более того. Познакомилась с ним в аэропорту, когда встречали бригаду писателей и поэтов из нашей столицы. Они прилетали спецрейсом, а меня и Ларису определили для встречи от комитета комсомола. Приехали на аэродром, а они еще из Москвы не вылетели, ждут кого-то. Пошли в буфет кофе пить. А он уже там. Тоже прибыл на встречу - от имени начальства. Угощает нас жевательной резинкой, доказывая при этом, что жевательные движения сублимируют в человеке умственные способности. Веселый, я тебе не могу передать. "У меня, - говорит, - рыба в котле готова, а рыба не может понять, кого она ждет. Как я ей объясню?" И сам весь такой - многослойный. Начнешь снимать с него шкуру, а под ней другая, никому не дано докопаться до последнего слоя. Я сразу почувствовала, что, несмотря на свою веселость, он держит в себе какую-то горькую тайну. Он тут же пригласил меня на утреннюю рыбалку - вставать надо в четыре утра, а я, дура, тут же согласилась. А ведь он старик, ему за сорок, жена, дети, малый джентльменский набор. Но я уже закружилась. Как глянула на него, тут же загадала: поцелуемся мы нынче или не поцелуемся? Никогда не думала, что в сорокалетнего втюрюсь. Сидели в буфете до самого вечера. Наконец прилетели наши родные писатели, я одному из них цветы сунула. Если спросишь, какие они, отвечу честно: пока не разглядела. Люди как люди. Едем на базу отдыха. А Григорий в наш автобус поднимается, его Григорием зовут, понимаешь? Я, говорит, обещал некоторым из присутствующих рыбалку. Но получается некоторая перестановка: сначала будет уха. Натка, это же было три недели назад, сто лет прошло. Уха оказалась великолепной. Произносили тосты за гостей и хозяев. Я кухарила у костра, и он меня хвалил. А у меня сердце замирало: сбудется ли то, что утром нагадала? Нарочно оставила компанию, пошла на берег Дона. Долго стояла над водой - не сбылось. По Дону теплоход плывет, сам огнями залит и речку искрами засыпал, в каютах светло, уютно. Годы идут, уплывает мое счастье вниз по реченьке. Я даже не услышала, как он подошел. А я вся такая, сама не знаю какая - из одного слоя. - Ты что дрожишь? - спрашивает. - От страха, - отвечаю. И стали мы целоваться, со мной никогда такого не было. Потом я вырвалась, убежала. Когда уезжали, спряталась от него в другую машину. Еле ноги унесла. А после думаю: дура. От чего я спасалась? Разве от этого спасаться надо? Чаще всего мы спасаемся как раз от того, к чему надо стремиться. У Григория отдельная двухкомнатная квартира на седьмом этаже, много книг, ковров, телевизор, автомобиль - словом, большой джентльменский набор. Я пришла к нему через неделю, ни о чем не спрашивала. Он сам рассказал. Конечно, он женат, вернее - был женат, но полтора месяца назад его жена оставила эту шикарную квартиру и улетела в Ленинград, здесь ей пыльно, грязно и вообще химчистка далеко. Сына с собой забрала. Теперь мой Григорий не женатый и не холостой, сам не знает. Если она подаст на развод, даст согласие, а первый подавать не станет, так он говорит. Кто же я теперь? Тут уж все ясно: заурядная любовница. Не подумай, будто я прячусь и страдаю. Я просто счастлива. И Григорий меня любит, я это чувствую как женщина. Он просто не отходит от меня. Теперь он ждет письма от Веры (это его жена) - что она решит? Видишь, как меня закружило и понесло против течения. Желаю тебе успеха и полного счастья (не как у меня - тайного). Обнимаю тебя, твоя Зоя. 28 июня" "Дорогая Наташа. Все пошло кувырком. Никогда не думала, что мое счастье окажется таким незадачливым. Все время приходится скрываться, таиться, по телефону говорить - и то шифром. Я ведь начинающая дрянь, во мне еще совесть бродит. Григорию легче. У него работа. Он крупный технолог, все время изобретает прогрессивные процессы. Задумал создать совершенно новый реактор, но сам еще не знает какой. А я зареванная живу. Все! Решила бросить. Не могу я так. Вчера только пришла к нему, соседка из 6-й квартиры тут как тут: "Григорий Сергеевич, у вас нет соли в долг? Ах, у вас гости, извините, пожалуйста". А сама так и зыркает. Я оставила ему купленную колбасу и побежала куда глаза глядят... Наташа, не сердись, я тебя совсем забыла. Две недели письмо валялось в шкатулке недописанным, теперь продолжаю, хотя особых перемен у меня нет и не предвидится. Первую неделю я мужественно держалась. Григорий человек чуткий, он меня разыскивал. Однако же не настолько упорно, чтобы я на него рассердилась. В это время мне Петр подвернулся, даже в кино с ним сходила, но никак на него не реагировала, так как полностью к нему равнодушна. Иду мимо базара, а навстречу Григорий: - Хорошо, что я тебя встретил. Шагом марш за мной. - Куда? - Пойдем, сама увидишь. Пришли на переговорный пункт. Разговор был уже заказан. И он говорит своей благоверной: "Когда ты приедешь? Как никогда? Какая грязь? Никакой грязи, у нас три недели дождей не было". Григорий нарочно оставил дверь кабины открытой. Но я вышла на улицу. "Когда приедешь?" - "Никогда!" - я не могла этого слышать. А они проговорили на эту тему 34 минуты по автоматическому счетчику. Если люди так долго договариваются о расставании, значит, это гиблое дело. Я встала со скамейки и пошла через дорогу. Он догнал меня у молочного магазина: - Хочешь, я первый на развод подам? Я молчу. - Я ей позвоню и скажу про тебя. Я молчу. А ноги сами идут к его подъезду. Едва вошли, я сразу к нему на грудь: - Не могу без тебя. Вот какая гордая я теперь стала. Но и вечер тот был самый счастливый в жизни. Утром просыпаюсь, Григорий уже что-то пишет за столом - опять про свои процессы? - Знаешь, - говорит, - я по телефону ей не смогу сказать. Пороха не хватит. Вот я написал письмо и адрес моей рукой. Тут все сказано, как есть. Возьми опусти в ящик. И протягивает мне конверт: Ленинград, улица Пестеля, 22. Я скорей его в сумочку, а дома, в общежитии своем, заложила в самую толстую книгу "Политическая экономия", а книгу - в чемодан на замок. Чтобы от греха подальше. Никогда не опущу. Эх, Наташка, желаю тебе счастья, но не такого, как у меня. Обнимаю тебя, твоя Зоя. 24 июля. P.S. Напиши мне что-нибудь скорей, посоветуй. Трудно мне". 11 Теперь мне оставалось полеживать на диване. Диск крутился беспрерывно. Герои сами являлись ко мне на пятый этаж. Каждый раз "новые вариации" начинались с новой главы. Единственное неудобство подобного метода изучения жизни состояло в том, что я никогда не знал, чей монолог прозвучит следующим? Но разве в реальной жизни было по-другому? Герои сами хватали меня за руку, сами решали, кто из них будет говорить первым. В конце концов дело обстояло таким образом. Я обрел диск, но не получил свободы от героев. Так пусть же недостаток моей сорокапятки обернется достоинством, надо лишь набраться терпения и ждать решения самого диска, ведь я еще не выяснил до конца, насколько он разумен. И снова нажимаю кнопки пуска: "Вот пресс, он перед вами. И он моя любовь. Как? Разве я еще не представился: Петр Боярчиков, старший мастер пресса, которым вы интересуетесь. Понял вас, поправка совершенно справедливая, учту на будущее, вы интересуетесь не прессом, а людьми, которые на нем работают. Так ведь и пресс у нас уникальный, второго такого в мире нет, японская фирма "Айчай" изготовила его для нас по особому заказу. Я вам назову основные технические параметры: усилие 15 тысяч тонн, размер выдвижного стола 9 на 9... Что вы сказали? Поэзия цифр вас не волнует? Понял, весь внимание. Вам про личную жизнь? Я вам скажу, к нам многие ходят, но все интересуются исключительно прессом, такой он уникальный. А вот про личную жизнь еще никто не спрашивал, я лично к этому не приучен, прямо не знаю, что вам рассказать. Слушаю внимательно ваши вопросы. Какой день самый счастливый в моей жизни? Тот самый, когда я на этот пресс пришел. Видите, снова я на прессе замыкаюсь. А личного в моей жизни еще ничего не совершилось, хожу холостым. Была, правда, девушка, но так, ничего серьезного, даже не поцеловались ни разу, так что дальше намерений дело не дошло. Живу в общежитии, далеко не разбежишься. Сам-то я пензенский, 55-го года рождения. Кончил Куйбышевский политехнический по специальности "обработка металлов давлением", словно рассчитывал: я диплом получу, а тем временем в Японии пресс построят. Сто шестая ось? Мы как раз на этой оси стоим. От оси до оси шесть метров, вот пресс и занимает пролет от 103 оси до 111, это примерно 50 метров. А что на сто шестой оси? Нет, ничего такого не замечал, там все в полном порядке. Правда, кое-что было, но это абсолютная мелочь, уверяю вас. После сильных дождей, когда были протечки, с третьей колонны на сто шестой оси вдруг вода пролилась, много воды, но ее быстро собрали насосом. Мы еще удивились, отчего это вдруг пролилось единовременно так много воды, будто шквал какой, проверили всю сто шестую ось, но ничего не обнаружили, кроме непонятного дупла на третьей колонне, откуда все это и пролилось. Так что это все. И никаких последствий. Давайте я лучше про пресс вам расскажу. Как по-вашему, какая у него высота? Вот и ошиблись, не 20, а ровно 25 метров, десять современных этажей. Вы знаете, что обечайки мы не делаем, мы получаем в виде поковок и ведем механообработку, сдираем стружку. Из обечаек варится корпус реактора. А где взять донышко реактора, да еще такое, чтобы оно радиоактивное излучение выдерживало? Наш пресс и будет давить эти донышки как блюдечки. Каждое такое блюдечко на 200 тонн, кривизна идеальная. Уникальность пресса в том, что он напряжение держит. Такой пресс сначала надо смонтировать. На эту процедуру отводится год. Монтаж ведут наши, Ростовское монтажное управление Э 7, сорок шесть человек. Старший у них Михаил Федорович Грибцов, ас монтажного дела, подлинный новатор. Наблюдают шеф-монтажники, четыре японца. Знаете, какие страсти тут разгорелись. Я как раз к началу подоспел. Проект сборки пресса был, разумеется, разработан соответствующим институтом, но монтажники его забраковали. Главный вопрос упирался в поднятие тяжестей. Смонтировали нижние опоры. Надо ставить нижнюю траверсу, которая собирается в стороне в полном виде. А траверса весит 740 тонн, с такими весами еще никто в мире дела не имел. Как же ее на место доставить, если кроме всего прочего кран берет всего 600 тонн? Проект отвечал: соединяем два крана специальным креплением и принимаем на него траверсу. Два крана по 600 тонн, итого 1200 тонн, никакого риска. А синхронность двух кранов? А соединительное крепление? Это же полтора месяца работы как минимум. Но японские шефы тоже были за этот проект. А Грибцов сказал: - Будем поднимать одним краном. Тут секрет такой: всякий кран имеет в паспорте гарантию - 25 процентов нагрузки. Выходит, 600 проектных тонн, да 150 гарантийных, итого 750 тонн. А у нас 740. Тютелька в тютельку. До этого был мировой рекорд, где-то в Германии поднимали одним краном 600 тонн. И теперь такой скачок. Вторая сложность: центр тяжести. При подъеме одним краном мы обязаны знать центр тяжести, а то мы поднимем, а траверсу перекосит. Обратились к японцам. Те дали эпицентр тяжести диаметром сто миллиметров. У них как раз старший Судзуки-сан, башковитый мужик. Надо сказать, что Грибцова поддержал главный инженер управления. Объявили они о своем решении японским шефам. И как раз такое время выбрали, в пятницу, когда японцы на уик-энд собрались, экскурсия на теплоходе у них была. Судзуки-сан спрашивает через переводчика: - Когда вы собираетесь производить этот подъем? - Сегодня вечером, - Грибцов отвечает. Судзуки-сан походил вокруг траверсы, осмотрел крепления и говорит: - У вас еще много подготовки. Мы вполне успеем вернуться к понедельнику и посмотреть, как вы начнете поднимать траверсу. И уплыли на свою экскурсию. Некоторые даже утверждают, что та экскурсия была специально организована генеральной дирекцией; лично я думаю, что имело место случайное совпадение. Вечером начали подъем. В корпусе народа почти не было, лишние глаза в таком деле ни к чему. Михаил Федорович потом рассказывал, что труднее всего дался первый