Тима с аппетитом выпил две кружки какао из огромного термоса, попробовал домашнего печенья. Потом завязался оживленный разговор. Каждый рассказывал о своем крае. Тима тоже рассказал о городе Новострое, которого пока еще нет на картах, а в жизни он имеется, о металлургическом комбинате, самом большом в Союзе, о замечательном пионерском лагере во дворе рабочего городка, о ребятах, о новых стройках... Как только Тима упомянул о строительстве, старшина загорелся. Он потирал руки и все расспрашивал подробности. - Ждите меня в гости, - решительно объявил он. - Демобилизуюсь, обязательно к вам приеду. Ведь я, товарищ пионерский сержант, по мирной специальности - строитель. - А там, на границе? - заметил Тима. - Там тоже нужно, чтобы охранять. - Ну, об этом не беспокойся: не пролезут, не проплывут, не проползут и не пролетят! А строить надо, и много строить. - Вы на границе скажите своим, что мы строим, - попросил Тима.- Не мы сами, а взрослые, но пионеры тоже помогают. Наша дружина лом железный собирает, на полях помогает. Нас, пионеров, много! Ясно? Старик-сосед одобрительно крякнул и погладил бороду: - Люблю молодежь! Огонь! Видно, и мне придется к вам, Тимофей, ехать. Рассказывай-ка, как у вас с посевами? Тима смутился: этого он не знал. Поля вокруг города видел, а что на них - рожь ли, пшеница ли? Сады в Новострое наверняка есть. На пришкольном участке нынче шестые классы сажали ветвистую иргу, стелющиеся яблони, смородину. Да и во дворе рабочего городка Коля Хлебников с Василием Тимофеевичем Катаевым развели целый плодово-ягодный питомник. А вот посевы! Тима начал покрываться краской стыда. Выручила соседка. Она строго взглянула на старика: - Мал еще он в таких делах разбираться! Подрастет, все знать будет! - Мал? - лохматые брови деда поднялись вверх. - Ну, нет, гражданочка, свой край каждый знать должен. Я встречал таких-то, как он. Большие дела им знакомы. Один, вроде Тимофея, у нас в партизанском отряде был - воевал. С удовольствием отметив, что к рассказу прислушались, старик откашлялся, степенно погладил бороду и продолжал: - Пришел малец в отряд ночью. Стужа лютая, метель меж сосен, что твои курские соловьи, посвистывает, весь лес насквозь продувает, как дырявый полушубок. Видит часовой, бредет кто-то по сугробам. Шагнет - остановится, шагнет - остановится. Что, думает, за шагомер такой пожаловал? А сугробы намело в ту зиму, я вам доложу, мне по пояс... Тима мысленно поставил себя рядом с дедом и с огорчением отметил, что те сугробы закрыли бы его, Тиму, с головой. - Привел часовой задержанного в землянку. Смотрим - малец. Без валенок. Ноги тряпьем замотаны и крест-накрест кабелем телефонным перехвачены. Кабель немецкий. Ватник на парнишке - дыра на дыре, шапчонка с оторванным ухом, вата клочьями торчит. Смотрю, на месте оторванного уха вата вытянута. Вроде второе ухо сделано. Значит, сообразительный малец. Догадался, как мороз перехитрить. Тарасыч, наш командир - серьезный человек - генерал сейчас,- спрашивает: "Кто? Откуда? Зачем пожаловал?" А парнишка смотрит на него, глаза углями горят: "В партизаны я пришел, из села". Села... Эх, забыл, как оно называется. От Минска недалеко!.. "Я, говорит, хоть ростом и мал, а годов мне много... В день Красной Армии мне тринадцать исполнилось, сейчас четырнадцатый вторую неделю идет". Смотрим на него, а по лицу, как крапинки по яблоку, веснушки разбросаны. "Ничего тогда не поделаешь, - сказал Тарасыч, - родителей, говоришь, у тебя нет, возраст - призывной. Оставайся связный при штабе? Заулыбался Гришук - мальца-то Григорием звали, - обрадовался, не знает, что и сказать в ответ, как отблагодарить, значит. Распахнул он ватничишко, ворот у заплатанной рубахи расстегнул и галстук показывает. На голом теле, на груди его хранил. При фашистах ни на один день не снял!.. Проворным и ловким разведчиком оказался парнишка. И как боец - на все руки. Сапог сам себе подобьет, гимнастерку починит... Не ныл, не хныкал, а места родные как знал... Гулко стучали колеса. Мелькали семафоры. Станция за станцией оставались позади. Тима забрался в угол и, наблюдая за рассказчиком, жадно ловил каждое слово. Заглянул в купе проводник. Заглянул и остался стоять в проходе, положив локти на боковые полки. Старшина зажег папироску. Добрая соседка поморщилась и отмахнулась от сизых нитей табачного дыма. Пограничник понимающе кивнул головой и ткнул папиросу в пепельницу. - А однажды такой случай был, - продолжал рассказывать старик. - Получили мы из центра задачу: взорвать мост, по которому фашисты к фронту подкрепления подбрасывали, а мост этот был железный, в три пролета. У фашистов под особым присмотром находился, эсэсовцы его охраняли. С обеих сторон окопчики понакопаны и крупнокалиберные пулеметы понаставлены. Разработали мы план операции: подобраться к мосту, снять часовых без шума, в казармы бросить по гранате, и за дело. Я Гришука к себе в пару взял. Взобрались мы с ним на насыпь, лежим. Мимо нас охранник ходит, от казармы к мосту и обратно. Морда у него платком подвязана, холодно было. Выбрал я момент, прыгнул фашисту на спину и снял его одним ударом. Да, видать, приземлился неловко... Об рельсу ногу зашиб. Ну, думаю, как начнут сейчас наши на той стороне, все прахом пойдет! Казарму-то мы не подорвем! Подозвал Гришука. Действуй, говорю. Как наши начнут на той стороне, швыряй в окно! Взял он у меня гранату и затаился. На той стороне рвануло, Гришук гранату в окно - р-раз! С той стороны подошли наши, заложили тол, запалы приладили. Меня двое на руки подхватили и быстро дотащили до кустарника, залегли мы, ждем. Слышим, состав идет. Земля гудит: основательно груженный. Знатный тогда получился взрыв! До сих пор, говорят, со дна той речки разный хлам достают. Недели через три самолет из Москвы в наше распоряжение прилетел. Выстроили отряд. Полковник из Центрального штаба Указ Президиума Верховного Совета зачитал: "За мужество и доблесть..." Первому вручили орден Ленина Григорию Лапину - Гришуку... - Лапин? Григорий? Григорий Лапин. "Стальной солдат"! - Уж это точно, что стальной, несгибаемый парнишка! Хороший парнишка! Тима схватил партизана за руку. - Он! Это - он! А сейчас он живой? Где он? - Чего ты волнуешься? - изумился партизан. - Жив-здоров Гришук. Да ты сядь, не егози! Живет Гришук под Минском, учится, наверное! Тима побежал к проводнику посмотреть Мраморного и не слыхал, как старик говорил старшине, что в тысяча девятьсот сорок четвертом году Григорий Лапин, Гришук, получил второй орден - орден Красного Знамени. - Сбили парня рассказом-то, - ворчала соседка. - Вишь, на месте сидеть не может. Нонче все они так. У меня меньшой - Илюшкой звать - в Корею собрался. "Я, говорит, мамань, быстро там управлюсь. Помогу Ким Ир Сену интервентов разбить - и обратно. Большим в разведке, говорит, плохо, их далеко видно, а я ползком, ползком. Меня не убьют. Ты, мамань, не плачь по мне. Когда храбрый, то - пуля боится и штык не берет. Про это песня даже сложена. Я, мамань, храбрым буду!" Вот и возьми такого. Насилу с отцом убедили, что без него в Корее дело сделают. Поезд подошел к станции Урминск. Тима торопливо попрощался с соседями и, подхватив клетку, спрыгнул с подножки. Поток людей захлестнул мальчугана. Подчиняясь его неудержимой силе, Тима мчался куда-то, останавливался, снова мчался. Над головой мелькали корзины, узлы, чемоданы. Свободу он почувствовал только в зале ожидания. Одернув курточку и поправив сбившийся в сутолоке галстук, Тима огляделся. В зале было много людей. От их голосов гул не смолкал ни на минуту. В углу, рядом с книжным киоском, касса. Слева - справочное бюро. Мороженщица с лотком. Буфет. Ага! Вот оно! Тима заметил на стене огромную таблицу - расписание поездов. "Поезд Э 100, Урминск - Минск, отправление 22 часа 00 минут (время московское)". Все хорошо! До двенадцати ночи Тима успеет побывать в музее, разузнать все подробности о "Стальном солдате революции", а может быть, и о Лапине. Будет тогда о чем поговорить с Григорием Лапиным при встрече, будет о чем вспомнить. Звеньевой вышел на привокзальную площадь, свернул в станционный сквер и сел под тенистым тополем на зеленую скамейку с удобной покатой спинкой. Радостно было у него на душе. Ясно, что на след Григория Лапина он напал. Пора известить об этом Юлю. Тима достал листок плотной бумаги и карандаш. Поставил клетку на колени, положил под листок записную книжку и старательно стал писать. Затем скрутил письмо трубочкой, вытащил из клетки Мраморного, вложил послание в футлярчик из гусиного пера, прикрепленный к ноге голубя. Указательным и средним пальцами он сжал лапки Мраморного, встал и коротким, сильным толчком подбросил крылатого почтальона. Стремительно взмыв над тополями, Мраморный дал прощальный круг и полетел на север, к далеким горам. "До свидания, Мраморный! Лети, передай другу радостную весть, что герой Лапин нашелся, что скоро возвратится Тима в родной город с письмом от героя. А при встрече даст Тима слово за себя и за своих товарищей пионеров быть такими же бесстрашными и мужественными, как Лапин. И еще передай, Мраморный, что попросит Тима Григория Лапина приехать в Новострой погостить. Ведь не откажется, нет, не откажется он побывать в сказочных таежных краях, где на скале выбиты имена его боевых друзей". Голубь уже скрылся, а Тима все еще смотрел на синее солнечное небо, светлое и широкое, как океан в штиле. На губах у звеньевого играла счастливая улыбка. ГЛАВА СЕДЬМАЯ ХВОСТАТАЯ РАКЕТА - Вылезай сейчас же! Там ничего нет! Слышишь? - А я ничего! - Вылезай, вылезай, да осторожнее, ушибешься! - Уж я ушибся! Из-под стола показалась бритая голова. На ней замшевыми лоскутами повисла паутина. Ванюшка сел на коврик, дотронулся до ушибленного места и ужаснулся: - Володя, у меня почему затылок вырастает? - Что, шишку набил? - Она вырастет, как голова, да? - Нет, поболит немного и пройдет. Говорил тебе, не лазь под стол. Зачем ты ко мне пришел? Мешаешь только! - Меня Сеня прислал тебе помогать. Я сначала Коле Хлебникову помогал. Мы письма в гербарии писали. Потом Коля устал и сказал Сене, чтобы он меня тебе помогать послал!.. Володя, а почему лыжи, которые под столом спрятаны, с колесиками? Это, Володя, самолыжи? Ванюшка устремил серые лучистые глаза в сторону дивана, но староста кружка "Умелые руки" находился в глубоком раздумье и ничего не ответил. Володя изучал чертеж "лейки-самолейки "УР-1" ("УР-1" - марка завода, выпустившего машину, то есть кружка "Умелые руки"). Кружковцы две недели безрезультатно бились над созданием совершенной поливочной машины (ее заказали садоводы Коли Хлебникова), но ничего не получалось. И не видать бы садоводам поливочной машины, если бы... Однажды вечером в лагерную мастерскую заглянул Володин отец, главный конструктор одного крупного завода Петр Алексеевич Сохатов. Он подошел к столу, за которым трудились кружковцы - они как раз составляли чертеж поливочной машины, сел на колченогий стул и спросил, обращаясь ко всем: - Как дела с дождеметом? - Думаем, - ответил Володя. - Папа, откуда ты знаешь про самолейку? Петр Алексеевич улыбнулся одними глазами и посмотрел на Семена, который следом за ним вошел в мастерскую. - Прихожу я сегодня на завод, - шутливо начал отец, - а мне и говорят: "Товарищ главный конструктор, в одном из пионерских лагерей группа изобретателей создает новую, необходимую для садоводства машину. Нужна деловая помощь". Ну и я... - Сеня тебе сказал! - Вот этого-то я и не знаю. Не мог запомнить. Где ваши чертежи? Он придвинул лист ватмана, уже порядочно измазанный карандашами и истертый резинками, вгляделся в неясные линии чертежа, взял остро отточенный карандаш и уверенно заявил: - Что ж, вполне приемлемая конструкция. Совершенно верно. Ваша машина должна действовать по принципу насоса. - Кружковцы переглянулись, но смолчали: о насосе не было и речи. - Значит, вы берете бак? Неплохо, неплохо... - Петр Алексеевич снял темно-синий пиджак, накинул его на спинку стула, вздернул выше локтя рукава белой шелковой рубашки и наклонился над чертежом. - Бак, бак - бачище... Так, так, так, - напевал он, играя карандашом. - Ага! Сверху на бак вы надеваете крышку из кровельного железа? Тоже верно. Только учтите, крышка должна надеваться плотно. От крышки в разные стороны идут водометные трубки? Превосходно... Пожалуй, хорошо бы на концах трубок установить дождевальные камеры вроде раструбов, какие бывают у обычных садовых леек. Так... Дно у бака двойное... - Папа, все понятно! - Володя сам принялся объяснять устройство самолейки. - Ну и ну, - сказал Петр Алексеевич, глядя на раскрасневшееся лицо сына. - А я ведь затруднялся в этом вопросе! Хороший получился дождемет! Володя с сожалением отложил чертеж. Взгляд упал на другой рисунок. Володя выхватил листок из середины стопы и сел, поджав под себя ноги. Эх, ракета-ракета! Сколько надежд и грандиозных планов было связано у Володи с кораблем "СС-1". Сверхскоростная ракета - это же Марс, Венера, Юпитер, Сатурн и миллионы звезд, призывно мерцающих над головой в ночной темноте! Но все равно мы до них доберемся! Да, да, доберемся! Ведь есть уже реактивные самолеты, есть ракеты, есть спутники, есть корабли-спутники... Очередь за межпланетными фотонными кораблями! Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра... А может быть, сейчас, в эту минуту, где-нибудь под Москвой или Ленинградом, под Киевом или Минском, под Свердловском или Владивостоком на ровной бетонированной дорожке стоит реальное воплощение Володиной мечты - межпланетный фотонный корабль. Он ждет только сигнала, чтобы умчаться в безоблачную, бесконечную синюю высь. Советская ракета! Первая в мире! Ведь никто другой, а наш русский ученый, Константин Эдуардович Циолковский, разработал теорию полета ракет. Он впервые научно доказал возможность сообщения между Землей и планетами. Еще в 1898 году Константин Эдуардович сказал: "Будущее принадлежит ракете..." - Чертежи ракеты подготовил? Володя вздрогнул и оглянулся. Перед ним стоял отец. В белой рубашке с засученными рукавами, в белых брюках и желтых сандалиях, он выглядел очень молодо и даже напоминал чем-то Семена. Только Петр Алексеевич был на голову выше начальника лагеря и шире в плечах. А глаза такие же молодые, такие же задорные. - Папа, может быть, без чертежей, а? - Почему? - Ребята обязательно надо мной смеяться будут, подшучивать... - Вот что, Владимир, если хочешь стать настоящим человеком и тем более изобретателем, научись воспринимать замечания, научись исправлять ошибки. - Дядя Петя, а у Володи под столом лыжи с колесиками! Это самоходы? - Ванюшка! Ты откуда? - Я сидел там, под столом. Там самолыжи есть! - Какие самолыжи? - Это, папа, так просто! Вот, папа, чертежи! Пойдемте, нас ждут. Сеня приходил! - заторопился Володя, а когда Петр Алексеевич вышел, прихватив чертежи и карандаш, укоризненно сказал: - Ты, Ванюшка, какой-то несдержанный. Мы будем ссориться. На поляне, у фабрики "Пионер", собрался почти весь лагерь. Ребята разместились кто где смог. Было шумно. Люся Волкова в новом белом с красным горошком платье стояла у входа на фабрику. Перед ней на бревнах, приготовленных для сооружения гигантских шагов, сидели начальник лагеря и Вася. Они слушали, как звеньевая второго возмущается поведением заготовителей. - Когда это кончится! - негодовала Люся. - Вы мне скажите? Я требую, чтобы Тимку наказали! Это же настоящая разболтанность! Сегодня встретила Юльку и спросила у него, где Тимка с Павкой. Так Юлька зевнул сначала и только потом ответил, что, видите ли, они уехали на рыбалку! - И вовсе я не зевнул! - возразил невесть откуда появившийся Юлька. - Ты сочиняешь! - Нет, зевнул! К потом... Ой, Сеня, я что-то не верю в рыбалку! Тимка четыре дня тому назад пришел на фабрику. Я стала ругать его за то, что трав мало принесли, а он ответил мне: "Скоро некого будет ругать!" Почему, Юлька, ты остался, а они уехали? Почему? Ты не отворачивайся, посмотри мне в глаза. Обманываешь? - На тебя я давно насмотрелся! - Может быть, они действительно не на рыбалку уехали? - спросил Семен. - Ну, что я буду... - Юля покраснел и запнулся. - Видишь, видишь, Сеня! Юлька! Но Юльки рядом уже не было. И главное - шагов никто не слыхал... - Врет он, Сеня! - сказала Люся. - Врет! - По местам! - скомандовал Семен. К фабрике подходил Петр Алексеевич. - Направо или налево! - крикнул он еще издали. - Не вижу кафедры! - Сюда, сюда! - пригласил Вася. Петр Алексеевич остановился у дверей сарайчика. - Самое подходящее место. Доска есть, стул есть, - он показал на квадратный лист бумаги и бревна. - Аудитория тоже в полном сборе! Здравствуйте, ребята! Садитесь! Инженер положил на бревна папку и прошелся по гравию. - Сегодня будем рассуждать о ракете, - начал он, и все притихли. - Прежде всего, что такое ракета? Петр Алексеевич достал из кармана железную складную ручку. Перо и карандаш вытащил, а трубку показал ребятам: - Вот, посмотрите! Мы часто говорим о ракетах и думаем, что ракета - это обязательно корабль обтекаемой формы. А эта трубочка, которую вы видите у меня в руке, может легко стать ракетой. Что для этого надо сделать? Надо лишь запаять одно отверстие, начинить трубку горючим веществом, и ракета готова к полету. Петр Алексеевич прервал рассказ. - У вас физику все знают? - спросил он у Семена. - Все-е-е! - хором ответили пионеры. Громче других кричал Ванюшка Бобров, который перешел во второй класс. - Это хорошо! Без физики нет изобретений. Очевидно, вы знакомы с третьим законом механики. Перед нами два тела. Первое - трубка, второе - газы, которые мы получили бы при сжигании горючего вещества, помещенного в трубке. С какой силой газы вырвутся из трубки, с такой же силой она и полетит. Вот этот толчок газов и называется реактивной силой... Петр Алексеевич взял папку, порылся в ней, отыскал нужный листок и приколол его к фанерному щиту. Все увидели знаменитый межпланетный корабль "СС-1". Володя прижался к Васе и поежился. - Что, замерз? - Нет, волнуюсь. - Не волнуйся. Узнаешь свои ошибки и не ошибешься больше! - Почему не полетела эта ракета? Ребята следили за карандашом. Красная черта разделила межпланетный корабль на две равные части. - Это центр инерции ракеты. Чтобы ракета при полете сохраняла нужное направление, сила взрыва должна была действовать прямо по центру. Мы видим, что дюзы - камеры и выводные трубы, где происходит сгорание взрывчатого вещества, у этой ракеты устроены поперек центра инерции. Вернее, не совсем поперек, а под углом. Получилась реактивная мельница. Поэтому изобретатель и явился домой без бровей и ресниц. Надо было дюзы, обе дюзы, вывести в хвостовую часть межпланетного корабля. Разбор длился часа полтора. Петр Алексеевич забраковал у ракеты крылья, корпус, парашютный автомат. Пионеры решили общими силами построить звездолет. Создали конструкторское бюро. В него вошли пять человек. Главный конструктор - Петр Алексеевич, заместитель - Семен Самойлов, два конструктора - Володя Сохатов, Тима Болдырев и чертежница - Нюша Котельникова. Тиму Болдырева рекомендовал в бюро Володя, который знал, с каким мастерством Тима изготовил в техническом кружке Дворца пионеров действующую модель доменной печи. Петр Алексеевич ушел. Ребята окружили Семена и засыпали его вопросами. Володя подозвал Ванюшку, взялся одной рукой за отворот его рубашки-безрукавки, а другой замахал перед курносым лицом малыша. - Не совсем правильное расположение дюз, Ванюшка, играет второстепенную роль в неудаче моей конструкции, - рассуждал он. - Главная ошибка у меня в астрономии. Ты знаешь, что радиус земного шара - шесть тысяч триста семьдесят километров? - Ванюшка утвердительно кивнул головой. - В диаметре - два радиуса. Это двенадцать тысяч семьсот сорок. Луна от Земли - тридцать земных радиусов. Ученые, чтобы не допустить ошибки, прибавили еще двадцать тысяч двести километров. Всего до Луны получается триста восемьдесят четыре тысячи четыреста километров! - У Ванюшки открылся рот. - Надо было ракету на Луну запускать, а я - на Марс. А до Марса пятьдесят пять миллионов километров даже в великие противостояния... Раздался хохот. Ребята давно, оказывается, слушали Володину беседу с Ванюшей. - Ошибка в Марсе! - выкрикнул кто-то. - В Луне! - Во мне, - сказал Володя и тоже засмеялся. Из аллеи к фабрике выбежал Коля Хлебников. Он махал руками и кричал во весь голос: - Письма! Письма пришли. Письма! С каким нетерпением ждали в лагере вестей о Григории Лапине. Не раз учащеннее бились ребячьи сердца при одном только взгляде на веселого дядю Костю с кожаной сумкой на боку. Вот-вот скажет почтальон ребятам: "Получайте". Но дядя Костя улыбаться улыбался, но всегда говорил обычное: "Пишут еще". И наконец-то! Коля, захлебываясь, рассказывал, как вручал ему дядя Костя два пакета. Семен вскрыл самый толстый из плотной глянцевой бумаги с красочной юбилейной маркой. - Ребята! Нам пишут из Кедровска! О "Стальном солдате"! Читай, Вася! И, развернув тетрадный лист, Вася громко и медленно прочел: "Пионерский салют!" Все торжественно отсалютовали. "Ребята, отряд "Стальной солдат революции" организовался в нашем городе на самом старейшем металлургическом заводе в 1917 году, как только уральские рабочие узнали, что в Петрограде произошла революция. Они тоже прогнали богачей и создали Советы Рабочих, Крестьянских и Солдатских депутатов. Власть стала народной. Но жадные капиталисты и дворяне, чтобы не отдать власть, подняли восстание. Отряд "Стальной солдат революции" выступил на борьбу с атаманом Дутовым, который начал на Южном Урале контрреволюционный мятеж. Его казаки нападали на селения, рубили саблями рабочих и всех, кто был против капиталистов. Рабочий отряд разгромил атамана Дутова. В 1918 году буржуи подбили на восстание пленный чехословацкий корпус. Генералам Хорвату и Гайде капиталисты Америки, Англии, Франции, Японии и других стран, примкнувших к Антанте - военному союзу, - заплатили 15 миллионов рублей. Белочехи стали захватывать наши города. Народ поднялся на борьбу с наемниками. Летом 1918 года белогвардейцы подступили к Кедровску. Отряд "Стальной солдат революции" защищал родной город. Отрядом тогда командовал Степан Петрович Бояршинов. Крепко досталось белочехам и белогвардейцам, когда они сунулись в город. Три раза наступали они, а в четвертый вызвали два бронепоезда и кавалерию. День и ночь и еще день дрался отряд "Стальной солдат революции", но врагов было много. Прорвались рабочие сквозь кольцо и ушли в тайгу, чтобы оттуда вести борьбу с врагом до победного конца. В 1919 году отряд "Стальной солдат революции", который стал уже полком, вместе с частями Красной Армии выбил белогвардейцев из Кедровска и погнал колчаковскую армию на восток. О Лапине ничего узнать не могли, но разыскивать будем вместе с вами. Пришлите фотографию камня-иглы с надписью. Пионерский салют!" Снова руки ребят поднялись над головами. Вася вздохнул и закончил: "Городской лагерь при школе Э 6". - Первая неудача, - с сожалением сказал Володя Сохатов. - Надо сохранить это письмо. Очень хорошо, ребята, что и там организован отряд по розыскам Лапина. А имя Бояршинова мы должны запомнить. - А чего запоминать? - уныло заметил Коля Хлебников. - Все равно главного героя не найдем. Уж если в Кедровске о Лапине не знают... - Что вы? Сразу и носы повесили? - сказал Семен. - Я думаю, что Лапина мы разыщем. Это первое письмо. Письма еще будут. В одном городе не знают, в других городах знают. Надо будет это письмо зачитать сегодня на вечерней линейке. А горевать нечего: поиски еще только начались. - А второе письмо из Архангельска. Это о гербариях, - Люся потянулась к конверту. - Читай, читай, - кивнул Семен. - Чем нас порадуют? Семен, хоть и подбодрял ребят, сам был огорчен тем, что в Кедровске, на родине отряда "Стальной солдат революции", неизвестно о Григории Лапине. "Гербарий ваш получили, - бойко читала Люся. - Спасибо. Он поможет нам лучше изучить ваш край. Мы тоже выслали вам гербарий. Только учитесь лучше, а то в письме, которое вы