги  адмирала  била
короткая струйка воды.
     - А  вот  и  еще  фонтанчик,  - невозмутимо сказал Абст,  освещая
настил фонариком. - Поглядите сюда. Вот он, немного правее.
     Канарис увидел и вторую струйку.
     - Разрешите  заделать?  -  спросил  Абст,   роясь   в   ящике   с
инструментом. - Надеюсь, пробоины зафиксированы?
     Ответа не последовало.  Да Абст и не ждал его. Он извлек затычки,
молоток и ловко заколотил отверстия в днище судна.
     - Конечно,  при действиях под брюхом вражеского корабля пловцы не
станут  сверлить  в  нем  дырки,  -  сказал  Абст,  закончив  работу и
выпрямляясь. - Они подвесят заряды и включат механизм взрывателей. Но,
разумеется,  я  не  мог  позволить  им  минировать наш катер.  Поэтому
беднягам пришлось захватить с собой сверла и в поте  лица  потрудиться
под  килем.  Это  вполне  безопасно,  -  я знал,  на что они способны,
поэтому мушкель2 и пробки заготовил еще на  берегу.  Словом,  это  был
эксперимент, и, мне кажется, удачный.
     2 М у ш  к  е  л  ь  -  деревянный  молоток  с  короткой  ручкой,
применяется для такелажных работ.
     Канарис молчал.
     - Но боюсь,  пловцы не ограничатся только этим, - продолжал Абст.
-  Сейчас  мы  поднимем  якорь  и  посмотрим,  не  случилась  ли   еще
какая-нибудь неприятность.
     Он отправился на бак.  Вскоре донесся стук  вытягиваемой  якорной
цепи. Катер дрогнул и пополз вперед.
     - Якорь поднят и уложен на палубе,  - доложил Абст,  вернувшись и
встав у штурвала. - Теперь заведем мотор.
     Канарис не удивился бы,  случись сейчас что-нибудь  с  двигателем
или винтом.  Но нет,  Абст включил стартер,  мотор заработал,  и катер
тронулся.
     - Слава всевышнему,  все в порядке! - проговорил Абст со вздохом.
- Теперь руль право на борт,  и через четверть часа мы  дома...  Боже,
спаси  и  помилуй!  -  воскликнул  он,  растерянно  вертя  штурвал.  -
Поглядите, что они натворили! Подумать только, катер не слушает руля!
     Абст не  лгал.  Канарис  видел:  штурвал переложен вправо,  но за
кормой все так же тянется прямой, как линейка, след. Будто к рулю и не
прикасались!
     Абст выключил мотор,  оставил  штурвал  и,  обернувшись  к  шефу,
развел руками, как бы приглашая его в свидетели происшествия.
     - Ну-ну, - пробормотал озадаченный Канарис, - хватит шуток! Ловко
же ты все придумал!
     - Я?  - весело воскликнул Абст. - Нет уж, увольте, я здесь ни при
чем.
     - Кто же испортил руль?
     - Конечно,  они.  Вероятно,  им хотелось лучше показать себя. Вот
они и стащили перо руля.  Однако будьте покойны,  мы перехитрим их.  Я
знал,  с  кем  имею  дело,  поэтому,  кроме  мушкеля,  прихватил и еще
кое-что.
     С этими словами Абст принялся отвязывать прикрепленное к планширу
большое весло. И здесь произошло то, чего, кажется, не ожидал и Абст.
     Едва он спустил весло за корму, чтобы действовать им вместо руля,
как оно было вырвано и с силой отброшено в сторону.
     В тот  же миг из воды взметнулось черное гибкое тело.  Канарис не
успел и глазом моргнуть, как человек оказался на борту, схватил его за
грудь, вскинул руку с ножом.
     - Стой!  - крикнул Абст,  пытаясь достать из кармана пистолет.  -
Стой, брось кинжал!
     Но пловец лишь инсценировал  атаку.  Вот  он  выпустил  Канариса,
уселся  на  банку  и,  воткнув  клинок рядом с собой,  стащил с головы
черный резиновый шлем.
     Абст был взбешен.
     - Встать! - приказал он.
     - Не  надо.  -  Канарис  запустил  пальцы за ворот,  ослабил узел
галстука.  - Не надо,  Артур. - Он обратился к пловцу: - Скажи, ты сам
это придумал?
     Тот усмехнулся.
     Но вот он посмотрел на адмирала,  затем оглядел его вновь,  более
внимательно,  и в следующее мгновение вскочил на ноги,  вытянулся. Его
лицо выражало страх.
     - Садись,  садись!  - Канарис хлопнул его по  блестящему  черному
боку. - Садись и давай побеседуем. Ты мне нравишься, парень. Да садись
же, черт тебя побери!
     - Простите,  - пробормотал пловец,  продолжая стоять навытяжку. -
Видит бог,  мы не знали,  что в катере - вы. Господин корветен-капитэн
Абст  сказал,  перед тем как мы вышли на задание:  "Какой-то офицер из
штаба хочет поглядеть, на что вы годитесь". Вот мы и решили...
     - Твое имя?
     - Штабс-боцман1 Густав Глюк!
     1 Ш  т  а  б  с  -  б  о ц м а н - старший унтер-офицерский чин в
гитлеровском военно-морском флоте.
     Канарис уже  успокоился,  и  к нему вернулось хорошее настроение.
Поудобнее  устроившись  у  транца,  он  с   любопытством   разглядывал
стоявшего перед ним человека.  Кисти рук, лицо и шея пловца, где их не
закрывала резина,  были черны - вероятно,  покрыты смесью жира и сажи.
На этом фоне ярко выделялась огненно-рыжая борода,  короткая и густая.
Вязаная водолазная феска была  надвинута  на  уши.  Резиновый  костюм,
плотно  облегавший  тело,  заканчивался  на ногах широкими эластичными
ластами.  На  груди  пловца  был  пристегнут  дыхательный  аппарат   -
небольшой   баллон  со  сжатым  кислородом,  продолговатая  коробка  с
веществом  для  поглощения  углекислоты,  выделяемой  при  выдохе,   и
резиновый мешок,  из которого шла к шлему гофрированная трубка. Пловец
был опоясан брезентовой лентой со свинцовыми грузами - на  ней  висели
подводный  фонарь  и  ножны кинжала.  К запястьям рук были прикреплены
специальные компас, часы и глубиномер.
     - Продолжай!  - приказал Канарис.  - Расскажи, как вы действовали
под килем катера. Рассказывай подробно, я хочу знать все до мелочей.
     Пловец откашлялся, деликатно отвернувшись, сплюнул за борт, затем
стащил с головы феску и вытер ею рот.
     - Нас было трое,  - начал он.  - Пока мы - обермаат1 Шустер и я -
орудовали у руля,  третий пловец работал буравом под  днищем  моторки.
Гайки проржавели,  и мы порядочно повозились, прежде чем отделили перо
от баллера2. Потом я помог матросу Руприху просверлить обшивку катера.
Только мы управились, как господин корветен-капитэн Абст начал возню с
якорем.  "Ого, - подумал я, - сейчас заработает винт. Берегись, Густав
Глюк!"  К этому времени под кормой собралась вся наша тройка - Шустер,
Руприх и я.  Они отправились домой,  ибо задание было выполнено.  А  я
решил задержаться.
     1 О б е р м а а т -  чин  в  гитлеровском  военно-морском  флоте,
соответствует главстаршине.
     2 П е р о  и  б а л л е р - части руля.
     - Зачем?
     - Любопытство!
     - Не понимаю...
     - Любопытство, - повторил Глюк, осклабившись. - Уж очень хотелось
посмотреть, как вы будете управляться без руля. Вот и остался.
     - Где же ты находился?
     - Отплыл в сторонку,  стал ждать. Видел, как катер тронулся и тут
же застопорил.  Потом услышал объяснения  господина  корветен-капитэна
Абста.  Он сказал правду - всем нам хотелось получше себя показать.  И
тут черт дернул меня сыграть эту шутку...  Кто же мог  знать,  что  на
борту именно вы? Я думал, один из этих штабных красавчиков...
     И Глюк смущенно умолк.
     Канарис видел - пловец сказал не все.
     - Продолжай! - потребовал он.
     Глюк переступил с ноги на ногу.
     - Вы разок чуть не  проткнули  меня  своим  гарпуном.  Наконечник
прошел в дюйме от моего плеча.  Я едва увернулся.  И я так скажу: ну и
глаза у вас!
     - Ты слышишь, Артур? - воскликнул Канарис.
     Абст улыбнулся и развел руками, как бы признавая свое поражение.
     - Говори!  -  приказал Канарис подводному диверсанту.  - Что было
дальше?
     - Вы  напугали  меня.  И обозлили.  - Пловец помедлил.  - Вот я и
решил... как бы это сказать...
     - Отомстить?
     - Выходит,  что так. - Глюк сокрушенно покачал головой. - Я же не
знал, что на катере вы!
     Канарис уже не слушал.  Он окончательно развеселился от  сознания
того, что оказался на высоте и все-таки обнаружил пловца. Приятна была
и неуклюжая лесть  этого  здоровенного  бородача  с  круглым  лицом  и
плутоватым взглядом светлых, широко посаженных глаз.
     Канарис отечески потрепал его по плечу,  усадил  рядом  с  собой,
угостил сигаретой.
     - Домой,  Артур!  - распорядился он.  - Все хорошо  поработали  и
заслужили отдых.
     - Вполне заслужили, - подтвердил Абст. - И особенно вы, шеф. Но у
меня   просьба.   Хотелось   бы,   чтобы,  отдохнув,  вы  нашли  время
побеседовать с пловцами. Смею уверить. Они будут счастливы.
     Абст выглядел  равнодушным,  вяло цедил слова.  Но эго была игра.
Канарис не должен был догадаться о готовившемся  сюрпризе.  Пусть  все
произойдет  внезапно.  Тем  сильнее  будет эффект.  Напряженная работа
последних лет наконец-то дала  результат,  и  сейчас  Абсту  предстоял
экзамен.
     Еще недавно  он  не  мог  и  мечтать  о  том,  что  его   замыслы
осуществятся.  Но  теперь,  когда  война неотвратимо надвигалась,  все
обстояло иначе. Эта фантастическая история, случившаяся с Бретмюллером
и  его  "Виперой"!  Полгода назад пределом желаний Абста был крохотный
уединенный островок в стороне от проторенных морских дорог, на котором
можно   обосноваться  и  без  помех  свершить  задуманное.  Сейчас  же
открывались возможности и перспективы  неизмеримо  большие.  Островок,
пусть  самый  уединенный,  не  шел  ни  в  какое  сравнение с обширным
убежищем в толще скалы,  о котором  поведал  Ханно  Бретмюллер.  Грот,
наглухо изолированный от внешнего мира! Удивительный тайник под водой!
Логово, находящееся в непосредственной близости от военно-морской базы
будущего  противника  Германии.  На  кораблях  этой  базы  Абст сможет
испытывать все  то,  что  родилось  и  еще  родится  в  недрах  новой,
могущественной лаборатории "1-W-1"!

