Он прислан сюда с полгода назад, командует зенитной батареей. Я слышал, что они женаты не так давно, но что она уже раньше была замужем в Индии и овдовела... - Да, так она рассказывает. Но это неправда. И она знает, что я ей не верю. Я встречал ее раньше, и ей сейчас уже тоже кажется, что она меня видела где-то, - конечно, не в Индии на похоронах ее первого мужа. Эта женщина кажется глупенькой, но у нее хватило ума и ловкости сочинить сказку и поймать Каслсайда. Теперь она страшно боится разоблачения. Таких-то и ищет гестапо. Запугивает их, а потом использует в своих целях. Это его излюбленная тактика. Вот почему я включил в свой список Шейлу Каслсайд. Муж ее офицер. Она шляется повсюду, главным образом по ресторанам, с другими офицерами. Ее считают пустой и легкомысленной, а она совсем не глупа. Стало быть, она может узнать очень многое, надо только внимательно слушать. И если на нее нажмут, она выложит все, что знает. - Понятно, - сказал инспектор, и его маленькие глазки заблестели. - И, кажется, эта молодая особа тратит большую часть своего времени и чужих денег именно в "Трефовой даме", не так ли? - Так. Я, может быть, в самом ближайшем времени рискну поговорить с нею начистоту. Да, кстати... - Тут я записал себе для памяти, что нужно позвонить с утра в Лондон и навести некоторые справки, в том числе и о Шейле Каслсайд. - Следующий в списке - Периго, - продолжал инспектор, глядя в свои записи. - Я с ним не так давно уже беседовал, вполне по-дружески. Дело в том, что полковник Тарлингтон, человек горячий, сказал что-то о нем моему начальнику, а тот направил его ко мне. Полковник где-то встретил Периго и остался очень недоволен его наружностью и разговорами. Вот нам и было предложено "проверить" этого человека. Премерзкая миссия, скажу я вам!.. Когда я его увидел, мне показалось, - добавил инспектор мрачно, - мне показалось, что он красит щеки! - Вам не показалось, это так и есть, - усмехнулся я. - Периго говорит, будто он в Лондоне занимался продажей картин и его дом разбомбили, и тогда он, оставшись без дела, но имея немного денег, переехал в Грэтли, так как один его друг уступил ему коттедж за городом. Такова история, которую он рассказывает. - Знаю, - почему-то рассердился инспектор. - И ведь все это чистейшая правда, прах его возьми! Да-да, мы проверяли. И картинная галерея и коттедж - все правда. Что вы на это скажете? - Ничего не скажу. Я этого ожидал. Периго слишком умен, чтобы врать, когда его так легко проверить. Все это он мне рассказал при первой встрече, - он прямо-таки пристает ко всем с этой историей. Я тогда же понял, что она абсолютно правдива и под нее не подкопаешься. Он говорил мне также, что приехал сюда развлечься. Если так, то можете считать, что я приехал за тем же и что Грэтли - знаменитый курорт. Одним словом, этот Периго - фальшивая монета. И умница. Он, например, догадался, что мамзель Фифин, которую вы можете увидеть в вашем "Ипподроме" на этой неделе, не совсем та, за кого себя выдает. Видели вы Фифин? - Завтра вечером, если все будет благополучно, поведу туда жену, - с важностью промолвил инспектор. - Я-то предпочел бы кино, но жена любит цирковые представления. Так кто же такая эта Фифин? - Могучая женщина, примерно вашего типа, инспектор. Она работает на трапеции и предлагает всем вести счет своим вращениям и оборотам. Весь зал считает. Это очень нравится публике. Это, кроме того, очень удобно ей и тем кому она служит, так как пока все смотрят на сцену и считают, она может передавать информацию цифровым кодом. - Та-та-та! - воскликнул инспектор. - Это что-то слишком уж сложно для меня! Я выбил трубку о каминную решетку. - Еще чашку, инспектор? Отлично. Вы замечаете, как я стал терпелив и кроток? Я не буду опять рассказывать вам, чего добились немцы и японцы теми методами, которые вы называете "слишком сложными". Поглядывайте иногда на карту и спрашивайте себя: мало ли сложного в мире, где мы живем? Инспектор посмотрел на меня поверх своей чашки. - Пожалуй, вы правы. Я часто по утрам спрашиваю себя, не снится ли мне все это. Ладно, дружище. - Он наклонился вперед и похлопал меня по колену. - Рассказывайте дальше. - Номера телефонов, которые я дал вам, я взял, вернее, списал, сегодня у Фифин в уборной. А вот еще бумажка с какими-то цифрами, ее я подобрал там же с пола. Она, очевидно, пользовалась ею на той неделе. Я не специалист по цифровому коду и не намерен тратить время на расшифровку, а просто пошлю эту бумажку нашим экспертам. Смотрите, как все ловко придумано! Вам ничего не нужно делать, только сидеть в зале и считать вместе с остальными зрителями - и вы таким образом принимаете сообщение. Труппа все время переезжает из одного промышленного района в другой, и все заинтересованные лица без затруднений могут прийти в театр на представление. У немцев есть методы гораздо более тонкие и точные, но и этот неплох. И уверяю вас, что наш приятель Периго знает, кому понадобилась эта затея с подсчетом акробатических трюков. Я сидел на днях в "Ипподроме" на представлении почти рядом с ним и сразу заметил, что он разгадал, в чем тут дело. - Тогда давайте арестуем эту женщину! - воскликнул инспектор. - Сделав это, мы только вырвали бы одно звено из цепи, - вот и все. А двадцать других, более важных, уплыли бы у нас из рук. Нет, пока все идет как надо. Я не собирался утруждать вас проверкой Фифин. Предоставьте ее мне. Я просто решил вам доказать, что знаю кое-что о Периго. Кто следующий? - Да вот... Мисс Экстон, у которой лавка, - протянул он неохотно. - Не понимаю, зачем вы ее сюда вписали. - Хотел знать, имеются ли у вас какие-нибудь сведения о ней, вот и все, - усмехнулся я. - Мы с ней только что очень мило выпили. У нее удивительный по нашим временам запас спиртного. А заинтересовался я ею по двум причинам. Во-первых, потому что при первой же нашей встрече она мне солгала. Во-вторых, потому что она явно разыгрывает какую-то комедию. Вы не знаете, кто она? - Племянница вице-адмирала сэра Джонсона Фрайнд-Тепли, - прочитал мне из своего блокнота инспектор. - С большими связями. Последние несколько лет перед войной жила за границей. Когда война началась, она ездила в Америку и пробыла там до прошлого лета, а вернувшись, открыла в Грэтли магазинчик. Жена заходила туда раза два, покупала у нее разные мелочи для подарков, но она почему-то недолюбливает мисс Экстон. Говорит, та слишком самоуверенна и вообще неприятная особа. Знаете, на женщин угодить трудно. Я раскурил трубку. - Нет, инспектор, я прекрасно понимаю вашу жену. Завтра вечером мисс Экстон обедает со мной, и я постараюсь сам узнать о ней побольше. Но она мне кажется вполне благонадежной. - Мне тоже. Вы только теряете напрасно время мистер Нейлэнд. То есть, - он ухмыльнулся, - если вы тут стараетесь для дела, а не для себя. Затем лицо его опять стало серьезным, и он выразительно постучал пальцем по блокноту. - Что касается последней фамилии в списке... - Доктор Бауэрнштерн? - Да. Эту фамилию я не хотел бы видеть здесь. Придется мне выложить карты на стол, мистер Нейлэнд. Конечно, если вам угодно, я буду говорить с вами только как полицейский. Пожалуй, так лучше, потому что, если я буду откровенен, вы можете причинить мне большие неприятности... - Он нерешительно остановился. - Послушайте, Хэмп, - сказал я, нарочно называя его просто по фамилии, без официального звания. - Одна из худших сторон работы, которой мне приходится заниматься - а я ее не люблю и гораздо охотнее работал бы по своей специальности, - та, что мне почти никогда не удается говорить с людьми откровенно. Я только выуживаю из них информацию. Я их ловлю, играю роль и пытаюсь понять, не играют ли роль и они. С вами ничего этого не нужно. Если я говорю вам не все, что знаю... - Не волнуйтесь, Нейлэнд, - перебил он с усмешкой, - я не такой тупица, каким кажусь. Уж это я понимаю... - Если я говорю вам не все, то не потому, что я вам не доверяю, а просто у человека бывают смутные догадки, подозрения, неясные еще ему самому, о которых до времени лучше не говорить. Если я поделюсь с вами, вы можете отреагировать так, что испортите мне все. Понимаете? Ну то-то! Я вам абсолютно доверяю и хочу, чтобы вы доверяли мне. Для меня такая радость, Хэмп, что есть человек, с которым я могу говорить прямо и быть самим собой. Поэтому, ради бога, забудьте о своем чине и рассказывайте, что знаете, что думаете и чувствуете. - Хорошо, - сказал инспектор с видимым облегчением. - Значит, насчет доктора Бауэрнштерн. Я не удивился, увидев фамилию в списке, но огорчился. Огорчило меня это потому, что она мне симпатична, и я считаю, что ее обижают напрасно. Она хороший врач и, по-моему, славная женщина, и я слыхал, что она творила настоящие чудеса с ребятишками в больнице. - Она была замужем за австрийцем, - перебил я, не желая слушать то, что я уже знал. - И считает его великим человеком, и не желает переменить фамилию, и ей живется нелегко. - Ага, вы, я вижу, кое-что уже знаете. Должен сказать, вы быстро собираете сведения. Так вот, когда доктору Бауэрнштерну - я говорю о муже - пришлось у нас регистрироваться и потом выполнять всякие формальности, я его узнал поближе. Помню, раз он высказал мне свое мнение о фашистах... такой печали и горечи я в жизни не видел. А уж врач был - просто чудотворец! Он вылечил мою маленькую племянницу, а до него сестра возила ее в Лондон к лучшим специалистам, но все они говорили, что болезнь неизлечима. Бауэрнштерн скоро умер. Он был человек уже немолодой. По возрасту годился своей жене в отцы. Мне думается, она вышла за него потому, что очень почитала его и как человека и как врача. - И я вынес такое же впечатление из того, что она говорила. Я с нею встретился впервые вчера вечером, и знаете где? Здесь, в комнате Олни. Она ждала его и сказала мне, что он ее пациент. А сегодня я заходил к ней и был приглашен к чаю. Она мне немножко рассказала о себе и о муже. Потом пришел Периго. - Пе-ри-го? - Инспектор был неприятно удивлен. - Да. Периго. Куда ни пойди, он тут как тут. Не думаю, что они с доктором старые знакомые, но, во всяком случае, они знакомы. Да, так что же дальше? Видно было, что инспектору не хочется говорить. Его что-то мучило. - После смерти мужа ей жилось несладко. Понимаете, фамилия у нее самая немецкая, и люди начали чесать языки, ничего толком не узнав. А она женщина очень гордая - и я ее не осуждаю, - так что можете себе представить, как она приняла это. Потом она еще нажила себе врагов откровенными высказываниями о местных непорядках - насчет состояния жилищ и прочего. Что, конечно, не улучшило отношения к ней. А тут эта история с ее деверем. - Какая история? - Это было для меня настоящей новостью. - Младшему брату ее мужа Отто Бауэрнштерну тоже пришлось бежать от нацистов. Он химик-металлург и отлично знает свое дело. После всяких мытарств он поступил на завод Чартерса. Это было летом. Затем против него начали кампанию, требовали его увольнения. Среди тех, кто хотел его выгнать, был человек, о котором мы говорили сегодня, - полковник Тарлингтон. - Да, этот тоже всюду суется, - заметил я самым веселым и беспечным тоном. - Полковник - человек почтенный и пользуется у нас здесь большим влиянием. Но, между нами говоря, он уж слишком носится со своим патриотизмом. Он заявил, что, принимая Отто на завод, администрация должна была посоветоваться с ним как с членом правления и что он не потерпит, чтобы немец или австриец проводил на заводе каждый день и половину ночи. Другие его поддержали. В том числе, - тут инспектор перешел на конфиденциальный шепот, - и наш начальник, большой друг полковника. С месяц назад буря разразилась, Отто Бауэрнштерну было предложено уйти с завода и немедленно выехать из нашего района. С завода он ушел, но затем пропал неизвестно куда. Он уложил вещи, съехал с квартиры, сказал, что едет в Лондон, но ни в Лондоне, ни в другом месте не зарегистрировался. Мы это знаем, потому что запрашивали о нем. Так до сих пор и неизвестно, что с ним сталось. - А он жил не у своей невестки? - спросил я. - Нет, но часто навещал ее. Она очень возмущена тем, что с ним так поступили. Говорит, он хотел только одного - помочь нам в борьбе с нацистами, а ему не дали спокойно работать и травят, как зверя. Да, она очень возмущена. - Отсюда