Петроний Аматуни. Парадокс Глебова --------------------------------------------------------------- OCR: ANONIMOUS http://members.spree.com/entertainment/rostov_don/? http://members.spree.com/entertainment/rostov_don/ Коррекция: NVE --------------------------------------------------------------- Аматуни Петроний Гай родился в 1916 году, в станице Пролетарской, Ростовской области, в семье служащего. Детство провел в Армении Работать начал с 16 лет. Сперва инструктором по авиамоделизму, планеризму, затем -- летчиком, журналистом. С 1953 года П. Аматуни-- пилот Министерства гражданской авиации. Первый рассказ П. Аматуни опубликован в 1944 году в центральной газете Военно-Воздушных Сил Советской Армии. В 1948 году издана его сказочная повесть "Маленький летчик Пиро" (Ставропольское книжное издательство), в 1954 году -- сборник очерков "На борту воздушного корабля" (Москва), в 1955 году -- книга о летчиках Аэрофлота--"На крыльях" (Ростов-на-Дону). В Ростове вышла в 1957 году фантастическая повесть "Тайна Пито-Као", переизданная московским издательством "Молодая гвардия" в 1959 году и Иркутским -- в 1960 году. "Тайна Пито-Као"--первая книга задуманной автором трилогии. В ней рассказывается о прилете на Землю звездолета с вымышленной планеты Гаяна и борьбе, вспыхнувшей в капиталистическом мире за обладание научным наследием гаянцев. Во второй книге -- "Тиунэла" -- события происходят большей частью в нашей стране. В последних главах с Земли стартует звездолет "Юрий Гагарин", взявший курс на Гаяну. Автор становится членом экспедиции и пишет уже от первого лица. В 1962 году обе книги изданы в Ростове-на-Дону под общим названием "Гаяна". В 1964 году в Ростиздате вышла сказочная повесть П. Аматуни для младшего школьного возраста "Чао". "Парадокс Глебова" -- третья, заключительная книга фантастической трилогии "Гаяна", но она может читаться и как самостоятельное произведение. Я счастлив: не безумен и не слеп. Просить судьбу мне не о чем. И все же Пусть будет на земле дешевле хлеб, А человек немножечко дороже Расул Гамзатов Глава первая. КОСМИЧЕСКИЙ РОБИНЗОН 1 Необъятная материя окружает нас! Мириады галактик рождаются и умирают, носятся по своим, казалось бы, причудливым, но единственно возможным траекториям. Природа не любит единичности. Все -- от атома до человека--она создает массовыми тиражами. Так было, да так бы осталось и в дальнейшем, если бы.. Во всяком случае, не по ее вине обстоятельства однажды сложились так, что в Галактике появился звездолет "Ар" ("Жизнь"), в корпусе которого находился единственный обитатель, мальчик Ло, потомок смелых гаянских звездоходов. Экипаж звездолета не вернулся из космоса. Часть его осталась навсегда на далекой планете, другие, уже на пути домой, заделывая снаружи раны в обшивке, попали в зону таинственного смертельного облучения за бортом. Последним тогда погиб биолог Ло. Он еще имел в себе достаточно сил, чтобы проникнуть в звездолет, где была его жена Нао с новорожденным сыном, но... не сделал этого, потому что сам стал носителем убийственного излучения, грозой всего живого. Ло сказал по радио что-то ласковое, прощальное жене и выключил рацию, боясь, как бы ответные слова Нао не повлияли на его решение Затем связал безжизненные тела товарищей, как и он, замурованных в скафандры, и, увлекая их за собой, навсегда исчез в пространстве. А звездолет, управляемый точнейшими автоматами, по-прежнему летел с околосветовой скоростью на Гаяну. 2 Рядом с Нао лежал маленький гаянец, названный именем отца. Но силы ее таяли, и даже материнская любовь не могла их сохранить. И тогда Нао стала готовиться. Она дала свое имя Главному управляющему устройству, ведавшему кибернетикой корабля. Неторопливо и продуманно программировала она "тезку", поручая кибернетике воспитание Ло. А потом свет разума угас в ее глазах. Умственное расстройство, вначале понимаемое ею и хоть в какой-то мере сдерживаемое, теперь стало стихийным, бесконтрольным. В один из приступов безумия Нао надела скафандр, вышла в космос, включила маленький заплечный двигатель и умчалась в ту сторону, где она все еще надеялась найти любимого живым или мертвым. Ло было в ту пору от роду пять месяцев... 3 Миллионы задач--простых и комплексных--способна решать кибернетика звездолета. Но никому на Гаяне не приходило в голову готовить ее... к роли матери. Да и где найти ей тепло, равноценное материнскому теплу? Какая машина сможет излучить живую человеческую ласку? Кто вывел уравнение родительской любви или сыновнего чувства? Нигде и никто! Но самой механической "Нао" воспитание Ло казалось несложным. В ее памяти хранилось столько знаний! Они накапливались усилиями лучших умов Гаяны, и их должно хватить на согни таких сопливых мальчишек, как Ло. Однако жизнь человека -- штука сложная. Не случайно гаянцы о существовании растительного и животного мира говорят "ар". Но жизнь человека называют "аруан" "ар> -- собственно жизнь, "у" -- союз "и", последнее же слово "ан" означает интеллект, духовный мир человека. (Отсюда произошло и традиционное на Гаяне обращение друг к другу -- без различия пола и возраста--"ани", с ударением на конце слова.) "Нао" в совершенстве создавала среду, необходимую для жизни: чистый воздух, температуру, излучения, готовила пищу, заботилась о комфорте, угадывала и удовлетворяла желания каждого члена экипажа. Так было, когда ее основной заботой являлся "ар"... Теперь она осталась вдвоем с крошечным гаянцем, один на один, и слово "аруан" --одно из самых емких в гаянском языке -- стало не только программой, но и объектом бесконечного изучения... Когда приходило время ребенку спать, "Нао" создавала невесомость -- в природе не было более удобной постели для малютки. Такой же простой процедурой было купание, тем более что Ло полюбил его, а простынок или пеленок не требовалось вовсе, ибо всегда имелось вдоволь ласкового теплого воздуха, обвевающего его Труднее приходилось с питанием, но машина ловко вышла из положения. Она использовала шаровидные тюбики с питательным веществом, придав выходному отверстию вид обычной соски. Мудрая "Нао" следила за тем, чтобы ребенок побольше ползал, зорко охраняла его от ушибов. Это забавляло обоих. Мальчик инстинктивно стремился расширить для себя "жизненное пространство", а "Нао" пыталась вычислить и предугадать, куда, с какой скоростью и насколько далеко заползет Ло. И хотя расчеты велись с колоссальной быстротой, "Нао" в конце концов пришлось прибегнуть к статистическому методу и вывести "коэффициент неопределенности". Мальчик оказался энергичным и свел на нет попытки "Нао" создать динамическую теорию его странствий на четвереньках по звездолету. Используя телепатическую аппаратуру, "Нао" "проникла" в мозг Ло, но там она обнаружила лишь зачатки мыслей и несколько самых элементарных чувств. Умей она рассуждать, у нее сложилось бы весьма нелестное мнение не о человеке вообще (она хранила в своей памяти записи интеллектов взрослых членов экипажа!), но об этом мальчике. Однажды "Нао" угадала в Ло желание вслух попросить пить и мгновенно подсказала нужное слово... С той поры Ло стал учиться языку, и "Нао", заговорив голосом его покойной матери, превратилась в педагога. 4 Ло интересовало все: бытовые предметы и приборы, сложные механизмы и растения--все, что попадалось ему на глаза. "Терпение" машины было неистощимым, во всяком случае, равным неуемному любопытству мальчика, что и требуется от педагога. Поиски "Нао" лучшей методики объяснений привели ее к необходимости вывести "коэффициент усвояемости". В формулу вошло несколько компонентов, но машине удалось найти верный путь: от простого к сложному. В этом случае "коэффициент усвояемости" достигал наибольшего значения. "Нао" даже взялась составлять программу обучения Ло. Но эта работа оказалась ей не по зубам, и "Нао" все чаще просто рассказывала мальчику о Гаяне, показывая по телепатону природу планеты. Увидев как-то по телепатону детей, идущих в красивое прозрачное здание, Ло спросил: -- Кто это, Нао? -- Ученики. Мальчик задумался, но сам не смог понять значения нового слова "Нао" долго разъясняла ему. -- Я тоже хочу учиться,-- сказал Ло. -- В школе. -- Здесь нет ее. -- А я хочу... -- Просто "хочу" -- это неразумно, а в наших условиях -- бессмысленно. -- Мне это нужно, Нао, - тихо и умоляюще произнес Ло. -- Это верно, -- похвалила "Нао". -- Но я не знаю, с чего начинать. -- А ученики знают? -- У них учителя,-- ответила "Нао", и ей пришлось объяснять, что это такое. -- А откуда знают учителя, как и чему учить? -- Для этого имеются особые программы. Мальчик привстал с кресла и взволнованно спросил: -- А ты знаешь их? -- Я знаю все, что имелось на Гаяне до нашего отлета... -- Так учи меня по школьной программе, Нао!-- воскликнул Ло. -- Не надо выдумывать другую... Так впервые, еще не сознавая этого, мальчик стал программировать своего механического наставника. Теперь-то дело у них пошло скорее. В шесть лет Ло научился бегло читать и считать. Легче всего мальчику давались математика, логика, философия. Труднее -- природоведение. -- Неужели все то, что ты показываешь мне по телепатону, существует, Нао? -- допытывался он. -- Планета Гаяна, люди, животные, птицы? -- Существует, Ло, и независимо от твоего сознания. -- Но почему люди есть маленькие, как я, и... большие? -- Вырастешь и тоже станешь взрослым. -- Тогда отчего ты не растешь? Я все время вижу твое шарообразное тело, сигнальные огни и щит программирования одинаковыми? -- Я машина. -- И умнее меня! -- У меня нет ума, я храню знания, выработанные умом человека. -- Так дай их мне все сразу, чтоб я все знал! -- Ты итак проходишь программу, обычную для подростка тринадцати-четырнадцати лет, а тебе сейчас девять. Еще более замысловатым для мальчика вопросом было: откуда берутся люди? "Нао" не спешила--в школьной программе пока еще не было такой темы. Она отвечала: "От родителей..." -- И у меня они есть? -- Были,--пояснила "Нао".--Здесь. А сейчас их нет. Я расскажу, когда настанет срок, указанный твоей матерью. 5 В тот памятный день Ло был в особенно приподнятом настроении. Он решительно обратился к своей наставнице: -- Сегодня мне исполнилось десять лет, Нао, я жду рассказа о моих родителях. -- Рано,-- возразила "Нао", -- осталось еще семь часов тридцать восемь минут. Ло по опыту знал: "Нао" неумолима. Наконец телепатон включен, и перед Ло развернулись картины экспедиции на звездолете "Ар". Отлет с Гаяны и полет к цели занимали его не очень, многое было знакомо. "Нао" показывала ему по телепатону чуть ли не всю историю гаянской космонавтики. Но он никогда не видел свой звездолет со стороны, и "Нао", угадав его желание, показала ему кадры, на которых был "Ар" в разных ракурсах -- на старте и в космосе Экспедиция состояла из девяти гаянцев. Ло с любопытством всматривался в изображение каждого, пытаясь угадать, кто его отец. "Нао" бесстрастно сообщала: -- Командир звездолета Бур... Астронавигатор Нэт.. Биолог Эр... Младший биолог Ло--твой отец... Нао-- твоя мать. Эти кадры стояли перед мысленным взором Ло дольше остальных. Внешне он ничем не выдал своего волнения, просто смотрел и думал. "Куда и зачем они летят?" -- подумал мальчик, и "Нао" ответила на его немой вопрос. Если провести мысленно линию от центра Галактики к Гаяне и дальше, то где-то на окраине она упрется в новую звезду, обнаруженную гаянскими астрономами. Родилась она здесь или является залетной гостьей? Чтобы установить это, решено было отправить экспедицию Бура на звездолете "Ар"... Расчеты аномалии, какую внесла в движение соседних светил Зора (так окрестили на Гаяне эту звезду), показали, что гаянцы имеют дело с "иностранкой". Появление залетных звезд в Галактике наблюдалось и раньше, но еще никогда ученые не могли вот так непосредственно изучать их. Теперь они получили такую возможность... Однако сколько хлопот появилось у наших звездоходов! Скажем, авторитетнейшие умы Гаяны утверждали: всякая залетная звезда обязана быть похожей на звезды родственного