он больше других болел за Кочетова. "Сейчас он заступится за пловца!" - радуются зрители. - С судьей не спорят! - негромко, веско произносит Гаев, и весь бассейн мгновенно затихает. - Если судья говорит "ошибка" - значит, произошла ошибка! - раздельно повторяет Николай Александрович. Он подходит к Кочетову, кладет на плечо Леониду тяжелую руку и притягивает его к себе, словно обнимает. В напряженном молчании, провожаемые сотнями глаз, они медленно, уходят. * * * Тяжелые дни наступили для Леонида. Ни на минуту не покидали его мысли о трех неудачных попытках. Вот когда он искренне возненавидел тетушкину "технику": целыми днями в квартире трезвонили сразу и телефон, и "сирена" на кухне. Это многочисленные друзья - пловцы и болельщики - старались поддержать бодрость в своем любимце. Все они были твердо уверены, что Кочетов улучшит рекорд, все возмущались ошибкой "судьи на повороте". - Вероятно, судья был прав! - изумляя болельщиков, спокойно отвечал Кочетов. Друзья торопили Леонида, уговаривали завтра же снова встать на старт. - Ты же побьешь рекорд! Клянусь! Иначе у меня: не голова, а футбольный мяч! - гремел в трубке бас какого-то болельщика. - Не расстраивайтесь, Леонид Михайлович! Я и мама не сомневаемся в вашей победе! - кричала незнакомая девочка. Кочетов вежливо отвечал пловцам и болельщикам, благодарил за сочувствие. Но на двадцатый или тридцатый раз, выслушав какого-то "незнакомого друга", Леонид, не говоря ни слова, повесил трубку. С тех пор телефону стал подходить Федя, на время переселившийся, по просьбе Галузина, к Кочетову. Весельчак-массажист обладал неистощимым тернием. Он мог по полчаса беседовать со встревоженными болельщиками, успокаивая их и ручаясь, что Кочетов учтет их просьбы и, конечно, побьет рекорд. У Феди обнаружилось много неожиданных талантов. Выяснилось, например, что он отличный повар. С увлечением хозяйничал массажист на кухне: без конца варил и парил, жарил и тушил всякие "травки". - Пища богов! - говорил он, ставя перед Леонидом огромную шипящую сковороду цветной капусты. - Нектар и амброзия! Древние греки были мудрые люди: только этой травкой и питались! - Да они вовсе не ели эту пакость, - раздраженно отвечал Кочетов, которому уже надоели все эти "петрушки". - Не ели? - искренне изумлялся Федя. - Ну, значит, греки были мудрыми людьми! Кушай, Ленечка, кушай: пальчики оближешь! Однако сам массажист не ел цветной капусты. Он уходил на кухню и тайком от Леонида, чтобы не соблазнять его, ловко, одним движением ножа вскрывал банку шпрот или поджаривал себе целую сковороду свинины. Тетушкина "техника" приводила Федю в восторг. Он любовно чистил мелом свистящие чайники и кастрюли и чуть не каждый день с удовольствием стирал белье в самодельной стиральной машине. - Техника - на грани фантастики! - повторял он, похлопывая по ее сверкающему барабану. Федя был очень любознательным. Систематического образования он не получил и восполнял этот пробел жадным чтением. Читал он запоем самые разнообразные книги: позавчера - брошюру "Как самому построить авиамодель", вчера - научную статью о свинье-рекордистке Незабудке, сегодня - книгу о древних арабских рукописях, а на завтрашний день у него уже был приготовлен толстый том - "Жизнь и творчество Л. Толстого". Придя в первый раз к Кочетову, массажист сразу направился к книжному шкафу. Шкаф был заперт. И хотя ключ торчал тут же, в скважине замка, открыть шкаф Федя, очевидно, стеснялся. Сквозь стекло он жадно рассматривал корешки книг. На верхней полке стоял ряд одинаковых томов в красных коленкоровых переплетах - сочинения Ленина. Эта шеренга строгих алых книг досталась Леониду в наследство от мужа тети Клавы. На другой полке - книги о великих композиторах: Чайковском, Глинке, Бетховене, Моцарте; увесистые труды по истории музыки, тоненькие, пестрые книжечки - программы концертов. Пониже стояли спортивные книги - о тренировке лыжника, конькобежца, футболиста, учебники по физиологии, анатомии, календари состязаний, книги о выдающихся мастерах спорта. Самую нижнюю полку занимали пособия по плаванию. - Говорят, по книгам можно точно определить, кто их хозяин, - с улыбкой сказал Федя. - А тут не разберешься. Кто владеет этими книгами? Философ? Музыкант?.. - Спортсмен! - сердито ответил Кочетов. Он помолчал и хмуро добавил: - Только, к сожалению, плохой! Леонида в эти дни все раздражало. Он не мог спокойно смотреть и на веснушчатого весельчака-массажиста. Чтобы не сказать ему что-нибудь резкое, Кочетов запирался в своей комнате. Уязвленное самолюбие и гордость в первое время не давали ему спать по ночам, обидные мысли преследовали его на прогулках. Он не мог читать, не хотел никого видеть. Никого - даже Галузина и Гаева. Студенты-однокурсники чувствовали, как тяжело сейчас Леониду. Стараясь не быть навязчивыми, они все же умудрялись под разными предлогами несколько раз в день навещать друга. Первой в комнату Кочетова влетела Ласточкина. Как всегда веселая, энергичная, она затормошила Леонида. Еще была зима, но Аня уже готовилась к лету. У нее появилось новое увлечение - туризм. Она горячо уговаривала Кочетова направиться на Кавказ и исходить его вдоль и поперек. Собираясь к Леониду, Аня долго, стояла перед зеркалом. К счастью, густой румянец, так мучивший ее в школе, постепенно исчезал. Это было странно: ведь Аня теперь много занималась спортом, подолгу бывала на воздухе. Но факт оставался фактом - румянец бледнел. А может быть, помогло снадобье, рекомендованное подругой: смесь уксуса с крепким чаем? Аня тщательно обдумала предстоящий разговор с Леонидом. Нет, о плавании, о рекорде - ни слова. Если Леонид сам начнет об этом, - надо повернуть в другое русло. Нельзя растравлять рану. Аня выполнила свое решение: все время беззаботно болтала о будущем путешествии по Военно-Сухумской дороге, о переходе через Клухорский перевал, о рюкзаках, палатках, примусах, сухом бульоне и альпенштоках. В конце концов и молчаливый Леонид раскачался, стал вместе с ней деловито высчитывать, сколько нужно денег. К сожалению, оказалось - меньше чем по девятисот рублей на брата не обойтись. Вслед за Ласточкиной у Кочетова побывали и Федя Маслов, и Галя Зубова, и Виктор Малинин. Виктор чуть не силой потащил Леонида на каток - смотреть хоккейный матч. Цель у всех была одна, как сказала Ласточкина: "Не давать Леониду киснуть!" Гаев и Галузин понимали состояние Кочетова и не беспокоили его. Они знали - это бывает у всех спортсменов и скоро пройдет. И действительно, это прошло. На третий день Кочетов сам позвонил Гаеву. - Рекорд будет бит! - спокойно сказал он. - Конечно, - уверенно ответил Гаев. Да, рекорд будет бит. Леонид снова твердо верил в это. Но он решил не торопиться. Если судья снял его с заплыва, - значит он, Леонид Кочетов, допустил неправильность. Он не верил болельщикам и не думал, что судья ошибся. А раз с ним могло случиться такое, - надо опять тренироваться. И снова начались тренировки. Каждый день появлялись Кочетов с Галузиным в бассейне. Они приходили сюда, как на работу: всегда в одно и то же время, без пропусков и опозданий. Некоторые друзья Леонида удивлялись. - У него же рекорд в кармане, - недоуменно говорили они. - Почему он не плывет? А маловеры понимающе перемигивались: - Струсил Кочетов! Мурашки забегали! Так иногда бывает у спортсменов: появляется особое нервное состояние-робость перед ответственным выступлением. Это была неправда. Кочетов не боялся выступить. Но его гордость и самолюбие не позволяли ему снова потерпеть поражение. Он хотел действовать только наверняка. Каждый день много раз проплывал он весь бассейн из конца в конец. - Хочешь плавать быстро? Хочешь плавать быстро? - твердил он, плывя первую двадцатипятиметровку, совершал поворот и на обратном пути отвечал сам себе: - Тренируйся не спеша! Тренируйся не спеша! Это были любимые слова Галузина. Иван Сергеевич всегда находился тут же. Тщательно, как обычно, был отутюжен его костюм; казалось, тренер совершенно спокоен, и только одно доказывало, что он волнуется. Галузин теперь не мог ни минуты стоять на месте. Леонид сто раз проплывал весь бассейн, и сто раз вслед за ним по бортику пробегал Иван Сергеевич. После двух недель упорных тренировок Галузин и Гаев устроили пробный заплыв. И снова Леонид показал отличное время, лучше рекорда. И вот Кочетов в четвертый раз вышел на старт. Но возбужденное, нервное состояние, три неудачи подряд, видимо, сказались на пловце. Они где-то в глубине души поколебали его уверенность в своих силах. Леонид чуть-чуть задержался на тумбочке после сигнала "марш!", боясь нового фальстарта. Он слишком тщательно делал повороты, чтобы опять не допустить ошибки, и терял на этом драгоценные мгновения. После заплыва главный судья объявил - 2 минуты 40,7 секунды. Старый рекорд уцелел: Кочетов "не дотянул" до него всего 0,1 секунды. Сэр Томас мог радоваться! Леонид никогда не видел англичанина, даже на фотографии, но мысленно он четко представлял своего далекого противника. Конечно, он - сухопарый, длинный. Пунктуален и надменен, как истый английский лорд. Возможно, даже носит монокль, как Чемберлен. Впрочем, нет. Томас - спортсмен, зрение у него, вероятно, хорошее. Живет он, несомненно, в Лондоне. Где же еще может жить эта "гордость английского спорта"! Леонид яростно шагал по комнате взад в вперед. Ему казалось, что Томас презрительно ухмыляется. Да, к сожалению, сэр имеет все основания смеяться. Четыре раза пытался Кочетов побить его - и все безуспешно. Так что же, сдаться? "Нет! Ни за что!" В течение следующего месяца Кочетов совершил еще несколько попыток. Пятый, шестой, седьмой, восьмой раз вставал он на стартовую тумбочку, но рекорда побить не мог: не дотягивал одной, двух десятых секунды. Друзья поддерживали Леонида. Приходили даже на его тренировки, хотя Галузин свирепо гнал их прочь из бассейна, чтобы не мешали заниматься и не беспокоили пловца. - Здесь не цирк. Мы работаем, - грозно отчитывал студентов Иван Сергеевич. Они на несколько минут скрывались в раздевалке или на самых верхних рядах трибун, а потом снова спускались к воде. Особенно упорной была Аня Ласточкина. Она выбрала очень удачный наблюдательный пункт: внизу, возле борта "ванны", за колонной. Сидя прямо у воды и все видя, она сама оставалась невидимой. И когда Галузин гнал студентов, Аня спокойно продолжала сидеть в своем укрытии. В институте, по просьбе Гаева, Кочетова на неделю освободили от посещения лекций. "Не отстать бы", - забеспокоился он. Но опасения были напрасны. Каждый день к нему приходили товарищи, приносили конспекты, рассказывали, что пройдено нового. И все они, уходя, крепко пожимали ему руку и уверенно говорили: - Рекорд будет бит! Между тем маловеры и нытики, которые в таких случаях всегда находятся, ехидно острили по закоулкам, что Кочетов замучил всех судей и зрителей. Какой-то остряк прислал в судейскую коллегию записку. Он предлагал обратиться во Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта с просьбой ограничить число попыток побить рекорд. - Иначе, - писал остряк, - есть опасность, что некоторые честолюбцы будут пытаться бить рекорды, пока не утонут от разрыва сердца! Эти смешки и остроты доходили до Кочетова. Часто горечь и обеда настолько сильно захлестывали его, что хотелось бросить бесплодные попытки. Но он подавлял собственное разочарование, не слушал нытиков и упорно продолжал борьбу. - Победа придет - надо только работать! - говорил Галузин, и Леонид верил своему учителю. * * * Во вторник, как обычно, Кочетов пошел к физкультурникам завода, где он вел плавательную секцию. - Хватит тебе лодыря гонять, - шутливо сказал ему полгода назад Галузин. - Тебя учат, и ты учи других. Готовься быть не только чемпионом, но и хорошим тренером. - И Галузин направил его на завод. Леонид помнил, с каким волнением шел он на первое занятие. В большом спортивном зале завода перед ним выстроились тридцать четыре человека. Они с любопытством и, как казалось Леониду, даже немного насмешливо смотрели на нового руководителя секции. Многие из учеников были гораздо старше своего девятнадцатилетнего учителя. Особенно смущал Кочетова стоявший на левом фланге невысокий человек лет сорока - бухгалтер из заводоуправления. Полное, даже