глаза неподвижные. Какое-то  скорбное
выражение в них. Ей неинтересна машина сейчас. А мне она все равно важна.
   -  Я  понял.  Это  -  слабое  место,  верно.  Но  мы  просто  не  можем
моделировать  каждый  орган  до  молекул,  а  от  них  зависит   специфика
патологических процессов.
   - Но если пренебречь спецификой, то не пропадет ли самое  главное?  Что
определяет тяжесть и течение болезни?
   - Это я пока не знаю. Для  этого  нужно  выразить  сдвиги  в  организме
количественно, числом, и определить,  насколько  они  зависят  от  клеток,
насколько - от  органов.  Что  -  общее  и  что  -  отличное.  Думаю,  что
моделирование этого общего уже много даст для медицины.
   Как сложно, даже сам  запутался.  Стоит  ли  продолжать  разговор?  Она
страдает.
   Молчим. Я смотрю на нее.
   (Помню, сидит, сжав лицо ладонями,  и  мрачно  смотрит  в  стол  из-под
нахмуренных бровей. Бросает слова, как камни. "Шла  к  тебе,  не  разбирая
дороги. Хотя бы попасть под машину...  Такое  отчаяние.  Молю  бога:  убей
меня, или тебя, или его. Или даже... детей. Преступница я, да?")
   Сидит, молчит. Хочет уйти и меня жалеет. Знает,  что  мне  будет  тошно
потом... Заинтересовать.
   - Расскажи о ребятах.
   Одна из наших  любимых  тем.  Это  _ее_  дети,  поэтому  мне  тоже  все
интересно. Я был бы для них хорошим отцом. Нет, подожди, наверное, они  бы
тебе мешали. Для меня отцовство -  абстрактное  чувство,  знаю  только  по
книгам.
   Улыбнулась грустно, но чуть светлее.
   - Трудно с Костей. Мальчик большой, пятнадцать лет, сильный. В  книгах,
в кино - борьба, драки. Ему это импонирует, а я не хочу.
   - Знаешь, это  с  возрастом  пройдет  -  увлечение  приключениями.  Все
мальчишки это переживают. Самое главное, чтобы был умный.
   - Главное ли? Умных подлецов тоже вполне достаточно.
   - Очень умные редко бывают подлецами.  Это  чаще  середнячки  в  смысле
интеллекта.
   - Не могу же я рассчитывать, что он будет талантливым.
   - Ум и талант - разные вещи. С талантом родятся, а ум воспитывают.
   - Ты же знаешь, что мы стараемся. Я, как дура, учу английский, а  Павел
занимается с ними математикой.
   Встала, прошлась по кухне. Рассеянно смотрит по сторонам.
   - Помыть тебе посуду?
   - Не нужно, прошу тебя. Посиди, поговорим. А я погляжу на тебя.
   - Все говорят - нужно прививать детям культуру. Ты мне скажи:  что  это
такое, культура? Нет, дай сначала я сама.
   - Валяй.
   (Я-то сам не очень ясно представляю - культура?)
   - Мне кажется, что есть узкое и широкое понятие. Узкое я  бы,  пожалуй,
сказала так: знания  по  искусству,  истории,  науке,  и  еще  к  этому  -
поведение, такт, вежливость. Но это не настоящая культура. Согласен? Или я
сказала глупость? Знаешь, Ваня, я ужасно стесняюсь  изрекать  умные  вещи.
Все мне кажется - "куда ты лезешь?". Это я только перед тобой осмеливаюсь.
   - Ладно, не прибедняйся. Продолжай.
   (Ей бы думать побольше, был бы толк. Нужно все  время  тренироваться  в
думании.)
   - Так вот, настоящая культура включает еще систему убеждений, взглядов,
отражающих гуманизм. Прости меня за такое громкое слово. Смысл  его  я  не
могу передать, но чувствую.
   Она даже немножко порозовела. Нравится высказывать идеи. Пусть  немного
успокоится перед уходом.
   - Вот в том-то и дело.  Любушка,  что  это  слово  очень  расплывчатое.
Многие на него предъявляют права и заявляют, что их определение  истинное.
Мне кажется, что его нужно определить количественно -  степень  гуманизма.
Гуманизм в отношении чего-то определенного.
   - Это мне непонятно. Но я знаю, что  гуманизм  один.  Внешняя  культура
может быть и без него, но воспитать в детях гуманизм без  знаний  культуры
невозможно.
   Люба не понимает кибернетики. Она целиком находится в мире качественных
отличии. Доброта для нее - это качество. Она всегда ей  следует,  пока  не
попалась на этой любви. Вопрос  о  количестве  гуманизма  мы  обсуждали  с
Ленькой. А сейчас не будем забираться в дебри.
   - Ты уже сама сказала - можно привить знаниями, культурой.  Искусством,
идеалами, классиками.
   - Он не хочет их читать. Говорит, что скучно и неестественно.
   - Доля правды в этом есть. Недавно мне попался "Обломов". Боже мой, вот
нудота!
   - Фи, какое слово, профессор!
   - Ну, знаешь, нельзя все говорить классиками.
   - Нужно стараться. Все, что о детях, меня кровно задевает. А сейчас мне
все-таки нужно идти. Потом поговорим. (Когда потом?)
   Встала. Посмотрела на меня: каков? Спокойный? Можно уже оставить?  Дома
ждут. Стараемся обмануть друг друга.
   - Да, иди, моя милая. Надо, значит, надо.
   - Подай мне пальто, пожалуйста.
   Она любит, чтобы я за ней поухаживал.
   Пальто с дорогим воротничком. Муж купил. На свою зарплату не смогла бы.
Знакомый запах.
   Несколько  секунд  послушала  у  дверей.  Потом  обернулась,  вздернула
личико.  Смотрю:  оно  почти  обычное.  Улыбается.  Нет,   глаза   другие,
тревожные.
   - Целуй. Пошла.
   И все. Дверь хлопнула. Каблуки простучали по лестнице, и стало тихо.
   Опять один.
   Не распускаться!
   Вымоем сначала  посуду.  Агафья  придет  только  послезавтра,  оставить
нельзя. Беспорядок не люблю, хотя и холостяк.
   Ну, я не очень размываю. Струя кипятку - раз, два! Поставь в сетку  над
раковиной - и все. Десять минут. Потом должен сесть за  работу.  Работать,
работать, думать. Ни минуты свободной.  Я  должен  представить  себе,  как
выглядят    характеристики    важнейших    органов.    Дать    математикам
приблизительные кривые. Будут формулы. По ним - машины, модели.
   А может быть, не это главное? Может, последние месяцы стоит подумать  о
культуре,  философии,  психологии?  Спорных  вопросов  очень  много,   они
интересны.  Ученый  должен  периодически   перетряхивать   старые   догмы.
По-моему, у нас это давно не делалось.
   Нет, я уже думал над всем этим довольно. Могу лишь  поставить  вопросы,
но  не  ответить.  Нужны  специальные  исследования.  Впрочем,  можно  еще
подумать, для себя.
   Однако главное  -  план.  Оставить  после  себя  что-то  положительное.
Хорошо, сейчас сяду. Ишь, как  у  тебя  взыграло  честолюбие!  Обязательно
нужно осчастливить человечество еще одной игрушкой.
   Костя не хочет читать классиков. То же говорят библиотекари.  И  вообще
из года в год меньше читают художественную литературу. Сначала на  Западе,
а теперь и у нас. Почему?
   Быть может, устарела форма - нет терпения читать длинноты.  Телевидение
дает все в концентрированном виде - сразу  на  несколько  органов  чувств.
("Каналы информации", как говорят кибернетики.) Показывают  массу  ерунды,
но по крайней мере быстро. И никакого труда.
   Писатели беспокоятся: что будет с культурой?
   Ничего не будет. С удовольствием читают фантастику и "книги  фактов"  -
путешествия, о науке. Хорошие романы тоже читают.
   Но что делать с идеалами? С гуманизмом?
   Особый вопрос. Отложим.
   С посудой покончено. Все на местах. Теперь в кресло, думать.
   Удобно. Ноги к батарее: зябнут. Болезнь? Старость? Нет.
   Люба  все  время  присутствует  где-то  в  подсознании.  Не  сказал  об
анабиозе.  Сдаться?  Или,   на   худой   конец,   отравиться?   Нормальное
самоубийство. А то будешь там лежать: считается, что  можно  ожить,  а  на
самом деле мертвый. Как ее к этому подготовить?
   Я должен это сделать - анабиоз. Очень интересно. Когда еще решатся люди
на такой эксперимент? Гуманизм не позволяет. А Люба привыкнет.
   Вдруг я действительно  проснусь  через  двадцать  или  пятнадцать  лет?
Точно, как в романах, когда возвращаются из космических путешествий. Нужно
запомнить (или даже записать) вопросы, которые сейчас стоят  перед  миром.
Может статься, что я проснусь идиотом. Это ужасно. Впрочем, какая разница?
Идиот не понимает своего положения. Хуже, когда не совсем, когда  остается
критика.
   Не стоит об этом раздумывать. Вероятность  выживания  столь  мала,  что
смешно обсуждать детали.
   Нужно готовиться, как к смерти. Настоящей, реальной.
   Кого оставить преемником? Вадим? Юра? Юра может дать больше, но и Вадим
тоже сумеет постигнуть математику и электронику. Не боги горшки  обжигают.
Тогда их возможности сравниваются. Нет, у Юры кругозор шире.  Он  сочетает
фантазию   с   методичностью.   Если   бы   еще   несколько   лет,    пока
усовершенствуется в физиологии... Этот вопрос можно еще немножко отложить.
   Завтра идти к Давиду. Какое лечение он  мне  назначит?  Не  слишком  бы
обременительное.
   Вечером, возможно, придет Леня. Что бы нам  обсудить?  Посмотрим,  куда
пойдет беседа. Свободная дискуссия.
   Не хочется начинать занятия. Устал. Столько было тягостных  разговоров,
а поспать после обеда не удалось. Люба.
   Нужно работать. Есть кто-то  внутри,  который  гонит:  "Давай,  давай".
Остановиться  нельзя:  страшно.   Одиночество   и   бессмысленность   меня
обступают, и тогда волком вой.
   (У Горького хорошая фраза есть: "Быть бы Якову собакою, выл бы  Яков  с
утра до ночи". Так и мне - хочется завыть.)
   Хватит. Берусь.
   Десять вечера. Сижу  честно,  тружусь,  обложился  книгами.  Думаю  над
схемой управления жизненными функциями. Регулирующие  системы,  которые  я
предложил (Я!), пока выдерживают испытание. Однако мало  сказать:  система
крови, система эндокринных желез, вегетативная  нервная  система  и  кора.
Нужно расписать их "этажи", взаимодействие друг с другом. Эта схема должна
быть заложена в нашу машину, как управляющая надстройка над органами.
   Вообще-то это дело поручено Вадиму, но он один, наверное, не справится.
Я должен продумать сам, чтобы быть готовым обсуждать. Голова у  меня  пока
хорошая.  Доволен?  Почему  нет?  Мне  хорошо  удается  разложить  все  по
полочкам,  предугадать  зависимость,  выдвинуть   гипотезы.   По   реакции
окружающих я вижу, что придумываю хорошо. Чьи реакции?  Твоих  помощников?
Они еще маленькие.  Нет,  они  очень  требовательны,  завоевать  авторитет
трудно. Да и в институте со мной считаются. Иначе Иван Петрович не дал  бы
мне такую лабораторию. Без всякой протекции.
   Нет, друг мой Ванечка. Это все не так. Про себя  ты  знаешь,  что  твои
способности до уровня  таланта  не  доходят.  Хороший  комбинатор.  Собрал
вместе  физиологию,  кибернетические  идеи,  математику,  технику,   сумел
привлечь способных ребят - вот и получилось нечто интересное. Но  никакого
открытия ты не сделал, и сомнительно, что можешь сделать. Да и  идеи  твои
пока находятся  в  сфере  разговоров.  Вот  когда  получат  математические
характеристики и сделают машину, тогда дело другое.
   Все верно. Но характеристики и машины будут. Уверен. И это новый шаг  с
физиологии и медицине. Именно так. Хотя без гениальности.
   Самое  трудное  -   регулирующие   системы.   Вон   сколько   книг   по
эндокринологии, а как взаимодействуют  между  собой  железы,  все-таки  не
ясно. Сведения противоречивы. Потому что никто не исследовал  по-нашему  -
количественно. Придется брать приблизительно.
   Телефонный звонок в передней. Кто бы это мог так поздно?
   Иду.
   - Да?
   - Иван Николаевич, это я, Юра. Вы не спите?
   (Вот дурень, еще только десять часов! Впрочем, это он из вежливости.)
   - Что случилось?
   - Ничего. Я прочитал вашу записку, и очень хочется поговорить.
   Раздумье. На завтра? Помешал занятиям. Мнение его важно:  это  техника,
реальность идеи, моя жизнь или смерть.  Кроме  того,  страх  перед  ночью.
Одиночество. Пессимизм.
   - Ты где?
   - В лаборатории. Я быстро.
   - Приезжай.
   (Оставлю его ночевать.)
   Поговорим о разном. Люблю посидеть один на один. Человек  раскрывается.
Ищешь себя в других, поверяешь мысли.
   Кухня, холодильник. Опять посуду пачкать. Ничего. Что  там  на  полках?
Придет голодный. Молодой. Ты разве чувствуешь себя старым? Недавно -  нет,
а теперь - другое. Скоро конец. Не привыкну к  этому.  Должен  привыкнуть.
Иначе плохо.
   Все есть: колбаса, сыр, масло. Консервированный перец. Хлеба  маловато.
Печенье.
   Как сильно меняется человек с возрастом! Молодые для меня - уже  другие
люди. Совсем не похожие на нас в  молодости.  Или  это  кажется?  Мы  были
бедные. Помнишь, кончил техникум -  не  имел  пиджака.  Ходил  в  каком-то
старом свитере. Немножко стыдно было, но  ничего.  А  теперь?  Все  хорошо
одеты.
   Впрочем, это было всегда: отцы и дети, "мы  были  лучше".  Поспрашивать
Юру.
   Что-то он скажет о  проекте?  Технические  проблемы  могут  быть  очень
сложными. Не успеть. Важно научиться охлаждать, а  нагревание  понадобится
для меня не скоро. Потом выработают методику.  И  аппаратуру  тоже  потом.
Начнем на макетах. Когда  я  там  буду  лежать,  то,  хочешь,  не  хочешь,
придется дорабатывать машины. Деньги, люди - все найдется.
   Пожалуй, нужно смолоть кофе. Интересно: умом рассчитал, а в подсознании
не верю. Как будто играю роль.
   Люба думает о том же.  Представляю:  что-то  делает,  а  взгляд  витает
внутри. Горестные морщинки около глаз. Обиженный ребенок.