волосок. Скомандовал он, кран тянет, мотор гудит, блоки вращаются, а траверса - ни с места, словно примерзла. Уже потом сообразили - там 32 троса, а высота натяжения около 25 метров. Это же восемьсот метров чистого троса. Кран его тянет, а трос-то новый, необработанный, он растягивается. А мы от волнения этой вытяжки не учли. И тут я вижу: между нижней поверхностью и сборочным стендом с правого угла волосок просветился. Оторвалось! Ну и пошла. Высоко не поднимали, это же нижняя траверса. Через 4 часа она уже стояла на месте. По монтажной традиции распили две бутылки вина. В понедельник утром японцы пришли на работу, сильно удивились. А главный инженер управления за превышение власти заработал выговор, до сих пор не сняли. Нижнюю траверсу поднимали в мае, верхнюю в сентябре, вот как время уплотнили. Скоро начнем наладку. С этими траверсами я вам так скажу: внешнего эффекта почти никакого, поднимаем железяку и ставим на штыри. Подъем идет со скоростью пять миллиметров в секунду, это же почти не видно. Но внутренняя экспрессия колоссальной силы, все в тебе как натянутый трос. Теперь уже японские шефы наши полные сторонники, они тоже скорей хотят, скучают без своего дома. А когда верхнюю траверсу установили, устроили небольшой праздник на верхней площадке. Послали к шефам. - Судзуки-сан, вас срочно требуют на верхнюю площадку. Тот срочно полез по леерам. - Что такое? - спрашивает по-японски и по-русски. Монтажники в ответ: - Судзуки-сан, просим принять в честь успешного подъема. И подносят ему стопку - сто грамм. За нижнюю траверсу монтажники заработали выговор, за верхнюю получили премию. Я вам скажу - это моральная победа. Вы правы, о прессе я могу рассказывать бесконечно. Простите, ко мне посетитель, вот эта девушка с косой, она уже пять минут перед вагончиком стоит, я в окошко вижу. Она сама из лабораторного корпуса, спецификации нам носит. Зоя? Ты ко мне? Пройди, пожалуйста. Присаживайся. Мы с товарищем прервемся. О, у нас разговор долгий, говорим о житье-бытье. Принесла спецификации? Увы, мы от вас уже ничего не ждем. Пожалуйста, вот расписка. Что у вас еще? Прекрасно. У меня тоже все. До новых спецификаций. Алло, Зоя, Зоя, одну минутку, у меня билет на завтра есть. Зоя, билет на завтра... Ушла. Вас тоже эта девушка интересует? К сожалению, имею о ней весьма скупые сведения. Я не отрицаю, красивая, но ведь красота - это лишь оболочка, общаемся с ней исключительно на служебных основаниях. Мы тоже свою гордость имеем. Уверяю вас, ничего интересного для вашей литературы вы тут не найдете, давайте лучше поговорим о прессе". 12 - Стойте, гражданин. Ваше разрешение на вход. Вы папаша или гость? Что-то вашего лица не припомню. Если папаша, обязаны предъявить документ. А гостя я сама на заметку беру. У нас имеется книга для почетных гостей. Не думайте, я на возраст не смотрю, нынче такие седые бодрячки пошли, двадцатилетнему сто очков вперед дадут. Ага, значит, вы к Зое Гончаровой с третьего этажа. А ее, между прочим, нет в наличии, второй день не является. Если так и дальше будет, я подам ее на совет подъезда. Вот я и говорю, одни от себя бегают, другие к себе тащат. А я тут с утра до вечера за ними бдить приставлена. Сквозь меня многие хотели бы проникнуть, весь подъезд до девятого этажа добром набит. А мне директива спущена, видите, на стене указано: в 22. 00 конец свободе. Ну если свой и обходительный, я тоже на лишний часик могу его уважить, а дольше не мечтай, да и то смотря к кому пришел. Я их всех знаю, как в отделе кадров. Сама тут третий год, с основания данного подъезда, если желаете, зовите меня Лидия Тихоновна, мы с вами сейчас чайку сообразим. Я здесь не за деньги сижу. Оклад восемьдесят рублей, немного, зато регулярно. Две благодарности от старшего коменданта имею, одна особая - за бдительность. Предотвратила пьяный дебош. А как же, надо знать свои кадры. Как только она начинает юбкой крутить, мгновенно ее учитываю. Даю полную справку: ваша Зоя спокойная, непьющая, некурящая, к себе никого не приглашает, ей за это четыре плюса. Но на каком основании она исчезает? Я, говорит, у подруги. Мы это проверим и запишем. Обязана возвращаться на свою койку до 24.00. Но это еще не первый грех, я за пределами подъезда ответственности не несу. А высший грех: пьяный дебош, когда он с выпивкой к ней проникает, с такими мы отчаянно боремся вплоть до совета подъезда. Для первого раза записываем на доску позора, рисунок соответствующий с изложением: Катя, Катя, как же ты живешь? Снова ты устроила дебош. Это у нас Элла сочиняет, ее стихи особенно действуют. А дальше - прочь из нашего социалистического общежития, мы за звание боремся, у нас достойные кандидатки стоят на учете, а тебе туда и дорога. Я вам так скажу, это есть чисто педагогическая профилактика. Я всю жизнь на ниве просвещения тружусь. Двадцать лет в детском садике, теперь сюда перебросили, у меня опыт всеми уважаемый, меня даже лекцию читать приглашали, мы кандидаты на первое место в городе, тогда меня месячным окладом наградили. А кто в терпимость попадет, так это же отрицательный показатель для отчетности. Не подумайте про меня плохого, мы еще ни одной из нашего подъезда не изгнали. И не потому, что мы такие добренькие. Так они же исправляются. Кому охота на улицу идти? Они выбирают другой путь. В этом году и у меня уже шестая. Что шестая? Да на букву "б" - брак. Замуж их выдаю. Вот как они исправились. Без меня ни одна свадьба не обходится: и поднесут и накормят. А как расписались, они уже полноправные кандидаты на отдельную площадь, я даю им справку, что они законные. Ну первое время он у нее поживет, я допускаю - законному это можно. А со всеми прочими продолжаю бороться, через меня еще никто не преступал. В ноль часов дверь на крюк. Закрыто в обе стороны. Если своя возвращается, я ее пущу. А после двух лучше не являйся, все равно не открою, я в это время уже сама засыпаю. Что же ты, душечка, до утра гулять? Нет и нет. Почему я их не допускаю? Так ей же завтра с утра на завод, и она пойдет туда не выспавшись. У нас же производство тонкое, атомное, при таком производстве сон надо иметь здоровый, не отвлекаться в сторону любовной бессонницы, чтобы трудиться с высшим вниманием. А она у станка носом клюет. Я этого не допущу, как полная патриотка "Атоммаша". Недаром у нас на крыше лозунг смонтирован. Я его периодически от пыли обметаю. В шесть часов утра пожалуйста - снимаю крюк. И начинает дверь до ночи хлопать. У меня ухо наметанное. По хлопку узнаю, кто идет. Друг он мне или враг? Пока он от двери до моего столика шагает, я обязана его вычислить по всем параметрам. С какой целью пожаловал? Степень агрессивности и подпития. Ведь имели место инциденты - на прорыв шли. Да у меня не очень прорвешься. Однажды выхожу, а он по балконам лезет, уже до шестого этажа добрался, верхолаз несчастный, вон как его любовь гонит. На шестом этаже осел в лоджии. Пускай их по стенкам лазают, лишь бы не через мой подъезд. Наш-то дом башня, это хорошо, а то бывают лежачие небоскребы, в каждом пять подъездов, два мужских, три женских. Так они через чердак лаз проложили, и он с крыши прямо к ней сигает. У меня тоже казус был, в прошлом году еще. Слава богу, не дошло до гласности, а то бы лишилась премии. Что за казус? Так ведь они все рационализаторы, спасенья нет. Жила на третьем этаже Любка, так она повадилась им веревочную лестницу выбрасывать - в телевизоре подглядела. А лестницу они сообща раздобыли, из цирка списанную. И вот лезут по этой лестнице, Любка их всех через себя пропускает: к Вере, Ларисе, Гале, Александре. Сначала он по веревочной лестнице к Любке шмыг, а дальше как ни в чем не бывало своим ходом по этажам. Мне и невдомек. Только однажды смотрю: спускается. А мимо меня вовнутрь не проходил вроде. "Ты как сюда попал?" А он еще смеется: "На вертолете". Я пошла на дознание, обход вокруг дома совершила. И что же вижу? К Любкиной лоджии уже народная тропинка протоптана. Ну думаю, я против тебя свою рацию применю, подрежу твои цирковые веревочки. Переломаешь ноги раз-другой, не станет охоты. Но Любка недолго их через себя пропускала, один сварщик под задержался. Так и осел на третьем этаже, сейчас у них первенец растет, настоящий бутуз. А веревочную лестницу они, говорят, в другой город передали в порядке обмена опытом. Я вам так скажу: они меня уважают за справедливость. И не забывают. Вот хоть сегодня Анастасия прибегала: "Лидия Тихоновна, посидите с моим маленьким". Я им не отказываю. Но все-таки трудновато становится. Я женщина в возрасте, а тут такие нервные перегрузки. Каждую минуту начеку. У меня мечта: вернусь к своим деткам, организую прогулочную группу. Все-таки, пока они не выросли, они лучше. А что касается Зои, так вы ее теперь не дождетесь. Скажу по секрету: она сейчас на проспекте Строителей на 7-м этаже. Ищет там то, чего не теряла. 13 Дорогие сограждане! Разрешите считать наш торжественный митинг открытым. Мы собрались в этом Сводчатом зале по знаменательному поводу - достижению конечной цели, о которой веками предупреждали нас лучшие умы человечества. Наконец-то мы ее достигли, хотя футурологи не раз ошибались в своих прогнозах. Но теперь это все-таки свершилось. Итак, сегодня из недр нашей планеты добыта последняя тонна нефти, даже несколько меньше, до полной тонны не удалось дотянуть, согласно последнему исчислению, добыто 31 тысяча 243 унции. И скоро они будут доставлены сюда, к нам, чтобы все мы имели возможность самым достойным образом отметить это событие и принять в нем непосредственное участие. Сограждане! Миллиарды лет природа готовила человеку свои кладовые: нефть, уголь, газ. Но до поры до времени мы были бессильны справиться с природой. Человек становился все более могущественным и наконец рванул как следует. Много веков мы бесшабашно и решительно прожигали наше прошлое, мы шли вперед, не оставляя за собой никаких мостов. Вернее будет сказать так: мы клали новые ступени лестницы к вершине, снимая при этом те ступени, по которым уже прошли. В конце XX века человечество было уже в состоянии поставить перед собой небывалую задачу: как можно быстрей высосать из недр земли и сжечь все запасы полезных ископаемых, в первую очередь нефти и газа. Мы не только прожигали собственное прошлое, но и сами приближались к нему. Сначала мы жгли день за день, но никоим образом не смогли удовлетвориться достигнутым результатом - по сути, это было топтанием на месте. Чтобы ускорить наше движение, пришлось изобрести двигатель внутреннего сгорания. И вот уже за день мы сжигали год нашего прошлого. Но и этого оказалось мало. Прогресс был необратим. Ускорение продолжалось. Были включены на полную мощность все котлы, сопла, двигатели, форсунки, турбины, горелки. Полезные ископаемые горели всюду, где только могли гореть, даже зажигали особые факелы, прозванные в народе вечными огнями. Теперь мы знаем, огни оказались отнюдь не вечными. Технический прогресс ускорился настолько, что за одну минуту мы сжигали целый век. Иными словами, то, что природа готовила для нас в течение ста лет, мы сжигали за одну минуту. Мы стремительно приближались к достижению конечной цели, и не было на земле такой силы, которая могла бы нас остановить. Мы высасывали нефть из земли, где только можно было: в песках пустынь и за Полярным кругом, под слоем вечной мерзлоты, мы доставали ее со дна морского, качали в горах. Такова была диалектика нашего движения: мы не могли стремиться в будущее, не пожирая собственного прошлого. А так как наше прошлое было конечным, то и будущее оказалось невечным. В конце XX века был установлен рекорд пожирания прошлого: за десять секунд мы сжигали век. Когда мы спохватились, оказалось уже поздно. Движение несколько замедлилось, но ведь остановиться оно уже не могло. Да и зачем? И вот мы достигли предела, заключительной точки. Остались 31 тысяча 243 унции черного золота, и скоро они поступят в наше распоряжение. Транспорт с нефтью приближается. Предвижу ваши вопросы, особенно со стороны молодых участников