нова воспряли упавшие было духом. Ополченцы, у которых истекал срок службы, не помышляли больше о том, чтобы покинуть полки, а влившиеся в американскую армию новобранцы резко увеличили ее численность. Опять из Нью-Йорка со своими кораблями спешил напуганный Корнуоллис - напрасно он забыл, что цыплят по осени считают - и снова Англия собирала в Нью-Джерси силы для борьбы с врагом, еще вчера казавшимся не просто истощенным, но уничтоженным. Война, можно сказать, началась сначала. Она со скрипом перевалила через семьдесят седьмой год, с теми же быстро сменяющими друг друга удачами и поражениями; фортуна благоволила, главным образом, британской армии, и надежды американцев вновь истаивали, как вдруг в середине октября они вознеслись до апогея. Генерал Бургонь, стоявший во главе британской Северной армии, был окружен американцами под командованием генерала Гейтса, отрезан от провианта и, не чая дождаться помощи, позорно сдался на милость победителя. Весть об этом вызвала в Англии шок. Король Георг, который своим упрямством вверг в унижение могущественную империю и упускал из рук лучшую колонию, пришлось идти на попятный. В разгневанном английском обществе проявились опасные настроения, и лорд Норт вынужден был выйти в парламент с двумя примирительными биллями. Согласно этим актам король не только уступил во всех спорных вопросах, из-за которых уже было пролито немало доброй британской крови - он предложил много больше, чем просила Америка. Но упущенного не воротишь. Конгресс отказался вести переговоры с королем до тех пор, пока он не выведет из Америки свои войска и не отзовет флот от ее берегов. Почти в это же время Франклин в Париже уговорил Францию признать независимость Америки и заключить с нею договор о наступательном и оборонительном союзе. Таким образом, помимо собственного непокорного отпрыска, на Великобританию ополчился ее извечный враг. И в это скверное положение великую империю завело ослиное упрямство одного-единственного человека чуждых кровей, тщеславию которого было мало царствовать - он возжелал повелевать. Кабинету министров стало ясно, что война на Севере, дважды едва не окончившаяся победой, теперь, бесспорно, проиграна. Все нужно было начинать сначала, и в качестве последнего средства решено было попытаться завоевать Америку с Юга. Англичане перебросили войска из Нью-Йорка во Флориду и усилили ими армию генерала Превоста. Первая задача новой кампании - покорение Джорджии - была сравнительно легковыполнимой, поскольку Джорджия относилась к войне равнодушно. Итак, борьба Англии за возвращение колоний вступила в последнюю фазу осенью 1778 года. В Джорджию вторглись два британских экспедиционных корпуса, в составе которых сражались также беженцы-тори из Южной Каролины. Для американцев кампания началась неудачно. Армия генерала Роберта Хау нанесла им жестокое поражение; британцы заняли Саванну[33]. После этого Превост окончательно завоевал Джорджию и начал готовиться к вторжению в Южную Каролину. Слухи об этом будоражили Чарлстон, когда в начале декабря туда прибыл генерал-майор Бенджамин Линкольн, назначенный командовать армией южных штатов, и сразу приказал войскам выступить на помощь Джорджии. Линкольн вместе с Гейтсом участвовал в операции, завершившейся капитуляцией Бургоня, и ореол той славной победы американской армии поднимал его престиж в глазах каролинцев, хотя полководческий талант генерала этого не заслуживал. Линкольн отличался храбростью, но ему не хватало ни военного опыта, ни воображения, часто способного заменить опыт. Гарри Лэтимер служил теперь главным адъютантом бригадного генерала Молтри. Зарекомендовав себя превосходным организатором, Лэтимер отвечал теперь за все дела по управлению и обеспечению войск. Рождество Лэтимеры встретили вместе с бригадиром в его доме на Брод-стрит, который служил сейчас штаб-квартирой Молтри и одновременно приютом для Гарри и его семьи. Последнее обстоятельство нуждается в нескольких словах пояснения, ибо, следуя за американской армией, мы на время потеряли из вида наших героев. Около года назад, в январе 1778-го, когда Лэтимер участвовал в дальней экспедиции против лоялистов, в городе случился грандиозный пожар; выгорели целые кварталы. Подозревали, что пожар был делом рук тори, во множестве скрывавшихся в Чарлстоне. Прекрасный дом Лэтимера со всей роскошной обстановкой, столовым серебром, картинами и книгами, по которым можно было проследить колониальную историю его семьи, сгорел дотла. Миртль осталась без крыши над головой, и Молтри предоставил ей кров своего дома. Жена Молтри находилась тогда в Вирджинии, так что места хватило и Миртль, и ее слугам - Джулиусу, Ганнибалу и Дайдо. Когда, в конце концов, вернулся Лэтимер, было решено никуда пока не переселяться ибо совместное проживание устраивало и самого генерала: Миртль занималась домашним хозяйством, и, что важнее, Лэтимер, его главный адъютант, всегда под рукой. Поэтому хозяин предложил Лэтимеру пока не съезжать и оставаться гостить в его доме. На следующий день после Рождества Первому и Второму полкам, насчитывающим двенадцать сотен человек, был дан приказ начать начать наступление на Пьюрисберг; двадцать седьмого декабря полки выступили, и по пути к ним присоединился батальон Континентальных войск в пять сотен бойцов. Пьюрисберга достигли третьего января. Армия расположилась лагерем в пределах слышимости вражеских барабанов. Британцы стояли за рекой, чтобы воспрепятствовать противнику, если тот попытается осуществить переправу, а тем временем ждали подкреплений, которые позволили бы им самим при необходимости нанести визит на этот берег. Республиканские войска были достаточно многочисленны, чтобы справиться с Превостом, отбить Саванну прежде, чем он смог бы укрепиться, и отбросить его к своим кораблям. Так бы оно и вышло, но подкрепления, ожидаемые, в свою очередь, Молтри, не прибыли; кроме того, началось дезертирство, сократившее и без того небольшую армию. Ополченцы не страдали недостатком мужества, но отсутствие выучки и дисциплины делало их неуправляемыми, и если их не бросали быстро в бой, то лагерная жизнь вскоре их расхолаживала и они начинали тосковать по дому. Согласно гражданским законам, которым они подчинялись, максимальное наказание, грозившее им за дезертирство - это тягчайшее военное преступление - заключалось в небольшом денежном штрафе, поэтому ничто не могло удержать ополченцев в строю, когда им что-то не нравилось. Такова была политика американских лидеров, поневоле вынужденных проявлять осторожность. Сначала для американцев под Пьюрисбергом все складывалось хорошо. Экспедиция, снаряженная Превостом для захвата форта на острове Порт-Ройял, была перехвачена Молтри и разбита наголову. Британцы понесли огромные потери. Эта первая победа, одержанная почти сразу вслед за прибытием из Северной Каролины в последний день января генерала Джона Эйша с корпусом в двенадцать сотен штыков, вселила в людей уверенность и оптимизм. В середине февраля выше по течению Саванны, у городка Огасты была одержана победа над крупным отрядом каролинских и джорджианских тори полковника Бойда, спешившим на соединение с британскими силами. С присущими им жестокостью и фанатизмом зеленые мундиры Бойда сеяли по стране смерть и разрушения, круша и сжигая все на своем пути, пока внезапно их карательная экспедиция не была прервана каролинцами под командованием полковника Пикенса. Незадолго до этого Гарри Лэтимер вернулся в Чарлстон вместе с Молтри, которого Линкольн и Ратледж вызвали для обсуждения проблему набора подкреплений, необходимых в случае решающего наступления на Превоста. Джон Ратледж был наделен теперь огромными полномочиями не только в гражданских делах. В военных вопросах он тоже пользовался практически неограниченной властью. Второе назначение Ратледжа на пост губернатора произошло сравнительно недавно. Год назад он понял, что провозглашенная в Декларации Независимости новая политика, которую Ратледж вместе со многими другими склонен был считать временной мерой, направлена на достижение окончательного и бесповоротного отделения от Великобритании, и ушел в отставку. В течение года губернатором штата был Ролинс Лаундс, но с перемещением театра военных действий в южные провинции он тоже подал прошение об отставке, чтобы уступить место человеку, лучше разбирающемуся в военных делах. Колебания Ратледжа тем временем прошли, он успел привыкнуть к восторжествовавшим в Америке идеям и согласился принять должность, которую ему буквально навязывали все те, кто правильно оценивал его огромную работоспособность и кристальную честность. Губернатор ничего не упускал из виду, и во время второй беседы с Молтри, состоявшейся в доме Ратледжа на Брод-стрит, генерал пришлось пережить несколько неприятных минут. Губернатор рассказал о шагах, которые он предпринял, затем они обсудили мероприятия по набору дополнительных войск, после чего Ратледж объявил о своем намерении лично отправиться в Оринджберг и разбить там лагерь на три тысячи человек, хотя он ума не приложит, откуда взять эти три тысячи. Возможно, к этому дню Ратледж уже разработал свой великий стратегический план. С его помощью он рассчитывал уничтожить армию Превоста, нанеся британцам второй после поражения Бургоня удар, от которого им уже не оправиться. План был та тщательно засекречен, что даже сегодня представление о нем можно получить, лишь глубоко проанализировав военную корреспонденцию, приказы и распоряжения тех времен и внимательно изучив каждое слово, каждый намек, содержащийся в них между строк. Это был вдохновенный и тщательно сбалансированный замысел, успех которого целиком и полностью зависел от того, удастся ли ввести врага в заблуждение, чтобы потом преподнести ему сюрприз; поэтому сохранение тайны имело первостепенную важность. И тайну свою Ратледж хранил так, что даже абсолютно надежному, близкому ему человеку - Молтри - он не позволил себе сделать ни малейшего намека, и даже Линкольн ничего не знал о том, что было на уме у губернатора. Однако вскоре предстояло доверить секрет еще, по меньшей мере, одному человеку. Так или иначе, но Ратледж будет вынужден предпринимать какие-то действия, и проницательный наблюдатель сможет сделать достаточно близкие к истине выводы и разрушить его планы. Ратледж потерял покой и сон; его мучило сознание, что город все еще кишит предателями и тори, затаенная злоба которых еще сильнее возросла после конфискации их имущества в пользу штата. Он подозревал всех, кто его не поддерживал, и, храня свою грозную тайну, как водится, начал бояться собственной тени. Это и послужило причиной, по которой Ратледж затеял с Молтри неприятный разговор. - Хочу обсудить с тобой еще один вопрос, - сказал он. Ратледж говорил спокойно, но как-то очень странно. Молтри вынул изо рта трубку и уставился на губернатора, сидящего за письменным столом. Генерал только сейчас впервые обратил внимание, как пожелтело и осунулось лицо друга, как он похудел. - Уверен ли ты, что поступил разумно, - продолжал Ратледж, - позволив миссис Лэтимер остаться в твоем доме, который фактически служит твоей штаб-квартирой? Генерал опешил. - Какие тут, к черту, могут быть возражения? - На мгновение он едва не подумал, что Ратледж намекает на его нравственность в отсутствие жены. - Нам нельзя забывать об осторожности. Тем более, если речь идет об особе сомнительной лояльности. Ведь в непосредственной близости от штаба всегда можно собрать обрывки информации... - Бог мой! - воскликнул Молтри. Его изумление и негодование были так велики, что он перешел на официальное обращение. - Ваша светлость намекает, что миссис Лэтимер - вражеский агент? - Если б я так думал, то не намекал бы - я бы настаивал. Нет, Уильям, я имел в виду не больше и не меньше того, что выразил словами. Полагаю, я выразился ясно. - Ясно? Да, проклятье, куда уж ясней. Неясно только, почему ты вообще завел об этом речь. Должна же быть какая-то причина. Или это просто паника? - Я никогда не поддаюсь панике. - Но... но... - Молтри не знал, удивляться ему или злиться. - Миртль - жена моего главного адъютанта, человека такого же верного и