его ради режиссер, подбирая актрису на роль, станет советоваться с журналисткой, известной охотницей за театральными сплетнями? По этой части Шарлотта могла заткнуть за пояс всех своих коллег и конкурентов, вместе взятых... И именно от нее Брайан мог узнать и про страх высоты, и историю моего детства, и еще очень многое другое. Но зачем? Но у меня больше не было времени думать об этом. Кэрол болтал без умолку, сыпал свежими историями и анекдотами из жизни наших знакомых, всеми силами стараясь сбить мое волнение, и, как всегда, преуспел в этом. Слова лились сплошным потоком, я что-то отвечала, в основном невпопад, но он, прекрасно зная мое состояние, не обращал внимания и продолжал нести отвлекающую чушь до тех пор, пока глодавшее меня нервное напряжение не спало, и осталось лишь нетерпеливое желание ускорить начало премьеры. Точно в этот момент Кэрол оборвал себя на полуслове. - Стоп. Сеанс окончен, тебе пора собираться. Счастливо, малышка, завтра с утра я позвоню и узнаю о твоем успехе. Он оставил меня в оптимальном состоянии. Правда, где-то в глубине меня засела мысль поинтересоваться в театре у Брайана, зачем он наводил обо мне справки у Шарлотты. Но случая так и не представилось. Он куда-то запропастился и возник лишь без четверти восемь. Да и то не весь - в дверь моей гримерной просунулась его голова и возвестила готовность номер один. Лицо Брайана было непроницаемо, глаза блуждали в каких-то высших сферах. Сама же я только что приняла таблетки и теперь переодевалась в платье Аллегры, так что момент для расспросов был самый неподходящий. Я пожала плечами, решив отложить разговор до другого раза. Свет в зрительном зале погас, освещенной осталась лишь сцена. Спектакль открывал диалог Джонатана и Хакона. Я дожидалась своего выхода за кулисами. Наконец, эпизод был отыгран, и стена, отделявшая сцену от зала, стала непрозрачной с обеих сторон. С мерным шумом моторов вперед выехал кабинет Джонатана. Рядом со мной появился Томми, притушенный на несколько секунд свет стал ярче, и, как дыхание огромного затаившегося зверя, я услышала дыхание зала - там, за стеной, снова прозрачной для них. В следующий миг звук этот почти исчез, увяз в пелене действия таблеток, и не осталось ничего, кроме единственного на свете мужчины - Джонатана. Я снова была в его кабинете, знакомом до мельчайшей детали, а сам он стоял передо мной. Но Боже, что же случилось с ним? На нем просто не было лица. - Что с тобой, Джонатан? Где-то далеко, в глубине, я, Нуар, следила за своей Аллегрой, пытаясь критически ее оценить и поправить возможные ошибки. Хотя и понимала, что это будет непросто: две таблетки при сильном вхождении в роль делали Аллегру почти самостоятельной личностью. Пока спектакль развивался почти в полном соответствии с замыслом Захарии Виганда. Аллегра была потрясена условиями, выдвинутыми Хаконом. - Но как же так можно, Джонатан? Ведь это варварство! Совершенно подавленный, он рухнул на стул. - Он просто берет меня за горло. Я договорился о покупке груза прежде чем узнал, какие условия выдвинет эта инопланетная бестия. Господи, да я бы скорее дал отрезать себе правую руку, чем согласился! Я бы просто уступил сделку синдикату "Корбири", и черт с ними, с деньгами. Я больше не могла выносить его терзаний. - Не переживай, все будет нормально. Я поеду к нему. - Я опустилась к Джонатану на колени и обняла его. Снова погас свет, загудели моторы, и кабинет Джонатана сменился новой декорацией. Я прошла вперед и оказалась в песчаном саду на планете Шиссаа. Мне никогда не приходилось видеть столь безжизненного пейзажа. Лишь камень, пески, да изредка - какие-то кривые колючие растения. Камни блестели золотом, отливали серебром, играли всеми цветами радуги - это пиршество красок было слишком буйным для глаза землянина. Песок на дальних дюнах тоже поражал многоцветном, но здесь, в саду, у меня под ногами он был серебристо-белым. А под этим слоем скрывался другой - ярко-алый. Смешиваясь вместе, они образовывали сверкающий розовый ковер. А если ступать осторожно, то в белом песке оставались ярко-алые следы. И больше - ничего на многие километры вокруг. Я стояла посреди этой пустыни, которую кому-то пришло в голову назвать "садом", и собиралась с духом, чтобы войти в дом. Вдруг позади послышался шорох. Я повернулась и вскрикнула. Майлс оказался прав - его вид впечатлял. Настолько, что если бы я точно не знала, что передо мной - Майлс Рид, то наверняка решила бы, что в спектакль приглашен настоящий шиссаанец, или как их там. Передо мной стояло существо определенного гуманоидного типа и даже, в общем, напоминавшее землянина - только напрочь лишенное волос. И ушей - куда подевались уши Майлса, для меня, Нуар, осталось загадкой. Тело его, прикрытое лишь кожаной повязкой вокруг бедер, было буровато-зеленого цвета. На поясе болтался огромный кривой нож. - Вы - женщина Джонатана Клея? - спросил он, и в голосе его зашелестел сухой песок. - Я - Хакон Чашакананда. Я отшатнулась назад, сжав ручку своего чемодана, но тут же вскинула подбородок и произнесла, стараясь избавиться от дрожи в голосе: - Меня зовут Аллегра Найтингейл. Будьте так любезны проводить меня в мою комнату. Дружба с Хаконом зарождалась очень медленно. Ледяное молчание прерывалось поначалу лишь неприязненными вопросами типа: "Как может любое существо, считающее себя цивилизованным, разгуливать чуть ни голышом, да еще с тесаком за поясом?" Хакон ответил мне, но со следующего дня стал появляться в неком одеянии, напоминающем кафтан. Потом неприязнь в вопросах сменилась любопытством. - А что означает ваше имя на языке Шиссаа? Отвечая, он улыбнулся почти человеческой улыбкой. - В моем языке нет такого имени. "Хакон Чашакананда" - это адаптированная транскрипция, специально для землян. А мое настоящее имя вы и произнести бы не смогли. - Но почему тогда было не придумать что-то более удобопроизносимое? - удивленно заморгала я. Тяжелые бурые веки дважды медленно опустились и поднялись - он тоже моргал от удивления, хотя и совершенно иначе. - А вы думаете будет лучше, если к вам явится "голое зеленокожее существо с тесаком за поясом" и назовется Джоном Смитом? Земляне ведь полагают, что у инопланетян должны быть длинные и трудные имена, зачем же обманывать ожидания? Этот-то забавный диалог и уничтожил разом весь холод между нами. Для дружбы больше не было преград. Словно прозрев, я вдруг поняла, насколько прекрасен песчаный сад. И одновременно - сколь удивительно благороден и чист душой его хозяин. А вскоре он отпустил меня домой - к Джонатану. Тот был сам не свой от счастья. Он стиснул меня в объятиях так, что, казалось, еще секунда, и кости мои затрещат. - Как же ты вырвалась? Вот уж не думал, что его можно уговорить. - Я и не уговаривала его. Просто ты плохо его знаешь. Он сказал мне: "Мне кажется, что я достаточно знаком с вами, чтобы заключить, что вы - человек чести. И если вы скажете мне, что Джонатан такой же, то в соблюдении моих условий больше нет необходимости". Вот и все. Он отпустил меня. Откинувшись на спинку кресла, Джонатан нахмурился. - Что это значит - "достаточно знаком"? Я, Нуар, вздрогнула, даже сквозь действие таблеток расслышав в его голосе те самые нотки, которые уже звучали после нашего с Брайаном возвращения из Эвентайна. Однако Аллегра их не услышала. - Просто за эти четыре месяца мы очень много времени провели вдвоем. А куда было деваться? Я бы просто сошла с ума, если бы все время сидела в своей комнате. Ненавидеть друг друга так утомительно, вот мы и стали друзьями. Если ты познакомишься с ним поближе, то и сам убедишься, что он замечательный человек. - Че-ло-век? - Джонатан сощурился. Я кивнула. - Любое разумное существо вправе называться так. Это одна из основных идей философии Шиссаа. И, по-моему, прекрасная идея, она сближает, вместо того, чтобы разделять на землян, шиссаанцев, кого-то еще... - Ты, я вижу, так увлеклась их философией, что готова отказаться от собственной. Теперь раздражение в его голосе уловила и Аллегра. Я подошла к нему и коснулась его плеча. - Ну, конечно, нет. Хотя там много идей, которые стоит позаимствовать и нам. Но почему ты сердишься? Мышцы на его шее напряглись. - А по-твоему, я должен радоваться? Я пахал четыре месяца, как проклятый, чтобы вытащить тебя из этой дыры. И вот теперь ты являешься и начинаешь петь дифирамбы этой образине, по милости которой все так и вышло, и превозносишь его философию. Чем вы там с ним, черт побери, занимались? Я была потрясена, в его голосе звучала с трудом сдерживаемая ярость. - Да ты с ума сошел! Он ко мне и пальцем не притронулся, если ты это имеешь в виду. Я люблю тебя, Джонатан, как ты вообще мог такое подумать. Он схватил меня за плечи и резко притянул к себе. - Ну и слава Богу. Извини, я и в самом деле без тебя тут с ума сходил. Давай забудем обо всем этом. Но это было уже невозможно. Общение с Хаконом очень изменило меня, и я подмечала в Джонатане все больше черт, неприятно меня поражавших. Я думала, что это пройдет, старалась закрывать глаза, но, когда, наконец, поняла, что он хочет обмануть Хакона, лишив его доли, терпению пришел конец, и я впервые в жизни позволила себе вмешаться в его дела. - Тебя это не касается, - жестко ответил Джонатан. - Да нет, наоборот, очень даже касается, как ты не понимаешь? Я же обещала Хакону, что ты будешь честен, и ты просто не имеешь права его обмануть. Гнев Джонатана был холодным гневом. Лицо его оставалось спокойно, говорил он ровным голосом, только мышцы на шее снова вздулись и заиграли. - Давай оставим эту тему. Надеюсь, ты согласишься, что у себя в офисе командовать должен все-таки я, - произнес он, тщательно выговаривая слова. Я посмотрела на него и вздохнула. Наверное, чуть не с самого момента возвращения я где-то внутри себя знала, что это неизбежно. И все же не могла не чувствовать боли. - Что ж, если так, я иду собирать вещи. - Что значит - "собирать вещи"? - Я ухожу от тебя. Он вскочил, и, одним прыжком перемахнув через стол, оказался рядом со мной. - Нет! Ты не сделаешь этого, ты не можешь этого сделать. Я чувствовала, что разрываюсь на части. Я любила его. Но лгать ему и себе просто не могла. Как я была бы счастлива объяснить ему все, что происходило со мной сейчас. Но это было бесполезно - он бы просто не понял. - Теперь все ясно. У тебя просто что-то было с ним. Я горестно покачала головой. - Ты ошибаешься, не было. Наверное, могло бы быть, но я оставалась верна тебе, и он уважал это мое право. - Да что ты говоришь? - Джонатан терял контроль над собой, он почти сорвался на крик. - Ты вмешиваешься в мои дела, чтобы не обидеть его в ущерб моей прибыли, ты называешь его прекрасным человеком! И вот теперь собираешься уйти от меня. Ты думаешь, я поверю, что ты не уходишь к нему? - Да, думаю, что поверишь. Надеюсь, потому что это правда. - Ты лжешь! - Он стиснул зубы. Паника обожгла меня ледяной волной. Он хочет ударить меня! Я отступила назад, чувствуя себя беспомощной, как тогда, в восемь лет. Я увидела, как распрямилась, готовая к пощечине, его ладонь. - Как ты смеешь мне лгать?! Ты должна сознаться, что у вас с ним было! Тебе придется сознаться! - Нет, Джонатан, - я попятилась еще, но уперлась в стол. Громадный, тяжелый, он преградил мне путь к отступлению. - Я клянусь тебе, ничего не было! Стиснутая, как в тюрьме, на задворках моего сознания, вскрикнула Нуар. Лицо Джонатана исчезло, вместо него я увидела лицо любовника моей матери. Рука метнулась вперед. Аллегра откинула голову. И мои пальцы сомкнулись на подставке скульптуры Кейна. Нуар продолжала кричать, отчаянно борясь с действием таблеток. Всего этого не должно быть в пьесе, не может быть. Пусть Аллегра сейчас уронит скульптуру, пусть он ударит ее один раз, если другой разрыв с ним невозможен, все, что угодно, только не это! Но передо мной стояло другое лицо, и след другой руки горел на щеке. Нуар Делакур должна была взять контроль на себя, но в этот миг ее воспоминания и воспоминания Аллегры слились. Я взмахнула скульптурой. Острые крылья "Фурии", как дюжина ножей, рассекли его лицо. Хлынула кровь, и где-то за стенами кабинета мне вдруг послышался многоголосый вздох восторга и ужаса. Вскрикнув, Джонатан кинулся на