рандаш в руке Холодного задрожал. Страница блокнота покрылась рядами серых слов. -- Ай-я-яй! -- айкнул Холодный, немного погодя. -- Ба! ба! ба! Как же это мы упустили... Орловские рысаки, вы говорите? Ах! ах! ах!.. -- И это лучшая газета области! Аполлинарию Холодному опять стало стыдно. Но теперь уже не за себя, а за всю редакцию "трудармейцев". -- Нужна резолюция Длинноногова. Остап щелкнул три раза пальцами. -- Могу вам помочь, -- c очень серьезным видом шепнул он. -- Давайте договоримся. Вы готовите материалец для статьи, а я получаю у вашего Длинноногова широкую, размашистую резолюцию. Слух Остапа воспринял печальный вздох. -- К нему трудно, почти невозможно попасть. А если он вас и примет, то все равно не наложит резолюцию... Вы упретесь в заградительный возглас секретаря и на этом все кончится. Я же вам говорил, работать c Длинноноговым -- это все равно что лепить сухую грязь к стенке. Хоть волком вой. Остап изрек тоном философа новую, пахнущую нафталином, фразу: -- От трудного до невозможного еще далеко! Холодный выслушал ее, глядя в одну точку, после чего пожал плечами и тяжело вздохнул. -- Статью-то я напишу... -- Ну что ж, тогда кропайте. Приемная редактора находилась в самом конце длинного коридора. Остап прошел мимо корректорской, нескольких кабинетов, машбюро и уперся в закрытую матово-стеклянную дверь. Он стукнул по стеклу так звонко, так резко, что из кабинетов и машбюро высунулось несколько настороженных голов. Послышалось шипение: -- Товарищ, наш редактор не принимает! -- Меня примет. Работайте, товарищи, работайте! Посетитель торкнулся еще сильнее. За стеклом, будто швейная машинка, сердито застучали каблучки. Ключ в замочной скважине повернулся, дверь шумно отворилась на обе половины, показалась заспанная секретарша. -- Что это за стукотня! -- возмутилось что-то среднее между пионервожатой и руководительницей кружка домоводства. -- Что же вы тут, товарищ, буйствуете! -- Товарищ не буйствует, -- возразил посетитель, -- товарищ ищет свои законные права. Бендер уже проник в приемную и озирался, точно в самом деле искал, не завалялись ли где его права. Секретарша окинула посетителя ненавидящим взглядом. -- Главный редактор никого не принимает! Но настырный посетитель уже исчез за дверью редакторского кабинета. Редактор сидел за столом и смачно сморкался в носовой платок. -- Вы из обкома? -- рассердился он, всматриваясь в лицо посетителя. -- По какому делу? -- Я по важному делу. Начав c этой лаконичной импровизации, великий комбинатор уже не сомневался, что успех обеспечен. -- По важному? -- удивился редактор. -- По сугубо важному! По архиважному! -- Хорошо, я согласен... -- Редактор кашлянул. Последнее слово его, видимо, убедило. -- Если по очень важному... -- Моя фамилия Гурий. Администратор Прилежаевского конного завода, -- представился Остап. -- Прилежаевский конный завод? -- Наш директор, товарищ Ляшко, вы его, вероятно, знаете, -- начал посетитель c грустной улыбкой, -- весьма обеспокоен тем обстоятельством, что ведущая областная газета предательски молчит об организованном нашим заводом международном конном пробеге... -- Пробег? Международный? -- Ростов-Дон-Париж, -- продолжил Остап уже со вздохом. -- Поначалу хотели до Праги, но потом подумали и решили: до Праги, пожалуй, не сможем, а вот до Парижа дотянем. Чему быть, того не миновать! Правильно говорю?! И Остап похлопал редактора по плечу. -- А мы действительно замалчиваем?.. Да, странно. Весьма странно. -- Редактор вызвал секретаршу. -- Вот что, Агнесса, немедленно ко мне нашего лучшего репортера! -- Аполлинария Холодного? -- Давай, давай, давай! И побыстрее! Не прошло и десяти секунд, как в кабинет редактора приплыла акула ростовского пера. -- Что же вы, товарищ Холодный? -- кашлянул Аггей Трифонович. -- А что я, товарищ редактор? -- сердито отозвался репортер. -- Не налаживаете разлаженное дело? -- осведомился Длинноногов. -- Как же это?! -- Как же не налаживаю, когда налаживаю?! -- возразил репортер. -- Нет, не налаживаете. -- Налаживаю. Вот как раз сейчас пишу статью о Межконпробе "Ростов-Дон-Париж"! -- Как? -- почесывая за воротником, удивился редактор. -- Вы в курсе?! -- Помилуйте, Аггей Трифонович, вся страна в курсе! -- А почему же я не в курсе? -- Так ведь... -- заколебался репортер и тяжело вздохнул. -- Что вы там бубните?! -- возмутился редактор. -- А-а... -- протянула акула пера. -- Я как раз вам сообщаю об этом. -- Немедленно в печать! -- изо всей силы напрягая свой голос, приказал главред. -- Хорошенько общелкайте материал и немедленно в печать! Понимаете? Немедлено! Третье "немедленно" выскочило по инерции, так как Холодного в кабинете уже не было. -- Спасибо, товарищ, -- сказал "трудармейский" начальник, обращаясь к администратору Гурию, -- спасибо! -- Благодарность плескалась в его глазах. -- Вы нам очень, товарищ, помогли. Спасибо вам, товарищ, от всех сотрудников и от меня лично! -- Да что вы! -- скромно протестовал товарищ. -- Не за что. -- Есть за что. За большую новость, которая разбудила нашу газету и, в частности, ее редактора. Тем временем Аполлинарий Холодный, сотрясая своим голосом весь второй этаж, звонил по телефону. -- Аллоу? Это "Атеист и коммунист"?.. У вас нет материала по Межконпробу?.. Холодный из "Трудармейца" говорит... Как не знаете? Вы понимаете, что тяжелый свинский скандал назревает? Что?.. Нет, вы прекрасно знаете, что я не строю гипотез!.. И я про то же! Молнируйте немедленно!.. Аллоу? "Ростовская правда"? Это Холодный из "Трудармейца". Врубель Гепардович? У вас информации о Межконпробе не имеется? Нет?.. Как не знаете? Да вы что! Вы понимаете, что назревает гнусный скандал?.. Да потому что это почин Прилежаевского конного завода, то есть почин нашей области!.. C самим Куйбышевым согласовано. Ну вы даете!.. А?.. Как что?! Международный конный пробег Ростов-Дон-Париж. Почетный приз -- "Золотой хомут"... Москва, говорите?.. Я уже послал пять телеграмм... Пять, говорю! Как, и вы послали? Десять? C минуты на минуту ответа ожидаете? Коротковолновики эфир наполняют? Тогда понятно... Врубель Гепардович, ну вы уж тогда меня-то не забудете? Если что, телефонограммку продиктуете? Ага! Хорошо! Форсировать события, говорите? Совершенно c вами согласен!.. Остап вышел на широкую улицу Энгельса. Прямо перед ним распластался сквер c высохшим фонтаном и узкими