   Всю жизнь приучал себя не жалеть о потерянных вещах. Что с возу  упало,
то пропало. Теперь должен примириться с самой  главной  потерей.  Приучить
себя. Да, да.  Неизбежно.  Поэтому  держись.  Я  не  способен  на  большой
героизм, чтобы молчать под пытками или  броситься  на  амбразуру.  Но  это
должен суметь. Представляю: ложусь на стол, прощаюсь. Последний взгляд  на
окно - кусок неба. Анестезиолог  дает  закись  азота  -  "веселящий  газ".
Засыпаю с  приятными  ощущениями.  И  все.  Потом  скажут;  "Шеф  держался
хорошо".
   Сумею. Заметь, это тоже тщеславие!
   Накрою на стол. Чтобы не отказывался. Колбаса, масло, сыр. Тарелки. Еще
салфетки.
   Немножко староват для такого важного опыта. Гипотермия на щенках всегда
удавалась  лучше.  К  сожалению,  помочь   нельзя.   Попробовать   бы   на
ком-нибудь... Стоп!  Вот  подлая  мысль,  все  время  вертится  где-то  на
задворках сознания! Так далеко, что даже не произносится словами. Приведем
ее в ясность. И скажем раз навсегда: пробовать не  будем.  Забудь  думать.
Первым полетишь в вечность. Слова, все слова. Э, до лампочки...
   Осторожный звонок.
   Это Юра. Вежливый.
   Вошел румяный, красивый. (Девушки, наверное, от него без ума.)
   - Похолодало?
   - Да, кажется,  начинается  зима.  Вы  извините,  Иван  Николаевич,  за
позднее вторжение, но...
   - Что ты, Юра. Хорошо, что зашел. Мне скучно одному.
   (Не нужно намеков!)
   - Сейчас поужинаем и все обсудим.
   - Благодарю вас, я сыт, я на минутку.
   - Ну нет, теперь ты гость и должен слушаться хозяина.
   Мнется ровно столько, сколько положено приличному юноше. Потом  садимся
за стол. Поддерживаю компанию, чтобы не смущать мальчика. Он  воспитанный.
Старая интеллигентная семья. Не то, что я, беднота.
   - Бери больше. Знаю, что голоден, не притворяйся.
   - Да, верно. Боюсь, все ваши запасы съем.
   - Ничего, наша фирма выдержит. (Плоско!) Сейчас я заварю кофе.
   Хлопочу с кофеваркой. Засыплем побольше, вместо коньяку. Юра,  кажется,
не пьет. Но барышня у него, я слышал, есть. Наверное, уже  можно  начинать
разговор.
   - Ну,  мне  не  терпится  услышать  твое  мнение.  Только,  пожалуйста,
откровенно.
   - Я сейчас все расскажу по пунктам.
   Встал, принес из прихожей папку. Она там лежала на зеркале.
   - Иван Николаевич, я не компетентен судить о биологии  и  физиологии  и
буду высказываться только по вопросам техники.
   - Ну, не прибедняйся очень-то. Ты уже достаточно вошел  в  пашу  науку.
(Льщу. Хочу задобрить. Нет, правда.)
   - Итак, разрешите начать. Я вижу тут три  основные  проблемы:  создание
программы опережающего управления  и  ее  воплощение  в  машине,  по  всей
вероятности, типа аналоговой. Второе - датчики.  Третье  -  исполнительные
механизмы: АИК, почка. Сроки создания всего комплекса очень сжатые, сил  у
нас немного.
   - Не успеем? (Значит, умирать так?)
   Вижу, ему неловко.
   - Нет, я этого не сказал. Но  мы  должны  договориться  о  максимальном
ограничении задачи.
   - Юра, я понимаю, что это очень трудно.  Но  кое-что  можно  упростить.
Первое - разрабатывать только программу охлаждения (умерщвления!).  Второе
- все механизмы создавать в виде макетов. Третье - не особенно  увлекаться
автоматикой: только там, где ручное управление не успевает срабатывать.  Я
так думаю, что важно только запустить всю  эту  механику,  а  потом  можно
дорабатывать. Ее нельзя будет так просто взять и бросить.
   Он слушает внимательно, но  смотрит  куда-то  в  сторону.  Мне  это  не
нравится. Неужели невозможно?
   - Мне не хотелось бы это делать тяп-ляп.
   Неприятно. Что же он, отказывается? Без  него  не  сделать.  Невозможно
найти нового инженера и ввести в курс дела. Времени не  хватит.  Сдержись.
Говори тихо. И не намекай.
   - Если ты говоришь "нельзя", значит, придется  отказаться.  Тем  более,
что у нас большая основная программа - машина.
   - Не нужно меня обижать,  Иван  Николаевич.  Просто  я  никак  не  могу
примириться с мыслью, что это должно случиться...
   (Он не верит. Я тоже не верю, но это факт. Знаю.)
   - Да, к сожалению, должно.
   - И вы серьезно считаете, что есть шансы?..
   Это  уже  нетактично  -  сомневаться  и  отнимать  соломинку.  Но  будь
снисходителен. Не по злому умыслу.
   - Все это написано в записке. Можно надеяться  на  просыпание.  Ну,  ты
подумай, есть же зимнеспящие млекопитающие,  у  которых  температура  тела
понижается  до  пяти   градусов.   Они   имеют   программы   засыпания   и
восстановления жизни. По всей  вероятности,  они  заложены  в  эндокринной
системе и включаются от  внешних  условий.  Выделяются  какие-то  гормоны,
понижают обмен веществ, затормаживают нервную систему. Потом - наоборот.
   - Вот бы иметь такие гормоны!
   - Э, друг, их уже искали, но пока не  нашли.  Значит,  это  трудно.  Во
всяком случае, жизнь клеток при  низкой  температуре  возможна.  Опасность
только в  том,  что  анабиоз  будет  длительным.  Но  мы  должны  так  его
организовать, чтобы траты клеток пополнялись полностью.
   Вполне доказательно  даже  для  меня  самого.  Очень  важно,  чтобы  он
поверил.  Нет,  не  то   слово,   -   убедился.   Человек   точных   наук.
Заинтересовать.
   - Неужели ты не чувствуешь, какой это интересный эксперимент?
   - Если бы он был только экспериментом.
   - Я бы тоже предпочел на другом, но что поделаешь? Если  хочешь  знать,
так у меня есть одно сомнение. Хомяки, медведи, летучие мыши живут за счет
трат собственных энергетических материалов, за счет распада. Наверное, это
более или менее простые реакции. А вот будет ли синтез? Часть своих белков
будет тратиться, но будут ли они восполняться? Вот что нужно проверить.
   -  Хорошо,  Иван  Николаевич.  Раз  это  неизбежно,  давайте  обсуждать
конкретные вопросы. Хотя, если признаться, все очень страшно.
   - Конечно. Шуточное ли дело: человек отправляется  в  будущее.  Да  еще
близкий человек. Или не так?  Но  я  надеюсь,  что  ты  все-таки  продумал
кое-что и пришел с конкретными соображениями.
   Кофе готов. Разливаю его по чашкам. Печенье.
   - Ну, пей.
   - Я  уже  сказал  о  трех  основных  направлениях  работы.  Датчики  мы
изобретать  не  будем:  это   слишком   кропотливо   и   долго.   Придется
довольствоваться тем, что есть. Для  программного  управления  охлаждением
мы, возможно, приспособим готовые схемы. И для стационарного режима тоже.
   - Можно использовать нашу машину.
   Протестующий жест.
   -  Нет,  она  не  очень-то  пригодится,  потому  что   принцип   ее   -
моделирование действительности, а не управление.  Но  кое-что  используем.
Самой трудной проблемой окажется третья - исполнительные механизмы.  Нужен
идеальный АИК, отличная искусственная почка. А  тут  еще  камера  высокого
давления. Нельзя без нее обойтись? Очень усложняется все дело.
   Наконец взялся за кофе. Руки не очень чисты, виден мастер.
   - К сожалению, думаю, что нельзя. По крайней мере на периоды охлаждения
и нагревания. Возможно, что высокое давление окажется очень  выигрышным  и
при низкой температуре.
   Я повторяю какие-то соображения из записки.
   Он все понял, это приятно. Именно его нужно оставить заведующим.
   Затем мысли ушли куда-то в стороны, к Любе, к болезни. Но слушай!
   - Итак, нужно проектировать несколько технических устройств.  Первое  -
система  АИК  с  автоматическим  поддержанием   напряжения   кислорода   и
углекислоты в притекающей и оттекающей от организма крови. С  ним  связана
конструкция "саркофага" с  регулированием  давления  и  содержания  газов.
Отдельно  регулирование  температуры  тела,  видимо,  тоже  по  оттекающей
жидкости.
   - Нет, нужны дополнительные датчики в  пищеводе  и  прямой  кишке.  Так
измеряют хирурги. Напряжение газов тоже нужно измерять  непосредственно  в
тканях. Измерение в крови недостаточно.
   Нетерпеливо кивает. "Мелочи".
   - Следующая система - искусственная почка  вместе  с  регуляторами  рН,
водного  я  солевого  баланса.  Она  же   регулирует   выведение   шлаков.
Сомневаюсь, удастся ли сразу создать  автоматику,  так  как  датчиков  для
этого нет.
   - Неважно. Эти  показатели  будут  меняться  медленно,  можно.  Автомат
нужен, чтобы включать почку по часам.
   (Автомат. Моя жизнь будет зависеть  от  автомата.  Впрочем,  разве  это
жизнь?)
   - Возможно. Однако для того, чтобы спроектировать  эти  системы,  нужны
количественные  характеристики  работы   организма   при   соответствующих
режимах. Это  значит:  потребление  кислорода  в  одну  минуту,  выделение
углекислоты, расход глюкозы, азотистых продуктов.
   - Нам точных характеристик не получить. Да еще при разных температурах.
Но  ведь  можно  спроектировать  "с  запасом",  так,  чтобы   поддерживать
постоянство того или иного параметра?
   - Конечно, но отправные точки все-таки нужны.
   -  Одна  точка  -  нормальный  обмен  в  начале  охлаждения,  вторая  -
приблизительно два-три процента от нормы -  при  низкой  температуре,  при
анабиозе. В этих пределах нужно обеспечить регулирование.
   -  Нет,  Иван  Николаевич.  Проектантам  нужно   техническое   задание.
Предполагаемые режимы в цифрах, графиках. Скажите, а мы сразу будем делать
настоящую установку или сначала опытную, для экспериментов на собаках?
   Он не сказал: "Сразу для вас". Пощадил, постеснялся. Понятно.  И  я  не
буду называть.
   Наверное, нужно рассчитать  для  человека,  но  чтобы  годилось  и  для
собаки.   Кроме   того,   нужно   сохранить   тайну.   Пусть   проектируют
экспериментальную установку.
   Но и для этого нужны годы. Выход только в использовании готовых  блоков
и элементов - готового АИК, готовой почки.
   - А может быть, нам выставить эту штуку?  Например,  взять  и  назвать:
"Машина  для  путешествия  в  будущее".   Можно   завтра   же   пригласить
корреспондентов и дать интервью. Все газеты  с  удовольствием  напечатают.
Сенсация. И тут же потребовать, чтобы объявили наш  призыв:  "Всем.  Всем.
Помогите ударной стройке!"
   - А что скажет начальство?
   - Да пусть говорит, что хочет.  Лишь  бы  газеты  объявили,  энтузиасты
найдутся.
   Действительно, что можно со мной сделать? Наказать  меня  нельзя.  Нет,
еще можно. Лишить работы, последней радости. Прощай анабиоз,  а  с  ним  и
машина. (Как я привык к своей тачке!)
   - Нет, Юра, так не пойдет. Стыдно трепаться  раньше  времени.  Обратное
путешествие может не состояться. Поэтому давай искать более скромные пути.
Если все удастся, в газеты мы еще попадем.
   - Согласен. Тогда давайте,  не  откладывая  в  долгий  ящик,  сядем  за
технические условия. Завтра я буду на заводах и пощупаю почву для заказов.
Вы еще в состоянии работать?
   Я не очень в состоянии и с удовольствием бы лег с книжкой или  газетой.
Одиннадцать часов вечера. Но теперь это позволить себе нельзя.  Шагреневая
кожа убывает.
   - Давай, Юра. Что конкретно ты предлагаешь делать?
   - Я думаю, мы должны пройтись по всей  вашей  записке,  чтобы  выписать
предполагаемые режимы, параметры, цифры. Нарисуем схему  установки.  Затем
прикинем, что можно использовать готовое, что нужно проектировать. Напишем
задание.
   - Пойдем тогда в кабинет.
   Мы работали около часа. Обсуждали главные пункты проекта.  От  идей  до
техники большая дистанция.  Нужны  характеристики  органов  и  систем  при
низкой температуре, кривые  переходных  режимов  -  как  будет  изменяться
функция органов при нагревании или охлаждении.  Всплыли  трудные  вопросы.
Оказалось,  что  нет  техники  для  реализации   многих   идей.   Придется
консультироваться в Москве. (Заодно посоветоваться с врачами? К чему?)
   Обсуждали, спорили,  как  об  отвлеченной  научной  проблеме.  И  вдруг
вспоминаешь: для себя. Сидит в подсознании мысль: "Конец". Через нее  весь
мир представляется в новом свете.
   Выключить. Думать о другом.
   Хорошо, что Юра  пришел.  Вот  сидит,  углубился  в  какие-то  расчеты.
Правильный нос. Волевые  складки  около  губ.  Глаза  чуточку  маловаты  и
глубоко сидят. Убежден, что на лице человека написано все:  ум,  характер,
душевные качества. Только читать не умеем. Может быть,  кибернетика  решит
этот вопрос?
   - Хватит, Юра, считать. Давай кончим на сегодня. "Поговорим за  жизнь".
(Мне ведь так мало осталось!)
   - Мне нужно идти, Иван Николаевич.
   - Ну, нет. Никуда. Есть раскладушка, простыни, все. Мама знает, куда ты
пошел?
   - Да, я звонил из лаборатории, что приду от  вас  поздно.  Но  она  все
равно будет беспокоиться.
   (Но мне же тоже плохо, пойми!)
   - Ничего. Будто уж ты всегда ночуешь дома?
   - Всегда.
   (Скажи, пожалуйста! Двадцать семь лет. Да ведь и я был таким. Но  время
теперь не то. Придется отпустить. Как тоскливо оставаться одному... И Люба
тоже ушла, покинула. Сказала бы, что в больнице. Опять ложь.)
   - Ну что ж, иди, раз нужно.
   Понял. На лице мелькнула грустная мысль. Колеблется.
   - Я, пожалуй, попытаюсь позвонить одному приятелю из нашего дома.
   Пошел в прихожую. Когда  будут  телефоны  в  каждой  квартире?  Жадные:
совсем недавно не было самих квартир, а теперь подавай телефоны.
   Набирает номер. Сколько будет ждать? Это характеризует. Скоро.
   - Дима, ты не спал? Прости, пожалуйста, что поздно. Не сходишь ли ты  к
маме? Нет, ничего не  случилось,  просто  нужно  ее  предупредить,  что  я
заночую у шефа. Нет, ждет, конечно. Спасибо. Извини.