меня. Я снова взмахнула скульптурой и, как в полусне, увидела, что стальное крыло перечеркнуло его горло. Уже когда он упал, я поняла, что произошло и, отбросив "Фурию", опустилась возле него на колени, тщетно стараясь руками остановить кровотечение. - Джонатан, Джонатан, зачем ты ударил меня? Я же не хотела, я же любила тебя, зачем ты, Джонатан? И в этот момент Нуар, парализованная тупым ужасом, вдруг поняла, что пьеса не могла окончиться иначе. Именно так все и было задумано. Не драматургом, конечно, нет, - режиссером Брайаном Элизаром. И лишь из-за ревнивого любовника своей матери я и получила эту роль. В отношении меня Брайан мог быть уверен, что я не смогу сдержать эмоций и поступков героини. Я стала просто орудием мщения в его руках. Глуповатому и безалаберному, но ни в чем не повинному Томми. Брайан рассчитал все. Даже скульптуру, которой Кейн так кстати дал имя безжалостной античной мстительницы. - Господи, что с нами? - закричала Аллегра. - Я встретила человечность в инопланетянине и звериную жестокость в человеке, которого любила. И сама, сама стала зверем, стоило только испугаться. Что же с нами. Господи? - Я посмотрела на свои руки, испачканные кровью. - Так кто из нас человек, кто инопланетянин, кто чудовище? - Я упала на пол рядом с ним. Отделенная стеной, взревела толпа. Этот звук окончательно вернул меня к реальности. Передо мной в луже крови лежал бездыханный Томми Себастьян. Зал продолжал бесноваться, и я вдруг поняла, что это крик восторга. Что именно этого-то они и ждали всегда, с момента возникновения "веритэ", со времени римских гладиаторов. Свет погас, стена стала непроницаемо серой, и у меня мелькнула нелепая мысль, что сейчас надо выходить на поклон. Кто-то поднял меня за плечи и потащил в кулисы. Я с трудом подняла голову и увидела Майлса. Он был все еще в гриме и набедренной повязке. Откуда-то из темноты вынырнул Брайан и склонился надо мной. - Какой ужас. Господи, какой ужас. Но ты не должна бояться, Нуар. Я уверен, суд оправдает тебя, вот увидишь, присяжные признают несчастный случай. - Да? Какая жалость, - вцепившись в руку Майлса, произнесла я. - Значит, никто так и не узнает про ваш лучший спектакль? Но все равно, ничего, режиссура была прекрасна. Ведь Пиа Фишер отомщена, а это главное, правда? Брайан покачал головой и повернулся к Майлсу. - Боюсь, она не в себе. Отведи ее в гримерную, а я сейчас вызову врача. Я не сопротивлялась, просто переставлять ноги не было сил, и Майлс тащил меня почти волоком. Уже в двери я обернулась и снова увидела Брайана. Подняв с пола "Фурию", он держал ее перед собой на вытянутых руках, чуть покачивая. И скульптура оглашала пространство победной песней мести. В серые, пасмурные дни, когда небо застлано тяжелыми, набрякшими скорым дождем облаками, а порывы ледяного ветра пронизывают до костей, я часто думаю о Брайане Элизаре. Мне почему-то видится, что мы стоим в песчаном саду - в настоящем, где я не бывала никогда, - окруженные причудливыми изломами неземных скал, а между ними, до самого горизонта тянутся бесконечные дюны разноцветного песка. И у нас под ногами тоже песок - ослепительно белый и мелкий, как сахарная пудра. Но под ним - слой другого, ярко-алого песка. И цепочка следов между нами: глубоких и оттого алых, словно каждый отпечаток заполнен кровью... Ли Киллоу. Я думаю, что я существую ---------------------------------------------------------------------- Lee Killough. The Existential Man (1982). Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. - А.Вейзе. OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000 ---------------------------------------------------------------------- Он бился в багажнике автомобиля, пытаясь освободиться от веревок. Он был обречен, но боялся умереть. Если он умрет, кто накажет убийцу - этого оборотня, этого Каина? Кто упредит зло, которое тот еще причинит? Кто отомстит?.. Машина остановилась, но багажник никто не открыл. Неужели этот подонок спокойно удит рыбу? Наконец багажник открылся, и узник понял, почему убийца медлил: ждал темноты, боялся свидетелей. Ну так получай! Он попытался пнуть убийцу связанными ногами. Конечности онемели и плохо слушались. Мерзавец легко уклонился от удара. Сказал: - Я полагаю, ты уже помолился. Лица расплывались в темноте белыми пятнами. Несчастный пытался освободиться от кляпа. Говорить он не мог, но ничто не мешало дать себе клятву: "Я не успокоюсь, пока этого мерзавца не настигнет возмездие!" Убийца приставил к затылку холодное дуло. "Все равно тебе не избавиться от меня. Где бы ты ни был, я найду способ отомстить. Я..." Мысль осталась незаконченной. Убийца выстрелил. Сержант Дейвид Амаро усилием воли подавил подступившую к горлу тошноту. Труп разложился, и от мертвеца исходил омерзительный запах. Амаро уже жалел, что ввязался в это расследование. Сидел бы сейчас в прохладном офисе вместе с другими детективами - так нет, пришлось, сломя голову, мчаться по августовской жаре на опознание трупа на свалке утиля. Заглянув в багажник автомобиля, от которого поднимались к небу струи раскаленного воздуха, Дейвид спросил: - Доктор, как вы думаете, сколько он здесь пролежал? Доктора Майлза Джейкобза также мутило. - Не один месяц. По меньшей мере все лето. Дейвид никак не мог понять, как труп до сих пор оставался незамеченным. Его коллеги Том Саскова и Рик Длабаль беседовали с хозяином. - Свалка закрывается на ночь? - Да, большим шкворнем с цепью. - А кто-нибудь мог заехать днем? - Нет. Дорога обычно перегорожена. Мы сами свозим сюда разбитые машины. Опознать этого человека будет нелегко, подумал Дейвид. От лица мало что осталось. Может, есть шанс снять отпечатки пальцев? - Док, приберегите его пальцы, мы пошлем их Топеку. Его опять замутило. Дейвид с завистью подумал о возможностях полиции в большом городе, где к подобному расследованию уже давно подключилась бы криминалистическая лаборатория. - Будете обыскивать здесь или в больнице? - спросил Длабаль. - Лучше уж сразу. Но не успел он прикоснуться к мертвецу руками в резиновых перчатках, как волна эмоций захлестнула сознание. Это был неистовый гнев, липкий страх и побуждение к немедленному действию. От такого удара Дейвида бросило в пот. В мозгу стучала одна мысль: "Поймай убийцу! Поймай мерзкую гадину! Поймай подонка!.." Сержанта качнуло. - Дейв! - испугался Длабаль. - Что с вами? На Амаро смотрели с удивлением. Кто бы мог подумать: этот человек из багажника был давно мертв, а его эмоции хлестали струями зловонного фонтана! И как об этом расскажешь?!! То обстоятельство, что человек был связан и получил пулю в затылок, свидетельствовало о казни. Или мести? Его карманы были пусты, с рук сняты часы и кольца. Сведение счетов между бандитами? Сержанту Дейвиду Амаро уже приходилось в этом году иметь дело с трупами. Трое учащихся средней школы умерли от лошадиной дозы наркотиков. И еще одна девушка, Конни Чаффин, была изнасилована и задушена... Но тогда Дейвид не чувствовал и сотой доли ненависти и возмущения, которые сейчас владели им. Он посторонился, уступая дорогу санитарам, увозящим на каталке запакованный в полиэтилен труп. Потом они добросовестно прочесали берег реки на четверть мили в обе стороны, но ничего существенного не обнаружили. - Устал, Дейв? - лейтенант Джеймс Кристофер сочувствующе похлопал его по плечу. - Ты, видимо, плохо спишь. Сегодня утром у тебя был совершенно измученный вид. - Жарища. Такое пекло... Он потянулся за бланком официального донесения, ощутив приступ тоски от собственного бессилия: разговаривают с ним, как доктора. Стоит побывать несколько раз у психотерапевта, как каждый смотрит на тебя с жалостью. - Все еще мучают кошмары? - Кристофер говорил тихо и доверительно. - Случается... - Все те же? Ужасно... Ничего же не было. Один день - ну что значат какие-то несчастные сутки?! Один день... В то утро он поцеловал Крис и детишек и отправился на службу. Но когда вошел в офис, все набросились на него, как сумасшедшие. Где он пропадал? Что случилось? И уверяли, что сегодня не вторник, а среда. Правда, во вторник его тоже якобы видели: он забегал в офис проверить данные по торговцам наркотиками. Служащий из полиции видел его машину у школы и утверждал, что Дейвид Амаро беседовал с друзьями тех несчастных наркоманов... Провал в памяти никак не удавалось восстановить. Злые языки клеветали, будто Дейвид и не хотел этого делать. Вздор! Пропавший день не давал ему покоя. Где же он был, если вернулся домой целым и невредимым, чисто выбритым?.. Правда, пропали пистолет, наручники, ключи, служебное удостоверение, даже часы и обручальное кольцо... - Нет, снится разное, - солгал он лейтенанту. - Тебя интересуют подробности со свалки? - Конечно. Дейвид раскрыл записную книжку: - Мужчина, волосы темные, рост пять футов одиннадцать дюймов, цвет кожи установить трудно, но, видимо, смуглый. Скорее, это испанец. Вес и возраст определить не удалось. Дейвид бежал по длинному темному туннелю. Где-то вверху, над головой, несся грузовой поезд - казалось, прямо по черепу. Человека догоняло чудовище. Монстр. Оно уже дышало в спину, а Дейвид не мог оглянуться... Конец туннеля был обозначен золотистым светом. Дейвид бежал к нему изо всех сил, с болью в пересохшем горле. Кто-то мелькнул в золотом сиянии. "Помогите! - крикнул Дейв. - Помогите!" Неясные фигуры замерли, повернулись в его сторону. Но, как всегда, только наблюдали. Когти сомкнулись у него на плече. Крик отчаяния перешел в сплошной вой. Дейв попытался освободиться, но страшная лапа притягивала все ближе... И он оглянулся... - Дейвид, проснись, я здесь, я с тобой!.. Жена была рядом. Обняла, прижала, положила его голову к себе на грудь. Он цеплялся за жену, как за свою последнюю опору. - Дейвид, так дальше нельзя... - выговаривала Крис шепотом. - Пожалуйста, пойди снова к доктору Мейесу... Или... Попробуй снотворное, которое он прописал... - Да, я мучаю тебя... Чувство вины вытеснило чувство ужаса. Все версии ведут в тупик! Дейвид откинулся назад и устало пригладил волосы. Конечно, есть надежда на ответ Информационного центра ФБР о преступниках, пропавших без вести. Разосланы запросы в крупные города Канзаса и Западного Миссури, но... - ...Пацан еще, а такой твердый орешек, - коллега Билл Первайанс скривился. - Вообще-то сосунки признали, что этот Стейси и есть основное передаточное звено. - Первайанс талдычил о своем - о деле наркома. нов. - Я выбью из Стейси показания! Сукин сын, знает ведь, что мы ничего не можем сделать ему как несовершеннолетнему. А если арестуем, на его место поставят другого, И начинай все сначала. И все-таки, от кого Стейси получал товар? Дейвид потер виски кончиками пальцев. Кажется, опять... Внутри словно мышь сидела и грызла, грызла... "Я сделаю все, что в моих силах!" - хотел крикнуть Дейв, сорвался с места, заторопился... - Ты куда? - запоздало бросил вслед ему Кристофер. - В больницу... ...