рине Игоревне  в ее расстроенности было заметить, что в доме
Яблоньки (по  правую  руку), уже  больше  полугода опечатанном,  на  чердаке
подрагивает оранжевый свет, очевидно, какого-то огарка свечки.
     <b>Повернув  на  улицу, именуемую Довженко,  где  некогда,  уверовавшие  и
сомневающиеся в непогрешимости социалистического реализма, уживались в одном
пространстве  Захарченко  и  Перцов, Алигер  и Крон,  Лесючевский и  Ошанин,
Васильев и Олеша, Еремин и Зелинский, Владыкин и Луконин, Казакевич и Львов,
Яшин и Татьяничева, другой  Смирнов  и Никулин,  Ахмадулина и Лукницкий,  и,
подходя  к  даче  Тупокина,  выкупленной  им недавно у заместителя  главного
редактора "Литературной газеты",  того самого, что жил напротив и чуть левее
наискосок дачи Щекочихина, -  она вдруг  остановилась  у  странного крыльца,
немного не дойдя до дачи Рыбакова.</b>
     В  окошечке  возле  ее  коленей  горел свет,  она отступила  на  шаг  и
нагнулась к  окну. Тупокин был в душевой. Он  был одет, стоял к ней спиной и
что-то ремонтировал в углу помещения.
     Ей  показалось,  что  он  зачем-то  отдирает  доски,  и  за  его  рукой
открывается полый проем величиной с обувную коробку. Она не обратила на  это
внимания.
     Ирина Игоревна вошла в дом и спустилась в подпол.
     За  козлами,  там,  где  вдоль  стен  были  сложены  березовые бруски и
инструменты, лежала груда папок и несколько больших целлофановых пакетов.
     Она уставилась на все эти предметы и, слегка всхлипывая  от пронзившего
ее сердце испуга, стала пятиться к лестнице.  Внезапно над ее ухом прозвучал
резкий баритон:
     - Стучаться надо, голубушка.

     20.
     Нестерову  нужно было что-то  говорить, он понимал это. Влип в неловкое
положение, теперь Мамонтов ждал  от  него  слов  соболезнования.  На  глазах
следователя только что распалась семья. Это неприятней любой перестрелки.
     И  тут  Нестеров  вдруг  вспомнил,  зачем  на  самом деле на ночь глядя
приехал  к Мамонтовым.  Ему  самому  нужно было отомстить  жене  за утренний
скандал. Ну, пусть не отомстить; пусть попугать.
     Они сидели  на ступеньках крыльца.  Ночь была сыра и  холодна. Мамонтов
покуривал длинную тонкую сигаретку. Живот его опал, рубашка казалась грязной
и  помятой.  Нестеров,  уже сполоснувшийся из бочки с  дождевой водой, сидел
рядом,  с  полотенцем  на шее,  в  одной  футболке,  не  замечая выступивших
мурашек.
     - Не думал, что вы такой щупленький, - заметил Мамонтов. - Под пиджаком
не видно. Да и за счет роста, наверное, кажетесь крупнее.
     - За счет должности скорее, - отозвался Нестеров.
     - А я вот брюшко себе наел, - Мамонтов похлопал себя по животу.
     Лицо  его  было печально, он  задумчиво всматривался в  ночную  темень.
Ничего не было видно за пределами светового  шара, образуемого лампочкой над
их головами.
     - Руслан выживет? - спросил Мамонтов, - как вы думаете?
     -  Наверное. Врачи  толковые,  да  и  доставили  его вовремя.  Какой-то
дальнобойщик подобрал.
     - А где же это случилось?
     -  Я с ним  успел побеседовать, с шофером.  Подобрал  он Бикчентаева на
трассе,  на обочине, недалеко от Голицына. Уже за  Голициным, на  повороте в
Покровское. Деревня такая и пансионат неплохой, известный. Бикчентаева прямо
перед  его  рефрижератором выбросили,  чуть было не под  колеса. Он запомнил
номера.
     Машина в  угоне:  черный БМВ, московские  номера. В машине сидели двое:
водитель  и пассажир на  заднем  сиденье. Такие вот дела.  Задета селезенка,
отбиты почки, несколько швов на лице  и  голове. Почему он без  сознания-то,
головой при падении из машины о столб ударился. Проломил малость кость.
     - Кошмар,  - вздохнул Лаврентий  Михайлович,  -  ...А она ведь  к  нему
пошла.
     Нестеров  посмотрел в сторону Тупокинской дачи. Завтра с утра он  решил
идти к Тупокину, решать, что  с ним делать. Никаких улик против него нет, но
упускать его никак  нельзя. Если в Леснина-Каревского стрелял не Бикчентаев,
а без причины старика  убивать не стали бы - даже издалека и в темноте можно
различить человека, окруженного собаками, ошибки здесь не было, хотели убить
именно его - то  кому же еще из причастных к делу  понадобилось убирать его.
Не Мамонтову же.
     А  кто  остается? Был  бы Алтухов, было бы  кому  ходить  за  Тупокиным
хвостиком. Но "семерку" официально вызывать для этого товарища  -у Нестерова
нет оснований. К каждому жителю поселка слежку не приставишь.
     - Вы Леснина-Каревского хорошо знали, Лаврентий Михайлович?
     - Никогда с  ним  не общался. Хотя он и живет  здесь с оттепели, я имею
ввиду  с хрущевской  оттепели.  Тогда он был  в моде. Сейчас  не публикуется
почти.  Последний сборник стихов издал на деньги  местной братвы.  Шекспиру,
или там Пастернаку, или Тихонову такое и не снилось.
     - Да,  - сказал  Нестеров.  - У него  были  неплохие  песенки... Может,
помиритесь  еще, -  ни  с того  ни с  сего произнес Нестеров:  это  он вновь
вспомнил  о  жене. - Моя  вот  тоже  не знает, что я к  вам  поехал. Надо бы
выдержать, не звонить, как вы думаете?
     - Зачем? Зачем мучить друг друга, если любите.
     Мамонтов казался теперь Николаю Константиновичу головастым карапузом.
     - Вот вы много стран повидали, Лаврентий Михайлович, сладка она, другая
жизнь?
     Мамонтов не ответил на отвлекающий  вопрос Нестерова, он всматривался в
одну  точку  за  стволами деревьев, потом встал и погасил лампочку. Нестеров
решил,  что  он  пытается  разглядеть  Тупокинские  окна,  но,  оказывается,
Мамонтов смотрел не туда.
     - Посмотрите,  Николай Константинович, кажется,  в доме  Яблоньки  свет
мелькает. Вон там.
     Нестеров вгляделся.  Решил, что просто окна закрытой дачи отражают свет
со стороны, откуда-нибудь с соседнего  дома. Не станет же  блатная  компания
так  себя  раскрывать.  Хотя,  кто  их  знает.  Да  и  кого  здесь  бояться,
Нестеров-то в Переделкино инкогнито.
     - Надо бы проверить, прогуляемся? - спросил он Лаврентия Михайловича.
     - Я принесу куртки.
     - Мой пиджак, пожалуйста, и сумку.
     Нестеров взял из принесенной Мамонтовым сумки табельный пистолет, сунул
его сзади за пояс, дулом в  копчик, и надел пиджак. Мамонтова потряхивало от
предстоящего приключения,  в правой руке  он сжимал небольшой фонарик  - для
обороны. Они тихонько вышли за калитку и направились вглубь улицы.
     - Мои уже заснули,  - сообщил шепотом Мамонтов. -  Как  вы думаете, кто
там может быть?
     -  По- моему, вы ошиблись, -  так же шепотом  ответил  Нестеров,  - это
обычное привидение.
     Мамонтов неожиданно резко остановился и шлепнул себя ладонью по лбу.
     - Ну, конечно же, как я забыл!
     - Что, Лаврентий Михайлович?
     -  Ну, точно.  Здесь  же  куча призраков. Останетесь  ночевать, увидите
сами,  - абсолютно  серьезно  сообщил  Мамонтов.  - Здесь  в  тридцатые годы
расстреливали прямо во дворах. Да и своей  смертью немало жильцов поумирало.
Вот и колобродят, то дверь  не закроют  за собой, то у собаки воду разольют,
то шаги...
     Нестерову стало жутковато.  Он вспомнил, что где-то прочел будто Бабеля
расстреляли прямо во дворе дачи на углу  Тренева  и  Горького, напротив дома
Павленко, а  потом  НКВД  долго играло гуманистическую  роль,  что  писателя
вот-вот  отпустят. Понятие - "без  права переписки" было  очень актуально по
подобным причинам. Ну, если - это привидение Сервантеса, Лорки, Лопе де Вега
или Петрарки, можно не бояться... Ну и Данта, конечно...
     Мамонтов  увлекся,  рассказал  о  дачах  Маркова,  Карпова,  Сартакова,
Леонова,  Каверина, ткнул в пустоту, наметив  дачу Артема Веселого, вспомнил
Межирова, Голованова...
     Нестеров  косился на  Мамонтова, но принимал информацию, как само собой
разумеющееся.  Не  то,  чтоб  он  был  очень суеверным  человеком, но всякое
сообщение он готов был  принять за истину, пока не доказано обратное. Уж  во
всяком случае, допустимость привидений он еще не опроверг личным примером.
     Они подошли к пустой даче. Как раз напротив бывшего участка Яблоньки от
улицы шла  перпендикулярно  другая  дачная линия, именуемая улицей "Третьего
тома "Мертвых  душ",  в начале  которой имеют  место быть  покои Шкловского,
Либединской и Поповского, а в конце - Жарова, Вершигоры, Ажаева, Гринберга и
Евтушенко. А если повернуть с нее направо или налево, то и там можно увидеть
апартаменты  и других писателей  земли русской: Артема Веселого,  Смелякова,
Державина, Стаднюка, Фадеева...
     Но наши герои не столько интересовались литературой, сколько раскрытием
преступления. Однако если бы поинтересовались, то обнаружили бы в двух шагах
от  дачи  Мамонтова  улицу  Серафимовича,  со  знаменитым  Домом  творчества
писателей, в котором тоже иногда появляются  люди, сделавшие фантазию  своим
ремеслом.
        ...Горел желтый фонарь.
     -Я же говорил вам, - зашептал Нестеров, - что это всего лишь отражение.
     - Что же оно тогда мигало?
     - Ну, давайте проверим пойдем, - предложил неустрашимый генерал. -  Где
там ваши привидения?
     В  этот момент порыв ветра всколыхнул плафон  фонаря, и  пятачок  света
задрожал под  ногами следопытов. Лаврентий Михайлович, который не  был готов
лезть ночью  в бандитское логово,  где,  говорят,  в начале зимы  при облаве
уложили семерых человек,  радостно  виновато  улыбнулся и ринулся в обратную
сторону, таща за собой Нестерова.
     Они вернулись на дачу Мамонтова, где  хозяин постелил  Нестерову чистую
простыню на кушетку, все улеглись и заснули без задних ног.
     Белая Луна светила  на небе,  и слышно  было, как большие жирные комары
влетали  в  приоткрытую  раму и  перелетали от  Нестерова  к  более  сочному
Мамонтову.  Нестеров  глубоко  и сипло  вдыхал приоткрытым ртом  равномерные
порции свежего воздуха, точно  всю жизнь курил по две пачки в день, и  слабо
выдыхал,  иногда  вздыхая, иногда  задерживая  дыхание.  Мамонтов, наоборот,
казалось, вообще не  дышит,  а лишь  раз в  пять минут всасывает, как насос,
воздух  в  легкие и через  пять минут выжимает его  из себя, смешно тренькая
губами.
     Поселок  спал,  лишь изредка  ночные  машины  прошмыгивали  под  окнами
Мамонтовской  дачи. Один раз  просвиристел рейсовый автобус. Через некоторое
время  установилась  полнейшая  тишина, как  будто одновременно заснула  вся
планета, и застыло  все,  что могло шевелиться, даже ветер не играл в ветках
сосен.
     Все  спало. И  любой современный сочинитель написал бы: "Стояла мертвая
тишина".

