пасности, во сто крат увеличило его силу. Раздался ужасный треск, и заслон, выбитый из амбразуры, с громом и звоном обрушился внутрь, увлекая в своем падении и того, кто разбил его таким сверхъестественным усилием. Впрочем, Гуттор сейчас же поднялся на ноги. - Вперед! Вперед! - ревел он. - Горе тому, кто тронет хотя бы один волосок у них на голове! Он бросился на лестницу, за ним все остальные розольфцы, за исключением двух матросов, оставшихся стеречь Мак-Грегора. Наверху лестницы их ожидало новое разочарование: железным заслоном, подобным первому, был загражден коридор, по которому нужно было проходить во внутренние комнаты. - Ура! Ура! Вперед! - ревел гигант, бешено бросаясь на препятствие. На этот раз заслон был заключен в деревянных пазах и обрушился легче первого. Гуттор ворвался в коридор, а за ним бросились и его спутники. Отыскивая настоящую дверь, он закричал: - Огня! Ради Бога, огня!.. Скорее!.. - Да перестань же ты так волноваться! - сказал Грундвиг. - Сейчас дам огня, я захватил с "Олафа" фонарь. Наступила томительная тишина. Слышно было только, как бьются сердца нескольких десятков человек. Грундвиг высекал трут... Вдруг среди этой тишины послышался откуда-то издалека странный крик: - Грундвиг! Гуттор!.. Храбрецы мои!.. Помогите!.. Гуттор, с пеной у рта, кусал себе губы. Наконец фонарь зажгли. Богатырь, метавшийся все это время по узкому коридору, точно зверь по клетке, бросился на дубовую дверь, которую увидал в конце коридора. От богатырского напора дверь разом разлетелась вдребезги, и Гуттор очутился в квадратной комнате, имевшей три двери. Но увы! Эти три двери были опять-таки заставлены железными заслонами. Не тратя времени на размышление, Гуттор бросился на среднюю дверь, но на этот раз заслон устоял, и гигант тяжело упал на землю. Его сила тоже имела свой предел, как и все на свете. Богатырь горько заплакал над своим бессилием. Итак, его остановило препятствие, которого он не в силах преодолеть, и его господа останутся во власти бандитов, устроивших эту западню! Все розольфцы стояли в унынии. Они так твердо рассчитывали на Гуттора, что его неудача поразила их удивлением. Нет, этому не бывать! Разве он всю свою силу истощил? Он просто рассчитал плохо - вот и все. Он попробует опять. Богатырь вскочил на ноги, решившись или добиться цели, или разбиться самому. Заслон приходился между двумя каменными косяками двери, покоившимися на гранитных подставках, выступы которых представляли удобную точку опоры. Гуттор уперся ногами в эти подставки, а спиною в железный заслон и начал, закрыв глаза, постепенно натуживаться. Вся кровь бросилась ему в лицо, и, казалось, вот-вот, она хлынет у него из носа. Шея богатыря надулась так, что готова была лопнуть, все мускулы напряглись и как бы закаменели. Легкие гиганта работали как кузнечные меха. Зрители этой потрясающей сцены затаили дыхание, с минуты на минуту ожидая, что гигант надорвется и грохнется на землю мертвый. Вдруг послышался легкий треск... Гуттор собрал всю свою энергию и приналег еще крепче. О чудо! Заслон упал, увлекая в своем падении часть стены, которая с грохотом обрушилась на пол. Единодушное "ура!" вырвалось у всех розольфцев. Стоявшие ближе бросились к богатырю и помогли ему подняться. Гуттор чувствовал головокружение, губы его были покрыты пеной с примесью крови. - Ничего, - сказал он окружающим, - обо мне не заботьтесь... Вперед! Вперед! Все, теснясь, вбежали в библиотеку и разом вскрикнули от отчаяния. В глубине комнаты находилась единственная дверь, но и та была заставлена железным заслоном. Между тем Гуттор был совершенно изнурен и не способен на новое усилие. Вдруг препятствие исчезло с быстротою молнии: заслон вдвинулся в стену. Произошло это по очень простому случаю: один из матросов подошел к столу и прижал кнопку. Механизм пришел в действие и отодвинул заслон. В одну минуту розольфцы наводнили все комнаты дома, вслед за тем отовсюду послышались возгласы удивления. Ни в одной из комнат не было и следа ни герцога, ни его спутников, ни даже их врагов. Раз двадцать обежали розольфцы все помещения, осматривали стены, исследовали паркет, но ничего не нашли. Заподозрить сообщение с соседним домом не было ни малейшего основания. Эксмут-Гаус выходил фасадом на набережную, а тремя другими сторонами - на улицы и переулки. Грундвиг решил, что под домом есть подземный ход, но отыскать его никто не мог, несмотря на все усилия. Стали спрашивать Мак-Грегора, но тот не мог или не пожелал дать никаких указаний. - Я ничего не знаю, - сказал он. - Я бедный шотландец, нанятый лордом Эксмутом всего лишь два дня тому назад. Делайте со мной, что хотите. Гуттор собирался ни больше, ни меньше, как разрушить весь отель до последнего камня, и его насилу убедили, что этого никак нельзя сделать, потому что полиция не допустит. Время шло, а между тем розольфцы не уходили из отеля. Они все надеялись найти какой-нибудь след, по которому можно будет узнать, куда увезли Фредерика и Эдмунда. Жаль было видеть этих храбрых, мужественных моряков, в отчаянии оплакивавших свое совершенное бессилие. Между ними не было ни одного наемника, все они были прирожденные розольфские вассалы, боготворившие семью своих герцогов. Их ужасала мысль, что бандиты поторопятся убить своих пленников, чтобы навсегда оградить себя от их мести... Как же теперь известить юного Эрика, что у него больше нет братьев? Ведь он их же, то есть вассалов своих, станет упрекать за то, что они не сумели уберечь Фредерика и Эдмунда от гибели. На Гуттора и Грундвига тяжело было смотреть: они плакали, как дети. Возбуждение их прошло и сменилось полнейшим упадком духа. Несчастный гигант бил себя в грудь и возводил на себя всевозможную вину. То он укорял себя, зачем послушался Эдмунда и не пошел с ним вместе защищать герцога, то ставил себе в вину медлительность, которую он будто бы проявил при сокрушении препятствий и через это дал бандитам время сделать свое дело. Грундвиг, несмотря на собственное горе, старался утешить и ободрить друга. - Нет, - говорил он, - тебе не за что себя упрекать. Ты сделал все, что только мог, для спасения своего господина. Ну же, Гуттор, ободрись. Нельзя так предаваться отчаянию. Ведь ты мужчина. Мы должны прежде всего думать о мести. Как только мы захватим злодеев в свои руки... - О! - вскричал Гуттор, глаза которого вспыхнули мрачным огнем. - Если когда-нибудь они попадутся ко мне в руки, то уж не уйдут от меня! Нет такой ужасной пытки, которой я не подвергну их, прежде чем они умрут в страшных муках! XI Клочок бумаги. - Мы их найдем! - "Смерть убийце!" - Его надо спасти. Между тем Билль не прекращал поисков, обшаривая все комнаты и в них все углы и закоулки. Вернувшись в библиотеку, он в сотый раз принялся шарить там и, оглядывая стол, покрытый длинною скатертью, концы которой почти лежали по полу, приподнял эту скатерть. Под столом валялся клочок бумаги, по-видимому, вырванный из записной книжки. Молодой человек поднял его и невольно вздрогнул: на бумажке было что-то написано. Видно было, что писали второпях, одни буквы были непомерно крупны, другие слишком мелки. Невозможно было разобрать, что такое тут написано. Билля окружили, старались ему помочь, но даже и соединенные усилия не привели ни к чему. Грундвиг, в первое время не обративший внимания на оживленный разговор, вдруг поднял голову и прислушался. Услыхав, в чем дело, он сказал юному капитану: - Давайте мне сюда бумажку, Билль, я посмотрю. Молодой человек исполнил желание норрландца. Как только Грундвиг взглянул на таинственные каракули, им овладело такое волнение, что он не сразу мог заговорить. - Что такое? Что такое? - спрашивали его со всех сторон. - Слушайте! Слушайте! - сказал он дрожащим голосом. - Кто-то из наших извещает нас об ожидающей его участи... Записка написана по-норвежски. Писали ее украдкой, держа руку и бумагу в кармане или за пазухой... - Да в чем дело? Читайте, читайте скорее! - послышались нетерпеливые голоса. Грундвиг прочитал: "Не убили, но перевели на Безымянный остров навсегда. Одна надежда на вас". - В конце стоит одна буква, - прибавил Грундвиг, - которая не вяжется ни с одним из предыдущих слов. Должно быть, писавший начал какое-нибудь слово и не успел его дописать. - Какая буква? - спросил Билль. - Буква Э большое. - Так это Эдмунд, брат герцога! Это его подпись. - Господи Боже мой! - вскричал Гуттор, не веря своим ушам. - Если они живы, мы их спасем! Но сейчас же у него явилось новое соображение, и он прибавил печально: - Каким образом, однако, мы найдем этот остров? Ведь он известен одним "Грабителям". - Да! Да! Мы их спасем! - раздались голоса. - Безымянный остров! - бормотал про себя капитан Билль. - Черт возьми! Где я слышал это название? От кого? Уверенность, что герцог и его брат живы, мало-помалу привела Грундвига и его друзей в более спокойное настроение духа. Между тем брезжило туманное, холодное лондонское утро. Норрландцы вынуждены были покинуть Эксмут-Гауз и, чтобы не привлечь к себе внимания, разбились на несколько групп. Гуттор, Грундвиг и Билль шли только втроем по берегу Темзы, углубившись в свои собственные думы. Вдруг они увидали отряд солдат, конвоировавших в Тауэр какого-то человека, арестованного минувшею ночью и содержавшегося при одном из полицейских постов до приезда коронера. За арестованным валила густая толпа народа и кричала: - Смерть убийце! В воду его! Солдаты с трудом сдерживали толпу, готовую броситься на несчастного. - Что такое он сделал? - спросил Билль у одного прохожего. - Как! Вы разве не знаете? - отвечал прохожий, оказавшийся степенным торговцем из Сити. - Сегодня ночью отряд солдат выдержал жаркую битву с сотней "Грабителей" в трактире "Висельника". Победа осталась за храбрыми солдатами его величества - да сохранит его Господь! Они убили шестьдесят человек бандитов, потеряв тридцать своих. Теперь они ведут в Тауэр атамана "Грабителей", самого отчаянного бандита, известного под кличкой "Красноглазого". Прежде чем сдаться в плен, он один убил двадцать солдат. Схватив огромную железную полосу, он крошил ею направо и налево... Дело его ясно. Три друга пошли тише, желая посмотреть, кого это арестовали под видом "Красноглазого", будучи, к сожалению, вполне уверены, что это во всяком случае не Надод. Каково же было их изумление, когда в арестованном "Грабителе" они узнали честного Ольдгама! Несчастный клерк шел в кандалах бледный, как мертвец; в одной руке он сжимал свою драгоценную рукопись об Океании, а другою сильно жестикулировал, заверяя в своей совершенной невиновности. Злополучный чудак имел такой комический вид, что Билль невольно улыбнулся, хотя ему и жаль было эту безобидную овцу, над которой он, бывало, потешался на "Ральфе". - Когда его будут судить, - сказал молодой человек своим друзьям, - мы непременно должны выступить свидетелями в его пользу и доказать, что он никогда не принадлежал к шайке "Грабителей". Он не способен убить даже мухи, так как по своей близорукости не может разглядеть ее даже тогда, когда она сядет ему на нос. При всем своем грустном настроении Гуттор и Грундвиг не могли удержаться от улыбки, выслушав это замечание юного капитана. - Разумеется, Билль, - отвечал Грундвиг. - Мы должны постараться спасти его от виселицы. Наша честь требует этого, тем более, что без нас он даже защититься как следует не сумеет. Ведь английские присяжные ужасно глупы. Вдруг Билль остановился и хлопнул себя по лбу, как человек, вдруг решивший задачу, которая долго ему не давалась. - Что это с вами? - спросил Грундвиг, удивленный поступком юного командира брига "Олаф". - Со мною то, что я целых два часа старался припомнить, где и от кого я слышал о Безымянном острове, и никак не мог. - А теперь вдруг припомнили? - Припомнил. - Где же и от кого? - На "Ральфе", от того самого Ольдгама, которого ведут в Тауэр в качестве убийцы и атамана "Грабителей морей". - О! В таком случае, Билль, этого человека нужно спасти во что бы то ни стало. XII