Доктор Джейкобз как раз заканчивал вскрытие. - Возраст несчастного - за тридцать. Умер месяца четыре назад. Выходит, это случилось в апреле. В том месяце убили этого человека, убили Конни Чаффин, еще школьники отравились наркотиками. И сам Дейвид Амаро потерял день из жизни. - Ладно. Сделайте мне письменное заключение. Теперь чем быстрее он расследует дело, тем скорее избавится от своего второго "я". Монстр догнал его. Но люди в конце туннеля впервые не остались безучастными: они что-то кричали, подбадривали, подстегивали. В тот момент, когда страшные когти опустились на его плечо, до слуха дошел все тот же голос, который Дейв связывал с убитым человеком: "Ты не можешь бросить дело. Не будет тебе покоя, пока не поймаешь этого оборотня, этого Каина. Не упусти его!" Дейв проснулся без крика, но весь мокрый. Крис спала, свернувшись калачиком. Убитый был связан с ночными кошмарами - это несомненно. Дейв осторожно сел в постели и обнял колени руками. Как объяснить тот факт, что он видел днем ночь, что ему передалось чужое зрение? Была ли связь между трупом со свалки и пропавшим вторником? В темноте Дейв перекрестился. Матерь Божья, что же все-таки произошло в тот роковой день? Раздвоение личности мешало работать. Убитый настойчиво понуждал продолжать расследование. Дейв боялся, что совсем сойдет с ума. - Послушай, если у тебя немного дел, помоги Мадиеросу, - попросил его лейтенант Кристофер. - Бедняга совсем зашился, у него несколько краж со взломом. Сержанты полагают, а лейтенанты располагают. Дейвид кивком выразил согласие и договорился с Мадиеросом, что проверит все ломбарды в городе. - Горячий денек, сержант, - приветствовал его продавец в магазине. - Давайте-ка посмотрим, нет ли у вас этого барахла, - вытащил Дейвид список. Их прервал скрип тормозов. На улице водитель, высунувшись из автомобиля, ругал почем зря мальчишку-велосипедиста, Мальчишка только усмехнулся. Поднял велосипед на заднее колесо и припустил по переулку... - Сумасшедшие сорванцы! - А когда я был мальчишкой, так и не научился ставить велосипед на попа, - вздохнул Дейв. - В прошлом году двое таких чуть не попали под колеса. - А я тогда сломал лодыжку... Дейв вздрогнул: у убитого, судя по описанию, которое он помнил назубок, был такой же перелом. И, как показало вскрытие, тоже в детстве. И вообще очень многое в описании тела мертвеца подходит к... его собственному телу. - Сержант, вы же хотели проверить список! - крикнул вдогонку продавец, а Дейв уже разворачивал машину к центру города. Известно немало историй с двойниками. Но ему стало дурно от мысли, что он ведет следствие по делу об убийстве своего двойника... Не напоминание ли это о бренности земного существования? И в то же время Дейвиду очень скоро захотелось узнать, насколько велико его сходство с убитым. Читать документы и рассматривать себя на виду у всех было неприлично, и Дейвид, захватив бумаги, заперся в одном из кабинетов, где обычно допрашивали свидетелей. Он читал, проклиная кондиционер. Прохлада усугубляла ощущение озноба. Тот факт, что у убитого были в свое время удалены миндалины, ничего не значил. Миндалины удаляют у многих. Но прочитать описание зубов, совпадающее, насколько он помнил, с его собственным! Вплоть до расположения отдельных пломб! Когтистая лапа потянулась к горлу, от нее несло могильным холодом... - Амаро, это ты заперся? Голос Кристофера. Дейвид перевел дух. - Ты один? Выходи! Из лаборатории пришел телекс. Получены отпечатки пальцев твоего подопечного. - Слава тебе, Господи! Сейчас все прояснится. Дейвид быстро отпер дверь и взял листок у Кристофера. - Я отошлю его прямо в... Работа в полиции дала Дейву возможность хорошо изучить линии собственных пальцев, которые он теперь держал перед собой. Невероятно! - Амаро, тебе нехорошо? - Сразу же отошлю это в Вашингтон, - сказал он лейтенанту и поспешно вышел из офиса. Сходство было очевидным: та же форма петель, те же ответвления, то же расположение завитков, двойной сгиб, отделяющий завитки от продольных линий на указательном и среднем пальцах левой руки. Когти немилосердно впились в плечо. Парализованный болью, Дейв больше не сопротивлялся. И вдруг после темного туннеля он очутился на берегу реки. Ночной ветерок шевелил волосы, во рту торчал кляп. Веревки больно впились в запястья и лодыжки. Кто-то бросил его лицом вниз, и ночь исчезла. Боль. В порыве чувств он скомкал телекс и карточку с отпечатками своих пальцев и швырнул их на пол. С него довольно! Да, он потерял день как раз тогда, когда умер этот человек. Провал в памяти можно объяснить неосознанной попыткой забыть какое-то чудовищное событие. Что он мог - и хотел - забыть больше всего, если несобственную смерть? С некоторым удивлением Дейв понял, что спокойно воспринял воспоминание о смерти. Его лишь поразило то, что он питает такую ненависть к убийце, облик которого остается тайной. Ненависть оказалась настолько сильной, что вызвала это чудо - вернула его с того света в таком реальном обличье, что даже он сам не подозревал правды все эти четыре месяца. Прямо по Декарту, подумал Дейв. Я думаю, что я существую - значит, я существую. Воистину: человек, созданный мыслью. Он ехал по проспекту. Машина свернула на стоянку у школы. Как бы сама по себе. Конечно, в тот вторник он заезжал сюда. К северу от школы, за стеной, сложенной из песчаника, находилось кладбище. Дейвид перелез через стену и прошелся вдоль могильных плит. Смирение и покой... И тут же споткнулся при мысли о Конни Чаффин. Красивая девушка. Дочь главного прокурора графства, надежда женской команды по легкой атлетике. Она мечтала выступить на Олимпийских Играх. И не вернулась после очередной тренировки. А на следующий день сторож нашел ее - изнасилованную и задушенную - в старой полуразрушенной часовне на кладбище. Дейвид постарался критически осмыслить происходящее. Почему, собственно, он вспомнил Конни? Ведь ее дело ведет другой следователь. В дальней части кладбища протекала речушка. За многие годы она проложила свое русло на дне оврага. Дейвид съехал вниз по склону к реке и зашагал по дорожке вдоль берега. Как плотно утоптали эту дорожку спортсмены и местные любители бега трусцой. Здесь и Конни бегала. На этой дорожке, видимо, ее и подкараулили. "Она бежала и накрыла их!" Кто сказал ему это? Ну вспомни!.. Ну!.. Ким Харрис! Что-то мешало идти вперед. В ушах стучало. Дорожка среди высоких деревьев, листва которых закрывала небо, напоминала туннель из его кошмаров. И вот тогда он окончательно вспомнил. Харрис сказала, что Стейси торгует наркотиками - собственно, об этом знала вся школа. Но Конни видела, от кого он их получает. "Она сказала, что как-то бежала и накрыла их". Память работала четко: казалось - он никогда и не забывал этих подробностей. "Накрыла кого?" - "Стейси и еще одного человека. Она не назвала его" - "Когда Конни рассказала тебе об этом?" - "В то утро, последнее... Понимаете, Конни не имела дел с наркотиками и не лезла в чужие дела. Но когда умерли Билл и Тина, она очень переживала. Она хотела все открыть отцу..." И тогда подонки подстроили так, что убийство Конни навело всех на мысль о сексуальном маньяке, а истинная причина осталась в тени. Конни тренировалась в этом овраге у реки. Где она "засекла" Стейси и его сообщника? Вот дорожка пошла в гору. Деревья поредели. Овраг стал шире, и рядом с дорожкой появилась поросшая травой обочина. Стали видны балконы и окна жилых домов. Неужели Конни заметила что-то в одном из окон? Дейвид увидел тень... Картина вновь раздвоилась - как там, на берегу. Он увидел тень человека в теплице. И вспомнил: тогда, во вторник, он поднялся по каменным ступеням, постучал в окно, и там начался весь этот ужас... Сержант прислонился к дереву. Вторник. Дело было так... ...На стук в стекло отозвался седой человек средних лет, худощавый и подтянутый, с выправкой военного. - Я вам нужен? - осведомился. Дейвид вынул служебное удостоверение. - Кажется, да. Ведь вы?.. - Майор Чарлз Баррис, офицер в отставке. Протянул руку и поздоровался - чуть не раздавил Дейву ладонь. Через стекло теплицы сияло застывшее море цветов. - Какая красота! - воскликнул Дейв. Баррис, похоже, был рад: - Благодарю вас. Вы можете посмотреть на цветы вблизи. - Он провел сержанта в свою оранжерею. - Вот вьетнамские сорта. Я привез их оттуда... Дейвид удивленно моргал. Баррис улыбался. - Это занятие кажется необычным для отставного офицера? - И да, и нет, - ответил Дейв. А про себя подумал: "Что еще ты привез из Вьетнама?" - Позвольте полюбопытствовать, чем обязан? - спросил Баррис. - Вам не доводилось видеть среди бегунов Конни Чаффин? - Девушку, которую задушили на прошлой неделе? - майор посуровел. - Да, я не раз видел ее через стекло. Какая трагедия... Со мной уже беседовали на эту тему. Есть что-нибудь новое? Дейвиду показалось, что вопрос задан не из простого любопытства. Помолчали. - А встречали ли вы парня - он высокий, выше шести футов, худой блондин, - Дейв описал Стейси. Хозяин теплицы сложил губы в выражении глубокого раздумья. - Всех ведь не упомнишь... Вроде нет... - внешне он был спокоен, но его зрачки расширились! Кто-то хлопнул дверью и с порога заорал: - Майор, эта сучка Харрис болтает всем, что... Это был Стейси, сержант узнал его. Но и Баррис мгновенно понял: попались! Дейв повернулся к Баррису. В то же мгновение в лицо ему ударил цветочный горшок. Прежде чем Дейв пришел в себя и потянулся за пистолетом, эти двое уже сидели на нем верхом. - Куда ты его денешь? - блестя глазами, спросил Стейси. - Не твоего ума дело. Погрузи-ка удочки на заднее сиденье. Дверца багажника хлопнула: больше узник ничего не услышал... ...Сержант по-прежнему стоял у дерева. Полная ясность. Он знает убийцу. Но у него нет доказательств того, что майор убил Конни, и едва ли можно ожидать, что главный прокурор согласится привлечь кого-то за убийство Дейвида Амаро, если известно, что этот полицейский чин преспокойно разгуливал в течение четырех месяцев после предполагаемой даты его смерти. Он мог бы привлечь Барриса за торговлю наркотиками, но этого мало. Майор должен ответить за смерть Конни и тех пацанов, что хватили смертельную дозу порошка. Я могу расправиться с ним, думал Дейв. Но месть бросит тень на сослуживцев и на семью. Тут он улыбнулся. Кажется, выход есть. Впервые ему стало легко - хотелось петь. Он позвонил со случайного телефона в свой офис: - Кейт, говорит Дейвид Амаро. Передай Кристоферу: Конни Чаффин убили, потому что она видела школьника Стейси в компании с его сообщником. Это отставной майор, который воевал во Вьетнаме и, по всей видимости, именно там ввязался в наркобизнес. Его зовут Чарлз Варрис. Он убил и человека, которого мы обнаружили на свалке. Его адрес: Франклин драйв, 610. Потом Дейв набрал телефон майора. - Баррис, я знаю о тебе все. Через пять минут я буду в теплице. Готовься. ...Баррис не узнал его. Дейвид выдернул из кармана удостоверение: - Ты, кажется, забыл человека, которому четыре месяца назад выстрелом размозжил голову. Но я пришел, как видишь, за тобой. - Хочешь уверить меня, что ты привидение? - глаза Барриса стали колючими. - Просто смешно, - а сам потянулся за пистолетом. Дейвид видел это и был удовлетворен. - Я не умру сегодня. Я умер давно. До того, как Баррис выстрелил, Дейв успел подумать: "Человек материален, пока думает, что он материален... А пуля... Она меня не возьмет". Выстрел отбросил его назад. - Майор, привидение убить невозможно. Баррис в исступлении делал выстрел за выстрелом. Дейвид ничего не чувствовал. Текла кровь, а Дейвид медленно шел на Барриса. - Да падай же ты, наконец, проклятая сила! - Баррис обезумел. В магазине еще были патроны. Дейвид прижал майора к стене, схватил его руку и направил дуло в лицо. Баррис в конвульсии нажал на курок. Пуля прошила майору шею. В тот же момент Дейвид услышал захлебывающийся вой полицейской сирены. Он устало вздохнул. Вот и все. Дальше будет работать полиция. Писать рапорт о происшедшем было чертовски трудно. Выехав по вызову, офицер полиции Дебора Мак Гиверн обнаружила в теплице всего один труп, хотя помещение являло собой сцену ужасающей бойни. Лужи крови. забрызганные стены". Тело сержанта Амаро найдено не было, на полу валялся лишь ворох окровавленной одежды. Позже в лаборатории установили, что кровь из теплицы полностью соответствует группе крови Амаро, а кровавые отпечатки пальцев на стене - его отпечаткам. - Что же там произошло, как ты думаешь? - спросила Мак Гиверн лейтенанта Кристофера. Кристофер не знал, что ответить. У него у самого голова шла кругом. Почему скомканный телекс с отпечатками пальцев трупа со свалки идентичен карточке с отпечатками пальцев все того же Амаро? И куда опять делся Амаро? Заместитель начальника отдела Беттенхаузен долго изучал материалы, затем вернул личное дело сержанта Кристоферу: - Позаботьтесь о том, чтобы у Амаро была формулировка "Не вернулся с задания. Считать погибшим при исполнении служебных обязанностей". Тогда его семья получит хорошую пенсию. А об остальном - не думайте, лейтенант. И он старательно порвал карточку с отпечатками пальцев на мелкие кусочки. Уолтер ДеБилл младший. В 'Иджироте ---------------------------------------------------------------------- Walter С.DeBill, Jr. In Ygirotn. Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. - Е.