и все произойдет так, как он надеялся, то через несколько часов, на рассвете, он будет уже на корабле, отходящем в Новый Орлеан, и скажет последнее "прощай" старой Европе, которую он двадцать лет осквернял своими преступлениями. С тремя миллионами в кармане он рассчитывал начать честную жизнь, которая была ему до сих пор совершенно чужда, обзавестись новою семьей и найти себе забвение прежнего и даже счастья... Вообще у этого бандита был странный характер: совершая самые гнусные преступления, он не переставал надеяться окончить свои дни в коже честного человека. В таверне все стихло. Стук затворяемых дверей дал нашим пленникам знать, что теперь они могут подумать о своем избавлении из плена. - Клянусь святым Гудольфом, моим патроном! - вскричал, вставая, Гуттор, - что я в этот раз не на шутку за себя перепугался. - Да, прескверное положение, - заметил Грундвиг. - Чувствовать, что в тебя прицеливается негодяй, каких мало, и каждую секунду ожидать смерти. Тут вполне простительно испугаться, и тебе, Гуттор, за свой страх не приходится краснеть. - Во всяком случае, теперь мы спасены, - сказал Гуттор, - и можем беспрепятственно хлопотать о том, чтобы выбраться из ямы. Мне кажется, это будет не особенно трудно. - Ты только что начал рассказывать нам, что ты придумал, когда сюда пришли грабители. - Это верно. Когда же фонарь Боба осветил яму, то я окончательно убедился, что мою мысль легко привести в исполнение. - В чем же состоит твоя мысль? - Она очень проста. Мы опять встанем друг на друга, но только ты ставь ноги не на плечи, а на ладони вытянутых рук. Точно то же сделает Билль относительно тебя. Таким образом, наш живой столб будет на этот раз значительно выше, и Билль уже наверняка достанет руками до краев ямы. Подтянуться затем на руках и вылезть вон для моряка уже ничего не стоит. Выбравшись на волю, Билль принесет в коридор и спустит к нам в яму одну из тех длинных скамеек, которые стоят в зале по стенам. По этой скамейке мы в несколько минут выберемся отсюда. - Браво, Гуттор! Невозможно лучше придумать. - Только нужно спешить, вы ведь слышали - Коллингвуд в Лондоне. Это такая важная для нас новость... - Да, - согласился Грундвиг, - это значит, что и наш дорогой герцог, а ваш, мой милый Билль, бывший капитан находится в Лондоне... - Подумайте, как это было бы хорошо, - продолжал Гуттор, - если бы можно было и Надода, и Коллингвуда поймать обоих в одну сеть. И мы сделаем это, если поспеем вовремя. - Как это я сам об этом не подумал? - сказал Грундвиг. - Где была у меня голова?.. Правда, она у меня совершенно закружилась от страха за тебя... Ну, скорее к делу! Пора нам выбираться отсюда. Все произошло так, как заранее назначил богатырь. Биллю удалось достать до края ямы, за который он уцепился пальцами, после чего приподнялся на руках и вылез вон. Притащить и спустить скамейку было потруднее, так как Биллю приходилось действовать в темноте, но в конце концов и этот маневр был исполнен. Три друга благополучно выбрались из ямы. Все это благополучие основывалось на промахе Надода из пистолета. Будь Гуттор убит или даже ранен, без его помощи ни Грундвиг, ни Билль не вышли бы живыми из "Ямы наследств", куда их столкнул бессовестный Боб. Но трактирщик не замедлил понести за это вполне заслуженную кару. Придерживаясь за стену, три друга пошли по коридору к двери той залы, где происходил бой с грабителями. Вдруг в коридоре показался свет. То был Боб с фонарем. Трактирщик собирался исполнить приказание Надода, которое состояло в том, чтобы выбросить в секретную яму все тридцать трупов и закрыть отверстие наглухо, чтобы коронер на следующее утро ничего не мог найти. Три друга инстинктивно спрятались за дверь. Они поняли друг друга, даже не сговорившись предварительно. Боб шел, пошатываясь, видно, уже успевши наверстать потерянное время и хватить несколько стаканов джину. Он шел и бормотал сквозь зубы: - Черт бы взял этого Сборга с его нелепыми выдумками... Неужели он думает, что это легко - перетаскать на себе... Он не договорил. Чья-то рука вырвала у него фонарь. Он остановился, как бы вдруг окаменев, и широко вытаращил глаза. Изумление его было настолько велико, что он даже вскрикнуть не мог. Перед ним, лицом к лицу, стояли те самые три человека, которых он считал мертвыми и лежащими на дне ямы... Они стояли и насмешливо переглядывались. - Что это, мистер Боб? - сказал Гуттор. - Вы уж старых друзей перестали узнавать? Негодяй стоял ни жив ни мертв. Он хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Впрочем, что-то бессвязное он, наконец, пролепетал. - Я очень рад, мистер Тернепс, что нам довелось с вами проститься перед разлукой, - продолжал богатырь. - А чтобы с вами в наше отсутствие не случилось какой-нибудь неприятности, мы спрячем вас в такое место, где уж, разумеется, никто вас не побеспокоит. И, вполне довольный своей остротой, Гуттор схватил негодяя за пояс, покачал несколько секунд над отверстием ямы и бросил. С глухим шумом полетел мистер Тернепс вниз, заревев при этом, как бык на бойне. - Правосудие свершилось! - воскликнул Грундвиг. - Теперь нам нужно как можно скорее бежать в дом герцога Эксмута, если только мы хотим поспеть туда вовремя. IV Возвращение лорда Коллингвуда в Англию. - Молодой секретарь. - Крики по ночам. - Верный слуга-шотландец. - Таинственное предостережение. Лорд Коллингвуд вернулся в Англию по вызову тогдашнего первого министра Вильяма Питта, который в это время старался провести в Верхней палате свой знаменитый "Индийский билль" и для этой цели собирал все благоприятные голоса. Адмирал рассчитывал пробыть в Лондоне недолго - самое большее с месяц, хотя адмиралтейство дало ему гораздо более продолжительный отпуск. Коллингвуд чувствовал себя на суше скверно. Ему казалось, что он находится в безопасности лишь тогда, когда он в море, среди своей эскадры. Он предвидел, что рано или поздно наступит день, когда сыновья старого герцога Норрландского потребуют у него отчета за кровавое дело. Вследствие этого он распродал все недвижимые имения герцогов Эксмутских, за исключением неотчуждаемого майората, сопряженного с титулом, обратил в деньги акции Индийской компании, которых оказалось на десять миллионов, и вынул из лондонского королевского банка двадцатимиллионный капитал, положенный туда прадедом адмирала еще при самом основании банка. Все эти суммы адмирал Коллингвуд перевел в Америку, рассчитывая убежать туда при малейшей тревоге. Ему хотелось поскорее добыть от Пеггама те два документа, которые нотариус заставил его подписать. С этой целью он удержал при себе сто тысяч фунтов стерлингов, или два с половиной миллиона франков, которые он обязался уплатить грабителям, как только займет место в палате лордов. Этот день наступил, и лорда Коллингвуда уже предупредили, что к нему явится поверенный чичестерского нотариуса Надод за получением денег, причем компрометирующие документы будут вручены адмиралу. Коллингвуд рассчитывал вздохнуть, наконец, свободнее, так как до этих пор он опасался, что бесчестный Пеггам оставит документы у себя и будет при помощи их жестоко его эксплуатировать. Негодный братоубийца уже нес тяжелую кару. Почти всякую ночь его посещали грозные сновидения. То ему представлялось, будто дверь его спальни отворяется и перед ним дефилируют его несчастные жертвы, испуская жалобные стоны, потом начинают плясать вокруг него, потом подхватывают его на руки и над грозно гудящим океаном несут к Лофоденским островам, к тому месту, где погибла Элеонора Биорн с мужем и детьми... То ему снилось, что он попался в руки сыновей герцога Норрландского, которые заперли его в одно из подземелий Розольфского замка и подвергают самым лютым средневековым пыткам... После каждого такого кошмара несчастный просыпался весь в холодном поту, стуча зубами и не помня себя от ужаса. Каждый раз он с ужасом встречал приближение ночи и зачастую совсем не ложился спать, расхаживая взад и вперед по палубе своего корабля и надеясь, что физическое утомление поможет ему найти душевный покой. В Лондоне он с этою целью бродил всю ночь по улицам и ложился спать уже на рассвете. Никакие средства не помогали. Как только Коллингвуд закрывал глаза, так сейчас ему начинали мерещиться все те же ужасные сцены. Он решительно не в силах был выносить одиночество. Однажды - это было в Ньюфаундлене - ему пришло в голову, что если при нем будет безотлучно находиться какой-нибудь человек, то ему будет легче. Воспользоваться для этой цели кем-нибудь из своих адъютантов адмирал не считал удобным, так как ему не хотелось, чтобы этот адъютант слышал его отчаянные крики по ночам. Как же быть в таком случае? Долго думал лорд Коллингвуд и, наконец, решился взять себе частного секретаря. В одно прекрасное утро в канадских газетах появилось такого рода объявление: "Герцог Эксмут Коллингвуд, командир английской эскадры в Атлантическом океане, приглашает к себе в частные секретари молодого человека благородного происхождения и хорошего воспитания, свободно говорящего по-английски и по-французски. Национальность безразлична". Несколько дней спустя в Монреаль прибыл молодой человек, лет тридцати, высокий, стройный и очень представительный. Он отрекомендовался Коллингвуду маркизом Фредериком де-Тревьер и пояснил, что его семейство давно поселилось в Канаде и что его отец служил под начальством знаменитого Монкальма, защитника Канады. Коллингвуд был человек суеверный и легко поддающийся первому впечатлению. Наружность молодого человека ему понравилась. Черные, как смоль, волосы и такая же борода обрамляли тонкие изящные черты лица молодого маркиза; глаза же его, по странной случайности, были светло-голубые. Документы молодого человека были все в порядке, и на них значилась виза канадского генерал-губернатора лорда Кольсона. Коллингвуд не стал больше ничего спрашивать и тут же условился с маркизом, не скрывая своего полного удовольствия. Легкомысленный! Он не заметил, каким взглядом окинул его украдкой молодой секретарь, и как при этом добрые голубые глаза изменили свое выражение, засверкав огнем дикой, неумолимой ненависти. Адмиральские апартаменты на английских кораблях очень просторны: в них смело можно поместить до пятнадцати человек. Адмирал Коллингвуд отвел своему секретарю прехорошенькую спальню, примыкавшую с одной стороны к небольшой гостиной, а с другой - к рабочему кабинету; это помещение отделялось от собственных покоев адмирала лишь небольшой приемной. Вместе с тем Коллингвуд объявил ему, что обедать они будут вместе и что прислуге приказано будет относиться к нему, маркизу, совершенно так же, как и к хозяину дома, - что, одним словом, маркиз будет жить у адмирала на правах хорошего знакомого. В первую же ночь молодой человек был разбужен криками и стонами, доносившимися из спальни адмирала, который, впрочем, еще с вечера предупредил своего секретаря, что он, адмирал, подвержен нервной болезни и спит по ночам очень беспокойно. В объяснение этой болезни адмирал сочинил целую историю о том, как он был бессильным очевидцем гибели в морских волнах своего брата с женой и пятерыми детьми. - С этих пор я волнуюсь и кричу почти каждую ночь, - прибавил Коллингвуд. - Если вы когда-нибудь услышите мой крик, то, пожалуйста, разбудите меня. Этим вы окажете мне огромную услугу, так как избавите от жестоких страданий, вредно отзывающихся на моем здоровье. Слова эти адмирал произнес тоном глубокой печали, но они не вызвали в Фредерике де-Тревьере ни малейшего сочувствия, а только возбудили в нем, по-видимому, сильное любопытство. Услыхав стоны, молодой человек торопливо набросил на себя халат и побежал к адмиралу. Несчастный метался по своей постели в страшнейшем нервном припадке. Он не спал, а подвергался самой жестокой галлюцинации. На губах его была пена. Он махал руками, как бы отгоняя от себя грозные призраки. Злая улыбка пробежала по губам Фредерика де-Тревьера, когда он увидал адмирала в этом положении. Глаза его сверкали дикою радостью и вместо того, чтобы подать несчастному помощь, он