        Ч а с т ь в т о р а я
        РЕДИСОН-СЛАВЯНСКИЕ ЛИЦА

     1.
     Рассохшаяся  облупленная  нижняя  входная  дверь  легко  поддалась,  но
пискнула и тут же задев какой-то ботинок, открываясь.
     Мерное,  едва различимое шарканье  подошв раздалось на ступеньках,  они
стали прогибаться и скрипеть, под тяжестью вошедшего. Дверь второго этажа не
издала никаких шумов, потому что Василий когда-то смазал ее машинным маслом.
     Налево от прихожей располагались комнаты, направо - туалет. В доме было
так  темно,  что по сравнению с этой густой темнотой - на улице стояла белая
балтийская ночь.
     Неизвестный остановился перед входом в гостиную, в арке  двери,  ожидая
пока глаза  привыкнут к этой темени и он различит вход в комнату Мамонтовых.
В  это время  что-то мягкое уткнулось в его голень,  у  незнакомца  пробежал
мороз по коже, а голову обжег страх, он почувствовал сильное головокружение,
на мгновение потерял ориентиры и,  взмахнув рукой, сбил  какую-то плошку  со
стены. Резко  отпрянув, ударился о стоящую при  входе деревянную вешалку,  и
она с грохотом повалилась в дверной проем.
     Дверь Мамонтова  резко распахнулась, и нарушитель спокойствия увидел на
фоне освещенных луной окон силуэт мужчины, в руке которого сверкнуло оружие.
Лазутчик ринулся вперед, скорее не  на мужчину, а на источник  света, бросил
вперед  что-то тяжелое, за спиной Нестерова зазвенело  стекло, он машинально
пригнулся, а налетчик сгруппировался и рыбкой выпрыгнул в оконный проем.
     Все  это  заняло  долю  секунды.  Когда  Нестеров,  наконец,  обнаружил
включатель, во дворе никого уже не было.  Кто-то стремглав убегал по улице в
сторону леса. Мамонтов сидел на кровати, изумленно глядя на разбитое окно.
     - Ну, мудак,  ну рядом же  рама открыта!  На-на-на  хрена  же стекла-то
бить?!  - возмущенно  бормотал  он,  подняв ладони, как  будто  готовился  к
намазу.
     Ксения Петровна, запахивая халат, уже входила в комнату с возгласом:
     - Что тут такое?! Вы что подрались?
     Нестеров преградил ей дорогу и, положив руку на сердце, заявил:
     - Простите, Ксения Петровна. Это случайность, у  меня  с  этой  стороны
дома телефон стоит,  видно,  что-то приснилось, вот я и махнул рукой прямо в
стекло.
     - Но голубчик, вы же могли без руки остаться, как же так можно?
     - Взял бы трубку другой  рукой, - вздохнул Нестеров, - а  вы ложитесь и
простите меня. Я завтра поставлю новый телефон, ой, то есть, стекло.
     А  что это за гранатомет у вас в руке? Вы, что же  так и спите с ним? -
удивленно спросила  Ксения Петровна.  - Неудивительно, что  вы  этою  пушкой
стекло раскрошили. Боюсь, вам не телефон приснился. Не могли  бы вы спрятать
это куда-нибудь... вот хотя бы в эту вазочку?
     Нестеров  безропотно  отдал пистолет Ксении  Петровне  на  сохранение и
показал глазами Мамонтову знак не встревать.  Уходя, Ксения  Петровна ругала
пуделя за то, что тот опять сбил с ног вешалку...
     Когда  за  Нестеровым закрылась  дверь,  Мамонтов  застегивал  рубашку,
решительно продевая в петли на манжетах хрустальные запонки.
     -  Вы  куда это,  Лаврентий Михайлович?  Привидение  ловить? Или может,
узнали кого? Ведь по вашу душу приходили. А ну-ка,  пошли  во двор, покурим,
поищем кое-что.
     Они вновь вышли во двор перед крыльцом, напряженно вслушиваясь в тишину
и разглядывая окрестности.
     Сон как рукой сняло  с обоих. Под окнами в высокой траве, освещенной из
комнаты Мамонтова,  лежал металлический обрывок трубы, вроде тех, что торчат
в стене ванных комнат.
     - Быстренько брюки одевайте и идем за ним.
     Тут  только Лаврентий Михайлович заметил,  что вышел в  одной  рубашке,
запонках и носках.
     - Ой, мать честная, скузи.
     Они  снова  направились в сторону дома Яблоньки, но теперь свернули  на
Довженко и, возле дома  Церетели, спустясь в  придорожную канавку, мимо дома
Сельвинского,   пробирались   по  улице  мальчишками  пятидесятых  названных
"змеиным болотом" - вдоль заборов к дому Тупокина.
     Они  настолько были уверены, что с минуту на минуту увидят, как  Леонид
Александрович сидит сейчас у себя на веранде  и вытаскивает с  помощью Ирины
осколки  из  боков и  спины,  что даже прошли  мимо  его дачи,  не узнав ее.
Вернувшись  к  Тупокинскому участку,  они увидели прямо  противоположное: на
месте  дома зияла черная дыра. Дом  едва  можно  было  различить за высокими
кустами: ни одного огонечка не было на участке.
     - Похоже, никого нет, - шепнул Нестеров.
     Мамонтов непонимающе прохрустел плечами.
     - Может, уснули... - пошутил Мамонтов.
     - Может, к вам привидение приходило...- ответил ему Нестеров.
     - Не смейтесь над этим, - попросил Мамонтов.
     - Это нервное,  - задрожал Нестеров. - Холодно. Похоже, правда, никого.
Идемте осторожненько посмотрим гараж. У него есть там окошко?
     - Нет. Но вон, видите, замок висит.
     - А вы свою машину без замка в гараже оставляете?
     - У меня нет машины, - грустно шепнул Мамонтов, - и Алтухов еще пропал.
Что делать будем? В дом пойдем?
     Они, не сговариваясь, присели на корточки и прокрались через калитку на
территорию дачи.  К  дому вели  светлые бетонные плитки, вдоль дорожки росли
небольшие кусты. Прячась за ними, они перебежками добрались до дома.
     Нестеров  взбежал  на   крыльцо,  выставив  на  всякий  случай   вперед
указательный  палец,  дернул  дверь. Она была закрыта. Он быстро спустился и
повел Мамонтова вокруг дома.
     На мгновение  Мамонтов отстал, зацепившись  за сук, и  тьма скрыла его.
Нестеров увидел  открытое окно, подскочил и  схватился руками за подоконник.
Подтянувшись, он  пролез в дом. Мамонтов в это время, как говорится, блуждал
в трех соснах, точнее в трех кустах, потому что сосны  на участке у Тупокина
были  почти все вырублены. Мамонтов  совершенно  потерял  ориентацию  и, как
корабль, попавший в водоворот, шарахался  от  одного куста  к другому, пока,
наконец, уже решив, что он попал в окружение и придется погибнуть, не уперся
в какую-то стену.
     Держась за нее, он маленькими шажочками пошел по часовой стрелке вокруг
дома,  но серый пиджак  Нестерова нигде впереди не мелькал. Он прислушался -
шагов  Нестерова тоже не раздавалось. На мгновение он  подумал, не забрел ли
он  на чужой, в  смысле, совсем уж чужой, не  Тупокинский участок. Тогда он,
стараясь не отрывать руки от стены, повернулся на сто восемьдесят градусов и
сделал  шаг  в  обратном  направлении,  но  тут с неба  что-то  свалилось  и
приземлилось рядом с ним на ноги.
     -А-а-а! - заорал Мамонтов  и  пришел  в еще больший  ужас, когда чья-то
холодная лягушечья  липкая лапа  присосалась  к  его  рту, и голос Нестерова
сказал:
     - Ты можешь помолчать?! Привидение.
     - У-э? - спросил Мамонтов.
     - Да  нигде. Ты - привидение!  Вот  такие же чудаки, вроде нас, орут по
округе,  а  потом  под  это  дело  экстрасенсы  трактаты  сочиняют:   голоса
потустороннего мира в Московской губернии. Открывают ТОО  "Возмездие"... Ну,
успокоился? Я это, я! Мамонтов, вы что, подслеповаты?
     - Я же линзы на ночь снимаю. - Мамонтов икнул, - а где Ирина?
     Нестеров  хмыкнул и  сказал,  что  в  доме - пусто. Камин  и  плита,  и
отопительные приборы -  холодные.  Похоже, в доме никого  не было по крайней
мере часа два.
     - Куда же она ушла?
     - Нереститься! - схамил Нестеров.

     2.
     - Вы  как  хотите,  Лаврентий Михайлович, а  я на  сегодня следственные
действия прекращаю, - оповестил Нестеров, садясь в кресло в гостиной. Просто
установим  дежурство. Вы поспите часок, а потом смените меня. И  дверь внизу
закрывать не будем. Устроим засаду. Ложитесь.
     - А вы?
     - А  я тут закомуфлируюсь. Кстати,  вы  и  впрямь  не видели лица,  ну,
этого, призрака с железякой?
     Мамонтов  не видел. А  Нестеров  постеснялся ему  сказать, что  лица  у
налетчика  не  было. Он,  услышав  грохот,  быстро  соскочил  с  кровати  и,
прихватив оружие, встал у  двери в удобную позицию и  толкнул  ее  ногой. Он
хотел было наставить пистолет на преступника,  но, увидев  то, что высветила
Луна, опешил. Голова-то у привидения была, но лица не было. То ли маска,  то
ли чулок, то ли трупная опухлость. Бр-р.
     Железку  Нестеров  упаковал  в целлофан, может  быть, будут  отпечатки.
Осколочки тоже - на всякий случай.
     Мамонтов  в своей комнате  еще  поворочался немного  и уснул.  Нестеров
погасил  свет,  притаился. Сначала сознание  его одолевали всякие  нехорошие
фантазии,  мистика.  Он даже  представил,  как к его шее  в темноте  тянется
фиолетовая  рука с  синими  ногтями, как раз в эту секунду где-то на природе
заунывно  крикнула  два  раза  ночная  птица.  Но  скоро  мозг  не  выдержал
перенапряжения. Темнота победила, и Нестеров заснул.

     На этот раз преступников  было двое, и они в наглую грохотали каблуками
по полым ступенькам, все ближе поднимаясь к притаившемуся за дверью прихожей
Нестерову. Сначала он подумал, что в дом пришли бандиты, из тех, что подбили
Бикчентаева, потом  предположил,  что  привидения  всего Переделкино  решили
устроить шабаш  в  доме  Мамонтова,  но быстро отмел  эту  версию: сказались
глубокие  знания  Нестерова в области  сверхъестественного -  привидения  не
ходят на каблуках и не пахнут духами "Armani Emporio".
     Тут он увидел в щелку  две головы,  одна из которых принадлежала  Ирине
Игоревне.
     Значит,  первым  шел  Тупокин.  Нестеров  быстро оценил ситуацию,  свои
возможности  и,  не  обдумывая,  приложил  рукояткой  пистолета входящего  в
прихожую мужчину.
     Тот уперся рукой  в противоположную стену, наклонился  и, скукожившись,
рухнул  в  проход.  Склонясь  над  бездыханным  телом,  Нестеров   попытался
разглядеть лицо упавшего. Приблизившись к нему, он чуть было не заплакал, но
не  успел, потому  что в  этот момент кто-то огрел и  его по голове  тяжелым
томиком  "Бесов". Разумеется,  Нестеров не знал, что  за книжка попалась под
руку нападавшей; Ирина Игоревна тоже не намеренно выбрала на полке, висевшей
над  входом,  именно  этот  роман. Он скорее испугался от неожиданности, чем
почувствовал  удар, но тут же чья-то нежная  когтистая  рука схватила его за
волосы и долбанула о стенку, благо Нестеров все еще стоял, нагнувшись.
     Ирина  Игоревна  хотела было бежать  спасать  сына,  но как  от  батута
отскочила от живота возникшего на пути Мамонтова.
     -  Ты  что же это  порядочных людей  мочишь, Ирка?  - спросил Мамонтов,
освещая фонариком по очереди Ирину Игоревну, Нестерова, Алтухова и себя.
     Причем в свете фонаря его лицо вызвало у Ирины Игоревны запоздалый шок.
Она вдруг стала икать, а пока она икала,  Мамонтов  стянул со  своей кровати
простынь  и запеленал Ирину Игоревну прямо в стоячем положении,  обвязал  ее
какими-то  поясами и даже галстуками. Откуда  уж  взялась сноровка, но он  и
носок ей в рот догадался засунуть, и очень вовремя, потому что за его спиной
медленно поднимались слегка  опрокинутые Нестеров  и  Алтухов,  а на голове,
пытавшейся  изо  всех сил  завопить  Ирины  Игоревны,  теперь  уже  медленно
поднимались дыбом волосы. Носок мужа помешал ей. Она только замычала, словно
корова, объевшаяся клеверу.
     Ксения Петровна, несколько минут наблюдавшая  за происходящим из дверей
своей спальни, прошла мимо мычащей, запеленутой невестки, случайно задела ее
бедром, не заметила: что это и протянула Нестерову вазочку.  Тот потирал лоб
и косился на Алтухова.
     -  Может  быть,  включит кто-нибудь, наконец, свет в  этом  сумасшедшем
доме! - потребовал полковник. - Спасибо, - свет - Ксения Петровна.
     Ирина  Игоревна не  устояла-таки в своем  скафандре и ухнулась на ковер
посредине гостиной.
     Ксения  Петровна с умным  видом  переступила через  нее, чтобы взять со
стола чайник, при этом Ирина Игоревна  сделала кусательное движение, но лишь
получила пяткой по щеке.
     -  Если я вам еще понадоблюсь, Николай Константинович, я  -  на  кухне,
подслушиваю.
     Мужчины сидели  на  диване и молча курили,  разглядывая  куколку  Ирины
Игоревны. Та жалобно смотрела на Алтухова, прося взглядом развязать ее.
     - Мамонт, может развяжешь, - попросил  Алтухов, - Она мне все по дороге
рассказала, ей уже сегодня досталось. Да, что у вас здесь происходит-то?
     Алтухов вряд ли спал  сегодня. Одет  он был с иголочки,  взгляд его был
ясен и открыт.
     - Костя, - произнес  Нестеров, глядя, как катается по полу Ирина, - это
ты?!
     Алтухов  развернулся   к  Николаю  Константиновичу  и  заглянул  в  его
отрешенное лицо:
     - Э-э, Николай, вот я. Вот, - уточнил Алтухов.
     - Ваньку не валяй. Я вижу. Я спрашиваю, это ты час назад вот  в то окно
сигал, как придурошный?
     - Хе, то-то я смотрю  под ногами стекло трещит на дворе. Слышишь, Ирина
Игоревна?
     У Ирины округлились глаза. Она многое могла бы произнести в эту минуту,
может быть даже, весь, имеющийся в ее распоряжении словарный запас, но ей не
давали.
     - Судить тебя будут, - сказал Мамонтов, подсев на корточках к супруге и
погрозив ей пальцем, а потом вынул носок за кончик, торчавший из ее зубов, и
быстро отвел руку.
     Ирина какое-то  время молчала, а потом разревелась.  Из спальни выбежал
Пашка и тоже зарыдал во все горло. Мамонтов  передал его Алтухову, чтобы тот
придержал парня, пока сам развязывал Ирину, приговаривая:
     -  За  что ты  Алтухова-то? Понятно, что  Николая за  меня  приняла, но
Алтухов-то тебе что сделал?
     -Ты  ничего  не  знаешь, - закричала Ирина  сквозь  слезы, когда Ксения
Петровна  увела  Пашку   в  спальню,  -   Николай  Константинович  его  надо
арестовать!
     Нестеров ничего не понимал, но тоже на всякий случай спросил:
     - А чего это, правда, вы на меня в прихожей набросились?
     - Я же думала, что вы Тупокин. Он меня... это...  пытал. Я сбежала... А
когда вы Костю  ударили, я решила, что вы - это он. Хотела бежать, но  потом
вспомнила про Пашку, и тут в меня такая звериная остервенелость вселилась...
     - Она из тебя и не выселялась никогда, - заметил Мамонтов...
     - Вот я вас и... А зачем вы Костю пришибли?
     -  Это понятно... - объяснил  Алтухов, - как вы - его, так и  он принял
меня за Тупокина, тайно проникающего в вашем сопровождении в ваш дом, как  и
час  назад,  чтобы   расквитаться   с   Мамонтовым.  Вы   что   же,  Николай
Константинович,  решили, что Тупокин всю ночь к вам сюда  ходить будет, пока
кого-нибудь не  прибьет?  Что-то, господа, нам кругом Тупокин мерещится,  не
погнаться ли за ним по горячим следам?
     - Мы уже пробовали, на даче его нет. Уехал, - пролепетал Мамонтов.
     - А это был не ты? Точно? - недоверчиво переспросил Нестеров.

