устя два года
лишился сына.
     Рыбин знал это. Он понял состояние генерала.
     - Может,  и вы заглянете,  Сергей Сергеевич?  - осторожно спросил
он.
     - Не знаю...  Не знаю,  как со временем.  Впрочем, почему бы и не
посидеть часок втроем,  а?  - Лыков неожиданно улыбнулся. - А теперь о
деле.  - Он вдруг насупился.  - Майор Керимов,  вам уже известно,  что
данным, полученным от Отто Лисса и Георга Хоманна, придается серьезное
значение. Настораживает, что показания этих двух людей, попавших к нам
разными путями и на различных участках, тем не менее тождественны. Что
из этого следует?
     Аскер сказал:
     - Можно предположить, что они говорят правду.
     - Можно.  -  Лыков  кивнул.  -  Вот  поглядите,  это  выборка  из
показаний   перебежчика  Хоманна.  Глядите:  Гамбург,  затем  городок,
расположенный выше по течению Эльбы, на правом берегу - Остбург. Далее
-  район  западнее Остбурга,  на берегу реки,  в хвойном лесу.  Теперь
показания  агента  Лисса.  И  здесь  -  Гамбург,  затем  Остбург  и  в
заключение лес, берег Эльбы.
     - Все  совпадает,  -  задумчиво  сказал  Рыбин.   -   Они   будто
сговорились.
     - Абсолютно все.  - Аскер беспокойно  потер  переносицу.  -  Даже
стальная стена в хранилище. Смотрите, и о ней говорят оба.
     - Перебежчик  и  агент  доставлены  в  Москву.  -  Лыков  стукнул
карандашом по столу. - Так сказать, ждут вас, майор.
     - Я бы хотел сначала поработать с теми,  кого  привез,  -  сказал
Аскер.
     - Не возражаю.  Действуйте,  как найдете нужным.  Только придется
поторопиться.  Времени в обрез. Для нас с вами нет сейчас ничего более
важного, чем поиск и изъятие этих архивов.
     - Понимаю. - Аскер кивнул.
     - Архивы,  о которых идет речь,  -  это,  несомненно,  данные  об
агентуре,  которую  немцы  оставили на Востоке;  документы о том,  что
творили фашисты на нашей земле.  Ценность их колоссальна.  Они  должны
быть  в  руках нашего обвинения,  когда Гитлера и его шайку посадят на
скамью подсудимых.
     Аскер встал.
     - Разрешите приступить к работе?
     - Да.  -  Лыков тоже поднялся.  - И учтите:  архивы интересуют не
только  нас  с  вами.  Ими  занимаются  разведки...  м-м...  некоторых
государств.  Поэтому  торопитесь  и  торопитесь.  Дать  кого-нибудь  в
помощь?
     - Нет, товарищ генерал, пока не надо.


        Глава шестая


     Истекли сутки  с  тех  пор,  как Аскер прибыл в этот затерянный в
лесах Подмосковья лагерь военнопленных,  где  изолированно  от  прочих
пленных  и  друг  от  друга  содержались те,  кого он привез с фронта.
Сутки!  Все это время он вел допрос. В его кабинете побывало уже около
десятка бывших солдат и унтер-офицеров того самого третьего батальона,
но он ни на шаг не продвинулся вперед.  Все те, с кем он разговаривал,
были  удивительно  однообразны.  Да,  они  служили в третьем батальоне
мотострелкового  полка  дивизии  "Тейфель".  За  время   службы   были
свидетелями  двух  чрезвычайных  происшествий  -  самоубийства  писаря
Фогеля и дезертирства ефрейтора Георга Хоманна. Что собой представляет
Хоманн?  Обычный солдат,  каких тысячи.  Впрочем, он умнее многих, ибо
перешел на сторону русских добровольно и может рассчитывать на  лучшую
долю по сравнению с той, какая ожидает их, попавших в плен. Только три
недели назад Хоманн  как  примерный  солдат  побывал  в  краткосрочном
отпуске в родном городе, а теперь приказом командира полка, который им
зачитали перед строем, объявлен изменником, лишен воинского чина, всех
прав и наград,  подлежит поимке и расстрелу. Вот, в сущности, все, что
они знают о Хоманне,  ибо в батальоне служат недавно - зачислены всего
три месяца назад при переформировании полка.
     Аскер внимательно выслушивал пленных,  задавал и другие  вопросы,
не  имевшие отношения к Хоманну:  свою заинтересованность перебежчиком
он старался не выказывать.
     Следователь видел   -   пленные  охотно  отвечают.  Показания  их
примерно одинаковы.  Столковаться они не могли,  так  как  изолированы
друг от друга. Значит, говорят правду.
     Конечно, Аскер  имел  возможность  допросить  командира  роты,  в
которой  служил Хоманн.  Но с этим он не спешил.  Надо было поговорить
сперва  с  рядовыми.  Допрос  солдат   должен   был   прояснить,   что
представляет собой командир и как надлежит вести с ним дело.
     О ротном командире лейтенанте Шульце Аскер узнал:  требователен и
строг,  но справедлив,  по пустякам не взыскивал, солдат жалел. И еще:
Георг Хоманн был уволен в отпуск по ходатайству Шульца.
     Аскер почувствовал,  что  его  охватывает  дрема.  Он встал из-за
стола,  походил по кабинету,  разгоняя сонливость, выкурил папиросу. В
окно  была  видна  часть  территории  лагеря  с  несколькими  большими
строениями для жилья.  Возле  одного  из  них  группа  пленных  резала
широкой пилой толстые березовые поленья.  Другие возились у только что
врытого столба,  утрамбовывая вокруг него  почву.  Еще  один  пленный,
нацепив   "кошки",   карабкался  по  столбу,  держа  в  руках  большой
серебристый громкоговоритель.
     Отворилась дверь  дальнего строения.  Из нее вышел немец и за ним
конвоир. Это вели на допрос очередного пленного.
     Аскер прошел   к   столу,   застегнул   пуговицы   на   воротнике
гимнастерки, пригладил волосы, сел.
     Вскоре в   коридоре   послышались   шаги.   Вслед  за  тем  дверь
отворилась,  конвойный ввел пленного. Аскер оглядел стоявшего у порога
человека,  сделал знак конвоиру удалиться.  Пленный - пожилой человек,
коренастый и чуть  кривоногий  -  тяжело  шагнул  вперед  к  стоявшему
посреди комнаты табурету, зацепился за что-то ногой и едва не упал. Он
смутился,  покраснел.  Оказавшись возле табурета,  сесть  не  решился,
вопросительно поглядел на советского офицера.
     - Садитесь, - сказал Аскер.
     Немец сел,  положил на колени тяжелые руки с коротко остриженными
ногтями,  провел языком по губам и вздохнул.  Искоса он посматривал на
следователя.  По  ту  сторону  стола  стоял  высокий  статный  офицер.
Зачесанные назад светлые с  рыжинкой  волосы  открывали  большой  лоб,
из-под   которого   поблескивали   спокойные  глаза.  Пленный  отметил
хрящеватый, с едва заметной горбинкой нос, чуть широкие скулы, твердый
подбородок. Гимнастерка облегала атлетический торс, пояс туго стягивал
талию.
     Все в облике офицера свидетельствовало о силе, энергии, здоровье,
и пленный неожиданно для самого себя улыбнулся.
     Аскер чуть сощурил глаза.
     - Ваше имя? - спросил он.
     Хриплым, простуженным басом пленный сказал, что его зовут Герберт
Ланге.
     - Чин?
     - Обер-ефрейтор.
     - Обер-ефрейтор,  - повторил Аскер,  делая запись в протоколе.  -
Где служили? Назовите дивизию, полк, батальон и свою должность.
     - Дивизия "Тейфель", мотострелковый полк, третий батальон, первая
рота, первый взвод.
     Аскер насторожился: из первого взвода был и Георг Хоманн.
     - Хорошо,  - сказал он.  - Теперь о партийной принадлежности.  Вы
член НСДАП?
     - Нет, - покачал головой Ланге. - И никогда им не был.
     - Тогда, быть может, вы коммунист?
     Пленный шумно вздохнул и вновь покачал головой.
     - Я и не коммунист. - Он помедлил и как бы с сожалением повторил:
- Да,  не коммунист,  господин офицер. Я беспартийный. Но беспартийные
бывают разные. Есть люди, имеющие твердые убеждения и принципы. А есть
болтуны и тупицы. Я принадлежу к числу последних.
     - Ого! - усмехнулся Аскер. - Сказано довольно сильно.
     - Это как вам будет угодно,  - повел плечом пленный.  - А  говорю
так потому,  что сочувствовал социал-демократам и, как это ни печально
признавать,  на собственных плечах привез к власти Адольфа  Гитлера  и
нацистов.
     - Каким же это образом?  - спросил Аскер, которого стал забавлять
необычный допрос.
     - Я,  разумеется,  был не один.  Идиотами оказались все те,  кого
прельстили бредни наци о великой миссии германского народа на земле. А
таких, увы, было немало...
     - Немало, - согласился Аскер. - Ну, а сейчас каковы ваши взгляды?
Они что, переменились?
     - Да.
     - Под влиянием того, что вы попали в плен?
     В вопросе звучала ирония. Ланге покраснел и опустил голову.
     - Нет,  - пробурчал он.  - Плен тут ни при чем.  Дело  в  другом,
совсем в другом.
     - В чем же?
     - В  другом,  - повторил Ланге.  - Во всем виноваты очень хорошие
люди, которых мне довелось встретить на своем пути.
     - Кто же они?
     - Их было трое,  господин офицер.  Очень разные, но очень хорошие
люди. Я бы назвал их имена, да вам они ни к чему.
     - А все же.
     - Первый - это Лотар Фиш, могильный сторож.
     - Кладбищенский, вы хотите сказать?
     - Да-да, кладбищенский. Простите меня. - Ланге смутился. - А язык
вы знаете лучше, пожалуй, чем я...
     - Так чем знаменит кладбищенский сторож Фиш?
     - Ничем,  господин офицер. Просто это человек, который открыл мне
глаза на многое.  Когда-то,  в годы моего детства, он был лодочником в
Гамбурге.  Хорошо знал отца.  Нянчил меня,  на  руках  носил...  Потом
пропал.  Уехал.  И вот,  много лет спустя,  я встретил его в Остбурге.
Случайно встретил.  Мы хоронили кого-то из друзей, и на кладбище вдруг
я вижу старого Лотара!  Там же,  на кладбище, его сторожка. Он бобыль,
живет обособленно.  Я остался у него ночевать, И мы скоротали время до
утра,  сидя  за  кружкой пива.  Помнится,  это было в тридцать восьмом
году, да-да, осенью тридцать восьмого... И знаете, что предсказал Фиш?
Войну Гитлера против вашей страны!
     - Любопытно, - усмехнулся Аскер.
     - Больше того, господин офицер, он предсказал поражение нацизма в
этой войне!  Лотар так и  сказал:  "Эти  русские  свернут  шею  нашему
бесноватому. Попомни мое слово, Герберт".
     - Он что - коммунист, этот Фиш?
     - Нет,  не  думаю.  -  Ланге  потянулся  за сигаретой,  зажег ее,
осторожно положил в пепельницу обгорелую спичку.  - Не думаю,  по всей
вероятности, нет.
     - И Фиш жив?
     - Я получил от него весточку месяц назад.
     - Ну, а другой?
     - С  ним  я  встретился в тридцать третьем году,  в ту ночь на 27
февраля, когда в Берлине горел рейхстаг. Это была наша первая встреча.
Порт Гамбурга гудел, будто потревоженный улей. Там шел митинг. Ораторы
вовсю драли глотки.  Говорили многие,  но громче всех  -  фашисты.  Им
подпевали  социал-демократы.  Все  они  хором  вопили  о необходимости
"сильной руки",  чтобы вновь  завоевать  стране  и  нации  "место  под
солнцем",  поносили  коммунистов.  Тогда  мне это нравилось,  и я орал
вместе с другими,  потрясая факелом,  и готов был хоть сию минуту идти
воевать  за  это  самое место под солнцем.  "Глупец",  - сказал кто-то
рядом. Я обернулся и увидел человека в фуражке с лаковым козырьком и в
синем комбинезоне.  Он жевал сигарету,  насмешливо глядел на меня. Это
был здоровяк,  и я сдержал ругательство,  готовое сорваться с  губ.  А
митинг продолжался.  Страсти так накалились,  что произошла потасовка.
Здорово досталось наци,  а заодно и эсдекам.  В таких случаях  полиция
тут как тут.  И вот уже заработали резиновые дубинки шуцманов.  Я счел
за благо потихоньку выбраться из толпы.  "Эй!"  -  окликнули  меня.  Я
оглянулся.  Подошел тот самый, в фуражке. "По кружке пива, а? - сказал
он так,  будто мы были давнишние  знакомые.  -  Я  плачу".  Он  чем-то
понравился мне,  и я забыл, что несколькими минутами раньше едва с ним
не  подрался.  Мы  устроились  в  маленьком  кабачке  и  тянули  пиво.
Разговорились.  Впрочем,  больше говорил я, а он слушал и лишь изредка
вставлял словцо.  Я болтал вовсю,  рисуя картины новой Германии,  одну
