десяти миль в час. От этого, второго мира, где убивший свое счастье идиот остается жив, а женщина и ребенок превращаются в кровавое месиво, я ничего хорошего не ждал, и все-таки даже здесь мысль о возможности такого подлого удара как-то не приходила в голову. Но сейчас, еще до того, как заговорил Хэмп, я спросил себя, нет ли тут и моей вины, не должен ли был я все это предвидеть. - Это случилось около половины двенадцатого, - сказал инспектор. - Один человек, который возвращался домой, видел и слышал, как машина свалилась в воду, и сообщил нам. Она была одна в машине и не могла выбраться. - А из чего видно, что она пыталась? - спросил я. - Доказательств нет, но... Вы предполагаете самоубийство? - Нет, я даже уверен, что это не самоубийство. Никому не придет в голову кончать с собой таким образом. Кроме того, она совсем не думала о самоубийстве. Мы с нею долго беседовали сегодня вечером в "Трефовой даме"... Что делала здесь доктор Бауэрнштерн? - Она задержалась в больнице, и я застал ее там и привез, - пояснил инспектор. - Но, конечно, ничего уже нельзя было сделать... Наш полицейский врач заболел, лежит с температурой... А доктор Бауэрнштерн уже уехала? - Нет, стоит там, за дверью, и сама похожа на мертвеца. - Спасибо, - произнес голос, который я в первый момент не узнал. - Я здесь, как видите, и готова отвечать на все ваши вопросы. Конечно, если инспектор Хэмп уполномочит вас допрашивать меня. Инспектор, естественно, мог заметить, - да и кто бы этого не заметил? - что я ей неприятен. Он знал также, что у нее позади длинный утомительный день и что она взвинчена до крайности, и не хотел входить ни в какие объяснения. Я не осуждал его за то, что он промолчал. Она подошла ближе и села на опрокинутый ящик. Это было как в замедленной съемке. Я невольно подумал: "Похоже на сборище привидений". Должно быть, и Хэмп ощутил нечто подобное и решил не поддаваться. - Сержант! - загремел он вдруг. - Возьмите с собой этих двух парней и займитесь машиной. Фонари у всех имеются? Только смотрите, зажигайте не все разом. Захватите какие-нибудь мешки для окон. Да живей поворачивайтесь! Так мы избавились от них. Сделав над собой усилие, я наклонился и внимательно посмотрел на мертвую. - Что, она там выпила в "Трефовой даме"? - спросил инспектор. - Может быть, немного и выпила, но когда мы с ней простились в самом начале одиннадцатого, она была совершенно трезвая. - Она не сказала, куда едет? - Нет. И когда я уходил, около половины одиннадцатого, я искал ее всюду, но ее не было. Пришла она туда не со мной, но у нас был длинный разговор, и мне хотелось на прощание сказать ей еще кое-что. - Может быть, она уехала из "Трефовой дамы" и выпила где-нибудь в другом месте? - сказал инспектор хмуро. - Покойница, кажется, любила повеселиться? - Да. Но что ей было делать здесь, у канала? - спросил я. - Это требует объяснения. - Если она была пьяна, тут и объяснять нечего. - А я не думаю, что она была пьяна. И не думаю, что она хотела покончить с собой. И не думаю, что она сбилась с дороги в темноте. - Я сказал это резким тоном - совершенно из тех же побуждений, из каких инспектор только что орал на сержанта. Мне нужно было и от себя и от других скрыть свое волнение и рассеять чары. - Не можете ли вы, доктор Бауэрнштерн... - обратился я к ней. - Я бы не стал вас просить, если бы не знал, что вы сделаете это лучше меня... - Что вам нужно? - спросила она без малейшего оттенка любезности или хотя бы интереса. Теперь я вызывал у нее уже не просто неприязнь, а настоящую ненависть. - Исследуйте самым внимательным образом ее голову с затылка. Это важно, иначе я не стал бы вас утруждать. И не будем терять времени. Вероятно, она вопросительно взглянула на инспектора, потому что он тихо сказал ей: "Действуйте". Дальше все происходило снова томительно медленно. Она попросила посветить ей и, несмотря на усталость и глубочайшее нежелание делать что бы то ни было по моей просьбе, приступила к осмотру. Она работала так искусно, легко и красиво, что я невольно - и с какой-то грустью - залюбовался. Когда ее пальцы, наконец, перестали двигаться и она подняла глаза, я прочел на ее лице, что моя догадка верна. - Здесь гематома, - сказала она с расстановкой. - Я ее нащупала. Под кожей скопились сгустки крови. Значит, либо она сильно ударилась обо что-то затылком, когда машина свалилась в канал, либо... - Либо кто-нибудь ударил ее, - вероятно, резиновой дубинкой, - сказал я. - Моя версия такова. Они ехали и о чем-то толковали. Она оказалась несговорчивой, и ее пристукнули, а машину пустили в канал. Заметьте, - обратился я к инспектору, - тот же метод, что и в первый раз: убийство, которое может сойти за несчастный случай. - Это не противоречит тому, что вы обнаружили, доктор? - спросил инспектор. - Я мало знакома с такого рода телесными повреждениями, - сказала она с видимым усилием, - но действительно трудно понять, как можно так сильно ушибить голову, только ударившись обо что-нибудь при падении. Это гораздо больше похоже на умышленно нанесенный удар. По-моему, - добавила она неохотно, - мистер Нейлэнд прав. Удивительно приятно было слышать это "мистер Нейлэнд", хотя она уже раньше несколько раз называла меня по имени. Почему-то мне казалось, что она начисто забыла - или даже сознательно вычеркнула из памяти - мое имя. И сейчас, убедившись, что она его не забыла, я обрадовался до смешного. - Шейла Каслсайд, - продолжал я, - ожидала, что ее будут шантажировать. Она не знала, в какой форме, зато я знал. Поэтому я и поговорил с нею сегодня вечером. Бедняжка никому не делала зла, но у нее было сомнительное прошлое, и она его скрывала. Чтобы подняться по нашей пресловутой "социальной лестнице", она рассказывала о себе всякие небылицы, выдавала себя за вдову человека, умершего в Индии. Она обманывала даже мужа и его родных. Замуж она вышла для того, чтобы из официантки и парикмахерши превратиться в даму высшего круга, но потом полюбила мужа и из-за этого не хотела, чтобы все открылось. - Это она вам сама сказала? - спросил Хэмп. - Да. Но я еще раньше догадался, что она боится каких-то разоблачений, и понял, что они могут на нее нажать и использовать ее для своих целей, о которых она ничего не подозревает. Вероятно, один из них и увез ее из "Трефовой дамы", чтобы сообщить, чего от нее хотят... - Должно быть, чего-нибудь по вашей части, - сказал инспектор, забывая, что наш разговор слушает доктор Бауэрнштерн. - Да. Этого она не ожидала. Она думала, что от нее потребуют денег или... гм... небольших интимных услуг. Но когда она узнала, чего именно от нее добиваются, - а я ей уже намекнул, о чем может идти речь, - она не поддалась на шантаж, отказалась наотрез и пригрозила, вероятно, все рассказать мне, или вам, или мужу. Это решило ее участь. Им пришлось ее убить. Тут же на месте. Так я себе это представляю. - Я посмотрел на труп, выловленный из канала, и вспомнил нахальный носик, сочные улыбающиеся губы, ярко-синие глаза, один чуточку темнее другого... - И если все это верно, то она такая же жертва войны, как любой солдат, скошенный пулеметным огнем. Она жертва и другой войны, худшей - войны рядового человека с насквозь прогнившей социальной системой. Они вырастают, веселые, жизнерадостные, воображая, что в двух шагах их ждет рай, а мы спихиваем их в ад. - Я не знала, что у вас такие мысли, - промолвила доктор Бауэрнштерн тихо и удивленно. - Вы и сейчас еще не знаете моих мыслей, - оборвал я. - Однако уже поздно, и я слишком разболтался... - Я и сам знаю, что поздно, - проворчал инспектор. - Но вам придется ненадолго заглянуть ко мне в управление, доктор. Может быть, довезете нас? Он тяжело вышел, чтобы отдать распоряжения сержанту. Маргарет Энн Бауэрнштерн посмотрела на меня бесстрастно, но при этом удивительно по-женски, и наклонилась к трупу, как будто Шейла просто спит и нужно уложить ее поудобнее и дать ей покой. - Я видела ее раза два, - сказала она вполголоса. - И, помню, позавидовала. Она была такая хорошенькая, веселая, так радовалась жизни... Каждой женщине иногда хочется быть такой. И с нею был высокий, красивый молодой человек - наверное, муж. Я сразу поняла, что они обожают друг друга. Да, я ей позавидовала. - И совершенно напрасно позавидовали, - сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало холодно и неприязненно. - Когда я увидел вас здесь... - Похожую на мертвеца, - вставила она шепотом. - Да, похожую на мертвеца, измученную, выжатую, с запавшими щеками... я подумал: "В жизни не видел лица красивее". Мне даже больно стало. Она стояла неподвижно и смотрела на меня - такая близкая и далекая, загадочная. - Зачем вы мне это говорите? - Не беспокойтесь, без всякой задней мысли, - ответил я все тем же холодным и неприязненным тоном, но мне уже не пришлось наигрывать. - Просто когда я чем-то потрясен... кстати, женщины меня потрясают не так часто, как мужчины... мне хочется сказать человеку об этом. Однажды я проехал шестьсот миль только для того, чтобы сказать старику Мессайтеру, что его Кэрновская плотина - шедевр и что я чуть не заплакал от восторга, увидев ее. Мне после этого стало легче. Это все равно, что уплатить долг. - Значит, теперь, когда вы мне сказали, вам стало легче? - иронически спросила она, но лицо ее было серьезно. - Да. И все теперь ясно. Мы можем и дальше воевать и не доверять друг другу. Идемте, доктор, нас ждут. Она довезла нас до полицейского управления. Периго там уже не было, но он оставил мне записку. Он писал, что доедет почти до самого коттеджа на грузовике, а завтра, когда немного отдохнет и придет в себя, мы с ним увидимся. Инспектор быстро выполнил все необходимые формальности и отпустил доктора Бауэрнштерн, и я, чтобы иметь возможность поговорить с нею, попросил ее подбросить меня домой. Адрес я ей сказал уже в машине. - Раглан-стрит, пятнадцать. - Но ведь это... - Да, там, где жил покойный Олни. Помните, мы с вами там встретились... - Помню. В тот вечер, когда он погиб. - В тот вечер, когда его убили, - поправил я с ударением. - Да, Олни убили так же, как сегодня Шейлу. Недурно работают в Грэтли, а? Она не отвечала ничего и молча вела в темноте свою машину, похожую на какую-то маленькую мерзкую тварь. По тому, как она молчала, я понимал, что не дождусь от нее больше ни единого слова. И мы ползли по затемненным улицам - два человека, которым нечего сказать друг другу. Но я не хотел с этим примириться. - В Грэтли все спокойно, - начал я снова. - Тихо. Ни одна мышь не заскребется. Все в порядке... не считая убийств... не считая измены... не считая старых планов подороже продать свой народ... - Если вы не можете сказать ничего более конкретного, тогда лучше помолчите. - Это все достаточно конкретно, сударыня. Все это происходит. - Возможно. Но как вы говорите