надежного, как я сам. Каждый поступок его жизни доказывает... - Я не сомневаюсь в верности майора Лэтимера. Но следует помнить, что его жена - также и дочь Эндрю Кэри, самого озлобленного тори в Каролине. Молтри рассмеялся и снова взялся за трубку. Ему показалось, что он понял смысл опасений Ратледжа. - Ерунда, - сказал он, выпуская клуб дыма. - Тебя подводит память, Джон. Миссис Лэтимер полностью порвала со своим отцом. Он питает к ней такую же лютую ненависть, как и к самому Гарри Лэтимеру. - Тогда почему, - спросил Ратледж, - она его посещает? - Посещает отца? - Трубка опять очутилась в руке у генерала, так и оставшегося с открытым ртом. Он наморщил лоб и добавил с ноткой недоверия: - В Фэргроуве? Ратледж медленно покачал головой. - Нет, не в Фэргроуве, а здесь, в Чарлстоне, в его доме на Трэдд-стрит. Военная необходимость заставила нас в конце декабря конфисковать Фэргроув, и он до сих пор в наших руках. Кэри поносил нас тогда в таких выражениях, что по законам военного времени мы, можно сказать, имели право его повесить. От бешенства или по какой другой причине его подагра разыгралась так, что добралась до жизненно важных органов, и две недели он был на волосок от смерти. - Губернатор побарабанил пальцами по столу. - Он избавил бы нас от многих хлопот, если бы преставился. Но ты, верно, замечал, Уильям, что те, кто причиняет окружающим одно беспокойство, как правило, поразительной живучи. Н-да... Так вот, месяц назад он поправился и с тех пор развивает бурную деятельность, завалив работой своего управляющего, старого Фезерстона - еше одного нашего "друга". Торговые суда Кэри курсируют взад-вперед, вывозят урожай с дальних плантаций и разные другие товары. Еще предстоит выяснить, что они ввозят взамен. Хочет ли он, окунувшись в свою коммерцию, спрятаться от окружающей действительности, или маскирует торговлей другие намерения, я ответить не готов. Но я держу его под наблюдением, Уильям. Кроме лиц, известных как откровенные тори, его посещали только несколько деревенских торговцев - все они, естественно, находятся у меня под подозрением. И теперь, вот, его дочь... - Ратледж не закончил и вздохнул; его круглые совиные глаза серьезно и неотрывно глядели на Молтри. - Если бы она не жила в твоем доме, я не стал бы ломать над этим голову. Молтри вскочил так резко, что приступ подагры заставил его снова плюхнуться на стул. - Тебе так и так надо ее поберечь, - Генерал был подчеркнуто презрителен. Он снова поднялся, на сей раз более успешно. - Если бедная девочка ходит к отцу, это означает лишь то, что они, наконец, помирились, и этому можно только радоваться. Негоже жить с неснятым отцовским проклятием, каким бы ни был этот отец. А что до остального... - он отмахнулся, - мираж! Но я разберусь в этом. Я спрошу ее. - И поинтересовался, показывая, что желает сменить тему: - Что-нибудь еще? - Да. Раз уж ты собираешься ее расспрашивать, то поинтересуйся заодно, не знает ли она что-нибудь о человеке по имени Нилд, Джонатан Нилд. - Кто это? - Один из визитеров Кэри. За последний месяц он дважды был в городе: однажды, когда Кэри болел, и еще раз третьего дня. Он представился вирджинским квакером[34] и выглядит провинциалом. Хотелось бы побольше разузнать о мистере Нилде. - Но твои люди, как мне кажется, не позволят шляться туда-сюда кому попало? - Конечно, нет. Документы мистера Нилда изучены, они в порядке. Пропуск подписан самим Вашингтоном. - И что его сюда привело? - Он продает табак со своих плантаций. - Почему в Чарлстоне? - Сэру Эндрю на вывоз. Он утверждает, что издавна торговал с Кэри, а сейчас надобность в этом намного возросла, поскольку Чарлстон - один из немногих портов, открытых для торговли. - Вполне правдоподобное объяснение. - Да. Однако... я ему не верю. Интуитивно, полагаю. Non amo te, Sabidi[35]... понимаешь? Так что, если будешь разговаривать с миссис Лэтимер, спроси, что ей о нем известно. - Ладно. Но навряд ли она знает больше, чем ты, - Молтри встал. - Я пойду. - Тяжело опираясь на трость, он поплелся к двери и, подойдя к ней, оглянулся через плечо. - Если тебя гложут подозрения насчет Кэри, почему бы не облегчить себе жизнь, посадив его в кутузку? У тебя и так забот полон рот, а ты волнуешься по пустякам. Ратледж склонил голову набок. - Это не так просто, как тебе кажется. Тори причиняют мне массу хлопот, но я не хочу спровоцировать взрыв. Я не хочу гражданской войны ни в городе, ни в провинции. Молтри нашел это настолько забавным, что начал издавать какие-то булькающие звуки. - Боже мой! Что за рок преследует чарлстонских губернаторов! Из боязни нарушить мир они никогда не делают того, что следует делать ради его укрепления. Экий причудливый парадокс, Джон. - Слишком причудливый, чтобы быть смешным, - сказал Ратледж. Сейчас его нелегко было позабавить. Глава V. Джонатан Нилд Известная нам правдивость Ратледжа и знание дальнейших событий не дают основания усомниться в том, что его подозрения относительно посещавшего сэра Эндрю квакера были чисто интуитивными. Интуиция губернатора была воистину тонкой. Но прежде - несколько слов о том, каким образом произошло примирение Миртль с отцом. После своего вынужденного возвращения в город Кэри слег. Вызванный к нему доктор Паркер определил состояние как почти безнадежное. Имея понаслышке представление об отношениях отца с дочерью, добрый доктор и друг семьи прямо от баронета отправился к Миртль с известием о его болезни. Он собирался уговорить миссис Лэтимер забыть обиды и скрасить тяжелые для отца дни заботами и любовью, что поможет ему выкарабкаться или, по меньшей мере, облегчит его кончину. Но уговоров и не требовалось; Миртль только сомневалась, примет ли отец ее заботы. Врач успокоил: сэр Эндрю настолько слаб, что отказать просто не сможет. И вот, с молчаливого согласия старого Римуса, заплакавшего от радости при виде молодой госпожи, она подошла к постели отца. Кэри лежал в забытьи, и Миртль принялась ухаживать за ним с той же самоотверженностью, которую проявила около трех лет тому назад, выхаживая раненого Гарри. Четыре дня и три ночи, пока не наступил кризис, она почти бессменно дежурила в комнате. Наконец отец пришел в сознание. Тогда Миртль удалилась, предоставив доктору Паркеру и Римусу рассказать обо всем баронету и умолить его принять ее. - Без Миртль, сэр Эндрю, мои лекарства были бы бессильны, - убеждал его доктор. - Она спасла вам жизнь. - Так, так, - насмешливо сказал неукротимый старик. - Но кто ее об этом просил? - Я, - ответил доктор Паркер. - Вы? Вы. Ну и ну! Хм! Это непозволительная вольность с вашей стороны, Паркер. - Я хотел спасти вас, сэр Эндрю. Или это вы тоже считаете непозволительной вольностью? - Пф! Пф! - нечленораздельно выразил свое раздражение баронет. Характер у него и раньше был не сахар, а в последние годы испортился настолько, что служить этому старому упрямому брюзге все считали неблагодарным занятием. - Вам за это платят. А вот присутствие здесь миссис Лэтимер по вашему настоянию - это уже нахальство. Доктор сдержался. - Ваша дочь, сэр... - Проклятье! - перебил Кэри с поразительной для немощного больного злобой, - Вам разве не известно, что у меня нет дочери? Вы что, английского языка не понимаете? В чем дело? Полагаю, под моей дочерью вы подразумеваете миссис Лэтимер. Допустим. Но я не желаю водить знакомство с миссис Лэтимер. То, что она мне навязалась, когда я был не в состоянии ее выгнать - дерзость с ее и вашей стороны. И больше на эту тему говорить я не желаю. Он сказал, как отрезал; боясь его переволновать, доктор удалился и, расстроенный, зашел к Миртль в другую комнату. - Надо набраться терпения. Я еще сумею его переломить, - утешал он ее, содрогаясь в душе от перспективы повторно испытать на себе христианские добродетели сэра Эндрю. - Необходимо только подождать, пока он окрепнет. Возможно, это произойдет завтра или послезавтра. Миртль пришла назавтра, но и в этот, и на следующий день доктор отговаривался выдумками о неудаче и надеждами на будущее. Между тем отец быстро восстанавливал свою силы, начал заниматься делами и даже принял одного деревенского торговца. На третий день Паркер встретил Миртль с таким сияющим лицом, что она сразу поняла: свершилось чудо - отец согласен увидеться с нею. Сэр Эндрю сидел на постели полулежа, обложенный подушками. Миртль сразу заметила, как изменили его последние четыре года. Он был уже не так грузен, а после болезни выглядел совсем изможденным. Из светло-голубых глаз исчезла теплота; губы кривились в кислой улыбке. Миртль опустилась у кровати на колени. - Отец! Дорогой отец! Он заговорил мирно, однако с примесью желчи. - Паркер сказал, что ты спасла мне жизнь. Ну, ну! Странно, что ты соблаговолила позаботиться обо мне после того, как ограбила, лишив меня всего самого дорогого. Но... я прощаю тебя, Миртль. Наверное, я требовал слишком многого. Я переоценивал тебя. - Отец! - Вот и все, что она смогла произнести. Молча Миртль взяла руку отца, и он ее не убрал. Миртль вовсе не удивила такая форма отцовского прощения - словно нехотя, через силу. Она знала его неуступчивую натуру и была счастлива уже восстановлением мира. Как много ей хотелось рассказать отцу, и прежде всего об Эндрю, его внуке, названном в его честь. Но сейчас об этом не могло быть и речи: поведение баронета не допускало проявлений нежности и теплоты. Сэр Эндрю задал несколько вопросов. Сначала он довольно равнодушно осведомился о ее здоровье и о том, как поживает Дайдо. Затем посокрушался об отнятой плантации, о рабах, присвоенных правительством мятежников для своих работ, и о других делах, весьма далеких от того, о чем могли бы говорить любящие отец с дочерью после затянувшейся разлуки. Он производил впечатление человека, который, соблюдая приличия, поддерживает пустой разговор. Но и это продолжалось недолго. Вскоре он сказался утомленным, однако выразил пожелание, чтобы она пришла завтра. Миртль едва ли не с облегчением вырвалась от него и по пути домой размышляла, не лучше ли было оставить все по-старому, чем добиваться вымученного, искусственного примирения. Именно таким оно ей теперь представлялось. Назавтра, однако, она застала его в лучшем расположении духа - очевидно, здоровье его пошло на поправку. Сэр Эндрю начал вставать и встретил дочь, сидя в мягком кресле, облаченный в халат. Он улыбнулся в знак приветствия, и на этот раз беседа началась с того, о чем Миртль вчера так не терпелось рассказать. Баронет пожелал узнать о внуке и со слабой улыбкой на устах внимал ее материнскому красноречию. Когда он услышал, что мальчика зовут Эндрю, губы деда растянулись вширь, и Миртль опрометчиво приписала это его радости. Следующие слова сэра Эндрю разрушили иллюзии. - Думала меня этим умаслить, а? Чтобы я сделал его моим наследником? - колючие глаза впились в нее из-под кустистых бровей. Дочь вздрогнула, как от удара хлыстом. - Отец! - взмолилась она, а сэр Эндрю, брызнув слюной, издал какой-то кашляющий смешок. - Это недостойно - приписывать мне такую расчетливость. К тому же, состояние Гарри гораздо больше, чем нам необходимо для жизни. - Не обязательно так будет всегда, - сварливо заметил баронет. - Когда закончится война, а мятежники будут разбиты и усмирены, каждому, кто поднял руку на своего короля, предъявят счет. Но я рад, что ты не рассчитываешь на наследство. Потому что я решил распорядиться им по-своему. Все, чем я буду обладать к моменту смерти, отойдет твоему кузену Роберту. Это акт элементарнейшей справедливости, воздаяние по заслугам добродетели и, в то же время, наказание за недочернее поведение. Миртль снова сжалась, словно отец дал ей пощечину. Деньги тут были ни при чем, но сам факт лишения родительского наследства делал ее в глазах общества отверженной. - Ну? - спросил Кэри, не дождавшись ответа, - что ты на это скажешь? - Ничего, отец. - Она храбрилась, стараясь ничем не выдать своей обиды. - Если такова твоя воля - я согласна. Если же лишение наследства станет последним моим наказанием, то я более чем согласна. - Так, так, - пробормотал отец. - Ладно, ладно! Я сказал это только затем, чтобы проверить, насколько искренне ты смирилась. Рад, что ты