о сказал. Я не разделяю общего убеждения. Возможно, во мне говорит инстинкт. Кроме того, я как-то спросил об этом самого господина де Керкадью, и он ответил отрицательно. Возможно, этому не стоило придавать значения, учитывая обстоятельства, но я всегда знал крестного как человека, весьма щепетильного в вопросах чести, и потому верю ему. Он заверил меня, что не знает, кто мой отец. - А насчет вашей матери он так же плохо осведомлен? - Климена насмешливо улыбалась, но Андре-Луи не заметил этого, так как она сидела спиной к свету. - Он не открыл ее имени, но признался, что она была его близким другом. Его удивил смех Климены, довольно-таки неприятный. - Очень близким другом, уж можете не сомневаться, простак вы этакий. Какую фамилию вы носите? Он сдержал закипающее негодование и спокойно ответил на вопрос: - Моро. Мне сказали, что моя фамилия происходит от названия бретонской деревушки, в которой я родился, но мне и не нужна никакая фамилия. Мое единственное имя - Скарамуш, и право на него я заработал. Итак, как видите, моя дорогая, - заключил он с улыбкой, - я нисколько вас не обманывал. - Да, теперь я вижу, - безрадостно рассмеялась она, затем глубоко вздохнула и поднялась. - Я очень устала. Он мгновенно вскочил на ноги, но Климена отмахнулась усталым жестом: - Я пожалуй, пойду отдохну до театра. И она не спеша направилась к выходу. Скарамуш кинулся открывать дверь, но Климена вышла, даже не взглянув на него. Ее короткий романтический сон закончился. Великолепное сказочное царство, возведенное за последний час с такими точными деталями, - царство, в котором она должна была властвовать, - рассыпалось у нее на глазах, и обломки лежали у ног. Каждый из этих обломков стал камнем преткновения, мешавшим видет Скарамуша прежними глазами. Андре-Луи сидел в амбразуре окна, покуривая и задумчиво глядя на реку. Он был заинтригован. Климена шокирована, это ясно, но непонятно - почему. Признание, что он незаконнорожденный, не должно было особенно повредить ему в глазах девушки, воспитанной в такой среде, как Климена. И тем не менее совершенно очевидно, что его слова все испортили. За этими размышлениями и застала его Коломбина, вернувшаяся через полчаса. - В полном одиночестве, мой принц! - засмеялась она, и это приветствие внезапно открыло ему истину. Климена так сильно разочарована, потому что рухнули надежды, которые создало буйное воображение актеров после случайной встречи с Алиной. Бедное дитя! Скарамуш улыбнулся Коломбине. - Пожалуй, я еще немного побуду принцем, пока все не привыкнут к мысли, что я не принц, - сказал он. - Не принц? Ну тогда герцог или на худой конец маркиз. - Даже не кавалер - разве что кавалер ордена Фортуны. Я просто Скарамуш, и все мои замки - воздушные. На оживленном добродушном лице было написано разочарование. - А я-то думала... - Я знаю, - перебил он. - В том-то и беда. О размерах этой беды он смог судить вечером по тому, как вела себя Климена со светскими молодыми людьми, которые в антрактах толпились в артистическом фойе, чтобы выразить восхищение несравненной Влюбленной. До сих пор она держала себя с ними осмотрительно, внушая уважение, но сегодня была легкомысленно-весела, бесстыдна, развязна. Андре-Луи в мягкой форме сказал ей об этом, когда они возвращались домой, и посоветовал впредь быть благоразумнее. - Мы еще не женаты, - резко ответила она. - Подождите, пока мы поженимся, и тогда уж будете меня учить, как вести себя. - Я верю, что тогда у меня не будет для этого повода, - ответил он. - Ах, вы верите! Ну конечно - вы же так легковерны! - Климена, я вас обидел. Простите меня. - Ладно, ничего, - сказала она. - Чего же еще от вас ожидать. Но Андре-Луи остался спокоен, так как знал причину ее дурного настроения, и, сожалея, понимал, а понимая, прощал. Он заметил, что ее отец тоже в дурном расположении духа, и это его искренне позабавило. Близкое знакомство с господином Бине могло вызвать к нему лишь презрение. Что до остальных членов труппы, они были настроены к Скарамушу очень дружелюбно. Казалось даже, что он на самом деле утратил высокое положение, существовавшее лишь в их воображении. А может быть, тут сыграло роль то, что актеры видели, как повлияло на Климену падение Скарамуша с ослепительных высот. Единственным исключением был Леандр, который наконец-то вышел из обычного меланхолического состояния. Теперь в его взгляде сверкало злобное удволетворение, и он с лукавой насмешкой величал своего соперника "мой принц". Назавтра Андре-Луи почти не видел Климену, и неудивительно, так как снова с головой ушел в работу, готовя "Фигаро-Скарамуша", которого должны были сыграть в субботу. Кроме того, несмотря на многочисленные дела в театре, он теперь каждое утро посвящал один час занятиям в академии фехтования, чтобы улучшить осанку и свободнее двигаться на сцене. Однако в это утро его отвлекали мысли о Климене и Алине, причем, как ни странно, особенно беспокоила его последняя. Он считал, что поведение Климены - временное явление, но мысль о том, как держала себя с ним Алина, терзала его, и еще больше мучила мысль о ее возможном обручении с маркизом де Латур д'Азиром. И тут Андре-Луи пронзила мысль о добровольно взятой на себя миссии, о которой он совсем забыл. Он похвастался, что голос, который господин де Латур д'Азир попытался заставить умолкнуть, зазвенит по всей стране, - и что же он для этого сделал? Он подстрекал толпу в Рене и Нанте в таких выражениях, которые мог бы использовать сам бедный Филипп, а что же дальше? Раздались крики "Держи! ", и он удрал, как трусливая шавка, и забился в первую попавшуюся конуру, в которой отсиживается, занимаясь исключительно собственной персоной. Какая огромная разница между словом и делом! Итак, пока он убивает время на пустяки и играет Скарамуша, мечтая о том, чтобы стать соперником Шенье и Мерсье, господин де Латур д'Азир нагло разгуливает, вытворяя что ему заблагорассудится. И бесполезно утешаться мыслью, что семена, которые он посеял, уже приносят плоды, а требования, высказанные им в Нанте от лица третьего сословия, признаны справедливыми господином Неккером главным образом благодаря волнениям, вызванным его анонимной речью. Его миссия заключается не в том, чтобы хлопотать о возрождении человечества или о полном обновлении социальной структуры Франции. нет, его миссия заключается в том, чтобы заставить господина де Латур д'Азира расплатиться сполна за зверское убийство Филиппа де Вильморена. Мысль о том, что только возможность брака Алины с маркизом заставила его вспомнить о своей клятве, не не прибавила Андре-Луи самоуважения. Вероятно, он был несправедлив к себе, когда отбрасывал как пустую софистику доводы о том, что ничего нельзя было сделать и что высуни он голову, как его немедленно повезли бы под стражей в Рен и он бы совершил прощальный уход со сцены жизни прямо на виселицу. Невозможно читать эту часть "Исповеди", не испытывая жалости к Андре-Луи: чувствуешь, как раздирали его противоречивые чувства и как он себя осуждал и презирал. И если у вас достаточно воображения, чтобы поставить себя на его место, вы поймете, что было возможно только одно решение - к нему-то и пришел Андре-Луи, - а именно: немедленно начать действовать, как только станет ясно, в каком направлении надо двигаться, чтобы достичь своей истинной цели. Случилось так, что первой, кого он увидел в четверг вечером, выйдя на сцену, была Алина, а вторым - маркиз де Латур д'Азир. Они сидели в ложе бенуара прямо над сценой, были с ними и другие. Особенно выделялась худощавая пожилая дама в роскошном туалете, которая, как предположил Андре-Луи, была графиней де Сотрон. Но в первый момент он видел лишь тех двоих, которые в последнее время занимали все его мысли. Даже если бы он увидел их врозь, это лишило бы его самообладания - но когда он увидел их вместе, то почти начисто забыл, для чего вышел на сцену. Затем он овладел собой и начал играть. Он пишет, что играл с небывалым подъемом и никогда за всю его короткую, но бурную сценическую карьеру ему так не аплодировали. За первым ударом последовал в тот вечер и второй. Войдя в артистическое фойе после второго акта, Андре-Луи увидел, что там еще более людно, чем обычно, а в дальнем углу, склонившись над Клименой, стоит господин де Латур д'Азир. Маркиз впился глазами в ее лицо и, улыбаясь, занимал беседой. Он полностью завладел вниманием Климены, а надо сказать, что этой привилегии не удостаивался еще ни один из завсегдатаев кулис. Эти менее важные господа расступились перед маркизом, как шакалы перед львом. Андре-Луи застыл, пораженный, затем, оправившись от изумления, принялся изучать маркиза критическим оком. Он отметил красоту, изящество, изысканные манеры и полное самообладание. Особенно же он отметил выражение темных глаз, пожиравших красивое лицо Климены, и его губы сжались. Господин де Латур д'Азир не заметил ни Андре-Луи, ни его взглядов, а если и заметил, то не узнал под гримом Скарамуша. Впрочем, если бы маркиз и узнал его, то не испытал бы ни малейшего беспокойства. В смятении Андре-Луи сел поодаль. Вскоре он осознал, что к нему обращается жеманный молодой человек, и с усилием что-то ответил. Поскольку Клименой завладел маркиз, а Коломбину взяли в плотное кольцо щеголи, то менее значительным посетителям пришлось довольствоваться обществом Мадам и мужского персонала труппы. Господин Бине был душой веселой компании, которая смеялась до слез над его остротами. Казалось, он вышел из мрачного расположения духа, владевшего им последние два дня, и пребывал в прекрасном настроении. Скарамуш заметил, как упорно его взгляд возвращается к дочери и ее ослепительному поклоннику. В тот вечер у Андре-Луи и Климены состоялся разговор в повышенном тоне, и Климена наговорила резкостей. Когда он снова, на этот раз более настоятельно, попросил невесту вести себя осмотрительней и не поощрять ухаживаний такого человека, как господин де Латур д'Азир, она осыпала его оскорблениями. Она просто потрясла его ядовитым тоном и грубой бранью, которой он никак от нее не ожидал. Андре-Луи попытался урезонить Климену, и наконец она пошла на некоторые уступки. - Если вы обручились со мной только для того, чтобы быть мне помехой, то чем раньше мы расстанемся, тем лучше. - Значит, вы не любите меня, Климена? - При чем тут любовь? Просто я не потерплю нелепую ревность. Актрисе приходится принимать поклонение от всех. - Согласен. Тут нет ничего страшного, если она ничего не дает взамен. Побелев, Климена резко повернулась к нему. - Что именно вы имеете в виду? - По-моему, это понятно без объяснений. Девушка в вашем положении может принимать поклонение при условии, что она принимает его с достоинством и вежливым равнодушием, показывая, что не собирается даровать взамен никаких милостей, кроме улыбки. Если она благоразумна, то устроит так, чтобы воздыхатели собирались вокруг нее все вместе, и не останется наедине ни с одним. Если она осмотрительна, то никогда не подаст надежд, чтобы не попасть в положение, когда не в ее власти будет воспрепятствовать их осуществлению. - Да как вы смеете? - Я знаю, о чем говорю, и знаю господина де Латур д'Азира, - ответил Андре-Луи. Это человек бесжалостный и жестокий, берущий все, чего пожелает, не считаясь с тем, добровольно ли это ему дают, не задумывающийся о горе, которое приносит, потакая своим прихотям, признающий один закон - силу. Подумайте об этом, Климена, и спросите себя, проявил ли я неуважение, предупредив вас. И он вышел, не желая продолжать разговор на эту тему. Следующие дни были несчастливыми для него и еще для одного человека. Этим человеком был Леандр, которого упорное ухаживание господина де Латур д'Азира за Клименой повергло в глубочайшее уныние. Маркиз не пропускал ни одного представления. Он постоянно оставлял за собой ложу и неизменно появлялся либо один, либо со своим кузеном господином де Шабрийаном. На следующей неделе, во вторник, Андре-Луи рано утром вышел из дому один. Он был не в духе, раздраженный своим крайне унизительным положением, и пошел пройтись, чтобы бы развеяться. Повернув за угол площади Буффе, он столкнулся с худощавым господином с болезненно-бледным цветом лица. На нем ловко сидело черное платье, а под круглой