   ("Конечно" - значит, всегда ждет. Не завидуй,  и  у  тебя  была  такая.
Хорошо, что не дожила. И вообще хорошо, что никого нет.  Люба.  Не  совсем
то.)
   Вернулся улыбающийся. Любит маму. Приятно.
   - Вот теперь все в порядке. Знаете, я у нее один.
   (Знаю: и я один был.)
   - Спать будем или еще почаевничаем?
   - Как хотите. Я не устал.
   - Тогда пойдем на кухню. Чаю или кофе? Или, может быть,  выпьешь?  Есть
водка, есть коньяк, вино. (Коньяк - Леня. Вино - изредка Люба.)
   Испуганно:
   - Нет, что вы, я не пью!
   - Маменькин сынок: не пьешь, не куришь, ночуешь дома.
   (Хотел: "с девками не гуляешь". Нельзя: профессор, а он интеллигент.)
   Молчит. Собираю на стол. Который уже раз сегодня? Третий.
   Уселись. Чайник кипит. Еда.
   - Слушай, Юра, можешь ты мне рассказать, чем живет молодежь?
   (Мне нужно, и я же в будущее собираюсь. Разъяснить.)
   Задумчиво жует. Молчит.
   - Знаешь, я уже не чувствую  вашего  поколения.  Утратил  контакт,  как
выражаются теперь. Странно получается: до революции профессора  устраивали
"четверги" для учеников и студентов. А теперь... Работаю  с  молодежью,  а
чем они живут, узнаю из газет.
   - Но я, наверное, не  очень  характерный  экземпляр,  Иван  Николаевич.
Видели, мама меня ждет...
   - Ты все-таки ближе.
   - Разная есть молодежь. Деревни не  знаю,  но  заводы,  институты,  НИИ
знакомы. Впечатления  не  всегда  радужные,  но  и  не  пессимизм,  как  у
некоторых.
   - Сформулируй. Ты же ученый.
   Улыбнулся. Лицо стало сразу детское, непосредственное.
   - Какой же я ученый? Я инженер.
   Но ему приятно, что так назвал.
   -   Не   думайте,   что    собираюсь    проповедовать    утопии.    Мы,
инженеры-кибернетики, требуем все выражать в цифрах. В том числе и идеалы.
Поэтому  прежде  всего  нужна  кибернетическая  социология  и   экономика.
Объективные методы  изучения  поведения  людей,  эффективности  их  труда,
степени душевного комфорта. Устойчивости и перспектив социальной системы.
   - Ты веришь в коммунизм?
   Встал. Прошелся по кухне: три шага вперед,  три  -  назад.  Остановился
против меня. Взволнован, кажется?
   - Зачем вы задаете такие вопросы?
   Мне немножко смешно и  приятно  его  волнение.  Значит,  есть  порох  у
молодежи.
   - Мой друг, я  собираюсь  путешествовать  в  будущее.  Представь:  твои
автоматы разбудят лет так через пятьдесят. Так что вопросы  будущего  меня
интересуют совершенно конкретно.
   (Врешь, еще не думал. Но вообще да, нужно знать. Дело серьезное.)
   - Хорошо, я вам отвечу. Да, я верю. Но слово "вера"  мне  не  подходит.
Коммунизм - это не религия.
   - Никто этого не говорил. Коммунизм - наука.
   - Эту науку догматики нам подавали как религию: цитаты, цитаты...  Если
это наука, так я всегда имею право искать новых доказательств.
   (Бывало   и   так:   павловская   физиология,   мичуринская   биология.
Языкознание. Хотя не на костер, но с должности долой. Он этого не застал.)
   - Я согласен. Но принесет ли пользу дискуссия в таком деле?
   Представляю: митинги, страсти, упадок дисциплины. Прямой вред.
   - Кто  говорит  о  какой-то  всеобщей  дискуссии?  Научные  вопросы  не
решаются на митингах. (Прочел мысль!) Есть институты. Они  должны  изучить
вопрос со всех сторон.
   Слова. Пока одни слова. Но молодость берется горячо. Подразнить.
   - Да что изучать? Какие проблемы? Строить коммунизм или возвращаться  к
капитализму?
   - Ну зачем вы  утрируете?  Таких  дураков  не  найдется.  Дискутабельны
вопросы методов и темпов, а не целей.
   - Интересно, что думают по этому поводу философы? У тебя нет  приятелей
среди их молодежи?
   - Нет. Пока я интересуюсь этим только так, для души. Хватит того, что в
медицину влез. Хотелось бы, конечно,  и  сюда  поглубже  забраться,  но  в
общем-то можно жить и так. Идем вперед, развиваемся. Но я еще этим займусь
всерьез.
   (А можно ли жить без этих вопросов? Если бы  не  водородные  бомбы,  то
спешить действительно некуда. Время придет, покажет. Но теперь... Впрочем,
это уже не для меня. Бобыль. Не выполнил долг: "Кто  родит  сына,  посадит
дерево..." Ни сына, ни дерева. Грустно.)
   - Ну, а в людей ты веришь, Юра? Все ли способны войти в коммунизм? Имей
в виду, что  экспериментальных  доказательств  достаточности  человеческих
качеств нет.
   (Ты-то сам готов? Пожалуй, да. Материальных благ мне вполне достаточно.
Согласился бы даже и на меньшее. Независтлив, нечестолюбив. Вернее,  "да",
но в меру. Вот только лаборатория мне нужна, оборудование, помощники...  А
может быть, твои  замыслы  того  и  не  стоят?  Но  я  ведь  этого  честно
добиваюсь, доказываю. Но слушай.)
   - Я верю. Но я знаю, что человек  -  такое  существо,  что  может  и  в
сторону вильнуть и назад. И все к черту пойдет, вся история цивилизации  и
социальный прогресс. Пример - фашизм. Жутко -  целое  государство  с  пути
сбилось.
   - Опять добро и зло. Не будем обсуждать. Вернее, отложим.  Давай  лучше
спать ложиться.
   - Да, да, в самом деле, уже час. Вы меня простите за болтовню.
   - Ну, что ты!
   Какой он, Юра? Умен, но молод. Это значит, ум еще не настоящий. Слишком
согрет чувством и ограничен. Мудрость приходит вместе со зрелостью. Даже у
меня еще нет, наверное. Но как странно: в любом возрасте  человек  ощущает
себя вполне умным и способным все понять. Вот тот же Юра наверняка уверен,
что может постигнуть любую науку, любой предмет. Постигнуть... Я тоже  так
думал.
   Стелю постели. Раскладушка, поролоновый матрасик. Удобная вещь,  только
простыня на нем держится плохо. Подоткнем. Еще пододеяльник.
   - Юра, там в ванной есть новая зубная щетка. Красная.
   Укроется пледом, тепло. Да, полагается наволочку  сменить.  Сейчас.  За
границей еще пижаму дают, у нас пока в своих рубахах. Не дошли.
   - Ложись. Читать будешь? Газеты есть.
   - Нет, спасибо. Я быстро засыпаю.
   Стесняется. Ну, я тоже свет потушу сразу.
   Вечерний туалет. Зубы как зубы, но десны явно распухли.  Так  уж  явно?
Да. Ничего. Послужат.
   Ложусь.
   - Ну, спокойной ночи. Рано не поднимайся.
   - Спокойной ночи.
   Гашу свет. Лежу, вытянувшись под  одеялом.  Тепло.  Хорошо  лечь  после
длинного рабочего дня. Длинного дня разговоров.
   На потолке светлые квадраты от уличных фонарей.  Качаются.  Ветер.  Вот
поползло еще одно пятно. Быстрей, быстрей. Пропало. Кто-то  включил  фары.
Ночью нет инспекции.
   Спать. Но мозг не сдается сну.
   День прошел. "Быстры, как волны, дни нашей жизни..." Песня  была.  Пели
подвыпившие интеллигенты. Не много дней осталось. Каждым  нужно  дорожить.
Зачем? Не все ли равно - раньше, позже? Рисуешься? Не очень.
   Волны... Волны морские. Хорошо вот так засыпать на берегу. Ш...  шшш...
уу... Слышу шум волн, методичный, успокаивающий. Так было и миллионы  лет.
Уже больше не увижу. Нет, весной еще успею съездить. Посижу  на  камушках.
Подумаю о вечности.
   Юра  уснул.  Действительно  быстро.  Молодость.  Еще  говорили:  чистая
совесть. Наверное.
   Ничего у меня не болит сейчас. Может быть, я здоров?
   Хорошо бы  Люба  была  со  мной.  Приятно  ощущать  на  своей  ноге  ее
маленькую, мягкую ступню. Запомнилось давно.  Странно,  даже  больше,  чем
ощущение другого. Еще запах волос.
   Вздыхаю. Бездарность: ни разу не проспал с женщиной  целую  ночь!  "Ах,
уже поздно!", "Ах, уже нужно бежать!". И так всегда. Вчера утром еще  была
надежда: посплю. Растаяла.
   Во втором пришествии.
   Едва ли. Потерялся: будет анабиоз, не будет?  Иногда  кажется  -  бред,
потом - реальность. Но я-то  знаю:  шансов  ничтожно  мало.  Логика  наших
рассуждении примитивна. Многое просто не знаем,  не  можем  охватить  всей
сложности проблемы.
   Нужно поставить опыты с  длительным  анабиозом.  Не  успеть.  Программа
пробуждения вообще не  будет  отработана.  Да  и  нужны  ли  опыты?  Вдруг
окажется: невозможно разбудить? А так есть иллюзия.
   Нет. Нечестно. И  не  стоит  продаваться  за  несколько  лишних  шансов
пожить.
   А что тебя в этом деле больше интересует: научный эксперимент или  своя
судьба?
   Взвешиваю: не могу определить. Гордость: ученый. Хвастун ты.
   Будут клетки синтезировать свою структуру или будет только распад? Если
нет, то как быстро?  Снизить  температуру  до  двух-трех  градусов,  тогда
обмен, наверное, уменьшится раз в тридцать. Плюс глюкоза, которая все-таки
должна сгорать. При одном углеводном питании можно свободно прожить месяца
два. Умножить на  тридцать  -  будет  пять  лет.  Через  этот  срок  нужно
пробуждать для подкармливания.
   Тогда не надо.
   Нет, все равно интересно. А кроме того, наверное, будет синтез белков.
   Картина: я в саркофаге. Если применять для циркуляции плазму,  то  кожа
будет совершенно белая. Бр-р-р! Неприятно.
   Вообще никакого величия не будет. Камеру еле-еле успеем сляпать, машины
все будут некрасивые. На соплях. Одно слово - макет. Макет величия.
   Спать, спать нужно, друг.
   Успеем.
   Помнишь, как рассказывали  о  смерти  одного  иностранного  коммуниста?
Когда ему стало плохо, жена  просила  не  разрезать  пиджак:  "Он  у  него
единственный". Глаза тогда у всех стали влажными. Один только тип  сказал:
"Рисуется, пиджаки там дешевы".
   Это было в Крыму.
   Волны в Коктебеле. Ш... шшш... уу...
   Люба в светлом зеленом платье  идет  мне  навстречу  по  улице  Ленина.
Походка   ее   немного   подпрыгивающая.   Смеется,   руки    протягивает,
счастливая... "Почему ты опаздываешь?"
   Сон. Это уже сон?
   Когда начинаешь слышать голоса...



        3

   Вот и опять иду на работу. Шагаю бодро: раз-два,  раз-два.  Чудно  как:
тепло, ветерок.
   Улица тихая. Каштаны до неба. Последние свечки  опадают,  как  белый  с
розовым снег. Совсем последние - для меня. Не думать.
   Люди навстречу. Смотрю на лица, стараюсь разгадать их мысли, судьбу.
   Толстая старуха в черном медленно двигается, опираясь на  палку.  Глаза
прикрыты тяжелыми веками. Застывшая маска мудрой усталости. "Прибери меня,
господи!" Тень у нее тоже черная, большая.
   Девочка с бидоном и кружкой бежит вприпрыжку, брякает на всю  улицу.  И
напевает  в  такт:  "Динь-дон,  динь-дон!"  Мама   послала   в   молочную.
("Быстро!") Занятия кончились. Впереди целое лето счастья. И целая  жизнь.
Да будет так!
   Пожилой человек  быстро  шагает  с  несчастным,  злым  лицом.  Служащий
опаздывает на работу. Поругался с женой. Впереди выговор от начальства  за
невыполненное  задание.  "Проклятая  жизнь!"  Все  верно.  Проклятая.   Но
успокойся! Все проходит. Вечером трехлетний Санька влезет тебе на  колени,
обнимет теплыми ручками, и лицо твое сморщится в горестную гримасу.  Потом
влажные глаза широко раскроются и засияют. "Нужно жить!"
   Так мне рассказывала Люба. Меня-то не обнимали  теплые  детские  ручки.
"Вся твоя наука не стоит такого объятия!" Это она мне говорила.  Не  знаю.
Может быть, и не стоит.
   Вот институт. Летом он красивее. Каштаны. Никого нет  у  входа:  работа
уже началась. Тяжелая какая дверь, силы совсем  мало.  Шел  не  быстро,  а
дыхание учащенно. Брось, не надо  прислушиваться.  Совсем  распустился  за
этот месяц. Селезенка тянет левое подреберье. Опять? Хватит!
   Иду к себе в кабинет по коридору. Неуютно  здесь  после  улицы,  темно.
Встречаются люди из других  лабораторий.  Здороваются.  Смотрят  с  жадным
любопытством: "Еще ходит, а говорили, рак,  совсем  плох".  Не  надо  так.
Смотрят хорошо: с участием и симпатией. Не  нужно  поддаваться  зависти  и
досаде.
   Вот и наши комнаты. Наши. Даже сердце забилось:  столько  сюда  вложено
души, мечты, энергии.
   Загляну в операционную. Знакомая, приятная картина: готовятся к  опыту.
Все тут? Поля, Коля Гулый, Толя, Валя. Вон Вадим наклонился над столом.
   - Здравствуйте, товарищи!
   Вадим бросается ко мне, хватает за обе руки, трясет, смеется.
   - Ура шефу!
   (Нет почтения.) Все меня  обступили,  трогают,  улыбаются.  И  немножко
смущены. Как вести себя? Здоровым всегда стыдно перед больными.
   - Ну как? Как себя чувствуете? Может быть, рано вышли?
   - Ничего не рано! В самый раз.
   Это Вадим, конечно. Валя выбежала в коридор, побежала в  соседние  наши
комнаты. Слышу, кричат:
   - Девочки! Иван Николаевич пришел!
   Тепло. Хорошие они все какие. Любят меня. Любят!
   - Знаете, как без вас плохо? Совсем замучили нас начальники. Три  опыта
в неделю, допоздна сидим, а в свободные дни все считаем и чертим.
   К Вадиму:
   - Чего они чертят?
   - Как чего? Характеристики, кривые. За опыт мы теперь получаем  столько
цифр, что ужас! Аналог-код щелкает быстро. Вот целые рулоны.
   Да, действительно на окне бумажные катушки с цифрами.
