к выходу. Здесь он задержался. У двери стояла группа эсэсовцев. Это был конвой из соседнего концентрационного лагеря. В цехах завода работало около сотни лагерников. По утрам конвой приводил их сюда, а в конце дня, пересчитав, препровождал в лагерь на ночевку. Стоя у выхода, Шталекер наблюдал, как, повинуясь крикам конвоиров, заключенные отходили в сторону, строились в группы и ковыляли во двор. Лагерников увели. На заводской двор со всех сторон стекались рабочие, направляясь к воротам. Здесь было устроено нечто вроде узкого коридора. По обеим его сторонам стояли вахтеры, бесцеремонно ощупывавшие каждого выходящего. Миновав контроль и оказавшись на улице, Шталекер зашагал по направлению к дому Ланге. На душе у механика было тревожно. Не давал покоя странный разговор с фрау Лизель. Подумать только - вернулся Герберт, и вот сейчас, через несколько минут, они увидятся! Шталекер глубоко верил своему старому дружку. Он знал, что Герберт - человек высокой чести и никогда, ни при каких обстоятельствах не способен на предательство. Но приезд Герберта был поистине необъясним. Вот и его дом. Сколько славных вечеров провели в нем Шталекеры и Ланге! Через минуту, потрясенный трагедией, которая разыгралась здесь несколькими часами раньше, Шталекер сидел у тела друга, поддерживая заливавшуюся слезами Лизель. Вдова, судорожно всхлипывая, в который раз пыталась рассказать о случившемся. Из ее отрывочных слов механику стало известно: Герберт вызвал его так срочно, чтобы познакомить со своим спутником. Далее Шталекер понял: Герберт не хотел покидать дом - видимо, чего-то боялся. В двери показался один из соседей Ланге - рабочий, которого Шталекер давно знал. Сосед поманил пальцем механика. Шталекер оставил вдову, вышел. Рабочий отвел его в конец коридора, боязливо оглянулся, зашептал: - Была полиция! - Зачем? - Сначала они явились со своим врачом, чтобы зарегистрировать смерть, составить протокол и прочее. - Ну, а потом? Они что, приходили еще раз? - Да. И тогда с ними были представители военной комендатуры. - Это естественно. Сосед неопределенно пожевал губами. - Они забрали документы Герберта. Знаете, я наблюдал за ними, когда они листали его удостоверение... Мне они не понравились - глаза так и шныряли по бумагам. И я подумал... - Ну, и в этом нет ничего странного, - равнодушно проговорил Шталекер. - Время военное; надо все уточнить, расследовать. Осторожность никогда не мешает. - Конечно, конечно, - заторопился сосед. - Но... - Они приходили и в третий раз? - спросил Шталекер, видя, что собеседник не договаривает. - Официально нет. Но только недавно тут вертелись два каких-то типа... 3 - На следующий день, как только прозвучал сигнал к окончанию работы, Шталекер заторопился к выходу. Он спешил домой, чтобы пообедать, а затем отправиться с женой в дом покойного друга. - Послушайте... - окликнули его сзади. Шталекер обернулся. Его догонял высокий человек в форме унтер-офицера. - Простите, как ваша фамилия? - спросил военный, подойдя и вежливо кивнув. - Меня зовут Отто Шталекер. - Вы механик? - Да. - Вы были у Ланге и все знаете, не так ли? - Был и все знаю. - Я тот, который приехал вместе с Гербертом. Нам надо поговорить. Где это можно сделать? Шталекер помедлил. - Быть может, куда-нибудь зайдем? Вскоре они сидели в маленьком кабачке, расположенном неподалеку от домика, где жил механик. Аскер рассказал о случившемся с Лизель припадке, о том, как произошла катастрофа с Гербертом, как сам он вынужден был немедленно уйти из дома. - Кто вы? - спросил Шталекер. - Я? - Аскер помедлил. - Я коммунист, товарищ Шталекер. Мы с Ланге дезертировали из вермахта, решив уйти в подполье. И помочь нам в этом должны были вы. Шталекер усмехнулся: - Вы говорите поразительные вещи, говорите прямо, не зная толком, с кем имеете дело! - Мне не остается ничего другого. - Аскер пожал плечами. - Погиб Герберт Ланге. Теперь я один, без документов. Вообще говоря, документы есть, но я лишился пристанища, и меня очень быстро схватят. А Герберт говорил о своем друге Шталекере только хорошее. Я многое знаю о вас, товарищ! - Допустим, что это так. Но мне о вас никто и словом не обмолвился. Простите, как вы разыскали меня? - Знал, где вы работаете, ждал неподалеку от завода. Закончилась смена. Люди стали выходить. Подошел к одному из рабочих, спросил, как найти механика Шталекера, и мне указали на вас. А я, повторяю, многое знаю о вас. Герберт рассказал мне все - как вы впервые встретились с ним на митинге в гамбургском порту в ночь, когда в Берлине горел рейхстаг, как затем поучали его, сидя за кружкой пива... Я знаю о вашем брате, погибшем от рук нацистов, да и о жене вашей - ведь и она побывала в их лапах. - Черт возьми! - вырвалось у Шталекера. - Но это не все. Мы прямо к вам и должны были идти. Однако в то утро у вашего дома стоял автомобиль с военными. И мы не рискнули... - Вы сказали, что являетесь коммунистом? - вдруг спросил Шталекер. - Да. - Немецким коммунистом? Аскер поглядел на собеседника, кивнул. - Я неспроста задал этот вопрос, - проговорил Шталекер. - Дело в том, что Герберт Ланге считался погибшим. Погиб, а потом вдруг объявился! - Как видите, извещение оказалось ошибочным... Вы же знаете, так случается. - Это не извещение, - покачал головой Шталекер. - Мне написал один солдат того полка, где служил Герберт. Он сам видел, как советские танки ворвались на позиции батальона Ланге. Оттуда мало кто выбрался живым. И Герберта среди них не оказалось... Аскер не ответил. Минуту он сидел, склонившись над кружкой, затем выпрямился и взглянул в глаза Шталекеру. - Я коммунист, - тихо сказал он. - И это все, что я могу сейчас сообщить о себе. Шталекер промолчал. - Что я могу для вас сделать? - сказал он после паузы. - Прежде всего надо пойти в дом Ланге. Сам я не могу... - Так вы не были там со вчерашнего дня? - Туда мне нельзя. - Аскер понял, что должен быть откровенным до конца. - Нельзя, товарищ Шталекер, потому что в том бою Ланге... действительно пропал без вести. И теперь, когда он мертв, все выяснится очень быстро. - Похоже, что уже, - проворчал механик. - Почему вы так думаете? - Приходила полиция. Затем какие-то военные. Вели себя странно... - Шталекер прервал себя: - Да, так что вам надо в доме Герберта? Аскер рассказал о спрятанном на кухне ящике. - В ящике радиостанция. Я не могу не сказать вам об этом: вы должны знать, какому подвергаетесь риску. - Понимаю, чем это пахнет... Позвольте, но где вы были вчера? Где провели ночь? - В развалинах какого-то дома... - И, конечно, ничего не ели? Аскер не ответил. Шталекер поднялся: - Идемте! Они вышли на улицу и вскоре оказались перед уже знакомым Аскеру маленьким домиком, окруженным цветочными клумбами. Шталекер отпер дверь, пропустил Аскера вперед, вошел сам. Навстречу вышла его жена. Шталекер представил Аскера. - Берта, - сказал он, - сейчас мы с тобой отправимся в дом покойного Герберта. Наш гость останется здесь. - Быть может, сперва пообедаем? Вы, наверное, голодны. - Нет. - Механик переглянулся с Аскером. - Нет, обедать будем после. Кстати, захвати свою большую сумку. Мы кое-что купим по дороге. Берта Шталекер вышла. Аскер сказал: - Фрау Лизель ничего не должна знать. - Понимаю... Кстати, вам надо переодеться. Роста мы примерно одинакового, только я чуточку толще. Сейчас принесу. Шталекер вышел и вскоре вернулся с коричневой пиджачной парой и сорочкой. Затем ушел снова и принес старые туфли. - Все, что у меня есть, - сказал он. - А доспехи ваши снимите и затолкайте под диван. Вернусь - уничтожим. 4 Отто и Берта Шталекер ушли. Аскер поспешно переоделся, приблизился к зеркалу. Оттуда на него глядел человек в мешковатом костюме, поношенном и несколько просторном, с усталым, помятым лицом. - Сойдет, - пробормотал он, переложил в карманы пиджака и брюк документы, пистолет, сигареты со спичками и вышел. Супруги Шталекер были уже в конце улицы. Аскер последовал за ними, держась в отдалении. Проводив Берту и Отто до дома покойного, он вздохнул с облегчением. Проверка прошла благополучно. Механик и его жена ни с кем по дороге не разговаривали, не подходили ни к одному из многочисленных телефонов-автоматов, встречавшихся на пути. Шталекеры скрылись в домике Ланге. Аскер неторопливо двинулся в обратную сторону, зорко приглядываясь к тому, что делается на улице. Правильно ли он поступил, оставшись в Остбурге? После гибели Герберта, казалось, уже ничто не мешало ему отправиться в соседний город, где находилось третье убежище. Однако уехать туда - значило спастись самому, но задержать выполнение задания. А здесь была еще надежда... И он не ошибся: удалось главное - он связался со Шталекером! Рассуждая так, Аскер дошел до перекрестка и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Быть может, тревога ложная и только показалось, что встретившийся на пути человек в светлом пальто слишком уж внимательно на него поглядел? Аскер вытащил сигареты и спички, как бы невзначай обронил коробок. Поднимая его, осторожно оглянулся. Так и есть - тот, в светлом пальто, неторопливо шел следом. Это был Адольф Торп. К сильным, волевым людям приходит в минуту опасности очень большое спокойствие, особенная собранность, ясность мысли. Это позволяет мгновенно оценить обстановку, принять нужное решение, быстро и точно осуществить намеченное. Таким ценным для разведчика качеством Аскер обладал. Но что он мог сделать сейчас, на пустынных в это предвечернее время улицах германского города - чужого, враждебного! Он прошел сотню шагов, еще сотню, задержался у витрины магазина, будто рассматривая выставленный товар, скосил глаза в сторону. Человек в светлом пальто не отставал: остановился Аскер - задержался и наблюдатель, подойдя к афишной тумбе. Все окончательно прояснилось. Продолжая путь, Аскер медленно опустил руку в карман, нащупал пистолет, отодвинул предохранитель. Позади еще один квартал. Дальше начинается улица, застроенная многоэтажными домами. И один из них, третий от угла, - с несколькими дворами. Кажется, проходными. Вчера, когда они с Ланге шли к дому Шталекера, неподалеку от этого здания слепой старик продавал газеты. Ага, вот он, на своем месте. Чуть дальше, как запомнил Аскер, вход в первый двор - узкий туннель. До него полсотни шагов. Дом с проходными дворами! У Аскера перехватило дыхание. Но ведь о них, вероятно, знает и тот, что идет следом. Знает и, конечно, не останется ждать на улице - устремится за ним в туннель. "Хорошо, - решил Аскер, - пусть идет!" Вот и дом - серая каменная громада. Только бы не оказалось людей у входа! Ворота, несколько вдвинутые в толщу стены, обозначились, когда до них осталось метров двенадцать. Они были свободны. Аскер заставил себя спокойно подойти к ним - и кинулся бежать. Скользнув в туннель, он отпрянул в сторону и затаился у стены, прикрывшись одной из створок ворот. Прошла секунда, другая, послышался шум шагов. На землю у входа легла короткая тень. Аскер затаил дыхание. Он бы и удары сердца приглушил, если б мог. Мгновение тень была неподвижна, потом двинулась. Из-за створки ворот появился профиль мужчины. Аскер отчетливо разглядел высокий красивый лоб, правильной формы нос, энергичный подбородок, пульсирующую на шее маленькую синюю жилку. В шею он и ударил - тем коротким сильным тычком, который долго тренировал и выучился производить безошибочно. Прежде чем Торп упал, Аскер подхватил его, прислонил к стене, снова ударил - на этот раз в подбородок - и опустил на землю обмякшее тело врага. Глубоко вздохнув, он вышел из ворот и неторопливо двинулся по улице. Машинально опущенная в карман рука наткнулась на рубчатую рукоять пистолета. Аскер вновь поставил его на предохранитель. Торп открыл глаза, оглядел сводчатый потолок, под которым лежал. Сильно болела голова. Он с трудом перевалился на живот, поднялся, цепляясь за стену. Подскочил прохожий. - Что случилось? О, у вас кровь! - Он указал на скулу Торпа, с которой падали тяжелые темные капли. - Позовите шуцмана, - с трудом проговорил штурмфюрер. Прохожий поспешил на перекресток и вскоре вернулся с полицейским. Возле Торпа стали собираться зеваки. Шуцман растолкал их, остановил проходивший автомобиль и усадил Торпа. Спустя полчаса штурмфюрер Торп, морщась от сильной боли в голове, сидел в своем служебном кабинете. Фельдшер бинтовал ему скулу и шею. Вошел Беккер. Его маленькие глазки гневно сверкали. Торп попытался встать. Беккер досадливо шевельнул плечом. - Сидите, сидите, - проскрипел он.