две возможности, - сказал я. - Первая: она могла настолько озлобиться, что ловкому нацистскому агенту нетрудно было убедить ее помочь великой германской расе, к которой принадлежал ее муж, проучить тупоголовых британцев. Вторая возможность: вся эта история - обман, и Бауэрнштерны никогда не были настоящими эмигрантами. Немцы посылали к нам немало своих агентов под видом беженцев, - да-да, и некоторые из них показывали незажившие рубцы от истязаний в концентрационном лагере. Такие вещи они всегда делают на совесть. - Есть еще и третья возможность, Нейлэнд. - Инспектор сурово посмотрел на меня. - Эта Бауэрнштерн именно такова, какой мы ее считаем, она честная и хорошая женщина, которой сильно не повезло в жизни. Я в этом просто уверен, и я сколько раз не мог глядеть ей в глаза, потому что мне стыдно за наших горожан. Да они мизинца ее не стоят!.. Все это было сказано с большим чувством и непонятно почему вызвало у меня какую-то неловкость и стыд. Но чего мне стыдиться? Стыд тут же сменился раздражением. Эта Бауэрнштерн всегда меня раздражала, а теперь даже заочно, через своего заступника инспектора. - Ладно, - проворчал я. - Пускай она святая. Но она ведет себя не так, как женщина, которой нечего скрывать. Когда я увидел ее здесь вчера вечером, она казалась испуганной и сегодня тоже была все время настороже. Почему? - Потому что к ней так относились, - ответил он, не задумываясь. Я покачал головой. - Нет, тут не только это. А кстати, вы действительно хотите разыскать и арестовать Отто Бауэрнштерна? Он наклонился ко мне и сказал шепотом: - Нет, не хочу. То есть, не хочу в том случае, если он такой человек, как я думаю. А почему вы спросили? - Потому что мне, кажется, известно, где он находится. Я сильно подозреваю, что он прячется в одной из комнат верхнего этажа в доме своей невестки, вашей приятельницы. - Вы в этом уверены? - Нет, но я готов поставить ящик сигар против земляного ореха, что он там. Сегодня мне было достаточно взглянуть на этих женщин, в особенности на служанку, у которой лицо как открытая книга, чтобы понять, что они кого-то прячут в доме. А теперь мне ясно, кого. Инспектор звучно шлепнул себя по коленям и встал. - Лучше бы вы мне этого не говорили, - сказал он с нескрываемым отвращением. - Погодите минутку! Не вздумайте пойти туда и арестовать его. - Раз мне известно, где он, что же мне остается делать? Его будут судить за уклонение от регистрации. - Я имею полномочия от отдела - могу, если угодно, показать вам эту бумагу, но мне придется извлечь ее из подкладки саквояжа, - которые дают мне право требовать всяческого содействия от полиции того района, где я работаю. Хотите взглянуть? Он усмехнулся. - Что же, пожалуй, раз уж к слову пришлось. Я ведь до сих пор не работал ни с кем из ваших. Я распорол шов в подкладке саквояжа и показал инспектору бумагу. Она произвела впечатление. - Что ж, все как надо, - сказал он, хмурясь. - Значит, вы хотите, чтобы я оформил ордер на арест Отто Бауэрнштерна? - Нет. Я хочу, чтобы вы оставили Отто в покое, и беру всю ответственность на себя. Недовольное выражение мигом слетело с лица инспектора. - Вот это другое дело. И знаете, по-моему, вы неправы. Я ручаюсь моей пенсией, что миссис Бауэрнштерн - честный человек. А я неплохо разбираюсь в людях. - Не сомневаюсь в вашем умении разбираться в людях, инспектор, - сказал я. - Но мы живем в странное время, когда с человеческим умом происходят странные вещи. Мир переживает сложнейший момент, а мы стараемся убедить себя, что все очень просто. Деньги, политика, честолюбие, частные точки зрения и предрассудки, злоба, тайные замыслы - все смешалось в этой войне. Она подносила мне столько неожиданностей, что теперь я больше не позволю себе ничему удивляться. И я ни за кого и ни за что не ручаюсь, пока у меня нет убедительных доказательств. Хэмп пристально посмотрел на меня. - Мне думается, вы были счастливее до того, как занялись своей нынешней работой, Нейлэнд, - сказал он вдруг. - Я уже давно перестал быть счастливым, - ответил я неожиданно для себя самого. - Я получил свою долю счастья и лишился его и ни на что больше не надеюсь... Завтра утром, если вы не возражаете, я зайду к вам позвонить. Спасибо, что побывали у меня. А теперь я перелистаю записную книжку бедняги Олни. Как только инспектор вышел, я принялся за записную книжку. Странно и грустно было разбирать эти каракули - все, что осталось от человека. Сотрудники Особого отдела работают не так, как мы. Они гораздо дольше живут в одном месте, занимаясь каким-нибудь обычным трудом, и поэтому вся система их слежки и техника ее носят иной характер. Записная книжка Олни на первый взгляд могла показаться книжкой мастера авиационного завода. В ней было множество записей, связанных с работой в цеху. Но я понимал, что в ней должны быть какие-нибудь указания на то, чем были заняты его мысли, - не случайно он, собрав последние силы, выбросил ее перед смертью из кармана, чтобы она не попала в руки убийц. И действительно, последние несколько страничек содержали как бы его прощальный наказ мне и должны были заменить нашу несостоявшуюся беседу. Теперь дело было за мной. На первой страничке было написано "Трефовая дама" и стоял большой вопросительный знак. Наспех набросанная схема с таинственным Х в центре кружка, изображавшего город, отходящие от него линии и пометка: "Один пункт связи в городе, другой - вне его?" Короткая запись: "Как насчет окна?" В другом месте еще короче: "Вероятно, Америка". Дальше ссылка на запись, сделанную месяца два назад (запись эта, которую я с трудом отыскал, состояла из одной фразы: "Оба утверждают, что у него на левой щеке след глубокого шрама"). На последней странице два слова, отмеченные жирной "птичкой"; я долго не мог их разобрать, но в конце концов пришел к заключению, что там написано: "Искать шрам". На последних трех страничках еще несколько отдельных слов, из них два-три подчеркнуты. Особенно выделены слова "цветы" и "сладкое". Я сделал выписки из заметок Олни и сопоставил их с теми скудными сведениями, какие сам успел добыть. Результаты, как вы догадываетесь, получились не слишком утешительные. Ясно было одно: люди, которых мы выслеживаем, узнали, кто такой Олни, догадались, что ему слишком многое известно, и нанесли удар первыми. (Меня очень тревожило еще исчезновение его зажигалки.) Возможно, что следующий на очереди - я. Перед сном мне захотелось проветрить прокуренную комнату. Я потушил свет, распахнул окно и минуту-другую уныло смотрел во мрак затемненных улиц. 6 Придя на следующее утро в полицейское управление, я не застал инспектора, но он, уходя, распорядился, чтобы мне позволили вызвать по телефону Лондон. Мне нужно было навести через отдел справки о Фифин, о Бауэрнштернах и узнать кое-что, связанное с Канадской тихоокеанской железной дорогой. Я знал, что все это выяснят очень быстро, и поэтому остался ждать ответа. Таким образом, я почти все утро провел в кабинете инспектора. Хэмп появился сразу после того, как я закончил телефонный разговор. Я вернул ему книжку Олни и спросил, удалось ли узнать что-нибудь о номерах, которые я нашел у Фифин. - Я узнал все, но вы будете разочарованы. Вот ваш список... Это телефон "Трефовой дамы", я уже вам вчера говорил. Первый сверху - телефон театра, так что он никакого интереса не представляет. - Ровно никакого. Ну, а остальные четыре? - Гм... А вот следующий меня немного удивил, - сказал инспектор, ткнув пальцем в один из номеров. - Мне бы сразу следовало его вспомнить. Ведь это телефон Электрической компании Чартерса. Зачем какой-то акробатке мог понадобиться этот телефон? Непонятно! - Там шесть тысяч рабочих и служащих, - сказал я равнодушно. - Она может объяснить, что один из них - ее хороший знакомый. Дальше, пожалуйста! - Дальше аптекарь, уважаемый человек, известный в городе. У него есть грим и прочее, что нужно актерам, кроме того, он достает им аспирин и другие лекарства. Небольшой побочный заработок. Торгует он совершенно открыто и честно. Следующий тоже в порядке, я выяснял. На квартире у акробатки нет телефона, а этот номер - соседский, через площадку. В случае чего туда можно позвонить, и соседи ей передадут. По соглашению. Это здесь обычное дело. - Никогда не видел такого количества пустышек! - сказал я с раздражением. - Ну, а последний? Галантерейная лавка или газетный киоск? - Вы угадали. Лавка. Я ее знаю. Фамилия владельца - Силби. Он торгует газетами, сигаретами, всякой всячиной. Принимает письма до востребования. Мне к нему идти бесполезно - у Силби в свое время были неприятности с полицией. Так что сходите вы сами. Это на Мьюли-стрит. Увидимся еще сегодня? - Вряд ли, - сказал я угрюмо. Я возлагал столько надежд на бумажку с номерами телефонов, и к чему все свелось? Впрочем, должен оговориться: тому факту, что среди них оказался телефон Электрической компании, я придавал больше значения, чем можно было заключить из моего ответа инспектору. Хэмп объяснил мне, как найти лавку Силби на Мьюли-стрит, между рыночной площадью и заводом Чартерса. Это была дрянная улица, тонувшая в густой черной грязи, и лавка Силби была здесь вполне на месте. Таких лавчонок в Англии тысячи, и одному богу известно, кто их выдумал. Тут продавались газеты, программы скачек, бульварные романы в бумажных обложках, открытки с толстоногими и толстозадыми женщинами, астрологические изыскания по шести пенсов за книжку, сонники и уйма всякой другой дешевой дряни. В мирные времена здесь, наверное, бойко торговали сигаретами и шоколадом. Что-то притаившееся, вороватое чудилось в этой тесной лавчонке, по которой давно скучала мусорная свалка. Я застал слонявшуюся без дела пожилую чету, очевидно, мистера и миссис Силби. При взгляде на их бескровные лица с подслеповатыми глазами вспоминались те твари, что кишат в каждой гнилой деревяшке. У обоих рты были всегда полуоткрыты, оба беспрестанно шмыгали носом, издавая какие-то противные, хлюпающие звуки. - Да? - спросил мистер Силби. Я собирался начать с того, что хотел бы время от времени пользоваться их телефоном, но теперь решил действовать напрямик. - Вы мистер Силби? Вот в чем дело. Я только что видел номер вашего телефона у одной особы... - Я сделал паузу и увидел, что в его выцветших глазах мелькнул страх. Женщина подошла поближе, и мне показалось, что она тоже испугана. - А вы кто такой? - спросил он неуверенным, дрожащим голосом. - Это вас не касается... - отрезал я свирепо. И вот тут-то, будь он честный человек, он непременно послал бы меня к черту. Но он, конечно, этого не сделал. - Я желаю знать, как номер вашего телефона попал к... Спеша оправдаться, женщина перебила меня: - Видите ли, сэр, так как у нас есть телефон, а у многих нету, некоторые покупатели сговариваются с нами. Они наш номер сообщают своим знакомым, а те передают через нас все, что нужно, и за это мы получаем шесть пенсов. То же самое и с письмами. И людям удобно, и нам небольшой доход. - Есть у вас список ваших абонентов? - спросил я резко. - Как же, сэр! Можно показать, если угодно, сэр! Принеси джентльмену список, Арнольд. Арнольд показал мне список, и, конечно, я ничего из него не узнал. Сплошь все Смиты, Брауны и Робинсоны. Отдавая через прилавок этот список хозяину, я вдруг заметил на полу среди мусора окурок сигареты. Он был много длиннее, толще и чище, чем обычно бывают окурки в таком месте. Я его подобрал и, уже отойдя от лавки, остановился на улице, чтобы рассмотреть его. Как я и думал, это была американская сигарета. Можно было даже прочесть конец слова, напечатанного мелким шрифтом: "илд". Честерфилд! Значит, только что к Силби заходил покупатель, куривший честерфилдские сигареты. Но я готов был дать голову на отсечение, что ни один покупатель с этой улицы не курит "Честерфилд" - его в Грэтли ни за какие деньги не достанешь. Ясно, что человек, бросивший в лавке Силби этот окурок, приходил туда, чтобы справиться относительно вызова по телефону. Дойдя в своих размышлениях до этого вывода, я случайно оглянулся и увидел, что мистер Силби, как гигантский трясущийся термит, стоит в дверях лавки, вперив в меня стеклянные глаза. Миссис Уилкинсон оставила мне кое-что на завтрак, и я поел у себя наверху, глядя, как черный дождь поливает двор и садик. Мне предстояло