какие прятки! Он что, большой мальчик, этот Маргулис? - Огастус. Он не мальчик... - Тем более. Знаешься со всяким хулиганьем. Как вздую сейчас - сразу забудешь про глупости! Надо хорошо учиться, потому что это хорошо, когда хорошо учатся... Ишь, гадость какая! ...Под утро его разбудил голос Нельки: - Огастус! Огастус! - звала она. - Чего тебе? - недовольно отозвался Огастус из-за обоев. Он только что (во сне) сжимал в объятиях Сифу, и Нелька разбудила его в самый отрадный момент. Валентина, звезда, мечтанье... - Огастус, почему ты не вернулся в живой уголок? - Там сыро, - ответил деликатный Огастус и зевнул. - Который час? - Уже шесть. Огастус, мы еще поиграем? - А как же, - сказал Огастус и перевернулся на другой бок. - Иди, спи пока, рано еще. Афишка с выставки моделей одежды. Конечно же, самой популярной расцветкой остается камуфляж, вот уже на протяжении чуть ли не десятка лет. От первоначальных сугубо армейских образцов, пятнистых фантазий на тему хаки нынешние отличаются рисунком, колоритом, масштабом узора - особенно это заметно в цвете, где сине-белые, так называемые полярные орнаменты соседствуют с пламенно-оранжевыми, именуемые в народе "война в Сахаре". Однако с каждым годом все сильнее новая тенденция, так называемый "постурбанизм". Создатели таких расцветок справедливо считают, что равномерный псевдолиственный убор, вдохновивший когда-то первоавтора камуфляжа, в конечном счете будет полностью вытеснен новыми образцами, как больше соответствующими нынешней боевой (да и мирной обстановке). И в самом деле, когда после очередной разборки мы просматриваем видеоматериал, или снимки, что прежде всего бросается в глаза - мешковидные тела здесь и там, заметные именно благодаря этому лиственному узору, совершенно неуместному на фоне гладких бетонных панелей, асфальта, т.п. Гораздо лучше выполняют задачи военной мимикрии несложные графические имитации, вроде изображения канализационного люка на спине, вместе с фрагментом бордюра, рисунок оголовка бетонной балки с торчащей арматурой; особенно популярен мотив обнаженной кладки. обрушенной штукатурки. Светские женщины, да и красотки из низов, уже вовсю берут на вооружение (уместный термин) достижения военных модельеров. Нужно отметить, что новый стиль идеально сочетается со ставшим особо популярным в дамской среде открытым ношением оружия. Бытовой травматизм Делая вид, что возится со штопором, Фомяк незаметно зашел сзади и ударил жену бутылкой по темени. Та безмолвно сползла с табуретки и распростерлась на кухонном полу. Фомяк нагнулся над ней, приоткрыл веко, пощупул пульс... Сомнений не было. Он переступил через тело и направился к телефону. Спустя полчаса он уже сидел перед следователем. Сл. И чем же, вы утверждаете, ее ударили? Ф. Бутылкой, я вам уже говорил. Сл. Хм... Предварительная экспертиза не обнаружила на ней отпечатков пальцев. Никаких отпечатков - чистая работа, а? Ф. Еще бы. Я вымыл бутылку и вытер полотенцем. Сл. Допустим. Но тогда зачем вы это сделали? Ф. Как - зачем? Я всегда мою стеклотару перед сдачей. Сл. Только не надо запираться и путать следствие, Фомяк. Если это только ваша настоящая фамилия. Для меня очевидно, что данная бутылка не имеет никакого отношения к расследуемому случаю. Кто вы на самом деле и где вы родились? Ф. (озадаченно) К чему это вам? Сл. Тихо, здесь мы спрашиваем, гражданин Фомяк. Зачем вам понадобился весь этот фарс? Ф. Я все сказал, ведите меня в тюрьму. Сл. Ишь, какой шустрый - в тюрьму! Заслужить еще надо... Значит, правду говорить не хотите, так называемый Фомяк? Кстати, эксперт по баллистике утверждает, что в вашей квартире никто не стрелял с тысяча девятьсот сорок пятого года. Что вы на это, а? Ф. Должно быть так и есть. Да и не из чего... Сл. Ну, это мы еще проверим. И еще - под полом у вас не обнаружено