шляпой был парик, перевязанный лентой. При виде Андре-Луи человек отступил, навел на него лорнет и, наконец, окликнул голосом, в котором звучало изумление: - Моро! Где же вы, черт возьми, прятались все эти месяцы? Это был Ле Шапелье, адвокат, глава Ренского салона. - Под юбками Мельпомены, - ответил Скарамуш. - Не понимаю. - Тем лучше. Как вы, Изаак? И что происходит в в мире? Кажется, в последнее время все спокойно? - Спокойно! - засмеялся Ле Шапелье. - Да где же вы были? Спокойно! - он указал на кафе в тени мрачной тюрьмы, находившейся по ту сторону площади. - Пойдемте выпьем баварского пива. Вы нам просто позарез нужны, мы вас повсюду ищем и - надо же! - вдруг сваливаетесь как снег на голову! Они пересекли площадь и вошли в кафе. - Так вы считаете, что в мире все спокойно! С ума сойти! Значит, вы ничего не слыхали про королевский указ о созыве Генеральных штатов? Теперь мы должны получить то, чего требовали сами и чего требовали для нас вы здесь, в Нанте. А слыхали вы про указ о предварительных выборах - выборах выборщиков? А знаете, какой шум поднялся в Репе в прошлом месяце? Дело в том, что в указе говорилось, что три сословия должны вместе заседать в Генеральных штатах бальяжей*, но в Ренском бальяже аристократы вечно упорствуют в неподчинении. Н вот они взялись за оружие - шестьсот человек вместе со своей челядью, возглавляемые вашим старым другом, господпном де Латур д'Азиром, н решили разбить в пух н прах нас, представителей третьего сословия, чтобы положить коксц нашей наглости. - Ле Шапелье тихо рассмеялся, - Но не тут-то было: мы показали им, что тоже кое-чего стоим и умеем владеть оружием. Именно к этому вы призывали нас здесь, и Нанте в ноябре прошлого года. Мы дали нм решительный бой на улице под командованием вашего однофамильца Моро, военного полицейского. Да, задали мы им перцу - они еле ноги унесли н укрылись в монастыре кордельеров. Так закончилось их сопротивление власти короля и воле народа. Ле Шапелье вкратце остановился на деталях событий и наконец перешел к делу, из-за которого, но его словам, вынужден был охотиться за Андре-Луи и совсем было отчаялся найти его. Нант посылает пятьдесят делегатов в Рен на собра ние, которое должно выбрать депутатов от третьего со словия и отредактировать их наказы. Сам Рен представлен полностью, а то время как такие деревни, как Гаврийяк, посылают двух делегатов от каждых двухсот дворов или и того меньше. И Гаврийяк, и Рен, и Нант летят, чтобы Андре-Луи Моро был в числе их делегатов: Гаврийяк - поскольку он из их деревни и там известно, какие жертвы народному делу он принес: Рен - поскольку там слышали его вдохновенное выступление в день убийства студентов; что касается Нанта, то там не знали, кто он такой на самом деле, и хотели послать его от Нанта как оратора, обращавшегося к ним под именем Omnes Omnibus и выработавшего для них меморандум, который, как полагают, в большой степени повлиял на господина Неккера при формулировании условий созыва. Поскольку Андре-Лун не смогли найти, его не включили ни в одну делегацию. Теперь же случилось так, что в делегации от Нанта есть одна-две вакансии, и именно для того, чтобы заполнить их, Ле Шапелье приехал в Нант. Андре-Луи решительно отверг предложение Ле Шапелье. - Вы отказываетесь? - вскричал тот. - Вы с ума сошли! Отказываться, когда тебя требуют со всех сторон! Да понимаете ли вы, что скорее всего вас выберут одним из депутатов и пошлют в Генеральные штаты в Версаль, чтобы представлять нас в деле спасения Франции? Но, как мы знаем, Андре-Луи вовсе не был озабочен спасением Франции. В данный момент он был занят спасением двух женщин, которых любил-правда, совершенно по-разному, - от мужчины, которого поклялся уничтожить. Он твердо стоял на своем отказе, пока Ле Шапелье с удрученным видом не оставил все попытки убедить его. - Странно, - сказал Андре-Луи, - что я настолько занят ерундой, что даже не заметил, что жители Нанта с головой ушли в политику. - С головой! Мой друг, Нант-просто бурлящий котел политических страстей! На поверхности все спокойно лишь потому, что есть уверенность, что все идет как надо. Но при малейшем намеке, что это не так, котел перекипит и страсти выплеснутся, - В самом деле? - задумчиво переспросил Скарамуш. - Эти сведения могут пригодиться. - Затем он сменил тему. - Знаете ли вы, что Латур д'Азир находится здесь? - В Нанте? Однако, если он выходит на улицу, ему не откажешь в мужестве: ведь жители Нанта знают о его прошлом и о той роли, которую он сыграл в мятеже в Рене. Удивительно, что его не побили камнями. Впрочем, рано или поздно побьют-нужно только, чтобы кто-нибудь подал эту мысль. - Что же, не исключено, - сказал Андре-Луи и улыбнулся. - Он не так уж часто показывается - по крайней мере на улице, так что он не столь отважен, как вам кажется. Я как-то сказал ему, что у него ни на грош мужества, а одна наглость. На прощание Ле Шапелье снова попросил приятеля обдумать его предложение. - Дайте мне знать, если передумаете. Я остановился в "Олене" и пробуду там до послезавтра. Если вы честолюбивы, не упустите шанс. - Мне кажется, я не честолюбив, - сказал Андре-Луи и пошел своей дорогой. В тот вечер в театре Андре-Луи пришла в голову озорная мысль проверить слова Ле Шапелье о настроении умов в городе. Играли "Грозного капитана", в последнем акте которого Скарамуш выводит на чистую воду трусливого задиру и хвастуна Родомона. После смеха, который неизменно вызывало разоблачение Капитана, Скарамушу оставалось лишь заклеймить его презрением в фразе, которая изменялась на каждом спектакле в зависимости от вдохновения. На этот раз он решил придать ей политическую окраску. - Итак, о хвастливый трус, твоя ничтожность разоблачена! Ты устрашал людей высоким ростом, огромной шпагой, лихо заломленной шляпой, и они вообразили, что ты так грозен, каким кажешься из-за своей наглости. Но при первом же столкновении с подлинной силой духа ты трясешься и хнычешь, и огромная шпага остается в ножнах. Ты похож на привилегированных, когда они лицом к лицу сталкиваются с третьим сословием. Это была дерзость с его стороны, и он готов был к смеху, аплодисментам, возмущению - к чему угодно, по только не к тому, что последовало. Реакция партера и амфитеатра была такой неожиданной и бурной, что Андре-Луи был напуган, как мальчик, поднесший спичку к стогу сена, высушенного на солнце. Зал разразился овацией, люди вскакивали на ноги, забирались на сиденья, размахивали шляпами. Раздавались радостные, одобрительные возгласы. Так продолжалось, пока не закрылся занавес. Скарамуш стоял, задумчиво улыбаясь сжатыми губами. В последний момент перед ним мелькнуло лицо господина де Латур д'Азира, который слегка подался вперед в своей ложе, так что, вопреки обыкновению, на него не падала тень. Лицо его искажала злоба, глаза горели. - Боже мой! - рассмеялся Родомон, приходя в себя от подлинного испуга, сменившего наигранный ужас. - Ну и мастак вы задеть их за живое, Скарамуш! Скарамуш взглянул на него и усмехнулся. - При случае это может пригодиться, - сказал он и ушел к себе в гримерную переодеваться. Его ожидал выговор. Он задержался в театре из-за декораций к новой пьесе, которые надо было установить назавтра. Когда Скарамуш покончил с этим делом, остальные члены труппы давно уже ушли. Он нанял портшез и отправился в гостиницу - при нынешнем достатке он мог позволить себе подобную роскошь. Когда Андре-Луи вошел в общую комнату труппы на втором этаже, господин Бине, голос которого был слышен еще на лестнице, громко и горячо о чем-то говорил. Внезапно замолчав, он круто обернулся к вошедшему. - Наконец-то явились! - Приветствие было столь странным, что Андре-Луи лишь взглянул на него со спокойным удивлением. - Я жду объяснений по поводу безобразной сцены, которую вызвало ваше сегодняшнее выступление. - Безобразной сцены? Разве аплодисменты публики - безобразие? - Публика? Вы хотите сказать - сброд. Из-за того, что вы играете па низких страстях толпы, мы лишимся покровительства всех знатных господ. Андре-Луи прошел мимо господина Бине к столу. Он презрительно пожал плечами - в конце концов, этот человек оскорбил его. - Вы, как всегда, сильно преувеличиваете. - Ничуть. Кроме того, разве я не хозяин в собственном театре? Это труппа Бине, и дела в ней будут вестись, как принято у Бине. - А кто же те знатные господа, потерять покровительство которых вы так боитесь? - спросил Андре-Луи. - Вы полагаете, их нет? Ну, так вы очень ошибаетесь. После сегодняшнего спектакля ко мне зашел маркиз де Латур д'Азир и в самых резких выражениях высказался о вашей скандальной выходке. Я вынужден был принести извинения, и... - Очередная глупость с вашей стороны, - сказал Андре-Луи. - Человек, уважающий себя, указал бы этому господину на дверь. - Лицо господина Бине начало багроветь. - Вы называете себя главой труппы Бине, хвастаете, что будете хозяином в своем театре, а сами вытягиваетесь, как лакей, перед первым попавшимся наглецом, который приходит к вам в артистическое фойе и заявляет действительно себя уважали, то выставили бы его за дверь. Послышался одобрительный шепот актеров, которых возмутил высокомерный тон маркиза, оскорбившего их всех. - А еще я скажу, - продолжал Андре-Луи, - что человек, уважающий себя, с радостью ухватился бы за любой предлог указать господину де Латур д'Азиру на дверь. - Что вы имеете в виду? - В вопросе раздались раскаты грома. Андре-Луи обвел взглядом труппу, которая собралась за столом, накрытым к ужину. - Где Климена? - резко спросил он. Леандр подскочил, отвечая ему. Он был бледен и трясся от волнения. - Она уехала из театра в карете маркиза де Латур д'Азира сразу же после представления. Мы слышали, как он предложил отвезти ее в свою гостиницу. Андре-Луи взглянул на часы над камином. Он казался слишком спокойным. - Это было час с лишним назад. Она еще не вернулась? Он пытался поймать взгляд господина Бине, но тот упорно смотрел в сторону. Снова ответил Леандр: - Еще нет. - Так! - Андре-Луи сел и налил себе вина. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Леандр наблюдал за Андре-Луи выжидающе. Коломбина - сочувственно. Даже господин Бине, казалось, ожидал от Скарамуша реплики, как в театре, но тот разочаровал его. - Вы оставили мне что-нибудь поесть? - спросил Андре-Луи. К нему придвинули блюда, и он принялся за еду. Ужинал он молча и, видимо, с хорошим аппетитом. Господин Бине сел, налил себе зина и выпил, а затем попытался завязать разговор то с одним, то с другим. Ему отвечали односложно: в тот вечер господин Бине явно не пользовался расположением своей труппы. Наконец снизу послышались громыхание колес и перестук копыт. Затем донеслись голоса, звонкий смех Климены. Андре-Луи продолжал невозмутимо есть. - Какой актер! - шепнул Арлекин Полишинелю, и тот угрюмо кивнул. Вошла Климена. Это был эффектный выход примадонны: голова гордо поднята, подбородок вздернут, в глазах искрится смех. Она играла триумф и высокомерие. Щеки у нее горели, густые каштановые волосы были слегка растрепаны. В левой руке Климена держала огромный букет из белых камелий. На среднем пальце красовалось кольцо с очень дорогим бриллиантом, блеск которого сразу же приковал всеобщее внимание. Ее отец вскочил, чтобы приветствовать дочь с необычной для него отеческой нежностью: - Наконец-то, дитя мое! И он повел ее к столу. Климена устало опустилась на стул. Хотя в ней чувствовалась некоторая нервозность, улыбка не сходила с губ, даже когда она взглянула на Скарамуша. И только Леандр, не сводивший с нее тоскливого взгляда, заметил, что в карих глазах мелькнуло что-то похожее на страх. Андре-Луи продолжал спокойно есть, даже не взглянув в сторону Климены. Постепенно до актеров начало доходить, что, хотя, несомненно, назревает скандал, разразится он только после их ухода. Первым встал и удалился Полишинель, и это послужило сигналом для остальных. Через пару минут в комнате остались только господин Бине с дочерью и Андре-Луи. И тут наконец-то последний положил нож и вилку, отхлебнул глоток бургундского и, откинувшись на спинку стула, взглянул на Климену. - Надеюсь, у вас была приятная прогулка, мадемуазель, - сказал он. - Весьма приятная, сударь. - Она держалась