иями по поводу ареста Торина и пресечения слухов. Документы, найденные среди бумаг Бонтама, и подтверждающие данное им под присягой признание о покупке земель для Сен-Жюста на сумму в полмиллиона франков. Здесь все. А при необходимости можно добыть еще много свидетельств. Можно вызвать из Блеранкура сестру и кузину Торина, они подтвердят свои показания под присягой. Можно привезти сюда Тюилье и Бонтама, чтобы они дали показания перед Конвентом. Наконец, есть еще сам Торин; Теперь его обязаны будут выслушать. Все, дело сделано. Публикация вызовет настоящую лавину. Де Бац дрожал от возбуждения. - Боже мой! Это с лихвой возместит нам поражение Тулона. Да ни одна победа роялистов не могла бы принестм нам такого успеха. Это чудо! Они у нас в руках. Дело Шабо еще не остыло, а тут такое! Это конец не только Робеспьеру, это конец революции. Мы поднимем такую бурю, что Конвент разнесет вдребезги. И как своевременно подвернулось это дело! Теперь конец народному терпению. Ты думаешь они согласятся и дальше умирать от голода ради того, чтобы сохранить власть мошенникам? Ей=богу, я должен как можно скорее собрать своих людей. Они будут работать как никогда. Если мы в ближайшие несколько дней не сведем Париж с ума, я готов признать себя последним дураком. Он положил руку Андре-Луи на плечо и тепло улыбнулся. - Ты справился со своей задачей, друг мой. Вернул трон законному владельцу. Все о чем мы грезили в тот день в Гамме стало реальностью. И все благодаря тебе, твоему уму, твоей изобретательности. По заслугам и честь, Андре. Если принцы способны хоть на какую-то благодарность, тебя ждет великая награда. - Да, - сказал Андре-Луи с задумчивой улыбкой. - Награда будет велика; она принесет мне все, к чему я стремился. Она принесет мне Алину. Алина, наконец-то, накнец-то! Де Бац рассмеялся как мальчишка и хлопнул друга по плечу. - Мой дорогой романтик! - воскликнул он. - Я вызываю у тебя насмешку, а, Жан? - Насмешку? Нет. Удивление. - Он погрустнел. Возможно даже зависть. Если бы я вроде тебя стремился к высокому идеалу, наверное, мне тоже казались бы нелепыми все прочие амбиции. Я могу понять тебя, mon petit, хотя никогда не переживал ничего похожего. Дай Бог, чтобы твое сердечное желание исполнилось. Ты заслужил свое счастье, и скор настанет день, когда король Франции скажет тебе "спасибо". - Он взял связку документов, которые Андре-Луи бросил на стол. - Спрячь до утра в безопасное место. Я отправлю Тиссо к Демулену. Завтра утром покажем ему бумаги и все обсудим. В углу комнаты стоял изящный шкафчик, вещица в стиле рококо времен Людовика XV. С помощью тайной пружины одна из задних панелей отъезжала в сторону и открывала углубление в стене. где де Бац прятал все компрометирующие бумаги. У Андре-Луи был второй ключ от хитрого шкафчика. В нишу за ним он и положил теперь драгоценные документы. За сим молодой человек отправился с визитом к шевалье де Помеллю на Бург-Эгалите, - но не для того, чтобы сообщить о своем успехе в Блеранкуре, как полагал де Бац. Андре-Луи погнало туда нетерпение и тревога, вызванные отсутствием прямых известий от мадемуазель де Керкадью. Он не сомневался, что за время его отсутствия кто-нибудь из курьеров его высочества побывал в Париже и привез долгожданную весточку, о которой Андре просил Алину в последнем письме. Де Бац отпустил его без разговоров. Возможно, барон даже составил бы другу компанию, если бы не неотложные дела, возникшие в результате успешного завершения миссии Андре-Луи в Блеранкуре. Нужно было срочно подготовить агентов к новой подстрекательской кампании, которая должна была нчаться в ближайшие дни, как только взорвется привезенная Андре-Луи бомба, и де Бац не хотел терять ни минуты. С наступлением темноты, когда Андре-Луи вернулся, барон все еще был занят. Но, несмотря на увлеченность работой, которая занимала и ум, и руки барона, от него не ускользнуло необыкновенно удрученное состояние, в котором молодой человек вернулся домой. Прежний пыл , казалось, совершенно покинул Андре-Луи; о традостного возбуждения, пьянящего предчувствия близкой победы не осталось и следа.. Поначалу де Бац истолковал эти симптомы неверно. - Ты переутомился, Андре. Надо было тебе оставить Помеля назавтра. Андре-Луи сбросил плащ и шагнул к пылающему в камине огню. Он положил руку на каминную полку и опустил на руку голову. - Я не устал, Жан. Я разочарован. Я спешил в Париж с такой надеждой на долгожданное письмо от Алины! К этому времени оно уже должно было бы меня ждать. А там - ничего. - Так вот почему ты так торопился повидать Помеля! - Это превосходит всякое разумение. Два посыльных прибыли из Гамма с тех пор, как Ланжеак отвез туда мое письмо. И все же от Алины - ни слова. - Андре резко повернулся к барону лицом. - Боже мой! Знаешь, Жан, я, кажется, больше не в состоянии этого вынести. Уже скоро год, как мы расстались, и за это время я не получил от нее ни строчки. Я был терпелив, я пытался занять ум тем, что должно было делать. Но в глубине души все время жила эта боль, эта мука. - Он помолчал, потом безнадежно махнул рукой. - Ох, разговоры тут не помогут. Де Бац бросился утешать друга. - Мой дорогой Андре, молчание мадмуазель де Керкадью, возможно, объясняется страхом за тебя. Подумай, если письмо попадет не в те руки, оно может тебя выдать. - Я думал об этом. Поэтому и просил в последнем письме хотя бы о двух строчках под ее инициалами. Просил определенно, настойчиво. Алина не могла оставить без внимания такую просьбу. Это совсем на нее не похоже. - И все же ее молчанию наверняка есть простое объяснение. А пока утешай себя тем, что мадмуазель де Керкадью здорова. Почти каждый посыльный, прибывающий из Гамма, уверяет, что у нее все благополучно. Ланжеак видел ее как раз перед своим последним приездом в Париж два месяца назад. Эта мысль должна бы немного успокаивать тебя. - Но не успокаивает. В свете этого молчание Алины выглядит еще более странным. - Андре-Луи твернулся к камину и снова уткнулся лбом в руку. - Не поддавайся хандре, малыш. Ты устал, а, уставши, мы все становимся пессимистами и начинаем бояться неведомо чего. Повторяю, ты знаешь, что у девушки все благополучно Пусть эта мысль тебя поддерживает. Ведь осталось совсем немного. Скоро, очень скоро ты будешь иметь счастье видеть не каракули своей невесты, а ее саму. Ты услышишь все, что она хочет тебе сказать, собственными ушами. Боже, малыш, я просто завидую радости которая тебя ждет. Думай о встрече. Остальное - ерунда. Андре-Луи выпрямился и попытался улыбнуться, но его усилия не вполне увенчались успехом. - Спасибо, Жан. Ты - славныйый малый. Но меня мучит недоброе предчувствие. Возможно, его породило разочарование. - Предчувствие? Ба! Оставь предчувствия старухам и пойдем поужинаем. У меня припасено несколько бутылочек гасконского вина, такого же хорохористого, как я сам. Оно раскрасит твое будущее самыми радужными красками. Но дурные предчувствия не всегда бывают напрасными. Барон не знал, что в этот час в Париж прибыл маркиз де Ля Гиш, который привез с собой доказательства правоты Андре-Луи. Глава XLII. Благодарность принца Де ля Гиш пришел на улицу де Менар на следующее утро, в девять часов. К этому времени де Бац и Андре-Луи закончили завтрак и, сидя за столом, обсуждали неотложные дела, которые необходимо было переделать в ближайшие часы. Они уже отправили Камилю Демулену записку с просьбой прийти как можно скорее. Андре-Луи собирался ознакомить Демулена со своими заметками и посоветоваться, в какой форме их лучше обнародовать - в виде статьи в "Старом Кордельере" или в виде тезисов, которые лягут в основу обличительной речи Дантона, произнесенной с трибуны Конвента. Неожиданный приезд маркиза застиг приятелей врасплох и на время отвлек их мысли от всепоглощающей темы. Де Бац бросился обнимать старейшего своего помощника, которого не видел уже несколько месяцев - с тех самых пор, как Ля Гиш оправился служить монархии на другом фронте. - Ля Гиш! Откуда бы ты ни свалился, ты не мог появиться более кстати. Ты приехал как раз вовремя, чтобы приложить руку к великому триумфу, который мы так долго готовили. Какой добрый ангел тебя прислал? Теплота приема на миг рассеяла мрачность маркиза. На его бледном хищном лице на миг появилась улыбка, но тут же растаяла, словно ее и не было. - Вижу, вы ничего не слышали, - сказал он. Его серьезный и мрачный тон поразил обоих друзей. - О чем не слышали? - тревожно спросил де Бац. - Прошлой ночью арестовали Помеля. По приказу комитета общественной безопасности. Все его бумаги попали в руки комитета. Если бы я прибыл в Париж часом раньше, меня схватили бы вместе с ним, поскольку первым делом я отправился на Бург-Эгалите - доложить о событиях за границей. Я только что из Брюсселя. Маркиз сбросил плащ и пристроил его на стуле вместе с конической шляпой6, украшенной трехцветной кокардой. Он стоял перед бароном и Андре - высокий, стройный и элегантный в темно бордовом сюртуке, темных лосинах и высоких сапогах. Роскошные волосы цвета бронзы были перехвачены сзади черной шелковой летной. Де Бац на мгновение застыл, словно изваяние, потрясенной иоиспуганный мрачной новостью. Он быстро прикидывал в уме, какие последствия может повлечь за собой этот арест Оба его поммозника с тревогой наблюдали за лицом барона. Наконец де Бац вздохнул и характерно пожал плечами. - Не повезло Помелю. Но на войне как на войне. Тот, кто пускается в подобные предприятия, всегда должен опасаться провала. Я, видит Бог, в любой момент готов сложить голову. Но я работал осторожнее старика Помеля. Сколько раз я напоминал ему, что не следует терять бдительности. Его неосмотрительность долго оставалась безнаказанной, его беспечность росла и вот... - Барон снова пожал плечами. - Бедняга! - В последнее время удача совсем от нас отвернулась, - мрачно пожаловался ля Гиш. - Тулон пал. - Это старая весть. Мы узнали ее три недели назад, и уже успели примириться с ней. Тулон