овеки... Отбой. Федя! Мальчики разоблачились. Подошли Феня, Маша и Никитка. Маша посмотрела на мальчиков и засмеялась: у Саньки затек глаз, у Феди распух нос. - Красавцы вы писаные!.. Что, больно? Здорово искусали? Никитка приложил ухо к кузовку и восхищенно шепнул: - Гудят! Послушайте-ка... Маша тоже наклонилась над кузовком и, не утерпев, даже приподняла уголочек дерюжки, но быстро опустила обратно. - Богатый рой достался, кило на два. На целый улей хватит. Вот бы дедушке такой! Он говорит, что пчелы - как зерно: от одного роя целую пасеку развести можно. - Она обернулась к Саньке: - Ты кому его продать думаешь? В соседний колхоз? Или на базар повезешь? А знаешь что, Саня: давай мы его у тебя купим. Соберем деньги со всех ребят и купим. И поднесем дедушке... вот он обрадуется! Глядишь, в Стожарах через год-другой своя пасека будет, не хуже, чем в локтевском колхозе. - Ты это про деньги брось... - насупился Санька. Он вдруг схватил кузовок с пчелами и сунул его в руки девочке: - Бери вот... неси дедушке! Маша переглянулась с Федей, перехватила сожалеющий взгляд Никитки, который потянулся было за кузовком, и поставила кузовок обратно на землю: - Нет, нет! Рой ваш... Ты его обязательно продай! Вам же обновки нужны. - А я говорю - забирай! - прикрикнул Санька. - Что я, скопидом какой-нибудь или Петька Девяткин? Своему колхозу да продавать! - И, заметив, что Маша все еще колеблется, совсем рассердился: - Не желаешь, сам передам!.. И, считая разговор законченным, Санька поманил Никитку и направился в избу: - А ты не куксись! Мало ли их, пчел, на свете! Еще рой прилетит. Тогда я тебе, Никита... Ты только следи! - А я... я ничего, - вздохнул братишка. - Конечное дело, прилетит. Я вот как смотреть буду! Глава 34. ДРУГ ЗА ДРУЖКУ Санька зорко следил за матерью. По утрам она не бежала чуть свет, как раньше, собирать на работу членов звена, а долго возилась у печки или бесцельно бродила по избе. Нередко она возвращалась с работы еще до перерыва и, не раздеваясь, ложилась в постель. Заглядывала соседка, прибирала избу, мыла посуду и все советовала Катерине пить какой-то травяной отвар. от которого все болезни, как ветром, сдувает. - Пройдет и так, - безучастно отвечала та. - Простудилась я, видно... на сырой земле полежала. Санька только удивлялся, как можно простудиться. Дни стояли сухие, жаркие, и даже вечером земля хранила дневное тепло. Однажды поздно вечером Саньку разбудил певучий говорок Евдокии. Острый коготок коптилки царапал темноту, мать лежала в постели, зябко кутаясь в одеяло, соседка сидела у нее в ногах и жаловалась на Татьяну Родионовну: - Вызывает меня председательница вчера в правление и говорит: "Ты, Девяткина, женщина здоровая, поработай-ка в поле, а молоко возить мы другого поставим". А какая ж я здоровая! У меня от полевой работы поясница разламывается, сердце заходится. И все ведь по зависти меня очернили. Будто я торговлишкой на базаре занимаюсь... Хотя и то сказать, какой же грех в этом! На колхозных хлебах теперь не проживешь. Да и не с нашим здоровьишком в колхозе сидеть. Я вот в городе была на днях, у брата Якова. В артель к себе зовет, кладовщицей обещает устроить. Поедем вместе, Катюша! Работа и тебе найдется. Санька насторожился. Что это? Соседка уговаривает мать оставить Стожары, а та покорно слушает Евдокию и молчит, молчит. - И ребятам полегче будет, - продолжала Евдокия. - Петьку с Санькой в сапожники определим - они давно охоту имеют. Санька беспокойно заворочался в постели, потом встал и, шлепая по полу босыми ногами, подошел к ведру, зачерпнул ковшом воду и долго тянул ее маленькими глотками, хотя пить ему совсем не хотелось. - Ты чего это полуночничаешь? - спросила его Евдокия. - Спал, разбудили... - Санька поднял над головой коптилку, осветил циферблат часов-ходиков, подтянул гирьку, недружелюбно покосился на соседку. - Скоро петухи запоют... - И впрямь, час поздний, - поднялась соседка. - Так ты подумай, Катюша. Добра желаю, не чужая ты мне. Санька проводил ее, запер калитку и, вернувшись обратно в избу, присел около матери: - Какие у вас секреты с Евдокией? Чего она зачастила к тебе? - Знобит меня, Саня... Накрой чем-нибудь, - попросила Катерина. Санька укутал мать шубой. "Сманит ее эта Девяткина, вскружит ей голову", - с тревогой подумал он, ложась в постель, и вдруг ему представилось, как мать грузит на телегу домашний скарб, заколачивает окна, вешает замок на калитку и они всей семьей покидают Стожары. "Я соседку и в избу не пущу, - расхрабрившись, решил Санька. - Ступеньки у крыльца подпилю, пусть ноги поломает". На другой день Катерина попробовала встать с постели и не смогла. Поднялся жар. Ночью она бредила, звала Егора: то умоляла его вернуться, то прощалась с ним. Санька до рассвета не сомкнул глаз. Растерянно бродил по избе и все спрашивал мать, не хочет ли она моченой клюквы или квасу. К утру жар спал, и Катерина послала сына за соседкой - пусть подоит корову и истопит печь. - Не надо Бвдокию, - заявил Санька, - сам управлюсь. Взяв подойник, он вместе с Феней вышел во двор. Лежа в постели, Катерина слышала через приоткрытую дверь, как они долго доили корову, как Санька нежно называл ее красоткой, умницей, а ноги ее, в черных ошметках навоза, величал ножками и как потом - видно, так и не поладив с коровой, - заорал на нее, что она злыдень и ее давно пора отправить на живодерку. Затем прибежала Маша и попеняла Саньке, почему он не позвал ее раньше: уж что-что, а коров она умеет доить получше мальчишек. Заглянули в избу Федя с Тимкой, и ребята всей компанией принялись за хозяйство. Принесли дров, воды, затопили печь, потом яростным шепотом заспорили, рано или не рано ставить на огонь картошку, и наконец что-то опрокинули - как видно, чугунок с водой, потому что дрова в печи сердито зашипели. - Стряпки вы на мою голову! - Катерина приподнялась на локте. - Идите-ка восвояси. А на душе было радостно, что дети так участливы к ней и так крепко подружились с Санькой. Пришла Лена Одинцова, резонно заявила, что мальчишкам у печки делать нечего, отправила их за доктором, а сама с Машей занялась хозяйством. В полдень Иван Ефимович навестил Катерину. Он нашел у нее воспаление легких, выписал лекарства и строго-настрого приказал не подниматься с постели. Когда фельдшер уехал, Катерина задремала и вскоре заснула. Во сне она опять бредила, и Санька не отходил от нее ни на минуту. Очнулась Катерина в сумерки и не сразу разглядела сына. Он сидел у нее в ногах, теребил кромку одеяла, по лицу его текли слезы. - Дурачок... испугался, - слабо улыбнулась мать и, выпростав из-под одеяла руку, потянулась к Саньке. Но он неловко сполз с кровати и отошел к окну: - Лежи ты, лежи! В калитку постучали. Санька вышел и столкнулся лицом к лицу с Евдокией. - Что с мачехой-то. Саня? Приболела, сказывают? Я вот ей кисельку принесла. - Не требуется, - не очень любезно ответил Санька и попытался прикрыть калитку. - Доктор сказал, чтобы лишний народ к ней поменьше ходил. - Это кто же, сирота, лишний-то? - удивилась Евдокия. - Что вы заладили: "сирота, сирота"! - помрачнел Санька. - Не зовите меня так больше... и Феню не зовите! Не хотим мы! - Как же звать-величать прикажете? - А как знаете... И мать не троньте! - Что это за речи такие? - обиделась Евдокия. - Речи простые. Зачем вы ее сманиваете невесть куда? Не сладко вам в колхозе - уходите. А нам из Стожар уходить незачем. Евдокия часто заморгала подслеповатыми глазами: - Вот ты какой... Коншаков! - Такой вот... А будете мать баламутить - Татьяне Родионовне пожалуюсь. - И Санька, прикрыв дверь, запер ее на засов. А вечером, когда его не было