тву...
     -  Вобще-то  конешно...  -  Андрей  помолчал,  размышляя,  и  предложил
вариант: -  Слышь, Хветь, этот мужик со своей  бабищей,  прежде чем сгружать
вещи  с  машины,   долго  присматривались,  словно  решали,  стоит  ли  сюда
вселяться; даже в колодезь заглядывали. А что, если им туда дохлую кошку или
собаку бросить? Без своей воды навряд, чтоб согласились жить.
     Федя покрутил головой:
     - Ничего из этого не  выйдет!  Немцы прислали сюда своего надсмотрщика.
Есть свободный дом, и он  его занял.  А окажись  неподходящим, захватил  бы,
какой понравится;  с хозяевами церемониться  не станут - под зад  коленкой и
катись, куда хочешь. Согласен?
     - Ты меня убедил...
     -  Знаешь,  что  неплохо бы, - почесав  за  ухом, нашёл,  кажись, выход
рассудительный сосед. - Нужно как-то разнюхать, что он за гусь и чем  дышит.
Глядишь, предатель,  но не  конченный  подлец.  В  этом  случае  неплохо  бы
втереться в доверие, авось пригодится. И подъехать для этого...
     - На Жданке,  - догадался Андрей. -  Это я запросто.  Правда,  придется
поунижаться...
     -  Ничего,  это для  пользы дела.  Скоро  придёт череда - действуй. А я
пройду к Ваньку, поделюсь новостью.
     В обед корова привычно свернула  к себе во двор, у  притворённой  двери
сарая  нетерпеливо  взмыкнула.  Андрей   помог  ей  зайти  и  направился   к
новоявленной хозяйке.
     -Це  шо ж  за  товаряка  зайшла?  -  перестав  возиться с барахлом,  та
подозрительно и недобро уставилась на мальца.
     "Ну вот, они  про  неё  и не знали",  -  с  сожалением  подумал  он  и,
подстраиваясь под её диалект,  стал  с напускным удивлением объяснять: - Так
це ж Жданка, хиба вам про неи не казалы?
     Женщина  молча сопела,  соображая, видимо, что к чему. Растянув  губы в
некое подобие улыбки, принялся растолковывать: -
     -Товаряка  паслась у череде; у  нас  череду в обед пригоняють на дойку.
Подоить прыдётца вам, но вы не бойтесь: молоко останется вам. А опше, корова
теперича будить ваша, черес потому как живьёте тута вы.
     - А я й нэ злякалась. Наша, так наша. А ты хто ж такый?
     - Я? Тэпэр - ваш сусид. Звать Андрий, а вас?
     -  Сусид,  кажешь?  Ну-ну... - начала она  воспринимать происходящее; в
голосе засквозили нотки заинтересованности.
     - Не знаю, як вас по батюшке, а то б росказав про Жданку.
     - Мархва Калистративна звать, - назвалась-таки полицайша.
     -  Так  от, Мархва...  калика с трактор... - умышленно запутался  он  в
отчестве. - 0пшим, тётъ Мархва, дило було так... Та вы прысядьтэ у холодок.
     Мархва Калистративна  поставила одну из табуреток  в тень акации, села,
фартуком вытерла вспотевшее  лицо; Андрей присел  на  корточки  сбоку. - Вы,
може, чулы,  а може й ни, -  начал он издалека,  - шо стало с хазяевамы циеи
хаты... Россказать?
     - Як знаешь, - без особого интереса согласилась та.
     - Тут  жилы удвох мать с дочкою... Так от: нимци,  як тике принесли нам
свободу от большовыков, то у той же самый день дочку знасыльничалы - а ей не
було ще й шетнадцяты, - а матиру, шо хотила её оборонытъ, убылы автоматом по
голови.  -  Андрей  глянул  на  Калистративну  -  произвёл  ли  его  рассказ
впечатление;  та  осталась  равнодушна.  - И  Жданка стала беспрызорной. А я
чуйствовав, шо тут станэтэ жить вы, и узявся за нэю ухажуватъ. Ий  бо, хрэст
на пузо! - и он впервые  за всю жизнь перекрестился одним пальцем.  - Так шо
готовьтэ глэчикы  пид молоко, а я  поможу напоить товаряку. У вас  видро  та
бичова е?
     - Видро - ось, а бичовка... куды ж я ии приткнула?
     Верёвка нашлась,  и Андрей сбегал  к колодцу. Напоив "товаряку", принёс
воды и для мытья "глэчиков", то есть кувшинов.
     - Теть Мархва, а вы доить можетэ?
     - А то ж як! - уверенно заявила та.
     - А тёть Шура кем вам доводилась?
     - Це яка ж Шура?
     - Ну, яка тут жила до вас.
     - А чому ты решив, шо мы родычи.
     -Як же вы узналы про хату?
     - Та вже ж узналы... - не стала она распространяться.
     - А вашу, мабуть, разбомбыло?
     -  Не  вгадав.  -  Ополаскивая  посуду,  она  довольно  благожелательно
поглядывала в его сторону.
     -  А-а,  дотямкав,  - не  отставал  он.  -  Вашу  нимци  забралы, а вам
пидсунулы паганэньку.
     - Паганэнькый ты отгаднык. Нихто  у  нас  дома не  отнимав. Тилькэ  вин
далэченько, аж у станыци.
     - За шо ж вас прогнали на цей хутир?
     - Та  не прыгналы, а прыслалы, хай тоби бис! - не  выдержала дотошности
сусида Калистративна. - Гэть уже, сорока любопытна, мини доить трэба.
     "Кое-что выяснил, -  рассуждал он,  уходя. - Прислали командовать нами.
Теперь прощупать бы самого"
     Вечером снова  зашёл  во двор вместе  с коровой.  Хозяин был  уже дома.
Видимо, только  что почистил карабин:  поставленный  под  стену, он  блестел
смазкой. На гостя покосился неприязненно.
     - Добрый вэчир!  - поздоровался Андрей. -  Тёть Мархва,  получите  вашу
Жданку. Вам помогты напоить?
     - Оцэ вин самый, - кивнула та мужу. - Иды, я сама напою.
     - Ух ты-ы! - присел он на корточки возле карабина. - Можно подержать?
     - Низ-зя!  - не глянув  на него,  грубо буркнул полицай;  он  сидел  на
завалинке и посасывал самокрутку.
     Андрей придвинулся  к нему, пошмыгал носом,  поковырял в  нем мизинцем,
сунул в рот воображаемую козулю - валял дурака.
     - Дять, а як вас по батюшке? - перешёл к знакомству и с ним.
     - Оно тоби нэ нужно.
     - А правду кажуть, шо вси нимци - хвашисты и убывають людэй ни за што?
     - Це хто ж так говорыть?
     - Та якась бабка казала... Ще в прошлой годе.
     - Нимци - люды культурни и заздря никого нэ вбываютъ.
     - Оцэ  и я ж так думав. А исчо воны прынеслы нам свободу от болшовыков.
Я про це узнав из ихнёни лыстовкы. Хочете прочитать? - И он протянул полицаю
специально прихваченный экземпляр.
     - Дэ взяв? - стал её рассматривать.
     - Из араплану  кынулы,  колы ще тут  красни  булы.  Тэпэр и я  знаю, шо
означае сэ сэ сэр.
     Дочитав, полицай вернул листовку со словами:
     -  Тут усе  оченно  правильно  сказано. Дай  почитать усим, нехай новым
властям помогають.
     - А то ж  як! - пообещал он,  шмыгнув для верности  пару  раз  носом  и
чвиркнув сквозь верхние резцы.
     - А зараз ступай, спать пора! - грубовато напомнил полицай.
     "Нет, с этим каши не сваришь! " - уходя, сделал вывод Андрей.
     Лето, всё ещё  жаркое и душное, заметно катилось на убыль. Отзолотилось
подсолнуховое  поле, посерело; тяжёлые корзинки поникли долу, словно  думают
думу грустную  -  уберут ли их нынче  вовремя. Пожелтели  дыньки в  огороде,
поспели кавуны.  Удались они и на колхозном  баштане, но туда "наведываться"
стало опасно: сторожит вооружённый полицай. Безвластие кончилось, и жизнь на
хуторе переменилась резко, разумеется -  к худшему. Объявлен  "ноеорднунг" -
новый  немецкий   порядок,   обязавший   жителей   строго   выполнять  любые
распоряжения властей. "За ослушание - расстрел".
     На хуторе новой властью стал полицай, сосед Андрея. Он разъезжал теперь
на   лошади,   вооружённый   карабином   и   трёх-хвостой  плёткой,  которая
предназначалась для устрашения не только её. Женщин стали гонять на работы -
в сад на сбор фруктов, на копку картошки, на уборку овощей, на бахчу. Колхоз
как был,  так и остался, но требования ужесто-чились: заставляли гнуть спину
от  зари  до зари, без выходных;  отлучаться  в обед домой  не  разрешалось.
Собранный  урожай  отправлялся  на станцию  -  там  наладили железнодорожное
движение; грузили в вагоны и увозили неизвестно куда.
     Настало  время ребятам  на  деле  показать,  чего  стоят  их  намерения
помогать многодетным матерям, "пока воюют отцы", о чём договаривались они на
второй день оккупации, собравшись впятером на кургане.
     Тогда Андрей взялся шефствовать над крёстной: у неё  четверо  пацанов и
все  мал  мала  меньше. Навестив её,  он предупредил, чтобы  со всеми своими
домашними хлопотами обращалась к нему за  помощью, какая только понадобится.
Та  поблагодарила:  помощник  ей  ох  как   нужен.  Обещала  воспользоваться
предложением,  но время шло, а  она так  ни  с чем  пока и не обратилась. За
хлопотами - ребята что ни  день, то кому-нибудь да помогали  управляться  по
хозяйству  -  он больше  недели  её не  навещал,  пока  не хватился: "Может,
крестной просто некогда, ведь цельными днями ишачит!" И, дождавшись с работы
мать, вечером отправился навестить её и "поспрошатъ", не надо ли чего.
     Застал с малышом на руках: кормила  грудью  полуторагодовалого Васятку.
Только что, видимо, вернулась со степу, выглядела усталой и разбитой. Работа
под  палящим  солнцем  сделала  её неузнаваемой  - так осунулась, почернела,
постарела.
     Устало кивнув  на приветствие,  перевела взгляд  на своё изголодавшееся
маленькое  чадо.  Впрочем, не такое уж и  маленькое:  опорожнив  одну грудь,
Васятка  самостоятельно   отыскал  вторую  и,  обхватив  ручонками,  усердно
трудился, косясь на гостя.
     - Ай-я-яй, такой большой - и титьку  дудолит!  - покачал головой, глядя
на него, Андрей. Малыш оторвался  от сосца, показал язык и снова принялся за
работу; верхняя губа его распухла и посинела. - Чё это у него с губой?
     - Бжолку хотел попробовать на язычок... Так, сынулечка? Прям бида с им!
Даве чевой-то съел  нехорошее -  животиком  маялся.  Ноне  прибегаю, а  оно,
бедненькое, лежить,  плачеть и жар  як от печки... Тем  сорвиголовам токо бы
бегать,  за  дитём  присматривать   некогда.  Ух  они  какие,  нехорошие!  -
повернулась к  младшенькому: -  Вот отхожу  усех  мокрой тряпкой, так  будут
знать!
     Трое  сорвиголов   тем  временем,  сидя  за   столом,  уплетали  кавун,
принесённый матерью с работы. Как ни в чём не  бывало, хихикая, постреливали
друг в дружку арбузными семечками.
     - Ото не будеть усё у рот тащить, - назидательно заметил самый старший,
семилетний Никита. - А то как чё - так и на язык.
     - А я, крестная, к вам по делу, - напомнил Андрей.
     - Ой, я и спросить-то забыла!.. Не с мамкой ли чего? А то мы с ей сёдни
в разных местах работали.
     - Не, с мамой нормально; я по своему. Вы мне крёсная или не крёсная?
     - Вот те на! Чиво ето ты засумлевался? - удивилась крёстная.
     - Это вы, видать, во мне засомневались. Мы же с вами договорились: надо
чего  -  только намекните. Хочете,  мы вам картошку выкопаем, переберём  и в
погреб занесём?
     - Выкопайте... Но её ежли с мешок наберётся, то и хорошо.
     - Как это? - в свою  очередь удивился Андрей. -  Мы  ведь с вами весной
вон какой клапоть засадили!
     -  Ой,  сынок! Токо ить и еды,  что  картошка. С июня,  почитай, начала
подрывать. Кагала хуть и мала, а  кажен день исть просють... И красноармейцы
немного помогли:  перед тем, как уйтить  совсем, зербаржанцы у  меня стояли.
Голодные,  худые, замученные, просють: курсак, мол, балной - кушать  нечего.
Ну, я и разрешила накопать немного на дорогу. Свои итъ, жалко.
     - А  мы своим молодой кукурузы наварили. Правда,  с  колхозного поля, -
заметил Андрей. - Тогда, может, кукурузу выломать, она почти вся поспела.
     -  И выломать бы и кочаны на горище поднять, и бадылку  срубить на корм
коровке. Тожеть не знаю, чем зимой кормить стану...
     - Завтра же с ребятами займемся вашей кукурузой!
     - Но у миня, сынок, и заплатить-то вам нечем.
     - А никакой  платы и не  надо. Батьки наши кровь проливают - о плате не
думают.  Это  самое,  -  поспешил  он переменить  тему  разговора, не  желая
выслушивать  обычные в таких случаях "ну, дай вам бог"  или что-нибудь вроде
этого. - Вы и вправду меня крестили или понарошку крёсной доводитесь?
     - Ну как же, конешно крестила!
     -  Прям у попа в церкве? - спросил с пренебрежением;  как  пионер он не
признавал бога, с предубеждением относился к религии и попам.
     - Не  в  церкве,  но  крестил  батюшка  настоящий.  Та чи матъ  тебе не
рассказувала? Так неладно получилось, что не приведи господь...
     - Не-е... А чё такое? Расскажите.
     - Може, як-нибуть другим разом? А то я ище с коровкой не управилась
     -Я,  мам,  коловку  напоил,  -  сообщил  Никита,  подсаживаясь  и  тоже
приготовившись  слушать.  -  Ажно  два ведла  выпила.  Я маленьким  ведёлком
наносил.
     - Ты  у меня  молодчина, -  погладила его по  вихрам мать. - А  в  обед
подоил?
     - Ага. Боле полведла начвилкал. Токо мы ево усе и выдули.
     - Ну-ну, вы у меня умницы!
