Дан Маркович. Белый карлик --------------------------------------------------------------- © Copyright Дан Маркович Email: dan@vega.protres.ru WWW: http://members.xoom.com/tarZan/ ? http://members.xoom.com/tarZan/ Date: 30 Jan 2002 --------------------------------------------------------------- БЕЛЫЙ КАРЛИК Глава первая *** Я стою на стремянке, согнувшись под потолком. В этих многоэтажных курятниках чуть приподнимешь тело над полом, уже не выпрямиться. Лариса у двери молча наблюдает за операцией, а теща беснуется внизу, отдает приказы. Короткая старуха в голубовато-сером выцветшем балахоне. Сверху видно, как груди мотаются, могучее прокопченное южным солнцем мясо. Год как приехала с Украины, навела порядок. Подай ей немедленно банку варенья, трехлитровую. Вся верхняя полка заставлена банками, но ей понадобилась именно эта, с красной ленточкой. Умение выделить из кучи мелочей единственную восхищает. И настаивать на своем даже на смертном одре. Выходит, накликал?.. Никто не знал, что дальше будет. Мое дело сухой рассказ, короткий и без лишнего оживления. Начну с прозы жизни. Как я старуху угробил. Без всякой идеи и желания. *** Черт! Она скользкая оказалась, банка, моментально выпрыгнула из пальцев! И сам я еле удержался на шаткой ступеньке. Но не прыгать же как вратарь за банкой, я еще жить хочу. Стою и наблюдаю, как варенье падает. С нарастающим тоскливым ужасом. В разум не верю. Тошнит, значит, существую, неглупый человек придумал. С этой банкой грохнулась последняя попытка приобщиться к приличной жизни. Мать-старуха меня придавила. У меня от ее хлопот тяжелая усталость по утрам. На рассвете, когда сил должно быть всего больше. Завидовал ее жизнелюбию... Избегал лоб в лоб, всерьез отвоевался, на десятерых хватит. Я ей ничего не сделал. Оказывается, этого мало. Тихонький, - говорит, - он у тебя, Лариска, тихонький, а не расписывается, и живет нашими трудами... Неправда, я всю зарплату приносил. Учителем был, правда, недолго продержался. Вообще-то я физик по образованию, но закончил педагогический, в нормальный вуз не прошел. Школа у меня для заработка, идея так cебе, но деваться было некуда. Сначала в прикладном институте несколько лет отсидел, в академический не взяли. Потом нас сократили, и я в школу устроился, на время, конечно. В Ларискином районе ничего подходящего не нашел. Хотя мне подходящее трудно найти. Раньше я певцом хотел стать, старался, но после ранения прервался полет. Шрам на шее видите, маленький, да удаленький... Вторая моя страсть подпольная - пишу стихи, рассказики, ни на что особенно не надеюсь, и все-таки - важное место в жизни. Так что школа всего лишь эпизод в биографии. Я даже галстук тогда носил. Дома тут же срывал его, но утром снова нес на себе. Учительская ждет, а шея стерпит. Ходил по струнке, и все равно подозревали. Постоянно насмешничаю, да?.. И вид не интеллигентный. Опыты мерзкие, вечно у него взрывается!.. Курение поощряю, это как минимум мне приписывали. Невинное блаженное время... опыты, курение... Как все изменилось... А тогда хором - подозрительный тип!.. Единственный мужчина, кроме физкультуры и труда. Сразу подозрение вызвал, наверное маньяк. Шутка, тогда о маньяках не подозревали. Я с ребятами умел разговаривать, свое детство помню. Этим и вызвал зависть. И учительниц старался не замечать, еще подогрел страсти. Не на что смотреть, куча баб и ни одной задницы приличной. Ладно вам, мысль не наказуема... Они меня быстро съели, бабы. Мне бы скидку на неопытность... Я о своих записях. Раньше рассказики писал смешные, стишки, а теперь нужно вещь посерьезней написать. Мучает меня одна история... Оказывается, длинней странички написать трудно. Стихи другое дело, или да или нет. Но и с ними у меня крах, раз в год две-три строчки возникают, угас светильник. Наверное, возраст. Недаром поэты перебегают в прозу, что-то с ними делается... Говорят, закономерный процесс. Вот и я перебежал, а с серьезной прозой не получается, наверное, дефицит витаминов?.. Так я себя утешаю. Если не знаю чего-то или не уверен, всегда начинаю шуточки отпускать. Они у меня так себе, сам себе неприятен. Улыбка приклеена к губам, даже противно. А глаза выдают, тревожные глаза. Вот и теперь все шучу, шучу... Но скидок на возраст даже в трамвае теперь не делают. Если б только возраст, не стал бы я бегать за словами. *** Вернусь к банке с вареньем, она еще летит. Опять прием!.. Если не умеешь, лучше признаться. В литературе как в жизни, искренность и простота ценней всего. Но не все так считают. Мне говорили - просто и Каштанка написать может... Чеховская собачка, да?.. Уверяют, невозможно писать просто, если жизнь сложна. А я думаю, простота простоте рознь. Если не уклоняешься от сложности, а только ищешь ясные слова... Я это уважаю. Судить чужое приятно и легко, а сам начнешь писать, ветром несет по закоулочкам, лезут непрошеные украшения... Словесный понос, недержание от внутренней слабости. Разогнался, не надо нам болтливой интеллигенции! Я не против умных, но лукаво мудрствующих не терплю. Ничего в сущности не скажет, а наворотил кучу... Сам-то хорош. Давно пора быка за рога. О Параше первое слово. *** Прасковья Петровна. Извините, неловко получилось. Не слышит она, обрела покой в расцвете сил. Со штампами у меня все в порядке... Чуткая женщина, простым сердцем сразу уловила - этот не уступит, надо ломать!.. Вот и ломала, бесилась. Наконец, я всерьез попался, подставил себя под удар. Как говорят вояки, обнажил фланги. Кто же знал, что это хитрый маневр у меня. Я сам не знал. Стою на высоте и думаю - отобьюсь. Если припрет к стенке, такого наворочу... Узнает еще, с кем ее дочь связалась! Так я себя утешаю и подбадриваю, а банка летит... *** Скорость мысли неимоверная, не поверят!.. К тому же не мысли это, я слова говорю. Слова и предложения. Губами да шепотом. Отчетливей, и глубже западает. Дурная, говорят, привычка, думать не умеешь. Ну, и что, пусть медленно, мне спешить некуда. Всегда свою неправоту защищаешь... Да, да, да! И не только свою, иначе бы не взялся за такую тягомотину. Лучше сто историй придумать, чем одну свою записать. Говорят - он прав, значит, обладает истиной, пусть крохотной. За истину весь мир, а кто за неправоту вступится? А я неправых люблю и защищаю. Не хочу больше правым быть. И умным, понимающим - надоело стараться. Только о неправоте забочусь, своей и чужой тоже. Иногда вся жизнь сплошная неправота, а ведь человек любил, страдал, радовался, и все зря пролетело?.. Видите ли, он кругом не прав!.. Люди говорят? Наплевать на этих, знатоков чужих судеб, с высокой скалы наплевать!.. Может, завтра его, неправого, признают правым, а он уже гниет в сырости, ничего не знает. А если не признают, и навсегда не прав, все равно!.. Он мне еще дороже. Чувствуете, больное место? Что же, открещиваться не стану, беспокойные мысли, да. Мой рассказ про короткое счастливое время. Счастье не может быть долгим, оно от простых чувств, а простые чувства очень просто испортить и разрушить. Всего-то три недели. Безоблачные дни. Оказывается, трудно написать. *** Перед глазами эта степь, по которой нас везли на автобусе от вокзала. Я вырос среди сосен, моха и моросящего дождика, у нас в августе лето забыто, а здесь в это время тихое тепло разливается в воздухе, след палящей жары июля, седая трава на обочине, запахи прожаренной, провяленной почвы, высохших растений... и наш автобус медленно ползет по тряской дороге, усеянной мелкими камешками. То вверх, то вниз... Мотор натужно ревет, когда наверх ему, а вниз - замолкает, беззвучно катимся, только слышу шорох шин и треск отлетающих от них камешков... И густым неумолчным фоном, от земли до неба - цикады, да? Чтобы так яростно и густо разливались, неуемные зверюшки... никогда раньше не слышал. А запах!.. - смешалось сладкое и горькое в нем. За нами еще несколько автобусов, таких же развалюх с длинными неуклюжими носами, провинциальные уроды, но вместительные, воняют от натуги, лезут в горку медленно, но неуклонно. В каждом человек сорок ребят, сначала орали, бесились, но скоро устали и молчат, зевают, поглядывают в окна. Наверное, только я был на взводе, напряжен и очарован тем, что вижу, южная степь, она!.. А Давида еще не было, привезли позже. Они из Ташкента добирались, опоздали на несколько дней. Все-таки начал, наконец, пишу, даже странно. Преодолевая отвращение к своей неуклюжести. Это не стихи, не помогают рифмы и ритмы. Ритмы иногда кивают мне из-за строк, но тайно. Ничего пока не видно, одни слова. Рискну, лиха беда начало. С тех пор не дни прошли, а годы. А это значит, я выжил, о чем и сообщаю. Пора вернуться к Параше с ее вареньем. *** Я был ею увлечен. Нет, не секс - вовлечен в противостояние. Идет перестрелка, кто кого... Помню, лежали за ничтожным бугорком, а на пригорке, в полусотне метров от нас, сидит афганец, поливает сверху все, что видит, из пулемета. Глупо нас афганцами называть, кого бросили в эту мясорубку. Цыплятки мы недожаренные, а афганцы перед нами. Вот один, он не боится смерти, с радостью своего рая ждет. А мы не высовываемся, ждем вертолета, все говорят - вертушку, я не могу, противное словечко. Тоже мне, борец за чистоту языка... *** Почти все предвидел в этой войне с Парашей. Но такого маневра, через банку, от себя не ожидал. И слов защитных не приготовил. Трудно представить такую мелочь в начале значительных событий. Ну, вот, опять крупные проблемы! История, случай... попал под колесо, перемололо... - заныл... А на деле - потонул в мелочах. С точки зрения истории ноль. Лучше подумай, что пишешь. Теща ... банальная фигура!.. Но если б видели - она бы Вас сразила. Жизненной силой. Еще балахоном... с огородного чучела. Вот-вот, текст не клеится, тут же на жизнь киваем - если б видели... Признак поражения. Не видели и не увидим - читаем слова. Они сами за себя ответят, только аккуратней ставь их. Так мне один человек сказал, Виктор, писатель, он знал в этом деле толк. И все-таки запах солнца Параша внесла в наши пещерки. Вот мы и задергались, привыкли к постоянным сумеркам. И хламида ее была к месту - одень в городские тряпки, клоуном бы стала. *** Умные люди часто маломощны. Неспособны на волнующее чувство, особое движение в груди по глупому поводу. Разум усмиряет глупость, и чувство, не успев зародиться, кажется бессмысленным, ничтожным, бессловесной теплотой теряется в пространстве. Если уверенно над собой работать, то причин для чувств не останется. Кроме восторгов по поводу высокой мысли, проницательной и прекрасной. Эти восторги уже оскомину набили. Так и будешь, как попка, за другими повторять? Все высокие мысли сказаны, я скучаю по глупости и неправоте. Разум не дает силы, зато вызывает споры. Сам с собой споришь. Неплохое развлечение, когда жизнь тащится в привычной колее. Великое дело - колея. Назад ходу нет, шутить со временем физика не позволяет, а вперед... Ничего и делать не надо - вперед время само тянет, бесплатный локомотив. Обеспечивает непрерывность бытия и всякого рода событий. И влево-вправо не позволяет колея. Хорошо-о-о... Иначе в такие дебри заберешься... Зато если промахнулся, тут же подхватывает ветер событий и волочит как ненужный мусор. И тут уж не до споров, выжить бы... Одна женщина мне сказала, ты странно поступил - кинулся поддержать сомнительную личность, убийцу даже, ты что, за него? Я за себя. Объяснить не могу, но на душе спокойно. Когда все против одного, не важно, прав он или виноват. Не хочу его неправоту замечать. Просто в голову не приходит. Как с человеком, попавшим под трамвай... не будешь обсуждать, правильно живешь, неправильно живешь... Кто-то должен безоговорочно поддержать. Хотя бы напомнить лучшие минуты. У каждого ведь были лучшие. И у меня были, и у Давида, и у нас они, пусть некоторые, совпали!.. я не могу это забыть. Ничего я сделать не мог, и не сделал. Постоял, пока он видел меня. Чуть-чуть заслонил в последний момент. Иногда думаю, хватит мне! Отстаньте, не могу, не хочу больше, хватит... И что? Снова вены резать?.. - как-то мелко теперь кажется. Давид бы засмеялся - Ну, Заец... Я же сказал тебе - живи пока живется... Или я сам это придумал?.. Не без его помощи, эт-то точно. Я говорю себе - шут постаревший... так и не вырос. Пусть!.. Но я опять спешу, извините... *** Пока банка летела, многое передо мной пронеслось... Вранье, ничто не проявилось. Зато потом тяжело проехалось. Ледником по каменной глыбе. Всегда удивлялся, глядя на увальни-граниты на Балтике, плоском сером море. По колено в грязной воде они, опоясаны зеленью и серой плесенью. Такую тяжесть на себе держали!.. А теперь отдыхают в скучной жиже. А в тот момент - ничего!.. Только почувствовать успел - буду унижен. Сам виноват, неправильно живешь. Как я здесь оказался... Это не вопрос, а мольба: пусть меня здесь не будет!.. Не в банке дело, и не в теще, а вообще... Время... Дано мне время, что делать, не согласен с ним. Раньше говорили, надо винтиком быть, а теперь?.. пусть, тараканом, но живым?.. Попался, влип, а в щель лезть несподручно. Глупости, - говорят умники, - времена не выбирают. Но кто-то делает их вот такими?.. Может, глупые, вопреки своим способностям, стараются?.. И другое время помаленьку возникает, как бы само по себе. Все равно приходит, Проступает понемногу изо всех геройских и ошибочных дел. Только тот, кто первым под колеса рухнул, не виден никому. И он вовсе не герой. Времена ошибками пестрят и пробелами. Я против локомотива и колес, мне другое время дорого. Со скрипами сосен, шорохами, плесками волн... Мы прочней привязаны не ко времени - к пространству. Проявись я здесь еще разик, скажем, через миллион лет... представляешь, миллион? - не станет ни России, ни языка, к которому прирос... - а все равно будет течь река, холм на месте, деревья разрастутся... то же небо над холмом... Холм с землей сравняют. Река обмелеет или потечет по новому руслу. Все равно узнаю свои места. Нашу унылую тягомотину, где обе половинки мира тихо горюют. Отношения земли и неба неповторимы. *** А мы с головой ныряем во временные игры. Со свирепой серьезностью верим дежурной современности, проститутке этой!.. Ломаем головы над судьбами империи. Верим журналам, замороченным временем. И жизнь утекает среди хлопот, бесполезных, многоречивых, якобы об общей пользе. Потом исчезаем, и что? А, ничто! Все повторится, улица, аптека ... И другой дурак сломает голову над формой времени и пространства. Пожалуй, напыщенно получилось. А если попросту, что вам сказать... - Все не то! Как-то, недавно уже, рассказал о случае с Давидкой одному умнику. Он говорит, твой дружок за неправильной идеей шагал. Может, неправильной, и что?.. Пусть не герой. Но вот был в моей жизни такой человек. А насчет правоты - лет через сто посмотрим. *** А в годы веселья вокруг демократии... Общался со многими властителями дум, Шмелев, Нуйкин... Тогда казалось, у них в руках ответы. Достаточно было неглупую статейку тиснуть в Новом слове. Страна рукоплещет!.. И все-таки, теплое время. Теплое!.. А теперь среди разноголосицы другие звуки пробиваются - бум, бум, бум... Нарастающий стук. Лбами об пол бьются. Дураков развелось даже больше, чем в Америке. А я-то думал, из нашего народа ум не вытрясти. Быстро и ловко протекает потрошение мозгов. Нашли подкоп через лотереи да бесплатные раздачи. Миллионы обомлели! Наше слабое место - в бесплатное чудо верим. Страну до нитки обобрали, а потом - подарки за красивые глаза. С другой стороны, что тут плохого, если доверчивы?.. Зато у нас многое другое пока еще бесплатно. Я за то, чтобы дома жить. Бродский уехал, и что с ним стало? Умный бормотун. Так мне сказала одна талантливая женщина. Я сразу поверил, то же самое подозревал. Музыка умолкла, тепло пропало в холодном мире без границ. Лучше в закопченной пещерке ютиться? Я отвечаю - да!.. Я за пещеру, костер, за племя, род, и мудрого старейшину. Если человечество этим свои искания закончит, буду рад. Домики финские, однако, допускаю. И телек, как же без него!.. *** Но банка-то летит, и разум подсказывает не удаляться от реальности. Теперь все друг другу не говорят, а подсказывают, даже на улице пристают - дяденька, подскажите время... Подскажи им!.. Что я знаю о времени... Плевал я на время!.. Слышу голоса - Опустившаяся личность, а еще был интеллиге-е-нт... Идите вы!.. *** Наконец, банка ловко и на диво спокойно шлепается на линолеум. Шлепается нельзя сказать про это явление. Не явление, а событие. Ну, что за событие, банка стукнулась об пол!.. Вообще не о чем жалеть - случайно выпустил из рук. И этим вызвал очередное потрясение своей жизни. Но как чертовски глупо все устроено, если возможно такое - первая мысль. А вторая, она еще мудрей: есть причина, повод найдется. Я-то надеялся, замру на время в тихом уюте, обдумаю события, начну смотреть по сторонам, пойму, что происходит, наконец... Скажут, ну, сволочь, устроился ради своего покоя, а как же любовь? Я хорошо к ней относился, к Лариске. А про любовь не надо, еще заплачу. Была однажды, но тема не для вас. В шестнадцать лет, никакого еще разногласия мысли и тела. А теща симпатичная старушка. Была. *** На диво тихо... Коц, сказала банка, и ее не стало. А я успел понадеяться, может выдержит удар толстое синеватое стекло. Невероятное кажется возможным, если очень хочется. Недаром люди верят в слова, переворачивающие мир - стоит только произнести... Днище, днище очень ловко - нарочно не получится - откололось и, слегка подскочив, рядом улеглось, а верхняя часть, с крышкой, с праздничной задорной ленточкой - ах, теща, совсем девушка!.. только чуть покосившись, встала как вкопанная. И снова включилось время, причина неумолимо потянула за собой последствия... за преступлением - наказание... На полу, под банкой, медленно растекается густая фиолетовая масса с мелкими вкраплениями. Малина. *** Все при полном молчании. До падения - крики, советы, приказы... ступеньки скрипят, и это слышал... а потом - ничего. Один неясный возглас - Лариса. Непроизвольно, и тут же затаилась, первой из окопа не выскочит. Обожала мать, боялась и обожала, с детской любовью ничего не поделаешь. А я больше года терпел громогласную наглую бабищу. И восхищался. Сохранила дикую природу, степную привлекательность, в ней радость жизни, ярость приобретения и поглощения. Еще не появилась, а уже реками текли варенья, вагонами прибывали - кабачки, салаты, соленья-маринады, сервизы, стулья, стенки кухонные и прочие принадлежности нормальной жизни. Я со страхом наблюдал. Потом она появилась. И сразу, с порога - Лариска, не наш... *** Мы и в браке-то не были, как говорят, сошлись. Женщина с ребенком, непонятная мне дочь... Самим разобраться тяжело, а тут еще вездесущая старуха... Банальная история. Но еще немного, и Параша полюбила бы меня, так мне потом казалось. А тогда я был уверен, выберет момент и придушит. Сопротивляться сил не хватит. Короче, теща по всем описаниям и анекдотам - правильная. Иногда она смягчалась, глядя на мои старания за столом. Руки скрестит на груди, кожа еще чистая, гладкая, рука толще моей ноги, и никакой дряблости!.. Еще немного, казалось, и жизнь повернется ко мне лицом. Станем дружной семьей в полном составе. Выйду на дачный порог, гляну в свой садик, потянусь, почувствую тяжесть большого тела, тепло увесистого брюха... Так хотелось, поверьте - чтобы без сомнений, стол, постель с грубыми мощными страстями, будка с сигаретами и спиртным... и теща, опора дома. Не получилось!.. Банка помешала. *** Здесь бы остановиться, сказать - шутка... Я лучше, умней, чем притворяюсь. Меня призывают светлые образованные лица бывших знакомых - ты шутишь, признайся, говорят. Или - как ты мог!.. Ну, да... я образованный человек... Сразу скучно стало. Вовсе не шутка, - правда. Тысячу раз думал - как бы прекрасно было... Толстая баба, постель без надрывов, простая страсть без последующих рассуждений о смысле всего сущего... сыр, он теперь сто пятьдесят?.. колбаска копченая, щец полтора горшка в сутки... тепло и достаток, простой труд на природе... Стоп, про щи плагиат, где-то слышал... Ладно, что еще? Детишек захотелось?.. И тут сбиваюсь с темпа, искренность грудью против болтовни. Детей не надо! Мучительное дело прорастание. Предложи всю жизнь заново - не соглашусь... если детство не гарантируют опустить. Выкинуть, будто не было!.. Хватит того, что помню - унижение, бессилие, страх, когда смотришь на мир снизу вверх. Понимаешь мало, а переживаний на сто взрослых лет хватит. Но все остальное, кроме детишек, чудесно бы посмаковать - мощные ягодицы, бездумность, колбаска... Я так хотел!... Не получилось. Пусть не вся правда перед вами, и не так я прост, как самому хотелось бы ... Кто видел всю правду, поднимите руки!.. *** Размечтался. Простое счастье приобретения и поглощения. Поток еды в широко разверстую пасть. В старинных книжках для детей, научно-популярных... Представляете, дети их читали! Я денежки копил, чтобы сбегать в магазин, выбрать одну-две тонюсеньких брошюрки. В них все на свете объясняли. Например, как устроен человек, сколько за жизнь съедает и выпивает. Состав вползает в ущелье, в глотку, сверху и снизу мерцают, нависли зубы... Тогда не показывали состав, что с другого конца выползает. Теперь нравы изменились, обязательно бы изобразили. Свободней стало. Это они так говорят - мы свобо-о-дные люди, мы все вам покажем и расскажем. Про каждого, живого и мертвого. Особенно про трупы, все тайны раскроем, всю подноготную обнажим... Ненавижу свободных. А эти милые научно-популярные откровения теперь никому не интересны. Наука оказалась бессильной перед задницей мракобеса. Они про сглаз читают. Взахлеб. Спальни очищают от враждебных полей. И в практику ударились, составы с продовольствием наяву гонять. Литература отступила, заняла скромное место позади живого мира. Она себе места не выбирает, не толкается, куда поставят, там и стоит. Мой состав только начал въезжать, как ошибка пути закрыла. Всегда у меня так - только приготовлюсь к нормальной жизни, смирюсь с обстоятельствами... и обязательно отравлю себе радость присоединения. *** Время ожидает новых людей. Которые не забывают - в основе жизни - что? - простая телесная потребность. У человечества она ежедневно нарастает, слаще жрать потребность. Жратву в широком смысле понимаю, как образованный человек. Не дай бог замедлить ход составу, везущему ежедневную подмогу!.. Раньше все о счастливом будущем через идею, теперь в другую сторону качнулись. Главное не идея, а пожрать. И люди снова не в счет, идет большая свалка, локтями, ногами... Особый теперь нужен разум, из позвоночника. Одну мысль, как зарубку, высеки на опорном своем столбе, и будешь кандидат счастливейших наук - Стоит напору желаний ослабеть, история остановится. Может, стоило бы остановить?.. Хоть грудью на амбразуру, ничто не сдвинется. Благоразумие советует подчиниться, оправдывает скромное стремление выжить. Глупо, ну, глупо сопротивляться, подчиняясь исключительно чувству тошноты. Особенно если все человечество... туда, туда!.. Я всегда был безнадежен для человечества. Но ведь пытался! *** Наверное, банка виновата. Я получил заслуженный пинок. Мечтал о несбыточном - примириться. Пытался стать скромным трудовым членом. Не получилось. Банкой я доконал себя, и оказался в чистом поле. Мог ли предвидеть? Держал бы крепче? Сомневаюсь. Не переношу сладкого, через силу ел. И вообще, к еде равнодушен. Голоден - проглотил кусок и забыл. Слабость простых потребностей не заслуга - беда. Явно не хватает крючков и присосок, чтобы по вертикальной стене... как эти, в кишечнике, паразиты... Простая модель жизни, наглядное представление. Для выживания необходимы - или присоски, или скорость! Скорость романтичней, но реже встречается. А помнишь, приезжали шумным табором, разбивали лагерь, зазывали... Пальба мотоцикла, стрекозиные очки кожаных пришельцев, весь их героический вид, расписное картонное жилье... И мы, тайком убежавшие от скуки, пыли, кислой капусты, по солдатски убранных постелей... Нас бесплатно пускали - детдомовцы. Заглядываем с трепетом в огромную бочку, в ней бесится мотоцикл, раненая оса... по стене, стене... кругами, кругами... А в далеком городе Ташкенте, Давидка со своими, также