немного обрюзгшее тело его, с покатыми плечами и молочно-белой кожей никак не напоминало фигуру спортсмена. Особенно нелепыми казались рыжая, торчавшая клином борода и изящное пенсне. "Как же он будет плавать?" - растерянно подумал Кочетов, оглядывая бухгалтера. - Советую вам заменить пенсне очками, - мрачно сказал он. - Пенсне утонет. Откровенно говоря, Леонид надеялся, что бухгалтер, привыкший к пенсне, не захочет менять его на очки и перестанет посещать секцию. Но бухгалтер жаждал плавать и уже на следующее занятие пришел в очках, которые специальными резинками были плотно прикреплены к ушам. Кочетов тяжело вздохнул и примирился с неизбежным. Старостой секции был невысокий коренастый паренек со смешной фамилией - Грач. Но его, видимо, вовсе не смущала эта птичья фамилия, и, когда Кочетов по ошибке назвал его Дроздом, он невозмутимо поправил; "Грач, Николай Грач". Держался Грач, несмотря на молодость, независимо и солидно. Кочетов сразу заметил, что все физкультурники, даже пожилые, относятся к этому пареньку с уважением. Впоследствии Леонид узнал: Грач - один из лучших заводских токарей. Первое свое занятие Кочетов начал вступительным словом: так всегда делал Галузин. - Плавание - один из самых полезных и здоровых видов спорта, - внушительно произнес Леонид. - Недаром врачи называют плавание "дыхательной гимнастикой". Средний здоровый человек вдыхает в минуту примерно шесть литров воздуха, а пловец - шестьдесят литров. В десять раз больше! Потому что пловец дышит глубоко, у него активно работает весь легочный аппарат. Леонид, довольный, остановился и оглядел слушателей. Ему самому очень понравилось выражение "легочный аппарат", - это придавало его вступительной речи "научный" характер. Ученики слушали внимательно. Их, очевидно, поразили цифры - 6 и 60. Леонид решил и дальше продолжать в том же "научном" стиле. - Пловцы - выносливые, сильные люди, - сказал он. - Характерно, что мальчики-пловцы, по медицинским наблюдениям, имеют средний рост 171-172 сантиметра, то есть они выше среднего мужчины. Сердце пловца, как доказали ученые, прогоняет в три-четыре раза больше крови, чем сердце здорового человека, не спортсмена. Плавание настолько оздоровляет орга- низм, что является даже "лекарством". Да, да, я не шучу. У известного советского пловца Игоря Баулина было когда-то больное сердце. Его не хотели даже подпускать к воде. Потом врачи все-таки разрешили Игорю понемногу плавать. С каждым днем он плавал все больше и вскоре совершенно выздоровел. Даже стал показывать рекордные результаты. Кочетов снова оглядел учеников: - Чтобы научиться плавать быстро и не утомляясь, надо систематически тренироваться. "Тренировка делает чемпиона", - торжественно сказал он и сразу же испуганно замолчал. Эта любимая поговорка Галузина вдруг ярко напомнила Леониду его первый приход в детскую школу плавания и речь тренера. Леонид сейчас почти слово в слово повторил все сказанное тогда Иваном Сергеевичем. И об Игоре Баулине, и о шестидесяти литрах воздуха в минуту, и о среднем росте мальчиков-пловцов, - обо всем этом говорил Галузин в тот памятный день. Кочетов сразу сбился с мыслей, покраснел и замолчал. Ученики недоуменно переглядывались - в чем дело? С трудом довел он до конца свое первое занятие на заводе. Это было полгода назад. С тех пор каждый вторник Леонид тренировал заводских пловцов. Он крепко подружился со своими учениками, и даже бухгалтер Нагишкин с торчавшей из воды бородкой и очками уже не казался ему смешным. Наоборот, когда Нагишкин, засиживаясь над годовым отчетом, два раза пропустил занятия, Кочетову казалось, что в эти дни чего-то не хватает. Вместе с Николаем Грачом не раз осматривал Леонид огромный завод. Минуя ряд цехов, он провел Леонида к самому сердцу завода - большому конвейеру. Огромная широкая стальная лента, растянувшаяся метров на двести-двести пятьдесят, непрерывно двигалась. К ней с боков подходили тридцать малых конвейеров, которые подавали к главной ленте отдельные части будущих тракторов. Казалось, все детали живые: они ползли, катились, ехали - над головой, на уровне груди, возле ног... На ходу рабочие проверяли, окончательно доделывали детали, которые стягивались к центральной широкой ленте. Идя вдоль большого конвейера, Леонид испытывал странное, необычное чувство. Прямо на глазах, как в сказке, рождались тракторы. Вот у начала конвейера на ленту тяжело взбирается неуклюжая, громоздкая, голая рама - остов будущей машины. На ней ничего нет, только зияют вымаханные суриком гнезда для будущих деталей да торчит передняя ось. Рама движется по ленте и постепенно обрастает деталями, а их немало в тракторе - больше четырех тысяч! Вот к раме приросли колеса, установлена коробка скоростей. Вот привернут руль, плотно встал радиатор, мягко сел на приготовленное для него место мотор. Вот уже надет капот, несколькими ударами пневматического молотка приклепана заводская марка и номер. У конца конвейера мотор заправили бензином, на пружинистое сиденье лихо вскочил паренек, в кепке козырьком назад, одну руку положил на руль, другой - дернул рычаг, и до того неживая машина вдруг издала первый, радостный звук, осторожно сползла с ленты и уверенно пошла своим ходом по площадке. - Здорово! - закричал Леонид, возбужденно схватив за рукав Николая Грача. Потом они прошли в кузнечный цех. Шум сначала оглушил Кочетова. От частых тяжелых ударов, казалось, вздрагивала сама земля. Мерно гудели огромные вентиляторы. Длинными рядами выстроились гигантские молоты, около которых лежали груды остывающих поковок. Подошли к одному из молотов. - Виктор! - крикнул Грач прямо в ухо Кочетову, показывая на кузнеца. Леонид сперва и не узнал его. В самом деле, это был Виктор Махов - один из его учеников-пловцов, паренек с девичьими, голубыми глазами. Кочетов привык видеть его в одних только плавках, а здесь Махов был в синей спецовке, и не смешлив, как в бассейне, а серьезен и строг. Нагревальщики достали из пылающей печи брусок и передали его Виктору; тот огромными клещами подхватил раскаленную болванку и установил ее в штамп. Он нажал педаль - и многотонный молот обрушился на металл. Махов бил точными, короткими, даже немного щегольскими ударами. "Ловко! - подумал Кочетов. - Как боксер!" Виктор всего шесть раз ударил по болванке, и вот уже подручные схватили клещами рассыпающий вокруг себя искры готовый коленчатый вал - одну из самых сложных деталей. Леонид с Грачом побывали и в заводоуправлении. В огромной бухгалтерии Кочетов не сразу узнал Нагишкина. За массивным столом, на котором то и дело звонили три телефонных аппарата, важно сидел какой-то солидный человек. Спустя немного Леонид сообразил, что это и есть тот неловкий толстяк, которого он обучает плаванию. В бухгалтерии Нагишкин, очевидно, был начальником: главбухом или, по меньшей мере, заместителем. К нему все время подходили люди то с бумагами на подпись, то за какими-то разъяснениями. Он был не в очках, как на тренировках, а в изящном пенсне. Кочетов улыбнулся, вспомнив первое появление Нагишкина в этом пенсне в спортзале. ...В этот вторник Кочетов пришел на занятие, как всегда, в половине седьмого. Все ученики уже были в сборе. Обычно, ожидая тренера, они громко разговаривали, делились заводскими новостями, "разминали" мускулы на спортивных снарядах. В этот раз они уже стояли в шеренге, и, едва Кочетов вошел, вся шеренга замерла, как по команде "смирно". Погруженный в свои тяжелые мысли, Леонид, войдя в зал, не заметил этого образцового порядка. Он негромко поздоровался и начал занятие. Но вскоре он все-таки почувствовал, что сегодня каждая его команда схватывается на лету и выполняется безукоризненно. Даже самые отстающие, вроде Нагишкина, которому с большим трудом давалось стильное плавание, занимались сегодня лучше обычного. "Что это с ними?" - думал Леонид. Он не знал, что ученики пристально следили за его попытками побить рекорд и горячо переживали неудачи Кочетова. Своими успехами они хотели порадовать учителя в тяжелые для него дни, хоть этим выразить ему свое сочувствие. * * * На семинаре по химии получил "двойку" пловец, мастер Холмин - высокий, хорошо сложенный, красивый парень. Только рот портил его лицо: узкий, ,как щель, с тонкими плоскими губами. "Словно ножом прорезанный", - однажды подумал Леонид. За последний месяц это была уже вторая плохая отметка у Холмина. Однако он не слишком огорчался. Во всяком случае, товарищи из седьмой группы волновались гораздо больше его самого. Сразу же после лекций Аня Ласточкина - староста группы - устроила собрание. Когда потребовали у Холмина объяснений, он, правда, "для порядка" дал обещание исправить "двойку", но потом резко заявил: - А что, собственно, случилось? Не знал формулы этилового спирта? Но я же не собираюсь быть химиком, и учимся мы не в технологическом. Все равно - кончим институт и забудем всякие химии-физики. - Кем же ты собираешься быть? - насмешливо спросила Аня. - Во всяком случае, не ученым секретарем химического отделения Академии наук, не академиком и даже не членом-корреспондентом, - ехидно отрезал Холмин. - Я спортсмен. - Такой профессии в СССР нет! - спокойно заметила Аня. - У нас и спортсмены работают... - Не придирайся к слову, - отмахнулся Холмин. - Конечно, я буду трудиться. Стану тренером!.. Но всем студентам было хорошо известно: мастеру Холмину днем и ночью грезилась алая майка чемпиона. Он мечтал только об одном - побыстрее получить почетное звание. А там - видно будет. - Какой из тебя тренер! - усмехнулся Кочетов. - Покажешь ученикам, как двигать руками, ногами - и только. А какие химические явления происходят при этом в организме, - чай, не объяснишь? - А это, чай, ты им за меня растолкуешь! - насмешливо скривив тонкие губы, отозвался Холмин. "Опять?! - разозлился Леонид. - Опять "чаи" гоняю?!" Он уже говорил совсем правильно. Но три слова, как занозы, застряли в его речи: "чай", "кажись" и "ужо". Они оказались дьявольски живучими и, сколько Леонид ни боролся, все-таки иногда прорывались в его речь. - Да, кстати, - вдруг с ядовитой улыбочкой прибавил Холмин. - Если мне память не изменяет... Один из будущих ученых-тренеров сам недавно получил "тройку" по анатомии! Леонид нахмурился. Это была правда. Увлекшись тренировками, он однажды не успел толком подготовить задание по анатомии. Правда, "тройка" - не "двойка", но все же... Собрание становилось все более бурным. Гимнастка Галя Зубова и штангист Федя Маслов дружно напали на Холмина. Потом взял слово Виктор Малинин. - Тут надо смотреть шире, - сказал он. - Холмин к сожалению, не одинок. Мне вот недавно один хоккеист - правда, не из нашей группы - жаловался: зачем, мол, ему изучать психологию? Разве тогда он будет лучше бить клюшкой по мячу? Не понимает, что без знания психологии не сможет он быть хорошим тренером. С этим, так сказать, "правым уклоном" надо решительно покончить. Но есть у нас и другие "уклонисты" - "левые", - такие студенты, которые науками-то занимаются, а о своем спортивном мастерстве не заботятся. Это уж "академики" чистой воды. Их только теория интересует. - Правильно! - крикнула Галя Зубова. - Например, Нина Бортникова. - Я как раз ее и имею в виду, - сказал Виктор Малинин. - Нина по всем теоретическим предметам имеет "пятерки" и "четверки". Хорошо? Конечно, хорошо! Но по практическим замятиям - и по конькам, и по волейболу, и по плаванию, и по гимнастике - у нее сплошные "троечки". Ну, куда это годится? Станет Нина Бортникова преподавать физкультуру в каком-нибудь институте. Прочтет студентам лекцию о том, как бегать на коньках. Объяснит все великолепно, а потом надо ведь самой надеть коньки и показать класс. Тут-то и выяснится, что преподавательница еле-еле ковыляет по дорожке. Конфуз! Никакого авторитета у Нины не будет. В нашем институте заниматься, конечно, не легко, - закончил Малинин. - Надо и общеобразовательные и специальные дисциплины изучать, и о своем личном мастерстве помнить! Все надо успевать! "Все надо успевать! - повторил про себя Кочетов. - Это, конечно, верно". Когда собрание уже заканчивалось, Леонид попросил слова. - Обязуюсь через две недели исправить "тройку" по анатомии, - коротко сказал он. Студенты одобрительно зашумели, и только Холмин