     Васятка уже "надудолился" и теребил  серебряную, полумесяцем, серёжку в
ухе матери, то и  дело поводя язычком по распухшей губе. Поцеловав его в лоб
и обе щёки, крестная стала расскзывать:
     - Было ето в  двадцать сёмом году... Жили мы тогда на Ставропольщине, в
селе Малая Джалга. Церкву уже были закрыли,  но  батюшку ещё не выслали. Ну,
люди потихоньку  и  несли к нему крестить  на  дом.  Бабушка твоя на-абожная
была, царство ей небесное: с тем что крестить и усе тут. Ну, чи крестить, то
и крестить - родителям  перечить  было не  принято, хотя  батя твой был  уже
партейный.  Кумой быть  попросили меня, а в кумовья взяли... да ты  кресного
помнишь. Царство и ему небесное, - вздохнула Ивга. -  Призвали в один день с
твоим батей, а через полгода уже и похоронку  принесли... Так от, укутали мы
тебя потеплей и вечерком - как зараз помню: снегу навалило, месячно, морозец
за нос щипеть, было ето у середине ноября - понесли мы тебя у двоём с  кумом
к тому батюшке домой. Бабушка снабдила нас узелком - четвертинку сальца да с
пяток  яиц  приберегла  для  такого случая; жили вы бедно. Приходим.  Принял
батюшка  подношение, отнёс  в  другую горницу,  вернулся и  видим: хмурится;
видать показалось маловато.
     -  Они,  дармоеды, привыкли грабить простой  народ!  -  заметил  Андрей
неприязненно.
     -  Здря  ты, сынок, говоришь такое, - заступилась за попов крёстная.  -
Святые  отцы  жили тем, что  прихожане пожертвують добровольно. А што  нашим
подношением  недоволен стал, так  ить  и для нево  трудные времена  настали:
отправлять службы запретили,  доходу нет, а детишек - их у ево пятеро было -
чем-нито кормить нада... Так от, покрестил он...
     - Мам, а як крестють, расскажите, - попросил уточнить Никита.
     - Як  крестють? Када, бывало, в  церкве  -  любо  посмотреть:  люди усе
нарядно  одеты, в  церкве празнично, обряд правитца неспеша, торжествено.  -
Она  вздохнула,  помолчала.  - А  када Андрюшу  крестили,  управились  враз:
прочитал проповедь да наставление -  вот и  усе крещение. А вот с наречением
вышло, как бы ето сказать... нехорошо получилось...
     - А что случилось? - спросил бывший новорожденный.
     - Что? Полистал батюшка  книжку, где сказано, в какой день каким именем
нарекать новорожденного, -  полистал он  её  та и говорыть: нарекается, мол,
новорожденный раб божий Пахнутием.
     - Пафнутием? Это он, гад, назло! - возмутился крестник.
     -  Хто ево знаить... Може,  хотел  поторговаться: мол, прибавьте платы,
тогда поищу имя покрасивше.  А кум як рассвирепел,  як хватаеть того батюшку
за бороду - да головой об стену, об стену. Это, кричит, тебе пахнутий, а это
- махнутий! Ищи подходящее имя, не то усе волосья повыдергаю. Ну, и нарек он
тебя Андреем...  От  так,  сынок,  тебя и  крестили.  Лучше б  уж  никак,  -
закончила рассказ Ивга.
     - Мам, а миня тожеть так крестили? - поинтересовался Никита.
     -  Нет,  сыночек,  тебя крестили  не тайно  и  по  усем  правилам,  как
положено,  - в  святой церкве.  Уже опосля дедушка Сталин  обратно  разрешил
богослужение. А тех, которые до этого запрещали, усех потом засудили.
     - А почему ж церквя не работали у нас? Вон в Ивановке - какая красивая,
а забросили, - спросил Андрей.
     - Это уже опосля... Объявили на собраниях, что  религия - дюже  вредный
для народа опум.
     -  Не "опум",  а  "опиум",  -  уточнил  он.  - Отрава,  значит, навроде
пьянства или курения. Потому  как  никакого бога нет и никогда не  было. Это
доказано наукой, и нечего советским людям грамотные мозги затуманивать!
     -  Може, и нет... - не стала  спорить  крёстная.  - А токо нихто ище на
небе не бывал и не знаить, як оно и что... Заговорилась я с вами, ребятки, -
спохватилась  рассказчица,  -  а  у  миня  работы  набралось  - за  день  не
переделать.
     - Никак разрешил остаться дома? - удивился Андрей.
     - Об етом твой сусид и слухать не хочеть! Завтра  чуть  свет велел быть
на картошке.
     - Да-а, дожили, - посочувствовал  шеф.  - При наших  хоть один выходной
давали.
     -  Тут  уж  не до  выходного! - кладя  уснувшего  сынишку  в  колыбель,
посетовала мать. - Отпускали б в обед хуть на минутку - и на том бы спасиба.
Цельный  день душа болить: как там  дети хазяинують, не случилось  ли  беды,
особливо с  маленьким. Сёдни бжола чи оса ужалила,  а  завтра, ни  дай  бог,
гадюка укусить или ищё какая напасть...
     - Насчёт Васятки  что-нибудь придумаем, -  пообещал  он. - Борис своего
Степашку носит  к  Вере  Шапориной.  Спрошу, может, и  за  нашим  согласится
присматривать.
     -  Попроси, Андрюша, попроси, детка! -  обрадовалась Ивга. - У  миня бы
прям гора с плеч. Я уж её чем-нито отблагодарю.
     -  Да, вот ещё что, - пришла ему "ценная мысля" перед  самым  уходом. -
Будете копать картошку - завтра или  в другой  раз  -  постарайтесь оставить
нетронутыми  несколько рядков. Так, чтоб меньше кто видел. Пометьте, а потом
покажете нам: мы посля выкопаем для вас. Разве ж можно в зиму оставаться без
картошки!
     - Ой, спасибо, што  надоумил!  - обрадовалась крёстная.  -  Обизатильно
зделаем. Мешочка хотя б с три-четыре - и то б хватило и исть, и на посад.
     Веру  упрашивать не понадобилось. - Нехай приводит, мне что пятеро, что
шестеро - без разницы. И платы никакой не надо!
     Выяснилось, однако, что  в  пригляде  нуждаются ещё трое малышей такого
же, ясельного возраста. Заявки поступили и от других шефов  - Феди, Ванька и
даже  Мишки: у их подшефных  тоже имелась мелкота, Вера не отказала и им; но
ораву  в  девять огольцов - у неё  самой пятеро братьев помладше - потянуть,
ребята это понимали, одной ей невмоготу.
     -  А что,  ежли пригласить  в помощницы  Марту? -  предложил Андрей.  Я
уверен, она согласится.
     В  ответ  на это предложение Борис нахмурился,  Федя промолчал,  а Миша
возразил без всяких обиняков:
     -  От  них нужно держаться  подальше!  -  И  добавил: -  Обойдёмся  без
предателей.
     Тут следует пояснить.
     Некоторое время назад  он, живучи по соседству, первым  "засек", что за
матерью Марты  заезжала "фрицевская  легковая".  А по хутору расползся слух,
что квартирантка деда Готлоба, как только в учётчицкой учредили комендатуру,
поступила  к немцам в услужение. И  хоть работала  всего лишь  переводчицей,
хуторская молва  стала  именовать её  не иначе,  как  предательница  и  даже
немецкая шлюха.
     Что до  предательства,  то  Андрей  смекнул  сразу: верняк поступила на
работу к  фрицам по  заданию наших; насчёт же  остального -  Марта заверила:
"Мама  никогда не  изменит Родине  и тем  более папе! " Оттого,  что  нельзя
рассказать об  этом товарищам,  он мучительно переживал. Но продолжалось это
недолго. Вскоре Марта сообщила: намечается изъятие какого-то зерна,  которое
хуторяне якобы похитили из колхозных амбаров. Более того, передала список, у
кого намечается произвести обыски. В нём Андрей нашёл свою  фамилию, четырёх
своих  друзей и всех тех,  кому ребята в тот  день помогли нагрузить возки и
докатить до дому - всего более десятка фамилий только на их порядке.
     Надо было срочно что-то предпринимать! В одиночку вряд ли справиться, и
он  рассказал  обо  всём  Ваньку.  Вдвоём,  не посвящая  в  "военную  тайну"
остальных ребят, они  сделали  так,  что когда на следующее  утро  нагрянули
полицаи во главе с очкастым,  круглым, как колобок немцем, они  по указанным
адресам  ничего  не  нашли. Предупрежденные заблаговременно,  хозяйки  зерно
спрятали кто в кукурузу посреди огорода, кто через дорогу в подсолнухах, кто
прикопал оклунки землёй.  Экспроприаторы укатили  не  солоно  хлебавши  - ко
всеобщей радости, и никто не знал, кому обязаны такой удачей.
     В том числе и трое из  единомышленников. Потому и встретили предложение
Андрея  относительно Марты холодно, если не сказать неприязненно. Заступился
за неё Ванько:
     -  Ты,  Мишок, не прав.  Во-первых, дети за  родителей не  в  ответе. И
потом, Марта  нашему  Деду  внучкой  доводится, -  может,  у  тебя и  к нему
недоверие?
     - Его я уважаю, - буркнул тот. - Он-то надёжный.
     - Марта свою надёжность тоже доказала - на лётчике! - напомнил Андрей.
     - Я, воще, не настаиваю, - пошел на уступки Мишок. - Ежли вы за, то и я
не против.
     - А как вы? - вопрос к Борису и Феде.
     - А что если... Клавку Лисицкую? - робко предложил последний.
     - О!  Точно! -  подхватил идею Миша. -  Нехай лучше Клава Пушок.  Они с
Веркой и живут почти по соседству.
     - А вдруг она не захочет? - возразил Андрей.
     - В общем, сделаем так, - рассудил Ванько: - Поручим Андрею, раз он так
уверен в Марте, попросить её - Вере помощница нужна уже завтра. А Федя пусть
поговорит с Клавой, она тоже лишней не будет.
     - Я не  смогу... - отказался рекомендатель, смутившись.  - Пусть  лучше
Мишка. Они за одной партой сидели, ему легче договоритъся... поэтому.
     -  Ну  хорошо,   поручим  это  дело  тебе,  Мишок.  Можешь   так,  чтоб
поделикатнее?
     - Запросто. А откажется - я ей косы поотрезаю!
     - Только  попробуй! - пригрозил Федя, чем окончательно разоблачил  себя
перед всеми.
     Был, надо сказать, ещё один  вариант - Нюська Косая.  Она и  живёт-то в
двух подворьях от  Шапориных;  но Борис заверил, что Вера в помощницы  её не
примет, поскольку глубоко презирает за непутёвое поведение.
     - Сама так боится, чтоб я, не то что обнять, а и пальцем не дотронулся,
а ревнивая - жутко, - привёл он ещё одну причину недолюбливания соседки.
     Андрей знал, что говорил:  Марта  даже  в ладоши захлопала от  радости.
Коротать дни в одиночестве - "такая скукотища!". Так что назавтра у Веры уже
имелась компанейская  и  добросовестная помощница. Не  понадобилось  и Мишке
грозить отрезанием кос: выслушав, Клава  тоже загорелась желанием "не сидеть
по  домам,  сложа  руки,  когда  Родине  так  тяжело".  Это  он для верности
процитировал ей строчки из последнего фединого стихотворения.
     Теперь  день у ребят начинался с  доставки "своих" яслят к  Вере домой.
Здесь  же намечали они, чем  заняться  днём.  Работы хватало:  приспела пора
управляться с огородами, и в просьбах-заявках недостатка не было.
     Копаясь в чьём-либо огороде, не забывали наведываться и  к нянькам - не
надо ли чего подсобить и им; делать это охотно вызывался Федя.
     Матери  возвращались  с  работы поздно,  усталые  донельзя,  и  малышей
ребятам приходилось самим  же и разносить  вечером  по домам. Андрею  в этом
охотно   "составляла  компанию"   Марта.  Узнав   однажды,  что  его   сосед
неравнодушен к Клаве и  при этом ужасно застенчив,  она  на следующий  день,
улучив минутку, спросила: - Ты, Клавочка, ничего не замечала? По-моему, один
из наших  мальчиков как-то по-особому на тебя поглядывает... Мне показалось,
что ты ему жутко нравишься.
     - Не-ет, - протянула та удивлённо. - А кто?
     -  Ну...  может,  мне  только  показалось,  -  ушла  от  ответа.  -  Ты
присмотрись-ка сама.
     "Наблюдение" подружки - а, надо сказать, девочки сошлись  легко и сразу
же подружились  -  Клаву немало заинтриговало...  Ей шёл тринадцатый год,  а
это,  как  известно,  тот  возраст,  когда  подобная  новость  не  может  не
взволновать.
     С  нетерпением дождавшись, когда  ребята, лихо перемахнув  через ивовый
шапоринский  плетень,  отгораживавший  подворье от  улицы, с весёлым гомоном
вновь появились  в "садике", она старалась разгадать загадку по их глазам. И
абсолютно  ничего не заметила. Андрей, улыбаясь,  тут же подошёл  к  Марте и
стал  что-то увлеченно  рассказывать.  Борису  Вера  сразу  же  вручила  два
порожних ведра,  и он  отправился к колодцу за водой. Про Ванька она  знала,
что  тот долго ещё  будет помнить Варю - ему не  до неё. Мишка?  Ну  уж нет!
Несурьёзный, баламут и девчонок за людей не  считает;  к тому  же моложе её.
Это он, Патронка несчастная, дал ей кличку "Пушок" - за то, что зимой ходила
в школу в белой пуховой шапочке - мохнатой, из козьего пуха, которую бабушка
связала ей ко дню рождения. Остаётся  Федя... Он, конечно, мальчик что надо.
Долго возился с  нею, помогая  разобраться с задачками про бассейн и  трубы,
когда  через одну вода наливается, а  через другую - наоборот. Долго потому,
что  умышленно  делала  вид,  будто  никак  не  "врубится  ".  Ещё тогда она
влюбилась в него по уши, только он ничего не заметил...
     На следующий день своими безрезультатными наблюдениями она поделилась с
Мартой.
     - Ну, значит,  мне просто показалось,  - не раскрыла подружка тайны и в
тот раз. - А тебе, вообще, кто-нибудь из ребят  нравится, если не секрет?  -
поинтересовалась на всякий случай.
     - Признаюсь тебе по  секрету: ещё с прошлой зимы  мне нравится Федя. Но
разве ж я ему пара? . .
     - Почему ты думаешь, что он тебе не пара?
     - Да не он, а я ему не пара: он такой умный. И к тому ж ещё поэт.
     - Ты, по-моему, тоже неглупая и к тому же очень красивая девочка.
     Так ответила  Марта  и решила  испробовать тот же приём по отношению  к
нерешительному влюблённому: "под большим секретом" поделилась и с ним своими
якобы наблюдениями.
     На  следующий день  уже он внимательно посмотрел в глаза  Клаве и  даже
попросил помочь донести мачневскую  малышку Олю. Та  согласилась охотно. И с
того вечера  ей  не  страшно  было  возвращаться  домой  через  балку: у неё
появился постоянный, очень обходительный и надежный провожатый.
     Андрей загодя предупредил Марту,  что с  утра придут выкопать дедушкину
картошку. Она осталась дома и к  приходу ребят напекла пшеничных оладьев,  а
Деда приготовил большую миску  душистого майского мёду (он держал  два  улья
пчёл).