класса нашей Галактики. Иными словами, природа ничего нового тут не придумает. Конечно, "авторитет -- это психология", любят говорить гаянцы, но и не считаться с ним -- все равно, что удить рыбу пальцем: можно остаться без пальца и без рыбы... Так вот, о Зоре... Ее физическая природа имела немалое отклонение от ожидаемых свойств. Яркость ее, несмотря на стремительное приближение к ней звездолета, не увеличивалась, а оставалась почти неизменной! Вывод один: Зора-- угасающая звезда, но время ее угасания соизмеримо со скоростью полета "Ара". То есть, если бы удалось наблюдать ее сейчас с неподвижной точки, Зора меркла бы, что называется, на глазах. -- Слишком быстро все это, -- удивлялся астронавигатор Нэт. -- Если учесть ее солидную массу, то приходится признать, что в Галактике до сих пор не наблюдалось подобное. А по всем остальным признакам Зора -- самая обыкновенная звезда шестой величины, каких уйма вокруг нас. Но ведет она себя по-иному. -- Подождем еще,-- ответил Бур. У Зоры была обнаружена всего одна маленькая планета, с атмосферой, плотность которой, в первом приближении, соответствовала плотности гаянской атмосферы на высоте 10--15 километров. Выбрав круговую орбиту удаленностью 190 миллионов километров от светила и 10 миллионов километров от планеты, которую, с общего согласия, Нао окрестила Эдой, то есть Одинокой, Бур пересел в малую, десантную, ракету и с тремя товарищами покинул звездолет. Догнать Эду и перейти на посадочную траекторию, конечно, не представляло труда. Вскоре космонавты получили возможность осмотреть ее с высоты всего 100--120 километров. Под ними находился ледяной шар, опоясанный по экватору почти сплошной лентой материка, большей частью ровного и лишь на северной половине бугрившегося невысокими белыми горами. Они насчитали более семисот городов, но без каких-либо признаков жизни. Казалось, это застывшая планета. В некоторых местах материкового пояса планеты виднелись космодромы, именно космодромы, а не остатки их. Бур выбрал наиболее подходящий, с его точки зрения, и произвел посадку... Да, Эда--застывшая планета, закованная в лед, явно покинутая теми, кто создавал ее цивилизацию. В полдень, напоминавший зимний вечер на Гаяне, Бур и биолог Эр вышли из ракеты. Ясное тусклое небо рассеивало лучи угасавшей Зоры. Все вокруг было покрыто инеем и жестким, хрупким снегом либо тяжелым, мутным льдом... ... Астронавигатор Нэт, замещавший Бура на звездолете, нервничал: связь, несмотря на превосходную аппаратуру, то и дело нарушалась. Не скоро удалось ему принять сравнительно подробное известие с Эды. Оно было удивительно, и Нэт не сразу поверил в его реальность. -- На нас постоянно действует двукратная перегрузка, а Причины ее не понять. Мы нашли остатки высокой цивилизации, -- рассказал Бур. -- Планета покинута аборигенами, улетевшими на новое местожительство. Кое-кто остался, но их уже нет в живых... История планеты наглядно показана в микрофильмах, просмотренных нами... Сравнивая счет времени с нашим, мы пришли к выводу... Вся их культура... развивалась на протяжении... нескольких наших веков. Это сверхгении! Здесь все маленькое, мы попали в мир лилипутов... Связь снова оборвалась и на этот раз более трех месяцев не возобновлялась. Нэт уже готовился перейти на спиральную орбиту, чтобы сократить расстояние до Эды, когда от Бура пришло новое сообщение, на этот раз тревожное. Около часа между звездолетом и группой Бура велась телевизионная связь. Ло с удивлением всматривался в незнакомые лица начальника экспедиции и его спутников. На Эду улетели четверо молодых космонавтов -- с экрана же телевизионной установки смотрели растерянные седые старики. -- Улетайте домой! -- приказал Бур. -- Более непонятного и загадочного не было в природе... Здесь, на Эде, время имеет свои, автономные законы! Мы живем так стремительно, что уже нашли в себе все признаки биологического старения... Фактически нам теперь сотни лет каждому! Металл, пластические массы--короче, все вещество нашей ракеты, ее оборудование и аппаратура связи стареют с еще большей скоростью... Усталость вещества, поздно обнаруженная нами, не позволит конструкциям выдержать силовые напряжения старта. Я приказываю тебе, Нэт, уходить с орбиты и взять курс на Гаяну. Слишком все здесь непонятно: неразумно продолжать исследования Мы передадим вам наши материалы, если успеем, -- и отправляйтесь!.. -- Что это, Нао? -- почти крикнул Ло. -- Пока никто не знает, почему так произошло, -- ответила машина, -- но все это действительно было: время на планете, в окрестностях Зоры, свое, ускоренное, в сравнении с временем на нашей Гаяне. Потом Ло снова и снова возвращался к только что описанным кадрам, привыкая к ним, запоминая каждое слово. Но нашелся еще эпизод, увиденный им в дневнике уже. на теперешнем курсе "Ара", на пути звездолета домой, оказавший на воображение мальчика даже более сильное действие, Это случилось как-то во время дежурства нового руководителя экспедиции, астронавигатора Нэта. Сперва рядом со звездолетом в космическом пространстве появилось светящееся объемное изображение человекоподобного существа, большеголового, пучеглазого. Оно летело за бортом и указывало рукой в направлении ядра Галактики... И не ясно было: то ли оно приглашало изменить направление полета, то ли хотело сказать этим жестом, что само явилось оттуда. Затем оно свободно проникло сквозь обшивку звездолета в кабину Нэта, но теперь стало темным, точно дым от лесного костра. Оно повторило жесты и исчезло. Нэт разбудил товарищей и рассказал им о своем видении. Нэт назвал его "Зовущим к Ядру". Он не очень обижался, когда товарищи отказывались верить. -- Это тоже правда, Нао? -- спросил Ло. -- Не знаю, -- ответила машина. -- Я показала тебе телепатическую запись рассказа самого Нэта: как это все виделось ему. -- А ты? Ты сама ничего... не видела? -- Нет. Возможно, это было нечто новое, не регистрируемое моими приборами. "Зовущий к Ядру" стал для мальчика олицетворением легенды, сказки. Он полюбил его и часто сочинял истории, как бы продолжающие то, о чем рассказал астронавигатор Нэт. Но столкновение с метеоритом, приведшее Ло к одиночеству, он ни разу повторно не смотрел... 6 -- Я хочу выйти в космос, -- однажды сказал Ло. Он не спросил теперь, можно ли ему покинуть звездолет, а уверенно продиктовал свою волю машине, и "Нао" признала его право. С ее помощью Ло, уже рослый одиннадцатилетний мальчик, облачился в скафандр и через особый отсек вышел наружу... Он стоял на открытой веранде, опустив руки на перила. Звездолет неподвижно висел в Пространстве, и только далекие звезды едва заметно изменяли свое положение. Ло не испытывал головокружения при виде Пространства, зеленовато-черного, усеянного разноцветными огоньками: все было уже знакомым. Ло неторопливо оглядывался, определяя свое отношение к окружающему, но мысли путались и в ушах почему-то стала звучать странная мелодия. "Нао", наблюдавшая за ним, излучила в его мозг мелодию, словно продолжающую его собственную и уж" во всяком случае соответствующую его настроению. -- Что это, Нао?--вслух спросил Ло. -- "Космическая симфония", написанная твоей матерью, -- ответила машина. С этой минуты Ло на всю жизнь полюбил музыку. Многое имело для. него преходящую ценность, порой он остывал даже к космосу. Но музыка... Ей он оставался верен всегда! 7 А время шло. Правда, не так быстро, как на наших страницах. Шло, не пропуская ни мельчайшей доли секунды, будто нанизывая на ось полета корабля день за днем и год за годом. Приближался момент встречи Ло с незнакомой ему родной планетой. Ло знал, изучал ее по телепатону, но не мог предоставить, что такое реальная природа его планеты, ее облик. Иногда ему казалось, что все на Гаяне проницаемо и он сможет, как то большеголовое существо, свободно проходить сквозь стены. На Гаяне хорошо помнили, как более двухсот лет назад была отправлена экспедиция к окраине Галактики. И все же каждодневные события настолько заслонили многое из прошлого, что первые позывные, посланные "Нао" и принятые Космическим центром планеты, еще не произвели фурора сами по себе: Гаяна привыкла к таким вещам. Зато известие, что единственный обитатель "Ара"-- двенадцатилетний мальчик Ло, родившийся в звездолете и воспитанный машиной, взволновало всех без исключения. В истории гаянской литературы нет произведения, эквивалентного нашему "Робинзону Крузо", тем необычнее прозвучало все это, тем резче врезалось оно в мозг каждого--ребенка и взрослого. "Нао" едва успевала отвечать на вопросы. Председатель Народного Совета, Ган, объявил о специальном заседании, на котором предстояло рассмотреть необычные обстоятельства и решить дальнейшую судьбу мальчика. Меж тем Ло уже лежал в биотроне, погруженный в анабиоз: "Нао" выводила звездолет на посадочную орбиту и мальчик не перенес бы на ногах возникавшие при этом перегрузки... 8 Открыв глаза, Ло увидел себя в знакомой обстановке и несколько успокоился. -- Мы уже дома, Нао? -- Да, -- ответила машина. -- На Гаяне? -- Да. -- И я увижу ее? -- Если хочешь. -- Хочу, -- и мальчик вылез из биотрона. Автоматически открылась дверь в кабину, где происходил этот разговор, вошел высокий седой гаянец. Ло невольно отступил. -- Здравствуй, Ло, -- ласково произнес незнакомец, поднимая в знак приветствия левую руку ладонью вперед. -- Меня зовут Ган. Я рад познакомиться с тобой. Ло медленно подошел к нему и с опаской дотронулся. -- Че-ло-век, -- растягивая слога, произнес он. -- Такой же, как я... Взрослый... Ган осторожно обнял мальчика, почувствовав, как напряглось его тело. -- Не торопись, Ло, -- говорил Ган. -- Привыкай ко всему постепенно. У нас много таких же детей, как и ты... -- Я их увижу? -- Конечно. Мы покажем тебе родную планету, а потом ты станешь учиться вместе со всеми и выберешь себе профессию. -- А как же... Нао? -- Если хочешь, она будет всегда в твоем доме, ты будешь жить с ней. -- Очень хочу, ани. Можно и ей отправиться со мной в путешествие? -- В этом нет необходимости, Ло. Где бы ты ни находился, ты всегда сможешь установить с ней прямую связь... Ло повернулся к машине. -- Ган сказал точно,--подтвердила "Нао".--Неразумно нам ездить вдвоем: у меня тяжелая и сложная конструкция. -- Пойдем в лифт, Ло, -- предложил Ган. -- Сейчас хорошая погода. Тебе понравится твоя планета... 