никаких тайников со спрятанными там ценностями. Вот такой интересный факт. Ф. Жаль... Сл. (вскидывается) Что - жаль? Ну-ну, подробнее! Сказал "а", говори "б". Ф. Пола мне жаль, а не бэ. Свежепаркетный, буковый. Целый месяц половой жизни затратил в олимпийский 80-й год, пока тридцать два квадрата уложил этого пола, да еще и лаком покрыл... А ваши менты взломали! Сл. (участливо) Вы плачете, гражданин? Учтите, чистосердечное раскаяние... Ф. От одного воспоминания про лак слезы сами бегут. Сл. (в сторону) Тут что-то не так, младенцу ясно, он недоговаривает. Придется очную делать. (Фомяку) Что, так и будем играть в молчанку? Ф. Я все сказал... Сл. Что ж, сам напросился. Пригласите гражданку Фомяк. Ф. (кричит) Не может быть! Нееееет! Жена (входя): Петр, и ты здесь? Сколько мороки! Сл. Скажите, гражданка Фомяк, когда вы видели последний раз этого человека? Ж. Мужа-то? Видела только что... перед самым обмороком этим. Голова трещит, прямо-таки разламывается. Эти обморока, они у меня от полнокровия, а так ничем больше не страдаю. Сл. Какие у вас были отношения с подследственным? Ж. Как это - какие? Супружеские. Подай то, принеси это. Все что надо по хозяйству, соседи даже завидовали. Сл. (саркастически) А вот он утверждает, что убил вас. Ж. Не обращайте внимания. Живем душа в душу, потому это... слегка сдвинулся, когда я упала в обморок. Пройдет. Ф. (вне себя) Вскрытие должно показать, что я не вру! Ж. Ладно, Петя, хватит расстраиваться, обошлось. Давай-ка, поднимайся. Нам до вскрытия еще жить да жить вместе. Плечом к плечу по жизни шагать, как в песнях поется... Так что пошли домой, дел невпроворот! Сл. (долго глядит на захлопнувшуюся дверь) Н-да, во всех отношениях подозрительная семейка. Запрошу-ка центральную, нет ли у них чего с наркотой... У себя дома супруги опять заняли места возле кухонного стола, и Фомяк тут же полез в ящик за штопором. Музыкальная пауза Эх, да загулялы, загулял, загулял, И-эх да паренекы маладой да маладой, да! Или же: На Тихорецкую состав отправится, Вагончик тронется, перрон останется.... А может и такое: Утро туманное, утро седое, Нивы печальные, снегом покрытые... Казалось бы, чего там гигантской русской культуре, какое дело ей до того, что вы (студентка, бедовый парень, старик) там в этот миг напеваете - романс, или подгитарную попевочку, у нее неоглядные серьезные задачи, она огромное, непостижимое в целом и живое (!) существо. Но живое оно лишь тогда, и большей частью тогда, когда девчонка забылась над томиком Есенина, школяр вгляделся в саврасовский "Проселок", когда хмельная команда поет во все горло "Бежал бродяга с Сахалина", когда престарелый, отринутый отовсюду человек бормочет про себя "Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит..." Вот ведь как, и она, прекрасная и сияющая, от нас зависит, от нас, вовсе несовершенных, а часто и вполне жалких людей. Без нас она бы умерла, вот ведь как... Сонет ... Анжелика прикована к черной скале; розовотелая, пленительная, откинула она голову, закатив глаза, будто говоря - когда же кончится, наконец, это безобразие? И в самом деле - какому олуху пришла мысль поступить с прекрасной блондинкой столь неестественно? Не тоскуй, Анжелика, свобода и любовь уже рядом: Роже в ослепительных латах примчался на выручку. Но блистательный Роже пока не удостаивает ее взглядом (всему свое время), бесстрастно, сосредоточенно вводит он копье прямо в пасть зеленокожего морского чудовища, чудище в ужасе и страдании. Рыцарь прилетел на крылатом грифоне, заглядывающем в глаза хозяина со свирепой преданностью; лошадиная часть грифона зависла с копытами, поджатыми к брюху за ненадобностью в воздушной среде. В густых сумерках лишь плащ Роже да телеса Анжелики светлеют над картинно разбушевавшимися валами... Поль (теперешняя ипостась гимназиста