Чарлстоне все лучшие, все талантливые люди давно объединились в оппозицию правительству короля. Неужели все они неправы? А те немногие, кто думает, как ты - неужели настолько правы, что Гарри вышвырнут и проклянут только за то, что он ставит долг перед страной выше личных интересов? Когда человек так поступает, это означает, по меньшей мере, что его убеждения искренни. Ты сам все время говоришь о долге и преданности королю. Ты внушал мне это, как "Отче наш". Но что ты сделал, чтобы помочь своему делу? Гарри предоставляет свои суда, тратит свои деньги и рискует жизнью ради идей, в которые он верит и которые ты презираешь. А потратил ты хоть один-единственный шиллинг на свое святое, но пошатнувшееся дело? - Остановись! - вскричал он, задыхаясь. Но Миртль неумолимо продолжала: - Вчера я оказалась перед мучительной и горькой дилеммой. Я не знала, что думать, чему верить, пока мне не пришло в голову взвесить, чего стоят твои убеждения и убеждения Гарри - просто сравнить, что каждый из вас делает ради своих убеждений. И после этого сравнения, отец, во мне осталось только сожаление. Сердце мне разрывалось от горя, которое я должна была причинить тебе своим поступком. Но я должна была так поступить. И других сомнений у меня не осталось, как не осталось опасений за политические взгляды Гарри. Кэри был раздавлен, морально разгромлен тяжелой артиллерией ее обвинений. Он видел себя в роли сурового обличителя, а превратился в обвиняемого. Ища поддержки, сэр Эндрю беспомощно взглянул на Мендвилла, но лицо капитана по-прежнему было бесстрастной маской. - О, Боже мой! Он заколдовал ее! Мендвилл промолчал. Он поедал глазами Миртль, которая вновь печально улыбнулась и покачала головой. - Мы с Гарри не обсуждали этого. Все, о чем я тебе сейчас сказала - мои собственные мысли. - А теперь, мадам, извольте выслушать мои, - желчно возразил отец. - Не знаю, что устроила ты самостоятельно, а в чем помогла тебе твоя подружка-мятежница Салли Айзард со своим братцем, который, кстати, может передать ей мое мнение о ней, но я благодарю Всевышнего, по промыслу которого мне вовремя стало обо всем известно. - Вовремя? Что ты имеешь в виду? - Вовремя, чтобы успеть принять меры. - Его уверенность крепла. Он теперь понял, как справиться с этими грешниками и вернуть все на круги своя. - Вы забыли только об одном - о брачном законе колонии. Ты еще несовершеннолетняя, Миртль, и поэтому твой брак не может считаться действительным без моего согласия. - Он злорадно скривился и повторил зловеще: - А вы об этом забыли. Внезапно, не успела она ответить, Мендвилла осенило, зачем для венчания был выбран британский шлюп. - Нет, отец, - грустно сказала Миртль, - об этом мы не забыли. Законы колонии не действуют на английских кораблях. По законам Англии мой брак действителен, и нет на свете силы, которая могла бы расторгнуть его. На корабле мы находились на территории Англии. Сэра Эндрю как будто поразил столбняк, он почти утратил способность соображать и лишь бормотал что-то невнятное. Через некоторое время он снова перешел на связную речь. - А-а, так значит, все подстроила эта подлая девка, Салли Айзард! Самой тебе никогда бы не додуматься до такого. Паршивая дрянь! Том шагнул вперед. - Держите себя в руках, сэр Эндрю. Вы говорите о моей сестре. - Вы... вы... - От бешенства баронет не находил слов. Пришлось опять вмешаться Мендвиллу. - Вы говорите о супруге губернатора, сэр Эндрю. Вас могут услышать... - Проклятье! Я и хочу, чтоб меня услышали. Я намерен высказать ей в глаза все, что я о ней думаю, и пусть лорд Уильям вызовет меня за это на дуэль. Да он и сам-то просто надутый индюк, дешевая марионетка, послушная любым прихотям своей жены-мятежницы! Наместник короля! Прости, Господи. Они услышат правду... - Сэр Эндрю! Сэр Эндрю! Ради Бога! - урезонивал его Мендвилл с некоторой даже властностью в голосе. Взяв баронета за плечи, он насильно усадил его в кресло. - Оставьте нас вдвоем, прошу вас, - взмолилась Миртль. Но этого Мендвилл сейчас меньше всего желал. - Не теперь, Миртль, не теперь, - пробормотал он тихо. - На самом деле, лучше бы вам оставить его со мной. - Он приблизился к ней вплотную и еще понизил голос. - Я думаю, что смогу утихомирить его - заставлю посмотреть на вещи здраво. Идите и положитесь на меня, - он сжал ей руку и ощутил ответное пожатие. Мендвилл проводил Миртль к двери и подал знак Тому Айзарду, чтобы тот ее сопровождал. - Положитесь на меня, - повторил он, когда она выходила, - я постараюсь помирить вас. Все будет хорошо, Миртль. Она доверяла ему, чего нельзя сказать о Томе, но Том держал свои мысли при себе. Оставшись наедине с баронетом, Мендвилл оживился, сбросив каменную маску. - Сэр Эндрю, зло свершилось, и роптание на судьбу по такому поводу никому еще не помогало. - Приберегите ваши пошлости для кого-нибудь другого, - скривился сэр Эндрю, - они здесь тоже не помогут. - Любую крепость можно разрушить и сравнять с землей. После этой фразы баронет резко вскинул голову, а капитан продолжал приглушенным голосом: - Жены, сэр Эндрю, бывает, становятся вдовами. И если бы Миртль внезапно овдовела, едва обвенчавшись, зло превратилось бы просто в неприятный эпизод. - Да, если бы, если бы... - Сэр Эндрю задержал на нем пристальный взгляд. Хотя губы Мендвилла не дрогнули, ему почудилось, что в них таится ухмылка. - У вас есть что предложить? - спросил он наконец вполголоса. Мендвилл ответил, делая паузу после каждого слова: - Существует большая вероятность того, сэр Эндрю, что Миртль - уже вдова. Бедняжка Миртль! - притворно вздохнул он. Сэр Эндрю издал нетерпеливое рычание. - Вы можете выражаться яснее, дружище? - Если она еще не вдова, то есть надежда, скоро овдовеет, и, что уж абсолютно точно, она никогда больше не увидит своего Лэтимера. Мендвилл опять вздохнул и развел руками. Он предпочел бы повременить с сообщением этой новости сэру Эндрю, но не видел другой возможности избежать громкого скандала. Ибо в том, что сэр Эндрю, если его не унять. осуществит свою угрозу в адрес Салли Кемпбелл, сомневаться не приходилось. А там пойдут толки и пересуды - Мендвиллу они были ни к чему. - Ввиду отказа Лэтимера покинуть пределы провинции у лорда Уильяма не остается иного выхода, кроме как привлечь его к ответу по суду. Но если сделать это открыто, в Чарлстоне, то поднимется бунт. С непредсказуемыми для королевского правительства последствиями. Поэтому лорд Уильям хотел тайно арестовать Лэтимера сегодня ночью, а утром отправить в Англию. Останься у Мендвилла какие-то сомнения по поводу крутой перемены в отношении сэра Эндрю к своему приемному сыну, они, при виде злобной радости, охватившей баронета, рассеялись бы в ту же секунду. - Так-так. Ну, и?.. - торопил сэр Эндрю, потирая руки. - К этому часу все должно быть уже кончено. Если он не доставил чрезмерных хлопот, то останется в живых... пока его не повесят в Англии. - Мендвилл изобразил безграничное сожаление. - Я уже добился для него одной отсрочки для того, чтобы он мог скрыться без лишней спешки, я сделал для его спасения все, что в человеческих силах. Вряд ли лорд Уильям внял бы новой просьбе обойтись с Лэтимером помягче. И все же - из-за Миртль и из-за вас - я раскаивался, что не попытался опять его уговорить. - Напрасно раскаивались, - пробурчал сэр Эндрю. - Теперь я тоже это понимаю и рад, что от него отделаются. - Воистину, все решает промысел Божий, - с воодушевлением сказал баронет. - Да. Судьба не часто вмешивается так своевременно. Теперь вы понимаете, сэр Эндрю, что для волнений и беспокойства у вас нет особых причин. Не стоит навлекать на себя неприятности, браня леди Кемпбелл прилюдно. - Ах, вот о чем вы печетесь... - Сэр Эндрю извлек свое грузное тело из кресла. - не могу вам ничего пообещать. Сейчас такие времена - великие времена - когда о подобных вещах надо кричать во всеуслышанье. Эта женщина опозорила королевский сан. Ее сегодняшнее поведение... - Сэр Эндрю, не рубите сплеча! Взвесьте все спокойно! - Мендвилл тронул его за локоть и посмотрел прямо в глаза. - Не пристало джентльмену воевать с женщиной - вы только нанесете ущерб собственному достоинству. Кроме того, нельзя призвать ее светлость к ответу, не придавая огласке это... это приключение Миртль. Или вы желаете, чтобы всем стало известно, что ваша дочь забыла долг и честь, что она тайком выскочила замуж за негодяя и бунтовщика? Это погубит и ее репутацию, и вашу. Выстрел был удачен и возымел немедленный эффект. - Пожалуй, вы правы. Но что из этого следует? - Учитывая то, что произойдет с Лэтимером, этого брака как бы и не существует, и нет необходимости придавать его огласке. Немногие имеющие к нему отношение связаны обещанием хранить все в секрете, а через пару дней и "Тамар", вероятно, покинет наши берега, чтобы никогда не вернуться - вместе с капитаном и капелланом. Зачем, спрашивается, вредить Миртль, открывая ее... ее... - Ее позор, вы хотели сказать. Что ж, Роберт, вы правы, я благодарю вас за предупреждение и придержу свой язык. Глава XVII. Грокетова пристань В столовой дома у бухты - единственной комнате с еще незачехленной мебелью и потому сохранившей жилой вид - сидел в одиночестве за ужином Гарри Лэтимер. Ему прислуживал Ганнибал, дюжий молодой мулат. Джулиус, дворецкий Лэтимера, вместе со слугой Джонсоном уже отправились в Санти Бродс готовить дом к приезду новобрачных. Они взяли с собой кормилицу Миртль Дайдо, которая утром провожала хозяйку к леди Уильям Кемпбелл. Дорожная карета Лэтимера стояла наготове в конюшне, багаж был уложен; ровно в одиннадцать, как он приказал, лошадей запрягут, он тронется и остановится возле собора святого Михаила напротив Стэйт Хауса, чтобы ждать там Миртль. Когда Лэтимер заканчивал ужин и время подошло к девяти, доложили о приходе полковника Гедсдена. Гедсден владел судном, которое с утренним отливом отплывало в Англию, и полковник шел отправлять письма; одно, от Генри Лоренса, адресовалось Джону Уилксу - известному поборнику свобод англичан, где бы те ни обитали. По пути Гедсден заглянул к Лэтимеру. - По всей видимости, это безнадежное дело, - сокрушался он. - Но Уилкс хотя бы имеет возможность заставить парламент принять петиции, и он уже не раз доказал, что является другом Америки. Все это, однако, было не столь уж важно. Гедсден предложил Лэтимеру свои услуги, если тому нужно тоже переправить какие-нибудь письма в Англию. Писем у Лэтимера не было, он поблагодарил полковника за любезность и настоял, чтобы тот выпил с ним рюмку портвейна. Ганнибал по знаку хозяина придвинул стул, и Гедсден присел. - Право, у меня нет и минуты - лодка давно у причала. Ганнибал наполнил рюмки янтарно-красным вином. Портвейн Лэтимер получал прямо из Португалии, куда отправлял на собственных судах рис со своих плантаций. Полковник, слывший знатоком вин, посмотрел напиток на свет, покачивая рюмку перед пламенем свечи, потом отпробовал немного и похвалил. - Вы не собираетесь на бал к Майлсу Брютону? - поинтересовался Лэтимер. - Боже упаси! Что мне делать на балу в честь вице-короля? Он ведь немногим лучше самого Георга. Вот тори - другое дело - те соберутся в полном составе. За их погибель! - и он сделал большой глоток, вызвав своей горячностью смех Лэтимера. - Итак, вы нас все-таки покидаете. - Полковник шумно отдышался. - Пожалуй, это мудро. Но, ей-Богу, не хватает еще какого-нибудь римского, этакого патрицианского жеста, каким вы угрожали. Чтобы вырваться из этой косности, из бесконечного обоюдного выжидания... - Полковник, оставьте нам хотя бы надежду. Как знать, может быть, мы еще дождемся мирной жизни. - Не стройте иллюзий, - вынес Гедсден свой приговор. - Нас завораживает этот вечный самообман, а время уходит. Взять хоть это письмо Лоренса Джону Уилксу. - Он пренебрежительно пожал плечами. - Лоренс и пара сотен ему подобных на что-то надеются. Все они так называемые умеренные, то есть ни рыба, ни мясо. Наше отвратительное, неопределенное положение устраивает только слабаков. Лоренс, конечно, любит свою страну, он солидарен с нашими братьями-колонистами, дерущимися на Севере... Но он блюдет еще и свои интересы. Все эти зажиточные помещики