Донесение солдат. - Волнение лондонцев. - Тесть и зять. - Захария и Фортескью. Следствие, произведенное коронером, было доложено суду Королевской Скамьи и по должном рассмотрении утверждено надлежащим порядком. Мистер Ольдгам был предан уголовному суду лондонского Сити. Население британской столицы страшно раздражено против "злодея". За последнее время в городе особенно часто случались грабежи и убийства, справедливо приписываемые "Грабителям", а между тем, до сих пор еще не удалось поймать ни одного преступника. Не мудрено поэтому, что все - и полиция, и публика - чрезвычайно обрадовались, когда один, наконец, попался. О, разумеется, к нему отнесутся без всякой пощады... Когда Ольдгама арестовали в таверне, начальнику отряда пришла в голову блистательная мысль - объяснить кровавое происшествие в трактире битвой между солдатами и "Грабителями", причем солдаты будто бы остались победителями. В этом смысле был составлен пространный рапорт и подан куда следует. Англичане пришли в восторг. Всюду восхвалялось мужество солдат и офицера, который ими командовал. Составилась в их пользу подписка, доставившая очень солидную сумму, которая и была распределена между чинами действовавшего отряда. Виновность Ольдгама была заранее решена в общем мнении, и его не могло бы спасти даже красноречие самого Демосфена. Двадцать четыре часа спустя после заключения несчастного клерка в тюрьму, ему уже было объявлено, что на следующее утро он должен явиться в суд. Правительство хотело действовать быстро и решительно, чтобы показать "Грабителям" устрашающий пример. - Ваше дело ясно, - сказал Ольдгаму в виде любезности чиновник, принесший ему повестку о вызове в суд. - Вы хорошо сделаете, если напишете своим родным, потому что послезавтра все уже будет кончено. Мистер Ольдгам ничего не понимал, так как был убежден, что на суде будет блистательно доказана его невиновность. Поэтому он очень высокомерно ответил чиновнику, что "он видал и не такие ужасы, так как прожил много времени у людоедов". Чиновник был изумлен и побежал доложить начальству, что преступник сам сознается в том, что "пожирал свои жертвы". Если до этой минуты могли быть какие-нибудь сомнения насчет Ольдгама, то теперь они окончательно должны были рассеяться. Вечером заключенного посетил его тесть, мистер Фортескью. Он вошел важно, скрестив на груди руки, и с самым торжественным видом продекламировал: - Я тебе предсказывал, Захария, что ты опозоришь обе наши семьи! На твоем челе я всегда видел неизгладимую печать роковой судьбы. - Клянусь вам, что я здесь просто жертва судебной ошибки, - возразил несчастный клерк. - Не лги! - строго остановил его почтенный мистер Фортескью. - Я знаю все. - Если вы знаете все... - Я читал геройский рапорт храбрых солдат его величества, которые сражались против разбойников, во главе которых был ты. Я даже внес свою лепту при общей подписке в пользу храбрецов, потому что я прежде всего англичанин, а потом уже твой тесть. Ничто из славы отечества мне не может быть чуждо... Впрочем, ты сам, как оказывается, защищался, как лев. Я тобой доволен. Это придает некоторое величие твоим преступлениям. - Но это ужасно! Уверяю вас, что ничего подобного не было! Я все время сидел под столом, покуда происходила битва между "Грабителями" и какими-то неизвестными людьми, которых я не мог видеть, так как они находились в самой глубине залы. Что же касается королевских солдат, то они ни с кем не сражались и никого не убили, потому что пришли тогда, когда все уже было кончено. - Довольно, Захария! Довольно! - перебил с негодованием мистер Фортескью. - Не старайся разрушить эту почтенную легенду, бросающую новый луч славы на наших храбрых солдат. Горе тем народам, которые не умеют хранить своих преданий! - Но, дорогой мой тесть, вы глубоко ошибаетесь! - протестовал Ольдгам. - Вы ошибаетесь, я должен заметить вам это, несмотря на все свое уважение к вам. Тут нет никакой славы, никакой легенды, никакого предания, тут просто ошибка в личности и в имени, больше ничего. - Захария, ты относишься ко мне непочтительно. - Вам просто хочется проповедовать... Это у вас потребность... Вы так любите сами себя слушать... - Захария!.. - Как! Вы решились заявить мне, что приняли участие в подписке в пользу тех людей, которые арестовали меня под столом... под столом. Фортескью, заметьте это... и которые хотят меня повесить, чтобы самим прослыть героями... Это возмутительно! - Захария! Змея, отогретая мною на груди своей! - Убирайтесь вы с вашими змеями, легендами и преданиями, с вашими солдатами и подпиской. Я был глуп, потому что был слишком добр. Но мое терпение лопнуло наконец. Я не могу... - Негодяй! Неужели ты осмелишься поднять руку на отца твоей жены? - Нет, я не сделаю этого, но только вы уходите, пожалуйста. Это будет гораздо лучше. Вы сами знаете, что мы и дома-то не можем пробыть вместе двух минут, не вцепившись друг другу в волосы. - Бедная Бетси! Несчастная Бетси! Какого отца я выбрал для твоих детей! - произнес Фортескью, трагически воздевая руки к небу. Потом прибавил плаксивым тоном: - Захария, мы не можем так расстаться! - Ну, теперь за нежности... Сцена примирения... Знаю я все это, раз двадцать испытал... Впрочем, я на вас нисколько не сержусь. - Захария! - Фортескью! - Обними меня, Захария! - Обними меня, Фортескью! Тесть и зять обнялись и прижали друг друга к сердцу. - Завтра я опять приду к тебе утешать тебя и ободрять, - объявил на прощанье мистер Фортескью и величественно удалился из камеры. XIII Адвокат Джошуа. - Похищение. - Предупреждение. - Удостоверение личности. - Завязанные глаза. Как только ушел мистер Фортескью, в камеру вошел тюремщик Ольдгама и сообщил узнику, что его спрашивают десять солиситоров, предлагающих свои услуги для защиты его дела в суде. - Я буду защищаться сам, - отвечал клерк Пеггама, знавший цену английским адвокатам. - Это не в обычае, - возразил почтенный мистер Торнбулль, как звали тюремщика. - Не хотите ли вы поручить мне переговоры? Это не будет вам стоить ни одного пенса. - Ну, если так, это другое дело. В таком случае действуйте, как хотите. Десять минут спустя тюремщик привел в камеру какого-то рыжего джентльмена на жердеобразных ногах и с головой, как у хищной птицы, отрекомендовав его под именем мистера Джошуа Ватерпуффа. Ольдгам и адвокат просидели вместе часа два. О чем они беседовали - осталось тайной, но после ухода адвоката Ольдгам долго сидел в задумчивости. В этот день утром мистер Джошуа получил записку, написанную незнакомым ему почерком. В записке значилось: "Достопочтенный мистер Джошуа Ватерпуфф получит пять тысяч фунтов стерлингов, если ему удастся оправдать тауэрского арестанта или устроить его побег. "Грабители морей". Когда он выходил из тюрьмы, к нему подошел какой-то нищий и сделал ему знак. Место было людное, и адвокат прошел мимо, как будто ничего не заметил, но сейчас же повернул в глухой переулок, где некому было за ним наблюдать. Мистер Джошуа был человек продувной. Неизвестные покровители Ольдгама не могли сделать лучшего выбора: это был постоянный адвокат всех столичных мошенников и злодеев, знавший отлично всех служащих в тюрьмах и имевший самые точные сведения о том, кого за сколько можно купить. Он больше чем кто-либо был способен удачно исполнить поручение. Нищий не замедлил подойти и завязать разговор: - Не правда ли, какая прекрасная погода, мистер Джошуа? Даже и не по сезону. - Действительно, - отвечал адвокат, - в Лондоне очень редко выдаются такие чудные дни. - Не внушает ли вам это некоторого желания прокатиться по Темзе, мистер Джошуа? У меня готова лодка с шестью гребцами... Превосходная лодка... Она может доставить вас всюду, куда вам будет угодно. Например, в Саутварк... - В Саутварк? Да, там очень хорошо... Что же, я готов, благо представляется случай. - Попробуйте, мистер Джошуа, вы не раскаетесь. Лодка стоит вот здесь, налево около моста Сити. Нищий пошел вперед. Джошуа Ватерпуфф за ним. Они скоро дошли до того места, где стояла изящная шлюпка, снабженная сзади небольшим тентом. Неизвестный пригласил адвоката войти в нее. Адвокат, усаживаясь, повернулся к нищему спиной и на несколько секунд не имел его у себя перед глазами. Велико же было его удивление, когда вместо нищего он увидел молодого, элегантного офицера с капитанскими нашивками. Грязная борода и растрепанный парик были небрежно брошены на скамью лодки. Не оставалось никакого сомнения, что офицер и нищий были одно и то же лицо. - Кажется, я имею честь говорить с адвокатом мистером Джошуа Ватерпуффом? - спросил офицер. - Совершенно верно, сэр. - Пожалуйста, извините меня за это переодевание и вообще за странный способ знакомиться, но я боялся не узнать вас и вместо вас обратиться к кому-нибудь из служащих при тюрьме. Подобная ошибка могла бы иметь для меня весьма прискорбные последствия. - Я это понимаю. Одним неосторожным словом можно было все погубить, тогда как прогулка по Темзе... - Осталась бы прогулкой по Темзе, - и только, даже если бы вы оказались не мистером Джошуа Ватерпуффом, - с улыбкою договорил офицер. - Предположим, что я не мистер Джошуа Ватерпуфф, - сказал, игриво улыбаясь, адвокат. - Что бы вы тогда сделали? - Я бы выбросил вас в воду, проезжая под мостом, - ответил офицер, улыбаясь не менее игриво. - Ах, черт возьми! - вскричал адвокат. - Только вы, пожалуйста, не думайте, что ошиблись в моей личности, ошибки никакой нет. - Но ведь я вам еще не сообщил ничего такого, чем бы вы могли злоупотребить, - возразил офицер. - Следовательно, вы ничем не рискуете... За весла, ребята! - прибавил он, командуя гребцам. "С этими людьми шутки плохи, - подумал Джошуа. - Вот никак не думал, что между "Грабителями" есть офицеры флота". Подгоняемая шестью парами весел, лодка быстро скользила по Темзе. Офицер сел на скамейку рядом с адвокатом. - Я вижу, мистер Джошуа, что вы человек не робкого десятка, - сказал он. - Запугать вас нелегко. - Гм!.. Как вам сказать! В некоторых случаях, напротив, я бываю очень впечатлителен. - В каких же это, например? - Да вот, например, как теперь, когда я не знаю, куда меня везут. - Понимаю, к чему вы клоните, мистер Джошуа, но при всей своей готовности сделать вам удовольствие, совершенно не могу удовлетворить ваше желание. - Ах, Бог мой, да я вовсе и не желаю ничего. Вы просили меня привести вам пример, я и привел его, вот и все. Я уж вовсе не такой нетерпеливый человек и умею ждать, когда нужно. Не все ли равно узнать то, что интересует - через полчаса или через час. - И в этом вы опять-таки ошибаетесь, мистер Джошуа, - возразил офицер. - Вы ни через час, ни через полчаса не узнаете, куда вас везет эта лодка. - Вот как! - произнес рыжий адвокат, начиная удивляться. - Стало быть, вы везете меня не в Саутварк? - Извините, сэр, именно в Саутварк. - В таком случае я уж ровно ничего не понимаю, - заявил Джошуа, тревожно взглядывая на собеседника. - Очень мне жаль расстраивать ваши нервы, но все-таки я должен вас предупредить, что вы никогда не узнаете, куда я вас привезу. Адвокат вскочил на ноги и, махая руками, вскричал: - Но это низость!.. Это похищение!.. Это западня!.. Извольте меня сейчас же высадить на берег, иначе я начну против вас дело о незаконном лишении свободы. - Помолчите, мистер Джошуа, если вы не желаете, чтобы я размозжил вам голову, - сказал молодой человек, грозя адвокату пистолетом. Почтенный солиситор питал к огнестрельному оружию такой страх, что сейчас же успокоился и опять уселся на скамью. - Так-то лучше, господин адвокат. Это называется быть благоразумным. Да, по правде сказать, вам и волноваться не из-за чего. Можно, кажется, потерпеть немножко ради пяти тысяч фунтов стерлингов. Теперь я вас могу предупредить, что вам придется подчиниться еще одной небольшой формальности, вам завяжут глаза, так как мы подъезжаем... - Завязывайте, сэр, - отвечал несчастный адвокат, побледнев, как мертвец. - Завязывайте, я всему покоряюсь. - Подумайте, господин адвокат, - ласково