     Последнее  время  внуковы   друзья   нечасто  баловали  старика   своим
вниманием,  и  он был искренне растроган, когда  те, прибыв, крепко жали ему
руку, проявляя прежнее доброжелательное отношение. Не разлюбили, пострелята,
старого  наставника! А что может быть лестнее и  дороже,  чем добрая  память
тех, кому не скупился он в своё время на дружбу и внимание.
     С  восторгом  встретил старых  знакомых  и Тобик:  пёс помнил приятелей
былой своей хозяйки...
     Копкой картошки занимался обычно Ванько. И сегодня  он  прихватил свою,
особую, лопату:  по ширине -  с совковую подборку,  откованную  из стального
лемеха  на заказ элеваторским кузнецом Серафимычем. Неподъемную  для других,
он легко вгонял её под куст без нажатия стопой, и уже через несколько минут,
ковыряя, словно бульдозер, обеспечил всех работой; клубни дружно застучали о
ведра.
     Борис,  из  уважения к  помощнице своей "мегеры",  которая не  могла ею
нахвалиться,  держался  возле Марты  и всячески  старался услужить:  относил
высыпать  наполняемые   ею  вёдра,   развлекал  байками,  на   которые   был
непревзойдённый мастак.
     -  Слышь, Марток, не утруждала бы  ты свои нежные лапки, - предложил он
ей. - Займись чем-нито, а мы и без тебя управимся.
     - Посмотри,  - обиделась она, показывая ладошки, - какие ж  они нежные?
Видишь мозоли - вот и вот. Я не белоручка!
     -  Это я  уже давно  заметил, -  согласился доброхот. - Беру свои слова
назад. А хочешь, поделюсь жизненным опытом, как нужно управляться с домашним
хозяйством. С этим у меня - будь спок!
     - Поделись, - не стала та чураться чужого опыта. - Позаимствую, если он
стоящий.
     - Оченно дажеть стоющий! Можешь не сумлеваться.
     -А я и не сум-ле-ваюсь.
     Ей  знакома  уже  была   его  манера  "украшать"  речь  простонародными
словечками (в  обычном разговоре он ими не щеголял), и она догадывалась, что
Борис хочет её посмешить, воспользовавшись подходящим случаем.
     - Токо  я не у виде лекции. Расскажу один пизот, случившийся - Мишка не
даст сбрехать - у самом деле. Вот токо опорожню вёдра.
     -  Ну  щас накидает, хуть эскиватором отгребай! - усмехнулся Миша. - Не
стоко правды, скоко присочинит.
     - Дело, значитца, було  так,  - начал,  вернувшись,  Борис. - Собрались
однажды мои папаня с маманей  в станицу за покупками. Было это давно, еще до
войны...  в конце, кажись,  июня  и под воскресенье. Ну, даёт  мне маманя  с
вечера наказ. Ты ж,  говорит,  сыночек, смотри тут: мы возвернёмся где-то аж
после обеда, оставляем хозяйство на тебя - чтоб был полный порядок. Долго не
спи, а  как  встанешь, первым  делом выпусти квочку с  цыплятами, посыпь  им
пшена и налей в сковородку воды. Да почаще потом поглядывай, не нашкодила бы
шулика.  Коршун,  значит. Хрюшка  заскургычет -  наложи ей  в корыто жратвы,
ведро будет возле сажа. И ещё, сынок,  вот что: в сенцах на скрыне макитра с
тестом, придём - буду  хлеб печъ.  Так  ты поглядывай и на неё: станет лезть
наружу  -  потолкай  качалкой,  опара  и  осядет. И последнее: там  же стоит
махотка с топлёной сметаной - постарайся сколотить масло. Ну и, конешно, жди
гостинцев - пряников и конфет.
     Ванько,  пропахав  треть   делянки,  воткнул   лопату   и  тоже   хотел
переключиться на выборку клубней.
     - С этим мы и без тебя справимся, - заметил ему Борис. - Ослобони лучше
мешки, а то ссыпать некуда.
     - Ой, они же тяжёлые, надо бы вдвоём, - обеспокоилась Марта.
     -  Ко-во?  Плохо ты нашего Кульку знаешь!  На него, верблюда, хуть  три
навали - не крякнет.
     И действительно: к её удивлению, тот, позавязывав,  подхватил  по мешку
на каждое плечо и легко понёс во двор.
     -  Слухай, чё было  дальше,  - вернулся  он  к  прерванному рассказу. -
Проснулся я,  аж  когда  солнце  через  окно стало  так  припекать, что  мне
приснилось,  наче сам  Змей Горыныч  мне в глаза  огонь из  ноздрей  пуляет.
Свинья  не то чтоб скургычет, а орёть так,  как ежели б ей в пятачок  второе
кольцо замастыривали. Аж Тузик из конуры подвывает - то ли с перепугу, то ли
из  солидарности.  Схватился,  выбегаю  узнать,  чё  излучилось.  Оказалось,
хавронья  всего-навсего  жрать требует. Перебьешься,  говорю,  не  околеешь;
сперва  цыплаков  выпущу.  А  она,  каналья, увидела меня  - и пуще прежнего
завизжала. Ладно, сам себе думаю, ублаготворю, а то аж в ушах лящит. А у ней
в  сажу, как  всегда, дерьма  выше копыт. Хотел из  корыта вычистить, открыл
дверку, а  она, вражина,  ка-ак сиганёт через  него  наружу,  чуть  меня  не
повалила. Бодай ты, говорю, сдохла! 3нал бы, что такая  наглая, не стал бы и
гигиену наводить!.. Ну,  вытащил  корыто из  сажа, почистил,  вывалил в него
всё, что было в ведре, -  жри, тварюка, хуть  тресни, чтоб  ты подавилась! А
она, подлая, почавкала-почавкала, поковыряла - да как подденет рылом, корыто
ажно вверх торомашками очутилось...  Ах, вот ты  как, ж-жупела  вонючая! Ну,
трескай  вместях  с  мусором. Плюнул  и  пошёл  выпускать  квочу.  Отодвинул
заслонку (они ночевали под грубой), а  оттуда - десятка два жёлтых  шариков:
шустрые  такие,  пищат с  голодухи, ищут,  чего бы схавать.  Поймал  одного,
самого  сим-патичненького, разглядываю, а эта  дурёха  мамаша решила, видно,
что  я  хочу  слопать   её  выродка  живьём,  -  ка-ак  сиганёть,  как  меня
долбанёть!.. Хорошо, хуть не в глаз.  Хотел, придурастую, ногой завдать,  да
промахнулся.  Ну,  посыпал им  пшена -  налетели,  как цыганчата  на  орехи.
Вертаюсь  в сени,  припоминаю:  чтой-то мне ещё  наказывали? Ах,  да:  самое
приятное  из  занятий -  сбить масло. Взял  махотку, сел  на доливку,  зажал
промеж колен, шурую сбивалкой да время от времени на  язык пробую.  Тебе  не
приходилось  масла сбивать?  Э, жаль: вкуснотища! Через  каких-нибудь  минут
пять  слышу - кричит моя квоча да так усердно,  будто  из неё перья дёргают.
Выскочил, смотрю, а шулика  величиной  с орла,  держит в  когтях цыплёнка  и
норовит ещё одного сцапать; я к ней, а она -  дёру, токо ее и видел. "Эх ты,
задрипанная, - говорю мамаше, - со мной так храбрая, чуть глаз не выдрала, а
тут сдрейфовала? Ну, я те устрою!" Принёс суровую нитку, её накрыл ведром, а
семейство поместил  в  тазик;  связал всех за лапки, сантиметров по двадцать
друг  от дружки, и опосля прикрепил к ноге воспитательницы. Вот так, говорю,
- не будете  шастать, где неположено! И  тебе, убогая, хлопот  будет меньше,
здря токо на меня выступала...
     Ванько,  сбросив  рубашку,  продолжал  переворачивать,  словно лемехом,
землю, ориентируясь по бугоркам от  окучивания  да остаткам ботвы.  Мешки по
мере  наполнения  относил  без  напоминания.  Федя  с  Андреем,  знакомые  с
рассказываемой  историей, говорили  о  чём-то своём;  Миша, слушая,  изредка
почмыхивал. В то  время как Марта  смеялась до слёз. Вроде бы в  рассказе  и
смешного-то ничего не было, но Борис  умел  так  преподнести,  что слушавший
его, даже если и не  обладал чувством юмора, не мог  не рассмеяться. Марта в
очередной раз  тыльной стороной  ладошки  вытерла под глазами, а Борис между
тем продолжал:
     - Вернулся я  в сенцы -  ёлочки-моталочки!  Опара  вздулась и  преть из
макитры; я её качалкой, а она ещё и пшикает, начи на испуг берёт; но ничего,
осела.  Снял  я  и её,  поставил,  на всякий  случай, рядом,  чтоб зевака не
поймать. Сел и обратно взялся за эту самую сметану. Уже стали образовываться
масляные комочки,  ещё чуток  - и готово. И тут вдруг  стрясается  настоящее
светоприставление,  прям звериный  концерт художественной  самодеятельности:
обратно не  своим голосом  орёть квоча  и вроде как крыльями  хлопает. Кочет
объявил боевую тревогу: "Кр-р-р, кудак, кок-коко! ", Тузик рвется с привязи,
ажно,  слышу, будку опрокинул;  хрюкала - и  та вижжит как-то не по-свински.
Рядом  околачивался кот Барсик и тот задрал акацию  - и на хвост... то исъ я
хотел сказать наоборот.  Ставлю махотку со сметаной к макитре,  выбегаю  - и
что, ты  думаешь, вижу? Эта контра, этот крылатый рецендивис сцапал курчонка
да и вздёрнул в атмосферу весь садик вместях с заведующей.  Прёть в метре от
земли, небось,  пуп трещит, а не бросает,  жупелина этакая! Тебе смешно,  но
мне стало  не до  смеху!.. Вобщем, я за коршуном -  он от меня,  а подняться
выше  пороху не  хватает.  Квоча  трепыхается,  волочится  по  траве,  пока,
наконец, не зацепилась за куст; тут я их и догнал. Коршун видит, авантёра не
прошла,  отпустил  добычу,  еле  сам ноги  унёс.  А  бедную  мою  квочу чуть
кондрашка не схватил: уже не кричит, а токо сипение испускает. Ну,  а что до
чад, так  те  уже и клювиками не зевают... Мамашу  кое-как  отвязал,  а  их,
сердешных,  так связанных,  будто арестанты, и положил в ведро.  Сам чуть не
плачу, а их успокаиваю:  вы, говорю, не горюйте, я похороню вас, как героев.
Вот токо сбегаю опару осажу, а то влетит мне, как сидоровому козлу... Захожу
в сени, а  там -  мама родная! Хрюкала, этот  выродок тупорылый, слопала всю
сметану, опрокинула и  разгатила макитру,  опара расползлась по доливке... А
эта мерзавка разлеглась  на ней, как в поганой луже, от удовольствия кряхтит
и  хвостом  в  два  колечка  -   туда-сюда,  туда-сюда   -  вроде  как  меня
приветствует!.. Тут уж я озверел до такой степени...
     - Марта, глянь, что Федя нашёл! - прервал Андрей разглагольствования.
     Влажными от слёз глазами та не сразу разглядела какой-то мелкий предмет
в его пальцах, подошла ближе.
     - Никак это та пуля, что предназначалась тебе? - воскликнула она. - Как
раз в этом месте ты и лежал, когда я вцепилась ему в рукав...
     Оставив  вёдра,   подошли  остальные,  поочерёдно   разглядывали   чуть
позеленевшую медную  штуковину. Ванько,  завершивший копку и тоже выбиравший
клубни, достал из кармана пистолетную гильзу:
     - И я вот  нашёл - тоже, кажись тут. - Он  втиснул в  неё пулю, передал
Андрею: - Возьми на память. И давайте поднажмём да сбегаем на ерик.
     Марте не  терпелось дослушать, чем же кончилось  борисово хозяйничанье,
но  пришлось сперва ответить  на вопросы  о подробностях  того  злополучного
случая.
     -  Ну и  ну, воще!  А я не  совсем и  поверил  был,  думал, что  Андрей
прибрехнул для интересности, - признался Миша.
     - Посля  такого её  подвига ты, Андрюха,  обязан её  на руках носить! -
заметил Борис.  - А вечером, ежели посчастит  насчёт свидания, следить, чтоб
ни один комарик не укусил.
     -  Да  ну тебя! -  запустила  в него картошиной Марта. - То  смешил,  а
теперь насмехаешься... Скажи лучше, чем закончилось твоё хозяинование.
     - А-а  . . Сплошными неприятностями.  Хрюшке я с досады  чуть хвост  не
откусил, а мне всыпали как следует по мягкому месту.
     По  окончании  ударной работы всех порадовал приятный сюрприз: оладьи с
мёдом. Надо ли описывать общий восторг?
     Марта засобиралась было снова к девчонкам, но Борис рассоветовал:
     - Они, особенно Вера, жилистые. Один  раз обойдутся и вдвоём. А тебя мы
берём с  собой на  ерик - небось, ещё у  нас  здесь не купалась? Это ж такое
удовольствие! Почти как твои оладьи с мёдом.
     - Ой, я же и плавать же не умею!..
     Ерунда,  научишься!  -  поддержал  инициативу   Миша.   -  У  нас  есть
спасательный круг, так что не утонешь.
     - Кроме того, я беру над тобой шефство, - добавил Андрей.
     - А я подменю тебя у девочек, - вызвался Федя. - Мне купаться совсем не
хочется.
     - Ему Клавка лучше всякого купания, - поддел его Мишка.
     - Тогда минутку подождите, - попросила Марта и убежала в хату.
     -  Смотрите мне,  не утопите единственную  внучку, - посварился пальцем
Деда.
     Марта переоделась  в  белое платье  с голубыми полосками  по  подолу  и
рукавам. Андрей  как-то  заметил,  что очень оно ей  к лицу, и в  память  об
известном  событии,   хозяйка   перевела  одёжку   из  будничных   в  разряд
праздничных.
     - Давайте возьмём и Тобика, ему  же тоже интересно, - предложила она, и
все дружно поддержали. Пёс, словно догадавшись, о чём речь, радостно прыгал,
норовя лизнуть то одного, то другого в лицо.
     Солнце успело раскалить просёлок настолько, что  пыль - а  она доходила
порой  до  щиколоток  - обжигала подошвы, особенно ей, решившей отправиться,
как и все, босиком.
     Было жарко по-августовски,  и всем не  терпелось поскорее добраться  до
благословенной воды;  поэтому весь  путь до ерика  -  а это пятнадцать минут
ходьбы - преодолели вмиг. При этом Марта, подхваченная "под ручки" Борисом и
Ваньком, больше летела по "атмосфере", чем бежала; было смешно и весело.