иронически ухмыльнулся. В тот же день, вернувшись из бассейна, Кочетов засел за анатомию. Трудные латинские названия усваивались медленно. Мысли то и дело уводили в сторону. Но Леонид упрямо отгонял непрошенные думы. * * * Когда через три месяца после первой попытки Кочетов десятый раз встал на стартовую тумбочку, в бассейне было уже немного зрителей. На трибунах собрались только те немногочисленные болельщики, которые все еще верили в Кочетова. Как всегда, у самой воды сидели однокурсники. Леонид взглянул на них и улыбнулся. Товарищи дружно замахали ему руками. "А цветов-то у них уже нет! - подумал Кочетов. - Завяли, наверно, цветы!" Леонид прошел дистанцию за 2 минуты 40,2 секунды, на четыре десятых секунды улучшил рекорд. И опять ему не засчитали результат. Судья снял его с заплыва, утверждая, что у Кочетова неправильны, несимметричны движения ног. Это был страшный удар. Кочетову на мгновенье даже показалось, что все против него. Он знал - это не так. Судья не мог поступить иначе: он строг, беспристрастен, но справедлив. Леонид был уверен, что он всей душой желает ему успеха. И все-таки Кочетову на миг показалось, что и этот судья против него. Но горькое разочарование продолжалось недолго. - В ближайший месяц, вероятно, не надо приходить? - спросил мастер Холмин. Он не сомневался, что десять неудачных попыток заставят этого "выскочку" образумиться и он перестанет тратить силы впустую. - Можешь не приходить! - спокойно ответил Кочетов. - Но я вскоре снова плыву! И опять ему не повезло. И одиннадцатый, и двенадцатый заплывы кончились неудачей. После двенадцатого заплыва Гаев строго-настрого велел Леониду неделю отдыхать и ни в коем случае даже близко не подходить к бассейну. Целую неделю Галузин, Федя-массажист и Кочетов бродили на лыжах по ленинградским пригородам. Приехав на станцию, название которой в железнодорожном расписании им чем-то приглянулось, они вылезали на заваленную сугробами платформу, надевали лыжи, рюкзаки и неторопливо шли куда глаза глядят. Этот способ "дезорганизованных вылазок" предложил Кочетов. - Так интереснее, - утверждал он. Действительно, они иногда забирались в такие места, что даже Галузин - коренной ленинградец - только крякал от удивления: он не знал, что здесь, совсем близко от города, еще сохранилась такая глухомань, такая "плотная" тишина, словно это какой-то таежный "край нехоженых троп, край непуганых птиц". В лесу зимой было так хорошо, что даже вечером, когда в наплывающих сумерках растворялись деревья, не хотелось уходить. - Чистый кислород, - убежденно говорил Федя, глубоко втягивая расширенными ноздрями прохладный, бодрящий лесной воздух. - Даже не кислород - озон! Целебная штука. В аптеках по восемь целковых за подушку такого воздуха платят... Зимой лес не переставал жить. Однажды Леонид долго наблюдал за большим дятлом: принеся шишку, он плотно вбивал ее в расщелину между стволом и суком, как в тиски, и, упершись хвостом в дерево, долбил шишку, выклевывая семечки. Дятел был, видимо, старый, мудрый. Постукает, повернет шишку, опять постукает - задумается, наклонив голову. Опять стучит - потом опять думает... "Выстукивает со всех сторон, словно доктор больного", - усмехнулся Леонид. Маленькие елочки высовывали из сугробов зеленые хвостики. Снег на солнце казался оранжевым, а в тени - отливал синевой. На привалах и в поезде Леонид с Федей часто сражались в шахматы: у них всегда была с собой карманная шахматная доска с дырочками для втыкания фигур. Играл Федя слабовато - "шестая домашняя категория" шутил он, - но зато попутно рассказывал много забавных историй из жизни знаменитых шахматистов. Он так непринужденно произносил имена Алехина и Ласкера, Нимцовича и Боголюбова, будто каждый день запросто распивал с ними чаи. Галузин, слушая Федю, лишь покачивал головой: - Артист! Право слово, артист! За эту неделю дважды побывали они в Филармонии. Раньше Леонид часто бывал здесь - и один, и с Аней - но в последние полгода из-за тренировок ни разу не заходил. "Дурак", - обругал он себя. Оркестр играл знакомую грустную мелодию. Нежно пели скрипки, и Кочетову казалось - это плещется вода. За неделю Леонид так соскучился по ней, что был уверен: пусти его сейчас в бассейн - побьет не только всесоюзный, но и мировой рекорд. Еще четыре дня ушли на тренировки. И вот Кочетов снова вышел на старт. Трибуны были полупустыми. - Тринадцатый заплыв, - шутили болельщики. - И число-то неудачное: "чертова дюжина"! Леонид встал на стартовую тумбочку. Простое лицо его выглядело суровым, решительным и сосредоточенным. Сигнал - и пловец в воде. Движения его уверенны и могучи. Кажется, плотная масса воды сама раздвигается перед ним, давая дорогу. - Браво, Леня! - кричали болельщики, не отрывая глаз от стремительно мчавшегося пловца. Они уже забыли, что еще недавно недоверчиво относились к его очередной попытке. Могучий ритм, слаженность, сила и красота движений пловца захватили их. - Нажми, Ленечка! - громко кричит Аня Ласточкина. - Нажми! - оглушительно требует рослый моряк. - Ле-ня! Ле-ня! Ле-ня! - дружно, четко скандирует группа студентов. - Давай! - Шибче! - Давай! - ревут трибуны. Все чувствуют - Кочетов победит! И он действительно победил. 2 минуты 39,6 секунды показали секундомеры на финише. На целую секунду улучшен всесоюзный рекорд. Кочетов выходит из бассейна, блестящие капли воды сверкают на его гладкой коже. Главный судья объявляет результат и первым крепко жмет руку Леониду. И только тут всем становится ясно, какую огромную силу воли, какое несокрушимое мужество и упорство проявил этот девятнадцатилетний юноша. А Кочетов стоит возле узкой металлической лесенки, по которой только что вылез из воды. Он смущен и не знает, что он теперь должен сделать. Товарищи окружают Леонида. Со всех сторон к нему тянутся руки друзей. Он отбивается от поздравлений объятий. Лицо его теперь снова выглядит совсем еще мальчишеским. Он снимает шапочку, и русые, коротко остриженные волосы еще более усиливают его сходство с мальчишкой. Взволнованная Аня, энергично действуя локтями пробивается к пловцу. Глаза ее сияют, В руке - цветы. Правда, всего три розы, но и они достались ей с большим трудом. Розы зимой так дороги! И так быстро вянут!.. Леонид берет цветы и крепко жмет Ане руку. Рядом ребята обнимают его, целуют. "А что, если и я?.." - думает Аня. Но не решается. Словно из-под земли появляется толстый мужчина. Это корреспондент. Он проталкивается к Кочетову и, стараясь не замочить костюм о мокрое тело пловца, с энтузиазмом трясет его руку. - Читатели хотят знать, - как вам удалось побить рекорд... - спрашивает он, держа наготове перо и блокнот. Леонид в растерянности. "В самом деле - как мне удалось? Как?" - Работал, ну и все, - смущенно отвечает он корреспонденту. На память приходит любимая поговорка Галузина: "километры делают чемпиона". Сказать? Пожалуй, не стоит: слишком хлестко. - Тренировался, - коротко добавляет он. - Каждый день. Утром и вечером... Из бассейна они опять идут втроем - Кочетов, Гаев, Галузин. На улице тихий морозный вечер. Снег весело скрипит под ногами. Прохожие удивленно оглядываются на трех шумных мужчин, один из которых идет зимой с огромной корзиной пышных белых гортензий и тремя розами. Леонид несет и корзину, и розы впереди себя, на вытянутой руке, так осторожно, словно они стеклянные. Все трое на ходу оживленно вспоминают подробности только что закончившейся борьбы. Потом замолкают и идут, думая каждый о своем. Кочетову кажется, что рекорд он поставил уже давным-давно. "А теперь что? - думает Леонид. - Не сидеть же сложа руки! Какой мировой рекорд на двести метров?" - пытается вспомнить он. И сам удивляется - забыл! Странно - ведь он отлично помнил эту цифру и вдруг забыл. Не то 2 минуты 38,1 секунды, не то 2 минуты 37,9 секунды. Собственно, не так уж много отделяет его от мирового рекорда. Чуть побольше секунды. Ему очень хочется сейчас же проверить, но Леонид стыдится спрашивать об этом у своих спутников. Ведь только что он поставил рекорд страны. Неудобно уже думать о мировом рекорде. Чего доброго, сочтут его самонадеянным. Гаев идет возле самых домов. Он методично сбивает ногой свисающие с водосточных труб сосульки и не пропускает ни одной ледяной дорожки, чтобы не прокатиться. Настроение у него чудесное. "Отличный парень! - думает Николай Александрович, с улыбкой глядя на Кочетова. - Молодец!" "Надо и мне поднажать! - решает он. - Мой же собственный результат в "двадцатке", конечно, можно улучшить. Удивительно, - отчего никто до сих пор не сделал этого? Просто ленятся, наверно. Надо нашего Сергея Смирнова подтолкнуть. Блестящий лыжник. Почему бы ему в самом деле не стать чемпионом "двадцатки"? Да и мне самому улучшить свое время не грех!" Галузин тоже задумался. Но мысли Ивана Сергеевича бегут не вперед, как у его друзей, а возвращают Галузина к давно прошедшим временам. Он видит себя в 1920 году, молодым, только что демобилизованным из красной конницы, парнем. Тяжелое, голодное время. Разруха, Он организует рабочие спортивные клубы, маленькие спортплощадки, открывает первый в России теннисный корт и первый бассейн. Время не подходящее для спорта, но вокруг Галузина объединяется группа таких же, как он, энтузиастов. 1925 год. Ивану Сергеевичу вспоминаются занятия гимнастикой в сыром, пахнувшем плесенью гулком зале. Тренировались всего пять человек. В бывшем церковном зале стоял такой холод, что они, проделав упражнения на снарядах, выскакивали на улицу, чтобы не замерзнуть. Тощие церковные крысы с голодухи совсем очумели. Бродили среди бела дня, волоча по холодным каменным плитам длинные, как бечевки, голые хвосты, и пытались даже грызть стойки брусьев. Когда крысы очень уж надоедали, спортсмены разгоняли их, швыряя в зверьков сапогами. Много времени отнимали бесконечные хозяйственные и организационные дела и дискуссии: "Нужен ли бокс?", "Варварство это или спорт?" Галузин в те суровые времена испробовал на себе модные системы тренировки, "сгонял вес", занимался лыжами, французской борьбой, боксом. Но больше всего плаванием. Вода всегда тянула его к себе. Однако Галузин не стал чемпионом. Времена были тяжелые, о настоящей тренировке не приходилось и думать. Да и поздновато он стал заниматься спортом, с двадцати пяти лет. Постепенно его все больше и больше привлекала работа учителя. Вырастить молодежь бодрой, сильной, смелой - разве это не благородная задача?! И вот сейчас Иван Сергеевич шел и думал. Нет, его жизнь не пропала даром, хотя он и не ставил рекордов. Рабочие живут в созданных ими вещах, инженер - в спроектированной им машине, писатели - в книгах. А тренер, как и всякий учитель, живет в своих учениках. Сегодняшняя победа Кочетова - это, конечно, и его победа. Он передал Леониду свой опыт, свое умение, свое Упорство. Он воспитал рекордсмена. Галузин отрывается от воспоминаний и оглядывается на примолкших спутников. Кочетов первый нарушает молчание. Поборов смущение, он спрашивает у друзей, какой мировой рекорд на двести метров брассом. Гаев переглядывается с Галузиным и одобрительно хлопает Леонида по плечу. - Правильно! - говорит он. - Наши пловцы должны быть лучшими в мире! Пока это, к сожалению, не так. Но будет! Будет так!.. Воодушевившись, он даже запевает популярную институте "Студенческую" песню: Молодым открыты все пути. Время не ждет! Наш девиз: всегда вперед идти! Только вперед! Как многие люди, лишенные слуха, Гаев любит петь. "Дома жена не позволяет, - мол, терзаю ее уши, - бывало, рассказывал он друзьям. - Так я хоть на лыжне выпеваюсь!" ...