сказал офицер, - ведь если мы намереваемся заплатить вам пять тысяч фунтов стерлингов, то значит мы нуждаемся в ваших услугах и не имеем никакой причины делать вам зло. Можете поэтому быть совершенно спокойны. С этими словами офицер достал из кармана фуляровый платок и завязал им глаза адвокату, не оказавшему ни малейшего сопротивления. Лодка по-прежнему быстро плыла, держась середины реки, чтобы не наткнуться на корабли, стоявшие близ берегов. - Ну, мы скоро приедем, - продолжал офицер. - Я не злоупотреблю вашим терпением, господин адвокат, через пять минут повязка будет с вас снята. Приподняв немного занавеску тента, офицер скомандовал гребцам: - Легче! Легче! Не ударьтесь о борт! Адвокат был сильно заинтересован, но уже не боялся. Он чувствовал, что лодка плывет уже не на веслах, а по инерции и что, следовательно, она подъезжает к цели. - Тише, тише! - говорил молодой человек. - Причаливай! Почувствовался легкий толчок. Лодка остановилась. Куда это она приехала? Джошуа был уверен, что она дальше Саутварка не проехала, но где именно она остановилась? Новый приказ, отданный капитаном, ясно показал адвокату, что она причалила не к берегу, а к какому-то кораблю. - Эриксон, - сказал капитан, - бросьте нам веревку. - Есть, капитан! - Привяжите покрепче это кресло. - Есть, капитан! "Очевидно, они не хотят, чтобы я видел их корабль, - подумал Джошуа, - и поднимают меня на борт со всеми почестями, на которые имеет право слепой". Догадка его оправдалась. Молодой человек сказал ему: - Не угодно ли вам, сэр, взять меня под руку? - С удовольствием, - отвечал солиситор, окончательно успокоившись. Его посадили на приготовленное кресло и подняли на палубу, куда уже успел вбежать по трапу капитан. Молодой человек снова взял адвоката под руку и повел его куда-то. Через несколько минут мистер Джошуа почувствовал у себя под ногами мягкий ковер. Дверь за ним затворилась, и повязка слетела с его глаз как бы по волшебству. XIV Пять миллионов за труды. - Снисходительный тюремщик. - Размышления Билля. - Сколько за секрет? - Письмо "Грабителей". Джошуа оглянулся кругом и был положительно ослеплен необычайною роскошью обстановки, в которой находился. Он увидел себя в большом салоне, в котором, казалось, собраны были богатства всех пяти частей света: кашемирские ковры, китайские и японские вазы, саксонский и севрский фарфор, венецианские зеркала в рамах превосходнейшей слоновой кости, разноцветный богемский хрусталь, гобелены, лионский бархат, русская кожа, живопись лучших мастеров, - все это придавало комнате характер сказочной роскоши. В салоне, кроме адвоката и молодого человека, который его привез, сидели за большим, заваленным книгами и картами столом два наших старых знакомца - Грундвиг и Гуттор. Молодой человек стоял перед адвокатом. Это был тоже наш старинный приятель Билль, капитан "Олафа". - Джентльмены, - сказал этот последний, - имею честь представить вам достопочтенного Джошуа Ватерпуффа, одного из знаменитейших лондонских адвокатов, с которым вы желали познакомиться. Гуттор и Грундвиг молча поклонились. - Мистер Джошуа, - продолжал Билль, - позвольте представить вам двух моих лучших друзей, имена же разрешите оставить пока в тайне. Адвокат кивнул головою в знак согласия и церемонно поклонился. - Теперь мы вам сообщим цель визита, который мы вас, так сказать, принудили сделать нам, - продолжал Билль, предлагая адвокату стул. - Совсем лишнее было принуждать меня, - с улыбкой возразил адвокат, - потому что, получив сегодня утром ваше письмо, я с удовольствием готов был следовать за вами всюду и подчиниться всевозможным предосторожностям, которые вам угодно было бы принять для своей безопасности. При этом упоминании о письме, полученном поутру, три розольфца переглянулись с нескрываемым удивлением. К счастью, внимание Джошуа было отвлечено созерцанием чудес, наполнявших комнату, так что он не заметил этого взгляда. Этим воспользовался Билль, чтобы знаком напомнить своим друзьям об осторожности. О каком же это письме говорил адвокат? Не зная содержания письма, невозможно было продолжать разговор, иначе легко было попасться в какой-нибудь просак. Что письмо было очень важное, это бросалось в глаза уже по одному тому, какое значение придавал ему сам Джошуа. Все эти мысли разом пришли в голову троим розольфцам. Гуттор и Грундвиг, со времени пропажи герцога Норрландского и его брата, уступили первое место капитану Биллю и признали его начальником экспедиции, несмотря на его крайнюю молодость. Они понимали, что молодость - это такой недостаток, от которого люди исправляются с каждым днем, а в данном случае, вдобавок, он уравновешивался умственным и научным превосходством молодого офицера. Впрочем, и Билль со своей стороны дал слово ничего важного не предпринимать без согласия своих старших друзей, у которых было преимущество опыта. - Ваши связи с Норрландскою фамилией, - сказал он им, - вменяют мне в обязанность смотреть на вас, как на представителей герцога и его брата. Поэтому, принимая от вас звание начальника, я буду в своих действиях руководствоваться указаниями, которые мы все вместе будем вырабатывать. Таким образом, в том затруднительном положении, в которое их поставило сообщение Джошуа о полученном письме, Гуттор и Грундвиг предоставили действовать Биллю. Им не пришлось в этом раскаяться, молодой человек вывернулся очень ловко. - Это верно, - ответил он адвокату, - но я должен вам напомнить, что я знал вас только понаслышке и потому, прежде чем вступить с вами в откровенный разговор, естественно желал удостовериться в вашей личности. Ведь я мог, вместо вас, наткнуться на кого-нибудь из служащих при тюрьме! Ах, да так ведь оно и есть! - вдруг вскрикнул он, ударив себя по лбу. - Послушайте, сэр, ведь, в сущности, вы ничем не доказали, что вы то самое лицо, которое нам нужно? - За этим остановки не будет, - отвечал адвокат. - Вот письмо, полученное мною. Он вынул письмо и бросил на стол. Подавляя внутреннее волнение, Билль взял записку, быстро прочитал ее и подал товарищам, сказав при этом, чтобы отвлечь всякое подозрение: - Прочитайте, пожалуйста. Я и забыл сообщить вам в подробности содержание письма, которое посылал господину адвокату. - Очень хорошо, - сказали Гуттор и Грундвиг, подражая невозмутимому хладнокровию своего младшего товарища. - В таком случае приступайте к делу, - продолжал Билль. Мы теперь можем быть уверены, что перед нами действительно адвокат Джошуа Ватерпуфф, поэтому незачем терять время на лишние разговоры... Можете ли вы завтра на суде оправдать несчастного Ольдгама? Доклад патруля - чистейшая выдумка от первого до последнего слова. Мы сами были в трактире "Висельник" и можем засвидетельствовать, что во время боя он сидел под столом ни жив ни мертв. - Я это знаю, - отвечал солиситор, - я с ним беседовал сегодня целых два часа и вынес убеждение, что он человек совершенно безобидный, хотя в высшей степени смешной. Во всякое другое время его процесс окончился бы взрывом всеобщего смеха, но теперь все у нас крайне возбуждены; выдумке патруля верят безусловно; наконец, если дело кончится ничем, то уж слишком много лиц очутятся в комическом положении. Поэтому на оправдание нет ни малейшей надежды. Ольдгам осужден заранее и бесповоротно. Из суда он выйдет прямо на эшафот. Три друга вздрогнули. - Понимает ли он свое положение? - До сегодняшнего утра он ничего не сознавал, но я ему разъяснил, и он стал плакать, как ребенок. Впрочем, мне удалось его успокоить, убедив его, что за него заступятся могущественные друзья. - Теперь, господин адвокат, я вам предложу второй вопрос. Можете ли вы устроить его побег и передать его с рук на руки одному из наших, который будет ждать его в лодке там, где вы прикажете? - И да, и нет. Я уж буду говорить откровенно... С самого утра я не переставал обдумывать способ спасти вашего товарища и пришел к выводу, что спасти его можно, если в мое распоряжение будет предоставлена достаточная сумма денег. В противном случае ничего нельзя сделать. - Мы вам предложили пять тысяч фунтов стерлингов, считая эту цифру вполне приличным гонораром за защиту на суде, но денежный вопрос затруднить нас не может. Мы хотим во что бы то ни стало спасти Ольдгама и за деньгами не постоим. - В таком случае его побег почти обеспечен, - отвечал Джошуа. - Какую же сумму вы считаете необходимой для этой цели? - Позвольте вам заметить, что это дело произведет громадный шум на всю Англию. Полиция перевернет небо и землю, чтобы открыть виновников побега, да открыть их будет и не трудно: первым делом схватятся за смотрителя мистера Торнбулля, который отопрет для узника дверь тюрьмы, и за адвоката Джошуа, который подкупит смотрителя. Оба они могут быть уверены, что их по головке не погладят, потому что состоялось специальное распоряжение - если какой-нибудь "Грабитель" убежит из тюрьмы, повесить вместо него тех, кто устроит его побег. После этого вы, конечно, поймете, что мне и Торнбуллю придется бежать за границу, а для того, чтобы жить там прилично, нужны деньги. - Потрудитесь же назначить, сколько именно. - Для смотрителя, я полагаю, понадобится не менее ста тысяч франков, потому что, согласитесь, ведь он рискует и местом, и жизнью. - Хорошо, мы согласны. А вам сколько потребуется? - Я один из самых известных лондонских адвокатов. Определите сами, сколько я могу стоить. - Нет уж, определяйте, пожалуйста, вы сами. У нас для этого нет никаких данных. - Я зарабатываю около полутораста тысяч франков в год. Кроме того, в этом деле я тоже рискую жизнью. Следовательно, миллион франков не будет слишком дорогою ценою... - Мы согласны, - сказал опять Билль, переглянувшись с товарищами. Могли ли они скупиться, когда от спасения Ольдгама зависела судьба их господ? Если бы Джошуа запросил не один миллион, а два, то они все равно согласились бы. Но он не знал, какая причина побуждает их быть щедрыми, и крайне удивился той легкости, с какою они сорили деньгами. - Это еще не все, - продолжал, подумав с минуту, солиситор. - Вы должны будете дать нам убежище на своем корабле и перевезти нас во Францию. - С удовольствием исполним ваше желание. - Прежде, чем уйти отсюда и приступить к делу, позвольте мне спросить вас еще об одной вещи. - Сколько угодно. - Не можете ли вы дать мне в помощники самого сильного матроса с вашего корабля? Он будет очень полезен для исполнения того плана, который я составил. - Извольте, с удовольствием, - отвечал Гуттор и кинул товарищам взгляд, означавший "матросом буду я". С минуту Билль сидел, глубоко задумавшись. Он обдумывал какой-то смелый план, насчет которого ему очень хотелось посоветоваться с друзьями, но так как это было теперь невозможно, то молодому человеку оставалось или отказаться от своей мысли, или действовать одному, на свой страх. В конце концов, он избрал последнее, тем более, что Гуттору и Грундвигу представлялась возможность высказать мнение во время разговора, который должен был затем последовать. - Мистер Джошуа, - сказал он адвокату, - если бы вам представился случай честно заработать еще четыре или пять миллионов и прибавить их к тому, который мы уже обязались вам выплатить, согласились ли бы вы воспользоваться случаем? - Я был бы безумцем, если бы поступил иначе. Уж, разумеется, представься мне подобный случай, я бы сейчас же схватил его за волосы. Гуттор и Грундвиг поглядели на капитана с таким выражением, как будто испугались, уж не сошел ли он с ума. - Прекрасно, мистер Джошуа. Я хочу вам предложить дело, которое может принести вам именно такую сумму, но прежде, чем сообщить вам все подробности, я должен задать вам несколько вопросов, на которые попрошу вас отвечать с полною откровенностью. - Даю вам слово быть откровенным. - Примите во внимание, что сама суть дела зависит от ваших ответов. Скажите, пожалуйста, ведь вы, если не ошибаюсь, специалист по части судебной защиты лиц, по разным неблагоприятным обстоятельствам попадающих на скамью подсудимых? - Зачем такие