     На   ерике   оказалось   полно   народу  -   разумеется,  мелкого;  над
"лягушатником", где  воды было немногим выше  колен, висел визг и гам, как в
добрые старые времена.
     - Тут вам учиться плавать будет тесновато, - заметил Борис.
     - А мы найдём другое место!
     - Ну а мы для начала попрыгаем с  вербы, чур не  я воду греть, - сказал
Миша, на  ходу стаскивая рубаху; разделись  и остальные, побросав одежду как
попало.
     Выше по течению, нависая кудрявыми ветвями над самой водой, тянулся ряд
старых раскидистых верб. Росли у самого уреза, отчего жёлтые корни, подмытые
водой, напоминали космы сказочного водяного. На  одной из них облюбовали для
себя вышку охотники до  прыжков в воду: приличная высота, надёжная  глубина,
хочешь  -  ныряй  головой  вниз,  хочешь -  сигай бомбой,  то  есть  ногами,
согнутыми  в коленках. Андрей с  Мартой  прошли метров на  двадцать  дальше.
Здесь имелся  промежуток между деревьями с несколько обрывистым бережком, но
некруто уходящим под воду дном, песчаным и при небольшой глубине - идеальное
место для начинающих учиться  плавать.  Марта с Тобиком спустились к воде, а
он занялся подготовкой  "спасательного круга".  Его,  точнее,  автомобильное
колесо в сборе, Мишка  с Борисом  ухитрились  как-то  спереть в МТС  с целью
обзавестись резиной для прящей;  но та оказалась нетянучей. Камеру, уменьшив
в размере, склеили снова и стали  иногда брать  с  собой на  ерик. Надув её,
Андрей  спрыгнул вниз и остолбенел от неожиданности:  Марта  предстала перед
ним в ярком, фабричной работы, купальнике,  плотно облегавшем  и делавшем её
удивительно изящной. Остолбенение несколько затянулось, и та, смутившись под
его взглядом, спросила:
     - Ты чего, впервые увидел меня без платья?
     - Какая ты стала... красивая! - признался он.
     - Благодаря купальнику?
     - Ну почему ж? Хотя он, конешно, подчёркивает и делает ещё красивше.
     - Спасибо за комплимент... - Лицо её вспыхнуло румянцем; прошла к воде,
стала пробовать её ногой.
     - Не боись,  водичка  -  чудо!  - Он  взял её за  руку и,  пятясь, стал
увлекать за собой.
     - Ой, она же холодная же!..  - упираясь, закапризничала она, когда вода
дошла до колен. - И тут всё глубже и глубже...
     - Не  трусь,  рядом  надёжный  шеф!  А ежли  не  доверяешь, то вот тебе
спасательный круг. Вот, как раз по  твоей фигуре.  А  теперь присядь  и вода
сразу станет тёплой, - наставлял он.
     Водобоязнь  прошла  быстро. Поддерживаемая камерой, уже через несколько
минут Марта бойко колотила ногами, держась у  поверхности, отбрызгивалась от
заигрывавшего шефа,  оба звонко смеялись. А  когда  он, поднырнув незаметно,
дотрагивался до неё под водой, визжала так, что слышно было и ему.
     Тобик  тоже оказался не трусливого десятка: смело вошёл в воду вслед за
хозяйкой и, кряхтя, смешно  загребая лапами, вертелся  около. Однако  вскоре
понял, что  тут  не  до него,  выбрался  на берег  и оттуда  с  любопытством
наблюдал за происходящим, изредка подавая голос.
     Между тем Андрей принялся обучать плаванию без  помощи камеры: объяснил
и наглядно показал,  как  следует  работать  руками  и  ногами,  чтобы  тело
держалось  на плаву горизонтально. Но одно дело слова,  другое  на практике:
ничего  у  неё не получалось! Стоило ему убрать руки, как ученица, лишившись
поддержки, шла ко дну, хлебнув при этом почти всякий раз воды...
     - Может, пройдём к малышатам, там воды по пояс, - предложил, когда она,
в который раз уже захлебнувшись, выбралась на берег откашливаться.
     - Я, кха-кха! уже думала, - села она на разогретый  солнцем песок. - Но
там, кха, Тобик может кого-нибудь укусить.
     -  И то правда: вздумают погладить, а он чужим не даётся. - Примостился
рядом. - У тебя коса расплелась, можно поухаживать?
     -  Нельзя.  Я  на  тебя  в  обиде...  Тоже  мне   шеф!  Человек  тонет,
захлёбывается, а тебе хоть бы что. Думаешь, так я быстрей научусь?
     - Да нет, спешить некуда...
     - Тогда почему не поддерживаешь, боишься, что ли?
     - Ага. А  то как  смажешь, так мало  не будет,  -  привел он её  фразу,
сказанную в лодке на лимане.
     - Припомнил!.. То было давно и неправда.
     -  А  ежли честно, то,  конешно,  по другой причине.  Какой? Руки часто
соскальзывали  с талии,  а  мне  не  хотелось,  чтоб  ты подумала,  будто  я
умышленно лапаю тебя за сиськи...
     Она посмотрела на него с удивлением.
     - Ты этого боялся? Ну и напрасно.
     - Почему - "напрасно"?
     - Во-первых,  я этого  твоего "лапанья" даже и не  заметила. Во-вторых,
чем глотать воду, то лучше уж это! Тем более...
     - Что - "тем более"? Договаривай.
     - Тем более, что мы же с тобой не чужие! Или ты так не считаешь?
     - Почему? Считаю... Но думал, что это тебя оскорбляет.
     - Меня больше оскорбила твоя медвежья услуга.
     - Ну, извини, ежли так.
     -  Извиню,  когда  научишь  держаться  на  плаву!  -  Она  поднялась  и
решительно вошла в воду.
     Отбросив предрассудки, шеф взялся за дело по-настоящему. Ученица больше
ни  разу не захлебнулась, всё увереннее колошматила ногами воду, более умело
работала руками и  через  полчаса довольно сносно  овладела  новой  для себя
водной стихией.
     -  Давай-давай,  молодец!  Умница,  -  подбадривал  учитель,  уже и  не
поддерживая,  а  лишь  находясь  рядом. - Скоро будешь плавать  лучше самого
Тобика! А теперь попробуем на спинке.
     Овладеть этим "стилем" оказалось и того  проще: за  пяток  минут она не
только  без его помощи держалась на  поверхности, но  и не позволяла сносить
себя довольно ощутимым течением.
     - Андрюша, глянь сюда: что это за комок висит у самой воды, - показала,
проплывая "на спинке" под ветвями.
     -  Это?  Птичье гнездо. - Пристроился  рядом,  помог ей  ухватиться  за
ветку, чтоб  не  сносило. -  Не  знаю,  как  правильно,  а  мы их  ткачиками
называем: ткут гнёзда на самом кончике  ветки, чтоб  никто не смог добраться
до птенчиков.
     -А они ещё там?
     - Птенчики? Не-е, давно вылетели.
     - Хочется посмотреть, я такого ещё не видела. Оно ведь им уже не нужно?
     -  Конешно! Они  каждый год  строют новые. Плыви  к берегу,  я тебе его
достану.
     Он  слегка  выпрыгнул из воды,  схватил ветку,  отгрыз  ту  часть,  где
прикреплено гнездо. На  берегу улеглись рядышком на густой  тёплый  спорыш и
принялись рассматривать чудо  птичьего искусства. Тобик, как раз  перед этим
искупавшийся,  энергично катался по  траве - то ли из озорства, то ли  желая
скорей обсохнуть.
     - Скажи, домик себе  забацали!  - похвалил Андрей добротность гнезда. -
Никакой ливень не страшен.
     - Очень искусная работа, - согласилась она.
     - А как крепко  присобачено к веточке! Ты  бы видела этих пичуг: меньше
воробья. И такие башковитые.
     -  Ну,  они руководствуются  инстинктом.  Но  равных  им  в  мастерстве
наверное никого в природе  не существует. Я вспомнила: их, кажется, ремезами
зовут.
     Тобик, улёгшийся было под боком у хозяйки, неожиданно вскочил и сердито
рыкнул. Она подняла  голову и встревоженно тронула Андрея за плечо: - Глянь,
- прошептала, - что нужно тем двоим возле нашей одежды?
     Он посмотрел туда, где накануне побросали одежду ребята, и по тому, как
воровато вели себя чужаки, всё понял.
     - Диверсанты... Полежи здесь, пока  не позову, и придержи Тобика. Скоро
всё узнаешь.
     Крадучись,  сполз под обрывчик, нырнул в ерик, а спустя некоторое время
оказался на берегу уже за чужаками. Те заметили, но слишком поздно; кинулись
наутёк, однако тот, что повыше - им оказался Лёха Гапон - был им перехвачен,
повален, и завязалась борьба. Будучи сильнее, Лёха вывернулся, сел на Андрея
верхом;  тот исхитрился  схватить противника  за  мизинцы обеих  рук, что не
позволяло последнему ни ударить, ни удрать, пока не подоспели остальные (они
загорали на противоположном берегу и были Андреем оповещены)
     Подоспевший первым, Ванько сгреб Гапона за брючной ремень,  приподнял и
поволок к одежде. Когда, по знаку Андрея, Марта отпустила Тобика и прибежала
сама,  то увидела такую картину:  диверсант -  она узнала его сразу - зубами
разгрызал узел,  завязанный на  рукаве мишиной  рубашки;  Андрей  держал  за
ошейник  пса,  ощетинившегося и злобно рычащего,  словно  тоже видел в  Лёхе
лютого врага. Как только "диверсант" пытался развязывать "сухарь" без помощи
зубов, его одёргивали:
     - Без рук! Иначе отпущу волкодава...
     Тот брезгливо крутил носом, сплёвывал, но ослушаться боялся.
     - Полегче клыком орудуй! -  требовал Миша. - Продырявишь - свою отдашь,
понял?
     -  А чё  это  ты  раз-пораз сплёвываешь? - ехидно  подкусывал Борис.  -
Примочка солёная или чересчур вонючая?
     - Чё, обписал и сам не рад теперь?
     - Это, наверно, Гундосый ему удружил: у  него, говорят, моча дохлятиной
воняет.
     Не отвечая на издевки, Лёха наконец-таки с узлом справился.
     - Миш,  проверь: что-то рукав подозрительный, - посоветовал  Борис. Тот
встряхнул - из него вывалилась помятая, мёртвая уже лягушка.
     - Ну и ну, воще! Хотели мне  козу заделать, а вышло - себе же, - не без
злорадства заметил хозяин рубашки. - Но покарать всё одно надо.
     - Обизательно! Загнуть салазки и надавать по ушам, - предложил Борис,
     - Других предложений не  будет? - спросил Ванько, прочтя что-то на лице
Марты.
     - Можно мне сказать? - попросила она слова. - Применять силу, когда нас
много,  а  он  один...  по-моему, нечестно. Если уж  и наказывать, то как-то
по-другому.
     - Тогда, -  вышел  с вариантом  Борис,  - ихним  же салом  да по его же
мусалам.
     - Точно! -  подхватил идею Миша. - Завязать на его  рубахе сухаря с той
же начинкой.
     - Тебе, Лёха, что больше по душе -  салазки илу  сухарь? - предложил на
выбор Ванько.
     - Хай будэ сухаря... Тилькэ биз жабы и прымочкы. Я и вам так  хотив, та
Гаврыло пидбыв, - попытался  подсудимый переложить вину на дружка. - А  може
так отпустэтэ, га?
     - Хитрый какой, воще!
     - Может  и правда простим на  первый раз? - предложил Ванько, не жадный
на расправу. - Они нам давно уже не вредят, целый год в мире живём.
     - Ещё вобразит, что мы стали бояться, когда батько старостой заделался,
- не соглашался Миша.
     - И то верно, - подтвердил Борис. - Скидавай рубаху.
     - Бильш нэ буду, ий бо! Отпустить... - запросился проштрафившийся
     - Мишок, простим? Он и так сам себя наказал уже.
     - Первый и последний раз! - уступил-таки тот.
     Диверсанта отпустили с миром.  Однако, отойдя на безопасное расстояние,
Леха обернулся, скрутил дулю и мстительно процедил:
     - Ось вам, бачилы? Я вам еще покажу!.. - И задал стрекача.
     - Видали ж-жупела? Вот и прощай таких!..
     - Вот теперь ты слово "жупел" употребил к  месту, - заметила Марта. - А
к коршуну и хрюшке оно никак не подходило.
     - Эт-то ещё почему? - возразил Борис.
     - Насколько я знаю, жупел -это что-то такое,  чего следует бояться. Ну,
вроде страшилы или пугала.
     - Эт точно? Тогда оно и к Лёхе не подходит: мы его нисколько не боимся.
     - Кому как,  а мне обратно жарко, -  перевёл Миша  разговор  на  другую
тему. - Айда, ещё поныряем с вербы! И чтой-то слив хотца.
     - Ты  не  желаешь сигануть  разок-другой  с вербы?  - предложил  Андрей
ученице. - С камерой. Безопасно и знаешь, как интересно!
     - Не-ет... я боюсь!
     - Тогда забери одёжу и дуй на наше место, а  я поныряю. Но без камеры в
воду не лезь!
     - А ты недолго, ладно? Миша, ты почему рубашку  не оставил? Давай, я её
постираю.
     - Рукав? Я сам  застираю. А  потом принесём в ней слив для тебя. На той
стороне сад и есть годнецкий сорт: белые, аж золотистые, и сладкие, как мёд.
Ты таких ещё не пробовала!
     -  Спасибо,  Миша!  С удовольствием попробую.  Идём, Тобик, сплаваем  с
тобой наперегонки, - сказала оставшемуся при ней верному другу.
     Вскоре  вернулся  Андрей, и они  долго  ещё продолжали нырять, играть в
догонялки,  перекликаться  под  водой,  отогреваться  на  солнышке  и  снова
бултыхаться до посинения.
     Возвращались домой, когда порядком утомлённое солнце готовилось утонуть
в саду  с  медовыми  сливами. Трое  ребят,  не заходя домой, отправились  за
малышнёй к Вере, а Андрей задержался "помочь отвести козу".
     Она была  привязана там  же, где не так давно он заподозрил было в  ней
ведьму. При этом, как  всегда,  ухитрилась десятиметровую верёвку почти  всю
намотать на кол.
     - А чё вы держите не корову, а козу, - хлопот меньше? - поинтересовался
он, разматывая.
     - Это ради  меня:  козье молоко  не только  вкусное  и жирное, но ещё и
лечебное. Особенно с майским мёдом.  В детстве я была болезненной и хилой, а
сейчас ты бы сказал обо мне такое?
     - Конешно нет! Сичас ты выглядишь, как... бутончик расцветающей розы, -
нашёл  он  нужное  сравнение.  -  Козье   молоко,  наверно,  ешё  и  красоты
прибавляет.
     - Спасибо за комплимент...
     -  Не комплимент, а точно:  таких красивых, как ты, - поискать! - Марта
зарделась  счастливым румянцем, смутившись  от такой  оценки;  присела перед
Машкой на корточки и ласково поглаживала её морду.