асфальтовыми дорожками. Под погасшими керосино-камильными фонарями шел немногочисленный митинг. -- Товарищи, гадина империалистического застоя своим позорным жалом насилует наши социалистические завоевания! Еще немного -- и республика будет беременна! -- зверским голосом вещал толстый во все стороны оратор. -- И, что самое важное, мы ничего не можем этой твари противопоставить! -- А ну ее в болото! -- вмешался участник в костюме цвета уснувшего морского животного. -- Вы считаете, что этого будет достаточно? -- трубил агитатор. -- А то! -- подтвердил свое предложение участник. -- Товарищи! Похоже, что в наши ряды затесалась одна из этих паршивых сволочей! -- c угрозой в голосе воскликнул толстяк, соскочил c трибуны и дал серебрянному в нос. Дул легкий ветерок, он приятно шевелил волосы и забирался через воротник под пиджак к самому телу. Остап бесконечно потянулся и, испытывая удовольствие, торжественно молвил: -- Конгениально! Кашу на огонь я поставил. Пусть варится. Будем ждать. И заварилась каша, и понеслось, и задвигался архимедов рычаг могучего советского оружия, и поскакали в советской прессе громогласные статьи о Межконпробе "Ростов-Дон-Париж", и перекинулось все на международный уровень, и запестрели буржуазные газетенки сенсационными заголовками: "Россия бросает вызов лучшим наездникам мира!", "Азиаты-революционеры стремятся попасть в цивилизацию на кобылах!". Затрясся от сообщений эфир: "Неужели "Золотой хомут" получат большевики?", "Почему молчит Лондон?", "Кто же получит почетный приз?" А газета, близкая к правительству США, вообще писала: "Получается, что русский Иван совсем не болван! Русский Иван подарил миру Межконпроб!" Другими словами, были дернуты соответствующие нити, нажаты упругие советские пружины, и уже через неделю многочисленные предприятия республики поездами и аэропланами, грузовиками и подводами свозили в Прилежаевское коннозаводство обмундирование, снаряжение, продовольствие, маркировочные столбы и бог весть что еще. Товарищ Ляшко забыл, что такое сон. В его кабинете на высоком белом консоле красовался изготовленный по спецзаказу на Тульском оружейном заводе почетный приз пробега -- "Золотой хомут". Что до товарища Гурия, то он ограничился общим руководством. При конном заводе была создана маршрутно-квалификационная комиссия, ей-то Исидор Кириллович и руководил. Днями и ночами пыхтела МКК над общей картой маршрута. Она же рассматривала заявочные документы от советских и иностранных ипподромов, конных заводов, конных ассоциаций, общин, дружин, групп, каст, союзов, товариществ, федераций, школ и курсов. Заявок было хоть отбавляй! В последний момент в МКК поступила заявка от английского ипподрома "Аскот". Наездникам Новой Гвинеи и Республики Зимбабве, после обстоятельной беседы c начальником МКК Гурием, по непонятной причине, дали от Полежаевских ворот поворот. Много времени уходило на оформление маршрутных листов -- для всех участников пробега. В этом листе фиксировались численность и состав команды, распределение обязанностей, оставлялись пустые графы для отметок о прохождении маршрута. Остап лично дышал на новенькую печать МКК, c предельной бюрократичностью хлопал ею по маршрутному листу, макал перо и залихватски расписывался. В финале этой процедуры, к удовольствию председателя МКК, по оформленным документам скакало пресс-папье c ручкой в виде золотой лошади. 15 июня, ранним утром, когда небо засинело так притягательно, что подбивало на энтузиазм, на Прилежаевском конном заводе по случаю Международного конного пробега "Ростов-Дон-Париж" под лозунгом "Даешь Межконпроб!" открылся грандиозный митинг. Взрыв вездесущего оркестра ударной волной окатил конный завод. Музыканты, обжигая губы о горячие металлические мундштуки, играли церемониальный марш. Текли величественные звуки, пробуждающие в сердце гордость за советских наездников. Под звуки оркестра участники Межконпроба вели под уздцы холеных жеребцов. Торжественно развевалось кумачовое знамя. Гудела разношерстная толпа, состоящая из представителей крупнейших газет и телеграфных агентств мира, коннозаводческого населения и маститых наездников. Поднявшийся на трибуну Ляшко обдал собравшихся теплыми словами. Каждую минуту громкий дикторский голос, усиленный репродуктором, объявлял: -- Товарищи! Отойдите за пределы досягаемости задних копыт! Жеребцы снисходительно поглядывали по сторонам. Сияющий Ким Родионов трусил вдоль трибуны на небольшой белой лошадке. За ним бежала взъерошенная лошадь c подвешенными боками. На низкорослой пегой кобыле, покрытой красной скатертью, c чувством собственного достоинства, держась за уздечку из переплетенной широкой зеленой тесьмы, разъезжал злой бухгалтер Нечаев. Недалеко от конюшни конюх Савелич дергал за узду горячую лошадку, задирая ее голову кверху. Из кормового сарая доносился голос Петровича: "Ах ты, старая холява!" Когда у товарища Ляшко от обжигающей речи высохла глотка, его место занял поэт Фома Несдержанный. Словно раскаты грома, раздались стихи: Раздув меха, звучит гармонь: Пою тебе, советский конь! Тяну к тебе свою ладонь, Горит в душе моей огонь! И этот славный атрибут, Бесценный "Золотой хомут", Пройдя извилистый маршрут, Уж точно снова будет тут! Так погоняй коня овсом! Пусть он несется напролом! Зовет парижский ипподром! Вперед! Во Францию верхом! Со стороны британских участников неслось на ломанном русском: -- У меня в Манчестере теперь три жеребца! Три, понимаете, май френд? И поэтому ежедневно проходят припуск около пяти кобыл! О, это большая работа! На ваш пробег мы взяли апрельских двухлеток. Это прекрасные кони! Мы будем первые! -- А зато у нас все жеребцы государственные! -- отвечал представитель Анапского конного завода. -- А у нас застрахованы! -- У вас все лошади c наследственной леностью! -- А у вас без родословной! -- Это у нас без родословной?! -- А у нас все кобылы плодовиты! -- А у нас трудолюбивы! -- У нас все лошади -- предки победителей "Дерби"! -- А у нас... все кобылы покрыты исключительными жеребцами! Во-он, видите? Примерно такими! Напротив конюха Петровича стоял здорово охочий жеребец, который вцепился какой-то кобыле зубами в шею -- жеребец частично проявлял страсть. -- Зато они у вас болеют! -- Единственно возможная болезнь советской лошади -- это недостаток интернационализма! И вдруг все стихло. На конном поле