йной       породы        базарно-ягуарно-пантерового        подвида
"терракота-халтуриус", как  верхний  ящик не то  угрожающе,  не то услужливо
выдвинулся сам, а кошка-копилка выпустила из щели в спине хорошо распыленную
струю ароматной жидкости.
     Андрей отскочил и ударился об острый угол стола.
     -- Черт! -- пробормотал он. -- Кто придумал такие квадратные столы?
     -- Квадратный?!--переспросил Глебов. Мы  глянули на старинный массивный
стол и  обомлели: он уже становился идеально круглым! "Наверно, раздвижной",
-- подумал я, и тотчас стол раздвинулся и принял овальную форму...
     Хоутон  оробел и присел в кресло-качалку: мы увидели, как  распахнулось
окно, Боб плавно отделился от пола, перелетел на террасу, и кресло принялось
так раскачивать его, что парню стало дурно.
     --  Остановите  меня,  остановите! -- закричал  он, и кресло  не только
исполнило его желание, но и вернулось на место.
     Мы поняли, что  в этом хитром доме  надо держать ухо  востро и  удвоили
осмотрительность.
     Легкий вазон на столе подтанцовывал, набитый живыми  гаянскими цветами,
вот-вот готовый взлететь, а хрустальная пепельница  рядом слабо светилась, и
над ней  носились объемные фигурки бегунов, пловцов,  гимнастов -- очевидно,
кадры устаревшего  гаянского телевидения, модного еще  в  те  времена, когда
телепатия только изучалась.
     Зато круглый репродуктор на стене молчал и,  неизвестно каким способом,
наполнял комнату свежими волнами озонированного воздуха.
     Металлический календарь на письменном столе отсчитывал время, а круглые
часы, вероятно, превратились в термометр.
     К швейной машине  "Зингер",  стоявшей в  углу, я подбирался  осторожно,
готовый к немедленному  отступлению, если она проявит агрессивность, но нрав
у нее оказался кротким. Я даже рискнул нажать на ножную педаль...
     В один миг она покрылась голубоватым ореолом и мягко застрекотала. Едва
Боб  успел крикнуть  нам- "Ложись!", как "Зингер"  послушно  раскорячилась и
легла на пол.
     Тогда  Хоутон, осмелев  и ощутив  в  себе исследовательский зуд, обошел
вокруг и скомандовал: "Встать!" --и "Зингер" встал.
     -- Гм...--произнес  Боб.--Что же у тебя внутри?. "Зингер" раскрылся,  и
мы увидели большой набор всевозможных деталей  машин и механизмов. Боб глупо
расхохотался и хлопнул себя по ляжке.
     -- Идиот! -- воскликнул  он. -- Это же гаянский вариант нашего детского
"Механо"; у  вас  в России  такую штуку для ребят  называют "Конструктором".
М-да, тут можно собрать, что угодно... Славно!
     Евгений  Николаевич, справедливо заключив, что никто  и ничто  здесь не
желает  причинить  нам неприятность,  коснулся дверцы полированной тумбочки:
она отскочила и из нее вырвалось морозное облачко -- холодильник!
     Книжный  бутафорский  шкаф служил тамбуром  коридора,  ведущего в  наши
спальни. Но больше всего нам пришлось размышлять над иконой с лампадкой...
     Мы же знали, что  в  истории Гаяны,  к счастью, не  было  христианства:
язычество древних перешло  у них  в искусство. Это не тормозило прогресс; на
кострах не сжигались заживо талантливые  люди;  попы и монахи  не развращали
народ.
     На иконе был изображен наш Георгий-Победоносец!
     Едва  Евгений  Николаевич  потянул  за  лампадку,  как за  сонетку,  --
Георгий-Победоносец  пришел  в  движение.  Мы  увидели, что  он  уже одет  в
прозрачный  скафандр и вооружен  электрическим копьем.  Началось  сражение с
драконом --  чудовищем неведомой планеты, куда  залетел на звездолете житель
Земли.
     Комната наполнилась визгом и шипением змей, звоном  позывных и  рокотом
летящих  на подмогу вертолетов. Евгений Николаевич снова дернул лампадку  --
икона  приняла  свой  первоначальный  вид. И тогда мы  догадались,  что  это
библиотека фантастических романов "в издании" стереофонического видеофона.
     --  Остроумно!  --  одобрил  Хоутон. -- Против таких  "икон"  возразить
нечего...
     Но курительный набор нас просто растрогал: "сигары" мы  съели  в тот же
вечер--попробовав гаянский  лечебный шоколад,  а "папирос" хватило на месяц.
Это  были  длинные, приятные на  вкус таблетки,  улучшающие  пищеварение при
перемене климата. Кстати, спички оказались тонизирующим средством.
     Оленьи же рога над входной дверью на Гаяне могли стать чем угодно...
     -- Не иначе, как антивирусный излучатель,--предположил я, но они начали
передавать последние известия!
     --  Довольно!  --  вскричал  я.  --  Пора  объяснить нам:  что это  все
означает?..
     Но тут Шелест, Глебов и я поймали благодарный  взгляд Юль, адресованный
Хоутону. Командир посмотрел в глаза Бобу и сурово произнес:
     --  Может  быть, ты объяснишь все это?.. Бедняга  смутился и отвернулся
вполоборота.
     --  Видите  ли,  друзья,  идея  не  моя,  честное  слово...  Когда  Юль
растолковала  психологический смысл  всего этого, -- тихо объяснил  он, -- я
прокрутил ей один фильм по истории  мебели и интерьера в Европе... Но только
внешний вид --  вы как раз проснулись  и  помешали мне...  А  гаянцы  хотели
сюрпризом... и я тоже... Но то, как  они это сделали, -- неожиданность и для
меня!
     Командир успокоенно вздохнул и промолчал.
     -- Мы сделали все так, чтобы было похоже на то, к  чему вы привыкли, --
подтвердила Юль.  -- Эту флору привозили для вас с разных  концов Гаяны. Вот
только цветы,  похожие  на  ваши, отличаются тем, что  их  лепестки и стебли
наполнены газом легче воздуха: они как бы плавают над землей...
     Посреди всего этого хаоса стоял Ле, прямой  и торжествующий, всем своим
видом показывая, что  для гаянцев нет неразрешимых загадок, потому что вслед
за  взглядом  тренированный  ум без труда  проникает в самую  суть увиденных
вещей...
     Приняв наше замешательство за проявление восторга, Ле тоже успокоился и
сказал:
     -- Я  рад,  люди,  что  угодил  вам!  Ваш звездолет  цел и невредим  на
центральном космодроме.  Сюда  доставили ваше  имущество  и, как я  полагаю,
продовольствие. На первых порах разумнее вам использовать запасы своей пищи,
а потом перейдем к гаянским блюдам. Юль, помоги  гостям разобраться в багаже
и накрыть стол...
     Простота, с какой было внесено  это предложение-- будто мы не прилетели
сейчас  с  Земли  за  сто световых  лет,  а вернулись с  небольшой прогулки,
---вызвала  у  всех "домашнее" настроение.  И  я до сих пор благодарен Ле за
умение  незаметно снять с нас бремя свежих сильных впечатлений и подготовить
к дальнейшему.
     Стол  был  накрыт  в  несколько  минут.  Впервые  после   стольких  лет
космического полета  мы открыли  свои запасы натуральной пищи.  Все,  как на
Земле: икра, рыбец, сало, колбаса...
     -- Командир, разреши?--спросил  Боб, извлекая из контейнера выдержанный
армянский коньяк, и с удовольствием услышал веселый ответ:
     -- Не только разрешаю -- приказываю! По такому случаю...

        4
     Право, стоило лететь и тысячу световых лет, чтобы на чужой планете, вот
так, в узком дружеском кругу, посидеть за круглым столом (в конце концов нам
удалось  прийти к соглашению и  придать столу-автомату форму, одобренную еще
рыцарями при дворе короля Артура) и поговорить по душам.
     Мы ожидали чего угодно,  но то, что мы именно  так проведем свой первый
день на Гаяне, -- никогда.
     -- А это что? -- с интересом спросил Ле, беря в руки коньяк.
     -- О,  дорогой Ле,  это эликсир  молодости и вдохновения,  -- загадочно
произнес Боб.
     -- Приятно  слышать, -- сказал  Ле. --Видно,  и ваши ученые заботятся о
продлении жизни и добром настроении. Хотя я предпочитаю эликсиру  облучение.
Отведаем и мы с тобой, Юль?  Наши  лаборанты сделали анализы пищи землян,  и
можно с уверенностью сказать, что и желудки у нас родственны.
     -- Как скажешь, так и будет, долгожитель,--кивнула Юль.
     Шелест пригласил всех к столу.
     -- За благополучное прибытие и встречу! -- предложил командир.
     Ле и Юль неумело чокнулись  с  нами... При первом же  глотке у  девушки
захватило дух.  Ле отпил осторожно, дегустируя, неодобрительно  посмотрел на
Хоутона и нахмурился.
     --  Это не  эликсир, а своеобразное диагностическое средство, -- сказал
он,  не обращаясь  ни  к  кому. -- Вероятно, медики Земли  дают эту жидкость
больному, чтобы отчетливее выявить его врожденные отклонения от нормы. Здесь
есть  спирт,  лишающий  человека сознательного  контроля... Юль! --  повысил
голос Ле.-- Наши гости в свою очередь исследуют нас. Их право. Но почему они
не делают этого открыто, как мы?
     -- Дорогой Ле, -- вмешался Боб. -- Даю честное слово, ты ошибаешься.
     -- Почему ты даешь честное слово? -- насторожился  Ле. -- Разве земляне
не всегда говорят правду и нуждаются в заверениях?
     -- Нет, нет... Ну, иногда, понимаешь... мы так шутим. Вот послушай, что
я имел в виду, называя коньяк эликсиром.
     И  Хоутон  прочел увлекательную  лекцию  о некоторых  традициях землян,
благоразумно умолчав  для первого раза об алкоголизме и бедствиях, связанных
с ним.
     Ле   смягчился.   Проглотил   черную   круглую   таблетку,  подошел   к
репродуктору, вдохнул порцию озона и вернулся к столу.
     -- Спрячьте свой "эликсир", юноши. Если человек здоров  -- ему не нужен
возбудитель.  Если болен -- его лечат. Если  глуп -- наркотики  лишь отточат
его тупость. Я забыл об... "эликсире", юноши!
     То  был единственный случай на Гаяне, когда мы  промахнулись и краснели
за себя и "добрые" земные привычки.
     --  Скажи, Ле,--не  утерпел я,--как удалось на Гаяне так продлить жизнь
человека? - Во-первых,  -- начал Ле,-- старость наступает оттого, что мы как
бы едим время,  порой  неразборчиво и в больших дозах. Иной в неделю съедает
месяц своего будущего...  А такая деликатная, с позволения сказать,  "пища",
как  время,  требует  бережливого  отношения...  Все раздражающее  человека,
удручающее, лишающее  его инициативы, уродующее ум -- старит. Много столетий
прошло, пока гаянцам удалось создать для себя нормальные условия.
     --  И  все  же  слова "едим  время"--своеобразный  гаянский  образ?  --
настаивал Боб.
     --  Не  совсем  так, хотя  есть у  нас пословица: "Чем  больше съедаешь
полезного времени--тем дольше живешь!.." Верно  это, пожалуй, и буквально...
Не торопитесь, юноши. Все наши органы чувств можно  сравнить с механизмами и
приборами.  Нас,  как  и  инженеров,  всегда  интересует  точность  подгонки
"деталей".  Но   в   природе   нет  абсолютной   точности.   День  за  днем,
взаимодействуя с постоянно изменяющейся средой, наши "приборы" и "механизмы"
накапливают  ошибки:  вот  они  и   приводят  к  физиологическому  старению.
Сравнение:   если   прибор,  обладающий  точностью  до  миллиметра,  измерит
пройденную  гравитомобилем  тысячу  километров,  то  он  может  показать  на
миллиметр больше или меньше. С расстоянием же ошибка растет...
     -- Так надо усовершенствовать сам прибор, -- сказал Боб.
     --  В  какой-то мере  мы  этого  и  достигаем ритмом  жизни,  питанием,
спортом, а  главное  -- созданием благоприятных условий каждому. Когда-то на
Гаяне долго жили глупцы и люди, невозмутимые от природы. Есть такие и в наши
дни, но  их интеллект мало взаимодействует  с  обществом и средой, и потому,
несмотря на  равные условия, они угасают раньше возможного. Вот и все. Здесь
нет особых  секретов  Даже  то,  что мы уничтожили на  Гаяне  болезнетворные
организмы  и  победили  арпел,  играет  лишь  подсобную  роль.  Долгожителем
становится тот, кто умно и интересно  живет. Я рассказываю, чтобы помочь вам
ориентиро- ваться в нашей этике и понять  наши обычаи.  Они просты, но знать
их  необходимо.  А сейчас,  юноши,  я  хочу  поближе ознакомиться  с  вашими
организмами.

        5
     Шелест  и  я,  бывалые  авиаторы,  привыкли  к  зачетам  и  медицинским
комиссиям; раздеться нам--плевое дело. А вот Хоутон разоблачался медленно, с
неохотой, чем, наверное, и привлек любопытство Ле. Внимательно осмотрев  его
первого, Ле поощрительно улыбнулся, но, ощупав его мускулы, нахмурился.
     --  В  галактическом  полете,  --  заметил   он,  --   мускулы   теряют
эластичность  и  свежесть... Крепость порой остается, а неутомимости  нет...
Возьми таблетку, юноша.
     Боб проглотил коричневую, похожую на фасоль таблетку и несколько секунд
спустя буквально весь  засиял,  излучая из всех пор своего  тела голубоватый
свет.
     --  Послушайте,  док,  вы  надолго  начинили меня?--  дрожа от  страха,
спросил он по-английски. -- Я же сейчас, как ангел...
     Ле не понял слов, но догадался, в чем дело.
     --  Спокойствие,  юноша, --  наипрекраснейшее украшение человека. Всего
несколько минут ты будешь виден насквозь и -- пройдет.
     Верхний свет погас, и мы увидели белесоватый скелет Боба, розовые мешки
легких, красное сердце, отчаянно бившееся  в груди, и  еще  всякую  всячину,
разобраться в которой мог только специалист.
     -- Рентген по-гаянски! -- восхищенно шепнул мне Шелест.
     --  Держись,  старик,  --  подбодрил  я  Боба, --  а то  твои  косточки
выстукивают не хуже испанских кастаньет.
     -- Где ты нашел косточки? -- жалобно протянул Боб. -- Уже и их нет!
     Действительно,  скелета  уже  не  было  видно,  а  отчетливо  выступила
светло-желтая мускулатура, будто с Хоутона содрали кожу и натерли бронзой...
Еще  минута -- вспыхнул яркий свет,  и  перед нами  предстал Боб  в  костюме
Адама, с каплями пота на лбу.
     -- Кроме микробов, ничего? -- пошутил я.
     -- Вас облучили на  аэродроме, -- ответил Ле. -- Пока вы слушали музыку
и смотрели  на нашу танцовщицу... Потом голос вашего певца  помог нам... Так
что  от опасных микробов  вы,  можно надеяться, избавлены.  Да и в этом доме
облучение продолжается. Прошу...
     Я проглотил волшебную фасолину и медленно стал "таять" в пространстве.