потрерпел поражение, но это может подхлестнуть восставших роялистов в Вандее. Поражение в одном месте может уравновеситься победой в другом. Но ля Гиш не был склонен разделить оптимизм друга. - Насколько мне дано судить, восстание в Вандее закончится так же, как и в Тулоне, и в любом другом месте, где сражаются за дом Бурбонов. - Нет причин для таких опасений, - вмешался Андре-Луи. - Во всяком случае, восстание, которое вскоре поднимется в Париже, едва ли потерпит поражение. - И он вкратце обрисовал положение Ля Гишу. Лицо маркиза немного прояснилось. - Ей-богу, это первая хорошая новость, которую я услышал за последние несколько недель. Первый луч света в царстве мрака. Он придвинул стул и сел у огня, протянув руки к пламени. Январское утро выдалось промозглым. Ночью похолодало, и солнце еще не рассеяло морозный туман, повисший над городом. - Полагаю, среди бумаг Помеля не было ничего компрометирующего вас? Де Бац покачал головой. - Ничего. Помель был человеком д'Антрага. Я работал независимо. В противном случае мне ни за что бы не удалось так долго носить голову на плечах. - Ты ничего не можешь сделать для бедняги, Жан? Он мой старый друг и верно служил делу. Ради него я бы с радостью пошел на риск. - Попробую. Возможно, мне удастся его выкупить. Я выкупил уже очень многих. Но беда в том, что почти все члены Конвента, которые работали со мной, в настоящий момент сами дожидаются гильотины. Хотя остался еще Лавикамтерье и Юйе из комитета общественной безопасности. Я увижусь с ними сегодня в Тюильри и посмотрю, что можно будет сделать. Барон сел. Андре отодвинул стул от стола и последовал его примеру. - Вот незадача! - посетовал он. Еще несколько дней м вопроса об аресте Помеля просто не возникло бы. Да, не повезло. - Не повезло, - согласмлся маркиз, развернувшись в кресле, чтобы видеть лица обоих собеседников. - Но я подозреваю, что наше везение соответствует нашим заслугам. Так что это и не везение вовсе, а естественное следствие наших поступков. - В его тоне было столько желчи, что неприятно пораженный де Бац возразил ему довольно резко. - О, нет. Тут я с тобой не согласен. Временами судьба довольно жестоко над нами насмехается. Наше усердие заслуживает лучшего. - О, я говорю не о вас и не о горстке преданных делу людей, которые рискуют жизнями здесь, в Париже. Я имел в виду этого толстого дурака в Гамме. - Бог мой, Ля Гиш! Ты говоришь о регенте! - Который однажды может стать королем Франции. Я вполне отдаю себе в этом отчет. Де Бац нахмурился. Трудно сказать, чего было больше в его взгляде - негодования или недоумения. - Ты, часом, не стал ли санкюлотом? - Было у меня такое искушение, когда пал Тулон. Андре-Луи, во многом разделявший чувства барона, воскликнул досадой: - Тулон! Дался вам этот Тулон! Никак не идет он у вас из головы. Но вы же не будете отрицать, что там фортуна сыграла с нами злую шутку? - Буду. Злую шутку сыграл с нами граф Де Прованс. Ответственность за наше поражение я возлагаю только на него. - На регента? Но это безумие! Ля Гиш скривил губы. - Вот как? Безумие? А вам известны факты?Вы знаете, что защитники Тулона несколько месяцев ждали приезда принца? Они хотели, чтобы он возглавил войска. Моде отправлял к его высочеству курьера за курьером. Уговаривал, торопил, объяснял, насколько присутствие принца воодушевит тех, кто поднял ради него королевское знамя. - Но в конце концов он же поехал, - напомнил Андре-Луи. - Поехал, но так и не доехал. Было уже слишком поздно. Он отправился в Тулон в тот самый момент, когда роялисты, устав сопротивляться, смирились со своим поражением. Их обескуражило полное безразличие принца к героизму своих сторонников и к их страданиям. Об этом безразличии весьма красноречиво свидетельствовало отсутствие главы дома, под знаменем которого они шли умирать. И воля к победе постепенно покинула их. Речь маркиза произвела на друзей сильное впечатление. Однако барон все же попытался защитить своего принца. - Вероятно, он просто не мог уехать из Гамма раньше. Как можно судить его, не зная причин задержки? - Вышло так, что я их как раз знаю. Регента в Гамме удерживала женщина. Банальная любовная связь оказалась для этого неповоротливого кретина важнее долга и всей крови, которая за него лилась. - Вы сошли с ума! - Не теперь. Когда я сделал это открытие, то и впрямь едва не обезумел. Но с тех пор прошло время и я успел осознать, что важен не человек, а идея. Идея - все, а человек - ничто. Только об одном я до сих пор жалею. О том, что не пристрелил жирного негодяя, когда выяснил причину, удерживающую его от выполнения священного долга. Сплетники оказались тысячу раз правы. Пока роялисты истекали кровью и умирали за короля в Тулоне, глава царского дома не мог найти в себе силы покинуть нежные объятия мадмуазель де Керкадью. Вероятно, он искал там утешения после измены госпожи де Бальби. Говорят, она нашла себе в Брюсселе русского любовника. Маркиза передернуло от отваращения. Он гневно пожал плечами, резко развернулся вместе с креслом к камину и снова протянул руки к пламени. В комнате за его спиной повисла противоестественная тишина. Только тихое звяканье севрских часов, отметивших половину десятого, нарушило это жуткое безмолвие. Де Бацу покзалось, будто невидимая рука сжала ему сердце. Он застыл в кресле, глядя прямо перед собой, и боялся повернуть голову в сторону Андре-Луи, который сидел справа от барона на расстоянии вытянутой руки. При звуке имени Алины Андре-Луи дернулся, словно от удара. Теперь он сидел неестественно прямо, как мраморное изваяние, и бледность его лица действительно не уступала белизне мрамора. Несколько мгновений никто не произносил ни слова. Потом маркиз почувствовал, что происходит нечто странное, обернулся и озадаченно посмотрел сначала на одного, потом на другого. - Какая муха вас укусила? Этот вопрос рассеял чары, которые сковывали Андре-Луи. Он поднялся н а ноги и застыл в напряженной позе с неестественно прямой спиной. - Злой язык - признак жестокого сердца, - произнес он очень медленно, холодным язвительным тоном. - Я слушал вас с растущим недоверием, господин маркиз. Последнее низкое лживое утверждение доказывает никчемность остальных ваших слов. Теперь и ля Гиш, и де Бац тоже казались на ногах. Барон впервые в жизни по-настоящему испугался. Ла Гиш с заметным усилием обуздал свой гнев. - Моро, вы, должно быть, потеряли рассудок. Я не потерплю подобных выражений ни от одного человека в мире. - Я отдаю себе в этом отчет. Я - к вашим услугам. Де Бац бросился вперед и вклинился между ссорящимися. - Стойте! Что такое? черт побери! Сейчас не время для личных ссор. Дело превыше всего... - Есть кое-что, что я ставлю превыше дела, Жан, - перебил его Андре-Луи. - Честь мадмуазель де Керкадью, которую запятнал этот лжец. Ля Гиш шагнул вперед. - Ах, так! Рarbleu! Пусть во Франции идет революция. Но все революции в мире... - Остановитесь! Ради Бога, остановитесь! - Барон стиснул локоть маркиза. - Послушайте минутку, вы оба! Слушайте, я сказал! Ля Гиш, вы не понимаете. вы не знаете, что говорите... - Не знаю, что говорюю? - Ля Гиш надменно вскинул и посмотрел на барона сверху вниз. - Тысяча чертей, Жан! Ты тоже плагаешь, что у меня злой язык? Разве я похож на человека, который с легкостью запятнать честь женщины? - Судя по вашим словам, так оно и есть, - огрызнулся Андре-Луи, сверкнув глазами. Де Бац поспешно заговорил, стремясь предотвратить новую провокацию. - Вы послушались разговоров, сплетен, скандальных слухов, которые всегда есть вокруг имени принца... - Послушался скандальных сплетен, вы говорите? Я похож на разносчика сплетен? Я говорю то, что знаю. Эти разговоры, эти слухи действительно ходили в Тулоне, когда я там был. Опасаясь вреда, который они могли нанести делу Мосье, Моде отправил меня в Гамм сообщить принцу, что он должен немедленно приехать, или его честь невозможно будет спасти. По приезде я стал выпытывать правду у д'Антрага, и д'Антраг не смог отрицать, что эти слухи обоснованы. Но это еще не все. Я потребовал, чтобы меня немедленно отвели к регенту. Я был в таком негодовании, что д'Антраг побоялся мне отказать. Мы застали принца врасплох в объятиях женщины. Говорю вам, я видел его собственными глазами. Я ясно выразился? Я нашел его в объятиях мадмуазель де Керкадью, в комнате мадмуазель в гостинице "Медведь". Де Бац уронил руки, отшатнулся и застонал. При виде лица Андре-Луи жалость едва не задушила барона. - Вы говорите, что видели... вы видели... - Андре-Луи не смог повторить слова маркиза. Голос, только что такой холодный и жесткий, внезапно сорвался. - О, мой Бог! Это правда Ля Гиш? Правда? Неожиданный переход от гнева к горю, от угроз к мольбе поразил маркиза. Он отбросил свое негодование и ответил серьезно и торжественно: - Бог мне свидетель, это истинная правда. Разве стал бы я порочить честь женщины? Несколько мгновений Андре-Луи смотрел на него пустыми глазами, потом закрыл бесцветное лицо трясущимися руками, колени его подогнулись, и он снов упал на стул. В памяти всплыла сцена, подтверждающая этот ужасный рассказ. Андре-Луи снова очутился в Кобленце, в гостиной "Трех Корон". Перед ним стояла госпожа де Бальби и предостерегала от опасности, которую таит в себе интерес его высочества к Алине, и о намерении ее высочества взять Алину с собой в Турин. Андре вспомнил, как пылко, чуть ли не гневно осуждала его Алина, когда он подверг сомнению уважение, которое высказывал девушке Мосье. И он, жалкий глупец, так и не сделал вывода, со всей очевидностью вытекающего из этой пылкости! Он вспомнил сцену в комнате принца в Гамме, когда Мосье набросился на брата, чтобы устранить все препятствия для отъезда Андре-Луи в Париж. Теперь, в свете ужасного открытия, совершенного Я Гишем, поведение его высочества было совершенно понятным. Теперь ясно, почему Алина ни разу не написала ему за все эти месяцы, почему не вняла последней настойчивой просьбе прислать