Приселкова) умилялся Энгром, он был завистливо очарован этой театральной интерпретацией мифа. Начало девятнадцатого века восхищало его здоровым артистическим простодушием, немыслимым в наш железный век. Репродукция Энгра висела на стене, а из-под стекла письменного стола выглядывала "Кружевница" Брюллова, она кокетливо смотрела на Поля - толстого длинноволосого юношу в поношенном спортивном костюме. Ваза и старинный подсвечник, стакан с карандашами, бронзовая пепельница - уютное местечко книжника и поэта. Поль вытащил лист бумаги из аккуратной стопы и написал посредине "Сонет". Он задумался. Поэтический размер задундел в голове, обрастая потихоньку словами. Туруру. Туруру туруруруруру. Первая строчка вроде бы получилась. Молчанье. Я смотрю в немую глубь окна... Красиво, оценил Поль. Он глянул вглубь окна, чтобы полнее проникнуться настроением сонета. Сонет, решил он про себя, будет изображать ночь, такую же как у Энгра, но несколько отраднее, он должен быть полон легкой томительной грусти, но светозарным как лунная дорожка. За стеклом рдел декабрьский закат. Мерзлая земля, облитая недавним дождем, сияла в глянце гололеда, что-то фантастическое было в этой всеобщей лакированности, осиянной вдруг нежданным солнцем. Простертые ветки кленов были унизаны ледяным стеклярусом. На осклизлом бугре у котельной пресмыкался местный алкоголик Чепуев в предпоследней стадии опьянения. Поль пустил свой взгляд дальше в поселок, за Чепуева, к дубам, черневшим вокруг пансионата закрытого на зиму, к пустынной полосе шоссе и одиноким трактором на ней... ...Я смотрю в немую гладь окна. Тут следовало избежать искушения рифм "весна" и "луна". Банально. Что-нибудь посвежее... Пелена? Встает луна. И моря пелена... Чепуев ерзал по косогору, как жук, перевернутый на спину. Две школьницы прошли мимо, потешаясь над пьяным. Чепуев здесь был привычным атрибутом пейзажа, как, скажем, труба котельной. Поль продолжал: ...И моря пелена вдали подернута... Подернута! Затасканный архаизм. Может - затянута? В этом какая-то метеорологическая обыденность. Застелена - того хуже... Он потянул штору. Усилия Чепуева отвлекали его, они явственно снижали вдохновение. Наконец пришло: Вдали очерчена мерцающею дымкой Ну, это уже что-то. Поль встал и, бормоча ритмические строки, заходил вокруг стола как сомнамбула. В просвете шторы мелькнул копошашийся силуэт. Поль шагнул к окну с сердцем . - Поразительно! Другой уже успел бы протрезветь от холода. Чудовищно пьян, чудовищно... Между тем Чепуев одолел частично земное притяжение и, придерживаясь руками, утвердился на скользком бугре в позе спринтера по команде "Внимание!" Поль заинтересовался, приник к стеклу. Закатное солнце светило Чепуеву прямо в мокрое седалище, он содрогался перед решающим усилием... - Ну! - чуть не крикнул Поль. Увы, Чепуеву не удалось принять вертикальное положение, свойственное человеку. Раздосадованный Поль отошел от окна. ...мерцающею дымкой. Подходит ночь со странною ужимкой... Со странною ужимкой! Находка! Нужно дать достойную пятую строку. Одна... темна... вина... стена... верна... белена. Белена, черте-что! Сторона... Не так, чтоб ново. Нейтрально. Подходит ночь со странною ужимкой. Костер из звезд. Ночная сторона.. Неточность, отметил Поль. В полнолуние не бывает костра звезд. Чуть веет бриз... О, то что надо. Или еще лучше: Чуть веет свежестью ночная сторона Он перечел пятистишье и остался доволен. Следовало закрепить успех. Солнце село, и хрустальные эффекты гололедицы погасли, исчезли бесследно. Надвигался заурядный декабрьский вечер; темная фигура все еще ворочалась под котельной, Поль с беспокойством следил за ней. Темная фигура отравляла стихотворчество, ей не нашлось бы места у Брюллова, у Энгра, в хрупком мире классицизма. А вот в декабрьской темени ей было как раз. Он начал новую строфу. Мне грустно и светло. В оконное стекло... Мне грустно и светло - плагиат, но жаль выбрасывать. В оконное стекло туруруру туруру туруруру. ...