околичности? Скажем попросту: я присяжный адвокат всех воров, мошенников, разбойников и убийц, обреченных на виселицу... Видите, я нисколько не стесняюсь! - Очень вам благодарен. Итак, я продолжаю. Случалось ли вам защищать кого-нибудь из членов общества "Грабителей"? - Никогда никого!.. Ведь вы действуете... то есть эти джентльмены действуют такою дружною силой, что правосудие никак не может с ними справиться. Если и случалось властям иной раз поймать кого-нибудь из "Грабителей", то из этого все равно ничего не выходило, и суд постоянно оправдывал подсудимых за недостатком улик... Несколько мелких дел, впрочем, было, и вел их почти всегда я. - Но откуда же вы знаете, что вашими клиентами были члены преступного товарищества? - Потому что гонорар за ведение этих дел был мне выплачен разом через одного человека, которого я имею основание считать за одного из главарей товарищества. - Как этого человека зовут? - Не могу вам сказать. - Отчего? - Это моя адвокатская тайна. - Сколько вы за нее желаете? - Я ее ни в каком случае не продам, а вам в особенности, потому что вы сами принадлежите к товариществу. Вдруг вы действуете из мести - что тогда? Быть может, вам поручено произвести дознание о действиях этого человека. - Вы ошибаетесь, - возразил Билль, делая решительный ход. - Пеггам ничего во вред товариществу не делал, и советы, которые вы ему давали, приносили нам только пользу. - Ну, вот видите! Я знал, что вам все известно. Вы хотели меня просто испытать, не способен ли я, выйдя от вас, донести обо всем генерал-атторнею. Билль несколько минут молчал. Он узнал, что ему хотелось. Джошуа был знаком с Пеггамом, который, конечно, не замедлит к нему прийти, чтобы посоветоваться насчет Ольдгама. Это вносило страшную путаницу во все дела. Как теперь быть?.. Молодой человек положительно не знал, на что ему решиться. Как найти выход из подобного затруднения? XV Ловко придуманная засада. - Отношение Джошуа к начальнику "Грабителей". - Чек на миллион франков с лишком. - Выдумка Билля. - Адвокат воров. - Печальные предчувствия Грундвига. И вдруг в уме Билля составился необыкновенно коварный план. Молодой офицер задумал - ни много ни мало - похитить Пеггама из квартиры солиситора, употребив для этой цели Гуттора. Бандит, разумеется, отправится к адвокату один, потому что он вообще не любит действовать при свидетелях. Наверное, он пойдет к нему в сумерки, чтобы не попасться на глаза розольфским лазутчикам... Богатырь Гуттор - именно такой человек, какой нужен для подобного дела... Все это очень быстро промелькнуло в голове Билля, но все-таки, покуда он размышлял, разговор на время прекратился. Адвокат не почувствовал никаких подозрений, но тем не менее нашел, что пауза длится слишком долго, и сказал с улыбкой: - Вы мне не отвечаете... Сознайтесь, что вам хотелось испытать меня, потому что, если бы я передал вам то, что мне говорил Пеггам, полагаясь на мою адвокатскую честность, вы вправе были бы заключить, что и относительно вас могу поступить точно так же. Вы можете сознаться в этом, не опасаясь оскорбить меня: адвокат обязан все выслушивать, не обижаясь. Да, наконец, у вас есть то оправдание, что вы меня не знали. Теперь же вы можете быть уверены, что солиситор Джошуа Ватерпуфф считает священною всякую доверенную ему тайну и что ни малейшей из них он никому не выдаст ни за какие миллионы. В этом честь нашей профессии, которая в противном случае не приносила бы никакой пользы, так как наши клиенты нередко вверяют нам не только все свое состояние, но и свое доброе имя. Эти слова принесли Биллю двоякую пользу: во-первых, помогли ему выбраться из затруднения после того, как он заманил адвоката миллионами, а, во-вторых, показали ему, что он едва не сделал огромной ошибки, так как Джошуа, очевидно, не согласился бы изменить основному принципу адвокатуры даже для спасения Норрландской фамилии. Это был очень страшный принцип, но все-таки принцип. С другой стороны, Биллю нечего было сожалеть о том, что попытка сделана, так как в противном случае у солиситора не явилось бы повода признаться в знакомстве с Пеггамом. Неловкость, сделанная Биллем, ему же самому помогла придумать очень искусный и легко исполнимый план. - Да, - продолжал солиситор, сам себя подогревая громкими фразами о своей профессии, - секреты злодеев мы обязаны хранить так же свято, как и тайны честных людей. В противном случае мы, вместо того, чтобы защищать своих клиентов, только губили бы их. Билль не замедлил воспользоваться лазейкой, которую ему указал сам Джошуа. - Ну, да, - сказал он не без некоторого колебания, так как ему было противно лгать, - я действительно хотел вас немного испытать, потому что вы для нас были... Впрочем, не будем об этом говорить. Я вижу, что вы человек безусловно честный, и в доказательство своего доверия к вам мы сейчас дадим вам чек на миллион сто тысяч франков, которые вам немедленно выплатит банкирская контора братьев Веринг. Это, как вам, конечно, известно, лучший банкирский дом в Сити. Адвокат наклонил голову и улыбнулся, давая этим знать, что ему очень приятно получить гонорар вперед, после чего заботливо спрятал в бумажник драгоценный чек, подписанный и поданный ему молодым офицером. - Если нам будет удача, - продолжал Билль, думая о втором своем плане, - то сумма эта будет удвоена, мистер Джошуа. Грундвиг и Гуттор совершенно не понимали, что значит такая неуместная щедрость. Вообще слова и поступки их молодого друга удивляли их до бесконечности, и обоим розольфцам хотелось поскорее остаться с ним наедине, чтобы поговорить основательно. Им не пришлось долго ждать. Капитан "Олафа" встал и знаком пригласил их следовать за собою. - Извините, мистер Джошуа, если мы оставим вас одного минут на пять, - сказал он адвокату. - Мы пойдем и выберем матроса в помощь к вам, как вы просили. Обещайте нам, что вы не будете открывать окон в каюте, желая узнать, где вы находитесь. - Даю вам слово. Три друга вышли из каюты и стали шепотом совещаться. В нескольких словах молодой человек сообщил розольфцам свой смелый план, исполнение которого намеревался поручить Гуттору. Два человека, говорил он, могут навести адвоката на подозрение, и, кроме того, они будут друг друга стеснять. Тут нужен был человек сильный и ловкий. Весь план основывался на предполагаемом посещении адвоката Пеггамом. Гуттор должен был похитить нотариуса и доставить его на борт "Олафа". Как это сделать - невозможно было указать заранее; оставалось довериться опытности и благоразумию розольфского богатыря. - Вот почему я и пообещал Джошуа удвоить его гонорар, - сказал в заключение Билль. - Плен Пеггама для нас просто неоценим, а если это нам удастся, то адвокат, хотя и бессознательно, будет причиною нашего успеха. Два друга в восторге пожали руку молодому офицеру, отдавая полную справедливость его сообразительности и ясности его ума. - Пусть только Пеггам явится к адвокату, - сказал Гуттор, - уж ему от меня не уйти. Исполнение плана отдавалось в хорошие руки. Гуттор был не только силен, но и сообразителен. Пять минут не успело пройти, как три друга уже вернулись в гостиную. - Любезный мистер Джошуа, - сказал Билль адвокату, - мы долго искали вам подходящего матроса, но не нашли. Ведь вам нужен человек не только сильный, но и толковый, а наши матросы хороши на море, на суше же неповоротливы и робки, если не выпьют водки; выпив же водки, они начинают бить стекла, что, конечно, для вас нисколько не подходит. Поэтому наш друг Гуттор решился оказать нам услугу и идти с вами. - Как вы это хорошо придумали! - вскричал адвокат. - Я только не решался высказать свою мысль, но уже давно, как только увидал богатырский рост вашего товарища, сидел и думал: "Вот бы кому следовало поручить похищение Ольдгама из тюрьмы". - Стало быть, вы довольны? - Вполне доволен. - Когда же вы думаете отправиться? - Хоть сейчас, если вы ничего не имеете против. Лодка, которая нас отвезет, должна остаться около моста Сити и ждать нашего возвращения. Может быть, мы вернемся поздно ночью... - Это ничего не значит. Распоряжение уже сделано. Наконец, с вами будет Гуттор, следовательно, со стороны матросов нечего опасаться какого-либо недосмотра... Кстати, вот что еще быть может, к вам придет Пеггам поговорить об Ольдгаме. Пожалуйста, не говорите ему ничего о нас, пусть он думает, что вы спасаете пленника исключительно по его просьбе. Если он пожелает еще прибавить вам сотенку тысяч - принимайте, не возражая... Наше общество разделено на две группы: на сухопутную, где начальником Пеггам, и на морскую; между обеими группами существует некоторое соперничество, а нам не хочется раздражать Пеггама. Мы им очень дорожим и не желаем, чтобы он знал о нашем вмешательстве. - Понимаю, - сказал адвокат, - и сделаю, как вы желаете. Со стороны Билля это был очень ловкий прием. Теперь можно было рассчитывать, что Пеггам ничего не узнает, какой бы оборот ни приняло дело. До сих пор обстоятельства складывались для трех друзей чрезвычайно благоприятно. Действительно, как только явилась надобность спасти Ольдгама, Билль вспомнил о Джошуа Ватерпуффе, который пользовался большою известностью как самый лучший адвокат лондонских темных дельцов. Молодой человек отправился к нему на квартиру, но там ему сказали, что адвокат пошел в тюрьму для совещания со своими клиентами. Тогда Билль переоделся нищим и отправился к Тауэру. Близ этой тюрьмы он встретил одного из тех оборванцев, которыми кишат лондонские площади, и вступил с ним в разговоры. Оборванец принял Билля за своего собрата и сообщил ему много интересных подробностей о Джошуа Ватерпуффе. Читателю уже известно, как молодой человек заговорил с адвокатом и как увез его к себе на корабль. До сих пор все шло, как по маслу. Три друга были почти уверены в успехе и без страха дожидались событий. Наконец-то для них мелькнул луч радости после многих тяжких дней глубокой скорби, пережитых ими за последнее время. Веяние гибели и смерти уже несколько лет носилось над старинным родом Норрландских герцогов, отрывая ветку за веткой с могучего дерева... Оставшись один в каюте после ухода Гуттора, бедный Грундвиг опустил голову на руки и задумался о неисповедимых судьбах Божьих. Он помнил тысячелетний дуб Биорнов во всей его силе и красе, а теперь... Где ты, неустрашимый Сигурд, видевший конец одного века, весь другой век и начало третьего? Всю жизнь ты прожил как Биорн и умер как Биорн же - верхом на коне, с оружием в руках... Где ты, Олаф, кулаком убивавший медведя и во время пиров хохотавший так, что дрожали своды громадной залы старинного феодального замка? Где вы - Брюс, Хаккин, Роланд и Оттон, четыре сына Олафа, которых называли рыцарями севера?.. Все, все они умерли во цвете лет... И где теперь сыновья Оттона, Гаральд и Магнус, где прелестная герцогиня, супруга Гаральда, которая промелькнула, как небесное видение, украшенное всеми добродетелями? Где ее дочь Леонора, которую называли "снеговою девой"?.. Она погибла в волнах; она лежит на дне моря... Где юный красавец Олаф, бесстрашный моряк? Он убит вместе с отцом в Сигурдовой башне... Да, все это знал старый верный Грундвиг, все это он видел, все это он пережил и все это он помнит... Возвратятся ли когда-нибудь счастливые дни? Как знать! Фредерик и Эдмунд - в руках своих злейших врагов. Юный Эрик одиноко бродит по пустынным залам прадедовского замка. Муж Элен Биорн изгнан из отечества, и она блуждает с ним вместе, не зная, куда преклонить голову... Через кого же расцветет вновь старое дерево? Мало было надежды в сердце старого розольфца. Он горько плакал, соображая, что даже если теперь все кончится благополучно, то Эдмунд и Фредерик все-таки не успокоятся и не усядутся на месте. Они дали клятву отыскать Магнуса Биорна и непременно погонятся за безумною мечтой. - Горе, горе нам! - шептал старик. - Все они погибнут, все до единого! Старый дуб не зазеленеет вновь!.. XVI Приготовления к похищению Ольдгама. - Кабинет адвоката Джошуа