вызывающе, безуспешно пытаясь состязаться с ним в хладнокровии. - И довольно прибыльная, насколько я могу судить об этом камне на таком расстоянии. Он стоит самое малое пару сотен луидоров, а это огромная сумма даже для такого богатого аристократа, как господин де Латур д'Азир. Не будет ли дерзостью со стороны того, кто намерен стать вашим мужем, поинтересоваться, что вы дали ему взамен? Господин Бине загоготал, и в его грубом смехе прозвучали презрение и цинизм. - Я не дала ничего, - с негодованием ответила Климена. - Ах, так! Значит, этот бриллиант - плата вперед. - Черт возьми, вы себя неприлично ведете, - запротестовал Бине. - Неприлично! - Андре-Луи метнул в господина Бине взгляд, исполненный такого испепеляющего презрения, что старый негодяй заерзал на стуле. - Вы упомянули о приличиях, Бине? Из-за вас я чуть не вышел из себя, а уж это совсем не в моих правилах. - Он медленно перевел взгляд на Климену, которая оперлась и стол локтями н опустила подбородок в ладони. Она смотрела на Андре-Луи с вызовом и насмешкой. - Мадемуазель, - медленно произнес он, - я хотел бы, исклю чительно в ваших интересах, чтобы вы подумали, что делаете. - Я прекрасно могу сама все обдумать и не нуждаюсь в ваших советах, сударь. - Ну что, получили? - фыркнул Бине. - Надеюсь, ответ пришелся вам по вкусу. Андре-Луи слегка побледнел. Он все еще пристально смотрел па Климену, и его большие темные глаза выражали неверие. На господина Бине он не обращал ни малейшего внимания. - Мадемуазель, вы, разумеется, не хотите сказать, что собираетесь добровольно, с полным пониманием того, что делаете, променять достойный брак па... на то, что вам может предложить такой человек, как господин де Латур д'Азир? Господин Биие резко повернулся к дочери. - Ты только послушай, что говорит этот сладкоречивый ханжа! Ну, теперь-то наконец ты видишь, что этот брак погубит тебя! Этот человек всегда будет рядом с тобой-неудобный муж, который не даст тебе воспользоваться ни одним шансом, моя девочка. Она вскинула голову, соглашаясь с отцом. - Он начинает утомлять меня своей глупой ревностью, - призналась она. - Боюсь, что как муж он будет невыносим. Андре-Луи почувствовал, что у него сжалось сердце, но, как настоящий актер, и виду не подал. Он рассмеялся довольно неприятным смехом н поднялся. - Я склоняюсь перед вашим выбором, мадемуазель. Надеюсь, вам не придется сожалеть о нем. - Сожалеть? - вскричал господин Бине. Он рассмеялся от облегчения, видя, что дочь паконец-то избавилась от этого поклонника, которого он никогда не одобрял - за исключением тех нескольких часов, когда считал Андре-Луи знатной особой. - А о чем ей сожалеть? Что она принимает знаки внимания от знатного дворянина, такого могущественного и богатого, что он дарит ей, как простую безделушку, драгоценность ценой в годовое жалованье актрисы из Комеди Франсез? - Он встал, приблизился к Андре-Луи и уже более мирным тоном продолжал: - Ну-иу, мой друг, никакого камня за пазухой! Черт возьми! Неужели вы встанете на пути у девушки? Не можете же вы в самом деле винить ее за этот выбор? Вы подумали о том, что он для нее значит? Что под покровительством такого человека она всего добьется? Разве вы не видите, как сказочно ей повезло? Конечно, если вы ее любите, да притом так ревнивы, то не можете не признать, что так лучше? Андре-Луи долго молча рассматривал его, затем снова рассмеялся. - О, вы фантастичны, - сказал он. Повернулся на каблуках и пошел к двери. Презрение, сквозившее во взгляде Андре-Луи и звучавшее в его словах и смехе, сильно уязвило господина Бине н отбило охоту мириться. - Фантастичны, да? - закричал он, глядя вслед удалявшемуся Скарамушу маленькими глазками, сейчас налитыми злобой. - Фантастичны, потому что предпочли могущественное покровительство знатного вельможи браку с нищим ублюдком без имени? О да, мы фантастичны! Андре-Луи повернулся, держась за ручку двери. - Нет, я ошибся, - сказал он. - Вы не фантастичны. Вы просто мерзки - вы оба. - И он вышел. Глава Х. ИСКРЕННЕЕ РАСКАЯНИЕ Солнечным мартовским утром, в воскресенье, мадемуазель де Керкадью прогуливалась со своей теткой по широкой террасе замка Сотрон. У Алины был покладистый характер, и тем удивительней, что последнее время она стала раздражительной и проявляла низменный интерес к житейским делам. Это еще более, чем всегда, убедило госпожу де Сотрон, что ее брат Кантен просто возмутительно руководил воспитанием этого ребенка. Похоже было на то, что Алина знает все, в чем девушке лучше быть несведущей, зато несведуща во всем, что девушке следует знать. По крайней мере, таково было мнение госпожи де Сотрон. - Скажите, сударыня, все мужчины - скоты? - спросила Алина. В отличие от брата, графиня была высокой, величественного сложения. В те дни, когда она еще не вышла замуж за господина де Сотрона, злые языки говорили, что она - единственный мужчина в семье. С высоты своего благородного роста она с тревогой взглянула на маленькую племянницу. - Право же, Алина, что у вас за манера задавать самые нелепые н неприличные вопросы. - Наверно, это оттого, что я нахожу жизнь нелепой и неприличной. - Жизнь? Молодая девушка не должна рассуждать о жизни. - Отчего же? Ведь я жива. Или вы считаете, что неприлично быть живой? - Неприлично, когда молодая девушка пытается узнать слишком много о жизни. Что же касается вашего нелепого вопроса о мужчинах, то, если я напомню, что мужчина - благороднейшее творение Господа, возможно, вы сочтете, что я вам ответила. Госпожа де Сотрон явно не была расположена продолжать беседу на эту тему, но благодаря своему возмутительному воспитанию мадемуазель де Керкадыо была упряма. - Если это так, - сказала она, - не объясните ли вы, отчего их так неодолимо влечет к нескромным особам нашего пола? Госпожа де Сотрон остановилась и, шокированная, воздела руки, затем взглянула на Алину сверху вниз. - Моя дорогая Алнна, иногда вы действительно переходите все границы. Я напишу Кантону, что, чем скорее вы выйдете замуж, тем лучше для всех. - Дядя Кантен предоставил мне самой решать этот вопрос. - Это самая последняя и самая вопиющая из всех его ошибок, - отозвалась госпожа де Сотрон с глубокой убежденностью. - Слыханное ли дело, чтобы девушке предоставили самой решать вопрос о ее замужестве? Да это просто... неделикатно допускать, чтобы она сама думала о подобных вещах. - Госпожа де Сотрон содрогнулась. - Кантен - деревенщина и ведет себя просто возмутительно. Подумать только - маркиз де Латур д'Азир должен расхаживать перед вами, демонстрируя себя, чтобы вы решили, подходит ли он вам! - Она снова содрогнулась. - Да ведь это просто вульгарность, это чуть ли не... разврат... Боже мой! Когда я выходила за вашего дядю, все было решено между нашими родителями. Я впервые увидела его, когда он пришел подписать брачный контракт. Да я бы со стыда умерла, будь иначе. Вот так должны делаться подобные дела. - Вы несомненно правы, сударыня, но, поскольку мое дело делается иначе, прошу простить, если поступаю иначе, чем другие. Господин де Латур д'Азир желает жениться на мне. Ему было позволено ухаживать за мной. А теперь я была бы рада, если бы его поставили в известность, что он может прекратить свои ухаживания. Госпожа де Сотрон остановилась, окаменев от изумления. Ее длинное лицо побледнело. - Как... что вы такое говорите? - задохнулась она. Алина спокойно повторила свои слова. - Но это же возмутительно! Никто не позволит вам играть чувствами такого человека, как маркиз. Как, ведь всего неделю назад вы позволили сообщить ему, что станете его женой! - Я поступила... опрометчиво. Поведение маркиза убедило меня в ошибке. - Ах, Боже мой! - воскликнула графиня. - Разве вы не понимаете, какая большая честь вам оказана? Маркиз сделает вас первой дамой в Бретани. Вы, маленькая дурочка, и этот большой дурак Кантен несерьезно относитесь к такому на редкость счастливому случаю. - Она предостерегающе подняла палец. - Если вы дальше будете так же глупо себя вести, господин де Латур д'Азир возьмет свое предложение назад и удалится обиженный, и будет прав. - Я как раз пытаюсь объяснить вам, сударыня, что именно этого я больше всего хочу. - Да вы сошли с ума! - Может быть, сударыня, я как раз в своем уме, если предпочитаю полагаться на свою интуицию. Не исключено, что у меня даже есть основания возмущаться тем, что человек, который домогается моей руки, п то же самое время столь упорно волочится за этой несчастной актрисой из Фейдо. - Алина! - Разве я не права? Или, может быть, вам не кажется странным, что господин де Латур д'Азир ведет себя подобным образом в такое время? - Алина, вы сами себе противоречите. Вы то шокируете меня неподобающими выражениями, то изумляете ханжеством: вас воспитали как маленькую буржуазку - да, вот именно, маленькую буржуазку. Кантен всегда был в душе немного лавочником. - Я спрашивала ваше мнение о поведении господина де Латур д'Азира, сударыня, а не о своем собственном. - Но с вашей стороны неделикатно замечать такие вещи, о которых вам следовало быть неосведомленной, и я представить себе не могу, кто был таким... таким бесчувственным, чтобы сообщить вам об этом. Но раз уж вы в курсе дела, то вам следовало бы из скромности не замечать вещей, которые- имеют место... вне поля зрения молодой особы, воспитанной надлежащим образом. - Будут ли они вне поля моего зрения, когда я выйду замуж? - Если БЫ будете мудро вести себя, то останетесь в неведении относительно подобных вещей, иначе... пострадает ваша невинность. Мне бы ни в коем случае не хотелось, чтобы господин де Латур д'Азир узнал, что у вас столь необычные познания. Этого никогда бы не случилось, если бы вы были должным образом воспитаны в монастыре. - Но вы же не отвечаете мне, сударыня, - в отчаянии воскликнула Алина. - Речь идет не о моем целомудрии, а о целомудрии господина де Латур д'Азира. - Целомудрие! - Губы графини задрожали от ужаса. - Где это зы узнали такое кошмарное, такое неприличное слово? И госпожа де Сотрон совершила насилие над своими чувствами, так как поняла, что тут нужны большое спокойствие и рассудительность. - Дитя мое, поскольку вы уже знаете столько всего, чего вам не следует знать, не будет большого вреда, если я добавлю, что у мужчины должны быть маленькие развлечения подобного рода. - Но почему, сударыня? Почему? - Ах, Боже мой! Вы требуете, чтобы я объяснила загадки природы. Это так, потому что это так. Потому что таковы мужчины. - Потому что мужчины - скоты, хотите вы сказать. Именно с этого вопроса я и начала нашу беседу. - Вы безнадежно глупы, Алина. - Вы хотите сказать, что у нас разные взгляды на вещи, сударыня? Очевидно, вы думаете, что я требую чего-то невероятного, - это не так. Просто я имею право ожидать, что в то время, как господин де Латур д'Азир ухаживает за мной, он не будет одновременно волочиться за шлюхой из театра. Получается, что меня ставят на одну доску с этим мерзким существом, а это унижает и оскорбляет меня. Маркиз - тупица, и его ухаживание в лучшем случае заключается в напыщенных комплиментах, глупых и избитых. К тому же эти комплименты не выигрывают от того, что их произносят губы, на которых еще горят грязные поцелуи этой женщины. Графиня была до такой степени шокирована, что на какое-то время лишилась дара речи. Затем она воскликнула: - Боже мой! Я бы никогда не подумала, что у вас такое неделикатное воображение! - Ничего не могу с собой поделать, сударыня. Каждый раз, как его губы прикасаются к моей руке, я обнаруживаю, что думаю о том, к чему они только что прикасались, и сразу же выхожу мыть руки. В следующий раз, сударыня, если вы не будете столь любезны передать маркизу мою просьбу, я прикажу подать воды и вымою руки прямо при нем. - Но что же мне ему сказать? Как... какими словами можно передать такую просьбу? - Тетушка была в ужасе. - Будьте искренни с ним, сударыня, - в конце концов, это легче всего. Скажите ему, что, какой бы грязной ни была его жизнь в прошлом и какой бы грязной он ни намеревался сделать ее в будущем, он должен хотя бы стремиться к чистоте, когда сватается к девственнице, чистой и непорочной. Госпожа де Сотрон отпрянула, зажав уши, и на ее красивом лице выразился ужас, а мощная грудь бурно вздымалась. - О, как