нам прислали, ошибка. Надо знать правило правописания "не" с причастиями. Вы пишете "не" вместе, а причастие имеет при себе пояснительное слово. Нужно отдельно писать..." - Как? - спросил Семен. - Кто писал это письмо? Коля Хлебников покраснел и молча опустил голову. - Коля, - тихо сказала Нюша Котельникова. Таким сердитым начальника лагеря ребята не видели еще ни разу. Он размашисто ходил по лужайке и говорил обидные и горькие для каждого пионера слова. - Утерли нам носы! Позор! Теперь весь Советский Союз узнает, что в нашем лагере пишут с ошибками! Ванюшка огромными немигающими глазами смотрел то на Семена, то на опущенные, чуть вздрагивающие плечи Коли и переживал. Жаль было малышу и Колю, и... Очень плохо, когда пишут с ошибками. Мария Федоровна не раз говорила об этом всем ученикам первою "Б". - Ох и стыдно нам, уж так стыдно, что я просто не знаю, что и говорить! Ну что мы напишем в Архангельск? А ответить обязательно надо! Семен остановился против Коли. Коля выпрямился, но в глаза начальнику лагеря не смотрел - Вот что, Николай, со следующей недели будешь заниматься русским языком, - твердо сказал начальник лагеря. - Нельзя позорить звание пионера. Кто из вас, ребята, имеет отличную оценку по русскому? - Юлька - круглый пятерочник, - ответил Вася Зимин. - Юля и будет помогать Хлебникову! ГЛАВА ВОСЬМАЯ МАЛАХИТ Красив камень малахит. Вся весенняя зелень собрана в его радужном блеске. Узорчатые жилки, оттенки, то светлые, то темно-зеленые, напоминают кудрявые сады, полянки с нежной травой и говорливыми ручейками, клумбы диковинных цветов. Но в природе малахит тускл и не особенно привлекателен. Ну, зеленый и все. Красивым становится камень только в умелых руках мастера. Попадет кусок малахита опытному камнерезу, и начнутся с ним чудесные превращения. Сначала на камнерезном станке с вращающимся диском из мягкого металла обточат малахит, потом при помощи крупных и мелких, жестких и мягких порошков, которые называются абразивами и насыпаются на диск, шлифуют, полируют камень, и уж только после этого засияет, заискрится, оживет малахит - любо смотреть. Есть еще один Малахит - город. До Октябрьской революции был он глухим захолустьем с закопченными избами, с лужами грязи на кривых улицах, с кабаками на каждом углу. Горько жилось в городишке рабочему люду. Но власть над землей перешла в руки искусного мастера - народа, и ожил город, как тот камень малахит. Улицы выровнялись, заблестели асфальтом, исчезли лачуги и встали многоэтажные дома, школы, театры - и все из камня. Павка прибыл в город Малахит утром, часов в девять. Выйдя на привокзальную площадь, он остановился в раздумье: "Куда двигаться?" Перед расставаньем было решено начинать поиски с городских музеев. Ведь в них собраны исторические документы. Мимо проносились "Победы", "Москвичи"; весело позванивая, бежали трамваи; спешили люди. А Павка не знал, в какую сторону направиться. Но ведь у него был язык, тот самый, который любого доведет даже до Киева, если, конечно, спрашивать дорогу у встречных. Он-то и помог ему добраться до музея. Долго ходил Павка из зала в зал. Много интересных вещей встретилось в музее. Вещи, найденные на стоянках древних людей, боевое оружие, знамена, машины - всего не перечтешь. Старательно изучал Павка каждую надпись, каждую этикетку в надежде увидеть имя Григория Лапина, но все было напрасно. О партизане нигде не упоминалось. Больше всего прочего приглянулась Павке одна сабля. Как осколок зеркала светилась она в солнечных лучах, что пробивались сквозь стекла широких окон. На рукоятке сабли - звезда, по лезвию - буквы художественной гравировки. У Павки глаза вспыхнули жадными искорками, когда он прочел надпись, от волнения на лбу даже выступил пот. Было выписано на сабле три слова: "За революционную стойкость!". Простоял возле сабли Павка очень долго - не мог оторваться. А сабля сверкала, переливалась на солнце, будто хотела рассказать о себе, о том, почему и когда попала сюда она, на почетное место. А было это давно, в 1919 году. Красная Армия громила Колчака, гнала беляков прочь с Урала. Рабочий полк "Стальной солдат революции" и Красная Кавалерийская бригада наступали на Малахит, в котором засели белогвардейцы. Целый день дрались они с колчаковцами и никак не могли вышибить их из окопов, опутанных густыми рядами колючей проволоки. Утром следующего дня командир полка и комбриг взошли на холм. Ветер колыхал полы черных мохнатых бурок, трепал кудряшки на высоких папахах. В бинокли командиры разглядывали укрепленные позиции белогвардейцев. Видели они, как колчаковцы подтягивали свежие силы, как в лощину проскользнули броневики с круглыми пулеметными башнями. А у перелеска, за рекой, рвались снаряды, трещали выстрелы - шел бой. На холм прискакал ординарец. - Справа бронепоезд белых! - крикнул он. - Пустить под откос! Взорвите пути. И решили командиры ударить по колчаковцам с двух сторон. Пехотный полк - с юга, а конница - с запада. Конная лавина красных первой ворвалась в город. Осталась позади колючая проволока, подбитые броневики, сброшенный под откос бронепоезд. Красные конники настигали врага. Впереди на буланом коне скакал комбриг. Улица. Мост. Площадь. Звонко цокали копыта. Надо спешить к станции, не дать белым уйти. Но в темном окне станционного здания вдруг вспыхнули яркие языки пламени. "Та-та-та-та!" - в упор бил пулемет. Конь комбрига вздыбился и рухнул на спину. Звякнула о булыжник сабля, высекла огненные искры, скользнула и исчезла в подвальной отдушине дома напротив. После боя долго искал ординарец драгоценную саблю раненого командира. Даже перетащил на другое место убитую лошадь. Но сабли найти не мог. Нашел ее мальчуган Сережка через месяц у себя в подвале. Удивился находке, но никому о ней не сказал. Смазал саблю салом, похищенным у матери в кладовой, и спрятал на сеновале. Колчак был разбит. Через Малахит красные части проходили на Южный фронт, на Врангеля. Вынес Сережка находку, завернутую в коричневую ситцевую рубаху, долго месил жидкую грязь босыми, в цыпах, ногами, разыскивая командира. Нашел и вручил со словами: - Самому храброму отдайте. Очень прошу. Пусть рубает беляков как положено. Взглянул командир на саблю, прочитал надпись и ответил: - Много надо сделать, чтобы заслужить такую саблю, Сережка. Геройская она. Крепко бил беляков хозяин сабли. Тогда унесли саблю к военному комиссару. - Пусть лежит в музее, - решил он, - на самом видном месте. Пусть знает народ, как достойно рубит Красная Армия врага. И ни Сережка, ни командир, ни комиссар не знали, что принадлежит сабля комбригу Григорию Лапину. Жаль, не умеет говорить металл. Павка с экскурсантами обошел музей еще несколько раз, но не узнал о Лапине ни слова. Не знали о нем в музее. Вышел Павка на улицу и пробродил по городу до вечера. Из одного переулка до него донесся веселый гам. На площадке, окруженной забором, пионеры играли в футбол. Звонкие удары по мячу слышались за воротами с красным плакатом: "Добро пожаловать!". "Лагерь!" - Павка толкнулся в калитку. - Славка, Славка! - крикнули за оградой. - Иди спрашивай: стучатся к нам! - Спроси, Саш, у меня рифма! - Иди, иди. Надо дежурить, а ты стихи пишешь. - Дорабатываю, а не пишу. Над забором появилось веснушчатое лицо поэта. Он суровым взглядом окинул Павку с ног до головы: - Тебе что? Павка отсалютовал. Голова моментально скрылась, скрипнула калитка. Дежурный был ниже Павки пальца на три. Недавно остриженная голова не успела загореть и напоминала белую тюбетейку. На нем была надета белая рубашка, галстук, черные трусы; в руках он держал тетрадь. - Вы к кому? - отсалютовал дежурный. - К вам в лагерь. Мне председателя совета. - Интересно, - сказал дежурный. - Сашка, позови Жору и главного дежурного. Скажи: новичок прибыл! Ты стихи пишешь? - спросил он у Павки. - Это у тебя что в клетке? В какой школе учишься? От изобилия вопросов Павка сперва оторопел. Он степенно провел ладонью по стриженому затылку и, все обдумав, ответил: - Стихи писать не могу - не выходят. В клетке голубь, почтовый. Учился в шестом "Б", в первой средней. - В первой?! А я тебя не знаю. - Я дня на два из города Новостроя сюда к вам приехал. Карие глаза дежурного окрылились и смотрели на Павку, как на какое-то чудо. - Странно... Удивительно. О чем толковал Павлик с председателем совета Жорой, старшей пионервожатой Галиной Сергеевной и начальником лагеря Еленой Трофимовною, осталось тайной. Светлоглазая Маринка, которой Слава успел сообщить о странном госте, видела в замочную скважину пионерской комнаты, что "новичок" размахивает руками и говорит, а все слушают. Долговязый Витя из первого отряда, решительно оттеснивший ее от дверей, передал собравшимся другое. Елена Трофимовна говорила, а гость сидел за столом и чему-то радовалсл. Витя даже уловил несколько слов о завтрашнем сборе. Витю вежливо отжал к стеке Леня... Но дверь распахнулась, и пионер появился на площадке. - Ребята, познакомьтесь. Это Павлик Катаев. Он наш гость, - сказала Галина Сергеевна, - приехал Павлик из города Новостроя. Юннаты, где юннаты? Подошла Маринка, исподлобья посмотрела на новичка. "Ну вылитый Славка. Такой же толстый, неповоротливый. Лицо веснушчатое, только глаза зеленоватые". - Марина, возьми у Павлика голубя и унеси в живой уголок. А ты, Жора, накорми и проводи гостя в четвертую палату. Там свободная койка. В четвертой палате спали. Было темно. Павка сразу налетел на стул. Хорошо, что Жора успел перехватить его, а то наделали бы шума. Свободная кровать стояла у окна. - Вот. Раздевайся и ложись, - показал Жора. - Не разговаривай только. Будут приставать - молчи. Да, пожалуй, все спят. Разве Слава. Славка, спишь? В ответ на соседней кровати раздался храп с присвистом. - Спит. Чистые простыни пахли свежестью. Павлик натянул одеяло до подбородка, подогнул колени и, прикоснувшись щекой к подушке, блаженно закрыл глаза. Приятно было отдыхать в мягкой кровати. Признаться, за дорогу он устал. Двести километров - не раз чихнуть. "Где-то сейчас Тимка? Юлька, наверно, сидит в голубятне, не вылезая, ждет вестей. Кто-то сейчас на заготовку ходит? Может быть, и Лапина уже разыскали, Вася хитрый: сразу по всему Союзу письма разослал". Мысли сменялись одна другой. О многом хотелось узнать Павлику. - Пав, ты спишь? - соседняя кровать скрипнула, одеяло заколыхалось. - Я - Славка. Помнишь, у ворот дежурный? Ты мне сразу понравился. - Нельзя разговаривать. Отбой. - Шепотком можно! - обрадовался Слава. - Не разбудим. О чем в пионерской договорились, а? - Я от нашего лагеря секретное поручение имею, - солидно ответил Павка. - Вот и разговаривал... Не успел он закончить фразы, как почувствовал, что отъезжает помимо своей воли к стене. Горячее дыхание щекотнуло ухо. - Дай немножко одеяла, - Слава стал убеждать нового друга, что умеет хранить тайны. - Обязательно должен мне рассказать, - шептал он. - Я тебя первый встретил. Расскажи, потом я стихи новые прочитаю. Чес-слово! Еще никому не читал. Ребята тесно прижались друг к другу, накрылись с головами одеялом. Павлик рассказал о горе Крутой, о надписи на камне-игле, о Григории Лапине, неизвестном герое. - Вы его найдете! - взволнованно заверил Слава. - Чес-слово! Надо с нашими ребятами поговорить. Вот завтра сбор будет... - Павел Иванович Кремнев придет. Я знаю. - Ну, тогда слушай, стихи прочитаю, - сказал Слава. - Хочешь? Ты глаза зажмурь. Я, когда пишу, всегда сначала зажмурюсь, увижу, а потом писать начинаю. Новое стихотворение я назвал "Поток". Для сбора написал. Это про партизана. Он в разведке был и речку горную с водопадом нашел. А на водопадах знаешь какие электростанции построить можно? Большие. В те времена война была гражданская и партизан не думал об электростанции. Но война кончилась, он выучился и приехал на ту речку, чтобы станцию построить. Эта станция от Малахита совсем недалеко. Слава помолчал, подумал и тихо, нараспев, начал: Снега белее облаков Лежат на склонах гор. Ручьи, стекая с ледников, Заводят разговор. Бегут ручьи, поют