дома, соседка как ни в чем не бывало опять зашла к Катерине. Санька не знал, что и придумать. При встрече он пожаловался на Евдокию Маше и Феде. - Вот зуда! - возмутилась девочка. - А ты и впрямь Татьяне Родионовне расскажи. Она поговорит с ней. Может даже на правление вызвать. - Не годится так, - смутился Санька. - Что люди подумают! "Вот, скажут, какая семейка у Коншаковых. Сначала сынок из колхоза откачнулся, теперь матка". - Это - пожалуй, - согласилась девочка. - Ты, Саня, доглядывай за Девяткиной, оберегай мать. - Я и так настороже... И вы что заметите, сигнал мне давайте. - Само собой, - кивнула Маша. Но за Евдокией уследить было нелегко. Однажды, когда Санька работал на конюшне, к нему прибежала Маша и сообщила, что Евдокия опять сидит у Катерины. Санька побежал к дому. На огороде Феня обрывала с кочанов капусты разлапистые голубоватые листья, источенные мелкими дырочками, точно пробитые дробью. - Я что наказывал! - сердито сказал Санька. - Уходишь из дому - калит- ку запирай. А ты опять Евдокию впустила! - Ей-ей, Саня, я запирала. Она ж тетенька такая, через двор, видно, пробралась. Санька вошел через полутемные сени, пахнущие березовыми вениками, привычно нашарил скобку на двери. Но тут дверь распахнулась, и Евдокия, чуть не сбив его с ног, выскочила из избы. Потом обернулась, трижды плюнула на порог и, что-то бормоча, выбежала на улицу. - Что тут было такое? - настороженно спросил Санька, входя в избу. - Зачем она приходила? - Не спрашивай лучше! - с досадой отмахнулась Катерина, укрываясь одеялом. Руки ее вздрагивали, на щеках проступили красные пятна. - Опять сманивала куда-нибудь? - Опять... Все про тебя пытала... Когда ты в сапожники подашься. Петька-то еще ждет тебя. Санька вспыхнул и, подозревая, что мать не все договаривает, запальчиво выкрикнул: - Ни в какие сапожники я не пойду! Так и знай! И дом заколачивать не дам. - О чем это ты? Какой дом? - Известно какой: наш, коншаковский. И чего ты Девяткину во всем слушаешь! Тише воды стала, ниже травы. Я вот напишу кому следует... - Куда напишешь, кому? - вздрогнула Катерина. - Есть кому. Вот тятьке хотя бы. Он там воюет, пули кругом, мины, снаряды... его каждую минуту убить может... А ты... Катерина подняла голову и умоляюще посмотрела на сына: - Зачем ты, Саня? Зачем? Опять у меня сердце перевернулось. Я ведь все знаю... Видела ту бумажку, что ты на груди носишь. - Знаешь? Откуда? - задохнулся Санька, хватаясь за карман гимнастерки. Они долго молчали, занятые каждый своими мыслями. Потом, глядя в сторону, Санька глухо спросил: - Теперь уж держать некому... Значит, обязательно уедешь? - Это ты о чем? - удивилась Катерина. - Куда уеду? Что я - Девяткина? Это она всю жизнь мечется, легкие хлеба ищет. Что ей колхоз? Двор проходной. А у меня и в мыслях не было, чтобы я от Стожар куда подалась, отцово дело забыла. Тверже земли, чем наша, и на свете нет. Мне ведь здесь каждая березка мила, каждая полянка. Только очень мне лихо пришлось, когда про похоронную узнала. Так все и покачнулось кругом. А тут еще Девяткина эта зудит и зудит. Всю жизнь мою оплакала. Потом колхоз начала порочить. Меня тут и прорвало... Ну, вот сегодня и поговорили как надо... - Погоди, погоди! - перебил ее Санька. - Получается, выставила ты Девяткину? От ворот поворот показала? А я-то гадаю - чего она весь порог наш оплевала! - В шею, конечно, не выталкивала. Но дорожку к нашему дому она теперь надолго забудет. - Так и следует, - согласился Санька. - Я уж тут воевал, воевал с нею... - Знаю, - улыбнулась мать. - Жаловалась на тебя соседка. Непочтителен ты к ней. За меня, значит, тревожился? Ну, спасибо тебе. - И она пытливо поглядела на сына: - А ты из дому на сторону не качнешься больше? Нам теперь без отца вот как друг за дружку держаться нужно! - Теперь не качнусь. - Санька сконфуженно отвел глаза. - Это я тогда сплоховал малость... Катерина поманила сына к себе и тихо спросила: - А теперь, Саня, у тебя дорожка какая? Пора и к комсомолу льнуть. Санька тихонько вздохнул. Что он может сказать? Он уже давно написал заявление о приеме в комсомол. Ему казалось, что все произойдет очень просто. На собрании Санька расскажет, как он работает, сколько у него трудодней на книжке, и все сразу поднимут за него руки. Но Лена даже не приняла от него заявления. "Пока в школу не вернешься, и разбирать твое дело не будем". - сказала она. Так Санька и носит заявление в кармане гимнастерки. В окно просунулась голова Петьки Девяткина. - Тебе что, Петя? - спросила Катерина. - Мать сказала, чтобы подойник вернули. И так две недели держите. - Отдай, Саня, - кивнула Катерина, - он в сенцах стоит. - Полный разрыв, значит! - фыркнул Санька. - Полный, полный! - засмеялась мать. - Там еще кочережка у печки и чугунок с трещинкой. Все верни обязательно. Санька вынес вещи на улицу и вручил их Петьке. - Да, Коншак, - спросил тот, - в последний раз спрашиваю: в сапожники ждать тебя или как? - В последний раз отвечаю, - засмеялся Санька: - ждать долго придется... Глава 35. РАЗВЕДКА ДОНЕСЛА Утром Санька направился на участок. Теперь он приходил сюда почти каждый день, помогал ребятам полоть, окучивать, поливать. Но этого ему было мало, и Санька придумывал все новые дела. Взялся починить огородный инвентарь, наточил лопаты, сколотил и навесил новую калитку у изгороди. - Захар Митрич, что еще надо? - спрашивал он деда. - Вы говорите... - Да будто все уделал, - разводил Захар руками. - Вам суслики не мешают? Я ловушки могу приготовить. - Обеспечены с запасом. Алеша еще до тебя постарался, - отвечал старик и, замечая, как мальчик частенько поглядывает на "коншаковку", улыбался: "Эк его пшеничка-то приворожила! Шелковый стал". В жаркий полдень, когда работа на участке прекращалась, Санька с Федей забирались куда-нибудь в тень и открывали книжки. Правда, занятия шли не очень напряженно. Падала с дерева на книгу рогатая зеленая гусеница, пробегал по руке рыжий суетливый муравей, ударял в нос густой и терпкий запах травы, нагретой солнцем. - Федя, эта трава как называется? - спрашивал Санька, отрываясь от книги: все травы казались ему похожими друг на друга. Федя всегда находил что ответить. Как хороший грамотей в книге, он разбирался в деревьях, птицах, жуках. Самая скромная травка, которую Санька раньше и не примечал, имела у него свое имя, свои особенности. Вот наперстянка. Из нее приготовляют капли от сердечной болезни. Отваром из пастушьей сумки останавливают кровь, купеной лечат ревматизм. - Да ты прямо травознай! - удивлялся Санька. - Где там... - отвечал Федя. - Вот дедушка, тот понимает природу. Позавидуешь! - И спохватывался: - Слушай, опять мы с задачкой засядем. Давай не смотреть по сторонам... Но сегодня Санька прибежал на участок с таким видом, что Маша даже спросила: - Чего светишься? - Понимаешь, какое дело! Вчера бились, бились над одной задачкой... ну никак! И Степа завяз. А я сегодня утром сел и решил. Где Федя? - А его нет, Саня. Уехал он. - Куда уехал? - Никому не сказал. Собрался вчера вечером и уехал. Дедушка грустный ходит, молчит. - А правда Федину мать фашисты в горящий хлеб бросили? - помолчав, спросил Санька. Маша опустила голову: - Правда. - И родных у него никого не осталось? - Федя говорил, тетка была. А где она теперь - тоже неизвестно. - Маша задумалась. - Может, Федя в совхоз поехал, поискать кого-нибудь. - Кого же искать-то? - Не знаю, Саня... - растерянно призналась девочка. В этот день работа на участке не ладилась. Дед Захар не появлялся. Маша с Санькой ходили притихшие. то и дело выбегали на большак, ждали, не покажется ли Федя. Когда Санька пришел домой, Катерина сразу заметила, что тот чем-то встревожен. - Опять с кем-то не поладил? - Да нет... - Санька отвернулся к окну. - Федя Черкашин ушел куда-то... и не сказался никому. За окном на ветру кланялась кому-то тоненькая березка, и солнце просвечивало сквозь ее легкую одежду. Рядом, касаясь ее ветвями, стояла молодая рябина. - Мама! - Санька вдруг подошел к матери и возбужденно зашептал: - Если только Федя вернется, позовем его в нашу семью... жить с нами. Позовем, мама? Катерина пристально оглядела мальчика и улыбнулась: - Позовем, Саня... Только бы вернулся. ...