так хорошо выдержала эту проверку, Миртль. Очень рад. - Он одарил ее улыбкой, но она легко распознала жалкую попытку обмана. В голосе отца звучала фальшь; он явно сожалел о том, что у него вырвалось, и теперь нащупывал пути к отступлению. Однако Миртль по доброте душевной вообразила, что он раскаивается за беспричинный выпад. Затем сэр Эндрю поинтересовался, как поживает Гарри; для Миртль это было совершеннейшим сюрпризом. Она сдержанно отвечала на его вопросы - где Гарри был и чем занимался, боясь увлечься и снова разжечь отцовскую злобу. Когда отец вытянул из нее, что Гарри уехал в армию Линкольна, охранявшую переправу через Саванну, он громко рассмеялся: - Ха-ха! Неужто эти оборванцы думают удержать Превоста? - Он фыркнул. - Это смехотворно! Сколько их там - жалкая горстка? - Я не уверена, но думаю, что, по меньшей мере, тысяч пять, - ответила она. - Пять тысяч! - Сэр Эндрю не скрывал издевки. Миртль покраснела, будто отец измывался над самим Гарри. Защищая мужа, она поспешно начала уверять, что это временно, что армия скоро будет усилена. - Они вербуют добровольцев в Северной Каролине и где-то еще. - Э-э! Быдло. Думаешь, эта деревенщина устоит против обученных солдат? Банда плохо вооруженных оборванцев! Им и боеприпасов-то, верно, не хватит... Складывалось впечатление, что он ждал ответа. Но ей нечего было возразить, ибо Миртль не была осведомлена о положении дел. Ее молчание заставило отца спросить прямо: - Сколько у них артиллерии? Ведь, в конце концов, все решает артиллерия. Сколько у них пушек, что они так самоуверенны? Ну, что? Нечего сказать! - В его словах слышался вызов, и если бы она обладала информацией, то доказала бы, что его презрение неуместно. Как бы то ни было, она вынуждена была ответить, что не знает. - Она не знает! - недобро воскликнул сэр Эндрю. - Ха! И ты хочешь меня убедить, что это отродье способно остановить британскую армию! - Точно такое же отродье остановило вашего Бургоня, - сказала уязвленная насмешками Миртль. Отец пришел в неописуемую ярость, и она пожалела о своей колкости. Но тот быстро остыл и под конец был с нею даже ласков, просил поскорее приходить и стоически вынес прощальный поцелуй. Спускаясь по лестнице, Миртль увидела со спины мужчину, направлявшегося через холл в столовую. Он шел быстрым военным шагом. Фигура и походка этого человека были настолько знакомы Миртль, что она на секунду замерла в изумлении, а в следующее мгновение устремилась вниз по лестнице, окликая человека на бегу: - Роберт! Кузен Роберт! Мужчина остановился и обернулся. Миртль приблизилась к нему... и тут же отпрянула, пораженная. У этого человека были длинные черные волосы, свисавшие, как уши спаниэля, "индейский" загар и странный, бессмысленный взгляд, в котором, казалось, навсегда застыло изумление. Такое впечатление создавалось из-за полного отсутствия бровей. Нижняя часть лица незнакомца пряталась в густой черной бороде, необычайные размеры и неопрятность которой придавали ему вид человека, только что выбравшегося из лесной глуши. Одет он был в коричневое платье старомодного покроя из сукна домашней выделки, какой предпочитают квакеры. Квакерскими были также круглая черная шляпа, льняная косынка на шее и стальные пряжки на тупоносых башмаках. Он заговорил гнусавым, грубым голосом: - Мадам, мое имя Джонатан, а не Роберт. Джонатан Нилд. Она пристально вгляделась в его темно-карие глаза, которые флегматично уставились на нее, смутилась и сконфуженно засмеялась. Воображение сыграло с нею шутку. - Простите, сэр. Я обозналась. Он молча поклонился, повернулся и продолжил свой путь. Но как только он сделал несколько шагов, иллюзия вернулась. Прикованная к месту, Миртль, не отрываясь, смотрела ему вслед, пока он не скрылся в столовой; но даже после этого перед глазами у нее стояла эта фигура и эта походка, неуловимо напоминавшая Роберта Мендвилла. Внезапно ее неодолимо потянуло пойти за ним. Он только что уселся за стол, и Римус стоял за спинкой его стула, когда она ворвалась в комнату. Нилд поднял глаза в немом вопросе. Она остановилась, как вкопанная. Невероятно. Этот человек не был Робертом Мендвиллом. Но эта спина, эта характерная осанка... - Оставь нас, Римус, - коротко приказала она. Негр заколебался, и его неожиданная нервозность послужила верным подтверждением ее подозрений. Римус покосился на незнакомца, показав белки глаз и, видимо, ожидая от него дополнительных указаний. - Делай, что велят, - прозвучал гнусавый голос; Римус стушевался и нехотя вышел. Когда они остались вдвоем, Миртль, борясь с охватившим ее волнением, приблизилась к самому столу и, стараясь говорить спокойно, спросила: - Что все это значит, Роберт? - Я уже сказал тебе, мадам, меня зовут Джонатан. - Вам ни к чему повторять эту ложь, - ответила она. - Я узнала вас. Не пойму, что вы с собой сделали, но в том, что вы - Роберт Мендвилл, я уверена так же точно, как в том, что я - Миртль Лэтимер. Он мягко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы, блеснувшие в черном клубке бороды, и покачал головой: - У тебя разыгралась фантазия, мадам. Говорю тебе, я - Джонатан Нилд, плантатор, и приехал сюда к сэру Эндрю Кэри по делам торговли. - Ах, вот как! И чем же вы торгуете? Она прищурилась, словно целясь из пистолета, и явная насмешка, сквозившая в ее словах и свидетельствующая о ее осведомленности, немного его насторожила. Но на его поведении это заметно не отразилось. - Табаком, мадам. Я табачный плантатор из Вирджинии. - Из Вирджинии. С таким произношением? - Родился я не в Вирджинии, мадам. - Первое правдивое слово, которое вы произнесли. Я достаточно хорошо знаю, где вы родились, и мне достаточно хорошо известно, чем вы торгуете с моим отцом. - Краска негодования залила ей щеки. - Теперь я понимаю, почему он вдруг проявил интерес к Гарри и зачем все эти вопросы об армии Линкольна, ее численности и количестве пушек. Вы - шпион, капитан Мендвилл. Вот торговля, которую вы ведете. - Мадам, твои оскорбления меня не задевают, поскольку меня не касаются. Ты спутала меня с кем-то другим и нелепо упорствуешь в своем заблуждении. Миртль топнула ногой. - Хорошо же. Вам будет предоставлена возможность убедить в этом губернатора. Угроза, к ее удивлению, на него никак не подействовала. Он развел руками и сказал с мягкой укоризной: - Я уже сделал это, мадам. Чужеземцы не имеют права свободного въезда в эту страну, пораженную проказой безбожной войны. Ваш губернатор уже вызывал меня, и документы, удостоверяющие мою личность, лежали перед ним. Уверяю тебя, мадам, они его вполне удовлетворили. Миртль чуть подалась вперед. - Может быть. Но так ли они безупречны? А их изучат заново и гораздо более тщательно, как только я скажу губернатору, что узнала в вас Роберта Мендвилла. - Надеюсь на усердие помощников губернатора, мадам. А ты совершишь бесполезную глупость. - Даже если я предложу им сбрить вашу бороду и отмыть лицо? Последовало молчание, в продолжение которого темные глаза задумчиво изучали Миртль; она была решительна и тверда. Он вдруг пожал плечами и рассмеялся, сбрасывая маску. - Сдаюсь, Миртль, - объявил он своим нормальным голосом. - У вас слишком острое зрение. Лучше сдаться вам, чем губернатору Ратледжу. Мендвилл легкомысленно вообразил, что она его только пугала, заставляя раскрыться и желая тем самым убедиться в собственной проницательности. Однако его признание ее не смягчило. - Одно предполагает другое, - холодно сообщила она. - Как?! - испуганно вскричал Мендвилл. - Ты предашь меня, Миртль? - А разве вы здесь не для предательства? - Нет, - возразил он убежденно, - не для предательства. - Для чего же тогда? - Как для чего? - обиделся он. - Вы забыли, в каком состоянии был ваш отец? Как только меня известили об этом, я поспешил сюда, чтобы помочь сделать все, что в моих силах. Мое беспокойство было оправдано, ведь рядом с ним не было ни одного родственника, который мог бы утешить его перед возможной кончиной. Вот и вся моя вина, Миртль. Но Мендвилл опять просчитался, надеясь смягчить ее этой трогательной историей. - Вы говорите, что получили сообщение о болезни моего отца. Это означает, что вы поддерживали с ним связь. - Почему бы и нет? В конце концов, мы родственники. Неужели есть нечто предосудительное в нашей переписке? Вспомнив заявление отца о том, что Мендвил станет его наследником, Миртль видела в этом одно из объяснений появления капитана в доме, однако все равно во всем этом оставалось нечто неясное и настораживающее. - Когда вам сообщили? - Месяц назад. - И в это время вы находились... - На Саванне, у Превоста. Я и сейчас у него служу. Сначала я был у Клинтона, но перешел к Превосту, когда его армия получила приказ идти на Юг. Миртль презрительно поджала губы. - И вы собираетесь меня убедить, что за месяц отрастили такую бороду? Даже меньше, чем за месяц - ведь вы, должно быть, здесь уже с неделю. - Я этого не утверждал. - Тогда как согласовать это с историей, которую вы тут поведали? Он задержал на ней слегка удивленный взгляд и заметил раздраженно: - Вы чересчур прагматичны, чтобы меня понять. - Ровно настолько, чтобы понимать, в чем мой долг, капитан Мендвилл. Он старался не показать виду, что встревожен. - Долг перед кем, Миртль? Существует ваш долг перед отцом, перед семьей; возможно, отчасти даже передо мной, - Мендвилл говорил спокойно, почти смиренно. - А как быть с долгом перед мужем? Или вы забыли, что я жена майора Континентальной армии Лэтимера? Темно-карие глаза Мендвилла подернулись грустью. - Раз вы считаете мою выдачу своим непременным долгом, я дам вам последнее доказательство своего расположения: я подчинюсь неизбежному. Только не слишком ли суровое это будет наказание за любовь к вашему отцу, которая привела меня сюда - в логово льва. Я знал, Миртль, что рискую жизнью, но и помыслить не мог, что приму смерть от ваших рук. Она смягчилась. Он разбудил воспоминание о прошлом, обо всем, чем она обязана Роберту и чем ему обязан Гарри. Правда, Гарри, ослепленный предубеждением, этого не признавал, что служило источником постоянных разногласий в первое, несчастливое, время их семейной жизни. Однако Миртль всегда верила, что Мендвилл неоднократно защищал Гарри и что именно благодаря влиянию кузена на лорда Уильяма Гарри получил отсрочку, позволившую ему уехать из Чарлстона после дела Фезерстона. - Что же мне делать? Будь я уверена, что вы приехали не шпионить... Но я не могу. Здравый смысл подсказывает, что вы здесь как раз за этим; если я вас не выдам, то стану соучастницей. - А если выдадите, то палачом, - грустно улыбнулся он. - Бедная Миртль! Я понимаю, для вас это трудный выбор. То есть, я надеюсь, что он трудный. Надеюсь, что вам нелегко погубить жизнь человека, который с готовностью пожертвует ею ради вас. - Тут Мендвилл сменил тон и заговорил серьезно и убедительно, словно с единственной и беспристрастной целью помочь ей разобраться. - Послушайте меня, Миртль. Вы говорите, я здесь, чтобы шпионить. Но какой в этом смысл? Что здесь можно разведать такого, что нам не известно? Какие я мог бы добыть сведения, способные повлиять на ход событий и на то, что скоро неизбежно случится? - А что должно случиться? - спросила она, затаив дыхание. Он терпеливо, голосом, исполненным сожаления, разъяснил: - Превост настолько силен, что прорвется к Чарлстону когда только пожелает. Кто ему противостоит? Горстка надежных континенталов и толпа недисциплинированных ополченцев под предводительством неумелого командира. На всякий случай, чтобы действовать наверняка, Превост ждет подкрепления. Оно прибудет через месяц, самое позднее через два, и тогда начнется наступление. Вот и все. Через два месяца британская Южная армия займет город - в этом можете быть уверены, ибо задержать наше наступление некому. Допустим, что я в самом деле шпион. Могут ли любые собранные мною сведения изменить или предотвратить такой финал? Ответьте сами на мой вопрос, Миртль. Спросите себя, какой перевес получат друзья вашего мужа, если они схватят меня и расстреляют либо повесят? И еще спросите себя, не выгоднее ли в час вступления Превоста иметь среди его близкого окружения такого верного и