Дрозд. OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000 ---------------------------------------------------------------------- В 'Иджироте, где некогда свирепый, Лохматый зверь, что звался человеком, В давно ушедшие, седые времена Ходил походкой важной и надменной, Служил богам из внешних сфер Вселенной, Чьи нынче позабыты имена, Теперь одни губительные тени Скитаются в 'Иджироте. Город высился над ним, выступая из затененного ущелья, - там, где кончался пологий подъем и где в туманное небо Страны Грез вонзался стройный, зазубренный пик - самая высокая вершина Лериона. Покинутый город грезил в течение медленных веков, погруженный в одиночество и распад, и за все это время не появился ни один человек, способный докопаться до его темных тайн. Только он, Нилрон-Служитель, рискнул подняться на Север против течения бурной Скаи - к ее истокам в высокогорной долине Минантра между Лерионом и скалистым Дларетом, пройти по усеянным камнями лугам на северных отрогах Лериона туда, где стоял в глубокой отрешенности 'Иджирот. Нилрон надвинул отороченные мехом поля шляпы на глаза, защищаясь от прямых лучей заходящего солнца, и погнал своего жилистого пони к низкой внешней стене... Никто не мог сказать, откуда и когда пришли люди 'Иджирота, но трава зеленых лугов Минантры знала их крадущуюся поступь, а эхо их жутких охотничьих кличей металось в скалах уже тогда, когда сорок веков назад предки Нилрона с Востока начали заселять плодородные долины Скаи, построили Ультар, Нир и Хатег. Рослые пришельцы невзлюбили людей 'Иджирота, найдя их неприятно коренастыми, волосатыми и не очень разумными. Не внушала доверия манера аборигенов бесшумно ходить по лесу. И надбровные дуги у них слишком выдавались вперед, прятали глаза. И не пекли они мясо буопотов на костре - сырым пожирали. Если бы не все это, то люди из долин Скаи, возможно, и нашли бы способ установить с людьми 'Иджирота мирные отношения. Но - не случилось, и никто, кроме самых рисковых авантюристов, не удосужился даже изучить их грубый примитивный язык. Так что все, что знали люди Скаи о людях 'Иджирота, - это обрывки преданий, дошедшие через тех самых авантюристов, к которым все очень скверно относились и которые весьма скверно кончали. Смышленым и изобретательным людям Скаи казались нелепыми и старомодными кремневые наконечники копий и ожерелья из волчьих клыков. Между тем 'иджиротцы очень гордились своим мастерством в охоте на спокойных буопотов. Но успехов в этом деле они добились лишь благодаря тому, что полуприрученные киреши были у них и гончими, и верховыми. Киреш - это зловещее животное древних времен, давным-давно вымершее в остальных частях Страны Грез - имел туловище, в общих чертах, похожее на лошадиное, так что отчаянные сорвиголовы могли кататься на нем верхом. Ноздри на длинной кровожадной морде чуяли запах жертвы даже на большом расстоянии, а огромные когти и клыки наносили раны более страшные, чем примитивные каменные наконечники копий. Казалось, 'иджиротцев не слишком волновал тот факт, что агрессивные и легко впадающие в ярость твари одинаково беспощадно разили как животных, на которых велась охота, так и самих охотников. Если охота была удачной, то добычу надо было делить на меньшее количество частей. Если неудачной - что ж, те, кто ее пережил, не давали плоти павших товарищей пропасть втуне и отменно утоляли свой голод. Сами 'иджиротцы вряд ли сумели бы обуздать кирешей, это лежало за пределами их способностей. Приручили зверей некие более страшные и зловещие существа. Понятие о времени у 'иджиротцев было настолько туманным, что они не могли сказать, десять или десять тысяч веков прошло с той поры, когда к ним явилось Существо в Желтой Маске и научило их делать копья, скакать на кирешах и питаться мясом свежедобытых жертв. А когда спрашивали, что Существо требовало взамен, они лишь злобно ухмылялись и грубо обрывали разговор. Именно Существо заставило построить 'Иджирот в Свою честь и в честь Своих невидимых братьев - чудовищных уродов из внешних сфер времени и пространства. Сколько бы желтого шелка и гипнотического фимиама не тратило Существо, Оно все равно не могло сделать свою форму - или не-форму - приемлемой для человека. В удаленном ущелье Лериона, в этом обиталище зла, Существо научило глупых зверолюдей укладывать камни и само руководило трудами бесчисленных запуганных поколений, пока те, наконец, не завершили постройку. Воздвигнутой цитадели ужаса не было равных по всей Стране Грез, ибо высилась она в месте, не вполне совпадающем с пространствами, о которых мог знать или грезить человек. Один житель Скаи смог побывать в стенах 'Иджирота и вернуться - Лотрак Некромант, но он не сообщил ничего вразумительного. Когда на закате солнца Лотрак появился в Ультаре, то в припадке истерии бессвязно лепетал о каких-то бесформенных ужасах, от которых он бежал и которые отказывался назвать. Его успокоили большой дозой маковой жвачки и уложили отдыхать в верхней комнате придорожной таверны. На следующее утро старейшины Ультара вошли в его комнату, надеясь получить более толковый отчет. Но они не обнаружили в помещении ничего, кроме невыносимого зловония. Хотя окно было открыто, здесь воняло падалью, горелой плотью, как если бы ударила молния. И все. Если, конечно, не принимать на веру байки глупых сплетников, уверяющих, что старый Атал нашел за кроватью один из сапогов Лотрана и сапог этот не был пуст. Возможно, люди Ультара, Нира и Хатега оставили бы неприятного соседа в покое - пусть себе грезит в своей высокогорной долине, если бы время от времени из их городов не исчезали упитанные подростки обоего пола. А уж в каждую ночь зимнего солнцестояния и в каждую вальпургиеву ночь обязательно пропадало несколько юных девиц. Люди Скаи увязали первое - с появлением полузвериных-получеловеческих следов в своих садах, а второе - со странными огнями и барабанным боем на удаленных холмах. Начиная с самых ранних времен, небольшие группы смельчаков предпринимали попытки уничтожить 'Иджирот и его обитателей. Но всякий раз, когда они приближались к тенистым лесам Минантры, внезапно собирались густые тучи, и отряд оказывался в кольце разноцветных молний. Многие поворачивали обратно. А те, кто продвинулся хотя бы ненамного вперед и ухитрился выжить, рассказывали о дикой музыке, перекрывающей мерзкий хохот, о завываниях невидимых людей, смертоносном тумане и мелькающей вдали фигуре в желтом шелке. И совсем уже немногие говорили о бушующих на мрачных полях если не разумных, то уж точно живых вихрях и о невидимых псах, терзающих душу человека и калечащих его тело. Последний раз воины Скаи бросили вызов 'Иджироту во время правления короля Пнила Ультарского. На битву отправились все способные носить оружие мужчины, и на этот раз, кроме обычного военного снаряжения, они использовали заклятия и заговоры древних. Войска не встретили сопротивления, хотя воины вошедшего в Минантру авангарда слышали убегающие мягкие шаги и находили свежие следы когтистых лап кирешей - вплоть до самых городских ворот. Основные силы подтянулись к городу на закате. Никто не желал атаковать противника в темноте, поэтому стали лагерем у городских стен. Ни один воин земель Скаи не спал в эту долгую ночь, полную напряжения и скрытой угрозы. И никто до конца дней своих не мог забыть длящееся всю ночь крещендо ломаных ритмов, выбиваемых костями по туго натянутым шкурам барабанов и сопровождаемое глумливыми голосами из мрака, каркающими о темных ужасах, которые будут спущены с цепи на рассвете. Как только первые шафрановые лучи коснулись пика Лериона, на лагерь с силой грома пала тишина. В течение бесконечного долгого мгновения никто не дышал, ни один взгляд не мог оторваться от все еще затененных стен 'Иджирота. А затем началось кошмарное безмолвное отступление, которое до сих пор является главной темой разговоров у очагов Ультара и уже приобрело все черты легенды. Когда через распахнувшиеся ворота выбежали первые дюжины, а затем сотни и тысячи 'иджиротцев и устремились прямо на воинов Скаи, то это было принято за попытку лобовой атакой сокрушить силы осаждающих. Но последних поразило, что 'иджиротцы бегут молча. Атакующие приблизились, и оказалось, что они безоружны. А когда они в своем безоглядном беге стали бросаться прямо на копья, люди увидели их пустые, бессмысленные глаза и поняли, что некий, недоступный пониманию, кошмар пришел в 'Иджирот и что 'Иджирот обречен. Когда последний из зверолюдей лежал бездыханный на окровавленном поле, воины Ультара начали отступать. Благоговейный ужас переполнял их. Они так и не осмелились войти в город, чтобы сровнять его стены с землей. И с той поры ни один человек не добирался сюда, и если бы не бред Лотрана Некроманта, то ничего бы и не произошло. Но перед тем как исчезнуть, Лотран прошептал несколько фраз Его Святейшеству жрецу Аталу, а тот, в свою очередь, достигнув преклонного возраста, попытался избавиться от ужасного знания, превратившего его сны в кошмары, и записал все услышанное на пергаменте. Слишком мудрено запрятал он этот пергамент, так что жрецы Ноденса не смогли отыскать и уничтожить свиток, как то завещал в своей несвязной предсмертной мольбе сам старый Атал. И только Нилрон-Служитель разыскал пергамент и прочел слова, которым лучше бы никогда не быть записанными. Среди менее значительных записей он обнаружил упоминания об ужасных секретах, которым Существо в Желтой Маске обучало жрецов 'Иджирота. У последних не хватило ни мозгов, ни храбрости пустить в ход знания, которые могли бы сделать их властелинами всей Страны Грез, а, может быть, даже пробудившегося мира. Они ограничились тем, что высекли услышанное на стенах лабиринта под своим храмом. Надписи были сделаны на гнусном языке Акло, которому обучило их Существо. К несчастью для Нилрона, он изучал этот допотопный язык и слыл даже его знатоком. Путь занял четыре дня. Первый день Нилрон двигался плодородными берегами Скаи, и растущие у воды тенистые ивы, казалось, призывали его замедлить шаг и отдохнуть; на второй день путь пролегал по склонам холмов, и каждый следующий холм был выше и круче предыдущего, а прохладные ключи и полевые цветы ставили под сомнение любые замыслы; третий день застал его в темной и прохладной Минантре, где молчаливые буотопы пытались показать ему, как надо жить в ладу с самим собой и со своим временем; в день четвертый он карабкался по каменистым горным тропам под негостеприимным небом. Наконец, он въехал в город: черные тучи вползли в него с севера, а солнце перестало освещать пики Лериона. Величественный храм, как огромный пчелиный улей, стоял на высоком скалистом выступе в тылах города. К тому времени, когда Нилрон выбрался из лабиринта извилистых улиц и вышел к широкой площади у храма, о мостовую разбились первые тяжелые капли дождя. Нилрон на мгновение задержался перед храмом, подивился, как этот купол пережил века горных гроз, и направил пони вверх по пологому пандусу к единственному выходу - высокой, узкой трапеции, увенчанной каменным козырьком. Внутри было темно, но Нилрон зажег смолистый факел и вскоре убедился, что храм представлял собой одно огромное помещение, заполненное угрюмым лесом пятигранных колонн. Сначала он не мог уловить в их расположении никакого порядка, но постепенно выявилась их странная асимметричная геометрия, над сутью которой он предпочел не задумываться, какой бы тревожащей она ни была. Нилрон разглядел во мраке семь больших статуй кирешей, кольцом расположенных вдоль круглой стены. Некоторые были с завязанными глазами, другие с оскаленными челюстями и пристальным, свирепым взглядом. Воздух был пропитан странным кислым запахом, а каждый шаг отбивался эхом от купола. Единственный проход между колоннами вел прямиком к апсиде храма, и Нилрон довел свою лошадку, беспокойную ввиду надвигающейся грозы, до небольшого каменного столба непонятного назначения. Привязав пони к столбу и освободив его от тяжелого вьюка, он двинулся к главному алтарю - широкому неправильному семиугольнику, на котором высилась скульптура. То был некто в плаще с капюшоном, держащий в одной руке копье, а в другой - небольшую фигурку буотопа. Нилрон взобрался на алтарь и увидел перед статуей овальный проем и каменные ступени, ведущие вниз, в толщу скальных пород Лериона. Он стал спускаться по гигантской спирали, пока не потерял всякое направление. Наконец лестница кончилась, и Нилрон обнаружил, что