ли месидора 2 года по революционному календарю экономическая депрессия усугубилась моральной: несмотря на беспрецедентную численность, Французская армия терпела поражение за поражением. А когда в годовщину падения Бастилии молодая женщина, желавшая отомстить за несчастных жирондистов, убила Марата, Париж обезумел от ярости. Шарлоту Корде гильотинировали в красной рубахе убийцы, Конвент постановил с почестями похоронить зарезанного патриота в Пантеоне, и никогда еще столица не видела таких пышных похорон, как та факельная процессия, провожавшая останки кумира толпы к могиле. Франсуа Шабо, усмотревший схожесть между собственным положением и положением Марата, гремел в Конвенте обличительными речами, которые выдавали его страх перед неведомым убийцей. Но у Конвента было много других причин для беспокойства. Австрийцы заняли Конде, потом наступил термидор, и та же участь постигла некоторые другие области. Клебер капитулировал под Майнцем, Вандея охвачена мятежом, отголоски роялисткой бури гремели на юге. Утописты, осчастливившие Францию и порывающиеся осчастливить весь мир славными законами Всеобщего Братства, установили причину захлестнувших страну бедствий. Все несчастья приписали проискам аристократов внутри страны и стараниям Питта и Кобурга за рубежом. Если на Питта и Кобурга Конвент мог нападать только словесно, то против внутренних заговорщиков можно было принять более действенные меры. С этой целью был издан закон о подозрительных, который перегрузил работой новый Революционный Трибунал. Гильотина работала ежедневно, и все равно не справлялась со все возрастающим потоком осужденных.Так началось царство террора. Недавно женившийся Дантон, который способствовал его установлению, удалился в свое поместье в Арси-сюр-О, чтобы посвятить себя сельскому хозяйству и радостям семейной жизни. Робеспьер в еще большей чем прежде степени стал средоточием нарожных надежд и народного поклонения. Верный Сен-Жюст вдохновлял Неподкупного, а группка приспешников следила, чтобы его воля оставалась священной. Уже поговаривали, что Робеспьер метит в диктаторы. Сен-Жюст дерзко заявил, что стране в таких обстоятельствах диктатор необходим. Правда, он не потрудился объяснить, каким образом сие утверждение согласуется с его прежними высказываниями о недопустимости единоличной власти, иными словами - тирании. Для Франсуа Шабо, еще одного стойкого приверженца Неподкупного Максимиана, наступили хлопотные дни. Закон о Подозрительных дал полную волю его страсти к разоблачениям, и теперь в редкий день с трибуны Конвента не звучали его капуцинады. "Я готов пройти сквозь грязь и кровь, лишь бы услужить народу, - заявлял он. - Я готов вырвать из груди сердце и отдать на съедение нерешительным, дабы они усвоили чистый патриотизм, который его воспламеняет". С каждым днем все увеличивались очереди у булочных; с каждым днем население, подогреваемое голодом, становилось все более кровожадным; каждый день телеги в сопровождении Национальной Гвардии под барабанную дробь катились по улице Сен-Оноре к площади Революции. И тем не менее, каждый вечер в Опера своевременно поднимался занавес, а в "Пятидесяти" и других игорных домах на Пале Эгалите - бывшей Пале Руаяль - собиралось незменно большое число посетителей. Словом, на быстро истончающей корке вулкана жизнь в основном продолжала идти своим чередом. Де Бац наблюдал, занимался организационной деятельностью и выжидал. Он утверждал, что его работа - в Париже, В Париже он и останется, что бы ни произошло. Маркиз де Ла Гиш, самый отважный и предприимчивый среди помощников барона, уговаривал его уехать и присоединиться к восстанию на юге. Маркиз, будучи сам солдатом, напоминал де Бацу. что на юге очень пригодится военный опыт барона. Но де Бац не собирался двигаться с места, так верил он в замысел Андре-Луи. В конце концов Ла Гиш его покинул, Барон не противился его отъезду, но глубоко сожалел о нем, ибо не знал человека более преданного делу монархии, чем бесстрашный и прямодушный маркиз, который помогал ему еще при попытке спасти короля. Однако барон справился со своим сожалением и остался на посту, который выбрал себе сам. События здесь развивались в полном соответствии с ожиданиями заговорщиков. При таких темпах революция не могла протянуть долго. Несчастный народ должен вскоре осознать, что его страдания - результат неумелости правителей и хаоса, порожденного идеализмом этих правителей. Но можно не дожидаться, пока простая истина дойдет до сознания людей, а немного ускорить естественный ход событий. Если откроется, что избранники народа продажны и бессовестны, что голод и лишения - следствие не только неумелости правительства, но и взяточничества, и казнокрадства, поднимется буря, которая сметет навсегда этих речистых ораторов. Таков был замысел Андре-Луи. И правильность его выводов подтверждалась развитием событий. Между тем заключеник королевы с домочадцами продолжалось. Прошло более месяца после попытки спасти ее, а о переговорах в Вене по поводу обмена узниками ничего не было слышно. Де Бац начал тревожиться. У него зародилось небезосновательное подозрение, что переговоры зашли в тупик. В таком случае спасение королевы зависело только от того, насколько быстро уничтожит себя революция. И барон то и дело подгонял своего товарища с реализацией хитроумного плана. А Андре-Луи подгонять не требовалось. Задача поглотила его целиком. Он подходил к ней с вдумчивостью шаматиста, привыкшего рассчитывать игру на несколько ходов вперед. Непосредственной целью Андре-Луи был Франсуа Шабо, но путь к нему лежал через братьев Фрей. Андре-Луи считал их пешками, которые нужно взять или оставить в зависимости от развития партии. И братья Фрей облегчили ему задачу выбора. Его искусно замаскированные угрозы подействовали на братьев, совесть которых была далеко не чиста. Юний по размышлении решил, что безопаснее будет одобрить сотрудничество, которое предложили Шабо. Принятию такого решения способствовал Проли, намекнувший, что компаньон Моро - де Бац - пользуется обширным и таинственным влиянием, не считаться с которым было бы неразумно. В итоге братья Фрей открыли перед бароном и его другом двери своего дома. Поначалу у них не было никаких причин сожалеть о своем решении. Напротив, барон, располагавший значительными суммами, выказал полную готовность сотрудничать с Фреями в любых финансовых операциях, для которых им потребуется привлечь средства со стороны. И скоро братья поздравляли себя с приобретением союзников, которые столь бесцеремонно им себя навязали. Барон доказал свою проницательность в финансовых вопросах, чем завоевал уважение и даже дружбу Фреев. В итоге они заключили несколько сделок, которые принесли немалую выгоду обеим сторонам. Андре-Луи, помогающий барону, теперь тоже был на короткой ноге с еврейскими банкирами. Он стал частым гостем в их солидном доме, равно как и за их хлебосольным столом, который впервые показал полуголодному Шабо преимущества дружбы с этими ревностными сторонниками свободы, равенства и братства. Тихая миловидная малышка Леопольдина никогда не упускала случая пригласить Андре к обеду и не делала тайны из того факта, что находит его общество приятным. Ее кроткие карие глаза неизменно блестели, когда девушка смотрела в его сторону, губы с готовностью улыбались каждой его остроумной реплике. И очень скоро Андре-Луи почувствовал себя у Фреев как дома. Они принимали его, словно члена семьи. Однажды вечером де Бац, Андре-Луи и Шабо обедали у Фреев, и Юний поделился с ними замыслом, который, по его уверениям, мог принести миллионы. Они с братом снаряжали в Марселе корсарскую флотилию для боевых действий в Средиземноморье. Предполагалось, что корсары будут совершать налеты не только на на корабли вражеских государств, но и на те порты испанского и итальянского побережья, которые легко захватить врасплох. Юний расписал это предприятие самыми радужными красками, напирая на огромное национальное значение такой акции, на пользу, которая она принесет Республике, поскольку направлена против ее врагов. Андре-Луи притворился глубоко заинтересованным. Он дал проекту - и финансовой, и патриотической его стороне - столь высокую оценку, что де Бац немедленно попросил братьев взять его в долю и предложил сто тысяч ливров. Юний одобрительно улыбнулся. - Вы умеете мгновенно распознавать благоприятную возможность, мой друг. Шабо смотрел на них округлившимися глазами. - Вы располагаете преимуществами, которые дает богатство, - сказал он с завистливым вздохомм. - Если вам угодно наслаждаться тем же преимуществом, вот вам благоприятный случай, гражданин представитель. - Мне? - Шабо кисло улыбнулся. - У меня нет необходимых средств, чтобы внести свою долю. Я служу человечеству. Такие труды не приносят материальной награды. - Представляете, какие сокровища вы бы собрали себе на небе, если бы Республика его не упразднила[11], - съехидничал Андре-Луи. - Друг мой, вы легкомысленны, - упрекнул его представитель. - Вы насмехаетесь над священными понятиями. Это недостойно. - Вы все еще считаете небо священным понятием? - Я считаю таковым Республику! - загремел Шабо. - Вы позволяете себе отпускать остроты в ее адрес. Это святотатство. Де Бац поспешил вмешаться в их перепалку и предложил представителю свой кошелек с тем, чтобы тот смог принять участие в предприятии. Однако Шабо не поддался искушению. Если дело пойдет неудачно - а такое может случиться, ибо морские набеги сопряжены с риском - у него не окажется средств, чтобы расплатиться с долгом. А это опасное положение для народного представителя. Барон не стал настаивать. Он вернулся к теме собственного вложения и обговорил с братьями Фрей все подробности сделки. Когда друзья возвращались домой по пустынным в столь поздний час улицам, Андре-Луи с благодарностью сказал де Бацу: - Ты быстро понял намек, Жан. - Хотя и не догадался о твоей цели. По-моему, ты становишься ребячливым, Андре. - Моя цель двояка. Искусить Шабо, показав ему, насколько легко и безопасно он может обогатиться, если доверится нам, и продемонстрировать Фреям наше могущество, дабы они не осмеливались противостоять нам, чего бы мы ни потребовали. Скоро мы станем свидетелями чрезвычайно интересных событий. Но прошел целый месяц, прежде чем Андре-Луи сделал следующий ход. Все это время он, совместно с де Бацем, занимался сделками с эмигрантскими поместьями. Заговорщики позволили Делонэ и Жюльену получить скромный доход на этих операциях, чтобы разжечь аппетиты депутатов. Одним прекрасным августовским утром Андре-Луи отправился в Тюильри. Дожидаясь конца утренней сессии, он мерял шагами просторный холл и размышлял о невероятной пестроте публики, привлеченной различными мотивами в этот правительственный вестибюль. Основную массу посетителей составляли простолюдины - грязные, нечесанные, громогласные патриоты в красных колпаках. До Андре-Луи то и дело долетала их непристойная брань и громкий смех. Изредка в толпе мелькали напудренные головы изысканно разодетых щеголей. Довольно много было юристов в хорошо скроенных костюмах спокойных тонов. То и дело на глаза попадались сине-белые мундиры офицеров регулярной армии и сине-красные - Национальной Гвардии. Были среди присутвующих и женщины, в основном - неряшливого вида торговки, интересующиеся политикой. На их домашних чепцах красовались трехцветные кокарды. Представители различных сословий мешались, толкались и терлись плечами в полном согласии с революционной доктриной равенства. Андре-Луи сел на одну из пустых скамеек, стоявших у стены, и с любопытством разглядывал эту пеструю картину. Как только в холле появлялся какой-нибудь представитель или другое важное лицо, толпа сторонилась, освобождая ему проход. Люди приветствовали проходящих, иногда уважительно, но чаще фамильярно. Многих членов Конвента Андре-Луи знал в лицо. Вот появился коротышка Шабо с заметным брюшком, обтянутым неопрятным платьем, на буйных кудрях - красный колпак. После сметри Марата он стал самым популярным в народе депутатом. С его появлением толпа оживилась, отовсюду посыпались непристойные, но добродушные шутки, на которые