ась и блестела, как серебро, будто на поверхности ее вдруг появились тысячи рыб и, сверкнув чешуей, снова уходили в глубину. Казалось, глядишь на какую-то очень яркую, солнечную, нарисованную прозрачными акварельными красками, картину. Художник рисовал ее двумя красками - белой и сине-голубой. Сине-голубым было сверкающее море, высокое чистое небо, в прозрачной синеве таяли далекие вершины гор, ярко синели широкие воротники матросов. Белым был выгоревший от солнца прибрежный песок, полоса прибоя, барашки на море; сверкали белизной маленькие чистенькие домики на берегу, борта лодок и катеров. И оба эти цвета объединялись в трепетавших на ветру бело-голубых легких шелковых спортивных флагах. "Почему назвали это море Черным? - думал Кочетов, стоя на корме катера. - Оно же голубое!" Мелкие волны лениво ударялись о борт, чуть-чуть покачивая маленькое суденышко. На корме рядом с Леонидом стояли Важдаев, судья - старый пловец Рогов, с красной повязкой на рукаве - и еще несколько пловцов. Все они были в белых костюмах, и у всех на груди висели бинокли, которые, впрочем, оказались ненужными. Впереди открывалась широкая панорама: Севастопольская бухта с четкими силуэтами кораблей, лодки и катера, снующие по ультрамариновой воде, широкой дугой изогнувшийся берег и далекие горы. Ровно в полдень от борта одного из кораблей оторвался белый дымок, и тотчас над морем прокатился гул далекого орудийного выстрела. Начался традиционный ежегодный проплыв моряков. Число участников этого проплыва росло из года в год. Когда-то их было всего двести, а в этом году плыло пять тысяч пятьсот моряков. На глазах у Кочетова и Важдаева все эти пять тысяч пятьсот человек построились в воде большими квадратами, длинными шеренгами, вытянутыми прямоугольниками и, сохраняя строй, поплыли вдоль берега. - Смена, смена растет! Рогов, улыбаясь, смотрел на плывущих моряков. Лицо и шея его покраснели от загара. И над красным лбом странно было видеть белую, наголо обритую голову. - Я вот вчера был на соревнованиях мастеров, - оживленно продолжал Рогов, обращаясь сразу и к Кочетову, и к Важдаеву. - Смотрел, как вы плыли. Хорошо работаете, слов нет... - Спасибо! - ехидно поклонился Важдаев. - А ты не сердись! - сказал Рогов. - Я ведь без намеков говорю. Пловцы, стоявшие вокруг, засмеялись. Вчера были показательные выступления. Участвовало восемнадцать мастеров спорта. Важдаев перед соревнованием заявил, что обгонит всех. Однако выполнить свое обещание не смог. И опередил его не только Леонид. Случись так, было бы еще полбеды: Кочетов - чемпион, ему и проиграть не обидно.. Но впереди Виктора оказался также совсем молодой, мало известный мастер Сомов из минского "Спартака". Пловцы смеялись, вспоминая, с каким изумлением Важдаев после соревнования оглядывал Сомова, словно все еще не веря, что этот парнишка сумел обогнать его. - Я без намеков говорю! - повторил Рогов. - Хорошо вы вчера плыли. А сейчас смотрю и думаю, - не было бы у нас ни Кочетова, ни Важдаева, если бы за ними не стояли десятки тысяч других пловцов. Вот она - наша будущность! К катеру приближалась группа моряков. Плывущий впереди, увидев на палубе Кочетова и Важдаева, весело подал какую-то команду, и все пловцы разом перешли с брасса на баттерфляй. Словно быстрокрылые бабочки, пронеслись моряки мимо катера. - Видели?! - изумился Важдаев. - Уже успели?! Это в самом деле казалось невероятным. Ведь еще так недавно во всем Советском Союзе только Важдаев и еще несколько мастеров владели этим самым сложным способом. плавания. И вдруг - целый отряд моряков плывет баттерфляем! Палуба дробно затряслась, внизу негромко застучал мотор. Катер двинулся и медленно пошел невдалеке от пловцов, сопровождая их. Рядом плыли другие катера, украшенные лозунгами и флагами. С берега неслись медные голоса труб, звон литавр, удары барабанов. Вскоре первая группа моряков достигла финиша. Зрители, усыпавшие берег, встретили пловцов аплодисментами и приветственными криками. Не успел еще этот первый отряд моряков выйти из воды, как к финишу подошел еще один плотный четырехугольник. Вслед за ним все новые и новые группы пловцов заканчивали дистанцию. - Увидите, - ни один не сойдет! - гордо сказал Рогов. После праздника Кочетов, Важдаев и другие приезжие пловцы-мастера направились в гостиницу обедать. В вестибюле гостиницы Кочетову вместе с ключом от номера девушка вручила телеграмму. - "Молния", - сказала девушка, - еще утром принесли, да вас не было. Кочетов развернул телеграмму. Она была из Ленинграда. "Матч выиграли тчк счет семь четыре", - сообщали своему капитану студенты-ватерполисты. - Что за ерунда?! - сердито проговорил он, протягивая телеграмму Важдаеву. - Опять недоволен?! - изумился Виктор, которому Леонид уже рассказывал об институтской команде. - Выиграли матч! Радуйся! - Радуйся! - сердито передразнил его Кочетов. - Знаем мы эти милые шалости почты! Он вынул из кармана другую телеграмму с уже потрепанными краями и протянул ее Важдаеву. - Читай! Три дня назад получил. "Матч выиграли тчк счет семь четыре", - сообщалось в ней. - Ага! - понимающе протянул Виктор. - Копию тебе почта прислала. Вот работнички - о чем они только думают?! Ну, я им сейчас пропишу! Он, даже не поднимаясь к себе в номер, тут же в вестибюле подошел к телефону. - Почта? - закричал Важдаев, держа перед глазами обе телеграммы. - Вы что людей обманываете? Не первое апреля! В чем дело? - переспросил Виктор. - А в том, - проверьте-ка, почему доставлены в гостиницу две одинаковых телеграммы. Кому? Кочетову - чемпиону Советского Союза! - Это я для пущей важности, - зажав трубку ладонью, хитро подмигнул он Леониду. Почтовый работник долго выспрашивал у Важдаева номера телеграмм и их содержание. - Да вы не тяните! - горячился Виктор. - Сознайтесь уж честно: напутали - и все тут! Проверите? А чего тут проверять! Ну, хорошо, я подожду! Несколько минут он со скучающим видом постоял у аппарата. - Что?? - вдруг спросил он, и Леонид увидел, как лицо Важдаева сразу вытянулось. -"Молния"? М-да! Все ясно! Спасибо и извините! Он с размаху положил трубку на рычаг и повернулся к Кочетову. - Кавун! - сердито крякнул Виктор. - Глаза надо иметь. Это у тебя какая телеграмма? - потряс он одной бумажкой. - Простая! А это какая? - помахал он другим листком. - "Молния". Понимать надо. Две разные телеграммы, а не копии. Два матча твои студенты выиграли! ГЛАВА СЕДЬМАЯ. НАСТОЯЩИЙ ДРУГ Прошел почти год. Однажды теплым майским вечером Виктор и Леонид сидели в маленькой комнате Важдаева в Москве. Комната была типично холостяцкая. Простая узкая койка, покрытая коричневым байковым одеялом, несколько стульев, шкаф, диван да стол составляли мебель. В комнате было чисто, но как-то слишком голо. Отсутствовали всякие занавесочки, салфеточки, безделушки и украшения, с помощью которых заботливые хозяйки создают уют. С потолка свешивался большой ярко-желтый абажур, похожий на огромный подсолнух. Этот "семейный" абажур - подарок старшего брата - производил странное впечатление в холостяцкой комнате. Странно выглядели и расставленные на некрашеной, очевидно самодельной полке сверкающие хрустальные вазы, серебряные кубки и бронзовые статуэтки-призы, завоеванные Виктором. Время было уже позднее, но за окном, как всегда, шумела никогда не затихающая московская улица. В комнату доносились гулкие гудки автомобилей, басовитые сирены троллейбусов и автобусов, шум толпы и далекая музыка. Леонид только вчера приехал из Минска. Целый месяц провел он там, тренируя молодых белорусских пловцов, участвовал "вне конкурса" в первенстве Белоруссии и незадолго до отъезда установил там новый мировой рекорд в двухсотметровке. ...Поездка по Белоруссии утомила его. И вот сейчас Леонид сидел на диване рядом с Виктором и отдыхал. Собственно говоря, отдыхать было некогда. Завтра Кочетов и Важдаев должны сдать в редакцию "Комсомольской правды" статью о советских пловцах. К тому же Леонид обещал завтра выступать по радио: рассказать о состязаниях в Белоруссии. - Ну, начнем работать по-настоящему! Главное, не ленись! - сладко потягиваясь, произнес Кочетов любимую фразу Галузина, и шутя ткнул Виктора в бок. - За работу, лентяй! Быстрей! Не платочки вышиваешь! Они засмеялись и пересели к столу, на котором лежали вырезки из газет, брошюры, грамоты, дипломы, альбомы и фотографии. Леонид пододвинул к себе стопку бумаги. На верхнем листе было написано: "Советские пловцы должны плавать быстрее всех в мире!" Это был заголовок будущей статьи. Больше они еще ничего не успели сделать. - На старт! - улыбаясь сказал Леонид и, обмакнув перо в чернила, приготовился писать. - Отставить! - скомандовал Виктор. Он взглянул на часы и, включив радиоприемник, стал быстро настраивать его. В комнату ворвались гортанные иностранные слова, потом воющие звуки джаза, затем мужской голос медленно и внятно, по буквам произнес: - Се-год-ня, запятая, как со-обща-ет наш корреспон-дент, запятая, повторяю, наш корре-спон-дент, запятая, до-нец-кий шах-тер Ку-ла-гин, повторяю, Ку-лагин, вы-дал на го-ра, повторяю, на го-ра, ре-корд-ное коли-чество угля, повторяю... Виктор снова стал вертеть ручку настройки, - послышался гром аплодисментов, гулкие звуки барабана, потом женский голос сообщил: - Беспосадочный перелет Москва - Северная Америка, недавно совершенный советскими летчиками Коккинаки и Гордиенко, еще раз доказал всему миру мастерство, смелость и могущество наших соколов. Благополучно приземлившись на острове Мискоу, Коккинаки и Гордиенко... - Молодцы ребята! - сказал Виктор и снова повернул ручку настройки. - "Последние известия", - сказал он и подмигнув Кочетову. - Сейчас услышим о тебе! - Брось! - рассердился Леонид и попытался выключить приемник. Он все еще не привык к громко славе и, встречая свою фамилию в газете, до сих пор смущался и краснел. Виктор крепко схватил его за руку и не подпустил к приемнику. Женщина-диктор рассказывала о мощном заводе, выстроенном в Узбекистане; о пуске новой доменной печи в Магнитогорске. - Ленинградские тракторостроители, - вдруг объявила она. Леонид прислушался. Женщина начала говорить о заводе, где он руководил плавательной секцией. Сначала шли незнакомые имена. Но вот Леонид насторожился. Диктор читала: "Все больше молодежи на заводе включается в стахановское движение. Многие тракторостроители-комсомольцы выполняют две и три нормы в год. Среди лучших токарей завода - комсомолец Николай Грач... В соревновании кузнецов второе место занял комсомолец Виктор Махов..." - Твои ученики? - спросил Важдаев, видя, с каким интересом слушает Кочетов передачу. - Мои орлы! - радостно ответил Леонид. А диктор уже рассказывала о ходе сева в стране и постановке нового спектакля во МХАТе. Потом к микрофону подошел мужчина. - Новый мировой рекорд! - объявил он. -На днях на соревнованиях в Минске выдающийся советский пловец Леонид Кочетов, неоднократный чемпион СССР, блестяще проплыл двести метров, установив... Тут Леонид вырвался из крепких рук Важдаева и выключил приемник. - Давай работать! - сердито сказал он. - Не нервничайте, товарищ... тот, который выдающийся, блестящий, неоднократный и еще как там! - засмеялся Виктор. Они сели за стол и начали писать статью. Вдруг Виктор заметил, что из книги, лежащей возле Леонида, торчит кончик фотокарточки. Виктор украдкой потянул за уголок и вытащил снимок: худенькая девушка с удивленными глазами и пушистой, небрежно перекинутой на грудь, косой. - Так, - сказал Виктор, внимательно изучая карточку. - Значит, скрытничаем? Секреты?.. Леонид обернулся, вскочил и бросился к Виктору: - Отдай! - Но-но! - Виктор спрятал карточку за спину. - Уберите руки, товарищ неоднократный! Сомнете... - Нахал! - воскликнул Леонид. - Отдай! Виктор, не отвечая, изучал снимок. - Симпатичная... Почему это хорошие девушки обязательно выбирают себе таких тюфяков, как ты?, А вот такого героического парня, как я, например, обходят... - Потому что ты - нахал! Отдай карточку! Не твоя же! - Скажешь - твоя? - спросил Виктор. - Конечно, моя! - Подарила? - Подарила. - Сомнительно, - Виктор разглядывал оборотную сторону фотография. - Когда дарят, всегда на обороте пишут что-нибудь душещипательное. А тут пусто... Леонид