таковы. - Меня-то вы не можете в этом обвинить, - сказал Лэтимер. - Знаю, дружище, знаю. Ну, за будущую встречу! - Он допил вино и поднялся. - Когда-то она будет? - Кто знает, может быть, скорее, чем вы думаете. Ведь если прогремят барабаны, то, по словам Молтри, вы обещали пойти служить под его начало. А барабаны могут забить очень скоро. - Гедсден протянул руку. - До свидания, Гарри, желаю удачи! Лэтимер проводил полковника до дверей и после его ухода постоял с минуту, глядя на звезды, показавшиеся на меркнущем небе. Потом не торопясь вернулся в столовую и принялся ждать. Приблизительно через час, успев прочитать еженедельный правительственный "Бюллетень", он собрался порыться в библиотеке - до назначенного часа оставалось еще много, - когда Ганнибал принес записку, только что доставленную посыльным. Лэтимер сломал печать, развернул бумагу и пробежал торопливо нацарапанные карандашом строчки: "Пожалуйста, приходите ко мне как можно скорее. Есть чрезвычайно важные новости. Дело очень срочное" - и подпись отчетливыми крупными буквами: "Генри Лоренс". Он постоял в раздумье. - Ты говоришь, посыльный уже ушел? - Да, - ответил Ганнибал. Лэтимеру показалось довольно странным, что при такой срочности Лоренс, вместо того, чтобы посылать за ним, не пришел к нему сам. Но, возможно, там, у Лоренса, кто-то еще. Как бы то ни было, лучше пойти. - Подай шляпу, Ганнибал. Ганнибал вышел, Лэтимер, положив трубку, последовал за ним. В холле мулат протянул ему не только шляпу, но и перчатки, и шпагу. Лэтимер принял шляпу и движением руки отказался от остального, но, вспомнив предостережение Тома, который советовал ему не выходить из дому невооруженным, вдруг передумал. Небольшую шпагу он пристегнул к поясу, а пояс надел под расшитый серебром черный камзол. - Прикажи кучеру ехать за мной к мистеру Лоренсу и ждать меня там. Я не вернусь. Ты поезжай с ним и захвати вещи, которые могут понадобиться. Скажи Фэншоу, что я уехал. Фэншоу был управляющим Лэтимера; он со своей женой оставался присматривать за чарлстонским домом. За воротами Лэтимер повернул направо и быстро пошел вдоль набережной к Губернаторскому мосту. Приливная волна шумела под мостом, соединявшим берега неширокого, но длинного залива. Не видно было ни души, но казалось, будто от воды доносятся странные перекликающиеся голоса, и дрожали во мраке огни, указывающие расположение кораблей на рейде. Лэтимер миновал бастион Кривена, так никого и не встретив. Но когда он поравнялся с проулком Рогга, из узкого неосвещенного прохода внезапно выступил кто-то и окликнул его по имени. - Мистер Лэтимер? - Да. Кто там? - остановился Лэтимер, не успев сообразить, как это странно - в темноте, через широкую улицу его узнал человек, сам казавшийся не более, чем черным силуэтом. Он сразу осознал свою оплошность и все понял. Сзади вдруг послышались быстро приближающиеся шаги, и Лэтимер догадался, что за ним следили от самого дома. В то же мгновение, словно его ответ на оклик незнакомца послужил сигналом, четыре или пять фигур выделились из темного провала проулка Рогга и двинулись через Бэй-стрит прямо к нему. Лэтимер не стал ждать и побежал вдоль куртин. Он был ловок, вынослив и легок на ногу. Лэтимер несся прочь, и ноги его едва касались земли. Он мчался к дому Лоренса, который стоял не далее, чем в двухстах ярдах. За Лэтимером, постепенно отдаляясь, громыхали тяжелые башмаки преследователей, которых подгоняли чьими-то проклятия, выкрикиваемые с ирландским акцентом. Лэтимер засмеялся на бегу, считая эту гонку выигранной, хотя он не покрыл еще и половины расстояния до дома Лоренса. Он поравнялся с темным пустынным зданием таможни и бастионом слева от нее, и тут ему стало не до смеха. Два человека выросли перед ним будто из-под земли, и Лэтимер, прежде, чем сумел остановиться или свернуть, с разбегу врезался в них. - Держи его! - закричал один из них, но осекся и хрипло запыхтел: пленника оказалось не так-то просто удержать. Лэтимер яростно извивался в их руках. Нападавшие вытащили его на середину улицы, но тут, когда им показалось, что они его одолели, Лэтимер изо всех сил ударил одного из нападавших коленом. Тот дернулся и согнулся пополам. Лэтимер развернулся и освободившейся правой рукой нанес второму противнику удар в переносицу, от чего тот споткнулся и растянулся на земле. Лэтимер был свободен и невредим, не считая содранной на кулаке кожи. Но подоспели преследователи и уже окружали его. Снова пускаться в бегство было уже слишком поздно. Тогда, осаждаемый со всех сторон, он прислонился спиной к стене таможни, выхватил шпагу и проткнул бедро ближайшему из них. Взвыв от боли, человек отшатнулся. Молниеносно нанесенная рана и блеснувшее в темноте оружие заставили его товарищей остановиться. Но тут подбежал последний запыхавшийся преследователь, и его, видно, труднее было запугать, чем остальных. - Ах, мерзавцы! - раздался голос обладателя ирландского выговора. - Сколько вас нужно, чтобы взять одного? - Он вооружен, майор, - сказал один из мерзавцев. - Вооружен, говорите? Отойдите и стойте здесь, болваны! Ни на что вы не годитесь. Послышался звук вынимаемого из ножен клинка, грозная фигура двинулась на Лэтимера, и в следующее мгновение он вступил в бой с энергичным и умелым фехтовальщиком. Поединок шел почти наугад - глаза различали немногое. Но кое-что все-таки было видно, и это давало Лэтимеру некоторое преимущество. Свет, хотя и очень слабый, светил в спину соперника, тогда как Лэтимер практически сливался со стеной. В какой-то миг он испугался, что в него выстрелят из пистолета, но когда этого не случилось, понял, что они намерены обделать все тихо. Это прибавило ему духу, и он продолжал драться, стараясь ни на секунду не терять чувство противника. Пока Лэтимер дрался, он все гадал, кто бы это мог быть. Кто-то назвал предводителя майором, и властная речь ирландца подтверждала, что он офицер. Лэтимер сумел даже различить поблескивающие золотом манжеты, петлицы и белые штаны. Неужели они выполняют приказ лорда Уильяма? Это казалось невероятным. Но если это не так, то какой британский офицер осмелился бы на такое? Все эти вопросы промелькнули в мозгу Лэтимера, и в следующее мгновение он отогнал их прочь. Первым делом необходимо свести счеты с этим майором. С выяснением личности и всем прочим можно повременить. И уже через несколько секунд Лэтимер справился с этой своевременно поставленной задачей. Понимая, что из-за света он в невыгодном положении, майор торопился скорей покончить с Лэтимером. Сделав полдюжины ударов наугад, успешно отбитых шпагой Лэтимера, майор отскочил, произвел ложный выпад и нанес новый удар. Но в тот же момент Лэтимер уклонился в сторону, выставив вперед шпагу, и достал ею майора. Шпага майора, не встретив сопротивления, ударила в стену, перегнулась пополам и сломалась, а ирландец по инерции наткнулся животом на шпагу Лэтимера, и та вошла в него до самого эфеса. Белая маска с черными провалами глазниц и разинутым ртом оказалась в футе от лица Лэтимера. Первым чувством Лэтимера было удивление, и сразу вслед за этим его охватило отвращение. Его передернуло, и он непроизвольно оттолкнул от себя корпус майора с такой силой, что выпустил рукоять своей шпаги. Майор вместе со шпагой, торчащей из него, опрокинулся на камни мостовой, начал корчиться и натужно стонать. Лэтимера затошнило, он привалился к стене. Раздались возбужденные крики и брань, и он вдруг понял, что опасность не только не исчезла, она возросла - ведь он сейчас безоружен! Он прыгнул вперед, за шпагой, но один из головорезов подставил ногу, и Лэтимер свалился ничком. В спину ему немедленно уперлось чье-то колено, и его обхватили две пары рук. Пока они его держали, другие молодцы заломили ему руки за спину и связали их у запястий кожаным ремешком. Лэтимер поднял голову и закричал что было мочи, призывая на помощь. В следующий миг на лицо ему был намотан шарф, причем так туго, что он едва не задохнулся. Затем те двое быстро связали ему лодыжки, перевернули на спину и оставили лежать на земле, а сами отошли к другим, опустившимся на колени вокруг поверженного главаря. Один из раненных Лэтимером уже пришел в себя и тоже присоединился к этой группе, другой, хотя и поднялся на ноги, держась за стену таможни, был еще слаб и не вполне очухался. Лэтимер был обездвижен и нем, но не лишен способности слышать доносившиеся злые голоса. - Тяжело он ранен? - спросил один из тех, кто вязал Лэтимера и только что подошел. - Ранен?! - прорычал кто-то в ответ. - Дьявол! Он убит! Ему насквозь проткнуло все кишки. - Посыпались злобные проклятья и страшная брань. Все загалдели разом, пока один, сделавшийся старшим, не рявкнул на них: - Черт бы вас всех побрал, нельзя торчать здесь и ждать, пока нас схватят. Поднимайте его и несите к лодке. И тащите туда же этого проклятого пса! Двое снова подошли к Лэтимеру и подняли его. Двое других пыхтели над майором. Тот, кто теперь командовал, пересек улицу в направлении бастиона, но вдруг остановился. - Куда нам идти-то? - спросил он. - Прямо, конечно. К пристани, на которой высаживались. - Ты уверен, что лодка ждет именно там? - Где ж еще, Тим? - Дьявол! - выругался Тим. - Откуда я знаю, что майор приказал лодочнику? Может, лодка должна подойти куда-нибудь в другое место. - Они остановились, обсуждая эту проблему. Было ясно, что, лишившись окриков майора, они попали в затруднительное положение. - Господи, вот проклятье на наши головы! - вскричал один. - Даже если мы найдем лодку, мы не знаем, куда его везти. - Его надо доставить на корабль, отплывающий в Англию, - важно сказал Тим. - На какой? Там прорва кораблей, и все готовы к отплытию. - Швырнуть его в море, и дело с концом, черти бы его взяли! - прорычал другой. - Да подождите вы! - увещевал их Тим. - Вам что, мало неприятностей? Когда узнают, что случилось с майором, как мы докажем, что не сами убили его? Уж кэп за нас возьмется, дай только вернуться в форт. А-а, вот что! Возьмем эту свинью с собой, и пусть Дэйвнент сам с ним разбирается. Пошли. - И он зашагал вниз по улице. - А лодка-то где, дурья твоя башка? - крикнули ему вслед. - Мы пойдем туда, где высадились, а кого-нибудь поглазастее пошлем поискать вдоль берега. Все с тяжелыми ношами поплелись за ним. Не встретив по пути ни души, они миновали дом Лоренса и, пройдя еще с сотню ярдов, вышли к Грокетовой пристани. Ветер усилился; разгулявшиеся волны захлестывали пирс. Свернули на причал, радуясь, что городские улицы наконец-то позади. Впереди шел старший, за ним двое, тащившие Лэтимера, а сзади те, что волокли майора. - Вон она! - закричал Тим. - Смотрите, что я говорил! Они увидели смутные очертания лодки у причала в дальнем конце пирса и фигуры одного или двух гребцов, еле различимые в свете фонаря, стоящего на дне лодки. Ветер доносил приглушенные голоса. Они поспешили туда. На корме стоял человек и что-то говорил сидящим. Он замолчал, заметив приближающуюся странную процессию. - Эй вы там, черт подери! - заорал один из тех, что тащили Лэтимера, - Помогите! Они швырнули Лэтимера в лодку, как мешок; трое или четверо из команды подхватили его и уложили между банками. - Подтяните лодку поближе, - распорядился Тим, - майор ранен. Отнесите его на корму. Ну, поживее там! Человек, стоявший на корме, переступил вперед и поднял фонарь. - Кого это черт послал? - спросил он, освещая лица. Свет поднятого фонаря выхватил из темноты сине-красный мундир с золотыми эполетами полковника армии Провинциального конгресса. - Тысяча чертей! - До Тима дошло, какой они допустили промах, и он стремглав пустился наутек. Ему вслед, будто по пятам за ними гнался сам сатана, помчались остальные, в панике бросив тело майора. - Что за дьявольщина?.. - начал было человек в форме, но тут же спохватился и гаркнул своим людям: - Чего вы ждете? Быстро за ними! В ту же секунду шестеро негров выскочили из лодки, но новый окрик хозяина их остановил. Полковние осветил фонарем человека, кулем лежащего у его ног и снял шарф с лица пленника. - Лэтимер?! - воскликнул он. И Лэтимер, связанный и беспомощно скрючившийся на дне лодки, закашлялся до слез и рассмеялся ему в