Едва Гаев запел, Галузин перчаткой прикрыл ухо. - Грубо! - сказал Гаев. - Ну, добре! Не хотите наслаждаться - вам же хуже. Умолкаю. Он повернулся к Леониду. - Ты вот сегодня испортил настроение сэру Томасу, - улыбаясь, сказал Николай Александрович. - Да и не только ему... Но впереди много трудных состязаний! И я надеюсь, Леня, - ты еще не раз испортишь аппетит заокеанским мистерам! Все трое громко смеются. Далеко разносится в морозном воздухе их смех. От него колышутся и, кажется, даже слегка звенят замерзшие лепестки роз в руке у Леонида. ГЛАВА ПЯТАЯ. "БАБОЧКА" Экспресс Ленинград-Москва плавно отошел от перрона. Леонид Кочетов, сидя в вагоне у маленького откидного столика, долго глядел в окно. Но за стеклом была лишь тьма, густая, как нефть. Только изредка мелькали далекие цепочки огней. Они странно поворачивались на бегу, наклонялись и исчезали, а потом темнота казалась еще гуще и плотнее. Леонид задернул шелковую занавеску, вынул из кармана свежую газету и углубился в чтение. Два его соседа по купе вытягивали шеи, нетерпеливо заглядывая в ту же газету. На первой странице крупным шрифтом была напечатана радиограмма с дрейфующей полярной станции "Северный полюс". "Четверка отважных" - Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров - сообщали на "Большую землю", что вчера от их льдины откололся еще один кусок, но в общем все благополучно, наблюдения продолжаются. - Молодцы! - восхищенно сказал Кочетов. - Честное слово, больше всего я бы сейчас хотел быть вместе с ними... Он передал газету соседу, попросил проводника принести постель, забрался на верхнюю полку и быстро разделся. Его сосед - сухонький старичок - водрузил на нос огромные очки в металлической оправе и стал читать. Он просмотрел первую страницу и, переворачивая газету, взглянул наверх. Кочетов уже крепко спал. - Здорово! - искренне восхитился старичок и, сожалея о своей вечной бессоннице, долго с завистью глядел на спящего. Леонид ехал в Москву на тренировочный сбор пловцов и проснулся, лишь когда поезд уже подходил к столице. Прямо с вокзала, с маленьким желтым чемоданом в руке, направился Кочетов в бассейн: хотелось быстрее увидеть лучших советских пловцов. Все они соберутся перед всесоюзным первенством на тренировочный сбор. Вот где можно по-настоящему поучиться! Леонид ехал в метро; как и все люди, впервые попавшие в столицу, с изумлением оглядывал проносящиеся мимо сверкающие станции. На одной станции - названия ее он не знал - вылез, прогулялся по длинному мраморному перрону, поднялся на эскалаторе, спустился. Ему очень хотелось еще раз прокатиться на "лестнице-чудеснице", но было неловко: молоденькая курносая дежурная в шапке с красным околышем и так уж подозрительно поглядывала на него. Да и некогда... "Эх, была не была", - махнул рукой Леонид. С независимым видом прошел мимо курносой дежурной, встал на самодвижущиеся ступени, мерно бегущие вверх. Потом спустился, сел в поезд и поехал дальше. Было еще рано - десять часов утра. Но в помещении бассейна уже собралось много народа. Тренеры, пловцы, болельщики стояли по бортикам бассейна, с напряженным любопытством следя за каким-то тренирующимся пловцом. Леонид с чемоданом в руке прошел на трибуну и тоже стал следить за пловцом. Это был высокий широкоплечий парень. Он так сильно загорел, что белые плавки резко выделялись на его смуглом теле. Плыл он брассом, но не как другие пловцы. У всех брассистов руки движутся под водой. А этот парень гребок производил, как и все, под водой, но обратное, холостое, движение рук делал не под водой, а на поверхности. Обе руки его одновременно стремительно описывали широкий полукруг в воздухе и погружались в воду перед головой. Тело пловца при этом поднималось, легко проносилось над водой и снова погружалось. Это был новый, эффектный и красивый стиль плавания. Движения рук пловца, когда они с силой вырывались из зеленоватой плотной воды и, вздымая мельчайшие брызги, проносились по воздуху, напоминали взмахи крыльев бабочки. В ярком свете огромных ламп брызги искрились и переливались всеми цветами радуги. И это еще более усиливало сходство пловца с огромной яркокрылой тропической бабочкой, летящей над водой. Недаром новый стиль так и называется: "баттерфляй", что значит "бабочка". Леонид Кочетов и раньше изредка видел новый стиль. Некоторые ленинградские пловцы пробовали плавать баттерфляем, но без особых успехов. Они плыли "бабочкой" только первые двадцать пять метров дистанции, потом уставали и переходили на брасс. Чтобы все время выбрасывать тело из воды, требовалось огромное напряжение, большая физическая сила, выносливость и очень сложное, отточенное мастерство. Даже рекордсмен мира, американец Диггинс, считавшийся лучшим специалистом по баттерфляю, легко порхал над поверхностью бассейна лишь первые пятьдесят метров, а потом начинал задыхаться, широко, судорожно раскрывал рот и уже не летел, а тяжело скакал по воде. Леонид не отрывал глаз от пловца. С огромным вниманием следили за загорелым юношей и все остальные пловцы, тренеры, болельщики. Это казалось невероятным. Парень пролетел по бассейну уже более ста метров и, по-видимому, вовсе не устал. Руки его все так же легко и красиво описывали широкие полукруги по воздуху. Тело стремительно вырывалось из воды, и тогда был хорошо виден мощный торс пловца. Проплыв сто пятьдесят метров баттерфляем, он остановился и оживленно заговорил со стоявшим на борту бассейна тренером. Кочетов с трибуны не разобрал слов, но уже самый тон парня, веселый и спокойный, после изнурительно-трудного заплыва поразил его. Таким ровным голосом не говорят усталые люди. Было совершенно ясно - этот рослый, плечистый парень открыл какой-то "секрет", позволивший ему овладеть "бабочкой". Но какой? - Кто это тренируется? - спросил Леонид у соседа. - Не знаете? - искренне удивился тот. - Это новая звезда! Киевлянин Виктор Важдаев. Скоро о нем услышит весь мир! Так вот он какой - Виктор Важдаев! Имя его было знакомо Кочетову. Публика еще мало знала этого юношу, но среди пловцов уже полгода ходили слухи о каком-то исключительно способном киевском динамовце, обладающем большой силой, чудесной плавучестью, огромным упорством и отличной техникой. О нем уже рассказывали легенды. Наиболее горячие люди утверждали, что Важдаев, того и гляди, начнет один за другим, как орешки, щелкать мировые рекорды. Леонид не стал терять времени даром. Он быстро разделся, торопливо сполоснул тело под душем и с секундомером в руке спустился к воде. Сейчас он проверит все эти легенды. Киевлянин плавает неутомимо и красиво, - это уже ясно. Но какое время он показывает? В конце концов, это самое важное и решающее. Виктор Важдаев, будто поняв нетерпение Кочетова, не заставил себя долго ждать. Он снова встал на стартовую тумбочку и прыгнул в воду. Леонид щелкнул секундомером. Правда, это всего лишь тренировка, но все же интересно, - с какой скоростью плывет Важдаев? Когда пловец четыре раза пересек бассейн, Леонид снова щелкнул секундомером. 1 минута 10,8 секунды показали бесстрастные стрелки. Сто метров за 1 минуту 10,8 секунды! Выше всесоюзного рекорда! Трудно было поверить этому. Если Важдаев даже на тренировке показывает такое исключительное время, легко представить, как он проплывет эту дистанцию на соревнованиях. Нет, тут что-то не так. Леонид недоверчиво потряс секундомер и приложил его к уху. Может быть, эта точная машинка испортилась? Он снова щелкнул секундомером и сверил его с другим: работает безукоризненно. И все-таки ему не верилось. - Еще раз! - забыв, что он совершенно не знаком с Важдаевым, нетерпеливо крикнул Леонид. - Проплывите дистанцию еще раз! В бассейне засмеялись. Искреннее недоверие Кочетова было хорошо понятно присутствующим. Они сами еще вчера также удивлялись, впервые увидев Важдаева. Виктор озорно блеснул глазами и вызывающе крикнул Леониду: - Могу! Он снова встал на стартовую тумбочку, но тренер решительно запретил ему плыть: "На сегодня хватит!" Виктор с сожалением развел руками, будто говоря: "Делать нечего! Тренер не пускает!" - и крикнул Кочетову: - Приходите вечером! Целый день, даже не зайдя в гостиницу, где для него был приготовлен номер, бродил Леонид с желтым чемоданом в руке по Москве и думал. Он был в столице первый раз. Вокруг сновали люди, но он почти не замечал их. Только изредка вдруг обнаруживал, что идет по какой-то давно знакомой улице или мимо хорошо известного ему памятника. Тогда он останавливался, долго рассматривал широкую улицу или старинный памятник, не раз виденные на фотографиях, и шел дальше. Незаметно для себя он очутился на Красной площади. Мавзолей Ленина. Леонид долго смотрел на задумчивые, строгие, вечно зеленые ели, опушенные хлопьями снега, на неподвижных часовых. Все это было ему удивительно знакомо: все точно так, как изображалось в кино и на картинах. Стены и башни Кремля в этот ясный морозный день были покрыты инеем и сверкали на солнце. Кочетов медленно ходил вдоль кремлевской стены и думал. До мельчайших подробностей вспоминал он увиденное в это утро в бассейне. Собственно говоря, - все было ясно. Месяц назад с величайшим трудом поставил он свой всесоюзный рекорд. Всего месяц назад! Да, не повезло новорожденному рекорду. Он умрет, так и не освободившись от пеленок. Несомненно, он просуществует еще всего лишь два месяца. Наступит всесоюзное первенство, и Виктор Важдаев шутя побьет его рекорд. А вполне возможно, что и двух месяцев не пройдет. Важдаев может, не ожидая первенства, в любой момент заявить о своем желании побить рекорд. Соберутся судьи и после заплыва зачеркнут в таблице рекордов фамилию Кочетова и впишут новое имя. Леонид взволнованно шагал по Красной площади, старался успокоиться и трезво взвесить все. Итак, - в чем дело? Не такой уж Виктор исключительный богатырь, но без устали плывет баттерфляем. Никто из пловцов всего мира не может так долго плыть этим самым тяжелым стилем. Значит, Виктор нашел какой-то "секрет". Вывод? Какой же надо сделать вывод? Во-первых, обычный классический брасс устарел. Им уже не добьешься рекордных результатов. Во-вторых... Во-вторых, надо овладеть "секретом" Важдаева. Тогда мы еще поборемся! Да, поборемся, и неизвестно, кто будет впереди! "Легко сказать - овладеть секретом Важдаева!" - хмуро подумал Кочетов. А захочет ли Важдаев выдать свой секрет? Да еще теперь - накануне первенства СССР? Ведь все знают - на предстоящих соревнованиях именно между ними двумя разгорится особенно упорная борьба за звание чемпиона. Важдаев, как и всякий спортсмен, конечно, мечтает занять первое место и надеть почетный алый костюм чемпиона СССР. Станет ли он раскрывать свои "секреты" сопернику? Леонид вспомнил рассказ Ивана Сергеевича о знаменитом американском прыгуне с шестом - Элиоте Стоунволе - победителе одной из международных олимпиад. Стоунвол взял высоту 4 метра 25 сантиметров. В то время это был рекорд. Стоунвол легко брал разбег, бежал сперва медленно, потом все быстрее и быстрее. Втыкал свой тонкий, упругий бамбуковый шест в песок, мгновенно взмывал в воздух - целясь ногами прямо в небо, - делал над планкой какое-то неуловимо-быстрое движение и опускался по ту сторону рейки. Все в этом прыжке казалось очень простым, а на самом деле было неимоверно трудным. Тысячи прыгунов пытались побить рекорд Стоунвола или хотя бы повторить его. Они месяцами тренировались, изучали законы биомеханики, без конца чертили на бумаге маленьких человечков с шестом, пытаясь разложить прыжок Стоунвола на составные элементы, понять, в чем секрет высоты. И не могли понять. Тогда один из американских спортивных клубов предложил Стоунволу выступить перед прыгунами-соотечественниками, чтобы они могли усвоить его технику. И хотя в момент прыжка все равно невозможно что-либо толком разобрать, так как прыжок стремителен, как молния, - Стоунвол категорически отказался от выступления. Чемпион не хотел раскрывать своих тайн. Стоунвол тренировался в своей усадьбе на специально созданном для него одного маленьком стадионе. Этот стадион был обнесен высоким плотным забором, чтобы никто, чего доброго, не подглядел, как берет разбег чемпион, на каком расстоянии от перекладины втыкает он бамбуковой шест, как проносит тело над планкой. У Стоунвола был личный тренер, который получал от него жалованье, не мог тренировать никого, кроме хозяина, и должен был молчать, как рыба. Американские спортивные воротилы предложили упорному Элиоту Стоунволу бешеную сумму - 35 тысяч долларов - за то, чтобы он позволил заснять свой прыжок на кинопленку. Дельцы надеялись, что на экране можно разложить движения прыгуна на отдельные элементы и изучить их. Стоунвол отказался. Он подсчитал, что ему выгоднее быть монополистом, пользоваться славой и брать дорогие призы на состязаниях, чем передавать свой секрет другим. А вдруг тогда кто-нибудь прыгнет выше его? Так и оставался нераскрытым "секрет" Стоунвола, пока