прекраснее другой. Он слушал. Потом спросил: "Твой отец тоже был докер
и жил здесь до мировой войны?"  -  "Разумеется,  -  ответил  я.  -  Мы
потомственные  докеры,  здесь  трудились всю жизнь и отец мой и дед".-
"Как он жил,  твой отец,  лучше, чем ты?" Я сказал, что нет, не лучше.
Помнится, семья и в те годы считала каждый пфенниг, лишь по праздникам
ела мясо.  "Вот видишь,  - сказал он,  - выходит, так было и прежде. А
ведь  до  войны  Германия имела и жизненное пространство,  и место под
солнцем,  и колонии,  и всякие прочие штуки,  о которых  сейчас  вопят
нацисты.  Имела все,  а твой отец, докер, едва сводил концы с концами.
Почему ты уверен,  что теперь все изменится  и  каждый  рабочий  будет
кататься,   как  сыр  в  масле?"  Настроение  у  меня  упало.  Я  стал
придираться к его словам.  "Ты сердишься,  Юпитер,  - улыбнулся он,  -
значит, ты неправ".
     Только много позже я понял,  что злился не на него,  а на  самого
себя.   Видимо,   стыдно   было   признаться  в  этом...  Вот  как  мы
познакомились.  Его звали Отто Шталекер.  Оказалось,  что работаем  на
одной верфи,  только на разных стапелях.  Он был механик, а я слесарь.
Мы подружились,  хотя он и постарше годами, после смены поджидали друг
друга, вместе ходили в кабачок, если водились деньги. Даже женились на
подружках - наших жен и по сей день  водой  не  разольешь...  Когда  я
перебрался  в  Остбург,  туда  же  переехал и Отто.  Работали на одном
заводе.  Началась война, меня забрали в вермахт, Шталекера же оставили
- он большой специалист в своем деле...
     - Он тоже не состоит ни в какой партии, этот ваш друг?
     - Не  знаю,  господин офицер.  - Ланге помедлил.  - Чего не знаю,
того не знаю.  Но у Шталекера старые счеты с наци. Мерзавцы замучили в
лагере его старшего брата. Побывала в их лапах и жена Отто. Словом, он
глотку б им перегрыз, если бы мог. Это уж точно.
     - А может,  грызет?  - проговорил Аскер.  - Не сидит,  может, без
дела в своем Остбурге, а?
     Ланге пожал плечами.
     - Кто знает? - сказал он. - Отто человек смелый, решительный...
     - М-да, - задумчиво протянул Аскер. - Хорошие у вас друзья.
     - Неплохие, - кивнул Ланге.
     - Ну, а третий?
     Ланге сказал:
     - Это солдат, с которым я служил, Георг Хоманн.
     - Служили, - повторил Аскер, стараясь говорить спокойно. - А что,
этот... как его?
     - Хоманн, господин офицер.
     - А что, Хоманн теперь не с вами? Или погиб?
     - Ни то и ни другое.
     - Где же он?
     - Как объявили неделю назад,  Хоманн дезертировал.  Перебежал  на
вашу сторону.  Сидит теперь в каком-нибудь лагере военнопленных, вроде
этого. Если, конечно, его не подстрелили по дороге.
     - Вы   говорите   так,  будто  не  знали,  что  Хоманн  собирался
дезертировать.
     - Я и в самом деле ничего не знал.
     - Но вы были друзьями!
     Пленный выпрямился на табурете.
     - Таков Хоманн,  господин офицер. Если не сказал, значит, не мог.
Не мог - и баста.
     - Вы и до войны знали друг друга?
     Ланге покачал головой.
     - Нет,  хотя и жили бок о бок: и он и я в Остбурге. С Хоманном мы
знакомы года полтора, с тех пор как попали в одну роту.
     - Давно не были в родных краях, Ланге? - вдруг спросил Аскер.
     - Давно.
     - Хотелось бы съездить?
     - А как же, господин офицер! Но теперь - капут. Надо ждать, когда
окончится война или произойдет обмен пленными.
     - У вас что, семья в Остбурге?
     - Да, господин офицер. Жена и дочь пяти лет. Им сейчас приходится
туго  -  плохо  с  продуктами,  да и Остбург частенько бомбят.  Хоманн
рассказывал...
     - Он что, письма оттуда получал?
     - Нет,  ездил в Остбург.  Я забыл сказать, господин офицер: Георг
Хоманн  совсем недавно побывал в Остбурге.  Ему дьявольски повезло.  И
случилось это,  когда он  был  назначен  в  караул  -  охранять  склад
провианта.  Хоманн  заступил на пост в полночь и только успел раза два
пройтись вдоль стены склада,  как был  окликнут  какими-то  солдатами,
которые оказались неподалеку. "Разиня, - кричали солдаты, - погляди-ка
назад!" Хоманн обернулся и обомлел: окно склада светилось. Причем свет
то усиливался,  то почти совсем исчезал.  Хоманн понял,  что на складе
возник пожар,  высадил раму,  влез в окно.  Горела куча пустых ящиков,
стоявших  у стены.  Хоманн раскидал их,  принялся гасить пламя.  Когда
вызванные  по  тревоге  люди  прибыли,  пожар  был  уже  ликвидирован.
Разумеется,  Хоманна  сменили,  отвели  в  караульное помещение,  дали
прийти в себя.  А наутро он был вызван  командиром  батальона,  и  тот
наградил его отпуском.  Хоманн побывал в Остбурге, привез письмишко от
моих.  Вернувшись,  ходил озабоченный, мрачный. Что-то его беспокоило.
Теперь я знаю что. Георг Хоманн обдумывал свое намерение. И - выполнил
его. Вот и вся история, господин офицер.
     Ланге смолк.  Молчал  и Аскер.  Он понимал,  что все рассказанное
пленным - весьма важно.  Это подсказывала интуиция,  обостренное чутье
следователя  и  разведчика.  И  еще  одно  чувство  возникло  во время
допроса:  какая-то неясная тревога.  Аскер  вдруг  ощутил  потребность
побыть одному,  подумать,  покурить...  Он отправил пленного, вышел за
черту лагеря, в сосновый бор.
     Больше часа  провел  здесь  Аскер,  сидя  под большим деревом,  в
задумчивости глядя вверх,  где между мохнатыми ветвями  елей  и  сосен
светлело  бледно-голубое  небо.  Затем он вернулся и приказал привести
командира роты лейтенанта Шульца.
     Шульц оказался человеком лет двадцати пяти,  с печальными глазами
на тонком лице,  которые он  близоруко  щурил.  Выяснилось,  что  Гуго
Шульц, работавший до войны продавцом в книжном магазине, стал офицером
всего года полтора назад. До этого медицинские комиссии браковали его:
он очень близорук,  носит специальные очки.  В конце концов его все же
взяли в армию.  Он был послан на ускоренные курсы офицеров, окончил их
и  оказался  на  фронте  -  сначала взводным,  а потом заменил убитого
командира роты. Остальное известно.
     Аскер перевел   разговор  на  подразделение,  которым  командовал
Шульц.  Похоже было,  что лейтенант  говорит  откровенно,  не  хитрит.
Отвечая на вопросы следователя, он назвал больше десятка своих солдат,
наделяя каждого краткой  характеристикой.  Наконец  дошла  очередь  до
Хоманна. Шульц сказал:
     - Ефрейтор Георг Хоманн служил честно,  был скромным  и  храбрым.
Только  я  говорю  это  вовсе  не потому,  что однажды Хоманн спас мне
жизнь... Так требует справедливость.
     - Чувство справедливости всегда руководит вами? - поинтересовался
Аскер.
     - Полагаю, да.
     - А я сомневаюсь.
     - Господин майор сомневается? - Пленный растерянно развел руками.
- Признаться,  я никогда  не  подозревал,  что  могу  быть  обвинен  в
пристрастии или...
     - Вспомните о происшествии в провиантском складе, когда в карауле
был Хоманн. Вспомнили?
     - Я все еще не понимаю, господин майор.
     - Хорошо,  я  помогу  вам  понять.  Скажите,  в  ту  ночь  Хоманн
действительно совершил такой уж выдающийся поступок?
     Шульц замялся.
     - Говорите, говорите!
     - Я не понимаю господина майора.
     - Ну вот, только что вы заявили: случилось, что Хоманн спас жизнь
своему командиру - то есть вам. Это так?
     - Да.
     - И  что  же,  подвиг солдата был оценен по достоинству?  Хоманна
наградили?
     - Нет.  -  Шульц  помолчал,  начиная  догадываться,  куда  клонит
следователь. - Нет, господин майор, история прошла незамеченной.
     - А  произошел  пустяковый пожар в складе,  и вы уже торопитесь с
реляцией о героизме Хоманна.
     - Это не я, господин майор.
     - Не вы?  - Аскер почувствовал, как у него вспотел лоб. - Как это
- не вы? Говорите правду.
     - Да,  не я.  Ходатайство было, конечно, мое, как командира роты,
но подал его я не по своей воле. Мне было приказано.
     - Кем?
     - Майором Гаусом.
     - Кто это - майор Гаус?
     - Командир батальона.
     - Расскажите об этом подробнее.
     - После того как пожар был потушен и суматоха улеглась,  я вызвал
Хоманна к себе, детально обо всем расспросил, похвалил. Он сказал, что
не совершил ничего особенного.  Опасности пожара фактически и не было.
Горели ящики,  сложенные у стены.  Они были  обособлены.  Стены,  пол,
потолок  -  земля  и камень,  гореть нечему.  Даже краска на стенах не
масляная,  а известка.  В том помещении не было больше ни  ящиков,  ни
продуктов,  ничего такого,  что могло бы гореть. Словом, сгорев, ящики
превратились бы в золу,  и дело с концом.  Я отпустил Хоманна.  И  вот
зазвонил  телефон.  Говорил майор Гаус.  Он спросил о происшествии.  Я
доложил. Гаус сказал: "Хоманн действовал геройски, надо его поощрить".
- "За что?" - спросил я,  пояснив,  что был лишь жалкий костер из кучи
фанерных  ящиков.  "Все   равно,   -   ответил   Гаус,   -   проявлена
самоотверженность, она не может остаться без награды". Я позволил себе
поиронизировать и спросил, уж не думает ли майор представить Хоманна к
кресту.  Гаус  сказал:  "Ордена  не  дадим,  а в отпуск пошлем,  пусть
побывает в тылу".
     - И Гаус настоял на своем?
     - Разумеется. Это в его власти.
     - Хорошо. - Аскер встал. - Закончим пока наш разговор.
     Утро следующего дня Аскер посвятил  беседе  с  Георгом  Хоманном.
Вначале   он   задал   десяток   обычных   вопросов,  приглядываясь  к
перебежчику. Ответы Хоманна в точности соответствовали тому, что Аскер
установил  при  допросе  пленных солдат и офицеров третьего батальона.
Хоманн ни разу не солгал даже в мелочи.
     Он отвечал четко, охотно, без каких-либо колебаний или уверток. И
хотя после всего того, что узнал следователь от Шульца, к Хоманну надо
было  бы  относиться  с недоверием,  Аскера не покидало ощущение,  что
собеседник его честный человек.
     Осторожно подвел  он  Хоманна  к  эпизоду  в провиантском складе.
Разговор о происшествии в складе он считал  серьезным  испытанием  для
подследственного.  Хоманн, если он засланный с какими-то целями агент,
должен был вовсю  расписать  свое  участие  в  тушении  пожара,  чтобы
дальнейшее - отпуск и поездка в тыл - было возможно лучше обосновано.
     Хоманн же поступил  как  раз  наоборот.  Он  заявил,  что  ничего
особенного не совершил, и награждать его, в сущности, было не за что.
     - Как же так? - удивился Аскер.
     Хоманн пожал плечами.
     - Я и сам не возьму в толк. Многое непонятно, товарищ майор. Вот,
например,  месяц назад я выручил ротного командира.  - Он улыбнулся, в
голосе его зазвучали теплые нотки.  - Был у нас лейтенант  Шульц.  Это
честный парень,  нацистов недолюбливает,  с солдатами справедлив...  И
вот однажды случилось так, что я его спас. Был бой, мы отходили, Шульц
и я оказались рядом в тот момент,  когда неподалеку плюхнулась мина. Я
успел швырнуть на землю лейтенанта, упасть сам. И в тот же миг рвануло
так,  что у нас едва не лопнули барабанные перепонки.  Позже, когда мы
пришли  в  себя,  Шульц  заплакал.  Он  написал  взволнованный  рапорт
начальству. И вы думаете, меня отметили? Черта с два!
     - А теперь - и отпуск, и благодарность?
     - Именно!  И  еще  одно:  перед  отъездом  в  отпуск  я  зашел  к
лейтенанту Шульцу.  Знаете,  мне показалось,  что и  он,  как  бы  это
сказать...  в  некотором  недоумении,  что  ли,  по  поводу  всей этой
истории.
     - Давно знаете майора Гауса?
     - Я не понимаю вопроса.
     - Ну...  быть может, майор Гаус почему-либо особенно расположен к
вам?
     - Что вы,  - усмехнулся Хоманн. - Он, я думаю, до пожара в складе
и не подозревал о моем существовании.