об этом - становитесь в позу, кривляетесь, важничаете... Нашли подходящее время! - Хорошо, я не буду кривляться и важничать, - сказал я угрюмо. - А вы можете остановиться, потому что мы, кажется, уже приехали. Она остановила машину. - Ну, так что вы хотели мне сказать? Только, пожалуйста, без взрывов. Я на это очень болезненно реагирую, у меня сегодня был трудный день. - Я буду смирен, как овечка. Мне нужно поговорить с вашим деверем, Отто Бауэрнштерном. Она подскочила на месте и круто повернулась ко мне. - Не понимаю. Зачем вам понадобился Отто? Кроме того, ведь он пропал. - Так мне говорили. Но я предполагаю, что он у вас в доме. Его выдала австриячка, ваша прислуга. - Как, она сказала вам!.. - Конечно, нет. Но по ее поведению было видно, что она боится посетителей, нервничает, что в доме есть что-то или кто-то, кого нужно прятать от всех. Нетрудно было связать это наблюдение с вашим деверем. - Вам нравится шпионить за всеми? - спросила она с горечью. - Это вы оставьте. Мои вкусы тут ни при чем. Повторяю: мне нужно поговорить с Отто Бауэрнштерном. - Значит, вы нечто вроде полицейского сыщика? Новый английский вариант гестапо? - Совершенно верно. Я только тем и занимаюсь, что загоняю в подвал стариков и детей и избиваю их до смерти. Дальше. - В таком случае вам стоит заявить местной полиции, которую патриоты вроде полковника Тарлингтона натравили на бедного Отто, что он у меня в доме. Они посадят его в ближайшую тюрьму, и тут уж вы с ним наговоритесь - ему ведь некуда будет деваться. Я сдерживался, хотя это было нелегко. Эта женщина обладала способностью выводить меня из равновесия - и с первой же встречи, заметьте. За всю жизнь никто так меня не раздражал. - Местная полиция уже знает, - сказал я спокойно. - Во всяком случае я сказал об этом инспектору Хэмпу, которого, кстати, вы можете считать своим другом. Он был очень недоволен моим сообщением, так как полагал, что оно обязывает его принять известные меры. Но я сказал, что это дело мое и что я предпочитаю, чтобы Отто Бауэрнштерн оставался там, где он сейчас. - А почему вы так сказали? - спросила она уже другим тоном. - Потому опять-таки, что я хочу поговорить с Отто у вас в доме. И хорошо бы устроить это поскорее. Скажем, завтра днем. Она подумала, потом объявила: - Я хочу быть при этом. Отто очень нервничает. Он вообще довольно неуравновешенный человек, а преследования и необходимость прятаться не улучшили его состояния. Давайте в четыре, хорошо? - В четыре, - повторил я. - Дружеская чашка чая в субботний вечер. Завтра у меня будет дела по горло! Теперь надо действовать быстро... - Я обращался уже не столько к ней, сколько к самому себе. - Иначе не миновать третьего несчастного случая... Ну, спасибо, что подвезли, доктор Бауэрнштерн... Маргарет Энн, - добавил я. Тут она удивила меня. - Обычно меня зовут просто Маргарет, - сказала она каким-то неопределенным тоном. Я не двигался с места, хотя пора уже было уходить. В темноте я почти не видел ее лица, но знал, что она внимательно смотрит на меня. - А до этого... вы были, кажется, инженером? - Да. Сначала в Канаде, потом в Южной Америке. Делал большое полезное дело... конечно, я был всего лишь один из многих... Там было сколько угодно света и воздуха. Это не то, что расставлять ловушки в затемненных переулках. - Да. И вы сами тогда, наверное, были не тот, - промолвила она медленно. - Вы правы, Маргарет. Совсем не тот. Я работал, учился, строил планы будущей жизни, так же, как вы... когда-то в Вене. - Откуда вы знаете про Вену? - Вы сами мне рассказывали. И я видел, как у вас просветлело лицо. Теперь не часто видишь у людей такие светлые лица. Я ждал ответа, но она молчала. Потом я услышал какие-то тихие звуки и понял, что она плачет. Я с трудом взял себя в руки. - Ну, быстро домой и ложитесь спать, - сказал я. - Вы совсем издергались. Спокойной ночи, Маргарет и не забудьте: завтра в четыре. 8 Прежде чем перейти к рассказу об этом последнем дне, об этой субботе, когда я, подгоняемый каким-то странным нетерпением - ничего подобного со мной не было за время моей работы в отделе, - покончил со всем делом сразу, хочу, чтобы вы в общих чертах представили себе, на каком фоне разыгрывались эти события. Холодный и дождливый субботний день. Конец января 1942 года. Японцы подползают все ближе к Сингапуру и рвутся к Австралии, в Ливии временное затишье, Германию не бомбят из-за нелетной погоды, и всех томит беспокойство и разочарование. Холодный и дождливый субботний день в Грэтли. На площади - что-то вроде базара, но торговля идет вяло. У лавок, а позднее у касс кинотеатров мокнут длинные очереди, и повсюду пахнет мокрой одеждой. Днем никогда не бывает по-настоящему светло, а там, не успеешь оглянуться, снова вечер и затемнение. Если представить себе войну как переход по тоннелю из одной солнечной долины в другую, то сейчас мы в самой середине тоннеля, в сыром холодном мраке, где выкуриваешь предпоследнюю сигарету и уже не веришь, что когда-то сидел с друзьями и смеялся. Таков был фон - время, место и обстоятельства действия. А на этом фоне шли мимо терпеливые люди, беря то, что им давали, и не требуя больше (разве только мысленно), вспоминая тех, кого нет, ожидая писем, которые не приходили, готовые, если потребуется, умереть за какой-нибудь Грэтли, которому никогда до них не было дела. Их тупое бесстрастное терпение удивляло и злило меня - наверное, потому, что я не мог решить, то ли эти люди уже одной ногой в могиле, то ли они просто-напросто лучшие люди на свете. Я хотел, чтобы они стерли с лица земли Гитлера и иже с ним, а затем взорвали Грэтли и все ему подобное и запустили последними грязными кирпичами в спину убегающим тюремщикам, так долго державшим их здесь в заключении. Я говорю об этом потому, что, как мне кажется, моя злость и раздражение вкупе с ненавистью к холодному, закопченному, тонущему в слякоти городу в ту субботу отчасти решили исход дела. Позднее утро застало меня в кабинете инспектора, куда вскоре пришел и Периго. (Я уже успел рассказать Хэмпу, кто такой Периго.) До этого я позвонил в Лондон и получил кое-какие сведения из отдела. Я так рвался в бой, что мне было предписано использовать все имеющиеся у меня полномочия и возможно скорее закончить операцию. Встревоженный инспектор, не сумевший преодолеть старую полицейскую привычку к неторопливости и основательности в расследовании, принялся выяснять, где была Шейла после "Трефовой дамы". Он заявил, что я только строю догадки, а полиции догадки ни к чему. Ей нужны неопровержимые доказательства. - Все это мне известно, и винить вас не приходится, - сказал я ему. - Но я не собираюсь работать так, как вы, и играть по правилам. Это мы отложим до того времени, когда сгинет последний предатель, - вот тогда игра пойдет на равных. - Я согласен с Нейлэндом, - вмешался Периго. - Утром я успел только по диагонали просмотреть газету, но этого было достаточно, чтобы понять, что наша позиция выдающихся спортсменов-любителей становится уже довольно опасной. - Я не выдающийся спортсмен-любитель, - медленно произнес инспектор, - а рядовой профессиональный полицейский. После того, как мы с вами расстались, Нейлэнд, я спал не больше двух часов. Я пытаюсь добыть вам настоящие доказательства, потому что сейчас, если вы явитесь в суд, вас через три минуты выставят. - Это я знаю. Но я также знаю, что в Грэтли происходит утечка важной информации, и знаю, кто ее собирает и передает. Знаю, что здесь произошло уже два убийства, обставленных как несчастные случаи, и скоро может произойти третье. И убежден, что знаю, кто убийцы. Что же, прикажете сидеть тут до рождества и собирать доказательства? Нет, надо брать их на пушку - тогда они сами во всем признаются. В автомобиле Шейлы, конечно, ничего не нашли? - Ничего существенного, - ответил Хэмп. - Я на это и не рассчитывал. Пока ведь нет доказательств, что с нею кто-нибудь был... - Если не считать такого пустяка, как удар по голове, - сказал я резко. - А я из этого пустяка делаю вывод, что Шейла убита. Но убийца на подозревает, что мы нашли след удара. Согласны вы действовать моим способом? Они согласились - Периго сразу, как я и ожидал, а инспектор - после некоторого колебания. - Тогда начнем. Который час? Без четверти одиннадцать? Периго, Диана Экстон вам доверяет, а мне пока еще не совсем. Бегите к ней, притворитесь сильно взволнованным и попросите срочно передать кое-что Джо. Ей он, конечно, поверит. Скажите, что вчера на Белтон-Смитовском заводе была попытка диверсии, видели убегавшего человека, похожего на Джо, и полиция будто бы имеет доказательства, что Джо был там. Когда? Около половины двенадцатого. Запомнили? Периго все запомнил и повторил слово в слово. Я не стал спрашивать инспектора, что он об этом думает, и продолжал: - Еще одно. Упомяните, как бы между прочим, что Шейла Каслсайд ночью заехала в канал, а утром ее мертвую вытащили из воды, и похоже, что она была пьяна. Диана и это тоже непременно расскажет Джо. Но будьте настойчивы. Она должна сразу же ему все передать. После ухода Периго я вспомнил, что мне надо договориться о встрече с полковником Тарлингтоном. Я позвонил сперва ему домой, затем на завод, где и нашел его. Я сказал, что мне необходимо как можно скорее переговорить с ним о моей предстоящей работе у Чартерса и еще кое о каких делах. Он очень вежливо объяснил, что будет занят весь день и обедает сегодня не дома, но вернется часам к десяти, и если я не боюсь выходить так поздно... Я поблагодарил и сказал, что приду. Затем добавил: - Я только что узнал, что вы в среду разговаривали со Скорсоном из министерства снабжения, и он, между прочим, рекомендовал вам меня. Хотелось бы знать, повлияло ли это на ваше решение... Да? Очень рад. Итак, в десять часов. - Не подумайте, что я вмешиваюсь, - с тяжеловесной иронией сказал инспектор, - но все-таки, что вы такое затеваете? - Как вы помните, в среду вечером около девяти часов, в то самое время, когда Олни убили и перевезли мертвого в другое место, полковник говорил с Лондоном по телефону. Вы мне сами об этом сообщили. На этот разговор я и ссылался. - Так я и понял. Но правда, что мистер Такой-то замолвил за вас словечко? - Полковник Тарлингтон только что подтвердил это, - ответил я с самым невозмутимым видом. - Скажите, инспектор, где бы мне достать немного густой черной автомобильной смазки? - Сколько вам ее нужно и для чего? - Столько, сколько может поместиться в почтовом конверте, - сказал я и после того, как он приказал дежурному констеблю достать мне смазки, продолжал: - А для чего - не скажу. Чем меньше вы будете знать о некоторых моих теперешних методах, тем лучше. Зато вот из этого вы, наверное, сумеете извлечь больше пользы, чем я. - Я подал ему окурок честерфилдской сигареты, поднятый в