ация,-- поднимая глаза в передний мол, заключил он, делая скорбное лицо. -- Я вас что-то не понял, господин Мигалкин,-- не от- 103 рываясь от шахмат, сказалТрофим Папахин.-- То ли вы за Маркса, то ли за Христа, или за обоих вместе? -- Не поняли? А революцию пятого года поняли?--за горячился Мигалкин. Папахин молча кивнул головой. -- Тогда о чем с вами разговаривать?-- со злостью закричал Мигалкин.-- Идите снова свергать и убивать, а меня увольте. Я лучше пойду по стопам Христа, применяя учение марксистов. -- Ну и проповедь вы закатили, Иван Никандрович,-- подводя к столу только что прибывших супругов Плакси-ных, неопределенным тоном произнес Нестер,-- прямо, можно сказать, здорово! Поняв замечание Нестера как одобрение, Мигалкин про-тянул руку Папахину: -- Скажите, когда вы начинаете спускаться в шахту, вы лоб крестите? -- А? -- недоуменно переспросил все еще занятый шахма-тами Трофим. -- Вот такие нас мутили и еще будут мутить,-- забыв о своем вопросе, кивнул Мигалкин на Папахина. -- Да подите-ка вы к черту,-- веселым и почти безо бидным тоном, каким мог говорить только он один, отклик нулся Трофим,-- если мне не изменяет память, вас никто еще не мутил и, как видно, мутить не собирается. Все знают, что вы готовитесь стать попом от социалистов. Правда таких еще не было, но это не беда. Постараетесь -- и патриарх приходы для вас утвердит. Вот тогда уже социализм в России двинется семиверстными шагами. Не правда ли, друзья? -- насмешливо улыбаясь, спросил он у гостей. Трофима поддержали. Послышались насмешливые реплики: -- Соцпоп. -- Ладанку ему дайте! Ладанку. -- Богостроитель. -- Да нет, что вы, у него просто ум за разум зашел. Мигалкин обиделся. Он вскочил, неловко двинул стулом и вышел в сени. -- Напрасно обидели человека,-- вступился было Ка лашников,-- разве он один чепуху мелет? Таких сейчас много стало, и не удивительно: после всех переживаний многие в тупик зашли. 104 -- Мигалкин не из таких. Зачем ему в тупик заходить? Он лучше в попы пойдет,-- съехидничал Трофим. Решив, что защищать Мигалкина трудно, Калашников махнул рукой и замолчал. -- Вот черт полосатый,-- не унимался Трофим.-- По думаешь, тоже философ. Говорил-говорил, а теперь, навер ное, и сам не разберет, что к чему. Впрочем, черт его батька знает, уж очень сильно от него поповщиной разит. Гостей пригласили к столу. Начались поздравления, госты. Нестер предложил тост за счастливое будущее трудового народа. -- Не годится это,-- запротестовал Плаксин.-- Хватит делить на козлови баранов. Если пить, то за всех. -- Значит, и за буржуев, и за нашего управляющего? -- удивился Нестер. -- Хотя бы и за нашего управляющего. Что же тут особенного? -- Я вас совсем не понимаю,-- покачал головой Нестер. Он стремился вызвать Плаксина на откровенность.-- Неужели вы так далеко ушли по пути... Но лесничий, не ожидая, пока Нестер подберет нужные слова, вскочил на ноги и, размахивая вилкой, торопливо и громко заговорил: -- Кому как, а мне эта игра в прятки и кошки-мышки надоела. Пришла пора, когда каждый из нас должен открыто высказать свое отношение к революции и не только к революции, но и к тем, кто нас туда тянет.-- В обычном состоянии Плаксин, может быть, и не сказал бы того, что говорил сейчас. Разгоряченный водкой, он высказывался начистоту: -- Давайте поставим вопрос прямо,-- взмахивая вилкой, гремел лесничий.-- Что может получить каждый из сидящих здесь от революции, от власти, которая будет находиться в руках рабочих? Ну что? Что? Неприятности, оскорбления и разорение. Вот что! Новый управляющий кое-кому не нравится. Это ясно. Но это культурный, знающий человек. Перед ним не стыдно и спину гнуть. Иностранец. В Лондоне воспитывался. Это вам не то, что голодранец Ершов. Пора нам понять, что вместе с революцией к власти рвутся люди, желающие поскорее лечь в готовые теплые и мягкие постели, а на дело им наплевать: пусть все рушится, пусть валится к дьяволу, не жалко -- это не ими нажито. Разве можно с этим согласиться?--не скры-ная свое раздражение, спрашивал он у присутствую- 105 щих.-- Нет, нам пора по-иному действовать. Мы должны как можно скорее все вместе восстать против этих голодранцев. Лучше всего все оставить по-старому. Царя нужно беречь, как зеницу ока потому, что он наш защитник и покровитель. Его авторитетом оберегались и должны впредь оберегаться веками установившиеся русские порядки. -- Ну, а как же быть с буржуазией и с иностранными капиталистами?--спросил Трофим. -- Поддерживать и всячески помогать. Вот вам мое по-следнее слово,-- еще более торжественно заявил Плаксин. -- Да, ничего себе времечко,-- горько улыбнувшись, за-метил Нестер. Однако, сделав вид, что он занят, больше го-ворить не стал и тут же вышел в кухню. На Плаксина бросился Трофим: -- Теперь мы будем считать так, как сказал Паскаль: "Назови мне своих друзей, и я скажу, кто ты". Недаром рабочие говорят, что ты. снюхался с управляющим. Нам, как видно, остается еще добавить: и не только с ним, а со всей черной сворой, обитающей на нашем заводе. Смотри, Василий Ефимович, как бы тебе не пришлось об этом по жалеть. Плаксин зло уставился на Трофима, но тот как ни в чем не бывало начал рассказывать гостям такие уморительные истории, что вскоре все присутствующие, в том числе и лесничий, захохотали. Хорошенько насмешив гостей, Трофим подошел к лесни-чему. -- В самом деле, Василий Ефимович, на что нам вся эта возня с революцией? Проживем мы и без нее. Конечно, про живем! Жили же до этого. -- Вот только другие могут нас не спросить. Дело-то такое, общенародное. Что же тогда, бежать? -- Куда? -- не вникая по-настоящему в смысл вопроса, громко спросил Плаксин. -- Да куда же больше? В Англию. Они у нас живут неплохо. Должны же добро помнить. Вы лесничий, я начальник шахты. Сколько Уркварт благодаря нашим стараниям денег нажил? Неужели он не даст нам угла в своем доме? Дом, говорят, у него порядочный. -- Нужны вы ему в Англии, как в Петровку варежки,-- вставил вернувшийся в столовую Нестер. -- Как это так?--запротестовал Трофим.-- Отец наш 106 родной, и вдруг мы ему не нужны! Кто поверит! Да он нам целую комнату уступит. Думаете, много? Это же пустяки-- пзамен родины. -- Дешевенько родину продаете,-- заметил Трофиму Нестер. Но тот, многозначительно улыбнувшись, замолчал. Лесничему пришлось закончить разговор одному. -- А на что такая родина нужна? -- все еще не поняв цели подстроенного Трофимом разговора, спросил лесничий.-- Мне с голодранцами не по пути, я и уеду. -- Но в самой-то Англии тебе делать ведь нечего. Там, как известно, и англичанам места не хватает,-- не унимался Нестер. -- Что же прикажете делать? --разводя руками, спросил Плаксин.-- Пойти в компанию к голодранцам? Помогать им разрушать все, что для меня свято, встать на нечестный путь? Но я не могу сделать этого, понимаете вы, не могу,-- переходя на визг, закричал Плаксин. Трофим и Нестер были довольны. Наконец-то этот мерзавец разоблачен. В центре, у стола, блестя опьяневшими глазами, сидел бухгалтер. Его окружили женщины. -- Скажи, Петрович,-- хитро улыбаясь, спрашивала Татьяна Ивановна,-- удастся нам у тебя на свадьбе погу-, лять или век бобылем будешь? Неужели нет человека, который мог бы тебе понравиться? -- Ну, теперь начнется сказка про белого бычка,-- с досадой махнул рукой Калашников. -- Вам пора знать, Татьяна Ивановна,-- дергая левым плечом, важно ответил бухгалтер,-- что меня нельзя равнять со всеми. У меня есть своя собственная философия. Философия совершенно свободной и ни от кого, ни от чего не зависимой личности... Сделав паузу, он высокомерно добавил: -- Я сам себе и сам для себя. Все, что стесняет челове ка, в том числе и жена, для меня неприемлемо.-- По лицу бухгалтера прошла нервная судорога, глаза сузились и ста ли холодными.^-- Культ личности превыше всего, вот мой девиз,-- отрывисто гнусавил он.-- Вы, конечно, сейчас же (просите, а как семья? Как строить другие отношения? Например, производственные. Семья--это предрассудок, устаревший метод закабаления одного человека другим,-- ОН презрительно сжал свои тонкие, злые губы. Затем это презрительное выражение лица сменилось глупой улыб- 107 кой.-- Мы, я,-- поправился бухгалтер,-- хочу, чтобы на земле все было подчинено требованиям личности. Когда это будет достигнуто, тогда наступит полная гармония и настоящее счастье. -- А как же с историческим материализмом, за который вы когда-то ратовали? -- с плохо скрываемым чувством раздражения спросил Нестер. -- Это никому не нужно,-- ответил бухгалтер.-- Я не признаю никаких закономерностей, поскольку они противоречат основной идее совершенно свободного общества. Бесцветные глаза бухгалтера забегали. Встретясь с упорным взглядом Калашникова, апологет свободной личности опустил глаза. Инженер был взволнован. Он встал, вытащил из кармана часы и тут же сердито сунул их обратно. Однако заговорил он спокойно, медленно: -- Сколько же чепухи нагородили нам эти господа се годня! Целую книгу можно было бы написать и озаглавить ее "Бестолковщина", а еще лучше "Глупость". Может быть, я тоже не скажу ничего дельного, но я решительно заяв ляю, что меня до глубины души возмущает то, что здесь говорилось. Особенно глупым, мне кажется, было выступле ние последнего оратора... ...Бухгалтер заерзал на стуле, пытаясь что-то сказать, но Калашников резко прервал его: -- "Свободный паразит"! -- вот подлинное определение этих идей. Это идея --не видеть ничего дальше собственного носа. -- Оскорбление!--закричал бухгалтер.-- Как вы смеете? -- Но его никто не слушал. -- На что надеются эти люди? --кивая на бухгалтера, гневно спросил Калашников.-- Они просто-напросто считают, что на их век хватит.-- А дальше хоть трава не расти. Им лишь бы пропеть, а там пусть и не рассветает. -- Твое -- мое, ваше -- наше,-- вставил Трофим. -- Культ этих людей,-- продолжал Калашников,-- хаос и неразбериха. Но мы должны решительно отвергнуть эту гибельную "теорию". Нужно стремиться к другому -- к ор-ганизованному, производительному труду, к умному ис-пользованию наших богатств. В мире ведь нет ни одного государства, имеющего такую обширную территорию, и нигде нет таких богатств, как у нас, в России. А где вы найдете таких прекрасных тружеников, как наши русские люди? И 108 вот такая махина, как наше государство, к великому сожалению, в технике равняется мошке. Это наша первая беда. Вторая беда--иностранцы, Напустили их сюда полным-полно, отдали им свои богатства: заводы, фабрики, леса, людей! Ну, а им сам бог велел, ведут себя, как завоеватели, нос задирают. А народ задыхается, мечется, ищет выхода... Интеллигенция чего только не выдумывает--и все впустую. Указывает на власть, как на основное зло, а в этом ли только дело? Власть у нас, действительно, плоховата, и ее нужно улучшить. Это бесспорно, но главное все-таки не это-Главное -- это технический прогресс и культура. Высказав эту заветную мысль, Василий Дмитриевич об-легченно вздохнул и обвел глазами присутствующих, как бы спрашивая: слушали вы меня или нет? А если слушали, то разделяете ли мои мысли? -- Вы, наверное, хотите знать мое отношение к револю ции?-- чувствуя необходимость говорить еще, продолжал Калашников.-- Да, я тоже стою за революцию, но не пус тую, а за революцию умственного и технического прогресса, за культуру. Я буду стоять за любое дело, если оно спо собствует развитию техники, умножает народное богатство и укрепляет нашу родину. В этом должна быть цель жизни каждого из нас... К Калашникову подошел Нестер. -- Мне неясно одно, Василий Дмитриевич,-- сказал он тихим, грустным голосом.-- Я хочу спросить у вас, как вы считаете, кто виновен в нашем отставании? Случайно это или нет? Калашников задумался. -- Наверное, не случайно. Откровенно говоря, я и сам еще не нашел окончательного ответа на этот вопрос.-- Васи лий Дмитриевич улыбнулся. Воспользовавшись затишьем, к столу незаметно подошел механик паровозного депо. Разгладив широкую бороду, он значительно кашлянул и вытянул вперед обе руки. -- Вот что хотели мы сделать с буржуазией,-- сжимая кулаки, сказал он и обвел взглядом присутствующих.