        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Было позднее  утро,  когда  Вильгельм  Канарис  открыл глаза.  Он
хорошо выспался, и от вчерашнего недомогания не осталось и следа.
     Некоторое время он лежал неподвижно,  припоминая события минувшей
ночи,  потом взглянул  на  часы,  потянулся  к  шнуру  у  изголовья  и
позвонил.
     Неслышно отворилась дверь.  Вошел человек  -  тот,  что  накануне
обслуживал гостя в кабинете Абста.  Он пожелал Канарису доброго утра и
поднял  шторы.  В  окна  хлынул  свет  такой  яркости,   что   Канарис
зажмурился.
     - Ванна готова, - доложил служитель.
     Канарис отбросил одеяло,  встал с кровати,  прошелся по пушистому
ковру.
     - Что, корветен-капитэн поднялся?
     - Корветен-капитэн у себя, - ответил служитель.
     - Чем же он занимается?
     - Корветен-капитэн лег очень поздно и еще спит.
     - Однако!  - Канарис вновь взглянул на часы. - Скоро одиннадцать.
Идите и разбудите его!
     - Господин  адмирал  не  должен беспокоиться,  - сказал слуга.  -
Корветен-капитэн Абст  сделал  все  необходимые  распоряжения.  Как  и
приказано, люди будут собраны ровно в полдень.
     Канарис промолчал.  В глубине  души  он  был  доволен  полученным
ответом.  У Абста хорошие работники. Там, где люди приучены вести себя
с достоинством  и  не  раболепствуют  перед  начальниками,  дело  идет
гладко.
     И он проследовал в ванную.  Бритье, затем купание и завтрак - все
шло  по  раз  и  навсегда  заведенному порядку,  который Канарис ценил
больше всего на свете.
     Сытно поев,  он  отложил салфетку и поднялся из-за стола.  У него
еще осталось несколько  минут  на  то,  чтобы  постоять  на  солнышке,
подставив лицо струям ласкового весеннего ветерка.
     В двенадцать  часов  Канарис,  сопровождаемый  Абстом,  входил  в
помещение, где предстоял смотр пловцов.
     Двадцать девять молодых мужчин,  одетых в толстые серые свитеры и
такие же брюки,  застыли в строю,  вытянувшемся из конца в конец зала.
Это были здоровые, крепкие люди - видимо, спортсмены.
     Адмирал двинулся вдоль шеренги, внимательно разглядывая пловцов.
     - А,  старый знакомый! - воскликнул он, дойдя до Густава Глюка, и
дружески ткнул кулаком в его широкую грудь.
     Можно было ожидать,  что  Глюк  обрадует  или,  напротив,  смутит
грубоватая  фамильярность  начальника.  Но в глазах пловца промелькнул
испуг.
     Впрочем, Канарис не заметил этого.
     - Кто вы? - спросил он, останавливаясь перед коренастым человеком
с короткой шеей и округлыми плечами.
     - Боцманмаат1 Эрих Поппер, - поспешил доложить Абст, ни на шаг не
отстававший от шефа.
     1 Б о ц м а н м а а т - чин в гитлеровском военно-морском  флоте,
соответствует старшине первой статьи.
     - Где проходили службу?
     За пловца  опять  попытался  ответить  Абст,  но  Канарис  жестом
остановил его.
     - Говорите,  боцманмаат!  - потребовал он. - Меня интересует, где
вам привили любовь к морю.
     - Сперва в ваффен СС2.  затем на торпедных катерах,  - последовал
ответ. - Я старшина-моторист.
     2 В а ф ф е н СС - войска СС.
     - Ого!  - Канарис значительно покачал головой.  - Такой послужной
список  украсит любого немца.  А спорт?  Вы занимались спортом?  Каким
именно?
     - Да, я спортсмен. Имею призы и дипломы.
     Удовлетворенно кивнув,  адмирал Канарис двинулся дальше.  Вот  он
остановился возле левофлангового.
     - Ну,  а вы?  - спросил  он,  разглядывая  круглое  розовое  лицо
пловца,  его  белые волосы и большие оттопыренные уши.  - Ваше имя,  в
каком вы чине?
     - Обер-боцман Фриц Фалькенберг! - отчеканил пловец.
     - Служили на кораблях?  Впрочем,  я в этом не сомневаюсь:  у  вас
истинно морская выправка.
     - Имперский подводный флот.
     - Должность?
     - Рулевой-горизонтальщик.
     - Кроме  того,  обер-боцман Фалькенберг - известный спортсмен,  -
сказал Абст.  - Два года подряд он был призером чемпионата  страны  по
плаванию.
     Канарис отступил на шаг, с уважением оглядел пловца.
     - Подумать только,  адмирал Редер уступил мне такое сокровище!  -
воскликнул он.
     - Этого   добился  корветен-капитэн  Абст,-  сказал  Фалькенберг,
улыбнувшись.  - Это  он  перехитрил  моих  командиров.  И  еще  у  нас
говорят...
     - Продолжайте,  - потребовал Канарис, - продолжайте, обер-боцман,
выкладывайте все до конца!
     - И еще у нас говорят так:  корветен-капитэн  Абст  прошел  школу
адмирала Канариса.
     Все пловцы рассмеялись. Канарис тоже.
     - Где же вы проходили первоначальную подготовку? - задал он новый
вопрос.
     - "Сила через радость"3.  Гамбургский филиал.  Я провел там более
трех лет.
     3 "Сила  через радость" - фашистская военизированная спортивная и
туристская организация в гитлеровской Германии.
     - Великолепно!  - воскликнул Канарис.  - Я вижу, корветен-капитэн
Абст собрал здесь цветник. Клянусь богом, с такими парнями можно брать
штурмом резиденцию самого сатаны!
     Он смолк, собираясь с мыслями. И вдруг спросил:
     - А кто здесь Шустер?
     - Я обермаат Йозеф Шустер!  - раздалось с противоположного  конца
строя.
     Канарис обернулся на голос:
     - Вон вы где!..  Ну-ка,  выйдите вперед, чтобы я мог взглянуть на
человека, который так ловко провел меня. Выходите, пусть все посмотрят
на вас!
     Из строя шагнул здоровенный  пловец  с  вытянутым  лицом  и  чуть
кривыми  ногами.  Его  тяжелые  руки были так длинны,  что,  казалось,
достают до колен. Пловец сутулился, смотрел исподлобья.
     - Ну и ну!  - воскликнул Канарис.  - Меня трудно удивить,  но вы,
Шустер,  добились этого.  А на вид кажетесь таким простодушным.  -  Он
обратился к Абсту: - Этакий безобидный увалень, не так ли?
     Шустер стоял и растерянно глядел на начальника.
     - Выкладывайте же,  как вы все сделали!  - потребовал Канарис.  -
Говорите громче, чтобы я не пропустил ни слова!
     - Право,   не   знаю,   что   вас  интересует...  -  нерешительно
пробормотал Шустер.  - Боюсь,  что вы ошиблись и  принимаете  меня  за
другого.
     Канарис упер руки в бока.
     - Я ценю скромность,  но это уж слишком!  Можно подумать, что это
не вы в компании с Глюком утащили руль моего катера!
     Шустер раскрыл рот. Он был испуган.
     Наступила тишина. И в ней прозвучал резкий голос Абста:
     - Шустер, отвечайте!
     - Но я не знаю, о чем идет речь, - пробормотал пловец.
     - Как это не знаете?  - Канарис подошел к нему вплотную. - Что вы
делали на озере минувшей ночью?
     - Я не был на озере!
     - Где же вы находились?
     - Спал.  Спал,  как  и  все  остальные.  Спал всю ночь напролет в
кубрике, от отбоя и до подъема!
     Последнюю фразу Шустер выкрикнул дрожащим от волнения голосом. Он
стоял, тяжело дыша, покусывая нижнюю губу. Канарис медленно повернулся
к Абсту.  Тот не сводил глаз с Шустера. Можно было подумать, что этого
пловца он видит впервые.
     - Обермаат  Йозеф Шустер прошлой ночью работал под водой вместе с
штабс-боцманом Глюком,  - сказал Абст. - Он выполнял задание, действуя
против катера.
     - Нет,  - возразил Шустер,  решительно тряхнув головой,  - нет, я
был в постели! Клянусь, я спал и ни в чем не повинен!
     - Глюк! - повысил голос Абст.
     Вызванный шагнул из строя.
     - Говорите!
     - Обермаат  Йозеф Шустер работал вместе со мной,  - твердо сказал
Глюк.  - Нас было трое на озере:  Шустер,  Руприх и  я.  Мы  атаковали
катер, в котором находился господин адмирал.
     Румяные щеки Канариса потемнели. Он достал платок, вытер им лицо,
сунул  платок  в  карман  и  вновь  оглядел  строй.  Он видел:  пловцы
озадачены, кое у кого в глазах мелькают веселые искорки.
     - Руприх! - резко выкрикнул он.
     Третий пловец вышел из строя.
     - Я матрос Конрад Pyпpиx!
     Канарис посмотрел на  него.  Руприх  был  озадачен,  растерян  не
меньше, чем Шустер.
     - Так,  так!  - гневно проговорил Канарис.  - Вы,  я  вижу,  тоже
сейчас заявите, что провели ночь в объятиях Морфея и ничего не знаете?
     Руприх растерянно молчал.
     - Отвечайте начальнику! - потребовал Абст.
     - Это правда, я спал, господин корветен-капитэн, - сказал пловец.
- Мы втроем живем в одном кубрике - обермаат Шустер, штабс-боцман Глюк
и я.  - Теперь Руприх глядел на Канариса и адресовался к  нему:  -  Мы
давно  дружим.  Наши  койки рядом.  В столовой едим за одним столом...
Отбой был,  как обычно,  в двадцать два часа.  Мы легли вместе,  я это
хорошо   помню.   Мы   уже   были  в  койках,  когда  в  кубрик  зашел
корветен-капитэн - он часто наведывается к пловцам...  Вот  и  все.  Я
спал  как  убитый.  Утром,  когда проснулся,  на койках находились все
трое.
     - И штабс-боцман Глюк?
     - Я  первый  открыл  глаза,  а  он  еще  спал.  Храпел  так,  что
дребезжали стекла иллюминаторов. Все это правда, могу поклясться!
     - Понятно!  - прорычал Канарис,  вновь доставая платок и  вытирая
пот,  который теперь уже струился у него по щекам.  - Мне все понятно.
Как говорится,  яснее ясного.  Разумеется, я убежден, что ваши слова -
чистейшая  правда.  Ночью,  пока все вы мирно храпели в койках,  некое
привидение проделало дыры в днище моего катера и вдобавок утащило перо
руля. А потом оно вымахнуло из-под воды на борт моторки, вцепилось мне
в  грудь,  занесло  над  головой   нож!..   Глупцы,   вы   действовали
великолепно!  Я очень доволен.  Более того,  горжусь такими париями. И
все,  что  мне  нужно,  это  поблагодарить  вас  за  службу...   Глюк,
подтвердите то, что я сейчас сообщил!
     - Все было так, как вы изволили рассказать, - ответил пловец.
     - Слава всевышнему! - Адмирал Канарис поднял глаза к потолку. - А
то я уже стал подумывать,  что и впрямь рехнулся в  вашей  компании...
Ну,  а  сейчас  говорит  старший.  Корветен-капитэн Абст,  потрудитесь
объяснить,  что означает нелепое поведение  ваших  людей.  Говорите  и
знайте: виновные получат свое!
     Абст, все  еще  стоявший  в  позе  напряженного  ожидания,  будто
очнулся.
     - Обермаат Шустер и матрос Руприх доложили правду, - сказал он. -
Оба   действительно   спали   и   ничего  не  помнят.  Катер  атаковал
штабс-боцман Густав Глюк.  Господин адмирал,  вы будете  удивлены,  но
этот пловец действовал одни!
     Будто порыв ветра прошел  по  комнате.  Строй  качнулся  и  вновь
замер.
     - Однако вы не должны винить Глюка,  - продолжал Абст.  -  Сказав
вам неправду, он выполнил мой приказ... Это так, штабс-боцман?
     Глюк, не сводивший  с  Абста  широко  раскрытых  глаз,  судорожно
сглотнул и переступил с ноги на ногу.
     Абст вновь обратился к начальнику:
     - Таким  образом,  я единственный виновник того,  что вас ввели в
заблуждение. Я признаю это и готов понести наказание.
     - Но   зачем   вы  поступили  так?  -  спросил  Канарис.  -  Чего
добиваетесь?
     - Я объясню...  - Абст помедлил,  обвел глазами пловцов.  - Люди,
которые стоят перед вами,  - будущие герои.  Придет время,  и весь мир
узнает  об  их подвигах во славу фюрера и германской нации.  Мне очень
хотелось,  чтобы  они  понравились  вам.  И  вот,  готовясь  к  ночной
проверке,  я позволил себе маленький обман. Вам доложили, что ночью на
озере действовать будут  трос.  Я  же  послал  одного.  Я  знал  -  он
справится,  и вы останетесь довольны.  И я подумал: тем сильнее будете
вы удивлены,  когда выяснится,  что не  трое  пловцов,  а  всего  лишь
один-единственный  диверсант  так  блестяще работал под водой,  атакуя
катер.  Вот объяснение моих действий.  Еще раз прошу снисхождения.  Но
право же, слишком велико было стремление заслужить вашу похвалу!
     Абст смолк.
     Канарис взглянул  на  Глюка.  Тот  стоял потупясь,  растерянный и
озадаченный.  Нет,  во  всем  этом  была  какая-то  тайна.  Абст  явно
недоговаривал.
     - Хорошо! - пробурчал Канарис.
     Круто повернувшись, он покинул зал.
     - Разойдись!  - тотчас скомандовал Абст.  - Глюк,  вы пойдете  со
мной.