лавке Силби. - Запомните: он был найден вчера вечером во дворе Белтон-Смитовского завода, а бросил его тот самый субъект, который хотел проникнуть на завод с целью диверсии. Правда, нашел я этот окурок в другом месте, но ручаюсь, что его бросил Джо. Инспектор не выразил восторга, но все же бережно спрятал окурок в конверт. - Еще что? - спросил он. - Ваш сержант Бойд сказал мне вчера, что лакей... или кто он там... полковника Тарлингтона - вы его знаете? Его фамилия Моррис - в прошлую войну был у полковника денщиком. Хорошо бы кто-нибудь просмотрел полковые списки и узнал все, что возможно, об этом Моррисе: куда он девался после демобилизации и так далее. Эти сведения мне необходимы поскорее. Да и для вас это так же важно, как для меня, - сказал я многозначительно. - Вы думаете, тут какая-то хреновина? - спросил инспектор, с трудом выбираясь из глубокого кресла. - Я могу только догадываться о значении этого слова. Но если моя догадка верна, то ответ будет утвердительный. Пока я ждал, яростно и без особого удовольствия пыхтя трубкой, инспектор - он был осторожен, но не медлителен - начал энергично отдавать распоряжения. Через некоторое время я посмотрел на часы. Я боялся, как бы Джо до нашего визита не ушел в "Трефовую даму", - мне важно было разыграть подготовленную сцену именно у него в комнате. Тут меня попросили взять трубку. Это Периго звонил из квартиры Дианы. - Она отправилась, - сказал он негромко, - а я остался. Хочу осмотреться - вдруг здесь есть что-нибудь, не предназначенное для глаз глупцов, которым она не может доверять. Он хихикнул, и я понял, что он не теряет даром времени. Мы доехали в полицейской машине до Палмерстон-Плэйс, где жил Джо, и не подходили к дому N_27, пока не увидели торопливо выходившую оттуда Диану Экстон. Когда она скрылась из виду, мы вошли и спросили Джо, который, видимо, слыл здесь важной персоной и занимал довольно большую неприбранную комнату на втором этаже. Он был в пестром халате не первой свежести и вообще имел далеко не такой щеголеватый и опрятный вид, как за стойкой бара. Я не заметил в нем никакого беспокойства. Он встретил нас с улыбкой на широком смуглом лице. И даже, увидев меня, не перестал улыбаться, хотя мой приход явно удивил его. В комнате было много книг. Я никак не предполагал, что Джо любитель чтения. Возможно, инспектор и не одобрял подобного способа выполнения возложенных на полицейского обязанностей, но роль свою он с первой же минуты играл блестяще. - Мистер Джо Болэт? - спросил он непринужденно, но весьма внушительно. - Так вот, мистер Болэт, я - полицейский инспектор Хэмп. С мистером Нейлэндом вы, кажется, знакомы. - Затем он сел и, положив шляпу на пол возле стула, важно и несколько меланхолично уставился на Джо. - А в чем дело? - спросил Джо, которому это не понравилось. - Мне скоро на работу идти, а я еще не одет. - Вчера вечером была совершена попытка проникнуть на территорию авиазавода, - начал инспектор медленно, отчеканивая слова. - Провода сигнализации частично были перерезаны. Сигнализация все же сработала, но слишком поздно - схватить этого человека не удалось. Однако его видели, когда он бежал к воротам, и описали нам в общих чертах. - А я-то тут при чем? - спросил Джо. - Это мы и хотим выяснить. Один из свидетелей утверждает, что бежавший похож на вас. Он почти готов присягнуть, что это были вы. Кроме того, мы нашли... - Инспектор достал конверт и извлек оттуда окурок. - Честерфилдская. Редкость у нас в Грэтли. Их нигде не купишь. А нам случайно известно, что вы курите такие сигареты. Да вот, кстати, я вижу пачку на столе. Если даже в городе и найдутся еще два-три человека, которые курят честерфилдские, то вряд ли они походки на вас. С другой стороны, наверное, есть люди, которых при плохом освещении можно принять за вас, но маловероятно, что они тоже курят честерфилдские сигареты. Так что, я полагаю, мы вправе задать вам несколько вопросов. Например, где вы были вчера вечером, мистер Болэт? - Работал, как всегда, в "Трефовой даме". - И ушли оттуда ровно в половине одиннадцатого, - сказал инспектор с видом человека, которому все известно и который никогда не слыхал о таких вещах, как блеф. - Нас интересует как раз дальнейшее. Итак... - Я вернулся домой, - сказал Джо, все еще довольно уверенно. - Ага. - Тут инспектор вдруг вытянул громадный указательный палец. - Но я слышал, что домой вы вернулись без четверти двенадцать, если не позже. Блеф подействовал. Джо, вероятно, подумал, что мы уже расспросили кого-нибудь внизу, и вынужден был сознаться, что вернулся домой около двенадцати. Инспектор уселся так прочно, как будто собирался сидеть на этом стуле не один час. - Нас интересует именно промежуток времени между вашим уходом из "Трефовой дамы" и возвращением домой. Но будьте точны, мистер Болэт. Вы себе не представляете, какое множество людей - иногда совершенно невинных - на этом спотыкается и запутывается. Нужно говорить одну только правду. Если вы не сделали ничего дурного, правда вам повредить не может. - И он умолк в ожидании ответа. У Джо не было выхода. Если бы его заподозрили в каком-нибудь обыкновенном преступлении, он предоставил бы полиции продолжать расследование и искать доказательства. Но я предусмотрительно выбрал как раз то, в чем ему очень не хотелось быть заподозренным, и он поспешно ухватился за возможность доказать свое алиби. - Не хотелось бы впутывать женщину в неприятности, - пробормотал он. - Вполне вас понимаю, мистер Болэт, - сказал инспектор. - Этого никто из нас не любит. Но мы не выдадим вашей маленькой тайны. Так кто эта женщина и куда вы с нею ездили? - Это одна из постоянных посетительниц нашего бара, миссис Каслсайд, жена майора Каслсайда, - начал Джо. - Мы часто с нею болтаем, шутим. Она славная бабенка. Когда я вышел, она как раз садилась в свою машину и говорит: "Давайте, Джо, я вас подвезу". И еще прибавила, что ей надо кое о чем меня спросить. Если уж вы все хотите знать, она была сильно навеселе. Неприятно это говорить - пила-то она в моем же баре, - но факт остается фактом: она здорово подвыпила и молола всякую чепуху, спрашивала, не слыхал ли я, что болтают о ней мужчины в баре, и все такое. Мне это скоро надоело. Да к тому же она гнала, не разбирая дороги, - наверное, плохо видела в темноте, - и заехала не туда, а я за разговорами сперва и не заметил. Наконец смотрю: мы все еще кружим возле парка. Тогда было, я думаю, около четверти двенадцатого. Я попросил ее остановить машину, сказал, что устал и с меня хватит, выскочил да и пошел домой. - А она? - спросил инспектор. - Она, должно быть, разозлилась. Дала газ - и под гору. Ехала как бог на душу положит. Куда ее потом занесло, не знаю. Я же вам говорю - она была навеселе. - Джо насмешливо улыбнулся. - Кто-нибудь видел, как вы выходили из машины? - Может, кто и видел, но я никого. Темно же было. В такой час, сами знаете... - А где именно вы вышли? - спросил инспектор, как будто допрос еще только начинался. Не дожидаясь ответа Джо, я сказал: - Сейчас вернусь, - и сошел вниз. В грязной кухне я застал квартирную хозяйку Джо, женщину довольно молодую, но, как мне показалось, уже разочарованную жизнью. Может быть, в этом виноват был Джо? - Джо одевается, - сообщил я ей, - и просит те ботинки, которые он надевал вчера. - Я их только что чистила, - сказала она и принесла пару черных ботинок, вычищенных не слишком тщательно. Я взял их под мышку и, выйдя из кухни, плотно закрыл за собой дверь. В передней висело несколько пальто. Я осмотрел черное, самое новое и щегольское. Джо стал неосторожен: в одном кармане я нашел пару перчаток, в другом - короткую, но тяжелую резиновую дубинку, которая немедленно перекочевала ко мне в карман. После этого я подошел к циновке у входной двери и, стоя спиной к кухне, чтобы хозяйка не видела, что я делаю, если вздумает подглядывать, заляпал ботинки в нескольких местах похожей на грязь черной смазкой, которую мне дал инспектор. Теперь оставалось только легонько отереть ботинки о циновку, вытереть пальцы, спрятать конверт в карман и вернуться наверх, что я и сделал, держа ботинки за спиной. Было ясно, что инспектор и Джо застряли на мертвой точке. Я это предвидел. Джо утверждал, что он вышел из машины Шейлы у парка около четверти двенадцатого. Он держался весьма уверенно. Инспектор тоже, но ему все это уже начинало надоедать. - Я ему сейчас сказал, что машина миссис Каслсайд с нею вместе свалилась в канал как раз перед заводом Чартерса. А он ничего об этом не знает! - Да откуда же мне знать, если мы расстались за добрых две мили до того места! - запротестовал Джо. - Мне, ей-богу, жалко, что она утонула, но она здорово нализалась, и с нею чего только не могло приключиться... Я ее все уговаривал, чтобы она пустила меня за руль... - Он окончательно успокоился и вдохновенно сочинял новые подробности. Итак, инспектор сделал свое дело; наступило время действовать мне - и действовать совершенно иначе. Джо уже улыбался, считая себя победителем. Теперь с ним заговорят по-другому! - Хватит врать, предатель! - заорал я, стоя перед ним, но все еще пряча ботинки за спиной. - Я скажу тебе, когда ты вышел из машины и где. Ты вышел около половины двенадцатого. И место могу тебе указать - в двадцати ярдах от канала. Джо перестал улыбаться и явно занервничал. Этого я и ожидал. - Вы слишком беспечны, Джо, - продолжал я, совсем как в детективном фильме, - и вы засыпались. Вы не заметили - из-за темноты, должно быть, - что остановились в густой черной грязи, но потом вы могли бы заметить, что она налипла на ваши ботинки. Смотрите! - я ткнул их ему чуть не в лицо, на котором уже не осталось ни следа прежней уверенности, и, не давая опомниться, отчеканил: - Вы вышли из машины не у парка. Вы вышли возле того места, где она полетела в канал. Не лгите больше. Я могу это доказать. Джо облизал губы. - Ладно, - пробормотал он, - все было так, как я сказал, только вышел я не у парка, а неподалеку от канала. - Ага, значит, вы были там? - подхватил инспектор. - Вы признаете это? Еще что-нибудь? - Больше ничего, - затараторил Джо. - Я вам сказал все, что знаю. Она была пьяна. Мне пришлось выйти из машины. Она не могла управлять. Я ей говорил... Я швырнул на пол ботинки и, упершись ладонью в лицо Джо, заставил его откинуться назад, на спинку стула. - Я повторю, что ты ей говорил, предатель! Ты пригрозил, что, если она не добудет нужных тебе сведений, ты ее разоблачишь. - Я увидел, что попал в цель. - А она ответила, что никаких сведений добывать не будет и сейчас же поедет в полицию и расскажет, чего ты от нее требовал. Ты видел, что это не пустая угроза. Оставалось только одно, и ты это сделал: оглушил ее ударом, завел мотор, выскочил и пустил машину прямо в канал. И вот чем ты ее оглушил - вот, смотри! - Я