послать в отдел подробный отчет, и так как его нужно было зашифровать, то это отняло у меня большую часть дня. Отправив письмо, я под дождем чуть не бегом вернулся домой, напился чаю и лег вздремнуть. Меня окружили легкие, радостные сновидения. Я видел себя в Чили; стояло чудесное солнечное утро, со мною была Маракита и наш мальчик, и Пауль и Митци Розенталь. А в следующую минуту, очнувшись, я вспомнил, что я в Грэтли, на Раглан-стрит, лежу на диване, что за окном умирает хмурый январский день, а я постарел, очерствел, выдохся, из живого человека стал чем-то вроде тени. И я злился. Сны не должны быть так ярки и так мимолетны. Злила меня еще одна неприятная вещь - то, что я не переставал думать об этой Бауэрнштерн, и хотя не помнил ясно, да и не хотел помнить ее лица, передо мной стояли зеленовато-карие глаза, горящие и печальные. Я твердил себе, что мне нет никакого дела до этой женщины и что если я решил на час-другой выбросить из головы все дела, с какой стати утомлять себя мыслями о подозрительных личностях? Но все было напрасно. Без десяти семь, - скорее по счастливой случайности, чем благодаря умелому лавированию, - я добрался во тьме кромешной до той самой двери, за которой накануне вечером целовал мисс Экстон. Митинг был назначен в городском зале на площади, в каких-нибудь трех минутах ходьбы от лавки мисс Экстон. Поэтому мы с нею успели еще подняться в гостиную, и меня снова угостили канадской водкой. Обычно я почти не пьянею, но сейчас я проглотил неразбавленную водку так быстро, что сразу почувствовал действие алкоголя. Мисс Экстон - странно, я до сих пор не знал ее имени - была очень эффектна и более чем когда-либо походила на зелено-золотую, огненно-ледяную королеву. В ее обращении со мной ничто не напоминало о вчерашних поцелуях, но и не давало повода думать, что она отрекается от них. Большинство женщин стали бы ко мне нежнее или, наоборот, холоднее, а эта держалась совершенно так же, как вчера в начале нашего разговора. Перед самым уходом я вдруг вспомнил, что не заказал для нас обеда в "Трефовой даме". Я позвонил Фенкресту и, называя его "мистер Сеттл", но так, чтобы он понял, что для меня он по-прежнему Фенкрест, сказал ему прямо, что рассчитываю на хорошее обслуживание. Он клятвенно обещал, что все будет на высшем уровне. Вешая трубку, я подметил пытливый взгляд мисс Экстон, но она не сказала ничего, а я сделал дерзко-самодовольную мину тупого и похотливого самца, который готовится совратить женщину. Когда мы вышли, она вдруг заметила: - Слушая, как вы заказываете обед, можно подумать, что никакой войны нет. Нужно было подать соответствующую реплику. - Когда мужчина ведет красивую женщину обедать, ему нет никакого дела до войны. Она легонько сжала мою руку у плеча, как бы благодаря за эту идиотскую фразу. Помню, я подумал, долго ли может продолжаться эта комедия. Ведь чуть не каждое наше слово и жест были просто оскорбительным отрицанием всякого ума в собеседнике. Но все познается в сравнении. Несколько минут спустя я понял, что значит неуважение к уму другого. Этот митинг! Геббельс мог бы передавать его прямо в эфир. Если даже такие митинги, проходившие по всей стране, не подорвали дела обороны, значит, мы сумеем победить Гитлера. Зал, похожий на дешевый гроб громадных размеров, щедро украсился флагами в доказательство того, что он на нашей стороне. Народу собралось довольно много - служащие, торговцы, жители пригородов (для рабочих устраивались отдельные митинги в заводских столовых). Председательствующий, мэр Грэтли, прочел по бумажке вступительную речь. Он читал настолько медленно, что даже такие слова, как "который" и "где", приобретали загадочный и довольно зловещий смысл и от них веяло черной магией. Объявив, что местный член парламента не нуждается в представлении, он тут же представил нам этого самовлюбленного и нервного человечка, который держался как обидчивый гость на свадьбе. У него была манера выкрикивать банальности таким сердитым голосом, будто мы спорили с ним много часов и его терпение истощилось. Он, вероятно, занимал какую-нибудь очень скромную государственную должность, он старался внушить нам, что они с Черчиллем вдвоем взвалили на себя всю оборонную работу. Он был не очень последователен. То он ругал нас за непонимание того, что это наша война, война всего народа, то давал понять, что война, в сущности, дело не наше, а его и нескольких его вестминстерских знакомых. Он негодовал на то, что у нас слишком много критикуют, что слишком многие "сидят себе и критиканствуют", но наряду с этим возмущался нашей "самоуспокоенностью" и доказывал, что в ней-то и заключается главная опасность. Он заявил, что вряд ли хоть кто-нибудь из нас честно делает то, что нужно, но не сказал, что именно нужно делать. В конце концов оказалось, что он и Британская империя воюют за свободу, что они всегда защищали ее и сейчас не дадут ей погибнуть. За что мы и наградили его взрывом аплодисментов. Следующий оратор был высокий мрачный человек, сэр Такой-то. Этот разрешал все вопросы очень просто. Беда в том, сказал он, что у нас на службе множество немцев, которым мы поручаем говорить по радио с Германией и обещать германскому народу то, другое, третье, тогда как следовало бы выгнать этих немцев-вещателей и их друзей, левых либералов-интеллигентов, и объявить Германии, что мы будем беспощадно уничтожать всех немцев, дав ей понять, что мы не намерены больше "терпеть всякие глупости". Это неизбежно приведет нас (он не сказал, какими путями) к скорой и полной победе. К концу этой замечательной речи, которая словно была написана для него Геббельсом, я уже спрашивал себя, зачем я трачу время, выслеживая нацистских агентов, когда такие господа стоят каждый целой дюжины. Наконец выступил человек, которого я, собственно, и пришел послушать, - полковник Тарлингтон. Я не видел его ни разу после той встречи у конторы завода, но за это время мне пришлось неоднократно слышать о нем от разных людей. Как и в первую встречу, он напомнил мне генерала прошлой войны, сменившего мундир на штатское платье. Говорил он очень хорошо, хотя, как всегда, отрывисто, видимо, привык ораторствовать с трибуны и знал свое дело отлично. Он расшевелил публику, чего явно не сумели сделать три предыдущих оратора. До сих пор я слушал рассеянно, думал о другом. Но полковника я стал слушать внимательно, стараясь ничего не пропустить. Избрав позицию мнимой чистосердечности - я, мол, человек прямой, без всяких вывертов, - Тарлингтон объявил, что он - за настоящую оборонную работу без слюнявой сентиментальности. Всех, кто устраивает забастовки или кричит о своих драгоценных "правах", нужно отправить на фронт, а если они не угомонятся, немедленно расстрелять. Он намекнул, что лидеры лейбористов, пользуясь своим положением, шантажируют страну. Он сказал, что у нас болтают невероятную, фантастическую чепуху о послевоенном переустройстве мира. Война еще не выиграна, и, если даже мы ее выиграем, мы будем беднее, чем до нее, и все здравомыслящие люди должны уже сейчас делать все для того, чтобы укрепить позиции работодателей, частную инициативу и обеспечить необходимый контроль капитала над трудом. Он просил нас не забывать, что коммунисты продолжают свою деятельность в нашей среде и широко используют сентиментальный бред о России, который слышишь сейчас повсюду. В заключение мы узнали, что нашей стране нужен сейчас тот непоколебимый дух старой Англии, благодаря которому наш флаг развевается во всех концах мира. Сказано было, разумеется, еще очень многое, но общий смысл всего был именно таков. Я заметил, что несколько репортеров стенографируют речь полковника, и подумал, что, несомненно, некоторые наиболее провокационные фразы будут приведены не только в местной прессе. Во время этой речи раздалось два-три возгласа протеста из глубины зала, но их тотчас заглушили аплодисменты поклонников Тарлингтона в первых рядах. Впрочем, даже и эта публика не вся была довольна: я приметил вокруг себя несколько сосредоточенных и недоумевающих лиц. Во всяком случае, Тарлингтон хорошо сделал свое дело. - Ну, что вы скажете? - спросила меня мисс Экстон, когда мэр предложил выразить полковнику благодарность. Я ответил ей самым непринужденным тоном: - Скажу, что полковник Тарлингтон - в высшей степени ловкий человек. Она обожгла меня сверкающим синим взглядом, но разговаривать было уже некогда. Когда мы пробирались к выходу, я заметил в толпе озабоченное лицо, которое тотчас узнал. Это был Хичем из Электрической компании. Он торопливо протолкался к нам и, извинившись перед мисс Экстон, отвел меня в сторону. - Я вам только что отправил письмо, мистер Нейлэнд, - начал он. - Сегодня было заседание правления, и я, как и обещал, поставил вопрос о вас. Я не скрыл, что у вас нет опыта в нашей работе, но указал на вашу квалификацию и опыт в организации труда. Правление сначала возражало, но неожиданно один из влиятельных членов правления вдруг предложил взять вас на испытание, так как мы очень нуждаемся в хороших работниках. Если вы не уедете из Грэтли и зайдете ко мне в середине будущей недели, я смогу вам кое-что предложить. - Очень, очень вам благодарен, - сказал я, скрывая изумление, и с невольным раздражением подумал, что, если бы мне действительно нужна была служба, никогда она не досталась бы мне так легко. - Кстати, не скажете ли вы, кто это похлопотал за меня? Хичем усмехнулся. - Скажу, но смотрите, не выдавайте. Вы его только что слушали. Это полковник Тарлингтон. Очень довольный, я вернулся к мисс Экстон. Наконец-то дела мои двигаются вперед! Мне показалось, что она опять с любопытством посмотрела на меня. Мы очутились теперь в давке у самого выхода. Кто-то около нас сказал, что дождь все еще льет. - Ах, боже мой, какой я разиня! - воскликнул я, на этот раз совершенно искренно. - Я начисто забыл, что до "Трефовой дамы" две мили. А такси не найдешь. - Тут совсем близко проходит автобус, - успокоила меня мисс Экстон. - Сейчас как раз должен подойти. Бежим скорее! Мы побежали и действительно успели на автобус. Всю дорогу пришлось стоять, и вокруг было слишком много мокрых пальто, но мисс Экстон это ничуть не смущало. Я считал, что она из породы людей требовательных, разборчивых и довольно нетерпимых. Но она обладала способностью удивлять и на этот раз удивила меня больше, чем когда-либо. В "Трефовой даме" я сразу же увлек ее в бар, где царил широколицый любезный Джо. В этот час посетители уже отобедали, и в баре сидели всего несколько человек. Знакомых среди них не было. Я заказал два двойных мартини. - Вы ведь не любите сладкий? - спросила мисс Экстон. - Нет. Джо, смотрите, чтоб был не сладкий. - Постараюсь, - ответил Джо, показывая золотой зуб. - Но в такое время, когда всего не хватает, он сам собой получается сладкий. Это повторенное несколько раз слово "сладкий" смутно напомнило мне о чем-то, но я не сразу сообразил, о чем именно, и минуты две напряженно думал. Потом вспомнил. Среди отдельных слов, записанных Олни на последних листках его записной книжки, было и слово "сладкое". Пока я размышлял об этом, Джо предложил мисс Экстон сигарету. - Вы, кажется, любите честерфилдские, - говорил он. - У меня еще сохранился небольшой запасец. - А что, их очень трудно достать? - спросил я, отказавшись от предложенной и мне сигареты. Джо прищурился. - У Борани я познакомился с ребятами из американского посольства. Пока у них были запасы, они и меня не забывали. У меня до сих пор сохранилось немножко. - Чтобы самому курить и других угощать, а? - ввернул я небрежно. - А как же! Только, поверьте, я далеко не каждого угощаю. Итак, похоже на то, что Джо или кто-то из его знакомых приходил в лавку Силби незадолго до меня. Вряд ли в таком месте, как Грэтли, еще у кого-нибудь есть запас американских сигарет. Затем трудно предположить, что кто-нибудь, случайно получив от Джо сигарету, унес ее отсюда и выкурил где-то на Мьюли-стрит, в лавке Силби. Впрочем, Джо и его приятели могли ходить к Силби и по делам, которые меня не интересуют. Мы уже допивали мартини - кстати сказать, очень крепкий, - как вдруг мисс Экстон спросила: - Кто этот человек, с которым вы разговаривали после митинга? Я его где-то встречала. - Это Хичем с завода Чартерса. - Я воспользовался удобным