ему хотя бы две строки, написанные ее рукой. Андре-Луи закрыл лицо руками и зарыдал: - Этот слизняк! Этот мерзкий жирный слизняк осквернил мою белую чистую лилию! Ля Гиш отпрянул. Его лицо исказилось от ужаса. Он бросил вопросительный взгляд на де Баца, словно желая получить ненужное уже подтверждение. - Они были помолвлены, Ля Гиш. Маркиза охватило мучительное раскаяние.. - Андре! Мой бедный Андре! Я не знал. Простите меня. Я не знал. Андре-Луи молча махнул рукой, закрывая тему. Н маркиз все никак не мог прийти в себя. Его ястребиное лицо потемнело от гнева и боли. - Что за принцу мы служим! Вот за кого мы гибнем! Какая последовательность в поступках! Он не мог присоединиться к тем, кто сражался за него в Тулоне, потому что преследовал женщину, принадлежащую человеку, который сражался за него в Париже. Вот она, благодарность принца! Знай я все это в Гамме, я, определенно пристрелил бы жирного мерзавца. Ля Гиш воздел руки к потолку, словно призывал в свидетели небо за ним, потом с поникшими плечами повернулся к камину и мрачно уставился на огонь. Де Бац пересек комнату и ласково обнял Андре-Луи за плечи. Но слова не шли барону на ум. Его горе было глубоким и искренним, но к нему примешивалась досада. Эта ужасная новость пришла так несвоевременно! Она вывела Андре-Луи из строя в тот момент, когда им необходимы все его способности, вся его энергия. - Андре1 - тихо позвал он. - Мужайся, Андре! Андре-Луи выпрямился.. - Уйдите, - попросил он. - Оставьте меня оба. Де Бац посмотрел на него, потом перевел взгляд на маркиза, который повернул к ним голову. Они разом вздохнули и тихо вышли из комнаты, оставив Андре-Луи наедине с его горем. Глава XLIII. На мосту Де Бац провел утро в Тюльри с Ла Гишем, известным революционным чиновникам под именем гражданина Севиньона.. Они пытались использовать все свое влияние, чтобы добиться освобождения шевалье де Помеля. Но их усилия не увенчались особым успехом. Лавиконтри, на которого де Бац рассчитывал в первую очередь, заявил, что в это дело вмешиваться опасно. Улики, оказавшиеся в распоряжении комитета общественной безопасности, насколько он понял, исчерпывающе доказывают вину Помеля. А с ними уже ознакомился Сен- Жюст, кровожадность которого стала притчей во языцех. Едва ли оставит без внимания побег несчастного агента. Но тем не менее Лавиконтри осторожно обещал посмотреть, что можно будет сделать. Сенар, секретарь Комитета и еще один ценный тайный союзник барона, тоже обещал сделать все возможное, что позволит ему собственная безопасность. Но и по его мнению Сен-Жюст был неодолимым препятствием. - Хорошо, хорошо, - сказал де Бац - По крайней мере постарайтесь отложить суд над Помелем. Посмотрим, что принесут нам следующие несколько дней. Когда они с ля Гишем шли по холодным сырым улицам, барон высказался более определенно: - Если мы сумеем выиграть несколько дней, неодолимое препятствие будет устранено. Тем не менее на улицу Менар вернулись в далеко не радостном настроении. Андре-Луи сидел у камина, упираясь сапогами в решетку и подперев кулаком подбородок. Огонь почти догорел. Когда де Бац и Ла Гиш вошли, Моро обернулся и тут же снова уставился на гаснущее пламя. Друзей поразило серое, внезапно постаревшее, искаженное болью лицо Андре-Луи. Де Бац подошел и положил руку ему на плечо. - Ну-ну, Андре, прекрати травить себя. Я знаю, как тебе плохо, но надо набраться мужества и переключиться на то, что нам еще предстоит. Займи свой ум, это помогает. - Мне уже ничто не предстоит, всему конец. - Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Конечно, это тяжелый удар, но молодость поможет тебе его вынести. Направь мысли на что-нибудь другое. О, я знаю жизнь, Андре, я постарше тебя, набрался кое-какого опыта и знаний о человеческой душе. Тебе необходимо отвлечься, а ничто не отвлекает лучше, чем работа. Андре-Луи удивленно посмотрел на барона и горько рассмеялся. - Работа? Какая работа? - Та, что нам предстоит. Я послал за Демуленом - ему следовало бы уже появиться - и, когда он придет... - Говорю тебе - все кончено, - перебил его Андре-Луи. - Реставрация престола меня больше не интересует. - Клянусь честью, на его месте я сказал бы то же, - произнес Ла Гиш. Де Бац оставил Моро и, медленно подойдя к окну, вздохнул. - Ах, если бы это проклятое известие дошло пораньше, перед его отъездом в Блеранкур!.. - Барон выразительно рубанул воздух кулаком. - Это было бы губительно для дела его высочества, не так ли? - продолжил за него Андре-Луи. - Естественно, - ответил маркиз. - И я не стал бы вас винить. Моро снял ноги с решетки и вместе со стулом повернулся к друзьям. - Спасибо, Ла Гиш, вы меня порадовали. - Порадовал? Это еще почему? - спросил барон, которому не понравились ни тон, которым была произнесена последняя фраза, ни выражение лица молодого человека. - Что ты этим хочешь сказать? - Если я вообще хотел что-то сказать. Ладно, Жан, ближе к делу. Демулен уже заходил, пока вас не было. - Так ты уже отдал документы? Отлично, отлично, нельзя терять времени. Что он сказал? Был в восторге? - Об этом деле я не упоминал. - Как? Но тогда... - Барон нахмурился. - Ты не отдал документы? Но ты представляешь себе, как это опасно - хранить их при себе? До Сен-Жюста в любую минуту могут дойти новости из Блеранкура. Андре-Луи снова резко и невесело рассмеялся. - На этот счет можешь не тревожиться, опасности никакой. Сен-Жюст ничего не найдет. Документы там. - И он показал на камин. Барон подбежал и уставился на горку черного пепла. Потом грубо выругался и спросил хриплым от волнения голосом: - Ты сжег их? Ты сжег наши доказательства? Плоды стольких трудов? - Вас это удивляет? - Андре-Луи резко встал, опрокинув стул. - Только не меня, - ответил Ла Гиш. Побагровевший барон набросился на маркиза: - Боже мой, да ты понимаешь, что именно он сжег? Он сжег улики, которые отправили бы Сен-Жюста на гильотину и навлекли проклятие на всех сторонников Робеспьера! Он сжег весь наш труд - вот что он сжег! Погубил плоды многомесячной работы, сделал ее всю бесполезной! - Барон грозно повернулся к Андре-Луи. - Нет, это немыслимо! Ты не мог так поступить! Ты не посмел бы этого сделать! Ты меня дурачишь! Ну же, скажи, что это выдумка. Наверное, ты и правда об этом подумал и решил показать нам, как мог бы отомстить. - Я сказал и я это сделал, - холодно ответил Андре-Луи. Де Бац прямо таки затрясся от гнева, сделал движение, будто собираясь замахнуться кулаком, а потом вдруг как-то сразу весь сник. - Какой же ты негодяй. Ты не имел права уничтожать эти бумаги. Они принадлежали не только тебе, а всем нам. - Он тоже не имел права красть чужую невесту. - Боже всемогущий! Ты сведешь меня с ума! Чужая невеста! Регент и твоя невеста! Что важнее - они или будущее целой нации? Разве дело в одном только регенте? - Что регент, что его семья - мне все едино, - сказал Андре-Луи. - Тебе все едино? Глупец! Как ты можешь так говорить, когда речь идет о судьбе монархии? - Монархия - это дом Бурбонов. Дурная услуга, которую я оказал Бурбонам, не идет ни в какое сравнение с той подлостью, которую устроил мне один из них. Вред, который я нанес их делу, можно исправить. Вред, который нанес мне глава дома Бурбонов, тот самый человек, ради которого я трудился и рисковал жизнью, не исправить никогда. Могу ли я служить ему после этого? - Оставить службу - ваше право, - тихо и печально ответил Ла Гиш. - Но вправе ли вы уничтожать то, что принадлежало не только вам? - Не только мне? А разве не я обнаружил и собрал эти документы? Разве не я ежечасно рисковал собственной головой, чтобы посадить на трон это ничтожество - графа Прованского? И вы еще говорите, что бумаги не мои. Впрочем, мои они или не мои, но их больше нет. Финита ля комедия. В ярости и отчаянье де Бац только и мог, что поносить компаньона: - Ах, паршивец! Просто негодяй! Вот-вот уже все должно было успешно разрешиться, а ты в припадке злобы все разрушил, не оставил никакой надежды. Все наши труды насмарку, все жертвы были напрасны. Шабо, Делоне, Жюльен, братья Фреи, Леопольдина, наконец! Маленькая Леопольдина, о которой ты так пекся. Боже мой, все прахом! Все бросить в жертву на алтарь обиды! Проклятье. И все потому... - Довольно уже, - прервал его восклицания Андре-Луи. - Этого достаточно. Когда немного успокоишься, ты, возможно, поймешь... - Что пойму? Твою низость? - Мучение, толкнувшее меня на этот поступок. - Моро устало провел ладонью по лбу и хрипло продолжал: - Жан, если какое-то соображение и могло меня удержать, то это мысль о том, каким это для тебя будет ударом. Но в ту минуту я об этом не подумал. Мы были хорошими товарищами, Жан, и мне жаль, что все так вышло. - Можешь убираться со своими сожалениями к дьяволу! - рявкнул де Бац. - Там тебе самое место! - Он было замолчал, но распиравшая его ярость все требовала выхода, и барона вновь понесло: - Вот что происходит, когда полагаешься на человека, способного хранить верность только себе самому. Сегодня он роялист, завтра революционер, потом снова роялист - смотря по тому, что более выгодно для него лично. Единственной, в чем ты последователен, - это твое вечное амплуа Скарамуша. Бог мне свидетель, я не понимаю, почему до сих пор не убил тебя. Скарамуш! - с бесконечным презрением повторил он и наотмашь ударил Андре-Луи по щеке. Ла Гиш мгновенно оказался рядом, схватил барона за руку и оттеснил его от Моро. Андре-Луи задышал чаще, на бледной-бледной щеке отчетливо проступил красноватый след пятерни. Но Моро только грустно усмехнулся. - Это не важно, Ла Гиш. Несомненно, он по-своему прав, как и я по-своему. Последняя реплика только сильнее распалила гасконца: - А, так мы подставляем другую щеку! Сладкоречивый моралист! Грошовый мыслитель! Убирайся на свои подмостки, шут! Прочь от меня! - Уже ухожу, де Бац. Хотелось бы расстаться иначе, но не судьба. Я сдержу удар в память о тебе. - Андре-Луи двинулся к двери. - Прощайте, Ла