ответ. - Немыслимая удача! - выдавил он сквозь кашель и смех, а отдышавшись, добавил: - Не мешает вам взять это на вооружение - отправлять письма в Англию посреди ночи, полковник Гедсден! Глава XVIII. Выстрел - Так-то наместник короля Георга держит слово, - сказал Лэтимер насмешливо. - Господь свидетель, они друг друга стоят. Они с Гедсденом склонились над бездыханным телом майора Сайкса. Фонарь полковник поставил рядом. - Если бы Ганнибал в последний момент не всучил мне шпагу, я бы уже плыл сейчас в Англию. - Лэтимер встал с колен. - Боюсь, майор слишком торопился. - Не думайте о нем, - сказал Гедсден, - мой человек за ним присмотрит. Позаботьтесь о себе. Вам лучше уехать поскорее. - Да, но не раньше, чем повидаюсь с губернатором. Я должен объяснить ему, почему убил британского офицера, а он, надеюсь, соизволит объяснить, зачем этот офицер ко мне сунулся, когда мне было дано честное слово, что до завтрашнего утра не будет предпринято никаких действий. - Да, - согласился Гедсден, - вы правы. Не хватало, чтобы вас обвинили еще и в убийстве. Они сошли с пирса, пешком добрались до дома Лоренса, где ждала уже дорожная карета Лэтимера с кучером и Ганнибалом на козлах. Часы на соборе святого Филиппа пробили одиннадцать, когда они сели в карету и отправились прямо к Стэйт Хаусу. В холле полдюжины лакеев, выпучив глаза, уставились на Лэтимера, как на привидение. Он намеревался сразу идти к губернатору в бальный зал, но Гедсден придержал его за локоть. - Посмотрите на себя, дружище. Вы собираетесь в таком виде предстать перед дамами? Лэтимер, кажется, только теперь заметил, что выглядит он, мягко говоря, не лучшим образом - с головы до ног заляпанный грязью и кровью, с разбитым коленом и дырой в недавно еще роскошном камзоле - в общем, являл собою неутешительное зрелище. Лэтимер остался, а Гедсден пошел на поиски губернатора. В это время начался танец, в котором участвовал лорд Уильям, и Гедсден, увы, вынужден был ждать. Лэтимер мерял холл нетерпеливыми шагами. Но он недолго оставался в одиночестве. Из буфетной начали спускаться по лестнице полковник Молтри с миссис Брютон, затем леди Уильям с Драйтоном и, почти вслед за ними, сама Миртль под руку с Томом Айзардом; потом появилось еще несколько пар. При виде Лэтимера они замолчали и испуганно замерли. Миртль первая опомнилась и в ужасе подбежала к Лэтимеру; леди Кемпбелл и Том Айзард поспешили за ней. - Что случилось, Гарри?! Все разом окружили его, раздались изумленные восклицания. - Пустяки. Маленький инцидент, - невозмутимо сказал он. - Ты не ранен, Гарри? - Миртль осматривала его чуть не плача. Он успокоил ее и смекнул, что ее неожиданное появление, сначала вызвавшее у него досаду, на самом деле очень кстати. Отведя ее немного в сторону, он заговорил приглушенно: - Миртль, карета у подъезда. Там Ганнибал. Это удобный случай. Выскользни незаметно, садись и жди меня. Я буду, как только переговорю с лордом Уильямом. Миртль вдруг побледнела, охваченная какой-то неясной тревогой. Она не виделась со своим отцом после разговора в игорном зале. Ей показалось, что отец избегает ее. Но Мендвилл сказал недавно мимоходом, что все в порядке - он успокоил сэра Эндрю, и ей нечего бояться его новой дикой выходки. Миртль тогда поблагодарила его от всего сердца, чувствуя все более глубокую признательность за неизменное участие и доброту кузена. Она успокоилась и кивнула, глядя на Гарри с задумчивой нежностью. Да-да, она улучит момент и выберется незамеченной. Он найдет ее в карете, но потом он обязательно должен рассказать ей, что случилось и кто на него напал. Случай не заставил себя ждать. Музыка вскоре смолкла, и через минуту в дверях приемной, расположенной перед главным залом, появился Гедсден и жестом позвал Лэтимера. Тот двинулся к полковнику, все остальные потянулись следом. Миртль с ее светлостью переждали, пока вокруг них никого не осталось, и Салли крепко обняла ее на прощание: - Благослови тебя Господь, моя девочка! Будьте счастливы. Она поцеловала ее, и Миртль выбежала из холла, спустилась вниз по лестнице и поспешила к карете. Расплывшийся в улыбке Ганнибал помог ей сесть поудобнее. А тем временем сам лорд Уильям вышел навстречу Лэтимеру, но приостановился, когда увидел, в каком беспорядке находится костюм джентльмена. - Мистер Лэтимер, что с вами? - Со мною то, что случается, когда губернатор не держит честного слова. Хотя я сам, скажи мне кто-нибудь такое, с трудом бы в это поверил. Меня пытались схватить и отправить в Англию. Это заявление вызвало негодующие возгласы Молтри и Драйтона, стоявших за спиною Лэтимера, и ропот остальных гостей, хлынувших в приемную из бального зала и остановившихся в замешательстве. Первыми были сэр Эндрю Кэри с посредником по делам индейцев Стюартом и Энтони Флетчеллом, лидером сельских тори. Из-за плеча Кэри выглядывал Мендвилл. Он был обескуражен, но держался лучше, чем баронет. За ними теснились дамы и кавалеры. Застигнутые врасплох лакеи в роскошных ливреях, с освежающими напитками на серебряных подносах, жались к стенам. Лорд Уильям опешил, пораженный выпадом Лэтимера. Затем он совладал с собой. - Прошу вас, сэр, не приписывать мне каких бы то ни было приказов о нападении, коего объектом вы, как я понимаю, хотите себя выставить. - Я никем не хочу себя выставить, лорд Уильям. Полковник Гедсден видел достаточно и может, со своей стороны, подтвердить мои слова. Намерение нападавших было совершенно однозначным. Я слышал, что говорили люди, которые меня схватили, и командовал ими британский офицер. - Я не могу в это поверить. - Губернатор залился краской. Потом он осведомился, внезапно заподозрив какую-то игру: - Мистер Лэтимер, это попытка разжечь страсти?.. Но Лэтимер, не обращая внимания на его слова, громко продолжал: - А еше одним подтверждением, ваша светлость, может служить тело этого офицера. Оно сейчас на Грокетовой пристани. - Так точно, - вставил Гедсден. - И я видел людей, которые его принесли. - Вы... убили его? - Имел несчастье. Я защищался. Среди тори и нескольких офицеров "Тамар", сгрудившихся вокруг, произошло движение и начал нарастать ропот. Но лорд Кемпбелл поднял руку. - Кто этот офицер? Вы его знаете? Ответил Гедсден. - Майор Сайкс из Форт-Джонсона. Лучше сначала рассказать вашей светлости, чему был свидетелем я, - и он описал, как какие-то люди во тьме приволокли Лэтимера, скрученного, с завязанным ртом, и бросили его по ошибке в чужую лодку. - Не ошибись они, и мы вряд ли когда-нибудь снова увидели бы мистера Лэтимера. Вот так, ваша светлость, - многозначительно заключил Гедсден. Краска не сходила с лица губернатора. Взгляд его стал почти виноватым; фамилия офицера вызвала в нем тревожное воспоминание о предложении, прозвучавшем вчера в присутствии Сайкса. Мендвилл склонился над ухом Кэри и прошептал: - Ради самого себя молчите! Пока он произносил это, губернатор уже искал его глазами в толпе. - Капитан Мендвилл! Мендвилл выступил вперед с абсолютно невозмутимым видом. - Вам по этому поводу что-нибудь известно? - сурово спросил его губернатор. - Мне? - удивился Мендвилл. - Не больше, чем вашей светлости. - Весьма двусмысленный ответ, капитан Мендвилл, - неприязненно бросил Молтри. Кто-то тронул полковника за рукав. Он обернулся и встретил суровый, осуждающий взгляд Джона Ратледжа. Джон явно хотел помешать Молтри подлить масла в огонь. Но тот, охваченный тревогой за своего друга, негодующе дернул плечом. Мендвилл окинул колониального офицера заносчивым взглядом и заявил: - Полковник Молтри, говорить двусмысленности не в моих привычках. - Я знать не знаю ваших привычек, - процедил полковник, - но я в состоянии распознать двусмысленность, когда ее слышу. Атмосфера опасно накалялась. Лорд Уильям поспешно вмешался. - Полагаю, всякая двусмысленность будет устранена, если я заверю вас, мистер Лэтимер, моим честным словом, что не отдавал приказов, имеющих касательство к этому прискорбному происшествию, и не догадываюсь о том, почему вообще подобное могло случиться. - Означает ли это, что ваша светлость осуждает действия нападавших? - спросил Лэтимер учтиво, но с вызовом. - Безусловно, - последовал немедленный ответ. - И я не успокоюсь до тех пор, пока не выясню, что за всем этим кроется. Лэтимер поклонился. - Благодарю вас, ваша светлость. Я пришел специально, чтобы представить вам подробный отчет обо всем этом - необходимость в нем обусловлена моим отъездом. Если ваша светлость не имеет ко мне других вопросов, то позвольте мне удалиться. - Разумеется, мистер Лэтимер, - и лорд Уильям слегка наклонил голову. Лэтимер поклонился второй раз и повернулся, чтобы уйти. Но это оказалось не просто. Его окружили друзья и принялись наперебой поздравлять с благополучным избавлением от опасности. Только Ратледж набросился на него с упреками: - Теперь вы убедились, сэр, какую кашу заварили? Во что вы всех нас втянули и сами чуть не отправились на тот свет. Лэтимер устало улыбнулся. Возбуждение его проходило, и он внезапно почувствовал, что еле держится на ногах. - По-видимому, в Чарлстоне я единственный возмутитель спокойствия, не считая короля Георга. Надеюсь, мой отъезд восстановит в городе порядок и благолепие. Он двинулся дальше, но был задержан Молтри, который, пожимая ему руку, начал уверять, что расстаются они ненадолго: - Ты скоро услышишь мои барабаны, Гарри, и у меня в полку всегда найдется для тебя место. А на Ратледжа зла не держи. Он грубиян и зануда, зато честен. Между тем за спиною Лэтимера, в другом конце приемной, где толпа рассосалась настолько, что лакеи с серебряными подносами могли сновать почти свободно, группа враждебно настроенных тори во главе с Кэри окружила губернатора. - Неужто ваша светлость позволит безнаказанно уйти человеку, совершившему убийство британского офицера? - грозно спросил баронет, лилово-серый от душившего его гнева. Лорд Уильям оглядел их с сожалением и терпеливо ответил: - Факты не в вашу пользу, сэр Эндрю. Убийство не было преднамеренным. Мистер Лэтимер защищался - вы ведь слышали полковника Гедсдена. - Ваша светлость верит на слово откровенным мятежникам?.. - Сэр Эндрю, вы, кажется, много на себя берете, - не дал ему договорить губернатор. - Ваша светлость вынуждает меня к этому. - А вы, сэр, вынуждаете меня напомнить вам об этикете. - И его светлость отвернулся, чтобы принять бокал с подноса, услужливо подставленного негром. Затем он демонстративно обратился с каким-то вопросом к стоящему рядом Лоренсу. Сэр Эндрю отошел, сжимая кулаки. Ища поддержки, он вопросительно поглядел на Мендвилла, однако тот сделал непроницаемое лицо. Сэр Эндрю понял, что рассчитывать ему нужно только на себя. Лэтимер был уже на полпути к выходу; туда же направился и баронет. Он выбрал кружной, но более свободный путь. К нему подошел слуга с подносом. Кэри было отмахнулся, но быстро переменил решение; в глазах его зажегся мрачный огонь. Сэр Кэри взял бокал, и в этот момент Лэтимер столкнулся с ним лицом к лицу. Какое-то мгновение они молча разглядывали друг друга. Потом Лэтимер поклонился и хотел пройти мимо, но слова сэра Эндрю его остановили. - Вы уже покидаете нас, мистер Лэтимер? - голос баронета был ровным, но в нем прозвучала нота, насторожившая Молтри, и полковник, быстро нагнав друга, встал рядом с ним. - Да, я уезжаю, сэр Эндрю. - Неужели вы не останетесь, чтобы выпить с нами за здоровье его величества? - И сэр Эндрю сделал знак слуге. Лэтимер почуял подвох и на миг заколебался, вглядываясь в глаза Кэри и пытаясь разгадать его намерения. Решив, что в данной ситуации самым правильным будет не прекословить, он, не поворачивая головы, взял что-то с подноса. - Здоровье его величества? - повторил он, затем добавил с непринужденностью, весьма далекой от его истинных чувств: - От всей души. Этот или любой другой тост. - И процитировал: - "Мне повод неважен, коль полон бокал". Возникла небольшая пауза; сэр Эндрю, не отрывая взгляда от молодого человека, медленно, почти торжественно поднял свой бокал. В комнате неожиданно стало тихо, лорд Уильям издали напряженно следил за баронетом. Происходящее казалось ему прелюдией к какой-нибудь безумной выходке. Молтри потянулся к подносу, остальные стояли уже с вином и с опасливым любопытством ждали продолжения событий. - Джентльмены, - провозгласил сэр Эндрю с изрядной долей напыщенности, - за короля! Боже, храни короля! В такое время и в таком месте это был не столько тост, сколько вызов. Но все были заинтересованы в сохранении мира, поэтому и лоялисты, и республиканцы нестройным хором пробормотали: "За короля..." - и выпили вслед за сэром Эндрю. Под это бормотание Молтри шепнул Лэтимеру повелительно: - Пей! Но Лэтимер и без того не собирался обращать на себя внимание. С него было достаточно на сегодня приключений. Поэтому, все еще спрашивая себя об истинных намерениях сэра Эндрю, он тоже произнес: "За короля!" - и выпил до дна. Сэр Эндрю осушил свой бокал только наполовину и посмотрел на Лэтимера сузившимися глазами. - Мистер Лэтимер, вы не испытывали никаких сомнений, присоединяясь к моему тосту? Запах опасности стал явственнее. - Абсолютно никаких, - усмехнулся Лэтимер. - Боже, храни короля. Он в этом нуждается. - От его врагов, надо полагать. - Нет, сэр, от его друзей. Намек был довольно прозрачен. Король Георг, в нарушение укоренившейся традиции предоставления мест в правительстве партии парламентского большинства, правил империей через партию "Друзей короля". Слова Лэтимера можно было бы расценить как вызов, если бы они задевали кого-нибудь из присутствующих, включая лорда Уильяма, но никто здесь к названной партии не принадлежал. Однако для сэра Эндрю и этого оказалось более чем достаточно. - Я слышу речь изменника, - возгласил он и выплеснул остатки вина в лицо Лэтимеру. - Сэр Эндрю! - негодующе воскликнул лорд Уильям и встал между ними. Вокруг возмущенно зашумели. Несколько дам предусмотрительно выбрались в бальный зал и закрыли за собой дверь. Леди Кемпбелл с мисс Рэйвнелл, однако, отказались уходить и остались. Молтри сжал плечо Лэтимера, желая его сдержать, заставить любой ценой уклониться от ссоры. Вряд ли в этом была необходимость. Побледнев и до дрожи стиснув зубы, Лэтимер все же не утратил самообладания. Он вынул из кармана носовой платок и вытер мокрые лоб и щеки. - Платочком тут не утрешься, друг мой, - издевательски заметил сэр Эндрю. Лэтимер посмотрел на сэра Эндрю невидящим взглядом, отвернулся от него и сделал общий поклон. - Я ухожу, - объявил он и направился к двери. Молтри двинулся вместе с ним. Но сэр Эндрю решительно преградил им путь. - Черт возьми, нет! - Сэр Эндрю! - снова шагнул к нему лорд Уильям. - Вы в своем уме? Вы намеренно провоцировали мистера Лэтимера, искали, за какой предлог зацепиться. Возможно, мистер Лэтимер поступил неразумно, дав вам такую возможность. Но я не позволю вам зайти дальше. Мы все уважаем его сдержанность, будьте же и вы благоразумны. - Сдержанность! - презрительно рассмеялся сэр Эндрю. - Вот как теперь называется трусость. А вы, лорд Уильям, похоже, становитесь защитником трусов? Как стали уже защитником предателей и убийц? - Сэр Эндрю, вы, кажется, забыли, с кем говорите. - Исполненный достоинства молодой губернатор стал будто выше ростом, но фанатик-тори уже закусил удила и послал к черту последние остатки этикета. - К этому меня вынуждает ваша светлость. Я никого не просил совать нос в нашу ссору. Не просил, насколько я помню, и мистер Лэтимер. Хотя у меня нет сомнений, что сей трусливый нахал в душе вам только благодарен. - Вы слишком далеко заходите, сэр Эндрю! - не выдержал Лэтимер, и многие отозвались одобрительными голосами. - Прошу вас, мистер Лэтимер, пожалуйста... - лорд Кемпбелл вскинул ладонь, затем вновь повернулся к разъяренному баронету. - Сэр Эндрю, мистер Лэтимер связан словом чести и обязательством уехать из Чарлстона до утра. От этого обязательства, исходя из соображений высшей политики, я не могу его освободить. Поэтому он ни в коем случае не сможет задержаться до завтра, чтобы... выполнить другое обязательство. - Нет нужды дожидаться завтрашнего дня, - ответил Кэри. - Если мистер Лэтимер обладает мужеством, которое он так боится продемонстрировать, пусть дерется со мной сей же час, на этом самом месте. - Нет, Молтри, это нестерпимо! - сгорая от гнева и стыда воскликнул Лэтимер. - Он ставит меня перед необходимостью доказать мою храбрость. - Постойте, мистер Лэтимер, - сказал губернатор. - Поверьте, никто из нас не сомневается в вашей храбрости. - О, он с удовольствием поверил бы, - продолжал глумиться сэр Эндрю, - но тут ваша светлость опять превышает свои полномочия. В его храбрости сомневаюсь я! Губернатор резко повернулся. - Сэр Эндрю, мое терпение иссякло. Вы вынуждаете меня воспользоваться моей властью. Именем короля, я запрещаю вам драться с мистером Лэтимером! Сэр Эндрю ответил на его приказ наглым смехом: - Именем короля! Кто бы мог подумать! Отличная мысль, черт побери! От имени его величества вы запрещаете покарать того, кто ему же нанес оскорбление? Интересно, что сказал бы король о своем вице-регенте в Южной Каролине. - Затем, разом прекратив насмешки, он добавил ледяным тоном: - Вынужден напомнить вашей светлости, что вы здесь такой же гость, как я, и ваш приказ сейчас недействителен. - Вы отказываетесь подчиняться?! - Лорд Уильям надменно выпятил подбородок, его лицо порозовело. Сэр Эндрю насмешливо поклонился. - Осмелюсь с глубочайшим почтением заметить, милорд, что, раз вы встаете на сторону мятежников и трусов, то у меня нет другого выхода. Гневные возгласы сорвались почти со всех уст. Но старый тори презрительно кривился, уверенный в своей неопровержимой правоте. Щеки лорда Уильяма пошли пятнами. - Я не властен приказать взять вас немедленно под стражу - оснований пока недостаточно. Но предупреждаю вас, сэр, если эта беспричинно затеянная вами ссора зайдет слишком далеко, вы испытаете на себе всю тяжесть закона. Прошу меня не перебивать! Вы нанесли мне оскорбление, поэтому оставаться здесь долее мне невозможно. Джентльмены, - поклонился он окружающим, - сожалею, но я вынужден вас покинуть. Капитан Мендвилл принесет мои извинения остальным. Небольшое недомогание ее светлости заставляет нас обоих удалиться гораздо раньше, чем предполагалось. - И он предложил ее светлости руку. - Моя дорогая... Лорд Кемпбелл был исполнен истинно королевского величия, и тем, к кому он обращался, стало ясно, что удаляется он, дабы избежать вульгарного скандала, унизительного для его достоинства. Поэтому никто не сделал попытки его отговорить. Даже леди Кемпбелл чувствовала себя бессильной поколебать его бесповоротную решимость, хотя отчаянно хотела вмешаться. Все, кроме сэра Эндрю, оставшегося стоять на месте, склонились в низком поклоне и замерли в таком положении, пока лорд Уильям под руку с женой не вышли в холл в сопровождении капитана Таскера и мисс Рэйвнелл. Остальные обрушились на сэра Эндрю с упреками и обвинениями. Но он только глядел пренебрежительно и молчал: дескать, коль вам нравится, можете браниться хоть до хрипоты - я все равно добьюсь своего. Присутствующие поняли это и смирились с неизбежностью стать свидетелями дуэли. Однако, когда дело дошло до выбора секундантов, только один человек согласился взять на себя роль секунданта сэра Эндрю. И хотя Энтони Флетчелл был таким же решительным приверженцем тори, как и сам Кэри, обязанность эту он принял под большим давлением. Сэр Эндрю чуть было не взорвался, когда от нее отказался Мендвилл, но тому удалось ловко выкрутиться: - Поскольку я ваш родственник, сэр Эндрю, то встать на вашу сторону - мой святой долг. Однако в то же время я конюший лорда Уильяма, и мой долг помешать вам или хотя бы не вмешиваться. Войдите в мое безвыходное положение... Тем не менее именно Мендвилл отправил перепуганного лакея за неким ларцом красного дерева, хранящимся у миссис Пратт, выполнявшей обязанности экономки Стэйт Хауса. Когда ларец с парой дуэльных пистолетов был доставлен, мистер Флетчелл вручил его полковнику Молтри, стоявшему подле Лэтимера, который сидел в кресле и раскачивался из стороны в сторону в состоянии полнейшего уныния. После всего, что он уже пережил этой ночью, оказаться еще и втянутым в дуэль с собственным тестем, человеком, заменившим ему в недавнем прошлом отца... это было нестерпимо. В нем все сильнее крепла решимость, наперекор всему, что могут о нем подумать, избежать этого поединка. Он поднялся как раз в тот момент, когда раздался голос Молтри: - Что я вижу, сэр? Пистолеты? Но мы не просили пистолетов! Лэтимер мельком взглянул на ларец и сказал: - Мы вообще ничего не просили. Мы не будем драться с сэром Эндрю Кэри. Мистер Флетчелл, будьте любезны, попросите сэра Эндрю подойти ко мне. Я надеюсь доказать ему, что дуэль невозможна. - Едва ли вас правильно поймут при сложившихся обстоятельствах, - отважился заметить Флетчелл. - Мне это сейчас безразлично. Есть вещи гораздо более серьезные. Флетчелл поклонился и отправился выполнять поручение. Сэр Эндрю подошел и с напускным спокойствием остановился перед Лэтимером. - Сэр Эндрю, - сказал Лэтимер так, чтобы все услышали, - дуэль между нами невозможна. Будет лучше, если вы узнаете правду. Сегодня утром мы с Миртль обвенчались. Он думал произвести эффект разорвавшейся бомбы, ждал вспышки ярости, недоверия, чего угодно, но только не такого ответа, который получил: - Напротив, сэр, это дополнительная, если не главная причина. - Кэри загромыхал, потрясая кулаком: - Я не желаю в зятья бунтовщика, и вдобавок труса! Взгляд Лэтимера выражал безнадежное отчаяние. Судьба затянула его в стремительный водоворот, и продолжать сопротивление ему не по силам. - Пожалуйста, Молтри, делайте свое дело, и поскорее покончим с этим. Сэр Эндрю снова удалился, а Молтри возобновил переговоры. - Но пистолеты - в помещении! Это неслыханно! Это чудовищно, немыслимо. Мы требуем драться на шпагах. Главной причиной его настойчивости была уверенность, что на шпагах Лэтимеру удастся избежать ранения и не нанести большого урона сэру Эндрю. Но Флетчелл следовал своим инструкциям и настаивал на пистолетах. - Вы не имеете права требовать. Мы - вызывающая сторона, и выбор оружия за нами. - Я не слышал никакого вызова... - возразил Молтри. - О, Уильям, пусть делают, что хотят, и покончим с этим. - Но они требуют пистолеты! - кипятился Молтри. - Пусть будут пистолеты. Какого дьявола! Не все ли равно? - Весь вопрос в дистанции. - Молтри обратился к Флетчеллу: - Какую дистанцию вы предлагаете? Но Флетчелл, как ни в чем не бывало, флегматично прикинул на глаз длину приемной. - Принимая во внимание размеры помещения, мы предлагаем десять шагов. Молтри сердито рассмеялся: - С десяти шагов - на пистолетах! Ты слышал, Гарри? Десять шагов! - Хоть носовой платок, если им так нравится, - разозлился Лэтимер. - Но это же убийство! - А ты только сейчас это заметил? Музыканты в бальном зале, игнорируя все события, заиграли новую увертюру. У кого-то сдали нервы, и он крикнул, чтобы оркестр прекратил играть; кто-то другой порывался пойти к ним, чтобы передать это требование, но в это время подал голос Ратледж: - Ни в коем случае, - сказал он. - Нельзя еще больше пугать дам. У них и так в ближайшем будущем может появиться в достатке поводов для тревог. - И он предложил, если уж соперники намерены во что бы то ни стало продолжать, перенести поединок в другое место. Но Кэри не желал ничего слышать. Он заявил, что его нисколько не волнуют чувства мятежников, будь то женщины или мужчины, а прочих возмездие бунтовщику может только обрадовать. Оскорбление мистер Лэтимер нанес здесь - здесь пусть и искупает свою вину. Тогда Ратледж подошел к двери, ведущей в зал, и повернул ключ, а Флетчелл и Молтри, действуя вместе, начали заряжать пистолеты. Наконец - Лэтимеру показалось, что прошла целая вечность - полковник кивком пригласил его в центр комнаты; туда же Флетчелл вызвал главного зачинщика. - Мы предполагаем, джентльмены, - сказал Флетчелл, - поставить вас спиной к спине. По мере того, как кто-нибудь будет считать, вы сделаете по пять шагов к противоположным углам... - Он оглянулся. Сзади стоял высокий, подтянутый капитан Торнборо в бело-голубой военно-морской форме. - Капитан Торнборо, не соблаговолите ли вы взять на себя труд отсчитать шаги? Моряк чуть-чуть попятился, на его загорелом лице проступило выражение отвращение. - Я предпочел бы... - начал он, однако потом пожал плечами, - какая разница - я или кто-нибудь другой. Когда дуэлянты, согласно правилам, вручили свои шпаги секундантам и, заняв исходную позицию, встали спина к спине, капитан Торнборо выступил на шаг вперед. - Джентльмены! Как сказал мистер Флетчелл, по моему счету вы начнете отмеривать дистанцию. На счет "пять" вы делаете последний шаг, поворачиваетесь и стреляете. Полковник Молтри, как предписывалось правилами, подошел к Лэтимеру с заряженными пистолетами, предоставляя ему право выбора, а капитан Торнборо обратился к зрителям: - Позвольте просить вас, джентльмены, отступить назад, чтобы выйти из поля зрения противников, и воздерживаться от малейшего движения. Это может отвлечь их внимание, - он подождал, пока все присутствующие, включая и секундантов, отодвинулись достаточно далеко. - Теперь, джентльмены, если вы готовы... - он на мгновение смолк, сделал два шага назад и начал считать: - Один - два - три - четыре - пять! При счете "пять", разойдясь по диагонали до углов комнаты, соперники развернулись лицом друг к другу. Но только один из них - это был Кэри - поднял руку. Он медленно, тщательно прицелился в Лэтимера, напрягшегося, как струна, но не сделавшего никакого движения, чтобы хоть как-то уклониться от выстрела. Вдруг, в тот самый миг, когда сэр Эндрю уже нажимал на спусковой крючок, дверь из холла, о которой все забыли, с шумом распахнулась, и на пороге возникла Миртль в плаще и капюшоне, бледная и перепуганная. В ту же секунду пистолет сэра Эндрю выстрелил. Распахнувшаяся дверь помешала ему. Пистолет в последний миг дернулся на какую-то долю дюйма вверх, и пуля ударила в высокое зеркало за спиной Лэтимера. Осколки разлетелись во все стороны. Капитан Торнборо в две секунды очутился рядом с Миртль. Она стояла ни жива, ни мертва, но не уступала настойчивым уговорам удалиться. При звуке выстрела музыка в зале резко оборвалась, и наступило тревожное затишье. Но никто этого как будто не замечал. Странно громко прозвучал голос Флетчелла: - Мистер Лэтимер, ваш выстрел! - Вам нет нужды его ждать, - сказал Лэтимер. Его рука, в которой был пистолет, оставалась опущенной. - Я не намерен стрелять. Протестующие восклицания секундантов и наблюдателей смешались с шумом голосов, вдруг раздавшихся в зале. Кто-то колотил в дверь. Но никто по эту ее сторону не откликнулся. Лэтимер обратился к моряку, который играл, в каком-то смысле, роль знатока кодекса чести и распорядителя дуэли. - Капитан Торнборо, сэру Эндрю помешали. Его отвлекла дверь. - Это непредвиденное обстоятельство, несчастный случай. Но ввиду того, что никто из вас не виноват, это не меняет вашего положения. Вы обязаны сделать свой выстрел. - Обязан? Флетчелл, дрожащим голосом, выдающим нервное напряжение, ответил за капитана: - У вас нет выбора. Не тяните же... проклятье! Это непорядочно! - Я полагаю, что мое право - мое неотъемлемое и строго определенное право - задерживать выстрел сколько мне необходимо. Наступила пауза; никто не осмеливался объявить решение, которое, на самом деле, требовало рассмотрения на суде чести. Тогда, видя, что все колеблются, капитан Торнборо попробовал выступить арбитром: - Бесспорно, мистер Лэтимер, это ваше право. Но, как сказал уже мистер Флетчелл, злоупотреблять им едва ли порядочно. Бывают случаи, когда настаивать на наших неотъемлемых правах... Лэтимер нетерпеливо перебил его: - Джентльмены, в настоящую минуту меня волнуют только строго определенные права. Порядочность в этом деле не играет роли. Раз я должен выстрелить, то сделаю это... как-нибудь в другой раз. - Он улыбнулся и расправил плечи. Теперь он стал хозяином положения и полностью овладел собой. Миртль, глядя на него, почувствовала, как ее постепенно отпускает оцепенение. Изумленный гул голосов был перекрыт истошным криком сэра Эндрю: - Что значит в другой раз?! - День я выберу по своему усмотрению, - негромко ответил Лэтимер и шагнул вперед, намеренно покидая свою позицию. Он протянул неразряженный пистолет полковнику Молтри. - Сэр Эндрю остается моим должником. А я сохраняю за собой право потребовать долг или простить. - Проклятый негодяй! - Сэр Эндрю метал громы и молнии. Разражаясь потоками брани, он схватил свой пистолет за ствол и, превратив его в дубинку, бросился на Лэтимера, однако полковник Гедсден и другие схватили его за руки и удержали силой. Кто-то отпер дверь зала, испугавшись, что ее в конце концов вышибут, и на пороге столпились дамы и кавалеры, недоуменно наблюдая, как сэр Эндрю пытается вырваться из рук своих пленителей, исторгая ругательства и проклятья. Лэтимер в сопровождении Молтри поспешил к двери, у которой стояла Миртль. - Дорогая! - приглушенно произнес он и успокаивающе взял ее за руки. Энтони Флетчелл крикнул ему вслед: - Мистер Лэтимер, то, что вы делаете - чудовищное злодейство. Это бесчестно - связывать сэра Эндрю обязательством встать под ваш пистолет, когда вам вздумается разрядить его. Будьте же великодушным... - Знаю, сэр, я мог бы выстрелить в воздух, - откликнулся Лэтимер. - Я не нуждаюсь в нравоучениях по кодексу чести и не желаю объяснять свой поступок. Но вы меня вынуждаете, и я объяснюсь. Все видели - я вообще не собирался стрелять в сэра Эндрю. Если бы я выстрелил с намерением промахнуться, то мы бы уравнялись, и сэр Эндрю волен был бы начать все сначала. Он мог потребовать нового обмена выстрелами либо затеять новую ссору. Встав под его пистолет, я уже доказал однажды свое мужество, но не имею ни малейшего желания вновь становиться мишенью. Поэтому я оставляю выстрел за собой и, согласно законам чести, связав таким образом ему руки, защищаюсь от дальнейших посягательств на мою жизнь. Теперь все смотрели на него с молчаливым сочувствием и уважением. Флетчелл слегка наклонил голову: - Приношу свои извинения, мистер Лэтимер. Но Лэтимер уже отвернулся. Миртль вцепилась в его руку и заглядывала в глаза. - Так это он? Он затеял ссору, Гарри? - Миртль не хотела верить. - И он в тебя стрелял? Он хотел тебя убить? Тебя? - Дорогая, ну, какое это имеет значение? - Какое значение? - эхом отозвалась Миртль и посмотрела на отца. Глаза ее наполнились холодом. - Почему ты это сделал? - сурово, как судья, спросила она. - Почему? Кэри оттолкнул тех, кто его держал; они ему больше не препятствовали. Он порывисто сделал шаг, другой и остановился, впившись глазами в дочь и ее мужа. Лицо его исказилось, мускулистое тело сотрясала крупная дрожь. Сэра Кэри обуревал неистовый гнев, это был гнев деспота; они пренебрегли его отцовской властью; ему не дали отомстить! Он понял уже, как прочно скован оковами чести. Его скрутили, связали с дьявольской хитростью. И вот теперь его дочь, эта мерзавка, которая - он теперь понял это окончательно - притворялась и лицемерила, игнорировала его отцовские права и вышла замуж за врага, - имеет наглость стоять и допрашивать его. - Змея подколодная. - Сэру Кэри не было дела до того, что вокруг полно народу. - Да, я сделал это - чтобы ты стала вдовой. Чтобы спасти тебя от позора, от тайного брака. - Сделать меня вдовой? Это так ты меня любишь? - Ужас и отвращение овладели Миртль. Внезапно она увидела перед собою чудовище, пылающее безудержной, всепоглощающей ненавистью. - Ха-ха, люблю! - Кэри театральным жестом указал пальцем куда-то в сторону, - Идите! Убирайтесь! Прочь оба с глаз моих! С тобой покончено, Миртль. Я отрекаюсь от тебя! Ни единого пенни, ни единого клочка земли не получишь ты от меня, живого или мертвого. Все, о чем я молю еще Бога, это чтобы мне никогда больше никого из вас не видеть! Лэтимер обнял свою жену. - Пойдем, дорогая. - Он в молчании отдал общий поклон, и все мужчины, за исключением сэра Эндрю Кэри, низко поклонились в ответ. Гарри вывел Миртль в холл. Кучка слуг-негров, толпившаяся у дверей, рассыпалась в стороны. Голос тестя снова догнал Лэтимера: - Вы можете сбежать от меня. Но вам не скрыться от кары Господней! Ее не избежать тем, кто нарушил пятую заповедь! Кто-то в комнате сжалился и прикрыл дверь. Лэтимер и Миртль выбрались наружу и спустились к карете, которую Миртль незадолго до этого покинула в бессознательной тревоге, когда Гарри неожиданно задержался. Так началось их свадебное путешествие.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Глава I. Супружеская жизнь Наше повествование ни в коей мере не является историей революции в Южной Каролине. Оно представляет собою лишь отчет об отдельных эпизодах жизни мистера Гарри Фицроя Лэтимера. И если мы собираемся коснуться некоторых исторических событий, не связанных, как может показаться, с судьбою этого джентльмена, то делаем так исключительно для того, чтобы перекинуть мостик между первым и вторым, заключительным, актами его личной драмы. В последний раз занавес в нашем рассказе опустился в ночь Брютонова бала в июле 1775 года. Вновь он поднимется в мае 1779 года, во время похода Превоста на Южную Каролину. Отсутствие Лэтимера в Чарлстоне длилось не более трех месяцев. Гораздо раньше, чем кто-либо мог предвидеть в ночь его отъезда, барабаны войны пробили сбор всех патриотов. Не успел Лэтимер добраться до своего поместья Санти Бродс, буквально через несколько часов после памятного поединка, в город прискакал курьер с грозными вестями: Америке больше не угрожала отдаленная перспектива войны - война стала свершившимся фактом. На Севере, на бостонских холмах разыгралось крупное сражение между повстанческими колониальными силами и недавно высадившимися в Массачусетсе британскими войсками под командованием Хау, Клинтона и Бургоня. После этой битвы колонии были окончательно втянуты в гражданскую войну, которую до последнего часа, даже после стычки при Лексингтоне, казалось, все-таки удастся предотвратить. Надежда на решение спорных вопросов при помощи адвокатов была окончательно похоронена, Рубикон перейден, и единственным аргументом отныне становилось оружие. Известие об этом роковом событии всколыхнуло всю Америку; редкий патриот в час объявления войны не испытал воодушевления. Свершилось! С неопределенностью было покончено: каждый знал, за что он будет сражаться. Повседневные дела потеряли свое значение или отошли на второй план; мужчины готовились к боям, но большинство из них пока не помышляло о независимости как конечной цели борьбы. Подобно своим предшественникам Пиму и Хэмпдену, они выступали не против власти монарха, а лишь против злоупотребления этой властью. Собравшийся в Филадельфии Континентальный конгресс, не дожидаясь, пока события заставят отдельные провинции решиться на этот шаг, проголосовал за набор двадцатитысячной армии. За два дня до сражения на Банкерс Хилл конгресс единодушно избрал главнокомандующим "мистера Вашингтона, потомакского плантатора", как сквозь зубы величали его тори и британцы, которому, вопреки всему их неуместному презрению, суждено было стать одним из величайших деятелей всех времен и народов[30]. Чарлстон охватила лихорадочная суета; за развитием событий можно проследить по письмам и важнейшим документам, опубликованным Уильямом Молтри в изданных им мемуарах. Здесь тоже царило воодушевление, которое было бы гораздо умереннее, знай в то время каролинцы, что разразившаяся война будет тянуться с переменным успехом в течение долгих семи лет. Начались стычки с отрядами сельских лоялистов, теперь уже поощряемые лордом Уильямом. Однако стычки эти достигли того единственного результата, что в сентябре губернатор под угрозой неминуемого ареста забрал печать провинции и в сопровождении Иннеса и капитана Мендвилла тайно покинул город на шлюпе "Тамар". Так бесславно завершилась эра королевского правления в Южной Каролине. Новости быстро настигли Гарри Лэтимера в Санти Бродс, и он не видел смысла или необходимости забираться еще дальше. Пока лорд Уильям формально оставался правителем Чарлстона, возвращение Лэтимера стало бы нарушением обязательства и данного им, хотя и косвенным образом, честного слова. Однако после бегства его светлости Лэтимер счел соглашение расторгнутым и вернулся, чтобы предложить свою шпагу полковнику Молтри, а