Александр Бушков. Кошка в светлой комнате
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Волчье солнышко". СпБ., "Азбука", 1996.
OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000
-----------------------------------------------------------------------
Время, когда мы на ощупь
растем, немилосердно...
Р.Рождественский
ДОКУМЕНТ N 1
(Энциклопедическая справка)
"Международная Служба Безопасности - интернациональная
контрразведывательная организация. Создана в 2011 году. Подчинена Совету
Безопасности Организации Объединенных Наций.
Задачи:
1) Борьба с международной организованной преступностью, экстремистскими
и террористическими организациями, национал-сепаратистскими движениями, а
также с прочими группами, чья деятельность угрожает территориальной
целостности государств, единству Содружества Наций либо нарушает Закон о
разоружении и военной технике, Закон о политической деятельности, Закон о
радикальных организациях.
2) Осуществление надзора и контроля за соблюдением Указов и Законов
Генеральной Ассамблеи ООН, Генеральной Прокуратуры ООН, Комитета ООН по
науке и технике.
3) Принятие необходимых действий в случае возникновения ситуации, не
предусмотренной пунктами первым и вторым, но безусловно представляющей
угрозу для какого-либо государства, нации, планеты Земля в целом либо
техническим сооружениям за пределами Земли и обитающим на них землянам.
Структура: административно-хозяйственное управление (АХУ),
научно-исследовательское управление (НИУ), Главное оперативное управление
(ГОУ), шесть региональных оперативных подразделений - "Альфа", "Бета",
"Гамма", "Дельта", "Эпсилон", "Дзета". МСБ располагает специальными
воинскими подразделениями из контингента Вооруженных Сил ООН".
ДОКУМЕНТ N 2
"04 июня 2042 г. 16 ч.43 мин. (время местное)
Начальнику 4-го регионального подразделения МСБ "Дельта" Р.Сингху
от начальника аварийно-спасательной службы
района "Р-экватор"
Рапорт
Считаю необходимым довести до Вашего сведения, что сегодня в 10 часов
07 минут три беспилотных вертолета спасательной службы были отправлены
мною на поиски пропавшего биолога Р.Бауэра, вылетевшего четырьмя часами
ранее на вертолете марки "Орлан" по маршруту: биостанция "Зебра" -
Континент. В 10 часов 38 минут, после входа беспилотников в квадрат 23-14,
связь с ним прекратилась и до настоящего времени не восстановлена. Обращаю
Ваше внимание на то, что радарная сеть района "Р-экватор" потеряла
вертолет Р.Бауэра именно в квадрате 23-14. Поиск Р.Бауэра продолжаю.
Начальник АСС "Р-экватор" Ройд.
ДОКУМЕНТ N 3
"05 июня 2042 г. 04 ч. 15 мин. "Молния".
Начальнику ГОУ МСБ Ш.Панта
Докладываю, что связь со спутником "Икар-08", нацеленным на наблюдение
за квадратом 23-14, потеряна. В дальнейшем существовании спутника не
уверен. Обстоятельства выясняются.
Начальник отдела "Глобальная информация"
НИУ МСБ Р.Ляховицкий
ДОКУМЕНТ N 4
(Экспресс-информация)
"В квадрате 23-14 находится остров 135/16-7 площадью 11,8 кв. км.
Других участков суши нет. Постоянного населения, строений и других
искусственных сооружений нет".
ДОКУМЕНТ N 5
"05 июня 2042 г. "Молния". Секретно
В соответствии с циркуляром 42 "к" Совета Безопасности ООН приказываю:
1. Воздушное и околоземное пространство сектора 23-14 объявить
запретной зоной и принять соответствующие меры.
2. Кораблям Второго флота ВМС ООН блокировать квадрат 23-14: готовность
номер один.
3. Командиру особой эскадрильи Пятого стратегического крыла коммодору
Н.Штейнцеру: готовность номер один.
4. Капитану теплохода "Протей" Б.Сагеру: высадить на остров 135/16-7
известного Вам человека.
Начальник МСБ Ш.Панта".
ДОКУМЕНТ N 6
"05 июня 2042 г. "Молния".
МСБ ООН.
Начальнику аварийно-спасательной
службы "Р-экватор" Стивену Ройду.
Срочно прекратите все поисковые работы. Будьте все время на связи.
Ждите дальнейших распоряжений.
Начальник РП-4 "Дельта" Р.Сингх".
ДОКУМЕНТ N 7
(Экспресс-информация)
"Капитан Алехин Александр Гаврилович ("Командор"), он же Павел Гребнев,
он же Эварист Кайвер, он же Витторио Малерба (возможны другие имена и
фамилии).
Профессиональный контрразведчик. Родился 4 сентября 2010 г. С мая 2029
по февраль 2031 г. служил в ВВС ООН (полк "Альбатрос", пилот вертолета
огневой поддержки). С апреля 2031 по июнь 2033 г. проходил обучение в
Сандхертском военном училище ООН (факультет контрразведки). В настоящее
время - инспектор четвертого регионального подразделения МСБ "Дельта". Три
международных и два национальных ордена. Чемпион Управления по стрельбе из
пистолета. Холост".
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВСЕ НАЧНЕТСЯ
"Очень трудно найти в темной комнате черную кошку. Особенно если ее там
нет".
Изречение это принадлежит Конфуцию и взято, если верить справочникам,
из книги "Лунь Юй", содержащей мысли, слова и описания деяний этого
философа, судьба учения которого, как известно, была довольно путаной и
изобиловала перипетиями. Но дело не в нем самом. Разговор идет о том, что
многие из афоризмов китайского философа и в наше время могут быть
приложены к каким-то событиям, темам, ситуациям. Следовательно, проверку
временем они выдержали. Но дело и не в этом.
Конфуций писал о темной комнате, в которой вовсе не было кошки. Много
веков спустя другой человек, который и философом-то никогда не был, но не
страдал от этого, столкнулся с другой проблемой: очень трудно найти кошку
в светлой комнате. Особенно если она там есть. В этом утверждении нет ни
парадокса, ни зауми. Просто игра слов. Просто парафраз. Просто однажды
этот человек, инспектор Международной Службы Безопасности, угодил в
ситуацию, которую вполне можно охарактеризовать именно этим парафразом
Конфуция. И никак иначе.
В современном мире нет, к сожалению, международной контрразведки или
иной интернациональной спецслужбы, защищающей интересы всей планеты Земля.
До такого мы еще не дошли - увы... Но действие повести происходит в
будущем, где проведено разоружение и можно уже всерьез говорить о создании
всемирного правительства. Хотя и в этом будущем своих противоречий и своих
трудностей хватает - оттого и не отпала еще надобность в Международной
Службе Безопасности.
Но опять-таки речь не о ней, а об одном из ее инспекторов. О человеке,
который в один прекрасный день с заранее обдуманным намерением нарушил
устав и приказ. Хотя до этого ничего подобного за ним не замечалось; он
всегда был дисциплинированным работником, его неоднократно ставили в
пример, А неофициально он за некоторые свойства своего характера заработал
довесок к служебному псевдониму. В узком кругу он был известен как
Бронзовый Командор.
Так что же? Слово ему самому...
1
Кажется, теперь я могу понять наших далеких предков, когда-то выползших
на сушу из родного, знакомого, уютного океана, могу описать чувства,
которые они испытывали, выйдя на незнакомый загадочный берег и вполне
оправданно ожидая самого плохого. Я испытывал те же чувства, но, в отличие
от хвостатых ящериц, имевших одну цель - выжить и завести потомство, - моя
задача была в тысячу раз сложнее. Правда, мне тоже необходимо было выжить.
А все остальное - потом.
Я вышел на берег, на белый, твердо похрустывающий под ногами песок
пополам с коралловой крошкой, отступил на шаг от лизавшего мне подошвы
моря и огляделся, готовый при первом сулившем опасность звуке нырнуть
назад. Прислушался. С меня текла прозрачная соленая вода. Тишина. Только
волны плескуче шлепали, накатываясь на берег, а берег был первозданно чист
и пуст. Все неведомые опасности, если только они были, таились, надо
полагать, в глубине острова.
Я распорол пленку, в которую был укутан, - искусственный вариант рыбьих
жабр. Стянул ее с себя, скомкал и бросил под ноги. Оглянулся на море,
голубое и спокойное. Далеко, у самого горизонта, белела крохотная черточка
- "Протей". Оттуда наблюдали в суперсильные бинокли, я был для них в двух
шагах. Я помахал рукой страшно далекому "Протею", на котором в данный
момент затаил дыхание цвет научной мысли и сливки контрразведки, одернул
куртку, поправил кобуру, пригладил волосы и полез вверх по откосу.
Довольно быстро я вылез наверх и сказал острову "привет". Вот и я,
значитца. Передо мной была редкая пальмовая рощица, на песке валялись
кокосовые скорлупы, и прытко удирал, бросив орех, краб-пальмовый вор.
Десант прошел отлично, и я остался совсем один, потому что "Протей" ушел к
границам запретной зоны, где лежали в дрейфе эсминцы Второго флота, и
крейсер "Дорада" получил приказ в случае необходимости нанести по острову
и прилегающим водам ракетно-ядерный удар мощностью в добрую дюжину
Хиросим, а где-то далеко отсюда пилоты сидели в кабинах бомбардировщиков,
начиненных ядерными ракетами, предназначавшимися для того же квадрата...
Чего-то не хватало, пропало что-то привычное, изначальное, как солнце
над головой... солнце!
На небе не хватало солнца. Не было его. От пальм навстречу мне тянулись
короткие, как и полагается в это время в этих широтах, словно бы усохшие
тени, но солнца я не увидел ни в той точке небосклона, где ему в данный
момент полагалось быть, ни вообще на небе. Деревья отбрасывали тени, я
отбрасывал тень, даже брошенный крабом орех отбрасывал тень, мириадами
искорок, отраженных лучиков блестело море, но солнца не было. Исчезло
неизвестно куда, и я понял, что это первый сюрприз заколдованного места...
Думать над этим я не стал - не было смысла с первых минут размениваться
на эту загадку. Вряд ли она последняя, вряд ли она самая важная. Я просто
пошел в глубь рощи, держа руку на пистолете. Не думаю, чтобы пистолет мог
чем-то помочь в единоборстве с силой, которая играючи проглатывала
вертолеты и спутники, но так уж повелось с начальной поры, так уж диктовал
длиннейший перечень стычек и войн, именовавшийся историей, так он на нас
повлиял - прикосновение к оружию всегда рождало уверенность и помогало не
падать духом.
Я не уловил места, где началось ЭТО, места, где незаметно, неуловимо
пальмовая роща перелилась в обыкновенный смешанный лес, вполне уместный на
широте Парижа, Рязани или моего родимого Красноярского края, но немыслимый
здесь, в этом климатическом поясе. Сюрприз номер два...
Я подошел к ближайшей сосне, потрогал шершавую кору, чтобы убедиться,
что дерево настоящее, и убедился, и...
Больно! Или только кажется, что больно, а на деле просто плывешь
куда-то, и непонятно, что существует, а что мерещится, и адская боль в
висках, да и тела вроде бы уже нет, растворилось паром...
...Тридцать третьего апреля я ехал к себе в офис. Стояли белые ночи,
ослепительные ночи, когда светло, как днем, когда можно читать газету в
подворотне, вообще можно все, кроме одного - укрыться в тени. Тяжелое
время для воров. Белая ночь не прячет, с головой выдает и
бульдогу-полицейскому, и скучающему обывателю, для которого первое
развлечение - погнаться за карманником. У собора Святого Меркурия стоял на
коленях хилый золотушный вор и молился, вернее, проклинал покровителя за
эти ночи и за шагнувшую наперекос судьбу.
Я поехал дальше. Перекресток был пуст, только у светофора скучал себе
часовой в блестящей кирасе, зевал и чесал пятку древком алебарды. Заметив
мою машину, он оживился и заорал:
- Эй, приятель, огоньку не найдется?
Я равнодушно щелкнул зажигалкой.
- Вурдалак? - лениво поинтересовался он.
- Бюро "Геродот", - сказал я, наслаждаясь его страхом. Бюро "Геродот"
уважают все, мы достаточно цивилизованны для того, чтобы заставить себя
уважать...
Наперерез мне промчалась длинная открытая машина - добрый старый
"дюзенберг", набитый до отказа хохочущими мохнорылыми чертями и ведьмами в
джинсах - торопились на шабаш, плясать под луной и хаять бога. Я лично
ничего не имею против бога, хотя он и создал этот сволочной мир. Правда,
ходят, и давно уже, упорные слухи, что старик тут ни при чем - ни сном ни
духом (абсолютно непричастен), а на самом деле наш клятый шарик -
результат безответственных пьяных забав двух профессоров физики (одного из
Гарварда, второго из "Аненэрбе"), хозяина публичного дома из Атлантиды,
боливийского алкоголика-сантехника и китайского философа Кво-Пинга.
Утверждают, будто эта никогда не просыхавшая компания, перепробовав все
обычные шутки, в поисках чего-нибудь пикантного сотворила наш мир за трое
суток и два часа, а потом, испугавшись последствий и судебного
преследования, свалила все на бога, и как-то обошлось. Все может быть.
После водородных бомб и лазерного оружия от физиков можно ожидать любой
пакости...