нашего собрания, которые не столь хорошо знакомы с историей. Вот вопрос: а как же атомная энергия, ведь она беспредельна и запасы ее неисчерпаемы? Увы, конечными оказались запасы металла, который был необходим для обечаек и реакторов, ведь и руду, накопленную в недрах планеты, переплавляли с такой же скоростью. А сколько тысячелетий нашего прошлого ушло в стружку. Прежде чем перейти к практической части нашего высокого собрания, разрешите мне вкратце напомнить о некоторых вехах славного пути, пройденного нашими дедами и прадедами. Голоса из зала. Если можно, скорее. Регламент соблюдай. Другой голос. Посмотри на часы. Закругляйся. - Да, я знаю, сограждане. Светлого времени осталось не так уж много и мы должны успеть. Постараюсь уложиться. Еще на исходе XX века образовалось две партии: защитники будущего, футуристы, и защитники прошлого, нефтисты. Футуристы восхваляли неисчерпаемые запасы ядерной энергии. Нефтисты же действовали практическим путем - они повышали цены на нефть. За четверть века цены поднялись в четыреста сорок раз и продолжали расти. Но случилось невероятное: чем дороже становилось черное золото, тем больше его продавалось и, следовательно, сжигалось. Это был стимулятор прогресса. Человечество не желало останавливаться на своем пути к конечной цели. Нефтистами был выброшен лозунг, в самое короткое время ставший необыкновенно популярным: "Вперед, к последней тонне нефти!" Правда, с течением времени этот лозунг подвергался естественной модификации. Кончилось золотое время, когда нефть исчисляли на тонны. Перешли на барели. В 2013 году была введена новая единица - литр. А затем, как вы знаете, - унция. При переводе остающихся запасов с тонн на унции получались весьма благоприятные астрономические цифры, вполне способные усыпить общественное мнение. В запасе у человечества оставались квадрильоны унций черного золота. Голос в зале. Это мы уже слышали. Давай скорее! - Я уже кончаю, сограждане. Еще полторы минуты, и я скажу вам все, что хотел сказать. В середине XXI века нефтистам удалось открыть несколько крупных месторождений, а футурологи нашли новый метод получения золота непосредственно из морской воды. Прогресс разгорелся с новой силой. Были изобретены и пущены в дело новые сверхмощные насосы для более плодотворного высасывания недр планеты. Нефти становилось все меньше, а золота все больше. За унцию золота давали сто унций нефти, потом десять, пять... Наконец настал великий день на бирже благородных металлов: одна унция черного золота, то есть нефти, стоила одну унцию обыкновенного золота. Это был труднейший шаг к достижению конечной цели. Изменилась система денежного обращения. Появились нефтоллары. Человечество процветало, как никогда. И вот теперь в нашем распоряжении остались последние унции. Что же мы сделаем с этой реликвией? Обратим ее в движение? Но куда нам теперь двигаться, если конечная точка достигнута? Запустим очередную ракету? Но есть ли в том смысл, мы так и не нашли во вселенной братьев по разуму. Может быть, сдадим эту нефть в национальный музей, чтобы хранить ее там под стеклом? Или разольем в пробирки и отправим на исследования? Нет и нет! Мы поступим с нею точно так же, как поступали наши деды и прадеды. Мы превратим это черное золото в другой вид энергии, чтобы защитить самих себя. Внимание, сограждане, караван с черным золотом приближается, я уже вижу его с высоты своей трибуны. Они уже близко. Но что это? Почему их так мало? Когда они уходили, в Караване было двадцать верблюдов, а теперь идет всего четыре. Голоса. - Что такое? - С ними что-то случилось. - Скорей, скорей, помогите им. - Что же случилось? Почему они молчат? - Спокойно, сограждане. Сейчас мы все узнаем. Слава богу, все погонщики живы и невредимы, никто не пострадал. Вот идет старший погонщик Алан, бывший пилот первого класса, сейчас он нам все расскажет. Я слушаю тебя, Алан. - Сограждане, сообщаю вам информацию. На караван было совершено нападение. Футуристы в черных масках напали из укрытия и похитили черное золото вместе с верблюдами. Лишь передним верблюдам удалось скрыться от преследования, - таким образом, у нас осталось 4 канистры или 2140 унций черного золота. Ну что же, тем скорее мы достигнем конечной цели, сама судьба помогает нам в этом. Сколько трагедий свершилось в мире из-за этой проклятой нефти: заговоры, перевороты, войны, да что там говорить. Скоро с этим будет покончено, наша цель близка. Совет старейшин принял решение: две унции черного золота на каждого члена. Видимо, придется его пересмотреть в сторону сокращения. Разумеется, никто из нас не получит этих унций на руки. Мы будем использовать их коллективно. Разрешите на этом закончить торжественную часть, чтобы приступить к практической. Садитесь ближе в кружок у этого камня. Солнце село, скоро начнет холодать, в этом отопительном сезоне наш Сводчатый зал не получит никакого централизованного отопления, все эти райские сказочки кончились, мы можем надеяться только на свои силы. Совет призывает всех к строжайшей экономии, чтобы ни одной капли черного золота не пролилось на землю. Малейшее нарушение будет караться изгнанием из Сводчатого зала. Что? Уже холодает? В таком случае приступаем. Совет старейшин рекомендует новый прогрессивный способ превращения энергии, до сего времени почему-то ускользавший от внимания наших предков. Но теперь наш прогрессивный способ - и только он! - спасет современное человечество. Видите эту лунку, выбитую в граните? Пол-унции черного золота надо вылить в эту лунку, после чего черное золото рекомендуется зажечь от постоянного огня, хранящегося в соседнем зале. Сгорая на камне, черное золото отдает часть своего тепла последнему и таким путем камень аккумулирует тепло. Расчеты показывают, что при этом коэффициент полезного действия каждой унции увеличивается на 33 процента, наши деды и мечтать не смели о таком высоком КПД. Тут мы сделали им большой втык. Внимание, приступаем. Закройте полог, чтоб не дуло. Я выливаю черное золото из пробирки в лунку. Смотрите и запоминайте: вот они, драгоценные капли, хранящие нашу жизнь. Недаром эту жидкость прозвали черным золотом: как она играет, как переливается всеми цветами радуги. А какой аромат! Ее любят и ненавидят, но не могут жить без нее. Смотрите, я прикасаюсь запальным огнем. Раз-два - вспыхнуло. До чего красиво горит. Изумрудный переливающийся огонь, колебание языков, отблеск на стенах. Так-так, а это что такое? Кто посмел нарисовать на стене это? Ага, снова пятилетний Дим, сын Алана. И хоть бы рисовал, то бишь царапал что-то приличное, а он снова выцарапал на стене контуры этого огнедышащего дракона, этого четырехколесного чудища, не убеждайте меня, я же отчетливо вижу четыре колеса, на которых мы со скоростью шесть веков в минуту неслись к собственному прошлому. Стереть! Ах да, я забыл, высечено в скале, не сотрешь. Я сам замажу это известкой. Испортил огонь, безмозглый кретин! Я даже не успел полюбоваться отблесками - потухло! Одна пробирка, полунции горят в течение трех минут, зато тепло на камне сохраняется еще семь минут. Можете погреть руки, только не толпитесь, по очереди, сначала женщины и дети, потом остальные. Дима не пускать. Ты наказан, Дим. Неужели ты не мог выцарапать на стене что-либо приличное: птичку, рыбу, бизона, наконец? Иди в угол, Дим. Такая вот се ля ви, так говорили в древнем городе Париже. И никуда не денешься, нельзя слагать с себя обязанностей, я есть свободно избранный президент. И это мой долг. Мы должны выстоять хотя бы эту зиму. А там настанет теплый сезон. И пещер на всех не хватает. Стало труднее дышать? Вы тоже заметили? Что делать, листьев на земле почти не осталось, кислорода становится все меньше. А мы еще эти унции сжигаем, это же окислительный процесс. Ха-ха, этот чудик спрашивает меня, что такое окислительный процесс? Кто ему ответит, сограждане мои? 14 Стенограмма заседания мозгового центра от 21 сентября с.г. Присутствовало 12 человек (перечисляются фамилии). Начало заседания 17. 00, окончание 20. 12. Председатель. Очередное заседание мозгового центра считаю открытым. Пусть будут услышаны все. Положение на заводе сложное, на грани с тяжелым. Годовой план поставлен под угрозу, монтаж совершается методом золотой лихорадки, текучесть ниже всякой критики. Жилья нет, впрочем, вы знаете это не хуже меня, распространяться не буду. Срочно требуются свежие идеи, желательно нешаблонные, иначе мы пойдем ко дну медленно, но верно. Принимаются идеи всякого назначения и вида, многоцелевые, долгосрочные, в крайнем случае бредовые, однако предпочтение отдается идеям быстрого действия, для них мы создаем режим наибольшего благоприятствования. Подавайте идеи в любом виде, устном и письменном, но предпочтительно без упаковки, а то ведь наше время упаковочная промышленность достигла таких высот, создала такие образцы оберточных материалов для многослойной упаковки, что для перевозки одного спичечного коробка, упакованного таким методом, требуется пульмановский вагон. Помните, к нам на завод пришел контейнер из некой страны. Три дня распаковывали стружку и оберточные материалы, пока не извлекли на свет несколько приборов, а к ним в придачу контрабандные магнитофоны. Не уподобляйтесь таким фирмачам. Нам не нужны контрабандные идеи. Наш идеал - идея в голом виде, чтобы ее тут же можно было пощупать. Регламент: пять минут. Если у вас есть хорошие идеи, больше времени не потребуется. Я давно заметил: когда нечего сказать, говорят часами. 1-й оратор. Планирование отстает от потребностей. Как наше, так и над нами. Почему создалось напряжение с планом? Мы не сумели разместить заказы. Нас боятся. У нас новое оборудование, которое осваивают новые люди. Можно понять заказчика, который не желает выступать в качестве подопытного кролика и думает примерно так: "Пусть они поупражняются без меня, а когда они освоят свою электронную технику, я с удовольствием дам им заказ". Ведь это факт, что мы запороли одну обечайку, такие вести разносятся по беспроволочному телеграфу мгновенно. Правда, мы поставили обечайку на термообработку, она раздалась на 23 миллиметра. Россия спасена, но было бы лучше не спасать ее таким экстравагантным способом. Итак, я выдвигаю идею Э 1 - качество. Идея не новая, но тем не менее вечная. Мы должны разработать собственную структуру управления качеством. Я думаю, у нас уже имеется некоторый опыт, которым мы могли бы поделиться с другими. Идея Э 2 - теоретическим путем мы никогда не добьемся высокого качества. Мы пустили по цехам технологические обечайки - обработка шла прекрасно, все перевыполняли нормы. Но вот приступили к обработке реальных обечаек, из которых будет свариваться реактор. Скорость обработки замедлилась в два раза. Надо как можно скорее и решительнее преодолеть этот психологический барьер. Мы на верном пути. Корректировать курс нам не надо - да и некуда. Нам самим, я имею в виду руководство, не хватает смелости, как тем расточникам, когда они приступили к обработке реальных обечаек. Мы должны смелее смотреть вперед, иначе можно оказаться в положении того руководителя, которого спросили: "Удается ли вам планировать завтрашний день?" - и он ответил: "Только сегодняшний. И только на два часа вперед". О планировании над нами. Мы должны дать первый реактор в 1981 году, а деньги за него нам могут быть перечислены только во втором квартале 1982 года, я имею в виду Энскую атомную, на которой строительные работы уже развертываются. Наша же, местная атомная, на которую мы тянем бетонку, еще в зачаточном состоянии, и даже неизвестно, попадет ли она в пятилетку. Но даже при самом благоприятном стечении обстоятельств первый реактор понадобится им не раньше 1983-1984 года. Нам придется принимать реакторы на сохранность, и мы должны быть готовы к этому экономически. Идея тут долгосрочная - ставить вопрос перед министром. Разумеется, нам пропасть не дадут, но желательно, однако, чтобы прежде мы все-таки успели кое-что совершить. План на будущий год нам утверждают в размере тридцати миллионов. Председатель (перебивает). Позвольте! Как же так? Ведь мы считали двадцать три миллиона. 