Маша не ошиблась: Федя действительно поехал в совхоз "Высокое". Но лучше бы ему там не бывать. Маленького белого домика он не нашел, люди в совхозе были новые, неизвестные, и Федю никто не узнал. Федя вернулся в Стожары к вечеру. Первым его заметил на участке Санька. Он позвал Машу, и они побежали ему навстречу. Вдруг Санька остановился: - А знаешь, Маша: давай его ни о чем не расспрашивать. - Так лучше, пожалуй, - согласилась девочка, и они повернули обратно. Когда на другой день ребята пришли на участок, Федя был уже там. Он сидел на корточках у пятой клетки и что-то снимал со стебельков пшеницы. Издали казалось, что Федя собирает ягоды. - Ко мне, ребята! - закричал он. - Что я нашел! Все подбежали к Феде. Он протянул им банку. На дне ее ползали серые, невзрачные жучки. - Фу, какие противные! - отвернулась Зина: она до смерти боялась всяких жуков и гусениц. - И охота тебе их руками трогать! - А вы знаете, какой это жучок? - озабоченно спросил Федя. - Клоп-черепашка. Самый первый вредитель. - Ну тебя, Федя, - отмахнулась Зина, - вечно ты всякие страсти выдумываешь! То блоха земляная, то клоп черепаховый... - Не черепаховый, а черепашка. Такое название. Федя отыскал на пшенице клопа-черепашку, вытащил из кармана увеличительное стекло: - Смотрите, что он, паразит, делает. Санька первый захватил увеличительное стекло и приблизил его к колоску. - Что видишь? Говори! - тормошили его ребята. - Ползет себе... присматривается... Да тихо вы, не наваливайтесь... Остановился вот... Ого! Хоботок выпускает... тоненький-тоненький... зерно проколол,.. сосет. Вот зловредина! Да он так все соки выпьет! Санька протянул руку, чтобы снять со стебля жучка, но Маша остановила его: - Дай и нам посмотреть! Увеличительное стекло пошло по рукам. Подошел дед Захар. Увидел в банке клопа-черепашку, нахмурился: - Эге! Старый наш недруг. Вы где это его отыскали? - На овощах, дедушка, и на посевах. Вот с этой стороны изгороди, - показал Федя. - Значит, из лесу двинулся. Теперь жди, валом попрет. - А он на поля напасть может? - спросил Санька. - Еще как! В тридцать пятом году эта нечисть такое натворила... одни корешки от урожая остались! - Дедушка, - сказала Маша, - надо Татьяне Родионовне сказать... - Вот что! - Захар посмотрел на ребят. - Степан! Степа вскочил и вытянулся перед дедом по-военному. - Оставишь себе двух ребят, - дал Захар наказ мальчику, - осмотришь и очистишь весь участок. За каждый стебелек спрошу... Федор! - Слушаю, дедушка! - Забирай всех остальных - и в поле, на разведку. Во все глаза смотрите, много ли черепашки на хлебах. Начните с тех делянок, что к лесу поближе. Меня в правлении искать будете. Федя с ребятами направился в поле. Санька немного задержался и отвел Степу в сторону: - Знаешь чего... ты смотри тут, на участке. Прошу тебя... - И, покраснев, бросился догонять Федю. К полудню "разведчики" прибежали в правление колхоза. В конторе было уже полно людей: встревоженная сообщением деда Захара, Татьяна Родионовна срочно созвала всех бригадиров. - Татьяна Родионовна... вот! - С трудом переводя дыхание, Федя протянул председательнице полную банку жучков. - Где собрали? - По всему полю ходили. А больше всего черепашки на тети Катиной делянке. - Вот не было печали! - Татьяна Родионовна заглянула в банку, с досадой поставила ее на подоконник и решительно обратилась к собравшимся: - Что ж, граждане, разведка донесла правильно. Черепашка из лесу наступает. Медлить нельзя. Выводите народ в поле, будем собирать вредителя руками. - Она посмотрела на Лену Одинцову. - Катерина-то лежит больная? Вот незадача... Что ж, Лена, бери пока бригаду на себя. Управишься? - Уж и не знаю как, Татьяна Родионовна... Людей у нас мало... - Лена не договорила и оглянулась: Маша дергала ее за рукав и показывала на себя, на Федю, на Саньку. - Если ребята, конечно... - Какой разговор может быть! - строго сказал дед Захар. - Раз надо - все придут. - Мы всех жуков уничтожим! - заверила Маша. - Вы побольше ребят соберите, со всей деревни, - посоветовала Татьяна Родионовна. Ребята вышли на улицу. Под окном конторы стайка кур с жадностью клевала землю, словно на ней были рассыпаны отборные пшеничные зерна. Федя вгляделся и увидел, что куры клюют не зерна, а черепашку. Тут же лежала пустая жестяная банка. Кто-то, видно, опрокинул ее с подоконника. Федя поманил ребят и показал на кур: - Вот кого еще на черепашку напустить! - Ой, правда! - вскрикнула Маша. - Я где-то читала об этом. x x x На другое утро "великое воинство", как назвал дед Захар многочисленную команду стожаровских ребятишек, собралось на Старой Пустоши и принялось собирать с посева черепашку. Немного позже к делянке подошли Маша, Федя и Санька. В руках они держали корзины, обвязанные сверху рогожками. - Ну как? - озабоченно спросил Федя. - План выполнили? - Где там! - пожаловалась Маша. - Семь кур поймала, а две в крапиву убежали. Уж я гонялась, гонялась за ними, все ноги обстрекала... - А я своих, как миленьких, взял прямо с нашести, даже не пикнули, - доложил Санька. - Только вот петух-дурак крик поднял. - Тогда начнем! - сказал Федя. Ребята развязали корзины и выпустили кур на посевы. Куры расправили помятые крылья и недовольно закудахтали. Подошла Лена. - А мы кур мобилизовали! - бросилась к ней Маша. Лена посмотрела в сторону колхоза и нахмурилась: - А мать с бабкой знают об этом? Позволили? - Не очень еще знают, - уклончиво ответила Маша. А куры между тем все еще продолжали кудахтать, словно жаловались друг другу на столь необычное утреннее путешествие и удивлялись, почему это кругом нет ни навозных куч, ни заборов, а одно лишь широкое зеленое поле. - Не найти им жучков, - вздохнул Санька. - Найдут, должны найти, - сказал Федя, не сводя с кур глаз. - Миленькие... дурочки, ну, идите, не бойтесь! - умоляюще шептала Маша, осторожно тесня кур поближе к посевам. - Маша, оглянись! - шепнул Федя. По межнику с хворостиной в руках мелкими шажками семенила Машина бабушка - Манефа. - Ах, негодники! - кричала она. - Чего удумали!.. - Бабушка, - побежала ей навстречу Маша, - мы тебе на опыте докажем... Куры знаешь как черепашку любят... лучше зерна. - И слушать не хочу... Неси домой наших кур! - шумела Манефа. Но тут бронзовый петух, принесенный Санькой, склюнул одну черепашку, другую, потом запрокинул голову и горласто возвестил, что на новом месте есть чем поживиться. - Пошли, пошли! - запрыгал Федя и зачем-то закричал петухом, да так громко и непохоже, что едва не спугнул всех кур. Манефа принялась сзывать кур, но те, увлеченные охотой за черепашкой, не обратили на нее внимания. - А шут с ними! - Манефа махнула рукой. - Пусть покормятся. - Бабушка, ты не убивайся, иди домой, - уговаривала ее Маша. - Мы их к вечеру целехонькими доставим. - А ястреб в небе? А лиса за кустиком? - не соглашалась Манефа. - Нет уж, сама покараулю. Поглядывая по сторонам, она постояла около кур, но вскоре заскучала, подошла к ребятам и, кряхтя, принялась собирать черепашку. Узнав, что на хлеба напала черепашка, Катерина не выдержала, поднялась с постели и тихонько