-- А теперь видим, что ошиблись. Поторопились, значит. Ну, что же, давайте перестраиваться, выход искать.-- Он помолчал И, косясь в сторону хозяина, добавил: -- Свободолюбивые создания никогда не прячутся в подполье. Мы должны соз дать массовую партию и найти широкую основу для согла шений с предпринимателями. Работать открыто, вот... 109 Заметив, что его никто не слушает, механик умолк и не-заметно отошел от стола. С места поднялся Трофим Папахин. -- К сожалению,--начал он, глядя на Калашникова,-- и вы, Василий Дмитриевич, не сказали главного, то есть того, что волнует сейчас всех мыслящих людей. Ваше мнение о техническом прогрессе и культуре совершенно правильно. Вы верно, замечательно почистили анархистов и других горе-теоретиков, сбивающих наш народ с правильного пути. Но, уважая вас, я хотел бы также отметить вашу ошибку. В самом деле: можем ли мы серьезно думать о развитии культуры и технических знаний, не искоренив причин, мешающих этому развитию? Тем более, можно ли рассчитывать на серьезное развитие одного из очень важных элементов социализма -- кооперации, в условиях царского самодержавия? -- Можно! -- сердито двигая тарелкой, выкрикнул Плаксин. -- Вряд ли!-- ответил Калашников. -- Кооперация -- это не элемент, а главная основа со-циализма. Вы путаете, молодой человек,-- с досадой выпалил Кучеренко. -- Нет, я не путаю,-- спокойно продолжал Папахин, когда крики прекратились. Он вышел из-за стола и заговорил громко -- так, чтобы его слышали все: -- Самым главным злом у нас было и остается само державие. До тех пор, пока не будет свергнуто самодержа вие и уничтожена его опора -- помещичье-капиталистичес- кая система, бесполезно мечтать о кооперации, культуре и тем более о свободе. Ничего этого не будет. Каторжный труд в России и капиталистическая эксплуатация усилива ются бесправием нашего народа, царским гнетом. Крестьян ство задыхается от безземелья, от остатков крепостничес кого строя, живет в кабале. Национальные меньшинства стонут под двойным, а иногда и тройным гнетом. Он замолчал. В голове роились нетерпеливые мысли. Он видел, что его слова западают в душу Калашникова, вызывают тревогу у людей типа Кучеренко, он также видел, как краснели и надувались Мигалкин и Плаксин, как все заметнее дергал плечом бухгалтер. -- Следовательно,-- продолжал он,-- основная полити ческая задача у нас осталась та же, что и в девятьсот пятом 110 году: свергнуть царизм, довести до конца буржуазно-демо-кратическую революцию, а затем перейти к социалистической. Вот цель, к которой мы должны стремиться. Если мы этого добьемся -- будем иметь все, а не добьемся -- придется сидеть у разбитого корыта. Трофим сел и, облокотившись на стол, вопросительно посмотрел на Калашникова. Инженер взволнованно протянул ему руку: -- Большое вам спасибо, дружище! -- За что же, Василий Дмитриевич? -- улыбнувшись, спросил Папахин. -- За ум и правдивость. То, что вы сказали, не ново, однако над этим не мешает каждому из нас еще и еще раз призадуматься. Время" было позднее, и гости заторопились домой. По-следним уезжал Трофим. Пожимая Нестеру руку, он воскликнул: -- Здорово! Теперь многое стало ясным. -- Да, -- задумчиво покачивая головой, ответил Нестер.-- Ясно, а все-таки несколько неожиданно. Не знали мы, чем они дышат. Это наша ошибка. Каждый тянет в свою сторону, у каждого свои идеи. Все гниль. Только инженер сказал откровенно, он честен, но без руля и без ветрил. Мыслит односторонне, не видит главного. Ему нужно помочь стать на правильную дорогу. Может тоже свихнуться. -- Может,-- согласился Папахин. -- Почему не был на последнем заседании? -- спросил Нестер Трофима. -- Застрял в шахте. Неожиданно испортился подъем-пик. Пока вылезал, время прошло.-- Трофим подал руку Ольге Николаевне.-- Спасибо за веселые именины. Проводив друга, Нестер закрыл ворота и зашел в дом. Ольга убирала со столов, расставляла стулья. "Устала,-- участливо подумал о жене Нестер,-- сколько было хлопот и забот". Супруги присели к столу. Нестер молча долго и сосре-доточенно думал. Ольга что-то старательно записывала в тетрадь. Затем тихо спросила: -- Каково же твое мнение о нашей интеллигенции? Нестер безнадежно махнул рукой. -- Полный разброд. Как разворошенные черви, ползут в разные стороны. Стыд! 111 Глава четырнадцатая Барону Уркварту нездоровилось. Болели ноги. Утром опять был врач, снова те же разговоры: ваш главный враг -- сырость. Нужно уехать из Лондона. Пять-шесть месяцев правильного лечения -- и от болезни можно избавиться полностью. Конечно, это не так. Просто хочет успокоить. Ревматизм хронический неизлечим. Это давно известно. Однако за последнее время боли значительно усилились, появилась бессонница. "Годы, наверное, сказываются,-- подумал, вздохнув, барон.-- Но все-таки врач, пожалуй, прав: если нельзя полностью излечить ревматизм, то ослабить боли, очевидно, можно. Сегодня же нужно посоветоваться с Луизой и решить, куда уехать осенью. В Англии оставаться нельзя; скоро наступит полоса туманов". При одной мысли о туманах барон нервно вздрогнул. Туман для него не просто сырость и плохая видимость, а спрут, сосущий его тело. Когда появляется туман, ему чудится, будто спрут протянул к нему невидимые щупальцы, вцепился в ноги и питается кровью его, вызывая нестерпимую боль. Не сгибая ног, держась руками за поясницу, барон начал разминаться. Слуга ловко поднял брошенный на пол плед. Барон давно заметил, что слуга хочет что-то сказать, но, как видно, боясь вызвать гнев больного хозяина, молчит. -- Что тебе, Гарри?--скучающим голосом спросил барон. -- Мистрис приказала передать, сэр,-- склонив голову, быстро заговорил слуга,-- что вам дважды звонил полковник Темплер. Мистрис сказала, что он просит разрешения приехать по какому-то срочному делу. . -- Да, да,-- поспешно согласился барон.-- Передайте, что полковник может приехать сейчас. Скажите мистеру Грею, чтобы он не отлучался. В кабинете барон попросил обернуть ему пледом ноги и поставить грелку. Он хотел посмотреть кое-какие документы, но не успел -- ему доложили о приезде полковника. Темплер вошел в кабинет такой тяжелой походкой, как будто он нес на себе огромный груз. Однако раскланялся он свободно и учтиво, с достоинством человека, знающего себе цену. Приглашая полковника сесть, барон сделал неловкое 112 движение, от чего боль в ногах резко усилилась. Страдальчески поморщившись, он извинился: -- Прошу вас, полковник, не обращать внимания на мои недуги: ноги болят у меня несколько лет. Вам трудно себе представить, какое это мучение, я невероятно несчаст ный человек. Барон, как это всегда с ним бывало, готов был начать свои бесконечные жалобы на ревматизм, но его остановил жест гостя. -- Извините, барон,-- вежливым и в то же время со вершенно равнодушным тоном сказал полковник,-- но я совершенно не в состоянии чем-либо вам помочь. Для это го существуют врачи, я же могу только посочувствовать, в чем вы, конечно, не нуждаетесь.-- И он выразительно взглянул на дверь." Барон его понял. -- Не беспокойтесь, полковник,-- ответил он,-- нас никто не услышит, дверь глухая, а без разрешения сюда никогда не входят. Слушая барона, полковник словно прощупывал глазами каждую находящуюся в комнате вещь. Затем, придвинувшись ближе к столу, спросил почти шепотом: -- Скажите, барон, можно ли полностью во всех отно шениях доверять Грею, управляющему вашими предприя тиями в России? Если бы барон не встретился вчера с высокопоставленным лицом и не был бы предупрежден об особой миссии полковника, он не стал бы отвечать на такой вопрос. -- Уверяю вас, полковник,-- хмурясь, ответил барон,-- мистер Грей во всех отношениях вполне надежный чело-пек. -- Надежен как управляющий, а как англичанин? -- Повторяю: мистер Грей надежен во всех отношениях. -- Простите, барон, за назойливость,-- не унимался полковник,-- но этого требуют интересы Англии. У меня есть к вам еще один вопрос: скажите, есть ли у мистера Грея семья и если есть, то где она живет?--Теперь полковник выдвинул вперед нижнюю челюсть, отчего его лицо приняло устрашающе-надменное выражение. -- Семья мистера Грея живет в Лондоне,-- все так Же небрежно и сухо ответил Уркварт. -- О, это замечательно, это прекрасно,-- воскликнул 113 полковник, шире открыв глаза и подтянув челюсть. Собеседники замолчали. Барон насторожился. По лицу его пробежала тень. Он не знал, чего в конце концов от него хотят. Поэтому выжидал. Полковник же, как видно, собирался с мыслями и подыскивал нужные слова. Наконец придвинулся еще ближе к собеседнику и все тем же чуть слышным голосом высказал набившее оскомину и уже всем надоевшее предположение о возможности сближения Германии с Россией. -- Позвольте доложить, господин барон, что нас очень беспокоит политика Бетмана Гольвега,-- косясь на дверь, сказал полковник-- Есть основание предполагать, что ему удастся склонить Россию на свою сторону. Хорошо, если это будет только нейтралитет. Подобные разговоры барон слышал неоднократно. Они всегда вызывали у него раздражение. Он не сдержался и сейчас: -- Но это, господин полковник, не может зависеть толь ко от Бетмана. В Англии тоже немало людей занимающих ся политикой. Они должны знать об интересах англичан в России и обязаны эти интересы защищать. Полковник дал барону высказаться и, как ни в чем не бывало продолжал: -- Позвольте доложить, мистер Уркварт, что в современной войне некоторые металлы, такие, например, как медь, будут являться важнейшим стратегическим сырьем, без них война сейчас невозможна. Известно также, что в России медь добывается, в основном, на предприятиях, контролируемых вашими капиталами. Значит, объективно рассуждая, мы имеем полную возможность включить эти предприятия в свой план обороны империи. -- Не понимаю, полковник, как это можно сделать практически? -- недоумевая спросил барон.-- Предприятия расположены в центре России. Если русские будут находиться во враждебном нам лагере, то их правительство не разрешит мне вывозить медь. -- Да, совершенно правильно. Это так и будет,-- со-гласился полковник.-- Но мы должны принять меры, чтобы в таком случае и сами русские не получили меди. -- Вы предполагаете в случае войны остановить работу предприятий? Вы, как видно, забываете, что русские могут их просто-напросто конфисковать? -- Не беспокойтесь, барон,-- спокойно ответил Темп- 114 лер,-- генеральный штаб учел и то и еще многое другое, что вам предстоит еще сделать.-- Выражение его лица опять сделалось угрожающе-надменным. "Это уж чересчур,-- морщась от боли и начиная не на шутку сердиться, подумал барон,-- он начинает командовать мною, как подчиненным. Однако интересно, чего все-таки он добивается?" -- Поскольку речь идет о серьезных вещах, я попрошу вас говорить яснее, господин Темплер. -- Хорошо,-- после некоторой паузы ответил Темплер.-- Коротко говоря, мы должны немедленно подготовить к разрушению все ваши русские предприятия. И больше того,-- оживляясь, но не повышая голоса, продолжал полковник,-- нужно еще принять меры, чтобы этих предприятий было как можно больше. Барон посмотрел на него удивленно. -- То есть, как это разрушить предприятия? Это же деньги. И потом какой же интерес приобретать другие предприятия, если их все равно собираются разрушать? Я еще раз прошу вас, полковник, растолковать мне, в чем дело? Достав сигару и неторопливо обрезав кончик ее, гость закурил. И только затянувшись, он попросил разрешения курить. Барон был раздосадован этой неучтивостью, но ничем не выдал своего настроения. Никто еще в его доме не вел себя Так нахально. "Стоит ли мне с ним вообще продолжать разговор?" -- думал Уркварт. -- Вы, конечно, вправе интересоваться деталями,-- дымя сигарой, продолжал между тем полковник,-- но я прошу вас иметь в виду, что это величайший военный секрет. По существу, небольшая часть нашего военного плана. -- Позвольте, полковник, о каких планах вы говорите? Предприятия принадлежат концерну, где хозяином являюсь я, и без меня никто не имеет права строить свои планы в расчете на эти предприятия, в том числе и штаб. Полковник вздохнул и с сожалением посмотрел на собе-седника. -- Извините, сэр, но я должен огорчить вас. Позвольте вам доложить, что этот вопрос включен в план генераль ного штаба, а план утвержден министром и одобрен прави тельством Великобритании. Следовательно, споры здесь 115 совершенно бесполезны. Повторяю,-- полковник в первый раз за всю беседу повысил голос,-- мы должны немедленно подготовить к разрушению все наши предприятия на Урале и в Сибири. Что касается ваших интересов, то позвольте доложить,-- наклонившись, многозначительно добавил полковник,-- вы не будете скомпрометированы в глазах правительства, подарившего вам титул барона... Когда потребуется, предприятия будут взорваны руками русских революционеров, а убытки оплатит побежденный враг. Такова первая часть интересующего нас вопроса. А сейчас разрешите перейти ко второй части,-- не останавливаясь и не давая барону возможности задавать вопросы, продолжал Темплер.