Гиш. - Минуточку, Моро! - крикнул маркиз вдогонку. - Вы куда сейчас? Но Андре-Луи не ответил. Он и сам не знал, куда идти. Закрыв дверь, он вышел, пошатываясь, в прихожую, снял с крючка плащ, надел шляпу и, взяв шпагу, спустился по лестнице. Во внутреннем дворике его арестовали. Как только Моро показался из дома, в ворота вошел человек в тяжелом плаще и круглой шляпе. За ним шагали два полицейских. Но и без эскорта в человеке невозможно было не узнать шпиона. Он преградил Андре-Луи дорогу и пристально всмотрелся ему в лицо. - Ты здесь живешь, гражданин? Твое имя? - Андре-Луи Моро, агент комитета общественной безопасности. Однако упоминание грозного комитета незнакомца не смутило. - Покажи твою карточку. Андре-Луи протянул ему требуемое удостоверение, незнакомец взглянул на документ и кивнул своим спутникам. - Ты-то мне и нужен. Вот ордер на арест. - Он помахал перед носом Моро какой-то бумажкой. - В чем меня обвиняют? - справившись с секундным замешательством, осведомился Андре-Луи. Человек в тяжелом плаще, не удостоив арестованного ответом, повернулся спиной. - Ведите за мной, - бросил он своим людям. Андре-Луи больше ни о чем не спрашивал и не протестовал. Он не сомневался в причинах ареста. До Сен-Жюста дошли наконец известия из Блеранкура, и народный представитель ответил быстрым контрударом. А документы, которые в это время должны были бы находиться в руках Демулена и которыми Андре-Луи мог бы парализовать всякую активность Сен-Жюста, оправдание несанкционированной деятельности Моро в Блеранкуре, превратились в горку пепла, над которой, должно быть, все еще бушует наверху де Бац. Ситуация, нелепая до слез, - подумал Андре-Луи и рассмеялся. Его мир рухнул. Арестованного провели через сады Тюильри, по набережной и Новому мосту к Консьержери. Здесь, в привратницкой, обыскали, но не нашли при нем ничего ценного или важного, кроме часов и нескольких ассигнаций на сумму около тысячи франков. Вещи вернули и повели по темным сводчатым коридорам, вымощенным каменными плитами. В конце концов Моро оказался в одиночной камере, где ему представилась возможность поразмышлять о внезапном и малоприятном конце своей удивительной карьеры. Если Андре-Луи и размышлял о своей участи, то без страха. Боль, разъедавшая душу, привела его разум в такое оцепенение, что думать о конце можно было с полным безразличием. Андре-Луи казалось, что он уже умер. Со странной отрешенностью вспоминал он все, что сделал в Париже начиная с того июньского утра, когда пали жирондисты. Сделанное не пробуждало в нем гордости. Он занимался довольно грязным делом. Если уж называть вещи своими именами, он использовал тактику агента-провокатора. Подлое занятие. Одно утешало - оно как нельзя лучше соответствовало подлости принца, агентом которого и был Моро. Слава богу, теперь всей этой грязи придет конец. Андре-Луи уснет вечным сном и будет наконец свободен. Он изо всех сил старался не думать об Алине - образ, рождаемый мыслями о ней, причинял ему невыносимые страдания. Поздно ночью в замке загремел ключ, дверь распахнулась и в проеме возникли двое. Неверный свет фонаря выхватил из темноты лица незнакомцев. Первый сказал второму несколько слов и, войдя с фонарем в камеру, закрыл за собой дверь. Пройдя к грязному сосновому столу, он поставил фонарь, и Андре-Луи разглядел стройного, элегантного молодого человека с копной золотистых волос и лицом Антиноя. Вошедший с интересом посмотрел на неподвижного Андре-Луи большими, красивыми, добрыми глазами, и лицо его стало суровым. Это был Сен-Жюст. - Стало быть, вот он, тот мошенник, что разыграл в Блеранкуре целую комедию? - проговорил он насмешливо. В охваченной мраком душе Андре-Луи вспыхнула искорка былого Скарамуша. - Да, комедиант я неплохой, вы согласны, мой дорогой шевалье? Сен-Жюст нахмурился, раздосадованный таким обращением, но потом усмехнулся и покачал золотистой головой. - Нет, в комедии вы недостаточно хороши. Надеюсь, в трагедии сыграете получше. Ваш выход - на площади Революции. Пьеса называется "Национальное вырварство". - Автор, я полагаю, стоит передо мной? Но, попомните, пройдет совсем немного времени, и для вас тоже найдется роль в другой пьесе, под названием "Справедливое возмездие, или Попался, который кусался". Сен-Жюст не сводил с Андре-Луи цепкого взгляда. - Вероятно, вы питаете иллюзию, будто вам дадут возможность выступить перед судом. И будто вы сумеете поведать миру о неких фактах, которые раскопали в Блеранкуре? - А это иллюзия? - Полная. Никакого суда не будет. Я уже отдал распоряжение. Произойдет ошибка. Вас по чистой случайности включат в партию приговоренных, которых завтра отправят на гильотину. Ошибка - очень досадная ошибка - обнаружится слишком поздно. - Сен-Жюст замолчал, ожидая реакции на известие. Андре-Луи безразлично пожал плечами. - Какая разница? - Думаете, я блефую? - Не вижу, с какой еще целью могли бы вы прийти сюда и развлекать меня этим разговором. - А вам не приходит в голову, что я, возможно, хочу дать вам шанс? - Я предполагал, что рано или поздно вы об этом заговорите. Сначала блеф, потом торговля. - Да, торговля, если вам так угодно. Но никакого блефа. Вы похитили кое-какие бумаги у Тюйе в Блеранкуре. - Да, украл, а также у Бонтампа. Вы еще не слышали? - Где они теперь? - Вы хотите сказать, что не нашли их? Разве вы не обыскали мою квартиру? - Не валяйте дурака, Моро. - Вкрадчивый до сих пор голос Сен-Жюста приобрел жесткость. - Конечно, квартиру обыскали. Я лично наблюдал за обыском. - И писем не нашли? Какая досада! Любопытно, куда же они подевались? - Мне тоже любопытно, - буркнул Сен-Жюст. - Мое любопытство настолько возбуждено, что я предлагаю вам жизнь и охранное свидетельство в обмен на сообщение о том, где они находятся. - В обмен на сообщение? - В обмен на письма - скажем так. Андре-Луи ответил не сразу. Он задумчиво разглядывал народного представителя. За восхитительным самообладанием Сен-Жюста угадывалась нешуточная тревога. - А! Это совсем другое дело. Боюсь, отдать вам эти письма не в моей власти. - Если вы этого не сделаете, пропала ваша голова. До завтрашней казни осталось несколько часов. - Значит, моей голове суждено пропасть. Ибо, как это ни прискорбно, я не могу отдать вам письма. - Чего вы надеетесь добиться своим упрямством? Письма - это ваша плата за жизнь. Где они? - Там, где вы их никогда не найдете. Тут последовала продолжительная пауза, в продолжение которой Сен-Жюст неотрывно вглядывался в лицо узника. Дышал народный представитель несколько учащенно, румянец на его щеках в желтом свете фонаря несколько потемнел. - Я предлагаю вам единственный шанс, Моро. - Вы повторяетесь, - заметил Андре-Луи. - Стало быть, вы решили ничего мне не говорить? - Я уже все сказал вам, мне нечего добавить. - Что ж, прекрасно, - сказал Сен-Жюст спокойно, но с явной неохотой. - Прекрасно. - Он взял фонарь и пошел к двери, где повернулся и поднял фонарь так, чтобы свет падал на лицо узника. - В последний раз предлагаю: письма в обмен на вашу жизнь. - Как вы утомительны! Убирайтесь к черту. Сен-Жюст поджал губы, опустил фонарь и вышел. Андре-Луи остался один. Он сидел в темноте и говорил себе, что, несомненно, наказан за содеянное справедливо. Потом он снова впал в безразличие ко всему на свете. Он слишком устал. Рано утром тюремщик принес кусок отвратительного черного хлеба и кружку воды. Андре-Луи выпил воду, но к хлебу не притронулся. Потом он уселся на табурет и, вялый и бесчувственный и душой и телом, стал ждать. Не прошло и часа после завтрака - гораздо раньше, чем ожидал Андре-Луи, - тюремщик появился снова. Он придержал дверь открытой и жестом подозвал узника. - Ты должен пойти со мной, гражданин. Андре-Луи посмотрел на часы. Половина девятого. Неурочный час для отправки повозок с приговоренными. Может быть, сначала все-таки суд? Против воли при этой мысли в душе зажегся крошечный огонек надежды. Но он погас, как только Андре-Луи ввели в зал, где обычно совершался последний туалет приговоренных. В пустом помещении был только один человек. При виде его невысокой, крепкой, подтянутой фигуры ф черном платье Моро захотелось протереть глаза. Перед ним стоял де Бац. Барон шагнул ему навстречу. - У меня приказ о твоем освобождении, - сказал он со спокойной серьезностью. - Идем отсюда. Андре-Луи гадал, не сон ли это. Может, он все еще спит в своей одиночке? Уж больно все происходящее напоминало сон. Сумрачный зал в это непогожее январское утро усиливал впечатление нереальности. В каком-то тумане Андре-Луи дошел вместе с де Бацем до привратницкой, где их задержали. Барон протянул стражу бумагу, тот пометил что-то в большой книге и, подняв глаза, ухмыльнулся. - Повезло тебе, парень, что покидаешь нас так скоро и на своих двоих. Обычно отсюда едут с шиком. Ну, счастливо! Друзья вышли на набережную. Над вздувшейся желтой рекой нависло свинцовое небо. Моро и де Бац молча побрели к Новому мосту. Посреди моста устанавливал свою будочку местный шарлатан. Миновав будку шарлатана, Андре-Луи замедлил шаг. - Пора нам поговорить, Жан. Не объяснишь ли ты, как тебе удалось заручиться спутником на этой утренней прогулке? - У меня перед тобой должок, вот и все. Вчера я тебя ударил. Поскольку ты, возможно, захотел бы когда-нибудь получить сатисфакцию, я не мог позволить тебе так быстро отдать концы. Это было бы по отношению к тебе низко и бесчестно. Андре-Луи невольно улыбнулся этой гасконаде. - Так это единственная причина, по которой ты меня вызволил? - Нет, конечно. Есть еще одна. Если угодно, считай, что сделал это в расчете на компенсацию. Барон оперся о парапет и устремил взгляд на воду, бурлившую у опор моста. Посмотрев с минуту вниз, он мрачно и скупо изложил события прошедшей ночи и утра: - Тиссо видел, как тебя вчера увели. Он, конечно, немедленно сообщил нам. Мы не знали, что за этим последует, но понимали, что оставаться на улице Менар небезопасно. Пришлось удирать. Спрятались у Русселя на Швейцарской