другие спортсмены не побили его рекорда... "Да, захочет ли Важдаев раскрыть свой секрет?" - снова и снова думал Леонид. Уже много часов бродил он по Москве. Проголодавшись, зашел в кафе. Время было не обеденное, народу в зале немного. Он выбрал столик под пальмой, сел, огляделся. "Обязательно эти волосатые пальмы, - усмехнулся Леонид. - Почему везде именно пальмы?" Заказал обед молоденькой, очень важной официантке в накрахмаленной белой наколке с острыми зубцами, напоминающей корону, и стал ждать. Рядом с ним за круглым столиком сидели два пожилых человека с орденами Ленина на груди. Один - сосем седой, с косым шрамом на виске, был в синем костюме, другой, помоложе, - в кителе. У обоих были темные, загорелые лица. Только потом Леонид понял, что это не загар: из их разговора Кочетову стало ясно, что это мастера-сталевары с Урала. Кожа на лицах собеседников потемнела от вечно пышущих жаром мартеновских печей. - Понимаешь, - говорил седой мужчина в синем костюме, оживленно жестикулируя вилкой. - Показал я Коле Замойскому, как добиться, чтобы печь при выпуске металла не охлаждалась. Ах, да ты же Колю Замойского не знаешь! Совсем мальчишка - девятнадцати годов ему еще не исполнилось. И что же ты думаешь? Через три недели сварил этот мальчишка сталь на четыре минуты быстрее меня! Оба мастера дружно засмеялись. - Нет, ты подумай, - сверкая глазами, продолжал седой мужчина. - Он всего-то у печи без году неделя, а уже скоростные плавки дает! - А что ты думаешь? - весело отвечал ему другой сталевар. - Такой паренек через год всю науку превзойдет - станет мастером хоть куда! Потому - учат их, не старые времена-то! Меня мастер, немец Вельтман, семь лет к печи даже близко не подпускал. Только знай за пивом бегай да двор убирай. А числился я учеником. Спрошу, бывало, о чем, так мастер - вежливый был, черт! - не выругается, не ударит, а просто притворится, будто и не слышал вопроса. Леонид, забыв об обеде, жадно прислушивался к разговору. Похожая на королеву, величественная официантка принесла бифштекс, а перед ним еще стояла почти полная тарелка супа. "А еще торопил!.." - укоризненно посмотрела официантка на странного посетителя и со звоном положила на столик вилку и нож. Но Леонид не обратил внимания на этот красноречивый жест. Он был всецело поглощен беседой мастеров. - А про секреты - и не говори! Раньше, бывало, мастер умрет и секрет свой в гроб унесет. Твоему Коле Запойскому... - Замойскому, - поправил седой мастер. - Ну, все равно, Замойскому. Ему, чтобы всеми секретами нашего ремесла овладеть, долгие годы требовались. А теперь ты ему секрет на блюдечке преподносишь. Да и вообще - никаких секретов уже нет! Пользуйся, кто хочет. Да получше пользуйся, побольше стали стране давай! Дальше Леонид не слушал. Расплатившись с сердитой официанткой, он вышел из кафе. Настроение его резко изменилось: разговор сталеваров ободрил его. "А что? - весело подумал Леонид. - Вот возьму подойду к Важдаеву и скажу: "Научи, друг, меня своему баттерфляю!" Кочетов поехал в гостиницу, осмотрел свой номер - большой, с телефоном, ванной, толстым мягким ковром на полу и плотной шторой на трехстворчатом окне. Леонид никогда еще не останавливался в гостиницах. Номер понравился ему. Он распахнул форточку (в номере было душновато), потом открыл желтый чемодан, с которым бродил весь день по Москве, вынул из него другой - совсем маленький - черный чемоданчик и поехал в бассейн. В черном чемоданчике лежали только плавки, шапочка, полотенце да мыло с мочалкой. Раздеваясь, Леонид попытался осторожно расспросить пловцов и тренеров о своем будущем сопернике - киевском динамовце Викторе Важдаеве. - Парень ничего! - сказал ему один тренер. - Но характер - ого! Не человек - тигр! Кочетов не стал уточнять, чем Виктор напоминает тигра, и обратился к другому соседу. - Парень ничего! - повторил тот. - Но характер - ого! Не человек - бомба! В том, что характер у Важдаева действительно не шелковый, Леонид убедился очень скоро. - А, Фома неверный! - громко приветствовал его Важдаев, как только Кочетов спустился к воде. - Вынимай секундомер! Сейчас уверишься, что дважды два четыре, Волга впадает в Каспийское море, а 1 минута 10,8 секунды есть 1 минута 10,8 секунды. Леонид кисло улыбнулся и стал возле стартовой тумбочки. Он еще днем перестал сомневаться в правильности своего секундомера. Важдаев снова проплыл дистанцию и показал то же время - 1 минута 10,8 секунды. Пловцы и тренеры, как по команде, посмотрели на Кочетова и дружно засмеялись. - Все правильно! - сказал Леонид. - Молодец! - Запишите, Михаил Петрович! - весело крикнул своему тренеру Важдаев. - Запишите: рекордсмен Советского Союза Леонид Кочетов изволил сказать, что я молодец! Все снова засмеялись. "Въедливый парень! - нахмурился Леонид. - Откуда он уже узнал, кто я? Вот и попроси такого раскрыть "секрет". Он еще вслух поиздевается!" Настроение у Кочетова снова испортилось. Он, не начиная тренировки, по-прежнему стоял на борту бассейна, наблюдая за Важдаевым. В московском бассейне было пять дорожек - на одну больше, чем в ленинградском. В воде находились четыре пловца. Третья дорожка, рядом с Важдаевым, была свободна. Леонид взглянул на билетик, который ему вручили в раздевалке. Его дорожка была третьей. "Эх, была не была! - решил Кочетов и прыгнул в воду. Он неторопливо плыл брассом рядом с Важдаевым и видел, что тот изредка, но очень внимательно поглядывает на него. - А неплохо плавает рекордсмен! - громко сообщил Виктор своему тренеру. - Ну, давай знакомиться, Фома! - смешно подмигнув, дружелюбно обратился он к Кочетову. Они оба поплыли брассом. - Пошли баттерфляем! - крикнул Важдаев. - На этом брассе далеко не уедешь! - Не могу! - откровенно признался Леонид. Виктор изумленно свистнул. - Совсем? - Совсем не могу! - Так чего ж ты молчишь, Фома? - весело сказал Важдаев.- Сейчас мы тебя обучим! - Михаил Петрович! - позвал он своего тренера. - Идите рекордсмена обучать! - Ты мне и один-то все нервы перепортил, - грозно ответил тренер. - А если вы вдвоем насядете, - проще сразу утопиться. - Топиться лучше не здесь, а на Украине, Михаил Петрович! - весело ответил Виктор. - Там Днипр глубокий! Да вы не волнуйтесь: Кочетов - не я. У него характер девичий - тихий, ласковый и застенчивый. Из него вы веревки вить будете. Через минуту Леонид уже лежал на воде, послушно и старательно, как школьник, повторяя все движения, которые ему показывали Важдаев и его тренер. "Здорово получилось! - радостно думал он, делая широкие взмахи руками из-за спины к голове. - Даже просить не пришлось. Сам предложил помочь!" * * * И тренировки начались. Характер Важдаева проявился тут вовсю. Он, вероятно, никогда никого не учил, и почетные обязанности педагога, да еще обучающего не простого ученика, а рекордсмена, видимо, понравились ему. Но Виктор требовал, чтобы Леонид все усваивал моментально. Он будто забыл, как долго и упорно работал с ним самим его тренер, пока добился нынешних результатов. Нет, ему хотелось, чтобы Кочетов уже через несколько дней плыл баттерфляем не хуже его, Важдаева. Малейшая ошибка "ученика" приводила его в ярость. Горячие, бешеные (как говорил тренер) глаза его вспыхивали. - Шляпа! Тюфяк! Кавун! - кричал он на весь бассейн, и тренеру приходилось заступаться за Кочетова. К счастью, рекордсмен был хорошо подготовленным учеником. Кочетов обладал большой физической силой и чувствовал себя в воде буквально как рыба. Плавал он не только брассом, но и кролем, и на спине, и на боку. Поэтому освоить новый стиль ему было легче, чем другим. К тому же работа ног в баттерфляе оказалась почти такой же, как в брассе. А движения рук Леонид изучил быстро. Главная трудность заключалась не в этом. Баттерфляй требовал совсем иного, гораздо большего напряжения сил, чем брасс. И переключить организм на эту трудную работу сразу, с налета, было невозможно. Леонид в первые дни проплывал баттерфляем всего каких-нибудь десять метров и уже задыхался. Сердце стучало гулко и прерывисто, как захлебывающийся мотор, готовый вот-вот остановиться. Надо было втягивать организм постепенно, исподволь. Но нетерпеливому Важдаеву это не нравилось. - Быстрей! - кричал он. - Быстрей! Не платочки вышиваешь! Леонид не раз пожалел, что нет с ним Галузина. Сейчас ему особенно требовалась помощь умного и опытного тренера. "Иван Сергеевич не торопился бы! - думал Леонид. - Он бы сказал: "Ну-с, начнем тренироваться по-настоящему. Главное, не ленись!" Начались бы спокойные, упорные тренировки, и я овладел бы этим проклятым баттерфляем". Но Галузин не смог поехать в Москву: ему нельзя было прерывать работу в институте и в детской школе плавания. Однако жаловаться на своего учителя Кочетов не мог. Виктор не жалел ни времени, ни сил, лишь бы быстрее обучить его баттерфляю. Он с радостью раскрыл все свои "секреты". Впрочем, особых "секретов" у него не было, и Леонид сам быстро в этом убедился. Все, что делал Важдаев, в общем было уже известно в теории плавания. Но упорными систематическими тренировками Виктор добился исключительной слаженности, ритмичности всех движений, что не удавалось другим пловцам. Именно эта тщательно отработанная ритмичность облегчила неимоверно трудный стиль, позволила Важдаеву долго плыть баттерфляем, не уставая. Сногсшибательного "секрета" не оказалось, но существовали кое-какие мелкие, хорошо продуманные улучшения в работе рук при выносе их из воды и при гребке, тщательно было поставлено дыхание. Вот, собственно, и все. Но Леонид знал, - каждую такую "мелочь" очень трудно найти, а в плавании именно из подобных "мелочей" и создается быстрота. Леонид быстро понял и другое: упорными ежедневными упражнениями надо "втянуться" в баттерфляй, приучить организм легко переносить огромное напряжение. Три недели каждый день, утром и вечером, совместно тренировались Важдаев и Кочетов. Наконец Леонид почувствовал, что взял от своего нетерпеливого горячего учителя все, что тот мог дать. Теперь надо спокойно отшлифовать мастерство. И Кочетов добился разрешения покинуть тренировочный сбор, уехать в Ленинград. Он знал, - только Галузин способен помочь ему. * * * - Заболел? - всполошилась тетя Клава, когда Кочетов рано утром неожиданно появился в квартире. - Заболел! - засмеялся Леонид. - Баттерфляем заболел! Он подхватил тетушку на руки, закружил ее по комнате, но, взглянув на часы, заторопился и умчался в институт. Тетушка так и осталась в недоумении: что это за болезнь такая - баттерфляй? В институте тоже несказанно удивились неожиданному возвращению Кочетова. В чем дело? Приближается первенство СССР, а этот неугомонный мечется из города в город. Аня Ласточкина, первая увидев Леонида, испуганно прижала руки к груди. - Что случилось? - тихо спросила она. - Ничего не случилось, - засмеялся Леонид. - Летать буду... Бабочкой!.. Вечером Кочетов с Галузиным провели первую тренировку. В бассейне собралось много пловцов, тренеров, студентов института физкультуры. Все с любопытством ждали заплыва. Интересно, что нового узнал Кочетов на тренировочном сборе? Почему он так стремительно примчался в Ленинград? Заплыв разочаровал зрителей. Леонид не смог проплыть баттерфляем даже стометровку. Всего пятьдесят метров прошел он, выбрасывая руки из воды, а во второй половине дистанции перешел на обычный брасс. Да и эти жалкие пятьдесят метров он проплыл баттерфляем отнюдь не блестяще. Опытные зрители сразу увидели, что Кочетов еще не владеет этим способом плавания. Движения его были недостаточно согласованы и легки, мускулы слишком напряжены и скованы. Но самым неприятным были показания секундомеров. Леонид проплыл стометровку, чередуя баттерфляй и брасс, с худшим временем, чем он проплывал эту же дистанцию обычным брассом. Стоило ли огород городить?! Некоторые пловцы не на шутку разгорячились. Кочетову доверено защищать спортивную честь Ленинграда на первенстве страны. Он отлично плавает брассом и недавно поставил новый всесоюзный рекорд. Так пусть не мудрит и плывет тем стилем, который изучил в совершенстве. - Да и вообще - экспериментировать сейчас, когда первенство уже на носу - непростительное легкомыслие, - говорили многие пловцы и тренеры. - Знаем мы эти скороспелые новинки! - иронически добавляли