9 Ликование, восхищение и безграничное удивление захлестнули Ло при виде панорамы острова-космодрома. Пространство он наблюдал не раз и выходя в космос. Но там оно вызывало иное чувство. Оно было таким далеким и огромным, неизменным, что казалось оптическим обманом или скорее каким-то "психологическим аттракционом". Здесь же, на Гаяне, оно было отчетливо прозрачным, а не просто "пустым", несомненно, бледно-голубым и вместе с тем золотистым. Впервые в жизни Ло шагнул в реальный, а не выдуманный мир таких величин. Все окружающее его имело, оказывается, различные размеры, и он, не зная их, сразу определял, что больше, а что меньше, и даже приблизительно мог сказать во сколько раз... Ло легко догадался, что единица измерения находилась где-то в нем самом, и это обстоятельство показалось ему одновременно забавным и достойным в дальнейшем особого внимания и изучения. "То, что я видел в звездолете, -- размышлял Ло, -- приучало меня к пониманию сущности объема предметов, но уж никак не давало мне масштаба вот этой окружающей меня сейчас перспективы. Откуда и он во мне?" Власть света, чистые цвета гаянской природы взволновали его, он точно дышал этим прозрачным светом, впитывал в себя яркие тона красок. И лишь потом в сознание его стали входить первые звуки родной планеты--легкий посвист ветра в башенных фермах, мягкий рокот океана, гортанные крики изящных темно-коричневых птиц, стремительно вираживших над его головой, радостные голоса людей, теснившихся внизу. Сойдя на землю, Ло сделал несколько шагов и замер в смятении... К нему приближалось совсем необыкновенное существо: одного роста с ним, стройное, тонкое, с приятным удлиненным лицом, с очаровательными длинными ушками. Золотистые глаза существа светятся любопытством, торжеством. Волосы цвета старой бронзы загнуты колечками на уровне худеньких загорелых плеч. Маленький рот приоткрылся в улыбке. В левой руке, протянутой к нему, был крупный "цветок победы", с острыми белыми кинжальными лепестками: так принято на Гаяне начинать ритуал встречи возвратившихся из далеких странствий космонавтов. -- Здравствуй, ани! -- сказала девочка. -- Мы приветствуем тебя на родной планете и желаем счастья! Ло машинально взял цветок и, не спуская с нее изучающего взгляда, спросил: -- Кто ты, ани? -- Меня зовут Юль,--ответила девочка и, помедлив, добавила --Юль Роот. Ло вспомнил: в длинные годы, проведенные им в звездолете, "Нао" часто рассказывала ему об истории космических полетов Гаяны; при этом не раз упоминалась фамилия Роот--самой обширной династии среди космонавтов Ло осторожно коснулся ее плеча, рук, ощупал ее голову, убеждаясь, что это все не видение. Юль усмехнулась, глаза ее озорно блеснули, она что-то хотела сказать, но всезнающая "Нао", хотя и находилась внутри звездолета, оберегала своего питомца--машина мгновенно излучила в мозг девочки категорическое приказание, и девочка, как говорят земляне, прикусила язык. -- Здравствуй, Юль, -- наконец ответил Ло на приветствие. -- У тебя много детей? "Нао" не успела вмешаться в разговор, и Юль откровенно рассмеялась. -- Разве ты не видишь -- я маленькая, -- ответил она. -- Я еще не имею детей. Ло хотел спросить: "Но ведь ты можешь иметь их?", однако на этот раз машине удалось остановить мальчика. "Нао" рассказывала Ло, как рождаются звезды и планеты, растения, птицы, а мальчика все больше интересовало происхождение не человечества, а каждого человека в отдельности. Но машина скорее всего и сама не знала этого, в ее программе были заложены иные сведения. -- А сейчас, Ло,--сказал Ган,--пойдем, я познакомлю тебя с остальными. Мальчик неохотно подчинился: его все еще тянуло к машинам, механизмам Людей он побаивался. Юль-- другое дело Признаться в этом Гану он постеснялся. "Может быть, скоро я снова увижу ее",--подумал Ло. Впрочем, представление о времени он сейчас утерял и не заметил, что почти час провел у входа в лифт, осматриваясь и привыкая к облику планеты. Сейчас же Ган заботливо, но настойчиво ускорял ход событий: несколько лучших психологов и педагогов Гаяны уже успели познакомиться с самым необыкновенным в истории планеты мальчиком и молча, советуясь друг с другом или перебрасываясь короткими фразами, включились в руководство дальнейшей жизнью Ло... 10 Путешествие предполагалось начать через неделю, но на второй день утром, едва проснувшись, Ло заявил о своем желании увидеть "все, что можно", Его новые наставники отнеслись к его просьбе одобрительно, но сами не рискнули принять решение Лишь после того, как "Нао" заверила их, что мальчик готов к восприятию новых впечатлений, было объявлено: путешествие начнется сегодня же, после завтрака! -- Наша планета,-- рассказал географ Мит,-- имеет два материка, как тебе, конечно, известно: Урел и Гурел.. Ло вспомнил, что первое слово означает "легкий", а второе "тяжелый", и признался: -- Я только не знаю, почему они так названы. Мит засмеялся: -- Точно и я не знаю Они названы так давно. - В учебнике географии, написанном много лет назад, я в шутку предположил, что древние догадывались о "центробежном балансе планеты"... Урел, на котором сосредоточено основное население Гаяны, много обширнее малонаселенного, гористого и труднопроходимого Гурела. Расположены же они по экватору -- друг против друга. Следовательно, поскольку вращение Гаяны плавное и равномерное, остается заключить, что маленький материк тяжелее большого--это уравновешивает центробежные силы . Еще имеется около тысячи островов, из которых самый большой--на Южном полюсе -- Мы начнем с малого материка[7] -- спросил Ло. -- Как хочешь Тебя интересует его дикость и непроходимость[7] Какой вид передвижения тебя устроит? -- Все, -- улыбнулся Ло. Мальчику сказали, что вместе с ним отправляются молодые гаянцы--лучшие ученики, имеющие право на традиционное кругосветное путешествие. -- Нам будет веселее,--согласился мальчик.--А... Юль -- тоже? -- Нет, она путешествовала в прошлом году. Ло ничем не выдал разочарования. Он и сам не понимал, что с ним происходит и почему образ золотоглазой Юль становится его невидимым и приятным спутником... У пристани их ждал гигантский катамаран, напоминавший самолет. Сходство придавали не подводные крылья, скрытые от взора, а толстое самолетное крыло, как бы накрывшее сверху оба плавучих корпуса корабля, возвышающихся над водой метров на двадцать. В корпусах находились двигатели, горючее, основная кибернетика и груз. В толстом, почти прозрачном крыле--пассажирские кабины, спортзалы, сад для прогулок. Посадка производилась с помощью длинного пассажирского транспортера, на широкой и плотной ленте которого могло уместиться человек 150. -- Старое судно, -- объяснили Ло, -- но удобное для туристских походов школьников. Катамаран легко приподнялся и лег на курс. Чем больше нарастала скорость, тем выше поднимался он, пока часть нижнего подводного крыла не оказалась чуть выше поверхности океана, а в прямоугольном вырезе его образовался бассейн для плавания. Катамаран шел без толчков и провалов, точно по струне, без шума двигателей, овеваемый сырым океанским ветром. Ло часами лежал на животе и наблюдал сквозь прозрачный пол каюты, как плотная вода расступалась перед остроносыми корпусами старого океанохода, любовался коричневыми телами купающихся в бассейне и греющихся под жаркими лучами на мягких матрацах. Все это он видел и в звездолете, по телепатону, но только сейчас убеждался, что мир и в самом деле может существовать без него и вне его сознания, как говорила "Нао". "А где-то, -- думал Ло, -- есть другие планеты, с другими людьми... Где-то летят звездолеты, и те, кто находится в них, живут по-иному... Они не видят этого... не знают Юль..." Глядя на зубчатый горизонт, он не сразу понял, что это материк -- Гурел. Перед ним, точно вырастая из воды ("всплывая",--подумал он), появилась темно-зеленая горная гряда с белыми, заснеженными вершинами и светлой полосой побережья. -- В порту их встречало множество людей, но, как и в плавании на катамаране, как и вообще во всем путешествии, никто не докучал ему расспросами. Напротив, каждый старался не лезть ему на глаза, довольствовался тем, что находится неподалеку от него, изредка имея возможность вблизи глянуть на Сына Космоса, воспитанного машиной. В порту они пересели в электромобиль и помчались на туристскую базу. Пластмассовое тело дороги на этом участке почти не имело изгибов. Быстрая езда стала следующим сильным впечатлением мальчика. Ничего подобного он не испытывал в звездолете, и ощущение свободы, необъятности заслонило все, что было им пережито раньше: теперь он, кажется, стал по-настоящему понимать, что такое его планета. Дорога пересекала живописные долины, тихие темные озера, над которыми висела на упругой воздушной подушке, создаваемой бесшумными моторами, взбиралась на холмы, стрелой пронизывала светлые туннели, а в одном месте, поддерживаемая двумя вертолетами, превратилась в желоб и опиралась лишь на скалистые вершины по краям глубокого ущелья... Глянув вниз, Ло понял, что такое высота. Он было откинулся на спинку сиденья, но тут же вновь посмотрел в километровую глубину и засмеялся. -- А если вертолеты выйдут из строя? -- спросил он -- Сработают аварийные реактивные двигатели (они сейчас под нами), а дорога временно закроется, -- ответил Мит.-- Но такого еще не бывало... За ущельем электромобиль сбавил ход. Дорог круто повернула влево, побежала вдоль берега глубокого озера, сжатого высокими горами. На берегу, в нескольких местах, шла горячая работа: маленькие зверьки с гладкой черной шерстью подгрызали ровные деревца у основания; толстые длинные змеи собирали в кучу уже "спиленные" таким образом стволы и обхватывали их своими телами, словно канатами; крупные темно-серые животные с большими добродушными вытянутыми мордами подходили и подставляли спины; другие звери, длинношеие, ярко-желтые, осторожно взваливали на них "связки" стволов--и караван отправлялся в путь. Роль "строителей" и "монтажников" на стройплощадках исполняли проворные четверорукие обезьяны. Земляные работы вели маленькие зверьки: земля так и летела из-под их лап. Птицы крепили ажурные крыши домиков, сплетенных из тонких, гибких прутьев. Поодаль колдовали над приборами и чертежами мальчики и девочки. -- Что это?--спросил Ло. -- Соревнование юных натуралистов,--объяснили ему.--Под влиянием особых излучателей животные каждой команды строят плотину, дом или роют туннель--в зависимости от "задания". Чтобы выиграть соревнование, надо заставить своих животных закончить стройку в кратчайшее время. Здесь много остроумных, неожиданных вариантов. Дорога стала заворачивать еще круче и нырнула в туннель с прозрачными стенами, проложенный по дну озера. За стенами величественно плыли большие веретенообразные морские животные, раскручивавшие барабаны с кабелем. Гибкие золотистые рыбы с щупальцами старательно растягивали кабель и укладывали его на дно, явно по какой-то схеме. Мелкие рыбешки забрасывали его илом, а медлительные крабы, закованные в черные и зеленые панцири, либо совсем прозрачные, приносили откуда-то яркие водоросли и укрепляли их над кабелем, отмечая живыми вехами его положение. Электромобиль выскочил из туннеля, преодолел несколько изгибов дороги, ставшей теперь уже ярко-голубой, и Ло увидел коттеджи. -- "Городок бутончиков",--пояснил Мит. -- Бутончиков?! -- Ах, да ты, наверное, не знаешь... Так называют у нас новорожденных младенцев. Некоторые из них появляются на свет слабыми, болезненными. Здесь их лечат, и они возвращаются потом в родные места окрепшими, не хуже других! -- Я тоже был "бутончиком",-- весело сказал Ло. -- То обстоятельство, что тебя вырастила машина, очень пригодится: опыт "Нао" будет использован здесь, а возможно, и в других местах... Наконец и турбаза. Ночь провели в отеле, но Ло так и не рискнул пойти к своим сверстникам. Одиночество все еще казалось ему обычным, естественным "видом" существования, да и надо было во многом разобраться. Оставшись один, Ло лег на кровать, заложил руки под голову и начал долгий телепатический разговор с "Нао". Связь велась без помех, и они могли бы "проговорить" всю ночь, если бы "Нао", измерившая степень его утомления, не усыпила его. Пока Ло спал, "Нао" продолжала наводить порядок в новых впечатлениях мальчика, классифицируя их и раскладывая по полочкам. Сам же объект ее материнских забот так и не узнал, почему его первая ночь на Гаяне оказалась такой освежающей, а главное--укрепившей его дух и любовь к людям... 