        Глава седьмая

        1

     Со времени  возвращения  Аскера  с  фронта и совещания у генерала
Лыкова прошло три недели.  И вот Лыков  вновь  слушает  доклад  майора
Керимова.
     Аскер рассказал  о  допросах  лейтенанта  Шульца,  обер-ефрейтора
Герберта Ланге и других, о разговорах с Георгом Хоманном.
     - Выводы, - сказал Лыков, когда Аскер закончил. - Делайте выводы,
майор.
     - Выводы?  - Аскер задумался. - Вывод такой: Георг Хоманн говорит
правду.
     Лыков как-то странно посмотрел на офицера, вызвал адъютанта.
     - Что, прибыл полковник Чистов? - спросил его Лыков.
     - Да, товарищ генерал. Он здесь и ждет.
     Вошел Чистов.  Это был человек лет шестидесяти пяти, болезненного
вида,  высокий,  худой.  Одет он был в штатское,  как,  впрочем, и все
находившиеся в кабинете.
     - Доложите нам о тайнике с архивами. С самого начала, но коротко,
- сказал Лыков.
     - Слушаюсь.  - Чистов гулко откашлялся в кулак.  - Полгода  назад
нам  стало  известно,  что  из  РСХА1 разослана во все органы гестапо,
абвера,  СД и СА2 весьма важная  директива.  Подписал  ее  сам  Генрих
Гиммлер.  Директива предписывает этим организациям, а также альгемейне
СС3,  ваффен СС4,  ферфюгунгструппен СС5 и соединениям  "Тотен  копф"6
принять все меры к тому, чтобы архивы их были сохранены и ни при каких
обстоятельствах не попали в руки противника.  При эвакуации с  Востока
архивы  надлежит под строгой охраной отправлять в определенные пункты,
где они должны быть систематизированы и  в  специальных  металлических
ящиках  сданы  на  тайное  хранение.  Где,  в каких пунктах и под чьим
руководством  созданы  эти  тайники,  сколько  их  и  что  они   собой
представляют - мы не смогли еще установить.
     1 РСХА - главное имперское управление безопасности в гитлеровской
Германии.
     2 СА - штурмовые отряды.
     3 Альгемейне СС - общая СС.
     4 Ваффен СС- войска СС.
     5 ферфюгунгструппен СС - особые отряды СС.
     6 "Тотен копф" -  "Мертвая  голова"  -  название  соединений  СС,
занимавшихся особо важными диверсионными и карательными операциями,  а
также охраной лагерей военнопленных.
     - Кое-какие  сведения  получили  только  месяца  два  с половиной
назад,  - проговорил Лыков.  - Причем об одном  лишь  тайнике,  а  их,
вероятно, несколько.
     - В Остбурге? - спросил Аскер.
     - Остбург?  -  Полковник Чистов казался удивленным.  - Нет,  речь
идет о другом населенном пункте.
     - Не в Остбурге, - сказал, как бы размышляя вслух, генерал Лыков.
     Аскер беспокойно завозился на месте.
     - Он,  этот  городок,  расположен  в низовьях Эльбы,  на ее левом
берегу, - продолжал Чистов.
     - На каком? - переспросил Аскер.
     - На левом,  то есть на западном.  Точнее,  не на самом берегу, а
несколько в стороне от реки.
     - Название городка?
     - Карлслуст,  - сказал Чистов. - Предполагается, что близ него, в
лесу,  где-то у реки,  в подземном хранилище  и  находятся  архивы,  о
которых идет речь.  Точнее,  часть этих архивов. Тайник создан с целью
сохранить архивы,  если  война  будет  проиграна  немцами  и  Германию
оккупируют.
     - Простите,  товарищ генерал.  -  Аскер  приподнялся.  -  Могу  я
спросить  об  источнике,  из  которого  полковнику  стало  известно об
архивах и тайнике?
     - Можете.   -  Лыков  взглянул  на  Чистова.  -  Ответьте  майору
Керимову.
     Чистов сказал:
     - Источник - это наш разведчик, действующий по соседству.
     Аскер встал,  подошел  к карте Германии,  занимавшей одну из стен
кабинета, приложил к ней линейку, что-то прикидывая, потом вернулся.
     - Всего   полтораста  километров,  -  сказал  он.  -  Только  сто
пятьдесят километров отделяют  Остбург  от  Карлслуста.  Города  -  на
разных   берегах  реки.  В  остальном  все  совпадает  -  расположение
тайников, метод хранения, упаковка.
     - Да, даже упаковка, - кивнул Лыков.
     Чистов молчал. Он был дисциплинирован и вопросов не задавал: все,
что нужно, генерал Лыков скажет.
     - Два тайника в соседних городах...  - Аскер потер переносицу.  -
Странно.
- Послушаем полковника Чистова, - сказал Лыков.
     Аскер сел.
     Чистов продолжал:
     - Архивы  ищет  специальная группа.  Она в Карлслусте,  заброшена
удачно,  действует активно.  Определился район нахождения объекта. Это
все.  Дальше  группа  не может продвинуться.  Контрразведка едва ее не
нащупала.  Теперь там  все  настороже,  и  малейшая  оплошность  может
привести к катастрофе.
     - Простите, когда это произошло? - Аскер беспокойно задвигался на
стуле.
     - Вы   спрашиваете,   когда   произошло   осложнение   и    немцы
встревожились? - переспросил полковник.
     - Да.
     - Месяца два назад...
     - А что,  разве трудно архивы вывезти  и  в  каком-нибудь  другом
месте соорудить новый тайник?
     - Мы предусмотрели такую возможность и наблюдаем за  транспортом.
К  тому  же архивы,  о которых идет речь,  - это сотни больших ящиков.
Передвинуть колонну машин  с  таким  грузом  незаметно  для  вражеской
разведки,  которая  находится в данном районе и специально охотится за
этими архивами,  вряд ли возможно.  Немцы поумнели по сравнению с тем,
как  действовали  в  первый  период войны.  Сейчас они далеки от того,
чтобы недооценивать силы и возможности советской разведки.
     Генерал поблагодарил Чистова. Тот ушел.
     - Ну,  - сказал Лыков,  когда он и Аскер остались одни,  - что вы
обо всем этом скажете?
     - Аскер молчал.
     - Говорите же, - усмехнулся Лыков.
     Аскер встал, взялся за спинку стула.
     - И все же я верю перебежчику Хоманну, - проговорил он.
     Лыков не ответил.
     - Верю,  - продолжал Аскер,  - и ничего не могу с собой поделать.
Вот я разговариваю с  ним,  он  глядит  мне  в  глаза,  я  слушаю  его
неторопливую, обстоятельную речь и чувствую - Хоманн говорит правду!
     - Любопытно...
     - Товарищ  генерал,  он никогда не выгораживает себя,  напротив -
часто говорит вещи,  которые могут только  повредить  ему.  Говорит  и
понимает,  что действует себе во вред,  - я вижу это по его глазам, по
тому,  как меняется его настроение,  голос... А ведь к этому его никто
не  принуждает.  Он поступает так добровольно,  хотя о многом мог бы и
словом не обмолвиться.  Сергей Сергеевич, все то из его показаний, что
я имел возможность проверить, - правда, одна лишь правда, от начала до
конца,  от главного до последней мелочи...  Могут сказать:  это прием,
применяя который подследственный хочет расположить к себе следователя,
чтобы тот поверил его дальнейшим показаниям. Но такой прием хорош лишь
в одном случае.  А именно: когда преступник знает, что следствие имеет
возможность проверить его показания. Ведь так?
     - Пожалуй.
     - Но Хоманн и не подозревает,  что  в  наших  руках  и  лейтенант
Шульц, и обер-ефрейтор Ланге, и многие другие из тех, с кем он служил.
     - Что же вы предлагаете,  майор?  Как нам отнестись к  тому,  что
сообщил полковник Чистов?
     Аскер молчал.
     - Ну хорошо. - Лыков встал, давая понять, что разговор окончен. -
Вы принесли показания Хоманна?
     - Да, они в этой папке.
     - Оставьте. Сегодня вызову перебежчика. Хочу познакомиться с ним.
Вас жду завтра, в десять утра.

        2

     Наутро Аскер вновь был в кабинете начальника. Лыков сказал:
     - Хоманна допрашивал. Впечатление - сходное с вашим.
     Генерал взял   со   стола   карандаш,  задумчиво  повертел  между
пальцами, отложил.
     - Итак,  - проговорил он,  - мы условились,  что верим Хоманну...
Ну,  а как быть с тем,  что докладывал полковник Чистов?  Есть  у  вас
основания не верить ему и его людям?
     - Нет, товарищ генерал.
     - И у меня таких оснований не имеется.
     Наступила пауза. Аскер и Лыков сидели в задумчивости.
     - Быть  может,  тайники  есть  и  в  Остбурге  и в Карлслусте?  -
продолжал  генерал.  -  Предположение   при   данных   обстоятельствах
правдоподобное. Но пока я не могу его принять. Удерживают две причины.
Первая:  города слишком близко расположены,  чтобы  был  смысл  дважды
производить  одну  и ту же большую работу...  Я имею в виду сооружение
тайника.  И  вторая  причина:  данные  полковника  Чистова  о  тайнике
поразительно  похожи  на данные Хоманна и арестованного в Баку агента.
Напрашивается мысль:  а не идет ли в этих двух случаях речь об одном и
том  же  хранилище.  Припомните:  сходится  все - устройство тайников,
место расположения, система хранения...
     Генерал встал,   прошелся  по  кабинету,  остановился  за  спиной
Аскера.
     - Ночью я докладывал руководству.  Меня спросили:  "Не следует ли
рискнуть и группу,  работающую в Карлслусте, перенацелить на Остбург?"
Я  не  счел  это  возможным.  Мы пришли к заключению заслать в Остбург
разведчика. Пусть во всем разберется на месте.
     Аскер хотел  встать.  Лыков придержал его за плечо,  обошел стол,
тяжело опустился в кресло.
     - Вам придется ехать, товарищ Керимов...
     Аскер кивнул.
     Лыков взял его руку.
     - Мы уже говорили о том,  как нужны  нам  эти  архивы.  Хотел  бы
напомнить о старой фашистской агентуре и о тех новых шпионах,  которых
оккупанты,  конечно же,  постарались завербовать и, уходя, оставить на
нашей  земле.  Вы  представляете,  сколько ценнейших сведений обо всех
этих негодяях содержат архивы,  которые мы с вами ищем!  Но это далеко
не все. Подумайте, сколько советских патриотов схвачено и умерщвлено в
застенках  гестапо,  абвера  и  СД!  Сколько   наших   людей   приняло
мученическую  смерть в подвалах и крематориях различных зондеркоманд и
эйнзатцгрупп1.  В тех архивах,  несомненно,  сохранились данные о том,
как они жили,  как боролись и умирали...  Пойдем дальше. К нам разными
путями просачиваются данные:  негодяи занимаются  преступными  опытами
над пленными,  убивая их кислородным голоданием,  холодом, сверхнизким
давлением.  Пленным  впрыскивают  яды,   на   них   пробуют   действие
отравляющих  веществ,  испытывают  новые виды оружия - гранаты,  мины,
фугасы.  Кто знает,  не найдутся ли данные и обо всем этом в секретных
архивах  фашистов!..  И  еще  раз  подчеркиваю:  списки  и сведения об
агентурной сети гитлеровцев!  Беда,  если мы запоздаем.  Необходимо во
что бы то ни стало,  любой ценой перехватить эту документацию. Учтите:
она интересует не только нас.  Далеко нет. Страна не простит нам, если
документы,  о  которых  идет  речь,  окажутся  в лапах разведок других
государств. В этом случае фашистские шпионы получили бы новых и весьма
энергичных хозяев.
     1 Зондеркоманды и эйнзатцгруппы - специальные  команды  и  группы
СС,  занимавшиеся карательными операциями и уничтожением военнопленных
и мирного населения.
     - Все понял, товарищ генерал, - сказал Аскер.
     - Поняли и прониклись важностью задачи, которую будете решать?
     - Так точно.
     - Вы сколько лет в партии, товарищ Керимов?
     - Три года. - Аскер поправился: - Почти три года.
     - Нашу работу я расцениваю как важное задание  партии,  -  сказал
Лыков. - Полагаю, что только так и может думать чекист.
     - Именно так!
     - Никогда не забывайте об этом.  И еще: помните о Родине нашей, о
народе,  о товарищах,  о семье  своей.  Верьте  мне,  помогает,  когда
трудно.
     - Понимаю, товарищ генерал.
     - Там...  - Лыков помолчал,  кивнул куда-то в сторону.  - Там уже
знают, что идете вы. Знают и одобрили мой выбор.
     - Спасибо, Сергей Сергеевич, - хрипло проговорил Аскер.
     Генерал продолжал:
     - Разработкой  операции по заброске вас в Остбург уже занимаются.
Все это поручено Рыбину.
     - Ясно.
     - Задача сложная,  поэтому в помощь полковнику Рыбину я подключил
и   группу   полковника   Чистова.   У  него  тоже  имеются  кое-какие
возможности.  Но, быть может, у вас сложится свой план проникновения в
Остбург?  Подумайте и доложите.  Скажем,  дня через три.  Утром, часов
этак в десять.
     - Слушаюсь, товарищ генерал.
     Аскер и Лыков встретились взглядами.
     - Вы славный парень,  - сказал генерал. - Вот и у меня был такой.
Был... до декабря сорок первого. Под Москвой убили. Да вы знаете...
     Лыков горько улыбнулся и, ссутулившись, побрел к окну.


        Глава восьмая

        1

     В назначенный день Аскер входил в кабинет начальника.
     Лыков снял  очки  -  он просматривал бумаги,  - указал офицеру на
кресло возле стола.
     - С чем пришли, товарищ Керимов?
     Аскер изложил свой план.  Генерал надолго задумался.  Все в  этом
плане  было  смело и необычно.  Впрочем,  "необычно" - не то слово.  В
разведке не бывает  проторенных  путей.  Ибо  тогда  враг,  изловивший
одного разведчика,  сможет без особого труда выловить и многих других.
В глубоком вражеском тылу разведчики всякий  раз  действуют  по-иному,
непрестанно изобретая, маневрируя, запутывая след, чтобы сбить с толку
контрразведку  противника,  тоже  весьма  сведущую  в   этом   сложном
искусстве.
     Все это,  разумеется,  прекрасно знал генерал Лыков. Но даже ему,
человеку опытному и искушенному во всех тонкостях своего ремесла, план
Аскера показался слишком рискованным и смелым.
     Аскер сказал:
     - Мне долго казалось,  что фашизм принят германским народом, стал
его идеологией.  Казалось,  это весьма прочно, его не вытравить из душ
немцев.  Но,  пожив  среди  них,  я  понял,  что  ошибался.  Здоровые,
жизнедеятельные  силы  народа  мощнее,  гораздо мощнее,  чем надеялись
фашисты.  Это довольно определенно ощущалось  еще  тогда,  год  назад.
Теперь же,  к середине сорок четвертого года,  режим Гитлера ослаб еще
больше.
     - За  это  нам  надо  благодарить  в первую очередь свою партию и
народ, свою армию!
     - Понимаю,  товарищ генерал,  все понимаю. Но сейчас я не касаюсь
причин, я беру следствия.
     Лыков заглянул в принесенные Аскером бумаги.
     - Значит, Ланге?
     - Да,  товарищ генерал.  Именно он,  а не Хоманн, хотя, вероятно,
подошел бы и тот.  Но Георг Хоманн - перебежчик.  Он и  перебежчик,  и
коммунист, и сам вызвался...
     Лыков понимающе кивнул.
     - А  Ланге  чист,  -  продолжал  Аскер.  - Как стеклышко чист.  Я
проверял его еще  более  тщательно.  Все  использовал,  все  привел  в
действие.  И  Хоманн,  и полтора десятка других немцев,  что служили в
третьем батальоне,  единодушны в его характеристике.  Вот показания. -
Он пододвинул генералу толстую папку.  - А ведь они и не подозревают о
том,  что Ланге у нас.  Более того, пущен слух, будто Ланге погиб. Так
что о нем говорят совершенно откровенно,  не стесняясь...  И еще. Это,
пожалуй, главное. Герберт Ланге обращается к вам с заявлением, товарищ
генерал. Он просит использовать его на любой работе, в любых условиях,
лишь бы  это  хоть  в  какой-нибудь  степени  способствовало  разгрому
гитлеровского режима в Германии. Да вот это заявление.
     Несколько минут генерал  читал  документ,  затем  отложил,  вынул
платок, протер стекла очков.
     - Сильно написано, - негромко сказал он.
     - Сильно,  - кивнул Аскер. - И заметьте: ни слова о том, чтобы "с
оружием в руках" или что-либо в этом роде.  Нет - тыл, работа, тяжелая
работа  в  любых условиях.  - Аскер улыбнулся,  взял заявление,  нашел
нужное место. - "Если советские власти сочтут необходимым послать меня
в страшную Сибирь,  где царит мрак и ледяная стужа,  то и туда поеду с
радостью. Куда угодно, только бы не сидеть сложа руки".
     - Мрак и ледяная стужа, - повторил Лыков, невольно улыбнувшись. -
Вот ведь как они о Сибири...
     Аскер продолжал:
     - Вчера у полковника Чистова я знакомился с наметками по заброске
меня в Остбург. Он ничем не мог порадовать.
     - Я знаю.
     - Предложил два варианта. В первом случае заброска производится в
район  Гамбурга,   а   уже   оттуда,   спустя   некоторое   время,   я
самостоятельно...
     - Это исключено.
     - И  второй  вариант  -  ждать.  Ждать,  пока  не  будут  созданы
необходимые условия для заброски непосредственно в Остбург.  А  это  -
несколько месяцев. Долго.
     - Долго,  - кивнул Лыков. - Столько ждать не можем. - Он помолчал
и  пояснил:  -  Наши  опасения  подтверждаются.  Есть  данные,  что  к
различным  архивам  фашистов  все  больший  интерес   проявляет   одна
иностранная  разведка.  Та  самая,  о  которой  я  вам как-то говорил.
Короче,  может случиться,  что у нас появится соперник.  Причем весьма
активный и напористый. Вы понимаете?
     - Да.
     Помолчали.
     - Товарищ генерал, - осторожно сказал Аскер, - мне ничем не может
помочь группа, действующая в Карлслусте?
     Лыков резко качнул головой.
     - Ни  в  коем  случае.  О них забудьте.  - Он поправился:  - Пока
забудьте. Не исключено, что придется действовать вместе. Но это после,
не сейчас. Они в таком положении... Словом, появление нового человека,
малейшая неточность - и провал неизбежен. Погубим и вас и их.
     - Тогда,  - Аскер помедлил, пододвинул к себе папку с материалами
допросов,  решительно поднял голову,  - тогда остается одно -  принять
мой план.
     - Я тоже склонен так думать,  -  проговорил  Лыков.  -  В  пользу
вашего  плана  говорит  то обстоятельство,  что в этом районе Германии
имеется  сильное  антифашистское  подполье...  Но   я   еще   подумаю,
посоветуюсь. Разговор продолжим... Вызову вас. А утром пришлите ко мне
Ланге.