Шабо непринужденно отвечал на ходу. Следом вышел молодой человек потрясающей красоты, одетый, словно по контрасту с броской элегантностью. С ним никто не осмеливался держать себя так раскованно. На почтительные приветствия присутствующих юный щеголь отвечал с небрежным высокомерием, которого не мог бы себе позволить ни один бывший аристократ. Андре-Луи узнал в нем шевалье де Сен-Жюста, дворянина по происхождению, негодяя по призванию. Это его пылкое красноречие вознесло Робеспьера на первое место в государстве. Вон еще одно знакомое лицо - драматург и законодатель Фабр, присвоивший себе поэтический псевдоним д'Аглантин. Его благородная наружность, томный вид и жеманные манеры разительно контрастируют с внешностью и повадкой трибуна Дантона, которого Фабр неизменно поддерживал. Наконец Андре-Луи заметил среди выходящих из зала Конвента человека, которого дожидался. Он встал и пошел ему навстречу. - Мне нужно сказать вам несколько слов по делу национальной важности, Делонэ. Представитель встретил его с почтением, как и надлежит встречать возможного благодетеля. Они выбрались из толпы и присели на скамейку. - Дело продвигается крайне медленно, Делонэ. - Надеюсь, вы не меня в этом упрекаете, - проворчал депутат. - Мы не можем перейти к крупным операциям, пока не одолеем робость Шабо. - Согласен. И что же? - А вот что: братья Фрей, которые имеют на него влияние, истратили целое состояние на снаряжение корсарской флотилии. - Андре-Луи выложил подробности. - Если запретить корсарство, они будут разорены. Делонэ испуганно посмотрел на собеседника. - Вы хотите разорить их? - О, нет. Только найти на них управу. Привести их в состояние, которое будет способствовать нашим целям. Андре-Луи говорил долго и, видимо, небезрезультатно, поскольку три дня спустя на дом Фреев обрушилось несчастье. Депутат Делонэ с трибуны Конвента объявил корсаров грабителями. "Республика не может одобрять разбоя ни на море, ни на суше!" Таков был лейтмотив выступлеэия. Делонэ прочел целую проповедь о республиканских добродетелях и в конце ее потребовал запрета на корсарство. Конвент довольно безучасно проголосовал "за", поскольку вопрос представлял для них слабый интерес. В тот же день Де Бац и Андре-Луи отправились к Фреям. Де Бац превосходно разыграл отчаянье. - Друзья, это крах для меня! Оцепеневшие от ужаса братья отвечали ему, что их положение не лучше. Эммануэль был в слезах, Юний настолько забылся в гневе, что стал поносить Шабо. - Этот человек последние три месяца приходит сюда ежедневно. Каждый день он набивает за этим столом свою ненасытную утробу. И вот теперь, когда у него появилась возможность отплатить за иое гостеприимство, за мою дружбу, когда одно вовремя сказанное слово могло отвратить беду, он хранит молчание и бросает нас на произвол судьбы. Вот вам и друг! О милостивый Боже! - Вам нужно было сделать его партнером в том предприятии, - упрекнул де Бац. - Я пытался было, но вы меня не поддержали. - Прибегните к его помощи хотя бы теперь, - подхватил Андре-Луи. - Если вы этого не сделаете, мы разорены. Простите, что я упоминаю об этом, но у вас есть моральный долг перед де Бацем, мой друг. - Моральный долг! Бог мой! Вы знали, что делали. Я выложил на стол все карты. Вы точно представляли себе, на что идете. Довольно того, что мы сами разорены. Не хватало нам еще обвинения в разорении других! - Не будем пререкаться. Таким образом делу не поможешь. Важно исправить положение, добиться отмены этого запрета. Нам нужен Шабо. Пригласите его пообедать. Общими силами мы заставим его помочь. Юний Фрей послушался, но особого воодушевления эта идея у него не вызвала. По его мнению, взывать к Шабо - напрасная трата времени. И вечером, за обеденным столом, Шабо подтвердил его опасения. - Если я выполню ваши требования, как смогу я оправдаться перед судом собственной совести? - возмущенно сказал он, когда ему предложили постоять за друзей и добиться отмены запрета. Под его обвиняющим взглядом костлявый Эммануэль, казалось, увял, и даже уверенный в себе Юний почувствовал себя неуютно. Не давая братьям времени на ответ, Шабо разразился речью, великолепной капуцинадой в лучших своих традициях. Большую часть аргументов он позаимствовал из речи Делонэ, но оформление, несомненно, принадлежало лично ему. Шабо яростно обличал всяческую нечестность и корыстолюбие. Он подробно остановился на разлагающем влиянии золота, которое назвал тормозом на колесах прогресса, долженствующего привести ко всеобщему братству и преобразить землю в райские кущи. - Позвольте снова напомнить вам, - сухо прервал его Андре-Луи, - что Республика отменила рай. Сбившийся с мысли Шабо метнул на него сердитый взгляд. - Я говорю образно, - буркнул он. - Вам следовало бы выбирать образы, которые больше согласуются с верой в разум. В противном случае вас могут заподозрить в лицемериии, недуге, который, вне всякого сомнения, избрал вас своей жертвой. Шабо едва не лишился дара речи. - Жертва лицемерия? Я? - он был близок к удару. - Ваш пыл уводит вас в неверном направлении. Страсть, хотя бы и добродетельная, скверный поводырь. Выслушайте меня, гражданин представитель. В нашем несовершенном мире редко можно сделать доброл, не причинив никому вреда. ПРинимая очередной закон, мудрый государственный деятель должен задуматься: что перевешивает? Эти корсары разбойники Согласен. Разбой - это преступление, а добрый республиканец не может смотреть на преступление сквозь пальцы. Снова согласен. Но кто жертвы разбоя? Враги Франции. Кто от него выигрывает? Французская Республика. А все, что выгодно Нации, увеличивает ее силу, дает ей возможность лучше противостоять врагу, внутреннему и внешнему. Таким образом, небольшой вред может обратиться величайшим национальным благом. Вот аспект, о котором вы не подумали. Человечеству нельзя служить с ограниченными взглядами, гражданин представитель. Необходимо видеть картину в целом. Если я украду оружие у убийцы, я совершу кражу, гражданское преступление. Но буду ли я простым вором или же благодетелем человечества? Братья Фрей и де Бац выразили шумное, восторженное одобрение. Малышка Леопольдина, которая сидела с ними за столом, смотрела на худое бледное лицо оратора сияющими глазами. Шабо, ошеломленный столь убедительным доводом, безмолвствовал. Но, когда де Бац решил развить преимущество и снова обратился к депутату с просьбой выступить защитником корсаров и добиться отмены запрета, Шабо встряхнулся и возобновил сопротивление. Он энергично замахал пухлой и не очень чистой рукой. - Ах, нет, нет, это невозможно. Как я могу сделаться защитником грабителей? Что обо мне подумают? - Если вы сможете ответить перед судом собственной совести, какое значение имеет, что подумают о вас другие? - немедленно откликнулся Андре-Луи. Шабо впился в него глазами, ожидая увидеть насмешку, но лицо молодого человека оставалось совершенно серьезным. Андре-Луи продолжал наступление. - Едва ли можно счесть достойной позицию человека, который только из страха не делает того, что считает правильным. И уж совсем не пристало такое малодушие тому, кто дышит чистым воздухом Горы. - Вы неверно меня поняли, - отбивался Шабо. - Человек в моем положении, избранник, облеченный священным доверием Народа, должен служить примером всех добродетелей. - Согласен. Совершенно верно. Но разве можно считать добродетелью желание выглядеть праведником, если в глубине души вы сознаете, что поступки ваши неправедны? Разве тень может иметь большее значение, чем предмет, гражданин представитель? - Может. Пусть подозрение - лишь тень. Но если она упадет на человека в наше неспокойное время... - Он закончил предложение, ударив ребром ладони по шее. - Вот мы и добрались до сути, - сказал де Бац. - В конечном счете вами руководит вовсе не добродетель, а страх. Шабо не сумел скрыть досады, и братья Фрей засуетились, пытаясь восстановить согласие. Юний наполнил представителю бокал, Эммануэль - тарелку. Оба стали убеждать гостя, что негоже портить трапезу спором. Лучше пусть они потеряют все деньги, вложенные в корсарскую флотилию, и вообще все, до единого франка, чем испортят аппетит столь достойному человеку. - А что до остального, - сказал Юний, когда Шабо снова набросился на еду, - то разве вы можете припомнить случай, когда я защищал меры, хоть немного противоречащие чистым принципам Республики? Вспомните мою биографию, Франсуа. Вспомните, как я пожертвовал состоянием и игрушками, которые деспотизм называет почестями; как я порвал с прошлым, чтобы приехать сюда и дышать воздухом свободной Франции, чья слава соперничает со славой Древнего Рима. Неужели после этого вы могли заподозрить меня в лукавстве ради жалкой личной выгоды? Да я никогда бы не стал искать этой выгоды, если бы не видел, что Республика выигрывает гораздо больше. Шабо слушал, продолжая шумно есть. Наблюдать за его трапезой было не слишком приятно. Андре-Луи подхватил эстафету и повел новую атаку на укрепления боязливого депутата. - Вы не понимаете, что поступок, к которому мы вас призываем, покроет вас славой. Если вы последуете нашему совету, то выкажете гораздо больше ума, чем поверхностный Делонэ, который потребовал принятия этого закона и тем самым оказал услугу врагам Франции, а , значит, нанес удар по Республике. Предупреждаю вас: если вы не воспользуетесь случаем, найдется другой депутат, который не упустит благоприятной возможности. Мы упрашиваем вас украсить свое чело лаврами, а вы хотите оставить их другому? Представитель озадаченно уставился на Андре-Луи. - Вы располагаете доводами в пользу такой возможности? - Я уже привел их вам. Вам нужно больше? Извольте. Любой здравомыслящий человек способен произнести речь убедительно и образно, если он уверен в своей правоте. Magna est veritas et prevalebit[12]. Вам не придется говорить ничего, кроме правды. Это единственное, о чем мы вас просим. Шабо в явной растерянности продолжал пожирать Андре-Луи глазами. После минутного молчания он залпом осушил бокал. Видя, что он колеблется, де Бац принялся развивать преимущество. - Вы предубеждены, гражданин представитель, потому что неверно нас поняли. Вы вообразили, что мы просим вас об услуге, тогда как в действительности мы оказываем ее вам. - Так вот оно что! - ахнул Юний. - Наш славный Шабо решил, что мы злоупотребляем священным долгом гостеприимства, чтобы добиться от гостя помощи. Ах, Франсуа! Вы ужасно к нам - Оставим это, - неожиданно вмешался Андре-Луи. - Раз Шабо так все воспринимает, мы не должны на него давить. Сегодня же вечером повидаюсь с Жюльеном. Он поблагодарит меня за шанс, от которого Шабо отказался. Шабо не на шутку встревожился. - Вы чересчур торопитесь! - жалобно воскликнул он. - Вы пришли к решению, хотя мы даже не успели ничего обсудить. Неужели вы воображаете, что я стану сомневаться, требовать ли отмены запрета, если отчетливо увижу, что он противоречит интересам Нации? Мы должны поговорить на эту тему еще, Моро. Изложите мне ваши аргументы подробнее. А пока я поверю вам на слово, что они так весомы и убедительны, как вы утверждаете. Все присутствующие шумно одобрили такое решение и поздравили с ним Шабо. По этому случаю всем налили еще вина. Гражданин представитель впал в философское настроение и , потягивая божественный напиток, пустился в разглагольствования об Освобожении Человека, избавлении мира от ярма деспотизма, под которым корчится в муках Человечество, и о прочей утопической чепухе, ввергшей Францию в пучину террора, голода и нищеты. Речь получилась очень тргогательной. Шабо под влиянием вина и собственного красноречия едва не прослезился над бедами человечества за пределами свободной Франции. Это, однако, не помешало ему бросать томные взгляды в сторону робкой Леопольдины. Девушка представлялась ему похожей на молоденькую серую куропатку. Такая юная, такая застенчивая, такая нежная! Лакомый кусочек для апостола Свободы, для патриота, который в своем альтруизме и самоотвержении готов был брести сквозь грязь и кровь ради спасения мира. несправедливы. Глава XXVI. Триумф Шабо - Думаю, теперь вы будете мне верить, Франсуа. Андре-Луи и Шабо стояли в холле