улице, и вовремя. Я оставил Тиссо наблюдать за домом. Он пришел к нам ночью и сообщил, что через несколько минут после нашего ухода явился сам Сен-Жюст с двумя полицейскими и устроил в квартире обыск, да такой, будто там смерч пронесся. Поскольку ты не отдал документы Демулену, мы не могли бросить Сен-Жюсту вызов, что поставило всех нас в очень опасное положение. Но необходимо было что-то предпринять, и два часа назад я пошел к самому мерзавцу. Он еще валялся в постели, но, увидев меня, очень обрадовался и тут же стал угрожать немедленным арестом и гильотиной, если я не выкуплю свою жизнь и свободу, отдав ему письма, которые ты изъял у Тюйе и Бонтампа. Я только посмеялся. "Вы полагаете, Сен-Жюст, что я отправился к вам домой, не понимая, какой прием меня ждет? Вы думаете, я не принял мер предосторожности? А вы не очень-то умны, Сен-Жюст. Может, вам и удается производдить впечатление человека неглупого, но только на людей еще более недалеких, чем вы сам. Вот вы грозитесь снять с меня голову, но тогда и вам своей не сносить. Одно вытекает из другого с неизбежностью следствия из причины". Это заставило его задуматься. "Вы пришли, чтобы заключить со мной сделку?" - спросил он. "Если бы вы дали себе труд хотя бы секунду как следует пораскинуть мозгами, вы бы поняли, что я не мог прийти сюда ни с какой иной целью, и не стали бы тратить время на пустые угрозы". Ему, кажется, полегчало, несчастному дураку. "Значит, вы принесли мне письма?" "Либо вы чрезвычайно наивны, Сен-Жюст, либо считаете таковым меня. Нет, мой друг, я не принес вам письма и никогда не принесу. Я пришел предупредить вас, только и всего. Если вы не выполните моих требований, эти письма немедленно окажутся в руках Дантона". Угроза повергла его в панику. "Вы не посмеете!" - взревел он. "А почему бы и нет? - спросил я. - Это вы не посмеете отказать мне теперь, когда вам известно, что за отказ придется поплатиться головой. Вряд ли вы питаете иллюзии относительно того, как Дантон распорядится этими письмами. Их опубликование покажет всему миру, что бывший шевалье де Сен-Жюст - истинный отпрыск порочного аристократического рода, из которого он происходит, что он обогащается за счет народа и злоупотребляет своей властью, чтобы избавиться от неугодных ему. И все это он скрывает под мантией добродетели, аскетизма, лицемерно проповедуя чистоту в личной и общественной жизни. Славная история, Сен-Жюст. Особенно, если человек, который ее расскажет, будет располагать необходимыми доказательствами". Он бросился на меня словно тигр, вцепился обеими руками в горло. Пришлось утихомирить его пинком в живот и предложением обойтись без насилия. Он немного пришел в себя, сел на скомканную постель, как был, полуодетый, и попытался со мной договориться. Сначала нес всякую чепуху, потом заговорил более разумно. Я мог бы получить все, что угодно в обмен на письма. Но я только покачал головой. "Я не доверяю вам, Сен-Жюст. Я знаю, что вы из себя представляете. Вы низкий, бесчестный негодяй, и только глупец способен полагаться на ваше слово. Так что это вам придется положиться на мое слово. И другого выхода у вас нет. Выполните мои требования, и даю вам слово чести: ни один человек никогда не увидит этих писем. Можете считать, что они все равно что уничтожены, и спать спокойно. Но отдавать их вам я не стану, поскольку в этом случае у меня не будет никакой гарантии, что вы честно выполните условия игры. Другими словами, я сохраню их, чтобы поощрить вашу честность". На этом разговор, конечно, не кончился. Мы препирались еще почти полчаса. Но в конце концов он сдался. Ясно, что этим и должно было все кончиться. Выбора у него не было. Он предпочел рискнуть и довериться мне, ведь я дал ему понять, что в противном случае бумаги немедленно попадут к Дантону, а этого он допустить не мог. В итоге он согласился ничего не предпринимать против меня и выдать мне приказ о твоем освобождении и охранное свидетельство, чтобы ты мог беспрепятственно покинуть страну. Они помолчали. Андре-Луи тяжело вздохнул. - Ты поступил очень великодушно, Жан. Я этого не заслужил. - Знаю, - сурово сказал де Бац. - Но я ударил тебя вчера, а мой кодекс чести требует, чтобы я сделал все возможное для сохранения жизни человеку, который имеет основание потребовать от меня удовлетворения. Андре-Луи посмотрел де Бацу в лицо. - Но ты сказал, что у тебя была и другая причина? - Верно. Я спас тебя еще и потому, что хочу попросить тебя взамен о последней услуге нашему делу. - О нет! Ради бога! Я и пальцем не шевельну... - Погоди, крикун! Сначала выслушай, что это за услуга. Возможно, поручение придется тебе по душе. Если нет, я не стану настаивать. Я предлагаю тебе повидать графа Прованского. Он сейчас, должно быть, в Турине, пользуется гостеприимством своего тестя, короля Сардинского. Расскажи ему о том, что здесь произошло, о том, как мы едва не выиграли его дело. А потом расскажи, каким образом победа обернулась поражением и почему. Предложение застигло Андре-Луи врасплох. - Но с какой целью? - У этой истории есть мораль. Может, она послужит ему предостережением. Может, поразмыслив над ней, он сведет знакомство с честью. Пусть узнает, что безответственное пренебрежение ею стоило ему много больше, чем потеря Тулона. Вдруг он станет более достоин положения главы французской монархии? Кто знает, может, когда-нибудь он будет занимать его не только по праву рождения, но и благодаря личным добродетелям. Можешь передать ему, что тебя прислал я. Еще скажи, что, если я остаюсь в Париже, то лишь потому, что верю: этот горький урок не пройдет для него даром. - Барон помолчал, и его темные проницательные глаза вспыхнули, когда он обратил их на своего спутника. - Так ты поедешь? На изможденном лице Андре-Луи появилась улыбка, исполненная бесконечной горечи. - Ты неисправимый оптимист, но я поеду, Жан. Глава XLIV. Отчет представлен Тем, кто любит анализировать ход событий и хитросплетения обстоятельств, из которых складываются узоры человеческих судеб, возможно, будет интересно поразмышлять о том, чем кончилась бы история Андре-Луи Моро, если бы не последнее поручение барона де Баца. В сохранившихся бумагах Андре-Луи ни единого намека, который дал бы возможность предположить, как повернулась бы его судьба. Нет там и каких бы то ни было подробностей о его поездке в Турин. Принимая во внимание, что вся французская граница от Бельгии до Средиземного моря в то время представляла собой сплошной военный лагерь, Андре-Луи должен был столкнуться с немалыми трудностями при ее пересечении. Этот вывод косвенно подтверждается тем, что в столице Сардинского королевства он приехал лишь в начале апреля. Пока Андре-Луи находился в пути, сторонники Робеспьера, судьбу которых он недавно держал в руках, с триумфом победили соперников и стали полновластными хозяевами Франции. Большая голова Дантона скатилась в корзину палача, а Робеспьер при поддержке своих приспешников Сен-Жюста и Кутона основал грозный триумвират, власть которого была абсолютнее власти любого монарха. Реставрация престола еще никогда не казалась столь безнадежно далекой. Турин, первоначальная цель путешествия Андре-Луи Моро, оказался лишь остановкой в пути. Там Андре-Луи узнал, что граф Прованский не нашел при дворе трусоватого тестя постоянного прибежища и после долгих унизительных просьб вымолил разрешение на проживание в Вероне, в Венецианской республике. Это разрешение было получено в результате переговоров, ведомых от имени регента Россией и Испанией, взявшими на себя обязательство вскоре обеспечить его постоянным политическим убежищем. Его высочество получил приглашение Самой Мирной Республики на довольно жестких условиях. Он обязался не предпринимать действий, которые поставили бы под сомнение строгий суверенитет республики. Принятый им титул регента не признавался, и, более того, ему отказывали в почестях, обычно воздаваемых особам королевской крови. Подчинившись этим требованиям, принц взял себе титул графа Лильского и поселился в летней резиденции патрицианской семьи Гаццола, близ капуцинского монастыря в окрестностях Вероны. Состав его маленького двора почти не изменился. В него входили граф д'Аварэ граф д'Антраг, два секретаря, одним из которых был граф де Плугастель, хирург господин Колон и четверо слуг. Прочие придворные, последовавшие за принцем в изгнание, поселились в городских гостиницах. Что до остального, то принц по-прежнему испытывал острую нужду в средствах, отчего ему приходилось вести весьма умеренный образ жизни - обстоятельство отнюдь не радостное для человека, так любившего пиры и увеселения. Получив в Турине эти сведения, Андре-Луи сел на лошадь и снова отправился в путь. Дорога пролегала через Пьемонт и плодородные равнины Ломбардии, которые весна уже покрыла роскошными зелеными коврами. Наконец, в один из апрельских дней он прискакал в прекрасный древний город и спешился во внутреннем дворике гостиницы "Дуэ Торри" на пьяцца деи Синьори. Едва Андре-Луи ступил на землю и передал конюху поводья, как из гостиницы вышла на прогулку дама, одетая в длинный бордовый плащ и широкополую черную шляпу. Увидев Моро, она пошатнулась и замерла как вкопанная на пороге. Андре-Луи поднял глаза и узнал госпожу де Плугастель, хотя лицо ее совершенно побелело и рот приоткрылся. Трудно было определить, чего в выражениии этого лица было больше - изумления или страха. Андре-Луи, конечно, тоже удивился, но поражен не был. Присутствие в городе госпожи де Плугастель казалось вполне естественным, и он собирался свидеться с нею, когда закончит дело, ради которого приехал, но не предполагал встретить ее сразу же. Он снял шляпу и, пробормотав: "Сударыня!" - низко поклонился. В ту же минуту она вышла из оцепенения, промчалась мимо хозяина и вцепилась в путешественника обеими руками. - Андре-Луи! Это вы! - В ее восклицании смешались радость и недоверие. - Андре-Луи! Боже, это действительно Андре-Луи! Неподдельная