появилось три правительственных авто. Эскорт пестрых, сверкающих на солнце наездников скакал позади. Авто остановились возле трибуны. Товарищ Ляшко, в сопровождении администратора Гурия и секретарши Ирины Ивановны Мащенко, c хлебосольным подносом двинулся навстречу правительству. Жирный зной попостнел. Вездесущий оркестр заиграл туш. Счастливо залаяли псы. Восторженно заржали лошади. Длинный полотняный лозунг "Долой тяпства!" c трепетом заколыхался на ветру. Репортеры, выпятив животы, побежали к трибуне. Десятки фотоаппаратов нацелились на правительство. Вспыхнул магний. Товарищ Сталин, а также тт. Ворошилов, Орджоникидзе, Калинин, Киров, Куйбышев и другие официальные лица начали обходить ряды участников пробега. Андрей Тихонович намеренно подвел правительство к прилежаевской команде и мигнул товарищу Гурию. Администратор выступил вперед и представил самому вождю "гордость Прилежаевского конного завода". Сталин со знанием дела разглядел металлическую пластинку на затылочном ремне лошади. На пластинке было выгравировано: "Черный Вихрь". Рулевые советского государства уставились на Черного Вихря. Сильный жеребец c крепкими округлыми мышцами, гибкими суставами, напряженными сухожилиями выглядел по-королевски пышно. Он стоял над Иосифом Виссарионовичем, опустив свою большую голову, и подозрительно косился на него глазами. Вождь ему не нравился. Сталин потребовал морковку. Ему дали. Сталин начал кормить ею Черного Вихря, одновременно гладя его по щеке. Затем вождь что-то шепнул ему на ухо, Черный Вихрь вздрогнул и дернул головой. Вождь сделал шаг, похлопал коня по гнедому крупу и молвил проникновенным голосом: -- Волшебная лошадь! Как вы считаете, товарищ Киров? -- Да, лошадь хоть куда! -- согласился c вождем один из любимцев партии. -- Прямо социалистический алмаз! -- выпорхнуло из уст всесоюзного старосты. "Фантастический скакун!" -- подумал Клим Ворошилов. -- Ему три года, товарищ Сталин! -- дергая щекой, задушевно воскликнул Ляшко. -- На моих глазах вырос. Мы возлагаем на него большие надежды. -- Большие надежды возлагаете... -- размеренно повторил вождь. -- А не тот ли это жеребец, которому все газеты предсказывают победу? -- Это жеребец чистых кровей, -- ворвался в разговор администратор Гурий. -- Вы c ним поосторожней, товарищ Сталин, он у нас раздражительный. -- А вы кто такой? -- нахмурил брови вождь. -- Это наш администратор Исидор Кириллович Гурий, -- доложил Андрей Тихонович. Вождь вгляделся в лицо товарища Гурия. Лицо ему понравилось. -- Чистых кровей, говорите, эта лошадка?.. -- Чистых, товарищ Сталин! -- голосом наибольшей звучности откликнулся администратор. -- Это хорошо, что чистых! -- улыбнулся, как на портретах, вождь. -- Я безоговорочно восхищен Черным Вихрем! -- Он к вам тоже привязался, товарищ Сталин! -- радостно воскликнул администратор. Иосиф Виссарионович извлек из кармана трубку, набил табаком "Герцеговина-Флор", закурил и обвел свою свиту лукавым взглядом. -- А кто руководитель этой команды? -- спросил он после некоторого молчания. -- Так вот Гурий и есть руководитель! -- музыкально мурлыкнул товарищ Ляшко. Вождь повернулся к администратору, затянулся, выпустил изо рта дым, слегка взмахнул трубкой и тихо спросил: -- Значит, Черный Вихрь пойдет под вашим личным руководством? -- Да, товарищ Сталин! -- так же тихо ответил администратор. -- А кто наездник? -- не унимался вождь. -- Ким Родионов, товарищ Сталин! -- быстро сообщил администратор. -- Так за кем же будет победа, товарищ Гурий? -- Победа будет за нами, товарищ Сталин! -- со всей патриотической ответственностью заявил Исидор Кириллович. "Как хорошо сказал, шельмец! -- подумал вождь. -- Надо запомнить". И запомнил. -- Удачи вам, товарищ Гурий! Возвращайтесь c победой!.. Начинайте, товарищи! Администратор щелкнул пальцами. Ким Родионов заносчиво подошел к Черному Вихрю вплотную, надменно протянул ему левую руку, правой схватил за ремешок и ловко сел на коня. Затем он крутанулся и двинулся по дорожке на стартовое поле пробега. Повсюду загудело. От трибуны группами прорывались репортеры -- все хотели видеть вождей и лошадей c близкого расстояния. Репродуктор рычал-надрывался: -- Товарищи! Отойдите за пределы досягаемости задних копыт! Но тут раздалась команда приготовиться. Дали старт. Лошади c поразительной быстротой понеслись от бушующей трибуны на запад. Их неудержимо влекло в Париж. Глава XXXII В ДЕШЕВОМ ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ РАЮ Таксомотор перевалил через мост и тихо пополз по набережным Сены. Справа плыл "кораблик" Сите со знаменитой Парижской Богоматерью. Всюду, куда ни глянь, царило великолепие! Кружилась голова и захватывало дух. Гвардейцы кардинала... Именем короля!.. Один за всех и все за одного!.. Либертэ, эгалитэ, фратернитэ... Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется!.. Государство -- это я! А ля гэр ком, а ля гэр... После нас хоть потоп!.. Вставай, проклятьем заклейменный!.. В голове Остапа Бендера пронеслась вся великая история Франции. Он попросил шофера остановить недалеко от бульвара Распай. На другом берегу Сены по-прежнему стоял Лувр. Остап полюбовался несомненно дорогим спортивным автомобилем, ослепительно сверкающим никелированным корпусом, и направился к гостеприимной террасе кафе "Одинокий журавль". Под длинным полотняным тентом стояли столики. Остап миновал столики, вошел в кафе, остановился у зеркала, поправил галстук c маленькими подковками, смахнул пылинку c черного люстринового пиджака и направился в зал. Тут было шумно и тесно. C крохотной сцены под фортепианный аккомпанемент ровно лилась заунывная тягучая песня: В вечерних ресторанах, в парижских балаганах В дешевом электрическом раю, Всю ночь ломая руки от ярости и муки, Я людям что-то жалобно пою... Напудренным гарсонам приходилось перекрикивать стук тарелок и разноязычные голоса посетителей. Остап щелкнул пальцами, подозвал одного из гарсонов и выдавил из своего горла несколько французских слов: -- Я ищу Джона, Джона Кервуда. Гарсон подбородком указал на столик неподалеку от невысокой стойки, около которой теснились три американца в коричневых парусиновых брюках и русский полковник c седыми подусниками. За столиком в небрежной позе сидел знакомый Остапа по московскому ипподрому. Он пил кофе со сливками и медленно откусывал сандвич c красной икрой. -- Итак, вы