.
     - Вы назвали  рисунок  автопортретом  или  что-то  в  этом  роде.  Он
символически окружен Троицей ада.
     - Но ведь вы не знаете конкретно, что он хотел рассказать?
     - Детали не так важны, -  сказал  монах.  -  Самое  главное,  что  он
раскаивается.
     Дженнингс и Торн пристально взглянули друг на друга. Торном  овладело
отчаяние.
     - Можно мне поговорить с ним? - спросил он.
     - Это вам не поможет.
     Торн посмотрел на Спиллетто и содрогнулся при  виде  его  застывшего,
обезображенного лица.
     - Отец Спиллетто, - твердо сказал он. - Меня зовут Торн.
     Священник смотрел вверх. Он не шевелился и не слышал Джереми.
     - Бесполезно, - сказал монах.
     Но остановить Торна было уже невозможно.
     - Отец Спиллетто, - повторил Торн. - Помните  того  РЕБЕНКА?  Я  хочу
знать, откуда он.
     - Я прошу вас, сеньор, - предупредительно произнес монах.
     - Вы сознались ИМ, - закричал Торн, - теперь сознайтесь МНЕ!  Я  хочу
знать, откуда тот ребенок!
     - Мне придется попросить вас...
     Монах хотел взяться за кресло Спиллетто, но Дженнингс  преградил  ему
путь.
     - Отец Спиллетто! - заорал Торн в немое, неподвижное лицо. - Я умоляю
вас! ГДЕ ОНА? КТО ОНА?! Пожалуйста! Отвечайте же!
     Вдруг все загудело.  В  церкви  начали  звонить  колокола.  Звук  был
невыносимый,  Торн  и   Дженнингс   содрогнулись   при   страшном   звоне,
отражающемся от каменных монастырских стен. Торн взглянул вниз  и  увидел,
как рука священника начала подниматься.
     - Уголь! - закричал Торн. - Дайте ему уголь!
     Дженнингс моментально кинулся вперед, схватил кусок угля со  стола  и
сунул его в трясущуюся руку. Колокола продолжали звонить, рука священника,
дергаясь, чертила на столе корявые буквы, каждый раз вздрагивая при  звуке
колокола.
     - Это какое-то слово, - возбужденно вскричал Дженнингс. -  Ч...  Е...
Р...
     Священник  затрясся  всем  телом,  пытаясь  чертить  дальше,  боль  и
напряжение переполняли его, он раскрыл рот, и оттуда  послышался  какой-то
звериный стон.
     - Продолжайте же! - настаивал Торн.
     - В... - читал Дженнингс. - Е... Т...
     Неожиданно колокольный звон оборвался.  Священник  выронил  уголь  из
судорожно сжатых пальцев, и голова его упала на спинку кресла.  Измученные
глаза уставились в небо, лицо было покрыто потом.
     Все стояли в тишине, вглядываясь в слово, нацарапанное на столе.
     - Червет?.. - спросил Торн.
     - Червет, - отозвался Дженнингс.
     - Это по-итальянски?
     Они обернулись к монаху, тоже смотревшему на слово.
     - Вам это слово о чем-нибудь говорит? - спросил Торн.
     - Черветери, - ответил монах. - Я думаю, что это Черветери.
     - Что это? - спросил Дженнингс.
     - Это старое кладбище. Этрусское. Кладбище ди Сантанджело.
     Тело священника снова задрожало, он застонал, пытаясь что-то сказать,
но потом внезапно затих.
     Торн и Дженнингс посмотрели на монаха, тот покачал головой и произнес
с отвращением:
     - Черветери - это сплошные развалины. Остатки гробницы Течалка.
     - Течалка? - переспросил Дженнингс.
     - Этрусский дьяволобог. Они сами были почитателями дьявола. Место его
захоронения считалось священным.
     - Почему он написал это? - спросил Торн.
     - Я не знаю.
     - Где оно находится? - спросил Дженнингс.
     - Там ничего нет, сеньор, кроме могил и... одичавших собак.
     - Где оно? - нетерпеливо переспросил Дженнингс.
     - Ваш шофер должен знать. Километров пятьдесят к северу от Рима.


     Гроза из  Рима  перенеслась  за  город,  сильный  дождь  замедлял  их
движение, особенно после того, как они свернули с главного шоссе на  более
старую дорогу, грязную и всю в рытвинах. Один раз машина застряла,  въехав
задним левым колесом в канаву, им всем пришлось выходить и толкать ее.
     Приближалось  утро,  небо  светлело.  Дженнингс   заморгал,   пытаясь
разглядеть, куда же они заехали. Постепенно до него  дошло,  что  это  уже
Черветери.  Перед  ним  возвышался  железный  забор,  а  за  ним  на  фоне
светлеющего неба виднелись силуэты надгробий.
     Дженнингс вернулся к машине, открыл багажник, отыскал свой аппарат  и
зарядил новую пленку. Взгляд его упал на железный ломик, валявшийся в углу
багажника среди промасленных  тряпок.  Дженнингс  достал  его,  оглядел  и
заткнул за пояс, потом осторожно закрыл багажник и пошел в сторону ржавого
железного забора. Земля была сырая, Дженнингс замерз  и  дрожал,  двигаясь
вдоль забора в поисках ворот. Но их не было. Проверив еще раз фотоаппарат,
он влез с помощью дерева на забор, на секунду потерял равновесие и  порвал
пальто,  неудачно  приземлившись  с  другой  стороны.  Поправив  камеру  и
поднявшись, Дженнингс направился в глубь кладбища.  Небо  становилось  все
светлей, и теперь он мог разглядеть вокруг могилы и разбитые  статуи.  Они
были сделаны довольно искусно, хотя  и  подверглись  сильному  разрушению.
Изуродованные каменные лица холодно и отрешенно взирали на  снующих  внизу
грызунов.
     Несмотря на заморозки, Дженнингс почувствовал, что вспотел. Он нервно
оглядывался, продолжая идти дальше. Дженнингса не покидало  ощущение,  что
за ним наблюдают. Пустые глаза статуй, казалось, следили за ним, когда  он
проходил мимо.  Дженнингс  остановился,  чтобы  успокоиться,  и  посмотрел
вверх. Прямо перед ним высилась огромная фигура  идола,  уставившегося  на
Дженнингса сверху вниз,  лицо  истукана  застыло  в  гневе.  У  Дженнингса
перехватило дыхание, выпученные глаза идола как будто требовали, чтобы  он
убирался отсюда. Заросший волосами лоб, мясистый нос, яростно открытый рот
с толстыми губами. Дженнингс поборол в себе чувство страха, поднял аппарат
и сделал три снимка со вспышкой, молнией осветившей каменное лицо идола...
     Торн открыл глаза и обнаружил,  что  Дженнингс  исчез.  Он  вышел  из
машины и увидел  перед  собой  кладбище,  разбитые  статуи  были  освещены
первыми лучами солнца.
     - Дженнингс?!
     Ответа  не  последовало.  Торн  подошел  к  забору  и  снова   позвал
Дженнингса. Вдали послышался звук. Торн схватился за скользкие прутья и  с
трудом перелез через забор.
     - Дженнингс?..
     Звуки затихли. Торн  искал  Дженнингса  в  лабиринте  полуразрушенных
статуй. Он медленно брел вперед. Ботинки хлюпали в грязи.  Полуразваленная
скульптура горгульи вдруг выросла перед Торном, и ему стало  не  по  себе.
Кладбищенская тишина давила. Все вокруг, казалось, внезапно застыло. То же
ощущение Торн испытывал и  раньше.  Тогда,  в  Пирфорде,  он  заметил  два
сверкающих глаза, следящих за домом. Торн остановился,  решив,  что  и  на
этот раз за ним могут следить. Он осмотрел статую и заметил рядом  большой
крест, врытый в землю. Джереми замер.  Откуда-то  из-за  куста  послышался
шум. Звук шагов быстро приближался.  Торн  бросился  бежать,  но  ноги  не
слушались, и он  остановился  как  вкопанный  с  расширившимися  от  ужаса
глазами.
     - Торн!
     Это был Дженнингс. Задыхаясь, с диким взглядом, он  прорвался  сквозь
кусты и быстро подошел к Торну, сжимая в руках железный ломик.
     - Я нашел! - выпалил он. - Я нашел!
     - Что нашел?
     - Пошли! Пошли со мной!
     Они двинулись вперед. Дженнингс легко прыгал через надгробия, Торн из
последних сил пытался не отставать от него.
     - Вот!  Посмотри  сюда!  Это  те  самые!  -  воскликнул  Дженнингс  и
остановился на пустой площадке около двух могил, вырытых рядом. В  отличие
от всех остальных эти могилы были выкопаны сравнительно недавно,  одна  из
них  была  обычных  размеров,  другая  -  маленькая.  Надгробия  выглядели
скромно: на них упоминались только даты и имена.
     - Видите число? -  возбужденно  спросил  Дженнингс.  -  Шестое  июня.
Ш_е_с_т_о_е _и_ю_н_я_! Четыре года назад. Мать и ребенок...
     Торн медленно подошел к могилам и встал, глядя на холмики.
     -  Эти  -  единственно  свежие  на  всем  кладбище,  -  гордо  заявил
Дженнингс. - Другие настолько древние, что даже надписи не разберешь.
     Торн не ответил. Он встал на колени и  стряхнул  с  камней  присохшую
грязь, чтобы прочитать надписи.
     - ...Мария Аведичи Сантойя... Младенец Сантойя...  In  Morte  et  in.
Nate Amplexa rantur Generationes.
     - Что это значит?
     - Латынь.
     - Что там написано?
     - ...В смерти... и рождении... поколения объединяются.
     - Вот так находка!
     Дженнингс опустился на колени рядом с Торном и  удивленно  обнаружил,
что его товарищ плачет. Торн, склонивши голову, рыдал. Дженнингс подождал,
пока тот успокоится.
     - Вот он, - простонал Торн. - Теперь  я  знаю.  Здесь  похоронен  мой
ребенок.
     -  И,  возможно,  женщина,  родившая  ребенка,  которого  вы   сейчас
воспитываете.
     Торн посмотрел на Дженнингса.
     - Мария Сантойя, - сказал Дженнингс, указывая на надгробия.  -  Здесь
мать и ребенок.
     Торн покачал головой, пытаясь вникнуть в смысл слов.
     - Послушай, - сказал Дженнингс. - Мы ведь требовали, чтобы  Спиллетто
рассказал, где мать. Вот мать. А это, возможно, ваш ребенок.
     - Но почему здесь? Почему в таком месте?
     - Я не знаю.
     - Почему в этом ужасном месте?!
     Дженнингс посмотрел на Торна. Он сам ничего не понимал.
     - Есть только один способ узнать. Главное, мы нашли их, теперь  можно
разузнать и остальное.
     Он поднял лом и воткнул его глубоко в землю. Лом вошел по рукоятку  и
с глухим звуком остановился.
     - Это не так сложно. Они всего где-то на фут под землей.
     Он разрыхлил ломиком землю, а потом взялся разгребать ее руками.
     - Ты не хочешь мне помочь? - спросил он  Торна,  и  тот  без  особого
желания принялся помогать онемевшими от холода пальцами.
     Через полчаса, грязные, мокрые от нота, они  очищали  последний  слой
земли с бетонных плит. Закончив разгребать, Торн и Дженнингс уставились на
гробовые плиты.
     - Чувствуете запах? - спросил Дженнингс.
     - Да.
     - Наверное, все делалось в спешке, правила не соблюдались.
     Торн не отвечал, переживая страшные мучения.
     - Какую сначала? - спросил Дженнингс.
     - Может быть, не надо этого делать?
     - Надо.
     - Но это как-то не по-человечески.
     - Если хотите, я позову шофера.
     Торн стиснул зубы и покачал головой.
     - Тогда начнем, - сказал Дженнингс. - Сначала большую.
     Дженнингс подсунул домкрат под плиту. Потом, используя его в качестве
рычага, отодвинул крышку гроба ровно настолько, чтобы под нее  можно  было
просунуть пальцы.
     - Ну, давай, черт возьми! - закричал он, и  Торн  пришел  на  помощь.
Руки его тряслись от напряжения, когда он вместе  с  Дженнингсом  поднимал
тяжелую крышку.
     - Весит не меньше тонны!.. - промычал Дженнингс. Навалившись на плиту
всем телом, им удалось приподнять ее  и  удерживать,  пока  глаза  изучали
темную яму.
     - Боже мой! - вырвалось у Дженнингса.
     В гробу лежал труп шакала.
     Личинки и насекомые облепили его со всех сторон, ползая  по  останкам
плоти и шкуры, каким-то образом еще сохранившейся на скелете.
     Торн вздрогнул и отпрянул  назад.  Плита  выскользнула  из  рук  и  с
грохотом упала в склеп,  разбившись  на  куски.  Туча  мух  взмыла  вверх.
Дженнингс в ужасе кинулся к Торну, поскользнулся в грязи и,  схватив  его,
попытался увести подальше от склепа.
     - Нет!!! - заорал Торн.
     - Пошли!
     - Нет! - продолжал орать Торн. - ВТОРУЮ!
     - Для чего? Мы видели все, что нам было нужно.
     - Нет, другую, - в отчаянии простонал Торн. - Может, там тоже зверь!
     - Ну и что?
     - Тогда, может быть, мой ребенок где-нибудь живет!
     Дженнингс остановился под  обезумевшим  взглядом  Торна  и  попытался
ломом приподнять маленькую крышку. Торн подошел к нему, просунул под плиту
пальцы. Через секунду она слетела, и лицо  Торна  исказилось  от  горя.  В
маленьком склепе лежали останки ребенка, его крошечный череп был разбит на
кусочки.
     - Голова... - всхлипывал Торн.
     - ...Боже...
     - Они убили его!
     - Пошли отсюда.
     - Они убили моего сына! - закричал Торн изо всех сил. Крышка упала, и
оба посмотрели на нее в диком ужасе.
     - Они убили его! - рыдал Торн. - Они убили моего сына!
     Дженнингс поднял  Торна  на  ноги  и  силой  потащил  его  прочь.  Но
неожиданно он остановился, вздрогнув от страха.
     - Торн, смотри.
     Торн глянул туда, куда указывал Дженнингс, и  увидел  впереди  голову
черной немецкой овчарки. У нее были близко посаженные светящиеся глаза, из
полуоткрытой пасти текла слюна. Где-то рядом послышался злобный рык.  Торн
и Дженнингс не двигались, зверь медленно вышел из-за кустов и наконец стал
виден полностью. Он был тощий, весь в шрамах,  на  боку  виднелась  свежая
рана. Соседние кусты зашевелились, и показалась еще  одна  собачья  морда,
серая и изуродованная. Потом появилась  еще,  и  еще  одна,  все  кладбище
пришло в движение. Отовсюду возникали темные силуэты, теперь  их  было  не
меньше десятка - бешеных голодных псов. С морд стекала слюна.