они. - Много было таких лукавых "мудрецов": выдумают какой-нибудь новый стиль, взбаламутят всех, а через год сами убеждаются, что новинка выеденного яйца не стоит. Аня Ласточкина стояла тут же, взволнованно слушая споры пловцов. Она всей душой была за Кочетова, но высказать свое мнение не решалась. Неприлично ей, начинающей спортсменке, вмешиваться в разговор опытных мастеров-пловцов. Но все же она не выдержала. - А я думаю... - высоким, срывающимся голосом начала Ласточкина. Но кто-то из спорящих сердито перебил ее: - А нас не интересует, что вы думаете, барышня! Вы бы лучше на парашютную вышку пошли! Это был язвительный намек на новое увлечение Ласточкиной - прыжки с парашютом. Аня покраснела, осеклась и замолчала. Обычно спокойный, Кочетов, слушая эти разговоры, тоже разгорячился. Он вышел из воды и, даже не одевшись, стал с жаром рассказывать, как плавает Виктор Важдаев. - Если руки идут вперед под водой, как в брассе, - убеждал он, - они тормозят движение пловца. Ясно?! - Нам-то ясно! - насмешливо ответил ему Холмин. - Только вот секундомеру это не ясно: он почему-то упорно показывает, что ты брассом плывешь быстрее, чем баттерфляем! - А Важдаев? - возражал Леонид. - Он плавает баттерфляем быстро. - Важдаев нам не указ, - не согласился Холмин. - Может быть, это новый гений объявился? Может, он и брассом показал бы рекордное время! Спор разгорался. Пловцы и тренеры горячо отстаивали свою правоту. И все спорящие обращались не столько к своим противникам, сколько к сидящему тут же, на скамье у воды, Гаеву. Его слово всегда было решающим. Николай Александрович, сосредоточенно размышляя, внимательно слушал спорящих. Наконец он встал - и все сразу затихли. - Знаете, товарищи, - сказал Гаев, - я сейчас все время думал о Стаханове. Многие пловцы недоуменно переглянулись. При чем тут Стаханов? - Да, о Стаханове! - продолжал Гаев. - Ведь и у Стаханова, когда он впервые стал по-новому добывать уголь, не сразу все наладилось. Сначала-то дело не клеилось. И ему тоже говорили нытики и маловеры: "Брось мудрить! Рубай уголек обушком, как деды рубали!" Гаев помолчал. - Если Виктор Важдаев показывает отличное время баттерфляем, - спокойно продолжал Николай Александрович, - должны ли мы мешать Кочетову перенять его опыт? Конечно, овладеть новым стилем не просто. Но разве это значит, что нужно вовсе отказаться от него? Гаев взглянул на часы и заторопился. - Мне еще к конькобежцам надо заглянуть, - как бы извиняясь, сказал он и крепко пожал руку Леониду: - Желаю успеха! Гаев сделал несколько шагов к выходу, остановился и прибавил: - И уверен в успехе! * * * И снова начались тренировки. Снова грузный Галузин каждый день сотни раз вслед за пловцом неутомимо пробегал вдоль всего бассейна. Вновь появился веселый бaлaгур - массажист Федя. Для Леонида опять был установлен строжайший режим и особое питание. Но тренироваться теперь стало гораздо труднее, чем раньше, когда они готовились побить рекорд. Галузин еще никогда не обучал пловцов, плывущих баттерфляем. А главное - не хватало времени. Обычно требовалось для освоения нового стиля самое меньшее полгода, а у них было немногим больше месяца. И все же они не унывали. Леонид тренировался с увлечением. Гаев помог Галузину на три недели освободиться от преподавания в институте, и они с Кочетовым смогли всецело отдаться своему делу. Каждое утро и каждый вечер Леонид неуклонно увеличивал дистанцию. Он прибавлял понемногу - по два, три, пять метров - но обязательно прибавлял. И одновременно под руководством тренера он тщательно отшлифовывал технику нового стиля. Скованность движений постепенно исчезала. Кочетов научился после каждого гребка расслаблять мышцы, давать им короткий отдых. Это было непременным условием победы. На четырнадцатый день после Приезда в Ленинград Леонид впервые полностью проплыл стометровку баттерфляем и показал время лучшее, чем на этой же дистанции старым стилем. Скептики замолчали. Радостный и уверенный в своих силах, вернулся он в этот день домой. Неожиданно поздно ночью пронзительно зазвонил телефон и "сирена" на кухне. Тетя Клава и Леонид - каждый в своей комнате - одновременно соскочили с постелей. - Вызывает Москва! - сказала телефонистка. Тетя Клава, спросонок недовольно ворча и вздыхая, снова улеглась в постель. А Леонид через несколько минут услыхал громкий бодрый бас. - Как жизнь, Фома? - весело гудел Виктор. - Почему изволишь быть дома? Я думал, ты и ночью тренируешься! - Ночью я сплю, если мне не мешают! - улыбаясь ответил Леонид. - Днем успеваю тренироваться. Держись! Приеду - побью! - Давай, давай! - бодро кричал Виктор. - Главное руками двигай быстрей. Не платочки вышиваешь! Да! Послушай! - перестав смеяться, серьезно сказал он. Чуть не забыл самое главное! Ты руки пошире разводи. Это мы с Михаилом Петровичем после твоего отъезда сообразили. Шире тебе надо нести руки! Поговорив с Важдаевым, Леонид, улыбаясь, улегся в кровать, но долго не мог заснуть. "Отличный парень! - думал он. - А руки я и так уже шире несу. Сам догадался!" Тренировки шли хорошо. Каждый день теперь приносил хоть небольшие, но все новые и новые успехи. Леонид отрабатывал две дистанции - сто и двести метров. В этих дистанциях он будет выступать на первенстве СССР, так же как и Важдаев. Особенно упорно Леонид тренировал стометровку - коронную дистанцию Виктора. С каждым днем стрелки, секундомера проходили все более, короткий путь: 1 минута 12 секунд, 1 минута 11,7 секунды... 11,5 секунды... 11,4 секунды... Но Важдаев все еще был недосягаем. Каждая следующая секунда, казалось, была гораздо длиннее предыдущей: сбросить последнюю секунду никак не удавалось. Он сбрасывал ее по частям: сперва одну десятую долю, потом еще одну десятую... Когда до первенства оставалось всего пятнадцать дней, из Москвы пришла телеграмма. Виктор сообщал, что первенство откладывается на две недели. Леонид так обрадовался, что сначала даже не поверил телеграмме. Отсрочка пришлась как нельзя более кстати. Тетя Клава в своей комнате удивленно прислушивалась: через стену доносился громкий голос и какой-то шум. "Ведь он один в комнате! С кем же говорит?" - испуганно думала тетушка. Она открыла дверь в комнату племянника и увидела Леонида: он прыгал по комнате, как мальчишка, размахивал руками и кричал: - Теперь держись, Виктор! Обойду! * * * Если бы Кочетова спросили, как проходило первенство СССР, он не смог бы вразумительно рассказать. Он помнил только гудящие, заполненные до отказа трибуны, десятки судей в белых костюмах и непрерывное щелканье фотоаппаратов. По совету Галузина, который подробно проинструктировал своего ученика, Леонид пришел в бассейн всего за полчаса до заплыва и до самого вызова на старт, вытянувшись во весь рост, лежал на скамейке в раздевалке. Он не видел, как выступают другие пловцы, и только время от времени слышал далекие приглушенные крики и раскаты аплодисментов над головой. Раздевалка находилась внизу, под самым бассейном. И Кочетову казалось, что он чувствует, как над ним быстро проносятся пловцы. Леониду нельзя было волноваться, болея за товарищей. Слушать разговоры зрителей ему тоже не хотелось. Среди них уже распространились слухи о блестящем киевском пловце, Важдаеве. И, как всегда бывает в таких случаях, большинство болельщиков сразу загорелось сочувствием к новому неизвестному таланту. Болельщики любят, когда на их глазах рождаются чемпионы. На старте Кочетов и Важдаев оказались рядом. Леониду не повезло: ему выпала пятая дорожка, крайняя. Она тянется вдоль стенки бассейна. Все пловцы знают - плыть по крайней дорожке хуже, чем по средней. Bо-первых, можно случайно удариться рукой о стенку. А во-вторых, волны, поднимаемые пловцами, отскакивают от стенки и мешают плыть. В спорте учтено все. Спортсмены всегда поставлены в одинаковые условия, так что результаты можно сравнивать, хотя бы они были показаны в разных концах земли, в разное время. Где бы спортсмен ни толкал ядро, - вес ядра всегда строго определенный. На каком бы материке спортсмен ни поднимал штангу, - всюду он одинаково кладет руки на гриф и положенное время фиксирует штангу над головой. Даже одежда спортсменов и та везде одинакова. У пловцов, где бы они ни плыли, это трусики либо костюмы с проемом под мышками, с вырезами на груди и на спине. В спорте учтено все, и все-таки не все. Бегуны, например, знают - лучше всего бежать по первой дорожке, внутренней. Почему? Потому что, чем ближе к центру круга, тем длина окружности меньше. Бегущий по второй дорожке описывает круг чуть-чуть большего радиуса. Чтобы уравнять их пути, бегуна на второй дорожке ставят немного впереди бегущего по первой дорожке. А бегуна, которому выпала третья дорожка, выдвигают на старте еще дальше вперед. Пути всех бегунов равны. Но все же бежать по первой дорожке лучше: видишь своих противников, а они тебя не видят. Ты стремишься догнать их, а они бегут "вслепую", не знают, догоняешь ты их или по-прежнему находишься на таком же расстоянии позади, как на старте. Конькобежцы жалуются иногда на плохой лед. У лыжников бывает плохой снег, мокрый, липкий, по нему лыжи не так легко скользят. Леонид только покачал головой, когда ему досталась крайняя дорожка. "Ничего! - подумал он. - Придется прямо со старта вырваться вперед!" Это было правильное решение. Тогда волны от других пловцов не будут ему мешать - они разобьются о стенку бассейна позади него. Перед заплывом Кочетов очень волновался, но, став стартовую тумбочку, сразу успокоился. Его не взволновали даже три фальстарта, последовавшие один другим. Судьи сняли двух участников с заплыва; остались три пловца. Леонид и Виктор ни разу не сорвали старта. Они стояли рядом, напряженные и спокойные. Стартер четвертый раз крикнул: "Марш!" - и пловцы прыгнули в воду. Как он плыл, - Кочетов не знал. Но он твердо помнил: ни разу перед ним на соседних дорожках не мелькали руки пловцов. Значит, он все время шел впереди. И только когда главный судья объявил результат и трибуны загремели картечью аплодисментов, Леонид понял - он победил. Сто метров пройдены за 1 минуту 8,4 секунды! Такого времени даже он сам не ожидал. Важдаев пришел вторым: он отстал на целых две секунды. Трибуны бушевали. Кочетов установил новый всесоюзный рекорд. И какой! На самой короткой дистанции так резко оторвался от всех пловцов! Леонида обнимали и поздравляли. Он крепко пожимал все тянущие к нему руки, радость бурлила в нем, наполняла все его тело. Победа! Вот она, победа, к которой он так стремился! Но тут он увидел вдалеке Важдаева. Виктор растерянно разводил руками и что-то хмуро, словно оправдываясь, объяснял своему тренеру. Лицо его было мрачным и даже показалось Кочетову злым. Настроение у Леонида сразу переменилось. "Как нескладно все получилось! - расстроился он. - Учил меня Виктор, учил, и вдруг - я его обогнал!" Леониду стало искренне жаль Важдаева: "Ему, наверно, очень больно и обидно сейчас. С горячим гордым характером перенести такое поражение особенно тяжело. Тем более, что Виктор, конечно, не сомневался в победе. Как же быть?" Кочетов продолжал пожимать руки пловцов и болельщиков, но мысли его тревожно стремились к Важдаеву: "Неужели мы теперь рассоримся?" Он уже не радовался даже собственной победе: из-за нее теряет друга в тот момент, когда их дружба еще только зарождается и крепнет. - Что приуныл, чемпион? - спросил Леонида кто-то из пловцов. - Веселиться надо, а не вешать носа! Да, надо быть довольным и веселым, но Кочетов не мог. И вдруг он радостно встрепенулся. Протискиваясь сквозь толпу, к нему шел Важдаев. Раздвигая руками окружающих, Леонид быстро двинулся ему навстречу. - Привет чемпиону! - непривычно тихо сказал всегда шумный Виктор и крепко, до боли, сжал обеими своими могучими руками ладонь Леонида. - Поздравляю. .. Кочетов напряженно вглядывался в лицо друга. Важдаев хотел казаться веселым, но это ему плохо удавалось. Видно было, что он сильно огорчен своим поражением. "И все-таки пришел поздравить меня!" - взволнованно думал Леонид. - Спасибо, - искренне сказал он. - За все тебе спасибо, Виктор. Без твоей помощи не смог бы я сегодня... - он осекся. Не следовало напоминать Виктору о его поражении. - Впрочем, ты не очень-то задирай нос! - сказал