моментом и продолжал: - Он сказал, что правление как будто намерено предложить мне работу. - Вот замечательно! - улыбнулась она. - Еще бы! Между прочим, правление хотело мне отказать, так как я не специалист по электротехнике, но один из членов правления вступился за меня. И знаете кто? - Догадываюсь, - отозвалась она спокойно, снова ошеломив меня. Я был уверен, что она притворится, будто ничего об этом не знает. - Полковник Тарлингтон? - Господи, откуда вам это известно? - спросил я с невинным видом, стараясь, чтобы на лице моем можно было прочесть не больше, чем на свежевыбеленной стене. Она попалась на удочку. - Вчера вечером после вашего ухода я вспомнила, что вы говорили насчет службы, и позвонила полковнику. Просила за вас. - Ну и молодчина же вы! - сказал я, глядя на нее так, будто мне хотелось опять целовать ее. - Но я не знал, что вы с ним близко знакомы. Помните, вы говорили, что почти не знаете его и что он не в вашем вкусе? - Так оно и есть, - ответила она, и глазом не моргнув. - Но мы встречались несколько раз. Имела же я право сказать ему, что такой человек, как вы, может быть им полезен! Полковник ничуть не рассердился. Напротив, поблагодарил меня. И вам следовало бы сделать то же самое. - Ну, конечно, я вам ужасно благодарен, - сказал я с пафосом. - Надеюсь доказать это при первом удобном случае. В "Трефовой даме" в этот вечер царило большое оживление. Столовая была переполнена, незанятым оставался только один столик, который Фенкрест приберег для меня. Я увидел миссис Джесмонд в обществе офицеров и каких-то дам, а за другим столом, в компании военных, - Шейлу Каслсайд. Зато Периго на этот раз нигде не было видно. Обед нам подали очень хороший и для меня раздобыли бутылку великолепного Meursault, которую я честно разделил с мисс Экстон, по-видимому, не боявшейся спиртного. За обедом мы говорили больше всего об Америке. Я знал от инспектора, что она туда ездила. Она рассказывала мне, как гостила у друзей в Калифорнии, пока не почувствовала, что ее долг - вернуться на родину и работать для фронта. Вернувшись, пробовала заняться то тем, то другим, но ничего у нее не ладилось, и она в конце концов открыла магазин подарков. Вся эта история, разумеется, не выдерживала никакой критики, но еще не настало время сказать ей об этом. Я видел, что она сегодня искренно наслаждается всем. Я часто потом спрашивал себя, почему она была так весела в тот вечер. Оркестр гремел, почти не умолкая, и мы во время обеда разок потанцевали. После некоторого нажима с моей стороны официант принес мне того бренди, которым нас угощала миссис Джесмонд два дня назад; в это время к нашему столику подошел летчик, был мне представлен, отказался от бренди и пригласил мисс Экстон танцевать. Не успели они отойти от стола, как ко мне подлетела Шейла Каслсайд. Как всегда возбужденная, а может быть, и чуточку подвыпившая, она была сегодня очень привлекательна. Мне нравился этот длинноватый, бесстыжий нос и забавные глаза - один немножко темнее другого. - Где вы пропадали? - осведомилась она. Я объяснил, что рыскал по городу, по разным делам и почти все время был очень занят. - Зачем вы притащили с собой эту ужасную особу? - Шейла скорчила гримасу. - Я ведь вам говорила, что я ее терпеть не могу. - Говорили. Но в конце концов я вам не муж, Шейла. Так что не устраивайте мне сцен. - Если б вы знали то, что знаю я... - начала она, но вдруг осеклась. - Что же именно? - Нет, ничего. Напрасно я заговорила о ней. Раз она ваш друг... - Шейла пожала плечами. Я заглянул ей в глаза. - Шейла, мы с вами хотели поговорить, помните? Разговор будет серьезный. Она испуганно, но утвердительно кивнула головой. - Я готова. Когда хотите... Едва Шейла подошла ко мне, я решил, что разговор с ней не следует откладывать. Справки, наведенные мною сегодня утром через отдел, дали мне в руки все, что нужно. - Отлично. Но говорить здесь, на людях, неудобно. Если можете, улизните от своей компании, а я оставлю мисс Экстон на полчаса с ее летчиком. Нельзя ли где-нибудь поговорить без свидетелей? Не беспокойтесь, будет только разговор, больше ничего. - Да знаю я, черт возьми! - сказала она. - Может быть, наверху есть свободная гостиная. Надо поискать. Кто первый найдет, пошлет другому записку... Что, эта Экстон пила бренди? - Нет, даже не дотрагивалась. Хотите? - Ваше здоровье! - Шейла залпом проглотила драгоценный напиток. - Не заказывайте ей больше. Она того не стоит. Ну, я пошла. Она вернулась к своей компании, затем, посидев минуты две, подошла к миссис Джесмонд и заговорила с нею - должно быть, спрашивала относительно гостиной. Мне пришел в голову другой план, и, воспользовавшись тем, что мисс Экстон еще танцевала и, видимо, не собиралась пока бросать своего кавалера, я вышел и отправился на поиски Фенкреста. В кабинете его не было, в баре тоже, поэтому я вернулся и как раз вовремя, чтобы заказать выпивку для мисс Экстон и ее кавалера. Я извиняющимся тоном сказал мисс Экстон, что здесь обедают мои знакомые, с которыми я хотел бы перемолвиться несколькими словами, и, кроме того, мне нужно позвонить по междугородному телефону. Так, может быть, она потанцует, пока я все это проделаю? Она секунду пытливо смотрела на меня, словно спрашивая, что все это значит, но затем улыбнулась и сказала, что, конечно, с удовольствием потанцует еще, потому что ее летчик - великолепный партнер. Я подтвердил, что они прекрасная пара. Шейла уже отошла от миссис Джесмонд; последняя несколько раз с улыбкой взглянула в мою сторону, и я счел необходимым подойти к ней. Я недолго выжидал удобного момента. Оркестр заиграл вальс, любимый танец мисс Экстон, и она умчалась с представителем военно-воздушных сил. Некоторые из компании миссис Джесмонд танцевали, и она усадила меня рядом. Сегодня ее бархатные щеки еще больше напоминали персик и были еще соблазнительнее. Я посмотрел на ее стройную шею, и мне захотелось что-то с нею сделать. Но что? Погладить или свернуть? Этого я и сам не знал. Я спросил, не видела ли она Периго. - Не видела с того вечера, когда он без всякого приглашения пришел в мою гостиную наверху, - отвечала она. Я пустил пробный шар: - Знаете, как это вышло? Я искал вас, поднялся и заблудился. Вдруг вижу: у закрытой двери стоит Периго и явно подслушивает. Я сначала остановился, потом пошел прямо к двери, и в эту самую минуту ваш приятель из Манчестера открыл ее. - Это все именно так и было, мистер Нейлэнд? - Именно так, миссис Джесмонд, - ответил я твердо. - Как вы думаете, чем занимается Периго? - Не знаю. - Она широко раскрыла глаза и шепотом добавила: - Не шантажист ли он? А вы как думаете? - Он говорит, что он бывший торговец картинами и приехал сюда, потому что один приятель сдал ему свой коттедж. - Это слишком очевидная ерунда. - Меня это заинтересовало, - продолжал я небрежно, - и я попросил знакомого, который знает всех и вся, навести справки. Ответ очень любопытный. Оказывается, Периго действительно торговал картинами. Она раскрыла портсигар. - Я удивлена, - сказала она медленно, постукивая сигаретой о крышку. - Хотя он знает толк в живописи. Между прочим, он тогда наврал, что часами любовался моими картинами. Он их всего-то один раз и видел. Он постоянно врет. И себе на уме. Помните, как он говорил о войне в тот вечер? Уж, конечно, с определенной целью. - Да, и у меня тоже сложилось такое впечатление, - сказал я уклончиво. - Он всегда хитрит со мной. Видимо, ловит. Догадывается, что я смотрю на вещи не так, как разные близорукие глупцы. Она в каком-то раздумье глядела на меня, а я в это время заметил, что сигарета у нее не зажжена. Я стал нашаривать в кармане спички, но миссис Джесмонд остановила меня. - Спасибо, не трудитесь. У меня есть хорошенькая новая зажигалка, и мне хочется ее испробовать. Она достала из сумочки маленькую зажигалку, красную с черным, точно такую, как та, что лежала у меня в кармане. Такой зажигалки не купишь нигде. Итак, либо эта женщина из наших, либо у нее зажигалка Олни. Пришлось соображать быстро. "Если миссис Джесмонд не наша, но знает назначение наших зажигалок, - размышлял я, - то, показав ей свою, я тем самым открою, кто я, и разрушу все сделанное до сих пор". Риск был слишком велик, и я пошел на компромисс, сказав: - У меня есть почти такая же - подарок одного старого приятеля. Миссис Джесмонд безмятежно смотрела мне в лицо. Было ясно, что она не обратила внимания на эту условную фразу и, значит, не связана ни с контрразведкой, ни с Особым отделом, ни с военной разведкой. Теперь надо было выяснить, как к ней попала зажигалка Олни. - Мой приятель, - продолжал я, - сам делает эти зажигалки, и они редко попадают в продажу. Держу пари, что вы свою не купили. - Нет, - улыбнулась она. - Мне ее подарили вчера вечером. Прелесть! Я старался не выдать своего волнения. - А кто подарил? Она не нашла мой вопрос неуместным. Наоборот, ей было приятно. - Дерек Мюр. Вы ведь его знаете? Вон тот высокий... майор авиации... танцует с толстушкой в зеленом. Я посмотрел на майора - это был один из всегда сопровождавших ее поклонников. Разумеется, она сказала правду. И тем самым задала мне нелегкую задачу. Я был убежден, что это зажигалка Олни. Откуда взял ее летчик? Придется его допросить - и сделать это тактично, чтобы он не догадался, что кроется за всем этим. Но когда и как подойти к нему, не вызвав подозрений у миссис Джесмонд? Пока я ломал себе голову, подошла официантка, спросила, не я ли Нейлэнд, и сунула мне в руки записку. Это, разумеется, не укрылось от глаз миссис Джесмонд, и, когда я, извинившись, развернул записку, она иронически усмехнулась, как женщина, ставшая свидетельницей чужой интриги. Но, может быть, я и ошибался. Может быть, она просто подумала, что я болван и больше ничего. В записке было сказано: "Номер 37. Как можно скорее. Ш.К.". Это могло означать только одно: Шейла Каслсайд желает немедленно видеть меня наверху, в номере 37. Я бросил взгляд вокруг - Шейлы нигде не было. Следовательно, она уже там. Мисс Экстон все еще вальсировала в объятиях летчика. Я повернулся к миссис Джесмонд и довольно неуверенно попросил разрешения позвонить по междугородному телефону. - Разумеется, пожалуйста. Но смотрите, не попадите в беду, - добавила она с улыбкой. - В беду? - удивился я, вставая. - Почему? - Не знаю. У этих междугородных телефонных разговоров иногда бывают неприятные последствия. Так что осторожность не помешает. Наверху было очень тихо и безлюдно. Я несколько минут бродил по тускло освещенным коридорам, пока в конце одного из них - полутемном уединенном уголке, словно существующем вне остального мира, - не наткнулся на номер 37. Я постучал и вошел. Это оказалась не гостиная, а спальня, и Шейлы я здесь не обнаружил. В этой комнате никто не жил, но свет горел, и было тепло от раскаленной электрической печи, которую, очевидно, включили по крайней мере четверть часа назад. Двуспальная кровать была покрыта розовым стеганым пуховым одеялом, и все вокруг тоже было розовое, так что комната производила впечатление "дамской", и притом очень дурного тона. По одну сторону электрической печи стоял диванчик, по другую - кресло. Здесь можно, конечно, посидеть и поговорить, но эта комната в розовеющих шелках недвусмысленно говорила о том, что от вас ждут совершенно иного. Я сразу почувствовал это и стоял на пороге, не понимая, кто из нас ошибся - я или Шейла. Через минуту влетела она, с треском захлопнула дверь и, увидев, где мы находимся, свирепо набросилась на меня: - Господи! Привести меня сюда! Да как у вас нахальства хватило! В это мгновение что-то тихо щелкнуло: нас заперли снаружи. Шейла тоже услышала этот звук и стала яростно дергать дверную ручку. - Одну минуту, - спокойно остановил я ее, когда она уже собиралась снова заорать на меня. - Прежде чем устраивать сцену, взгляните-ка. - И я показал ей записку. - А мне передали записку от вас! - ахнула Шейла. - Где она? Ах, да, я же ее порвала... Но неужели вы не видели, что это совсем не мой почерк? Я не спросил, каким образом, по ее мнению, я мог это увидеть. Нужно было поскорее успокоить ее. Вероятно, тот, кто это подстроил, как раз и рассчитывает, что Шейла начнет скандалить, шуметь, колотить в дверь и наше пребывание здесь вдвоем станет достоянием гласности. - Послушайте, Шейла, - начал