преданного друга, как я? Мне уже доводилось прежде спасать вашего мужа, хоть вы и не догадываетесь, чем я при этом пожертвовал. - Пожертвовали? О чем вы говорите? Капитан прикинул что-то в уме и решился. Знание людей придало ему уверенности: не родилась еще на свет женщина, которую оставило бы равнодушной признание в любви. Это не принесет никакого вреда, но может оказаться полезным. - Я говорю о том, Миртль, что вы были тогда и до сих пор остаетесь самым дорогим для меня человеком. В те незабвенные, счастливые дни, когда я впервые с вами познакомился, когда я часто бывал в Фэргроуве, мир сильно изменился для Роберта Мендвилла. Вряд ли такое когда-нибудь повторится. Я с радостью отдал бы за вас свою жизнь; я любил вас так преданно и бескорыстно, что готов был подарить жизнь другому человеку, чтобы он смог потом отнять вас у меня. Вот почему... - Нет, Роберт! - воскликнула она, и Мендвилл понял, что достиг цели. Румянец сошел с его лица, мгновенно ставшего бесстрастным. - Роберт, я не знала... я никогда не подозревала... - Напрасно я вам признался. На меня что-то нашло, я не мог противиться порыву. Бог свидетель, как часто мне приходилось сдерживаться в прошлом. Простите меня. - О, что мне делать, что мне делать? - ломая руки, твердила Миртль. В муках сомнения и нерешительности она не находила себе места. - Ну, это-то как раз просто, - сказал капитан. - За услугу, оказанную Гарри, отплатите услугой мне. Подарите мне ту же отсрочку, что дал ему я, ту же возможность уехать. Благодаря моему вмещательству у него было двое суток - мне достаточно одних. Если я до завтра не уеду, выдайте меня губернатору. Или я прошу слишком многого? Коли так... - Нет, нет, Роберт, - Миртль запнулась, глядя на него. - Если... если я сделаю это... если я сейчас позволю вам скрыться и не скажу никому ни слова... дадите ли вы со своей стороны слово, что никогда не вернетесь в Чарлстон и не будете поддерживать связь с моим отцом, пока не кончится война? - Да, я не вернусь. Охотно и от всего сердца даю вам слово. Но что касается связи с вашим отцом... - Вы должны обещать мне, должны. Поверьте, это самое меньшее, на что я могу согласиться. Он склонил голову. - Хорошо. Я обещаю. Я уеду сегодня вечером. Как мы помним, это произошло еще тогда, когда Молтри с Гарри Лэтимером были под Пьюрисбергом. Глава VI. Наступление Превоста После беседы с Ратледжем Молтри поехал домой. Суета на улицах была совершенно иной, нежели кипевшая здесь в былые дни, да и выглядели улицы по-другому. Опустошительный пожар двухлетней давности дотла уничтожил все дома на Бэй-стрит, оставив в силуэте города зияющую брешь, сквозь которую просматривалась бухта с разбросанными по ней кораблями. Город заполонили солдатские мундиры: необученные деревенские рекруты маршировали к ипподрому, где проводились строевые учения; конные упряжки тянули медные полевые орудия; попадались артиллеристы из форта Молтри, где стоял теперь морской гарнизон, и с батареи на заставе Хэдрелла; встречались конные полицейские, пехотинцы, саперы, очень немного бывалых солдат Континентальной армии и множество ополченцев вида более штатского, чем сами штатские. Редкие женщины казались единственными мирными гражданами на фоне всего этого пестрого воинства; несколько нарядных дам прогуливались в сопровождении офицеров; женщины попроще сами сопровождали шеренги и колонны. Тут и там все-таки можно было заметить пожилых, богато одетых плантаторов, слишком старых или чересчур преданных короне, чтобы облачаться в военную форму и вести походную жизнь. Люди в основном были веселы и беспечны, хотя некоторые лица выглядели встревоженно. Тучи войны сгущались, но где-то так далеко... Единственная попытка неприятеля ступить на землю Каролины окончилась, благодаря Молтри, крахом, и хотя Превост намеревался предпринять новый поход на Чарлстон, всем было известно, что генерал Линкольн располагает солидным войском и наверняка остановит британцев. Повсюду повторяли остроту Молтри, который грозил отшлепать ослушников, если они переплывут Саванну без спросу. Бригадный генерал подоспел как раз к обеду; Миртль и Гарри ждали его, чтобы сесть за стол. До окончания трапезы, когда на столе появились кувшины с вином - Молтри взирал на них с нежностью, но его подагра предписывала воздержание - он не упомянул о деле, волновавшем Ратледжа. Впрочем, он и вообще-то считал, что оно не стоит выеденного яйца. - Миртль, моя милая, я слышал, ты наконец-то помирилась с отцом? Она радостно улыбнулась ему: - Да. Я как раз только что рассказывала об этом Гарри, - и она с любовью оглянулась на мужа, стоящего у нее за спиной. - Я так счастлива, генерал. Это вернуло мне покой, которого долгие годы так не хватало. Правда, в последнее время я стала смотреть на многие вещи по-другому, но все равно в сердце сидела заноза. - Я рад за тебя, девочка. И за тебя, Гарри. - Я и сам рад. Ни одно событие с момента нашей свадьбы не делало меня счастливее. - Но с тобой сэр Эндрю еще не помирился? Миртль быстро ответила за Лэтимера: - Всему свое время, генерал. Я уверена, оно наступит... Папа в глубине души всегда любил Гарри, и я надеюсь, что скоро - возможно, когда кончится эта ужасная война - он вернет ему свою любовь. Молтри поблагодарил за обед и придвинул к себе скамеечку для ног: подагра сегодня что-то чересчур разыгралась. Испытывая угрызения совести, чувствуя себя форменной свиньей, но выполняя обещание, данное Ратледжу, он продолжил расспросы, маскируя свои истинные намерения безобидным светским интересом. - И как это произошло, моя милая? Ты собрала в кулак все свое мужество и пошла к нему или это он согнул свою упрямую старую шею и послал за тобой? Миртль с тою же откровенностью поведала, как все устроилось при содействии доктора Паркера. - Понимаю, - сказал Молтри, выслушав ее историю. - Хорошо. Я рад, что этим все кончилось. - Он угостился табаком из табакерки, пододвинутой Гарри. Набивая трубку, он продолжал зондировать, искусно скрывая подоплеку, что наполняло его одновременно самовосхищением и отвращением. - Удивительно, как неистребимы привычки целой жизни! Не успел старик как следует подняться на ноги, как снова обратил все помыслы и энергию на торговлю. - Да, - согласилась она. - И это оказалось превосходным лекарством. Он выздоравливает с поразительной быстротой. - Поговаривают, он даже начал лично вести дела. - Молтри раскурил трубку от тонкой свечки и небрежно спросил: - Ты не встречала его деловых партнеров? - Видела нескольких, - отвечала она так же небрежно. - К нему приходил продавать табак некий квакер. Парень из Вирджинии, как мне сказали. Ты с ним, случайно, не сталкивалась? Что это - Миртль опустила глаза? И не померещилось ли ему, что она задержала дыхание? Пауза действительно затянулась или ему так только показалось из-за напряженного ожидания ответа? Генерал успел мысленно задать себе все эти вопросы, прежде чем услышал спокойный голос: - Может быть. Как его имя? - Имя? - Молтри порылся в памяти. - Э-э, Нилд, если не ошибаюсь. - Нилд... - медленно повторила Миртль и так же медленно, как если бы не была твердо уверена, ответила: - Да... Думаю, я встречала человека с таким именем. - Боясь категорически отрицать то, что было очень вероятно, она неохотно призналась. Потом быстро спросила: - Почему вас это интересует? Генерал добродушно засмеялся: - Они там, в Вирджинии, выращивают добрый табак, а добрый табак в наши дни становится редкостью. Случись этому парню оказаться неподалеку с партией превосходного табаку на продажу, я бы с радостью приобрел. Но ты ведь его не особенно запомнила? Она покачала головой, притворяясь, что вспоминает. - Нет, - сказала она, - не особенно. - Ты с ним не говорила? - Может быть, и говорила. Кажется, однажды мы действительно перебросились парой слов. Но я не уверена. - Ладно, не имеет значения. - И Молтри сменил тему. Он не думал и не желал думать, что Миртль может сознательно врать. Добродушная беспечность была единственным его недостатком, о котором сожалел еще генерал Ли. После обеда Миртль, сославшись на недомогание, ушла в свою комнату. Здесь она предалась невеселым мыслям, но не о том, что Нилд вызывает чьи-то подозрения, а о том, что солгала, ввела в заблуждение и Молтри, и Гарри. Несколько раз за те дни, когда Гарри был в городе, она порывалась обо всем ему рассказать, но каждый раз ее одолевали сомнения, и чем дальше она оттягивала признание, тем труднее было на него решиться. Поэтому и сегодня она не смогла признаться. Чем оправдала бы она свое промедление; да и сами оправдания - не есть ли они отчасти признак вины? Миртль не сумела преодолеть в себе страха перед новой вспышкой ревности Гарри к Мендвиллу, каких раньше случалось немало. Эта его ревность разгорелась бы сейчас сильней, чем прежде; а всему виной ее молчание. Теперь лучше уж держаться выбранной линии. В конце концов, от ее молчания никому не будет вреда, ведь Мендвилл дал слово не возвращаться в Чарлстон до окончания войны; а от признания ничего хорошего ждать не приходится. Спустя несколько дней Молтри и Лэтимер вновь уехали из города, оставаясь в полнейшем неведении относительно разговора Миртль с Мендвиллом в доме сэра Эндрю. В лагерь под Пьюрисбергом генерал со своим адъютантом приехали[26] февраля под проливным дождем. Там они узнали подробности о победе над Бойдом. Генерал Линкольн, воодушевленный последним успехом, был полон замыслов, хотел провсти более широкую операцию против британцев. Он выделил две тысячи человек и послал их под началом генерала Эша вверх по реке к Огасте с приказом отрезать от основных сил большой английский отряд полковника Кемпбелла. Кемпбеллу, однако, это пришлось не по вкусу. Обнаружив напротив своего лагеря крупный отряд противника и опасаясь, что он переправится ниже по течению и отрежет его от главного лагеря на Саванне, Кемпбелл быстро свернул палатки и пошел на юг по правому берегу реки. Эш переправился и бросился за ним вдогонку. Это было 25-го, за день до возвращения Молтри в Пьюрисберг, а двумя днями позже Эш достиг Верескового ручья и расположился немного выше места его впадения в Саванну. Второго марта он отправил донесение, что занимает безопасную и выгодную позицию, и враг его явно боится. К такому выводу генерал пришел, основываясь, должно быть, на том факте, что враг ему не показывался. Однако истина заключалась в ином. В то самое время, когда Эш отправлял гонца с хвастливым докладом, Превост предпринимал обходной маневр, чтобы напасть на него с тыла; и произошло это уже на другой день. Едва только генерал Линкольн принял под Пьюрисбергом посланца с докладом Эша, как за ним по пятам примчался лейтенант Итон, которому пришлось переплыть реку на лошади и галопом скакать в лагерь с известием о и полном разгроме американцев. Редкая армия испытывала потрясение более ужасное, чем армия Эша на Вересковом ручье. Внезапное появление британских солдат вызвало среди ополченцев дикую панику; они не сделали почти ни единого выстрела, побросали оружие и кинулись спасаться бегством через топкую, залитую половодьем низину; и многие, кого пощадил огонь британских ружей, нашли свой конец в воде. Легко себе представить, в какое уныние были повержены каролинцы, в одночасье лишившиеся трети боевого состава. К счастью, прибыло пополнение новобранцев, и к концу месяца армия достигла своей первоначальной численности. В начале апреля Линкольн совещался в Оринджберге с губернатором Ратледжем, обсуждая с ним план кампании. Когда он вернулся, лагерь облетел слух о скором выступлении. Начались лихорадочные приготовления и спешное обучение свежего пополнения. Губернатор снова вызвал к себе Линкольна; на этот раз главнокомандующий взял с собой Молтри, а тот, в свою очередь, Лэтимера. В Оринджберге они обнаружили внушительный лагерь, где под личным наблюдением Ратледжа проходили выучку около трех тысяч рекрутов. Линкольн объяснил Молтри, что губернатор задумал ловкий ход, который в случае успеха сулит победоносное завершение войны на всем Юге, а то и на Севере. Однако генерал не имел права вдаваться в подробности. Линкольн уважал Молтри, прислушивался к его мнению и поэтому