     3.
     Ирина  Игоревна села,  наконец, за  стол,  перед этим закатив добротную
оплеуху супругу. Помолчали.
     -  Где  же  вы встретились?  -  Спросил,  начавший  первым  соображать,
Нестеров у Алтухова.  -  Это не  ты  случайно в доме Яблоньки наблюдательный
пункт устроил?
     Алтухов искренне удивился.
     Конечно,  нет. Он только что с самолета, то есть с электрички, и как ни
в чем ни бывало с полным дипломатом информации направлялся к даче Мамонтова,
когда из кустов на него вылетела эта несчастная женщина с мольбой о помощи.
     Она бы так и просидела там до полного окоченения, если бы не Алтухов.
     Но Нестерова не удовлетворило это объяснение.
     С чего бы это Алтухову в полночь топать к Мамонтову на дачу с отчетом о
благополучно  завершившейся  командировке.  Взвесив все "за" и "против",  он
попросил Мамонтова подбросить ему сумку, достал оттуда наручники и  прицепил
руку смеющегося ему в лицо Алтухова к книжной полке висевшей над диваном.
     В  этом старом доме на каждой стене висели полки с книгами. Задравшийся
манжет  Алтуховской  рубашки  открыл  взору Нестерова свежий глубокий порез,
едва затянувшийся запекшейся лимфой.
     -  Вот  теперь, Костенька,  расскажи  мне  сказку  о  том, как  ты меня
вычислил? - предложил Нестеров.
     - Ну, брат, это  полное безобразие и  непрофессионализм, вот что я тебе
скажу, - возразил Алтухов.
     - Ничего, так спокойнее.
     Ирина Игоревна пожалела,  что они  оба - она и Алтухов - пришли снова в
этот проклятый дом.
     - Я все вам  сейчас  расскажу,  -  нервно  выкрикнула она, - вы  же  не
слушаете меня!
     - Не беспокойтесь, Ирина Игоревна. Сейчас во всем разберемся.
     - Коля,  меня  твоя  Анна  Михайловна тебя  рассекретила,  -  улыбнулся
Алтухов, - просила тебе передать, что дочь выходит замуж.
     Нестеров распрямил мускулы  лица и сказал, чтобы  Алтухов не врал: Анна
Михайловна понятия не имела о том, где он ночует.
     - У меня очень серьезные раскопки были в Венеции. Я тебе даже имя твоей
убитой хотел поведать. Теперь не буду. Обиделся, - заявил Алтухов, шутя.
     Нестерову пришлось набрать домашний номер. К телефону никто не подошел.
     У  Алтухова  начала затекать  рука,  Нестеров  расстегнул  наручники  и
выпустил Алтухова на свободу.
     - Всегда  так, -  пробормотал Нестеров, снова кладя трубку на рычаги. -
Как обидит меня или дочь, так начинает нам нервы портить. Да как она узнала?
     - Она сказала, что у тебя в Переделкино убили  Леснина-Каревского, и ты
теперь  выслеживаешь  Тупокина. Наверное,  так и нужно  было  делать,  а  не
семейные ссоры режиссировать.
     - Вот-вот, - вставила Ирина Игоревна.
     Нестеров  подвел черту и предложил ей все рассказать по порядку.  Ирине
Игоревне  не терпелось  оглоушить  Нестерова  своим рассказом. Мамонтова она
абсолютно не замечала. Тот сидел в сторонке, на краю длинного дивана, и тихо
подремывал с полуоткрытыми глазами.

     -  Я, действительно,  пошла отсюда к Леониду  Александровичу,  - начала
Ирина  Игоревна. - Он был внизу, в душевой. Это в подполе. Там по планировке
должен был быть гараж  подземный, а он гараж  отдельно выстроил, а в подполе
бассейн и сауну.
     Я увидела еще с улицы, что Тупокин внизу, что-то ремонтирует в стене.
     Вошла в дом, бросила  сумку  и спустилась в подпол. Мне так нужно было,
чтобы он меня пожалел после всей этой грязи, что здесь на меня вылили.
     Там  у  него  за лестницей  еще мастерская, я забыла  сказать. Свет  из
банной  части в приоткрытую дверь  падал на пол мастерской. Я  смотрю, а  за
козлами  в  углу, чуть  ли не  до  потолка  мастерской  пакеты  целлофановые
набросаны, а на столе рабочем папки. Много красных папок, я их сразу узнала.
Такие у Мамонтова в кабинете в консульстве стояли.
     Только до  меня стало  доходить,  откуда эти  папки, за  спиной  голос:
стоять, не двигаться, а то прибью.
     - Ага-ага, так-так, - оживился Нестеров.
     Услышав про папки, Алтухов насторожился и  помрачнел, задумался, и  еще
больше помрачнев, спросил, перебивая Ирину Игоревну:
     - Это - какие папки?
     Нестерову  пришлось  вкратце  рассказать  Алтухову, что на  Бикчентаева
совершено  нападение,  что  у  него,   очевидно,  украдены   папки  с   теми
документами, которые  он в свою  очередь  украл  из  консульства и  вывез  в
коробке без досмотра. Что Леснин-Каревский убит, как раз в той роще, где  на
Алтухова только что  набросилась гражданка  Мамонтова,  с  перепугу забыв  о
пагубности  этого  места.  Потом  Нестеров  снова  предоставил  слово  Ирине
Игоревне, которая взволновала всех бодрствующих следующим сообщением:
     - Он привязал меня к лестнице и...  - Ирина подбирала слова, но в итоге
нашла какие-то протокольные,  - взял  силой.  Потом запер в душевой. На моих
глазах  вынул из  сейфа - это он в сейфе в углу копался, когда я  его в окно
увидела - такую кучу денег, какой я никогда в жизни не видела.
     - Сколько, какой купюрой? - поинтересовался Алтухов.
     -  Деньги  были в пачках,  кажется,  стодолларовые  купюры. С приличный
чемодан. Вот как  одна диванная подушка. Выгреб все, сложил в большой пакет,
выволок из душевой. Я испугалась, как бы он меня не  поджег вместе с  домом,
больно уж быстро сматывал удочки. Я сижу  в бассейне, пристегнутая такими же
железяками к перилам.
     Она посмотрела на наручники, которые Нестеров все еще крутил в руках..
     - В воде? - уточнил Нестеров.
     - Да  нет  же, пустой бассейн. Я исхожу слезами,  прошу меня отпустить,
говорю,  что  никому про деньги не  скажу. Он и ухом не повел,  долго  потом
втаскивал в  машину барахло: деньги эти,  папки.  Потом хлопнула дверца.  Но
слышу двигатель не работает, а Тупокин обратно в дом зашел. Через три минуты
еще кто-то на крыльцо поднялся. Хотела я закричать, но с пластырем  на губах
сильно не крикнешь.
     - А сколько ног к нему пришло? - спросил Нестеров.
     Ирина Игоревна стала представлять картину.
     -  Четыре.  Четыре  ноги  -  двое  человек народу. Мне показалось,  что
Тупокин их испугался. Наверное, он издалека их увидел и не захотел, чтобы те
поняли, что он  уезжает. Наверху, прямо  надо мной  послышались  его  шаги и
чьи-то голоса.  Я прислушалась.  С  него  требовали  деньги. За Бикчентаева,
понимаете? Я только тогда  окончательно  поняла, что за папки  видела только
что.  Это  же  они у Руслана  стащили.  Что  же  теперь  будет?  Я  пыталась
освободиться,  дергала  обручи, пробовала  вырвать  из  бетона металлические
перила - бесполезно. Потом смотрю,  а перила-то до  дна бассейна не  доходят
плотно. Вот я и спустила вниз наручник, удалось кое-как подсунуть  под конец
перилины и вырваться. А  куда  же бежать, думаю. Ведь можно  натолкнуться на
бандитов.
     -  Так  ты  говоришь, - тихо  обратился Алтухов к Нестерову, - блики  в
окнах Яблоньки? Н-да.
     Нестеров виновато потер нос.
     -  Вы слушаете? - продолжала Ирина Игоревна. - Я уже сказала,  что  там
над бассейном окошечко. Бежать-то можно было, но только после того, как ушли
бандиты. Они, вероятно,  не поняли,  что Тупокин смывается.  Машина-то его в
сторонке  стояла, возле  гаража. Когда Леонид вошел обратно  в  дом, стала я
карабкаться к  окну. Удалось  найти  приступку,  потом  перелезть  повыше  и
открыть раму. Еле-еле протиснулась в проем, хоть я и миниатюрная.  Не успела
я  вылезти на  землю,  он  уже  дверь  в душевой  открывал ключом. Ужасно! Я
рванула со страху  не к  калитке, а за дом, перепрыгнула через  забор  и так
сиганула через все задние  дворы и  заборы, пока не прибежала к пруду. Прямо
через   детский  санаторий.   Пряталась  в  тени  памятника  на   территории
самаринской усадьбы.
     Ирина выругалась: "Тараканище...".
     - Это  вы правильно сделали. Запутали его. Но теперь понятно, почему он
сюда приходил. Хотел всех перебить и умотать, - заключил Нестеров.
     - Это - чудовище. Я клянусь вам.
     - Мы вам  верим. Вы - бесстрашная женщина, Ирина Игоревна.  А показания
ваши - бесценны, - похвалил  Николай Константинович. - Вы говорите, папки он
в машину втаскивал? Что в них, узнать бы. Костя, нужно толком проверить  дом
Яблоньки. Прямо сейчас. Вызывай опергруппу. И машину Тупокина  - в розыск! И
обыск - на даче Тупокина! И пограничникам - в аэропорты. Ирина  Игоревна, вы
бы перенесли "тело" Лаврентия Михайловича в спальню...
     Ирина Игоревна безропотно  послушалась Нестерова и предложила Мамонтову
свои  услуги.  Тот  спросонок  приобнял жену  и  позволил  дотащить  себя на
кроватку. Алтухов вызвал бригаду оперативников из своего ведомства, и  они с
Нестеровым ушли проверять дом Яблоньки еще раз.
     Ксения Петровна  вышла в пустующую гостиную и  прилегла на диван, когда
Ирина Игоревна вяло выплыла из комнаты и устало сказала:
     - Они зачем-то подожгли дом Яблоньки.

     4.
     Широко  распахнув  дверь   комнаты  Ксения  Петровна  остановилась  как
вкопанная. Окна  комнаты были  озарены пернатым  пожарищем. Казалось,  огонь
полыхал совсем близко, а не через несколько участков. По кровати, на которой
безмятежно спал  ее  сын, прыгали  рыжие  блики.  Она всмотрелась: по кронам
деревьев  огонь  мог легко перекинуться на  соседние дома. Следом  за Ириной
Игоревной она выскочила из  дома и поторопилась на пожарище. Со  всех сторон
поселка уже стекались люди. Никто из них не удосужился прихватить с собой ни
пипетки воды, не говоря уже про лопаты: такого здесь не помнили и старожилы.
Уже за два дома до участка Яблоньки  Ксению  Петровну и  Ирину  обдало жаром
огня. В воздухе трещали ветки,  и сухая хвоя взрывалась  маленькими искрами.
Дом стоял в глубине участка, перед ним было пустое пространство, поляна.
     Это было бывшее жилье профессора Педагогического института и литератора
Винодельного, который  в свое время разрабатывал проект полной отмены знаков
препинания в русском синтаксисе. Это потом уже Яблонька подсуетился.
     Пламя охватило  весь дом, ухало и стонало,  как огромный атласный отрез
развевающийся на ветру.
     -    Самовозгорание    исключено,   -   сказал    старик-академик    из
сельхозакадемии, подойдя к зевакам.
     - Какое там! - ответили ему, - Поди, хулиганы забрались.
     - Солнцевские бритоголовые.
     -  Я всегда  знала, что  этот дом плохо кончит! - участливо запричитала
какая-то толстуха. - И куда правление во главе с Горкиным смотрело!
     Началась летучая дискуссия про Горкина.
     -Да продали они нас, - кричали одни.
     -Хуже того,  нарочно  поджигают дома,  потому что в договоре  аренды не
указана  причина  прекращения  срока  аренды.  Подожгло  само  правление,  а
арендатор страдает...
     Вдалеке послышались пожарные фанфары.
     - Где же наши  ребятки-то? - сказала Ксения Петровна, пользуясь случаем
заговорить с невесткой.
     Ирина  Игоревна  кусала  ногти,  боясь  даже подумать,  что  Нестеров и
Алтухов зашли как раз  на этот  участок. В тот самый момент,  когда пожарные
пронеслись  мимо  них  и, сбив забор, подрулили  к самому  дому, двое  людей
вытащили из-за дома на поляну тело раненного.
     Ирина  Игоревна рванулась к ним, горячее дыхание пылающей  лавы обожгло
корни  ее волос.  Нестеров  и Алтухов  волокли к машине  какого-то  мужчину.
Увидев, что пожарные ссыпаются на землю, Нестеров замахал им рукой, и во все
горло заорал:
     - Сейчас рванет, ложись...
     Он не  ошибся. За домом  что-то  мощно  вздрогнуло, и  рассыпной  взрыв
оглушил всю окрестность.
     Дом скрипнул и медленно поплыл на людей. К счастью все успели отбежать.
Ирина Игоревна подхватила ноги раненного, и все втроем, они побежали с телом
под мышками к лежащему на траве забору.
     Пожарная машина подала задом,  попятилась,  дом решительно распластался
перед ней, заняв  своим старым драконьим телом  всю поляну. Немедленно струя
пены оплевала близлежащий огонь.
     Зрители были довольны.
     Возглас облегчения пронесся по рядам.
     Николай  Константинович,  поддерживая  голову  парня,  расстегивал  его
обгоревшую  кожаную  куртку.  Изнемогающий  от  удушья,  тот  открыл  глаза,
посмотрел на Ирину Игоревну, сидевшую на траве с другого  бока, и, сказав ей
два слова: "толстого - желтый", умер.
     Наши герои  отошли подальше от трупа и от огня, предоставив возможность
пожарным и оперативникам, приехавшим следом, заниматься своим делом.
     - А вас граждане, попрошу далеко не уходить. Будем разбираться, - велел
им начальник  опергруппы, потом узнал  Нестерова  и сконфузился,  -  здравия
желаю,  товарищ генерал. Эко  вас  подкоптило, прямо  эфиопы.  Я  думал,  вы
жильцы. Что здесь такое?
     Алтухов  и Нестеров наперебой стали рассказывать коллеге, что когда они
подходили к бывшей даче  бандита и  мошенника Яблоньки,  собственноручно ими
посаженного  девять месяцев назад за  решетку, дом уже  был объят пламенем с
ног до  головы, то есть до крыши, и им оставалось только обежать его кругом,
чтобы  заглянуть  в  окна первого  этажа.  Обогнув  дом, они увидели, что  с
тыльной  его стороны,  прямо  у подъезда,  стоит черный  БМВ, номер которого
замечательным образом совпадал с тем, за которым охотился Нестеров. При этом
Нестеров, конечно, самоуничижительно стукнул себя кулаком в  грудь и заявил,
что   назад  тому  два  часа  с  небольшим,  обследуя  этот   же  дом  из-за
подозрительного  свечения в окнах, не обошел  его кругом исключительно из-за
притупления бдительности.
     Потом они увидели, что на передних сиденьях лежит этот бедолага. Тут на
капот машины  начали  валиться горящие чурки.  Алтухов героически  оттолкнул
Нестерова  от автомобиля и  вытащил парня на воздух. Они быстро оттащили его
подальше, и машина взорвалась. Больше никого они не видели.
     После  бурного   изложения  событий,  в  сопровождении  семерых  бравых
молодцев в касках и бронежилетах, Нестеров и  Алтухов в его шикарном дорогом
костюме,  с пятью  обугленными брешами  на спине  и  брючинах,  шли  к  дому
Тупокина. Ирина Игоревна шла следом, стараясь не привлекать к себе внимания.
Но нужно же было ей забрать свои вещи из логова обольстителя и душегубца.