- Вы можете вскочить при появлении начальника, щелкнуть каблуками, колесом выгнуть грудь, с собачьей преданностью глазеть на шефа. Но при всем этом вы остаетесь круглым идиотом! Фельдшер поспешил закончить работу и уйти. - Да, да, - продолжал бушевать Беккер, - вы идиот, Торп, идиот и тупица! Что вы наделали? Какой был приказ?.. Отвечать, когда спрашивает начальник! Торп пробормотал, что приказ гласил отправиться для наблюдения за домом обер-ефрейтора Герберта Ланге в сопровождении двух контрразведчиков. - Значит, втроем? - Да, господин штурмбанфюрер. - А вы? Что сделали вы? Отправились один, и вас провели, как ребенка. - Но кто мог подумать? - Торп заговорил торопливо, горячо: - Я увидел его, и сразу же возникли подозрения. Двинулся следом. Он ничем не показал, что заметил слежку. Я был спокоен - все идет, как надо, провожу его до логова, и тогда дело в шляпе. - "В шляпе"! - передразнил Беккер. - Если говорить о шляпе, то ею оказались вы, штурмфюрер Торп, с треском проваливший важнейшее поручение! - Но я не сказал всего... Итак, я шел следом. Я своевременно вспомнил, что мы приближаемся к дому с проходными дворами. Приготовился. Оказывается, об этом знал и он. Поставьте себя на мое место: до ворот дома десяток шагов, и преследуемый вдруг стремглав мчится к ним. Ведь, юркнув в ворота, он проскочит дворы, окажется на главной магистрали, а там - ищи его! Что бы вы предприняли? Накажи меня бог, если бы не кинулись вслед. Так поступил и я. А он сыграл на этом! На том, что ринусь за ним и вбегу в ворота. И - ждал меня... - Адольф Торп смолк, горестно наклонил голову. - Понимаете ли вы, Торп, что Ланге, у которого были найдены чужие документы, и тот, второй, посланы русскими? - Да, - прошептал Торп. - Они те самые парашютисты. - Наконец-то вы прозрели, Торп! Штурмфюрер застонал. - Вам, может быть, плохо? - издевался Беккер. - А то самое время закатить истерику. - Вы обозвали меня идиотом, но вы еще снисходительны ко мне. Я хуже, гораздо глупее и безнадежнее! Беккер сел, зажег сигарету. - Вы, Торп, - сказал он, - собственными руками швырнули кошке под хвост Железный крест, чин оберштурмфюрера, а может быть, и еще кое-что в придачу. Торп согласно наклонил голову. - Надо поймать парашютиста, - сказал Беккер, выставив кулаки. - Поймать, чего бы это ни стоило! Торп поднял руку, будто произнося присягу: - Клянусь, он не уйдет от меня! - Полагаю, - сухо проговорил Беккер, - что главную ставку следует делать на "Зеленого". Это подсказывает шеф, и он прав. Итак, все внимание "Зеленому". Тот, за которым мы охотимся, обязательно попытается с ним связаться. В заключение Беккер и Торп разработали план посещения вдовы Герберта Ланге. Как этот план был выполнен, читатель уже знает. Глава двенадцатая Супруги Шталекер вернулись домой часам к восьми. Аскер видел в окно, как они неторопливо шли по улице. Отто бережно вел под руку жену, он же нес и сумку фрау Берты. Не дожидаясь звонка, Аскер отпер дверь. Шталекер едва заметно кивнул. Пообедали молча. Потом фрау Берта ушла к себе, и мужчины остались одни. Шталекер встал, раскрыл стоявшую на диване сумку, извлек рацию. - Спасибо! - Аскер стиснул механику руку. Шталекер унес аппарат и через несколько минут вернулся. - Запомните на всякий случай: передатчик спрятан у сарая для угля. Там, возле сарая, собачья конура. В конуре он и лежит, под соломой. - И собака там? - Да, презлющая собака. - Что ж, - Аскер улыбнулся. - Это, пожалуй, остроумно. - Ну, а что будем дальше делать? - спросил хозяин дома. - Каковы ваши планы? Аскер не ответил. Помолчав, рассказал о том, что с ним произошло на улице. Шталекер задумался. - Трудное у вас положение. - В таких обстоятельствах легких не бывает... - Во всяком случае, - решительно сказал Шталекер, - вам где-то нужно выждать. Скажем, неделю. - Это было бы хорошо. Но - где? - Вы, как я понимаю, совершенно одиноки? Аскер промолчал. - Одиноки, - повторил Шталекер. - Следовательно, решение может быть одно. Придется остаться здесь. - Вы пойдете на такой риск? - негромко спросил Аскер. - Но у вас нет другого убежища! Аскер вновь промолчал. - Оставайтесь, - продолжал механик, - а потом посмотрим, как быть. - Нельзя, товарищ Шталекер. Слишком опасно, особенно для вас и супруги. Уже сейчас, конечно, вся служба безопасности поднята на ноги, чтобы найти меня и схватить. Ну-ка давайте поглядим на все глазами гестапо и абвера. Представим себе, как они могут рассуждать. Прежде всего скажут: тот, другой, прибыл вместе с Гербертом Ланге, остановился у него, то есть у Ланге - почему? Вероятно, потому, что не имеет в Остбурге квартиры. - Согласен, - кивнул Шталекер. - Дальше. Герберт Ланге, прибывший с чужими документами, мертв. Гость ушел из его дома, был выслежен, сумел ускользнуть. Значит, он в городе (надо учесть, что сейчас все выезды из Остбурга надежно перекрыты). Знает, что его ищут. Конечно, прячется. Но где? Скорее всего, у своих друзей или у друзей Ланге. - Словом, могут нагрянуть с обыском? - Все может быть, товарищ Шталекер. И тогда вам с фрау Бертой несдобровать. Тем более, что с точки зрения нацистов, прошлое ее небезупречно. - О себе вы не говорите, - проворчал механик. Аскер не ответил. Шталекер задумался. Он сидел, опустив голову на грудь, барабаня пальцами по столу. - Ладно, - сказал он, выпрямившись и поправляя галстук. - Решим так. Вы окончательно превращаетесь в штатского, а это, - он указал на мундир Аскера, - все это немедленно сжигает в печке фрау Берта. - Но... - О ней можете не беспокоиться. Берта прошла отличную школу ненависти к наци - концентрационный лагерь. И потом, черт возьми, она моя жена!" Словом, Берта знает о вас все. - Шталекер поправился: - То есть все то, что знаю я... - И о передатчике? - А вы думаете, я сам вылавливал его из помойного ведра? Это сделала она, - гордо сказал Шталекер. - Пока, я сидел возле покойника, успокаивая бедняжку Лизель и следя за обстановкой в доме, Берта действовала на кухне. Когда она вошла, без кровинки в лице, но спокойная, я понял, что дело сделано... Теперь скажу следующее. Чтобы вам было легче. Знайте: в моем доме уже возникали ситуации, подобные нынешней. Вы, словом, у нас не первый... Аскер с облегчением вздохнул. Наконец-то Шталекер заговорил в открытую. - Но мы отвлеклись от темы, - продолжал механик. - Таким образом, решено: ваше обмундирование сжигают, вы, одетый в штатское, сидите дома. А я отправлюсь потолковать о том, что с вами делать дальше. Но - условие: обещайте, что ни в коем случае не покинете дом, чтобы проверять, не стану ли я звонить в гестапо! Несмотря на всю серьезность минуты, Аскер не мог не улыбнуться. - Обещаю, - сказал он. - Итак, - проговорил Шталекер, не глядя на собеседника, - я представляю вас как немецкого коммуниста? Аскер кивнул. - Ну что ж, немецкого так немецкого. - Механик вздохнул. - Как будто договорились обо всем. - Он встал. - Я ухожу. Сидеть здесь, вести себя прилично и ждать. - Слушаюсь, - снова улыбнулся Аскер. Шталекер отворил дверь в соседнюю комнату. - Берта, - крикнул он, - мою шляпу и зонт! 2 Отто Шталекер пересек городской центр, затем довольно долго шел по нешироким улочкам северной окраины Остбурга. Несколько раз он заходил во встречавшиеся по пути магазины, купил пару носовых платков, отдал ремонтировать зонтик. И из каждого магазина, улучив секунду, он внимательно оглядывал улицу, редких прохожих... Шталекер шел к руководителю местной подпольной организации антифашистов и должен был соблюдать сугубую осторожность. Убедившись в том, что все спокойно, он неторопливо свернул в переулок, оказался перед большим мрачноватым домом и вошел в подъезд. Лифт поднял его на четвертый этаж. На площадку выходили три двери. Механик подошел к крайней справа, постучал. Отворилась соседняя дверь, находившаяся в центре площадки. Из нее выглянула женщина. - Нет их, - сказала она. - Уехали, и неизвестно, когда будут. - Очень жаль. - Шталекер вынул из левого кармана платок, вытер лоб, спрятал платок в правый карман. - Очень жаль, я так давно не видел фрау Юлию. Женщина посторонилась. Шталекер вошел в ее квартиру. За столом писал худощавый человек средних лет. Черная шелковая шапочка, закрывавшая лоб почти до бровей, придавала ему вид ученого. Он встал, протянул Шталекеру руку. - Что случилось, Отто? - Важное дело, - сказал Шталекер, кладя шляпу на краешек стола. - Понимаю, что важное, если вы пришли. - У меня прячется человек, которого я имею основания считать русским разведчиком. Собеседник, собиравшийся переложить на столе бумаги, задержал руку. - Быть может, я плохо понял. Беглый пленный? - Да нет же. - Шталекер сделал нетерпеливое движение. - Настоящий разведчик. Хотя, конечно, помалкивает на этот счет. Впрочем, он в таком положении, что молчание носит скорее символический характер. И Шталекер вкратце пересказал события истекших двух суток. Человек в шапочке сказал: - Кое-что уже знаю. Позавчера на рассвете в лесу, близ вокзала, были найдены три парашюта. Далее мне известно о происшествии у дома с проходными дворами. - Это был он! Я переодел его, но он не хочет оставаться у меня... Вам надо встретиться. - Он сам просил об этом? - быстро спросил собеседник. - Что вы! О вас он и не подозревает. Это - мое мнение. - Так... Какой он из себя, Отто? Опишите его. - Ему что-то около тридцати. Высок, светловолос, четкий профиль, светлые глаза. Широкоплеч и строен, чувствуется много энергии и силы. Еще: разговаривая, глядит прямо в глаза. - Он, я вижу, понравился вам? - Да, не могу этого скрыть. Между прочим, по облику настоящий немец. - Но вы говорите - русский? - Быть может, из эмигрантов. Кстати, назвался германским коммунистом. - Любопытно. - Знаете, мы как-то сразу стали понимать друг друга. - Любопытно, - повторил человек в шапочке. - Встречу нельзя откладывать. - Хорошо. - Собеседник Шталекера задумался. - Адрес, которым вы пользовались прошлый раз, помните? - Домик у железнодорожного моста? - Да. Там, где мы прятали польского профессора. Время явки, сигнал - все, как и прежде. - Итак, сегодня? - Да. 3 Наступил вечер. Огни в домике Шталекера были погашены. Фрау Берта стояла у раскрытого окна, придерживая за ошейник собаку, которую незадолго до этого перевели из конуры в дом. Висевшие над камином старинные часы зашипели, раздалось десять ударов. - Время, - прошептала, фрау Берта. - О всемогущий господи, помоги моему мужу и его другу в их святом помысле, не оставь своими заботами и милостями! Прошло еще несколько минут. Потом за окном, где-то вдали, раздались короткие автомобильные гудки, послышался рокот мотора. Овчарка глухо зарычала. - Тихо, Дик. - Женщина пригладила шерсть на загривке собаки. - Тихо, нельзя шуметь! Сигналы услышали и мужчины. - Скорее, Краузе, - прошептал Шталекер. - Скорее, ему нельзя останавливаться! Шталекер и Аскер отворили дверь, поспешили к калитке. По обеим сторонам дорожки росли цветы, и сейчас, в ночную пору, от них шел сильный, пьянящий аромат. Шум мотора стал слышнее. Аскер, поглядел в сторону, откуда он доносился, увидел смутно вырисовывавшийся в темноте грузовик. Машина приближалась. Шталекер нагнулся, пошарил в цветах и извлек передатчик, который заблаговременно перетащил сюда. Затем он отодвинул щеколду калитки. Когда грузовик поравнялся с домом, шофер распахнул дверцу. Шталекер и Аскер выбежали на тротуар и на ходу вскочили в кабину. Дверца захлопнулась. Машина увеличила скорость. Где-то