приехали! -- Остап пожал Джону руку. -- Здравствуйте, мистер Кервуд. -- Здраствуйте, мой дорогой русский друг! -- Вот уж, действительно, в яблочко. Я теперь, на самом деле, дорогой! -- Вам что-нибудь заказать?.. Месье! -- Джон щелкнул пальцами. -- Чашку кофе, коньяк и caviar rouge! Остап закурил. -- Вы предпочитаете красную икру черной, господин Кервуд? Посмеялись. -- Из вашей телеграммы я, черт возьми, ничего не понял, -- немного погодя, сказал Джон. -- Вы сообщили "срочно". К чему такая спешка? Остап начал деловито. -- Во вторник советские участники Межконпроба отправляются на родину. У нас c вами -- три дня. -- Три дня? -- Именно. Три дня и десять часов. -- Плохо понимаю. -- Джон, вы хотите... -- Можете не продолжать, мистер Бендер. Да, хочу! Опять гениальная комбинация? -- Вы в курсе последних событий? -- Каких событий? -- c веселым удивлением спросил Джон. Великий комбинатор проницательно улыбнулся. -- Об этом самом пробеге, мистер Джон. Остап бросил на стол утренний выпуск "Сиффле". На первой странице было помещено сообщение о Межконпробе "Ростов-Дон-Париж"; в нем, в частности, говорилось: "Русские умеют не только делать революции, но и организовывать международные увеселительные предприятия! Блестящая победа советских наездников. Второе место разделили наездники Великобритании и Франции. Третье..." -- Так вот, -- цокнул языком Остап, -- первое, что хочу вам сообщить, так называемый Межконпроб "РДП" затеяла не страна идиотов. Смех сказать. Заварил кашу один из ее представителей. -- Как?! Вы?! Неужели это возможно?! -- Как говорят американцы, а почему бы и нет! В совковском ристалище все возможно. Кервуд задорно улыбнулся. -- Я вами восхищаюсь! -- Голь, господин Джон, как известно, хитра на выдумки. -- Остап многообещающе подмигнул. -- Это была не комбинация, а обыкновенное бегство. -- Вас разыскивало "гепеу"? -- тоже подмигнув, спросил Джон. -- Как же вы перешли границу? -- Я фигура неприкасаемая. Сам вождь пожелал мне удачи... но это все лирика. Мы теряем время. -- Я вас слушаю. Остап докурил папиросу и положил окурок в пепельницу. -- Джон, -- тихо сказал он, вынимая из внутреннего кармана пиджака листок бумаги. -- Мне нужен покупатель. Ознакомьтесь вот c этим. Это копия... Глаза Джона забегали по бумаге. -- Черный Вихрь?! Он продается? -- Я хочу проститься c советскими околотками последней комбинацией. -- Отличная родословная! На миллиона три потянет без всяких напрягов. -- Нужно запросить больше. -- Мой куш? -- Куша не будет. Фифти-фифти. -- Я опять повторюсь, я вами восхищаюсь! -- Давайте без лирики. Comme il faut, как говорят французы. -- Вы мне можете все это оставить? -- Разумеется. Когда вы выезжаете в Лондон? -- Только завтра... -- Никаких "завтра"! Выезжайте немедленно. -- Маленький ньюанс. Эта лошадь будет украдена? -- Вы хотите сказать, не пахнет ли это дело парижской тюрьмой Санте? Нет, не пахнет! Все будет оформлено по всей форме -- адвокат, юрист, все дела. Вот адрес моей гостиницы... -- У вас телефон в номере есть? -- Никаких телефонов. Как вернетесь из Лондона, немедленно приходите в гостиницу. У портье спросите администратора Гурия. -- Гурия?.. Хорошо. -- Я вас провожу. Это ваш авто сияет на улице? Джон кивнул. -- Итак, в путь. Они вышли из кафе. Лакей в смокинге, галстучке-фокстрот и брюках c узким черным лампасом проворно открыл дверцы авто и после того как компаньоны сели, встал в лакейскую позу, поднес руку в лимонной перчатке к фетровому шляпсу и наиобольстительнейшим образом попрощался. На улицах уже зажглись фонари, но на тротуарах еще кишела толпа, пошел мелкий дождь, в лужах задрожали огни рекламы, парижское небо стало серым, похожим на грязный потолок. Сплошным студенистым потоком c грохотом двигались по шоссе разномарочные авто. Вдали возвышалась Эйфелева башня, увенчанная трехцветным флагом. Компаньоны доехали до моста Сен-Мишель и уперлись в клубок машин и автобусов. -- Сворачивайте, -- скомандовал Остап. -- Пробка -- апендицит цивилизации. Терпеть ненавижу. На выезде из города полицейские проверяли документы. -- У вас паспорт в порядке? -- на всякий случай спросил Джон. -- В самом полном, -- поспешно ответил Остап. -- Они здесь не церемонятся. Автомобиль Джона пропустили, не проверяя. -- Что значит класс машины! -- усмехнулся Джон, включая четвертую передачу. -- Джон, если все будет о`кей, а в этом я не сомневаюсь, мне будут нужны документы, такие документы, которые смогут меня сделать полноправным гражданином, скажем, Великобритании. -- Сложно, но можно. -- А что если это поставить в условие нашему покупателю? -- Хотите стать бароном? -- А почему бы и нет! Почему бы мне не нанять расторопного слугу c телеграфным блокнотом? Думаю, вы согласитесь c тем, что барон Бендер -- это звучит. -- Сделаем. -- Знаете чего мне сейчас хочется? Поскорее отправиться на яхту и открыть одну-две бутылки лучшего шампанского. Пора бы отметить свой триумф! -- У вас уже есть яхта? -- Образно, мистер Кервуд, образно! Но все это не за горами. -- А как же Бразилия? -- По завершении комбинации! -- Вы все-таки... -- Увлеченность Рио канула в Лету еще в Немешаевске. Там в России. Теперь мне ясно, что в Париже сосредоточено все, что есть величайшего в мире... Нет, просто смерить глазами. Нужно же узнать, куда стремился советский паломник-пилигрим. Авто пересек северную границу города и по шоссе, асфальтированному до гладкости паркета, направился в сторону аэропорта, проплыл через какую-то деревушку и, наконец, выехал на гудронированную дорогу, ведущую в Орли. Простившись c Джоном, великий комбинатор взял такси и как раз в то время, когда Кервуд пересекал Ла Манш, возвратился в Париж. Он остановил таксомотор недалеко от своей гостиницы и пошел по улице Нотр-Дам-де-Лорет и, дойдя до угла Дуэ, зашел в бистро. -- Кофе c двойным ромом, -- монотонно сказал он, усаживаясь за один из свободных столиков. За стойкой сидело четверо посетителей. Было уже поздно. За окном между площадями Бланш и Пигаль под неусыпным взором базилики Сакре-Кер горели огни Монмартра, притягивая редких прохожих в кабаре и ночные дансинги. Прикончив кофе, Остап расплатился, купил пачку "Camel", две бутылки кубинского рома и вышел на улицу. Тротуарные плиты были несколько мокрыми от дождя. Остап спустился по улице Пигаль в сторону улицы Бланш, поднялся к площади Клише. Через пять минут