     5
     Бронированная  дверь  исключала  любые  варианты механического  взлома,
кроме  гранаты. Граната разнесла  Тупокину  все крыльцо,  но  зато и замок в
двери  слегка  покорежился. Остальное  здоровенный детина  из  оперативников
доделал с помощью ломика обычным архимедовским методом: "Закон рычага".
     Оперуполномоченный  вежливо  пропустил  Нестерова  и  Алтухова  вперед.
Нестеров  осторожно  вошел  в  дом,  вспомнив,   как  отказался  недавно  от
гостеприимства Тупокина: сейчас бы знал планировку. Этой ночью, забравшись в
Тупокинский  дом,  Нестеров  не запомнил ничего, кроме  огромного кактуса на
веранде, на который налетел в темноте.
     Зажгли свет.
     Пригласили Ирину Игоревну, как свидетельницу,  и  еще двоих увязавшихся
граждан, в качестве понятых. Пришлось спускать стариков в подземелье.
     В тускло освещенной мастерской, как  и сообщила Ирина  Игоревна, лежали
большие распакованные  целлофановые  пакеты.  Алтухов взял  один  из  них  и
приложил к Ирине Игоревне, как бы примеривая.
     -  Вам, Ирочка, никто не говорил, что  вы в рубашке родились? - спросил
он.
     - Почему? - не поняла та.
     - Потому  что у вас был великолепный шанс умереть  в таком  вот пакете,
тепло и красиво,  -  объяснил  Алтухов, выдвигая  мыском  полурасплавленного
ботинка небольшой насос  из-под стеллажа с инструментами. - Бьюсь об заклад,
он ее в этом бассейне и заморозил, эту мадам из коробки.
     - Прислал бы вас мужу  по почте в посылочке, - добавил Нестеров прямо в
ухо  обезумившей  Ирины  Игоревны, потом обратился к  Алтухову.  -  Забирай,
Костя, это добро с собой, может еще пригодится. Ты фотографа там не видел?
     - Был где-то, - сообщил оперуполномоченный и догадался, - труп заснять?
     -  У   нас   есть  свидетель  покушения   на   Бикчентаева  -  водитель
рефрижератора.  Он  может  опознать  парня.  Я надеюсь.  Как  же  вы,  Ирина
Игоревна,  десять дней здесь в кровати жили и ничего  не  замечали,  неужели
даже не спускались сюда поплавать?
     Трудно  далось  уязвленной женщине  это  признание,  но  деваться  было
некуда. Она собралась и выдала:
     - Я здесь  только  два раза  и  была, не  считая сегодняшнего, то  есть
вчерашнего. Остальное  время  жила на своей даче. Он уезжал куда-то в другой
город, не знаю куда. На машине.
     - Ну, пошли посмотрим, - сказал Нестеров, - ух ты, апартаменты какие! А
вот и тайник.
     Вся восточная стена дома, одновременно являвшаяся стеной сауны, начиная
от душевой - была двойная.
     Тайник открывался просто: одна из досок перегородки, отделяющей душевую
от  сауны,  самая крайняя  доска,  легко  поворачивалась на  петельках,  как
дверца. В тайнике было пусто. Нестерову посветили фонариком.
     Зоркий Алтухов неожиданно полез куда-то под потолок  и поцарапал ногтем
небольшой глазок в доске.
     -  Кино  любил  дяденька,  -  сказал он слезая.  Нестеров  поежился  от
неприятного  ощущения,  что и теперь кто-то за  ним  подсматривает через эту
маленькую, с петербургского таракана, видеокамеру.
     Больше ничего  интересного в подполе не  было. Зато в каминной  комнате
внимание  Нестерова   привлек   кулон  на  цепочке,  лежащий  на   мраморной
поверхности камина, и оригинальная пробирка с толстенькими зубочистками.
     Зубочистки  оказались  своеобразными  футлярами,  в каждом  из  которых
хранилось по иголочке.  Нестеров показал кулон Ирине Игоревне, но ничего  не
сказал.
     Зубочистки и кулон изъял.
     Алтухов позвал его из кухни.  Там он стоял возле стирального автомата и
вынимал на пол какие-то дамские вещи. Позвали Ирину Игоревну:
     - Вы тут свои вещи в стирку не складывали?
     - Подожди, Коля, - остановил Алтухов шутника. - Тут тебе подарок.
     Он нащупал и вытащил на свет Божий небольшую дамскую сумочку из змеиной
кожи,  взяв ее аккуратно двумя  пальцами,  приоткрыл. Это  действительно был
подарок судьбы.
     Или  Тупокин забыл  впопыхах  о своей "заначке"  или ему уже  было  все
равно:  в  сумочке  лежал паспорт на имя Самохваловой Наталии  Борисовны,  с
третьей  страницы  которого  на  Нестерова  смотрело  юное  лицо  убитой   и
подброшенной Мамонтову женщины.
     - Этого не может быть, - заявил  Алтухов, - эта женщина - умерла в июле
и давно похоронена или паспорт поддельный.
     Нестеров не стал вдаваться в подробности, а лишь сказал, что тоже устал
и с кем не бывает...
     Уже светало, когда они вышли из Тупокинского дома.
     Кости Нестерова ломило, глаза  его  горели  от бессонной ночи. Чумазые,
перепачканные сажей,  они  пришли  к Мамонтовым, уговорив  Ирину Игоревну не
валять дурака и идти с ними.
     Когда Лаврентий  Михайлович  проснулся  -  увидел  -  Нестеров  спал на
соседней  кушетке, сняв  с  нее все белье  и  одеяла,  обсыпанные  осколками
оконного стекла. Мамонтов не сразу  вспомнил события прошедшей ночи, начиная
с появления Нестерова  в его доме,  да и вспомнив, он еще  надеялся, что все
это ему приснилось.
     В комнате было светло, серое утро вползло в окна.
     Откуда-то тянуло гарью.
     Мамонтов  шел  в уборную, заметив по пути в  гостиной на  диване спящих
рядышком  Алтухова  и собственную супругу.  Это  неприятно укололо Лаврентия
Михайловича, но он мужественно зашагал к своей цели.
     Ксения Петровна отпаивала народ крепким кофе  с корицей. Нестеров корил
себя за размолвку с женой, представляя, как  она волнуется,  плачет  втихую,
представляет  себе  ужасные сцены  мафиозных  разборок и  издевательств  над
захваченным  в  плен  Нестеровым. У Алтухова  разболелась  голова, совершено
внезапно, когда он вспомнил, что в  Переделкино он  шел  с кейсом,  которого
давно нигде в доме  не видел. Кейс Ксения Петровна  ему тут  же принесла, но
голова  у Алтухова сразу  не  прошла.  Ирина  Игоревна молча грызла какой-то
сухарик, силясь представить себе свою дальнейшую судьбу. Пашка стучал ложкой
по  тарелке, с  аппетитом поедая  манную кашу, которую  не пробовал уже года
два.
     Решено было ехать в Москву, садиться за телефоны в кабинете Нестерова и
ждать  сообщений  от оперативников  насчет  результатов ночных  проверок  на
дорогах и в аэропортах.
     Быстренько собрались,  Ксения Петровна  согласилась ехать  с ребенком и
собакой на такси или электричке: что первое поймает.
     Выспавшийся Мамонтов вызывал зависть окружающих. Нестеров завел машину.
Проезжая мимо дотлевающей дачи Яблоньки, он спросил зазевавшегося Мамонтова,
не припомнит ли  тот, не бросал ли он окурок, проходя ночью мимо Яблонькиной
дачи.
     Мамонтов обернулся и коротко ойкнул, а потом перекрестился. Наблюдавшие
за  ним  с  заднего   сиденья  Алтухов  и  Ирина  Игоревна  не  выдержали  и
расхохотались.
     Мамонтов непонимающе озирался, щипал себя, оборачивался на пепелище, но
на месте бывшей  бандитской малины действительно чернел обугленный  огромный
котел: лишь по краям участка торчали в небо высокие обгоревшие пики сосновых
стволов.

     6.
        Н
     естеров отвез сначала Алтухова на улицу Льва Толстого, потом Мамонтовых
на Потаповский.
     Алтухов издалека увидел в  окне  кухни своей  квартиры Женечку  и решил
прогуляться к метро "Парк  культуры". Прохожие внимательно рассматривали его
превратившиеся  в   лохмотья,  плешивый  импортный  костюм   и  сочувственно
провожали  его  взглядом.  Перед  дверями своей квартиры  он  появился уже с
огромной охапкой цветов. Дверь  открылась, и на  пороге он увидел прелестную
крошечную девочку лет четырех. Растерявшись немного,  он протянул ей букет и
спросил:
     - Ты кто?
     - Ксюша Железнова, - последовал ответ.
     Из-за  угла  коридора выглянула Женечка.  Окинув  взглядом  Алтуховское
одеяние, она  охнула, всплеснула руками  и  кинулась на шею Алтухова, осыпая
его поцелуями, словно солдата, вернувшегося с войны. Совершенно  опрокинутый
таким приемом Алтухов, не знал, что делать, стоял в прихожей, как вкопанный,
слегка приобнимая одной рукой Женечку,  а  другую положив на голову ребенка,
прижавшегося к его ноге. Потом Женечка, вся в слезах, потянула его на кухню,
усадила за стол и  налила огромную тарелку борща со сметаной и стопку водки.
Алтухов почувствовал звериный голод и выхлебал борщ  в два  счета. Умиленная
Женечка, подперев щеку кулачком, наблюдала за ним.  Ее дочь сидела с другого
края стола,  точно так же подложив  под щечку  кулачок. Алтухов почувствовал
себя счастливым.
     Когда Нестеров,  в  своей черной от сажи рубашке и не менее закопченном
пиджаке вошел  в квартиру, обнаружилось, что все  еще спокойно спят  в своих
комнатах.  Один пес,  радостно  поскуливая  и прижимая ухо  к  полу, завилял
хвостом, приветствуя хозяина  в прихожей. Нестеров проверил наличие домашних
и обнаружил, что в комнате дочери, рядом  с ее кроватью, в раскладном кресле
спит долговязый субъект, очевидно, будущий зять Нестерова.
     Анна  Михайловна, разбуженная  стуком вешалок в шкафу, приоткрыла  один
глаз и  увидела,  что  муж,  успевший к этому  времени  раздеться, тщательно
стараясь не шуметь, вынимает из шкафа недавно купленный  костюм, а  какой-то
жутко пахнущий паленым комок старой одежды всовывает в нижний ящик.
     Она снисходительно вздохнула.
     Нестеров  обернулся  и, как  застигнутый  на  месте преступления мелкий
воришка, улыбнулся:
     - А я с работы.
     - Угу, - угукнула Анна Михайловна, - ты что, совместитель?
     -  Не понял,  Анечка, - тоном  человека, готового объяснить  даже тайну
Бермудского треугольника, сказал Нестеров.
     - Ты теперь по ночам пожары тушишь, что за запах?
     -  От   тебя   ничего   не  скроешь,   -   ласково  подлизался  Николай
Константинович.   -  Понимаешь,  детский  дом   загорелся,  пришлось  срочно
эвакуировать сирот.
     Анна Михайловна кивнула и спросила:
     - И много в Переделкино сирот?
     - Тьма! - с готовностью воскликнул Нестеров.

     Ирина Игоревна и Мамонтов должны были прибыть к одиннадцати на Лубянку,
чтобы   их  показания   о   происшествиях   последней   ночи   Нестеров  мог
запротоколировать  и подшить  в  дело.  Первое  время  по возвращении  их  в
московскую  квартиру  они молчали, плавая по разным орбитам: кто  в ванную -
кто в спальню,  кто  на кухню  - кто  в  детскую и наоборот.  Приведя себя в
порядок, они вышли в  залу и, наконец, намертво сцепились взглядами.  Первым
зарыдал Мамонтов.