   - Ну хорошо, ребята, готовьте опыт, а я должен поговорить со  старшими.
Вадим, собирайтесь ко мне. (Морщится. Некогда.) Не бойся, я недолго.
   Выхожу, провожаемый шумом. Потом, слышу,  затихли.  Наверное,  говорят:
"Ах, какой он бледный, худой!.." Ничего! Еще повоюем!
   Вот он, мой кабинет. Здороваюсь, как с другом. Все на привычных местах:
фотография Павлова, корешки книг в шкафу. Даже цветы поставили.
   Очередность чувств: радость от встречи. Любят. Еще дальше маячит тоска:
скоро придется расставаться. Теперь это  чувство  меня  уже  не  покидает.
Обострение заставило тело поверить в болезнь.
   Ничего нового они мне не скажут.  Каждый  день  кто-нибудь  приходил  и
докладывал. Но, может быть, не все? Щадили. Сегодня посмотрю сам. Сверю  с
планами и внесу поправки. Сколько мне  еще  отпущено?  Давид  утешает,  но
разве можно верить? Упреки, что плохо лечился, много работал. Хочет, чтобы
я почувствовал себя  больным,  прислушивался.  Что  же,  он  достиг  цели:
болезнь все время присутствует на заднем плане. Стал портиться характер, -
обида и зависть к людям. Сам вижу. Пока еще контролирую себя,  но  вот-вот
сорвусь. Плохо.
   Нужно торопиться с отъездом, иначе болезнь  совсем  меня  скрутит.  Вот
опять голова кружится и тошнит. Кажется, и ничего такого не съел. Все ли я
принял лекарства? Давид сказал, нужна пунктуальность.  Может  быть,  лучше
было бы еще полежать? Давид...
   Слушай, ты. Пошли к черту Давида и лекарства. Сегодня важный опыт.  Или
уже ничего не осталось важного, кроме пилюль? Чтобы  лишний  день  дышать,
есть и мочиться? Понимаю, если бы мог что-нибудь еще... А это...
   Все ясно. Нужно следить за  мыслями,  не  позволять  болезни  завладеть
собой. Лечиться, но в меру. Жизнь не самоцель. Почаще задумываться: "А для
чего?"
   Выстоять.
   Как меня встретили хорошо! Нельзя их предавать. У каждого человека есть
плохие мысли, все дело в их удельном весе. В доле воздействия на поступки.
По ним нужно оценивать, по сумме поступков. Количественная оценка добра  и
зла. Критерии. Обсудить.
   Входят все сразу. Значит, собрались заранее: обсуждали "платформу", как
себя вести со мной. Хорошо, берегут, но плохо, что  не  будут  откровенны.
Расспросить отдельно. А может быть, кое-что лучше и не знать? Всегда  есть
достаточно неприятностей.
   - Здравствуйте, Иван Николаевич!
   Это Семен. Нормальный голос, а мне кажется,  что  он  не  так  смотрит.
Борьба за власть? Не надо подозрений.
   Игорь такой  же  красивый.  Юра  и  Вадим  серьезные.  Какие-то  новые.
Впрочем, я их видел на днях, но обстановка меняет.
   - Садитесь, ребята. Я собрал вас,  чтобы  обсудить  кое-какие  вопросы.
Положение, в общем, мне известно, если вы не утаивали от меня.
   Смотрю им по очереди прямо в глаза. ("Испытующе". Штамп!) Нет,  не  все
ладно.
   - Семен Иванович, прошу вас.
   - Все было, кажется, хорошо. Как вы  знаете,  мы  получили  комнату,  в
которой будем монтировать саркофаг. Работали  как  надо.  План,  по-моему,
выполняется. Правда, я не все знаю, они же мне отчетов не дают.
   Замолк обиженно. Не слушались. Есть трещинка.
   Вадим вскакивает. Нахмурен. Игорь делает жест: "Остановись". Заныло под
ложечкой. Сейчас неприятности. Не хочу!
   - Не делай мне знаков! Шеф не кисейная барышня.
   (Сейчас даст. Может быть, сдаться? Уйти? Я больной.)
   - Не все хорошо, Иван Николаевич. Ваша болезнь принесла большой вред, и
впредь вы должны следить за собой строго. Нужно приходить в лабораторию  и
делать вид. Стоило вам лечь  в  больницу,  как  этот,  грязная  свинья  (О
директоре. Нет, не сделать тебе карьеры),  начал  нас  притеснять.  А  ты,
Семен, ему потворствовал! Да, это все знают. Не трогайте меня, я все равно
скажу!
   - Истеричка ты, больше ничего.
   (Как неприятно все  это!  Болит  под  ложечкой.  Тошнит.  Болен  я,  не
надо...)
   - Рассказывайте, но только без эмоций.
   - Отдел снабжения перестал нас снабжать: "Денег нет", "У  вас  аппетиты
большие". (Передразнил Швечика. Похоже.) А нам, как нарочно,  нужна  масса
всякой всячины для машины. С Юркой  вообще  не  хотят  разговаривать:  ты,
говорят, не наш.  А  комнату  Василь  Василич  сам  дал  -  "во  временное
пользование", я расписку писал.  Она  ему  не  нужна  сейчас,  потому  что
опытную установку демонтировали. Все, что сделали, - на  энтузиазме  и  на
воровстве. Сколько твои ребята повыносили с заводов деталей?
   (Воровство. Еще чего?)
   - Да нет, вы не бойтесь,  там  нам  сами  дают,  только  вынести  через
проходную нельзя открыто.
   Это еще полбеды. Всегда прижимали, да и денег у дирекции в  самом  деле
мало. Еще что? Жду.
   - Не все еще. Этот тип начал нас вызывать к себе. Я  не  знаю,  что  он
Семену говорил...
   - Знаешь ты, я рассказывал!
   - ...не знаю, что он Семену говорил, а  у  меня  прямо  спрашивал,  что
думаю делать, когда шеф умрет, как будет  с  тематикой...  "Какого  бы  вы
хотели заведующего?" Что нужно сильного, который бы защитил новое дело.  Я
так понял, что он сам хочет взять нашу лабораторию.
   (Вот сволочь! Впрочем, чего от  него  ждать?  Постой,  а  может,  Вадим
путает?)
   - Он прямо сказал?
   - Он-то не сказал, да я сам прямо спросил. Засмеялся он.  "А  что,  вам
будет плохо?" Знаете, как он своим добреньким смешком: "Хе-хе-хе... а?"
   - Ну и что же ты ему ответил? (Ах, черт, нужно на "вы"!)
   - Я ему ответил как надо. Повторять не буду. (То-то рожа была  у  Ивана
Петровича!)
   - Ну и зачем же ему это надо?
   - Святая простота! Да ведь он павловское учение уже  полностью  выдоил,
теперь на первом месте кибернетика. Чувствует,  что  его  попрут  скоро  с
кресла. А как же он без командных высот?
   - Вадим, прошу вас без резкостей.  Он  все-таки  наш  директор,  с  его
помощью мы стали на ноги. Семен Иванович, что вы скажете обо всем этом?
   - Что он скажет! Он уже, небось, подрядился к папаше в заместители!
   (Склока. Противно. Я  еще  здесь,  а  уже  делят.  Вадим  -  псих,  мог
преувеличить. Семен? Ненадежен.)
   - Я ничего об этом не знаю,  Иван  Петрович  расспрашивал  о  состоянии
работ в отделе, о выполнении планов этого года.
   - И все?
   - Расспрашивал о вас. Как я оцениваю ваше здоровье, вернетесь ли  вы  к
работе.
   - Ясно. Нормальный директорский интерес. Игорь  и  Юра,  вы  что-нибудь
можете сказать? Подожди, Вадим. Пожалуйста, помолчи. Не устраивай базар.
   Эти ребята с трезвыми головами. Вот Юра.
   - Отношение к нам плохое, это верно. Посмеиваются,  что  мы  гениальные
открытия делаем.
   - Юра, это же несерьезно. Говори по делу.
   - По поводу того, что сказал Вадим? Думаю, что весьма вероятно. Товарищ
ловкий.
   - Это тоже меня не интересует. Пока. Говори  ясно,  в  чем  заключается
дискриминация лаборатории, чтобы я мог идти к директору.
   Молчание. Что скажете? Знали бы вы, как  противно  идти  к  нему!  Ага,
Вадим!
   - Я думаю, что вам пока не стоит ходить. Мы будем сами  выбивать:  "Шеф
пришел, ругается". А вы только расстроитесь.
   - Сам сначала подогрел, а теперь жалеешь?
   - Я же знаю, как вы не любите ходить по начальству. Мы от этого  сильно
страдаем. Но что поделаешь...
   ("Недолго осталось, потерпим". Нет, он этого не думал. Не злись.)
   - Что еще скажете приятного?
   Смотрю. Настроение неважное.  Вадиму  стыдно  за  свою  выходку  против
Семена.  Тот  сидит,  нахохлился.  Справедливо  обиделся,  хотя  директору
продастся. Нет, сдастся, это разница. Слабость еще не подлость.  А  Игорек
так и промолчал. Херувим.
   Опять Юра.  Видно,  что  стал  основной  движущей  силой.  Естественно:
техника сейчас главное. Машины.
   - К сожалению, есть и более неприятные вещи, с которых  нужно  было  бы
начать, если бы Вадим не выдал свои эмоции.
   Замолк. Что еще? Бей, все равно радости от встречи уже нет.
   - Дело в том, что мы теряем кредит. Институт кибернетики, заводы N_22 и
N_13 быстро  узнали,  что  вы  в  больнице,  и  затормозили  наши  заказы.
Начальство от объяснений увиливает, но ребята мне говорят, что оно в  нас,
помощников, не верит. Впрочем, и сами ребята тоже не очень, поостыли.
   (Значит, решили, что я уже умирать лег.)
   - Ну и как поправить дело?
   - Ну хотя бы вы позвонили Борису Никитичу и другим. А еще  бы  лучше...
Но...
   - Что?
   - Прочитать бы вам по одной лекции у наших подрядчиков.
   Скажи, пожалуйста! Я, оказывается, сила.  Лекции  мои,  правда,  всегда
нравились. Умею. Приятно.
   - Я готов. Только внешний вид у меня неважный. Не отпугнуть бы.
   - Ничего. Вы побреетесь перед самым выступлением, мы вам яркую  рубашку
добудем, наденете светлый костюм.
   - Не хватает еще косметики!
   - Наука требует жертв!
   Немножко оттаяло. Все повеселели, даже Семен улыбнулся. А Вадим уже все
забыл. Вот человек! Лекции я прочитаю. И костюм надену. Но насчет яркого -
ограничусь галстуком... Неловко.
   - Теперь, может быть, коротко обсудим существо  дела?  Хотя  вы  мне  и
рассказывали, во я бы хотел услышать еще раз, чтобы вместе  обсудить,  как
преодолеть отставание. Кто начнет? Как всегда, Вадим?
   - Пожалуйста, я готов. Мой участок - структурные схемы функциональных в
регулирующих систем. Они, в общем, готовы.
   - По-твоему, готовы  -  это  значит  есть  квадратики  с  названиями  и
стрелками между ними. А  мне  для  технической  схемы  этого  мало,  нужны
зависимости.
   - Где я тебе их возьму? Из пальца высосу?
   - Из литературы.  Вон  сколько  медики  написали  -  целые  библиотеки.
Написали, а установить, например, как сердце влияет на газообмен в легких,
нельзя.
   -  Подождите,  не  ссорьтесь.   Ведь   мы   договорились,   что   часть
характеристик  действительно  придется  брать  с  потолка.  В  этом  смысл
эвристического моделирования. Так вот, я хочу знать: что  сделано  в  этом
направлении?
   Немного, видимо, они  сделали.  Не  хватает  фантазии.  Хорошо,  что  я
продумал за время болезни. Было время.
   - Иван Николаевич, послушайте. Мы с Игорем нарисовали главную  схему  -
отношение между органами, обеспечивающими баланс газов  в  организме.  Это
сердце, легкие, ткани. Увязаны воедино механическая энергия, изменение  О2
и СО2 в сердце, легких, в сосудах, в тканях. ("Мы нарисовали". Это я давно
рассказал.)
   Юра:
   - Ваши характеристики  годятся  только  для  здоровых  -  как  организм
приспосабливается к физической нагрузке, да и  то  без  учета  эмоций.  Не
больше. А как быть при патологии? Ведь характеристики будут совсем иными?
   - Ну, кое-что мы дали  тебе,  не  прибедняйся.  Кроме  того,  работы  в
клинике не закончены.
   - Хорошо, не спорьте. Потом мы специально обсудим этот вопрос. Я припас
некоторые соображения.
   (Все-таки забываешь о болезни, когда вот так занимаешься. Будто  и  нет
ничего.)
   -  Семен  Иванович,  вам  было  поручено  составление  второй  схемы  -
водно-солевого баланса, регулирование кислотно-щелочного  равновесия.  Как
обстоят дела?
   (Я-то думаю, никак.)
   - Схему мы с Вадимом и Юрой составили.  Я  могу  ее  показать.  Есть  и
характеристики почек. Плохо с тканями: не удалась кооперация с  институтом
биохимии. А мы сами не улавливаем количественно, как обмениваются водой  и
солями ткани с кровью. Нервные воздействия на эти процессы совсем неясны.
   - А связь с газообменом вы уже выяснили?
   (Как субъективны оценки! Подсознательно я  уже  ищу  подкоп  к  Семену.
Никаких данных за предательство нет. Честно служит в меру  сил.  Наверное,
каждый считает себя хорошим.)
   - Нет, пока не установили. Вернее, не можем выразить это цифрами.
   - А почему бы не поставить опыты с перфузией изолированных частей тела,
например, ноги?
   Мы долго обсуждаем разные технические вопросы.
   Юра смотрит на часы. Поднимает на меня глаза. Шеф, ты нас задерживаешь!
Вадим увидел.
   -  Иван  Николаевич,  нам  нужно  идти  в  операционную.  Первый  опыт,
программа очень большая, без нас напутают. Можно, а?
   - Да, да, конечно. Разговор закончим потом. Значит, мне можно не ходить
к Ивану Петровичу? Как вы считаете?
   - Может быть, стоило бы показаться после болезни, а, ребята?
   Это Семен просит. Черт его поймет.
   - Не надо. Пусть он приходит. Пошли, ребята.
   Вадим категоричен, как всегда. Нравится, хотя и  раздражает.  У  самого
всегда не хватало.
   Ушли. Дверь закрылась, а голоса еще звучат, и фигуры  реют  в  воздухе.
Были и нет.
   Устал. Тело жалуется, а мозг должен заставлять: "Работай!" Не  пойду  к
директору. Могу же я это позволить себе? По болезни. Вообще-то нет,  нужно
бы сходить. Дело требует. Дело требует  ходить,  кланяться  этому  дерьму.
Слушай,  не  прибавляй.  Обыкновенный  человек.  Наверное,  думает:   "Для
развития  этого  важнейшего  дела  нужно  сильное   руководство,   хорошая
организация. Умрет Прохоров, все дело может пропасть". Не уверен даже, что
потом добавляет: "И я что-нибудь получу..."