я, - кто-то послал нам фальшивые записки и теперь запер нас. Не знаю, какая у него цель. Это или просто идиотская шутка, или что-нибудь похуже. Но самое лучшее - отнестись к этому хладнокровно. Мы пришли сюда поговорить - так давайте поговорим. И не беспокойтесь, дело ограничится одним разговором, дальше этого я не пойду. Тем более, - я усмехнулся, - что подобная спальня, как ничто, способна удержать человека от глупостей. Ее следовало бы показывать молодым людям, которые собираются постричься в монахи. Ну, присаживайтесь и перестаньте нервничать. Мои слова произвели желаемое действие. Шейла села на диванчик и, глядя, как я устраиваюсь в кресле, вдруг захихикала. - Не хватает только новеньких чемоданов и конфетти на полу, тогда было бы прямо как свадебное путешествие. - Ну, а на самом деле ничего похожего, - сказал я, не зная, с чего начать, потому что мне не хотелось слишком много ей выкладывать. Мы помолчали. Совершенно неожиданно Шейла сказала: - Поцелуйте меня. Я выпучил глаза. - Господи помилуй, минуту назад вы готовы были закатить истерику, а сейчас... - А сейчас совсем другое дело, - перебила она нетерпеливо. - Я знаю, что через минуту вы заговорите серьезно и, наверное, очень строго, а несмотря на это, вы мне все-таки нравитесь. И я буду спокойнее и увереннее, если вы меня поцелуете. Просто по-дружески, ласково - больше ничего. Я поцеловал ее "ласково и по-дружески", ибо мне, безусловно, хотелось, чтобы она была "спокойнее и увереннее". Но из предосторожности немедленно после этого ретировался в кресло. И даже закурил трубку. - Ну-с, Шейла, - начал я, - во-первых, имейте в виду, что все, сказанное здесь, должно остаться между нами. Второе: ваша личная жизнь меня ни капельки не интересует, и я не стал бы в нее вмешиваться просто ради собственного удовольствия. - Я вам нравлюсь? - спросила она со свойственной ей детской непоследовательностью. - Да, Шейла, нравитесь. - Я так и думала. Я вам нравлюсь, но вы меня осуждаете, так, что ли? - Да, что-то в этом роде, - улыбнулся я. - Ну так вот. Когда я вас увидел в первый раз в баре "Ягненка и шеста", я сразу понял, что где-то вас уже встречал. Потом вспомнил где, но на всякий случай проверил, навел справки - очень осторожно, так что вы не беспокойтесь, - и теперь знаю почти все. Шейла вдруг сникла. - Вы, наверное, видели меня на "Герцогине Корнуэльской"? - спросила она. - Да. Помню, один молодой человек, с которым я познакомился на этом пароходе, был от вас просто без ума. Вы работали там в дамской парикмахерской, и звали вас тогда Шейла Уиггит. Потом вы спутались с каким-то пассажиром, вышел скандал, и вас уволили. - И уже не в первый раз, представьте себе, - сказала Шейла жалобно и в то же время с некоторым вызовом. - Другим девушкам все сходило с рук, а Шейле стоило споткнуться - и готово, тотчас начинались сплетни, и ее выгоняли. Вот ведь подлая судьба! Вы не поверите, но очень много раз я теряла работу именно из-за того, что не хотела ответить "да". Началось это, когда мне исполнилось шестнадцать лет и я поступила в кондитерскую. Хозяин считал, что мы, девушки, такая же его собственность, как и вся кондитерская. Вас, кажется, зовут Хамфри? Так вот, Хамфри, не думайте, что я оправдываюсь, но я вам говорю: мне в жизни не везло с самого начала. Отец нас бросил, когда я была еще совсем маленькая. Ни сестер, ни братьев у меня нет, а мать добрая, милая женщина, но отчаянная дура. - Пусть так, но вы же не на скамье подсудимых. Ну, а что это за история с вдовством в Индии? - Мне надоело быть тем, что я есть, и я решила превратиться в другую женщину - милую, чистую и печальную, и разумеется, из высшего круга. Купила себе красивые траурные платья, поехала в Солчестер и на последние десять фунтов сняла номер в гостинице, где было много офицеров. Рассказала нескольким женщинам свою грустную историю - как я сразу после свадьбы уехала с мужем в Индию и там он внезапно умер - и почти внушила себе, что это правда, и не могла без слез рассказывать о своем несчастье. Недели через две я стала невестой Лайонела, который верил каждому моему слову. У меня тогда уже не было ни гроша, и я сочинила басню об умирающей старой тетке и уехала в Шотландию. Там я месяца два работала официанткой. Потом я сказала Лайонелу, что тетка перед смертью разорилась и ничего мне не оставила. Но Лайонел все-таки женился на мне. И дальше надо было держать ухо востро, чтобы никто меня не поймал на вранье насчет моей прежней жизни. Знали бы вы, сколько приходится сочинять, когда выдаешь себя за другую, совсем на тебя непохожую. Хотя мне это нравилось, мне даже часто казалось, что я и есть эта другая. Но иногда - особенно последние несколько месяцев - мне до чертиков надоедает это глупое вранье. Часто меня так и подмывает крикнуть им всем в лицо, что никогда я не училась в Париже, не была представлена ко двору, не ездила в Индию, что я ничтожная незаконнорожденная девчонка из предместья, что мыла посуду, скребла прилавки, подавала пиво... - А что же худого в том, что вы подавали пиво? - Ничего, но пускай уж лучше это делают другие, - возразила Шейла. - Вы себе не представляете, Хамфри, среди каких идиотов и снобов я живу. Женщины, с которыми мне приходится встречаться - не здесь, а когда я хожу с Лайонелом в гости, - это что-то невообразимое! Но приходится продолжать. А знаете, сколько раз я выворачивалась ну просто чудом! - Скажите откровенно, Шейла, почему вам приходится это продолжать? Мы, наконец, дошли до главного. Она ответила медленно и не сразу: - Вы, конечно, думаете, потому, что не хочу, чтобы меня изобличили, не хочу опять попасть в судомойки. Это верно. Но есть и другая причина. Когда я выходила за Лайонела, я его не любила. А теперь люблю. Он не мешает мне кутить и развлекаться, но для него я все та же заплаканная бедная милая малютка в трауре, у которой так трагично сложилась жизнь. И если он узнает, что я столько времени обманывала его и его родных, он мне никогда этого не простит. Наверное, и видеть меня больше не захочет. Она умолкла и начала тихонько всхлипывать. В глазах блеснули слезы. Немного погодя я встал и положил ей руку на плечо, а она прижалась к этой руке мокрой щекой. - Не расстраивайтесь, Шейла. Спасибо, что вы мне все это рассказали. - Господи, да я бы часами могла рассказывать! Не благодарите меня. Это ведь такое облегчение - выговориться и перестать притворяться. - Она уже успокоилась; я предложил ей сигарету, и она ее взяла. - А в чем, собственно, дело? Кто вы такой вообще? - Человек без определенных занятий, - ответил я. - Но вы можете мне верить. Теперь скажите мне вот что - это очень важно: кто-нибудь еще знает или догадывается, что ваши рассказы - сплошная выдумка? Она попробовала схитрить. - Кто же может об этом знать? - спросила она вызывающе. Я сурово посмотрел на нее. - Я сказал, что это очень важно. Не будем попусту терять время. Шутники, которые заперли дверь, могут скоро прийти. Говорите же: кто знает или догадывается? У нее задрожали губы. - Не понимаю, какое вы имеете право... Вас это не касается. - Ну, ладно, карты на стол, - сказал я внушительно, потому что медлить было нельзя. - Я здесь для того, чтобы помешать кое-кому продавать родину. Один из способов, которым эти предатели заставляют людей работать на них, - шантаж. То есть они угрожают человеку разоблачением и ловко используют свою власть над ним. Ясно? Она кивнула головой. - Я так и знала. Не зря вы мне показались каким-то странным. - Дело не во мне. Я сразу понял, что вы притворяетесь и что вы чего-то боитесь, а значит, те, кого я выслеживаю, легко могут вас использовать. Ну, говорите же, Шейла. Время идет. - Один человек наверняка знает. И еще двое, по-моему, о чем-то догадываются. Миссис Джесмонд и мистер Периго. Посматривают на меня и ехидничают... должно быть, догадываются. - Так. Это меня не удивляет. А кто знает наверняка? - Джо, бармен. Оттого-то я всегда им восторгаюсь. Как в тот вечер, помните? Это я из страха. А на самом деле я его терпеть не могу. - Требовал он чего-нибудь за свое молчание? - Пока не требовал, но на днях дал понять, что скоро потребует. Я не поняла, чего - денег или... ну, другого. Он только предупредил меня, что не будет больше молчать, если его как-нибудь не отблагодарят. И он на самом деле очень много обо мне знает. - Ясно. - Я колебался. Попросить ее, чтобы она заставила Джо высказаться определеннее? Но тут Шейла продолжала: - Еще один человек что-то знает или подозревает. Я забыла о ней, потому что вижу ее реже, чем остальных. Но я думаю, лучше уж вам все сказать. Это ваша долговязая блондинка, ваша мисс Экстон. Стоит ей взглянуть на меня, и я чувствую, что я у нее в руках. Откуда она могла узнать, в толк не возьму, хоть убейте. Но я готова поклясться, что она знает. Вот почему я ее не выношу. - А что, она часто здесь бывает? - спросил я. - Говорит она о "Трефовой даме" как о малознакомом месте, а между тем сегодня я из какой-то фразы Джо заключил, что мисс Экстон - постоянная посетительница его бара. - Нет, я ее редко здесь вижу, - сказала Шейла и, соображая, прибавила: - Если они с Джо на короткой ноге... вы, наверное, думаете, что это он ей обо мне сказал... значит, встречаются где-то в другом месте. Но я что-то сомневаюсь... Во всяком случае, я уже вам говорила: она жуткая снобка. Да, а который час? - Начало одиннадцатого. - Боже! - ахнула Шейла, вскакивая. - Нам надо поскорее отсюда выбраться, иначе кто-нибудь насплетничает Лайонелу, когда он вернется. Что делать? Кто же все-таки послал нам эти записки? - Вы говорили миссис Джесмонд о том, что вам нужна свободная гостиная? - Говорила. Она ведь здесь живет. Я и подумала, вдруг она мне укажет какое-нибудь подходящее место. - Она не только живет здесь - ей здесь все принадлежит. По-моему, эту шутку сыграла с нами она. Отчасти шутки ради... - Я вам говорила, что она опасная женщина! - Но, вероятно, и для того, чтобы скомпрометировать нас обоих и таким образом приобрести над нами некоторую власть, которая ей может пригодиться. Видите, метод тот же. - Ладно, Шерлок Холмс, скажите лучше, что теперь делать. Неужели придется кричать, чтобы нас выпустили? Я не хочу!.. - Все зависит от того, оставлен ключ в замке или нет. - Я подошел к двери и нагнулся. - Кажется, торчит. Щель под дверью широкая, так что дело пустяковое... Ящики комода, наверное, выстланы бумагой. Взгляните, Шейла! Есть? Оторвите клочок. Спасибо. Теперь я проделаю старинный фокус: выйду из запертой комнаты. - Вот это мужчина! - Шейла снова повеселела. Фокус был стар, зато зрительница неискушенная и восторженная. Затаив дыхание наблюдала она, как я наполовину просунул под дверь кусок плотной бумаги, потом железным стерженьком, которым прочищаю трубку, вытолкнул ключ из замочной скважины. Он упал на бумагу, и я втащил бумагу вместе с ключом в комнату. Ключ я дал Шейле, а бумагу сунул обратно в ящик. Когда я опять подошел к двери, Шейла уже вставила ключ, но еще не повернула его. - Я все еще не знаю, кто вы и что замышляете... И вы меня столько дней держали в страхе, - промолвила она, приблизив губы почти к самому моему уху. - И даже не были со мной ласковы по-настоящему... И мой Лайонел в десять раз красивее... Но все-таки вы прелесть! Она обняла меня за шею, влепила мне в щеку сочный поцелуй, быстро отперла дверь и умчалась. Я не пошел за ней - лучше было спуститься порознь. Минут пять я стоял возле двери, гадая, скольких еще женщин мне предстоит целовать в ходе выполнения задания в Грэтли. Я думал о том, что это вообще не мой стиль, а особенно теперь, когда я в таком унынии, и уже далеко не молод и ничего не жду от жизни. (Позже мне с большим знанием дела объяснили, почему я, совсем не донжуан и не душа общества, как раз тогда попал под град поцелуев. Однако это объяснение, впрочем, достаточно экстравагантное, не имеет отношения к моему рассказу, и мы можем его опустить.) Затем дверь бесшумно отворилась, и передо мной предстала мисс Экстон, удивленная, по-видимому, гораздо меньше, чем я. - Что вы здесь делаете? - Курю и размышляю. - Но почему именно здесь? Какая безобразная комната! - Она не моя. Я просто занял ее на часок, чтобы покурить и подумать на свободе. Она любезно предоставлена мне администрацией. - Мне миссис Джесмонд