11 Полет над "тяжелым" материком Ло совершал в гравитомобиле. Хаотическое нагромождение горных пиков, лысых, обветренных вершин, темных и светлых скал, извилистых ущелий и рек--все это волновало. Может быть, в каждом живом существе заложен и первобытный вкус к стихийному? Может быть, лишь позже, по мере того как Разум осмысливал и завоевывал природу, мы преклонились перед гармонией, ставшей новым эталоном красоты? Возможно и другое: нас покоряет превосходство природы, масштабность ее горных хребтов, величие океанских просторов, поэтическая таинственность пустынь и степей, гипнотизирующая бесконечность космоса. Опять Ло подумал о том, что все это он видел по телепатону, слушал точные, исчерпывающие объяснения "Нао". Все это знакомо и... ново. Можно научиться в уединении говорить, читать, понимать числа и их взаимоотношения, но нельзя почувствовать и полюбить природу заочно. Нельзя стать полноценным человеком вне этого прекрасного мира, вдали от людей... "Между этой дикой природой, что раскинулась внизу, -- размышлял Ло, -- и гравитомобилем, в котором я сейчас парю над ней,--тысячелетия борьбы человеческого разума, самопожертвований, труд самого грандиозного в Мироздании явления, называемого Обществом..." Мальчик вспомнил рассказы "Нао" о главном законе на Гаяне, но эти ее слова только сейчас, в гравитомобиле, над заснеженными вершинами Гурела, раскрылись ему во всей значимости и простоте. -- Цель жизни каждого гаянца, его главная потребность,--говорила тогда "Нао",--всемерное удовлетворение интересов и потребностей общества, коллектива. Ценность гаянца определяется тем, что, как и сколько он сумел сделать и делает для блага своих сопланетников. -- Тогда какова же цель общества? -- спрашивал Ло. -- В создании такой жизни, которая позволила бы каждому, в соответствии со своими способностями, заботиться о коллективе и проявить себя в этом с максимальным эффектом. Такова сущность творческого процесса между обществом и индивидом на Гаяне. Мальчик внимательно рассматривал внизу большие цементные полушария и кубы, соединенные крытыми переходами и ажурными акведуками, покрытые сетью параболических антенн: один из энергетических центров планеты В долинах, у подножий гор и на побережье разбросаны небольшие зеленые города, возле некоторых из них -- массивы промышленных построек. -- Первые люди на Гаяне,--сказал Мит,--появились здесь, на Гуреле, и только после открытия мореходства началось заселение второго материка. Там тоже есть горы, но они меньше по величине и протяженности, климат ровнее и мягче, плодородная. почва и много полезной площади для строительства городов. 12 Дней через пять Ло отправился на "легкий" материк. Ехали они поездом, в туннеле, по дну океана. И хотя средняя скорость их передвижения достигала 300 километров в час, поездка оказалась долгой. Свободное время наставники Ло использовали для обсуждения планов его будущего и знакомства с пассажирами соседних вагонов: юноши и девушки, отправившиеся в кругосветное путешествие, видно, не собирались отставать от него. Ло подружился с толстым мальчиком Ило, вечно сонным и медлительным. Кое-кто удивлялся взаимному влечению столь несхожих характеров, но только потому, что не слышали одного важнейшего для Ло разговора. -- Ты будешь учиться в школе? -- спросил Ило. -- А как же! -- Тогда иди к нам! -- Мне все равно... -- сказал Ло. -- Тем более. -- А где она находится? -- На окраине Тиунэлы, столицы Гаяны. У нас хорошие педагоги... Советую. Знаешь, в нашей школе учится и та девочка... Ну, знаешь, эта... что встречала тебя... Ее зовут Юль... Помнишь? -- Ну разумеется, я обязательно попрошусь в вашу школу! -- немедленно согласился Ло. Он повеселел и поспешил в свое купе. По привычке лег на спину, заложил руки под голову и мысленно вызвал "Нао". Машина тотчас откликнулась на его зов. -- Скажи, ани, отчего мне так приятно думать о девочке, что встречала меня? -- спросил Ло, не заметив, что, обращаясь к машине, сказал "ани", будто беседовал с человеком. "Нао" задала несколько встречных вопросов, и Ло добросовестно отвечал: у него не могло быть секретов от нее. Но как ни напрягала "Нао" свои превосходные электронные мозги, как ни ворошила свою всеобъемлющую память--уравнение со многими неизвестными так и осталось нерешенным. -- Мало информации, -- уклончиво ответила машина. Ло вздохнул: даже всезнающая "Нао" не объяснила, что происходит с ним! Полнейшая неизвестность окружила его... Но неизвестность приятная, доставляющая нечто новое, правда, непонятное. Да разве только то хорошо в жизни, что укладывается в равные части уравнений?.. Сон пришел исподволь, и Ло повернулся на правый бок: на спине он не мог засыпать. А "Нао", не знающая ни сна, ни отдыха, не переставала искать подходящий алгоритм для решения странной задачи. Информации и в самом деле маловато... Тогда "Нао" излучила в мозг Ло образ Юль и, формируя сон мальчика, проанализировала с начала до конца все, что как-то могло навести ее на след. Увы! Полнейшее отсутствие логики: неужто все дело в цветке, подаренном девочкой? К моменту пробуждения мальчика "Нао" безжалостно констатировала несовершенство своего воспитанника, в действиях и мыслях которого "коэффициент неопределенности" достиг максимального значения; а Ло сожалел, что исчезли его сновидения... Глава вторая. "ПОДЪЕМ!.." 1 Я проснулся рано утром... Откуда-то доносится шум прогреваемых моторов, пение петухов (мне всегда приходилось жить вблизи аэродромов на окраине городов, как и большинству летчиков). Скосив глаза, вижу в окне голубое небо и облака, позолоченные восходящим солнцем. Слабый ветерок едва шевелит голые, чуть заснеженные ветви деревьев. Что это--Земля? Неужели вылет не состоялся?.. Но ведь я помню: ночь, изящное тело звездолета "Юрий Гагарин"... Лифт доставил к входной двери нас, четырех космонавтов: командира Андрея Шелеста, астроштурмана Евгения Глебова, Боба Хоутона и меня... Мы еще раз помахали провожающим, вошли в кабину. Потом каждый неторопливо лег в свой биотрон-- прозрачное пластмассовое "яйцо", на дне которого своеобразная постель с мудреным кибернетическим оборудованием для анабиоза. Надо мной бесшумно сомкнулись створки биотрона, и я погрузился в крепкий сон, замедляющий все жизненные процессы ровно в тысячу раз. И оттого, что все это было, я отказываюсь соглашаться с реальностью своего теперешнего пробуждения, столь будничного... Во мне уже поселилось ожидание иного. Так где же я? Ах, да... Ведь в нашем звездолете вместо окон-- совершенные телевизоры. Это они создали мне привычную обстановку пробуждения. Шевелю рукой, ногой, вдыхаю полной грудью... Плавно раздвигаются надо мной створки биотрона, и раздается музыка... Урок спортивной гимнастики! Как будто кто-то включил приемник, настроенный на московскую широковещательную радиостанцию. -- С добрым утром, дорогие товарищи космонавты! -- говорит диктор. -- Готовимся к утренней зарядке... И тут же веселый голос Боба Хоутона: -- Подъ-е-е-ем!.. 2 ... Порой хочется писать и писать: в конце концов это мой личный дневник, и для него нет литературных канонов. Вместе с тем я стараюсь "не растекаться мыслью по древу", смиряя себя тайной надеждой, что жители моей планеты прочтут когда-нибудь эти искренние, безыскусные строки. Поэтому я опишу лишь самое интересное, с моей точки зрения, оставляя за бортом мелкие жемчужины эпизодов и деталей, дорогих только лично нам, ринувшимся в Будущее... После завтрака Шелест решил обсудить, как жить дальше. -- Я прошу высоких представителей земного человечества высказаться, -- шутливо произнес он, когда мы угомонились. -- Недурно бы выйти в космос, -- предположил Глебов -- Прямо на ходу?! -- Хоутон сделал страшные глаза. --А впрочем... -- У нас есть кое-какие наметки... -- робко вставил я. -- И поскольку мы, так сказать, заранее "запрограммированы"... Шелест с одобрением глянул на меня и уничтожающе -- на Евгения Николаевича и Боба. -- Добро, -- просто сказал он. -- Будем действовать строго по плану: отдых, помноженный на отдых и возведенный в степень вдохновения, немного информации, вот пока и все. Полагаю, что сам космос всерьез нас мало интересует, не так ли?.. Евгений Николаевич Глебов возмущенно привстал: как ему, астрофизику, говорят такие вещи? Мы невольно засмеялись: ведь всем известно, что Евгений Николаевич -- страстный звездолюб и в Москве жил среди небесных светил, тысячи часов размышляя о свойствах материи и происхождении миров. Но раньше он делал это на почтительном удалении от звезд. Теперь же, что называется, щуку пустили в воду и хотят сделать ее вегетарианкой. -- Не все сразу, мой друг, -- мягко остановил его командир,-- сперва ознакомимся со всем тем, что происходило, пока мы спали... Вы же знаете, что киноаппараты работали для нас, и надо уважать их труд... Евгений Николаевич послушно склонил голову. Мы сели напротив главного овального экрана, плечом к плечу, и командир включил проектор. Тяжесть в кабине была несколько меньше земной, и во всем теле ощущалась живительная легкость, способствовавшая отличному настроению. Голубоватый экран приступил к своему "рассказу"... Подмосковье. Зима. Ночь. Четверо космонавтов в спортивных костюмах -- без скафандров -- скрылись за дверью звездолета, и ажурная башенка с лифтом отъехала в сторону. В защитных укрытиях у пультов управления -- десятки операторов. Их лица сосредоточены. То и дело посматривают они на стрелки часов, прислушиваются к звонким голосам секунд: капли времени, одна за одной, падают в океан минувшего. Каждая капля "включает" какую-то группу механизмов, а на долю одной-- такой же бесстрастной, как и все, -- достается главное. Старт!.. В облаках снега и пара поползло вверх тяжелое туловище ракеты. Скорость нарастала. Вот уже на смену метрам ринулись под днище звездолета километры и вынесли его на своих легких плечах за пределы атмосферы. Золотисто-багровые струи раскаленного редеющего воздуха еще раз обняли прочные борта и скрылись. Все немощнее тяготение, все увереннее устремляется в черный космос звездолет, разрывая острием холодное пространство. Кабина... Космонавты--то есть мы!--в биотронах. Мы в анабиозе и не ведаем, что происходит вокруг, не чувствуем давящих перегрузок, доверившись тем, кто выводил нас на галактическую трассу. Кадры сменяются как в приключенческом фильме. Земля... Величиной с горошину... Плавно отделяется наружная оболочка, обожженная трением о воздух: звездолет-удав меняет кожу. Но на ее месте не просто обновленная "кожа", а сложный металлический скелет. Длинные фермы выползают из пазов корпуса и опускаются вниз. Они телескопически удлиняются, как ножки штатива, образуя ажурный вогнутый диск. Из ракеты вырывается сине-фиолетовое прозрачное облако. Оно ширится, тает и, жадно прикрепляясь к радиальным фермам-антеннам, становится почти невидимым. Теперь оно напоминает колоссальный зонт в хвосте ракеты, будто догоняющий ее: это Z-поле, жесткость которого идет в сравнение разве лишь с гравитацией, заполнило просветы между антеннами. Включается ионный двигатель. Нам кажется, будто мы видим, как его мощное излучение, похожее на солнечный протуберанец, отражается от чашеобразного экрана и разгоняет звездолет до крейсерской скорости... Медленно гаснет Z-поле: дальше звездолет мчится по инерции, как новое небесное тело. Фермы "зонта" устало сокращаются и, прижавшись к бортам, вновь утопают в пазах. ... Фильм окончен, автоматически включились овальные окна-телевизоры во всю стену кабины, и мы видим окруживший нас величаво-прекрасный звездный океан. Кибернетика коротко рассказала нам, что происходило до настоящего момента: теперь, мол, разбирайтесь сами... 4 Мы теснее прижались друг к другу, вглядываясь в это черное безмолвие, не знающее ни зим, ни лет. Вот оно--наш друг и враг, холодное "ничто", пугающее и вместе с тем чарующее бесконечное Мироздание... Так же, столетия назад, летели к нам смелые посланцы Гаяны. Они знали лучше нас глубины Галактики и разгадали многие космические тайны. Но летели без адреса -- это был их разведывательный полет, поиски обетованной планеты. Позади себя, на всем своем извилистом пути, они оставляли шаровидные ксаны -- кибернетические пеленгационные устройства, -- чтобы воспользоваться этими искусственными навигационными "звездами", как вехами, при возвращении на родину. Они отыскали, наконец, живую планету -- это была наша Земля. Приземлились на острове Пито-Као, на Тихом океане, но корабль их повредило землетрясение. Лишь много лет спустя люди нашли то, что осталось от их экспедиции, и теперь мы, вооруженные их знаниями и галактическими картами, взяли курс на их Гаяну. Они добирались к нам вслепую, кружным путем-- мы летим кратчайшим, длина которого составляет 100 световых лет. И для нас рассчитан и составлен весь штурманский план полета, указано время, когда мы будем пролетать траверз каждой ксаны. В этом отношении нам много легче. 