, кто-то из перевозчиков передал новость -- это последняя их поездка. С самого верха, то есть от Председателя Рымолова, пришел приказ экономить горючее. Ростик обменялся понимающим взглядом с Пестелем. Но в общем, он не возражал, последний -- значит, последний. Чище будут и больше земель объедут. Посоветовав шоферам получше рассматривать пернатых, если с ними еще раз столкнутся, а не лететь прочь, забыв даже оглядываться, старшина скомандовал разведчикам трогаться дальше. Так обе группы и разъехались -- одна назад, в город, а вторая -- на юг. На таинственный, далекий, манящий юг -- обещающий открытия, впрочем, как и вся эта земля. 10 Выглядели они все довольно экзотично -- глухие доспехи, автоматы, подсумки, недлинные, но такие нелегкие мечи, тяжелые шлемы, как правило помещенные на переднюю луку седла, но иногда водружаемые и на голову, арбалеты, отбитые у насекомых, колчаны стрел и сумки, сумки... Лошади, потряхивая хвостами и гривами, мерно перебирали ногами. В движении лошадиных крупов было больше памяти о тысячелетиях, чем во всех томах по истории. Только было это на Земле, в неимоверной дали и, может быть, даже в иные времена. В последние пару дней Ростик обнаружил, что он стал слышать дальше и более понятливо, более осмысленно, легко представляя себе причину почти каждого звука. Зато, опять же, он как бы и не слышал позвякивания удил его отряда, топота лошадей, скрипа и похлопывания их амуниции... Это стало привычным, как раньше привычным казался треск автомобильных двигателей на улице, треньканье трамваев, почти постоянное попискивание радио -- особенно у них в доме. Пестель оглянулся назад, на пройденный путь, достал карту, которую еще Ростик рисовал, и попытался, не слезая с лошади, на ходу, в ней что-то подправить. Ростик подъехал ближе. Пестель перехватил его взгляд. -- Хочу показать, что местность все время поднимается. -- Откуда ты знаешь? -- спросил Квадратный, не оглядываясь. -- Ручьи быстрее бегут, камешки скатываются в одну сторону. -- Молодец, заметил. -- Старшина снял шлем, вытер пот. -- Я тоже думаю, что мы определенно забираемся на какую-то хребтину, только... Жаль, тут компасы не действуют. -- Не знаю, как вы, ребята, -- отозвался Ростик, -- а я заметил эту хребтину уже как добрые полдня. -- Что ты видишь? -- Во-первых, я не вижу дали, а нечто темное, значит, тут стоит как ширма некая возвышенность. Во-вторых, сам смотри -- видишь, на серой полосе виднеется темное пятно? Это и есть горка, куда мы направляемся. Я думал, ты сознательно держишь это направление. Старшина недоверчиво хмыкнул, потом взял из рук Ростика бинокль, обозрел окрестности, вернул. -- Вообще-то тебе и возвращать его не следует, ты и без бинокля ориентируешься. -- Что, правда горка? -- заинтересовался Пестель. -- Еще какая, -- подтвердил старшина. -- Теперь, когда он на нее показал, даже странно, как я раньше... Вот с нее-то и попробуем осмотреться. -- Она здорово выше соседних? -- все допытывался Пестель, не выпуская карты из рук. -- Не очень, -- отозвался Ростик. -- Но выше -- это главное. Пестель зачиркал в своем блокноте, поглядывая по сторонам. Потом проговорил с заметной гордостью: -- А городской шар еще виден. Подумать только, за сто пятьдесят километров... -- Ты уверен? -- спросил старшина. -- Ну в чем тут можно быть уверенным? -- запереживал вслух Пестель. -- Я тоже думаю, что сто пятьдесят, -- вмешался Ростик. Рискуя вывихнуть себе шею, он повернулся назад, ничего не увидел, повел глазами влево-вправо и наконец нашел -- бледный, едва видимый рефлексик ненормально белесого света. Горящий на самом краю серого неба и бесконечной отсюда, плоской, как необъятный стол, разноцветной земли. Старшина тронул лошадь, направив ее вперед, в сторону едва различимого затемнения на мрачной линии горизонта. Они ехали рядышком, в одну линию. Ростик оказался в середине. Размышляя, будет ли виден в городе их солнечный телеграф на таком расстоянии, Ростик задался вопросом -- а не поставить ли натурный эксперимент. Но потом все-таки отказался -- это могло изрядно задержать их, главным образом, потому, что захочется снова и снова слать сигнал в Боловск -- в надежде поймать ответ. А не меньше, чем попробовать конструкцию Перегуды, хотелось оказаться там, впереди, у темного взгорья. -- Как мы назовем его? -- спросил Пестель. -- Кого? -- не понял Квадратный. -- Этот холм. -- Ничего себе, холм -- это целая гора, -- высказался Ростик. -- Предлагаю назвать его Олимпом, -- торжественно, словно он стоял на многолюдном заседании какой-нибудь Императорской географической академии, предложил Пестель. Ростик заподозрил, что именно ради того, чтобы дать парочку-другую названий некоторым из местных природных образований, Пестель и рванул к ним. Он ведь определенно придуривался, когда говорил, что задание получил за сутки до выхода из города... Давно небось стучал во все кабинеты, требовал, просил, умолял, чтобы отпустили, пока не добился своего. Ростик, прищурившись на ставшем внезапно слишком ярком солнышке, посмотрел на друга. Нет, не ради привилегии давать названия он отправился сюда. Он наслаждался, как только может наслаждаться настоящий исследователь, путешественник в пути. Это сходно с восторгом бродяги, нашедшего новые невиданные горизонты, но лишь сходно, потому что на самом деле коренится еще глубже, проявляется куда более разумно и завладевает человеком гораздо основательнее. Что ни говори, а почти всегда бродяги сходят с дистанции, находят тихий угол, оседают, пригреваются... А эти вот чокнутые -- никогда. Они даже путевые журналы пишут или читают написанные другими, чтобы вновь и вновь пережить это упоение дорогой, запахом неизведанности впереди, кратким мигом триумфа, когда возникает возможность дать название горе или речке... Ростик проснулся от того, что кто-то заржал рядом. Это оказалась его собственная лошадь. Он огляделся. Квадратный тащился впереди, Пестель рядом. Все было как и раньше, только он ко всему еще и выспался. -- Как назвал гору-то? -- Ого, он проснулся, -- известил старшину Пестель. -- Почти четыре часа давил... Хотя нет, не скажешь, что ухо давил, нужно другой оборот сочинять. -- Зад он давил вместо уха, что тоже неплохо, -- хохотнул старшина. -- А назвать все-таки решили Олимпом. Смотри! Словно это была теперь его собственность, Пестель взмахнул рукой, и Ростик увидел сбоку, в десятке километров возносящиеся к серому небу голые камни. Иногда они влажно поблескивали, и тогда чуть выше, но едва ли в нескольких десятках метров, под камнями блестели пятна снега. -- Снег даже теперь? -- удивился Ростик. -- Мы раза три пытались подняться выше -- лошади не идут, -- гордо сообщил Пестель. -- Я думаю, тут уже кончается воздушный слой. -- Так низко? -- удивился Ростик. -- Перегуда же говорил, что мы живем в очень плоском мире, -- отозвался Квадратный. -- Я ему не очень-то и верил, а теперь... Теперь сам вижу, что он прав. Я с коня слезал, пытался подняться выше... Голова раскалывается, в глазах круги, дышать совершенно нечем. -- Теперь понятно, почему там ничего не растет, -- высказался Ростик. Кажется, сейчас он лучше понимал, почему ребят так развеселил его сон. Тут такие дела происходят, а он... Он и сам бы не пропустил возможности поклевать кого-то, кто спал, когда остальные делали фундаментальные открытия. -- Я думаю, эта горка метров на двести выходит за пределы атмосферы, -- высказался Пестель. -- А теперь куда? -- спросил Ростик. -- Мне показалось... Всего лишь показалось, что сразу за Олимпом, или как там его назовем, с той стороны... -- Старшина смущенно отвел глаза. -- В общем, его юго-восточная сторона обрывается слишком уж круто. Если она в самом деле крутая и через эту горку можно перейти по перевалу -- представляешь, как это важно? -- Прямо открытие перевала Магеллана, -- вставил Пестель. -- Ну а если гору обойти и вообще не искать перевалы? -- предложил Ростик. Посмотри налево, друг, посмотри направо, -- высказался старшина. -- Олимп этот, конечно, повыше других будет, но гряда тянется на сотни километров, запаришься объезжать Так что перевал -- штука значимая. -- Согласен, -- кивнул Ростик, хотя не очень понимал еще насколько Пестель прав. Но если они стояли на господствующей высоте и все равно не могли различить конца этим отрогам что на востоке, что на западе, -- наверное, да, хребет протянулся на сотни километров, которые будет ох как непросто преодолевать. До перевала они доехали лишь перед самой темнотой. Поэтому втягиваться в узкую, метров в триста, долинку не стали, а просто устроились на ночевку. Место оказалось удобным еще и потому, что тут почти не было живности. Лишь в клочках редких, низких, почти стелющихся по камням трав трепыхались какие-то птицы. Травы было так мало, что лошади разочарованно ржали, когда объедали очередной островок зелени и вынуждены были переходить к следующему. Ростик после дневного сна чувствовал себя таким отдохнувшим, что без труда простоял на страже первую половину ночи. Это было здорово, дать ребятам поспать, а самому потом наверстывать во время лошадиных переходов. Если он научится этому, то проблема недосыпов будет устранена совершенно. Кажется, он становился настоящим путешественником, волком степей... Если есть такое название. Днем оказалось очень много работы, они то и дело запутывались в разветвлениях долины, упираясь в действительно непроходимые вершинки, на которые не мог подняться даже Квадратный. Зато они поняли, что, против ожидания, на каждой из развилок нужно сворачивать не от Олимпа -- название, кажется, прижилось -- а ближе к нему. Чем это было вызвано, какой тектонический процесс послужил тому причиной, Ростик не знал. Да и никто, вероятно, из ученых, оставшихся дома, не мог этого знать, в Полдневье полагалось бы строить новую науку по этому поводу. Конечно, они боялись, что никакой это не перевал, что они нашли лишь тупиковую складку и теперь никогда не выйдут на ту сторону гряды. Да и Пестель все время шутил, что необъятность мира -- выдумка Перегуды и вот им выпала на самом деле удача открыть край мира, о котором так часто рассказывали хронисты еще на Земле. И вдруг, всего лишь за час до того, как должно было погаснуть солнце, все встало на свои места. Черные камни под копытами коней стали все чаще сменяться травой, а реденькие ручейки потекли не назад, а вперед. Они действительно прошли по узенькому перевалу и теперь оказались с другой стороны холмов. Хотя по-настоящему убедиться в этом они смогли лишь на следующий день. Вернее, на следующее утро. 11 Следующий день прошел быстро. Слишком уж необычным оказался мир по эту сторону холмов, слишком много в нем приковывало взгляды, хотя Ростик и затруднился бы объяснить, что именно притягивало их внимание. По сути, этот новый для них ландшафт оказался еще более монотонным, серым и однообразным, чем даже те лесостепи, среди которых стоял Боловск. Потому что он целиком, полностью и совершенно состоял только из одних болот. Но болота эти были так многообразны по цвету только-только зацветших трав и невысоких кустов, там много речушек и озерец разрывало серую их ткань, так невероятно велико было количество всякой живности, которая отыскивала тут пропитание и пристанище -- что смотреть хотелось не отрываясь. А может, все дело было в том, что никто из них никогда не видел по-настоящему болотистой равнины, никто не видел даже летней тундры, и потому местность заворожила их новизной. Так или иначе, не сговариваясь, все трое направились именно вперед, в Водяной мир, как его почему-то сразу стал называть Пестель, и вполне удачно. Разбив лагерь на одном из последних каменных островков -- все, что осталось от холмистой гряды, которую они только что перешли, путешественники вдруг осознали, что действовали, даже не обдумав других вариантов, и Пестель попытался наладить дискуссию. -- Вопрос вот в чем -- нужно ли идти дальше в болота? -- спросил он, когда ужин был приготовлен и съеден, когда в кружках плескался чай, обещая десяток-другой минут приятной расслабухи. -- Я полагаю, нам следует посмотреть, что там творится, -- отозвался старшина. -- Да, посмотреть было бы