Ватерпуффа. - Ожидание. - Смелый поступок. Между тем лодка, увозившая Гуттора и адвоката, благополучно доехала до Лондонского моста. Приказав старшему матросу стоять и дожидаться их, Гуттор и его товарищ торопливо направились в Сити. Все прохожие оглядывались на богатырский рост норрландца. Случайно он встретился с проезжавшим мимо верхом на лошади конногвардейцем и оказался выше того на целую голову. Собралась толпа и начала хлопать в ладоши. Адвокату это не понравилось. - Идите скорее, - сказал он своему спутнику. - Нам не следует обращать на себя так много внимания. К счастью, адвокат жил очень недалеко от Тауэра, где ему приходилось бывать по делам почти каждый день, поэтому он и Грундвиг скоро избавились от назойливого любопытства публики. Джошуа провел Гуттора в небольшую комнату рядом с кабинетом, в которую посторонняя публика не допускалась. - Вот где вы будете сидеть, - сказал адвокат, - покуда я буду подготовлять побег вашего протеже. Вооружитесь терпением, потому что раньше ночи нам ничего нельзя будет предпринять: ваш рост слишком уж бросается в глаза. Если вы услышите звонок - не тревожьтесь. Посетителей впускает мой секретарь, он знает, куда их провести. Затем - до свиданья пока. - Скажите всем, кто будет меня спрашивать, что я сегодня очень занят и никого не принимаю, - говорил Джошуа и в голосе его слышался оттенок нетерпения. - Как? Даже Пеггама? - переспросил секретарь. - Но ведь он сегодня должен зайти по известному вам делу. - Пеггама можете пригласить в кабинет и посидеть с ним, - отвечал Джошуа, смягчая голос. - Попросите его подождать... Кстати, любезный Перси, на нынешний день я уж попрошу вас обуздать свое обычное любопытство и не заглядывать в соседнюю комнату: там у меня гость, он очень устал с дороги и отдыхает. Не беспокойте его ни под каким предлогом. - Слушаю, сэр, - отвечал клерк. - Ваше желание будет исполнено. Затем Гуттор услыхал стук затворенных дверей и шум удаляющихся шагов. Джошуа ушел. Гуттор остался один. Радость богатыря, когда он узнал, что к адвокату придет Пеггам, была неописуема. Он был уверен, что овладеет бандитом. Правда, в квартире оставался клерк, но что значит один человек для Гуттора? Как только появится Пеггам, силач сейчас свяжет его, заткнет ему рот, завернет в ковер и отнесет в лодку, где спрячет под двойною палубой... Если же адвокат вернется раньше, чем его ожидают, и вместе с клерком попытается воспрепятствовать Гуттору, то богатырь сумеет справиться с ними обоими. Вообще Гуттор не признавал никаких препятствий. Похищение Пеггама было спасением Фредерика Биорна и его брата. Горе тем, кто осмелится мешать в этом Гуттору! Спасение Ольдгама являлось теперь делом второстепенным. Узнать, где находится Безымянный остров, было далеко не так важно, как овладеть атаманом всего товарищества "Грабителей": Но когда прошел первый момент возбуждения, Гуттор взглянул на все это дело гораздо трезвее. Он сам понял, что столь спешно выработанный им план в сущности никуда не годится и что богатыря ожидает самая плачевная неудача. Улица Оксфорд-Стрит, где находилась квартира Джошуа, была очень людным местом, одним из самых людных во всем Сити. Достаточно было адвокату или его клерку крикнуть из окна, чтобы сейчас же к ним на помощь сбежалась толпа, которая во всяком случае оказалась бы сильнее Гуттора, несмотря на всю его богатырскую силу. Таким образом, норрландцу приходилось отказаться от своего смелого замысла. Поручение товарищей оказывалось неисполнимым: похищение Пеггама не могло состояться в присутствии Джошуа и его секретаря. Что же теперь делать? Не попробовать ли подкупить адвоката? Об этом нечего было думать после откровенного разговора давеча утром, когда Джошуа так обстоятельно изложил свой взгляд на сущность адвокатской практики. Очевидно, Джошуа считает Пеггама одним из своих клиентов и ни за какие миллионы не согласится предать его в руки врагов. У адвоката оказалась совесть - положим, своя собственная, адвокатская, но все-таки совесть... С другой стороны - может быть, это была одна рисовка с целью увеличить себе цену? Может быть, адвокат не устоит, если ему набавить еще один миллион? Да, но если вдруг устоит? Ведь все дело будет испорчено, когда Гуттор выскажется перед ним откровенно, а в ответ получит решительный отказ... Несчастный Гуттор испытывал настоящее мучение. Он уже рассчитывал, что вот-вот сейчас освободит обоих Биорнов - и вдруг все его надежды разлетелись прахом. На беду ему и посоветоваться было не с кем: ни Билля, ни Грундвига не было с ним. Неужели ему придется слушать голос Пеггама, знать, что бандит тут, за стенкой, - и ничего, решительно ничего не предпринять? Нет, это немыслимо, это свыше его сил. Он не вытерпит, он сделает что-нибудь. Время шло быстро, а несчастный Гуттор все еще ничего не мог придумать. Машинально встал он со стула, на котором сидел, и подошел к дверям кабинета. Ему безотчетно хотелось взглянуть, что за человек секретарь мистера Ватерпуффа, чтобы потом решить, стоит ли вступать с ним в разговор. После минутного колебания он отворил дверь, за которою оказалась опущенная толстая портьера; обе половины портьеры соединялись неплотно, так что между ними была щель. Сквозь эту щель Гуттор увидел, что клерк поспешно прячет какой-то лист бумаги, на котором он что-то писал. Услыхав шум, произведенный Гуттором, клерк подумал, что вернулся его патрон, но потом, не слыша больше ничего, так как богатырь остановился и притих, он снова принялся за свою работу. Это был мужчина лет сорока, с первого взгляда - тип канцелярского чиновника, вроде Ольдгама, только одною ступенью повыше, что и немудрено, так как Ольдгам был клерком провинциальным, а этот столичным. Но при более внимательном разглядывании лицо его поражало выражением крайнего зверства во всех чертах. Что-то холодно-хищное и злобное светилось в его кошачьих глазах с зеленым отливом, а рот с огромными выдающимися челюстями кривился в отвратительную улыбку... Но странно, в спокойном состоянии лицо клерка ничего не выражало, кроме беспечности и простоты, так что Джошуа, знавший мистера Перси только под этою маской, часто говаривал про него: - О, что касается Перси, то ему, бедненькому, пороха не выдумать. XVII Жизнеописание Перси. - Предложение Пеггама. - Важное разоблачение. - Способы, на которые рассчитывал Перси. - Похищение Пеггама. Но в этом почтенный солиситор глубоко заблуждался. Перси был вовсе не такой простак, каким он его считал. Джошуа даже и не догадывался, что его клерк был правою рукою Пеггама, который и нашел ему это место, желая иметь своего человека при адвокате, которому поручались все служебные дела "Грабителей". Пеггам очень любил Перси и не имел от него никаких тайн. Вообще замечено, что самые закоренелые злодеи не могут обходиться без того, чтобы не иметь хоть кого-нибудь своим поверенным. Они чувствуют настоятельную потребность делиться с кем-нибудь своими злодеяниями, быть может, для того, чтобы хотя некоторую долю нравственной ответственности сложить на другого. Перси исполнял в Лондоне должность начальника тайной полиции "Грабителей". Его обязанностью было следить за действиями полиции законной и немедленно доносить Пеггаму обо всех мерах, какие принимались против преступного товарищества. После всякого нового преступления высшая администрация рассылала строгие циркуляры, начинались обыски и выслеживания и в конце концов кто-нибудь из "Грабителей" непременно бы попался, если бы Перси в качестве клерка Джошуа, имевший доступ во все канцелярии, вовремя не узнавал обо всех секретных распоряжениях и не давал о них знать кому следует. Таким образом Перси оказывался главною причиною той безнаказанности, которою пользовалась злодейская шайка. Равным образом, когда кто-нибудь из "Грабителей" попадался в незначительном проступке, как, например, в буйстве, драке или пьянстве и его сажали в тюрьму, то тот же самый Перси хлопотал об его скорейшем освобождении, боясь, чтобы от слишком продолжительного пребывания в тюрьме узник не почувствовал прилива откровенности и не проболтался как-нибудь товарищам по заключению. Отношения между Пеггамом и Перси были какие-то странные. Пеггам любил Перси настолько, насколько был способен кого-нибудь любить, и смотрел на него, как на сына. Перси, наоборот, не питал к нотариусу ни малейшей привязанности и смотрел на него исключительно как на человека, через которого он получает свою выгоду. Правда, Перси десять лет служил товариществу верой и правдой, не жалея ни времени, ни сил, но в то же время он постоянно думал о той минуте, когда ему выплатят хороший куш и когда он распростится со всею шайкой. Пеггам обещался заплатить клерку по истечении десяти лет сто тысяч фунтов стерлингов за труды. Эти десять лет прошли, и Перси потребовал от Пеггама условленную сумму. Но старый хитрец понимал, что как только эта сумма будет выплачена, Перси сейчас же бросит службу. Между тем чичестерскому нотариусу не хотелось лишиться друга и сотрудника, которого никем уже нельзя было заменить. Поэтому начальник "Грабителей" на все просьбы клерка отмалчивался или увиливал, рассчитывая протянуть время и заключить с Перси новый контракт по крайней мере еще лет на пять. Но Перси стоял на своем и не шел ни на какие сделки. - Вы сами эту сумму мне обещали, - говорил он, - и не можете утверждать, что она слишком велика. За десять лет своей службы я доставил вам более пятидесяти дел, которые принесли вам неисчислимые выгоды. Уже одно последнее дело, именно операция с адмиралом Коллингвудом, доставило вам половину того, что я с вас требую. Можно даже сказать, что за последнее дело вы два раза получили гонорар, так как я же опять-таки вас предупредил о том, что Надод собирается бежать с вашими деньгами в Америку. - Я не о цифре говорю, - сказал Пеггам, - мне только жаль с тобою расстаться. Ты мне раздираешь сердце, Перси... Ведь я всегда любил тебя, как сына... - Уговор лучше денег, - холодно возразил клерк. - Вы дали обязательство и должны его исполнить... Что же касается до того, что я будто бы раздираю вам сердце, то это, позвольте вам сказать, одни глупости. Как я могу раздирать то, чего у вас нет? Когда вас после смерти выпотрошат, то в груди у вас, вместо сердца, окажется мешок с деньгами... Но довольно об этих пустяках. Десять лет прошло. Я свою обязанность исполнил, исполняй же и ты свое, старик. Выкладывай деньги. Грубый тон Перси нисколько не оскорбил Пеггама, который взглянул на это как на детский каприз. Клерк, очевидно, вымещал на нотариусе свое подчиненное положение у Джошуа и частые выговоры, которые не скупился ему делать почтенный солиситор. Перси ни за что не стал бы служить у Джошуа, если бы не та громадная выгода, которую извлекали из этой службы "Грабители". - Ну, послушай, мой милый, - отвечал Пеггам, - подожди еще пять лет. Это уж будет последний срок, и тогда я выплачу тебе двойную сумму. - Нет, нет, старик, нельзя! Уж ты и не проси лучше. Мне хочется, наконец, пожить как следует, попользоваться жизнью. Года мои уходят, я не могу дольше ждать. Все, что я могу для тебя сделать... - А именно? - спросил старик, глаза которого блеснули радостью, и лицо озарилось довольной улыбкой. - Это подождать двадцать четыре часа. Улыбка негодяя заменилась выражением глубокой печали. Перси был единственным человеком, которого Пеггам любил, думая, что и тот ему платит взаимностью. Каково же было ему теперь убедиться, что этой взаимности нет и никогда не было. - Ты все шутишь. - Нисколько не шучу. Я уже веду переговоры о покупке одного большого барского имения в графстве Варвик. Предварительное условие уже подписано, и не позднее четырех часов завтрашнего дня я должен иметь в своих руках сто тысяч фунтов стерлингов, в противном случае... Клерк не договорил, но сделал угрожающий жест. - Договаривай, - сказал нотариус. - Ты решился меня убить, не так ли? - Нет, я до тебя пальцем не дотронусь, потому что вовсе не желаю за это попасть в руки палача. Но знай, что