находится в сплошном лабиринте узких коридоров, чьи поросшие мхом стены были наклонны - зазор между ними вверху сужался. Временами попадались основательные помещения, разбитые на части рядами трапецевидных арок. Чтобы потом отыскать путь назад, Нилрон поворачивал все время направо и обнаружил, что опять движется по спирали, но уже сужающейся. В сердце лабиринта было помещение - почти такое же, как и наверху - с семью статуями кирешей и алтарем в центре. Перед статуей на алтаре лежал большой плоский камень, наводящий на предположение о закрытом входе. Но что приковало внимание Нилрона, так это кольцевая стена: она была полностью покрыта надписями на языке Акло. Нескладные знаки грубо выбитых надписей разобрать было нелегко, но Нилрон смог прочесть большую часть текста. Он читал про слабых богов Земли и про то, как можно ими управлять. Он читал про Других Богов, которые некогда правили и будут править снова, об Азатоте, столепестковом возбудителе импульсов хаоса, о Йог-Созоте, всепроникающем ужасе, гнездящемся во внутренних сферах бытия, о Ниарлототепе, который иногда принимает некую, задрапированную желтым шелком, форму, а иногда воплощается в иллюзии, помрачающие разум. Он читал, как эти боги и демоны награждают избранных, ставших слепыми орудиями их воли, и как они карают неверных слуг. Под конец он прочел омерзительный пассаж, вырезанный безукоризненными письменами на радужной каменной доске, более твердой, чем гранатовый браслет Нилрона. Речь шла о шутке Ниарлототепа, приславшего своим креатурам вместо себя полуродственника и другое лицо, безумное и прожорливое создание, способное излучать непереносимый, как ядовитый туман, ужас. Едва Нилрон закончил читать, его факел яростно замерцал - прогорел почти дотла. Нилрон представил себе путь назад, сквозь лабиринт, и его проняла дрожь. Самочувствие Нилрона не улучшилось, когда, проходя мимо алтаря, он увидел на плоском камне, закрывающем неизвестно куда ведущий ход, особый символ и заметил, что мох вокруг камня совсем недавно был вытоптан. Путь назад оказался ошеломляюще трудным. Он вышел к основанию ведущей вверх спиральной лестницы как раз тогда, когда факел мигнул в последний раз и потух. Нилрон несколько успокоился и быстро зашагал по спиральным пролетам, левой рукой нащупывая стену. Полное отсутствие видимости обострило все остальные чувства в высшей степени, и он уловил цокот копыт своей лошадки, переступавшей на месте после каждого удара грома. Он был уже почти наверху, когда услышал шум дождя, почувствовал сырость в воздухе. Войдя в чернильный мрак храма, Нилрон был неприятно поражен тем, что воздух стал не только более влажным, но еще гуще пропитался странным кислым запахом. Он нащупал спуск с алтаря и на слух двинулся туда, где постукивал и шаркал копытами его пони. Споткнулся о вьюк и чуть не упал, рефлекторно вытянул руку. Рука коснулась гладкой шерсти на боку пони. Нилрон успокаивающе похлопывал и поглаживал этот бок, когда услышал звук - такой неуместный, что не сразу определил его как неистовое ржанье своего коняги. Неуместность же заключалась в том, что звук донесся снаружи храма. В это мгновение зал осветился. Вспышка молнии выхватила из мрака оскаленную пасть киреша и силуэт монстра в желтой маске, державшего зверя на поводу. Нилрон ощутил горячее, зловонное дыхание киреша за миг до того, как челюсти сомкнулись на его голове. Снаружи лил дождь, и из мрака доносился стук копыт лошадки, скачущей прочь по мертвым улицам 'Иджирота. Мэрион Зиммер Брэдли. Дикарка ---------------------------------------------------------------------- M.Z.Bradley (1985). Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. - Д.Могилевцев. OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000 ---------------------------------------------------------------------- Такие истории рассказывают вечерами на глухих фермах у Катскилских гор, где я выросла. Автострады тянутся здесь от города к городу, и на фабриках можно заработать много больше, чем перекапывая каменистую землю, но не стоит думать, будто здесь все исхожено и обжито. Между фермами лежат леса, много миль леса вокруг полей, ночью под самые окна приходят кролики и олени, и даже волки с рысями забредают сюда из Канады в голодные времена. Тогда, говорят, и рождаются у одиноких женщин, живущих среди лесов, дети, похожие на Хельму Ласситер... Роджер Ласситер убрал пальцы с клавиш фортепиано и посмотрел на всхлипывающую у двери жену. - Хельма, дорогая, ради бога, извини! Я не знал - и не слышал, как ты вошла. - Конечно, - Хельма вытерла слезы, и на ее заплаканном лице мелькнула на мгновение робкая улыбка. - Если бы я знала, что ты хочешь играть, я бы не вернулась домой так рано. Она пошла через комнату; Роджер поймал ее за руки, притянул к себе. - Тебе было хорошо с Нелл Коннор? Она опустила глаза. - Я не была у Нелл, Роджер. В лесу так чудесно. И сегодня полная луна... Он нежно обнял ее за талию и прошептал: - Ты - самое дикое дитя природы, какое я только знаю, - и с удивлением и опаской посмотрел в окно, на угрожающе темную полосу дубов, кленов, берез, подступающих к самому дому, потом снова взглянул на Хельму. Она была очень красива: загорелая, светловолосая, изящная до хрупкости, но сильная, с шелковистой кожей и темно-серыми глазами, загоравшимися янтарным, странным, зеленым с золотыми искорками светом, когда она сердилась или была чем-то возбуждена; удивительно гибкая и пластичная - он даже думал, что жена когда-то танцевала в балете. Она никогда не рассказывала про свое детство, только однажды заметила, что в четырнадцать лет сбежала с фермы в Адирондакских горах. А когда они встретились, ей было двадцать три. Встретились чисто случайно в плавательном бассейне в Олбани; Роджер сопровождал туда парочку не в меру шаловливых племянников и был ошеломлен ее грацией, отточенной красотой движений - будто русалка из легенд явилась порезвиться в свой морской дом. А когда она, одевшись, вышла из гардероба - в дешевой юбке и блузке, с зачесанными назад волосами, ногами, зажатыми в неуклюжие, скособоченные чулки и туфли, он был ошеломлен снова. Это было как внезапная ржавчина на сверкающей золотой монете. Но он не забыл скользящую в воде, смеющуюся нимфу из бассейна. И никогда не забывал. Очень скоро открылось, насколько ей лучше в лесу, вдали от городской суеты. В квартире Хельма чувствовала себя как в клетке. И после свадьбы они построили маленький дом здесь, на самом краю леса. Дом строили своими руками, проводя ночи в палатке среди леса. Хельма, казалось, расцветала день ото дня живой, танцующей красотой. А в первую ночь в новом доме она прошептала ему на ухо: "Мне кажется, палатка мне нравилась больше!" Даже зимой она предпочитала спать при открытых дверях. Он улыбнулся и тихо сказал то, что говорил уже не один, раз: - Я думаю, ты не женщина, а настоящая лесная кошка, Хельма. - Конечно, - она ответила, как всегда. - А разве ты не знал? - Знаешь, соседи поговаривают, будто я завел зверя, который начинает выть всякий раз, когда я сажусь за фортепиано. Комплиментом моей игре, по-моему, это довольно трудно назвать. Она покраснела. Даже после четырех лет замужества она очень стеснялась своей странности. - Но я ничего не могу поделать... Прости, пожалуйста, но для моих ушей... Он ласково потрепал ее по плечу. - Неважно, в конце концов, мне попросту следует садиться за игру, когда тебя нет поблизости. Но если серьезно, Хельма, может, тебе не стоит заходить так далеко в лес? Боб Коннор говорил мне, что слышал волков недавно, а на днях он подстрелил рысь. Возможно, днем лес безопасен, но ночью, по-моему, тебе лучше оставаться дома, Хельма. Роджер родился и вырос в городе, и проснуться однажды среди ночи, обнаружив в постели только себя, - для него это было не самым приятным переживанием. В первый раз он метался в панике по дому и, никого не найдя, выскочил, дрожа, с фонариком в руке навстречу темной громаде леса; исцарапался, сорвал голос и уже готов был заплакать от бессилия и отчаяния, когда вдруг обнаружил Хельму, спящую, свернувшись клубочком в пышной купе летней травы; от ее ног, вспугнутый светом, метнулся кролик. После нескольких месяцев он, наконец, принял, как должное, - Хельма просто физически неспособна не убегать в лес, будь то ночь или день. Временами Роджер раздумывал, правильно ли было увозить ее так далеко от городов и автострад; она, быть может, не была бы так счастлива, зато дикости в ней явно поубавилось бы. Он зашептал: - Возможно, если бы ребенок... Ее тело напряглось, она отстранилась резким движением. - Роджер, ты ведь знаешь, я не могу. - Дорогая, мы не часто говорили об этом, потому что ты всегда очень огорчалась. Но ведь когда-нибудь мы должны, правда? Откуда ты знаешь, что у тебя не может быть детей? Мы можем поехать в город в эту субботу, там есть очень хороший доктор Клермонс. Ты могла бы... Хельма напряженно выпрямилась, вздернув подбородок, ее короткие светлые волосы, казалось, по-кошачьи взъерошились, глаза полыхнули зеленью. Маленькие гибкие пальцы закостенели, выпустив невидимые когти. - Не хочу! - голос сорвался в шипение. - По мне будут лазить руками и смотреть... - Хельма! - крик Роджера оборвал истерику. - Ты вряд ли захочешь иметь ребенка, который у меня может быть, и я... Она уткнулась в диванные подушки и закрыла лицо ладонями. Всхлипнула раз, другой. - Ты... ты был бы счастлив, если бы родился ребенок? Беспомощные слова дрожали и запинались. Роджер удрученно вздохнул и сел рядом, положил светловолосую голову к себе на плечо. - Ну не хочешь - не надо, солнышко мое, может, ты права. Ее глаза сверкнули в сумерках. - Ты думаешь, я дикарка, думаешь, я сумасшедшая. Ты хочешь, чтобы я была, как жены твоих друзей, как Нелл Коннор, чтобы я спала ночами в твоей постели и не заглядывала дальше курятника! Она оттолкнула его, вскочила, подбежала к двери, хрипло бормоча что-то злое и угрожающее. Он виновато опустил глаза. - Ладно, черт с ним, Хельма, но попытайся хотя бы вести себя как нормальное человеческое существо. Временами ты просто дикий звереныш! - Да! - хрипло выкрикнула она и выбежала из комнаты. Привстав, Роджер увидел через окно, как она пронеслась через крыльцо и клумбу, наклонилась, одним стремительным движением расстегнула сандалии, рывком сбросила с ног и, босая, побежала к задним воротам, в одно мгновение перемахнула их и - бледное золото ее волос и кремово-зеленый шелк халата, блеснув, растаяли тенью в шелестящей глубине леса. Роджер сглотнул комок в горле. Вернулась перед рассветом, босая, по-кошачьи скользнула в двери и под одеяло. Роджер, всю ночь не сомкнувший глаз, повернулся, почувствовав тепло; она сжалась и оттолкнула его. Роджер пожал плечами и вздохнул - к этому он тоже привык. Хельма иногда бывала страстной и ненасытной, как молодая львица, а иногда - удивительно холодной, сердито огрызалась, если он пытался приласкать ее. Роджер знал, что цивилизованные люди одни во всем живом мире не цикличны в желании, и странная дикость Хельмы - возможно, просто наследство прежних, может быть, более здоровых времен. Вопреки случайным размолвкам и ссорам, Роджер очень любил свою жену и уважал ее причуды и настроения; тому была и еще одна существенная причина: на первом году их супружества, не понимая еще, как глубоко вошло это в натуру Хельмы, он однажды - только однажды - попытался овладеть ею силой. На его щеке до сих пор красовался тонкий белый шрамик там, где щеку до кости вспороли цепкие и сильные пальцы Хельмы. Потом она, всхлипывая, просила прощения. Всем женщинам до некоторой степени свойственна цикличность, и, в конце концов, ко многому можно привыкнуть. Проходили дни и недели. Хельма была необычно спокойной и уравновешенной. Лето лениво катилось к концу, хрупкие сентябрьские листья срывались с ветвей, вызванивающих на ветру что-то осеннее. Днями Хельма бродила по лесу, но ночные побеги больше не повторялись. Роджер Ласситер начал удивляться, а, удивляясь - успокаиваться. Впервые за четыре года Хельма стала с таким усердием заботиться о порядке и уюте, угловатые линии ее тела женственно смягчились и округлились; домашние мелочи целиком завладели ее вниманием - в доме всегда было опрятно, но сейчас