     7.
     Отмытые  и  нарядные,  они  собрались  в  кабинете  Нестерова  ровно  к
одиннадцати часам. Женечку, забравшую дочь на выходные из детского сада и не
знавшую, куда  теперь  ее  пристроить, выручила  Ксения  Петровна.  Алтухов,
позвонивший Мамонтовым  узнать, не пора ли подъезжать за ними, чтобы ехать к
Нестерову,  и услышавший, что Ксения Петровна  уже добралась с внуком домой,
попросил разрешения забросить к ним девочку Ксюшу на пару часиков,  пока  ее
мама решает взрослые проблемы.
     Кабинет  Нестерова  был  светел и  вместим. Алтухов сидел на телефонах,
справляясь  у дежурной  части об оперативной сводке:  машина Тупокина, как в
воду канула. Не  пытался  беглец и вылететь за  пределы города. В воскресный
день вряд  ли Тупокин мог перевести деньги на счет, тем  более такой  объем.
Даже  свои  люди в  банковских  структурах не  смогли  бы  оформить  все  за
несколько часов в выходной день. Куда же он мог податься? Сменил машину?
     Женечка  вызвонила водителя  рефрижератора  и  попросила его  прибыть в
морг, куда был послан Полторецкий  провести  опознание  трупа водителя  БМВ,
вытащенного Алтуховым из огня.
     Наконец, очередь дошла до документов Самохваловой, найденных при обыске
дачи   Тупокина.   Нестеров   протянул  паспорт  с  фотографией  любопытному
Мамонтову. Тот не поверил своим глазам. Он снова почувствовал сосущую боль в
сердце: на фото была сбитая им по дороге из Венеции в Геную девушка.
     -  Послушайте,  вы что-то путаете, Лаврентий Михайлович.  Это же убитая
гражданка, обнаруженная в коробке.
     - Да нет же, уверяю вас, вы оба ошибаетесь, - заметил  Алтухов, все еще
разговаривающий с оперативниками по телефону.
     Нестеров достал  из  дела фото  московской  убитой  и положил  рядом  с
паспортом   Самохваловой.  Сомнений  не  было.  На  обоих  фотографиях  была
изображена одна и та же дама.
     Алтухов бросил сразу три трубки на рычаги и запротестовал.
     -  Нет,  так  вы  далеко  не  продвинетесь. Нужно вам  поведать  о моих
злоключениях, тем более, что  судьба  гражданки Самохваловой зафиксирована в
протоколе итальянской портовой жандармерии и копия этого  протокола  у  меня
вот здесь.
     Он  с грохотом  положил  перед собой драгоценный  бронированный  кейс с
кодовыми замками и сигнализацией, скрытой под ручкой кейса.
     Все, естественно, уставились на него.
     -  Я  прилетел в  Венецию  рано утром седьмого  сентября.  Устроился  в
гостинице и вызвонил Галку Михееву.
     - Из шифровального, - обрадовался знакомой фамилии Мамонтов.
     Ирина Игоревна бросила на него ревнивый взгляд.
     - Да,  майора ФСБ, Галину  Владимировну Михееву, - продолжал Алтухов. -
Позже мы  встретились в кафе рядом с консульством. Там, как всегда, дежурили
эти субчики из  итальянской разведки.  Мы с Галкой договорились побеседовать
на открытом  воздухе. Не  в кафе же обсуждать подобные  вещи. Там, наверное,
каждая  солонка  - целая радиостанция.  По пути зашел в  салон белья, позору
натерпелся. Белье, конечно, красивое. Женечка, это тебе.
     Он вынул из кейса маленький сверточек с бумажным бантиком.
     - Девицы  опознали Тупокина. Я  был  всего лишь вторым русским мужиком,
сподобившимся  отовариться  в  дамском салоне  белья за всю  историю Италии.
Шучу. Попросил найти мне такой  же  комплект, какой покупал  Тупокин. Можете
проверить,  гарнитурчик  как  две капли  похож на тот, что  лежит  у  вас  в
вещдоках. Мне стало ясно, кто  наш таинственный  доставщик  трупов.  Тупокин
заранее планировал убийство, а также смещение Мамонтова с поста консула.  Но
позже  Галка  немного  запутала  мои  выводы.  Я  улетал  из  Москвы,  когда
Бикчентаев уже сидел в Лефортово на госхарчах, не соглашаясь рассказать, что
провез под  видом  дипломатического  груза. Мне  уже  тогда показалось,  что
Бикчентаев  и  наша  убитая  с  разных  полей  ягодки. Тут  выясняется,  что
Бикчентаев  спер  из  секретного архива консульства папки  с  материалами по
банковским операциям российских чинуш в Италии, списки их счетов с указанием
банков,  а  также, заметьте,  разработки итальянских коллег  по махинациям с
валютными кредитами итальянских господ в  российских банках. Эти подробности
я уже потом узнал, когда меня выпустили из тюрьмы.
     - Из какой тюрьмы? - одновременно спросили Нестеров и Женечка.
     - Прихожу я вечером  в свой номер, а там все знакомые лица: коллеги  из
итальянской  наружки.  Я  уж  их,  как  родных  кузенов  знаю  до  последней
бородавки. Ну, об этом  потом. Вот эту вот убитую из  коробки, покажите хоть
фото  при  жизни,  в  консульстве  никто не  опознал.  Галочка, конечно,  не
настаивала,  не  приставала ни к  кому  с  ножом к  горлу,  подсовывая  фото
следствия, но, кажется,  ее и не мог  никто знать из консульских служб,  так
как в  Венецию на  берег она не  выходила?  Если только та Самохвалова,  что
утонула - потом воскресла и была убита Тупокиным.
     - Да о чем ты? Она что, была в Венеции?
     -  Была,  Николай  Константинович, в  том-то и  дело.  Стремилась всеми
силами. На кораблике вместе с Тупокиным. Не удивлюсь, если они в одной каюте
туда приплыли.
     - Он мне ничего про  этот случай не рассказывал,  - вырвалось  у  Ирины
Игоревны.
     -  Как же  она  могла приплыть, если я ее задавил? - настойчиво спросил
Мамонтов, но ему также настойчиво никто не ответил.
     У Нестерова никак не выстраивался в голове ход событий.
     -  В порту я, естественно, теплохода не застал. Нужно будет вылавливать
его в рейсе или здесь в Москве.  Но в документах портовой жандармерии потом,
после тюрьмы, я покопался.
     - Да, какой тюрьмы?
     - Откуда взялась тюрьма?
     -  О,  Женечка, в Венеции их  даже несколько... Словом, отдых Тупокина,
приплывшего в июле на круизном теплоходе "Раиса Горбачева", как  и остальных
туристов, был неприятно омрачен  следующим происшествием. По прибытии в порт
Венецию, перед самым всходом на трап  пограничных и таможенных служб Италии,
мичман Славянецкий обнаружил в затянутом сеткой  бассейне (при  входе в порт
бассейны всегда закрывают сеткой) одиноко покачивающуюся на воде утопленницу
Самохвалову Наталию  Борисовну, личность которой опознали общавшиеся с ней в
плавании  туристы, в  том  числе  и  Тупокин  Леонид  Александрович,  о  чем
свидетельствует его подпись в протоколе допроса.
     На место несчастного случая прибыл помощник  консула  Бикчентаев.  Дело
быстренько прекратили, а тело утонувшей отправили самолетом в Петербург,  по
адресу регистрации. Товарищи,  я  видел  копию  загранпаспорта в  деле  - на
фотографии ваша гражданка Самохвалова. Нужно срочно устанавливать личность и
связи. Чесать в  Петербург и  на Речной вокзал,  узнавать  где сейчас "Раиса
Горбачева".  А  для особо  придирчивых  -  проверять  загранпаспорт  и этот,
общегражданский. Долго я провозился с этой утопленницей  и,  заметьте,  лишь
потому, что она очень похожа на ту, что была в коробке.
     - И на мою задавленную, - вставил Мамонтов.
     Ирина Игоревна дернула его за рукав.
     - Для кого же  тогда Тупокин покупал белье, если Самохвалова  или какая
бы то ни было друга его спутница уже была мертва? - спросила Женечка.
     - В том-то и дело, для той, на которой это белье нашли. Очень старался,
поганец,  сделать  из  нашей  Самохваловой  итальянку,  специально  для вас,
Лаврентий Михайлович, старался, - пояснил Нестеров.
     - А  как  тщательно  устанавливался  факт  несчастного случая? -  вновь
спросила Женечка.
     - Как положено в таких случаях - три дня на  все про все. Круизный рейс
не мог задерживаться в Венеции больше, чем ему положено.
     Нестеров что-то быстро записывал за  Алтуховым своим мелким, как черная
икра, подчерком. Это он разносил по графам дальнейшие действия своих штатных
и нештатных помощников.
     - Так  за что  тебя в тюрьму-то забирали? Пошутил?  - спросил Лаврентий
Михайлович. - Я тебя знаю.
     -  Меня  теперь,  дорогой  мамонтенок, все средиземноморское  побережье
Италии знает, что с того.
     - Не хочешь говорить, не надо, - обиделся Мамонтов.
     - Как это не надо, - возмутился Нестеров, - а может, он заодно там банк
ограбил? Пусть рассказывает.
     Алтухов сел поудобнее и начал новую историю.
     - На следующий день в моих планах стояла  поездка  в пригород  Бринцио,
где  супруги  Кальдерони, очевидно,  каждое утро молящиеся Святой Мадонне за
многоуважаемого  Лаврентия  Михайловича, купили себе небольшую  квартирку со
всеми удобствами. Однако, войдя после встречи с Галиной вечером в свой номер
с посланием  архивариуса  консульства о  похищенных  Бикчентаевым  папках, я
обнаруживаю, что  двое  чернявеньких  ребятишек  смотрят  по  моему  "Шарпу"
платный канал - какую-то невинную порнуху.
     Пока до  них доходило,  что я  застукал их на  месте  прелюбодеяния, я,
конечно, письмецо сожрал. Шучу, сунул за зеркало в прихожей. Но это неважно.
Они встают. Я-то знаю, что мне стесняться нечего,  спокойно их спрашиваю  на
чистом венецианском диалекте, какого черта им понадобилось в  моем номере. А
они  меня скрутили,  одели  наручники,  и  сами стали  задавать  вопросы.  Я
обиделся, честное слово.
     - А что они хотели?
     - Они? Они вежливо стукнули меня поддых и осведомились,  не соизволю ли
я проехать с ними на экскурсию в  одиночку. Ну, я, конечно,  заинтересовался
предложением. Экскурсия, между  прочим, длилась неделю. Мне  предъявили даже
обвинение:  дружище, Мамонт,  отгадай  какое? Наезд  на  человека на  трассе
Венеция - Генуя в июне этого года. Якобы добропорядочные граждане Кальдерони
заявили еще тогда, что какой-то русский на машине с  консульскими номерами в
июне наехал на дамочку, привез ее к ним и бросил, а сам  сбежал.  Как только
он, то есть я, скрылся за виноградником, дамочка  вскочила и, очевидно,  все
еще пребывая  в  шоке, выбралась  через окно  в ванной и  исчезла.  Об  этом
странном   событии  супруги   поведали  полиции.  Самое  смешное,  что  сами
Кальдерони  появились только через семь дней после моего ареста. И, как им и
полагалось по сценарию, заверили власти, что это был не я, то есть,  что тот
водитель - это не я, то  есть... Думаю, что  мой  звонок в их  квартиру  две
недели  назад  слушали  спецслужбы  Италии. Дело, конечно,  абсолютно  не  в
Кальдерони, я потом с ними встретился...
     Каждый  день  ко  мне   приходил   следователь  из  контрразведки.  Тут
начинается   самое  интересное.   Напрягитесь.   Их  интересуют   документы,
вывезенные Бикчентаевым. Очень интересуют. Такое впечатление, что банковские
махинации  в  российских  банках  или  с   участием   российских  граждан  в
итальянских  банках,  касаются  больше итальянской полиции, чем нас с  вами.
Спрашивали,  предполагается  ли возвращение  Мамонтова и Бикчентаева, но это
уже из разряда программных вопросов. Следователь опытный, смурной. Высокий и
неинтересный,  как  положено.  Лет  пятьдесят  на  вид.  Все время  ходил по
комнате, заложив руки за спину. Предлагал сотрудничать. В это понятие входил
розыск   и  передача  итальянскому  посольству   в  Москве  всех  документов
Бикчентаева,  вывезенных из Венеции. Думается, ниточки из этих папочек могут
опутать копыта  многих итальянских богачей, может быть, и политиков. Я этому
следователю Данте цитировал на его родном языке.
     Алтухов заключил рассказ как бы невзначай брошенной фразой:
     - Кстати, Лаврик, старики Кальдерони опознали  твою курочку: это и есть
Самохвалова, та,  что  на загранпаспорте и  на  фото  товарища  следователя.
Передают тебе привет. Спрашивают, не надо ли еще чем помочь?
     - Тупокин  уже  тогда  начал  мою подставу, - проскрежетал сквозь  зубы
Мамонтов.
     8.
     Сводки   дежурной  части  МВД  и  доклады  оперативников  следственного
управления  ФСБ, а  также  бдительные посты  пограничников на  международных
рейсах никаких сведений о Тупокине не давали.
     К  трем  часам   по  московскому  времени  в  кабинет  Нестерова  вошел
запыхавшийся   Полторецкий,  со   старым   портфелем   подмышкой.   Водитель
рефрижератора, здоровенный, почти круглых очертаний  субъект,  с добродушной
картофелиной на конце перебитого носа,  безоговорочно признал  на фотографии
водителя БМВ, из которого выбросили на шоссе раненного Бикчентаева.
     Руслан  Ильич  пришел  в   сознание.  Женечка   стремглав  понеслась  в
кремлевку, прихватив готовые уже фотографии того же мертвого водителя БМВ.
     Нестеров  и  Алтухов  все  еще  сидели  в  кабинете,  ждали  очередного
посетителя. За ним поехал спецнаряд оперативников.
     За последние три часа события начали сдвигаться с мертвой точки.
     Мамонтовых  отправили  домой.  Перед  уходом  Ирина  Игоревна  виновато
посмотрела на Нестерова и  напомнила ему, что  парень перед смертью произнес
загадочные слова: "Толстого - Желтый".
     Теперь Нестеров и Алтухов отрешенно гадали, что бы это могло значить.
     - Может, быть он говорил про напарника какого-нибудь. Ведь в  БМВ тогда
сидели двое.
     - А "Желтый"? - спросил Алтухов.
     - Наверняка,  кличка. Стало быть: Толстого замочил  Желтый или Толстого
убил Желтый.
     - А  ты  проверил  его по  картотеке?  Наверняка, в  МВД  есть  на него
информация.
     - Когда? - возмутился Нестеров. - Мы с этим погорельцем в одно время из
Переделкино приехали. Сейчас  Полторецкий им занимается.  Но я  и  без  него
знаю, что это потомок Яблоньки.
     - Как это " потомок "?
     - Какая-нибудь бывшая шестерка.
     Алтухова неожиданно осенило:
     - А что если "Толстого" это - фамилия?
     - Не хочешь ли ты сказать, - осведомился Нестеров,  которому в принципе
мысль понравилась, -  что  этот  стриженный перед смертью любимого  писателя
вспоминал? Может, он просто  неправильно ударение поставил?  Что-то мне  имя
это знакомо. Не он про черепаху Тартиллу писал.
     Вдруг  Нестерова,  после  произнесенной  остроты  осенило. Он  напомнил
Алтухову, что  живет именно  на улице Толстого.  Алтухов подпрыгнул, перелез
через стол и вырвал из-под локтя Нестерова паспорт Самохваловой.
     - Ну, прямо "Ирония с легким  паром..." - крикнул он,  судорожно листая
документ, - Детей нет,  разведена, кровь первой  группы резус положительный,
вот, нашел: регистрация - город Санкт-Петербург, улица Алексея Толстого, дом
3, квартира 543.
     - Ну, ты  даешь, старик!  А  еще хотят регистрацию вообще  отменить!  А
"желтый"? - спросил Нестеров.
     - Желтый дом. В смысле желтого цвета.
     Нестеров нетерпеливо набирал номер дежурной бригады оперативников:
     - Коля, ты? Привет, тезка. Миленький срочно  связывайся с Медведевым, с
кем хочешь из следственного отдела ФСБ в Ленинграде, пусть срочно направляет
на Алексея Толстого, 3, квартира 543 свою бригаду. Мы тут опознали мою... Из
пакета, да. Ее адрес. Пусть срочно мне звонят.
     Нестеров повесил трубку  и лишь силой воли заставил себя не сорваться с
места и не побежать на Ленинградский вокзал.
     -  Выходит,  Николай  Константинович,  банкирша   Самохвалова  известна
голицинским ребяткам. Если дом -  желтый, стало быть пацан хотел нам наводку
на этот дом дать. Может, Тупокин туда рванул?
     - Я срочно выезжаю в Петербург, Костя.
     -  Подожди, не  торопись. Я тебя сейчас  с  Атташевым знакомить буду. А
потом рви когти в свой Петербург.
     В  этот  момент  в  кабинет  снова  вошел  старик  Полторецкий.  Согнув
ревматическую шею, доложил:
     - Умерший от удушья горячим дымом сегодня ночью в поселке Переделкино -
Зайцев Александр Федорович, шестьдесят восьмого года рождения, житель города
Голицино, дважды судимый: за грабеж  и вымогательство, год назад привлекался
по делу Яблоньки, пока тот  скрывался  за границей, даже помог  следствию  в
уточнении  его  местонахождения.  В  доме  обнаружен  и  второй  труп,  пока
неопознанный.  Но,  скорее всего,  из той  же шайки-лейки:  на оставшейся не
обгорелой руке погибшего  - татуировка: "Поцелуй меня  в  зад". Извините  за
цитату.
     - Все? - спросил Нестеров.
     - Пули, извлеченные из тела Бикчентаева и из трупа Леснина-Каревского -
выпущены из одного и того же револьвера калибра ....
     - Значит, не  сам  Тупокин в Леснина-Каревского стрелял. Тоже  заказная
работа.
     -  Револьвер  найден  во  взорвавшемся  БМВ, -  досказал  Полторецкий и
удалился.
     - Видно, хреновое настроение у старикана, - показал на дверь Алтухов. -
Коля, а дело не передадут в МВД, уж больно все примитивно: рекетня, заказные
убийства.
     - Это пусть, - ответил Нестеров, - К нам уже плывет наша золотая рыбка,
гарантирую.