     Когда Абст вернулся в свой кабинет,  Канарис сидел в кресле возле
камина,  рассеянно  вертя  в  руках  карандаш.  Увидев  вошедшего,  он
порывисто встал, швырнул карандаш в угол.
     - Подойди! - приказал он.
     Абст приблизился. Канарис взял его за плечи.
     - Рассказывай, как все произошло. Я не верю, что Глюк был один.
     - И вы не ошиблись.  - Абст усмехнулся.  - Против катера работали
трос.
     - Кто же?
     - Те самые люди.
     - Это  серьезно?  -  тихо  проговорил Канарис.  - Или ты и сейчас
громоздишь ложь на ложь?
     - Вполне серьезно.
     - Как же все произошло?
     - Было так, как доложил Глюк. Его сопровождали Руприх и Шустер.
     - Но они отрицают это! Значит, лгали?
     - Они не лгали. - Абст вздохнул. - Они забыли...
     - Забыли о том, что три часа болтались в холодной воде?
     - Они пробыли в воде почти четыре часа.
     - И... забыли?!
     - Начисто все забыли.
     Абст усадил начальника в кресло, сел сам.
     - Это самое важное из того,  что я хотел показать вам.  Результат
долголетних поисков,  разочарований, надежд. Итог неистового, бешеного
труда...  Искра  удачи  сверкнула  совсем недавно.  Я проделал десятки
экспериментов, прежде чем поверил, что подобное возможно! В клинике вы
видели, чего я достиг в опытах над командиром "Виперы". А на озере вам
было  показано  действие  другого  препарата.  Вы  присутствовали  при
очередном эксперименте. Более того, стали его участником.
     - Что это за препарат?  Он действует на память? Человек теряет ее
навсегда?..
     - К сожалению, на время.
     - Каким образом?
     - Я ввожу препарат пловцу.  Никаких видимых изменений в  психике,
физическом   состоянии.   Препарат  влияет  только  на  центры  мозга,
регулирующие память. В памяти наступает провал. Человек не помнит, где
был, что делал. Кроме того, он теряет волю.
     - И это надолго?
     - Увы,  нет! Длительность состояния, когда человек лишился памяти
и стал как бы живой машиной, не превышает четырех - шести часов.
     Абст вскочил с кресла, вскинув над головой кулаки.
     - А мне надо,  чтобы так продолжалось месяцы,  годы,  быть может,
всю жизнь!  - воскликнул он.  - Вообразите: тысячи и тысячи людей, чей
интеллект не  столь  уж  ценен  для  нации,  подвергаются  воздействию
специальных средств в широкой сети лабораторий,  клиник, больниц... Вы
только подумайте:  солдаты,  которые  не  рассуждают  и,  уж  конечно,
никогда  не повернутся спиной к неприятелю!  Идеальные рабочие - живые
придатки к станкам,  к тракторам и сеялкам на  полях,  трудолюбивые  и
покорные. - Абст сделал передышку, покачал головой. - Но это, конечно,
только мечты...
     - Однако ты уже многого добился,  - сказал Канарис. - Воздействию
снадобья можно подвергнуть любого?
     - Почти любого.
     - И при любых обстоятельствах?
     - Видимо,  да. Препарат не действует на неврастеников, на людей с
повышенной возбудимостью. Конечно, среди моих пловцов таких нет.
     - Как были "обработаны" Шустер и Руприх?
     - Я ввел им препарат после того,  как вы решили  устроить  ночной
смотр на озере.
     - А Глюк?
     - Его  я  не трогал.  Через четверть часа,  когда Шустер и Руприх
были,  как говорится,  "готовы",  они получили задание.  Вернувшись  с
озера, пловцы легли спать. Как они вели себя потом, вы уже знаете. Что
же касается Густава Глюка, то...
     - Стоп! Ты оставил его вместе со всеми?
     - Что вы,  шеф!  Он в соседней комнате.  Для верности заперт.  Он
будет там,  пока мы с вами не поговорим.  Да и вообще за него можно не
беспокоиться.  У Глюка медаль за проплыв через Ла-Манш и... пятнадцать
лет   каторги  за  "мокрые"  дела.  Из  каторги  его  вызволил  я.  Он
превосходный ныряльщик,  - продолжал Абст. - Первым освоил управляемую
торпеду  и  буксировщики.  И я повторяю:  он надежен,  ибо знает,  что
всегда может вернуться в тюрьму...
     Канарис кивнул.
     - Я бы хотел сообщить вам  еще  кое-что,  -  проговорил  Абст.  -
Видите  ли,  препарат  -  это  только  одно  направление исследований,
точнее, лишь одни из путей к достижению цели.
     - А их несколько?
     - По-видимому, есть и второй путь.
     - Какой же?
     - Хирургическое вмешательство в деятельность человеческого мозга.
Было  бы  слишком  долго  объяснять  подробности,  да  вас  они  и  не
заинтересуют.  А идея такова:  если  инструмент  хирурга  в  состоянии
влиять на больной мозг, то, в принципе, он же способен решить задачу и
прямо противоположную.
     - То есть воздействовать на какие-то центры здорового мозга?
     - Да,  именно  так.  -  Абст  понизил  голос.  -  Могу   сказать:
эксперименты  уже  начаты,  и  они  обнадеживают.  Но  я  ограничен  в
материале.  Присылают мало и не всегда то,  что нужно.  Мне необходимы
здоровые люди,  полные энергии,  сил.  А я получаю лагерников, которые
едва волочат ноги.
     - Теперь  понятно,  почему  на  озере ты завел разговор о чешских
водолазах.
     Абст согласно наклонил голову.
     - Могут сказать:  это не  очень  гуманно...  -  Канарис  покрутил
рукой.  - Однако не будем изображать святош.  Потерпи,  Артур, скоро у
тебя будет сколько угодно материала:  война не за горами.  Еще немного
терпения - и все устроится.
     - Я очень надеюсь на пленных.
     Канарис помолчал, потом сделал знак Абсту.
     - Ну-ка,  - сказал он,  - покажи мне еще разок папку Бретмюллера.
Дьявольский  грот  не дает мне покоя.  Где-то там,  глубоко под водой,
покоится "Випера". А в ней портфель с американского самолета!
     Абст снова достал из сейфа желтую папку.

         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * 

        КОНИЧЕСКАЯ СКАЛА

        ГЛАВА ПЕРВАЯ

     Холод привел Карцева в сознание. Тяжесть сдавливала грудь. Острая
боль вонзалась в уши.  Задыхаясь,  он приоткрыл рот, и в горло хлынула
соленая вода.
     Он бешено  заработал  руками.  Скорее,  скорее!..  Чувствуя,  что
легкие готовы  лопнуть  от  напряжения,  уже  охваченный  конвульсиями
удушья, он из последних сил рвался наверх.
     Вокруг светлело.  Вот  уже  совсем   рядом   ослепительно   белая
колышущаяся пленка - поверхность воды.  Еще миг,  и, оглушенный свежим
воздухом, ветром, шумом моря, Карцов завертелся в волнах, отплевываясь
и с трудом превозмогая тошноту.
     Придя в себя,  он оглядел изрытое ветром море.  Корабля не  было.
Только вдали, на гребне высоко взметнувшейся волны, мелькнула разбитая
шлюпка. Мелькнула и скрылась.
     Что-то заставило его обернуться.  Он увидел:  расплескивая волны,
всплывает немецкая подводная  лодка.  Да,  немецкая  -  он  это  сразу
определил по характерному силуэту рубки.
     Не сводя  с  нее  глаз,  он  сделал  несколько  глубоких  вдохов,
погрузился и под водой поплыл в сторону.
     Намокшая одежда сковывала движения.  Вынырнув и глотнув  воздуха,
он вновь ушел под воду и сбросил сперва китель, затем ботинки и брюки.
     Когда он появился на поверхности третий раз,  до вражеской  лодки
было метров сто. Она разворачивалась в его сторону.
     Лодка закончила маневр,  и под ее штевнем1 вскипел  бурун.  Тогда
Карцов  нырнул  и  поплыл  навстречу,  рассчитывая,  что лодка пройдет
сверху,  он окажется у нее за кормой, затеряется среди волн. Берег был
недалеко,  милях  в  пяти.  Он  не сомневался,  что доберется до суши.
Только бы не заметили!
     1 Штевень  (форштевень)  -  брус,  являющийся продолжением киля и
замыкающий носовую оконечность судна.
     Случилось иначе.   Всплыв,  он  увидел:  лодка  с  застопоренными
двигателями покачивается невдалеке, и с нее спускают надувную шлюпку.
     Он хотел было вновь уйти под воду,  но вдруг понял: это напрасно,
ему не спастись - что бы он ни предпринял, его настигнут.
     Вот в  мечущуюся на волнах шлюпку тяжело прыгнул матрос.  Другой,
наклонившись с палубы корабля,  подал  ему  автомат,  а  затем  и  сам
перебрался к товарищу. Шлюпка отвалила.
     Карцов ждал,  глядя на немцев,  не двигаясь,  только чуть шевелил
ладонями, чтобы держаться на плаву.
     Несколько минут назад произошел бой,  короткий и ожесточенный. Из
тумана,  который с рассвета закрыл и небо и море,  неожиданно выскочил
вражеский тральщик.  Немцы растерялись,  моряки советского сторожевика
тоже.   После  секундной  заминки  мимо  Карцова  промчался  комендор.
Развернув носовое  орудие,  он  всадил  снаряд  во  врага.  Попадание,
видимо,  пришлось в боезапас - ослепительная вспышка скрыла германский
тральщик, а взрывная волна так швырнула советский корабль, что тот лег
бортом.
     Последний, кого видел Карцов на палубе  своего  сторожевика,  был
боцман:  перекошенный  в  крике  рот,  рука с растопыренными пальцами,
указывающая в море.  Боцман раньше других заметил торпеду, но все-таки
слишком поздно...
     А шлюпка между тем  приближалась.  Матрос,  сидевший  на  веслах,
поминутно оглядывался.  Другой готовил бросательный конец.  Оба были в
желтых  клеенчатых  куртках  и  спасательных  жилетах,  оба  в  темных
пилотках.
     В последний раз взглянул Карцов на крутые белесые волны, лохмотья
тумана под сизым небом,  коротким усилием вытолкнул воздух из легких и
- погрузился...

     Над головой Карцова механизмы и стянутые в пучки трубы. Переборки
подрагивают.  Койка,  в  которой  лежит  Карцов,  тоже.  Он  в  утробе
германской подводной лодки, которая плывет неизвестно куда.
     Сторожит его  тот  самый матрос,  что сидел на веслах в резиновой
шлюпке.  Это ширококостный худой человек,  на  длинном  лице  которого
вечная   озабоченность.   От  него  Карпов  узнал  подробности  своего
пленения.  На лодке думали,  что он с германского  тральщика,  поэтому
старались.   Длиннолицый  прыгнул  за  ним,  настиг  на  глубине,  уже
потерявшего сознание.
     Откачивали Карцова    долго.   Каково   же   было   разочарование
подводников,  когда он назвал себя!  Не хотели верить. Ведь он отлично
говорит по-немецки.  К тому же у него на руке, ближе к плечу, выколото
"Ханс".  Так звали школьного друга Карцова.  В пятом, кажется, классе,
начитавшись  Густава  Эмара,  они решили стать побратимами.  Придумали
специальный ритуал. Иглы и тушь нашлись у знакомого лодочника в порту.
И вот Карцов выколол Хансу "Кирилл", а тот ему - свое имя по-немецки.
     Вероятно, он  допустил  оплошность,  не  попытавшись  сыграть  на
заблуждении  фашистов.  Очнувшись,  он  хотел расшвырять тех,  кто его
держал,  бился,  кричал.  Будто можно спастись из стальной коробки, со
всех сторон окруженной водой!..
     Впрочем, все это позади.
     А что предстоит?
     Лодка придет на базу,  и его сдадут в морскую разведку.  Потом  -
лагерь, если он выдержит и доживет до лагеря.
     Карцов откидывается в койке,  закрывает глаза.  Итак, тринадцатый
день   плена.  Кормят  пленника  сносно,  не  бьют.  Более  того,  его
отконвоировали к командиру лодки,  и тот пытался завязать разговор, на
все лады варьируя тему "Мы честные немцы".
     Разговор не получился.
     Это произошло дней десять назад. С тех пор пленника не тревожили.
     А вчера лодка атаковала корабль.  Торпеды нашли цель. Как сообщил
длиннолицый,  жертвой  пиратов  был транспорт союзников,  пытавшийся в
одиночку проскочить опасный район.