все просто сияло, сверкали начищенные ручки и навощенные полы, и Хельма сама лучилась опрятностью и уютом, как хорошо ухоженный котенок. А временами, когда Роджер возвращался домой - он работал на химзаводе, - слышалось пение: низкое, рокочущее мурлыканье, без слов, плавно вздымающееся и опускающееся в простом и каком-то первобытном ритме. Она так и не сказала ему, что беременна, хотя Роджер заподозрил это еще в начале сентября. Он не спрашивал, полагая, что жена расскажет ему сама, когда захочет, но время шло, и в конце концов он не выдержал: - Когда? - Ранней весной, - ее зеленые глаза посмотрели с жалостью на его довольное лицо. - Разве ты не ошиблась, Хельма? И разве ты не счастлива? Она, не ответив, положила книгу и свернулась, клубочком, положив коротко остриженную голову ему на колени. Он молча погладил ее, закрывшую глаза, и она снова начала свой хрипловатый, мурлыкающий напев. Он улыбнулся. - Что это за колдовство, Хельма? Я никогда раньше не слышал, чтобы ты пела. Я думал, ты не отличаешь одну ноту от другой. - Я и не отличаю, - она загадочно, даже чуточку зловеще улыбнулась, не открывая глаз, - я помню, так пела моя мать, когда я была совсем маленькой. - А на кого была похожа твоя мать? Хельма тихо рассмеялась. - На меня. - Ну, это я вижу. А кто твой отец? Она пожала плечами. - Я не знаю. Наверное, кто-то похожий на тебя. Или не похожий. А может, у меня вообще отца не было - я не помню. - А твоя мать никогда не говорила тебе?.. Хельма отпрянула, посмотрела, прищурившись, сквозь растрепавшиеся волосы: - Ты бы назвал мою мать сумасшедшей. Она говорила, что мой отец - рысь. Лесной кот - вот как она звала его. Роджер инстинктивно поежился, будто на внезапном холодном ветру. - Не говори чепухи, Хельма! Она пожала плечами. - Ты спросил. А это говорила моя мать. Она была сумасшедшая, еще безумней, чем я. Она жила на ферме высоко в горах с дедушкой и младшей сестрой и очень любила слушать охотничьи побасенки про мужчин и женщин, которые оборачиваются волками и рысями в полнолуние и рыщут по лесу. Я слышала стариков, воющих, как серые лесные волки, и видела их скользящими, как тени, по лесу, прожигающими ночь красными глазами... - Черт побери! Ну и шутки у тебя!.. - Почему шутки? Когда я была маленькой девочкой, я привыкла гулять вокруг охотничьих хижин. Лесные коты бежали по ветвям у меня под головой и не рычали, и я ловила кроликов голыми руками. Я и сейчас могу. Ее улыбка стала действительно зловещей. - До самой смерти моя мать бродила по лесу в ночь полнолуния. Она говорила, что мой отец - рысь. Он, но не я. А может, ночью я обернусь рысью и разорву тебе горло, ты не боишься? От серебряной пули проку нет, это старые сказки. Обыкновенный железный нож, холодное железо или свинец. Ты испугался? Она рассмеялась - как ледяные иголочки по коже. - Ради бога, прекрати! - Ты спросил, я ответила. Извини. Ночью Роджеру Ласситеру приснился черный, без листьев, лес и он сам - брел, спотыкаясь, по узким тропинкам, и с ветвей на него смотрели пылающие зеленью кошачьи глаза, пугающе знакомые и родные... Она пришла перед рассветом - в порванном платье, с кровоподтеками на ногах, сжалась в клубочек под одеялами, дрожа и всхлипывая, пока Роджер вытирал и перевязывал ее исколотые ступни. Потом он заставил ее выпить капельку бренди и, в первый раз за все четыре года, приказал слушать, не перебивая. - Так вот, дорогая, этот идиотизм должен кончиться раз и навсегда. Я полагал, что ребенок сделает тебя разумнее. Я ошибся. Мы сегодня же едем к доктору, и ты ночами будешь дома, даже если мне придется запирать тебя. Беременные женщины часто ведут себя странно, но ты просто сумасшедшая. Он влил ложку горячего молока в ее посиневшие губы и продолжил, не обращая внимания на потоки слез и просьб. - Еще одна такая выходка, еще одна - слышишь! - и мы уедем в Олбани и будем там до тех пор, по крайней мере, пока не родится ребенок. Если придется, я отведу тебя к психиатру, и... Он не смог произнести угрозу, хотя и намеревался. Она бы наверняка умерла от клаустрофобии в больничной палате. Хельма подавленно, но спокойно перенесла все обследования; доктор заверил, что у нее будут близнецы. А с приходом зимы в доме воцарилась та уютная тихая безмятежность, которую умеют создавать только счастливые женщины, ожидающие ребенка. Роджер не мог нарадоваться, глядя, как жена деловито хлопочет по дому, такая здоровая и цветущая. Никакого сравнения с женами друзей - капризничающими и поминутно жалующимися на приступы каких-то таинственных хворей. Зима пришла быстро, принеся обильные снегопады, но дороги успевали расчищать, и Роджер по-прежнему каждый день ездил на работу. Бродила ли Хельма по лесу днем, он не знал; во всяком случае, ночью она из дому не выходила. Стояли необычно сильные морозы, и, стоя у окна, можно было видеть, как осмелевшие от голода олени подходят к садовым воротам; ночью стылую тишь разрывал волчий вой и яростное рычание рысей. Роджер хмурился и однажды ночью заговорил о винтовке, но Хельма неожиданно настойчиво и озабоченно принялась его разубеждать: - Волки трусы, поверь мне. Они никогда не посягнут на что-нибудь больше кролика. А рысь не тронет тех, кто не трогает ее. В феврале Боб Коннор меньше чем в миле от дома Ласситеров подстрелил самца рыси и принес его на плечах прямо к их крыльцу. Стучал до тех пор, пока они не вышли посмотреть. - Я подстрелил этого большого парня в скалах вниз по вашему ручью, Роджер. Своей малышне я строго-настрого наказал сидеть дома, и на твоем месте не стал бы разгуливать по лесу по ночам, а уж на месте твоей жены тем более. Вокруг этих котов кишмя кишит. Он сбросил труп на ступеньки и, кряхтя, расправил плечи. - С этими ребятами шутки плохи... боже мой, Хельма, что с тобой? Роджер - скорее... Роджер обернулся и как раз успел подхватить ее, оседающую наземь. Принесенная в спальню, она очнулась и начала неуклюже извиняться за свою слабость, а Боб, поскорее ретировавшись, в сердцах выругался. - Прости, Роджер. Нелл тоже терпеть не может всякой мертвечины, а ведь твоя Хельма еще похлеще. Стоило мне, старому дураку, подумать перед тем, как тащить сюда подстреленного кота! Глядя вслед уходящему Бобу, Роджер подумал, что тот наверняка добавит кое-что к рассказам о Хельминой странности. Он не стал ни бранить, ни расспрашивать Хельму и не решился передать ей последние слова Коннора, сказанные нарочито вежливым тоном: "Я бы не хотел, чтоб она бегала в лесу по ночам. Я часто стреляю лесных котов и волков - за них платят, ты знаешь. Я, конечно, буду осторожнее, но сам знаешь!.." После этого случая Хельма стала еще спокойнее и деловитей, потеряв, казалось, всякое желание выходить из дому. Встревоженный Роджер уговорил ее выйти прогуляться в сад и хотя бы ненадолго покинуть дом, где она себя заперла, отсыпаясь днем и неслышно, крадучись, обходя комнаты по ночам. Она отвечала уклончиво: слишком устала, чтобы выходить из дому, ребенок ночью двигается сильнее и не дает уснуть. Движения ее стали плавнее и замедленней, лицо округлилось, сочетание полных щек и резкой, угловатой линии скул, косого, стремительного разреза глаз под густыми бровями создавало особенное, загадочное и жутковатое выражение затаившейся хищности. Впрочем, в остальном все оставалось прежним. В марте метели и ветры, скатившись со склонов Адирондакских гор, заперли Ласситеров в доме на несколько дней. Как-то поутру снег начал таять, зима отступила, ручьи переполнились холодными снеговыми потоками, и влажная зелень показалась из-под промокшей коричневой щетины мертвой травы. Грачи и вороны усыпали распаханные поля, в лесу зазвучала капель. Иногда вечерами, когда закатное солнце расплывалось в дымке у горизонта, Хельма приходила к воротам, и на ее лице была такая тоска, что сердце Роджера наполнялось жалостью - вольного лесного зверя опутали тугой сетью любви, которую он, наконец, сплел вокруг ее сердца. Ворота не замыкались, но Хельма не притрагивалась к засову. Роджер был доволен, потому что сейчас, с приходом теплых ночей, все чаще слышалось ворчание рысей, а весной, как он знал, самки готовы растерзать любого, приблизившегося к котятам. Он не сомневался, что Хельма станет защищать своих детей не с меньшей яростью. Предполагалось, что на время родов Хельма ляжет в больницу в Олбани. Она ничем не выразила своего согласия или несогласия, и Роджер посчитал дело решенным. Как-то мартовским вечером за ужином Хельма деловито заметила: - Кофе кончился, Роджер. Съезди в Олбани и привези, пожалуйста. Как многие терпеливые и мягкохарактерные мужья, Роджер легко раздражался из-за мелочей и довольно сурово выбранил Хельму за непредусмотрительность: почему бы не сказать за завтраком? Она выслушала и невозмутимо добавила: - Лучше тебе ехать прямо сейчас, а то магазины закроются. Я лягу в постель, очень устала. Роджер запротестовал: - Нельзя оставлять тебя одну ни в коем случае, особенно ночью. А вдруг начнутся схватки? - Думаю, за час ничего не случится. Роджер, пожалуйста, - она начала всхлипывать, - я же не смогу, по таким дорогам... Роджер почувствовал себя последним идиотом. В самом деле, из-за чего устраивать скандал, если женщина на последнем месяце беременности не хочет трястись двадцать миль по самым плохим в штате Нью-Йорк дорогам? Он пожал плечами и пошел в чулан за пальто. - Все в порядке, дорогая. Кстати, может, мне позвать миссис Коннор посидеть с тобой? - Послушай, я ведь не вчера родилась, мне, между прочим, уже двадцать семь лет! - Ладно, веди себя хорошо, я вернусь через час. Он сбежал с крыльца, но вдруг вернулся. - Хельма? - Я здесь. Ты еще не уехал? - Ты в самом деле не хочешь, чтобы я отвез тебя к Коннорам и забрал на обратном пути? Смех Хельмы звонко раскатился в ночной тишине. - Кто сейчас в положении, интересно, ты или я? Между прочим, если кое-кто не поспешит, то ему придется искать открытый магазин по всему городу! Раскисшие дороги, к счастью, были почти свободны от снега и позволяли выжать из машины максимум. На окраине города нашлась маленькая ночная бакалея. Роджер схватил кофе и побежал, забыв сдачу, только в машине обнаружил, что счет всего на пять долларов. Уже стемнело. Фары едва высвечивали дорогу и темные стены леса по сторонам. Смутное предчувствие близкой беды заставляло выжать акселератор до упора. Дом встретил его темнотой. Роджер Ласситер увидел распахнутые настежь ворота и рядом с ними в грязи - Хельмины сандалии и разодранные чулки. От ужаса все поплыло перед глазами, ледяной комок встал в горле; нет, она, конечно же, почувствовала схватки и побежала к Коннорам, тропой через лес короче, чем по дороге. Роджер рванулся назад к машине. Надсадно завывая и дергаясь в грязи, машина подлетела к дому Конноров. Роджер выскочил, не дожидаясь полной остановки, и побежал к освещенной кухне. Его заметили через окно и открыли дверь. - Мама, мама, мистер Ласситер! Румяное круглощекое лицо Нелл показалось над головами детей. - Роджер, что случилось? Он стоял, растерянно моргая на свету. - Хельма здесь? - Хельма? Нет, конечно. Я видела, как ты уезжал, думала - время подошло, и ты ее в больницу повез. - Она ушла... ушла! Я ездил в Олбани купить фунт кофе, она сказала - устала и не поедет, а когда я вернулся. ее нет! Где Боб? - Он на рысей охотится, говорил, полная луна сейчас... Боже мой, Роджер! С лица Нелл разом сошел румянец. - А если Хельма в лесу?! Она понизила голос, глянув на детей. - Боб говорил мне... Он боялся охотиться. Потом подумал, зимой, из-за ребенка, ей придется сидеть дома. Она накинула висевший за плитой мужской плащ и сказала старшей дочери: - Молли, уложишь Кеннета и Эдну в постель. Миссис Ласситер потерялась в лесу, и я помогу мистеру Ласситеру ее найти. Донни, сбегай за фонарем. И еще, Молли, как уложишь их в постель, завари-ка побольше кофе, положи пару бутылок с горячей водой ко мне в кровать и поставь на плиту оба чайника. Пояснила Роджеру шепотом: - Хельма такая нервная, знаешь, она могла испугаться до смерти с началом схваток и заблудиться по дороге к нам. Если так, то мы ее отыщем. Если б я заплутала, что, разве б Хельма не пошла меня искать? Она подозвала старшего сына и забрала фонарь. - Мы уходим, Донни. А ты бери большой