     Разрешение на участие Герберта Ланге  в  операции  было  дано.  И
тогда  Аскер  впервые  поговорил  с немцем откровенно обо всем.  Ланге
разволновался.
     - Это правда,  вы верите мне?  - сказал он срывающимся голосом. -
Отвечайте, господ...
     - Вы можете говорить мне "товарищ".
     - Мы предали огню тысячи советских городов  и  сел,  кровь  ваших
людей льется рекой, а вы со мной... так!
     - От немецкой бомбы погибла моя сестра.  У генерала, с которым вы
беседовали, убит на войне единственный сын.
     - Можете мною целиком  располагать,  -  горячо  сказал  Ланге.  -
Только  скажите,  ради всего святого:  полностью ли мне доверяете или,
как бы это выразиться...  я буду только  лишь  орудием?  Нет,  нет,  я
согласен  на  любую  роль!  Это  в конечном счете не так важно.  Важен
результат:  я окажусь полезен  и  хоть  чем-нибудь  помогу  похоронить
нацизм!
     Аскер сказал:
     - Я свою жизнь доверяю вам, товарищ Герберт.
     - Спасибо.  - Ланге порывисто встал.  - Спасибо,  мой друг.  - Он
поморщился,  коснулся пальцами лба.  - Если б вы знали, что сейчас тут
творится. Боюсь, не выдержит череп!..

        2

     И вот Аскер снова в кабинете генерала  Лыкова.  За  окном  влажно
поблескивают кровли домов,  матово отсвечивает мокрый асфальт площади.
Серо и небо и земля.  Холодно,  тоскливо.  Или, быть может, это только
кажется так Аскеру?  Ведь сегодня он последний день в Москве, на своей
земле. Ночью - вылет. Туда, за линию фронта, в далекий Остбург.
     Закончена большая    подготовительная    работа.    Трудно   даже
перечислить все то,  что входило в нее. Тут и прыжки Аскера и Ланге на
парашюте с самолета;  улица за улицей, квартал за кварталом тщательное
изучение Остбурга - по карте,  по различным материалам,  по  подробным
рассказам  Герберта;  "вживание  в образ" новых людей,  какими Аскер и
Герберт будут там,  за линией фронта,  и многое,  многое  другое...  А
работа с приемопередающей радиоаппаратурой,  тренировка в радиообмене,
в настройке и ремонте станции,  в мгновенной смене частот и диапазонов
передач,  чтобы  до предела затруднить перехват сообщений и пеленгацию
передатчика контрразведкой противника! А груда фашистской литературы -
газет,  журналов, бюллетеней, сводок, которые пришлось проштудировать,
чтобы быть в курсе того, что сейчас происходит там, на западе, где еще
хозяйничают гитлеровцы!..
     Да, теперь все это позади - огромный,  тяжелый труд, колоссальное
напряжение  воли  и  мускулов,  работа  по восемнадцати часов в сутки,
когда валишься с ног от утомления,  но не можешь сомкнуть глаз, как бы
ни велика была потребность в сне.
     Все это позади.  И все это  -  ничто  по  сравнению  с  тем,  что
предстоит испытать...
     Аскер поднимает  голову,  глядит  на  генерала.  Тот  беседует  с
Рыбиным и Чистовым - людьми, которые руководили подготовкой Керимова и
Ланге и теперь докладывают о результатах.  Но Аскер  почти  ничего  не
слышит.  Это  не  потому,  что  чекисты  беседуют негромко.  Просто он
слишком сосредоточен,  полностью ушел в себя, снова и снова перебирает
в  сознании  все  то,  что  для  него и Герберта начнется уже нынешней
ночью...
     Все согласовано,   предусмотрено,   решено   -   все,  что  можно
предусмотреть при подобных обстоятельствах.  А  можно  так  немного!..
Аскер и Ланге имеют в Остбурге два убежища. Там они первое время будут
чувствовать себя сравнительно безопасно.  Одно - домик  кладбищенского
сторожа,  старого друга семьи Герберта,  Лотара Фиша,  другое - жилище
давнишнего дружка Ланге,  механика завода "Ганс Бемер" Отто Шталекера.
И  тот  и другой - люди надежные,  живут в Остбурге уже много лет,  от
обоих Герберт месяца полтора-два назад получил письма.  Следовательно,
они и сейчас там.
     Разведчики полностью экипированы,  снабжены всем  необходимым;  у
них несколько комплектов хороших документов.  Это подлинные бумаги. Об
их  прежних  владельцах  все,  известно.  Таким  образом,   можно   не
беспокоиться и за специальную проверку,  если она будет произведена по
месту жительства тех, на кого документы выписывались.
     Это все.  Остальное зависит от Аскера. Его задача - закрепиться в
городе,  выждать   некоторое   время,   затем   нащупать   остбургское
антифашистское  подполье.  В  этом должен помочь Отто Шталекер.  Ланге
свяжет Аскера с ним,  потом исчезнет.  Ему нельзя оставаться в городе.
Правда, Ланге изменит внешность, у него будут другие документы, но все
же опасно;  вдруг произойдет случайная встреча с людьми,  которые  его
хорошо  знают!..  Предусмотрено,  что,  выполнив свою миссию,  Ланге с
документами возвращающегося из отпуска солдата выедет  на  Восток.  На
территории Польши,  в одном из местечек по пути следования,  его будут
ждать, проведут к партизанам, а те переправят через линию фронта.
     Итак, Аскер   будет   действовать   один.   На   случай   особых,
чрезвычайных  обстоятельств,  в  которых  он  мог  бы  оказаться,  ему
сообщена  еще  одна  явка  -  адрес того самого разведчика,  о котором
упоминал полковник Чистов. Но это - на самый крайний случай.
     Остбург!.. Аскер  откидывается в кресле,  прикрывает веки.  Перед
глазами встает главная магистраль города,  сплошь застроенная тяжелыми
серо-дымчатыми зданиями с крутыми островерхими кровлями,  пересекающие
ее улочки,  которые ведут на рабочие окраины,  к  заводам...  Особенно
отчетливо  видит  Аскер  кладбище  - оно на пригорке,  окаймлено двумя
рядами тополей;  слева,  если  идти  от  города,  небольшое  строение:
красные  стены,  два  окна,  крыша  из  волнистого железа.  Это и есть
сторожка Лотара Фиша...  И еще - узкое высокое здание со  стрельчатыми
окнами,  с башенками по углам кровли и четырьмя шпилями - бывший музей
палеонтологии, а ныне гестапо Остбурга...
     Разговор закончен.  Лыков  встает.  Быстро  подымается  с  кресла
Аскер.
     - Кажется, все. - Генерал протягивает ему руку. - Возвращайтесь!
     "Возвращайтесь" - так Лыков говорит всегда,  провожая кого-нибудь
из своих в дальний и опасный поиск.
     - Спасибо, Сергей Сергеевич!
     Аскер крепко пожимает руку начальника. Они обнимаются.
     - Береги себя,  - чуть слышно  шепчет  генерал.  -  Лучше  гляди,
сынок.
     Аскер вновь  благодарит  Лыкова,  спешит  скорее  попрощаться   с
Рыбиным и Чистовым. Это очень трудные минуты.
     - Позовите Герберта Ланге, - говорит генерал.
     Ланге входит в кабинет.  О,  сейчас у него другая походка, совсем
другие глаза!
     С ним прощаются так же тепло.
     - Возвращайтесь,  - говорит и ему генерал Лыков.  И прибавляет: -
Мы ждем вас, товарищ. А потом поедете к себе, в новую Германию!
     - Вернусь,  обязательно  вернусь.  -  Ланге   широко   улыбается,
большими  ладонями  бережно берет руку советского генерала,  осторожно
пожимает. - Еще раз спасибо. Спасибо, что поверили. За все спасибо!


        Глава девятая

        1

     Налет советских  бомбардировщиков  на  расположенные  по окраинам
Остбурга военные заводы начался поздно ночью.  Вскоре в районе заводов
заревом было освещено полнеба,  оттуда доносился грохот рвущихся бомб,
залпы зениток, скороговорка крупнокалиберных пулеметов.
     После окончания налета шеф гестапо Остбурга штандартенфюрер Гейнц
Больм покинул  убежище,  отдал  необходимые  распоряжения  и  вернулся
домой. Он тотчас же лег, надеясь провести в постели хоть остаток ночи.
Надо было отдохнуть - утром предстояло множество дел.
     Отдохнуть, однако,  не пришлось.  Резкий телефонный звонок поднял
Больма с постели.  Говорил дежурный.  Голос его  звучал  взволнованно.
Дежурный  доложил:  ограблено  железнодорожное  отделение  рейхсбанка.
Вскрыты три самых крупных сейфа,  в которых  было  около  полумиллиона
марок.  Кража совершена во время бомбежки, когда сторожа больше думали
о собственной безопасности, нежели об охране порученного объекта.
     - Понятно,  - сказал Больм. - Все понятно, кроме одного: за каким
дьяволом вы звоните мне?  Или нет уже на свете уголовной полиции с  ее
филерами?
     Дежурный замялся:
     - Здесь директор банка господин финансовый советник Грубих...
     - Дайте трубку господину Грубиху.
     - Здравствуйте, господин штандартенфюрер Больм!..
     Шеф гестапо отодвинул от уха трубку - так  громко  звучал  в  ней
взволнованный голос финансового советника.
     - Ну-ну,  - сказал Больм,  - говорите потише,  я,  слава богу, не
глухой.
     Торопясь и  нервничая,  Грубих   рассказал   о   краже.   Тяжелые
последствия  ждут  банк,  если  деньги  не  будут  найдены.  Дело  так
серьезно,  что  он,  Грубих,   был   вынужден   позвонить   в   Берлин
рейхсминистру Шахту, и тот возмущен царящими в Остбурге порядками.
     Внезапно разговор был  прерван.  Штандартенфюрера  Больма  вызвал
Берлин.  Шефу гестапо Остбурга было приказано помочь уголовной полиции
в расследовании происшествия в банке.
     Больм положил  трубку,  затем  соединился  с  дежурным и приказал
прислать автомобиль.
     - Слушаюсь, - ответил дежурный.
     - Вызовите и направьте в банк оперативную группу.
     - Она здесь и сейчас выезжает, господин штандартенфюрер.
     - Хорошо. Где штурмфюрер1 Адольф Торп?
     1 Штурмфюрер- чин в СС, соответствует лейтенанту.
     - Полагаю, дома.
     - Поднять   немедленно.   И   -   собак.  Собак  с  проводниками.
Проследите, чтобы обязательно был Цезарь.
     - Ясно, господин штандартенфюрер.
     - Моя машина?
     - Уже выслана.
     Закончив разговор,  Больм начал  поспешно  одеваться.  Вскоре  за
окном заурчал мотор "мерседеса".

     Помещение банка,   в   котором  находились  главные  сейфы,  было
расположено  под  землей.  И  сейчас  большой  бетонированный  подвал,
залитый ярким светом электрических ламп,  с раскрытыми настежь дверями
трех сейфов, с проломом в стене, представлял странное зрелище...
     Войдя в    хранилище,   штандартенфюрер   Больм   проследовал   к
работникам,  возившимся у одного из сейфов. Среди них выделялся рослый
молодой  человек  в отлично сшитом костюме.  Это был штурмфюрер Адольф
Торп.
     Он подвел начальника к стене, указал на пролом.
     - Конец подкопа,  - сказал  Торп.  -  Начали  метрах  в  двадцати
отсюда, в люке канализационной системы. Придумано ловко. Вырытую землю
ссыпали вниз, и текущая по трубе вода уносила ее.
     У входа послышался шум шагов, лай: прибыли проводники с ищейками.
Впереди шел солдат  с  черной  овчаркой.  Это  был  лучший  вожатый  с
Цезарем.
     - Можно начинать? - спросил Торп.
     Больм кивнул.
     Цезарь взял след,  зарычал и метнулся к пролому. Туда же потянули
и другие ищейки.

     Истекло почти  два часа с начала погони.  Преследователи миновали
несколько улиц,  оставили позади  вокзал  с  паутиной  железнодорожных
путей, достигли леса. Рассвело. Впереди бежали Цезарь и его проводник,
за ними,  немного отстав,  еще двое солдат с собаками. В лесу движение
замедлилось.  Цезарь тяжело поводил боками. Две другие собаки выбились
из сил и порывались лечь. Не меньше были утомлены и солдаты.
     Больм и Торп оставили автомобиль,  который подвез их к опушке,  и
тоже вошли в лес.  Вскоре они нагнали проводников с ищейками.  Вожатый
Цезаря обернулся.
     - След все свежее,  - прохрипел он,  с трудом переводя дыхание. -
Мы настигаем их...
     Он не  договорил,  споткнулся  и  грохнулся  на  землю,  выпустив
поводок.
     Больм и Торп продолжали путь. Вдруг они услышали голос солдата.
     - Глядите,  - кричал он,  указывая на землю,  - глядите, за что я
зацепился!
     Контрразведчики подбежали.  Солдат  показал  им высовывавшуюся из
земли петлю белого блестящего шнура. Торп взял ее, осторожно потянул.
     Через несколько минут из земли были извлечены три парашюта.