сказала, что я найду вас здесь. - Миссис Джесмонд и есть администрация. Вам это известно? Большинство посетителей об этом не подозревает. А вы, по-моему, знаете. - Знаю, - ответила она сухо, снова оглядела комнату и без улыбки посмотрела на меня. - Вы казались такой счастливой, когда вальсировали внизу, что я не стал вам мешать, - сказал я в виде оправдания. - Я решил, что вы предпочитаете танцы беседе, и постарался, чтобы вы провели вечер так, как вам хочется. Пойдемте вниз? В коридоре она взяла меня под руку. - Я вас искала, чтобы сказать, что несколько летчиков и девушек едут сейчас к подполковнику авиации Салливену. Там сегодня вечеринка - танцы под граммофон, выпивка и все такое. Они меня приглашают и вас тоже... - Нет-нет, спасибо. Я люблю авиацию, но не в такой поздний час и ни за какие деньги не согласился бы танцевать под граммофон. А вам, конечно, надо поехать. Правда, я рассчитывал поболтать с вами... - Я тоже. Если вам не хочется спать, мы поболтаем чуть позже. Я поеду к Салливену на час, не больше. Меня забавляют эти мальчики, и я обожаю танцы. А вы тем временем отправляйтесь ко мне, выпейте и ждите меня. Я вернусь к половине двенадцатого. Кто-нибудь из мальчиков привезет меня обратно, но я не стану звать его в дом. Вот, возьмите ключ от черного хода. Как войти, вы знаете. Только... входите как можно тише и незаметнее. Она посмотрела на меня долгим, значительным взглядом, и я приложил все усилия к тому, чтобы достойно ответить на него и при этом иметь не слишком глупый вид. - Чудесно, - сказал я. - Теперь еще одно... - Я сделал паузу. - Ужасно нелепо, но я до сих пор не знаю вашего имени. Не могу же я сейчас называть вас "мисс Экстон"! Она согласилась и сказала, что ее зовут Диана. - Для вас лучшего имени просто не придумаешь! - воскликнул я, и в награду она слегка сжала мою руку. - Скажите, Диана, вы знаете такого летчика Дерека Мюра? Он еще здесь? - Да. Он тоже едет на вечеринку. А в чем дело? - Мне нужно сказать ему два слова. Вы можете познакомить нас? Компания (в которой, как я заметил, не было Шейлы) уже собиралась уезжать, но Диана Экстон подозвала Мюра и познакомила нас. Я отвел его в угол. - Я хотел спросить относительно зажигалки, которую вы подарили миссис Джесмонд. Я видел, что ему это неприятно. По-моему, он стыдился дружбы с миссис Джесмонд, которая годилась ему в матери. - А вам какое дело? - Значит, есть дело, иначе бы я не спрашивал. Но меня интересует не то, что вы подарили ее миссис Джесмонд. Я хотел бы узнать, откуда вы ее взяли? - Что ж, мне скрывать нечего, - сказал он с видимым облегчением. - Я ее купил у Джо за пятнадцать шиллингов. Да вот кстати и он, можете у него спросить. Эй, Джо! - окликнул он проходившего через вестибюль бармена. Джо, видимо, спешил, но обернулся и подождал, пока мы подойдем к нему. - Это насчет зажигалки, которую вы мне продали, Джо, - сказал Мюр. - Вы уж тут сами разберитесь, друзья, потому что меня ждут. Действительно, его звали товарищи, обсуждавшие у выхода, кто с кем поедет. Я обменялся быстрыми выразительными взглядами с улыбающейся Дианой. Она была, вероятно, лет на десять старше остальных девушек в их компании, но рядом с ней все они не стоили и десяти центов. Джо был не очень-то доволен тем, что его задерживают, но сохранил обычную мину веселой предупредительности. - Давайте покороче, если можно, - сказал он. - Потому что я сегодня здорово устал, а надо еще кое-кого повидать. Если вы хотите такую же зажигалку, то я, к сожалению, ничем вам помочь не могу. - Я увидел ее у миссис Джесмонд, - сказал я конфиденциальным тоном, - а дело в том, что я сам потерял точно такую. - Понимаю. - Джо тоже понизил голос. - Ну, а я нашел. Не здесь, не в ресторане, конечно, иначе бы я отдал ее управляющему. Я ее нашел как-то утром на улице. У меня глаза зоркие, и я часто нахожу вещи, которых не замечают другие. - Значит, это, наверное, моя и есть, - сказал я. - Нет, не ваша. - Он с улыбкой покачал головой. Я вообразил, что поймал его. - Да откуда вы знаете, Джо? - Очень просто, мистер Нейлэнд. Вы когда приехали в Грэтли? Во вторник? Или в среду? - В понедельник, - ответил я, не слишком собой довольный. - А я нашел ее в прошлую среду или четверг и целую неделю носил с собой на случай, если объявится потерявший, потому что это славная вещица, сами знаете... но никто так и не объявился, и я вчера показал ее в баре, а мистер Мюр увидел и предложил мне за нее пятнадцать монет. Я и продал... просто чтоб доставить ему удовольствие. Я догадывался, что он с нею сделает. - Джо подмигнул. - Так что извините, мистер Нейлэнд. Больше ничего? - Ровно ничего, Джо, - сказал я, по возможности бодро. Он кивнул, осклабился и поспешно вышел. Гости подполковника Салливена уже ушли. Ни Шейлы, ни миссис Джесмонд не было видно, и торчать здесь не имело смысла. К тому же последний автобус отходил через несколько минут, и я как раз успел на него. Дождь сменился холодным, черным, губчатым туманом, сквозь который с трудом, чуть не застревая, продирался наш автобус. Все мы сидели на своих местах сгорбившись, с таким видом, словно жизнь уже скрутила нас. Но это только казалось. 7 "При прочих равных условиях", как у нас принято выражаться, я люблю делать то, что мне говорят. Поэтому, когда я наконец добрался до черного хода за магазином Дианы Экстон, я сделал так, как она мне наказала, то есть вошел почти неслышно. А заметив вдруг наверху полоску света у двери гостиной, я стал еще осторожнее и поднимался по лестнице добрых три минуты. Впрочем, мужчина и женщина, чьи голоса доносились из-за двери, были, видимо, поглощены разговором, причем говорили не по-английски. Я стремительно вошел в гостиную, и прежде чем эти двое поняли, что они не одни, я уже стоял рядом и пристально их рассматривал. Они расположились очень уютно и недостатка в напитках и сигаретах, по-видимому, не испытывали. Женщина была Фифин. Мужчину я видел впервые. Лет пятидесяти, высокий, статный, гладко выбритый, с жесткой щеткой седых волос. Пока он стоял и молча смотрел на меня, это был один человек. Но едва я заговорил, он на моих глазах превратился в другого - тихого, незначительного и совсем неопасного. Это было сделано артистически, но недостаточно быстро. - Простите, я вас, кажется, напугал, - спокойно произнес я, - но мисс Экстон специально просила меня войти как можно тише. Мы обедали с нею в "Трефовой даме" и хотели еще потолковать кое о чем, вот она и предложила мне подождать ее здесь, пока она потанцует часок в гостях. Я стал снимать пальто, и мужчина кинулся помогать мне, как будто годами ничем другим не занимался. Я предвидел, что все объяснит он, - Фифин явно была в полном смятении и не знала, как держаться и что говорить. Я решил прийти ей на помощь. - Не вас ли я видел на этой неделе в "Ипподроме"? - начал я с любезной улыбкой. - Да, меня, - ответила она медленно и невнятно. - Я там выступаю. Что, понравилось? - Очень, - сказал я. - Все только о вас и говорили. Вы знаете, мисс Экстон просила меня непременно чего-нибудь выпить, так что я, пожалуй, составлю вам компанию. Я протянул руку к бутылке бренди, стоявшей на маленьком столике. Половину ее гости уже выпили, но что-то еще осталось в рюмках. - Разрешите, сэр, - сказал мужчина почтительно. Такое поведение, очевидно, входило в роль, которую он играл с первой минуты. Он щедро налил мне бренди и бережно подал рюмку. Я сел, но он продолжал стоять. Когда я вторгся в гостиную, Фифин полулежала в кресле. Теперь она сидела очень прямо, на самом краешке. Пригубив бренди, я весело и вопросительно посмотрел на нее, на него. Как я и ожидал, первым заговорил мужчина. - Должен вам сказать, сэр, - начал он, с какой-то особой старательностью выговаривая английские слова, - что я служу тут по соседству. Когда я был помоложе и еще не прихрамывал, как сейчас... это у меня после одного несчастного случая... я выступал в цирке и в варьете. И я был не только хорошо знаком с этой особой и ее родными - они все были артисты, как и я, - но и женат на ее старшей сестре. - Выходит, он ваш зять, - вставил я, обращаясь к Фифин, и после моего дурацкого замечания она немного приободрилась и даже улыбнулась. - И вы понимаете, - продолжал мужчина, - что у нас есть о чем поговорить. Но днем я занят своими обязанностями, а вечером она до позднего часа в театре. Я не могу позвать ее в дом моего хозяина, а ей неудобно принимать меня так поздно у себя. - Нет-нет, это никак невозможно! - воскликнула Фифин и хотела еще что-то прибавить, но мужчина взглядом остановил ее. - Я иногда бываю здесь с поручениями от хозяина, - продолжал он, - и на днях рассказал мисс Экстон о нашем затруднительном положении. - А она предложила вам встретиться здесь как-нибудь вечером, когда ее не будет дома, - подхватил я и, словно восхищенный собственной догадливостью, прибавил: - А потом, видно, забыла... - Несомненно. Надеюсь, вы не сочтете нас бесцеремонными. - Он указал на бутылки и сигареты. - Мисс Экстон очень добра и сама предложила нам... - Ну, конечно! Почему же нет? - Я поднес рюмку к губам. Мой собеседник снова бросил Фифин быстрый взгляд, и оба допили бренди. - Не убрать ли все со стола? - спросил он. - Нет, не беспокойтесь, - сказал я благодушно, давая им понять, что чем скорее они уйдут, тем лучше. Пока они одевались, я успел хорошо рассмотреть зятя Фифин. Лицо его совершенно не соответствовало тому, что и как он говорил несколько минут назад. Это было лицо человека жестокого, решительного и бессовестного. А когда он, одергивая пальто, наклонился немного вперед, на левой щеке, ярко освещенной сверху, неожиданно выступил след шрама. Перед самым уходом Фифин вдруг сказала: - А я видела вас вчера вечером за кулисами. Голосом она владела хорошо, но во взгляде сквозило подозрение. - Знаю, что видели. Я заходил к Ларри, артисту вашей труппы. Это мой старый знакомый. - Он плохой комический актер. - Ужасный. Зря он пошел на сцену. - А я до сих пор жалею, что пришлось оставить сцену, - сказал человек со шрамом. Сейчас, в широком темном пальто и белом шелковом шарфе, с мягкой черной шляпой в руке, он действительно больше походил на актера, чем на лакея. - Ах, какая была жизнь!.. Вы объясните все мисс Экстон, сэр? Благодарю вас. Спокойной ночи. Когда дверь внизу захлопнулась, я отнес их рюмки в маленькую кухню, вымыл, вытер и убрал. Затем высыпал из пепельницы окурки, расставил по местам кресла, выключил верхний свет и расположился так, чтобы Диана подумала, будто я хорошо выпил, дожидаясь ее. Бутылка бренди, над которой гости основательно поработали, стояла на видном месте рядом с моей рюмкой. Я решил не пить до прихода Дианы (да и настроение у меня было совсем неподходящее) и, только когда услышу ее шаги, быстро сделать большой глоток. Потом я закурил трубку и стал размышлять - главным образом о только что ушедшем человеке. Более чем вероятно, что это именно тот, кого искал Одни, - человек со следом глубокого шрама на левой щеке, о котором упоминалось в записной книжке. Возможно, сейчас он подстерегает на улице Диану, чтобы сообщить ей о нашей встрече, но я вовсе не собирался идти вниз и проверять это, даже если бы там и можно было что-нибудь увидеть. Я сделал другое: потушил лампу и открыл окно, чтобы немного проветрить прокуренную комнату. Когда я опять закрыл окно, задернул занавеси и зажег лампу, было уже около половины двенадцатого. Диана обещала вернуться к этому времени, а у меня сложилось мнение, что в подобных случаях она хозяйка своего слова. В нашей работе бывают моменты, когда, еще не имея в руках никаких прямых доказательств, чувствуешь близость развязки. Такой момент наступил сейчас. Чутье мне подсказывало, что пружина вот-вот начнет раскручиваться. Я думал, что у Дианы есть второй ключ от черного хода, но оказалось, что нет. Мне пришлось спуститься и открыть ей. По дороге я сделал большой глоток бренди, и, когда внизу я порывисто поцеловал Диану, она сразу поняла, что я здорово выпил. А наверху сразу заметила, сколько осталось в бутылке, - ни от одной женщины такая вещь не укроется. Кроме того, волосы у меня были немного взъерошены, а спускаясь по лестнице, я нарочно задерживал дыхание, чтобы лицо покраснело, и вообще изображал человека пьяного, полусонного и в то же время