Черти пронеслись, оставив запах серы и бензиновой гари, я выругался им
вслед и хотел тронуть машину, но кто-то махнул мне рукой. Я опустил
стекло. Ко мне подбежала девушка, нагнулась к окну и попросила:
- Подвезите.
- Садись, - сказал я.
Она села, чинно сложив руки на коленях. Я искоса разглядывал ее:
джинсы, ало-черная рубашка, черные волосы и зеленые глаза, в общем-то
красивая, но нужно быть начеку - черный и зеленый издревле были исконными
цветами дьявола, а нынче белые ночи, в белые ночи нужно бояться всего,
каждый может оказаться нежитью, стремящейся перегрызть тебе глотку или
зачаровать, берегись белых ночей, пилигрим... Я был начеку, под левым
локтем пистолет с серебряными пулями для вурдалаков, под правым - со
свинцовыми пулями для людей, нужно только не перепутать, за какую рукоятку
хвататься. Оплошавший рискует головой - как мой друг Клан, которого
загрызли вурдалаки у Черной Межи, и теперь шатается парень с их бандой,
видел я его недавно в баре "У Гришеньки Распутина", где вечно собирается
всякая шваль - попы-расстриги, агенты ЦРУ, инкубы и тролли.
Но нет, с девчонкой все в порядке - на запястье у нее я увидел
серебряный браслет, и от сердца сразу отлегло. Вурдалаки боятся серебра,
если здесь серебро, кровососом и не пахнет, стоп, парень, стоп...
- Ты кто? - спросил я.
- Ольга, - сказала она. - Просто Ольга. Восемнадцать лет. Любовника
нет. Работы тоже. Здесь - второй день. Мне здесь странно.
- У нас всегда так, - сказал я. - Такой уж у нас город - обычный
европейский городишко в большинство дней и дикая химера в белые ночи.
Здесь собрано все иррациональное, и мы этим гордимся, ведь ни у кого
ничего подобного нет. Значит, ищешь работу? Ну разумеется, лейтмотив
века... Придумаем что-нибудь. Люблю иногда для развлечения поиграть в
благотворительность, знаешь ли...
- Это кто? - спросила Ольга.
По тротуару шел огромный черный кот, вальяжный, блестящий, с
пронзительными зелеными глазами.
- Это Кот, - сказал я. - Слуга Короля Черных Котов профессора
Хименесчера. Их у него штук с полсотни. Он рассылает их повсюду, и они
делают все, что он захочет, а что он захочет завтра - никому не известно.
Может быть, ему самому тоже. Вчера он захотел самую красивую гимназистку
города, позавчера Коты украли памятник королю Юргену Раколову, а третьего
дня забросали яйцами тенора из мальтийской оперы. - Я опустил стекло и
крикнул: - Эй, котяра, куда идешь?
- Как знать, - сказал Кот. - Может быть, я и не иду вовсе, а стою себе
потихоньку. Мир наш, старик, полон парадоксов...
- Без ссылок на Зенона, - поморщился я. - Куда ты стоишь?
- Да Королю новая идея в башку стукнула, - оглянувшись по сторонам,
признался Кот. - Потому как он Черный Король, то и гарем должен иметь из
одних брюнеток. Вот я и шлындаю, как последний бродяга. Продай свою, а?
- А кол осиновый не хочешь? Мы вам пока не по зубам, кисонька, шлепай
себе дальше...
И Кот пошел искать брюнеток, а мы уехали.
Когда мы шли к входу в бюро, над головой свистнула пуля. Как всегда.
- Глупости, - сказал я Ольге. - Мелочи. Забавляется кто-нибудь,
серьезные дела так не делаются...
Мы вошли в огромный холл с бассейном посередине. Бассейн был облицован
черно-красными камнями, в нем плескалась зеленая, сплошь в сердцевидных
листьях кувшинок вода, а в воде плавала русалка Барбара, постреливая по
сторонам блудливыми глазами цвета ряски. Рядом примостился ее сожитель,
осьминог Амбруаз, забулдыга, похабник и куклуксклановец. Вышвырнули бы мы
его давно, да мешают его широкие связи...
В углу ржала над затасканными "бородатыми" анекдотами толпа
полупрозрачных призраков - почетно погибшие при исполнении бывшие агенты
тянулись сюда по старой памяти, потому что разведка привлекает души во сто
раз сильнее пения сирен. Завидев меня, все рывком сдернули кепочки и
отвесили церемонные поклоны.
Мы поднялись на второй этаж и сразу же услышали выстрелы - утренняя
зарядка Бака-младшего, разминка в стиле "ретро".
В длинном зале у обитой войлоком стены стояли картины, мраморная
статуя, чернофигурные и краснофигурные амфоры, толстые фолианты в
объеденных мышами кожаных переплетах, а у противоположной стены лежал на
поролоновом матраце Бак-младший и, закусив сигаретку, целился из
"эм-шестнадцатой".
Бах! И чернофигурная амфора разлетелась в черепки.
Бах! И отлетел в сторону пробитый насквозь фолиант.
Бах! И у статуи появилась во лбу черная рваная дыра.
Бах! И пейзаж в стиле Барбизонской шко...
...Я вновь стоял у сосны и гладил шершавую кору. Я вновь стал самим
собой, прекрасно помнил, кто я такой, кто меня сюда послал и зачем. Все
помнил. Но эта фантасмагория с белыми ночами, черными котами и пальбой по
картинам еще секунду назад была реальностью, и я тогда находился в чьем-то
чужом теле. Еще один сюрприз, но анализом заниматься рановато. И
поворачивать назад рановато. Так что я отправился дальше.
2
Минут через десять я вышел на дорогу, черную десятирядную автостраду.
Судя по полустершейся разметке, ездили по ней долго. Никаких автострад
_земляне_ здесь не строили - к чему какая бы то ни было дорога на
необитаемом островке размером два на пять с половиной километров? Да и
сами автомобили здесь абсолютно не нужны...
Я пошел вправо - вправо просто потому, что нужно же было куда-то идти.
Труп я увидел, свернув за поворот. Он лежал на обочине, руки были связаны
белой нейлоновой веревкой, а спина буквально изрешечена пулями - в него
продолжали стрелять, когда он уже умер, стреляли без нужды, пока не
кончился магазин. Стрелявший был охвачен злобой и ненавистью, ему мало
было просто убить... Неуютный мир.
Я встал на колени и без колебаний перевернул его на спину. Такая работа
- не бойся испачкаться в крови, не бойся испачкаться в дерьме, вообще
ничего не бойся, кроме того, чего необходимо бояться. Лапидарная истина.
Вот только никто до сих пор так и не определил в циркулярно-уставном
порядке, чего же следует бояться. Решать это предстоит самому, на месте...
Молодой парень, рослый и симпатичный... Я собрал и сосчитал гильзы -
сорок штук, как раз автоматный магазин, калибр 6,85. Судя по пятнам крови
и трупному окоченению, убили его час-полтора назад, никак не позже. Из-за
деревьев выглядывали крабы, ждали, когда я уйду. Мне стало противно, я
запустил в них пригоршней гильз, оставив одну себе в качестве
вещественного доказательства, и ушел восвояси, пошел себе дальше по
краешку великолепной автострады.
Значит, здесь еще и убивают. Куда-то делось солнце, откуда-то взялась
автострада, и наплывают неизвестно куда переносящие галлюцинации. И еще
здесь стреляют в людей...
Слева раздался рев, душераздирающий, страшный, какой-то первобытно
могучий, и вдруг оказалось, что я уже залег за деревом на обочине, рот
полон песка, пистолет направлен в сторону рева, и хочется раствориться,
стать малюсеньким, крохотулечкой такой, песчинкой, и шапку-невидимку
хочется до слез... Чудовище ревело далеко, но все равно чувствовалось,
какое оно огромное, страшное, чувствовалось, что ему ничего не стоит
проглотить какого-то там пигмейчика не жуя.
Я был подавлен страхом, но не настолько, чтобы стать затравленным
животным, думающим только о бегстве. Павлин, между прочим, тоже орет
мерзко и страшно, тот, кто услышит его впервые, не видя, может не на шутку
испугаться... И еще. Ясно, что это не наша автострада, не наш мир, однако
автострада предполагает наличие крупных городов, развитой цивилизации, а
какая цивилизация позволит крупным хищникам бесчинствовать в районах своих
дорог и городов? Хотя... Возможно, зверюга вовсе не хищник, возможно, это
заповедник... в котором расстреливают? Стоп. Самое опасное - с первых
минут, с ходу подгонять окружающее под привычные стереотипы, привлекать
гео-, антропо- и прочие центризмы. Будем обходиться простой констатацией
фактов. Дорога идет через лес. В лесу лежит труп. Вдали кто-то ревет. Вот
и все...
Но "кто-то" заревел уже ближе, и я приготовился к бегу на длинную
дистанцию. Очень может быть, что при ближайшем рассмотрении инспектор МСБ
вполне подойдет как строчка в меню...
И тут, словно в плохом фильме, я услышал рокот мощного мотора - очень
быстро приближалась какая-то машина. Выбора у меня не было. В конце
концов, люди, пусть даже вооруженные, - это уже не чудовище, а старый,
насквозь знакомый противник, так что не известно еще, кто кого возьмет в
плен...
Взвесив все шансы, я вышел на обочину и скрестил руки на груди, чтобы
моя поза не показалась им угрожающей. Напряг мускулы, изготовился и
облюбовал хорошее толстое дерево, из-за которого в случае надобности можно
было бы удачно отстреливаться.
Из-за поворота вылетел зеленый джип. Кроме водителя, никого в нем не
было, он затормозил с визгом и скрежетом, развернувшись градусов на сорок,
и я не изменил позы - уж одного-то, будь он и прекрасно подготовлен, я
возьму, как грудного...
За рулем сидела девушка, симпатичная такая девчонка лет двадцати, в
брезентовых брючках и зеленой, похожей на форменную, рубашке, но без погон
и эмблем. Я стоял и смотрел на нее. Очаровательная такая лапочка,
зеленоглазая, с длинными черными волосами. Эстетическую прелесть портрета
портила одна-единственная деталь: в руке лапочка держала солидный
крупнокалиберный пистолет, и ствол был направлен прямехонько мне в сердце,
а лицо у нее стало раздумчивым, словно она решала, пристрелить ли меня на
месте или стоит подождать - вдруг обнаружатся смягчающие обстоятельства.
- Ну, что нужно? - спросила она резко. Язык этот не был моим родным, но
я прекрасно им владел. - Руки вверх, ты!
- Слушай, а ты симпатичная, - сказал я, из вежливости подняв руки.
- Ну да?
- Ага. Прямо-таки очаровательная. Вот только пистолет тебе не идет. Он,
между прочим, стреляет. Ты об этом знаешь?
- Что тебе нужно? - спросила она тоном, показавшим, что всякое
балагурство здесь неуместно.
- Куда ты едешь?
- В город.
- Подвезешь?
- А ты, случайно, не вурдалак? - спросила она совершенно серьезно.
- Ну знаешь! - без всякого наигрыша обиделся я. - За кого только не
принимали, но чтобы за вурдалака...
- Покажи зубы.
Это было приказано столь же серьезно, и я старательно оскалился. Вид у
меня в эту минуту был не самый привлекательный и наверняка смешной, но под
дулом пистолета иногда выгодно казаться смешным... Она смотрела мне в рот
с таким вниманием, что я забеспокоился - кто знает, каковы здешние
критерии и эталоны...
- Кажется, не похож, - заключила она. - Садись, но смотри у меня...
Я прыгнул на сиденье рядом с ней, и джип помчался на дикой скорости.
Лес скоро кончился, теперь справа и слева была степь, необозримые
пространства, заросшие пучками жесткой высокой травы. Я взглянул на
спидометр - знакомые приборы, знакомая модель машины. От того места, где я
сел в машину, спидометр накрутил уже двенадцать миль. Это уже не остров,
это неизвестный мир. В нем тоже есть джипы, в нем говорят на одном из
языков Земли. А солнца над головой по-прежнему нет, но тень летит следом
за машиной, как ей и полагается, небо синее-синее, и высоко в синеве
маячит черная черточка - орел?
Я уже вспомнил, где видел эту девушку - в той галлюцинации. Там ее
звали Ольгой, и одета она была по-другому, но серебряный браслет был тот
же самый, и про вурдалаков там тоже шла речь... Пора было и
поэкспериментировать, тем более что ее пистолет мирно лежал на сиденье
между нами, словно меч из арабских сказок.
- Слушай, а почему ты при распознавании вурдалаков пользуешься таким
примитивным методом? - спросил я. (Она бросила на меня быстрый взгляд,
пока спокойный.) - Может быть, я вурдалак новейшей формации, мутант с
нормальными зуба...
Взвизгнули тормоза, джип развернуло поперек дороги, девушка бросила
руль, но я успел раньше, и вырываться ей было бессмысленно - этим приемом
я в свое время упаковал не кого-нибудь, а Большого Ольсена... Я хотел
сказать, чтобы она не барахталась, что это только шутка, но меня удивил ее
взгляд - она смотрела на меня полными ужаса глазами, дрожала, словно
вокруг был трескучий лапландский мороз, и как-то странно втягивала голову
в плечи.
- Нет... - прошептала она, и я почувствовал, как безвольно обмякло в
слепом ужасе ее тело. - Не надо...