     Дженнингс и Торн замерли на  месте,  боясь  даже  взглянуть  друг  на
друга. Воющая стая держалась пока на расстоянии.
     - Они чуют... трупы... - прошептал Дженнингс. - Надо идти... назад.
     Сдерживая дыхание, они начали медленно отступать,  в  тот  же  момент
собаки двинулись на них, низко пригнув головы и как бы выслеживая  добычу.
Торн споткнулся и невольно вскрикнул, Дженнингс тут же вцепился в него  и,
пытаясь сохранить спокойствие, прошептал:
     - Не бежать... им нужны... только трупы...
     Но, миновав вскрытые могилы, собаки не  остановились,  следя  глазами
только за живыми людьми. Расстояние между людьми и  собаками  сокращалось,
звери подходили все ближе. Торн оступился и ухватился за Дженнингса, обоих
колотила дрожь. Они продолжали отступать,  спины  их  уперлись  во  что-то
твердое. Вздрогнув, Торн оглянулся. Они стояли у подножия каменного идола,
это была западня. Собаки окружили людей, перекрыв все доступы к побегу. На
какое-то мгновение и хищники, и их  жертвы,  стоящие  в  кругу  оскаленных
пастей, застыли.  Солнце  уже  взошло  и  красноватым  отблеском  освещало
надгробия. Собаки замерли, ожидая сигнала броситься вперед.  Шли  секунды,
люди теснее и теснее прижимались друг к другу, собаки пригнулись, готовясь
к прыжку.
     Испустив боевой клич, Дженнингс замахнулся ломиком на вожака стаи,  и
собаки тут же кинулись на них. Дженнингса сбили с ног, звери подбирались к
его шее. Репортер катался по земле, ремни фотоаппарата крепко прилегали  к
его шее, а звери сновали рядом, пытаясь добраться до его плоти. Беспомощно
отбиваясь от них, Дженнингс почувствовал у подбородка  камеру.  Захрустели
линзы в собачьих зубах, звери рвали ее, пытаясь отодрать от Дженнингса.
     Торну удалось отбежать  к  забору,  в  этот  момент  огромная  собака
бросилась на него, и челюсти ее сомкнулись на его спине. Джереми  упал  на
колени, и тут другие собаки кинулись на него.  Щелкали  челюсти,  брызгала
слюна. Торн отбивался, пытаясь подползти поближе к  забору.  Он  сжался  в
комок, чувствуя на себе яростные, жалящие укусы. На какую-то долю  секунды
ему удалось разглядеть Дженнингса, который  катался  по  земле,  и  собак,
пытавшихся в бешенстве добраться до его шеи. Торн не  чувствовал  боли,  в
нем кипело одно  лишь  страстное  желание  -  убежать!  Джереми  встал  на
четвереньки - собачьи клыки впивались  ему  в  спину  -  и  так  продолжал
подбираться к забору. Рука его нащупала что-то холодное.  Это  был  ломик,
брошенный Дженнингсом. Он сжал его и ткнул назад, туда,  где  были  звери.
Раздался страшный визг, и он понял, что попал. Кровь хлынула ему на плечи,
и, обернувшись, Торн увидел, что у одного пса выбит глаз. Это придало  ему
храбрости, он начал бить ломом направо и налево и вскоре смог подняться на
ноги.
     Дженнингс  откатился   к   дереву.   Собаки   разъяренно   продолжали
наскакивать на него, разрывая зубами ремни фотоаппарата. Во время  схватки
внезапно сработала вспышка, и звери в ужасе отскочили.  Торн  был  уже  на
ногах и яростно  размахивал  ломом,  отступая  к  заграждению.  Дженнингс,
пятясь, пробирался к забору, выставив перед собой вспышку, и  всякий  раз,
когда собаки оказывались слишком близко, нажимал на кнопку. В конце концов
ему удалось добраться до забора.
     Он быстро пошел к Торну, вспышкой сдерживая собак. Торн влез на забор
и там, неудачно  повернувшись,  напоролся  подмышкой  на  один  из  ржавых
прутьев. Вскрикнув от боли, он дернулся, подался вперед и рухнул на  землю
с другой стороны забора. Дженнингс последовал за  ним,  время  от  времени
нажимая на спуск вспышки, а потом, спрыгивая с забора,  швырнул  камеру  в
собак. Торн шатался. Дженнингс с трудом  дотащил  его  до  машины.  Шофер,
оцепенев от ужаса, смотрел на них. Он  попытался  завести  автомобиль,  но
ключей  на  месте  не  оказалось.  Тогда  он  выскочил  из  машины,  помог
Дженнингсу  усадить  Торна  на  заднее  сиденье.  Дженнингс   подбежал   к
багажнику, чтобы достать ключ зажигания, и тут его взгляд  опять  упал  на
собак. Они кидались на забор  и  выли  от  злобы,  одна  из  них  пыталась
перескочить заграждение  и  почти  преодолела  его,  но  один  из  прутьев
проткнул ей горло, кровь  из  раны  хлынула  фонтаном.  Остальные  собаки,
почуяв кровь, бросились на нее и заживо разорвали на части.
     Машина рванула вперед. Захлопала незакрытая дверь, шофер  со  страхом
смотрел в зеркальце на своих пассажиров. Их тела составляли в этот  момент
единое месиво из крови и лохмотьев. Тесно прижавшись друг к другу, Торн  и
Дженнингс рыдали, как дети.



        11

     Шофер такси подвез их  к  отделению  неотложной  помощи,  вытащил  из
машины их багаж и уехал. Торн был настолько потрясен случившимся,  что  на
все вопросы отвечал  Дженнингс.  Он  назвал  выдуманные  имена  и  изложил
историю, которая вполне удовлетворила больничные власти. Он рассказал, что
они  изрядно  выпили  и   забрели   в   частные   владения,   где   висели
предупредительные таблички об охране территории сторожевыми собаками.  Это
было в пригороде, но где именно, он не помнил, там  был  высокий  железный
забор, с которого свалился его приятель. Им обработали раны, сделали уколы
против столбняка и велели вернуться через неделю на  анализ  крови,  чтобы
проверить, подействовало ли  лекарство.  Они  переоделись  и  ушли,  потом
отыскали небольшую гостиницу и подписались вымышленными именами.  Консьерж
потребовал, чтобы они заплатили деньги вперед,  и  после  этого  выдал  им
ключ.
     Торн принялся тут же звонить по телефону и, пока Дженнингс метался по
комнате, безуспешно пытался соединиться с Катериной.
     - Они  могли  бы  убить  тебя,  но  не  убили,  -  испуганно  говорил
Дженнингс. - Они преследовали МЕНЯ, пытались добраться до моей шеи.
     Торн  поднял  руку,  умоляя  Дженнингса  замолчать,  сквозь   рубашку
просвечивало темное кровавое пятно.
     - Ты слышишь, что я тебе говорю, Торн?! Им нужна была моя шея!!
     - Это больница? Да, она в палате 4А.
     - Боже мой, если бы не моя камера... - продолжал Дженнингс.
     - Подожди, пожалуйста, у меня срочный звонок.
     - Мы должны что-то делать, Торн. Слышишь?
     Торн обернулся к Дженнингсу и вгляделся в раны на его шее.
     - Найди мне город Меггидо, - тихо сказал он.
     - Как, черт возьми, я его найду?
     - Не знаю. Сходи в библиотеку.
     - В библиотеку? Иисусе Христе!
     - Алло? - сказал Торн в трубку. - Катерина?
     Катерина, чувствуя озабоченность в голосе мужа, приподнялась  и  села
на  больничной  кровати.  Она  держала  трубку  здоровой  рукой,   другая,
загипсованная, лежала неподвижно.
     - С тобой все в порядке? - спросил Торн в отчаянии.
     - Да. А с тобой?
     - Да. Я просто хотел убедиться...
     - Где ты?
     - Я в Риме. В гостинице "Императоре".
     - Что случилось?
     - Ничего.
     - Ты не болен?
     - Нет, я боялся...
     - Возвращайся, Джерри.
     - Я не могу сейчас вернуться.
     - Мне страшно.
     - Тебе нечего бояться.
     - Я звонила домой, но там никто не подходит.
     Торн посмотрел на Дженнингса.  Тот  переодевал  рубашку  и  собирался
уходить.
     - Джерри, - сказала Катерина. - Я думаю, мне лучше пойти домой.
     - Оставайся на месте, - попросил Торн..
     - Я волнуюсь за Дэмьена.
     - И близко к дому не подходи, Катерина!
     - Мне НАДО...
     - Послушай меня, Катерина. Не подходи к дому!
     Катерина замолчала, встревоженная его тоном.
     - Если ты  боишься  за  меня,  -  сказала  она,  -  то  не  стоит.  Я
разговаривала с  психиатром  и  начала  кое-что  понимать.  Это  не  из-за
Дэмьена, это все из-за меня самой.
     - Катерина...
     - Послушай меня. Я сейчас принимаю литиум. Это  против  депрессии.  И
мне помогает. Я хочу домой. Я хочу, чтобы ты вернулся.  -  Она  замолчала,
голос ее вдруг охрип. - И я хочу, чтобы все было хорошо.
     - Кто дал тебе это лекарство? - спросил Торн.
     - Доктор Гриер.
     - Оставайся в больнице, Катерина. Не уходи, пока я не вернусь.
     - Я хочу домой, Джерри.
     - Ради Бога...
     - Я чувствую себя хорошо!
     - Нет, не хорошо!
     - Не беспокойся.
     - Катерина!
     - Я пойду домой, Джерри.
     - Нет! Я вернусь.
     - Когда?
     - Утром.
     - А вдруг дома что-то случилось? Я туда звонила...
     - Да, дома ЧТО-ТО случилось, Катерина.
     Она снова замолчала, от этих слов ее затрясло.
     - Джерри? - спросила она тихо. - Что случилось?
     - Не по телефону, - умоляюще произнес Торн.
     - Что случилось? Что произошло у нас дома?
     - Жди меня на месте. Не уходи из больницы. Я буду дома  утром  и  все
тебе объясню.
     - Пожалуйста, не надо...
     - Это не из-за ТЕБЯ, Катерина. С тобой все в порядке.
     - Что ты говоришь?
     Дженнингс взглянул на Торна и мрачно покачал головой.
     - Джерри?
     - Это не наш ребенок, Катерина. Дэмьен принадлежит не нам.
     - Что?
     - Не ходи домой, - предупредил Торн. - Жди меня.
     Он повесил трубку. Потрясенная Катерина сидела,  не  шевелясь.  Вдруг
она  почувствовала,  что   панический   ужас   отпускает   ее.   Лекарство
действовало, и голова у нее была ясная. Катерина сняла  трубку  и  набрала
домашний номер. Ответа не было. Тогда  она  повернулась  к  селектору  над
кроватью и с усилием нажала кнопку.
     - Да, мэм? - раздался голос.
     - Мне нужно уйти из больницы. Я должна с кем-нибудь  переговорить  по
этому поводу?
     - Вы должны получить разрешение от врача.
     - Найдите мне его, пожалуйста.
     - Попробую.
     Голос замолчал, и Катерина снова  очутилась  в  полной  тишине.  Няня
принесла обед, но у нее не  было  аппетита.  На  поднос  стояло  маленькое
блюдечко с желе. Катерина случайно дотронулась до него, оно показалось  ей
прохладным и подействовало успокаивающе, она медленно растерла  его  между
пальцев.
     За сотни миль от больницы, на кладбище Черветери все  было  спокойно,
небо хмурилось, безмолвие прерывалось  лишь  тихим  звуком,  будто  кто-то
копал землю. У  разрытых  могил  две  собаки  скребли  землю,  механически
работая лапами и заваливая открытые склепы. Земля мягко падала на  останки
шакала  и  ребенка.  Позади  на   железном   заборе   безжизненно   висело
изуродованное тело. Один из псов запрокинул морду и издал низкий  скорбный
вой. Этот собачий стон зазвучал  по  всему  кладбищу,  постепенно  набирая
силу, и другие звери присоединялись к нему, пока все вокруг не наполнилось
их нестройным завывающим хором.
     В палате Катерина снова протянула  руку  к  селектору,  в  ее  голосе
звучало нетерпение.
     - Кто-нибудь есть? - спросила она.
     - Вас слушают, - ответил голос.
     - Я просила найти мне врача.
     - Боюсь, что это невозможно. Он в операционной.
     На лице Катерины отразилось раздражение.
     - Вы не могли бы прийти сюда и помочь мне?
     - Я пошлю кого-нибудь.
     - Побыстрее, пожалуйста.
     - Постараюсь.
     Катерина с трудом встала с постели и подошла к шкафу,  где  сразу  же
отыскала свою одежду. Платье было с запахом и легко надевалось, но  ночная
рубашка была застегнута у шеи, и, взглянув на  себя  в  зеркало,  Катерина
подумала, что с загипсованной рукой ей  вряд  ли  удастся  снять  рубашку,
сшитую из  пурпурной  газовой  материи.  Она  потянула  за  пуговицы,  они
расстегнулись сами собой, и Катерина, пытаясь снять рубашку через  голову,
совершенно запуталась в этой пурпурной ловушке. - Она сражалась с  газовой
материей, все туже закручивая ее вокруг шеи,  и  чувствовала,  как  паника
охватывает ее. Внезапно открылась дверь, и женщина вздохнула с облегчением
- наконец-то подоспела помощь.
     - Эй, - произнесла Катерина, пытаясь разглядеть через  тонкий  пурпур
вошедшего.
     Но ответа не последовало.
     - Здесь есть кто-нибудь?
     И тут она застыла.
     Перед ней стояла миссис Бэйлок. Ее лицо  было  сильно  напудрено,  на
губах  алой  помадой  была  нарисована  страшная  улыбка.  Катерина  молча
наблюдала, как миссис Бэйлок медленно прошла мимо нее, распахнула  окно  и
посмотрела вниз на улицу.
     - Вы не могли бы помочь мне... - прошептала Катерина. - По-моему... я
немного запуталась.
     Миссис  Бэйлок  только  ухмыльнулась,  от   этой   усмешки   Катерина
похолодела.
     - Прекрасный день, Катерина, - сказала женщина. - Хороший  денек  для
полета.
     Она шагнула вперед, крепко схватив Катерину за ночную рубашку.
     - Прошу вас, - взмолилась Катерина.
     Их глаза встретились в последний раз.
     - Вы такая красивая, -  сказала  миссис  Бэйлок.  -  Пошлите  же  нам
воздушный поцелуй.