возбужденного. - Ну, мой милый, - воскликнула обманутая всем этим Диана, - вы, я вижу, без меня тут не скучали! - Она говорила легким, шутливым тоном, который сразу создает интимность. И я видел, что она чем-то страшно обрадована. Она ушла в спальню переодеться и, вернувшись, посмотрела на меня долгим лучистым взглядом. - По-моему, вы пьяны, Хамфри. - Да нет же, Диана, клянусь богом! - воскликнул я. - Просто время тянулось без вас ужасно долго, вот и все. Она подошла совсем близко. - Ну, в таком случае извините, - сказала она мягко. - И у меня для вас плохая новость, Хамфри. Сейчас сюда придет еще один человек, и, к сожалению, вам надо будет уйти одновременно с ним. - Ах, черт!.. - выругался я в притворном отчаянии. - Но послушайте, Диана... - Ничего не поделаешь, - сказала она все тем же ласково-интимным тоном. - Но впереди еще много вечеров... Конечно, если мы останемся друзьями... - Друзьями! - Надеюсь, что мой взгляд и голос были полны упрека. Затем я пустил в ход немного страсти, хриплый голос и все прочее, что полагается в таких случаях. - О господи! Вы не знаете, что вы со мной делаете, Диана! - В самом деле? А может быть, и знаю. Может быть, она и знала. А может быть, и нет. Я обнял ее и стал целовать; она отвечала совершенно так же, как вчера, - умело, но бесстрастно. Я чувствовал себя учеником, которому дает урок первоклассная инструкторша. Наконец мы оторвались друг от друга; я налил себе еще бренди, и Диана тоже немного выпила. - Я буду с вами откровенна, - сказала она. - А если уж я откровенна, то до конца. В последнее время я мало целовалась с мужчинами, а я это люблю. Конечно, с подходящими... - Я подходящий, Диана, - засмеялся я. - Думаю, что в некоторых отношениях подходящий... или могли бы им стать. - Она пристально посмотрела на меня. Я заметил - уже не впервые, - какие у нее ясные бледно-голубые глаза и какой холодный, немигающий взгляд. В этих глазах я не видел ни искры нежности - ее никогда не было и быть не могло, - а без нежности, и без ребячества, и без любви все то, что происходит между мужчиной и женщиной, - только грязь и борьба. - Но я в трудном положении, мой друг, - продолжала Диана. - Те немногие мужчины, которых я знаю и которым доверяю, в любовники не годятся. Мужчины же другого сорта не таковы, чтобы я могла им верить. А я возьму в любовники только того, кому верю. Нет, не в обычном женском смысле... я совсем не о том... - Знаю, что не о том, Диана. Вы ведь не обычная женщина. Но о чем же? Я заранее согласен на любые условия. - Мне нужен человек, который будет делиться со мной всем, - сказала она холодно. - Если я буду задавать ему вопросы, я хочу, чтобы он отвечал на них, не отговариваясь даже военной тайной. И, разумеется, чтобы он отвечал только на мои вопросы и был очень осторожен. Мне показалось, что вы именно такой человек, Хамфри. - И вы не ошиблись. Испытайте меня! - сказал я пылко. - Такому человеку я могу верить, - продолжала она, будто не слыша. - И для него я сделаю все, если буду убеждена, что и он все сделает для меня. Чтобы двинуть дело вперед, я сгреб ее в объятия. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на мои ласки. - Ради всего святого, довольно слов! Испытайте же меня! Ведь так можно человека с ума свести! Если вас волнует что-то, связанное с войной, то мое отношение к этой войне вам известно. Ну, поцелуйте меня еще разок и скажите, что вы хотите знать. Она послушно поцеловала меня, но тут внизу зажужжал звонок. - Это он, - сказала Диана, высвобождаясь. - Жаль, что не вовремя, но мне он очень нужен. И если вы докажете, что я могу вам верить... тогда у нас будут и другие вечера... - Она вышла. Когда она объявила, что ожидает еще кого-то, я стал гадать про себя, кто бы это мог быть. Держал пари сам с собой - и позорно проиграл. Ибо меньше всего я ожидал увидеть мистера Периго. А между тем это оказался именно он, весь расплывшийся в фальшивой фарфоровой улыбке и похожий на маленького аллигатора с разинутой бело-розовой пастью. - Моя дорогая! - воскликнул он, войдя и увидев меня. - Я удивлен, но очень рад, искренно рад. Право, это для меня полная неожиданность. Хотя, впрочем, не знаю почему, - ведь вы уже не раз высказывали весьма разумные и ободряющие суждения об этой бессмысленной войне, которую мы стараемся выиграть для русских и американцев. Как поживаете, мой милый Нейлэнд? Правда ли, что вы собираетесь делать что-то великое и ответственное у Чартерса? - Мне предложено явиться на будущей неделе, - ответил я. - Но, разумеется, еще не известно, что из этого выйдет. - Они вас возьмут, - сказала Диана уверенно. - Но просите не больше восьмисот пятидесяти фунтов в год с возможной прибавкой через полгода. - Вы слышите? - закричал мистер Периго, осыпая нас искрами, как коварное огненное колесо во время фейерверка. - Вот очаровательная женщина, которая не желает быть только украшением жизни, которая умеет быть полезной в этом нелепом мире и понимает, что жалованье в восемьсот пятьдесят фунтов может быть повышено тем или иным способом. - Тем или иным, - повторила Диана. Затем, взглядом приглашая меня ответить, сказала спокойно: - Вот мистер Периго спрашивает, начали у Чартерса выпуск эмберсоновских зенитных орудий или нет? - А как же! - ответил я, не задумываясь. - Сделали штук десять, но приостановили производство, потому что взяли не те рамы затвора. И, кроме того, рабочие жалуются на вредные испарения. - Как интересно! - воскликнул мистер Периго. - Но неужели они вам сами все это рассказали? - Нет. Меня водили по всем цехам, а я имею привычку держать глаза и уши открытыми. Я был шумно хвастлив, но не переигрывал. И Диана посмотрела на Периго, как бы спрашивая: "Ну что, разве я вам не говорила?" - Это хорошо, - сказал он и, отвечая на взгляд Дианы, добавил: - Нет надобности объяснять вам, дорогая, что у Чартерса нам нужен только он, и никто другой. - Безусловно, - спокойно отозвалась Диана. - Но у Чартерса он проработает недолго... - Если вы имеете в виду Белтон-Смитовский завод, Диана, то я уже совался туда, но они на меня даже не взглянули. - Это потому, что вы пришли с улицы, - возразила она. - А стоит вам поработать несколько недель у Чартерса, найдется вакансия и у Белтон-Смита, и мы легко устроим вас туда. - Вы слышите? - прокричал мне мистер Периго и тут же переключился на Диану: - Вы, конечно, правы. Что значит интуиция умной женщины! Ну, а теперь... Но она остановила его и произнесла резко-повелительным тоном: - Нет. На сегодня хватит. Мы достаточно высказались. Прежде чем говорить остальное, нужно испытать человека. - Все это, разумеется, предназначалось для мистера Периго, а не для меня, но потом она повернулась ко мне, выжала улыбку и сказала: - Я завтра не выхожу из магазина, но по субботам у нас во второй половине дня почти всегда полно народу, так что зайдите лучше с утра. - И, приняв величественную позу, обратилась к нам обоим: - До чего глупы эти люди! - воскликнула она с несвойственным ей жаром и даже раскраснелась - впервые за время нашего знакомства. - И они рассчитывают сохранить власть! Мир не позволит, чтобы им управляли идиоты. У нас - настоящие вожди, у нас - преданность делу, смелость, у нас - ум. А у них что, у этих жалких кретинов? Речь эта сильно отдавала театральностью, но Диана искренно верила в то, что говорила. Я замечал, что очень многие ее единомышленники становятся напыщенными и неестественными именно тогда, когда высказывают свои подлинные взгляды и чувства. Все они одинаковы, эти одураченные фюрером люди: где-то в глубине их сознания всегда происходит грандиозное оперное представление с ними и Адольфом в главных ролях. Стоя перед нами с царственным видом, Диана Экстон, вероятно, слышала в своем воображении скрипки и барабаны громадного оркестра. Мистер Периго посмотрел на меня, я - на него. И пока Диана стояла и слушала воображаемый оркестр, каждый из нас прочел правду в глазах другого. Я вынул сигарету и свою зажигалку особого назначения. - Не горит, - сказал я, встряхивая ее. - Нет ли у вас огонька? Он с быстротой молнии достал из кармана точь-в-точь такую же зажигалку. - Я бы отдал вам свою, - сказал он, поднося ее к моей сигарете, - но это подарок старого приятеля. - Спасибо, не беспокойтесь. Я завтра же приведу свою в порядок. Все было ясно, как день. Мы посмотрели на Диану, не совсем очнувшуюся от блаженных грез о господстве нацистских умов над миром, и пожелали ей доброй ночи. Она все еще была настроена на высокий лад, и я порадовался в душе, что не нужно оставаться с нею. Диана вернулась на грешную землю как раз вовремя: мы уже спускались по лестнице. У двери она очень нежно пожала мне руку, и мы с Периго выскользнули на улицу. Первые минуты мы оба молчали, хотя нам было о чем поговорить. Мы понимали, что, быть может, кто-нибудь бродит тут во мраке, дожидаясь, чтобы мы вышли от Дианы. Поэтому мы добирались до площади молча. Было уже за полночь, и сказать, что город казался спящим, значило бы не воздать должного месту и времени. Город просто-напросто куда-то провалился. Не было никакого Грэтли. Мы ползали в огромной неведомой пещере, и только кружки слабого фосфоресцирующего света освещали нам путь. Когда по площади кряхтя проезжал грузовик, казалось, что он свалился сюда из какого-то другого мира. Снова мне чудилось, что я с завязанными глазами странствую в аду. - Куда мы пойдем, Нейлэнд? - спросил Периго - голос во мраке, не больше. - Можем пойти ко мне. Но, если вы не возражаете, я бы хотел заглянуть по дороге в полицейское управление. Инспектору Хэмпу обо мне все известно - он до некоторой степени помогал мне в работе, - и мне надо сказать ему пару слов, а если мы его не застанем, все равно, я позвоню по телефону. - Обо мне там не знают, - сказал Периго. - Но если и узнают сейчас, пускай. Не имеет значения. - Никакого, - согласился я и объяснил ему, как убийство Олни столкнуло меня с Хэмпом. Периго ничего не знал об Олни. Пока я рассказывал ему всю историю, мы успели добраться до городской площади, где помещалось полицейское управление, и я стал искать боковую дверь, которая открыта всю ночь. Войдя внутрь, я, к своему удовольствию, убедился, что дежурит сегодня констебль, который не раз видел меня у инспектора. Он сказал, что начальник скоро вернется (насколько я понял, инспектора вызвали на место какого-то происшествия) и что мы можем подождать в комнате рядом с его кабинетом. Комната, освещенная резким светом двух ламп без абажуров, была пропитана смешанным запахом карболки и застоявшегося табачного дыма. Огонь в камине погас. Мы с Периго сидели на двух маленьких - по крайней мере для полицейского - стульях и зевали. Периго выглядел столетним старцем, а я чувствовал себя семидесятилетним. Он признался, что очень устал. - С этим проклятым делом столько приходится бегать и болтать, - сказал он, - что к концу дня я совершенно выдыхаюсь. В следующий раз буду разыгрывать немощного, больного старика, чтобы все приходили меня навещать. Только никто, конечно, не придет! Но изображать человека, который постоянно развлекается и развлекает других, без преувеличения, вредно для здоровья. Если так называемые социальные паразиты ведут такую жизнь, им нелегко достается пропитание. К счастью, прежнее занятие научило меня обходительности со всякого рода невыносимыми людьми. Знаете, Нейлэнд, ведь у меня был антикварный магазин. - Знаю, - усмехнулся я. - Я сразу же навел о вас справки. - Я просто по собственному желанию ушел на покой. Хотел писать... Потом решил, что должна же и для меня найтись какая-нибудь оборонная работа. И мой племянник, который работает в военной разведке, посоветовал мне заняться борьбой со шпионажем. Должен вам сказать, что, несмотря на множество всяких "но", я все же этим делом увлекаюсь. А с вами как было? Я вкратце рассказал. Потом спросил, как ему удалось мгновенно убедить Диану Экстон, что он работает на нацистов. - Вы знаете, какой у них сейчас условный знак? - Нет. Мне, разумеется, известны некоторые прежние их знаки, - сказал я. - Но я догадывался, что они уже изменены, и это тормозило работу. Правда, на сей раз мне не понадобилось притворяться, что я принадлежу к "посвященным", потому что я разыгрываю недовольного обывателя, канадца, которому, в сущности, наплевать на войну, и поэтому его можно купить или... - Я ухмыльнулся. - Или соблазнить. - Я действовал приблизительно в том же духе, только соблазнять меня уже вряд ли кому придет в голову, - сказал Периго. - Впрочем, я даже в этом отношении, как вы могли заметить, позаботился о небольшой приманке, на которую очень охотно клюют нацисты. Поверьте, Нейлэнд, никогда я раньше не имел привычки румяниться, жеманно шепелявить, вообще вести себя, как старый педик... Да, так я хотел сказать о знаке. Сегодня утром я был в Лондоне и узнал их новый знак и пароль. Сейчас покажу вам. - Он положил на мое запястье указательный и средний пальцы своей правой руки, растопырив их буквой "V". - Затем вы говорите: "V" означает "Victory" - победа, и не с маленькой буквы, а с большой". Это пароль. Поняли? Тогда второй великий умник кладет указательный палец левой руки поперек этих двух поднятых пальцев, так что "V" превращается в опрокинутое "А", и изрекает: "Прекрасно. Я это запомню". Что вы скажете, а? Боже мой, в каком идиотском мире мы живем! И подумать только, что миллионы жизней зависят от таких вот штучек! Но ничего не поделаешь. Ну-ка, Нейлэнд, прорепетируйте. Это вам может скоро пригодиться. Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал: - Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое время подозреваю ее и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать ее на сегодняшний вечер, а когда узнал, что она обедает с вами, попросил одного подполковника авиации, который в курсе всех моих дел, устроить вечеринку и пригласить ее. Там я пустил в ход новый знак, она сразу поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел на предполагаемое пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и вы во мне. Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро ее раскусили? - Ну, она, как вы уже заметили, глупа и вдобавок настолько ослеплена самомнением и своим нордическим величием, что не соблюдает никакой осторожности. Во-первых, она явно не из тех женщин, которые открывают подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок, а я через пять минут выяснил, что она врет. Во-вторых, она даже не дает себе труда подделываться под такую женщину - вспомните хотя бы ее гостиную... В-третьих, с ее происхождением и связями она, безусловно, могла бы занять видное место в руководстве одной из женских вспомогательных служб. Вот это бы ей как раз подошло. Но этого не случилось, потому что ее не было в Англии. Она жила припеваючи в нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа на вагнеровскую героиню; потом ее привели к присяге, обучили двум-трем приемам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и открыть магазин, где она может быть весьма полезна... - Но почему именно магазин? - спросил Периго. - Ведь это действительно совсем не ее дело. Деньги у нее, надо полагать, есть, почему же ей не предписали снять дом где-нибудь недалеко от города и завлекать молодых офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, - засмеялся он. - Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет. - Да, она только обделывает делишки на черном рынке. Она просто красивая, избалованная, развратная тварь, - вскипел я вдруг. - Нас она не интересует, но я бы хотел, чтобы ее до конца войны заставили работать судомойкой в рабочей столовой. - Полно вам, Нейлэнд, - запротестовал Периго. - Она прелестная, декоративная женщина... - Обществу слишком дорого обходятся эти прелестные, декоративные женщины, - сказал я. - И я видел слишком много других женщин, которых мир этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая из них стоит сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне все миссис Джесмонд либо работают, либо подыхают с голоду. - Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, - сказал он мягко и посмотрел на меня внимательно и дружелюбно. - Я это почуял с первой встречи. Что-то было в вашей жизни такое... - Он закончил выразительным жестом. - Ладно, не обо мне сейчас речь, - оборвал я его резче, чем хотелось. - Мы говорили о Диане Экстон. Ее магазинчик, я уверен, не простое прикрытие. Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы, какими их считает эта идиотка. Я предполагаю - и упоминание о цветах в книжке Одни подтверждает мою догадку, - что "Магазин подарков" заменяет нацистам почтовую контору. Эти букетики искусственных цветов в окне служат для передачи сообщений человеку, который будто мимоходом останавливается поглазеть на витрину. - Так же, как восхитительные руки и ноги мамзель Фифин, - вставил Периго с улыбкой. - Вы догадались и об этом, разумеется? - Да. И заметил, что вы тоже это поняли. Кстати, я сегодня видел Фифин. Я рассказал о встрече с Фифин и незнакомцем со шрамом на левой щеке. Периго о нем ничего не знал, и вообще я пришел к заключению, что вся картина ему менее ясна, чем мне. Я не сказал еще ни слова о моих главных двух подозрениях и решил пока не говорить. Я полностью доверял Периго, но намекнул, что разумнее каждому из нас идти своим собственным путем. - А что вы скажете о Джо? - спросил Периго. Я рассказал о зажигалке, которую Джо будто бы нашел десять дней тому назад, но которая, несомненно, была снята с трупа Олни. Рассказал и об окурке в лавке Силби. Подчеркнул, что Диана знакома с Джо гораздо ближе, чем хочет показать. Спросил, не знает ли Периго, чем занимался Джо после того, как разбомбили ресторан Борани и до приезда в Грэтли. - Говорят, он приехал отчасти потому, что у него сдали нервы, - продолжал я. - Но ведь, когда он здесь объявился, настоящие бомбардировки уже прекратились. К тому же нервы у этого парня в полном порядке. - Как приятно обрести, наконец, такого умного коллегу, - сказал Периго. - Я, конечно, сразу, еще в первый вечер в "Ягненке и шесте", заметил, что вы человек наблюдательный, но теперь я просто поражен и, кажется, даже немного завидую вашим успехам за несколько дней. Подумайте, ведь я сидку тут который месяц! - Мы работали в неодинаковых условиях, - утешил я его. - Вам нужно было создать роль, а я приехал уже с готовой. Кроме того, люди, которых мы выслеживаем, стали сейчас беспечны и слишком уверены в себе. Правда, Диана, может быть, и самая глупая из всех, но посмотрите, какая наглая самонадеянность! А как они убрали беднягу Олни, это перетаскивание с места на место... инспектор сразу понял, что это убийство. - Но Джо этого сделать не мог, хотя у него была зажигалка Олни, - медленно сказал Периго. - Потому что в тот час, когда Олни сшибли, Джо сбивал коктейли в баре. - Да, это не Джо. Но Джо, должно быть, встретился с убийцей позднее - ночью или на другое утро - и получил от него зажигалку. - Я тоже думаю, что Джо здесь как-то замешан, - сказал Периго. - Он у меня уже с некоторого времени на примете. Я запрашивал Лондон относительно того, что делал Джо после Борани. Оказывается, у него был мексиканский паспорт и в конце сорокового года он уехал в Америку. Не знаю, какие он нажал пружины, чтобы получить разрешение вернуться, во всяком случае, это было нелегко. Впрочем, может быть, его посольство, ничего не подозревая, помогло ему. - Знаете, Периго, по-моему, здешняя организация формировалась в Америке. Там была Диана, туда ездил Джо, а может быть, еще выяснится, что и другие тоже. Где живет Джо? - Снимает комнату в доме номер двадцать семь на Палмерстон-Плэйс, - мгновенно ответил Периго. Наш разговор прервался, так как в этот момент вошел Бойд - сержант с выступающим подбородком. Он меня по-прежнему не жаловал, но не мог не считаться с тем фактом, что у его начальника со мной какие-то дела. И он, видимо, не понимал, откуда здесь еще и Периго. Но я предоставил ему ломать голову сколько угодно. - Я видел инспектора Хэмпа, - начал он, глядя поверх моей головы. - И он велел передать, чтобы вы шли туда. - Куда? - К каналу. Мы только что вытащили из воды машину с женщиной. Инспектор думает, что вам это будет интересно. Мы с Периго переглянулись. Сержанту Бойду это не понравилось. - Инспектор говорил только про вас, - сказал он с ударением на последнем слове. - Я вовсе не собираюсь идти к каналу смотреть на какую-то утопленницу, - сказал Периго поспешно. - Я думаю, как добраться домой. Но это целых три мили... Пожалуй, все-таки придется посидеть здесь. - А что, - спросил я сержанта, - сейчас еще можно получить справку? Который час? Начало второго? - Запрос они примут, но до утра ничего не узнаете. А кто вас интересует? Как вы сказали?.. Дживз [слуга, персонаж многочисленных произведений англо-американского писателя П.Г.Вудхауса (1881-1975)] со шрамом? - Да, - ответил я. - Так отчего же вы у нас не спросите? - удивился сержант. - Ведь мы же - здешние жители. Если Дживз - это человек на вид вроде лакея или дворецкого, да плюс у него еще шрам на щеке, так я, наверно, знаю, про кого вы спрашиваете. - Тут он, разумеется, замолчал. Это было на него похоже. - Сделайте нам одолжение, - язвительно сказал я. - Мы хотим избавить родину от некоторых ее опасных врагов. Скажите, кто этот человек. Чтобы сберечь ваше время, добавлю, что ему около пятидесяти, седой, говорит по-английски медленно и... - Да, знаю, - сказал сержант. - Его фамилия Моррис. Он служит у полковника Тарлингтона. Чудак какой-то. Несколько раз перекинулся с ним словечком. Но человек надежный, не сомневайтесь! Прошлую войну провел на фронте с полковником Тарлингтоном, денщиком у него был. Так что все в порядке. - Ясно. - Одна нога у меня затекла, согнутая под низеньким стулом, и я постучал ею об пол. - Ну, Периго, значит, никаких справок не надо. Ждите нас здесь, если хотите. - Да, я уж лучше посижу здесь, чем плестись три мили, - сказал Периго неуверенно. - Как вы считаете, сержант? - А еще лучше - перейдите в соседнюю комнату, там по крайней мере огонь есть в камине и вам дадут чаю... Ну, что ж, пойдемте, - прибавил он, обращаясь ко мне. На улице нас ждал автомобиль, и через пять минут мы уже рыскали в темноте где-то возле канала. Наконец мы остановились. Тут стояли два других автомобиля и грузовик. Место было не из приятных. Унылый свет притушенных фар падал на зеленый ил берега и мутную воду канала. Вокруг - груды мусора и хлама. Казалось, здесь конец всему и мы сами недалеки от того, чтобы стать кучкой мусора и хлама: вот-вот черный груз ночи обрушится на нас всей своей тяжестью и расплющит... Сержант вел меня к какому-то строению вроде сарая. У входа в него стояла женщина, и, когда сержант поднял свой электрический фонарик, я увидел ее лицо - измученное, печальное и такое прекрасное, что сердце во мне перевернулось. Я узнал доктора Маргарет Энн Бауэрнштерн. Она не могла разглядеть нас, да, вероятно, и не хотела. Она просто отошла в сторону, движения ее были медленными, машинальными, как у человека, изнемогающего от усталости. Откинув брезент, которым был завешен вход, мы вошли в сарай. Внутри горело несколько фонарей. Я увидел могучую фигуру инспектора, двух полицейских. Они на что-то смотрели и походили на людей, которым снится страшный сон. Через мгновение и мне показалось, что я вижу страшный сон. Передо мной на земле, среди мусора и тряпья, лежало тело Шейлы Каслсайд, еще пахнущее тиной. Вероятно, прошло не больше минуты, прежде чем инспектор заговорил со мной, но она показалась мне вечностью. Я успел припомнить во всех подробностях нашу беседу с Шейлой в спальне "Трефовой дамы" - казалось, с тех пор прошло много дней, а ведь это было часа три назад, - и ее последние слова, милые, глупые и смешные, и как потом она обняла меня за шею и поцеловала. С восемнадцати лет брошенный на фронт в предыдущую войну, я видел, как умирали люди. Да и не говоря уже о войне и некоторых исключительных событиях моей жизни, я и потом не раз видел близко смерть, потому что на крупных строительных работах в слаборазвитой стране всегда обильный урожай несчастных случаев. Но тут было совсем другое и гораздо более страшное. Когда погибли Маракита и наш мальчик, я в течение многих дней не помнил ничего - только те последние слепящие четверть секунды, когда я уже знал, что произойдет нечто ужасное, и клял себя за преступное безрассудство. Потом я сразу уехал, и меня снова завертела жизнь. Мир больше не был, да и не мог быть тем прежним миром, в котором я, счастливый безумец, мчался со скоростью семи