   Прилягу на минутку. Слабость. Может быть, ее нужно пересиливать  волей?
Физическая тренировка - великое дело. Нужно соблюдать пропорцию:  покой  -
тренировка. Только как найти наилучшее соотношение?
   Опять ты о болезнях. Сколько можно?
   Хорошо полежать. Расслабить мышцы. Каждый орган шепчет: "Хорошо".
   Приду к нему, скажу: "Не советую вам брать мою лабораторию. Кроме вреда
для дела, это ничего не  даст.  Поставьте  Юру,  прошу  вас".  Губы  будут
дрожать. Он: "Хорошо, хорошо, Иван Николаевич. Вы не  расстраивайтесь".  А
потом все равно сделает по-своему. Верить ему нельзя. Считает себя  весьма
важной персоной, самостоятельно мыслит:  "Организаторы  важнее  кабинетных
ученых..."
   Не пойду. К черту! Нужно придумать другой ход. Заставить  его  сделать,
как хочу.
   Сегодня Люба должна прийти и Ленька.
   Люба - это тяжело. Но она же врач, все  понимает:  болезнь,  лекарства.
Все равно стыдно. Любовницы годятся только для здоровых. Разве кроме... не
было ничего? Было. Выбрось это из головы, и тогда снова будет хорошо.  Она
самая близкая, ближе всех.  Даже  Ленька  не  понимает  всего,  что  Люба.
Запутался.
   Нужно идти. Проснется собака  или  нет?  Необязательно.  Цель  опыта  -
отработка программы, испытание аппаратуры. Но  все  же  приятно,  если  бы
проснулась. Пес большой, 26 килограммов. Бедный, не знает. Люди тоже часто
не знают. Судьба. Детерминизм? Если мир  ограничен,  то  должно  быть  все
заранее предопределено. Брось, ты никогда не мог понять бесконечность.
   Может быть, нам встретиться с Любой в парке? Даже лучше:  нет  условий!
Ха! Комплекс неполноценности. Никто не требует.
   Как они будут работать  одни?  Неужели  этот...  захватит?  Разбегутся.
Останется Семен и, может быть, Игорь. Это значит гибель лаборатории, дела.
Человечество, конечно, не пропадет, но дела жаль. А кто же будет  смотреть
за мной? Просто нельзя без Юры в Вадима. Техника  откажет,  физиология  не
будет развиваться.
   Пойти по начальству? Тогда все может сорваться. Запретят. Скажут: нужно
обсудить с руководством. Там. (Жест вверх.)
   А ловко я обдурил всех:  "Установка  для  искусственного  регулирования
важнейших жизненных функций". Все приветствовали, когда  утверждали  план!
Иван: "физиология дает выход в практику. Будем  оживлять  при  клинической
смерти, при шоке, инфаркте". Все это верно, будем. Будут. Может быть, даже
гипотермия  понадобится,  чтобы  сначала  сложить  из  кусочков,  а  потом
оживлять. Как в сказке, мертвая и живая вода. Многие инженеры на это  дело
клюнули: как же, кибернетике! Создание систем, управляющих  организмом.  И
тоже верно: без кибернетики установка не пойдет.
   Плохо, если на заводах начали  охладевать  к  нам.  Что  сделаешь?  Все
затурканы. Планы, штурмы. Сначала  размечтаются:  "Поможем  человечеству",
"Приятно работать для жизни"... Потом, смотришь, остыли: "Знаете, если  бы
включить в план... У нас прорыв. Начальство жмет, ругает, дескать, игрушки
делаете,  благотворительностью  занимаетесь..."  Не  осуждай!  Все   люди.
Директора - особенно. Их, бедных, драят  где  только  можно.  Живо  отучат
фантазировать.
   Так не хочется снова идти  упрашивать!  "Пожалуйста,  Сергей  Павлович,
сделайте. Без вашей помощи не вытянем..." А  он:  "Ну  что  ж,  профессор,
нужно помочь медицине. Сделаем". Снисходительно похохатывает. Он туз, а ты
кто? Червь. Он государству прибыль дает, а от тебя? Один разор.
   Ну и что? А он прав. Вот  целый  институт,  миллионы  тратят,  а  толк?
Статей,  конечно,  написано  сотни,  книг,  даже  диссертации   защищаются
исправно, а пользы - нуль. Ничего не  дает  ни  для  сегодняшней,  ни  для
завтрашней науки. Бездарности со степенями во главе с директором.
   Закрыть? Закрыть! Оставить одну твою лабораторию. Именно. Но,  кажется,
сие от меня не зависит... Не завирайся: есть еще несколько  человек.  Есть
хорошие лаборатории. Например,  Левчук.  Да,  есть,  но  мало.  Но  другие
институты... Да, конечно. Не задавайся.
   Придется идти  к  директорам.  И  лекции  прочитать.  Все-таки  кто-то,
смотришь,  зажигается,   начинает   мудрить.   КПД   невелик,   не   будем
преувеличивать, но есть польза. Появляются энтузиасты.  Потом  приходят  к
нам на низкую зарплату. Юра так пришел когда-то, помнишь?
   Тепло в груди. Хорош. Именно его нужно оставить. Вадим только кричит, а
без Юры он ни одной схемы не составляет. Да  и  ты  сам  от  него  многому
научился. Если поладит с Вадимом, все будет в порядке. Как их  уберечь  от
ссоры? Уж очень он задирист, хотя и добрый. Терпение нужно  иметь.  Только
при моем мягком характере... Тоже, мягкий!  "Бритва  в  киселе".  Неверно.
Добрый.
   Приятно полюбоваться собой. Такой ученый! Новые идеи, коллектив. Притом
добрый, мягкий. Все отдает науке. А может быть, просто равнодушный? Выбрал
себе самое приятное - думать. Домик построил и выглядываешь  из  окошечка,
критикуешь. Попробовал бы, например, директором завода? Или совхоза? А?
   Ладно. Раз дело дошло до критики,  пойдем  в  операционную.  Давно  все
взвешено,   определено.   Положительный   герой   с   не   очень   высоким
коэффициентом. Если вытяну, что задумал, то будет приятно  перед  смертью.
Оправдаюсь.
   Почему-то нужно оправдываться.


   Операционная. Один взгляд: пришел в самый раз. Начинают наркоз.
   - Стул Ивану Николаевичу!
   Предупредительность Вадима.
   -  Давайте  все,  как  намечено  по  программе.  На  меня  внимания  не
обращайте.
   (Я не буду вас дергать своими указаниями. Предположим, что  меня  вовсе
нет. Я лежу на столе вместо собаки.)
   Сажусь в угол к окну. Взгляд  наружу:  летний  день  в  разгаре.  Жара.
Осматриваюсь: три группы. Посредине передо мной операционный стол  с  АИК.
Физиологи  Поля,  Алла,  Рита.  Главный  -  Вадим.  Справа  весь  угол   -
контрольная и управляющая аппаратура. Инженеры Гулый, Толя, Юра. В углу  у
двери стол биохимиков. Валя берет анализы. Игорь. У окна  еще  стол,  лист
миллиметровки -  Леня  и  Петя  будут  вести  упрощенный  график  основных
показателей.
   У каждой группы свои задачи, свой начальник. Общая команда - Юра.
   Первый  раз  вижу  установку  целиком.  Собрали,   пока   болел.   АИК,
теплообменник. Где же аппаратура для охлаждения  и  нагревания?  Ага,  вон
шланги идут за дверь. Значит, поставили в соседней комнате. Здесь уже  нет
места.
   Контрольный комплекс. Масса всего нагорожено! Не стоит вникать, -  есть
Юра, инженер.
   - Сколько каналов записываете?
   - Шестнадцать будем записывать, а периодически контролируем  еще  около
тридцати показателей. Вот, пожалуйста, список.
   Список: давление  в  обоих  предсердиях,  в  аорте,  сосудистый  тонус,
потребление кислорода легкими, АИКом, рН, напряжение кислорода  в  тканях.
(Один канал с переключателем на шесть точек.) Напряжение О2 в артериальной
и венозной крови. Напряжение СО2. Производительность насоса АИК. Несколько
точек температуры. Отдельно - электрокардиограмма, электроэнцефалограмма.
   - Юра, поставили новый расходомер?
   - Да, наконец-то наладили.
   - А датчики напряжения газов надежные?
   - Не скажу, чтобы очень, но мы предусмотрели периодическое  определение
газов крови по Ван-Слайку и на оксигемометре.
   - Производительность собственного сердца не контролируется?  Почему  же
не приспособили баллистокардиограф?
   - Иван Николаевич, ну не могли же мы все сделать, не успели.
   Это Вадим. Нотки раздражения: дескать,  такой-сякой,  еще  придирается.
Должны были успеть. Помолчи.
   Вступается Поля:
   - Косвенно  можно  судить  о  минутном  объеме  сердца  по  потреблению
кислорода легкими. Мы же знаем газовый состав крови  на  входе  и  выходе.
"Входы и выходы". Физиологи усваивают  новую  терминологию.  Работа  идет.
Мила ловко ввела трубку в трахею, приключила наркозный  аппарат,  начинает
дышать мешком. Свой анестезиолог, не хуже врача. (Но когда дело дойдет  до
настоящего, лучше пригласить Володю от Любы.)
   Вадим с Полей начали обнажать сосуды на обоих  бедрах  для  приключения
АИКа и введения контрольных зондов. Достаточен ли будет венозный  отток  с
верхней половины тела, от головы?
   - Послушайте, Вадим, а ведь мы говорили, чтобы одна трубка была введена
еще и через вену шеи. Что-то я не вижу, чтобы вы готовились к этому.
   - Хватит двух катетеров из нижней полой вены.
   - Нет, не хватит... Делайте, пожалуйста, как сказано.
   Только посмотрел на меня зло. Еще немного - и взбунтуется. (Не  поладят
они с Юрой, нет.) Начинает брить собаке шею. Еще слушаются.
   Юра возится с  аппаратурой.  Наверняка  какие-нибудь  неполадки.  Очень
нелегко наладить шестнадцать каналов. Игорь в углу у стола  с  пробирками.
Он ответствен за биохимию. Да, вон он, список  анализов.  Читаю.  Здорово.
Даже адреналин, ферменты.
   - Игорь, как же вы сумеете сделать столько анализов?
   - А мы попросили биохимиков из других лабораторий и даже из клиник. Обе
соседние комнаты заняли.
   - Молодец!
   - Стараемся.
   А Семен явно не у дел. По расписанию ему  вообще  ничего  не  выделили.
Зря. Нужно было мне вступиться. Теперь поздно. Правда,  его  искусственная
почка сегодня не приключается. Не готова, да и не нужна - опыт короткий.
   Все заняты, один я свободен.  Инвалид.  Впрочем,  это  хорошо,  значит,
коллектив работает.
   Здорово  Юра  поставил  организацию  эксперимента.  Все  расписано   по
пунктам: кто, где, что. Но он  каждый  раз  жалуется,  что  система  плохо
управляемая. Много делают ошибок. Пока с  собаками  -  это  ничего,  жалко
только труда: человек двадцать участвуют в  опыте.  Физиологи  никогда  не
ставили таких сложных экспериментов.
   Работают спокойно. Даже Вадим не орет  -  подействовала  проработка  на
собрании. Надолго ли? Вот характер!  Сколько  раз  он  мне  грубил!  Потом
придет:  "Извините,  Иван  Николаевич,  не  сдержался...  Но  и  вы   тоже
неправы..." А все-таки  я  его  люблю.  Настоящий.  Теперь  слишком  много
равнодушных.
   - Вадим, а ты научился дренировать левое предсердие?
   (Это  я  нарочно  на  "ты",  чтобы  не  сердился.  Он   это   любит   -
фамильярность!)
   - А как же! В хирургию ходил целую неделю. Теперь лучше их  делаю.  Уже
приглашали заведовать кабинетом  зондирования.  Говорят,  когда  со  всеми
переругаешься, приходи к нам, попробуем.
   Собака вся пронизана трубками. В обоих предсердиях и  в  двух  артериях
тонкие зонды для измерения давления и взятия проб крови. В  трех  венах  -
толстые трубки для оттока крови в  АИК,  еще  одна  трубка  -  от  него  в
артерию. (Неужели и меня так придется? Бр-р-р...)
   Нет. Пока все как-то нереально. Я на этом столе? Нет,  не  может  быть!
Если по-честному, то я все равно не верю, что решусь.  Так  на  постели  и
буду умирать. Жалкий трус!
   Сколько человек здесь работает? Раз, два... двенадцать. Да  еще  в  тех
комнатах есть. Ничего себе!
   У каждого своя жизнь, своя судьба. Стимулы. Вот Лена, техник.  Помнишь,
как она  вначале  плакала  над  каждой  собакой?  Уходить  хотела.  Беседу
провели: "Опыты нужны для людей". "Что люди! Они сами за себя отвечают.  А
животные? Это жестоко!" И теперь еще не привыкла. Хорошая  мать  будет.  И
внешность у нее: груди, таз. А Мила бледна и худа. Бедно  живут  девчонки,
зарплата маленькая.  Хорошо,  если  в  семье,  а  не  которые  из  деревни
приехали, живут по углам. Одеться нужно.  Экономят  на  каждом  куске.  Не
принято об этом говорить.
   Учатся почти все. Заочники, вечерники. Как  начинаются  сессии,  так  и
работать некому. Вон Алла шесть  раз  держала  экзамены,  пока  поступила.
Мода? Стремление к материальным благам?  Они  невелики.  Квалифицированная
работница больше получает. Нет, видимо, это истинная жажда культуры.  Пока
они не очень культурны. Вот у Милы пятки грязные. Но  их  дети  будут  уже
лучше. Будут ли? Люба жалуется, что Костя книг не читает.
   Проблема культуры. Проблема молодежи. Всюду одни проблемы.  А,  бывает,
послушаешь - никаких проблем, все решено. Молодежь поголовно стремится  на
стройки, тиражи книг растут из года в год. И хотя бы кто-нибудь  попытался
провести настоящий количественный анализ. Зачем? Выдержки из речей - самые
веские аргументы. А ведь нужна, очень нужна настоящая информация! Без  нее
нельзя управлять ни одной сложной системой.
   - Иван Николаевич, все готово к началу охлаждения.
   Встаю. Голова немножко закружилась. Постоять. Прошло.
   - Проверим? Дайте мне карту.
   Программа  опыта:  датчики,  анализы,   состояние   собаки   к   началу
охлаждения.
   - Игорь, биохимические показатели нормальны?
   - Да. Щелочной резерв крови чуточку понижен. Вводим соду.
   - Мила, усильте дыхание.
   - Юра, твое хозяйство в порядке?
   - Ну, идеального порядка у нас никогда нет, но прилично. Думаю, что все
запишем.
   - Я не про записи. Будет ли работать автоматика?
   - Не знаю. Должна бы, но кто его знает? Первый раз включаем.
   - Ну, начинайте.