вы можете? - задохнулась она. - Как вы можете употреблять такие ужасные выражения? Где вы им научились? - В церкви, - ответила Алика. - Ах, в церкви говорят много такого, что... что ни. за что не решились бы произнести в свете. Мое дорогое дитя, ну как я могу сказать подобную вещь маркизу? Как? - Сказать мне самой? - Алина! - Ну так вот, следует что-нибудь сделать, чтобы оградить меня от оскорблений. Маркиз внушает мне только отвращение, и хотя, наверно, стать маркизой де Латур д'Азир - это прекрасно, я скорей бы вышла за сапожника, который ведет себя как порядочный человек. Алина говорила с такой горячностью и решимостью, что госпожа де Сотрон постаралась справиться с отчаянием и убедить ее. Алина - ее племянница, и брак с маркизом почетен для всей семьи, поэтому надо добиться его любой ценой. - Послушайте, моя дорогая, давайте все обсудим, - увещевала она, - Маркиз вернется только завтра. - Да, это так, и я знаю, куда он уехал - или, по крайней мере, с кем. Боже мой, ведь у этой девки есть отец и один недотепа, который собирается на ней жениться, и ни один из них и не думает вмешиваться. Полагаю, они придерживаются того же мнения, что и вы, сударыня, - что у светского человека должны быть маленькие развлечения. - Ее презрение обжигало, как огонь. - Однако, сударыня, вы хотели сказать?.. - Что послезавтра вы возвращаетесь в Гаврийяк. Господин де Латур д'Азир, весьма вероятно, приедет туда, когда освободится. - Вы имеете в виду, когда догорит эта сальная свеча? - Называйте как вам угодно. - Как видите, графиня уже отказалась от борьбы с неприемлемыми выражениями племянницы. - В Гаврийяке не будет мадемуазель Бине, и эта история останется в прошлом. Как неудачно, что он встретил ее в такой момент. В конце концов, эта девчонка очень привлекательна, вы не можете это отрицать. Вы должны быть снисходительны. - Неделю назад маркиз сделал мне официальное предложение. Я дала ему согласие, отчасти идя навстречу желаниям своей семьи, отчасти... - Она замолчала. на мгновение заколебавшись, затем продолжала с глухой болью в голосе: - Отчасти потому, что мне безразлично, за кого выходить. А теперь я хочу отказать ему по причинам, которые изложила вам, сударыня. Госпожа де Сотрон пришла в ужасное волнение: - Алина, я никогда вам этого не прощу. Ваш дядя Кантен будет в отчаянии. Вы не сознаете, что говорите. от чего отказываетесь. Разве вы не понимаете, какое у вас положение в обществе? - Если бы я не понимала, то давно положила бы конец этому сватовству, которое терпела лишь потому, что сознавала всю важность брака с человеком, занимающим такое положение, как маркиз. Но я требую от брака большего, а дядя Кантен предоставил мне решать самой. - Да простит ему Бог! - сказала госпожа де Сотрон, потом заторопилась: - Предоставьте теперь все мне, Алина, и положитесь на меня. О, положитесь на меня! - умоляла она. - Я посоветуюсь с вашим дядей Шарлем. Но только не принимайте окончательного решения, пока не закончится эта несчастная история. Маркиз принесет покаяние, дитя, раз вы этого деспотично требуете, но не посыпать же ему главу пеплом? Вы ведь этого не хотите? - Я вообще ничего не хочу, - пожала плечами Алина, так что было неясно, согласна она или нет. Итак, госножа де Сотрон имела беседу с мужем. Господин де Сотрон был худощавым мужчиной средних лет, с весьма аристократической внешностью. Он был наделен здравым смыслом. Жена точно описала ему, каким тоном говорила с ней племянница - крайне неделикатным, по мнению госпожи де Сотрон. Она даже привела несколько выражений, которые употребила Алина. В результате, когда в понедельник днем к замку подкатил дорожный экипаж наконец-то вернувшегося маркиза де Латур д'Азира, его встретил граф де Сотрон, который желал обменяться с ним парой слов, даже не дав тому переодеться. - Жерве, вы глупец, - таким великолепным образом граф начал беседу. - Вы не открыли мне ничего нового, Шарль, - ответил маркиз. - Однако на какое именно безрассудство вы намекаете? Маркиз бросился на кушетку и, устало раскинув на ней длинное изящное тело, взглянул на друга с утомленной улыбкой. Аристократическая красота его бледного лица, казалось, бросала вызов натиску годов. - Ваше последнее безрассудство. Эта Бнне. - Ах, вот оно что! Фу! Ну какое же это безрассудство - так, эпизод. - Да, безрассудство - в такое-то время! - настаивал Сотрон. Отвечая на вопросительный взгляд маркиза, он веско произнес: - Алина. Она знает. Я не могу сказать, откуда ей стало известно, но она знает н глубоко оскорблена. С лица графа сошла улыбка. - Оскорблена? - тревожно переспроснл он. - Да. Вы же знаете, какая она. Вы знаете, какие идеалы она себе создала. Ее задело, что в то самое время, когда вы к ней сватаетесь, вы заводите интрижку с этой девчонкой Бине. - Откуда вы знаете? - Она поделилась со своей теткой. Наверно, бедная девочка в чем-то права. Она говорит, что не потерпит, чтобы ее руки касались губы, загрязненные... Ну, вы понимаете. Представьте себе, какое впечатление произвела подобная вещь на такую чистую, чувствительную девушку, как Алина. Она сказала - уж лучше мне предупредить вас, - что в следующий раз, когда вы поцелуете ей руку, она прикажет принести воды и вымоет ее прямо при вас. Лицо маркиза вспыхнуло, он поднялся. Зная его бешеный, нетерпеливый нрав, де Сотрон был готов к вспышке, но ее не последовало. Маркиз отвернулся от него и медленно пошел к окну, склонив голову и заложив руки за спину. Остановившись там, он заговорил, не оборачиваясь, и в голосе его звучали одновременно презрение и тоска. - Вы правы. Шарль, я глупец, безнравственный глупец! У меня осталось довольно разума, чтобы это понять. Наверно, дело в том, как я всегда жил, - мне никогда не приходилось отказывать себе в том, чего же-л ал. - Тут он вдруг резко обернулся: - О, Боже мой! Я желаю Алину так, как еще никогда никого не желал. Думаю, что убью себя от ярости, если потеряю ее из-за собственного безрассудства. - Он стукнул себя по лбу. - Я - скотина. Мне бы следовало знать, что, если эта прелестная святая узнает о моих шалостях, она будет презирать меня. Говорю вам, Шарль, что пойду в огонь, чтобы вновь снискать ее уважение. - Надеюсь, его можно будет завоевать меньшей ценой, - ответил Шарль я, чтобы разрядить обстановку, которая уже начинала докучать ему своей торжественностью, сделал слабую попытку пошутить: - От вас требуется лишь воздержаться от того огня, который мадемуазель де Керкадью не склонна считать очистительным. - Что до этой Бине, с пей покончено - да, покончено, - сказал маркиз. - Поздравляю. Когда вы приняли это решение? - Только что. Как бы я хотел, чтобы это произошло сутки назад. - Он пожал плечами. - Мне за глаза хватило двадцати четырех часов в ее обществе, как хватило бы любому мужчине. Продажная и жадная маленькая шлюха. Тьфу! - содрогнулся он от отвращения к себе и к ней. - Ах, так! Тем лучше - это облегчает для вас задачу, - цинично заметил господин де Сотрон. - Не говорите так, Шарль. И вообще, не будь вы таким глупцом, вы бы предупредили меня заранее. - Может оказаться, что я предупредил вас как раз вовремя, если только вы воспользуетесь моим предостережением. - Я принесу любое покаяние. Я упаду к ее ногам, я унижусь перед ней. Я признаю свою вину в чистосердечном раскаянии н, с Божьей помощью, постараюсь исправиться ради этого прелестного создания. - Слова его звучали трагически-серьезно. Для господина де Сотрона, который всегда видел маркиза сдержанным, насмешливым и надменным, это было поразительным открытием. Ему даже стало неприятно, как будто он подглядывал в замочную скважину. Он похлопал приятеля по плечу: - Мой дорогой Жерве, что за романтическое настроение! Довольно слов. Поступайте, как решили, и, обещаю вам, скоро все наладится. Я сам буду вашим послом, и у вас не будет причин жаловаться. - А нельзя мне самому пойти к ней? - Вам пока разумнее держаться в тени. Если хотите, можете написать ей и выразить свое искреннее раскаяние в письме. Я объясню, почему вы уехали, не повидав ее, - скажу, что это сделано по моему совету. Не волнуйтесь, я сделаю это тактично - ведь я хороший дипломат, Жерве. Положитесь на меня. Маркиз поднял голову, и Сотрон увидел лицо, искаженное болью. Протянув руку, господин де Латур д'Азир сказал: - Хорошо, Шарль. Помогите мне сейчас - и считайте своим другом навек. Глава ХI. СКАНДАЛ В ТЕАТРЕ ФЕЙДО Предоставив приятелю действовать в качестве своего полномочного представителя и объяснить мадемуазель де Керкадью, что только искреннее раскаяние вынудило его уехать не простившись, маркиз укатил из Сотрона в полном унынии. Для человека с таким тонким и взыскательным вкусом суток с мадемуазель Бине оказалось более чем достаточно. Он вспоминал об этом эпизоде с тошнотворным чувством - неизбежная психологическая реакция, - удивляясь тому, что до вчерашнего дня она казалась ему столь желанной, и проклиная себя за то, что ради такого ничтожного и мимолетного удовольствия он поставил под угрозу свои шансы стать мужем мадемуазель де Керкадью. Однако в его расположении духа нет ничего странного, так что я не буду на нем задерживаться. Причина гнездилась в конфликте между скотом и ангелом, которые сидят в каждом мужчине. Шевалье де Шабрийанн, бывший при маркизе чем-то вроде компаньона, сидел напротив него в огромном дорожном экипаже. Нх разделял складной столик, и шевалье предложил сыграть в пикет. Однако маркиз, погруженный в раздумье, не был расположен играть в карты. В то время как экипаж громыхал по булыжной мостовой Нанта, он вспомнил, что обещал мадемуазель Бине посмотреть ее сегодня вечером в "Неверном возлюбленном". А теперь получается, что он бежит от нее. Мысль эта была невыносима по двум причинам: во-первых, он нарушил данное слово и ведет себя как трус. Во-вторых, он дал повод этой корыстной маленькой шлюхе - так он теперь мысленно называл ее, и не без оснований, - ожидать от него помимо полученного щедрого вознаграждения прочих милостей. Она почти выторговала у него обещание устроить ее будущее. Он должен взягь ее в Париж, предоставить дом, полностью обставленный, и при его могущественном покровительстве двери лучших столичных театров распахнутся перед ее талантом. К счастью, он нс связал себя никакими обязательствами, однако и не отказал. Теперь необходимо договориться, поскольку он вынужден выбирать между мелкой страстишкой, которая уже угасла, и глубокой, почти бесплотной любовью к мадемуазель де Керкадью. Маркиз решил, что честь велит ему не медлен и о избавиться от ложного положения. Конечно, мадемуазель Бине устроит сцену, но ему хорошо известно лекарство от подобного рода истерик. В конце концов, деньги имеют свои преимущества. Он потянул за шнурок. Экипаж остановился, у дверцы показался лакей. - В Театр Фейдо, - приказал маркиз. Лакей исчез, и экипаж покатил дальше. Господин де Шабрийанн цинично рассмеялся. - Я бы попросил вас умерить ваше веселье, - отрезал маркиз. - Вы не поняли, - И он объяснился, что было редким снисхождением с его стороны. Сейчас он не мог допустить, чтобы его превратно поняли. Шабрийанну передалась серьезность маркиза. - А почему бы не написать ей? - предложил он. - Должен признаться, что лично для меня так было бы проще. Ответ маркиза как нельзя лучше показал, в каком он был состоянии. - Письмо может не дойти до адресата пли его могут неверно истолковать, а я не могу рисковать. Если она не ответит, я так и не узнаю почему. Я не обрету спокойствия до тех пор, пока не положу конец этой истории. Экипаж подождет нас у театра. Потом мы продолжим наш путь и в случае необходимости будем ехать всю ночь. - Черт возьми! - сказал господин де Шабрийанн с гримасой и больше не произнес ни слова. Большой дорожный экипаж остановился перед главным входом Фейдо, и маркиз вышел. Вместе с Шабрийанном он вошел в театр, не подозревая, что сразу же попадет в руки Андре-Луи. Андре-Луи разозлило долгое отсутствие Климены, уехавшей из Нанта в обществе маркиза. Его раздражение еще усиливалось из-за омерзительного самодовольства, с которым господин Бине отнесся к этому событию, которое невозможно было превратно истолковать. Как ни стремился Андре-Луи подражать стоикам, сохраняя спокойствие духа, и судить с полной