неплохо, -- начал Пестель. -- Но что мы хотим выяснить? -- Все, что там происходит, -- сформулировал Ростик. -- Думаю, в глубине происходит то же, что и тут, на краю. Если мы не будем углубляться, а пойдем вдоль, все и так выяснится, а нам останется только систематизировать наблюдения. -- Чего ты боишься? -- спросил его в упор старшина. Тот опустил голову, потряс темными вихрами. Почему-то Ростик только сейчас заметил, что он не стриг волосы несколько недель, и они у биолога непривычно длинные, не то что у него с Квадратным. -- Того, что в болотах. Новых видов живности, хищников, с которыми мы не знаем, как сладить... -- Тебе кажется, мы с ними не справимся? -- спросил Ростик. -- Может, и справимся, но... -- Пестель печально посмотрел на огонь, на товарищей и стал объяснять: -- Мы не готовы к этому походу. Мы довольно неплохо экипированы для степи, у нас есть все, даже умение маскироваться там в необходимой мере, а тут... Нет непромокаемых спичек, нет масла, чтобы не ржавели доспехи, мы едем на лошадях, а может, тут нужны байдарки... Поэтому я предлагаю не заходить глубоко в эти болота, а посмотреть что и как, не сходя с твердой почвы. -- Может, всех этих болот наберется всего на десяток километров, -- сказал старшина. Чувствовалось, что аргументов Пестеля он не принял. -- С горы мы видели не менее двух сотен километров этой прелести, -- сокрушенно отозвался Пестель. Он понял, что его предложение не пройдет. -- И она тянулась дальше, гораздо дальше. -- Все-таки поясни, пожалуйста, свои опасения, -- попросил Ростик. -- Не знаю, не смогу, наверное, этого сделать, но... Но знаю одно -- мы к походу по болотам не готовы. -- Боишься, -- подытожил старшина с ощутимой даже в темноте долей презрения. -- Боюсь, -- признался Пестель. -- Ну и что скажешь? -- Квадратный повернулся к Ростику. -- Может, он прав? Может, болота окажутся слишком иной средой, чтобы соваться в нее чересчур решительно с такими малыми силами. Квадратный вздохнул, покрутил кружку в руке, взбалтывая остатки чая. Он подумал, посмотрел в тихую тьму, обступивтую их со всех сторон, но как-то особенно ощутимо -- с юга, со стороны Водяного мира. -- Хорошо, пойдем неглубоко, но все-таки пойдем. Просто чтобы было о чем докладывать в городе. На следующее утро они пошли. И почти тотчас стало ясно, что Пестель прав, к серьезному походу по этой топкой поверхности, грязной, насыщенной влагой и сырой вонью, где все было обманчивым и ненадежным, они и вправду не готовы. Лошади выбились из сил и смогли пройти до полудня лишь километров десять, то есть меньше, чем в самые скверные прежние дни. Оружие вдруг стало отказывать, тетива арбалетов разбухла, ножи не выходили из ножен, и даже передернуть затвор на автомате оказалось делом сложным. А надежда на огонь, на котором можно было бы просушить поддоспешные куртки, развеялась в пыль... Вернее, в водяную пыль. Зато всюду полно было всяческой птицы, главным образом водяной, но Не только. То и дело на них вываливались угри, выдры, небольшие крокодильчики, какого-то отвратительного вида жабы и лягушки. А рыб стало столько, что их спины то и дело пугали лошадей, путаясь у животных под ногами. И комары -- причем разных сортов, размеров и степени зверства. От крохотного гнуса, запросто превращавшего кожу и мясо под доспехами в кровавое месиво, до жужжалок величиной с палец и хоботом чуть не в десяток сантиметров. Таких было легко сгонять, они, кажется, и на доспехи-то садились со стуком, словно кавалерия прыгала по железной мостовой. Впрочем, исследователи продержались еще один день. Но к его исходу так вымотались, что даже не стали разговаривать за ужином. Просто повалились на траву, и, как наименее усталый или более выносливый, старшина стал на первое дежурство. Ростик понял, что его будят, когда чья-то холодная и мокрая рука легла ему на лоб. Он поднял голову, попытался хоть что-нибудь разобрать в темноте. -- Это я, -- прошептал невидимый старшина. -- Смена? -- спросил Ростик тоже шепотом. -- Я сейчас, только рожу ополосну... -- Не только... Слушай. Ростик прислушался. Поверх безбрежного, как море, комариного звона, между непонятных вздохов, расходящихся по округе, как круги по воде, в перерывах между всплесками какого-то воя, словно где-то рядом стая собак Баскервилей ждала очередную жертву, раздавался отчетливо выделяющийся звук. То редкие, то очень частые щелканья, словно пустотелые палки стукались друг о друга, то понижая, то повышая тон и громкость. В этих щелчках, едва долетающих до людей, была такая осмысленность, что Ростик уже через минуту не сомневался -- это сообщение разумных существ. -- Они переговариваются. -- О нас -- больше не о чем, -- прошептал старшина. -- Кто бы мог подумать, что и тут есть кто-то, отслеживающий свои владенья? Ростик умылся, посмотрел, не осталось ли еще немного кипяченой воды в котелке, потом сел на место старшины, устроил на коленях автомат. Квадратный тем временем возился в темноте, как барсук перед зимовкой. -- Да, еще вот что, Рост. -- Его голос звучал невнятно, -- видимо, он уже застегнулся в спальнике. -- Мне показалось, что за мной кто-то следил из темноты. Проверь, не появится ли у тебя такое же чувство. Ничего себе, подумал Ростик. Но ощущение появилось не из-за слов старшины, а само по себе. И довольно скоро -- десяти минут не прошло. Было оно четким, как прием радиопередачи, и настолько явственным, что Ростик едва подавлял желание отправиться в темноту и выяснить -- кто там балует? Поутру они отправились восвояси. Снова лошади больше плескались в грязи, чем продвигались вперед, снова время пролетало с неумолимой быстротой, а черная гряда не приближалась ни на йоту, но теперь они знали, что направляются домой. И это понимали даже лошади. Но к полудню что-то изменилось. Ростик принялся смотреть как сумасшедший -- на небо, на холмы, на бесконечные ручейки под копытами, на лошадок, на реденькие облачка, которые появились тут, в глубине болот. И лишь тогда заметил... Это было какое-то невероятно далекое, но вполне целеустремленное пятно позади них и чуть сбоку. -- Смотрите, -- он указал на него. -- Ничего не вижу, -- отозвался Квадратный. -- Да птицы же... Видишь? В одном месте они гораздо гуще летают и выше и долго не садятся... Птицы? Да они тут везде! -- отозвался Пестель. -- Настоящий птичий базар, только в миллионы раз больше, чем... -- Да, я понимаю, -- кивнул старшина. -- И молодец же ты, Рост! Кажется, они и нас так же вычислили -- по птицам. Пестель взял у Ростика бинокль, долго всматривался в даль, потом передал его старшине. -- Что это значит? -- спросил он. -- Это значит, -- спокойно, почти лениво ответил Ростик, -- что нас кто-то преследует. И сумеем ли мы отсюда убраться вовремя, зависит от выносливости наших лошадок. -- Пожалуй, все правильно. -- Старшина опустил бинокль. -- Какая у нас фора? Пестель достал свою карту, повозился с ней, потом еще раз смерил расстояние до пятнышка озабоченных птиц, двигавшегося к ним с неуловимой для глаза скоростью, но определенно двигавшегося. -- Километров сорок... Может, успеем выйти на холмы? -- спросил Пестель. -- И их много. Если они не захотят нас преследовать за пределами болота, по камням, то... В любом случае нужно торопиться, -- решил Квадратный. И они стали торопиться, вернее, попробовали. Но это плохо получалось. Как бы они ни старались. 12 Кто бы ни были те, кто догонял разведчиков, они двигались быстрее, ощутимо быстрее. То ли они знали местные тропы, позволяющие меньше изматываться, то ли вообще были лучше приспособлены для таких путешествий, но уже к исходу этого дня расстояние по оценке Пестеля уменьшилось километров до тридцати. Ночью продвигаться было невозможно, но они попытались и разбили ночевку, только когда лошади дружно отказались идти, лишь мотая головой, но не делая вперед ни шагу, несмотря ни на какие понукания. А случилось это около полуночи. Костра не разжигали, хотя старшина первый согласился, что это глупо, в этом туманном, лилово-сером краю путника отслеживали каким-то иным образом, не как на равнинах Боловска. И все-таки обошлись без огня, может быть, просто потому, что слишком устали. Часа за два до рассвета поднялись и тронулись, стараясь не очень налегать на коней, которым предстояло работать весь День... У них еще оставалась надежда, что к сегодняшнему вечеру они найдут тот каменистый островок, на котором последний раз так рассудительно и убежденно в своей правоте приняли ошибочное решение. И в общем, они бы этот островок, наверное, нашли, если бы так не торопились. Или если бы получше ориентировались, почаще вытирали пот, а не озирались залитыми усталостью, ничего не видящими глазами. Так или иначе, к вечеру ни на какой островок они не вышли. Когда это стало ясно, старшина поднял руку: -- Стой! Рост с Пестелем охотно -- не говоря уж о лошадях -- замерли. Посмотрели на него, тяжело переводя дыхание. Это удивительно, но дышать тут в самом деле оказалось трудно, то ли потому, что воздух был другой, то ли они вообще были мало приспособлены бегать по липкому клею, которым теперь казались болота. -- Пестель, -- хрипло, с натугой приказал Квадратный, -- посмотри карту, где же этот чертов остров. Рост, сколько до них? Ростик восстановил дыхание, вытащил бинокль, стер с него брызги грязи, отрегулировал окуляры. -- Менее двадцати, -- нехотя, но уверенно сообщил он. -- Остров должен быть уже где-то тут, -- отозвался Пестель. -- Если его нет... Значит, мы его проскочили. Может, потому, что шли вчера в темноте, хотя... -Что? -- Этот остров -- начало целой гряды каменистых островков, по которым идти было бы не в пример легче. -- Пестель говорил как пьяный, едва формулируя. -- Но если можно промахнуться мимо одного острова, то мимо гряды... -- Понимаю, -- кивнул старшина, -- мимо гряды не промахнешься. Только если уж совсем заблудились. -- Что будем делать? -- спросил Ростик. Старшина оглянулся. Птичьи тучи над болотом висели близко, совсем близко. -- Пока светло, будем идти. А стемнеет -- попробуем хорошенько отдохнуть. Именно так -- отдыхать изо всех сил! Только лошадок вычистим, чтобы у них тоже поднялось настроение. Они шли, потом устроили лагерь. Потом, задолго до рассвета, все вдруг поднялись. Даже лошади. Они вдруг перестали жевать сочнейшую траву на той крохотной -- в три десятка метров диаметром -- кочке, на которой пристроились на ночь. Вскипятили чай, словно ничего уже не опасались. Пили его, прислушиваясь. Все выглядело мирно, стихли даже обычные ночные звуки. Собственно, только это и подсказывало, что рассвет уже близок. Потому что темень стояла -- глаз выколи. Внезапно, как всегда тут, пришел день. Просто он накатился пятном ярчайшего света с востока, высветил все до мельчайших деталей, до каждой росинки на траве, до волоска на холке лошадей. Квадратный вытряхнул последние капли из котелка, приторочил его к седлу, спросил: -- Ну, сориентировался по рассвету, где мы можем быть? -- Еще как сориентировался, -- буркнул Пестель. -- И все равно, по моему понятию, именно здесь все эти острова и должны начинаться. -- Значит, дело табак. И тут Ростик высказал такое предположение, что его самого от этого прошиб пот: -- Только бы мимо перевала не проскочить, а не то... Старшина птицей влетел в седло. -- Плакать будем на похоронах, как говорила моя бабка, -- почти пропел он в искристом, еще прохладном воздухе. -- А пока -- вперед! Они тронулись, поначалу почти рысью. К полудню тащились, едва переставляя ноги, к вечеру лошади снова забастовали, пришлось слезать с седел и вести их в поводу. Раньше они слезали на пару-тройку шагов, лишь чтобы помочь на трудном участке. Но участок кончался, и можно было снова взбираться на терпеливых лошадок. Теперь идти пришлось все время, это было мукой. Оказалось, что ноги, да еще закованные в сталь, вязнут в булькающей грязи, заросшей травой, более чем по колено. Иногда кто-то, неловко поставив ногу, проваливался до середины бедра, и тогда выбираться было тяжелее, чем просто умереть... Дважды они забредали в такую трясину, что приходилось возвращаться, чтобы найти поверхность, способную хоть как-то держать их. И все-таки они