вот... Эти мотоциклисты тогда были вездесущи. А потом потерялись среди новых достижений техники. Сгинула романтика. Слишком ясный принцип оказался, а ясность хуже любой крамолы. Если быстро мчишься, относит от середины. Устал от болтливости своей, от отступлений... Банка прилетела, продолжаем. *** Дальше тишина нарушилась, стало громко и жарко, повсюду разлилась угроза, бессловесная, тяжелая как ртуть. Начались последствия. Иногда сделаешь что-то от души, не думая о результате, а потом замрешь - пронесло бы... Признак незрелости мышления: разумный должен понимать, за причиной всегда вязкой соплей - следствие. На этом держится наша система ценностей. Связь причин и результатов. Вообще-то, я не против, только пусть общий для всех закон. И каждая жизнь чтобы последствия имела. А что мы видим - падают в щели, в пропасти... вползают составами в разверстую пасть истории. Вот главный пожиратель составов, не то, что наши скромные вагонеточки, хлеб да каша... Как согласуется - цивилизация, сказки о свободе, внимании и доброте, уважении к личности... - и въезжающий в огромную пасть состав с ободранными нашими тушками, это что?.. Человек - пища для истории, обращается в навоз. Но вернемся к моим скромным последствиям. Всего лишь одна жизнь катится во всеобщую пасть, не беспокойтесь, только одна. И по смешному поводу. Что за дело, малиново варенье... *** Последствия начались с оглушительных звуков. Многоэтажный подъезд замер, прислушиваясь. Я не столько слушал, сколько смотрел, созерцал. Я не бесчувственная тварь, просто с опозданием воспринимаю, а сначала - немое кино. Впрочем, что тут слушать, давным-давно известно. -Книжки читает, стишки говеные... Лариска, гони его!.. Могучие руки вознеслись к потолку, сейчас ухватят за ногу, тогда уж точно конец... При этом она подпрыгивала, руки и ноги монотонно дергались подобно паровозным шатунам, передающим усилие движения на колеса. *** Вдруг лицо, шея и грудь побагровели, потом стали синими, фиолетовыми, такими темными, что старуха преобразилась в негритянку. И падает. Лариса взвизгнула, и к ней. Я моментально слетел со стремянки, тоже к жертве, а она молчит, только слегка дергаются пальцы, веки... Потом только веки, и по лицу пошли судороги, то смеялась, то скалилась. И затихла, еще бегут тени по щекам, но все кончено. Ищу пульс на сонной артерии, как меня учили... Пульса нет. Потом бесполезная помощь, скорая называется. Они умеют держать паузу, люди в белом. Почти беспрекословно все свершилось, еще одной жизни не стало. Какой прекрасный - быстрый и решительный конец. В момент торжества справедливости. Весь опыт жизни на острие момента. Разве плохо вот так грохнуться, когда знаешь, что отстаиваешь, с полной уверенностью в правоте своей?.. *** А тогда - никакой печали, одно раздражение. Предвиделась большая суета по захоронению. Что за проблема, спрятать тело, но и это стало сложно. Пытался изобразить скорбь, но сразу провалился, разоблаченный истинно скорбящей дочерью. Искренность мой бич. Оказывается, настоящих последствий не предвидел. Фантазер, мечтатель... Не раз представлял себе - умрет старуха, заживем! Она неплохая, Лариска, мы сочувствовали друг другу, а это почти любовь. Устал от беготни, от кратковременных любовей. Что интересно в двадцать, невыносимо в тридцать пять. Но нет прощения тому, кто попался на зуб истории в минуты роковые... Опять смешки?.. У меня к самому себе серьезные претензии. Только начал вспоминать, а уже непозволительный тон, откуда? Виноват, исправлюсь!.. Но у каждого своя минута роковая, бывает, даже смешная с глобальной точки зрения. Банка переполнила сосуд, который у каждого имеется, туда капают причины, в основном дневная и ночная мелочь. И наконец - некуда дальше капать, господа. Глава вторая *** Лариса не простила мне банку. Ни прощенья попросить, ни объяснить оказалось невозможно. Потом я понял ее. Если спокойно думать, можно понять любую неправоту, даже если она против твоей правоты. Убийство, даже такое неумышленное, трудно забыть и простить. И вообще, изначально был виноват. Потому что в этой квартире появился. Мать еще спокойно копалась в черноземе, собирала яблоки в старом саду, укладывала на зиму, аккуратно заворачивая каждое в странички из бесчисленных ленинских томов... А я уже проник в Ларискино жилище, неторопливо пил чай с тем самым вареньем, рассуждал о физиках и лириках, об упадке культуры и литературы, и посматривал на крупный зад, мне не хватало общения. Если б страна не встрепенулась, не распалась так легко и охотно... Может у нас бы и сложилось? Я слово себе дал - не пить и не писать стихи. Только чай и прозу!.. И варенье меня почти устраивало, я готов был терпеть. Хотя подташнивало иногда. Не первой молодости поджелудочная, к тому же подточена алкоголем. Но страна уже распалась, и маячил призрак границы, бетонной несокрушимой стены, подобия разрушенной берлинской, ведь стены то воздвигают, то разрушают, а идея стены вечна. Старуха, проявив народную мудрость и зрелое понимание жизни, собралась, продала дом и сад и появилась на пороге. Докатилась-таки разрушительная волна до моей судьбы, все уже было сложено и подготовлено, дровишки сухие, бензинчика плеснули... и пламя вспыхнуло от этого короткого коц... *** После смерти матери Лариса решительно исчезла с моего горизонта. На самом деле, это я исчез, по первому требованию переехал. Остались в одном городе, но столица давно сто городов: переехал в другой район - почти умер. Вспоминал?.. Оказалось, нечего вспомнить, кроме самого простого. Наверное, признак умственной слабости - способность помнить только самые простые свойства, признаки, детали предметов, черты лиц... Лариса тусклая, рыхлая, но крупная. Я говорил, непреодолимая склонность к полным женщинам. Герой Набокова меня бы презирал всеми фибрами души, если есть у нее, у души, такие штуки. Что-то наподобие жабр, я думаю. Так вот, других женщин не вижу - поджарых, фигуристых, ярких. Замечаю, конечно, но сразу какая-то машинка внутри срабатывает - мимо... Ей было около сорока, постарше меня. Вполне дружелюбная связь. Я у нее был, чтобы легче прожить, но вообще неплохо относилась. Ничего дурного не могу сказать. Вместе смеялись над пустяками, а это показатель. Мои стихи ей были ни к чему. Она сильно уставала, главбух на заводе. Постоянно озабочена делами, в страхе за большие деньги, ей ведь доверили. Муж военный, погиб при исполнении, цинковый гроб, тайна... Работал в какой-то лаборатории, пришел домой и к вечеру скончался якобы от аппендицита. Потом пришли к ней, пригрозили, дело, мол, ясное, не возникай с вопросами. Выдали справку о смерти, и привет. Она и пикнуть боялась, тоже старого поколения. Десять лет поколение теперь, да?.. Или пять?.. Хотя бы понятная мне личность, а новые? - жлобы ассорти. Ринулись из всех щелей. Кто чаи гонял в институтах-учреждениях, кто тайно приторговывал, кто историю партии читал... еще воры разные... И все бросаются накапливать первичный капитал. Тошнотворно, но еще и старомодно, пройдено сотни лет тому назад. А мы только очнулись, решили со всех ног догонять. С нашим размахом и задором, а что?.. А девочка, дочка ее? Неизвестно откуда, еще до мужа возникла. Я не спрашивал. Дочь мне не нравилась с самого начала, кроха. Ругал себя, корил... в нелюбви к слабым и беззащитным стыдно признаваться. Но что поделаешь, бывает. Иногда сразу чувствуешь в ребенке родное, гены и нации не при чем. А здесь все чужеродное, привычки, движения, словечки неприятные были... Мать тоже удивлялась, откуда?.. Все валим на садик, на школу... Я виду не подавал, старался, был даже ласков, хотя мне это тяжело. Не нравится, и кол в горле. С женщинами проще, особенно в темноте. Всегда нащупаешь интерес, хотя бы на пять минут. На ощупь легче обмануться. В общем у нас с Ларисой на крепкую троечку получалось. Иногда, правда, тоска от этой троечки, но что тоска - кругом тоска. *** Я возвратился в свою халупу, на десять километров северней, но дом такой же, и подъезд, и надписи на стенах родные сердцу, так что быстро вспомнилось. Одинокая жизнь, как прекрасно, да?.. Второй раз не повезло, повод подумать, не закономерность ли... Все свободное время сидел дома, смотрел в серое заплеванное дождем стекло... читал, читал... Ну, попивал. Очень умеренно по общим представлениям. Кажется, говорил, серьезный недостаток, алкоголь меня не переносит. Кругом не повезло. Тоскливо, нет опоры, даже иллюзий не осталось. Семейная жизнь была мечтой. Те, кто вырос вне теплого дома, с трудом усваивают устройство общества, ячейки эти. И все равно мечтают - о покое, о женщине, которая не предаст. На этот раз все замкнулось и совпало, а это тяжелый случай, психологи вам объяснят. Тридцать шесть лет, возраст который с трудом переживают творческие люди, а я считал себя творцом. Неудача, очередной провал - не сумел втиснуться в ячейку общества, чтобы как все... Школа, в которой меня кусали каждый день. И воспоминания. Воспользовались моментом, навалились. Пустыня, песок, пустота, особое состояние, когда себя от песка не отличаешь... Песочные часы вечности. Красиво сказано!.. Но если вдуматься, горький урок для создателя миров. *** Опять не туда, вот что я чувствовал. И вообще, все не так, все, все!.. Нигде нет устойчивого места - жизнь колышется, сползает, движется, скрипит... Льдина, я же говорил. Ощущение жизни важней разумного зрения. Во всяком случае, по шее бьет сильней. Особенно в неспокойные времена: то, что вчера во главе угла, сегодня забыто или оплевано. Не одобряю презрение к мелкому современнику ради крупной женщины, госпожи истории. Если бы стать свободным зверем, да? Про звериную жизнь нам только кажется. Та же свалка у них, может, похуже нашей, если возможно. Тот же цирк. Не театральная сцена, как высоко выражаются, - арена с дураком на ковре и плеткой мучителя зверей. Не отличается. Мне говорят, смотри, весна на дворе, страна проснулась!.. И ты не обыватель больше в своем вонючем углу, а составляешь частичку волн, опрокидывающих империю. Кто-то на этих волнах легко скользит, а нам, тем, кто отплевывается в глубине, громогласно и напыщенно вещают - об исторической роли масс.... Преувеличиваю? Как не преувеличивать, люди забыты ради процесса!.. Причем, весь этот кураж, как нам обустроить новый мир... - на фоне суеты тех, кто ближе к общему имуществу. Они деловито обустраивают свои норки. Будь разумным и объективным, - они поучают, история важней твоих мелочных притязаний. Гордись, почетный свидетель и участник великих сдвигов... Я думаю, еще величавей было бы уж сразу движение земной коры, миллионолетнее явление, сжатое в минуты роковые... И что бы мы увидели?.. - колыхание огромных плит, крошатся и уходят в огнедышащие пропасти целые материки... И мы, полудохлые мухи среди развалин, в предчувствии последнего удара, девятой кипящей волны... Я бы посмотрел на восторги эти!.. Глава третья *** Теперь бы вернуться, что-то объяснить. Сразу после школы армия, небольшая вроде бы войнишка, ограниченный контингент. Земля пыльная, сухая, камень серый, небо тяжелым непроницаемым пологом... Неделями все живое и неживое сечет песок. Зато как успокоится ветер, дивные на небе цвета по вечерам!.. Домишки чудом прилеплены к горам или наполовину в песок вросли. Люди - яркие, чужие, все у них по вековым правилам, своим уставам. А тут мы, со своими школьными распоряжениями вперлись. Схватка передовых частей, и я, в хвосте колонны. Там и пролетел он со свистом, чуть задел и дальше, крошечный осколок. Бритвой по шее, маленький, да удаленький. Думал, мне конец. От потери крови. Течет и течет она из шеи без остановки, утекает неумолимо. Сразу мысль пробирает до костей - до чего непрочно все!.. И в наружном мире - неумело и опасно устроено, и внутри... Обе непрочности сойдутся, разом навалятся - и пиши пропало. Я потом анатомический атлас изучил - чудо, что только вена порвалась. Артерия рядом; если б она, вопросов больше не было бы. А чувство легкое, словно по воздуху летаешь, мысли в голове веселые, дурацкие... только слишком быстро темнеет день. С тех пор мне эта смерть, через