потряс резиновой дубинкой перед его глазами. И тут Джо сломался. Я так и не дал ему сообразить, какие же у нас есть улики против него. Он что-то хрипло выкрикивал, словно в бреду, а потом, забыв, что он не одет, бросился к двери. Но инспектор опередил его и, взяв огромной ручищей за плечо, слегка встряхнул. - Наденьте что-нибудь, - сказал он. - И тогда можете ехать со мной и сделать заявление. Это облегчит вашу участь. Я сказал инспектору, что доеду в полицейской машине до управления и пошлю ее обратно за ним и Джо. Мне нужно было поскорее повидаться с Периго, и так как мы не условились о месте новой встречи, а бродить по улицам в такую погоду - занятие малоприятное, я понимал, что он вернется в управление. И действительно, он пришел через пять минут после меня. Было ясно, что у него есть новости, но я потащил его в гостиную "Ягненка и шеста", где мы могли спокойно поговорить и в случае надобности позвонить по телефону. Рассказав ему о Джо, я спросил, нашел ли он что-нибудь у Дианы. - Там была какая-то синяя шкатулка, которую я не сумел открыть, - сказал он, улыбаясь, - но зато на дне комода я нашел вот это. Обычные шифрованные письма... кое-что из Америки... вопросы о тетушкином ревматизме и дядюшкиных лошадях и коровах. Наши шифровальщики в два счета во всем этом разберутся. Несколько минут мы просматривали найденные письма. Со стороны нас можно было принять за двух мирных обывателей, занятых деловым разговором о сдаче магазина в аренду. - Вам не нравится Диана? - спросил вдруг Периго, складывая письма. - Конечно, она предательница, она на стороне наших врагов, но, может быть, она вам нравится как женщина? По-моему, у вас с нею были какие-то амуры... или намечались... гм? - Нет, она мне не нравится, - ответил я. - А знаете, что ее погубило? Все то же самомнение. Ей не пришло в голову, что не только она, но и другой может затеять эти самые амуры в интересах дела. Я думаю, что сердце ее принадлежит какому-нибудь рейхсверовцу с моноклем и в сапогах с отворотами, который накачивал ее рейнвейном, уверял, что она Брунгильда, а затем поступил с нею, как полагается. Мне кажется, такой для Дианы - самая подходящая пара. У них много общего. Оба умны до известного предела, а дальше глупы, как пробки. Оба полны самомнения - в этом их беда. В собственных глазах они гиганты среди пигмеев, а здравого смысла ни на грош. Продавщица из "Магазина подарков" - ну, та, что всегда простужена - в житейском плане наверняка в десять раз умнее Дианы. - А я к Диане сразу почувствовал антипатию, - сказал Периго. - Правда, я и раньше никогда не любил и не доверял крупным, красивым, нестареющим женщинам с холодными глазами. Они все такие сдержанные, что в конце концов их женская дурь превращается в чистейшее помешательство. В то время как женщины, которые дурят открыто, с размахом, при близком знакомстве часто оказываются мудрее Соломона... А Диана по-прежнему горда и самонадеянна, только чуточку беспокоится о Джо, который для нее, разумеется, вовсе не друг, а просто товарищ по работе. Что же нам с ней делать? Если не возражаете, я хотел бы сам ею заняться. - Я как раз собирался вам это предложить, - сказал я. - Мне думается, когда Диана поймет, что их здешней организации конец, она, вместо того чтобы остаться в Грэтли и замести следы, - а это было бы нетрудно, - по глупости сразу сбежит отсюда и отправится за новыми инструкциями. - Каждое ваше слово - святая истина, - улыбнулся Периго. - Честное слово, буду проситься к вам в отдел! Мне нравится ваша гибкость и знание людей. Пожалуй, я через несколько минут побегу опять к Диане и в полной панике объявлю ей, что Джо арестован и начал выдавать всех, но ее, кажется, еще не запутал... - Вот-вот! Скажите ей, что все пропало и вы сегодня тоже смываетесь... - А пока предложу ей свои услуги, как второй великий ум среди болванов! - веселился Периго. - Отвезу ее на вокзал, предложу взять для нее билет, чтобы сберечь время и не возбуждать подозрений. А там... - А там дадите кому следует телеграмму туда, куда она едет, - по всей вероятности, в Лондон, - и мы прищемим хвост не только ей, но и ее инструкторам, - подхватил я. - Ну, а как насчет акробатки, которая, признаюсь, вызывает во мне некоторый эстетический интерес?.. - Фифин я тоже уступаю вам, - сказал я. - Она ваша. Кстати, в их труппе есть один парень, Ларри - наблюдательный, отлично соображает и кое в чем мне помог. - Ларри? Погодите... Ах, да, помню. Самый ужасный комик, какого я видел. Значит, если мы дадим Фифин продолжать свою деятельность еще неделю-другую, а это, наверное, было бы правильно, - вы полагаете, Ларри нам пригодится? - Да, его стоит испытать. Но это вы уж сами решайте. Я вечером буду занят в другом месте. Хочу еще сегодня покончить со всем этим делом, со всей компанией. Периго вдруг перестал улыбаться и превратился в серьезного пожилого человека с дружеским заботливым взглядом. - Но вы будете осторожны? Смотрите, Нейлэнд!.. - Не обещаю, - сказал я, надеясь, что это звучит не слишком хвастливо. - Я сегодня решил идти напролом, Периго. Хочу поскорее разделаться с этим проклятым Грэтли и буду просить отдел, чтобы меня отпустили. Хватит мне ловить шпионов! У меня есть работа, с которой я неплохо справляюсь. Для людей моей профессии, - продолжал я, воодушевившись, - сейчас много дела на Дальнем Востоке. Строить мосты, железные дороги... Особенно в Китае. Периго, я хочу на воздух! Хочу делать настоящее дело, создавать что-то!.. Я вовсе не собираюсь прятаться от войны. Я готов работать в самом опасном месте. Но мне нужны воздух и солнце. Иначе я скоро так закисну, что возненавижу себя самого. - А кроме себя, вам любить некого? - спросил Периго, и я увидел, что он и не думает острить. - Нет, я одинок. - И я в нескольких словах рассказал ему о Мараките и мальчике, чтобы он не подумал, что я рисуюсь. - Понимаю. - Он хотел что-то прибавить, но осекся. - Ну, а что касается вашего возвращения к прежней специальности, то я, наверное, смогу вам помочь - у меня есть кое-какие знакомства в военном министерстве. А сейчас побегу к Диане и постараюсь нагнать на нее страху... Я позвонил в полицейское управление и узнал, что из Лондона пришел долгожданный ответ на мой запрос. Мне его прочитали по телефону, после чего я помчался под дождем на Раглан-стрит и сел строчить донесение в отдел. Мистер Уилкинсон, величайший стратег среди железнодорожников Грэтли, разработал теперь план захвата Голландии; он был бы весьма заманчив, имей мы только в своем распоряжении сотен пять больших военных кораблей, которые нам бы нигде больше не были нужны. А миссис Уилкинсон - мы с нею очень подружились, и она жадно слушала мои преувеличенно восторженные рассказы о Южной Америке - не придумывала никаких планов быстрого окончания войны и вообще считала войну не делом рук человеческих, а грандиозным стихийным бедствием. У миссис Уилкинсон был свой фронт - продуктовые лавки и поставщики, - и она воевала на этом фронте с кроткой настойчивостью и мужеством, никогда не требуя больше, чем ей полагалось, но преисполненная спокойной решимости получить все, что полагается. Делала она это не ради себя, а ради того, чтобы прилично кормить мужа и жильца. В иные дни - и сегодня был как раз один из них - мне начинало казаться, что миссис Уилкинсон на миллион лет старше всех нас - всех членов военного кабинета, и своего мужа, и Хамфри Нейлэнда и что где-то в глубине души она это знает. К четырем часам я был на Шервуд авеню. Служанка-австриячка опасливо проводила меня в гостиную. Маргарет Энн Бауэрнштерн ожидала меня, но никакого Отто не было видно. Сегодня она надела темно-зеленое платье с темно-красной отделкой на воротнике и рукавах и выглядела очень эффектно. По-моему, она об этом специально позаботилась, но, чтобы я не догадался, а может быть, и из-за своих слез прошлой ночью держалась в высшей степени холодно, словно давая мне понять, что наша встреча за чашкой чая - ужасная нелепость и что она только из вежливости не говорит этого. Знакомая игра, но я в нее играю по-своему. Я сразу же сделал ответный ход и тоном сборщика, пришедшего за сильно просроченной квартирной платой, спросил: - Где же ваш деверь, доктор? - Он сейчас спустится. Мы ждали вашего прихода, - мягко, терпеливо и уныло ответила она, и мне захотелось чем-нибудь запустить в эту женщину. - Ведь кто-нибудь мог неожиданно зайти и увидеть его. Я кивнул. - Да, знаете, мы поймали убийцу Шейлы Каслсайд. - Как быстро! - удивилась она. - Когда же вы успели собрать улики? - А мы их и не собирали. Ночью я догадался, кто убийца, а дальше был сплошной блеф, но он дал результаты. - Можно узнать, кто это? - Да. Это Джо. - Какой Джо? Наконец-то я говорил с жительницей Грэтли, которая не проводила половину времени в "Трефовой даме". Я не без удовольствия объяснил ей, кто такой Джо. Но о шпионской деятельности Джо не сказал ни слова, а она не задавала на этот счет никаких вопросов, только раз-другой с любопытством посмотрела на меня. Чай принесли раньше, чем пришел Отто, и мы с Маргарет продолжали разговор - нечто среднее между дружеской беседой и яростной пикировкой - за чаем с лепешками. - Чем вы, собственно, занимаетесь? - спросила она довольно равнодушно и словно не ожидая ответа. - Это я вам скажу не сейчас, а перед самым моим отъездом. - Я вас раздражаю? - Да. Она была готова к такому ответу, но, услышав его, рассердилась и гневно сверкнула глазами. - У меня не часто появляется желание бить людей, - сказала он. - Но вас мне иной раз сильно хочется ударить. - Сделайте одолжение. Мы зашли в тупик. И, наверное, хорошо, что в эту минуту появился Отто Бауэрнштерн. Это был человек моих лет, с наружностью кабинетного ученого, нервный, близорукий и явно очень больной. Он мне не понравился - может быть, потому, что его невестка смотрела на него с любовью и тревогой, совсем не так, как на меня. Отто взял у нее из рук чашку, но словно не знал, что с нею делать. Маргарет бросила мне умоляющий взгляд, ясно говоривший: "Щадите его", но я не успокоил ее ни малейшим жестом и сидел с безучастным видом. - Вы желали поговорить со мной, - начал Отто осторожно. Он говорил с сильным немецким акцентом, но я не буду коверкать слова, воспроизводя его произношение. - Да. Почему вы остались в Грэтли? Он закрыл глаза и передернул плечами. - Что же другое я мог сделать? Куда мне было деваться? - Глупый вопрос. - Маргарет, конечно, обращалась ко мне. - Для него безопаснее было оставаться здесь, где мы могли о нем заботиться... - Совсем не безопаснее, и вы это знаете. Я жду правдивого ответа, мистер Бауэрнштерн, - сказал я сурово, - и готов, если надо, высказать вам свое предположение. Вы остались в Грэтли, рискуя попасть под суд за уклонение от регистрации, потому что здесь есть