он был в гостинице. Был первый час ночи. До отъезда советской команды оставалось трое суток. Остап прошел по коридору и как бы случайно остановился у номера Ляшко. Андрей Тихонович спал: был слышен храп. Остап попробовал приоткрыть дверь, она поддалась. Он легко вошел в номер и, поставив на трюмо бутылку, быстро вышел. То же самое он проделал в номере Кима Родионова. "Для чего я им презентовал этот чертов перебродивший сок? -- думал Бендер. -- Я не знаю, как прокрутить эту комбинацию? Может, проще снять двух девчонок на Пигаль? Нет, не будем поступью великана занимать мост. Не купится. Париж Парижем, а система в него въелась по самые кости. Значит, остается только этот, последний, вариант. Сегодня я купил золотистый ром, завтра надо будет приобрести французского нотариуса!" C этими думами великий комбинатор поднялся по лестнице, покосился на рыхлого c рыжеватой бородой коридорного, вошел в свой номер и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Под утро его разбудил телефонный звонок. Дежурный сообщил, что внизу какой-то человек требует "администратор Гурий". Остап быстро спустился. В вестибюле на зеленом диванчике сидел Джон. Под глазами у него были черные мешки. Видимо, компаньон Бендера не спал всю ночь. -- Май дарлинг, на вас нет лица! Джон сразу перешел к делу. -- Покупатель готов. -- Конгениально. -- А у вас все готово? -- Сейчас только утро. К вечеру, мой друг, к вечеру. Как говорят французы, все дело в шляпе. Где вас найти? Или нет. Вам не хочется выпить старого доброго лимонада перед ланчем? Нет? Тогда отправляйтесь в мой номер и хорошенько проспитесь. Вечером будет небольшая пьянка. -- Sorry? -- Little party... Drink... Ясно? -- О, ясно! -- До вечера. Вот вам ключи. Если кто будет вами интересоваться, представьтесь французским коммунистом, так сказать, мы c вами воевали в гражданскую. -- Кем представиться? -- Позже... Бендер вышел из гостиницы. Взглядом он приказал швейцару поймать такси. Швейцар засуетился и зовуще взмахнул рукой: подъехала "альфа-ромео". Швейцар добродушно открыл дверцу. Остап влез на заднее сиденье. -- Скажи мне, любезный, -- обратился он к водителю, -- сколько в Париже нотариальных контор? -- Нотариальных? Вы хотите сказать, адвокатских? Очень много, месье, очень много. -- Мне нужна самая обыкновенная, средненькая контора. Толстый c багровыми щечками водитель несколько секунд подумал, завел мотор, дернул скоростной рычаг и повел машину в сторону Монмартра. Через двадцать минут он остановился недалеко от бульвара Ришар-Ленуар и, указав пальцем на вывеску "Адвокатская контора Жан Оноре", прикрякнул так: -- Если "Оноре" вас не устроит, поедем на бульвар Сен-Мишель, там между клубом "Пижон" и букинистическим магазином находится конторка "Фернан Жентон", похуже, чем эта, но весьма недурная. -- Хорошо, я скоро. Водитель доверчиво кивнул, откинулся на спинку сиденья и принял выжидательную позицию. По левую руку простиралась глубокая улица, по правую -- прохладная, c мыльным запахом станция метро, рядом c метро -- старушка, торгующая орешками какаут, прямо -- живописная аллея! Стекла домов уже начали по-дневному светлеть, служащие шумной толпой входили в огромное здание Муниципального банка. Великий комбинатор пересек аллею, подошел к двухэтажному дому, углы которого были украшены деревянными изображениями апельсиновых деревьев c аккуратно нарезанными ветвями, поднялся по ступенькам на крыльцо и нажал кнопку звонка. Оказалось, что бывший государственный оценщик антиквариата, а ныне торчкобородый адвокат Жан Оноре весьма любит деньги. Особенно ему нравились крупные суммы. А когда Бендер выписал ему чек на сумму в сто тысяч франков, доктор Оноре, почти не знавший русского языка, сказал по-русски: -- Я до гроба ваш, месье Бендер! -- Вот до гроба не надо, -- ответил ему на это Остап. -- Итак, в пять вечера на Шмэн-Вер. -- Я буду там гораздо раньше. Остап возвратился к машине. -- Бульвар Сен-Мишель отменяется. В гостиницу! Или нет. Пусть поспит. Никогда не был в "Мулен-Руж". Поехали в кабаре! К вечеру великий комбинатор был в своем номере. -- Итак, мой друг, вы французский коммунист, -- плавно начал он. -- Откуда я вас знаю? По гражданской войне. Вместе сидели в окопах. Там вы и познали великий могучий русский язык. Далее. Приехали, скажем, из Марселя. Ваша комячейка испытывает финансовые трудности. Но это лирика. Главное -- вы ветеринар-профессор, дока. Понимаете? Сейчас я вас представлю Ляшко! Он уже должен быть под мухой. В сопровождении Андрея Тихоновича мы прокатимся в Сен-Жерменский лес. Там, среди прочих советских жеребцов, вы увидите Черного Вихря и между делом скажете: "Да, хворает лошадка, скоро скопытится!" и тут же переводите разговор на другую тему. Далее. Когда, наконец, в ваших руках будет пропуск (а это будет после вечеринки), незаметно уходите из кафе и рысью -- в советские денники. Помните, в нашем распоряжении будет только ночь. Утром он проснется, будет скандал, но мы уже должны быть в Лондоне. Вы все поняли? -- Почти. -- Вот вам вырезка, в ней статья о болезни Борна. Статью надо выучить наизусть. -- Сказать пару слов... статья... -- Затем вечеринка на Шмэн-Вер. -- Это кафе? А может затащим его в самый дорогой ресторан Парижа? -- Тащить его в Пера?! Да вы что? Вы имеете дело c обыкновенным советским бюрократом, который считает, что если быть проще, тогда к тебе потянутся люди. -- На Шмэн-Вер, так на Шмэн-Вер. -- Ну вот и прекрасно. Вперед, к Ляшко! Молодые люди спустились на этаж ниже, обронили свои взгляды на поднимающихся по лестнице вертлявых, в белых передниках, горничных c утюгами и шемизетками, зашагали по коридору и вошли в номер Ляшко. -- Андрей Тихонович, -- скороговоркой сказал Остап, -- позвольте вам представить... Но Андрей Тихонович его оборвал. -- Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день! -- На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома. Директор был навеселе. От него несло ромом. -- Представляете, товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!.. -- Чисто случайно. -- Камарад Пьер, -- представил себя Джон. -- Профессор-ветеринар, большой поклонник советского конного спорта, -- прибавил Гурий. -- Вместе в гражданскую воевали. -- Ах! ах! ах! -- заахал Ляшко. -- А под чьим командованием сражались? Я, например, c басмачами... Очень приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за... -- Андрей Тихонович, -- оборвал его администратор, -- камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо показать. Я хотел было сам, но все же c директором будет пообстоятельнее. В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу, которому море по колено. -- И вы еще спрашиваете?! -- директор всплеснул руками. -- Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы! Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут... -- И то верно. Берите его c собой... Андрей Тихонович, камарад Пьер приглашает вас и меня на праздничек в честь нашей случайной встречи. Сами понимаете, такое раз в жизни случается! -- О чем разговор? Нет никаких разговоров... Может Кима разбудить? -- Он спит? -- удивленно спросил администратор. -- Что c ним такое? -- Выглушил всю бутылку такого же рома! Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял молча, почесал в затылке, рассудил так: -- Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не иначе! -- Может разбудим? -- спросил Ляшко. -- Да зачем же? -- Исидор Кириллович театрально сморщился. -- Пусть отдыхает. -- Хорошо! Черт c ним. Пусть дрыхнет. Итак в... -- В Мэзон-Лаффит. -- Туда! Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за полчаса и оказался в маленьком живописном городке, расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в конюшню советской команды вел прямо c улицы. Конюшня располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович хотел было c характерным только товарищу Ляшко комчванством заметить: "Наерундил ты, Петрович, делов!", но промолчал и лишь любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он остановился c замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал Черный Вихрь. -- Вот она, наша гордость! -- торжественно сказал директор, войдя в стойло к жеребцу. Но "гордость" на камарада Пьера не произвела особого впечатления. Он быстро осмотрел лошадь, недовольно причмокнул, хрустнул пальцами и, смотря почему-то не на коня, а на дорогую наборную сбрую со светящимися медяшками, почти в ужасе пробормотал: -- Ах, какие у него мутные глаза и взъерошенные волосы... -- Что вы говорите? -- заволновался директор. -- Сами взгляните. -- Камарад Пьер зевнул и приложил обе ладони, как шоры, к своим глазам. -- Типичное лихорадочное явление -- понурость. Как бы hypersustentation не было... -- Тут он покрутил в руках наборную уздечку и прибавил: -- Да, хворает лошадка, скоро скопытится! -- Чего? -- А в другом стойле это кто? -- А-а! Это Смелый Ветер, там дальше -- Рвущийся Парус... -- Прекрасно, прекрасно... Остап изобразил пальцами композицию "о`кей" и незаметно показал ее Джону. В Париж возвратились к вечеру. По предложению администратора встречу решили отметить в небольшом кафе на углу Шмэн-Вер. В углу за дальним столиком как ни в чем не бывало уже сидел метр Оноре. Он ждал от великого комбинатора условного знака. К столику Остапа подошла официантка c рыжими волосами и в белом переднике c прошивками на черном платье. -- Bonsoir! Администратор заказал шесть жареных куропаток, три бутылки бордо, столько же бурбона, и еще кофе c желтым шартрезом. "Ну что ж, -- подумал великий комбинатор, -- будем доводить до кондиции". И он разлил по стаканам бордо. -- Вспрыснем по бокалу красного за мировую революцию! Вспрыснули. "Бордо и ром -- какая гадость!" -- подумал Остап и разлил по рюмкам ледяной бурбон. Выпили. После третьей рюмки Андрей Тихонович заговорил о своих любимцах. -- Ну как вам наши кони, товарищ Пьер? Вместо ответа камарад Пьер задал странный вопрос администратору Гурию: -- Вы уже информировали товарища Ляшко? -- Нет, не успел, -- ответил администратор. -- А что такое? -- насторажился Ляшко и бросил косой взгяд на администратора. Гурий вел себя так, как будто за столом, кроме него и камарада Пьера, никого не было. -- Не успел, -- повторил он. -- Да как же это, Исидор Кириллович! -- c французским акцентом укорил Пьер. -- Да вот не успел! -- оправдывался администратор. -- Надо информировать. Очень надо. -- Может вы скажете? -- Я? -- Ну, конечно, вы! -- А почему я? -- Ну не я же! Кто из нас профессор, черт возьми?! -- Профессор -- я! Но сообщить должны вы! -- Я? -- Конечно, вы! -- Черт возьми! -- воскликнул вконец запутавшийся директор. -- Что такое? В чем дело? -- Андрей Тихонович, ничего страшного. -- Гурий широко зевнул. -- Главное, не впадать в панику. Черный Вихрь -- болен! -- Не может быть... -- тоненько заскулил директор. -- Майн готт, Андрей Тихонович! -- Гурий прищурился. -- Можно подумать, что вам пятнадцать месяцев и четыре зуба! Вы, что младенец в люльке? Разуйте глаза, в конце концов! При вас же говорил камарад Пьер: "сюс-тасьон". Лоб Ляшко заблестел, точно блин. -- Но... Тут Гурий сказал твердо и безжалостно: -- Туго соображаете, Андрей Тихонович! Очень туго. Совсем, как Черный Вихрь! -- Спасибо! -- Пользуйтесь на здоровье. Поймите, что камарад Пьер -- профессор. И не по каким-нибудь там танцулькам, а профессор-ветеринар! Да, у него нет аккуратной профессорской бородки, но зато он коммунист! А коммунисты говорят только правду. Не мне вас учить. -- Хорошо, хорошо. А что, этот "сюссьон" опасный? Пьер по-профессорски поднял голову и по-лекторски монотонно молвил: -- Я обнаружил у этого животного воспаление головного мозга и копыта левой передней ноги. Alea jakta est. -- Якта? -- Директор, массируя дрожащими пальцами веки, покосился на опытного ветеринара. -- Скажу по чести, ничего не понимаю! -- Это научное определение, -- любезно разъяснил ветеринар. -- Если вам интересно, расскажу подробнее. -- Конечно, конечно, профессор. Меня это жгуче беспокоит! -- Это болезнь не то, чтобы заразная, но заразная. -- Заразная? -- у директора задрожали губы. Администратор легко улыбнулся. -- Андрей Тихонович, давайте сначала выслушаем профессора, а потом будем думать, как нам выйти из этого ЧП. -- Че пе... -- пробормотал в ужасе Андрей Тихонович. -- ЧП! -- равнодушно подтвердил администратор. -- А чего не бывает? Мы же в Париже. -- ЧП! -- c отчаяньем повторил директор. -- Успокойтесь, товарищ директор, -- сказал администратор, сощурясь. -- Я пока c вами. Не пропадем. Продолжайте, товарищ профессор. -- Болезнь эта эпидемическая, обусловленная спецмикроорганизмами, передающимися c пищей. Первые симптомы проявляются весной. Достигает своего развития в июне, другими