Тюильри, приемном зале Конвента, у подножия лестницы, по которой год назад текла кровь, смывшая грехи деспотизма с бывшего обиталища тиранов. Теперь дворец принадлежал национальным освободителям. Один из них стоял сейчас рядом с гражданином Моро в тени статуи Свободы, символа юной Республики, попирающей мерзости дряхлого деспотизма. В то утро Шабо взошел на трибуну, чтобы потребовать отмены закона против корсаров. Он подготовил свою речь с помощью Андре-Луи. Это выдающееся творение воплотило в себе всю страсть Шабо к обличениям. Он обвинил всех, кого только можно было обвинить: реакционеров и иностранных агентов внутри страны, иностранные державы, все еще задыхающиеся под гнетом тирании, правительства враждебных государств, которые вооружают порабощенный народ и ведут его войной на детей Разума и Свободы. Бывший капуцин объявил священным долгом всех патриотов борьбу с гидрой деспотизма, где бы она ни поднимала свои чудовищные головы. Ее необходимо разить в любое уязвимое место, обескровить до предела, дабы ее зловонное дыхание не отравляло больше многострадальное человечество. Эта благородная миссия в то же время является актом самозащиты. Против нее могут возражать только подлые реакционеры и притаившиеся изменники . Он, Шабо, будет рад таким возражениям, ибо они раскроют тех, чьи головы созрели для национальной косы. Страшная угроза подавила в зародыше все возражения со стороны коллег-депутатов. Заложив таким образом прочный фундамент будущего успеха, Шабо перешел к сути. Он указал на уязвимость врагов на море. Корабли Бурбонов, которые правят Испанией и Неаполитанским Королевством и поддерживают деньгами французских отпрысков своего дурного рода, постоянно курсируют по Средиземному морю. Плавают там и австрийцы, еще одна угроза берегам Франции. Бороздят эти воды и папские суда с прислужниками церкви на борту, церкви, чьи тлетворные доктрины столетиями держали души людей в рабстве. Чтобы пойти на врага войной, чтобы повести против него крестовый поход - если можно воспользоваться этим зловещим образом в связи со столь возвышенной и благородной целью - группа просвещенных патриотов снарядила, вооружила и оснастила флотилию судов. Но эти корабли так и остались стоять в порту. Конвент решил, что их целью является грабеж, а грабеж - деяние антиобщественное и не заслуживает одобрения со стороны просвещенной Республики. О, сколько софистики в подобных рассуждениях! Как ловко в них использована тень зла, чтобы скрыть добрую суть! Вот пример вреда, который могут принести люди даже с добрыми намерениями, если узость взглядов мешает им видеть полную картину. Остальная часть этой пламенной речи была выдержана в том же духе. Под конец Конвент до такой степени устыдился принятого им же закона, что даже склонен был обвинить Делонэ, который им этот закон навязал. Но Делонэ, учуявший, куда ветер дует, выступил с искренним признанием своей ошибки, едва только стих гром аплодисментов в адрес Шабо. Шумное одобрение высказывали не только законодатели, но и галерка - мужчины и женщины из низов, парижский сброд, который в те дни набивался на балконы в зале Конвента, чтобы приглядывать за народными представителями и следить, надлежащим ли образом исполняют они свои обязанности. Никогда еще Шабо не переживал такого триумфа. Пройдет немного времени, и о нем начнет говорить весь Париж, подхвативший восхваления черни, которая разнесет весть о его славе из зала Конвента по всему городу. И Андре-Луи, благодаря которому и стал возможен этот триумф, имел полное право полагать, что депутат станет доверять ему в будущем. Опьяненный успехом экс-капуцин являл собой не слишком привлекательное зрелище. Неопрятно одетый, с красным колпаком на всклокоченных волосах, с безумным блеском в глазах и пылающим лицом, он стоял перед Андре-Луи, высоко задрав подбородок и распрямив плечи, словно хотел казаться выше ростом. - Верить вам? Причем здесь вера? Мне нужно только, чтобы ваши доводы были ясно изложены. Когда речь идет об интересах народа, я всегда соображаю быстро, Моро. В этом моя сила. - И он гордо прошествовал дальше. Из толпы, заполонившей холл, материализовался де Бац и приблизился к Андре-Луи. Он ткнул тростью в направлении удаляющегося Шабо. - Гражданин представитель задирает нос. - Sic itur ad astra[13], - отозвался Андре-Луи. - Так он и пойдет, воздев глаза к звездам, пока не рухнет в пропасть. И тогда он потянет за собой половину Республики. К друзьям присоединился Делонэ. Депутат был не в духе. - Вы двое все роете и роете, словно кроты. Ну, и к чему это привело? - Вы нетерпеливы, - упрекнул его де Бац. - Это серьезный недостаток, Делонэ. - Я беден, - сказал депутат. - А мне нужны деньги. Сомневаюсь, что Шабо когда-нибудь примет участие в ваших операциях. Так чего мы ждем? - Ничего, - ответил Андре-Луи. - Вложите все, что сможете добыть в корсаров братьев Фрей, и богатство не заставит себя ждать. Средиземноморские рейды получили благословение Шабо и Нации, стало быть, вкладывать в них деньги совершенно безопасно. Депутат покинул заговорщиков, после чего к ним подошел Юний Фрей, раскрасневшийся от удовольствия. Он решительно потребовал, чтобы друзья немедленно отправились под гостеприимный кров его дома на улице д'Анжу - отпраздновать радостное событие. По пути туда они наткнулись на Шабо, который обратился к толпе, образовавшей очередь у лавки булочника. Гражданин представитель горячо проповедовал этим оголодавшим людям республиканские добродетели. Он уверял, что они страдают во имя благороднейшего дела, и это соображение должно поддерживать их в нелегкие дни всеобщих бедствий. Только сила их духа способна сокрушить подлых врагов свободы, после чего непременно наступит царство всеобщего мира и изобилия. Несмотря на голод цветистое красноречие оратора воодушевило людей. Крики "Да здравствует Шабо!" едва не оглушили его друзей, приблизившихся к месту действия. Помахав голодной толпе красным колпаком, Шабо присоединился к компании. При мысли об обильной трапезе, ожидавшей его на улице д'Анжу рот депутата наполнился слюной. Они вошли во внутренний дворик, прохладный и приятный в этот изнуряюще знойный день. Кусты и деревья росли здесь так густо, что дворик походил на маленький сад. В центре двора играл радужными струями фонтан, украшенный бронзовой статуей Свободы. Этой фигурой ультрареспубликанец Фрей заменил прежнего лесного божка. За столом царило веселье. Шабо, возбужденный успехом, много говорил и еще больше пил. Его прекраснодушные речи до того растрогали братьев Фрей, что они бросились обнимать депутата, назвав его благороднейшим патриотом во Франции. Шабо с жаром ответил на объятия. Он настоял на том, чтобы обнять и Андре-Луи, своего вдохновителя. Воспользовавшись атмосферой братской республиканской любви, экс-капуцин обнял и малышку Леопольдину, которая восприняла это изъявление братских чувств с ужасом и долго сидела с опущенными глазами, пылая от стыда. Юний, действуя по подсказке Андре-Луи, стал настойчиво предлагать Шабо вознаграждение. - Будет только справедливо, если вам достанется часть благ, которые получит Нация, благодаря вашему заступничеству зв корсаров. Мы с братом хотим вложить за вас пятьсот луи в это предприятие. Представитель с величайшим достоинством отверг предложение. - Благородный поступок заслуживает такого определения лишь в том случае, если его совершили бескорыстно. - Деньги, которые предлагают вложить за вас благородные Фреи, за шесть месяцев умножатся десятикратно, - вступил в разговор Андре-Луи. Шабо произвел в уме быстрые подсчеты. Пять тысяч луи составили бы для него маленькое состояние. Искушение было велико. Шабо вспомнил прелестную Декуань, которая проскользнула у него между пальцами только потому, что он не мог привязать ее к себе золотыми веревками; Подумал о косоглазой сварливой Юлии Бержер, заменяющей эту красотку, о неизменно щедром угощении в гостеприимном доме братьев Фрей, о тех голодных бедняках у булочной, которым он сегодня проповедывал стойкость и силу духа. - Положение вождя великой Нации ко многому обязывает, гражданин представитель. А вам до сих пор не хватало средств, чтобы обеспечить себе условия жизни, подобающие человеку такого звания. К вашим блистательным качествам, к столь возвышенному бескорыстию и всепоглощающему патриотизму нет нужды добавлять спартанскую добродетель умеренности. Опьяневший Шабо снова бросился всех обнимать. При этом пыл его все возрастал, и, поскольку малышка Леопольдина оказалась последней, ей достались самые жаркие объятия. Она едва не заплакала от смущения и выбежала из комнаты, чтобы, как выяснилось позже, броситься к Андре-Луи. Когда Андре-Луи и де Бац уходили, Леопольдина появилась из=за лавровых деревьев во внутреннем дворике. Девушка была бледна и заметно дрожала. - Господин Моро, - позвала она, не заметив в расстроенных чувствах, что обратилась к Андре совсем не в патриотическом духе. Андре-Луи застыл. Де Бац бросил на девушку беглый взгляд, приподнял густую бровь и тактично отошел к калитке, - Я хотела сказать вам, сударь, - она замялась, начала снова, запнулась опять. - Надеюсь, вы... вы не думаете, что я... одобряю... вольности гражданина Шабо. - Гражданин Шабо - большой человек в государстве, - сказал Андре-Луи, едва ли понимая, что говорит. - Какое это имеет значение? Будь он хоть самим королем, для меня ничего не изменилось бы. - Я верю вам, мадемуазель. - Андре-Луи тоже забыл правила, по которым они жили. Он помолчал и очень ласково добавил: - Вы не обязаны ни в чем передо мной отчитываться. Леопольдина подняла на него застенчивый взгляд. Затем веки ее затрепетали и кроткие карие глаза снова опустились. - Я хотела, чтобы вы об этом знали, господин Моро. Никогда еще Андре-Луи не чувствовал себя настолько растерянным. На лестнице за его спиной вдруг зазвучал громкий и хриплый голос пьяного Шабо. Девушка в ужасе бросилась бежать и снова исчезла среди лавров. Андре-Луи, благодарный Богу за вмешатешльство, быстро двинулся к калитке. Ждавший снаружи де Бац встретил друга пытливым взглядом. - Оказывается, не только политика приводит тебя на улицу д'Анжу, mon petit, - сказал он насмешливо. Андре-Луи, перед умственным взором которого в тот момент стоял прекрасный образ Алины де Керкадью, отвечал несколько раздраженно. - Вы ошибаетесь. Я не склонен к пошлости. Возможно, девочка почувствовала это. Откуда мне знать? - Он вдруг вышел из себя. - Прибавим шагу, - сказал он резко. - Это животное Шабо нас догоняет. Идет с набитым брюхом уговаривать голодных простофиль затянуть пояса во славу погибающей от голода Республики. - Сколько горечи! А ведь сегодня день твоего триумфа. - Триумфа! Триумф низости над глупостью. Эти гнусные елейные евреи с их жадностью и лицемерием! Шабо, Конвентская крыса! Делонэ, готовый продать родину, чтобы купить себе женщину. А мы заискиваем и лебезим перед ними, чтобы одурачить и поскорее столкнуть их в пропасть. - Если они такие гнусные, какими ты их представил, твоя совесть должна быть спокойна. Кроме того, у нас есть цель, которая оправдывает любые средства. Разве ты не согласен? - Об этом я себя и спрашиваю. - Ради Бога, Андре, какая муха тебя укусила? До сих пор правильность твоих расчетов временами почти ужасала меня. Ты собираешься сдаться? - Сдаться? - Андре-Луи устроил себе быстрое испытание совести. - Нет. Просто мое нетерпение растет. Жду не дождусь дня, когда мы отправим всю эту свору в Консьержери. - Тогда тебе остается только продолжать начатое. Клянусь, этот день недалек. Глава XXVII. Сватовство Гражданин представитель Франсуа Шабо вступил в свое убогое жилище на улице Сен-Оноре, полностью сознавая свое величие. Его представление о собственной значимости непомерно раздулось по сравнению с утром, когда он собирался в Конвент. Сейчас он чувствовал себя кем-то вроде Атласа, взвалившего на свои плечи Французскую Республику. Богоподобный и агрессивный, он вошел в жалкую комнату и предстал перед Жюли Бержер. И то, и другое оскорбило Шабо до глубины души. Вот он, величественный Олимп, вот она прекрасная богиня! Шабо отмахнулся от заискивающего приветствия