продвигались вперед. Медленно, очень тяжело, очень трудно, уже отчаявшись увидеть под ногами что-нибудь, кроме разводов качающейся, предательской трясины, которая ко всем прелестям еще и начинала их засасывать, стоило им только на миг остановиться... Кажется, никогда за все предыдущие дни им не было так тяжко. Ростик, например, всерьез стал думать, что можно как бы случайно опустить автомат, нажать на затвор, потом как бы ненароком найти спуск... Вот только тогда его товарищам придется вести еще и его лошадь, тащить его пожитки, может быть, даже везти его тело. Они его не бросят, они ни за что не захотят его бросить. А значит, это будет выход лишь для него одного. Стой, почти закричал он про себя, о чем это я думаю?! Это же... Таких даже слов нет, о чем я думаю. И он перестал думать вообще. А очнулся, когда вдруг впереди заорал Пестель: -- Эй! Эгей, смотрите, мы пришли!.. -- Он орал и, кажется, даже пытался подпрыгнуть, как сумасшедший. Ростик поднял голову, вытер пот, ничего не увидел. Он уже собирался сказать, что у Пестеля галлюцинации, и вдруг... Это были камни, нормальные, черные камни, которые, как скалы на берегу моря, прорывали сочную зелень болота и поднимались на полметра. Нет, на метр. Но поднимались не просто так, а поднимали всю землю, словно выстраивали ее заново, словно были той опорой, на которой держалась твердая почва Полдневья. -- Не останавливаться, -- захрипел старшина. -- Вперед! До камней осталось метров пятьсот. Ох и какими же тяжелыми эти метры показались всем, даже лошадям. Но они их все-таки прошли... Прошли и повалились на сухую, шуршащую поверхность, словно никогда не видели ничего красивее этого старинного, может быть, миллионнолетнего галечника. Ростик полежал, приходя в себя, перевернулся на спину, посмотрел в низкое небо. Пестель проговорил: -- Тут когда-то море было. Только оно заболотилось, вот и получилось... -- Что бы ни получилось, а я рад, что это кончилось, -- высказался старшина. Потом эйфория прошла. Они поднялись, попытались счистить грязь. Вдруг старшина вздрогнул, поднял голову, провел воспаленным взглядом по дали, оставшейся позади. -- А эти... Километров десять, и то если очень захочется соврать, -- признал он. -- Теперь они могут и отстать, -- подсказал Пестель. -- Просто потому, что тут не их среда, ноги они будут ранить или еще что-нибудь... Ростик набрал воздух в легкие, попытался сосредоточиться, несмотря на усталость... Может, благодаря ей, это было нетрудно. -- Не отстанут, -- твердо сказал он. -- Почем знаешь? -- спросил старшина. -- Они не хуже нашего представляют, где кончается болото, если бы хотели нас просто шугануть... Это рациональное объяснение вполне подошло. -- Пожалуй, -- согласился Квадратный. -- Тогда по коням. Отойдем от болота, пока светло. Они тащились и после того, когда светло уже не было. Они даже не особенно понукали лошадей, те просто переставляли ноги, очевидно радуясь, что не хлюпает под копытами и нет этой удерживающей ногу на каждом шаге трясины. Потом все-таки и они идти уже не могли. Сели, разбили лагерь. Даже ухитрились помыться в соседнем ручейке. Но поспать не получилось. Стоило смежить веки, как в голове начинала биться мысль -- остановятся неизвестные преследователи у кромки болота или Ростик прав -- пойдут дальше? Поутру, когда уже и солнце стало припекать в полную силу, все стало понятно. Пылевое облако, как ранее туча всякой пернатой живности, повисло в небе, и совсем рядышком. -- Они уже на твердой земле, -- сказал Ростик, передавая бинокль старшине. -- И продолжают преследование. Квадратный измерил расстояние. -- Километров семь. -- Он посмотрел на лошадей, те стояли понуро, слишком понуро для хорошей гонки. -- Ну, ладно, как бы там ни было... а им нужно еще доказать, что они не уступают нам в резвости на камнях. К полудню они доказали. Пылевое облако висело уже в пяти километрах. Пожалуй, если бы не эта пыль, можно было бы уже различить и некоторых из преследователей. Ростик все чаще останавливался, садился, стараясь уменьшить дрожь в руках, чтобы не так бились перед глазами окуляры, и пытался рассмотреть хоть одного из них. Наконец он не выдержал: -- Помимо скорости, они еще и маскируются, как черти. -- Значит, не тормозись, -- резонно заметил Пестель. -- Придет время -- узнаем, какие они да как им это удается. Гряда холмов перед глазами висела, как марево, как по книжкам в пустыне висит оазис, обещая воду и безопасность. После относительно прохладных болотин, каменистая пустыня заливала разведчиков волнами жара. Они шли, шли, шли... Незадолго до вечера старшина предположил: -- Может, от части поклажи освободимся? -- Они сразу поймут, что мы на издыхании, -- отозвался Пестель. -- Да и нет у меня ничего, чтобы можно было... -- Вот догонят они нас, ничего нам уже не понадобится, -- почти зло прошипел старшина. Но Ростик знал, он злится на себя, и это, так сказать, святая злоба, она помогает ему двигаться и, если все кончится хорошо, будет уроком, который он усвоит навсегда. А каков мой урок, подумал он. Ответа Ростик не знал. Выдумывание его требовало слишком большого напряжения, а сейчас следовало экономить каждое усилие тела, воли, сознания -- чтобы уходить от преследователей, чтобы не отстать от друзей, чтобы не притормозить их. Хуже всего, конечно, пришлось Пестелю. Он был самым малоопытным наездником из них. До сих пор биолога спасало только то, что у него из всех доспехов была лишь кираса да односторонние пластины до колен и чуть менее усталый конь... -- Долину кто-нибудь из вас видит? -- незадолго до ночи спросил Квадратный. Разведчики стояли на относительно высокой горке, даже непонятно было, зачем они на нее взобрались... Впрочем, понятно, если учесть, что спросил старшина. Они повертели головами туда и сюда. Никакого намека на понижение уровня темных холмов перед ними не замечалось. Даже крохотный просвет между голыми, почти однообразными вершинами показался бы им знаком Судьбы, возможностью спасения. Но его не было. -- Хороши исследователи, -- неожиданно хмыкнул Ростик. -- Ну и где этот Олимп? Я помню, долина должна быть от него в паре километров. Пестель достал карту. Потом взглянул на свои записи на ее обороте. Он делал их, когда ленился доставать путевой дневник. -- Он правее, -- поколебавшись, сказал он. -- Скорее всего, мы прошли левее гряды, там, в болотах значит, нужно забирать вправо. -- Но ты не уверен? -- скорее подтвердил, чем спросил старшина. -- Мне-то как раз кажется, что он левее. И нужно забирать... Он указал гораздо левее, туда, где остроконечные скалы торчали, словно зубы в пасти старого медведя. -- Так что решим? -- спросил Ростик. Это была ошибка, он понял ее прежде, чем договорил. Потому что старшина подумал, что это призыв к его единоначалию, а проблему следовало решать иначе. -- Пойдем туда, -- указал старшина налево. Они пошли за ним. Теперь, когда он вдруг вздумал командовать, а не советоваться, никакими спорами уже дела было не исправить. Они шли часа три и после наступления ночи. Шли по темноте, все больше убеждаясь, что если и выйдут к долине, то непременно проскочат ее. Но Квадратного невозможно было остановить. Он замкнулся и не отвечал даже на вполне дружеские подначки. Кажется, он уже и сам жалел, что так сгоряча выбрал этот путь, но исправить ошибку теперь было трудно. Повернув, они непременно попадали бы в объятия преследователей... Незадолго до рассвета пошел дождь. Это было странно, в Боловске за все прошлое лето выпало всего-то три дождя, и каждый Ростик очень хорошо запомнил. Но тут был Водяной мир, здесь дожди могли выпадать чаще. Едва стало ясно, что капли будут долбить не десять минут, а гораздо дольше, старшина поднял обоих спутников. -- Выступаем, -- приказал он. -- Пройдем сколько удастся, пусть даже и по темноте, а завтра постоим на месте. Вообще не стронемся. Ни пыли от нас, ни следов... Мы для них попросту растворимся в этой пустыне. И у Пестеля, и у Ростика были на это возражения, но они не стали их формулировать. Они слишком устали, слишком вымотались. Они просто вскарабкались на лошадей и поехали. Только-только беглецы дожили до рассвета, как сзади появился близкий, тревожный гул. Старшина спешился, лег на еще влажную после ночного дождя землю, положил на плоский камень ухо. -- Они идут, раствориться не удалось, -- признал он. -- " Вперед! Этот день Ростик помнил плохо. От переутомления и боли, сковавшей тело, как ему казалось, от макушки до пяток, или даже еще дальше, от верхушки его шлема до копыт жеребца, он почти все время спал. Потом, примерно часов в пять пополудни, они все-таки разбили лагерь. Просто уже не могли больше двигаться. И простояли, стараясь набраться сил, почти три часа. Сил они не набрались, тела -- людей и животных -- просто отказывались отдыхать. Они лишь более отчетливо осознали, как измотаны, истощены, как отупели от этой гонки. Но за пару часов до ночи поднялись и снова пошли. Теперь было ясно, что перевал, ведущий домой, остался сзади. Теперь у них была лишь одна надежда, что преследователи, которых они до сих пор так и не рассмотрели, вдруг да повернут назад. Но никто в это не верил. Судя по близкому шуму, их противник был полон сил и азарта. С чего бы ему было поворачивать? Часть 3. Новые расы, новые отношения 13 Ростах почувствовал, что чья-то холодная, неуверенная рука коснулась его подбородка, который, как оказалось, торчал из спальника. Ростик прихлопнул ее, как муху, потом поднял глаза. Это оказался Пестель, но он даже не смотрел, как попалась рука. Его глаза, круглые, словно блюдца, уперлись во что-то, чего Рост не видел из-за кустика травы, растущего рядом с головой. Ростик расстегнул мешок. Почему-то он проделал это медленно, словно боялся неосторожным шумом или движением нарушить какое-то хрупкое равновесие. Поднял голову и понял, почему и Пестель, и Квадратный, и даже лошади так тихо вели себя. Они попались. Напротив них, буквально в сотне метров от их ночевки, стояла армия. Это были отлично обученные солдаты, многие из которых были затянуты в костяные доспехи, срезанные с панцирных шакалов. Они стояли строем, и длинные пучки тонких перьев беззвучно шевелились на концах их пик, сплошным лесом поднимающихся над головами. -- Как же их много! -- невольно прошептал Ростик. Потом он попытался понять, что же было странного в этих существах. Ну, головы, понятно, в шлемах, причем самых разнообразных. Некоторые сделаны из черепов животных, очень похожих на медведей или крупных гиен. Конечно, большинство держало перед собой щиты, но... -- Так и есть, это птицы, -- сказал Пестель, которому, наверное, не давала покоя та же проблема -- понять, кого напоминают их преследователи. -- Я бы сказал -- курицы... Ну, то есть куры, -- тоже шепотом проговорил старшина. На самом деле, говорить об этих существах как о курицах было почему-то неверно. Потому что они были очень крупными, высотой почти в два метра. Во-вторых, у них было очень поднятое тело, которое они носили не параллельно земле, а вертикально, и это почему-то сразу, гораздо больше, чем все остальное, внушало мысль об интеллекте. В-третьих, у них были руки. Вернее -- Ростик вгляделся изо всех сил -- крылья. Так же, как у обыкновенных клуш, из кожи предплечий торчали перья, уходящие назад красивыми, жесткими волнами, но на концах крыльев они кончались довольно сильным, многосуставчатым пальцем. Еще один палец рос откуда-то из середины предплечья и подходил к первому спереди. Они составляли весьма удобный инструмент для тонкой работы, а сложенные вместе, были так же сильны, как третий, самый сильный отросток, отходящий почти от самого локтя, толстый и мощный, как узловатый корень. Все три пальца могли удерживать и копья, и щиты и ловко складывались в кулак. Ростик еще раз проверился, нет, он не ошибся, таких мощных, тугих кулаков, которые скатывали эти птички на концах своих крыльев, он еще ни у кого не видел. Зато ноги, обычные голенастые куриные ноги, торчащие из подобия юбок или нижних складок перьев -- на таком расстоянии было трудно понять, -- выдавали птиц. Кстати, вглядевшись, Ростик вдруг понял, почему преследователи так легко