        6
     Судя по всему, Ле остался доволен осмотром.
     --  Много  одежды... -- заметил  он, когда мы  одевались. -- К чему? Не
только мозг, но и тело должно чувствовать свободу. Наша одежда проще. Завтра
вам привезут ее. Ну что ж, полюбуемся на природу перед сном?..
     На  открытой  веранде мы  нарушили  беседу  Юль  и  Звездолюба.  Отсюда
открывался чудесный вид на ночной курорт.
     Чужое звездное небо  напоминало о нашем, родном  полосой Млечного пути.
Одна  "луна"  взобралась высоко, и ее  ровное, как меч, отражение плавало на
поверхности  озера,  а  вторая  прижалась  к горизонту,  и  непонятно  было,
поднимается она  или  заходит.  Ее  отражение перехлестнулось с  серебристым
отражением  первой, отчего  она  стала похожей  на матросскую  бескозырку  с
ленточками.
     На противоположном  берегу  в  темно-синем  воздухе точно висела густая
гирлянда  елочных  огней, отразившихся в  лакированной воде. Слева светились
скалы, сложенные  из фосфоресцирующих минералов,  придавая пейзажу сказочный
вид.
     Чуть слышалась издали мелодия, напоминавшая вальс. Совсем  по-российски
стрекотали кузнечики и верещали  птицы. Но звуки  были  нежные, слабые, лишь
подчеркивающие власть тишины.
     Возле крутого  берега,  в прозрачной  глубине,  медленно двигалась ярко
освещенная подводная лодка.
     Незнакомые  тонкие ароматы окружили нас, будто каждый цветок,  повисший
во  мраке над землей Гаяны,  стремился доставить удовольствие  пришельцам  с
далекой планеты.
     Ласковая  ночь опустилась над миром, все  погрузилось в  величественное
спокойствие, отдыхало от жаркого дня.
     На горизонте  светлая полоса синевы...  И только  там  небесной  вуалью
повисли тающие  белесые  облака...  Только  там  воздух был виден и  казался
занавесью,  отделяющей этот добрый  мир от холодной,  бескрайней  Вселенной.
Там, над горизонтом, тепло мерцала крохотная искорка, самая  дорогая  нашему
сердцу. К ней были устремлены наши взоры, к ней тянулась душа...

     Шелест обнял меня и Хоутона за плечи и негромко запел:
     <i>Не слышны в саду даже шорохи,
     Все... там замерло до утра...</i>
     И  мы--Боб,  я  и  Евгений  Николаевич--подхватили  слова,  знакомые  и
понятные каждому землянину, но вдруг прозвучавшие совсем  по-иному здесь, на
Гяяне:
     <i>Если б знали вы, как нам дороги
     Подмосковные вечера!</i>


        Глава седьмая. ТАЙНА "ФЕИ АМАЗОНКИ"....

        1
     Я  уже  не  помню, то  ли  у  Хоутона  не  нашлось под рукой подходящих
кинолент, то ли.. но спальни в нашей вилле выглядели по-гаянски.
     Опишу  свою... Комната в двадцать квадратных метров  из пластмассы (как
многие  дома и квартиры на Гаяне).  Широкая  кровать с голубым синтетическим
матрацем возвышается над синим пластмассовым полом сантиметров на тридцать.
     Одна стена--сплошь  из стекла. В  углу  шезлонги и  высокий  торшер,  с
золотистой тумбочкой и черно-белой панелью управления кибернетикой, видеофон
и верньер всепланетного телевидения.
     Общее освещение--настоящий световой душ--давал весь потолок, но имелось
еще и ночное, в нише у кровати.
     Ложусь  --  и матрац принимает удобную форму, изголовье приподнимается.
Хорошо! Только непривычно без одеяла, -- на Гаяне их нет.
     Верхний свет постепенно угасает, и надо мной вспыхивает  звездное небо,
как  в  планетарии, а в стеклянной стене появляется стереоскопический ночной
пейзаж: океанский берег, причудливые растения, над горизонтом -- "луна"!
     Беру  в нише  книгу, но читать не могу -- буквенные  знаки  незнакомые.
"Жаль, нет рядом  Ле -- спросил  бы у него",--думаю я, и в нише  над матовым
черным    шариком   телепатона   тотчас   возникает   объемное   изображение
долгожителя... Он улыбается и негромко говорит:
     -- Я еще не сплю...
     --  Да вот, --  объясняю  я,  справившись  с  неожиданностью, --  хотел
почитать, не получилось.
     --  Мы печатаем  книги стенографическими знаками--так экономнее.  Я  не
учел, что ты не знаешь их. Завтра привезут старые книги.
     -- Спасибо. Спокойной ночи...
     -- Спокойной?!--встревожился Ле.--Неважно себя чувствуешь, ани?
     -- Нет, хорошо. Так принято говорить у нас на Земле перед сном.
     Лицо Ле  становится задумчивым, его изображение тускнеет и выключается.
"Отличная связь, -- размышляю я.--Интересно, что сейчас делает... Юль?"
     -- Я  раздеваюсь, -- слышу я ее голос, смущаюсь и все же украдкой гляжу
в нишу: изображения нет...
     "Тогда   еще    полбеды,--ободрился    я,--телепатоны   гаянцев   имеют
"профилактические"  устройства",--и   смелее  смотрю  в   нишу,  где  вскоре
появляется изображение Юль.
     Девушка на такой же кровати, как и у нас. Она в легком халате, положила
голову на руку безукоризненных  очертаний.  Лицо  ее  прекрасно,  золотистые
глаза искрятся радостью.
     -- Я, кажется, влюбилась, -- наивно сказала Юль.
     -- В кого же? -- еще более наивно спросил я.
     --  В тебя  тоже, в  Боба и  в  Шелеста,--с  покоряющей  откровенностью
ответила она. -- Но в Звездолюба -- совсем сильно...
     -- Гм... Так сразу?
     -- Да, знаешь, сразу,--призналась девушка.--И на Земле так бывает?
     -- Сколько угодно. Только важно проверить себя, чтобы потом не жалеть.
     -- Что значит "потом"?
     -- Как тебе сказать?.. Случается, что вот так сразу сойдутся двое...
     -- А что значит "сойдутся"?
     -- Ну, станут мужем и женой...
     -- Понятно. Причем же тут "сойдутся", "сбегутся", "съедутся"?
     -- Не знаю... Привыкли к этому слову.
     -- У нас говорят: куар-эла-бар...
     -- То есть "зажигать звезды вдвоем"?
     -- Да. Это из старинной народной сказки . Ну, а если выяснится, что они
не подходят друг к другу?
     -- Тогда все стараются сделать так, чтобы они все-таки  продолжали жить
вместе,--объяснил я.--Ругают его...
     -- Бедные!--ужаснулась Юль.--Так ведь они не хотят.
     -- Все равно. Зато остальные хотят...
     -- Для чего?
     -- Чтобы не оставлять детей без отца.
     -- Их воспитывают дома?
     -- В основном... Пока не окончат школу и не станут взрослыми
     -- Но детей надо  убрать  от  таких  родителей, чтобы они не  видели их
мучений --  если  нет взаимной любви, может  появиться  ложь, принуждение...
Конечно, жаль, что родители разлюбили друг друга, но они могут во втором или
третьем браке оказаться более счастливыми. А дети принадлежат обществу...
     -- Расскажи о себе, Юль,  -- прошу я, не уверенный,  что смогу находить
убедительные доводы в развивающемся споре
     -- С  удовольствием, -- соглашается  Юль. -- Я родилась в  Тиунэле. Мои
родители тоже  полюбили  друг друга  сразу,  как...--Она,  вероятно,  хотела
сказать "как я", но раздумала.--Полюбили крепко и навсегда...
     В  ту  ночь мы уснули не  скоро. Юль  много рассказывала о своей жизни,
почему-то умолчав о друге детства Ло. Но это ее дело.

        2
     Через несколько дней в принципе стало ясно, что пребывание на Гаяне нам
не противопоказано. Мы. уже спускались к озеру, но пока купались  и загорали
в стороне от общего пляжа.
     Жизнь в обществе  Ле и Юль незаметно приобщала нас к обычаям Гаянцев, а
друзья наши  старались, чтобы  при встречах с остальными  мы возможно  менее
казались бы странными.
     Собственно, быт Гаянцев, привычки, даже их характеры оказались понятнее
нам, нежели думалось
     -- Я  и  раньше утверждал,  -- напомнил Евгений Николаевич, -- что  при
высокой  цивилизации  коренные изменения быта происходят  медленнее и должны
иметь много родственного на сходных планетах...
     Привыкли мы и к гаянскому "самообслуживанию".
     Я беру это слово в кавычки, потому что автоматика делала  за нас  почти
все.
     Юль  подарила  нам  роскошное  издание  "Писем  к   желудку",  то  есть
поваренную  книгу. Составив  меню, мы  набирали на клавиатуре торшера  цифры
кода,  и через  пять-десять  минут,  в течение  которых  мы  --  вручную! --
сервировали стол, автоматика исполняла заказ.
     С приятным  звоном  в  стене над столом открывалась дверка, мы забирали
завтрак, обед или ужин. После еды тем же путем отправляли грязную посуду.
     Удобно и  с  одеждой. Каждому  из нас подарили многоцветный набор брюк,
рубашек, курточек, беретов, шляпы различных форм, сандалеты, туфли, какую-то
обувь, напоминающую не то мягкие сапоги, не то плотные чулки; два-три плаща,
столько же пальто.
     Из всего этого, как из детских кубиков, мы, как хотели, составляли свой
туалет. Модной на Гаяне была та одежда, какая сегодня пришлась тебе по душе.
     Одежда не  мялась, не рвалась, не знала  сноса, все было  двухцветное и
двустороннее -- надеть можно и так, и наизнанку.
     Зимняя  одежда  и  обувь содержали  в  себе  тончайшие  обогревательные
элементы, оберегающие тело от морозов.

        3
     На третий день за мной прилетел Рат.
     -- Не передумал, ани? -- спросил он.
     -- Нет.
     -- Может, и остальные захотят посмотреть завод?
     -- Да, конечно, -- ответил за всех Евгений Николаевич.
     Летели курсом  на Тиунэлу недолго,  хотя и медленно.  На  дне глубокого
каньона,  у  берега треугольного водохранилища, показался серебристый шар из
пластмассы, металла и стекла.
     К нему  примыкают длинные фермы, толстые  трубы и черный  шар поменьше,
прилепившийся к желтому  песчаному карьеру на скате горы. Издали похоже, что
упрямый жук силится выкатить задними лапами тяжелый ком...

     -- Он? -- спросил я.
     -- Да, ани,--ответил Рат и подвел гравитомобиль к  скалистой площадке у
входа в завод-шар.
     -- Заходите, -- пригласил Рат. -- Здесь изготовляются различные опытные
машины   средних   габаритов,  а   сегодня   будет   выпущена   серия   моих
гравитомобилей...
     Входим в широкий кольцевой коридор, отделенный от самого завода толстой
прозрачной оболочкой.
     -- Пожалуйста! -- пошутил Хоутон. -- И на работу не пройдешь!
     --   Тут   идеальная   стандартизация   и  высокая   точность,--пояснил
Рат.--Машины работают в  постоянном микроклимате. В центре шара, вон там, --
он указал на сложный стенд,  -- сборка. У  меня есть программа.  Вот она,  в
этой капсуле...
     Рат  извлек  из кармана  бледно-синий  алмаз  чистой воды  величиной  с
куриное яйцо -- додекаэдроид. В  одном его конце было рубиновое вкрапление в
виде крохотного одуванчика.
     Едва   он   вставил   его    в   задающее   устройство   универсального
кибернетического завода-автомата, как Боб Хоутон взволнованно вскрикнул:
     -- "Фея Амазонки"!
     Рат вопросительно глянул на него.
     --  Понимаешь,  ани, --  сказал  Боб, -- я видел такой  алмаз  у нас на
Земле... -- и повернулся ко мне:  -- Помнишь, когда ты собирал материал  для
книги "Тайна Пито-Као", я  рассказывал тебе о Джексоне... Ну, том самом, что
имел парфюмерную фирму?
     -- Что купил у Бергоффа алмаз, найденный в районе Амазонки?
     -- Да, да!
     -- Вспомнил.
     --  Не  горячись,  ани,  --  вмешался  Рат,  начинавший  приблизительно
разбираться  в происходящем.  -- Здесь алмазная  только  оболочка --  корпус
задающего программирующего устройства. В  таком "яйце", какое я вам показал,
содержатся тысячи "рабочих чертежей"...
     -- Будет тебе, Боб, -- сказал Шелест. -- Просто похоже -- и все.
     --  Может  и  так,  командир,  --  согласился Хоутон.--  Но  уж  больно
поразительно.  Только в  "Фее  Амазонки" рубиновое,  вкрапление  имеет форму
короны с тремя лучиками, а в том, что у Рата, -- похоже скорей на одуванчик.
     -- Нарисуй, пожалуйста, ани, -- попросил Рат. Боб исполнил просьбу. Рат
внимательно всмотрелся в рисунок, явно удивился и на несколько минут покинул
нас.
     Вернувшись,  он,  словно  забыв разговор  о "Фее  Амазонки",  продолжил
объяснения;
     -- Вокруг  сборочного  стенда, ани,  --  склады  стандартных деталей  и
цехи-автоматы, изготовляющие части новой машины, не предусмотренные прежними
стандартами... В данном случае--проще: завод  выпустит  серию гравитомобилей
старой конструкции, только  с новым телепатическим  оборудованием, да и  оно
уже знакомо заводу, потому что он изготовил опытный экземпляр, на котором мы
прилетели. Ну, давайте наблюдать...
     На стенде появлялось шасси будущего гравитомобиля, и со всех сторон, по
радиальным каналам,  к нему устремились, в  определенной последовательности,
мотор, агрегаты и крупные детали. Они прикреплялись к своим местам и друг  к
другу не болтами или заклепками, а намертво приклеивались либо вставлялись в
особые пазы.
     Буквально  на глазах растет "горяченький" гравитомобиль и проваливается
в шахту лифта готовой продукции.
     --  Все идет,  как  надо, --  с удовлетворением сказал Рат,  отходя  от
контрольного щитка.--Можем возвращаться, если надоело, ани.
     Но пока все сто гравитомобилей  не  были  изготовлены,  нам не хотелось
покидать "волшебный шар", как назвал его Евгений Николаевич.
     --  Ввиду  того,  что  завод  экспериментальный,--сказал Рат,  -- здесь
работа идет медленно..
     -- Ты считаешь это "медленно"?--спросил я.
     --  На  серийном  заводе можно  выпустить  сто  гравитомобилей за  одну
минуту. Даже скорее, если есть надобность!
     -- Сколько людей работает здесь? -- спросил Шелест.
     -- Ни одного. Подобно единой  энергетической системе, предприятия Гаяны
объединены в автоматизированные системы..
     -- Все? -- прервал Глебов.
     --  Да.  Но  видишь  как:  машиностроительные объединены  в одну  сеть,
связь--в другую,  воздушный транспорт -- в третью, коммунальное хозяйство --
в четвертую и так далее Экспериментальные же заводы, как этот, автономные.
     -- А люди? -- поинтересовался Боб.
     --  Они  работают  в конструкторских бюро, на  Южном  полюсе...  Там вы
встретите  и  ручной труд! Да  еще на заводах звездолетов и  в диспетчерских
пунктах.
     -- Кто планирует промышленность?
     --  Машины.  Народный   Совет  составил  программу,  в  основе  которой
интересная мысль, шутливо выраженная им так: "Мертвая материя  должна  взять
на полное иждивение живую!.." То есть, человека.
     -- Отличная мысль!
     -- В ближайшие годы, после окончания строительства на Южном полюсе, эта
программа будет выполнена, -- с гордостью закончил Рат.