     9.
     Перед Нестеровым лежал лист, собственноручно им исписанный под диктовку
Алтухова.
     Атташев  Леонид  Аркадьевич, председатель  правления  Межлегионбанка  с
тысяча девятьсот  девяносто пятого  года.  До этого,  заместитель начальника
управления капитального строительства Совета министров Российской Федерации,
до этого заместитель Председателя Госснаба СССР. Шестьдесят два года, женат,
имеет  двоих дочерей.  Межлегионбанк - коммерческий московский  банк  второй
категории надежности, входил  во вторую десятку  российских  банков: место в
рейтинге   весьма   почетное.   Банк  учрежден   крупнейшими   строительными
корпорациями,  еще недавно государственными,  а  ныне  приватизированными  и
акционировавшимися,  несколькими частными компаниями,  в  основном, детищами
правительственных  отпрысков;   изрядно  финансировался  Госбанком,  получал
государственные  займы   и  участвовал   в  финансировании   государственных
программ, в частности  "Жилье-2000", обслуживал  Министерство  строительства
России, Министерство  энергетики,  физических лиц. Резервный  Фонд составлял
500  миллиардов рублей,  из  которых,  увы  и ах, к  моменту  банкротства не
осталось и одной сотой части. Как это допустил Госбанк? Неизвестно.
     Зато известно,  что некоторые  банки в Восточной Европе и в России были
основаны  на  займах, в  которых  использовались под  видом заемных  средств
"грязные"   облигации.  "Грязные"   облигации   трудно  опознать,  если   не
связываться с эмитентом, то есть с учреждением,  выпустившим  эту облигацию,
гарантирующим ее реальную стоимость, а также со специальными центрами, вроде
швейцарской информационной системой  "Телекурс" или "Евроклитор" в Брюсселе,
куда  стекается  информация  по  всем   выпущенным  на  рынок  ценных  бумаг
облигациям. Ведь  внешне  погашенный  сертификат может  не обладать никакими
признаками того, что по нему уже однажды выплачены деньги,  а сама облигация
имеет нулевую стоимость.
     Нестеров знал об облигациях только то, что они когда-то хранились у его
матери в серванте в потрепанном  тканевом мешочке, и  дождались-таки  своего
часа, когда  в восьмидесятые  годы  людям  стали возвращать  деньги, которые
государство заняло у них в трудный послевоенный период.
     Теперь операции  с ценными бумагами  стали столь сложны и многообразны,
что Нестеров с трудом вникал в суть Алтуховской лекции.
     Одни из банкиров и  понятия не имеют,  что в  уставные  капиталы банков
внесены фальшивые западные облигации, другие -  чистые мошенники - знают, но
их  спасает то,  что  срок  погашения  таких облигаций в выдавших  их банках
Европы  и  Америки наступает еще нескоро. В любом  случае  до этого  времени
мошенники не доживут.
     А пока  все эти ценные  бумаги изображают из себя  платежные средства и
финансовый  капитал.  Но  в любом случае, это как приманка  для  привлечения
других   средств  -  настоящих.  Привет  Яблоньке.  Немудрено  посреднику  в
привлечении  даровых  государственных  средств затесаться  в  высший  эшелон
власти: кто получает реальные денежки, тот и управляет ими. Вот откуда столь
непонятное выдвижение хлопчика... Его долю так тогда и не нашли. Его опекуна
в правительственных структурах тоже: успел перескочить несколько раз с одной
должности  на другую  и везде  погрел руки. Следственное управление  ФСБ  по
экономическим   преступлениям  до  сих  пор  ведет  расследование  махинаций
некоторых финансовых структур, в том числе и Межлегионбанка. Выясняется, что
те  средства,  которые  крутились  на счетах  самого  Межлегионбанка  и  его
филиалов и были привлечены от  той части клиентов, которая без задней  мысли
доверила Атташеву  свои денежки, исчезли первыми. Кредиты  из  этих реальных
фондов  выданы  другой   части  клиентов,  по  липовым  договорам,  заведомо
ничтожным.
     То  есть подарены от имени народа и особенно  правительства  -  липовым
фирмам, а также детям и внукам членов этого правительства.
     Товарищ Атташев  находится под  следствием, но  тысячам обанкротившихся
клиентов, в том числе  и пенсионеров, в  основном,  пенсионеров,  уже помочь
нечем.  Процесс  банкротства  длится  уже  пятый месяц. Конкурсная  комиссия
быстренько переехала из помещения Межлегионбанка, что напротив Храма  Христа
Спасителя на улицу Казакова. Но и там отбоя от граждан нет. Атташев сидит на
даче с подпиской  о невыезде в зубах.  Изредка выезжает в сопровождении двух
бронированных "Мерседесов" в свой опустевший офис.
     Сейчас Леонид Аркадьевич Атташев - желанный гость генерала Нестерова.

     -  Как правильно фамилия произноситься? - Спросил  Нестеров Алтухова, -
Атташев или Атташев.
     - Точно не знаю, но все говорят Атташев, от "атташе".
     - С милым рай и в шалаше, если милый атташе?
     - Во-во, из этой оперы, но я бы предпочел, - Бомарше, слыхали7
     - Очень к месту. То консулы, то атташе, может еще: "ля фарм шерше?".
     В приемной зашевелилось нечто большое, словно динозавр-сороконожка.
     В открывшуюся дверь кабинета Нестеров увидел троих шкафоподобных ребят,
стоявших сцепив руки в замок под животами, как футболисты, защищающие ворота
и себя от штрафного.
     В кабинет  вошел  грузный пожилой  человек, чем-то  напоминавший  своих
телохранителей.  Лицо  его  было  изъедено  оспинами,  даже  крылья  носа  и
подбородок. Первое впечатление неприятное. Нестеров пригласил Атташева сесть
по правую  руку. Поздоровались, обменялись рукопожатиями.  С Алтуховым тоже.
Атташев  выглядел  побитым,  костюм  на нем  был  хоть  и  стильный, синий с
золотыми пуговицами, но давно  нечищеный и неглаженый. Нестерову показалось,
что внутри Атташев,  как  консервная  банка,  наполнен чувством  собственной
безмерной вины. Он не казался наглым и уверенным в себе и  своей  силе. И не
потому,  что его  влиятельные  друзья  отвернулись  от него,  а потому,  что
Атташев с самого начала знал, что ему уготована роль агнца. Нестеров уж чуть
было не посочувствовал несчастному банкиру, но взглянув на  его  трехэтажное
брюшко и  такой же подбородок,  улыбнулся:  здорово же откормили этого агнца
перед закланием.
     Узнав о том, что  он вызван не  по делу о банкротстве Межлегионбанка, а
по  делу заведующей  Петербургским  филиалом  Межлегионбанка  под  названием
"Фора",  Атташев расслабился.  Ведь в этом деле он - всего лишь свидетель, и
далеко не основной.
     Нестерову ничего  не  стоило  получить данные  о  Самохваловой, имея на
руках паспорт. Петербургские контрразведчики выдали информацию через  десять
минут после поступившего запроса.  И  их  информация совпала  с Алтуховской:
женщина  утонула  в  туристическом  круизе  во  время остановки  в  Венеции,
привезена в Петербург и похоронена на Волковом кладбище.
     Личность, между прочим,  весьма известная, даже удивительно, что за две
недели фото, разосланное Нестеровым, не опознали оперативники в  Петербурге.
Очевидно, из-за того, что в оперативных  данных она проходила почему-то, как
убитая в августе этого года введением в пах средства, вызывающего мгновенную
остановку  сердца.  А вообще-то,  гражданка  Самохвалова  Наталия  Борисовна
руководитель филиала  Межлегионбанка, внезапно закрывшегося в июне этого  же
года и  объявившего  о  своей  несостоятельности, особого  сочувствия  своих
разъяренных клиентов даже в цинковом гробу не вызвала.
     - Да, моя дама. Ужас.  Поехать в круиз и утонуть. Ладно бы в море, а то
в бассейне, - затряс Атташев  широким тяжелым  вторым подбородком, глянув на
фото убитой  и  в паспорт. -  Хоронить сам не ездил, тамошний  филиал раньше
центрального отделения закрылся, еще в  июне,  да нет  -  в мае.  Но  отчиму
выделил небольшую сумму  из личных средств. Мои  ребята  отвозили.  Все  там
помогли устроить.
     - Утонула? - невзначай уточнил Нестеров, - вы не ошиблись?
     Атташев пожал плечами.
     - Да. Ко мне ведь уже приходили тогда по этому делу. Несчастный случай.
В июле это, кажется, произошло.
     -  Что  можете  сказать  о  работе филиала,  проверки  там  были  перед
ликвидацией? - спросил со своего фланга Алтухов.
     - Аудит был, - вздохнул Атташев и насупился.
     - Почему  же  филиал  закрылся  раньше  центрального отделения,  обычно
бывает наоборот.
     - Я мало уделял  внимания "Форе". Если честно, мне вообще не давали его
контролировать. У Самохваловой были все полномочия.
     Нестерова  подмывало спросить о Тупокине. Не давали покоя вывезенные им
в неизвестном направлении деньги. Но Алтухов задал свой вопрос первым.
     - Кто же дал ей такие полномочия?
     Атташев явно не желал отвечать на этот вопрос. Алтухов нажал:
     - Да ладно  вам, Леонид Аркадьевич.  Самохваловой так или иначе  нет на
этом  свете.  Тот, кто  ее  ликвидировал, понимает,  что  вы  слишком  много
знаете...
     Нестеров бросил короткий взгляд на Алтухова.
     Атташев перехватил его и насторожился.
     -  Что  значит "так  или  иначе", кто ее  ликвидировал?  Разве  это  не
несчастный случай?
     -  Мы  еще  не  разобрались,  Леонид Аркадьевич,  -  уклончиво  ответил
Нестеров.
     - Вот  когда разберетесь,  тогда  и мне  ясно  будет, сколько  мне жить
осталось.  Могу  сказать  только  одно: Самохвалова  имела  одну,  но  очень
мохнатую лапу  в  госструктуре. Может быть,  это вам поможет. Мне достаточно
того, что  на меня и ее долги повесили. Аудит еще в мае показал, что кредиты
розданные Самохваловой,  возвращать некому.  Не удивлюсь, если окажется, что
она выдала их сама себе.
     -  Последний  вопрос,  Леонид  Аркадьевич, - сказал Алтухов,  -  вы  не
знаете, не уезжала ли Самохвалова заграницу в июне?  Она как-то  с вами свои
командировки согласовывала?
     -  Она  уезжала  заграницу  по  первому  своему  капризу.  Уточните  ее
биографию, - посоветовал Атташев.
     Нестеров передал Алтухову записочку. В ней было написано:
     <b><i>"О  поездке  Самохваловой  в  июне в  Венецию  и  устроенной на  дороге
провокации, вы, сыщик, должны были узнать из загранпаспорта утопленницы".</i></b>
     Алтухов шепнул Нестерову ответ:
     - Он же, наверное, поддельный, Коль.
     Атташев заметно устал и начал тяжело дышать, как астматик.
     -  Уточним,  Леонид  Аркадьевич.  А  вы  сами  не  знакомы  с  Леонидом
Александровичем Тупокиным? - под завязку спросил Нестеров.
     -  Отчего же. Он был клиентом нашего  банка.  Может,  один из немногих,
кому не за что на нас обижаться. Наталья Борисовна меня с ним и познакомила.
На приеме в каком-то посольстве. Здесь в Москве.
     Алтухов  и Нестеров переглянулись.  Атташев был  временно  отпущен  под
неусыпный надзор собственных телохранителей.
     Нестеров позвонил в кассы Ленинградского вокзала и попросил оформить из
брони ФСБ один билет  на  вечерний  рейс  в Петербург. Было  уже  пять часов
вечера.   Нестерову  нужно  было   ехать  домой  собираться.  Впрочем,  Анна
Михайловна была докой в вопросе сборов мужа  в срочные командировки, Николай
Константинович,  набрав  домашний номер,  сверхъестественно  ласковым  тоном
попросил  жену собрать  сумку и ждать  дальнейших  указаний,  не  отходя  от
телефона ни на минуту.
     Позвонил  Медведев  из Петербургского  управления, укорил  Нестерова за
длительные  разговоры  по  телефону  с  женой. То-то Николай  Константинович
слышал щелкание в трубке во время звонка домой.
     Медведев  сообщил,  что только  что  на квартире  Самохваловой  Натальи
Борисовны его бригада нарвалась на засаду. Одного бандита  уложили на месте,
один  выпрыгнул  в  окно, третий  сидит  в  следственной части  и дожидается
Нестерова. Парень из Москвы. Пока молчит, как рыба.
     - А по рыбе ты у нас специалист, - подтрунил Медведев.
     - Встречай. Буду завтра: поезд четырнадцатый, девятый вагон, приходит в
пять с чем-то утра, - сказал Нестеров. - Что там в квартире? Ты сам был?
     Медведев  отрапортовал,  что на квартиру  он не  ездил. Капитан  Букин,
производивший задержание, сейчас на допросе. В  квартире был  старик, совсем
немощный. Отчим Самохваловой.  Его привязали к  стулу и  кого-то дожидались.
Отчим очень плох,  как  бы  не помер. В квартире  оставлены  оперативники  и
медсестра. Обещал встретить.