     - А ведь это она нас с тобой познакомила, помнишь?
     - Ещё бы! Я ей за это благодарна, а ты?
     - И я. По гроб жизни. - Они прошли под старую вербу, где не могли  быть
никому  видны. Андрей  приник к  её  плечу щекой. -  Горячее. И  покраснело.
Завтра нельзя будет дотронуться. Хорошо, ежли не облезет кожа.
     -  Не облезет: я  не  первый раз принимаю солнечные ванны. Мы у  Веры в
ваше отсутствие загораем в одних трусах.
     - Мне б не хотелось, чтоб и  у тебя носик облез,  как у нас с Мишкой. -
Он нежно водил пальцем по её  порядком уже загоревшим  щекам,  стоя напротив
так близко,  как  это  делают только влюблённые. Готовился её поцеловать, но
она  опередила, чмокнув в щеку. Тогда и он, обняв за талию, расцеловал в обе
и даже коснулся губ. - Мы ж с тобой не чужие...
     - Я сегодня такая счастливая! - призналась она. - И потому, что чудесно
отдохнула, научилась плавать и что целый день рядом был ты.
     - У меня тоже сёдни лучший день в жизни!
     Столь содержательная беседа длилась бы, надо полагать, без  конца, если
б не дела. Она повела начавшую блеять козу, а он припустился за Васяткой.
     Ванька разбудила скрипнувшая дверь. В комнате ещё не рассеялся утренний
сумрак, а мать уже одета по рабочему.
     - Мам, почему так рано? - удивился он.
     - Далеко, сынок, идти. - Она присела рядом.  - Аж под  садбригаду. Надо
успеть к восходу, за опоздание можно и плётки схлопотать.
     -  Пусть, гад, токо тронет! - погрозил сын. -  На тебя и так  уже жалко
смотреть. Может, мне отработать какой раз?
     -  Боже упаси! - испугалась  Агафья Никитична. - Мы  радуемся, что хуть
детей не трогает, а ты такое говоришь. Вы  столько добрых  дел  переделали -
женщины  не  нарадуются.   Лучше   уж  помогайте  по  хозяйству.  Сёдни  что
собираетесь делать?
     - Нашу картошку выкопаем.
     -  Пора  уже, сынок. Хватить ей в земле лежать, а  то и куста не  будет
видно. Токо вы сразу и  отсортировывайте: крупную  отдельно,  помельче -  на
семена, мелочь, если  будет,  тоже не  оставляйте; зима  будет  трудная, всё
подберет.
     - Сделаем, мам, в лучшем виде, - заверил он.
     Управившись с яслятами, ребята собрались  у Ванька, и  работа закипела.
Уйдя в отрыв, хозяин освободил мешки и сам принялся за выборку.
     - Вань, слышишь: Туман на кого-то злится, - заметил Андрей. - Вроде как
на чужака.
     - Кошка чья-нибудь... Он их терпеть не может.
     - Да нет, это не кошка! Слышите?
     Было похоже, что Туман с кем-то сцепился и эта схватка не в его пользу:
он заскулил, после  чего донёсся  подозрительный  хрип. В  несколько прыжков
Ванько очутился  возле будки. Увидел: псина ростом с матёрого  волка повалил
Тумана и, вцепившись в горло, пытается задушить.  В  следующее мгновение шея
волкодава  глухо  хрустнула, согнутая  наизлом  сильными  ладонями.  Но  его
челюсти, словно сведённые судорогой,  продолжали душить жертву. Расцепить их
удалось не без усилия. В гневе Ванько хотел  разорвать пасть напрочь, однако
в этот момент кто-то вскочил ему на спину и заверещал:
     - Чичас же отпусты, хамло!
     Отшвырнув  ослабевшего   и  утратившего  агрессивность  волкодава,   он
стряхнул с себя и его хозяина - им оказался Лёха.
     - Тебе  что, делать больше нечего, что занялся  стравливанием  собак? -
Гневно смотрел он  на поднявшегося с колен и стряхивающего со штанов собачье
дерьмо неожиданного гостя.
     -Та мы  не собак,  мы ходэмо... - косноязыко начал объясняться тот,  но
вмешался полицай, с карандашом и блокнотом в руках появившийся из-за сарая:
     - Проводим учёт скота и прочей живности.
     - Это ещё  зачем? - подоспел к месту схватки Андрей, но не был удостоен
ответа.
     - Как  фамилие? -  Полицай уселся  на опрокинутое вверх дном деревянное
корыто и приготовился писать.
     - Моя? Доганяйло. А зачем вам?
     - Та ни, це нэ вин тут живе, та ще и брэше про хвамылию.  Мы  у их  уже
булы, - уточнил Лёха. - А живэ тут Кулькына Гапка.
     -  Сам  ты  "гапка",  -  заметил  Ванько.  -  Пишите:  Кулькина  Агафья
Никитична.
     - Отчество не нужно. Говори, какая худоба имеется.
     - Корова да телок - вот и вся худоба.
     - Брэше! Ще вивця та куры, - добавил Лёха.
     - Скоко курей?
     - Четверо. С петухом. Остальных учли в первый же день освободители.
     - Но-но! Смотри мне!.. - недобро глянул на него полицай.
     - А чё я такого сказал? Так оно и было. Да,  запишите ещё три худобины:
кошку и двух котят, - добавил, в свою очередь, и он.
     -  Цёго нам  нэ трэба. Можешь  из  их сашлыкив  нажарыть, - съехидничал
помощник-консультант, помогая волкодаву  встать на ноги; тот держался на них
неуверенно,  дёргал мордой, поскуливал.  -  Мабуть, вьязы звырнув? Нэхай, мы
ёму  прыпомнэм  и це, -  цедил сквозь зубы младший  Гапон, оглаживая  пса  и
косясь на Ванька.
     - Худобу  продавать, забивать и вобще расходовать с этого  дня властями
запрещено! - кончив писать, предупредил полицай и добавил:  - За ослушание -
расстрел!
     Переписчики  ушли.  Лёха  поддерживал  волкодава  за  ошейник.  Подошли
остальные ребята.
     - Дожили,  ёк-карный  бабай! Собственную  худобу, даже кур, - не тронь,
иначе расстрел, - сообщил им новость Андрей.
     - Да пошли они вон, воще! Усех оставшихся пущу на  жратву, а скажу, что
хорёк  утащил! -  возмутился Миша.  - А то  сами уже давно мяса и во рту  не
держали,  а эти асмадеи придут - и всё под метёлку... Так  они и до картошки
добирутся, и до всего остального.
     - Эт точно, - согласился с ним Ванько. - Я видел, как он пялил глаза на
мою. Всё надо будет надёжно прятать. Придется крепко поработать лопатой...
     Туман  пострадал несильно. Он поглядывал из будки и изредка покашливал.
Вернулись к картошке.
     - Эх, здря мы тогда не загнули салазки Гапону!.. - пожалел Миша. - Надо
ж, какой мерзавец! Мало, что родитель фрицам зад лижет, так и он туда же.
     Ему никто не ответил: каждый занят был своими мыслями.
     - У полицая губа не  дура, - сменил он  тему. -  Картоха у тебя  в этом
годе прям рекордная, воще. Такой я ещё не видел: десяток картошин - и ведро!
Это что за сорт?
     - Сорта не знаю, да и  не в нём дело. -  неохотно обозвался  тот. -  Вы
навоз  из-под коровы куда деваете? На кизяки. Такое добро сжигаете! А у меня
он весь идёт на огород. Потому и рекордная. Земля она хоть и чернозём, а всю
свою силу и щедрость выказывает, когда её умаслишь да уходишь.
     - Тебе хорошо рассуждать при твоей бычачьей силе!..
     -  Братцы,  а  учётчики-то пошли в сторону Шапориных!!  - забеспокоился
Андрей.  -  Нужно  немедленно  предупредить  девчат,  а  то  зайдут,  а  они
полуголые. Марта говорила, что иногда в одних трусах щеголяют.
     - Я застал их раз в таком виде, - подтвердил Федя. - Простелили рядно и
лежат  загорают в  одних трусиках,  даже без лифчиков.  И примерно  в  такое
время: детвору уложили спать, а сами ультрафиолет принимают.
     - Тебе, Хветь, везёт! - позавидовал Борис.  - И  что, так и  продолжали
лежать?
     - Вмиг перевернулись на живот,  устроили визг  и потребовали, чтобы я в
следующий раз оповещал свистом издалека.
     - Дуй к  ним, пока эти переписчики  ещё  на подходе, - сказал Ванько. -
Нельзя, чтоб их застали врасплох!
     Федя  убежал, но вскоре вернулся:  оказалось,  что  последние несколько
дворов те обходить  не  стали. То ли полицай поверил Лёхе  на  слово, то  ли
из-за овчарки: пёс еле держался на  ногах и дальше,  видимо,  идти был  не в
состоянии.  Но  нянек  предупредил,  чтоб  были  начеку,  те  ведь  могут  и
вернуться.  Для полной гарантии  от неприятностей  Федю  вернули обратно,  а
уборкой и сортировкой урожая занялись вчетвером.
     Август выдался на редкость не только жарким, но  и сухим. Лишь однажды,
и то в конце месяца, с юго-запада наползла на хутор тёмная, в полнеба, туча.
Посверкало в ночи, погромыхало раскатисто, но хватило  её лишь  на то, чтобы
смыть  с листьев застарелую пыль  да  освежить  немного  утренний  воздух. И
напрасно радовались разбуженные грозой домохозяйки: надежда остаться дома не
оправдалась.  Утром  по  дворам  проехал  на  лошади полицай и загадал  всем
явиться на работы...
     Зато целый день потом посвежевший ветерок гнал по небу гурты облаков, и
порядком  обрыдшая жара сменилась на умеренную. Когда просохла  роса, ребята
ушли в  глубь плантации на заготовку семечек: пока не объявлен запрет,  надо
запастись на  зиму  любимым  лакомством.  Срезали самые крупные  корзинки  и
сносили их в одну кучу.  Затем, расстелив найденную в акациях  плащ-палатку,
вооруженные   палочками-выбивалочками,  вчетвером   занялись  выколачиванием
зёрен. Вчетвером потому, что Борис пас череду.
     Возможно, за то, что  хуторяне  "любезно" подарили ему Жданку,  полицай
освобождал от работы в поле тех, кому припадала очередь пасти стадо. Сегодня
она дошла до Шапориных, и Борис предложил свои услуги. Делал он это и раньше
из уважения к  Вере, но в этот раз услуга  была особенно  кстати,  поскольку
матери её, Елизавете, в  кои веки удалось  на  целый день остаться дома, где
накопилась уйма дел.
     На брезенте быстро  вырастали  кучки  семян,  их  ссыпали в  мешки.  За
каких-то  пару часов молотьбы Ванько на трёх из них затянул  завязки и отнёс
ближе к дороге.
     - Шляпки тожеть  нужно  будет  собрать  все до  единой, -  сказал Миша,
отшвырнув пустую. - Для бурёнок это лакомое блюдо.
     - Особенно, когда нет ничего получше, - уточнил Ванько.
     - А ещё знаете, чем нужно запастись? - не отвлекаясь от работы, спросил
Федя и сам же ответил: - Ваткой.
     - Какой ещё ваткой? - не понял Андрей.
     -  А вот  такой. - Он разломил пополам  сухую  корзинку и из утолщения,
каким заканчивается стебель, наскрёб белой, похожей на вату мякоти. - Зачем?
А  она  знаешь,  как  горит!  Вот  смотрите. -  Достал  линзу,  сфокусировал
солнечный луч, пара секунд - и "ватка" затлелась; от неё остался лишь тонкий
слой белого пепла.
     - Ну и ну, воще! - крутнул  головой  Миша.  - Гожо тлеет! А от  кресала
загорается?
     - Конешно! С первого же удара, лучше всякого трута.
     - И главное, не надо каждый раз прятать в трубочку.
     А где ты увеличительное стекло раздобыл?
     - Раздербанили негодную половину бинокля.
     - Дай глянуть. Классная штучка! От бы и мне такую...
     - Их было всего две, - сказал Андрей. -  Одну я оставил себе, на память
о комиссаре. А зачем тебе?
     У меня появилась мысля: с помощью такой штуковины можно забацать хитрую
мину-поджигалку.
     - Кого ж можно ею поджечь? - с недоверием посмотрел на него Федя.
     - А кого угодно! Хуть самого Гапона. Не дом, а хотя бы стог люцерны. Не
косил, собака, не убирал, а хапнул от конюшни готовенького.
     - Как, по-твоему, можно это сделать? - Заинтересовался и Ванько.
     - Как? Закрепить увеличительное стекло над мешочком с порохом, для чего
разрядить  штуки два патрона. Рядом поместить  тряпку, намоченную карасином,
установить ночью на стог. А днём солнце сделает всё остальное!
     -  Ты, Миша,  -  голова!  - похвалил  Андрей.  -  Только  с  Гапоном не
получится:  видел, какой  у  них собацюра?  А ночью  он  верняк  отвязан.  -
Помолчав,  добавил:  - Я,  когда  пас  за крёстную, видел с кургана, как  из
машины выгружали в амбары какие-то ящики, тюки. Вот тут может прорезать.
     - Так у них же крыша черепичная.
     -   Снять   пару    кирпичин   нетрудно,   -   заметил   Ванько,   явно
заинтересовавшийся  возможностью  навредить  оккупантам.  - Но тут есть одно
"но". Если окажется, что в амбаре склад боеприпасов, то может так рвануть...
     -  Что  повылетают  стекла  в  соседних  хатах,  -  догадался Федя. - И
получится вреда больше, чем пользы.
     - А давайте  слазим в анбар и узнаем, что там находится. Может,  что-то
такое, что нам пригодится: патроны, гранаты или  даже автоматы, -  предложил
Миша.
     Эта "мысля"  тоже  показалась  ребятам ценной. На  эту  тему  завязался
оживлённый  разговор.  И  пока  наши  герои фантазируют,  сделаем  небольшое
отступление.
     Побывать в одном  из амбаров ребятам довелось  года два тому назад. При
очередном налёте  на бахчу  дотошному  объездчику удалось поймать одного  из
посягателей на общественное добро. Был это, кстати, податель "ценной мысли".
Впредь до прихода родителя воришку заперли в один из амбаров.
     Амбары  стояли на довольно  высоких,  кирпичной  кладки,  столбиках,  и
Ванько, подобравшись снизу, спиной выдавил одну из  досок. Пленник  оказался
на свободе. Обломив гвозди, доску установили на место так, что следов взлома
даже не заметили. Этот лаз и имел в виду Миша.
     Куча невыколоченных корзинок заметно усохла, когда Андрей напомнил:
     - Надо бы узнать, не нужна ли помощь девчатам.
     -  Нужна, конешно  нужна, -  тут  же  обозвался  Федя.  - Может, дровец
нарубить или воды в бочку наносить...