нежность в голосе графини глубоко растрогала Моро, но, испугавшись, что она сейчас расплачется, ответил намеренно спокойным, ровным голосом: - Я, сударыня. Кажется, мой приезд - большая неожиданность для вас. - Неожиданность? Ты сказал "неожиданность"? О Господи! - Она как будто не знала, плакать ей или смеяться. - Откуда? Откуда ты взялся? - Из Франции, разумеется. - "Разумеется"! Боже мой! Восстал из могилы, а говорит: "Я приехал из Франции, разумеется". Тут уж настал черед и Андре-Луи онеметь от изумления. Графиня взяла его под руку. - Пойдем в дом, - сказала она и едва ли не силком потащила его через порог. Хозяин постоялого двора в недоумении пожал плечами и сказал конюху, что не иначе все французы такие ненормальные. Графиня провела Андре-Луи по темному коридору с неровным полом в просто обставленную, но довольно просторную гостиную. На каменном полу лежал потертый коврик. Потолок был разрисован грубыми фресками, изображающими цветы и фрукты. Скудную мебель темного ореха украшала незатейливая резьба. Высокие окна, увитые буйной вьющейся растительностью, выходили в залитый солнцем сад. Моро остановился в центре комнаты, чувствуя себя неловко под жадным, откровенно счастливым взглядом графини. В следующее мгновение она, к немалому смущению Андре, заключила его в объятия. Она нежно целовала его, повторяя его имя, пока он, уже не на шутку встревоженный, не призвал ее к благоразумию: - Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь! - Не могу с собой справиться, Андре-Луи, не могу! Я считала тебя погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут... - И она расплакалась. - Вы считали меня погибшим? - Андре-Луи внезапно напрягся в объятиях матери. Его быстрый ум мгновенно оценил все, что подразумевало это утверждение. Неожиданно дверь позади них открылась и кто-то сказал недовольным голосом: - Сударыня, я жду уже... - Говоривший осекся и тут же воскликнул: - Господи! Что все это значит? Андре-Луи быстро отстранился от графини и обернулся. На пороге стоял господин де Плугастель. Его брови грозно сошлись у переносицы, во взгляде читалось возмущенное недоумение. Андре-Луи смутился и испугался за мать, но она, поглощенная единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости. - Ты только посмотри, кто это, Плугастель! Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи. - Моро! - с легким удивлением, но, впрочем, довольно равнодушно воскликнул он. Крестник Керкадью для графа ничего не значил, и Плугастель всегда находил привязанность жены к молодому человеку немного смешной. Во всяком случае ее объяснение - она-де знала его с пеленок - казалось графу недостаточно веским. - А мы думали, вы погибли, - добавил граф, закрывая дверь. - А он жив! Живехонек! - воскликнула графиня дрожащим голосом. - Вижу, - сухо отозвался господин де Плугастель. - И бог знает, можно ли ему позавидовать. Андре-Луи, бледный и мрачный, пожелал узнать, как могло возникнуть нелепое убеждение в его гибели и, разумеется услышал ответ, что весть о ней принес в Гамм Ланжеак. - Но вслед за Ланжеаком выехал другой курьер, который знал истинное положение вещей и вез от меня письмо Алине. И я знаю, что он в конце концов добрался до места. - Он добрался, а письмо - нет, - уверенно заявила графиня. - Как же такое возможно, сударыня? Мне сообщили, что письмо доставлено, а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, причем кое-кто из курьеров, с которыми я с тех пор виделся, уверяли, будто письма дошли по назначению. Что за всем этим кроется? Могла ли Алина... - Алина оплакивала твою смерть, - перебила сына графиня. - После рассказа Ланжеака о твоей смерти она ни разу не получила от тебя весточки. В этом можешь не сомневаться. Я могу поручиться, что Алина считала тебя погибшим, как и я. - Но в таком случае... Как же мои письма? - вскричал Андре-Луи, едва ли не в гневе. - Она их не получала. Она бы не смогла промолчать о них. Алина знала о моем... - Графиня запнулась, вспомнив о присутствии супруга, и вместо "горя" произнесла "о моей тревоге". - Но, кроме всего прочего, я знаю, Андре, знаю, что она пребывала в убеждении, что ты мертв. Андре-Луи стоял, свесив подбородок, нервно сжимал и разжимал кулаки. Было во всей этой истории нечто неподдающееся его разумению. Для воссоздания полной картины не хватало нескольких фрагментов. - Как могло случиться, что Алине не вручили письма? - резко спросил он мать и графа де Плугастеля, который хранил надменно-отстраненный вид. Но не успели они раскрыть рта, как Моро обрушил следующий гневный вопрос непосредственно на графа: - Чьи это происки? Вам известно, господин де Плугастель? Плугастель высоко поднял брови. - Что вы имеете в виду? - Вы находились при его высочестве и могли знать обо всем. То, что письма благополучно прибыли в Гамм, не вызывает сомнений. По крайней мере одно из них, то, что вез Ланжеак. Он заверил меня, что передал письмо господину д'Антрагу... Господин д'Антраг... - Андре-Луи вопросительно посмотрел на Плугастеля. - Значит, это дело рук д'Антрага и регента? - Если письма попали к д'Антрагу, их, должно быть, изъяли, Андре, - высказала догадку госпожа де Плугастель. - Я тоже прихожу к такому заключению, сударыня, - мрачно заявил Андре-Луи. Граф возмущенно накинулся на жену за чудовищное, по его мнению, предположение. - Чудовищно не предположение, а сам факт, - возразила графиня. - А то, что это факт, совершенно очевидно. Господин де Плугастель побагровел. - Меняя всю жизнь поражала опрометчивость ваших суждений, сударыня. Но сейчас это переходит всякие границы. И господин де Плугастель разразился пространной отповедью, на которую Андре-Луи не обратил ни малейшего внимания. Он слышал возмущенный голос графа, но в слова не сникал. Посередине речи Андре-Луи вдруг развернулся, выскочил из комнаты и потребовал у хозяина гостиницы лошадь и указаний, как добраться до Каза Гаццола. Доскакав до этой скромной виллы на окраине, Андре-Луи привязал лошадь у ворот и решительно зашагал к двери под увитым зеленью портиком. За приоткрытой дверью был виден небольшой холл.Андре-Луи постучал рукояткой хлыста по панели и, когда на стук вышел слуга, назвался курьером из Парижа. Его появление вызвало переполох. Не прошло и минуты, как в холл тороплива спустился д'Антраг, безукоризненно одетый и величественный, словно встречал посетителя в приемной Версаля. При виде Андре-Луи граф остановился, и выражение его красивого смуглого лица, изрезанного глубокими морщинами, заметно изикнилось. - Моро! - воскликнул он в некотором замешательстве. Андре-Луи поклонился. Он уже полностью владел собой и держался с необыкновенной холодностью. Худое угловатое лицо его было решительным и мрачным. - Ваша память льстит мне, господин граф. Вы, разумеется, считали меня погибшим? Д'Антраг предпочел не заметить насмешки, прозвучавшей в тоне Андре-Луи. Он поспешил дать утвердительный ответ и выразил удовольствие по поводу того, что слухи о гибели господина Моро оказались необоснованными. Затем, быстро оставив скользкую тему, господин граф перешел к расспросам. - Так вы из Парижа, я правильно понял? - Из Парижа. И с чрезвычайно важными известиями.. Взволнованный д'Антраг потребовал подробностей, но Андре-Луи заявил, что нехочет повторять свой рассказ дважды, и пожелал, чтобы его провели сразу к регенту. Д'Антраг проводил его в комнату, которая, если и не превосходила размерами кабинет принца в Гамме, то по крайней мере выглядела более величественно. Мраморные полы, традиционные фрески с купидонами и гирляндами, золоченый кессон... У стены стоял резной секретер и несколько высоких стульев, обитых темной кожей, в центре хорошо освещенной комнаты - стол свитыми ножками, за которым работал регент. Мосье, казалось, прибавил в весе и объеме, но насыщенный румянец на лице несколько потускнел. Тщательно одетый, с напудренной головой, принц носил орденскую ленту Святого Духа и небольшую шпагу. У дальнего конца стола сидел граф д'Аварэ - бледный, хрупкий, блондин. - Господин Моро с новостями из Парижа, монсеньор, - объявил д'Антраг. Его высочество отложил перо и поднял голову. Светлые с поволокой глаза остановились на визитере, отметили дорожную пыль, прямую осанку и стройность худощавой фигуры. - мадмуазельоро? - переспросил он. - Моро? - Это имя пробудило в сиятельной голове какое-то смутное воспоминание. Потом воспоминания нахлынули потоком, и крупное лицо принца пошло багровыми пятнами. Его высочеству стоило немалого труда сохранить ровный тон. - А, Моро! Из Парижа с новостями, говорите? - С важными новостями, монсеньор, - ответил Андре-Луи. - Меня прислал барон де Бац с тем, чтобы я изложил подробности о подрывной кампании, которую мы вели против революционеров, а также рассказал о ступенях, по которым мы добрались до порога успеха. - Успеха? эхом отозвался регент и и порывисто подался вперед. - Успеха, сударь? - Судите сами, ваше высочество, - холодно и официально ответил Андре-Луи и приступил к рассказу. Он начал с падения жирондистов, подчеркнув роль, которую сыграла в этом событии провокационная деятельность людей барона. - Жирондисты были самыми опасными врагами монархии, - пояснил он, - поскольку исповедовали умеренность и благоразумие. Если бы они победили, им, скорее всего, удалось бы сформировать сильное республиканское правительство, которое устроило бы народ. Таким образом, их устранение было огромным шагом вперед. Власть перешла в руки полностью некомпетентных людей. В результате в стране начались разруха и голод. Среди населения стало расти недовольство и склонность к насилию, так что нам требовалось только направить их в надлежащее русло. За эту задачу мы и взялись. Нам предстояло разоблачить продажный негодяев, которым доверял народ, и показать связь между мошенничеством в верхах и страданиями и нуждой простых людей. Андре-Луи коротко описал скандал вокруг Индийской кампании, в который они вовлекли Шабо, Базира и