не скрывал, что желал бы посвятить его в замысел Ратледжа: Молтри, используя свой опыт и проницательность, мог внести в него нечто существенное. Молтри тоже стремился к этому, однако его ждало разочарование, тем более обидное, что с Ратледжем его связывала крепкая дружба. Бригадного генерала допускали на некоторые военные совещания, но не на самые важные, и назад, в свой лагерь, он отправился с таким же смутным представлением о затее губернатора, с каким незадолго до этого приехал. Одну важную деталь на каком-то из советов Молтри все-таки услышал и запомнил. Ратледж упомянул о том, что Превост предложил через парламентеров договориться о признании нейтралитета Джорджии. Это был один из редких случаев, когда люди слышали смех губернатора. - Его предложение - абсурд и нелепица; я не желаю это даже обсуждать, - заявил Ратледж. - По сути дела, оно и ответа не заслуживает, но, дабы проинформировать об этом генерала Превоста, ответ ему я все же послал. Генерал Линкольн был грузен, неспешно передвигался, медленно думал и медленно говорил - словом, был медлителен во всем. По приезде в Пьюрисберг он так быстро, как только позволяла его медлительность, составил диспозицию своих войск и к двадцать третьему апреля закончил, наконец, свои приготовления. Оставив Молтри тысячу человек и задание внимательно наблюдать за Превостом, он со всей остальной армией, с конницей и пехотой, с артиллерией и обозами, начал поход на север вдоль реки, еще взбухшей от весенних дождей, но быстро мелеющей. Погода стояла великолепная. Генерал явно намеревался снова, по стопам Эша, вторгнуться в Джорджию близ города Огасты и совершить обратный марш на Саванну по противоположному берегу реки. Из оставленных Молтри распоряжений следовало, что Линкольн вовсе не рассчитывает на то, что Превост станет его дожидаться. Превост, скорее всего, попытается воспользоваться моментом и тоже перейдет через Саванну, только на эту сторону; в задачу Молтри входило задержать его столько, сколько это будет возможно. Он имел право отступать по мере необходимости, но должен был сражаться за каждый фут чарлстонской дороги, если британцам вздумается наступать на город. Одновременно к Ратледжу в Оринджберг был отправлен курьер с сообщением о начале осуществления задуманной операции. Теперь Ратледжу предстояло поднять свою свежеобученную армию и вернуться в Чарлстон. События начали развиваться точно так, как предполагал Линкольн. Получив донесение об уходе основных сил армии противника, Превост форсировал Саванну и вынудил Молтри с боями отступать. Линкольн ждал выше по реке и не переправлялся до тех пор, пока не получил известия, что Превост уже на левом берегу. Тогда он поднял свои войска и открыто двинулся на незащищенную столицу Джорджии. Он охотно объяснял всем направо и налево, что считает переправу британцев ложным маневром, цель которого - выманить его из Джорджии, и не даст себя обмануть. Его разглагольствования дошли до Превоста, и тот, несомненно, посмеялся над старым боровом, возомнившим себя прозорливцем. Вполне удовлетворенный, не обращая более внимания ни на армию Линкольна в Джорджии, ни на его тонкую стратегию, он ринулся вперед, тесня Молтри и стремясь воспользоваться подвернувшимся шансом, чтобы быстро овладеть столицей Южной Каролины. Правда, близ Покоталиго его все же посетили некоторые сомнения. Действительно ли Линкольн такой болван, каким хочет казаться; не скрывается ли за этим какой-нибудь далеко идущий умысел? Три дня сомнения продержали британского генерала в бездействии, пока свежие данные, поступающие со всех сторон, не вынудили его отринуть колебания. Перспектива казалась чересчур заманчивой, чтобы не оказаться ложной, однако Линкольн, судя по всему, действительно позарился на легкую добычу и устранил последнюю преграду на пути британской армии; Превосту не оставалось ничего иного, кроме как полным ходом развивать свое наступление. Глава VII. Ратледж нервничает Превост рвался вперед. Его армия насчитывала около восьми тысяч солдат, но ее продвижению препятствовал отступающий заслон Молтри, и за две недели она покрыла расстояние всего около восьмидесяти миль от Саванны до Эшли. Переправившись через Саванну 25 апреля, Превост лишь в воскресенье, 9 мая, достиг южного берега Эшли и расположился лагерем, обращенным в сторону полуострова, на котором, зажатый меж устьями двух рек, раскинулся Чарлстон. Несколькими часами раньше Молтри благополучно отступил за Эшли и привел в город остатки своего потрепанного отряда; после арьергардных боев он сократился с тысячи до шести сотен человек. Город гудел, как растревоженный улей, и готовился к обороне; его слегка лихорадило в ожидании неминуемых событий. Накануне из Оринджберга со своим воинством прибыл Ратледж; по пути к нему присоединилось маленькое пополнение графа Пуласки. Этот храбрый поляк собрал, вооружил на собственные средства и привел с собою на защиту американской независимости целый легион в 160 человек. Захватчики имели численный перевес - их было примерно вдвое больше, чем защитников - но жители Чарлстона не помышляли о сдаче и не теряли надежды. Можно только удивляться, сколько было сделано для укрепления обороны за последние девять дней. Когда 1 мая сюда прибыл майор Лэтимер, высланный Молтри вперед, он нашел город крайне неподготовленным против атаки с суши. Броды и переправы через Эшли не были защищены совершенно, и единственной весьма слабой преградой мог служить узкий, глубоко вдающийся в берег залив реки Купер. Лэтимер тут же взялся за дело. При поддержке помощника губернатора Би ему удалось убедить военные и гражданские власти, что положение опасное, и все трудоспособные горожане были срочно мобилизованы на строительство укреплений. Ответственность за работы возложили на талантливого инженера, шевалье де Камбрэ - еще одного выдающегося иностранца, верой и правдой служившего Америке. Под его руководством и белые, и негры трудились день и ночь, возводя полевые укрепления. Все дома в северном предместье сожгли и, благодаря затянувшимся на две недели отступательным боям отряда Молтри, перед красными мундирами, появившимися на том берегу Эшли, над заливом успела вырасти мощная фортификационная линия с редутами, завалами и земляными бастионами, на которых были оборудованы огневые позиции и размещены орудия. Это подняло боевой дух горожан, а когда вскоре в город вошли отступившие в строгом порядке и бодрые солдаты Молтри, сердца жителей еще больше укрепились надеждой. Чарлстон еще не забыл эпопею обороны острова Салливэн, организованную смелым и одаренным полковником. Один только вид уверенного, доброжелательного, ныне уже генерала, Молтри вселял в людей веру и укреплял дух. Ратледж выглядел совершенно изможденным; его замучали тревоги и бессонница. У него исчез второй подбородок, а элегантный мундир болтался на похудевшем теле, как на вешалке. Губернатор стал необычайно нервным - это с прискорбием отметили и те, кто понимал причину его нервозности, и те, кто не мог знать, что это состояние человека, слишком многое поставившего на карту и ждущего теперь, когда свои карты откроет противник. Как ни велико было тайное преимущество Ратледжа, он страшился исхода. Когда следующий день наступил и угас, не ознаменовавшись никакими событиями, нервозность Ратледжа еще усилилась, и в понедельник вечером он выказал свое раздражение в несвойственной ему манере. В тот день губернатор должен был ужинать у Молтри и Лэтимеров. Но они с генералом задерживались, и Миртль с Гарри ожидали их в столовой. Стол был накрыт, и супруги сидели вдвоем на широком диване у окна; Гарри обнимал Миртль за талию, ее голова покоилась у него на плече, а глаза были устремлены на Эндрю - трехлетнего круглолицего мальчугана, сидевшего верхом на левом колене отца и целиком поглощенного расплетанием витого шнурка из эполета Лэтимера. Предстоящие события вызывали у Лэтимера непреходящую тревогу за судьбу этих двух самых дорогих для него людей. В их присутствии он еще бодрился и не заговаривал о штурме города. Лэтимер давно, но тщетно, пытался убедить жену уехать. Ее пугала перспектива бросить Гарри в такой момент, и она пришла в ужас, когда он предложил ей на выбор несколько вариантов отъезда. Миртль казалось, что гораздо безопаснее остаться в Чарлстоне. Даже если город сдадут Превосту, им нечего бояться: британцы не воюют с женщинами и детьми. Опасность может угрожать им только при обстреле. Если же она, как предлагает Лэтимер, попытается уплыть морем в Вест-Индию, то на них может напасть любой из вражеских кораблей, курсирующих вдоль побережья; а если она примет другое его предложение и отправится в глубь страны к Санти, то ей не видать покоя из-за рыскающих по штату банд тори, печально известная жестокость и мстительная беспощадность которых будут держать ее в постоянной тревоге. Да к этой прибавится еще и тревога за Гарри - ведь он будет так далеко. В конце концов он скрепя сердце уступил ее доводам. В полдень Миртль навестила отца; тот на сей раз был настроен благодушно. - Он верит в британскую армию. Он так уверен, что Превост победит и капитуляция Чарлстона - вопрос только времени, что заранее возликовал и даже подобрел. - Представляю, каково ему придется, если Превост не одержит победу. А, Бог даст, так оно и произойдет. - В этом случае настроение отца не будет иметь большого значения. Но если город сдадут, то, полагаю, отец захочет снова стать нашим другом. Он настолько смягчился, что пообещал это. "Тебе нечего бояться, Миртль, - сказал он мне. - Моя лояльность Британии широко известна. При вступлении генерала Превоста я первый пойду его приветствовать, и у меня достанет влияния, чтобы спасти тебя". "И повесить меня", - улыбаясь, добавил про себя Гарри. Миртль, будто прочитав его мысли, сказала: - Я думаю, отец будет так окрылен победой, что согласится, наконец, помириться и с тобой, Гарри, и распространит на всех нас свою протекцию. Тогда, что бы ни случилось, мы окажемся в некотором выигрыше. - Дорогая! - Лэтимер был слегка ошеломлен. - Я очень хочу помириться с твоим отцом, но как ты могла подумать, что я готов платить такую цену? В эту минуту вошел Джулиус и впустил лейтенанта Шабрика, бравого молодого джентльмена в пропыленном мундире, несшего дежурство на первой линии обороны. За ним в столовой появился высокий блондин, весь, от кавалерийских сапог до воротника длиннополого бежевого сюртука, забрызганный грязью. Он оскалился в широчайшей улыбке и двинулся к дивану. Гарри издал радостно-удивленное восклицание, ссадил ребенка с колена и поднялся. Одновременно с ним встала Миртль. - Том! - закричала она, всплеснув руками. Не обращая внимания на Эндрю, который дергал за его ногу и вопил: "Папа Гарри! Папа Гарри!" - Лэтимер протянул руку Тому Айзарду, так неожиданно объявившемуся здесь после более чем трехлетнего отсутствия, в продолжение которого он сражался в рядах Северной армии. Том жал им руки, беззвучно смеясь, затем, переведя дух, повернулся к сопровождавшему его офицеру, чья прежняя суровая деловитость уступила место приветливости. - Итак, сэр? Вы удовлетворены? Убедились, что меня здесь знают? Скажи ему мое имя, Гарри, будь другом, иначе он не сможет вернуться к своим обязанностям. - Но в чем, собственно, дело? - Я арестован, только и всего. У вас чертовски наблюдательные дозорные. При мне нет никаких документов, и меня прекрасным образом задержали у внешних постов и привели сюда под охраной. Лейтенант объяснил, стоя навытяжку: - Приказ губернатора, сэр. Поступил сегодня в полдень. Всех, кто попытается перейти линию обороны как с той, так и с другой стороны, надлежит задерживать и доставлять в штаб-квартиру. Этот джентльмен представился как капитан Айзард из Континентальной армии, но... - Все правильно, Шабрик, - перебил Лэтимер. - Капитан Айзард мне знаком. Он мой друг. Я ручаюсь за него, лейтенант. Вы можете идти. Офицер поклонился и вышел; за ним Джулиус. За дверью послышалась резкая команда караулу, остававшемуся снаружи, и затихающий грохот башмаков. Эндрю перестал требовать внимания папы Гарри и занялся большим, толстым незнакомцем. Он уставился огромными