глядит загадочно высокое светило Неплохо. В хорошо выдержанном ключе ретро. Постыло... не мило... претило... И видно все мне, что со мною было, И знаю я - что было, то прошло... Защипало в носу от сладкой грусти. Тут можно обойтись и без пятой строки - незачем держаться жесткого канона. Хороший минор... Поль выглянул за штору: Чепуев неподвижно лежал под котельной темной компактной массой. Поль напялил стеганую куртку, сунул ноги в башмаки, без шапки выскочил в сырую темноту. В самом деле, скользко было неимоверно, влажная холодная слизь облекала все, чего он касался.. Впотьмах ему сперва почудилось, будто он заблудился во внутренностях огромного, погибшего давным-давно динозавра. Пока добрался до Чепуева - упал, ударился локтем. Чепуев лежал, прикрывшись рукой, словно дремлющий кот. Поль подступил к нему, не зная что делать. Брезгливо похлопал по спине. - Вставай, замерзнешь! Пьяница мирно заворковал в ответ. - Вставай! Поль, озлившись, пихнул его ногой, потерял туфлю, пришлось искать ее наощупь. Чепуев укорно сквернословил, его одолевало непобедимое пьяное забытье. Поль огляделся - в близкой тьме причитала старушечья фигура с растопыренными руками, одолевая шажок по шажку предательский путь. Это не помощник. Больше никого не виднелось на темной окраинной улице. Он взялся за мокрое туловище, попытался поднять - руки и ноги пьяного безвольно влеклись по льду, не обретая твердости. Буксируемый сладко бормотал во сне, невнятно матерился. Поль возился с ним, словно борец в партере; стоило ему лишь поставить тяжелое тело, как ноги складывались на шарнирах, и Чепуев мягко, неудержимо сползал вниз. - Ах, будь ты неладен, скот! Поль кое-как отволок его к стене котельной, посадил на выступ цоколя. От Чепуева шел запах мокрой псины и спиртного кислого зелья. Он громко икал и содрогался от холода - видимо, приходил в сознание. - Парень, где это я, парень? Как пройти на Пятый переулок, парень? Он заговорил на удивление быстро и связно, щелкая время от времени зубами, что придавало его речи некую хищность. Поль вспомнил страшилище Энгра. - Как это я сюда попал, парень? Поль объяснил ему, что все в порядке, он недалеко от дома, идти вон в ту сторону. - Придешь, переоденься и ложись спать. Пока он говорил это, Чепуева плавно повело вбок, он лег на цоколь и тут же всхрапнул. - Да ты что, снова усоп! Ужасаясь самому себе, Поль поднял его за ворот, зафиксировал в сидячем положении и несколько раз съездил по мокрой физиономии. Чепуев мгновенно очнулся. - Не шуми, парень, это... Где это я, ты не знаешь? Путь их напоминал нелепый затянувшийся аттракцион, вроде бега в мешках, усложненного лужами и препятствиями. В скользкой тьме Поль придерживал тяжкое ватное тело, угадывал направление начинающегося падения, ловил, терял, снова поднимал... Два квартала они одолевали почти час. У ворот Чепуева навстречу вышла девушка в светлом ореоле пухового платка вокруг лица. Поль узнал Веру, дочь алкоголика. Она молча подхватила отца со свободной стороны и они вошли в настежь отворенную дверь. Поль осмотрелся в тусклой комнате; замызганная убогость окружала его, комната была почти голой, если не считать железной кровати со слежавшейся засаленной постелью, куда тут же рухнул Чепуев, да разбитого репродуктора на стене. Лилась нежная скрипка; роскошь этих звуков была неуместна в ужасной комнате пьяного. На сизом лице тут же возникло выражение животного покоя. Скрипка все играла. Вера стояла, потупясь, не зная что сказать. Поль мог бы и уйти, но он все медлил почему-то. - Спасибо, - наконец выговорила Вера. Глянула на него исподлобья - тяжелый взгляд для шестнадцатилетней. Поль