5 Первым нарушил молчание Шелест. -- Добро, -- сказал он. -- Начнем привыкать к обстановке... Чернота и звезды за бортом--не скучновато ли? Создадим более веселую декорацию. Будем жить по земному распорядку. Мы улетели зимой. Какое время года выберем сейчас? -- Пожалуй, лето, -- охотно предложил Боб. Мы с Евгением Николаевичем поддержали его. Шелест кивнул, подошел к пульту микроклимата и включил установку. Ласковые солнечные лучи ворвались в кабину. За окнами зазеленели деревья, зашумели листвой на ветру. Кучевые облака поплыли в теплом небе, они видны сквозь узоры надувшихся парусом занавесей. Где-то вдали звучит репродуктор, и мирный голос диктора произносит: -- Передаем эстрадный концерт... Евгений Николаевич расправил плечи и замурлыкал "Подмосковные вечера" в темпе марша (феноменальное отсутствие у него музыкального слуха замечали все окружающие!) и подошел к штурманскому столику. -- Все по графику, -- весело сказал он, блестя глазами. -- Нас разбудили через тысячу восемьсот двадцать семь дней, то есть через пять лет... -- Пять лет!?--воскликнул Боб. -- Точно, -- кивнул Евгений Николаевич. Во мне зазвучала тонкая грустная нотка. -- А скорость? -- восхищенно спросил Хоутон, любивший все "самое--самое..." -- Четверть миллиона километров в секунду, -- с готовностью ответил Глебов.-- Иными словами, вы сейчас изволили улыбнуться на целый миллион километров! -- Если не больше, -- присоединился к шутке командир. От его высокой широкоплечей фигуры с крупной головой на крепкой красивой шее веяло силой Простое лицо с внимательными карими глазами, густыми бровями и округлым подбородком было спокойным и добрым. Рыжеволосый, круглолицый, веснушчатый Хоутон ростом по плечо командиру. Гибкий и быстрый в движениях, всегда веселый и ценящий острое словцо, он был нашим любимцем. Жизнь Боба складывалась тяжело; рано остался без отца, годами бродил без работы, хотя был способным журналистом. Трудно бывало и в газете: свободно владеющий несколькими языками, беспокойный Боб подчас не мог найти общего языка с своими шефами и боссами. Одно время он стал "общественным дегустатором", но пить бросил сам, уже после того, как на него махнули рукой. Его светлые глаза часто становились печальными, и мы знали причину: за два года до нашего вылета трагически погибла его жена, красавица итальянка Паола. Хоутон и полинезиец Мауки первыми отыскали остатки космического корабля гаянцев на Пито-Као, и корреспонденции Боба в те дни читались прежде спортивных сообщений и скандальных эпизодов из жизни кинозвезд. Андрей Шелест, мой старый товарищ по авиации (когда-то мы вместе работали пилотами в Аэрофлоте), Хоутон и я говорили друг другу "ты", могли подурачиться ц крепко поспорить. Но с Евгением Николаевичем, несмотря на его молодость-- ему было около сорока,-- мы держались иначе, обращались только на "вы" и, откровенно говоря, стеснялись при нем выражаться излишне крепко, даже Боб и я, немало преуспевшие в этом... Изящный, худощавый, даже хрупкий, с мексиканским лицом, тихим голосом и сдержанными движениями, Глебов никогда не раздражался. Любезность его, героическая готовность до конца выслушать даже самого утомительного собеседника, поистине безграничны. Но зато если он улучит минутку и вставит хоть несколько слов, оппоненту уже не выкрутиться: так точны и доказательны доводы Евгения Николаевича. Разумеется, многие юные москвички пытались покорить его, на первый взгляд доступное, сердце. Но молодому астрофизику счастливо удавалось избежать поражения на столь непривычном ему поле боя... Я говорю "счастливо" совсем не потому, что принадлежу к разумному племени убежденных холостяков. Отнюдь! Чтобы не казаться голословным, признаюсь: в "цепи Гименея" я был закован по всем правилам в самом юном возрасте... Но представить Евгения Николаевича оторванным от звезд и тайн происхождения материи, хотя бы и для лучшей доли, в моих глазах -- величайшее кощунство! Сам он всегда сторонился всего, что не имело прямого или косвенного отношения к космогонии и космологии. Даже и сейчас, подойдя к главному телевизионному экрану, отражающему истинную картину Вселенной, окружившей звездолет, он скрестил на груди руки с тонкими пальцами (его излюбленная поза) и с тоской воскликнул: -- Если бы космос мог рассказать о времени и о себе!.. Впрочем, здесь, вдали от Земли со всеми ее соблазнами, и нам с Хоутоном желание Евгения Николаевича показалось естественным. Но космос пока молчал... 6 Первые дни безделье скрашивалось новизной ощущений. Но чем дальше... Боб все откровеннее протестовал. -- Было время, -- говорил он, расхаживая по салону, -- я достаточно натренировался в поисках себе места, черт побери. Но оказаться безработным на пути в созвездие Ориона... Еще немного, и я объявлю забастовку! -- Может быть, по-вашему, командир, -- однажды тихо произнес Глебов, -- бездействие позволительно считать активным способом привыкания к новой среде? -- Так и быть, -- засмеялся Шелест. -- Завтра выйдем из корабля "на улицу"... А работы еще хватит на всех, не беспокойтесь! Слова командира взбодрили нас. Я направил корабельный телескоп на солнечную систему и прильнул к окуляру. Увы! Солнце с такого расстояния выглядело совсем непримечательной звездочкой, а планеты тонули во мраке бесконечности. "Если бы я и мог увидеть сейчас Землю,--подумалось мне, -- то она походила бы на маятник: вправо -- полгода, влево -- полгода. Вправо -- полгода, влево -- полгода... И так тысячи тысяч лет. Воистину--образец терпения!" О том, что будет, узнаем мы не скоро, но все, что было, живет в нас. Там -- мы были рядовыми тружениками Сегодня, здесь--стали Хранителями Вчерашнего, земной истории. В молодости я не ценил своего прошлого, относился к нему как в одной детской сказке свежеотпечатанный снимок относится к негативу: считал его ненужным. Теперь я стал постигать его истинное значение. Я смотрю, смотрю, не отрываясь, в самую заветную для меня точку Вселенной и почти физически ощущаю: вправо--полгода, влево--полгода... Глава третья. ПАРАДОКС ГЛЕБОВА 1 Впервые я "пощупал" космос вместе с Глебовым. Через круглый люк мы поднялись по ступенькам на "палубу" -- обширную верхнюю площадку корабля, защищенную такой прочной пластмассовой броней, что не требовалось скафандров: мы были одеты в обычные костюмы. Идеальная прозрачность палубной крыши создавала иллюзию свободного общения с космосом. Даже голова закружилась, и я присел в кресло. Движение не ощущается -- оно стало невидимым. Психологически -- мы висим на одном месте. Существа, обладающие объемом, весом (пусть даже искусственным), массой покоя, но прилагающие немалые усилия, чтобы не терять мудрого внутреннего спокойствия. Не сразу научились мы находить во Вселенной детали, создававшие хоть какое-то впечатление космического полета: меняющийся цвет звезд, вспыхивающие редкие искорки метеоров. Власть земных представлений и привычек сковывала меня. Мне становилось зябко при взгляде в Вечность и Необозримость. Одиночество и безысходность, интеллектуальную робость, потускнение мысли -- вот что подарил мне космос в первую встречу... Вероятно, и Евгению Николаевичу нелегко дались первые шаги по палубе звездолета. Но реакция его была иной: глаза лихорадочно заблестели, лицо стало вдохновенным. Он всю жизнь ожидал этой встречи, готовился к ней... -- Да, -- приподнято и взволнованно произнес он, -- эта тема трудновата для пера!.. Я привык, что Евгений Николаевич то и дело вспоминал строки любимого Маяковского, иногда перефразируя их, но сейчас простые и знакомые слова встряхнули меня, я вновь почувствовал себя человеком, землянином, и пугающее, принижающее влияние космоса ослабело. Отныне всякий раз, поднимаясь на палубу, я неотрывно всматривался вдаль (вблизи было Великое Ничто!), будто окунаясь в неизмеримую, неизвестную дотоле Тишину. 2 -- А теперь, -- сказал Шелест, когда мы собрались в кабине управления, -- начнем определять место ракеты. Определить место звездолета... Это не то, что определить место самолета даже в полете в облаках. Там кто-то из экипажа непрерывно наблюдал за полетом-- здесь мы все дружно проспали пять лет! Там уйма приводных радиостанций, пеленгаторов и локаторов, есть полетная карта, измеренная и проверенная тысячи раз, -- здесь карта Галактики лишь приблизительная, никаких диспетчеров, помогающих тебе со стороны, а ксаны разбросаны друг от друга на миллиарды километров. Первым делом мы проверили галактический курс - кибернетика успокоила нас: за все прошедшие пять лет не было ни одного существенного -- и неисправленного! -- отклонения. Затем -- скорость, так сказать, по прибору. И наконец--время. Обычное в земном исчислении, хорошо знакомом нам. Его мы "везли" с собой в бронированном контейнере: самонастраивающиеся часы-- целый кибернетический комплекс. Осталось найти пройденное расстояние по расчетному месту нашего пребывания в космосе, и тогда истинная путевая скорость также будет определена. Недельки две спустя расчеты готовы: учтены все поправки автоматики в движении корабля за пять лет. -- Неплохо, -- сказал Евгений Николаевич. -- Недурственно. Арифметика оказалась на должной высоте и в космосе: нам лететь еще немногим более ста четырнадцати лет... Так-с... Приступим теперь к новому определению места ракеты, но уже только по небесным светилам, сиречь звездам. -- Звезды -- основной капитал Вселенной, -- подхватил Боб. -- Их здесь чертова уйма, и я готов вам помочь, если... -- Благодарю вас, милейший Хоутон, -- церемонно раскланялся Глебов. -- Из этой чертовой уймы мы отберем десяток (для первого раза!). Но вы что-то хотели сказать... Если?.. -- Если, любезнейший Евгений Николаевич, я смогу справиться. -- Вы забываете о нашем гениальном друге... -- Глебов лукаво посмотрел в мою сторону. -- Пересчитывать колючки--его страсть, а числа есть числа! Это уже был намек. Дело в том, что на Земле я оставил весьма приличную коллекцию изумительных по красоте кактусов, этих подлинных шедевров земной природы! -- Мы будем с тобой дублировать их наблюдения и вычисления, -- примирительно произнес Шелест, поло -жив руку на мое плечо. -- Так точнее будет. -- Слушаюсь, командир, -- ответил я, приступая к настройке своего телескопа. Некоторое время спустя Глебов раздал нам задания, и началась скучная утомительная работа--испытание нашей выдержки, наблюдательности и сообразительности. 3 Более месяца я не прикасался к рукописи. Расчеты, проверка, огорчений, снова расчеты, -- в общем, было не до дневника. Определение места ракеты (уже действительного, а не расчетного!) привело нас к такому неожиданному результату, что у всех опустились руки. Получилось, будто мы так далеко умчались от своей Земли, что до Гаяны оставался всего год полета, вместо ста четырнадцати лет!!! -- Но ведь это же нелепо, -- устало сказал Хоутон. -- Как быть? Я спрашиваю: как быть? -- Не терять равновесия, -- недовольно ответил Шелест. -- Прости, командир!--кипятился Хоутон.--Я хладнокровен, как тысяча лягушек! Но согласись, что даже на самом идеальном спокойствии невозможно залететь так далеко в какие-то жалкие пять лет... Разве это не так? -- Я попросил бы приберечь слово "невозможно" для более удобного случая, -- невозмутимо вставил Глебов. -- Позвольте, Евгений Николаевич, -- не унимался Боб, -- мы делали все по вашей программе, но... Как это говорится по-русски? Ага!.. Воз и ныне там! -- Будем справедливы: "воз" как раз не там, где ему положено быть по времени его движения, -- спокойно заметил Шелест. -- А может быть, -- предположил я, -- наши часы вышли из строя и кибернетика разбудила нас не через пять, а через сто с хвостиком?.. -- Мой бог! -- воскликнул Хоутон. -- Затеряться в космосе без хронометра?!. Атом беспокойства заметался во мне: шутка сказать, занесло нас черт знает куда, мы не имеем не только детальной, но даже общей ориентировки, да еще не уверены в бортовых часах, без которых немыслим точный расчет никакого полета! Шелест понимает наше состояние--ему труднее: он командир. -- И все же, -- рассудительно говорит он, -- расчеты для меня убедительнее эмоций. Мы можем внутренне верить им или не верить--это условно. Прошу... Как бы сказал Маяковский в данном случае, Евгений Николаевич? -- "Стать на горло собственной песне",--мгновенно подсказал Глебов. -- Верно. Так и поступим. Если расчеты правильны, то дней через восемь Мы войдем в Зону гаянской ксаны номер тридцать три. Вот тогда и запеленгуемся точнее. -- Превосходная идея, командир! -- воспрял духом Боб. -- А пока, в порядке подготовки к встрече с нашими собратьями, Боб займется уроками гаянского языка: мы рассчитывали на большее время, теперь же -- кто знает! -- возможно, придется сокращать программу. -- Слушаюсь, командир! -- обрадовался Хоутон, человек дела. Кибернетика приняла первые робкие радиосигналы не через восемь, а через два дня. Шелест и Глебов настраиваются вручную, проверяя автоматику. Мы с Хоутоном сидим на диване и наблюдаем, изредка переговариваясь шепотом. Лица наших друзей возбуждены. Мы не выдерживаем и подходим к ним. -- Это... действительно позывные ксаны номер тридцать три, -- глухо говорит Евгений Николаевич. -- Расчеты верны: до Гаяны--несколько месяцев полета... -- Значит, либо часы неисправны... -- размышляю я вслух. -- Часы исправны, -- уверен Глебов. -- Но тогда выходит, что мы летели со скоростью... -- Четверть миллиона километров в секунду, -- заканчивает Глебов. -- Приборы скорости у нас тоже не врут! -- Невозможно! -- горячусь теперь я. -- Невозможно, летя со скоростью меньшей, чем скорость света, пройти расстояние в десять-двадцать раз большее, чем сумел бы пройти сам фотон за это же время. -- Это парадокс! -- воскликнул Боб. -- Парадокс Глебова, -- сардонически подхватываю я, не подозревая, что уже окрестил новое для нас явление природы, одно из самых грандиознейших во Вселенной. -- Спокойнее, друзья мои, спокойнее,--почему-то смеется командир.--Я преклоняюсь перед темпераментом, но истина... -- Я успокаиваюсь, -- покорно произнес Хоутон и, разведя руками, подчеркнуто лениво уселся на диван.-- Я даже делаю вид, что считаю веселье командира уместным... -- Старина Боб! --Шелест с силой бьет Хоутона по плечу. -- Сохранилась ли в тебе хоть толика воображения? -- Моего запаса хватит надолго, -- ворчит Хоутон. -- Так почему ты не воспользуешься им? -- удивляется Шелест. -- Нельзя же просто игнорировать какое-нибудь явление только оттого, что оно тебе раньше не было известно и никем не описано. -- Ты хочешь, командир, попытаться найти этому парадоксу объяснение? -- А почему бы и нет? -- Но ведь старик Эйнштейн...--хочу напомнить я. -- Эйнштейну принадлежат и такие слова, -- прерывает Глебов: -- "Я считаю вероятным, что принцип постоянства скорости света в его обычном понимании действителен лишь для пространства с постоянным гравитационным потенциалом". -- Значит, возможно... -- Ну почему бы и нет?!--снова повторяет Шелест. -- Что ж,--скачал Хоутон,--допустим, пространство имеет кое-где свойство сжиматься в гармошку, и тогда мы, летя с одной и той же скоростью, пронижем больше "морщин"... А? -- Браво, Боб!--восхитился Евгений Николаевич.-- Я вижу работу смелой, хотя и наивной мысли. Такой строй воображения вполне приличествует даже физику, то есть тому, кто украшает род человеческий... -- Выкладывайте-ка лучше свою точку зрения, -- предложил я, причисляющий себя скорее к лирикам, нежели к физикам. -- Вас ведь так и подмывает высказаться, Евгений Николаевич. Будто нам незаметно... -- Не скрою, -- согласился Глебов. -- Как нам известно, мы летим с собственной, приборной скоростью, не превышающей скорости света. Так что старик Эйнштейн не может обижаться на нас. Но вместе с тем среда, то есть окружающее нас пространство... Гм, как бы это выразиться сочнее, Боб? -- Черт его знает, почему... -- вежливо помог Хоутон. -- Благодарю, я не ошибся в вас. Так вот, пространство тоже несется со страшной силой и в ту же сторону, что и мы. Понятно? -- Подобно тому как самолет в попутном струйном течении высоких слоев атмосферы летит по отношению к Земле со скоростью, намного превышающей его собственную, воздушную скорость? -- подхватил я. -- Вот, вот. Вероятно, и мы попали в какое-то необыкновенное по размаху и силе, но уже космическое струйное течение! -- согласился Глебов. -- Мы столкнулись с загадкой космоса. -- Туго же придется на обратном пути, -- задумался Хоутон. -- Сейчас оно помогает. Но когда мы полетим домой, оно станет встречным. Не скоро мы доберемся до Земли. -- А что помешает нам возвращаться другим маршрутом? -- возразил Шелест. -- Ведь когда гаянцы летели к нам, они не встречались с этим явлением! Если оно, как предполагает Глебов, узкое течение пространства, то мы можем возвращаться обходным путем, не попадая в него! Разговор закончился на палубе звездолета: нам захотелось еще раз встретиться с космосом, будто он мог подсказать разгадку тайны нашей скорости. Шелест и Хоутон сидели в креслах, думая каждый о своем, а я наблюдал за Глебовым. Евгений Николаевич стоял на носу звездолета, скрестив руки на груди, и сосредоточенно всматривался в чрево Галактики. "Почему мое мышление,--подумал я,--не выходит из круга аксиом, не отрывается от уже изученного и открытого другими, а он устремляется в первобытный лес фактов, прокладывает свои тропинки?" Почему? Таким вот--стоящим на носу звездолета, с руками, скрещенными на груди, смело смотрящим в лицо Вселенной -- я запомнил Евгения Николаевича Глебова на всю жизнь... Глава четвертая. ГАЯНА! 1 Мы приближаемся к планетной системе звезды No 13 созвездия Ориона, которую сами гаянцы называют Фело. Вокруг нее вращается Гаяна. Связь установлена... Мне трудно описать эффект, вызванный нашим появлением в космосе. Читатель, наделенный даже сотой долей хоутоновского воображения, как-то сможет представить себе, что творилось на планете, когда гаянские радиостанции космического наблюдения поймали наши позывные и первые слова гостей с неизвестной им планеты... говоривших на чистейшем гаянском языке! -- Все равно, -- уверял Боб, --что познакомиться с осьминогом, сочиняющим трактат о теории относительности на японском языке! Поскольку в нашем экипаже лучше всех освоил гаянский язык Боб Хоутон, прирожденный полиглот, командир поручил ему вести связь с планетой, пока дело не коснется вопросов космонавтики. Боб взялся горячо: он успевал рассказывать о Земле и печальном исходе гаянской экспедиции, достигшей острова Пито-Као, о нашем полете и каждом из нас. Сильнейшее впечатление и на гаянцев и... на нас (как это ни удивительно!) произвела весть о космических струйных течениях. На них -- понятно почему; оказывается, космические струйные течения совсем недавно были предсказаны кем-то из ученых Гаяны! А вот то, что и мы взволновались, требует пояснения. Таким образом, не успели мы еще долететь до места, как уже началось взаимодействие опыта и науки наших двух планет! Гаянцы временно запретили межпланетные полеты, чтобы не помешать нам, и запросили подробные сведения о звездолете. "Юрий Гагарин". К микрофону все чаще подходил Шелест. Сперва они хотели сами завести нас на свой цент- ральный космодром на Уэле, острове на Торо,--так назывался один из гаянских океанов,--но Шелест решил иначе. -- Мы выведем наш звездолет на орбиту, пересядем сами в шеер (маленький реактивный разведчик, самолетного типа), -- объяснил он, -- и войдем в вашу атмосферу аэродром вы нам укажете. А после вы заведете звездолет на Уэл, но уже без нас. Гаянцы согласились: так меньше риска. Шелест наладил телевизионную связь, и на центральном телеэкране появилось изображение молодой женщины... Здесь я стану писать несколько медленнее, с большей тщательностью подбирая слова Напомню, что Гаяна очень походит на нашу Землю. И обликом, и своим климатом, и магнитным полем, но главное--там такие же люди. Мы увидели на экране подвижную, веселую женщину с удлиненным лицом, медноволосую и белокожую. Высокий гладкий лоб. Густые брови изломлены посередине и будто удивленно приподняты к вискам. Золотистые глаза--таких я никогда не видел на Земле! -- искрящиеся и умные. Тонкий ровный нос. Уши у нее раза вполтора длиннее, чем у землян, но общего приятного впечатления не портят. Она понравилась нам с первого взгляда. Наш бедный штурман, добровольно променявший любовь на звезды и ранее умудрявшийся с увлечением рассказывать о свойствах материи и возникновении миров первым красавицам Москвы, сейчас, на подходе к Гаяне, был, что называется, сражен волшебным видением, ионизирован, как, без сомнения, он охарактеризовал бы сам свое состояние, если бы мог глянуть на себя со стороны и сохранить объективность. -- Меня зовут Юль, -- мягко произнесла женщина. -- Мне поручено руководить приземлением шеера и посадкой звездолета. Давайте знакомиться... Шелест включил телевизионный передатчик и представился, получив в награду серьезный, изучающий взгляд Юль. Рыжая шевелюра Хоутона и его задорное, веснушчатое лицо воспринялись Юль как нечто весьма прозаическое. Увидев мои почтенные седины, Юль сделала мне комплимент, заметив, что приятно видеть долгожителя в возрасте за 400--500 лет, запросто путешествующего в космосе. Когда же я объяснил, что мне, по крайней мере, раз в десять меньше, Юль пробормотала извинение. Потом мы объединенными усилиями подтащили к объективу телевизионного передатчика нашего штурмана. -- Это наш Звездолюб,--скороговоркой отрекомендовал командир, -- штурман корабля Евгений Николаевич Глебов... -- Звездолюб? -- отчетливо повторила Юль. -- Красивое прозвище... Так это ты открыл "парадокс Глебова"? Евгений Николаевич виновато кивнул. -- Поздравляю,--продолжала Юль, почему-то улыбаясь. -- А кто ты по профессии? -- Астрофизик, -- вынужден был ответить за товарища Боб. -- О, я тоже, -- обрадовалась Юль. -- Мы будем с тобой дружить... Я предсказала возможность космических струйных течений, а ты, ани, открыл их. Я верно сказала? -- Даже очень! -- торопливо ответил Боб. -- Принимай условия посадки, Звездолюб, -- сказала Юль. -- Разреши, Юль, мне самому заняться сейчас делом,--решительно произнес Шелест, выступив вперед. -- Хорошо,-- одобрила Юль, видимо, оценив состояние штурмана. -- Командир, ты будешь садиться на аэродроме Тиунэлы. Вот как он выглядит... 2 Выстреленный катапультой, наш шеер отделился от корпуса звездолета и под углом градусов пятьдесят устремился к Гаяне. Шелест сидел на левом пилотском кресле, я -- на правом. Над нами уже голубел космос с яркими звездами и жгучим солнцем, а внизу сквозь вуаль атмосферы и дырявое и пухлое одеяло облаков виднелась поверхность планеты. Постепенно гася скорость, мы с Шелестом уменьшили угол планирования и стали погружаться в атмосферу Гаяны. Раскаленный трением воздух казался светящимся, особенно на ночной, теневой стороне планеты. На высоте двадцать километров мы сбавили скорость всего до тысячи километров в час и, в точности выполняя команды, подаваемые Юль, направились к главному аэродрому Тиунэлы... Шеер вел себя послушно в незнакомом воздухе, как бы сразу привыкнув к нему. В районе, где находилась столица планеты -- Тиунэла, нас встретил грозовой фронт. Мы прошли его верхом, а когда до аэропорта осталось не более двухсот километров и нам разрешили снижение до тысячи метров -- такова высота малого круга для скоростных самолетов на всех аэродромах Гаяны, мы пробились сквозь 6--7-балльную кучевую облачность и испытали болтанку, какую не раз встречали летом в районе Ставрополя, Астрахани или на участке Актюбинск--Джусалы--Ташкент, у нас на Земле. Над самим же аэродромом -- ясно. На овальном летном поле ярко светятся голубая посадочная полоса и стрела с левой ее стороны. По мере нашего приближения яркость свечения полосы едва заметно убывала (потом мы узнали, что также бывало и при ночных полетах!). Шелест кивнул, и я включил "автомат-шасси", то есть аппаратуру, которая направила часть воздушной струи от двигателя вниз, тем самым создавая необходимую для посадки и руления воздушную подушку, заменяющую шееру колеса. После посадки в толще полосы, на самой ее оси, вспыхнула еще одна яркая красная стрелка. Она как бы скользила перед нами, указывая направление дальнейшего руления, и вывела нас на перрон у длинного здания аэровокзала с подобием минаретов по углам. Вдоль фасада и на плоской крыше аэровокзала-- множество пестро одетых гаянцев. Они весело машут руками. Первым на планету шагнул командир, за ним--мы. Вдруг почти половина неба многоцветно вспыхнула и преобразилась. Мы увидели берег моря, песочный пляж, причудливые кактусы с мясистыми, колеблющимися листьями, перистые пальмы. На берегу -- стройная фигурка девочки в легком развевающемся платье. Девочка кружится в танце. Ее руки-крылья устремлены к солнцу. Вот она, кружась, наклоняется к кустам, быстро срывает четыре больших цветка с белыми острыми лепестками. Гигантская живая картина уменьшается, толпа людей у аэровокзала расступается, и девочка как бы сходит с неба на землю. Мы не замечаем, а только понимаем, что в какую-то долю секунды изображение подменено настоящей девочкой, и вот уже она бежит к нам, чтобы первой приветствовать посланцев далекой планеты... -- Это самая юная танцовщица Гаяны, -- доносится к нам из невидимых репродукторов голос Юль. И тут меня осенило! Я вбегаю в кабину шеера, вожусь в нем минуту -- и над аэродромом звучит итальянская песня "О мое солнце!"