1-й оратор. Получилось все-таки тридцать. Ведь деньги обладают одним свойством: они резиновые. Председатель. Не может быть! К нам же приезжал товарищ В. Пьет нормально, и закусывает хорошо. И тут же свинью в ответ подкладывает - видно, у него аппетит от наших слов разыгрался. 1-й оратор. Я считаю, мы должны принять тридцать миллионов. Идея здесь такая: чем больше, тем лучше. Если мы на будущий год не создадим сами себе напряжения, то не выясним своих слабых мест. А слабые места выявляются только в том случае, когда план заваливается и надо его спасать. Что мы знаем сейчас о наших слабых местах? Рентген, флюсы, ну еще немного - краны. Скоро мы эти слабые места ликвидируем, это же монтажные неувязки. А дальше какие пойдут слабины? Вношу предложение: не отказываться от повышенного плана на будущий год. Регламент кончился. 2-й оратор. С жильем, конечно, у нас получился, мягко выражаясь, некоторый конфуз. Сейчас у нас сентябрь, а строители до августа латали прошлогодние дыры, иными словами - доделывали то, что мы от них приняли под давлением год назад. Несмотря на это, мы неплохо справились с ростом численности, я приведу данные за несколько лет. Но вот некоторый анализ за последний год, который заставляет насторожиться. Численность возросла на 2080 человек, а было принято на работу 3422 человека. Следовательно, 1340 человек уволились, из них 825 по собственному желанию. Это означает, что мы своими действиями пробудили в них такое желание. Главные причины ухода: нет жилья, не устраивает заработная плата, нет мест в детском садике для ребенка. Несмотря на то что процент текучести у нас вполне приличный, ниже, чем в целом по отрасли, наша увольнительная комиссия работает с предельной нагрузкой. Мы стараемся дойти до каждого, остановить человека, оставить у себя. Радуемся каждой удаче. В соответствии со сказанным я выдвигаю идею, надеюсь, моя обертка получилась не слишком увесистой. А идея такая: мы должны форсировать строительство техникума, детских садов, общественного центра и прочего соцкультбыта. Надо повернуть интересы строителей в нужную нам сторону. Председатель. Прекрасно. А когда мы все это построим, вы обещаете нам, что текучесть исчезнет? 2-й оратор (живо). Возникнут новые проблемы. Непременно. Тогда мы их изучим, проанализируем и доложим нашему мозговому центру. 3-й оратор. Проблема нашего роста упирается в структуру, сколь бы жесткой она ни была. Структура нашего дела, структура технологии, структура рабочих мест, структура самой структуры, наконец. "Атоммаш" посажен на острие технического прогресса. Он задуман с самым широким интеллектуальным размахом как завод XXI века. Мы готовы к усвоению любой идеи. Если завтра наука откроет невиданный способ получения энергии, "Атоммаш" все равно удержится на своей вершине, мы лишь изменим технологию. Но ведь технология обязана быть служанкой, только в этом случае возникает цивилизация. Нам важно одно условие - сохранение материала. Наша структура замешана на металле. Мы железный завод, к тому же весьма прожорливый, две трети металла превращаем в стружку. Подобная технология неизбежно находится под угрозой потенциального уничтожения. Поэтому я спрашиваю: готовы ли мы к новым принципам и методам? И как мы должны к ним готовиться? От любых возможных потрясений в будущем нас может спасти объективная структура, и только она. Поэтому я предлагаю принцип системы автоматизированного управления. Иногда можно слышать довольно распространенное среди дилетантов мнение, будто применение АСУ в наших условиях затруднено именно из-за объективности последней. Один академик даже изрек: "Невозможно автоматизировать беспорядок". Позволю себе усомниться в справедливости данного постулата. Невозможных задач не существует, все зависит от способа принимаемого решения. Хаос является конечной целью разрушения, он есть вершина беспорядка, его идеал. Но попробуйте-ка пойти в своем разрушении еще дальше. Дудки! Можно разрушить все, кроме хаоса. Сам же хаос не поддается разрушению, он неделим и вечен. Отчего так? Ибо хаос обладает железной суперструктурой. Сила хаоса в его структурности, пока не познанной, увы. Точно так же и с нашим родным беспорядком. Мы обязаны исследовать его, выявить закономерности, вектор, периодичность, связь с внешними факторами, как, скажем, сезонность, солнечная активность и т.д. В порядке творческого инженерного бреда: нам вообще бы стоило завести институт хаоса. Тогда мы откроем структуру беспорядка и подчиним ее себе. Пожалуйста, не улыбайтесь, мои коллеги по мозговому центру. Моя идея не столь далека от конкретного исполнения, как это вам кажется. Постараюсь быть более доступным. Предположим, что перед нами находится непроходимое болото. Что надо сделать, чтобы его преодолеть, задача именно такова. Можно осушить болото, но это долго, не хватает средств и ресурсов. Как же его преодолеть? Да очень просто: настлать гать. На сегодняшний день это вполне осуществимо. Я даже уверен: мы в состоянии настлать не жердевую гать, трясет уж очень, а, что называется, современную гать с асфальтированным покрытием и двухрядным движением. Наши автоматизированные системы управления и будут такой двухрядной гатью через болото действительности. Мы создадим 82 такие системы. Может возникнуть вопрос: почему так много? Я противник стратегии большого риска. Секрет в том, что мы не создаем собственной структуры, но познаем ее. Даже если завтра будет открыто пятое измерение, структура обязана уцелеть, ибо она существует объективно. Вот почему мы отказываемся от единой глобальной системы управления и вместо нее предлагаем 82 частные системы. Это стратегия частного риска, при исполнении которой повышается степень объективности. Наша гать будет складываться из 82-х дорожек. Мы обязаны мыслить структурно. Мои идеи существуют в письменном изложении в виде докладной записки, которую я раздал членам мозгового центра. Спасибо за внимание. 4-й оратор. После такого пламенного выступления говорить трудно, но все же попробую. На советах мозгового центра принят принцип: не заниматься критикой высказанных идей, что нарушило бы чистоту нашего замысла, ибо невозможно высказывать новаторские идеи с оглядкой: "А что станет говорить княгиня Марья Алексевна?" Поэтому я оставляю в стороне структурные восторги предыдущего оратора и сразу перейду к своей теме. Моя идея - человек. Более того, всего одна половина рода человеческого, именуемая прекрасной половиной, и еще того уже, я говорю о наших женах, верных спутницах и помощницах. Это наш истинный тыл. Мы сидим здесь после конца рабочего дня, а они в настоящий момент ждут нас дома. Кстати, я бы внес предложение: не созывать мозговой центр в конце трудового дня, когда мы все измочалены. Мозговой центр должен собираться в 7 часов утра, вот тогда мы действительно нафонтанируем идей. Итак, о наших женах. Они нас берегут, но бережем ли мы их? Должен сообщить присутствующим один факт, возможно неизвестный. У трех руководящих работников нашего завода в этом году жены уехали из Волгодонска; подчеркиваю, я говорю о руководящих работниках и руководящих женах. Все они имели квартиры, работу. Разумеется, тут нет и не может быть одной причины, но следует задуматься: не виноваты ли мы сами в этом уходе? Наша вина в невнимании. Потом выясняется, что любимая женщина уехала от бытовых неудобств, пыли и грязи - но что было вначале? Руководящие работники "Атоммаша" не уходят домой раньше восьми, девяти часов вечера. Это есть свидетельство нашей неорганизованности, но, с другой стороны, в этом как бы концентрируется напряжение пускового периода, который мы сейчас переживаем. Пока это печальная необходимость. А дома порой и телефона нет, позвонить некуда. И сидит она, бедняжка, в полном одиночестве, проклиная тот день и час, когда сюда приехала. Жены не чувствуют своего места в системе "Атоммаша", они не заражены заводом. Моя идея быстрого действия и не требующая капитальных вложений. В ближайшее же время собрать жен руководящих работников, я думаю до уровня начальников, цехов, устроить во Дворце культуры вечер, и пусть генеральный директор и секретарь парткома прочтут небольшую лекцию на тему: что такое "Атоммаш" и как он преодолевается? На этом вечере наши женщины познакомятся и посмотрят друг на друга. Мы вступили в эпоху сплачивания коллектива. Но наш коллектив складывается не единственно в цехах и отделах, лабораториях, он складывается также и дома, куда мы приносим с работы наши огорчения, радости, страсти. Предлагаемая идея защиты наших жен укрепит тылы и, следовательно, наши ряды. Другая идея - зоны отдыха. Я имею в виду не берег Дона, а наши цехи. Тут мы до сих пор на нуле, хотя средства нам отпущены, и немалые. В каждом цехе должна быть своя зона отдыха. Первый корпус! Это же 28 гектаров супержелезного пространства - а есть ли там хоть один зеленый листочек? Микроклимат среди железа играет особую роль, это давно доказано научно. У нас запланированы комнаты технологической разгрузки - но где они? Словом, идею следует запустить на орбиту. Это должно быть сделано завтра, ибо требовалось еще вчера. 5-й оратор. Разрешите мне? Я очень коротко. В прошлом году строители провалили план жилья; видимо, провалят и в этом. Давайте построим стоквартирный дом методом самостроя. Хоть немного рассосем очередь, закрепим кадры. Мое подразделение могло бы выделить 20 человек на это строительство - при соответствующем количестве квартир, разумеется. Сейчас начнем, к Новому году кончим. У меня все. 6-й оратор. Предлагаю в первом корпусе покрасить полы. Краска на складе имеется: салатная, голубая и беж. Выпишите мне двести килограммов, я начну завтра же. 7-й оратор. К нам часто приезжают бригады артистов, писателей. Мы проводим встречи, семинары - это хорошо. Это оживляет нашу работу. Но мне кажется, мы забыли об одном важном моменте. "Атоммаш" есть не только прямое следствие научно-технической революции, он есть ее прямое продолжение в металле. Мы призваны утолять энергетический голод стран содружества. Да! Но это не единственная наша задача. Мы всеми силами гоним план, а наши научные интересы отодвинуты в дальние дали. К нам уже приезжали ученые, но я считаю: этого мало. Мы должны выйти на прямую связь с Академией наук. Мы могли бы стать технологической базой науки. И не только это. Со своей стороны мы могли бы предъявить ученым наши технологические претензии. Ведь у нас даже в штатном расписании сказано: такую-то должность занимает кандидат наук. Скидка дается исключительно на молодость "Атоммаша". Всесоюзная летучка журналистов - это, разумеется, хорошо и полезно, но научный симпозиум энергетиков или физиков был бы не менее продуктивным, уверяю вас. Следующая проблема. То и дело восклицаем о XXI веке. Но давайте прежде осмыслим, где сами пребываем. Что мы, по сути, производим? Не что иное, как паровые котлы со всякими там патрубками, задвижками, заглушками, рассчитанными на работу в условии радиации и потому нуждающимися в металле особого качества. Далее: какова наша цепочка? Атомы выделяют тепло своих ядер - нагреваем этим теплом воду - превращаем ее в пар - пар крутит лопатки турбины - получилась электрическая энергия. В начале цепочки вроде в самом деле XXI век, хотя давайте не будем навязывать ему своих колоколен, может, он, двадцать первый, такое учудит, что нас начисто зачеркнет и заново перекроит. Но что мы имеем в середине цепочки? Дремучий пар, XIX век, тут уж никуда не денешься. Вы скажете, мы технари. Пусть ученые найдут новые переходы одного вида энергии в другой, а мы поставим это на поток. А пока наука не нашла нового способа, будем производить паровые котлы и давать при этом 70 процентов стружки, об этом здесь уже говорилось. Когда "Атоммаш" заработает на полную мощность, мы будем производить десятки тысяч тонн стружки из особокачественной стали. А ведь уже сегодня известен способ сандвича, когда корпус реактора накручивается