человек, которого вы хотите выследить. Выстрел попал в цель. Но Маргарет по-прежнему негодовала. - Неправда... - начала она, но остановилась, прочитав ответ на лице Отто. - Ты ничего мне об этом не говорил! - воскликнула она. - Я не мог сказать тебе, Маргарет, не мог никому сказать, - оправдывался расстроенный Отто. - Передо мной промелькнуло раз лицо... Вечером, на заводе Чартерса. Потом опять, тоже вечером, в городе. - Так вот почему ты всегда бродишь по вечерам! Я подозревала, что это неспроста... - Понимаете, - сказал он нам обоим, - мне показалось, что я его узнал. Но я не был уверен. А мне очень важно было знать точно. - Вы хотели, например, проверить, нет ли у этого человека шрама на левой щеке? - спросил я. Отто страшно побледнел, и Маргарет испуганно вскрикнула. Он улыбнулся и покачал головой. - Не беспокойся, Маргарет. - Он сделал над собой усилие, взглянул на меня. - Это верно. Но откуда вы узнали, что я именно этого человека ищу? - Мало ли откуда, - сказал я с расстановкой, пристально глядя на него. - А откуда я узнал, что вы состояли в партии нацистов? - Вы мерзкий клеветник! Это воскликнула, разумеется, Маргарет, и так, словно бичом щелкнула. Я сердито прикрикнул на нее: - Довольно! Я пришел сюда, чтобы узнать правду, и говорю только правду. Если вам это не нравится, тем хуже для вас. Мне еще очень многое нужно сегодня выяснить, и если не хотите помочь, то по крайней мере молчите и не мешайте. Отто весь дрожал. Я только сейчас понял, что он любит ее, и это осложняло дело. Мне вдруг стало жаль его. Что-то подсказывало мне, что ему нет места на земле, что он, в сущности, уже мертвец. - Я буду с вами откровенен, Бауэрнштерн, - сказал я спокойно, чтобы он мог взять себя в руки. - Вам показалось, что вы видели одного человека, немца, нациста, которого знали раньше. Этот человек узнал, что вы здесь, и решил донести, что вы бывший нацист. Он, конечно, не пошел сам доносить, этого он не мог сделать, но сообщил кому следует. Вот почему к вам вдруг начали относиться, как к врагу. Все это мне сегодня подтвердили из Лондона. Вы вышли из партии, но вы в ней состояли несколько лет и, эмигрировав, пытались это скрыть. К несчастью для вас, в Лондоне есть два человека, которые помнят, что вы были нацистом. Она была женщина, она любила Отто и видела его сейчас униженным и глубоко несчастным. То, что она услышала, грозило осквернить и память о муже, о Вене, обо всем, что было ей так дорого. Поэтому она не упрекала Отто, а обрушилась на меня. - Как я вас ненавижу! И зачем я позволила вам прийти ко мне в дом! - Вряд ли было бы лучше вести этот разговор в полиции, - возразил я. - И вы нисколько не поможете Отто тем, что будете оскорблять меня. Если все это вам так неприятно, почему вы не уходите? - Потому что я вам не доверяю! - закричала она. - Ну-ну, перестань, Маргарет, - сказал Отто. - Во всем виноват я сам. Да, я вступил в нацистскую партию... я был обманут, как и многие другие... и мне приказали молчать об этом. Я скрывал это от Альфреда, потом от тебя. Но, когда они вошли в Вену и я увидел, каковы их истинные намерения и что они собою представляют, я вышел из их партии. Это было нелегко. И с тех пор я хотел только одного: бороться с ними до конца, отдать все силы этой борьбе, а если понадобится, и жизнь. Поверь мне, Маргарет, прошу тебя! Он снял очки, чтобы вытереть глаза, и лицо его стало сразу беспомощным и детским, как у большинства очень близоруких людей, когда они снимают очки. Это обезоружило Маргарет, и она улыбнулась ему нежной, всепрощающей улыбкой и прикрыла его руку своей. - Я тоже верю вам, - сказал я, начиная чувствовать себя лишним. - И если вы хотите помочь в борьбе с нацистами, вам сейчас представляется случай. Мне нужно сделать как раз то, что хотели сделать вы. Мне нужно установить имя человека со шрамом. Перед вами промелькнуло лицо. Оно вам кого-то напомнило. Кого же? - Я не могу вам ответить, пока не буду знать, кто вас уполномочил задавать такие вопросы, - возразил Отто с достоинством. - Доктор Бауэрнштерн только что сказала, что она не доверяет вам, как же я могу доверять? Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что нацистские агенты есть повсюду и даже здесь, в Англии. Я посмотрел на смущенную Маргарет. - Ну, спасибо, доктор, удружили! Теперь он мне не верит! На этой неделе в Грэтли нацистские агенты убили двух человек, знавших слишком много. Подождем, пока они убьют третьего, и скажем "хайль Гитлер!". Так, что ли? - я и сам понимал, что это была ребяческая выходка. Но уж очень я разозлился. Ничего не отвечая мне, она обратилась к Отто: - Я ведь говорила тебе, что ночью мистер Нейлэнд работал вместе с инспектором Хэмпом и как будто даже распоряжался всем он, а не инспектор. Я думаю... что... - Она остановилась. Отто кивнул головой и посмотрел на меня. - Лицо, которое я видел, напомнило мне одного нациста, капитана Феликса Роделя. - Спасибо, - сказал я деловым тоном. - Ну, а я знаю, где его найти, и сегодня вечером собираюсь побеседовать с ним. - Вы хотите, чтобы я пошел с вами и опознал его? - встрепенулся он. - А куда надо идти? - В дом, где я еще ни разу не бывал. Но я приблизительно знаю, где он находится: пройдете завод Белтон-Смита и дальше еще около мили. Это Оукенфилд-Мэнор, усадьба полковника Тарлингтона. Встретимся в девять часов у ворот с внутренней стороны. Он с некоторым недоумением повторил мои инструкции, потом спросил: - А револьвер у вас есть? - При себе нет, - отвечал я. - Нам не рекомендуется носить оружие, и я отлично обхожусь без него. А что? - Если это Родель, то он очень опасный человек. - Придется рискнуть. - Я встал. - Значит, жду вас там в девять. - Я повернулся к Маргарет - лицо у нее было не слишком веселое. Я не знал, увидимся ли мы еще, и мне многое хотелось ей сказать, но сейчас я ничего сказать не мог. - Спасибо за чай. Будьте здоровы. Я поспешно вышел. Кажется, она что-то сказала и проводила меня в переднюю, но я не остановился, не оглянулся, а сорвал с вешалки пальто и шляпу и почти выбежал в холодные, сырые сумерки. Близился уже час затемнения. 9 На Раглан-стрит я нашел записку от инспектора, из которой узнал, что Джо сначала запирался, но в конце концов не выдержал, подписал свое признание и потребовал священника. Но признался он только в том, что нанес удар Шейле и пустил машину в канал. Он отрицал всякую причастность к шпионажу и не выдал никого. Итак, с ним предстояло еще повозиться. Инспектор переслал мне и записку от Периго. Периго сообщал, что обедает сегодня в "Трефовой даме" и надеется, что я составлю ему компанию. Я пришел туда около половины восьмого, и мы встретились с Периго в баре. Бар был полон, но чего-то словно не хватало. За стойкой растерянная девушка безуспешно пыталась заменить Джо. Мне хотелось выпить, и я сказал об этом Периго. - Почему же нет? - отозвался он со своей неизменной усмешкой. - У вас сегодня был удачный день. - Он еще не кончился, - напомнил я. - Главное впереди. И, по-видимому, придется действовать тем же способом, потому что у нас слишком мало улик. Надо не дать им времени сообразить это. - А в таком случае вы должны быть трезвым и бодрым, - сказал он. - Насчет бодрости не знаю, а трезвым - безусловно. И все-таки я хочу выпить. - Я хмуро взглянул на публику, густо облепившую стойку и состоявшую главным образом из молодых военных с их подругами. - Я сегодня чувствую себя старым, прокисшим брюзгой. Я всем недоволен - и этой проклятой войной, и Англией, и своими личными делами. - Вот принесу вам второй, покрепче, и тогда потолкуем, - сказал Периго. Он засеменил к стойке и очень скоро вернулся с двумя новыми коктейлями. Ему как-то всегда удавалось получать все раньше других. - Ну-с, - начал он весело. - Теперь я буду говорить с вами, как мудрый старый дядюшка. Войну мы выиграем, то есть мы непременно разобьем державы оси, ибо, по-моему, союз Америки, России, Китая и Англии непобедим. Дальше - Англия. В ближайшие два года ей предстоит сделать выбор: воспрянуть духом и начать все заново или разлагаться и умирать от старых болезней. Первое достижимо, если она возьмет за шиворот пятьдесят тысяч почтенных влиятельных джентльменов и твердо прикажет им замолчать и прекратить свою деятельность, иначе им найдут другое занятие, весьма неприятное. В прежние времена меня вполне можно было причислить к этим господам. Ну, а что касается вас, Нейлэнд, вы уже не так молоды, чтобы делать мудрые глупости, и еще не так стары, чтобы успокоиться в глупой мудрости. Вам нужна перемена. И, пожалуй, нужна женщина, которую вы любили бы и уважали и которая постоянно твердила бы вам, что вы - чудо. Теперь давайте захватим столик. Война войной, а надо еще разок пообедать как следует, пока это заведение не закрылось или не свело все меню к одному только разбавленному пиву. В середине обеда Периго объявил: - Смотрите, наш друг миссис Джесмонд покинула своих мальчиков и направляется сюда. Что мы ей скажем, как вы думаете, Нейлэнд? - Да первое, что придет в голову, - проворчал я. - Ее ждет парочка приятных сюрпризов. Но самый большой сюрприз ждал нас. Правда, это произошло чуть позже. Миссис Джесмонд начала с того, что ее тревожит отсутствие Джо, который сегодня в первый раз не вышел на работу. - Можете не тревожиться, - сказал я. - Джо арестован. Вам придется проститься с Джо, миссис Джесмонд. - А ведь любопытно, что я никогда не обманывался насчет Джо, - заметил Периго. - И я тоже, - отозвалась миссис Джесмонд совершенно спокойно. - По-моему, он очень неприятный человек и, наверное, очень испорченный. Но работник он отличный. И "Трефовая дама" без него будет уже не та. - Боюсь, что "Трефовая дама" вообще скоро будет не та, - усмехнулся Периго. - Что вы имеете в виду, мистер Периго? - Не думаю, чтобы вам позволили продолжать, - пояснил Периго. - Ведь как-никак идет война. Не хочу выглядеть в ваших глазах неблагодарным. Меня здесь прекрасно кормили, и мне всегда казалось, что это очень полезное заведение. Нейлэнд, вероятно, со мной согласен. Но боюсь, что вам придется оставить это дело. - И черный рынок тоже, - прибавил я, поддевая вилкой очередной кусок цыпленка. - Нет-нет, спекулянтами я не занимаюсь. Но если я услышу, что вы это продолжаете, я буду вынужден донести на вас. - Я не намерена благодарить вас за предупреждение, - мило улыбнулась миссис Джесмонд. - И нахожу, что вы порядочная свинья. - Ладно. А вы - очаровательный пушистый зверь, но очень уж дорого вы нам обходитесь. Такую роскошь мы не можем себе позволить. - Он об этом не сожалеет, а я сожалею, дорогая миссис Джесмонд, - сказал Периго. - Вы мне всегда нравились больше, чем я вам. Конечно, я не так молод, как мог бы быть, а вы любите молодежь, и я вполне разделяю ваш вкус. Но я умею ценить женщин. Она холодно посмотрела