любовницы, протопал в центр грязной комнатенки и обвел стены презрительным взглядом. - Прокляни меня Господь, если я стану терпеть это и дальше. - Что оскорбляет тебя, мое сокровище? - примирительно спросила косоглазая. Хотя Жюли и отличалась склочным характером, сейчас чутье подсказало ей, что давать себе волю неразумно. - Что меня оскорбляет? К дьяволу все, я сказал! - Шабо уперся левой рукой в бедро, вскинул голову и обвел комнату широким жестом свободной руки. - К дьяволу все это! И тебя к дьяволу! Ты знаешь, кто я? Я - Франсуа Шабо, депутат от Луары-и-Шера, диво интеллектуалов, кумир народа, величайший человек Франции в эту минуту. И ты еще спрашиваешь, кто я такой! - Я не об этом спрашивала, любовь моя, - слабо запротестовала женщина, смекнувшая, что мания величия у ее сожителя разыгралась не на шутку. Учитывая нетрезвое состояние Шабо, можно было ждать от него неприятностей. - Мне прекрасно известно, какой ты великий человек. Неужели я могу не знать этого? - А, ты знаешь? - Шабо оглядел тяжелую сутулую фигуру, такую жалкую в черном выцветшем платье, бледное лицо, лишенное из-за косоглазия какой-либо привлекательности. Он заметил въевшуюся в кожу грязь, ужасное состояние каштановых волос, торчавших неопрятными прядями из-под просторного домашнего чепца. В его взгляде отразилась неприязнь. - Тогда как же ты можешь мириться с тем, что я живу в этой конуре? По- твоему, это жилище для представителя священного народа? Эти разбитые черепки, эта убогая мебель, этот грязный голый пол! Все это оскорбляет мое достоинство. У меня есть обязательства перед собой и перед людьми, которых я представляю. Мой дом должно содержать достойно. Жюли ядовито захихикала. - Что ж, ты прав, дружок. Но достоинство стоит денег. - Деньги! Что такое деньги? - Грязь, как ты говоришь. Но очень полезная грязь. Она приносит с собой достаток, которого нам с тобой так не хватает. Что толку быть великим человеком? Что пользы, когда люди бегают за тобой по улицам, тычут в тебя пальцами, кричат: "Да здравствует Шабо!" Что толку во всем этом, мой драгоценный, если без денег мы живем, будто свиньи в свинарнике? - Кто сказал, что у меня нет денег? - Шабо презрительно фыркнул. - Да у меня столько денег, что тебе и не снилось. Они к моим услугам в любое время, стоит только руку протянуть. - Тогда, ради Бога, протяни руку. Дай мне взглянуть на это чудо, сделай милость. - Уже сделал. У меня рука Мидаса. - Чья рука? - переспросила Жюли, гадая не зашло ли на этот раз его безумие слишком далеко. Задрав подбородок и жестикулируя, словно какой-нибудь актер Комеди де Франсез, Шабо принялся расхаживать по комнате и вещать. Он был многословен и безбожно хвастлив. По его словам, он владел флотилией в Средиземноморье, в его распоряжении были все средства банка братьев Фрей. Он должен лучше питаться, лучше одеваться, наслаждаться лучшим... Тут Шабо осекся. Он едва не произнес "лучшим обществом", но вовремя спохватился, вспомнив о ядовитом язычке сожительнице. Но хотя он и не произнес этого слова, Жюли догадалась, что у него на уме, и улыбка ее тут же стала злобной и хитрой. Она села и впилась ему в лицо неприязненным взглядом, а потом произнесла фразу, подействовавшую на депутата, словно ушат холодной воды. Приподнятое настроение оставило Шабо в тот же миг. Он замер, охваченный паникой. - Так значит Фреи подкупили тебя, а? Они хорошо заплатили тебе за отмену указа против корсаров? Так вот, какая у тебя флотилия, дружок! Глаза Шабо вылезли из орбит. Он зарычал, словно раненый зверь. На мгновение женщина съежилась от страха, полагая, что любовник сейчас бросится на нее. И правда, таково было первое побуждение Шабо. Сдавить мерзкую шею руками, пусть никогда из глотки этой твари больше не вырвется ни единого поганого слова! Но благоразумие победило. Надо заткнуть ей рот другим способом. - Что ты несешь, Иезавель?[14] - Я знаю, что. - И Жюли расхохоталась сожителю в лицо, поняв, что ей ничего не угрожает. - Знаю, что. Ты думаешь, если я косоглаза, то и читать не умею? Или, по-твоему, я недостаточно образована? - При чем здесь умение читать? Что ты прочла? - Речь, написанную кем-то для тебя, должно быть, теми же Фреями. Ха-ха! Тебе не тепится, чтобы люди об этом узнали, не правда ли? О том, как чужеземные евреи вложили тебе в уста слова, чтобы ты мог обольстить представителей и народ. О том, что тебе хорошо заплатили за грязную работу. Ты, патриот! Ты! - Склочный нрав Жюли Бержер проявился во всей красе. Злоба полилась из нее грязным потоком насмешек. - Заткнись, ведьма! - Шабо побагровел. Но Жюли видела, что он больше не опасен. Она знала о его малодушии, эта женщина, от которой у него не было секретов, и видела, что страх отрезвил и обуздал ее любовника. - Не буду молчать! Почему я должна молчать? - Если я услышу еще хоть слово, я выкину тебя обратно на улицу. И зачем только я тебя там подобрал! - Выкинешь? Чтобы я рассказала людям, как ты продался австрийским евреям? Шабо с ненавистью посмотрел на сожительницу. - Шлюха! - С этим грязным словом его внезапно покинули силы, и депутат тяжело опустился на стул. Он оказался в ловушке. Он согрел на груди змею. Эта женщина могла погубить его. Она обладала для этого достаточной властью. Он должен успокоить ее, выиграть время. Неразумно угрожать с пустыми руками тому, кто держит оружие. А Жюли тем временем бушевала. Презрительно брошенное грязное оскорбление только подлило масла в огонь. Ее пронзительный голос - таким голосом природа почему-то всегда оделяет сварливых женщин - поднялся до визга. Он летел через открытые окна на улицу. Соседи останавливались послушать, улыбались и пожимали плечами. У гражданина представителя Шабо очередная любовная сцена с его пассией. Нацией он, возможно, и правит, но с этой женщиной не справится никогда. Шабо порывался остановить Жюли. - Успокойся, дорогая! Ради Бога, немного потише. Ш-шш! Тебя услышат соседи. Послушай меня, моя голубка. Послушай! Я умоляю тебя, детка. Но только когда у Жюли кончилось дыхание, и произошла неизбежная коротенькая заминка, Шабо представилась наконец возможность вставить слово. Он ухватился за нее и быстро заговорил. Он убеждал, что она заблуждается. Все совсем не так, как она полагает. Он представил ей доводы, которые братья Фрей и Андре-Луи недавно приводили ему. Он, Шабо, добился отмены закона из чувства долга. Награда, обещанная ему, заслужена; он может принять ее с легким сердцем. Его совесть останется незапятнанной. Жюли слушала и фыркала. Потом, усмотрев возможнвые выгоды в собственной покладистости, перестала фыркать. - Я поняла. Поняла, любовь моя. Ты прав. Мы должны лучше жить, лучше питаться, лучше одеваться. Посмотри на меня. Я хожу в лохмотьях. Дай мне десять луи, я пойду и куплю себе платье. - Она подошла к Шабо и протянула руку. - Через несколько дней, - ответил Шабо с готовностью, обрадовавшись, что буря миновала. - Сейчас, - настаивала Жюли. - Немедленно. Раз ты богат, я больше не буду ходить в этих обносках ни минуты. Посмотри на это платье. Оно вот-вот расползется. - Но у меня пока нет денег. Они должны поступить. - Поступить? Когда? - Откуда я знаю? Через несколько дней, может быть, недель. - Несколько недель! - Жюли снова сорвалась на визг. - Ну и дурак же ты, Шабо! На твоем месте... - Она вдруг замолчала. Более хитрая в житейских мелочах Жюли заметила то, что Шабо проглядел. На его месте она никогда бы не допустила такой оплошности. Нет, она не такая дура. Но теперь она сумеет исправить ошибку своего недалекого сожителя. Два дня спустя она щеголяла в новом полосатом платье, с высокой, по моде талией, в новеньких туфлях и чулках, в новом домашнем чепце, из под которого выглядывали аккуратно уложенные волосы. Гражданин представитель, проснувшись, потер глаза и потребовал объяснений. Жюли хихикнула и напустила на себя таинственность. - Не все же глупцы вроде тебя, Шабо. Я не собираюсь умирать от жажды рядом с источником. Вот и все, что она ему сказала, и Шабо ушел из дому не на шутку встревоженный этой загадкой. Юний Фрей мог бы открыть ему глаза и даже собирался это сделать. Но по размышлении финансист предпочел разыскать гражданина Моро и его друга де Баца, здравый смысл и способности которых получили недавно столь блестящее подтверждение. Банкир застал друзей дома, на улице Менар. Тиссо впустил его в дом и провел в салон. Юний Фрей не пытался скрыть или притушевать свою тревогу, которая и без всяких слов ясно читалась на его лице. Он немедленно разразился потоком горестных причитаний. Он объявил, что их предали, продали. Этот самодовольный идиот Шабо допустил, чтобы их секрет раскрыли. Его несдержанность выковала меч, который того и гляди падет на голову Юния. И теперь его, Юния, бессовестно шантажируют. - Шантажируют! - Андре-Луи сразу увидел суть среди прочей словесной шелухи и оживился. - Нельзя ли мне узнать, кто? У меня с шантажистами разговор недолог. Его мрачная уверенность в себе подействовала на банкира ободряюще. Фрей пустился в объяснения. - У Шабо есть домохозяйка. - Таким эвфемизмом Фрей обозвал Жюли - Она и стала предательницей. Эта мерзавка выяснила подробности истории с корсарами, явилась вчера на улицу д'Анжу и потребовала денег. - Вы дали ей что-нибудь? - А что мне оставалось делать? На некоторое время я заткнул ей рот. Это обошлось мне в двадцать луи. Андре-Луи покачал головой. - Этого мало. - Мало! Боже мой! Вы советуете мне раздать все? Шабо располагает... - Неважно, чем располагает Шабо. Вам следовало дать ей две сотни. Тогда вы ее скомпрометировали бы. Остальное доделал бы я. Но де Бац не согласился с товарищем. - Ты не можешь разделаться с ней тем способом, которым разделался с Бурландо. Она располагает опасными сведениями. Андре-Луи устранился от дискуссии, предоставив вести ее де Бацу и Фрею. Они ни к чему не пришли. Когда так и не успокоившийся Юний ушел, де Бац объяснил причину своего возражения. Он потер руки и рассмеялся. - Кажется, дело сделано. Пусть малышка Жюли устроит лавину. Но Андре-Луи был настроен скептически. - Разве это можно назвать лавиной, Жан? В лучшем случае - снежком. Если Жюли осмелится швырнуть им в идола толпы, она поплатится за свое безрассудство головой. Так что не стоит возлагать на нее особых надежд. Ладно, мне пора приниматься за работу. Я должен написать для "Папаши Дюшеса" статью - панегирик Шабо за его труды двухдневной давности. - Андре мрачно улыбнулся. - Чем выше мы его вознесем, тем больше будет смятение, когда он рухнет. И еще я общал Эберу статью с требованием экспорприации всей иностранной собственности во Франции. Она будет иметь успех. Но де Бац усомнился в необходимости второй статьи. Он считал ее преждевременной, о чем и сообщил Андре-Луи: - Тем самым ты окончательно сокрушишь Фреев, а они еще могут нам пригодиться. Андре-Луи рассмеялся. - Статья сокрушит Фреев вместе с Шабо. Шабо бросится защищать их. Неужели не понятно? Это ловушка, в которую я надеюсь его заманить. Лебрен ему поможет. Оба будут скомпрометированы, а компроментация двух таких выдающихся депутатов - дело скверное. Народ учует запашок разложения. Но де Бац не сомневался, что Шабо перепугается и бросит Фреев на произвол судьбы. - Этот субъект - невероятный трус. Об этом ты забываешь. - Я ничего не забываю. Ты прав. Но Шабо почувствовал вкус к деньгам. Ему довелось вкусить совсем немного, но это распалит его аппетит. Он не позволит без борьбы перекрыть свой источник. Предоставь это мне, Жан. Я отлично понимаю, что делаю. Но несмотря на всю веру барона в безжалостный ум и неуемную энергию сообщника, его сомнения не рассеялись. Когда Андре-Луи ушел, де Бац долго размышлял над его словами. И чем больше барон размышлял, тем сильнее становилась его убежденность в собственной правоте. Чтобы Шабо пошел на такой риск как выступление перед Конвентом в защиту собственников - иностранцев, должны существовать куда более крепкие узы, связывающие депутата с братьями Фрей. Эта задачка целиком поглотила барона. Он безуспешно бился над ней, пока в его размышления не вкралась мысль о Жюли Бержер. И тут его осенило. Снизошедшее на барона вдохновение погнало его на улицу д'Анжу. Братья Фрей приняли де Баца в зелено-белом салоне. Самое видное место в комнате занимал простой и строгий бюст Юния Брута, установленный на высокой консоли с мраморным верхом. Полагая, что визит барона имеет отношение к Жюли Бержер, хозяева сразу же обрушили на гостя поток жалобных причитаний. - Не переживайте, - успокоил их де Бац с уверенным видом. - Сейчас она ничего не может поделать, даже меньше чем ничего. У нее нет никаких доказательств. Человека в положении Шабо нельзя уничтожить необоснованными обвинениями. Они падут на голову того, кто их выдвинул. Если Жюли решится на такой безрассудный поступок, если она бросит пригоршню грязи во всеобщего кумира, ее просто разорвут на куски. Дайте ей это понять, когда она заявится к вам в следующий раз, и пошлите ее к черту. Братья Фрей обдумали его слова и несколько успокоились. Но не до конца. - На сей раз, может быть, оно и так, - заметил Юний. - Но пока эта злобная женщина живет с Шабо, опасность остается. Шабо болтлив. Он чересчур много пьет, а пьяный - чересур много хвастает. Рано или поздно у Жюли Бержер появится возможность уничтожить сожителя и - будем откровенны - тех, кто с ним связан, что еще хуже. - Ее необходимо убрать, - заявил барон так мрачно, что напугал братьев. Эммануэль задрожал, дыхание его стало шумным. Юний ошарашенно уставился на гостя. - Как? - Нужно придумать. Но придумать обязательно.