     Она навалилась на Катерину и,  придавив  ее  к  подоконнику,  мощными
руками выпихнула в окно.
     К приемному отделению подъехала машина "скорой помощи" с  вращающейся
красной лампочкой и гудящей сиреной. В этот момент из окна седьмого  этажа
выпала женщина, лицо ее было закутано в пурпурный газ.  Она  падала  очень
долго, но никто не успел заметить  ее,  пока  она  не  ударилась  о  крышу
"скорой помощи". Потом тело ее еще раз дернулось и успокоилось навсегда.
     В ту же минуту на Черветерском кладбище наступила тишина. Могилы были
засыпаны, и собаки убрались в кусты...
     Торн ужасно устал и сразу же заснул. Его разбудил телефонный  звонок.
Было темно, Дженнингс еще не вернулся.
     - Да? - сонным голосом ответил Торн.
     Звонил доктор Беккер, тревожный голос выдавал его состояние.
     - Я рад, что застал вас, -  сказал  он.  -  Название  гостиницы  было
записано на ночном столике у Катерины, но я с трудом разыскал...
     - Что случилось?
     - Катерина выбросилась из окна больницы.
     - ...Что? - еле выговорил Торн.
     - Она умерла, мистер Торн. Мы сделали все возможное.
     Комок застрял в горле у Торна, он не мог говорить.
     - Мы не знаем точно, что произошло. Она хотела уйти  из  больницы,  а
потом мы нашли ее на улице.
     - Она умерла?.. - с трудом произнес Торн.
     - Сразу же. У нее был разбит череп.
     Торн застонал и прижал трубку к груди.
     - Мистер Торн...
     Но Торн уже повесил трубку. Он плакал.
     В полночь вернулся Дженнингс, его неуклюжая фигура была сгорблена  от
усталости. Он взглянул на Торна, лежащего на кровати.
     - Торн?
     - Да, - прошептал Торн.
     - Я ходил в библиотеки, в автоклуб, а потом справился  в  Королевском
Географическом Обществе.
     Торн не ответил, и Дженнингс тяжело опустился на кровать. Он  увидел,
что кровавое пятно на рубашке Торна увеличилось.
     -  Я  выяснил  насчет  города  Меггидо.  Название  взято   от   слова
"Армагеддон". "Конец света".
     - Где он? - безучастно спросил Торн.
     - Боюсь, что это порядка пятидесяти футов  под  землей.  В  пригороде
Иерусалима. Там сейчас идут раскопки. По-моему, от какого-то американского
университета.
     Ответа не последовало, Дженнингс лег и расслабился. Он выглядел очень
усталым.
     - Я хочу поехать туда, - шепотом сказал Торн.
     Дженнингс кивнул и протяжно вздохнул.
     - Если бы вспомнить имя старика...
     - Бугенгаген.
     - Бугенгаген?
     - Да. И стихи я тоже вспомнил.
     Дженнингс недоуменно взглянул на Торна.
     - Имя человека, с которым вы должны были встретиться, - Бугенгаген?
     - Да.
     - Бугенгаген - это человек, изгоняющий из людей  дьявола,  он  жил  в
семнадцатом веке и упоминался в одной из наших книг.
     - Именно это имя, - безучастно ответил Торн. - Я вспомнил  все.  Все,
что он говорил.
     - Аллилуйя! - выдохнул Дженнингс.
     - "Когда еврей в Сион придет... -  почти  шепотом  начал  Торн.  -  И
небеса пошлют комету... И Рим познает свой восход... Мы больше  не  увидим
света".
     Дженнингс  напряженно  слушал  его  в  темноте.  Потом,  завороженный
безжизненным тоном Торна, он понял, что в нем что-то резко и  бесповоротно
изменилось.
     - "Из Вечного Моря Зверь тот  восстанет...  -  продолжал  Торн.  -  И
войско придет, чтобы биться до смерти... Убьет брата брат и  свой  меч  не
оставит... Пока не умолкнет последнее сердце".
     Он замолчал. Дженнингс  переждал,  пока  стихнет  сирена  полицейской
машины, проезжающей внизу, и подошел к окну.
     - Что случилось? - спросил он.
     - Катерина погибла, - безразлично ответил Торн. -  И  я  хочу,  чтобы
ребенок тоже умер.
     Они прислушивались к звукам на  улице,  так  и  не  уснув  до  самого
рассвета. В восемь часов Торн позвонил по номеру ЕI-АI и заказал билеты на
дневной рейс в Израиль.
     Торн часто путешествовал, но в Израиле никогда не был. Все его знания
об этой стране сводились к новостям из  газет,  а  также  к  его  недавним
поискам цитат из Библии. Он удивился,  что  Израиль  оказался  современным
государством.  Страна,  существовавшая  еще  во   времена   фараонов,   но
родившаяся вновь только сейчас, в век асфальта и бетона,  была  похожа  на
огромный кусок штукатурки, брошенный посреди сухой пустыни. Это небо  было
когда-то свидетелем бегства евреев из Египта; теперь же его сплошь и рядом
протыкали высотные здания и гостиницы.
     Отовсюду доносился  шум  строек.  Огромные  краны  наступали,  словно
механические слоны, перенося грузы в  своих  "хоботах".  Город  как  будто
стремился побыстрее разрастись во всех  направлениях.  Асфальт  во  многих
местах  был  разбит,  и  дороги,  выстроенные  совсем  недавно,   но   уже
устаревшие, теперь  заново  перестраивались.  Повсюду  висели  объявления,
зазывающие на экскурсии по Священной Земле. У полиции тоже хватало работы:
они проверяли чемоданы и сумки, выискивая потенциальных диверсантов.
     Торна и  Дженнингса  задержали  в  аэропорту:  их  ссадины  и  синяки
вызывали подозрение. Торн предъявил свой гражданский паспорт, чтобы скрыть
принадлежность к американской администрации.
     На такси они добрались до гостиницы Хилтон, потом в магазине  мужской
одежды купили себе легкие костюмы. Жара усиливалась. Пот проникал  в  рану
Торна и вызывал сильную боль. Рана до сих пор  кровоточила,  и  Дженнингс,
заметив  это,  предложил  Торну  обратиться  к  врачу.   Но   Торн   горел
единственным желанием - найти старика Бугенгагена.
     Торн и Дженнингс направились в сторону рынка, спрашивая всех  подряд,
слышал ли кто имя "Бугенгаген". Это имя никому ничего не говорило,  и  они
продолжали поиски. Торн был на краю  отчаяния,  он  еле  передвигал  ноги.
Дженнингс, напротив, был бодр и носился по городу, забегая в магазины,  на
фабрики, проверяя  телефонные  справочники  и  даже  один  раз  побывав  в
полиции.
     - Возможно, он сменил фамилию,  -  со  вздохом  сказал  Дженнингс  на
следующее утро, когда они с Торном уселись на лавочке  в  парке.  -  Может
быть, теперь он Джордж Буген. Или Джим Гаген. Или Иззи Гагенберг.
     Через день они переехали в Иерусалим и сняли там комнату в  небольшой
гостинице. Снова и снова продирались они  сквозь  толпы  людей  в  поисках
того, кто хотя бы раз слышал это странное имя. Но все было тщетно.
     - Похоже, пора сдаваться, -  сказал  Дженнингс,  выглядывая  из  окна
гостиничной веранды.
     В комнате было жарко. Торн, обливаясь потом, лежал на кровати.
     - Если здесь всего один-единственный Бугенгаген,  то  у  нас  нет  ни
малейшего шанса его отыскать. А пока мы стоим перед фактом, что его вообще
не существует.
     Он прошел в комнату и стал искать сигареты.
     - Черт побери, этот маленький священник все время кололся морфием,  а
мы все его слова принимаем на веру. Слава Богу,  он  не  посоветовал  тебе
отправиться на Луну, иначе бы мы уже отморозили себе задницы.
     Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на Торна.
     - Я не понимаю, Торн.  Еще  несколько  дней  назад  я  был  уверен  в
необходимости наших поисков, а теперь все это кажется мне безумием.
     Торн кивнул и; сморщившись от боли, сел на кровати. Он снял  бинт,  и
Дженнингс скривился, увидев открытую рану.
     - Эта штуковина мне не нравится.
     - Все нормально.
     - Похоже, начинается заражение.
     - Все нормально, - повторил Торн.
     - Почему ты не хочешь, чтобы я нашел врача?
     - Найди лучше старика, - огрызнулся Торн. - Он единственный,  кого  я
хочу найти.
     Дженнингс собрался ответить Торну, но  его  остановил  тихий  стук  в
дверь. Распахнув ее, он увидел нищего. Это  был  невысокий  пожилой  араб,
голый до пояса. Араб улыбнулся, обнажив при этом золотой зуб,  и  чересчур
вежливо раскланялся.
     - Что вы хотите? - спросил Дженнингс.
     - Это вы ищете старика?
     Дженнингс и Торн быстро переглянулись.
     - Какого старика? - осторожно спросил Дженнингс.
     - Мне сказали на рынке, что вы ищете старика.
     - Да, мы ищем одного человека.
     - Я вас поведу к нему.
     Торн с трудом поднялся и многозначительно посмотрел на Дженнингса.
     - Быстрей-быстрей, - подгонял их араб. - Он говорит,  что  вы  пришли
как раз вовремя.
     Они отправились пешком по переулкам Иерусалима. Шли быстро  и  молча.
Маленький араб указывал им путь. Он был удивительно  проворен  для  своего
возраста. Торн и Дженнингс пытались не упустить его из виду,  а  он  ловко
нырял в кривые закоулки и подворотни. Араб улыбался,  как  чеширский  кот,
когда Торн с Дженнингсом, задыхаясь,  наконец-то  догнали  его.  Очевидно,
здесь был конец их путешествию, но перед ними  высилась  кирпичная  стена.
Дженнингс и Торн внезапно пришли к мысли, что их просто Надули.
     - Вниз, - сказал араб, приподнял решетку и  жестом  указал,  куда  им
лезть.
     - Это еще что за чертовщина? - возмутился Дженнингс.
     - Живо-живо. - Араб снова ухмыльнулся.
     Торн и Дженнингс переглянулись и молча повиновались.  Араб  спустился
вслед за ними. Внизу было темно, и араб зажег факел. Он торопливо  семенил
впереди; увлекая их все глубже и глубже в  подземелье.  При  слабом  свете
путешественники успели разглядеть скользкую  лестницу  из  грубого  камня.
Рядом  проходила  канализационная  система,  и  все  вокруг  было  покрыто
скользкими коричневатыми растениями, которые отвратительно пахли и  мешали
идти. Они спускались медленно и осторожно, но,  когда  ступени  кончились,
араб снова трусцой  припустился  вперед.  Торн  с  Дженнингсом  попытались
бежать, но  не  могли  при  этом  удержаться  на  скользких  камнях.  Араб
удалялся, и его факел стал похож на крошечную светящуюся точку.  Спутников
окружал полумрак, туннель впереди сужался, и  они  с  трудом  умещались  в
узком проходе. Этот туннель походил  на  часть  ирригационной  системы,  и
Дженнингс вдруг подумал, что они, возможно, как раз  путешествуют  по  тем
самым  "сложным  и  запутанным  системам  каналов",  о  которых   говорили
археологи  в  пустыне.  Они  пробирались  наугад,  окруженные  темнотой  и
камнями. Шаги гулко отдавались  в  напряженной  тишине.  Светящаяся  точка
факела исчезла окончательно, и, замедлив  шаг,  они  вдруг  осознали  свое
одиночество, ощущая взаимное присутствие лишь по тяжелому дыханию.
     - Дженнингс, - задыхаясь, произнес Торн.
     - Я здесь.
     - Я не вижу...
     - Этот негодяй...
     - Подожди меня.
     - Нет смысла, - отрезал Дженнингс. - Мы уперлись в стену.
     Торн двинулся вперед, дотронулся  до  Дженнингса  и  коснулся  стены.
Тупик. Араб исчез.
     - Он не мог уйти другим путем, - пробормотал Дженнингс. - Я уверен.
     Он зажег спичку, и она осветила небольшое  пространство  вокруг  них,
похожее на склеп: каменный свод почти придавил их, влажные трещины  кишели
тараканами.
     - Это что - сточная труба? - спросил Торн.
     - Здесь сыро, - заметил Дженнингс. - Какого черта здесь сыро?
     Спичка потухла, и они снова очутились в темноте.
     - Это сухая пустыня. Откуда, черт побери, здесь вода?
     - Наверное, где-то должен  быть  подземный  источник...  -  размышлял
Торн.
     - Или резервуары. Я не удивлюсь, если узнаю, что мы находимся рядом с
водопроводом.
     Торн не отвечал, он не мог справиться со своим дыханием.
     - Пойдем, - выговорил он.
     - Через стену?
     - Назад. Давай выбираться отсюда.
     Они возвращались на  ощупь,  скользя  ладонями  по  влажным  каменным
стенам.  Путешественники  еле  передвигались  в  темноте,  и  каждый  дюйм
выматывал  похлестче  целой  мили.  Внезапно  рука  Дженнингса  повисла  в
воздухе: он ощутил пустое пространство.
     - Торн?
     Дженнингс взял Торна за руку и притянул поближе к себе. Рядом с  ними
под прямым углом к туннелю обнаружился проход. Очевидно, они  не  заметили
его в темноте и проскочили.
     - Там внизу свет, - прошептал Торн.
     - Наверное, это наш остроумий проводник.
     Торн и Дженнингс медленно плелись по проходу. Через  некоторое  время
он влился в пещеру; пол здесь был выложен булыжником, стены не доходили до
потолка,  а  были  похожи  скорей  на  зазубрины.  Они   разглядели,   что
пространство впереди освещалось не одним факелом. Это был светлый каменный
зал, в центре  которого  стояли  два  человека,  наблюдавшие  за  ними  и,
очевидно, ожидавшие их появления. Один из них был тот  самый  нищий  араб.
Его затушенный факел валялся поодаль. Вторым был пожилой человек, одетый в
шорты цвета хаки и рубашку с короткими рукавами. Он был серьезен, лицо его
выглядело изможденным,  рубашка,  пропитанная  потом,  прилипала  к  телу.
Позади старика Торн и Дженнингс разглядели  деревянный  стол,  на  котором
валялись кипы бумаг и свитков.
     Дженнингс и Торн вошли внутрь пещеры. Они  стояли  молча,  щурясь  от
неожиданно яркого света. Зал освещался десятками висящих светильников,  на
стенах обозначились тусклые контуры зданий, лестниц,  впаянных,  казалось,
прямо в скалы. Под ногами была простая земля, но в некоторых  местах  явно
проглядывались  фрагменты  булыжной  мостовой,  свидетельствующие,  что  в
древности здесь пролегала улица.