на него и обратилась ко мне: - Ходят слухи о смерти Шейлы Каслсайд. Это правда? - Да. Ее вчера вечером вытащили из канала. - Вы говорите об этом что-то слишком равнодушно для человека, который провел с нею вчера целый час в одной из наших спален. - Я отношусь к этому далеко не равнодушно. А в течение вчерашнего часа у меня с нею был очень серьезный разговор, - сказал я, глядя в глаза миссис Джесмонд. - Что-нибудь еще вас интересует? - Да. Видели вы сегодня Диану Экстон? - Нет. Периго видел. А что? - Она мне звонила перед ленчем, но меня не было дома, и она ничего не просила передать. - Я, пожалуй, знаю, зачем она звонила, - заметил Периго. - По крайней мере догадываюсь. Она, должно быть, хотела вам сообщить, что сегодня уезжает из Грэтли... навсегда. Легкая тень пробежала по этому безмятежному лицу, бархатные глаза чуть помрачнели. Миссис Джесмонд испытующе посмотрела на меня, на Периго. - Вы что-то знаете о Диане. Скажите мне! Все останется между нами, обещаю вам. Я это говорю не просто так. Мы с Периго быстро переглянулись. Это было молчаливое соглашение ничего не рассказывать. Миссис Джесмонд, всегда чуткая к таким вещам, тотчас поняла, что ответа не будет. - Вы, вероятно, заметили, что Диана - дура, - сказала она, немного нервничая. - Одно время она увлекалась нацистами. Потом уехала в Америку, и я надеялась, что там ее научат уму-разуму. По-моему, это все из-за какого-то мужчины. После Америки она решила открыть эту идиотскую лавку. Я подумала, что она могла бы и не выставлять себя на посмешище, но в конце концов это не мое дело... - Пожалуй, в том-то и беда, что вам ни до чего нет дела, - пробормотал Периго. - Вам нужно одно - быть сытой, красиво одетой, уютно жить и развлекаться. Впрочем, я высказываю скорее точку зрения Нейлэнда, просто читаю по его лицу. Она спокойно поднялась и снова посмотрела на меня. - Я удивилась вчера, увидев вас с нею. Она ведь не в вашем вкусе. Что она натворила? - Она не могла забыть Нюрнберг и высшую расу, - ответил я. - И предавала родину. Одни делают это ради денег, другие из страха или честолюбия, а она... ее, я думаю, толкала на это смесь романтических бредней и безмерного самомнения. - Вы совершенно правы, - сказала миссис Джесмонд. - Диана всегда была такая. Я ее не раз предостерегала. Дело в том, что она моя сестра. Годом-двумя моложе, конечно, и гораздо глупее. Сейчас один летчик рассказывал, что возле их базы в Шотландии есть чудесная маленькая гостиница. Съезжу туда, пожалуй. Три с половиной года назад одна замечательная гадалка в Канне - к ней все ходили - предсказала, что я проживу только пять лет. Значит, осталось полтора года. Как долго! А мне начинает ужасно надоедать жизнь. До свидания. - И она лебедем поплыла к своему столику и своим молодым людям. Мы смотрели ей вслед. - Я достаточно стар, чтобы понимать, что к чему, - печально сказал Периго. - Но эта женщина меня восхищает. Если она уедет в Шотландию, я узнаю, куда именно, и в первый же свободный день съезжу туда посмотреть, как она там. Может быть, авиация будет на дежурстве, тогда мы с нею посидим у огня, и она мне кое-что расскажет о себе - несколько глав из своей страшной и пикантной биографии. Но сначала придется все-таки познакомить ее с инспектором Хэмпом, человеком в своем роде столь же необыкновенным. - Кстати об инспекторе, - сказал я. - Передайте ему, что, если сегодня до половины одиннадцатого от меня не будет никаких вестей, пусть он едет домой к полковнику Тарлингтону. - Тогда и я поеду с ним, - сказал Периго. - Если только вы не пожелаете взять меня с собой, Нейлэнд. - Нет, Периго, спасибо. Я вижу пока только один способ закончить это дело. Способ довольно рискованный, все легко может провалиться, так что не стоит нам обоим раскрывать карты. Если сегодня уже не встретимся, загляните завтра утром на Раглан-стрит. И спасибо за обед. Когда еще мы с вами так пообедаем! Мы вышли из ресторана. На углу я сел в автобус, и, к счастью, рядом со мной оказался человек, знавший, где находится Оукенфилд-Мэнор и где нужно сойти. Я вышел в густой черный мрак. Дул порывистый ветер с ледяным дождем. Мне объяснили, что надо пройти еще примерно четверть мили и там повернуть налево. Я продвигался вперед медленно, почти ничего не видя, весь промок, и, когда добрался до поворота, мне показалось, что он гораздо дальше. Ворота я разыскал уже в начале десятого (под аркой мне удалось взглянуть на часы). Здесь мы должны были встретиться с Отто. Прождав минут десять, я решил, что он, наверное, стоит где-нибудь поближе к дому, и пошел в ту сторону. Я так вглядывался в темноту, что у меня заболели глаза. Возле парадного входа Отто не было. Ни справа, ни слева. Быть может, любящая невестка убедила его, что жизнь его слишком драгоценна, чтобы рисковать ею на таких увеселительных прогулках? Не совсем понимая, как мне действовать дальше без Отто, который должен был опознать мнимого Морриса, я осторожно обошел дом - по-видимому, не особенно большой - и очутился где-то на задах, среди служб. Из-под одной двери выбивалась полоска света - узенькая, но в этом мраке яркая, как луч маяка. Я тихо подкрался к двери и тут, выведенный из терпения дождем, холодом, темнотой, долгим ожиданием и отсутствием Отто Бауэрнштерна, поступил в высшей степени беспечно и неразумно. Я толкнул дверь и вошел. Я очутился в длинном узком помещении - бывшей конюшне, которая теперь служила складом старой мебели и всякого хлама, а в дальнем ее конце было устроено нечто вроде мастерской. Там под закрытым ставнями окном стоял верстак, а за ним сидел и работал какой-то человек. Сначала я не мог разглядеть, кто это. Запыленная лампочка, висевшая под потолком в середине конюшни, давала очень мало света, а вторая освещала только верстак. Но когда он вскочил, я увидел, что это тот самый человек со шрамом, которого я встретил у Дианы Экстон. Сейчас на нем была короткая куртка, в каких обычно ходят слуги. - Кто здесь? - крикнул он резко. Я сделал несколько шагов, снял шляпу и, стряхивая с нее дождевые капли, сказал: - Мне надо поговорить с вами. Он узнал меня, и сразу стало ясно, что я человек подозрительный; вероятно, кто-то - скорее всего Диана - что-то рассказал ему обо мне. Во всяком случае, теперь он держался совершенно не так, как вчера. Это должно было меня насторожить, но я упрямо шел навстречу опасности. - Я - Моррис, слуга полковника Тарлингтона, - сказал он. - Неправда, - ответил я, не думая о последствиях. - Вы - капитан Феликс Родель... В ту же секунду Родель выстрелил - очевидно, маленький револьвер был у него в руке с самого начала. Я ощутил сильный удар в левое плечо и понял, что ранен. Упав ничком, я ждал следующего выстрела. В плече жгло, но боль утихала. Я не видел, как вошел Отто, но услышал его крик "Родель" и снова выстрел. Я повернул голову и еще успел увидеть падающего Отто. Родель медленно двигался вперед, чтобы добить нас обоих. Но тут сзади раздался оглушительный грохот, и Родель медленно стал валиться. Упав, он сильно дернулся, потом по его телу прошла судорога - и все. Он был мертв. Отто стрелял с земли - судя по звуку, из крупнокалиберного пистолета. Должно быть, он прострелил Роделя насквозь. Но что с самим Отто? Превозмогая головокружение и тошноту, я дотащился до него. Пуля попала в грудь, и видно было, что Отто умирает. Он не узнавал меня. Он был уже не здесь, что-то объяснял по-немецки. Вдруг он улыбнулся, как будто снова сидел среди друзей и только что начали играть Моцарта, - и через минуту его не стало. Я чувствовал, что из раны течет кровь, в плече сильно пульсировало, но я не мог и не хотел думать о себе. Я смотрел на этих мертвых, уже холодеющих немцев, нашедших свой конец в старой конюшне, далеко от родины, в затемненной Англии. Одного, солдата и шпиона, одурманила бредовая мечта о мировом господстве. Другого, тихого близорукого химика, бросало из стороны в сторону, пока не завело в тупик. Он спас мою жизнь. Зачем? Возле верстака был умывальник с краном. Я намочил платок, обмыл плечо, потом приложил платок к ране и потуже натянул рубашку и пиджак, чтобы платок не сваливался. Посмотрев на верстак, я увидел, что Родель сколачивал деревянный ящичек, вроде игрушечного сейфа. Это невинное хобби в субботний вечер, вероятно, создавало у него иллюзию связи с прежней, простой и счастливой жизнью. Я подумал, что Родель скорее всего зашел сюда ненадолго и, значит, оставил в доме незапертой какую-нибудь дверь. Я медленно пересек мощеный двор, держа шляпу в руке и с удовольствием подставляя голову под холодный дождь. Незапертую дверь, через которую вышел Родель, я отыскал довольно быстро. Как я и ожидал, в доме не было ни души, и я решил подождать хозяина здесь. Прежде всего я сходил в ванную, которая оказалась у самой прихожей, умылся, пригладил волосы. Страшно хотелось выпить, но я не стал шарить в доме этого человека в поисках спиртного и, усевшись в прихожей, принялся старательно набивать трубку. Минут через десять я услышал шум подъехавшего автомобиля, встал, отпер входную дверь и вернулся на свое место. Вошел полковник Тарлингтон, розовый, элегантный, благоухающий запахом дорогой сигары. Увидев меня, он не выразил никакого удивления. Я заметил, что он не запер за собой входную дверь. - А-а, Нейлэнд, если не ошибаюсь? А где же мой слуга? - Где-то здесь, - сказал я. Полковник повел меня в библиотеку. В глубине ее была открытая дверь в комнату поменьше - очевидно, кабинет, - где стоял большой письменный стол. Полковник сходил туда и принес бутылку и бокалы. Он предложил мне снять пальто, но я отказался. Когда Родель стрелял в меня, оно было распахнуто, и потом я аккуратно застегнул его на все пуговицы, чтобы скрыть намокший от крови лацкан пиджака. Полковник держался очень просто, но невольно все время сбивался на повелительный тон, которым говорил с подчиненными, и сам это замечал. Благодаря типично английскому розовому цвету лица физиономия его на первый взгляд производила обманчивое впечатление благодушия, но теперь я уже заметил выражение холодного высокомерия в его светло-голубых глазах, напомнивших мне глаза Дианы Экстон. Это был пожилой самец той же породы. Не без тайного сожаления я отказался от выпивки, чем очень удивил его. Вероятно, кто-то - скорее всего Диана - сообщил ему, что я человек пьющий. Но с ним пить я не желал. - Мой слуга немного бестолков, - начал полковник, - но очень славный малый. Моррис... валлиец. Был у меня денщиком в прошлую войну. - Ллойд Моррис. Из бывшего Кардиганского полка. - Правильно. Я вижу, вы говорили с ним. Чудаковат, конечно, на англичанина не похож. Совсем другой тип. - Полковник, - сказал я, отчеканивая слова, - ваш денщик Ллойд Моррис умер три года тому назад в Кардифском лазарете. - Что вы несете, Нейлэнд? - Видно было, что он