Это чрезвычайно важно, важнее даже, чем вы думаете. Очень скоро вам может понадобиться поддержка Шабо. Мрачное предсказание барона потрясло обоих. В глазах братьев застыл испуганный вопрос. Де Бац швырнул свою бомбу. - Мне только что стало известно о движении в пользу принятия декрета о конфискации имущества всех иностранцев, живущих во Франции. Эффект был ужасающий. Эмманюэль в потрепанном длинном сюртуке, который только подчеркивал несуразность его фигуры, замер, словно парализованный с отвисшей челюстью. Юния, напротив, затрясло от ярости. Он побагровел и разразился многословной гневной речью. - Это же полный произвол! Такой декрет противоречит всем законам и нормам, взаимно признанным нациями Европы. Эта мысль - порождение безумца. Конвент никогда не уступит таким чудовищным требованиям. - Конвент! - Де Бац вложил в это восклицание все презрение, на которое был способен. - Вы еще тешите себя иллюзией, что Конвент правит Францией? Может и так, .. Но Конвентом правит толпа. Vox populi vox Dei[15], мой дорогой Юний. Любимый лозунг Республики. Толпа, ведомая якобинцами и кордельерами, вот настоящий хозяин страны. Эбер собирается напечатать статью с требованием экпроприации. Это требование станет настолько популярным, что Конвент не сможет ему противостоять, даже если у него возникнет такое желание. Эмманюэль дрогнувшим голосом осведомился об источнике сведений барона. - Это не важно. Поверьте мне на слово: эта статья уже написана. Через несколько дней ее напечатают. Еще через несколько дней обнародуют декрет. Юний сдался. Де Бац его убедил. - Полагаю, рано или поздно, такое неизбежно должно было случиться в вашей стране. - В его тоне было столько желчи, что де Бацу невольно вспомнились восторженные восхваления Фрея освежающему ветру Свободы, очистившему Французскую землю. Трудно было поверить, что оба высказывания принадлежали одному человеку. Убежденность брата разбила вдребезги последнюю надежду Эмманюэля. Он обратил на Юния полные слез глаза. - О, Боже! О, Боже! Это крах! Крах! Конец всему. - Да, это, безусловно, серьезная угроза, - согласился де Бац. Юний дал волю своему гневу. Захлебываясь от злобы, он говорил о своих патриотических убеждениях, республиканских взглядах, о своих заслугах и жертвах во имя святого дела Свободы. Он расписывал свою дружбу с якобинцами и депутатами Конвента, говорил о национальных представителях, которые были желанными гостями за его столом, о том как они пользовались и даже злоупотребляли гостеприимством хозяев этого дома, открытого для всех истинных патриотов. Просто немыслимо, что они могут ответить столь черной неблагодарностью на все добро, которое он, Юний, для них сделал. - Мы живем в неблагодарном мире, - напомнил ему де Бац, - к счастью, я успел вовремя вас предупредить. - Вовремя? Вовремя для чего? Кажется, вы потешаетесь надо мной. Что я могу предпринять? - У вас есть преданный друг в лице Шабо. - Шабо! Этот трус! - Он уже сослужил вам добрую службу в деле с корсарами. - Да просто мы убедили его, что это пойдет ему же на пользу. Какие доводы могут подействовать на него сейчас? И что он сможет предпринять, если декрет будет принят? Даже он? - Верно, тогда он тоже будет беспомощен. Вы должны действовать сейчас, пока декрет еще не обнародован. - Действовать! - Юний обежал комнату. - Как я могу действовать? Что у вас на уме, гражданин де Бац? - Добейтесь, чтобы ваши интересы совпадали. Устройте дело так, чтобы он устоял или рухнул вместе с вами. О, минутку! Я уже обдумал этот вопрос, поскольку он, естественно, задевает и мои интересы. Если вы пойдете ко дну, мы с моим другом Моро понесем крупные убытки на совместных с вами вложениях. Теперь не время для полумер, если вы конечно не хотите, чтобы ваше состояние уплыло в национальную казну, а вы сами отправились по миру. Шабо может спасти вас, если вы сумеете пробудить в нем мужество и желание сделать это. - Heiliger Gott![16] Скажите мне, как этого добиться. Как? Вот в чем проблема. - Никакой проблемы тут нет. Привяжите к себе Шабо такими узами, чтобы ваше дело стало его собственным, и таким образом вы вынудите его сражаться за вас, как за себя самого. - Где я найду такие узы? - раздраженно поинтересовался Юнийц. - Да, где, ради всего святого? - вскричал Эммнюэль, вытягивая длинную шею. - Они у вас в руках. Вопрос только в том, захотите ли вы ими воспользоваться. - Это не вопрос. Хотел бы я знать, существует ли средство, к которому я не прибег бы в таком отчаянном положении. Де Бац достал табакерку и протянул ее братьям. Юний, забыв о вежливости, отверг ее нетерпеливым жестом. Эмманюэль поблагодарил, но тоже отказался. Оба брата сгорали от нетерпения, но гасконец не торопился. Он неспешно открыл табакерку и аккуратно взял щепотку табака большим и указательным пальцем. - К счастью, Шабо неженат. А у вас есть очень милая и привлекательная сестра на выданье. Вы не заметили, что Шабо не остался равнодушным к ее прелестям? Вот возможное средство спасти ваше состояние. Втайне потешаясь над их оцепенением, барон щелкнул крышкой табакерки и поднес понюшку к носу. Юний широко расставил ноги и свирепо уставился на де Баца. Он не проронил ни слова. Первым подал голос Эмманюэль. - Только не это! Только не малышка Леопольдина! Нет, это чересчур. Чересчур! Но де Бац не обратил на него никакого внимания. Он знал, что решения принимает старший брат, а Юния одними эмоциями не проймешь. Барон стряхнул несколько крошек табака со своего шарфа и спокойно ждал, когда выскажется старший из Фреев. - Вы пришли с ведома Шабо? Вы обсуждали этот вопрос с ним? Де Бац покачал головой. - Он даже не знает о декрете, который вскоре потребуют от Конвента. И пусть лучше остается в неведении, пока вы его не окрутите. Вот почему необходимо действовать быстро. - Вы полагаете, он согласится? Но почему? - Я видел, как он смотрит на вашу сестру. - Мало ли как он на нее смотрит, этот сатир! Он ест глазами любую женщину, хотя бы мало-мальски привлекательную. Следствие монашеского прошлого. - Но Леопольдина! - жалобно запричитал Эммануэль. - Ты не должен даже думать об этом, Юний. - Конечно нет. Кроме того, что это нам даст в конце концов? И мы даже не знаем, желает ли Шабо жениться. - Желание можно подстегнуть. - Де Бац откинулся в кресле и закинул ногу за ногу. - Дело может решить приданое. И необязательно чрезмерное. Запросы Шабо пока еще сравнительно скромны. Тысяч двести франков, я думаю, вполне его удовлетворят. Юний взорвался. Де Бац, должно быть, полагает, что его средства неистощимы. А между тем ему приходится платить там, платить здесь, платить всюду. Он шагу не может ступить, не заплатив. Он уже устал от этого. - Если вы допустите, чтобы события развивались своим чередом, такого рода неприятности больше вам не грозят, - насмешливо заметил барон. - В конце концов, должны же вы когда-нибудь выдать сестру замуж; и вам придется обеспечить ее приданым. Так сможете ли вы подыскать ей более выгодную партию? Шабо уже сейчас один из первых людей во Франции, а скоро его положение еще больше упрочится. Подумайте наконец и о своих республиканских убеждениях, друзья мои. Заподозривший насмешку Юний бросил на барона далеко не добродушный взгляд. - Но Шабо! - в ужасе заблеял Эмманюэль. - Шабо! - Да! - воскликнул вслед за ним Юний. - И что, в конце концов, мы выигрываем от этого брака? Все равно мы останемся иностранцами. Почему вы решили, что закон о конфискации нас не коснется, если мы выдадим сестру за Шабо? Де Бац улыбнулся с крайне снисходительным видом. - Очевидно, вы еще не разглядели всех преимуществ этого брака. Возможно, конечно, что шуринов депутата Шабо никогда не сочтут иностранцами; что никому и в голову не придет применить против них закон об иностранной собственности или любой другой закон. Возможно, так оно и будет. Но у меня есть для вас более убедительные и надежные доводы. - Клянусь небом, они вам, безусловно, понадобятся! - Поскольку ваша сестра станет женой Шабо, ее-то уж точно перестанут считать иностранкой. Брак подарит ей национальность ее выдающегося мужа. Таким образом, ей не будет угрожать опасность конфискации имущества, что бы потом ни случилось. Теперь вы видите, как все просто? Вы переводите на ее имя - и на имя Шабо - все свое состояние, и с вашими неприятностями покончено. - Покончено? - Густой голос Юния сорвался на визг. - Вы говорите мне, что с моими неприятностями покончено? Я должен передать все свое имущество сестре и ее мужу Шабо, и я в безопасности? С таким же успехом, мой друг, я могу снести и конфискацию. Де Бац жестом остановил Юния. - Вы зашли чересчур далеко в своих предположениях. Операция, которую я предлагаю, не потребует от вас затрат. Вам не придется поступиться ни единым франком. Я все уже обдумал. Вы внесете в брачный контракт обязательство выплачивать сестре в течение пяти лет определенные суммы, которые вкупе покроют все ваше нынешнее состояние. Не перебивайте меня, или мы никогда не закончим. Такое обязательство поглотит все, чем вы владеете и не оставит ничего для конфискации. Юний не смог больше сдерживаться. - Вы подменяете одну форму конфискации другой. Прекрасный совет, ей-Богу! - Я не делаю ничего подобного. Следите за моими словами внимательней. Я сказал, что вы возьмете на себя обязательство. Я не говорил, что вы действительно будете что-то выплачивать. - О! А есть ли разница? - Обязательство не будет иметь никакой силы. Вы обязуетесь сделать дар. Но по существующим ныне законам дар действителен только в том случае, если он принят официально. А Леопольдина еще несовершеннолетняя, у нее нет законного права принять дар. От ее лица должен действовать опекун или попечитель. Вы имеете полное право упустить из виду эту маленькую формальность, и, ручаюсь, никто другой никогда не заметит вашего упущения. Итак, поскольку дар недействителен, ни Шабо, ни ваша сестра не смогут потребовать выполнения обязательств. Тем не менее, документ создаст видимость, что ваше состояние не подлежит конфискации. Вот, дорогие мои друзья, способ спасти его. И, если не ошибаюсь, единственный способ. Правота барона, наконец, стала очевидна Юнию. Из него посыпались гортанные немецкие ругательства - свидетельство неимоверного облегчения, которое он испытывал. - Но Леопольдина! Моя малышка Леопольдина! - Эмманюэль едва не плакал. Юний свирепо набросился на младшего брата. - Не отвлекай меня своим блеяньем! - Он принялся кружить по комнате и в конце концов остановился под часами севрского бисквитного фарфора, украшавшими камин. Теперь во взгляде его темных глаз появились живость и сметливость. Он задумчиво погладил длинный, загнутый книзу нос. - Это выход, - пробормотал он. - Несомненно, это выход. О, мы должны принять его, не