остановился в дверях, как бы наслаждаясь зрелищем его ужасных мучений. Припадок продолжался около часа; наконец адмирал затих и погрузился в тяжелый сон, обусловленный совершенным упадком сил. Фредерик де-Тревьер тихо вышел из комнаты, шепча про себя: - Час возмездия пробил. Кара уже начинается. На другой день Коллингвуд спросил его: - Вы ничего не слыхали ночью? - Ничего не слыхал, - отвечал Фредерик де-Тревьер, с твердостью выдерживая робко-пытливый взгляд адмирала. Следующие ночи были совершенно такие же, как только что описанная нами. Лишь только с адмиралом начинался припадок, Фредерик де-Тревьер на цыпочках приходил к нему в комнату, словно тигр, подстерегающий добычу, и со злорадной улыбкой любовался ужасною сценой. Взгляд молодого человека по-прежнему сверкал при этом холодною неумолимою ненавистью. Секретарь адмирала уходил к себе в спальню всякий раз не прежде, чем припадок оканчивался, и адмирал засыпал, истощенный и обессиленный. Кто же был этот загадочный молодой человек, пользовавшийся любезностью и радушием адмирала Коллингвуда, и не только не чувствовавший к нему ни малейшего сострадания, а напротив - даже наслаждавшийся его муками? Очевидно, для такой жестокости у него были очень серьезные причины, которые он тщательно скрывал под маской холодного, ничем невозмутимого равнодушия. Между тем адмирал Коллингвуд всею душой привязался к своему секретарю, который днем являл собою образец благовоспитанности и доброты. В беседе с ним адмирал забывал свои терзания и по вечерам нарочно не уходил спать как можно дольше, чтобы оттянуть тяжелую минуту периодического припадка. Когда Коллингвуда вызвали в Лондон, он, само собою разумеется, не пожелал расставаться со своим молодым секретарем, который со своей стороны тоже охотно согласился уехать с ним в Европу. - Я ни разу еще не выезжал из Канады, - сказал он, - и с удовольствием побываю в Англии, а в особенности во Франции. В первый же день по приезде в Лондон Коллингвуд должен был отправиться с официальными визитами, причем, разумеется, секретаря с собою не взял. Пользуясь этим, Фредерик де-Тревьер тоже ушел из дома и с уверенностью, совершенно не свойственною человеку, в первый раз приехавшему в Лондон, углубился в лабиринт лондонских улиц. Ни у кого не спрашивая дороги, прошел он через Вест-Энд, проник в Сити, прошел улицы Поль-Моль, Пиккадилли, Оксфорд, Реджент Стрит, Стрэнд и спустился в Саутварк, ни разу не запутавшись. До сих пор он шел очень быстро, но здесь замедлил шаг и направился вдоль берега Темзы, внимательно присматриваясь к кораблям, стоявшим на якоре в устье реки. Долго, по-видимому, он не находил того, чего искал, потому что временами у него вырывались жесты нетерпения. - Неужели мне придется спуститься до самого Гревзенда? - бормотал он про себя. Поравнявшись с Ламбетом, он вдруг остановился и, приставив ладони к глазам, стал смотреть вдаль. У него вырвалось радостное восклицание: - Наконец-то!.. Это они. А я уж думал, что они забыли мой приказ. Взгляд его не мог оторваться от большого трехмачтового корабля, окрашенного в зеленый цвет - любимый цвет жителей Севера. Своею массивностью корабль резко выделялся среди прочих судов. В ту же минуту молодой человек обратил внимание на другой корабль, точь-в-точь такой же, как и предыдущий: та же осанка, тот же размер, та же зеленая окраска, напоминающая отблеск норрландских глетчеров. Корабль этот, распустив паруса, шел вверх по Темзе. Приблизившись к своему двойнику, он ловко повернулся и стал на якорь рядом с ним. Маневр исполнен был так ловко, что матросы с соседних кораблей прервали на миг свои занятия и похлопали капитану и экипажу неизвестного зеленого корабля. Сам Фредерик де-Тревьер, хотя с корабля его нельзя было видеть, не мог удержаться от аплодисментов. С новоприбывшего корабля на прежний перекинули мост, и матросы обоих экипажей радостно стали пожимать друг другу руки. В самый разгар этой сцены молодой человек вдруг услыхал изумленное восклицание таможенного надзирателя, который, скрестив руки на груди, расхаживал по набережной. - Еще один!.. Да это же целая эскадра. Третий корабль, как две капли воды похожий на предыдущие, подходил со стороны Ламбета, идя с еще большею скоростью, так как ветер успел посвежеть. - Странно! - пробормотал задумчивый наблюдатель. - В один час, почти в одну минуту... Чего не сделаешь с такими моряками! Новый корабль совершил так же ловко тот же маневр и стал рядом с прежними двумя кораблями, приветствуемый дружными аплодисментами матросов-товарищей. - "Три брата"! - воскликнул таможенный, не перестававший наблюдать это любопытное зрелище. Действительно, сходство между кораблями было поразительное - как в общем, так и в частностях. Очевидно было, что их строили по единому плану и на одной верфи. Таможенные досмотрщики, немедленно отправившиеся на борт двух новоприбывших кораблей, вернулись обратно с одинаковой отметкой для обоих: "Без груза". Такая же отметка была сделана и десять месяцев тому назад относительно первого корабля. Об этом обстоятельстве уже много было толков в трактирах Ламбета и Саутварка. Молодой человек, постояв несколько времени в задумчивости, вдруг направился к тому месту, где лодки, и уже хотел окликнуть одну из них, но вслед за тем сейчас же одумался и прошептал про себя: - Нет, лучше подожду до вечера. Не надо, чтобы кто-нибудь видел меня среди белого дня. Как знать?.. Осторожность никогда не мешает. Ведь тут дело идет о жизни и смерти. Он задумчиво пошел обратно в дом герцогов Эксмутских. Когда он вернулся домой, время обеда давно уже прошло. Лорд Коллингвуд, долго прождав своего секретаря, отобедал без него и уехал в парламент, который в то время уже заседал по ночам. Он очень досадовал, что не успел перед отъездом поговорить с Фредериком, и оставил ему следующую записку карандашом на клочке бумаги: "Сегодня между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи ко мне явится один человек. Если заседание затянется, и я к тому времени не вернусь, то попросите этого человека подождать, причем для меня очень важно, чтобы вы не спускали с него глаз до моего возвращения. Если вам необходимо будет зачем-нибудь выйти, то передайте надзор Мак-Грегору. Это единственный из моих слуг, которому вы можете безусловно доверять". В этой записке Коллингвуд говорил о посланце Пеггама, но молодой человек нисколько не догадывался об истине, так как адмирал, разумеется, не посвятил его в свои слишком интимные дела. Ниже, однако, мы увидим, что Фредерик де-Тревьер знал об отношениях Коллингвуда к "Грабителям" гораздо больше, чем адмирал мог предполагать. Молодой человек наскоро пообедал и ушел опять, дав Мак-Грегору соответствующие приказания. Вернулся он в одиннадцать часов очень озабоченный, нахмуренный и даже как будто раздосадованный. Очевидно, он испытал какую-нибудь серьезную неудачу. Нетерпеливо снимая перчатки, он разорвал их, бросил на стол и пробормотал: - Все трое ушли с утра и никто не знает, куда именно... Какая небрежность! Не сообщить мне ни слова! По их милости я теперь лишен возможности воспользоваться удобным случаем. Он закурил сигару и вышел на веранду, обставленную мраморными колоннами. Она шла вдоль всего первого этажа, придавая Эксмут-Гаузу наружность греческой постройки. Прямо перед домом катила свои черные глубокие воды Темза, а на противоположном левом берегу смутно выделялись на темном фоне звездного неба контуры домов Сити. Городской шум затихал. Деятельность мало-помалу замирала в этом большом человеческом улье, обитатели которого собирались ложиться спать, утомленные дневной суетой и борьбою за существование. Фредерик де-Тревьер был лихорадочно взволнован. Ему казалось, что наступают решительные события, и смутно мерещилась какая-то неопределенная опасность. Он стоял, задумчиво облокотясь на перила, и вздрогнул, когда часы стали бить полночь. Затем на веранде послышались шаги. Фредерик де-Тревьер быстро обернулся. К нему подходил Мак-Грегор. - Извините меня, сэр, что я нарушаю ваше задумчивое уединение, - сказал, низко кланяясь, верный шотландец. - Но вот письмо, присланное с нарочным из Виллиса. Я бы не стал вас беспокоить, если бы посланный не спрашивал, не опоздал ли он, и не требовал скорого ответа, чтобы сейчас ехать обратно. Коллингвуд питал к своему секретарю такое доверие, что уполномочил его распечатывать всякие письма, приходившие на имя адмирала. Молодой человек вошел в гостиную, распечатал конверт и прочитал: "Лорда Коллингвуда покорнейше просят повременить выдачею ста тысяч фунтов стерлингов, которые он должен вручить сегодня уполномоченному для того лицу. Причины очень важные. Пеггам". Внизу стоял угрожающий постскриптум: "Вы погибнете, если заплатите деньги. Час спустя после приезда моего гонца я буду в Эксмут-Гаузе". По прочтении этого таинственного письма Фредериком де-Тревьер овладело необычайное волнение. По-видимому, он понял сокровенный смысл записки, потому что вся кровь бросилась ему в голову, и рука, державшая письмо, задрожала. - Что прикажете отвечать, сэр? - спросил Мак-Грегор. Молодому человеку удалось овладеть собой. Он понимал, что при этом шотландце, всею душою преданном своему господину, ни в коем случае нельзя выказывать своих чувств. Но какой мог он дать ответ, не возбудив подозрений в самом лорде Коллингвуде? Откуда мог он знать, устранена ли от его патрона та опасность, на которую намекали в письме? Ведь адмирал, быть может, еще до отъезда в парламент уплатил ту сумму, о которой шла речь. Но нет, вернее, что предстоящий визит неизвестного лица, о котором предупреждал Фредерика адмирал, именно относился к уплате ста тысяч стерлингов. Остановившись на этом соображении, он перестал колебаться и сказал Мак-Грегору: - Скажите гонцу, что он приехал вовремя. Затем он поспешил вернуться на веранду, так как желал остаться один и собраться с мыслями. Затворив за собою дверь, молодой человек пробормотал с дрожью в голосе: - Сто тысяч фунтов стерлингов!.. Негодяй! Это плата за пролитую кровь!.. Гнусный Пеггам! Он будет сейчас здесь, а я не имею возможности дать им знать... Когда-то еще представится такой удобный случай!.. Не съездить ли в Саутварк?.. В экипаже я, быть может, успею вернуться сюда вовремя... Но вот вопрос - встречу ли я их там?.. Нет, отсюда уходить нельзя. Даже если я отыщу их, нужно будет сперва сговориться, составить план, а на это опять-таки нужно время. Лучше уж я останусь здесь. У меня есть предчувствие, что сегодня ночью я получу самые решительные сведения. V Опять Надод. - Крик снеговой совы. - Это они! - Герцог Норрландский. - Ловкое переодевание. - В библиотеке. В эту самую минуту вошел опять Мак-Грегор, но Фредерик де-Тревьер держался настороже и не дал застать себя врасплох. Он заметил, что от шотландца не укрылось его смущение и что адмиральский слуга как-то особенно внимательно за ним наблюдает. - Что еще? - спросил равнодушным тоном молодой человек. - Сэр, пришел неизвестный человек, называющий себя Надодом и желающий видеть его светлость. Хорошо, что на веранде было темно, а то шотландец непременно увидал бы, как щеки адмиральского секретаря покрылись вдруг смертельной бледностью и сейчас же вслед за тем к ним с силою прилила кровь, от которой они покрылись густой краской. В глазах у молодого человека потемнело, в горле пересохло. Несколько времени он ничего не видел и не мог выговорить ни слова. Коллингвуд! Пеггам! Надод!.. Что ему сделали эти люди? Отчего он не мог слышать равнодушно, когда произносились их имена? Странно, ведь Фредерик де-Тревьер был канадец; какое же мог иметь он отношение к этому зловредному трио? Или они даже в Канаде успели натворить гнусных преступлений? Однако Фредерик де-Тревьер сделал над собой усилие и с протяжным зевком, как будто Мак-Грегор вывел его из легкого усыпления, сказал, по-видимому, самым беспечным и равнодушным тоном: - Это, должно быть, тот самый человек, о котором мне говорил адмирал. Проводи его в библиотеку и оставайся при нем. Ты должен смотреть за ним так, чтобы ни