     - Двести драхм, - сказал араб и протянул руку.
     - Вы можете заплатить  ему?  -  спросил  человек  в  шортах  и  пожал
плечами, как бы извиняясь.
     - Вы... - Дженнингс запнулся, потому что старик утвердительно кивнул.
- Вы... Бугенгаген?
     - Да.
     Дженнингс подозрительно взглянул на него.
     - Бугенгаген - это человек, изгонявший дьявола и живший в семнадцатом
веке.
     - Это было девять поколений назад.
     - Но вы...
     - Я последний, - снова перебил старик, - и самый из них неудачливый.
     Он прошел за свой стол и с трудом сел за него. Свет от  лампы  озарил
его лицо: оно было настолько бледным, что казалось прозрачным, сквозь кожу
просвечивали вены.
     - Что это за место? - спросил Торн.
     - Джезриль, город Меггидо, - безучастно ответил тот. - Моя  крепость,
моя тюрьма. Здесь начиналось Христианство.
     - Ваша тюрьма?.. - спросил Торн.
     - С точки зрения географии это и есть сердце  Христианства.  Поэтому,
покуда я нахожусь здесь, ничто не может причинить мне вреда.
     Он замолчал, ожидая, видимо, их реакции. На лицах Торна и  Дженнингса
отразилось крайнее удивление.
     - Вы могли бы заплатить моему гонцу? - спросил старик.
     Торн сунул руку в карман и вынул оттуда несколько банкнот. Араб  взял
деньги и тут же исчез, оставив их втроем. В комнате было холодно  и  сыро.
Торн и Дженнингс, оглядываясь вокруг, дрожали.
     - По этой деревенской площади, -  продолжал  Бугенгаген,  -  когда-то
маршировали  римские  войска,  а  старики,  сидя  на  каменных  скамейках,
судачили о рождении Христа. То, о чем они говорили, было записано здесь, -
указал он рукой на стены, - в этом здании, очень тщательно,  и  собрано  в
книги, которые известны нам под названием Библии.
     Дженнингс  уставился  на  темную  пещеру  позади  них,  и  Бугенгаген
перехватил его взгляд.
     - Здесь находится весь город. Тридцать пять километров  с  севера  на
юг. Большая часть пока проходима. Там, наверху, идут раскопки, и от  этого
случаются обвалы. Когда они сюда докопаются, здесь останутся одни обломки.
Но это так похоже на человека, считающего, что все видимое должно быть  на
поверхности.
     Торн и  Дженнингс  стояли  молча,  пытаясь  понять  все  увиденное  и
услышанное здесь.
     - А тот маленький священник? - спросил Бугенгаген. - Он уже умер?
     Торн повернулся к нему, с ужасом вспомнив о Тассоне.
     - Да, - ответил он.
     - Тогда садитесь, мистер Торн. Нам лучше сразу приступить к делу.
     Торн не шевелился, старик перевел взгляд на Дженнингса.
     - Вы извините нас. Но это должен знать только мистер Торн.
     - В этом деле мы с ним ВМЕСТЕ, - ответил Дженнингс.
     - Боюсь, что нет.
     - Это я привез его сюда.
     - Я уверен, что он благодарен вам за это.
     - Торн...
     - Делай, как он говорит, - отрезал Торн.
     Мышцы на лице Дженнингса напряглись от обиды.
     - И где же, черт побери, мне его ждать?
     - Возьмите одну лампу, - сказал Бугенгаген.
     Дженнингсу пришлось повиноваться. Бросив злобный взгляд на Торна,  он
взял с полки лампу и направился в темноту.
     Последовала неловкая пауза. Старик поднялся из-за стола  и  подождал,
пока стихнут удаляющиеся шаги Дженнингса.
     - Вы доверяете ему? - спросил Бугенгаген.
     - Да.
     - Не доверяйте никому.
     Он повернулся и стал рыться  в  шкафу,  вырубленном  в  скале,  потом
достал оттуда матерчатый сверток.
     - А должен ли я доверять вам? - спросил Торн.
     Старик  вернулся  к  столу  и  развернул  сверток.  Там  лежало  семь
стилетов, холодно блеснувших на свету. Они  были  очень  узкими,  рукоятки
были вырезаны из  слоновой  кости,  каждая  из  них  являла  собой  фигуру
распятого Христа.
     - Доверяйте вот им, - сказал он. - Только они могут спасти вас.
     В пещерах стояла гробовая тишина. Дженнингс, пригнувшись,  пробирался
вперед. Прямо над ним нависал неровный  скалистый  потолок.  Дженнингс  со
страхом вглядывался в пространство, освещенное лампой, которую  он  нес  в
руках. Он видел стены зданий, заключенные в камни,  замурованные  в  скалы
скелеты, казалось, они вот-вот выступят из сточных каменных канав, которые
когда-то окаймляли древнюю улицу. Дженнингс брел дальше, и коридор впереди
начал сужаться...
     Огни в квадратном зале уже померкли, Торн с ужасом  глядел  на  стол.
Семь стилетов были разложены в форме креста.
     - Это надо  сделать  на  священной  земле,  -  шептал  старик.  -  На
церковной земле. А его кровью надо оросить божий алтарь.
     Слова отчетливо слышались в тишине, но старик внимательно наблюдал за
Торном, чтобы убедиться, правильно ли тот его понимает.
     - Каждый нож нужно вонзать по рукоять. До ног Христа на каждой  ручке
ножа... и так, чтобы они составили фигуру креста. - Первый кинжал -  самый
важный. Он отнимает физическую жизнь и образует  центр  креста.  Следующие
ножи отнимают духовную жизнь, и втыкать их надо в таком порядке...
     Он замолчал и опять взглянул на Торна.
     - Вы должны быть безжалостны, - объяснил он. - Это не сын человека.
     Торн попытался заговорить.  Когда  голос  вернулся  к  нему,  он  был
каким-то чужим, грубым и срывался, выдавая состояние Джереми.
     - А вдруг вы ошибаетесь? - спросил он. - А вдруг он не...
     - Ошибки быть не может.
     - Должно быть какое-то доказательство...
     - У него есть родимое пятно. Три шестерки.
     У Торна перехватило дыхание.
     - Нет, - прошептал он.
     - Так сказано в Библии, этим знаком отмечены все апостолы Сатаны.
     - Но у него нет знака.
     - Псалом Двенадцатый, стих шестой.  "Имеющий  разум  число  сосчитает
Презренного Зверя, несущего смерть. Число с  человеком  всегда  совпадает.
Шесть сотен оно, шесть десятков и шесть".
     - Я говорю вам, у него нет этого знака.
     - Знак ДОЛЖЕН быть.
     - Я КУПАЛ его. Я знаю каждый сантиметр его кожи.
     - Его не видно на теле. Вы найдете знак под  волосами.  Ведь  мальчик
родился с пышными волосами, не так ли?
     Торн вспомнил тот момент, когда впервые увидел ребенка.  Он  вспомнил
свое удивление при виде густых и длинных волос.
     - Сбрейте волосы, - посоветовал Бугенгаген. - И вы увидите  под  ними
этот знак.
     Торн закрыл глаза и уронил голову на руки.
     -  С  самого  начала  вы  должны  исключить  малейшее  колебание.  Вы
сомневаетесь в моих словах?
     - Я не знаю, - вздохнув, ответил Торн.
     Старик откинулся назад и посмотрел на него.
     - Неродившийся ребенок был убит, как предсказано. Ваша жена погибла.
     - Это _р_е_б_е_н_о_к_!
     - Вам нужны еще доказательства?
     - Да.
     - Тогда  ждите  их,  -  сказал  Бугенгаген.  -  Но  знайте,  что  вам
необходима вера. Иначе вы не справитесь. Если вы будете  сомневаться,  они
одолеют вас.
     - Они?
     - Вы говорили,  что  в  доме  есть  еще  женщина.  Служанка,  которая
ухаживает за ребенком.
     - Миссис Бэйлок...
     Старик кивнул, будто вспомнив что-то.
     - Ее настоящее имя Баалок. Это регент  дьявола.  Она  костьми  ляжет,
чтобы не дать вам свершить необходимое.
     Они  замолчали.  В  пещере  послышались  шаги.  Из  темноты  медленно
появился Дженнингс, на лице у него было написано крайнее удивление.
     - ...Тысячи скелетов... - прошептал он.
     - Семь тысяч, - уточнил Бугенгаген.
     - Что здесь случилось?
     - Меггидо - место Армагеддона. Конец света.
     Дженнингс шагнул вперед, его до сих пор трясло от увиденного.
     - Вы хотите сказать... Армагеддон уже был?
     - О да, - ответил старик. - И будет еще много раз.
     С этими словами он передал сверток с ножами Торну.
     Торн попытался отказаться, но Бугенгаген буквально всучил ему  пакет.
Глаза их встретились.
     - Я жил очень долго, - сказал Бугенгаген срывающимся голосом. -  И  я
молюсь, чтобы жизнь моя не оказалась напрасной.
     Торн последовал вслед за Дженнингсом  в  темноту,  туда,  откуда  они
пришли. Он лишь раз оглянулся, но  комната  уже  исчезла.  Огней  не  было
видно, и все растаяло в темноте.
     По Иерусалиму они шли молча.  Торн  крепко  сжимал  в  руке  сверток.
Настроение у него было подавленное, он шел, как автомат, не обращая ни  на
что внимания, глядя прямо  перед  собой.  Дженнингс  задал  ему  несколько
вопросов, но Торн  не  ответил.  Они  вошли  в  узкий  переулок,  где  шло
строительство, и фотограф подошел к Торну  вплотную,  пытаясь  перекричать
шум работающих кранов.
     - Послушай! Я только хочу узнать, что сказал старик. У меня ведь тоже
есть на это право, так или нет?
     Но Торн упрямо шел вперед, ускоряя шаг, словно пытался отделаться  от
попутчика.
     - Торн! Я хочу знать, что он сказал!
     Дженнингс кинулся вперед и схватил Торна за рукав.
     - Эй! Я не посторонний наблюдатель! Ведь это Я НАШЕЛ его!
     Торн остановился и взглянул Дженнингсу прямо в глаза.
     - Да. Верно. Это ты нашел ВСЕХ НАС.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Ты уверяешь, что  все  это  правда.  Ты  вбивал  мне  этот  бред  в
голову!..
     - Подожди минутку...
     - Ты наснимал все эти фотографии!
     - Погоди...
     - Ты привез меня сюда!
     - Что с тобой?
     - А я даже не знаю, кто ТЫ на самом деле!
     Торн вырвался из рук Дженнингса, но Дженнингс  снова  привлек  его  к
себе.
     - А теперь подожди минутку и выслушай, что я скажу.
     - Я уже достаточно слушал.
     - Я пытаюсь помочь!
     - Хватит!
     Они смотрели в упор друг на друга. Торна трясло от ярости.
     - Подумать только, что я мог на самом деле поверить в это! ПОВЕРИТЬ!
     - Торн...
     - Этот твой старик всего-навсего очередной факир, торгующий  дешевыми
ножами!
     - О чем ты говоришь?
     Торн взмахнул свертком.
     - Вот здесь НОЖИ! ОРУЖИЕ! Он хочет, чтобы я заколол его! Он  считает,
что я должен убить этого ребенка!
     - Это не ребенок!
     - Это _р_е_б_е_н_о_к_!
     - Ради бога, какое еще доказательство...
     - За кого ты меня принимаешь?
     - Успокойся...
     - Нет! - закричал Торн. - Я не буду этого делать! Я больше в этом  не
участвую! Убить ребенка? За КОГО же вы меня все принимаете?!
     Торн в ярости размахнулся и далеко зашвырнул сверток. Он  ударился  о
стену дома и исчез. Дженнингс замолчал и повернулся, чтобы уйти,  но  Торн
остановил его.
     - Дженнингс...
     - Сэр?
     - Я не хочу больше вас видеть. Я больше в этом не участвую.
     Стиснув зубы, Дженнингс быстро  перешел  улицу,  пытаясь  отыскать  у
стены ножи. Земля была усеяна мусором. В воздухе раздавался рев работающих
кранов и машин. Дженнингс ногами  разбрасывал  мусор  в  надежде  отыскать
маленький сверток. Он заметил его возле грязного ведра и наклонился, чтобы
взять сверток в руки, не обратив внимания  на  стрелу  крана,  двигавшуюся
прямо над его головой. Она словно споткнулась на долю секунды, и от толчка
из огромной оконной рамы вылетело стекло.
     Стекло сработало с точностью гильотины.
     Оно отсекло голову Дженнингса как раз по воротнику и  разлетелось  на
миллион осколков.
     Торн услышал звон, потом  крики,  увидел  людей,  бросившихся  на  ту
улицу, где скрылся Дженнингс. Он пошел за ними и протолкался сквозь толпу.
     На земле лежало  обезглавленное  тело,  кровь  толчками  вытекала  из
горла, как будто сердце  еще  продолжало  работать.  Женщина,  стоящая  на
балконе прямо над ними, истерически хохотала и указывала вниз. В  мусорном
ведре лежала отрубленная голова и смотрела в небо невидящими глазами.
     Пересилив себя, Торн прошел вперед и поднял сверток с ножами, который
лежал около безжизненной руки Дженнингса. Не видя ничего перед  собой,  он
выбрался из переулка и побрел по направлению к гостинице.



        12

     Обратный перелет в Лондон занял  восемь  часов.  Торн  сидел  и  тупо
молчал - мозг его отказывался работать. Не было больше ни страха, ни горя,
ни колебаний - только бездумное осознание того, что необходимо совершить.
     В Лондонском аэропорту стюардесса вернула ему пакет с ножами, который
был изъят у него при посадке в целях безопасности. Она заметила,  что  они
очень красивые, и спросила Торна, где  ему  удалось  приобрести  ножи.  Он
пробормотал что-то несвязное, запихнул их в карман пиджака и прошел  мимо.
Было уже за  полночь,  аэропорт  закрывался  -  это  был  последний  рейс,
разрешенный по стандартам допустимой видимости. Город погрузился в  густой
туман,  и  даже  таксисты  отказывались  везти   его   в   Пирфорд.   Торн
почувствовал, что его обволакивает тоскливое одиночество.
     Наконец он сел в такси,  машина,  казалось,  зависла  в  тумане.  Это
почему-то помогало Торну не думать о том, что ждет  его  впереди.  Прошлое
ушло навсегда, а предсказать будущее было невозможно. Был только настоящий
момент, сиюминутность, которая длилась целую вечность.  Машина  въехала  в
Пирфорд. Торн вылез из такси и остановился, в оцепенении глядя на дом, где
еще совсем недавно они так счастливо и безмятежно  жили,  и  Торна  начали
одолевать видения прошлых событий. Он видел в саду  Катерину,  играющую  с
Дэмьеном, смеющуюся Чессу, гостей на веранде.  Внезапно  видения  оставили
Джереми, и  он  почувствовал,  как  колотится  его  собственное  сердце  и
пульсирует в жилах кровь.