ручьи, Спешат... А за горой Поток стремительный гремит Холодною водой. Вдруг одеяло, как живое, зашевелилось и медленно поползло с кровати. Павка инстинктивно схватился за него и стал тянуть к себе. Слава отнесся к внезапному нападению спокойно. Он сел и возмущенно спросил: - Сашка, почему ты не спишь? Отбой тебя не карается? Знакомый голос, тот, что кричал дежурного Славу, обиженно ответил: - Я за тебя, Славка, больше никогда дежурить не буду! Ты всегда так, Славка! Как стихи писать - подежурь, а читать - другим. А мы хуже, да? - Ничуть, - подтвердило несколько голосов. - Читай для всех, - потребовал Саша. Ребята прослушали стихи, похвалили. Павлик в третий раз за день рассказал о цели приезда в Малахит. И четвертый отряд твердо решил тоже взяться за розыски героя. Уже обозначались бледные квадраты окон, уже на востоке протянулась чуть розовая полоска зари, уже чирикнула пичужка на ветках кудрявой березы под окном, а пионеры сидели на кроватях, обхватив руками голые коленки, и говорили о героях революции, которые завоевали для них светлую счастливую жизнь. В полдень Павка шагал в первой шеренге четвертого отряда к холму, за город. Гордо возвышался на холме белый мраморный обелиск - памятник большевикам-подпольщикам. Сели прямо на траву, поотрядно, большим, но тесным кругом. В центре - Павел Иванович. На нем просторный полотняный костюм. Серебряные виски оттеняют глубокие морщины на открытом смелом лице. Глаза у Павла Ивановича добрые, ласковые. Никогда не забудет Павка рассказа Павла Ивановича о бесстрашной подпольщице Цветковой. Задержали Веру белоказаки в Черном бору, недалеко от города. Ходила девушка к партизанам, чтобы сообщить им день и час выступления рабочих Малахита против колчаковцев. И вот на обратном пути, миновав самые опасные места, наткнулась она на кавалерийский патруль. Черноусый сотник остановил Веру, окинул ее подозрительным взглядом, заглянул в корзинку с грибами и грозно спросил: - Что по лесу шляешься? К партизанам ходила? Вера прикинулась глупой деревенской девчонкой и совсем было одурачила беляков, которые смеялись над ее испугом и нелепыми ответами. Но у городской окраины повстречался казакам Мишка Жаднов, сын золотоскупщика. Увидел он Веру и оскалил щербатый рот: - Допрыгалась, большевичка! Дружка-то повесили, и по тебе петля слезы льет! Метнулась Вера к плетню. Черноусый сотник дал шпоры коню, догнал ее и ударил плашмя саблей по русой голове. Упала девушка. Высыпались из корзинки грибы, и выпали наганы, которые лежали на дне. Скрутили белоказаки бесстрашную подпольщицу и бросили в подвал. Начались допросы и пытки, но она молчала. А подпольщикам сообщила запиской, что партизаны поддержат рабочих в нужный день и час. - Вот здесь, где сейчас обелиск, - показал Павел Иванович, - зарубили белоказаки Веру Цветкову с товарищами. Изрубили в куски. Мы потом отомстили за них колчаковцам... На поляне стояла тишина. Дружно гудели пчелы на розовых головках клевера. Стрекотали кузнечики, да в синеве перешептывались листья высоких тополей. Светлоглазая Маринка отвернулась и как-то странно засопела носом. Саша тронул рукой узенькое загорелое плечо. - Маринка, ты что? - В глаза пыль набилась. - Нет, Маринка, это не пыль. Сейчас и ветра-то нет. Это, Маринка, другое... - Другое, - всхлипнула девочка. - Я бы, наверно, не выдержала. - Выдержала бы, Маринка, обязательно! Когда трудно, ты всегда думай о бесстрашных революционерах! Павел Иванович закончил рассказ. Саша встал, вытянул руки по швам и запел: Замучен в тяжелой неволе, Ты славною смертью почил... Песня ширилась, росла. Привлеченные ею, подошли рабочие. Остановились у обелиска, сняли кепки и присоединили к общему хору сильные, суровые голоса. Потом Слава читал стихи, а Павлик рассказывал о Григории Лапине. Павел Иванович, лично знавший многих командиров из полка "Стальной солдат революции", не помнил такого. С грустью покидал Павлик лагерь. Медленно шагал он вместе со Славой к станции. Слава смотрел другу в глаза и молча вздыхал. - И чего ты, Славка, вздыхаешь? И так тошно. - Мне тоже, - сознался Слава. - Не нашли Лапина мы, - уныло сказал Павка. - Если бы я узнал, где он, поехал бы, сразу! Хоть на край света... - Павлик! - Слава схватил друга за рукав и заглянул ему в глаза. - Слушай, что я тебе скажу! И как я забыл об этом! Эх... Ведь у меня дедушка воевал с колчаковцами. Может быть, знаешь Коршунова Ивана Ефремовича? У него орден Красного Знамени есть! Чес-слово! А вдруг он Лапина помнит? - Чего же ты молчал? Пошли! - решительно сказал Павлик. - Спросим у него... - Какой быстрый, - засмеялся Слава. - Дедушка в Макарихе живет, отсюда километров десять! - Все равно, Славка, мы должны туда сходить. Все равно... Понимаешь, какое дело? - А лагерь? - Попросись у Галины Сергеевны - она отпустит. Сколько дней надо? - Одного хватит. - Решено! Пошли обратно в лагерь! ГЛАВА ДЕВЯТАЯ "ЭТИХ ДНЕЙ НЕ СМОЛКНЕТ СЛАВА" Утро выдалось солнечное и на редкость тихое. В прозрачной синеве замерли, будто нарисованные, белые барашки облаков. Густой развесистый тополь, росший возле самого сарая, на чердаке которого спали Павлик со Славой, не стучал, как обычно, ветвями о замшелую крышу. Тихо-тихо. Белые дымы из печных труб поднимаются к небу ровными столбиками. Рабочий поселок просыпался. То здесь, то там хлопали калитки: люди спешили на работу. Слава проснулся от ярких лучей солнца, бьющего сквозь щели в крыше. Откинув одеяло, он вскочил, поддернул черные трусики и потянулся до хруста в суставах. Стриженая голова Павки мирно покоилась на подушке. Павка безмятежно посапывал носом и шевелил пухлыми губами. - Подъем! - крикнул Слава. - Павлик, вставай! Павлику вчера пришлось изрядно поволноваться, упрашивая начальника лагеря и старшую пионервожатую отпустить Славу на денек в Макариху. Поэтому он спал как убитый. - Павлик, вставай! - и для эффекта крикнул в самое ухо: - Горим! Павлик открыл глаза, удивленно посмотрел на друга и спокойно спросил: - Кто горит? Далеко? Слава весело засмеялся. - Тебя не испугаешь! Это я нарочно крикнул, что пожар. Вставай, нам идти пора. Перебрасываясь шутками, ребята быстро убрали постель, оделись и по скрипучей лестнице спустились во двор, где их уже поджидал Илья - брат Славы - толстый гражданин шести лет. Мальчуган с самым серьезным видом протянул Павлику испачканную землей руку и сообщил: - Покормил. - Кого? - не понял Павлик. - Голубя покормил. - Молодец! Мы, Илья, уйдем скоро. Так ты смотри, не забудь воды голубю налить. Друзья плотно позавтракали, захватили про запас хлеба с маслом и тронулись в путь. От Малахита до Макарихи было недалеко: по шоссе километров десять всего, но Слава не любил пыльной дороги и повел товарища прямиком через лес. Шагая по узкой лесной тропинке, они останавливались иногда послушать неумолчное разноголосое щебетание птиц. - Ох и люблю я путешествовать, - говорил Слава, размахивая суковатой палкой. - Так бы пешком весь свет обошел. - А моря? - Что моря! Их переезжать можно. Слышишь, как птицы поют? Хорошо поют, радостно. Послушаешь - и охота стихи писать. Ты, Павка, зря стихи не пишешь. - Не умею, потому и не пишу. - А ведь их писать просто. Только рифму другой раз долго ищешь. Вот какое стихотворение я про лес сочинил. Хочешь? - Читай. Слава на минуту задумался, вздохнул и начал: Вошли в тайгу. Шумит она, Густая, беспредельная, Стоят подряд к сосне сосна, Как мачты корабельные... Тропинка внезапно уткнулась в широкую и глубокую канаву, наполненную почти до краев мутной, глинистого цвета водой, поперек канавы лежали две жердочки. Слава, балансируя руками, легко преодолел неожиданное препятствие. Павка замешкался: - Не бойся, - ободрял Слава, - быстрее только! - Я не боюсь! - Павлик решительно подошел к переправе и двинулся вперед по гнущимся жердочкам. - Канава - пустяк, - говорил он, - ты знаешь, на какие горы мы взбирались? Подойдешь к подножию, глянешь на вершину - шапка с головы валится... - Ну-у-у? - Вот тебе и ну! - Без веревок? - с любопытством спросил Слава. - Не нуждаемся, - с гордостью ответил Павлик. - Тренировка! Тимка и Юлька - мои друзья - по скалам отвесным запросто лазят... Скалолазы!.. - А ты? - Не отстаю, - уклонился от прямого ответа Павлик. - Слушай, Павлик, ты любишь рыбу удить? - неожиданно спросил Слава. - Мы сейчас мимо тихого омута пойдем. Язи там - огро-о-омные. Порыбачим? За час на уху натаскаем!.. - Ври-и, - недоверчиво протянул Павка. - Чес-слово! - Где удочки достанем?.. И потом спешить надо. - Удилища срезать - одна секунда! Лески у меня всегда при себе, - Слава вытащил из кармана картонку с лесками. - Омуток рядом. За тем вон лесочком. А дедушка все равно вечером придет с пасеки. Ждать придется. Ребята вышли к реке. Серебристой лентой вилась она в густых зарослях черемухи, ольхи и ивы. Слава срезал два удилища, привязал лески, насобирал червей - добывал он их под камнями. Осыпая землю, рыбаки сбежали по глинистому крутояру к реке. Выбрав места получше, они забросили удочки в синеватую спокойную воду. - Теперь - тишина, - предупредил Слава. За песчаной косой, у водоворота, под ивой, полощущей свои ветви в быстрине, что-то всплеснулось да так сильно, что брызги радужным столбом поднялись вверх. - Играет, - шепотком проговорил Слава. - Огромная, наверно. Павка согласно кивнул головой и, сделав губы сковородником, подул на нос: комар впился в самый его кончик, а руки были заняты. Вдруг поплавок на Павкиной удочке качнулся, по воде разбежались круги. А поплавок заприседал, как живой, заподпрыгивал и стремительно двинулся к осоке. - Подсекай! - выкрикнул Слава. - Есть! - восторженно взревел Павка. - Славка, сюда! Зда-а-аровый... - Не тяни! Не тяни, - волновался подоспевший Слава. - Вываживай! Вываживай... Не дергай - оборвешь!.. Удилище согнулось дугой. Леса, разрезая воду, металась то вправо, то влево. По силе сопротивления чувствовалось, что попалась крупная рыбина. Павка, охваченный рыбацким азартом, не спускал глаз с лески. Комары облепили шею, лоб, щеки. Но Павке было не до них: пусть кусают. Перед глазами - вот здесь, на мелководье - уже бился светло-серебристый красавец язь. - Еще, еще, еще чуть-чуть, - шептал за спиной Слава. - Тяни! Павлик дернул. Язь вылетел из воды и забился в траве. Павка упал на него и, не поднимаясь, ощупью запустил пальцы под жабры. - Я говорил, говорил... - радостно суетился Слава. - Не верил еще.... В этом омуте огромные клюют... - Хорош язек, - довольно улыбался Павка. За полтора часа друзья натаскали порядочно. Соорудив кукан, они навздевали на бечевку улов и, веселые, тронулись дальше. - Нашим бы ребятам показать, - мечтал Павлик, любуясь красавцем язем. - Приеду, расскажу - не поверят. - Поверят, - успокаивал Слава. - Мне всегда верят. - Знаю, - вздыхал Павка. - Есть у нас в лагере один скептик - Колька Хлебников. Он никому не верит. За это скептиком его и называют. Он первый скажет, что я - хвастун... Стой! Ты куда сворачиваешь? Тропа-то вот... - Одно место тебе покажу. Помнишь, вчера обещал? Миновав скалистое взгорье, поросшее ельником, они вышли на лесную полянку. Стройные сосны с золотыми стволами обступали ее со всех сторон. В зеленой траве мелькали венчики цветов, порхали бабочки, гудели пчелы; воздух был ароматен и свеж. Слава сразу посерьезнел. Павка тоже притих. - На этой поляне был партизанский лагерь, - сказал Слава. - Вот и памятка оставлена, - он показал на гладкий, чуть выдававшийся из земли гранитный валун. На плоской поверхности камня была выбита пятиконечная звезда, и под ней поставлен год - 1919-й. - Партизаны против интервентов воевали. Мой дедушка в этом отряде разведчиком был. Ребята обошли поляну, осмотрели заросшие травой полузасыпанные ямы - по словам Славы, они были когда-то землянками, в них партизаны жили, - на опушке отдохнули, съели хлеб и прямиком через сосновый бор двинулись на восток. На окраине деревни, у деревянного домика с новыми воротами и огромным палисадником, в котором росли кусты крыжовника, смородины и малины, Слава