     Как же рассчитаться с фашистами?  Карцов думает об  этом  день  и
ночь,  изобретает  все  новые  проекты  уничтожения  лодки  и  тут  же
отвергает:  их нельзя выполнить.  Он часами лежит  неподвижно,  закрыв
глаза.  Только  бы  не  видеть тех,  кто рядом.  Ему все кажется - это
кто-нибудь из них убил Глеба.
     Глеб - старший брат. Он один поднял на ноги Кирилла. Один, потому
что много лет назад отец бросил семью и куда-то уехал, а вскоре умерла
мать.  Глеб  ушел  из  института,  стал  чертежником  -  это позволяло
работать дома.  Соседи советовали разыскать отца,  потребовать помощи.
Глеб отмалчивался, хмурился.
     Кирилл вспоминает: на плите кипит бак с бельем, Глеб чертит здесь
же,  на кухонном столе,  уголком глаза следя за братом, который зубрит
урок.  Глеб все успевал: и хозяйничать, и чертить, и легонько щелкнуть
по лбу Кирилла, задремавшего над учебником...
     А потом  они  одновременно  поступили   в   институты:   Глеб   -
доучиваться на инженера-мостовика,  Кирилл - в медицинский.  Последние
годы они жили в разлуке:  старший  брат  служил  в  одном  из  городов
Украины,  младший  -  на  флоте.  Уговорились  встретиться летом сорок
первого, вместе провести отпуск. Глеб погиб в первый же месяц войны...
     Медленно тянется   время.  Корпус  лодки  подрагивает  от  работы
моторов. Воздух застоявшийся, затхлый.
     В отсеке  шаги.  Карцов  узнает  шаркающую походку своего стража.
Подойдя, длиннолицый толкает в бок пленника:
     - Поднимайся!
     Вскоре Карцов в крохотной каюте, близ центрального поста, наедине
с командиром подводной лодки.
     - Я доложил о вас моему командованию. Мне приказано...
     Подводник не успевает закончить. В переговорной трубе голос:
     - Командира корабля прошу в центральный пост.
     Немец поспешно выходит.
     Включен сигнал тревоги.  По  настилу  отсеков  стучат  матросские
ботинки. Взвыв, на тонкой ноте гудят электродвигатели.
     Затаившаяся в океанских недрах лодка устремляется в атаку.
     Каков же объект нападения нацистов?
     В каюту, где сидит Карцов, доносятся лишь обрывки команд да голос
акустика, пост которого где-то рядом.
     А перед дверью в каюту все так же стоит длиннолицый страж.
     Уши, привыкшие  к  шуму моторов,  отфильтровывают его.  И Карпову
кажется  -  в  лодке  тихо.  Голос  матроса,  монотонно   считывающего
показания прибора, усугубляет напряжение.
     И вот толчок в носовой части лодки.  Ушла торпеда  -  выброшенный
сжатым  воздухом  длинный  стальной снаряд мчится к цели,  неся в себе
сотни килограммов взрывчатки.
     Карцов мысленно считает секунды.  На счете "десять" новый толчок:
выстрел второй торпедой.
     Вновь секунды  томительного  ожидания.  Затем  -  отдаленный удар
большой силы.
     Лодка с дифферентом1 на нос уходит в глубину.
     1 Дифферент - наклон корабля по продольной оси.
     Вскоре доносится второй взрыв.
     На лодке сыгран отбой тревоги.  Отдраивают тяжелые двери отсеков.
Корабль наполняется шумом.
     Дверь каюты  распахнута.  Слышны  приближающиеся  шаги.  Беседуя,
проходят два офицера. До Карцова доносится:
     - Красный крест на борту...
     Вот, оказывается,  кто  жертва  фашистов  -  корабль  с  красными
крестами,  плавучий госпиталь,  по всем законам войны неприкосновенный
для   любого  противника!..  Карцову  видится  растерзанное  торпедами
госпитальное судно.  Повсюду трупы погибших при  взрыве.  Уцелевшие  -
калеки,  раненые  и  больные - облепили трапы,  карабкаются на палубу,
скатываются оттуда в  воду,  в  окровавленных  повязках,  беспомощные,
беззащитные...
     Вскочив с раскладного стула, он стискивает руками голову.
     Конвоир кладет палец на спусковой крючок автомата.
     - Эй, ты! - предупреждает он пленника. - Веди себя спокойнее!
     Еще минута ожидания - и возвращается командир лодки.
     - Вот и все,  - говорит он,  подсаживаясь к столику.  -  Это  был
транспорт.  Тип "Либерти". Семь тысяч тонн. Один из тех, что сейчас во
множестве лепят на верфях Америки. Наглец, он шел без охранения!
     - У него были красные кресты на бортах!
     Командир лодки будто и не удивился тому,  что пленному известно о
крестах.  Бледное  лицо  немца,  обрамленное бородкой,  неподвижно.  В
глазах равнодушие, усталость.
     - Госпитальное  судно?  Ну  и что?  Какая разница?  Когда русские
бомбят немецкие города,  они не разбирают,  где завод,  а где дом  или
госпиталь!
     - Неправда!
     - Ну,  не русские, так американцы или англичане. Не все ли равно?
И они правы, черт бы их всех побрал: больные выздоравливают, у раненых
срастаются   кости,   затем   те   и   другие   садятся   за  штурвалы
бомбардировщиков, становятся к пушкам и минометам!.. Вот так, господин
гуманист.
     Иронически оглядев пленного,  подводник склоняется к переговорной
трубе:
     - Акустик!
     - Слушаю, командир.
     - Обстановку!
     - Чист горизонт, командир.
     - Мы подвсплываем под перископ.  К тонущему может спешить помощь.
Берегись, если прозеваешь фрегат!
     К переборке приколота карта.  До сих  пор  ее  закрывал  висевший
рядом  клеенчатый плащ командира.  Сейчас,  обернувшись к переговорной
трубе,  хозяин каюты задел плащ,  и тот соскользнул на пол.  На  карте
извилистая карандашная линия. Видимо, путь, пройденный лодкой. А вот и
точка, где она сейчас находится.
     В первую секунду Карцов не верит:  это очень далеко от места, где
погиб его корабль.  Впрочем,  он уже две недели в плену,  и все  время
лодка  движется,  причем  ночью  -  в надводном положении;  значит,  с
большой скоростью...  Да, за тринадцать дней она могла пройти огромное
расстояние.
     Куда же  она  направляется?  В  этом  южном  море  с   крохотными
экзотическими островами не должно быть военных объектов гитлеровцев.
     Снова взгляд на карту, и Карцов вспоминает: неподалеку, менее чем
в  двух  десятках миль к югу,  расположен остров,  и на нем база флота
союзников. Вот оно что! Теперь понятно, откуда шло госпитальное судно.
     Память продолжает подсказывать. Пять суток назад, в ночное время,
когда лодка всплыла,  на ее палубе долго  слышались  топот,  возгласы,
какая-то возня.  Будто она пришла в порт и стала под погрузку.  Сейчас
он не сомневается:  да,  лодка принимала груз.  Где-нибудь в  укромной
бухте  одного  из  островков,  а  то  и  просто  в  открытом  море она
встретилась со своим танкером,  получила соляр для  дизелей,  торпеды,
продовольствие,   пресную   воду.   Теперь,   полностью  снабженная  и
укомплектованная,  она займет позицию в районе базы противника и будет
топить его корабли.
     Подводник отводит в сторону переговорную трубу.
     - Продолжим  нашу беседу.  Э,  да вы,  я вижу,  распустили нервы.
Из-за каких-то там союзников? Стоит ли? При случае они с удовольствием
выстрелят вам в спину. Выстрелят, не сомневайтесь!.. Итак, я доложил о
вас и получил распоряжение.  Мое командование  пришло  к  выводу,  что
может предоставить вам свободу...
     Сделав паузу, он ждет. Собеседник молчит.
     Тогда подводник продолжает.  Русский офицер может не сомневаться,
что с ним говорят серьезно.  Кстати,  его не  просто  отпустят,  но  и
сделают  так,  чтобы  он благополучно добрался до своих.  Конечно,  он
должен подписать обязательство...
     - Какое?
     - О, пустяковое! Кроме того, вам будут хорошо платить. В короткое
время вы станете обеспеченным человеком.
     - А вдруг я обману вас? - тихо говорит Карцов. - Сперва соглашусь
для вида, а потом надую? Вернусь к своим и расскажу все, как было? Что
тогда?
     - Заключая  сделку,  всегда  рискуешь.  - Командир лодки пожимает
плечами.  - К сожалению, это неизбежно. Но вы должны знать: у меня нет
ощущения,  что  риск  чрезмерен.  Короче,  я убежден,  что имею дело с
порядочным человеком.
     - Порядочный    человек   не   сможет   умолчать   о   потоплении
госпитального судна.
     - Это порядочность глупца! Вы, конечно, шутили?
     - Нет!
     Немец встает.
     - Нет?..  И вы отказываетесь от  спасения?  Даже  не  попытаетесь
обмануть меня?
     - Я ненавижу вас! Всех ненавижу и презираю - до последнего вашего
солдата!
     Трах!.. Получив сильный удар в лицо,  Карцов  отлетает  к  двери.
Здесь  его  хватают,  вытаскивают из каюты.  А он кричит,  отбивается,
рвется.
     Каюта командира  в  носовой  части  лодки.  Отсек,  где  содержат
Карцова, расположен в корме. Пленного тащат через центральный пост.
     И вдруг грохот сотрясает лодку. Взрыв, второй взрыв. Гаснет свет.
     Взрывы, взрывы!
     Будто гигантские  молоты  бьют  в корпус подводного корабля.  Его
крепит, и в отсек врывается вода.
     Конвоиры исчезли.   Карцов   ошеломленно  прижался  к  переборке.
Темнота,  топот,  крики.  Резкий голос командира требует,  чтобы  было
включено  аварийное  освещение.  Лампочки  вспыхивают и тотчас гаснут.
Снова удар,  и отсек наполняется пронзительным свистом - в  нем  тонут
вопли ужаса, боли.
     Карцов плотнее прижимается к стене:  беда, если угодишь под струю
сжатого воздуха, вырвавшегося из перебитой магистрали!..
     А вода прибывает. Она уже по пояс, по грудь...
     Впереди, откуда  хлещет  вода,  слабый  проблеск.  Надо решаться!
Несколько глубоких вдохов - и Карцов ныряет в  поток.  Бешено  работая
руками и ногами,  он пробивается вперед.  Вот она,  пробоина - большая
дыра с вдавленными внутрь краями.  За ней пенистый зеленый  свет.  Это
значит: лодка у самой поверхности.
     Карцов протискивается в пробоину,  извиваясь всем телом, чтобы не
коснуться острых лохмотьев разорванной стали.
     И вот уже он в вольной воде,  а мимо медленно скользит  в  бездну
умирающий корабль.  И слышны в нем приглушенные крики, и удары стали о
сталь, и резкие пистолетные выстрелы...
     Все ближе   поверхность  моря.  Над  головой  подобие  изогнутого
зеркала. Оно колышется, отражая всплывающего человека.
     Еще мгновение - и Карцов наполовину выскакивает из-под воды.
     Солнце!
     Солнце, по   которому   он  так  истосковался  за  недели  плена,
клонящееся к горизонту тяжелое  красное  солнце!  Карцов  всей  грудью
вбирает  воздух.  Яркий свет,  свежий морской ветерок - от всего этого
кружится голова, слабеет тело. Он словно пьяный.
     Рокот мотора   вверху  заставляет  его  поднять  голову.  В  небе
беспокойно кружит самолет. Вот кто потопил германскую лодку!
     Вокруг вспухают  и  лопаются  огромные  пузыри.  Вода покрывается
пеной.  По ней растекается масляное озеро.  Это соляр из раздавленного
на большой глубине корабля.
     С бомбардировщика пятно заметили.  Он разворачивается и летит  на
юг.  Карцов кричит, машет ему рукой, хотя понимает - с высоты в триста
метров вряд ли заметишь в волнах человека.
     А самолет   все  дальше.  Скоро  это  едва  различимая  точка  на
горизонте.
     Карцов один в пустынном море.
     Первым делом он сбрасывает тяжелые  парусиновые  брюки,  которыми
его  снабдили  на лодке.  Он собрался стащить и свитер,  но передумал:
вероятно,  он  долго  пробудет  в  воде,  и  свитер   предохранит   от
переохлаждения.
     Несколько минут Карцов плавает над местом гибели лодки в  надежде
найти спасательный жилет. Поиски тщетны. И тогда его охватывает страх:
уже кажется -  он  утомлен,  вода  холодна,  слишком  учащенно  бьется
сердце.  Он убеждает себя не думать об этом. В конце концов, час назад
положение его было куда хуже.
     И он начинает путь.
     Солнце низко над горизонтом.  Солнце - это ориентир. Там, где оно
садится, запад. Юг левее на восемь румбов.
     Курс на юг.
     Держаться юга.
     В десяти - пятнадцати милях к югу остров,  и на нем база военного
флота союзников.
     Там спасение.

        ГЛАВА ВТОРАЯ

     Прямые расслабленные ноги ритмично движутся в воде -  вверх-вниз,
вверх-вниз.  Руки  совершают  медленные  длинные  гребки.  Это кроль -
быстрый и экономный вид плавания.
     В большом городе на Каспии,  где прошли детство и юность Карцова,
были традицией длительные  проплывы  от  причальных  бонов  городского
яхт-клуба до едва приметного на горизонте горбатого острова.
     Карцов не раз участвовал в этих проплывах,  а однажды даже пришел
на финиш вторым.  Плыть в холодном бурном Каспии было куда трудней, но
катера указывали путь спортсменам,  и  за  каждым  двигались  лодки  с
сидевшими наготове спасателями.
     И еще: на Каспии нет акул!
     А здесь  он  уже  видел  одну.  Его высоко подняла волна,  и с ее
гребня он заметил,  как мелькнул на поверхности треугольный плавник  -
грязно-белый, с розоватым отливом.
     Акула исчезла.  Вероятно, не заметила человека. А вдруг плывет за
ним под водой и только ждет случая, чтобы вцепиться...
     Карцов подтянул ноги,  опустил голову  в  воду.  Вот  почудилось:
внизу  появилась  тень.  Решившись,  он ныряет ей наперерез.  Но море,
пустынное на поверхности, пустынно и в глубине.
     Он продолжает путь.
     Мысль об акуле гвоздем сидит в голове.  Теперь он убежден, что ее
смущает свет, что она, как все хищники, ждет темноты.
     А вечер надвигается. Солнце уже коснулось воды. Еще четверть часа
- и тьма окутает море.
     Он плывет. Шея и руки затекли, бедра отяжелели. Перевернувшись на
спину, он разбрасывает руки. Можно и отдохнуть.

     Он дремлет в прогретой солнцем воде, и ему мерещится Каспий.
     Семилетним мальчишкой он  дни  напролет  просиживал  на  каменном
парапете набережной,  таская самодельной удочкой глупых жирных бычков.
Год спустя с этого же парапета головой вниз кидался в пенные волны  и,
на удивление зевакам, всплывал метрах в двадцати от берега.
     А потом были дальние шлюпочные походы к островам -  за  змеями  и
птичьими яйцами для школьного музея, с длинными, до краев наполненными
романтикой ночами у костра.
     Однажды знакомый   эпроновец  подарил  ему  очки,  выкроенные  из
резинового водолазного шлема.  В тот день Каспий был на редкость тих и
прозрачен.  Любуясь  им,  Кирилл  долго  стоял  на  скале  и  повторял
запомнившиеся ему строки:  "О,  спокойствие моря!  О,  уплыть бы в его
просторы, удалиться от берегов, уединиться посреди его безмолвия!"
     Он подумал:  удивительно,  как  одинаково   могут   мыслить   два
совершенно разных человека - французский литератор Пьер Лоти и русский
мальчишка. Будто вместе сочиняли эти слова...
     Потом он надел очки и кинулся в воду.  Он был ошеломлен тем,  что
внезапно  открылось  его  глазам.  Со  всех   сторон   его   обступили
фантастически   яркие   краски.   Желтый,   зеленый,  красный,  синий,
фиолетовый цвета,  их оттенки были щедро разбросаны на песке и скалах,
на  водорослях  и  проплывавших мимо рыбках.  И каждая крупинка краски
сверкала и искрилась, будто это был крохотный драгоценный камень.
     Так он впервые познакомился с подводным миром.  И уже не мог жить
без моря.
     Он изучил кислородный дыхательный аппарат, совершил с ним десятки
спусков под воду.
     К этому  времени  он  уже был студентом-медиком.  Он решил:  став
врачом,  пойдет служить на корабли,  посвятит жизнь изучению моря.  Он
имел  в  виду  мирные  корабли.  А  вышло  так,  что он стал врачом на
сторожевике...