беспристрастностью, в глубине души ин страдал, к чувства его были оскорблены. Климену он не винил - он в ней ошибся. Она была просто бедным, беспомощным суденышком, гонимым любым дуновением. Ее снедала жадность, и Андре-Луи поздравлял себя с тем, что обнаружил это до того, как женился. Теперь он испытывал к Климене лишь жалость, смешанную с презрением, и жалость эта была порождена любовью, которую он так недавно питал. Она походила на осадок на дне бокала, после того как осушено крепкое вино любви. Гнев же Андре-Луи был и а правлен против отца Климены и против ее соблазнителя. Мысли, обуревавшие Андре-Луи в понедельник утром, когда он обнаружил, что о Климена не вернулась из поездки, в которую отправилась в экипаже маркиза, и так разозлила его, а тут еще подлил масла в огонь обезумевший Леандр. До сих пор эти двое мужчин испытывали друг к Другу презрение, что часто случается в подобных случаях. Теперь же общая беда сделала нх союзниками - так, по крайней мере, казалось Леандру, когда он отправился на поиски Андре-Луи. Он нашел его на набережной, напротив гостиницы. Андре-Луи курил с полной безмятежностью. - Тысяча чертей! - воскликнул Леандр. - Как вы можете преспокойно курить в такое время? Скарамуш взглянул на него и сказал: - По-моему, не так уж холодно. Светит солнце, и мне здесь очень хорошо. - Я говорю не о погоде! - в сильном волнении возразил Леандр. - Так о чем же тогда? - Разумеется, о Климене. - А! Эта дама перестала меня интересовать. Леандр стоял прямо перед ним. Теперь он прекрасно одевался, и нарядный костюм подчеркивал красоту его фигуры, волосы были тщательно напудрены. Лицо было бледным, большие глаза казались еще больше, чем обычно. - Перестала вас интересовать? Разве вы не собираетесь па ней жениться? Андре-Луи выпустил облако дыма. - Надеюсь, вы не желали меня оскорбить, предположив, что я буду довольствоваться объедками с чужого стола. - Боже мой! - произнес сраженный Леандр и некоторое время пристально смотрел на Андре-Луи. - У вас совсем нет сердца? Вечный Скарамуш! - Что же, по-вашему, мне делать? - спросил Андре-Луи, в свою очередь выказывая легкое удивление. - По-моему, вы не должны уступать ее без борьбы. - Слишком поздно. - С минуту Андре-Луи попыхивал своей трубкой, а Леандр в бессильной ярости сжимал кулаки, - Да к к чему противиться неизбежному? Разве вы боролись, когда я отнял ее у вас? - Ее нельзя было отнять у меня, так как она не была моей. Я только вздыхал о ней, а вы ее завоевали. К тому же это разные вещи. Вы предлагали честный брак, а теперь ей грозит погибель. Волнение молодого человека тронуло Андре-Луи, и он взял Леандр а за руку. - Вы мне нравитесь, Леандр, и я рад, что невольно спас вас от вашей судьбы. - О, вы не любите ее! - страстно воскликнул Леандр. - Вы никогда не любили ее. Вы не знаете, что значит любить, иначе вы бы так не говорили. Боже мой! Если бы она была помолвлена со мной, я бы убил этого человека - убил, слышите? А вы... вы стоите здесь, покуривая, дышите воздухом к называете ее объедками с чужого стола. Не понимаю, как я не ударил вас за эти слова. Он вырвал свою руку у Андре-Луи и, казалось, хотел ударить его сейчас. - Вы зря сдержались - такой поступок подошел бы к вашему амплуа. Леандр с проклятием повернулся на каблуках, чтобы уйти, но Андре-Луи остановил его. - Минуту, мой друг. А теперь встаньте на мое место. Вы сами женились бы на ней сейчас? - Женился бы я? - Глаза его страстно блеснули. - Женился бы я? Да скажи она, что выйдет за меня, я навеки стал бы ее рабом. - Раб - верное слово, раб в аду. - Подле нее для меня рай, что бы она ни сделала. Я люблю ее - я же не такой, как вы. Я люблю ее, слышите? - Я знаю, хотя и не подозревал, что у вас столь сильный приступ этой болезни. Ну что же, видит Бог, я тоже любил ее, и достаточно сильно, чтобы разделять вашу жажду крови. Что касается меня, то одна голубая кровь Латур д'Азира вряд ли утолит мою жажду, и мне хотелось бы добавить к ней грязную жидкость, текущую в жилах мерзкого Бине. На секунду он не совладал с волнением, и язвительный тон последних слов выдал Леандру, что под ледяной невозмутимостью бушует пламя. Молодой человек схватил Андре-Луи за руку. - Я знал, что вы играете, - сказал он. - Вы чувствуете - да, чувствуете то же, что и я. - До чего же мы хороши - братья во злобе. Кажется, я выдал себя. Итак, что дальше? Хотите посмотреть, как этого смазливого маркиза разорвут в клочки? Могу развлечь вас таким зрелищем. - Что? - уставился иа него Леандр, не уверенный, чю Скарамуш, по своему обыкновению, не шутит. - Все очень просто, если мне немного помогут. Вы мне поможете? - Располагайте мной - я готов на все, - воскликнул Леандр. - Если вам потребуется мои жизнь - берите ее. Андре-Луи снова взял его за руку. - Пройдемтесь, я научу вас. Когда они пришли домой, труппа уже обедала. Мадемуазель Бине еще не вернулась. За столом царило мрачное настроение, у Коломбины и Мадам было тревожное выражение липа. Дело в том, что отношения Бине с труппой с каждым днем становились все более натянутыми. Андре-Луи и Леандр сели на свои места. Маленькие злобные глазки Бине следили за ними, а толстые губы сложились в кривую усмешку. - Вы так внезапно подружились. - съязвил он. - Как вы наблюдательны, Бнне, - холодно ответил Скарамуш с оскорбительной ненавистью в голосе. - Возможно, вы поняли причину этой дружбы? - Ее нетрудно понять. - Развлеките труппу, изложив эту причину, - попросил Скарамуш и, не дождавшись, добавил: - Как? Вы колеблетесь? Разве ваше бесстыдство не безгранично? Биие поднял большую голову. - Вы хотите поссориться со мной, Скарамуш? - Гром загремел в его голосе. - Поссориться? Вы смеетесь! С такими, как вы, не ссорятся. Все мы знаем, какой репутацией пользуются слепые мужья. По, Боже мой какова же репутация у слепых отцов? Бипе с усилием поднялся - огромная тупа. Он яростно сбросил руку Пьеро, сидевшего слева, когда тот попытался остановить его. - Черт подери! - взревел он, - Бели ты будешь говорить со мной таким тоном, я все твои паршивые кости переломаю! - Если вы хоть пальцем до меня дотронетесь, Бине, я наконец-то перестану сдерживаться и убью вас! - Скарамуш был, как всегда, спокоен, и потому его слова звучали особенно угрожающе. Труппа встревожилась. Он высунул из кармана дуло пистолета, который недавно купил. - Я хожу с оружием, Бине. Я честно предупредил н, если вы дотронетесь до меня, убью вас без всякого сожаления, как слизняка. Да, вот на что вы больше всего похожи - на слизняка. Толстое, омерзительно скользкое тело, гадость, лишенная души и ума. Нет, я не могу сидеть с вами за одним столом - меня тошнит. - Скарамуш оттолкнул тарелку и встал. - Пойду поем за общим столом внизу. Вслед за ним вскочила Коломбина. - Я с вами, Скарамуш, - воскликнула она. Это подействовало как сигнал. Даже если бы все заранее сговорились, они не могли бы действовать более слаженно. Вслед за Коломбиной вышел Леандр, за Леандром - Полишинель, а за ними и все остальные. Бине остался во главе стола в опустевшей комнате. Он был потрясен, и его вдруг охватил страх, который не могла умерить даже ярость. Бине сел, чтобы обдумать положение дел, и за этими печальными размышлениями через полчаса застала его дочь, наконец-то вернувшаяся из поездки. Климена была бледна, и впд у нее был слегка испуганный. Теперь, когда ей предстояло нелегкое испытание - предстать перед всей трупной, ее охватило смущение. Увидев, что в комнате один отец, Климена остановилась на пороге. - А где все? - спросила она, овладев собой настолько, что голос звучал естественно. Бнне поднял голову и взглянул на дочь глазами, налитыми кровью. Он нахмурился, надул толстые губы, и в горле у него заклокотало. Однако, оглядев ее, он успокоился. Она такая грациозная и хорошенькая и выглядит как настоящая светская дама в длинном дорожном костюме темно-зеленого цвета, отделанном мехом. В руках - муфта, а на красиво причесанных каштановых волосах - широкополая шляпа, украшенная пряжкой со сверкающим искусственным бриллиантом. Пока у него есть такая дочка, нечего бояться будущего, и пускай себе Скарамуш отмачивает какие угодно номера. Однако Бнне не произнес вслух пи одну из этих утешительных мыслен. - Нтак, дурочка, наконец-то ты явилась, - проворчал он вместо приветствия. - Я уже начинал беспокоиться, не придется ли отменять сегодня спектакль. Меня бы не особенно удивило, если бы ты не вернулась вовремя. В самом деле, с тех пор как ты решила играть козырными картами, не слушая моих советов, меня уже ничто не удивит. Климена подошла к столу и, опершись о него, взглянула на отца сверху вниз чуть ли ие надменно. - Мне не о чем жалеть. - Все дураки так сначала говорят. Да ты бы не призналась, что жалеешь, даже если бы жалела, - такой уж у тебя характер. Ты поступаешь по-своему, не слушая старших. Черт побери, девчонка, ну что ты знаешь о мужчинах? - Я ведь не жалуюсь, - напомнила она. - Пока нет, но все впереди. Ты скоро поймешь, что следовало слушаться своего старого отца. Пока твой маркиз сходил по тебе с ума, с этим дураком можно было делать все что угодно. Пока ты позволяла ему только целовать кончики пальцев... Ах, тысяча чертей - вот когда надо было устраивать свое будущее! Да проживи ты хоть тысячу лет, такого случая больше не подвернется, ты его упустила - и ради чего? Климена села. - Ты низок, - сказала она с омерзением. - Низок, да? - Его толстые губы снова скривились. - Я хлебнул довольно грязи со дна жнзни, да и ты тоже. У тебя на руках была карта, с которой можно было выиграть целое состояние, если бы ты ходила так, как я подсказывал. Нет, ты сдала ее, и где же состояние? Теперь мы можем ждать удачи, как у моря погоды, а ждать придется долго, если в труппе будет такая погода, как сейчас! Негодяй Скарамуш проделал перед ними свои обезьяньи штучки, и они вдруг стали страшно доброд стельны мн. Они не желают больше сидеть со мной за одним столом. - Он захлебывался от злости и сардонической веселости. - Твой друг Скарамуш подал им пример. Дошло до того, что он угрожал моей жизни! Грозился меня убить! Назвал меня... Впрочем, какое это имеет значение? Гораздо хуже, если в один прекрасный день труппа Бине обнаружит, что вполне может обойтись без господина Бнне и его дочери. Этот ублюдок, к которому я дружески отнесся, потихоньку отнял у меня все. Сегодня в его власти отнять у меня труппу, а этот подлец достаточно неблагодарен, чтобы воспользоваться этим. - Пускай, - пренебрежительно сказала мадемуазель. - Пускай? - изумился он. - А что будет с нами? - Труппа Бине абсолютно не интересует меня, - ответила Климена. - Я скоро еду в Париж. Там есть театры получше, чем Фейдо: Театр госпожи Монтансье в Пале-Рояле, Амбигю Комик*, Комеди Франсез. Может быть, у меня даже будет собственный театр. У Бине сделались большие глаза. Он вложил толстую руку в руку дочери, и она заметила, что рука дрожит. - Он обещал? Обещал? Климена взглянула на него, склонив голову набок. Глаза стали лукавыми, на безупречных губах играла странная улыбка. - Он не отказал, когда я попросила об этом, - ответила она с убежденностью, что все обстоит так, как она желает. - Чушь! - с раздражением проворчал Бине, убрал руку и поднялся. - Он не отказал! - передразнил он дочь и продолжал с жаром: - Если бы ты вела себя так, как я советовал, он согласился бы на любую твою просьбу и, более того, дал бы тебе все, что в его власти, а эта власть безгранична. Ты же превратила уверенность в надежду, а я терпеть не могу надежды. Черт побери! Я питался одними надеждами и сыт ими по горло. Зяай Климена о беседе, которую в тот самый момент вели в замке Сотрон, она бы не смеялась так самоуверенно над мрачными предсказаниями отца. Однако ей так и не суждено было никогда узнать об этой беседе, и это было самым жестоким наказанием. Она винила во всех бедах, вдруг обрушившихся на нее, коварного Скарамуша и считала, что из-за этого негодяя рухнули ее надежды на будущее и распалась труппа Бине. Возможно, Климена не так уж ие права, поскольку даже без предостережения господина де Сотрона неприятные события того вечера в Театре Фейдо могли вызвать у маркиза желание порвать эту связь. Что же до труппы Бине, то, разумеется, случившееся было делом