один жест его от тебя не укрылся. Таков приказ адмирала. Я потом приду и сменю тебя. Молодой человек чувствовал потребность остаться наедине с самим собою, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства. Мак-Грегор едва успел уйти, как Фредерик де-Тревьер, несмотря на темноту, увидал с веранды, что три каких-то человека пробрались в подъезд дома, стоящего напротив Эксмут-Гауза. Можно было подумать, что эти люди желают наблюдать за домом адмирала Коллингвуда. Заинтересованный этим в высшей степени, молодой человек спрятался за колонну и притаился там. Три незнакомца стояли на подъезде противоположного дома и старались занять такое место, чтобы им был виден весь фасад адмиральского отеля, но чтобы их самих не видел никто. Вот один из них выступил несколько вперед из подъезда, и, увидав его громадный рост, Фредерик де-Тревьер едва не вскрикнул от удивления. По одному этому росту он узнал незнакомца. - Гуттор! - пробормотал он. - Это они! Сам Бог посылает их сюда! И, желая поскорее убедиться, что он не ошибся, молодой человек крикнул, как кричит норвежская снеговая сова. Едва по воздуху пронеслись три монотонные резкие ноты: "ки-уи-вуи", как богатырь поспешил вернуться в тень подъезда, и вслед за тем раздался точно такой же ответный крик. - Я говорил, что это они, - вскричал с нескрываемою радостью адмиральский секретарь: - они и есть! Убежденный в справедливости своей догадки, он вышел из-за колонны и, перегнувшись через балюстраду, повторил еще раз тот же крик. От группы отделился один человек и перешел через улицу. - Кто это здесь, в Лондоне, подражает крику северной птицы? - спросил он. - Это я, Грундвиг, - отвечал молодой человек, - я, Фредерик Биорн. - Герцог! Господин наш дорогой! Вы здесь? - Да. Отойдите на противоположную сторону от дома. Там есть глухой переулок. Мне нужно с вами поговорить. Он позвонил Мак-Грегору и сказал ему, что пойдет узнать, кончилось ли заседание парламента, так как его начинает уже беспокоить такое продолжительное отсутствие адмирала. Напомнив шотландцу еще раз, чтобы он хорошенько смотрел за Надодом, Фредерик ушел. Проводив его, шотландец покачал головой и пробормотал: - Странные происходят здесь вещи. Смотри в оба, Мак-Грегор... Этот молодой человек, свалившийся к нам точно с неба, довольно подозрителен. Герцог Норрландский - читатели, конечно, уже узнали его - отчаялся в возможности овладеть адмиралом Коллингвудом среди его эскадры и воспользовался газетным объявлением, чтобы втереться к герцогу Эксмуту в качестве частного секретаря. Теперь он спешил передать своим верным служителям, в каком положении находятся дела. В нескольких словах он объяснил им все: как его хитрость увенчалась успехом и как случай устроил, что Коллингвуд, Пеггам и Надод соберутся в этот вечер все вместе. По мнению Фредерика, их теперь очень легко было захватить. Для этого Грундвиг с товарищами должен был отправиться в Саутварк и привести с собой пятьдесят человек матросов, впрочем, без огнестрельного оружия, чтобы не возбудить подозрения в полицейских. Фредерик Биорн брался провести их тайно в отель, после чего тремя злодеями можно было овладеть без всякого кровопролития. На рассвете предполагалось сняться с якорей и идти в Розольфсе, - и убитые жертвы были бы отомщены. Грундвиг возразил, что экипаж Олафа насчитывает едва пятьдесят человек, а так как всех взять с корабля нельзя, то, следовательно, требование герцога невыполнимо. Тогда герцог объявил, что утром в Саутварк только что пришли еще два розольфских корабля "Гаральд" и "Магнус-Биорн" под начальством герцогского брата Эдмунда. Он прибавил, что с братом он еще не виделся, так как торопился вернуться в Эксмут-Гауз. Поэтому Грундвигу поручено было передать Эдмунду, чтобы сам он не съезжал со своего корабля, так как вся эскадра должна была готовиться к отплытию. Времени было мало, поэтому разговаривать долго не приходилось. Обмен мыслями совершался наскоро, в самых коротких словах. Однако Грундвиг успел сообщить герцогу, по какой причине они явились к дому адмирала и как они собирались похитить Надода при выходе его от Коллингвуда. - Берегитесь, ваша светлость, - в заключение предостерег он герцога, - берегитесь, как бы Красноглазый не узнал вас. Ведь вы не хуже меня знаете, как он хитер и на что способен. - Я ничем не рискую, милый мой Грундвиг, - отвечал Фредерик, - я так удачно замаскирован, что нет никакой возможности меня узнать. Надод знал меня белокурым и обритым, а теперь я брюнет с бородой, как у британского сапера. - Вы не видали еще здесь этого негодяя, ваша светлость? - Нет, не видал. Я его оставил под надзором доверенного слуги адмирала. - Как хорошо, что мы встретились с вами и можем вас предупредить! Ведь вы знаете, Надод до такой степени переменился в своей наружности, что если бы вы увидели его, то невольно выразили бы удивление. Его совершенно нельзя узнать. - Что такое? Я ничего не понимаю. - Вы знали Надода чудовищем, уродом, не так ли? Теперь ничего подобного нет. Доктор Патерсон, королевский хирург, сделал ему превосходный стеклянный глаз. Ценою ужасной боли Надод позволил выпрямить себе нос и челюсти... Это была ужасная боль, так как приходилось сызнова ломать кости и опять их сращивать... Все это он сам рассказывал Биллю, которого пытался заманить в общество "Грабителей". Только благодаря этому мы и отыскали злодея, иначе мы сто раз прошли бы мимо него и не заметили. - Да, действительно, ты очень хорошо сделал, что предупредил меня, иначе могло бы выйти очень опасное недоразумение. Ну, я вас больше не задерживаю, потому что вам надо спешить и спешить. Пять минут спустя Грундвиг и два его товарища исчезли вдали в лондонском тумане. Они спешили в Саутварк, а Фредерик Биорн подозвал кэб и поехал в Вестминстер, в палату лордов. Заседание там все еще продолжалось. Вильям Питт говорил речь, возражая ораторам оппозиции. Вокруг здания парламента, несмотря на темную ночь, стояла громадная толпа, лихорадочно дожидавшаяся результатов прений, которым не предвиделось конца. Очевидно, адмирал Коллингвуд еще не скоро мог освободиться. Однако, в ответ на пересланную ему Фредериком Биорном записку Пеггама, он велел сказать, что вернется домой через четверть часа, так как, ввиду громадного числа записавшихся ораторов, окончательное голосование могло последовать не раньше как на следующий день. Молодой человек вернулся домой, радуясь, что ему удалось устроить возвращение адмирала. Описать все его волнение не было никакой возможности. Он чувствовал, что приближается развязка, что три бандита будут схвачены все вместе и одновременно понесут достойную кару за их злодейства. Совесть нисколько не упрекала его за то, что он обманом втерся в доверие адмирала Коллингвуда: бывают такие преступники, против которых позволительно действовать всякими способами. Воротясь в отель, он сейчас же прошел в библиотеку, чтобы сменить там Мак-Грегора. Не без крайнего отвращения ожидал он той минуты, когда снова увидит гнусного убийцу своего отца. Предупрежденный Грундвигом, он был уверен, что не выразит ничем своего удивления при виде преображенного Надода. Когда он вошел в библиотеку, Надод встал и поклонился ему. Фредерик Биорн ответил на поклон с видом холодного равнодушия, с каким обыкновенно относятся к незнакомым людям, до которых нет дела. Однако, желая лучше рассмотреть перемену в наружности злодея, он пристально взглянул ему в лицо и сказал: - Вы дожидаетесь адмирала Коллингвуда, и уже давно? Могу вас утешить, сударь, что он скоро вернется. Услышав голос Фредерика, Надод невольно вздрогнул, но сейчас же овладел собою. - Благодарю вас, сударь, - отвечал он с улыбкой, которую старался сделать как можно приветливее. - Я рассчитывал, что адмирал вернется гораздо раньше, и меня очень огорчает, что его до сих пор нет. Как и все, знавшие Надода до его преображения, Фредерик был чрезвычайно удивлен происшедшей с ним переменой. В свою очередь Надод тоже внимательно разглядывал Фредерика, думая при этом: "Положительно, я где-то слышал этот голос и видел это лицо. Но где?" Мак-Грегор, стоя у стола, исподлобья поглядывал на обоих. - Можешь идти, - сказал ему Фредерик, заметив эту непонятную и неуместную пытливость. Шотландец удалился, не сказав ни слова, но при этом бросил на молодого человека взгляд, исполненный самой жгучей ненависти. Этот взгляд не укрылся от Надода, который не преминул принять его к сведению. VI Мак-Грегор. - Внутреннее устройство Эксмут-Гауза. - Недоверие Мак-Грегора. - Адмирал и Надод. - Отказ Коллингвуда. Мак-Грегор питал к своему барину, адмиралу Коллингвуду, самую преданную любовь, доходившую до какого-то обожания. Когда ему было еще двадцать лет от роду, старый лорд Эксмут приставил его дядькой к своему восьмилетнему младшему сыну Чарльзу, которого Мак-Грегор и сопровождал во все школы, в которых учился маленький Коллингвуд. В разговоре старый слуга нередко выражался: "Когда мы были в Итопском коллегиуме" или "Мы кончили вторыми в морском училище". Со своей стороны молодой лорд, как истый англичанин, хотя и любил своего дядьку, но все-таки смотрел на него как на существо низшее, в чем, впрочем, и сам Мак-Грегор был искренно убежден. Денежные затруднения своего барина старый дядька всегда принимал очень близко к сердцу и возненавидел старшего его брата всеми силами души за то, что к этому братцу должны были со временем перейти титул и богатство герцогов Эксмутов, минуя Чарльза Коллингвуда. Знал ли Мак-Грегор об убийстве герцога Эксмута?.. Никто не мог этого сказать утвердительно, тем более, что старый слуга никогда не говорил о смерти старшего брата своего господина и даже избегал малейшего намека на это обстоятельство. Но, знал он об этом что-нибудь или нет, во всяком случае он скорее дал бы себя растерзать на мелкие куски, чем сказал бы хотя одно слово во вред адмиралу. Впрочем, один факт, случившийся вскоре после перехода Эксмуг-Гауза в собственность адмирала, свидетельствует о том, что шотландец кое-что знал о таинственном деле. Прежде чем решиться на поселение в отеле, адмирал Коллингвуд, терзаемый угрызениями совести, пожелал радикально переделать там все внутри, чтобы ничто не напоминало ему о брате. За переделками наблюдать поручено было Мак-Грегору. По окончании всех работ адмирал въехал в отель и изумился: там все было приспособлено точно для самого темного заговора. Снаружи ничто не бросалось в глаза, но стоило нажать рукой в том или другом месте старинную дубовую резьбу - открывалась тайная дверь на какую-нибудь витую лестницу, которая вела сперва в верхний этаж, а оттуда в какое-нибудь подземелье. Каждая комната, каждый коридор, каждый закоулок были снабжены секретною дверью и секретною лестницей, через которые можно было скрыться в один миг. Но это не все. В отеле был, кроме того, устроен тайный механизм, посредством которого можно было в один миг запереть там все двери, окна и коридоры при помощи опускных железных заслонов. Этим способом все комнаты можно было разом изолировать одна от другой, и находившиеся в них люди попали бы в мышеловку. Вместе с тем дом был роскошно отделан и обставлен с самым обдуманным комфортом. Осмотрев отель, Коллингвуд остался чрезвычайно доволен. Он понял, что верный слуга стремился всячески оградить его от покушения со стороны Биорнов, предполагая, что те не пожалеют никаких трудов и расходов для борьбы со своим врагом для отмщения ему. Но в таком случае Мак-Грегору, стало быть, известна была трагедия на Лафоденских островах? Адмирал решил проверить это и спросил своего слугу поддельно-равнодушным тоном: - К чему столько предосторожностей? - Здешний квартал очень ненадежен, милорд, - ответил шотландец, - и еще недавно "Грабители", забравшись в дом лорда Лейчестера, выбрали из него все ценное до последней булавки, не говоря уже о том, что они захватили в плен молодого сына лорда и отпустили его лишь за выкуп в сорок тысяч фунтов стерлингов. - А! Так ты выдумал все это против "Грабителей"? - Против них и вообще против всех врагов вашей