     Стряхнув оцепенение,  Карцов делает  несколько  сильных  гребков.
Запрокинув голову, глядит в небо. Еще недавно оно было бледно-голубым,
теперь стало сиреневым.  Надвигается ночь. В этих широтах ночь сменяет
день почти мгновенно.
     Недели плена не прошли бесследно.  Он  так  утомлен?  Так  велика
потребность хоть на минуту закрыть глаза, отключить сознание, волю!
     Если бы не акула! Ему все кажется: она где-то здесь, неподалеку.
     Карцов борется изо всех сил, но тщетно.
     "Акула рядом",  - это была его последняя мысль,  перед тем как он
впал в забытье.
     С этой же мыслью Карцов открывает глаза.  Кажется,  лишь  секунду
назад смежил он веки,  но теперь над ним чернота и звездная россыпь. И
ярче всех сияет большой бриллиантовый ромб - Южный Крест.
     Надо продолжать путь.
     Он ложится на грудь.  Первый гребок,  и - о чудо!  - руки будто в
огне. Жидкое серебро струится с пальцев, растекается но воде, и вскоре
все  вокруг  усеяно  крохотными  бледными  огоньками  -  они  мерцают,
приплясывают, пропадая и возникая снова.
     Он продолжает путь. Теперь ориентир - Южный Крест.
     Изредка он  оглядывается.  За ним тянется полоса светящейся воды.
Волны то заслоняют ее, то вновь открывают, и свет будто пульсирует.
     Но ему   нельзя  отвлекаться,  нельзя  сбавлять  скорость.  Плыть
вперед,  точно на юг.  Еще немного,  еще пять или шесть  часов,  и  он
достигнет цели.
     Если бы не акула! Мысль о ней неотступна.
     А ее нет.
     Неизвестность столь томительна,  предчувствие надвигающейся  беды
так  велико,  что  он ловит себя на мысли,  что ждет ее,  почти хочет,
чтобы она пришла.
     И вот акула.
     Из глубины  скользнула  к   поверхности   тень.   Она   двигалась
наискосок, но вдруг свернула и ринулась к человеку.
     Прежде чем Карцов смог сообразить,  руки  его,  взметнувшись  над
головой,  гулко шлепнули по воде. В следующий миг он нырнул и, яростно
гребя, помчался к акуле. Он действовал так, будто имел дело с собакой.
     Она и была для него собакой. Но - собакой Баскервиллей: огромная,
мощная,  вся в ореоле синих призрачных огоньков,  такая  же  черная  и
свирепая.
     Акула скрылась.
     Он вновь увидел ее, когда всплыл.
     Она была на поверхности, но держалась в отдалении. Надолго ли?
     Надо плыть.  Пусть акула,  пусть сотня акул вокруг - он все равно
должен плыть на юг, строго на юг!
     Теперь движения  его  медленны.  Он  плывет брассом,  ибо с акулы
нельзя спускать глаз.  И еще: ему хочется быть таким же неслышным, как
она,  медлительным  и  неторопливым.  Акула  не должна думать,  что ее
боятся. Кто знает, что еще ей взбредет в голову!
     Час проходит. И еще час.
     Ночное тревожное  море.  Тишина,  изредка  прерываемая  всплеском
волны.
     Внезапно акула сворачивает и мчится по дуге,  оставляя  за  собой
четкий пунктир света. Вскоре человек заключен ею в огненное кольцо.
     Она продолжает чертить круги. Она будто не замечает плывущего. Но
Карцов видит: постепенно кольцо сжимается.
     Секунда - и плавник исчез.  В то же мгновение Карцов бьет по воде
руками и погружается.  Глаза широко раскрыты,  пальцы выставленных рук
растопырены.
     Резкими гребками Карцов поворачивается в воде.  Где же она? Акулы
нет.
     Еще несколько секунд - и он всплывает. Работают только руки. Ноги
подтянуты к животу: быть может, она уже крадется из глубины...

     Он плывет на юг. Так же, как прежде, акула кружит на поверхности.
Но  теперь  Карцов почти не следит за ней.  Он устал.  Ноги окоченели.
Хорошо,  что на нем свитер.  В свитере слой воды,  нагретой теплом его
тела. Сердце и легкие защищены. Это счастье, что он сохранил свитер.
     Появилась луна.
     По мере того как она восходит к зениту,  свечение в море слабеет.
Сейчас лишь отдельные искорки вспыхивают на воде.  Сама  вода  кажется
маслянистой, тяжелой.
     Человек плывет на юг.  Акула - тоже.  Они  движутся,  не  изменяя
дистанции, будто связанные невидимой нитью.
     Постепенно к  привычным  шумам  моря  примешивается   прерывистый
шорох. Он все слышнее.
     Неужели прибой?
     Карцов пытается  восстановить  в памяти сведения об острове,  где
находится база союзников. Да, близ него должны быть рифы.
     Сильно стучит сердце. Трудно поверить, что спасение близко.
     И тут в третий раз атакует акула.
     Теперь она  мчится,  с шумом расплескивая волны.  Живая торпеда в
ночном море!
     Ударами рук о воду ее уже не отпугнуть.
     Плыть навстречу?
     Кричать?
     А она все ближе. И Карцов погружается - ногами вперед, запрокинув
голову, не отрывая глаз от расплывчатого очертания луны на поверхности
моря.
     И вдруг - луны нет.
     Это акула.  Она там,  где секунду назад ушел под воду Карцов.  Он
отчетливо  видит  ее  силуэт  на  фоне  желтого  светового пятна.  Она
неподвижна. В замешательстве, потеряв его из виду? Или ждет?
     Карцов сжался на глубине.
     Он задыхается. Он всплывает.
     Давлением воды  его  подталкивает  к  акуле.  Он возле ее головы.
Совсем рядом глаз чудовища -  желтый,  светящийся,  с  узким  кошачьим
зрачком.
     В отчаянии, покоряясь судьбе, Карцов делает шумный выдох.
     Бульканье пузырей.  И в тот же миг - рывок огромного тела,  рывок
такой мощи, что Карцова вышвырнуло из воды.
     Акула исчезла...