побрела в поле. Сначала она даже встревожилась: детей на делянке было много, и ей показалось, что они только помнут пшеницу. Но, присмотревшись, Катерина убедилась, что все шло как надо. Ребятишки двигались цепью и собирали черепашку кто в пустую консервную банку, кто в берестяной кузовочек, кто в бутылку. Время от времени они подбегали к межнику, высыпали черепашку в яму и заваливали землей. То и дело слышались голоса: - Заходи справа, окружай! - Не давай пощады! Малыши носили воду и кричали на все поле: - Кому воды родниковой, кому воды!.. У Катерины дрогнуло сердце. - Заботники мои дорогие! - шепнула она и хотела было приняться за работу, как вдруг заметила среди посевов кур. Они жадно клевали черепашку. Подбежали Лена и Санька. - Это ты с курами-то придумала? - спросила Катерина у Лены. - Да нет... Ребята наши. А правда неплохое подспорье? Мы после обеда еще кур принесем. - Чего лучше, - улыбнулась Катерина. - А ты почему поднялась? Доктор что наказывал? - Санька строго посмотрел на мать. - Весь народ в поле, а я отлеживаться буду! Вот зима придет, за все и отболею. - Нельзя, тетя Катя! Идите домой, - сказала Лена. - Без вас управимся. - Да что вы меня уговариваете, как маленькую! - обиделась Катерина. - Я бригадир сейчас. Могу и приказать, - шутливо пригрозила ей Лена. - Саня, веди ее домой! - Я вот замок на калитку повешу, - пообещал Санька. - Силой берете, озорничаете, - усмехнулась Катерина и, доверчиво опираясь на плечо мальчика, побрела к дому. Глава 36. ГРАД День выдался на редкость душный, безветренный, и мальчишки не находили себе места. Спастись можно было только на реке. Сюда они и собрались. Кто нырял, кто плавал саженками, кто прыгал с обрыва. Санька проделал перед ребятами свой излюбленный номер - водолаза под водой. Всунул в рот камышинку, в руки взял большой, тяжелый булыжник и, погрузившись в воду с головой, прошел по песчаному дну реки. Потом он вылез из воды и лег рядом с Федей на горячий песок. - Гроза будет, - сказал Федя, посматривая на облака, которые собирались на горизонте то в высокие башни, то в огромные скирды. - А ты почему знаешь? Облака, они и обмануть могут, - заметил Санька. - Я не только по облакам... Другие приметы есть. Смотри вот: клевер листочки складывает, ласточки над самой водой летают. А цветы как пахнут... они всегда перед дождем так. Горячий песок обжигал тело, и мальчишки снова полезли в воду. Девяткин, измазав все тело черной жидкой грязью, сидел у самой воды и занимался тем, что забрасывал всех вылезающих из речки ошметками грязи. Больше всех, как заметил Санька, доставалось Феде. Тот дважды пытался выбраться из воды, но каждый раз Девяткин залеплял ему живот и грудь черной, как деготь, грязью, и Федя вновь лез в речку обмываться. - Терпи, казак! - добродушно хохотал Девяткин. - В Стожарах грязь целебная, как на курорте. Принимай ванны. - Ты играй, да не заигрывайся, - подошел к нему Санька. - Чего пристаешь, как репей? - В опекуны записался! - Девяткин презрительно сплюнул сквозь зубы. - Дружка, как телка на веревочке, водишь... Федя пошарил в корягах, потом подплыл к Девяткину и протянул ему влажный губчатый зеленый комок: - А вот эту штуку знаешь? Тоже целебная. - Скажешь еще! Тина какая-то... - Серьезно говорю. Как натрешься, так кровь и заиграет. Испытай вот... Девяткин недоверчиво отодвинулся: - Очень нужно! - Эх, ты, тины испугался! - засмеялся Санька. Федя еще на прошлой неделе познакомил Саньку с этой речной губкой-бодягой. Сейчас Санька взял бодягу у Феди из рук и потер себе грудь, но не очень сильно. Грудь вскоре порозовела. - Хорошо! - похвалил Санька. - Сейчас бы наперегонки с кем! - И кинул губку Девяткину: - Ну, и теперь слабо? Подзадоренный Девяткин поднял губку, зачем-то понюхал и осторожно провел ею по груди. - Сильнее надо! Как мочалкой в бане. - И Санька, не жалея сил, обеими руками принялся натирать Девяткину грудь, плечи, спину. - И ничего нет такого... Выдумали тоже! - отдувался Петька, поворачиваясь то одним боком, то другим. Прошло несколько минут, и тело Девяткина густо покраснело. Вдруг он вскочил, закрутился на месте, словно его обожгли крапивой, и бросился на Саньку и Федю: - Вы что... сговорились? Те со смехом прыгнули в речку. - Голова! Это же бодяга! Ею люди от простуды лечатся! - кричал из воды Санька. - Крепче спирта действует. А Петька, ругаясь, катался на берегу, вскакивал, швырял в Саньку и Федю грязью и снова валился на песок. - В воду лезь, в воду! - посоветовал ему с другого берега Федя. - Все пройдет. Девяткин бултыхнулся в речку, и жжение вскоре утихло. Но он еще долго сидел в воде и на чем свет ругал Федю и Саньку, которые не иначе как сговорились против него. К полудню громоздкая, неуклюжая туча, подернутая фиолетовой дымкой, повисла над Стожарами. Резкий порыв ветра пригнул траву к земле, покрыл реку частой рябью, взвихрил сено на верхушке стога. Сверкнула белая молния, с высоты с сухим треском ударил раскат грома, словно где разорвали огромный кусок коленкора, и тяжелые косые струи дождя, как стрелы, пронзили реку. Река закипела, забулькала, на ней заплясали фонтанчики воды. - Тревога! - закричал Федя и бросился к участку. Мальчишки побежали следом. Дождь, тяжеловесный и плотный, захватывал дыхание, слепил глаза. От околицы, во главе с Машей и Зиной, мчалась группа девочек. На пригорке Маша поскользнулась и, как по льду, прокатилась по скользкой, грязной дорожке. Все ворвались на участок. Посевы вздрагивали, клонились к земле. - Побьет "коншаковку", побьет! - закричала Маша, бегая по участку, и вдруг яростно погрозила грозовой туче маленьким кулаком: - Погоди же ты, черная, погоди, лохматая!.. - По ней бы из орудия прямой наводкой, как вот по фашистам, или из "катюши", - мрачно сказал Санька, - враз бы разнесло. Но чем помочь посевам сейчас - никто не знал. И тут Федя вспомнил, как спасают от ливня рассаду в парниках. - Ломай шалаш! Закрывай посевы! - закричал он. Через минуту от шалаша не осталось и следа. Мальчишки, словно щиты подняв над головой кто лист железа, кто кусок фанеры, кто дощатую дверцу, прикрыли клетку с "коншаковкой". Но щитов все же было мало. Санька с тревогой озирался по сторонам. За изгородью на пригорке, прибитые ливнем к траве, лежали длинные дорожки холстов. Под кустом сидела бабка Манефа, как видно не успевшая собрать их до дождя. Санька быстро перелез через изгородь. В этот миг молния, похожая на огненный крест, разорвала небо, и над головой так загремело, что бабка Манефа в ужасе закрылась платком. А когда выглянула, то увидела, что холсты, как живые, ползут по земле вслед за каким-то босоногим мальчишкой. Манефа с криком кинулась вдогонку. Но тут путь ей преградила изгородь. Пока старуха искала входную дверцу, бежала через участок, мальчишки уже успели натянуть холсты над клеткой с пшеницей. Манефа схватила хворостину и принялась охаживать их по спинам. - Бабушка, мы ж на минутку всего! - обхватила ее сзади Маша. - Ничего им не сделается, твоим холстам. Ливень сменился градом. С деревьев посыпались сбитые листья, дорожки точно присыпало солью. Бабка Манефа вдруг схватилась за голову, ахнула и полезла под натянутые холстины. Град гулко барабанил по листам фанеры и железа, оттягивал вниз холсты, сек ребят по рукам и головам, скатывался за вороты рубах. То и дело слышались восклицания: - Ой, мамочки! Мне по уху ударило! - Бронебойными садит! - Бабка Манефа, ау! Жива еще? - Гвардия, стоять насмерть! - Мне три шишки на лбу набило! - Скоро ли он кончится, проклятый! - Девчонки, - приказал Федя, - уходите! Все уходите! В укрытие! - Сами уходите! - ответила Маша и вскрикнула: крупная градина пребольно щелкнула ее по затылку. Степа вдруг побежал по участку, сорвал с чучел соломенные шляпы и надел их девчонкам на головы. На участке показались Андрей Иваныч, закутанный в плащ-палатку, и дед Захар в шапке и полушубке. - Вот это орлы! - закричал Захар. - С градом схватились! Но учитель при виде столь необычного единоборства только улыбнулся и принялся помогать ребятам держать холсты. Вскоре град отодвинулся в сторону, пошумел еще немного в перелеске и наконец совсем затих. Все оглянулись по сторонам. Посевы на участке кое-где были прибиты к земле, только "коншаковка" стояла прямая и невредимая. Захар растроганно посмотрел на ребят: - Я вам... я вам не знаю что за это... подарок сделаю... медом угощу..,, - Бедовый народ! - вздохнула бабка Манефа. - Холсты у меня утащили. - Мы ж для дела, бабушка! - сказала Маша. - Я разве жалуюсь! Народ, говорю, вы бедовый. Вон шишки-то на головах, как сливы спелые. Да вы подорожник прикладывайте, подорожник... А то еще медный пятак хорошо помогает. - А теперь, битые, сеченые, марш по домам! - сказал учитель. - Обсушиться, переодеться... Бой, так сказать, закончен. - А у нас без потерь, Андрей Иваныч, - заметил Федя. - Все равно. Санька с тревогой поглядывал за изгородь в поле: - Андрей Иваныч, а как там в поле, не знаете? - Вот идем посмотреть с Захаром Митричем. - Тогда и я с вами. Но пойти в поле пожелали почти все ребята. Они перебрались через разлившийся мутный поток в овражке, поднялись к Старой Пустоши и столкнулись с Катериной. Катерина шагала впереди колхозниц, босая, без платка, с мокрыми, слипшимися волосами. - Обошлось, Андрей Иваныч! - увидев учителя, сказала Катерина. - Не задел нас град, стороной прошел. А дождь только на пользу... А у вас, ребята, как? - И у нас хорошо, тетя Катя! - крикнула Маша. Глава 37. ЗЕРНО Хлеба покрывались бронзовым налетом. По вечерам в поле согласно кричали коростели, пахло отсыревшей ржаной мукой, и луна, похожая на медный таз, висела так низко, что хотелось подпрыгнуть и кинуть в нее камнем. Ребятам казалось, что еще не все беды миновали и с посевами снова должно что-то случиться: выпадет град, налетят прожорливые птицы, пронюхают про богатый урожай суслики и мыши, заберутся на участок поросята или коровы. Они целыми днями дежурили на участке. Но погода стояла ясная, безоблачная. Для устрашения птиц Степа Так-на-Так соорудил еще несколько чучел с трещотками и вертушками. Алеша Семушкин повсюду расставил свои капканы "смерть сусликам". Суслики особого желания умирать не проявляли, но Маша, зазевавшись, однажды угодила ногой в один из капканов, после чего три дня ходила, - опираясь на палочку, и, к немалому удовольствию Семушкина, должна была признаться, что капкан его конструкции - штука опасная. Потом, когда "коншаковка" посмуглела, начались новые тревоги. Маша по нескольку раз в день пробовала на зуб зерна и бегала к деду Захару: - Дедушка, перестоит же пшеница, осыплется! - Ничего, ничего, - успокаивал старик, - пусть еще солнышка попьет. Наконец "коншаковка" созрела. Тяжелые усатые колосья клонились к земле и шуршали сухо и жарко, точно жесть. - Насытилось зернышко, дошло, - сказал Захар. - Завтра на зорьке и начнем. Но и тут без споров не обошлось. Санька сказал, что они с Федей в момент скосят всю клетку, не оставят ни одного колоска. Маша решительно запротестовала. Это им не трава, а сортовая пшеница; они же косами так размахаются, что вымолотят все зерна. - Нет, мы с Зиной серпами жать будем. А вы - снопы вязать. - Мы... вязать?.. - возмутился Санька. - И правильно, - согласился Захар. - Смекать надо, чего каждое зернышко стоит. Тут тонкие руки требуются. Как ни досадно было мальчишкам, но пришлось смириться. С вечера девочки заготовили перевясла. Захар вызубрил серпы. Маша не утерпела и обежала с десяток колхозных изб: - А мы завтра "коншаковку" снимать будем! Хотите посмотреть? В воскресенье рано утром, когда пшеница была волглой и мягкой, на участке собрались колхозницы. Пришла Катерина со всем своим звеном, Татьяна Родионовна, Андрей Иваныч, бабка Манефа. - Тетеньки, вы только не потопчите чего, не сходите с дорожки! - умолял Семушкин, бегая вокруг женщин. К клетке подошли Маша и Зина Колесова, стали по углам. Серпы, как и полагается, лежали у них на плечах. Захар кивнул им головой. Девочки сняли серпы и разом нагнулись, словно переломились в поясницах. Левой рукой они захватили по полной горсти пшеницы, подвели снизу зубчатые серпы, с мягким хрустом срезали желтоватые прохладные стебли и положили их на перевясла. Восемь - десять горстей, и сноп готов. - Федя, вяжи! - кивнула Маша. Саньке досталось вязать снопы за Зиной Колесовой. Он не очень ловко, но сильно стянул перевясло, завязал узел. - А споро идут! - зашептались женщины, следя за девочками. - Спины не разгибают. - Захват-то какой, захват! - Сразу видно - колхозный народ. - Добрые жницы растут! Подбадриваемые замечаниями взрослых, Маша и Зина старались изо всех сил. Серпы так и мелькали у них в руках. Но вскоре Зина стала частенько разгибаться и потирать поясницу. - Спинка заболела! - зашипел сзади Санька. - Может, в холодочке полежишь? Тоже мне, жница-синица! Неожиданно на колючее, как щетка, жнивье шагнула Катерина. Она раскатала засученные рукава кофты и взяла у Маши серп: - Что у вас тут за пшеница такая? Аккуратно подбирая стебелек к стебельку, она срезала горсть пшеницы - да такую горсть, что Санька даже ахнул от изумления, - высоко подняла ее на вытянутых руках, попестовала, словно малого ребенка, и оглянулась на женщин: - Вот это хлебушек! Руки оттягивает, будто гирю держу. Жалко вот, делянка-то маловата. Катерина нажала два снопа и передала серп Татьяне Родионовне. - Мы растили, мы сами, и уберем! - заволновалась Маша. - А ты не жадничай, - засмеялась Катерина. - Всем испробовать охота. Вскоре вся пшеница с пятой клетки была убрана. До полудня снопы сушились на солнце, потом их отвезли к риге, обмолотили, провеяли и, ссыпав зерно в мешок, понесли в правление колхоза. Все шли серьезные, торжественные, только малыши бежали впереди и кричали на всю улицу: - "Коншаковку" несут!.. "Коншаковку"! В конторе члены правления обсуждали какие-то дела. Ребята внесли мешок в комнату. - Сюда его, сюда, на почетное место! - Татьяна Родионовна вышла из-за стола, приняла мешок и поставила его на лавку в переднем углу, где висели план колхозных угодий и диплом Сельскохозяйственной выставки. - Кто из вас подарок подносить будет? - шепотом спросил у ребят Андрей Иваныч. - Саня Коншаков, - также шепотом ответила Маша. - Его родного отца пшеница. - Нет, - покачал головой Санька, - ее Федя спас. Пусть он подносит. - И совсем не я, а дедушка, - смущенно отказался Федя. - Что еще за счеты! - остановил их Захар. - "Коншаковка" сама за себя голос подаст. А если цифирь какая нужна, у Маши все записано. Маша протиснулась вперед, раскрыла свой дневничок и скороговоркой принялась высчитывать, сколько зернышек было посеяно на клетке э 5, сколько взошло, сколько стебельков погибло от стихийных бедствий - в эту графу у нее попали и град, и жук-кузька, и Долинка, по недосмотру забежавшая на участок, и Санька с Петькой - и, наконец, сколько колосков сохранилось и принесло урожай. Кругом засмеялись: - Это счетовод! Свела баланец! Нам бы такого в правление. К мешку один за другим подходили бригадиры, звеньевые, колхозницы, бережно брали на ладонь по щепотке зерна - такого тяжелого, так напоен- ного солнцем, словно земля отдала ему все тепло и свет, поглощенные ею. - Золотая пшеничка! - почтительно говорили люди. - Богатый хлеб! - Сила! И так же бережно ссыпали