сказал: - Вот мы и пришли. Подожди здесь немножко: я Султана утихомирю. Злой он - ужас. Чес-слово. Свои, Султан! - крикнул он, приоткрывая калитку. - Свои!.. Грозный лай сменился радостным повизгиванием. Загромыхала цепь, заскрежетала проволока: собака подбежала к воротам. - Кто там? - донесся со двора женский голос. И сразу: - Славушка! Внучек!.. Проходи, проходи... Наконец-то! Загорел-то! Худой какой стал! Послышались звуки поцелуев. - Я, бабуся, не один, друг на улице ждет. Ох и храбрый он. Из Новостроя один приехал. - Павка покраснел: "Придумает же Славка". - Героя гражданской войны они ищут... Вот сколько рыбы мы наловили! Самого большого Павлик поймал! Павлик! Иди сюда... Бабусь, а дедушка с пасеки сегодня придет? Слава говорил, говорил и говорил без умолку. Старушка ласково смотрела на ребят и улыбалась, слушая взволнованную и бессвязную болтовню внука. - Что же мы стоим на дворе! - спохватилась она. - Покормить вас надо. Чай, устали в дороге? - Нет, мы уже покушали, - ответил Павка, - хлеб с маслом ели. - А я вас угощу сливками с малиной. В это время над плетнем появились три взлохмаченные головы. Средняя, смуглая, скуластая, с черными озорными глазами, тихонько свистнула. - Мишка! - узнал Слава. - Здравствуй, Мишка! Дожидайтесь нас, мы скоро выйдем. Видел, сколько язей понатаскали! - он потряс рыбой. - Узнали уже, - проворчала бабушка. - Отдохнуть и то не дадут. Наговоритесь еще... - она решительно потащила ребят в дом. - Успеют они, подождут. Напившись густых сливок с душистой, сочной малиной, Слава и Павка вышли на улицу. Ребята, которых набралось уже больше десятка, окружили гостей плотным кольцом. Скуластый паренек, которого Слава называл Мишей, вышел из круга и, засунув руки в карманы черных заплатанных штанов, обошел вокруг Павки, как бы оценивая его. - Ты язя поймал? - спросил он дружелюбно. - Ага! - с готовностью подхватил Слава. - Он! Аж удилище в дугу согнулось, когда Павка язя тащил. Килограммов, наверно, на пять... - На десять, - Миша присвистнул. Ребята дружно рассмеялись. Слава растерянно посмотрел на Павку и тоже заулыбался. - Ох и мастер же присочинять, - заметил Миша. - Я видел язя. Он килограмма два будет. - Славка, - беззлобно ухмыльнулся Павлик, - а ты говорил, что тебе на слово верят. Осечка? - Я для солидности прибавил, - оправдывался Слава, - тебе же лучше хотел сделать. Ребята! - обратился он к собравшимся. - Это мой товарищ Павка Катаев из Новостроя. Он со своими друзьями по всему свету ездит... - Опять осечка! - выкрикнул кто-то из ребят. - Ну, по Советскому Союзу, - поправился Слава, - не в этом дело. Павка героя гражданской войны разыскивает - Григория Лапина. Недалеко от города Новостроя, на горе Крутой Лапин надпись на скале выбил, а Павка ее нашел. Мы сегодня у дедушки спросим, знает он Лапина или не знает. Затем и пришли к вам сюда. - Лапина? Героя? - заинтересовался Миша. - Расскажите нам про него. Павка смущенно засопел носом: удобно ли признаваться, что и сам он, Павка, не знает о Лапине ничего. Но выручил Слава. Он посмотрел на Мишу и укоризненно произнес: - Я же сказал, что мы разыскиваем его. Не нашли ведь еще. О чем рассказывать? - А Иван Ефремович знает? - Это у него спросить надо. - Иван Ефремович сегодня будет про войну рассказывать? - спросил Миша. - Нам можно прийти послушать? - Приходите. Дедушка должен к вечеру с пасеки вернуться. - А нам председатель колхоза благодарность объявил,- вдруг сообщил Миша. - Мы отрядом на прополке двести трудодней заработали. - А в нашем отряде, - перебил его кто-то, - Борька Аксенов на помощника комбайнера выучился. - Борька выучился, - сказал Миша, - а ты хвастаешь. - Мы тоже учимся... - Айда купаться? - предложил Миша. Взбивая пятками дорожную пыль, босоногая команда с гиканьем понеслась по улицам деревни к реке. Веселым заливистым лаем провожали их кудлатые дворняжки. Весть о том, что Иван Ефремович будет рассказывать о гражданской войне, быстро облетела всю деревню. Вечером на лужайке возле дома Коршуновых собрались не только ребята, но и взрослые. Детвора устроилась прямо на траве. Взрослые уселись на бревна возле плетня. Мужчины дымили цигарками, женщины щелкали семечки. Иван Ефремович, седой как лунь, кряжистый старик, не заставил себя ждать. Он вышел из калитки, поздоровался со всеми, подсел к мужчинам, закурил и начал: - Много раз приходилось мне бывать в разведке, но одна запомнилась на всю жизнь. За нее и наградили меня орденом... Внимательно слушали рассказ Коршунова собравшиеся, и всем казалось, что сидит перед ними не старик, убеленный сединой, а лихой разведчик-боец, что не парусиновая куртка облегает его сутулую спину, а черная боевая бурка, пропахшая порохом, что не суковатую палку сжимает его рука, а острый клинок. - ...К деревенской избе, - говорил Иван Ефремович, - в которой разместился штаб партизанского отряда, на взмыленных вороных конях подскакали два всадника. Спешившись, наскоро привязали поводья к плетню и вошли в избу. - Комбриг Лапин! - представился высокий, в черной мохнатой бурке кавалерист командиру партизанского отряда. - Моя бригада наступает на станцию Лиговка. Приказ командарма - действовать вместе с вами. Он снял бурку, бросил ее на широкую лавку и подсел к столу. - У генерала Казагранди большие силы, - сказал командир отряда, проверив у прибывшего документы, - в лоб станцию не взять, оружия мало. Пулеметов всего три, да и те минуту стреляют, час молчат: старые. - А выбить Казагранди из Лиговки надо, - твердо произнес Лапин, - как бельмо на глазу, всему фронту мешает этот Казагранди! Командарм дал сутки сроку. - Оружия бы, - сказал партизанский командир, - в два счета бы взяли станцию. А так... У Казагранди в Лиговке три пехотных полка и два артдивизиона. - Разведка ваша на станции была? - спросил комбриг, поднимаясь. Он нервничал, пальцы постукивали по рукоятке сабли. - Была. - Тогда решим так. Наступать будем завтра. Вот приказ командарма. Оружие постараемся достать сегодня. Дайте мне разведчика, который ходил в Лиговку. - Вызовите Коршунова, - приказал командир. Через полчаса три всадника на рысях подъезжали к Лиговке. У железнодорожного переезда их остановил патруль. - Стой! Откуда? - спросил у Лапина широкоплечий усатый унтер. - А ну слазь! - И тут же вскрикнул, схватившись за щеку. - Как разговариваешь, скотина! - выкрикнул Лапин, еще раз награждая перепуганного унтер-офицера плетью. - Как стоишь? Унтер и два солдата замерли, вытянув руки по швам. - Виноват, ваше благородие, - лепетал унтер, - сами знаете - служба. - Разговоры! - прикрикнул на него переодетый в полковничью форму комбриг. - Покажи нам, как быстрее проехать на станцию? - Вот по этой дороге, - козырнул унтер. Кавалеристы приблизились к станции. Суматоха и оживление царили здесь. На путях пыхтели готовые к отправке паровозы, теснились эшелоны с солдатами, боеприпасами, оружием и продовольствием. По перрону бегали, придерживая руками сабли, офицеры. - Сейчас, ребята, не зевайте, - сказал комбриг. - Как подам команду - действуйте. Да на оплеухи не скупитесь. Начнут спрашивать, кричите на них громче и бейте. Сразу вас в офицеры зачислят. Запомните, что у разъезда Лесного наши ждут. Далеко от меня не отрывайтесь... Коней вот жалко... Эй, солдат, - крикнул он громовым голосом, - подержи коней! Иван Коршунов и ординарец стали осматривать эшелоны. Встречные солдаты и офицеры вытягивались перед ними в струнку, козыряли: уж очень важным и свирепым казался им моложавый полковник в мохнатой казачьей бурке. - Какая часть? - спросил Лапин у солдата, сидевшего в дверях теплушки. - Батальон смерти, ваше благородие! - выкрикнул тот, вскакивая. - Что подготовлено к отправке? - спросил он у пробегавшего мимо прапорщика. - Эшелон с оружием и боеприпасами, господин полковник! - вытянулся офицер. - Стоит на втором пути! - Охрана надежная? - Так точно! В двух последних вагонах рота капитана Сивкова и пулеметный взвод. Лапин небрежным кивком головы отпустил офицера и вполголоса сказал ординарцу и Коршунову: - Готовьтесь к захвату эшелона. Коршунов, ты идешь на паровоз. Поговори по душам с машинистом, - комбриг похлопал рукой по деревянной кобуре маузера, - понял? - Ясно! - А ты, - комбриг повернулся к ординарцу, - посмотри, нет ли на эшелоне лишних. В хвосте должна быть охрана. Отцепи два последних вагона. Только без происшествий, осторожно. - Есть! - Ну а мне придется стрелки на главный путь перевести. У стрелок медленнее проезжайте, чтобы можно было на паровоз заскочить. К вечеру партизаны получили эшелон оружия и боеприпасов. - Стальная воля у человека была, - заключил рассказ Иван Ефремович. - Отчаянной храбрости был командир. Взяли мы Лиговку, - продолжал он, - разбили колчаковцев и на Малахит ударили. Говорят, что в бою под Малахитом комбрига Лапина пулеметной очередью прострочили. В грудь его ранили. Должно быть, и не выжил он... Долго еще рассказывал Иван Ефремович о героических подвигах бойцов и командиров Красной Армии. Павка слушал его и думал о том, что погиб Григорий Лапин смертью героя, и больно становилось Павке. Какая-то тяжесть давила на грудь, какой-то горячий комок подкатывался к горлу... Утром попутный колхозный грузовик увез ребят в город. Мишка со своей командой проводил их до околицы. Отдохнув, Павка забрал клетку с голубем и вместе со Славой пошел на станцию. - Погиб Лапин, - грустно говорил он другу. - А может, и нет, - бодрился Слава. - Дедушка-то что сказал? Он сказал: "Должно быть, не выжил". А если выжил? Вы его, Павка, найдете. Вот посмотришь. Мы тоже искать будем. Перед отправкой поезда Павка сунул другу клетку с голубем. - На! Если узнаете о Григории Лапине, пришли записку. В клетке и футлярчики для голубеграмм, и бумага. А мы найдем, я письмо напишу. Клетку? Возьми ее себе, Слава, на память. Бери, бери! ГЛАВА ДЕСЯТАЯ СТРАННАЯ ДЕПЕША Не ходите на Крутую по шоссе. Все думают, что по шоссе до горы ближе, а получается наоборот. В обман вводит лохматая сосновая гривка, что тянется будто щетка между горой и шоссе. Кажется, пересечешь гривку, и конец пути! Но не тут-то было, пройдешь лесок, а там поляна. Пойдешь через поляну, и зачавкает под ногами бурая болотная жижа, откроются искусно замаскированные зеленью рослых камышей и трав мутные "окна" с остро пахнущей зацветшей водой... Одним словом - гиблое место, топь! Волей-неволей придется огибать болото стороной, продираться по кустам черемушника и ольхи. Наплачешься! Лишний крюк сделаешь километров на пять! На Крутую лучше всего идти прямиком, по "Тропе славы". Это ребята из лагеря во дворе рабочего городка дали тропе такое название. С вокзала в троллейбусе, трамвае или такси вы попадете прямо на площадь Труда - самую большую площадь Новостроя. В центре ее - трибуна из тесаного гранита. По праздникам мимо этой трибуны многоводной рекой текут колонны демонстрантов. Красно от знамен, плакатов и транспарантов, весело от песен, музыки и радостного многоголосого шума. Встаньте лицом к трибуне. Слева - Дворец культуры металлургов. Уж это по-настоящему дворец. Даже Коля Хлебников и тот ни разу не посомневался в правильности названия этого грандиозного сооружения. Дворец стоит на вершине холма. Со всех четырех сторон по склону к зданию поднимаются ступени из розовою мрамора. Сводчатые порталы главных входов, кажется, подкидывают вверх, в синеву, остальную часть здания, увенчанную позолоченным шпилем с рубиновой звездой. Направо будет прямая широкая улица. Шагайте по ней смело. Улица имени Героев революции поведет вас по правильному пути. Первый, второй, третий и четвертый кварталы - стоквартирные дома рабочих металлургического и алюминиевого заводов. Дальше кинотеатр "Заря" - куполообразное здание с открытой площадкой на крыше. Потом - снова жилые дома, стадион, летний сад, фабрика-кухня. Здесь у литого чугунного заборчика берет начало "Тропа славы". Бежит она мимо алюминиевого комбината, мимо просторных улиц, одетых в строительные леса домов. Дальше тропа приведет к гидростанции, пущенной