фонарь и беги на луг за амбар папу звать, понял? А если найдешь миссис Ласситер, кричи изо всех сил до тех пор, пока мы тебя не услышим и не придем, потом беги домой и скажи Молли, чтоб помогла нам. Позже Роджер не смог вспомнить ничего из той ночи, кроме разреженной луной темноты, которую почти не рассеивал фонарь в его руке, и пронзительного голоса Нелл Коннор, становившегося все тише и тише от усталости и страха. Они кричали: "Хельма! Хельма!" до тех пор, пока губы не потрескались от холода и не запершило в горле. Они дрожали, слыша близкое ворчание, и однажды Нелл - пятидесятилетняя жена охотника, всякое повидавшая на своем веку - пронзительно взвизгнула, заметив пылающие зеленью глаза в ветвях. Но хуже всего было то, что временами слышался сухой треск выстрелов - Боб Коннор охотился. Роджер, как наяву, видел Хельму, окоченелую, лежащую на тропинке с пулей в груди или корчащуюся в схватках. Роджер слепо брел в ночном кошмаре, когда темноту разорвал крик; сердце болезненно сжалось и помедлило, прежде чем забиться снова - крик был Хельмин, совсем недалекий крик... Он схватил Нелл за руку. - Вы слышали? - Сова, наверное, или что-то... - Это же Хельма, Хельма! Скорее! - Роджер, - она крепко схватила его за руки, - я ничего не слышала. Подожди, я слышу шаги... это Боб, точно Боб! Они закричали: - Боб! Хель-ма! Хель-ма! Раздалось резкое, трескучее "крак"! винтовочного выстрела, потом еще и еще, кусты затрещали, и к ним навстречу вывалился из зарослей Боб Коннор. - Нелл! Роджер! В чем дело? Что с Хельмой? Беда? - Она ушла. - Ну и дела! И долго вы ее ищете? - Всю ночь. Боб, я слышал ее крик, она здесь, - голос Роджера сорвался в хриплый крик, - я слышал ее, и ребенок плакал... - Тише, успокойся, дай руку... ну вот, хорошо. Я только что, кстати, здоровенную кошку подстрелил, едва окотилась, двое котят. Жаль, пришлось малышей застрелить - не выживут без мамы. - Это Хельма! Хельма там умирает, пусти, черт побери, пусти! Роджер вырвался из рук Боба и побежал сквозь кусты, Конноры поспешили за ним. Это была большая кошка, еще не успевшая окоченеть от холода, со светло-золотой шерстью и серо-зелеными глазами. Новорожденные котята лежали подле, вялые, мокрые. Роджер застыл на мгновение над грациозным, еще почти не тронутым смертью телом, пошатнулся. Боб подхватил его под руки. - Все в порядке, Роджер, все в порядке, ты очень устал, тебе нужно домой. Мы ее найдем, обязательно найдем. А теперь домой, хлебнешь кофе, да и виски малость не повредит. Давай, пойдем. Говоря так, он осторожно подталкивал Роджера к тропинке. - Как только будем дома, я сажусь в машину и еду в полицию, они все обыщут. Может, она вышла к какой-нибудь другой ферме. Они найдут ее. Пойдем. Роджер посмотрел в лицо Коннору отрешенным взглядом раненого, который почувствовал боль только сейчас. - Бесполезно, Боб. Она мертва. Я знаю, что она мертва. Он опустил голову и заплакал. Боб и Нелл обменялись угрюмыми понимающими взглядами. - Ты не в себе, Роджер, пойдем, обопрись на меня, мальчик мой... Хельма Ласситер не вернулась. Вся округа долго гадала, что случилось с несчастной сумасшедшей женщиной. Я часто ездила на велосипеде мимо дома Ласситеров тем летом и день за днем видела мистера Ласситера сидящим на крыльце и смотрящим в лес. Клумбы у дома совсем заросли, и кролики копали норы в саду чуть ли ни у него под ногами. А еще мой папа больше не пускал меня одну в лес собирать орехи, а когда я очень просила, то шел вместе со мной и всегда брал ружье. Христо Пощаков. Трансформация ---------------------------------------------------------------------- Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. с болг. - С.Дощинская OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000 ---------------------------------------------------------------------- - Черт-те что снится! - Джон зевнул и зябко поежился. - Приснилось, что я не могу заснуть. Как это понимать, Энди? Джон очень любит, чтобы я разгадывал тайный смысл его сновидений. Когда-то я тоже видел сны, но многое изменилось с тех пор, как я и Ал... Джон сосредоточенно вглядывается в полумрак парка, и выражение его лица меняется. - Исчезаем! - шепчет громко. - В метро и теплее, и светлее, а тут крутятся всякие... Бедный Джон! Всегда или голоден, или озяб, или напуган. Однажды я намекнул ему, что лишен всех этих "неудобств", но Джон не поверил. А ведь мне, действительно, многое безразлично, кроме звезд на ночном небе. Но приходится считаться с Джонни. Я бы давно двинулся на юг, там небо чистое. Мне осточертело заполнять карточки и формуляры в бюро на 42-й улице, смотреть с приторным благоговением на их компьютерную обработку и знать заранее, что ничего путного не получится. Но Джон верит смутным обещаниям белокурой красавицы из бюро. Впрочем, всегда забываю: кроме того, что Джонни безработный, он еще и мулат, так что для него лучше оставаться здесь и надеяться. А вместе с ним надеюсь найти работу и я. Джон - мой лучший друг. А друг - это серьезно. Ал твердил то же самое... В свое время Ал не поинтересовался моим мнением: обстоятельства так сложились. После того, как мы стали одним целым, я понял, как он был прав. Мы так быстро сработались! Если сейчас кто-нибудь спросит, где кончается Ал и начинается Энди, я не смогу ответить. К сожалению, мои собственные принципы не позволили осуществить с Джонни то, что сделал со мной Ал. - Энди, они нас подстерегли! Джон дрожит, и я, наконец, оглядываюсь. Нас окружили какие-то типы в кожаных куртках, бритоголовые "малыши". Я удивился, как им не холодно, а потом заметил в руках цепи. А-а... Слышал о таких "малышах". Ищут легкую добычу и набрасываются скопом. Помню, я спросил Ала, есть ли подобное отродье на его планете, но тот промолчал. Ала обработали как следует, и в памяти у него осталось немногое. Джонни уже не дрожал - трясся от страха. Если бы кто-то из нас двоих обмочился, "малыши" одурели бы от радости. Но на этот раз им не повезло... Трансформации в моем теле закончились. Руки стали длиннее, кулаки налились, как гири, а торс приобрел твердость дерева. Я сохранил эластичность только в суставах. - Приятель! Ты можешь идти, - прохрипела деточка с бычьей шеей. - Потом вернешься за своим негритосом. Если будет желание. А мы тут с ним... Он удивленно посмотрел на свои обвисшие сломанные руки: боль еще не дошла до его сознания. Наверное, бритоголовые видели нечто вроде маленького торнадо, обработавшего их главаря. Дело в том, что в переменчивых клетках Ала нервные импульсы текут намного быстрее, чем в человеческих. Меньше, чем через минуту, подонки валялись на земле и звали маму. - Ты бог, Энди, - взвыл Джон и ничего не мог добавить. Я, конечно, сделал вид, что устал, хотя на самом деле просто ждал, пока плоть моя не станет мягкой, как обычно. - Ну пойдем. Мы ведь хотели в метро? Когда я познакомился с Джонни, сразу понял, что он из другого теста. У меня начисто отсутствует воображение. У Ала был тот же недостаток может быть, поэтому мы так хорошо ужились. А вот Джон - неутомимый фантазер, он мечтает за нас двоих. Это Джон обратил внимание на подвал, который стал нашим Приютом. Стол, стулья, две кровати, вентиляция и - о, чудо - электричество. Убежище эпохи первого атомного психоза. Где-то наверху кипит ночной Бродвей, а здесь - только наши шаги. Тепло и сухо. К сожалению, Джон вечно голоден. Редкие супчики из церкви и благотворительных организаций дают иллюзию еды. Джон выглядит все хуже и хуже. Если же ему удается заработать толику денег, он тратит их на книги. Забыл сказать: мой приятель - человек образованный, и это еще одна причина, по которой я его уважаю. В один из вечеров, когда он лежал в постели и читал, я решился, наконец, обсудить с ним свою идею. - Хочу поговорить с тобой, Джон. Ты угасаешь с каждым днем... Но я могу тебе предложить... Джонни закрыл книгу и посмотрел на меня удивленно. - ...сыграть на собачьих бегах? - Я говорю совершенно серьезно. Я хочу трансформировать тебя. Уф! Джон от неожиданности выпрямился: - Ты спятил, Энди! - Неужели ты не замечал некоторых моих странностей? - Ну... спишь с открытыми глазами... Редко вижу, чтобы ты ел, но вид у тебя вполне здоровый. - Это потому, что я усваиваю напрямую все вещества органического происхождения. - Даже дерево или бензин? Нет, ты спятил, Энди! Мне нужно было его убедить, и я сжал край стола. Пальцы мои слиплись и потонули в нем, как в масле. Я вытащил руку, а стол так и остался - без края, будто кто-то обгрыз его. Джон неуверенно дотронулся до деревянного огрызка и понял, что это не обман. - Кто ты?! Такого страха я никогда не видел в его глазах. - Я ждал этого вопроса, Джонни... В двух словах: сущность моя человеческая, а организм - Ала. - Ал? Ты говорил о нем. Я думал, это твой отец. - Джонни, Ал, который меня трансформировал, не был земным жителем. Я рассказал Джону, что цивилизация Ала была просто-напросто отвратительной, несмотря на все свои достижения. Ала преследовали, жестоко мучили и выбросили сюда, в верхние слои атмосферы, - как выбрасывают мусор. Он сплющился, но более-менее удачно приземлился в Майами, в парке. А тут моя пьяная персона обрушилась на него. Ал знал свой приговор: вечное изгнание, и у него не оставалось другой возможности, как меня трансформировать. Так он приспособился к незнакомым местным условиям. - До того, как полностью раствориться в моей личности, Ал непрерывно извинялся за трансформацию. Он был очень добрый и наивный, как ребенок... - Как же ты хочешь трансформировать меня? - Джонни затравленно ощупывал взглядом наше жилище. - Так же, как Ал. Он меня вначале ассимилировал, затем возвратил внешние формы, а разум мой остался копией прежнего. - Он тебя съел! - Нет, заменил мою плоть своей! - Ты - космическое чудовище! Теперь ты хочешь съесть меня! Я понял, что проиграл. Паника охватила Джона, он сжался на краю кровати и настороженно следил за мной, как зверек. - Джонни! Трансформация даст тебе целый ряд преимуществ. Ты перестанешь мерзнуть, твои клетки будут сами приводить тепловой баланс в соответствие с окружающими условиями. Ты будешь сильным. Ты начнешь превращать в энергию все, что захочешь, - я старался говорить как можно убедительнее - У меня есть план! Нам не обязательно оставаться в человеческом облике. Давай превратимся в дельфинов! Моя трансформация будет отличаться от той, что произвел Ал. Мы разделимся, ты будешь независимым. Независимым и свободным в океане, где волны и небо... Небо! Если хочешь, мы превратимся в птиц. Джонни, ты же умный. Соглашайся! Будем путешествовать, радоваться жизни... ...Всю ночь я наблюдал за ним. Джон смотрел в потолок. А утром ушел, чтобы больше никогда не возвращаться. ...Я ищу безустанно. В библиотеках, ночлежках, церквях. Если встретите его случайно, скажите, чтобы не боялся меня. Вы его легко узнаете. Его карие глаза нельзя спутать с другими - они способны говорить. Кроме того, редкий человек постоянно чего-нибудь так боится, как Джонни. Скажите ему, что мы с Алом будем исполнять все его желания и не станем говорить о трансформации. Мы ждем его. По вечерам в нашем Приюте зябко. Мы дрожим, как от холода. Наверное, от одиночества. Яцек Дукай. Золотая галера ---------------------------------------------------------------------- Журнал "Фантакрим-MEGA". Пер. с польск. - В.