     Женечка  сидела  у  постели  перебинтованного  Бикчентаева.  За  дверью
находились его жена и мать.
     Бикчентаев был неимоверно  слаб, вокруг  его  рта образовалась какая-то
соляная белая полоса, небритый, он был похож на БОМЖа.
     Еле двигая языком он  выкладывал Женечке все, что мог сообщить по факту
покушения. Причем сам, она вопросов не задавала.
     - Это хорошо, что тебя прислали. Ты запоминаешь, что я говорю? Ты лучше
запиши, запротоколируй. А потом я тебе диктофончик  подарю. Нужно переходить
на современные методы ведения следствия. Ты давно у Нестерова, что-то я тебя
не видел?
     Женечка снисходительно  улыбалась. Палата  была опрятна и обставлена не
по-больничному.   Окно  освещало   громоздкую   передвижную  кровать,  а   у
противоположной стены, в темноватой нише стояли  два мягких кресла и столик.
Холодильник  и вход в ванную комнату  находились  в предбаннике.  Бикчентаев
лежал в полосатой пижаме из тонкого хлопка, наполовину прикрытый одеялом. Он
то  и дело пытался  дотронуться до руки Женечки и повторял через каждые пять
минут,  что ему не хватает женского внимания.  Видел бы он  себя при  этом в
зеркало! Запекшиеся  раны, от которых расходились желтые синяки, чернели  на
выбритом черепе в трех местах. На скуле -  ссадина, а  кожа на щеках покрыта
белой коркой, как будто ее чем-то пересушили.
     -  Они взяли меня  очень  легко, возле ресторана. Мы как-нибудь с тобой
сходим  туда, это райская кухня. Я, знаешь, не дурак  поесть. И против  дула
лезть на рожон тоже не дурак. Говорят, садитесь в машину, я и сел.
     БМВ,  черного цвета,  номер... Естественно  профессиональный  разведчик
запомнил номер.  Но читателю-то он зачем?  Два бритых под баклажан паренька.
Крепкие, накачанные. Это читателю ближе.
     -  Узнаете?  -  Женечка показала фотографию  уже  опознанного водителем
рефрижератора парня.
     - Собаке собачья смерть. А второй?
     -Очевидно, сгорел в доме. Так вас вечером, накануне похитили?
     - Конечно, вечером. Всю ночь  держали  в  номере пансионата  какого-то,
недалеко  от Мамонтовской  дачи. Я эти  места плохо знаю, но помню,  что  от
Переделкино  минут  тридцать ехали по трассе, думаю  перпендикулярно  Минке,
потом свернули. Они не могли меня убить, им не мой труп нужен был.
     - Папки?
     -  Догадливая ты  у меня. Папки были спрятаны  дома: начальство еще  не
затребовало. Эти  сказали, что  если я им  папки не сдам, то они сами пойдут
искать и адрес мой назвали. А у нас теперь новая  метода: жизнями людей ради
бумажек  не рисковать.  Да  и потом там  мать, дети. Пришлось утром ехать  с
бандюками к дому.  Подъехали. Что  делать, спрашиваю. Они дают мне телефон и
говорят:  звони дочери, пусть спускается.  Я вызвал  Милюшу, младшую. Больше
никого  дома не было, только  младшая дочь и  мать. У  меня  дети  красивые,
можешь посмотреть, вот тут альбом. Хочешь, и у тебя такие будут.
     - Спасибо, у меня уже есть, - улыбнулась Женечка.
     Бикчентаев  вздохнул  и  с большим трудом  снова разомкнул  слипающиеся
губы.
     - Сразу по  телефону попросил дочь  захватить и принести из спальни мой
дипломат.  Она  сама  меньше  этого  дипломата.  У  меня  там  все  основные
документы, которые они просили, были подобраны.
     - А что они просили? - поинтересовалась Женечка.
     -  Документы  на  члена коллегии МИДа Василия  Ксенофонтовича Трещетко.
Будь уверена, что в этот кейс вместилась малая толика его итальянского досье
- только  сведения о его  зарубежных счетах и поступлениях,  плюс  контакты,
копии писем и расписок.
     - Странно. А документов на Тупокина там не было?
     - Так это же одно и тоже, - сказал Бикчентаев и внезапно уснул.
     Женечка  испугалась  и позвала  дежурную  сестру.  Бикчентаеву  вкололи
лекарство и  быстренько  поменяли капельницу. Врач в бирюзовой хирургической
униформе  укоризненно  покачала  головой  и  выпровадила  Женечку  восвояси,
передав из рук в руки дежурившему  в конце коридора охраннику. Она  побежала
забирать дочь от Мамонтовых.

     10.
     Нестеров   поехал   на  вокзал  своим  ходом.   Площадь  трех  вокзалов
производила впечатление ухоженностью и относительным порядком. Возле каждого
выхода из подземного перехода и еще кое-где стояли старенькие автобусы, куда
милиция сносила перебравших  бомжей и зарвавшихся проституток. Проститутки и
бомжующие   приезжали  к  вокзалам  на  такси,  словно  участники   дорогого
кинофестиваля.  Правда, вонь  от некоторых била в нос  проходящего Нестерова
посильней, чем запах "Маджи нуар" от некоторых известных особ.
     На  остановке  автобуса  стояли  пожилые люди  с  сумками и  тележками,
опасливо озираясь на неформальную тусовку.  В сторонке  какой-то низкорослый
мужичишка договаривался с подержанной девицей. Нестеров прошел через улицу к
центральному входу на Ленинградский вокзал  и взял в кассе свой билет. Гулко
отзывались его одинокие  шаги  по серому мрамору высоченного здания. По  его
периметру горели своими аппетитными витринами ларьки и яркие книжные киоски.
Он прошел  здание  насквозь  и  вышел на свою  платформу. Вокзалы  с детства
вызывали в нем трепет. Еще  не  подойдя к поезду,  он уже мелко взволнованно
дрожал,  словно предчувствовал предстоящую  брошенность и трагические минуты
расставания с кем-то. Перрон был выкрашен  какой-то мягкой  красной краской,
слева  тянулся  состав  четырнадцатого,  дешевенького  плацкартного  поезда,
справа покачивался "Лев Толстой", этот фирмач отправлялся в Хельсинки.
     Нестеров не взял с собой жену,  потому что та поставила себе задачу, не
выпускать дочь  из поля  зрения  ни на  секунду.  Вскоре после того,  как он
подошел к своему девятому вагончику, единственному купейному в этом составе,
его догнали Алтухов и Женечка, ведя за руки маленькую Ксюшу.
     - Святое семейство... - констатировал Нестеров. - Хорошо, что пришли, у
меня на вокзалах ахматовский комплекс.
     - Который? - сострил Алтухов.
     - Ненавижу уезжать, ненавижу поезда, ненавижу вокзалы. Костя, сигаретку
покури, я подышу.
     - Еще надышитесь,  Николай  Константинович,  -  сказала  Женечка.  -  Я
кое-что выяснила у Бикчентаева, правда, еле живой (вернее, неоприходованной)
ушла. Приставуч до чертиков. Хотя, может и пожалею, когда...
     - Говори, что тебе Штирлиц поведал.
     -   В  папках,  которые  сейчас  у  Тупокина  -   материал  на  Василия
Ксенофонтовича Трещетко, известно вам это имя?
     - Ай, да женщина, - затанцевал Нестеров, потрепал за щеку девочку, - не
мать у тебя,  а просто клад! Как  же  неизвестно, когда Яблонька у него одно
время советником работал! Солнце мое!
     - Посадку объявляют, Коля. За Трещетко надо понаблюдать, как думаешь?
     -   Обязательно,  Костя.  Командование   оставляю  на  тебе.   Женщины,
слушайтесь Алтухова.
     Нестеров  был  в  хорошем  расположении  духа.  Теперь и  Женечке стало
понятно, что означала последняя Бикчентаевская фраза. Если  Яблонька работал
у  Трещетко, значит,  наверняка,  Самохвалову использовали для его авантюр с
облигациями.
     - А Тупокин? - наспех спросила она.
     - Все покажет Петербург,  - кинул Нестеров, переступая на пол вагона. -
Держите ухо востро. Я позвоню, ждите дальнейших указаний.
     Он махнул им рукой и пошел искать свое купе.
     Разобравшись  с   билетом  и   постельным  бельем,  Нестеров   попросил
проводницу  не  беспокоить  его  до  утра.  Поскольку  купе  было  полностью
выкуплено  на его имя, он  задвинул дверь, отколупнул блокирующую защелку  и
стал разбирать сумку.
     Анна  Михайловна положила  сверху  ужин,  так как  Нестеров своеобразно
подражая англичанам, любил дважды поесть не  в  завтрак, а в ужин: часиков в
семь и поздней ночью.
     Он  уже немного  успокоился и, сев возле  окна  на  незастланную койку,
набросился на  пирожки  с  капустой  и  бутылку  кваса.  Колеса  флегматично
постукивали на стыках рельсов.
     Нестеров перенес уже заправленную постель  на эту  койку, прилег и стал
смаковать последние события и полученную информацию.
     Ночью ему приснился Лев  Толстой, стегающий розгами какого-то брюхатого
увальня. Сначала, Нестерову  показалось, что это Атташев, но вглядевшись, он
узнал женственные черты Алексея Толстого, противно вскрикивавшего при каждом
приложении прутьев к своей голой спине.
     Было еще темно, когда он проснулся. Поезд въезжал в Петербург.
     На перроне на Нестерова набросился Медведев, а два  его  помощника чуть
было  не подхватили дорогого московского  гостя под  белы рученьки, но он не
дался. Сумку тоже не отдавал, там еще оставалась пара пирожков на завтрак.
     -  В гостиницу или  к  нам, Николай Константинович, - спросил Медведев,
старый приятель Нестерова по прокуратуре. - Пацан все равно еще спит.
     - Разбудим. Я с вами тут долго чикаться не буду.
     -  Ишь  как  заматерел,  Коля.  Ну,   хорошо,  поехали  в   управление.
Рассказывай, что нового в Москве. Наших никого не видел?
     - Кого-то видел... Наташку Мартыканову, она  -  заведующая  собесом,  я
соседку к ней водил, матушкину старую приятельницу.
     - Как сама?
     -  Матушка в  Италии. На  Памир никак не соберусь,  вспомнить юность...
Володька  растет. Дочь замуж  хочет.  Костю Железнова  -  старосту  помнишь.
Погиб. Он был  начальником Калай-Хумбского пограничного отряда, полковником.
Вдову его,  взял к себе помощницей? - Нестеров чувствовал недосып.  Говорить
больше не хотелось.
     За  окном  "Волги"  проносился  его любимый  величественный  Петербург:
Невский, львы, кони, каналы, мосты, острова...