светлости. - Какие же у меня еще враги? Разве ты еще кого-нибудь знаешь, Мак-Грегор? - У человека в вашем положении, милорд, всегда много врагов, - отвечал он. - Но, - прибавил он с сумрачным видом, - горе тем, которые вздумают тронуть хоть один волос у вас на голове! Таким образом шотландец уклонился от прямого ответа, но зато сам воспользовался случаем, чтобы обратиться к своему лорду с просьбой, которая чрезвычайно удивила Коллингвуда. - Милорд, - сказал он, - по поводу всех этих переделок у меня к вам есть очень большая просьба. - Заранее исполняю ее, если только могу. В чем дело? - Позвольте вас просить, милорд, чтобы секрет всего этого устройства знали только вы да я. - Вижу, вижу, куда ты клонишь. Ты терпеть не можешь моего секретаря. - Я не его лично имел в виду, хоть, действительно, не люблю его. Я намекал на его должность. - Объяснись. Я не понимаю. - Видите ли, милорд, ваш секретарь у вас в доме не свой человек, не то, что я. Мак-Грегоры пятьсот лет служат герцогам Эксмутским, я смотрю на себя как на вашу собственность, на вашу вещь. Для меня нет ни короля, ни отечества; для меня существует только герцог Эксмут, как для собаки ее хозяин. - Я это знаю, мой честный Мак-Грегор, - сказал герцог, против воли растроганный такою преданностью, несмотря на ее несколько дикий характер. - Я не стану вам говорить, что ненавижу вашего секретаря за то, что он кажется мне подозрительным, что все в нем, на мой взгляд, фальшиво и неестественно. Я вам скажу только, что ведь он не более, как наемный секретарь, и не вечно будет служить у вас. Сегодня он, завтра другой кто-нибудь. Что же будет, если каждому секретарю вы будете сообщать тайну отеля? Тайна только тогда тайна, когда она известна одному человеку и уж самое большее двум; если же она известна троим или четверым, то перестает быть тайной. - С этой точки зрения я нахожу, что ты совершенно прав, - сказал лорд после минутного размышления. - Даю тебе слово, что маркиз де-Тревьер не узнает ничего о тайных приспособлениях в отеле. Мак-Грегор возненавидел де-Тревьера с первого же дня его поступления к Коллингвуду. Причин для ненависти было много. Во-первых, Мак-Грегор ревновал адмирала к молодому секретарю, во-вторых, ему порою казалось, что Фредерик кидает на лорда взгляды, исполненные ненависти. Наконец, шотландцу удалось однажды ночью подсмотреть, как молодой человек, саркастически улыбаясь, упивался страданиями адмирала, когда тот метался по своей постели, преследуемый галлюцинациями. С этого дня Мак-Грегор окончательно убедился, что Фредерик де-Тревьер поступил к Коллингвуду неспроста, что он шпион, действующий либо за собственный свой счет, либо подосланный другими. Верный слуга понял, что во всяком случае его господину грозит опасность. Сначала он хотел рассказать все герцогу, но потом раздумал, решив собрать побольше данных для изобличения коварного секретаря и для этой цели не спускать с него глаз ни на одну минуту. С этого времени Мак-Грегор сделался, так сказать, тенью Фредерика де-Тревьера, подстерегал малейший его взгляд, малейший жест, перетолковывая их по-своему. Частые отлучки секретаря по приезде в Лондон еще более заинтриговали Мак-Грегора. Шотландец заметил, что молодой человек знает столицу Англии как свои пять пальцев, хотя адмиралу говорил, будто ни разу в жизни там не был. Однако, несмотря на всю бдительность, Мак-Грегор до сих пор еще не открыл ничего определенного. Теперь понятно, почему шотландец взглянул с такой ненавистью на секретаря, когда тот велел ему уйти из библиотеки. Отношения между ними обоими были крайне натянуты, хотя Фредерик Биорн и не подозревал всего. Молодой человек едва успел обменяться с Надодом несколькими банальными фразами, как вошел лорд Коллингвуд, к великому удовольствию обоих собеседников, не знавших, о чем им говорить и как себя держать друг с другом. Фредерик де-Тревьер сейчас же ушел из библиотеки, и адмирал остался с Надодом наедине. - Извините, что я заставил вас ждать, - сказал Коллингвуд. - Заседание палаты было очень бурное и затянулось... Мой секретарь говорил вам, какой у нас вышел досадный случай? - У вас нет денег налицо? - перебил со своей обычной живостью Надод, испугавшийся за свое место на корабле, удержанное им заранее. В этом восклицании было столько тревоги! - Извините, Надод, - возразил удивленный адмирал, - деньги здесь, - вся сумма, какая нужна. И он указал ему на небольшую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией. Надод перевел дух. - Так за чем же дело стало? - спросил он. - Вот, прочитайте, - отвечал Коллингвуд, подавая ему письмо Пеггама. Надод взял письмо и, начав читать, позеленел... На лбу у него выступил холодный пот. Итак, мечты его разлетелись прахом! Когда он поднял голову, то заметил, что Коллингвуд с любопытством глядит на него. Действительно, адмирал, не зная о намерении бандита прикарманить деньги, которые ему было поручено взять от Коллингвуда, был чрезвычайно удивлен его волнением. Чтобы хоть немного оправиться, Надод стал перечитывать письмо Пеггама и вдруг ударил себя по лбу. - Это письмо подложное! - вскричал он с прежнею самоуверенностью. - Почерк и подпись не похожи на то, как пишет глава общества "Грабителей". - Вы вполне уверены в этом? - спросил лорд Коллингвуд. - Совершенно уверен! Это подделка и даже очень грубая. - Боюсь, что вы ошибаетесь. Письмо, правда, написано на клочке, очевидно, наскоро, быть может, даже в темноте, но нет никаких данных для того, чтобы утверждать его подложность. - Поверьте, это чей-нибудь фокус. Ну, посудите сами: какая опасность может грозить вам вследствие того, что вы передадите деньги мне? Не все ли равно, через чьи руки пройдут они в кассу общества - через мои или через руки самого Пеггама? - Это верно, но вот именно потому, что тут есть какое-то сомнение, я и воздержусь до поры до времени. - Стало быть, вы отказываетесь заплатить сто тысяч фунтов стерлингов? - спросил Надод, вставая и гневно выпрямляясь во весь рост. - Не отказываюсь, а только откладываю уплату впредь до разъяснения дела. Впрочем, ждать придется недолго, Пеггам обещался явиться сюда сам через час после этого. Прошло уже больше часа и ему давно бы пора прийти. - Вот вам и доказательство, что это все вздор, и что Пеггам не придет. Выслушайте меня внимательно, Коллингвуд, и вы увидите, в какое положение вы себя поставите, если не заплатите мне денег. Я уверен, что вашей гибели желает какой-нибудь ваш тайный враг, который, конечно, и написал это письмо. - Объяснитесь. Я буду рад, если это дело выяснится начистоту. - Сумма, которую я уполномочен от вас получить, имеет очень важное значение для "Грабителей". Я непременно должен иметь ее в руках, прежде чем взойдет солнце. Если я ее не получу, то общество, конечно, обойдется и без нее, но вам оно за это страшно отомстит. - Я вас не понимаю. - Удивляюсь, как это вы не понимаете! Чтобы вас наказать, нам стоит только переслать генерал-атторнею кое-какие бумаги, которые докажут, что "Грабители" действуют иногда по указаниям некоторых пэров Англии... - Негодяй!.. Ты смеешь!.. - Слушайте, Коллингвуд, давайте играть в открытую. Это будет выгодно и для вас, и для меня... Впрочем, для вас даже выгоднее, чем для меня. - Говори. - Во-первых, я бы вас попросил не говорить со мной на ты. Такое обращение означает или короткость, или презрение. В коротких отношениях с лордом Эксмутом я не имею чести состоять, хотя мы и убивали вместе, а презрение переносить я тоже ни от кого не желаю. Поэтому, встречая от вас презрение, я буду платить вам тем же. - О! Как тяжело быть в зависимости от подобного негодяя! - Вот уже два раза, Коллингвуд, вы назвали меня негодяем, а, между тем, кто из нас двоих больший негодяй - это еще вопрос. Правда, я убивал людей, но на моих руках нет крови брата, его жены и детей. Надод стал рассказывать про свою молодость. Коллингвуд внимательно слушал старого бандита, голос которого дышал дикой энергией. - Так ты был дядькой молодого Биорна? - спросил он Надода. Это известие показалось адмиралу очень важным. - Я был к нему приставлен для надзора, и ребенок очень меня любил. Это не помешало мне ненавидеть его, и я решил сыграть с ним злую шутку. Случай мне благоприятствовал... Коллингвуд с любопытством смотрел на бандита и ничего не отвечал. Надод продолжал: - Мне страстно хотелось видеть этого мальчишку голодным, плохо одетым, подвергнутым дурному обращению. Однажды мы катались с ним в лодке по Розольфскому фиорду, и тут я увидал чью-то неизвестную яхту. Притворившись, что я сирота-рыбак, без всяких средств к жизни, и что этот мальчик - мой братишка, я изобрел целую историю, растрогавшую незнакомцев, и согласился на их предложение - отдать им ребенка. Таким образом я похитил у герцога Норрландского его старшего сына и наследника. Адмирал вздрогнул и пролепетал: - Сына герцога Норрландского! - Да, ваша светлость. Вы видите, между мной и Биорнами не было родства, тогда как вы утопили в море своего родного брата со всей семьей. Как бледно мое преступление в сравнении с вашим!.. И за свое преступление я понес варварское наказание: меня избили, изуродовали, я сделался отверженцем общества и не мудрено, если объявил ему беспощадную войну. Врагам своим я жестоко мстил. Год тому назад я убил Черного герцога и одного из его сыновей, а сегодня ночью покончил, в таверне "Висельника", счеты с Гуттором. - Розольфским богатырем? - Да, с ним, а также и с Грундвигом, его товарищем... Так вот, ваша светлость, клятву свою я сдержал и врагам отомстил, наружность моя исправлена, благодаря искусству доктора Патерсона, следовательно, я могу теперь жить по-человечески. Двадцать с лишком лет я злодействовал, и не было дня, чтобы я не желал сделаться честным человеком. Не смейтесь надо мной, это я говорю совершенно серьезно. И вот, лорд Коллингвуд, для меня пробил, наконец, желанный час. Поэтому я говорю вам: давайте играть в открытую. Мое предложение такого рода... - Постойте минутку, Надод, - перебил его адмирал. - Ваш рассказ меня заинтересовал, я с удовольствием готов вас слушать, но скажите мне сначала, что сталось с молодым Биорном, которого вы уступили неизвестным людям? - О, это такая романтическая история! Его взял к себе один богатый арматор, и он сделался знаменитым капитаном Ингольфом. - Как! Тем самым, который отличился в шведско-русскую войну и которого я чуть было не повесил в Розольфсе? - Вот именно. И в ту минуту, когда вы его арестовали, он сам собирался арестовать герцога Норрландского и его сыновей, обвинявшихся в заговоре против короля. - Стало быть, человек, которого я хотел повесить как пирата, как капитана Вельзевула... - Этот самый человек - в настоящее время герцог Норрландский, по праву первородства в фамилии Биорнов. - Странная, странная история!.. Скажите, Надод, вы разве не боитесь, что он станет мстить вам за смерть отца и брата? - Не думаю, милорд. Но посмотрите, какая прочная связь между моими и вашими преступлениями: разве вы, в свою очередь, не опасаетесь, что он станет вам мстить за сестру и племянников? - Для этого нужно, чтобы он знал истинную подкладку трагической катастрофы, а, между тем, все Биорны поверили официальному сообщению о крушении корабля. - А помните, в чем вас обвинил перебежчик Иоиль? - Что значат слова одного человека, когда сто свидетелей подтвердили на следствии факт крушения судна? Нет, с этой стороны я ничего не боюсь и в случае надобности сумею защититься... Однако продолжайте, пожалуйста. В чем состоит предложение, которое вы собираетесь мне сделать? VII Откровенность Надода. - Приход Пеггама. - Ужасное положение. - Измена. - Возвращение компрометирующих писем. - Счет покончен. - Я вам сказал, что желаю играть с вами в открытую, - продолжал Надод, - выслушайте же меня хорошенько. Я решил начать новую жизнь, к которой постоянно стремился и теперь стремлюсь, - я хочу порвать с "Грабителями" и удалиться в Америку. Я уже взял билет на корабль, который отплывет завтра утром, но для этого вы должны отдать мне те сто тысяч фунтов