из рулона и сам становится как бы рулонированным. Я понимаю: моя идея о новой технологии равносильна предложению реконструировать "Атоммаш". Но я подал свою идею без обертки, в голеньком виде, не прикрытом даже экономическими наметками. Но все равно рано или поздно мы придем к новой технологии, мы не сможем быть столь расточительными, тут миллиарды превращаются в стружку. И еще немного о качестве. Как можно так строить? Иду по первому корпусу. Дошел до сто шестой оси, смотрю на третью половину, а там раковина зияет, даже не раковина, а дупло какое-то. Этак и колонка может обрушиться. Необходимы срочные меры. Председатель. Как мы договорились, оценки здесь не выставляются. Слушали прилежно. Будем размышлять. Следующее заседание мозгового центра состоится в семь часов утра, о дне будете предупреждены. А сейчас время позднее, не пора ли к нашим женам. Этот вопрос мы действительно проглядели. На наших глазах совершились три трагедии, но никто и бровью не повел. Приложим все силы, чтобы вернуть беглянок. Вечер жен организуем на той неделе. Далее. Полы покрасим. Дом построим. Давайте даже два дома возьмем на себя. О других, более долгосрочных идеях подумаем сообща, когда приготовят стенограмму и мы ее изучим. Причем ораторам дается право отредактировать свои идеи. Теперь относительно стружки. Хочу задать вам одну задачу. В вашей квартире на кухне установлена электрическая плита. Вдруг вам захотелось выпить чаю. Вы идете на кухню, наливаете чайник, ставите его на плиту. Потом садитесь за стол и наслаждаетесь крепким горячим чаем - картина знакомая. Так вот, спрашивается: сколько чайников требуется вскипятить на тепловой электростанции, чтобы на вашей кухне вскипел один чайник воды, учитывая, что вы живете на девятом этаже, а расстояние от вашего дома до тепловой электростанции составляет пятьсот километров? Кто готов ответить? Ага, вы уже решили. Прошу. (4-й оратор показывает председателю листок бумаги с написанным на нем ответом.) Ответ близкий, но заниженный. Вы учли коэффициент полезного действия парового котла, паропроводов, турбины, трансформаторов, линии электропередачи на пятьсот километров и, наконец, КПД самой электрической плиты у вас на кухне. Но в задаче имеется также условие о девятом этаже. Сколько чайников воды надо вскипятить, чтобы подать один чайник холодной воды прямо к вам на дом на девятый этаж? Это ведь тоже требует энергии. И все начинается сначала. В итоге получается ответ - 33 чайника, да и то при условии, что на станции действует наиновейшее оборудование. Вы готовы невольно воскликнуть - как много! Кто бы мог подумать?! Я вам отвечу: чем цивилизация богаче, тем она расточительнее. Иными словами - чем выше цивилизация, тем ниже ее коэффициент полезного действия, отдаваемый ради комфорта. Когда-то, еще на нашей с вами памяти, отправляясь в дорогу, мы брали с собой чайник, чтобы бегать с ним на станции за кипятком. Соскакивали на ходу, мчались наперегонки, маялись в очереди у кипятильника, чтобы получить желанную порцию кипятка и успеть вернуться в свой вагон. Теперь кипяток едет вместе с нами в одном вагоне. Подходи и поворачивай краник. Очевидно, что это менее экономично, нежели централизованные титаны на больших станциях, но зато пассажир обеспечивается комфортабельным кипятком. А теперь представьте, что вы захотели вдруг выпить чаю, но вам надо отправиться за чайником кипятка на электростанцию, где вода уже вскипела. Ну в крайнем случае пойти в город на центральный кипятильный пункт, где кипяток раздается бесплатно. Вряд ли вы согласитесь признать такую цивилизацию разумной. Кипяток доставлен нам прямо на дом, он всегда готов вскипеть - это нас вполне устраивает. Ради такого комфорта мы не считаемся с затратами. И ту цивилизацию, которая способна затратить 33 вскипяченных чайника ради вскипячения одного на вашей кухне, мы называем высокоразвитой и передовой цивилизацией, хотя, разумеется, этот процесс расточительства не вечен, и мы уже сейчас начинаем говорить о разумном ограничении потребления, об экономии энергии. При чем тут стружка? А при том, что мы будем ее производить, мы просто обязаны это делать. Ведь чтобы изготовить один чайник, мы, выражаясь фигурально, пускаем в стружку всего два чайника. Видите, с каким опережением мы работаем, что, естественно, не освобождает нас от поиска. Ведь может случиться и так, что и чайник на нашей кухне начнет закипать сам по себе, от солнца, например, или от брошенной туда таблетки. Но пока до этого не дошло. 33 чайника уходят в воздух - один вскипает. Мой приятель, ученый-гуманитарий, как-то поделился со мной, каков средний КПД всего человечества. 100 000 жителей планеты за 100 лет производят на свет одну бессмертную мысль. А в результате за всю историю человечества произведено и накоплено столько мыслей, что мы должны 10 лет учиться в школе, потом 5 лет в институте, чтобы усвоить самое главное. А вообще всей человеческой жизни не хватит, чтобы узнать все мысли, произведенные на свет человечеством. Так что давайте думать о КПД нашего слова и не пускать слова в стружку. Заседание мозгового центра, вне всякого сомнения, было полезным и ярким. Спасибо за внимание. 15 - Тихо, дети. Раскрыли тетради, взяли ручки. Начали. Учтите, это городская контрольная с присуждением мест. Я диктую. "С бетонного завода отъехал самосвал, который вез три кубометра бетона. Задняя стенка кузова имела щель и часть бетона в количестве одного кубометра пролилась на дорогу. Спрашивается: сколько кубометров бетона записал в сводке получатель прораб Петров, если дырявый самосвал совершил за день 8 ездок, а в вечернем рапорте прораба Петрова было указано, что план выполнен на 144 процента?" Пишите дальше. "Технологический процесс превращения руды через обечайку в реактор занимает 3 года, причем обечайка стоит в середине процесса. Для дальнейшей обработки обечайки на Энском заводе инженером Петровым был составлен сетевой график и за 40 рабочих дней отставание от графика составило 52 дня. Требуется определить, в какую сторону движется обечайка - к реактору или обратно? И второе: если Энский завод и дальше будет действовать в том же темпе, когда обечайка полностью превратится обратно в руду?" Записали? Всем понятно условие? Диктую третью задачу. "Обечайку нагревали в нагревательной печи в течение 3 часов 20 минут. За один час в печи сжигается 5600 кубических метров газа. В результате неисправности датчика был допущен некоторый перерасход сжигаемого газа, равный горению печи в течение 48 минут. Спрашивается: сколько газа сожгли в печи за всю смену, если мастер Петров получил премию в размере 30 процентов от своего оклада?" Тихо, дети. Полная тишина. Вы должны обратить все свое внимание на математическую сущность задачи. Вопрос о законности премии мастера Петрова нами сейчас не обсуждается. Это мы обсудим на обществоведении. А сейчас у нас математика, дети. Тут действуют особые законы, точные и непререкаемые, независимые от человеческих эмоций. Эти три задачи являются обязательными. Для отличников дается дополнительная задача; в случае ее решения вам будет обеспечена поездка на областную олимпиаду. Диктую дополнительную задачу. "Из священного писания известно, что господь бог сотворил мир за 7 суток. Пять первых дней он, не отдыхая ни минуты, творил свет, твердь, море и сушу, светила и луну, птиц и рыб, животных, человека, а также прочих земных тварей. В течение шестого дня господь бог устранял недоделки, а на седьмой день устал и прилег отдохнуть. Спрашивается, сколько энергии затратил господь бог на сотворение мира, если планета Земля каждую минуту получает от Солнца 2^1025 эрг энергии и сколько лет должен работать завод "Атоммаш", чтобы произвести такое же количество энергии, если в течение года он производит 8 реакторов мощностью 1 миллион киловатт в каждом". Записали, дети? Засекаю время. Для решения вам дается 40 минут, так что не спешите, сосредоточьтесь, вспомните все, о чем я вам говорила на уроках, - и решайте. Что, Павлик, у тебя вопрос? Ага, ты хочешь выйти, у тебя острая нужда. Ну, я за тебя спокойна, ты на олимпиаду не попадешь, вместо этого окажешься в коридоре. Сидоров, не зыркай по сторонам. Петренко, положи на место шпаргалку, все равно там ничего не найдешь. На этот раз вам шпаргалки не помогут, дети, я сама составила задачи, они нестандартны, хоть и просты. Но требуют творческого подхода. Симоненко, зачем ты сосешь авторучку, разве она сладкая? Ах, у тебя вопрос? Слушаю тебя. Почему во всех трех задачах действует один и тот же персонаж? Хотя это не относится к делу, могу тебе объяснить. Это не один человек, а три. Прораб Петров - это один человек, инженер Петров уже другой, а мастер Петров третий, на что указывают их должности. Понял? Тогда не соси ручку. Валера, что у тебя? Уже готово? Подойди и сдай тетрадку, я посмотрю. Интересно. Весьма. Мне, однако, непонятно, отчего у тебя получается так много бетона? Понимаю, ты вводишь в задачу допущение, будто прораб Петров собрал тот бетон, который был разлит по дороге к нему. Это занятно, Валера. Ах да, я и забыла, что твой папа сам прораб. У тебя тут есть второй вариант решения, без такого допущения? Молодец, Валера, ты предусмотрительный мальчик, иди отдыхай, пока эти оболтусы будут биться над ответами. Машенька, что ты хочешь? Вторая задача не решается. Вот как? Там же поставлены четкие условия, она обязана решаться, даже если ответ окажется весьма большим. Это я не вам говорю, дети, я не подсказываю, просто мы с Машенькой советуемся. Ага, ага, понимаю тебя. Ты хочешь сказать, Машенька, что из руды можно сделать обечайку, обратный же процесс превращения обечайки в руду невозможен. Точно так же, как нельзя сгоревшую нефть обратить обратно в листья и растения? Возможно, ты права, Машенька, но, во-первых, обечайка не адекватна сгоревшей нефти, а во-вторых, у нас сейчас не урок ботаники, а математика. Вот Скворцов мне подсказывает, что как раз твой папа инженер - и он составлял этот сетевой график. Именно поэтому, Маша, ты решила деморализовать класс? Придется тебе все же решить задачу - и скорей! Осталось восемь минут. Симоненко, опять ты сосешь авторучку, оболтус этакий. Спрашивай. Возможны ли варианты? Отвечаю, Симоненко: в нашей жизни нет ничего невозможного. Из всех представленных ответов будет определяться оптимальный, по нему и выводятся оценки. Тодик, ты уже сделал? Сдавай. Ай-ай, в задаче с богом у тебя получается такое большое число, что ты не знаешь, как его выговорить. Написать можно, а вслух произнести нельзя. В математике так бывает. Правда, мы этого еще не проходили, но пусть вас это не смущает, дети, пишите это число в алгебраическом виде, если оно действительно такое большое, чего я сама не знаю, не имею права знать. Спешите, дети, сдавайте тетради. Хорошо, Оля, поторапливайся, вас осталось всего трое. А это чья тетрадка? Почему она не подписана? Что здесь? Какая-то чужая задача. "28 оболтусов из З-б решали по 4 задачи каждый. 