в центральной части города перед автомобилем замаячил патруль. Шофер грузовика, молодой парень с темной повязкой на левом глазу, сказал: - Если остановят, все мы - рабочие с "Ганса Бемера". Везем песок. Застряли у реки из-за неисправности мотора. Пропуска на всех троих в порядке. Машина неторопливо проследовала мимо поста. Два солдата и полицейский равнодушным взглядом проводили тяжело осевшую под грузом песка восьмитонку. Спустя полчаса грузовик оказался на противоположной окраине Остбурга. Домики, окруженные крохотными садиками, стояли здесь далеко друг от друга. Впереди маячила громада железнодорожного моста. - Подъезжаем, - сказал Шталекер, взявшись за ручку дверцы. - Вон тот дом, среди деревьев, с двумя окнами, закрытыми ставнями. Видите, Краузе? - Да, - кивнул Аскер. Грузовик принял вправо, сбавил скорость. Дверца распахнулась. Шталекер и Аскер выпрыгнули из кабины. Автомобиль дал газ и уехал. - Даже не поблагодарили его, - пробормотал Аскер. - Бог даст, еще встретитесь! Шталекер приблизился к окну, постучал в ставень - дважды и немного погодя третий раз. Из-за ставня раздался ответный удар. - Идемте, - сказал Шталекер. Они миновали парадную дверь, на которой висел тяжелый замок, обошли дом. В задней стене Аскер увидел вторую дверь, поменьше. Шталекер толкнул ее, пропустил Аскера, вошел сам и затворил дверь, повернув ключ в замке. Щелкнул выключатель. Стало светло. Из комнаты вышел мужчина, с которым Шталекер встретился несколькими часами раньше. Секунда, и, вскрикнув, он кинулся к Аскеру. Шталекер был ошеломлен. На его глазах руководитель остбургского подполья Шуберт и незнакомый ему человек тискали друг друга в объятиях, выкрикивали какие-то слова, целовались... Оскар Шуберт! Аскер мгновенно вспомнил лето минувшего года, город на северо-западе Силезии. Ценой больших усилий он был заброшен в этот важный район нацистской Германии, чтобы установить местонахождение тщательно законспирированной школы по подготовке агентуры противника, выявить шпионов, обучаемых для действий в тылах советских войск. Трудная задача удалась. И вот он едет в лес, где скрывается группа беглецов из немецкого концентрационного лагеря - Аскер должен предупредить антифашистов о том, что убежище их обнаружено, гестапо и полиция безопасности готовят операцию... Там, в лесу, он впервые встретился с Шубертом. У Аскера оказались весьма важные данные. Их необходимо было немедленно переслать руководителям советской разведки. Но Аскер не имел средств связи. Как быть? Шуберт посоветовал ему перейти линию фронта, а сам с товарищами взялся уничтожить агентурную школу - теперь, располагая новыми материалами, можно было надеяться, что это удастся... Позже Аскер узнал, что Оскар Шуберт сдержал слово. Но было известно и другое - почти все участники операции погибли. И вот сейчас Шуберт, живой и невредимый, стоит перед Аскером, широко улыбается, щурит свои большие светлые глаза!.. - Да, - говорит он, откидывая назад сильно поседевшие волосы, - там было жарко, я уж думал - не выбраться... Но - жив! Уцелел всем чертям назло, чтобы встретить вас на этом свете! Шталекер наконец обрел дар речи, взял руку Аскера, крепко пожал. - Простите меня, приятель, - сказал он, - теперь верю, что вы - немецкий коммунист! - Ну, а я могу теперь сказать, что вы ошибаетесь. Шталекер растерянно посмотрел на Шуберта. - Возвращайтесь домой, Отто, - сказал Шуберт. - Вам пора, уже ночь... - Да, Оскар. - Шталекер обернулся к разведчику: - Доброй ночи, товарищ! - Он протянул Аскеру руку, улыбнулся: - А ведь у меня чутье на хорошего человека! - И у меня! - Аскер хитро прищурил глаз. - Я тоже не ошибся, не так ли? Шталекер ушел. Шуберт взял Аскера под руку, провел в соседнюю комнату, усадил на диван. - Рассказывайте. - Прежде всего несколько вопросов. В Остбурге действует организация антифашистов? - Да. - И во главе ее - вы? - Так решили... - И давно вы здесь? - Без малого год. После ликвидации школы из наших только трое уцелели. Мы перебрались в Польшу, пробыли там что-то около месяца. Затем было решено направить меня сюда. - Понятно. - Аскер помолчал. - Товарищ Шуберт, вам знакомо такое имя: Макс Висбах? - Сварщик с завода "Ганс Бемер"? - Он самый. Мне надо установить, что это за человек. - О нем хорошо отзываются. - Я бы хотел поближе приглядеться к Висбаху. Да и вообще, можно устроить так, чтобы за ним понаблюдали? - Полагаю, да. - Должен сказать, что Висбах сейчас главное для меня. - Лично хотите им заняться? - Это было бы лучше всего. Видимо, придется пожить в вашем городе. Шуберту было непонятно, почему вдруг советский разведчик интересуется каким-то сварщиком. Но он, сам опытный подпольщик и конспиратор, вопросов не задавал. - Пожить в городе, - повторил Шуберт. - Тогда придется где-то работать. Нужна легальность. - Да. - Аскер встал, прошелся по комнате. - У меня хорошие документы. Очень хорошие. Не страшна никакая проверка. - А свидетельство шофера есть? - вдруг спросил Шуберт. - Ведь вы неплохо водите машину. Помню, как петляли на своем "штеере" там, в лесу. - Шоферское удостоверение в порядке. Но прежде хотелось бы изменить внешность. Шуберт вопросительно поглядел на собеседника. - Не думайте обо мне слишком плохо, - сказал Аскер. - Никаких накладных бород или повязок на глазу. Просто обрею голову, чуть отпущу усы. И - очки. Обычные. Скажем, со стеклами плюс один, простенькие... - Это будет. - Затем костюм. Что-нибудь типичное шоферское - фуражка с лаковым козырьком, куртка поскромнее, бриджи, высокие башмаки на шнуровке. - Для этого потребуется время... - Что ж, подожду. Все равно надо, чтобы отросли усы, - усмехнулся Аскер. - Иначе слишком опасно. Тот, с кем я столкнулся у дома с проходными дворами, хоть мельком, но все же видел меня. - Есть еще вдова Герберта Ланге. Вначале у меня мелькнула мысль предупредить ее, чтобы помалкивала. Но, подумав, понял, что делать этого нельзя. - Ни в коем случае! Она в таком состоянии... - Аскер опустил голову. - Бедняга Герберт... Как все нелепо получилось! Представляю, как Лизель убивается. И конечно, считает меня мародером, вором, словом, самым большим мерзавцем. - Ничего, будем надеяться, что все обойдется, - ободряюще сказал Шуберт. - Ведь фотографии вашей они не имеют... А вот со мною посложнее. О, меня знают великолепно! Каждый шпик может заприметить. Поэтому днем не выхожу, в ночное время - лишь в случае крайней необходимости. Как, например, сегодня. А в общем, рискую ничуть не больше любого солдата, который под пулями идет в атаку... - Он помолчал. - Да, тяжело. Тяжело, но нам не надо другой жизни, пока не кончится война и Германия не вздохнет свободно. Подумать только, что они сделали с людьми, как искалечили их души! - Шуберт встал, взволнованно заходил по комнате. - Иной раз спрашиваю себя: неужели это тот самый народ, что дал миру Гете и Эйнштейна, Бетховена и Баха?.. Нет, нет! - воскликнул он, видя, что Аскер сделал протестующий жест. - Хотите сказать: это не народ - кучка предателей и прохвостов? Знаю, все знаю. Но почему они взяли верх именно в моей стране! Он смолк. Молчал и Аскер. Так прошло несколько минут, Шуберт снова сел, нервно постучал пальцем по столу. - Я знаю: они сгинут. Ни тени сомнения! Но сколько предстоит сделать, чтобы нация снова обрела себя, вновь налилась силой!.. Вы понимаете, какую именно силу я имею в виду? Аскер кивнул, взял его руку. - То-то же, - Шуберт вдруг широко, по-детски улыбнулся. - Но давайте о вас поговорим... Желаете вы на тот завод, где работает Висбах? - Это было бы подходяще. Но я не знаю, какие у вас возможности... - Кое-какие имеются. На заводе работает наш человек. - Шталекер? - Есть еще и другой... Словом, попробуем. Не выйдет - попытаемся на соседний, а там будет видно. - Оскар, - проговорил Керимов, положив ладонь на руку немца. - Год назад вы рассказывали о своей жене и дочери. Ведь они остались в лагере. И... никаких сведений? Шуберт не ответил. Глава тринадцатая 1 Восьмого ноября 1923 года город Мюнхен был взбудоражен. Во всю ширину мостовых двигалась пестрая толпа. Мелькали береты и тирольские шляпы с перышком, штатские пиджаки и военные кителя без погон, ботинки и высокие лаковые сапоги. Но больше всего было каскеток и коричневых рубах, заправленных в такого же цвета бриджи. Демонстранты, основательно подогретые пивом и водкой, самозабвенно орали нацистские песни. Почти каждый размахивал резиновой дубинкой, хлыстом, стальным прутом. Из баров а кабачков выбегали новые группы бюргеров, мелких лавочников, студентов, дельцов, раскрасневшихся от спиртного, с бутылками и палками в руках. Они вливались в толпу, которая все росла. Вскоре шествие запрудило улицы. В реве демонстрантов тонули свистки полицейских и гудки автомобилей, тщетно пытавшихся проложить себе дорогу. Толпу вели двое. Один был почти старик - неторопливый, чопорный, важный, с отличной выправкой, свидетельствовавшей о том, что это бывший военный. Другой - лет тридцати, остроносый, тонкогубый, с жидкой челкой над лихорадочно блестевшими темными глазами. Первый был генерал Эрих Людендорф, второй - Адольф Шикльгрубер, Гитлер. Так начался "пивной путч" мюнхенских нацистов, целью которого был государственный переворот. В толпе путчистов можно было заметить малого лет двадцати пяти, рыжеволосого, кряжистого и сутулого, с толстым багровым затылком. Он имел привычку выставлять вперед подбородок и щурить маленькие, узко посаженные глаза, а при ходьбе - сильно размахивать руками, такими тяжелыми и длинными, что они, казалось, доставали до колен. Всем этим парень сильно напоминал гориллу, на которую почему-то напялили штаны и высокие башмаки на шнуровке. Он горланил громче других и первым швырнул булыжник в окно еврейского магазина, когда путчисты подходили к Фельдхеррнхалле1. Звали парня Гейнц Упиц. 1 Фельдхеррнхалле - здание-памятник германским полководцам в Мюнхене. В том году "пивной путч" с треском провалился. Гитлера и некоторых нацистов даже засадили в тюрьму, в которой "бесноватый Адольф", кстати, и написал свою гнусную книжонку "Майн кампф2". 2 "Моя борьба" Несмотря на неудачу, нацисты не отчаялись. И среди тех, кого Гитлер запомнил в тот день, был обезьяноподобный Упиц. Вторично Гейнц Упиц был отмечен фюрером в февральские и мартовские дни тридцать третьего года, когда гитлеровцы устроили провокационный поджог рейхстага, а вслед за тем - избиение коммунистов и всех прогрессивно настроенных людей. В ту пору Упиц действовал не покладая рук. Он был одним из тех, кто выследил и схватил Эрнста Тельмана. В третий раз об Упице вспомнили в канун июньских событий тридцать четвертого года. В эти дни Гитлер заканчивал подготовку к новой Варфоломеевской ночи - расправе над сотнями видных членов своей партии, ставших неугодными ему и Герингу. Гейнц Упиц был вызван, обласкан и назначен на ответственный участок операции. После завершения "ночи длинных ножей", или, как еще назвали ту ночь сторонники Гитлера, "чистки Рема", об Упице с похвалой отозвался сам Герман Геринг. С тех пор Гейнц Упиц пошел в гору. Некоторое время он работал в АПА3, затем был назначен в одно из управлений гитлеровской тайной политической полиции, которое занималось контрразведывательной работой на территории своей страны, а с началом войны - и в оккупированных Германией государствах. 3 АПА - внешнеполитический отдел гитлеровской партии, один из центров нацистского шпионажа. Гейнц Упиц проявил недюжинные способности, воспитывая кадры провокаторов и шпионов. Он, например, отличился при подготовке пресловутого "Плана вейс"4. Он был одним из немногих особо доверенных лиц, которых посвятили в строжайшую тайну, зашифрованную как операция "Гиммлер". Больше того, Улицу и еще одному человеку, речь о котором будет ниже, собственно, и принадлежала сама идея операции. Сущность ее заключалась в том, что в 1939 году гестапо раздобыло некоторое количество польских военных мундиров, оружия и удостоверений личности военнослужащих польской армии, снабдило всем этим группу немецких агентов, которая затем напала на радиостанцию в пограничном с Польшей городе Глейвице. Провокация удалась - все видели трупы "подлых поляков", то есть немцев-лагерников, на которых парни из гестапо напялили польскую одежду с соответствующими документами в карманах, расстреляли и оставили там, где происходили "стычки". 