Горло, сообразил я. Она защищала горло, словно я и впрямь был
вурдалаком из прабабушкиных сказок и жаждал крови. Что-то серьезное и
страшное таилось за всем этим, какая-то дикая сказка, ставшая, несмотря на
свою дикость, частицей здешней жизни, и я окончательно распрощался с
уютной гипотезой, будто меня через какой-то пространственный туннель,
неведомо откуда здесь взявшийся, забросило в какую-нибудь Бразилию. Ничего
подобного. Здесь жили вурдалаки, они выглядели, как обыкновенные люди, но
их выдавали зубы...
Она уронила голову на грудь - самый настоящий обморок. Моя аптечка с
лекарствами мгновенного действия оказалась как нельзя кстати. Девушка
хлопнула ресницами, открыла глаза, взглянула осмысленно и зло, и щеку мне
обожгла увесистая пощечина. Вторая, третья. После третьей мне надоело, я
снова скрутил ее и держал, пока не перестала вырываться - на этот раз
обошлось без обмороков.
- Пошутили, и будет, - сказал я миролюбиво. - Отпускать?
- Отпусти.
И она снова направила на меня пистолет.
- Может, хватит?
- Выйди из машины.
- Слушай, девочка, - сказал я. - Я здесь чужой, понимаешь? Если ты все
же хочешь меня пристрелить, объясни сначала за что. Согласен, шутка была
глупая, но не до такой же степени...
- Да не нужен ты мне. Просто проваливай.
Возле нас остановился колесный бронетранспортер - я и не заметил, когда
он подъехал. Зеленый запыленный броневик незнакомой модели, бортовой номер
пятьдесят восемь. Из люков высунулись головы в пятнисто-зеленых беретах, и
кто-то спросил офицерским тоном:
- Что происходит?
- Ничего, - сказала девушка быстро. - Проезжайте.
Головы хмыкнули, исчезли в люках, и броневик тронулся не спеша. У меня
пересохло во рту - за ним на длинных веревках волочились три трупа,
привязанные за ноги, мотались, раскинув руки, и на асфальте оставался
извилистый алый след...
Девушка сказала с ноткой злорадства:
- Достаточно было одного моего слова, и ты стал бы четвертым, ясно?
- Приятная перспектива, - сказал я. - А кто те трое?
- Вурдалаки, кто же еще?
- Там, где я к тебе подсел, неподалеку от того места, тоже лежал
труп...
- Ну да. Сегодня Команда прочесывала тот участок.
- Подожди, - сказал я. - Давай разберемся. Кого ты подразумеваешь под
вурдалаком? Нападает на человека и сосет кровь?
- Вот именно, - сказала она. - А ты не знаешь?
- Понятия не имею.
- Ты кто такой?
- Это так уж важно?
- Да.
- Я бродяга. Скитаюсь себе по местам, где не был прежде, вот и к вам
занесло. Достаточно?
- Что ты о нас знаешь?
- Абсолютно ничего, - сказал я.
- Откуда ты?
- Издалека.
- Из-за Мохнатого Хребта?
- Приблизительно, - осторожно кивнул я. - Можно сказать и так.
- Так я и думала, - кивнула она. - Мы слышали, что и там кто-то живет,
но достоверных данных не было...
Джип обогнал броневик и несся дальше по автостраде, пополам разрубавшей
унылую серо-зеленую степь. Сопряженное пространство? Неведомое девятое с
половиной измерение? Теоретических моделей у наших ученых, как я слышал,
хватало, но с экспериментальным подтверждением было гораздо хуже. Очень
вовремя подвернулась мне эта девчонка, еще немного, и можно было принять
происходящее за деятельность некой диктатуры, зверски уничтожающей
оппозицию. Ведь это так знакомо нам, это не в таком уж давнем прошлом -
изрешеченные пулями трупы на обочине, трупы, волочащиеся за броневиками...
- Где они живут, ваши вурдалаки? - спросил я. - В лесу?
- И в лесу, и в городе. Они...
Я схватил ее за руку, и она мгновенно затормозила, джип снова занесло
поперек шоссе. Отличные были тормоза, и реакция у нее превосходная.
- Что случилось? - спросила она тревожно.
- Я, наверное, сойду. Это опасно - оставаться здесь одному?
- Здесь - нет, город близко. А что тебе понадобилось?
- Естественные потребности, - сказал я. - Ты уезжай, не жди.
- Мы тебя обязательно найдем в городе, - сказала она. - В городе
поселишься в отеле "Холидей". Знаешь, что такое отель?
- Примерно представляю. Понадобятся документы или деньги?
- Что?
- Деньги или документы.
- Не понимаю, о чем ты. Остановишься в отеле "Холидей". Как тебя зовут?
- Капитан Алехин. - Я щелкнул каблуками. Здесь я мог позволить себе
непозволительную в других местах роскошь именоваться собственной, то бишь
полученной при рождении, фамилией. - Капитан Александр Алехин.
- Меня зовут Кати, - сказала она. - Ну, до свиданья. Можешь остановить
броневик, они подвезут, только не вздумай и с ними шутить насчет
вурдалаков... Пока.
Она показала мне язык, и джип умчался. Я огляделся, сошел на обочину и
зашагал в степь, вправо от дороги - туда, где виднелись эти обломки. Я
знал, что могу увидеть их здесь, где же им еще быть, как не здесь, но
подсознательно надеялся, что все будет не так примитивно, что это не
просто авария, а мостик к чему-то глобальному, важному. Так думали
обложившие островок светила научной мысли, так думали и у нас, все мы
надеялись на нечто значительное, великое, эпохальное, на сияющие
горизонты, доступные вершины, еще вчера считавшиеся непокоримыми.
Воздушные замки. Уютные фуникулеры, ведущие к снеговым пикам, куда до сих
пор доползали на брюхе лишь отчаянные одиночки - по одному везунчику на
девяносто девять почетно сгинувших без вести. О многом мы грезили, не
привыкшие грезить люди, наблюдая в бинокли за островком...
Когда-то, совсем недавно, всего три дня назад, это был скоростной
вертолет "Орлан", маневренная и надежная машина. Теперь передо мной
громоздились перекрученные лохмотья ферролита, землю усеяли клочья обивки
и осколки унилекса - небьющегося стекла фантастической прочности. Дед
бил-бил - не разбил, баба била-била - не разбила... Один решетчатый хвост
остался нетронутым, красно-синий хвост с яркой эмблемой биостанции "Зебра"
- его я и увидел из машины. Красивое перо мертвой птицы.
А земля вокруг нетронута, цела трава, целы низкие серые кочки,
придающие равнине вид коварного болота. Ни малейшего следа, несмотря на то
что падавший с высоты вертолет должен был разметать землю, вспахать ее,
вырвать кочки, оставить заметный след. Я служил когда-то в вертолетных
частях и хорошо знал, как это выглядит... Или на здешнюю почву наши законы
природы не действуют?
Я ударил каблуком по земле. Земля была твердая, пронизанная корнями, но
каблук все-таки выбил крохотную ямку. Земля самая обыкновенная. Либо
разбитый вертолет был опущен на землю медленно, плавно, с нормальной
посадочной скоростью, либо все произошло где-то в другом месте, и обломки
перевезены сюда.
Нечего и пытаться пролезть в кабину - кабины не было. Я принюхался -
сладковатого запаха разложения не чувствовалось, пахло только сухой
травой, краской, свежей синтетикой - "Орлан" был новенький, Бауэр решил
его обновить и обновил вот. Руди, кто это тебя так?
Я обошел обломки со стороны бывшей кабины и замер. В тени стоял голубой
пластиковый ящик, и на ящике сидел Рудольф Бауэр, сидел, свесив длинные
руки меж колен, загорелый, безмятежный, одетый так, как был одет в день
своего исчезновения, и одежда - чистая, отутюженная, новенькая. Даже запах
его любимого одеколона "Шери" витал в воздухе.
- Ты... ты чего здесь сидишь? - спросил я хрипло.
Бауэр спокойно и неторопливо поднял голову, наши взгляды встретились, и
я охнул. Это нельзя было даже назвать взглядом идиота, гораздо страшнее -
пустота. У любого идиота в глазах что-то есть, хотя бы один идиотизм, а у
ЭТОГО был пустой, как вакуум, взгляд, взгляд, из которого отсосано все
человеческое и ничего не дано взамен. Ни малейшей тени каких бы то ни было
эмоций. Бессмысленная стерильная пустота.
- Кто ты такой? - спросил Бауэр столь же стерильным, профильтрованным
голосом, и его лицо осталось неподвижным, а глаза смотрели сквозь меня с
величавым спокойствием слепых бельм степной каменной бабы, повидавшей на
своем веку слишком многое, чтобы интересоваться каким-то там одиноким
двуногим. Впрочем, и равнодушия в этом взгляде не было. Ничего не было.
Просто Пустота.
- Бауэр, - сказал я, и мне хотелось плакать. - Руди, ты же меня знаешь,
мы с тобой сто раз летали на рыбалку, и ресторан "Камеамеа Великий",
помнишь? Я Алехин, капитан Алехин, неужели ты забыл?
- Я тебя не знаю, - сказал он. - Оставь меня в покое.
- Может быть, тебе лекарства? - Я потянулся за аптечкой.
- Никаких лекарств, - сказал этот манекен. - Оставь меня в покое.
Разумом я понимал, что это не Руди, что все так и останется, но сердцем
не смог принять - суетился вокруг него, совал ему ампулы, пытался
заставить встать и идти за мной, а он отстранялся, отводил мои руки,
монотонно просил отстать, отвязаться, оставить его в покое, уйти и не
надоедать. Не узнавал меня и не хотел со мной разговаривать, не хотел
ничего делать и принимать от меня помощь. Я выбился из сил и отступился
наконец. Все равно что биться головой о каменную стену, только стена еще и
заявляла человеческим голосом, что она всем этим недовольна и просит меня
идти своей дорогой.
- Оставьте вы его, - раздался сзади спокойный, уверенный голос, и я
шарахнулся, по всем правилам упал на землю, перекатился на бок, выхватив
одновременно пистолет.
В трех шагах от меня стоял незнакомец, высокий и сухопарый. Лицо у него
было узкое, умное и запоминающееся: смуглое, мохнатые брови вразлет,
крючковатый нос, эспаньолка и маленькие лихие усики. Одет элегантно и
добротно, но как-то старомодно: строгий черный костюм забытого фасона и
сорочка с кружевным пышным жабо, какие носили кавалеры куртуазного
восемнадцатого века. На голове дисгармонично красовался лихо заломленный
красный берет с пушистым пером.
- Оставьте вы его, - повторил незнакомец, постукивая тростью по
ближайшей кочке. - И уберите эту штуку, я имею в виду пистолет. Или вы
меня боитесь?
- А покажите-ка зубки, - сказал я, вставая. Не то чтобы я его боялся,
но он появился неизвестно откуда, неизвестно как сумел подкрасться
бесшумно, и неясно еще, что ему от меня нужно.
- Это вы напрасно, - сказал он. - Зубы у меня самые обыкновенные. Вы-то
кто такой?
- Я из-за Мохнатого Хребта, - нахально сказал я. - Там у нас все
другое, совсем не как у вас. Понимаете, я всегда любил путешествовать...
- А врать тоже любите?
- С чего вы взяли? - очень натурально изумился и даже слегка оскорбился
я.
Не отрывая от меня ироничного взгляда, он щелкнул пальцами, и позади
него возникло огромное мягкое кресло, тоже ужасно старомодное. Что-то
толкнуло меня под коленки - второе кресло, такое же массивное, со спинкой
выше человеческого роста.
- Прошу, - сказал он и сел. - Итак, по вашему утверждению, вы явились
сюда из-за Мохнатого Хребта?
- Вот именно, - сказал я, скопировал его позу и светским тоном добавил:
- Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?
- Нет, - сказал он. - Я и так знаю, что вы врете, к чему мне
сомневаться? Собственно говоря, это неплохая задумка - объявить себя
пришельцем из-за Хребта. Большинство у нас уверены в существовании за
Хребтом каких-то неизвестных областей. Но, кроме большинства, есть еще и
хорошо информированное меньшинство, к которому принадлежит и ваш покорный
слуга. Так что для меня придумайте что-нибудь поубедительнее. Проще всего
было бы передать вас компетентным органам на предмет соответствующей
проверки.
Последняя фраза мне особенно не понравилась, и я сказал:
- Но-но, не забывайте...
Он как-то странно взмахнул ладонью, и что-то зашевелилось у меня под
курткой, тычась в ребра, - мой пистолет. Прежде чем я успел его схватить,
кольт проплыл по воздуху и нырнул в карман незнакомца.
- Вот, - сказал незнакомец. - Так гораздо спокойнее, не правда ли? Кто
вы такой?
- Знаете, это похоже на допрос.
- А это и есть допрос, - кивнул он, сверля меня взглядом.
Пора было брать инициативу в свои руки. Мне не нравились упоминания о
допросах, проверках и компетентных органах. И тип этот не нравился, в нем
я нутром чуял коллегу-контрразведчика, оседлавшего противника и
принявшегося его разрабатывать. Только я сам привык разрабатывать
других...
Между нами было около двух метров жестких кочек - не так уж много. Я
напряг мускулы, прикинул, как буду бить ребром ладони по горлу, и
взметнулся с кресла.
Небо, земля, обломки вертолета замелькали в бешеном хороводе, кочки
вздыбились, и самая большая, самая твердая ударила по затылку. Я лежал,
задыхаясь от боли и злого бессилия, а он не изменил позы, пальцем не
шевельнул, смотрел скучающе, как смотрит взрослый на нехитрые проказы
карапуза. Ударил он не сам, не рукой - уж в ударах я разбирался.