прошли по болоту -- на некоторых из них были натянуты какие-то разлапистые чулки, явно сшитые из толстой кожи, с весьма надежными перепонками между тремя разноторчащими пальцами. Эти перепонки могли удержать на трясине не только солдата, но и куда более весомый груз. Почему-то Ростик был уверен, что такая вот обувка скрыта в походных мешках каждого из этих вояк. Просто некоторые сняли их на каменистой почве, чтобы поберечь, а некоторые нет -- то ли потому, что были побогаче, то ли не желая ходить босыми. -- Килограммов шестьдесят каждый, -- вдруг высказался старшина уже в полный голос, шок от неожиданности прошел. -- Опасные бойцы. Как же они так легко нас застукали? -- Стало светлее, я поднял голову, а они уже тут, -- ответил Пестель. Ростик тоже поднялся, деланно спокойным жестом взял в руки автомат. Потянулся, а потом, неизвестно почему, помахал воинственным курам рукой. -- Ну, ты поосторожнее... -- начал было старшина. Но неожиданный жест Ростика имел ответ. Один из вояк в более пышной, чем у других, юбке вдруг вышел вперед и стукнул себя по грудному панцирю так, что одна из лошадок даже вздрогнула. -- Бьэгурмлесс-И! -- прокричал он. -- Ну и ну, язык сломаешь, -- отозвался старшина. -- Но в общем понятно, бегимлеси. -- Он вышел вперед, тоже хлопнул себя по панцирю и прокричал: -- Человек! -- Нет, лучше сразу во множественном числе, -- запротестовал Пестель. -- Он вышел вперед. -- Люди! Тогда и старшина объявил, что он тоже -- люди. Значения это не имело никакого, но эффект был в целом удовлетворительный. Тот самый бегимлеси, который вздумал представляться, вдруг откуда-то очень быстро извлек пращу, раскрутил ее и выстрелил в... Ростик покрутил головой, приглядываясь к старшине и к Пестелю, но камень, пущенный с невероятной силой, вдруг хлопнул по панцирю его. Рост даже качнулся. Но тут же он вскинул автомат, палец сам перевел скобу на одиночный огонь, затвор щелкнул, словно бы подчинялся силе мысли, и Ростик выстрелил. Бегимлеси отпрянул назад, а потом с шумом, словно из камеры выпускали воздух, осел на землю. Из толпы вышел еще один бегимлеси, этот был очень здорово вооружен, в его панцирях была заметна изрядная доля украшательства, да и выглядел он... авторитетнее, чем другие. Он наклонился над пращником, опустил ему на грудь крыло, поковырялся где-то своими корявыми пальцами, потом поднял голову и что-то очень негромко сказал стоящим сзади. По рядам пернатых вояк прошел сдержанный клекот. -- Отличный выстрел, кстати, -- прокомментировал Пестель. -- Может, они подумают, что мы все так стреляем? -- Да, это может их остудить, -- проговорил старшина, но было ясно, что сказанное -- лишь надежда, и такая же несбыточная, как попытка раствориться в дожде перед самым носом этих солдат. И тогда тот бегимлеси, который проверил смерть пращника, сделал еще одну удивительную вещь. Он вытянул вперед крыло с нацеленным, словно пистолет, пальцем и прокричал: -- Л-Ди! И начал довольно спокойно, неторопливо снимать одну свою доспешину за другой. -- Вот это да! Он нас вызывает! -- догадался Пестель. -- Бережет жизни своих солдат и хочет драки только между командирами... -- Почему ты так думаешь? -- спросил старшина. Но потом вдруг и сам стал расшнуровываться. -- Ты чего? -- удивился Ростик. -- Неужели... Тогда почему ты? -- Я -- командир. И к тому же... -- Квадратный скептически окинул взглядом Ростика, -- у тебя нет ни одного шанса. -- У курицы самое слабое место -- шея, -- вдруг проговорил Пестель, не отрывая взгляд от бегимлеси. -- Если удастся смять позвонки... Старшина кивнул, но вслух ничего не сказал. Ростик стал ему помогать. Разоблачившись, оба бойца пошли навстречу друг другу. И тотчас в стане пернатых послышались крики, хлопки, глухой стук костяного оружия. Ростик мог поклясться, что бегимлеси не просто поддерживают своего вожака, но и получают удовольствие от всего этого представления. Зато люди удовольствия не получали. Тем более когда Квадратный подошел к бегимлеси поближе. Тогда стало ясно, что из-за расстояния они неправильно оценили их размеры. Пернатые оказались гораздо выше двух метров, и вес их приближался к сотне килограммов. К тому же они были гораздо лучше вооружены -- помимо чудовищных кулаков, у них оказался тупой, но очень твердый на вид клюв, почти петушиные шпоры на ногах и когти на лапах. Складывалось впечатление, что одним удачным для себя ударом бегимлеси может сразу же решить исход поединка. -- Посмотрим, -- прошептал Ростик, сжимая автомат. -- Посмотрим. Но вдруг и Квадратный преобразился. Он стал каким-то чуть более низким, распластанным по земле, хотя и остался, конечно, на ногах, и со всех его сторон стали торчать те или иные части рук, будто бы он вырастил парочку дополнительных конечностей. Бегимлеси разогнался, бросился вперед, выставив когти на ногах, помогая себе удержаться в воздухе крыльями... Но старшина остался стоять, он лишь неуловимым движение перетек чуть в сторону, ровно настолько, чтобы атака пернатого окончилась неудачей, а сам при этом нанес довольно внушительный удар кулаком -- только хлопок прокатился в утреннем воздухе. Тогда бегимлеси развернулся и бросился чуть более расчетливо. Он бил ногами, пытался достать Квадратного прямыми ударами кулаков, пару раз даже пробовал клюнуть его... Когда эта атака закончилась, стало ясно, что старшина не пострадал. Он по-прежнему стоял шире и ниже обычного, по-прежнему был быстр, неуловим и при каждом удобном случае наносил встречный тычок. Подробности боя с такого расстояния видно не было, Пестель сделал движение вперед, но Ростик его остановил, почти грубо оттолкнув назад. Это имело смысл, если бегимлеси все разом бросятся в атаку, каждый метр пространства, отделяющий их, позволит сделать лишний выстрел, а то и не один. А кто знает, какой именно выстрел может их спасти? Ростику самому очень хотелось посмотреть на то, что там происходило, но он не позволял себе расслабиться. Он ждал атаки, был готов к ней и знал -- пока он готов, ее не последует. Внезапно характер поединка изменился, бегимлеси, видимо, понял, что с приличного расстояния он достать человека не сумеет. Тогда он пошел в ближний бой. Тело пернатого, то и дело теряющего свои перья, почти слилось с бледным, гибким телом старшины. Пыль вокруг них закрыла почти все, что там творилось... И вдруг она разом улеглась. Оказалось, что Квадратный сидит на спине пернатого и зажимает его длинную, подвижную шею локтем правой, поддерживая и помогая ей всей силой своей левой руки. Бегимлеси бился, словно сумасшедший, оказалось, что он умеет наносить удары назад, и локтями крыльев, и шпорами ног, ему даже удавалось совсем неплохо бить головой... Но каждый взрыв активности сопровождался затишьем, когда он вынужден был собираться с силами. И по мере того как старшина не отпускал своего противника ни на мгновение, стойко выдерживая все его удары, лишь иногда уворачиваясь, чтобы самые сильные щелчки клюва не приходились в лицо, эти затишья становились все дольше. Наконец ноги пернатого стали подламываться, он оседал. Тогда Квадратный попросту стал давить, стараясь своим весом прижать к земле... Ростику не было видно, но он подозревал, что захват старшины стал еще сильнее, может быть, даже крушил позвонки шеи под поросшей тонкими перьями кожей... Наконец вождь бегимлеси распростерся на земле. Он лежал, лишь иногда подрагивая, уже конвульсивно, даже не пытаясь наносить осмысленные удары, просто пробуя стряхнуть с себя этого ловкого противника... Но Квадратный не выпускал его из зажима. Он, очевидно, помнил о живучести куриц, о том, что даже с отрубленной головой иные из них принимаются вполне бодро бегать по двору. И он давил, лежа на противнике, обливаясь потом, тяжело дыша... Ростик опустил бинокль, который тут же почти выхватил у него Пестель. -- Он победил, -- сказал биолог. -- Ты здорово подсказал про шею, -- сказал Ростик. Потом он опомнился и поднял автомат. Пестель понял его, отдал бинокль и тоже схватил оружие. В самом деле, лучшего момента для нападения и быть не могло. К тому же возникала возможность спасти своего командира, вырвать победу, уже упущенную им... Но пернатые даже не думали об этом. Они странно приседали один за другим, словно делом чести было повторить жесты умирающего вождя. Оружие их опускалось, головы странно втягивались в грудь, под перья, юбки касались земли... -- Что-то он уж очень долго его душит... -- проговорил Пестель. И словно бы в ответ на эти слова в воздухе отчетливо разнесся сухой, твердый, резкий звук. Как ветка сломалась. Тело бегимлеси под Квадратным дернулось и замерло -- пернатому сломали шею. Старшина поднялся, нетвердо, словно пьяный, пошел к своим. В пыль за ним капала кровь. Но он шел, а пернатый остался лежать, и каждый понимал, что он может пролежать тут вечно или пока его не обглодают стервятники и шакалы. И тогда Квадратный сделал такое, чего Ростик от него никак не ожидал. Он вдруг повернулся, причем ноги его заплелись, и он чуть не упал. Но он справился, стал над поверженным врагом, выпрямился и медленно, торжественно поклонился его телу, всему войску пернатых, которые смотрели на него, всему этому странному народу. Потом он опять попробовал идти, а пернатые вдруг стали выкрикивать что-то. Это не были, конечно, приветствия или что-то, связанное с восторгом перед победителем, но в них звучало такое чувство, что даже Ростик опустил автомат. Стало ясно, что атаки не будет, ее просто не может быть -- люди победили. Мельком Ростик подумал, что, возможно, бегимлеси атаковали бы, если бы бой был менее захватывающим, или длился чуть дольше, когда они совсем уже завелись бы для драки, или если бы их вождь победил... Но все получилось так, как получилось, и они выжили. Шагов за двадцать до их стоянки Квадратный все-таки упал, но это значения уже не имело. Ростик с Пестелем подняли его, отнесли и уложили на один из спальников. Ростик спросил: -- Ты сможешь привести его в порядок? Пестель посмотрел на раны, на глубокие, сделанные, наверное, клювом дыры в мускулах на плечах и обнаженной груди старшины... Это были не порезы, а именно дыры, ямки, постепенно заполняющиеся кровью и сукровицей. Боль от них, должно быть, была жуткая... -- Вообще-то, как ни странно, очень серьезных травм не видно, -- подвел итог своему осмотру Пестель. -- Может, и справимся, если у нас будет пара дней передышки. -- Будет, -- твердо ответил Ростик. Он поднялся на ноги, повернулся к пернатым. Те подняли своего вождя, уложили его на странную конструкцию, собранную из копий и кусков кожи. Вероятно, походные носилки имели одинаковый вид для всех армий всех миров. Ростик задумался, зачем Квадратный поклонился поверженному и Побежденному противнику. Но ничего не придумал. Он даже не придумал, нужно ли и ему кланяться телу застреленного пращника, которого понесли следом за убитым в рукопашной вождем. Не понимая, зачем он это делает, Ростик на всякий случай поклонился. И каково же было его удивление, когда многие бегимлеси стали гротескно, но вполне однозначно раскачиваться ему в ответ... Хотя нет, не ему, а людям, их умению биться, их победе. Жаль, что мы оказались врагами, подумал Ростик, глядя на уходящих пернатых. Мы могли бы так отлично потолковать... Но может быть, в будущем это можно будет как-то исправить? 