кровопускание, казалась симпатичной, близкой и возможной, даже веселой. Я не боялся самого процесса, это важно. Нет дополнительной преграды, когда приходит настроение или уверенность, что хватит, хватит... А это часто со мной бывало, не скрою. *** Помотали по госпиталям и домой отпустили - из одного сумасшедшего дома в другой, зато мирный. Кровь не совсем нормальная оказалась. Жить будешь, говорят, но если спокойно, тихо, а на суету кислорода может не хватить. Но я-то знаю - ошибка, вернее, вранье, ничего не было с анализом. Врачу, он один в крови разбирался, вся эта потасовка надоела, и он отпускал кого мог. Парень лет тридцати, лицо было такое... умное лицо, но остервенелое... потерянное, что ли... - Иди, - говорит, - и головы не поднял, - живи спокойно. Слышал, потом его судить хотели, а он повесился. Не нравится мне такой конец, когда воздуха не хватает. Не хотелось бы повиснуть без опоры, дрыгать ножками, довольно унизительно. А вот потеря крови мне понравилась. Но в одном он прав был, несчастный этот врач - я другой крови. Союз нерушимый, мы разной крови, ты и я... Я понял это за много лет до исчезновения твоего. Много лет, сильно сказано, что такое десяток лет по сравнению с историей?.. А вот и нет - десяток лет, это тебе не жук плюнул. *** Никто не знал, не видел, в том бою еще одно событие произошло. Десять минут всего. Обожгло, резануло, но боли не почувствовал. Как таракана веником, смело с открытой брони, кинуло на обочину. Скатился в неглубокий овражек, по листьям сухим. Ноябрь, но край-то южный, предгорье, красиво, тихо. Если б не война... Кровь из шеи струится, копаюсь в листьях. Хотел встать, никак, на левой ноге лодыжка вспучилась, на сторону вылезла, и кожа синяя над ней. Решил ползти наверх. Дорога рядом, подберут. На другой стороне оврага, меж редких стволов, вижу - две тени, передвигаются плавно, бесшумно... Я замер. Но один уже заметил, ткнул в спину другого. Остановились, молчат, разглядывают меня сверху. Не вечер еще, но здесь, в ложбинке, сумерки. Первый что-то сказал второму, тот кивнул головой и ко мне. Бесшумно спустился. Я еще удивиться успел, как ему удалось, по листьям-то... Потом тень упала на лицо. Я глаза закрыл. Шея в крови, струйка живот щекочет. Может, думаю, примет за убитого, уйдет... А он стоит надо мной, разглядывает. Долго смотрел. - Заец?.. *** Я, кажется, не сказал еще, моя фамилия Зайцев. Зовут Костя. Но где бы я ни появился, меня моментально Зайцем зовут. Среднего роста, худощавый, волосы темно-русые... Даже скучно, описывать себя. Ни одной выдающейся черты во мне нет. Да, шрам над верхней губой. Заяц с заячьей губой?.. Ничего подобного, упал в пятилетнем возрасте, тремя стежками зашили. Губу починили, а шрам остался. Кажется, все время ухмыляюсь. Пытался усиками скрыть, а на рубце волосы не растут. В школе за усмешку попадало, и в армии. Пока на войну не отправили. Там уже никто не удивлялся. Я смотреть боюсь, но голос мирный. Глаза открыл. Узнал. *** А в автобусах его не было. Прогулочка в сторону Кавказских гор. Вместе с поездом три тыщи километров, но страна была единой, цельное свое пространство, и нас спокойно, не торопясь везли. Из разных городов свезли отдыхать. Мы ехали по степи полдня. Я раньше никогда не видел такого ровного пустого места. У нас в Прибалтике тоже равнины, но все время что-то мешает глазу, и пространство не наваливается внезапно - где-то кустик, кучка деревьев, холм зеленый... На юге Эстонии красивые круглые холмы, местность уютная, домашняя. За каждым холмиком что-нибудь новое, человеческое жилье или изгороди, пасутся черно-белые и рыжие коровы... А здесь дикий простор, человеку делать нечего. Но я слишком удалился, шесть лет прошло от того лагеря до наших игр с железом. Трудно поверить, что кто-то всерьез нацелился тебя прикончить. Наивная мысль все время - за что? Я ведь хороший. Хороший, как же... И мне уже двадцать, я в овраге лежу, а надо мной Давидка стоит. *** Я случайно попал в тот пионерский лагерь. Родители у меня погибли, сначала детский дом попробовал, потом родственники перебрасывали друг другу, я, видно, не подарок был. То у одних, то у других. Неплохие все люди, но чужие, свои у них дела. И так, пока меня тетка, ссыльная, не нашла. Когда она меня взяла, ей сильно за пятьдесят было, не тетка даже, а матери седьмая вода на киселе. Она меня увезла в рабочий поселок за Чудским озером, и там я жил, а она в детском садике работала воспитателем. Ее в города долго не пускали, и она привыкла там жить. В небольшом местечке много лет, но своих не забывала. И вот нашла в столице, привезла к себе, хотя большая семья, дети, внуки уже были. Мужа нет, его давно в лагере бревнами задавило. Случайно узнал, не рассказывала никогда. Путевку в лагерь ей предложил профсоюз, и она, оторвав от своих двух внуков - мне! Никогда не забуду, такие люди редко встречаются. Ладно, зарапортовался... А месяц получился радостный, яркий. Остался теплым пятном в жизни, таких немного, пожалуй, у каждого, да?.. И был там Давид. В старшей группе всем по четырнадцати. Он сразу главным стал, хотя и опоздал. Главного сразу видно. Он боролся здорово. Особенно ему удавался мостик, лоб и ноги на земле, остальное в воздухе гибкой дугой. Говорит - попробуй... Прижать к земле, победить его. Я долго старался, не получается... Он терпел, потом говорит - Ну, Заец... ты мне ребра продавишь, локтем нельзя! Но он мирно, и вообще дружелюбный парень. Я родом с Кавказа, - говорит, - мы в горах раньше жили, нас мало осталось. *** Это он передо мной был. И нам обоим по двадцати, мы в чужой стране. Теперь и дураку ясно, что в чужой. А тогда не думал, спасался, старался выжить. А он, похоже, своим стал?.. Как он здесь оказался? Наверное, так же, как я... Лежу, а он надо мной с автоматом стоит. Глушитель у него, так что никто не узнает, не услышит. Найдут, может, через год обглоданный скелет. Собаки, шакалы, птицы... всем достанется. Его ни с кем не спутаешь, не то, что меня. Глаза разные. Правый светлый, серый, а левый яркий, карий глаз. И весь как плотная кубышка, ноги коротковатые, сильные... Короче, узнал его, сомнений нет. А как он меня вспомнил, ума не приложу. Ничего особенного во мне. Наверное, по губе, по улыбке моей вечной. Я даже про страх забыл, так удивился. Война домашняя оказалась, все рядом, снова пионеры встретились. Какой он враг, непонятно. А потом мысль мелькнула - как же он свою жизнь искалечил, ведь ему обратно пути нет!.. - Нет, - говорю, - не помню тебя. Ему словно легче стало, посветлело лицо. - Правильно думаешь, Заец. Забудь, что встретились. Автомат, я говорил, с глушителем, щелкнул несколько раз. Рядом с головой земля разлетелась на мелкие частицы, по щеке мазнуло грубым наждаком. Он к лицу наклонился и говорит, негромко, но отчетливо: - Замри. Потом уходи отсюда, Костя. У-хо-ди... И забудь. Поднялся ко второму, они расплылись в сумерках. Я все отлично понял. Только куда уходить... и как уйдешь тут... Подождал немного, пополз наверх. Почти сразу подобрали, хватились уже, искали. Весь в крови, ранен в шею, и щека раздулась, на ней мелкие порезы, много, не сосчитать. Хирург удивлялся, что за чудо такое... Шею зашили, а порезы сами зажили, только сеточка белесая осталась на щеке. Тонюсенькие рубчики на загорелой до черноты коже. Памятка от Давида, чтобы не забывал его. Я часто вспоминал. Что с ним, где пропадает?.. На земле слишком часто убивают, но еще чаще пропадают люди, и для других, и для себя. Он смешливый был парень. Да, приезжали ко мне из части, рассказывали, что был еще налет, похоже, та же банда. Жаль, тебя не было, какой-то ловкач с той стороны автоматными очередями песню выстукивал. Ребята, кто понимает, по ритму различили - расцветали яблони и груши... У меня сердце дернулось, словно куда-то бежать ему, а некуда. Но я виду не подал. - Басни, - говорю, - показалось. Так ни один человек стрелять не может. Потом еще раз встретились с Давидом, но это в конце истории. А как звали врача, который меня вытащил оттуда, не помню. *** Еще одна неприятность получилась, небольшая, по сравнению с другими. У меня после ранения голос пропал. Я забыл сказать, что пою. Вернее, пел, до четырнадцати. Меня даже Робертино называли. Его звонкости не было у меня, но пел неплохо. И слух абсолютный, говорили. Я тогда в поселке жил, ездил два раза в неделю в Нарву, пел в хоре, учился. Выступали в Таллинне, даже в Ленинград один раз съездили. А около четырнадцати голос, как известно, меняется, и петь невозможно, срывается на фальцет. И даже вредно, мне запретили. Незадолго до армии снова попробовал. Другой голос, баритон, не очень сильный, но приятный. Нужно учиться, мне сказали. А потом военкомат, и пошло-поехало... Какой-то нерв задет осколком. Говорить-то говорю, но негромко и хрипло, а если громче, срываюсь на шепот. Жаль голоса, но привык. К отсутствию чего-то легче привыкнуть, чем к новому, смешно, да?.. Значит, не петь мне теперь, не самая большая в жизни потеря. А я любил петь. Моя любимая была - ...Выходила на берег Катюша... *** Вернулся, жил ничего, пришел в себя. Молодость чем хороша - обман зрения. Все думаешь, впереди лучше будет, а сегодня - ерунда, перезимуем... А потом оказывается, лучшее-то позади, а дальше ничего не светит. Насчет пения и вспоминать нечего. Незадолго до армии, я говорил уже, все начал заново, всерьез учиться надо, а не выступать. Бросить эти показушные штучки, детей только портят этим. Муза Ильинична, преподавательница вокала из Гнесинского, согласилась со мной заниматься. Я имя ей изменил, она человек скромный, еще обидится. Но мы немного успели... Вернулся, как-то на улице встречаю ее, шляпка, авоська с картошкой и луком... Она обрадовалась, "приходите... должны продолжать..." А я молчу, стараюсь не говорить, только головой качаю. - В чем дело, Костя?.. Ну, я на горло показал, на шрам. Она заплакала, "что с вами сделали..." Я некрасиво повернулся и пошел, чтобы она не видела мое лицо. Что я мог сказать, не люблю, чтобы жалели. Ничего особенного, жив, а все остальное... заживет как на собаке, отряхнусь и дальше... Я дальше плыть хотел, мои корни еще не были подточены, это постепенно происходит, незаметно. В педагогический каким-то чудом втиснулся - физика, математика, что-то помнил со школы. Туда легче было поступить, мужчин ценили. Учить детишек не собирался, но образование необходимо. Родительский ранний урок, он самый крепкий. Взяли на вечерний, а днем работал. Мне никто не мог помочь. Домашние приборы умел чинить, склонность к технике. Все время числился где-нибудь, с милицией шутки плохи были, а зарабатывал левым трудом. Потом в школу пошел работать, времени на починку почти не осталось. В школе деньги незаметные, за пять дней пролетают, экономии не получалось у меня. Сначала шикую, потом зубы на полку, ищу корочки по углам, копеечки по щелям... Попивал, но скромно, болезнь не позволяла. По воскресным да по вечерам, по старой памяти соседи приглашали к телевизорам. Видимость хреновая, но терпеливый, долговечный наш Рекорд. Главная поломка - блок переключения каналов. *** Интерес к знаниям с раннего возраста закладывается. Меня в пять лет читать научили, я сам хотел. Не обсуждалось, нужно ли... по-другому быть не могло. Самые серьезные вещи не обсуждаются. Что можно дать ребенку до семи, мне дали. Оказалось, немало, с остальной жизнью не стыкуется. Не все плохо было, не прибедняйся. Я в десятом классе был, шестнадцать исполнилось. Тетка говорит - едем в столицу... Добилась. Через два года я в свою комнату переехал, в бывшей родительской квартире, начал жить самостоятельно. Теперь ты сам, - она говорит, - не подведи меня... А потом армия... Особый был сталинский дом, в самом центре, огромные хоромы, недосягаемые потолки, сексуальная лепнина по углам, вид на речку... Потом я эту комнату обменял на очень плохую однокомнатную квартиру, да на первом этаже панельного дома, да еще в самом последнем захудалом районе. Но зато отдельная, и с тех пор в ней живу. Гриша рядом на площадке, у него такая же халупа, только больше оборудования. От разных жен осталось. Жены от него за