     Собрав все свое мужество, Торн двинулся к входной  двери  и  ледяными
руками вставил ключ в замочную скважину. Сзади донесся какой-то звук.  Ему
показалось,  что  кто-то  выскочил  из  Пирфордского   леса.   У   Джереми
перехватило дыхание; войдя в дом, он захлопнул дверь и немного  постоял  в
темноте, прислушиваясь к звукам в доме. Миновав гостиную, Торн добрался до
кухни, открыл дверь в гараж, подошел к "мерседесу" и вставил ключ в  замок
зажигания. Бак  был  заполнен  на  четверть,  этого  бензина  было  вполне
достаточно, чтобы добраться до Лондона. Затем он вернулся назад  в  кухню,
закрыл дверь и прислушался.
     На кухне все было как  прежде,  будто  хозяин  вернулся  домой  после
рабочего дня. На плите в термостате стоял горшочек с кашей  на  утро.  Это
потрясло Торна.
     Подойдя к стойке, Джереми достал сверток и выложил  содержимое  перед
собой. Все семь ножей были на месте. Разглядывая их сверху, Торн увидел  в
отточенных клинках свои глаза -  холодные  и  решительные.  Джереми  снова
завернул ножи и дрожащими руками засунул сверток в карман пальто.
     Он вошел в кладовую и направился вверх по узкой деревянной лестнице.
     Торн дошел до площадки, ведущей на второй этаж, и  вступил  в  темный
коридор. Смятение, овладевшее им перед смертью Дженнингса, опять  проникло
в душу. Он молился о том, чтобы Дэмьена  не  оказалось  в  детской,  чтобы
миссис Бэйлок успела увезти его из этого дома. Но Джереми  уже  слышал  их
дыхание, и его сердце сильно забилось от отчаяния. Храп  женщины  заглушал
легкое дыхание ребенка. Раньше у Торна часто  возникало  ощущение,  что  в
этих комнатах во время сна их жизни как бы  объединялись.  Он  прижался  к
стене и прислушался, затем быстро пошел в свою комнату и зажег свет.
     Постель была разобрана, как будто его ждали. Он подошел к  кровати  и
тяжело опустился на нее. Взгляд его упал на фотографию, стоящую в рамке на
ночном  столике.  Какими  молодыми  и  счастливыми  выглядели  Джереми   и
Катерина. Торн лег и почувствовал, что глаза его полны слез.
     Внизу часы пробили два раза. Торн поднялся, прошел в ванную,  включил
свет и в ужасе отшатнулся. Тумбочка  Катерины  была  перевернута,  вся  ее
косметика была разбросана вокруг, как будто здесь происходила дикая оргия.
Баночки с кремами и пудрой был раздавлены на полу, стены исчерканы  губной
помадой, унитаз забит расческами и бигуди. Вся картина говорила о страшном
гневе, и, хотя Торн ничего не мог понять, он ясно видел, что гнев этот был
направлен против  Катерины.  Устроить  этот  вертеп  мог  только  взрослый
человек: баночки раздавлены страшной  силой,  а  следы  от  губной  помады
слишком высоко. Здесь орудовал сумасшедший. Но сумасшедший,  переполненный
чувством ненависти. Торн оцепенел и взглянул на свое отражение в  разбитом
зеркале.  Черты  лица  заострились  еще  сильнее,  стали  жестче.  Джереми
нагнулся и открыл шкафчик. Он рылся в нем до  тех  пор,  пока  не  отыскал
электрическую бритву. Торн нажал на выключатель, и бритва зажужжала в  его
руке. Когда он ее выключил, ему вдруг опять показалось, что он слышит шум.
Скрип половиц над головой. Торн замер и, затаив дыхание, прислушался. Звук
больше не повторился.
     На верхней губе Торна выступили капельки пота, он смахнул их дрожащей
рукой, потом вышел из ванной и, скрипя  половицами,  направился  в  темный
коридор. Спальня ребенка находилась за комнатой миссис Бэйлок, и,  проходя
мимо ее двери, Торн остановился. Дверь была приоткрыта, и  Джереми  увидел
женщину. Она лежала  на  спине,  одна  рука  свесилась  вниз,  ногти  были
намазаны ярко-красным лаком, лицо миссис Бэйлок  было  снова  размалевано,
как у  шлюхи.  Она  храпела,  и  ее  громадный  живот  то  поднимался,  то
опускался.
     Дрожащими пальцами Торн прикрыл дверь и заставил себя идти  дальше  к
спальне приемного сына. Дэмьен спал, лицо его было спокойным  и  невинным.
Торн отвел глаза, напрягся, глубоко вздохнул  и  двинулся  вперед,  крепко
сжимая бритву в руке;  бритва  зажужжала,  и  звук  разлился  по  комнате.
Ребенок спал. Торн нагнулся, и руки у него задрожали. Он  поднял  жужжащую
бритву, щелчком выдвинул из корпуса приспособление для стрижки и  коснулся
шевелюры ребенка. Прядь волос упала  рядом,  и  Торна  передернуло:  белый
скальп был похож на отвратительный шрам в  гуще  темных  волос.  Он  снова
прижал бритву, и она пробежала  по  голове  еще  раз,  оставляя  за  собой
обнаженную кожу. Волосы мягко падали на подушку. Ребенок застонал во сне и
зашевелился. Задыхаясь от страха и отчаяния, Торн  заработал  бритвой  еще
быстрее; еще несколько прядей упало с головы, веки ребенка затрепетали, он
начал двигать головой, инстинктивно пытаясь увернуться. Дэмьен просыпался.
Торн почувствовал прилив панического страха и начал прижимать его голову к
подушке. Испуганный ребенок попробовал высвободиться, но Торн  прижал  его
еще сильнее и  застонал  от  напряжения,  продолжая  орудовать  бритвой  и
состригая все больше и больше волос. Теперь Дэмьен вертелся и бился у него
в руках, его приглушенный крик становился все отчаянней. Но Торн продолжал
удерживать его. Почти весь череп мальчика  был  обнажен.  Торн  задыхался,
пытаясь  удержать  ребенка,  тельце  которого  дергалось  и  изгибалось  -
мальчику тоже не хватало воздуха. Торн провел бритвой по затылку  Дэмьена.
Вот оно. Родимое пятно. Похоже на бугорок. Бритва врезалась  в  него,  оно
кровоточило, но тем не менее родинка отчетливо  виднелась  на  фоне  белой
кожи. Шестерки!  Три  шестерки,  расположенные  в  форме  листка  клевера,
хвостиками соединялись в центре.
     Торн отшатнулся. Мальчик плакал и задыхался, в ужасе глядя  на  отца.
Его руки ощупывали бритую голову.  Увидев  свои  ладони  в  крови,  Дэмьен
закричал.  Он  бросился  к  отцу  и  разрыдался.  Торн  оцепенел,  заметив
беспомощный  страх  в  его  глазах.  Он   расплакался   сам,   видя,   как
окровавленные ручки ребенка тянутся к нему, моля о помощи.
     - Дэмьен!
     В этот момент дверь позади него распахнулась, и в  комнату  ворвалась
миссис Бэйлок. Ее красные губы были широко  растянуты  в  яростном  крике.
Торн хотел схватить ребенка, но женщина  отпихнула  его,  и  он  рухнул  у
двери. Дэмьен взвизгнул от страха и спрыгнул с кровати. Женщина навалилась
на Торна, а он  пытался  схватить  ее  за  руки,  которыми  она  старалась
вцепиться ему в глаза и горло. Вес женщины был слишком велик для него,  ее
мясистые руки уже нащупали его шею и начали сжиматься на  горле  так,  что
глаза полезли у него из орбит. Торн в исступлении  вывернулся,  но  миссис
Бэйлок успела вцепиться зубами в его руку. Совсем рядом с ними со  столика
упала лампа, Торн дотянулся до нее и изо всех сил ударил миссис Бэйлок  по
голове. Основание лампы раскололось, и женщина  бессильно  упала  на  бок.
Торн ударил ее еще раз. Череп треснул,  и  кровь  потекла  по  напудренным
белым щекам. Торн вскочил на ноги, шатаясь, подошел  к  стене,  у  которой
стоял  ребенок,  с  ужасом  наблюдавший  за  происходящим,  схватил   его,
вытолкнул из комнаты, протащил по коридору к черному ходу и  захлопнул  за
собой дверь. Дэмьен ухватился за дверную ручку, и Торн  с  силой  вывернул
ему руки. Тогда ребенок вцепился  ногтями  ему  в  лицо,  и  они  чуть  не
скатились с лестницы вниз. Пытаясь сохранить равновесие,  мальчик  схватил
электропровод. Торн изо всех сил  пытался  разжать  его  руки,  и  тут  их
ударило током...
     Очнувшись на полу в кладовой, Торн встал на четвереньки и  огляделся.
Ребенок лежал рядом без чувств. Торн попробовал поднять его, но это ему не
удалось. Он зашатался, свалился на бок и вдруг услышал  скрип  открываемой
кухонной двери. Торн с трудом повернул голову.  Перед  ним  стояла  миссис
Бэйлок. С ее головы струилась  кровь.  Она  ухватила  Торна  за  пальто  и
повалила. В отчаянии он  попытался  удержаться  за  ящики  шкафа,  но  они
вывалились, их содержимое рассыпалось по полу. Женщина навалилась на  него
и тянула окровавленные руки к его горлу. Лицо миссис Бэйлок  было  покрыто
розовой кашей  из  пудры  и  крови.  Рот  был  приоткрыт,  она  рычала  от
напряжения.
     Торн  задыхался.  Он   видел   безумные   глаза   миссис   Бэйлок   и
приближающееся страшное лицо; ее губы вот-вот должны  были  коснуться  его
губ. Вокруг валялась кухонная утварь.  Торн  беспомощно  шарил  руками  по
полу. Вдруг он нащупал две вилки, зажал их в руках и с силой вонзил миссис
Бэйлок в виски. Она взвизгнула и отпрянула.  Торн  с  трудом  поднялся  на
ноги. Женщина с воем металась по комнате, тщетно пытаясь  вытащить  вилки,
торчащие у нее из головы.
     Торн кинулся в кладовую, поднял ребенка,  который  еще  не  пришел  в
себя, и рванулся через дверь кухни к гаражу. Дверца машины  была  открыта,
но неожиданно рядом с собой он  услышал  грозное  рычание.  Черная  фигура
мелькнула в воздухе и сбила его с ног ударом в плечо. Торн повалился прямо
в машину. Громадный  пес  яростно  рвал  его  клыками  за  руку,  стараясь
вытащить из машины. Ребенок лежал рядом на сиденье. Свободной  рукой  Торн
изо всех сил ударил собаку в морду. Закапала кровь,  пес  взвыл  от  боли,
выпустил руку. Дверца захлопнулась.
     Торн судорожно искал ключи, а снаружи бесился пес.  -  Он  прыгал  на
капот и  с  огромной  силой  бился  о  ветровое  стекло.  Стекло  тревожно
дребезжало.  Дрожащей  рукой  Торн  нащупал,   наконец,   ключи.   Ребенок
пошевелился и застонал, а пес все продолжал кидаться  на  стекло,  которое
уже дало трещину. Торн глянул вперед и застыл в ужасе.  Он  увидел  миссис
Бэйлок. Она была жива и, собрав остатки сил,  ковыляла  к  машине,  волоча
огромную кувалду. Торн включил зажигание, и в  тот  момент,  когда  машина
тронулась, миссис Бэйлок швырнула кувалду,  пробившую  в  ветровом  стекле
порядочную дыру. Тут же в отверстии показалась собачья голова. Пес  щелкал
зубами, из пасти текла слюна. Торн откинулся на спинку сиденья и сжался, а
собачьи зубы клацали в нескольких дюймах от него. Одной рукой Торн  достал
из кармана пальто стилет и изо всей силы вонзил его в собачью голову между
близко  посаженными  глазами.  Стилет  ушел  по  самую   рукоятку.   Пасть
раскрылась, собака издала рык - скорее львиный, чем собачий,  -  рванулась
назад, сползла с капота и заплясала  на  задних  лапах.  Предсмертный  вой
огласил гараж. Горн переключил заднюю скорость  и  рванул  машину.  Миссис
Бэйлок, шатаясь, стояла у окна и в  ужасе  размазывала  по  лицу  кровавую
кашу.
     - Моя крошка... - всхлипывала она. - Моя крошка...
     Машина тронулась с места, женщина выскочила на дорогу  и  в  отчаянии
пыталась преградить ей путь. Торн  мог  объехать  женщину,  но  не  сделал
этого. Стиснув зубы, он дал полный газ, на мгновение разглядев в свете фар
ее отчаянное лицо. Машина врезалась  в  миссис  Бэйлок,  и  она  подлетела
вверх. Джереми взглянул в зеркальце заднего обзора. Он увидел тело женщины
- безжизненную громадную  массу,  застывшую  на  асфальте,  на  лужайке  в
бледном свете луны лежал пес, дергаясь в предсмертных конвульсиях.
     Торн снова дал полный ход и выехал на дорогу; обогнув  каменный  угол
дома, машина понеслась в сторону  шоссе.  Рядом  лежал  ребенок,  все  еще
находившийся без сознания. Торн  выскочил  на  шоссе,  ведущее  в  Лондон.
Приближался рассвет, туман начал рассеиваться.  Машина  Торна  неслась  по
пустому шоссе, и мотор гудел от нарастающей скорости.
     Мальчик начал приходить в себя, пошевелился и застонал от боли.  Торн
переключил  все  внимание  на  дорогу,  пытаясь  не  думать,  что  ребенок
находится с ним рядом.
     - Это не человеческий ребенок! - шептал он сквозь стиснутые  зубы.  -
Это не человеческий ребенок!
     Машина мчалась вперед, а мальчик, так и не  очнувшийся  окончательно,
продолжал стонать.
     Поворот  на  дорогу  оказался  слишком  крутым,  Торну   не   удалось
справиться с машиной, его занесло, и Дэмьен свалился на  пол.  Теперь  они
направлялись к Церкви Всех Святых. Торн уже видел впереди ее возвышающиеся
шпили, но от резкого торможения мальчик пришел в себя и смотрел на Джереми
испуганными глазами.
     - Не смотри на меня... - прорычал Торн.
     - Я ушибся... - заплакал ребенок.
     - Не смотри на меня!