рук Андре-Луи - правда, он не только не стремился к такому результату, но у него и в мыслях не было ничего подобного. В антракте после второго акта Андре-Луи зашел в гримерную, которую Полишинель делил с Родомоном. Полишинель переодевался. - Нет смысла переодеваться, - сказал он. - Спектакль вряд ли продолжится после сиены, которой мы с Леандром открываем следующий акт. - Что вы имеете в виду? - Скоро увидите. - Он положил какую-то бумагу на стол Полишинеля среди склянок с гримом. - Взгляните-ка. Это что-то вроде завещания в пользу труппы. Когда-то я был адвокатом, так что документ в порядке. Я оставляю вам всем свою долю от доходов труппы. - Но вы же не хотите сказать, что покидаете нас? - вскричал Полишинель в тревоге. Во взгляде Родомона читался тот же вопрос. Скарамуш красноречиво пожал плечами. Полишинель продолжал с угрюмым видом: - Конечно, этого следовало ожидать. Но почему уйти должны вы? Ведь вы - мозг труппы, вы создали из нас настоящую театральную труппу. Если кто-то должен уйти, пусть убирается Б и не со своей проклятой дочкой. А если уйдете вы, тогда - тысяча чертей! - мы все уйдем с вами вместе. - Да, - присоединился Родомон, - хватит с нас этого жирного подонка. - Конечно, я думал об этом, - ответил Андре-Луи, - не из тщеславия, а веря в нашу дружбу. Мы сможем обсудить это после сегодняшнего спектакля, если я останусь в живых. - Если останетесь в жнвых? - вскричали оба. Полишинель встал. - Какое же безумство вы задумали? - Во-первых, как мне кажется, я доставлю удовольствие Леандру, во-вторых, я уплачу один старый долг. Тут прозвучали три удара. - Ну вот, мне пора. Сохраните эту бумагу, Полишинель. В конце концов, она может и не понадобиться. Андре-Луи вышел. Родомон устазплся на Полишинеля, Полишинель - на Родомона. - Какого черта он задумал? - осведомился последний. - Легче всего это узнать, увидев собственными глазами, - ответил Полишинель. Он поспешно закончил переодевание, несмотря на слова Скарамуша, и вышел вместе с Родомоном. Подойдя к кулисам, они услышали бурю аплодисментов из зала. Но это были необычные аплодисменты, в них звучала какая-то странная нота. Когда все стихло, зазвучал голос Скарамуша - звонко, как колокол. - Итак, дорогой Леандр, как видите, когда вы говорите о третьем сословии, нужно выражаться более точно. Что же такое третье сословие? - Ничто, - ответил Леандр. Зал затаил дыхание, так что слышно было в кулисах, и Скарамуш быстро продолжил: - Увы, это верно. А чем оно должно быть? - Всем. Раздался одобрительный рев зала, который никак не ожидал такого ответа. - И это верно, - сказал Скарамуш. - Более того: так будет, так уже есть сейчас. Вы в этом сомневаетесь? - Я на это надеюсь, - ответил подготовленный Леандр. - Вы можете быть в этом уверены, - сказал Скарамуш, и вновь возгласы одобрения превратились в гром. Полишинель и Родомон переглянулись, и первый ш утл и во подмигнул. - Тысяча чертей! - зарычал голос позади них. - Этот мерзавец снова принялся за свои политические штучки? Обернувшись, актеры увидели господина Бине, который подошел к ним своей бесшумной походкой. Поверх алого костюма Панталоне была надета женская ночная сорочка, волочившаяся по земле. На лице, украшенном фальшивым носом, сверкали маленькие глазки. Однако внимание актеров вновь привлек голос Скарамуша, вышедшего на авансцену. - Он сомневается, - говорил тот залу. - Но ведь и сам господин Леандр - из тех, кто поклоняется изъеденному червями идолу Привилегии, потому-то он и побаивается поверить в истину, которая становится очевидной для всего мира. Стоит ли убеждать его? А не рассказать ли ему, как компания аристократов со своими вооруженными слугами - всего шестьсот человек - несколько недель тому назад в Рене попытались навязать свою волю третьему сословию? Напомнить ли ему, как третье сословие, создав военный фронт, очистило улицы от этой знатной черни?.. Его прервали аплодисменты - фраза дошла до публики. Те, кто корчился, когда привилегированные называли их этой позорной кличкой, были в восторге от того, что ее обратили против самой знати. - Но позвольте же рассказать вам об их предводителе - самом кровавом аристократе из всей аристократии крови! Вы знаете его. Он боится многого, но больше всего - голоса истины, который такие, как он, стремятся заставить умолкнуть. И он выстроил своих аристократов вместе с их челядью и повел на несчастных буржуа, посмевших поднять свой голос. Но эти самые несчастные буржуа не пожелали быть убитыми на улицах Рена. Им пришло в голову, что, раз уж знатные господа решили, что должна пролиться кровь, почему бы ей не быть голубой кровью аристократов? Они тоже построились - аристократия духа против аристократии крови - и погнали господина де Латур д'Азира со всем его войском с поля боя с пробитыми головами и вдребезги разбитыми иллюзиями. Те укрылись у кордельеров, и бритые предоставили в своем монастыре убежище оставшимся в живых. Среди них был и гордый предводитель, господин де Латур д'Азнр. Вы слыхали об этом доблестном маркизе, повелевающем жизнью и смертью? Зал взревел, потом снова замер, когда Скарамуш продолжал: - О, это было славное зрелище - могучий охотник, удирающий, как заяц, п прячущийся в монастыре кордельеров! С тех пор его не видали в Рене, а хотели бы. Однако он не только доблестен - он еще и осторожен. Л как вы думаете, где он скрывается - этот знатный господин, желавший омыть улицы Рена кровью горожан, чтобы заставить умолкнуть голос разума и свободы, который звучит сегодня по всей Франции? Где же прячется этот привилегированный, считающий красноречие столь опасным даром? Он в Нанте. Зал снова взревел. - Что вы говорите? Невозможно? Да в этот самый момент, друзья мои, он в театре, среди вас - укрылся в той ложе. Он слишком застенчив, чтобы показаться, - сама скромность! Он там, за занавесом. Не покажетесь ли своим друзьям; господин маркиз? Видите - они хотят побеседовать с вами. Они не верят, что вы здесь. Надо сказать, что, какого бы мнения ни придерживался Андре-Луи относительно господина де Латур д'Азира, кем-кем, а трусом тот не был. Утверждение, что он прячется в Нанте, было неверным: маркиз приехал туда открыто и смело. Однако случилось так, что до той минуты жители Нанта не подозревали о его присутствии в городе. Разумеется, маркиз счел бы ниже своего достоинства оповещать горожан о своем приезде, точно так же, как и скрываться от них. Сейчас, услышав брошенный ему вызов, маркиз де Латур д'Азир, не обращая внимания на зловещий гул зрительного зала и на попытки Шабрийанна удержать его, откинул занавес ложи и неожиданно появился, бледный, спокойный и полный презрения. Маркиза встретили гиканьем и выкриками, ему грозили кулаками и тростями. - Убийца! Негодяй! Трус! Предатель! Но он храбро стоял под шквалом, улыбаясь с невыразимым презрением. Он ждал, когда прекратится шум, чтобы в свою очередь обратиться к залу, но скоро понял, что ждет напрасно. В партере уже бушевали страсти. Сыпались градом удары, выхватывались шпаги - правда, из-за тесноты ими нельзя было воспользоваться. Зрители ломали стулья и превращали их в оружие, от канделябров откалывали куски, которые становились метательными снарядами. Те, кто сопровождал дам пли был робок по природе, торопились покинуть театр, который уже походил на арену для петушиных боев. Один из импровизированных снарядов, пущенный из ложи каким-то господином, едва не угодил в Скарамуша, стоявшего на сцене и с торжеством наблюдавшего за бурей, которую посеял. Зная, из какого легко воспламеняющегося вещества состоит публика, он швырнул в ее гущу зажженный факел раздора, чтобы разжечь большой пожар. Он видел, как толпа быстро разбивается на группировки, представлявшие ту или иную сторону великой распри, уже начинавшей охватывать всю Францию. Театр дрожал от криков. - Долой чернь! - орали одни. - Долой привилегированных! - вопили другие. И тут, перекрывая весь этот гам, резко и настойчиво прозвучал выкрик: - В ложу! Смерть ренскому палачу! Смерть де Латур д'Азиру, который воюет с народом! Бросились к двери партера, открывавшейся на лестницу, которая вела в ложи. Теперь, когда битва распространялась со скоростью огня, вырываясь из театра на улицу, ложа де Латур д'Азира, ставшая главной мишенью буржуа, объединила дворян, находившихся в театре, и людей незнатного происхождения, примыкавших к партии привилегированных. Маркиз прошел в глубь ложи, чтобы встретить своих союзников. В партере кучка разъяренных дворян, рвавшихся через пустую оркестровую яму па сиену, чтобы рассчитаться с дерзким комедиантом, встретила отпор со стороны людей, чувства которых он выразил. Андре-Луи, который к тому же вспомнил о канделябре, не стал дожидаться и, обернувшись к Леандру, сказал: - Я думаю, пора уходить. Леандр, белый как мел под гримом, напуганный бурей, далеко превосходившей все, что могло подсказать ему небогатое воображение, что-то невнятно пробормотал в знак согласия. Но было поздно, так как в этот момент на них напали сзади. Господину Бине наконец-то удалось прорваться мимо Полишинеля и Роломона, которые, видя, что он в ярости жаждет кропи, пытались удержать его. Полдюжины дворян-завсегдатаев актерского фойе - пробрались на сцену, чтобы задать перцу негодяю, взбунтовавшему зал. Они-то и отшвырнули актеров, повисших на Бине. Дворяне следовали за Бине с обнаженными шпагами, за ними бежали Полишинель, Родомон, Арлекин, Пьеро. Паскарьель и художник Баск, вооруженные тем, что попало под руку. Они были исполнены решимости спасти человека, которому симпатизировали и с которым связывали все надежды. Впереди всех мчался, переваливаясь, Бине, развивший скорость, которой от него никто не ожидал. Он размахивал длинной палкой, неотделимой от Панталоне. - Бесчестный мерзавец! - ревел Биие. - Ты меня погубил! Но. тысяча чертей, ты за все заплатишь. Андре-Луи повернулся, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. - Вы путаете причину со следствием, - сказал он, но ему не удалось продолжить. Палка Бине опустилась на его плечо и сломалась. Если бы Андре-Луи так быстро не отскочил, удар пришелся бы по голове и, возможно, оглушил бы его. Отскакивая, Андре-Луи сунул руку в карман, и сразу же за треском сломавшейся палки послышался щелчок взводимого курка. - Вас же предупреждали, грязный сводник! - воскликнул Андре-Луи и выстрелил в Бнне. Бине, издав крик, повалился на пол, а Полишинель, еще более мрачный, чем всегда, быстро сказал Андре-Луи на ухо: - Вы перестарались. А теперь бегите, или с вас шкуру сдерут. Живей! Андре-Луи не заставил себя упрашивать. Один из господ, следовавших за Биие и горевших жаждой мести, пропустил Скарамуша при виде второго пистолета, который тот извлек. Андре-Луи добрался до кулис и столкнулся с двумя сержантами: полиция уже прибыла в театр, чтобы восстановить порядок. Их вид пробудил у Андре-Луи неприятную мысль о том, каково его положение перед лицом закона в связи с недавними подвигами и особенно в связи с пулей, застрявшей в тучном теле Бине. - Дайте пройти, пли я вам голову размозжу! - пригрозил он, размахивая пистолетом, и напуганные жандармы, у которых не было при себе огнестрельного оружия, отступили и пропустили его. Он проскользнул мимо двери актерского фойе, в котором заперлись актрисы, пережидая бурю, и выскочил на улицу с черного хода. Она была пустынна. Андре-Луи побежал, стремясь поскорей добраться до гостиницы, где остались деньги и одежда: не мог же он отправиться в путь в костюме Скарамуша. __________________________________________________  * КНИГА III. Шпага __________________________________________________ Глава I. СМЕНА ДЕКОРАЦИИ "Возможно, Вы согласитесь, что следует сожалеть о моем отказе от костюма Скарамуша, потому что, безусловно, ни один не подходит мне так, как этот. - Так писал Андре-Луи из Парижа Ле Шапелье в письме, которое сохранилось. - Мне суждено, видимо, всегда играть одну и ту же роль: заваривать кашу и сразу ускользать, чтобы не попасть в свалку. Это оскорбительная для меня мысль, и я ищу утешения в высказывании Эпиктета* (Вы когда-нибудь читали Эпнктета? ), что мы-всего лишь актеры, играющие в пьесе ту роль, на которую нас угодно назначить Режиссеру. Однако обидно, что мне досталась столь презренная