границу уезжали. Гриша лет пятидесяти пяти, высокий, с седыми лохмами худой человек. Когда-то литературный Институт кончал, шестидесятые годы, Аксенов и товарищи, великий энтузиазм... и Гриша среди них, а что написал, скрывает. Потом самые известные отчалили, кого вышибли, кто сам уехал, а Гриша остался. Никто его не знает, понемногу писать перестал... в общем, пропал, но не сознается человек. У него с женами полное доверие, они его любят, время от времени пишут, одна из Израиля, другая из Аргентины. Все имущество оставили ему, он с годами пропил, но остатки былой роскоши все же помогают поддержать уют. Он мне красочно описывал полную картину, а я только следы застал. Сосудик для варки кофе, с длинной ручкой и арабским именем на борту, вот все, что заметил из признаков достатка. И все-таки, попадаются памятки большой жизни... картинки, рисуночки с дарственными надписями... Забыли корифеи Гришу, а он и не роптал никогда. У меня с женами наоборот, сам уходил, и все мое исчезало. Не то, чтобы удерживали - забывал, оставлял. Иногда лень идти или неудобно, у чужих людей хранилось. Как там появлюсь... Пусть лучше выбросят, заранее согласен. Оттого моя квартира пуста. Я из нее все выносил, когда в очередной раз соединялся, а обратно ничего, кроме своего тела, не возвращал, вот и результат. Гриша считает, в этом есть и хорошая сторона, сейчас многие стремятся пустое помещение снять. Но я отклонился, просто хотел сказать, что люди есть всегда, только мы их в упор не замечаем. Интересно, что во мне все разделено оказалось: детство отдельно, книги - особый разговор, потом война... а вернулся другой человек. Началась жизнь ежедневная, обычная. Серая. Я ее терпеть не могу, ежедневную да современную, кроме двух-трех приятных деталей. Но их современными не назовешь, простые увлечения и страсти, всем понятно?.. А что не заложено во мне, тоже ясно. Достаточно одним глазом... Бардак в халупе, без простыней кровать... И эти женщины приходящие, уходящие... если серьезно - они так себе, одно притворство. Если без шуток. А я без шуток не могу, мой конек - бездумное веселье. Плыву себе и плыву. И пишу о том, как живу, записываю помаленьку. Хочу серьезный рассказ или даже повесть написать. Пару строчек нацарапаю и отложу. Зато целый день хожу довольный - ни дня без строчки... Несколько дней хожу или неделю, боюсь посмотреть, что я там натворил. Наконец, соберусь с силами и загляну... Тошнит от тупости!.. Написано тупым предметом, чувствую. Вырву листочек из блокнота, а за ним другой стоит, тоже забит тупыми мертвыми словами. И за него схвачусь, чтобы выдернуть... потом раздумаю, ладно, пусть... А вечером снова строчка просочится, а утром снова не могу терпеть - неистребимая жажда разорвать да уничтожить!.. Недалеко продвинулся. Одолел меня рассказ. - Если очень близкое тебе, лучше не лезь на амбразуру, - Гриша советует. Он у меня лучший советчик по всем делам. Если б сам слушал свои советы... Смешно устроено, да? Или сам делаешь, или советуешь другому, и то и другое невозможно совместить. - Зачем писать, если безразлично?.. - я ему возражаю. Я всегда ему возражаю, потому что он всегда прав. - Ну, не совсем... Но отдалиться не мешает. Ты и сам знаешь. Может, и знаю, но все равно хочется. Слабость моя - все напролом да напролом... *** После той войны были еще малые потасовки. Но я совсем перестал понимать, смотрел со стороны. Последняя попытка у Белого дома в 91-ом, как же, присутствовал, страдал, слезьми обливался... Особый восторг, все вместе, братья... С тех пор начал прозревать. Время перемен не митинги, не книжные радости. Мясорубка поколений. Империя подминает под себя, крошит людей не глядя, чтобы к былому величию выкарабкаться. Государство, нация... любой ценой!... Обратно не получится, хоть полстраны перебей. Вместе чтобы выжить?.. - и в это не верится. Разделились бы лучше по семьям, родам, разбежались по земле, места, что ли, мало... Нет, простой жизни хуже смерти боятся, уцепились за свои удобства, жрут и жрут... Весь мир помешался на жратве и зрелищах, и мы, с горящими глазами - туда же?.. Хорошо бы, все кончилось новым общинным строем, пусть не совсем первобытным, ведь говорят движение по спирали?.. Одним словом, попался, ухнул в эпоху разлома и разброда. Оказалось, плохо приспособлен к возможным изменениям. Еще повезло - квартира своя, могу руками, например, телевизор починить, а это главный в жизни прибор, смотровое окно. А вот в семейную жизнь пролезать не нужно было. И первый раз, и во второй... Потом история в школе получилась не совсем интеллигентная. Работы не было. Со стихами возникли неурядицы, высмеяли меня. Одно за другим, пошло-поехало. Одно за другим. Все не так, не так!.. *** Как наша судьба незаметно но прочно связана с глобальными явлениями. Противно, но деваться некуда. В эпоху поворотов начинаешь понимать, что раньше, пусть мерзко и страшновато было, но все лучше, чем теперь - на льдине да в апрельский теплый день. Мне говорят, подумай, идиот! Ведь убивали! Кто спорит... Но бывали времена, направо-налево не крошили. Сумрачные, тихие года. Каждый век возникали такие щели во времени лет в двадцать шириной. Счастливое поколение, считай, если тихая щель ему достанется лет в двадцать, да еще в те свои годы, когда желание жить налицо и силы на подъеме. Живи и радуйся. А в девятнадцатом веке, не двадцать, а все шестьдесят, наверное, - прадед, прабабка, деревянный дом в тихом и чистом прибалтийском городке... Девять детишек, шумные вечера, внизу магазинчик, ювелирные прелести, мелкий бизнес, как теперь говорят. День за днем, год за годом... растут дети, умирают старики, все правильно, все достойно... Кончилось войной, Европа вздыблена, смерть, перевороты, лагеря... Гриша теперь вздыхает про свои двадцать - шестидесятые-восьмидесятые, повезло, говорит, попал в брежневский рай. Можно было жить собой, прожить на пенсию и даже подкармливать детишек, достигших зрелости... в ненужном учреждении гонять чаи в теплой компании ... в крайнем случае сосать почти даровую корку хлеба и рассуждать об особой роли интеллигента в историческом процессе... Сладкие мысли, сладкое время. А мне что досталось? В двадцать война, в тридцать перестройка, и пошла катавасия, где моя щель в двадцать лет шириной? Зато свобода!.. Очень своеобразно поняли. В гробу я видел вашу свободу. Вы скажете, стыдитесь? Сами стыдитесь. Что оказалось? - то, к чему стремились, давно подвержено тленью, прогнило и вонючим гноем исходит. Мы, как всегда, солидно опоздав, выбрали самый замшелый вариант, паршивого Боливара, он нам по скорости показался подходящим скакуном. И совершенно неясно, как выкручиваться. Талдычили про выбор, а какой тут выбор - или тягловое животное, зрелищ и хлеба, или вампир и бандит... или снова на амбразуру?.. В математике есть задачи неразрешимые, Ферма и прочие, отчего бы в темном углу истории с такой не повстречаться?.. Нет, не страшно нам, тупичками промозглыми не запугаешь! В истории все разрешимо. Нарожать новых людей вместо негодных, отправить на свалку несколько поколений, и нет проблем. И оправдание налицо - процесс требует. *** Начал свою повесть, и сразу затор - как писать, словно сам с собой говоришь, или почище надо?.. И посоветоваться было не с кем, Гриша всегда поддержит, но критик он плохой. Я говорил уже про него, Григорий Афанасьевич, пожилой алкоголик. Зато у Гриши знакомый оказался, назову его Виктор, потому что он известен сейчас. Недавно умер, и мне неудобно, скажут, примазываюсь, сочиняю себе биографию. Гриша взял у меня рассказы почитать, а потом отнес этому Виктору - посмотри, парень пишет... Я не просил, наоборот, запретил другим давать. Он хороший человек, Гриша, правда, свинью мне недавно подложил - спалил дом. Но он нечаянно, мы отстроим, постараемся еще, поживем. Тогда я рассердился за рассказы. А он - извини, извини... Однако, сейчас же беги к нему, он ждет. Другого случая не будет, умрет скоро. Доброе дело сделал да еще извинился. Понял, что я в эту рукопись много вложил, и чуть-чуть помог мне. Правда, без разрешения пролез в чужую жизнь. Но иногда нужно влезть без спроса!.. Я не стал возражать, хватило разума, редкий случай. Разозлился, было, но посмотрел на него и сник. На нем домашние штаны, грех и смех, содержимое из дыр поглядывает. - Возьми, - говорю, - вот... спортивные... Тоже с пробелами, но еще поправить можно. Взял адрес и пошел. *** Толкнул дверь, там открыто оказалось. Он сидел в кресле у окна, лицо в тени. Высокий, видно, и тощий. Голоса своего нет, металлический звук из горла. Там у него железная трубка воткнута, вырезали гортань, рак. Он держал в руке мои листочки. Подумал и говорит. - Знаешь, неплохо для начала. Чувствительно, но не сентиментально. Насмешливые вещицы, это неплохо, но попробуй что-нибудь серьезное написать. Насчет грубости - знай меру. Но если очень хочешь сказать - говно, так и говори. Только не ошибись. Если не оно, тебе не простят. Засмеялся, вернее, зашелестело у него в горле, потом захрипело. Он закашлялся, махнул рукой - иди, иди. Я взял свои рассказы и ушел. Шел и думал. Начал ведь серьезную историю, но то ли слов не хватает, то ли умения... А может решительности маловато, боюсь вовлекаться, вспоминать?.. Мечты не сбылись, совсем другое у меня получается, и довольно невзрачная картина... а признаваться самому себе не хочется. Потом читал его книгу, еле продрался. Написано сильно, но больно история бредовая, забубенная. Летопись пропития таланта. А слова его оказались мне полезны. Вот я и пишу теперь - говно, и совесть меня не мучает. *** Однажды мне Марина подвернулась, первая жена. Я же говорил, за каждую хватался. Никаких спидов мы не знали, кроме мелких пустяков. Как увижу нормальные ноги, женские, полные... и особенно задницу, что скрывать... Сразу освоить пытаюсь. Отвернуться, оставить в покое не умел. Словно обязанность у меня такая. Иногда и не хочется! Постельные битвы до смерти надоедали. И другие мысли есть, а вот бес каждый раз затягивал. Дурацкое объяснение, для смеха. Всего лишь молодость да пылкое воображение. Спешил жить, а выбирать не было привычки. И еще, по наивности казалось, что это сближение людей, ведь ближе не бывает. Не может быть, чтобы потом - чужие?.. В шестнадцать простительно, потом как на идиота смотрят. Наверное, я и есть идиот. Мне нужно было кому-то рассказать. Я много видел, и все во мне сидело, сидит, сидит, комком застряло в груди... Иногда кинешься рассказывать - чувствую, слушают из вежливости, а знать не хотят, сочувствовать - тем более. Чужим грузом свою жизнь отягощать... мало кто согласится. Несколько лет после моей войны прошло. И я все чаще стал чувствовать - страшная усталость во мне. Не знаю, откуда, незаметно подобралась. Безразличие ко всему. Особенно по утрам, когда надо в жизнь с особым жаром устремляться. Вдруг хиреть начал. Не живу, а плыву... Постоянно грызешь себя и осуждаешь, а где ты видел других людей?.. Ну, видел, но странное дело - почти все неприятны мне. Цели мелкие, и так настырно на своем, на своем стоят... Как моя теща на банке варенья - эту дай, а не ту, и трава не расти. Не люблю мелкое настырство. А настоящих, глубоких людей почти не видел. Единицы. Не совпадают с общим направлением. Сминают их ради справедливости и тишины. *** Значит, Марина, с ней глубже чем обычно получилось. Чем лучше? Не знаю, что сказать. А, ничем. Такое оказалось время и настроение. Наверное, устал от никчемной жизни, захотелось послужить кому-то, так бывает. И она вовремя несколько слов сказала. Тоже случайно, по настроению. Может менструация, а я вообразил черт знает что. Попробовал, как обычно, ударными темпами, а она возражает - застегни где расстегнул... Я удивился, но послушался. И влип. Потом мог смотреть на нее не отрываясь, произошло-таки смешение чувств и страстей. Как известно, любовь - давление спермы на стенки пузырьков, где она образуется, так мне образованный медик объяснил. Знание - сила, да?.. Не издеваюсь, нет, слегка подшучиваю. Серьезно ни с самим собой, ни с людьми разговаривать невозможно, зачем спящую собаку будить... Но и вечно