     Ребенок  послушно  уставился  на  пол.  Шины  заскрипели;   они   уже
подъезжали  к  церкви,  когда  Торн,  взглянув  наверх,   поразился,   как
неожиданно  потемнело  над  ними  небо.  Мрак  сгустился,  казалось,  ночь
возвратилась на землю. Почерневший небосвод стремительно опускался, и  вот
уже его прорезали молнии, вонзившиеся в землю.
     - Папа... - хныкал Дэмьен.
     - Замолчи!
     - Меня тошнит.
     Ребенка начало рвать. Торн громко закричал, чтобы не слышать Дэмьена.
Разразился жуткий ливень, ветер  швырял  уличный  мусор  прямо  в  лобовое
стекло. Торн затормозил у церкви и распахнул дверцу. Вцепившись Дэмьену  в
воротник пижамы, он протащил его через сиденье. Мальчик  начал  кричать  и
пинаться, сильно ударяя Торна ногами в живот,  пока  не  отбросил  его  от
автомобиля. Торн снова кинулся к машине, схватил ребенка за ногу и вытащил
его наружу. Дэмьен вывернулся и бросился  бежать.  Торн  кинулся  за  ним,
ухватил за пижаму и швырнул на асфальт.  В  небе  прогремел  гром,  молния
полоснула совсем рядом с машиной, а Дэмьен завертелся  на  земле,  пытаясь
выползти из рук Торна. Джереми навалился на ребенка, зажал  его  и  крепко
обхватил за грудь. Дэмьен продолжал пинаться и вопить, пока Торн волок его
к церкви.
     На  противоположной  стороне  улицы  распахнулось  окно,  и  какой-то
мужчина громко окликнул  Торна,  но  Джереми  пробирался  сквозь  сплошную
дождевую завесу, ни на кого не обращая внимания. Лицо его было  похоже  на
страшную маску. Ветер бил  Торна  в  лицо,  валил  с  ног,  и  он  еле-еле
продирался вперед. Ребенок извивался в его руках, вцепился зубами  в  шею,
Торн кричал от  боли,  но  продолжал  идти.  Сквозь  гром  послышался  вой
полицейской сирены, а высунувшийся мужчина отчаянно  кричал  Торну,  чтобы
тот отпустил ребенка. Но Джереми ничего не слышал, он приближался к порогу
церкви. Ветер взревел, и Дэмьен вцепился руками Торну в лицо.  Один  палец
попал в глаз, Джереми упал на колени и почти  вслепую  потащил  ребенка  к
высоким ступенькам. Молния рванулась вниз и ударила совсем рядом, но  Торн
был уже на пороге и собирал последние силы, втаскивая ребенка по ступеням.
     Дэмьен продолжал остервенело царапать ногтями лицо и  молотить  Торна
ногами в живот. Нечеловеческим усилием удалось Джереми  повалить  ребенка,
он сунул руку в карман и стал искать ножи.  Дэмьен  дико  заорал  и  выбил
пакет у него из рук. Стилеты рассыпались по ступенькам. Торн схватил  один
из них, пытаясь другой рукой удержать Дэмьена. Еще раз взвыла  полицейская
сирена и замолчала. Торн взмахнул стилетом.
     -  Стой!  -  С  улицы  донесся  голос,  и  из  дождя  вынырнули  двое
полицейских. Один из них на ходу  вытаскивал  револьвер  из  кобуры.  Торн
глянул на них, потом на  ребенка,  и,  закричав  от  ярости,  стремительно
опустил вниз руку  со  стилетом.  Вскрик  ребенка  и  пистолетный  выстрел
раздались одновременно.
     Наступила тишина -  полицейские  словно  окаменели.  Торн  застыл  на
ступеньках, тело ребенка  распростерлось  перед  ним.  Потом  распахнулись
двери церкви и оттуда вышел священник, глядя сквозь  завесу  дождя.  Он  в
ужасе уставился на страшную неподвижную картину.



        13

     Сообщение о трагедии разнеслось по всему  Лондону.  Рассказ  принимал
причудливые формы, подробности противоречили одна другой, и  сорок  восемь
часов репортеры осаждали приемную в городской больнице, пытаясь  разузнать
у врачей, что же все-таки произошло. На следующее утро в одной  из  комнат
собрались врачи, и, прежде  чем  они  сделали  заявление,  телекамеры  уже
назойливо  жужжали.  Специальный  хирург   Грут   Шуур,   прилетевший   из
южноафриканской больницы, выступил с заключительным сообщением.
     - Я хочу объяснить, что смерть  наступила  в  восемь  часов  тридцать
минут утра. Мы  сделали  все,  чтобы  спасти  его  жизнь,  но  ранение  не
оставляло надежды на выздоровление.
     Горестные вздохи пронеслись по толпе  репортеров,  и  врач  дождался,
пока они стихнут.
     - Больше сообщений не будет. Служба пройдет  в  Церкви  Всех  Святых.
Затем тело будет перевезено в Соединенные Штаты для захоронения.


     ...В Нью-Йорке на катафалке, за которым выстроилась  длинная  очередь
лимузинов, стояли рядом два гроба. Впереди на мотоцикле ехал  полицейский.
Когда похоронная процессия добралась до кладбища, там уже собралось  много
народу. Охрана из отдела безопасности сдерживала любопытных, а официальная
группа подошла к свежевырытым могилам.  Священник  в  длинной  белой  рясе
стоял у колонны с американским флагом. Зазвучала музыка, и гробы поставили
перед священником. Рабочий проверял механизмы,  с  помощью  которых  гробы
должны были опустить в могилы.
     - Мы скорбим сегодня, - нараспев начал священник,  -  о  безвременной
кончине двоих из нас. В путешествие навстречу вечности они взяли с собой и
частицу наших душ. Давайте же скорбеть не о них, нашедших свой покой, а  о
нас самих. Какой бы короткой ни была их жизнь, эта жизнь закончена,  и  мы
должны быть им благодарны за то короткое время, которое  они  разделили  с
нами.
     Мы говорим сегодня "прощай" сыну  большого  человека...  который  был
рожден в богатстве  и  благополучии...  имевшему  все  земные  радости,  о
которых только может мечтать человек. Но на  его  примере  мы  видим,  что
одних земных благ недостаточно...
     Снаружи   у   ворот   кладбища   толпились   репортеры   и    щелкали
фотоаппаратами.  Небольшая  группа  людей  стояла  поодаль   и   обсуждала
происшедшие события.
     - Как все это дико, а?
     - Ничего дикого. В первый раз, что ли, людей убивают на улице?
     - А как тот парень, который видел их  на  лестнице?  Тот  самый,  что
вызвал полицию?
     - Он был пьян. У него брали  кровь  на  анализ  и  выяснили,  что  он
изрядно принял.
     - Не знаю, - отозвался третий. - Странно как-то. Что они могли делать
у церкви в такой час?
     - У посла умерла жена; возможно, они приходили молиться.
     - Какой идиот будет совершать преступление на ступенях церкви?
     - Да полно таких. Поверь мне.
     - Не понимаю,  -  вмешался  третий.  -  Похоже,  что  от  нас  многое
скрывают.
     - Это не в первый раз.
     - И не в последний.
     Два гроба медленно опускались в могилы, и священник  простер  к  небу
руки. Среди скорбящих выделялась стоящая в стороне пара. Она была окружена
телохранителями и переодетыми  полицейскими,  которые  тайком  осматривали
толпу. Статный мужчина имел величественный вид, рядом с ним стояла женщина
в черном и держала за руку четырехлетнего мальчика. Его вторая  рука  была
забинтована и висела у груди.
     - Провожая Джереми и Катерину Торн в мир вечного покоя,  -  продолжал
священник, - мы обращаем свой дозор к их ребенку  Дэмьену,  последнему  из
живых в этой великой семье. Ребенок сейчас переходит в другую семью. Пусть
он процветает в любви, которую получит от своих новых родителей, пусть  он
примет наследство отца и станет вождем всего человечества.
     Дэмьен стоял рядом и наблюдал, как опускаются гробы.  Он  вцепился  в
руку женщины.
     - И наконец, пусть тебе, Дэмьен Торн, - выразительно простирая к небу
руки, говорил священник, - Бог  дарует  свое  благословение  и  милость...
Пусть дарует Христос тебе свою вечную любовь.
     Из глубин безоблачного неба  послышался  отдаленный  рокот  грома,  и
толпа начала  понемногу  расходиться.  Новые  родители  Дэмьена  терпеливо
ждали, пока все разойдутся, потом подошли к могилам, и  ребенок  склонился
над ними, шепча молитву. Люди оглянулись и застыли на месте. Многие из них
разрыдались.  Наконец  ребенок  поднялся  и  медленно  отошел  со   своими
приемными родителями от могил. Телохранители окружили их со всех сторон  и
проводили до президентского лимузина.
     Четверо полицейских  на  мотоциклах  сопровождали  автомобиль  сквозь
толпу репортеров,  снимавших  ребенка.  Дэмьен  сидел  на  заднем  сиденье
лимузина и пристально глядел на  них  сквозь  заднее  стекло.  Однако  все
фотографии оказались испорченными. На них явно выделялось  пятно,  видимо,
эмульсионный брак на пленке. Пятно своими размытыми  контурами  напоминало
дымку.
     Эта дымка неумолимо зависала над президентским лимузином.

+========================================================================+
I          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         I
I         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        I
г------------------------------------------------------------------------
I        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       I
I    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    I
+========================================================================+
        Жозеф Ховард. Дэмьен





        ПРОЛОГ. СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД

     Карл Бугенгаген, всемирно  известный  археолог,  нервничал.  Он,  как
крот, ход за ходом буравил  землю.  Но  волновался  Бугенгаген  совсем  не
потому, что забрался так глубоко. Напротив, ему нравилось здесь.  Прохлада
и сумрак будоражили приятные воспоминания. Стояла гробовая тишина.
     Внезапно археолог услышал  какие-то  шорохи.  Бугенгаген  был  не  из
пугливых. Ему давно уже  перевалило  за  пятьдесят,  но  Карл  по-прежнему
оставался в форме: рослый и крепкий, литая шея и  мускулистые  плечи  были
точь-в-точь как у древнегреческих  атлетов.  Поседевшие  волосы  и  борода
вкупе с пронзительным и загадочным взглядом придавали ученому  сходство  с
каким-то ветхозаветным пророком. Отчасти  это  внешнее  сходство  являлось
истинным.  Ибо  Бугенгаген  искал  здесь,  в  недрах  израильской   земли,
доказательства существования Дьявола.
     Услышав шорох,  Бугенгаген  вздрогнул.  Каждой  клеточкой  он  ощутил
угрозу со стороны своего могущественного противника.  Археолог  уже  давно
предчувствовал, что станет очередной жертвой в кровавом списке несчастных,
пытавшихся предупредить мир о страшной опасности. Более  того,  у  Дьявола
была и особая причина избавиться от Бугенгагена, ведь ученый  уже  пытался
убить ЕГО.
     Сам  археолог  не  нуждался  ни  в  каких  доказательствах.  Все  его
подозрения оказались сущей правдой. Но ему необходимо было убедить  в  ней
своего помощника Майкла Моргана - только  так  можно  было  сохранить  эти
страшные сведения. Бугенгаген слишком ясно отдавал себе отчет в том,  что,
покусившись на жизнь Антихриста, он не сможет избежать мести Дьявола.
     Накануне они с Морганом сидели в уютном прибрежном кафе и  наблюдали,
как под их ногами на прохладном плиточном полу удлиняются тени.
     Поначалу Морган не поверил Бугенгагену. Карл прекрасно  понимал,  что
здесь необходимы только факты. И  сейчас,  в  этом  калейдоскопе  ярчайших
средиземноморских красок, когда солнце,  заваливающееся  за  синюю  водную
гладь, дробило ее на огненно-рыжие осколки, а белоснежные  каменные  стены
древнего израильского города Эйкра, отражая, струили мягкий закатный свет,
Бугенгагену пришла вдруг мысль, не сошел ли он просто с ума.
     Но следом за этой внезапно мелькнувшей  мыслью  он  услышал  в  своем
мозгу голос, убедивший археолога в том, что, находясь в  здравом  уме,  он
осенен свыше знанием и ответственность за это знание камнем лежала на  его
плечах.
     Бугенгаген из кожи вон лез, пытаясь убедить скептически  настроенного
Моргана  в  правдивости  своего  рассказа.  Но  если  Майкл  всего-навсего
сомневался, то уж его очаровательная подружка всем своим видом показывала,
что не верит ни одному слову археолога. Бугенгагена вообще  раздражало  ее
присутствие,  но  он  нисколько  не  удивился,  заметив  рядом  со   своим
помощником женщину, он просто разозлился.
     Ее звали Джоан Харт. Броская особа с сияющими глазами  и  каштановыми
волосами. Если бы Бугенгаген был помоложе, такая фемина  вполне  могла  бы
сразить его наповал. Но во времена его молодости женщин, похожих на  Джоан
Харт, просто не существовало. Джоан была фоторепортером, о чем при  первой
же  возможности  сообщала  каждому   встречному.   Мимолетное   знакомство
скреплялось в довершение всего  крепким  рукопожатием  и  профессиональной
улыбкой. Неизгладимое впечатление  на  собеседника  производила  и  манера
Джоан одеваться. Ее костюм от лондонского портного, сшитый,  вероятно,  по
сногсшибательной цене,  напоминал  о  временах  Хемингуэя.  Бижутерию  она
предпочитала огромных размеров, кроме нее на шее у Джоан всегда  болталась
пара фотоаппаратов "Никон". Она беспрерывно  курила  и  ни  на  минуту  не
закрывала рта.
     Нельзя сказать, что в Эйкру журналистку привела  ее  профессиональная
неуемность. Нет. Джоан находилась в этом  городе  потому,  что  здесь  был
Майкл Морган. Он являлся сейчас для Джоан средоточием всей ее жизни. Хотя,
если честно признаться, все, чем жила  и  дышала  эта  молодая  прелестная
женщина, было Майклу глубоко безразлично.
     Джоан, только  что  прилетевшая  из  Лондона,  уже  встречала  где-то
заголовок газеты, которую Бугенгаген  сейчас  так  упорно  совал  Моргану:
"Похороны американского посла и его жены". Майкл тоже не впервые видел эту
газетную строку, заголовок совершенно не привлекал его внимания.
     - Да, - произнес он с хорошо сыгранной, вежливой  заинтересованностью
в голосе, свойственной  только  представителям  высшего  света  Англии,  -
весьма любопытно.
     Бугенгаген, ни на йоту не задетый этим тоном, показал Майклу еще одну
газету - на этот раз американскую - с заголовком: "Президент  и  его  жена
успокаивают осиротевшего сына посла".