-- Мы в свое время поручили мистеру Петчеру сообщить кое-какие интересующие нас сведения об Урале. Кроме того, мы просили его поинтересоваться покупкой и арендой нескольких уральских предприятий. Так вот, мистер Петчер сообщил нам об очень интересной возможности... Он рекомендует купить расположенное по соседству с вашими владениями так называемое Ургинское урочище. Это предложение кажется нам очень важным. Несомненно, такая сделка впоследствии заставит русских продать вам или передать в концессию еще четыре крупных завода. Барон безнадежно махнул рукой. -- Это не ново. Я пытался совершить такую покупку несколько раз, но русское правительство всячески этому противодействует. Петчер не только не открыл Америки, но он и Урала еще не знает. -- Вы считаете такое мероприятие безуспешным, даже в том случае, если за это возьмемся мы и правительство?-- иронически спросил полковник. -- Нет, что вы, я так не думаю. Наши банки и наше правительство всесильны. Стоит им захотеть, и тогда все пойдет по-иному... -- А если мы привлечем к этому делу еще английскую дипломатию и наше влияние на отдельных правящих в России лиц, что тогда будет?--спросил все с той же иронией Темплер. -- Тогда?... Тогда эти предприятия будут наши,--заключил барон,-- и вместе с этим мы приобретем такие позиции, которые позволят нам приступить к полному освоению богатства Урала и Сибири. -- В перспективе это так и намечается,-- самодовольно 116 -. улыбаясь, подтвердил Темплер.-- Вы совершенно правильно оценили наши намерения. А скажите, не считаете ли вы необходимым созвать конференцию предпринимателей, заинтересованных в российских капиталовложениях? Уркварт недовольно пожал плечами- Это предложение коренным образом противоречило его планам. У него не было никакого желания раскрывать карты своим противникам. -- Лично я не вижу в этом никакой надобности. Кон-ференция будет простым препровождением времени: никто не захочет открывать свои намерения конкурентам...-- сдержанно ответил он. -- Вот здесь, барон, позвольте доложить, вы не правы, вернее, вы не учли настоящего смысла нашего предложения,--возразил Темплер.--Конференция будет созвана как раз для обратной цели. Она должна разработать мероприятия по устранению излишних трений между английскими предпринимателями и разграничить сферы их влияния. Вместе с тем, конференция должна создать центр, связанный с влиятельными русскими кругами, который будет оказывать вам необходимую помощь в постепенном, но все возрастающем наступлении английских капиталов на русскую промышленность. Одной из следующих задач этого центра будет также борьба против американского капитала, рвущегося сейчас в Россию с неудержимой энергией. Хотя у барона и были свои, несколько иные взгляды на проникновение американских дельцов в Россию, все же он решил не касаться этого вопроса. -- Меня покоряет ваша логика, мистер Темплер. Я почти ничего не могу возразить... У вас все так разумно спланировано. Мне начинает казаться, что военный мундир не является вашим настоящим одеянием. Вы больше пред приниматель, чем офицер. Полковник слегка улыбнулся и хотел что-то сказать, но передумал. Зажигая погасшую сигару, он ловко перехватил левой рукой отвалившийся пепел и, не найдя на столе пепельницы, бросил его в вазу. Эта выходка снова возмутила хозяина. Несмотря на его заманчивые предложения, полковник вызывал у барона отвращение и, как ни странно,-- некоторую боязнь. "Ведет себя, как хам,-- злился барон,-- все у него решено и подписано! Правда, логично, но вместе с тем 117 чрезвычайно нахально. С ним нужно быть осторожным",-- решил он про себя. Между тем полковник поднялся и начал прощаться. -- Итак, разрешите, мистер Уркварт, считать все интересующие нас вопросы согласованными,-- сказал он, тяжело подавая руку.-- Детали мы уточним с мистером Греем. Я буду ждать его сегодня к семи вечера. А вам искренне советую: не теряя времени, напишите мистеру Петчеру письмо. Пусть он съездит к своему соседу -- помещику Якушеву, это кузен министра, и попытается через него устроить сделку. -- Это посредничество может обойтись довольно дорого. -- Включите расходы в графу издержек на войну, вам их возместят.-- И, как будто под непомерной ношей, согнувшись и тяжело ступая, полковник пошел к двери. Вечером, посоветовавшись с женой, Уркварт решил уехать к началу туманов за океан лечиться. Сборы начались без промедления, но через два дня барону доложили, что его просят остаться в пределах Англии. Взбешенный, барон явился в министерство. Там к нему отнеслись участливо, успокоили и провели к самому министру. Жирный, с заплывшими глазами и отвислым двойным подбородком, министр долго куда-то звонил. Переговорив с несколькими лицами, министр вызвал к себе секретаря и потребовал заявление Уркварта. Не читая принесенного дела, он сделал на нем какую-то пометку и снова отдал секретарю. -- Не отчаивайтесь, мистер Уркварт,-- равнодушно сказал министр,-- возможно, что все еще уладится. Я приму необходимые меры. Окончательный ответ вы получите завтра. . . -- Но в чем дело?--возмущался еще не совсем остывший от гнева барон. -- Кто имеет право меня задерживать? Министр сделал предостерегающее движение, смысл ко-торого был Уркварту не ясен. Он встал и откланялся. Через день высокопоставленное лицо объявило барону, что сложившаяся международная обстановка требует, чтобы все действительные патриоты, в том числе, конечно, и барон, несмотря ни на что, находились сейчас в пределах своей империи. По этой причине ему и не может быть выдана виза на выезд за границу. Услышав ответ, барон понял, что все это делается по 118 указаниям Темплера. Вначале он хотел было протестовать, но, подумав, согласился: в конце концов, полковник проводил политику, которая соответствовала кровным интересам Уркварта. А лечиться он сможет в пределах своей империи, разбросанной почти по всему миру. Глава пятнадцатая В субботу, вскоре после первой смены, Маркин зашел к Шапочкину. Поздоровавшись, он кивком головы показал на дверь. -- Собирайся, пора к лесорубам отправляться,--сказал он.--Завтра воскресенье, до понедельника успеть надо. -- Успеем,-- добродушно отозвался Валентин, поправляя одеяло на своей холостяцкой койке.-- К лесорубам, так к лесорубам. Мне все равно. -- Эх! Еж тя заешь,-- весело засмеялся Маркин.-- Все равно, говоришь? Тогда, может, в клуб пойдешь? Там, сказывают, меньшевики диспут сегодня организовали. -- Ну, вот еще,-- отмахнулся Валентин.-- Пусть с ними Виктор воюет. Ему. это поручено. А мы свое задание выполнять будем. -- Сколько отсюда до Собачьей считают? -- спросил Маркин.-- Успеем до вечера или заночевать в дороге придется? -- Дойдем, коли не обленимся. Не так-то далеко-- двадцать верст. Эка невидаль! Люди в Сибирь пешком ходят. -- Успеешь еще и в Сибири побывать... Вот помяни мое слово!--И Маркин лукаво поглядел на друга. Всю последнюю неделю стояла жаркая сухая погода. Каменистый тракт покрылся пылью. Путники шли обочиной. Начиналась вторая половина знойного лета 1912 года. Напоенный смолистым запахом воздух леса был как-то особенно чист. Спутникам то и дело встречались заросли малины, смородины, вишни. Ягоды уже созрели и кое-где начали осыпаться. Валентин с восторгом глядел по сторонам, любуясь окружающей природой. -- Эх, и красота же! -- радостно говорил он своему другу.-- Я степняк, родился и вырос в Оренбургской 119 губернии. Вот думаю, думаю и никак не могу понять, поче му так устроена природа? В одном месте густо, а в другом пусто. Здесь что ни шаг -- речка, озеро или ручеек. Горы, масса травы, непроходимый лес. А там только солончаки, ковыль и суховеи. Шапочкин задумался. Шли молча. Каждый думал о своем. Валентин заговорил снова: -- А как ты думаешь, Данило Иванович, что люди будут делать с природой, когда буржуев победят и свою народную власть установят? Не захотят же тогда оренбурж-цы без дров сидеть и кизяком печи топить. Свобода, скажут, равенство! -- Ну и что же, что равенство?--неопределенно ответил Маркин.-- Не в дровах же счастье. -- А я думаю, что и здесь все изменится,-- продолжал мечтать Шапочкин.-- И в Оренбурге много леса и воды будет, так это и знай. -- У кого что болит, тот о том и говорит,-- с улыбкой ответил Маркин.-- Вы, степняки, о воде и о лесе тоскуете, а я до сих пор о земле думаю. Не было у нас ее, земли-то этой. По осьмой десятины надела на едока имели. Овец да кур на ней пасли. Для посевов у башкирской бедноты землю арендовали, а больше по заводам мыкались и в лесу. Много его здесь, леса этого, да что толку? Чужой он, господский. Господам от леса доход, конечно, а нам он, еж тя заешь, все жилы вытягивает. Я, например, с малолетства возненавидел его. От этого и кузнецом сделался, а потом и совсем на завод перебрался. Но о земле и до сих пор мечтаю. -- Словом, одна нога здесь, другая --там,-- усмехнулся Шапочкин.-- По виду рабочий, а душа крестьянская. Наверное, еще и о народниках иногда тоска гложет? -- Нет, это уж ты оставь,-- недовольно махнул рукой Маркин.-- Вихляющих людей, что подделываются под чужое, никогда я не любил. -- Говорят, лесорубы нашего брата тоже недолюбли-вают,-- заговорил Валентин о другом.-- Заработком будто бы больше интересуются, а революционеров считают прощелыгами и болтунами. Даже разговоров, если они против царя и попов, слышать не хотят. За земельку и за все старое еще держатся. Нелегко с ними разговаривать будет. Могут и выпроводить еще. -- Если хорошенько присмотреться, есть, конечно, и 120 такие, которые за старинку держатся. Что правда, то правда,-- ответил Маркин.-- Но уж землей ты их совсем зря попрекаешь. Не на это смотреть надо. Темны они -- вот что. Забиты. Их еще больше эксплуатируют заводчики, чем нас. А ведь это наши союзники, помогать им надо. И не все они такие, как тебе рассказывали. Увидишь, вот сам убедишься. Отмахиваясь от слепней и комаров, друзья продолжали вести беседу о предстоящей встрече с лесорубами и о том, какие вопросы нужно выяснить при встрече с Захаром Михайловичем. Опасения Шапочкина оказались напрасными. Лесорубы встретили гостей приветливо. Первой подошла к ним Марья. -- А мы вас, товарищ Шапочкин, давно ожидали,--сказала она, подавая Валентину шершавую руку.-- У нас ведь даже штучка одна ваша спрятана. -- А листочки,-- не стерпел Алеша,-- мы с тятей в тот же вечер все до одного по завалинкам разбросали. Шуму потом сколько было, страсть! Шапочкин с недоумением посмотрел на Алешу. -- Листовки?--переспросил он, хмуря брови.-- Какие листовки? --| Да на ярмарке, не помнишь разве?--удивился, Алеша.-- Мальчишку торговец бить хотел, а ты его выручил. Потом еще чуть драки не было с торгашами. Интересно! -- Ну-ну,-- пробасил Валентин.