     - Беги,  да токо недолго, а то будешь там вокруг Клавки увиваться! - не
упустил Миша случая поддеть влюблённого товарища.
     - Не вякай, Патронка, пока в лоб не получил! - огрызнулся тот незлобиво
и убежал.
     - Ты, Мишок,  наверно, и сам  к  Клаве неравнодушен? Скажи уж честно, -
Ванько подмигнул  Андрею,  глянувшему с удивлением:  дескать, спросил в виде
подначки.
     - Триста лет! - возмутился заподозренный, попавшись на удочку.
     - Ну как же! Сидели за одной партой, девочка она скромная и красивая...
Не может быть, чтоб ты в неё не влюбился.
     - Да? Скромная? Да ты б и месяца не высидел с нею рядом: вреднючая, как
и вся их девчачья порода.
     - Чем же она вредная? - допытывался Ванько.
     -  Да  всем!  Списать,  бывало,  не  выпросишь;   на  диктанте   -  "не
подглядывай! "; и воще, чуть что - сразу в ход когти.
     - Ну, а другие из "девчачьей породы" чем тебе не угодили?
     - А возьми эту, как её, Ирку: сперва почти ни за что съездила Рудика по
мордасам - на ерике, когда я её платье нечаянно спёр, чтоб подшутить. Потом,
когда он  сдуру  простил ей эту выходку и дажеть хотел извиниться -  я лично
носил  ей  письмо  с  извинением  -  не  захотела  и  разговаривать...  Это,
по-твоему, не наглость? Или  вот ещё ходячий пример:  Нюська Косая. Эту есть
за что уважать?
     - А она чем тебе насолила?
     - Ха, мне! Не хватало...
     - Всё-таки внеси ясность.
     - Будто сам  не знаешь! Без году  неделя,  как  на  хуторе появилась, а
посчитай: Андрона соблазнила...
     - Ничё не соблазнила! - буркнул тот.
     -... потом Рудик стал приходить от неё под утро.
     - А ты, никак, следил?
     - Больно нужно,  воще. Случайно  видел. А недавно с Гундосым снюхалась;
он дажеть пообещал поделиться ею с дружками.
     - Ну, Мишок, всё-то ты знаешь - удивился Ванько. - Прям, как разведчик.
Откуда у тебя такие сведения?
     - Случайно подслушал, когда Гундосый...
     Договорить Мише не дал возвратившийся от нянек Федя.
     - Тебя хочет видеть Марта по срочному делу,  - сообщил он Андрею. - Она
ждет у дороги.
     - Не спросил, зачем он ей  понадобился?  - поинтересовался Миша,  когда
тот убежал.
     - Не стал. Она какая-то сегодня неразговорчивая.
     Отсутствовал Андрей недолго.
     - Плохая новость, - сообщил он в ответ  на вопросительные взгляды. - Не
сёдни, так завтра у Ванька заберут барашка.
     - Как это, воще, заберут? кто? - Миша перестал стучать по корзинке.
     - Вобщем, я понял так: Гапон пригласил в гости  немецкого представителя
и  хочет устроить пир с шашлыками. У фрица не  то  день рождения, не  то ещё
какой важный повод.
     - И староста решил поддобриться  за чужой  счет.  Тут  не  обошлось без
лёхиной подсказки, - предположил Федя. - От же гад!
     - Это он мстит  за недавнего  сухаря на ерике, - сказал Миша. -  Или за
волкодава. Я слыхал, как он грозился: "Мы ему прыпомнэм! "
     - Лёха или не Лёха, это теперь неважно, -  стал рассуждать Федя. -  Раз
нам дали знать, значит, думают,  что  сумеем  что-то предпринять. Но что тут
можно придумать? . .
     - А нечего долго и раздумывать! - воскликнул Миша. - Барашка спрятать и
сказать, что он куда-то делся - может, волк утащил.
     - Думаешь, они  дураки? - возразил ему  Федя. - Прижмут, кто пас,  а те
скажут: мы с паши пригоняли. Вот тебе и расстрел за ослушание.
     - Не поверят, это точно, - согласился Ванько.
     - А давайте, воще, сделаем так: кому завтра  пасти - подменим. И в обед
череду не пригоним. Ежли, конешно, не заберут сёдни вечером.
     - Не пригоним домой - заберут оттуда. Лёха наверняка знает, что валашок
пасётся  со  стадом.  Да и как не  пригнать, когда многие  коровы  дойные? -
безнадёжно махнул рукой Ванько.
     - Да-а, ёк-карный бабай!.. Не удастся,  видно, воспользоваться мартиным
сообщением.
     - Я один выход вижу, - после недолгого раздумья, сообщил Федя. - Только
он, пожалуй, не из лёгких.
     - Выкладывай, - кивнул Ванько.
     -  Этого  собакодава  ты,  видно,  крепко пощекотал, раз  он  с  трудом
переставлял лапы. Что, если на шашлыки всучить им его?
     - Как это? - У Миши выгоревшие до желтизны брови поползли вверх.
     - А так. Выкрасть, освежевать - и сбредет за барашка.
     - Ну и ну, воще! А ежли на нём за эти дни зажило, как на собаке?
     -  Навряд.  Если  он вобще не сдох. Надо уточнить на месте, - предложил
свернувший "вьязы".
     -  Но  при  этом  не  попасться  на  глаза,  особенно Лёхе, -  высказал
предостережение Федя. - Иначе  он нас же и заподозрит в пропаже да еще, чего
доброго, смекнёт, для чего это сделали.
     -  Не нагоняй, Хветь, страху! -  упрекнул  Андрей. -  Разведку  беру на
себя.  Не  беда,  ежли  и  попадусь на глаза: я  придумал,  как отбрехаться.
Прихвачу с собой листовку, а иду якобы к самому старосте...
     И не забудь прихватить хороший дрынок, - вставил слово Миша.
     - Обизательно, укусить не дамся. А вот на лай кто-нибудь верняк выйдет,
и ежли нельзя  будет отвертеться  по-другому,  тогда  скажу: случайно,  мол,
наскочил на следы какого-то диверсанта и посчитал  долгом сообщить  властям.
Потому,  добавлю,  что  вот  в  этой листовке  наши  доблестные освободители
просят... ну и так далее. На всякий случай надо достать из пещеры что-нибудь
от парашюта и подбросить на чердак конюшни на бригаде.
     - Это - сделаем!
     - Вот, если б  удалось  провернуть! -  мечтательно воскликнул Миша. - И
барашка спасли бы, и фрица-именинника собачатиной накормили.
     -  Всё  это  пока что только мечты, они могут и не  сбыться, -  заметил
Ванько без мишиного энтузиазма. - Один шанс из тысячи.
     - Ну,  так  уж  и из тысячи! Не  прорежет  с волкодавом, надо найти ему
замену, - не сдавался Федя. - У кого из наших есть большие собаки?
     - О! Кабыздох! - предложил кандидатуру Миша. - Который у бабки Падалки.
Она  не  знает,  бедная,  как  от  него отделаться: здоровый - с  телёнка, а
ленивый - гавкнуть  не допросишься.  Токо жрет  да  гадит, это я  говорю  её
собственными словами. Вань, ты на это как?
     - Не знаю... - поёжился тот. - У меня рука на Кабыздоха  не поднимется:
какой бы он не был, убивать жалко.
     - Кончайте вы панихиды  разводить! -  вмешался Андрей. - Во-первых, ещё
не  сорвалось дело с  волкодавом,  точнее - с  собакодавом.  А  во-вторых...
вобщем, поговорим об этом, когда вернусь.
     Под вечер, с палкой и листовкой, он отправился на разведку.
     У  Гаповских  по  меже  рос невысокий, но  уже плодоносящий  фундук. На
ветках навязалось множество орешков - по два, три и более вместе. Они начали
коричневеть  и  были  почти  неразличимы  среди  листьев.  Андрей   раскусил
несколько  щтук для пробы -  вполне  спелые. "Надо будет не  прозевать! "  -
подумал он.
     Приблизившись к дому, услышал на огороде за орешником  возню. Незаметно
подкрался ближе и увидел Лёху: тот копал яму. Рядом лежал на боку  волкодав;
было  видно,  что  с ним  не  всё  ладно.  Лёха,  не подозревая, что за  ним
наблюдают, вырыл яму глубиной  в колено, присел на корточки  у занедужавшего
любимца.
     - Жалько мэни тебэ, бидолагу, та шо ж зробышь!.. - донеслось до Андрея.
- Хай тоби зэмля будэ пухом!
     Сказав  так, он  поднялся,  замахнулся  лопатой,  плашмя с силой  огрел
"бидолагу" по  голове; тот судорожно  повёл  лапами... Затем спихнул в ямку,
забросал землёй, потоптался и,  вскинув черенок  на  плечо, поплёлся к дому.
Андрей надломил пару  веток  для ориентира  и тоже пошёл обратно,  набив  по
дороге карманы и пазуху орешками.
     Ни вечером, ни утром следующего дня за барашком не пришли. Полагая, что
все же заявятся, его в череду не пустили, привязав в огороде. Замена  же ему
уже была готова. В ожидании  дальнейших событий ребята  занялись  рытьём ямы
для зимнего хранения картошки.
     Надо ли говорить,  как  все  они переживали! И было  отчего. Во-первых,
нарушен строгий приказ "худобу не расходовать", во-вторых, вдруг догадаются,
что подсунули не баранину, а собачатину? . .
     Незадолго  до  прихода череды  на  обеденную  дойку  у двора  Кулькиных
остановилась  бедарка-одноконка.  Туман  разразился  лаем,  и  Ванько  вышел
встречать.  Его  поджидали  полицай с  Лёхой;  последний  в ехидной  усмешке
показывал редкие зубы.
     - Добрый день, пан полицай, вы...
     - Приехали за овцой. По распоряжению...
     - За какой  овцой? - сделав удивлённое лицо, Ванько, в свою очередь, не
дал и ему договорить.
     - За обнаковэнной, яка в череди  пасэтьця, - с гонором пояснил  Леха. -
Ничого прыкыдуватьця прышелэпкуватым!
     - За валашком, что ли? А я его ещё вчера прирезал...
     -  Як  это  "прирезал"?  - повысил голос "пан". - Тебя предупреждали об
ответственности?
     - Да знаю... Но понимаете, в чём дело: его корова чья-то боднула. Он бы
всё равно не выжил.
     - Брешешь, поди, стервец! - усомнился полицай. - Мясо куда подевал?
     - Да никуда. Присолил и лежит в лоханке. Принести показать?
     - Показать бы  тебе вот  этой  плёткой!  -  выругался  тот;  глянул  на
напарника:  - Шо ж делать? Приказано доставить живого барашка...  У кого тут
ещё есть овцы?
     -Та е  ще  у  двох...  -  В голосе  Лёхи  слышалось разочарование: ему,
видать,  хотелось  насолить  именно  Ваньку.  - А  чи вин  нэ  брэше?  Давай
подывымось.
     - Тащи лоханку сюда!
     Ванько  обернулся  мигом.  Подходя,   расслышал  последние   слова   из
разговора:
     "... забэрэмо и ризаного, нажарым сашлыкив для сэбэ. "
     С удручённым видом поставил он лохань  на передок бедарки, снял крышку.
Разделанная на куски, собачья туша выглядела вполне правдоподобно.
     - Что-то  больно синее, - не  понравилось полицаю. - Ты его зарезал или
задушил?
     - Он, пан полицай,  уже был подыхал, когда я его  прирезал...  оставьте
его нам, я уже не помню, когда баранины пробовал, - попросил Ванько. - Если,
конешно, можно...
     - Накрой и ставь в ящик сзади! - приказал полицай, а Лёха съехидничал:
     - Голову та кышкы тоби оставляемо, ото и покуштуешь баранины!
     Едва бедарка укатила, Ванька окружили ребята:
     - Ну как, получилось?
     - Прорезало?
     Он пересказал весь  разговор с приёмщиками. Все остались довольны, хотя
получилось  не  совсем так,  как хотелось бы: вместо этого барашка заберут у
кого-то другого,  собачатина  пойдёт  не на  угощение  коменданта  и  прочих
высокопоставленных, а на "сашлык" Лёхе и его приятелям...
     Под вечер, как  это  было уже не  раз, Андрей с Мартой занесли Васятку,
после  чего балкой неспеша направились  в конец  хутора. Навестив  мастерицу
наматывать  верёвку на кол, уселись  под копешку,  все  ещё стоявшую  с краю
акациевой поросли.
     Вчера по известной причине у Андрея не нашлось  свободного времени, они
не "встречались"; да и сегодня перебросились всего несколькими малозначащими
фразами. Поэтому новостей накопилось множество.
     По пути сюда он, похвалив и поблагодарив за помощь в  спасении барашка,
увлеченно  рассказывал  в подробностях  об операции  "Сашлык".  Она  слушала
внимательно, иногда  улыбалась, даже  смеялась - в зависимости от излагаемых
обстоятельств. Но при этом от Андрея не ускользнула перемена в её настроении
- задумчивость,  рассеянность, некая угнетённость. Заметив,  что она и здесь
уже в который раз украдкой вздохнула, он обеспокоился:
     -  Ты  сёдни  какая-то  не  такая...  Не  заболела,  случайно?  - Марта
отрицательно крутнула головой. - Может, с девчонками не поладили?
     - Ну что ты! нет...
     - Но что-то же произошло? - Повернул её лицом к себе.  - Посмотри мне в
глаза. Теперь точно вижу: у тебя что-то на душе.
     Высвободившись из ладоней, она склонилась к нему на грудь. - Боюсь даже
говорить...
     Не на шутку встревоженный, он замер в ожидании, что вот сейчас с её губ
слетит  некая ужасная  новость. Но Марта,  подняв  на него  глаза,  спросила
нерешительно: - Скажи, ты меня любишь? . .
     - Вот те на! Конешно! С самого первого дня.
     - Почему ж до сих пор не сказал мне этого?
     - Так ведь... ты ведь и так знаешь. И потом, я говорил...
     -  Это на  ерике?  Под  водой: "Ихь либе дихь? "  То  не в счёт, я хочу
услышать это по-русски.
     - Пожалста: я тебя люблю. Очень! - Андрей обнял её, привлек и поцеловал
в обе щёки.
     - Не так... Поцелуй по-настоящему.
     "По-настоящему" - значит, в  губы. Такое "удовольствие" он уже  однажды
испытал. На свидании с Нюськой: она, помусолив,  напустила ему в рот слюней,
которые  -  не  сплёвывать же  у неё на  глазах! -  пришлось  с  отвращением
проглотить... И он дал себе слово т а к вообще никогда не целоваться! Марта,
конешно, не Нюська, но... мало ли чего взбрело ей в голову...
     - Знаешь, что!.. Не  дури, -  отшатнулся  от неё. - Что за блажь пришла
тебе в голову!
     - Значит, ты  по-настоящему и не  любишь... - На  глаза  её навернулись
слёзы.