стерлингов, которые с вас следует получить нашему товариществу. Я еду в Америку не для того, чтобы наживать себе состояние или работать в пользу "Грабителей"; там подобная деятельность опасна: старый судья Линч шутить не любит, и расправа у него всегда в этих случаях бывает короткая. Я хочу приехать в Америку уже богатым человеком и жить там в почете и уважении. Надеюсь, вы меня поняли, милорд? От вас одного зависит, чтобы бандит Надод перестал существовать и превратился бы в мистера Иогана Никольсена - моя мать была урожденная Никольсен - богатого плантатора из Нового Орлеана. Под этим именем я записался на корабле "Васп", который через несколько часов должен поднять якорь. За сто тысяч фунтов стерлингов, которые вы мне отдадите, вам будут мною возвращены те два документа, которые вытребовал с вас Пеггам. Вы ведь сами знаете, милорд, любого из этих документов достаточно, чтобы отправить вас на виселицу. - Разве они у вас? - спросил Коллингвуд, в глазах которого вспыхнул мрачный огонь. - Да, у меня... Но только вы, Коллингвуд, не замышляйте никакого обмана: все равно ничего не выйдет. Я все предусмотрел: западню, измену, убийство. Документы сейчас не при мне, поэтому вы напрасно будете пытаться овладеть ими. Но вы их получите через две минуты после того, как отдадите деньги. Надеюсь, что теперь вы не будете делать никаких возражений. Если я затянул беседу с вами, то лишь для того, чтобы показать вам, что вы - игрушка мистификации и что Пеггам не явится. - А если я не соглашусь отдать деньги без новой записки от Пеггама? Что вы тогда сделаете? - Так как благодаря этому произойдет вторичное крушение всей моей жизни, то клянусь вам памятью моей матери, что я вам жестоко отомщу! Если вы помешаете мне уехать из Англии, если через несколько часов бриг "Васп" уйдет без меня, унося мою последнюю надежду, то я в тот же день передам оба документа генерал-атторнею, который, разумеется, не замедлит дать делу законный ход. Я все сказал и жду вашего решения. На этот раз Коллингвуд не рассердился. Исповедь Красноглазого он выслушал с большим вниманием. Адмирал не сомневался, что бандит говорит искренно: правдой дышала и звучала вся его речь. И, наконец, что же необыкновенного было в желании Надода оставить ремесло, которое неминуемо привело бы его в конце концов на виселицу? Что касается самого Коллингвуда, то он ничем не рисковал, расплачиваясь с "Грабителями" через Надода. Для него важно было получить обратно компрометирующие документы, а до того, что Пеггам будет недоволен, ему было и горя мало. Вождь "Грабителей" переставал быть для него опасным с того момента, когда выпускал из своих рук две бумаги с подписью адмирала. Надод с тревогой ждал, чем кончатся размышления Коллингвуда. Он ждал его решения так, как преступник ждет приговора суда. И бандиту показалось, что само небо разверзлось перед ним, когда адмирал сказал: - Я согласен передать деньги вам в руки. Но знайте, Надод, что не ваши угрозы побуждают меня к этому. Я их не боюсь. Если бы вы донесли на меня в случае моего отказа, за меня заступились бы все "Грабители" с самим вашим Пеггамом во главе. Они помогли бы мне оправдаться. Мне бы стоило только сказать, что документы подделаны вами, и суд, не колеблясь, отдал бы предпочтение слову пэра Англии перед показанием подобного вам бандита... Но ваш рассказ меня тронул и возбудил во мне сожаление к вам. Так как мои личные интересы нисколько не идут вразрез с вашим желанием, то я вполне согласен его исполнить и доставить вам средства для начала другой жизни. Я дал слово уплатить деньги в самый день моего вступления в палату лордов ранее, чем пробьет полночь. Так как для всякой перемены в условиях договора требуется согласие обеих сторон, то я имею полное право оставить письмо Пеггама без внимания и вручить деньги тому лицу, которое передаст мне документы. Снисходя к желанию Пеггама, я согласился повременить с этим, но теперь уже два часа утра, и я не думаю, чтобы Пеггам дал мне такую большую отсрочку, если бы явился за деньгами сам... Ступайте же за документами, несите их сюда. В обмен на них я выдам вам сто тысяч фунтов стерлингов двадцатью векселями Английского банка на предъявителя, по пяти тысяч стерлингов каждый. Надод нерешительно встал. - Вы сомневаетесь в моем слове? - спросил Коллингвуд, хмуря брови. - Нет, милорд, - отвечал бандит, - но я боюсь, удастся ли мне разменять эти билеты в Америке. - Плохой же вы финансист, бедный мой Надод! - с улыбкой возразил адмирал. - Билеты Королевского Банка ходят в Америке с премией в 5 %. Таким образом, вы при размене наживете целых пять тысяч фунтов стерлингов. - Простите, милорд... я не знал... Через две минуты я возвращусь и буду к вашим услугам... Надод пошел к дверям, но едва отворил их, как сейчас же вскрикнул и поспешно бросился назад к тому столу, у которого сидел адмирал. - Что такое? - спросил тот, поспешно вставая на ноги. Ответа не потребовалось. В дверях стоял сухой, тощий старикашка небольшого роста. Глаза его гневно сверкали. Это был Пеггам, сам грозный Пеггам. Он был похож скорее на призрак, чем на живого человека. Впрочем, на Коллингвуда появление старика не произвело такого действия, как на Надода. - А! Это вы, Пеггам, - произнес адмирал с холодностью, которая составляла резкий контраст с волнением Надода. - Могу вас поздравить с тем, что вы сильно опоздали. Входите же. Мы только что сейчас о вас говорили. - А! Вы говорили обо мне! - саркастически заметил старик. - Что же вы говорили о старике Пеггаме? Можно полюбопытствовать? Вот, вероятно, честили старую скотину! - Мы выражались о вас гораздо сдержаннее, чем вы теперь, - отвечал Коллингвуд, раздосадованный странным приходом Пеггама. - На следующий раз я бы попросил вас не забывать, господин нотариус, что у меня есть лакеи для того, чтобы докладывать о посетителях. - Оставьте ваши упреки! - возразил зловещий старик. - Я узнал, что желал... Все средства хороши для изобличения предателей. С этими словами он кинул на Надода один из тех грозных взглядов, перед которыми трепетали самые неукротимые из "Грабителей". Красноглазый тем временем успел оправиться от испуга и смущения и ответил на этот взгляд вызывающим жестом, от которого раздражительный старик пришел в неописуемую ярость. Бледное пергаментное лицо его позеленело. - Берегись! - сказал он Надоду. - Я ведь сумел укротить и не таких, как ты... Бывали и поопаснее тебя. Надод нервно рассмеялся. - Те, которых ты укрощал, были не моего закала, - отвечал он с вызывающим видом. - Надеюсь, судари мои, что вы не намерены сводить свои личные счеты в моем присутствии, - высокомерно заметил Коллингвуд. - Если я вам поручил однажды исполнить одно из тех гнусных дел, которые составляют вашу специальность, то из этого еще не следует, что вы имеете право забываться в моем присутствии! Так как вы встретились здесь оба, то не угодно ли вам прийти друг с другом к какому-нибудь соглашению. Я приготовил сто тысяч фунтов стерлингов. Кому из вас прикажете их отдать? - Душевно благодарен вашей светлости, - иронически произнес Пеггам, - за то, что вы напомнили мне разницу не между соучастниками Лофоденского дела: королевский палач никакой разницы между ними, вероятно, не признает - но между пэром Англии и скромным нотариусом из Валлиса... Со своей стороны я тоже буду помнить, что имею честь находиться в доме его светлости, милорда Коллингвуда, при помощи "Грабителей" - герцога Эксмутского. Эту дерзкую фразу нотариус закончил сухим коротким смехом, но Коллингвуд не счел совместимым со своим достоинством продолжать пикировку. Он понимал, что для него всего лучше отделаться от Пеггама как можно скорее. Поэтому он взял приготовленные банковые билеты, выложил их на стол и тоном, исполненным глубокой горечи, повторил: - Кому прикажете заплатить цену крови? На бледном лице Пеггама опять появилась улыбка. Он хотел ответить, но вдруг насторожил уши, как будто услышал снаружи какой-то шум. Подумав с минуту, он прошептал: - Это не они. Они еще не успели вернуться. - Что же вы не отвечаете? - настаивал адмирал. - Покончите скорее с этим делом. - Вы уж очень торопитесь от нас отделаться, - каким-то странным тоном заметил Пеггам. - Через минуту вы будете совсем другого мнения... Заплатите деньги Надоду, как было условлено. Мы с ним сосчитаемся. А вот и документы, подписанные вами: я взял их у Дженкинса, которому Надод поручил их беречь. Сказав эти слова, Пеггам, по-видимому, снова погрузился в свои собственные размышления, не имевшие ничего общего с тем, что происходило кругом... Невозможно описать удивление Надода при такой неожиданной развязке. Он ровно ничего не мог понять. Адмирал пожал плечами, как человек, которому нет никакого дела до всех этих странностей, и взял документы, поданные Пеггамом. Тщательно рассмотрев их и убедившись, что они те самые, которые он подписывал, он поднес их к свечке и с удовольствием смотрел, как они горели. Когда они обратились в легкий темно-серый пепел, адмирал вздохнул, словно избавившись от тяжкого гнета. "Наконец-то! - подумал он. - Наконец-то я избавился от этих негодяев!" До самого последнего дня, до самой последней минуты Коллингвуд был уверен, что "Грабители" не удовольствуются условленной суммой за возврат документов. Слишком уж было им легко вытянуть из него впятеро, вшестеро больше! От него могли даже потребовать все двадцать пять миллионов франков, лежавшие в Английском банке. Поэтому адмирал был очень благодарен "Грабителям" в душе за их относительную честность и, между тем как Надод тщательно укладывал в свой бумажник полученные банковые билеты, сказал Пеггаму, уже значительно мягче, чем говорил до сих пор: - Вот мы и поквитались, а так как теперь уже поздно, то не разойтись ли нам и не лечь ли спать? - Сегодня ночью вам не спать на своей постели, милорд Коллингвуд, - мрачно отвечал Пеггам, понижая голос, как будто он боялся, что его слова услышит кто-нибудь посторонний. - Что вы хотите сказать? - спросил адмирал, на которого торжественный тон бандита произвел сильное впечатление. - Я хочу сказать, - продолжал невозмутимо старик, - что если бы вы в полночь уплатили Надоду условленную сумму, то погибли бы оба - и вы, и он. Я хочу сказать, что мое письмо, задержав уплату, спасло вас на некоторое время. Я хочу сказать, наконец, что пришел сюда охранить вас от самой страшной опасности, какой вы когда-либо подвергались. - Объяснитесь, ради Бога. - Вы, вероятно, подумали, что я пришел только для того, чтобы помешать Надоду убежать в Америку с деньгами, принадлежащими нашему товариществу? - Как! Вы это знаете!.. - пролепетал Надод. - Я вас знаю. От меня ничто не укроется, - продолжал ехидный старик, злобно хихикнув. - Да, милорд? Вы это самое подумали? Ну-с, так вы очень и очень ошиблись, позвольте вам доложить. Я бы не стал себя беспокоить только для того, чтобы удержать в Англии нашего милого Надода, как ни драгоценны для нас его услуги. "Васп" - наш корабль. Он идет в Америку как будто для закупки сахара, но на самом деле для того, чтобы составить там список кораблей с особенно богатым грузом. Эти корабли мы собираемся ограбить, не дав им дойти до Англии. Я тем легче допустил бы отъезд Надода, что у капитана "Вапса" не было денег для уплаты за сахар. Капитану я сказал вот что: "В самую последнюю минуту на корабль явится Надод, записавшийся пассажиром под вымышленным именем. С ним будут наши деньги, счетом два с половиной миллиона франков. Вот вам записка. Через два дня после отплытия отдайте ее Надоду". Записка была не длинная - всего две строчки такого рода: "Сим предписывается Надоду закупить четыре тысячи мест сахара и лично доставить груз в Англию". Подписана записка была "Пеггам". Я был уверен, что встречу беспрекословное повиновение. Не так ли, Надод? Ведь Пеггаму нельзя не повиноваться. - Черт! Дьявол! - бормотал огорошенный Надод. - Но все-таки я бодрствовал. Вы спали, проявляя самую непростительную беспечность, а я бодрствовал. Право, господа, вы преудивительные люди оба... Как! Вы убили