-- Теперь вспомнил. Крендель тогда мальчишка, кажется, украл? Один крен дель. Алеша насупился и недовольно ответил: -- Не украл, а взял, чтобы поесть. Голодный он был. Теперь Валентин посмотрел на мальчика с удивлением. -- Это правильно! Молодец. Конечно же, не украл,-- улыбаясь, он погладил взъерошенную голову мальчишки. Хозяева пригласили гостей к костру. Сюда постепенно сошлись все лесорубы. Вначале разговор не клеился, потом кто-то напомнил о засухе и плохом урожае, затем заговорили о расценках, о дороговизне. Гости остались на ночлег. Лесорубы успели поужинать, поэтому для гостей снова принялись варить кашу и повесили над огнем чайник. Становье расположилось в неглубокой котловине у 121 отвесной гранитной скалы. Справа, за пригорком, тихо плескались волны горного озера, слева -- с высоты в пятнадцать сажен, прямо из каменной стены с шумом низвергалась речка. Впереди высилась покрытая столетним лесом Собачья гора. Все здесь было большое, сильное, сказочно-прекрасное. Только сплетенные из молодой березы и покрытые пологами балаганчики лесорубов казались маленькими, жалкими и ненужными. Алешу томило нетерпение: хотелось поскорее сообщить о револьвере Шапочкину, но тот был занят. Он рассказывал собравшимся о тяжелом положении заводских рабочих, о снижении по всему заводу заработной платы и о других притеснениях со стороны властей и хозяев. -- А мы думали, одних нас ограбили,-- качая головой, вздохнул дедушка Иван.-- Оказывается, и до заводских добрались. Всем, значит, погибель готовят. -- Да, тяжело стало рабочему люду, -- продолжал Шапочкин,-- в дугу нас гнут хозяева, последние капли пота выжимают. А чуть что -- в тюрьму тащат, шомполами бьют, издеваются. Дедушка вздохнул: -- Что и говорить, все крепче и крепче ярмо-то натягивают. Не знаю только, до какой поры рабочие терпеть будут? -- Подожди, Иван Александрович, мы еще свое возьмем,-- вмешался в разговор Маркин. -- Девятьсот пятый всем открыл глаза -- и нам и крестьянам. Мы теперь не только ошибки, но и силу свою почувствовали. Не тужи, придет еще революция,-- поблескивая глазами и постепенно повышая голос, продолжал Маркин.-- Она сейчас сил набирается. Отступили мы немного. Так надо было. А теперь хватит -- наступать будем. У буржуев впереди ночь, а у нас -- день. Вот оно как надо понимать это дело-то. -- Пока мы этого дня ждем, они нас голодом уморят или передушат,-- тоскливо оглядываясь по сторонам, ответил Зуев.-- У меня вот жену лесиной задавило, теперь один остался. Как жить-то? Совсем невмоготу становится. А им что? Плаксин сказал: "Сама виновата". Это покойница-то, значит, Марфа моя. Ну разве это не ирод рода человеческого? Да што там и говорить. Вы лучше знаете, что это за люди за такие!--Спиридон заплакал. -- Не плачь, --обнимая Спиридона за плечи, сказала Марья, -- слов нет, жалко Марфу. Я вот тоже со слезами 122 справиться не могу, но ими все равно нашему горю не поможешь и виноватых не накажешь. Я часто думаю, почему умерла Марфа, кто виноват? -- Кто же?--настороженно спросил Пыхтин. -- Виновник тогда как раз сам подъехал,-- помолчав, тихо ответила Марья.-- Это из-за ихних дурацких нарезов лесосек Марфу убило. Зря мы ему тогда бока не измяли, сам напрашивался. Один был, а нас сто человек. По пинку, сто пинков, ему бы и хватило. Зла в нас еще настоящего к ним нет. Вот в чем беда. Доведут народ до белого каленья, тог да узнают, где раки зимуют. А сейчас им что? Привыкли над народом изгаляться, в слезах, в крови людской купать ся. Думают, конца-краю этому не будет,-- Марья резко взмахнула рукой. -- Неправда! Кончится им эта масленица, придет и великий пост. Тогда и царь-батюшка не поможет. За все придется рассчитываться, и за Марфу тоже. Слушая Марью, Шапочкин думал: "Кто она, эта Марья? Забитая нуждой, малограмотная работница. Живет в лесу -- ни книг, ни газет не читает, а мыслит правильнее многих наших интеллигентов. Вот они, новые люди. Вчерашний раб, а завтрашний народный вожак. Человек с горячей любовью к народу и жгучей ненавистью к врагам. Тысячу раз прав Владимир Ильич, когда говорит, что народ и народная правда непобедимы". Шапочкин был искренне взволнован. Не ожидал он ус-лышать такие слова в среде лесорубов. Тем легче ему было доказать необходимость общей борьбы с царским прави-тельством, как главным виновником народного несчастья. Ему начали задавать вопросы. -- Про царя-то правильно сказал, а что про чужаков молчишь? Куда ни плюнь, везде чужаки. Управляющий -- англичанин. Механик Рихтер -- немчура. Плавильщик -- итальянец с фамилией черт-те знает какой... На железке орудует. Кари-Мари -- француз. И в других местах тоже. Все как есть кровососы, а у нас и своих таких девать неку да. Почему это так? -- спрашивали лесорубы. На эти настойчивые вопросы Валентин вначале даже не нашелся что ответить. Подавив нахлынувшее чувство растерянности, Шапочкин посмотрел на возбужденные лица лесорубов: что им сказать? -- Нельзя, товарищи, всех иностранцев под один гребень причесывать. Разобраться надо. За границей рабочий 123 класс тоже есть, да и лесорубов там немало. Им тоже нелегко живется. Мы только не видим. Те, которые здесь,-- это же буржуйские прихвостни. Таких много и у нас. Плак-син, например. -- Да что там Плаксин?--вмешался в разговор Маркин. -- Все правители наши такие. Это они помогают иностранцам грабить нас. А почему? Да потому, что сами они и есть главные грабители. -- Словом, одни кровососы, а другие живоглоты,-- вставила Марья. -- Во, правильно, -- обрадовался Маркин. -- Одного поля ягода! -- Так-то оно вроде так, Данило Иванович, но если хо-рошенько подумать, так чужаки-то, пожалуй, еще хуже. Они сюда, как воронье, налетели, чтобы нахвататься -- и домой. До нас им никакого дела нет, -- сказал дедушка Иван. -- Верно, те, которые сюда хозяйничать приезжают, именно такие, -- согласился Маркин.-- Вот, например, управляющий наш: решил весь лес около завода вырубить. -- А кто же его там рубить-то станет?--удивился дедушка. , -- Пропади они пропадом, чтобы мы туда рубить поехали, -- вспылил старик. -- Что мы враги, что ли, заводскому люду. -- Значит, мы можем так и передать рабочим, что вы на эту удочку не пойдете? -- спросил Маркин. -- Так и передайте, -- за всех ответила Марья.-- Пусть англичанин, если ему надо, сам рубит. А мы палец о палец не ударим. Нашел дураков, балда проклятая. Маркин посмотрел на Шапочкина, в его глазах мелькнула ирония. Взволнованный рассуждениями лесорубов, Шапочкин добродушно улыбался. Дедушка Иван напомнил было о сварившейся каше. -- Погоди, Иван Александрович, -- попросил Мар кин,-- успеем с ужином. -- О вашем заработке надо бы по говорить,-- предложил он сгрудившимся у костра лесору бам.-- Крепко обидел вас заводчик, воевать, наверное, придется. -- Кабы от этого толк был, так мы бы хоть сейчас, -- оглядываясь на товарищей, сказала Марья. -- Будет толк, если дружно возьмемся, -- уверенно за явил Маркин. -- Забастовку объявить надо, требования 124 предъявить, чтобы старые расценки восстановили и лесничего-подлеца убрали. Напирать надо. Какого черта на них смотреть? Лесорубы заволновались, зашумели. Мысль о забастовке многим понравилась. После обсуждения вопроса о забастовке, лесорубы решили ждать, что скажут заводские рабочие. Выработать окон-чательные требования решили поручить забастовочному комитету. Прощаясь с гостями, лесорубы крепко жали им руки и просили приходить почаще. Когда стали укладываться спать, выяснилось, что нет Алеши. Вначале мать подумала, что он засиделся у друзей, но и там его не оказалось. -- Куда это он запропастился? -- спрашивала Марья свекра, но тот только разводил руками. Гостей он уложил спать в своем балагане, рассказал им, как пройти к черемшанским лесорубам, пожелал спокойной ночи и пошел спать к Спиридону. Заметив сидящую у костра Марью, Иван Александрович остановился. -- Иди, Марья, спать. Я знаю, где он, -- и по-стариков ски лукаво улыбнулся. -- Знаю, а сказать вот не могу. Не разрешил. Ты, говорит, дедушка, пока что про это никому. Ну-ну, иди отдыхай, не скоро он еще будет. Алеша пришел на рассвете. Глаза его блестели, лицо еще больше осунулось. -- Ты где это шатаешься? -- укоризненно спросила Марья. Алеша полез за пазуху. -- Я, мам, домой бегал. -- Ты с ума спятил, -- охнула Марья, -- пятнадцать верст туда, пятнадцать назад. Зачем это тебе понадобилось? Да еще ночью. Алеша вынул из-за пазухи сверточек: -- Я все время бегом, мама, шагом нисколько не шел. Торопился. Бабушка хотела меня оставить ночевать, да я не согласился. На, отдай, он, поди, им- нужен. А нам для чего? Лежит без всякой пользы в земле... Мать схватила Алешу за плечи и радостно прижала к своему сердцу. -- Настоящий ты у меня молодец, Алешенька. Поди, там каша осталась, поешь. Устал-то ведь как, родной. 125 Глава шестнадцатая Неожиданно Петчер получил с нарочным письмо от дяди. Уркварт предлагал, чтобы племянник помог Грею приобрести Ургинское урочище. Он советовал немедленно поехать к помещику Якушеву и через него подкупить одного из министров, от которого зависела сделка. На взятку Уркварт выделил -сто тысяч рублей. На следующий же день после получения этого письма Петчер выехал в имение помещика. Когда слуга доложил хозяину о приезде англичанина, помещик обрадовался и приказал принять гостя с почетом. Чванливый Якушев любил похвастать перед новым человеком остатками-своего когда-то богатого имения. Выполняя волю барина, камердинер, как всегда бывало в таких случаях, сопровождал гостя с целой толпой слуг. Он вел его в гостиную таким путем, чтобы Петчер мог увидеть большую часть господского дома, обставленного дорогой старинной мебелью. Петчер с удивлением рассматривал камердинера и его помощников, одетых в пеструю затейливую форму, когда из открывшейся боковой двери показалась расплывшаяся фигура самого хозяина. В мягких чувяках, в широком с дорогой оторочкой халате, в красной тюбетейке на большой плешивой голове, с ори-1 гинальной тросточкой-хлыстом в руке Якушев двигался навстречу гостю, едва передвигая ноги, грузно переваливаясь с боку на бок. Во всей его фигуре, в движениях чувствовалась барская самоуверенность. Подойдя к Петчеру, хозяин шаркнул ногой, что, по его мнению, должно было означать выражение особого уважения, и вложил свои короткие пухлые пальцы в протянутую Петчером руку. На широком лице помещика появилось какое-то подобие улыбки. Потоптавшись на месте и ударив неизвестно для чего хлыстом по полу, он опустился в большое мягкое кресло. -- Приятно, даже очень приятно познакомиться, господин Петчер. Садитесь, прошу вас, -- вкладывая в рот душистый леденец, громко говорил Якушев гостю.-- Слыхал о вас, как же, -- бесцеремонно рассматривая Петчера, продолжал хозяин. -- А видеть вот не изволил. Не приходилось, понимаете. Петчер не успел ответить: за окном посышался звон бу-бенцов. 126 -- Федосей Евдокимович Хальников прибыть изволили! -- выкрикнул вошедший в гостиную камердинер. -- А! Япошка, япошка!--тряся огромным животом, захохотал Якушев. -- Зови! Сейчас же зови! Вот кстати. Вы, господин Петчер, просто счастливый человек. Понимаете, вам удастся увидеть сейчас необыкновенного субъекта. С одной стороны, это полнейшее ничтожество и дрянь, а с другой--птица высокого полета. Коршун, самый настоящий стервятник. А ведь так себе, немудреный, ничем не примечательный человек. Козявка, понимаете. Япошка! Слово "япошка", как видно, нравилось Якушеву: он то и дело повторял его. -- Лжет всегда, понимаете, как сивый мерин. Трое по рядочных брехунов за ним ни за что не поспеют. Говорит одно, делает, понимаете, совсем другое. Если кому что обе щает, то обязательно обманет. При том же, понимаете, под лиза и трус, каких днем с огнем не найдешь. Встретившись с вами, он лебезит, называет по имени-отчеству, а отвернет ся, понимаете, непременно скажет о вас какую-нибудь га дость. К тому же еще сластолюбец, каких свет не видывал. Гость остановился у порога и, кланяясь как-то в сторону, громко спросил: -- Разрешите войти, ваше превосходительство? -- Да, да. Пожалуйста, -- помахивая хлыстом, ответил Якушев. -- Сами знаете, что хорошему гостю всегда рады. Не сводя с помещика тупого взгляда, Хальников двинулся кошачьей походкой вперед. На коротких ногах гостя, как у грубо сделанного игру-шечного человечка, сидело длинное неуклюжее туловище, а на необычайной толстой шее громоздилась большая с длинными волосами голова. Глубоко вдавленное переносье, широко расставленные мутные глаза, большой рот и отвисший двойной подбородок довершали его сходство с каким-то чучелом. -- Может быть, ваше превосходительство, я вам поме-шал?