     -  Да люблю  же! Очень  люблю, чесно  тебе говорю.  Видя, что  слова не
помогают, Андрей  прижал её к груди и принялся целовать в лоб, нос, бороду и
обе щёки. Она не возражала, но и не отвечала взаимностью.
     - Машка просится... - Освободилась от объятий. - Пойди отпусти, она уже
знает дорогу домой.
     Почувствовав   свободу,  коза,  несмотря  на   брюхатость,   вприпрыжку
пустилась по стёжке наверх. Андрей  сломил две веточки отгонять комаров (ещё
не стемнело, как они припожаловали), сел рядом, прикрыл обоим ноги сеном.
     -Так ты  это боялась сказать? - вернулся к прерванному разговору, обняв
и притянув её к себе.
     -  Я хотела сперва убедиться,  что  ты  меня любишь. Потому  что  нашим
встречам, Андрюшенька, приходит конец.
     - Конец? Почему? . .  - В растерянности он повернул её к себе лицом: не
шутит ли?
     - Я  вчера не успела... вернее, не решилась сказать, - вздохнула она. -
Гулянку   с   шашлыками  староста  устроил   по  случаю   награды   здешнему
представителю властей...
     - А я сказал ребятам, что у него день рождения, - вставил Андрей.
     -... за то, что он хорошо наладил работы по уборке урожая и поставкам с
колхозных полей. Это  мне мама сказала.  Теперь  его переводят  в станицу  с
повышением то ли звания,  то ли должности, и он забирает её с собой туда. Не
подумай чего такого - просто как переводчицу.
     - А вы с дедушкой?
     - Мама сказала, что заберёт с собой и нас...
     - А как же... как же теперь мы?
     -  Я,  как  узнала,  весь  вечер  проплакала...  Даже  мама  не  смогла
успокоить.
     - Она знает, что ты меня любишь?
     - У меня от неё секретов нет. Жалеет, что так получилось, но по-другому
ей поступить нельзя.
     -  Да...  Вот так  новость... -  Андрей помолчал  в задумчивости, затем
добавил:  - Ну  и что! Мне  в центр  ходить не привыкать. Разузнаю,  где  вы
поселились, и буду приходить в гости. Не так часто, конешно...
     - Пока не надоест... А потом отвыкнешь, найдёшь себе другую девочку - и
всё...
     -  Напрасно ты так... - Он взял  её ладошку  и крепко  сжал. - Кишки из
меня вон, ежли я когда тебе изменю! Хочешь, поклянусь?
     - Очень хочу!
     -  Слышишь, как стучит,  - прижал он  её  ладошку к  груди.  - Этим вот
любящим  серцем  клянусь,  что ни через год, ни  через  сто  лет ты  мне  не
надоешь, не отвыкну и не полюблю другую! Поклянись и ты.
     - И  я  клянусь... быть верной тебе и нашей любви до самой смерти!  Она
подставила лицо для поцелуя, но Андрей предупредил:
     - Только не по-взрослому, ладно?
     - Да ладно уж... - и взяла инициативу на себя.
     Подтвердив словесные заверения  такими вот действиями, посидели  молча,
слушая взволнованный  стук  сердец.  Несмотря на  предстоящую  разлуку,  оба
чувствовали себя в эти минуты  вполне счастливыми. И неизвестно, сколько  бы
это  продолжалось,  если бы не всё то  же  комарьё,  заставившее вспомнить о
приготовленных веточках.
     Вскоре  услышали  радостный  визг,  и Тобик  ухитрился  лизнуть  сперва
хозяйку, потом Андрея.
     - Ты как нас нашёл?  - удивился тот. - А ну брысь! Ляжь и не топчись по
ногам.
     - Пойдём  уже отсюда, - предложила Марта. - Посидим на  навесе,  он уже
свободен.  Я  вчера  спала там напару  с  ним. Ветерок, ни  одного комарика.
Правда, долго не могла уснуть...
     - А мы  тебя вспоминали, не  икалось?  Наверно,  когда добром поминают,
тогда  не  икается.  Хотел  прийти,  но  пока  откопали  да  дотащили  зтого
"барашка", пока сняли шкуру... Он, несмотря что больной, а жирный оказался и
мясистый. И псиной почти не вонял. Идём, а то комарьё совсем обнаглело!
     На навесе лежало старое ватное одеяло. При свете месяца было видно, что
одна  сторона его  сшита из  разноцветных лоскутков. Сложенного  вдвое,  его
хватило для обоих впритирку, но в душе каждый находил, что это даже хорошо.
     Едва они умостились, как скрипнула дверь.
     - Тобик идём-ка со мной!
     Мать отвела  пса к будке,  привязала, вернулась в сени  и  тут же вышла
снова. Не одна.
     - Сюда больше приходить  не следует, - услышали они слегка приглушенный
голос. -  Где  поселюсь, пока  не  знаю, но установить это вам трудностей не
составит. Да, передайте...
     Тут  залаял  Тобик,  учуяв чужого, и  ребята  дальнейшего  разговора не
расслышали.
     - Кто это? - спросил Андрей шёпотом.
     - Наверное, связной партизанского подполья, - ответила она так же тихо.
     Проводив гостя, Ольга Готлобовна отпустила пса снова и ушла в хату.
     - Часто приходят? - теперь уже громче поинтересовался он.
     - При мне второй случай.
     - Знали б они, что мы с тобой здесь!
     - Мама, возможно, догадывалась.
     - Ещё мне знаешь, почему жаль, что вас не будет? Теперь, в случае чего,
некому будет предупредить, как это было с зерном и барашком.
     - Ничего не поделаешь...  -  вздохнула  она. - Мама говорит, что теперь
женщинам  станет полегче - перестанут, что ни  день, гонять на работы. Да  и
вам не надо будет возиться с малышами.
     - У нас окромя них забот хватает. С огородами почти  управились, теперь
надо подумать о кормах для худобы,  о топливе на  зиму. Придется  также всем
подшефным выкопать  ямы для картошки, упрятать её так, чтоб не  нашли,  если
вздумают отобрать на прокорм "новых властей".
     В  отличие  от  Марты,  всякий раз просившей  "посидеть ещё  немножко",
Андрей свидания старался не затягивать дольше полуночи: "во всём надо  знать
меру". Но в этот раз они просидели, вернее - пролежали, почти до  утра: ведь
это последнее  их ночное  свидание здесь,  на  хуторе.  Как  будет дальше  -
неизвестно, но лучше - вряд ли...
     По  погоде непохоже,  что  наступил  сентябрь.  Жаркие  дни  упорно  не
признают календарной осени, хотя на глазах тают, укорачиваются.
     Разве  что ночи  стали  свежей, прохладнее, поубавилось  комара. Да ещё
природа  дело своё  знает  четко:  давно  спровадила пернатую певчую братию;
покинули лиман всевозможные перепончато-лапчатые; потянулись в дальние  края
журавли; поблекла, без мороза  облетает листва  акаций,  пожухла трава, сады
тронула проседь...
     Всё  чаще  заставляет  вздрогнуть  пронзительно-хриплый  вороний  крик.
Разжиревшая на брошенных хлебах, дремлет многочисленная  их стая на проводах
и  крестовинах  телеграфных  столбов вдоль гравийки,  чёрной тучею  время от
времени накрывая подсолнухи. Серо подсолнуховое  поле, в недобрый час созрел
здесь богатый  урожай семечек...  Впрочем, почему  "в недобрый"? Что ни день
хуторская  пацанва,  а также  взрослые,  забираются  в  глубь  плантации  и,
пригибая  корзинки к ведрам выколачивают семечки запасаются в зиму; полицай,
зачастивший теперь в  станицу,  на "уборку" смотрел  сквозь  пальцы, видимо,
запрещать указаний не поступало. Наши ребята для себя запасы уже сделали, не
забыв  и  про  подопечных   ребятишек.  А  сегодня   закончили  изготовление
специальной "мажары" - тележки с  удлинённым и расширенным к  верху  кузовом
для подвозки подсолнуховых шляпок и стеблей.
     В прошлом году топливо приходилось таскать за километр-полтора из степи
на  горбу.  Пока  наберешь  вязанку  да  донесёшь  -  на  уроки  времени  не
оставалось. А  тут и уроков нет, и  торчи - вот они, у самого двора: бери не
хочу. Да токо чё их таскать на спине, решили ребята, и "забацали" мажару.
     -  Воще  -  годится!  - похвалил  Миша,  попробовав возок  на  лёгкость
качения. - Возить будет - одно удовольствие. С кого начнём?
     -Я думаю, с тёть Лизы, - предложил Борис. - У неё топить совсем нечем.
     - Говорил бы без фокусов: с Верки, а то замуж не пойдёт, - не удержался
Миша, чтоб не поддеть.
     - С Веры так с Веры, - согласился Ванько. - Она того заслуживает. И ты,
Мишок, на неё не наедай.
     - Я  не на  неё,  а  на Шенкобрыся. Не люблю двухличных: думает одно, а
говорит другое.
     -  Посмотрим, как ты себя поведешь, когда  какая-нибудь приглянется,  -
заметил Ванько.
     - Мне  не приглянется. Была охота,  воще, - провожай домой, ходи вокруг
на цыпочках, а уедут, так ещё и чахни из-за них! ...
     Это был камушек в огород Андрея.
     Не  прошло и двух недель,  как Марта уехала с Дальнего, а ему кажется -
не виделись сто лет. Днём ещё так-сяк, заботы и  хлопоты отвлекают от мыслей
о ней, а приходит вечер - тоска и  скука зелёная. Тянет  сходить в  станицу,
узнать, где поселил их фрицевский комендант, увидеться, поговорить... Но дел
у  ребят пока  невпроворот, и он решил  потерпеть. Четырнадцатого сентября у
неё день рождения - заодно и поздравит, и повидаться повод подходящий. Своим
намерением поделился с Ваньком и Федей.
     - А как ты узнаешь, где они теперь живут? - поинтересовался сосед.
     -  Подежурю возле стансовета,  там зараз комендатура: мать верняк ходит
обедать домой.
     - Я тоже давно собираюсь проведать тётю, до  элеватора тебе попутчик. А
хочешь - сходим на разведку вдвоём, - предложил Ванько.
     - Да  нет, справлюсь один, - отказался он от компаньона. - Меня заботит
другое: что бы ей такое подарить в честь важной даты?
     -  У деда  Мичурина  розы в палисаде  -  залюбуешься. Можно преподнести
букетик. Они уже редкость, а девчонки цветы любят, - подал мысль Федя.
     - Не, это не то... До обеда завянут, станут некрасивыми.
     -  Если  Марта тебя  любит, то  подарок  не имет  никакого  значения, -
заверил его Ванько.
     - Неудобно заявиться с пустыми руками...
     -  Тогда подари ей  свою линзу  от бинокля,  - предложил сосед ещё один
вариант. - Она сама  по себе красивая,  а главное - как  память о комиссаре,
спасшем вам жизнь.
     Утром  четырнадцатого  Андрей оделся во  всё  новое,  пообещал матери к
вечеру вернуться, и они с Ваньком отправились в гости.
     На здании стансовета болтался флаг - красный, с белым кругом посередине
и  чёрной жирной  свастикой. Над  парадным входом укреплен в золочёной  раме
грозный орёл с хищным клювом и злобным взглядом; в когтистых лапах держал он
всё ту же  паукоподобную  свастику. У ступеней  припаркован  лимузин который
Андрею не раз приходилось видеть на хуторе.  Из распахнутого окна доносилась
гортанная  нерусская  речь.  Отойдя  на  почтительное расстояние,  он выбрал
невдалеке место напротив и стал ждать.
     Одако  предположение, что она ходит обедать домой, не оправдывалось: ни
одна женщина не появилась ни из парадных, ни  из каких-либо других дверей до
самого вечера. Подумал уже  о возвращении  домой,  когда,  примерно в начале
восьмого (часы  на  всякий  случай оставил  Ваньку  при расставании),  Ольга
Готлобовна сошла-таки  со ступенек комендатуры. Отойдя, свернула  на мощёную
кирпичом  аллею -  как раз ту, где на скамье облюбовал  наблюдательный  пост
Андрей. При её приближении он поднялся, смущенно улыбнулся и сказал:
     - Здрасте, Ольга Готлобовна!
     - Здравствуй... Ты что здесь делаешь? - узнав, удивилась она.
     - Да вот....Захотелось вас проведать...
     - Вон оно что! Ну, идём. Одна из нас как раз именинница.
     - Я знаю: Марте исполнилось четырнадцать лет.
     -  Спасибо  за  внимательность.  Она,  полагаю,  обрадуется.   -  Ольга
Готлобовна оглядывала его с приветливо-ироничной улыбкой. - И ты не побоялся
- в такую даль, один да ещё и на ночь глядя.
     - Мы вышли из дому ещё утром.
     - Это с кем же?
     - А с  Ваньком.  У него  тётя  живёт на край станице,  так он  к ней  -
проведать.
     - Ванько - это тот мальчишка, что один всю нашу картошку выкопал да ещё
и вам помогал выбирать? Кулькин, кажется?
     - Он самый. А силища у него бычачья, эт точно.
     - Видела его несколько раз - по внешности не скажешь,что силач.
     - А насчёт  бояться, так я  в станице не впервой,  потому и ждал вас до
последнего.
     Тобик - его здесь не привязывали - встретил у  калитки, прыгал,  визжал
от  радости, ухитрился несколько раз лизнуть в лицо.  У выбежавшей встретить
Марты удивление сменилось едва сдерживаемой радостью.
     В  квартире Ольга  Готлобовна сразу же прошла в комнату отца, а дочь не
упустила возможности обнять  гостя  и  приласкаться; затем,  против  желания
хозяина, стащила с него  куртку,  кепку,  снятые им самим сандалии и  унесла
куда-то.
     - Вот уж не думала!.. - воскликнула вернувшись.
     - Не ждала?
     - Что ты, ждала! Жутко соскучилась!
     - А говоришь - не думала.
     - Так ведь уже смеркается. - Примостилась, обняв, к  нему на  колени. -
Почему так поздно?
     - Раньше не получилось. А ты ещё красивше стала. Поздравляю тебя с...
     Тут вошла  мать, Марта соскочила с колен, и слова поздравления остались
недосказанными.
     - Ты бы, доча, нас  первым делом накормила. У Андрея с утра  ни росинки
во рту, да и я нынче без обеда.
     -У меня, мамочка, давно уже всё готово!
     Она упорхнула на кухню, а гость попытался отказаться:
     - Я, тёть Ольга, всего на минутку... Только поздравить - и домой. Мама,
небось, ждёт-не дождется...
     - Ты знаешь, что сейчас сказал наш гость?  Хочет сразу же уйти домой, -
огорошила она дочь.
     - Как?... - чуть не выронила посуду та.
     - Уже ведь поздно... а я обещал вернуться сёдни.