в прошлом году. С одной стороны плотины чуть вздымается, будто дышит, шелковистая, прозрачная речная гладь. В богатырском разливе ее чувствуется скрытая сила, мощь, которая покорно ждет, что прикажет ей человек. По другую сторону плотины бурлит, пенится и клокочет вода. Рвется она через узкие бетонированные ворота. Это человек ей сказал: "Крути турбины!" - и вода беспрекословно подчинилась его воле. Выходите на тропу и не сворачивайте с нее до самого северного склона Крутой. У переката будет ответвление - едва заметная в траве стежка направо. Поперек этой тропки лежит серый гранитный валун. Его только что прикатили сюда Вася Зимин и Коля Хлебников. Семен, опасаясь, что отставшие ребята свернут к торфянику, приказал оставить на тропе знак "идти нельзя". Вася с Колей порядочно извозились, устанавливая этот знак, и решили спуститься к реке вымыть руки. По крутому склону, сплошь опутанному корнями деревьев, они добрались до мокрых галек, умылись холодной водой и присели на ствол поваленного бурей дерева, вершина которого лежала в воде, а корни, словно лапы гигантского паука, разметались в воздухе. - Юлька сильно обиделся, - сказал Коля, стараясь добросить камень до песчаного островка, что виднелся неподалеку от берега, но попытки его были тщетны: камни то не долетали, то перелетали цель и, падая в воду, поднимали высокие фонтанчики брызг. - Сегодня мы сколько раз уговаривали Юльку, - продолжал Коля, нагибаясь за очередным камнем. - Семен два часа уговаривал, и все же Юлька отказался идти на Крутую. - И зря уговаривали! - Почему зря? Юлька один дорогу к Игле знает. - Семен тоже знает. Он позавчера на Крутую ходил и все разведал. А Юлька не злится, а скучает. Тимку и Павку третий день не видит. Вася встал, одернул пиджачок и, поставив ногу на булыжник, стал завязывать шнурок у ботинка. - Нет, Вася, он обиделся, - не унимался Коля. - Зря мы их от заготовки растений устранили. Тимка с Павкой тоже дуться будут. Они в лагерь больше ходить не будут. Вот увидишь. - Тимка не такой, чтобы гонор свой показывать! Он поймет... К самому берегу подплыл красноперый окунь. Вася умолк и стал с любопытством наблюдать за рыбой. - Смелая какая, - сказал Коля, - не боится. - Он вывернул замшелый камень, нашел под ним червяка и бросил в воду. Окунь стрельнул в глубину, но, заметив червяка, возвратился. Миг - и червяк исчез у него во рту. - Вот обжора, - заметил Коля, - червяк не успел на дно упасть, он уже проглотил его. А с виду окунь - совсем крошка. - Есть такие крошки-рыбы, от которых и человеку спастись трудно. - Скажешь ты, - недоверчиво протянул Коля, - страшнее акулы рыбы нет. - Акула - чепуха. Есть небольшая рыбешка, которую даже крокодилы боятся. Не веришь? - Вася посмотрел на товарища и понял, что тот не верит ему. - Эта рыбешка, - сказал он, - длиной всего тридцать сантиметров. Она тупорылая. Цвет - голубоватый и черные пятна по чешуе, называют ее пирайя, или пилозубый лосось. В наших реках она не водится, а только в Южной Америке. - Чем же она страшна? - Нападает на людей, животных и рыб. - Она нападает, и все? Да ее схватить можно. Чего там - тридцать сантиметров. - В том-то и беда, что пирайи поодиночке не нападают, а налетают сразу стаями, в которых по нескольку тысяч. Налетят - и давай кусать. Животное или человек после укусов слабеет - кровь-то теряется, выходит через раны - захлебывается и тонет. И не успеет тело до дна дойти, как остается один скелет. Были случаи, когда пирайи нападали на лошадей. Лошадь выберется на берег и умирает. - Сказка? - Кроме шуток. В челюстях у пирайи такая сила, что она запросто толстую палку перекусывает и даже стальные крючки. - А крокодилы почему их боятся? - Кому охота погибать. Крокодилы спасаются от пирайи тем, что всплывают на поверхность и, перевернувшись вверх брюхом, подставляют им спину: на спине у крокодилов прочный панцирь. Его-то не прокусить. - Выходит, что в тех реках и пить опасно? - Да, но животные берут хитростью. Пирайи обычно держатся на глубине, пока не чуют добычу. Животные делают так: в одном месте взбаламутят воду. Пирайи думают: "Ага, вот где мы поживимся!" и бросаются к этому месту. А животное быстро отбежит подальше и пьет. - Вот ведь какие мерзкие рыбешки, - сказал Коля, - прямо чудовища! На крутояре послышались голоса. - Коля, полезли наверх. Надо встретить ребят. Вот что! Ты посидишь у тропы, пропустишь всех и пойдешь замыкающим. Они поднялись по скату и остановились в кустах; на тропе показался Ванюшка Бобров. Картонная папка, перекинутая через плечо на широкой перевязи, почти касалась земли и на ходу колотила малыша по пяткам. Ванюшка то и дело оглядывался, пытаясь обнаружить невидимого спутника, неотступно следовавшего за ним. Конечно, Ванюшка не заметил ни Васю, ни Колю. Да и увидеть их было трудно в густом соснячке. А Ванюшку было видно преотлично. Малыш быстро проскочил мимо камня-знака и направился было по верной дороге, но почему-то вдруг повернул вспять, подошел к камню и замер. Лицо его стало серьезным и сосредоточенным. Ванюшка думал. - Сейчас пойдет на торфяник, - заметил Коля. - Не должен. - Пойдет! Ванюшка всегда так: подумал - сделал наоборот. И действительно, малыш перешагнул камень и решительно двинулся по запретной тропе. - Ванюшка, стой! Ты же видишь, что тропа загорожена. Знаешь дорожные знаки? - А-а-а, Вася! Я, Вася, знаю! А тут, я думал, препятствие! - Препятствие, - буркнул Коля. - И без препятствия на торфяник утопал бы. Вася с Ванюшкой ушли. Коля лег на лужайке в высокой траве. Скучая в одиночестве, он выдергивал из земли былинки и обкусывал сочные хрустящие корешки. Живое подвижное лицо Коли в это время ничего, кроме уныния, не выражало: оно померкло. С чего радоваться? Сиди на полянке вместо верстового столба и направляй недогадливых по верной дороге. Коля перевернулся на спину и прищурился. Сквозь ресницы яркий свет проникал не так сильно, и день сразу превратился в вечер. По небу разгуливали тучки-кудряшки. Вровень с ними парили какие-то птицы. Вдруг Коля уловил близкий смех и быстро лег на живот. По тропе шли Люся и Нюша Котельникова. В руках у девочек были пучки растений, в папках тоже. Подруги задержались у обрыва, Люся сняла с головы венок, сплетенный из ромашек, размахнулась и бросила его в воду. - Плывет! Плывет! - Радуется, - с неприязнью прошептал Коля, следя за каждым движением девочек. - Подвела Тимку и смеется. Коля сейчас почему-то сильно обиделся за звеньевого первого. Захотелось чем-нибудь досадить этой бойкой и крикливой "командирше". Ведь и Коле не раз доставалось от нее на орехи. И за что, спрашивается! За крохотную помарку на гербарной этикетке, за неаккуратно свернутый листок бумаги, за... Что и говорить, вздохнешь за работой - и то выговаривает! Ох и хорошо бы сейчас!.. Коля заерзал от нетерпения. Эх, только бы вышло по его плану. Люся с Нюшей свернут на запретную тропу, Коля подождет немного, затем догонит девочек и откроет им роковую ошибку. Упрекать он их не станет, нет! А вежливо-вежливо заметит, что ходить по лесу надо учиться у Тимы, Павки и Юли, что, не зная дорожных знаков, можно заблудиться. Наговорил бы им, пусть помнят! Пусть... Девочки поняли назначение камня. "Ее не проведешь, - думал Коля, провожая глазами мелькающее в кустах белое с красными горошками платье, - все знает!" Подождав еще несколько минут, он поднялся, раза два крикнул для проверки и, не получив ответа, зашагал по тропе. На круглой поляне у лесного оврага царило веселье. В тени густокронных сосен у могучих корневищ раскинулись скатерти-самобранки - газетные листы. На них появились куски ржаного хлеба с маслом и солью, луковицы, вареная картошка. Вкуснее еды, чем эта, вряд ли преподносила своим хозяевам даже самая волшебная скатерть. Душистый хлеб, немного солоноватый, вприкуску с таежным смолистым ароматом! Разве сравнишь его с чем-нибудь? Нет, конечно, нет! Коля подсел к Васе и Семену, уничтожил два куска хлеба и захотел пить. Фляга начальника лагеря была пуста. Коля забрал ее и направился к оврагу искать воду. В предположениях своих он не ошибся. На дне оврага под покровом густой листвы черемушника и черной смородины журчал ручеек. Серебристая струйка пробивалась среди мшистых камней и крохотным хрустальным водопадиком будоражила мелкий, величиной не больше обычного таза, омуток с разноцветными гальками на дне. Вода в нем даже на вид была ледяной. У Коли заранее заломило зубы. Он прилег у ключика и, упираясь ладонями о камни, припал губами к воде. И тут лицо его сморщилось, а глаза закатились. Коля поспешно выплюнул воду и призывно крикнул: - Э-ге-ге-й! Э-ге-ге-ге-гей! Ко-о-о мне-е-е! Все, кто был поблизости, устремились к оврагу. Затрещали сучья кустарника, заколебались ветки, у омутка собралась толпа. Пионеры слушали Колю и с любопытством посматривали на загадочный ключик, вода в котором оказалась соленой. Володя Сохатов отважился взять пробу. Он зачерпнул шапкой воду, набрал полный рот, посмаковал и проглотил. - Здесь будет построен санаторий, - авторитетно сказал он притихшим ребятам. - Это же нарзан, вода углекислая! - Минеральная вода? - удивился Коля. - Не может быть! - Не веришь - не надо, - пожал плечами Володя. - А по-моему, это - нарзан. Чуть солоноватый, а что пузырьков нет, так напора нет, выдохся нарзан. На Кавказе таких источников, как у нас водопроводных колонок. Ты, Коля, по-моему, открытие сделал. Володя нахлобучил на затылок мокрую кепку, прищурившись, посмотрел на Колю и зашагал к тропинке, спрятавшейся в зарослях лопухов. - Володя! - окликнул Коля. - Значит, эту воду можно пить? - Конечно, - отозвался Сохатов. - Будем пить, - сказал Коля, устраиваясь у омутка, чтобы сподручнее было напиться прямо из водоема. - Вставай сейчас же! - накинулась на него Люся и, воинственно задрав нос-пуговку, двинулась в наступление. - Поднимайся немедленно! Еще отравишься! - цепкие пальцы ее крепко ухватились за воротник голубой трикотажной рубашки. - Люся, не тяни за воротник, - взмолился наконец Коля. - Я встану, встану. У меня брюки на коленях промокли. И тут на его губах появилась озорная улыбка. Он быстро прилег у омутка и сделал вид, что жадно пьет воду. - Колька! А Колю уже била какая-то страшная дрожь, язык высунулся, лицо перекосилось и покраснело. - Ой, - ужаснулась Люся, - держите его! - Она схватила Колю за руку. - Володя, держи ноги! Нюша, помогай... Ну чего же вы стоите! Нюша, расстегни ему ворот... Володя, крепче держи, видишь, как бьется. Надо его на бок перевернуть. Сейчас бы молока, оно помогает при отравлениях. - Рвотное надо, - вставил кто-то. - Я ему пальцы в рот суну - и вырвет, - уверенно заявил пионер в белой полотняной рубашке с засученными рукавами. Эти слова сразу подействовали на Колю. Он перестал биться, открыл глаза и засмеялся: - Жалко меня стало? А ты, Люся, ругаешься? И с Тимкой тоже ругаешься... Я ведь нарочно. - Так не шутят, - обиделась Люся. - Нехорошо, - сказал Володя. - Мы даже испугались... По крутому склону с шумом и треском что-то катилось к ребятам. - Валун сорвался! - тревожно предупредил Коля, и пионеры бросились врассыпную. Но из кустов показались ноги в сандалиях, штанишки, перепачканные землей, майка и... на поляну задом наперед выехал Ванюшка. Под громкий смех, которым встретили это неожиданное вторжение ребята, он деловито осмотрел себя, вытащил зубами занозу из ладони и стал тереть рукавом майки грязную щеку. - Ягод там! У-у-у сколько! Усеяно все, - сообщил Ванюшка спокойно. - Мы с Васей и Сеней больше половины съели и еще больше половины осталось. Володя, а гора Крутая, как здесь крутая, а? - Чулки ты уже продрал, - заметила Люся, беря Ванюшку за плечи и поворачивая бритым затылком к себе, чтобы разглядеть его со спины. - А извозился ты-ы-ы! Почему под ноги не смотришь? Ванюшка с готовностью исполнил последнее и критически уставился на сандалии. Все как будто бы в полном порядке. Ну, порвался ремешок и отскочила пряжка, ну, отстала подметка, но Ванюшка же не виноват. - Смотрел, - вздохнул