смутился. Да, Аня не дарила ему своей карточки. Но не объяснять же Виктору, что перед отъездом в Минск Леонид сам, без спроса, взял фотографию с ее столика. Попросту говоря, стащил... - Займемся делом, - сердито пробормотал он. Они опять принялись за статью. Но работа не клеилась. Виктор взял листок бумаги и сосредоточенно занялся какими-то подсчетами. Леонид пересел на диван, закрыл глаза. И сразу же увидел Аню. Вот они вместе бродит во зоосаду. Это было в тот день, когда он уезжал в Белоруссию. Аня давно говорила, что очень любит животных, особенно слона. От него веет таким спокойствием, такой силой и мудростью, что забываешь все свои маленькие огорчения и обиды. Они долго наблюдали за слоном. Был он огромный, добродушный и, вероятно, очень старый. Его морщинистая кожа казалась потертой, пыльной, длинные дряблые уши, как вылинявшие тряпки, плавно покачивались при каждом движении. Леониду все время хотелось попросить Аню, чтобы она вечером пришла на вокзал. Но он не решался. Так и уехал... Мысли его перескочили к Виктору. "Обязательно перегрызетесь, - вспомнил он зловещее предсказание Холмина. - Чемпионы - как голодные собаки: всегда меж собой лаются!" "А мы вот и не перегрызлись", - обрадовался он. Крепко подружились за последние годы Виктор и Леонид. Они были самыми лучшими пловцами двух сильнейших команд, вечных соперников - "Большевика" и "Динамо". Два друга были ярыми противниками в бассейне: ожесточенно боролись за честь своего спортивного коллектива, упорно стремясь обогнать один другого хотя бы на десятую долю секунды. Но кончался очередной заплыв, пловцы выходили из воды, и снова Кочетов и Важдаев становились друзьями. Жили они в разных городах: Леонид, как прежде, в Ленинграде, а Виктор переселился из Киева в Москву. Но встречались друзья часто. После каждого соревнования - где бы оно ни проходило: в Горьком, Баку, Мурманске - безразлично, они оставались в этом городе на несколько дней, и тогда с утра до вечера их видели вместе. Они совместно тренировались, показывая друг другу свои последние достижения и "новинки", вместе ходили в театры, делились планами. Если соревнования проходили в Ленинграде, Важдаев останавливался на квартире у Кочетова; когда соревнования были в Москве, Леонид прямо с вокзала отправлялся к Виктору. Многие удивлялись, как могли так крепко дружить эти два постоянных соперника, люди с такими разными характерами. Кочетов был всегда спокоен, добродушен и в обычной жизни даже немного медлителен. Только на водной дорожке он преображался: там у него появлялись стремительность и необыкновенное упорство. Важдаев, наоборот, отличался горячностью, любил остро, даже зло пошутить и вообще, как говорил Леонид, был "въедливым" парнем. И все же они дружили. На коротких дистанциях ни с Кочетовым, ни с Важдаевым не мог соперничать ни один пловец на всем земном шаре. А на средних дистанциях с ними могли тягаться только очень немногие заграничные чемпионы. И все-таки Леонид был чуть-чуть сильнее Виктора. Болельщики уже привыкли: если Кочетов показывал 2 минуты 35,2 секунды, - значит, Важдаев пройдет эту дистанцию за 2 минуты 35,3 секунды. Одна или две десятых секунды - таков обычный интервал между ними. Поэтому большинство рекордов принадлежало Леониду, хотя и Виктор был пловцом сверхкласса. Какая-то маленькая, почти неуловимая грань отделяла Важдаева от Кочетова. Виктор страстно стремился перешагнуть эту грань. Он упорно тренировался и добивался, наконец, своего: повторял последний рекордный результат друга. Но телеграф приносил весть, что и Леонид не терял времени даром. Так, в вечном соревновании, и жили эти друзья, помогая друг другу и обгоняя один другого. ...Очевидно, Леонид, незаметно для себя задремал, сидя на диване. Проснулся он от резкого телефонного звонка. Протер глаза, потянулся. Виктор взял трубку. - Кто говорит? - изумленно переспросил он и, зажав трубку рукой, прошептал: - Осипов! Дремота сразу слетела с Леонида. Он насторожился. Осипов был начальником отдела водного спорта во Bceсоюзном Комитете по делам физкультуры и спорта. Интересно, зачем он звонит поздно вечером? - В Голландию? - переспросил Важдаев. - Кочетова или меня? Конечно, Кочетова! Осипов что-то долго объяснял ему. - Отдохнет! - сказал Виктор. - Не красна девица! Устал, так отдохнет! Леонид, сидевший на диване, слышал громкий голос Осипова, убеждавшего в чем-то Важдаева. - Не согласен! - хмуро сказал Виктор. - Не к чему выдвигать две кандидатуры. Ехать должен Кочетов! - и он повесил трубку. - Что случилось? - спросил Леонид. - Вот мудрец! - взволнованно расхаживая по комнате, громко ответил Виктор и недовольно посмотрел на телефонный аппарат. - Намечаются международные соревнования по плаванию. В Голландии. Встретятся восемнадцать стран. И впервые примет участие в таком крупном международном соревновании Советский Союз. И вот, понимаешь, Осипов хочет на завтрашнем заседании Комитета из брассистов предложить в команду тебя или меня. Почему меня, когда ясно, что ехать обязательно должен ты? А видите ли, Кочетов, мол, устал. Он только что вернулся из Минска, где целый месяц тренировал белорусских пловцов и выступал на соревнованиях. - "Но ведь Кочетов-то плавает лучше меня!" - говорю я Осипову. А он отвечает: "Вы тоже пловец международного класса. Я уверен, что и вы наверняка побьете там всех". - И к тому же он, - Виктор сердито ткнул пальцем в телефонную трубку, будто в ней находился начальник отдела водного спорта, - всякие дипломатические соображения приводит. Мол, Кочетова и так знают за границей, хотя и не регистрируют его мировых рекордов. А мы докажем им, что у нас не один такой гений - Кочетов. У нас и Важдаев прославленным заграничным чемпионам не уступит... - Ну что ж! Осипов здраво рассуждает, - сказал Леонид. - Почему в самом деле должен ехать я, а не ты? - Почему? - Виктор взволнованно остановился перед Леонидом и, глядя на него в упор, раздельно, отчеканивая каждое слово, произнес: - Потому что ты плаваешь лучше меня. Потому что ты там поставишь новые рекорды, и никто - понял? - никто! - не сможет уж тогда замолчать их. А я, хотя наверно тоже побью заграничных чемпионов, но рекордов не поставлю... Леонид внимательно всматривался в лицо Важдаева. Отказаться от такой почетной поездки?.. Это сможет не каждый, совсем не каждый! "Откуда в этом резком, даже на первый взгляд грубоватом парне такая преданность? Такая чистота!" - взволнованно думал Леонид. Он знал, какой трудной была жизнь Важдаева. Виктор рано потерял родителей, больше двух лет бродяжничал, ночевал под мостами и на вокзалах. Десятилетним хлопцем он исколесил почти всю страну. Привыкнув к "вольной" жизни, трижды убегал из детдомов. Но в четвертый раз попав в детдом, Виктор остался. Ему понравился молодой воспитатель - неистовый физкультурник. Воспитателю тоже приглянулся высокий, задиристый паренек. Виктор стал играть в футбол, бегал на коньках. В этом детском доме и отыскал его тренер Михаил Петрович, с которым они потом не расставались. Тренер привил ему любовь к воде, обучил стильному плаванию. Он сделал из озорного, вспыльчивого парнишки чемпиона. Леонид молча встал и порывисто обнял друга. - Ну, хватит! Не девочка! - недовольно поморщился Виктор. - Итак, решено! Едешь ты! И не воображай, пожалуйста, что я о тебе пекусь. Слава спорта нашего - вот что самое главное. - Да, это главное, - сказал Кочетов. Он помолчал и прибавил: - Но еду не я, а ты! - А впрочем, - Леонид улыбнулся, - что мы спорим, как маленькие? Комитет завтра решит! Так, ни до чего не договорившись, друзья снова сели писать статью. Они работали до поздней ночи. Утром Виктор поставил на стол тарелку с десятком крутых яиц и кастрюльку с горячими сосисками. - Блестящие блюда, - сказал он. - Без них холостяки всего мира просто пропали бы... После завтрака он оделся и ушел. - Отнеси статью в "Комсомольскую правду", - сказал он на прощанье Леониду. - А ты куда? - Дела! - неопределенно ответил Виктор. Кочетов поехал в просторное здание на улице Правды, где помещалась редакция газеты. Статью пришлось переделывать. Она не влезала в отведенный ей "подвал". Когда Кочетов сократил статью и продиктовал ее машинистке, было уже два часа дня. В пять часов Леонид должен был выступать по радио. Он уже оделся и хотел уходить, как его позвали к телефону. - Наверно, не меня?! - удивился Кочетов. - Никто же не знает, что я в редакции! - А это уж вы сами разбирайтесь, - сердито сказала пожилая секретарша, с весьма заметными усами. - Полчаса трезвонят по всем редакционным телефонам. - Леня? - услыхал Леонид в трубке голос Важдаева. - Наконец-то нашелся! Я уже все провода оборвал. Передаю трубочку! - ехидно добавил он. - Кому? Виктор не ответил. К телефону подошел начальник отдела водного спорта Осипов. - Товарищ Кочетов? - спросил он. - Тут у нас в Комитете Важдаев целый митинг устроил. Мы и не знали, что он такой оратор! Успел до заседания Комитета поговорить с Чепуриным, Максимовым и даже с самим председателем... Честно признаюсь, - неплохой агитатор... Осипов засмеялся. - Короче говоря, Комитет решил послать в Голландию вас. Важдаев сообщил, что вы в курсе дел и готовы ехать. - Как готов? - воскликнул Кочетов. Но Осипов, очевидно, не расслышал его слов. - Едете вы, - повторил он. - Прошу завтра в двенадцать быть у председателя Комитета. До свидания! Леонид растерянно повертел трубку в руках, несколько раз дунул в нее, но телефон молчал. Вскоре аппарат снова пронзительно зазвонил. Кочетов взял трубку. - Поздравляю! - насмешливо пробасил Важдаев. - В Голландии веди себя прилично: не спорь ни с кем. И не вздумай бунтовать - все уже решено! На следующий день ровно в двенадцать часов Леонид вошел в огромный кабинет председателя Всесоюзного Комитета по делам физкультуры и спорта. Первым, кого увидел Кочетов, войдя в кабинет, был Галузин. Тренер сидел на широком диване как раз напротив двери. Поймав удивленный взгляд Леонида, Иван Сергеевич усмехнулся и молодцевато подкрутил усы. Недалеко от Галузина сидели еще три человека. Всех их Кочетов хороню знал: это были пловцы, чемпионы и рекордсмены страны: худощавый, острый на язык, Николай Новиков - лучший спринтер-кролист (11) Советского Союза, девятнадцатилетний Виталий Гусев - пловец на спине, поставивший недавно три всесоюзных рекорда, и Евгения Мытник - неоднократная чемпионка страны. Председатель комитета - пожилой, лысый, с высоким выпуклым лбом и неторопливыми движениями, сидел за большим письменным столом, на котором было много серебряных и бронзовых статуэток. Одна статуэтка представляла собою гладкий, блестящий голубовато-синий камень, по которому стремительно мчался серебряный конькобежец. На другой статуэтке - отлитая из бронзы девушка бросала копье. Третья - в виде высокой мраморной горы, по которой ловко скользил вниз сжавшийся в упругий комок лыжник, высеченный из яшмы. Тут же разместились статуэтки, изображавшие боксеров и штангистов, футболистов и борцов. На столе и вдоль стен кабинета на специальных подставках стояли хрустальные вазы, кубки. Все это были призы, завоеванные советскими спортсменами на различных соревнованиях. Рядом с председателем комитета сидел Осипов. - Шалвиашвили будет? - негромко спросил председатель комитета. - Нет. Я послал ему телеграмму. Сегодня он вылетает самолетом из Грузии, - ответил Осипов. - Тогда начнем, - сказал председатель. Он рассказал пловцам о предстоящих международных соревнованиях в Голландии. - Вы знаете, товарищи, - говорил председатель комитета, - советские пловцы установили в последние годы несколько мировых рекордов. Но вам также известно, что Международная Лига пловцов отказалась зарегистрировать их. До сих пор официально не признан рекорд Мытник в плавании на спине, не внесены в между- - народные таблицы три рекорда Кочетова по брассу. - Как и все другие страны, участвующие в соревновании, Советский Союз посылает команду, состоящую из пяти пловцов. Кроме сидящих здесь товарищей, имена которых известны за рубежом, в команду зачислен молодой пловец Шалвиашвили. Он в этом году установил свой первый рекорд и еще не обладает большим опытом. Но мы сознательно включаем его в команду, чтобы показать Западу, какие у нас растут резервы. Руководителем команды назначается товарищ Галузин. Председатель комитета сделал небольшую паузу и вышел из-за стола. - Мне не нужно подробно рассказывать вам о нынешней напряженной международной обстановке, - негромко сказал он. - Вы знаете: в мире пахнет порохом. Объята пламенем Испанская Республика. На Дальнем Востоке японские вояки украдкой перешли границу на реке Халкин-Гол... - Положение серьезное, - сказал председатель комитета. - Не исключено, что в Голландии найдутся желающие устроить нам всяческие пакости. От вас требуется большая выдержка, спокойствие, политическое чутье. За рубежом вы всегда должны помнить, что вы - представители великой страны социализма. Мы будем пристально следить за вашими выступлениями за границей. Весь советский народ напутствует вас одним коротким словом: "Победите!" - Вопросы есть? - спросил Осипов. Все молчали. - Нельзя ли включить в команду еще Важдаева? - неожиданно спросил Кочетов. - Это один из самых лучших советских брассистов. Он наверняка опередит иностранных чемпионов. - Нельзя! - ответил председатель. - Всесоюзный комитет по делам физкультуры и спорта охотно направил бы за границу и Важдаева. Но двух пловцов-брассистов мы посылать не можем. - Еще вопросы есть? - спросил Осипов. Пловцы молчали. Все было ясно. - Желаю вам успеха, товарищи! - сказал председатель комитета и крепко пожал руки всем пловцам. - Помните - советский народ уверен: вы возвратитесь победителями! ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ГРАЖДАНИН СТРАНЫ СОВЕТОВ Уже за неделю до международных состязаний пловцов, в которых участвовала и советская команда, над кассой бассейна "Овервинниг" висели огромные аншлаги: "Все билеты проданы". Это была ложь. На самом деле билеты вовсе не были проданы. Больше того, продажа еще даже не начиналась. Все 33 тысячи отпечатанных на тонком картоне, ярких сине-красно-желтых билетов лежали пачками по сто, двести, пятьсот и тысяче штук в левом верхнем ящике громадного стола в кабинете хозяина бассейна. Перед хозяйским столом стояли два полных невысоких человека в модных пиджаках из нарочито грубой, но дорогой шерсти. Это были профессиональные спортивные барышники. Хозяин бассейна, маленький, сухонький седой старик, господин Якоб Кудам сидел за столом неестественно выпрямив спину. От старости и болезней все его тело непрерывно дрожало, как студень. Дрожали тонкие, как у ребенка, ноги; тряслись сморщенные маленькие ручки; непрерывно качалась, дергалась из стороны в сторону, как на шарнирах, голова, а губы все время подпрыгивали, будто господин Якоб Кудам безостановочно что-то жевал. Больше всего на свете Якоб Кудам ненавидел спорт и простоквашу. Но ненавистную простоквашу ему приходилось каждое утро глотать натощак по настоянию врачей и жены, а столь же ненавистное "спортивное дело" досталось Кудаму в наследство от отца. И он, чувствуя отвращение к спорту, все-таки занимался всю свою жизнь устройством спортивных состязаний. Ему принадлежал не только самый большой в стране плавательный бассейн "Овервинниг", но и стадионы, боксерские ринги, ледяные дорожки, теннисные корты и даже сами боксеры, футболисты, пловцы, теннисисты и конькобежцы. Как только кто-либо из спортсменов отличался на состязаниях, агенты Якоба Кудама начинали за ним охоту, и в конце концов знаменитый спортсмен подписывал за приличное количество гульденов (12) контракт. По нему он обязывался впредь выступать только там, где ему укажет хозяин. Еще в молодости Кудам понял, что "спортивное дело" в хороших руках даст не меньше, а может быть даже и больше гульденов, чем любое другое предприятие, за исключением, пожалуй, только военных заводов. Когда Якобу исполнилось двадцать два года, он, по совету отца, устроил свое первое крупное дело: организовал встречу чемпиона Канады по боксу Джо Риппайля с английским боксером Бэном Риккардом. Восемнадцать минут, в продолжение которых два боксера награждали друг друга увесистыми ударами, принесли организатору матча 80 тысяч гульденов. Легкий заработок пленил его, и он стал ежегодно организовывать по два-три матча знаменитых боксеров. Кроме денег, Якоба Кудама по-настоящему интересовали в жизни только две вещи: зонты и ручки. В его большом, мрачном доме, удобно расположенном на набережной канала в центре города, были две комнаты, ключи от которых, как и ключи от сейфа, старик всегда носил с собой. Сюда не разрешалось входить даже слугам для уборки. Окна здесь никогда не открывались, пол не подметался, пыль не вытиралась. В первой комнате находилась коллекция ручек. Старик собирал ее тридцать лет и утверждал, что другой такой коллекции нет ни у кого во всем мире. Ручки тут хранились самые разнообразные: деревянные, костяные, металлические, пластмассовые, с перламутровой инкрустацией, и с головами драконов на конце. Были они иногда немногим больше спички и огромные, величиной со свечу. Попадались ручки с перьями стальными, золотыми и даже костяными или вовсе без перьев: на конце таких ручек торчало металлическое острие или катался маленький шарик в обойме. На столах лежали и старинные гусиные перья, и новейшие американские авторучки, которые могли писать шестью цветами: стоило только повернуть головку - и цвет чернил сразу менялся. В соседней комнате в специальных стойках торчали пыльные, выгоревшие от солнца, зонты. Их тоже имелось великое множество: красные и белые, черные и голубые, золотистые и расписанные причудливыми узорами. Некоторые зонтики - величиной с тарелку; другие огромные - под ними мог уместиться стол вместе с десятком сидевших за ним людей. Встречались зонтики очень дорогие - китайские и японские с ручками, отделанными слоновой костью и перламутром, были и простые. Старик приходил в эти комнаты ежедневно. Он мог часами в одиночестве сидеть за столом и, бесконечно меняя ручки, писать одно и то же: "Якоб Кудам", "Якоб Кудам" - или открывать и закрывать зонты. В этом заключался его отдых и единственное развлечение. Сейчас, сидя в своем кабинете, старик решал очередную "спортивную" задачу. Немало приложил он трудов, немало дал взяток кому следует, чтобы состязания пловцов проходили именно в его бассейне. И добился цели, Теперь надо было осмотрительно, хитро и умело пожинать плоды своего труда. Содержание бассейна и обслуживающего персонала во время состязаний, расходы на рекламу составляли 25 тысяч гульденов. Якоб Кудам выпускал на каждый день состязаний 10 тысяч билетов по цене до четырех гульденов, что давало за три дня соревнования 60 тысяч гульденов. Таким образом, он легко, без хлопот получал 35 тысяч гульденов прибыли. Но это его не устраивало: предприимчивый делец жаждал получить больше. У него мелькнула мысль повысить цены на билеты, но он сразу же отверг ее - мог выйти крупный скандал. Зрители, чего доброго, взбунтуются и разнесут весь бассейн, как уже однажды было на стадионе Кудама. Разъяренные зрители в ответ на его жульничество сравняли с землей две центральные трибуны. Подумав, Якоб Кудам выпустил еще 3 тысячи билетов на тот день, когда выступает знаменитый русский чемпион с такой ужасно трудной фамилией - Котшетофф. Правда, на трибунах бассейна едва-едва помещалось 10 тысяч зрителей. Остальным придется стоять вплотную друг к другу в проходах и за барьером. Оттуда не видно не только пловца, но и самой воды. Однако это не страшно. Зато господин Якоб Кудам положит в карман лишнюю тысячу гульденов. Но и этого ему казалось мало. Зная, как стремятся болельщики посмотреть русского чемпиона, Якоб Кудам не дал билетов в кассу бассейна. Вчера он продал первые 5 тысяч билетов по удвоенной цене спекулянтам-барышникам. Те задержали их у себя до самого дня состязаний. А когда отчаявшихся попасть на матч зрителей окончательно захватит спортивный азарт, барышники перепродадут им билеты и сами еще не плохо заработают на этом. Якоб Кудам, глядя на двух спекулянтов, стоявших перед ним, сосредоточенно размышлял. Вчерашние барышники как-то слишком быстро согласились купить билеты за двойную цену. Уж не продешевил ли он? Кудам, трясясь всем телом, медленно встал и с палкой в руке заковылял по кабинету. Огромные фотографии боксеров, футболистов, пловцов, развешенные по стенам кабинета, их молодые здоровые тела вызывали у этого больного старика привычное чувство раздражения. Барышники почтительно поворачивали головы вслед за хозяином бассейна. Губы Якоба Кудама тряслись, как всегда. Казалось, будто он бормочет про себя. Но на этот раз он действительно что-то шепотом подсчитывал. - Могу! - наконец прошамкал старик. - Могу удовлетворить вашу просьбу и предложить вам, господа, три тысячи гульденовых билетов! Спекулянты радостно переглянулись и кивнули. - Каждый гульденовый билет идет по три гульдена! - решительно прибавил хозяин бассейна. Барышники, остолбенев, смотрели на Якоба Кудама, но в этот момент в кабинет бесшумно вошел секретарь и доложил, что в приемной сидит господин Пит Эрнсте. - Проси подождать! - прошамкал старик. Услыхав имя известного ловкача-спекулянта, барышники заторопились, выложили на стол 9 тысяч гульденов и, получив билеты, ушли. Старик, стоя в углу кабинета, нервно потирал ладони. Черт побери, кажется, опять продешевил! Кивком головы приветствовал он вошедшего Пита Эрнста, высокого господина с расплющенным носом. Пит Эрнсте был в молодости боксером, но теперь предпочитал умалчивать о своем боксерском прошлом. Дело в том, что раньше он обычно подкупал будущих противников, и за хорошую мзду они позволяли ему побеждать себя. Но однажды какое-то влиятельное лицо заключило пари, поставив крупную сумму за победу Пита Эрнсте. Как назло, противником Пита на этот раз был упрямец, не пожелавший проигрывать. Наоборот, он сам уже во втором раунде (13) нокаутировал Эрнсте; Влиятельное лицо, потеряв крупную сумму, разозлилось на Пита и, узнав о всех его махинациях, подняло скандал. Незадачливому боксеру пришлось навсегда покинуть ринг. Но неунывающий Пит не растерялся и стал спортивным дельцом. Якоб Кудам даже не выслушал его до конца. - Могу! - крикнул он. - Пять тысяч билетов! - и назвал сумму. Старик ожидал, что покупатель, услышав учетверенную цену, пошлет его ко всем чертям. Но Пит Эрнсте лишь задумался на минуту и, не говоря ни слова, отсчитал 10 тысяч гульденов. Не успела еще дверь закрыться за ним, как старик в бешенстве бросил палку об пол и закричал секретарю, вошедшему доложить о новых покупателях: - Гони! Всех гони в шею! Якоб Кудам решил не быть дураком. Завтра он продаст все билеты в шесть раз дороже их стоимости.. * * * Международный матч пловцов должен был начаться в семь часов вечера. Но уже в четыре часа трибуны бассейна "Овервинниг" были набиты до отказа. Казалось, негде не только сидеть, но даже стоять, а люди все прибывали и прибывали. Подкрашенная квасцами, неестественного цвета вода, какая бывает только в бассейнах, вспыхивала тысячами светящихся искр, отражая свет мощных ламп. Бассейн был деревянный и старый, как его хозяин. Крыша над трибунами и водой отсутствовала. Скамейка со спинками стояли только в первых рядах; на "галерке" спинок у скамеек не сделали. "Галерочники" - не господа, и так посидят, - решил хозяин. Сразу чувствовалось, что бассейн строился с одной целью - вместить как можно больше зрителей. А все ли они будут видеть воду и пловца, - не интересовало владельца. Многие болельщики не смогли попасть на матч. Им оказались не по карману вздутые цены на билеты. Наиболее страстные из этих не попавших на трибуны болельщиков заблаговременно разместились на крышах невысоких соседних домов. Даже на торчавшей недалеко от бассейна заводской трубе виднелись фигурки людей. Они сидели на ступеньках металлической лестницы, тянувшейся вдоль трубы. В бассейне, у воды, на самых лучших, дорогих местах сидели мужчины в элегантных белых спортивных костюмах, в сшитых по последней моде, стянутых в талии длинных пиджаках, и дамы в нарядных туалетах. Многие из этих господ заплатили барышникам за билеты по 30-40 гульденов - столько, сколько получает рабочий за свой месячный труд. На "галерке", в проходах и за барьерами виднелись черные блузы рабочих-портовиков, простые синие комбинезоны рыбаков, бушлаты моряков и яркие