усмехаться устаешь, скулы ноют. Вот я и расхотел общаться с посторонними, слишком много приходится объяснять. Научился молчать. Умней не стал, просто со временем шкура дубеет. Сдерживаться легче стало. Ты суровый, - мне говорили. Не суровый, железом задело. Зато теперь шея кривовата, легче меня стало узнавать. И других задело, говорят. Думал иногда, наверное, это помогло. Или наоборот?.. Мама, помню, внушала - думай, думай, умных не любят, но ценят... Нет, не война, она только краем прошлась. Раньше причина. Долго жил по чужим домам, и потом, рано из теткиной семьи уехал. Надо было самому, чтобы на шее не висеть. И я дом понимал как ночлежку. Мне потом не раз говорили - ты домой только спать приходишь... И правильно, так было. С шестнадцати сам за себя. От разбоя и упадка, я думаю, трусость защитила. Еще книги, с детства интерес к литературе, это мимо не проходит. Не только война. Шесть месяцев - и на всю жизнь? Но вообще-то прикоснулся, и обомлел. Разрешено убивать! В книгах об этом есть, но когда сам участвуешь, другое дело. Особое чувство возникает, все перевернуто. Пусть тысячу раз говорят - обороняемся, защищаем... Чушь собачья. Но главное! Я думал, с другой стороны чужие... и вдруг разглядел родное лицо. Лицо! Это меня перевернуло. Пусть одно лицо: я - одно, другой - одно, и картина меняется. Так просто это пройти не может. И мне не сошло. Сначала видимость - выплыл, а потом память доконала. И жизнь современная, она кого хочешь изведет. Потом я решил записать эту историю. Гриша посоветовал, а я ухватился. Мне легче стало, верьте - не верьте... И все равно, понемногу начал сдавать. Радость жизни потеряна, время тянется как серый дождливый день... *** А сначала - вернулся, работал, учился, все в порядке у меня... Стандартно как-то, но старательно происходило. Я вылезть хотел, выползти, такое было чувство. Обязан, потому что выжил, это главное. Очнешься ночью, как после кошмара, хотя я снов не вижу почти. Чувствую всем телом - живой... Лежу в безопасности и тишине. На простыне растянулся, и никакого песка на ней. В начале были еще простыни, потом пропали. Я стирать перестал, почернеют - засуну подальше или выброшу. Значит, лежу - живой, и все остальное мне безразлично. В начале чувство радостное было. Я никого не мог подвести. Всех, кто на меня надеялся - мать, тетку Наталью... Старался, хотя, каюсь, легкомыслие часто побеждало. Как приличный, в Институте два года отсидел, прикладном, от скуки чуть не сдох. Потом в школу решил, все-таки дело благородное, уроки математики и физики. Посмотрел, а дети-то другие. Умней, чем мы, гораздо умней. И хуже, злей, что ли, безразличней. Наглые, дерзкие... Учиться им, почти всем, не нужно. Приторговывали уже, мыли машины, собирали бутылки, зарабатывали больше меня. Что я мог им сказать, классный руководитель?.. Сам ничего не понимал. Думал, читал, но ничего путного не мог из себя выжать. И врать не умел, от природы недостаток мой. Если б историю преподавал, на второй бы день повесился. Физика другое дело. И все равно не удержался. Наша жизнь кого угодно доконает. Только на историю не вали, ушел и ушел, сам не знаю, почему. И правильно, какой я учитель, смех один!.. Снова в дебри залез, вернусь к Марине, огненной лошади, это ее гороскоп. *** Как в анекдоте, жил два года в постели, ничего не помню. Брось, не так все просто. Голову на грудь положит - хорошо... и кажется, свой человек... Я всех делил на своих и чужих, так получилось. Своим бесконечно доверял, как же иначе! А кончилось тоже анекдотом - она, оказывается, с другом моим еще встречалась, находила время. Нет, с приятелем, у меня друзей со школы не было. А в школе был, Сергей. Хороший добрый мальчик, я с ним два последних года дружил. Он жил с родителями, а я у тетки. Он многого понять не мог, например, почему я не люблю к ним приходить. Единственный сын, мать учительница, добрая болтушка. Отец все на работе, директор лесопункта, где бывший лагерь. Зато по воскресеньям все вместе у окна. Разговаривали о книгах, читали... А я книгу с полки вытащу, у них много интересных, и поскорей убегаю. А потом вбил себе в голову, что друзья не нужны, сильный человек все сам преодолеет. Тоже из литературы, откуда же... В книгах все есть. Он спорил со мной, печально усмехался, кепочка у него была с длинным козырьком, лицо тонкое... Потом они уехали, и я потерял его навсегда. Знатоки прозы не простят. В рассказе, говорят, каждое ружье должно стрелять! Что стало с этим Сергеем у тебя? Он должен где-то появиться, текст замкнуть. Я не против, но уже не пойму, рассказ или жизнь, где одно кончается, другое берет разгон. Мне уже трудновато отличить. Так что пусть - что-то замкнется, а что-то насовсем порвалось, и на бумаге, и в жизни тоже. Но одна история замкнулась у меня, ее-то и пытаюсь записать!.. Иногда бывают такие штуки, случайные, якобы, встречи. И не штуки, а глубокие потрясения, без них жизнь мертва. Что ни говори, а без тяжелого и страшного она мертва. Рассказ так и не дописан, писатель из меня никакой. Но где же Марина?.. Если надолго выпустишь нить из рук, сам забудешь, что дальше. *** В тот день вернулся домой рано. В последнем классе преподавал. Рассказывал про современную физику, скорость света, частицы, большой взрыв... от здравого смысла очень далеко. За это люблю современные учения. В детстве обожал про звезды - гиганты, белые, красные, потом белые карлики появились. Особенно мне нравился этот карлик - крохотная звездочка, но очень уж плотный в ней материал. Сама меньше земли во много раз, а весит как наше солнце. Особое состояние вещества. Может взорваться, стать огромной раскаленной туманностью, может сжаться, превратиться в черную дыру. Тогда про черные дыры никто еще не знал. Но я все равно карлика любил, подозревал, что он еще многое может, хотя почти совсем сжался. Если б я мог стать звездой, то стал бы белым карликом. Не потому что невысокий, просто плотность и тяжесть нравятся. А легкости я не понимал. Научился ценить, когда писать начал. И этот рассказ хотел написать легко и радостно, как тогда было. Но если знаешь конец, по-другому видится начало. Так что моей легкости ненадолго хватило. Рассказывал Давиду про звезды, он слушал, потом говорит: - Я думал, у каждого своя звезда. А они нам совсем чужие, оказывается. Я удивился, ничего не сказал. *** Мы с ним одинакового роста были, только он шире, талии никакой - чурбанчик, и ноги короткие. Плечи покатые и даже узкие, а грудь широкая. Бегал сильными прыжками, для плавного бега ноги нужны подлинней. Мы одинаково бегали, а в остальном он сильней был. Он прибыл с двумя младшими ребятами через несколько дней после начала смены. Поднялся на наш чердак, было послеобеденное время, по правилам сон, но мы не спали, болтали о том, о сем... Вошел, и говорит - привет, я с вами буду жить, я из Ташкента. Из Ташкента, ого! Ничего себе проехался... Рядом со мной была незанятая койка, он подошел и говорит - не возражаешь? Как будто она моя!.. После войны я часто вспоминал его, как он теперь, куда делся, на юг пошел или на запад, бросил воевать или продолжает, может, нашел еще страну, где беспорядки или надо устраивать жизнь по справедливости, кого-то выгнать и так далее. А может живет себе в Париже, домик купил в пригороде, лихо ездит на мопеде... Он что-то про мопед говорил. Но это уже слишком... Разболтался, а про Марину где? *** Вспоминая, не заметил, как оказался возле дома. Старенький двухэтажный, мы с Мариной снимали первый этаж, две комнаты. С задней стороны огород, туда выходит крохотная веранда с покатым в сторону от дома полом. Квадратные мутные от грязи стекла... кое-где выбиты, дверь снята - проем, и ступеньки спускаются в траву... Марина не захотела жить у меня - панели яд какой-то источают, врачи обнаружили в наших хрущобах. К тому же черт знает где, уйма езды, и транспорт ненадежный, а она в центре работала. Культурный массаж, дипломированная медсестра. А здесь, словно в диком месте, город хищными присосками окружил, приближается, но не достал еще, такой вот островок запустенья и покоя. До центра двадцать минут... Я очень этот дом любил. Наверху хозяин, старик, месяцами жил у детей, почти не видели. Каждая неудача несет с собой удачу. Если б не этот дом, многого бы в моей жизни не было. Марины могло бы не быть... Но я не о ней - о доме мечта осталась. А про Марину могу ошибаться. Необузданная страсть хоть раз в жизни должна довести до полной бессознательности. Иначе недовольство рождает горечь - вспомнить не о чем... Часто это заблуждение, не о чем жалеть. Но ведь недоказуемо, и недоказанным останется. А жить нам приходится с недоказанным и с недоделанным, вот беда... Умереть - это понятно, но ведь и жить!.. Хорошо бы сказать свободно и спокойно - было... Мне передала одна умная старушка, а ей с гордостью поведала гувернантка, дева старая ... - у меня всю жизнь любовь была... На какой-то станции меняли лошадей, задержалась на полдня, с родителями. И там ждал юноша, ему в обратную сторону. Они не разговаривали почти, перекинулись вежливым словом. И вот она считает - было!.. До конца жизни помнила. А он? Никто не знает, может, и он. И я, человек другого времени, доверчиво передаю дальше, хотя не понимаю. Доверие к истинам прошлых поколений ничем не заменить, ведь не всегда возможно понимание. Заразился от Григория, мелкая философия на глубоких местах. Но был такой дом, и веранда, это важно. Еще была лодка, мостки, глубокая вода, сад на чужом берегу, яблоки... яблоки были... Но об этом еще рано. Значит, о веранде. *** По вечерам кресло сюда вынесу, сижу, пока не стемнеет. Марина говорила - ты странный, на что тут смотреть? А я здесь многое видел, вдали от всех. Высотки на горизонте, в летнем предзакатном мареве. Город прямоугольный, серый... а здесь островок жизни, петрушка вытянулась, могучее растение... герань... какие яркие у нее цветы... воробьи скачут... Где, где... Неважно, в старом районе около Сокола, там еще домишки деревянные стояли. А сейчас не знаю, что там, и не хочу туда, смотреть больно. Так вот, веранда... Покосилась, доски прогибаются. Я любил ее. Как домик отдельный, кораблик мой... Иногда делал крюк, подхожу сзади, чтобы видеть. Есть такая болезнь, клаустрофобия, страх закрытых пространств. У меня наоборот - любовь к ним. Терпеть не могу площади бескрайние, места скопления людей, улицы широкие, помещения огромные... Хочу, чтобы за спиной надежно было. Как в окопе, да?.. Там рыть их мука - копнешь и тут же засыпает. Пока доберешься до прохлады... Серый среди серой пыли. Как-то делал ремонт, ободрал обои, оттуда тараканы - еле живы, спинки в пыли... Тут же вспомнил окопы... Но в том доме забывал. Сижу в кресле, передо мной оконце, стекло выбито, вид живой на травы, кусты... у самого крыльца рябина, подальше еще одна, осенью гроздья багровые у них... *** Рано вернулся, иду, ничего не подозреваю. Детишек в тот день отправил на медосмотр, на два урока раньше притащился. Чужая страсть плохо пахнет. Он химию преподавал, упитанный парень, добрый, веселый, ничего плохого не скажу. Выглядело убого, смешно. Даже тогда - я увидел, удивился. А как красиво в кино... Все не так! Отвислый жир, брюхо трясется... болотные звуки - чмокания, всхлипы... тусклые глаза, мокрые губы... Кухонный нож на столе лежал. Сам не успел удивиться. Сказался, что ни говори, навык. Но ударить толком не смог, на полпути остановился. Ничего не произошло - комедия и только! Отсек кусок жира на животе. Даже не отсек, случайно надрезал. Желтый с багровыми прожилками комок, болтается на кожном лоскуте. Он жир прижал к себе как самое дорогое, и, повизгивая, топчется на месте. Потом упал и закатил глаза. Я бросил нож и ушел. Домик рядом, соседка уехала на неделю, оставила ключ. Я там отсиживался, дрожал от шорохов, всю ночь ждал, что арестуют. Они милицию не вызвали. На следующий день увидел его в школе, он шарахнулся от меня. Я понял, ничего не будет. Ничего я особенного не сделал, даже обезжирить этого дурака не сумел. Жирок прирос, наверное, к брюху через неделю. И страх мой быстро испарился. Но толчок был, и