        4
     Дома  -- сюрприз: прилетел председатель  Народного  Совета  долгожитель
Ган, самое значительное лицо на планете.
     Высокий, сухощавый, с типично гаянским удлиненным лицом,  длинноухий, с
густыми,  длинными, как у некоторых наших поэтов и художников,  серебристыми
волосами, откинутыми назад.
     Открытый лоб с двумя поперечными морщинами над переносьем, впалые щеки,
умные глаза смотрят из-под лохматых иссиня-черных бровей дружелюбно и весело
     Одет он  в серебристую  курточку и такие же брюки, в тон  его седине  и
светло-серым  глазам. Ноги обуты в сандалии  темно-стального  цвета. На  шее
дымчатый шарф, несмотря на теплый летний день. -- У меня отклонения в работе
(он так  и сказал: в работе) щитовидной железы, ани... Ле посоветовал носить
лечебный шарф. Как вам здесь? -- он обвел руками вокруг.
     -- Спасибо за дружеский прием, -- ответил Шелест. -- Мы рассчитывали на
него, но "воздух полезнее мыслей о нем"...
     -- О! -- воскликнул Ган. -- Ты уже используешь наши поговорки.
     -- Мы знали вас еще до того, как увидели, -- напомнил Боб.
     --  Если вы не  устали, ани, то...  моя жена Эла  и я приглашаем  вас к
себе.
     -- С удовольствием, -- разом ответили Шелест, Боб и я.
     -- А как Звездолюб?
     Феноменально молчаливый Евгений Николаевич встрепенулся:
     -- Конечно, долгожитель.
     Заняв  места  в  Гравитомобиле  Гана,  мы  взлетели, и  вскоре под нами
показалась Тиунэла Ган сделал круг над столицей.
     --  Тиунэла -- на древнем гаянском языке означает "пять гор",--объяснил
долгожитель, разглядывая свой город...
     --  Пятигорск!  --  вырвалось  у  меня,   и  мне  стало  радостно   при
воспоминании о городе на Северном Кавказе, где я провел не один год.
     В центре столицы высилась коническая полукилометровая лесистая гора Шу,
опоясанная аллеями с  площадками для отдыха С десяток крытых галерей вели от
подножия к вершине: они как бы лежали на склонах.
     -- Эскалаторы, -- пояснил Ган.
     А на вершине Шу  стоит  трехсотпятидесятиметровый  Дворец  Человека  из
белого полированного  камня,  круглый,  ступенчатый, с  ленточными окнами по
периметру  и  с  балконами! Внизу здание имеет  несколько входов  и обширную
площадку с пестрым орнаментом цветников, замкнутых широким кольцом дендрария
     Почти  на равном  расстоянии  (семь-восемь  километров) от  Шу  природа
установила  еще  четыре горы  поменьше  Они соединялись кольцевой  воздушной
дорогой: в  прозрачных  цилиндрических  туннелях мчались  вереницы  поездов.
Кроме того,  эти горы соединялись с Шу радиальными туннелями, покоящимися на
высоких  пластмассовых основаниях. Все это вместе  составляло сеть воздушных
поездов столицы, а когда мы рассмотрели ее  вблизи, то увидели,  что туннели
двухэтажные --  имелась еще лента автомобильной дороги и пешеходная дорожка.
В фермах-основаниях вмонтированы эскалаторы для пассажиров.
     Над   гигантским   "колесом"   воздушной  дороги   располагалась   зона
летательных  аппаратов  городского  транспорта.  Ниже  прозрачного  "колеса"
полеты  запрещались,  можно  только  взлетать  и  снижаться,  да  и   то  по
специальным воздушным коридорам, ограниченным радиолучами.

     По широким же  улицам  двигался наземный транспорт с детьми и транспорт
служебного значения: скорая медицинская и техническая помощь.
     В  основном   улицы  были  "подарены"  пешеходам.  Нигде  нет  столбов,
проводов, ограничительных барьеров  и  прочих аксессуаров наших  современных
городов,  зато  кругом деревья, кустарники  и миллионы цветов,  плавающих  в
воздухе.
     Ган  рассказал  о  подземном  транспорте  столицы;  пассажирские  линии
метрополитена отделены от грузовых.

     Пространство между  гор  и далеко  вокруг  --  это  нескончаемый  парк,
прорезанный ровными широкими улицами стройных небоскребов, с куполообразными
крышами, которые одновременно являлись антеннами--приемниками энергии.
     --  Тиунэла  самый высокий город Гаяны,  -- сказал Ган. --  Большинство
других городов, особенно молодых, растут вширь--места на планете хватает...
     --  Мне   почему-то   странно   видеть   "древние"  самолеты   в   небе
Тиунэлы,--признался я.
     -- Странно? -- усмехнулся Ган. -- Крыло, реактивный двигатель, аэростат
и  многое другое также вечны, как  и обыкновенное колесо или  рычаг. Пройдут
еще тысячи лет, но, по-моему, люди будут пользоваться  ими.  Да и почему нам
поступать иначе, если  даже сама природа не смогла  придумать более удачное,
создавая насекомых, птиц, реактивных рыб?
     Квартира  Гана  находилась  на одной  из центральных улиц,  на тридцать
первом этаже.
     --  Рядом  с  водой, -- пошутил  он, снижая  гравитомобиль  к  подножию
черного пластмассового исполина  с  малахитовыми полосами по всему  фасаду и
алмазными брызгами окон, искрящихся на солнце.
     -- Ты имеешь в виду озеро Лей? -- спросил Шелест, сидевший рядом.
     -- Нет,  зачем... Я  имею в виду Шу. В  горе  необъятные полости, и  мы
используем  их  под резервуары  водоснабжения...  Мы  дома.  Прошу  в  лифт,
небожители! -- весело сказал Ган.