шерстяные свитеры спортсменов с эмблемами различных рабочих спортивных клубов на груди. В разных концах зала стояли на возвышениях букмекеры (14). Вокруг них все время бурлил людской водоворот. Подкупленные полицейские, как изваяния, неподвижно стояли спиной к ним: полицейские делали вид, будто не замечают, как букмекеры собирают от болельщиков ставки за ту или иную команду. Страсти разгорались. Тут и там вспыхивали громкие споры, зрители азартно взвешивали шансы каждой команды. На этом международном мачте собрались пловцы восемнадцати стран. Тут была и сильная команда Франции, и прославленная, команда Америки, в составе которой особенно выделялся, негр Джонсон. Прибыли команды Бельгии, Норвегии, Италии, Бразилии, Финляндии... Должна была участвовать в мачте и команда "владычицы морей" - Британии, о которой английские газеты еще задолго до матча трубили, что ей обеспечено первое место. Но когда руководители английского спорта ознакомились с составами советской и американской команд, они поняли, что первого места им не видать, как своих ушей. И, чтобы не конфузиться, решили лучше вовсе не посылать на матч свою команду. Впрочем, об отсутствии англичан зрители отнюдь не жалели: "владыки морей" считались плохими пловцами. Симпатии зрителей разделялись в основном между двумя командами. Конечно, каждый голландец хотел бы видеть впереди своих соотечественников. Но большинство болельщиков понимало, что вряд ли их родная команда имеет шансы на успех. Поэтому многие простые люди Голландии от всей души желали победы советским пловцам. Только зрители первых рядов были согласны, чтобы победила любая команда, за исключением советской. В бассейне с каждым мгновением становилось все более шумно. Мощные репродукторы, установленные во всех концах зала, вдруг перестали извергать скачущие звуки джаза. На минуту наступила тишина. Потом в горле репродукторов вдруг словно лопнула какая-то перепонка. К микрофону подошел спортивный обозреватель. - Сегодня среди других спортсменов выступает советский пловец, "Северный медведь", господин Леонит Котшетофф, - заявил он. - По утверждению большевиков, господин Леонит Котшетофф недавно установил в России новый мировой рекорд в плавании брассом на груди на двести метров. Но Москва далеко, - ехидно заметил спортивный обозреватель, - и там очень холодно. Может быть, секундомеры от холода врут?! Или в русской минуте не шестьдесят, а шестьдесят пять секунд?! На мгновенье он прервал свою наглую речь и ухмыльнулся. В первых рядах послышался одобрительный смех и аплодисменты; "галерка" взорвалась возмущенными криками. Спортивный обозреватель продолжал: - Международная Лига пловцов отказалась зарегистрировать этот... - он насмешливо гмыкнул, - "мировый" рекорд. Пусть "Северный медведь" сегодня докажет, что он лучший пловец мира. Крик в первых рядах: - Правильно! - Пусть докажет! - И докажет! - утверждала "галерка". Когда шум стих, обозреватель продолжал: - В сегодняшнем номере газеты "Спорт" опубликована очень интересная статья господина Ванвейна, нашего соотечественника, рекордсмена мира в плавании брассом на груди на двести метров, рекорд которого якобы побил господин Котшетофф... В первом ряду поднялся высокий молодой человек в белом спортивном костюме, с идеально ровным проборам на голове и самоуверенным красивым лицом. Это сам господин Ванвейн. Он кланяется и садится, небрежно обмахиваясь газетой. Такие же листки буржуазной газеты "Спорт" видны и у многих зрителей первых рядов. Обозреватель продолжает: - Основная мысль господина Ванвейна четко выражена уже в самом заглавии статьи: "Северный медведь" плавает неправильно!" Наш уважаемый чемпион убедительно доказал, что господин Котшетофф, плавая стилем брасс, или, точнее говоря, баттерфляем, делает ногами не движения лягушки, а удары сверху вниз, похожие на удары хвоста акулы. Как известно всем уважаемым зрителям, такая работа ног характерна для стиля кроль, но не для брасса. Господин Котшетофф плавает неправильным стилем. Поэтому, если он даже действительно показал в Москве рекордное время, - его рекорд фиктивен. - Как видите, господа, - воскликнул обозреватель и распростер руки перед микрофоном, - наш уважаемый чемпион с блестящей логикой и убедительностью доказал, что большевики и на этот раз схитрили и внесли в благородный, чистый спорт нечестные приемы! С "галерки" раздались негодующие крики и свист: - Как же! - Доказал! Послышался дробный стук трещоток, пронзительный вой и визг дешевых бумажных свистулек, рявканье автомобильных гудков: зрители пришли на матч "вооруженными". - Эй, Ванвейн! - кричал, молодой рабочий-спортсмен. - Где это ты видел, как плавает Котшетофф и как работают у него ноги? - Наверно, у себя на вилле под Амстердамом, где он живет безвыездно уже целый год! - кричит старый рабочий-горняк. В бассейне громко смеются. - Ванвейн! - кричит моряк с "галерки". - Почему ты пишешь статьи вместо того, чтобы плавать? Почему ты не участвуешь в соревнованиях? - Струсил наш малютка Ванвейн! Испугался, что его съест "Северный медведь"! - кричал старый рабочий-горняк. И снова в бассейне вспыхивает смех. * * * До матча оставалось два часа. Советские пловцы находились за городом, в отведенном для них особняке - коттедже. Дом казался им странным: очень узкий, по фасаду (всего метра три-четыре в длину) и в то же время высокий - три этажа. "Похож скорее на башню, - усмехнулся Леонид. Наверно, даже качается. Когда сильный ветер..." Кочетов и другие пловцы с удивлением видели, что и другие дома в Голландии растут больше ввысь, чем вширь. Приземистых, низких домов совеем не встречалось. Переводчик, в ответ на недоуменные вопросы советских пловцов, объяснил: дома имеют такие узкие основания потому, что земля в Голландии очень дорога. Строители стараются занять как можно меньше площади под фундамент. Побывав в гостях у одного голландского спортсмена, Леонид удивился: в первом этаже была гостиная, а спальня - во втором, детская - в третьем. - Вертикальная квартира, - сказал Леонид. - Да, да, вертикаль, - подтвердил переводчик. - Здесь всегда так... Комнаты были связаны между собой узкими крутыми деревянными лестницами, похожими на корабельные трапы. - А как пронести наверх шкаф или стол? Ведь ни за что не пролезет! - спросил Леонид у хозяина. Вместо ответа тот высунулся из окна и показал огромный чугунный крюк, торчащий под крышей. - Канат на крюк. И в окно! Шкаф - в окно, стол в окно, - помогая себе жестами, объяснил хозяин. Впоследствии, гуляя по городу, Леонид видел, что такие крюки есть на всех домах. И окна везде широкие. - Хоть рояль втаскивай, - сказал Кочетов. - Да, да, и для рояль, - подтвердил кто-то из голландцев. - И для солнца. У нас мало солнца, - показал он на низкое хмурое небо. - Большое окно лови больше солнышка... ...За два часа до начала состязаний советские пловцы собрались в нижней гостиной. На шоссе уже стоял желтый автобус советского посольства, готовый отвезти участников матча в бассейн. Над радиатором автобуса трепетал на ветру маленький красный флажок. Группа мальчишек стояла возле автобуса. Один из мальчиков, оглянувшись по сторонам, даже ласково потрогал рукой алый флажок. Советские пловцы волновались: приближался ответственный момент, первое выступление за границей. Они знали: сегодня тысячи людей будут нетерпеливо стоять у репродукторов, ожидая "Последних известий". "Как выступили наши спортсмены?" Пловцы вспоминали Москву. На аэродроме перед вылетом в Голландию девочки-пионерки вручили им маленькие шелковые платочки. На каждом из них были вышиты золотом слова: "Ждем вас с победой!" ...Пловцы волновались. И, чтобы подавить свое беспокойство, поднять боевой дух команды, каждый из них старался шутить, казаться совершенно спокойным. Так, перебрасываясь шутками, они неторопливо укладывали в чемоданчики свои спортивные костюмы. Шота Шалвиашвили - смуглый здоровяк-грузин - подтрунивал над Кочетовым. Сокрушенно качая головой и цокая языком, он ходил вокруг Леонида и приговаривал: - Нет в себе солидности, кацо. Никакой представительности! Рекордсмен мира, а хохолок, как у мальчишки! Он положил обе руки на голову Леонида, делая вид, будто изо всех сил прижимает торчащий хохолок. Но стоило ему только убрать руки, как упрямый хохолок снова гордо встал, придавая Кочетову задорный мальчишеский вид. - Ничего! - отшучивался Леонид. - Не в хохолке сила! И под шапочкой его -все равно не будет видно. Шалвиашвили, удрученно прищелкивая языком, продолжал критически разбирать наружность чемпиона. - Мальчишка! - говорил он. - Ну совсем мальчишка! Ему бы в лапту на заднем дворе играть, а он туда же, - мировые рекорды вздумал ставить! Посмотрите на его волосы! - негодующе восклицал Шота. - Нет, вы только посмотрите на его волосы! Мало того, что торчит какой-то проклятый хохолок, так еще и волосы не темные, как у всех солидных людей, а какие-то светлые, как солома! Просто неприлично ставить рекорды с такими волосами! Леонид смеялся вместе со всеми пловцами. - Нет, не будет из тебя толка! - еще пуще горячился Шота. - Улыбаться и то не умеешь! Заливаешься, как мальчишка! Да ты знаешь, - грозно набросился он на Кочетова, - как должны улыбаться чемпионы? Губы сжаты и только уголки чуть опущены в гордой и тонкой презрительной улыбке! В этот момент в комнату вошел Иван Сергеевич. Внешне казалось, что уж кто-кто, а Галузин coxpaняет сейчас, перед началом матча, обычное спокойствие. Он был, как всегда, подтянут и гладко выбрит. Во рту у Ивана Сергеевича попыхивала массивная черная трубка, выточенная им самим из куска мореного дуба. Трубка была единственной вольностью, которую разрешил себе Галузин, когда перестал выступать на состязаниях и целиком отдался работе тренера. Спокойствие Ивана Сергеевича было внешним. На самом деле он - руководитель команды - волновался сейчас больше самих пловцов. Но опытный тренер прекрасно знал: пловец должен выходить на старт "собранным", как говорят физкультурники. Все его мысли и чувства, вся его воля и желания должны быть направлены к одному - к достижению победы. Поэтому Галузин всячески старался показать пловцам, что он спокоен. А значит, и им волноваться нечего. Он сел в угол и пригласил кролиста Колю Новикова сыграть в шахматы. Расставляя фигуры на доске и весело приговаривая: "Давненько я не играл в шахматы!" - Иван Сергеевич сосредоточенно размышлял. До начала матча оставалось еще почти два часа. Езды отсюда до бассейна - 25 минут. Иван Сергеевич знал, какая нервная обстановка сейчас в бассейне. К советским пловцам, даже если они запрутся в раздевальне, будут доноситься шум и крики зрителей; к тому же вряд ли удастся отбиться от стаи назойливых репортеров и фотокорреспондентов. Как только советская команда высадилась из самолета в Голландии, корреспонденты набросились на пловцов и больше уж не оставляли их без своего докучливого внимания. Сенсационной "находкой" для них неожиданно оказалась чемпионка СССР Женя Мытник. Один из репортеров проник в ее комнату и увидел на столике фотографию трехлетнего пухлого мальчугана. - Сын? - по-английски спросил репортер. Женя не поняла. - Ваш сын? - настойчиво, на этот раз по-немецки, повторил репортер. - Да! - подтвердила Женя. Репортер вдруг очень обрадовался, засуетился, стал щелкать фотоаппаратом, затем позвал переводчика и долго расспрашивал Женю о ее сыне и муже. Потом торопливо поцеловал руку "мадам Мытник" и исчез. А на следующее утро в газетах появились фотоснимки Мытник и ее сына. Советские пловцы не понимали, почему так полюбился репортеру трехлетний Витька. Вскоре пришел переводчик и объяснил смысл сенсационных подписей под снимками. Оказывается, за границей у женщин - спортивных звезд - нет детей. Менеджеры - хозяева этих спортсменок - категорически запрещают им становиться матерями, так как это вызовет длительный перерыв в выступлениях. А перерыв - это убытки для менеджера. После крикливых заметок в газетах к Жене Мытник начали ходить целыми группами голландские пловчихи, теннисистки, велосипедистки. Все они с искренним недоверием задавали один и тот же вопрос: - Правда, что у вас есть сын? И глубоко поражались, узнав, что это не выдумка репортера. Ивану Сергеевичу корреспонденты