Аникеев. OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000 ---------------------------------------------------------------------- Примерно в то самое время, когда шеф разведки Земли, обливаясь потом, докладывал Президенту неутешительные новости, а неосатанист Майкл Кондвей совершал имаш, Золотая Галера величаво дрейфовала к границам земной империи. Тогда же в парившем над поверхностью планеты на высоте в пять сотен метров громадном офисе Благословенных Сонмов архангел Чарльз Радивилл раздраженно шагал из угла в угол, дожидаясь начальников Отделов: третьего и четвертого. Первым появился ретивый Мак Зонн: пятые сутки подряд он безуспешно пытался выполнить задание, за которое на банковский счет Благословенных Сонмов уже поступили четырнадцать миллионов. Отдел Государственных Поручений трудился, не покладая рук, повинуясь всем его распоряжениям, вплоть до самых абсурдных. Мак Зонн бесшумно прошмыгнул в огромный кабинет архангела и тихо скользнул в одно из кресел, витавших в воздухе у стола конференций. Стол по традиции покоился на полу, опираясь на него всеми четырьмя ножками. Не проронив ни слова, благословенный впился взглядом в крест, висевший над дверью, и застыл в ожидании. Дружественные души шепнули ему, что должен подойти еще Коллони, и заодно предупредили, что Радивилл не в настроении и уже проклял сегодня нескольких провинившихся. На пороге кабинета появился начальник Отдела Специальных Поручений - как всегда, в древнем облачении хиппи. В отличие от благословенных, старавшихся не привлекать к себе излишнего внимания, Коллони предпочитал носить броскую или, по меньшей мере, странную одежду - даже тень подозрения в принадлежности к Сонмам не должна была коснуться его имени. Как хиппи он выглядел весьма эффектно: над воротником выгоревшей куртки длинными сосульками болтались слипшиеся рыжие волосы, сама куртка едва прикрывала широкую волосатую грудь с вытатуированным на ней крестом. Крест хранил паранормальные способности Коллони, что было весьма ловко, поскольку теперь он мог лишиться их только вместе с кожей. В огромной серьге, оттягивавшей ухо, Коллони носил алмаз Друга; ножны Рукояти прятал в бахроме, почти полностью покрывавшей джинсы. Словом, никому из непосвященных и в голову не могло прийти, что такой чудак может быть заместителем архангела могущественных Сонмов. - Слава... - буркнул Коллони, опускаясь в кресло. Радивилл промычал что-то в ответ и, не вдаваясь в долгие разъяснения, приказал: - Возьмешь на себя задание Мак Зонна. Приступай к выполнению немедленно. Срок - три дня, - он прикусил губу и взглянул на ноготь. - Ты, надеюсь, понимаешь, чем обернется для нас провал? Даю карт-бланш. Бери, кого хочешь, делай, что сочтешь нужным, но помни о сроке. Три дня, Коллони, три дня! ДЕНЬ ПЕРВЫЙ Убедившись, что вслед за Радивиллом умчались его дружественные души, Мак Зонн и Коллони вздохнули с облегчением. - Куда это, интересно, он так рванул? - спросил Коллони, вытаскивая из кармана коричневый лист дажеррума и запихивая его в рот. - Думаю, на свидание с шефом разведки. Коллони присвистнул, не прекращая, к изумлению Мак Зонна, жевать жвачку. - Чарльз, кажется, говорил о каком-то задании? Поднявшись с кресла. Мак Зонн направился к невидимому пульту. Свет погас, и над столом появился фрагмент космоса. - Альтаир, - пояснил Мак Зонн. - Десять дней назад там невесть откуда выползло... вот это! В поле зрения обрисовалась носовая часть корабля. Морского корабля. Сверкающего так, что кабинет наполнили желтые блики. - Что такое?! - Коллони резко встал, оттолкнувшись руками от стола. - За ответ на этот вопрос разведка уплатила нам круглую сумму. А мы все еще топчемся на месте, - Мак Зонн горестно покачал головой. Над столом сиял теперь в полном великолепии весь корабль. Такие, наверное, бороздили земные моря многие века назад. Тугие паруса до отказа наполнены неведомым ветром, на верхушке средней мачты миниатюрным солнцем полыхает багровый фонарь, на носу высится гигантская резная статуя. Панорамой сверху: пустая палуба, вздувшиеся полотнища парусов. - Розыгрыш? - фыркнул Коллони. - Если это розыгрыш, он кому-то дорого обошелся. Галера длиной в три тысячи километров. И целиком из золота. - Сколько это стоит? - пробормотал изумленно Коллони. Мак Зонн постучал пальцем по лбу. - Эй, очнись. Коллони с трудом пришел в себя. - Галера, говоришь... а весла? - По последним подсчетам, их там около шестисот миллиардов. - Сколько?.. - Извини, старик, - Мак Зонн криво улыбнулся и скосил глаза на ноготь. - Мне пора. Через два часа лечу на Лаланду. Воздадим хвалу Господу. - Слава... слава... - пробормотал Коллони... В коридоре и у лифта все расступались, давая ему дорогу. Новости расходятся быстро. Особенно плохие. Добравшись до своего Отдела, Коллони приказал полностью ликвидировать график приемов на этот и последующие дни, затем он заперся в своей темной маленькой комнатушке и подключился к мозгу. Информации, собранной Мак Зонном, оказалось не так уж много. Три зонда, выведенные к кораблю на относительно безопасные орбиты, сфотографировали его во всех возможных ракурсах, точно обмерили и оценили вес. Двигатели отсутствовали, во всяком случае ничего похожего на снимках обнаружено не было. Галера дрейфовала на периферии звездной системы Альтаира, двигаясь со скоростью пешехода, то есть фактически стояла на месте. Вся она до последнего атома (включая паруса) состояла из золота - тут специалисты готовы были дать свои головы на отсечение. Этот фонарь на верхушке средней мачты и в самом деле был маленьким солнцем, заключенным в какой-то особый пирамидальный футляр, - настоящее произведение древнего искусства. Через двадцать четыре часа после появления Галеры, когда все попытки связаться хоть с кем-то на борту потерпели неудачу, были посланы два ракетных катера с десантниками. Катерам удалось приблизиться к объекту на расстояние около миллиона километров, после чего они замолчали, и их пришлось возвращать на базу с помощью дистанционного управления. Погибших не оказалось, но все десантники спали глубоким сном и вывести их из этого состояния до сих пор так и не удалось. За единственным исключением - одного парня все же разбудили, но он помешался. Коллони вломился в секретный мозг Десантного Корпуса и выловил персональные характеристики этого несчастного. Единственное, что было в нем нетипично, - чрезмерная религиозность. Шесть дней разведка пыталась пробиться к объекту с помощью беспилотных устройств, затем выплатила четырнадцать миллионов, взвалив дело на чужую спину. Судьбе было угодно, чтобы спина эта оказалась спиной Мак Зонна, согнувшейся под тяжестью так, что груз упал на Коллони. В 15:15 Коллони решил проконсультироваться у Друга. Мискиалиатол явился в мерцании неземной мглы, отороченный сапфировым сиянием и гривой седых, ниспадающих до земли волос. На его белые ослепительные одежды было больно смотреть. Мискиалиатол обратил к Коллони изборожденное морщинами лицо и, точно так же, как Мак Зонн, грустно покачал головой. - Приглядись внимательнее к носу Золотой Галеры, - сказал он усталым старческим голосом. - В голограмме кое-что меня насторожило. Ней всегда ругал тебя за то, что не обращаешь внимания на детали. Эта статуя... Есть в ней нечто странное. Коллони покачался в кресле, советуясь с дружественными душами, вздохнул и включил голограмму. Покрутил рукоятку, и из темной бездны выплыло лицо огромной золотой статуи. - Боже! - он молниеносным движением погасил голограмму, спасаясь от сглаза. - Это сатана! - Именно, - Друг встал. - Если это творение Проклятых, то ты прекрасно знаешь, что надо делать. Так сказал он и исчез. Коллони улыбнулся, потирая руки. В 17:45 план был готов. В 18:08 Коллони отдал соответствующие распоряжения, сел в с трат и улетел. В 19:53 пришло сообщение о значительном увеличении скорости движения Золотой Галеры. В 20:40 она мчалась со скоростью 79 тысяч километров в секунду в направлении Земли. В 22:30 в офис Благословенных Сонмов вернулся архангел Радивилл и приказал срочно разыскать Коллони. В 24:00 скорость Золотой Галеры составила уже 134 тысячи километров в секунду. Радивилл метался по кабинету и сыпал проклятиями. ДЕНЬ ВТОРОЙ Среднеевропейский Природно-Краеведческий Заповедник занимал значительную площадь, и без специальной карты найти сторожку, в которой жил его смотритель, некий Розен, было весьма непросто. Карту Коллони забыл, выходить на связь с благословенными не хотел в целях конспирации и потому минут двадцать скитался в темноте. Наконец в 1:27 он мягко приземлился на крохотном аэродроме у висевшего над землей на шестиметровой высоте домика лесничего, включил пронзительный сигнал тревоги и поднял на ноги половину заповедника. Господина Розена тоже. Из темного куба брызнул свет, и невидимые динамики прохрипели: - Кто там балуется, черт бы вас всех побрал? - Господин Розен!.. Мне надо поговорить с вами. - Половина второго ночи! - Это срочное дело! Я специально прилетел из Сиднея. Я из Благословенных Сонмов. - Э-э... Вы не могли бы показаться? "Надо было переодеться", - подумал Коллони, вылезая из страта. Иглы минилазеров отыскали его во мраке. - Вы... Вы из Сонмов? - лесничий аж поперхнулся. - Я уже сказал. Мне надо поговорить с вами. Сейчас же. - А знак? - Розен явно колебался. Коллони вытащил из кармана карточку Сонмов. Он держал ее ничем не защищенной рукой и оставался невредимым. Это убедило Розена. Сверху спустилась платформочка, и Коллони поспешил вскочить на нее, опасаясь, как бы лесничий не передумал. Господин Розен поджидал гостя в битком забитой охотничьими трофеями передней с ржавым лазером наготове. Он даже не пытался хоть как-то маскировать его, что, впрочем, было бы делом весьма затруднительным, учитывая внушительные размеры этого старинного оружия. Проведя гостя в небольшую комнату, со стенами, покрытыми выгоревшими, как куртка благословенного, шкурами, он уселся в глубокое кресло и не думал выпускать пушку из рук. - Вы хотели поговорить о чем-то. - Да. Полтора года назад вы подали заявление на некоего неосатаниста... - Ах, это! И разрази гром, за все время никто из вас даже пальцем не шевельнул! - Розен стукнул кулаком по подлокотнику так, что кресло жалобно заскрипело. Маленький пожилой человечек с большими ладонями и землистой кожей - одним словом, обиженный гном. - Но в конце концов, я прилетел. - Прилетел он, видите ли. Поздней ночью. - Господин Розен! - благословенный повысил голос. - Я не намерен выслушивать ваши упреки. Либо вы мне поможете, либо я займусь иными делами. Лесничий посмотрел с подозрением. - Поможете? - Ну... ведь мне надо знать, где он скрывается, есть ли у него дружки... - А-а, это... - успокоился Розен. - Но не будете же вы гоняться за ним ночью? - Почему бы и нет? - Дело ваше... Если вы полетите отсюда прямо на юг, там будет такая речушка, дальше долина, вторая речка и ручей. Подниметесь по ручью вверх аж до холмов, перемахнете через эти холмы и окажетесь на громадной поляне... Там я чаще всего на него натыкаюсь. Коллони встал. - Спасибо. Я сообщу вам, когда выполню заказ. - Можно узнать, во сколько мне это обойдется? - Мы пришлем вам расчетное зерно, - Коллони уже направлялся к выходу. Все-таки он пару раз сбился с курса. Но в конце концов разыскал ту самую поляну. Было без шести минут три, когда Коллони приземлился на восточном ее краю и мгновенно выскочил из страта. Спрятавшись за стволом кряжистого дуба, он несколько минут наблюдал за притихшей машиной, а затем приказал дружественным душам проверить околицу. Души вернулись, не найдя ничего подозрительного, если не считать останков оборотня, издохшего скорее всего от старости. Коллони потянул носом воздух и почувствовал слабую вонь жженого класша. Розен был прав... Благословенный перекрестился, попрыскал святой водой из серебряного флакончика, рискуя спугнуть сатаниста, если тот уже полностью осатанел, разместил вокруг себя дружественные души и опушкой леса зашагал на север. Ветер дул в лицо, и с каждым шагом вонь класша становилась сильнее. Коллони вытащил Рукоять. Скорее по привычке, чем по необходимости, проверил кончиками пальцев расположение переключателей. Погасший костер, полуразрушенный недавней бурей шалаш - у неосатаниста, видимо, не возникало ни малейшего желания заниматься благоустройством. Судя по всему, противник был примитивный и малоопытный: ни барьеров, ни заклятий, и лишь комочки старой запекшейся крови новорожденного у входа в шалаш. Коллони напряг мышцы левой ладони и, когда из ногтей выстрелили лучи лазера, скрестил их точно на одном из комочков. Пробив дорогу, благословенный бесшумно, словно призрак, скользнул в шалаш. Но неосатанист не дремал. Выкатившись наружу, он залег за поваленным деревом со старинным и, несомненно, исправным автоматом в руках. Коллони успел еще повести за ним пальцевым лазером, но лишь снес кору с дерева. Неосатанист без промедления огрызнулся длинной автоматной очередью. Лес загудел. В ту же наносекунду вегетативная нервная система Коллони взяла на себя основные функции иных систем, и его наполовину искусственный мозг превратил благословенного в робота.