словами, еще немного и у Черного Вихря будет паралич. "Хорошо излагает!" -- подумал Остап. -- Ну тогда его нужно изолировать! -- рявкнул директор, но прибавил робко: -- Может так? Исидор Кириллович? -- Изолировать... -- Гурий вздохнул. -- Куда вы его изолируете? -- решительно спросил он. -- Кому нужна зараза? Это же Париж! Цивилизация! И потом, он у нас по накладным проходит! Андрей Тихонович затрясся всем телом, глаза его наполнились слезами. -- А это все точно?.. -- рассеянно проговорил он. -- Паралич и все прочее?.. Эта "якта"?.. -- Вы не верите профессору-коммунисту?! -- ласково попенял ему администратор. -- Участнику гражданской войны? -- А почему молчали ваши ветеринары? -- степенно выделяя слова, поинтересовался камарад Пьер. -- А, Андрей Тихонович? -- Наши вредители? -- гневно ответил за Ляшко Гурий. -- Они же только и думают, как подставить честнейшего директора Андрея Тихоновича! Лучше и не спрашивайте, товарищ Пьер! -- Исидор Кириллович махнул рукой и, точно обиженный, отвернулся. -- Да-а... -- простонал Андрей Тихонович. -- А ведь... -- Да не "да-а", а ситуация! -- перебил его необычайным тоном безжалостный Гурий. -- Си-ту-а-ция! Представляете, Андрей Тихонович, мы возвращаемся на завод, а все лошади сдохли! -- Почему же все? -- Зараза, Андрей Тихонович, она никого не щадит! -- Я пропал! -- Конечно, пропал! И я пропал. А что мы скажем товарищу Сталину?!. Давайте мыслить. -- Давайте. -- Истина в вине! -- категорически бросил Гурий. -- Так будем же ее искать! Все трое выпили. -- Исидор Кириллович... -- Ляшко немного помедлил и потом, после раздумья, c уважением прошептал: -- Вы же администратор, вам и решать. -- А что если нам продать Черного Вихря? -- вдруг предложил администратор. Андрей Тихонович остолбенел. -- Продать?.. Исидор Кириллович, вы сказали продать? -- А что тут такого? -- Гурий улыбнулся мефистофелевской улыбкой. -- И накладные в порядке будут... Услышав, что накладные будут в порядке, Андрей Тихонович оживился. -- И в самом деле! Это же мысль! Чего тут голову ломать! Нужно только хорошего покупателя найти!.. Хотя, кто же купит заразную лошадь? -- А вот хотя бы камарад Пьер! Профессор не выдержал, отвернулся и начал тихо смеяться в кулак. -- Камарад Пьер? -- тревожно спросил Ляшко. -- А почему бы и нет! -- А зачем? -- тихо, шепотом спросил Андрей Тихонович. -- Для опытов, -- громко объяснил Гурий. -- Товарищ профессор, где вы там?! У вас чековая партийная книжка c собой? -- Всегда c собой, камарад Гурий! -- профессор смачно высморкался в европейский носовой платок. -- Ну и отлично!.. Андрей Тихонович, какую цену мы назначим за заразного коня участнику гражданской войны коммунисту товарищу Пьеру? -- Коммунисту Пьеру? за заразного коня? назначим? много, конечно же, ему нельзя... Триста тысяч. -- Триста мало! -- отрезал Гурий. -- Коммунист коммунистом, но сальдо всегда должно быть в нашу пользу. Пятьсот! И не меньше! Договорились, камарад Пьер? -- Согласен, -- выразив некоторое недовольство, отозвался Пьер. -- Сейчас я как раз работаю над диссертацией по болезни Борна. -- Вот и хорошо! -- заторопился директор. -- Забирайте ради бога. Эй, товарищ! Еще ром! Казалось, что потребность в роме у Ляшко стремительно вошла в привычку. -- Андрей Тихонович, ром успеется. Документы... -- торопливо молвил администратор в ту самую секунду, когда на лице Ляшко наконец определилась утешительная улыбка. -- Камарад Пьер, выписывайте чек! Не видите, товарищ директор ждет... На Прилежаевский конный завод... пятьсот тысяч франков... Вот так... А вот и юристы подоспели! Париж, все-таки! -- Bonsoir! -- поприветствовал всех торчкобородый господин, голова которого была не то чтобы маленькая, но могущая глядеть в монокль двумя синими бегающими глазами сразу. -- Это кто? -- поинтересовался Ляшко. -- Это юрист! -- бросил Гурий. -- Он заверит вашу подпись... Господин Оноре, приступайте к своим обязанностям. Товарищ Ляшко, а вы пока выпишите пропуск на вывоз Черного Вихря. -- Товарищ гарсон, еще рома! -- аукнул товарищ директор так, что в баре на полках звякнули бутылки. Затем он достал из кармана патентованное перо и, качаясь, выписал пропуск. Администратор взмахом руки успокоил бармена и налил Андрею Тихоновичу еще рома. Андрей Тихонович, мотая из стороны в сторону головой, душно посмотрел на рюмку, осушил ее залпом и шибанул камарада Пьера насыщенным перегаром. -- Поднимем эти заздравные бокалы за меня -- лучшего конного директора! Бокал стоял на одной своей ножке, а товарищ Ляшко на своих двоих уже стоять не мог, поэтому Остапу пришлось поднимать уже не бокал, а самого Ляшко. Камарад Пьер со словами "mille pardon" встал из-за стола и поспешно удалился. Андрей Тихонович пожал плечами, проводил его пустомысленным взглядом и, пробубнив: "Нужо быть проще, тогда к вам потянутся люди!", тягуче запел: Трататульки-тра-та-та! А я тебя любил, А ты меня не полюбила! Через четверть часа Остап отвез мертвецки пьяного товарища директора в гостиницу. И дольше века длилась ночь у Андрея Тихоновича Ляшко. И ждал его невеселый рассвет. И не мог он знать, что, когда ночь уже растратила одну свою половину и принялась за вторую, из Сен-Жерменского леса в направлении Кале осторожно выехал бежевый фургончик. В фургончике на четырех здоровых ногах стоял Черный Вихрь. В Англии его и господина Кервуда ждал как манны небесной некий Эдвард Сваггерт c чеком на пять миллионов фунтов стерлингов. Великого комбинатора же ожидали баронство, легкая безалаберная жизнь и берег теплого океана, где среди балконных пальм и фикусов красовался город Рио-де-Жанейро. Глава XXXIII В ЛАЗУРНОЙ БУХТЕ ГУАНАБАРА 12 августа, во второй половине дня, а точнее в восемь склянок, c пассажирской пристани Шербурга, сияя ватерлинией и оставляя за собой расходящиеся к пирсу волны, отчалил высокий двухтрубный океанский лайнер гусиного цвета. Длинная тень c ярко-красным отблеском "Маджестик" бежала по воде. Великолепный лайнер повернул на юг и, разрезая носом морскую гладь, величественно вышел из гавани. За ним, плавно махая широкими крыльями, летели чайки-хохотуньи. Они носились возле бортов "Маджестика", поднимались вверх и c пронзительными криками требовали яств. Но вскоре хохотуньи пропали: "Маджестик", взяв курс на Рио-де-Жанейро, вышел в открытое море. Гордые бирюзовые волны, вздымая густую пену, давили друг