васильковыми глазами на капитана Айзарда, но тот его пока не замечал. - Что, - поинтересовался он, - губернатор нервничает? - У него для этого есть множество причин, - ответил Гарри. - Город кишит предателями, а наши силы значительно меньше, чем следовало бы, и даже меньше, чем думает Превост. Естественно, Ратледж не хочет, чтобы сведения просочились к неприятелю. Он подозревает, и, возможно, небезосновательно, что случаи шпионажа уже не раз имели место. Но расскажи нам о себе, Том. Как ты и откуда? - Из Миддлбрука, с секретной депешей для вашего всемогущего губернатора. Честное слово, Ратледж сделал неплохую карьеру после того, как мы расстались. - Он заслужил это. Сильный человек. - О да, он сильный. Но, как большинство сильных людей, неприятный. А это кто? - Он наклонился над Эндрю, который подобрался к нему вплотную, и мальчуган ответил гордо: - Энд'ю Фиц'ой Лэтиме'. - Да ну! - удивился Том и подхватил его на руки так неожиданно, что напугал. Мальчик заскулил свое "папа Гарри!" и начал брыкаться. - Еще один сильный человек, - торжественно провозгласил Том и, в шутку признав себя побежденным, опустил его на пол. Миртль увела сына и оставила на попечение Дайдо. Джулиус принес капитану бокал грога, и капитан, развалясь в кресле, вытянул свои длинные ноги и принялся рассказывать. Он не добавил ничего нового к уже известным сведениям о положении в Америке, а вместо этого долго распространялся о Вашингтоне, которого боготворил, восхищаясь его мужеством и стойкостью, его гением, терпением и неукротимой энергией. Том все еще воздавал хвалы главнокомандующему, когда дверь отворилась и вошли опаздавшие Ратледж и Молтри. Оба выглядели устало, и платье губернатора пропылилось так же, как выцветшая генеральская форма, однако, если Ратледж был измучен и озабочен, то широкое обветренное лицо Молтри не утратило бодрости. Миртль собиралась позвонить Джулиусу, чтобы тот сразу подавал на стол, но ей помешал Том Айзард. Он встал и поклонился. Ратледж еще разглядывал его холодным вопросительным взглядом, когда Молтри порывисто шагнул вперед с вытянутой рукой и горячо приветствовал капитана. Тут раздался какой-то скрипучий голос губернатора: - Почему вы не в мундире, капитан Айзард? - Потому что я ехал с секретным поручением. Я привез вам депешу от главнокомандующего. Мне была оказана честь выполнить эту миссию. Раздражение Ратледжа не улеглось, а даже усилилось. - У вас имеются документы? - Никаких, сэр. Я путешествовал как гражданское лицо и считал, что будет лучше, если у меня в случае чего их не окажется. - И вы прошли через линию фронта без документов? В этой одежде? - разгневанно вопросил Ратледж. Том непринужденно рассмеялся, отрицательно помотав головой. - Чтоб я сдох! Никак нет, сэр. У ваших внешних постов меня арестовали и доставили сюда под конвоем. - Хм! Так-то лучше. Молтри приподнял одну бровь и взглянул на Ратледжа. - Что вы еще предпримете? - с ехидцей спросил он. - То, что следует предпринять, - отрезал губернатор. Он был далек от успокоения. - Вы прибыли с депешей, - продолжал он. - Какая нужда слать депеши в такое время? Попади она в руки британцев... - Он передернул плечами. Том расправил свои плечи и с холодным достоинством перебил: - Этого не могло произойти ни при каких обстоятельствах. Мне дали соответствующий приказ. - Да, да, - скривил губы Ратледж; воспоминание о родственной связи Тома Айзарда с лордом Уильямом Кемпбеллом, видимо, усиливало его раздражение, несмотря на то, что всякие причины для такого недоверия давно были устранены. Он протянул руку ладонью вверх. - Где депеша? Капитан Айзард отвернул один из обшлагов на рукаве - им обычно придавали жесткость, пропитывая клеем. - Если ваша светлость отпорет подкладку, письмо, как я и обещал, перейдет из моих рук непосредственно в ваши. Ратледж секунду удивленно смотрел на него. Потом лицо его прояснилось, он взял со стола нож и вспорол подкладку. Письмо, как выяснилось, служило частью самой подкладки. - Вы считаете, британцы бы его не обнаружили? Ну, ну, возможно, вы и правы. Британский генерал не догадался бы - в этом я уверен. Но не поручусь, что до этого не додумался бы какой-нибудь офицер чином пониже. Он прошествовал к окну и развернул обернутое в шелк письмо. С бесстрастным выражением лица он прочитал депешу, затем попросил у Лэтимера свечу, поджег край листа и бросил охваченную пламенем бумагу в камин. Айзарда удивило, что губернатор уничтожил, скорее всего, важное военное сообщение, даже не показав его командующему обороной города, который здесь же находился. Однако Том попридержал свои мысли при себе. Сели ужинать. Во время трапезы Ратледж был погружен в задумчивость; его угрюмость давила на компанию, как грозовая туча, утихомирив даже разболтавшегося было Тома. Когда губернатор почти сразу после ужина встал из-за стола и собрался уходить, он пожелал переговорить с Молтри и Лэтимером наедине. Молтри хотел отвести обоих в кабинет, выходящий в холл первого этажа и использовавшийся для обсуждения военных вопросов, но Ратледж остановил его по дороге. - Нет, - сказал он резко, - я хочу дать майору Лэтимеру всего один совет. - Он повернул лицо к Гарри и понизил голос. - Пока в городе сохраняется настоящая ситуация, рекомендую вам отговорить миссис Лэтимер от визитов к своему отцу. Майор опешил. Молтри досадливо крякнул. Через минуту Лэтимер овладел собой и ровным голосом произнес: - Ваша светлость объяснит мне, что это значит? - Неужели вам непонятно, сэр? Желаете большего - вспомните о печально знаменитых политических симпатиях вашего тестя, а также о том, что его дом всегда был местом встреч всяких субъектов, которым я не доверяю. - Если тебя гнетут страхи по поводу этого дома... - вставил Молтри. - Меня не гнетут никакие страхи, - вспылил Ратледж, показав тем самым, что дело обстоит как раз наоборот. - Ладно, тогда я скажу иначе. Раз ты чувствуешь то, что ты чувствуешь, то почему бы тебе попросту не посадить Кэри под замок, пока нас не минуют наши нынешние трудности? Задумчивые глаза Ратледжа рассматривали его с полупрезрительным сожалением. - Прямые пути для простых людей. А я не прост, Уильям, и намерен это доказать. Он вновь резко обратился к хмуро раздувающему ноздри Лэтимеру: - Однажды, майор Лэтимер, мы с вами разошлись во мнениях по вопросу о канале утечки информации к вражеской стороне. В ту пору ваше упрямство одержало верх над моими спокойными и зрелыми суждениями. Если это случится и теперь, то станет большим несчастьем для всех нас, а наибольшим несчастьем обернется для вас самого. - Вы, кажется, угрожаете мне, сэр? - ощетинился Гарри. - Те-те-те! Угрожаю! - Ратледж убавил презрения в голосе. - Сейчас не время для аффектации так же как и для любезностей. - Определенно, не для любезностей. Ваша светлость показали это весьма недвусмысленно. - Я проясню еще кое-что, чтобы потом вы не искали виноватых. Вам не удастся оправдаться тем, что я вас не предупредил. Четыре года назад, когда Фезерстон пал жертвой вашего непомерного тщеславия, я утверждал, что шпиона лучше использовать, чем вешать или мазать дегтем. Это готовый канал, по которому можно передавать ложные сведения и тем дезориентировать врага. Поэтому я не арестую Кэри. Он может оказаться как раз таким каналом, который мне требуется. Если так, то да поможет ему Бог. Он послужит моим целям и одновременно выдаст себя как активного лазутчика. Надеюсь, вы понимаете. Но для этого я должен быть уверен, что к нему не поступит ни грана достоверной информации. Вот почему я предостерегаю вас в отношении вашей жены. - Неужели вашей светлости невдомек, как меня оскорбляет подобное предостережение... - Обижайтесь сколько вздумается, но последуйте совету. - ...и вам безразлично, - ледяным тоном продолжал Лэтимер, - что, когда закончится теперешняя кампания и ваша светлость станет не столь незаменимой для штата персоной, я потребую сатисфакции? Ратледж свесил свой подбородок и глянул на него из-под бровей вдруг поскучневшими глазами. - Сэр, - заговорил он наконец с подчеркнутой корректностью, напомнив прежнего Ратледжа, - не будем загадывать на будущее, пока оно не настало. Мое дело - настоящее. А в настоящее время я служу штату, и у меня нет иных мыслей или желаний, кроме тех, которые связаны с его благом. Если вы думаете по-другому - что ж, сэр, тогда вы глупец, только и всего. От стыда Лэтимер опустил голову, но Молтри пришел ему на выручку: - Все это мы прекрасно знаем, Джон, и Гарри знает это не хуже меня. Но, черт возьми, неужели невозможно служить штату, не оскорбляя его граждан? Ратледж перевел на него тяжелый взгляд. - Et tu, Brute![36] - сокрушенно сказал он. Затем коротко хмыкнул, повернулся на каблуках и удалился, стуча башмаками. Глава VIII. Шпион На следующий день ранним утром авангард армии Превоста под командованием его брата, полковника Превоста, состоявший из нескольких отрядов шотландских горцев и гессенских наемников и насчитывавший около восьмисот штыков, переправился через Эшли и подступил к городу. Сам генерал с главными силами армии и тяжелым обозом пока оставался на южном берегу реки. Граф Пуласки примчался верхом с заставы Хэдрелл, выстроил свой легион за линией укреплений и, вытянув у губернатора согласие, произвел по-рыцарски отважную, но бессмысленную вылазку. Британцы быстро отбросили его назад, частично рассеяв атакующих, и преследовали их до тех пор, пока до передовых укреплений не осталась одна миля. Здесь чарлстонская артиллерия, прикрывавшая отход Пуласки, отсекла наступающего противника. Вражеский отряд остановился и выстроился вне досягаемости ядер, но в пределах видимости защитников, уже занявших свои укрепленные позиции. За позициями, в городе, царили тревога и волнение, но паники не возникло: жители помнили заверения Молтри, что у него хватит сил сдержать натиск, и британцы не войдут в Чарлстон. Однако не все разделяли эту уверенность. В полдень поджарый, остроглазый офицер в выцветшем мундире с эполетами и знаками различия полковника проскакал вдоль расположения войск к баррикадам у городских ворот. Здесь на военный совет с губернатором собрались Молтри и группа офицеров, в которую входил и Лэтимер. При приближении полковника Ратледж оглянулся - это был Сенф, отвечавший за инженерные работы. - Ну? - встретил его Ратледж, - Докладывайте. Полковник покачал головой. - Мы очень слабы. Брустверы слева от нас не шире четырех футов и далеки от завершения. - Но работы не прекращаются? - спросил, повышая интонацию, губернатор. - Нет, можете удостовериться, - и Сенф указал на группу рабочих, энергично машущих в отдалении кирками и заступами. - Однако штурм может начаться в любой момент, и как мы тогда сможем их остановить? - Наше положение лучше, чем было в форте Салливэн. Тогда генерал Ли предрекал бойню, а это был солдат с большим опытом. И бойня там действительно была - для тех, кто атаковал. Скверные были бы наши дела, полковник, если бы мы зависели от нескольких футов земли. У нас найдется, чем огорошить этих джентльменов, когда они придут за разрешением войти в город. - Он повернулся, ткнув тростью в сторону вражеской колонны. - Думаю, они это тоже подозревают. Ибо, как вы могли заметить, что-то они не торопятся отведать нашего гостеприимства. В ответ раздался общий смех; Ратледж к нему, однако, не присоединился. Он стоял с отсутствующим видом и, теребя подбородок, угрюмо глядел на далекие перестроения противника и облака пыли, зависшие над его колоннами. День был солнечный, безветренный, и близилось самое пекло. - Да, они пока скопились на том берегу, - ответил Сенф и вздохнул. - Будь в нашей власти задержать переправу их главных сил всего на сутки!.. - Казалось, полковник рассуждает вслух, хотя, видит Бог, он не страдал такой привычкой. - Эх, только на двадцать четыре часа! - повторил он. Молтри не считал фактор времени настолько важным. - Пф-ф! Какая разница - сегодня или завтра? Мы всегда готовы к дружеской встрече. - Да? - Ратледж чуть не вывернул шею, смерив его взглядом. - Я молю Бога, чтобы они тоже так думали. Сейчас-то их неведение очевидно. Знай они нашу численность, они бы не медлили с атакой. Не дожидаясь ответа, он спустился с насыпи и подошел к своей лошади, которую грум держал под уздцы. Молтри и Лэтимер последовали за ним. Уже сев в седло, Ратледж сказал: - Самое главное, позаботьтесь, чтобы вдоль всей линии укреплений были выставлены зоркие наблюдатели и чтобы никому ни под каким предлогом не удалось перебежать к неприятелю. - Он говорил с подчеркнутой напористостью. - Ну, разумеется, - ответил генерал. - Делается все, что нужно. Я выставил дозоры даже вдоль побережья. - И никаких передвижений войск без согласования со мной. - Последнее распоряжение Ратледж отдал уже на скаку. Молтри стоял, молчаливый и хмурый. Наконец криво усмехнулся и глянул на Гарри. - Форменный деспот! Но Гарри не улыбнулся в ответ. Он весь кипел от негодования. - Иногда я не понимаю, кто здесь командующий? - Не горячись, Гарри, - остановил его Молтри. - Пусть так. Он действует по собственному секретному плану. - Какие могут быть секреты от командующего! - воскликнул Лэтимер. - Удивляюсь вашему долготерпению! - Я терплю, потому что безоговорочно ему доверяю. Он сердцем болеет за родину, у него светлая голова и сильная воля. Я не уверен, что сам в той же степени обладаю этими качествами. Только глупцы, Гарри, не видят границ своих возможностей. Они сели верхом и поехали в город. Проскакав по Брод-стрит, они миновали широкие ворота, у которых были выставлены часовые, и оказались в саду, окружавшем резиденцию Молтри. И снаружи и внутри она теперь более или менее соответствовала своему временному назначению штаб-квартиры. У подъезда стояла охрана, а в холле дежурили два ординарца. Помимо кабинета, для нужд штаба в первом этаже была выделена освобожденная от лишней мебели библиотека. Миртль с сыном могли, за исключением столовой, пользоваться лишь верхней частью дома. Гарри намеревался сразу идти к ним, но в холле заметил двух ополченцев, охраняющих какого-то человека. Один из солдат, указывая на незнакомца, доложил: - Сэр, мы схватили его между старым пороховым складом и Тропой Влюбленных. Он пробирался в сторону линии фронта и явно старался сделать это незаметно. Молтри впился в человека своими маленькими, острыми глазками. Это был оборванный, хилый парень в куртке ремесленника, с землистым от страха лицом. Молтри не вылезал из мундира уже часов тридцать, впереди у него была очередная бессонная ночь, которую ему предстояло провести на подступах к городу, и генерал хотел, пока позволяла ситуация, хоть несколько часов отдохнуть. Сон был сейчас, можно сказать, его обязанностью - не только перед собой, но и перед штатом. Поэтому он поручил пленника Лэтимеру и ушел вверх по лестнице. Всем своим видом демонстрируя нескрываемое отвращение к предстоящему допросу, Лэтимер кивнул на дверь в приемную, ставшую караульной комнатой. - Давайте его туда, - приказал он часовым. Через караульную, где в тот момент лейтенант Миддлтон распекал красного от злости шкипера, не желавшего подчиняться временным правилам для кораблей, заходящих в гавань, они проследовали в тихий внутренний кабинет. Это было светлое, просторное помещение с двумя окнами и двумя застекленными дверьми, ведущими в солнечный, благоухающий сад. Майор Лэтимер прошел к большому дубовому столу возле одной из этих запертых стеклянных дверей. На столе стоял письменный прибор, валялись бумаги; свинцовое пресс-папье прижимало огромную, как скатерть, карту. Майор кинул свою шляпу на карту, развернул жесткое деревянное кресло и сел в него, облокотившись о поверхность стола. Пленника поставили перед ним. - Вы его обыскали? - начал Лэтимер. Ополченец шагнул вперед и разложил перед майором различные предметы - платок, нож, трут, кошелек и пистолет. Лэтимер вытряхнул кошелек, и на стол выкатились одиннадцать английских гиней[37]; уже этого было вполне достаточно, чтобы приговорить оборванца к суровому наказанию. - Золотишко, а? - брезгливо сказал Лэтимер. - Как тебя зовут, приятель? Запекшиеся губы с трудом разлепились, и раздался хриплый, дрожащий голос пленника: - Джереми Квинн, ваша честь. Клянусь Богом, я... - Достаточно. Отвечай только на мои вопросы. Чем промышляешь? - Я плотник, сэр. - Где обычно плотничаешь? - Здесь, в Чарлстоне, ваша честь. У меня мастерская на Миддл-лэйн. - Как долго живешь в городе? - Всю жизнь, сэр. Я родился в Чарлстоне, это кто угодно подтвердит. Мой брат, ваша честь, был садовником у полковника Гедсдена, и... - Я же сказал, не так быстро. Теперь отвечай: зачем пробирался к позициям? Допрос был прерван стуком в дверь, и вошел лейтенант Миддлтон. - Сэр, здесь его светлость губернатор, - доложил он, и тут же Ратледж нетерпеливо отстранил его, проходя в комнату. Лэтимер встал, лейтенант скрылся за дверью. С минуту Ратледж подозрительно и изучающе глядел на Квинна. - Мне доложили об аресте лазутчика, - сообщил он, не глядя на Лэтимера. - Но, я вижу, вы его допрашиваете. Продолжайте, пожалуйста. Он подвинул стул к застекленной двери и сел за Лэтимером спиной к свету. Майор тоже сел, удивляясь про себя, что губернатор в такое напряженное время может интересоваться каким-то жалким шпионом. Он возобновил свой допрос. - Я спросил, зачем тебе нужно было на передний край? Арестованный облизал пересохшие губы. Под пристальным, гипнотизирующим взглядом губернатора его сковал ужас. - Я... я хотел выбраться из города. - Это мы понимаем. Но с какими намерениями? - У меня не было никаких намерений. Я очень боюсь британцев - того, что они с нами сделают, когда войдут. Они страшно жестокие. - Значит, страх перед британцами погнал тебя прямиком к их лагерю? - Нет! Я не собирался к ним в лагерь. Клянусь Богом, не собирался. Я хотел забраться куда-нибудь в глушь, где можно затаиться и отсидеться. - Понятно. Ты хочешь представить себя трусом. Жена есть? - Нет, сэр, я вдовец. И детей у меня нет. Я совсем один, и мне не о ком заботиться. Ради чего мне было оставаться здесь и ждать, пока меня убьют? - От кого ты получил золото? Это ведь английское золото, а? - Это сбережения, ваша честь - мои сбережения с лучших времен. Это все, что у меня есть. Разве не естественно, что я взял их с собой? - Это мы установим, - сказал Лэтимер и снова повернулся к вещам на столе. Он поднял носовой платок, пристально рассмотрел его на свет и прощупал пальцами швы. Убедившись, что платок совершенно обыкновенный, он взял нож. Глаза арестованного следили за его действиями; лицо шпиона посерело, рот приоткрылся. Он был уже в полуобморочном состоянии, когда внезапный вопрос Ратледжа заставил его вздрогнуть: - Кого вы знаете на Трэдд-стрит? Вопрос испугал не только Квинна, но и Лэтимера, хотя тот и не подал виду. Лэтимер как будто был поглощен своим занятием, однако напряженно ждал ответа. - Н-никого, сэр. - Вы знаете квакера по имени Нилд? Лэтимер почувствовал облегчение. На Трэдд-стрит жил Кэри, и он боялся другого продолжения. Квинн переспросил после секундного колебания: - Нилд, ваша честь? - Он стремился выиграть время, чтобы собраться с мыслями, и все-таки сделал промах: - Вы говорите о мастере Джонатане Нилде? - Вижу, вы его знаете. Он квартирует на Трэдд-стрит, не так ли? - Арестованный кивнул. - Тогда почему вы сказали, что никого там не знаете? - Не давая ему передышки, Ратледж задал следующий вопрос: - Какие у вас с ним дела? - Он нанял меня, ваша честь, сколотить несколько ящиков для перевозки табака. Я ведь плотник, ваша честь, я уже говорил майору. - Когда он вас нанял? - Два дня назад. Позавчера. - Вы брали с собой ящики, когда ходили к нему сегодня? - Нет, ваша честь. Я пошел сказать ему, что не смогу их сделать, потому что ухожу из города. - Почему вы сказали ему то, что в ваших интересах было скрыть? Разве он не мог донести? Узник явно испугался, его грязные пальцы нервно теребили засаленную косынку. - Я... я не сообразил. - Что вам ответил Нилд? - Ничего особенного, сэр. Сказал, что сожалеет, что ему придется другого плотника искать. - А он не сказал, что донесет о вашем намерении? Ведь покидать город сейчас никому не разрешено. - Нет, он больше ничего не говорил, я все рассказал вашей чести. Губернатор повернулся к Лэтимеру. - Если вы следили за моими вопросами и ответами этого человека, то, думаю, поняли, что имеются все основания его задержать. - Я понял, ваша светлость, - подтвердил майор. Он закончил осмотр почти всего содержимого карманов Квинна; оставался один пистолет. Майор взвел курок и открыл полку - пороха там не было. - Раз уж вы на случай опасности положили в карман пистолет, то почему не потрудились его зарядить? Квинн разжал губы, но не мог выдавить из себя ни слова. Казалось, на него внезапно напал столбняк. Наконец послыщался ответ: - Я... у меня нет пороха. Лэтимер, глядя на него, удовлетворенно кивнул. Потом он вынул из гнезда шомпол и сунул его в ствол. Шомпол прошел до конца - ствол был пуст. Квинн наблюдал расширившимися от ужаса глазами, как майор поскреб концом шомпола по внутренней стенке ствола. Вдруг Лэтимер бросил на арестованного быстрый взгляд, отложил шомпол, выдвинул незапертый ящик стола, порылся в нем и достал длинную, тонкую спицу. Ратледж подошел и встал за спиной Лэтимера, следя за его работой. Сзади грохнул об пол упавший мушкет; послышалась возня. Повернувшись на шум, Лэтимер и Ратледж увидели тело Квинна, кулем обвисшее на руках у солдат - шпион упал без сознания. - Слабак! - заметил Лэтимер, без труда догадываясь, почему ужас подкосил ноги Квинна. - Давайте, давайте, - нетерпеливо проскрипел Ратледж. Пока солдаты укладывали неподвижного пленника на пол, зонд Лэтимера подцепил и вытянул из ствола тонкий бумажный цилиндрик. Гарри расправил клочок на столе. Он опустил голову, и Ратледж тяжело налег ему на плечо, чтобы прочитать записку вместе с ним. Но она была зашифрована. - Ничего, - проворчал Ратледж, - и этого достаточно. Дайте мне - я ее быстро расшифрую. Это, конечно, было нарушением правил, но деспотичному Ратледжу, облеченному сейчас властью большей, чем у монарха, законы были не писаны. Лэтимер отдал шифрованное донесение, и губернатор спрятал его в карман. - Уведите его, - приказал он конвойным. - Заприте до особого распоряжения и поставьте охрану. Он зашагал из угла в угол, заложив руки за спину. Лэтимер, измученный и усталый, с содроганием подумал о судьбе, ожидающей несчастного, собственной глупостью уготовившего себе смерть, и понуро сидел, дожидаясь ухода губернатора. Ратледж подошел и остановился возле стола. - Вы проявили завидную проницательность, майор Лэтимер, - похвалил он Гарри, правда, не особенно сердечно, - только не воображайте, что мы захватили настоящего британского агента. - Я этого и не думал, - возразил Лэтимер. - Где-то остался автор записки. Ратледж кивнул. - Тот человек, который нам нужен. Полагаю, у вас пока не возникло предположения о том, кто бы это мог быть? Лэтимер смотрел на него, не отвечая. Второй раз за последние полчаса он опасался, что услышит имя своего тестя. Но он снова ошибся. - Нилд, - сказал Ратледж, - этот квакер, владелец табачных плантаций. Я подозреваю этого человека. Снова, как при первом упоминании этого имени, Лэтимер начал рыться в своей памяти, вспоминая, где он недавно его слышал... и вдруг вспомнил! Ратледж между тем продолжал: - Он вдруг снова появился здесь третьего дня, за день до того, как британцы достигли Эшли. Не по душе мне такое совпадение. И тот факт, что он квартирует у Кэри под предлогом торговли с ним, - тоже подозрителен. - Следует ли мне отдать приказ об аресте, сэр? - Хм! - собеседник задумался, потирая длинный подбородок. - Ежели он шпион, то вывести его на чистую воду будет не так легко, как этого парня. - А вам не кажется, сэр, что если бы Нилду было что скрывать, он выбрал бы себе другую квартиру? Ведь дом сэра Эндрю сам по себе привлекает внимание и наводит на подозрения. Безусловно, шпион принял бы это в расчет, сэр. - Умный и дерзкий шпион может предвидеть, что мы именно так и будем рассуждать. Он способен намеренно навлечь на себя чересчур явные подозрения, чтобы тем самым снять их. Но для этого необходима смелость, большая смелость. Чтобы поймать такого агента, нужно действовать хитростью. Так что с арестом лучше повременить. - Тогда