14 На этой стоянке они провели два дня. Это были чудесные дни, несмотря на то что Квадратному здорово досталось. Они полной грудью вдыхали воздух отдыха и относительной безопасности, они бездельничали и наслаждались покоем. Да и старшина уже к вечеру второго дня почувствовал себя лучше. Причем настолько, что хотел было взобраться на лошадь, чтобы отправиться назад, в Боловск. Едва удалось его отговорить, вернее, ни Рост, ни Пестель просто не встали с травки, на которой загорали, и Квадратный сдался. Третья ночь на этом месте тоже прошла спокойно. Дежурили Ростик и Пестель, и хотя ни один из них не поднял тревоги, утром выяснилось, что одному и второму в ночи, на невероятном расстоянии почудился отсвет какого-то огня. -- Не может быть, -- убежденно ответил Пестель на невысказанный вопрос -- Наверняка показалось. Эту территорию даже бегимлеси не считают своей, это ничейная земля. -- Или она принадлежит тем, кого даже они побаиваются настолько, что не решаются захватить беглецов силой, всего лишь устраивают поединки, которые, конечно, разрешены на любой территории, -- высказал Ростик свое подозрение. Разумеется, они уже обсуждали, что послужило причиной такому отменно благородному поведению пернатых. И ни к чему не пришли. Но вот выяснилось, Ростику неожиданно забрела в голову новая идея. -- Ты полагаешь?.. -- старшина не договорил, но, как оказалось, он все слышал, лежа на своем спальнике, без доспехов, греясь на солнышке. -- Да, я полагаю, тут была уже не их юрисдикция, и они отлично понимали это. -- Думаешь, тут все поделено? Все эти болота, холмы, степи. -- Почему же тогда никто не заявил прав на Боловск? -- начал горячиться Пестель. -- Откуда ты знаешь, что атаки насекомых не были как раз заявкой? Пестель тряхнул головой: -- Никогда об этом так не думал. -- Об этом никто так не думал, -- ответил Ростик, -- а следовало бы. -- Хорошо, пусть ты даже прав. -- Старшина решил перевести спор в конструктивное русло. -- Мы спаслись тем, что случайно забрели на чужую территорию? Но это значит, что нам грозит другая беда, где же она? -- Та самая, которой, по твоей гипотезе, опасались пернатые? -- поддержал старшину Пестель. -- Может, тот огонь? После этого разговоры как-то сами собой утихли. И все стали дружно собираться. Самым удивительным было то, что лошадки тоже не протестовали. Они, конечно, не восстановились после последнего марша, но даже не пытались дергаться, когда им на спины снова стали укладывать тяжелые седла и нагружать полегчавшие, но еще изрядно увесистые дорожные сумки. Часа за три до полудня, насколько его удавалось определить на глазок, они отправились в путь. И проехали совсем немного, не больше пяти километров, как вдруг откуда-то сзади долетел отдаленный, очень печальный, но вполне однозначный рык. Старшина остановил свою лошадку, повернулся, насколько позволяли ему перевязки под доспехами, которые он с большим трудом натянул на себя, и приложил руку к глазам. Ростик посмотрел на него, достал бинокль. Он искал хоть что-нибудь примерно в тех местах, где была разбита их стоянка, но ничего не видел. И вдруг... Он даже дернулся в седле и, конечно, сразу потерял это из поля виденья. Пестель, который не спускал с него глаз, Дожидаясь своей очереди, спросил: - Что такое? -- Не знаю. -- Ростик передал ему бинокль. -- Что-то очень... необычное. Я видел только тень. -- Да что с тобой? -- спросил старшина. -- Раньше ты так не дрожал? -Я и не дрожу, -- огрызнулся Рост. -- Я видел только тень... А тени бывают очень... -- Да какая тут может быть тень? -- спросил Пестель. -- Тут вечный полдень. -- Что бы это ни было, нужно сматываться, -- решил старшина. -- Может, на этот раз обойдемся без игры в казаки-разбойники. Но это им не удалось. Они попытались выжать из лошадок хоть какую-нибудь прыть, но те только тихонько ржали, но темпа не прибавляли. Впрочем, часа через два после полудня они стали проявлять признаки нервозности. Это казалось странным, потому что ничего не было видно, никто за ними не гнался. Сзади расстилалась ровная, просматриваемая на десяток километров каменистая равнина. Слева непроходимым занавесом висели холмы, справа... Вот справа, в полукилометре, начинались овражки, буераки и эти торчащие, словно зубы, скальные обломки. Пестель предложил: -- Может, спустимся вниз, там можно спрятаться... -- Уже один раз растворялись в пространстве, -- буркнул Ростик. -- Хватит. Попробуем ясно и однозначно показать, что нам тут ничего не нужно, что мы сматываемся, это остановит любого смышленого патрульного, если он не патологический убийца. Вот в этот-то момент из скал сбоку и донеслось еще одно рычание. Это было очень странное рычание, словно выло несколько разных существ одновременно. В нем слышался и хриплый, очень воинственный скрежет голосовых связок, и вой крупного, но вполне миролюбивого степняка, которому хватает падали, и какой-то почти осмысленный лай, похожий на древний язык воинственного племени... Пестель вздрогнул: -- Он с нами разговаривает? -- Не исключено, -- отозвался старшина, переводя коня на рысь. -- А мощная зверюга, наверное. -- Недаром с ним бегимлеси отказались встречаться, -- отозвался Ростик. -- М-да, мощная... -- Голос старшины выдал задумчивость. -- Тут удушающим захватом не обойтись. Приготовить гранаты, -- приказал он. -- А еще лучше, дайте-ка их мне, -- предложил Ростик. -- Зачем? -- удивился Пестель. -- Я из них связку сделаю, знаешь, какими во время войны танки подрывали. Старшина кивнул. Он не протестовал, когда Рост брал на себя определенные командные обязанности. В этом проявлялся его класс командира. Ну и опыт, конечно. Следующий раз преследующая их зверюга -- теперь в этом не могло быть никакого сомнения -- отозвалась часа в четыре. На этот раз она оказалась очень близко, гораздо ближе, чем хотелось бы. Если бы не складки местности справа, где она соревновалась с лошадьми в скорости, Ростик определил бы расстояние до нее точнее, но и так ему показалось, что между ними осталось не больше трех, максимум четырех километров. -- Он бежит по оврагам, а мы по равнине, и то... -- высказался Пестель. -- Почему ты думаешь, что это он? -- удивился Ростик. -- Не она же! У всех крупных животных бойцами являются самцы. -- Ничего, скоро встретимся, -- отозвался старшина, -- тогда спросим. Шутка не удалась, но споров больше не было. Они пришпоривали лошадей, но те были не готовы к затяжным рывкам. К тому же и люди, кажется, не могли их выдержать. Так получилось, что через два часа, когда новый преследователь должен был их догнать, судя по тому, как легко удавалось ему сокращать разделяющее их расстояние, они окончательно сбавили обороты, и понимая, что едва плетутся, все время оглядывались по сторонам. Ростик сделал две связки, одну побольше, из пехотных лимонок, они должны были дать целую тучу осколков, в которых определенно не уцелел бы и тот, кто эту связку попытается бросить в противника. Ее он привесил справа, сразу за седло. И вторую -- поменьше, но с более существенным эквивалентом взрывчатки. Эта осталась рядом с сумкой слева. Он надеялся, что жеребца не слишком раздражают эти новые железки. Первым преследователя заметил Пестель. Он вдруг шумно выдохнул воздух и резко вскинул руку. Ростик посмотрел в ту сторону. Ничего, только странно вился султанчик пыли между двух скал, похожих на наклонившихся друг к другу гигантских космонавтов. -- Ты чего? -- спросил старшина. -- Ну и здоров же он, -- все-таки выдавил из себя Пестель. -- Просто... Непонятно, почему его не видно. -- Он выше скал? -- удивился Ростик. -- Не знаю... Не понимаю, как... Больше Пестель ничего добавлять не стал, потому что врезался в неожиданно отпрянувшую назад лошадь Квадратного. Та отступала, потому что наконец увидела его. И Квадратный тоже его увидел и тоже, как Пестель полуминутой ранее, не мог выговорить ни слова. Тогда Ростик собрался с мужеством и поднял глаза, чтобы увидеть того, кто гнался за ними весь день и кто так легко и умело настиг их. Был он не так уж и высок. Всего-то метра четыре, может даже меньше. Но зато он казался очень широким, мощным, тяжелым. Впечатление усиливалось еще и тем, что все его тело, частично даже руки и ноги были прикрыты толстыми, в несколько сантиметров, доспехами, сделанными из темно-зеленого, почти черного дерева с желтыми пятнами и прожилками. Его рисунок был похож на маскировочную раскраску, которой пользовались солдаты натовского блока на Земле. И еще, почему-то оно показалось очень прочным. Доспехи имели странную форму, словно пагода, словно старые самурайские панцири, с какими-то углами, непонятными выступами, непривычными наплывами... Но было в них какое-то совершенство, подобно совершенству ружейного приклада, выработанного по меньшей мере полутысячелетним опытом оружейников и стрелков. Тут ощущалась та же, если не большая, древность и непрерывность экспериментов, то же целенаправленное и умелое стремление к мастерству. В руках существо держало странное ружьецо со стволом длиной с оглоблю. Правда, приклад у него казался укороченным, а рукоять была определенно пистолетного типа, разумеется с теми вариациями, которые были продиктованы разницей анатомии человеческой руки и лапы этого чудовища. Но любые аналогии -- Ростик был в этом абсолютно уверен -- оставались уместными. -- Хоть бы разобрать, какая у него морда, -- просипел сбоку Пестель. Морда чудовищного рыцаря в самом деле была так плотно прикрыта двумя заслонками, выдвигаемыми сбоку, что не видно было даже глаз. Только из убеждения, что голова чудовища находилась там же, где и у большинства животных, следовал вывод, что верхний полусферический доспех можно считать шлемом с забралом. Неожиданно чудовище взревело. Коротко, внятно, жестко. Хотя оно не особенно старалось, эхо его голоса разнеслось вокруг, как грохот камнепада. -- Похоже, он спрашивает нас о чем-то? -- отозвался старшина. -- На паспорта хочет взглянуть, -- ответил Ростик и тронул коня. Тот заупрямился, но Рост заставлял его подчиняться всей волей наездника. До чудовища было метров двести. Как этот явно не сильфидного строения зверь сумел так близко подобраться к ним, не сотрясая почву, практически бесшумно -- оставалось загадкой и вызывало изумление. Ростик держал жеребца очень твердо, потому что тот все норовил откатиться вбок. И все-таки расстояние между ними сокращалось. Сто пятьдесят метров, сто двадцать, сто, семьдесят... Все, хватит, решил Рост, приехали. Он поднял забрало, чтобы голос его звучал как можно более громко, и заорал, словно его резали: -- Люди! При этом он, согласно известному уже ритуалу, стукнул себя по стальной кирасе кулаком в латной перчатке. Эхо от звона тоже прокатилось по соседним склонам, хотя, конечно, оно не шло ни в какое сравнение с ревом чудовища. Зверь теперь не ревел, он словно бы урчал, разговаривая сам с собой. В его голосе Рост не мог различить никакого подобия тому слову, которое он только что выкрикнул. Но это ничего не значило. Наконец чудовище в деревянных доспехах пришло к решению. Медленно, чтобы не вызвать нежелательную реакцию, оно подняло кулак и хлопнуло по щиткам сбоку. -- Двар! -- прогремело над холмами. Четко и ясно, словно клеймо на клинке. Ростик посидел, ожидая, что теперь будет. Потом нащупал левую связку. Он надеялся, что его движение, скрытое лошадиной головой, останется незаметным. Двар, или как его там, поднял свою оглоблю, уместил в специальном пазу доспехов на животе, навел на камень, находящийся от них в двух сотнях метров, и выстрелил. Молния серовато-зеленого цвета, довольно ровная, как лазерный шнур, и в то же время какая-то ребристая, на некоторых отрезках чуть более яркая, а иногда тусклая, почти невидимая, ударила в камень величиной с Ростикова жеребца. Раздался не очень сильный хлопок, камень треснул, осколки полетели в разные стороны. Теперь Ростик знал, что делать. Он освободил левую связку из петли и осторожно поставил ее на выступ камня сбоку, но так, чтобы двару она оставалась незаметной. После этого, стараясь не спускать глаз с чудовища в доспехах, он стал откатываться к своим. Он прошел пятьдесят метров, семьдесят... Двар взревел, он требовал. И ясно было чего. Еще чуть-чуть, подумал Ростик, стиснув зубы, еще десяток метров, а то впечатления не произведет... Двар опять взревел. На этот раз его оглоблеподобное ружьецо дернулось вверх. Словно оно действовало по собственной воле, и только благодаря недюжинной реакции двар сумел поймать его на полпути. Все, больше ждать не нужно. Ростик остановился, успокоил жеребца, как мог, поднял автомат. Проверил прицельную планку, чтобы не промахнуться... Тут не должно быть промаха. Приложил приклад, жаль, не удается убаюкать автомат в руках, как в колыбели, панцирь мешает и перчатки эти... Нужно было хоть правую снять -- не догадался. Выстрел почти слился со взрывом. И взрыв этот был весьма впечатляющ. Осколки камня взвились метров на десять, почти скрыв чудовище в облаке дыма и пыли. Когда пыль осела и двар снова стал виден, его ружье уже покоилось сзади, в специальном гнезде, сделанном в доспехах. Он стоял и смотрел на людей, на Ростика, на остальных. Он даже не раздумывал, он уже все решил, а просто смотрел. Потом повернулся и пошел вниз, в сторону ближайших овражков... На миг мелькнул хвост, и Ростик ахнул -- ящер, огромный, разумный, умеющий управляться с лазерным ружьем ящер. Да еще к тому же в доспехах! И какие же у них могли быть шансы против него? Но теперь об этом следовало думать лишь теоретически. Двар ушел. Откуда-то сбоку послышалось цоканье копыт. Ростик повернул голову, это были, конечно, старшина с Пестелем. -- Молодец, -- сказал Квадратный. -- Если бы не твоя хитрость... -- Да, что и говорить -- дипломат! -- ' с удовольствием высказался Пестель и захохотал. Старшина устало и напряженно, но все-таки вторил ему. И лишь тогда Ростик понял, что не может разжать челюсти, чтобы посмеяться с ними заодно... Но это было не важно. Они живы, а значит, у него был шанс посмеяться в будущем. 