отравляли жизнь. Они, как мошкара, проникали в каждую щель, мешали тренироваться и отдыхать. Сейчас, перед самым соревнованием, они, конечно, с утроенной энергией набросятся на спортсменов. Нет, советским пловцам пока еще нечего делать в бассейне. Но и здесь сидеть без дела тоже нельзя. Конечно, каждый из пловцов мысленно представляет себя сейчас да стартовой тумбочке и уже переживает все трудности предстоящей борьбы. Так не годится! Надо отвлечь их. - А ну-ка, молодцы! - шутливо сказал Иван Сергеевич. - Что это вы сгрудились в комнате? Марш-марш в сад! На разминку! Шота Шалвиашвили и еще двое пловцов, захватив волейбольный мяч, ушли в сад. Леонид Кочетов спрыгнул с крыльца и не спеша побежал вдоль чугунной ограды по мягкой дорожке, посыпанной песком. Он хотел сделать три круга - свою обычную "порцию". Узкая дорожка пролегала между теплицами - длинными, метров по полтораста, со сверкающими, до блеска протертыми рамами. Из теплиц торчали высокие вентиляционные трубы. Под стеклянными рамами росли цветы. Великолепные - синие, красные, желтые, белые, зеленые - нежные, удивительно красивые цветы. Все они были похожи друг на Друга и все-таки чем-то отличались от соседних - окраской, формой лепестков, длиной стебля. У себя на родине Леонид редко встречал такие цветы. А здесь, в Голландии, их было очень много. Название их Леонид все время забывал. "Надо будет снова спросить" как они называются", - подумал он, пробегая мимо котельной. Переводчик как-то объяснил пловцам, что котельная отапливает не только дом, но главным образом сад: внизу, под землей проложены обогревательные трубы. "Как заботятся о цветах! - восхищенно подумал Леонид и вдруг вспомнил: - Тюльпаны! Вот их название!" Разведением тюльпанов здесь заняты целые городки. В специальных корзинах на самолетах цветы отсюда вывозят в разные страны и продают очень дорого. "Целая цветочная промышленность!" - подумал Леонид, пробегая мимо теплиц. Дальше дорожка поднималась на горку. С горки через ограду, тянущуюся внизу, было видно шоссе. Возле шоссе стоял щит с пятиметровой рекламой. На рекламе был изображен флакон одеколона размером с человеческий рост. Под флаконом огромными буквами написано: "Одеколон нашей фирмы не нуждается в рекламе!" "Хитрецы!" - усмехнулся Леонид и вспомнил, как смеялись советские пловцы, когда переводчик прочитал им эту подпись. Возле щита с рекламой на шоссе стояла длинная шоколадного цвета машина. Около нее суетились два человека. Из-под машины торчали ноги шофера. "Непредвиденная остановка!" - сочувственно подумал Леонид, сбегая с горки. Он вспомнил небольшую аварию, случившуюся недавно с ним под Москвой. Вместе с Иваном Сергеевичем ехал он тогда в гости к приятелю-боксеру. С машиной в дороге что-то стряслось, и Галузин - заядлый автомобилист - вместе с шофером стал копаться в моторе. Эта вынужденная остановка, казалось, даже нравилась Ивану Сергеевичу: можно вдоволь повозиться с машиной. Леонид, крикнув: "Догоняйте!" - пошел вперед. Был теплый московский вечер. По шоссе навстречу мчались велосипедисты, юноши и девушки в ярких футболках. Из какой-то дачи доносились звуки рояля. Он сразу узнал: играли Чайковского. Вспомнив Москву, Леонид вдруг почувствовал такое сильное желание быстрее вернуться домой, как будто жил в этом изрезанном узкими каналами голландском городе уже по меньшей мере четыре месяца. А на самом деле он был здесь всего четвертый день. Леонид кончил первый круг, пробежал по липовой аллейке, мимо теплиц, снова поднялся на горку. Шоколадного цвета машина все еще неподвижно стояла на шоссе, и все так же из-под нее торчали ноги шофера. Но два пассажира теперь не бегали вокруг машины; один из них небрежно прислонился спиной к кабине, второй - высокий парень в клетчатом пиджаке с ярким малиновым платочком, торчащим из кармана, стоял, опершись на тяжелую дубовую трость. Оба с независимым, скучающим видом пристально смотрели на Леонида. "Однако!" - подумал Кочетов. - Кажется, они плотно застряли!" Он закончил второй круг и начал следующий. Третий раз взбежав на горку, он заметил, что пассажиры стоят возле ограды. Вдруг, когда Леонид пробегал мимо них, парень в клетчатом пиджаке с размаху кинул в него палку. Очевидно, он набил на этом деле руку: палка была брошена ловко и сильно, Леонид почувствовал острую боль в ноге и упал. Он все же успел заметить, как шофер сейчас же выскочил из-под машины, прыгнул в кабину, и шоколадного цвета автомобиль вместе с пассажирами быстро скрылся за поворотом. Конечно, он вовсе и не был поврежден. Нога у Кочетова быстро опухала. На колене, куда попала палка, появился синяк. Сидя на дорожке, Леонид растирал ногу, сгибал и разгибал ее. Каждое движение причиняло боль. - Спокойно, спокойно, товарищ Кочетов! - говорил он сам себе. - Все равно ты будешь плыть! Будешь плыть, и назло врагам обгонишь всех! Хромая, Леонид пошел боковой тропинкой к дому, избегая встречи с товарищами. Он не хотел, чтобы они узнали о несчастье. Помочь все равно не смогут. Только разволнуются понапрасну. Стараясь не хромать, он незаметно прошел в свою комнату. Надо было позвать Ивана Сергеевича. Но как это сделать, чтобы никто не догадался о случившемся? Леонид придумал - он попросил массажиста Федю пригласить Ивана Сергеевича якобы на партию в шахматы. - До начала состязаний еще успею обыграть своего тренера, - нарочно пошутил он, расставляя фигурки на доске. Федя был хорошим парнем, но любил поболтать. Доверять секрет ему не следовало. Иван Сергеевич, узнав, в чем дело, на миг оторопел. Шутка сказать! Первый раз советские пловцы выехали за границу, и вдруг за час до состязаний какие-то мерзавцы выводят из строя лучшего пловца. Но растерянность его продолжалась недолго. Через секунду Иван Сергеевич уже оправился от неожиданности. Первым делом он позвонил в советское посольство и сообщил обо всем происшедшем. Потом, заперев дверь, Галузин подставил, ногу Леонида под струю холодной воды и ощупал опухоль. Иван Сергеевич был человеком действия; он не любил пустых размышлений. С больной ногой не поплывешь? Не поплывешь! Вылечить ее сейчас невозможно? Невозможно! Значит, надо снять Кочетова с соревнований и позаботиться, чтоб остальные четыре пловца не волновались, не пали духом и прошли дистанцию в полную силу. Времени до начала матча - в обрез, и размышлять долго некогда. - Так... - спокойно сказал Галузин. - С этим хулиганьем наше посольство потом поговорит. А пока... - он развел руками, - снимаю тебя с соревнований. - Смеетесь, Иван Сергеевич?! - закричал Кочетов. -Я буду плыть! Иначе вся команда потеряет уйму очков. Да что говорить! Вы представляете, какой крик поднимут газеты?! Они, конечно, сделают вид, что не верят в нападение хулиганов, и будут вопить, что чемпион Советского Союза просто струсил, испугался своих противников. Иван Сергеевич и сам все это отлично понимал. Но как плыть с больной ногой? Ведь на ноги пловца падает огромная нагрузка. Никогда еще в истории спорта рекордсмены не выступали с поврежденной ногой. Если Кочетов и пройдет дистанцию, - какой результат он покажет? Ведь сюда собрались лучшие пловцы мира, борьба будет жестокой. Что, если Леонид пройдет дистанцию плохо? Зрители же не знают, что у него больная нога. Тогда-то уж газеты наверняка объявят мировой рекорд Кочетова фальшивкой. Имеет ли он, руководитель команды, право так рисковать? Трубка Ивана Сергеевича грозно сопела. Видно, поняв его сомнения, Леонид встал, стараясь не хромать, прошелся по комнате и, глядя прямо в глаза тренеру, твердо сказал: - Я буду плыть, товарищ Галузин. И ручаюсь - не подведу команду! Мы с вами не только спортсмены, Иван Сергеевич, мы - коммунисты! Вскоре желтый автобус с советскими пловцами уже мчался мимо загород- ных вилл и длинных портовых складов. Он въехал в город и затарахтел по узким, выложенным клинкером (15) набережным бесчисленных каналов, вдоль которых выстроились остроконечные кирхи и аккуратные, словно игрушечные, фиолетовые, синие и зеленые домики с крутой черепичной крышей. Желтый автобус с красным флажком на радиаторе с трудом продвигался по узким улицам. Чем ближе к бассейну, тем медленнее он ехал. Сотни машин, мотоциклов, трамваев шли сплошным потоком. На каждом перекрестке возникали "пробки". Казалось, сегодня все дороги города ведут в бассейн "Овервинниг". Особенно много было велосипедистов. Леонид, как только приехал в Голландию, заметил, что здесь велосипедистов гораздо больше, чем у нас. По улицам едут на велосипедах старухи с кошелками - в магазины, первоклассники с портфелями - в школу, на велосипедах едут священнослужители в храм божий, и садоводы с корзинами тюльпанов. Зачастую на велосипеде особой конструкции едут сразу папа, мама и дочка - вся семья. Если и в обычные дни велосипедистов было много, то сегодня они просто завладели улицами. Только через сорок минут прибыли советские пловцы к месту соревнования. Иван Сергеевич и Леонид заперлись в кабинке, на дверях которой мелом было написано "СССР". Галузин нарочно выбрал кабинку поближе к старту, чтобы не утруждать лишней ходьбой больную ногу Леонида. Остальные четыре советских пловца разместились рядом. Вскоре в дверь кабинки постучали. - В чем дело? - не открывая, сердито опросил Галузин. Вместо ответа в щель между дверью и косяком кто-то просунул желтую картонную карточку. На ней было напечатано: "Леонид Кочетов, Союз Советских Социалистических Республик". Внизу стоял номер дорожки. Леонид быстро надел алый костюм чемпиона с вышитыми шелком на груди четырьмя буквами "СССР" и гербом Советского Союза. На голову он натянул красную матерчатую шапочку. До начала заплыва оставалось семь минут. Теперь надо отвлечься. Есть такое золотое правило: перед самым стартом спортсмен не должен думать о предстоящем матче. Леонид посмотрел на столик. Там лежала толстая, в кожаном переплете, библия. "Зачем она здесь?" - удивился он.. Леонид не знал, что такие же библии лежат во всех номерах голландских отелей и во многих других местах. Это забота о приезжих. Очевидно, и устроители матча хотели позаботиться о спортсменах, - а вдруг кому-либо захочется перед состязанием помолиться или почитать священную книгу, чтобы бог помог ему опередить соперников. Леонид отодвинул библию и взял со столика забытые кем-то фотографии. На первом снимке был изображен пожилой мужчина. Изо рта у него торчало множество дымящихся папирос. Странная фотография удивила Леонида. Но помещенная под снимком подпись на английском языке сразу все объяснила. Это был чемпион по курению. Он курил одновременно восемнадцать папирос, и, когда одна из них потухала, ему немедленно вставляли в рот другую. Вторая фотография изображала девушку. Веревка стягивала ее волосы. Кто-то невидимый тащил веревку, поднимая девушку на крышу семиэтажного дома. Подпись гласила, что это чемпионка но крепости волос. На третьем снимке танцевала пара - мужчина и женщина. Ноги их выделывали ловкие па, но лица у обоих были измученные, страдальческие. Казалось, оба танцора вот-вот упадут в изнеможении на пол. Это были чемпионы по длительности танца. Они танцевали 816 часов подряд, принимая пищу "на ходу" и делая краткие перерывы для сна. "Дикари! Цивилизованные дикари! - с отвращением подумал Леонид и отшвырнул фотографии. -В какую глупую забаву превратили они спорт!" На глаза ему попалась желтая картонная карточка с номером дорожки. Леонид повертел карточку в руках, и гордые слова "Союз Советских Социалистических Республик", напечатанные на ней, напомнили ему дань вступления в партию. Это было незадолго до поездки за границу, после того, как он установил свой четырнадцатый всесоюзный рекорд. Рекомендовал его Галузин и старый пловец Махмутов. Махмутов любил говорить торжественно. И хотя в комнате, когда он подписывал рекомендацию, был только он и Леонид, и они всегда были в самых простых, дружеских отношениях, - Махмутов торжественно сказал: - Не подведи, Кочетов. Ты - гордость наша. Много тебе дано и много спросится. На тебя надеется Союз Советских Социалистических Республик! Так и сказал - не родина, не страна, а Союз Советских Социалистических Республик. Слова эти прозвучали как-то особенно гордо и сильно взволновали