   Это значит начать  поверхностное  охлаждение,  снизить  температуру  до
тридцати градусов при собственном работающем сердце, а потом уже  включать
машину.
   Собаку накрыли длинным футляром из оргстекла.  На  одном  конце  его  -
змеевик, соединенный с холодильной установкой, и  вентилятор.  Он  создает
потоки холодного воздуха. Шерсть собаки обильно смочили водой.
   - Мила, углуби наркоз и введи нейроплегики. Есть это в программе?
   Это Юра. Так будет и мне командовать. Если решусь...
   Включили холодильник, вентилятор. Крышка  покрылась  пылью  тумана.  Из
дырок дует  холодный  воздух.  Мороз  пробегает  по  моей  коже.  Условный
рефлекс.
   Широкая бумажная  лента  медленно  ползет  в  аппарате,  и  шестнадцать
писчиков  чертят  свои  кривые.  Периодически  включается   аналог-код   и
записывает показатели цифрами на рулоне бумаги.
   Охлаждение идет медленно. Шерсть мешает.  У  человека  пойдет  быстрее.
Толя переключает датчики - везде одинаково: 35<sup>o</sup>, 34<sup>o</sup>, 35<sup>o</sup>. Нужно  примерно
один градус в минуту, но идет меньше. Ускорить нельзя.
   А время идет.  Приносят  анализы,  отмечают  в  таблицах  новые  цифры.
Проводят  линии  на  графиках.  Добавляют  лекарство,  регулирующее  тонус
сосудов, сердечную деятельность.
   - Какой минутный объем сердца, Вадим?
   - Сейчас прикину.
   - Что прикидывать - около полутора литров.
   Это Юра. Быстро ориентируется в цифрах.
   - Маловато. Может быть, нужно уже включить АИК? А то в тканях накопятся
недоокисленные продукты.
   - Температура - тридцать один градус. Давайте включим.
   Остановили вентилятор. Подняли  крышку.  Холод  прополз  по  комнате  и
растаял. Лето. Даже не верится, что там было всего плюс восемь градусов.
   - Миша, у тебя все готово?
   - Да, готово.
   Миша  -  молодой  техник,  "машинист".  По-научному  -  оператор  АИКа.
Работает под командой Поли.
   - Включай. Проверь зажимы.
   Послышался  новый  звук  -   мотор   аппарата.   Он   все   повышается,
увеличиваются обороты. "З... з... з..."
   Неприятно.
   Крышку снова закрыли. Загудел вентилятор.
   Как-то они будут работать вместе - насос и сердце? Эта модель  АИКа  не
предусматривает синхронизации, но может давать почти постоянный ток крови.
Однако это все равно плохо влияет  на  работу  своего  сердца.  Нарушается
регулирование.
   Вадим и Юра внимательно рассматривают кривые  на  бумаге,  ползущей  по
доске осциллографа.
   - Производительность АИКа - 1500 мл.  Потребление  кислорода  снизилось
приблизительно до пятидесяти.
   Это значит, что свое сердце "плохо тянет". Неважно, весь расчет на АИК.
   - Юра, когда начнет работать автоматическое регулирование температуры?
   - Да сейчас включим.
   Переключает какие-то тумблеры на большом пульте.  Это  его  гордость  -
программное управление всей системой.
   Машина работает на режиме охлаждения - скорость циркуляции определяется
этим.
   - Сердце фибриллирует!
   - Товарищи, смотрите за давлением в левом предсердии.  Сейчас  решится,
хорошо ли держат клапаны  аорты,  не  будет  ли  кровь  затекать  в  левый
желудочек и растягивать его.
   Все напряженно смотрим на кривые давления. Вадим кричит:
   - Порядок! Давление в предсердии не повышается!
   (Больше всего я боюсь этого момента. Порока сердца  не  было,  а  вдруг
клапан закрывается неплотно? Тогда все кончено.)
   - Ну, теперь переключайте насос на пульсирующий ток.
   Мы полагаем, что это важно для организма - пульсация крови.
   - Автомат ведет себя хорошо. Смотрите, какая линия температуры!
   - Подожди еще хвастать, как будет дальше.
   - Я и не хвастаю...
   - Да, да, знаем вас... (Это, конечно, Вадим.)
   Завидуют, наверное, физиологи Юре. И меня немножко ревнуют.  Обижаются,
когда я привожу инженеров в пример.
   Культурный опыт. Все видно.  Жаль  только,  что  биохимия  запаздывает.
Когда и ее переведут на электронику, вот тогда будет дело!
   Температура  венозной  крови  -  16<sup>o</sup>.  Она  красная,  как  в   артерии.
Потребление кислорода снизилось в пять раз.
   - Иван Николаевич, наверное, пора разводить кровь. Иначе есть опасность
склеивания эритроцитов.
   Да, да, это очень важно. Повышается вязкость крови, могут  закупориться
капилляры в мозге. Нужно спешить.
   - Юра, можно остановить АИК?
   Остановили, пережали шланги. Из оксигенатора  слили  половину  крови  и
заменили ее плазмой.
   Вадим:
   - Пускай! Кровь поставьте в холодильник. Еще пригодится.
   Сажусь на свое место. От  начала  опыта  прошел  час.  Немножко  устал.
Смотрю.
   Самая шумная группа - физиологи. Вадим. Поля всегда с ним  препирается.
Разумеется, они на "ты".
   - Поля, смотри: течет из фланца!
   - Это же ты затягивал. Мужчина! Ну-ка, Леня, подтяни.
   Возня. Ничего.
   Инженеры  спокойнее.  Красив  этот  огромный  осциллограф.  Шестнадцать
каналов, шутка ли!..
   Игорь сообщает, что возрос гемолиз. Ничего, теперь гемолиз уже  не  так
страшен. Кровь развели вдвое, минут через двадцать совсем заменим плазмой.
И производительность уменьшим. Да, но  как  будем  нагревать?  Тогда  ведь
машине придется работать гораздо дольше.
   - Послушай, Вадим. Сколько вы заготовили донорской крови?
   - Три литра. А что?
   - Мало будет. В ходе  нагревания  придется  менять  кровь,  потому  что
гемолиз превысит допустимый уровень. Может быть,  можно  взять  еще?  Есть
собаки?
   - Собаки-то есть, да не проверены на совместимость.
   - Но ведь еще не поздно. Распорядись.
   Молчит. Где бы сразу выполнить, так он думает.
   - Вот сейчас кровь заменим, и тогда смогу освободить Полю.
   Ага! Значит, убеждать не придется. И тем более приказывать.  Так  и  не
научился приказывать.
   - Температура уже девять градусов!
   Нужно посмотреть все показатели. Подойти к столу, к Лене.
   - Давайте поглядим вместе. Игорь, дайте ваш лист.
   Собрались у стола. (Почему нет ни одной  женщины  среди  моих  старших?
Поздно думать.)
   - Смотрите, Иван Николаевич, показатели просто прелесть: рН, напряжение
кислорода в крови, в тканях. Это же главное!
   - Калий низкий. Нужно добавить. А напряжение кислорода в венозной крови
слишком высокое.
   - Сейчас прибавлю воздуха к газовой смеси.
   Температура теперь снижается медленно. Юра перевел  автомат  на  другой
режим.
   Шесть градусов. Пять.
   - Нужно совсем заменить кровь. Дальше охладим на плазме.
   Расходимся по своим местам. Для разговоров  времени  нет.  Я,  пожалуй,
здесь самый свободный. Сижу, смотрю. Все отработано хорошо. Юрина заслуга.
Ни в одном заграничном журнале не читал про такой сложный опыт. Сила! (Как
мальчик - "сила".)
   Машину остановили. Только вентилятор шумит.  Поля  выпускает  кровь  из
оксигенатора и заливает в него плазму с глюкозой. Делают без  спешки:  при
пяти градусах можно остановить кровообращение даже на час. Но лучше  этого
избегать.
   Закончили. Снова загудел мотор АИКа.
   Еще два-три градуса, и перейдем на  стационарный  режим  анабиоза.  Пес
отправится в будущее. Нет, не вернется. Едва ли удастся разбудить. А  было
бы приятно.
   Двенадцать  часов.  Нужно  принять  лекарство.  Подождем.  Скоро  пойду
отдохнуть, - два часа будем держать при низкой температуре. Полежу.
   Чем  это   состояние   отличается   от   смерти?   Практически   ничем.
Электрическая  активность  мозга  отсутствует.  На  энцефалограмме  прямая
линия. Сердце стоит. И все-таки какие-то молекулы сонно бродят в  клетках,
обмениваются электронами, выделяют энергию.
   Свидание нужно бы отложить. Устану. Нет. Нельзя  звонить.  Конспирация.
Унизительно.  Скоро  конец.  Сегодня  расскажу  о  замыслах.   Несчастная.
Впрочем, подождем результатов. Если будет плохо, нет смысла  расстраивать.
Иногда кажется: скорей бы, устал. Но пройдет минута - и "зачем спешить"?
   Настанет время, и изобретут сны. Умирать будет  легко,  приятно.  Может
быть, и все человечество так? "Мир безумцу,  который  навеет  человечеству
сон золотой..." Кто сказал?  Не  помню.  Неважно.  Как  многое  становится
неважным!
   Напряжение спадает. Теперь собака может перенести любые  погрешности  в
опыте Все благородные процессы выключены.  Остались  какие-то  примитивные
химические реакции. Как у самых далеких предков.
   Хорошо холодит от крышки. Приятно в жаркий день. Язык у собаки не синий
- верный признак достаточности кислорода в тканях.
   Бедный пес. Где он жил? Как жил? Полукровка -  похож  на  овчарку.  Раз
попал в собачий приемник,  значит,  не  сладко  жилось.  "Собачья  жизнь".
Впрочем, в последние годы собаки не голодали. Но без ласки. Так, случайные
связи. Как я. Нет, связей не было.  Были  две.  После  противно.  Человеку
нужно  еще  разговаривать.  Наверное,  не  всем?  Отвернулся   и   заснул.
Оскорбительно для нее.
   Можно просто смотреть, не  думая.  Дружат  они  между  собой  или  нет?
Романы? Любовь?  Не  веду  таких  разговоров,  не  знаю.  Вадим  понимающе
посматривает на Риту. И она машет ему подведенными  ресницами.  Он  женат.
Сколько лет ей? Двадцать семь, двадцать восемь? А Юру  я  видел  дважды  с
какой-то незнакомой девушкой. Птичья физиономия.  Наверное,  читает  стихи
Гумилева.
   - Юра, вы читали Гумилева?
   - А кто это?
   (Спроси свою барышню.)
   - Это поэт. "Убежать бы, скрыться бы, как вору..."
   - Нет, не знаю.
   Покраснел. Другие переглянулись. Откуда он может знать? Не издавали.  А
впрочем, прочтешь десять страниц - и надоедает, как у всех поэтов.  Только
Люба читает целыми вечерами. Так же, как и современная  зарубежная  проза:
по форме хорошо, а идеи нет. Когда одни идеи, - раздражает. Нет  совсем  -
тоже плохо. "Все люди - братья" - этого мало. Как это  реализовать?  Нужна
наука.
   - Ну, что там? Как температура?
   - В оттекающей крови - два с половиной градуса. После  машины  -  почти
нуль. Юра, промеряй в разных тканях.
   Жду. Юра переключает прибор на разные датчики.
   - В пищеводе - два, в прямой кишке - почти три, в мозге -  два  и  одна
десятая. В саркофаге - близко к нулю.
   ("Саркофаг". Тоже мне название!)
   - Хорошо. Игорь, взяли анализы?
   - Берем. Но результаты будут не раньше, чем через пятнадцать минут.
   - Знаю. Мы  не  будем  ожидать.  Видимо,  уже  нельзя  больше  понизить
температуру. Давайте на  этом  остановимся.  Теперь,  как  мы  условились,
испытаем  две   программы:   с   периодическим   включением   на   большую
производительность и непрерывное прокачивание с малой объемной  скоростью.
По часу на каждый вариант. Что вы скажете, товарищи? Юра?
   - Давайте начнем со второго. Я думаю, кубиков триста в минуту хватит?
   - Да. Другой вариант, наверное, такой:  пять  минут  -  800  мл,  потом
десять минут перерыв. Нет возражений? Принято.  Тогда  я  пойду  посижу  в
кабинете.
   Иду по коридору. Бодрюсь, нужно делать вид. Наконец - дверь.
   Устал. Совсем никудышный: два часа посидел на стуле, поволновался  -  и
скис.
   Лечь. Закрыть глаза.
   Голова тихонько кружится. Музыка. Мыслей нет.
   Проходит. Можно смотреть. Потолок с  трещиной.  Люстра.  Пыль  на  ней.
Портрет Павлова. Угол стола. Вот так бы и умереть: закружилось,  тоненький
звон. Провал.
   Так не бывает. Вспоминается другое.
   Ночи в больнице. Сухой, распухший язык.  Жар,  дышать  трудно.  Громкий
разговор санитарок  в  коридоре.  Какой-то  Коля  пьянствует  и  изменяет.
"Пропадите вы с ним!" Позвать врача, пожаловаться. Неловко. Черт  с  ними,
потерплю. Скоро улягутся на стульях и захрапят. Деликатность. Хорошо,  что
нас только двое. У соседа гипертонический криз.  Тоже  не  спит.  Головные
боли. Вздыхает, ворочается. Молчим.
   Разговаривают, проклятые!
   Весь мир противен. Черствые, самодовольные врачи. Глупые, привередливые
больные. Безграмотные сестры с подведенными глазами.
   Говорят, что где-то есть лаборатории,  населенные  одержимыми  учеными.
Композиторы сочиняют нежную и героическую музыку. Есть любовь.
   Все врут. Есть  только  одышка.  Жажда.  Толстый  язык  Селезенка,  как
большой камень, перемещается в животе при каждом повороте.  Люди:  поесть,
переспать, помочиться.
   Не хочу. Глупые бредни недоросля: какие-то модели, анабиоз. Зачем? Бог,
дай мне подышать! И забери меня. Нет, не в рай, не в ад. Просто никуда.
   Не забрал. Доктора хорошие. И сестры милые, отзывчивые  девушки.  Цветы
принесли, торт.
   А сейчас мне отлично. Дышать легко. Приятная слабость делает тело вялым
и легким. И мысли с чуть затуманенными переходами.
   Опыт идет хорошо. Собака заснула без всяких  патологических  сдвигов  в
составе крови. Значит, в  клетках  за  это  время  не  накопилось  вредных
продуктов. Важное условие пробуждения. И левый желудочек не переполняется.
Очень боялся. Мороки было бы...
   Самое трудное впереди - оживить.
   Будем постепенно нагревать на плазме. Потом добавим крови, как только в
венозной жидкости будет мало кислорода.  Боюсь,  что  сердце  будет  слабо
сокращаться, а АИК плохо приспособлен для параллельного включения.
   Много еще нужно сделать. Начать да кончить.  Времени  мало.  Сил  мало.
Лежать бы вот так на диване. Слушать малиновый звон.