колеблясь, если только Шабо... - За Шабо я ручаюсь. Перспектива такого богатства совершенно подчинит его вашей воле. В этом не сомневайтесь. В крайнем случае, напомните ему, что его частые любовные похождения вкладывают оружие в руки его врагов. Времена аристократических пороков миновали. Народ требует от своих представителей чистоты во всем, в том числе и в личной жизни. При теперешнем образе жизни Шабо легко может стать объектом злословия, что в конечном счете приведет к скандалу вокруг него. Пора ему остепениться. Это второй аргумент. А третий - сама Леопольдина. Юний утвердительно кивнул. Эмманюэль смотрел на него с тоской, но не осмелился возражать еще раз. Глава XXVIII. Леопольдина Барон де Бац вернулся на улицу де Менар и застал Андре-Луи за работой. Молодой человек дописывал последние фразы своего панегирика в адрес Шабо. Он находился в превосходном расположении духа, так как поработал плодотворно и остался весьма доволен результатом. - Я наделил Франсуа Шабо всеми добродетелями Брута, Цицерона и Ликурга, - сообщил он барону, сверкнув темными глазами, и швырнул перо на стол. - Титанический труд для одного утра. Но де Бац считал свои достижения более блестящими. - Ты всего-навсего воспел Шабо, а я тем временем его женил. И он с гордостью отчитался о своих переговорах с братьями Фрей. К немалому его удивлению Андре-Луи встретил известие без всякой радости. - Что же ты наделал? Почему не посоветовался со мной? Барон, который ждал похвалы, был не только разочарован; он был уязвлен. - Почему я не посоветовался с тобой? Я, что же должен советоваться с тобой на каждом шагу? - Так было бы благоразумнее и любезнее с твоей стороны. Я же советуюсь с тобой по поводу каждого шага, который намерен предпринять. Завязался спор, причем обе стороны взяли довольно резкий тон. Де Бац принялся объяснять преимущества, которые сулит этот брак их кампании. Андре-Луи нетерпеливо прервал его объяснения. - Все это я понимаю. Но средства! Средства я никак н6е могу одобрить. Существуют же какие-то границы дозволенного! Границы, налагаемые порядочностью, которые никакой цинизм не способен перешагнуть. - Черт меня побери, и это говоришь ты! Ты отступаешься от цинизма? Какой дьявол в тебя вселился? - Мы выиграем нашу партию и без того, чтобы использовать это несчастное дитя в качестве пешки. Де Бац не поверил собственным ушам. - Да какое она имеет значение? Андре-Луи ударил по столу ладонью. - У нее есть душа. Я не торгую душами. - Могу напомнить тебе о некоторых людях, у которых тоже имеются души. Я говорю о тех, кого ты так безжалостно преследуешь. Разве у Шабо нет души? Или у Делонэ? У братьев Фрей? Разве не было души у бедняги Бурландо, которого ты, не моргнув глазом, отправил на гильотину? Или нет ее у Жюли Бержер, с которой ты собирался расправиться тем же способом? - Эти люди подлы и бесчестны. Я даю им то, чего они заслуживают. Бурландо жаждал крови. Он ее и получил. Но к чему играть словами? Как можно сравнивать этих животных с несчастным безобидным ребенком? Тут де Бац припомнил сцену во внутреннем дворике улицы д'Анжу и разразился издевательским смехом. - Понятно, понятно! Маленькую куропаточку, как ее называет Шабо, следовало бы приберечь для тебя. Мне жаль, друг мой. Но дело, которому мы служим, не оставляет места для личных удовольствий. Андре-Луи встал. Он весь побелел от гнева. - Еще одно слово в таком тоне, и мы поссоримся, Жан. Ответ вспыльчивого, словно порох, гасконца последовал с быстротой молнии. - Я таких развлечений никогда не избегаю. Их дыхание слегка участилось. С четверть минуты они, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, и во взгляде каждого горел вызов. Андре-Луи первым взял себя в руки. - Это безумие, Жан. Нас с тобой окружают такие опасности, и любая из них в любой момент может привести нас на гильотину. Не к лицу нам затевать ссору. - Ты сам произнес это слово, - напомнил барон. - Возможно. Ты уязвил меня намеком на мои низкие побуждения. Мне показалось, что это оскорбление задевает не столько меня, сколько ту, ради которой я все это затеял... Предположить, что мне недостает верности... - Андре-Луи оборвал фразу. Де Бац взирал на него с удивлением, может быть несколько циничным. - Именно мысль о ней, чистой и непорочной, открыла мне весь ужас такой жертвы. Если бы кто-нибудь составил подобный заговор против Алины... Я представляю себе ее муку, и более остро сознаю, какая пытка уготована Леопольдине. Девочка не должна стать пешкой в этой игре, Жан. Она не должна стать жертвой наших интриг. Это чересчур высокая цена за голову Шабо. Мы балансируем на грани бесчестия. И я не стану ни участвовать в этом торге, ни мириться с ним. Де Бац слушал Андре-Луи недобро прищурившись, с поджатыми губами. Его гасконский темперамент восставал против этого неожиданного отпора, против этого неприятия стратегического шедевра, которым барон так гордился. Но он обуздал свой гонор. Андре-Луи прав: их положение слишком опасно, чтобы они могли позволить себе рассориться. Вопрос необходимо уладить при помощи разумных доводов. Де Бац решил сделать ответный шаг к примирению. - Нет нужды читать мне такую длинную нотацию, Андре. Прости, если мое подозрение оскорбило тебя. Я рад слышать, что твой интерес к девушке не личного характера. Это было бы серьезной помехой моим планам. - Личный интерес или нет, это ничего не меняет. - Э, подожди. Ты недостаточно хорошо подумал. Ты упустил из виду цель. Великие свершения требуют жертв. Если мы позволим себе руководствоваться чувствами или сантиментами, то ничего не добьемся. Тогда нам вообще не следовало браться за это дело. Мы стараемся не ради себя. Мы здесь для того, чтобы избавить от проклятия целый народ, вернуть трон его законным владельцам, вернуть дом лучшим сыновьям и дочерям Франции, прозябающим сейчас в изгнании. Неужели мы в праве остановиться перед такой незначительной жертвой, как эта иностранная евреечка, забыв о том, что она поможет нам отправить на гильотину сотню негодяев? Разве можем мы позволить себе благородство? Ты помнишь о нашей миссии? Андре-Луи понимал, что все его возражения продиктованы чувствами, не рассудком. Но он испытывал такое отвращении при мысли о гнусном, порочном, запятнанном кровью чудовище и уготованном ему в жертву невинном создании, что не мог рассуждать здраво. - Вероятно, ты прав, - через силу ответил он. - И все же я не могу допустить такой гнусности. Это зло в чистом виде. Оно нам еще отольется. Ты говоришь, я бываю жесток. Временами моя безжалостность тебя шокирует. Но так далеко моя безжалостность не простиралась никогда. Это просто низко. Как ни тяжело было гасконцу снести такое оскорбление, все же он нашел в себе силы сдержаться. - Да, это низость, я признаю. Но мы должны пойти на нее, чтобы предотвратить другие, более страшные низости. Мы же не хотим повторения сентябрьской резни и тому подобных ужасов? Ты ведь не колебался, когда приводил в действие мельницу, затянувшую в свои жернова жирондистов. Два десятка голов легли под нож гильотины. И каких голов! А сейчас ты вдруг прибегаешь к софизмам, хотя речь идет всего лишь о какой-то девчонке. Мы не можем позволить себе разборчивость в средствах. Путь, который я выбрал, непременно приведет нас к цели. И это единственный надежный путь. - Не единственный. Можно было бы поискать другие, не менее результативные. Нужно только немного терпения. - Терпения! О каком терпении ты говоришь, когда королеву истязают и оскорбляют в тюрьме, когда ее могут в любой момент осудить и обречь на позорную смерть вместе с детьми? Какое может быть терпение, когда маленький король Франции в руках убийц, которые издеваются над ним и травят его? Неужели ты не понимаешь, что между нами и силами зла, которые стремятся уничтожить членов королевской семьи, идет состязание в скорости? И ты можешь говорить о терпении? Ты готов лить слезы из-за ничтожной девчонки, которой мы всего-навсего навязываем нежеланный брак. Где твой здравый смысл, Андре? - Там же где и чувство справедливости, - последовал яростный ответ. - Не я виноват в страданиях королевы, посему... - Ты будешь виноват в их затягивании, если пренебрежешь средством, способным ускорить ее освобождение. - Королева сама не пожелала бы себе свободы и безопасности такой ценой. - Она не только королева, но и мать. Мать согласится принять любую жертву ради свободы и безопасности своих детей. - Значит, остается моя совесть. Она не потерпит, чтобы я расплачивался чужой свободой и счастьем. Бесполезно спорить со мной, Жан. Я не допущу, чтобы твой план осуществился. - Не допустишь? Ты? - И вдруг, совершенно неожиданно, де Бац расхохотался. Ему пришло на ум одно соображение, которое он совсем упустил из виду, ослепленный гневом. - Так ты не допустишь этого? - Повторил он совершенно другим тоном, тоном беззлобной насмешки. - Что ж, вперед, друг мой! Помешай этому браку. - Именно так я и намерен поступить. - И как же ты этого добьешься, если не секрет? - Я немедленно иду к Фреям. - Просить руки Леопольдины? Но даже и в этом случае тебе не добиться своего, если только ты не внушишь этим шкурникам, что ты могущественней Шабо. Какой же ты наивный, Андре! Ты воображаешь, что сумеешь разжалобить алчных евреев несчастной судьбой Леопольдины, когда им грозит нужда и голод? Боже, как ты, оказывается, забавен! Ты переживаешь за их сестру больше их самих, и это при том, что у тебя нет намерения сделать ее своей женой или любовницей. Неужели ты не понимаешь, насколько смешон? - Не могу согласиться. Никогда не считал человека смешным только потому, что он не так подл, как его окружение. - Это, разумеется, в мой огород камешек? Ну-ну, я как-нибудь снесу твой лестный эпитет. Отнесем опрометчивость твоих высказываний за счет рыцарского негодования. - Все равно я помешаю этому браку, да поможет мне Бог. - Боюсь, это непосильное дело даже для такого донкихота. Ты можешь разве что убить Шабо и отправиться на эшафот. Не стоит биться головой о стену, mon petit. Оставь это. У нас важная миссия. Без жертв не обойтись. Мы и сами в любой момент можем стать жертвами. Разве это нас не оправдывает? - В данном случае - нет. И я не хочу участвовать в затее, которая представляется мне низостью, - сказал Андре-Луи с силой. Де Бац недовольно пожал плечами и отвернулся. - Будь по твоему. В твоем участии нет никакой нужды. Машина пущена в ход. Остановить ее у тебя не хватит сил. Можешь успокоить этим свою совесть. Остальное произойдет само по себе. Барон был прав. Больше того, пока друзья спорили, события уже развивались полным ходом. Юний, охваченный паникой, не собирался терять времени. И судьба, направленная де Бацем, к нему благоволила. В тот день после заседания Конвента Шабо отправился обедать к Фреям. Леопольдина сидела за столом на своем обычном месте и вся пылала от смущения. Плотоядные, все более и более откровенные взгляды Шабо совершенно лишили девушку аппетита. Всякий раз, когда депутат хватал ее мягкую округлую руку и пожирал похотливыми глазами свою куропаточку, кожа Леопольдины покрывалась мурашками. За несколько дней до этого Эмманюэль, заметивший любовные поползновения экс-монаха, предложил брату не сажать Леопольдину за стол, когда приходит Шабо, и Юний был склонен согласиться. Но сегодня все изменилось. Симптомы, которые прежде пугали Эмманюэля и вызывали досаду у Юния, теперь приветствовались. Когда с едой было покончено и пресытившийся Ш, расстегнув сальный редингот, непринужденно откинулся на спинку стула, Юний открыл наступление. Леопольдина ушла по своим домашним делам, и трое мужчин остались одни. Эмманюэль нервничал и суетился; Юний, несмотря на внутреннюю тревогу, казался бесстрастным, словно восточный идол. - У вас есть экономка, Шабо. - Да уж, - подтвердил Шабо с отвращением. - Она опасна. Вы должны от нее избавиться. Однажды она продаст вас. Эта женщина уже приходила ко мне, требовала денег - цену ее молчания по поводу наших операций с корсарами. Это не та особа, которую следует держать при себе. Шабо встревожился. Он выругался, непристойно и энергично. Эта баба - подлая шлюха, наглая и злобная. Не хватало только, чтобы