19 оболтусов решили по одной задаче, 5 оболтусов решили две задачи и 4 оболтуса не решили ни одной задачи. Спрашивается, сколько задач было решено и когда будет решена главная задача - когда же наконец прораб Степан Петрович Петров на своем дырявом самосвале приедет за нашей учителкой и увезет ее в другой город?" Кто написал эту гадость? Признавайтесь! Я знаю, кто это сделал. Симоненко! Где он? Кому я говорю? Все ушли, сдав тетради. Негодные дети. Что это там шумит? Спасибо, Машенька, спасибо, ты умница, ставлю тебе пять, я вижу: самосвал подъехал. Это Степа, конечно, он! А я вся лохматая. С какой бы радостью укатила от этих оболтусов. Пусть решают свои задачи без меня. 16 Кабинет заместителя генерального директора по кадрам Петра Григорьевича Пономаренко. Стол в виде буквы "Т", во главе стола сидит хозяин кабинета, красивый мужчина 38 лет. Вдоль приставного стола сидят члены увольнительной комиссии, их пять человек, в том числе женщина, ведущая протокол. На скромном стуле у стены примостился автор. Заседание продолжается третий час. На лицах присутствующих написана некоторая усталость, лишь Петр Григорьевич бодр по-прежнему, как в первую минуту заседания. Пономаренко. Попросите следующего. Зритель наглядно наблюдает процесс, обозначаемый в официальных бумагах текучестью кадров, термином сугубо бюрократическим, но в данном случае не лишенным некоторой метафоричности. В кабинет входит женщина в легком пестром платье с авоськой в руках. Садится в конце стола. Пономаренко. Товарищ Никонова? Расскажите членам комиссии о цели своего прихода. Никонова. Я уйти хочу. За документами пришла. Пономаренко. Почему же вы хотите забрать документы? Чем вам у нас не нравится? Никонова (с улыбкой). Так я обманутая. Квартиры вы мне не дали. Пономаренко. Где вы сейчас живете? Никонова. В общежитии, четыре койки в комнате. А мне уже 29, я из срока вышла. В этом году опять не обещают. Сплошным обманом занимаетесь. Пономаренко. Критику признаем. Некоторый элемент агитации действительно имел место. Но и мы не виноваты. У нас строители отобрали два готовых девятиэтажных дома, иначе вы как раз бы получили свою малосемейку. Подождите еще немного. Никонова. Я ухожу, это бесповоротно. Член комиссии. Она к строителям уходит. Пономаренко. Они вам что-нибудь обещают? Никонова. За обещания разве пошла бы. Они дают. В том самом доме. Пономаренко. Отпускаем вас с болью в сердце. Если через некоторое время надумаете к нам, милости просим, ведь вы тогда уже с жильем будете. Женщина уходит. Ее место на стуле занимает сероглазый паренек с насупленным лицом. Пономаренко (читает заявление). "...по собственному желанию". Скажите, товарищ Лукин, откуда у вас возникло собственное желание? Лукин. От жены. Она и говорит: "Если через тринадцать дней не приедешь, подаю на развод". У нас дочка, второй годик. Пономаренко. Где же она живет? Зачем вы ее отпустили отсюда? Лукин. Хозяйка она. Двор у нее. Пономаренко. Давайте мы ее сюда вызовем, поговорим с нею по душам. Лукин (смеется). Да вы что? Она тут всех разнесет. Не зовите ее, предупреждаю. Пономаренко. Ну тогда вы сами подождите еще немного, может, она передумает. Как-никак, у вас тут квартира. Верно, обстановку уже приобрели. Лукин. Не могу я. Сегодня двадцатый день, мне уже ничего не осталось. А то приеду, а на моей подушке чужая голова лежит. Тут квартира, а там дом от родителей. Хозяйка она у меня. И я теперь, выходит, в крестьяне подамся. Пономаренко. Я даже не радуюсь, что вы оставляете нам квартиру. Чувствую, что теряем хорошего человека. Подписываю ваше заявление. Лукин. Вот спасибо. Вы уж извините, я побежал. В кабинет входит высокий подтянутый красавец с густым чубом, лекальщик пятого разряда Сергей Петрович Крючков, 30 лет. Уверенно садится на стул. Теперь они смотрят в глаза друг другу, заместитель генерального директора по работе с кадрами П.Г.Пономаренко и лекальщик 5-го разряда С.П.Крючков. Оба полны напора. Между ними члены комиссии. Пономаренко. Так, так, товарищ Крючков. От трудностей бежите? Крючков. Я от трудностей не бегу. Пономаренко. Заявление это вы писали? Крючков. Я писал. Пономаренко. Значит, все-таки бежите? Крючков. Но не от трудностей. Я от трудностей никогда не бегал. Пономаренко. Отчего же вы бежите, хотелось бы знать? Крючков. От беспорядка. Меня мама еще в детстве учила: всюду должен быть исключительный порядок. Пономаренко (взрывается). Так кто же этот беспорядок создает?! Вот вы бежите от нас и тем самым увеличиваете количество общего беспорядка. Да, сейчас у нас организационные трудности, у нас трудности роста. Про "Атоммаш" даже говорят, что здесь собралась толпа в 11 тысяч человек. Чтобы закрутить "Атоммаш", заставить его работать на страну, одной толпы мало, нужен сплоченный коллектив, сплоченный организационно и социально. А вы теперь приняли решение сбежать из этой толпы, вместо того чтобы помочь ей превратиться в коллектив. Где ваша гражданская совесть? Чем вас обидели на "Атоммаше"? Квартирой? Зарплатой? Крючков. Квартира есть: на троих две комнаты. Пономаренко. Вот видите, "Атоммаш" квартиру вам дал. Крючков. Квартиру я получил не от "Атоммаша", а от государства. Пономаренко. Но ведь посредством "Атоммаша". Мы вас отстаивали, рекомендовали. А зарабатываете сколько? Крючков. Двести рублей. Пономаренко. Вот видите! Вы же благополучный человек. Квартира есть, зарплата высокая - при чем тут беспорядок? Нет, я вас не отпускаю. Только по суду. Расскажете на суде, какой вы есть благополучный и гладкий. Пусть закон на вашей стороне и вы это знаете, пусть у меня шансов один процент, что вас не отпустят. Но все равно - суд. Пусть в суде тоже узнают, какие благополучные люди от нас бегут. Построили себе карьеру на "Атоммаше" - и дальше бежать. Я даже знаю, куда вы бежите. Сказать? Вы бежите в "Южстальконструкцию". (Переходит на "ты", с иронией). И сколько же тебе там обещали, многоуважаемый товарищ Крючков? Крючков (невозмутимо). Гарантированных триста, но я рассчитываю выработать четыреста. Член комиссии. Я тоже получаю двести рублей и никуда не бегу. Крючков. Видимо, вы двести рублей и стоите, больше вам не предлагают. 2-й член комиссии. Типичное рвачество. Крючков (взрывается, не теряя, однако, чувства собственного достоинства). По-вашему, я рвач? Так я вам скажу, кто я такой. Я рабочий. Я лекальщик. Вам не надо объяснять, что это такое. Я рабочий высшей квалификации эпохи НТР. Я "сотку" кожей чувствую. Я тоже мог бы стать синим воротничком, родители меня в институт тянули, а Иван Спиридонович на уроках труда меня разглядел: "У тебя, говорит, золотые руки, такие руки, говорит, два раза в сто лет рождаются. Ты будешь руками думать и руками кормиться". Я пошел на завод, в инструментальный цех, учился только своему делу. У меня уже пять лет пятый разряд, и руки мои еще 25 лет будут чуткими. Я в Курске работал, все имел - квартиру, триста рублей с гаком. Прочел в газете про "Атоммаш", загорелся, все бросил. А теперь не выдержал. Пономаренко (не теряя задора). А зубы стиснуть ты не мог? Крючков. Так зачем, скажите, непрерывно жить со стиснутыми зубами? Что у нас сейчас: война? Недород? У нас сейчас мирное время. Я же не от работы бегу, от работы я еще никогда не бегал, мне чем труднее, тем интереснее. Я бегу от безделья. Утром прихожу в цех, а работы мне нет, два часа сижу ожидаю, полдня ожидаю, когда мне работу дадут. Заняться, конечно, можно. Козла забивать, как многие, но я как-то не приучился. Член комиссии. А ты требуй работы. Крючков. Почему я должен ее требовать? Что я - безработный? Я рабочий. Мое дело работу исполнять. А начальников надо мной вон сколько, ниже меня никого нет, все наверху. Я их работу делать не умею, сам бы тогда сидел в начальниках и поучал бы подчиненных: ты сам работу ищи. А я буду лишь зарплату получать. Пономаренко. Вы в каком цехе, Крючков? Крючков. В инструментальном корпусе. Пономаренко. Давайте мы вас в первый корпус переведем. Крючков. Там точно такая же картина. Скоро вы и оттуда заявления получите. Пономаренко. Огорчили вы нас, Крючков. Руки у вас золотые, это верно, такие руки дороже стоят, тоже верно. Но я огорчен, Крючков, сильно огорчен. И оттого мне горько, что вы у нас такой благополучный. Крючков. Вы ошибаетесь. Я вовсе не считаю себя благополучным. Мне еще детей надо вырастить и ремесло им передать. Я мечтаю много хорошего инструмента сделать, дом на берегу реки построить. А вот бездельничать я не хочу и не умею, вы уж извините. Автор (выскакивает из своего тихого угла). Нет уж, не извиняю. То есть, конечно это вы меня извините, а я вас извинять не желаю. Я долго молчал, пока герои изливались передо мной, диктовали свою волю, не давая слово молвить. Сидел на совещаниях, читал письма, слушал исповеди, я хотел понять ваши души, хотел узнать, чем вы живы. Куда мы движемся? На чем стоим? Ради этого я перестал принадлежать себе и принадлежал только вам. Вот почему я молчал и не вмешивался, даже если видел, что совершается ошибка. Я хотел создать объективную систему наблюдения. Не знаю, насколько мне это удалось. В литературе всякая объективная система имеет право на субъективность. Но точно знаю: сто страниц молчания - это чересчур. Тут никакой автор не выдержит. Не могу молчать. Теперь вы меня послушайте, я тоже имею право на свой монолог. Внимание, я обращаюсь к вам, мои герои. К вам, Сергей Петрович Крючков. Вы великий лекальщик, и я знаю, вы еще докажете это, прославите не только себя, но и свой завод. И вы, Петр Григорьевич Пономаренко, великий кадровик. Я восхищен вами обоими. Так кто же из вас прав? Я заявляю ответственно: вы оба правы. И не надо вам спорить. Вам вообще не о чем спорить. Вы оба молодые, красивые. Петр Пономаренко красив идеологической красотой, у Крючкова красота нравственная, рабочая. Так что же делать? Чья красота сильнее? Вот что я вам скажу, ребята. Посмотрите вы друг на друга, улыбнитесь один другому. Вы же общее дело делаете. Красота у вас разная, а дело-то одно. И нет у нас другого дела. Ведь мы воспитаны, мы живем в атмосфере уважительных отношений между людьми. А вам вообще нечего делить. Сергей Крючков, ты срочно должен перевоспитаться. Задумано - сделано. Силой своей авторской власти объявляю: ты уже перевоспитался, Сергей, в тебе проснулась общественная жилка. Заяви об этом публично перед членами уважаемой увольнительной комиссии, которые тоже уважают себя и, несмотря на жертву, пришли сюда в надежде перевоспитать тебя. Ты осознал, Сергей, свои прегрешения? Крючков. Хорошо. Уважаемые члены увольнительной комиссии, вы меня здесь убедили. Беру свое заявление обратно. Остаюсь на заводе и ничего не буду делать, только выколачивать работу для самого себя. Отдайте мое заявление, Петр Григорьевич, пойду обрадую свою жену Клаву. Не будем вспоминать об этом прискорбном эпизоде. Хотел я лодку моторную купить, гори она синим пламенем. Пономаренко. Зачем же так, Сергей? Никто тебя ущемлять не собирается. Мы тут тоже погорячились слегка, так ты не обессудь. Партия неуклонно повышает рост благосостояния советского народа, а народ это мы с тобой и есть. Так что ты свои четыре сотни получишь, мы тебя работой обеспечим на полную катушку. Золотые руки не смеют оставаться без дела. Правда, сейчас у всех на заводе работы мало, но мы это выправим, уверяю тебя. Скоро пойдет настоящая работа. Ты купишь свою лодку и, надеюсь, пригласишь меня на рыбалку. Крючков. Зачем же спешить, Петр Григорьевич, пусть все идет своим чередом. Знаете поговорку? Где бы ни работать, лишь бы не работать. Вот мы и освоим этот метод под руководством автора, решившего нас перевоспитать. Автор. Не чувствую энтузиазма, Сергей. Ты перевоспитываешься с иронией. Я же являюсь принципиальным сторонником реалистического метода отражения действительности. Всем ясно, что русский умелец Сергей Крючков перевоспитался лишь на бумаге, от этого проистекает двойная неправда: первая - в искусстве, вторая - в реальной жизни. Очень легко предаваться перевоспитанию на бумаге, в жизни этот процесс куда сложнее. Поэтому вы вправе считать мой пламенный монолог непроизнесенным. Действие продолжается по законам действительности, а я - обратно в свой безмолвный авторский угол. Пономаренко. Ох, Крючков. Ты неисправим. Твоя беда в том, что ты слишком хорошо знаешь наши законы. Но я тебя заверяю: придется тебе побегать ради собственного благополучия. Я тебе отказываю. Крючков (пишет резолюцию на заявлении). Получай свои бумаги и подавай на нас в суд. Пусть я проиграю это дело, но с музыкой. Мы возьмем себе лучшего адвоката, мы будем защищаться от твоего благополучия. А если ты передумаешь, Крючков, мы тебя не возьмем обратно. У меня все. Крючков (многозначительно). Я не передумаю. До свидания. (Уходит.) Пономаренко (в сторону автора). Прокурор на меня давно зубы точит. Ведь все это мы незаконно делаем. И комиссия наша, по сути, на граня закона существует. Есть кодекс законов о труде - КЗОТ, там сказано четко: подал заявление, тридцать дней - и ты свободен. Но мы хотим разобраться с каждым случаем, нам важно знать каждую причину, чтобы потом