не возмущен, а только притворяется возмущенным. Я следил за выражением его глаз. Предстояла нелегкая борьба, а я чувствовал себя премерзко - у меня начиналось что-то вроде бреда, и плечо болело не на шутку. - Не спорю, что какой-то Ллойд Моррис мог умереть в Кардифском лазарете, может быть, их умерло даже с полдюжины, но этот Моррис жив и здоров. Черт возьми, мне ли не знать имя моего собственного слуги! - Вы, конечно, знаете его имя. Его зовут Феликс Родель. Удар был серьезный, но полковник не растерялся. - Слушайте, Нейлэнд, вы мелете чепуху, и вид у вас неважнецкий. Если у вас ко мне дело, выкладывайте поскорее, а потом сразу идите и ложитесь в постель. Наверное, это грипп. Он может дать высокую температуру. - Может. Но имя вашего слуги, полковник, все-таки Феликс Родель. Заслуженный член нацистской партии. Занимается в Англии шпионажем. Вы переименовали его в Морриса. Я услышал какой-то звук; полковник, вероятно, тоже слышал, но не обратил внимания. Он вдруг начал кричать на меня, словно в приступе безумного гнева - точь-в-точь полковник Блимп [комический персонаж популярных в 1930-е годы карикатур Дэвида Лоу, воинствующий мещанин и реакционер, олицетворение косности и шовинизма] на всех парах, - в действительности же под этой багровеющей маской оставался хладнокровным и осторожным. - Господи помилуй, Нейлэнд, вы совсем спятили! Явиться ко мне и нести такой вздор! Да вы понимаете, что, будь у меня свидетели, я мог был подать на вас в суд за клевету. И подал бы, честное слово! Да если бы кто-нибудь слышал... В этот момент появился свидетель, которого ему не хватало. Раздался легкий стук в дверь, и вошла Маргарет Бауэрнштерн. - Простите, - обратилась она к полковнику, - мне никто не открывал, а я так беспокоюсь, что решила войти без приглашения. - Она пристально посмотрела на меня и нахмурилась. - Что случилось? Я покачал головой. - Потом объясню. - Где Отто? Мне вдруг стало так страшно за него, что я сама отправилась сюда. Где он? - Сядьте, - сказал я. - И крепитесь, Маргарет. Полковник Тарлингтон шагнул к нам. - В чем дело? - начал он, но я перебил его. - Вы тоже сядьте, полковник. Вот вам и свидетель, так что все в порядке. - Я повернулся к Маргарет, которая сидела на краешке стула, не сводя с меня широко раскрытых глаз. - Мне очень жаль, Маргарет... Отто умер. Его ранил Родель, тот нацист, которого он искал. Потом Отто убил Роделя и умер сам. Он спас мне жизнь. Она побледнела и застыла. - А с вами что? - Ничего, обойдется. Надо кончать. Не уходите. Она кивнула. Я обратился к полковнику, который перестал бушевать и сидел молча, холодный, бдительный, непреклонный. Нужно было атаковать его до тех пор, пока он не сдастся, а я не чувствовал в себе достаточно сил. Но я знал, что все должно быть закончено здесь и сейчас. - Бесполезно, полковник, - начал я. - Игра проиграна. Если вы не захотите слушать сейчас, услышите скоро на суде. Родель лежит мертвый в вашей конюшне, где он устроил себе мастерскую. Джо арестован и всех выдает. Диане Экстон дали уехать в Лондон только для того, чтобы накрыть ее там вместе с сообщниками. - Все это очень интересно, - сказал Тарлингтон. - Но при чем тут я? - Вы же сами говорили всем, что у вас служит ваш бывший денщик Моррис, а на самом деле это был нацист Родель. Но это еще далеко не все, полковник. Возьмем хотя бы вашу приятельницу Диану Экстон... - Если вы говорите о женщине, которая открыла здесь лавку, - перебил он, - то меня с ней недавно познакомили, и она раза два звонила мне по разным мелким делам... - Например, по поводу места для меня на заводе Чартерса. - Почему же нет? Но я этой женщины не знаю. Я с ней пяти минут не провел наедине, и никогда не заходил в ее лавку. Попробуйте доказать обратное! - Вам незачем было ходить к ней в лавку, - сказал я. - Когда у нее бывали сообщения для вас, она их помещала в витрине. Все было отлично продумано, и команда подобралась что надо. Во-первых, вы, местное светило, член правления Электрической компании; затем Родель, главный организатор заговора, втянувший всех вас еще в Америке; здесь он удобно устроился под видом вашего слуги. Затем Диана с ее "Магазином подарков" - ну кому пришло бы в голову подозревать хозяйку такого магазина? И наконец Джо, душа всякого общества, собравшегося в баре "Трефовой дамы", где выпивка быстро развязывала языки молодых летчиков и армейцев. А что касается передачи новых инструкций, то способов хватало. На этой неделе, например, акробатка Фифин превратила сцену "Ипподрома" в почтовое отделение. Вы скажете, что в глаза не видели этой женщины. Я знаю. В этом и не было надобности. Зато Родель, который слишком осмелел и стал неосторожен, не мог отказать себе в удовольствии выпить со старой приятельницей. - Я слушаю вас очень внимательно, Нейлэнд, - сухо сказал полковник. - Но просто не понимаю, какое я ко всей этой чепухе имею отношение. - Потом сегодня утром я вас ловко поймал, полковник, - продолжал я насмешливо. - Помните, я сказал, что, по моим сведениям, Скорсон из министерства снабжения, беседуя с вами по телефону в среду вечером, рекомендовал вам меня? А вы подтвердили и добавили, что это повлияло на ваше решение. Но... Я сделал умышленную паузу, и он попался на удочку. - Подумаешь - "поймал"! - сказал он пренебрежительно. - Вы были так довольны тем, что Скорсон будто бы рекомендовал вас, что я не стал этого отрицать. Самая обыкновенная вежливость. Что тут такого? - Этого достаточно, чтобы вас повесить, Тарлингтон, - сказал я, отбросив насмешливый тон, который уже сослужил мне службу. - А если я скажу вам, что Скорсон действительно рекомендовал меня в среду, - что тогда? Совершенно очевидно, что это не вы говорили с ним по телефону, и вот почему. В тот вечер к вам пришел Олни, сотрудник особого отдела, посланный на завод Белтон-Смита под видом мастера. Пришел он будто бы по поводу вашего выступления на митинге в заводской столовой, а на самом деле потому, что он начал подозревать вас. Он узнал что-то о Роделе... в его записной книжке несколько раз упомянут человек со шрамом... но не знал, что Родель живет у вас в доме. Не доверяя Олни, вы постарались, чтобы он не встретился с Роделем. Они не знали друг друга в лицо. Как только Олни ушел, вы решили, что ему слишком многое известно и что его надо убить. Но Родель тут не годился - ведь он никогда не видел Олни. Оставалось вам самому догнать Олни и сделать это. А между тем без четверти девять вы ждали звонка Скорсона. И вот вы поручили Роделю поговорить по телефону - на таком расстоянии самое грубое подражание сойдет за вас голос. Это давало вам не только возможность уйти из дому, но и надежное алиби... Но вы допустили несколько промахов, полковник. Вам не удалось убедить полицию, что Олни сбили именно в той части города, где вы оставили труп. А главное, когда вы его втаскивали в машину неподалеку от "Трефовой дамы", вы не знали, что в последнюю минуту бедный Олни выбросил из кармана свою записную книжку. Полиция нашла ее, и я внимательно просмотрел все его заметки. Олни был очень умный и опытный работник. Нетрудно догадаться, - сказал я, глядя в глаза Тарлингтону, ибо это был мой главный трюк, - что вам в них отведено видное место. Полковник усиленно размышлял, но не говорил ни слова. Из раны у меня снова потекла кровь, голова кружилась, в ушах гудело. Но нельзя было дать ему опомниться. - Что касается зажигалки, которую вы нашли у Олни в кармане, - продолжал я, - то первая ваша догадка была правильна. Это не простая зажигалка, такой вы не купите нигде. - Я показал ему мою. - Каждый сотрудник контрразведки, в каком бы отделе он ни работал, получает такую зажигалку и выучивает условные вопросы и ответы. Я знал, что у Олни есть такая зажигалка, потому что в среду днем мы по ним опознали друг друга. Инстинкт вам подсказывал, что она была у Олни неспроста: такой зажигалки у заводского мастера не увидишь. Позже, в тот же вечер, вы встретились с Джо; к тому времени вы уже рассмотрели ее и решили, что это просто красивая безделушка. Держать ее у себя вам не хотелось, поскольку она принадлежала Олни, и вы подарили ее Джо. А Джо, - добавил я сурово, - арестован сейчас по обвинению в убийстве. Он сознался во всем. Он выдал всех. У меня вдруг потемнело в глазах. Я слышал крик Маргарет. Потом увидел, что она склонилась надо мной. - Нет-нет, не мешайте мне еще минуты две, - сказал я ей, собрав последние силы. - Родель ранил меня в плечо, и сейчас кровь опять потекла, но я доведу это до конца. Сядьте, Маргарет! Ну, пожалуйста! Она не села, а осталась стоять возле меня. Я посмотрел на полковника, который сидел, как окаменелый. - Я не пришел бы сюда в таком состоянии, чтобы сказать вам все это, если бы дело не было раскрыто и все главные улики не были в руках полиции. Я пришел потому, что люблю сам заканчивать свою работу. Своего рода тщеславие, если хотите. Такой уж у меня недостаток. А ваш недостаток, Тарлингтон, это - спесь. Вы всегда помните, что вы - привилегированная особа, ничего общего не имеющая с чернью, и вы хотите какой угодно ценой сохранить свои привилегии. Вы ненавидите демократию и все, что с ней связано. Ваше упрямство, дерзкое высокомерие, любовь к власти и самомнение мешают вам примириться с нею. Когда Гесс прилетел в Англию, он рассчитывал именно на таких, как вы. На то, что вы настроены прогермански, антипатриотичны в обычном смысле слова. Прошлая война, по-вашему, велась исключительно в национальных интересах, и, вероятно, тогда вы честно воевали. Но эта война, совсем другая, вам не по душе. Я слышал на днях вашу речь. Вы, как и все вам подобные, уговаривали народ знать свое место, воевать, и трудиться, и страдать, чтобы поддержать то, во что он больше не верит. И каждое ваше слово - еще одна пушка или бич в руках Гитлера и его шайки. Но вы несколько умнее и бессовестнее большинства себе подобных, и вы поняли: чтобы сохранить все, что вы хотите сохранить, нужно, чтобы народ не выиграл эту войну, а фашизм не проиграл ее. И нацисты убедили вас, что только их победа даст вам ту Англию, о какой вы всегда мечтали, то есть вы с кучкой избранных подниметесь на вершину, а простой народ навеки останется в прежнем положении. И вы пошли по извечной кривой дорожке... покатились по наклонной плоскости... болезненное честолюбие, спесь... ложь... предательство... убийства... и вы проиграли, Тарлингтон... проиграли... и если вы не хотите... остаться в памяти всех... английским квислингом... то у вас один выход... только один... Я не мог больше выговорить ни слова: вся комната содрогалась и пульсировала, как мое плечо; ослепительные вспышки света сменялись черным мраком... Но, к счастью, мне уже не надо было ничего говорить. Без удивления, словно во сне, я увидел, что дверь отворилась и проем заполнила массивная фигура инспектора Хэмпа. Я сознавал даже в ту минуту, что его приход окончательно решит дело. - Хорошо, инспектор, - услышал я голос полковника. - Погодите минутку. - И он вышел в соседнюю комнату. Прежде, чем кто-либо из нас успел шевельнуться, раздался выстрел. Говорят, что я сказал: "Что же, другого выхода у него не было". Но я этого не помню. Я потерял сознание. 