4 "План вейс" - "Белый план" - нацистский план нападения на Польшу. Печать Третьей империи, Японии и Италии хором завопила о "польских агрессорах". Повод, для того чтобы ввести в действие "План вейс", был налицо. И Польша запылала в огне войны. За участие в этой операции Гейнц Упиц получил рыцарский Железный крест с мечами, очередной чин, а также личную награду Генриха Гиммлера - золотое кольцо и кинжал дивизии СС "Тотен копф". С тех пор прошло немало времени. Гейнц Упиц орудовал в Германии, во Франции и Норвегии, в Югославии и Чехословакии, действовал весьма энергично, как говорится, не за страх, а за совесть. Руководство ценило его, не обходило наградами и чинами. И теперь, к середине 1944 года, группенфюрер1 Упиц был одним из видных деятелей фашистской контрразведки. 1 Группенфюрер - чин в организациях и учреждениях СС, соответствует генерал-лейтенанту. В тот вечер, когда Аскер Керимов встретился с Шубертом, Гейнц Упиц покинул свой уютный особняк в Берлине, сел за руль большого открытого "мерседеса", вывел машину за город и погнал по широкой бетонной дороге на северо-запад. Группенфюрер Упиц любил быструю езду. Это позволяло отключать сознание от обычных забот и дел. А нервы генерала очень нуждались в отдыхе: почти каждый день с фронтов приходили вести, одна неприятнее другой. С некоторых пор опытный полицейский Гейнц Упиц почуял новую грозную опасность. Впрочем, опасность была не так уж нова, о ней давно знали, ибо возникла она в тот самый момент, когда нацисты пришли к власти. Этой опасностью был народ. Но прежде на народ можно было плевать; схватив за глотку, его держали в страхе и повиновении, дурачили безудержной демагогией и спекуляцией на национальных чувствах и чаяниях немцев. Да, прежде это было возможно. Теперь же, когда вся страна из конца в конец покрылась солдатскими кладбищами, когда армии Советов штурмовали подступы к восточным границам Германии, а над фатерландом день и ночь висели эскадры бомбардировщиков англичан, американцев, русских, теперь простые немцы стали задумываться над многим. И Упиц, к которому стекалась самая объективная и полная информация со всех уголков страны, видел, что люди уже не только шевелят мозгами, но действуют, и с каждым днем все активнее. С фронта сообщали: сделанные на лучших германских заводах авиабомбы, торпеды, снаряды, мины частенько не взрываются, ибо оказываются начиненными песком или какой-либо иной дрянью. В Берлине саботажники вывели из строя главный цех одного оружейного завода. На другом заводе одновременно сгорели все электромоторы. И так - повсюду. Не лучше обстояли дела на транспорте. В прифронтовой зоне эшелоны вермахта летели под откос от руки партизан; в глубоком тылу поезда с военным грузом выводились из строя германскими антифашистами и беглецами из лагерей... Полная луна стояла высоко в небе. Дорога просматривалась хорошо, и Упиц до отказа прижал ногой педаль газа. Машина рванулась вперед. Вскоре стрелка спидометра закачалась у цифры 120. Через полтора часа машина подъехала к развилке дорог. Основное шоссе шло дальше, на Гамбург. Пологий и широкий съезд вел на запад. Группенфюрер оглянулся и, убедившись, что шоссе свободно, повернул руль влево. Еще через час "мерседес" Упица, на минуту притормозив у контрольно-пропускного пункта, въехал в Остбург. Высокого гостя ждали. Едва автомобиль остановился у здания гестапо, к нему поспешили штандартенфюрер Больм и штурмбанфюрер Беккер. Почтительно поздоровавшись, они проводили генерала в приготовленные апартаменты - гостю был отведен коттедж, расположенный рядом со зданием контрразведки. В кожаной папке, которую нес с собой штандартенфюрер Больм, находились материалы, относящиеся к появлению в Остбурге Курта Краузе и Герберта Ланге. Группенфюрер Упиц прибыл специально по этому делу. Материалы не могли порадовать генерала. На след спутника Герберта Ланге пока напасть не удалось. За домом покойного велось тщательное наблюдение, все посетители были подвергнуты негласной проверке. Однако в гестапо понимали: тот, кто извлек запрятанную в кухне радиостанцию, вряд ли вновь появится в домике Ланге. Поэтому контрразведка главное внимание уделяла Лизель. Адольф Торп навещал ее каждый день. Но женщина, испытавшая сильнейшее нервное потрясение, была в тяжелом состоянии. В ответ на настойчивые расспросы Торпа она твердила одно и то же: в доме в эти дни было полно народу, приходили какие-то люди, но кто именно, она не помнит. Или не хочет вспомнить? Торп подозревал, что так оно и есть. Но это были лишь догадки, не больше. Гестапо разузнало о всех связях и знакомствах Герберта Ланге на заводе, где он служил до мобилизации в вермахт. В поле зрения контрразведки попало человек двадцать. В списке значился и механик Отто Шталекер. Дальнейшая проверка показала, что почти все эти люди присутствовали на похоронах. Ниточка потянулась. 2 Директор завода артиллерийских снарядов и фаустпатронов "Ганс Бемер" Артур Кюмметц выбрал в ящике большую сигару, понюхал ее, аккуратно обрезал ножичком кончик и зажег. Вошла секретарша. - Господин Карл Кригер, - сказала она, вопросительно посмотрев на директора. Кюмметц скосил глаза на большие часы в углу кабинета. На них было одиннадцать. Часы начали бить. - Минута в минуту, - проворчал Кюмметц. - Однако он точен, этот Кригер. И он кивнул секретарше. Та впустила в кабинет пожилого человека в аккуратном черном костюме с галстуком-бабочкой. Это был заведующий заводской канцелярией Карл Кригер. Начался утренний доклад. Все шло по раз и навсегда заведенному порядку, который директор Кюмметц самолично разработал и весьма ценил. Кригер был краток. Изложив в нескольких словах существо дела, он передавал шефу бумаги, которые тот подписывал и возвращал. Когда с бумагами было покончено, Кригер поднялся. Кюмметц вновь взглянул на часы. Доклад длился пятнадцать минут - ровно столько, сколько и полагалось. Он отпустил Кригера. Однако у дверей заведующий канцелярией задержался. - Простите, забыл доложить... Кажется, я нашел подходящего человека. - Шофера? - Да. - Конечно, женщина? - Мужчина, господин директор? - Из восточных рабочих? - Нет. - Кто же тогда? - Немец, господин директор. - Вы сказали: немец? - Да. - И не калека? - Он не инвалид... То есть инвалид, но не в том смысле. У него целы руки и ноги, видят оба глаза. Он великолепный шофер, но... Словом, чуть-чуть свихнулся. Его вылечили, но от военной службы пока освободили. Так что практически здоров. Молод, силен и великолепно водит машину. - Но что с ним стряслось? - Был под бомбежкой. - Кригер покрутил у виска указательным пальцем. - Однако все это в прошлом, господин директор. - Свихнулся? - Директор отшвырнул сигару. - Не хватает только, чтобы моей машиной управлял сумасшедший. Сами-то вы в рассудке, предлагая мне такого шофера? Кригер пожал плечами. - Вам решать господин директор. Но вы приказали достать шофера, дважды напоминали об этом. А где сейчас отыщешь здорового парня, который бы ходил без дела? Быть может, все же вызовете его? - Он здесь? - Да, я сказал ему, чтобы пришел. На всякий случай. - Хорошо. Но откуда он взялся? - Пришел во вторник, господин директор. Вы знаете - в этот день я принимаю посетителей. Вот он и явился. Прежде чем докладывать вам, я проверил его, как мог. Мы вышли, и я посадил его за руль своего "оппеля". Мы проехали всего несколько километров, но я понял, что могу его смело рекомендовать. Разумеется, как шофера. Что касается документов, то будет, конечно, особая проверка, и тогда... - Ладно, - сказал Кюмметц, - давайте его ко мне в кабинет. Кригер вышел. Через минуту он вернулся и ввел в кабинет Аскера. Наголо обритая голова, темные усы щеточкой, какая-то смесь робости и растерянности в широко открытых светлых глазах за стеклами очков - все это в сочетании с тесноватой в плечах курткой зеленой саржи и желтыми фланелевыми бриджами сильно изменило внешность разведчика. Кюмметц внимательно оглядел простоватого и, видимо, чуточку неуклюжего парня. "Из деревенских", - подумал он. - Фамилия? - Генрих Губе, - отчеканил Аскер, вскинув голову. - Мне надо отвечать: "господин директор", - сказал Кюмметц. - Вы поняли? - Так точно, господин директор! Кюмметц более четверти века провел на военной службе и больше всего на свете ценил дисциплину и порядок. Аскер был уведомлен об этом и действовал по строго разработанному плану. - Документы! Аскер вынул и подал паспорт, шоферское свидетельство, воинское удостоверение, бумагу из госпиталя. - Вы смотрели их? - спросил Кюмметц заведующего канцелярией. - Да, господин директор. Кюмметц полистал бумаги, бросил на стол. - Откуда родом? - Вот, господин директор. - Кригер положил перед ним лист бумаги. - Я опросил шофера Губе и все записал. - Восточная Пруссия, - пробормотал Кюмметц. - Из Пиллау? - Так точно, господин директор. Только не из самого города, а километров пять к югу. Там хутора. Я с хутора Зельде. Аскер отвечал твердо, не боясь ошибиться или напутать перед человеком, который оказался бы вдруг жителем тех самых мест. И Пиллау и Зельде были изучены еще в Москве, изучены в совершенстве, до мельчайших подробностей. Столь же подробно мог охарактеризовать Аскер и членов "своей" семьи. Кроме того, как уже говорилось в одной из глав, советская разведка предусмотрела, что, проверяя личность Керимова-Губе, немцы могут сделать запрос в Восточную Пруссию. В этом случае из Пиллау пришел бы благоприятный ответ... - Жарко сейчас в ваших краях, - сказал директор. - Жарко? Никак нет. У нас же всегда ветерок с моря. Дует и несет прохладу... - Я говорю о другом, - с досадой прервал его Кюмметц. - Сейчас Пруссия переживает тяжелые дни, Губе. Аскер чуть наклонил голову. - Тяжело, господин директор, - сказал он. - Что правда, то правда. - А как вы очутились в наших местах? - спросил Кюмметц, еще раз внимательно ощупывая взглядом стоящего перед ним посетителя. - Сам не знаю, господин директор. Последнее, что я помню, - это вой пикировщика русских, затем меня что-то толкнуло в голову... Очнулся в санитарном эшелоне. И вот - оказался в Гамбурге, госпиталь 22-40. Вылечили - приехал сюда. Прочитал ваше объявление в "Остбургер цейтунг". Хотел было... - Но почему не едете к себе, в Пиллау? Кюмметц видел, как стоящий перед ним человек смущенно опустил голову, как ссутулились его плечи, раскрылись сжатые в кулак пальцы. - Говорите, - потребовал Кюмметц. - Вы же сами заметили, что там горячо, господин директор, - тихо сказал Аскер. - А я хлебнул войны вот до сих пор. - Он провел рукой по горлу. - Не поеду. Здесь проведу те несколько месяцев, что положены, мне на отдых. Я ведь знаю: и полгода не пройдет, как опять повестка, и будь добр - надевай погоны. - А в Гамбурге почему не остались? - Та же причина, господин директор. Дня не проходит, чтобы не прилетели англичане или американцы. Порт горит, город горит. Да, в Гамбурге и в Пруссии - один черт. - Шофер Генрих Губе - счастливчик, родился в сорочке, - сказал заведующий канцелярией. Кюмметц повернул к нему голову. Кригер пояснил: - Через день после того, как Губе выписался, госпиталь 22-40 взлетел на воздух. - Д-да, - пробормотал директор. - Но откуда об этом знаете вы, Кригер? - После того как Губе явился ко мне, я звонил в Гамбург. Комендатура подтвердила все то, что сейчас он рассказал. Хотя, конечно, это предварительно, и мы пошлем туда официальный запрос. Туда и в Пиллау. Кюмметц задумался. Затем он задал Губе еще несколько вопросов - о службе, о семье, об автомобилях, на которых шоферу приходилось работать. Ответы давались четкие и точные. Все свидетельствовало о том, что Губе человек уравновешенный, и Кюмметц немногим рискует, доверившись ему как шоферу. Зазвонил телефон. Директор снял трубку, назвал себя. Внезапно лицо его расплылось в улыбке. Он даже привстал с кресла. - Приветствую вас, господин группенфюрер, - радостно сказал Кюмметц. - Счастлив слышать ваш голос, еще более рад тому, что не забываете старых друзей!.. Ну, разумеется, и я. Послушайте, а не позавтракаете ли вы у нас, милейший Упиц? Фрау Кюмметц была бы счастлива... Дела? Да, да, я понимаю. Ну что же, если не гора к Магомету, то Магомет к горе, как говорят на Востоке. Я так хочу видеть вас, что бросаю все и немедленно еду! Кюмметц положил трубку. Он был весел, довольно потирал руки, улыбался. Что-то насвистывая, вышел из-за стола, снял с вешалки шляпу. Аскер подал ему плащ. - Кригер, - сказал директор, направляясь к двери, - займитесь этим человеком. Мы возьмем его на испытательный срок. - Не начать ли испытание сейчас, господин директор? - сказал Кригер. - Быть может, новый шофер и отвезет вас? Кюмметц остановился, озадаченно поглядел на Аскера. - Хорошо, - сказал он. - Отведите шофера Губе в гараж, и пусть он подает мой автомобиль. Кригер и Аскер вышли. Вскоре Аскер подкатил к подъезду в легковом автомобиле. Директор ждал на тротуаре. Новый шофер плавно притормозил, выскочил из машины, распахнул перед Кюмметцем дверцу. - К зданию гестапо, - сказал тот, усевшись. 