малыш, - очень даже все видел. Сеня сказал, как мы ягоды ели... - Пока вы ягоды ели, - похвастался Коля, - мы нарзан нашли. Целебная вода! Напьешься - никогда не заболеешь! - Это нарзан! - Ванюшка хотел засунуть руки в карманы, но у штанишек с лямочками через плечи и короткой перекладиной на груди их не оказалось. Малыш сделал руки за спину и, выпятив живот, бочком приблизился к омутку. Он присел, при полном молчании окружающих зачерпнул в ладошки воды и причмокнул пухлыми губами: - Соленая! Я знаю! Неподалеку раздалось громкое кваканье. Колыхнулись зеленые шапки высоких лопухов. Бесхвостый представитель земноводных - огромная пупырчатая жаба - пожаловала на лужок. Жаба разинула широкий рот, захлопнула его, будто закрыла чемодан, и вытаращенными глазами посмотрела на малыша. - Кш-ш-ш-ш ты! Пошла обратно, - Ванюшка брызнул на нее водой. - Вот страшило. Тронься за нее, и бородавки на коже вырастут! У-у! - Коля подобрал увесистый булыжник и размахнулся. - Не трогай! - воскликнула Нюша. - Вовсе от них бородавок не бывает, они пользу приносят. Вредных насекомых и слизняков едят. - Ну-у-у? - Валентина Петровна на уроке говорила. Ты забыл уже? - Соленой воды хочет! Это я посолил! - Чего посолил? - Коля с недоумением взглянул на малыша. - Воду здесь посолил, - охотно объяснил Ванюшка. - Я тут пить нашел и лягушек сразу сто спугнул. Ты, Володя, не сердись, что я твой пакетик весь просыпал... Наверху пронзительно засвистели. Пора в путь. Начальник лагеря скликал пионеров. Ребята выбрались из оврага и, подшучивая над Колей, Люсей и Володей - главными героями открытия нарзана, - двинулись лесом по желтой прошлогодней хвое, застилавшей землю, и скоро вышли к гари. В таежных краях часто встречаются такие места. Когда-то страшный огненный ураган бушевал среди деревьев-великанов. Возникший от удара молнии или от небрежно залитого костра огонь с быстротою ветра распространялся по сухой хвое, поднимался по стволам в густые кроны, перелетал по ним с дерева на дерево. Удушливый черный дым, языки пламени, искры, зола и пепел зловещим облаком взлетали к небу. Все живое - звери, птицы, насекомые бежали, летели, ползли прочь, ища спасения. Но давно погасло пламя, дотлели угли, и на месте лесного пожара образовалась поляна, заросшая высокими травами, усеянная обугленными скелетами деревьев. Трудно пробивать по гари дорогу. Ноги натыкались на острые сучья, соскальзывали с поверженных стволов. Раздвигая высокие заросли розовоголового кипрея - иван-чая, Семен вел отряд к горе. До подножия Крутой добрались без происшествий. Разделились на группки и разошлись в разные стороны исследовать россыпи камней, ущелья, посмотреть, нет ли чего в трещинах, Ванюшка обнаружил на одном валуне множество темных пятен. Издали валун был похож на леопарда, припавшего к земле и готового вот-вот прыгнуть. В полдень группы собрались на условленном месте. Началось восхождение на вершину. Опираясь на палки, прихваченные по дороге, пионеры медленно тронулись по руслу высохшего ручья. У кумачовых пятен Семен задержал отряд. Коля Хлебников потрогал рукой гладкий утес: - На книгу похожа. Только заглавия не хватает. Надо выбить. - О партизанах, да? - подхватил Вася. - Там над пятнами - большими буквами. Далеко будет видно! Напишем: "Здесь спят герои". - Спят? - Коля отрицательно замотал головой. - Не подходит такой заголовок. - Лучше написать так, - предложил Володя, примостившись на выступе и нацеливаясь объективом "Туриста" на красные пятна. - Написать: "Скала бессмертной партизанской славы!" Ведь хорошо будет. Правда? В разговор вмешалась Люся: - Плохо! Володя понял ее замечание как личный выпад и поспешно стал спускаться с выступа к ребятам. - Плохо, - продолжала девочка, - надо для надписи такие слова выбрать, чтобы в них про смерть совсем не было. - Эх ты! - Володя встал перед девочкой. - Почему ты, Люся, всегда-всегда против? Неужели тебе и сейчас непонятно? Бессмертная - это пожизненная. На всю жизнь! Никогда не умирающая! Спокойное лицо Нюши, сидевшей на камне рядом с Люсей, заиграло румянцем, глаза вспыхнули. Тронув подругу, Нюша произнесла убежденно: - Лучше написать: "Скала вечной партизанской славы!" - Здорово, - восхитился Коля. - Принимаем поправку! Подошел Семен. Передав бинокль Ванюшке, который сгорал от нетерпения собственными глазами и поближе увидеть красные пятна, начальник лагеря присел на корточки возле споривших: - Ну, открыватели, это, по-моему, боксит. Минерал, дающий нам алюминий. - А Юлька говорил - мрамор... - Отдохнули? - Семен ловко закинул за спину ружье, предусмотрительно взятое из дома - мало ли какая встреча может произойти в тайге, - поправил широкополую шляпу, которая делала его похожим на лихого степного наездника, и скомандовал: "Вперед!" Короткий бросок по крутому каменистому склону, и ребята были уже у Иглы. Расчищенная заготовителями надпись четко выделялась на граните. Читалась она легко. Это, очевидно, потому, что каждый знал ее наизусть. И все же ребята еще и еще раз пробегали глазами по волнующим строчкам. Затем, тщательно осмотрев со всех сторон гранитную глыбу, пионеры сели отдохнуть и разговорились. Только Ванюшка Бобров продолжал ползать на четвереньках вокруг Иглы, обдирать остатки мха и таращить лучистые глаза на каждую царапину в надежде отыскать еще что-нибудь. Он увлекся и чуть-чуть не проскочил мимо очень странной палочки, застрявшей в трещине на плоском, как стол, камне. Обрадованный и удивленный, малыш бережно поднял находку. Палочка оказалась не палочкой, а лапкой какой-то птицы. Но странно, на лапке была еще одна косточка, а в нее спрятана свернутая трубочкой бумажка. - Сеня, Сеня, - позвал Ванюшка, - на! Я нашел что-то. - Что это? - Семен взял из рук малыша лапку, осмотрел ее и вытащил из костяного футляра листок плотной бумаги, испещренный бисерными буквами. - Ребята! - Я ее в трещине нашел, - объяснил Ванюшка среди общего переполоха, вызванного находкой. Но на этот раз его никто даже и не поправил. Все следили за лицом начальника лагеря. Выражение на нем менялось с поразительной быстротой. Любопытство переросло в изумление, изумление - в недоумение, недоумение - в тревогу. Густой загар не скрыл бледности, проступившей вдруг на лице Семена. - Кто разговаривал с Аксентьевым? - спросил он. - Я. - Коля поднял руку. - И я, - откликнулась Люся. - Я тоже говорил, - сказал Вася. - Все разговаривали. - Уехали на рыбалку? Ребята догадались, о ком идет речь, и в один голос ответили утвердительно. - На рыбалку, - задумчиво повторил Семен, - в Малую Падь, к дедушке, - он протянул записку Васе. Председатель совета быстро пробежал глазами по строчкам. - Тимка! - вырвалось у него. - Слушайте, что пишет Тимка! - "Лагерь. Юльке. Юлька, я уже в Урминске, Григория Лапина нашел. Встретил его товарища - партизана. Живет Лапин в Белоруссии, возле Минска. Село я пока еще не знаю, но узнаю. Лапин награжден орденом Ленина за одно геройское дело. Теперь я, Юлька, поеду к нему. Вы пока не приезжайте. Васе и всем нашим про это не говори, рано. А так - мирись с ними, Юлька. Выпускаю Мраморного из Урминска. Вот только поезд на Минск, жаль, ночью уходит. Звеньевой первого - Тимофей". Вот, слыхали? - лицо у Васи то бледнело, то краснело, глаза метали молнии. - Теперь знаете, какая рыбалка? - Понятно, - нахмурился Володя Сохатов, - значит, они обманули, и как они поступили бессовестно. А если они разыграли нас? Урминск Тима догадался вставить и голубя тоже! - Тимка не может разыгрывать, - заступился Коля, выпрямляясь. - Не может! - А тебя он никому не разыгрывал? - заметил кто-то. - С городком, помнишь? - Тогда шутка была, а так - обман. - Я ее подбросил? Это же Тимкин почерк. На, смотри! - Вася чуть не бросил записку Коле. Коля поднес бумажный квадратик к глазам: - Да, почерк Тимки. Ребята внимательно исследовали камень, где Ванюшка обнаружил лапку птицы с депешей. Обшарили вершину, не притаился ли за камнями ехидный Тимка, но везде было пусто. Семен поторапливал с осмотром: надо спешить домой, в лагерь. С твердым намерением немедленно разыскать Юлю и разузнать все подробности отряд стал спускаться с горы. И тут Семен заметил высоко в синеве сокола. Описывая круг за кругом, сапсан парил над гарью и как бы провожал ребят. "Так вот как попала на Крутую записка Болдырева, - мелькнуло в голове у Семена. - Вот кто виновник. Значит, в его цепких когтях нашел свою гибель голубь - посланец из Урминска!" - Внимание! - крикнул Семен. Отряд остановился. Начальник лагеря вскинул к плечу ружье и прицелился. Грянул выстрел. Дробь, посланная из ствола меткой рукой, настигла хищника. Сапсан неловко перевернулся через голову, крылья его беспомощно изогнулись. И вот уже не птица, а бесформенный бурый ком летел к земле, теряя на лету перья. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР Семен решил действовать без промедления. Записка, найденная у камня-иглы, пролила свет на истинные замыслы Тимы, Павки и Юли. Сомнений не могло быть. Болдырев и Катаев уехали не на рыбалку. Минск! У Болдырева хватит смелости и упорства ехать не только до Минска, а куда угодно. Семен торопил ребят. У первой же троллейбусной остановки он отозвал в сторону Васю. - Веди дружину домой. Разыщи Аксентьева. О записке пока никому ничего не рассказывайте. Ребята пусть займутся на фабрике. Я съезжу на вокзал. Захвати мои вещи! Семен вскочил в троллейбус, за ним мягко захлопнулась дверца. Вася догнал ребят и стал в голову колонны. Еще издали заметили пионеры у ворот городка необычное оживление. Дежурное звено в полном составе толпилось у газона. Очевидно, ребята ждали дружину. Стремглав, обгоняя друг друга, они бросились навстречу колонне. Ответственный дежурный, пионер в белой рубашке с красной повязкой на рукаве, несмотря на свои короткие ноги, сумел вырваться вперед, оставив других далеко позади. Он размахивал пачкой конвертов и радостно выкрикивал на бегу: - Шесть писем! Шесть писем! Два простых! Три авиа! Заказное! Шесть писем! Радость его почему-то не всколыхнула ребят. Дежурный ждал самое малое дружного громкого "ура!", но в ответ получил полное безмолвие. - Вася, что это? - спросил он с тревогой и остановился на панели. - Тимка в Минск уехал, - ответил Вася. - В общем, пошли домой, там узнаешь. Юльку встречал? - Утром он появлялся и исчез куда-то. - Один был? - Один. У фабрики колонна остановилась. Перед тем как дать команду "разойдись!", Вася попросил ребят о записке пока никому не говорить и заняться сортировкой собранных растений. - Люся, ты расскажи всем, что делать и как делать, - сказал он, - а я пойду Юльку разыскивать. - И я тоже иду, - решительно заявил Володя. - Я с ним тоже поговорю! - Оставайся здесь. Шуметь будешь, помешаешь. Володя было насупился и, исподлобья глядя на Васю, сказал: - Я с ним ругаться не собираюсь! Я скажу только... - Нет! Я иду один. И Вася направился к голубятне. Председатель лагерного совета решил узнать у Юли все подробности отъезда Тимы и Павки. "Если будет отмалчиваться, - думал он, - заставлю сказать. Все равно заставлю. Вот ведь додумались: родителей обманули, нас тоже обманули и ребят против себя настроили. Тимка опять, наверное, решил, что это его личное дело. А дружина перед родителями отвечай за него". Вася подошел к сарайчику и сильно постучал в дощатые двери. - Кто? - спросил из голубятни сердитый голос. - Это я, Юлька, открой! - Вася! Я на полатях. Ты дерни за веревочку у косяка. Вася потянул шнурок. Раздался скрежет отодвигаемого засова, дверь открылась. Вася перешагнул порог и осмотрелся. Яркий солнечный свет проникал в сарайчик только через распахнутые двери и ложился на захламленный пол золотым прямоугольником. Он падал как раз на груду битого стекла, и от нее в разные стороны разлетались слепящие брызги лучей. По стенам и потолку забегали солнечные зайчики, как бы говоря: "Смотрите, разве это порядок?" На одной стене болталась картина с девизом. Прибита она было косо, и, казалось, летящий голубь вот-вот врежется головой в ржавую