        5
     Ган и его 132-летняя молодая, в сравнении с ним, черноглазая, подвижная
и  стройная  супруга  Эла  жили в  четырех  просторных  комнатах:  гостиная,
спальня, два кабинета; комната для гостей и передняя в счет, не шли.
     Мы расположились в кабинете Главы  Народного  Совета. Библиотека во всю
стену закрывалась  прозрачной  шторой. Другая стена, как  и в  нашем доме,--
сплошное окно без рамы и  переплета. Возле третьей, глухой голубоватой стены
--  темно-синий стол  с  малахитовым  верхом.  Кроме  черного коммутирующего
устройства связи, на столе не было ничего. В углу  -- традиционный массивный
торшер и несколько удобных кресел,
     Вошла хозяйка.
     Загорелая горянка Эла была одета в темно-вишневое  платье, смелый вырез
открывал  точеную шею  и плавную линию плеч.  Ее  красивые  стройные ноги  в
дымчатых комнатных туфлях были без чулок.
     Я  стесняюсь разглядывать  ее  лицо,  но, заметив, с каким  откровенным
любопытством она смотрит на нас, становлюсь смелее.
     Круглолицая, розовощекая -- с ямочками! -- с пухлыми губами  и  круглым
подбородком --  поди,  дай  ей  столько лет!  --  Эла казалась сорокалетней.
Впрочем, она такой и была, потому  что я  скоро забыл о ее возрасте, впервые
оценив по достоинству известное изречение землян  о том, что женщине столько
лет, на сколько она выглядит...
     -- Замечательные  люди! --  простодушно  воскликнула Эла,  останавливая
взгляд на Шелесте. --  Послушай,  Ган,  если  у них все такие -- наши гаянки
улетят на... Зе-мм-лью...
     -- Эла, -- засмеялся Ган,  --  сейчас я представлю  тебе наших  гостей.
Командир звездолета Шелест...
     -- Ты добрый, ани, -- сказала Эла, -- мужественный.
     -- Это Хоутон.
     -- Трудное имя  и длинное, но сам ты простой и веселый, -- предположила
Эла.
     -- А вот и Звездолюб, штурман корабля Глебов.
     -- Тихий  мальчик с  глазами мудреца,--протяжна произнесла  она.  --  Я
понимаю Юль.
     Глянув  на меня, Эла дружески  улыбнулась,  увидев  во  мне  равного по
возрасту.
     -- По волосам ты--долгожитель,--заключила  она,-- но  я бы назвала тебя
мудрецом  с глазами мальчика, ани... Я  довольна  вами  и рада таким гостям.
Люди  познаются  в работе,  в  опасности и  за обеденным столом,  говорят на
Гаяне. Выбирайте, ани.
     Она подала нам "Письма к желудку", набрала на  торшере по нашему выбору
нужные цифры, дав команду кухне-автомату, и ушла в столовую..
     -- Мы просим вас, ани, -- сказал Ган, -- выступить во  Дворце Человека,
где находится и наш Совет...
     -- Будет выполнено, -- кивнул командир.
     -- Затем...
     Телепатон на  торшере  вспыхнул  голубым светом,  и появилось  объемное
изображение мальчика. Увидев нас, он растерялся,  с трудом перевел взгляд на
Гана и, запинаясь от смущения, произнес:
     -- Извини, долгожитель, что я беспокою тебя, да еще дома..
     -- Кто ты? -- удивленно спросил Ган
     --  Меня  зовут  Оу,  долгожитель.  Воспитанники   школ-интернатов  Юга
поручили мне узнать: прилетят ли к нам земляне?
     -- Спроси у них сам, Оу...
     -- Прилетим непременно, -- ответил Шелест, подняв левую руку.
     Мальчишка издал восторженное восклицание, и телепатон выключился.
     -- Вот,--улыбнулся Ган. - Так  все  время...  Мы  думаем,  ани, открыть
Институт Земли и просим вас быть консультантами.
     -- Для того и прибыли, Ган, -- сказал командир.
     -- Еще не все, ани, -- помедлил  Ган. -- Я хочу  подробнее  расспросить
тебя, Боб...
     -- Слушаю, долгожитель, -- ответил Хоутон, озадаченный как самим тоном,
так и обращением к нему лично
     -- Рат передал  мне  о  вашем разговоре..  Скажи,  ани,  как называется
алмаз, что ты видел на Земле?
     -- "Фея Амазонки".
     -- Гм.. Кто дал ему такое название?
     -- Один тип, Бергофф.
     -- Значит, житель Земли--твой сопланетник. Не Мана? Не гаянец?
     -- Нет, долгожитель.
     Ган вздохнул,  подумал, вынул из  тумбочки  торшера  фотографию и молча
протянул ее Хоутону.
     --  "Фея  Амазонки"!--привстал Хоутон --Я видел  ее  и готов  биться об
заклад, что это она.
     --  Думаю,  ты  не  ошибся, ани, --  сказал Ган,  взволнованный словами
Хоутона. -- Эту фотографию мне принесли из архива...  Когда Гаяна  провожала
галактическую  экспедицию  на  звездолете  "Тиунэла", который  достиг  вашей
Земли...  командиру  корабля  Тоту  вручили  это программирующее устройство,
содержащее  в себе конструкцию  такого же звездолета, как и  "Тиунэла" Если,
рассуждали  тогда  члены   Народного  Совета,  они  попадут   на  планету  с
высокоразвитой  техникой,  на  заводах той  планеты  легко  построить  новый
звездолет, привычный для наших космонавтов.
     Ган посмотрел на фотографию и, не отрывая от нее взгляда, добавил:
     -- Командир "Тиунэлы" Тот -- мой родственник...
     Наступило молчание. Потом снова заговорил Боб:
     -- В своем дневнике Мана рассказал,  что Тот погиб при землетрясении на
Пито-Као...  А  Бергофф нашел алмаз  "Фея  Амазонки"  в Бразилии, то есть  в
нескольких тысячах километров от острова... Не может же быть здесь ошибки?
     -- Все может,--  подумав, ответил Ган. --  Например,  мы уже обнаружили
неточность в  расчетах Мана и ваших ученых: экспедиция на "Тиунэле" летела к
вам, на Землю, не четыреста земных лет, а двести семнадцать...
     -- Ты хочешь сказать, долгожитель, что, возможно, Тот не погиб?
     -- Я желаю этого, ани!
     Поразительно:  неужто  мир до такой степени "тесен", что судьбы людей и
события двух планет уже переплетаются?!
     -- Стол накрыт, -- объявила Эла, войдя к нам широким быстрым шагом...
     -- Ты не геолог? -- улыбнулся я.
     -- Почему ты так подумал, ани?
     -- Глядя на твою походку и энергичность...
     --  Нет,  я  писательница,  А  угадаешь  ли  профессию  Гана? -- лукаво
спросила она.
     -- Математик?--предположил Глебов.
     -- Астроном, -- уточнила Эла. -- Он стал знаменитым лет за сто до моего
рождения. У него  много научных  трудов, он открыл несколько звезд, изучил и
описал их...
     -- Видно,  Ган не торопился, открыв свою лучшую звезду не так давно, --
галантно  ввернул  комплимент  Боб,   удачно   скаламбурив:  Эла--по-гаянски
означает "звезда".
     --  Не  так  уж  и  недавно,--засмеялась Эла.--Скоро  сто лет,  как  мы
вместе...
     -- А я все еще не могу ее изучить И описать! -- засмеялся Ган.
     Эла ласково прижалась к плечу мужа, но, глянув на нас, спохватилась.
     -- Стол с  едой -- не  археологическая  находка, -- сказала Эла.--Он не
привык долго ожидать...
     После обеда мы  послушали гаянскую  музыку,  певучую  и темпераментную.
Звуки невидимых для нас инструментов (мы слушали запись) напоминали звучание
современных  земных электроинструментов. Что же касается самих мелодий -- да
простят  меня  ценители только классической музыки! -- то, что мы  услышали,
было в духе любимого мною джаза...
     Впрочем, не один  я грешен. Хоутон  предусмотрительно прихватил с собой
карманный кристаллофон и, в свою очередь, включил его.
     Евгений Николаевич, сидевший возле  торшера  и смотревший телевизионную
программу, привскочил.
     --  Ну зачем так резко, Боб -- недовольно произнес он.--И ни с того, ни
с сего...
     --  Как?!  -- возразил Хоутон,  выключая кристаллофон.  -- Разве  вы не
слышали сейчас гаянскую музыку?
     -- Я увлекся известиями, но, разумеется, слышал бы, если бы она была...
     -- Звездолюб  не виноват, -- объяснила Эла. --  Мы  включили  запись по
Телепатону, а ее слышит лишь тот, кто  хочет ее услышать --  А для остальных
-- тишина? -- спросил Шелест.
     -- Конечно.
     -- Удобно!--засмеялся я.--Одни танцуют, а рядом--спокойно читаю!...
     --  Раскрою  один  секрет,  --  сказал Ган.  -- Эла хочет  сегодня  все
устроить похожим  на земные обычаи, ты ведь  кое-что рассказывал Юль, ани...
--  повернулся он  к  Хоутону.  --  Кажется, после еды  положено  танцевать?
Вероятно, для улучшения пищеварения? Весьма разумно, ани.  И  почему  бы нам
сейчас не ускорить обмен веществ?
     -- Не совсем так ты понял, долгожитель,--пробормотал Боб, -- но давайте
и потанцуем.
     --  Только  немного,  ани,--попросил  Ган.--Юль  рассказывала об  одном
фильме,   показанном  тобой,  когда  вы  летели   к  нам...  Люди  до   того
натанцевались, что шатались и падали от  усталости, даже теряли контроль над
собой и почему-то ссорились...
     Андрей Шелест пришел в ярость и едва сдержал себя.
     --  Ну, погоди,  -- тихо  произнес  он,  наклонясь к  Бобу, --  дома  я
поговорю с тобой!
     -- Командир,  --  шепотом  попытался  оправдаться Хоутон, -- ну что там
было особенного: веселая компания и только!
     -- Стоп: на нас смотрят  --  танцуй!-- И дружески обняв Боба, так что у
того хрустнули косточки,  Шелест громко сказал, обращаясь к хозяевам: -- Наш
Хоутон--неисправимый  любитель  старины...  Он  показал  Юль  кадры  старого
фильма...
     -- Командир, --  повернулся к Шелесту Боб, оттирая внезапно взмокревший
лоб, -- у меня  с собой большинство  кристаллов--американский ультрамодерный
джаз. Как быть? Предметная музыка...
     -- Выбери полегче, что  ж теперь  делать, В следующий раз -- советуйся.
Извините, ани, это  мы обсудили, что вам предложить послушать...--по-гаянски
объяснил он Гану.
     -- Да, пожалуйста, -- наклонился долгожитель.
     Боб,  хотя и неплохо владеющий  русским, понял слова  Шелеста  в смысле
"самая   легкая  музыка"  и  с  удовольствием  кинул  в  кристаллофон  синюю
сверкающую горошину.
     Из аппарата вырвался  дьявольский вопль, паровозное шипение и ритмичное
постукивание костей: началась знаменитая "Чечетка в аду>!
     Даже я отвернулся и посмотрел на командира.  Андрей побледнел и опустил
голову. Боб выключил кристаллофон, растерянно поморгал и  торопливо  заменил
запись
     -- Вальс...--хрипло объявил он.
     Визит наш затянулся  до часа ночи,  и  всем было  весело.  На  прощание
отведали гаянского освежающего чая, густого и кисловатого, и поднялись...
     Домой нас вызвалась доставить Эла -- Ган остался немного поработать. Мы
спустились  на лифте, вышли  на  улицу и,  несмотря на поздний  час, увидели
массу гуляющих Небоскребы фосфоресцировали в темном  небе всеми  цветами  --
светящиеся краски, прозрачные  днем, сейчас превратили  их в  горящие факелы
самых необыкновенных форм,
     Улицы  залиты  белым  светом,  а в  небе  пляшут,  мерцают,  вращаются,
взрываются   и   гаснут,   рассыпаясь   на  тысячи  осколков,   декоративные
разноцветные огни.
     Мы  впервые  знакомимся с гаянским  искусством светописи.  Несмотря  на
калейдоскопичность этого феерического зрелища, легко различаешь, что мириады
огней  составляют  нечто  огромное целое  -- одни орнаменты  сменяют другие.
Вслед за ними в высоте появляются целые огненные картины--жанровые и бытовые
сценки, их сменяют  дружеские  шаржи и  острые карикатуры,  вызывающие общий
смех, но еще не совсем понятные нам.
     На  фасадах  домов сияют  неподвижные  (чтобы не отвлекать  внимания от
основной  программы)  названия кафе и... рекламы! Последнее так удивило нас,
что мы обратились за разъяснением к Эле.
     --  Да, реклама,  -- согласилась она. -- У  нас нет магазинов  в  вашем
смысле, но  ведь  остались  ателье  и  "Дома  необходимых  вещей"  различных
назначений.  Реклама помогает найти  нужный дом  или ателье,  да  и приятнее
заходить, когда вокруг нарядно и празднично.
     Видя, что нас заинтересовала ночная столица, Эла предложила пройтись до
ближайшей  площади и там взять  свободный  Гравитомобиль.  Прохожие узнавали
нас, радостно приветствовали, так что мы устали поднимать руки и отвечали им
кивком головы, улыбкой или взглядом.
     Вообще  суетливость,  беготня, громкий,  обращающий  на  себя  внимание
разговор  считались  признаком  дурного  тона.  Только  неуемное  любопыство
гаянцев  было,  пожалуй,  единственным,  что  порой  лишало  их  внутреннего
равновесия  и сдержанности.  Но  и на  этот раз  никто не подошел  к  нам  с
расспросами,  не  просил автографа Зато фотографировали нас  чуть  ли не  на
каждом шагу.
     -- Я чувствую, как худею, растворяясь в снимках, -- смеялся Хоутон.
     --  Столько   людей  в  поздний   час...--заметил  Евгений  Николаевич,
привыкший проводить ночи в обсерватории и потому удивленный больше всех.
     --   Гаянцы  любят  ночь,  --  ответила  Эла.  --  Сегодня  же  в  небе
соревнование художников  света, и  всем  хочется  посмотреть  и  оценить  их
мастерство.
     -- Оценить? -- переспросил практичный Боб.
     --  Да.  Многие зрители  сообщат  свое мнение  в вычислительный  центр,
который и определит, кому присудить победу.
     Зашел разговор о земной культуре, искусстве, особенно о литературе.
     --  Скажи, ани, почему ты взял с собой только  одну книгу? --  спросила
меня Эла, вспомнив рассказ Шелеста о нашей подготовке к вылету в Москве.
     -- Командир предупредил, что можно взять из личных вещей лишь несколько
сувениров... Я выбрал часы, фотографии и эту книгу...
     -- Значит, самую любимую?
     --  Да,  Эла.  Ее  написал   Александр  Грин,  большой  человеколюб   и
выдумщик...
     --  Я  прошу,  ани,  --  Эла умоляюще посмотрела  на меня,  --  читай и
переводи ее мне. Ладно? Хочу знать, что написано в ней.
     -- Ладно, Эла.
     Побродив  немного,  мы  подошли   на  площади  к   первому  попавшемуся
Гравитомобилю и улетели.
     В машине,  бесшумно летящей в ночном  разукрашенном небе,  мы почему-то
притихли.  Эла  не  прерывала  наших  раздумий:  мы  уже стали  привыкать  к
деликатности Гаянцев, к их умению угадывать тональность настроения.
     Лишь когда Гравитомобиль опустился у нашей  виллы на  берегу озера Лей,
Эла обняла нас поочередно и с не свойственной ей грустью сказала:
     --  У меня три таких сына... Очи улетели вместе.  В космос. А в Будущее
нельзя смотреть, как в зеркало... Навещайте нас, ани, когда захотите.


        Глава восьмая. ДВОРЕЦ ЧЕЛОВЕКА

        1
     Сегодня  наше первое выступление в  Народном Совете.  За нами  прилетел
Рат.
     -- Ты решил стать нашим постоянным водителем? -- улыбнулся Боб.
     -- Я  с  целью  выпросил эту должность, -- признался Рат. -- Не  только
мне, но и  моей  машине полезны встречи с землянами...  Расширяется диапазон
испытания гравитомобиля, ани.
     Вскоре прилетел Ган.
     -- Долгожитель,  -- сказал Шелест, -- свой  первый  официальный визит в
столицу нам хотелось бы начать с посещения Пантеона.
     -- Прекрасно, ани! Уважение к  предкам--дорогая для Гаянцев традиция. Я
разрешил сегодня аппаратуру  связи  в наших гравитомобилях и  в общественных
местах включить в общую вещательную сеть. За нами наблюдает Гаяна, ани.
     Шелест   невольно  окинул  взглядом   себя  и  нас:  мы  были  одеты  в
превосходные черные "земные" костюмы, в шляпах, при галстуках -- таково было
распоряжение командира, пожелавшего  представить свой экипаж, так сказать, в
форме номер один.
     Я и Глебов, вероятно, показались ему безупречными, но Хоутон расстегнул
воротничок и приспустил узелок галстука Шелест моргнул ему, и сметливый  Боб
поспешно придал своему "ошейнику" -- как он с искренним негодованием величал
эту опору мужской респектабельности -- должное положение.
     --   Здесь  вмонтирована  киносъемочная  аппаратура?  --  спросил  Рат,
рассматривая бриллиантовую булавку, которую Боб переставил на галстуке.
     --  Это...  --  Хоутон  запнулся, глянул  на  командира  и  мужественно
признался: -- Нет, украшение.
     Рат не совсем понял, но вежливо улыбнулся и переключил свое внимание на
сияющие запонки Боба. Рыжая шевелюра нашего друга возмущенно  встопорщилась,
как у дикобраза, но строгий взгляд командира как бы  вновь пригладил ее. Боб
в свою очередь задал вопрос:
     -- Разве это удивительно? У вас  я тоже вижу безделушки: брошь на левом
плече, даже браслет...
     --  Это  не  безделушки. У  нас  принято  носить с собой  киносъемочный
аппарат с звукозаписью,--Рат потрогал пальцем брошь, --  и личный Телепатон,
-- он  показал красивый, замысловато инкрустированный  браслет.--А  это тоже
украшение?--спросил Рат, указывая на наши пояса.
     --   Нет,--серьезно   ответил   Боб.--Это  механизм   для   регистрации
аппетита...