-- снова изогнувшись в сторону, спросил Хальников. -- Да нет, что вы, Федосей Евдокимович, -- польщенный заискивающим тоном Хальникова и титулом "ваше пре-восходительство", снисходительно улыбнулся хозяин. --На-оборот, понимаете ли, я очень рад. Будьте любезны, садитесь. Знакомьтесь: господин Петчер. Рекомендую его вам как своего друга... Услышав имя гостя, Хальников побледнел: ,127 -- Ваше... ваше... прево... Извините, ваше... господин Петчер, я очень рад вас видеть. -- Что, испугался, япошка? -- засмеялся Якушев. -- Нет, почему же, -- стараясь успокоиться, ответил Хальников. -- Это я просто так, Илья Ильич, из уважения. -- Ох и хитер, хитер, япошка, -- грозя пальцем, покачал головой помещик. -- Сказал бы лучше сразу, что испугался. Так нет, понимаете, врет, а у самого поджилки трясутся. Ну, к чему врешь? К чему, я спрашиваю, -- сердито продолжал Якушев. -- Кто не знает, что Уркварт -- это сила, что он, если захочет, все может сделать. По миру пустит. В порошок изотрет. А как же иначе? Сильный слабого всегда уничтожает -- таков уж закон природы. -- Простите, ваше превосходительство, -- обидчиво ответил Хальников. -- Меня нельзя считать слабым. Я завод имею, капитал. Второй завод строить хочу. Я к вам, собственно, по этому поводу и приехал, Илья Ильич, -- вдруг встрепенулся Хальников. -- Хочу просить вас, чтобы вы помогли мне купить Ургинское урочище. -- Эге!--удивился хозяин. -- Значит, еще один завод строить решили? -- Да-с, Илья Ильич, -- фамильярно ответил Хальников. -- Еще один. Новый. Как есть новый хочу строить. Недовольный таким оборотом дела, Якушев отправил в рот очередной леденец и спросил: :-- А не надоела вам, господин Хальников, эта возня с рабочими и всякими грязными делами? -- Нет, нисколько, -- покачав головой, ответил Хальни-ков.-- Сквозь все эти хлопотливые дела всегда золото блестит, Илья Ильич. -- Золото -- это, конечно, прекрасно,-- согласился по-мещик,-- но хорошо бы все-таки, понимаете, наживать его какими-то другими путями. Без мужиков и без рабочих. Уж очень народ беспокойный стал нынче, особенно рабочие. Не правда ли, господин Петчер? Обеспокоенный заявлением Хальникова, Петчер долго молчал. Затем, бросив на своего конкурента уничтожающий взгляд, медленно повернул голову в сторону хозяина. -- Я, например, так считаю, господин Якушев, -- начал он медленно и высокомерно, -- что дальнейшая промышлен ная активность неизбежно приведет нас к погоне за допол нительными рабочими. А они, чувствуя, что мы не можем обойтись без них, будут предъявлять нам одно требование 128 за другим. Поэтому, мне кажется, прежде чем расширять производство, нам следовало бы найти сначала какие-то пути для обуздания рабочих, хотя бы в той мере, в какой это достигнуто в Англии. -- Да, да, и я так думаю!--согласился Якушев, хотя никогда раньше об этом не думал и никогда к такому выводу не приходил. -- Чего доброго, опять, как в девятьсот пятом году, начнут безобразничать. Тогда, понимаете, насмерть перепугали, а теперь опять... -- Ах, нет... Шалишь... -- повернувшись к Якушеву, за-лебезил Хальников. -- Девятьсот пятый год был, да весь вышел. Правительство наше теперь куда как поумнело, да и среди нашего брата либеральствующих дураков меньше стало. Научила революция буржуазию... В царя вцепились, как клещи, не оторвешь. -- И то правильно, -- согласился Якушев. -- Подняли кнут повыше, и дело, понимаете, лучше пошло. Вот вы говорите, -- обратился он к Петчеру, -- что в Англии пути какие-то нашли к рабочим, А мне кажется, нам их и искать нечего. Вот они... пути! -- взмахнув кнутом, проговорил он с угрозой.-- Для русского человека, понимаете ли, кнут прежде всего, а потом уж остальное. -- Вы правы, Илья Ильич, -- снова залебезил Хальников. -- Кнут это, как водится, в первую очередь. А затем, знаете, конфетку. Конфеточку послаще, кому следует. Вот я, например, -- сжимая кулак, захихикал Хальников, -- благодаря меньшевикам всех людей к рукам прибрал. Народец это, я вам скажу, -- как раз то, что нужно. Среди рабочих они, как рыба в воде. Ну, а я, конечно, среди них, как щука. Что захочу, то они и делают. И умело делают, канальи! Недавно большевики вздумали забастовку организовать. Меньшевики вначале вроде тоже с ними, а потом тайком ко мне. "Как быть?" -- спрашивают. Ну, я им, знаете, руку пожал. Спасибо, мол, друзья. -- Хальников хлопнул ладонями о колени и тихо засмеялся.-- Так им, знаете, и сказал: спасибо, мол, вам, друзья. Вижу, на общую пользу стараетесь. Разве я могу это забыть? Никогда. Ну, а потом наговорил им еще всякой всячины. Сказал даже, что я и сам не прочь бы пойти рабочим навстречу, только чтобы мирно, без всяких забастовок. И что вы думаете? Уговорили! Теперь про забастовку на заводе и помину нет. Так-то, Илья Ильич, эти дела делать надо. Слушая Хальникова, англичанин убеждался, что в лице 5 Н. Павлов 129 этого пройдохи ен имеет серьезного противника. Поэтому он решил попытаться сначала расположить его в свою пользу, а затем уже выведать все, что касается покупки Ургин-ского урочища. -- А не думаете ли вы, господин Хальников, -- накло няясь в его сторону, спросил Петчер, -- что пришла пора и нам объединиться в союз и крепко подпереть им сущест вующий в России режим, а затем построить около этой главной опоры ряд других подпорок в виде союза деревен ской буржуазии, союза монархистов да и думы, пожалуй. -- Что же, это неплохо. Я такое мнение разделяю вполне, -- поспешно согласился Хальников, -- Вы хотите вот покупать урочище, -- закидывая удочку, продолжал между тем Петчер, -- а может быть, при объединении нашем в союз это было бы не дозволено? -- Ну, нет! Тут уж вы меня увольте, -- с улыбочкой, но совершенно твердо заявил Хальников. -- В свои дела я никакого вмешательства не потерплю. В союз согласен. Пожалуйста. Но это только для политики. А дела я буду решать, как хочу, сам. -- А все-таки о новом заводе следовало бы подумать,-- глубокомысленно заявил Якушев. -- Так и знайте, наживете вы себе и нам хлопот. Ведь завод -- это шум, гам, копоть, неприятности. И потом, подумайте еще, какое вы место для охоты загадить хотите. Просто уму непостижимо. Черт вас знает, чего вы беситесь! --вдруг начиная сердиться, возмутился помещик. -- Скоро весь Урал загадите. Шагнуть негде будет: заводы, куренные печи, трубы. Рубят, жгут, коптят. Жили бы да жили без лишнего шума. Так нет -- пыхтят, понимаете, лезут и себе же делают хуже. Рабочий-то, которого вы день и ночь плодите, говорят, нашим могильщиком будет. Вот куда вы нас толкаете, -- поднимаясь с кресла, уже совсем сердито закончил Якушев. Далекий от всяких дел, он, действительно, не понимал, для чего нужно строительство этого завода. Обдумывая дальнейший разговор, Петчер с интересом наблюдал, как ни с того, ни с сего рассердился помещик и теперь, словно капризный ребенок, надувшись, ходил из . угла в угол, посасывая леденец. А поведение заводчика его просто изумляло. Хальников слушал Якушева с таким напряжением, что, казалось, боялся пропустить даже малейший звук. Но стоило Якушеву подняться с кресла и пройти к двери, как 130 Хальников немедленно преобразился. Выражение его лица, только что настороженного и внимательного, стало презри-тельным. -- Безмозглый дурак, -- услышал Петчер тихий шепот Хальникова, -- скотина... Однако, когда Якушев повернулся и пошел обратно, заводчик снова слащаво заулыбался и стал в такт шагам помещика покачивать головой. Когда же Якушев снова удалялся, он тихо награждал его самыми отборными эпитетами. -- Дубина стоеросовая, -- с презрением шептал он чуть слышно. -- Козел вонючий. Учить еще, паршивый мот, бе рется. Поди, без тебя не знают, что делать? Охота ему нужна! Барин трехкопеечный... Напротив открылась дверь. С опаской озираясь на Хальникова, камердинер подошел к хозяину и начал что-то шептать ему на ухо. Выслушав слугу, Якушев неожиданно круто повернулся и объявил торжественно: --* Вас, господин Хальников, просят выйти в соседнюю квмнату. Срочная эстафета. Ишь, ведь дела-то как поверты-ваются, понимаете,-- проводив глазами Хальникова, сказал он.-- И хитрость не помогла. К япошке тоже подбираются могильщики-то. Вот как!.. Словно в ответ на это сообщение, за дверью послышалась громкая ругань: -- Да как они смеют, мерзавцы! Кто же им разрешил бросить работу? Ну, уж теперь я им покажу! --И вдруг ис-пуганно:-- Что? И чугун не выпустили? "Козел", значит? Прекратили откачивать воду? Шахты топят? А что ж по-лицейские? Они-то что делают? -- Громкий голос Хальникова стал нетвердым и испуганным. Он все отдалялся и отдалялся. -- Хитер, япошка, хитер, а рабочие добрались и до него, -- торжествующе засмеялся Якушев. -- Забастовали, говорят, могильщики, все бросили и разошлись по домам. И что теперь там только делается! Интересное А я бы сейчас не на завод, а в город поехал. Отряд жандармов с ружьями и плетьми привез бы. -- Якушев перестал улыбаться, глаза его сузились, пальцы хищно скрючились. Схватив стоящий возле кресла кнут, он быстро взмахнул им в воздухе. -- Зеленую улицу надо устроить, как в армии раньше 5* 131 было, и могильщиков этих всех по одному по ней пропустить. Да этак, понимаете, чтобы живого места не осталось. ' Эх!-- с горечью выдохнул помещик. -- Не умеют сейчас так делать, как раньше бывало! Воспользовавшись неожиданным отъездом Хальникова, Петчер решил, не теряя времени, приступить к тому делу, за которым он приехал. --Трудное это дело, Илья Ильич, возиться с рабочими, -- тяжело вздыхая, озабоченно сказал он. -- Шутка ли сказать -- забастовки, да еще в России. Здесь забастовщики не только могут тебя по миру пустить, но, чего доброго, и голову набок свернут. Другое дело у нас в Англии. Там все это проходит чинно, как у людей высокой культуры. Рабочие объявляют забастовку, предъявляют требования и спокойно ждут, пока их руководители договорятся с хозяевами. Рассмотрев требования рабочих, хозяева всегда предъявляют свои условия. Руководители рабочих эти условия рассматривают и, как правило, идут на уступки. А здесь у нас что? Рабочие требуют: вынь да положь им то, что они захотели. Иначе и в шахту можешь слететь. Вот почему, господин Якушев, я предлагаю прекратить размножение этих, как вы правильно выразились, могильщиков. -- Да. Прекратить категорически. Вот так,-- сжимая пальцы в кулак, подтвердил Якушев. -- Я об этом обязательно брату скажу. Пусть прекратят министры. И больше чтобы никаких. -- Но такие, как Хальников, могут и министров не по-слушать, -- осторожно заметил Петчер. -- Закупит он себе урочище и, ни с кем не считаясь, сейчас же начнет строить завод... -- Нет, не закупит, -- решительно заявил Якушев.-- Если я не захочу, ему этого урочища век не видать, как собственных ушей. -- А что вы скажете, господин Якушев, -- решился, наконец, Петчер, -- если и я буду просить вас помочь мне купить это урочище для нашего общества? -- Вам?--удивился помещик. -- А для чего оно вам? Тоже завод хотите строить? -- Да нет, что вы, Илья Ильич, -- улыбнувшись, махнул рукой Петчер. -- Мы хотим купить его совершенно для другой цели. -- Для другой, говорите? -- снова удивился Якушев, 132 теперь уже поняв, по каким делам приехал к нему англичанин.-- Это интересно. Печи куренные, наверное, хотите ставить, уголь выжигать собираетесь? -- Нет, Илья Ильич. Представьте себе, что нет. Мы хотим купить это урочище с единственной целью, чтобы сохранить его как особо ценное место для охоты. Мы хотим, чтобы приезжающие из Петербурга члены правления общества, да и все живущие здесь господа, могли бы там всегда свободно охотиться. . -- Гм. Предложение неплохое, -- догадываясь, что дело запахло крупной суммой, вслух высказал свое мнение Якушев.