керосинку, висевшую рядом. На ящиках, клетке и сломанных стульях валялись книги. Вася прочитал несколько названий: "Разгром колчаковщины на Урале", "Партизанские были", "По таежным тропам"... На полатях торчала Юлина голова, с обеих сторон лежали в беспорядке книги. Юля читал. Он был так поглощен этим занятием, что даже не оторвался от чтения. Шелестели страницы, глаза бегали по строчкам, пальцы левой руки, на ладони которой покоилась Юлина голова, перебирали темные волосы, накручивали их на указательный палец. На лбу одно за другим свивались колечки-кудряшки. - Ты один? - спросил Вася, усаживаясь на ящик. - Ага, Вася, я, понимаешь, нашел Лапина! Да, да нашел! Ты послушай! Вот в этой книге есть о нем. Тут, правда, о "Сальном солдате революции". Но ведь Лапин в нем был! Юля торопливо перелистнул несколько страниц и начал читать, то и дело посматривая на председателя лагерного совета: "В ночь с седьмого на восьмое ноября полк "Стальной солдат революции" получил приказ выйти к Чонгару, где уже стоял конный полк Буденовской армии, - с жаром читал Юля. - Утром, когда яркое знойное крымское солнце обогрело землю, полк "Стальной солдат революции" был у Чонгарского моста через Сиваш. От моста остались одни лишь сваи. Обугленные и изрубленные осколками, они, как корни испорченных зубов, торчали из гнилого болота Сиваша. Попытки восстановить мост ни к чему не приводили. Врангелевцы открывали бешеный артиллерийский и пулеметный огонь. Против позиции полка "Стальной солдат революции" белогвардейцы установили три ряда артиллерии. Было пятьсот четыре полевых и два дальнобойных крепостных орудия. Кроме этого участок бомбили и обстреливали из пулеметов самолеты врангелевцев... Вечером 8 ноября красноармейцы соорудили переправу, и под градом снарядов и пуль первый батальон пошел на штурм. Ни один человек из этого батальона не вернулся назад: все погибли от шквального огня. Два дня готовились красные части к новому штурму. И вот 11 ноября в 3 часа ночи командир полка Бояршинов и комиссар полка повели два оставшихся батальона на приступ. По жидким настилам двинулись красноармейцы через Сиваш. Тяжелораненые сами бросались с моста в бездонную пропасть Сиваша, чтобы уступить дорогу наступающим товарищам. С огромными потерями полк "Стальной солдат революции" прорвался через Сиваш, выбил врангелевцев из трех линий окопов и углубился в раздольную залиманскую степь. На плечах бегущих в панике белогвардейцев красные части врезались в глубь Крымского полуострова и захватили город Джанкой. Скоро с бароном Врангелем было покончено!" - Как, Вася? Я, Вася, думаю что комиссаром у Бояршинова был Лапин. Это уж точно! Самолеты были у Врангеля! Бомбили наших они. Это в двадцатом году. А наши с винтовками и саблями. - А где Тимка и Павка? - спросил в упор Вася. Юлю с полатей как ветром сдуло. Он уселся на стул без спинки и дерзко посмотрел на Васю. - Чего молчишь? - На рыбалку уехали! Я же сказал. Было видно, что Юля догадывается о чем-то. Оживленность, с которой он только что прочитал Васе выдержку из книги, пропала. Юля старался по лицу товарища определить, что случилось; но лицо Васи оставалось непроницаемым. - Оба, значит, уехали? Ты что, за сторожа остался? Нездоровится? - Немножко, - согласился Юля. Вася усмехнулся, вздохнул с сожалением и, растягивая слова, пропел, подражая тете Стеше, жене дворника, которая всегда причитала по любому поводу: - Ослабел, наш соколик, надорвал он, кормилец, золотое свое здоровье! В голосе Васи слышалась издевка. Юля решил ответить тем же. Он всплеснул длинными руками и, ударив ими по бедрам, подхватил ему в тон: - Ох, ох! И не говори. Ломота в костях какая-то, голова кружится и легкий озноб по телу. - Юля начал строить гримасы, будто в него по меньшей мере вселились сразу десятки болезней. Веселый разговор ему начинал нравиться, и он готовился изобразить, какие муки испытывает по ночам от мнимых приступов малярии, колик и схваток в области желудка. - Ну, хватит, - строго оборвал "жалобы" Вася. - Я пришел по делу. Где Тимка и Павка? Выкладывай, я слушаю. - А я не скажу! - Юля зло уставился на Васю. Поднявшись со стула, он расправил складки на белой в полоску рубахе и прошелся. У Васи на щеках выступил румянец. - Я требую, чтобы ты мне ответил, - Вася подобрал с пола сосновую рейку и постучал легонько по носку запыленного ботинка. - Не могу ответить: тайна. - То - на рыбалке, то - тайна. Мелешь ты, Юлька! "Тайна"... - Да, тайна. Ее я должен хранить. - Юля гордо поднял голову. Вася с сожалением отметил про себя, что придется повозиться с упрямцем, прежде чем узнаешь нужное. - От кого хранишь? - От всех, - Юля энергично поддернул штаны и прислонился плечом к косяку. - Ты, если дал слово, сказал бы тайну кому-нибудь? - Смотря кому. - Тебе? - Я - на твоем месте, ты - на моем? Сказал бы, Юлька, тогда сказал бы. Юля знал цену Васиным словам. Председатель лагерного совета никогда не болтал попусту. У него слова и дела - одно целое. Прямолинейный ответ, где и зацепиться-то было не за что, выбил Юлю из колеи, расстроил план обороны. А Вася продолжал: - Ты, Юлька, пионер. Я - председатель лагерного совета. Так? Не какой-нибудь самозванец, а самый настоящий выборный пионерский председатель! Все меня выбирали. Ты тоже выбирал. Юля скользнул взглядом по трем красным полоскам, нашитым на рукаве вожака, и поддакнул: - Выбирал. - Значит, ты мне веришь? Если бы не верил, не выбрал бы. Теперь говоришь: "Нельзя доверить тайны". - Я не говорил. Я спросил только. - Вот у тебя, Юлька, брат командир. Думаешь, солдаты от него тайны имеют? Лицо у Юльки засияло. Любил он Костю, старшего брата, капитана бронетанковых войск. - Они письма друг другу читают, Костя сам рассказывал. А ты, Васька, хитрый. - Ничуть. - Командирам, пожалуй, можно. - А товарищам? Очень плохо, Юлька, не доверять товарищам по отряду, по дружине. В глубоком раздумье ходил Юля по голубятне. Вася молчал, он ждал ответа, а Юля думал и думал. Доводы Васи показали ему, что скрывать от ребят отъезд Тимы и Павки нелепо. Как пионер он должен был рассказать председателю совета дружины все, а как "покоритель воздуха" обязан молчать. Вот и разберись попробуй. Ясно только, что "покорители воздуха" - забава, игра. А пионеры? Пионеры - организация. Носит она имя великого Ленина. Пионеры - сила. Это уже не забава, не игра. Ведь из пионеров вырастают настоящие, смелые, самоотверженные люди - комсомольцы и неустрашимые, мудрые, могучие люди с железной волей - коммунисты. - Тима с Павкой уехали искать Лапина, - сказал Юля и почувствовал, как гнетущая тяжесть безотрадных ожиданий уменьшилась. Стало свободнее и легче. Мальчугану захотелось поделиться с товарищем всем, всем. Рассказать, что он серьезно беспокоился за судьбу друзей, что не может ничем объяснить их долгого молчания. - Читай! - Вася подал Юле найденную на Крутой записку. - Что это? Где взяли? Тимка в Урминске? - На Крутой Ванюшка нашел. - Мраморный куда делся? На Крутой? Юля силился что-то вспомнить, но волнение мешало сосредоточиться, мысли путались, перескакивали с Васи на Тиму, на Мраморного, снова на Васю. - Нашел Лапина! - Надо сейчас же рассказать обо всем Семену. Немедленно надо рассказать! - Вася тоже вдруг заволновался и вскочил. Теперь ребята стояли друг против друга и вслух высказывали предложения. Юля крепко стиснул Васе руку. - Я знаю, где Мраморный... Володя Сохатов застал ребят за горячей беседой. Совсем не думал он увидеть такую сцену. Нет, нет! Володя не ждал этого. Он долго крепился, удерживая себя. Добросовестно разгрузил папки, просмотрел письма, но разве усидишь на фабрике, когда совсем рядом твой товарищ... У Володи на душе заскребли кошки. Он решительно отстранил Люсю, которая попыталась остановить его, и бегом бросился "на выручку"... А здесь - мир. - Здравствуй! - Володя протянул руку. - А Тима с Павкой где? Юля ответил крепким рукопожатием. Вася двинулся к двери. - Пошли. Надо встретить Семена. Бери, Юлька, ключ и запирай голубятню. На фабрике работа кипела вовсю. Люся никому не давала сидеть сложа руки. Она успевала и сортировать растения, и закладывать их в прессы, и проверять гербарные этикетки. - Ну куда ты столько набиваешь? - возмутилась девочка, подбежав к Кольке Хлебникову, который старался умять растения, нажимая коленом на пресс, чтобы завязать его ремнем. - В одну сетку больше тридцати-сорока растений нельзя закладывать! Вынимай сейчас же! - Но Люся... - Никаких "Люся". Вынимай! И бумагой как следует перекладывай. А то сложил все в одну кучу. Вот газеты! Чтобы растение от растения отделил сейчас же. Проверю! Ванюшка! Ты куда потащил этикетки? Давай их сюда. Это чьи? Ребята, чьи этикетки? Здесь фамилии нет! Время сбора и дата - есть, географическое местоположение - есть, степень обилия растения - есть, а фамилии нет! Коля, это ты, наверно, забыл? - Я. Это от кедра и лиственницы этикетки. - Добавь сюда еще, что кедр достигает высоты тридцати пяти метров, в диаметре - до двух метров, живет до пятисот лет. Дает орехи, масло и очень ценную древесину. У лиственницы допиши, где она растет, умеренно-сухие и каменистые почвы, высоту сорок пять метров, толщину - метр семьдесят пять сантиметров и триста пятьдесят лет жизни. Не забудь этикетки в прессы вложить! - Ладно! Бегаешь, только мешаешь. - Без тебя знаю, что делать. Закончив работу, пионеры стали читать письма. Одно в голубом конверте с маркой-штампом было из города Тайга. Этот город пионеры знали по сообщению из музея. Полк "Стальной солдат революции" разгромил под Тайгой отборные офицерские части Колчака, захватил бронепоезд, много пулеметов и взял в плен генерала. Письмо рассказывало о героизме красных бойцов и командиров. О Григории Лапине не было даже намека. - Третье, - ответил вслух Коля. - Не найти. - Без паники, - попросил Вася. - Разыскать мы разыщем, это всем понятно, - он надорвал второй конверт, прочитал и с удивлением посмотрел на ребят. - Опять чьи-то шутки? Когда отправляли гербарий в Донбасс? - На прошлой неделе, - ответил Коля. - Так вот. Нам сообщают, что на шахте "12-бис" трудится семья Тараса Федоровича Лапина. Он, три сына и дочь еще. Они первыми начали работать на угольных комбайнах, машинах, которые рубят, сгребают и грузят уголь. Все Лапины награждены. Здесь и вырезка из газеты со снимком есть. Вырезка пошла по рукам. Ребята разглядывали семейный снимок. Тарас Федорович, плечистый старик в мундире почетного шахтера, сыновья-богатыри, тоже в шахтерской форме с боевыми и трудовыми орденами, и дочь. Посмотришь - ни за что не подумаешь, что такая тоненькая девушка угольным комбайном управляет где-то глубоко под землей. В остальных четырех - из Мурманска, Хабаровска, Горьковской области и с Кубани - тоже писали о Лапиных. Оказывается, они были везде. Лапины - животноводы. Лапины - хлеборобы, Лапины - моряки, садоводы. И все пользовались известностью, почетом и уважением. В письмах ребята подробно рассказывали о своих знаменитых земляках. Пионеры недоуменно переглядывались и пожимали плечами. Откуда известно ребятам этих городов о том, что они разыскивают Лапина. Вася с укоризной посмотрел на Колю Хлебникова и сказал с досадой: - Ну и догадался ты, даже не посоветовался. Теперь можем совсем запутаться, где какой Лапин. - Честное слово, ребята, это не я. Ошибки в архангельском письме мои, а это я не знаю. Не писал в гербариях о Лапине! Честное слово! - Теперь обязательно путать начнем. И надо же было кому-то догадаться, - сказал Володя Сохатов. - А может быть, это и лучше, - возразила ему Нюша, поправляя косички, - скорее найдем? - Думаешь, это все? - Коля Хлебников откинул со лба волосы и прищурился. - Математика простая. У нас миллионов пятьдесят населенных пунктов. В каждом есть Лапины. Пусть всего по три человека только. Сто пятьдесят миллионов. - Эх куда хватил! - воскликнул кто-то. - Ты, Колька, как Володька в прошлый раз о Луне и Марсе. В астрономию полез. У нас населения больше двухсот миллионов, а у тебя получается больше половины Ла