роль и вечно приходится блистательно демонстрировать искусство удирать. Однако если мне недостает храбрости, то, но крайней мере, я благоразумен, и, следовательно, нехватку одной добродетели с лихвой возмещает избыток другой. В прошлый раз меня собирались повесить за подстрекательство к мятежу - что же, мне следовало остаться, чтобы дать себя повесить? На этот раз меня могут повесить сразу за несколько вещей, включая убийство: дело в том, что я не знаю, жив ли этот мерзавец Бине после того, как я всадил в его толстое брюхо хорошую порцию свинца. Не могу сказать, чтобы это меня особенно волновало, - напротив, я даже надеюсь, что он мертв, и пошел он ко всем чертям! Нет, правда, мне в самом деле все равно. У меня полон рот собственных забот. Я истратил почти все скудные средства, которые ухитрился припрятать перед тем, как сбежал в ту кошмарную ночь в Нанте. Единственное, в чем, как мне кажется, я кое-что смыслю, это юриспруденция и театр, но они закрыты для меня: ведь, чтобы найти работу по этой части, придется раскрыть, что я - тот самый малый, который срочно требуется палачу. При сложившихся обстоятельствах вовсе не исключено, что я умру с голоду, особенно при нынешних грабительских ценах на продукты в этом городе. Я вновь прибегаю за помощью к Эпиктету. "Лучше умереть с голоду, - говорит он, - прожив без горя и страха, чем жить среди изобилия, но со смятенным духом". Похоже, что я умру в положении, которое он считает столь завидным, а то, что оно не кажется мне таковым, лишь доказывает, что из меня вышел неважный стоик*". До нас дошло еще одно письмо Андре-Луи, написанное примерно в то же самое время и обращенное к маркизу де Латур д'Азиру. Оно опубликовано господином Эмилем Керсаком в его "Подводных течениях революции в Бретани". Он обнаружил это письмо в архивах Рена, куда оно было передано господином ле Ледигьером. получившим его от маркиза для судебного преследования. "Из парижских газет, - пишет Андре-Луи в нем, - в подробностях сообщивших о скандале в Театре Фейдо и раскрывших, кто такой Скарамуш, спровоцировавший этот скандал, я узнал также, что Вам удалось избежать судьбы, которую я Вам готовил, когда вызвал бурю общественного негодования и направил ее против Вас. Однако мне бы не хотелось, чтобы Вы почерпнули удовлетворение в мысли, будто я сожалею, что Вас миновала расправа, - это не так. Напротив, я даже рад этому обстоятельству. Наказание виновного смертью имеет тот недостаток, что жертва не знает, что ее покарало правосудие. Если бы Вас разорвали в клочки в тот вечер, я бы теперь сетовал, думая о Вашем вечном безмятежном сне. Виновный должен искупать свой грех не легкой безболезненной смертью, а терзаниями разума. Видите лн, я не уверен, что грешника после смерти непременно ожидает ад, в то время как нисколько не сомневаюсь, что муки ада могут ожидать его в этой жизни. Поэтому я желаю, чтобы Вы еще немного пожили, дабы испить всю горечь ада на этой земле. Вы убили Филиппа де Вильморена, так как боялись того, что назвали весьма опасным даром красноречия. В тот день я дал клятву, что Ваше злодеяние не принесет плодов. Вы совершили убийство, чтобы заставить умолкнуть голос, который благодаря мне будет звучать по всей стране как набат. Вот так я представлял себе месть. Ясно ли Вам, каким образом я отомстил и как буду мстить впредь? Разве Вы не услышали голос Филиппа де Вильморена в речи, которой я воспламенил народ в Рене в то утро, когда Вы совершили свое злодеяние? Этот голос излагал его идем с огнем и страстью, ибо Немезида* наделила меня ими. Разве Вы не услышали вновь голос Филиппа де Вильморена, говорившего устами Omnes Omnibus'a (это опять был мой голос), который, требуя петицию, возвещал гибель Ваших надежд на подавление третьего сословия? Задумывались ли Вы о том, что именно разум человека, воскресшего во мне, его друге, вынудил Вас сделать бесплодную попытку избавиться от меня в январе прошлого года? Она закончилась тем, что Вашему наголову разбитому отряду пришлось искать убежища в монастыре кордельеров. И разве в тот вечер, когда Вас разоблачили перед народом в Театре Фейдо, Вы снова не услышали в голосе Скарамуша голос Филиппа де Вильморена? Вы имели глупость вообразить, что ударом шпаги сможете уничтожить опасный дар красноречия. Голос из могнлы преследует Вас - не так ли? - и не смолкнет, пока Вы не провалитесь в преисподнюю. Теперь Вы уже жалеете, что не убили и меня вместе с Филиппом, как я предлагал. Я ликую, представляя себе горечь Вашего сожаления: ведь сожаление об упущенных возможностях - самый страшный ад, в котором только может пребывать живая душа, особенно такая душа, как Ваша. Именно поэтому я обрадовался, узнав, что Вы уцелели во время скандала в Фейдо, хотя в тот вечер у меня были совсем другие намерения. Да, я доволен, что Вы будете жить, для того чтобы неистовствовать и страдать, наконец-то узнав - у Вас так и не хватило ума самому догадаться об этом, - что Ваше злодеяние было бессмысленным, ибо голос Филиппа де Вильморена всегда будет преследовать Вас и разоблачать громко и упорно до тех пор, пока Вы не падете в крови от справедливой ярости, которую разжигает опасный дар красноречия Вашей жертвы". Я нахожу странным, что Андре-Луи ни разу не упомянул в этом письме мадемуазель Бпне, и склонен считать, что он слегка покривил душой, приписав свои действия в Фейдо одной взятой на себя миссии и умолчав о своих уязвленных чувствах к Климене. Эти два письма, написанные в апреле 1789 года, привели к тому, что Андре-Луи стали еще упорнее разыскивать. Ле Шапелье разыскивал его для того, чтобы предложить свою помощь и еще раз попытаться убедить, что ему следует заняться политической карьерой. Выборщики Нанта разыскивали его - точнее, Omnes Omnibus'a, не догадываясь, что это Андре-Луи, - каждый раз, как возникало вакантное место. А маркиз де Латур д'Азир и господин де Ледигьер разыскивали его, чтобы отправить на виселицу. Горя жаждой мщения, разыскивал его и господин Бине, оправившийся от раны и обнаруживший, что совершенно разорен. Пока он болел, труниа покинула его и выступала, имея успех, под руководством Полишинеля. Маркиз, которому происшествие в Театре Фейдо помешало лично сообщить мадемуазель Бине о намерении положить конец их отношениям, вынужден был сообщить ей об этом письменно спустя несколько дней из Азира. Хотя он попытался смягчить удар, вложив в конверт чек, чтобы погасить долговые обязательства, несчастная Климена была безутешна. К тому же ее приводил в ярость отец, постоянно напоминавший о том, что события приняли такой оборот потому, что она пренебрегла его мудрыми советами и поторопилась уступить настояниям маркиза. Вполне естественно, что отец и дочь объясняли бегство господина де Латур д'Азира беспорядками в Фейдо. Они обвинили Скарамуша и в этой беде и вынуждены были с горечью признать, что этот негодяй придумал непревзойденную месть. Возможно, Климена даже пришла к мысли, что для нее было бы выгоднее честно поступить со Скарамушем, выйдя за него замуж и предоставив ему, бесспорно наделенному талантами, возвести ее на высоты, к которым влекло ее честолюбие и попасть на которые ей теперь нечего было и надеяться. В таком случае, она была достаточно наказана, ибо, как сказал Андре-Луи, сожаление об упущенных возможностях - самый страшный ад. Итак, столь упорно разыскиваемый Андре-Луи Моро как сквозь землю провалился, и за ним тщетно охотилась расторопная парижская полиция, подхлестываемая королевским прокурором из Рена. А между тем он находился в доме на улице Случая, в двух шагах от Пале-Рояля, куда его привела чистая случайность. То, что в письме к Ле Шапелье Андре-Луи называет возможным в ближайшем будущем, на самом деле уже произошло: он остался без средств. Деньги у него кончились, включая и те, которые были выручены от продажи вещей, без которых можно было обойтись. Положение его было столь отчаянным, что, шагая в одно ветреное апрельское утро но улице Случая, он остановился, чтобы прочесть объявление на двери дома по левой стороне улицы, если стоять лицом к улице Ришелье. Почему он пошел по улице Случая? Возможно, его привлекло название, подходившее к случаю. Объявление, написанное крупным круглым почерком, гласило, что господину Бертрану дез Ами с третьего этажа требуется обходительный молодой человек, знакомый с искусством фехтования. Над этим объявлением была прикреплена черная продолговатая доска, на которой красовался щит. Щит был красный, с двумя скрещенными шпагами и четырьмя геральдическими лилиями* - по одной в каждом углу Андреевского креста. Под щитом золотыми буквами было написано: БЕРТРАН ДЕЗ АМИ  учитель фехтования Королевской академии Андре-Луи остановился, размышляя. Пожалуй, он может о себе сказать, что обладает требующимися качествами. Он, несомненно, молод и, кажется, достаточно обходителен, а уроки фехтования, которые он брал в Нанте, дали ему по крайней мере элементарные познания в искусстве фехтования. Судя по всему, объявление висит здесь уже несколько дней, значит, претендентов на это место не так уж много. Возможно, в таком случае господин Бертран дез Ами будет не слишком разборчив. Андре-Луи не ел целые сутки, и хотя должность, о которой предстояло узнать поточнее, не была пределом мечтаний, привередничать сейчас не приходилось. Кроме того, ему понравилось имя Бертран дез Ами: оно вызывало ассоциации с рыцарским духом и дружбой*. А поскольку профессия этого человека приправлена романтикой, то, возможно, он не будет задавать слишком много вопросов. Кончилось тем, что Андре-Луи поднялся на третий этаж и остановился на площадке перед дверью с надписью "Академия господина Бертрана дез Ами". Он открыл дверь и очутился в скудно обставленной прихожей. Из комнаты, дверь которой была заперта, доносился топот, звон клинков, и все эти звуки покрывал звучный голос, несомненно говоривший по-французски, но на том языке, который услышишь только в школе фехтования: - Продолжайте! Ну же, вперед! Вот так! А теперь флапконада в кварте. Парируйте! Начнем сначала. Вперед! Оборонительное положение в терции. Перенос оружия, и из квинты батманом вниз... Ну же, вытягивайте руку! Вытягивайте! Смелей! Доставайте! - укоризненно воскликнул голос. - Так-так, уже лучше. - Звон клинков прекратился. - Помните: кисть ладонью вниз, локоть не слишком отведен. На сегодня хватит. В среду будем отрабатывать выпад в точку. Это сложнее. Скорость придет, когда будет отработана техника движений. Другой голос негромко ответил. Послышались удаляющиеся шаги. Урок был окончен. Андре-Луи постучал в дверь. Ему открыл высокий, стройный, хорошо сложенный человек лет сорока. На нем были черные шелковые штаны, чулки и легкие туфли. Грудь была заключена в плотно прилегавший стеганый нагрудник из кожи, доходивший до подбородка. Лицо смуглое, с орлиным носом, глаза темные, рот твердо очерченный. В блестящих черных волосах, собранных в косичку, кое-где сверкала серебряная нить. На согнутой руке он держал фехтовальную маску с проволочной сеткой для защиты глаз. Его проницательный взгляд исследовал Андре-Луи с головы до ног. - Что вам угодно? - вежливо осведомился он. Было очевидно, что он принял Андре-Луи не за того, и это неудивительно, так как, несмотря на бедственное положение, у него был безупречный туалет. Господии дез Ами в жизни бы не догадался, что это - все имущество его посетителя. - У вас внизу объявление, сударь, - сказал Андре-Луи и понял но тому, как загорелись глаза учителя фехтования, что претенденты на предлагаемую должность действительно не обивают его порог. Затем взгляд господина дез Ами сделался удивленным. - Так вас привело сюда объявление? Андре-Луи пожал плечами и слегка улыбнулся. - Нужно на что-то жить, - пояснил он. - Входите же, присядьте, я сейчас. Через минуту я освобожусь и займусь вами. Андре-Луи сел на скамью, тянувшуюся вдоль побеленном стены. Комната была длинная, с низким потолком, пол голый. Кое-где у стены стояли простые деревянные скамьи - точно такие же, как та, на которой он сидел. Стены были увешаны фехтовальными трофеями, масками, скрещенными рапирами, толстыми нагрудниками, разнообразными шпагами, кинжалами и мишенями разных веков и стран. Висел здесь и портрет тучного