тот выхлопотал ему патент лейтенанта Второго Провинциального полка. Вскоре Лэтимера повысили в чине до капитана и временно прикомандировали к Молтри в качестве адъютанта - до первых летних дней следующего года, когда на острове Салливэна началось спешное строительство нового форта для защиты гавани с моря. Жену Лэтимер привез с собой, и они обосновались в особняке у бухты. Оттуда он трижды за несколько месяцев писал тестю, который засел в Фэргроуве, чтобы в одиночестве дуться на дурное поведение страны, где сэру Эндрю выпало несчастье родиться. Два письма остались без ответа, третье вернулось нераспечатанным, и стало ясно, что надежды на примирение с баронетом пока нет. Если бы не это обстоятельство, ничто не омрачало бы счастья молодой четы в осенью и зимой 1775 года. Но Миртль не давал покоя разрыв с отцом. Ее любовь к Гарри омрачали угрызения совести и сомнения в собственной правоте, вледствие чего она стала постепенно возвращаться к монархическим убеждениям, глубоко внушенным ей с детства, забытым на время под влиянием угрожавшей Гарри опасности. Теперь опасность миновала, и новая вера, которую Миртль если и не принимала, то хотя бы терпела, претила ей все сильнее. Бывали минуты, когда Миртль ощущала себя жертвой, принесенной во искупление грехов, совершенных Гарри на его неправедной стезе. Миртль и сейчас, не задумываясь, отдала бы за него жизнь, но ее угнетала мысль, что она жертвует еще и своей бессмертной душой. Ведь нарушение пятой заповеди - тяжкий грех. До самого последнего времени в сердце Миртль теплилась надежда на примирение с отцом, молчаливо поддерживаемая Гарри и леди Кемпбелл, которая ей часто писала. Надежда эта поначалу вытеснила глубоко запавшие в ее душу проклятия и угрозы, которыми отец щедро осыпал их напоследок. Однако сейчас, в бурлящем Чарлстоне, занятом приготовлениями к войне, тщетность этой надежды стала очевидной, и слова отца почти ежедневно звучали в ушах дочери, вызывая у нее чувство, близкое к раскаянию. Отношения между супругами заметно ухудшились, и бывали дни, когда Миртль терзала Гарри сотнями упреков, давая выход переполнявшему ее раздражению. Обнаружив, как отвратительны ей военные обязанности мужа, Миртль не сочла нужным скрывать своего отношения и открыто желала поражения колонистам. Между супругами начались затяжные, выматывающие душу ссоры с взаимными обидами на недостаток сочувствия и желания пойти навстречу, с несправедливыми обвинениями и припоминанием предыдущих скандалов. Медленно, но неотвратимо, росла стена непонимания. - Зачем ты вообще вышла за меня замуж? - вскричал как-то раз доведенный до отчаяния Лэтимер. - О, лучше бы я этого не делала, - в раздражении ответила Миртль. - Я бы десять лет жизни отдала, лишь бы все осталось по-старому. - Говори уж просто, что отдала бы всю мою жизнь - она ведь была ставкой. Как бы я хотел, чтобы ты тогда получше разобралась в себе. - Разобралась в себе? - Да, в себе. Зачем тебе понадобилось потчевать меня выдумками о любви? Они не имеют ничего общего с настоящими чувствами - это с каждым днем все очевиднее. Стоило спасать мою жизнь только затем, чтобы поить меня этой ежедневной отравой? И за что мне выпало наказание любить тебя? - Любить! Да разве так говорят, когда любят! - Если бы я не любил тебя, то не тратил бы слов понапрасну. Я позволил бы тебе делать все, что заблагорассудится, и не стал бы прилагать таких отчаянных усилий для спасения нашего счастья, которое ты вот-вот превратишь в обломки. - Лэтимер в запальчивости бегал из угла в угол. - Нечестно обвинять меня в том, что все сложилось не так, как тебе хотелось. Я ни о чем не просил - ты сама выбрала. У тебя были возможности жить согласно своим убеждениям. Но ты зачем-то слукавила, а теперь во всем обвиняешь меня! - Что ты подразумеваешь под "моими убеждениями"? - Твое верноподданничество, вот что. Если бы ты была последовательна, то сохранила бы отцовскую любовь, вышла бы замуж за своего дражайшего родственничка Роберта Мендвилла и стала бы в один прекрасный день миледи. Ее большие глаза наполнились обидой и гневом. - Почему ты издеваешься над Робертом? Видно, он в самом деле лучше тебя. Лэтимер был уязвлен в самое сердце, и у него, в свою очередь, вырвались слова, о которых он сразу же пожалел: - Прими мои соболезнования по поводу упущенной возможности стать его женой. Миртль повернулась и выбежала вон, более чем когда либо убежденная в том, что ее муж совершенно распустился, да и Лэтимер разозлился сильней обычного за то, что она вызвала его на грубость. Наступали, разумеется, и пылкие примирения, быстротечные просветы в пасмурной действительности, во время которых прошлые сцены казались им дурным сном. Но маятник совершал новое колебание между взаимной любовью и взаимной обидой, и - нужно смотреть печальной правде в глаза - любовь их с каждым разом словно тускнела, а сердца сжимало предчувствие новой ссоры. Ранней весной дела несколько поправились. Этим улучшением они они были отчасти обязаны тому, что служебные обязанности стали чаще уводить Лэтимера из дому. Относительная праздность зимой, когда известия с Севера приходили неопределенные, угнетала Гарри и только усиливала его хандру, вызванную семейными неурядицами. Супруги слишком много времени проводили вместе. Но, вот, в конце февраля поступили достоверные сведения об идущих в Нью-Йорке приготовлениях к морской экспедиции против Чарлстона. Полковнику Молтри было предписано отправиться на остров Салливэн и принять на себя командование гарнизоном, и Гарри Лэтимер поехал вместе с ним. На острове они приступили к возведению форта, способного вместить тысячу человек. Поскольку форт должен был запереть гавань, полученные сведения заставили их трудиться в поте лица вместе со всеми, кого удалось набрать - белыми мастеровыми и целой армией чернокожих рабов, свезенных со всего штата, чтобы успеть завершить строительство до подхода британского флота. Гарри теперь надолго отлучался из дому, чем был весьма доволен, потому что разлуки ослабили трения в семье. Кроме того, с некоторых пор Лэтимер начал подавлять в себе всякие обиды, и если Миртль принималась снова его бранить, подставлял вторую щеку. Теперь он делал это даже с готовностью и не унывал, ибо обнаружил зримое оправдание ее раздражительности... Приблизительно за два месяца до рождения сына их отношения - благодаря, главным образом, его образцовой снисходительности - улучшились настолько, что будущее виделось Гарри в радужных тонах. Он целиком положился на время, а после рождения сына ему даже показалось, что смятенное состояние Миртль уже прошло. В эти дни, когда, выкроив часок, он приходил полюбоваться свертком в руках верной кормилицы Дайдо, их с Миртль переполняла такая нежность, какой они не испытывали друг к другу даже в медовый месяц. Они снова были возлюбленными, их накрепко связало драгоценное, беспомощное, туго перепеленутое существо; мир словно вновь заиграл красками, и потому они стали уступчивыми, великодушными и стремились предупреждать желания друг друга. Однажды в мае, когда младенцу исполнился месяц от роду, а Миртль пошла на поправку, они заговорили об имени ребенка. Полулежа на кушетке, поставленной в саду в тени магнолий, Миртль сияющими глазами смотрела на сына, бессмысленно пускающего пузыри на руках чернокожей няньки. Гарри, в синем континентальном мундире, притулился у изголовья, глупо улыбался и предавался влюбленному созерцанию жены, с удивлением замечая появившийся в ее чертах оттенок святости. Он видел вроде бы тот же, только заострившийся, носик, и те же щеки, и лоб, но все лицо ее будто озарялось таинственной внутренней гордостью. Лэтимер рассеянно играл длинным каштановым локоном, упавшим на белую гибкую шейку Миртль, когда она взглянула на него с такою улыбкой, что жизнь благодаря одной только этой улыбке могла показаться великолепной. - Гарри, ты не забыл, что скоро пора крестить нашего маленького язычника? - напомнила она. - Конечно, нет. А как мы его назовем? На этот счет у самого Гарри имелось вполне определенное мнение. Поскольку родоначальником местной ветви Лэтимеров был приехавший в Южную Каролину Чарлз Фицрой Лэтимер, которого назвал своего сына Гарри, их потомки всегда давали первенцам одно из этих двух имен - Чарлз или Гарри. Лэтимер хотел сохранить традицию, и про себя уже думал, что сын будет Чарлзом Лэтимером. Но после пережитых бурь он особенно ценил восстановленное взаимопонимание и дружбу с Миртль, и не хотел высказываться до тех пор, пока она не выразит своего пожелания. - Я подумала... - начала она, но остановилась. - Нет. Разве у тебя нет своего мнения? Ведь он твой сын. - Не больше, чем твой. Следовательно, я желаю всего, чего желаешь ты. - Это так мило с твоей стороны. - Она поймала его руку и сжала в своей. - Я подумала... - Миртль снова не договорила и посмотрела на него с робостью. - Если тебе не понравится, Гарри, ты скажи, и мы больше не будем об этом, ладно? Но, знаешь, мне кажется, что если бы я назвала его Эндрю, это послужило бы моему отцу доказательством того, что, несмотря на все, что произошло, я все-таки чувствую себя перед ним в долгу. - Она опять неуверенно взглянула на мужа. - Боюсь, ты думаешь по-другому... - Ну, как я могу? - Ее готовность подчиниться любому его решению сломила бы всякое сопротивление, но он о нем и не помышлял. Он все понимал и сочувствовал ей. Сейчас он, наверное, уступил бы, даже если бы она просила назвать сына Робертом. Поэтому он легко подавил свои сожаления по поводу нарушенной традиции и радовался, что может дать Миртль это новое доказательство своей любви. Обряд крещения был совершен в ближайшее воскресенье в соборе святого Михаила; мальчика окрестили Эндрю. В крестные отцы Гарри пригласил мятежного полковника Молтри, а в крестные матери - по выбору Миртль - лоялистку Полли Раупелл. В снизошедших на них добром мире и согласии Гарри и его жена пребывали до того дня в начале июня, когда капитан Лэтимер, находившийся дома в отпуске, получил приказ срочно вернуться к своим обязанностям в более или менее завершенный форт на острове Салливэн. За островом Дьюи появилась британская эскадра, и стало ясно, что вскоре, наконец, начнутся бои, к которым провинциальные силы тщательно готовились последние недели. Когда Гарри сообщил новость Миртль, ее внезапно охватил страх - и за мужа, и за малыша, который мог так скоро и неожиданно лишиться отца. - О, Гарри! Зачем, зачем ты только ввязался в эту гадкую свару? Лэтимер был поражен: такой реакции он не ожидал. Он знал Миртль с детства, знал ее отзывчивое сердце; Миртль не может быть законченной эгоисткой, способной при расставании причинить дополнительную боль близкому человеку, и, тем более, желать, чтобы муж пренебрег своим долгом ради семьи. Такою он ее себе представлял, и такою она была. Но Лэтимеру трудно было уразуметь, что это - неприятие ею характера самого долга. Если бы Гарри уезжал сражаться за близкие ей идеалы, она скрыла бы свое горе, она благословила бы его и молилась за него до возвращения. Но он уходил, чтобы сражаться на стороне противника, и она не смогла сдержать упреков и причитаний. - Дорогая, - сказал он мягко, - это мой святой долг. - Долг! - Взгляд Миртль стал злым и капризным. - Неужели ради этого, спасая твою жизнь, я выходила за тебя замуж? Чтобы ты погиб в неправедном бою? Лэтимер побледнел и произнес с расстановкой: - Вот, значит, почему ты за меня вышла. Она отвернулась к окну, не отвечая. Он принял ее молчание за согласие; губы его дрогнули, с них готовы были сорваться слова обвинения и даже угрозы. Но Гарри их так и не высказал. Нет, он не хотел, чтобы она впоследствии мучалась раскаянием. И без того он принес ей громадное горе - давно следовало это понять. Как же он был слеп, не видя ее жертвы и напоминая об этой жертве только из желания уязвить. Гарри подошел ближе, но Миртль стояла, отвернувшись. Он взял ее безвольно опущенную руку и поднес к губам. - Прощай, Миртль, - вымолвил он тихо. Миртль продолжала смотреть куда-то вдаль. В горле у нее стоял комок, и она не хотела, чтобы Гарри заметил слезы, застилавшие ей глаза. Он подошел к двери, но