        2
     Мы помнили вид  Пантеона по энциклопедии Гаянцев, но  за то  время, что
минуло  со дня вылета к нам "Тиунэлы",  в столице произошло много изменений.
Изменился  и вид Пантеона. Теперь он  размещался внутри самой высокой, после
Шу, горы Ивы, тоже находящейся в городской черте.
     -- Сперва мы "съели" часть ее внутренности,--пошутил Рат,  когда машины
нашей группы снижались к подножию Ивы, -- превращая горные породы в энергию,
а потом по решению Совета устроили в ней новый Пантеон
     Лесистая Ива,  так же как и Шу, имела вид правильного конуса. Природная
ее  форма подсказала архитекторам и  художникам  внешнее  решение  Пантеона.
Читатель догадывается, что у Гаянцев  он называется  иначе, но я  настойчиво
продолжаю  описание  увиденного на Гаяне в земных образах  и сравнениях, что
позволяет избежать многочисленных комментариев  и сносок, украшающих научные
диссертации и  придающие им  убедительность,  подобно значкам и медалям,  но
утомительных в иных случаях...
     Сторона  Ивы,  обращенная  к центру  столицы, была у  подножия  как  бы
срезана  на  четверть  своей высоты  и  превращена  в  монументальный  вход.
Пятидесятиметровая  колоннада  из темно-серой пластмассы  служила основанием
большому полумесяцу, лежащему рожками вниз. Фронтон украшали  слова: "Истина
-- это жизнь!"
     Многочисленные колонны двумя полукружиями как бы  обнимали и  площадь у
фронтона;  высота  их  постепенно уменьшалась,  и  возле  городского  сквера
последние трехметровые  колонны с той и  другой стороны служили пьедесталами
для  скульптур: юноши  --  слева  и  девушки --  справа. Их  позы  создавали
впечатление,  будто юноша бросил  конец газового шарфа,  а девушка со смехом
только что его поймала.
     Над  головами входящих  действительно развевалась легкая, как  паутина,
ткань ярко-вишневого цвета.
     Перед  входом, в центре обширной  гладкой  и круглой площади, из  земли
точно  вырвалась  на дневную  поверхность  дикая  скала  с  скульптурой:  на
стреловидной струе пламени взвился в космос первый гаянский звездолет.
     Гравитомобили опустились перед фигурами юноши и  девушки  с шарфом.  Мы
вышли из машин  и дальше двинулись  пешком. Командир, а за ним  и  мы, сняли
шляпы. Здесь сотни посетителей. Они бродят, рассматривая горельефы и картины
на стенах. И  нет у них того мистического настроения, которое охватывает нас
в  Ново-Девичьем монастыре,  Ленинградском  некрополе  или на  любом  другом
кладбище.
     Конечно,  там это невольно  связано  с тем,  что  нас окружают  останки
предков. На Гаяне иначе: у них нет обычая хоронить или сжигать в крематориях
тела  умерших;  в  специальных  устройствах  они  превращаются  в энергию  и
вливаются  в   общую  сеть,  как  бы  символизируя  или  ускоряя  величайший
естественный процесс,  происходящий в природе и называемый нами круговоротом
веществ.
     В гаянском Пантеоне в красивых  (и совсем не стандартных, на этот раз!)
нишах  хранятся  микрофильмы,  рассказывающие  о  жизни и трудах  крупнейших
ученых,  писателей,  общественных деятелей, в  общем,  выдающихся тружеников
планеты.
     Здесь  все  дышит  жизнеутверждающим  творчеством  и  скорее напоминает
своеобразную  библиотеку,  что  ли;  кибернетический  вариант  серии  "Жизнь
замечательных людей", основанной когда-то Горьким  и до сих  пор выпускаемой
московским издательством "Молодая гвардия"...
     Ган  рассказал,  что высшим признанием заслуг Гаянца является помещение
его  трудов  в  Пантеоне  и  еще  одно  -- прямо противоположное  тому,  что
происходит  у  нас,  на  Земле.  Скажем, после  полета Юрия  Гагарина тысячи
родителей  называли  своих только что  родившихся сыновей  его именем. А  на
Гаяне  наоборот:  имя  человека, признанного  всеми  достойнейшим,  великим,
больше не повторялось. Фамилия его продолжала свое шествие в веках, а имя --
нет. Таким образом, будь Гагарин Гаянцем -- он стал бы "последним Юрием"!
     ... Внутри Пантеон величественен и необычен для нашего глаза. Как я уже
говорил, горельефы, картины, портреты, статуи, стометровый сводчатый потолок
-- все это было как-то ожидаемо нами.
     Необычным  явились бесчисленные  фонтаны  различных  форм  и  размеров,
бесшумные  водяные  каскады  и фигурные  бассейны со светящимся дном, Причем
сами  струи  воды, переплетаясь  или зрительно накладываясь  одна на другую,
создавали своеобразный орнамент.

     Гаянцы  --  мастера  светописи  и  водописи  и  умудряются  посредством
сравнительно несложной техники добиться большой впечатляющей силы.
     Среди статуй мы нашли "знакомые нам лица":
     Ри  --  общепризнанный  гаянский  Эйнштейн,  Эдр  --  главный  редактор
гаянской  энциклопедии,  подаренной  землянам;  Тот,  Мана,  Лоот  и  другие
участники галактических экспедиций на "Тиунэле" и "Фело".
     Ган   рассказал  нам  трагическую  историю  рода  Роотов--потомственных
исследователей  Галактики,  последним представителем которого является  наша
милая Юль, идущая сейчас рядом с нами.

        3
     Дворец  Человека  по своему назначению  можно  было бы  назвать Дворцом
культуры,  если бы  в  нем,  наряду,  так  сказать, с  "союзами"  писателей,
композиторов, художников, архитекторов, не находился Народный Совет Гаяны --
высший общественный орган планеты, руководящий всей жизнью Гаянцев.
     Здесь имелись  небольшие  залы  для встреч,  обсуждений и  диспутов  по
разным вопросам науки и искусства или житейским проблемам.
     Деятели культуры встречались со  своими почитателями или оппонентами, а
кому  надо--шли к  членам  Народного  Совета, совмещающего  функции Академии
наук,  Верховного  Суда,  распределяющего  материальные  ресурсы  планеты  и
планирующего  в  общих  чертах  народное  хозяйство.  Число его  членов было
традиционным (английская черта!)--тысяча человек.
     Кроме малых  залов,  к  услугам Гаянцев  были  со  вкусом меблированные
комнаты  --  кафе,  где  можно  просто   отдохнуть  с  друзьями,  помечтать,
потанцевать. Стенной  указатель в вестибюле помогал  выбрать  подходящий, не
занятый другими уголок.
     В середине  Дворца  находился Главный  зал  на  сто  тысяч мест; в  нем
происходили  заседания  Совета  и всенародные  обсуждения  важных  вопросов,
спортивные   соревнования   на   первенство   планеты,   массовые   игры   и
представления.
     Дворец Человека являлся также и хранилищем "Энциклопедии  наук". Тысячи
каналов радио  и  телепатической  связи  круглосуточно  обслуживали  жителей
Гаяны.
     Под цоколем здания, в подземных этажах, рядом с  машинами "Энциклопедии
наук", находился и Генеральный Проблематор. Смысл его в следующем.
     Скажем,  явление  "парадокс  Глебова",  оказалось  для науки,  конечно,
неисследованным, новым. Каждый  гаянец по-своему пытался осмыслить  его, и у
многих возникали  своеобразные гипотезы. Если автор  такой гипотезы находил,
что она полезна делу, он соединялся с Генеральным Проблематором и  передавал
машине свои соображения.
     Далее кибернетика сличала  их  с тем,  что имелось по  этому  вопросу в
"Энциклопедии  наук", и, найдя гипотезу  оригинальной,  сравнивала с другими
вариантами, полученными к тому времени. Специальные устройства анализировали
все,  что   поступало   по  той  или  иной   проблеме,  систематизировали  и
обрабатывали наиболее зрелые предположения, сообщая их в Народный Совет.
     При голосовании в  Совете  право решающего голоса  имел  и  Генеральный
Проблематор, внимательно анализирующий ход обсуждения...
     ...  К нашему приходу Главный зал  полон.  Нас встречают  восторженными
возгласами, и лес рук приветствует жителей Земли.
     Члены  Совета  заняли  места  в первых  рядах амфитеатра,  а на круглом
возвышении возле торшера сели Ган и мы.
     Несмотря на высокий параболический потолок, с которого можно "спрыгнуть
на  парашюте",  как пошутил  Шелест,  акустика  была  отличная.  Впрочем,  и
радиоусилители   автоматически   регулировали  силу  звука.  Основание  зала
вогнуто--похоже, будто мы вошли в колумбово яйцо.
     --  Дорогие сопланетники,--стоя  произнес Ган,  когда общее возбуждение
улеглось. -- Разрешите представить нашим гостям членов Совета...
     Девятьсот  девяносто  девять  Гаянцев поднялись  и  склонили головы.  У
каждого на  левом  плече  брошь--  отличительный  знак  (он  же  миниатюрный
кибернетический секретарь!) члена Совета.
     -- ... и тех, кому сегодня посчастливилось быть здесь.
     Поднялся весь зал. Ган сделал знак, все уселись, и воцарилась тишина.
     -- Разрешите представить  вам  и наших гостей... ... После того как  мы
были представлены поочередно, Ган продолжал:
     -- Мы не раз спорили о  том, как могут выглядеть  жители других планет.
Некоторые ученые и их собратья -- писатели-фантасты -- полагали, что человек
Неизвестной   планеты  многорук  или   многоног,  по-своему   наделяли   его
невероятной внешностью. Вам известно мое  мнение...  Я допускал  и допускаю,
что на Неизвестной планете возможны обитатели  совсем неожиданного  для  нас
вида.  И  все  же это  будут  только  Разумные  Существа! Но если  где-то во
Вселенной  есть  люди -- они обязательно  подобны  нам. Человек  неповторим,
сопланетники!  Разум -- да. Он может принимать  различный физический  облик,
это   "его   дело".   Но   Человек--одно   из   основных  разумных  творений
природы,--сопланетники,  будет  схожим  везде. Теперь,  когда гости с  Земли
находятся  в  нашем  дружеском кругу,  в  сказанном  сомневаться  нельзя.  Я
объявляю открытым самое замечательное  заседание  Народного  Совета и  прошу
гостей предложить оптимальный вариант нашей встречи.
     --  Дорогие ани, -- встал Шелест. --  Мы уже знали, к кому летим, знали
вашу  историю,  немножко--быт,   знаем  ваш  язык...  И  все  же  сам   факт
благополучного прилета на  Гаяну и  обилие  впечатлений грозили  захлестнуть
нас...   Мы   благодарны   долгожителю   Ле,   разработавшему   своеобразную
"психологическую защиту", сумевшему  постепенно и  просто  приобщить  нас  к
вашей   жизни...   Я   волнуюсь,   ани,  да  еще  не  отличаюсь  ораторскими
способностями.  Я  согласен с  долгожителем  Ганом,  могу  лишь  добавить...
Общеизвестно, что по своим  размерам человек является средним между атомом и
нашей (или вашей, все равно) солнечной системой. Может  быть, ани, мы с вами
"среднее" возможных форм разумной жизни?..
     Слова Шелеста были встречены одобрительно и особенно понравились Гану.
     --  Вы  старше  нас,  ани,  не  только  астрономически,  но  и в смысле
общественном... Мы это понимали и почему-то побаивались, что высокая техника
преобразит  вас  внутренне,  заглушит  простое, человеческое... Оказалось не
так. Техническая, материальная обеспеченность позволяет человеку именно быть
самим  собой, развить в себе лучшее, что в нем есть... Наша история пока еще
полна трагедий. Есть войны, социальное неравенство, тяжелая жизнь. Мы честно
расскажем вам, а кое-что и  покажем, правдиво и, так сказать, не преодолевая
"барьера скромности"... Вы поймете, почему так дороги землянам имена Маркса,
Энгельса,  их продолжателя, основателя первого у нас  свободного государства
-- Ленина и многих других. Посмотрите фильм "Земля", снятый  специально  для
вас...
     В зале погас свет, на высоком куполе вспыхнули четыре огромных экрана и
под звуки  Первого концерта для  фортепьяно  Чайковского  в исполнении  Вана
Клиберна диктор, говоривший на недурном гаянском языке, объявил:
     --  Земля...  Она находится  от вас на расстоянии  ста световых лет. Мы
послали к  вам четырех  своих сынов,  которые  доставят вам подарок  -- нашу
энциклопедию,  и  многое расскажут  сами. Вот  как выглядит  Земля  с нашего
естественного  спутника -- Луны...  А  сейчас  -- с космической станции... С
самолета... И  вот  мы  с  вами,  ани, приземляемся...  Московский аэропорт.
Пересядем  в автомобиль... Москва!  Отсюда  мы и  начнем ваше  знакомство  с
планетой. Дворец Советов. Статуя Ленина-- величайшего человека на Земле. Его
Мавзолей. Он сам... Его жизнь  и творчество  настолько  связаны с  прошлым и
будущим  народов нашей  планеты,  что,  рассказывая  о  нем,  мы  тем  самым
расскажем о Земле, какой она была и какой стала.
     Фильм длился три часа...