Впечатление было такое, словно ветер закрутил меня, а потом сгустился до
каменной твердости и ударил не хуже опытного боксера. Что ж, всегда
найдется кто-то, лучше тебя умеющий то, что умеешь ты, - это азы. Ничего
удивительного, если учесть, что этот тип создает кресла из ничего и
повторяет трюки из репертуара Пацюка...
- Вставайте, - сказал он, играя тростью. - И давайте без эксцессов -
это бессмысленно при любом количестве попыток. Вставайте и садитесь.
Я встал и сел - что мне еще оставалось?
- Вот теперь мне совершенно ясно, что вы издалека.
- Почему?
- Потому что любой здешний знает: на меня бессмысленно бросаться с
кулаками. Кто вы?
- Я могу не отвечать на этот вопрос?
- Можете, - кивнул он. - Можете не отвечать ни на какие вопросы. Я не
собираюсь силой вытягивать из вас то, что вы хотите скрыть.
- Тогда я могу идти?
- Куда угодно.
- А пистолет?
Он бросил мне пистолет. Я поймал кольт на лету, сунул в кобуру и
остался сидеть. Не мог я так просто уйти, и незнакомец, судя по его
улыбке, отлично это понимал.
- Ну? - спросил он. - В спину я не стреляю, почему же вы сидите?
- Нет, постойте... - сказал я.
- Вы рассчитываете, что я буду отвечать на ваши вопросы?
- Хотелось бы. - Я оглянулся на Бауэра. Рули сидел в той же позе, глаза
его смотрели пусто и мертво. Я обернулся к своему странному собеседнику: -
Что с ним?
- Откуда я знаю?
- Не знаете?
- Никто не знает. Он сидит здесь с тех пор, как существует мир.
- И давно существует мир?
- Давно.
- А что было до него?
Его лицо исказила непонятная гримаса. Он сказал сухо и быстро:
- Раньше была Вечность. Это очень удачное слово - Вечность. Оно
объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задавать
вопросы, потому что она сама по себе - неразрешимый вопрос, затмевающий
все остальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно?
- Честно говоря, не очень, - сказал я. - Вечность не существует сама по
себе. Всегда существует что-то помимо нее.
- Я не люблю пустых фраз.
- Я тоже, - сказал я. - И терпеть не могу слово "вечность". Вечности
нет.
- А сколько чертей может уместиться на острие иглы?
- Я не знаю, можно ли вам верить... - сказал я.
- Представьте, я тоже.
- Но так мы никогда...
Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словно кто-то
невидимый шептал ему что-то на ухо.
- Ну вот. - Он пружинисто выпрямился. - Вот так всегда - ворвутся
посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу... Мне пора. Мы еще
встретимся в городе.
Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкое лицо хитрого
черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошел к
шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра.
Мир существует давно. До него была Вечность. Что под этим
подразумевается? Иносказание, двойной смысл, метафора? Допустим, возможно,
вероятно, не исключено, быть может. Классический набор. Полный перечень
уклончивых допущений, крутящихся в мозгу исследователя, занесшего
авторучку над первой, чистой страницей лабораторного журнала. Если
сравнивать нашу работу с работой хирургов, как это любят делать иные
журналисты, то мы очень несчастные хирурги - мы не знаем, каким недугом
страдает распростертый под резким светом бестеневых ламп пациент, какой
инструмент пускать в дело первым и есть ли вообще смысл резать. К тому же
в девяти случаях из десяти пациент оказывается невидимым.
Я поднял руку, и рядом со мной остановился броневик под номером
четырнадцать. За ним тоже волоклись трупы. Попахивает средневековьем, но
откуда я знаю - обоснована эта жестокость или нет. В особенности если дома
у марсианина которую тысячу лет царят покой и благодать...
Лязгнула крышка люка, выглянуло усталое лицо с изжеванным окурком в
углу широкого рта.
- В чем дело? - спросил он ватным голосом.
- Подвезите до города, - сказал я.
Он выплюнул окурок и сказал вниз, в люк:
- Ребята, дверь откройте, там человеку до города.
Распахнулась толстая квадратная дверь, и я, согнувшись, пролез внутрь.
Там было тесно и темновато. На железных скамейках вдоль стен сидели
человек восемь, а между ними на ребристом полу лежало что-то длинное,
плоское, прикрытое старым брезентом в заскорузлых кровяных пятнах, и
из-под его края торчали обращенные к потолку, к тусклой желтой лампочке
носки тяжелых форменных ботинок. Это было знакомо. В свое время мне не раз
случалось видеть, как из-под брезента на полу вертолета или броневика с
голубой эмблемой вооруженных сил ООН торчат форменные ботинки, почти такие
же, как эти...
- Здравствуйте, - сказал я, оглядываясь.
Двое что-то пробурчали, остальные и ухом не повели. Крайний подвинулся,
упорно не глядя на меня, я присел на краешек холодной скамейки...
3
...Больно... или только кажется, что больно, но кто я, где я, и что
кажется, а что...
Погода была прекрасная. Солнце и Даллас.
Джекки была очаровательна, как всегда. Линдон, как обычно, смахивал на
протестантского пастора. Коннэлли в роли радушного хозяина был просто
великолепен. Тень Эдмунда Раффина растворилась в солнечном свете, и мотив
"Дикси" был на время забыт.
- Выключи ты этот чертов ящик, - сказал я Джону.
- Мешает?
- Не могу сосредоточиться. Скучно. Президент торжественно следует,
сопровождаемый криками и цветами. Из этого ничего не выжать.
- Запихни рекламу, - сказала Джейн. - Чьи там шины на его лимузине,
"Данлоп"?
- Уволь, девочка, - сказал я. - Такими штучками пусть пробавляется
какой-нибудь щенок из занюханной "Кроникл" в каком-нибудь городишке, где
жителей меньше, чем букв в его названии.
Джон уселся на подоконник, зажав в потной лапище бокал. Я знал, что на
него сейчас накатит, и не ошибся.
- Боже всеблагий, какое неподходящее занятие для великого Купера, певца
битв и переворотов... - зачастил он. - Купер везде, где бахает и бухает,
где негры стреляют в негров или желтые - в желтых. Там его место, и когда
его посылают освещать визит президента в жаркий и пыльный штат, Купера это
оскорбляет до глубины души...
Джейн сказала:
- Не иначе шеф надеялся, что станут стрелять и здесь.
- Рой, ты остолоп! - рявкнул Джон с подоконника. - Ты потерял
великолепную возможность отхватить Пулитцеровскую премию. Нужно было
нанять какого-нибудь безработного пальнуть по кортежу. Холостыми
патронами, разумеется. Когда покушавшегося схватят, он выложит на
следствии, что в него вселилась душа Бута, а вселил эту душу
сосед-коммунист. Потрясающий спектакль обеспечен.
- Что же ты сам не додумался? - лениво спросил я. Все мне осточертело:
его полупьяная рожа, чувственная южаночка Джейн, и Даллас, и президент, и
сам я себе осточертел. В этой поездке я видел желанное избавление от
хандры, но не получилось.
- Эх, если бы это мне раньше в голову пришло... - сказал этот зануда. -
Опоздал...
Вошел Хэйвуд, веселый, свеженький, живая иллюстрация к образу
Преуспевающего Газетчика - масса обаяния, тщательно отмеренное дружелюбие,
спортивная фигура и никаких принципов.
- Куда ты опять опоздал? - спросил он с порога.
- В шутку совершить покушение на президента.
- Ну, это вполне в твоем духе - в шутку совершить покушение на
президента...
Клинт Хилл еще не разбил кулаки о багажник "линкольна". Линдон
оставался вице-президентом. Ничего еще не случилось, мир был благолепен и
нелеп, как всегда. Ари Онассис еще не спал с Джекки, все мы были моложе на
одно убийство, и моложе на одну иллюзию, и моложе на одно разочарование.
Сайгон оставался Сайгоном, и Марине Освальд еще не платили бешеных денег
за письма Ли.
- Я говорю об инсценировке покушения. Ради хлесткого репортажа.
- Ну, слава богу. Я было хотел информировать секретную службу. Агент
Москвы Джон Мак-Тавиш, свой человек в Гаване.
- Поди ты, - сказал Джон. - Может быть, мы получим сенсацию бесплатно.
- Думаешь, кто-нибудь станет стрелять?
- От этих южан всего можно ожидать. Джейн, лапочка, к тебе это,
понятно, не относится. Выскочит какой-нибудь болван в шестигаллонном
стетсоне и с вытатуированной на пузе рожей генерала Ли, смертельно
разобиженный ранением своего прадеда под Шайлоу...
- А охрана?
- Но зачем убийце протискиваться сквозь толпу? Снайпер с какой-нибудь
крыши. Между прочим, Джону советовали поставить пуленепробиваемый колпак.
Он героически отказался. Так вот, снайпер-одиночка - это проблематично.
Для гарантии - трое или четверо, перекрестный огонь. Для полного удобства
заблаговременно приготовлен козел отпущения.
- Великолепно, - сказал я. - Напиши книгу "Как я не убил президента".
- Да бросьте вы, - сказала Джейн. - Это цинично, в конце концов.
- Девочка, репортер и должен быть циником, - Хэйвуд откровенно пялился
на ее ножки. - Мертвый президент - еще один труп, и только.
- К тому же статистика на нашей стороне, - сказал я. - Я никогда не был
мистиком, но недавно шутки ради составил прелюбопытнейшую таблицу.
Рекомендую ее собравшимся. За последние сто двадцать лет все президенты
США, избиравшиеся на этот пост в год, делящийся на двадцать, рано или
поздно погибали от руки убийцы или умирали на посту. Считайте:
1840-й - президент Гаррисон скончался от воспаления легких спустя месяц
после инаугурации.
1860-й - президент Линкольн убит спустя месяц после избрания на второй
срок.
1880-й - президент Гарфильд застрелен Гито четыре месяца спустя после
инаугурации.
1900-й - президент Мак-Кинли убит Чолгошем спустя семь месяцев после
избрания на второй срок.
1920-й - президент Гардинг умирает при странных обстоятельствах после
двух с половиной лет пребывания на посту.
1940-й - президент Рузвельт умирает через три месяца после избрания на
четвертый срок.
Итак? Джон, как известно присутствующим, вступил на пост в тысяча
девятьсот шестидесятом, в год, делящийся на двадцать...
- Бред собачий, - сказала Джейн.
- Но, парни, - прищурился Хэйвуд, - если наш Джон оказался великолепным
стратегом, почему бы не найтись и второму? Хотите пари? Кортеж еще в пути.
- Идет, - сказал я. - Пятьдесят монет против вчерашней "Ньюс".
- Принимаю.
- Ставлю столько же против позавчерашней "Ньюс", - сказал Хэйвуд. - Мы
тебя разорим на две газеты, Джон. Живо включай телевизор. Кстати, помните
историю с "Титаником"? Еще в девятнадцатом веке какой-то безвестный
фантаст предсказал его гибель - за двадцать лет до катастрофы...
- Но Джон не успел написать роман, - сказал я. - А я не успел выпустить
статью со своей статистикой. Так что в любом случае репутацию пророков нам
не заработать.
Я включил телевизор. Впереди ехал белый "форд" начальника далласской
полиции Кэрри, следом в окружении мотоциклистов скользил длинный черный
"линкольн", на подножках стояли телохранители, и еще несколько машин ехали
следом, блестели белые шлемы эскорта, где-то стрекотал камерой Запрудер -
кортеж тридцать пятого президента Соединенных Штатов Америки, самого
молодого президента за всю историю страны...
Последняя минута, про которую мы еще не знаем, что она - последняя.
Комната на шестом этаже дома в центре Далласа, штат Техас. Я стою возле
телевизора - не успел отойти. Джейн сидит, закинув ногу на ногу - красивые
ноги, загорелые, и на них умильно косится Сирил Хэйвуд. Джон по-прежнему
сидит на подоконнике. Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Двадцать
второе ноября, тринадцать часов двадцать девять минут...
Потом мы услышали крик телекомментатора, и крик Джекки, и машины
кортежа сбились в кучу, словно перепуганные овцы, и Клинт Хилл молотил
кулаками по багажнику, и "линкольн" на бешеной скорости помчался в
госпиталь Святого Варфоломея, в коридоре бегали и что-то кричали.
Двигаясь, как заводная кукла, я поднялся, достал из бумажника пятьдесят
долларов и протянул их Джону. Хэйвуд сделал то же самое. Джон машинально
принял банкноты, зачем-то стал их считать, а Джейн вдруг бросилась к нам
и, плача, что есть силы хлестнула по лицу сначала меня, потом Сирила...
...Я сидел на холодной железной скамейке внутри броневика. Казалось,
никто не заметил моего исчезновения в галлюцинацию номер два - значит, я
никуда не исчезал, это было очередное наваждение, сон в солнечный день,
сначала какой-то дикий город, потом Даллас восьмидесятилетней давности...
Я чертыхнулся про себя и стал исподтишка разглядывать попутчиков.