анализировать все это. Наша комиссия общественная, она кодексом не предусмотрена, так и существуем в непредусмотренном виде. Но если мы установим причины, нам легче будет избежать последствий. Вы не подумайте, у нас текучесть снижается. Если бы нам до конца года сдать три детских садика, мы вообще были бы на коне. Что, товарищи, на этом заканчиваем? Члены комиссии покидают кабинет. Пономаренко и автор остаются одни. Пономаренко. Честно сказать, трудно стало с людьми работать. С металлом работать становится все легче - вон сколько станков наизобретали, а с людьми труднее. Человек становится все более неподатливым. Эх, брошу все, пойду к генеральному директору, попрошусь на металл. Буду снимать стружку с обечаек. Я понимаю, времена меняются. И люди сейчас другие. У Крючкова своя гордость, я его уважаю. Но мне с ним трудно. Возможно, он меня перерос. А что делать? Положение, прямо скажем, безвыходное. Мне как-то мой старый товарищ, начальник цеха, жаловался: "Рабочие стали капризные, требовательные". А я ему говорю: "Петя, - его тоже Петей зовут, - рабочий класс у нас один, у меня других рабочих для тебя нету, придется тебе работать с теми рабочими, которые есть в наличии". Умом я это понимаю, а вот сердцем... Так и тянет иной раз кулаком по столу хлопнуть. Я знаю, что вы скажете: ностальгия по кулаку, кулак-де, отжил свое. Но где выход? В доброте? Проиграйте вариант доброты, сами увидите, что получится. Я с Крючковым держался жестко. Пусть мы с ним сейчас не сошлись, но, я уверен, он одумается, он вернется к нам. Он оптимист. Там ему не дадут такой работы, какая ему по душе. А мы показали, что ценим его. Так что я не считаю это дело проигранным. Это уже не первый сигнал из инструментального корпуса, придется поговорить с ними по-серьезному. А к нам народ хороший идет. Каждый день десятки писем. Вот хоть это. Послушайте (достает из папки письмо, читает): "Уважаемая дирекция! Пишут вам воины Заполярья. Этой осенью мы заканчиваем срочную службу, очень много слышали, читали в газетах, журналах о вашем городе, о новостройке, об "Атоммаше". Как комсомольцы, мы хотим принять участие в этой гигантской стройке, хотим попробовать свои силы и энергию. Просим вас ознакомить нас подробно с вашим предприятием, где мы можем приложить свой труд, условия поступления на работу. С уважением группа воинов-комсомольцев: мл. сержант Моравский, мл. сержант Коробейников, рядовой Титов и многие др." Правда, здорово? Это же от души написано. А вот такие, как Крючков, портят нам радужную картину. Это точно. Автор безмолвствует в своем углу. 17 - Хорошо, я расскажу вам, чем все это кончилось, но с одним условием: вы не задаете никаких вопросов. Я устала от вопросительных знаков, расставленных вдоль всей моей судьбы. Одно неосторожное слово - и я умолкаю. Не оттого, что я такая своевольная. Мне хочется хоть немного побыть в собственной шкуре. Так трудно, когда вокруг тебя нескончаемое окружение. Нас в комнате пятеро: Галя, Лида, Люба черненькая, Люба беленькая и я. Пять голосов, пять причесок, пять запахов, пять гримас - по-моему, этого более чем достаточно. Правда, Лида сейчас в отпуску, но это мало что меняет. Вы не подумайте, будто я какая-нибудь ущербная. Я красивая, мне все говорят. На автобусе до работы доехала - с тремя могу познакомиться. По лабораторному корпусу прошла с этажа на этаж - еще двое предлагают свои услуги. Но мне от этого никакой радости, потому что Глеб высчитал мое будущее по машине, это вам не кофейная гуща. Мне тесно от людей. Я хочу быть одна. Но, увы, это невозможно, во всяком случае в текущем веке - так объявила Глебова машина. Вот, слушайте. Нас сейчас 269 миллионов. Каждому требуется по комнате, это как минимум. В каждой комнате по 14 квадратных метров, тоже как минимум. Значит 269 миллионов комнат множим на 14 метров, тут уже пошли миллиарды, но Глебова машина управляется с ними шутя. А ведь еще необходимо учесть рост народонаселения, к концу века нас станет уже 300 миллионов - словом, Глеб точно вычислил на своем компьютере, не помню этих цифр, я вообще с миллиардами путаюсь; в общем, эта история протянется как раз до конца века при условии, если я доживу до него и у меня не будет двух детей, требующих нового жилья. Конечно, строят очень много, колоссально. И многие получают - миллионы семей. Об этом широковещательно объявляют. Но и нас, очередников, миллионы. Сколько нас, стоящих в очереди на морозе? Этого еще никто не сосчитал. Глеб сделал первую попытку. Мы течем из деревень, из маленьких поселков в большие города, на новые стройки, заводы. Нас миллионы. Мы с легкостью бросаем избы наших отцов и дедов, и они стоят с забитыми окнами. Мы с легкостью бросаем отцовские гнезда - скорей в город, там много строят, нам дадут. Но нас миллионы, кто же нам даст? Кто будет все это строить? А как быть тем, кто жил в больших городах? Они ведь тоже хотят улучшить свои условия - какими глазами они смотрят на нас, пришлых? Это Глеб так говорит, но этого, увы, уже не вычислишь на машине. Во мне теплится лишь одна надежда - что его машина ошиблась. Кто такой Глеб? Я предупреждала: никаких вопросов. Пусть я плохая рассказчица, терпите. Глеб - это молодой специалист, мы с ним работаем в лабораторном корпусе, иногда обедаем вместе, между нами ничего серьезного, одни разговорчики. Он на 12 сантиметров выше меня, не скрою, эта чисто плоскостная деталь мне приятна. У Глеба теория: человечество погибает от скученности. Не от переизбытка людей, нет, именно от скученности. Мы почти не остаемся одни. На работу приехал - в зале сорок письменных столов, и за каждым торчит голова, пошел в столовую - вставай в хвост себе подобных, сел в троллейбус - не продохнуть. К тебе прикасаются одновременно 6-7 человек, купил билет в кино - за чужими шапками фабулы не видеть, на экране, между прочим, тоже люди, толпы людей. Ладно, думаю, приду домой, укроюсь от чужих голов и глаз. Вхожу в комнату, а там Лиза в подушку ревет, Галка на картах гадает, Люба черная в чемодане копается, добро перекладывает. Сейчас все заговорили хором: защита природы, охрана окружающей среды. А я вам скажу, не пора ли поставить вопрос так: охрана внутреннего мира человека. Это не Глеб, это я сама. На своей шкуре придумала. Природу мы повредили с помощью человека. А разве самому человеку не вредим? Вы можете спросить: как же охранить внутренний мир человека от внешних посягательств? Надо создавать общественное мнение, что человек имеет право на охрану своего "я". Плюс материальные предпосылки. Вот в новой Конституции записано, что мы имеем право на жилище, это уже серьезная постановка вопроса, хотя и тут подождать придется. Ну, так мы терпеливые. Вы не подумайте. Моя несчастная любовь тут вовсе ни при чем. И потом - почему несчастная? Эти недели я много думала, совершенствовалась в себе. Тянулась за Григорием. А началось с писем. Вы, конечно, догадались, что письма, которые я вам дала, никогда не были отправлены. Но это и не черновики, самые настоящие оригиналы. Я действительно писала их Наталье, своей лучшей подруге, но у меня не было ее адреса, мы в один день отбыли из Каменки. Наталья отчаянно полетела на БАМ, я, как более осмотрительная, сюда, на "Атоммаш". Поэтому я придумывала ее ответы, которых на самом деле не было, но вчера от нее пришло первое письмо на "До востребования". Вряд ли я теперь отправлю ей ее письма. Ведь я писала их самой себе. Это был период первоначального осмысления, довольно наивный, не правда ли? Писала глупые письма в никуда, смех и слезы. Григорию за все спасибо. Я могла бы полюбить его до конца, если бы он был более искренним и прямым. Я его ни в чем не корю, положение, в которое он попал, было не из лучших. Первая трещина пробежала от соседки, фуганувшей меня на лестничной площадке, но не в соседке дело. Она просто залезла в чужую душу своими немытыми руками. Мы все любим предаваться этому сладостному занятию. А вот когда Григорий дал мне свое письмо Вере, чтобы я своими руками отправила его, это была уже не трещина, это было бездонное ущелье. Но падала туда я одна. Я не угадала родиться. То ли опоздала, то ли поспешила, сама не знаю. 56-й год рождения - это же действительно ни туда, ни сюда. Мой отец тридцатого года, даже он на войну не успел, не говоря уже обо мне. Кто знает, может, я стала бы Лизой Чайкиной и меня проходили бы в школе. А выросла никому не ведомая Зоя Гончарова, явная неудачница, ставящая перед собой самые немыслимые вопросы в надежде спастись от самой себя. Григорий все допытывался: "Ты опустила? Опустила?" Я отвечала: да. "Почему же она не реагирует?" - удивлялся он. Я уходила от этих разговоров. Никогда не читала, что было написано в том письме, и оно продолжало лежать в чемодане. Григорий написал приговор, предоставив мне роль палача. По-моему, он так и не понял этого. Взамен у него появилась новая игра, в которую он играл до самозабвения: "Почему же оно не дошло? Почему она не реагирует?" Я больше не ходила к нему домой, и наша вахтерша тетя Лида уже не задавала контрольных вопросов на свою вечную тему: "Когда ты вернешься?" Потом мы встретились на теплоходе "Севастополь". Приехала очередная группа артистов. Их поселили на "Севастополе". Я снова представляла общественность с цветами, на сей раз это были астры, осенние надежды. После спектакля поехали на теплоход, в кормовом салоне был банкет. Артисты произносили задушевные тосты, седой красавец взял гитару и запел старинные гусарские песни, у него была хорошо поставленная интонация, глубокий голос. За мной ухаживал трагик средних лет, жалующийся на то, что он одинок и никто его не понимает. Он хотел впустить меня в свой неповторимый внутренний мир, а начал с того, что потянул меня в постель. Я выбежала на палубу. Наконец-то я одна, никто не потревожит моего одиночества. Тут было хорошо. Далекие огни на воде, задумчиво-мягкий вечер, неназойливое дыхание теплохода под вздрагивающей палубой. Сама природа стала на охрану моего "я". Это мой мир, и никто не войдет туда без моего разрешения. И эти огни на воде - только мои. Уже через пять минут я начала беспокоиться: почему никто за мной не приходит, чтобы поинтересоваться моим состоянием? Неужто я никому не нужна? Даже двинулась на корму, чтобы заглянуть в салон сквозь занавески. Седой аристократ продолжал петь. Мой трагик переместился в кресло и, кажется, настолько ушел в самого себя, что уже ни в ком другом не нуждался. Григорий спас меня от долгожданного одиночества, возникнув за спиной как дар судьбы. Я вдруг остро почувствовала, что нужна кому-то. У Григория оказался ключ от каюты. Он был всегда таким предусмотрительным. Мы пошли в коридор и долго искали свой номер. При известном усилии можно было вообразить, что мы плывем в неведомую даль, но манящие огни ничуть не приближаются и продолжают звать. Это было начало конца. Я проснулась глубокой ночью, словно от толчка. Я не сразу поняла, что толчок и в самом деле был. Послышались голоса. Топанье ног. Наш теплоход занимал чужое место у причала, и теперь рейсовый дизель-электровоз из Москвы причалил прямо к нам, он и разбудил меня своим толчком. Я вскочила испуганная, будучи не в состоянии понять, зачем я здесь. Григорий спал на соседнем диване. Я оделась, выскочила на палубу. Горизонт был закрыт причалившим "Сергеем Есениным", который никуда не плыл сейчас, но все равно полон жизни, ритмического света, внутренней упругости, уверенно дышавшей в его глубинах. Грузчики слаженно и без лишнего шума затаскивали через нашу палубу ящики с продовольствием. Пассажиры спали, но все равно они и во сне продолжали двигаться к избранной цели. Только мой теплоход никуда не плыл, топку забыли разогреть. Я проскочила по трапу меж двух ящиков и побежала не оглядываясь к элеватору, громада которого чернела впереди. "Свобода, наконец-то свобода", - с отчаяньем думала я, продолжая поспешно удаляться от рокового теплохода, списанного на берег по старости, и удивляясь про себя, почему меня никто не догоняет. Потом перешла на шаг, ведь до дома