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ

     Смутно белеет  в  ночи  гористый  остров.  Еще немного - и Карцов
будет среди друзей. Остров - база флота союзников.
     Холодно, очень  холодно,  и  особенно  затылку  и  ногам.  Но  он
выдержит.  Он уже выдержал.  Скоро к нему протянутся руки товарищей по
оружию.
     Рифы остались в стороне.  Все ближе берег.  Где-то  здесь  должен
быть вход в бухту...
     Так и есть.  Примерно через час пути  открывается  бухта.  Остров
темен,  в бухте же нет-нет да и мелькнет огонек. Один, довольно яркий,
вспыхивает на оконечности длинного мола. Туда и надо держать.
     Шум винтов заставляет его насторожиться. Из-за острова появляется
корабль.  За ним встают бугры вспененной воды. Это рвутся сброшенные с
кормы глубинные бомбы. Сторожевик патрулирует перед базой, оберегая ее
от вражеских подводных лодок.
     Взрывы следуют  один  за другим,  и каждый болью отдается в груди
Карцева.  Ему несдобровать,  если корабль изменит курс и  бомбы  лягут
ближе.
     Сторожевик скрывается за мысом. Быстрее, быстрее к бухте: корабль
может вернуться!
     Вскоре Карцов возле мола.  Бетонная громадина стеной  поднимается
из воды, ограждая базу от зыби. Там, где мол кончается, - узкий вход в
бухту,  ее ворота.  Сейчас бухта  заперта  -  сведены  плавучие  боны,
поддерживающие стальную сеть.
     У противолодочной сети ячеи достаточно велики,  чтобы сквозь  них
мог  проплыть человек.  В эту же и головы не просунешь.  И сеть,  надо
думать,  тянется до самого дна.  Остается одно - вплотную  подплыть  к
молу: быть может, отыщется щель между стеной и боком.
     Расчет верен.  Сравнительно легко проскользнув в бухту, он плывет
вдоль мола, высматривая, где можно выбраться из воды.
     Вдруг на острове вспыхивает прожектор, стучит пулеметная очередь.
Тотчас  включаются  прожекторы  в десятке других мест.  Видны корабли,
стоящие у причалов и посреди бухты - на бочках.  Прожекторы  шарят  по
воде.  Пулеметы,  которые  теперь  бьют и с берега и с кораблей,  тоже
целят вниз. Там, где вода освещена, она временами вскипает от пуль.
     Плыть дальше нельзя, оставаться на месте тоже: одна из пулеметных
очередей угодила в бетон над головой  Карцова,  другая  вспенила  воду
совсем рядом.
     Между тем переполох в бухте растет.
     В стороне проносится катер.  Карцов кричит,  но голос его тонет в
реве мотора.
     А пулеметы    продолжают    бесноваться.    Отовсюду   взвиваются
осветительные ракеты. Где-то бьет пушка.
     Надо быстрее выбраться из воды! С этой мыслью Карцов продвигается
вдоль мола,  всматриваясь в стену.  Впереди какая-то тень. Быть может,
трап?
     Карцов подплывает туда и вдруг оказывается в полосе света.  Голос
сверху  приказывает  ему  не  шевелиться.  Ослепленный,  он бестолково
вертится в  воде.  Рыча  мотором,  подскочил  катер,  резко  стопорит.
Карцова втаскивают на борт.
     - Эй,  взгляните сюда! - по-английски доносится с мола. - Вот он,
второй. Хватай его, ребята!
     В катер  швыряют  человека   в   черном   резиновом   костюме   и
перепончатых ластах на ногах.
     Катер готов отвалить,  но в последний момент матрос,  стоящий  на
баке  с  отпорным  крюком в руках,  опускает крюк в поду и вытаскивает
какой-то предмет.  Карцов узнает кислородный дыхательный  прибор.  Ему
ясно: человек в резиновом костюме - подводный разведчик или диверсант.
     Катер мчится к линкору,  который  смутно  вырисовывается  посреди
бухты,  швартуется  у  его  трапа.  Владелец  кислородного респиратора
встает и, сопровождаемый автоматчиком, поднимается на борт корабля.
     Очередь за Карцовым.
     К нему по-английски обращается другой вооруженный матрос. Карцову
ясен смысл приказа,  но он плохо знает язык и по-русски объясняет, что
встать и идти не может - очень слаб.
     Тогда матрос переходит на немецкий.
     - Живо, - командует он, подталкивая Карцова прикладом автомата, -
живо лезь наверх!
     - Я не могу,  - по-немецки отвечает Карцов,  -  я  долго  плыл  и
совсем обессилел.
     - Лезь, говорят! - рычит матрос. - Вот я сейчас угощу тебя!
     И он ногой пинает Карцова.
     - Не смей!  - Карцов силится приподняться.  - Я советский  моряк,
офицер  русского флота.  Мой корабль был потоплен германской подводной
лодкой.  Она подобрала меня.  Потом самолет забросал лодку бомбами.  Я
выплыл и добрался сюда. Помоги мне подняться на палубу!
     Все это Карцов выпаливает одним духом.  Он торопится, нервничает,
охваченный  безотчетным страхом.  Он вслушивается в собственную речь и
не может отделаться от ощущения,  что  каждое  его  слово  -  вымысел,
ложь!..
     Матрос раскрывает  рот,  чтобы  ответить,  но  в  глубине   бухты
всплескивает пламя, и все вокруг содрогается от оглушительного взрыва.
     - Док! - горестно кричит матрос. - Они взорвали большой док!
     Он в упор глядит на Карцова.  В его глазах ненависть,  бешенство.
Ствол автомата  поворачивается.  Вот-вот  грянет  очередь.  И  Карцову
кажется:  он  прав,  этот  здоровенный  моряк,  который сейчас чуть не
плачет.
     - Отставить, Джабб! - раздается с борта линкора.
     Матрос будто  очнулся.  Широкой  пятерней  он  трет  лоб,  тяжело
переводит дыхание.
     - Доставьте его сюда! - приказывает тот же голос.
     - Да,  Сэр.  - Матрос запрокидывает голову.  - Прикажите спустить
фалинь, сэр. Пленный не может двигаться.
     "Пленный! Конвоир в этом не сомневался.  О том, что Карцов назвал
себя советским офицером, он и не вспомнил.
     Как же отнесутся к нему на корабле?  Что,  если и начальник этого
матроса...  Чепуха!  Трехминутный   разговор   по   радио   со   своим
командованием  на  материке,  запрос оттуда в Москву - и все станет на
место.
     Сверху подают трос.  Матрос Джабб обвязывает им Карцова,  берется
за трос сам - и вот уже они взмыли в воздух.
     Над палубой их разворачивают и опускают.  Коснувшись опоры,  ноги
Карцова подламываются. Он бы упал, не поддержи его конвоир.
     Карцова тащат по палубе, вталкивают в дверь.
     Он жмурится от яркого света.
     - Открой глаза, - требует матрос, - открой глаза и отвечай!
     Карцов продрог.  Его бьет озноб.  На лбу н на щеках -  кровь:  он
поранил лицо, когда, выхваченный из воды, был с силой брошен на палубу
катера.
     - Холодно?  - рычит Джабб. - Погоди, скоро жарко станет! Будь моя
воля, поджарил бы тебя на огоньке!
     Карцов дрожит  все  сильнее.  Кровь  из  большой  ссадины  на лбу
заливает глаза.
     Кто-то накидывает  ему  на  плечи  одеяло,  вкладывает  в  пальцы
стаканчик.  Стуча зубами по стеклу,  он делает глоток,  еще глоток - и
чувствует,  как  по  желудку  растекается  теплота.  Окоченевшие мышцы
расслабляются. Дышать легче.
     - Кто вы такой? - спрашивает человек у стола.
     Это лейтенант   Борхольм   -    представительный,    с    темными
внимательными глазами.  Вот он достал сигарету,  провел по ней языком,
будто заклеил свернутую цигарку, сунул в рот.
     - Кто  вы  такой?  -  повторяет свой вопрос лейтенант,  поднося к
сигарете спичку.
     Карцов объясняет.
     - Ну-ну! - Борхольм морщится. - Поберегите свои басни для других.
     - Я говорю правду.
     - Вы минировали корабль?  Какой  именно?  Где  расположен  заряд?
Советую не медлить:  водолазы должны успеть извлечь взрывчатку, только
в этом случае вы можете рассчитывать на снисхождение.
     Карцов повторяет  объяснения.  Он  глядит в холодные со смешинкой
глаза лейтенанта, и в груди поднимается волна раздражения, злости.
     Так продолжается несколько минут.
     Наконец лейтенант набирает номер телефона.
     - Пленный  молчит,  -  говорит  он  в  трубку  и снова облизывает
сигарету. - Точнее, несет околесицу... Хорошо, сэр, сейчас доставлю...
Приведите в порядок этого человека! - обращается он к Джаббу.
     Карцову спиртом обмывают ссадины. Затем матрос неумело обматывает
бинтами его голову и лицо, оставляя щели только для глаз и рта.
     - Встать! - командует Джабб.
     Карцова приводят в салон,  где второй офицер,  капитан-лейтенант,
допрашивает человека в резиновом костюме.
     - Ага, - восклицает он, - вот и другой явился! Давайте его сюда.
     Карцова усаживают рядом с пленным.
     Снова, уже в третий раз, он сообщает о своих злоключениях, о том,
как оказался у мола, как был схвачен и поднят на борт катера.
     За его спиной тяжелое дыхание.
     Матрос Джабб бесцеремонно кладет руку ему на затылок.
     - Сэр,  -  говорит  он капитан-лейтенанту,  - все,  что вы сейчас
слышали,  грязная ложь. Ни слова правды, сэр. Они были рядышком, когда
их  вытаскивали  из  воды.  Я  находился  в катере и все видел.  Готов
присягнуть, сэр!
     - Так,  - тянет капитан-лейтенант,  глядя на человека в резиновом
костюме.  - Вы действовали вместе?  Да или нет?  Отвечайте.  Еще  один
взрыв - и обоих вздернут на рее!
     До сих пор допрашиваемый сидел спиной к Карцову.  Сейчас он  чуть
поворачивает  голову.  Его глаза странно неподвижны.  Зато непрестанно
шевелится  большая  нижняя  губа.  Он  то  и  дело  подтягивает  ее  и
облизывает кончиком языка.  Остальные мышцы лица будто мертвы. Во всем
этом есть что-то змеиное, и Карцова передергивает от отвращения.
     Несколько мгновений  Абст  - это был он!  - глядит куда-то поверх
головы Карцова, затем принимает прежнюю позу.
     - Нет, - говорит Абст, - я не знаю его.
     Офицер морщит щеки в усмешке.
     - Разумеется, и вы впервые видите этого джентльмена? - обращается
он к Карцову.
     - Да,  впервые! - кричит Карцов. - У вас есть радио, снеситесь со
своим командованием, пусть сделает запрос в Москве!
     - Эй,  вы,  потише!  -  Капитан-лейтенант  хмурится.  -  Скоро вы
вдосталь накричитесь.
     Пока идет  этот  спор,  Абст  сидит  неподвижно.  Будто  его и не
касается происходящее в салоне.
     Капитан-лейтенант оборачивается к Абсту:
     - Выкладывайте,  как  вы  проникли  в   бухту?   Какие   средства
использовали при подрыве дока? Кто это сделал?
     - Сколько вопросов!.. - Абст морщится. - А потом, когда я отвечу,
меня уничтожат?
     - Рассказывайте  чистосердечно,  и  я  постараюсь  сохранить  вам
жизнь.
     - Даете слово?
     - Да, если будете откровенны.
     - Хорошо.  - Абст делает паузу,  как бы собираясь с мыслями.  - Я
немец,  член  боевой  группы  пловцов  из  пяти человек,  доставленных
подводной лодкой.  Она выпустила нас,  лежа на  грунте.  Ваши  люди  -
разини. Мы проникли сквозь заграждения под самым их носом.
     - Буксируя подрывные заряды?
     - Именно так.
     - Минирован был только док? Он один? А корабли?
     - Оказавшись в бухте,  мы расплылись по объектам, которые каждому
были определены заранее.  Внезапно мой дыхательный аппарат отказал.  Я
должен  был вынырнуть.  Спрятавшись у стены мола,  я пытался устранить
повреждение. Не успел...
     - Закончив, вы должны были вернуться на лодку? Она ждет вас?
     - Этого я не скажу.
     - Отвечайте,  - кричит капитан-лейтенант,  вытаскивая пистолет. -
Даю полминуты сроку!
     - Ладно.  -  Абст  втягивает  голову в плечи,  опускает глаза.  -
Ладно, я скажу... Да, она ждет нас.
     - Где?  -  Капитан-лейтенант  небрежно  роняет вопрос,  но Карцов
видит,  как напряглась его шея и подрагивают пальцы руки,  которыми он
упирается в стол. - Где ваша лодка?
     Абст медлит с ответом.
     - Где   подводная   лодка?  -  раздельно,  по  складам  повторяет
капитан-лейтенант.
     - Там же, - говорит Абст, не поднимая глаз. - Там же, где и была.
     - Ее координаты?
     - Две мили к западу от конечности мола. Она лежит на грунте.
     Борхольм хватает  трубку  телефона,  передает   начальнику.   Тот
набирает номер и докладывает о германской субмарине.
     - Вы потопите ее? - вяло роняет Абст.
     Капитан-лейтенант улыбается.  Положив  трубку,  он откидывается в
кресле,  проводит пальцем по тоненьким,  тщательно  подбритым  усикам.
Спохватившись, сдвигает брови.
     - Продолжайте,  - сурово говорит он,  - выкладывайте все. Что еще
должны были минировать ваши люди?
     Абст молчит.  Все его внимание  поглощено  кислородным  прибором,
который  лежит  на столе.  Вот он протянул руку к респиратору,  ощупал
гофрированный шланг, маску.
     - Вы  поймали  меня,  потому что отказал аппарат,  - говорит он в
ответ на вопросительный взгляд капитан-лейтенанта. - Никак не возьму в
толк, что же с ним случилось... Позвольте взглянуть?
     Офицер пожимает плечами.  Немец сломлен,  стал давать  показания.
Отчего и не разрешить ему эту маленькую вольность?
     Абст умело разбирает клапанную коробку - металлический  патрубок,
соединяющий шлем со шлангом.
     - Так я и думал, - говорит он со вздохом. - Перекосилась пружина.
Достаточно  слегка подправить ее...  Вот так...  Видите,  она стала на
место. Теперь все в порядке. Респиратором можно пользоваться.
     Свинтив патрубок,  Абст  откладывает  аппарат и вновь застывает в
неподвижности.
     В том,  как он держится, в его смирении, голосе, тоне, так же как
и в сделанных  им  признаниях,  какая-то  фальшь.  Слишком  уж  быстро
прекращено  сопротивление.  Трудные  диверсионные  дела немцы поручают
людям волевым, крепким. А этот - слюнтяй. Чуть надавили на него - он и
скис. Странно!
     Допрос между  тем  продолжается.  Задав   Абсту   еще   несколько
вопросов, капитан-лейтенант обращается к Карцову.
     Тот пытается встать со стула.
     - Можете сидеть.
     Карцов качает головой:
     - Отправьте меня к начальнику вашей базы. Я должен сделать важное
заявление.
     - Говорите.
     - Я буду говорить только с комендантом военно-морской базы!
     - Садитесь!  -  повторяет  капитан-лейтенант  и  вновь берется за
пистолет. - Сесть на место!
     Джабб подходит и толкает Карцова на стул.
     - Ну,  я жду!  - Капитан-лейтенант опускает пистолет.  -  Делайте
свое заявление.
     - Вы немедленно передадите его коменданту базы?
     - Да.
     - Доложите ему,  - кричит Карцов, - доложите, что здесь находится
офицер  советского военного флота,  который был взят в плен германской
подлодкой, бежал с нее, вплавь добрался до вашей базы и вновь оказался
в  плену,  но  уже  у своих союзников!  Доложите,  что русского моряка
посадили рядом с фашистским убийцей и допрашивают наравне с ним!
     Капитан-лейтенант в  замешательстве.  Он видит состояние сидящего
перед ним человека, протягивает руку к телефонной трубке.
     И тут впервые показывает себя Абст.
     Неожиданно он обнимает Карцова, дружески хлопает по плечу.
     - Ладно,  ладно, - ласково говорит он, - хватит валять дурака. Мы
проиграли, и теперь каждый должен подумать о себе.
     Абст обращается к капитан-лейтенанту:
     - Это боевой пловец нашей группы.  Ему было  приказано  подвесить
два  заряда под килем вон того корабля.  - Абст подбородком показывает
на иллюминатор,  за которым в наступившем рассвете  виден  стоящий  на
бочке крейсер. - Он охотно расскажет, где заряды и как их обезвредить,
если вы и ему сохраните жизнь.
     Опомнившись, Карцов изо всех сил толкает Абста.
     Капитан-лейтенант насмешливо улыбается.
     - Ловко, - говорит он, проводя пальцем по своим усикам. - Ну что,
мы и дальше будем ломать комедию?
     Карцов ошеломленно  смотрит  на  немца.  А  тот  не сводит глаз с
большого хронометра на переборке салона: подался вперед, ссутулился от
напряжения, почти не дышит. Он весь ожидание.
     Чего он ждет?
     Догадка приходит мгновенно: это он минировал крейсер!
     Теперь, подставив Карцова, он отводит от себя удар и, кроме того,
губит противника - советского офицера.
     Карцов приподнимается, протягивает обе руки к иллюминатору.
     - Крейсер! - кричит он. - Спасайте крейсер!..
     Могучий корабль недвижим в  спокойной  воде  бухты.  И  вдруг  он
вздрагивает. Над бортом встают столбы воды, дыма.
     Взрыв так  силен,  что  линкор  дрогнул,  в  салоне   распахнулся
иллюминатор. Карцова сбросило со стула. Конвоир и лейтенант валятся на
него.
     Сквозь ворвавшийся   в  помещение  дым  виден  капитан-лейтенант,
приникший к иллюминатору.  Высоко  поднимая  ноги  в  ластах,  к  нему
движется Абст.
     - Берегитесь! - кричит Карцов.
     Поздно. Абст уже рядом, бьет противника, и тот падает.
     Второй взрыв. Линкор снова качнуло.
     - Держите его,  Джабб,  - кричит Борхольм, указывая на Карцова, -
крепче держите, я схвачу другого!
     Он бежит к Абсту,  но, споткнувшись, падает. Пока он встает, Абст
с респиратором в руках уже протиснулся  в  иллюминатор.  На  мгновение
мелькнули в воздухе его широкие черные ласты...