-- Но что я могу сделать? Другое дело, если брат возьмется... Он в Петербурге. Поговорить бы с ним... -- Ну и поговорите, Илья Ильич. Поезжайте в Петербург и поговорите. Кстати, и погода такая хорошая стоит. Прогуляйтесь, повеселитесь там. Что касается расходов,-- бесцеремонно и без всяких оговорок продолжал Петчер, -- прошу не беспокоиться: общество их полностью оплатит. Вот, извольте... -- Он вынул чековую книжку и написал на ней сначала четыре, а затем, подумав, подставил четыре нуля. Подавая Якушеву чек, он добавил: -- Можете быть уверены, Илья Ильич, общество и впредь не забудет ваших услуг. При подписании сделки вас отблагодарят двойной суммой. -- Конечно, охота--дело благородное,-- бегло взглянув на чек, заключил Якушев.-- Для этой цели я, пожалуй, Проедусь. Кстати, и брата навещу. Глава семнадцатая В Карабаше все шло своим чередом. В Конюховской шахте в ночную смену придавило шестерых рабочих. Это была вторая авария. За последний месяц в шахте погибло девять человек. Возбужденные случившимся, рабочие первой смены от-казались спускаться в шахту. Стремясь успокоить рабочих, Калашников обещал лично расследовать причину гибели людей. Но шахтеры требовали приезда управляющего. Выслушав по телефону доклад главного инженера, Петчер, раздраженный требованиями рабочих,* предложил Калашникову приостановить работы в 133 шахте и с "бунтовщиками" ни в какие переговоры не вступать. -- Сообщите смутьянам, -- кричал он в телефонную трубку, -- что я назначаю комиссию и поручаю ей рассле довать, насколько виноваты сами рабочие и насколько адми нистрация шахты. Если будет установлена невиновность рабочих, их семьи получат вознаграждение. Передавая распоряжение управляющего, Калашников посоветовал рабочим разойтись по домам и спокойно до-жидаться результатов расследования. Озлобленные шахтеры встретили предложение главного инженера руганью, угрожая сбросить его самого в шахту. Только подоспевший наряд полиции спас Калашникова от грозившей ему опасности. Потрясенный происшедшей ка-тастрофой и отношением к нему рабочих, Калашников ра-стерялся. С одной стороны, он, как главный инженер, считал себя виновным. Но с другой, ему казалось, что он делал все, что мог. -- Как они не могут понять,---с огорчением думал Ка лашников, -- что я не хозяин, а связанный по рукам и но гам исполнитель чужой воли, и не могу по собственному же ланию израсходовать на организацию безопасности даже ломаного гроша. Вечером к Калашникову зашел Нестер. Калашников, сгорбившись, сидел на кушетке. Вид у него был расстроенный, глаза красные. Он до сих пор не снял спецовки, в которой утром был в шахте. Поздоровавшись, Нестер сел к столу и после некоторого молчания спросил участливо: -- Очередная неприятность, Василий Дмитриевич? -- Да, -- грустно ответил Калашников. -- И, наверное, еще не последняя. Нет никакой гарантии, что сейчас в какой-нибудь из шахт не произойдет такое же. -- Но все это может окончиться трагично, -- осторожно предупредил Нестер. -- Рабочие волнуются, возбуждены, они могут пойти на крайность. -- Вы знаете, -- безнадежно молвил Калашников, -- я не религиозный человек, но сейчас надеюсь больше на бога, чем на себя. *-- Но нельзя оставлять этого так дальше. Пора, наконец, навести в шахтах порядок и прекратить убийство людей, -- решительно возразил Нестер. -- Это должны сделать техники, бог тут не поможет. 134 -- Шахты до крайности запущены, -- оправдывался Ка-лашников. -- Чтобы навести в них порядок, нужны большие ассигнования. Потребуется реконструкция некоторых шахт, а значит, и прекращение добычи руды, -- Раз такое мероприятие неизбежно, нужно на это пойти, -- настаивал Нестер. -- Легко сказать "пойти", -- обиделся Калашников. -- А где же взять деньги? Я несколько раз обращался к управляющему и в правление общества, и что вы думаете? Они даже ответить не хотят. -- Тем не менее, -- продолжал Нестер, -- этот вопрос нужно решить, иначе вы первый будете в ответе. Если еще случится что-либо подобное, рабочие вам не простят. -- Я понимаю, -- подтверждая жестом свою обреченность, согласился Калашников. -- Сегодня меня тоже спасла полиция. -- Он нервно задергался и схватился обеими руками за голову. -- Вы хорошо знаете мое мнение о жадности наших хозяев. Вы также знаете мое отношение к людям. Но рабочие, оказывается, многого не понимают. Я почувствовал это по-настоящему сегодня. Я не виню их, но я хочу, чтобы и меня поняли. Мне кажется, необходимо еще раз обратиться с просьбой в правление общества горных заводов. Мы должны доказать им недопустимость создавшегося в шахтах положения. Надо требовать, чтобы семьям погибших выдали хорошее вознаграждение, иначе мы не сможем успокоить рабочих. -- Он хотел сказать еще что-то, но только махнул рукой и замолчал. Нестер тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой. -- Досаднее всего, Василий Дмитриевич, то, что вы до сих пор еще не сделали выбора между рабочими и хозяином. Даже вот и сейчас, несмотря на явное преступление хозяев, вы думаете больше о том, как успокоить рабочих, а не о том, как наказать виновных в убийстве шахтеров. -- Нет, нет, -- запротестовал Калашников. -- Вы меня неправильно поняли. Я никогда не стану на сторону хозяев. Но я не хочу разжигать и без того накаленную атмосферу. -- Боитесь осложнений? -- улыбнувшись, спросил Нестер. -- Да, я считаю их сейчас ненужными и бесполезными. -- А мы считаем, -- энергично возразил Нестер, -- что забастовка поможет вам добиться от хозяев удовлетворения законных требований рабочих. 135 Калашников печально покачал толовой. -- Забастовка вызовет серьезный и тяжелый конфликт. Опять будут жертвы. -- Значит, вы возражаете? -- Нет. В принципе я согласен, -- заторопился Калашников, -- но я считал бы необходимым не предъявлять больших требований. Тогда можно будет легче достичь соглашения. -- Вы, Василий Дмитриевич, по-видимому, неисправимы, -- безнадежно махнул рукой Нестер. -- И ничего с вами сейчас, очевидно, не поделаешь. Ладно. Когда-нибудь, рано или поздно, но вы все-таки поймете, кто ваши настоящие друзья и кто враги, и научитесь действовать с врагами по-вражески, а с друзьями -- по-дружески. Что же касается забастовки, послушаем лучше, что скажут завтра сами рабочие. Глава восемнадцатая Петчер был крайне возмущен тем, что везде проходили собрания и рабочие выносили свои требования, а полиция ничего не делала. -- Такое может твориться только здесь, в стране варваров, -- размахивая длинными руками, кричал он. -- Что толку в том, что несколько человек арестовано? Все равно рабочие бастуют. И скажите из-за чего? Шесть дураков залезли в заброшенный штрек. Говорят, им не хватило крепежного материала. Разве не ясно, что они сами виноваты? Кто их туда посылал? Однако я готов пойти на уступки. Я не дикарь и согласен выдать семьям убитых по пятидесяти рублей. Больше ничего! Шахты переделывать не буду. Посылать в шахты нянек тоже не буду. А расценки? Почему они ставят вопрос о расценках? Почему?--вскакивая с места и обращаясь к присутствующим, спрашивал Петчер.-- Какое отношение имеют к этому вопросу расценки? Это выдумка социалистов. Их бы следовало всех посадить за это в тюрьму. Всех до одного, понимаете? -- Требуют еще сменить управляющего, -- деланно робким голосом вставил шпильку Папахин. -- Что? Что вы сказали? -- сдвинув брови, выкрикнул Петчер. -- Здесь нет управляющего. Я хозяин. -- Мы им это разъяснили, -- продолжал Папахин. -- Я, 136 например, несколько раз говорил, что мистер Петчер не только управляющий, но и хозяин. А они в ответ знаете что? Тем более, говорят, он должен отвечать и как управляющий и как хозяин. Подзуживает их кто-то, это ясно. -- Я буду телеграфировать в Петербург, в Лондон. Я вызову полицию, солдат, -- бегая по комнате,' кричал Пет чер. -- Я покажу им, как бастовать и предъявлять свои тре бования. Дураки! Обождите, я вам устрою забастовку! Совещание длилось уже около часа, но никто еще ничего не говорил. Присутствующие с явным недоумением слушали ругань и угрозы управляющего. В кабинете находились все руководители завода и шахт. Петчер продолжал кричать и ругаться, а собравшиеся молчали. Вдруг сидевший у окна механик Рихтер сорвался с места. -- Идут, сюда идут! Вот, смотрите, -- испуганно закричал механик. Рихтер не сказал, кто идет, но все догадались, что идут рабочие. Побледневший Петчер бросился к окну. Один, три, семь. Из груди вырвался облегченный вздох. -- Это делегация, но все равно, не мешает вызвать сюда полицию, -- предложил он, обращаясь почему-то к одному Рихтеру. -- А я считаю, что полицию вызывать не нужно,-- поднявшись во весь рост, спокойно предложил Калашников.-- Я уверен, что рабочие идут с мирными намерениями. Нужна выдержка, мистер Петчер. Англичанин молча уселся в кресло. В кабинет неожиданно вошел почтальон. Приняв теле-грамму, Петчер разорвал бандероль. Это был ответ Грея на его сообщение о забастовке и о требованиях рабочих. Грей писал: "Просьбу рабочих об установлении в шахтах техническо- го наблюдения удовлетворяем. Для организации безопасной работы высылаем техников-англичан. Выдайте семьям погибших по пятидесяти рублей. Дайте обещание рассмотреть вопрос о расценках. Что касается управляющего, об этом с рабочими в разговоры просим не вступать. Грей". Прочитав телеграмму, Петчер задумался. С одной стороны, он был недоволен сделанными уступками, а с другой, опасаясь лично за себя, хотел бы как можно скорее ликвидировать конфликт. 137 -- Прошу вас, господа, -- выдавил он сквозь зубы, -- остаться и принять участие в переговорах с делегацией. Рихтер, пригласите их сюда. Первым просунулся в дверь Еремей. -- Заходить, что ли? Не получив ответа, Еремей обернулся, замахал рукой, приглашая остальных членов делегации. -- Можно. Заходи, ребята. Вслед за Еремеем вошли Маркин, Кауров и еще четверо рабочих. Поискав глазами место, где бы можно присесть, и не найдя его, делегаты стали около стены. Петчер молча смотрел на Еремея, считая его руководителем делегации. Еремей также смотрел на Петчера и молчал, ожидая, чтобы тот заговорил первым. -- Наше слово последнее, -- говорил он делегатам еще в дороге. -- Не торопитесь. Как мы скажем, так и будет. С нами весь завод, уж на што меньшевики, и эти, как их, черт? Да вот, вспомнил, серы, и те, хотя жмутся, мнутся, но тоже поддерживают. Пусть попробуют с нами бороться. Не отрывая глаз от Еремея, Петчер медленно поднялся. С самого начала он хотел взять инициативу в свои руки. -- Вас прислали забастовщики? Вы -- делегация? -- спросил он Еремея. -- Кажется, угадал. Так оно, пожалуй, и будет. Делегация, -- усмехнулся Еремей. -- Тогда разрешите сказать вам, -- глухо и медленно начал Петчер,-- что меня возмущает поведение здешних рабочих. Они, как видно, не понимают, что катастрофы на производстве не всегда являются результатом плохого руководства администрации. Катастрофы на производстве практически всегда возможны. Подобные катастрофы бывают на всех шахтах земного... -- На дураков рассчитываешь, а они умерли, -- оборвал Петчера Еремей. -- Не кастрофа, а убийство. Мало вам, что кровь и пот из нас, из живых, сосете, так еще пачками убивать вздумали. Зарядил: кастрофа, кастрофа! Нечего пыль в глаза пускать. Давай лучше о деле побалакаем. А о кастрофе потом вот им расскажешь, -- при этом Еремей презрительно кивнул на сидевшего рядом с Петчером Рихтера. Управляющий сжал в кулаки заметно дрожавшие руки. Хотелось как можно скорее выпроводить из кабинета этого 138 ненавистного человека. Опустившись в кресло и стараясь придать своему голосу строгое спокойствие, он спросил: -- Говорите, чего хотят ваши забастовщики? Вперед вышел Данило Маркин. -- От имени всех рабочих завода и лесорубов,-- откаш лявшись, сказал Маркин, -- нам поручено предъявить вам такие требования. Данило вытащил из кармана бумажку, расправил ее на ладони. -- Первое,-- загибая палец левой руки, громко сказал Данило, -- мы настаиваем, чтобы были отменены все распо ряжения о снижении расценок по заводу, по шахтам, для лесорубов и всех остальных рабочих. Немедленно. Второе: управляющему, вам, значит, уехать с завода, куда вы захо тите, тоже немедленно. Третье: экстренно принять меры и навести порядок на всех шахтах. Установить для каждой шахты должность техника, ответственного за безопасность работы. Четвертое: семьям погибших выдать полагающееся по закону вознаграждение и платить членам семьи за счет завода ежемесячно пенсию до совершеннолетия детей. Пя тое: разрешить рабочим, как это было раньше, ловить ры бу во всех озерах и не допускать порубки леса для нужд завода ближе, чем в пяти верстах от крайних домов . по селка... Петчер слушал Маркина, закусив нижнюю губу. Глаза тупо смотрели куда-то в сторону. Ему казалось, что все это дурной сон. И стоит ему проснуться, как всего этого не будет. Зазвонил телефон. Трубку взял Рихтер. Послушав немного, он испуганно закричал: -- Не может быть! Да что ты? О, боже мой! Сейчас, сейчас... Возьмите, мистер. Я так и знал, беда! -- От испу га на лице Рихтера выступили багровые пятна. Петчер схватил трубку. -- Я слушаю, управляющий... Что? Сбросили в шахту? Живым?.. Всех?.. А что полиция? -- завизжал Петчер.