--это поет Робертино Лоретти! Его волшебный голос покорил гаянцев. Они замерли, точно боясь спугнуть очарование. -- Это голос самого юного певца нашей Земли, -- объясняем мы. Так прошел наш "митинг".Снова в толпе встречающих образовался проход, и мы увидели Юль, живую, настоящую. В открытом, коротком белом одеянии, она шла к нам с поднятой левой рукой. -- Здравствуйте, люди!--громко произнесла она.-- Вы первые жители другой планеты, посетившие Гаяну... Мы принимаем вас, как друзей В истории наших планет это самое радостное событие. Вас видит и слышит сейчас вся Гаяна, все мои сопланетники... И тут жители двух планет, разделенные до этого колоссальным таинственным пространством, обнялись и расцеловались, смеясь и плача. У каждого народа есть свои традиции и привычки, но Любовь и Дружба, Мир и Человечность ценимы везде, где есть свободные и равноправные Разумные Жители Вселенной! Глава пятая. ЮЛЬ 1 Более тысячелетия прошло с того дня, когда покинул планету Да Роот, один из зачинателей космических полетов на Гаяне, открывший первую главу грустной истории Роотов. Он отправился в дальнюю экспедицию и не вернулся. Его сын, Лим Роот, руководил строительством Главной внепланетной энергетической базы -- второй искусственной "луны" Гаяны. Он погиб, сраженный метеоритом. Еще три, более поздних, представителя этого рода -- Кон, Бао и Дал... Сперва навсегда улетел Кон. Через 270 лет, буквально по его же следам, умчался Бао. Его последние слова: -- Поведение звездолета странно... Сильные броски... Два века спустя опять в том же направлении отправился Дал. Он успел только передать: -- Тряска грозит нарушить конструкцию звездолета... Этот район опасен... Ри Роот -- крупнейший ученый, автор новой теории мироздания -- не возвратился из экспедиции к центру Галактики. Я р Роот принимал участие в дальнем разведывательном полете на звездолете "Тиунэла". В пути Я р заболел неизлечимым тогда арпелом и, боясь заразить товарищей, покончил с собой. Но о судьбе Я ра его внучка Юль узнала много позже... 2 В доме отца Юль, Мало Роота, такого же, как и их предки, коренного жителя Тиунэлы, большей частью царили тишина и своеобразная строгость. Мало, известный математик, увлекся геометрическими теориями пространства и с головой ушел в мир истории галактик и физики межзвездного пространства. Как-то семилетняя Юль спросила отца о его космологических теориях. Отец рассмеялся и сказал: -- Есть вещи, Юль, которые тебе трудно понять... -- Значит, мне надо ожидать, пока я вырасту до двух метров? -- огорчилась она. -- Боюсь, и это еще не все. Есть такой город--Космология-и-Космогония... -- Красивый? -- Очень. -- Большой? -- Пожалуй, один из самых больших. -- Как Тиунэла? -- Еще больше. Так вот, чтобы хорошо понять все то, что тебя интересует, необходимо долго прожить в этом городе, бродить по улицам и площадям, беседовать со старожилами, бывать на окраинах и в центре, в общем, знать его также, как ты знаешь свою Тиунэлу. Даже еще лучше. -- А ты уже был в Космологии-и-Космогонии? -- допытывалась Юль. -- Да, но, понимаешь ли, мне очень хочется -- это просто необходимо, Юль,--глянуть на него сверху, со стороны... -- Разве это трудно? -- Нелегко. Надо лететь далеко в космос. Ты не возражаешь, если я улечу? -- Нет, папа, разумеется, нет. Непременно лети! Мало в те годы заканчивал разработку общих основ своей оригинальной геометрической и философской теории зависимости времени от формы пространства. Ученый, говоря его же словами, был убежден в том, что "природе требуется разное время, чтобы создать куб и шар, равного объема..." Лабораторией, позволяющей экспериментально подтвердить или опровергнуть эту теорию, по сути дела была вся Галактика, и Мало получил разрешение на дальнюю экспедицию. Юль хорошо помнила расставание: ей уже шел тогда девятый год. Мало не мог скрыть своей грусти, проводя последние минуты с дочерью и женой Эрой, лучшей танцовщицей Тиунэлы. Его лицо было хмурым. Юль знала, что, по обыкновению, жены тех, кто улетал, подобно отцу, на столетия, потом выбирали себе другого спутника жизни. Желая подбодрить отца, девочка прижалась к нему и весело заговорила: -- Когда ты вернешься домой, я буду совсем взрослая. Мы прилетим на космодром: у меня будут уже внуки, а у мамы -- много-много мужей, и они тоже тебя встретят... -- Перестань, Юль, -- прервала мать дрогнувшим голосим и обняла Мало за плечи: -- Не надо думать так. -- Я стараюсь... -- слабо улыбнулся Мало, ласково проводя своей крепкой, широкой ладонью по ее чудесным волосам. -- Я буду любить тебя всегда и везде, моя Эра. Как грустно, что мир чрезмерно велик... Чтобы хорошо познать его, изучить, люди должны приносить в жертву даже свою любовь. Не только геометрическая форма тел, но и чувство зависит от времени, -- попытался пошутить он. ... Мало улетел, и пока с ним поддерживалась связь, Эра крепилась, почти ежедневно приезжала к дочери в интернат, бродила с ней по лесу или вдвоем они отправлялись на озеро Лей, километрах в ста от Тиунэлы. Но вот настал день, когда Мало передал свою последнюю весточку и умолк--теперь звездолет вошел в неизведанную область Галактики, а Эра хорошо понимала, что такое Галактика для тех, кто не хочет жить спокойно на одной из песчинок Вселенной, кого жажда знаний стремит в Неизвестность. Прошел еще день, и Эра исчезла... На ее столе нашли пластмассовый видеомагнитофон, каким исстари пользуются гаянцы, желая оставить "записку" друзьям или близким. "Прости меня, мой милый, любимый Мало, -- виновато произнесло изображение Эры, когда соседи включили маленький аппарат в черном, как космос, корпусе. -- Я сама не знала, что не смогу жить без тебя. Ты знаешь, я не сентиментальна и у меня есть мужество, хоть я и не летаю по Галактике, подобно почти всем Роотам. Просто мне уже нечего делать... Я не могу объяснить себе, да и к чему? Прости меня, мой неугомонный. Возвращайся победителем. И... прости..." 3 От матери--уроженки гористого Гурела--Юль унаследовала веселый характер, впечатлительность и стройную фигуру. Отец подарил ей частицу своей неутолимой жажды знаний. В интернате девочка училась хорошо, отличалась самостоятельностью, но и некоторой неожиданностью суждений. -- Когда я вырасту, -- как-то сказала Юль на уроке, -- у меня будет не две и даже не три комнаты, а целый дом. Ведь можно? И уйма всяких вещей... -- Можно, -- ответила учительница -- Но зачем? -- Так... Нет, не так просто, а чтобы изучать нравы древних, понять психологию человека, который хочет все иметь собственное, даже то, что не нужно ему и в большом количестве... Ведь это самое трудное: понять людей той эпохи--мы по нескольку раз повторяем темы, но так и не понимаем сущности до конца! Когда в их интернате появился Ло, знаменитый Сын Космоса, и робко признался Юль, почему он попросился именно сюда, девочке было приятно. Она охотно принимала знаки его внимания, но, будучи болтушкой и непоседой, существом, слишком энергичным для тихой, как бы замкнутой в себе любви, к которой тяготел Ло, она доставляла ему много беспокойства и мало подавала надежд. -- Когда мы вырастем,--как-то просительно сказал ей Ло, -- мы станем мужем и женой... Правда, Юль? -- Если я пожелаю, -- засмеялась Юль. -- Мы такие разные... Ты любишь только музыку и еще много размышлять. А я буду звездоходом: люблю космические полеты -- Я знаю, -- вздохнул Ло. -- Все твои предки такие. -- А может быть, и никем не буду, -- задумалась Юль. -- То есть как? -- Да вот, захочу и никем не буду!. -- Не так шумно, Юль... Надо уважать тишину. Ну, а зачем тебе это? -- Чтобы стать единственной бездельницей Гаяны! -- Ты еще и тщеславна, -- удивился Ло. -- Тебя же будут лечить, как Ило, когда он был лентяем и не хотел учиться. -- "Учиться"... В свободные часы он только и знает, что разводит в лесу костер и, как первобытный дикарь, сидит и смотрит на огонь, твой Ило! И потом, я учусь не хуже тебя... Юль обожгла его гневным взглядом и убежала. Недели две, в отместку другу, она держалась вблизи "дикаря" Ило, полного мальчугана с сонными серыми глазами. Ло капитулировал -- в чем Юль не сомневалась -- и подошел к ней первым. -- Давай поговорим,--предложил он,--и пересмотрим твои взгляды на жизнь. -- У меня их нет вовсе, -- надула губки Юль. -- Тогда, прощай! На этот раз Ло проявил вполне мужскую выдержку и даже ни разу но посмотрел в ее сторону. -- Разве ты поссорился с Юль?--спросила учительница. -- Не знаю. Ты лучше разберешься... И мальчик обо всем поведал учительнице. -- Мне думается, ты немного прав, -- задумчиво сказала она.--И все же Юль--хорошая девочка. Главное--помни: первую дружбу нельзя разрушать, как ветхую постройку. 4 Юль глубоко задело равнодушие Ло. Она украдкой выразительно поглядывала на него. Ло не замечал. На озере Лей она стала "тонуть", но ее кинулся спасать не Ло, а этот противный Ило; она увернулась от него и стремительно выплыла на берег, к немалому изумлению медлительного маленького толстячка. А Ло лежал в двух шагах от того места, где из озера вышла Юль, и преспокойно читал какую-то книгу. Обсохнув, Юль уныло пошла в прибрежные скалы, мечтая о том, как она, по примеру своих дедов и прадедов, станет космонавтом и отыщет обетованную планету, населенную иными, менее жестокосердными мальчиками. Она забрела далеко и шла теперь по дну узкого темного ущелья среди синевато-зеленых зарослей аэло -- гаянских колючих кактусов, самых удивительных растений на планете. Взрослые экземпляры аэло втрое, а то и вчетверо превышали рост человека. Массивные толстые стволы шириной до метра, усеянные колючками, издали напоминали канделябры. Было удивительно, как они не сгибаются от собственной тяжести. А все объяснялось просто: аэло представляют собой прочную оболочку, наполненную гелием, отчего они, как воздушные шары древних, устремляются вверх и, плавая в воздухе, поддерживают стволы в вертикальном положении Они цветут два раза в год крупными пунцовыми цветами, издающими нежный запах ванили. Карликовые виды аэло имеются во многих гаянских домах, но только здесь, в естественных условиях, Юль по-настоящему оценила красоту и дикое своеобразие этих "привязных аэростатов" гаянской флоры. Решив сэкономить силы на обратном пути, Юль выбрала самое высокое аэло и без особого труда поочередно оборвала тонкие корни, выступавшие из земли, -- каждый в отдельности они были хрупкими и ломкими. Когда последние корни стали лопаться сами, Юль ловко обхватила руками и ногами прохладный ствол аэло и поднялась в воздух метров на сто. Подхваченная струей ветра, девочка понеслась к озеру. Дух захватывало от радостного торжества и сознания, что она совершает недозволенное. Внизу показался пляж, она слышит испуганные крики растерявшихся подруг и учителей. Над озером ветер сменил направление, заставив ее сделать небольшой круг, и стремительно понес на север, в сторону островерхих пустынных скал... Вот тут уже Юль почувствовала страх и крепче прижалась к стволу аэло. Она не заметила, как Ло вскочил в ближайший вертолет, лишь увидела веревочную лестницу и услышала его успокаивающий голос: -- Хорошо, Юль. Все идет чудесно... Хватайся за лестницу. Отталкивайся от ствола. Быстрее! Держись крепче, Юль! Освобожденный от тяжести, аэло взвился вверх, а Ло направил вертолет вниз. -- Еще немного, Юль!