Это были крепкие широкоплечие мужики в зелено-пятнистых комбинезонах,
усталые, пропотевшие и хмурые. У них был вид косарей, возвратившихся со
страды, где трудились до ломотной бесчувственности тела. Двое курили,
затягиваясь полной грудью, один прихлебывал что-то из фляги, один баюкал
забинтованную до локтя правую руку, тихонечко постанывая. Остальные просто
сидели. На меня никто не смотрел. В корме были свалены автоматы и какие-то
странные широкогорлые ружья. На поясах у потных и хмурых висели тяжелые
кинжалы, а шею каждого защищал широкий кольчужный ошейник.
- И вообще, это все зря, - сказал, ни на кого не глядя, мой сосед. Все
повернулись к нему. - Нужно делать облаву, а так мы сто лет
проканителимся.
- Ты раньше проживи сто лет.
- Все к черту. Команда к черту, мы сами к черту, и все остальное. Вот
только кого они жрать станут, когда жрать станет некого, я уж не знаю.
- Друг друга станут. Я слышал, в отделе...
- Пошел и он к черту, этот отдел.
- Но согласись, они что-то делают.
- Они теоретизируют. Анализируют, классифицируют, систематизируют.
Проводят параллели и подыскивают аналогии, подшивают бумаги и заполняют
анкеты. Ламст прав - напряжением ума решить эту проблему невозможно, ее
можно решить только напряжением сил. - Он выплюнул окурок и яростно
затоптал его шипастой подошвой. - Только автоматы. И я понимаю тех, кто
ратует за писаные законы и мобилизацию. Только так...
Они заговорили все разом, спор захватил всех. Кроме меня, разумеется.
Одни превозносили до небес какого-то Ламста, оправдывали и безоговорочно
поддерживали все, что он уже сделал, и все, что еще сделает, кляли тех,
кто связывает ему руки. Другие тоже хвалили Ламста, но гораздо сдержаннее,
считали, что ломать сложившиеся отношения глупо и неразумно - сломать
легко, но будет ли польза? Понемногу я начал понимать, что обе стороны, в
сущности, стоят на одних и тех же позициях, но по-разному смотрят на
будущее. Одни желают немедленно перестроить жизнь на основе жесткой
дисциплины, всеобщей воинской повинности, а их противники доказывают, что
это - утопия, невыполнимая мечта. При этом те и другие последними словами
крыли трусливых обжор и зазнавшихся конформистов, которых неплохо было бы
оставить один на один с вурдалаками и посмотреть, как они станут
выкручиваться, гады этакие. Просто ради эксперимента бросить все и
полюбоваться, как они наделают в штаны. В конце концов спор как-то
незаметно перелился в дружное охаивание этих самых приспособленцев и
трусов - их материли изобретательно и витиевато, с большой экспрессией.
Они отвели душу, и разговоры пошли о бытовых пустяках: что у Бориса
дочка все же связалась с этим обормотом, хотя совершенно ясно, что он ее
бросит, обрюхатит и бросит, но поди докажи этим соплячкам, если они, раз
переспав с парнем, мнят себя умудренными жизнью женщинами, сколько их не
секи, да и не всякую-то выпорешь, а если разобраться, мужики, не в порке,
собственно, панацея. Что у Штенгера опять новая, симпатичная такая, и с
ней, ясно, будет как с прежними, со всеми он поступал одинаково, горбатого
могила исправит, черного кобеля не отмоешь добела, и не лучше ли набить
ему как следует морду своими силами, не полагаясь на карающую руку судьбы?
Что Батера окончательно уел ревматизм, а ведь какой стрелок был, один из
тех, что начинали на голом месте, когда ничего толком не знали, выезжали
на одном энтузиазме и оттого несли громадные потери... Что еще один
смельчак, а может, просто болван, таскался к Ревущим Холмам, но ничего
вразумительного рассказать не может - стал чокнутым, как и его
предшественники...
Так они судачили, болтали, а я мотал на ус, и никто не обращал на меня
внимания, хотя о моем присутствии помнили - сосед мимоходом попросил
огоньку, другой в середине тирады о сытых бездельниках зацепил меня
намекающим взглядом...
Главное я уловил - они, эти обстрелянные хваткие мужики, были неким
отрядом, активно действовавшим против вурдалаков. Кто возложил на них эти
обязанности, я пока не понял. Сидел себе смирнехонько, покуривал,
посмеивался вместе с другими над непонятными мне остротами, но ни на
секунду не мог забыть о главном - что меня, словно щепку по таежной речке,
несет в глубь и в глубь заколдованного места, а там, снаружи, очень на
меня рассчитывают. И беспокоятся...
Вот это уже зря. Совсем не нужно видеть в происходящем необыкновенное.
Необыкновенное заранее настраивает на поиски абсолютно новых решений,
отрицающих прежний опыт и прежние методы, вызывает хаотические метания
мысли, и начинает казаться, что ты вовсе не умеешь думать и не способен ни
в чем разобраться. Защищайся. Внуши себе, что окружающее - такая же
обыденность для тебя, как для этих парней в пятнистом, проникнись их
взглядом на жизнь, и быстрее поймешь все, что нужно понять...
Броневик резко затормозил, мы с соседом стукнулись боками, и я ушиб
локоть о рукоятку его кинжала.
- Блуждающие! - крикнул водитель, обернувшись. Он выключил мотор,
распахнул люк, и я услышал, как снаружи, над головой, завывают моторы и
стучат пулеметы. Все, толкаясь, кинулись в дверь, и я выскочил следом за
ними, а они столпились на обочине и смотрели в небо, прикрывая глаза
ладонями - этот жест при полном отсутствии слепящего солнца очень меня
удивил.
В небе, почти над нами, кувыркались, сближались, крутили бочки и
чертили петли несколько самолетов. Надсадно выли моторы, молотили
пулеметы. Я тронул за рукав соседа:
- Это кто?
- Блуждающие, - ответил он, не отрывая глаз от воздушной коловерти.
- Как это?
- А вот так. Никто не знает, кто они, откуда взялись и почему дерутся.
Мы их видим только в воздухе. Опа!
Рев нарастал - один из самолетов быстро снижался, но за ним не тянулся
дым, как это обычно бывает в исторических фильмах. Он падал, вихляясь,
рывками проваливаясь ниже и ниже, прямо нам на головы, и мне захотелось
юркнуть под броневик, но окружающие стояли спокойно. Им было виднее, и я
остался на месте.
Скорее всего, пилот был ранен, а самолет цел - я немного разбирался в
таких вещах. Пилот еще пытался что-то сделать, выровнять и посадить
машину, задрал нос и выпустил шасси, но не успел - самолет грохнулся
брюхом оземь, ломая шасси и винт, выворачивая кочки, протащился несколько
метров и застыл, уткнувшись носом в землю, задрав хвост.
Выглядел он нелепо, как всегда выглядит севший на фюзеляж самолет. Мы
быстро добежали до него, он упал неподалеку от дороги. Определить марку я
не сумел бы, я не историк, но особая точность и не требовалась, сразу
видно было, что это стандартный винтовой моноплан-истребитель времен
второй мировой войны - войны, которая кончилась девяносто семь лет назад,
и на всей планете осталось восемь ее участников, всего восемь. Истребитель
с опознавательными знаками люфтваффе - черные кресты на крыльях, свастика
на фюзеляже, и в придачу мастерски нарисованный под фонарем оскалившийся
зеленый Дракон. Летчик смотрел перед собой широко раскрытыми глазами, он
уже не дышал, комбинезон залит кровью. И будто для того, чтобы не
оставалось никаких сомнений насчет того, кто был его противником, низко
над нами, выпустив короткую победную очередь, пронесся истребитель другой,
знакомой марки - на его голубых снизу крыльях я увидел красные звезды.
Дело запутывалось. То, что происходило в воздухе, не имело никакой связи с
тем, что творилось на земле. И наоборот. Два обрывка двух разных картин
склеили как попало и вставили в общую раму.
- Никак не пойму, - сказал мой сосед. - Как это люди ухитряются летать
по воздуху? Он же из железа, как он в воздухе держится?
Выходит, об авиации они и понятия не имели?
- Как ни крути, и там драка... - вздохнул кто-то.
Драка, которой не должно быть, дополнил я про себя, драка, которая
принадлежит другому времени и другим людям...
Вскоре мы приехали в город, и я выскочил, учтиво попрощавшись.
Это был очень чистый и очень тихий город. Просторные улицы, продуманно
поделенные между пешеходами и машинами так, чтобы не обидеть никого,
современные здания, украшенные модными архитектурными выкрутасами. Все в
городе радовало глаз гармоничной завершенностью, но непонятно, почему так
малолюдно и так маломашинно на улицах. Проезжали редкие автомобили, как
правило, роскошные и новые, и я узнавал некоторые марки, а некоторых не
узнавал. Проходили редкие прохожие. И людей, и машин было маловато для
такого города - может быть, поэтому и машины, и люди несколько
преувеличенно спешили. Город походил на кинодекорацию, выстроенную в одну
ночь из фанерного мрамора и пластмассовых кирпичей, настолько походил, что
я не удержался и постучал кулаком по стенке ближайшего дома, благо
прохожих не было. Оказалось, самая настоящая стена.
Потом я встретил людей, которые никуда не спешили. У заведения под
вывеской "Нихил-бар" на мостовой стояли круглые столики, и за одним сидела
компания - двое мужчин с дамами, - а остальные были пусты.
Я присел через два столика от компании. В центре зеленой столешницы
алел круг, а рядом сверкали клавиши - знакомая система типа наших
пищепроводов. Наугад я нажал кнопку (меню не было), за что был
вознагражден бокалом какого-то коктейля.
- Идите к нам, - позвали меня. - Зачем вам одному сидеть?
Я охотно пересел к ним. После охотников за вурдалаками следовало
пообщаться с мирными обывателями. Компания, как мне показалось,
подобралась пестрая: пузатый мужчина с квадратным добрым лицом, одетый
подчеркнуто небрежно, фантастической красоты брюнетка в чем-то воздушном и
сильно декольтированном, молоденькая симпатичная девчонка, с обожанием
взиравшая на пузатого, и обаятельный мужчина средних лет, неприметный и
обыкновенный, как стакан серийного выпуска. Не гармонировали они друг с
другом, никак друг другу не подходили...
- Присаживайтесь, - повторил пузатый, хотя я уже сидел. - Всегда рады
новому человеку.
- И свежему слушателю, - добавила брюнетка. - Джулиана.
- Совершенно верно, и свежему слушателю, - согласился пузатый. -
Штенгер, Макс Штенгер.
- Рита, - сказала девушка.
Обаятельный и неприметный представился:
- Несхепс.
- Алехин, - сказал я, наслаждаясь редкой возможностью быть самим собой.
- Александр Алехин.
- Итак, я продолжаю, - сказал Штенгер. Лицо его было одухотворенным. -
Можно обратиться и к другим примерам. Рассмотрим так называемую Великую
французскую революцию. Собственно, не ее саму, а жизнь маленького
человечка, который был нужен всем. Это мэтр Сансон, знаменитая в своем
ремесле личность, - палач города Парижа Сансон. До революции он рубил
головы разбойникам, взбунтовавшимся простолюдинам и поскользнувшимся
царедворцам. Потом произошла революция, и началась кровавая чехарда.
Робеспьер уничтожил "бешеных", термидорианцы уничтожили сначала
Робеспьера, потом "вершину", переворот следовал за переворотом, и каждый
новый Диктатор начинал с уничтожения противников. Головы летели в корзину
быстрее, чем корзины успевали подставлять, а гильотиной управлял наш
старый знакомец Сансон. Власть переходила из рук в руки, Сансон
благоденствовал, господа! Несмотря на череду отрицающих друг друга теорий,
трибунов и вождей. Сущность оставалась неизменной, вечной - нож гильотины
и человек, который был нужен всем. Какой же смысл имели все потрясения и
перемены, если краеугольным камнем оставался несменяемый Сансон?
Он замолчал и надолго присосался к бокалу.
- Скот, - сказала Джулиана.
- Ага, - расплылся Штенгер. - Вот именно, родная. Алехин, вы согласны,
что истина - это в первую очередь нечто неизменное, вечное? (Я
неопределенно кивнул). Нечто неизменное и вечное... А таковым в первую
очередь является скотство. Рушились империи, провозгласившие себя вечными,
грязные деревушки превращались в столицы охватывавших полмира государств,
исчезали народы, языки, идеи, религии, моды, династии, литературные
течения и научные школы, но во все времена, при любом обществе, будь то
душная тирания или расцвет демократии, люди жрали вино и лапали баб,
предпочитая эти занятия всем остальным. Спрашивается, что в таком случае
основа основ? Я могу быть ярым монархистом, Несхепс - теократом, Алехин -
атеистом и анархистом, и мы перегрызем друг другу глотки за свои
убеждения, но вот мы все трое смотрим на тебя, обворожительная, - он
сделал галантный жест в сторону Джулианы, - и наши мысли удивительно
схожи... Вот и нашлось нечто, прочно объединившее нас троих, таких разных.
- Ну, Макс, - смущенно улыбнулся Несхепс. - Вы всегда излишне
конкретизируете. Мы все уважаем нашу Джулиану, этикет, наконец...
- Этикет - нечто преходящее, - пророкотал Штенгер. - Было время, когда
за прелюбодеяние карали так, что и подумать страшно, - к примеру, Дракула,
господарь Влад Цепеш. А через пару сотен лет даме из высшего общества
считалось в высшей степени неприличным не иметь любовника. Не бойтесь быть
самим собой, мой застенчивый друг. Философия за вас. Вся история
человечества - это потуги скота скрыть свое скотство более или менее
удачными способами. И тот социум, что не скрывал своего скотства, как
правило, добивался больших успехов в различных областях.
- А чем кончал такой социум? - поинтересовался я.
- Скотством, Алехин, скотством, - мило улыбнулся Штенгер. - То есть
тем, с чего начинал, что поддерживал, к чему стремился.
- Мне попался на дороге броневик, - сказал я. - Жуткая, знаете ли,
картина.
- Об этом и говорить не стоит, - отмахнулся Штенгер. - Сборище
самоотверженных идиотов, считающих, что только им известны рецепты борьбы
за всеобщее счастье. Во все времена хватало самоуверенных и самозваных
благодетелей. Можем ли мы упрекать вурдалаков?
Я насторожился.
- Можем, - сказал Несхепс. - Мне что-то не нравится, когда мне хотят
перегрызть глотку.
- А если кому-то не понравится ваша привычка спать с бабами и он начнет
гоняться за вами с пулеметом?
- Это разные вещи.
- Это одно и то же. В обоих случаях речь идет об образе жизни. Модус
вивенди, учено говоря. Нелепо порицать кого-то только потому, что его
привычки противоположны вашим.
- А когда меня едят - это лепо?
- И вы ешьте. Он вас, а вы его. Тем самым вы увеличите энтропию
скотства и придете к нашей сияющей витрине, то бишь вершине, заветной цели
- Абсолюту Скотства... Ну что ж, мне пора. До встречи!
Он раскланялся, подхватил Риту и исчез за углом. Наступила неловкая
тишина.
- Все-таки большого ума человек... - сказал Несхепс.
Красавица Джулиана выразила свое мнение о Штенгере в весьма ядреных
выражениях.
- Но в одном он прав, - заявила она. - Все вы скоты, за исключением
кастратов и импотентов.
- В чем же дело? - сказал я. - Создайте новое учение - "К совершенству
через усекновение". Противовес. Скотство и антискотство.
- Блядво! - сказала она, характеризуя меня.
Я пожал плечами.
- Все равно не поможет, - смущаясь, сказал Несхепс. - Усекновение не
поможет. Пить будут, драться...
- Пьяницы и драчуны меня не интересуют, - заявила Джулиана. - Не могу я
смотреть на вас, кобелей, надоело...
Глядя на нее, зверски красивую, я подумал, что, вероятнее всего, ей
очень не везет, несмотря на красоту, а может, именно благодаря красоте...
Джулиана поднялась, небрежно кивнула нам, села в длинный роскошный
автомобиль, и он рванул с места, словно пришпоренный конь.
- Господи, какая женщина! - Несхепс печально смотрел вслед.
- Да, - искренне сказал я. - Скажите, у вас всегда так тихо?
- Покой и тишина. Постойте, "у вас"? А сами вы откуда в таком случае?
- Из-за Мохнатого Хребта, - уже привычно сказал я. - У нас там все
другое, не как у вас.
Судя по его лицу, ему очень хотелось наброситься на меня с вопросами,
но деликатность не позволила. Тихий он был, скромненький, как монах
первого года службы. Потом-то они обвыкаются, монахи...
- Вы мне не подскажете, где отель "Холидей"?
- Это за углом, через площадь, еще три квартала и налево.
Напротив нас остановилась машина, водитель опустил стекло и укоризненно
показал на часы. Несхепс заерзал:
- Вот незадача, совсем забыл. Вам ведь все равно в "Холидей", вы бы не
могли...
- Что?
- Передать чемодан, вот этот, маленький совсем.
Он так смущался, ерзал и хрустел пальцами, что я торопливо кивнул:
- Хорошо. Кому передать?
- Господин Робер, семьсот пятнадцатый номер. Он знает, скажите, что
Несхепс просил.
Мы раскланялись. Он сел в машину и укатил, я подхватил чемодан и пошел
в отель. Свернул за угол. Посреди улицы стояла худющая гнедая лошадь и
мотала головой, а на лошади мешком сидел рыцарь в помятых, тронутых
ржавчиной латах и пялил на окружающее шальные глаза. Он опирался на
длиннющее копье со ржавым наконечником. Вид у рыцаря был жалкий и унылый.
- Эй, ты не из донкихотов будешь? - окликнул я, примерившись, как
увернуться от копья, если он вдруг рассердится.
- Да нет, - сказал он равнодушно. - Совсем наоборот. Я Граальскую чашу
ищу, вот только куда-то не туда заехал. Дома чумовые какие-то, люди не те,
и дорогу показать никто не может, только зенки пялят. Ты дорогу не знаешь?
- Нет, - сказал я. - А найдешь свою чашу, что сделаешь?
- Пропью, что за вопрос? - сказал он мечтательно. - На баб промотаю,
иначе зачем искать-то? Это ж одно золото сколько потянет, а если еще камни
выколупать и в розницу... Считать страшно. Едем со мной, а? Мне оруженосец
нужен. Мой сбежал. Вино тут, знаешь, бесплатное, бабы чуть не телешом
ходят, вот он и клюнул, молодой еще. Вот и отстал. Поехали, а? Пару
камушков уделю.
- Нет, спасибо, - сказал я.
Он плюнул, заорал на лошадь, ударил ее ржавыми шпорами. Кляча нехотя
затрусила, непристойно задрав хвост и роняя на мостовую катыши. А я пошел
дальше.
4
Чемодан для господина Робера тяжелел с каждым шагом. Свинец в нем, что
ли? Нет ничего удивительного, что Несхепс постарался от него отделаться.
Ох уж эта моя покладистость...
Вот и "Холидей", дотащил наконец, ай да Алехин! Возле парадного входа
мощно урчал огромный грузовик с откинутыми на все три стороны бортами. В
кузове, на блестящем поцарапанном железе, навалом лежали длинные узкие
ящики с неизвестной маркировкой, которую я на всякий случай постарался
запомнить. Марку грузовика я не смог определить. Исходившие от него тысячу
раз знакомые запахи бензина и нагретого солнцем (черт, солнца-то нет!)
железа действовали успокаивающе. Особенно если зажмуриться - нет никаких
заколдованных мест, прорвавшегося в наше пространство куска иномерного, а
также могущественных пришельцев с неподвижных звезд...
Я открыл глаза, обошел грузовик и вошел в широко распахнутые стеклянные
двери, припертые, чтобы не закрылись, прозаическими деревянными клиньями.
Что-то привезли. Или увозили. Что можно возить в таких ящиках?
В роскошном холле, по-купечески просторном и пышном, было тихо и пусто.
За лакированной стойкой нет портье. На длинной черной доске поразительно
много ключей - либо подавляющее большинство постояльцев дружно гуляет в
эту пору, либо, что не удивительно, стоит мертвый сезон.
Я с удовольствием поставил на блестящий паркет оттянувший руку
чемоданчик и подошел поближе. Номеров здесь четыреста, а пустых гвоздиков
- штук десять. Я перегнулся через стойку и потрогал пальцем первый
попавшийся ключ. На пальце осталась серая пыль. Даже лучше, что здесь тихо
и малолюдно, среди шума и гама мы только бьем морды и стреляем, занимаясь
показной стороной нашей профессии, а думается лучше всего в тишине...
Стоп. Номеров ровно четыреста, но Несхепс сказал, что Робер живет в
семьсот пятнадцатом. Или есть еще одна доска?
Вверху, на широкой лестнице, послышался топот и пыхтенье: "Да заноси ты
его!" - "Тяжелый, сволочь..." - "Ногу отдавишь, заноси!"
Двое парней, растрепанные, потные и злые, волокли сверху ящик типа тех,
что лежали в грузовике. Очень неумело они с ним обращались, передний
пятился по-рачьи, и оба придушенными голосами кляли друг друга.
Закон подлости не оплошал и здесь.
Тот, что пятился, неловко переступил, сбился с ритма, и край ящика
выскользнул из его потных ладоней. Холл огласился воем и проклятьями.
Оплошавший дилетант, ругаясь и подвывая, прыгал на одной ноге, обеими
руками зажав вторую, а его напарник следил за ним с неловким сочувствием и
бормотал в том смысле, что под ноги надо смотреть. Тут он наткнулся
взглядом на мою персону, смущенно улыбнулся и сказал мне:
- Вот, я ему говорил - ловчее...
- Да поди ты! - взревел пострадавший.
- Поможешь дотащить? - спросил второй. - Тут тащить-то...
- Ладно, - сказал я. - Все равно портье куда-то запропастился.
Ящик весил килограммов восемьдесят. Удивительно, как быстро они все
здесь угадывают, что мне неловко отказываться, когда речь идет о
пустяковых услугах...
Мы вытащили ящик на улицу, запихали в кузов и стали закрывать борта -
парень сказал, что ящик, слава богу, последний. Грузовик стоял правым
бортом к двери, и парень закрывал правый борт, а я левый. Поднял его,
закрепил в пазе тугой крюк и воспользовался моментом, чтобы заглянуть в
кабину - по привычке, на всякий случай. В нашем деле нездоровое
любопытство не порок, а служебная необходимость, потому что никогда не
знаешь, какую роль сыграют и на что натолкнут мелочи.
Это меня и спасло.
В холле грохнуло - страшно, оглушающе. Взрывная волна тряхнула
грузовик, и борт, закрепленный мной лишь с одной стороны, треснул и
открылся, тяжело ухнув вниз в сантиметре от моего виска.
Я обежал грузовик. Стекла фасада вылетели начисто, внутри, прорываясь
сквозь непрозрачные клубы серого дыма, буйствовал огонь, знакомо воняло
сгоревшей взрывчаткой, и кто-то дико кричал от невыносимой боли -
незадачливый носильщик остался там! Чемодан, мать твою так!
Парень скорчился, зажимая ладонью кровоточащую щеку, я бросился к нему,
попытался поднять, помочь, но он повернулся ко мне с таким ненавидящим
лицом, что я с маху остановился.
Он отскочил за кабину. Бросившись за ним, я увидел, что он бежит через
площадь, кричит что-то и тычет рукой в мою сторону, а сонная площадь
перестала быть тихой и сонной - на середину ее вылетел длинный броневик,
развернулся со скрежетом, и десяток фигур в знакомых уже пятнистых
комбинезонах с четкой быстротой, подразумевавшей отличную выучку и
неплохой опыт, бросились к отелю, разворачиваясь в цепь. Над головой
свистнула пуля, и это было уже совсем серьезно.
Ко мне огромными прыжками, стелясь над землей, прижав уши, неслась
здоровущая овчарка, и я выстрелил навскидку. Пес покатился с воем и замер.
Я рванул дверцу, прыгнул за руль. Просто счастье, что они оставили ключ в
замке.
Я погнал машину прямо на бегущих, и они брызнули в стороны. Застучали
автоматы и пулемет броневика, но удача уберегла и на этот раз, я
благополучно прорвался в переулок, помчался неизвестно куда и видел в
зеркальце, что броневик мчится следом. Ящики прыгали в кузове, хлопал
борт, снова в рев моторов вплелась автоматная очередь, и ободья задних
колес загромыхали по асфальту, машина запетляла. Мелькали дома,
шарахавшиеся на тротуар автомобили, люди с глупыми удивленными лицами,
гремели ободья, я безжалостно топтал педаль газа.
Долго так продолжаться не могло. Я не знал города, они же наверняка
прекрасно знали. Шли первые, суматошные, неорганизованные минуты погони,
но как только охотники опомнятся, станут сжимать кольцо, используя выучку
и знание города... Где уж мне со своим пистолетом выходить против
пулеметов, да и не собираюсь я в них стрелять, мне бы только оторваться,
скрыться, и ничего мне больше не нужно, дайте мне ноги унести, чего
привязались...
Броневик нагонял. Они не стреляли - хотели взять тепленьким, были
уверены в себе. Первый азарт прошел, начиналась педантичная игра по
правилам. Наконец я увидел подходящую узкую улочку, свернул туда; едва не
перевернув грузовик, растеряв последние ящики, затормозил, развернув
машину поперек улицы, выпрыгнул и помчался что есть духу в какие-то
проходные дворы, мимо стоявших машин, мимо уютных коттеджиков, мимо, мимо,
мимо...
За спиной раздался треск. Я их недооценил - броневик на полном ходу
отшвырнул с дороги несчастную машину, зарычал где-то близко, замолчал.
Топот ног сзади. Однако они уже не видели меня, гнались наугад.
Не зря я опасался, что незнание местности скажется. Кончилось мое
везение - улица внезапно кончилась, словно ее обрубили, впереди был
пустырь и слева пустырь, окраина города, и некуда бежать дальше, вернее,
незачем, потому что бегущего видно за версту. А справа были ворота,
высокие железные ворота в серой бетонной стене, а в воротах -
соблазнительно приоткрытая калитка. Выхода не было, в моем положении не
привередничают.
Я пролез в калитку, пачкаясь ржавчиной и пылью. Это был гараж - большой
асфальтированный двор, низкие здания с маленькими окнами, наверняка
мастерские, асфальт покрыт масляными пятнами. Рядами стоят крытые
брезентом грузовики и очень знакомые броневики - я попал к тем, от кого
бежал, угораздило же...
Преследователи бежали к воротам. Ближе всех стоял грузовик с железной
коробкой вместо кузова, я прыгнул внутрь, притворил дверь и прижался к
стенке. Лязгнули ворота, преследователи гурьбой ввалились во двор,
пробежали мимо.