-- Почему она не стреляет? Убили... разбежались. Что?.. Идут сюда?.. Глаза англичанина расширились, губы затряслись, вы-павшая из рук трубка повисла на телефонном шнуре. -- Что же это будет? -- застонал он жалобно. -- Бун товщики сбросили в шахту механика и еще кого-то. Сейчас они идут сюда, их много. Полиция разбежалась. 139 -- Нам нужно немедленно уйти в лес и там дожидаться, когда все это кончится, -- завизжал перепугавшийся Рихтер.-- Здесь нам оставаться ни в коем случае нельзя, они нас перебьют. -- Вряд ли вам удастся там отсидеться, -- заметил Саша Кауров. -- Выловят вас там, молодчиков, как пить, дать. Маркин положил бумагу на стол. В усах затаилась мель-кнувшая на миг улыбка. -- Собственной тени пугаетесь, господин управляющий. -- У нас, у русских, пословица есть, -- перебил Марки* на Еремей, -- пакостливый, как кошка, а трусливый, как заяц. Но даже и на эту грубость Петчер не обратил никакого внимания. С испугом он думал о надвигающейся опасности. Помощи ждать было неоткуда. Полиция разбежалась. Единственное, что оставалось делать... согласиться с требо-ваниями забастовщиков. Правда, он многое теряет, но другого выхода у него нет. Нужно соглашаться, а дальше будет видно. Иначе эти дикари растерзают его. Кашлянув, Данило напомнил о присутствии делегации. Петчер, вспомнив, чт.о забастовщики требуют его не-медленного удаления, робко запротестовал: -- Я не могу решить вопрос о своем освобождении. Есть телеграмма. Мне запрещено. Я должен снова сделать за прос. Маркин взял телеграмму, прочитал и вернул обратно. -- А как остальные пункты наших требований?--еще плотнее придвинувшись к столу и прямо глядя в лицо анг личанина, спросил он. Англичанин понял, что требование о его освобождении у забастовщиков не является главным. Сразу стало легче: лично для него этот пункт был самым неприемлемым и самым трудным. -- Остальные требования я принимаю, -- сказал он. -- Беру на свою ответственность. Данило достал из стопки несколько листов бумаги, положил их перед управляющим, подал ручку. -- Прошу писать в Петербург телеграмму. Как там, это му, еж тя заешь, Огрею. Петчер догадался и написал адрес. -- Теперь пишите так: "Считаю себя виновным в гибели рабочих. Нужно обсудить вопрос о возможности оставления меня управляющим". 140 -- Господин Данило, я прошу после слова "себя" разре шить написать слово "косвенно". Подумав, Маркин махнул рукой: -- Ну, Ладно, валяй, пусть будет косвенно. Теперь пиши дальше: "С вашим предложением в части расценок согласиться не могу. Чтобы не затягивать переговоров с рабочими, сегодня я отдал распоряжение об отмене приказов, снижающих расценки. Считаю это справедливым. Я согласился также установить семьям погибших пенсии". Прошу подписать, -- предложил Маркин. Петчер подписал. -- А теперь нужно написать еще вот что, -- подумав, добавил Данило.-- Это мы в Петербург посылать, пожалуй, не будем, оставим здесь на телеграфе: "Все это договорено на добровольных началах между управляющим и делегацией рабочих". Данило взял ручку, поставил число и подписался. -- Прошу, господа, удостоверить своими подписями на ше соглашение, -- предложил он присутствующим. Неожиданно за окном послышались крики приближаю-щегося народа. Маркин кивнул Еремею: --- Поди посмотри, что там. Через четверть часа Петчер с дрожью в голосе читал с крыльца приказ перед двумя сотнями лесорубов. Впереди лесорубов, откинув назад голову, стояла высокая худая женщина. Голова ее была повязана небольшим ярко-красным платком. Рядом с женщиной топтался совершенно босой, в холщовой рубахе и дырявых посконных штанах высокий, очень худой мальчик. Он то и дело помахивал небольшой, очищенной от коры березовой палочкой, на конце которой была прикреплена красная ленточка. -- "Осознав несправедливость сделанного, -- косясь на мелькавшую перед глазами ленточку, шепелявя и коверкая слова, читал Петчер, -- я добровольно отменяю приказы о снижении расценок всем категориям рабочих. Назначаю на каждую шахту по технику, поручаю им ликвидировать бес порядки. Полностью принимаю требования о вознагражде нии семей погибших. Разрешаю рабочим ловить рыбу там, где они захотят. Я не дам разрешения рубить лес вблизи завода..." Прочитав приказ до конца и морщась от криков ликующих лесорубов, англичанин вернулся в кабинет. Там он увидел, что все присутствующие с недоумением смотрели на Рихтера, державшего в руках телефонную трубку. 141 -- Что еще случилось? -- уставившись на механика, не-терпеливо спросил Петчер. -- Нас обманули, мистер, -- плачущим голосом закричал Рихтер. -- Только сейчас звонил пристав Ручкин. Он, оказывается, жив. Спрашивал, не нужны ли вам полицейские? Ручкин просил передать, что когда они с урядником спустились в шахту, туда неожиданно упал механик Гарт-ман. -- Рихтер вытащил из кармана платок и вытер им пот со лба. -- Есть предположение, что его кто-то столкнул, хотя все в один голос доказывают, будто это просто несчастный случай. -- Но кто же вам говорил другое? --негодуя, закричал Петчер. -- Гартмана убили, полиция разбежалась или в шахту спряталась -- один черт. Вы, господин Рихтер, большой трус. Петчер негодовал, но, чтобы не быть смешным в глазах своих же подчиненных, решил не поднимать лишнего шума. Глава девятнадцатая В столице русского государства -- Петербурге, в большом, богато обставленном особняке заседало правление общества кыштымских горных заводов. Англичане -- их было трое из семи членов правления -- чувствовали себя здесь хозяевами. Да и немудрено! Барон Уркварт, возглавляющий английскую компанию, ухитрился сосредоточить в своих руках почти весь капитал общества. Первым на заседании выступил лорд Форис Морриссон. Напыщенный, самодовольный, он поднялся с кресла, достал из бокового кармана записную книжку, перелистал в ней несколько страниц и, найдя нужную запись, начал читать. -- Господа! Вы хорошо знаете, что такое Великобрита ния! О, это самое большое, самое могущественное государ ство в мире. У нас много угля, много стали, много машин.-- Морриссон сверкнул маленькими глазками, перевернул в записной книжке страничку и, сморщив и без того морщи нистое лицо, продолжал:--Но, господа, в Англии сейчас царит медный голод. Это самое большое зло, какое только может постичь столь великую нацию. Я думаю, мы должны это понять и сейчас же прийти на помощь англичанам. Я призываю вас, господа, продавать медь только английским фирмам. 142 "Подавай им всю медь", -- нетерпеливо барабаня толстыми пальцами по столу, подумал заводчик Тимирязев, восседавший на председательском месте. Он уже давно кипел от бахвальства Морриссона. Привыкший к власти, он не мог смириться с тем, что англичане все прибирают к рукам, не считаясь с выгодами русских предпринимателей. -- Вам, мистер, -- обратился он к Морриссону, умыш ленно не назвав его лордом, -- хорошо известно, что в Рос сии сбыт всей.меди находится в руках синдиката "Медь". Хозяевами там всегда были немцы. Кроме того, не нужно забывать, что многие русские фирмы также заинтересованы в покупке нашей меди. В самом деле,-- он поднял руку, сверкнув драгоценными камнями,-- не ехать же за ней в Канаду! Исходя из этих двух соображений, я думаю, что ваше предложение становится совершенно неприемлемым, и убежден, что вы его измените. Никто из англичан не ожидал такого отпора. Куда девалось их холодное спокойствие? Морриссон даже вскочил с места. -- Вы, господин Тимирязев, не согласны? Вы, очевид но, господин председатель, забываете, кто основной держа тель акций. А куда поедут представители русских фирм покупать медь, в Канаду или в Чили, меня это не касается. Я категорически требую,-- повысил тон англичанин,-- пре кратить бесцельную дискуссию по этому вопросу. Я вношу предложение: завтра же сообщить синдикату "Медь", что мы подпишем с ними контракт только в том случае, если в нем будет указано о продаже всей нашей меди английским фирмам. Тимирязев, однако, не сдавался. Промышленник не мог выпустить из своих рук источник огромных прибылей. Поэтому он решил прибегнуть к патриотическим чувствам со-отечественников, напомнив им о значении меди в вооружении армии. -- Общество наше находится в России, и оно должно считаться с интересами своего государства,-- сказал он в заключение. Пока Тимирязев произносил речь, перед ним была положена записка: "Дорогой Иван Ильич, при чем тут интересы государства? Пусть об этом заботятся министры. Это их обязанность, а мы деловые люди, наш девиз -- дело. Вы совершенно напрасно спорите с Морриссоном. Не спорьте. Вы оди- 143 ноки, все члены правления поддерживают его предложение". Внизу стояла подпись Грея, за ней следовали подписи русских членов правления. Поняв, что дальнейшая борьба бесполезна, Тимирязев объявил о принятии предложения Морриссона. После перерыва Тимирязев отказался председательствовать, его место занял заместитель председателя Штоков. Обсуждалось письмо Петчера, присланное со специальным курьером. Докладывал Грей. В противовес сухопарому Морриссону, Грей был похож на большую пивную бочку, к которой пристроили ноги и голову. -- И вот забастовщики силой заставили нашего управ-ляющего принять неприемлемые для нас условия, зверски убили лучшего специалиста -- механика Гартмана. Местная полиция, во главе с приставом, оказалась неспособной обеспечить на заводе порядок. Я рекомендую членам правления,-- обращая взор в сторону Морриссона, говорил Грей,-- поручить лорду Форису Морриссону обратиться от имени правления к русскому правительству с просьбой о самом строгом наказании виновных в организации беспорядков. Мы должны указать властям на бездеятельность полиции; это несовместимо с заключенным недавно англо-русским соглашением. Я также прошу вас, господа,-- морщины на его лбу собрались в гармошку,-- поручить мне выбрать подходящий момент и вновь отдать распоряжение о снижении расценок, указав управляющему мистеру Питчеру на его некомпетентность в решении таких вопросов. -- Правильно,-- поспешно согласился с предложением англичанина Штоков,-- опять за старое принимаются. Раз-болтались, бунтуют, а управляющий испугался и со всем соглашается. Я считаю, что нам также не следовало бы учреждать в шахтах технический контроль,-- оглядываясь на Морриссона, неуверенно продолжал Штоков,-- этого нигде нет. Да ведь и нам он тоже не нужен. Неожиданно слово попросил все время молчавший Темплер. -- Позвольте, господа, доложить, что в Англии,-- на чал он скрипучим голосом,-- привыкли считаться с закон ными требованиями рабочих. Если хотите знать, благодаря этому правильному взаимоотношению работающих и пред принимателей, английский народ живет сейчас лучше любо го народа в мире. Уверяю вас, господа,-- поднимаясь с ме- 144 ста и как бы приготовляясь к отпору, продолжал Темп-лер,-- английская нация искренне желает распространить эти прекрасные традиции на весь земной шар, в том числе, конечно, и на Россию. Поэтому я горячо поддерживаю пред. ложение мистера Грея о посылке на шахты дополнительных техников и считаю, что это будет лучшим доказательством нашего желания улучшить положение рабочих. -- Что за техники? Неужто своих там не хватает? -- не доверчиво качая головой, возразил Тимирязев.