нужно установить за ним наблюдение. - Да. Постойте-ка, - он вновь зашагал по кабинету и опять вернулся к столу, - неплохо бы допросить его неявно, так, чтобы он об этом не догадался. Но как это сделать? - Он табачный плантатор, вы сказали? Ратледж кивнул. Лэтимер подумал еще. - Я мог бы пригласить его под видом покупки табака. - Пригласить-то вы можете, да только его этим не проведешь. Он прекрасно знает, что вам сейчас хватает других забот и навряд ли у вас есть время заниматься табаком. - Ну, я мог бы как-нибудь рассеять его подозрения. - Как? - в интонации Ратледжа проскользнуло презрение. - Я положусь на свои мозги, - сказал задетый Лэтимер. - Если вы приказываете это сделать, я попробую, и посмотрим, чего я смогу достичь. - Здесь можно достичь либо всего, либо ничего, я полагаю, - изрек Ратледж. - Ну, хорошо. Он направился к двери, в задумчивости опустив голову, и вышел. Минуту спустя снова заглянул в комнату. - Майор Лэтимер, удастся вам его разоблачить или нет, но после допроса следует его задержать. - Даже если у меня против него ничего не будет? - Да, в любом случае. Необходимо исключить малейшую возможность передачи Превосту каких-либо сообщений. Сейчас я абсолютно не имею права рисковать. Глава IX. В сетях лжи Через два часа ординарец отнес на Трэдд-стрит записку, в которой выражалось пожелание, чтобы мистер Джонатан Нилд выбрал время и зашел по просьбе майора Лэтимера в штаб-квартиру генерала Молтри. Дворецкий сэра Эндрю сообщил ординарцу, что мистера Нилда в данный момент нет дома, но сразу по его возвращении записка будет немедленно ему вручена. Его возвращение, должно быть, не заставило себя ждать, ибо меньше, чем через час, мистер Нилд уже входил в холл дома Молтри и, гнусаво подвывая, но вполне безмятежно объяснял, что он здесь по приглашению майора. Лейтенант Миддлтон, получивший соответствующие указания, провел его в библиотеку и ненавязчиво выставил часового в саду под окнами. Эта предосторожность могла показаться чрезмерной. Принимая во внимание, что квакер пришел по собственной воле, трудно было вообразить, что он попытается сбежать, но лейтенант понимал, что рисковать нельзя, и, чтобы птичка надежно сидела в клетке - с какой бы охотой она в нее ни залетела - дверцу следует запереть. Юный Миддлтон начал подниматься по лестнице, чтобы поставить в известность майора Лэтимера, но по пути столкнулся с Миртль. Лейтенант уже собирался постучать в комнату ее мужа. - Что случилось, мистер Миддлтон? У вас очень срочное дело? - приглушенно спросила она. Было ясно, что она не хочет тревожить спящих. Генеральские покои располагались рядом. Миддлтон на цыпочках отошел от дверей Лэтимера; Миртль кивком указала на лестничную площадку между этажами, и там, у высокого окна, уже нормальным голосом сообщила, что муж заснул, крайне утомленный, попросив, чтобы лейтенант, если дело не очень срочное, подождал час-другой. - Он снова всю ночь будет на укреплениях, вы же знаете, лейтенант, - закончила она. Миддлтон пробормотал с сомнением: - Не знаю, что и делать. Там мистер Нилд... - Кто? - переспросила миссис Лэтимер так резко, что он удивился. - Мистер Нилд, - повторил лейтенант, - квакер, продавец табака. - Ему даже почудилось, что на лице миссис Лэтимер отразился испуг, но в следующий миг он приписал это своему воображению и игр теней от садовой листвы за окном. Ее голос был ровен, когда она снова заговорила. - Но что мистеру Нилду нужно от моего мужа? Она говорила о Нилде, как о старом знакомом, что, впрочем, не показалось Миддлтону странным: за квакером ведь посылали к ее отцу. Возможно, она познакомилась с ним во время одного из визитов на Трэдд-стрит. Поэтому вряд ли, подумал Миддлтон, стоит сообщать ей об истинном положении дел. - Наверное, что-то связанное с продажей табака, - уклончиво протянул он. - О, в таком случае... - Миртль заколебалась, потом решительно заявила: - Пойду и скажу ему, что майора Лэтимера сейчас нельзя беспокоить. Она уже начала спускаться по лестнице, оставив Миддлтона в затруднительном положении. Прав ли он, позволяя миссис Лэтимер видеться с человеком, которого фактически арестовали? Он побежал за ней вдогонку. - Нет, нет, миссис Лэтимер. В этом нет необходимости. Мистер Нилд подождет. - Но, может быть, ему придется ждать целый час или даже два. Это невежливо. - Умоляю, не беспокойтесь, мадам. Я ему передам. - Но я бы хотела сама объяснить обстоятельства. Мы знакомы с мистером Нилдом и будем рады перемолвиться словечком. Я два дня не видела своего отца и хотела бы услышать, какие у него новости. Еще больше введя в замешательство юного офицера, Миртль направилась в холл. Миддлтон последовал за ней. Чутье военного подсказывало ему, что все это не по правилам. С другой стороны, миссис Лэтимер была женой старшего офицера, главного адъютанта генерала. Что за беда, если она поболтает с Нилдом; тот, в конце концов, может оказаться ни в чем не замешанным. - Где мистер Нилд? - спросила миссис Лэтимер. - В библиотеке, мадам, но... Однако Миртль, больше не слушая, прошла прямо в библиотеку и притворила за собою дверь. Здесь она прислонилась к косяку, обуреваемая дотоле подавляемыми чувствами. Высокая, в коричневом платье, фигура мистера Нилда была точно такою же, как в прошлый раз. Он стоял у окна и глядел в сад. Некоторое время он продолжал стоять спиной к Миртль, хотя прекрасно слышал звук открывшейся и закрывшейся двери. Затем неторопливо, как человек, уверенный в том, что ему нечего бояться, повернулся, и Миртль вновь увидела его странное бородатое и безбровое лицо, столь непохожее на лицо капитана Мендвилла. Увидев Миртль, он порывисто шагнул вперед, и даже через всю комнату было слышно, как перехватило у него дыхание. Он быстро успокоился и поклонился, снова входя в свою роль. Миртль тоже взяла себя в руки и подошла на несколько шагов. Ее волнение выдавал только хриплый, напряженный голос: - Зачем вы сюда явились? Мендвилл долго смотрел на нее испытующим взглядом, потом, будто найдя ответ на какой-то мысленный вопрос, принял смиренную позу и загнусавил голосом Нилда: - Мадам, надеюсь, я тебе не помешаю. Мне велели обождать здесь майора Лэтимера. Она издала возглас гнева и нетерпения: - О! Неужели снова этот фарс? А как же ваше обещание, как же слово чести, которое вы мне дали, что не вернетесь в Чарлстон и не будете поддерживать связь с моим отцом до конца войны? Я вас не выдала, а вы солгали, приехали, а значит, солгали и во всем остальном. Значит, ложью было и то, что вы приезжали исключительно из-за больного отца. Мои предположения были верны, и доказательством тому ваше возвращение. Вы - шпион! И вы сделали меня своей соучастницей. Соучастницей шпиона! - Миртль! Ради Бога! - заговорил он нормальным голосом. Но она негодующе продолжала: - А мой отец потворствовал всему этому, не заботясь ни о моих чувствах, ни о моей чести. Он слегка наклонил вперед голову и сказал спокойно: - Ваш отец - ворноподданный короля. - Да, он верен королю, и больше ни единому человеку на свете. - Миртль подошла к стулу и бессильно опустилась на него. - О Господи! Вы оба воспользовались моей глупостью. Теперь я понимаю, кем была. Несчастная дура! Он приблизился к ней сзади и положил руки на спинку стула. Руки его, как и лицо, были окрашены чем-то коричневым. Он легонько дотронулся до ее плеча, она вздрогнула и отпрянула. Ошибиться было невозможно - его прикосновение вызывало у нее омерзение. Миртль тотчас встала, повернувшись к нему лицом. - Ваша наглость зашла так далеко, что вы пришли сюда, в этот дом! Что вам здесь надо? Пристально уставившись на нее, Мендвилл ответил вопросом на вопрос: - А вы не знаете, почему я здесь? Это не ваша затея? - Моя затея? Безумец! - Вы ничего не говорили вашему мужу о Джонатане Нилде? - Я? - изумилась Миртль. - Жаль, Господь не надоумил меня это сделать. - Вы уверены, что каким-нибудь неосторожным словом... - Да, уверена. Уверена! - Негодование и нетерпение смешались в ее восклицании. - Однажды я даже солгала в присутствии мужа, вынуждена была солгать генералу Молтри. Он спросил меня, встречала ли я вас - то есть, Нилда - в отцовском доме, и я призналась, что встречала, но притворилась, что вы не вызвали у меня никаких подозрений. О! - она стиснула руки. - Вы потеряли всякую совесть и стыд... - Совесть, - невесело усмехнулся Мендвилл. - Я пришел не по собственной воле, уверяю вас. Мне предложили прийти, и я не посмел отказаться - меня все равно привели бы насильно. Фактически, меня вынудили. - Кто вынудил? - спросила она, затаив дыхание. - Ваш муж. Приглашение исходило от него. Я вообразил... впрочем, это не играет роли. Выгляните в окно, и вам станет ясно, как обстоят дела в действительности. В саду вышагивает часовой с примкнутым штыком. Гарантия, что я не выпрыгну в окно. Они, очевидно, подозревают, что я не совсем табачный плантатор. Но раз вы утверждаете, что не проговорились, я спокоен. У них нет никаких доказательств, и, полагаю, я смогу убедительно разыграть свою роль. - Разыграть роль? - Квакера Нилда. Миртль безрадостно рассмеялась. - Вы думаете, вам позволят ее играть? Вы думаете, я и теперь, когда вы нарушили свое обещание, по-прежнему буду молчать и обманывать своего мужа? - А как же иначе? - Что вы сказали? - поразилась она. - Ну, да. Как же иначе? Неужели вы теперь осмелитесь меня выдать? Осмелитесь? Разве вы не понимаете, что, сделав это, выдадите себя? Вы признаете себя соучастницей. - Мендвилл подождал эффекта, произведенного на нее этими словами, и вроде бы нехотя пояснил, что он имел в виду: - Вы признали, что встречали Нилда в доме отца. Никто вам не поверит - и в первую очередь муж, - что вы меня тогда не узнали. Какие они могут сделать выводы из вашего умолчания? И что они подумают о ваших постоянных визитах к отцу? Приверженность сэра Эндрю английскому королю слишком хорошо известна. Миртль, дорогая моя, подумайте хорошенько, что вы делаете, прежде чем бессмысленно погубить нас обоих. Ведь вы наверняка погубите себя вместе со мной, а возможно, потянете за собою и мужа. Чего вы этим добьетесь? По-моему, это весомое соображение, и если у вас нет никаких других, не отметайте его - по крайней мере, заведомо. Обдумайте все, прежде чем совершить непоправимое. - Боже Всевышний! - вырвалось у нее. - Вы подло заманили меня в ловушку! - Но дорогая! - Мендвилл пожал плечами и меланхолично улыбнулся, - не стоит сгоряча бросаться такими словами... - Я хранила молчание и пощадила вашу жизнь, а вы за добро отплатили мне злом. Он решил, что пришло время напомнить: - Мне казалось, вы возвращали старый долг, поняв, что это - самое малое, чем вы мне обязаны. Вы уверены, что вернули этот долг сполна? - Абсолютно. Так же, как и в том, что не собираюсь больше лгать. - В этом нет необходимости, - холодно заметил Мендвилл, - вы и так запутались настолько, что спастись уже не удастся ни вам, ни вашему мужу. - Моему мужу? Вы повредились умом, должно быть. - Вот как? Представьте на минутку - меня арестуют. Вслед за этим арестуют вас... - Почему? Вы тоже намерены меня выдать? - Выдав меня, вы выдадите себя сами - помните об этом. Вас спросят: давно ли вы узнали, кто скрывается под именем Нилда? Меня спросят о том же. Вправе ли вы ожидать от меня милосердия, которого сами не проявили? Миртль онемела от изумления, потом опомнилась и заговорила, сжав кулаки: - О-о! Каков подлец! Подлец! Кажется, я начинаю вас узнавать. Видно, Гарри был прав с самого начала. К несчастью, я не хотела его слушать. С чего я, собственно, взяла, что капитан Мендвилл - благородный и великодушный рыцарь? Не он ли сам так ненавязчиво и скромно на это намекал? Ну и дура! Мендвилл вздрогнул; она заметила, как внезапно задрожали его губы и побелели, даже под слоем краски, щеки. Однако он все же отменно владел собой и сказал твердо, даже с достоинством: - Я сражаюсь за свою жизнь. И если мне предстоит потерять ее при вашем, Миртль, содействии, то прежде, чем меня поставят перед командой с мушкетами, я обеспечу такой же бесславный конец вашему мужу. Но, чтобы достичь этого, мне придется пожертвовать и вами. Я не сумею оставить вас в тени. Такой будет цена в