зерно обратно в мешок. Только бабка Манефа, подув на зерно, отправила его в рот. - Что ты, бабушка! - кинулась к ней Маша. - Целый гектар загубила! - И, услышав смех, заспорила: - Ну да, гектар! Егор Платоныч помните с чего начал? С трех колосков. Но бабка ничего не слышала. Закрыв глаза, она долго жевала пшеничные зерна, потом громко причмокнула языком, облизала губы и истово перекрестилась: - Слава тебе... Дожили до белых пирогов. - Ну что ж, ребята... - Татьяна Родионовна оглядела стоявших у порога детей. - Превеликое спасибо от колхоза. И вам и Захару Митричу. Доброе вы зерно вырастили. Принимаем его в сортовой фонд... Заприходуй, Клаша, - кивнула она счетоводу, - трудодни молодым колхозникам начисли, премию, все как полагается. - Зерно под номером пойдет или заименуем как? - спросила Клаша. - Есть уже название... лучшего не придумаешь, - сказал учитель: - в честь Егора Платоновича Коншакова. Глава 38. БРИГАДИР Хорошо спится на рассвете! Катерина подошла к кровати и тронула Саньку за плечо. Но сон еще крепко держал мальчика: Санька мычал, натягивал на лицо одеяло, яростно отбивался ногой. Катерина решила было не будить мальчика так рано, но потом вспомнила, какой сегодня день, и вновь наклонилась над ним. - Вставай, сам же просил разбудить... На Старую Пустошь выходим. Санька открыл глаза, огляделся и сразу вскочил на ноги. Он тоже все вспомнил. В эти дни, когда по всему району начался подъем запущенных земель, их колхоз решил наконец взяться за Старую Пустошь. Вот почему сегодня стар и млад двинулись к Старой Пустоши. В первые дни колхозницы срывали кочки, засыпали землей ямы, рытвины, корчевали кустарник. Мальчишки свозили валежник и хворост в огромные кучи и разжигали костры. Длинные языки пламени взвивались высоко к небу и завывали, точно сердитые псы. Санька с Федей с таким усердием орудовали около костров, что лица у них покраснели, как у кочегаров, волосы пропахли дымом, подпаленные брови и ресницы закурчавились и на рубахах от стреляющих из костров угольков появились дырочки. Затем на расчищенную Старую Пустошь выехали пахари. Саньку по-прежнему тянуло к коням. Как-то раз он встретил при въезде в деревню подводу, запряженную Муромцем. На ней ехала Анка Спешнева, возившая молоко в город вместо Евдокии Девяткиной. Заунывно скрипели немазаные колеса, вовсю трезвонили жестяные бидоны, но сонная, разомлевшая от жары возчица ничего не замечала. Санька остановил Муромца, потрогал упряжь, растолкал Анку: - Смотри: седелка на боку, дуга завалилась. Колеса скрипят, на сто верст слышно. Разве так стожаровские ездят? Да я бы сквозь землю со стыда провалился! - Тоже мне наставник! - фыркнула Анка. - Наставник не наставник, а требует по делу, - подошла Татьяна Родионовна. - Ты, Нюра, нашу колхозную марку не порочь. Народ знаешь как судит: какова упряжь, таковы и хозяева... Ну-ка, Коншаков, покажи, как с лошадью нужно управляться. Санька быстро перепряг лошадь, выровнял дугу, поправил седелку, туго затянул чересседельник. - Картинка! - похвалила Татьяна Родионовна. - Вот что, Саня: зайди-ка вечерком в правление... Поговорить надо. Медленно тянулось время в этот день. Саньке даже казалось, что солнышко решило совсем не закатываться и светить до нового утра. Наконец стемнело. Отказавшись от ужина, Санька полетел в правление. У крыльца постоял немного, отдышался от бега и в контору вошел неторопливым, степенным шагом. Татьяна Родионовна была не одна. За столом сидели члены правления, Андрей Иваныч, Лена. - Вот и молодой Коншаков, легок на помине, - сказала председательница и поманила Саньку поближе к столу: - С конями, значит, умеешь управляться? - Ничего... получается... - И ребята тебя слушаются? - А как же! - Тут, Саня, такое дело. Жатва подходит, обмолот. Снопы надо возить с поля, хлеб государству сдавать. А людей не хватает. Вот и решили мы на правлении транспортную бригаду из ребят собрать. Только вот не знаем, кого за старшего над ними поставить. Ты как, Саня, думаешь? Сердце у Саньки упало. Значит, все еще нет ему полного доверия... Он помял в руках пилотку, подышал на красную звездочку и по привычке начал протирать ее рукавом гимнастерки. - Да побереги ты свою звездочку, Саня, - улыбнулась Татьяна Родионовна, - у тебя она и так светит, как ясный месяц. Кого же, по-твоему, в бригадиры поставить? - Федю Черкашина можно... или Степу Карасева, - с трудом выговорил Санька. - Они справятся. - А я предлагаю Коншакова, - подала голос Лена и переглянулась с Андреем Иванычем. - Это как понимать? - спросила Татьяна Родионовна. - Комсомол, значит, поручается за него? Лена обернулась к Саньке. Глаза их встретились. Санька смотрел серьезно и твердо. "Ты же меня видела, знаешь", - говорил его взгляд. - Поручаемся, Татьяна Родионовна. Уверена в нем, - сказала Лена. - Татьяна Родионовна!.. - Санька подался вперед - Да я... да мы... я такую бригаду соберу... Мы хоть тысячу пудов перевезем... Что хошь перевезем. - Только чур, - предупредил учитель, - про школу не забывать! В седьмой класс ты обязательно пойдешь. - Готовлюсь, Андрей Иваныч. Мы с Федей вместе занимаемся, - сказал Санька. - Ну что ж, - кивнула председательница. - Засучивай рукава, молодой бригадир, берись за работу. На другой день Санька пришел на конюшню. - Стосковалась я по тебе, Саня, - сказала ему Седельникова. - Дали мне тут на подмогу бабку Манефу, а она к коням подойти боится. Все крестит да увещевает их. Ты построже здесь командуй, по-мужски. - Это уж как полагается, - согласился Санька. Он вычистил конюшню, разложил траву по кормушкам, накачал в колоду чистой воды. Попасть к Саньке Коншакову в транспортную бригаду стало заветной мечтой всех стожаровских мальчишек. Но Санька принимал в бригаду с большим разбором. От каждого возчика он требовал, чтобы тот мог в считанные минуты словить, взнуздать и запрячь в телегу норовистую Лиску и проехать на ней узким кривым проулком, ни за что не зацепив осями; требовал он также, чтобы каждый возчик умел постоять за товарища, не жаловаться по пустякам взрослым. Началась уборка хлебов. В поле замелькали яркие головные платки жниц, белые рубахи косарей; словно большие степные птицы, замахали крыльями лобогрейки. В риге тонко, с посвистом завыла молотилка. Когда в ее зубастую пасть совали жаркий шуршащий сноп, она ворчала, задыхалась, словно пес над костью. Из хвоста молотилки вылетала легкая шелковистая солома, сбоку вытекало смуглое теплое зерно. Работы молодым возчикам хватало. Они доставляли к молотилке с поля снопы, отвозили зерно на заготовительный пункт. Санька знал каждую рытвину на дороге, каждый подъем и спуск и мог провести обоз хоть с закрытыми глазами. За ним упрочилась слава толкового и расторопного бригадира. На пути от Стожар в город лежало село Локтеве, дорога около которого после дождей превращалась в непролазную топь. Колеса увязали по ступицу, лошади надрывались. Однажды в этой хляби застряли три подводы. Пришлось на себе перетаскивать мешки с зерном на сухое место, распрягать лошадей и вытягивать телеги на руках. Мальчишки измучились, на чем свет изругали председателя локтевского колхоза Башлыкова. - Ругай не ругай, а завтра опять то же будет! - сердито сказал Санька и вдруг решительно направился в село. - Пошли к Башлыкову, Федя, мы ему докажем... Злые, измазанные грязью, ребята отыскали председателя в правлении колхоза. Поняв, чего от него хотят, Башлыков заявил, что ему сейчас не до дороги. - В эту топь одного камня сколько нужно вбухать, песку. А на чем я возить буду? Где у меня подводы? - А мы вам поможем, - сказал Санька, - подвезем материал. - Если так - другой разговор, - подобрел