        2

     Бомбоубежище было   заполнено  до  отказа.  Воздушная  тревога  в
глубокую ночную пору согнала сюда людей прямо с постелей.
     В помещении  стоял  негромкий  говор.  При каждом разрыве,  когда
стены  и  сводчатый  потолок  убежища  начинали  гудеть,  а  крохотная
угольная лампочка металась на длинном шнуре,  говор ненадолго смолкал.
И тогда было слышно, как в дальнем углу всхлипывает ребенок.
     Ребенка, пятилетнюю   девочку,   держала   на   руках  женщина  с
печальными глазами и скорбно опущенными углами рта.
     - Спи,  Рози,  спи,  - говорила она,  укачивая дочь.  - Скоро все
кончится, и мы пойдем домой.
     Сидевшая неподалеку старуха в больших роговых очках пододвинулась
ближе,  поправила на девочке плед,  порылась  в  ридикюле  и,  вытащив
дешевую конфетку, протянула Рози. Та качнула головой, закрыла глаза.
     - Возьми,  - сказала старуха и наставительно  прибавила:  -  Если
взрослые дают, маленькие должны брать.
     - Возьми, Рози, - прошептала мать.
     Девочка конфету взяла, но есть не стала.
     Старуха тяжело вздохнула и вытерла украдкой слезу.  Бедные  люди.
Такая  была  чудесная семья!  Но вот хозяина взяли на войну,  и теперь
пришло письмо в конверте с траурной рамкой.
     Старуха осторожно обняла соседку, притянула к себе.
     - Вот так-то лучше, - пробормотала она, когда женщина привалилась
к ее широкому теплому боку. - Попробуйте вздремнуть, милочка.
     - Хорошо, фрау Штрейбер.
     - Бедняжечка вы моя, - прошептала старуха. - Спите, спите...
     На рассвете фрау Штрейбер,  Рози и ее мать покинули убежище. Жили
они  неподалеку,  на восточной окраине Остбурга.  Вдова Штрейбер имела
маленький домик,  оставшийся после мужа,  -  на  его  покупку  супруги
Штрейбер  копили  деньги  почти  два десятка лет.  Такой же домик,  но
несколько дальше, был у соседки.
     Старуха проводила  соседку  с девочкой до калитки и ушла.  Вскоре
маленькая Рози была раздета и уложена в постель.
     Прилегла и  Лизель.  Но  сон  не  приходил.  Слишком  велика была
усталость,  слишком возбуждены нервы.  Женщина лежала на спине, плотно
смежив  глаза,  часто  и  глубоко  дыша.  Вот  дыхание  ее участилось,
сделалось коротким, прерывистым, она откинулась на подушку и зарыдала.
     Лизель долго   плакала,   прижимая  к  губам  подушку,  чтобы  не
потревожить дочь. Затем стихла, задремала.
     Ее разбудил шорох в коридоре.  Она открыла глаза, села в кровати.
Шорох повторился - на этот раз громче.  Теперь было ясно  слышно,  как
скрипнула  рама  того  самого окна,  что находилось в конце коридора и
глядело в садик. Она затаила дыхание и отчетливо различила шаги.
     Не помня  себя от ужаса,  Лизель соскочила с кровати,  кинулась к
двери,  чтобы запереть ее. Но не успела. С той стороны нажали на дверь
секундой раньше.  Лизель оцепенела.  Глаза ее были широко открыты,  из
прокушенной губы сочилась кровь.
     - Лизель, - негромко сказали за дверью. - Лизхен!..
     Женщина коротко вскрикнула и осела на подогнувшихся ногах.
     - Герберт, - прошептала она, теряя сознание.
     Герберт Ланге торопливо шагнул через  порог,  подхватив  на  руки
жену.

        3

     Чрезвычайные обстоятельства вынудили Аскера идти в дом Ланге. Еще
в Москве было решено:  в этом доме не появляться. Ведь семья Ланге уже
могла  получить извещение о гибели Герберта.  Правда,  в своей супруге
Герберт был уверен,  она умела держать язык за зубами.  Но,  даже если
согласиться с этим и довериться Лизель, дом все равно мог бы стать для
них ловушкой:  там имелась еще и пятилетняя  Рози.  Одно  неосторожное
слово ребенка - на улице,  в магазине,  соседям,  - и разведчики будут
схвачены.
     Но случилось непредвиденное...
     Их самолет,  шедший в общем строю,  отвалил в разгар  бомбежки  в
сторону  и направился в район вокзала.  Неподалеку находился лес.  Над
ним,  как это и было намечено,  Аскер и Ланге выпрыгнули на парашютах.
Приземлились  удачно,  быстро отыскали друг друга и грузовой парашют с
солдатскими ранцами, зарыли парашюты.
     Теперь предстояло   пробраться  на  вокзал,  дождаться  утреннего
поезда с Востока и вместе с  высадившимися  из  него  людьми  покинуть
станцию.  Аскер  и  Ланге направились к опушке леса.  Но там оказалась
позиция зенитной батареи. Они подались правее, однако и здесь путь был
перекрыт  -  вдоль  опушки  тянулась  изгородь  колючей проволоки,  за
которой виднелась стена. Пришлось предпринять глубокий обход, пройти с
десяток километров, прежде чем они оказались у цели.
     Истекали последние минуты ночи,  до вокзала оставалось  несколько
сот шагов, когда на пути вырос патрульный.
     - Пропуск, - потребовал он.
     Аскер и Ланге остановились.
     - Мы на поезд, - сказал Аскер. - Мы солдаты и идем на вокзал.
     - Пропуск! - упрямо повторил солдат.
     - Послушай,  - сердито сказал Ланге, - не будь дураком. Ну откуда
у нас пропуск?  Мы с батареи,  что позади,  на опушке,  идем к поезду,
видишь - ранцы.  Берегись,  - добавил он с угрозой,  - я еду домой,  и
если опоздаю,  дождусь,  когда сменишься, и так тебя отделаю, что мать
родная не узнает.
     Неизвестно, что  подействовало  на  солдата  -  слова  Аскера или
упоминание Ланге о зенитной батарее,  но  патрульный  вдруг  отошел  в
сторону и махнул рукой.
     - Проходите,   -   устало   сказал   он.    -    Проходите,    да
поторапливайтесь, черт бы вас побрал! До поезда четверть часа, если не
меньше.
     Путь был  свободен.  Они  медленно  двинулись  вперед.  Аскер был
раздосадован.  Вот  и  первая  неприятная  неожиданность:  их  увидели
выходящими  из  леса.  Первая  ниточка,  которая  может  потянуться  к
контрразведке.  Мелькнула мысль  -  убрать  патрульного.  Сделать  это
легко:  вот он,  почти рядом,  в темноте смутно белеет его лицо.  Одно
движение и...  Нет,  тело не спрячешь. Да если бы и удалось спрятать -
солдата все равно хватятся. Начнутся поиски. Нет, нет, это хуже! А так
можно надеяться, что болтать не станет. Не в его интересах.
     И Аскер с Ланге продолжали путь.
     - Эй, - донеслось сзади, - эй ты, длиннорукий!
     - Кажется,  меня, - шепнул Герберт. - Ну, что надо? - крикнул он,
обернувшись.
     - Ты эти угрозы прибереги для другого,  - сказал солдат. - А я на
них плевать хотел. Я бы и сам почесал кулаки о чью-нибудь морду.
     Не отвечая, разведчики ускорили шаг.
     Спустя несколько минут они были  на  вокзале.  Патрульный  сказал
правду.  Почти тотчас же объявили о подходе поезда с востока.  Аскер и
Ланге  вышли  на  перрон,  оставив  ранцы  под  присмотром   старушки,
поджидавшей какой-то более поздний состав.
     Поезд подкатил к платформе.  Ланге остался на перроне,  Аскер  же
взобрался  в один из вагонов.  Он торопливо прошел по коридору,  будто
кого-то разыскивая, затем вернулся к отделению проводников.
     - Билеты, дружище, - сказал он служителю, занятому чисткой своего
кителя. - Верните мне билеты.
     - Билеты? - удивился тот. - Но я их давно роздал.
     - Ага!  - Аскер улыбнулся.  - Их,  значит,  забрал  мой  спутник,
обер-ефрейтор. Отдали ему, не так ли?
     Проводник кивнул.
     Аскер вытащил сигареты.
     - Закурим на прощанье, Гейнц!
     - Я Карл, а не Гейнц.
     - Кури, Карл. Сигареты отличные.
     Проводник взял сигарету. Аскер дружески кивнул ему и вышел. Сходя
на перрон, он запомнил номер вагона.
     У ранцев поджидал Герберт.
     - Все в порядке, - сказал он.
     - У меня тоже. - Аскер поднял ранец. - Пошли.
     По дороге он пересказал товарищу свою беседу с проводником.
     Ланге сообщил:
     - Выехали без опозданий.  В Берлине сняли с предпоследнего вагона
каких-то  двух типов.  Оба - штатские,  один в синем пальто,  другой в
куртке серого драпа,  на голове тирольская шляпа.  Учтите: скандал был
громкий, сбежался весь состав, потому и описываю так подробно.
     В заключение  Герберт  показал  два  билета,  подобранные  им  на
перроне.
     Все это требовалось на случай,  если бы Керимову и Ланге пришлось
доказывать, что они прибыли в Остбург по железной дороге.
     Контрольный пост у выхода с  вокзала  миновали  легко  -  пожилой
солдат  в  очках  полистал документы,  мельком оглядел их владельцев и
коротким кивком разрешил им идти.  Стоявший рядом офицер, казалось, не
обратил на них внимания.
     Рассвело. Они вышли на  площадь:  Аскер,  высокий,  широкоплечий,
тонкий  в талии;  Ланге - ниже ростом,  грузнее,  с сильными округлыми
плечами,  чуточку кривоногий; оба в поношенных военных мундирах, Ланге
-  с  погонами  обер-ефрейтора,  Аскер  - капрала,  оба с брезентовыми
ранцами и шинелями через руку. Узнать Ланге было бы трудно - небольшая
бородка,  усики  с закрученными вверх концами,  темные очки совершенно
его преобразили.
     Привокзальная площадь  была  невелика.  Правое  крыло ее занимало
большое приземистое здание, расположенное по дуге.
     - Пакгауз, - негромко сказал Ланге, перехватив взгляд товарища. -
Военные грузы.
     Аскер кивнул.   Он   узнал  и  стены  темно-красного  кирпича,  и
забранные массивной решеткой окна,  и тяжелые металлические  двери  на
роликах. Ланге был точен в своих описаниях города.
     Слева, тоже по кривой,  расположились три жилых дома с  остатками
плюща на стенах.  Один из них - узкий,  высокий, с узорчатыми окнами и
замысловатыми балкончиками - устремлен в небо длинный шпиль, плоский и
иззубренный, как таран пилы-рыбы.
     Здания охватывали   площадь   полукольцом.   Там,   где    кольцо
обрывалось, начиналась магистраль.
     - Марианненштрассе? - спросил Аскер.
     Ланге не успел ответить. Подошла женщина с саквояжем.
     - Простите,  -  обратилась  она  к  Аскеру,  -  как  попасть   на
Гроссаллее?
     - Пожалуйста, - поспешил с ответом Ланге. - Вот подходит трамвай.
Это  тот,  что  вам  нужен.  Четвертая остановка,  и вы в центре.  Там
начинается нужная вам улица.
     Женщина поблагодарила и направилась к трамваю.
     Аскер оценил действия  спутника.  Да,  видимо,  он  не  ошибся  в
Герберте. Держится хорошо, спокоен, собран.
     - И нам на этот трамвай, - сказал Ланге.
     Они вошли в вагон. Народу было немного - женщина, что подходила к
ним на площади,  старик со свернутым пестрым пледом,  несколько других
пассажиров. Кондуктор, девушка в темных узких брюках, раздала билеты и
устроилась у окна, раскрыв газету. Аскер прочитал название: "Остбургер
цейтунг".  Интересно,  что  там  пишут.  Текста  он не мог разглядеть.
Единственное,  что ему было видно, это большая фотография: улыбающаяся
физиономия  в  стальном  шлеме,  автомат в обнаженных по локоть руках.
Фоном служили строения, охваченные языками пламени.
     Аскер перевел взгляд на улицу, по которой бежал трамвай. Тротуары
были пустынны.  Редкие прохожие,  надвинув шляпы и капюшоны, торопливо
пересекали  мостовую:  начинался  дождь.  Старуха в дождевике силилась
поднять железным крючком гофрированную  штору  магазина.  Чуть  дальше
начинались развалины.  Они занимали целый квартал.  В пустые окна была
видна часть бетонного перекрытия,  повисшего на прутьях арматуры. Мимо
развалин прошагал патруль - унтер и двое рядовых с карабинами.
     Аскер вздохнул и отвернулся.  Из головы  не  выходил  разговор  с
патрульным, встреченным ночью у вокзала.
     Трамвай доехал до конца Марианненштрассе,  свернул и оказался  на
окраине.  Слева,  вдали,  катила  свои волны Эльба.  Впереди виднелись
металлические кружева  большого  железнодорожного  моста.  Справа,  на
невысоком холме у кладбища, двумя рядами тянулись тополя.
     Они были у цели.  Где же домик сторожа?  Ага,  вот он,  тотчас за
оградой. Стен не видно, но ясно различима кровля волнистого железа.
     Разведчики встретились взглядами.
     - Он, - сказал Ланге.
     Трамвай описал круг и остановился.
     - Пошли. - Аскер подхватил ранец.
     По неширокому  шоссе,  выложенному  камнем,  они   поднялись   на
возвышенность.  Вокруг не было ни души. Вдали чуть погромыхивал шедший
обратным рейсом трамвай.  Сторожка была совсем рядом.  Из низкой трубы
вился едва заметный дымок.
     - Дома, - сказал Ланге.
     - Можно идти. - Аскер усмехнулся: - С богом.
     Попытался улыбнуться и Ланге. Улыбки не получилось.
     - Спокойнее. - Аскер взял его под руку.
     Вот и сторожка.  Они поднялись по  нескольким  ступеням  крыльца.
Ланге  коснулся  подковки,  висевшей  на  проволоке у двери.  Где-то в
глубине дома тоненько звякнуло. Послышались шаги. Дверь отворилась. На
пороге  стояла  девушка  в комбинезоне и грубых ботинках с квадратными
носами.
     Старый сторож  жил  один,  родных  в  городе не имел.  Кто же эта
девушка?..
     - Здравствуйте, - сказал Аскер. - А где дядюшка Лотар?
     Девушка всплеснула руками.
     - Бог мой, вы его племянник?
     - Смотри какая хитрая,  - улыбнулся  Аскер,  -  сразу  хочет  все
узнать.
     - Племянник! - настаивала девушка.
     - Да вы говорите толком: где же дядюшка?
     - Я и отвечаю:  поехал к вам.  То есть к Гансу.  Тот выписался из
госпиталя, получил месяц отпуска на поправку. Дядюшка Лотар хотел было
сразу и отправиться в Гамбург, но тут пришла телеграмма. Ганс написал,
что  выезжает  сюда на денек и заберет его с собой.  Вот он и ждал.  А
вчера заходит к нам,  мы живем на  хуторе,  по  ту  сторону  кладбища.
"Эмма,  говорит,  этот бездельник запаздывает. А меня отпустили только
на три недели. Так что еду. А ты посиди у меня, погляди за домом. Если
Ганс явится, гони его обратно в Гамбург. Я там его буду ждать".
     - Вот так и бывает,  - сказал Аскер,  адресуясь к Ланге.  - Жаль,
что не застали. Что же делать? Пошли.
     - А что передать дядюшке Лотару?
     Аскер усмехнулся, погрозил девушке пальцем.
     - А может,  мы сделаем ему сюрприз? Возьмем да и заявимся прямо в
Гамбург!
     - Ну,  как знаете.  - Девушка  стрельнула  глазами  на  стройного
капрала. - Зашли бы, отдохнули...
     - Спасибо. - Аскер дружески помахал ей рукой.
     Девушка долго стояла на крыльце, провожая их взглядом.
     Некоторое время они шли молча.  Прекратившийся было  дождь  вновь
заморосил,  мелкий,  холодный.  Он  будто  висел  в воздухе,  покрывая
крохотными капельками лицо, руки, одежду. Остановились, надели шинели.
Когда Аскер вновь поднял свой ранец, тот показался гораздо тяжелее...
     Ланге шел молча.
     Аскер сказал:
     - Сейчас будем звонить на завод,  Шталекеру.  Разговаривать с ним
не надо - только убедимся, что он там. Потом решим, как быть.
     - Понимаю.  - Ланге помедлил, поднял глаза на Аскера. - Я немного
волнуюсь...  Что-то  у  нас  не  так пошло.  Сразу не так.  И солдат у
вокзала, и старый Фиш... Угораздило же его. Ведь годами не трогался с.
места!
     - Бывает... Ну, идемте. Где здесь телефон?
     - Будка возле остановки, чуть поодаль.
     - Идемте, - повторил Аскер.
     В будке  Ланге  набрал  номер  коммутатора  завода.  Телефонистка
ответила.
     - Третий цех, - сказал Ланге.
     Через несколько секунд  мужской  голос  сказал,  что  третий  цех
слушает.
     - Пожалуйста, механика Отто Шталекера.
     - Шталекер будет через два часа, - ответил голос.
     - Простите, он дома?
     - Работал в вечерней смене. Видимо, дома.
     В трубке раздался щелчок.
     Аскер и Ланге вышли из будки.
     - К нему? - спросил Герберт.
     - Да.  Только  прежде  войду я.  Неизвестно,  кто там может быть,
кроме хозяев, вдруг - ваш знакомый.
     - Раннее  же  утро.  Соседи  -  исключено.  У  супругов Шталекер,
отдельный домик, живут обособленно.
     - Все равно.
     Вновь потянулись улицы.  Аскер шел все  так  же  неторопливо,  не
теряя из виду Ланге,  двигавшегося шагов на сто впереди.  Перекресток.
Здесь поворот и через два квартала нужный им домик.
     На перекрестке  стоял  патруль.  Офицер  движением  руки подозвал
Ланге.  Тот  с  готовностью  подбежал,  полез  в  карман,  видимо,  за
документами.
     Когда Аскер приблизился, Ланге уже возвращали бумаги.
     Аскер подошел к патрульному, щелкнул каблуками.
     - Тоже с Востока? - спросил офицер.
     - Да, господин лейтенант.
     Офицер помедлил.
     - Ну, как там?..
     Аскер неопределенно повел плечом.
     - Делаем все, что можем... Но мы еще покажем им!
     - Ладно,  - сказал офицер,  и  Аскеру  почудилась  досада  в  его
голосе. - Идите!
     Аскер сделал четкий поворот.
     Еще квартал  позади.  Теперь  уже  недалеко.  Вон  там,  впереди,
маленький сквер,  дальше пустырь,  а затем первый  дом  -  с  ним  уже
поравнялся Ланге.  Ага,  он переходит мостовую. Теперь должен дойти до
конца улицы и,  выждав немного,  повернуть назад.  За это время  Аскер
успеет побывать в доме. И если все благополучно, туда войдет и Ланге.
     Но что  это?  У  дома  Шталекера  стоит  автомобиль!  Странно.  У
механика не было машины. Откуда автомобиль? Чей?
     Аскер подошел ближе.  Это была большая легковая машина с откидным
верхом.  За рулем сидел солдат.  Вот отворилась дверь дома.  Вышли еще
двое военных - офицеры. Шофер выскочил из автомобиля, принял из их рук
чемоданы,  отпер багажник. Откуда-то из глубины цветничка, которым был
окружен дом, доносился надсадный лай собаки...
     Что здесь произошло?..  Неужели Шталекер провален и теперь в доме
хозяйничают фашисты?  Похоже, что так оно и есть. Но вот в дверях дома
появилась  женщина.  Судя  по описаниям Герберта,  это жена Шталекера,
Берта.  Она улыбается, машет офицерам рукой, те отвечают. Как же может
вести  себя  так  жена антифашиста,  который взят,  сидит где-нибудь в
гестапо?  И еще: почему по телефону ответили, что Отто Шталекер придет
на завод через два часа?..  Что-то здесь непонятно. Но ясно одно: идти
сюда нельзя.
     Эти мысли  вихрем  проносятся в голове,  пока Аскер движется мимо
дома.  Он ни на миг не теряет из виду товарища.  Тот  замедляет  шаги.
Теперь  они  гораздо  ближе  друг  к  другу.  И  вдруг Ланге торопливо
сворачивает в боковую улочку. Да, да, торопливо, Аскер это ясно видит.
Почти тотчас появляются двое мужчин. Чем же они так напугали Ланге?
     ...Несколько минут спустя Аскер и  Ланге  сидят  на  скамеечке  в
сквере,  дымя сигаретами.  Для женщины, которая катит мимо колясочку с
ребенком,  - это два солдата,  занятые ленивой беседой.  Если б  знала
она, что сейчас у них на душе!
     - Это были рабочие,  двое знакомых  парней  с  заводам  -  шепчет
Ланге. - Обомлел, когда их увидел. На всякий случай решил свернуть...
     - Ну, они бы вас не узнали, - успокаивает Аскер.
     - Все же... Что будем делать? - В голосе Герберта тревога.
     - Покурим, - говорит Аскер. - Подумаем.
     - Выход один!
     Аскер не отвечает.  Он знает,  что имеет в  виду  Ланге.
     Но это опасно, очень опасно. Если бы не дочь Герберта!..
     А время идет. Надо решать.
     - Выход один, - повторяет Ланге, зажигая новую сигарету.
     - Но ваша дочь?
     - Это я устрою!
     - Как?
     - Мы не покажемся ей на глаза.
     Мимо проходят трое -  мужчина  и  две  женщины.  Одна  из  них  с
любопытством оглядывает сидящих, что-то говорит подруге. Обе смеются.
     Аскер напряженно размышляет.  Быть может,  отправиться на  третью
явку  - ту,  что на самый крайний случай?  Но туда надо ехать поездом,
они же  -  только  с  вокзала,  их  видели  там  патрульные,  которых,
вероятно,  еще не успели сменить.  И потом,  на третью явку может идти
только он один. А как же Герберт?
     Снова прохожие. Один из них подходит к скамье.
     - Нет ли огонька?
     Аскер молча достает зажигалку. Ланге сидит, будто окаменев.
     И Аскер решает:
     - Идемте!