Леонида. - Пора! - сказал Иван Сергеевич. Они вышли из кабинки. Кочетов шел медленно, чтобы не было видно, как он прихрамывает. Шум сразу оглушил их. С трибун неслись аплодисменты, свист, крики. Огромный пятидесятиметровый бассейн выглядел необычно: на зеленоватую воду, разделенную на шесть дорожек, падали сверху лучи тридцати прожекторов. В этом ливне света вода сверкала и переливалась, как изумруд. Она просвечивалась насквозь, до дна. Зрителям будет видно каждое движение пловца над водой и под водой. По бортам бассейна расположились одетые в белые костюмы судьи. Их было не пять, не семь, не девять, как обычно, а целых двадцать человек. Возле старта вытянулась цепочка секундометристов - восемь человек. Обычно на соревнованиях выступают сперва женщины, потом - мужчины: кролисты, а за ними брассисты. Но голландские устроители состязаний решили по-иному. Первыми были назначены заплывы мужчин-брассистов, потом - кролистов, а женщины завершали соревнование. - На старт вызывается пловец Котшетофф, Союз Советских Социалистических Республик! - гулко раздался голос судьи, разнесенный репродукторами по всему бассейну. На секунду наступила тишина, и вновь с еще большей силой вспыхнули крики и аплодисменты. Леонид встал возле стартовой тумбочки. Ему досталась третья дорожка. - На старт вызывается пловец Ван-Гуген, Нидерланды! - снова прозвучал голос судьи. Справа от Кочетова возле четвертой тумбочки встал высокий, сухопарый голландец. Леонид невольно залюбовался его ладным, мускулистым телом. "Все равно обгоню!" - твердо решил он. Пока судья вызывал пловца-поляка, Леонид огляделся. Большой бассейн! Но сразу чувствуется - чужой. И трибуны не такие, как у нас, и небо какое-то непривычное и даже вода чужая, хотя она зеленоватая и разделена на дорожки, как во всех бассейнах мира. - На старт вызывается пловец Джонсон, Соединенные Штаты Америки! - объявил судья. Высокий могучий негр встал возле пятой тумбочки. Он дружески кивнул Кочетову и широко улыбнулся, сверкнув крупными, ослепительно белыми зубами. У него были смоляные, коротко остриженные курчавые волосы и огромные, как блюдца, синеватые белки глаз. В первых рядах пожилой господин с тросточкой громко шикнул: он был недоволен появлением негра. Леонид из газет знал биографию Джонсона, типичную для большинства американских негров-спортсменов. Джонсона на родине не принимали ни в один "порядочный" спортивный клуб. Его травили и даже запрещали плавать в бассейнах вместе с белыми, чтобы он "не пачкал" воду. Но когда наступали международные состязания, американские спортивные боссы все же зачисляли Джонсона в команду, отстаивающую национальную честь страны. Иного выхода не было: Джонсон являлся самым сильным пловцом Америки, хотя и не носил звания чемпиона. Его просто не допускали к участию в первенстве США. Три года назад Джонсон привез в Америку почетную золотую медаль, завоеванную им на соревнованиях в Европе. Американские газеты целую неделю трубили, что американцы плавают лучше всех в мире. Но о самом Джонсоне они молчали, а он лежал в это время в больнице, жестоко избитый подвыпившими белыми "спортсменами". Леонид, увидев улыбку Джонсона, приветливо кивнул ему и тоже улыбнулся. - На старт вызывается пловец Холмерт, Бразилия! - крикнул судья. Но почему-то никто не появился на линии старта. Леонид оглянулся, - сухопарый мистер Холмерт, представлявший Бразилию, указывая рукой на негра, убеждал в чем-то главного судью. Холмерт не хотел становиться на старт рядом с Джонсоном. В конце концов его уговорили, и он встал возле шестой тумбочки, демонстративно отвернувшись от пловца-негра. В конце бассейна возвышалась "мачта победителей". У ее подножия лежали восемнадцать флагов: на эту мачту через несколько минут поднимется флаг той страны, чей пловец победит. Леонид взглянул на алый шелк советского флага, и родной стяг словно подбодрил его. Он должен победить! Он плывет первым из советских пловцов, и его победа сразу придаст бодрость и уверенность всей команде. Нога ныла, но Леонид старался не думать о ней. - На старт вызывается пловец Вандервельде, Италия! - провозгласил судья. По трибунам, словно грохочущая горная лавина, прокатились возмущенные крики и свист. Кейс Вандервельде был одним из лучших голландских пловцов и еще недавно защищал спортивную честь Голландии на международных соревнованиях в Италии. Там он приглянулся итальянским спортивным воротилам, и они решили "купить" его. Итальянцы даже не стали спрашивать согласия пловца. Они знали, что Вандервельде законтрактован на пять лет Якобом Кудамом, хозяином голландского спорта. И обратились прямо к старику. Якоб Кудам заплатил за Вандервельде 10 тысяч гульденов и охотно перепродал его Италии за 14 тысяч. И вот теперь один из лучших голландских пловцов выступал против Голландии. - Долой! Позор! - кричали болельщики. Вандервельде встал слева от Леонида, возле второй тумбочки - загорелый коренастый здоровяк. Мускулы плеч были у него так сильно развиты, что, казалось, пригибали его к земле. "Все равно обгоню!" - подумал Леонид. Кочетов чувствовал, как в нем просыпается та "спортивная злость", которая всегда появлялась у него перед сложными, трудными схватками. "Быть первым, - решил он. - Только первым!" - На старт! - громко раздалась команда. Пловцы поднялись на стартовые тумбочки. Леонид напряженно прислушивался. Борьба пойдет за каждую десятую долю секунды. Очень важно хорошо взять старт, не "засидеться" на тумбочке. - Внимание! - сказал он сам себе. Выстрел! Кочетов мгновенно развернулся, как туго скрученная спираль, и скрылся под водой. Одновременно прыгнули пять его соперников. И также, почти одновременно, все они вынырнули. Казалось, над водой полетели шесть ярких быстрокрылых бабочек. Эффектен и стремителен этот могучий стиль плавания. Пловцы шли голова в голову, могучими движениями рук и ног с каждым мгновением приближая себя к заветной черте финиша. Непрерывный крик и шум стоял на трибунах. - Ван-Гуген! - Джонсон! - Ко-тше-тофф! - Ван-Гуген! - Ко-тше-тофф! - надрывались зрители. Недаром на стадионах бытует шутка: спортсмены иногда выступают вяло, халтурят, а болельщики всегда предельно добросовестны. Футболисты всерьез уверяют, что игрок на поле за 90 минут матча, гоняясь за мячом, теряет килограмм, а то и полтора собственного веса, а "активный болельщик", сидя на трибуне, теряет еще больше. Может быть, это и так. Во всяком случае, голландских зрителей никак нельзя было назвать "холодными" или пассивными. Шесть пловцов шли одной шеренгой. В состязании участвовали лучшие спортсмены мира, чемпионы и рекордсмены. Немудрено, что ни одному не удавалось вырваться вперед. К повороту все пришли почти вровень. Пловцы мчались в радужных кружевах пены и брызг. С трибун трудно было разобрать: может быть, кто-то на несколько сантиметров уже вырвался вперед, а кто-то чуть-чуть отстал. Когда они приблизились к стенке, зрители повскакали с мест. Во время поворота четко видно, кто впереди, а кто отстал. Чьи ладони раньше коснутся стенки? Внезапно весь бассейн шумно вздохнул, заговорил, засмеялся: из воды, как по команде, одновременно высунулись двенадцать ладоней, быстро шлепнули по стене, пловцы мгновенно свернулись в упругие клубки, сильно оттолкнулись ногами, и вот уже все шестеро плывут обратно. Поворот был проделан так стремительно и изящно, так красиво, что по трибунам пронесся восторженный гул. Поначалу трудно было отдать предпочтение кому-либо из спортсменов, и только наиболее опытные болельщики могли оценить силу и красоту движений русского чемпиона, их абсолютную слаженность и ритмичность. Гребки Кочетова следовали один за другим с безукоризненно точными интервалами, и каждый мощный гребок продвигал пловца на два с половиной метра ближе к финишу. И все-таки он не мог вырваться вперед! Кончалась уже вторая пятидесятиметровка, а шестеро соперников все еще шли одной слитной шеренгой, будто кто-то связал их туго натянутой невидимой веревкой. Крики, пулеметная дробь трещоток, гудки автомобильных сирен, пронзительные звуки свистулек слились воедино и словно накрыли бассейн плотной звуковой завесой. От этой какофонии, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Второй поворот! Зрители снова повскакали на скамейки, барьеры, возвышения букмекеров, приподнялись на цыпочки, поднесли к глазам бинокли. Кто раньше повернет? И снова все двенадцать ладоней почти одновременно коснулись стенки!.. Сто метров позади! Половина дистанции! А никто из пловцов все еще не может оторваться от соперников... Сверху, с трибун, неопытному наблюдателю могло показаться, что пловцы движутся не очень быстро. Высота и большое расстояние скрадывали скорость. Но знающие болельщики по жадно раскрытым ртам пловцов, тяжелому дыханию, затрудненным движениям, а главное - по маленьким черным стрелкам секундомеров, зажатых в кулаках у многих, видели, - скорость очень большая, почти рекордная. Выдержат ли пловцы этот бешеный темп? Не сдадут ли? Вот что теперь волновало трибуны. Под непрерывный вой, крики, звуки трещоток и свистулек пловцы закончили третью пятидесятиметровку. Оставался последний, четвертый отрезок пути. И вдруг - весь бассейн ахнул, захлебнулся, замер. Пловцы шли уже на пределе; казалось, силы их исчерпаны, и только огромный нервный заряд да страстное желание победить, во что бы то ни стало победить, толкают спортсменов вперед. Совершив третий поворот, они вышли на последнюю, финишную пятидесятиметровку. И тут пловцы, как по команде, внезапно перешли на брасс. Трибуны не удивились. В те годы за границей обычно так и плавали. Первые сто пятьдесят метров шли баттерфляем; потом, чтобы передохнуть, метров 20-25 брассом, а на финише - опять баттерфляем (16). Брассом плыть легче, но зато медленнее. Трибуны поразились другому. Все пять "западных" пловцов перешли на брасс, и только один русский чемпион, не обращая внимания на окружающих, по-прежнему продолжал плыть баттерфляем. Это казалось невероятным. Или русский не устал, не нуждался в отдыхе? Замолчавшие было трибуны разразились свистом и криками: - Ко-тше-тофф! - Брасс! - Брасс! И еще одно слово, возмущенно швырнул кто-то вниз, и этот выкрик тотчас подхватила бурлящая "галерка": - Хек! - Хек! (Потом Кочетову объяснили, что по-русски это значит - "безумец", "сумасшедший")... "Галерка" тысячами сердец и тысячами глоток "болела" за Кочетова. Что делает этот безумец?! Конечно, сперва он немного обгонит соперников, но они за это время отдохнут, наберутся сил и на самом финише обойдут его, усталого, измотавшегося. И "галерка" еще яростнее требовала, внушала, напоминала: - Котшетофф, брасс! - Брасс, Котшетофф! Может быть, он просто ошибся? Забыл, что этот поворот - третий, последний? Зрители первых рядов злорадно молчали. Зазнался этот русский "Медведь"! Пусть вначале обгонит всех. Посмотрим, что будет на финише!.. А Леонид продолжал мчаться вперед. Сперва он даже не понял, почему так всколыхнулись трибуны. Еще недавно пловцы двигались одной шеренгой, все наравне. Теперь шеренга распалась, пловцы вытянулись в цепочку. Впереди Кочетов, за ним - Джонсон, третьим - поляк... Кочетов плыл стремительно и, казалось, не чувствовал напряжения. Гулкие удары сердца отдавались в висках, в руках, в каждой клеточке его большого тела. Но он не сдавал темпа. Леонид знал - ему под силу такая скорость. Он мог быстро плыть баттерфляем и двести, и четыреста, и даже пятьсот метров. Вот когда пригодились упорные тренировки, непрерывные схватки с Важдаевым. Леонид уже значительно опередил всех противников. Теперь и они, немного отдохнув, перешли на баттерфляй и бросились вдогонку за Кочетовым. Но его темп оказался им явно не под силу. Рты их были широко раскрыты и судорожно глотали воздух, на шее пловцов образовались кружевные воротники из пены. Руки двигались не так стремительно и не так часто, как прежде, - поднимали тучи брызг. А Кочетов по-прежнему неутомимо летел вперед. Постепенно все тридцать прожекторов сползли со всех дорожек и сосредоточили свой свет на советском пловце. Судьи чуть не бежали по бортику бассейна, контролируя каждое его движение. Сплошной рев стоял в бассейне. Зрители кричали так, как не кричат даже болельщики футбола, когда