друга, суетились, бежали вдоль ватерлинии, разбивались о мощную грудь лайнера. На все четыре стороны раскинулась необъятная молочно-голубая масса Атлантического океана. Она тянулась серебристой скатертью, кое-где тронутой ясной лазурью и фосфорическим светом. На восьмой день "Маджестик", глубоко врезаясь форштевнем в гладкую поверхность Атлантического океана и качаясь на пенистых волнах, малым ходом вошел в обширную бухту Гуанабара. В ее сказочной глубине блестел от огромного потока зеркальных авто главный порт Бразилии Рио-де-Жанейро. Была тихая, свежая, сияющая над морем утренняя рань. Сквозь нежно-голубой туман проступали высокие холмы c отвесными гранитными скалами и шапками зелени на округлых вершинах. Холмы приткнулись тесно между морем, заливом Гуанабара и лагунами. Над городом господствовала только что построенная на вершине высокого холма Корковадо тридцатиметровая статуя Христа c распростертыми в благодати руками. Подсвеченная прожекторами фигура как будто парила в небе и вызывала волнение даже у самых закоренелых безбожников. Взгляд бетонного Христа устремлялся через море в Южную зону Рио-де-Жанейро, расположенную между Корковадо и берегом. Лайнер остановился, и через его борт в море шлепнулся якорь. Ближе к порту шло строительство многоэтажных жилых домов и гидроаэропорта. На главных улицах и вдоль набережной пучками стеклянного света горели эффектные здания. Героический и Весьма Верноподданный Город Святого Себастьяна на Январской Реке встречал великого комбинатора шумно, громко, упоительно. На цокольной набережной стояли сотни людей. На корме белого парохода Остап мечтательно наблюдал за полетом чаек, круживших вокруг судна. Граждане в белых штанах и гражданки в белых шелковых платьях скопом показывали на теплоход указательными пальцами. На их лицах читался восторг. Командор отвел от них взгляд и неожиданно увидел в глубине бухты на фоне белых кубов рио-де-жанейровских домов огромный океанский лайнер желтого цвета. Остап вдруг вспомнил сновидение, посетившее его в тесовой резиденции бутлегера Тыры. Он усмехнулся и присмотрелся к капитанскому мостику желтого лайнера. Паниковского на мостике не было. Из радиорепродуктора "Маджестика" по всему лайнеру разносился приятный женский голос: -- Дамы и господа! Президент Бразилии господин Варгас и команда океанского лайнера "Маджестик" приветствуют вас в одном из красивейших городов Латинской Америки. Город основан в 1502 году. Побережье Бразилии около Натала было открыто в 1500 году португальским мореплавателем Педру Алвариш Кабралом. Столица Бразилии обязана своей красотой главным образом горам и океану. C юга границу Рио очерчивает океан, c востока -- залив Гуанабара. Климат здесь жарко-влажный. Основные районы разделены холмами, мысами и круто падающими к морю береговыми выступами. К вашим услугам большая омнибусная сеть. Из Рио в Сан-Паулу ведет самая оживленная магистраль в Латинской Америке -- Виа-Дутра. Рекомендуем вам посетить большой водопад Паулу-Афонсу на реке Сан-Франциску. Приятного вам отдыха! К этому можно добавить, что в 1922 году, сразу после того, как Владимир Ильич Ленин покинул пост генсека, в Бразилии была создана коммунистическая партия, которая тут же и весьма надолго ушла в подполье. Но к нам все это не имеет никакого отношения, так как здесь приключения великого комбинатора застилает туман. Слухами земля полнится, и, как водится, чепуха совершенная вырастает как раз из этих самых слухов. Одни говорили, что великий комбинатор имеет дело c европейским могиканином по части афер Стависким, другие -- что он живет в благоденствии в Бельгии. Поговаривали даже, что тело Остапа Бендера подвергнуто анабиозу и что лежит оно по сей день в специальной камере, а некий югославский профессор Вражич поддерживает в ней постоянную температуру. Слухи они и есть слухи, а подлинная судьба великого комбинатора, как уже было сказано, покрыта туманом, да таким, что, дабы его рассеять, понадобится не один роман. Впрочем, если над всепожирающим временем приподнять завесу, то выяснится, что, когда Остап плыл на теплоходе в Северо-Американские Штаты и сплевывал в море табачинки, c Атлантики дул едкий, соленый ветер. -- Представление окончено! -- сказал тогда Остап и ветер подхватил его слова и понес их на восток. И разбивались в тот день мощные волны о береговые кручи. И летели вверх белые брызги. И крепчал ветер. И бурлили океанские валы. И румянилось на востоке небо. И стал тогда ветер красным. И стал тогда ветер белым. И струилась горькая песня: ветер красный, ветер белый собирает тучи гнева. Над седой равниной моря, синей молнии подобный, между тучами в проклятье, реет глупый Буревестник. А когда крылом касался он волны бурлящей пенно, то стрелой взмывал он к тучам. Небо слушало c вниманьем гоготанье черной чайки. И смеялись пять бакланов, две гагары плыли в море, три пингвина жрали падаль. Пали духом альбатросы. И металось все над морем... Не понять бакланам вредным крик потухший в страхе бури. Недоступно наслажденье глупым страждущим гагарам. Не тягаться альбатросам c подлой братией бакланов. Кто же видел смысл в изгнаньи? Кто у страха ищет силы? Кто пытался вздернуть к солнцу леденящих вражьих гадов? Буревестник! Глупый, слабый Буревестник! Буревестник бурно смотрит. Но в дали незримо солнце. Буревестник ищет пламя, и победный марш играет! Страх обуял его душу?! Нету страха. Битву ищет Буревестник?! Нету битвы. Все уж сдохли. Все объявлены врагами. Только пингвины рыдают, робко пряча свои клювы от коварных нитей спрута. Не нужна им больше падаль. Все уж отдано бакланам. Леонтьев Б. К. Л 56 Триумф великого комбинатора, или возвращение Остапа Бендера. Роман. М: МиК, 1996. -- 448 c. Неужели свершилось долгожданное и, наконец-то, появились новые приключения великого комбинатора после его неудачной попытки перехода румынской границы?! Да, свершилось. Командор теперь -- наученный горьким опытом солидный, предприимчивый деятель, "большой интеллигент". Орудует он еще в годы существования "железного занавеса" CCCP. Его неуемная энергия направлена главным образом на то, чтобы, добившись крупными махинациями отъема бешеных денег, переправить их в Швейцарию. Конечно, это ему удается провернуть. А потом он отмечает свой триумф -- триумф великого комбинатора. К ЧИТАТЕЛЯМ Отзывы об этой книге автор просит направлять по адресу: