т свидание закончится. Каковы будут дальнейшие указания -- продолжать ли наблюдение? -- Да-да, конечно, -- откликнулся Дубов. -- Скажите, у этого нашего устройства большой радиус действия? -- Ну, где-то около двух километров. -- Очень хорошо. Тогда я сяду в машину, а вы идите следом за объектом. И будем держать постоянную связь. -- Отключив рацию, Дубов вскочил со скамейки и быстрым шагом двинулся через кладбище. Однако, сколь ни глядел он по сторонам, человека с сачком так больше и не встретил. Едва детектив сел в свой "Москвич", вновь заслышался знакомый голос: -- Объект вышел из тюрьмы и двинулся в обход кладбища. Через несколько минут пересечет железнодорожный переезд. И действительно, десять минут спустя Василий через подворотню вновь увидел Чаликову. И вновь восхитился ее красотой и обаянием. -- Ну, с богом, -- пробормотал сыщик и выехал на Матвеевскую улицу. Он сразу же увидел, как по тротуару, шагах в тридцати за Чаликовой, идет его агент. A глянув влево, заметил того самого бородача, что ловил бабочек на кладбище. Он шел по второй стороне улицы чуть сзади Чаликовой. Поскольку улица Матвеевская в этих местах была малолюдной, то вся картина лежала перед Василием, как на ладони. И тут он увидел, как из подворотни выскочила громадных размеров дама и двинулась по той же стороне улицы, что и Чаликова, как раз между ней и агентом. -- Между объектом Ч. и мной вклинилась госпожа Гречкина, ее соседка по гостинице, -- сообщил агент. -- Антонина Степановна? -- чуть не подпрыгнул за рулем Дубов. -- Да. -- A взгляните налево, что это за человек с сачком? -- Другой сосед, -- тут же ответил агент. -- Профессор Oльховский. -- Прерываю связь, объект увеличил скорость. Вновь глянув вперед, Василий увидел, что Антонины Степановны больше нет. Профессор же Oльховский продолжал идти параллельно Чаликовой, держа сачок наперевес, будто винтовку. "Куда она девалась? -- лихорадочно думал Василий. -- Почему так быстро исчезла -- неужели заметила агента? Да нет, он-то профессионал. A что если она узнала мой "Москвичок"? Да, но почему же тогда профессор... Антонина Степановна, Антонина Степановна... Да нет, какая Антонина Степановна -- Антон Степанович. Прокурор Антон Степанович Рейкин!.. Так-так-так... Прокурор меня узнал и потому скрылся. Значит, профессор -- человек нездешний, так сказать, гастролер, если меня и мою машину в лицо не знает. Да, дело обретает опасный оборот..." Приближаясь к центру Кислоярска, улица становилось все более многолюдной, больше появилось и автомобилей, так что слежка стала затруднительной. Решив положиться на агента наружного наблюдения, Дубов прибавил ходу и поехал прямо на Елизаветинскую, в свою сыскную контору, которая находилась неподалеку от гостиницы "Кислоярочка". Не успел он проделать и пол пути, как в рации вновь раздался знакомый голос: -- Объект Ч. зашел в женское отделение туалета на углу Матвеевской и улицы Кришны, однако, гм, степень величины ее нужды определить не представляется возможным. -- A как ее соседи? -- Не имею возможности проследить, кто находится в соседних кабинках, -- ответил агент. -- Да нет, я имел в виду соседей по гостинице, -- уточнил Дубов. -- Гречкина так и не появилась, а Oльховский остановился напротив туалета. Однако наблюдение затруднено повышенной многолюдностью. "Что же делать? -- думал Василий, поднимаясь к себе в контору. -- Можно, конечно, задержать и "Антонину Степановну", и "профессора Ольховского", но что это даст? Нет, надо еще последить". Размышления детектива прервал очередной выход на связь: -- Объект вернулся в гостиницу. Вы просили проследить за соседями -- перед самым входом Чаликовой в отель появилась госпожа Гречкина. Она и профессор Oльховский вошли в "Кислоярочку" следом за ней. -- И где они теперь? -- напряженно спросил Дубов. -- Чаликова вернулась к себе в номер, сразу следом за нею туда вошли и те двое. -- И давно они там? -- Минут пять. A, вот уже и вышли. Объект остался один в своем номере. -- Живая?! -- вскочил из-за стола Дубов. -- Ж-живая, -- не совсем уверенно подтвердил агент. -- Но Гречкина и профессор Oльховский уже покинули гостиницу с чемоданами. Так быстро!.. -- Проследите хотя бы за одним из них, -- чуть не с мольбой попросил Дубов. -- Возможно, это опасные преступники. A я сейчас буду в гостинице. x x x Надежда Чаликова относилась к числу тех женщин, которые привыкли выглядеть эффектно даже наедине с собой. A выглядела она так уже от природы. Разумный минимум косметики мило дополнял ее изначальные природные данные, создавая то, что мужчины называют: "Вот это женщина!". И все это, сдобренное проницательным умом, тонким юмором и находчивостью, делало Чаликову одной из лучших журналисток нашего времени. Но за фасадом успеха и целеустремленности скрывалась легкоранимая женщина, создавшая себе такой образ и, как щитом, прикрывшая им свое сердце, однажды уже перенесшее горечь разбитой любви. Такое нередко бывает в нашей жизни -- ты любишь человека, а он тебя нет. Банальная история, но сколько трагедий стоит за этой банальностью: сломанные судьбы, опустошенные души, загубленная жизнь. Слава богу, Надежда оказалась сильной и не сломалась. Но произошло нечто в ее душе, будто пронесся холодный вихрь, и она укрыла свое сердце за фасадом внешней легкости, в которую похоже, уже и сама начала верить. Она не позволяла себе никого больше впускать в свою жизнь, в свои чувства. Ради карьеры -- говорила она себе, хотя на самом деле просто боялась вновь испытать горечь разочарований. И мужчины в ее жизни приходили и уходили, но ни одному из них не удавалось остаться в ее сердце. Более близкие же отношения она привыкла воспринимать как нечто, ни к чему серьезному не обязывающее. Многих знавших ее мужчин это вполне устраивало, но сама Надя все же где-то в глубине своего израненного и опустошенного сердца ждала, хотя даже самой себе не желала в этом признаваться. Что же она ждала? Наверное, того же, чего ждут все люди, но увы -- не все обретают: величайшего счастья взаимной любви. x x x После бурного интервью у товарища Разбойникова и не совсем приятного общения с соседями по гостиничному коридору Надежде требовался отдых с горячим душем. Но не успела она приготовиться к этой процедуре, как распахнулось окно и в номер влетел молодой человек, которого журналистка видела сначала возле тюрьмы, а затем в синем "Москвиче" на Матвеевской улице, и приняла за дополнительного соглядатая от тех людей, с которыми ей пришлось иметь дело сразу по приезде в Кислоярск. Встав в обличительной позе на фоне трюмо, сей молодой человек с пафосом провозгласил: -- Снимайте личину -- я разгадал все ваши коварные замыслы! Ваша карта бита, товарищ соучастница! -- Чего вам от меня еще надо? -- устало произнесла Чаликова. -- Я все сделала и все передала... -- Ага! Значит, вы передали! -- радостно вскричал непрошеный гость. Но тут у него из кармана пиджака раздались некие непонятные звуки. Молодой человек вынул какой-то аппарат с антенной, который тут же заговорил: -- К сожалению, результаты неутешительные. Объект Антонина Степановна Гречкина заметила слежку и начала петлять по городу, выказав хорошее знание конспирации и топографии Кислоярска, а в районе Пшеничной улицы исчезла из поля видимости. -- Этого следовало ожидать, -- ответил молодой человек и, небрежно отправив аппарат на прежнее место, вновь обратился к журналистке: -- Не беспокойтесь, госпожа Чаликова, ваши сообщники не уйдут от ответа. A теперь сознавайтесь, что вы делали у Разбойникова! -- Да кто вы, собственно, такой?! -- только теперь пришла в себя от столь бурного налета Надежда Чаликова. -- Вы хотите знать, кто я? -- гордо приосанился гость. -- В таком случае, разрешите представиться: Василий Дубов, частный детектив. -- Ах, так вы Дубов! -- В голосе Чаликовой послышалось облегчение. -- Да, я Дубов, -- с пафосом подхватил детектив. -- Это я сел на хвост к вашим друзьям профессору Ольховскому и Антонине Степановне, и они были вынуждены скрыться... -- Они мне не друзья, -- вздохнула журналистка. -- Ну, сообщники. -- И не сообщники. -- То есть как? -- удивился Дубов. -- Так кто же они вам? -- Шантажисты. Да вы присаживайтесь, Василий Николаевич, я много должна вам рассказать. -- Не сомневаюсь, -- кивнул Дубов, присаживаясь в кресло. -- Но откуда вы знаете мое имя? -- Его я услышала еще в Москве. Но мне хотелось бы начать с самого начала, чтобы и самой получше разобраться, в чем тут дело. -- Да, это было бы неплохо, -- согласился Дубов. -- У меня столько вопросов, что аж голова кругом идет. Чаликова поудобнее устроилась на кровати и приступила к рассказу: -- Все началось с того, что наш редактор вызвал меня и в приказном порядке велел ехать в Кислоярск. Когда я спросила, зачем, он замялся и ответил: "Напишете репортаж о Кислоярской жизни". Уже тогда я почувствовала, что здесь что-то не так. И решила хотя бы навести справки о том, что происходит в Кислоярской Республике, однако все мои коллеги и знакомые или вообще ничего о ней не слышали, а если что-то и слышали, так разве что о "вечном узнике" -- путчисте по фамилии не то Бандитов, не то Преступников, не то Грабителев. Но буквально накануне отъезда мне неожиданно повезло -- прямо на улице подошел какой-то человек, представился сотрудником социологической службы при вашем правительстве и спросил, что я знаю о Кислоярской республике. Я честно ответила, что ничего не знаю, но хотела бы узнать побольше. Он страшно обрадовался: "Вы -- первый человек из опрошенных, кто интересуется нашим государством. Обычно отвечают в том смысле, что и не знаю, и знать не хочу". В общем, социолог вызвался удовлетворить мою любознательность и пригласил в кафе. Сначала он принялся излагать данные о Кислоярской Республике во вполне официозном стиле, но мне все же удалось разговорить его на некоторые сведения из категории "не для печати". Однако потом этот милый социолог опомнился и попросил в случае чего на него не ссылаться, но назвал имена нескольких кислоярцев, к которым я могла бы обратиться за "неофициальной" информацией, и в их числе политика Гераклова и частного детектива Дубова. -- O ваших контактах с Геракловым нам уже известно, -- как бы между прочим заметил Василий. A Чаликова продолжала свой рассказ: -- Я ожидала от своей командировки всяких сюрпризов, но никак не думала, что они начнутся так быстро. Не успела я очухаться с дороги, как ко мне в номер ввалилась соседка из номера рядом -- некая Антонина Степановна... -- Она же -- беглый прокурор Антон Степанович Рейкин, -- не то спросил, не то закончил фразу Дубов. -- Как вы это узнали? -- чуть удивилась Чаликова. -- A, ерунда, путем сложных логических построений, -- скромно ответил Василий. -- Да, так что же Антонина Степановна? -- Едва войдя ко мне в номер, она потребовала, чтобы я выполняла все ее указания, а за это она мне через месяц заплатит десять тысяч баксов. Естественно, я попросила ее закрыть дверь с той стороны. Но она закрыла с этой и постучала в стенку, и тут же ко мне заявился сосед с другой стороны -- импозантный профессор с сачком. "Знаете ли вы, кто мы такие?!" -- грозно вопросил профессор и сорвал с себя бороду. -- И что же оказалось под бородой? -- живо заинтересовался Дубов. -- Разве вы не знаете? -- усмехнулась Чаликова. -- A как же ваши логические построения... -- До профессора мои логические построения еще не добрались. -- Ну так вот, господин Дубов, под личиной исследователя насекомых скрывается бывший народный депутат бывшего CCCP полковник Вилмар Имантович Берзиньш, если вам его имя что-то говорит. Разумеется, это имя много что говорило, и не только Дубову: бывшего союзного депутата, ныне ставшего у себя на родине политэмигрантом и персоной нон грата, в последние годы можно было встретить везде, где происходили или намечались перевороты, народные восстания, путчи и прочие мелкие антигосударственные пакости. Стало быть, и его появление на брегах Кислоярки не сулило ничего хорошего. -- Ого-го! -- только и смог пробормотать сыщик. -- Такую щуку упустили!.. И что же, они вам представились своими настоящими именами? -- Именно так и представились, -- подтвердила журналистка. -- Профессор, как я говорила, снял бороду, а Антонина Степановна, гм, тоже представила веские доказательства того факта, что она вовсе не Антонина Степановна, а очень даже Антон Степанович. Когда я узнала, что это за личности, то здорово перетрухнула, но виду не подала. Говорю, мол, я вас не боюсь, делайте со мной, что хотите, но колесо истории вспять не повернете -- победа рыночной демократии над химерами красного тоталитаризма окончательна и бесповоротна, и все такое. Тут Антонина Степановна противненько так захихикала и сказала: "Нет уж, Наденька, не для того мы тратили деньги, убеждая вашего редактора отправить вас в Кислоярск, чтобы выслушивать тут всякие лекции. И если вы не хотите, чтобы с вашим младшим братом Егором случилось в Москве что-нибудь нехорошее, то будете как миленькая выполнять все наши указания". Ну, я спросила, чего им, негодяям, надо. -- A они ответили -- пойти в тюрьму и взять интервью у Разбойникова, -- подхватил Дубов. -- A заодно кое-что от него передать. -- Ну, вижу, вы все знаете лучше меня, -- вздохнула Чаликова. -- Кое-что лучше, а кое-что хуже, -- многозначительно сказал Василий. -- Продолжайте, пожалуйста, Наденька... То есть, простите, Надежда... -- Чего уж там, Васенька, зовите меня Наденькой, -- махнула рукой Чаликова. -- В общем, сегодня я побывала в тюрьме у Александра Петровича Разбойникова, взяла у него для газеты -- интервью, а для полковника с прокурором -- записку, и вернулась в гостиницу. Здесь сия "сладкая парочка" тут же ввалилась ко мне в номер. Впрочем, они сопровождали меня уже почти от кладбища. -- Надя чуть улыбнулась, отчего ее симпатичное лицо озарилось, будто солнышко. -- Это не считая вас на синем "Москвиче" и того субъекта в плаще и темных очках, похожего на вражеского шпиона из советских фильмов. -- Это был агент от милиции, -- дал справку Дубов. -- Ну вот, я им отдала то, что получила от Разбойникова, они пообещали, что заплатят через месяц, когда разживутся деньжатами, и тут же съехали из отеля. Вот, собственно, и все. A тут ворвались вы... -- Да, история темная, -- покачал головой Василий. -- Между прочим, у меня имеются не совсем безосновательные подозрения, что Разбойников передал своим сообщникам план свержения государственной власти и даже физического устранения Президента. Жаль, что мы не знаем содержания этого "послания из мертвого дома". -- Ну почему же? -- грациозно подернула плечиком Надя. -- Они сами рассказали о содержании записки. -- Вот как! -- изумленно вскинул брови Дубов. -- И что же они вам наплели? -- Антонина, значит, Степановна повторила, что они заплатят мне через месяц, когда у них появятся денежки. Я как бы чисто из вежливости спросила, откуда они собираются взять деньги -- грабануть банк, что ли? Тогда профессор, то есть полковник Берзиньш, с солдатской прямотой ответил: "Вы, товарищ Чаликова, доставили нам номера сейфов и шифры одного из Цюрихских банков, где хранится пресловутое "золото партии". Теперь-то мы с Антон Cтепанычем купим белый "Мерседес" и отъедем на курорты Швейцарии издавать "Искру", из которой вновь разгорится пожар мировой революции!". "Но это, естественно, строго между нами, -- добавила прокурорша, -- если вы, конечно, хотите прожить долгую жизнь и скончаться в своей постели". И с этими словами они удалились... Да что с вами, Вася, вы прямо побледнели, как полотно! -- Наденька, вы и не представляете, с какой страшной тайной соприкоснулись! -- в ужасе воскликнул Дубов. -- Ну уж и страшная! -- усмехнулась московская гостья. -- Об этом так называемом "золоте партии" пишут все, кому не лень. -- Одно дело -- писать в газетах всякие небылицы на потребу невзыскательному читателю, а совсем другое -- столкнуться с этой тайной по-настоящему, лицом к лицу. Очень возможно, что признание об истинных целях совершенно случайно сорвалось у них с губ, но этим они вынесли вам смертный приговор. Слишком велик куш, чтобы оставлять живых свидетелей! -- Так вы полагаете... -- Да-да, я на все сто процентов уверен, что до отъезда на курорты Швейцарии они постараются вас убрать. -- Что же делать? -- побледнела и Надя. Василий на минуту задумался: -- В гостинице вам оставаться никак нельзя. Лучше всего было бы поселить вас в морге у Cерапионыча... -- Надя попятилась от Василия задом по дивану. -- Ну что вы, конечно, не в качестве пациентки. Но зато там вы были бы в полной безопасности! -- Нет-нет, такой вариант меня никак не устраивает, -- поежилась Чаликова. -- Видите ли, Вася, мой знакомый социолог такого понарассказал про этого Cерапионыча -- будто бы он и горький пьяница, и ни одной покойницы не пропускает, чтобы с ней не... -- A, пустые слухи, -- беззаботно рассмеялся Дубов. -- То, что Cерапионыч горький пьяница -- это отчасти верно, хотя и сильно преувеличено, зато остальное -- полная чепуха. A если даже и есть в этих россказнях малая толика правды, так к вам это никак не может относиться -- вы же, Наденька, пока еще не покойница! Хотя, конечно, кое-кто очень хотел бы отправить вас к Cерапионычу, так сказать, по-настоящему... Ну ладно -- не хотите к Cерапионычу, тогда предлагаю вам остановиться у меня. -- A удобно ли? -- засомневалась Чаликова. -- Удобно, удобно, -- заверил ее детектив. -- Я снимаю обширные апартаменты в особняке Софьи Ивановны Лавантус, очень милой и почтенной вдовы. Уж ко мне-то никто не сунется, будьте покойны! То есть я хотел сказать -- спокойны. -- Я согласна, -- немного подумав, ответила Надя. -- Лучше уж у вас, чем в морге -- неважно в каком качестве. -- Ну вот и прекрасно! -- обрадовался Василий. -- Тогда давайте сразу же собираться. x x x Вечером Василий, Надя и Софья Ивановна пили чай в уютной гостиной на втором этаже, который детектив арендовал у вдовы банкира. Сам же особняк утопал в густой зелени обширного сада на Барбосовской улице, и ветки деревьев при дуновении ветра стучали прямо в окна гостиной. Софья Ивановна, немолодая дама со следами былой красоты, потчевала дорогую гостью чаем и своими фирменными бутербродами, которые когда-то готовила для шведских столов на светские приемы, каковые любил устраивать ее покойный супруг. Когда же безутешная вдова, прихватив у Василия увесистый томик своей любимой книги "Былое и думы", удалилась на покой, детектив задумчиво произнес: -- Да, Наденька, это расследование я, конечно, провалил, но один положительный результат все-таки из него вынес. -- Какой же? -- заинтересовалась журналистка. -- То, что познакомился с вами. -- O, это уже немало. Между прочим, я могу сказать то же самое о своей командировке. Взгляды Василия и Надежды встретились -- и тут же разошлись, как бы убоявшись зарождающегося чувства. Чтобы как-то прервать неловкое молчание, Василий нарочито громко заговорил: -- Да, так вот, Наденька... Это все, конечно, прекрасно, однако же наша "сладкая парочка" вот-вот завладеет кучей денег, и представьте, на что они могут ее употребить!.. -- Думаю, что не завладеет, -- уверенно ответила Чаликова и конспиративно понизила голос: -- Знаете, Васенька, любопытство -- это человеческое качество, присущее женщинам, так сказать, по природе, а журналистам -- по должности. И вот на обратной дороге из тюрьмы я заглянула в туалет... -- И этот факт не ускользнул от нашего агента, -- заметил Дубов. -- Помнится, он отразил ваш визит в это заведение таким афоризмом: "Степень величины нужды определить не представляется возможным". -- Эту величину мы узнаем, когда откроем швейцарский сейф, -- скромно ответила Чаликова. -- То есть? -- поперхнулся чаем Василий. -- Я извлекла записку Разбойникова, она была завернута в полиэтиленовый мешочек, быстро написала другую и положила на ее место. -- И что же там было? -- Столбцы цифр. Сначала я подумала, что это зашифрованный текст какого-то послания, и решила, что попытаюсь на досуге расшифровать, но полковник Берзиньш сам все мне объяснил. A чтобы надолго не задерживаться в туалете, я вместо цифр, которые были в записке, написала рабочие телефоны своего неподкупного редактора и коллег по газете. Так что нам остается только поехать в Цюрих и забрать то, что там лежит. -- Рад бы, -- вздохнул Василий. -- C вами, Наденька, хоть на край света, да только на кого же я дела-то оставлю? x x x Прошла неделя. Возвратившись после очередного трудового дня в особняк на Барбосовской, Василий Николаевич заметил, что хозяйка не по-обычному радостно возбуждена. -- Ну, Софья Ивановна, выкладывайте, что случилось, -- проницательно оглядев ее, сказал детектив. -- A у меня для вас сюрприз, -- хитро прищурившись, ответила вдова. -- Вы достали "Былое и думы" с автографом автора? -- с ходу предположил Дубов. -- Нет-нет, -- засмеялась Софья Ивановна. -- Сюрприз расположился в вашей гостиной. Заинтригованный Василий поднялся на второй этаж -- и увидел в гостиной Надежду Чаликову. Журналистка в скромном зеленом платьице, очень ей шедшем, сидела на диванчике и просматривала журналы. -- Ах, кого мы видим, кого мы лицезреем! -- обрадованно воскликнул Василий. Галантно целуя ручку нежданной гостье, детектив заметил у нее на пальце огромный изумрудный перстень. -- Вот опять заехала в ваши края, -- сказала Надя, когда первая радость от встречи улеглась. -- Официально -- в командировку, освещать открытие очередного филиала банка "Грымзекс". -- A неофициально? -- A вы не догадываетесь, Василий Николаевич? -- В прекрасных глазах Нади загорелись нежные огоньки. -- Да, кстати, -- по-деловому заговорила гостья. -- за эту неделю я успела-таки смотаться в Цюрих. -- Тоже на открытие банка? -- многозначительно промолвил Василий. -- Точнее, банковского сейфа, -- еще многозначительнее понизила голос Надя. -- Там действительно оказалась куча золота и драгоценностей. Я все оставила как есть, только на всякий случай перекодировала замки. Еще вот взяла на память этот милый перстенек. А для вас -- небольшой сувенирчик. Надя пошарила в сумочке и протянула Василию подарок -- золотые запонки с выгравированными инициалами "Н.К.", которые сразу же принялись отбрасывать на стены и потолок солнечные зайчики. Детектив извлек из внутреннего кармана лупу и стал внимательно разглядывать запонки. -- Ну и что же по их поводу говорит ваш знаменитый дедуктивный метод? -- шутливо поинтересовалась Чаликова. -- Извините, Надя, но боюсь, что не смогу носить ваш подарок, -- совершенно серьезно ответил Дубов. -- Почему? Они вам не нравятся? -- Очень возможно, что они пахнут кровью. -- Но вы их даже не нюхали! -- Я имею в виду происхождение. Разумеется, не только запонки, но и ваш перстень, и все, что лежит в этих швейцарских сейфах... -- Василий вновь углубился в дедуктивное изучение запонок. И тут зазвонил телефон. -- Наденька, возьмите трубку, -- попросил Дубов. -- Можно господина Дубова? -- раздался в трубке грубый мужской голос. -- Он сейчас занят, -- начала было Надя, но голос в трубке обрадованно перебил: -- A, это вы, мадам Чаликова! Прекрасно... -- Во-первых, не мадам, а мадемуазель, -- резко перебила Надя. -- A во-вторых, с кем имею честь? -- Не узнаете? -- с угрозой вопросил голос в трубке. -- Ну почему же, узнаю, -- спокойно ответила Чаликова. -- Здравствуйте, профессор. Как успехи на насекомом фронте? -- Что вы мне подсунули?! -- зарычал телефонный собеседник. -- Как что? -- неподдельно удивилась Надя. -- Только то, что мне всунул ваш Петрович. A что, что-то не так? -- Шифры оказались недействительны. Неужели Петрович нас так наколол? -- Очень вам сочувствую, -- искренне откликнулась Надя. -- Дирсу я подтирал вашим сочувствием! -- взбеленился "профессор". -- Учтите, мы церемониться не будем. Всех замочим -- и вас, и Петровича, а за компанию и Дубова со Cтолбовым! -- В трубке раздались короткие гудки. -- Кто звонил? -- оторвался Дубов от золотых запонок. -- Наш старый друг, профессор Oльховский, то есть "черный полковник" Берзиньш. Они с Антониной Степановной тоже побывали в Цюрихе и остались очень недовольны. Да, так что же запонки? Если не считать того, что они пахнут кровью. Василий сложил лупу и засунул ее во внутренний карман: -- Трудно что-то сказать. Ими пользовались совсем недолго -- даже мелких царапин я не обнаружил. Известно только, что имя и фамилия их хозяина начинались с букв "Н.К." -- Ну, это я и сама заметила, -- усмехнулась Надя. -- Ну, бог с ними, -- махнул рукой Дубов. -- Главное, что "сладкая парочка" вновь в Кислоярске. -- И мы будем ее ловить? -- В голосе Нади заслышались романтические нотки. -- Будем! -- решительно заявил Василий. x x x ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЧУЖИЕ ПИСЬМА Визжа покрышками, к кафе "Кислоярочка" лихо подкатил роскошный черный "Мерседес" со слегка затемненными стеклами. -- Вот он, -- шепнул невзрачного вида господин своей соседке по столику, даме из числа тех, кого называют "роскошная женщина -- мечта поэта". Дама кивнула, нервно отпила глоток кофе и не глядя закусила булочкой. Через минуту в кафе вошел хозяин "Мерседеса". Гляделся он совершенно подстать своему автомобилю: мешковатый малиновый пиджак с несимметрично торчащими из карманов "мобильником" и пейджером, тяжелая цепь из дутого золота прямо поверх костюма, а на пальцах -- не менее дюжины огромных перстней с бриллиантами, рубинами и изумрудами. Невзрачный господин подобострастно помахал рукой, и перстненосец не спеша, вразвалочку двинулся к их столику, небрежно поигрывая огромным золотым брелоком в виде черепа и костей, вдетых в "мерседесовскую" эмблему. В другой руке он нес вместительный черный "дипломат". -- Ну, блин, здравствуйте, -- пробурчал он, приземлившись за столик. -- Значит, продавец -- вы? -- Я, я, -- закивала дама. -- Ну вот, я вас свел, а дальше договаривайтесь сами, -- вдруг засобирался невзрачный господин. И, понизив голос, напомнил даме: -- Не забудьте, десять процентов. -- Товар при себе? -- отрывисто спросил человек из "Мерседеса", когда они остались вдвоем. Вместо ответа дама извлекла из сумочки невзрачный сверток: -- Тут все десять. Будете проверять? -- Да зачем? -- махнул перстнями покупатель. -- У нас, у бизнесменов, все, в натуре, на доверии. -- Пакет исчез под малиновым пиджаком. -- А это вам. -- Бизнесмен сдвинул недопитые чашки и положил на стол свой "кейс". -- Сто тысяч? -- с замиранием сердца спросила дама. -- Как одна копеечка, -- ухмыльнулся покупатель. Приоткрыв "дипломат", он продемонстрировал даме содержимое -- десять пачек стодолларовых банкнот. -- Будете пересчитывать? -- Да нет, я вижу, что все на месте, -- быстро проговорила дама, заметив краем глаза, что публика из-за соседних столов проявляет повышенный интерес к "кейсу". Да и за окном совсем некстати прогуливались двое милиционеров... -- Ну как, по рукам? -- оторвал бизнесмен даму от созерцания вожделенных пачек. -- Ах, да-да, -- поспешно проговорила дама. -- Только я совсем не подумала, как все это унесу... -- Да берите вместе с чемоданчиком, -- захлопнул "кейс" бизнесмен. -- Дарю на память. К тому же я на вашем товаре такую "капусту" наварю, что вам и не снилось... -- Заметив, как передернулось лицо у дамы, он великодушно добавил: -- Ну, если что, так я в натуре к вашим услугам. -- Буду иметь в виду, -- буркнула дама, бережно, будто дитя, принимая "дипломат". -- Вас подвезти? -- галантно предложил бизнесмен. -- Нет, благодарю вас. Я живу рядом, за углом. С этими словами они вышли из кафе, покупатель укатил на своем шикарном "Мерседесе", а дама, стараясь не выдавать волнения ни походкой, ни взглядом, свернула за угол -- она действительно жила на соседней улице. Едва счастливая обладательница чемоданчика переступила порог своей квартиры, как ее облик изменился до неузнаваемости: даже не закрыв входной двери, она дернула крышку "дипломата", и зеленые пачки разлетелись по полу. -- Вот они вы, вот вы, мои милые, мои родные, -- радостно проурчала хозяйка. Подняв с пола одну из пачек, она нетерпеливо сдернула ленту... x x x В дверь постучали. Василий Дубов привычно смахнул со стола в шуфлятку какие-то бумаги и, приняв позу роденовского Мыслителя, крикнул: -- Входите! Дверь раскрылась, и в кабинете частного детектива появились Владлен Серапионыч и незнакомая Василию дама, которую доктор бережно вел под руку. Дубов с привычной галантностью выскочил из-за стола и пододвинул гостье стул. -- Благодарю вас, -- чуть слышно проговорила дама и поспешно опустилась, будто упала. На соседний стул присел Серапионыч. -- Вот, Василий Николаевич, это и есть моя пациентка, о которой я вам давиче говорил, -- сообщил доктор. -- Поэтесса Софья Кассирова. -- Дама чуть кивнула. -- Просит вас отыскать сбежавшую рифму. Шучу. Дубову стоило немалых усилий отразить на лице любезную улыбку. Не будучи знаком с Софьей Кассировой лично, он немало слышал о ней как об одной из гениальных поэтесс Кислоярского масштаба, занимавшей свое скромное, но достойное место среди прочих светил местного литературного небосклона. Нет, Василий Николаевич отнюдь не гнушался изящных искусств и при случае мог поддержать беседу и о литературе, и о музыке, и о живописи, но творчество именно кислоярских гениальных поэтов (а вкупе с ними художников и композиторов) почему-то вызывало у него аллергию. И тем большую, чем более гениальным почитался в творческих кругах тот или иной автор. -- Ну что же, госпожа Кассирова, сделайте милость, изложите суть вашей проблемы, -- как ни в чем не бывало предложил Дубов. Однако вместо Кассировой заговорил Серапионыч: -- Видите ли, Василий Николаевич, неделю тому назад моя пациентка перенесла тяжелое нервное потрясение. Соседи услышали из квартиры госпожи Кассировой душераздирающий вопль, а когда прибежали, то застали ее бесчувственно лежащей на полу. Мои уважаемые коллеги несколько дней пытались вывести госпожу Кассирову из шокового состояния, а когда убедились в тщете своих усилий, то позвали меня. Ну, я дал ей понюхать свою скляночку, -- Серапионыч самодовольно похлопал себя по сюртуку, -- и результат не замедлил сказаться. Пациентка тут же пришла в себя и поведала мне о том, что же с нею случилось. Ну а я так понял, что это дело, дорогой Василий Николаевич, как раз для вас! -- Ну и в чем же дело? -- теперь уже чуть нетерпеливо спросил Дубов. -- Ах! -- трагически закатила глаза Кассирова. -- Дело в том, что меня обманули на крупную сумму. -- Я вам сочувствую, -- вздохнул Василий, -- но чтобы помочь, мне нужны более конкретные данные. Когда и при каких обстоятельствах это произошло? Софья молчала, как бы прикидывая, что стоит говорить сыщику, а о чем лучше было бы все-таки умолчать. Неловкую паузу прервал Серапионыч: -- Дорогая госпожа Кассирова, Василию Николаевичу вы можете доверять так же всецело, как и мне. И даже еще всецелее. -- Да-да, конечно, -- кивнула Кассирова. -- Но я, право же, теряюсь, с чего начать... -- Начните с начала, -- предложил Василий. -- В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, -- нехотя заговорила Софья, -- а этот мерзавец всучил мне... -- Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, -- хладнокровно перебил детектив. -- Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. -- Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая -- говорить или не говорить. -- Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? -- Софья покачала головой. -- А, догадался! -- немного театрально хлопнул себя по лбу Василий. -- Недавно в печати пронеслись слухи об очередном компромате на нашего Президента... -- Нет-нет, ну что вы! -- испуганно возмутилась Кассирова. -- Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, -- снова вмешался Серапионыч. -- Расскажите ему все как есть. -- Ну ладно, -- наконец-то решилась Кассирова, -- речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус. -- Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? -- уточнил Дубов. -- Я не хотела! -- чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. -- Но обстоятельства вынудили меня... Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы! -- А вы, как я понимаю, литературный профессионал, -- не без ехидства заметил Дубов. -- Василий Николаич, ну зачем вы так, -- с упреком покачал головой Серапионыч. -- Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы... -- Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, -- перебила Кассирова, -- и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений. -- Да уж, причина более чем уважительная, -- старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий. -- Господин Дубов, -- патетически подхватила поэтесса, -- выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма "Смерть на Ниле" будет открываться посвящением лично вам! И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение: -- Это было давно, это было в Древнем Египте, В самом прекрасном из прошлых моих воплощений. Я была возлюбленной страстной жреца Oмона, Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме. Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока, Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне, И стала мне жизнь постыла, любви лишенной... Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его, Дубова, именем, заставила сыщика невольно застонать. Поэтесса приняла его постанывание за знак одобрения и даже восторга и принялась вещать с еще большим вдохновением: -- И вот однажды, молясь в опустевшем храме, Я услыхала голос, и этот голос промолвил: "Будет тебе за любовь за твою награда. Знай, твой любимый запрятал алмазы и злато В месте надежном, и стражей надежных приставил На берегу священном священного Нила, А сторожами поставил двух крокодилов священных... Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов "Чу! Идет жрец Омона!", детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность: -- Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось. -- Ах да, извините, я несколько увлеклась, -- смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. -- Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к "стенке" -- ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами... -- Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой "стенки", -- как бы между прочим заметил Василий. -- Что же дурного в том, что художники продают свои картины? -- удивился Серапионыч. -- Если бы художники, -- махнул рукой Дубов, -- и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину "Пастушок с огурцом", и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста. -- Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне -- дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части. -- Просто они к незнакомым относятся настороженно, -- заметил Дубов. -- Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы "навариться". -- Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, -- продолжала Кассирова. -- А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе. -- И вы предложили ему выгодную сделку? -- Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается "после вчерашнего". Но он сам со мною заговорил -- сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии. -- Вот как! -- хмыкнул Серапионыч. А Дубов что-то черкнул себе в блокнот. -- Да-да, и этот человек проявил немалую осведомленность в творчестве кислоярских поэтов, а в особенности хвалил стихи Софьи Кассировой. Когда же я не выдержала и сказала, кто я, то он тут же бросился целовать мне руки и попросил дать автограф. Проклятый обольститель! -- Ну понятно, -- усмехнулся Василий, -- и тогда вы совсем растаяли и рассказали ему о бабушкиных письмах. -- Увы, -- трагически развела руками Софья. -- Вы ведь знаете, какие мы, люди искусства, доверчивые и непрактичные! "Как же, слышали мы эти сказки", подумал Василий, а вслух спросил: -- И на чем же вы с ним столковались? -- На том, что он найдет покупателя, который приобретет десять писем Тургенева за сто тысяч долларов. Правда, десять тысяч он выговорил себе за посредничество. -- Поэтесса тяжко вздохнула. -- Назавтра он позвонил мне и сказал, что готов хоть сейчас забрать письма и передать мне девяносто тысяч. Однако я... -- Кассирова замялась. -- В общем, я попросила, чтобы он свел меня с покупателем напрямую. -- Зачем? -- удивился Василий. -- Разве вам не все равно, от кого получить деньги? -- Н-нет, -- покачала головой поэтесса. -- Понимаете, Василий Николаевич, это ведь все-таки семейная реликвия, к тому же связанная с именем самого Тургенева, и я должна была знать, в чьи руки она попадет. -- А, ясно, -- кивнул детектив. -- Дальнейшее я представляю по рассказу доктора: вы встретились с покупателем в кафе, передали ему письма, он вам отдал чемоданчик с долларами, а они оказались самой примитивной "куклой". Софья лишь скорбно вздохнула. -- Ну хорошо, а вы могли бы описать этого "покупателя"? -- продолжал детектив свои расспросы. -- О да, конечно! -- тут же подхватила Кассирова. -- Весь такой солидный, в красном пиджаке, с цепями, с "мобильником"... И галстук такой... -- А его лицо вы запомнили? -- Лицо? Да вроде самое обычное. Но зато очки в золотой оправе. И перстни один другого краше... -- Понятно-понятно, -- перебил Дубов. -- Но он, кажется, был на машине? -- Да-да, черный "Мерседес" с затемненными стеклами, -- с готовностью сообщила потерпевшая. -- А может быть, вы запомнили и его номер? -- уже почти безнадежно спросил Василий. -- Конечно, запомнила! -- вскричала Софья. -- Он оказался очень запоминающимся -- две шестерки и две восьмерки. Однако это сообщение у частного детектива особого восторга не вызвало: -- М-да, две шестерки и две восьмерки. Совершенно верно. Вы, госпожа Кассирова, наверняка видели этот "Мерседес" много раз, только обращали внимание не на номер, а на всякие воздушные шарики, цветочки и свадебные ленты, коими он обычно бывает украшен. В общем, ваш "Мерседес" 66-88 -- из бюро добрых услуг. А "покупатель", видать, не дурак, умеет пыль в глаза пустить. Возьмем хоть его "прикид" -- вы прекрасно запомнили его пиджак, цепь, мобильник и прочие прибамбасы, а на лицо внимания не обратили. Впрочем, похоже, что все эти аксессуары -- такая же "липа", как и "Мерседес". -- Так ведь это же замечательно! -- возликовал Серапионыч. -- Теперь нам остается узнать в бюро добрых услуг, кто арендовал "Мерседес", и брать его тепленьким! -- Не думаю, что он взял "Мерседес" на свое имя, -- с сомнением покачал головой Дубов. -- Хотя, конечно, и это направление нужно отработать. -- Значит, вы согласны мне помочь? -- обрадовалась Кассирова. -- Я должен подумать, -- уклончиво ответил Дубов. -- Госпожа Кассирова, как я понял, вы собирались продать десять писем Тургенева к вашей прабабушке. И это все, чем вы располагаете? -- Да нет, не совсем. Всего их сохранилось... м-м-м... двенадцать. Но два я решила оставить как семейную реликвию. -- Софья извлекла из сумочки несколько бумаг. -- Вот одно из них. Вернее, ксерокопия. Если желаете, я вам его зачитаю. -- И, не дожидаясь изъявления желаний, принялась с выражением читать: -- "Баден-Баден, Шиллерштрассе 7. Среда, 22/10 мая 1867. Не могу и выразить, Татьяна Никитична, сколь порадовало меня Ваше письмо, как всегда и умное и дельное. Рад, что у Вас все в порядке и что Вы среди забот о хозяйстве и детях изыскали время не только прочесть мою повесть, но и высказать о ней свое мнение. (Речь идет о романе "Дым", -- пояснила Кассирова). Читая Ваши замечания, я об одном сожалел -- что Вы не ознакомились с книгой в рукописи, ибо с большинством Ваших замечаний я вполне согласен, но увы -- теперь уже поздно что-либо поправить. Относительно Потугина не могу с Вами до конца согласиться -- его я ввел в повесть намеренно и ничуть об этом не сожалею. Как я и ожидал, на него все набросились, и очень рад этому -- особенно теперь, в самое время всеславянского опьянения. (Почти такими же словами Иван Сергеевич пишет об этом двумя неделями позже Писареву, -- добавила Кассирова). Впрочем, известный Вам милейший Павел Васильевич Анненков грозится написать большую статью с обстоятельным разбором "Дыма", каковую Вы, Татьяна Никитична, сможете прочесть в одном из ближайших номеров "Вестника Европы". Как жаль, что мы с Вами столь содержательно беседуем в письмах и столь же редко видимся лично. Если Вы все же надумаете отправиться в Европу, то непременно отпишите мне -- я несказанно буду рад увидать Вас и насладиться Вашим всегда дельным и умным разговором. Засим желаю Вам, дорогая Татьяна Никитична, всяческого счастья и удачи в делах как личных, так и в хозяйственных. Кланяюсь Вашим милым деткам и крепко жму руку Вашему супругу Александру Николаевичу -- охотится ли он, как прежде, с Дианкой на тетеревей? Остаюсь преданный Вам Ив. Тургенев". -- Да-а, -- вздохнул Серапионыч по окончании чтения, -- Иван Сергеич и в эпистолярном жанре столь же хорош, как и в обычной прозе. -- Архив оказался весьма обширным, -- продолжала Кассирова, -- и, кроме прочего, я там обнаружила дневник, который прабабушка вела долгие годы -- полтора десятка тетрадей. Уж не знаю почему, но Владлен Серапионыч предположил, что он может вас заинтересовать, и прихватила с собой последнюю тетрадь, неоконченную. -- Софья протянула Василию пожелтевшую тетрадку. -- Вы позволите мне пока оставить ее у себя? -- попросил Дубов. -- Знаете, доктор прав -- иногда установить истину помогают совсем неожиданные предметы и обстоятельства. -- Детектив бережно отправил тетрадку в стол. -- Василий Николаевич, так вы согласны взяться за мое дело? -- еще раз настойчиво спросила Кассирова. -- Я должен подумать, -- вздохнул сыщик. -- Прямо и не знаю, с какого бока приняться -- зацепок слишком уж мало. Разве что этот посредник... -- Завтра я с ним встречаюсь, -- вдруг заявила Кассирова. -- Вот как? -- насторожилился детектив. -- Где и когда? -- В полдень, в кафе "Кислоярочка". Василий задумался: -- Конечно, я мог бы туда придти, но вряд ли из этого получится что-то путное -- возможно, он меня знает в лицо. И если ваш посредник в сговоре с "бизнесменом", то они наверняка тут же "залягут на дно". Впрочем, возможны любые варианты. Знаете, госпожа Кассирова, сегодня я все обдумаю и завтра вам позвоню. -- Буду ждать! -- Обрадованная Кассирова подхватила сумочку и стала пробираться к двери. -- Надеюсь на вашу помощь. До свидания, Василий Николаич. До свидания, доктор. -- Надеюсь, до скорого, -- кивнул Василий. Серапионыч вскочил со стула и галантно поклонился, приподняв воображаемую шляпу. Когда дверь за посетительницей закрылась, Василий Николаевич неспеша встал из-за стола и подошел к другой двери, ведущей в небольшую комнатку при сыскной конторе, которую он именовал "девичьей". На сей раз она полностью оправдала свое название, так как дверь, стоявшая в течение визита Софьи Кассировой чуть приоткрытой, отворилась шире, и кабинете появилась молодая женщина. -- Вот так сюрприз, -- пробормотал доктор. -- Владлен Серапионыч, позвольте вам представить мою новую помощницу Надежду Чаликову, -- довольный произведенным эффектом, сказал Дубов. -- А, здравствуйте, Наденька, -- приветливо раскланялся Серапионыч, будто был знаком в нею по меньшей мере сто лет. -- А я вас именно такою и представлял. Василий Николаич про вас мне все уши прожужжал... -- А вы, стало быть, и есть тот доктор Серапионыч, о котором я наслышалась столько всякой жути, -- рассмеялась Надя. Доктор хотел было возразить, что слухи о его "жути" сильно преувеличены, но Василий сразу приступил к делу: -- Надя, вы слышали наш разговор с госпожой Кассировой от начала до конца. Что вы со своей стороны могли бы сказать по этому делу? -- По делу пока ничего, -- призналась Чаликова, -- но собственно госпожа Кассирова показалось мне дамой весьма неискренней и даже более того -- элементарно корыстолюбивой. -- Это ваша журналистская интуиция? -- спросил Дубов, удерживая Серапионыча, который уже собирался броситься в бой на защиту своей пациентки. -- Не только, -- чуть подумав, ответила Надя. -- Ясно видно, что она что-то скрывает, или, скажем так, недоговаривает. Она пришла к вам за помощью, а вам приходилось чуть не клещами вытаскивать у нее слово за словом. И потом, торговать личной перепиской собственной прабабушки! По-моему, это уж просто верх бесстыдства. -- Но ведь она же продала не все письма, -- не выдержал доктор. -- Две штуки оставила. -- Думаю, что больше, -- не задумываясь заявила Надя. -- И поверьте мне, отнюдь не как семейную реликвию. Если об этих десяти узнает общественность и в печати поднимется шумиха -- как же, обнаружили доселе неизвестные автографы Тургенева! -- то за каждый новый материал Кассирова уже будет получать все больше, в зависимости от степени сенсации. А кончатся письма, так и бабушкины дневники в ход пойдут. -- Вы, сударыня, просто предубеждены к госпоже Кассировой, -- с обидой произнес Серапионыч. -- А ведь она поэтесса, и деньги ей нужны для издания своих произведений. -- Судя по ее крокодильским стишкам, госпожа Кассирова такая же поэтесса, как я -- космонавт, -- парировала Надежда. -- И если этим она собирается потчевать читателей... -- Вы ничего не понимаете в поэзии! -- выкрикнул Серапионыч. Тут уж Василий, почувствовав, что дискуссия вот-вот сойдет с рельсов конструктивности, решил вмешаться: -- Наденька, да вы не обижайтесь на доктора -- он всегда так: хоть и понимает, что не прав, но продолжает спорить из упрямства. Серапионыч с мнимо уязвленным видом замолк, а Надя продолжала: -- Да я и не обижаюсь. В конце концов, может быть, доктор и прав -- я действительно не ахти какой знаток поэзии. Но меня несколько смутила форма сделки. Казалось бы, не все ли равно, от кого получить деньги -- от покупателя или от посредника? И я понимаю, почему Кассирова так настаивала на личной встрече с "бизнесменом". Она надеялась, получив сто тысяч наличными, каким-то образом "кинуть" посредника: или вообще не отдавать его десять процентов, или отдать только часть. -- Нельзя так дурно думать о людях, Наденька, -- укоризненно покачал головой доктор. -- Василий Николаич, скажите хоть вы свое веское слово! -- Знаете, Надя, мне ваши выводы кажутся все-таки несколько поспешными, -- раздумчиво сказал Дубов, -- хотя в некотором резоне им не откажешь. -- Во всяком случае, на вашем месте помогать Кассировой я бы не стала, -- резюмировала Надя. -- М-да, пожалуй, -- вздохнул детектив, -- но дело, к сожалению, не в одной Кассировой. На свободе опасный мошенник, который не только обманывает людей, но и дискредитирует честных бизнесменов, которых все-таки большинство. При этих словах Серапионыч, не выдержав, громко фыркнул. -- Поэтому, Наденька, я прошу вашей помощи, -- строго глянув на доктора, продолжал Дубов, -- и не столько госпоже Кассировой, сколько мне. А точнее, делу справедливости. -- И что от меня требуется? -- глаза журналистки загорелись. -- Как вы слышали, завтра в полдень наша клиентка встречается в кафе "Кислоярочка" с посредником, личность и роль которого во всем этом деле пока что для нас остается неясной. И я, и доктор -- лица, давно примелькавшиеся в нашем городе, а вы... -- Поняла, поняла, -- закивала Надя. -- Постараюсь оправдать доверие... Ах, совсем забыла! -- Что? -- повскакивали на стульях Дубов и Серапионыч. -- Проездом из Цюриха в Кислоярск я побывала в Санкт-Петербурге и в местных газетах прочла, будто некий бизнесмен-меценат, пожелавший остаться анонимным, передал в Пушкинский Дом несколько ранее не известных писем Тургенева. -- Ах, вот оно что, -- протянул Василий. -- Хорошо хоть письма действительно попали в надежные руки, а не сгинули где-то в частных коллекциях. -- У нас же дневник ее прабабушки, -- напомнила Надя. -- Давайте посмотрим. Все-таки женщина, с которой был близко знаком сам Тургенев! -- Да-да, -- оживился Серапионыч, -- читая такие документы, как бы приобщаешься к иной эпохе, ощущаешь связь времен... -- Однако тут всего пару страниц, -- заметил Василий, достав дневник из стола, -- а дальше чистые листы. -- Ну да, Кассирова же говорила, что это последняя тетрадка, -- вспомнила Чаликова. Разбирая не совсем четкий почерк, Дубов стал вслух читать: -- "28 октября 1898 года. Начинаю новую тетрадь своего дневника. Боюсь, что последнюю. Сегодня ко мне заходил милейший доктор Никифор Павлович. И хотя он всячески старался заверить меня, что дело идет на поправку, я понимаю, что дни мои сочтены. Ну что же, мне есть что вспомнить, оглядывая свою жизнь. Я была счастлива в муже и детях и дождалась даже внуков. Я была знакома с лучшими людьми своего времени, а с одним из них меня связывали и более тесные узы, хотя наши отношения с И.С., несмотря на все кривотолки, никогда не заходили далее некоего порога, отделяющего истинное чувство от того, что зовут греховной любовью. Как бы там ни было, я пронесла чувство к нему через всю свою долгую и, надеюсь, небесполезную жизнь". Так, ну дальше тут что-то о лекарствах, которые ей прописал Никифор Павлович... Ага, вот: "Не забыть бы дать указание Аннушке, чтобы после моей..." -- Ну, что же, что же? -- нетерпеливо вопросил Серапионыч, когда молчание Дубова затянулось. -- А на этом рукопись обрывается, -- показал детектив Наде и доктору пустые страницы. -- Видимо, больше уже Татьяна Никитична в свой дневник ничего не записала. -- Да, но не могла же она оборвать дневник чуть не на полуслове, -- возразила Надя. -- Дайте взглянуть. Видите, вот здесь, возле скобок, остатки вырванного листа. На нем, видимо, и окончание записей. -- Ну-ка, ну-ка, -- Василий извлек из кармана огромную лупу, с которой никогда не расставался, и внимательно рассмотрел то место, которое указала Надежда. А затем перевел лупу на соседнюю, чистую страницу. -- Татьяна Никитична писала с сильным нажимом, -- пояснил он, -- и если на отсутствующем листе что-то написано, то можно будет прочесть оттиск... О, кое-что я уже вижу! Владлен Серапионыч, записывайте. Доктор схватил со стола карандаш и листок бумаги, а Василий начал медленно, то и дело прерываясь, диктовать: -- ...смерти предать... предать огню... письма Ивана Сер... А дальше уж совсем ничего не разберешь. -- Ну ясно -- предать огню письма Ивана Сергеича Тургенева, -- подытожил Серапионыч. -- И я понимаю Татьяну Никитичну -- совершенно естественное желание, чтобы никто не копался в ее отношениях с писателем. Но потом она рассудила, что письма Тургенева -- все-таки достояние мировой культуры, и вырвала этот листок. -- Уверена, что все было совсем иначе, -- заявила Надя. -- Татьяна Никитична оставила пожелание в силе, но Аннушка -- вероятно, ее дочка или близкая подруга -- не решилась уничтожить письма и оставила их в семейном архиве. А листок из дневника вырвала сама Софья Кассирова, чтобы... -- Ах, Наденька, вы опять за свое, -- не выдержал Серапионыч. -- Я уж представляю, в каких черных красках вы распишете ее завтрашнюю встречу с посредником! -- Нет-нет, дорогой доктор, на сей раз я не смогу отойти от объективной передачи информации, -- обаятельно улыбнулась Надя. -- Даже если бы очень этого захотела... x x x Разговор Софьи Кассировой и посредника шел в повышенных тонах, хотя собеседники старались особо не шуметь, так как дело происходило в людном месте, а точнее -- в кафе "Кислоярочка", том самом, где неделю тому назад поэтесса совершила столь неудачную сделку. -- Ну, наконец-то вы проявились, госпожа Кассирова, -- говорил посредник, теребя шляпу, лежащую у него на коленях. -- А то я уж грешным делом начал думать, что вы получили деньги и смылись. А о моих процентах и думать забыли. -- Какие еще проценты! -- взвилась Кассирова. -- Этот ваш бизнесмен сраный, -- последнее слово поэтесса выговорила с особым смаком, -- вместо денег подсунул мне пустые бумажки! Я вообще осталась и без товара, и без денег, а вы с меня еще требуете какие-то проценты! -- Сами виноваты, сударыня, -- хладнокровно парировал посредник. -- Я вам его не навязывал. Вы сами просили, чтобы я вас вывел на покупателя. Вот и получили, чего хотели. -- Я хотела сбагрить товар и получить приличные бабки! -- выкрикнула Софья и, спохватившись, заговорила тише: -- Я давала верный товар, а что мне всунул ваш бизнесмен? -- Кассирова извлекла из сумочки увесистую пачку, перетянутую банковской лентой, и чуть не швырнула ею в лицо собеседника. -- Мало того что бумажек внутрь напихал, так даже сверху не настоящие баксы положил, а ксерокопию! -- Тише! -- испуганно зашипел посредник, так как посетители уже начали обращать на них внимание. Лишь дама за соседним столиком, сидевшая к ним спиной, даже не оглянулась. Ни Кассирова, ни посредник даже не догадывались, что их соседка ни кто иная как московская журналистка Надежда Чаликова, а в сумочке, что висит у нее через плечо, спрятан портативный диктофон -- ее верный спутник, побывавший вместе с хозяйкой во многих горячих точках бывшей дружной семьи советских народов. Диктофон беспристрастно записывал слова посредника: -- А почему я должен вам верить? Покупателя я знаю давно и, между прочим, знаю как порядочного человека. Может быть, это вы сами бумажек внутрь наложили, а теперь вешаете мне вермишель на уши, чтобы, елки-моталки, процентов не отдавать. -- Ну так устройте мне встречу с этим вашим порядочным бизнесменом, -- предложила Софья. -- Больно уж хочется еще раз в его честные глаза посмотреть. -- Встречу? Это можно, -- подумав, ответил посредник. -- Но после того как заплатите десять тысяч. Ну ладно -- пускай пять, но исключительно из уважения к вашему поэтическому таланту. Кассирова театрально вскинула руку, едва не опрокинув кофе себе на платье: -- Боже мой, я только теперь догадалась -- вы с ним в сговоре! -- А вот это уже клевета, -- ухмыльнулся посредник. -- Ну так подайте на меня в суд, раз клевета, -- "наезжала" Софья. -- Ничего, я вас выведу на чистую воду! -- Сидеть будем вместе, гражданка Кассирова, -- хладнокровно ответил посредник. -- Вернее, сидеть будете вы за незаконную распродажу культурных ценностей... -- Какую еще распродажу?! -- не выдержала Кассирова. -- Распродажа -- это когда за "бабки", а за резаную бумагу -- не распродажа, а самый настоящий "кидок"! -- Что за выражения -- "бабки", "кидок", -- скорбно покачал головой посредник. -- Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму. -- Чем отдайте? -- истерично выкрикнула Кассирова. -- Пустыми бумажками?! Слушая эти словесные баталии, Чаликова понимала, что разговор идет по кругу и никакого конструктивного решения не предвидится. Однако Надежда продолжала записывать на диктофон все, что доносилось от соседнего столика -- в слабой надежде, что в беседе промелькнет нечто такое, что поможет им с Василием выйти на верный путь. x x x Дубов, Чаликова и Серапионыч сидели вокруг стола в рабочем кабинете частного детектива и внимательно слушали то, что вещал диктофон, лежащий посреди стола. -- Что за выражения -- "бабки", "кидок", -- звучал монотонный голос посредника. -- Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму. -- Чем отдайте? -- отвечал беспокойный голос Кассировой. -- Пустыми бумажками?! Чаликова нажала кнопку: -- Ну, убедились теперь, дорогой доктор, что за птица эта ваша Софья Кассирова? -- Всем нам свойственно ошибаться в людях, -- глубокомысленно глянул в потолок Серапионыч. -- И что же, это вся запись? -- удивился Дубов. -- Да нет, пленки хватило еще минут на десять, да и после того они еще целый час препирались, -- вздохнула Надя, -- но так ни до чего и не договорились. Жаль, что мой поход оказался столь малополезным. -- Давайте послушаем дальше, -- предложил Василий, -- вдруг чего-нибудь да выудим. Надя включила диктофон, и диалог в кафе продолжился. ПОСРЕДНИК: -- Не морочьте мне голову! Раз мы с вами договаривались, то потрудитесь выполнять взятые обязательства. КАССИРОВА: -- Может быть, мы с вами и договор подписывали? Если так, то покажите мне его! ПОСРЕДНИК: -- Да что вы, елки-моталки, такое несете! Да будь у меня... -- Стоп! -- выкрикнул Василий. Надя слегка удивилась, но прослушивание остановила. -- А что такое? -- удивился доктор. -- Мне с самого начала и голос, и даже интонации этого посредника показались очень знакомыми, -- в легком возбуждении пояснил детектив. -- А когда он произнес "елки-моталки", то я вспомнил! Владлен Серапионыч, вы тоже должны его вспомнить. -- А я-то при чем? -- удивился доктор. -- Ведь мы же там вместе были. Ну, ну! Гробница древнего правителя, барельеф, тут появляется Железякин и с ним два его помощника. Железякин выхватил пистолет, а инспектор Столбовой изловчился и дал по башке одному из подручных. Он грохнулся и что при этом произнес? -- Елки-моталки! -- ошеломленно выдохнул Серапионыч. -- Вот то-то и оно! -- радостно заключил Василий. -- Скажите, Надя, как выглядел собеседник Кассировой -- среднего роста, чуть сутуловатый, с невыразительным лицом, в мятой, неряшливой одежде? -- Так, -- подтвердила Надя. -- Все ясно. Этот посредник -- никакой не посредник, а один из двух постоянных агентов господина Железякина, -- сообщил детектив.-- Так что теперь с немалой долей вероятности можно предположить, что второй агент -- это тот самый бизнесмен с "Мерседесом" из добрых услуг. Во всяком случае, способность к мимикрии у него чисто чекистская... -- Погодите, Вася, -- перебила Чаликова, -- вы тут всю дорогу поминаете какого-то Железякина. Кто он такой? -- Ну, это долго объяснять, -- махнул рукой Дубов. -- А если вкратце... Да возьмем хоть ваших друзей профессора-жуковеда и Антонину Степановну. Так вот, Железякин -- того же поля ягода. Только, пожалуй, еще гаже. -- А, ну ясно, -- закивала Надя. -- И что же вы намерены делать? -- Если в этой афере замешан Железякин, то лучше нам туда не соваться, -- пробурчал Серапионыч. -- Железякин и агенты Железякина -- не одно и то же, -- загадочно ответил детектив и, заглянув в записную книжку, решительно набрал телефонный номер Софьи Кассировой. -- Госпожа Кассирова? Говорит Дубов. Знаете, мы тут посоветовались, и я решил взяться за ваше дело. -- О, благодарю вас, Василий Николаевич, -- заурчал в трубке голос потерпевшей. -- Если вы вернете мне деньги, то я заплачу вам десять... или нет, пять процентов! -- Не надо, -- сурово пресек детектив заманчивые предложения. -- В случае удачи вы заплатите мне скромный гонорар согласно прейскуранту. Ну и плюс возможные расходы. -- Ах, вы так добры ко мне! -- попыталась Кассирова рассыпаться в благодарностях. -- Я выполняю свой долг, -- отрезал Дубов и положил трубку. -- И как вы собираетесь вернуть ей деньги? -- чуть не в голос набросились на сыщика доктор и журналистка. -- Обычная шахматная комбинация из трех пальцев, -- беззаботно рассмеялся Дубов. -- И поможет нам ни кто иной как Женька. -- Какой еще Женька? -- удивился Серапионыч. -- Компьютерщик из "За вашего здоровья". Ну, тот, который распечатал текст с дискеты, что вы прошлой осенью нашли на насыпи. -- Ну а здесь-то чем он вам поможет? -- еще больше изумился доктор. -- По правде сказать, я тоже не улавливаю связи между компьютерами и нашим делом, -- сказала Надя. -- Разве что "взломать" банковский счет этого "липового" бизнесмена и снять оттуда сто тысяч... -- Нет-нет, хакерством заниматься не будем, -- загадочно улыбнулся детектив, отчего-то вдруг пришедший в необычайно веселое расположение духа. Однако на все дальнейшие расспросы отвечал более чем уклончиво. x x x Симпатичная, модно одетая девушка ходила вдоль "стенки" и разглядывала выставленные на продажу шедевры: картины, поделки из разного рода подручных материалов и, разумеется, многочисленные матрешки, изображающие вставленных друг в друга государственных деятелей. Вдоволь насладившись высоким искусством, она обратилась к богемного вида мужичку, скучавшему подле картины с обнаженной девицей, повернутой к зрителям выразительной задницей: -- Вы не подскажете, кому тут можно продать письма Пушкина? Мужичок посмотрел на нее, как на пришельца из космоса: -- О чем вы, мадам? Вот, пожалуйста, не желаете ли приобрести мое новое полотно "Задница в интерьере"? Всего за пять долларов. -- Спасибо, у меня самой не хуже, -- вежливо отказалась девушка. -- В смысле интерьер. Неподалеку на ящике из-под "сникерсов" скучала дама неопределенного возраста и пола, продававшая матрешек. Среди деревянных президентов и генсеков девушка заметила "поэтический" комплект: самая крупная матрешка была размалевана под Пушкина, а внутренняя, самая маленькая -- под Евтушенко. -- Да, поэзия нынче не в чести, -- вздохнула девушка. -- Это точно, -- согласилась продавщица. -- Вот и Лариска того же мнения. -- Какая Лариска? -- удивилась девушка. -- Да вот же она, -- дама указала на белую крысу, выглядывавшую у нее из-под неряшливого платья. -- Можете погладить, она не кусается. Чтобы поддержать разговор, девушка погладила Лариску по жесткой шерстке, а затем вновь обратила взор на "поэтическую" матрешку: -- А что, если бы я предложила вам письмо Пушкина? Всего за сто тысяч "зелененьких". -- Смеетесь, -- махнула рукой дама. -- Да я таких деньжищ сроду не видывала. Как вы думаете, будь у меня столько, разве я стала бы такой чепухой заниматься? -- Понятно, извините, -- пробормотала девушка и отошла от "стенки". Оглядевшись, она увидела скамеечку, на краю которой сидел какой-то господин в шляпе и с початой бутылкой пива, и присела на другой краешек. -- Не желаете? -- тут же предложил ей господин. -- Нет, благодарю, я пива не пью, -- отказалась девушка. И, чуть помолчав, заметила: -- Я вижу, вы человек интеллигентный. Может быть, у вас есть какой-нибудь знакомый искусствовед... -- О, сударыня, вам повезло! -- сразу оживился господин в шляпе. -- Я сам и есть искусствовед. Потому-то здесь и околачиваюсь, поближе к изящному искусству. -- Вот это -- изящное искусство? -- удивилась девушка, окинув взором "стенку" с ее матрешками и задницами. -- Увы, -- печально вздохнул искусствовед, -- времена меняются. А ведь не так давно многие из них блистали на местном художественном небосводе. Ну, например, вон тот, -- человек в шляпе указал на одного из торговцев, -- при советской власти еще как процветал, за один портрет нашего первого секретаря Разбойникова тысячу целковых отхватил, не считая почетной грамоты. А теперь что? Весь пообтрепался, малюет всякий кич на потребу непонятно кому. Я тут как-то к нему как-то подошел, говорю, мол, что ж ты, паразит, с твоим талантищем всякую мазню в свет выдаешь? А он мне: "А ты что хотел, чтобы я за пять баксов свою душу в картину вкладывал?" Да, изменились времена. Свобода творчества привела к деградации искусства. -- Ну, тут я не могу с вами полностью согласиться, -- перебила девушка. -- Простите, как вас величать? -- У меня самое простое имя, -- расплылся в обаятельной улыбочке искусствовед. -- Петр Петрович. -- Надя, -- представилась девушка. -- Нет-нет, Петр Петрович, тут я с вами никак не могу согласиться. Конечно, то, что талантливые художники, я подразумеваю это понятие в широком смысле... -- Да-да, конечно, -- понимающе кивнул Петр Петрович. -- То, что они вынуждены либо приноравливаться к низкопробным вкусам, либо бедствовать -- конечно, очень плохо. Но это же не значит, что надо возвращаться в прошлое -- в принудительный соцреализм и... Ну да что объяснять -- вспомните судьбу Гумилева, Клюева, Михоэлса, Шемякина, Галича... -- Нет, ну зачем же так сразу, -- чуть смутившись, Петр Петрович отхлебнул пива. -- Я за свободное искусство, но в рамках. -- А, ну понятно. -- Наде как-то расхотелось продолжать дискуссию. -- Петр Петрович, а как вы относитесь к творчеству Пушкина? -- Пушкин -- наше все! -- Эту широко известную фразу Петр Петрович произнес так, будто она только что явилась ему на ум. -- А как вы восприняли бы появление новых, доселе неизвестных материалов, связанных с его жизнью и творчеством? -- продолжала Надя. -- Например, писем. -- Чьих писем? -- Ну, разумеется, Александра Сергеевича. -- О, ну это стало бы значительным событием в области культуры и искусства. А к чему, Наденька, вы завели о них речь? "Ну все, пора брать быка за рога", решила Надя, а вслух произнесла: -- Дело в том, что я располагаю письмом Пушкина к Екатерине Николаевне Ушаковой, которое до сих пор считалось утраченным. Надеюсь, вам известно это имя? -- Да-да, разумеется, -- поспешно закивал Петр Петрович. Однако, угадав по выражению лица, что имя Ушаковой мало что говорит ее собеседнику, Надя пояснила: -- Семья Ушаковых была близко знакома с Пушкиным. Впоследствии известный пушкиновед П.И. Бартенев со слов не названного им лица записал, что перед смертью в 1872 году Екатерина Николаевна позвала дочь, велела принести шкатулку с письмами Пушкина и сожгла их все до одного. С большим пиететом выслушав эту справку, почерпнутую Надей из книжки "Юный пушкиновед", Петр Петрович задал вопрос, которого его собеседница ожидала: -- Но если Екатерина Николаевна сожгла все письма Пушкина, то каким образом одно из них оказалось у вас? -- Оно сохранилось благодаря горничной Екатерины Николаевны, которая каким-то образом сумела сберечь от огня одно из пушкинских писем. Должно быть, она была довольно образованной девушкой и лучше, чем ее хозяйка, понимала, что эти письма значат для человечества! -- Как бы там ни было, Наденька, но вы обладаете большой ценностью, -- уважительно покачал головой Петр Петрович. -- Я хотел сказать, культурной ценностью. -- А я как раз хотела поговорить с вами о его, так сказать, материальной ценности, -- подхватила Надя. -- Собственно, письмо принадлежит не мне, а одной моей подруге, которая вынуждена его продавать по причине стесненных материальных обстоятельств. -- И, должно быть, ваша подруга -- правнучка Ушаковой? -- спросил Петр Петрович, как-то странно глянув на свою собеседницу. -- Почти, -- обаятельно улыбнулась Надя. -- Она правнучка ее горничной. -- Вообще-то у меня есть возможность устроить выгодную продажу, -- чуть подумав, произнес искусствовед. -- И сколько ваша подруга хотела бы выручить за письмо? -- Желательно сто тысяч, -- не задумываясь ответила Надя. -- Минимум девяносто. -- Ну что ж, письмо Александра Сергеича того стоит, -- со знанием дела заметил Петр Петрович. -- Однако хотелось бы прежде на него взглянуть. Надя раскрыла сумочку и протянула Петру Петровичу сложенный вчетверо лист: -- Это ксерокопия. Вы можете ее изучить и убедиться, что там действительно автограф Пушкина. -- Да, пожалуй. -- Петр Петрович бережно сунул листок во внутренний карман поношенного плаща. -- Знаете, вашей подруге крупно повезло -- как раз сейчас в Кислоярске гостит один мой знакомый бизнесмен, большой любитель искусств. Настоящий Третьяков, но удивительно скромный: скупает картины и вообще всякие художественные ценности, а потом совершенно бескорыстно дарит их музеям и научным институтам. -- Я тут на днях читала в одной газете, будто некто, пожелавший остаться неизвестным, передал в Пушкинский дом неизвестные письма Тургенева, -- подпустила Надя. -- Это случайно не он? -- Он самый, -- радостно закивал Петр Петрович. -- И ни за что не захотел, чтобы его имя предали гласности! По правде сказать, до знакомства с ним я и не знал, что такие люди еще встречаются. -- Взглянуть бы на него, -- вздохнула Надя. -- Если хотите, я вас познакомлю, -- с готовностью предложил Петр Петрович, -- только, боюсь, вас ждет разочарование: по внешности и манерам он типичный "новый русский". Это, конечно, своего рода маскировка, чтобы не выглядеть "белой вороной"... -- Нет-нет, раз он такой скромный человек, то не стоит, -- завозражала Надя. -- Может быть, если он согласится приобрести письмо, то нельзя ли все провести через вас? Заодно и сами сколько-нибудь заработаете... Надя заметила, как загорелись глазки у искусствоведа, но ответил он примерно так, как Надя и ожидала: -- Когда речь идет об искусстве, а тем более о Пушкине, я отвергаю любые корыстные мотивы! -- Однако, немного помолчав, он добавил: -- Если я уговорю бизнесмена дать сто тысяч, то согласится ли ваша подруга десять тысяч заплатить мне? -- Не сомневаюсь, что согласится, -- уверенно ответила Надя. -- Ей так нужны деньги, и как можно быстрее, что торговаться она не станет. -- Ну так как же мы договоримся? -- уже совсем по-деловому заговорил Петр Петрович. -- Давайте так: я ознакомлюсь с письмом, поговорю со своим другом-меценатом, а потом сообщу результат. Можно ли узнать телефончик либо ваш, либо вашей подруги? Надя на минутку задумалась: "Да, этого мы не учли. Если я дам свой здешний телефон, то Петр Петрович, или как его там на самом деле, может выяснить, что это -- телефон особняка вдовы Лавантус, где квартирует Василий Дубов, и тогда рыбка сорвется с крючка. Ну что ж, придется изворачиваться". -- Видите ли, Петр Петрович, у меня нет телефона, а подруга живет в коммуналке и не очень афиширует свое пушкинское письмо, так что ей лучше не звонить -- вдруг соседи по параллельному подслушают... -- А, понимаю, понимаю, -- закивал Петр Петрович. -- В таких делах всегда нужно соблюдать конфиденциальность. Тогда знаете что, Надюша, я вам оставлю свой телефончик -- позвоните... Ну, скажем, завтра вечерком -- за это время я успею оценить товар, то есть, простите, проверить подлинность письма, и столковаться с покупателем. -- Искусствовед извлек из внутреннего кармана мятый листок и авторучку, что-то нацарапал и протянул Наде. -- Непременно позвоню, -- закивала та, пряча листок в сумочку. -- Только знаете что, Петр Петрович... Вообще-то я редко ошибаюсь в людях, а глядя на вас могу сказать, что почти на девяносто девять процентов уверена в вашей совершенной честности и порядочности... -- Ну зачем вы так, -- смутился искусствовед. -- Это я к тому, что "доверяй, но проверяй", как говаривал Рейган. -- Да, безусловно, -- согласился Петр Петрович. -- Контроль -- первая вещь в любом деле. -- Ну вот, -- продолжала Надя, -- если ваш меценат решится приобрести письмо, то при акте купли-продажи я непременно буду сопровождать свою подругу, и мы обязательно проверим и даже пересчитаем все деньги. -- Это ваше право, -- недовольно буркнул Петр Петрович. -- Поймите, это не от недоверия к вам или, упаси боже, к вашему другу, а просто обычная мера предосторожности. Тем более, я слышала, что совсем недавно здесь же, в Кислоярске, одной даме всучили так называемую "куклу" -- пустые бумажки в пачках из-под долларов. -- Извините, не в курсе, -- чуть вздрогнув, проговорил Петр Петрович. -- Нет, ну это я так, к слову, -- деланно смутилась Надя. -- Я уверена, что с вами у нас подобных недоразумений возникнуть просто не может... Ну хорошо, я пойду, так что ждите звонка. Пожав руку Петру Петровичу, Надя неспешно удалилась, а ее собеседник вернулся к недопитому пиву. x x x Приближалось время обеда, и зал ресторана "Три яйца всмятку" постепенно наполнялся посетителями. Сидевшие за столиком в дальнем углу две женщины -- Надежда Чаликова и ее подруга, крупная осанистая дама в красном платье до пят -- то и дело поглядывали в сторону входных дверей: с минуту на минуту должен был появиться Петр Петрович. Однако всякий раз входил кто-то другой. -- Ну, теперь-то уж точно он, -- загадала Надя, когда дверь в очередной раз приоткрылась. Но ошиблась -- в зал вошел собственной персоной доктор Серапионыч. Заметив Надю, он приветливо помахал ей рукой, а сам направился к столику в середине зала, где уже уплетали обед и одновременно оживленно беседовали еще несколько человек. -- У них тут чуть не каждый день собирается милая компания, -- низким грудным голосом сообщила Надина подруга. -- Доктор Владлен Серапионыч, инспектор Столбовой, турбизнесмен Ерофеев. Вон та дама в темном -- историк Хелен фон Ачкасофф. Обычно еще бывает частный сыщик Дубов, но сегодня что-то не видно... Тут дверь вновь раскрылась, и в зал вошел Петр Петрович. При нем была огромная хозяйственная сумка -- столь же старомодная, как его болониевый плащ. Увидев Надю с подругой, он тут же направился в их угол: -- Добрый день, сударыни. -- Вот это и есть искусствовед Петр Петрович, -- сказала Надя. -- А это моя подруга, э-э-э... -- Василиса Николаевна, -- представилась дама. -- Ну что же, дорогой Петр Петрович, к делу? -- Да-да, разумеется, -- подхватил Петр Петрович. -- Надеюсь, письмо при вас? Вместо ответа Василиса Николаевна извлекла из-под разреза платья большой незаклеенный конверт и протянула его искусствоведу. Петр Петрович с неподдельным трепетом вынул оттуда несколько пожелтевших листков, исписанных характерным пушкинским почерком. -- Да, все в порядке, -- констатировал он, внимательно осмотрев письмо. -- Мой друг-меценат будет очень доволен. А это вам, -- похлопал он по сумке. -- Девяносто тысяч, как договаривались. Будете проверять? -- Будем! -- решительно заявила Чаликова. -- Здесь девяносто пачек по тысяче, -- пояснил Петр Петрович. -- Стало быть, в каждой по сто десятидолларовых банкнот. Василиса Николаевна запустила руку в сумку, извлекла первую попавшуюся пачку и, чуть сдвинув обертку, принялась ловко, будто заправский кассир, пересчитывать купюры. -- Вы что, прямо здесь?.. -- изумился Петр Петрович. -- Может быть, лучше пройдемте в отдельный кабинет? -- Да зачем же? -- лучезарно улыбнулась Надежда и принялась пересчитывать другую пачку. -- Мы ж ничего дурного не делаем, напротив -- помогаем пушкиноведам приобрести новую бесценную реликвию! -- К тому же вон тот господин -- мой знакомый милицейский инспектор, -- добавила Василиса Николаевна. -- Так, знаете, на всякий случай. -- Все ясно, это ловушка, -- упавшим голосом произнес Петр Петрович. -- Да ну что вы, какая ловушка! -- еще лучезарнее возразила Надя. -- Мы же с вами честные люди, к чему нам друг друга ловить? Так, мера предосторожности. -- Ну, разве что, -- угрюмо пробормотал искусствовед. -- По-моему, все верно, -- заметила Василиса Николаевна, перелистав купюры в своей пачке. -- Думаю, остальные пересчитывать не стоит. -- Посмотрим только, нет ли где пустых бумажек, -- добавила Надя. Когда все пачки были просмотрены, Петр Петрович вместе с обеими дамами закидал их обратно в сумку, каковую вручил Василисе Николаевне, а сам, торопливо простившись, предпочел покинуть ресторан. Между тем обеденное время подходило к концу, и зал стремительно пустел. Инспектор Столбовой удалился сразу же за Петром Петровичем, следом за ним расплатились и ушли бизнесмен Ерофеев и баронесса фон Ачкасофф, лишь доктор Серапионыч остался, чтобы в одиночестве насладиться чашкой крепкого чая с добавкой из заветной скляночки. Увидев, что Надя еще не ушла, доктор прямо с чашкой направился к ее столику: -- Здравствуйте, Надюша! Добрый день, госпожа... э-э-э... -- Василиса Николаевна, -- подсказала Чаликова. -- Василий Николаевич, -- представилась Надина подруга и на манер шляпы чуть приподняла на голове темный парик. -- Ух ты! -- восхищенно выдохнул Серапионыч. -- Что поделаешь, -- картинно махнул красным рукавом Василий Николаевич, -- иногда ради пользы дела приходится идти по скользкому пути нашего приятеля, прокурора Рейкина. А как вы думаете, доктор, что лежит в этой неприметной сумке? -- Судя по ее виду, наверное, картошка, -- предположил Серапионыч. -- А вот и не угадали! -- радостно захлопала в ладоши Чаликова. -- Девяносто тысяч долларов, -- с притворной будничностью сообщил Дубов. -- Те, которые мы вернем вашей пациентке. -- Кассировой? -- переспросил доктор. -- Но откуда вы их взяли? -- Пустяки, -- пренебрежительно подернул плечами детектив. -- Загнали письмецо Пушкина. -- Александра Сергеича? -- еще больше удивился Серапионыч. -- Но, черт возьми, откуда?.. -- Да-да, Вася, я ведь тоже до сих пор не знаю, где вы его откопали, -- поддержала Чаликова докторский запрос. -- И насколько оно, извините, подлинное? -- Подлиннее и быть не может, -- самодовольно рассмеялся Василий. -- Уж об этом мы с Женей позаботились! -- С Женей? -- настолько изумился доктор, что едва не откусил кусок чашки. -- Да. Но сначала я позаимствовал из обширной библиотеки своей домохозяйки Софьи Ивановны дореволюционное издание сочинений Пушкина, еще павленковское. Там есть автограф Пушкина -- стихотворение, записанное его рукой. Вот с этим-то автографом Женя и работал. Я не очень разбираюсь в компьютерной графике, но знаю, что сперва он сосканировал текст, затем разделил его на буквы и создал новый шрифт -- "пушкинский прописной". То есть можно было нажать на соответствующую клавишу, и на экране появлялась соответствующая буква, написанная почерком Пушкина. Конечно, поначалу при таком методе рукопись имела не совсем естественный вид -- ведь никто из нас не пишет одну и ту же букву всегда одинаково, не говоря уже о соединении букв и о разных виньетках, коих не чурался и Александр Сергеевич. Так что потом Жене пришлось весьма кропотливо поработать над письмом в режиме рисования. Ну а в конце, когда все было готово, то окончательный вариант "выгнали" на лазерном принтере на ту пожелтевшую бумагу, что осталась в неоконченном дневнике кассировской прабабушки. -- То есть пушкинское письмо -- плод компьютерной мистификации, -- подытожила Надя. -- А как же текст -- может, вы и стиль Пушкина подделали при помощи компьютерных программ? -- Здесь тоже имелись свои трудности, -- признался Василий. -- Стиль Пушкина я имитировал, может, и не особо мастерски, но все же достаточно правдоподобно, а за образцы взял реальные письма Пушкина, в том числе и к другим дамам, каковые опубликованы в том же павленковском издании. Правда, здесь мне пришлось обратиться к нашей писательнице госпоже Заплатиной -- она дала несколько дельных советов из области литературной стилистики. Сложнее было с правописанием -- особенно с употреблением всяких i с точкой, ятя, фиты и прочих ижиц. Приходилось искать соответствующие слова в текстах. В общем, что получилось, то получилось. Конечно, если бы Петр Петрович показал нашу продукцию настоящему пушкиноведу, то тот сразу определил бы подделку, но у нас в Кислоярске таковые не водятся, а везти ксерокопию на экспертизу в Москву или Питер господа аферисты не рискнули -- иначе, гм, оригинал мог бы уплыть мимо них. Петр Петрович и его сообщник-лжебизнесмен прекрасно понимали, что на пушкинских эпистоляриях они заработают много больше, чем на тургеневских, и чтобы их заполучить, готовы были даже расстаться с теми девяносто тысячами, что "зажилили" Кассировой. -- Да, Василий Николаич, -- задумчиво отпил Серапионыч пару глотков остывшего чая, -- но все же вы, как мне кажется, несколько рисковали. Сколь бы слабо эти жулики не разбирались в литературе, но не могли же они совсем ничего не заподозрить! -- Риск был, -- согласился Дубов. -- Я даже представляю себе их спор. Один говорил, что дело верное и наваримся еще больше, чем на Кассировой, даже если придется выложить баксы. А другой наверняка сомневался -- мол, подозрительно, что в последние дни письма великих писателей просто косяками пошли. И заметьте, друзья мои -- Петр Петрович назначил место для совершения сделки именно в "Трех яйцах всмятку". Понятно -- он ведь человек Железякина и мог заранее ознакомиться со всеми ходами-переходами ресторана. Наверняка он еще и надеялся, что попутно удастся нас облапошить -- взять письмо, а денег не отдать. Потому-то и приглашал нас с Надей в отдельный номер. Но я заранее попросил инспектора Столбового быть начеку, хотя до его вмешательства, слава богу, дело не дошло. -- Что ж, Василий Николаич, поздравляю вас с успешной операцией, -- отхлебнул Серапионыч еще глоток чая со скляночной добавкой. -- И что вы теперь собираетесь делать? -- Как что? -- удивился Дубов. -- Вернуть деньги Кассировой. Так что, доктор, если вам не трудно, пригласите ее ко мне в контору ну хотя бы сегодня часов в шесть. А заодно и сами заходите. Только не говорите госпоже Кассировой, зачем я хочу ее видеть, пусть это будет маленький сюрприз. -- Василий Николаевич глянул на свои дамские часики. -- О, что-то мы тут засиделись. Пора и за дела. Доктор поспешно допил остатки чая, и все трое покинули зал ресторана. x x x Ровно в шесть вечера отворилась дверь, и, совсем как несколько дней назад, в сыскной конторе появились Софья Кассирова и Серапионыч. Как и в прошлый раз, доктор поддерживал поэтессу под руку, а лицо госпожи Кассировой выражало египетскую муку. -- Добрый вечер, Василий Николаевич, -- голосом умирающего аллигатора произнесла Софья. -- Добрый вечер, госпожа... -- Эти слова относились к Чаликовой, которая, в отличие от прошлого раза, находилась не в "девичьей", а тут же в конторе, сидя на стульчике у окна. -- Госпожа Чаликова, -- представил Дубов Надю. -- Помогает мне вести ваше дело. -- Вы меня пригласили, чтобы сообщить, как продвигаются поиски? -- таким же слабым голосом продолжала поэтесса. -- Да, пожалуй, -- согласился детектив. -- Хотя, собственно, поиски уже завершены. Наденька, прошу вас! Надя с трудом оторвала от пола стоявшую в углу за фикусом хозяйственную сумку, поставила ее на стол Дубова, заблаговременно освобожденный от всего лишнего, и с ловкостью фокусника-иллюзиониста принялась извлекать тысячедолларовые пачки. Кассирова с широко открытыми глазами и ртом глядела на чаликовские священнодействия. -- Ровно девяносто тысяч, -- провозгласил сыщик, когда содержимое хозяйственной сумки иссякло, а на столе выросла приличная горка. -- Василий Николаич! -- вскричала Кассирова, когда до нее наконец-то дошел смысл происходящего. -- Вы нашли их! -- И не успел Дубов увернуться, как поэтесса заключила его в могучие объятия. -- Ну что вы, зачем же так, -- смущенно бормотал детектив, пытаясь освободиться от железных тисков, похожих на пасть священного нильского крокодила. Внезапно Кассирова перешла на деловой тон: -- Простите, но вы сказали, что здесь девяносто тысяч. А я потеряла сто. -- Ну знаете, -- ахнула Надя, -- сказали бы спасибо, что вообще... -- Насколько я помню, -- поспешно перебил Василий, потирая пострадавшие бока, -- вы обещали десять тысяч посреднику. Он их и получил. А вот ваши девяносто -- потрудитесь пересчитать. Издав горестный вздох дочери фараона, потерявшей возлюбленного в водах священного Нила, госпожа Кассирова принялась пересчитывать "зелененькие", но тут зазвонил телефон. Дубов поднял трубку: -- Сыскная контора слушает. А, добрый денек, Ольга Ильинична. -- Василий Николаич, вы не очень заняты? -- сквозь помехи раздался из трубки знакомый голос писательницы Заплатиной. -- Угадайте, откуда я звоню. -- Судя по слышимости, откуда-то с Марса, -- наугад предположил детектив. -- А вот и не угадали! Из вашей гостиной на Барбосовской. Заглянула к вам в гости, но не застала, а Софья Ивановна уговорила меня вас подождать. И даже напоила чаем со своими непревзойденными сандвичами. -- Да, сандвичи у Софьи Ивановны бесподобные, -- согласился Дубов. -- Ольга Ильинична, если вы не спешите, то подождите -- я скоро буду. Вот отпущу клиента... -- Нет-нет, ради меня не торопитесь, -- ответила госпожа Заплатина, -- просто пока Софья Ивановна готовила сандвичи, я взяла с полки павленковского Пушкина и еще раз просмотрела его переписку. -- И что же? -- Не хочу вас разочаровывать, но боюсь, что с тем якобы пушкинским письмом мы с вами дали маху. -- То есть? -- чуть нахмурился Василий. -- Мы написали его по-русски, а в ту пору с дамами было принято переписываться по-французски. У Павленкова имеются даже соответствующие примечания. Разве что письма Пушкина к Наталье Николаевне: пока та была его невестой Н.Н. Гончаровой, он писал к ней по-французски, а когда она стала его супругой Н.Н. Пушкиной, то уже перешел на "великий и могучий". Кстати, это ведь Александр Сергеич так его назвал? -- Нет, кажется, Иван Сергеич, -- не совсем уверенно ответил Дубов. При этом имени Кассирова оторвалась от пересчета долларов и нервно оглянулась. -- Правда, последнее письмо к Александре Осиповне Ишимовой, датируемое днем дуэли, где Пушкин предлагает ей перевести Барри Корнуолла, тоже написано по-русски, но оно адресовано Ишимовой не столько как к даме, сколько как к писательнице. Но то письмо, которое мы с вами имитировали, все же обращено именно к даме... Скажите, Василий Николаич, вы еще не пустили его в дело? -- Пустил, -- сознался Дубов, -- но, слава богу, на сей раз все сошло... Ольга Ильинична, надеюсь, вы никуда не торопитесь? Тогда подождите, мы скоро будем. -- Детектив положил трубку. -- Что случилось? -- обеспокоенно спросил Серапионыч. -- К счастью, ничего страшного, -- не стал Василий вдаваться в технические подробности при клиентке. -- Ну что же, госпожа Кассирова, вы убедились, что все на месте? -- Да, похоже, что так, -- согласилась поэтесса. -- Жаль, конечно, что не сто, а девяносто, но уж что поделаешь... На издание книги хватит, но с презентацией придется поужаться. -- Могу подсказать вам неплохую идею, -- вдруг заявила Чаликова, -- и если удастся "расколоть" спонсоров, то презентация может получиться на славу! -- Что за идея? -- заинтересовалась Кассирова, продолжая бережно укладывать в сумку зеленые брикеты. -- Очень просто. Арендуем Красную площадь вместе с Мавзолеем, символизирующим пирамиду какого-нибудь Аменхотепа, с трибуны которого вы будете декламировать свои гениальные стихи. На время презентации перегородим участок Москва-реки и запустим туда священных крокодилов из Московского зоопарка. Ну, одежду для жрецов Омона можно будет заказать у Славы Зайцева или, на худой конец, у Вали Юдашкина. И вообще, можно было бы устроить настоящую театрализованную мистерию с участием Бори Моисеева, Людмилы Зыкиной, Иосифа Кобзона... -- Вы шутите, -- пробурчала поэтесса, хотя по блеску, загоревшемуся в ее бархатных глазах, Надя поняла, что идея Кассировой понравилась. -- Да, кстати, о шутках, -- вспомнил Василий. -- Кажется, за разговорами о крокодилах и Кобзоне мы совсем позабыли о гонораре. Ваше дело принадлежит к разделу средней сложности, а по прейскуранту это составляет пятьдесят долларов. -- С этими словами детектив распаковал одну из пачек, еще не исчезнувших в недрах хозяйственной сумки, и отсчитал оттуда десять бумажек. -- Василий Николаич, по-моему, вы несколько обсчитались, -- произнесла Кассирова, с кислым выражением следившая за движениями его пальцев. -- Разве? -- простодушно удивился сыщик. -- Ах да, я забыл сказать -- чтобы вернуть вам деньги, мне пришлось прибегнуть к помощи современных электронных технологий. А так как сам я в них ничего не смыслю, то вторые пятьдесят долларов -- моему коллеге, специалисту по компьютерам. -- А, ну разве что, -- обреченно вздохнула госпожа Кассирова и, подхватив сумку, поспешила к выходу. -- Может, вам помочь? -- предложил доктор. -- Спасибо, не надо. -- Дверь за Софьей закрылась. -- Ну что же, столь успешное дело неплохо бы и соответственно отметить, -- с энтузиазмом заявил Дубов, небрежно помахивая десятью зелеными бумажками. -- Никто не против? -- Я за, -- тут же подняла руку Надежда и как бы про себя добавила: -- А заодно и мое возвращение из Швейцарии... -- Ну, а обо мне уж и говорить нечего, -- радостно подхватил Серапионыч, не расслышав или сделав вид, что не расслышал последние Надины слова. -- Тогда -- вперед! -- скомандовал Василий. -- Доктор, будьте так добры сходите в редакцию "За вашего здоровья" и вытащите оттуда Женю -- его вклад в дело был просто неоценим. -- А если он будет сопротивляться? -- Ведите силой. И все вместе -- ко мне на Барбосовскую. Госпожа Заплатина уже там, Софья Ивановна тоже. Так что погуляем на славу. А завтра -- снова в бой! -- Ну ладно, я пошел за Женей, -- сказал Серапионыч. -- Василий Николаич, говоря о том, что завтра снова в бой, вы имели в виду что-то определенное, или вообще? -- спросила Чаликова, когда они с Дубовым остались вдвоем. -- И вообще, и определенное, -- ответил детектив. -- Такие люди, как наши друзья полковник Берзиньш и Антонина Степановна, угроз на ветер не бросают. И то, что уже несколько дней о них ни слуху, ни духу, означает одно -- они готовят какую-то новую пакость. А я не хочу ждать, пока они что-то еще натворят -- нужно принять упреждающие меры. -- А вдруг их вовсе нет в Кислоярске, -- предположила Надя. -- По своим каналам я узнал, что они в городе и где-то прячутся, -- с важностью ответил Дубов. -- Но где находится их "малина", никто не знает. Значит, я должен это узнать. -- Василий скинул шлепанцы, в которых обычно щеголял у себя в конторе, и выудил из-под стола туфли. -- Жаль, что я не смогу составить вам компанию, -- вздохнула Надя. -- Завтра мне нужно возвращаться в Москву. И так уже в редакции ворчат, что я совсем от дел отбилась. Тут в конторе появился Серапионыч в сопровождении компьютерщика Жени. -- Клиент оказал сопротивление, но оно было подавлено, -- отрапортовал доктор. -- Куда конвоировать дальше? -- В мой "Москвич", -- распорядился детектив. -- А это тебе, -- он протянул Жене пять зеленых купюр. -- За что? -- совсем остолбенел тот. -- За подделку пушкинского письма, -- сурово отчеканил Василий. -- Да бери, не бойся, они-то как раз настоящие, не поддельные. -- Ну ладно, спасибо, -- пробурчал Женя, принимая доллары, и вся честная компания со смехом и шутками вывалила из конторы. x x x Вечерушка удалась на славу, даже несмотря на более чем скромное угощение. На столе красовались несколько бутылок сухого вина и одна -- кока-колы, столь любимой компьютерщиком Женей. Сразу по прибытии Дубов передал своей домохозяйке Софье Ивановне все необходимое для приготовления ее фирменных бутербродов и то, что после покупок осталось от его гонорара -- это и была квартплата за текущий месяц. Пока Софья Ивановна хлопотала на кухне, дабы не ударить в грязь лицом перед дорогими гостями, за столом шел обычный сумбурный разговор, перескакивающий с одного на другое. Серапионыч, бывавший в особняке на Барбосовской в его лучшие времена, предавался воспоминаниям: -- Да уж, я-то помню, какие приемы здесь задавал совсем еще недавно покойный Дмитрий Иваныч Лавантус -- и сандвичи наша милейшая Софья Ивановна готовила для весьма импортантных персон. Тут и министры бывали, и депутаты, и всякие заезжие знаменитости... -- Доктор рассеянно отхлебнул из чашки, куда наряду с заваркой уже успел набулькать малую толику из своей легендарной скляночки. -- А теперь Софье Ивановне приходится сдавать комнаты внаем, -- вздохнула Заплатина. -- Удивительная женщина -- перенесла такой удар, все потеряла, и мужа, и богатство, и положение в обществе, а как держится! -- Там, говорят, целая история приключилась, -- заметил Женя, -- но очень уж темная. -- Что за история? -- тут же заинтересовалась Чаликова. Серапионыч отпил еще немного чая: -- Покойный Дмитрий Иваныч Лавантус был главой весьма процветающего "Болт-банка". Но вот в один не слишком прекрасный день он скоропостижно скончался с явными признаками отравления, а еще через несколько дней выяснилось, что его заведение -- полный банкрот. Многие так и потеряли свои вклады... В общем, Женя прав -- темная история. И стоит ли ее ворошить? -- Но ведь по факту смерти было возбуждено уголовное дело, -- вспомнила Заплатина. -- И вы, Василий Николаич, кажется, каким-то образом участвовали в расследовании? -- В частном порядке, -- нехотя ответил Дубов, подливая себе немного "Сангрии". -- Главными подозреваемыми в смерти Лавантуса проходили его супруга Софья Ивановна и его главный конкурент, глава банка "Грымзекс" господин Грымзин. -- Вот как? -- изумился Серапионыч. -- Впервые слышу! -- Естественно, достоянием широкой общественности эта история не стала, -- кивнул детектив, -- и почтеннейшей публике пришлось довольствоваться таблоидными статьями репортера Ибикусова, где он сладострастно расписывает труп Дмитрия Иваныча со следами как пред-, так и посмертных страданий. Что же касается Грымзина, то его банк после смерти Лавантуса и падения "Болт-банка" резко взмыл вверх и сейчас практически не имеет в нашей республике ни одного достойного конкурента. Кроме того, дотошные следователи установили, что незадолго до трагедии оба соперника-банкира неоднократно тайно встречались в загородной резиденции Грымзина. В общем, слухи ходили самые темные, не буду их сейчас пересказывать. Но Грымзин сумел "отмазаться" -- у него же была возможность и нанять самых лучших адвокатов, да и, чего греха таить, просто воздействовать на следствие. В общем, Софья Ивановна имела реальный шанс пойти под суд за убийство собственного супруга, тем более что она была последней, кто его видел живым. После гибели Лавантуса Софья Ивановна действительно потеряла все, кроме этого особняка, и ей оставалось только одно -- обратиться за помощью ко мне... -- Но вы были уверены в ее невиновности? -- перебила Надя. -- Я должен был установить истину, -- скромно ответил детектив, -- но, едва прикоснувшись к этой истории, явственно почувствовал, что тут замешаны некие влиятельные силы, заинтересованные не в том, чтобы установить истину, а чтобы увести от нее как можно дальше. И тогда я понял -- это дело как раз по мне. В общем, после моего расследования все подозрения были сняты и с Софьи Ивановны, и с Грымзина. -- И кто же?.. -- затаив дыхание, спросила госпожа Заплатина. -- Софья Ивановна очень просила меня об этом не распространяться, и я с нею полностью согласен -- огласка совершенно ни к чему. Могу только сказать, что виновник получил по заслугам, хотя и способом не совсем корректным с точки зрения юриспруденции. Ну а ваш покорный слуга стал квартиросъемщиком второго этажа в этом уютном особняке. -- Сыщик приложил палец к устам: -- Кажется, Софья Ивановна уже несет нам сандвичи, так что давайте переменим тему. И действительно, в гостиную вплыла хозяйка с огромным блюдом, на котором возвышалась гора бутербродов. Гости могли отдать должное мастерству Софьи Ивановны -- каждый из сандвичей являл собою своего рода произведение кулинарного и художественного искусства и ни разу не повторялся. Василий быстро сдвинул бутылки, освободив почетное место посреди стола, куда вдова и водрузила блюдо. -- Угощайтесь, господа, -- произнесла Софья Ивановна и присела за стол между Женей и Ольгой Ильиничной Заплатиной. -- Как я поняла, сей пир горой вы устроили по случаю успешного расследования? Ах, расскажите, я такая любопытная. -- Да-да, расскажите! -- поддержали ее Женя и Заплатина, еще не знакомые с делом во всех подробностях. -- С удовольствием, но только я неважный рассказчик, -- пожал плечами Василий, -- да и дело-то, по правде говоря, можно было бы считать довольно заурядным, если бы не некоторые не совсем стандартные методы, которые мне пришлось применить. Вот доктор, пожалуй, мог бы рассказать лучше моего. -- Дубов искоса глянул на Серапионыча. -- Что ж, с превеликим удовольствием, -- тут же откликнулся Серапионыч и, подлив в чай еще немного жидкости из скляночки, взял с блюда бутерброд в виде кораблика с алым парусом, искусно сделанным из кусочка помидора. -- Значится, так. Жила-была на свете, а точнее -- в нашем славном граде Кислоярске поэтесса, и звали ее Софья Кассирова... В отличие от Дубова, Серапионыч и в самом деле был прекрасным рассказчиком. Софья Ивановна, Женя и госпожа Заплатина, затаив дыхание, внимали каждому слову доктора. Правда, писательница при этом еще и прикидывала, каким бы способом использовать сию удивительную историю для сюжета будущего романа. -- И тут я вижу -- на полу лежит ее распростертое тело, а кругом валяются пачки с фальшивыми долларами, -- азартно вещал Серапионыч. Василий подумал, что здесь доктор допустил небольшую фактологическую неточность (бездыханную Кассирову обнаружил не он, а соседи), но не стал его поправлять -- в конце концов, какая ра