- Что за переполох? - спросил кто-то, отделенный от меня только тонким
железным листом.
- Бомбиста гоняем, - ответили ему. - Где-то здесь, падаль, прошмыгнул.
Не видели?
- Что он, чумной, чтобы сюда лезть?
- Я же говорил, сбились. Точно, он рванул во дворы, а мы, как дураки,
сюда. Собаки не было, оттого и ушел. Такую собаку положил, сволочь...
Несколько минут они крыли меня последними словами, перебрали всех моих
родственников и добавили таких, что это было уже форменное нахальство.
Потом им надоело, и они ушли, горько сожалея, что нам не удалось
свидеться. И перед тем, как уйти, один из них хозяйственно захлопнул дверь
кузова и щелкнул наружным замком...
Сами того не зная, они посадили меня под замок. Два оконца, с ладонь,
каждое забраны надежными решетками, железо под ногами, железо над головой,
железо со всех сторон, и дверь заперта снаружи. Идиотское положение. В
десять раз хуже, чем в тридцать восьмом в Дурбане, а ведь тогда казалось,
что хуже никогда не будет...
Я сел на пол. Что мы имеем? Из-за сволочи Несхепса, представителя
каких-то загадочных бомбистов, меня ищут, мои приметы вскоре станут
известны каждому постовому, составят словесный портрет. Я хорошо знаю, как
это бывает. И знаю, что почти никаких шансов скрыться в незнакомом чужом
городе, о контрразведке которого мне ничего не известно, и любой прохожий
может распознать во мне чужака. До сих пор обходилось, но самый пустяковый
разговор на самую мелкую бытовую тему, затрагивающую азбучные истины их
жизни, выдаст меня с головой.
Далее я ни о чем особенном не думал. Не видел нужды. Гадать о своем
будущем не хотелось, чтобы вовсе не раскиснуть, ко всему, что касалось
этого мира, пока не стоило возвращаться. Потемнело. В окошки я видел
черное небо без единой звездочки. Солнца нет, звезд тоже нет, только
где-то далеко-далеко, где черное небо смыкалось с черной степью, над самым
горизонтом, угадывавшимся очень приблизительно, прополз острый золотой
треугольник, полыхнул золотой беззвучный взрыв, треугольник исчез, и
темнота стала еще гуще.
...Меня разбудил шум многих моторов, гул голосов и деловая суета
снаружи. Железный пол подо мной трясся мелкой дрожью - прогревали мотор.
Через несколько минут грузовик тронулся, пристроившись в хвост выезжавшей
со двора колонне броневиков, - я увидел это в окошечко, пробрался к двери
и осторожно толкнул, но она не поддалась. Я вернулся к окну и попытался
сообразить, куда они едут и чего мне ждать.
Моросил дождь, машины разбрызгивали лужи. Некоторые улицы я узнавал.
Промелькнул изуродованный фасад "Холидея", промелькнули столики
"Нихил-бара", где я на свою беду повстречал мерзавца Несхепса. Моя
персональная камера на колесах повернула вправо, отстала от колонны и
пошла петлять по незнакомым улицам.
Остановилась. После короткой переклички лязгнули ворота, машина въехала
во двор и стала пятиться. Ее обступили автоматчики в пятнистом. Я отскочил
от окошечка, на цыпочках пробежал к задней стенке, прижался к ней как раз
вовремя, за несколько секунд до того, как щелкнул замок. В кузов стали
прыгать какие-то люди. Не обращая на меня никакого внимания, они проходили
вперед, и руки у них были связаны тонкими веревками. Кто-то вопил снаружи:
"Быстро! Не задерживаться!" - люди все лезли и лезли, их набилось столько,
что нельзя было пошевелиться. Дверь заперли, и машина тронулась. На этот
раз она неслась во весь опор, завывая сиреной, ее нещадно заносило на
поворотах, и нас мотало, как кукол.
Хорошая дорога кончилась, машина подпрыгивала на буграх и ухала в
рытвины. Дождь постукивал по крыше. Наконец взвизгнули тормоза,
распахнулась дверь и рявкнули:
- Вых-хади по одному!
Люди стали выпрыгивать. Я медлил, чтобы оказаться последним, подумал
было, что удастся вообще остаться здесь, но когда нас осталось в кузове не
более десятка, к нам влез автоматчик, и мне тоже пришлось выпрыгнуть,
заложив руки за спину, чтобы не отличаться. Никто, по-моему, и не заметил,
что руки у меня свободны, - все делалось быстро, суматошно, под окрики.
С первого взгляда все стало ясно. Опушка густого леса. Впереди был
рыжий карьер, широкий и глубокий, с отвесными стенами. Сзади, отрезая нас
от опушки, выстроились цепью автоматчики в маскировочных дождевиках, и у
кромки рва стояли автоматчики, обступив пулемет на треноге, и справа
автоматчики, и слева, кое-кто с овчарками на поводках. Поодаль, за
оцеплением, сбились в кучку четыре броневика с развернутыми в нашу сторону
пулеметами и легковая машина - крытый вездеход с длинной антенной.
Нас стали выстраивать колонной - по пять человек в шеренге. Набралось
семь пятерок - и я, тридцать шестой. Я понимал, что срочно нужно что-то
делать, но не знал, с чего начать, что крикнуть, все понимал и не мог
стряхнуть оцепенение...
Резкая команда. Автоматчики, кроме четырех, охранявших колонну, отошли,
сгруппировавшись вокруг худого высокого человека в длиннополой шинели и
фуражке. Он курил короткую трубку, прикрывая ее ладонью от дождя, и что-то
резко говорил второму, в берете, державшему перед глазами большой лист
голубой бумаги. Потом кивнул. Новая команда. Первую пятерку, подталкивая
прикладами, повели к обрыву и поставили на кромке спинами к пулемету.
Моросил неощутимый дождь, серое небо повисло над землей, его едва не
прокалывали острые верхушки елей. Стало очень тихо.
Тишину распорола звонкая очередь. Пятеро упали на рыжий песок, и
трассирующая строчка еще раз прошлась по скрюченным телам. К карьеру вели
следующую пятерку, и все повторилось. И снова. И еще. Как конвейер.
Пулеметчики сноровисто и быстро меняли магазины, эхо дробилось о сосны,
путалось в ветвях, наконец повели последнюю пятерку, и я остался один.
Тогда я достал пистолет и выстрелил в воздух.
Моментально меж лопаток уперся ствол автомата. Я выпустил пистолет и
поднял руки.
- А этот еще откуда взялся? Плохо пересчитали?
- Не дури, я сам считал. Откуда у него пистолет и почему руки свободны,
вот вопрос...
Застрочил пулемет - по последней пятерке. К нам торопливо шагал тот, в
длиннополой шинели, за ним спешили остальные, и вскоре меня обступили все,
кто здесь был.
- В чем дело? - спросил высокий. У него было узкое усталое лицо, глаза
припухли.
- Не пойму, капитан. Пистолет неизвестной марки, руки свободны. Я не
допускаю мысли, что мои люди могли ошибиться.
- Кто вы такой? - спросил высокий.
- А вы? - спросил я, дерзко глядя ему в глаза.
- Я капитан Ламст, начальник Команды Робин, - сказал он без
раздражения. - Советую отвечать на мои вопросы.
- Алехин, - сказал я - Из-за Мохнатого Хребта. Забрел к вам,
путешествуя, напился в кафе, и сам черт не разберет, как меня занесло в
гараж...
- Тьфу, пьянь, - плюнул кто-то. - Только приехал - и сразу... А если бы
шлепнули дурака?
Я почувствовал, что ко мне мгновенно потеряли интерес. Впрочем, не все.
Капитан Ламст молча смотрел на меня воспаленными глазами, и я не мог
понять, что он обо мне думает.
Ко мне протолкался высокий детина, всмотрелся:
- Точно, он. Мы его вчера подвозили до города.
Тут уж и те, кто оставался, стали расходиться. Детину я тоже смутно
помнил. Кто-то вернул мне пистолет, кто-то прошелся насчет везучих
дураков, а я благодарил бога и черта за то, что здесь, видимо, не
оказалось моих вчерашних преследователей.
- Ну хорошо, - сказал Ламст. - Мы вас подвезем до города, пешком идти
далеко.
Значит, решающая проверка еще впереди. Впрочем, иного и не следовало
ждать.
- Конечно, - сказал я. - Надеюсь, назад вы меня повезете не в этой
клетке?
- Конечно нет. Прошу в мою машину.
Я сел в его вездеход и смотрел, как сталкивают трупы в карьер. По спине
полз холодный ручеек, руки откровенно дрожали.
Ламст говорил с водителем ближайшего броневика, энергично размахивая
погасшей трубкой. Водитель слушал его почтительно и серьезно.
С дороги свернул заляпанный грязью мотоциклист, подъехал к Ламсту и
мастерски затормозил в миллиметре от носка его сапога. Капитан принял от
него большой серый пакет, привычно разорвал обертку, рассеянно, продолжая
разговор, скользнул взглядом по донесению и вдруг замолчал на полуслове,
по его позе я понял, что сейчас он обернется ко мне...
Видимо, Ламста ночью не было в городе, и ему не успели доложить о
взрыве в "Холидее", такое тоже случается.
- Смотри-ка, шина спустила, - сказал я водителю, глядевшему в другую
сторону и не видевшему Ламста.
Три события произошли одновременно.
Водитель, немного недоумевая, полез из машины.
Ламст бросился к машине, расстегивая кобуру.
Я прыгнул за руль.
В отличных ходовых качествах броневиков я убедился не далее как вчера,
но они занимали невыгодную позицию, им пришлось долго разворачиваться.
Мотоциклист, единственный, кого следовало серьезно опасаться, вылетел на
обочину на первом скользком крутом повороте и вышел из игры.
Лес я проскочил быстро. Впереди был город, незнакомая окраина. У
крайнего дома под круглым навесом прятался патруль - трое в нахлобученных
на нос капюшонах, один даже откозырял машине. Промчавшись мимо них, я стал
нажимать рычажки на приборной доске и скоро наткнулся на выключатель
радии.
- Всем, всем, всем! - кричал кто-то тревожной скороговоркой. - Вездеход
сорок четыре-двенадцать задерживать всем патрулям! Мобильные группы, в
квадраты пять, восемь и девять! Повторяю: угнана машина капитана Ламста,
водителя брать живым, только живым! Стрелять по ногам! Оцепите район,
ставьте "бредень"! Стрелять только по ногам!
И так далее в том же духе. Из переклички я понял, что уже являюсь
объектом номер пять в списке подлежащих розыску особо опасных
преступников, и подумал, что честь мне оказана незаслуженная. Меж тем
радист, видимо говоривший из одного из броневиков у карьера, снова и снова
приказывал задержать, перехватить, стрелять только по ногам, брать только
живым. С ним перекликались радисты мобильных групп и патрулей. Это была
опытная, грозная сила, и все козыри находились в их руках.
Я загнал машину в глухой дворик, за деревянные сараи, чтобы ее подольше
поискали. Напялил оставленную шофером маскировочную куртку, нахлобучил
капюшон, прихватил автомат и, превратившись в неплохую подделку бойца
Команды, с деловым видом помчался искать самого себя.
Я бегом пропетлял по незнакомым улицам примерно с километр. Проносились
машины Команды и пешие автоматчики, но моя куртка с успехом исполняла роль
шапки-невидимки. Вряд ли в Команде все знали всех настолько хорошо, чтобы
с первого взгляда опознать чужака, некоторое время я мог блаженствовать,
но долго так продолжаться не могло. Я не обольщался - скоро они обнаружат
машину, увидят, что вещей водителя там нет, и последует новый приказ:
обратить внимание на человека в форменной куртке и цивильных брюках.
Неминуемо пустят собак...
Пробежав еще метров сто, я занял позицию на тротуаре, передвинул
поудобнее автомат и стал вышагивать, зорко озирая мокрую улицу - пять
шагов вперед, пять назад. Я собирался сдаться.
В конце улицы показался бегущий - пятнистый комбинезон, здоровенная
овчарка на поводке. Он бежал не с той стороны, откуда прибежал я, так что
беспокоиться не стоит, лучше обдумать, как сдаваться.
Я приглядывался, пока не понял, что это девушка, и не какая-то там
абстрактная, а вчерашняя Кати из джипа - лапочка даже в этом мешковатом
комбинезоне. Только волосы на этот раз собраны в заправленную под воротник
косу.
Она пробежала бы мимо, но я шагнул наперерез:
- Стой!
Она остановилась. Пес, черный остроухий кобель, разглядывал меня вполне
дружелюбно, вывалив розовый язык и шумно хакая.
- Ты?
- Ага, - сказал я. - Ты, оказывается, в Команде?
- Мне некогда...
- Бежишь ловить пятого? А это я - так меня у вас окрестили.
Она опустила руку на кобуру. Я заторопился:
- Вот этого не нужно. Понимаешь, так глупо получилось. Я же ничего у
вас не знаю, один тип сунул мне чемодан, а там была бомба, потом побежал,
как дурак, рефлексы сработали...
- Автомат!
- Пожалуйста. Забери ты его совсем, не нужен он мне.
- К стене! Руки за голову!
- Надеюсь, ты понимаешь, что я мог бы сто раз тебя пристрелить, будь я
тем, за кого вы меня принимаете? Я ведь ни разу не выстрелил по вашим. И
уж не стал бы останавливать тебя...