Важдаев. - Завтра - двухсотка. Клянусь очками моего тренера, - быть тебе битым! Кочетов от всей души порадовался за Виктора. Крепкий парень - даже в такой момент может шутить. - Готовь новые очки для тренера! - ответил Леонид, и впервые за весь вечер они оба дружно рассмеялись. В гостиницу Леонид и Виктор возвращались вместе: они жили рядом, в соседних номерах. Уже в метро Важдаев вспомнил, что обещал сегодня быть у старшего брата. Тот устраивал небольшой семейный праздник в честь младшего брата-победителя. - Хоть я и не победитель, все же поеду, - заявил Виктор и двинулся к двери, собираясь выйти из вагона и пересесть в другой поезд. Леонид остановил его. - Поедем домой! - решительно сказал он. - Надо хорошенько выспаться. Завтра - двухсотка! Виктор подумал и, хлопнув Леонида по плечу, согласился. - Ладно! - смеясь, заявил он. - Надо выспаться. А то как же я тебя завтра буду бить?! И они поехали в гостиницу. Но и в двухсотметровке Важдаеву не удалось взять реванш. Он опять был вторым. Правда, на этот раз всю дистанцию Кочетов и Важдаев шли рядом. На последней, финишной двадцатипятиметровке они оба сделали стремительный рывок - "спурт". Но рывок сделали оба пловца, и поэтому ни одному не удалось вырваться вперед. И коснулись стенки они почти одновременно. Почти... но не совсем. Важдаев отстал от Кочетова. Правда, всего на 0,2 секунды, но все-таки отстал. И опять Леонид волновался, - не обиделся ли Виктор? И лишь когда они встретились в раздевалке и Важдаев - еще не остывший после схватки, сверкая своими черными, бешеными глазами, - все же поздравил его с победой. Кочетов радостно почувствовал: это настоящий друг. - Ты, товарищ чемпион, не вздумай задаваться! - погрозил Важдаев. - Впереди много состязаний. Мы еще поборемся! В гостинице Кочетову вручили сразу четыре телеграммы. Ленинградские друзья - Галузин, Гаев и Ласточкина - уже знали, что вчера он стал чемпионом страны в стометровке, и от души поздравляли его. Но особенно тронула Леонида четвертая телеграмма. Она была не по-телеграфному длинной и нескладной. Чувствовалось, что отправитель - а вернее, целая группа отправителей торопились, писали ее прямо на почте, перебивая и дополняя друг друга. В телеграмме были поздравления, пожелания дальнейших успехов, радость и гордость за Кочетова и снова поздравления и пожелания. Заканчивалась эта сумбурная телеграмма неожиданно длинной, деловито-официальной подписью: "По поручению физкультурников заводской плавательной секции староста Николай Грач". ГЛАВА ШЕСТАЯ. СЕМЬ:НОЛЬ Леонид сидел в институтском читальном зале за маленьким столиком, на котором стояла лампа с зеленым абажуром и чернильный прибор. Перед ним лежала газета и две стопки книг - учебники по педагогике.. Казалось, в этом зале нет стен. Вокруг от пола до потолка высились длинные полки с книгами. Здесь всегда стояла прочная, напряженная, даже немного торжественная тишина. И каждый входящий сюда сразу невольно умолкал или начинал говорить шепотом. Только изредка слышался мягкий шум шагов, скрадываемый ковровыми дорожками. Леонид пришел в читальный зал уже давно. Сначала он готовился к предстоящему завтра семинару по педагогике, а потом, отложив учебники, прочитал свежий номер газеты. Пора было отдохнуть. Он вышел из читального зала и стал прогуливаться по длинному коридору. Мысли его сразу обратились к тому самому главному, что целиком поглощало его уже много дней. Кочетов мечтал вступить в партию, но долго не решался подать заявление. Он часто думал: "В партию надо идти, когда ты на деле доказал, что можешь бороться за счастье людей, стал сознательным, закаленным бойцом. А я?" Леонид теперь гораздо строже, ответственнее относился к любому своему поступку. В каждом сложном случае думал: "А как поступил бы на моем месте Гаев?" Николай Александрович служил для Кочетова живым примером настоящего большевика - твердого, умного, решительного. ...Вернувшись в читальню, Леонид раскрыл учебник, стал сосредоточенно читать и конспектировать. Он работал долго, а когда оторвался от книги и взглянул на часы, - оказалось, уже без десяти минут восемь. Кочетов заторопился. На восемь часов было назначено заседание бюро комсомольского комитета вместе с пловцами и игроками в водное поло. "Горячий будет разговор!" - думал он, шагая по институтским коридорам. На повестке дня стоял только один вопрос: позорный проигрыш команды ватерполистов. "7:0! - вновь переживая этот позавчерашний матч, возмущенно думал Леонид. - И кому проиграли? Медикам - слабенькой команде, в которой нет ни одного пловца-перворазрядника, не говоря уже о мастерах!" А в команде института физкультуры - два мастера, четыре второразрядника и он, Леонид Кочетов, чемпион СССР. Леонид был капитаном команды и играл центра нападения. Кочетов понял причину поражения. Девять раз пасовал он мастеру Холмину. И девять раз Холмин терял мяч. И не потому, что не умел обводить противников. Наоборот, он отлично владел мячом. Но Холмин всегда стремился обязательно сам бить по воротам, бить во что бы то ни стало, из любого, даже невыгодного положения. Особенно обидный случай произошел на двенадцатой минуте матча. Леонид прорвался на поле противника. У ворот "Медика" находился всего один защитник. Кочетов точно передал мяч налево Холмину, тот по пояс выпрыгнул из воды и хорошо принял мяч. Вратарь "Медика" нервно заметался в воротах. Положение было ясным: Кочетов в центре, Холмин слева и Кусков справа насели на ворота "Медика", охраняемые лишь растерявшимся защитником да вратарем. Это был верный гол. - Отдай мяч Кускову! - крикнул Леонид, когда защитник "Медика" метнулся к Холмину, загородив от него ворота. Кусков был свободен. Его не прикрывал никто из медиков, которые увлеклись нападением и перебрались к воротам лесгафтовцев. Холмин слышал слова Кочетова. Он видел, что Кусков не прикрыт. И все-таки не отдал мяч, а сам ударил по воротам. "Аплодисментов захотел!" - гневно подумал Леонид. Защитник легко отбил мяч и передал его своему вратарю. Тот точно бросил его центру нападения, и не успел Леонид глазом моргнуть, как мяч уже трепыхался в сетке. Ничего не могло быть досаднее - лесгафтовцы должны были забить верный гол, а вместо этого вынули Мяч из своих ворот. Разозлившись на Холмина, Кусков тоже стал играть на свой страх и риск, издалека безуспешно, колотя по воротам. Вся игра расстроилась... В комитете комсомола уже собралось человек сорок: члены комитета, пловцы, игроки институтской команды. В углу, у самых дверей, сидела хмурая Аня Ласточкина. - Помоги, Леонид, - обратилась она к Кочетову, как только он вошел. - Ума не приложу... - Что случилось? - встревожился Кочетов. - Сегодня плыла стометровку - и, понимаешь, ерунда какая... Неожиданно для самой себя показала второй разряд! - Ну, беда не велика! - засмеялся Кочетов. - Хорошо плавать - не грех. Великий английский поэт Байрон отлично плавал, одним из первых переплыл из Европы в Азию через Геллеспонт. И Юлий Цезарь прекрасно плавал. А древние греки даже называли калекой человека, "неумеющего читать и плавать". Об этом еще Платон (4) в своих "Законах" писал. Вот ты сегодня и доказала, что ты не калека! - Все смеешься! - нахмурилась Ласточкина. - Мне Галузин советует теперь серьезно тренировать сто метров кролем. - Ну и тренируй! - Тренируй! А Козьмин не отпускает: ведь я по бегу тоже второй разряд имею! Он говорит: надо немного поднажать и первый получу! - Да, просто безвыходное положение! - улыбаясь, согласился Кочетов. В этот момент секретарь комитета постучал стеклянной пробкой по графину и пригласил Кочетова за председательский стол: Леонид был членом комсомольского бюро. - Итак, семь: ноль, - мрачно сказал секретарь комитета. - Прошу высказываться! Он внимательно оглядывал собравшихся. Секретарь комсомольского комитета имел очень подходящую к его работе фамилию, - Молодежников. Он часто шутил, что именно из-за этой фамилии студенты и выбирают его третий год подряд секретарем комитета. Как и ожидал Леонид, собрание сразу стадо бурным. Первым выступил Холмин. Он в прошлом году играл в сборной Ленинграда и считал себя авторитетом во всем, что касалось водного поло. - Надо усилить команду, - резко заявил Холмин. - Наши второразрядники робко играют, без инициативы... - С тобой проявишь инициативу! - крикнул кто-то. - Ты ребятам и подержать мяча не даешь, боишься из рук выпустить! Послышался смех. Секретарь комитета постучал стеклянной пробкой о стакан. Холмин спокойно подождал, пока наступит тишина, и даже, когда стало тихо, для авторитетности еще немного помолчал. - Без злости играют второразряднички, - невозмутимо продолжал он. - По-дамски! Им бы пинг-понгом заняться - шарик перекидывать по столу. Спокойно и хорошо! - Правильно! - раздался возглас, но его сразу же заглушили возмущенные крики. Холмин поправил галстук и неторопливо прошел на свое место в первом ряду. - Кто хочет выступить? - спросил секретарь. Все молчали. Многие чувствовали, что мастер Холмин не прав, но не знали, в чем же причина неудач. - Дай мне слово! - попросил Леонид. - Подожди! Ты как член бюро потом скажешь, остановил его Молодежников. - Кто желает выступить? В последнем ряду поднялась рука. - Говорите, товарищ Ласточкина! - предложил секретарь. - Я, правда, не играю в водное поло... - начала девушка, - но... - А ты попробуй! - крикнул Холмин. - Кажется, все уже перепробовала. Только водное поло и бокс еще остались! - и плотно сжал тонкие губы, довольный своей остротой. Он ожидал услышать общий смех, но засмеялись только два его друга, сидевшие рядом с ним. Остальные даже не улыбнулись. - Я не играю в водное поло, - спокойно повторила Аня. - Но я была на прошлом матче. И скажу прямо - мастер Холмин попросту "зажимает" второразрядников. А мастер Кусков следует его примеру. Холмин ведет себя как прима-балерина: закончит свою сольную партию и ждет оваций. Он бы, наверно, еще и кланяться стал, да в воде это трудновато. - Правильно! - крикнул кто-то. - Ерунда! - перебил другой голос. - Не хватает еще, чтобы всякие не то волейболистки, не то велосипедистки учили плавать опытных пловцов! Слово взял один из второразрядников. - Может быть, я и плохо играю, - сказал он.- Но, честно говоря, я сам этого не знаю!.. Не знаю, - под смех присутствующих повторил он. - Откуда мне знать, если за всю прошлую игру мяч всего-то раз пять побывал у меня в руках?! Спор разгорался. У Холмина нашлись защитники. Они указывали, что Холмин опытный ватерполист, блестяще владеет мячом и молодежи надо бы поучиться у него, а не критиковать. Слово взял Леонид. - Представьте, какая получится какофония, если все музыканты в оркестре захотят щегольнуть своим мастерством, - сказал он. - Флейта станет заливаться, не слушая скрипки; скрипка будет петь, не оглядываясь на арфу, а барабан и литавры начнут греметь, заглушая все другие инструменты. К счастью, этого не бывает. Музыканты слушаются дирижера и играют согласованно. - Холмин напоминает мне взбесившийся барабан, - сказал Леонид, и все заулыбались. - Гремит! Хочет обязательно один всю команду заменить. Не понимает, что, как бы хорошо он ни владел мячом, - один в поле не воин. Маяковский хлестко высмеял такого единоличника: "Единица! Кому она нужна?! Голос единицы тоньше писка. Кто ее услышит? Разве жена! И то, если... близко". - Я, может быть, неточно процитировал Маяковского, - сказал Леонид под общий смех, - но мысль у него именно такая. А в другом стихотворении Маяковский говорил: "Народа - рота целая, Сто или двести, Чего один не сделает - Сделаем вместе". Почему победили медики? Слаженностью, дисциплинированностью, сплоченностью своей они нас побили. Ведь каждый их игрок в отдельности уступает нашему игроку - и плавают медики хуже нас, и мячом владеют хуже. Но дружно играют - и победили, заслуженно победили! - Тут не детский сад! Слышали мы эти разговоры! - с места крикнул Холмин. - А что ты конкретно предлагаешь? - Предлагаю решительно покончить с индивидуальной игрой некоторых наших мастеров. - Тебе хорошо говорить! - крикнул Холмин. Ты - центр нападения! Все мячи к тебе идут! - А мне это не важно, - ответил Кочетов. - Я не для себя - для общего дела стараюсь. И если команда считает нужным, я завтра же готов играть не центр