     -  Вот  потому, что уже поздно, никуда мы тебя сегодня  не  отпустим, -
твёрдо  заявила  хозяйка  квартиры.   -  Сейчас   по  ночам  ходить  опасно.
Переночуешь у нас. Мама знает, куда ты ушёл?
     - Знает, но...
     - Никаких  но. Загляни к дедушке, он занедужал,  а хотел бы, говорит, с
тобой повидаться тоже.
     - Ой. я и забыл про него совсем!... - спохватился гость.
     Не успели старые приятели обменяться несколькими фразами, как заглянула
внучка:
     - Ты, дедуль, с нами поужинаешь или сюда принести?
     - Спасибо, я ужинать не буду. Ты  ведь недавно меня покормила. И с днём
аньгела я тебя уже поздравлял.
     Перед праздничной трапезой  Ольга Готлобовна,  поздравив дочь и пожелав
всего, что в таких случаях полагается, заметила:
     - По такому случаю не мешало  бы и  шампанским чокнуться... У нас  есть
что-нибудь соответствующее?
     - А как же! Свежий грушовый компот.
     -  Лучшего  и придумать трудно! - шутливо  одобрила мать.  - Неси-ка да
прихвати серебряные бокалы.
     Бокалов,  разумеется,  тоже   не  оказалось.  Воспользовались  кружкой,
гранёным стаканом да фарфоровой  чашкой без ручки (посуда получше всё ещё не
была распакована после переезда)
     Ритуал, пусть  и  чисто  символически, был  соблюдён,  и  это прибавило
событию  торжественности, непринуждённости,  придало  веселья.  Была  подана
чашка  ещё  тёплых  вареников  с   творогом.  Андрей  назвал  приготовленное
именинницей блюдо вкуснятиной, и это было,  судя  по её  благодарной улыбке,
лучшим  подарком  (о них,  чтоб не  конфузить  гостя, прибывшего  с  пустыми
руками, разговора не велось).
     - Ну, рассказывай, что нового на нашем хуторе, - поинтересовалась Ольга
Готлобовна под конец ужина.
     -  Кой-какие  перемены произошли. После  вашего  отъезда  стало полегче
домохозяйкам - их перестали гонять на работы. Да и у  нас  отпала надобность
относить малышей к Вере в ясли, а вечером разносить обратно.
     -  Нам  с Клавой  это не  было в тягость.  -  именинница  со  значением
зыркнула на гостя.
     -  Потому  что  в награду  предстояли  свидания, -  разгадала  смысл её
замечания мать.
     - Но у  нас дел  не убавилось, -  продолжил рассказ Андрей. - Некоторые
женщины, которых гоняли на картошку, ухитрились оставить невыкопанные рядки,
и  мы помогли потом  их  выкопать.  Моей  крёстной, например, к  мешку  с её
собственного огорода добавилось ещё пять.
     -  Какие  вы, право, молодцы! - похвалила Ольга Готлобовна. - Везде  бы
так - и  женщинам, оставшимся без кормильцев, было бы намного легче пережить
это страшное время... Вы только своим подшефным помогали или. .
     - Не только. Но им в первую очередь, - пояснил он.
     - А на том порядке ребята тоже шефствовали? - поинтересовалась Марта.
     - Да, но не все и не всем. А когда поспела кукуруза колхозная, мы и тут
не  прозевали,  трудились  с  утра  до  ночи, -  добавил  Андрей.  - Так что
запаслись  в  зиму и картошкой, и семечками, и кукурузой. А также топливом и
кой-каким кормом для коровы.
     - Просто невероятно! - не столько ему,  сколько про себя заметила Ольга
Готлобовна.  - Пацаны,  ещё  совсем  дети,  а  показали себя  как  взрослые,
высокосознательные граждане!
     - А  чё тут невероятного? - возразил высокосознательный гражданин. - Мы
ведь не маленькие,  понимаем: батьки защищают Родину не  щадя жизни, матерям
тоже не легче,  особливо  многодетным. Кто им поможет?  Вот и не сидим сложа
руки.
     Догадываясь,  что  молодёжи  не   терпится   остаться  наедине,   после
непродолжительной беседы мать предложила:
     - Я  уберу со стола сама, а вы можете идти. Только  хочу  предупредить:
долго  не  засиживайтесь,  разбужу рано. Тебе, Андрюша,  необходимо покинуть
станицу как можно раньше.
     -  Почему-у?  -  Марта,  уже  переступившая  было порог  своей комнаты,
вернулась. Мать снова предложила им присесть.
     -  Так  и  быть,   открою  служебную  тайну...  Поступило  распоряжение
коменданту  организовать  облаву на подростков,  и,  по моим прикидкам,  это
произойдёт со дня на день.
     - А зачем они им? - в один голос спросили оба.
     - Формируется -  а может, уже  и сформирован - эшелон с продовольствием
для отправки в Германию. Чтобы партизаны не пустили его под откос, к составу
прицепят вагоны с детьми. Это у фашистов испытанный приём...
     -  А где  намечается проводить  облавы? - обеспокоился  Андрей. - Не на
хуторе, случайно?
     - Ни где, ни когда именно будет это  происходить, мне, к  сожалению, не
известно. Одно  несомненно:  раз  приказ  поступил  в  здешнюю  комендатуру,
значит, где-то поблизости. Возможно, что в самой станице. Поэтому я и...
     - Так ведь надо же что-то делать! Как-то сообщить людям. Это же... я не
знаю...
     - Милый мой мальчик, я тоже не знаю. Не  пойдём же мы с  вами объявлять
об этом по дворам. Даже если всего лишь развесить объявления, и то меня  тут
же схватит гестапо: документ совершенно секретный.
     - Ну и ну! - произнесла Марта. - У меня аж сердце защемило...
     -  Вот так дела!.. - в растерянности  воскликнул и Андрей. - И  что, их
увезут аж в Германию?
     -  Всяко  может  случиться.  Но  будем  надеяться  на  лучшее.  Эшелону
предстоит  неблизкий  путь  по российской  земле, через зоны, контролируемые
народными  мстителями.  Они  наверняка найдут возможность и ребят  спасти, и
пустить под откос паровоз вместе с награбленным добром.
     - А наши, кубанские партизаны узнают про этот поезд?
     -  Вполне  возможно,  - ответила  Ольга Готлобовна  неопределенно.  - А
теперь вот  и ты  знаешь. И чтоб не  влипнуть в  историю,  тебе следует уйти
завтра с восходом солнца.
     В своей комнате Марта ощупью нашла спички, зажгла керосиновую лампу; не
успела,  вкрутив фитиль, ступить и шагу, как очутилась в объятиях. Притиснув
к  груди, он отыскал её губы и - впервые  за всё время дружбы - поцеловал не
"в щёчку". Затем усадил на оказавшуюся рядом кровать и сел сбоку.
     - Ещё раз поздравляю  тебя с днём рождения и желаю большого счастья. Не
против, что поцеловал по-взрослому?  - спросил, хотя и  знал,  что  ей этого
хотелось давно.
     - Не ожидала такой щедрости даже  сегодня. Спасибо  и давай я тебя тоже
расцелую.
     - Это в честь того,  что ты повзрослела  на целый год. Заместо подарка.
Думали-думали с ребятами, что бы такое преподнести...  Советовали букет роз,
но я  не схотел: завянут, потеряют вид. Федя присоветовал подарить линзу  от
бинокля -  помнишь, нашли возле убитого комиссара и одна половинка оказалась
простреленной; мы её разобрали.  - Он достал из кармана завёрнутое в бумажку
стёклышко величиной с пятак.
     - Какая  прелесть! - добавив фитиля  и повертев в  пальцах, воскликнула
она.  - Теперь это  стёклышко  - память о  нашем невольном спасителе - будет
моим талисманом и самой дорогой для меня вещичкой. Спасибо и давай щёчку!
     Снова уселись поглубже, и полилась задушевная беседа. О чём? Ну конечно
же о том, какой скучной стала жизнь после разлуки; с каким нетерпением ждали
14 сентября; что за эти полмесяца  оба ещё больше убедились, как дороги друг
дружке... Тема, старая, как мир, и вечно новая, молодая и волнующая.
     Влюблённые, как известно, часов не наблюдают. И лишь случайно глянув на
ходики, показывавшие двенадцатый час, гость обеспокоился:
     - Слушай, нам же велели не засиживаться! И ещё: где я буду спать - не у
тебя же?
     - Почему бы и нет. Пойду спрошусь у мамы, она всё ещё у дедушки.
     Марта  вышла, а он  только  теперь  обратил  внимание на  обстановку  в
комнате. Оказалось,  что сидит  на небольшой  деревянной кровати, застланной
верблюжей шерсти одеялом. В головах поверх него - подушка,  вышитая по углам
какими-то цветочками. У окна - столик с книжками, точнее учебниками;  один с
нерусским названием. На  стене  -  вешалка,  задёрнутая  занавеской,  из-под
которой виднеется низ знакомого ему платья: белого, с двумя синими полосками
по подолу, ещё какие-то одёжки.
     Вернулась  Марта  со  знакомым  уже  лоскутным  одеялом,  простыней   и
подушкой.
     -  Мама  разрешила постелить  тебе в моей комнате. На полу. А  чтоб  не
холодило снизу, сложим одеяло вдвое. Подержи-ка за углы.
     - Ну, вы даёте, вобще! - хмыкнул он, подчиняясь.
     - Теперь ложим вот сюда. Простыню тоже вдвое. Сейчас принесу что-нибудь
укрыться.
     - Не надо ни простыни, ни укрывачки:  я пересплю одетый, - распорядился
почему-то Андрей.
     - Попрошу в моём  доме не командовать! Ты  же не  цыган, чтоб спать  не
раздеваясь. Всё помнется, погладить не успею... Может, всё же разденешься?
     - Сказал - не буду. Всё! - поставил на своём.
     - Ну хорошо, - пошла  на уступки хозяйка  комнаты. - Сними только  хоть
рубашку.
     - Ладно, рубашку сниму.
     Оставшись в майке, Андрей сразу же  и лег. Марта дунула сверху в слегка
закоптевшее стекло  -  лампа,  пыхнув,  погасла;  наступила кромешная  тьма.
Раздевшись,  юркнула под одеяло и  она. Но спать, увы,  не хотелось, и минут
через несколько послышался её шепоток:
     - Андрюш, ты не спишь?
     - Ещё нет. А чё? - обозвался он.
     - Мне тоже ни капельки не хочется... И я забыла спросить об одном деле.
     - Так спроси.
     - Это не одно и не два слова. Можно на минутку к тебе?
     - Н...  ну, разве что на одну  минутку. И чтоб без  этих  самых...  без
фокусов.
     - Обещаю!  -  Она тут же  вскочила  и,  в чём  была, прихватив  одеяло,
очутилась  у  него под  боком. Укрывшись  сама, хотела прикутать  и его,  но
Андрей вдруг резко отодвинулся.
     - Я же просил: без фокусов! - упрекнул грубовато.
     - Ты о чём? - не поняла она.
     - Ты бы еще без трусов припёрлась! ... Зараз же дуй отсюда!
     - Ой, я совсем забыла, что без лифчика! - спохватилась она... - Извини.
А можно, отгорожусь от тебя одеялом?
     Получив молчаливое согласие и обособившись, поинтересовалась:
     - Так пройдет?
     -  Теперь  другое  дело, -  проведя  рукой вдоль  барьера-разградителя,
придвинулся он ближе. - Так о чём ты не успела спросить?
     - Ты так меня одёрнул... как неродной. Я даже забыла...
     - Уж признайся честно: захотелось ещё полизаться.
     - Если честно, то и это тоже. Но не только.
     - А что же ещё?
     - Вспомнила! Хочу  попросить: не останешься  на денёк у нас? Хоть не на
весь. Козленочка увидишь, он такой потешный, любит поиграть. А  в обед мы  с
мамой тебя  проводим:  с нею облава не  страшна, как-никак,  она  секретарша
самого коменданта. И  потом: может её сегодня ещё и не будет, я имею в  виду
эту проклятую облаву.
     - Можно бы, конешно,  но  мама  - она такая мнительная... Небось,  тоже
зараз не спит, переживает - я ведь обещал сёдни и вернуться.
     - Жаль... И дедушка как раз приболел, некому корму Машке принести.
     - У вас что, кормить нечем?
     -  Никак сено не  привезём. Мы её зелёными ивовыми ветками кормим; но я
боюсь ходить к ерику одна.
     -  Ну,  ежли  надо  помочь, тогда  другое  дело: до обеда  задержусь, -
согласился он.
     - Вот  и  чудненько! - На радостях  она  подсунула руку  ему  под  шею,
притянула лицо и  поцеловала. - А раз не надо  вставать  чуть свет, то давай
поговорим ещё немножко.
     - Да я тебе уже все новости пересказал.
     -  А  я  ещё  не наслушалась  твоего  голоса,  и  когда  ещё  услышу  -
неизвестно.  Расскажи  какую-нибудь   сказку.  Страшную-престрашную!  Знаешь
такие?
     - Кто ж их не знает? Хочешь,  расскажу которую сочинил Федя? Только она
длинная и написана стихами.
     - Конечно, хочу! Мне Клава давала почитать его стихи - чудо как хороши!
     - Ну, тогда слушай. - Он помолчал, вспоминая, и начал:
     Давным-давно одно селенье
     Цыганский табор посетил...
     Конешно, случай этот был
     Для всех - привычное явление,
     И как бывало всякий раз,
     О нём забыли бы тотчас,
     Как только табор удалится;
     Но тот такой оставил след,
     Что многими не мог забыться
     На протяженьи долгих лет...
     Дошли и до меня те слухи.
     Рассказ о мстительной старухе
     И молодых гробовщиках
     Невольно навевает страх...
     Андрей сделал паузу, и Марта, воспользовавшись нею, отметила:
     - Складно написано! И ты всю её выучил наизусть?
     - За четыре или пять приёмов.
     - Теперь вижу, что не зря хвалился отменной  памятью, -вспомнила она. -
А эта старуха, наверно, ведьма?
     - Слушай дальше:
     В тот раз вели себя цыгане
     Совсем иначе, чем всегда:
     Веселья не было; рыданья
     Неслись из табора: беда
     И в их кибитки постучалась-
     У них старуха-мать скончалась.
     Она жила сто с лишним лет,
     Но всё не вечно на земле.
     И вот вдовец, седой и нищий,
     Пошёл искать гробовщика,
     Чтобы предать земле, пока
     Стоит их табор у кладбища.
     Ему сказали: "Это - там"
     И показали ворота.
     На стук калитка отворилась,
     И с невысокого крыльца
     К нему зеваючи, спустились
     Два недовольных молодца.
     Старик им в пояс поклонился,
     Смиренно с просьбой обратился:
     Оборвалась, мол, жизни нить,
     Возьметесь ли похоронить?
     Копач, которому Афоним
     Поп при крещеньи имя дал.
     Цыгану нехотя сказал:
     - Мы, так и быть уж, похороним.
     Но и ему, за гроб, и мне
     Придется заплат