3 Проводив взглядом автомобиль, Кригер вернулся к себе и принялся за работу. Вскоре зазвонил телефон. - Слушаю, - сказал Кригер, сняв трубку. - Да, это я. Нет, нам уже не требуется шофер. Мы только что взяли подходящего человека. И он дал отбой. На другом конце провода, в телефонной будке на окраине города, повесил на рычаг трубку Отто Шталекер. - Молодец, - прошептал он. Похвала эта относилась к Кригеру, ближайшему другу и помощнику Оскара Шуберта... В начале тридцатых годов партия Гитлера развернула деятельную подготовку к захвату власти в стране. Силы нацистов, поддерживаемых финансовыми и промышленными магнатами, непрерывно росли. Тень паучьей свастики легла на немецкий народ. Противостоять нацистам мог только рабочий класс. Но пролетариат Германии был ослаблен предательской деятельностью социал-демократов, влияние которых в те годы было еще довольно сильно. Коммунисты трезво оценивали обстановку. Они понимали: в этих условиях может случиться так, что нацисты добьются своего. И компартия предприняла ряд мер, чтобы не оказаться безоружной перед лицом надвигавшейся опасности. Первое, что следовало сделать, - это сохранить кадры. И вот, в трагические для страны дни февраля - марта 1933 года, когда провокация с поджогом рейхстага помогла нацистам привести к власти своего фюрера и отряды штурмовиков взламывали двери в домах, отыскивая коммунистов, партия рабочего класса Германии ушла в подполье. Некоторые члены КПГ и примыкавшие к партии активисты задолго до этого получили особое задание. Сущность его заключалась в том, чтобы проникнуть в партию Гитлера - НСДАП и в ее органы, закрепиться там и вести работу в стане врага. Такое задание выполнил и беспартийный экономист Карл Кригер. Помогло то, что он, как это знал ортсгруппенлейтер1 Остбурга и другие нацистские заправилы города, был выходцем из мелкобуржуазной среды: отец Кригера имел магазин меховых изделий. 1 Ортсгруппенлейтер - руководитель местной организации НСДАП. В 1932 году Карл Кригер оформил свое членство в НСДАП. На стене гостиной его дома появился большой портрет Гитлера, на бархатной скатерти ломберного столика - экземпляр "Майн кампф" в переплете алого сафьяна с тиснением. С тех пор Кригер жил двойной жизнью, полной опасностей и тревог. Он должен был непрестанно доказывать свою преданность режиму. И Кригер делал это весьма старательно. Он, в частности, принимал активное участие в июньских событиях 1934 года, о которых уже упоминалось, охотился, как и Гейнц Улиц, за сподвижниками Эрнста Рема, был беспощаден к тем, кого должен был разыскать и уничтожить. Что ж, совесть его не протестовала - эти люди, как бы они ни относились к Гитлеру, все равно были нацистами, злейшими врагами рабочего класса Германии. После июня положение Кригера в НСДАП окончательно укрепилось. Он был принят в СС, а затем получил тепленькое местечко управляющего канцелярией завода "Ганс Бемер". Директор Кюмметц высоко ценил Кригера за точность и исполнительность и полностью ему доверял. Таков был Карл Кригер. Закончив телефонный разговор со Шталекером, он задумчиво полистал бумаги нового шофера, вызвал стенографистку и продиктовал запрос в гамбургскую военную комендатуру на Генриха Губе. - Чья подпись? - спросила стенографистка. - Директора завода. Отпечатайте, отнесите господину Кюмметцу подписать и отправляйте. Стенографистка взяла блокнот и вышла. Кригер был спокоен за результат запроса. Выполняя поручение Шуберта устроить на завод Краузе, он специально побывал в Гамбурге и проверил то, что днем раньше узнал по телефону: госпиталь уничтожен, а военная комендатура располагает только списками находившихся в нем на излечении людей. И в одном из этих списков, после того как с ними "ознакомился" Кригер, появился и Генрих Губе... Прошло дней десять. Аскер, встретившись с Кригером на заводе, шепнул, что хотел бы поговорить. Вскоре он сидел в кабинете заведующего канцелярией, старательно заполняя анкетный лист. - Вам знакома такая фамилия: Гейнц Упиц? - спросил Аскер. - Группенфюрер СС? - Да. Человек этот прибыл в Остбург, и я несколько раз возил к нему директора. - Они хорошо знают друг друга. Кюмметц - матерый нацист, окончил в прошлом "Хоэ шуле"1, занимал пост целленлейтера2. Фигура, словом, достаточно мерзкая. - Кригер усмехнулся. - О лучшем "хозяине" вы не могли и мечтать. Ко всему, он еще и старый член СС. 1 "Хоэ шуле" - фашистская партийная школа в гитлеровской Германии. 2 Целленлейтер - руководитель низовой организации НСДАП. - Да... - Аскер помедлил. - Мы уезжаем с ним. И не куда-нибудь, а в Аушвиц3. 3 А у ш в и ц - немецкое название концлагеря Освенцим. - Что там понадобилось Кюмметцу? Ага, понимаю, пленные? Рабочая сила? Странно, но он ничего мне не говорил. Кригер встал, прошелся по кабинету. - Когда вы едете? - спросил он. - Послезавтра. - Так... Кстати, вчера пришел ответ из полиции. Проверка закончена, и вы утверждены в должности. - Спасибо... Я бы хотел напомнить о сварщике Висбахе. - Да, я знаю. Шуберт говорил мне. Висбахом занимаются. К вашему возвращению кое-что проясним. Все предпримем, что в наших возможностях. Но не рассчитывайте на слишком многое. Боюсь, что в отношении этого человека вы ошибаетесь. Сегодня вновь наводил справки. О нем говорят только хорошее. - Вы не так поняли меня. Я ни в чем его не подозреваю. Просто хочу ближе приглядеться к нему, вот и все. 4 На следующее утро, когда Аскер вез директора на завод, Кюмметц осведомился, готова ли машина к поездке. - Вчера, поставив автомобиль в гараж, я бегло его осмотрел, господин директор. Полагаю, надо будет кое-что подтянуть. - Хорошо, - сказал Кюмметц, - действуйте, да поторапливайтесь; я распоряжусь, чтобы вам помогли. Приехав на завод, Аскер поставил машину в бокс. Почти тотчас же явился присланный Кригером механик. Им оказался Отто Шталекер. Они быстро исследовали мотор, затем подлезли под автомобиль. Аскер возился у заднего моста, в то время как механик проверял тяги рулевого управления и тормозную систему. Внезапно гаечный ключ, которым действовал Шталекер, сорвался и с силой ударил в раму автомобиля. Послышался резкий дребезжащий звук. Вдвоем они очистили раму от грязи и обнаружили трещину. У Аскера мелькнула мысль. - Позвоните Кригеру, - сказал он, - сообщите о повреждении и попросите, чтобы прислал сварщика. Самого лучшего! Шталекер вылез из-под машины и поспешил к телефону. Расчеты Аскера оправдались. Кригер прислал Макса Висбаха. Это был человек лет сорока пяти, с приятным открытым лицом, высоким лбом, обрамленным волнистыми седеющими волосами. Особенно красивы были его глаза - большие и умные. Висбах приветливо поздоровался со Шталекером, которого знал по заводу, коротко кивнул Аскеру и полез вниз. Он внимательно осмотрел поврежденное место, простучал по остальным частям рамы, чтобы убедиться в их исправности. - Продолжайте работу, - сказал он, - я подойду к концу смены, покажу, куда подогнать машину. Там и заварим. Висбах ушел. Аскер и Шталекер вновь принялись за работу, вычистили и промыли карбюратор и фильтр, осмотрели свечи, аккумулятор, подкачали шины. Висбах пришел в пять часов. Аскер вывел автомобиль из бокса и направил в цех, где находилось хозяйство сварщика. Ремонт был закончен в десять минут. - Признателен вам. - Аскер протянул сварщику руку. - За мною пиво. - Что ж, - усмехнулся Висбах, - пиво - это не так уж плохо. Особенно если рядом хороший собеседник. - Завтра мы уезжаем с господином директором. На несколько дней. Вернемся, и я отыщу вас. - Хорошо. Значит, до вашего возвращения. К концу рабочего дня автомобиль ждал директора у подъезда. - Машина готова, - сказал Аскер, распахивая перед Кюмметцем дверцу. - Можем ехать хоть сейчас. - Обращаясь ко мне, надо добавлять "господин директор", - ворчливо напомнил Кюмметц, хотя в душе был доволен расторопным и исполнительным шофером. Глава четырнадцатая 1 Утром Аскер и Кюмметц покинули Остбург. Путешествие начали рано, и часам к десяти машина уже въезжала в Берлин. Огромный город был мрачен, молчалив. Шел дождь, по краям мостовых текли мутные ручейки. Вода несла в канализационные решетки щепу, обрывки бумаги и прочий мусор, смытый с тротуаров. То и дело попадались дома без крыш, без окон, одиноко торчащие стены, иссеченные осколками, покрытые копотью, в которой дождевые струи промыли длинные грязно-серые полосы. Такими же унылыми, бесцветными показались Аскеру немногочисленные прохожие - мокрые, сгорбленные фигурки, торопливо шлепавшие по лужам. Итак, путешествие началось. Что принесет оно? Освенцим!.. Название этого гитлеровского концлагеря все чаще появлялось в документах советской разведки. И было очень полезно добыть побольше сведений об Освенциме. Мысли Аскера перенеслись к Висбаху. Первая встреча с ним ничего не дала. Разумеется, Аскер и не надеялся разобраться в человеке, побеседовав с ним несколько минут. Но какое-то впечатление, пусть самое поверхностное, должно же было остаться! А его не было... Директор прервал размышления Аскера. - Ведите машину через центр, - сказал он. - Едем в Бреслау, там и заночуем. Они миновали Шпандау, затем проехали по другому району Берлина - Моабиту, свернули на широкую Унтер-ден-Линден. Здесь пришлось замедлить ход - по улице сплошным потоком двигались военные грузовики и бронетранспортеры. - Сворачивайте, - распорядился директор, когда проехали под Бранденбургскими воротами, миновали рейхстаг и Тиргартен, - проедем мимо аэродрома Темпельхоф, там начинается великолепнейшее шоссе. Аскер повиновался. Вскоре машина выбралась из города и устремилась на юго-восток. Кюмметц сказал правду. Дорога и впрямь была хороша, Выложенная большими бетонными плитами, Широкая и ровная, она будто сама стлалась под колеса автомобиля. И Аскер все увеличивал скорость. - У вас прекрасный автомобиль, господин директор, - сказал он, чтобы поддержать разговор. - Я ездил на многих марках, но никогда еще не водил "бьюик". Видимо, трофей? Кюмметц кивнул. - Эти американцы умеют делать автомобили, - проворчал он. - Что правда, то правда. - Нет! - Аскер оторвал от руля и значительно поднял руку. - "Бьюик" хорош, но я бы не променял "мерседес" или, скажем, "хорх" ни на какие "бьюики" или "линкольны". И мотор, и коробка скоростей, и система подвески - все несравнимо, господин директор! - Да, это и мое мнение. - Кюмметц с интересом взглянул на водителя. - Давно вы за рулем, Губе? Аскер рассмеялся. - Вот не поверите, господин директор. Но бывает же так! Вы задаете вопрос, а я должен ответить - сегодня у меня юбилей: исполняется двадцать восемь лет мне самому и десять лет моему шоферскому удостоверению. Он полез в нагрудный карман, извлек и передал Кюмметцу документ. Директор считал себя добряком и демократом. Кроме того, он хорошо помнил указание фюрера, сделанное еще до войны, на одном из партейтагов в Мюнхене, о необходимости крепить единство германской нации, наций господ и покорителей мира. Поэтому, просмотрев удостоверение и найдя его в полном порядке, Кюмметц сказал, что следует отметить этот двойной юбилей. Вон, впереди, зеленеет лужайка и на ней - группа деревьев. Там они и сделают привал. Кстати, давно наступило время завтракать. Проговорив это, Кюмметц взглянул на шофера и с удовлетворением отметил на его лице смущение и признательность. - Мы с вами немцы, Губе. Мы немцы, и этим все сказано! - Кюмметц снисходительно похлопал шофера по плечу. Путники провели на лужайке полчаса. Аскер расстелил на траве газету, уставил ее припасами - у Кюмметца оказался солидный запас еды. Директор извлек из кармана плоскую флягу с гофрированной пробкой. - Спирт, - сказал он, отвечая на вопросительный взгляд шофера. - Этот спирт, Губе, панацея от всех несчастий и бед. Кюмметц выпил и предложил флягу Аскеру. - Нельзя, - проговорил Аскер. - Когда я за рулем, в рот не беру ни капли. Директор одобрительно кивнул. Это была проверка, которую он устроил новому шоферу. Кюмметц вновь выпил, налил себе еще, затем опрокинул и четвертый стаканчик. Тощий затылок и дряблые щеки директора порозовели, в глазах зажглись огоньки. Длинными тонкими пальцами он то и дело отправлял в рот большие куски холодной свинины, громко чавкая и щуря свои и без того небольшие глаза. Ел Кюмметц долго и жадно. Наконец с завтраком было покончено. Директор завинтил флягу, поднес к уху, взболтнул и с сожалением покрутил головой. Затем встал, походил по траве, разминая затекшие ноги. Аскер собрал остатки еды и отнес в машину. - Продолжаем путешествие, - сказал Кюмметц, закурив и усевшись в автомобиль. Спирт скоро подействовал. Директор сидел, привалившись к борту машины, улыбался и что-то негромко напевал. - Но вы не спрашиваете, Губе, за каким чертом понесло меня в этот Аушвиц? - вдруг проговорил он, хитро взглянув на Аскера. Аскер пожал плечами. - Я полагал, это меня не касается, господин директор. - Вы верно полагали. - Кюмметц качнулся. - Но вы хороший шофер, и я посвящу вас. Мы едем за людьми. За новыми рабочими для завода. - Но у вас и так трудится много пленных. - А теперь... их будет гораздо больше! Речь Кюмметца стала отрывочной, бессвязной. Он вдруг смолкал на полуслове, потом торопливо выкрикивал фразу. Временами голос его спускался до шепота, и тогда Аскер вообще не мог ничего разобрать. Все же он понял, почему директор так спешил с отъездом. Оказывается, военные власти Остбурга предупредили, что скоро с завода будет взята в вермахт новая большая группа рабочих-немцев, и Кюмметц должен успеть заменить их пленными. - А почему мы едем так далеко? - Э, мне предложили людей из окрестных лагерей: "Берите, герр Кюмметц, что вам нравится!" - Директор гневно качнул головой. - Берите!.. А что я там найду, если уже давно перерыл весь контингент? Ведь не дремлют и директора других заводов. - Конечно, - подтвердил Аскер. - И тут вмешалось провидение, Губе. Оно явилось в образе моего старинного друга, который неожиданно приехал в Остбург по делам службы. О, мой друг занимает высокий пост. Конечно, он нашел, как мне помочь. Два пятиминутных разговора по телефону с Берлином - и я получил право как следует порыться в Аушвице! - И все же вы могли бы не ехать так далеко, господин директор. Я слышал, большой лагерь есть возле Веймара - это куда ближе. - Бухенвальд? - Да. Кюмметц затряс головой, визгливо рассмеялся. - Браво, Губе! - воскликнул он. - Вы мне все больше нравитесь. Но я уже был в том лагере. Был, понимаете? Я забрался в Бухенвальд еще весной, мой мальчик! О, у меня отличные связи, и для Бухенвальда я не искал бы протекции. Заместитель коменданта лагеря - мой племянник. Понимаете, племянник? И все же мне нечего делать в Бухенвальде. Там действуют люди Крупна и Хейнкеля. А после них мало что остается... 2 Часам к пяти прибыли в Бреслау. Утром путешествие продолжалось. Вскоре замелькали городки Верхней Силезии - Опельн, Беутен, Катовице. В этих местах год назад Аскер действовал под именем оберштурмфюрера Краузе, выслеживая руководителя агентурной школы, здесь, в лесном убежище, он и повстречал впервые Оскара Шуберта... Проехав Катовице, машина свернула на юг. Спидометр "бьюика" отсчитал еще километров тридцать. Впереди замаячили какие-то строения. Местность была всхолмлена. Машина взлетела на возвышенность, и строения стали видны лучше. - Аушвиц, - сказал директор. Аскер с удивлением вглядывался в раскрывшуюся перед его глазами картину. Ему не раз приходилось видеть гитлеровские концентрационные лагеря на Востоке. Это были участки, наспех огороженные колючей проволокой, где вкривь и вкось торчали грубо сколоченные бараки, темные и смрадные. А иной раз не было и бараков - только огороженная ржавой проволокой и рвами земля, на которой вповалку лежали, умирая голодной смертью, люди. Теперь же он видел огромную территорию, тщательно распланированную и, казалось, благоустроенную. Большие бараки стояли ровными рядами, полускрытые зеленью деревьев. Лагерь во всех направлениях пересекали прямые, широкие дороги. В стороне высилось квадратное сооружение - по виду фабрика или завод, из труб которого шел густой дым и вырывались языки пламени. Повсюду виднелись группы людей, выполнявших какие-то работы. Общее впечатление было такое, что здесь царят мир и спокойствие. В стороне послышался свисток локомотива. К Освенциму приближался длинный товарный состав. "Наверное, за продукцией завода", - подумал Аскер. Подъем кончился. Машина скользнула по широкому пологому спуску. У подножия холма ей преградил путь шлагбаум. - Куда и зачем следуете? - спросил вышедший из будки лейтенант. Кюмметц протянул ему бумагу. Офицер прочитал и сделал знак стоявшему поодаль солдату. Тот поднял шлагбаум. - Торопитесь, - сказал лейтенант. - Как раз поспеете на представление. При этом он ухмыльнулся. Аскер был озадачен. Он скосил глаза на спутника. Тот, видимо, тоже не знал, что означают слова офицера. Их проверили еще на двух постах и в конце концов направили к пассажирской платформе, где должен был находиться помощник коменданта. На платформе было людно. Сюда группами и в одиночку спешили офицеры и солдаты из расположенного неподалеку участка лагеря. Один из эсэсовцев, уже немолодой гауптштурмфюрер, увидел машину и поспешно направился к ней. - Как вы сюда попали? - спросил он. Кюмметц вновь извлек из кармана бумагу. - От группенфюрера Упица, - пробормотал эсэсовец. - Прошу документы. Кюмметц и Аскер предъявили удостоверения, паспорта. Гауптман просмотрел их и вернул. - Я Вернер Кранц, помощник коменданта Аушвица, - сказал он. - Будете иметь дело со мной. Но, простите, пока я занят. - И долго нам ждать? - спросил Кюмметц. Гауптштурмфюрер поглядел на железнодорожный состав. Паровоз сбавлял ход. Скрипели тормоза. Красные грузовые вагоны вздрагивали, постукивая тарелками буферов. - Нет, - сказал Кранц, - недолго. Эшелон обычный. Это продлится не больше часа. И он вернулся на перрон. Поезд остановился. У каждого вагона встало по нескольку солдат с автоматами и дубинками. В поезде был пассажирский вагон. Из его двери на платформу выпрыгнул молодой офицер с погонами штурмфюрера. Он и Кранц пожали друг другу руки. - Ну, - сказал Кранц, - кого привезли на этот раз? - Все тех же, господин гауптштурмфюрер. Евреи из Венгрии. - Сколько? - Две с половиной тысячи голов. И штурмфюрер вручил помощнику коменданта лагеря толстый запечатанный пакет. Кранц, не вскрывая, передал пакет стоявшему рядом унтер-офицеру, махнул рукой. - Не мешкайте, - вполголоса проговорил он, - на подходе еще два эшелона. Унтер-офицер пустился по перрону бегом. Он вбежал в будку со стеклянной дверью, включил микрофон, щелкнул по нему пальцем. - Внимание! - сказал он, и голос его, усиленный громкоговорителями, загремел по перрону. - Внимание! Эта информация предназначена для заключенных, которые только что прибыли и еще находятся в вагонах. Евреи, вас доставили в лагерь Аушвиц, где отныне вы будете жить и работать. Мы не хотим вам зла, мы обеспечим вас жильем, одеждой, едой. Но мы требуем беспрекословного повиновения. За малейшее неподчинение - расстрел на месте. Сейчас вас выпустят из вагонов. Вы разделитесь - мужчины отдельно, женщины и дети - отдельно. Вы снимете с себя все свое платье, а также нижнее белье и обувь, аккуратно сложите там, где будет указано. Затем вы пройдете в душ, на дезинфекцию, после чего вам выдадут новое платье и белье. Повторяю: за неповиновение - смерть, за слишком медленное раздевание - смерть, за попытку уклониться от дезинфекции - смерть. Внимание, охране открыть двери вагонов! Эсэсовцы сбили с дверей теплушек толстую проволоку. Двери со скрежетом раздвинулись. Из вагонов посыпались люди с чемоданами, корзинами, дорожными мешками. Те, что помоложе, спрыгивали и спешили помочь женщинам с детьми. Старики, на которых напирали сзади, тяжело падали на платформу и торопливо отползали в сторону, чтобы не быть раздавленными. Матери, надрываясь в крике, звали детей, которых потеряли в сутолоке. Малыши плакали и продирались сквозь толпу, пытаясь отыскать родителей. Громче всех рыдала девочка лет трех. Маленькая, смуглая, с большими голубыми глазами, в которых застыл ужас, она металась по платформе, прижимая к груди башмачок с красным пушистым помпоном. Заработали дубинки эсэсовцев. Не давая узникам опомниться, их стали сгонять в большой оцепленный солдатами круг. - Мужчины - направо, женщины и дети - налево, - командовал громкоговоритель. - Скорее, евреи, не мешкайте. Помните: за промедление - смерть! Как бы в подтверждение этого где-то негромко хлопнул выстрел, и в воздухе повис протяжный вопль. Толпа застонала, шарахнулась от вагонов, заторопилась. Группа дюжих эсэсовцев прикладами карабинов отделяла молодых и сильных мужчин. Таких набралось человек триста. Их построили и увели. Остальные раздевались здесь же, на платформе. Женщины были так ошеломлены, что не пытались сопротивляться. Они покорно раздевали детей, стаскивали с себя кофты, юбки, нижнее белье. - Складывайте вещи аккуратно, - гремел громкоговоритель, - оставляйте на одежде деньги, кольца, браслеты, серьги, часы, медальоны, ожерелья и другие ценности. Ничто не пропадет - за это ручается германская армия. Не прошло и четверти часа, как все прибывшие в эшелоне (за исключением группы мужчин, которых увели) были раздеты донага. Эсэсовцы встали в два ряда, образовав узкий коридор, протянувшийся от перрона к дверям огромного облицованного красным кирпичом здания, на фронтоне которого было выведено: "Бад"1. По этому живому коридору хлынул поток голых людей. 1 Бад - баня. Минут через двадцать люди были загнаны в помещение. За ними затворились тяжелые металлические двери. Тогда откуда-то появилась колонна лагерников в рваных полосатых халатах. Все оставленное на перроне было запихано в холщовые мешки, и колонна унесла их. Подошел улыбающийся гауптштурмфюрер Кранц. - Ну, - сказал он, взглянув на часы, - как видите, я не хвастал: прошло только сорок пять минут. Три четверти часа, и все. И никаких эксцессов, трагедий. Полагаю, по возвращении вы доложите группенфюреру Упицу, как мы тут выполняем свой долг. - Они все... сразу? - пробормотал Кюмметц. Кранц рассмеялся. - Это абсолютно безболезненно, уверяю вас. Гуманнее не придумаешь. Запирают двери, включают газ. Постепенно наступает состояние приятного оцепенения. Оно переходит в сон. И - все кончено: ты уже в райских кущах! Аскер взглянул на перрон. Несколько мужчин в халатах поливали из шлангов платформу. Сильные струи воды шипели и пенились. На середине платформы валялся детский башмачок с красным пушистым помпоном. Вода подхватила его, закружила, понесла. Секунда, другая, и башмачок исчез в сточной канаве. Где-то вдали послышался свисток паровоза. К Освенциму приближался новый эшелон... 