        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Высокий тощий  коммодор1  читает  вслух бумагу,  которую держит в
обеих руках.  Слева и справа от него - офицеры.  В парадных  мундирах,
при кортиках и орденах, они стоят как на смотру.
     1 Коммодор -  первый  адмиральский  чин  в  военно-морском  флоте
некоторых стран.
     Три офицера - это военный суд.  Карцова  отделяет  от  них  стол,
накрытый зеленым сукном.
     Есть и четвертый член суда - тот самый представительный лейтенант
Борхольм,  что  участвовал  в  первых  допросах  Карцова  и безуспешно
пытался схватить Абста.  Сейчас он  выполняет  обязанности  секретаря,
восседая за столиком, который поставили для него в углу.
     Здесь же присутствует матрос Джабб,  еще один конвоир, переводчик
да два майора, расположившиеся у двери.
     Все это происходит на борту линкора,  в салоне,  где неделю назад
излишне самоуверенный капитан-лейтенант устроил очную ставку Карцову и
Абсту.  С тех пор Карцов не видел этого офицера: допрос выловленного в
бухте  пловца  вели чины морской контрразведки.  С подследственным они
разговаривали по  десяти  -  двенадцати  часов  кряду,  были  вежливы,
угощали кофе и сигаретами и...  не верили ни единому его слову из тех,
что он повторял и повторял, сперва горячо и страстно, а затем, по мере
того как его оставляла надежда, все более равнодушно и вяло.
     Ими было бесспорно установлено:  в бухте,  у мола, в одну и ту же
минуту   часовые   обнаружили,   а  патрульный  катер  захватил  двоих
диверсантов -  человека,  который  сидит  сейчас  перед  ними,  и  его
партнера.  Тот,  второй,  был  в  резиновом костюме,  имел кислородный
прибор для  дыхания  под  водой.  Отвечая  на  вопросы  следствия,  он
установил  личность  своего коллеги,  показав,  что тому было поручено
минировать крейсер.  И действительно,  вскоре  корабль  был  подорван.
Случай  помог  бежать человеку в резиновом костюме.  Оставшийся должен
отвечать за диверсию.
     Карцов спорил,   объяснял   смысл  показаний  Абста.  Но  старший
следователь, пожилой человек в чине майора, был непреклонен.
     - А  что,  если  предположить  обратное?  -  говорил  он.  -  Вас
схватили,  вы знаете:  с минуты на минуту под килем корабля  взорвутся
заряды.  Поэтому  вы  решаете  разыграть  невинность,  все  свалить на
товарища.  И вот мы видим ваши  вытаращенные  в  ужасе  глаза,  слышим
взволнованный голос: "Крейсер! Спасайте крейсер!" Вы же отлично знали:
взрыв неотвратим, уже ничто не спасет корабль!
     - Я говорю правду, я советский моряк.
     - Мне  еще  не  случалось  видеть  советских   моряков,   которые
татуировали бы на своей коже немецкие имена да еще латинскими буквами.
     - Я все объяснил.
     - Придумали, хотите вы сказать!
     - Объяснил.
     - А это как объясните?
     Карцеву предъявили   радиограмму.   Оказывается,   они   все   же
радировали  на  материк,  а  оттуда был сделан запрос в Москву.  И вот
ответ:  командование  Советского  Военно-Морского  Флота  подтверждает
гибель  корабля названного класса со всем экипажем такого-то числа,  в
таком-то квадрате.  Подтверждена  и  фамилия  врача.  А  в  заключение
указывается:  "На  левой  руке  капитана  медицинской  службы  Кирилла
Карцова татуировки не было".
     - Ни в штабе флота,  ни даже в штабе соединения, в которое входил
мой корабль, не могли знать о татуировке.
     - Кто же знал?
     - Очень немногие.  Она у самого плеча  -  чтобы  показать  ее,  я
должен снять китель, сорочку.
     - Кто же мог знать  о  татуировке?  -  настаивал  следователь.  -
Отвечайте, я предоставляю вам все возможности оправдаться.
     - Члены экипажа корабля, на котором я проходил службу.
     - Люди "вашего" корабля,  которые сейчас мертвы? - Следователь не
скрывал  насмешки.  -  Вы  правы,  это  отличные  свидетели.   Уж   не
отправиться ли за их показаниями в царство Нептуна?
     - Но я перечислил весь экипаж моего корабля,  назвал имена людей,
их флотские звания,  даже указал приблизительно возраст каждого.  А вы
не сочли нужным передать в Москву это важнейшее  доказательство  того,
что я - это я!..
     - Сдается мне,  что корабль, о котором идет речь, ваши коллеги не
утопили,  а  захватили.  Люди с него убиты или в плену.  Эта же судьба
постигла  и  судового  врача.  Кто  мог  помешать  вам,  разведчику  и
диверсанту,  вызубрить  два-три десятка имен?  Фашисты выкидывают и не
такие штуки!
     - Еще  аргумент.  Вы  видите,  как  я владею русским языком;  был
приглашен переводчик, и он...
     - Не хуже владеете вы немецким.
     - Прошу вас, обязательно пошлите в Москву мою фотографию!
     - Не вижу смысла. Впрочем, если б я и хотел, это невозможно.
     - Почему?
     - Бильд  с  метрополией  не  работает.  Самолеты  туда не летают.
Остается отправка со случайным судном.  Долго. За это время вы столько
успеете!..
     - Сбегу?
     - Во всяком случае, попытаетесь.
     - Но мы на острове!
     - Э, не выдавайте себя за желторотого!.. Старшина Динкер, который
был назначен неотлучно находиться при вашей персоне,  вчера  явился  с
просьбой. Он, видите ли, сомневается в том, что вы немец. Вот и пришел
просить тщательно во всем разобраться...  А Динкер  потерял  на  войне
отца.  От  одного слова "наци" его бросает в жар.  И этого-то парня вы
смогли окрутить и прибрать к рукам!  Ну  да  он  оказался  на  высоте,
честно  обо  всем  доложил.  Могу сообщить:  вы его больше не увидите.
Место Динкера займет матрос Джабб.  Он  вылавливал  вас  из  воды.  Он
слышал, как вас разоблачил ваш же коллега. Словом, представляется мне,
что Джабб именно тот человек,  который  нужен  для  надзора  за  такой
хитроумной бестией,  как вы. Попробуйте окрутить его, добейтесь этого,
и я скажу:  вы сам дьявол!..  Впрочем,  уже  завтра  дело  ваше  будет
закончено.
     - Меня будут судить?
     - Разумеется.
     - Зачем  же  суд?  Вы  считаете  меня  немцем,  а   военнопленных
полагается...
     - Вон  как  вы  поворачиваете!  -  Майор   презрительно   оглядел
допрашиваемого. - Не надо путать. Вы не военнопленный.
     - Кто же я?
     - Вы не были в форме армии своей страны,  когда попали к нам,  не
смогли предъявить установленного воинского удостоверения.  Поэтому вас
будут судить как диверсанта и убийцу.
     - Что же грозит диверсанту и убийце?
     - Боюсь,  что  не  могу  вас  обнадежить.  На  снисхождение можно
надеяться в одном только случае. Вы знаете, в каком?
     - Я должен дать ценные показания?
     - Очень ценные,  которые бы перевесили тяжесть совершенного  вами
преступления.
     - Но я не немец!  - Карцев устало  потер  виски.  -  Поймите,  вы
совершаете ошибку!..

     Таков был  последний  разговор  со  следователем.  Он  происходил
вчера.  А сегодня Карцова судят. Точнее, уже судили, ибо сейчас читают
приговор.
     Процедура была  недолгой.  Огласили  формулу  обвинения.   Задали
подсудимому  несколько  вопросов и допросили свидетелей - Джабба и еще
двух матросов.  Далее коммодор совещался:  сперва  с  соседом  справа,
затем - слева.  Секретарь подал лист бумаги.  Коммодор просмотрел его,
сделал несколько исправлений, дал подписать членам суда.
     Это и есть приговор, который сейчас оглашают.
     Конвоир Джабб  кладет  руку   на   плечо   Карцову,   подбородком
показывает  на  судей.  Он объясняет:  приговор прочитан,  теперь надо
выслушать его вторично, в немецком переводе.
     Карцов механически  кивает.  Он  рассеян,  вял,  не  в  состоянии
сосредоточиться.  В голове сумбур из обрывков  воспоминаний,  образов.
Временами что-то давит на сердце,  в груди появляется боль. И все, что
ему хочется,  это уйти отсюда,  вернуться в свею  железную  конуру  на
форпике1,  где  он,  по  крайней  мере,  будет один.  Джабб не в счет.
Последние два дня он неотступно рядом,  но  Карцов  не  замечает  его,
будто матрос не больше чем деталь камеры, часть ее обстановки.
     1 Ф о р п и к - носовой отсек на судне,
     Внезапно переводчик  и  трое  судей,  на  которых смотрит Карцов,
расплываются в большое пятно. Оно дрожит, кренится...
     С помощью  Джабба  он  встает  на  ноги.  И хотя чтение приговора
продолжается,  он почти ничего не слышит.  У него голова разламывается
от боли.
     Вот переводчик опустил бумагу, снял очки.
     - Поняли все? - спрашивает он, строго глядя на Карцова.
     Тот молчит.
     - Вас приговорили к смерти!  - Переводчик таращит глаза, надувает
щеки.  Маленький,  с непомерно развитым подбородком,  он  весьма  горд
выпавшей  на его долю миссией.  - Как лазутчик и диверсант,  вы будете
казнены.  Согласно  уставу  приговор  военного  суда  обжалованию   не
подлежит.
     Карцов поворачивается и медленно идет  к  двери.  Пропустив  его,
конвоиры шагают следом.
     Он выходит на палубу.
     Просторная бухта   сияет  в  лучах  яркого  южного  солнца.  Вода
неподвижна,  вдавленные в нее тяжелые  тела  кораблей  -  тоже.  А  на
горизонте,   который   сейчас  едва  обозначен,  четким  треугольником
проецируется одинокая скала. Странно, что Карцов не заметил ее. А ведь
плыл мимо. Если бы задержался там на часок, все могло быть иначе...
     Клонится к горизонту солнце.  Еще немного - и оно  покинет  синее
небо,  чтобы утонуть в синей густой воде.  И солнце, и море, и небо те
же, что и в день, когда он спасся с гибнувшей лодки. Но тогда в сердце
Карцова жила надежда.  Да,  рядом плыла акула.  Но он был свободен, он
боролся и  победил  ее!  И  он  бессилен  перед  людьми.  Спастись  из
фашистского плена,  избежать акульих зубов - для того лишь, чтобы тебя
убили союзники!..
     Карцов неподвижно  стоит  у  борта.  Ему  не мешают.  Но конвоиры
рядом, он чувствует их затылком, спиной...
     Сзади протягивается  рука  Джабба.  Между  указательным и большим
пальцами с желтыми,  обкусанными ногтями  зажата  сигарета,  остальные
держат  зажигалку.  Карцов  берет  сигарету.  Пальцы Джабба приходят в
движение,  крышка  зажигалки  отскакивает,  и  Карцов  прикуривает  от
крохотного огонька.
     После первых затяжек кружится голова. Но это быстро проходит.
     И вновь  глядит  он  на  далекую  коническую  скалу.  Почему  так
притягивает к себе этот камень?  В его море,  у входа в родную  бухту,
тоже высится одинокий горбатый остров...
     Сигарета докурена.  Так хочется еще!  Обернувшись,  он смотрит на
Джабба. Тот молча протягивает пачку.
     Карцов берет  сигарету,  разминает  в  пальцах  и...   застывает,
склонившись  к зажигалке,  которую поднес Джабб.  Он видит:  на палубе
лежит небольшое  долото  -  инструмент  закатился  в  шпигат1  и  едва
заметен.
     1 Шпигат - устройство для стока воды.
     В следующие   секунды   Карцов  действует  автоматически.  Пальцы
разжимаются,  и сигарета падает. Наклонившись, он подбирает ее. Другая
рука, будто для опоры, ложится на палубу возле шпигата так, что долото
оказывается под ладонью...

        ГЛАВА ПЯТАЯ

     Они лежат в чуть покачивающихся койках: Джабб вверх лицом, Карцов
на боку,  подсунув руки под щеку. Койки подвешены рядом. И Джабб, если
хочет,  может дотянуться до Карцова. Время от времени он так и делает:
не поворачивая головы, проверяет, все ли в порядке с осужденным.
     Джабб сторожит Карцова в  камере.  По  узкому  коридору,  которым
карцер сообщается с палубой, прохаживается еще один страж.
     Осужденного бдительно стерегут. Он не должен бежать. Он не должен
сам лишить себя жизни.  Это сделают другие,  которых,  быть может, уже
назначили.  Их,  вероятно, будет двое, если его собираются повесить, и
человек пять-шесть,  если предстоит расстрел. Он не помнит ни слова из
приговора и не знает,  какая смерть ему определена.  Разумеется, можно
спросить - Джабб рядом...
     Карцов вздыхает.  Всякий раз, когда он остается наедине со своими
мыслями,  они уносят его на родину. Вот и сейчас он полон дум о родном
крае.  Очень тревожно на сердце.  Он убеждает себя,  что самое трудное
позади  -  миновало  два года войны,  а врагу не удалось взять Москву,
форсировать Волгу, перевалить через горы Кавказа. Но ходили слухи, что
нынешним   летом   немцы   предпримут   попытку   нового  генерального
наступления по всему фронту.  И вот лето пришло.  Что сейчас  там,  на
востоке?
     Джабб вытягивает из-под подушки и кладет перед пленником  толстую
книжку  с  металлической  застежкой.  Карцов  озадаченно  разглядывает
переплет  белой  лакированной  кожи,  на  котором  серебром   вытиснен
лотарингский крест.
     - Полистай,  - наставительно  говорит  Джабб.  -  Подави  в  себе
гордыню, помолись, парень!
     Карцов молча отодвигает книгу.  Джабб берет ее,  ладонью проводит
по переплету, будто смахивает пыль. Лицо матроса сосредоточенно. Руки,
в которых он бережно держит молитвенник, чуть подрагивают.
     Карцов наблюдает за ним. Через несколько часов Джабб умрет. Джабб
и,  наверное,  тот,  другой,  размеренно шагающий по коридору.  Карцов
может  вернуть себе свободу только такой ценой.  До мелочей разработан
план побега,  точнее,  план того,  как  выбраться  на  палубу.  А  там
придется   действовать   по  обстоятельствам.  При  большой  удаче  он
незамеченным доберется до борта судна и по якорной  цепи  спустится  в
воду.  Далее, надо выскользнуть из бухты и, оказавшись за молом, плыть
в открытое море; быть может, на пути встретится какой-нибудь корабль.
     Итак, подобранным  на палубе долотом он убьет Джабба.  Затем надо
постучать в дверь - кулаком,  двумя двойными ударами,  как это  делает
Джабб.  Получив такой сигнал,  второй страж - это проверено!  - тотчас
отодвигает засов на двери.
     Карцов лежит лицом вверх, сцепив на груди руки. Мысленно он видит
каждый свой шаг,  видит Джабба, корчащегося на полу, в луже крови. Кто
же он такой,  этот матрос с толстым, бугристым лицом и светлыми, почти
бесцветными глазами?  Клерк,  мелкий торговец,  коммивояжер?  Нет,  не
похоже.  Скорее  всего,  тянул лямку где-нибудь на заводе или в порту.
Дома,  конечно,  осталась семья:  у таких  кряжистых  да  неторопливых
всегда куча ребят...
     Отворяется дверь.  На пороге майор контрразведки - тот,  что  вел
дело Карцева.
     Джабб кубарем скатывается с койки. Конвоир, дежурящий в коридоре,
вносит брезентовые разножки, ставит их у стены и выходит.
     Джабб тоже направляется к двери.
     - Отставить, - говорит майор. - Будьте здесь!
     - Да, сэр.
     Майор обращается к Карцову:
     - Я должен побеседовать с вами.
     И вот   они  сидят  на  табуретах,  в  метре  друг  от  друга.  В
противоположном конце камеры,  широко расставив ноги и заложив руки за
спину,  прислонился  к  переборке  Джабб.  Недавно покинутые койки еще
раскачиваются, и по стене мечутся черные уродливые тени.
     Майор приступает к делу без околичностей. Исполнение приговора не
задержится - распоряжения уже сделаны. И, если осужденный хочет спасти
себе   жизнь,  следует  поторопиться.  Приговор  нельзя  отменить  или
обжаловать.  Но старший военный начальник,  в данном случае  комендант
базы, обладает правом помилования...
     Майор продолжает  говорить.  Карцов   наблюдает   за   ним.   Это
спортивного вида человек. Кожа на его лице розовая, гладкая. В глазах,
в голосе много энергии.  И только седеющая голова да руки  в  морщинах
свидетельствуют о том, что офицеру не так уж далеко до старости.
     Между тем майор вынимает бумагу.
     - Прочтите, - говорит он Карцеву.
     Карцев читает:

        КОРВЕТЕН-КАПИТЭНУ АРТУРУ АБСТУ. ОПЕРАЦИЯ "БЕЗУМЦЫ". ДЕНЬ Х-5 ИЮЛЯ
1943 ГОДА. КАНАРНС.