        4
     Трибуны для  выступающих не было. Желающий говорил с места, не вставая,
а радио доносило каждое его слово в самые отдаленные ряды.
     Сперва  разговор  шел  о  судьбе   гаянских  галактических  экспедиций,
достигших  Земли,  и  нам  задали много  вопросов. Дополняя  друг  друга, мы
удовлетворили законный  интерес  присутствующих. Затем  один из долгожителей
попросил нас рассказать о себе. Была удовлетворена и эта просьба.
     И  только  после  началось  обсуждение  предложений членов  Совета.  Их
оказалось немного:  вся  планета знала  о  нас  еще  из  репортажа  Хоутона.
Сегодняшняя встреча и фильм "Земля" дали  Гаянцам представление  о вероятном
характере  и   объеме  работ   по  изучению   привезенных  нами  материалов.
Существенно облегчило все дело то, что энциклопедия Земли была составлена на
гаянском языке.
     Совет решил:
     Построить  в  Тиунэле здание  "Земля"  и экспонировать  в  нем  разделы
энциклопедии в виде моделей, макетов, картин, снимков  и живой флоры и фауны
для  общедоступного  обозрения. В этом же здании разместить Институт  Земли;
его руководителем назначить Элу, жену Гана.
     Покинув  Дворец  Человека,  мы,  по  просьбе Гана, прошлись по столице.
Теперь  считалось,  что  все мы знакомы  друг  с  другом, и к нам подходили,
приглашали  в  гости.  Кто-то  из  сопровождающих  корреспондентов  запросил
счетный  центр  и  получил  комичный  ответ:  чтобы  посетить тех,  кто  уже
пригласил нас с  разных концов планеты, нам  придется  затратить ни  мало ни
много 73 года, если каждый визит "обойдется" нам в один час!
     Разумеется,  на ходу, да еще на  веселой прогулке серьезных вопросов не
задают--так поступали  и тиунэльцы. Заметный интерес вызвали  у всех... наши
галстуки.   Хоутон   воспользовался  удобным  обстоятельством,   снял   свой
"ошейник",  показал  его  нехитрое  устройство  и,  объяснив,  как  надо  им
пользоваться, подарил его первому попавшемуся юноше.
     Ужинали мы у Гана и снова улетели во Дворец Человека.
     Дворец полон и вечером.
     -- Вот вам и новая  мода, завезенная  с Земли! --  сказал Боб, когда мы
вошли в зал.
     В самом  деле многие мужчины  украсились...  галстуками  всех цветов  и
оттенков.
     -- Славные ребята, -- похвалил Боб. -- И узлы завязали правильно... Как
я учил!--горделиво напомнил он.
     Нам забронировали  места в  первом  ряду.  Глубокие  кресла управлялись
шариком  в  правом подлокотнике и  принимали  желаемое  положение.  Если  же
вдавить шарик -- оно бесшумно  опускалось под пол,  и вы могли выйти, никому
не мешая, в фойе под зрительным залом.
     Точно так  же, если обстоятельства  принудили вас  опоздать,  вы  снизу
"вызываете" свободное кресло и "выпархиваете" на нем в зрительный зал.
     Кресла  оборудованы  индивидуальным  Телепатоном:  можете поговорить  с
приятелем или узнать об актере или пьесе и ее авторе.
     Сцена -- та же круглая площадка, что и днем, -- не имела занавесей, ямы
для оркестра, кулис. Часть потолка над ней опустилась, и в дальнейшем  между
"верхом" и "низом" шло такое неуловимое  техническое  взаимодействие, что не
всегда и уследишь, как  менялись  декорации,  как живое  действие  на  сцене
переплеталось с телепатическим.
     Сегодня нам  собирались показать  спектакль  "Амир",  пьесу-сказку.  По
жанру -- это соединение драмы,  балета и оперы; по  сюжету -- близкое земной
"Одиссее".
     Потолок  потемнел,  на  горизонте  розовело  заходившее Фело,  гаянское
солнце,  перед  нами--плещущий  спокойный  океан.  В  зале стихло:  началось
телепатическое вступление. Каждый видел  его прямо  перед  собой, где бы  ни
сидел,  что   выгодно  отличало  этот  способ  от   экранного   телевидения.
Изображение и звук излучались непосредственно в мозг.
     Где-то вверху зазвучала мелодия, певучая и таинственная, едва уловимая.
В  глубине  океана  рождался  ее  аккомпанемент. Пахнуло свежестью,  соленой
водой. Мимо нас проносились берега островов и материков. Кое-где  задымились
костры,  и  полуголые  люди  окружили  огонь, увлеченные вечерней  трапезой.
Неподалеку -- их шалаши и каменные пещеры.
     Сочный баритон заговорил,  обращаясь к нам.  Голос доносился со стороны
заката и гулко бежал по океану:
     -- Слушайте,  гости с Земли,  смотрите,  размышляйте...  Мы любим  нашу
легенду  о  мудром,  вечно-живущем гаянце Амире.  Она  стара, но  не  желает
увядать, она проста, но ее смотрят и долгожители и молодежь...
     Это  было  давно, когда на  небе светило совсем мало звезд... Ведь всем
известно,  говорится  в  сказке,  что  каждая  звездочка  --  это один  год,
прошедший в истории человечества на Гаяне; время, послужив людям, постепенно
переселяется на небо...
     Вверху, в искусственном  небе,  блеснула  жалкая  горсточка  золотистых
искр.
     -- Всякие люди жили и тогда на Гаяне, -- продолжал баритон,  --  каждый
по-своему,  как умел; но жил для  себя, сам искал  истину. Мудрейшие из  них
построили Храм  Вечности и складывали  в  нем  людские  горести  и  радости,
записанные в книгах, пытаясь разобраться во всем  и отыскать  истину,  общую
для всех. Но жизнь их была коротка... Они старели и умирали, не познав ее.
     На сцене возник храм, сложенный из  черного камня,  устремленный ввысь,
украшенный геометрически строгим орнаментом  и символическими  скульптурами.
Фонтаны  украшали  его  тонкими  струями,  водяными  веерами  и  прозрачными
каскадами водопадов, сквозь которые виднелись горящие факелы.
     Внутри пылали священные светильники, и свет пламени таинственно оживлял
фигурные, затейливые прорези в стенах храма.
     Жрецы, бритые  наголо,  наверное,  для  того чтобы освеженные  дыханием
ветра и воды  их головы с большей гарантией могли  проникнуть в смысл жизни,
изучали рукописи. Полуобнаженные девушки исполняли священные танцы и гимны.
     --   И   однажды,   в  грозовую  ночь,  родился   Амир...   Последовала
телепатическая сцена грозы, такой реальной, что нам стало не по себе. Черные
тучи светились  мертвенно  и угрожающе, раскаты  грома, казалось,  сотрясали
здание. Многоступенчатые зеленовато-черные молнии, раскалывая небо на куски,
стали  соединяться одна  с  другой  и,  образовав километровый огненный меч,
ударили острием в гору рукописей.
     Едва  густой  дым стал рассеиваться, а  жрецы  -- приходить  в себя, на
круглом алтаре  из светящегося камня появился высокий, широкоплечий юноша, с
красивым узким лицом, длинноухий, черноглазый, темноволосый.
     Каждый мускул его гибкого  бронзового  тела играл тенями при  движении.
Узкие бедра обтянуты  звериной  шкурой.  Он  стоял, подняв голову,  улыбался
бушующему небу и пел чудесным чистым тенором о красоте бури...
     -- Кто ты? -- дрожа, спросил старейший из жрецов, когда последние звуки
песни смешались со свистом урагана и все вдруг стихло.
     -- Амир, -- ответил юноша (по-гаянски, Бессмертие).
     -- В тебе воплотились горести и радости, собранные нами  из поколения в
поколение, -- печально сказал другой жрец. -- Книги  наши исчезли Как же нам
теперь быть, чтобы найти истину?
     -- Не огорчайтесь,  -- весело  сказал Амир, сходя с алтаря. -- Я помогу
вам: буду расспрашивать людей  о их жизни. Скажите лишь, что удалось сделать
вам?
     -- Пока ничего, -- вздохнул  старейший. --  Чтобы познать истину, нужна
долгая жизнь, такая, чтобы все небо покрылось звездами густо-густо. Говорят,
что  полностью истина  откроется  людям, когда  звезды займут все небо  и на
Гаяне исчезнет ночь...
     -- Хорошо, -- сказал Амир, -- помогу вам сколько сумею.
     Так начались  странствия  Амира.  Одна за другой  зажигались звезды над
ним, все  ярче освещая путь по ночам, а юноша  бродил  от очага к очагу,  от
шалаша к шалашу, деля со всеми пищу и кров, беседуя с молодыми и старыми.
     И никто не знал, в чем истина, смысл явлений, надежда грядущего.
     Как-то  он случайно забрел  в поселение, где был,  как ему казалось, не
очень давно. Огляделся--на  месте покосившихся хижин крепкие дома  из камня.
Люди стали лучше одеваться и есть,
     Расспросил  Амир  про  знакомых и услышал,  что  они  все состарились и
умерли. Задумался Амир, подошел к пруду, посмотрел на себя и увидел, что сам
он почему-то нисколько не стареет, только набирается сил и житейского опыта.
     "Если мне так  повезло, видно, мне и суждено найти истину",--решил Амир
и разыскал жилище старейшего.
     -- Что  такое истина?  -- задумался мудрец.  --  Некоторые  утверждают:
любовь...
     Поднял Амир левую руку с открытой, как душа, ладонью и снова двинулся в
путь.  До  сих  пор он  почти  не замечал девушек. Зато  теперь точно  решил
наверстать  упущенное  -- сегодня  с  одной,  завтра с другой, послезавтра с
третьей. Нельзя лениться, вкушая плоды познания!
     А звезд все прибавлялось в гаянском небе...
     -- Странное дело, -- сказал он себе на одиноком привале в горах. -- Уже
сколько  девушек побывало в моих объятиях, а истину я так и  не познал! Да и
средство это, указанное мудрецом,  больно  скучное. Почему-то в каждой новой
для меня девушке  я нахожу не то, что отличает ее  от других, а нечто такое,
что роднит их всех. Разве это и есть истина?
     Отдохнул и опять пошел Амир по планете--звезда за звездой. Пока  в поле
не встретил девушку -- золотоглазую, стройную, ловкую: один ее вид остановил
юношу.
     Долго  смотрел Амир на  нее и  подумал:  именно в  ней соединились  все
достоинства,  что  изредка находил  он  у  других  по  частицам.  И  девушка
показалась ему необыкновенной.
     Глянула  она  на  веселого путника и сперва  подивилась, в  другой  раз
глянула--не отвернуть головы, в третий раз--навсегда.
     ... Много  звезд  зажгли они в небе  вдвоем! Только в подруге  своей  и
находил Амир счастье, в ней видел истину. И всегда сегодня она была для него
лучшей, чем вчера.
     -- Истина--это  любовь!--стал убеждать  он сопланетников. -- Правду мне
сказал мудрец, и не ищите иного...
     Состарилась жена  Амира и угасла на его сильных коленях. Чуть  с ума не
сошел Вечный  Юноша. Нечем  измерить  его  горе. И сомнение закралось  в его
сердце: разве истина умирает?
     Узнали  люди про беду Амира и пришли к  нему.  Не покидали  его и когда
тусклая пленка времени слегка прикрыла его рану, точно первый ледок на тихом
пруду. Кто-нибудь да всегда находился рядом.
     -- Истина еще и в дружбе! -- сказал Амир.
     Густели звездные рои, умерли и друзья. На их  смену выросли  и пришли к
Амиру  новые. Самые  ослепительные красавицы  сидели  у  его ног  в  надежде
заслужить его благосклонность, но юноша не замечал  их-- он был однолюбом, и
собственное бессмертие так и не давало ему полного счастья...
     Много  людей  стало на планете, больше  появилось  неутоленных желаний,
труднее  стало жить. Видит Амир, что природа сама  не даст больше  того, что
давала до  сих пор, -- необходимо проникнуть  в ее тайны и отвоевывать у нее
каждый сытый желудок, каждый сильный мускул, каждую улыбку.
     Созвал он мудрецов, и сообща задумались они: как устроен  мир? Для чего
он  создан?  Тысячи  вопросов  вставали  перед  ними.  Так  родилась  наука,
появилась  техника. Проложили шоссейные дороги, построили заводы  и  машины,
заменяя их силой руки людей. Стало жить легче и приятнее.
     -- Истина еще в знаниях и в труде!--убедился Амир.
     Густой полосой протянулись звезды на гаянском  небе, а  Амир все бродил
по планете, ища доказательства, что истина исчерпана.
     Где  голодал,  едва   передвигаясь  от  истощения,   где  заболевал  от
излишества  на  пирах;  то  занимался одними  науками,  то  бездельничал,  и
необъяснимое безразличие принялось опустошать его душу, тоска  угнетала его,
вечно цветущего и юного.
     -- Нет, так нельзя, -- сказал он себе и людям. -- Истину не познать без
Чувства Меры!
     И тут открылась ему подлинная красота в природе и в человеке,  в одежде
и в жилищах, в очертаниях и цветах Так Амир стал художником множество статуй
вылепил  он,  нарисовал  картин, познал наслаждение  музыкой.  Уже к  самому
горизонту  скатывались  золотистые зерна звезд,  а  Вечный Юноша  предавался
искусству и через своих учеников дарил его людям
     Города  росли  вширь  и  в высоту.  Люди научились  плавать по  морям и
летать;  научились  они  и...  обманывать   друг   друга.   Когда   же   шум
кровопролитных ссор дошел до Амира, он принял участие и в них: чтобы узнать,
что оно такое,  надо  испытать самому--иначе гнилой плод  издали  примешь за
свежий и вкусный...
     -- Нам нужна правда, сопланетники, -- говорил он, познав унижение ссор.
--  Ложь -- наш враг.  Все, что хорошо одному и плохо остальным,  ложно; что
благо для всех  -- придется по душе  каждому И любовь, и дружба, и знание, и
искусство--только  дети  жизни. Нельзя  удовлетвориться  чем-то одним,  хоть
отдельному   человеку,  хоть  всему   народу:   настоящее   счастье  и  есть
многообразие,  когда все блага  стоят так  тесно, что  невзгодам не пролезть
между ними... Сама же Истина--это Жизнь!
     Покончили гаянцы с невзгодами, сделали всех равными, научились летать в
космос--ничто больше не мешает их счастью. Можно бы и отдохнуть Амиру.  Нет,
ему не до этого. "А что должно быть завтра? -- спрашивает он и говорит: -- Я
пойду вперед, сопланетники, а вы следуйте за мной".
     Попрощался Амир, запел веселую песню о жгучих глазах, прочитавших книгу
знаний, вдохновивших художников, испытывающих  друзей и зовущих к  жизни,--и
зашагал в Будущее.
     На  горизонте  всходит Фело,  в его лучах  отчетливо виден  удаляющийся
силуэт Вечного Юноши -- Амира. Вот он обернулся на ходу, помахал рукой, и до
нас донесся его звонкий голос:
     -- Догоняйте меня, сопланетники!


        Глава девятая. ЛО

        1
     Его  жизнь  была бы  ровная, как  ось  иксов  в  прямоугольной  системе
координат, если бы где-то ее  не пересекла ось игреков, то  есть своенравная
Юль... И все пошло по кривой, как говорят на Земле. Со стороны, быть  может,
кому и забавно наблюдать развитие этой кривой, самой постоянной особенностью
которой было... ее непостоянство!
     Врожденная склонность  к глубоким  анализам если  не скрашивала горькие
минуты, то помогала ему не срываться в пропасть, а переходить через  нее  по
узкому мосту разумности и надежд.
     И если  бы я не боялся завести вас в пожелтевшие заросли рассуждений  о
"ньютоновом  яблоке",  выбившем   из  головы   великого   англичанина  закон
всемирного тяготения, я бы мог утверждать, что именно "жестокость" Юль стала
первопричиной будущих открытий Ло в науке о мышлении человека, психологии.
     Он нередко задумывался над сущностью женщины, имея в виду Юль, хотя она
еще  была  только   зерном  и  будущие  всходы  могли  резко  отличиться  от
предполагаемых.
     Из  мальчиков он выбрал  себе в  друзья  простоватого Ило. В учении тот
всегда  был замыкающим  вереницу своих  сверстников, как последний  вагон  в
железнодорожном составе.
     Ило  нельзя было назвать глупым.  Может  быть, он и  не был способен на
крупные открытия, но в конце концов умел разобраться в сложных вещах.
     Мысли Ило напоминали набор старинных инструментов: они как бы сверлили,
буравили, развинчивали и свинчивали  изучаемый объект, били по нему,  словно
молоток, царапали, грубо ощупывали и еле-еле добирались до сердцевины.
     Торжество  победы,  правда,  оказывалось  недолговечным:  у  Ило   была
стыдливая,  по словам Ло, память. Он недолго хранил новую истину,  таявшую в
его голове, точно снежинка на горячей ладони.
     Но в мальчишеских спорах он  становился  уверенным и сообразительным, с
точностью  запятой  отделял  зло  от  добра,  и  его  мнение   безоговорочно
принималось в расчет.
     У  них  было  мало  общего,  и  все  же  они  дружили.  Подшучивая  над
рассеянностью  товарища, Ло часто  задавал себе вопросы:  а что такое вообще
память? Почему  она "умна":  хранит  необходимое  (у  большинства  людей)  и
выбрасывает ненужное? И почему она порой уклоняется от своих обязанностей?
     Как-то  учитель удачно  сказал:  "По  тому,  что  ты  помнишь,  я  могу
составить мнение о твоем характере; если  я узнаю, как ты помнишь, я угадаю,
кем ты можешь стать..." Ло запомнил слова учителя.
     Имея перед  собой две "загадки" -- Юль и Ило, -- юноша присматривался к
остальным и убедился, что, несмотря на очевидную общность, в каждом человеке
много собственного,  индивидуального,  как  в  тех  книгах,  что  он брал  в
библиотеке, хотя все они -- книги.
     Постепенно формировались и научные интересы Ло:  интеллект человека. Он
часами размышлял и анализировал ход  своих мыслей, пока...  пока  извилистые
тропки его раздумий не выводили на основную магистраль -- Юль.