на пороге остановился. - Дела я оставил в порядке, - спокойно сказал он. - Если со мною что-нибудь случится, все мое имущество станет твоим. Твоим и Эндрю. - Гарри! - в отчаянье закричала Миртль. Она бросилась ему на грудь и прижалась мокрой щекой к его лицу. - Гарри, мой дорогой, любимый! Прости меня. Я люблю тебя, Гарри, мне так страшно, что я могу тебя потерять. Все это от страха за тебя - за тебя и за мальчика. Почему ты не ударил меня, Гарри? Я это заслужила. Итак, она дошла до раскаяния и самоуничижения - это было что-то новое, но действия не возымело: Лэтимер уже не верил в ее искренность. Повторяется то, что уже произошло однажды, когда ему угрожал арест. Тогда ею двигали жалость и опасение за его судьбу - она только что откровенно в этом призналась. Те же самые чувства владеют ею и сейчас. Но его уже не обмануть, даже если ей удастся обмануть себя. Гарри стал нежен и внимателен. Чтобы успокоить Миртль, он сделал вид, что поверил ей, но голос его отдавал фальшью, и Миртль уловила ее с обостренной чуткостью. На этом они расстались... Глава II. Форт Салливэн Верховная власть Генеральной ассамблеи, заменившей к тому времени прежний Провинциальный конгресс, сосредоточивалась в руках законодательных органов и исполнительного Тайного совета. Президентом, наделенным всеми полномочиями губернатора, был избран Джон Ратледж. Невзирая на вспышки антипатии к Ратледжу, которую Лэтимер считал взаимной, и застарелую обиду, вызванную жесткой и нелицеприятной критикой его поведения в деле Фезерстона, Гарри не мог не восхищаться проницательностью, энергией и силой духа президента, с которою тот взялся за работу по установлению и поддержанию порядка, набору войск и возведению городских укреплений. В первые дни июня в Чарлстон прибыл генерал-майор Чарлз Ли, этот английский солдат удачи, присланный Вашингтоном для командования войсками, оборонявшими южное побережье. Генерал-майор обладал огромным военным опытом и был искусным полководцем; всю жизнь он провел, участвуя в тех или иных кампаниях по всему свету. Молтри писал, что его прибытие в город было равносильно подкреплению в тысячу человек. Правда, манеры у генерала, добавлял Молтри, тоже весьма генеральские. Командующего сильно обеспокоило состояние огромного форта Салливэн, который строили из пальметтовых бревен. В служебной переписке тех дней нетрудно заметить проблески раздражения генерала, вызванные столь неторопливой методичностью работ, будто полковнику Молтри отводились на них целые месяцы. Ли неустанно слал депеши, требуя завершения строительства форта и наведения моста, по которому в случае необходимости островной гарнизон сможет отступить на материк. Однако если Молтри проявлял неспешность в первом, то последним он и вовсе пренебрегал. Он заявлял, что не намерен никуда отступать, и потому не собирается тратить на мост время, силы и с трудом доставляемые материалы. Богатый боевой опыт Ли научил его не исключать никаких возможностей. Более того, он был твердо убежден, что форт - особенно в его теперешнем незавершенном состоянии - не сможет устоять против мощной эскадры под командованием сэра Питера Паркера, ставшей на якорь вдали от мелководья. Генерал не учел только двух факторов: стойкости и хладнокровия мужественных защитников форта и особых свойств пальметтовой древесины, сведения о которых не входили в круг его разносторонних познаний. Наступление флота было отложено до конца июня, чтобы скоординировать его с действиями сухопутных сил под командованием сэра Генри Клинтона, высаженных на Долгом острове с той же основной задачей - овладеть фортом, который запирал вход в бухту и гавань. Для достижения этой цели Клинтон установил на острове батарею, которая должна была прикрывать переправу войск вброд через узкую полосу мелководья, разделяющую оба острова. Однако на восточной оконечности острова Салливэн под защитой отряда стрелков ей противостояла батарея полковника Томсона, пристрелянная по всем направлениям предполагаемой переправы. Защита форта Салливэн стала одним из легендарных эпизодов войны за независимость Соединенных Штатов: немногие из ее сражений имели последствия более далекие, чем это, разгоревшееся в период относительной неопределенности в положении американцев. Двадцать восьмого июня, в половине одиннадцатого утра, сэр Питер Паркер поднял на мачте флагманского корабля "Бристоль" сигнал к наступлению, и эскадра из десяти кораблей, вооруженных в общей сложности двумястами восемьюдесятью четырьмя пушками, самоуверенно двинулась к форту, чтобы сровнять его с землей. К одиннадцати часам ночи девять поврежденных кораблей отошли и спустили якоря на глубине пяти морских саженей, бросив на мели западнее форта десятый - фрегат "Актеон", потерявший рули и оснастку и почти полностью разбитый; к пяти часам утра следующего дня береговые пушки разнесли останки фрегата вдребезги. Вот как это происходило. С самого начала операции у Молтри не хватало пороха, поэтому артиллеристы не просто экономили его запасы - они старались наводить орудия как можно точнее, чтобы выстрелы не пропадали зря. Батареи форта сразу повели небеглый, но меткий огонь, производя на палубах кораблей ужасные разрушения, а ядра британцев либо застревали в мягких, пористых пальметтовых бревнах, почти не причиняя им вреда, либо попадали в широкий ров с водой в центре форта, где фитили с шипением гасли, прежде чем заряды успевали взорваться. Стоит упомянуть, что из более чем пятидесяти ядер, выпущенных по форту одним только "Тандербомбом", ни одно не взорвалось. Но некоторые ядра все-таки взрывались, и, хотя потери гарнизона были поразительно невелики, защитники форта Салливэн тем не менее назвали потом этот изнуряюще знойный день адским. Обнаженные по пояс, окутанные едкими клубами дыма, вызывающими удушье, они упорно продолжали драться против намного превосходящих сил неприятеля под несмолкаемый грохот артиллерии и рвущихся над головой гранат. И среди них - всегда в том месте, где возникала наибольшая опасность - появлялись синий мундир и треуголка Молтри, который непонятно каким образом успевал приковылять своею подагрической походкой в самый ответственный момент. Его обветренное лицо олицетворяло спокойствие, и трубку он раскуривал так же безмятежно, как если бы сидел дома у камина. Только однажды он и его офицеры, стремившиеся невозмутимостью превзойти своего командира, рассовали свои трубки по карманам из уважения к генералу Ли, когда тот приехал проверить, что у них творится, и удостовериться, что, при всем его громадном опыте ведения войны, он, видимо, оказался неправ, считая, что форт не удержать. Главное, чего он опасался - атака с моря - к этому моменту практически захлебнулась. Но он понимал, что в обороне осталось одно очень слабое место - незаконченная западная стена, обращенная к суше. С той стороны форт легко было обстрелять прямой наводкой с любого корабля, проникшего в пролив. Это уязвимое место не обошел вниманием и сэр Питер Паркер. В начале боя он приказал головному "Сфинксу" и "Актеону" с "Сиреной" штурмовать форт со стороны пролива. Однако удача сопутствовала храброму гарнизону. В спешке маневрирования все три корабля перепутались снастями, и их отнесло на банку, известную под названием Срединной мели. Прежде, чем кораблям удалось расцепиться, с форта по ним открыли ураганный огонь, столь же прицельный, сколь и разрушительный. "Сфинкс" и "Сирена" в конечном счете ретировались сильно искалеченные; за одним из них волочился разбитый бушприт. "Актеон" же так и остался на мели, чтобы к утру окончательно погибнуть. Все это время Миртль не покидали мучительные воспоминания о тягостном расставании с Гарри и дурные предчувствия. Она расположилась на крыше дома у бухты, пытаясь с помощью телескопа следить за ходом сражения, разыгравшегося в десяти милях отсюда. Стекла домов непрерывно дребезжали, и весь мир, казалось, сотрясался от непрестанных залпов британских кораблей и редко огрызавшихся батарей форта. В какой-то момент флаг - первый на Юге голубой американский флаг с белым полумесяцем в правом углу - исчез из виду. Ужас, сковавший Миртль, заставил ее вновь, как это случилось однажды, заглянуть в свою душу. Облетели шелухой и унеслись прочь все обиды и предубеждения. Потянулись минуты затишья и неопределенности; казалось, форт капитулирует. В это время доблестный сержант Джаспер, дождавшись в ходе боя временной передышки и ослабления огня, выпрыгнул из амбразуры и подобрал флаг, срубленный шальным осколком. Прикрепив его к пальметтовому древку, он снова водрузил флаг над крепостным валом. Когда Миртль вновь увидела развевающееся полотнище, робкое "ура!" сорвалось с ее дрожащих губ и было подхвачено чернокожим слугой, который охранял ее наблюдательный пункт и тоже переживал за любимого хозяина. Она оставалась на крыше, пока море не затянуло вечерней мглой, все еще прорезаемой вспышками огня и запаздывающим громом орудий, а затем над городом разразилась ужасная гроза, и гром небесный заглушил показавшиеся такими жалкими отзвуки страстей человеческих. Тогда Миртль, наконец, позволила рабам увести себя с крыши и, промокшая до нитки под внезапно обрушившимися потоками ливня, вбежала в дом, где ей предстояло провести мучительную, бессонную ночь. Наутро весть о победе наполнила Чарлстон ликованием и хвалами, возносимыми Господу. Победа была не настолько полной, какой могла бы стать, если бы у Молтри было достаточно пороха. Имей гарнизон необходимый запас боеприпасов, британский флот был бы потоплен или вынужден сдаться. Но все же это была победа. Изрядно потрепанные, с пробоинами во многих местах, вражеские корабли исчезли с горизонта, и город вздохнул с облегчением. Миртль всем сердцем разделяла общую радость. Отныне я поняла себя, думала Миртль, и никогда больше не ошибусь в своих чувствах. Пройдя через опыт страданий, она прозрела душой и ощутила свою вину в раздорах, отравлявших семейную жизнь. Это никогда, никогда не повторится, клялась она себе, пусть только Гарри вернется живым и невредимым. Ее тревога за него не ослабевала. Что, если он убит? Или ранен? Однако среди общего веселья трудно было долго испытывать страх. Потери в форте, как известно, были немногочисленны - около десятка погибших и вдвое больше раненых. Небеса не могут поступить настолько жестоко, чтобы ее муж оказался в их числе. В течение этого нескончаемого утра она хлопотала по дому, готовясь к встрече Гарри и надеясь на его скорое возвращение. И он вернулся. Около полудня два человека принесли его, безжизненно лежащего на носилках. Услышав звук хлопнувшей садовой калитки и шорох гравия, Миртль в нетерпении выбежала под портик, и тут же, решив, что люди несут мертвое тело, упала в обморок. Когда Миртль пришла в себя, ей сказали, что Лэтимер тяжело ранен, но еще жив, и она хотела немедленно бежать к нему, но старый Джулиус, кормилица Дайдо и доктор Паркер ее удержали. Доктор примчался к Гарри, как только Ганнибал принес ему сообщение о возвращении домой раненого хозяина. Почтенный врач - добрый человек и старый друг Гарри - постарался объяснить Миртль как можно мягче, что состояние ее мужа и не совсем безнадежно, но жизнь его все же висит на волоске, и сохранить ее способны только неустанная забота и бдительность. Он нашел у Лэтимера две огнестрельные раны. Одна была легкой, другая серьезнее; доктор Паркер только что извлек пулю. Сейчас Гарри легче, но миссис Лэтимер лучше пока его не видеть. - Но кто же будет смотреть за ним и ухаживать? - спросила она. - Это мы обеспечим. - Вы думаете, кто-нибудь сделает это лучше меня? - Но вы еще недостаточно окрепли, моя дорогая, - возразил доктор. - На вас только что так подействовал один его вид... - Этого не повторится, - перебила она твердо и встала, пытаясь унять остатки дрожи во всем теле. Несмотря на ее слабость и бледность, доктор Паркер вынужден был уступить ее решительности и позволил ей исполнять обязанности сиделки. Гарри лежал без сознания, метался в жару и бредил. Миртль внимательно выслушала инструкции доктора, собираясь с духом, словно полководец перед сражением, и с тех пор выдержка не покидала ее. Единственный