Башлыков. - Помогайте! Возчики сдержали свое слово. Возвращаясь из города порожняком, они каждый раз нагружали подводы булыжником из речки, песком, хворостом из леса и все это сваливали около топи. Но Башлыков не торопился начинать ремонт дороги. "Погоди ж, проучим мы тебя!" - решил Санька, и однажды, не доезжая до села, молодые возчики свернули влево, а перед трясиной поставили жердь с надписью: "Здесь топь. Объезд влево. Председатель колхоза Башлыков". Эту выразительную надпись локтевский председатель увидел только на другое утро и схватился за голову. За сутки через усадьбы проехали десятки подвод и проторили новую широкую черную дорогу. Башлыкову волей-неволей спешно пришлось выслать к трясине людей и засыпать ее хворостом, щебнем, землей. Случай этот стал известен по всей округе. Колхозники, встречая в пути молодых возчиков из Стожар, первыми съезжали в сторону и с преувеличенным почтением снимали шапки: "Наше вам! Как там Башлыков здравствует после самокритики?" Домой Санька возвращался поздно вечером, пропыленный, обожженный солнцем. С грохотом стаскивал с натруженных ног сапоги, степенно садился за стол ужинать. - Ну как, кормилец, - улыбалась Катерина, - на зиму хлебом мы теперь обеспечены? - А как же... Сегодня по восемьдесят соток записали, - отвечал Санька. - Щей-то подлить, бригадир? - Можно... Часто Санька приводил с собой в избу Федю. Они вместе ужинали, а потом, обложившись книгами и тетрадями, садились заниматься. Катерина укладывала Феню и Никитку спать, чтобы они не мешали старшим, сама старалась ходить по избе на цыпочках и даже раздобыла для мальчиков вместо коптилки семилинейную лампу. После занятий Федя спешил к дедушке, но Катерина не отпускала его, укладывала спать вместе с Санькой, а утром кормила мальчиков завтраком и провожала на работу. Однажды в сумерки к избе Коншаковых приплелся дед Захар. Катерина встретила его у крыльца. - Нехорошо, Катюша! - сказал он с упреком. - Внука у меня сманиваешь. - Да вы посмотрите, петухи-то наши совсем замирились. - Катерина показала через окно в избу, где за столом занимались Санька и Федя. - Похоже, и мой за ум взялся, в школу вернется. Дед Захар заглянул в избу, потом осторожно прикрыл створки окна и опустился на завалинку. Катерина села с ним рядом, задумалась. - Захар Митрич, опять я за старое. Отпустите Федю ко мне! Не обижайтесь, я прямо скажу: человек вы в годах, здоровье не ахти какое, не ровен час... всякое может случиться... И опять мальчик сирота сиротой останется. А он еще птенец бескрылый да неоперенный... Ему мать нужна. Дед Захар, опустив голову, долго не отвечал. - Я внуку худого не желаю... Да ведь обидно, Катюша; пока весна да лето-шум вокруг меня, смех, споры ребячьи. Я сам тут вроде помолодел с ними... А как осень, и опять я один-одинешенек... Катерине стало жалко старика. - Так и вы к нам переходите, - неожиданно сказала она, досадуя, почему такая мысль не пришла ей в голову раньше. - В вашу-то конуру? - удивился дед. - В тесноте - не в обиде, Захар Митрич. Поместимся как-нибудь. - Нет, - подумав, отказался старик. - А вот, если желаете, переселяй- тесь ко мне. Со всем хозяйством. У вас что - закуток, два оконца, а у меня, как-никак, довоенный дом, раздолье. - А и правда, Захар Митрич! - обрадовалась Катерина. - Вот и заживем одной семьей. Пойду со своими ребятами посоветуюсь. Глава 39. ЗВЕЗДЫ НА НЕБЕ Ласточки, прижившиеся за лето под карнизом, сегодня были немало встревожены: все утро в школьном дворике толпились ребята, шумно о чем-то спорили и с любопытством поглядывали на их гнезда. Но вскоре птицы успокоились. Все ребята куда-то ушли, и во дворике вновь стало тихо. Потом появились две девочки и сели на крылечко. - Ты как думаешь, - спросила Маша Зину Колесову: - сдадут наши переэкзаменовку? - Должны сдать... Готовились же! - рассудительно ответила подруга. - Еще как! А вдруг случится что-нибудь... Давай на ромашке погадаем. Девочки оборвали лепестки у десятка цветов - "сдаст - не сдаст". Получилось, что у Феди с Тимой все будет хорошо, а Санька испытания не выдержит. - Чепуха на постном масле! - рассердилась Маша и разбросала ромашки. - Все сдадут. Еще через некоторое время к школе прибежали Семушкин и Степа: - Ну, как наши? Сдали? - Ничего пока не известно, - сказала Зина. Ребята побродили по пустым школьным коридорам, попытались заглянуть в класс, но Андрей Иваныч сердито погрозил им пальцем. Пришлось сидеть и ждать. Наконец экзамены закончились. Ученики высыпали во двор. По сияющему лицу Тимки Маша сразу поняла, что все обошлось благополучно. Тимка рассказал, что почти все ребята, которые готовились летом, зачислены в шестой класс. Только двоим придется пойти в пятый. Вскоре показались и Санька с Федей. - С нами? В седьмой? - подбежала к ним Маша. Друзья кивнули головами. Маша хотела было на радостях крикнуть "ура", но тут взгляд ее упал на старую березу в школьном саду, и она шепнула Саньке: - Помнишь, что написал? Убрать бы надо... Санька смущенно покосился на ребят: - Ладно... потом! Но Маша подняла кусок стекла, подбежала к березе и принялась соскабливать со ствола слово "прощай". Подошли к дереву и остальные школьники. Но надпись, зарубцевавшаяся за лето, прочно держалась на коре березы. - Отойди, я сам! - Санька отстранил Машу от дерева, достал складной нож и перечеркнул "прощай". Потом оглянулся на ребят и выцарапал новое слово. - "Здравствуй, школа!" - прочел Федя. - Это и мне подходит. - И, взяв у Саньки нож, нацарапал внизу свое имя. - Дайте и я распишусь! - закричал Тимка. - Пожалейте вы березу-мученицу! - подошел сзади Андрей Иваныч и, разглядев, что написали ребята, улыбнулся. Постояв еще немного у березы, учитель вместе с детьми пошел к Стожарам. Они поднялись на пригорок и невольно остановились. В прозрачном воз- духе и ярком свете солнца луга, нивы, деревья были так свежи и красочны, словно их прибрали к большому празднику. Шумели на ветру раскидистые старые ивы у реки, и в глазах рябило от серебристого блеска их листьев. Ослепительные тугие облака, похожие то на ветки с яблоневым цветом, то на белогрудых лебедей, плыли в просторном небе. Скошенный луг за рекой покрылся такой густой и сочной отавой, что, как ни старались коровы и телята выщипать ее, луг неизменно хранил свой изумрудный блеск. С полей несло запахом меда, печеного хлеба и еще чего-то невыразимо сладкого и приятного. Из-под ног, как резиновые, упруго вспрыгивали кузнечики, ударялись в лица. Кругом неумолчно звенело и стрекотало. - Хорошо-то как! - невольно вырвалось у Маши. - Что хорошо? - не поняла Зина Колесова. - И поле, и все... И луг наш, и лес, и речка. И облака на небе. Так бы вот шла и шла... Я так думаю: лучше, чем у нас в Стожарах, нигде и на свете нет. - Облака, поле... эка невидаль! - хмыкнул Семушкин. - Не знаешь еще, какие есть на свете места, географически необыкновенные. Вот в субтропиках бы пожить! А про наши Стожары и не знает никто. - Чем же плохи Стожары? - сказал Андрей Иваныч. - Я вот, бывало, на фронте, на привале где-нибудь, глаза закрою, а Стожары, как живые, передо мной. И речка плещет, и белая тропка через поле бежит, и хлебом пахнет. А то еще ночью поднимешь голову к небу. когда нет на нем ни туч, ни облаков и все звезды, большие и малые, в сборе, и залюбуешься. Такая красота над тобой, такой простор - слов не находишь, чтобы выразить все это. А вглядишься в звездное небо и начнешь понимать, из чего вся эта красота складывается: вот Большая Медведица, вот Малая, там созвездие Тельца, Геркулеса, Дракона, Козерога. И каждое занимает свое определенное место, загорается в положенный час. Отыщешь в