15 На следующее утро, когда все волнения поутихли, Пестель начал вдруг выражать свои восторги. -- Нет, ну ты подумай -- разумных уже четыре расы! -- Почему четыре? -- удивился старшина. -- Пять -- .вместе с волосатиками и зеленокожими. -- Ну правильно -- эти, да еще бегимлеси с дварами. -- Насекомых забыли. У них тоже появлялись признаки разумности -- оружие, тактика, склонность воровать металл... Оба его спутника проехали некоторое время молча. Насекомых они отказывались считать разумными. Даже в минимальной мере, как новый вид разума -- коллективный, ульевый или массовидный. -- Этих никто не забыл, просто они... Тоже правильно, старшина не умел это сформулировать, но Ростик его отлично понимал. Насекомые были слишком уж чуждыми, слишком неживыми для людей. А их тела -- сухими и ломкими, из них текло слишком мало крови, и не того цвета. И все-таки, подумал Ростик, все-таки... Чуждость -- это не слишком плохо, когда приходит пора задуматься о решении очень необычных проблем. Вот только контакт нужно строить на наших условиях, с применением наших методов. Только как? И получится ли? Стоп! Он удивился -- что это я? Размышляю о насекомых, словно с ящерами и пернатыми бегимлеси мы уже не только в дипломатию играем, но и договор коллективной безопасности подписали? И все-таки Ростик почему-то думал, что это возможно. Почему, как, для чего, что возникнет между ними -- он даже в приступе ясновиденья не мог бы предсказать, но почему-то решил, что такое развитие событий вполне вероятно. А не есть ли сама эта уверенность малозаметным приступом, вдруг подумал он. Без потери сознания, без холодной тошноты, волны боли, временной слепоты?.. Если так -- то я согласен... Внезапно он услышал, что ребята продолжают разговор. -- Хорошо, давай считать людей пятой разумной тут расой, -- согласился старшина с чем-то, что Ростик прослушал. -- Все равно пять, а не четыре. -- Да, пять... Пусть так. -- Чувствовалось, что Пестель о чем-то мечтает, может, о вскрытии трупов бегимлеси? -- Но вот что удивительно -- какие они все благородные. Такое впечатление... -- Если бы Рост не придумал эту демонстрацию силы с гранатами -- был бы уже давно ужином у этого бла-ародного! -- насмешливо протянул старшина. -- И все-таки если бы у них не было понятия чести, они бы действовали... -- При чем тут честь? -- удивился старшина. Оба собеседника помолчали, потом Квадратный безапелляционно высказался: -- В плен нужно было брать, а не дуэли устраивать. На их месте я бы... -- Может, у них не любопытство включается, а что-то другое? -- возразил Пестель. -- При чем тут любопытство? Поймать новый вид разведчиков -- это прямой расчет, а не любопытство. Где, что, сколько, куда, чем вооружены -- вот о чем думать следовало, а не об Олимпийских играх! -- Интересно, как ты это сделаешь без языка? -- спросил Ростик. -- Они и так немало узнали, а что не увидели, могут додумать. -- А что не додумали, их не интересует, -- подхватил Пестель. -- Вот я и говорю -- благородство воина, тут так принято. Они проехали почти километр, когда Квадратный буркнул, подводя итог дискуссии: -- Нет на войне благородства. Если бы это сказал кто-то еще, над фразой следовало бы подумать, а в устах Квадратного ее можно было просто принять к сведенью и покончить с этим. Проход между скалами они нашли на следующий день, уже после обеда. Можно было бы и раньше до него доскакать, но они не торопились. Такие вот пошли у них времена, что можно расположиться на дневной роздых, развести костер, пообедать горячим мясцом и чаем. Никто за ними не гнался, никто не угрожал -- благодать! , Ростик даже успел искупаться в соседнем ручье. Потом, подумав, загнал в воду и своего жеребчика, вымыл его от кончика носа до задних копыт. Каково же было его удивление, когда, закончив, он вдруг почувствовал дружеский тычок мягким носом в плечо -- оказалось, жеребец Квадратного тоже решил быть чистым. Видимо, отношения с лошадюгами незаметно для Ростика налаживались, они его признали уже годным для роли банщика, и на том спасибо. Так как старшина был еще слаб, Ростик управился и с его конягой, а вот со своим Пестелю пришлось разбираться самому, довольствуясь только устными советами Ростика. Впрочем, он не протестовал, у него-то, что бы там ни думали некоторые, был опыт возни с разной живностью куда больше, чем у десяти Ростиков. Может, даже больше, чем у Роста и старшины, вместе взятых. Сначала проход им показался каким-то другим. Никто из троих не был уверен, что они идут правильной дорогой. Потом Рост вспомнил рощу, которую они проезжали. Через пару километров старшина узнал странный валун на верхушке небольшого взгорка, а вдруг стало ясно, что они идут именно той горловиной, которую и назвали перевалом. -- Запоминайте, -- сказал старшина, -- тут еще не один раз придется ходить самим и других водить. -- Что мы там забыли? -- вздохнул Пестель. -- Со своей бы стороной справиться... Чувствовалось, что этот поход оставил в нем не самые радужные впечатления. Хотя Ростик почему-то думал, что разведка была и удачной, и даже не очень хлопотной. Наверное, он стал совсем уж оловянным, как стойкий солдатик... Он усмехнулся, почему-то он был этому рад. На ту сторону холмов до конца дня выбраться они не сумели. И это было плохо. Хотя чем именно -- никто из них не знал. Но все вдруг стали нервными, настороженными и даже слегка злыми. Исключение не составляли и кони. Те вообще ржали так, что эхо гуляло по узкой долине, и через каждые пятьсот метров вдруг отказывались идти вперед, хотя никаких причин бояться чего-либо в поле зрения не возникало. Настроение определил Пестель: -- Если бы разок здесь уже не ходили, можно было подумать, что тут Соловей-разбойник засаду сплел. Лагерь разбили у небольшого, холодного прудика, образовавшегося в ложбинке кристального ручья, стекающего с Олимпа. С двух сторон их закрывали камни, так что возникло Давно не испытываемое ощущение, что они находятся в закрытом пространстве, в комнате например. Ужин поспел, когда солнце уже погасло. Темень, как всегда бывает в горах, навалилась со всех сторон. И тут же из-за отдаленных скал послышался заунывный вой. Старшина о чем-то усиленно размышлял. Когда прозвучал этот вой, он неторопливо посмотрел в темноту, мерно дожевывая свой кусок поджаренного на огне мяса. -- Рост, далеко до того места, где мы последний мясной караван грузили? -- Не знаю точно, но кажется... -- Да изрядно будет, -- вмешался Пестель. -- А что? -- Идея такая. -- Старшина тяжко вздохнул. -- На том месте мы оставили кучу еды для самых... Ну, для разных воющих тут по ночам. Не знаю, то ли шакалов, то ли гиен каких-нибудь. -- Гиены кашляют и смеются, -- высказался Ростик. -- Так о них писал Майн Рид. -- Они еще и воют, только чуть иначе, чем волки, -- сказал Пестель. Он повернулся к Квадратному. -- Так о чем ты? -- О том. Может, они нас потому первый раз пропустили без помех, что у них было чем заняться? -- Жертвоприношение предлагаешь устраивать или дань платить? -- усмехнулся Пестель. -- Просто внимание отвлекать от трех тощих разведчиков и их изморенных лошадей. Вой раздался вдруг совсем недалеко. И было в нем что-то, из-за чего между лопаток Ростик почувствовал холодок. Как бы это определить... Вой этот выражал радость при виде добычи, которая не убежит, которой некуда деться. И этой добычей были они, разведчики и лошади, как сказал старшина. Он прав, в этом Ростик не сомневался. -- Жаль, тут топлива мало, нельзя из костров круг поставить. -- Старшина поднялся, потянулся. Потом лицо его стало твердым, как дубленая рожа тевтона, решившего подороже продать свою жизнь. -- Пестель, давай назад, в резерв, к лошадям, будешь добивать тех, что прорвутся, и кидать головни, чтобы мы их видели. -- Почему я? -- На тебе доспехи послабее, так что... -- Может, и ваши железки их челюсти не выдержат? -- Не обижайся, Жорка, -- вмешался Ростик, только обид им тут не хватало. -- Тебе-то они вмиг все пооткусывают, поэтому слушай командира. -- Рост, станешь слева, начинай с арбалета. Может, они будут своих добивать -- какая-никакая, а все же передышка. В ближних не стреляй, руби палашом. И не размышляй, разрубил и отбрасывай назад. Автомат пускай, когда они гурьбой пойдут. Ну, знал бы молитвы -- помолился бы. Ты -- слева, я -- справа. Они стали, маленький отряд, зажатый камнями и ночью. Ростик подумал и мужественным голосом спросил: -- А центр кто будет держать? -- Оба, -- ответил старшина. Он ждал и напряженно прислушивался, да так, что у него уши чуть из шлема не прорастали. -- Сдается мне, сегодня ночью спать нам, хлопцы, не придется. Ростик вздохнул и повернулся к северу, туда, где примерно находился Боловск, дом, родные. Вернусь, решил он, долго-долго никуда не поеду. 16 Ростик чувствовал себя не очень здорово. Хотя до сих пор ему доставалось меньше синяков и шишек, чем спутникам, неожиданная слабость затопила его тело. Хуже того -- затопила его сознание. Он стоял и думал, что тут, скорее всего, они и найдут свой вечный покой, что все, чего им удалось до сих пор добиться, оказалось слишком сложным переплетением удачи и отчаяния. Но вот удача, кажется, кончилась, отчаяние обратилось против них, и скоро... Он стряхнул охватившее его бессилие и обнаружил, что сидит на земле, странно подогнув ноги, как в детстве, опустив оружие, и над ним склонились Квадратный и Пестель. Оба заглядывали Ростику в глаза, но в темноте было трудно что-либо рассмотреть под его забралом. А поднять его они почему-то не догадались. Ростик попытался встать сам. -- Я знаю, что делать. Голодные они от нас не отойдут. -- Это понятно. -- Квадратный чуть нервно огляделся вокруг, тьма стояла кромешная, не видно было ни зги на расстоянии уже пяти -- семи шагов, невзирая на костер и головни, которые сжимал Пестель. -- Нужно пожертвовать лошадью. Хотя бы одной или лучше двумя. -- Знать бы, пристрелили пяток жирафов и прошли перевал без приключений... Ладно, -- решил Пестель, -- моя самая слабая. -- А моя... -- Квадратный опустил голову, подумал. -- Пестель, снимай с них сумки, узду и седла. -- Седла-то куда денем? -- Завернем в брезент и тут где-нибудь зароем, где посуше. -- Сумки зароем, а седла... Бросим вперед, они такие, что и их сжуют. -- Значит, это не шакалы, -- определил Пестель. -- Рост, что же ты чувствуешь? Ростик ответить не успел. Лошади вдруг стали ржать и биться. Словно бы поняли, что скоро им придется куда как плохо, но Пестель с ними справлялся. Еще как, даже Ростику стало ясно, что теперь никто из них не дрогнет. Потом все смотрели в темноту и ждали, ждали... Вдруг где-то далеко послышалось шумное дыхание. Вот так из ничего, из невидимого пространства за кругом света вдруг прозвучало тяжелое, мощное, голодное втягивание воздуха, как будто не стая неведомых существ подошла, а один невероятный зверь, справиться с которым невозможно. -- Лошадей пускать? -- спросил сзади Пестель. -- Подождем, когда они навалятся, -- решил Квадратный. -- Может, удастся пожертвовать одной. Ростик знал, что не удастся, но легче было слушать старшину и привычнее для него -- солдата одной сплошной войны, в которую