        Глава десятая

        1

     Стоя в  конце  коридора,  Аскер  видел,  как  Герберт  успокаивал
плачущую жену.
     - Ну,  перестань,  перестань,  - бормотал он,  гладя  ее  волосы,
вытирая платком глаза, щеки.
     - Как... как это случилось? - шептала женщина. - Ведь ты...
     - Случилась ошибка. Бывает же, правда?
     Женщина кивнула.  Она немного пришла в себя и теперь лишь изредка
судорожно всхлипывала.
     - Рози? - негромко сказал Герберт. - Где она?
     - Ой!.. Ты же не видел ее!
     Лизель хотела было идти в комнату, Ланге взял ее за руку.
     - Мне нельзя к ней.
     - Почему, Герберт?
     - Объясню  после.  Пока  запомни:  Рози  не  должна знать,  что я
приехал. Ни Рози, ни родные, ни соседи... Никто. Поняла?
     Женщина растерянно кивнула.
     - Никому ни звука.  Ни обо мне,  ни о моем товарище.  Мы приехали
тайно,  по  особому  поручению.  Очень  важное поручение для Германии,
понимаешь?
     Лизель снова кивнула.
     - Рози спит?
     - Да, бедняжка только недавно уснула. Мы провели такую ночь!..
     - Слушай меня  внимательно,  Лизель.  Мы  пройдем  на  кухню.  Ты
разбудишь  Рози,  оденешь  и  отведешь  к твоей матери.  Надеюсь,  она
здорова?
     - Да, Герберт.
     - Очень хорошо.  Отведи девочку и оставь у  бабушки.  Скажи,  что
будешь занята,  мобилизована или что-нибудь в этом роде.  Словом, Рози
должна пробыть там два дня, поняла? И быстрее возвращайся.
     - Хорошо, Герберт.
     - Только еще раз предупреждаю:  о нас - ни одной живой душе. Ведь
я пропал без вести, да? Ты такое письмо получила?
     - Да.
     - Ну вот и хорошо. Пропал - значит, пропал.
     Подошел Аскер.
     - Меня  зовут  Краузе.  Курт Краузе.  Мы приехали вместе.  Я друг
вашего  мужа.  Он  так  взволнован  встречей   с   вами,   что   забыл
представить...
     - Лизель, - сказал Ланге, - Курт Краузе - мой самый большой друг.
Знай: мы с тобой обязаны ему тем, что я сейчас здесь. Да и вообще...
     - Спасибо вам! - Лизель порывисто протянула руку. Аскер пожал ее.
     - У меня к вам просьба,  фрау Лизель, - сказал Аскер. - Вы должны
вести себя так,  будто ничего не произошло.  У вас  покраснели  глаза.
Освежитесь, успокойтесь. А уж потом уходите.
     Аскер и Ланге прошли в кухню. Сначала они слышали журчание воды в
умывальнике. Затем раздались торопливые шаги Лизель. До них донесся ее
голос и лепет девочки.
     Прошла еще  минута.  Вот  хлопнула входная дверь,  и в доме стало
тихо.
     Герберт и   Аскер  вышли  в  коридор,  приникли  к  окошку,  чуть
отодвинув занавеску.  По дорожке шла Лизель,  ведя за руку Рози. Аскер
скосил  глаза  на  товарища.  У  Ланге были плотно сжаты губы,  дрожал
подбородок.
     Аскер обнял его:
     - Хотите сигарету?
     Ланге кивнул.  Покурили,  сидя  на  стареньком  диванчике.  Аскер
поднял глаза и увидел  на  стене  портрет  Герберта,  увитый  траурной
лентой.
     - Совсем как  у  Марка  Твена,  -  пошутил  он,  чтобы  разрядить
обстановку. - Почти что присутствуете на собственных похоронах.
     Ланге встал, шагнул к портрету.
     - Не трогайте!
     Ланге остановился,  озадаченно поглядел на  товарища.  Сообразив,
кивнул.
     - И жене скажите, когда придет.
     - Понимаю...
     Они прошли в ванную. Умывшись, вернулись в комнату.
     Аскер сказал:
     - Придет Лизель, попросите ее сходить к Шталекерам домой. Никаких
разговоров:  просто зашла,  чтобы проведать подругу.  Пусть попытается
узнать, что за люди были в доме, что там произошло.
     - Быть может,  сперва позавтракаем?  Наверное,  голодны?  Да и я,
признаться, не прочь...
     - Не  мешает,  -  согласился  Аскер,  у которого давно сосало под
ложечкой.
     Вскоре вернулась Лизель. Она сообщила: бабушка очень обрадовалась
внучке. Девочка пробудет у нее три дня.
     - А  теперь  завтракать,  - сказал Ланге.  - Придумай что-нибудь,
Лизель.
     Женщина опустила голову, поджала губы.
     - Понятно,  - сказал Герберт.  - Но я уверен,  кое-что найдется в
моем ранце. Иди, Лизель, распакуй его.
     Лизель просияла и выбежала из комнаты.
     - Хорошая она у вас, - тихо проговорил Аскер.
     - Еще бы! - Ланге поднял на Аскера счастливые глаза. - А вы? Ваша
жена?.. - Он не договорил, увидев, что товарищ чем-то озабочен.
     - Передатчик! - негромко сказал Аскер.
     Ланге кивнул,  раскрыл  ранец  Аскера.  На  дне  лежал  небольшой
металлический ящик,  Ланге извлек его.  Затем он  и  Аскер  прошли  на
кухню. Лизель возилась у плиты, ставя на газ воду.
     - Скажи, Лизель, помойное ведро - это то, что стоит у раковины?
     - Да,  Герберт.  - Женщина улыбнулась. - Ты же знаешь, оно всегда
там стояло.
     - Всегда, ты права. - Ланге направился к ведру.
     - Но зачем оно тебе,  Герберт?  Уж не думаешь ли ты выносить  его
сам?
     - Да, Лизель. Буду выносить все время, пока мы здесь, в Остбурге.
Ты  же  не  должна  к нему прикасаться.  Лей и швыряй в него все,  что
вздумается, но не трогай его, поняла?
     - Нет, Герберт...
     - Лизель, - сказал Ланге, указывая на ящик, - эта штука очень для
нас с тобой дорога.
     - Это золото, Герберт? - шепотом спросила женщина.
     - Ценнее, чем золото. Поняла?
     - Да, - неуверенно произнесла Лизель.
     - Ну  вот  и  хорошо.  Я  хотел  оставить  его в ранце,  но потом
рассудил, что так будет опасно.
     - Опасно, Герберт?
     - Представь,  что в квартиру проникли воры. Куда они прежде всего
полезут? Конечно же, в ранцы.
     - Сейчас много воров,  Герберт.  Совсем  недавно,  третьего  дня,
обокрали квартиру по соседству. Вынесли буквально все.
     - Вот видишь! Ну, а какому вору взбредет в голову искать ценности
на кухне, да еще в помойном ведре?
     - Да, Герберт, ведро ему было бы ни к чему.
     - Значит, решено. Гляди, я опускаю ящичек в ведро.
     Женщина кивнула, хотя все еще плохо понимала мужа.
     - Гляди,   Лизель,   как   ловко  -  он  совершенно  скрылся  под
картофельными очистками.
     - Ящик так и будет лежать в ведре?
     - Да,  там ему ничего не сделается.  Футляр устроен так,  что  не
пропускает  воду.  А  когда  надо  будет,  мы его вынем и ополоснем...
Только,  Лизель,  о ящике никто не должен знать. Ни одна живая душа. -
Ланге усмехнулся:  - Если, конечно, не хочешь, чтобы меня затаскали по
всяким учреждениям: откуда взял, да как, да что...
     - Все будет так, как ты скажешь, Герберт.
     - Вот и отлично.  Торопись с завтраком,  Лизель.  Мы так голодны,
что, кажется, съедим друг друга.