-- Здесь что- то не то. --'. Вы, Иван Ильич, по-видимому, чем-то сегодня рас-строены,-- вставая, вежливо заметил Штоков.-- На вас это совсем не похоже. Мистер Темплер встревожен целым рядом несчастий, происшедших на наших шахтах. Поэтому он предлагает пойти на частичные уступки требованиям рабочих. Свое предложение он обосновывает установившимися порядками на его родине. Что же тут непонятного?--удивился Штоков, нимало не смущаясь тем, что его слова совершенно противоречили сказанному им всего лишь несколько минут назад.-- Мне кажется, мы должны это искреннее предложение мистера Темплера единодушно приветствовать. И Тимирязев еще яснее понял, что надо сложить оружие. -- Итак, господа,-- снова привстав с кресла, объявил Штоков,-- мы подошли к главному вопросу нашего сего дняшнего собрания. Торжественно и многозначительно он осмотрел присутствующих.-- На обсуждение вносится пред ложение о приобретении дополнительного земельного фонда и значительного увеличения, в связи с этим, акционерного капитала нашего общества. Письменный доклад об этом роздан. Я ожидаю ваших предложений. Тимирязев негодовал. "Да как же могло военное ведомство, заинтересованное в этом земельном фонде, допустить подобную сделку? Небось обществу, в котором основной капитал принадлежит ему, Тимирязеву, отказало, да как отказало, с попреками, предупреждениями, угрозами... А тут...-- Тьфу ты, чертовщина какая-то!" -- Позвольте, господа,-- не выдержал он,-- прошу разъ яснить, насколько серьезно согласован этот вопрос с воен ным ведомством. Я, например, уверен, что оно воспротивит ся такой сделке и спутает нам все карты. Вместе с тем я считаю своим долгом указать уважаемым членам правления на недопустимость с нашей стороны санкционирования 145 такого неблаговидного поступка по отношению к русскому правительству. На заседаниях правления установилось никем не утверж-денное правило, по которому каждый говоривший должен был встать. Грей же, лениво повернув свою жирную шею в сторону Тимирязева, не счел нужным даже подняться с кресла. -- Поверьте, господа,^-- начал жаловаться Грей,-- что Ничего нет труднее, чем объяснить элементарные, всем из-вестные истины. Вы прекрасно понимаете, что господин Ти-мирязев хорошо знает о союзнических отношениях двух государств, подданными которых мы имеем честь состоять. Он так же хорошо знает, что для Англии военная мощь и самостоятельность России так же дороги, как мощь самой Англии. И нас, истинных ваших друзей, прямо-таки оскорбляет отношение господина Тимирязева к попытке купить земельные участки, в которых частично заинтересовано русское военное ведомство. Я вам заявляю, господа,-- поднявшись с кресла и повышая голос, заявил Грей,-- что все мы заинтересованы в хорошем состоянии дел вашего военного министерства, и ни у кого не должно быть сомнения в нашем горячем желании помогать ему всем, что у нас есть, и даже тем, что будет. -- А как с продажей меди?--раздраженно крикнул Тимирязев. Грей вздрогнул, но тут же оправился и спокойно сказал: -- Мы никогда не получали официальных сведений о нехватке меди для нужд русского военного министер ства. Поднявшись с места, Морриссон подошел к Грею и, любезно улыбаясь, склонил перед ним голову. :-- Ваши слова, мистер Грей,-- сказал он, прикладывая к груди руку,-- заслуживают самой большой похвалы. И не только потому, что они правильно выражают нашу традиционную дружбу с Россией, но и потому, главным образом, что пригвождают к позорному столбу тех, кто этой дружбы не понимает и стремится везде, где только можно, нарушить ее. Да, да! В самом деле, разве можно придумать что-, либо более безобидное, чем стремление русского общества купить на английские деньги землю в России! О, это исключительная порядочность. Я очень уважаю господина Тимирязева... Да, очень уважаю,-- помолчав, добавил Моррис-сон,-- но в интересах дела и справедливости прошу вас 146 указать ему на недопустимость выпадов, порочащих истинные цели нашего общества. Тимирязев не стал возражать. Он понял, что это бесполезно, и решил действовать другим путем. На следующий день он пытался переговорить об этом с представителем военного министерства, с тем самым высоким чиновником, который в свое время так бурно протестовал против всякой попытки продать этот фонд. Ио чиновник дал понять, что на этот раз вопросы купли-продажи этих земель находятся вне сферы его компетенции. * * * На следующий день там же, в Петербурге, но только в другой части города, состоялось собрание Ленского золото-промышленного товарищества. На собрании присутствовали лорд Форис Морриссон и мистер Темплер. Обсуждался вопрос об источниках финансирования то-варищества в связи с расширением его деятельности. Выступивший на собрании представитель "Горнопро-мышленной корпорации" англичанин Джексон в категорической форме заявил присутствующим, что корпорация не в состоянии финансировать в дальнейшем золотопромышленное товарищество и намерена в ближайшее время распродать все свои акции. Заявление Джексона подтвердил представитель между-народного банка Грюнер. Наступило гнетущее молчание. Прекращение финанси-рования угрожало товариществу серьезным кризисом. Мало надежд возлагали присутствующие и на важного представителя, выступление которого должно было состояться, как объявил председатель, после перерыва. -- Опять, наверное, кто-нибудь из министерства? -- спрашивали друг друга собравшиеся. -- Да, сейчас начнут распинаться, убеждать, что госу-дарству, позарез нужно золото. -- Нет, господа, нам эти болтуны просто надоели,-- размахивая руками, почти кричал пышно разодетый Халь-ников.-- На одних словах далеко не уедешь. А где взять деньги? Где, я вас спрашиваю? Товарищество растет, золота на Лене уйма, а денег никто не дает. Порядок, называется? Чертовщина, а не порядок. -- Не так уж плохи наши дела, как они кажутся на 147 первый взгляд, Федосей Евдокимович,-- подойдя к Халь-никову, многозначительно произнес председатель.-- Правление давно занимается вопросом финансирования товариществ и кое-что подготовило. Вот сейчас сами увидите. Когда присутствующие заняли свои места, председатель поднялся и начал громко звонить, хотя в этом не было никакой надобности. После этого он долго смотрел на сидящего в первом ряду Морриссона и, чеканя каждое слово, торжественно произнес: -- Уважаемые господа! Предоставляется слово досто почтенному лорду Морриссону, присутствующему здесь по приглашению правления в качестве весьма желанного пред ставителя. Морриссон важно поднялся с места, не торопясь прошел к столу председателя. -- Разрешите мне,-- начал Морриссон, вытаскивая из кармана записную книжку,-- объявить вам, господа, о при нятом нами решении прийти на помощь вашему почтенному товариществу. В Лондоне только что создано общество под знаменательным названием "Лена Голдфилдс", с капита лом в двадцать миллионов рублей. -- Ура!!! -- закричал Хальников.-- Ура!!! Председатель схватился было за звонок, но звонить не стал. В зале поднялся одобрительный шум. Морриссон самодовольно улыбнулся. -- Я благодарю вас, да, благодарю, господа, за правильное понимание нашего решения и спешу сообщить, что английское общество "Лена Голдфилдс" предоставляет товариществу акции на сумму в семь миллионов рублей и открывает кредит еще на десять миллионов рублей.-- Он внимательно наблюдал за тем, какое впечатление произведут на присутствующих названные цифры.-- Мы также приобретаем у русской горнопромышленной корпорации в Лондоне все акции вашего товарищества,--ожидая всеобщего одобрения, закончил он свое сообщение. -- Не нашего, а теперь уже вашего,-- неожиданно по-слышался недовольный голос из зала. В зале задвигались, зашумели. Председатель громко за-звонил. │-- Кто? Кто сказал эту глупость?--поворачиваясь во все стороны, кричал Хальников.-- Это наши спасители, можно сказать, благодетели! -- Он подбежал к столу, схва- 148 тил англичанина за руку и начал ее так сильно трясти, что Морриссону стало не по себе. Он сморщился, но руки все же не отдергивал. Когда шум постепенно утих, он продолжал: -- В Англии, господа, сейчас есть достаточное количество капиталов, но у нас, к сожалению, нет такой феноменальной Сибири и сибирского золота. Однако, господа, очень и очень хорошо, что эта Сибирь и сибирское золото есть у наших русских друзей. Считаясь с возникшими у вас затруднениями, мы и решили прийти к вам на помощь. При этом мы ставим только одно условие: товарищество должно немедленно приобрести все свинцово-цинковые рудники в Сибири и на Дальнем Востоке. -- Ого, хватил! Губа-то, видать, не дура,-- снова послы-шался голос из зала. Но на этот выкрик Морриссон не обратил внимания.-- Я надеюсь, господа, что объединенными, феноменальными усилиями мы сумеем организовать разработку этих ценных металлов, без пользы лежащих в далекой "русской земле. В зале шумно захлопали в ладоши. Из всех присутствующих только двое заявили о своем несогласии с предложением Морриссона. -- Иностранцам продаемся! -- пробовали возражать они.--Неужели нельзя что-либо другое придумать? -- А чего еще думать? :--кричал Хальников.-- Нам деньги дают, а мы думать будем. Золото не пахнет, все равно, чье бы оно ни было! -- Черт с вами! --кричали из зала.-- Половину России иностранцам уже продали, продавайте остатки... Однако это были только одинокие голоса. Глава двадцатая "И это -- главный инженер? -- возмущался Петчер, за-канчивая читать докладную записку Калашникова.--- Поз-волительно спросить, что этот инженер думает? И за кого он меня считает? "Медь напрасно пропадает, лес варварски губим, дорогие компоненты в воздух летят!" Ему, видите , ли, жалко; он, инженер, не может смотреть на это хладнокровно. Все видит, все подсчитал; забыл только главное -- интересы своих хозяев! Дурак... Петчер позвонил. 149 -- Прикажите немедленно вызвать ко мне главного ин женера. Да поскорее! "Я должен серьезно заняться этим субъектом,-- расхаживая по кабинету, думал Петчер.-- Нужно знать, с кем, в конце концов, имеешь дело. Умничает, об "интересах" государства заботится, а в настоящих делах -- профан". -- Главный инженер в шахте, мистер,-- кланяясь, доложил конторщик,-- сказал, что будет через полчаса. Разрешите войти господину лесничему, он очень просит, чтобы его пропустили к вам сейчас. -- Зовите, зовите,-- согласился Петчер.*--Очень хорошо, что он здесь... Плаксин был взволнован, вначале он даже не мог говорить. -- Як вам с жалобой, мистер. Как хотите, но больше этого терпеть нельзя. Нужно принимать какие-то меры.-- Он жалобно посмотрел на англичанина и вытер платком слезящиеся глаза.-- Эти негодяи совсем обнаглели. Вот, посмотрите, какую подкинули на мое крыльцо бумажку. Решили меня убить. Так и пишут: "Если не прекратишь грабеж лесорубов -- оторвем голову". Скажите, мистер, разве это не мерзавцы? Ни за что, ни про что убить человека. -- Кто, по-вашему, у них верховодит? -- просматривая бумажку, тихо спросил Петчер. -- Да их тут целая шайка,-- безнадежно махнул рукой Плаксин.-- Верховодит всем Ершов, Говорят, он давно скрывается на заводе. А помощниками у него Маркин, на-чальник центральной шахты Папахин. Учитель тут еще один -- Мартынов, очень опасный человек. Язык, как шило. А к таким, как вам известно, рабочие всегда прислушиваются. -- Да,-- процедил сквозь зубы Петчер.-- Плохо, что мы до сих пор ничего радикального против этой заразы не можем придумать. А надо бы, пора. Плаксин бережно свернул записку, положил в бумажник и тяжело вздохнул. -- Возможно, лучше будет, мистер, если я на время перееду в Нязепетровск? Петчер с сочувствием посмотрел на лесничего, прошелся несколько раз по кабинету. Подошел к сейфу. -- В