других, менее известных представителей партии Горы, что тут же подорвало доверие ко всей партии. Упомянул он и о подстрекательской деятельности агентов де Баца, усилившей возмущение народа. - Для сторонников Робеспьера настали трудный времена. Этот скандал сильно пошатнул их позиции и лишил якобинцев ореола радетелей о народном благе. Но они оправились от удара. Сен-Жюст, самый способный среди верных сторонников Робеспьера, ринулся в бой и объявил крестовый поход против негодяев, торгующих своими мандатами. На какое-то время утраченное доверие народа к депутатам - сторонникам Робеспьера было восстановлено. Но их репутация уже пошатнулась, и еще один подобный удар, нанесенный в надлежащий момент, сокрушил бы их окончательно. Андре-Луи заговорил о Дантоне и подробно остановился на его умеренности и довольно реакционном настроении, вызванном экстремизмом Робеспьер и Эбера. Упомянув об уверенности де Баца, полагающего, что Дантон приведет Францию обратно к монархии, если его политические соперники будут устранены, Андре-Луи рассказал о мерах, принятых для их устранения, о схватке Дантона с Эбером и о поражении последнего. И во наконец дело дошло до рассказа о действиях самого Андре-Луи, предпринятых для разоблачения продажности, лицемерия и скрытого деспотизма народного кумира Сен-Жюста. Андре-Луи удалось передать регенту свою убежденность в том, что революция не пережила бы падения Сен-Жюста. - Я вернулся в Париж с исчерпывающими доказательствами низости и продажности Сен-Жюста. - Андре-Луи перечислил их и продолжал: - Мы планировали передать документы Демулену с тем, чтобы он для начала напечатал разоблачительную статью в "Старом Кордильере". Затем предполагалось подключить к делу Дантона. Мы рассчиывали, что его атака в Конвенте должна неизбежно сокрушить Сен-Жюста, который потянет за собой Робеспьера, а с ним - и всю Гору. Во главе государства останется Дантон; и ему придется управлять народом, уставшим от революции и утратившим всякие иллюзии относительно революционеров. Андре-Луи сделал паузу. Его слушатели, возбуждение которых нарастало по мере этого ясного повествования, напряженно молчали. Пауза затянулась, и д'Аварэ, не спускавший с рассказчика глаз, сделал нетерпеливое движение. Не менее заинтригованный регент подстегнул Андре-Луи: - И что же, сударь? что же дальше? Более проницательного д'Антрага немало озадачила скованность, с которой держался Андре-Луи. - Вы хотите сказать, господин Моро, что такова сложившаяся на этот день ситуация? - Такая ситуация сложилась как раз перед тем, как я покинул Париж. Мы ликовали, полагая, что неизбежный наш успех возместит потерю Тулона и поражение роялистов на юге. Да, такая победа стоит дюжины побед на поле боя, поскольку она открывает двери для бесприпятственного возвращения монархической партии. Ваше высочество согласно со мной? - Разумеется, мы согласны. Поразительно! Мне едва верится, что после всего пережитого нам выпала наконец такая удача. - Я рад, что вы сознаете неизбежность победы, монсеньор. - Если такая ситуация сложилась накануне вашего отъезда из Парижа, к настоящему времени эта победа уже стала свершившимся фактом, - заметил д'Аварэ. - И скандал, и все, что должно было за ним последовать, безусловно, уже произошло. Андре-Луи обвел присутствующих задумчивым взгляядом. Естественная бледность его лица в последние несколько минут стала пугающей; уголки губ изогнулись в призрачной насмешливой улыбке. - Что такое, сударь? - тревожно вскричал регент. - У вас есть какие-то сомнения в правоте господина д'Аварэ? Но какие тут могут быть сомнения? - Никаких, если бы план, над которым мы трудилис был воплощен в жизнь; если бы оружие победы, выкованное нами было пущено в ход. д'Антраг стремительно шагнул вперед. Регент и д'Аварэ застыли, словно изваяния. Все трое одновременно выдохнули испуганный вопрос: - О чем вы? - Я не побеспокоил бы вас этим отчетом, если бы не просьба барона де Баца, - сказал Андре-Луи, предваряя объяснение. - По возвращении из Блеранкура, где я, рискуя головой, собирал документы, компрометирующие Сен-Жюста, мне стало известно, что, пока я играл со смертью в Париже, глава королевского дома, ради которого мы старались, воспользовавшись моим отсутствием, соблазнил мою невесту. Только сегодня утром, по прибытии сюда, я узнал всю глубину его вероломства. Чтобы устранить препятствия, которые неизбежно должны были возникнуть на пути к его низким целям, этот бесчестный принц не постеснялся распространить слухи о моей смерти и перехватить письма, доказывающие обратное. Невероятная история, не правда ли, господа? Пораженные слушатели не произнесли ни звука. Андре-Луи бесстрастно продолжал: - Когда я сделал это открытие, то пришел к выводу, что правление столь низкого и вероломного человека не принесет стране ничего хорошего. Поэтому я бросил в огонь документы, которые должны были уничтожить Робеспьера и иже с ним и открыть дорогу скорому возвращению вашего высочества во Францию. Вот и весь мой отчет, господа, - заключил Андре-Луи бесстрастно. - Повторяю, я не не потрудился бы приехать сюда, если бы барон де Бац не посчитал, что вашему высочеству следует знать эту историю. Барон увидел в ней мораль, которую, как он надеется - поскольку остается у вас на службе - ваше высочество тоже сумеет распознать. Возможно, уяснив ее себе, ваше высочество научится вести себя достойнее, чтобы соответствовать своему высокому предназначению. - Как вы смеете! - Гневно воскликнул д'Аварэ, вскочив с места. - О, нет, это не мои слова. Они принадлежат господину де Бацу. Сам я никаких надежд на этот счет не питаю. Если я не никогда не обманывался по поводу благодарности принцев, то на счет их чести у меня еще оставались какие-то иллюзии, иначе я никогда бы не стал рисковать жизнью, пытаясь вернуть вам трон. Но в том, что человек не способен идти против собственной природы я не сомневаюсь ни на минуту. - Андре-Луи пожал плечами и умолк. Его взгляд медленно скользнул по лицам присутствующих, губы скривились в непередаваемом презрении. Регент откинулся назад, тело его обмякло, лицо побледнело так, что обесцветились даже губы. Д'Аварэ с горящими глазами и пунцовым лицом оставался стоять в прежней позе. Не изменился в лице лишь д'Антраг. Он приблизился к Андре-Луи и смерил его злобным прищуренным взглядом. - Негодяй! Мало того, что вы совершили чудовищное преступление, так вы посмели еще явиться сюда и похваляться своими подвигами. Вы, должно быть, совершенно забылись, если позволяете себе такой тон с его высочеством. Где ваше уважение к особе королевской крови? - Я не ослышался? Вы действительно произнесли слово "уважение", господин д'Антраг? - Андре-Луи откровенно рассмеялся прямо в смуглое лицо министра. - Вряд ли вы можете всерьез рассчитывать, что я питаю к его высочеству подобное чувство. Пусть скажет спасибо, что его королевская кровь лишает меня возможности потребовать удовлетворения. Регент покачнулся вместе со стулом. - Это оскорбление! Боже мой, меня оскорбляют! До чего же я опустился? - Вот уж действительно: до чего? - язвительно вторил ему Андре-Луи. В ту же секунду дрожащий от гнева д'Аварэ стремительно вышел из-за стола. - Я накажу наглеца, монсеньор. Поскольку ваш сан запрещает вам ответить на оскорбление, я сделаю это за вас, - Он повернулся к Андре-Луи . - Вот вам за вашу наглость, каналья! - С этими словами он хлестанул молодого человека ладонью по щеке. Андре-Луи отшатнулся, затем поклонился обидчику. В тот же миг раздался вопль силившегося подняться на ноги регента. - Нет, нет, д'Аварэ! Не бывать этому! Я запрещаю, вы слышите? Запрещаю! Пусть убирается! Какое значение имеют его слова? Вы не можете драться с этим ничтожеством, с этим ублюдком! За дверь его! Д'Антраг, покажите господину Моро дверь. - Я уже ухожу, господин д'Антраг, сказал Андре-Луи и повернулся на каблуках. Д'Антраг все же успел его опередить. Он широко распахнул дверь и с надменным видом отстранился, пропуская Андре-Луи. На пороге Андре-Луи задержался и обернулся. - Я остановился в "Двух башнях", господин д'Аварэ. Если ваши понятия о чести требуют, чтобы мы встретились, вы найдете меня там до завтра. Но регент опередил своего фаворита. - Если вы завтра еще будете там, я, ей-Богу, пошлю своих грумов устроить вам трепку. Улыбка Андре-Луи источала презрение. - А вы последовательны, монсеньор. - С этими словами он вышел вон, оставив за спиной ярость и замешательство. Глава XLV. В Гамм! Посещение Каза Гаццоло оставило в душе Андре-Луи нестерпимую горечь. Несмотря на самообладание и спокойствие, которое не изменило ему до конца визита, он не сумел вполне скрыть свою боль. Этот день разбередил ужасную душевную рану, а удовлетворение, которое он надеялся получить, исполнив поручение де Баца, оказалось слишком ничтожным, чтобы ради него стоило идти на такие муки. Андре понимал, что ему не удалось пробить броню самодовольства, которая защищала Мосье. Да, принц пришел в ярость, почувствовал себя оскорбленным, но его совесть осталась непотревоженной. Ему даже в голову не могло прийти, что он заслужил оскорбление, которое нанес ему Андре-Луи Моро. Гневная речь Андре-Луи вызвала у принца такое же негодование, которое мог бы вызвать непристойный жест какого-нибудь мальчишки-сорванца на улицах Вероны. Глупцы и эгоисты верны себе, поскольку их защищает самодовольство и неспособность к самокритике. Не в их власти увидеть свои поступки в том свете, в каком предстают они для других. Они громко возмущаются неблагоприятными для себя следствиями, поскольку слепота их не дает им возможности разглядеть причины. Так размышлял Андре-Луи на обратном пути к "Двум башням". Мысли эти не подняли ему настроения и не пролили бальзама на его рану. Его месть провалилась, поскольку человек, которому он хотел отмостить, так ничего и не понял. Чтобы задеть графа де Прованс, требовалось нечто более сильное, чем слова. Надо было пойти дальше. Надо было настоять