если завтра я не получу от тебя денег, то вынужден буду прибегнуть к различным способам для того, чтобы добыть их в другом месте. - Могу знать, какой это способ? - Не способ, а способы. Их целых два. Какие они - я тебе не скажу. Это не твое дело. С этими словами Перси и Пеггам расстались. Разговор происходил накануне того дня, когда Гуттор отправился к адвокату на квартиру. Пеггам должен был прийти опять для решительного свидания с Перси. До его прихода оставалось полчаса. Внимательно рассмотрев клерка через щелку портьеры, Гуттор пришел к заключению, что этого человека легко будет купить деньгами, и машинально поднес руку к боковому карману, где у него лежала книжка чеков на банковский дом братьев Беринг. Собственно говоря, это не были чеки в том смысле, как мы их теперь понимаем. До теперешних чеков, подписываемых обладателем чековой книжки, тогда еще не додумались. Старинные чеки были просто векселя или квитанции на предъявителя, каждый стоимостью в известную, заранее обозначенную в нем сумму. Гуттор решился войти в кабинет и заговорить с клерком, но вдруг по всему дому прозвучал громкий и резкий звонок. - Вдруг это Пеггам! - подумал с ужасом богатырь, не успевший исполнить свое намерение. - Здравствуй, Перси, - сказал вошедший голосом, дребезжащим, как надтреснутый звонок. - Здравствуй, Пеггам, - отозвался клерк. - Ты пришел раньше, чем обещал. Гуттор почувствовал дрожь... Увы! Это действительно был Пеггам. Теперь нечего было и думать о том, чтобы похитить его. - Боже, просвети меня! Боже, наставь меня, укажи, что мне делать! - прошептал богатырь, сердце которого так и колотилось в груди. - Имею ли право убивать человека, неповинного в злодействах, совершенных Пеггамом? Имею ли я право сделать это, чтобы овладеть злодеем? Войти в комнату, схватить Пеггама и ударом кулака уложить клерка было бы для Гуттора самым легким делом. В эту решительную минуту он ясно представил себе Фредерика и Эдмунда Биорнов закованными в цепи - и рванулся было в кабинет. Но вдруг богатырь услыхал странные слова, поразившие его слух и взволновавшие душу. Он остановился и прислушался. Пеггам нетерпеливым тоном возражал клерку на какие-то сказанные тем слова: - Ах, ты все о своем!.. Мне, право, некогда сегодня толковать об этом... И что ты беспокоишься? В конце концов мы всегда с тобой сговоримся... Участь клерка была решена: Гуттор убедился, что он сообщник Пеггама, и уже хотел окончательно войти в кабинет, как вдруг до ушей его долетел ответ Перси. - Напрасно ты, Пеггам, издеваешься надо мной, - говорил клерк. - Смотри, не пришлось бы тебе раскаяться. Взгляни на эти часы. В четыре часа пять минут, если ты не заплатишь мне ста тысяч фунтов, будет уже поздно. - Есть мне когда заниматься этим, как же! Как будто у меня только и дела, что ты да счеты с тобой!.. Ты, стало быть, не знаешь, что полиция арестовала моего клерка Ольдгама, без которого я совершенно не могу обойтись в Чичестере? - Ну что ж такое? Джошуа устроит его побег. Не ты ли сам писал сегодня об этом солиситору? Но это меня нисколько не касается. Я хочу покончить с тобой, а чтобы ты не говорил, что я поступаю предательски, потрудись узнать, какими способами я надеюсь добыть нужную мне сумму. Первый способ состоит в следующем: совет ольдерменов и лордмер обещали пятьдесят тысяч фунтов тому, кто выдаст властям начальника "Грабителей", хотя бы доносчик и сам был соучастником преступного товарищества. Суперинтендант полиции обещал двадцать пять тысяч, а разные лондонские корпорации еще тридцать тысяч в общей сложности. Таким образом я могу получить даже больше того, что мне нужно, на целых пять тысяч. Пеггам бросился в кресло, откинулся на спинку его и громко захохотал. - Ох, уморил! Так ты собрался на меня доносить?.. Нет, я в жизни своей не слыхал ничего смешнее... Ох, батюшки!.. Он разом прекратил хохот, сухо и нервно встал, нахмурил брови и взглянул на Перси тем грозным взглядом, который так властно действовал на всех "Грабителей". - Дурак! Жалкий дурак! - произнес он голосом, дрожавшим от гнева. - Ты забываешь, что я держу в своих руках честь нескольких десятков знатных фамилий Англии, и что, как только ты рот раскроешь, на тебя наденут смирительную рубашку и посадят в Бедлам, где ты сгниешь. Ну, мой милый, какой же твой второй способ? - продолжал Пеггам, меняя грозный тон на иронический. - Интересно узнать. Если он так же остроумен, как и первый, то это делает честь твоему уму, твоей изобретательности. Легко себе представить, с каким жгучим интересом слушал Гуттор эту беседу двух негодяев. Перси позеленел. Лицо его приняло такое свирепое выражение, что всякий, кроме Пеггама, мог бы прийти в ужас... - Ты молчишь, дружочек? - продолжал иронизировать чичестерский нотариус. - Ну, так, стало быть, я и разговор покончу. Вот мое последнее слово: ты будешь служить мне еще пять лет и получишь обещанную тебе плату, после чего можешь уходить на все четыре стороны. И знай, что ничто в мире не заставит меня переменить это решение. - Берегись, Пеггам! - вскричал шипящим голосом Перси. - Берегись, не доводи меня до крайности! Выслушай меня в свою очередь: между твоими врагами есть такие, которым стоит только шепнуть словечко... Например, я могу сказать лорду Винчестеру: "Хотите отомстить убийцам вашего отца, зарезанного в постели?.." Или леди Лонгсдэль: "Хотите отомстить за смерть вашего мужа, отца ваших детей, погибшего в ужасных муках?.. Дайте мне сто тысяч фунтов - и я вам выдам убийцу". - Это все? - спросил Пеггам, иронически посмеиваясь. - Нет, негодяй, не все, потому что есть люди, которые с удовольствием заплатят и еще дороже! Перси, сильно жестикулируя, встал между дверью и своим собеседником. - Что же это? Ты где встал? - спросил атаман "Грабителей". - Уж не думаешь ли ты загородить мне выход? - Неужели ты думаешь, старый злодей, - продолжал, не слушая его, Перси, - неужели ты думаешь, что если я явлюсь к Эрику Биорну и скажу ему: "Хотите отомстить за смерть вашей сестры Леоноры и ее детей, утопленных в море? Хотите освободить своих братьев из плена? Дайте мне двести тысяч соверенов, и я выдам вам виновника этих злодейств..." Перси не договорил. - Принимаю! - раздался вдруг за портьерой громкий зычный голос. Портьера раздвинулась, и в дверях появился Гуттор, сверкая взглядом и внушая невольный трепет своею могучей фигурой. Из груди Пеггама вырвался хриплый крик ярости. Негодяй хотел бежать, но богатырь схватил его за горло и, обращаясь к Перси, который сам стоял ни жив ни мертв, сказал ему: - Я вам даю двести тысяч фунтов стерлингов, сколько вы просили... Этот человек мой? - Ваш, - пролепетал почти бессознательно Перси. - Негодяй! - взревел Пеггам. - Ты мне дорого за это заплатишь! Больше ему не дали произнести ни слова. Гуттор заткнул ему рот, завернул его в ковер и побежал вон из комнаты. В дверях он обернулся и торопливо сказал клерку, растерянно стоявшему посреди кабинета: - Нужно торопиться... Через полчаса я вернусь и заплачу вам условленную сумму. Смеркалось. Время дня было самое благоприятное для похищения. Гуттор в несколько прыжков добежал до лодки, открыл люк, снял с пленника ковер и сунул Пеггама под палубу. Заперев затем люк на ключ, богатырь спокойно вернулся в квартиру Джошуа, который еще не возвращался. XVIII Освобождение Ольдгама. - Обмен пленных. - Ну, смотри же, Фредерик Биорн! - Блэкфрайярское подземелье. - Казнь предателя. - Чудесное избавление. - Карта острова. Богатырь застал Перси погруженным в задумчивость. Несчастный клерк, получив плату за свою измену, не обнаружил ни малейшего восторга. Страх заглушал в нем ту радость, которую он почувствовал бы при других обстоятельствах. Во время кратковременной отлучки Гуттора он успел сообразить, что Пеггам в тот же вечер освободит своих пленников в обмен на собственную свободу и вместе с тем жестоко отомстит своему предателю. Он не был даже уверен в том, что ему придется провести ночь у себя в постели. Пеггам, конечно, знает, что контора братьев Беринг уже заперта и, разумеется, примет меры, чтобы Перси не получил на другой день оттуда двести тысяч соверенов по чеку, выданному Гуттором, и не уехал из Англии. - За себя вы отомстили, - сказал он богатырю, - но меня погубили. - Это как? - удивился Гуттор. - Ведь вы, разумеется, хлопотали ради того, чтобы освободить герцога Норрландского и его брата? - Ну, конечно. - Разве вы не знаете, что вам удастся достигнуть своей цели лишь ценою освобождения Пеггама? - Отлично знаю. - Стало быть, я прав, называя себя погибшим человеком. Как только злодей будет освобожден, он первым делом примется за меня, и уже, конечно, мне от него не спрятаться. - В таком случае бегите... Уезжайте сейчас же из Лондона, только не во Францию через Дувр, а в Голландию через Шотландию. В Нидерландах любой банкир разменяет вам наш чек. - Благодарю вас, вы подали мне отличную мысль. У меня просто голова закружилась... Если мне удастся спастись, то этим я вам буду обязан... Хорошо. Я уеду сейчас же, как только вернется мой патрон. Между тем стемнело совершенно, и Джошуа не заставил себя ждать. Адвокату не стоило ни малейшего труда подкупить тюремщика. Пять тысяч фунтов стерлингов сделали свое дело. Мистер Торнбулль объявил, что он закроет глаза и ни во что не будет вмешиваться. Друзьям Ольдгама оставалось только придумать средство украсть его из тюрьмы. Джошуа был необыкновенно изобретателен. Он сейчас же купил большую плетеную корзину, в которую наложил всевозможных съестных припасов и лакомств. Гуттор должен был с этой корзиной отправиться в Тауэр и сказать, что он принес узнику обед. Тюремщик должен был беспрепятственно впустить его, а на обратном пути богатырь должен был унести в этой корзине похищенного Ольдгама. Все устроилось как по писаному. Гуттор, явившись в камеру Ольдгама, вынул из корзины принесенные яства. Только что узник собрался было их отведать, богатырь деликатно обхватил его поперек, сунул в корзину и пошел с нею вон из тюрьмы. Благополучно пройдя в воротах мимо самого смотрителя, разговаривавшего там с несколькими чиновниками, он крупными шагами направился к своей лодке, которая затем быстро доплыла до брига "Олаф". Нечего и говорить о том, с каким восторгом встретили своего друга Грундвиг и Билль. В исходе одиннадцатого часа ночи через Саутварк вдоль набережной Темзы двигался отряд в полсотни человек. Дойдя до сходни N 38б он остановился, и в темноте прозвучал громкий голос, гулко прокатившийся над водой: - Эй!.. Бриг "Олаф"! Эй!.. - Кто идет? - отозвались с корабля. - Биорн и Норрланд! - отвечал прежний голос тем самым тоном, каким, бывало, сподвижники Роллона и Сигурда в пылу сражения бросали в воздух этот военный клич. От брига отделилась лодка. В темноте послышался равномерный плеск весел. - Причаливай! - раздался несколько дрогнувший голос Билля. Спустя несколько секунд Грундвиг, Гуттор и молодой капитан покрывали поцелуями и слезами руки Фредерика и Эдмунда. - Обнимите нас, верные, храбрые друзья! - вскричал ли братья Биорны - и в течение нескольких долгих минут пятеро мужчин нежно обнимались и целовались. В нескольких шагах, на берегу, стоял человек и скрестив руки на груди, молча наблюдал эту трогательную сцену. Это был Пеггам, получивший свободу одновременно с Биорнами и их сподвижниками. Когда лодка снова отъехала от берега, возвращаясь к кораблю, с берега вслед ей раздался голос: - Ну, смотри же, Фредерик Биорн! Теперь между нами война не на живот, а на смерть! Герцог презрительно промолчал, но Гуттор вспыхнул, вскочил на ноги и крикнул с лодки своим могучим голосом: - Принимаем твой вызов, Пеггам! Да, это верно, между нами война не на живот, а на смерть! Мы до тех пор не успокоимся, покуда не разрушим до основания твоего притона, а тебя самого не отдадим на съедение хищным птицам! Два дня спустя после этих событий в подземелье одного дома в Блэкфрайярсе происходила ужасная сцена. В этом доме останавливался Пеггам, когда приезжал в Лондон. В этот день бандит