она оказалась еще и шантажисткой. - Но что, в конце концов, я могу поделать? - заключил он жалобно. - Вы можете выпроводить ее вон, пока она еще не в состоянии серьезно скомпроментировать вас. Такая женщина недостойна находиться подле выдающегося патриота, вроде вас. Шабо поскреб лохматый затылок и кивнул. - Все это правильно. К несчастью, наши отношения зашли чересчур далеко. Вы, должно быть не заметили, но она скоро станет матерью. Это заявление на мгновение выбило Юния из колеи. Но только на мгновение. - Тем больше оснований от нее избавиться. - Вы не поняли. Она утверждает, что отец будущего патриота - я. - Это правда? - раздался дрожащий голос Эмманюэля. Шабо набрал в легкие воздуха, надул щеки и с шумом выдохнул. Потом выразительно пожал плечами. Упреки такого рода его ничуть не беспокоили. - Похоже на то. Что пользы теперь рвать на себе волосы? Обычная человеческая слабость. Я никогда не годился для целибата. - Вам следовало бы жениться, - сурово сказал Юний. - Я уже подумывал об этом. - Женитьба дала бы вам веские основания избавиться от этой косоглазой ведьмы. Не можете же вы держать жену и любовницу под одной крышей. Даже Бержер должна это понимать. Возможно, она будет не так мстительно настроена, как в случае если бы вы выставили ее на улицу без всяких причин. Шабо испугался. - Но вы же сами сказали - она вас шантажирует. Ей все известно об операции с корсарами. - Он вскочил, в волнении опрокинув стул. - Должно быть, Бог отвернулся от меня, раз я ввязался в такое опасное дело. Нужно было послать всех вас к дьяволу... - Спокойней, друг мой, спокойней! - прикрикнул на депутата Юний. - Паника еще никому не помогала. В конце концов, что она может поделать, ваша Бержер? Неужели ваше положение настолько шатко, что голословные обвинения мстительной женщины могут вас погубить? Где она возьмет доказательства? Стоит вам только заявить, что она лжет, и революционное правосудие доделает остальное. Немного твердости, мой друг, вот и все, что вам требуется. Объясните ей подоходчивей, какие неприятности ее ждут, если она вздумает донести на вас. Шабо воспрянул духом. - Ты прав, Юний. Патриота с моей репутацией, слугу Нации, творца революции не осудят на основании слов ревнивой мегеры. Если она посмеет открыть рот, чтобы оказать столь дурную услугу Франции, мне придется выполнить свой долг и принести ее в жертву на алтарь Свободы. - Ты говоришь как истиный римлянин, - похвалил Юний. - В тебе есть настоящаяя сила духа, Шабо. Я горжусь твоей дружбой. Простодушный экс-капуцин проглотил эту чудовищную лесть, не поморщившись. Он гордо вскинул голову и расправил плечи, наслаждаясь сознанием своего величия. - Я последую твоему совету, Юний. Я женюсь. - Друг мой! - Юний вскочил и заключил представителя в могучие объятия. - Друг мой! Я так надеялся на это, так этого желал! Теперь мы укрепим родственными узами то духовное братство, которое уже связывает нас, благодаря республиканским убеждениям. - В пылу радости Юний еще крепче стиснул рыхлого Шабо, который уже начал задыхаться. - Друг мой! Брат мой! - он выпустил представителя и повернулся к младшему Фрею. - Обними его, Эмманюэль. Прижми его к сердцу, в которое ты давно уже его принял. Долговязый Эмманюэль покорно подчинился. Шабо не хватало дыхания, теперь уже от изумления. Что-то за всем этим крылось, а он никак не мог взять в толк - что же. - Наша маленькая Леопольдина будет счастлива, - восторгался Юний. - Просто счастлива! - Леопольдина? - Шабо показалось, что он грезит. Юний, склонив голову набок, лукаво-благодушно улыбнулся представителю. - Миллионеры и дворяне просили руки моей сестры, и получили отказ. Да если бы и сам ci-devant герцог Шартрезский умолял о ней, он ничего не добился бы, будь он даже партиотом, а не проклятым аристократом. Если она не достанется тебе, Шабо, ее не получит никто. Изумление Шабо перешло в оцепенение. - Но... но я... но у меня нет состояния... я... Юний не дал ему договорить. Его могучий голос загремел в полную силу. - Состояние? Если бы оно у тебя было, я не мог бы считать тебя безупречным патриотом, достойным моей сестры. Мы даем за ней хорошее приданое, Шабо. Двести тысяч ливров. С такими деньгами ей не придется менять образ жизни, к которому мы ее приучили. А в день свадьбы мы передадим ей эти апартаменты. Ты переедешь жить к ней. А мы с Эмманюэлем поселимся этажом выше. Таким образом все устроится. Глаза Шабо вылезли из орбит. Вот она, награда за добродетель! Наконец-то! Не зря он шел тернистым путем долга. Не зря самоотверженно трудился на благо Франции и человечества. Его труды наконец получили должное вознаграждение. Двести тысяч ливров, прекрасный дом и маленькая куропаточка, такая пухленькая, нежная и кроткая. Когда его потрясение прошло, и он сумел убедить себя, что все это не сон, а самая настоящая действительность, Шабо едва не поддался порыву упасть на колени и возблагодарить оставленного Бога своей молодости. Но стойкий республиканский дух вовремя спас его от такой ереси, оскорбляющей недавно принятое божество Разума, которое правило Францией в просвещенный Век Свободы. Глава XXIX. Наживка Если Шабо перспектива брака казалась сладким сном, то Леопольдина восприняла известие как ужаснейший из кошмаров. Впервые в жизни девушка восстала против воли властного старшего брата. Она категорически заявила, что не выйдет за гражданина представителя, охарактеризовав его августейшую особу в таких выражениях, как противный, отвратительный, ненавистный. Он даже не чистоплотен! В нем нет ничего хорошего. Спор вылился в ссору. Потом Леопольдина перешла от яростного сопротивления к мольбам и слезам. Она по-настоящему испугалась, когда поняла, сколь мало значат ее желания. Эмманюэль так растрогался, что разрыдался вместе с сестрой. Но жесткого, словно суровый римлянин, Юния разжалобить было невозможно. Он знал о доброте и чувстве долга сестры и направил наступление в это слабое место ее обороны. Он сказал ей правду. Семейное дело на грани краха. Этот брак - единственная возможность избежать разорения. Тогда хотя бы она, Леопольдина, будет считаться иностранкой, и они сумеют номинально, в качестве приданого перевести на ее имя большую часть состояния. В действительности же по-прежнему будут распоряжаться им по доверенности. Если Шабо переселится к ним, их чудесный дом на улице д'Анжу станет его жилищем, и уж никто не посмеет наложить нечестивые лапы на жилище великого представителя суверенной державы. Как мы видим, Юний был довольно искренен с сестрой. Но не до конца. Так, он обманул ее, сообщив, будто представитель просил ее руки. - В наше время просто опасно отвергать ухаживания такого большого государственного деятеля, как Шабо. Я считаю, что само небо ниспосылает нам возможность спастись. Подумай, какая участь тебя ждет, если мы разоримся. Юний перешел к характеристике жениха. И правда, манеры Шабо грубоваты. Но это можно поправить. Он настолько пылко влюблен, что ему будет достаточно намека, и он сделает все, чтобы угодить своей госпоже. Что до остального, то под внешней неотесанностью скрывается благородная добрая душа. Будь это не так, неужто Леопольдина могла подумать, что брат согласился бы пожертвовать ею? Не все то золото, что блестит, но то, что не блестит, зачастую оказывается золотом. Все эти доводы, вероятно, если и не побороли антипатию Леопольдины к будущему супругу, то по крайней мере сломили ее сопротивление. Она так и не смирилась со своей участью, но считая, что должна принести себя в жертву ради спасения братьев, подчинилась. Однако прежде чем окончательно сдаться, Леопольдина должна была все рассказать одному человеку. А вдруг, узнав о ее беде, он каким-нибудь чудесным образом найдет спасительный выход? И вот, на другой день Андре-Луи получил трогательную записку следующего содержания: "Гражданин Андре-Луи, мой брат Юний говорит, что я должна выйти замуж за гражданина представителя Шабо. Это необходимо для безопасности нашей семьи. Надеюсь, вы верите, гражданин Андре-Луи, что я никогда бы не стала такой ценой собственное спокойствие, но я обязана позаботиться о безопасности братьев. Полагаю, таков мой долг. Женщины - рабы долга. Но я не люблю гражданина Шабо. Хочу, чтобы вы знали об этом, гражданин Андре-Луи. Прощайте. Несчастная Леопольдина". Андре-Луи положил записку перед де Бацем. - Вот прочтите. Призыв о помощи, хотя и между строк, - сказал он мрачно. Де Бац прочел, вздохнул и пожал плечами. - Что я могу сделать? Если бы этой жертвы можно было избежать, я бы избежал ее. Я не чудовище. Ты же знаешь, я не колеблясь пожертвовал собой. Пусть это послужит оправданием моей готовности жертвовать другими. - Никакое это не оправдание. Ты сам себе хозяин и сам распоряжаешься своей судьбой. - Разве люди вообще когда-нибудь распоряжаются своей судьбой? Кроме того, в данном случае речь идет о судьбе целого народа. - Тон барона стал суровым и властным. - А в таких случаях безжалостность порой становится священным долгом. - И что прикажешь мне ей ответить? - Ничего. Так будет милосерднее. Похоже, бедная девочка надеется, что она что-то для тебя значит. Иначе не написала бы. Твое молчание рассеет эту надежду, и она с большей готовностью подчинится судьбе. Удрученный Андре-Луи сел на полосатый диван и закрыл лицо руками. - О грязный капуцин, - простонал он. - Клянусь Господом, он в этом горько раскается! - Конечно раскается. Но он такая же марионетка, как и девушка. В каком-то смысле он тоже жертва, хотя пока об этом не догадывается. Но скоро догадается. - А Фреи? Эти бесчеловечные расчетливые негодяи! Ради личной выгоды отдают сестру в лапы этой скотине! - Они тоже раскаются. Утешь себя этой мыслью. - Но ты - ты-то ведь не марионетка. Ты куловод. Это ты дергаешь за ниточки и потому в ответе за все. - Я? - Де Бац выпрямился и посмотрел на Андре-Луи напряженным, оценивающим взглядом. - Я в руках Божьих. Пусть я даже иду по грязной дорожке, но побуждения мои чисты. Я служу идее, не себе. В этом я чище тебя. Возможно, потому-то я и защищен от угрызений совести, которые мучают тебя. Андре-Луи подумал об Алине. Надежда связать поскорее с ней судьбу была главной движущей силой, толкнувшей его на участие в своей не слишком благовидной деятельности. Ради осуществления этой надежды Андре готов был пойти почти на что угодно, но пожертвовать невинным ребенком, отдать в лапы похотливому чудовищу - на это пойти он не мог. Да Алина отпрянула бы и в ужасе отреклась от возлюбленного, заподозри она, что он способен на подобную низость, хотя бы - нет, тем более, ради нее. Но, как справедливо заметил де Бац, помешать этому браку теперь не в их власти. Ярость, охватившая Андре-Луи от сознания собственного бессилия, обратилась на Шабо. Желая отомстить за Леопольдину, Андре-Луи с еще большим ожесточением ринулся на поиск средства подрыва доверия к представителю, с тем чтобы окончательно сокрушить его. В таком мстительном настроении и застали молодого заговорщика Делонэ и Жюльен, вечером того же дня пришедшие с визитом на улицу Менар. Де Бац куда-то ушел, а Моро сидел с карандашом в руке за письменным столом, заваленным грудой бумаг. Жалюзи на окнах были опущены, закрывая доступ солнечному свету - в Париже в эти сентябрьские дни стояла удушливая жара. Андре-Луи в одной сорочке и бриджах разрабытывал детали плана, который, по убеждению его составителя, должен был привести к быстрому уничтожению Шабо. Делонэ явился, чтобы предъявить нечто вроде ультиматума. Они с Жюльеном желали бы знать, когда операции с эмигрантскими поместьями начнутся в более крупных масштабах. Прошло уже несколько месяцев с того дня, как впервые обсуждался этот вопрос, продвижения что-то не видно. До сих пор они целиком руководствовались пожеланиями гражданина де Баца. Но, если в ближайшее время не произойдет крупный сдвиг, они предпочтут действовать самостоятельно. - И подставите свои головы под нож гильотины. - Андре-Луи развалился в кресле, перекинув ногу через подлокотник, и окинул депутатов насмешливым взглядом. - Что ж, как угодно. Ваши головы - вам ими и распоряжаться. - Ответьте мне: чего мы ждем? - спросил