нападающий прорывается с мячом к воротам противника. Какой-то чопорный старичок, одетый в строгий старомодный сюртук, забыв все на свете, азартно хлопал по спине сидевшую впереди даму. Дама вздрагивала от каждого прикосновения его руки, но не оборачивалась: все ее внимание было приковано к пловцу. Наиболее честные, здравомыслящие болельщики и прежде понимали, что мировой рекорд Кочетова - не выдумка. Но такого не ожидали даже они. И только одна мысль владела всеми. Она радовала зрителей первых рядов и тревожила "галерку". Сдаст, не выдержит! Не может выдержать человек такого темпа! И только когда до финиша остались последние, считанные метры, все поняли: темпа он не сдаст. Наоборот, казалось, неутомимый пловец не только не устает, но все больше входит во вкус борьбы. Он уже намного обошел всех противников; они растянулись цепочкой, которую замыкал вконец измотавшийся бразилец. Кочетов бурно финишировал первым. Разом щелкнули десятки секундомеров - 2 минуты 30,4 секунды! И только закончив дистанцию, Леонид снова почувствовал боль. Из-за поврежденной ноги он показал время на 0,6 секунды хуже, чем в Москве, и все-таки на 0,8 секунды лучше официального мирового рекорда. Финишировавший вторым негр Джонсон отстал от Кочетова на целых 2 секунды! Поляк - на 3,6 секунды. А пришедшие последними голландец и бразилец - почти на 5 секунд. Такой огромной разницы между первым и вторым местами почти никогда не бывало на международных состязаниях, где собирались лучшие пловцы мира. Было ясно: Кочетов - пловец сверхкласса. - Ко-тше-тофф! Ко-тше-тофф! - гремели трибуны. Леонид сел возле стартовой тумбочки. Нога снова заныла. Незаметно для зрителей он растирал опухшее колено и ждал решения судей. Но судьи почему-то не торопились. Кочетов видел, как в первом ряду, нервно скомкав, газету, встал высокий молодой человек в белом спортивном костюме. Леонид знал, - это чемпион Голландии, мировой рекордсмен, господин Ванвейн. Он быстро прошел к судьям и стал что-то с жаром доказывать им. Судьи удалились на совещание. Вдруг Холмерт, сидевший неподалеку от Кочетова, лихорадочно вскочил на ноги. Все тело его мелко дрожало, глаза закатились, как у припадочного, на губах. выступили хлопья пены. Он несколько секунд постоял, качаясь, и грохнулся на пол. "Припадок!" - встревожился Леонид и бросился к бразильцу. Но, к удивлению Кочетова, пловцы, секундометристы, репортеры, фотографы вовсе не волновались. Казалось, это происшествие нисколько не удивило их. Вскоре появились носилки, и Холмерта унесли. - В чем дело? - спросил Леонид у переводчика. - Доппинг! - кратко и спокойно ответил тот. - Слишком много "горячительного" вогнал в себя это молодчик. Перестарался! Так вот он - пресловутый доппинг! Кочетов много слышал о нем, но сам еще ни разу не наблюдал этого омерзительного явления. Галузин рассказывал Леониду, что на Западе спортсмены иногда перед самым состязанием вводят в кровь различные наркотики, чтобы предельно возбудить организм, заставить его работать с лихорадочным напряжением. Значит, припадок бразильца - результат доппинга! Это и немудрено: после кратковременной неестественной вспышки энергии неизбежно наступает длительное тяжелое, болезненное состояние. Кочетов теперь понял, почему в раздевальне бассейна, как в больнице, стоял запах камфары, спирта и еще каких-то медикаментов, а мимо то и дело сновали люди с блестящими врачебными шприцами и ампулами. Однако и доппинг не помог сухопарому бразильцу: он все-таки приплелся к финишу последним. Леонид снова сел. Судьи еще не вернулись. Прошло пять минут - они все совещались. "Галерка" негодующе ревела. Первые ряды настороженно молчали. Леонид удивленно посмотрел на Ивана Сергеевича, который сидел неподалеку от стартовых тумбочек, в ложе для почетных гостей и журналистов. Тот чуть-чуть поднял ладонь и медленно опустил ее на барьер ложи. Это означало - спокойствие! "Ну что ж, спокойствие, так спокойствие!" Леонид поднял глаза на "галерку". Какой-то рабочий парень-спортсмен в черной шерстяной фуфайке сложил ладони, будто в крепком рукопожатии, и, тряся ими над головой, громко кричал: "Москау, Москау!" Кочетов улыбнулся, тоже сложил руки и потряс ими над головой. Приятно, что и здесь есть друзья! Взгляд его скользнул по первым рядам. С какой ненавистью смотрели на него эти холеные господа! Седой старик с высокой шляпой в руке, встретившись с Леонидом глазами, даже отвернулся. Да, здесь не только друзья, но и враги. Чтобы не видеть этих откормленных высокомерных лиц, Кочетов стал смотреть на воду, но вдруг почувствовал на себе чей-то упорный, пристальный взгляд. Он поднял глаза и увидел в первом ряду высокого парня в клетчатом пиджаке с малиновым платочком в кармашке. Тот глядел на Леонида и нагло ухмылялся. "Он! - сразу же отчетливо вспомнил Кочетов. - Это он кинул палку!" Мерзавец, так нахально рассевшийся в первом ряду, даже не счел нужным переодеться. Он самоуверенно оглядел Кочетова и, чувствуя, что тог узнал его, вовсе не пытался скрыться. Леонид подозвал Ивана Сергеевича и, указав рукой на парня, объяснил, кто это. - Наглец! - процедил Галузин. - Знает, что здесь ему все сойдет с рук! Но все же Иван Сергеевич с помощью переводчика подозвал полицейского. Высокий плотный полицейский с идущей через плечо широкой белой портупеей, похожей на почетную ленту, чем на ремень для револьвера, выслушал Галузина и любезно объяснил, что сам он задержать молодого человека из первого ряда имеет права. Но, если господин русский настаивает, он может позвать своего начальника, лейтенанта Янсена. Лейтенант Янсен, тоже с белой портупеей и в белых крагах, немедленно явился. Рассказ Ивана Сергеевича, казалось, нисколько его не удивил. Лейтенант говорил быстро и очень вежливо. Переводчик едва успевал переводить поток его восторженных восклицаний. О, он сам спортсмен и от всей души сочувствует русскому чемпиону, господину Котшеттофу. О, то, что произошло с ним, конечно, возмутительно! Но задержать господина в клетчатом пиджаке он, к величайшему сожалению, не имеет оснований. Ведь сам господин Котшетофф утверждает, что был в "саду один, - значит, свидетелей нет. А арестовывать кого-либо только лишь по подозрению одного человека... - согласитесь сами... - невозможно, это антидемократично, это покушение на свободу личности! - Нидерланды - страна истинной свободы! - высокопарно заявил лейтенант Янсен. Глаза его при этом хитро сощурились. - Свобода! Как же!.. - презрительно сказал Галузин и, не глядя на лейтенанта, ушел в свою ложу. Между тем время шло. Прошло десять минут, пятнадцать. Судьи все еще показывались. Леонид сидел, растирая больную ногу. Наконец откуда-то появился Ванвейн и, расталкивая публику, прошел на свое место. Вскоре вышли и судьи. Главный судья подошел к микрофону. Стало тихо. - Судейская коллегия, - произнес он, - просит пловца Котшетоффа, Союз Советских Социалистических Республик, еще раз, но уже медленно, проплыть половину дистанции. Судейская коллегия должна убедиться, правилен ли его стиль плавания. На миг показалось, что в бассейне обрушились трибуны: такой поднялся крик и свист. - Долой судей! В воду их! - кричали болельщики. - Топить! - Позо-о-ор! - сложив руки рупором, кричал парень в черной шерстяной фуфайке. - Позор! Позор! - подхватили трибуны. Даже те зрители, которые не симпатизировали Кочетову, теперь были возмущены произволом судей. Леонид разозлился. Ах, так! Хотят проверять чистоту его стиля? Куда же смотрели все двадцать судей, когда он плыл? Такого еще никогда не бывало на соревнованиях. Ну ладно!.. Галузин встал в ложе. Лицо его выражало крайнее возмущение, косматые брови сошлись на переносице. Он стал быстро, спускаться по лесенке. "Нет, не выйдет, господа! - думал он, шагая по ступенькам. - Наш пловец вторично не поплывет! Дудки!" Галузин хотел от имени советской делегации заявить судьям решительный протест, но Кочетов нарушил весь его план. Злой и возмущенный, Леонид вскочил на тумбочку. Жестом он подозвал переводчика. Шум в бассейне сразу прекратился. - Переводите! - высоким, мальчишеским голосом выкрикнул Леонид. - Они хотят проверить мой стиль? Пожалуйста! Я им продемонстрирую свой стиль, стиль большевиков! Переводчик быстро, торжествуя, бросил его слова в ряды зрителей. - Браво! - Молодец! - Так их! - закричали болельщики. Кочетов приготовился к прыжку. Стало тихо. - Ванвейн! - раздался в полной тишине крик с галерки. - Ванвейн! Чемпион Голландии, не понимая, в чем дело, встал и галантно поклонился. - Хватит кланяться, Ванвейн! - крикнул молодой моряк. - На старт, Baнвейн! Защищай честь Голландии! К этому крику присоединился и кое-кто из зрителей первых рядов, но, поняв свою оплошность, они быстро замолчали. Ванвейн покачал головой, знаками показывая, что у него нет с собой спортивного костюма. - Я одолжу тебе плавки, Ванвейн! - кричал моряк с галерки. - Плыви, не трусь! - На старт, Ванвейн! Стань рядом с "Северным медведем"! - громко требовал зал. Ванвейн, весь красный, вскочил с места и чуть не бегом направился к выходу. Под свист галерки он покинул бассейн. Леонид снова прыгнул в воду. Он плыл медленно, и в ярких лучах прожекторов отчетливо видны его идеально правильные, точные движения. Зал восторженно ревет. - Точная работа! Пловец-ювелир! - кричит парень в черной фуфайке. - Король брасса! - громко заявляет моряк. - Король брасса! - восторженно подхватывает зал. Леонид по лесенке выходит из воды. Судьи опять удаляются. На этот раз они возвращаются очень быстро. - Стиль правильный! - недовольно говорит первый судья. Он хочет еще что-то прибавить, но гром аплодисментов не дает ему продолжать. - Стиль правильный! - пожимая плечами, повторяют один за другим все двадцать судей. Главный судья дает сигнал, и оркестр начинает играть гимн в честь победителя. Родные, торжественные, мощные звуки "Интернационала" разносятся по всему бассейну. Галерка дружно встает. Нехотя поднимаются и господа в первых рядах. На "мачту победителей" взвивается алое полотнище. Оно достигает вершины, и вот над изумрудной водой бассейна, развернувшись, гордо трепещет флаг Страны Советов. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЛЫЖИ - ЭТО ОРУЖИЕ Поезд тарахтел на стыках, подолгу простаивал среди бескрайних снежных полей у сиротливо торчащих семафоров. "Быстрей!" - мысленно подгонял его Леонид. Ему казалось: чуть не перед каждым покрытым снеговой папахой блокпостом, каждой заметенной до крыши будкой путевого обходчика поезд сбавляет ход, а на станциях совсем застревает, прямо хоть подталкивай. Леонид вышел в узкий проход, тянущийся вдоль купе. Станы были красиво отделаны, пол застлан ковровой дорожкой: "мягкий" вагон. ...Когда Кочетов за восемь минут до отхода поезда примчался на вокзал в Горьком, билетов уже не было. - Поищите, девушка, - взмолился Леонид. - Крайне нужно... Кассирша вышла в соседнюю кассу. Прошла минута, две... Леонид с беспокойством поглядывал на огромную стрелку вокзальных электрических часов. Та коротким прыжком отмерила еще одну минуту... Кассирша вернулась: - Есть один, мягкий... - Давайте, - Леонид протянул все деньги, какие были у него. Только бы хватило! "Нет хлеба - едим пироги! - подумал он. - Мягкий так мягкий!" Кассирша долго (или так показалось Леониду?) писала что-то, стучала компостером. Наконец Леонид схватил билет, сдачу и побежал на перрон. К счастью, у него не было багажа, - лишь маленький чемодан. Едва он, запыхавшись, вскочил в вагон, - поезд тронулся... ...