     Бугенгаген ткнул толстым пальцем в фотографию шестилетнего мальчика с
черной повязкой на рукаве.  Лицо  мальчика  было  прекрасно  и  лучезарно,
подобно ликам херувимов с полотен эпохи Возрождения или фресок на полотнах
высоких церковных куполов.
     - Вы его узнаете? - спросил Бугенгаген.
     Морган снова взглянул на фотографию, на этот раз более пристально.
     - Нет, - твердо заявил он.
     На  Бугенгагена  -  единственного  живого   свидетеля   разыгравшейся
трагедии - мало-помалу обрушивалась страшная усталость.
     - Вы что, еще не видели стену Игаэля? - резко вскинулся он.
     - Ее ведь обнаружили только на прошлой неделе, Карл, -  пытался  было
оправдаться Морган, но Бугенгаген тут же перебил его.
     Археолог понимал, что единственным выходом из создавшегося  положения
было бы раз и навсегда объясниться с  Морганом,  как  бы  дико  сейчас  ни
звучали доводы ученого. ВРЕМЕНИ ОСТАВАЛОСЬ В ОБРЕЗ. Бугенгаген снова ткнул
пальцем в фотографию и отчетливо произнес: "На стене Игаэля  я  уже  видел
его лицо! Этот мальчик, этот Дэмьен Торн - Антихрист!"
     Морган приподнял брови в знак протеста.
     - Карл, - начал он, но ученый снова перебил его.
     - Ты должен верить мне!
     Морган  вдруг  перестал   улыбаться.   Напряжение,   сковавшее   лицо
Бугенгагена, по-настоящему встревожило Майкла. Ведь  перед  ним  сидел  не
выживший из ума старик, человек с застывшим  от  волнения  лицом  был  его
учителем; всем, что знал и умел Морган, он был обязан Бугенгагену.
     - Карл, - мягко произнес Майкл, - я ведь не религиозный фанатик. Я  -
археолог.
     Бугенгаген никак не отреагировал на это. "И где бы  вы  ни  УСЛЫШАЛИ,
что он идет..." Дальше Карл не мог вспомнить. Он не спал  несколько  ночей
подряд и чудовищно устал. К тому же память начала подводить ученого.
     Морган покачал головой и обратился к Бугенгагену:
     - А где факты, Карл?
     - Неделю назад, - произнес Бугенгаген, - отец Дэмьена  пытался  убить
мальчика. На алтаре лондонской церкви Всех Святых. Посол стремился вонзить
кинжал в сердце ребенка.
     Джоан в ужасе содрогнулась. Морган, потянувшись  за  своим  стаканом,
еще раз пробежал глазами газетные заголовки.
     -  Похоже,  репортерам  не  все  удалось   пронюхать,   -   продолжал
Бугенгаген. Он глубоко вздохнул,  затем  произнес:  -  Эти  кинжалы  послу
вручил я. Мой друг, отец Джеймс, находился тогда в церкви,  он  видел  все
собственными глазами. Святой отец позвонил мне и рассказал  о  происшедшей
трагедии. Он узнал древние кинжалы и убедил полицейских, чтобы они их  мне
вернули.
     За столиком воцарилось молчание. Морган замер со стаканом  в  руке  и
уставился на своего друга. Джоан также не  сводила  с  Бугенгагена  широко
раскрытых  глаз.  Не  давая   им   опомниться,   ученый   яростно,   почти
скороговоркой, продолжил:
     - Американского посла звали Роберт Торн. Его новорожденный сын  погиб
в  римском  госпитале.  И  Торн,  уступив  мольбам  какого-то  священника,
усыновил другого младенца. На самом деле этот священник оказался Апостолом
Зверя. Торн убедил свою  жену,  что  тайно  усыновленный  им  малыш  -  их
собственный ребенок.  Торны  всем  сердцем  полюбили  ребенка,  он  рос  и
воспитывался в Лондоне, а супруги даже не подозревали, что рожден  мальчик
самкой шакала! Вскоре ребенок начал убирать  со  своей  дороги  всех,  кто
каким-то образом догадывался о его подлинной сути. Вот тогда  Торн  пришел
ко мне за помощью. С первых же слов его рассказа я понял, что  говорит  он
чистую правду, ведь мне давно являлись  знамения,  будто  я  скоро  вообще
останусь в одиночестве: один на один с этим Зверем. Я  отдал  тогда  Торну
семь древних кинжалов - единственное оружие против Дьявола, ими надо  была
пронзить Его тело. К тому времени жена Торна была уже мертва, впрочем, как
и двое других несчастных, узнавших правду! - Бугенгаген покачал головой. -
Полицейские застрелили Торна до того, как он успел вонзить кинжалы в  тело
сына Дьявола. Они решили, что посол сошел  с  ума  после  смерти  жены!  -
Бугенгаген снова замолчал и кивком указал  на  газетную  фотографию.  Все,
чего он хотел от Моргана,  заключалось  в  том,  чтобы  тот  поверил  ему,
осознал страшную опасность и начал наконец действовать. - Ребенок все  еще
жив!
     Последовало долгое молчание, затем Морган спросил:
     - Где он теперь?
     - В Америке. Живет со своим дядей - братом  покойного  Торна.  И  как
написано:  "Там  его  власть  распространится,  он   будет   разрушать   и
процветать, орудием в его руках будут и святые и сильные мира сего".
     - О Майкл, немедленно отправляемся в  Америку!  -  воскликнула  Джоан
Харт, репортер до мозга костей.
     - Да замолчи ты! - оборвал ее  Майкл.  То,  что  сообщил  Бугенгаген,
выходило за рамки сенсационной новости.
     Бугенгаген тем временем наклонился к своей ноге и вытащил из  ботинка
чудесно  сшитый  кожей  мешочек  с  парой  кармашков  и  бог  весть  каким
количеством всяких ремешков и кнопок. Когда археолог положил его на  стол,
что-то внутри мешочка звякнуло.
     -  Ты  должен  передать  это  новым  родителям  мальчика,  -   заявил
Бугенгаген. - Тут кинжалы и письмо, которое им все объяснит.
     Морган никак не мог понять, чего добивается от него Бугенгаген.  Одно
дело - услышать эту фантастическую историю, пусть даже поверить в  нее,  и
совсем другое - принять участие во всей этой заварухе.
     - Извини, Карл, - засомневался Майкл,  покачивая  головой.  -  Ты  же
можешь ожидать от меня просто...
     - Их необходимо предупредить! - резко перебил его Бугенгаген.
     Посетители за соседними столиками стали на них оглядываться. Археолог
перешел на хриплый шепот.
     - Я уже стар и  слишком  болен.  Я  не  могу  сделать  этого  сам.  И
поскольку я - единственный, кто знает правду, я должен... - Очевидно, ужас
от осознания этой мысли настолько сковал Бугенгагена, что он  не  в  силах
был закончить фразу вслух.
     - Должен что? - пытал его Морган.
     Ученый уставился на стакан:
     - ...оставаться в безопасности.
     Морган грустно покачал головой.
     - Мой дорогой друг, у меня ведь определенная репутация.
     Бугенгаген ожесточенно прервал его:
     - Именно поэтому это должен сделать ты! Тебе они поверят!
     Майклу подобное заявление совершенно не  льстило.  Его  по-настоящему
начинало беспокоить лихорадочное  состояние  Бугенгагена.  К  тому  же  он
просто не рассматривал просьбу учителя всерьез.
     - Но, Карл, меня же в определенном смысле сочтут за соучастника...
     Бугенгаген поднялся из-за стола. Лучи заходящего  солнца  пронизывали
белоснежную библейскую  бороду  ученого,  строгость  и  отрешенность  черт
делали его лицо похожим на лик святого.
     - Пошли к стене Игаэля, - скомандовал Бугенгаген.
     Это был приказ, и  Морган  почувствовал,  что  не  смеет  ослушаться.
Сопротивление на сей раз было невозможно.
     - Ну и что дальше? - произнес он, хотя знал, что все уже решено.
     - Пошли, - повторил Бугенгаген и,  повернувшись,  зашагал  в  сторону
своего "джипа".
     - Можно, я пойду с вами? - спросила Джоан, пытаясь пустить в ход свою
самую обольстительную улыбку.
     Морган отрицательно покачал головой.
     - Почему бы тебе не подождать в отеле? Это не займет много времени. -
Он наклонился к Джоан и поцеловал ее. Затем поднялся.
     - Ладно, - улыбнулась женщина, притворно вздыхая. - Но предупреждаю -
долго ждать я не собираюсь.
     Майкл засмеялся и, послав ей на прощание воздушный поцелуй, исчез  за
углом. Это было их последнее свидание. Джоан Харт потребовалась  вечность,
чтобы примириться с этим,  и  еще  целая  уйма  времени  для  того,  чтобы
осознать истинную причину.


     Древний замок Бельвуар,  окруженный  стеной,  расположился  на  самой
границе Сибуланской долины, недалеко от города Эйкры.  Он  стоял  здесь  с
двенадцатого века, с тех самых пор,  когда  крестоносцы  явились  сюда  из
Европы, дабы отвоевать Святую Землю у мусульман.  Они  построили  замок  в
память о Христе. И именно в подземельях замка  Бельвуар  Бугенгаген  нашел
необходимое доказательство - Антихрист обитает среди людей СЕЙЧАС.
     Отдаленный рокот мотора  заставил  длинношерстных  овец,  пасшихся  у
древних стен замка, приподнять головы. Занимался рассвет,  красное  солнце
живым шаром зависло над долиной, разбрасывая вокруг  длинные  разноцветные
тени. Когда "джип" неожиданно вынырнул  из-за  ближайшего  холма  и  начал
спускаться в их сторону, овцы, заметавшись, спешно разбежались;  вразнобой
зазвенели колокольчики, будто призывая непрошеных гостей к молитве.
     "Джип", приблизившись к стене замка, остановился. Из машины выбрались
Бугенгаген и Морган. Раннее утро было прохладным, но это, похоже,  заметил
только Майкл. Бугенгаген судорожно  рылся  в  багажнике,  выискивая  среди
автомобильного  хлама  еще  одну   шахтерскую   каску.   Там,   куда   они
направлялись, им ОБОИМ нужны были каски. Внизу было так темно,  что  света
одной лампы недоставало, а опасность обвала была слишком велика.
     Ни Бугенгаген, ни Морган не заметили в суете одной детали. На  стене,
в самой ее высокой точке, сидел огромный ворон и наблюдал за ними.  В  его
глазах застыла ненависть.
     Мужчины пересекли просторный и сумрачный  банкетный  зал,  окруженный
шестью пятидесятифутовыми колоннами. С  потолка,  головами  вниз,  свисали
спящие летучие мыши. Старик прижал кожаный мешочек к  своей  груди,  будто
боялся хоть на секунду расстаться с ним. Мужчины включили фонари на касках
и начали осторожно спускаться по истершимся ступеням в подземные переходы.
     Совсем недавно здесь уже побывали археологи. Плиты были сложены  там,
где производились самые последние раскопки, кругом было грязно, на  каждом
шагу встречались  ямы.  Все  было  свалено  в  одну  кучу:  и  современное
оборудование, и древние  раскопки  -  все  это  было  накрыто  пластиковой
пленкой и лежало вдоль стены.
     Вдруг Морган увидел нечто, заставившее  его  похолодеть.  Сердце  его
судорожно  забилось,  готовое  выпрыгнуть  из  груди.   Морган   чуть   не
задохнулся, разглядев  на  каменной  стене  гравюру  и  отвратительную,  и
прекрасную одновременно. На ней была изображена  женщина,  восседающая  на
багряном Звере. Семь отвратительных и  уродливых  голов  было  у  Зверя  и
десять ужасных рогов; весь он был  испещрен  словами  на  древних  языках,
таких древних, что не говорили на них, наверное, целую вечность.
     - "Вавилонская блудница", - прочел вслух завороженный Морган.
     Ужасное имя эхом  отозвалось  в  подземелье.  Майкл  отвел  глаза  от
гравюры и  заметил,  что  Бугенгаген,  вскарабкавшись  наверх,  скрылся  в
стенном проеме. Морган невольно вздрогнул и последовал за своим  учителем.
Перспектива остаться в темноте один  на  один  с  "Вавилонской  блудницей"
ужаснула Майкла. И он очутился в следующем зале.
     Она была там. Стена Игаэля.  Свет  от  фонаря  на  каске  Бугенгагена
выхватил из мрака гениальную картину художника, сошедшего в  дальнейшем  с
ума. На них смотрело жуткое, зыбкое и вечно изменчивое лицо Сатаны.
     Самый крупный фрагмент картины вызывал  ужас:  Сатана  в  пору  своей
зрелости. Он был уже  почти  сброшен  в  Хаос.  Дьявол  цеплялся  за  край
пропасти, мускулистые  руки  и  ноги  напряглись  в  последнем  усилии,  а
огромная летучая мышь распростерла-над ним крылья, пытаясь защитить своего
господина. Лицо Сатаны было повернуто в сторону и неясно очерчено.
     На втором фрагменте была изображена голова. Вместо волос  из  скальпа
выползали извивающиеся змеи с острыми языками.  Но  голова  эта  также  не
имела четкого рисунка лица.
     Был здесь еще один портрет, самый незначительный по размеру -  Сатана
в детстве. Лицо выписано с  потрясающей  четкостью.  Оно  было  прекрасно,
подобно ликам херувимов эпохи Возрождения. Лицо Дэмьена Торна.
     - Ну что, убедит тебя этот портрет? - проговорил Бугенгаген.
     Но Моргану уже не нужны были никакие доказательства. Зачарованный, он
медленно двинулся к стене, притягиваемый все ближе и  ближе  портретом.  И
вдруг в туннеле раздался звук, напоминающий щелканье кнута. Сразу вслед за
ним послышался грохот. Морган споткнулся и шагнул в  сторону  Бугенгагена.
Оба застыли на месте. Секунды растягивались до бесконечности.
     Внезапно потолок туннеля перед ними подался и стал рушиться, поднимая
столбы  пыли.  Пыль  клубилась,  и  Морган  стал  задыхаться.   Бугенгаген
оставался спокойным. Откашлявшись, Майкл обратился к археологу:
     - Здесь есть еще выход?
     Бугенгаген отрицательно покачал головой и  тотчас  почувствовал,  как
его охватывает дикий страх. Ученый осознал причину происходящего и  в  тот
же момент понял, что они уже ничего не смогут сделать.
     Снова раздался грохот и скрежет. Потолок позади них рухнул. Проход  в
туннеле составлял теперь не более пяти футов шириной,  туннель  становился
их могилой.