Делонэ. Ироническое замечание Моро не поколебало его всегдашнего хладнокровия. Андре-Луи постучал карандашом по столу. - Почва еще недостаточно подготовлена. Шабо еще не убедили войти в дело. - К дьяволу Шабо! - горячо воскликнул Жюльен. - Полностью разделяю вашу точку зрения, - согласился Моро. - Но только после того, как он сослужит нам службу. Вы забываете, что наш щит - его высокое положение. Терпение. Трудные предприятия долго готовятся, зато быстро исполняются. В этом секрет успеха. - К дьяволу все! Так мы не снимем урожая до будущего года, - проворчал Делонэ. Андре-Луи задумался; его полприкрытые глаза остановились на разбросанных по столу листках. Он снял ногу с подлокотника и сел прямо. - На вас давят, Делонэ? Декуань начинают приедаться обещания? Ей хочется более основательной пищи? Если в этом беда, то у меня тут есть кое-что интересное. Способ молниеносного обогащения. - Вот это уже по мне, - заявил Жюльен. - И по мне, клянусь честью! В чем он заключается? Андре-Луи коротко изложил план, уже несколько дней занимавший его мысли. Он касался Индской компании - одной из немногих французских торговых компаний, практически не затронутых революционной бурей. - По закону от восьмого фримера первого года с акций любой компании при смене владельца взимается определенная пошлина в казну. Вы не обращали внимание на то, что Индская компания обошла этот закон? Вижу, что не обращали. Вы хотите разбогатеть, но не знаете, как найти источник обогащения. Вот вам хороший пример. Компания заменила свои акции бонами наподобие тех, что выпускает государство. На них никакие передаточные платежи не распространяются. Все, что нужно для передачи этих долговых обязательств из рук в руки, - это простая запись в журнале компании. Таким образом закон о налоге успешно обходится. - Моро взял со стола лист, покрытый цифрами. - Это очень простая форма мошенничества, и простота - залог ее успеха. Я тут прикинул, и вышло, что в итоге государство надули уже больше, чем на два миллиона. Он помолчал, глядя на депутатов, которые взирали на него округлившимися глазами. Наконец Делонэ нарушил молчание. - Черт возьми, но мы-то как можем на этом сыграть? - Разоблачите мошенников в Конвенте и потребуйте принятия какого-нибудь декрета, который посеет ужас в сердцах держателей акций. - А потом? - Цена акций упадет до нуля. Тут-то и придет ваш час. Вы скупите их как можно больше, а затем подготовите еще один, вернее, даже два декрета. Первый - о полной ликвидации компании, второй - о наказании за допущенные нарушения. Наказание должно быть довольно снисходительным, а условие - скажем, не слишком большая взятка в четверть миллиона. Перед угрозой полного краха директорат компании скорее всего раскошелится, дела у него вновь пойдут на лад, и, когда доверие к компании будет восстановлено, акции вновь быстро вырастут в цене. Вы продадите их в двадцать, в пятьдесят, а то и в сто раз дороже, чем покупали. Таким образом вы получаете сразу две независимые статьи дохода, причем вторая может принести просто баснословную прибыль, которая будет зависеть только от вашей смелости при покупке акций. - Заметив, как выпучились у депутатов глаза, Андре-Луи улыбнулся. - Просто, не правда ли? Жюльен выругался себе под нос и с восхищением назвал Моро бесстыжим мошенником. Жульничество, и правда, было невиданное по размаху. Всегда флегматичный Делонэ расхохотался, и в его смехе прозвучала нотка благоговейного страха. - Ну, вы и гусь, честное слово! Я-то думал, что разбираюсь в финансах, но это... - Это плод гениальной мысли. Теперь Шабо нам еще более необходим, чем раньше. - Шабо? - Лицо Делонэ вытянулось. Андре-Луи был непреклонен. - И не только Шабо. Нам понадобятся еще несколько заметных и популярных якобинцев. Базир, например, которого вы недавно собирались привлечь. Он тоже близок Робеспьеру и имеет вес. - Но зачем? - Это необходимо. - Андре-Луи встал и напустил на себя побольше властности. - Для подготовки двух нужных вам декретов придется создать комиссию. Вы должны заранее составить список людей, которые в нее войдут, и потому надо заблаговременно найти сторонников, интересы которых совпадают с вашими. Депутаты наконец поняли. - А если Шабо откажется? - засомневался Делонэ. - Развейте его сомнения, предложите деньги вперед. Обещайте ему за сотрудничество сто тысяч франков, а если понадобится, то и больше. Деньгами я обеспечу. - Андре-Луи выдвинул ящик письменного стола и, взяв пачку ассигнаций, перевязанную ленточкой, бросил деньги на стол. - Вот, возьмите и действуйте. В таком деле нельзя мелочиться. Тут, если проявить ловкость, пахнет целым состоянием. Подгояемые надеждой на быстрое и легкое обогащение, Жюльен и Делонэ взялись за дело со всей ловкостью, и решимостью, на которую были способны. В тот же вечер они разыскали Шабо в Якобинском клубе и энергично принялись обрабатывать. Когда они откровенно изложили суть плана, Шабо в первую минуту в ужасе отшатнулся. Его ошеломил масштаб злоупотреблений, в которые его втягивали. Такие огромные прибыли, казалось ему, обязательно будут сопряжены с огромным риском. Делонэ, чтобы убедить Шабо в несомненной выгоде мероприятия, сунул ему под нос полученную от Андре-Луи сотню тысяч франков. - Вот возьми. Пусть этот подарок будет залогом твоей будущей прибыли. А сделать можно и миллион. У Шабо перехватило дыхание. Он так и пожирал глазами ассигнации. - Но если я разоблачу мошенничество Индской компании, как же я потом сумею... - Тебе не придется этого делать, - перебил его Жюльен. - Это мы берем на себя. Твоя роль - потребовать создания комиссии по расследованию и добиться, чтобы в нее назначили тебя, нас и еще одного-двух депутатов, которых мы назовем. Все, что от тебя требуется, - это составить оба декрета. Шабо смотрел на деньги с возрастающей алчностью. - Дайте мне подумать, - хрипло сказал он, вытирая лоб. - А что скажут, когда узнают, что я покупал акции компании? Ведь это грозит... - Святая простота! - презрительно воскликнул Делонэ. - Ты что же, думаешь, мы собираемся покупать их сами? Поручим Бенуа или кому другому, они и купят и продадут. Мы к акциям и не прикоснемся. - Он выждал немного, потом жестко сказал: - Итак, решай, или мы найдем кого-нибудь посмелее, нам все равно. Мы с тобой старые друзья, вот и даем тебе первому этот шанс. А там как знаешь. Ну, берешь деньги? Перед лицом столь явной и грозной опасности потерять вожделенный миллион Шабо капитулировал. Но, сунув сотенную пачку в нагрудный карман потрепанной куртки, произнес небольшую прочувствованную речь: - Если я и согласен, то только потому, что не усматриваю в этом деле вреда Республике и всем честным патриотам. Пострадают только мошенники, обкрадывающие национальную казну. Будет только справедливо, если мы накажем их на нечестность. Да, друзья, я чист перед трибуналом собственной совести. Будь это не так, поверьте, никакие посулы, как бы велика ни была предполагаемая нажива, не подвигли бы меня принять участие в неправедном деле. В глубоко посаженных глазах Жюльена мелькнуло удивление. - Благородно сказано, гражданин Шабо. Вы неизменно достойны того великого доверия, которое оказывает вам народ. Человек с такими чистыми республиканскими принципами заслуживает величайших почестей, которыми может наградить его страна. Бывший священник, не заподозрив иронии в словах плутоватого бывшего пастора, скромно потупил взор. - Я не жажду почестей. Я желаю лишь исполнить долг, который наложила на меня родина. Этот груз мне не по силам, но я буду нести его, пока меня держат ноги, пока не откажет сердце. Делонэ с Жюльеном едва не прослезились и отправились к Базиру. - Знаешь, Жюльен, - задумчиво произнес по пути Делонэ, - а плутишка-то верит тому, что говорит. Глава XXX. Индская компания Назавтра депутаты известили Моро о том, что заручились согласием не только Шабо, но и Базира и еще одного выдающегося представителя партии Горы. В тот же день Андре-Луи и де Бац отправились в Конвент послушать обличительную речь Жюльена, за которым был первый ход в этой игре. Найдя себе места на галерее среди праздной черни, которая ежедневно набивалась туда и частенько мешала нормальному ходу заседаний - так сказать, разъясняла законодателям, как толковать священную волю суверенного народа. Стоял фруктидор второго года Французской Республики, Единой и Неделимой. Террор достиг кульминации. Вовсю свирепствовал страшный закон "о подозрительных". Недавно Конвент принял закон "о максимуме" - то была отчаянная попытка обуздать непрерывный рост цен на предметы первой необходимости, вызванный обесцениванием бумажных денег. Незадолго до того учрежденный Революционный трибунал трудился день и ночь. Фуке-Тенвиль, общественный обвинитель, самый ревностный и трудолюбивый слуга народа, едва выкраивал время для еды и сна. Приговоренных к смерти становилось все в больше и больше. Повозки с осужденными ежедневно громыхали к площади Революции, где деловито клацал топор гильотины, вверенной рукам палача Шарля Сансона, которого признательная чернь ласково именовала "наш Шарло". Хлеб становился все менее съедобным, хлебные очереди удлинялись, становясь все печальнее, а в бедняцких кварталах свирепствовал голод. Но народ терпел лишения, потому что верил в честность законодателей и полагался на их обещания. Государственные мужи уверяли простой люд, что нынешние голодные времена - лишь прелюдия грядущего царства изобилия. А пока, дабы поддержать и усмирить нуждающихся, распределяли кой-какие подачки. Тем временем в Опере, по-прежнему строго по звонку поднимался занавес, таверны и рестораны, как всегда по вечерам, наполнялись теми, кто имел возможность платить. У Февриера в Пале-Руаяле шла оживленная торговля; у Венуа каждый вечер устраивались пиры для благоденствующих, сытых представителей голодного народа. Жизнь продолжалась, и люди вроде де Баца, если вели себя достаточно осмотрительно и благоразумно, могли чувствовать себя свободно. Де Бац и чувствовал себя вполне свободно. Одевался подчеркнуто элегантно, следил за прической, держался так же уверенно и высокомерно, как в прежние времена, до падения Бастилии. Его самоуверенность не была пустой бравадой. Огромная армия агентов и единомышленников постоянно пополнялась новобранцами и к тому времени уже имела лазутчиков во всех слоях парижского общества. Андре-Луи тоже передвигался по городу без опаски, уверенный, что в случае чего его защитит гражданская карточка, согласно которой он являлся агентом наводящего ужас Комитета общественной безопасности. Итак, они открыто пришли в Конвент и смешались с толпой на галерее. Происходящее внизу их мало интересовало, пока на трибуне не возникла упитанная фигурка Шабо. Собрание, к которому собирался обратиться депутат, протерло глаза и изумленно воззрилось на преобразившуюся знаменитость. Куда подевался немытый, нечесанный санкюлот в красном колпаке? Перед залом стоял нарядный, словно английский денди, человек в прекрасно пошитом коричневом сюртуке, с белоснежным шарфом на шее. Аккуратная ленточка перехватывала сзади гладко уложенные волосы гражданина депутата. Собрание оправилось от изумления и решило, что Шабо наконец последовал примеру своего кумира, великого Робеспьера. Но заявление, которым народный представитель начал свою речь, давало чудесной метаморфозе совсем иное объяснение. - Прежде чем обсуждать вопросы общественные, я желал бы коснуться одного сугубо частного дела, а именно, о своем намерении жениться. После недолгой паузы последовало продолжение: - Как вы знаете, раньше я был монахом-капуцином. Поэтому хочу изложить вам мотивы, побудившие меня к этому решению. Я считаю, что долг законодателя - служить примером добродетели. В мой адрес часто сыпались упреки в том, что я слишком увлекаюсь женщинами. Я пришел к выводу, что лучший способ заставить клеветников умолкнуть - это законный брак. Со своей невестой я познакомился недавно. Воспитанная, подобно многим своим соотечественницам, в величайшей скромности, она была сокрыта от глаз иностранцев. Я полюбил ее за добродетельность и чистоту души. Моя репутация одаренного и стойкого патриота открыла мне дорогу