- Так. - Она раздумчиво закусила губку. - Ладно, руки можешь опустить.
Почему же ты бегаешь?
- Цепная реакция. Началось и поневоле продолжается.
- Ты пойдешь со мной.
- Вот уж нет, - сказал я. - Ты им сама все объясни, ладно? Я не хочу
нарваться на глупую пулю по конечностям, знаю, как это бывает, сам ставил
бредень...
- А если... - Она выразительно тряхнула автоматом.
- Брось. Ну зачем? Никуда я не денусь, Кати, что ты, в самом деле?
- Ты знаешь, что такое телефон?
- У нас они тоже есть.
- Позвонишь пять-восемнадцать-сорок один. Запомнил?
- Уже. Где бы спрятаться, пока...
- Свернешь вон туда, через квартал будет кафе. Позвонишь оттуда, я
управлюсь быстро. Пират, пошли!
Они убежали. Я пошел в указанном направлении, завернул за угол...
Пули свистнули у колен одновременно с окриком. Их было трое, слава
богу, без собаки.
Разбрызгивая лужи, я промчался мимо кафе, которое так и не стало
спасительным приютом, поскользнулся и едва не шлепнулся, наддал,
перемахнул через круглый газон, еще одна улица, еще один проходной двор, я
увидел длинную роскошную машину, в которой кто-то сидел, бросился к ней,
рванул ручку и упал на сиденье.
- Ну, и как это понимать? - спросила Джулиана, давешняя фантастическая
брюнетка из "Нихил-бара".
- Гони! - заорал я. - Да шевелись ты!
Она тронула машину.
- Ты не можешь меня куда-нибудь спрятать?
- В самом деле?
- Да. Скрыться, спрятаться, укрыться, затаиться - я на все согласен.
- Что случилось?
- Мелкие неприятности. Всего-то посидеть часок в тихом месте.
- Часок?
- Желательно. Прояви извечную женскую доброту.
- Ты что, записался в Команду?
- Нет, это я так... Слушай, так спрячешь?
- Хорошо. Я тебя отвезу к себе. В свою квартиру, но не в свою постель.
Уловил разницу?
- Будто бы. Но я человек воспитанный и временами неприкрыто галантный.
- Все вы галантные, и каждый мечтает залезть под юбку.
- Господи, да мне не до юбок, - заверил я. - У меня четкая программа -
стул и стаканчик чего-нибудь крепкого.
Она вдруг сказала что-то на незнакомом языке, громко и внятно. Судя по
тону, это был вопрос.
- Не понимаю.
- Ну, тогда ничего. Мне показалось, - усмехнулась она. - Да нет, это
было бы даже смешно...
Я не стал спрашивать, почему смешно. Я устал от вопросов.
Мы подъехали к длинному зеленому дому с голубыми балконами, поднялись
на третий этаж. Квартира была как квартира, в продуманном, чуточку
кокетливом уюте чувствовалась женская рука. И тут же диссонансом - следы
свежей попойки, куча полупустых и пустых бутылок на столе, испятнанная
скатерть, на подоконнике разбитые бокалы, а поперек зеркала размашисто
написано розовой губной помадой очень неприличное слово.
- Это Штенгер, - сердито сказала Джулиана. - Это еще ничего, в прошлый
раз он кошке презерватив на голову натянул, сволочь толстая...
- Весело живете, - сказал я. Блаженно постанывая про себя, устроился в
широком глубоком мягком кресле. - Чего же ты тогда с ним водишься?
- А какая разница? - Она сгребла бутылки в охапку. Вернувшись, подала
мне высокий стакан с чем-то зеленоватым. - Все вы свиньи, только одни
попроще, другие посложнее. Свиньи с духовным миром, свиньи без такового.
- Господи, перехлест.
- Ох, да пошел ты... Пей, раз просил.
- Твое здоровье! - Я осушил стакан. Теплое, мягкое, огромное, липкое,
дурманящее закрутило и обволокло...
...Было тихо и темно, я лежал на чем-то мягком, скрестив руки на груди.
Абсолютно несвойственная мне поза, отметил я машинально и пошевелился.
Руками я мог двигать, но кисти что-то плотно стянуло, ноги в лодыжках
тоже, я дернулся, рванулся уже не на шутку, борясь с подступающим страхом.
Во сне я был там, в провонявшей бензином железной коробке, меня волокли к
карьеру, оставались секунды, а язык не повиновался...
- Джулиана! - крикнул я.
- Что? - спросила она над ухом.
- Почему так темно?
- Потому что ночь. Ночью, знаешь ли, темно.
- Чем ты меня угостила?
- Снотворное, - ответила она лениво и спокойно.
- А руки? Что со мной?
- Ничего особенного. Просто я тебя связала.
- Брось шутить. Развязывай давай.
- Ничего подобного.
- Развяжи, кому говорю! - рявкнул я.
- Ну конечно, - сказала она брезгливо. - Все вы такие, как только
почувствуете, что смерть держит за шиворот...
- Слушай, я не посмотрю, что ты милая женщина, так двину...
Она рассмеялась, и в этом смехе было что-то нечеловеческое, лежащее по
ту сторону наших знаний о мире, его устоях и обычаях, что-то страшное и
неживое. В кромешной тьме я едва различал контуры предметов, Джулиана
наклонилась надо мной, и ее глаза светились звериным зеленым светом. Вот
тогда мне стало страшно, до испарины. В моем мире я не боялся ничего и
никого, но это...
- Не барахтайся, - сказала Джулиана. Я чувствовал на лице ее дыхание,
силился разорвать веревки и не мог. - Это быстро. Это очень быстро,
Алехин, и только сначала больно, потом кажется, будто засыпаешь...
- Нет, - сказал я. - Нет. Вурдалаков нет. Их не бывает, слышишь?
- Ну, если я призрак, то ты преспокойно можешь сбросить веревки и
встать, а то и вовсе проснуться...
Ее руки легли мне на плечи, потом сдавили виски, тубы коснулись моих,
вжались, и я охнул - она прокусила мне нижнюю губу, было больно, но уже не
страшно, одна тупая беспомощная обида за то, что так нелепо приходится
отдавать концы, а они там никогда не узнают истину, будут громоздить
теории и жонглировать ученой аргументацией...
Я стал отбиваться, не мог я покорно ждать, как баран на бойне.
- Ну это же глупо, - сказала Джулиана. - Послушай, я вовсе не хочу тебя
мучить. Давай быстрее с этим кончим, нам обоим будет легче.
В ее голосе сквозила скука, надоевшая обыденность и еще что-то унылое,
насквозь беспросветное. Моя обостренная жажда жизни, мое профессиональное
умение докапываться до сути явлений, слов и поступков, моя интуиция,
наконец, - все это дало возможность уловить в происходящем трещину,
лазейку, слабину. В любом случае я ничем не рисковал, кроме жизни.
- Подожди, - сказал я. - Значит, ты...
- Значит, я.
- Но почему?
- Потому что я - это я.
- Демагогия, - сказал я. - Ты же человек.
- Я вурдалак.
- Никаких вурдалаков нет. Ты человек и должна знать, почему поступаешь
именно так, а не иначе. Должна разбираться в своих побуждениях и
поступках. Так почему?
- Потому.
- Почему, я тебя спрашиваю? Должен быть ответ, слышишь? Ты должна знать
ответ! Отвечай, ну! Ты что, станешь счастливее? Тебе это доставит
удовольствие? Омолодит? Прибавит любви к жизни? Здоровья? Ненависти?
Отвечай, ты!
Она молчала и не двигалась, а я говорил и говорил, с отточенным
профессионализмом выводил логические построения, пустил в ход все, что
знал из психологии, все известные мне соображения о смысле жизни, оплетал
словами, топил в словах и сводил к одному: ответь, для чего ты живешь,
слышишь, Джулиана, найди смысл твоих поступков, объясни, что тобой движет,
почему ты поступаешь так, а не иначе? Кем это выдумано? Стоит ли этому
следовать? Я говорил и знал, что борюсь за свою жизнь, за успех операции,
за все, что мы любили в человеке, за то, что дает человеку право зваться
человеком...
Она молчала и не двигалась. Я спустил с постели связанные ноги, с
трудом удержав равновесие, запрыгал к окну, серому квадрату на фоне зыбкой
темноты. Что есть силы саданул в стекло локтем и отскочил. Посыпались
хрустящие осколки. Не переставая говорить, я нащупал торчащий из рамы
острый треугольник и стал перепиливать веревку. Промахиваясь, резал кожу
на запястьях. Освободился наконец. Распутать ноги было уже гораздо легче.
Пошарил ладонью по стене, нащупал выключатель, нажал. Вспыхнула люстра -
клубок хрустальных висюлек.
Джулиана сидела на широкой постели, зажав лицо ладонями. Я пошел в
кухню, прикончил из горлышка полупустую бутылку со знакомой этикеткой, а
последними каплями смазал порезы. Сразу защипало. Я вернулся в комнату,
извлек аптечку и принялся методично обрабатывать царапины. Порезы от
осколков стекла - по-моему, самое паршивое... Губа распухла, и я не стал к
ней прикасаться.
- Ты меня убьешь? - тусклым голосом спросила Джулиана.
- Поцелую в щечку.
- Поскорее только, не надо тянуть.
- Еще не хватало руки пачкать.
- Убей сам, я не хочу в карьер...
- За ногу тебя да об кедр! - заорал я. - Ты что же думаешь, я сюда
заявился для того, чтобы помогать Команде? Я еще разберусь, отчего вы тут
грызете друг другу глотки в буквальном смысле слова! Раздевайся, живо. Ну?
Она уронила платье рядом с кроватью, я раздевался зло, торопливо,
обрывая пуговицы. Отшвырнул куртку, бросил кобуру на столик. Рискованный
эксперимент, можно и головы не сносить, но без риска ничего не узнаешь,
когда это "охотники за динозаврами" отступали?
Я погасил свет, плюхнулся с ней рядом и потянул на себя простыни.
Несколько минут лежал, глядя в темноту. В сороковом в Ратабану мне удалось
за шесть с половиной часов перевербовать Колена-Попрыгунчика, но это было
в Управлении, в моем кабинете, а сейчас и не в перевербовке дело, все
сложнее, все иначе...
Джулиана настороженно замерла, наконец спросила:
- Ну?
- Не запрягла, - сказал я. - Лицом к стене и дрыхни. Тебе ясно? Ты меня
правильно поняла?
- Хочешь сказать, что действительно будешь спать?
- Уверен, что удастся.
- Не страшно?
- Нет, - сказал я. Ох как мне было страшно! - Нет. Я вам докажу, что вы
люди, сами не понимаете, так я вам докажу...
- Но ты понимаешь, что я могу не удержаться...
- Возможно, - сказал я. - Если ты все же не удержишься, это будет
значить, что мы тысячу лет верили в миражи. В то, что человек - это
Человек, что разум - это добро, и вдруг окажется, что все зря... Ладно,
давай спать.
Настоящего здорового сна не получилось. Всплывали путаные обрывки
кошмаров, нелепые споры с противником без лица и тела, я забывался,
вскидывался, разбуженный рвущим ощущением падения в пропасть и смутной
тревогой, таращился в темноту, слушал ровное дыхание Джулианы и вновь
падал на подушки. Ближе к рассвету проснулся от тяжести и едва не заорал.
Оказалось, Джулиана тесно прижалась ко мне, дышала в ухо, теплая,
расслабившаяся, и эта сонная теплота, запах ее кожи, отдаляющая близость
действовали на меня, как золотая полоска зари на приговоренного к смерти,
- еще и потому бесило все это, что я начал было в чем-то разбираться, но
важное, самое важное никак не давалось...
5
Проснулся я раньше Джулианы, сварил кофе и дул его с каким-то
остервенением. Потом собрал осколки стекла и выкинул их в мусоропровод,
побросал туда же пустые бутылки, стер назеркальные письмена резвунчика
Штенгера, попутно сверившись со своим отражением и убедившись, что
распухшая губа меня нисколько не красит, смыл с рук засохшую кровь. Больше
заниматься пока нечем. Самое время сесть и подумать, потому что наша
работа заключается в том, чтобы думать.
Принято считать, что контрразведка - это:
несущаяся по автостраде машина, пунктирная разметка, как трассирующая
очередь, жесткое, собранное лицо человека за рулем, пистолет в отделении
для перчаток, холодная ясность ситуации, расставлены все точки, визг
тормозов на поворотах, успеть, домчаться, задержать...
ночная улица в далеком городе на другом конце света, сдвоенное эхо
тихих торопливых шагов, фонари в облачках мошкары, неоновое мерцание
вывесок, рука в кармане плаща, черная тень, рванувшаяся навстречу из-за
угла, тяжелое дыхание, возня...
Спору нет, так тоже бывает. Раз в год. Или реже. А гораздо чаще, все
остальное время:
набитая свежими окурками пепельница, закипает третий кофейник,
рассветный сизый холодок за окном, на столе и под столом - куча скомканных
листов, варианты, гипотезы, схемы, и свинцовая тяжесть в висках, и попытка
связать между собой, соединить в единое целое горсточку коротких
сообщений, фактов, отчетов, они противоречат друг другу, порой упрямо
отрицают, взаимно зачеркивают друг друга, но ты знаешь, что все они
относятся к одному делу, одн