отца, брата, утопили сестру с детьми - у кого? У железного человека, которого прежде звали Ингольфом Непобедимым, капитаном Вельзевулом, а теперь зовут Фредериком Биорном, герцогом Норрландским! Вы это сделали (не будем спорить о доле участия каждого из нас в этом деле) и могли думать хотя одну минуту, что этот человек не будет всюду следовать за вами, как мстительная тень, что не будет высматривать каждый ваш шаг, не окружит вас тучей шпионов! Вы могли думать, что он не составит какого-нибудь ловкого и смелого плана для того, чтобы жестоко вас покарать! Признаться, я никак не могу допустить подобной наивности. Нет, вы, вероятно, говорили себе: "Если этот человек на нас нападет, мы будем защищаться"... Ведь не далее, как сегодня вечером, три его лазутчика убили тридцать наших в трактире "Висельник"... - Может ли это быть?! - вскричал Коллингвуд. - Спросите у Надода, он сам только чудом избежал той же участи. - Это правда, - сказал Надод. - Тут был богатырь Гуттор, с каждым ударом убивавший трех-четырех человек. Но его подвиги кончились навсегда. И он, и его товарищи не нанесут больше вреда никому. Пеггам расхохотался. - До чего ты наивен, бедный мой Надод! - сказал он. - Нет, ты положительно выдыхаешься. Я думаю, уж не заменить ли тебя кем-нибудь другим?.. Не успел ты выйти из таверны, как три норрландца, с гигантом Гуттором во главе, бросились вслед за тобою, кинув трактирщика Боба в ту яму, из которой сами убежали. Я достал оттуда Боба еле живого. - Не может быть! Это совершенно невозможно! - вскричал Красноглазый. - Я сам видел, как они лежали один на другом, не подавая признаков жизни. - Тебя провели. - Невозможно! - твердил Надод, не зная что и думать. - Я сам рассек пулей щеку богатыря, но он и не пошевелился. - Это только доказывает, что они очень сильные люди - вот и все, - возразил Пеггам. - Час спустя после этой истории они уже стояли перед отелем милорда, дожидаясь, когда выйдет оттуда Надод с деньгами, чтобы его схватить и утащить на один из своих кораблей. Затем настала бы очередь и милорда Коллингвуда... - Ну, что касается меня, то это другое дело, - возразил адмирал. - Посмотрел бы я, как бы до меня дотронулись. Кто бы это забрался ко мне в дом? - Днем, пожалуй, вас бы не тронули, но ночью, во время сна... - Стало быть, вы полагаете... - Я не полагаю, я утверждаю решительно, что не будь меня, вас обоих похитили бы - и не далее, как сегодня же ночью. Услыхав такое категорическое утверждение, Коллингвуд почувствовал невольный трепет. Он был храбрый человек, но опасность таинственная, негаданная, способна устрашить всякого. Молча смотрел он на нотариуса, ожидая, что будет дальше. VIII Прозорливость Пеггама. - Опять снеговая сова. - Разоблаченный псевдоним. - Признание Пеггама. Нотариус бесстрастно продолжал: - Как только я узнал, какой опасности вы оба подвергаетесь, то я уже не мог допустить, чтобы Надод уехал на "Васпе", иначе его бы непременно похитили. Тогда-то я и написал вам наскоро записку, которую вы, милорд, получили с нарочным. Таким образом, я был почти уверен, что Надод не уедет, прежде чем я приду, и это дало мне возможность продолжать свои розыски. - Неужели вы, только сегодня вечером приехав из Чичестера, успели открыть так много нового? - Я уже около года живу в Лондоне переодетый и слежу за действиями наших врагов. Но это еще не все. Я сообщу вам новость еще интереснее. Результатом моего письма к вам явилась перемена в намерениях наших врагов. Они сказали себе: "Так как в Эксмут-Гауз должен прийти и Пеггам, то мы постараемся убить одним камнем даже не двух зайцев, как говорит пословица, а целых трех". - Послушайте, Пеггам, - сказал Коллингвуд, - вы нам рассказываете какой-то роман. Откуда могли узнать наши враги о том письме, которое вы мне прислали? - А между тем они узнали, и я вот именно вас самих хотел спросить, милорд, не знаете ли вы, как это могло случиться? - Я этого положительно не допускаю. - Пожалуй, не допускайте, но это факт. Сейчас я вам объясню все... Только вот что, милорд, постарайтесь не вскрикнуть от удивления, а то мне не хочется, чтобы из этой комнаты донеслось эхо нашего разговора. - Вы, стало быть, подозреваете кого-нибудь из моей прислуги? - Не совсем так, но все-таки вы близки к догадке... Не позовете ли вы сюда Мак-Грегора? - Уж не на него ли вы думаете? Вот я буду удивлен, если вам удастся доказать его измену! - Кажется, я вам ничего подобного не говорил. Я только просил вас позвать его сюда, потому что желаю справиться у него об одной вещи. Клянусь вам, что дело очень серьезно. Мы сидим на вулкане, и меня утешает только то, что до сих пор не идет гонец, которого я жду. Если бы он пришел, то нам уж некогда было бы разговаривать, а нужно бы было действовать. Адмирал позвонил в тэмбр, и в библиотеку вошел Мак-Грегор. - Что делает в настоящее время секретарь его светлости герцога Эксмута? - А черт его знает, что он делает! - ворчливым тоном отвечал Мак-Грегор. - Весь вечер он ходил взад и вперед по веранде, размахивал руками, бормоча на каком-то непонятном языке и все посматривал на улицу, как будто кого-то ждал... Уж сколько раз говорил я его светлости, что этот молодец мне не нравится и что ему не следует доверять. - Мак-Грегор, - строго остановил его герцог, - я ведь тебе уже говорил, чтобы ты не смел так непочтительно выражаться о маркизе де-Тревьере. Советую тебе этого не забывать... Вы только это желали узнать, Пеггам? - Только это, милорд. - Можешь идти, да смотри - хорошенько помни мои приказания. - Ваша светлость, сердцу нельзя приказать. - Я не сердцу приказываю, и я требую только, чтобы ты держал за зубами свой язык. Горец вышел из библиотеки, не скрывая своего неудовольствия. - Этот Мак-Грегор терпеть не может французов, заметил Коллингвуд. Пеггаму был известен весь заговор, составленный розольфцами, и потому он не мог удержаться от смеха, несмотря на серьезность момента. - Ха-ха-ха!.. - покатился он, откидываясь на спинку кресла. - Так он француз! Так он де-Тревьер!.. Ха-ха-ха!.. Вот так история! - Что вы тут нашли смешного? - холодно спросил адмирал. - Гораздо смешнее ваша неуместная веселость... - Сейчас я вам объясню, милорд, и тогда вы сами согласитесь, что я далеко не так смешон, как вам кажется, - саркастическим тоном возразил старик. - Скажите, пожалуйста, можно ли у вас с верхнего этажа видеть то, что делается на балконе, но так, чтобы самого наблюдателя при этом не было видно? - Очень можно. - Не будете ли вы так добры, ваша светлость, проводить нас туда? Коллингвуд встал довольно неохотно. Он знал, что Пеггам никогда не шутит, а то принял бы все это за мистификацию. Обоих бандитов он провел в угловой кабинет, откуда отлично был виден весь балкон. Там стоял, облокотясь на перила, секретарь герцога и задумчиво смотрел на Темзу. Поглядев на него, адмирал вздохнул и сказал: - Это верный друг, Пеггам, что бы там ни говорил про него Мак-Грегор. Я за него ручаюсь, как за самого себя. "Неужели этот крокодил способен на искреннее умиление? - подумал Надод. - Нет, это одно притворство. Стоит только вспомнить утопленных им невинных малюток! Какие, однако, лицемеры эти англичане! Я, мол, уничтожаю тех, кто мне мешает, но все-таки могу быть чувствительным". Старик Пеггам по-прежнему саркастически улыбался. - Погодите умиляться, милорд, - сказал он, - сперва давайте сделаем опыт. Он обратился к Надоду и спросил его: - Ведь ты норрландец, следовательно, умеешь подражать крику снеговой совы - не так ли? - О, еще бы! Сама сова попадется на обман. - Ну, так вот и крикни, но только потише, чтобы казалось, будто крик донесся издали. Ты понял меня? - Вполне понял. Бандит приставил к губам два пальца и свистнул, подражая крику северной птицы. - Ки-уи-вуи! - пронеслось по воздуху сдержанной нотой. Едва раздался этот условный сигнал розольфцев, как адмирал и его собеседники увидали, что адмиральский секретарь принялся наклоняться с балкона во все стороны, вглядываясь в темноту, и затем ответил точно таким же криком. Впечатление, произведенное этим на Коллингвуда, было так сильно, что он едва не упал на пол. Надод поддержал его, Пеггам стал мочить ему водою виски, лоб и затылок. Понемногу кровь отлила от головы адмирала, и он пробормотал несколько слов, доказавших, что он понял смысл опыта, хотя впрочем еще не угадал всей истины. - О, небо! - вскричал он. - Это розольфский шпион! Но почему же он не зарезал меня во сне? Ведь ему для этого раз двадцать представлялся удобный случай. - Эти люди, милорд, не убивают своими руками, как вы. Да, наконец, я ведь уж вам говорил, что они желают взять нас живыми. - Кто же этот человек, так ловко вкравшийся ко мне в доверие? Мне хочется знать. По всему видно, что он незаурядный авантюрист: его разговор, манеры, наконец, обширные сведения обнаруживают в нем человека выдающегося. - Мне, как только я его увидел, показалось, что я его знал когда-то прежде, - заметил Надод. - Как вы оба недогадливы, и как бы он обоих вас далеко завел, не случись тут старика Пеггама! Только, милорд, вы уж, пожалуйста, будьте тверды... Я знаю, вы человек впечатлительный. - Не беспокойтесь, главный удар уже нанесен. Теперь меня ничто не удивит... Как, прожить полгода под одной кровлей со шпионом! - Нет, он не шпион, - возразил Пеггам. - Он трудился для самого себя. Ведь он - вы знаете кто? Сам Фредерик Биорн, герцог Норрландский! Коллингвуд и Надод разом вскрикнули. Если бы весь дом обрушился на них, они были бы удивлены не так сильно. - Не может быть! - сказал Надод, когда прошла первая, самая тяжелая минута. - Я жил с ним на "Ральфе", я бы непременно узнал его. Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды. - Как ты наивен, бедный мой Надод! Бывший капитан Вельзевул был блондин и не носил бороды, а новый герцог Норрландский выкрасился и отпустил бороду, вот и все. Неужели он, не переменив своей наружности, бросился бы в самую пасть льва? Нет, господа, он не настолько глуп... - Теперь я понимаю, отчего он произвел на меня такое странное впечатление, когда увидал его сегодня вечером. - Я его прежде видел лишь мельком в Розольфсе, - сказал Коллингвуд. - Какой, однако, энергичный, решительный человек! И какой храбрец: нисколько не щадит своей жизни... Если бы я узнал его на корабле, давно бы уже его съели акулы. - Да, он человек необыкновенный, и служат ему люди тоже необыкновенные... При этом еще он и деньги огребает лопатой... Ну-с, господа, вы теперь сами видите, что бы вы без меня стали делать? - Что же мы ждем? - спросил адмирал, заботившийся прежде всего о своей собственной безопасности. - Надо его поскорее схватить. - Покуда опасности еще нет, - отвечал Пеггам. - Я вам уже сказал, что ничего не предпримем до прибытия ко мне гонца, которого я жду. - А если он скорее даст себя убить? - заметил Надод. - Ты больше никто, как простой рубака, Надод, - презрительно оборвал его нотариус. - Ты годишься в атаманы вооруженной шайки, но я никогда не поручал тебе обязанностей по высшей политике... Впрочем, господа, если у вас есть свой собственный план... - Ах, нет, нет! - ужаснулся Коллингвуд. - Не слушайте его, Пеггам, пожалуйста, не слушайте! Странное дело, этот человек был очень храбр на борту корабля, но на земле становился необыкновенно труслив. Оставшись с ним наедине, Фредерик Биорн мог бы заставить его на коленях просить прощения. Происходило это оттого, что адмирал почти постоянно видел перед собою, в кровавом облаке, семь призраков с Лофоденских островов. - Да, господа, - повторил нотариус, - что бы вы без меня стали делать? - Как вам удалось все это открыть? - спросил Коллингвуд. - Очень просто, - отвечал бандит, любивший поболтать, как все старики. - Я знал, что герцог Норрландский ни за что не оставит нас в покое, поэтому отправил дюжину лучших своих шпионов следить за ним, а потом и сам уехал в Лондон, поручив контору своему старшему клерку Ольдгаму... - Он теперь в Лондоне, - перебил Надод. - Знаю, что в Лондоне. Он заболел бы, если я не дал ему отпуска и не позволил напечатать его "Путешествие в Океанию" с примечанием от мистера Фортескью, его тестя... Вот два дурака-то! Благодаря своей близорукости и тем фокусам, которые с ним сыграли в Норрланде, он воображает, что прожил три месяца в палатке у канаков. Лапландских собак он принял за туземных малорослых лошадей, оленей за быков, пастухов за каннибалов. Его заставляли, под угрозой смерти, есть жареного козленка, уверяя, что это мясо пленного американца, изжаренного на вертеле, и многое другое в этом роде... Да, бишь, на чем я остановился? - Вы рассказывали, как вы... - Да, помню, помню... И зачем этот Надод все перебивает меня? Так вот, господа, я приехал в Лондон, где мог жить совершенно незаметно, так как никто из розольфцев меня не знал в лицо. О подробностях я распространяться не буду. Словом, я целый год следил за розольфцами, и ни одно из их действий от меня не укрылось, не исключая самой последней их махинации. Когда я выследил троих розольфцев, явившихся к дому милорда караулить Надода при его выходе оттуда, я спрятался в боковой переулок и вдруг услыхал крик снеговой совы, раздавшийся как раз со стороны отеля. Это был сигнал, на который розольфцы отвечали точно таким же криком. Дверь отеля отворилась, и из нее вышел какой-то молодой человек, которого розольфцы сейчас же узнали. Я притаил дыхание и слушал. Молодой человек был ваш секретарь - иначе герцог Норрландский. Он сообщил своим слугам содержание письма, посланного мною лорду Эксмуту, и тут же было решено между ними одним ударом избавить мир от трех зловредных бандитов - то есть от вас, милорд Коллингвуд, от тебя, Надод, и от меня недостойного. Герцог Норрландский послал за своими людьми, которые должны были внезапно войти в эту дверь, и Фредерик Биорн сказал бы нам: "Сдавайтесь или вы погибли!" Коллингвуд невольно вздрогнул, но сейчас же улыбнулся. - Вам это кажется забавным, милорд? - не мог удержать своего удивления Пеггам. - Нисколько. Но у меня тоже есть кое-что сообщить вам, когда вы кончите свой рассказ, - отвечал адмирал. - Мне осталось досказать немного. О прибытии розольфцев предполагалось известить Фредерика Биорна уже известным вам сигналом; тогда ваш секретарь сошел бы вниз, отпер бы дверь и впустил бы заговорщиков. Кончилось бы тем, что нас схватили бы. Для отклонения этой беды я принял вот какие меры. В Саутварк я отправил нарочного, лучшего скорохода во всей Англии, поручив ему подсмотреть, когда выступят розольфцы, и немедленно бежать ко мне с донесением. Он должен опередить их минут на двадцать. Со своей стороны я собрал двадцать пять самых решительных молодцов и велел им стоять здесь поблизости, чтобы быть готовыми явиться по первому вашему требованию. Мак-Грегора нужно обо всем известить, чтобы он покрепче запер входную дверь, как только герцог Норрландский введет в дом своих людей. Таким образом они очутятся в мышеловке... Вот все, что я имел сообщить вам, милорд. Позвольте теперь узнать то, что вы со своей стороны хотели сказать мне. Тогда уж я вам сообщу и дальнейшие свои планы. - Глядите на дверь, Пеггам, - сказал Коллингвуд. С этими словами он нажал пуговку механизма. Раздался металлический стук - и в один миг все окна и двери оказались загороженными металлическими заслонами. - Чудесное изобретение! - вскричал Пеггам и встал посмотреть, насколько все это приспособление прочно. Коллингвуд опять сделал движение рукой - и железные заслоны вернулись на свое место. - Весь дом можно запереть таким образом, - пояснил Коллингвуд, отвечая на жест изумления, вырвавшийся у Пеггама. - Я не сделал этого сейчас потому, что боялся надоумить герцога Норрландского, если бы он вдруг ушел с балкона. - Стало быть, вы ему не говорили об этом приспособлении? - Нет, не говорил. Меня упросил Мак-Грегор не делать этого. - Как он хорошо сделал, что внушил вам это! Теперь вы можете весь отряд норрландцев разрезать на несколько частей, если герцог введет его в дом в целом составе. - Тем более, что я могу открыть каждую комнату порознь, оставляя прочие запертыми. - У нас теперь все козыри в руках. А, господин северный герцог! Вы задумали тягаться со стариком Пеггамом... Посмотрим, чья возьмет. Думаю, что моя... Думаю, что на этот раз мне удастся осуществить мечту всей моей жизни. С тех пор, как я основал "Товарищество Грабителей", обладающее в настоящее время шестнадцатью корсарскими кораблями... - Не пиратскими ли, вернее сказать! - вставил Коллингвуд. - Неужели вы не можете относиться вежливее к своим друзьям? - возразил циничный старик. - Нет-с, не пиратскими, а именно корсарскими. Мы имеем восемьсот прекрасных матросов и тысячу двести сухопутных джентльменов. Мы уничтожили и ограбили несколько сот купеческих кораблей, опустошили множество замков и навели ужас на весь Лондон. Богатые коммерсанты, банкиры и арматоры платят нам правильную дань, лишь бы избежать разорения. Милорду Коллингвуду мы помогли сделаться герцогом Эксмутом, взамен чего он подписал для нас две бумаги... Помните, милорд, как это было? Вы не хотели подписывать, вы церемонились, но старый Пеггам сумел настоять на своем. Вы написали и расчеркнулись... Теперь мы с вами квиты. Бумаги вам возвращены... Гм! Да... возвращены... - Охота вам вспоминать о ваших злодействах! - с неудовольствием заметил Коллингвуд. - Нет, отчего же?.. Они нам много пользы принесли. На острове, который служит нам убежищем, где живут жены и дети наших сочленов, где у нас лечат раненых и больных и пригревают слабых, где я полновластный господин, у меня собраны несметные богатства в золоте, серебре, в драгоценных камнях и тканях, в произведениях всевозможных искусств. Я исполнил все, чего желал, одного только мне не удалось еще добиться... - Чего именно? - спросил Коллингвуд. - Три экспедиции предпринимал я с целью овладеть Розольфским замком, - и ни одна из них не удалась. Мечта овладеть старым поместьем Биорнов не дает мне спокойно спать, отравляет мне всякое удовольствие... Сорок поколений Биорнов, дружинников Роллона, скандинавских викингов, в течение десяти веков накопили в этом замке все, что только произвел человеческий гений чудесного и изящного за все то время, как мир существует. Не пренебрегая и современными произведениями, Биорны главным образом были антиквариями; их корабли, ходившие по всем морям, привозили в Розольфсе китайские вазы и дорогие статуи времен династии Тзина, превосходные японские бронзовые вещи, сделанные три тысячи лет назад, многовековую слоновую кость, почерневшую от времени, как русская кожа, индийских идолов из чистого золота... Я там видел... - Да разве вы там были? - Был, к своему несчастию, и пришел в неистовый восторг. Я там видел огромный бриллиант, который вдвое больше всех известных бриллиантов мира и изображает, понимаете ли, Аврору под видом молодой и прекрасной девушки, лежащей на лотосовом листке. Индийское предание говорит, что эту фигурку гранили четыре поколения артистов в течение двух веков. Это чудо искусства лежит на золотом блюде с изображением морских волн, из которых выходит Аврора. Такой шедевр дороже миллиардов... Да что! Разве можно описать словами всю эту роскошь? Представьте себе рубиновых погребальных жуков времен Сезостриса, скипетры и короны эфиопских царей первой расы, греческие статуи неподражаемой свежести, серебряные амфоры, блюда, золотые кубки ассирийских царей равнины Халдейской... Нет, уж лучше не буду говорить, а то только себя раздражаешь понапрасну. Одним словом, в громадных залах Розольфского замка собраны все богатства древности, средних веков и новейшей эпохи до конца XVII века. Прежние Биорны хвастались всем этим; драгоценная коллекция показывалась князьям, магнатам и ученым. Мне удалось проникнуть туда в свите одного пэра, у которого я служил секретарем. Но с тех пор, как из музея пропало несколько вещей, двери его безжалостно закрылись. Нарочно распространен был слух, что все эти богатства распроданы и развезены по разным местам. Но это неправда: Гаральд с умыслом скрыл их от любопытных глаз. Теперь вы понимаете мою радость, милорд? Фредерик Биорн находится в моей власти, и я могу быть уверен в удачном исходе новой экспедиции против Розольфского замка, сокровища которого я все перевезу на свой остров. - О каком же это острове вы все говорите? - спросил Коллингвуд, любопытство которого было задето. - Это для вас все едино, потому что вы все равно никогда его не узнаете. Его не открыл еще ни один географ, ни один мореплаватель. Он лежит в стороне от известных дорог... Впрочем, если вам непременно хочется знать, как он называется, то извольте: "Безымянный остров". Это название я сам ему выдумал. Нужно три года беспорочно прослужить "Товариществу", чтобы быть допущенным туда, обзавестись там семьей и пользоваться всеми правами и преимуществами, соединенными со званием гражданина острова. Получивший эти права работает год на суше и на море, а год отдыхает и наслаждается жизнью, потом опять год работает и год отдыхает - и так далее. Все, что только выдумано для счастья и наслаждения, собрано на острове в изобилии и дается всем, сколько кому угодно. Единственное условие ставится для принятого на остров - это обзавестись там семьей. Таким путем мы ограждаем себя от измены, так как за изменников отвечают их семьи. Надод, например, не может быть допущен на остров, потому что служит всего только два года, хотя и в важной должности начальника лондонского отдела. Впрочем, я могу положительно сказать, что он никогда и не будет допущен, потому что "Товарищество" не прощает ни малейшей погрешности, а ведь он собирался от нас убежать с нашими же деньгами. - О, я вовсе не добиваюсь чести прожить с вами всю жизнь, мистер Пеггам, - сказал бандит. - Знаю, - возразил удивительный старик. - И ты бы гораздо лучше сделал, если бы сказал мне это прямо. Ту сумму, которую ты собирался похитить, я бы отдал тебе в награду за твою службу добровольно. Я и теперь готов отдать тебе ее с условием, что ты уйдешь от нас не прежде окончания новой экспедиции против Розольфсе, каков бы ни был ее исход. - От всего сердца принимаю это условие! - сказал удивленный такою непонятною щедростью Надод. Старик нотариус в этот вечер то и дело ставил бандита в тупик. IX Приход гонца. - Грундвиг в Саутварке. - Эдмунд Биорн. - Нападение на Эксмут-Гауз. В последнее время Пеггам, этот фантастический старик, чрезвычайно вырос в глазах Коллингвуда. Адмирал начал почти восторгаться этим необыкновенным человеком, который, подобно Магомету, привлекал к себе последователей через обещание им всяческих наслаждений, с тою лишь разницей, что арабский пророк сулил наслаждения после смерти, а Пеггам устроил свой рай тут же на земле. Адмирал задумался и молчал. Начальник "Грабителей" подождал немного, не скажет ли он чего-нибудь, и заговорил опять сам, улыбаясь не без лукавства. - Ну, милорд, как же вы находите мои маленькие комбинации? Меня обыкновенно называют разбойником - и вы, милорд, в том числе. Это глубокая ошибка. Я больше ничего как филантроп, только я благодействую не всему человечеству, а известной группе людей - само собою разумеется, за счет всех остальных. Я - как добрый король, пекущийся о своих подданных... Странная идея промелькнула вдруг в голове Коллингвуда, не перестававшего ни на одну минуту терзаться угрызениями совести, но он не успел сообщить ее Пеггаму. В комнату вошел Мак-Грегор и ввел гонца, которого ожидал вождь "Грабителей". - Что нового, Иоиль? - торопливо спросил нотариус. - Шестьдесят человек, взятых с трех кораблей, стоящих в Саутварке, беглым шагом идут сюда. Ходоки превосходные: я едва успел обогнать их на четверть часа. - Кто ими командует? - Эдмунд Биорн, которому хочется поскорее увидеться с братом. - Не заметил ли ты чего-нибудь особенно интересного? - Нет, господин мой, ничего не заметил. Как только розольфцы сошли с кораблей на землю, они разделились на два отряда и двинулись вдоль берега Темзы. Я побежал боковыми кварталами, там дорога прямее и потому короче минут на десять, да столько же или около того я выиграл быстрой ходьбой. - Хорошо. Ты