     Морган  в  ужасе  взглянул  на  Бугенгагена.  Старик  закрыл   глаза,
смирившись со своей участью. Он был готов к смерти.
     И вдруг послышался новый звук. Поначалу Морган не  понял,  откуда  он
доносится, но потом заметил тоненькую струйку  песка,  просачивающуюся  из
крохотного отверстия в потолке.  Тут  же  образовалось  второе  отверстие.
Через мгновение  их  было  уже  четыре.  Потом  двенадцать.  Вскоре  пошел
настоящий песочный дождь. Песок попадал в глаза, забивался в рот; песочная
куча у ног археологов росла и росла.
     Тут и Морган ясно осознал  приближение  смерти.  Он  окинул  взглядом
туннель: внизу, под его ногами, покоилась "Вавилонская блудница".  Ее  уже
почти засыпало песком. В  диком  и  бессмысленном  порыве  Майкл  принялся
разгребать песок, разбрасывая его в разные стороны. Через несколько  минут
пальцы начали кровоточить, и Морган заплакал.
     - Антихрист здесь! -  прокричал  Бугенгаген  сквозь  шум  струящегося
песка. - Вручи свою душу Господу!
     В ответ снаружи раздался грохот, стены и колонны зашатались  и  стали
оседать. Глубоко под ними  послышался  могучий  гул.  Морган,  всхлипывая,
продолжал расшвыривать песок, пытался  освободить  от  него  стену,  чтобы
докопаться до лаза. Но уровень песка поднялся уже  до  его  пояса  и  стал
стремительно расти.
     Глаза Бугенгагена были закрыты. Он молился: "И дано ему было  вложить
дух в образ зверя... чтобы образ зверя и говорил и действовал  так,  чтобы
убиваем был всякий, кто не  будет  поклоняться  образу  зверя".  -  Старик
замолчал, затем снова заговорил: "Благослови нас, Иисус Христос, и  прости
нам..."
     Песок  достиг  их  подбородков.  Морган  что-то  невнятно   бормотал.
Бугенгаген же продолжал: "...и покажется,  что  силы  зла  одолеют  нас  и
возьмут верх, но ДОБРО _п_о_б_е_д_и_т_. Ибо сказано в  Апокалипсисе:  ...и
не войдет ничто нечистое и никто, преданный мерзости и лжи... а  ночи  там
не будет... ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец..."
     Песок поднялся до губ, вот он уже засыпал нос, глаза, а когда, накрыл
их каски, свет от фонарей мгновенно погас. Тьма поглотила пространство.  И
пришла смерть.
     Последний исполинской силы толчок, подняв к небу огромное облако пыли
и щебня, превратил замок в руины.
     Лишь две вещи остались нетронутыми.  Стена  Игаэля  и  лежащий  у  ее
основания кожаный  мешочек  Бугенгагена.  Как  будто  в  последний  момент
какая-то другая сила, могучая и равная по мощности первой, вырвала  у  нее
из рук единственное доказательство.
     Внезапно из-под клубящихся пылью облаков стремительно вылетел  черный
ворон. Он кружил над развалинами, издавая пронзительные и  наводящие  ужас
крики, затем взмыл в небо к  поднимающемуся  солнцу  и  растаял  в  раннем
утреннем тумане.



        1

     Неровное, потрескивающее пламя костра освещало не по-детски серьезное
лицо  двенадцатилетнего  мальчика.  Напряженно  застыв,  он  уставился  на
мечущиеся огненные языки. Мальчик пытался что-то вспомнить. Он  чувствовал
в крови толчки зыбких первобытных ощущений, где-то в  глубинах  его  мозга
таилась  древняя  мудрость,  связывающая  подростка  с   временами   давно
минувшими...
     - Дэмьен?
     Мальчик не шелохнулся.  Садовники  продолжали  сгребать  вокруг  него
опавшие листья.
     Будто окаменев, стоял мальчик перед большим костром  посреди  широкой
аллеи, ведущей к огромному старому особняку. Этот дом, напоминающий скорее
дворец, находился в северной  части  Чикаго  и  принадлежал  его  приемным
родителям.
     Мысли  подростка  находились  далеко  отсюда,  в   ином   времени   и
пространстве. Мальчик видел себя в окружении  бесконечных  ярких  пылающих
огней, стоны и непрекращающиеся вопли неслись со всех сторон - это стонали
те, кто безмерно страдал, и боль их была оттого отчаянней и  тяжелей,  что
конца ей не предвиделось.
     - Дэмьен!
     Видение исчезло. Дэмьен Торн тряхнул головой и обернулся на голос. Он
прищурился, глядя на солнце, медленно скатывающееся за позолоченную  крышу
дома. На балконе третьего этажа стоял его двоюродный брат Марк и изо  всех
сил махал ему руками.
     Дэмьену нравился Марк. Всегда добродушный  и  щедрый,  Марк  искренне
полюбил сводного брата,  семь  лет  назад  попавшего  в  их  семью.  Между
братьями установилась такая близость, какая  редко  возникает  даже  между
родственниками. Оба носили тщательнейшим образом отутюженную форму военной
академии, где они учились. Мальчики приезжали домой, чтобы  отметить  День
Благодарения в семье. А теперь пришло время  возвращаться  в  школу.  День
Благодарения вообще был самым грустным праздником в  году  -  ведь  именно
после него Торны закрывали свой летний дом и переезжали на зиму в город. И
так до следующего июня.
     Дэмьен помахал в ответ рукой.
     - Иду! - крикнул он и, обернувшись, бросил садовнику: - До следующего
лета, Джим. - Старик едва кивнул в ответ.
     Пружиня четкий и ладный шаг, Дэмьен помчался к дому, стрелой пронесся
по лужайке и влетел в массивные двери особняка.
     Марк тем временем вытащил  свой  любимый  рожок  и  протрубил  что-то
печальное.
     Дэмьен уже поднимался по лестнице.
     Ему вот-вот должно было стукнуть тринадцать. Необыкновенный  возраст,
когда мальчик в полную силу должен ощутить свое мужское начало.
     Дедушка Дэмьена - Реджинальд Торн завладел этим угодьем в 20-е  годы.
Это был обширный кусок земли на озере Мичиган  в  северной  части  Чикаго.
Часть заработанных во время первой мировой войны денег он  использовал  на
постройку пышного особняка. Злые языки утверждали, что он просто свихнулся
на этой почве. Над ним посмеивались, но всем сплетням пришел конец,  когда
сюда проложили прекрасную автомобильную  дорогу.  И  теперь  все,  у  кого
имелся в запасе хоть какой-нибудь  капиталец,  начали  спешно  застраивать
северное побережье озера. Но ни у кого из вновь прибывших не  было  такого
роскошного дома.
     Торн часто повторял, что возвел эти чертоги для своих сыновей Роберта
и Ричарда. Он обожал своих сыновей и, видя в них продолжение  рода,  делал
для  мальчиков  все  возможное.  Когда  их   не   приняли   в   престижную
Дэвидсоновскую Военную Академию по причине того, что  их  отец  занимается
"торговлей", Торн выложил кругленькую сумму на  постройку  новой  гимназии
Мальчиков туда, естественно, приняли, школе было присвоено имя их отца,  а
Ричард и Роберт закончили ее с отличием.
     Роберт, старший сын, занимался дипломатией. А Ричард с головой ушел в
семейный бизнес. Торн был доволен обоими. Все шло по его плану.  Незадолго
до своей смерти Реджинальд вложил деньги в  постройку  огромного  музея  в
самом сердце Чикаго. В этом музее должны  были  демонстрироваться  древние
христианские реликвии и произведения искусства.
     Он не дожил до того дня, когда был достроен музей. Как не  дотянул  и
до времени расцвета "Торн Индастриз". И, к счастью,  его  уже  не  было  в
живых, когда его сын Роберт Торн  -  посол  при  английском  дворе  -  был
застрелен на  церковном  алтаре,  где  он,  вскоре  после  трагического  и
необъяснимого  самоубийства  горячо  любимой  жены,   пытался,   очевидно,
зарезать собственного сына.
     Никто не знал, что помнил Дэмьен из событий того страшного дня,  семь
лет тому назад, когда отец волочил его  к  алтарю,  чтобы  вонзить  в  его
маленькое, бешено колотящееся сердце кинжал, как замертво упал,  сраженный
пулей британского констебля.
     Скорее всего Дэмьен ничего не помнил  об  этом  трагическом  дне,  но
психика его,  по-видимому,  была  травмирована,  и  Ричард  Торн  запретил
обсуждать события семилетней давности. Его  вторая  жена  Анна  -  детский
психолог  -  была  убеждена,  что  вся  эта  драма  погребена  в  глубинах
подсознания Дэмьена, что может наступить час, когда мальчик все  вспомнит,
и совершенно  непредсказуемо,  в  каких  формах  поведения  проявится  это
воспоминание. Анна высказала Ричарду свои опасения. Но муж не дослушал ее.
В конце концов, разве Дэмьену чего-нибудь не хватало?
     Марк ничего не знал об этой трагедии, ему лишь сказали, что  родители
Дэмьена погибли при ужасных  обстоятельствах  и  любое  упоминание  об  их
гибели может оказаться слишком болезненным для его сводного брата.
     Единственным человеком, кто был твердо убежден, что Дэмьен помнил все
отчетливо и ясно, была Мэрион Торн.
     Тетя Мэрион, как ее здесь все звали,  являлась  прямой  родственницей
Реджинальда Торна. Это была редкая штучка, упрямая и своенравная. Никто не
шобил тетю Мэрион, ибо она вечно совала нос не в свои дела. Она никогда не
была замужем и весь свой нерастраченный пыл  посвятила  племянникам  и  их
семьям. Однако Мэрион всегда предпочитала Роберта, потому  что  он  выбрал
свой-путь,  порвал  с  семейным  бизнесом.  Известие   о   неожиданной   и
трагической смерти потрясло  тетушку  до  глубины  души,  с  тех  пор  она
испытывала к Дэмьену  неприязнь.  Тетя  Мэрион  чувствовала,  что  мальчик
каким-то  образом  причастен  к  гибели  Роберта,  хотя  и  не  осознавала
истинного смысла происшедшей трагедии.
     Тетя Мэрион прекрасно понимала, что ее не очень-то любят, но  ее  это
не трогало. Она и раньше не испытывала к себе щедрого внимания.  Ее  редко
звали на обеды, даже родственники не удостаивали приглашением на  семейные
праздники.
     На этот раз тетя Мэрион была вынуждена одолеть свою гордыню. Она  без
приглашения приехала к  Торнам  на  День  Благодарения.  Ибо  тетя  Мэрион
собиралась неожиданно сообщить всем что-то очень важное.
     В этот субботний вечер она наблюдала, как мальчики прощались со всеми
в холле; дверь была  широко  распахнута,  чтобы  Мюррей,  шофер,  спокойно
сносил вещи мальчиков в машину. Из года в год повторялось одно  и  то  же:
приезжали они сюда с парой чемоданов, уезжали  с  шестью.  Холодный  ветер
внезапно ворвался в холл, и Ричард Торн, красивый черноволосый мужчина лет
шестидесяти, поеживаясь от пронизывающего сквозняка, отошел в сторону.  Он
давал Анне возможность не торопясь проститься с мальчиками.
     Анна стояла в дверях и обнимала обоих мальчиков, покусывая свои губы,
чтобы не разрыдаться. Целуя детей,  она  просила  их  не  забывать  писать
письма и вести себя хорошо.  Ричард,  наблюдавший  эту  сцену,  наполнился
вдруг какой-то новой любовью к этой замечательной женщине, вошедшей в  его
жизнь в трудное и полное отчаяния время.
     Марк обернулся у бросился к отцу, чтобы еще раз обнять его.
     - Ну что, встретимся на нашем дне рождения, да, па?
     - Спрашиваешь! Дэмьен! Подойди сюда! Обними, что ли, своего старика.
     Дэмьен подбежал к Ричарду и прижался к нему, правда,  не  так  пылко,
как Марк. В двери появился Мюррей и деликатно кашлянул.
     Анна улыбнулась.
     - Мы поняли намек,  -  проговорила  она,  направившись  к  Ричарду  и
подросткам. - Ну, мальчики, пора.
     Обнявшись на  прощание  с  мачехой,  мальчики  плюхнулись  на  заднее
сиденье роскошного черного  лимузина.  Дверцы  захлопнулись,  мальчишеские
носы и губы расплющились о холодные стекло в прощальном поцелуе, и  машина
плавно покатилась, шурша по дорожному гравию.
     Ричард с Анной стояли на ступенях особняка и махали до тех пор,  пока
автомобиль не скрылся из виду. Когда они повернулись, чтобы войти  в  дом,
Анна рассмотрела в окне третьего  этажа  тетушку  Мэрион,  наблюдавшую  за
отъездом. Старушка тут же отскочила от окна, резко задернув занавески...
     Дэмьен вольготно раскинулся на заднем сиденье.
     - Ну и дела! - воскликнул он и присвистнул.
     - И не  говори,  -  согласился  Марк.  -  Что  за  уик-энд!  Мне  уже
показалось, что я начну орать.
     - А давай сейчас поорем, - предложил Дэмьен. И они  так  пронзительно
завопили, что чуть было не оглушили Мюррея.
     - Мюррей, - позвал Дэмьен, когда им надоело кричать, - а ну-ка, выдай
нам по сигаретке.
     Мюррей отрицательно покачал головой и взглянул в зеркальце.
     - Ты знаешь мое отношение к этому, Дэмьен.
     Дэмьен, вздрогнув, пожал плечами.
     - Пока не спросишь, никогда не узнаешь. - Внезапно он развернулся  на
сиденье, приставил большой палец к носу  и,  пошевелив  другими  пальцами,
загримасничал:  -  Тетя  Мэрион!  Это  тебе  наш  прощальный  приветик!  -
выкрикнул Дэмьен. Марк протрубил в свой охотничий рожок.
     - Боже, - произнес он, оборачиваясь, - до чего она противна.  И  чего
они вообще разрешили ей приехать?
     -  Да  все  для  того,  чтобы  она  тыкала  в  нас  пальцем  и  своей
сварливостью портила праздник. Вот почему, - объяснил Дэмьен.
     - По крайней мере нам не пришлось еще и  сегодня  с  ней  обедать.  -
Когда Марк  сильно  волновался,  он  начинал  излишне  четко  выговаривать
отдельные слова. - Ей, должно быть, уже лет сто, - продолжал он. -  А  чем
это несет от нее постоянно?
     - Дурак, это  лаванда,  -  пояснил  Дэмьен.  -  Все  старые  леди  ею
поливаются.
     - Мальчики, -  прервал  их  Мюррей,  -  только  потому,  что  леди  -
старушка...
     - Старушка действует нам на