        2
     Став  ученым, Ло скоро добился успехов.  Он не  зря  отличался "высокой
производительностью  мышления",  то  есть  выдающейся  работоспособностью  и
целеустремленностью.
     Его верным помощником  был Ило. Он  действительно так и не нашел в себе
способности совершать открытия, но зато стал незаменимым собирателем фактов,
придирчивым  программистом  для  счетных  машин,  хранителем  статистических
данных, без которых живое дерево науки превратилось бы в телеграфный столб.
     Углубляясь  в   область  подсознательного   и  анализируя   с   помощью
кибернетических  машин  факты,  собранные  Ило, Ло  пытался  разгадать тайну
памяти у человека и животных.
     На первый  взгляд казалось, что тут  все известно гаянской  науке. Даже
Ило не  переставал сомневаться в  целесообразности  работ Ло,  но  неизменно
получал ответ;
     -- Это  не  то  сомнение, Ило, что могуче и  созидательно...  Науке  не
грозит ожирение от полноты!
     По  его  поручению  Ило принялся  ворошить историю  изучения  памяти  и
скрупулезно отбирал все, не удостоенное должным вниманием  предшественников:
спорное   и   неубедительно  объясненное,   бесспорное,   но   не   нашедшее
практического  применения,  и   гипотезы,  отвергнутые   ввиду   их  резкого
расхождения с общепринятыми взглядами.
     Эту грандиозную черновую работу Ило выполнял с удовольствием.
     -- Ты знаешь, Ло, --сказал  он,--в истории нашей науки  собралось такое
кладбище идей, что даже по теории вероятности оно не  может состоять  только
из  хлама. Мне почему-то чудится  здесь  какая-то закономерность. На  свалку
отправляются не только калеки и недоноски, но и цветущие переростки... Роясь
в этом старье, можно сберечь немало времени.
     День за днем Ло двигался к цели с нарастающей  скоростью и нетерпением.
Если бы  он мог  работать  на живом человеческом  мозге--дело  пошло  бы еще
быстрее. Впрочем...
     И  Ло поехал в Центральную  лабораторию  мозга, руководимую  знаменитым
Долом. Ученому было не более ста лет, но, невзирая на молодость и  редчайшую
силу  духа,  Дол   стал   заметно  сдавать:   спокойствие--   верный   страж
мудрости--порой растворялось, как соль, в ручейке мелких неудач.
     Дол  был  некрасив, как  наш  Вольтер,  и  так  же  умен, прямодушен  и
саркастичен,--жесткая  пища  для  женского  любопытства.  Гаянки  ценили эти
качества,  может быть, превыше всего, но  их  не узнаешь в мужчине с  одного
мимолетного взгляда,  а Дол редко бывал в  обществе, не  искал знакомств  и,
вероятно, оттого остался холостяком.
     Три года назад он утвердил в Совете рабочие чертежи и  смету и принялся
за механическое моделирование мозга.
     Собственно,   принялся    он    не   сам,    а   сконструированная   им
саморазвивающаяся  машина   "Бер"  --  тогда  еще  как  бы  зародыш  будущей
механической модели самого совершенного в природе вещества.
     Первоначально  машина имела  небольшие  размеры,  но  день за днем,  со
всевозрастающим расходом  энергии, она сама  принялась обрастать  миллионами
"невронов",  вернее  крохотными  молектронными  моделями  нервных клеток,  и
теперь грозила раздвинуть стены лаборатории.
     Временами "запас знаний" у машины иссякал,  и  Долу приходилось подолгу
анализировать  ее требования, приобретать  недостающие  знания самому, затем
передавать   их   запоминающему   устройству   своего    детища   и   заново
программировать ее дальнейшую деятельность.
     В  такое время,  несмотря на  приличный штат  опытных сотрудников,  Дол
работал чуть ли  не сутками. Его убеждали не перенапрягаться, отдохнуть,  но
он лишь  шутливо отмахивался. А так как каждый гаянец волен распоряжаться не
только своим временем,  но  и жизнью, если он  считает  это необходимым  для
дела, -- его оставили в покое.
     Механический мозг Дола в последнее время стал  и в самом деле проявлять
некоторую   "осмысленность"   и  "разумную"   самостоятельность--необходимое
условие  для полного и правильного  развития живого мозга человека.  А после
того  как  она  потребовала  подключить  ее  в телепатическую  сеть  научных
библиотек, он стал относиться к ней почти как к существу.
     Правда, заверши  "Бер" свое развитие полностью,  он  и тогда  останется
только механическим мозгом -- без органов чувств глубины человеческих эмоций
ему  не  достичь.  Но  Дол  иногда  забывался  и  вел  себя  с  ним  слишком
по-человечески. "Бер" прерывал свою основную работу "в недоумении" и задавал
Долу трудные вопросы, потому что не только был "сведущ" во многом, но, как и
положено мозгу (хоть и механическому), "хотел знать все".

        3
     Дол встретил коллегу несколько холодно, но Ло не обиделся, скорее всего
он и не заметил этого.
     -- Я пришел  к тебе, Дол, по важному делу. Ты знаешь, я тоже работаю  в
области, близкой к твоей...
     -- Знаю, ани, и если смогу помочь -- буду  рад. Не обращай внимания  на
мое настроение: это чудовище "Бер" загонит меня в Пантеон.
     Поскольку "Бер" перед тем вел с  ним молчаливую  телепатическую беседу,
он немедленно отпарировал, излучив Долу и Ло:
     -- Я моделирую ваши мозги, ани! (Этому обращению он научился у Дола.)
     Дол хотел выключить "Бера", но Ло остановил его;
     -- Я хочу, чтобы он тоже послушал меня...
     Дол подумал и согласился.
     --  Мы  давно  не виделись  с  тобой,  ани.  Я нашел  кое-что  новое...
По-моему,  человечество  передает  из рода в  род  не  только наследственные
признаки, видовые  инстинкты, но и, как я назвал ее, "позади идущую память",
то есть память о грандиозных событиях, влиявших на судьбу всего вида.
     -- Память?--настороженно переспросил Дол. -- Из рода в род?
     --  Да,  ани.  Она  хранится в определенном  участке  головного  мозга,
вероятно, в этом районе, -- Ло показал его на механической карте  мозга,  на
стене.
     --  Этот район не изучен, -- подтвердил  "Бер".  Дол  встал, подошел  к
карте и глубоко задумался.
     -- Возможно,  ани, -- продолжал Ло, -- часть того, что хранится  в этой
подсознательной памяти,  иногда просачивается и в остальные участки, и тогда
мы  видим необычные  и не до  конца  объясненные сны...  В  них  встречаются
элементы атавизма...  Порой мы видим  себя в образе первобытного человека...
Что скажешь, ани?
     -- Я скажу,  юноша,  что ты  смелее и дальновиднее меня, -- возбужденно
ответил  Дол. -- Мне тоже приходила  такая  мысль в голову, но я... я отверг
ее. Сам  отогнал, своей  волей!  А  ты  не  побоялся.  Я  старше  тебя,  Ло,
опытнее... Твой ум, возможно, острее и гибче. Давай работать вместе, ани! Мы
придем к цели вдесятеро быстрее. Тогда не будет  пробелов у моего  "Бера"...
Мы глубже проникнем в тайны мозга, поможем лечить...
     -- Не только лечить...--остановил его Ло.--Мы заставим его рассказать о
нашей  самой далекой истории,  даже не изображенной на стенах пещер.  И если
повезет,  мы,  возможно,  прочитаем все живые страницы,  на которых  природа
пишет  свои мемуары,  ловко зашифровав  их,  уверенная,  что здесь  можно  и
пооткровенничать, в расчете  на нашу вечную "малограмотность", ани!  Я хотел
использовать в  в поисках свою машину "Нао": ведь она сумела даже  вырастить
меня. Но убедился, что это не тот путь.  Ты же моделируешь человеческий мозг
в развитии--именно в этом я угадываю возможность проверить свою гипотезу.
     -- Ло,--встал  перед  ним Дол,--ты доставил мне давно  не  испытываемое
наслаждение. Приходи: мне и "Беру" недостает твоего воображения.
     -- Хорошо, ани. Я счастлив, что нашел такого союзника!
     --  Начинаю, верить,--излучил  "Бер"  на  прощание,--что  и  живой мозг
обладает настоящими способностями...
     Дол замер от восхищения: это была первая шутка машины. Сегодня воистину
необыкновенный, удачливый день!

        4
     Порой  в  темноте  не  сразу  отыщешь замок  двери,  особенно  если  по
забывчивости   (или  другой,   более  деликатной   причине)   ищешь  его   в
противоположной стороне. Но когда вставишь ключ в скважину, открыть дверь --
секундное дело.
     Не прошло и сорока  полных дней, как "Бер", чуть-чуть модернизированный
Ло, рассказал... о первых  днях своего  "рождения". Оба ученых были в высшей
степени взволнованы: дверь, ведущая в неизведанный до сих  пор тайник мозга,
приоткрыта.
     Теперь они разрешили себе заслуженный отдых:
     Дол отправился на озеро  Лей --  он любил воду, -- а Ло улетел к Юль на
центральный космодром Уэл.
     В отношениях Ло и Юль не произошло перемены. Юль любила его и сейчас...
как брата. Теперь он понял -- ничего иного не будет никогда.
     Погостив неделю, Ло ласково простился с Юль и возвратился в Тиунэлу.
     А днем ранее его в город вернулся Дол. Они встретились в лаборатории.
     -- Я хотел отдохнуть побольше, -- виновато объяснил Дол. -- Да вот твой
друг, ани, нарушил мой план...
     -- Ило?
     --  Да. Вчера он посетил меня на озере Лей. Мы бродили с ним  в лесу до
ночи...  Он  удобный  собеседник,   ани:  не  говорит  лишнего,  --  смеясь,
рассказывал Дол,  -- не гонит  свои  мысли, не  экономит  времени  в поисках
очередного слова. Потом он развел костер, хотя было тепло, молчал и  смотрел
на огонь. А когда вторая "луна" поравнялась с  первой--предложил себя... для
опыта.
     Ло внимательно  посмотрел  в усталые черные  с крупными  белками  глаза
Дола.
     -- Он заявил, что желает быть более полезным... Утром он заходил сюда и
повторил свое решение. Ты опасаешься риска?
     -- Нет, ани. Я согласен.

        5
     Ило лежал  в глубоком каталепсическом  сне. Окружающий его мир  исчез в
небытие,  как  звездолет в  черной утробе  Галактики.  Его  мозг подключен к
"Беру",  который  бесстрастно помогает кибернетическому протоколисту --  тот
регистрировал все происходящее в лаборатории.
     Панель биотрона, где находился Ило, вынесена на  общий контрольный щит,
чтобы все  время перед глазами была картина его  физиологического состояния.
На  этом  настоял Ло, хотя  аппаратура  имела  надежную защитную блокировку,
готовую в случае отклонений от норм выключить ее и прекратить опыт.
     Использовались приборы старого типа: современные, телепатические, могли
оказать собственное влияние, загрязнить опыт. Кроме них--"Бер"...
     Помощники Дола  заняли свои места, закрыли биотрон и включили полностью
специальное экранирование,  изолировавшее Ило от  случайного телепатического
общения  с людьми.  Теперь  в биотрон не могла  проникнуть  ни  одна частица
энергии извне, в какую бы маску она ни рядилась.
     Ло  вложил  в  задающее устройство  аппаратуры  прозрачную  голубоватую
капсулу с  вкраплениями, похожими на рубин.  Капсула  была одета в  алмазную
граненую оболочку.  Затем  они с  Долом вновь  проверили  все до  мельчайших
подробностей, Ло, внешне невозмутимый и уверенный,  включил аппаратуру и тут
же медленно сел в кресло рядом с биотроном: на экране было отчетливое, ясное
объемное изображение...
     ... В густой синеве вечернего неба медленно плыли кучевые облака. Дикие
скалистые горы пламенели в лучах  заката. Дремучий первобытный лес,  местами
подернутый туманом, мохнатым ковром лежал у далеких подножий,
     Картина  сместилась вправо. Лес как бы рывком приблизился. Из полумрака
густых зарослей  выплывали  к  свету  мясистые  зеленые шары  с  колючками--
возможно,  далекие  предки   современных  гаянских  кактусов-аэростатов.   И
вдруг...  мамонт, заросший  шерстью,  с  загнутыми  вверх  бивнями,  мамонт,
которого никогда не было на Гаяне!
     Чешуйчатые четырехлапые великаны,  с  длинными шеями и узкими головами,
переваливаясь с боку на бок, выходили на поляну.
     Потом все присутствующие в  лаборатории подались  вперед  --  на экране
появились небольшие группы  первобытных людей: рослые, мускулистые, покрытые
редкой шерстью, узколицые и узколобые.
     Они стоят у входа в пещеру и напряженно смотрят куда-то,  не то  боясь,
не  то  ожидая.  Слабый   желтый  свет  озаряет  их  лица...   Он  краснеет,
усиливается...  В центре  -- такой же человек, но у него в руке  факел  и  в
отношении к нему окружающих чувствуется восторг.
     Костер... Волосатая рука извлекает из него пылающую головню, обивает ее
и несет... Один пейзаж сменяется другим, но теперь огонь все время на первом
плане.  Снова  группа пещерных обитателей. Опять костер...  Ноги...  Руки...
Тела... Довольные лица... Люди о чем-то говорят, но не  только их голосов --
звуков нет вообще.
     Опять смелая рука уверенно тянет из огня головню и несет ее другим...
     -- Неужели Ило--прямой потомок того, кто  первым  вооружил  огнем наших
далеких предков?--нарушил молчание Дол.
     -- Может быть и другое, ани, -- ответил Ло. -- В "позади идущей памяти"
некоторых  людей--или  у  всех--хранятся  не  отдельные конкретные  эпизоды,
имевшие частное, личное значение, а только основное, важное для сохранения и
совершенствования всего вида...