знаешь, что тебе следует делать дальше? - Знаю, господин. - Ступай же. Я тебя не задерживаю. Гонец ушел. - Господа, надо торопиться! - сказал Пеггам, обращаясь к Коллингвуду и Надоду. - Времени терять нельзя ни одной минуты. Иди за мной, Надод. Адмирал постарается покуда задержать здесь своего секретаря, а мы тем временем впустим в дом своих людей. Десять минут спустя Фредерик Биорн был отпущен Коллингвудом, призывавшим его к себе будто бы для того, чтобы посоветоваться с ним об одном деле. Разумеется, в действительности дела никакого не было и ни в каком совете своего секретаря адмирал не нуждался. Коллингвуд сделал очень большую ошибку, выдумав такой неудачный предлог, но еще большую ошибку совершил Фредерик Биорн, не постаравшись хорошенько вдуматься в ложь адмирала. Фредерик Биорн знал, что посетители Коллингвуда были Надод и Пеггам, следовательно, он должен был понять, что у адмирала не могло быть тут никакого дела к своему секретарю. Во время разговора с адмиралом Фредерик сидел, как на горячих угольях. Сначала он испугался, что посетители ушли, но потом адмирал сообщил ему, что они дожидаются в соседней комнате решительного ответа, которого он, адмирал, не пожелал им дать, не посоветовавшись сначала с секретарем. Фредерик видел, что адмирал что-то путает, но не задумывался над этим обстоятельством, помышляя лишь о том, как бы поскорее вернуться на балкон и посмотреть, не случилось ли чего-нибудь нового. Нового ничего не случилось - кроме того, что в дом герцога Эксмута введен был отряд в двадцать пять вооруженных "Грабителей". А Фредерик Биорн об этом и не догадывался, развлекаемый болтовней адмирала, выдумки которого были так нелепы, что во всякое другое время навели бы Фредерика на подозрения. Но в этот день успех всех принятых им мер вскружил ему голову, и молодой человек утратил свою обычную чуткость и прозорливость. Впрочем, главной причиной, почему он до некоторой степени лишился присущего ему самообладания, был страх, что бандиты уйдут и что его друзья явятся прежде, чем адмирал его отпустит. А между тем ему бы стоило только задать себе мысленно вопрос: ради чего адмирал спрятал Пеггама и Надода и пригласил к себе, под самым пустым предлогом, своего секретаря - и в уме его сразу бы просветлело. У него мелькнуло бы подозрение, и тогда, прежде чем действовать, он, разумеется, постарался бы хорошенько расследовать загадочное обстоятельство. К несчастью, эта мысль не пришла в голову Фредерику, всецело поглощенному заботой о похищении трех злодеев... Когда Грундвиг и два его товарища пришли в Саутварк, было уже около полуночи, и на всех трех кораблях люди давно уже спали. К счастью, в распоряжении капитана Билля, когда он съезжал на берег, оставалась лодка с "Олафа", дежурившая у пристани день и ночь. В противном случае им нелегко было бы добраться до Эдмунда Биорна, который тоже уже больше часа тому назад лег спать, не предполагая никакой тревоги... Узнав о приезде брата и обо всем, происходившем в Лондоне, Эдмунд встревожился. У него явилось предчувствие чего-то дурного, хотя он сам не мог дать себе отчета - почему. Тем не менее он энергично принялся за формирование небольшого отряда, который должен был содействовать аресту бандитов и освобождению Фредерика Биорна. Мысль, что старший брат находится в опасности, засела в голове Эдмунда, и он никак не мог от нее отвязаться. Но когда Гуттор и Билль подтвердили перед ним показание Грундвига, что Фредерик Биорн находится в доме Коллингвуда на полной свободе, Эдмунд несколько успокоился, и страх его до некоторой степени рассеялся. Когда же ему сообщили просьбу брата оставаться в Саутварке и командовать эскадрой, он не пожелал даже слушать это и объявил, что лично примет начальство над отрядом, которому поручено выполнить дело, задуманное старшим Биорном. Фредерик требовал пятьдесят человек, а Эдмунд собрал шестьдесят и разделил на два отряда: один под начальством его самого и капитана Билля, а другой под командой Грундвига и Гуттора. Это были самые сильные и храбрые из розольфцев, еще недавно имевшие случай доказать свои боевые качества. Когда они шли на своем корабле в Англию, то подверглись нападению пиратов и после отчаянного абордажного боя истребили их всех, а корабль их пустили ко дну. Был на исходе второй час ночи, когда отряд выступил из Саутварка по направлению к Эксмут-Гаузу. Над огромным спящим городом царило глубокое молчание. Густой туман увеличивал ночную темноту, так что в двух шагах впереди не было ничего видно. На темном фоне ночного воздуха и домов выступала еще более темная полоса Темзы, похожая на чернильную реку, по краям которой, там и сям, мелькали красные и зеленые фонари кораблей, зажженные на основании правил о морском и речном судоходстве. Навстречу отряду попадались собаки, с ворчанием убегавшие прочь, изможденные голодом нищие, грязные бродяги и жулики, поспешно прятавшиеся где-нибудь в стороне, думая, что идет патруль. Погода была сырая, пасмурная. Идя рядом с Грундвигом и Гуттором, Эдмунд чувствовал, что в нем снова начинают возникать утихшие было опасения, однако он ничего не сказал своим спутникам, не желая ослаблять их энергию и уверенность. Тщетно старался он подавить в себе страх и ободриться; он никак не мог себе представить, чтобы можно было так легко захватить трех опасных злодеев, по всей вероятности, принявших надежные меры для своей безопасности. План старшего брата казался Эдмунду фантастичным, несбыточным; он боялся неудачи и даже почти предвидел ее. Ему был известен смелый и предприимчивый характер Фредерика, редко задумывавшегося над опасностью. Эдмунду казалось просто невероятным это ночное вступление в отель герцога Эксмута и беспрепятственное им овладение. Хотя Эдмунд Биорн с детства привык смотреть на себя как на главу своей фамилии, тем не менее в сердце его не было ни малейшей досады на Фредерика, отнявшего у него право старшинства. Благородный и великодушный, он искренно, всем сердцем полюбил старшего брата и готов был с радостью отдать за него свою жизнь. Пускаясь в это опасное предприятие, он прежде всего думал не о себе, а о Фредерике. Однако не время было поддаваться слабости. Послышался голос Грундвига, указавшего на блестевший вдали фонарь Эксмут-Гауза. Это значило, что розольфцы уже приближались к цели. Сделав над собой усилие, Эдмунд отогнал от себя черные мысли и приготовился к самой упорной борьбе. - Господин мой, - сказал Грундвиг, - я полагаю, что нам теперь следует идти тише, чтобы не дать заметить своего приближения. Ведь с освещенной стороны нам к отелю подходить нельзя. - Хорошо, - отвечал молодой человек. - Веди нас, как знаешь, добрый мой Грундвиг. Верный слуга приказал повернуть налево, и вся колонна, стараясь ступать как можно тише, направилась в тот переулок, где у Грундвига и Гуттора было свидание с Фредериком Биорном. Дойдя до отеля, розольфцы разместились вдоль стены, стараясь спрятаться как можно лучше, а Грундвиг подошел к тому углу, где был балкон, и подал условный сигнал, на который сейчас же послышался ответ. Вслед за тем бесшумно отворилась дверь бокового подъезда, и на крыльце показался Фредерик Биорн. Братья крепко обнялись, и Фредерик тихо сказал на ухо Эдмунду: - Скорее, скорее... Мне нужно человек двенадцать. Злодеи ничего не подозревают. Через пять минут все дело будет сделано. - Я иду с тобой. - Нет, милый Эдмунд, не ходи, - возразил Фредерик. - Если, паче чаяния, они будут защищаться и главному отряду придется войти в дом, то я именно рассчитываю на тебя как на командира. - Как хочешь, брат, но я пойду. Я желаю делить с тобою опасность. Гуттор и Грундвиг могут командовать не хуже меня. - Пожалуй, - неохотно согласился Фредерик и вздохнул, видя, что Эдмунда ничем не убедишь. - Однако нам пора, пора... Дверь открыта, кто-нибудь может выйти и увидать. Он торопливо выбрал десять человек из стоявших ближе, так как на всех розольфцев одинаково можно было положиться. Эдмунд и сам он были одиннадцатым и двенадцатым. Подозвав Гуттора и Грундвига, он сказал им вполголоса: - Если мы благополучно доберемся до библиотеки, то дело будет сделано и вы нам не понадобитесь. Если же кто-нибудь из слуг поднимет тревогу, и нам придется вступить в борьбу, то вы немедленно вторгайтесь в отель, не опасаясь наделать шума. Главное - нужно действовать быстро и решительно и покончить все прежде, чем сюда прибегут солдаты с поста, находящегося отсюда на расстоянии ружейного выстрела. Вы поняли меня? При малейшем подозрительном шуме - вперед. - Поняли, ваша светлость! - шепотом отвечали верные слуги. - Ну, друзья, - сказал герцог Норрландский, обращаясь к выбранным людям, - с Богом, за мной! Они скрылись в темной амбразуре подъезда. Гуттор и Грундвиг, стоя по обеим сторонам двери, вытянули шеи и насторожили уши. Но им ничего не было слышно: мягкие ковры, которыми были устланы все полы в доме, совершенно заглушили шаги нападающих. X Опять Мак-Грегор. - Измена! - Железные заслоны выломаны Гуттором. - Отчаяние. - Их нет! Вдруг Гуттору показалось, что небольшая дверка, отворенная внутрь, слегка двигается, как будто кто-то тихо затворяет ее изнутри, чтобы потом вдруг захлопнуть и запереть. Богатырь быстро просунул руку в темное отверстие и нащупал чье-то тело. В одну минуту он схватил его своей сильной рукой и вытащил наружу, несмотря на сопротивление. То был Мак-Грегор. Спрятавшись в коридоре, верный шотландец пытался запереть дверь, чтобы остальные розольфцы как можно дольше не знали ничего об участи тех, которые вошли в отель с братьями Биорнами. Если бы ему это удалось, то розольфцы могли бы подумать, что дверь затворил сам Фредерик, чтобы не привлечь внимания прислуги. Даже и теперь они не придали этому факту большого значения, и никаких особенных подозрений у них не зародилось. - Что ты здесь делаешь? - резко спросил богатырь. - А вам какое дело? - ворчливо отвечал Мак-Грегор. - Проходите своей дорогой и прекратите эти нелепые шутки. С которых это пор честному слуге запрещается запирать дверь дома своего господина, которую оставили открытой по недосмотру? Наверное, это сделал повар... Этакий пьяница! Вечно шатается в неуказанные часы. - Ты мне кажешься, приятель, не столько честным слугой, сколько самым бессовестным нахалом, - сказал Гуттор, продолжая держать шотландца за шиворот. - Берегись, ночной бродяга, как бы тебе не влетело за такие слова, - возразил Мак-Грегор. - Ведь я, ты знаешь, кто? Я доверенный слуга его светлости герцога Эксмута. - Наплевать мне на всех герцогов Англии! - вскричал гигант, взбешенный тем, что его назвали бродягой. - Я сам служу герцогу Норрландскому, а он независимый владетель. - Не волнуйся, Гуттор, сдерживай себя, - тихо сказал богатырю Грундвиг. - Ты разве забыл, что нам строго запрещено шуметь? Наконец, этот человек, быть может, и прав. - А все-таки я его не выпущу, пусть герцог сам решает его участь. Великая штука - слуга злодея Коллингвуда! Эй, вы, - обратился он к двум матросам, стоявшим к нему ближе прочих, - возьмите этого негодяя и стерегите хорошенько, чтобы он не мог вырваться и убежать. - Не извольте беспокоиться, капитан, - отвечал один из матросов. - Мы по первому требованию представим его вам в самом хорошем виде, если только он будет вести себя благопристойно. Едва матрос договорил свой шутливый ответ, как раздался металлический лязг - и отверстие двери оказалось вдруг закрытым посредством широкого железного заслона, который едва не приплюснул Гуттора к стене. Богатырь избежал опасности только потому, что в это время несколько подался назад, передавая своего пленника матросам. На этот раз уж нельзя было сомневаться в том, что дело не чисто. - Измена! Измена! - Бедные наши господа! Их убивают! Он задохнулся и поперхнулся. Гуттор заревел, как бешеный зверь. - Вы мне головой отвечаете за этого человека! - крикнул он матросам. - А вы, прочие, вперед! За мной! Плечом вперед богатырь ринулся на металлический заслон. Возбуждение, охватившее его при мысли, что Фредерик и Эдмунд подвергаются страшной о