10 Следующие три дня я провел в доме Маргарет, постоянно переходя от вспышек температуры к вспышкам раздражения. Когда падала температура, усиливалось раздражение. Происходило это отчасти из-за того, что я не желал лежать в постели. Но виновата тут была и приставленная ко мне сиделка. Эта ширококостая, рыжеволосая особа со множеством зубов и веснушек обращалась со мной, как с балованным ребенком лет десяти. Она безжалостно читала мне вслух веселые детские сказки. Она пыталась запретить мне курение, но в этой битве я победил. Зато она при содействии Маргарет не допускала ко мне никого из посетителей, приходивших повидать меня и занять взрослым разговором. И еще одно злило меня: Маргарет была теперь только врачом, а я только больным. Со стороны можно было подумать, что мы с нею вообще незнакомы. По временам, когда температура поднималась, мне начинало казаться, что все случившееся в Грэтли - сон, что я никогда раньше не видел эту женщину-врача со строгим лицом и блестящими глазами, что меня упрятали в какую-то лечебницу и я просто брежу. А когда температура падала, я, конечно, рвал и метал, и тогда это рыжее чудовище уговаривало меня "не капризничать". Но вот на четвертый день, в среду, сиделка объявила мне, что уходит. Она полагала, что я еще нуждаюсь в ее услугах, но ее ждал другой, более тяжелый больной. В середине дня я весьма учтиво с нею простился. Маргарет, как всегда в это время, ездила по больным. Лучше бы она вернулась, подумал я; но до чего спокойно без сиделки! Я мирно задремал. Когда я проснулся, в комнате уже горел свет, шторы были опущены, а за столом пили чай инспектор и Периго, настоящая комическая пара - один огромный, тяжеловесный, неторопливый, другой щуплый, живой, эксцентричный. Я им очень обрадовался. - А ведь мы каждый день приходили сюда, Нейлэнд, - сказал инспектор. - Но нас к вам не пускали. - Знаю, - проворчал я. - Идиотство! Это все сиделка. - Нет, нас не пускала доктор Бауэрнштерн, - возразил Хэмп. - Нельзя - и до свидания. Правда, Периго? - Да, она была тверда и непреклонна, - подтвердил Периго. - Раз налетела на меня, как фурия. Дама с характером... - Сам убедился, - проворчал я. - Ходит тут взад-вперед с каменным лицом. И молчит. Впрочем, если бы она затеяла разговор, я бы не знал, что сказать. Ну, рассказывайте поскорее, какие новости на свете? - Звонил вашему начальнику Оствику, - ухмыльнулся Периго, - и сказал, что вам надоело ловить шпионов. Он, естественно, ответил, что они не могут отпустить такого ценного работника. - А ведь он прав, - заметил инспектор. - Взять хотя бы это дело. И самое забавное... хотя забавного тут, честно говоря, мало... что будь вы обучены нашему полицейскому ремеслу, у вас бы ни черта не вышло: улики-то были плохонькие. Что, разве не так? - Плохонькие? Да, в сущности, прямых улик вообще не было. То есть таких, как вам надо. Зато было множество улик психологических. И это привело нас к цели. Остальное - удача и решительность. А что же вы ответили Оствику, Периго? - Повторил слово в слово то, что вы сказали мне. Тогда он обещал, что вам дадут длительный отпуск, чтобы вы могли отдохнуть... - Отдохнуть! Кто это может отдыхать, когда такое творится! Да и куда уедешь? - Вы могли бы поехать следом за миссис Джесмонд, - сказал Периго. - Я слышал, что она собирается в путь. - Я этой женщиной не очарован, как вы, Периго. И даже видеть ее больше не желаю... хотя с удовольствием посмотрел бы, как она за стойкой разливает какао рабочим ночной смены. А Оствику передайте, что я не намерен отдыхать. Я хочу работать, но по своей специальности. А может он помешать моему назначению в инженерные войска? - Может и непременно помешает, - сказал Периго. - Кстати, не староваты ли вы для фронта, Нейлэнд? - Староват! - завопил я, уничтожив его взглядом. - О, господи! Если меня держат в постели, это еще не значит... Завтра же встану, вот увидите... Староват! Да как вы... Тут вошла Маргарет, на сей раз без "докторской" мины. Это не для меня, а для гостей, подумал я; и все равно приятно было снова увидеть ее такой. - Не надо так кричать, - сказала она мне, но не как врач, а просто по-человечески. - Он сегодня очень сердитый, - доложил Периго, выставляя напоказ всю свою коллекцию фарфора. - И говорит, что вы ходите тут взад и вперед с каменным лицом. - На данной стадии болезни это обычное явление, - сказал инспектор, неожиданно выступая в роли медицинского авторитета. Маргарет, посмеиваясь, кивнула. - Мы всегда к этому готовы. - Перестаньте говорить обо мне как о слабоумном, - вспылил я. - Если я раздражен, это объясняется вовсе не физическим состоянием. Я прекрасно себя чувствую. И завтра встану. - Нет, не встанете, - отрезала Маргарет. - Встану, вот увидите. Разумеется, я очень благодарен за уход и заботу и надеюсь, что я не слишком вас замучил. Но повторяю: если я раздражен... - Почему "если". - Ну да, я раздражен. Но это из-за того, что... это из-за старого паука Оствика, из-за ловли шпионов, из-за этой проклятой дыры Грэтли, из-за того, что мы воюем как последние кретины и обманываем людей, которые на нас надеются. Это из-за того, что... из-за того, что мне нужно заняться делом!.. - Вам нужно хорошенько отдохнуть, - снова отрезала Маргарет. Периго встал, поглядывая на нас слишком уж лукаво, и сказал: - Кое-чем я могу вам в этом деле помочь, Нейлэнд. После разговора с Оствиком я уже нажал на некоторые пружины. - Спасибо. Приходите завтра, хорошо? Вы мне расскажете все о Диане, Фифин и остальных. Инспектор положил мне на плечо руку, которая весила больше, чем недельный мясной паек целой семьи. - Дружище, - начал он вдруг ни с того ни с сего, - слушайтесь доктора! Конечно, у вас своя голова на плечах... вы тут такие узлы развязали, с которыми мне бы и до рождества не справиться... но здравого смысла у нее гораздо больше... Между прочим, если вам чего-нибудь хочется, так скажите, мы принесем. Мне хотелось тысячи вещей, но принести их они вряд ли могли. Маргарет ушла вместе с ними; времени до ее возвращения было много, и я собрался спокойно поразмыслить о своих делах. Но вместо того, чтобы логически разобраться во всем, я стал грезить о прекрасной, далекой, неведомой стране, где дышится легко, где ярко светит солнце. Я усердно работал там, строил, создавал то, что облегчает жизнь тысячам простых людей делает ее полнее и счастливее. И со мной была Маргарет, тоже занятая своим делом все дни напролет, а вечерами мы отдыхали в тишине и прохладе и разговаривали. Очнувшись от грез, я увидел, что она сидит у моего изголовья и серьезно смотрит на меня. - О чем вы думали? - Люди здравомыслящие о таких вещах не думают, - сказал я. - Но, впрочем, могу вам рассказать. - И я рассказал - гораздо подробнее и красочнее, чем сейчас рассказывал вам. Она смотрела на меня ласковыми блестящими глазами, лицо ее смягчилось и стало еще лучше. - Все это мне понятно, - сказала она. - Но почему я оказалась там? - А вы забудьте это, - отозвался я, глядя куда-то в угол. - С какой стати? - спросила она и, помолчав, прибавила: - Должна предупредить, теперь я знаю о вас гораздо больше, чем в субботу. Мистер Периго и инспектор рассказывали мне о вас. - Они обо мне много знают, - возразил я. - Да и знать-то нечего, в сущности говоря. - Я узнала достаточно, чтобы понять, отчего вы такой... "кислый", как вы это называете. Я тоже кислятина. - Вы такая же кислятина, как... как паточный пудинг. Она расхохоталась. - Вот так комплимент! Никто меня еще до сих пор не сравнивал с паточным пудингом. - А я люблю паточный пудинг. Если у вас найдется патока, закажите его на завтра. А теперь я вам вот что скажу: я тоже знаю о вас больше, чем вы полагаете. Я о вас в последнее время много думал. Беда ваша в том, что... - Ох, начало многообещающее! - Беда ваша в том, что вы из уважения, восхищения и так далее вышли за человека... великого, если хотите... за человека много старше вас, человека, у которого большая часть жизни была прожита. Вы воображаете, что это была великая любовь, а на самом деле это, вероятно, вообще не было любовью. И теперь, когда все в прошлом, вы считаете, что и ваша жизнь тоже прожита и что женщину в себе... вы должны вытравить и заморозить... - Так. А вы? - Что я? Просто неудачник, и все. Лучше я не буду продолжать. - Нет, продолжайте, - сказала она без улыбки, глядя на меня огромными сияющими глазами. Я отвел взгляд и стал смотреть на ее руку, легкую, но сильную и ловкую, с длинными пальцами. Я невольно дотронулся до нее, словно желая убедиться, что она вправду здесь. - Ладно, но смотрите, не пожалейте, - сказал я медленно. - Я ждал вас десять лет... нет, пятнадцать... раньше я бы вас не оценил. Почти неделю я обманывал себя, делал вид, что ничего не понимаю. Но в душе я все понимал. Вот теперь я сказал вам об этом, ну и что толку? Какой смысл бушевать и бесноваться, пытаясь разморозить вас... Она засмеялась. - Извините. Но это так похоже на вас - бушевать и бесноваться. И все же вы очень чуткий человек, если сумели почувствовать... Извините. Продолжайте, пожалуйста. - Я только хотел сказать, какой смысл пробуждать вас к жизни... ведь речь идет именно об этом... если мне нечего дать вам? Я хочу уехать куда-нибудь подальше отсюда, если, конечно, интересы обороны не потребуют моего присутствия здесь. И я совершенно не умею писать письма. - Вы, наверное, не поверите... мы ведь с вами до сих пор по-настоящему не разговаривали... но я очень хорошо пишу письма. - Не нужны мне ваши письма! - огрызнулся я. - Мне нужны вы... А почему мы с вами до сих пор по-настоящему не разговаривали? - Потому, что я все время была так напугана... - Из-за Отто, полиции и всего прочего? - Да, отчасти... и потом иногда меня пугало ваше обращение. А главное, я начала замечать, что больше не чувствую того, о чем вы говорили... что моя жизнь прожита... и... и... что все надо заморозить... Там теперь не так уж много льда. - Она встала и пошла к двери. - Подите сюда! - закричал я. - Подите сюда немедленно, или я вскочу с постели... - Не посмеете! - сказала она и подбежала ко мне. Она пыталась снова сделать каменное лицо, но я быстро пресек эти попытки. Через некоторое время она сказала: - Мне надо в больницу. Сегодня мы больше не увидимся. Я вам пришлю сюда книг. А завтра поговорим по-настоящему. Ну, пустите же, милый, мне пора. - Ладно, - сказал я. - Но, ради бога, будь осторожна в этой проклятой тьме!