пригласил к себе четыреста или пятьсот человек "Грабителей" для суда и казни над изменником. Перед тем во все концы Англии были разосланы шпионы для поимки Перси. Несчастного клерка отыскали в Глазго в одной гостинице ночью, во время сна, схватили его и привезли в Лондон. Тщетно он пытался спасти свою жизнь, унижаясь перед своим бывшим другом: нотариуса не могли смягчить никакие мольбы. Прежняя любовь Пеггама к Перси превратилась в неумолимую ненависть. Над изменником был произнесен грозный приговор и тут же исполнен. Несчастному вырвали язык посредством раскаленных добела щипцов, потом зарыли его живого в землю по самые плечи и оставили в таком виде в вонючем сыром подземелье, имевшем сообщение с клоаками Сити. Несмотря на полученное жестокое увечье, несчастный с упорством цеплялся за свою жалкую жизнь. Он думал о тех миллионах, которых добивался всю жизнь и которые он перед отъездом спрятал в безопасное место у одного лондонского банкира. Он получил много золота, получил возможность роскошно жить - и вдруг в эту самую минуту ему грозит смерть!.. Нет, он не хочет умирать и не умрет. Для чего же и воля дана человеку, как не на то, чтобы преодолевать все препятствия? Разве сама судьба не на стороне Перси? Ведь тот разбойник, которому было поручено вырвать у него язык, ограничился лишь тем, что оторвал щипцами один лишь кончик, так что кровотечение было не слишком сильно, и рана уже успела засохнуть и затянуться... Нет, он не умрет! Разве можно умереть, имея в кармане пять миллионов франков? Он не только не умрет, он даже отомстит... О, как сладко будет для него мщение, когда он выберется из этого подвала! Несчастный Перси пришел в такое возбуждение, что даже перестал чувствовать боль. Падая в яму, в которую его бросили, он инстинктивно прижал руки к груди и только теперь понял, какую услугу оказал ему инстинкт. Если бы он держал руки вдоль тела, они были бы у него не свободны после того, как разбойники яму засыпали землею и утрамбовали, следовательно, в этом случае он совершенно не мог бы выбраться. Действуя руками, он (хотя движения его были крайне стеснены) все-таки понемногу разрыхлял землю около себя... О, если ему удастся высвободить руки, он будет спасен! Только бы ему это удалось! Поддерживаемый такою надеждой, он, насколько мог, продолжал шевелить локтями, чувствуя при этом, что земля вокруг него несколько разрыхляется и поддается... Так прошло около часа, может быть и больше. Вдруг Перси услыхал вдали смутный негромкий гул, как будто где-то что-то катилось. Это его обеспокоило. Гул приближался и становился слышнее... Несчастный прислушался и догадался, в чем дело. От страха у него волосы стали дыбом, на лбу выступил холодный пот... Близко-близко послышались тонкий писк и топот маленьких ног, как будто мчался отряд лиллипутской кавалерии. То были крысы подземных клоак Сити, наводнявшие погреб, в котором находился Перси. Они собрались и начали бегать вокруг головы несчастного, не смея подойти близко к такому необыкновенному, странному для них предмету. Но мало-помалу крысы подбегали все ближе и ближе; те, что посмелее, даже стали обнюхивать голову Перси; несчастный временами чувствовал, как к его щекам прикасается их мягкая шкурка. Вместе с тем от стаи грызунов распространялся отвратительный специфический запах. Ужас, отвращение, страх быть съеденным заживо удесятерили силы несчастного. Он сделал плечами и руками отчаянное нечеловеческое усилие... Он отдавал из себя все, что мог дать; если это не приведет ни к чему - он погиб. В темноте сверкали тысячи маленьких точек - крысиных глаз, слышалось щелканье острых зубов... Перси натуживался, напрягал все свои силы. Глаза его вышли из орбит, виски стучали от страшного прилива крови... О, ужас! Одна из крыс схватила его зубами за ухо... Но в это самое время насыпанная земля подалась и с шумом посыпалась, освободив грудь и руки несчастного Перси. Испуганные крысы разбежались и очистили от своего присутствия подвал. Перси вытянул вперед руки, стараясь нащупать какой-нибудь камень, при помощи которого можно бы было скорее докончить начатую работу. О, радость! Под руку ему попалась небольшая лопата, брошенная одним из тех, которые наполняли яму землей. Дело пошло тогда быстро. Держа лопату вертикально перед собою, Перси усердно разрывал землю, которая подавалась легко, так как была только что насыпана. Вскоре он был уже на ногах и вооружившись лопатой, медленно всходил по каменной лестнице, которая вела из подземелья в нижний этаж. Лицо Перси было искажено злобой и ненавистью. Если бы бандит ночевал дома, месть клерка настигла бы его тут же немедленно. Однако Пеггама не было не только в доме, но даже и в Лондоне: начальник "Грабителей" отлучился куда-то по важному делу. Обежав босиком весь дом, Перси убедился, что там нет ни души. Тогда он рискнул зажечь лампу и, несмотря на страшную боль в ране, принялся подробно осматривать обстановку дома. Во всех комнатах заметен был страшнейший беспорядок. Видно было, что обитатели поспешно собрали и уложили все вещи и куда-то исчезли. В доме оставалась только мебель. - Он уехал куда-то и, должно быть, надолго, - решил Перси. - Как знать, вернется ли он сюда? Он направился к стене гостиной, где однажды, в отсутствие Пеггама, сам устроил потайную нишу. Открыв нишу, он достал оттуда сверток пергамента, на котором была сделана надпись: "Морская карта Безымянного острова". - Вот орудие моей власти, - сказал он с кровожадной улыбкой. Ни разу, даже в пору самой тесной дружбы между ними, Пеггам не согласился показать своему помощнику этот важный документ, без которого нельзя было отыскать в тумане Ледовитого моря таинственное убежище, основанное чичестерским нотариусом для "Грабителей". Однажды Перси, приехав к Пеггаму по делам в Чичестер, сидел с ним в его кабинете и беседовал. Вдруг нотариус вышел на несколько минут в соседнюю комнату, оставив клерка одного. Перси воспользовался этим и похитил портфель, в котором находилась одна из карт, начерченных для руководства капитанам принадлежавших товариществу кораблей. Пеггам, если бы узнал, ни за что бы не простил ему этого воровства, поэтому Перси спрятал карту в такое место, где ее никто не мог найти. Для чего Перси сделал это? Неужели у него тогда явилось предчувствие, что карта Безымянного острова впоследствии пригодится ему? Пеггам дорожил таинственностью своего острова даже более, чем своими миллионами. Судя по всему, что Перси от него слышал по этому поводу, Безымянный остров представлял одно из удивительнейших чудес мира. Ни один мореплаватель ни разу еще не подходил к нему и не мог подойти: сама природа, путем удивительного феномена, позаботилась скрыть остров от нескромных глаз. Пеггам говаривал в минуты откровенности: - Мне бы следовало назвать этот остров не Безымянным, а Невидимым. Однажды Перси выразил удивление, каким это образом может существовать невидимый остров среди открытого моря. Старик отвечал ему: - А разве звезды не бывают невидимы днем? Я знаю, что ты мне скажешь: звезд днем не видно потому, что их свет тонет в более ярком и сильном свете солнца, но ничего подобного не может случиться с частицею земли среди океана. Но ведь я и не говорю, что это именно так; я делаю только сравнение, я указываю на то, что в природе некоторые тела могут быть невидимы по причине того или иного феномена. Перси возразил: - Все это прекрасно, но ваше сравнение не выдерживает критики: то - небо и звезды, а то - море и остров... Это вещи разные. Старик разгорячился. - Глупый ты юноша, больше ничего. Я вовсе не сравниваю свой остров со звездою, небо с морем и отнюдь не утверждаю, что остров невидим по тем же причинам, по каким бывают невидимы звезды. Нет, разумеется, тут причины другие, но результат одинаковый. Тысячи кораблей проходят мимо моего острова и ни один еще не заметил его. Все, напротив, с ужасом бегут подальше от тех вод, и только разве безумец или самоубийца, идущий на добровольную смерть, рискнет пуститься в опасные водовороты, которые там клокочут... В этот день Перси искренно подумал, что старик выживает из ума. Но впоследствии, поговорив с капитанами, которые давали ему таинственно уклончивые ответы, он убедился, что невидимый остров действительно существует и представляет среди туманов Севера какое-то волшебное убежище, охраняемое гениями бурь, описанными в сочинениях поэтов, воспевших эдд и валькирий. Тогда-то Перси и похитил у Пеггама карту острова, замыслив воспользоваться ею при первом удобном случае. До сих пор это смутное намерение оставалось одним намерением и дальше не шло, но теперь у клерка явилась жажда мести, и эта карта могла оказать ему содействие. Он задумал, во-первых, разрушить притон бандитов, а во-вторых, отомстить Пеггаму за свое увечье таким же точно истязанием, и точно так же бросить его в Блэкфрайярское подземелье на съедение крысам. Но для успеха задуманного предприятия нужно было заручиться содействием кого-нибудь из тех, кто уже бывал на Безымянном острове хотя бы один только раз. Тогда можно было явиться к герцогу Норрландскому и сказать ему: - Соединим наши силы и нашу ненависть для мести общему врагу. Я доставлю вам возможность проникнуть в убежище подлеца Пеггама, чего бы вы никогда не достигли без моей помощи... Нужный человек имелся у Перси под рукою в лице мистера Боба, который служил прежде в товариществе "Грабителей" капитаном корабля, но был лишен этого звания за беспросыпное пьянство, получив в вознаграждение трактир "Висельник"... Только вот вопрос - согласится ли он? Это было сомнительно, но не безнадежно. Перси стоял в первом этаже дома и обдумывал все эти вопросы. Вдруг стукнула входная дверь, выходившая на улицу. То возвращался Пеггам. Осторожный старик, собиравшийся уехать из Англии на шести кораблях с шестьюстами бандитами, вдруг почувствовал какую-то странную тревогу и поспешно вернулся домой узнать, умер ли Перси. Узнав походку нотариуса, Перси дико засмеялся, он находился в состоянии бешеного лихорадочного бреда. - Ад или небо посылает его сюда? - подумал он. - Во всяком случае это очень кстати. Он с удовольствием посмотрел на свои огромные мускулистые руки с костлявыми пальцами, похожими на крючья... Затем, не погасив даже лампы, стоявшей на камине, бывший клерк адвоката Джошуа спрятался в маленькой уборной, оставив дверь туда отворенной настежь. XIX Удивление Пеггама. - Кто тут? Выходи! - Ужас нотариуса. - Появление Перси. - Борьба на жизнь и смерть. Пеггам, еще входя по лестнице, увидел в доме свет и чрезвычайно удивился. "Неужели я забыл погасить лампу? - подумал он. - Нет, я помню, что погасил ее перед тем как уйти... Впрочем, я, быть может, и ошибаюсь, потому что дверь заперта на ключ. Я сам ее запер и, очевидно, ее никто после меня не отпирал. Наконец, в доме все тихо, ни малейшего шороха не слыхать... Как странно на меня действует эта тишина, а между тем что же в ней удивительного, если в доме никого нет и быть не может? Неужели я начинаю бояться? Но чего же?.. Ах, какое ребячество!" Он стоял на лестнице и не входил. Что побудило его сойти с корабля и вернуться в свой уединенный дом? Быть может, этому жестокому человеку хотелось полюбоваться на череп своего врага, обглоданный крысами? Быть может, ему хотелось послушать его предсмертные стоны? В таком случае для чего же он в нерешимости остановился и не поднимается по лестнице? Неужели у него явилось предчувствие чего-нибудь дурного? Он все стоял и, не двигаясь, прислушивался к тишине, которая казалась ему томительною. Однако нельзя же было так оставаться. Нужно было идти или туда, или сюда. Самому Пеггаму показался, наконец, смешным этот беспричинный страх, и он крикнул громким, но слегка дрогнувшим голосом: - Эй!.. Кто там есть? Ответа, разумеется, не было. Нотариус решительными шагами взошел по лестнице. Войдя в гостиную он в изумлении остановился, увидав открытую нишу, которую Перси позабыл закрыть. "Кто-то здесь был! - подумал он. - Об этой нише я до сих