Мимо Леонида по узкому вагонному коридорчику прошел проводник. На подносе у него дребезжали стаканы в мельхиоровых подстаканниках. Тут же горкой высились кубики сахара, упакованные в яркую обертку, как конфеты. Леонид вернулся в купе. Напротив него пила чай соседка. Она брала сахар осторожно, самыми кончиками пальцев, словно щипчиками, и притом жеманно отодвигала мизинец. На блузке у нее был вышит крупный фиолетовый цветок с двумя длинными продолговатыми листьями. "Тюльпан!" - узнал Леонид. И сразу вспомнилась Голландия. Зеленое, с примятой травой, поле аэродрома. Их провожают на родину. Голландские рабочие-спортсмены не знают русского языка, а советские пловцы не говорят по-голландски. Со всех сторон несутся крики: - Карош! - Отшень спасибо! - Широка страна родна! - Расцветали яблоки и груши!.. Леонид сперва не понимал: при чем тут яблоки и груши? Потом сообразил: голландцам просто доставляет удовольствие выкладывать весь свой запас русских слов. На поле возникают пять групп, пять колец, и в центре каждой группы - советский спортсмен. Закрыв глаза, Леонид живо видит: со всех сторон ему протягивают книги, блокноты, фотографии. Он пишет на них только одно слово: "Москва". Голландские рабочие-спортсмены крепко тискают ему руки и радостно повторяют: "Москау!" Особенно запомнилась Леониду высокая сухощавая девушка-голландка. У нее некрасивое лицо с крупными, резкими чертами, тусклый взгляд, прямые, бесцветные волосы. Вокруг все улыбаются, шумят, а она стоит молча, даже не просит автографа. Леонид откалывает с лацкана пиджака свой значок - дешевенький значок со шпилем Петропавловской крепости - и прикрепляет его девушке. И вдруг лицо ее преображается. Сияют глаза (и вовсе они не тусклые!). Смягчаются резкие черты, она растерянно улыбается: "Чем бы отдарить?" - Не надо, не надо, - смеется Леонид. У девушки, как назло, ничего нет под рукой, только цветок в петлице. Она выдергивает этот фиолетовый тюльпан и протягивает его Леониду. ..."А неплохо мы там поработали! - думает Леонид. - Три золотых медали! И вдобавок, еще одна бронзовая". Три раза гордо взлетал на "мачту победителей" алый флаг. Американцы, занявшие второе место, отстали от советской команды на восемь очков. Леонид лег. Вагон идет плавно, без тряски. Только еле слышно позвякивает ложечка в стакане на столике. "Давно мы вернулись? - Леонид подсчитывает. - Четыре, нет, - пять месяцев". Всего пять месяцев! А сколько событий! Приехав из Голландии, он сразу засел за учебники и конспекты. Через две недели начинались экзамены, а он пропустил много лекций из-за поездок в Белоруссию и Голландию. "Да, пришлось попыхтеть", - вспоминает Леонид. Он заканчивал третий, предпоследний курс института. Занимался с утра до ночи. Пришлось даже отменить тренировки. Мастер Холмин, глядя на Кочетова, посмеивался: - Охота тебе зубрить?! Ведь ты - звезда, чемпион страны, рекордсмен мира! Сдай как-нибудь на троечки - и дело в шляпе! Нет, Леонид не хотел получать троек. Он помнил, как возмущался тройками Галузин, когда в детской школе плавания просматривал дневники своих учеников. - Тройка - не отметка, - сердито говорил Иван Сергеевич. - Тройка - это посредственно. А попробуй скажи токарю, плотнику или сталевару, что он работает посредственно. Обидится! Кочетов проводил все дни в институтском читальном зале. Библиотекарши и студенты уже привыкли, что угловой столик в дальнем конце зала занимал он. За этот столик никто не садился. "Да, все было б хорошо... - думал Леонид. - Если б не нынешние состязания. И зачем я поехал? Ведь чувствовал - не надо..." В середине ноября его послали на всесоюзные соревнования в Горький. Кочетов всегда с радостью мерялся силой с другими пловцами, но на этот раз ему не хотелось ехать. Он перешел уже на последний курс; сейчас следовало особенно настойчиво заниматься, и соревнования были совсем некстати. Кочетов пошел к Гаеву и заявил, что не может прервать учебы. Ведь он - выпускник. - Ты отличник, - сказал Николай Александрович. - Догонишь! И, чтобы подзадорить Леонида, насмешливо прибавил: - Уж не испугался ли чемпион своих противников? Но, заметив сердитый взгляд Кочетова, Гаев сразу изменил тон, засмеялся: - Шучу, шучу! Но ехать надо. Ответственные соревнования. ..."И я, дурак, поехал", - хмуро подумал Леонид. В конце ноября началась война с Финляндией. Леонид в Горьком сразу бросился на вокзал. И вот сейчас он ехал в Ленинград. Поезд двигался по-прежнему медленно. Леониду не спалось. Он оделся, взял книгу. Не успел открыть ее, как поезд дернулся и замер. - Стоим восемь минут, - объявил проводник. Накинув пальто, Леонид вышел на незнакомый ночной перрон Как и всякое неизвестное место ночью, вокзал казался таинственным. Вокруг все тонуло в темноте. Только мерцали тусклые электрические лампочки возле буфета и зала ожидания. Леонид бесцельно слонялся по перрону. Неожиданно возле буфета увидел знакомое лицо. - Грач!.. Они так обрадовались встрече, словно год не виделись. Грач возвращался из отпуска. Конечно, сразу заговорили о войне. - Трудно будет, - покачал головой Леонид. - Там ведь "линия Маннергейма". Поперек всего перешейка. Ее называют "неприступной": доты с пушками и пулеметами, противотанковые рвы, гранитные надолбы, минные поля. В дотах, говорят, бетонные стены толщиной в два метра, бронированные плиты... - Трудно, конечно, - согласился Грач. - И не только из-за линии Маннергейма. Скалы, леса, болота и озера... Подумать только: в этой крохотной стране тридцать тысяч озер!.. Поговорили и о заводских делах. Вспомнили прошедшее лето, когда каждое воскресенье Леонид с заводскими пловцами отправлялся в Центральный парк или на стадион, или в пригороды: готовились к спартакиаде. - Как Катя Грибова финишировала, помните?! - воскликнул Грач. - Еще бы! - усмехнулся Леонид. Эта недавно пришедшая в секцию продавщица газированной воды из заводской столовой первой закончила стометровку кролем, оставив далеко позади всех своих соперниц. - А Виктор Махов? Да, кузнец тоже отличился. О себе Грач умолчал, а он, пожалуй, сделал для команды больше всех - занял два первых места. ...В Ленинград поезд прибыл вечером. Леонид сперва даже не узнал знакомую привокзальную площадь. Всегда шумная, веселая, сверкающая, она теперь была погружена в темноту, словно притаилась. Прямо с вокзала, взяв такси с непривычно мерцающими синими фарами, Кочетов понесся по затемненным улицам в институт. Всего десять дней не был он в Ленинграде. Город преобразился. Теперь он выглядел суровым, подтянутым, строгим. Прифронтовой город! Был уже вечер, но в институтских залах и коридорах толпись студенты. - В чем дело? - спросил Леонид у первого встречного. - Да вот - провожаем... - Куда? Кого? - Ты что - с луны? Добровольцев на фронт!.. Лучшие лыжники института уходили на войну, образовав Особый отряд лыжников-добровольцев. Кочетов тут же, в коридоре, вырвал листок из блокнота и, приткнувшись на подоконнике, синим химическим карандашом торопливо написал заявление. В нем была всего одна строчка: "Очень прошу отправить меня на фронт". Слово "очень" он дважды подчеркнул: для убедительности. Но и это не помогло. Комиссар особого ряда лесгафтовцев, Николай Александрович Гаев, вернул ему заявление. По-особому подтянутый, бодрый и оживленный, он сочувственно похлопал Кочетова по плечу и кратко сказал: - Поздно! - Тебя все равно бы не взяли! - утешали Леонида товарищи - боксеры, футболисты, теннисисты. - Нас вот тоже не приняли. Только самых лучших лыжников берут. А ты же пловец! - Я и лыжник! - яростно протестовал Кочетов. - Имею второй разряд! Но он убедился: все старания напрасны. Отряд уже сформирован и готов к отправке. Вскоре с фронта стали поступать первые сведения о действиях Особого отряда лесгафтовцев. В институтских коридорах кучками собирались студенты. В перерывах между лекциями жадно читали они скупые заметки в газетах и письма с фронта. Слава об Особом отряде разнеслась уже по всему фронту, по всей стране. Особенно прославился Гаев одной своей операцией. Во главе группы разведчиков-лесгафтовцев он пошел на ответственное задание: разыскать и уничтожить в глубоком тылу противника мощную вражескую радиостанцию. Путь был невероятно тяжел: крутые обледенелые склоны, усыпанные валунами, густо заросшие сосновым лесом. Узкая тропа, петляя, то почти отвесно спускалась вниз, то вдруг взмывала на груды огромных ребристых камней. Путь преграждали никогда не замерзавшие болота. Сверху они были предательски покрыты снегом, но стоило ступить - и бойцы глубоко проваливались в трясину. В валенки набиралась ржавая, гнилая вода. Намокшие полушубки покрывались твердым ледовым панцирем. А главное - лыжи, попав в болото, мгновенно обрастали льдом и переставали скользить. Приходилось тут же на морозе тщательно счищать лед. Разводить костры запрещалось; они могли выдать врагу местоположение отряда. Да и все равно - оттаивать лыжи у огня нельзя: они испортятся от жары, к ним будет прилипать снег. И все-таки лесгафтовцы добрались до цели и обнаружили, что радиостанция находится при шюцкоровском штабе. Ночью разведчики окружили штаб, и, как только радист послал в эфир первые сигналы, здание взлетело на воздух. Шюцкоровцы-штабисты были перебиты. Разведчики, забрав секретные документы, стали уходить. Но тут-то и началось самое трудное. Вскоре разведчики обнаружили, что за ними мчится погоня. Началась отчаянная гонка. Лютый мороз перехватывал дыхание: было минус 43 градуса. Резкий ветер валил с ног. Белофинны яростно нажимали, уверенные в своем превосходстве. Ведь они - прославленные на весь мир лыжники, с детских лет привыкшие к дальним переходам. Но лесгафтовцы стремительно мчались все вперед и вперед. Погоня продолжалась уже четырнадцать часов. Белофинны не сомневались, что советские бойцы вот-вот начнут выдыхаться и замедлят бег. Каково же было их удивление, когда отряд разведчиков после четырнадцатичасового изнурительного бега вдруг сошел со своей старой, ранее проложенной, лыжни и помчался прямо по целине! Причем отряд двигался не по прямой линии, а делал крюки, запутывая свой след. Значит, русские вовсе не стремились выбрать кратчайший маршрут? Значит, они не устали? Разъяренные шюцкоровцы еще ожесточеннее повели погоню. Они не могли представить, что кто-либо в мире владеет лыжами лучше их. Двадцать семь часов продолжалась гонка. Двадцать семь часов уходили лесгафтовцы от врага. И ушли. Белофинны в конце концов выдохлись. Погоня прекратилась. ...Леонид Кочетов, как и все студенты, с гордостью слушал рассказы о замечательных подвигах своих друзей. Одно только омрачало его настроение - почему он не с ними?.. А между тем жизнь в Ленинграде шла своим чередом. Жители быстро привыкли к затемненным улицам, к шторам на окнах, к ежедневным лаконичным сводкам штаба Ленинградского военного округа, к свежим надписям на железных дверях подвалов: "Вход в бомбоубежище". По-прежнему по утрам торопились на уроки школьники, по-прежнему выстраивались очереди в кассы кинотеатров, когда на экраны выпускался новый фильм; а влюбленные считали, что гулять по затемненным улицам даже лучше. Занятия в институте продолжались. В тишине просторных светлых аудиторий преподаватели спрашивали химические формулы, строение беспозвоночных, спряжение вспомогательного глагола "ту би". И по-прежнему ставили двойку студенту, не усвоившему очередной параграф учебника физиологии. Жизнь шла своим чередом. * * * Огромный институтский актовый зал был празднично украшен: лозунги, гирлянды, портреты. На окнах уже нет плотных черных штор - кончилось затемнение! Над сценой - длинная, широкая полоса кумача с метровыми буквами: "Привет героям-фронтовикам!" Вчера в Ленинград вернулись с фронта первые воинские части. А нынче утром по институту, как шквал, пронесся слух: к вечеру в город прибудет Особый отряд лесгафтовцев! Кончилась война. Всего три месяца понадобилось Красной Армии, чтобы взломать "неприступную" линию Маннергейма. Студенты готовились к встрече своих боевых товарищей. Но как? Как сделать, чтобы этот день отличался от всех других праздников? Чтобы он запомнился на всю жизнь? Особенно волновались девушки-студентки. Что изобрести? Одна из них предложила преподнести подарки фронтовикам. Идея понравилась. Но где взять подарки?! Сшить, связать, вышить - уже не успеешь... Да и что подарить? Кисеты, портсигары - их ведь обычно посылают бойцам?! Но это не ново, а главное - большинство лыжников не курило... Выход нашла Аня Ласточкина, Она предложила подарить фронтовикам розы. Алые розы - символ победы! Хоть по одной! Но каждому! Обязательно каждому бойцу! Аня тут же ярко расписала подругам, как это будет замечательно: - Представьте: в зал строем входят бойцы - в полушубках, валенках, ватных стеганых брюках. Винтовки за спиной. Обветренные, исхудалые... И тут к каждому подбегает девушка и прикалывает ему на грудь алую розу!.. - А и впрямь неплохо! - радостно вос