название ему - мерзость. *** Я мерзостно себя чувствовал, словно вывалялся на помойке. Не потому, что такой уж чистенький - это слишком оказалось для меня. Слишком. Какую-то свою границу перескочил. Все у меня не так. Тошнота. Куда я попал? С другой стороны, если тошнит, еще существую. И не все потеряно, да?.. Стыдись, плагиат. Ничего, классик переживет... Самому странно, столько хорошего читал, а все равно живу по-идиотски, что это? Словно в грязи копаюсь, а где чисто? Не знаю. И манят, предлагают мне все не то... Вся жизнь или в окопе, или в грязи, или в скуке! Потом несколько раз рассказывал об этом случае женщинам. В постели, конечно, в темноте. Одна мне говорит, как ты мог, ножом... Не интеллигентно, конечно, поступил. Не могу объяснить. Я не хотел его убивать, просто разозлился, схватил нож, а дальше... рукоять привычная, что ли... Но когда размахнулся, уже знал, что ударить не смогу. Случайно задел, случайно, понимаешь. Все как бы случайно - случайно банку уронил, случайно ножом двинул... *** Уехал, учительская конференция подвернулась. Тогда активно опыт перенимали, как лучше знания школьникам всучить. Уже не помогало. Когда общество меняется, не до наук. Люди карабкаются, ногти срывают, чтобы выжить. И этим сами себя губят. Но это слишком серьезный разговор. Вернулся, Марины нет, вещей никаких, и мебели, что успели накупить. И вообще - ничего не осталось. Несколько хозяйских вещичек, голая квартира. Все бы ничего, веранду жаль. Словно живое существо оставляю. Окна эти беспомощные, ступеньки, ведущие в траву... Одну я чинил, забиваю гвоздь - не держится, пальцами вытаскиваю из гнилья... Здесь, на веранде я понял, от меня отрезали отжившую ткань, и вместе с ней - живую. Одновременно, по-другому не бывает. Та, что мертва, сначала жила, даже бурно, а потом стала мешать, но я не понимал. В каждом живет примитивный зверь, любой мужчина вам признается. Не скажу, что против, мне нравится. Но потом устаю от самого себя, довольно однообразное занятие, начинает подташнивать от избытка простых чувств. И есть глубокая жизнь, то, что называют вершины, да?.. В этом я слаб - все больше насмешничаю, кривляюсь... Боюсь глубоко проникать. С глубокими мыслями трудно выжить. Когда надо выкарабкиваться, думать опасно, это я точно знаю. Иначе песком засыплет рот и глаза, я видел, быстро происходит. Вот говорят, мирное время... А я не вижу, где оно, по-прежнему топят друг друга и подстерегают. Конечно, неплохо бы меру соблюсти, чтобы и простые чувства, и глубокие... и вниз до предела, и вверх, то есть в глубь... Тьфу, зарапортовался, умные мысли хоть кого запутают, не то что меня. А с Мариной я уже накувыркался, но понятия и решительности прервать не хватало. Что-то давно замечал, но себе не верил, обычное дело. И кто-то за меня, властно и решительно, взял и отрезал, по границе мертвой и живой ткани. Но вот веранду... живую прихватил, то ли по ошибке, то ли для острастки. Домой, домой надо, так я думал и повторял, про себя и шепотом, возвращаясь к своему дому на окраине, автобусом, потом другим... Меня качало на ухабах... повороты, лесные дорожки, деревня брошенная, будто разбомбленная, пустые заколоченные дома... окружная... У себя надо жить! Сколько раз я это говорил себе, а сдержать обещание не мог. Все кажется, есть где-то небывалое тепло, люди ждут тебя - а, вот, наконец явился!... Заждались, да?.. Ах, ты, господи, как противно жить. *** Исчезла Марина, делась куда-то, мы и не развелись. Я не выяснял, где она и что, так жил несколько лет. Как можно? Настроение было такое, страничка прочитана, хватит с меня. Так со мной не раз бывало - затягиваюсь, увлекаюсь, а потом чувствую - в луже сижу... И одну мысль лелеял - бежать, исчезнуть, забиться куда-нибудь, чтобы тебя забыли, и самому забыть. А потом Лариса появилась. Подумывал о втором браке, к тому же паспорта меняли, так что пришлось первую жену поискать. Оказалось, Марины нет в живых. Уехала в малоизвестный город в Татарии, там жила, работала, потом ее сбила машина, она всегда неосторожно ходила. От нее мне достался разваленный домишко на окраине этого городка. Район старый, заброшенный, владельцем долго не интересовались, есть и есть такой. А когда стали с налогами приставать, хватились, обнаружили смерть, кинулись за наследником, а тут и я на горизонте. Платить за наследство не хотел, дорого это, оказывается... И вообще - расстались, ничего от нее не надо. Потом думаю, пусть, лучше мне, чем никому. Мало ли, вдруг выпрут из столицы, у нас никогда не знаешь, кто крайний... и что делать будешь?.. Оформил не глядя. Так этот домик и висел на мне грузом, пользы никакой. И не рассмотрел его толком, а налог пересылал на какой-то счет. Оказалось, это единственный в моей жизни разумный шаг был. Глава четверая *** А теперь ушел и от Ларисы. Вернулся в соседи к Грише, он рад, добрый человек. Старше меня лет на двадцать, а непрерывные романы с продавщицами, пьянки- гулянки... Разные люди у него перебывали - и всякая рвань, и новые художники... а когда-то захаживали образованные диссиденты, театральная элита... Что у него в прошлом, никто не помнит, а я знаю, но помалкиваю, из меня клещами не вытянешь. Тоже лишнего не спрашиваю, не любит. А так человек широкий, вечно веселый за исключением запоев. Когда допекает страсть, становится мрачен, но по-прежнему болтлив, и тут я ему постоянно нужен, очень нужен! Особенно, когда жажда слабеет, когда качаешься между пить или не пить... Разговоры все о жизни и смерти... но о смерти больше говорит. Иногда сделаешь шаг вперед, потом два назад, и уверен, что вернулся, вокруг те же дома, люди, за стеной бурчит знакомый голос, та же радиоточка с утра до вечера вещает... А ткнешься, в поисках жизни и тепла, одна дверь, другая... и все без толку, соли нет, не курим и спички кончились. Все уже не так! Новые рыла вместо старых милых лиц... Бодрые молодцы, один брови выбрил, у другого серьга в пупке болтается, с ними две блондинки с пустыми глазками, стопроцентный макияж... Внуки предков закопали, сами заселились... Или беженцы из болезненных точек, соблазнили хозяина зеленым призраком, с тех пор старик не просыхает, ночует на подоконнике, на лестничной клетке повыше этажом, постелил пальто, там тепло, пыльно, тихо и вечная луна в лицо... Тетка с сиськами до пояса, тоже купилась на современность, привела крутого хахаля, он в трусах похаживает, брюхо выкатил, глаз кривой, пальцы-сосиски в золоте... Ей временная радость, ему аэродром для дальнейшего полета. Отшатнешься... - все мимо, все не так, не так!.. Философ недаром предупреждал, дважды в одну лужу не суйся. *** После той банки все пошатнулось, начало падать с возрастающей решимостью. А сначала ничего, кроме смутного беспокойства... Последствия наших поступков сперва отдаляются, совершают круг почета, потом собираются в стада, и бешеными табунами к нашим хилым юртам и поселкам. Топчут, накалывают животами на рога... А мы, возводя глаза к небу, - не виноваты, ничего не знаем, откуда напасть, что за комиссия, создатель?.. А это вот - забыл? И это, и то, и сто лет тому назад... Мой карточный домик рушился, сначала медленно, потом все быстрей. *** Как я ушел из школы... По-разному можно объяснить, но Кларку почти не трогал. Хотя десятый класс, и девка бывалая, лезет и лезет... На уроке был хороший разговор, законы Ньютона. Как он угадал? Меня восхищает. Мелочи дня надежно заслоняют вечные истины. Подумаешь, яблоком по голове, с кем не бывало... Не было яблока, обывательские сплетни. С утра до ночи сидел на кровати, в белье, не мылся, не брился... Но это школьники не поймут. Вот и получается, украшение истории. Самое безобидное из украшательств - хорошее представляется в идеальном свете. А потом, как всегда на моих уроках, разговор сошел на жизнь, литературу... Пушкин и Лермонтов, два поколения?.. Отцы и дети, где черта? Сейчас почти каждый год черта. Если каждый год, поколение не вырастет. Человек не муха-дрозофила. Дебильность возникает, если почвы нет. Из тридцати всего шестеро интересовались, нормальные детишки, а остальные... Пусть тихо сидят!.. Задачки на завтра решают, в морской бой дуются, не мое дело. А кто на задних партах занялся черт знает чем, их стараюсь не замечать. Давно понял, учить надо тех, кто хочет научиться. Не по теме, конечно, разговор, хотя кто знает... *** Гриша считает, человек в наше время должен видеть все как есть. Литература - правда жизни... И как заведет - против лакировки, украшений и вранья. Я не спорю, но все позавчерашний день! Какая лакировка, смрад выше неба от литературы, все тебе как есть, пожалуйста! Но я не спорю с ним или только ради поддержки настроения. Мы пара сапог, оттого он и сердится на мои фантазии, а я на его безграничное вранье. Здорово, наверное, сочинял, но где все, на какой свалке истории, неблагодарной падчерицы тех, кто ее радостно и бережно пестовал?.. Бывают времена, все написанное надежно и кропотливо сохраняется, в журналах неутомимо гнездятся, не замечая личного времени, доброжелатели писателей и поэтов, старые девы и стареющие холостяки, без литературы им жизнь не впрок. Они радостно тебя принимают, хлопочут, кудахчут, бережно листают толстые пачки бумаг, которыми завалены их крохотные теплые комнатушки. Грудью стоят перед главным, грозным и великим, отстаивая молодой талант. Но "были когда-то и мы рысаками..." - главный шевелит знаменитым усом, роняет скупую слезу на ранец новобранца, - "в добрый путь..." Но бывает и так, что срочно устраивают ремонт, сдают свои каморки под сигареты с пивом, забытые полки с рукописями толпятся в узких коридорах и темных переходах... Еще ютятся по углам старички, кто терпеливо доживает, кто взъерошен, возбужден, со злобой или отчаянием смотрит в сторону всяческих распродаж... Утрачена атмосфера неторопливого служения, заботливости, которая от веры и ожидания, что, вот, сейчас приоткроется дверь, несмело заглянет гений, которого никто еще не знает... Дверь открывается, им объявляют, что с четверга Наш мир закрыт и вместо него откроется журнал А я?.., блестящий и наглый. А кому-то повезет из молодых, возьмут за услужливость этажом повыше, где пахнет настырным лаком и блестит паркет, там в обширных кабинетах новые кожанки, дорогой дым, самодовольные юнцы, отчаянная компания держит совет - кого протолкнуть и раскрутить, как бы втиснуться, вклиниться, опередить... оставить влажный след на паркете времени... Времена перемен губительны для искусств, яд на десятилетия!.. То, что по природе своей растет естественно, как лист на дереве, не выдерживает наглого напора, уходит в тень, в забвение, едва теплится... А некоторые, пережившие свою славу и расцвет, успели ускользнуть, делают вид, что процветают, рассказывают чужим историйки о родной литературе. Пустой труд, чужому не понять языка огромной запутавшейся в истории страны - чудовищно сложен, не хочет подчиняться правилам и законам... как все на наших просторах. Может, вот так он сочинял, Гриша?.. С настроением, искренно, но несколько многословно, на мой вкус. Теперь все стало жестче, и жизнь и литература. Но не проще. *** После урока остался в классе, отчет за четверть, обычная тягомотина. А она тут как тут, вилять задом. На уроке не слышно ее, не видно. То, се, смешочки, какие трусики у нее и прочее... Наверное, мой простецкий вид и небрежное поведение давали повод. Я говорю, отстань, Кларка, перед тобой старый импотент, и вообще... дезертирую в педерасты. Она психанула, дверью хлопнула и убежала. Вот сейчас, думаю, юбку порвет или блузку, стану я насильником, как в фильме... Не оправдаешься!.. Она по-другому решила. Понемногу распустила слух, что видела меня с каким-то парнем в пустом классе. Пошли, конечно, разговоры... Пришлось с директором объясняться. Ну, да, было у меня с ней два-три необдуманных поступка, каюсь... Со школьного вечера началось. Почти невинные развлечения, а потом разум победил, вот она и взбесилась. Никто меня не выгонял, я сам ушел. Разыграл возмущение, повернулся, хлопнул дверью. Давно собирался, повода не было. Мы часто нуждаемся в начальной энергии взрыва, в первом