было далеко, километров восемь, как я преодолею их на каблуках? Но теперь решение было принято. Теория одиночества была готова подкрепиться практикой. Мрачный элеватор остался позади, я свернула на большую дорогу, обсаженную деревьями. Сбоку светила луна, поднявшаяся за это время. Дорога уходила за горизонт. Щеке стало холодно. Я провела ладонью по лицу. Неужто я плачу? Сама не почувствовала, как заплакала. И даже не знаю, какие это слезы: радости или тоски? Ведь я свободна и могу начать жизнь сначала, могу улететь к Наталье, которая зовет меня. Я все могу. В чем смысл жизни? В техникуме мне поручили провести анкету с этим вопросом. Нынче все стали грамотные, читают газеты, сидят у телевизора. Отвечали с точным прицелом: а) смысл жизни в том, чтобы приносить пользу обществу; б) трудиться; в) открывать неизвестное; г) смысл жизни в любви. Вот какие мы грамотные, любовь у нас уже на четвертом месте. Одна Оля ответила без обиняков: "Смысл жизни в том, чтобы воспитывать детей". "Своих или чужих?" - нагло спросил Василий, один из наших заводил, когда я зачитывала в аудитории ответы. "Разве я не способна рожать? - невинно удивилась Оля. - Откуда ты взял, Вася?" Оля добилась высшего смысла: у нее уже трое, второй раз она родила двойню. А ведь никто не написал в анкете: смысл жизни в том, чтобы получить отдельную комнату. Какая чушь! Как может комната стать смыслом? Тогда и гарнитур может. И любая деревяшка. А в чем же тогда смысл? Почему я никак не изберу его? Ага, смысл жизни - в поиске смысла. Завтра иду в комитет комсомола и прошу дать мне самое трудное поручение, желательно неисполнимое. Ноги начали уставать, но я не останавливалась. Навстречу показались огни, и скоро мимо пронесся "КамАЗ", могучий грузовик с высоченным кузовом, я даже отскочила в сторону. Я сообразила, что грузовики работают в ночную смену, забирая из порта гравий. Первый "КамАЗ" догнал меня в километре от элеватора. Я принялась голосовать загодя, чтобы у него было время затормозить, но он промчался мимо, не сбавляя хода, лишь обдал меня противной гарью. Вот, оказывается, в чем истинный смысл жизни: на полной скорости промчаться мимо ближнего. Я покорно шагала. Второй грузовик тоже промчался, исполнив свой смысл, на третьем я смирилась, перестав верить в человечество. Но он остановился передо мной как гора. Дверца распахнулась на недосягаемой высоте. Я полезла по скобам, цепляясь за поручни. Оказывается, водитель был в кабине не один. Рядом с ним сидела молодая женщина в ситцевом платье. Я удивилась: куда она едет так поздно и так налегке? Между тем, прижимая к животу сумочку, в которой наибольшей ценностью был пропуск на завод, я взгромоздилась на свою долю сиденья и захлопнула дверцу. Мы тронулись. "КамАЗ" упруго потряхивало на дороге. "Вам куда?" - спросил водитель, не поворачивая головы; есть в этой настороженной позе особый водительский шик. Куда мне? Если бы я знала это? Кто меня ждет? Где можно приклонить голову кроме той каюты, которая никуда не плывет? Что в старом теплоходе выходит из строя сначала: двигатели или каюты? "В Новый город, - ответила я, твердо зная, что и там никому не нужна. - А вы куда?" "На Химкомбинат, в Каменск-Шахтинский", - сказал он, глядя на дорогу. А мне не давала покоя глупая мысль: куда едет эта женщина, сидевшая между ним и мной? Между прочим, Химкомбинат не самый удачный пункт назначения. Скоро будет развилка: мне дальше налево, водителю - направо. Но куда она едет? Скосив глаза, я пыталась незаметно наблюдать за ней и тут же испуганно съежилась, будто меня застали за стыдным занятием. Она никуда не ехала! Положила голову на плечо водителя и спокойно, равнодушно даже, следила за дорогой, которая, судя по всему, была ей знакома до последнего колышка. Все-таки она заметила мое невольное подглядыванье и задвигалась на сиденье, как бы утверждая свое право на данное место. Я сидела не дыша, вцепившись обеими руками в переднюю скобу, не сводя глаз с дороги. Пятно света, исходящее от нас, скакало по асфальту до грани темноты и все время оставалось там словно на привязи. Деревья неслись навстречу, разваливаясь стволами по обе стороны. Я скорее почувствовала, чем увидела боковым зрением, как что-то переползает под моим левым плечом, и, хотя все поняла, не имела сил пошевельнуться, больше того, отводила взгляд правее, смотря за кювет, куда меня скоро сбросят как лишний балласт, когда грузовик остановится. "Ты что?" - спросил водитель. "Я пошла", - ответила она, перелезая через мое плечо. При этом она слегка задела ремень сумки и ускорила свои движения. Я невольно обернулась в ее сторону. Все так и было, как я подумала. Один мимолетный взгляд через плечо, тысячная доля секунды - и соседняя со мной судьба осветилась и навек запечатлелась на черно-белом экране памяти. Там, позади водителя, за спинками сидений, было спальное место, полка из поролона, как в купированном вагоне. Полка шла во всю ширину кабины, от дверцы до дверцы. Она была обжита и ухожена. В изголовье за подушкой стояла бутылка кефира, к стенке прикреплена цветная картинка с изображением популярного певца, над картинкой даже плескалась занавеска, обрамляющая эту семейную идиллию. Женщина забралась на полку, головой к водителю, натянула на себя легкое пикейное одеяло и покойно лежала на спине, закрыв глаза. Водитель сбавил ход, сберегая покой своей спутницы. Я сидела молча, боясь неосторожным словом, даже вздохом разрушить хрупкое видение. Невольная спазма сжала мне горло. Я плакала о скудной своей судьбе, от зависти к чужому счастью, тряскому, но все равно единственному и вечному. Грузовик выкатился на обочину и затормозил. Мы стояли на развилке. Я безмолвно полезла вниз по скобам, задыхаясь от слез, стоявших в горле. На дверце кабины четко впечатаны цифры: 5410, шифр этого серийного счастья, мне недоступного. Они свернули направо, а я все стояла, глядя им вслед. Сначала затих шум мотора, затем угас хвостовой огонек. Не помню, как я добралась домой, как утром пошла на работу, да это и не имело теперь значения. Письмо Григория я выбросила на другой день, с ним самим встретилась спустя неделю в первом корпусе. Все было настолько ясно, что нам не потребовалось и десяти слов, чтобы поставить завершающую точку. А еще через месяц, в День машиностроителя, я увидела его во Дворце культуры. Он был с невысокой стройной женщиной со сложной прической на голове. Они стояли в очереди за шоколадными конфетами. Я взяла себе кисленькую. Как-то в автобусе встретила парня, которого до этого видела в комитете комсомола. Мы сошли у лабораторного корпуса, он говорит: "Между прочим, меня зовут Григорием". "Ты что, товарищ Григорий, в комитете комсомола нагрузки распределяешь?" "Конечно. А в свободное от комсомола время вожу грузовик". "КамАЗ"?" - не удержалась я. "Приличная машинка". Я буквально затряслась от нетерпения, схватила его за руку. Хоть сию минуту готовая на край света. "Пятьдесят четыре десять?" "Если бы, - он вздохнул. - Очень редкая модификация. А я всегда ходил в неудачниках". Ничего не ответив, я пошла через дорогу. Он окликнул меня: "Ты куда?" "На работу опаздываю". "Как зовут-то?" "Потом скажу, сейчас некогда". Я не собираюсь защищаться. Ничтожество моей души имеет четкие границы: четырнадцать квадратных метров, хотя бы девять, согласно санитарной норме, хотя бы закуток, полка из поролона поперек собственного счастья. Уверяю вас, осознав свое ничтожество, я не сделалась лучше - даже не отказалась от плоской своей мечты, измеряемой квадратными метрами. Чур, я предупреждала: никаких вопросов. И без того выболтала больше, чем следовало ради сохранения спокойствия. Я знаю, о чем вы хотели: призыв к одиночеству как форме защиты от собственных неудач? Что? Угадала? Не совсем? А жаль. Именно это я и имела в виду. Когда нам нечего сказать другим, и даже самим себе, мы начинаем кричать о невмешательстве в свой внутренний мир. Моя сегодняшняя исповедь не опровергает этого вывода, теперь опять замолкну надолго. Не думайте, будто я жалею, что приехала на "Атоммаш". Я же здесь себя разоблачила. И для этого даже не пришлось идти на край света. 18 - Вот видите, снова мы с вами в зале ожидания. Мир тесен, а зал ожидания и того теснее. Опять нелетная погода. Как вы думаете, долго мы еще будем закрыты? Небо низкое, без просветов. Сама не заметила, как надвинулась осень, вся моя грязь впереди. Что? Вы подумали, будто я опять улетаю. Увы, я уже прилетела, я приземлилась - и на сей раз окончательно. Более того, все пути отступления отрезаны. Мы сдали ленинградскую квартиру. Прощай, улица Пестеля! Разве что в командировку слетаю туда. Нет хуже связывать свою судьбу с Аэрофлотом. Когда прилетишь - неизвестно. Когда вылетишь - тем более. Все опутано нелетным мраком. На этот раз я встречаю, что отнюдь не облегчает моей задачи. Как вам сказать. Моей любви к Волгодонску не прибавилось, точно так же, как не убавилось в нем пыли. Что происходит? Громогласно задумывается новый прекрасный город, самый красивый, самый чистый, самый-самый. Об этом многократно объявляется в газетах, по радио, телевидению, а дальше все успокаиваются, полагая, что дело сделано: самый-самый явился миру. Когда же этот громогласный город возникает в натуре, выясняется, что он как две капли воды похож на другие новые города, которые провозглашались прекрасными до него. А деваться уже некуда, город населен, его уже не сдвинешь. Тогда все надежды и провозглашения переключаются на новый, еще где-то не построенный город. Кто-то сказал: "Вся страна застраивается одним городом, все города застраиваются одним домом". Что поделаешь, таково свойство крупнопанельной цивилизации. Таким образом, я вернулась сюда, к типовым панелям. Нет смысла скрывать причину - возможно, вы даже слышали. Во всяком случае, по моим сведениям, Григорий этого не скрывал. У него появилась женщина. Он хотел, как теперь выражаются, пережениться. Я ее видела. Случайно во Дворце культуры. Весьма вульгарная особа. К тому же, говорят, она без диплома. Правда, молодая, этого у нее не отнимешь. Своей молодостью она и спекулировала. Поэтому я не могла допустить разрушения семьи. Я вызвала Григория телеграммой. Он прилетел. Сначала отнекивался, а через два часа раскололся и начал замаливать грехи - пошел за картошкой. Обратно мы прилетели вместе, распаковали вещи. Каждый вечер в спальне свежие цветы. Смешно даже подумать, что он мог уйти от меня. Мы прожили 18 лет, я знаю все его слабости, все грехи. Он без меня не может ни шагу. Юрочка уже в шестом классе, мы все трое единая волгодонская молекула, не смеющая думать о распаде. На что она могла рассчитывать? На квартиру ее потянуло? На чужие кастрюли? Я всегда говорила, что следующее за нами поколение воспитало в себе дух голого потребительства. Словом, операция была болезненной, но тем не менее успешной. Я устроилась на то же место, оказалось, что оно не занято, нужного человека подобрать не просто. Настропалила Григория, он пошел в дирекцию и выпросил трехкомнатную квартиру, скоро переезжаем. Теперь они начали работать с женами руководящих работников, и мое возвращение записали себе в актив, поставив соответствующую галочку. Я их не разубеждала. Нас уже собирали на вечер. Генеральный директор прочитал дельный доклад о текущих задачах. Потом показали фильм "Жандарм женится", который год его крутят. Мы нынче в цене, я имею в виду законных жен. Меня избрали в совет по поэзии. Наметили перед Новым годом симпозиум. Нам теперь в Волгодонске жить, другого места нет. От нас самих зависит, каким станет наш город, я теперь - на все воскресники, ни одного не пропускаю. Как видите, стала порядочной патриоткой своего города. Только и надо, чтобы нас тряхнуло хорошенько. Вы не поверите. Начала заниматься языком. Выбрала итальянский. Я же сейчас сваркой занимаюсь, рассчитываю всякие там прогрессивные методы. А итальянцы - наши шеф-монтажники. Так что у меня и практика есть. Они зовут меня синьора Вера. Я отвечаю: си, синьор. Через три месяца буду сдавать экзамен. Приняли с