пор и понятия не имел. Очевидно, сюда приходил кто-нибудь из моих домашних, потому что посторонний человек не стал бы тут прятать ничего". Он возвысил голос, стараясь сделать его твердым, несмотря на свое внутреннее волнение, и сказал: - Пусть тот, кто спрятался в доме, немедленно покажется мне на глаза. Только с этим условием я прощу ему дерзкую выходку. Прятаться от меня все равно бесполезно. Я обыщу весь дом, и тогда спрятавшийся пусть уж пеняет на себя самого, я поступлю с ним, как с вором, забравшимся ночью в чужое жилище. Несмотря на эту угрозу, в доме по-прежнему все было тихо. Пеггам почувствовал настоящий ужас, тем более, что и сам не мог объяснить себе его причину. Его нервы, обыкновенно такие крепкие, совершенно отказались теперь повиноваться его воле. Он тщетно боролся с охватившим его страхом и не мог его побороть. Обыкновенно он был так бесстрашен, а теперь боялся... Чего же? Зажженной лампы? В другое время он даже внимания не обратил бы на такие пустяки. Уже один тот факт, что дверь осталась запертою, успокоил бы его на этот счет совершенно. Он преспокойно решил бы, что сам забыл погасить лампу и не стал бы терять времени на бесполезные рассуждения с самим собою и с голыми стенами. Но у бандита было чутье. Он инстинктивно чуял беду, хотя разум отказывался объяснять, в чем она заключается. Ему чудилось что-то особенное в этой глубокой тишине; ему казалось, что она как бы предостерегает его: Берегись! Он близко. Кто же этот он? Он - это олицетворение всевозможных опасностей... Однако, не мог же Пеггам целый век стоять перед открытой нишей, ничего не предпринимая. Если в доме кто-нибудь есть, надобно отыскать его и узнать, что он там делает. Пеггам направился к уборной. Эта комната была так мала, что обыскать ее было всего легче. Если бы кто-нибудь видел, какими робкими шагами крался нотариус Пеггам, то ни за что не поверил бы, что этот человек наводит трепет на Англию и на всю приморскую Европу. Он просунул голову в дверь и, не входя, заглянул в комнату. Но этого было достаточно. Волосы у него на голове встали дыбом, глаза остановились... Страшный крик вырвался из его груди. Перед ним стоял Перси с искривленным ртом, с растрепанными волосами, с горящими глазами. Перед ним стоял так жестоко изувеченный им человек... Пеггам инстинктивно попятился. Перси пошел на него, вытянув вперед свои сильные костлявые руки. Каждый раз, как нотариус делал шаг назад, Перси делал шаг вперед, не торопясь и будучи уверен в своем мщении. Таким образом они дошли до дверей. Атаман "Грабителей" рассчитывал убежать, но для этого ему пришлось бы повернуться спиной к своему врагу. Перси, разумеется, этим воспользуется... Поэтому Пеггам миновал дверь, по-прежнему пятясь задом. Перси следовал за ним, временами открывая рот, чем как бы приглашая нотариуса полюбоваться на дело рук своих. При этом он щелкал зубами, как голодный зверь, увидавший добычу. На этот раз Пеггам имел полное основание бояться: перед ним был не человек, а какое-то неразумное существо, позабывшее обо всем, кроме своей ненависти и жажды мести. Если бы атаман "Грабителей" совершенно поддался чувству страха и пустился бежать, он непременно бы погиб. Но он сообразил, что его противник ослабел от потери крови и что он, Пеггам, наверное, с ним сладит. В этом он, впрочем, ошибался, не зная, что кровотечение у Перси было не так сильно и что лихорадочное возбуждение придавало клерку еще больше физической силы. Призвав на помощь всю свою энергию, Пеггам остановился. Он прислонился к стене, решившись принять борьбу. Дорого дал бы он в эту минуту за то, чтобы иметь хоть какое-нибудь оружие... Но, к сожалению, он никогда не носил с собой даже ножа, так как привык руководить другими и не действовал сам. Видя, что его противник принимает бой, Перси радостно сверкнул глазами и с хриплым криком бросился на Пеггама, чтобы схватить его, но тот ловко увернулся, и Перси едва не упал, потеряв равновесие. С ловкостью и проворством, которых трудно было ожидать в его возрасте, Пеггам схватил своего противника за волосы и повалил его на землю. В один миг бросился он на сраженного клерка, наступив ему коленом на грудь, и вскричал: - Что, приятель? Видишь ты теперь, что Пеггам еще достаточно силен, чтобы постоять за себя? Странное дело: лицо Перси не выражало ни малейшего испуга. Глаза его по-прежнему сверкали ненавистью. Он лежал спокойно и нисколько не сопротивлялся Пеггаму. Нотариус ошибочно понял эту неподвижность врага и самоуверенно продолжал: - Ну, я вижу теперь, что ты человек рассудительный и понимаешь бесполезность дальнейшей борьбы. Хорошо. Со своей стороны я тоже докажу тебе, что я вовсе не так зол, как ты, вероятно, думаешь. Старый бандит был так напуган, что у него явилась несвойственная ему склонность к милосердию. Кроме того, у него мелькнула в голове одна новая мысль, побуждавшая его идти с Перси на мировую. - Ты видишь, - продолжал он, - что мне ничего не стоит тебя задушить, как собаку... До этого времени Пеггам держал Перси за обе руки. Теперь он выпустил его руки, чтобы схватить противника за горло... Сейчас же ему пришлось раскаяться в этом, но было уже поздно. Длинные цепкие руки Перси схватили нотариуса за волосы... Пеггам только и успел сделать то же самое со своим противником. Держа друг друга за волосы, сражающиеся перевели дух. Впрочем, можно было с уверенностью сказать, что победа достанется сильнейшему - то есть Перси. Пеггам это понял, и легкий трепет потряс все его тело. Он даже не мог надеяться на чью-нибудь помощь. На корабле не знали, куда он ушел, и кроме того он сам же строго запретил своим подчиненным отлучаться. - А! - сказал он своему противнику, - ты со мной поступил предательски. Ты воспользовался моим великодушием. Мне бы следовало остерегаться тебя... Ну, хорошо. Допустим, что ты пока сравнял наши шансы, но знай, что через десять минут сюда явятся мои люди (в этом хитрый старик безбожно лгал), и тогда тебе будет плохо. Выслушай же меня. Я сознаю свою вину перед тобой: я слишком погорячился, но ведь и ты поступил со мной гнусно, выдав меня норрландцам. Однако я согласился забыть прошедшее с условием, что и ты оставишь меня в покое и удалишься куда-нибудь жить на полученный тобою капитал. Сделай мне знак головою, что ты согласен, и я сейчас же выпущу тебя, даю тебе в этом слово, и позволю тебе уйти отсюда на все четыре стороны. Речь старика не произвела желаемого действия. Перси не шевельнулся, продолжая держать врага под своим злобно горящим взглядом. - Ты не отвечаешь? - продолжал нотариус, которым все сильнее и сильнее овладевал ужас. - Что же тебе еще надобно? Мы взаимно виноваты друг перед другом. Я предлагаю примирение на самом справедливом основании... А, понимаю, чего ты еще требуешь! Ты хочешь, чтобы я выплатил тебе обещанные сто тысяч... Но ведь я никогда и не отказывался платить, я только желал удержать тебя на службе еще пять лет... Ах, Перси, если бы ты знал, как я любил тебя! Тон старого крокодила был плаксивый... Перси по-прежнему не шевелился. Тогда Пеггам окончательно потерялся. В глазах у него помутилось, он почувствовал, что погибает. Холодная неумолимая решимость, которую он читал в глазах своего врага, наполняла его сердце ужасом. Пеггам замолчал, не находя больше слов. Тогда он почувствовал, что Перси, крепко державший его за волосы, начинает мало-помалу притягивать к себе его голову. Чтобы упереться в землю, Пеггам должен был выпустить волосы Перси. Но даже и новая точка опоры не дала нотариусу никакого преимущества. Перси медленно, но неуклонно тащил его голову к своему лицу. Вид клерка был ужасен, отвратителен. Его искаженное обезображенное лицо беззвучно смеялось кровожадным, диким смехом, кривившим его распухший окровавленный рот без языка. Зубы, острые и крепкие, как у волка, сверкали белизной и казались Пеггаму зубами акулы или тигра. Из груди Перси вырывались какие-то шипящие звуки, похожие на змеиный свист. Все это отнимало у Пеггама последние силы... Негодяй погибал. Еще несколько минут - и он получит жестокое возмездие за все совершенные им бесчисленные злодейства... Его руки беспомощно опустились. Он отчаянно вскрикнул в смертельной тоске. Зубы Перси с неистовою жадностью вонзились в трепещущее тело врага. А вдали, на берегу Темзы, какой-то запоздалый прохожий пел веселую балладу Вайнленда. Это составляло невообразимо резкий контраст с тем, что происходило в доме чичестерского нотариуса. XX План атамана "Грабителей". - Разрушение Розольфского замка. - Исчезновение Пеггама. - Кровь в таинственном доме. - Два цыгана. - Танец друга Фрица. Всю ночь адмирал Коллингвуд, пожираемый нетерпением, ходил по палубе готового к отплытию корабля. С ним был Красноглазый, который тоже никак не мог понять, отчего это Пеггам так долго не приходит. Когда адмирал узнал, что его едва не похитили, он понял, что герцогу Норрландскому известно его преступление и что герцог никогда его не простит. Вследствие этого он охотно согласился помочь "Грабителям", чтобы раз и навсегда отделаться от опасного врага. На лучших кораблях, принадлежавших преступному товариществу, собрали самых смелых и надежных бандитов и решили плыть как можно скорее в Розольфсе, чтобы прибыть туда раньше герцога Норрландского. Замок охраняла тогда лишь ничтожная горсть воинов с молодым Эриком во главе. Взяв замок, бандиты рассчитывали устроить засаду и таким образом поймать герцога и его брата Эдмунда. Имея в виду покончить со своими вечными опасениями, адмирал-преступник отбросил всякую щепетильность и окончательно вступил в товарищество "Грабителей", приняв непосредственное участие в пиратской экспедиции. С этой целью он выхлопотал себе продолжительный отпуск, сказав, будто едет путешествовать. Взошло солнце, настало утро, а между тем о Пеггаме не было ни слуху ни духу. Надод и адмирал начали серьезно беспокоиться. - Должно быть, старая лисица попалась в капкан, - сказал Красноглазый. - По крайней мере я только этим и могу объяснить его отсутствие: ведь он же знает, что нужно спешить. - Надобно пойти искать его, - отвечал Коллингвуд. - Я не могу долее оставаться в такой томительной неизвестности. У норрландцев слуги превосходные, чего доброго они узнают о нашем намерении и выйдут в море, чтобы поспеть в Розольфсе раньше нас. Надод отправил отряд в двадцать человек на поиски Пеггама, а потом сам с Коллингвудом пошел в Блэкфрайярс. Сойдя с корабля, который назывался "Север", они вышли на берег пониже Ламбета и, будучи слишком озабочены, даже и не заметили толпы матросов и праздно шатающихся, собравшейся около двух человек, заставляющих танцевать огромного белого медведя. Не заметили они и того, как один из вожаков медведя отделился от своего товарища и пустился за ними по следам, сделав товарищу знак. Дойдя до дома Пеггама, они с удивлением увидали, что дверь отперта. - По-моему, это нехороший признак, - сказал Надод. - Войдем сперва и посмотрим, - отвечал Коллингвуд, входя в дом. В доме была полнейшая тишина. Надод и Коллингвуд окликнули еще раз, окликнули другой. Ответа не получили. В нижнем этаже не заметно было никаких особенных признаков, за исключением следов поспешного отъезда. - Посмотрим наверху, - сказал адмирал. Войдя в первую же комнату, они невольно вскрикнули: на камине стояла непотушенная лампа и горела среди белого дня. - Это серьезный признак, - заметил Надод. - Должно быть, Пеггам после вчерашней казни опомнился и вернулся сюда. - Вообще он очень неосторожен, ваш Пеггам, - сказал Коллингвуд. - Ну разве можно оставлять врага позади себя, не удостоверившись в его смерти? - Вот поэтому-то он, вероятно, и возвратился сюда, - продолжал Надод. - Разумеется, это он зажег лампу и потом забыл ее погасить. - Но этим все-таки не объясняется его отсутствие в данную минуту. - Это верно, и я даже... Он вздрогнул и не договорил. - Посмотрите! - вскричал он. - Посмотрите вот сюда... около окна... В указанном направлении виднелось на паркете кровавое пятно.