толчке. Давно думал, как бы исчезнуть, не видеть эти учительские рожи постные, не слышать их задумчивые переговоры... Наши дети, наши дети... Каковы взрослые, таковы и дети, только они быстрей окружающее воспринимают. Я тоже хотел, как говорится, сеять доброе, учился по вечерам... А попал, смотрю - яд да локти, борьба за копейки, детей боятся... Интеллигенты недоделанные!.. А дети обречены. Обреченное поколение, вот ваши дети! Их судьба - по лоткам да будкам торговать, перед тремя толстяками спины гнуть. Уже воспитали, не переделаешь. Опять вы мне про исключения из правил... Я не о них. А что исключениям делать прикажете? Вот я, старше их, а тоже исключением стал. Мне в новой жизни места нет. Предвижу возмущение - высокие слова, а сам со школьницей черт знает что... воспитатель поколений!.. Я не оправдываюсь, хотя не черт знает что, а пошутил слегка, никакого вреда ей не принес. Но с моралью у меня недоработка, это точно. Особенно в половом вопросе. А если проще и честней - наплевать. Надоело, и ушел. Осталось, правда, темное пятно - ни терпения, ни умения не нажил и не проявил. Я же говорил, терпеть не могу детей. И вообще, оставьте меня в покое все!.. Ушел потому что тошно стало, места себе не находил... Трудно объяснить, если сам не понимаешь. *** С детства меня допрашивали, допытывались, кем хочешь быть. У взрослых любимый вопрос, а потом смеются над простаками. А что за превосходство, спроси почти любого взрослого, кем хочешь... Никем!.. Он хочет спокойной жизни, денежек и счастья. Особенно с этим счастьем с ума сходят - пойди туда, не знаю куда... Так что нечего хихикать над детскими мечтами. О пении говорить не хочется, что отрезано, лучше забыть. Ну, горько бывает, когда слышу великие голоса. Может, и я бы мог... Пустое это, пустое. Отвернуться надо, жить тем, что осталось. И этого не так уж мало. Например, я еще писателем хотел стать. С тех пор, как читать научился. Потом всю юность носил желание, только о чем писать, не знал. Книжечка записная, да, была. Постоянно записывал - о детстве, потом о войне. Бывает, не задумываюсь над смыслом, нравится ощупывать слова. Будто пальцами чувствуешь - твердо! А иногда вязко, или жидко. Или холодно. Горячо... А выбрал физику?.. Ничего не выбирал, пробовал в три места поступать, получилось в педагогический, вот и учился. Правда, я физику любил всегда. К тому же, куда идти, что есть, чтобы писателем стать?.. Никто не знает. Старания бесполезны, говорят. Также как с голосом - есть или нет. Писателями рождаются. Но не все писатели знают, кем родились, вот беда... После неудачи с педагогикой уже некогда пристреливаться стало. Когда бессмысленно болтаешься годами, за тридцать уже, то временами накатывает отчаяние - и это все?.. А кругом суматоха, грязь, никакой ясности... Нет уж, лучше на амбразуру, чем в болоте валяться. Решайся, говорю себе, пиши, если хочется, тем более, хороший писатель похвалил... Только зачем было из школы уходить?.. Ведь неизвестно, есть талант, нет таланта... Вот и писал бы себе по вечерам, среди школьных тетрадок. Не рисковал бы, все-таки твердая почва под ногами... Не получилось. Там бессилие постоянное - дело, похоже, стоящее, а сделать ничего не можешь. Я физику любил, а детей учить не получалось. Не хотели они учиться, никакого интереса! Я говорил, человек шесть, остальным был не нужен. Поговорить с некоторыми - мог, с теми, кто отзывается. А там надо всех любить, прощать, тянуть к свету... Ну, уж нет, я не священник. Видел, какие штуки с людьми вытворяют, об этом уж молчу... Дети злость во мне вызывали, большинство - наглые тупые рожи, вот что я вам скажу!.. Когда их туда приводят, все главное уже заложено, только чуть-чуть подправить можно. Если ребенок в десять читать не любит, не интересно, что за буквами - ничем не поможешь. Правильно - неправильно... какая разница!.. - противно стало, душно, вот и ушел. Знакомым непонятно, только один человек поддержал. Гриша-сосед, конечно. Он всегда за меня, прав я или не прав. За это люблю его. Спорщики всегда найдутся, прибегут, поэтому важно, чтобы надежная защита за спиной. А того, кому истина дороже, - подвесить бы за яйца... Извините, вырвалось вопреки стремлению к чистоте языка. Я не так уж прост, но не интеллигент, никак нет. *** Короче, вышел из школы с трудовой в кармане, побрел домой. По дороге прихватил три бутылки красного. Денег выдали миллион, мог и четыре бутылки взять, но разум воспротивился. Григорий через эфир учуял событие, тут же стучится в дверь. Правильно, я сам всегда ва-банк, - он понимающе кивает, - какой из тебя учитель. Работенку подыщем, чтобы хозяином времени стал. Начнешь, наконец, корпеть всерьез. За что тебя Виктор, покойник, расхвалил?.. Бездельник, что с того времени написано?.. Он правду говорит, не получалось. Он во мне не сомневается, это приятно, только я сам в себе сомневаюсь. Очень уж непостоянный человек... Поговорили, поспорили, хотя с ним спорить - особое умение необходимо. Если я за, то и он - за. Тогда я против, и он туда же. Потом я опять за, а он хитер, пропускает момент, ждет следующего поворота, чтобы безоговорочно одобрить. Гриша совсем не простой человек. Я его ловил неоднократно на безыдейном соглашательстве!.. Он всегда возражает - главное не истина, а боевой дух поддержать... Я думаю, он прав, но, бывает, злит меня бесконечно. За спорами не заметили, как вино исчезло. Он спохватился - я к себе, пора спать ... И к двери, оставляет меня с бедой наедине. Как же, спать... врет, только раскочегарился. Побежал через дорогу к гастроному, там всегда ждут свежего человека. А я созрел уже и перезрел, качусь вниз. Не выношу спиртного. Вернее, нежно люблю, оно меня не выносит. Всегда был слабоват, а после ранения совсем никудышный. Экстаза никакого, хоть плачь. Тошнит. Рвет неотвратимо, как наказание на самом пороге преступления. Так что я даже осторожно пью. А в тот вечер из-за настроения бдительность потерял. *** Покачнулось все, того и гляди стены рухнут. Репетиция конца света?.. Не до шуток стало. Воздуха маловато. Врач мне приказал - ни-ни... Я советом пренебрегал, но в меру. На аварийный случай под кроватью алюминиевый тазик. Упал на одеяло, чувствую, не поднять головы, такой обстрел предстоит. Полетел как лист осенний, куда-то вбок, вбок... планировал сначала, потом закружило... Чтобы не рвать на себя, перевалился на бок, на спине, говорят, опасно. К тому же противно, если на грудь - сначала горячо, потом воняет. Но все равно простыню замарал, по ней стекало. Зато в правильное место, в тазик, как задумано. И еще раз, и еще... На рассвете очнулся, кругом холодная блевотина, окружение соответствует настроению. За окнами день тронулся, неприятная у него погода - серая изморось да плюс три с половиной, хуже не бывает. Как назло, в кране вода ледяная, а ведь давно отопительный, бля, сезон!.. Слегка отмылся от своей мерзости, стащил с кровати простыню, скомкал, сунул в мусоропровод. Последняя была, но не стирать же... Черт с ней. Потом Гриша заглянул, свеж как совесть новорожденного - а не повторить ли? Я только руками замахал... А к вечеру забыл, и повторили. С тем же успехом. И так далее. Через двое суток изнемог, зато погуляли - есть что вспомнить. Посмотришь на себя в зеркало, ухмыльнешься, не плакать же... Новую жизнь начал, паршивец!.. Еще через пару дней пошарил в кармане пиджака - шуршать перестало. Пока там хотя бы десяточка дремлет в тепле, я безмятежно живу. Когда полная тишина за пазухой, понемногу начинаю шебаршиться. Освежился, причесал остатки волос, пошел искать работу. *** Не для счастья, для денег, поэтому выбери самое простое дело. А для интереса совсем другое. На интерес не проживешь, и не надейся. С интересом ясно, я же говорил - решил одну историю перенести из жизни на бумагу. Она меня все время будоражила. Я про Давида говорю. Особый рассказ, писать его как раньше свои шуточки?... Не выйдет. Мало ли что раньше было. Длинные стихи писал, красиво получалось. Но главное - умные мысли в них!.. они во мне бурлили. Зачем их рифмовать, не знаю, но очень хотелось. Переживал искренне, а писал занудно, высокопарно, если уж правда вам нужна. Понял не сразу, это теперь я умный. Не верьте, одна видимость. Глупость не проходит, она как материя, неистребима. Сколько есть в человеке, столько и останется, только перетекает из одной темы в другую, как бы по горизонтали. А образование ее сбивает на самые простые да общие темы жизни, где она и гнездится. Там, где знания и память выручают, ты, может, просто гений, а коснется дело самых простых тем, быть тебе или не быть, например... Тут теория бессильна, опыт подсказывает банальности да чужие мудрости... Тогда собственная глупость и вылезает. Ничего странного, закон сохранения соблюден. Что поделаешь, издеваться над собою тоже защита. Сколько себя помню - неуместная усмешка. С детства лицо такое. Гляну в зеркало - глаза, губы усмехаются. Всегда некстати ухмылялся. Всерьез ничего не воспринимал. Нет, переживал, но как неудачные фрагменты собственной вечной жизни - еще переделаю, переиграю... А теперь решил обычным языком записать воспоминания да впечатления. Случай из детства. Когда начал, не знал, что история не закончена. *** Дурак, не представлял, какие ждут ухабы. Напишешь строчку - глянешь, плюнешь от тоски. Но что поделать, коли рожа крива... Все равно, в начале дела должен быть энтузиазм. Я не лишен, особенно, когда неглубоких тем касаюсь. Чуть поглубже копну и тут же затор... Но опыт гласит, наступление начинай с небольшого шага. И я начал. Во-первых, зашел в жилконтору, стащил стопку бумаги для заявлений, с пустой поверхности надо начинать. Во-вторых, уже говорил, в кармане полная тишина, вот и решил поискать занятие попроще, чтобы оставить время для писательских трудов. Второе дело оказалось гораздо трудней первого. Были ощущения и впечатления, посмеивался да издевался, а теперь всерьез дошло - страна другая стала. *** Пошел по своей улице, от края и до края. Немало старых знакомых, соседей. Качают головами. Вот разве что в будке, третьей от угла, работника искали... Иду к новым людям, особый вид у них, одежда, все вроде бы новое, а пахнет зоной. Чуть-чуть знаком, в Алтайском крае два месяца охранял. Но делать нечего, теперь они в законе. Недавно, говорят, главного хоронили, весь район сбежался. По телевизору в полный экран, с захлебом, восторгом, какой справедливый человек скончался... Инфаркт. Болел за нас, за нищих. Сошли с ума, липовые интеллигентики?.. Ему место на нарах с детства было прописано!.. Но я молчу, лизоблюды не услышат, а с братками не поспоришь. Так вот, работа. Главный доход - вино и табак. И еще заплати хозяину за любезность, престижный труд. Не кочевряжься, говорят, еще повезло. Про деньги слышал. Учитель о многом должен знать, хотя бы теоретически. Опыта нет, говорю, учитель физики и математики. "Ну, и что, у нас тут профессора приторговывают. Любое дело не зазорно, деньги не пахнут". Насчет зазорности не спорю, а вот про запах не согласен. - Испорченная личность, - они смеются, - пропащее поколение, вымирающие существа... Ясно, пропащее, тут и спорить нечего. - Бездельник. А пожрать любишь?.. Махнул рукой, пошел. Вслед хохочут, бандиты. *** Искал день, два, неделю, месяц ходил... Не могу заставить себя!.. И утюгами не проживешь, каждый сам чинит. А на телевизоры десять мастеров на пять домов. И в школу не могу вернуться, противно, тошнит от нового поколения. И все вокруг терпеть не могу! Прежний рай на земле ненавидел, вижу - будущий не лучше старого растет. Григорий, видя мои мучения, предлагает: - Сдай квартиру, живи у меня. Вдвоем веселей, и деньги сами притекут. Я сдал, сначала на месяц, потом до весны. Стал жить у Гриши, в его однокомнатной. Он в комнате спит, я на ванну деревянный щит положил, стащили из агитпункта, так что, можно сказать, в своей комнате сплю. Даже просторно для одного. Ватное одеяло под себя, сверху простое, везде трубы, тепло... Никогда так крепко не спал. Григорий с утра в магазин, овощной или хлебный. Если повезет, к обеду что-нибудь притащит. Потом и мне там место об