     -- Ты прав,--согласился Дол. --  Тогда  мы можем  надеяться узнать пашу
далекую историю в наиболее достоверном виде, отфильтрованном от случайного и
личного... А  ведь  наши  современники  уверяют,  что зрительные  и слуховые
образы не передаются... Будто мы уже все знаем о человеке!.. Но что это?!
     Теперь  они с удивлением  увидели  хижины в узкой долине, прижавшиеся к
скалистым горам.  Высокие  длинноухие  гаянцы  бегут  куда-то...  Тучи  пыли
окутывают их. Затем ураганный ветер валит их с ног...
     Потом,  будто  кадры  из другого  фильма, возникли  совсем  неожиданные
сцены: космический корабль и странные существа в скафандрах!
     -- Да что же это такое? -- восклицает Ло.
     -- Ничего особенного, -- досадливо морщится  Дол.--  Просто голова Ило,
как и любого из нас, начинена не только зрительными образами реальной жизни,
но и фантастикой--своей и заимствованной из... Да вот смотри, смотри...
     На  экране  началась  невообразимая сутолока изображений,  одна картина
накладывалась  на  другую,  дробилась,  и  нельзя  было  ничего  понять.  На
приборном щите вспыхнуло тревожное  предостережение, и  автоматика выключила
аппаратуру.
     -- Надо увеличить остроту  настройки, -- сказал  Ло.  -- В этом участке
мозга  даже  тысячные доли миллиметра--достаточный объем для хранения  целой
библиотеки. Кроме того, здесь нет резко  очерченных границ интересующего нас
участка, ани...
     --  ...  и  мы  затронули невроны,  не  участвующие  в  "позади  идущей
памяти",--продолжал  Дол.--А  последнее  организму  противопоказано,   иначе
аппаратура не выключилась бы!
     Ило постепенно пришел в себя. Самочувствие его превосходное.
     -- Видели? -- прежде всего спросил он.
     -- Да! -- хором ответили ему.
     --  Я  тоже,   ани!  Я  тоже  видел,  будто   сам  принимал  участие  в
происходящем...  У меня  было чувство,  будто это  я  бежал  от  становища к
становищу  и  приносил  людям  огонь.   Я  испытал  и  священный  трепет,  и
беспокойство:  а   вдруг  он  погаснет?--и  счастье   творящего   доброе.  Я
чувствовал, ани, и знаю сейчас больше, нежели вы. Только не слышал ни одного
звука.
     -- А космический корабль? -- нетерпеливо спросил Ло.
     -- Ну  конечно  же,  видел, -- кивнул Ило. -- Только  знаете...  Я ведь
люблю фантастику...
     -- Так я и предполагал,--сказал Дол.
     -- Но, -- продолжал Ило, -- и  звездных собратьев я воспринимал так же,
как и  картины  реального  бытия.  Одинаково.  Надо  подумать,  как  бы  нам
отфильтровать- "позади идущую память" от обычной...
     Слова Ило  были неожиданностью для ученых.  Первый успех тащил за собой
цепь  загадок,  обещающих новые поиски, треволнения и  радости  находок. Эта
цепь "загрохотала", как при подъеме якоря; уже  недели через две  картина на
экране озвучилась.
     Ило обнаружил в себе изумительную память! Именно, обнаружил, потому что
он  не просто стал хорошо запоминать  то,  что  происходило  после опыта,  а
превосходно помнил давно  прошедшее, в  мельчайших подробностях...  Невольно
напрашивалась мысль  о  том, что  именно опыт Ло и Дола  каким-то непонятным
образом произвел в Ило благотворную перемену.
     --  В  данном  случае,  --  резюмировал  Дол, --  мы  искали  число,  а
обнаружили  его логарифм.  Может  быть, на время целесообразнее распределить
нам направления дальнейших поисков?
     --  Ты прав, ани.  Нет  смысла  вдвоем искать на севере  то,  что может
находиться и на юге.
     -- Если не возражаешь, Ло, я возьму на себя исследование "естественного
отбора памяти".
     -- Хорошо. Я буду дальше озвучивать наши опыты...
     -- И заодно осуществишь свою давнишнюю мечту,--подсказал Дол.--Нет,  не
то, Ло. Начни с нее-- и ты быстрее решишь остальное.
     Ло благодарно посмотрел на своего старшего друга: как он сам не подумал
об этом раньше!..

        6
     Теперь после  такого успеха  оба  ученых отдались  делу с  еще  большим
воодушевлением.  Жизнь  вокруг  шла  в  прежнем  темпе, но  Ло,  поглощенный
опытами, видел ее лишь издали, точно из окна самолета. И только прилет "Юрия
Гагарина", рассказы землян встряхнули молодого ученого.
     Для людей типа Ло, безмерно увлекающихся, видящих в своих идеях главную
цель, ядро, вокруг которых вращается их "Галактика", пожалуй, только событие
такого   масштаба,   такого   значения   являлось   заслуживающим  внимания,
заставляющим их поднять голову и осмотреться.
     Видя рядом с  землянами свою  Юль, Ло гордился. Он  не мог предвидеть в
этом  роковое для себя. Самым тяжелым было,  по-видимому,  уже пережитое им:
братская,  дружеская  любовь  Юль... Разве не все равно, кто  именно  станет
избранником золотоглазой Юль?
     Хорошо Долу. Он  стоек  перед сопланетницами, может не  любить ни одной
и--всех  сразу.  Будто  природа,  достаточно  сэкономив  на  таких, как  Ло,
устыдилась  своей  скаредности и, не привыкнув  возвращаться,  шутя  сделала
подвернувшегося Дола любвеобильным.
     Ло   жил  в  одноэтажном  доме  на   окраине  Тиунэлы.  В  двух  просто
обставленных комнатах  он располагался сам,  а остальную часть дома занимали
его лаборатория и  "Нао".  Это  позволяло ему мало  ездить  даже по  городу,
больше  отдаваться исследованиям.  Он  любил  свой уголок Тиунэлы, свой дом,
Гаяну...
     В  этот день  ничто  не подсказало ему, что еще до того, как две "луны"
встретятся в ночном  небе, точно влюбленные на свидании,  он сам,  по  своей
воле, покинет окружающий его мир...
     ... Юль прилетела к нему на этот раз не одна: ее сопровождал Звездолюб,
штурман "Юрия Гагарина" Глебов.
     Ло принял гостей  в кабинете,  там  так  хорошо сиделось у торшера, что
даже не захотелось выйти в сад.
     -- Мне говорила Юль о твоем новом изобретении в музыке, -- как бы вдруг
вспомнив, сказал Евгений Николаевич.--Не познакомишь ли меня с ним?
     -- Видишь ли, ани, рассказать недолго. Объяснить устройство -- сложнее.
Я  давно  задумывался   над  процессом   возникновения  мелодии  Знаю  и  по
собственному опыту:  она  рождается  где-то  в глубине  мозга... В общем,  я
построил аппарат, сразу превращающий неслышную "внутреннюю" мелодию в звуки.
То есть музыкальным инструментом является... сам мозг!  И не одни звуки: они
сопровождаются зрительными образами, яркими и цветными.
     Евгений  Николаевич  помолчал,  посмотрел на собеседника:  идея  такого
"инструмента" нравилась ему. Очень хотелось посмотреть аппарат и оценить его
в действии,  но хозяин дома не предложил, и  Евгений. Николаевич  счел более
удобным подождать, хитро сменив тему разговора в надежде, что Ло не выдержит
долго...
     --  Есть у меня мысль, ани... Я раздумывал над "эффектом  Ло", открытым
тобой:     этот     район    "позади    идущей     памяти",     воскрешающей
прошлое,--многообещающ. Но сперва  я  тебе расскажу о фантастической повести
"Машина времени" нашего землянина Герберта Уэллса...
     -- Я  не вижу  связи...--сказал  было Ло,  выслушав рассказ, но Евгений
Николаевич остановил его жестом.
     -- Сейчас, ани, сейчас. Разве  "эффект  Ло" не дает  возможности как бы
совершить  внутреннее путешествие в Прошлое?.. Машиной времени в этом случае
будет мозг!
     Ло встал и зашагал по комнате.
     -- Юль,  --  повернулся он к девушке. -- Юль, я тебе благодарен за этот
день!  Звездолюб  прав.  Он  заслужил  самый  изысканный ужин. Придумай -- и
накорми нас.
     С этой минуты Ло становился все более оживленным. Он удивил Юль потоком
шуток и  острот  и  дошел  до  того, что  принялся  рассуждать о  любви и  о
женщинах.
     -- Для меня женщина -- тайник. А что говорят по этому поводу  на Земле,
ани? -- спросил Ло.
     -- Всякое... -- смутился почему-то Евгений Николаевич.--Женщина--первое
жилище человека.
     -- Как мудро! Чьи слова, ани?
     -- Дени Дидро. Нашего мыслителя.
     -- Необычайно удачные, хотя и не исчерпывающие слова. У тебя, ани, была
жена?
     -- Нет. До сих пор не было.
     -- Что означает "до сих пор", ани?
     --  Ло, --  тихо проговорила  Юль, --  я и  Звездолюб...  теперь  будем
вместе.
     Длинные  уши  Ло  отказывались  воспринимать  это  известие.  В  висках
тревожно билась кровь. Ноги одеревенели. В груди-- зияющая пустота. Пугающее
чувство никчемности,  ненужности. Черный  пресс навалился  на  него,  давил,
сжимал, пока не выдавил последние атомы сознания...
     ...  Оно  возвращалось  к  нему  медленно, Ло  увидел  испуганную  Юль,
растерянного  Звездолюба  и мысленно  улыбнулся. Она  дала ему  тонизирующее
лекарство, и он послушно принял его.
     Потом три человека  с двух планет долго молчали, думая каждый о  своем.
Они призвали  на  помощь Время, поручив ему  развязывать  крепкий,  извечный
узел.
     Рука Ло потянулась к торшеру и нажала кнопку. Тотчас  в белом шкафчике,
в углу комнаты, послышались шорохи. Ло откинул голову и закрыл глаза. Шорохи
усилились, забегали, точно мыши. Замерли.
     И  вдруг нежный-нежный, переливчатый серебристый звук дал знать о  себе
откуда-то издалека.  "Из-за  горизонта".  Он  стремительно  рос  и, наконец,
взлетел по восходящей прямой, оставляя позади тающий кудреватый след. Тонкий
и светлый.
     Он мчался, не зная преград. Да и откуда им взяться в этом беспредельном
вольном пространстве?..
     Где-то грохотнул низкий, зловещий аккорд. Шум  налетающей бури смешался
с  ударами   волн  о   звонкие   скалы,  шипением  пены  и   редким  тремоло
перекатывающейся гальки.
     Борьба  длилась  недолго:  снова взметнулся серебристый Звучащий  Луч и
пробил тяжелый, как гранит, аккорд. И вновь мчался он в голубой синеве неба,
торжествуя удачу.
     В короткой схватке победил он коварные облака, ударяя их справа и слева
и пронзая в наиболее уязвимых местах. Он с веселым вибрированием преодолел и
сумрак густой ночи.
     Его звучание крепло  и  мужало,  по мере  того  как он оставлял  позади
слепые силы природы и свои сомнения.
     Он вырвался на  простор Вселенной, прислушиваясь к голосам бесчисленных
миров, к их  таинственному  звону, мелодичному вращению звезд  и планет. Чем
быстрее  он  летел,  тем  медленнее   шагало  время,  дирижируя  новый  ритм
необъятного. Он с удивлением озирался вокруг, восхищенный гармонией природы,
ее неисчерпаемостью.
     И  когда  в неизведанной глубине Вселенной показалась вдали  Золотистая
Точка  такого же звучащего  света,  он  радостно помчался  к ней  навстречу,
измученный одиночеством, жаждущий общения с подобными себе.
     И  замер  в  восторге, и  преклонился  перед  совершенством ее  нежного
излучения, покоренный чистотой и наивностью ее  мелодии. Он как бы ласкал ее
своим осторожным  прикосновением,  временами  сливался с ней в веселом танце
света и звука.
     Закаленный  в  борьбе  с  силой  и  грубостью,  он  теперь  наслаждался
внутренним покоем  и надеждой.  А  Золотистая Точка  становилась все  ярче и
ярче: в ее испепеляющем  сиянии гибло мерцание звезд, в ее беззаботной песне
растворились голоса миров.
     Звучащий  Луч  с  благоговением  преломился  и,  наклонившись  к  своей
подруге,  вновь  прикоснулся   к  ней.  Аккорд  боли  и  страдания  наполнил
Вселенную! Звучащий  Луч  мгновенно  превратился  в  трепещущее,  прозрачное
фиолетовое облачко, осветившее мертвым светом черное тело космоса, и угас.
     Торжественная кантата. Мироздание  оплакивало  его гибель, а Золотистая
Точка,  веселая и  счастливая,  бессмертная,  как Жизнь,  летела  вперед  --
навстречу более достойному и неповторимому...
     ... Таких изумительных звуков не могли извлечь музыкальные инструменты;
о них доселе лишь мечтали на Земле  и Гаяне. Звуки точно  смеются и  плачут,
почти говорят человеческими  голосами, оставаясь кровными детьми музыки--все
это создал сейчас мозг Ло!
     И не одни звуки.  Слушая необычайную симфонию, Евгений Николаевич и Юль
видели только  что описанную картину,  не теряя реального представления и об
окружавшей  их  действительности, видели  как  бы внутренним взором,  но  не
каждый по-своему, а так, как этого хотел ее автор...
     Наконец,  Ло  вернул всех  из  мира  поэтического  видения  к  изящному
рубиновому  торшеру  Они продолжали  молчать, потрясенные суровостью  жизни,
отсутствием второго решения, неизбежностью свершившегося.
     Юль  решилась:   она  сделала   знак,  и  Евгений  Николаевич  послушно
направился вслед за ней, к выходу. У двери  их остановила властная мысль Ло,
Они почувствовали ее каждой своей клеткой, каждым нервом. Юль повернулась.
     --  Нам нельзя расставаться так,--тихо  проговорил Ло. --  Я желаю  вам
счастья.
     Ло о