этом огромном звездном мире скромное, маленькое созвездие Стожары. "Ага, думаешь, и без тебя не обошлось!" Не забыли, друзья мои, где находится это созвездие? - Помним, Андрей Иваныч. Мы часто на него смотрим. - сказала Маша. - Вот так и наши земные Стожары, - продолжал учитель. - Затерялись они среди просторов родной земли и светят людям вместе с другими большими и малыми звездами. - Андрей Иваныч! - Маша, покусывая травинку. посмотрела на небо, хотя там никаких звезд еще не было. - Знаете, чего я хочу? Чтобы наши Стожары ярче всех светили... как вот Большая Медведица или звезда Полярная. Чтобы нас издалека все видели. И кто по морю плывет, и на войне воюет, и в Москве живет. Как посмотрят люди на звездное небо и скажут: "Что это там так ярко горит и не гаснет? Какая такая новая звезда народилась?" А астрономы-звездочеты им ответят: "Это не новая звезда, это очень старое созвездие Стожары. Только мы еще сами не понимаем, почему оно так ярко разгорелось". - А вся причина, оказывается, в том, - улыбнулся учитель, - что в Стожарах живут такие замечательные ребята... - А что вы думаете, Андрей Иваныч! - раскраснелась Маша. - Нам вот только подрасти чуток. Чего мы только для колхоза не сделаем! Я учиться поеду. На агронома или по селекции. А потом опять в родные Стожары вернусь. Пшеницу-трехколоску выращу. Чтобы раз посеять, а урожай три пятилетки подряд собирать. И чтобы не боялась ничего та пшеница: ни холода, ни жары, ни града. Так и назову: "стожаровская бессмертная". Про нее потом во всех ученых книжках напишут. Или нет... Я лучше в саду работать буду. Виноград за сараями выращивать. Яблоки. Крупные-крупные, чтобы больше одного не съесть... - Вот жадная, все захватила! - улыбнулся Санька, переглянувшись с ребятами. - А нам что же останется? - Вам? - задумалась Маша. - Работы всем хватит. Ты, скажем, погодой можешь управлять. Сидишь в кабине под самыми облаками и принимаешь заявки по радио. "Алло, алло, дежурный по погоде слушает. Кто говорит?" - "Колхоз имени Пушкина". - "Что заказываете?" - "Дождь на сорок пять минут". - "Какой вам? Ага, помельче, вроде грибного. Есть. Заказ принят. Прошу приготовиться". И пожалуйста, включаешь дождь на сорок пять минут. - Погодой управлять - это здорово! - развеселился Семушкин. - Ну, а мне какая работа будет? И, наверное, добрая Маша всем бы подобрала подходящее занятие, если бы не Зина Колесова, которая сказала, что все это фантастическое, как у Жюля Верна. - У тебя все фантастическое, что на грядке не растет! - обиделась Маша. - А вот погоди, война кончится... Вся наша земля станет красивая и полезная... Правильно, Андрей Иваныч? - Думаю, что так и будет, - ответил учитель. - Когда человек большую мечту имеет, он всего может достигнуть. Особенно на такой земле, как наша. Дойдя до Стожар, ребята распрощались с Андреем Иванычем, но Санька почему-то медлил уходить домой. К учителю подошла Лена. Она пригласила его на собрание-сегодня вечером комсомольцы будут принимать в свои ряды новых членов. У Саньки заколотилось сердце. - А мне теперь можно к вам? - тихо спросил он. Лена посмотрела на Андрея Иваныча. - Я бы, пожалуй, голосовал "за", - сказал учитель, покосившись на мальчика. - Саня свое наверстал. - И я руку подниму, - улыбнулась Лена. - Неси скорее заявление. - А у меня уже есть! - Санька полез в карман гимнастерки, вытащил помятую, истертую на сгибах бумажку. - Нет, не годится... Я лучше новое напишу. - Обязательно новое, - сказал Андрей Иваныч. Глава 40. БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ В воскресенье Коншаковы переселились в избу к Векшину. Перевезли на двух подводах свой небогатый скарб, перевели корову. На прощание Санька с матерью сходили к тополю на усадьбе. Хорошо бы и его переселить на новое место. Но деревцо глубоко сидело в земле корнями, и жалко было его тревожить. - Ничего, мы весной черенок от него возьмем, - успокоила сына Катерина, - под окном посадим. В полдень, когда новая, большая семья Коншаковых села обедать, в избу вошел Андрей Иваныч: - Поздравляю, Катерина Васильевна! - Опять с новосельем? Так уж поздравляли, Андрей Иваныч, еще третьего дня! - Нет, по другому поводу. В колхозной семье хорошая хозяйка нужна. Вас, Катерина Васильевна, председателем правления выдвигают. - Меня? - Катерина поднялась из-за стола и покосилась на детей. - Хоть перед ребятами-то меня не конфузьте, Андрей Иваныч. - Нет, зачем же... Разговор серьезный. Про Татьяну Родионовну слышали? Забирают ее от нас на районную работу. Я сегодня в райкоме партии был. Там намечали, кого в Стожары вместо Татьяны Родионовны порекомендовать. Остановились на вас. Меня спросили. "Лучшей, говорю, хозяйки не найти". - Так и сказали? - Катерина умоляюще поглядела на учителя. - Откуда же я силы возьму? - Силы вам не занимать стать, - улыбнулся учитель. Катерина задумалась: - Дайте мне хоть в себя прийти... В этот день она никуда не пошла, хозяйничала по дому, старалась наедине собраться с мыслями. Вечером в доме Векшина собрались колхозницы. Расспросили Катерину про новоселье, оглядели прибранную просторную избу, потом присели на лавку. - Мы тут тебя в хозяйки прочим, Катюша... Вместо Татьяны Родионовны, - сказала Василиса Седельникова. - Очень ты людям нужна сейчас. Вот и скажи нам: будет твое согласие? - Отказываться и думать не смей, - поддержала Седельникову Пелагея Колечкина, - народ все равно заголосует. Раз ты его в дело втравила, подняла, веди до конца. Катерина подняла голову. На нее смотрели участливые, ждущие глаза подруг. А позади женщин она заметила Саньку. Ей показалось, что мальчик кивает головой и требовательно шепчет: "Берись, берись! Твое это дело". Катерина вспомнила нелегкие военные годы, прожитые вместе с женщинами, и, как никогда, почувствовала, как дорога ей большая колхозная семья. Она глубоко перевела дыхание и обхватила за плечи рядом сидящих женщин: - С вами я, подруги мои, с вами... Колхозницы разошлись. Катерина, проводив их до угла, вернулась в избу. Санька стоял к ней спиной и пристально рассматривал развешанные на стене фотографии отца. Катерина неслышно подошла сзади и привлекла мальчика к себе. Санька вздрогнул, но не отстранился. - Будем жить, Саня! Не одна я... И Федя с нами... Вон ты какой у меня вырос, чисто отец. - Катерина затуманенными глазами заглянула мальчику в лицо, пригладила непокорные вихры. - Это ты мне твердости-то прибавил, ты, сынок! - Проживем, - доверчиво ответил Санька, и слово, которое всегда с трудом сходило с его губ, в этот раз выговорилось легко и свободно: - Обязательно проживем, мама! Потом он вышел на улицу. Около крыльца стоял Федя. Клочковатая туча, с полудня пытавшаяся нависнуть над Стожарами, так и не дотянула до деревни, прошла стороной и теперь, недовольно ворча, уползала за горизонт. Свежий ветер не спеша прошел над землей, пригладил взъерошенную траву, пошептался о чем-то с деревьями, словно спросил, готовы ли они встретить завтрашнее утро, и замер. Небо расцветилось звездами. Мальчики запрокинули головы вверх. В глубине безбрежной рекой тек Млечный Путь. Среди огненных колесниц, светозарных коней, серебристых цветов и веток, среди широкого звездного жнивья Санька отыскал небольшое созвездие из семи маленьких звезд и улыбнулся им, как добрым старым друзьям. - Федя, ты нашел Стожары? - Вижу. - А правда, если на них долго смотреть, они кажутся большими-большими? - И горят ярче. К мальчикам подошла Катерина: - Что вы там на небе увидели? - Смотри, мама, вызвездило как, - сказал Санька. Катерина, подняв голову, долго смотрела на звездное небо: - Будто пшеницу рассыпали... Хороший денек будет завтра!