они влипли, оказавшись тут, в Полдневье. И тогда загорелись глаза. Их было невероятно много, казалось, вся равнина перед ними вдруг в один миг вспыхнула этими глазами -- красными, бешеными, голодными, немигающими... Казалось, они горят, но не как на Земле у волков -- отражая пламя, а сами по себе, словно тысяча светляков вдруг собралась тут, чтобы стало светлее. Но светлее от них, конечно, не становилось. Стало холоднее -- от ужаса близкой смерти, от невидимости этих врагов, От их бесчисленности. Ростик взвел тетиву на арбалете, прикинул расстояние до ближайшего хищника, получалось шагов тридцать, если у него на голове не очень мощные роговые пластины, вполне можно попасть -- с какой угодно реакцией отпрыгнуть зверю уже не удастся. Разумеется, он прицелился между глаз. Тетива щелкнула, и почти тотчас их оглушил вой -- слитный, мощный, слаженный. Выла не одна зверюга, в которую попал Ростик, а еще несколько десятков, которые тут же стали драться, стараясь поскорее ее прикончить и вырвать кусок сочащегося кровью мяса... Все остальные тоже подвывали, словно негодовали, что Ростик не попал в кого-нибудь поближе к ним, чтобы тоже можно было поучаствовать в драке за пищу... -- Теперь они разозлились, -- сухо откомментировал Квадратный. -- Они и без того были... Какими они были, никто не узнал. Потому что звери стали прыгать... Щелкнула тетива старшины, потом еще одна, из-за спины. Это Пестель помогал закованным в сталь друзьям, и довольно толково, по крайней мере -- хладнокровно. Но больше Ростик ничего не успевал понимать, потому что пришлось работать мечом, раз за разом поднимая его и нанося удар, в очередную морду, которая показывалась из темноты... Теперь их можно было рассмотреть получше. Это не были панцирные шакалы, это оказалась странная помесь медвежьей головы, с огромными клыками, маленькими, злобными глазками, мощной груди и гиеньего, легкого в движении, торса. Да, подумал Ростика, если удастся выжить, он предложит назвать их гиеномедведями... А вот думать во время рубки не следовало, это тормозило и тотчас сказалось на Ростике. Сталь его руки заскрипела под желтыми, оскаленными клыками, но прокусить ее очередная медвежья морда не могла, она лишь тянула Ростика во тьму... Если бы это удалось, Ростику пришел бы конец, с наседающими со всех сторон чудовищами он не справился бы. Да и его приятелям пришлось бы плохо, их было слишком мало, заменить Ростика было уже некому. Ростик скоординировался и нанес в грудь зверя удар коленом, украшенным небольшим, но довольно острым шипом, удар пришелся в плечо зверя... Он отпустил человека и закружился на месте, но свое дело сделал. На Ростике висело еще три таких же гиены. -- Пестель, пускай! -- заорал Рост, чувствуя, что вот-вот его выдернут вперед. Конь промчался вперед, должно быть получив изрядный Удар по крупу. Он скакнул, отбросив старшину, но тот сумел остаться на ногах... Вой вокруг поднялся на неимоверную высоту. Там, куда ушла первая лошадка, послышалась отвратительная, мокрая возня, потом раздался громкий, дикий всхрап, и послышалась драка, в которую оказалась вовлечена чуть не половина стаи. Но людям стало полегче. Они отогнали тех гиеномедведей, которые еще пробовали добраться до них, а потом вдруг ударила автоматная очередь. Это старшина легко, как на стрельбище, держа автомат перед собой на вытянутых руках, поливал тьму хорошо рассеянной очередью... Вой сменился визгом, и шум драки стал еще громче. -- Рожок, -- потребовал Квадратный у Пестеля, не оборачиваясь. Получил, сменил магазин и снова выпулил его, теперь уже присев, строго на уровне своих колен, чтобы зацепить как можно больше чудовищ. После этого стало чуть потише. Стая, кажется, отступила. Старшина повернулся, перезарядил оружие, сказал, подняв забрало и вытирая пот: -- Следующий раз, когда они насядут по-серьезному, бросишь лимонки. Атака возобновилась через час, когда время уже ощутимо подошло к полуночи. На этот раз они не рвались всей кучей, получая удары и мешая тем, кто оказался сзади. Теперь они кидались небольшими, слаженными группами по три-четыре зверюги, зажимая зубами руки и ноги людей. Драться стало труднее, требовалось выбить правого зверя, который фиксировал руку с мечом, а потом... Потом все получалось, пожалуй, даже легче, чем во время первой драки, вот только нужно было сразу освободиться справа. Теперь Пестель не зевал, он выпулил весь колчан своих стрел, Ростиковых и хотел приступить к боезапасу старшины, когда звери вдруг отошли. ч Рыча и беснуясь так, что люди почти не слышали друг друга, они уволокли тела раненых и мертвых своих соплеменников и устроили в темноте шумное выяснение очередности в трапезе. Квадратный сказал: -- Они действуют иначе, они обучились. Никогда не думал, что такое возможно. -- На земле собак так же дрессируют, только нужна умная собака и очень сложная дрессура, -- пояснил Пестель. Ростику хотелось пить, он уже выдул свою флягу, и тут выяснилось, что воды-то они как раз и не запасли. Пришлось обходиться как есть. -- Если так пойдет, может, двух лошадей сохраним, -- высказался старшина. -- Нет, следующий раз будет круче, -- ответил Ростик. Он знал это, как уже привык знать некоторые вещи, о которых еще мгновение назад не имел ни малейшего представления. И конечно, оказался прав. Они пошли в атаку, как и первый раз, навалом, только очень зло, очень решительно и совершенно не считаясь с потерями. Ростик высадил свой автомат, перезарядить его, конечно, не успел, стал отбиваться мечом... Ему казалось, он уже целую вечность бьет этой непомерно тяжелой железкой и слышит хриплый лай, раздающийся прямо в лицо, ощущает зловонное дыхание этих чудовищ, пытается не упасть... Что угодно, только не упасть, потому что подняться ему уже не дадут. Сзади раздался вой, крик Пестеля, удары... Ржание стало заунывным и протяжным. Ростик улучил миг и оглянулся. На спине одного из жеребцов висело сразу два гиеномедведя. Еще пара пыталась сбить с ног Пестеля. Ноги его были в крови, -- вероятно, отсутствие сплошного панциря делало бой с этими зверями безнадежным. Рост тремя ударами меча освободил Пестеля, потом плоской стороной клинка саданул по крупу жеребца, тот взвился, один из гиеномедведей слетел, его тут же пристрелил Пестель из пистолета, невесть как оказавшегося у него в руке... И лишь тогда Ростик понял, что шея жеребца захлестнута веревкой, которая и не дает ему умчаться в темноту, надеясь на быстрые ноги... Еще удар, на этот раз по петле, стягивающей лошадиную шею, жеребец отпрянул, постоял миг, словно не мог поверить в свою свободу, повернулся на месте, проверяя свою удачу, и полетел, распушив хвост, прочь от этого ужасного места... Его настигли минут через пять, но это были очень хорошие пять минут. Они увели стаю от людей, дали возможность передохнуть. Ростик не выдержал, ноги его подкосились, он опустился на землю, чуть не напоровшись на собственный клинок. Посидел, поднял голову. Старшина суетился около Пестеля, перевязывая ему ужасные раны на ногах, на руке и у плеча, где кончалась кираса. Должно быть, медведь пытался достать горло, но вот немного промазал. Рост поднялся. Достал из сумки сзади большие часы, попытался пересчитать старый, земной циферблат на новый счет. Получалось, до рассвета осталось три часа. -- Сколько у нас патронов? -- Пять магазинов, из них два уже початые. -- Старшина закончил перевязку, потом доковылял, припадая на левую ногу, на старое место. -- Скоро рассвет? Ростик ответил. Последний их жеребец заржал, застучал копытом. -- Может, они наелись? -- спросил Пестель, ни к кому не обращаясь. -- Надейся. -- Старшина стал прямее, отчетливо собирая волю в кулак. -- Скоро опять пойдут. Ты больше не рискуй, бей их из "калаша" на подходе, гранаты кидай. Если не справимся, то и патроны не понадобятся. Они постояли, подождали. Стая снова стала голодными, придурошными голосами перекликаться в темноте. Потом появились первые из них, загорелись красные глаза. Ростик дожег патроны в своем автомате, загашивая эти зловещие светляки одиночными, а потом аккуратно поставил автомат к камню сбоку. Он очень хорошо представил себе, как поутру, когда от них останутся только кости и окровавленные доспехи, этот автомат будет стоять спокойненько и ржаветь под редкими полдневными дождями... Но он именно вообразил это, у него не было определенного знания, что так получится. И он стал надеяться. Последняя, предутренняя, атака прошла как-то незаметно. И активность гиеномедведей была уже не та, что в начале ночи, и аккуратные, как на полигоне, взрывы их лимонок очень долго сдерживали стаю, вперед рвались уж самые наглые, которых одиночными щелчками очень удачно сбивал старшина. Так что свалки, похожей на вторую атаку, больше не получилось. А потом стая вообще стала' редеть. Они почувствовали это сразу, хотя сначала и не поверили. А потому старым солдатским чутьем стали ждать подвоха. Но его не последовало, подошел рассвет. Тогда они поняли, что выжили. Когда стало совсем светло и никаких гиеномедведей в округе больше не было, Ростик спустился с горки к вчерашнему ручью и вволю напился. Потом снял доспехи и как следует искупался. Потом сполоснул свои поддоспешные тряпки. Все равно они должны были высохнуть за пару часов, потому что солнышко теперь жарило прямо по металлу, как огонь под сковородой. От верхнего балахона давно остались одни воспоминанья. Потом они перевязались, все вместе. Хуже всего пришлось Пестелю. Он вообще был в полуобморочном состоянии. К тому же как ни ловко обработал его раны старшина, а крови он потерял столько, что идти не мог. Пришлось Пестеля посадить на единственного оставшегося жеребца. Как ни удивительно, это была лошадь Ростика. Ему это показалось хорошим знаком. Потом они пошли, зарыв под каменной стенкой все, что не могли унести с собой. Даже один автомат пришлось оставить, разумеется завернув его в брезент как можно тщательнее. После бессонной ночи, усталые, избитые, подавленные, словно по ним прошелся асфальтоукладчик, они тащились вперед. Первые пара километров показались адом, еще большим, чем драка с гиеномедведями. А потом что-то произошло в голове, чувства отключились, и пошли даже веселее, передвигая скрипящие от песка тяжеленные доспехи. Перевал кончился, начался спуск с холмов, идти стало еще легче, потому что под уклон вес доспехов как бы сам собой заставлял переставлять ноги. Добрели до приличной речки, остановились, чтобы передохнуть, но начинать путь после этого отдыха оказалось так тяжело, что больше о привале до конца дня никто и не заикался. Даже мясо, поджаренное про запас на прежних стоянках, жевали на ходу. Иногда их оставалось только двое. Пестель, привязанный к седлу обрывками узды двух других лошадей, чтобы не свалился, впадал в беспамятство. И ни Рост, ни старшина не собирались приводить его в чувство. Как ни соображай, а это лучшее, что можно было придумать. Ростик и сам бы с удовольствием отключился, но идти в беспамятстве, как известно, невозможно. Началась выжженная равнина, на которой от весенних трав и ручьев, шумевших тут еще пару недель назад, остались сухие коричневые стебельки да грязноватые лужи. Ростик начал надеяться, что следующую ночь удастся поспать хотя бы наполовину. Они ушли далеко, вряд ли гиеномедведи захотят на такое расстояние отходить от своих берлог, особенно если и поближе хватало добычи... Ночью он действительно почти выспался и весь следующий день топал довольно резво. А вот потом стало худо старшине. Он шел впереди, как обычно, но вдруг, не издав ни единого звука, стал забирать в сторону, уходя все дальше от спутников, не реагируя на окрики. Тогда пришлось гнаться за ним и трясти, чтобы привести в чувство. Заглянув в его глаза под забралом, Ростик вздрогнул и до конца дня думал об их выражении. Не то чтобы оно было ужасным само по себе. Но возникало стойкое подозрение, что в теле старшины Квадратного, каким его все знали и уважали, человек больше не присутствовал. Другого объяснения Ростик придумать не мог. Несколько следующих дней он помнил очень плохо. Должно быть, потому, что спал всего-то часа по три, давая израненному, отупевшему, уставшему