господина с большим носом, в тщательно завитом парике, с синей лентой святого Духа, в котором Андре-Луи узнал короля. Был здесь и пергамент в раме - диплом Королевской академии, выданный господину дез Ами. В одном углу стоял книжный шкаф, а возле него - письменный стол с креслом. Стол был повернут к одному из четырех окон, ярко освещавших длинную комнату. Полный, прекрасно одетый молодой человек стоял возле стола, надевая камзол и парик. Господин дез Ами не спеша подошел к нему, двигаясь с удивительным изяществом и гибкостью, обратившими на себя внимание Андре-Луи, и теперь стоял, беседуя со своим учеником к помогая ему завершить туалет. Наконец молодой человек удалился, вытирая пот тонким платком, от которого остался в воздухе запах духов. Господин дез Ами закрыл дверь и повернулся к претенденту, который сразу же поднялся. - Где вы обучались? - отрывисто спросил учитель фехтования. - Обучался? - Вопрос застал Аядре-Луи врасплох. - В колледже Людовика Великого. Господин дез Ами нахмурился и внимательно взглянул на Андре-Луи, проверяя, не осмеливается ли тот шутить. - Боже мой! Я же не спрашиваю, где вы изучали латынь! Меня интересует, в какой школе вы занимались фехтованием. - А, фехтованием! - Андре-Луи никогда не приходило в голову, что фехтование можно серьезно рассматривать как науку, - Я никогда им особенно не занимался. Когда-то взял несколько уроков в... в деревне. Брови учителя приподнялись. - Но в таком случае зачем же вы потрудились подняться на третий этаж? - воскликнул он, так как был нетерпелив. - В объявлении не сказано, что требуется превосходное владение шпагой. Если я недостаточно искусен, все же, владея основами, мог бы вскоре наверстать упущенное. Я быстро учусь чему угодно, - похвастался Андре-Луи. - Что до остального, то я обладаю всеми нужными качествами. Как видите, я молод, и я предоставляю вам судить, ошибаюсь ли, полагая, что обходителен. Правда, по профессии я принадлежу к тем, кто носит мантию, тогда как ваш дезнз гласит "cedat toga armis" ["Пусть мантия уступит оружию"* (лат. )]. Господин дез Ами одобрительно улыбнулся. Несомненно, молодой человек весьма ловок, и, по-видимому, у него живой ум. Он оглядел критическим оком фигуру претендента. - Как ваше имя? - спросил он. Андре-Луи на минуту замешкался, затем ответил: - Андре-Луи. Темные глаза взглянули на него еще пристальнее. - А как дальше? Андре-Луи... - Просто Андре-Луи. Луи - моя фамилия. - Какая странная фамилия! Судя по акценту, вы из Бретани. Почему вы оттуда уехали? - Чтобы спасти свою шкуру, - ответил Андре-Луи, не задумываясь, но тут же поспешил исправить ошибку. - У меня есть враг. Господин дез Ами нахмурился, поглаживая квадратный подбородок. - Вы сбежали? - Можно сказать и так. - Трус, да? - Я так не думаю. - П Андре-Луи сочинил романтическую историю, полагая, что человек, зарабатывающий на жизнь шпагой, должен питать слабость к романтическому. - Видите ли, мой враг - на редкость искусный фехтовальщик. Лучший клинок нашей провинции, если не всей Франции - такова его репутация. Я решил поехать в Париж, чтобы серьезно заняться фехтованием, а затем вернуться и убить его. Вот почему, честно говоря, меня привлекло ваше объявление. Видите ли, у меня нет средств, чтобы брать уроки иным способом. Я думал найти здесь работу в области права, но ничего не получилось. В Париже и так слишком много адвокатов, а пока я искал работу, я истратил все свои скудные средства, так что... так что само провидение послало мне ваше объявление. Господин дез Ами схватил его за плечи и заглянул в глаза. - Это правда, друг мой? - Ни единого слова правды, - ответил Андре-Луи, рискуя погубить свои шансы из-за непреодолимого порыва сказать то, чего от него не ждут. Однако господии дез Ами расхохотался, а вволю посмеявшись, признался, что очарован честностью претендента. - Снимите камзол, и посмотрим, что вы умеете, - сказал он. - Во всяком случае, природа создала вас для фехтования. У вас есть легкость, живость и гибкость, хорошая длина руки, и к тому же вы умны. Из вас может что-нибудь получиться. Я научу вас так, чтобы вы могли преподавать начатки искусства новым ученикам, а я буду завершать их обучение. Давайте попробуем. Возьмите маску и рапиру и идите сюда. Учитель повел Андре-Луи в конец зала, где голый пол был расчерчен меловыми линиями, показывающими новичку, как нужно ставить ноги. В конце десятнмннутного боя господин дез Ами предложил ему место и дал необходимые пояснения. Кроме обучения начинающих он должен каждое утро подметать зал, начищать рапиры, помогать ученикам одеваться, а также быть полезным в других отношениях. Его жалованье пока что составит сорок ливров в месяц. Бели ему негде жить, он может спать в алькове за фехтовальным залом. Как видите, у этой службы были и унизительные стороны, однако, если Андре-Луи хотел обедать каждый день, ему следовало начать с того, чтобы съесть свою гордость на первое. - Итак, - сказал он, подавляя гримасу, - мантия уступает место не только шпаге, но и метле. Да будет так. Я остаюсь. По своему обыкновению, Андре-Луи, сделав выбор, с головой ушел в работу. Он всегда вкладывал в то, чем занимался, всю изобретательность ума и телесные силы. Он обучал молодых господ основам фехтования, показывая им замысловатый салют, который довел до совершенства, упорно проработав над ним несколько дней, и восемь приемов защиты. В свободное время он отрабатывал эти приемы сам, тренируя глаз, руку и колени. Видя рвение Андре-Луи, господин дез Ами вскоре понял, что из него может выйти настоящий помощник, и занялся им всерьез. - Ваше прилежание и рвение заслуживают большей суммы, нежели сорок ливров в месяц, мой друг, - сказал учитель в конце недели. - Однако пока что я буду возмещать то, что вам причитается, передавая секреты этого благородного искусства. Ваше будущее зависит от того, как вы воспользуетесь исключительно счастливой возможностью получать у меня уроки. После чего каждое утро до прихода учеников учитель полчаса фехтовал с новым помощником. Под руководством такого блестящего наставника Андре-Луи совершенствовался со скоростью, изумлявшей господина дез Ами и льстившей ему. Он был бы еще более изумлен, хотя и не столь польщен, если бы узнал, что секрет поразительных успехов Андре-Луи в немалой степени объясняется тем, что он поглощает содержимое библиотеки учителя. Она была составлена примерно из дюжины трактатов по фехтованию, написанных такими великими мастерами, как Ла Буассьер, Дане и синдик* Королевской академии Огюстен Руссо. Для господина дез Ами, мастерство которого было основано на практике, а отнюдь не на теории, и который не был ни теоретиком, ни любителем чтения, эта маленькая библиотека была всего лишь удачным придатком к академии фехтования, частью обстановки. Сами же книги ничего для него не значили, и он не был человеком такого склада, чтобы извлекать пользу из чтения, да и представить себе не мог, что это возможно. Что до Андре-Луи, то он, напротив, имел вкус к научным занятиям и умел черпать знания из книг. Он читал руководства по фехтованию и, запоминая рекомендации разных мастеров, критически сопоставлял их и, сделав выбор, применял на практике. В конце месяца господин дез Ами внезапно понял, что его помощник превратился в очень искусного фехтовальщика, в бою с которым приходится напрягаться, чтобы избежать поражения. - Я с самого начала утверждал, что природа создала вас для фехтования, - сказал учитель однажды. - Видите, насколько я был прав. И надо сказать, я хорошо знал, как отточить данные, которыми вас наделила природа. - Слава учителю! - сказал Андре-Луи. У них установились самые дружеские отношения. Теперь господин дез Ами давал помощнику не только новичков. Учитель фехтования был человеком благородным и щедрым, и ему в голову не приходило воспользоваться затруднительным положением молодого человека, о котором он догадывался. Напротив, он вознаградил усердие Андре-Луи, повысив его жалованье до четырех луидоров в месяц. Как это часто бывает, от вдумчивого и серьезного изучения чужих теорий Андре-Луи перешел к разработке своих собственных. Как-то в июне, лежа утром в алькове, он обдумывал отрывок из Дане о двойных и тройных ложных выпадах, прочитанный накануне вечером. Когда он читал это место вчера, ему показалось, что Дане остановился на пороге великого открытия в искусстве фехтования. Теоретик по своему складу, Андре-Луи разглядел теорию, которой не увидел сам Дане, предложив ее. Сейчас он лежал на спине, разглядывая трещины на потолке и размышляя о своем открытии с ясностью, которую раннее утро часто приносит острому уму. Не забывайте, что почти два месяца Андре-Луи ежедневно упражнялся со шпагой п ежечасно думал о ней, и длительная сосредоточенность на одном предмете позволила ему глубоко проникнуть в него. Фехтование в том виде, как он им занимался, состояло из серии атак и защит, серии переводов в темп с одной линии на другую, причем серия эта всегда была ограниченной. Любая комбинация включала обычно полдюжины соединений с каждой стороны - и затем все начиналось снова, причем переводы в темп были случайными. А что, если их рассчитать с начала до конца? Это была первая часть будущей теории Аидре-Луи, вторая же заключалась в следующем: идею Дане о тройном ложном выпаде можно развить таким образом, чтобы, рассчитав переводы и темп, объединить их в серию с кульминацией па четвертом, пятом пли даже шестом переводе в темп. Иными словами, можно провести серию атак, провоцирующих ответные удары, которые парируют встречным ударом, причем ни один ответный удар не должен попасть в цель-таким образом противника заставляют раскрыться. Нужно заранее продумать комбинацию так, чтобы противник, все время стремясь попасть в цель, незаметно для себя все больше раскрывался, и в конце концов, сделав выпад, покончить с ним неотразимым ударом. В свое время Андре-Луи довольно прилично играл о шахматы, причем умел думать на несколько ходов вперед. Если применить эту способность к фехтованию, можно вызвать чуть ли не революцию в этом искусстве. Правда, и в теории ложных выпадов можно усмотреть некоторую аналогию с шахматной игрой, но у Дане все ограничивалось простыми ложными выпадами - одиночными, двойными и тройными. Однако даже тройной выпад примитивен по сравнению с методом, на котором Андре-Луи построил свою теорию. Продолжая размышлять, он пришел к выводу, что держит в руках ключ к открытию. Ему не терпелось проверить свою теорию на практике. В то утро Андре-Луи попался довольно способный ученик, против которого обычно было нелегко обороняться. Встав в позицию, Андре-Луи решил нанести удар на четвертом переводе, заранее рассчитав четыре выпада, которые должны к нему привести. Они соединили шпаги в терции, и Андре-Луи провел атаку, сделав батман и выпрямив руку. Как и следовало ожидать, последовал полу центр, на который он быстро ответил выпадом в квинте. Противник снова нанес встречный удар, Андре-Луи вошел еще ниже и, когда ученик парировал именно так, как он и рассчитывал, сделал выпад, повернув острие в кварту, и нанес удар прямо в грудь. Это оказалось так легко, что Андре-Луи даже удивился. Они начали снова. На этот раз Андре-Луи решил атаковать на пятом переводе, и опять это вышло без всякого труда. Тогда, еще усложнив задачу, он попробовал на шестом переводе, задумав комбинацию из пяти предварительных соединений. И скова все оказалось совсем просто. Молодой человек рассмеялся, и в голосе его прозвучала легкая досада: - Сегодня я разбит наголову. - Вы сегодня не в форме. - вежливо заметил Андре-Луи и добавил, сильно рискуя, поскольку хотел проверить свою теорию до конца: - Я почти уверен, что нанесу вам удар именно так и тогда, как объявлю заранее. - Ну, уж это не выйдет! - возразил способный ученик, насмешливо взглянув на него. - Давайте попробуем. Итак, на четвертом переводе в темп я коснусь вас. Вперед! Защищайтесь! Все вышло так, как обещал Андре-Луи. У молодого человека, считавшего Андре-Луи весьма посредственным фехтовальщиком, с которым можно размяться, пока занят учитель, широко раскрылись глаза от изумления. В порыве великодушия возбужденный Андре-Луи едва не раскрыл свою методику, которой позже суждено было ра