раз она уступила своим чувствам: опустившись подле Гарри на колени, Миртль прочитала горячую молитву о его спасении. В глубине души Миртль интуитивно чувствовала, что часть вины за ранение Лэтимера лежит на ней. Когда же на следующий день их дом посетил Молтри и она вытянула из него подробности боя, у нее не осталось сомнений на этот счет. Не просто было полковнику Молтри выкроить время среди множества неотложных забот, но дружбу, скрепленную в боях, старый солдат ценил превыше всего. Не успев даже переодеться, он пришел поддержать Миртль и справиться о состоянии Гарри. - Положение очень опасное, - сказала она, - но доктор Паркер уверяет, что Гарри можно спасти, и я беру это на себя. Обещаю вам, он поправится. Полковник восхитился ее мужеством - восхитился и проникся ее верой. Он ощутил исходящую от нее силу высшего порядка - ту самую, благодаря которой его доблестные парни выиграли бой за форт Салливэн; силу, способную преодолеть все невзгоды. Он заговорил о вчерашней баталии и о Гарри, храбрость которого порой доходила до безрассудства. - Не знай я его как большого жизнелюба и то, что Гарри обладает всем, чем могут дорожить люди, я заподозрил бы, что он намеренно ищет смерти. Я дважды приказывал ему спуститься с бруствера, когда он подставлялся без необходимости! Он рвался в бой и заражал других своим примером. Н-да... И когда флаг второй раз сбили выстрелом с "Бристоля", не успел я опомниться, как Гарри повторил подвиг Джаспера. Гарри под огнем влез на стену и спрыгнул оттуда в песок, чтобы спасти и вернуть наше знамя. А потом стоял на крепостном валу, размахивая им. Тут в него начали палить и попали. Я подхватил его на руки и, хотя он был тяжело ранен, в тот момент я на него страшно разозлился. Когда Молтри откланялся и Миртль вернулась к постели Гарри, где в ее отсутствие дежурила Дайдо, в ушах у нее продолжало звучать: "Не знай я Гарри как большого жизнелюба и то, что он обладает всем, чем могут дорожить люди..." "А правда, - подумала она, - была как раз в том, что из-за меня он перестал дорожить жизнью, и смерть ему стала желанна". Да, он сознательно искал смерти, чтобы избавить жену от уз, в которых любовь подменена милостыней. Она сама довела его до этой нелепой мысли и сама почти в нее поверила. А Гарри вообразил, что семейные узы тяготят жену, и не желал ограничивать ее свободу. В этом весь Гарри! Великодушный и бескорыстный до самопожертвования Гарри, которого она всегда знала. Он всегда был горяч и порывист, всегда служил не себе, а другим. То же стремление помочь ближнему сделало его патриотом, когда другие люди его круга и с его состоянием избегали любых потрясений. Верны или ошибочны политические взгляды Гарри, но они безусловно благородны, и ее обязанностью было уважать их. Раз она стала его женой, то должна была принять его веру! О, если только Господь в своей беспредельной милости спасет Гарри, Миртль никогда больше не даст повода усомниться в ней или предположить, что ею движет что-нибудь, кроме любви! Да разве было что-нибудь другое? А если... если он умрет - она истратит все его состояние до последнего пенни на дело, которому он отдал жизнь без остатка. И, отбросив все прочие помыслы и дела, она безоглядно ринулась в борьбу с ангелом Смерти. Глава III. Разрыв Гарри Лэтимер не умер. Две недели в июле стоял убийственный зной, но Лэтимера бил жестокий озноб. Лихорадка отступала и возвращалась с регулярностью прилива и отлива, и, наконец, спала; началось выздоровление. Быть может, главным стимулом к выздоровлению стала проснувшаяся в нем воля к жизни. Когда Лэтимер впервые пришел в сознание и увидел Миртль, изнуренную, но счастливую, когда позже, наблюдая за нею, понял, с какой самоотверженностью она боролась, чтобы вырвать его из когтей смерти, когда встречал ее нежный взгляд и ощущал заботливые прикосновения рук, он убедился, что спасением своим обязан только Миртль. Значит, ей необходимо, чтобы он жил, и, следовательно, она его все-таки любит. И Гарри перестал думать о смерти. Понемногу Лэтимер окреп, и Миртль послушалась доктора Паркера и разделила свои обязанности с другими. Отдых был ей совершенно необходим, ведь в течение двух недель она спала не более трех-четырех часов в сутки. Через два дня она немного отошла от усталости. Как-то раз Миртль долго глядела на Лэтимера, глаза ее вдруг наполнились слезами, и она сказала: - Гарри, если бы ты умер, жизнь для меня была бы кончена. Но Лэтимеру давно все объяснила ее безоглядная преданность. Он вознес хвалу Богу, который дал ему выжить, и, мысленно оглядываясь на свое недавнее душевное состояние, ужаснулся собственной глупости. Ревность настолько затмила его разум, что умереть он посчитал за благо. Но вот будто гора свалилась с плеч, и кончился период разлада и взаимонепонимания. Между тем война откатилась от города, и к жителям Чарлстона вернулось ощущение мира и безопасности; повсюду в Америке людей охватил восторженный энтузиазм, в то время как англичане холодели при мысли о неожиданном бедствии, постигшем эскадру сэра Питера Паркера. И уже был отправлен за океан новый мощный флот возмездия с дополнительными экспедиционными силами, состоящими из двадцати пяти тысяч солдат Британии и семнадцати тысяч наемников, завербованных в нескольких германских княжествах. Таким образом, стало более чем очевидно, что Англия не отступится ни от одного из своих требований и не согласится на ослабление зависимости колоний. В настроениях людей на американском континенте произошли значительные сдвиги. Республиканцы, ратовавшие за независимость Америки и до последнего времени остававшиеся в меньшинстве, уверенно подняли голову: во всех тринадцати провинциях к ним примыкали все новые и новые сторонники. В результате, когда Ричард Генри Ли из Вирджинии[31] предложил на рассмотрение Конгресса свою резолюцию, которая провозглашала, что "Объединенные Колонии могут и должны быть независимым государством", она была принята, хотя и незначительным большинством голосов. Тем самым, благодарность Континентального конгресса мужественным защитникам Чарлстона, направленная им двадцатого июля, оказалась, по сути, благодарностью Соединенных Штатов Америки штату Южная Каролина. Пушки форта Салливэн салютовали родившейся на свет Республике. Сформировалось независимое правительство; несколькими днями позже мистер Томас Джефферсон[32] зачитал в Конгрессе декларацию о его создании. В Чарлстоне Декларация Независимости была публично оглашена в первый понедельник августа. В этот день Гарри Лэтимер, еще слабый, но уже оправившийся от ран, приказал отнести себя в паланкине к Древу Свободы - месту, откуда Гедсден в былые дни призывал народ к бунту. Здесь все уже заполнилось мужчинами и женщинами, юношами и стариками. Сюда же под барабанный бой, с развернутыми знаменами пришли военные отряды. Водворилась тишина; все замерли под палящим солнцем, и преподобный Уильям Перси начал торжественно читать Декларацию. Стоящий рядом негритенок одной рукой держал над мистером Перси раскрытый зонтик, другою же усердно обмахивал веером его лицо. Чтение закончилось под приветственные возгласы и рукоплескания, вполне естественные в эту волнующую историческую минуту. Однако одобрение выражали не все. Даже многие из тех, кто решительно выступал против жестких методов короля Георга, встретили Декларацию молча и встревоженно: не просто отрекаться от привычного и от великого исторического прошлого. Для многих это было вынужденное отречение, которое они приняли по вине тех, кто правил метрополией, и не оставил им выбора. Генри Лоренс стоял поблизости с носилками Гарри Лэтимера и заметил, что Миртль глотает слезы, а на обычно каменном лице Джона Ратледжа сейчас отражается душевная мука. Когда Миртль и Гарри после торжественной церемонии вернулись домой, Миртль пришло в голову, что между материнской державой и дочерними колониями произошло нечто похожее на то, что случилось с нею и отцом. Глава IV. Губернатор Ратледж Наступившие вслед за этим в Южной Каролине мир и процветание пришлись на период, когда на Севере с переменным успехом продолжала свирепствовать братоубийственная война. Провинция заслужила себе эту передышку победой форта Молтри, как официально именовали теперь форт Салливэн в честь командира его доблестных защитников. Чарлстон остался одним из немногих незаблокированных портов Северной Америки и служил воротами колоний для поставок всех видов товаров. В течение следующих двух лет бухта кишела кораблями нейтральных стран; на пристанях ни на минуту не прекращалась напряженная работа и торговля процветала. Наступила и минула зима, прежде чем Гарри Лэтимер полностью окреп. Для Миртль эти дни были, возможно, счастливейшими днями, какие она только знала. Они с Гарри выдержали испытание бурями и вошли в полосу солнечного затишья. Весь мир для Миртль сузился до простых радостей, забот о муже и сыне, и события, происходящие вне этого мирка, не вызывали отклика в ее сердце. Где-то в глубине сознания Миртль затаилась мысль о том, что она плохая дочь, но ее больше не терзали угрызения совести, из-за которых чуть не рухнуло семейное счастье. Она начала проникаться окружающей атмосферой, и взгляды, с которыми смирилась из чувства долга перед мужем, из желания загладить причиненное ему зло, постепенно становились ей ближе. Отец теперь казался ей тенью короля, перед которым преклонялся, и, подобно тому, как упрямство монарха вызвало разрыв между Англией и ее американскими колониями, виной продолжающейся ссоры с дочерью было упрямство баронета. Весной и летом 1777 года Гарри и Миртль Лэтимеры были счастливы и беспечны, как дети. За храбрость, проявленную при обороне форта Салливэн Гарри повысили в чине до майора, хотя Молтри сказал ему как-то наедине, что вообще-то его следовало бы расстрелять. Однажды, когда Лэтимер еще выздоравливал, ему нанес визит Джон Ратледж, дабы поздравить с повышением и воздать должное его геройскому поступку. - Сэр, - сказал он в своей привычно официальной манере, - однажды я обвинил вас в импульсивности, но сейчас готов признать поспешность своего обвинения. Если это и недостаток, то вы показали, что иной раз он может обернуться достоинством. К тому времени, когда маленький Эндрю начал стоять на своих ножках, Гарри поглотили дела. Они, хотя и не относились непосредственно к его обязанностям, были тем не менее тесно связаны с военными приготовлениями. Весь свой немалый торговый флот Лэтимер отдал на нужды страны. Часть кораблей была оборудована для каперства, другие совершали плавания в Вест-Индию, Францию и Испанию за всевозможными товарами, вооружением и провиантом. Пока Лэтимер находился в отпуске, он направлял всю свою энергию на подготовку этих экспедиций, и благодаря его работе Южная Каролина была обеспечена оружием и снаряжением лучше любого другого из штатов. А между тем на Севере военное счастье с поразительной быстротой переходило то на одну, то на другую сторону. Великие надежды, вспыхнувшие после победы каролинцев над сэром Питером Паркером, стремительно таяли день ото дня, пока в конце 1776 года не наступил мрачный момент, когда победа показалась невозвратно упущенной. Теснимый все сильнее, Вашингтон в конце концов отступил за Делавэр; его армия от потерь, болезней и дезертирства сократилась до трех тысяч человек, и река оставалась единственным препятствием между британскими войсками и Филадельфией. Сильные и хорошо экипированные британцы расположились лагерем, спокойно дожидаясь ледостава, чтобы перейти на другой берег и рассеять остатки армии Конгресса, если от нее к тому времени вообще что-нибудь останется. В Нью-Йорке Корнуоллис уже грузился свой корпус на корабли, собираясь в обратный путь через океан. Война, с британской - да и с американской тоже - точек зрения, была закончена. Однако такую точку зрения не разделял генерал Вашингтон. И однажды страна была внезапно выведена из состояния унылой безнадежности известием о дерзком маневре американского главнокомандующего, который в ночь под Рождество переправился через Делавэр и, точно снег на голову, обрушился на передовые отряды неприятеля. Вновь воскресли надежды, и с