     Прочитав, он    опускает    бумагу,   вопросительно   глядит   на
контрразведчика.
     - Подписано:   Канарис,  -  негромко  говорит  майор.  Он  прячет
документ и,  вскинув голову,  глядит на Карцова. - Что вам известно об
операции "Безумцы"?
     Карцов пожимает плечами.
     - Эта бумага попала к нам в руки позавчера, - продолжает майор. -
Близ базы мы потопили одну из ваших подводных лодок.  Идя ко дну, она,
по  счастью,  оказалась  на  рифах,  сравнительно неглубоко.  Водолазы
проникли в нее,  извлекли сейф из каюты командира. Документ, надлежаще
опечатанный,  хранился  в  отделении  сейфа,  которое  имело  механизм
уничтожения...  Как  видите,  есть   все   основания   полагать,   что
отправители считали его важным. А на конверте значились только фамилия
и имя,  которые нам ничего не говорят.  Кто такой  Абст?  Что  это  за
операция "Безумцы"? Вы должны о ней знать.
     Карцов не выдерживает.  Ринувшись к майору, хватает его за грудь,
поднимает с табурета, трясет.
     - Поймите,  - кричит  он  в  бешенстве,  -  поймите,  я  русский,
русский!..
     Джабб с трудом оттаскивает пленника.
     Майор приводит в порядок свой мундир, приглаживает волосы.
     - Желаете знать,  почему я столь настойчив?  - говорит он все тем
же ровным,  спокойным голосом.  - Видите ли, вы изволили прибыть к нам
именно пятого июля, то есть в тот самый день, который объявлен началом
операции  "Безумцы".  Согласитесь,  что  мы  вправе  делать  кое-какие
выводы!  Еще раз прощу,  расскажите все,  что знаете.  В  ваших  силах
оказать  человечеству важную услугу.  Я уполномочен заявить,  что ваше
положение  может  круто  измениться  к  лучшему.  Поэтому  внимательно
выслушайте то, что я скажу. Итак, ваши пловцы атаковали базу. Можно не
сомневаться,  что будет и вторая попытка,  и третья.  Словом,  они  не
оставят  нас  своими  заботами.  И вот мы разработали план.  В момент,
когда база подвергнется очередной атаке,  вы  "бежите".  Вас  доставят
непосредственно   на   территорию   Германии   или   одной  из  стран,
оккупированных ее войсками. Все будет сделано безупречно, ни у кого не
возникнет  и  тени  сомнения  в  том,  что  вы бежали,  проявив чудеса
находчивости и смелости...  А потом вы начнете работать.  Вы  поможете
нам  ликвидировать  корабли  и  базы,  с  которых  действуют подводные
диверсанты. И я заверяю, что ни один волос не упадет с головы отважных
германских  воинов,  которых  с  вашей  помощью  мы  возьмем  в  плен.
Окончится война - и они вернутся домой целые и невредимые.  Конец  же,
как вы понимаете, уже предопределен. После тяжелого поражения, которое
потерпели ваши армии на русской реке Волге,  Германию ничто  не  может
спасти.  Вот  почему,  помогая нам,  вы помогаете и своей стране.  Она
обречена.  Она  тем  более  обречена,  что  не  дремлют  и  Америка  с
Британией. Мощь союзников колоссальна. Поэтому человек, который в этих
условиях приближает конец войны, поступает благородно.
     - Я советский офицер, - устало говорит Карцов.
     - Это ваше последнее слово?
     Помедлив, майор  встает.  Сейчас  у  него  лицо старого человека.
Видно,  он очень надеялся на  вербовку  того,  кого  считает  немецким
диверсантом.
     Майор медленно  идет  к  двери.   Задержавшись   у   выхода,   он
оборачивается.
     - Уж не считаете ли вы,  что мой визит и мое  предложение,  равно
как  суд  над вами,  - инсценировка?..  Быть может,  вы думаете:  "Это
проделано с целью заставить меня признаться"?  Ошибаетесь, если так. -
Майор морщится, будто у него болит голова. - И сейчас вы упустили свой
последний шанс.  Очень жаль,  ибо я  почему-то  питаю  к  вам  чувство
симпатии.
     И он выходит.
     Выждав, Джабб присаживается на табурет, касается плеча пленника.
     - Послушай,  а ты зря отказался. Согласился бы - и дело с концом.
Ну чего тебе стоило? Майор сказал правду: фашистам конец один. Чего же
артачишься? Или ты, парень, о двух головах - одной не жалко?
     Джабб в   последние   дни   нервничает,   он   приглядывается   к
осужденному,  и его гложут сомнения.  Их заронил дружок  -  тот  самый
старшина  Динкер,  которого по требованию майора контрразведки списали
на берег.  В ожидании катера  Динкер  улучил  минуту  я,  озираясь  по
сторонам, поманил приятеля пальцем.
     "Джабб, старина,  - зашептал Динкер,  - они повесят  русского!  Я
вышел  из  игры,  ты  вступаешь  в нее.  Я ничего тебе не советую,  но
поговори с ним, раскинь мозгами. Может, что и сделаешь для бедняги".
     Джабб оцепенел.  Он едва не двинул Динкера кулаком: не впутывай в
историю!..
     Динкер уехал.  И вот Джабб вторую ночь без сна.  А этот последний
разговор со смертником,  что  называется,  доконал  матроса.  Подумать
только:  человеку предложили жизнь,  свободу,  а он ни в какую! Кто же
это  такой?  Гитлеровский  фанатик?  Но  ярый  фашист   не   стал   бы
прикидываться  русским.  Да  еще  после  суда  и приговора,  когда все
решено. Он бы любую возможность использовал - только вернуться к своим
и снова взять в руки оружие.  Так кто же этот человек?  Неужели Динкер
был прав?..
     Где-то на палубе бьют склянки. Корабельный колокол - рында звонит
глухо, тоскливо. "Будто по покойнику", - думает Карцов.
Два двойных удара. Это значит: двадцать два часа.
     Время побега приблизилось.
     Сейчас все решится.
     Карцов медленно опускает руку в  карман,  повлажневшими  пальцами
стискивает долото...
     И разжимает руку. Он вдруг понял, что не сможет убить матроса.
     Еще несколько секунд внутренней борьбы - и он вытаскивает долото.
Кладет его на край стола. Медленно бредет к койке.
     Джабб глядит  на  долото  остановившимися глазами.  Придя в себя,
хватает  его,  проводит  пальцем  по  острому  лезвию.  Каким  образом
инструмент  оказался у осужденного?  Для чего был предназначен?  Или -
для кого?
     - Меня собирался прикончить? - растерянно бормочет он.
     Пленный стоит в дальнем углу камеры, отвернувшись к стене.
     Джабб подходит, становится за его спиной.
     - Чего же не убил?  Ведь мы враги!  Я вылавливал тебя из воды. На
суде  свидетельствовал  против.  Теперь  стерегу,  пока  за  тобой  не
явятся...
     Карцов молчит.
     Глаза матроса наливаются кровью. Он выставляет трясущиеся кулаки.
Его большое, сильное тело вздрагивает от напряжения.
     - Отвечай!  - требует он.  - Отвечай,  будь ты проклят! Почему не
убил?
     Карцов резко оборачивается.
     - Да  поймите же,  - почти кричит он,  сверля матроса ненавидящим
взглядом, - поймите, я русский, русский!..

     Они сидят на брезентовых  табуретах  в  дальнем  от  двери  конце
камеры.  Джабб ожесточенно трет платком лоб,  глаза,  щеки, закуривает
сигарету, шумно сморкается и вздыхает.
     - Верно,  все верно, - бормочет он. - Правильно, что отказался от
предложения майора.  Уж нацисты быстро бы  раскусили,  какой  ты  есть
немец!.. Но что же нам делать, как поступить? Ты не думай, я бы плюнул
на все и сходил к майору:  так, мол, и так, посылайте новый запрос. Но
считаю,  будет не польза,  а вред. Спишут, как Динкера. Еще и всыплют.
Ах, дурак я, дурак, не поверил ему. А ведь знал - Динкер несколько лет
проработал  в  России.  Подмахнул контракт с фирмой - и айда к Советам
строить завод.  Слушай,  он не приврал:  он и впрямь работал в городе,
откуда ты родом?
     - Да...
     - Ну и ну! - шепчет Джабб. - Вот ведь как может случиться... И он
забросал тебя вопросами:  сейчас, мол, выведу на чистую воду! Так было
дело?..  Ты должен знать: после разговора с тобой он прямиком двинул к
майору,  не побоялся.  Там слопал отказ -  хотел  до  самого  адмирала
дойти.  А  вышло:  списали  парня  с  корабля  да еще и влепили неделю
отсидки. Это значит - не лезь не в свое дело...
     - У меня просьба.
     - Выкладывай!
     - Можно отправить письмо?
     - Нельзя.
     - Перехватят?
     - Видишь ли,  оно не дойдет в срок...  -  Джабб  сдвигает  брови,
отворачивается.
     - Значит, со мной... скоро?
     - Завтра.
     - Все равно, - твердит Карцов, - все равно надо отправить письмо!
     - Я  все соображаю,  что бы такое придумать,  - задумчиво говорит
матрос.
     - Поздно!
     - Поздно,  когда убьют.  До тех пор не поздно.  -  Джабб  сжимает
кулаки. - Или решил сам надеть на шею петлю?
     - Но что можно сделать?
     - Бежать! - выпаливает Джабб.
     Карцов ошеломленно глядит на матроса.  А у Джабба от  возбуждения
блестят глаза.
     - Бежать!  - решительно повторяет он. - Ты же сам хотел... Теперь
предлагаю я! Может, откажешься?
     - Я сбегу, а вас отдадут под суд.
     - Будет  суд  или  не будет,  это еще как сказать.  Скорее всего,
обойдется. Конечно, всыплют так, что шкура будет трещать. Но ведь дело
стоит того?  - Джабб хватает Карцова за грудь.  - Беги, русский! Может
статься,  встретишь конвой - корабли  часто  проходят  севернее  базы.
Случись  такое  -  и  твое  дело в шляпе.  А на крайний случай - лучше
погибнуть в море, чем болтаться в петле!
     - Совершив побег, я тем самым подтвержу...
     - Да ни дьявола ты своей смертью не докажешь.  Убьют - и баста! И
будет  болтать!  Слушай,  что  скажу.  Так вот:  ты бежишь,  а потом я
изловчусь и отправлю весточку.  Накропаешь страничку,  я и перешлю. На
тот случай, если что приключится в пути...
     - Как же вы все устроите?
     - Не твоя забота!..  - Спохватившись,  Джабб озабоченно глядит на
часы:  - Времени,  парень,  в обрез.  Схожу принесу бумагу,  составишь
письмо. А потом - с богом! До рассвета должен выбраться из бухты.
     - Сколько же сейчас времени? - не выдерживает Карцов.
     - Двадцать три часа без самой малости.

     Карцов ходит  из угла в угол,  стараясь шагать медленнее,  ровнее
дышать.
     Мечты уносят  его  далеко  за пределы железной клетки.  Губами он
ощущает вкус вольной морской воды.  Вот устремился к нему  острогрудый
красавец  с алым стягом на гафеле.  Он приближается,  он совсем рядом.
Карцов кричит,  протягивает к нему руки.  И  тогда  из  пучины  встает
коническая  скала.  Она растет,  заслоняя корабль.  День меркнет,  все
тонет во мраке...
     Он встряхивает  головой,  чтобы  отогнать  нелепое  видение.  Как
мчится время!  Кажется, Джабб только что покинул камеру, а наверху уже
пробили очередные полчаса.
     По трапу стучат шаги.
     Дверь отворяется. Это снова майор.
     Зачем он пришел? Неужели матрос все же обратился к нему?
     Карцов заставляет себя неторопливо пройти к койке, лечь и закрыть
глаза. Он слышит: сделав несколько шагов, майор остановился рядом.
     - Я подумал, что напоследок вам все же захочется повидать меня, -
говорит контрразведчик.
     Ответа нет.
     - А где Джабб? - спрашивает майор у часового в коридоре.
     - Не  знаю,  сэр.  Он недавно отлучился.  Должен быть с минуты на
минуту. Да вы не беспокойтесь, здесь все в порядке.
     Джабб не ходил к майору! Нахлынувшая было радость вновь сменяется
острой тревогой.  Он вот-вот  вернется,  майор  уведет  его  с  собой,
задержит...
     - Прощайте! - говорит контрразведчик.
     И еще с минуту медлит у двери.
     Оставшись один,  Карцов  облегченно  переводит  дыхание.   Однако
опасность еще не миновала - майор может встретить Джабба на трапе,  на
палубе.
     Время бежит, бежит...
     Шаги в коридоре. Снова майор? Или Джабб?
     Нет, в камеру входят часовой и незнакомый матрос.  Оба вооружены.
В полночь на кораблях всех морей и  океанов  сменяются  вахты.  Вот  и
здесь,