Квадратному спать существенно дольше. Это подействовало, странные случаи беспамятства при ходьбе стали реже, а потом и вовсе прекратились. Они даже смогли обсудить кровотечения, которые вконец измотали Пестеля. Вроде бы они не оставили ни одной неперевязанной раны, а он все время оставлял на блестящей от пота лошадиной коже кровавые капли. И никто не мог понять, откуда она течет. Впрочем, страх, что он умрет, слишком быстро стал проходить. Если он не кончился за три дня, значит, до города дотянет... Должен был дотянуть. Правда, два укуса стали гноиться, покрылись корой блестящего серого налета, но в Боловске после оказания грамотной медицинской помощи от них и следа не останется. -- Жаль, у нас нет спирта, -- высказался Ростик. -- С ним все раны продезинфицировали бы. Он даже не стал договаривать. Пестель, который в этот момент что-то соображал, кивнул, а старшина вздохнул. На пятый день после драки на перевале Квадратный вдруг спросил: -- Сколько до города? Ростик уже давно видел вдали сверкающую искорку сигнального шара на фоне серого неба, но определять расстояние почему-то не собирался. И еще он вдруг понял, что старшина уже очень давно не заговаривал сам, а лишь отвечал на вопросы. -- Не понимаю я сейчас расстояний, -- отозвался Ростик. -- Если хочешь, сам попробуй рассчитать. Старшина кивнул, и Ростик достал свой бинокль. Квадратный взял его грязными пальцами. Оказалось, что одну латную перчатку он где-то потерял и даже не заметил этого. Ростик сомневался, что старшина что-то увидит, так дрожали его руки, но тот старался, долго и методично преодолевая слабость. Вдруг он оторвал взгляд и растрескавшимися, обметанными белым налетом губами прошептал: -- Рост, посмотри. Ростик взял бинокль, поймал шар. Что-то с ним было не то... Так и есть, вокруг шара проходило какое-то затемнение. Значит, они включили свой экран, что-то это значило. Ростик достал часы, засек время, стал считать обороты. Раз, два, три... -- Семь, -- сказал он, когда понял, что секундная прошла сто с чем-то делений -- здешнюю минуту по предложению Перегуды. -- Семь? -- удивился старшина. -- Но ведь это?.. -- Тревога! -- кивнул Ростик. -- Там что-то происходит. -- Он подумал, посмотрел на Пестеля, накрепко привязанного к седлу, потом взглянул в лицо Квадратному: -- Ты быстрее идти можешь? На скулах старшины заиграли два желвака. -- Давай ты первым, а я попробую за тобой поспевать. Так должно быть быстрее. 17 До города оставались считанные километры, когда они увидели это. Сверкающая машина, похожая на плоскодонную, вытянутую лодку и одновременно на черепаху с растопыренными ногами, неторопливо летела над землей. Спереди и сзади попарно от корпуса отходили недлинные ребристые фермы с полусферами на концах. Во время поворотов лодки набалдашники эти заметно разворачивались. Не составляло труда представить, что они отбрасывали вниз какой-то мощный поток энергии, который удерживал машину в воздухе и заставлял двигаться в нужном направлении. -- Что это? -- с трепетом в голосе спросил Квадратный. Такого тона Ростик не слышал у него, даже когда они обсуждали гигантского двара. -- На вертолет не похоже. -- Это не вертолет, -- твердо заявил Пестель, который весь последний день находился в сознании, только идти не мог. Зато, как оказалось, он мог думать. -- Может, ее имеет смысл посчитать гравилетом? -- Что? -- не понял старшина. -- Машина, которая использует принцип антигравитации. -- Тут еще и гравитация не доказана, -- проворчал Ростик, -- а ты уже на "анти" замахиваешься. -- Гравитации не может не быть, иначе мы бы давно улетели в... -- Тут может быть простая центробежная сила, которая прижимает... -- Эта штука, похоже, летает, прекращая действие центробежных сил. Спор получился не очень внятный, зато он немного успокоил. Даже старшину. -- Ловки, собаки, -- со злобой проговорил он, плюнул под ноги и приказал: -- Давайте-ка под деревья. А не то нас засекут, и будет как во Вьетнаме. Во Вьетнаме никто из них, конечно, не был, зато все видели немало хроникальных киножурналов. И поэтому, как всем показалось, эта штуковина действительно смахивала на американский вертолет -- так же хищно опущен нос, вынюхивающий окрестные поля, так же поблескивало ломаными плоскостями стекло кабины, за которым виднелись силуэты пилотов. Попытавшись их рассмотреть в бинокль, Ростик без труда различил большие шлемы, отливающие металлом. Еще одна сверкающая фигура виднелась в прозрачной башенке, расположенной над пилотами. Из нее торчали два спаренных ствола, очень похожих на ружьецо двара. Две другие пушки торчали из наплывов на боках лодки. Они были уже непрозрачны и производили солидное, чуть ли не бронированное впечатление. Пропахав невидимую полосу, окончившуюся в паре километров от разведчиков, лодка вдруг повернулась. На корме ее тоже виднелась пушечка, задранная вверх, какие-то окошки, забранные стеклом, необычный лючок в днище. Впрочем, его Ростик уже рассмотрел плохо, уж очень невысоко летела эта машина. Надежду на мирные переговоры лодка почему-то не вызывала. Особенно у старшины, который разглядывал ее через бинокль минут десять, не меньше. Наконец он изложил суть своих размышлений: -- Стрелять нужно по носовой части, в пилотов. -- Почему сразу стрелять? -- удивился Пестель. -- Слишком она близко от города. Да и сигнал этот вчерашний... -- пробурчал Квадратный. -- И все-таки хотелось бы получить более весомые доказательства... Доказательства появились тотчас, словно только и ждали этой фразы. Из" овражка в пяти-шести километрах от разведчиков вылетел "зилок" с откинутыми бортами и на дикой скорости, поднимая шлейф пыли, понесся в сторону самого большого в округе леса. Полное отсутствие кустарника делало его проходимым для машины и, следовательно, спасительным для людей на ней. Заметив грузовик, летающая лодка развернулась, еще больше наклонила нос, давая возможность стрелку в башенке вести огонь по наземной цели, и прибавила скорость. -- Атакуют! -- скрипнул зубами Ростик. -- Значит... Это значило открытые боевые действия. И самого скверного пошиба, раз кто-то бежал из города, а не наоборот. Спаренная установка в прозрачной кабинке летающей лодки заработала. Яркие даже под полуденным солнцем вспышки, рассыпающиеся шлейфом искр и дымком, остающимся сбоку по мере движения лодки, выбросили тонкие, прямые, как жала, вытянутые на сотни метров шнуры зеленого цвета. Они впились в землю рядом с грузовиком, подняв тучу мелких камней и пыли. Ударная мощь этих лучей просто ошеломляла. -- Мажет, бесовское отродье! -- заорал Пестель. -- Просто водила не спит за баранкой, -- прорычал сквозь зубы старшина. Они на что-то надеялись. А вот Ростик ни на мгновение не сомневался в исходе поединка, хотя не мог объяснить, откуда это знание. Сзади, из-за леса появились еще две летающие лодки. Они тоже шли опустив нос, башенными установками вперед и почти тотчас открыли огонь. Теперь зеленые лучи норовили хлестануть грузовик с трех сторон. Возможность уворачиваться у него резко снизилась, и все-таки каким-то чудом водителю удалось спрятаться за поднятую стрелками же пыль. Когда стало чуть потише, "зилок" вынырнул, уматывая в противоположном направлении. Описав изрядную дугу, он, как оказалось, понесся прямо на разведчиков. -- На что они рассчитывают? -- спросил Пестель. Но ребята в грузовике действовали осмысленно. Машина выкатила на пригорок, остановилась, и Ростик увидел, что в кузове возникло какое-то шевеление. Потом серовато-зеленое полотнище неправильной кучей отвалилось, и в небо уперся крупнокалиберный пулемет на сварной, очень похожей на зенитную станине. Именно из этого пулемета, как прекрасно помнил Ростик, они отогнали шагающих гигантских черепах прошлым летом, именно из него не раз поливали насекомых у стен завода... Пулемет ударил в ближайшую летающую лодку с расстояния меньше трети километра -- все равно что в упор. И со всей дурной мощью -- более тысячи патронов в минуту, если Ростик правильно помнил его характеристики. Этот огонь оказался для гравилетов полной неожиданностью. Должно быть, летуны вообще не привыкли, чтобы с земли на них огрызались... Так или иначе, но лодка, вместо того чтобы отскочить в сторону, замерла и стала поворачиваться на месте, надеясь зайти на грузовик в его новом, как казалось пилотам, более уязвимом положении. Это было ошибкой. Стрелок на грузовике поймал гравилет и жесткой, длинной очередью распорол ему бок. Летающая машина задергалась, потеряла плавность хода и, оставляя в малоподвижном воздухе дымный след, потащилась к городу. Но стрелок в грузовике не выпустил ее из прицела, прозвучали четыре коротких очереди, дважды Ростик видел всплески на корпусе подраненной машины... Но лишь после последнего попадания дымный след стал гуще, гравилет накренился и понесся к земле, раскачиваясь так, что стрелка в прозрачной кабине кидало из стороны в сторону, как безвольную куклу. Зато две другие лодки не теряли времени даром. Они разошлись более чем на километр и атаковали машину людей с двух сторон. Грузовик снова попытался уйти к лесу, меняя направление, то подскакивая на ухабах, то грохаясь со страшным скрежетом вниз. Стрелок в кузове не отвечал на огонь гравилетов, он не мог этого сделать. Зато лодки в воздухе поливали зелеными струями все пространство внизу, словно собрались скосить своими лучеметами всю растительность под корень... Ростик сжал руки от бессильного гнева. На этот раз грузовик слишком явно обозначил свои намеренья, одна из лодок повисла над опушкой леса, и возможность пробиться под спасительные кроны растаяла, как снег по весне. Тем более что из-за леса, чуть выше деревьев, на фоне серого неба возник еще один размытый силуэт. Четвертая лодка спешила принять участие в бою с непокорным грузовиком. -- Трех он не выдержит, -- сказал Квадратный, разом помрачнев. -- Кем бы он ни был. Наверное, ребята в ЗИЛе понимали это не хуже старшины, но сдаваться не собирались. Грузовик рванул вбок, к небольшой балочке, где можно было, вероятно, найти кратковременное убежище. Перед тем как заползти в эту естественную траншею, грузовик остановился. Снова гулко, разводя эхо по всем окрестным полям, ударил пулемет. На этот раз его очередь ровнехонько, словно по линейке, прошила одну из летающих лодок в середине. И... Это было невероятно! В воздухе расцвел ослепительный сине-желтый сполох огня. Лодка непонятных летунов, напавших на Боловск, разлетелась в разные стороны кучей дыма и обломков. -- С самого начала нужно было бить в середину... -- сказал Пестель. -- Теперь у них есть шанс! -- Нет у них шанса, -- отозвался Ростик. -- Если залезут в балку, их возьмут с двух сторон, потому что они не смогут маневрировать. -- Пожалуй, -- согласился Квадратный. -- Только тем и живы, что дергаются, как уж на сковороде. И все-таки грузовик исчез с глаз, и две летающие лодки, словно подслушав мнение Ростика, сбросили скорость и аккуратными, вкрадчивыми маневрами стали расползаться в разные стороны, контролируя балку с дальнего и ближнего ее концов. -- Думаю, нет резона ждать здесь, -- сказал Ростик. -- Лучше взглянем вблизи на первую лодку. Она грохнулась не так уж далеко от нас. -- Можем и засаду устроить, -- согласился старшина. -- Ведь кто-то же подлетит посмотреть, что там происходит? Только нужно скорее. Они стали торопиться, и два километра, отделяющие их от невысокого столба дыма, прошли быстрее, чем можно было надеяться. Метров за четыреста до места аварии Ростик сказал Пестелю: -- Давай-ка ты с жеребцом останешься в кустах. Если с нами что-то случится, передашь Рымолову сведенья о пернатых с драконами. -- Я пойду с вами, -- ответил Пестель. -- Сейчас дело не в информации. Они напали на город, и решается -- будем ли мы завтра рабами или... -- Откуда ты знаешь, что они рабов ищут? -- спросил Квадратный. Пестель ответить не сумел. Чем дольше он молчал, тем яснее становилось, что он, не слезающий с коня из-за слабости, будет только обузой в бою. Он и сам это начал понимать. Когда молчание затянулось, Ростик произнес: -- Вот и молодец, вот и договорились. Дальше они побежали только с Квадратным. Впрочем, бежать