     - Лизель,  ты  все  еще  дружна с Бертой Шталекер,  не так ли?  -
спросил Ланге, когда с едой было покончено.
     - А как же, Герберт! Она очень хорошая, Берта.
     - Что она, здорова?
     - Я видела ее позавчера. Здорова, но очень ей достается.
     - Не пойму. Они же одни с Отто? Детей-то нет.
     - Нет детей, есть взрослые нахлебники.
     - О ком ты?
     - Офицеры  у них живут.  Два офицера.  Гостиницу ведь разбомбили.
Вот к ним и определили двоих.  И стирай на них,  и  готовь.  -  Лизель
вздохнула: - Правда, сегодня, кажется, жильцы должны были уехать.
     Ланге шумно перевел дыхание. Не смог сдержать вздоха и Аскер.
     Он сказал:
     - Мы хотим попросить вас отправиться к Берте Шталекер. Поговорите
с  ней,  поинтересуйтесь,  будут ли у них жить другие офицеры.  О нас,
разумеется, ни слова.
     - Сейчас?
     - Пожалуйста. Только не задерживайтесь. Мы ждем вас.
     Лизель вновь покинула дом.
     Когда она вернулась,  Герберт заканчивал  бритье.  Аскер  дремал,
положив  голову  на руки:  дали себя знать события минувшей ночи и то,
что произошло в первые часы их пребывания в городе.  Скрипнула  дверь.
Аскер вскочил на ноги.
     - Это я,  - сказала Лизель.  - У Шталекеров все в порядке.  Берта
одна в доме. Гостей больше не предвидится.
     - А Отто? - спросил Ланге.
     - Он на заводе.
     И Лизель принялась стаскивать плащ.
     - Погоди  раздеваться.  - Герберт подошел,  ласково коснулся руки
жены. - Очень устала?
     - Нет, что ты!
     - Тогда придется выйти из дома еще разок. Но это - в последний.
     - Присядьте,  фрау  Лизель,  - сказал Аскер.  - Значит,  так.  Мы
просим вас позвонить на завод... Но все по порядку. Звонить надо не из
аптеки или, скажем, из магазина. Только из будки, чтобы вас не слышали
посторонние, поняли?
     - Да.
     - Из будки,  - повторил Аскер.  Он обернулся к Герберту: - Теперь
говорите вы.
     - Звони по тому же номеру,  что и ко  мне,  когда  я  работал  на
заводе. Номер помнишь?
     - Конечно, Герберт.
     - Но  проси  на  коммутаторе не седьмой цех,  а третий.  Запомни:
третий цех.  И  когда  ответят,  скажешь,  чтобы  позвали  к  телефону
механика Отто Шталекера.
     - Третий цех, механика Отто Шталекера, - повторила женщина.
     - Ему,  то есть Отто,  скажешь:  "Говорит Лизель. Вы мне нужны по
срочному делу. Жду вас у ворот завода через пятнадцать минут".
     - Поняла.
     - Подъедешь туда,  встретишь его и объяснишь, что я вернулся, что
Отто  должен  немедленно  после работы прийти к нам домой.  И пусть он
никому не говорит об этом. Все поняла?
     - Да, Герберт.
     - Ну, отправляйся.
     Лизель в третий раз покинула дом.
     Для Аскера и Ланге вновь потекли минуты томительного ожидания.

        2

     В одиннадцать часов дня  лаборатория,  производившая  по  заданию
гестапо  анализ  найденных  в  лесу парашютов,  дала заключение:  шелк
советского производства.
     Несколько позже  из  Гамбурга  прибыли авиационные эксперты.  Они
заявили: предъявленные парашюты - русские.
     В середине  дня оперативные группы гестапо закончили обследование
района,  где были обнаружены парашюты.  Поиски результатов не дали.  В
числе  многих  допрошенных  был  патрульный,  останавливавший  Ланге и
Аскера на пути к вокзалу.  О  своей  ночной  встрече  солдат  умолчал,
боясь, что ему нагорит. Однако позже он под большим секретом рассказал
обо всем дружку.  Тот оказался осведомителем армейской контрразведки и
об  услышанном немедленно донес абверофицеру,  у которого находился на
связи.
     Патрульного арестовали.  Он  показал:  один  из встреченных ночью
военных упомянул о зенитной батарее на  опушке  леса,  утверждая,  что
идет оттуда.
     Немедленно был  опрошен  командир  батареи.  Он  заявил,  что   в
указанное  время ни один солдат или офицер не покидал огневой позиции.
Все были на  местах,  ибо  часть  ночи  подразделение  вело  огонь  по
самолетам русских, а затем приводило в порядок орудия и приборы.
     Установив все  это,  шеф  гестапо  штандартенфюрер  Больм  вызвал
помощника,  штурмбанфюрера  Бруно Беккера.  В кабинет вошел невзрачный
человек  с  массивной   челюстью,   непрестанно   двигавшейся,   будто
обладатель  ее все время что-то жевал.  В вечном движении находились и
руки Беккера,  точнее,  его пальцы,  длинные,  гибкие,  тонкие. Они то
ласково поглаживали друг дружку,  то беспокойно ощупывали портупею или
борт мундира,  то короткими торопливыми движениями разминали сигарету,
если Беккер собирался закурить.
     Беккер был  умен,  хитер  и  умудрен  большим  жизненным  опытом.
Карьеру,  как  он сам любил говорить,  он выстрадал,  начав с рядового
детектива в криминальной полиции во времена,  когда  еще  и  не  пахло
нацистами.   Своего   начальника  штандартенфюрера  Больма  он  считал
образцом контрразведчика и стремился во всем ему подражать.
     - Ну, - сказал Больм, - докладывайте, Беккер, да поживее.
     - Вы имеете в виду дело с парашютами, господин штандартенфюрер?
     - Его, Беккер, что же другое? Парашютов было три. Полагаете, надо
искать троих?
     - Один или два парашюта могли быть грузовыми,  - осторожно сказал
Беккер. - Один уж во всяком случае.
     - Резонно.  Вот  и патрульный показал:  ночью из леса вышли двое.
Однако никто  не  поручится  за  то,  что  прилетели  не  трое.  Один,
отделившись от партнеров, мог уйти в другом направлении. Искать троих,
Беккер!
     Штурмбанфюрер наклонил голову в знак того,  что согласен с шефом.
Однако в действительности он придерживался другого мнения. Приземлился
ночью  в незнакомом лесу и ночью же идти на станцию - это было слишком
опасно, вряд ли рискнули бы на такое вражеские разведчики.
     Пальцы Беккера задвигались и осторожно ощупали край стола,  возле
которого он стоял.
     - Все это хорошо, - проговорил он, - если только...
     - Говорите,  Беккер.  - Больм выпрямился в  кресле,  выжидательно
поглядел на подчиненного.
     - Если только те два солдата действительно были парашютисты...
     - По-вашему, в этом можно сомневаться?
     - Они солгали,  сказав,  что идут  с  батареи.  Но...  разве  это
доказательство?  Разве  другие  солдаты,  оказавшись на их месте и при
сходных обстоятельствах,  не поступили бы  точно  так  же?  Почему  не
предположить,  что  их ответ был продиктован стремлением отвязаться от
длительной проверки и не опоздать на поезд?  Я навел  справку:  в  тот
день  из  близ  расположенных  частей  уволено  в отпуск более десятка
людей. Солдаты и унтер-офицеры.
     Больм неопределенно повел плечом. Беккер продолжал:
     - Разумеется,  солдат,  прибывших в Остбург вчера и  сегодня,  мы
проверим.  И  я  сказал  о своих сомнениях лишь для того,  чтобы мы не
ограничивались поисками  этих  двух...  Вы  понимаете  меня,  господин
штандартенфюрер?
     - Да,  - сказал Больм.  Помолчав, он задумчиво прибавил: - Однако
при всех обстоятельствах это не те, кого мы ждем...
     - Почему же?
     - Потому  что  гости  должны  быть  из  Карлслуста,  а  это всего
полтораста километров,  и ни один  здравомыслящий  человек  не  станет
покрывать такое расстояние на самолете.
     - А если  они  прямо  с  Востока?  -  Беккер  наклонился  вперед,
вцепился  пальцами в край стола.  - Что,  если один из них - тот самый
перебежчик?
     - Георг Хоманн?
     - Да!
     Больм поджал губы, покачал головой.
     - Это было бы слишком большой удачей!
     - Но  почему  не  быть  удаче,  если она подготовлена кропотливым
трудом,  господин штандартенфюрер!  Вспомните,  чего  нам  стоила  эта
операция!..
     - Труд был огромный, - вздохнул Больм.
     - Я убежден, мы на верном пути, - продолжал Беккер. - А если наши
выводы правильны и один из них Хоманн, то им не миновать "Зеленого".
     - Стоп!  -  Больм встал,  обошел стол и приблизился к Беккеру:  -
Сейчас же связаться с "Зеленым"!
     - Все  уже  сделано,  -  улыбнулся  Беккер,  взглянув на часы.  -
Встреча состоится сегодня.  Что касается других  мероприятий,  то  вот
перечень. - Он положил на стол лист бумаги.
     Вернувшись к  себе,  Беккер  вызвал  щтурмфюрера  Адольфа  Торпа,
занимавшегося расследованием кражи в банке. Тот не мог сообщить ничего
утешительного.  След воров затерялся по ту  сторону  леса,  на  шоссе.
Очевидно, там их ждал автомобиль.
     Беккер распорядился,  чтобы расследование хищения  в  банке  было
передано другим работникам, а Торп занялся парашютистами.
     В гестапо доставили списки лиц,  прибывших в город  за  последние
двое  суток.  Беккер  и  Торп  просмотрели их без особого интереса.  В
глубине души они не  верили,  что  те,  кем  они  интересуются,  будут
регистрировать свое появление в Остбурге.
     Первой в списке значилась группа  военнослужащих,  выписанных  из
госпиталя  и  получивших  отпуск  для окончательной поправки.  Их было
семеро.  В комендатуру они явились вместе,  некоторые в  сопровождении
жен.  Двух  из  них  работники  комендатуры знали как местных жителей.
Больм повертел список  и  решительно  вычеркнул  всех  семерых.  Далее
значились двое коммерсантов из Берлина,  еще один коммивояжер, имеющий
постоянное жительство в Гамбурге, и монахиня.
     Офицер, доставивший  списки,  пояснил:  берлинские  коммерсанты -
старики,  каждому перевалило за шестьдесят;  гамбуржец ездит в Остбург
четвертый  год,  он  торгует  мелкой  галантереей,  и здесь его многие
знают. О монахине же и говорить нечего.
     Заинтересовали Беккера  два солдата,  прибывшие утренним поездом.
Контрольный пост на вокзале,  естественно,  не записал их фамилии,  но
запомнил,  что такие были. Ни тот, ни другой не явились в комендатуру,
чтобы отметиться и получить полагающееся продовольствие.
     - Почему? - спросил Беккер, делая пометку на листке.
     Торп пожал плечами.
     - Мало ли что?  Может,  сидят дома и пьют,  а завтра явятся.  Или
даже сегодня - день-то ведь не закончен.
     Беккер отложил списки, решив вернуться к ним позже.

        3

     С того  момента  как Лизель отправилась на поиски Отто Шталекера,
истек час.  В ожидании ее Аскер, растянувшись на диванчике, отдыхал. В
сознании постепенно восстанавливалось все то,  что обрушилось на них с
первых  же  минут  пребывания  в  Остбурге  -  вся  цепь   неожиданных
осложнений,  нарушивших планы,  которые, казалось, были составлены так
тщательно.  Случайность,  внезапный поворот событий,  и они  на  грани
провала... Где же фрау Лизель, удалось ли ей встретиться со Шталекером
или и на этот раз возникло какое-нибудь препятствие,  осложнив  и  без
того трудное положение, в котором они оказались?
     Как бы в ответ на эти мысли по  гравию  дорожки  зашуршали  шаги.
Щелкнул замок - Лизель всякий раз,  уходя из дому, запирала мужа и его
товарища.
     Мужчины поднялись ей навстречу.
     - Все хорошо,  Герберт,  -  сказала  женщина,  снимая  шляпку.  -
Звонила из той будки, что возле кино, ты ее помнишь, конечно... С Отто
встретилась неподалеку от завода.  Он  был  очень  удивлен,  озадачен.
Хотел  было  расспросить подробнее,  но я сказала,  что он все узнает,
когда придет. Конечно, предупредила, чтобы никому ни слова.
     - Придет сегодня?
     - Он кончает работу в пять. Явится к нам прямо с завода.
     - Спасибо,  Лизель.  -  Ланге расцеловал жену.  - Ты у меня такой
молодец!
     - Молодец, - сказал и Аскер.
     Лизель расцвела от похвалы.
     Вскоре все  трое сидели за столом.  Лизель разлила суп,  принесла
графин с рюмками.
     - Тут совсем немного,  - сказала она, взглянув на мужа и виновато
улыбнувшись. - Осталось с тех пор...
     Аскер понял:  с  того  дня,  когда ушел на военную службу Герберт
Ланге.
     - Крепко же ты ее хранила, - пробормотал Ланге.
     - Я ждала, - прошептала Лизель.
     Она разлила водку.  Две рюмки оказались полны до краев;  третью -
налитую до половины - Лизель придвинула к себе.
     Герберт удивленно  глядел  на жену:  она никогда не прикасалась к
спиртному.
     - Сегодня  я  выпью с вами...  - едва слышно сказала она.  - Я не
могу не выпить, Герберт. Я бы хотела, чтобы этот день...
     Лизель не  договорила.  Внезапно  она  уронила  голову  на  руки,
истерически разрыдалась.  Начался сильный нервный припадок:  сказались
бессонные  ночи в убежище и приезд мужа,  которого она уже оплакивала,
считая погибшим.
     Герберт кинулся к жене, поднял ее, отнес на кровать.
     Аскер вышел в коридор, притворил за собой дверь.
     Лизель рыдала все громче. Из комнаты выбежал Герберт.
     - Умирает,  - прохрипел он,  - глаза закатила,  бьется,  пена изо
рта!.. Надо врача. Телефон за углом!
     И, прежде чем Аскер успел что-либо сказать, кинулся вон из дома.
     - Стой, - крикнул Аскер, - пойду я!..
     Но Ланге не слышал. Он словно обезумел.
     Лизель продолжала кричать и метаться.  Аскер беспомощно стоял над
ней.  Сообразив,  сбегал  к  умывальнику,  принес  смоченное  в   воде
полотенце,  положил  ей  на  лоб.  Затем  отыскал  в шкафу валерьянку,
накапал в стакан и с трудом заставил Лизель сделать глоток.
     Прошло несколько  минут.  Женщина  стала  успокаиваться.  Рыдания
звучали глуше.  Обессиленная,  она  лежала  неподвижно,  лишь  изредка
конвульсивно вздрагивая.