нападения, а кого угодно, хоть защитника. - Да ну? - вызывающе крикнул Холмин. Леонид ничего не ответил, но так взглянул на Холмина, что все поняли - он не хвастает. - Ладно! - крикнул Холмин. - Я могу не играть в следующей встрече. Посмотрим, как вы без меня победите! - А за такие речи можно и вообще из команды попросить! - сказал кто-то. - Скатертью дорожка! В комнате сразу наступила тишина. Холмин побагровел, медленно встал и не спеша направился к выходу. Он, очевидно, ожидал, что его окликнут, задержат, не дадут уйти из команды. Но все молчали. Хлопнув дверью, разъяренный, он ушел. Сразу поднялся шум. Все были возмущены поведением Холмина. Решение приняли быстро: Холмину объявить выговор, из команды его исключить. Играть дружно и, как сказал секретарь комитета, - "хоть кровь из носу, а следующий матч выиграть". * * * В огромном спортивном зале было непривычно пусто и тихо. Только в дальнем конце упорно повторял одно и то же упражнение на кольцах высокий юноша в синих тренировочных брюках. В противоположном углу зала, возле рояля, сидели на низкой гимнастической скамье Аня Ласточкина и Кочетов в трусах и майках. На коленях у них лежали раскрытые учебники английского языка. Леонид читал, Аня слушала. Обычно они занимались по вечерам у Ани. Но сегодня у них были билеты в Филармонию. После занятий гимнастической секция ехать домой уже не имело смысла. А в институтской читальне неудобно: нельзя ни читать вслух, ни говорить. - Знаешь, Леонид, - сказала Аня, когда Кочетов старательно, но неуклюже выговаривая слова, закончил читать юмористический рассказ Марка Твена и, тяжело отдуваясь, замолчал. - Тебе надо больше читать, а главное - больше говорить по-английски. - У меня язык непослушный, - смущенно улыбаясь, ответил Кочетов. - Туго движется. - Нет, серьезно, Леонид! - сказала девушка. - Надо что-то придумать. Идея! - вдруг обрадовалась она. - Решено: отныне мы с тобой говорим только по-английски. - Все время по-английски? - испугался Леонид. - И в столовой, и на собраниях, и в бассейне? - И в столовой, и в бассейне, - решительно подтвердила Аня. - Тогда мне придется стать великим молчальником, - объявил Леонид. - Не выйдет, - засмеялась Аня. -Я тебя буду спрашивать, а ты не такой невежа, чтоб не отвечать. - Это невозможно, Ласточка, - обеспокоенно возразил Леонид, но девушка строго перебила его: - Speak English! What did you say? (5) - Nothing! (6) - хмуро ответил Кочетов. Однако от Ани не так-то просто было отделаться. Она упорно продолжала говорить по-английски, а когда Кочетов произносил русские слова, качала головой, будто не понимает. Высокий юноша в синих тренировочных брюках спрыгнул с колец и подошел к роялю. Это был однокурсник Виктор Малинин. - Тренируетесь? - улыбаясь, спросил он, указывая на английские книги. - Yes, we are, (7) - сердито ответила Аня. - Will you join us? (8) - Нет, нет! - испуганно поднял руки вверх Малинин и быстро убежал к кольцам. Леонид и Аня занимались еще долго. Только в семь часов Аня объявила, что урок окончен. В восемь часов в Филармонии начинался концерт. Надо было спешить. Кочетов, одевшись, вышел на институтский двор и у подъезда подождал Аню. Вместе они направились к трамвайной остановке. - Опоздаем! - сказал Леонид. - We shall be late (9), - строго поправила девушка. Кочетов махнул рукой, засмеялся, и они еще быстрее зашагали к остановке. К счастью, трамвая не пришлось долго ждать. Леонид, задумавшись, протянул деньги кондуктору и вдруг неожиданно для себя сказал: - Please, give me two. (10) Кондукторша удивленно посмотрела на "иностранца". - Куда надо-то? Петроградский сторона? - коверкая слова, вероятно думая, что так будет понятнее чужеземцу, участливо спросила она. Аня, смеясь, перевела кондукторше просьбу Кочетова. Трамвай, звеня, помчался по улице Декабристов к Казанскому собору. Запинаясь, с трудом подбирая слова, Кочетов стал рассказывать девушке, как тяжело ему учиться. Не хватает времени. Другим студентам хорошо - весь день свободен. Сиди себе и занимайся. А у него вечные тренировки и состязания. Недаром Галузин часто повторяет: - Удержать звание чемпиона гораздо труднее, чем выиграть его! Леонид теперь хорошо понимал, как глубоко прав тренер. Трудно быть чемпионом. Надо все время тренироваться, непрерывно улучшать показатели. Чемпион - это своего рода мишень для пловцов. Все они стремятся "догнать" его и обойти. Времени для учебы остается мало. А тут еще занятия с заводскими пловцами, работа в комитете комсомола, руководство кружком агитаторов-пропагандистов. Вдобавок комитет еще поручил ему, как капитану команды, добиться решительного перелома в игре институтских ватерполистов. Тренера команды вызвали в Москву, и Кочетов должен заменить его. - Да что говорить! - с досадой махнул рукой Леонид, переходя на русский язык. - Speak English, - напомнила Аня. - Ну, Ласточка, дай хоть три минуты по-человечески поговорить, - взмолился Леонид. Аня разрешила. И тут изумленные пассажиры услыхали, как "иностранец" вдруг бойко и совершенно чисто заговорил по-русски. * * * На первой же тренировке команды ватерполистов Кочетов заявил, что хочет перейти из нападения в защиту. Леонид считал, что он должен так поступить. Надо доказать, что на совещании в комитете комсомола он не хвастал. Но все игроки дружно запротестовали. - Ты же отличный центр нападения! - заявил один из защитников. - Не равняй себя с Холминым. - Это в тебе, Леонид, ложная гордость заговорила, - сказал другой защитник. И Кочетов понял, что товарищи правы. Он остался центром нападения и стал готовить игроков к будущим матчам. Через месяц предстояла встреча с "Зенитом", и ее надо было выиграть во что бы то ни стало. Леонид резко изменил систему тренировки - он стал обращать главное внимание на сплоченность, сыгранность команды. Добиться этого было не так-то просто. Всем известно, что водное поло, как и футбол, - игра коллективная, и побеждает та команда, которая играет дружнее. Но вот попробуй, находясь у ворот противника, удержаться от соблазна и не ударить, а передать мяч соседу, только потому, что тот находится в более выгодном положении. Ох, как это нелегко! Ведь каждому хочется самому забить гол, стать героем дня. Трудности усугублялись еще и тем; что вместо Холмина в команде появился новый игрок - Решетников. Все игроки уже привыкли друг к другу, и Решетникову надо было быстро сыграться, слиться с командой. Дважды Кочетов провел тренировочные игры с командами "Торпедо" и "Крылья Советов". Сколько раз в этих матчах Леонидом, овладевало искушение самому прорваться к воротам противника и забить гол! Но он сдерживал себя. Леонид знал, - такая тактика, вероятно, привела бы к выигрышу в матчах со слабыми командами "Торпедо" и "Крылья Советов", но она не могла обеспечить победу против сильного противника. Умная и сильная команда сразу увидела бы, что игра лесгафтовцев строится на одном Кочетове. Противник "прикрепил" бы к нему одного из своих игроков, который ни на мгновение не терял бы его из виду и парализовал его игру, а вместе тем и игру всей команды лесгафтовцев. Нет, индивидуальная тактика не годится! И Кочетов, сдерживая себя, передавал мяч своим более слабым товарищам. Правда, они еще недостаточно хорошо владеют мячом, не умеют точно и сильно бить по воротам, направляя мяч в верхний угол, куда трудно дотянуться вратарю, но пусть учатся. Зато потом их дружная, слаженная игра обеспечит победу над любым, даже очень сильным противником. Лесгафтовцы потерпели два поражения в тренировочных матчах. Но - странное дело! - настроение команды не упало. Наоборот, с каждым днем у ватерполистов росла уверенность в своих силах, уверенность в победе. Игроки чувствовали - они на правильном пути. А между тем эти проигрыши вызвали много толков пересудов в институте. Мастер Холмин и его друзья Ходили гордые. "Наша хата с краю! - как будто говорили их довольные физиономии. - Разогнали хороших игроков - теперь сами отдувайтесь!" Секретарь комитета комсомола вызвал Кочетова к себе и долго расспрашивал о тренировке команды. Леонид успокаивал его, говорил, что все идет нормально и результаты скоро скажутся. Но Молодежникова это, очевидно, не успокоило. Вскоре он вместе с Гаевым появился в бассейне. Чтобы не смущать тренирующихся игроков, они сели в самом верхнем ряду трибуны. Кочетов играл и взволнованно думал: "Поймут ли они необходимость и полезность этих проигрышей? Не собьют ли их с толку первые неудачи?" Когда тренировка кончилась, Молодежников и Гаев спустились с трибуны. - Так держать! - кратко сказал Николай Александрович. И все-таки свой следующий ответственный матч на первенство города с одной из сильнейших ленинградских команд - "Зенитом" - лесгафтовцы проиграли. Проигрыш был обидный и глупый. Перед матчем неожиданно выбыл из строя один из защитников, у которого произошло растяжение связок на ноге. Пришлось срочно заменить его запасным. Несмотря на это, всю игру лесгафтовцы вели дружно и напористо. За минуту до конца матча счет был 6:6. Судья уже поглядывал на секундомер и поднес к губам свисток, как вдруг один из зенитовцев. прямо с центра поля послал мяч в ворота противника. Удар был на авось, но вратарь лесгафтовцев, видимо, уже собирался кончать игру и пропустил этот неожиданный, но совсем легкий мяч. Через несколько секунд раздался серебристый звук судейского свистка. Со счетом 7:6 окончился этот матч. Институтская команда не сдержала своего обещания. Первое выступление в обновленном составе окончилось неудачей. Первенство города оспаривало семь команд. Теперь, чтобы вырваться вперед и занять призовое место, лесгафтовцам надо было обязательно выиграть все оставшиеся четыре матча. - Играй сам, - советовали Кочетову встревоженные друзья и болельщики. - Ну ее по боку, эту коллективную игру. Так недолго и на последнем месте очутиться! Но Леонид твердо решил не менять тактики. Секретарь комсомольского комитета снова позвал его к себе. Молодежников был в растерянности. С одной стороны, тренировки идут как будто правильно, но, с другой стороны - в таблице появился новый ноль. Секретарь сам был не ватерполистом, а боксером, и не решался давать какие-либо советы. Но ему хотелось еще раз проверить, не легкомысленно ли поступает Кочетов. - Ты понимаешь, что происходит? - тревожно спрашивал Молодежников. - Спортивная честь нашего института висит на волоске. - Понимаю! - И уверен, что прав? - Уверен! Так, ни до чего не договорившись, они расстались. Перед следующим матчем Леонид волновался даже больше, чем перед первенством СССР, когда боролся с Важдаевым за звание чемпиона. Противником на этот раз был "Спартак", который провел уже три встречи и все три выиграл. Лесгафтовцев, с их двумя поражениями, большинство болельщиков не считало серьезными соперниками "Спартаку". Но этот матч институтская команда выиграла. И выиграла так легко, что многие удивились. Все объяснялось очень просто. Спартаковцы большинство мячей посылали правому краю, который славился своими пушечными ударами по воротам. Но лесгафтовцы быстро раскусили эту примитивную тактику и "привязали" к правому краю спартаковцев своего лучшего защитника. Правый край был скован, и нападение "Спартака" сразу выдохлось. А лесгафтовцы играли с подъемом, с первых минут захватили инициативу и без особого труда закончили матч со счетом 8:3 в свою пользу. Наконец-то упорные тренировки принесли плоды! Но радость команды была кратковременной. На следующий день Кочетов получил сразу две телеграммы. В первой - Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта предлагал ему срочно выехать в Севастополь на соревнования, в которых примут участие лучшие пловцы. Вторая телеграмма была от Важдаева. Она состояла всего из трех слов: "Мы еще поборемся!" Члены институтской команды очень огорчились. Теперь, когда дела наладились, отъезд лучшего игрока был особенно обидным. Один лишь Кочетов не унывал. Он был уверен, что и без него нынешняя сплоченная, дружная команда института добьется победы. "Как хорошо, что мы подготовили сильных запасных игроков!" - радовался Леонид. Он без колебаний поставил вместо себя Бирюкова, хорошего нападающего из запаса, и уехал. * * * По морю прыгали тысячи веселых солнечных зайчиков. Вода переливал