3 Аскер ночевал в маленькой комнате одного из коттеджей административного городка, расположенного вне зоны концлагеря. Поднялся он рано и чувствовал себя скверно, так как почти всю ночь провел без сна. Он побрился, спустился вниз, где, как ему объяснили, имелась столовая, выпил стакан кофе. Есть не хотелось. Еще вчера, подъезжая к лагерю, Аскер почувствовал странный запах. От Освенцима шел ни с чем несравнимый густой, тяжелый дух. Аскер, сколько ни старался, не мог определить его природы. Он даже подумал, что это только чудится - перенервничал, и вот мерещится всякая чертовщина. Но прошла ночь, наступило утро, а смрад не пропадал. И это начисто отшибало аппетит. Выйдя из столовой, он оглядел машину. "Бьюик" следовало помыть - бока его были серы от пыли. Неподалеку стоял щегольской "мерседес". - В чем дело, приятель? - крикнул шофер "мерседеса", высовываясь из кабины. Аскер показал руками, как поливают из шланга. Шофер вылез из машины, протянул руку. - Фриц Фиттерман, - представился он. - Очень рад. - Аскер пожал руку, назвал себя. - Недавно здесь? - Вчера привез хозяина. Дружок группенфюрера Упица. Слыхали о таком? Шофер с уважением кивнул. - Так вам что, помыть машину? Аскер коснулся ладонью пыльного бока "бьюика". - Бедняга очень в этом нуждается. Мы проехали без остановки почти от самого Гамбурга. - Серьезное дельце? - Не знаю. - Аскер пожал плечами. - Кажется, за людьми. - Он вынул сигареты, угостил шофера. - А ты кого возишь? - Помощника коменданта. - Ловко. - Аскер хлопнул Фиттермана по плечу. - К нему мы и приехали. Виделись вчера. А хозяин, верно, и сейчас с ним. - Он взглянул на часы. - Приказал приготовить машину к десяти, сейчас девять с минутами. Может, успеем помыть, а? - Садись за руль. До мойки было не больше километра. Аскер и Фиттерман постояли в стороне, пока рабочий - пожилой, сухонький заключенный - старательно поливал машину из брандспойта. - Давно ты здесь? - спросил Фиттермана Аскер. - С самого основания лагеря. Скоро будем праздновать пятилетие Аушвица. Прибыли сюда в тридцать девятом году. Вокруг было картофельное поле, и ничего больше. А теперь? - Шофер значительно поджал губы. - Нет, ты погляди вокруг. Город, настоящий город! - А это что - завод? - Аскер показал на здание с трубами, из которых шел густой черный дым. - "Завод"! - Фиттерман ухмыльнулся. - Послушай, да ты, оказывается, и вовсе желторотый. Ведь ты в Аушвице, парень! - Ну так что? - А то, что дымить круглые сутки здесь может только один "завод" - крематорий. Крематорий! Теперь Аскер мог не доискиваться причины смрада, которым был отравлен воздух Освенцима. Из ворот зоны лагеря показалась группа женщин - истощенных, одетых в серые балахоны, свисавшие с плеч длинными грязными лохмотьями. - Повели на прогулку невест, - сказал Фиттерман. Окруженные эсэсовцами с овчарками на поводу, женщины куда-то брели, стараясь не отставать друг от друга. Сбоку шла красивая немка в офицерском мундире, с огромным догом на цепочке. - Оберауфзеерин1 Мария Мандель, - проговорил вполголоса шофер, кивнув на немку в мундире. 1 Оберауфзеерин - начальница женского отделения концлагеря. - Куда их ведут? - спросил Аскер. - На Унион. - Унион? - Завод боеприпасов. Расположен недалеко. Там работает много этого сброда. Подошел мойщик со шлангом. - Ваш автомобиль готов, мсье, - прошамкал он беззубым ртом. Фиттерман швырнул ему сигарету. Аскер раскрыл портсигар и извлек еще две штуки - больше дать он не рискнул, это было бы неосторожно. Глаза мойщика радостно блеснули. Он схватил сигареты, низко поклонился, отбежал в сторону, закурил. - Кто же эти женщины? - проговорил Аскер, оглядывая узниц, которые подошли совсем близко. Мойщик услышал, спрятал сигареты в рукав. - Я мог бы помочь, мсье. - Подойди! - приказал Фиттерман. Мойщик приблизился. - Ты знаешь их? - спросил шофер "мерседеса". - Здесь женщины из разных стран, мсье. Я не знаю всех, но что касается француженок... Вы слышали такое имя: Поль Вайян-Кутюрье? В сознании Аскера возник образ одного из основателей и руководителей Коммунистической партии Франции, выдающегося деятеля международного рабочего движения, талантливого писателя и публициста. В свое время Аскер с увлечением прочел его рассказы из сборника "Солдатская война". - Так вот, - продолжал мойщик, - женщина, идущая в третьем ряду - она в халате, который разодран на боку сверху донизу, и в обмотанных брезентом башмаках, - это его жена, Мари-Клод Вайян-Кутюрье. - За что она здесь? - Не знаю, мсье. Мари-Клод - видная общественная деятельница в своей стране. Наверное, провинилась. Вероятно, было за что. О, мсье Анри Петен знает, что делает!.. - Дальше! - потребовал Фиттерман. - Вы, может быть, слышали также имя Жака Соломона, зятя профессора Ланжевена - видного физика, ученика великого исследователя атомного ядра, академика Пьера Кюри? Поглядите на ту, что идет рядом с госпожой Вайян-Кутюрье, справа. Это дочь профессора Ланжевена, жена Жака Соломона - Элен Соломон. Фиттерман присвистнул. - Смотри-ка! Любопытно, кто это заарканил этакую кралю? Мойщик, опустив глаза, молчал. Одна из женщин стала отставать. Видно было, как спутницы пытались принудить ее идти, подталкивали, поддерживали под руки. Но ничего не помогало. Узница быстро теряла силы, двигалась все медленнее и вскоре оказалась в хвосте колонны. Здесь она задержалась и, напрягая всю волю, некоторое время шла вровень с другими. Аскер облегченно вздохнул. Но вдруг лицо женщины исказилось гримасой боли, она вскрикнула, резко качнула головой, как бы отказываясь от борьбы, которую вела сама с собой, вышла из колонны и села. Аскер взглянул на мойщика. Тот был бел. Рука, в которой он держал сигарету, дрожала. Оберауфзеерин Мандель обернулась и что-то прокричала заключенной. Та с отчаянием покачала головой. Колонна продолжала путь. Женщина сидела, обхватив руками голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Шедший последним эсэсовец вытащил пистолет и выстрелил ей в спину. Узница мягко ткнулась лицом в землю и, скрюченная, осталась лежать без движения. Мойщик обернулся. Он часто дышал, судорожно раскрывая рот. - Кажется, я знал и ее, - прошептал он. - Кажется, это была мадам Майя Политцер, жена философа профессора Жоржа Политцера... И пленный криво усмехнулся. 4 Кюмметц появился у "бьюика" в сопровождении помощника коменданта лагеря гауптштурмфюрера Кранца. Директор был доволен, улыбался, шутил. Он и Кранц громко разговаривали. Из их беседы Аскер понял, что первые двести рабочих уже подобраны, а сейчас подыщут и остальных. С этой целью Кюмметц и Кранц направляются в зону, где размещены пленные с Востока. Они уселись в автомобиль Кранца. Машина уже готова была тронуться, когда Кюмметц увидел своего шофера и подозвал его. - Поедете с нами, - сказал Кюмметц. - Быть может, придется помочь в отборе: нам нужно несколько шоферов и механиков. Аскер сел рядом с Фиттерманом. Поездка длилась долго - лагерь был разбросан на огромной территории. Побывали в блоках, где содержались чехи, поляки, сербы, словаки. Наконец эта часть лагеря осталась позади. Машина выехала на дорогу. - К русским, - распорядился помощник коменданта. Фиттерман направил машину в сторону, где смутно белели строения. Это были блоки советских военнопленных. Зону окружали две стены из колючей проволоки с оголенным электрическим проводом вверху, по которому шел ток высокого напряжения. Перед проволокой был ров. - Район "зондербехандлунг"1, - сказал Кранц. - Здесь содержится категория пленных НН. 1 "З о н д е р б е х а н д л у н г" - особое обращение с пленными, имеющее целью их уничтожение. - Категория "Нахт унд небель эрлас"2, - усмехнулся Кюмметц. 2 "Нахт унд небель эрлас" - "Мрак и туман" - гитлеровская директива об уничтожении пленных. - Ого, - воскликнул Кранц, - вы и это знаете! Кюмметц хмыкнул, иронически скривил губы. - Все, что здесь творится, не такая уж большая тайна. В Германии знают об Аушвице и не обманываются в отношении того, что в нем происходит. Разве только не совсем точно представляют себе масштабы. - Да, - задумчиво протянул Кранц, - такое не спрячешь... Машину помощника коменданта лагеря знали. Ворота раскрылись, и она въехала в зону. Фиттерману пришлось тотчас же принять в сторону - навстречу двигалась большая колонна заключенных. - Куда это их? - спросил Кюмметц. - Работать. - Ловко. - Директор взглянул на часы. - Скоро полдень, а они только отправляются. Вот тебе и особая зона. Да это курорт, а не лагерь. - На работу их выгоняют с рассветом, - сквозь зубы процедил Кранц. - Сегодня задержались - пересчитывали стадо. - Это так важно для категории НН? - В голосе Кюмметца звучала откровенная ирония. Кранц промолчал. Он не забывал, что въедливый старик имеет бумагу от самого Гейнца Упица. - Много их у вас? - спросил Кюмметц. - Порядком. Раньше в Аушвице одновременно содержалось тысяч полтораста - двести, сейчас - почти четверть миллиона3. 3 Освенцим был самым крупным концлагерем гитлеровцев, представлял собой систему лагерей, объединенных под одним общим названием. В нем было истреблено свыше 4 миллионов человек. Колонна приближалась. Фиттерман прижал машину к обочине, выключил мотор. Аскер взволнованно разглядывал узников. Почти никто из советских пленных не имел обуви - ноги лагерников были замотаны в какое-то тряпье. Лохмотья, заменявшие одежду, едва прикрывали тело. Люди находились в последней степени истощения. Вдобавок почти у каждого чернели многочисленные ссадины и кровоподтеки - на голове, на руках, на теле. А пленные все шли. Большинство составляла молодежь - вероятно, бывшие солдаты. Это чувствовалось еще и по тому, как они стремились идти в ногу, держать строй. На стоявший в стороне автомобиль пленные старались не глядеть. Один из сопровождавших колонну эсэсовцев отсалютовал Кранцу фашистским приветствием. - Песню! - скомандовал он пленным, желая доставить удовольствие начальству. - Петь песню, вы, скоты! Десятка полтора заключенных затянули: Если весь мир будет лежать в развалинах, К черту, нам на это наплевать. Мы все равно будем маршировать дальше, Потому что сегодня нам принадлежит Германия, Завтра - весь мир4. 