     Четверть часа  уже  минуло,  а  Герберт не возвращался.  И Аскера
вдруг охватила щемящая тоска. Где он? Почему задерживается?
     Выйдя из комнаты. Аскер взволнованно заходил по коридору.
     В доме стояла тишина,  прерываемая  лишь  всхлипываниями  Лизель,
едва доносившимися из-за прикрытой двери.
     Аскер поежился,  непослушными  пальцами  достал  сигарету,  зажег
спичку.
     Истекло еще несколько минут.  Теперь Аскер уже не сомневался: да,
что-то случилось. Надо уходить. Уходить, пока не поздно!
     Но минута проходила за минутой,  а  он  все  стоял,  не  в  силах
сдвинуться с места: еще теплилась какая-то надежда...
     За окном послышались голоса.  Аскер чуть отодвинул  занавеску.  К
дому медленно, тесной группой приближалось несколько мужчин; казалось,
они что-то несут.
     - Сюда,  - сказал один из мужчин. - Я видел, он выскочил из этого
дома.
     У Аскера кольнуло в сердце. Лоб у него стал влажным...
     В дверь постучали.
     - Кто там? - спросил он и не узнал собственного голоса.
     - Откройте,  -  сказали  из-за  двери.  -   Отоприте,   случилось
несчастье.
     Аскер рванул дверь,  рванул еще и еще.  Поняв,  что она  заперта,
нащупал  и  с  грохотом отодвинул засов.  Дверь распахнулась.  Четверо
мужчин держали на руках Герберта Ланге  -  неподвижного,  бледного,  в
грязном изорванном мундире.
     Люди протиснулись в коридор.
     - Куда   его?   -  спросил  один  из  мужчин,  обратив  к  Аскеру
напряженное лицо с закушенной губой.  По тому,  как был задан  вопрос,
Аскер понял, что Ланге мертв.
     Пятясь, Аскер отступил  к  двери  в  спальню,  привалился  к  ней
спиной.
     Тело внесли в кухню. Аскер видел, как его устраивали на сдвинутых
вместе  табуретах,  как одна из рук Ланге,  сложенных на груди,  вдруг
скользнула вниз и ударилась кистью о пол...
     В кухне негромко разговаривали. В коридор донеслись обрывки фраз:
"Бежал сломя голову через улицу... Из-за угла грузовик..."
     За спиной Аскера, в спальне, скрипнула кровать, послышался шорох.
     Аскер подавил  крик.  Он  понимал:  смерть  Ланге  -  это   почти
неминуемая катастрофа для него,  разведчика, оказавшегося в этом чужом
городе без крова и связей.  Умер Ланге - значит,  с минуты  на  минуту
явятся  полицейские и сотрудники комендатуры.  Но еще раньше в коридор
выйдет Лизель и увидит,  что сталось с ее мужем,  только полчаса назад
здоровым, полным жизни!
     За дверью спальни раздались  нетвердые  шаги.  Аскер  отпрянул  в
сторону, круто обернулся. Увидел: ручка двери медленно поворачивается.
     Он метнулся к вешалке,  сорвал с нее пилотку и шинель  и  кинулся
вон из дома.


        Глава одиннадцатая

        1

     Лизель вернулась с похорон мужа обессиленная,  разбитая. Соседка,
крепко держа ее под руку,  довела до дому,  усадила, дала стакан воды.
Потом она ушла.
     Позвонили. Лизель отперла.  На пороге стояли штурмбанфюрер  Бруно
Беккер  и  штурмфюрер  Адольф  Торп.  За  ними маячил солдат с большим
пакетом.
     - Фрау Ланге, - сказал Беккер, сняв фуражку и поклонившись, - нас
прислал сюда господин военный  комендант  Остбурга.  Господин  военный
комендант  скорбит  по  поводу  преждевременной  смерти обер-ефрейтора
Герберта Ланге.  Солдат Ланге был примерным  воином,  хорошо  выполнял
свой  долг  перед фюрером и нацией,  и сейчас вермахт склоняет знамена
над его прахом.
     Произнеся эту тираду,  Беккер снова поклонился.  Торп, у которого
была забинтована шея и скула,  последовал примеру  начальника.  Солдат
стащил с головы пилотку.
     Женщина посторонилась.  Военные прошли в дом.  Они разместились в
гостиной полукругом - Лизель в центре,  Беккер и Торп по бокам. Солдат
положил сверток на край стола и вышел в коридор.
     Хлопнула входная дверь. Это пришла соседка, старая фрау Штрейбер.
С достоинством кивнув военным, она уселась рядом с хозяйкой.
     Воцарилось молчание.  Беккер прервал его,  откашлявшись. Затем он
сказал, обращаясь к спутнику.
     - А ведь этого могло и не быть.
     - Что поделаешь, такова, значит, судьба, - возразил Торп.
     - Судьба!  - Беккер горько усмехнулся. - Судьба тут ни при чем. -
Пальцы его задвигались,  ловко распустили узлы бечевки на  свертке.  -
Фрау  Ланге,  примите  этот небольшой знак внимания господина военного
коменданта.  Здесь немного консервированного молока,  а  также  масло,
сахар и варенье. Дочери и вам это будет очень кстати.
     Женщина чуть наклонила голову и вновь застыла в неподвижности,  с
глазами, устремленными куда-то поверх головы штурмбанфюрера.
     Обращаясь к Беккеру, Торп сказал:
     - Вы утверждаете, что судьба тут ни при чем? Но я не понимаю вас.
Ведь это был лишь несчастный  случай.  Внезапно  вынырнул  из-за  угла
грузовик и...
     - Грузовик!  - Беккер сердито поджал губы.  -  Если  бы  капралу,
который  прибыл вместе с супругом фрау Лизель с фронта,  не захотелось
вдруг водки, господин Ланге был бы сейчас жив и здоров.
     - Так  Ланге  бегал  за  выпивкой  для гостя?  - воскликнула фрау
Штрейбер.
     - Разумеется,  -  снисходительно  пожал  плечами  Беккер.  - Этот
парень  неисправимый  пьянчуга.  Фрау  Лизель  лежит  в  постели,   ей
нездоровится. А он посылает ее мужа за водкой.
     - Я слышала,  у таких бывают запои,  - испуганно проговорила фрау
Штрейбер.
     - Именно это с ним и случилось в тот злосчастный день,  -  кивнул
Беккер. - Вы очень точно определили.
     - И что же произошло дальше? - задал новый вопрос Торп.
     - Дальше?  - Беккер помолчал.  - Дальше случилось вот что.  Когда
Ланге отправился на рынок,  капрал выбежал за ним, окликнул. Ланге как
раз переходил улицу.  Он обернулся. Гость стал просить, чтобы тот взял
побольше спиртного. Тут-то и вынырнул из-за угла грузовик!..
     Вновь наступило молчание. Его нарушали лишь вздохи соседки.
     Беккер продолжал:
     - Но  и это не все.  Знаете,  что сделал этот человек,  когда под
колесами  пятитонки  хрустнули  кости  его  фронтового  товарища?   Вы
думаете,  попытался остановить какой-нибудь автомобиль,  чтобы отвезти
господина Ланге в больницу?  Ничуть не  бывало.  Он  поспешил  в  дом,
вытащил  все самое ценное из своего ранца,  затем из ранца Ланге и был
таков.
     При этих словах Лизель вскочила на ноги, свалив стул. В глазах ее
был ужас.  Поддерживаемая соседкой,  она вышла из комнаты  в  коридор.
Беккер  спокойно глядел ей вслед.  Пока хоронили Ланге,  контрразведка
поработала в доме покойного,  и штурмбанфюрер знал, что хозяйка найдет
ранцы пустыми.
     Раздался короткий женский вскрик.  Беккер и Торп были удивлены  -
он донесся не из спальни, где, они знали, находились вещи, а из кухни.
     В столовую вошел  солдат,  поманил  их  пальцем.  Контрразведчики
встали.  Солдат  подвел  их  к  двери  в кухню.  Беккер и Торп увидели
женщин, склонившихся над помойным ведром.
     - Пустое!  Оно  пустое,  фрау  Штрейбер!  - в отчаянии восклицала
Лизель.
     - Пустое,  милочка,  потому  что  я  сама  его опорожнила сегодня
утром, - отвечала соседка. - Вы спали, когда я его вынесла.
     - И... там ничего не было?
     Фрау Штрейбер с тревогой посмотрела на Лизель.
     - А  ящик?..  Черного  ящика  вы  там  не заметили?  - прошептала
Лизель.
     - В ведре? - Соседка вытаращила глаза.
     - Да!  - Лизель упрямо качнула головой.  - Ящик был!  Герберт так
берег его. Он сказал, что в нем много ценностей.
     - Но почему тогда их швырнули в это ведро?
     - Спрятали,  фрау Штрейбер,  спрятали,  а не швырнули. Это сделал
Герберт.  Он объяснил:  если в дом заберутся воры,  они  будут  искать
везде, но никому не придет в голову лезть в помойное ведро.
     - А кто знал, что ящик в ведре?
     - Герберт... и Краузе.
     - Подлый негодяй! - Фрау Штрейбер гневно выпрямилась.
     Лизель заплакала. Фрау Штрейбер помогла ей встать.
     Беккер коснулся плеча Торпа.  Гестаповцы скользнули  в  гостиную.
Минутой позже туда вернулись женщины.
     - Господин офицер, - сказала соседка, - вы были правы, фрау Ланге
действительно обокрали.  И я уверена, это Краузе, который прикидывался
другом Герберта.  Я буду молиться,  чтобы вы  нашли  вора  и  примерно
наказали.
     - Это и наше желание,  - ласково сказал Беккер. - Совершив кражу,
он,  очевидно, скрывается. Но где? Уважаемая фрау Ланге, помогите нам.
Вспомните,  какие он называл адреса,  фамилии? Что предполагал делать,
чем собирался заняться?..
     - Не знаю... Ничего не знаю, ведь он так мало пробыл у нас...
     - Ну,  а  ваш  муж?  Капрал  Краузе мог поделиться с ним планами.
Ланге ничего не рассказывал?
     - Ничего...
     - Вспомните, - настаивал Беккер.
     - Не  могу.  - Лизель с гримасой боли коснулась лба.  - Ничего не
помню...
     - Фрау  Ланге,  -  вмешался  Торп,  -  этот  тип может вернуться.
Надеюсь,  вы не останетесь в квартире одна?  Надо,  чтобы  кто-то  мог
сообщить нам.
     - Что вы,  что вы! - Соседка замахала рукой. - С бедняжкой день и
ночь нахожусь я. Все сделаю, будьте покойны!
     - Вы и вчера были с фрау Ланге? - спросил Торп.
     - Разумеется.
     - Весь день?
     - Да.
     - И...  кроме вас,  никого?  Никто из  знакомых  не  счел  нужным
явиться и выразить вдове свое соболезнование?
     - Почему вы так думаете, господин офицер? Здесь все время люди.
     - А вчера в послеобеденное время тоже были посетители?
     Старуха кивнула.
     - Да, человек десять.
     - Кто же такие?
     - Я их не знаю.
     - Ну, а вы, фрау Ланге?
     Лизель пожала плечами.
     Беккер и Торп переглянулись, встали.
     - Прощайте, фрау Ланге, - сказал Беккер. - Мы к вам еще зайдем.
     Выйдя из дома, контрразведчики сели в поджидавший их автомобиль.
     - Ну,  - произнес Беккер, снисходительно глядя на спутника, - что
вы теперь скажете?
     Торп значительно улыбнулся.
     - То-то  же!  Запомните:  всегда  добиваешься   большего,   когда
действуешь  мягко...  Допросив  ее  в обычном порядке,  мы бы не много
узнали. Она бы озлобилась, замкнулась - и дело с концом.
     - Но  все  же не установлено главное.  Мы не знаем,  где прячется
этот человек.
     - Зато  всплыла история с ящиком в ведре.  Ящик!  Что в нем могло
быть, Торп?
     - Поначалу я думал, взрывчатка.
     - Чепуха.  Будь это даже самая сильная  взрывчатка,  ее  едва  бы
хватило на то,  чтобы поднять на воздух какую-нибудь кузню...  Нет, то
была не взрывчатка!
     - Тогда оружие?
     - Но какое оружие можно запаковать в маленький ящичек?  Разве что
пистолеты  или  ножи.  -  Беккер  сделал паузу и закончил:  - Это была
радиостанция, Торп.
     - Во  что  бы  то  ни стало надо установить,  кто был на квартире
покойного вчера после обеда,  примерно между семью  и  восемью  часами
вечера.
     - Не понимаю.
     - Вчерашняя встреча с тем человеком произошла именно в семь часов
- и неподалеку от  дома  Ланге.  Я  сразу  почувствовал:  он  выглядит
подозрительно и здесь не случайно. Пошел следом и...
     - Дальше известно. Так вы думаете, они связаны?
     - Кто знает?  Но судите сами,  господин штурмбанфюрер.  Внезапная
смерть Ланге  автоматически  разоблачила  и  его  самого  и  спутника.
Поэтому-то   Краузе   стремительно  покинул  дом  покойного,  а  затем
действовал столь решительно,  когда почувствовал за собой слежку.  И я
спрашиваю себя: почему этот несомненно опытный и умелый разведчик идет
на такой риск,  как появление в районе дома Ланге?  И отвечаю:  потому
что  Краузе  хотел во что бы то ни стало заполучить оставленную рацию,
которую он не смог вынести раньше.
     - Смелая версия.
     - Смелая, - согласился Торп. - Смелая, но единственно приемлемая.
Если,  конечно,  в том ящике действительно был передатчик. Однако я не
кончил.  Краузе слонялся неподалеку от дома,  а в самом доме находился
кто-то  из  его  знакомых.  Можете вы поручиться за то,  что Краузе не
попросил кого-нибудь отправиться к вдове Ланге со специальной целью  -
изъять тот самый металлический ящик?
     - Нет,  - медленно проговорил Беккер, - я бы за это не поручился.
- Он скосил на собеседника глаза. - Однако вы не дурак, Торп.

        2

     Беккер и Торп были очень близки к истине.
     В тот день,  когда так нелепо погиб Герберт Ланге, механик завода
"Ганс  Бемер"  Отто Шталекер,  закончив работу в обычное время,  вымыл
руки,  переоделся и направился