   Малиновый звон - это не то. Это в церквах. Пасха. Детство. Целую неделю
звонили на нашей колокольне. Я там бывал маленьким  мальчиком.  Удивление:
мир, оказывается, такой большой!
   Как это бесконечно далеко!.. Мама. Мамочка. Кажется, при жизни я ее так
не называл. Сантименты не были приняты. Но все равно самое дорогое. Идеал.
Хорошо, что не дожила. И вообще - что никого нет. Люба? Она отдельно.
   Ты по себе судишь, черствый человек. Если бы умирала она, то ты бы  все
равно соблюдал приличия. Нашел бы причину.
   Да, соблюдал бы. Чтобы дети ничего не узнали. Чтобы  она  осталась  для
них такой же мамой, как моя. Без пятнышка. А моя  тоже  могла  бы  завести
роман. Сколько ей было? Тридцать, тридцать  пять?  Когда  он  бросил  нас,
отец?
   Человек обязан держать себя в  руках.  Скрываться.  На  этом  построено
общество.
   Нет. Ты просто бесчувственный эгоист. Всю жизнь дрожал за свой душевный
комфорт. Мама звала: "Книжный червь". Потому и умираешь бобылем.
   Хватит упреков. Меняться уже  поздно.  Хотя  бы  сохранить,  что  имел:
думать о людях хорошо и поменьше утруждать их своей персоной.
   Болезнь ужасно  меняет  психику.  (Зачем  "ужасно"?  Не  нужно  сильных
выражений.)  Больные  видят  все  через   свои   страдания.   Безразличное
становится  плохим.  Просто  плохое  -  отвратительным.   А   хорошее   не
замечается.  Все  люди  раздражают.  Зависть.  Эгоизм.  "Доктор  и  сестры
_обязаны_ быть отзывчивыми, хорошими. Деньги получают". Даже я ловил  себя
на этом.
   Нет, не допускать. Все время следить за собой, не спуская глаз. Создать
следящую систему, как в технике...
   Стук. Подняться, сесть. Не показываться лежащим.
   - Войдите! Ах, это вы...
   Юра, Вадим. Свои... Пожалуй, самые близкие? Одни из самых.  Есть  Люба,
есть Леня. И все? А что, разве мало? Многие ли имеют столько? Друзья - это
редко.
   - Да вы лежите, чего вскочили! Вот раб приличий!
   - Про тебя этого не скажешь.
   Это неверно. Только так, сверху. Мимоза, когда касается его самого.
   Юра:
   - Мы принесли вам кофе.
   Верно: тарелка, что-то закрыто марлей. Как в лучших домах.
   - Спасибо. Садитесь. Как там?
   Пью с удовольствием. Именно то, чего мне не хватало.
   -  Ничего  еще  не  случилось.  Всего  сорок  минут,  как  перешли   на
стационарный режим.
   - Как анализы?
   -  Напряжение  кислорода  в  оттекающей  плазме  понизилось  до  сорока
миллиметров ртутного столба. Температура в прямой кишке - плюс два.
   - Какой обмен? Прикинули?
   - А как же! Чтобы Юра да не сосчитал!  Примерно  около  трех  процентов
нормы. Да, Юрка?
   - Все-таки плазма с трудом обеспечивает доставку кислорода.
   - Когда будет повышенное давление,  тогда  обеспечит.  Много  кислорода
пойдет через кожу. (Это я так думаю, я так хочу.)
   - Неизвестно,  как  еще  это  отзовется  на  тканях,  которые  будут  в
поверхностных слоях, с высоким парциальным давлением кислорода...
   - При низкой температуре ничего.
   (Но это нужно еще проверить. А успеем ли мы?)
   - Моча есть? Я что-то не обратил внимания.
   -  Ни  капли.  Как  только  перешли  на  стационарный  режим  с  низкой
производительностью - как отрезало. Искусственная почка необходима.
   - Это так  и  предполагалось.  А  что,  ребята,  не  "отвыкнут"  органы
работать после долгой стоянки? Как вы думаете?
   Молчат. Соображают, можно ли  откровенно  сказать.  Мне  предстоит  это
проверить - "отвыкнуть".
   - Ну что  скрывать  -  мы  этого  не  знаем.  Нужно,  чтобы  в  целости
сохранились   сложные   молекулярные   структуры,   которые   обеспечивают
специфическую функцию клеток - сокращение сердца, секрецию мочи.
   (Спасибо - разъяснил.)
   - Хорошо бы провести хотя бы несколько дополнительных опытов.
   Это Юра говорит, задумчиво. (Хорошо ли?..)
   - Мы не будем проводить этих опытов. Просто не успеем.
   (Больница. Задыхаюсь. Нет. Проверите потом. Если  не  подтвердится,  то
просто выключите АИК.) Не  нужно  обсуждать  этих  общих  вопросов.  Давай
детали.
   - Скажите лучше, что нужно изменить и доработать.
   Обрадовались:
   - О, мы многое изменим! (Пауза, удовольствие на лице Юры. Творец.)
   - Во-первых, у нас скоро  будет  мембранный  насос  с  электромагнитным
приводом,  который  обеспечит  синхронную  работу  с  сердцем.  Во-вторых,
налаживается автоматика  к  АИКу  -  регулирование  производительности  по
потребности в кислороде в зависимости от давления в венах, артериях. Можно
задать  разные  программы  управления  -  включаться  с   перерывами   или
непрерывно.
   (Все это я  знаю,  но  молчу.  Приятно  посмотреть.  Завидую:  ему  еще
кажется, что он все может.)
   - Хорошо, но каковы перспективы  улучшения  качества  самого  насоса  и
оксигенатора? Чтобы они не разрушали кровь?
   - Для нового АИКа  получим  самый  лучший  пластик.  Поверхности  будут
шлифованы по высшему классу точности. Почти  такая  же  гладкость,  как  у
собственной сосудистой стенки.
   - Да, все очень хорошо. Но от сегодняшнего опыта  до  настоящей  машины
для анабиоза очень далеко. Очень!
   (Не успеть. И они тоже думают, но молчат.) Вадим хмурится.
   Юра:
   - Не так уж далеко. Бочку для саркофага на  авиазаводе  заканчивают.  Я
был там позавчера - отличный цилиндр из  толстого  оргстекла.  Выдерживает
давление в пять атмосфер. Кондиционер для камеры тоже скоро получим. Будет
давать любую температуру и влажность. Новый АИК, автоматика...
   - А почка?
   - Почкой Семен Иванович заведует.
   Назревает конфликт. Не зря он сегодня ходил в лаборатории,  как  чужой.
Старался не мешать. Плохой? Нет,  просто  не  тянет.  И,  может  быть,  не
понимает этого.
   - Вы бросьте  эти  разговоры.  Семена  можно  использовать  только  для
выколачивания заказов  по  почке,  а  не  для  ее  создания,  наладки  или
привязки.
   Вадим вступается:
   - Да это он так, треплется. Мы следим: почку делают. По  тому  проекту,
который с вами согласовывали. Она мало  отличается  от  стандартной  малой
модели, поэтому можно надеяться, что получим в срок.
   (Позвольте,  какой  срок?  Я,  кажется,  не  назначал  срока.   Значит,
советовались с Давидом. Неприятно. Почему? Логика. Нужно планировать.)
   Кофе вкусный. Туман в голове совсем рассеялся.
   - Кто это такой кофе варил?
   - Н-ну! Вы не знали? У нас же есть теперь мощная кофеварка. Коля сделал
в  мастерской.  Все  к  кофе  пристрастились.  Из  других  отделов  ходят,
заваривают.
   - А что говорят о вашем анабиозе в институте?
   - Об анабиозе  ничего.  Мы  же  делаем  установку  для  оживления,  для
искусственного управления жизненными функциями.
   - Вот еще и поэтому нельзя проводить длительных опытов.
   Когда они все вместе, говорит  всегда  Вадим.  Юра  вообще  молчаливый,
редко его удается раззадорить.
   - А вы часто ссоритесь?
   - Каждый день.
   - Почему? Юра, пророни словечко.
   -  Вы  же  сами  знаете,  что  с  ним  невозможно.  Все  оценки   очень
субъективны, действия непоследовательны. Тип с повышенными эмоциями.  (Как
книжно он выражается!) Но быстро миримся.
   - Это я мирюсь. Он бы неделю дулся.
   Приятно видеть их. Но им нужно идти. Опыт. Сейчас бы получилась хорошая
беседа. Всегда так: когда хочется поболтать, - нет времени. Время  есть  -
нет настроения.
   - Вам, наверное, пора идти?
   - Что вы нас гоните? Мы всего десять минут сидим. Да, Юрка?
   - Не беспокойтесь, Иван Николаевич. На  новый  режим  будем  переходить
через пятнадцать минут. А до тех пор там справятся без нас.
   - Надеетесь, значит?
   Вадим:
   - Не очень, чтобы очень, но в некоторых пределах. Знаете,  какой  народ
теперь?
   - Будто ты знаешь, какой был раньше?
   - В книжках же пишут. Я книжки  читаю.  Короленко,  например,  "История
моего современника".  Чернышевский.  Народовольцы.  Идейные  молодые  люди
были. А у нас? Чуть опыт затянулся - "Отгул давай!"  или  "Зарплата  мала,
уйду на завод". Это больше Юркины кадры - на завод. Моим податься  некуда:
физиологу везде восемьдесят рублей.
   - Брось, Вадим. Работают, не уходят. Тоже с тобой им  не  мед.  Сегодня
одно делают, завтра, глядишь, новое придумал - сиди до ночи,  переделывай.
Потом вообще не появляешься, они без дела слоняются... Нет, не мед.
   - Ты мне критику тут не разводи. Все равно не тот народ.
   - "Вот были люди в наше время..."
   - Знаю. Бородино. М.Ю.Лермонтов.
   Увлеченные. Они оба увлеченные, но по-разному.
   А молодежь, наверное, всегда  была  одинакова.  Возрастные  особенности
психики накладывают отпечаток на убеждения. Молодость решительна. Зрелость
осторожна. Нет,  не  все  так  просто.  Произошли  изменения  в  идеях,  в
культуре, в воспитании, и молодежь на это реагирует больше, чем взрослые.
   Спросить:
   - Скажи, Вадим, что тебя движет в жизни?
   Вадим:
   - Да ничего. Просто живу. Получаю удовольствие от работы. Мне  нравится
раскрывать, как вы выражаетесь, "программы" деятельности клеток,  органов,
организма.
   - А для чего?
   - Ну просто нравится. Конечно, приятно, если врачи используют наши идеи
и будут вылечивать больных. Но главное - это сам процесс искания.
   Юра:
   - А ты, Вадим, неразборчив.
   - Ну и что? Верно, всеобщими теориями не задаюсь, как ты. Но правила  в
жизни у меня твердые: работай честно, на  всю  железку.  И  на  ноги  себе
наступать не давай. В том числе и таким типам, как наш директор.
   - Надеешься выстоять?
   - Надеюсь. Знаю, знаю, что вы скажете: "Остынешь, сломают". Не  сломают
и не остыну. Вот!
   (А я выстоял? Нет. Всегда был робок, чтобы  не  сказать  больше.  Но  в
общем-то и  не  сдался.  Вот  еще  анабиоз  выдам  "под  занавес".  Глупо,
бахвалиться...)
   - Чем же ты объяснишь наших стиляг или  этих  иностранных  битников,  о
которых в газетах читаем? Да я и сам их видал, это факт.
   - Пороли их в детстве  мало  -  вот  и  все  объяснение.  Бездельниками
выросли.
   - А ты, Юра, что скажешь?
   - На сей раз я с ним согласен. Пороть, может быть, не обязательно, но с
детства  приучать  к  работе,  чтобы  были  прочные   рефлексы.   Конечно,
желательно привить интересы, но для этого их нужно иметь у родителей.
   (У него мама имеет. И моя  тоже  имела.  Немножко  смешно  слышать  эти
рассуждения от молодого человека, не знающего другой семьи, кроме мамы.  А
ты сам? Что ты понимаешь в вопросах воспитания? Имеешь сведения от Любы?)
   - Иван Николаевич, вы знаете хотя бы  одного  из  этих  так  называемых
стиляг?
   - Нет, не приходилось. А ты?
   - Ну, я все знаю. (Вот нахал!) Знаю и ребят таких и  девушек.  Они  все
неумные. Если поговорить недолго, подумаешь: культурный  парень.  А  потом
оказывается обман!  Нахватались  из  кино,  из  телепередач.  Немножко  из
журналов  -  из  кратких  сообщений.  Все  лодыри.   И   развратники.   Их
разговорчики о  политике,  науке,  идеалах,  о  своем  "протестантстве"  -
сплошной блеф. Уверен, что и за границей  эти  битники  такие,  как  наши,
бездельники... Во какую я речь произнес! А что? Нас, молодых, эти  вопросы
интересуют.
   - Конечно, вам их придется решать.  Надеюсь,  что  вы  не  упрощаете  и
допускаете всякие переходные степени?
   - А как же! Уголовники, стиляги  (они  же  тунеядцы),  потом  прослойка
благонамеренной молодежи и, наконец, мы, работники. Есть всякие переходные
ступеньки. Колеблющиеся и примкнувшие.
   - _Настоящими_ вы считаете только себя?
   - Конечно! Только мы, молодые люди науки, можем построить  будущее.  Мы
не обременены предрассудками. Только логика.
   - Юрка, а ловко тебя шеф сегодня подкусил на этом, как  его,  Гумилеве?
А? Как же это ты, такой интеллектуал -  и  не  знал?  Я  еще  над  Танькой
посмеюсь...
   Юра краснеет. Удивительная у  него  способность  краснеть.  Кожа  очень
белая. Смотрит на часы.
   - Знаешь, нам пора. Сейчас будем на другой режим переходить. Мы  пошли,
Иван Николаевич. Вы можете не спешить, мы позовем, если что.
   - Ну идите. Жаль, что некогда. Мы еще поговорим на эти темы. Как-нибудь
приходите ко мне домой вечерком. Ладно?
   - Конечно. С удовольствием. А Лиду можно взять?
   - Разумеется. И Таню.
   Ушли.
   Лида - это его жена. Приобщает к науке. Татьяна - это, значит,  барышня
Юры. Нос длинноват, и уж очень тощая. Внешние данные тоже важны в жизни. И
не только у женщины. Сам испытал. Теперь все в прошлом. Но Юра,  возможно,
еще  не  понимает  этого.  Хотя  едва  ли.  Все-таки  он  вполне   земной,
современный. Правильно рассчитывает  всякие  организационные  ходы  -  что
сказать директору, о чем умолчать. Вадим этого не понимает. Но у Юры ум, а
не хитрость. Не хочу хитрости.
   Интересно поговорили. Программы у мальчиков  нет,  но  будет.  Юра,  во
всяком случае,  очень  много  думает  о  всяких  вопросах.  Нужно  бы  ему
философией  и  психологией  заняться,  а  не  физиологией.   Медицина   не
составляет будущего человечества. Впрочем, может быть, он уже и думает  об
этом. За полгода он сильно изменился, повзрослел.