--уговаривал он.--Потерпи... Берег рядом... Еще чуть-чуть... А теперь -- плыви, Юль. Плыви... 5 Прошел последний год пребывания Юль в интернате. По гаянским традициям, на этом по существу заканчивалась ее юность и право жить целиком на иждивении своих сопланетников. Отныне она -- как и все -- будет также обеспечена всем необходимым для жизни, но никто не будет ее учить, как учили ее в школе, давать ей знания, не особенно считаясь с тем, хочет она их иметь или нет: общество обязано было дать ей необходимый интеллектуальный минимум. Отныне она выберет свою дорогу в жизни и сама будет учиться, приобретать все, что сочтет нужным для своей профессии, завоевывать ее -- пусть в специальных учебных заведениях, консультироваться у педагогов и ученых, но все-таки самостоятельно. Пройдет и этот период формирования ее личности-- и тогда Юль приступит наконец к исполнению своего долга: заботиться о благе планеты. Тем временем Ло, окончивший интернат на два года раньше Юль, учился в консерватории и жил в уединенном флигеле вдвоем с машиной "Нао", оставленной Народным Советом у него. Он часто навещал Юль, и она бывала у него, не подозревая, что "Нао" тщательно исследовала ее характер и отношение к Ло. "Нао" оценивала девушку так строго, что Ло склонен был заподозрить ее в придирчивости. А дело заключалось совсем не в этом: если Юль огорчала Ло-- машина сурово ее осуждала, если же радовала -- то хвалила с тем же усердием... Ло наедине с "Нао", часто разъяснял ей, что такое любовь с точки зрения человеческой, а уходя, оставлял ей десятки художественных произведений о любви. "Нао" с завидной быстротой знакомилась с ними, сортировала различные признаки любви по своему, конечно, принципу, но на вопрос Ло отвечала одно и то же: -- В уравнении ваших отношений нет равенства! -- И уже не отговаривалась: "мало информации", а добавляла: -- Недостает необходимых величин в правой части... -- (Левая часть уравнения в этом многолетнем кибернетическом "пасьянсе" принадлежала Ло.) Зная, что Юль возвратилась после интерната в квартиру своих родителей, Ло первым из друзей навестил ее. -- Что ты скажешь теперь? -- весело спросил он. -- Буду астрофизиком, Ло. -- Тем лучше для меня: мы снова будем учиться вместе! -- Почему? -- удивилась Юль. -- Твоя дорога уже не звучит так музыкально, как прежде? -- Нет, нет, Юль: я ост'ался верен музыке... как и тебе. -- Приятно слышать, Ло. -- Видишь ли, я должен еще знать биохимию, физиологию и физику микромира. Дня два спустя они съездили в Центр Физических Знаний, запаслись программами, посоветовались с методистами и получили направление в Дом Физики. Как и в других высших учебных заведениях Гаяны, здесь не было ни конкурса, ни определенного начала или конца учебного года: весь курс можно было пройти и за пять лет и за восемь. Не было и переходных экзаменов, по той причине, что процесс учения беспрерывен и учащийся сам выбирал себе "время летных отпусков". Успеваемость определялась машинами, но по окончании всей программы, включая практику. Ученый Совет, ознакомившись с кибернетической "записью" всего обучения молодого человека, выносил решение о допуске его (или ее) к самостоятельной работе, о чем сообщалось в Учетный Центр планеты. Зато любой гаянец, когда ему вздумается, мог запросить кибернетику заинтересованного учебного заведения и немедленно получить абсолютно объективную оценку и характеристику любого учащегося... Таким путем ученые и научные или промышленные учреждения заранее отбирали для себя специалистов. 6 "Годы имеют большую скорость, нежели дни", -- говорят на Гаяне. Став астрофизиком, Юль получила возможность продолжать дело отца: заняться изучением свойств и взаимоотношения Пространства и Времени. Но с чего начинать? По совету старших девушка приняла предложенную ей должность диспетчера дальних галактических полетов центрального космодрома и улетела на остров Уэл. ... Позывные "Юрия Гагарина", донесшиеся до Гаяны, подняли на ноги всю планету. Столько трагических галактических полетов и столько пропавших без вести в глубинах Вселенной! Каждому хотелось верить: возвращается кто-то из своих. Очень скоро все выяснилось, и туманные надежды сменились удивлением. Слова "Земля", "Пито-Као", "Юрий Гагарин" и имена всех четырех посланцев далекой планеты стали самыми популярными на Гаяне. Нашлось столько желающих увидеть их лично, что Народному Совету пришлось издать закон о ритуале встречи и программе пребывания землян на планете. Было объявлено, что земляне совершат путешествие, что они уже дали свое согласие, но и после этого более миллиона жителей отдаленных районов под разными предлогами прилетело в Тиунэлу. Для Юль неожиданной радостью явилось поручение Совета познакомиться с экипажем "Юрия Гагарина" и руководить их прилетом... Глава шестая. НА ОЗЕРЕ ЛЕЙ 1 На аэродроме Тиунэлы мы пробыли недолго. Юль беспокоилась, как бы нас не утомили, но надо сказать, что гаянцы безукоризненно владели собой. Вдали показался белый гравитомобиль, с изящным прозрачным верхом. Толпа отступила, и мы догадались, что это за нами. Вез нас веселый гаянец Рат. Он не без гордости говорил о машине: -- Это новинка, ани: я трудился над нею около двух лет. Внешне она напоминает старые гравитомобили, но принцип управления -- новый. Здесь, если хотите, исполняются все ваши желания, -- и почему-то повернулся ко мне: -- Заходите, уважаемый долгожитель, прошу вас... -- Послушай, Рат, почему и Юль, и ты называете меня долгожителем? -- Так у нас принято обращаться к тем, кому больше пяти-шести столетий... -- Черт возьми! -- выругался я по-русски и продолжал по-гаянски: -- Мне же нет и пятидесяти, ани. Рат изумленно посмотрел на меня, не смея сомневаться в правдивости моих слов, но и с трудом веря. -- Полет оказался трудным? -- сочувственно спросил он, глянув на мою седину. -- Да нет, летели нормально... Рат не нажимал кнопок, ничего не включал, не говорил, а машина взлетела и на небольшой скорости Стала набирать высоту. -- Дьявольщина! -- вполголоса произнес я, не найдя более достойного слова для восхищения. Рат, ни черта не понявший, вежливо спросил: -- Ты что-то сказал? -- Кем ты работаешь, ани? -- Главным конструктором универсальных транспортных машин индивидуального пользования. -- Тогда объясни мне: где источник энергии для двигателя? -- Везде. У нас энергия передается на расстоянии, и вся планета покрыта оболочкой единой энергетической системы, точно атмосферой. -- А сама энергия? -- допытывался я. -- Мы добываем ее из вещества. Сперва пошли в ход горы и даже один хребет. Но стало жалко и, кроме того, необходима сложная защита от вредных излучений... Мы выбрали маленькую планету Миду-- недалеко от нас. -- Планету?!. -- Да. Установили на ней автоматы, превращающие ее вещество в энергию, направленно излучаемую на Гаяну... У нас же на второй луне, построенной Лимом Роотом, имеется мощная приемная станция, она-то и включает эту энергию в распределительную сеть. Так, незаметно, мы съедаем эту безжизненную планету! -- засмеялся Рат. -- Но ее хватит на миллионы лет. -- Я все же не пойму, как ты управляешь машиной? -- Мысленно. Она телепатически воспринимает мое желание и исполняет его. Но если хочешь знать, -- Рат повернулся ко мне и заговорил, все более увлекаясь, -- у моего гравитомобиля выявился большой недостаток: он привыкает быстро к одному человеку и плохо слушается других... -- Ну это еще терпимо, -- прервал я его. -- Чего же терпимого? -- махнул рукой Рат. -- Но я все же решу и эту задачу! Сперва нужно полностью изучить характер машины, ее поведение в разных условиях. Поэтому Народный Совет Гаяны разрешил выпустить пока лишь небольшую серию. Хочешь побывать на экспериментальном заводе? -- Очень хочу! -- Когда тебе разрешат, я прилечу. -- А кто должен разрешить? -- Врач Ле. Вы сейчас будете жить на берегу озера Лей, в доме, специально построенном для вас... Когда Ле убедится, что природа и климат Гаяны не противопоказаны жителям Земли, тогда и посетим наш завод. 2 Светло-синее озеро Лей -- искусственный курорт. Гористый северный берег долго скрывал его от нас (мы летели на небольшой высоте), а потом сразу увидели по его краям красивые санатории--бледно-розовые, бирюзовые, нежно-голубые, золотистые, аквамариновые, ярко-синие и просто белые здания. В небе над Леем кружились или висели в воздухе вертолеты, аэростаты, миниатюрные дирижабли, гравитомобили; повыше санаторники выполняли на авиэтках фигуры высшего пилотажа (возможно, прописанные им врачами?..). Воздух оказался столь "населенным", что я не сразу заметил дирижабль, на открытой площадке которого стояло несколько любителей острых ощущений. Мы пролетали мимо как раз в тот момент, когда пышноволосая девушка (или столетняя дама -- разве на Гаяне угадаешь, да еще на расстоянии!) отчаянно ринулась вниз. -- Упала! -- вскрикнул я, хватаясь за подлокотники -- Прыгнула... -- уточнил Рат. Верно: тонкий эластичный трос извивался за девушкой. Вскоре трос натянулся, а когда до воды осталось совсем немного и я был убежден, что девушка врежется в группу купающихся, трос спружинил и, видимо, стал накручиваться на барабан, скрытый в глубине дирижабля. Скорость падения девушки замедлилась, она на секунду замерла над головами пловцов и... стремительно помчалась вверх, где ее подхватили заботливые руки веселых товарищей. И почти следом за ней из воды пулей выскочил стройный юноша, с широким поясом и плоским ранцем на спине, и вспрыгнул на площадку дирижабля! -- Это еще что за штука? -- спросил я. -- Он надел на себя спортивный реактивный двигатель... Так можно взлететь до тысячи метров, если захочешь. -- Не страшно? -- Гаянцы не боятся высоты. -- Но с тросом -- это здорово! -- сказал я. -- Похоже на прыжки с штрабатом в наших земных цирках... Я еще долго мог бы любоваться этой воздухо-водо-земной жизнью, но нас заметили все и кто в чем, вернее кто на чем, понеслись к нам. Рат издал недовольный возглас и, круто развернув- шись, направил машину вниз, в сторону бледно-голубой виллы, стоявшей поодаль в густой роще узких и. высоких деревьев -- точь-в-точь сочинские кипарисы! 3 Наша резиденция имела подчеркнуто земной вид: двухэтажное здание с колоннадой, треугольным мезонином и прямоугольными окнами с переплетом. У парадного подъезда расходящиеся веером ступени, а по бокам их... Амур и Психея. "Кипарисы", кусты, подрезанные в виде шара, клумбы. Старинное дворянское гнездо и только Странно!.. Мы остановились, переминаясь с ноги на ногу, сбитые с юлку: сходство двух планет становилось необъяснимым. Дверь дома отворилась, и на пороге появился высокий, широкоплечий гаянец с седой шевелюрой, резкими чертами узкого горбоносого лица, загорелыми открытыми руками, одетый в голубую рубашку и синие свободные брюки, обутый в прозрачные босоножки. Его темно-серые глаза глянули на нас ласково, но изучающе. -- Это долгожитель Ле, -- почтительно представила его Юль. -- Привет вам, люди! -- густым, низким голосом произнес Ле, поднимая левую руку ладонью к нам. -- Я прожил много дольше вас четверых, вместе взятых, но большей радости, чем видеть вас, еще не испытывал. -- Приветствуем и мы тебя, уважаемый Ле, -- сказал Шелест. Познакомившись с нами, Ле повернулся и, ровный, как струна, вошел в дом, как бы приглашая и нас последовать его примеру. Оставив кожаные куртки в передней на "ширпотребовской" вешалке, мы вошли в гостиную. Вошли и замерли... В углу стоял фикус. С потолка на простом крученом шнуре свисала люстра с подобием электролампочек, ярко светившихся. На стене в превосходной раме висела старинная пасторальная картина... Шелест подошел к тяжелому комоду и хотел пощупать кошку-копилку из многосеме