4 Куплет подлинной нацистской песни, Пение нацистских песен было одним из звеньев длинной цепи унижений, которую здесь специально разработали для советских людей. По мысли эсэсовцев, это должно было помочь подавить волю узников, сломить их, покорить. Запевалы, которых никто не поддержал, едва добрались до конца куплета и смолкли. - Снова! - заорал конвоир. - Петь, черт вас побери! Запевалы повторили куплет, но с тем же успехом. Колонна молчала. И тогда по головам и спинам узников запрыгали дубинки и стальные прутья охранников. Колонна ушла. Машина продолжала путь. Она обогнула группу бараков и остановилась неподалеку от крайнего строения. Здесь начиналась обширная площадь. Возле бараков стояли несколько офицеров. Один из них поспешил к Кранцу. Помощник коменданта и Кюмметц вылезли из автомобиля и двинулись навстречу. Аскер огляделся. В разных концах площади группы пленных подбирали камни, окапывали деревья, сгребали и выносили мусор. Наискосок шла широкая траншея. Там, где остановился автомобиль Фиттермана, ее еще только рыли; в конце площади в готовую траншею укладывали толстые серые трубы. Фиттерман поднял капот машины и достал ключи - одна из свечей работала с перебоями, ее следовало заменить. Аскер зажег сигарету и направился к траншее. На дне ее трудились землекопы. Разойдясь, чтобы не мешать друг другу, они с усилием вонзали лопаты в неподатливый грунт. В воздух взлетали комья тяжелой желтой глины. - Хэлло, Губе! Аскер оглянулся. Он увидел: Кранц и другие офицеры входят в барак, Кюмметц стоит у двери и делает ему знак приблизиться. Аскер поспешил на вызов. - Где вы запропастились, Губе? - проворчал Кюмметц. - Идемте, сейчас начнется, Облака, застилавшие небо, разошлись. Брызнули яркие солнечные лучи. Сразу стало жарко. Кюмметц расстегнул пуговицы плаща, снял его, передал своему шоферу, ослабил галстук. - Ну-ну, - сказал он, - посмотрим, что нам покажут. Из барака вышел Кранц. За ним появились офицеры. Группу замыкал шарфюрер - полный, с заметным брюшком и одутловатым лицом, несший стопку розовых карточек. Все направились к траншее и, не дойдя до нее нескольких метров, остановились, повернувшись лицом к бараку. Там раздвинулись широкие двери. На площадь хлынула толпа лагерников. - Строиться! - скомандовал толстый шарфюрер. Заключенные рассыпались в стороны, бегом занимая свои места в строю. Не прошло и минуты, как перед Кюмметцем и Аскером протянулась длинная двойная шеренга. Аскер оглядел пленных. Прямо перед ним стоял высокий человек с длинной и тонкой шеей, которая, казалось, с трудом поддерживала тяжелую голову с большим выпуклым лбом. Он разглядывал немцев холодными умными глазами; его правая рука, наполовину обнаженная, чуть заметно двигалась, будто лагерник собирался что-то сказать... Кто он? Как попал сюда? Несчастливая солдатская судьба виной этому или же был он схвачен при облаве в каком-нибудь городе, оккупированном гитлеровцами?.. А этот, что стоит понурясь, поддерживая руку, замотанную тряпкой? Солдат или тоже, быть может, мирный горожанин? Еще дальше - юноша лет восемнадцати, широкоплечий, коренастый, с твердым подбородком и черными, как угли, глазами, в рваных галифе и желтой гимнастерке без воротника и рукавов. Восемьсот пленных - восемьсот искалеченных судеб. Каждый хлебнул горя полной мерой, жизнь каждого - трагедия, которую не перескажешь словами. - Начинайте, - скомандовал Кранц. Шарфюрер с одутловатым лицом заглянул в одну из своих карточек, выкрикнул номер. Из строя вышел пленный. - Слесарь, - сказал шарфюрер, чуть повернув к Кюмметцу голову. Директор завода приблизился к лагернику. Подошел и Аскер. Перед ними стоял мужчина лет сорока - горбоносый, с потухшим взором. - Слесарь? - спросил его Кюмметц. Пленный не ответил: вероятно, не знал по-немецки. Кюмметц бесцеремонно оглядел его. - Губе, - сказал он, - пощупайте ему руки и плечи. Аскер исполнил требуемое. Все это время лагерник безучастно глядел перед собой. - Присядь! - скомандовал Кюмметц. Пленный не шевельнулся. - Присесть! - прокричал по-русски шарфюрер. Лагерник послушно согнул ноги, неуклюже присел, с трудом выпрямился. - Беру, - сказал Кюмметц. Шарфюрер кивнул и передал карточку пленного стоявшему рядом эсэсовцу. Потом он назвал следующий номер. Из строя вышел новый пленный. Теперь это был механик. Повторилась та же процедура, и шарфюрер передал эсэсовцу вторую карточку. Третьим строй покинул парень лет двадцати пяти, тоже оказавшийся слесарем. Настала очередь юноши с черными глазами, в рваных галифе. - Токарь, - объявил шарфюрер. - Нет! - Темноглазый покачал головой. Кюмметц вопросительно поглядел на шарфюрера. Тот вновь заглянул в карточку. - Токарь, - подтвердил он. - Нет! - снова сказал пленный. - А кто ты есть? - тихо, с угрозой спросил Кранц по-русски. Пленный показал руками, как действуют лопатой. - Понятно. - Кранц натянул на руку перчатку, подошел и коротким ударом в лицо свалил пленного. - Встать! - приказал он. Лагерник поднялся. Лицо его было в крови, подбородок дрожал. - Кто ты есть? - повторил Кранц и вынул пистолет. Пленный стоял, глядя ему в лицо. Темные глаза так и сверлили фашиста. Кранц поднял пистолет и выстрелил. По знаку шарфюрера соседи по строю подняли тело товарища, отнесли в сторону и уложили на землю. Аскер стоял неподвижно, боясь неосторожным движением, блеском глаз выдать гнев, ярость, бушевавшие в нем. Выхватить оружие и перестрелять находящихся рядом фашистов? Это он сможет. Но чего добьется? Нет, слишком много труда положено на то, чтобы он оказался здесь, среди них, слишком важно выполняемое задание. Сейчас он не принадлежал себе. И все же Кюмметц заметил, что шофер его взволнован. - Э, да вы побледнели, Губе! - насмешливо протянул он. Аскер изобразил на лице растерянную улыбку, - К этому надо привыкнуть, господин директор, - пробормотал он, как бы извиняясь. - Ничего не поделаешь, - сказал Кюмметц. - Так надо. - Необходимо, - подтвердил Кранц. - Мы прекрасно знали, что он лгал. Лгал, ибо не хотел работать. - Кранц поднял голову, повысил голос, обращаясь к пленным: - Этот человек солгал мне, пытался обмануть офицера германской армии. Вы все видели - он получил свое. Так будет с каждым, кто захочет последовать его примеру. Шарфюрер выкрикнул очередной номер. Из шеренги вышел новый пленный. Повинуясь приказу Кюмметца, Аскер подошел, ощупал его руки и плечи. Но делал он это механически. Глаза Аскера были прикованы к соседу лагерника. Где-то уже видел он этого рослого человека с квадратным широкоскулым лицом и сильными покатыми плечами. Но где? Кюмметц тоже заметил широколицего, подошел. - Хорош, - сказал он, ткнул его пальцем в грудь, обернулся и вопросительно взглянул на Кранца. - Какой есть твой нумер? - крикнул помощник коменданта лагеря. - Отвечать! Пленный сказал. При первых же звуках его голоса Аскер вздрогнул. Он узнал: Авдеев!.. Сержант Авдеев! ...Это произошло год назад на западе Украины, где в то время проходила линия фронта. С группой дивизионных разведчиков Аскер выполнял важное задание в ближнем тылу врага. Разведчики обнаружили резервы противника, которые стягивались к передовой. Надо было спешить назад. Но враг нащупал разведчиков, обошел, стал сжимать кольцо окружения. Как спасти группу, открыть ей путь на Восток, чтобы она могла доставить донесение о тайных подкреплениях фашистов? Аскер и двое бойцов отвлекли внимание противника, приняли удар на себя. Это позволило группе уйти. Командовал ею помощник Аскера, сержант Авдеев. Но как он очутился в плену? Ведь позже Керимову стало известно, что донесение доставлено; он был уверен, что благополучно вернулся, в дивизию и Авдеев... И вот - сержант перед ним, в шеренге узников Освенцима. Да, это он, хотя седые волосы, ввалившиеся виски, глубоко запавший рот делают его совеем не похожим на того краснощекого, пышущего здоровьем парня, каким сержант был год назад. Между тем шарфюрер торопливо перебирал карточки, отыскивая данные о пленном, которым заинтересовался Кюмметц. - Губе, - позвал директор, - подойдите, пощупайте ему руки. Аскер вынужден был приблизиться к Авдееву. Веки сержанта дрогнули, шире раскрылись его глаза. Сомнений не было - и Авдеев узнал Керимова! Еще в сорок втором году гитлеровцы спалили деревню Авдеева, уничтожили его родных, куда-то угнали жену. А теперь и сам он оказался в их лапах. Что же думает он сейчас о своем бывшем командире? Все это вихрем пронеслось в голове Аскера. Он видел - потемнели глаза пленного, зажглись в них злые огоньки. Вот сейчас Авдеев раскроет рот, и тогда... - Что же вы медлите, Губе, - проскрипел Кюмметц, - ведь я жду! Приготовившись к самому худшему, Аскер шагнул к Авдееву и, не сводя с него глаз, взял за руку. - Вам он не подходит, - обратился к директору шарфюрер. - Вот его карточка. Это крестьянин. Всю жизнь рылся в навозе, как червь. - Давайте следующего, - сказал Кюмметц. Аскер медленно отошел от пленных. Авдеев, не отрываясь, глядел на него. Но не проронил ни слова. Несколько часов продолжался отбор пленных. И все это время Аскер чувствовал на себе пристальный взгляд широкоскулого узника, одетого в полосатый изодранный балахон. Наконец Кюмметц остановил шарфюрера, готовившегося выкликнуть очередной номер, махнул рукой. - Хватит, - сказал он. - Хватит, всех не переберешь. По знаку Кранца узников отослали в бараки. Офицеры и Кюмметц, разговаривая, двинулись куда-то в сторону и вскоре скрылись за углом здания. Оставшись один, Аскер направился к видневшемуся вдали "мерседесу". Вот он дошел до траншеи, замедлил шаг. Что-то заставило его обернуться. Он увидел: у входа в ближний барак стоит сержант Авдеев и глядит ему вслед. Будто просит, чтобы не уходил. Их разделяло метров полтораста. Аскер осмотрелся. Он стоял у бруствера, полускрытый со спины и с боков холмиками вынутой из траншеи земли. На площади никого не было. Тогда он опустил руку в карман и осторожно вытащил короткий кинжал с блестящей витой ручкой. Кинжал мягко упал на землю. Движением ноги Аскер чуть присыпал его песком. Вскоре он был у автомобиля. Фиттерман, закончив возиться с мотором, обтирал руки. - Ну, поработали удачно? Аскер кивнул. - Кого это там хлопнули? - поинтересовался шофер "мерседеса". Аскер объяснил. - Поделом, - сказал Фиттерман. Аскер не ответил. Через полчаса вернулись Кюмметц и Кранц. - Готовьтесь, Губе, - сказал директор завода. - Завтра утром - в обратный путь. Глава пятнадцатая Группенфюрер Гейнц Упиц задумчиво шагал по кабинету своей резиденции в Остбурге. Время от времени он останавливался, наклонялся к лежащим на столе бумагам и вновь принимался мерить кабинет широкими нервными шагами. Да, весть, которую только что привез из Берлина специальный курьер-мотоциклист, была ошеломляющей, хотя Упиц располагал кое-какими данными не только относительно готовившегося на особу фюрера покушения, но также и путча, долженствовавшего произойти вслед за уничтожением Гитлера. Будь это в прежние времена, Упиц, не задумываясь, бросил бы в дело всех своих людей - лишь бы скорее заполучить нити заговора, разгромить путчистов и подняться еще на ступеньку, а то и на две. Да, так бы он и поступил, случись это не теперь, в середине сорок четвертого года. Но сейчас Упиц смотрел на вещи совершенно по-иному. Он был слишком умным и тонким политиком, слишком хорошо разбирался в ситуации, сложившейся в мире, чтобы действовать так, как прежде. Сейчас все свидетельствовало о том, что Гитлеру приходит конец. А падет он, падет и режим. Тогда наступит возмездие. Упиц не сомневался, что оно будет страшным. И конечно, страх, именно страх перед возмездием двигал теми, кто организовал покушение и путч. Заговорщики надеялись заполучить в свои руки такой козырь, как ликвидация фюрера, чтобы выложить его победителям и купить этой ценой отпущение грехов. Да, Упиц знал все это. И после долгих раздумий, взвесив все "за" и "против", пришел к выводу, что не должен мешать путчистам, ибо не уверен, что одолеет их - силы оппозиции были весьма велики и продолжали расти. Но он не видел смысла и в том, чтобы присоединиться к заговорщикам, ибо полагал, что ситуация еще не вполне созрела: имелось немало шансов на то, что путч провалится. А за неудачу была лишь одна расплата - смерть. Вот почему, тонко сманеврировав, он сумел остаться в стороне. Сейчас специальный курьер привез информационные материалы о путче. В ставке фюрера в Восточной Пруссии, где Гитлер проводил совещание, взорвалась бомба замедленного действия. Бомбу принес в своем портфеле начальник штаба германской резервной армии полковник Клаус фон Штауфенберг. Он включил механизм бомбы, оставил портфель под столом фюрера и поспешно вышел. Сила взрыва была такова, что рухнули стены помещения. Несколько участников совещания было убито, многие ранены. Гитлер же по какой-то случайности почти не пострадал, если не считать, что был смертельно напуган и получил несколько пустяковых царапин. ...Генерал Упиц походил по комнате, зажег сигарету, но после первой же затяжки с досадой швырнул ее в пепельницу - сигарета показалась слишком слабой. Пришлось закурить трубку, что Упиц делал в весьма редких случаях. Крепкий кепстен несколько успокоил. Упиц вновь зашагал по комнате. Вообще говоря, в попытке убрать Гитлера не было ничего нового. Так, например, однажды - это было в середине марта 1943 года -Упица разыскал один особо доверенный агент и, дрожа от страха, сообщил, что в ближайшие сутки Гитлер должен быть убит. Но это было все, что ему удалось разнюхать - агент не имел ни ма