на дуэли с этим дураком д'Аварэ. Или, еще лучше, затеять ссору с д'Антрагом. Этот скользкий мерзавец сыграл не последнюю роль в истории с письмами. Грязный сводник! Там, на вилле, Андре-Луи сосредоточил свой гнев на хозяине, и совсем забыл о неблаговидных делишках слуги. Впрочем, это не имеет большого значения. В конце концов, какое удовлетворение можно получить у лакеев за грехи хозяина? Андре-Луи спешился во внутреннем дворе "Двух башен", и внезапно на него нахлынуло ощущение полной бессмысленности своего существования. Он не знал, куда направиться, к какой цели теперь стремиться. На пороге постоялого двора Андре-Луи встретил хозяин, который сообщил, что ему приготовлена комната, и тут же передал просьбу госпожи де Плугастель, пожелавшей видеть господина Моро, как только он вернется. - Проводите меня к ней, - безразлично сказал господин Моро. Так и не умывшись и не переодевшись с дороги, он прошел в комнату, где два часа назад оставил графиню. Она в одиночестве стояла у окна, выходящего во двор. Вероятно, она стояла там давно и ожидала возвращения сына. Когда дверь отворилась, графиня стремительно повернулась и сделала несколько шагов ему навстречу. В ее движениях, в выражении лица сквозили напряженность и беспокойство. - Спасибо, что пришел так скоро, Андре-Луи. Мне нужно многое тебе рассказать. Ты уехал так поспешно, что я даже не успела начать. Где ты был? - В Каза Гаццоло. Решил поставить их в известность, что я все еще жив, - Этого я и боялась. Ты не совершил ничего опрометчивого? Ты ведь не потерял голову? - Графиня задрожала. - Что я мог сделать, сударыня? - Андре-Луи скривил губы.- причиненное мне зло уже не поправить. Я мог только говорить. Сомневаюсь, что это произвело на них сильное впечатление. На лице графини отразилось облегчение. - Расскажи мне все. Только давай сначала сядем, мой мальчик. Она жестом указала на один из стульев, которые стояли у окна, а сама заняла другой. Андре-Луи устало сел, выронил шляпу и хлыст на пол и обратил измученное, скорбное лицо к матери. - Ты видел Мосье? - спросила она. - Да, сударыня, я его видел. У меня было для него сообщение от господина де Баца. - Андре-Луи вкратце повторил ей то, что сказал регенту. Графиня слушала, и на ее грустном лице появился слабый румянец, полные чувственные губы сложились в горькую улыбку. Когда он закончил, она одобрительно кивнула. - Что же, он это заслужил. Хотя, уничтожив бумаги, ты подвел и других людей, я не могу тебя винить. И я рада, что ты все высказал принцу. Не думай, что его это не задело за живое. Как бы он себя ни вел, он не мог не понять, что своими неудачами обязан собственному вероломству. Он наказан заслуженно. - Меня не так легко удовлетворить, сударыня. Сомневаюсь, что на свете существует кара, которая могла бы уравновесить совершенное им зло. Вы забываете, что он разбил мою жизнь. - Разбил? - переспросила графиня, глядя на сына широко раскрытыми глазами. - Он разбил тебе жизнь? - Вы считаете, что это чересчур сильное выражение? - желчно спросил Андре-Луи. - Что теперь можно поправить или переиграть? Госпожа де Плугастель ответила не сразу. Помолчав, она тихо спросила: - что тебе рассказали, Андре? - Горькую правду сударыня. Этот жирный боров сделал Алину своей любовницей и ... - О, нет! Нет!- вскричала графиня и вскочила на ноги. - Это неправда, Андре. Андре-Луи поднял голову и устало посмотрел на мать. - Вы пытаетесь обмануть меня из жалости, сударыня. Я получил эти сведения от человека чести, человека, который видел все собственными глазами. - Ты, должно быть говоришь о господине деля Гише. - А, так вы знаете! Да, это ля Гиш, Он сам не ведал, как много мне рассказывает. Он лично видел Алину в объятиях регента, когда... - Я знаю, знаю! - перебила его графиня. - Ах подожди, мой бедный Андре. Выслушай меня. Ля Гиш рассказал тебе правду. Он и в самом деле видел Алину с регентом. Но все остальное - все выводы, все допущения, которые он сделал, - ложь. Ложь! Господи, какие же муки ты вынес, мой мальчик, если поверил этому! - Она прижала к груди голову Андре, гладила , успокаивала, утешала его, словно малое дитя. И пока она говорила, Андре-Луи сидел , как зачарованный, и слушал, затаив дыхание. - Как ты мог подумать, что твоя Алина способна уступить чьим бы то ни было домогательствам? Даже убежденность в твоей смерти не могла отнять у нее целомудренной силы. Мосье осаждал ее долго и терпеливо. В конце концов, надо полагать, терпение его истощилось. Защитники Тулона настойчиво настойчиво требовали его присутствия, и откладывать более отъезд было уже невозможно. Желая избавиться на время от господина де Керкадью, Мосье под надуманным предлогом отправил его в Брюссель, а сам явился в тот же вечер к Алине, якобы скрасить ее одиночество. Напуганная его напором, она почувствовала себя беспомощной, поскольку была одна. Растерявшись, она позволила принцу себя обнять, и как раз в этот момент появился господин де ля Гиш. Подожди, Андре! Выслушай до конца. По настоянию господина де ля Гиша, который был очень разгневан и, полагаю, очень несдержан в выражениях, регент оставил Алину. Сопровождаемый ля Гишем, он перешел в другую комнату с тем, чтобы маркиз мог передать его высочеству послание, которое привез. Как только они ушли, Алина тут же спустилась ко мне и рассказала о том, что произошло. Она вся дрожала от ужаса и отвращения к Мосье. Больше всего ее пугала мысль, что Мосье может возобновить свою атаку. Алина заклинала меня, чтобы я оставила ее у себя и защитила от его посягательств. - Госпожа де Плугастель помолчала, потом медленно и торжественно произнесла: И она не отходила от меня до тех пор, пока принц не уехал из Гамма. Андре-Луи поднялся и посмотрел на графиню затуманенным взглядом. - Это правда, сударыня? Правда? - воскликнул он жалобно. Госпожа де Плугастель взяла его руки в свои и грустно сказала: - Разве я могу обманывать тебя, Андре-Луи? Кто угодно, только не я. Даже из милосердия, мой мальчик. В его глазах заблестели слезы. - Сударыня, - пробормотал он, - вы подарили мне жизнь. - Значит, я дарю ееенгг тебе уже во второй раз, - грустно улыбнулась она. - И благодарю Бога, что он мне дал такую возможность, - Госпожа де Плугастель подалась вперед и быстро поцеловала сына. - Поезжай к своей Алине, Андре-Луи. Поезжай с уверенностью. Не думай больше о Мосье. Ты наказал его за злые намерения. Слава Богу, больше его наказывать не за что. - Где она? Алина? - прерывисто спросил Андре-Луи. - В Гамме. Когда мы выехали вслед за регентом ТуринФ, господин де Керкадью еще не вернулся из Брюсселя. Алина осталась его ждать. Кроме того, ей и некуда было ехать, бедняжке. Я оставила ей немного денег, их должно хватить на некоторое время. Поспеши к ней, Андре. Он выехал на следующий день. Мать благословила его в дорогу. Она знала, что, скорее всего, больше никогда не увидит сына, но утешала себя мыслью о счастье, которое ждало его впереди. В этой поездке Андре-Луи не щадил ни себя, ни лошадей. Денег у него было больше, чем достаточно. При расставании де Бац помимо пачки ассигнаций вручил ему пояс с пятьюдесетью луидорами . До приезда в Верону Андре-Луи почти ничего не потратил. Но теперь он пускал золото в ход не задумываясь, при малейшем намеке на задержку или препятствие. Через неделю, в ясный апрельский день, усталый и измученный, но с ликованием в сердце, Андре-Луи въехал в маленький Вестфальский городок на Липпе. Он спешился у дверей "Медведя" и, пошатываясь, переступил порог гостиницы. Выглядел он вполне похоже на призрак, за который его вскоре должны были принять. Когда ахнувший от изумления хозяин пришел в себя и сообщил, что господин де Керкадью с племянницей в своей комнате наверху, Андре-Луи велел передать сеньору де Гаврийяку, что к нему прибыл курьер. - Больше ничего не говорите. Не упоминайте моего имени в присутствии мадмуазель. Дав такое напутствие Андре-Луи шагнул к креслу и буквально упал в него. Но спустя совсем немного времени Андре снова оказался на ногах: по лестнице торопливо спускался крестный. При виде Андре-Луи господин де Керкадью замер и побледнел; потом издал радостный вопль на всю гостиницу и бросился обнимать крестника, снова и снова повторяя его имя. Андре-Луи сжал старика в объятиях. Господин де Керкдью то плакал, то смеялся, а Андре бормотал бессвязно и счастливо: - Это я, крестный. В самом деле я. Я вернулся. Покончил с политикой и вернулся. Мы едем на мою ферму в Саксонии. Я всегда знал, что эта ферма однажды нам пригодится. Пойдемте же, найдем Алину. Но искать Алину не было нужды. Она уже стояла на лестнице. Громкие крики дяди, повторяющего имя Андре-Луи, заставили ее выбежать из комнаты. Прекрасное лицо девушки было смертельно бледно. Она дрожала так сильно, что едва держалась на ногах. Увидев Алину, Андре-Луи высвободился из объятий господина де Керкадью и, забыв об усталости, бросился ей навстречу. Он остановился на ступеньку ниже девушки, так, что его запрокинутое лицо оказалось на уровне ее плеч. Алина обвила руками его шею и притянула голову к своей груди. - Я ждала тебя, Андре, - прошептала она. - Я ждала бы тебя вечно. До самого конца. ------------ [1] Официальная любовница (фр.) [2] Официальная приемная монарха. [3] Здесь: всеобщей резни. [4] Черт возьми! (гаск.). [5] Здесь: номинальный (лат.). [6] Здравствуй и сразу прощай (лат.). [7] C соответствующими изменениями (лат.). [8] "Друг народа", газета Марата. [9] "Бывший" с оттенком презрения, "экс-". [10] Черт побери! (фр.). [11] Намек на Евангелие от Матфея 3, 19-21: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе..." [12] Велика истина и она восторжествует. Библия, Кн. Ездры III, 12. [13] Так идут к звездам (лат.). [14] Жена Ахава, царя Израильского, известная своим коварством (библ.). [15] Глас народа - глас Божий (лат.). [16] Боже святый! (нем.). [17] Кого Бог хочет погубить... (...лишает разума). [18] Гостиница Лилий. [19] Гостиница Красного Колпака.