   Интересно бы обсудить проблемы воспитания с Любой.
   А зачем тебе они? Думаешь по инерции, будто еще собираешься десятки лет
жить.
   Живот  заболел.  Каждый  день  теперь.  Говорят,  спайки  кишечника   с
селезенкой. Называется "периспленит". Кроме  того,  мелкие  инфильтраты  в
кишечной стенке.
   Тарелку забыли. Хороший кофе и булка с маслом. Чей-то домашний завтрак.
Вадим? Жена завернула. Юра, наверное, завтраков не берет. Хотя есть  мама,
все еще считает мальчиком... Краснеет, как мальчик. Не  думаю,  что  Вадим
такой отчаянный, как представляется. Сказал: "Я все  знаю"  Ничего  ты  не
знаешь, кроме своей  науки!  Живет  он  плохо  -  в  большой  семье.  Мать
сварливая. Потом может у меня жить. Временно, доверенность напишу. Я же не
буду считаться мертвым. Квартиру забрать не могут.
   - Слушай,  а  ведь  ты  можешь  ловко  обыграть  должность  заведующего
лабораторией для Юры. Напиши  официальную  бумагу  директору,  копию  -  в
президиум академии, еще копию - в обком.
   Так, мол, и так. "Прошу оставить  исполняющим  обязанности  заведующего
лабораторией Юрия Николаевича Ситника, так как он единственный, кто  может
обеспечить  эксплуатацию  и  совершенствование  установки,  поддерживающей
состояние анабиоза"... моей персоны. Даже можно  употребить  "настоятельно
прошу". Указать,  что  он  автор  проекта  и  главный  исполнитель.  И  не
"исполняющим обязанности", а прямо "заведующим".
   Здорово придумал! Заявление сделают достоянием гласности, и тогда никто
не решится отказать в  моей  просьбе.  НИКТО.  Но  диссертацию  он  должен
защитить  до  этого.  "Кандидат  технических   наук   Ситник,   заведующий
лабораторией моделирования жизненных функций". Вот только обрежет его Иван
Петрович. Это такой жук! Ну ничего. Юра тоже не промах. Если  не  пройдоха
(слава богу!), то, во  всяком  случае,  "организатор".  Ведь  это  он  все
организовал - машину, установку для анабиоза.
   Как их с Вадимом  связать  покрепче?  Чтобы  работали  вместе  хотя  бы
несколько лет. Поговорю начистоту. "Вадим, заведующим будет Юра. Он  лучше
справится, чем ты. И  с  директором  поладит.  Прошу  тебя,  не  уходи  из
лаборатории. Постарайся не ссориться". Он пообещает.  Трогательная  сцена:
"Ради вас, мой учитель..."
   Но это не гарантия. До первой вспышки. А Игорь?  Останется.  Докторская
диссертация начата, нужно окончить. Руководитель? Не проблема. На  готовую
работу всегда можно найти. Хотя бы тот же Иван Петрович. Неприятно. Но  не
будем мелочны.
   Направление  для  лаборатории  дано:  моделирование  физиологических  и
патологических  процессов.  Совершенствование  искусственного   управления
жизненными функциями. С этими самыми установками.
   Наконец, анабиоз. Чего от него можно ждать? Практическое  использование
неясно. Путешествия в космос? Смысл будет только при очень длительных - на
годы. Иначе сама установка будет  больше  весить.  Впрочем,  если  за  нее
возьмутся, можно сильно облегчить. Тридцать -  сорок  килограммов.  Холода
там не занимать. Выигрыш не только в весе -  еще  психика.  Это  серьезная
проблема. А так будут себе спать, потом автоматы их разбудят.  Все  как  в
романах.
   Интересно, разбудят ли меня? Брось  фантазии!  А  чем  черт  не  шутит?
Столько сказок сбылось.
   Анабиоз - медицина. Не знаю Возможно, такая консервация  будет  полезна
при некоторых болезнях. Допустим, микробы или вирусы могут  подохнуть.  Но
они тоже сильно живучи. Если болезнь вызвала изменения  структуры  клеток,
то от холода норма не восстановится. Это ясно.
   Зато можно делать любые операции. Например, пересаживать органы. Однако
обольщаться и тут не следует. Пересадка органов задерживается не  техникой
операций,  а   биологической   несовместимостью   тканей   разных   людей.
Сомнительно, чтобы анабиоз в этом помог. Очень сомнительно.  Скорее,  нет.
Петр Степанович говорил: только для сверхсложных операций.
   Путешествие  в  будущее.  Непривычно,  наверное,   будет   там,   когда
проснешься через десять или сто лет.
   Посмотрим. Отказаться можно перед  самым  опытом.  Нет,  тогда  нельзя.
Стыдно.
   Чудеса науки сделают всех людей счастливыми.
   Глупости. Счастье - это всего лишь возбуждение центра удовольствия.  По
разным поводам. Но никогда - стойко. Наступает адаптация, привыкание, и от
счастья  остается  только  след  в   памяти.   Она   честно   регистрирует
самочувствие этого центра. Записывает на пленку.  Чтобы  быть  счастливым,
нужно несчастье. Страдание.  Антипод.  Впрочем,  не  обязательно  много  и
долго. Можно найти оптимальный режим. Коротенькие встряски, чтобы  человек
не забывался и не начинал тосковать. Будущие кибернетики  все  рассчитают.
Мой друг, ты имеешь шансы посмотреть.
   Черта с два! Это будет не скоро. Мои молекулы не выдержат, рассыплются.
Да и едва ли оно будет вкусно, это дозированное счастье.
   Пойти в операционную? Скоро будем оживлять. Нет, еще  рано.  Вдруг  наш
пес встанет и пойдет? Я даже его клички не знаю. Черствость.
   Выхаживать  придется,  как  больного  после  тяжелой  операции.  Сидеть
придется ребятам.
   А, не загадывай! Еще дойдет ли дело до этого?
   Хорошие все-таки ребята. Могли бы такие сыновья быть. Если бы тогда,  в
сорок третьем, не было этой бомбежки... Да брось, упустил  бы  все  равно.
Дело же не в женщинах и не в обстоятельствах, а в тебе. Ненастоящий.
   Юра - интеллектуал. В  хорошем  смысле,  без  ругательства.  Это  слово
совсем не предполагает бесчувственность.
   Лежу.  Отдыхаю.  Немножко  думаю.  Каждый  орган  чувствую  -  какой-то
коммутатор приключает его к сознанию. Сердце: тук... тук...  тук...  Потом
перебоя: тук-тук... тук-тук. Легкие. Вдох - входит  воздух,  расправляются
альвеолы. Что-то мешает (лимфожелезы?),  какой-то  датчик  раздражается  -
хочется кашлянуть. Сдержаться. Это  важно  -  задерживать  кашель.  Как  и
всякое  чувство,  неприятные  эмоции.  Живот.  Кишки:   одна,   другая   -
буль-буль... А селезенка большая, давит на них слева... Сердитый  великан,
тупой, толстый. Болей сейчас нет. Почти блаженство.
   "...Уходят, уходят, уходят друзья...
   Одни - в никуда, а другие - в князья".
   Почему в князья?
   Засыпаю... Как приятно заснуть...
   Стучат в дверь. Сажусь. Халат мятый. Неловко.
   - Войдите.
   Лена:
   - Юра послал за вами. Нужно начинать нагревание.
   - Сейчас.
   Как хорошо вздремнул! Часы - прошло сорок минут.
   Иду в лабораторию. Мои органы еще  не  проснулись  -  не  чувствую  их.
Здоров. Ненадолго.


   Все мирно в этой комнате, как будто и не уходил.
   Шумит вентилятор под колпаком. Гудит мотор АИКа.
   Юра - у своего пульта в выжидательной позе.
   - Иван Николаевич! Мы готовы начать нагревание.
   - Ну, в добрый час! Будет работать автоматика?
   - А как же! До сих пор все идет нормально.
   Впереди час времени. Не  знаю,  правильно  ли  мы  предположили  кривую
повышения температуры.  Первая  ступенька  -  десять  градусов,  вторая  -
двадцать два. Потом - до нормы. На каждую - по двадцать минут. Может быть,
этого мало? Ничего, мы придумали хитрую программу, - чтобы кровь  была  не
очень горяча и не было большой разницы температур в  разных  частях  тела.
Сначала задается темп нагревания, а обратная связь его исправляет -  может
замедлить или ускорить. Посмотрим.
   - Ну, начинаем. Коля, включай программу!
   Когда-нибудь так скажут и для меня: "Включай оживление!" И я  оживу  из
мертвых. Для чего? Есть ли у тебя запас желания  жить?  Оно  от  инстинкта
самосохранения.  Пока  живой  -  жить.  Но  человек   способен   подавлять
инстинкты. Зато у него прибавляется увлеченность. Удовольствие от исканий,
работы. Хватит ли его на будущее? Какая  она  будет  -  наука?  Любопытно.
Страшит только одно: одиночество.
   Оставим эту тему. Нужно смотреть.
   Новая программа выразилась  только  усилением  шума  АИКа.  Прибавилось
число оборотов. Нет, немножко  потеплел  воздух  под  колпаком.  (Названия
никак не  придумаем:  "колпак",  но  он  длинный,  "корыто"  -  некрасиво.
Неважно...) Воздух дует через щели на меня.
   - Игорь, пожалуйста, берите анализы чаще.  Важно  проследить  динамику,
чтобы подрегулировать.
   Зря  вмешиваюсь.  Все  расписано  заранее  -  и  частота   анализов   и
воздействия. Но нужно же что-то делать? Никак не привыкну к новой  системе
- когда опыт для каждого расписан, как ноты в оркестре. Физиологи привыкли
к "волевому" руководству: план опыта в голове у шефа, и он изрекает его  в
виде команд.
   Пойду смотреть на графики. Интересно, как автомат будет  справляться  с
нагреванием. Только не нужно мешать ребятам.
   Широкая  лента  ползет  непрерывно.  В  периоды  записей  ее   скорость
увеличивают. Самое интересное сейчас - это графики температуры. Выше  всех
в пищеводе. Вот дошло до восьми градусов. Прямая кишка  отстала  -  только
пять. Но включилась обратная связь - подъем пищеводной кривой  замедлился.
Разница с кишкой уменьшилась до двух. Снова обе  кривые  поползли  кверху.
Автоматика действует.
   - Поля, какая производительность АИКа?
   - Два с половиной литра.
   Вадим явился. Прозевал торжественный момент.  Уже  что-то  шумит.  Ага:
"Почему не позвали?" Сам должен думать.  Поля:  "Представь,  обошлось  без
тебя". Что-то есть тайное в их пикировке. "Ищите женщину..."  Как  же,  ты
такой крупный спец в этом вопросе! Но Вадим может. Видно по его манерам.
   Юра возится  около  аппаратуры.  "Проверка  нулей".  Важно  для  кривых
давления. Как-то ведет себя левый желудочек?
   Вот в пищеводе уже десять  градусов.  В  прямой  кишке  -  восемь.  Это
значит, что сердце даже теплее  -  через  него  проходит  много  крови,  а
температура  ее  уже  семнадцать.  Уже  возможна  некоторая  электрическая
активность. Посмотрим. Ничего определенного - то ли мелкая фибрилляция, то
ли просто помехи.
   - Иван Николаевич, наверное, нужно кровь заливать. Напряжение кислорода
в оттекающей жидкости очень низкое - всего двадцать миллиметров.
   Это Игорь. Вот что значит контроль.
   - Давайте, Вадим, вы командуете по расписанию.
   - Свистать всех наверх! Маша, остановишь машину. Рита, выльешь шестьсот
кубиков плазмы. Поля, зальешь столько же в оксигенатор.
   - Подожди, подожди! У нас же есть не цельная кровь, а разбавленная.  Ее
нужно использовать в первую очередь.
   - Да, верно. Сколько в ней гемоглобина?
   - А не меряли.
   - Почему? Я же говорил.
   - Не догадались. А ты ничего не говорил.
   - Ну перестаньте препираться! Меняйте литр жидкости.
   - Есть, товарищ начальник.
   Это Юра возвысил голос. Вадим шутливо откозырнул, но за  этим  немножко
видна обида. Всегда физиологи командовали, а теперь  -  инженеры.  Ничего.
Если умный, поймет.
   Машина остановилась. Сливают  плазму,  вливают  кровь.  Быстрее  нужно,
копуши! Молчи, не мешай! Начальников и так много.
   - Пускайте!
   Мотор зашумел. Остановка длилась две минуты. При такой температуре  это
пустяк.
   Язык у собаки немного порозовел. По сосудам пошла кровь, а не вода.
   Температура в пищеводе - тринадцать градусов. Электрическая  активность
сердца и мозга пока не видна. Странно. Немножко беспокоюсь.  Неужели  была
допущена гипоксия? Может быть, нужно раньше заливать кровь?
   - Измерьте, пожалуйста, процент гемоглобина, Вадим. Юра,  мне  кажется,
что нужно еще добавлять крови, только теперь цельной.
   Юра:
   - Может, подождем градусов до восемнадцати? Оснований для  беспокойства
нет. Вот,  смотрите,  показатели  напряжения  кислорода  и  углекислоты  в
тканях.
   Да, верно. Эти приборы очень хороши и для меня новы. Я еще им не  очень
верю. Соглашаюсь.
   Температура воздуха под колпаком уже  двадцать  пять.  Теплопередача  в
коже плоха, приходится давать больше тепла.
   Неужели не  проснется?  Сейчас  эта  мысль  у  всех.  Глупости,  должна
проснуться. То есть мозг должен заработать (должен?), а вот как сердце - я
не уверен. Если и запустим, то как будет сокращаться?
   В конце концов это не так уж важно. Пока  дойдет  до  меня,  обработают
параллельное кровообращение. Кроме  того,  камера  должна  помочь.  Расчет
простой: при давлении кислорода в две атмосферы каждый кубик  крови  несет
его  вдвое   больше.   Следовательно,   в   два   раза   можно   уменьшить
производительность.
   Но все-таки хорошо бы, если бы собака выжила. Настроение бы было у всех
другое. Столько трудов затрачено!
   - Смотрите, температура уже восемнадцать! А в  прямой  кишке  -  только
четырнадцать. Юра, твоя автоматика подводит. (Это Вадим.)
   - Подожди, подожди, сейчас выравняются. Видишь, замедлился  подъем.  Ты
давай лучше кровь меняй.
   "Лучше". Нехорошо. Не нужно показывать власть. Вадим стерпел.
   Активность около АИКа. Нужно выпустить литр разбавленной крови и  влить
столько же цельной. Не будем вмешиваться: дело Вадима. Можно даже посидеть
немного, что-то ноги устали. Времени  -  четвертый  час.  Сажусь.  Во  рту
сохнет. В животе что-то тянет. Никудышный.
   Для первого опыта идет хорошо. Столько аппаратуры,  и  все  работает...
Удивительно. Здорово Юра вышколил своих помощников.  Да,  чуть  не  забыл:
нужно завтра позвонить его оппонентам. Поторопить с  отзывам