     Нестеров прошел в обшарпанную комнату для допросов.  Она была похожа на
утлые комнатенки судебных  заседаний, в которых Нестеров и Медведев когда-то
обучались административному  праву: кафедра  института  арендовала помещения
нарсудов для занятий студентов. Двое оперов распрямились над лежащим на полу
телом. Николай Константинович грозно рявкнул на них  и сел за стол. Приказал
посадить  парня  на  стул  напротив.  Оперативники,   несколько  озадаченные
начальственным  тоном вошедшего, одернули пиджаки, подняли  скрюченное,  как
креветка, тело, и бросили его на стул.
     - Вон отсюда, - брезгливо процедил Нестеров.
     Парень поднял  глаза. В Нестерова впились два глубоко посаженных черных
зрачка с каким-то печальным огоньком на  дне хрусталиков. Парень был явно из
кавказцев.  На вид лет двадцати  пяти.  Кудрявый, небольного  роста. За ночь
полностью заросший черной  шерстью, он  затаенно  косился на  Нестерова.  От
таких   следаков  можно  ожидать  не  только  ударов,   тем   более,   когда
подследственный  в  наручниках.  Такие белокожие фраера  могут и  иголки под
ногти засовывать.
     -  Невеселое же впечатление у вас от органов безопасности  останется, -
словно читая мысли парня, произнес Нестеров. - Вам привет.
     - От кого? - спросил парень.
     - От Москвы, - улыбнулся Нестеров. - Я из следственного управления ФСБ,
только что с поезда, по вашу душу. Зовут меня Николай Константинович. А вас?
     - Гоча, - отозвался парень.
     Лицо его, к удивлению Нестерова, сохраняло некоторые черты интеллекта и
выразительности.
     - А фамилия Губеладзе, так? - доспросил Нестеров.
     Парень кивнул.
     - Вы,  Гоча,  не  сердитесь  на  меня  за  моих  коллег.  Всякий  народ
попадается.  Не могу принести  вам свои извинения за  эту разбитую губу, так
как я из другой школы.
     Парень ждал,  когда  закончатся  расшаркиванья  и  пойдут  вопросы  про
засаду. Нестеров не заставил себя ждать.
     - Гоча, вас  кто  попросил на квартире Самохваловой с оружием дежурить?
Сколько дней вы там обитали?
     - Нисколько.
     - В смысле: не хотите отвечать?
     - Хочу. Нисколько, - повторил парень. - Только вчера утром поставили.
     - А кто?
     Парень  отвернулся.  Повернулся обратно, закусив раненную губу так, что
из  нее снова полилась  кровь. Глаза его были полны  слез. Он сглотнул ком и
проговорил:
     - Знаю - кого ждали, знаю - кто велел. Знаю - почему. Но здесь говорить
не буду. Я ненавижу такие маленькие комнаты. Мне простор нужен. Прошу.
     Нестеров  растерялся.  Везти парня  на свежий воздух?  Что  он задумал?
Нестеров вспомнил свою вокзальную трясучку и подумал,  что и сам не смог  бы
дать никаких показаний в таком состоянии.
     Он взял  помощника Медведева, из тех,  кто встречал  его на  вокзале, и
вывел Губеладзе  на улицу. Они поехали по спящему городу,  в  сторону  улицы
Алексея   Толстого.  По  дороге,  подпертый  с   правой  стороны  помощником
следователя,  Губеладзе  стал  рассказывать  все,  что  анонсировал в душном
смрадном кабинете управления. Нестеров перегнулся к нему и слушал в оба уха.
Живописное лицо кавказца приковало его взгляд.
     - Мы ждали самохваловского мужика, сожителя по фамилии Тупокинский. Нам
велели  его просто кончит,  когда  появится, а все, что принесет с собой,  -
доставит в Москву, в пансионат.
     - Как же ты, Гоча, среди голицинских  оказался, - перебил его Нестеров,
догадавшись, что речь идет о голицинском пансионате "Покровское".
     - Я  к брату приехал год назад. Меня отец послал. Отец умер. Брат попал
в  тюрму за наркотик. ГАИшники  остановили машину, отобрали паспорт и права.
Пошел ОВИР.  Стал денги просит у  меня. Хочу  уехат - нелзя.  Машину продал.
Пошел  к Собаке. Собака взял к себе в  памят  о  брате, брат  умерл в турме.
Замкнутый круг, а Кутаиси я институт кончил, хотел работать. Жена там. Тепер
сяду - убьют.
     -  Почему   убьют?  -   удивился   Нестеров,   замечая,   как   парень,
разволновавшись, переходит на традиционный грузинский акцент.
     - Что выдаю все. Собака найдет меня из-под земли.
     - Кто такой этот Собака? Голицинский?
     - Собака - голицинский? - переспросил Гоча, - Собака -  не голицинский,
Собака - смоленский...
     До Нестерова медленно доходила неожиданная аллегория.
     - Со Смоленской площади, что ли?
     Парень кивнул.
     - Фамилию не знаю.  Я его мельком  видел: в окно, в пансионате. Он этот
пансионат полностью  выкупил.  Там у него свой  коттедж, своя бордель,  своя
притон,  наркота.  Это он  брата погубил. Брат  его не завалил, получил срок
маленький, но умерл.
     -  Почему  ты  так говоришь?  Что  было бы, если бы он выдал  следствию
продавца?
     - Ты  что  -  вообще? -  парень поднял пальцы кверху,  - у  ментов  все
продавцы давно в  паханах.  А для  отчетности они вот таких, как Мурман, это
мой брат, берут. Понял?
     Они  притормозили  у  какого-то  дома  и  повернули во  двор.  Это  был
небольшой немецкий  домик,  жилой, темно желтого, почти розового цвета. Было
еще только семь часов утра.  Нестеров решил,  что еще  рано  будить  старого
отчима  Самохваловой, и  предложил  Губеладзе пройти  на  детскую  площадку.
Накинув свой пиджак на наручники Губеладзе, он повел  его к  железным низким
каруселям.  Сзади  шли  водитель  "Волги"  и  помощник  Медведева.  Нестеров
почему-то  был  уверен, что  Губеладзе сейчас  не  до побега.  Но  помощник,
подведя  того  к  каруселям,  технично  перестегнул  руку   парня  к  ржавой
перекладине.
     Нестерову ничего  не  оставлось, как  забрать  пиджак и накинуть его на
себя:  утро  было холодное.  В  такие  утренники  особенно не хочется, чтобы
уходило  лето. Он поставил охранника рядом с  Губеладзе, чтобы загородить от
прохожих наручники, надетые на него.
     - Не боишься, что  твои сейчас  за тобой  наблюдают?  - поинтересовался
Нестеров и напрасно. Губеладзе чуть  было не взорвался уязвленным кавказским
самолюбием.  Тогда  Нестеров  переключился на Самохваловский дом,  - ты знал
парня по имени Зайцев Александр Федорович?
     - Александр Фйодорович? Знал Зайца Сашу.
     - А человека с татуировкой: "Поцелуй меня в зад".
     Губеладзе улыбнулся:
     - Жорик. Голубой. Любимчик Собаки.
     - Эти сгорели в Переделкино. Откуда Заяц мог знать, что Тупокин приедет
в этот дом? Из чего сделали такой вывод?
     Это  был пожалуй основной вопрос,  за ответ на который  Нестеров мог бы
катать Губеладзе по городу весь день. Тем более, что Николаю Константиновичу
это тоже доставляло удовольствие.
     - Можно, я воды выпью? - спросил Губеладзе, - там в машине я видел.
     Нестеров попросил  водителя  и  помощника  сходить по  воду,  минут  на
десять. Те, видимо, решив, что с каруселью Губеладзе далеко не убежит, даже,
если вырвет ее из бетонного основания,  послушались Нестерова. Тот уже встал
на место медведевского помощника, загораживая Губеладзе непонятно от чего.
     - Заяц и Жорик сгорели? - коротко уточнил Гоча.
     - Заяц ваш сказал:  "Толстого - Желтый"... и вот  я  здесь, -  объяснил
Нестеров.
     - Тупокин  жадный,  не захотел  ни одной  копейкой делиться.  То  через
Собаку нас пахать заставлял, то сам. Самохвалова его бывшая жена.
     - Тупокина? - удивился Нестеров.
     - Собаки.
     "Значит, вот  что имел  ввиду  Атташев, советуя покопаться  в биографии
Самохваловой.  Василий Ксенофонтович  Трещетко, Собака,  бывший  муж  убитой
Самохваловой.  Тут уж, действительно,  по каждому капризу за  кордон  гулять
можно."
     - Погоди, но ты же сказал, что Тупокин - Самохваловский сожитель.
     - Одно  другому не  мешал. У  Собаки теперь  другиие  привязанности,  а
проституток целый  штат. Самохвалова ему для другого нужна была. Она  у него
баба  образованная,  с экономическим  институтом.  Тупокин  с ней  жил, а  с
Собакой они не  жили -  "Фору" раскручивали. Мы  общаком туда и  свои  денги
отдали, и Яблонка Самохваловой  доверял.  Утонул, а денги  все исчезли. Все.
Братва на похоронах была, Тупокина увезли. Он сказал, что несчастный случай,
а денги во Италии. Обещал найти. Сам собрался там сесть.
     - В тюрьму, что ли? - не понял Нестеров.
     - Сам  ты  турму.  Собака его должен бил посадит на место консула. А уж
убрат передыдущего мужика - Тупокинский сам достался.
     - Ага,  - кивнул Нестеров.  - А кто в  Переделкино собачника застрелил,
это ж профессионал делал?
     Парень снова  улыбнулся  белыми мелкими  зубами  с особенно  крошечными
остренькими верхними клыками.
     - Жорик и  завалил, он  у Собаки телохранителем  был. Пидорас. Собачник
бил свазным Тупокина  и Собаки. Пешком со  своей сворой  до пансионата ходил
километров тридцать напрямую через леса. Чем-то он Тупокина озадачил. Может,
решил потянут  денги... там  еще одно  было, что может к делцу не относится.
Они писателей  поджигали,  ну не самих писателей,  арендные  дачи,  а  потом
предлагали  ихнему  началству восстанавливать,  но  за  процент  от  площади
земелных участков. Переделькино стало уже не  културным центром,  а  центром
братвы. Нашему  там  музей открыли. Поэт. Стихи писал, песни. Слыхали может?
Недалеко от дачи Тупокина. Солнцевские его любят.
     Парень приумолк, понимая, что заехал в ненужную следствию тему.
     Нестеров все больше удивлялся откровенности кавказца. Может  быть,  еще
что-то  попросит  за это,  но сведения дает первоклассные.  Нужно  будет его
забрать с собой, в Москву.
     Вскоре  подошли  помошник  и  водитель,  без  воды,  встали  за  спиной
Нестерова.
     - Николай Константинович, есть поручения?
     Нестеров  решил,  что  остальное  парень  доскажет ему  потом, а теперь
главное - увидеть самохваловский дом и отчима. Он отпустил машину,  приказал
отвезти парня в ИВС, охранять и не трогать.
     Губеладзе с надеждой посмотрел на Нестерова.

     11.
     Нестеров поднялся на этаж и, не удивившись трехзначному номеру квартиры
в четырехэтажном доме, позвонил в квартиру "пятьсот сорок три".
     Странный  номер квартиры!  Но в питерских домах  и  не такое бывает:  в
подъезде, где  жил с матерью  после  войны  Нестеров  было  восемь  квартир:
шестьсот пятьдесят третья, восьмая, пятнадцатая, и первые пять по порядку...
     Дверь  распахнулась  бесшумно,  и какой-то  парень в камуфляжной  форме
втащил  Нестерова  за руку в  квартиру и захлопнул дверь. Нестеров, чья  шея
была  уже   зажата  сильно  согнутой  рукой  десантника,   почувствовал   за
собственным ухом холодный ствол пистолета.
     - Здрассьте,  - просипел он, -  у меня во внутреннем кармане документы,
ребятки. Я генерал ФСБ.
     - Мы тебя и  поджидаем, генерал, - пробасил высоченный качок с детскими
голубыми глазами, - Тупокин?
     - Да нет же. Нестеров. Веду это дело.
     -Что  ж  вы, товарищ генерал,  вводите молодежь в  заблуждение, - снова
пробасил  лейтенант и захлопнул  Нестеровское  удостоверение, -  какие будут
указания?
     - Старик проснулся? - спросил Нестеров, не обидевшись.
     - Кто его знает. Его не поймешь, он в каком-то анабиозе: лежит, смотрит
в одну точку.
     Нестеров вошел в указанную ему комнату. Квартира  была большая, старая.
Высокие потолки, полукруглые арки, лепнина. Обои серые, создающие  полумрак.
На  окнах  высокие  белые гардины.  Старая,  но  отреставрированная  мебель:
сервизный шкаф - посуда, если не Екатерининского фарфорового  завода, то  ее
родственница,  обеденный  стол,  в  углу столик для  преферанса, гобеленовый
диванчик. На комоде старинные канделябры.
     Нестеров попал в другой мир.  Все здесь было  - литература и история. В
левой стене столовой рядом с преферансным столиком была дверь с стариковскую
спальню. В узкой длинной комнате головой  к окну возлежал на высокой постели
старый князь  Балконский. Это  был  желтокожий мертвенно неподвижный старик.
Глубокие  складки  возле рта и между  бровей  делали  его  лицо  отпугивающе
грозным.  Он  поднял одно  веко,  потом  второе  и прошелся  взглядом сквозь
Нестерова.
     - Вы ко мне? - высокомерно спросил старик  и зашевелил нижней челюстью,
словно разминая ее после  долгого молчания. - Слышал, некоторые пожилые люди
в  одиночестве разучаются говорить. Очевидно, это правда. Что вас привело  в
эту гробницу?  -  старик произносил "что" по-петербужски,  напирая  на букву
"ч".
     - Как вы себя чувствуете, Павел Иванович,  -  спросил Нестеров, за пять
минут до этого узнав, как зовут старика.
     Его звали Павел  Иванович  Осипов. Больше голубоглазый страж  ничего не
знал.
     - Вы врач? - спросил Павел Иванович.
     - Я следователь из Москвы, - Нестеров отрекомендовался.
     - МВД?
     - ФСБ.
     - Я  так  и  думал, - кивнул старик, - Зачем же  вам знать,  каково мое
здоровье, это важно для безопасности государства?
     - Это, - ответил Нестеров, - важно, да.
     - Не  мелите ерунды, молодой человек. Помогите мне, пожалуйста, встать.
Скоро  должна прийти  сестричка. А  пока  вам  придется  немного  прислужить
больному человеку.
     Павел Иванович принял сидячую позу, но с кровати не встал.
     - Меня, знаете ли, эти ваши потомки почти сутки  продержали привязанным
к стулу.
     - Почему же наши потомки? - вступил  в полемику Нестеров, чувствуя, что
для него это принципиальный вопрос.
     -  Да потому  что  я,  молодой человек, численность  этого государства,
слава Богу, не приумножал. Принципиально, заметьте.
     - Тем не менее,  разве вы что-нибудь предпринимали для  воспитания этих
потомков иными, чем они есть.
     - Да.  - Ответствовал Павел Иванович, - это я делал. Сорок пять лет  им
отдал  в  Ленинградском университете.  Но  система  победила.  Духовность  и
нравственность и любовь к отечественной истории были этой системой извращены
- вашей системой, господин следователь. Вот почему вчерашние молодчики - это
продукт ваших секреций, а не моих.
     Нестерова  до  слез  обидела  правота  старика.  Он  выложил  последний
решающих довод:
     - Но, выходит, вы даже собственную падчерицу не смогли отвоевать у этой
системы, не  потому ли, что сила ваша иссякла за мелкими соглашательствами и
уступками этой системе. Ведь борцы - погибли.
     Старик сдвинул брови, и зажмурил глаза.
     -  Да, да. Конечно, этого упрека нужно  было ожидать.  Извините, что не
погиб  в  блокаду, в концлагере,  на Колыме. Извините,  что,  рассказывая  о
победе на  Куликовом  поле, приплетал марксизм-ленинизм. Еще  извините,  что
Патриарх Всея  Руси ездит не на мулле, а с  джипом сопровождения  НКВД... Но
разве это я погубил Наташу?
     Нестеров  проиграл. Старик,  чувствовалось,  очень горевал после смерти
падчерицы.
     - Подайте, пожалуйста, тот стакан. Почему вы замолчали?
     Нестеров протянул стакан, пахнущий валокордином Павлу Ивановичу.
     - Скажите, - спросил он, - когда вы последний раз ее видели, падчерицу?
     -  Наташу? - удивленно вскинулся старик, - перед отъездом в путешествие
на пароходе. Она так много вещей с собой забрала, я уж было решил, что хочет
навсегда остаться у  матери. Может быть,  она  бы  и осталась,  если  бы  не
утонула.
     - У ка-акой м-матери, - запинаясь, спросил Нестеров, - где остаться?
     - Ее  мать живет  в  Венеции.  Моя бывшая  супруга.  Я вам  сейчас  все
объясню.  Дело  в  том,  что  я женился  на  матери Наташи,  Розе  Исааковне
Самохваловой-Койфман в семидесятом  году. Наташе было уже семь лет. Она дочь
Розы Исааковны  от второго брака. А  ее первый муж, он был еврей  по фамилии
Койфман,  так   вот  этот  ее  муж  пропал   без  вести   во  время  Великой
Отечественной. И не  было никакой возможности  даже установить в каком месте
это произошло. Она  его  любила всю  жизнь.  Своя  кровь,  молодость, первое
чувство. Она  очень рано за него вышла, чуть  ли  не в пятнадцать  лет. Я ее
понимал. И не стал препятствовать отъезду в Венецию. Дело в том, что Койфман
в  девяносто пятом  году отыскался. Им обоим уже было за семьдесят, а с