перевел глаза на лежащего. Вдруг ощутилось какое-то смутное сходство, уже почти стершееся между нею и этим пропащим человеком, и от этого сходства Полю стало не по себе. - Спасибо, - еще раз повторила девушка. Ей не терпелось выдворить Поля, румянец стыда стоял в горячих щеках. - Если что надо, так вы... - неопределенно предложил Поль. Вышел на освещенное крыльцо, девушка за ним. Они стали под звездным небом, подсвеченным со стороны близкого города слабым заревом. Вера смотрела мимо него тем же непроницаемым, сумрачным взглядом. - И часто он... - начал было Поль. - Досвидания, - сказала Вера тихо и исчезла в дверях. Поль еще смотрел некоторое время сквозь стекло, как она ходила возле Чепуева, как затем зажглось окно с незатейливыми занавесками, видимо в ее комнате... Начинало морозить. Дома мать уже вернулась со смены и стряпала в маленькой светлой кухне. - Ипполит, где ты был? Двери не запер, без шапки... Поль отвечал невпопад, тщательно мыл руки под рукомойником. Над столом с "Кружевницей" зеленая настольная лампа ровно светила на неоконченный сонет. Поль уселся, взял шариковую ручку, ожидая возврата музы... И видно все мне, что со мною было, И знаю я - что было, то прошло... Стихи напомнили ему бумажные цветы. Он представил Веру, стройную и как бы непроницаемую для всей той жизни, какую вела в нищете, с пропойцем-отцом. Еще раз зачем-то выглянул на улицу, где мертвый фонарь с запоздалой ненужной теперь яркостью освещал опустевшее давно ристалище... В самом деле, полнолуние. Вера вперемешку с грифонами, монстрами, пьяным Чепуевым витала в его снах, поздняя луна освещала квадратик бумаги. - Молчанье. Я гляжу в немую глубь окна... - громко декламировала луна наивные стихи, полные юной отрадной печали. Сердца трех Среди ночи Карякин услышал возле правого уха знакомый писк, подобный отдаленному зуммеру. "Ага, приятель, - насторожился Карякин, переворачиваясь на спину. - Кровосос! Комаров мне только нехватает для полного счастья. Щас я тебе устрою!" Он включил ночник и откинул одеяло, чтобы усилить искушение насекомого. Комар завис в окрустностях карякинского плеча, тот наблюдал за ним, скосив злой глаз. "Ишь, развалился! - неприязненно думал комар, облетая волосатые угодья Карякина. - До чего они противны, эти новые! Но пора перекусить..." Карякин держал наготове увесистую ладонь, внимательно следя за перемещениями противника. Комар меланхолически описывал круги возле самого пупа. "Вроде всего изобилье, а есть нечего. Макдональдс, одним словом. Из-за такого меню еще и жизнью рисковать? Ишь, пятерню растопырил!" Комар для виду приземлился на живот и тут же взлетел. Карякин изо всех сил врезал себе по солнечному сплетению и на некоторое время лишился дыхания. "Нет, - думал комар, - напрасно я соблазнился на это сало, будто какой-то петлюровец. Вон все наши - только прослышали о гастролях Лолиты Красюк и тут же слетелись к ее балкону. Гостиница "Мир", шикарно! Да-а, ради Лолиты можно рискнуть всем!" Комар представил себе, каким наслаждением было бы укусить Лолиту Красюк в бедро. Набирая высоту, он взмывал к вершине карякинского колена. Взгляд его привлекли большие синие буквы, тянувшиеся вдоль всей голени. "Нет - в - жиз - ни - счас - тья," - читал комар по-складам - (не из-за малограмотности, а потому, что текст возникал постепенно, по мере пролетания). - Банальный тип во всех отношениях... О, если б Красюк остановилась неподалеку! А то лететь через весь город, на ночь глядя..." Карякин снова попытался уловить комара в горсть. "Размахался! - увертывался комар из потных рук Карякина. - Это тебе не бывшее государство разворовывать! Крутой, видите ли..." Попытка не была засчитана. - Мошка, мразь, смотреть не на что, а сон переведен! - ругался Карякин, шаркая в шлепанцах к приемнику. - И так везде - чем враг мельче, тем он подлее. Ах, Лолита, как мне тебя нехватает! Он включил программу для полуночников. Из динамика вылетели нежные трели Лолиты Красюк, и враждующие стороны тут же прекратили боевые действия. Оба сходили с ума по одной и той же девушке. - Лолита! Пока она пела свой шедевр "Туды, туды, за тридевять земель", Карякин и комар у него на загривке слушали с упоением. Затем, когда певицу сменил нелюбимый никем певец Игорь Ханин, борьба возобновилась с удесятеренным ожесточением: комар изо всех сил укусил Карякина за ухо, а тот, включив все наличные светильники, гонялся за неуловимым перепончатокрылым по всей комнате. Спустя некоторое время оба устали и запыхались; Карякин бросился навзничь в постель, а комар приземлился у него в изголовьи. "Что за жизнь? - думал каждый в отчаянии. - Нет покоя ни днем, ни ночью, никакого успеха ни в личном, ни в материальном плане. Ежесекундный риск, все время на грани, того и гляди прихлопнут... Когда же все это кончится?" А Лолита Красюк, вернувшись с банкета после концерта, медленно раздевалась в своем трехкомнатном люксе, и несчетные полчища комаров балдели за окном, созерцая такое, а некоторые, самые отчаянные, бросались в жерло кондиционера на верную гибель. Толпа поклонников Лолиты тоже что-то кричала снизу, но сюда, на шестнадцатый этаж, ничего не было слышно. Лолита Красюк забралась под одеяло и взяла первое попавшееся письмо из сегодняшней почты, чтобы почитать перед сном. Она с трудом разбирала неровные взволнованные строчки: Уважаемая г-жа Красюк! Вы возможно и не подозреваете о моем существовании. Но есть такой человек в нашем разностороннем мире, который с огромным успехом слушает Ваше, Лолита Анатольевна, вокальное мастерство и находится в плену обаяния Вашего образа, незабываемого на всю страну. Занят человек этот по фамилии Карякин Альберт в скромной области торговли недвижимостью, где нет гастролей и аплодисментов, но где нужен верный глаз и острый мозг, и на них обоих можно Вам вполне положиться, уважаемая Лолита Анатольевна... Лолита уронила письмо на пол и зевнула. На другом конце города комар ужалил Карякина в ягодицу. Карякин схватил еженедельник "Половая жизнь" и помчался по периметру квартиры, лупя вслепую по стенам. Ненависть заслонила все другие чувства... А между прочим, оба тешили себя несбыточными надеждами. Лолита Красюк давно уже и серьезно связала свою жизнь с неким господином Апрельским, приходившимся ей как-бы спонсором и менеджером сразу, и была ему довольно-таки верна. Кроме того летом она регулярно пользовалась антикомариным средством "Москито", которым ее натирал именитый массажист. Девяносто третий год (из воспоминаний очевидца) В девяносто третьем году я впервые в жизни получил гонорар весом по меньшей мере в килограмма три. Это были туго спеленутые пачки карбованцев, которые наполнили довольно большой пластиковый пакет и просвечивали оттуда словно охапка груздей. Тогда еще местные денежные знаки не украшали праисторические князья и герои-русофобы, а всего лишь какие-то расплывчатые женщины с мечами, да еще изображения загадочных строений - в одном из них я заподозрил Бессарабский рынок. После денежной реформы мои три килограмма потянули на восемь червонцев, что ли... Кстати, был это гонорар за первую часть этой самой книги, что ты держишь в руках, читатель. Издательство прогорело и ничего не напечатало, но со мной обошлось честно. В девяносто третьем году жена моя освоила пошив каких-то собачек и зайцев из отходов швейного производства и с компанией своих деклассированных коллег-инженерок совершала регулярные наезды в приграничные местечки России, где сбывала изготовленных собачек и прочие колониальные товары. Тогда в России жилось намного вольготнее чем здесь, хотя тоже не всем. От холода и голода в этих вояжах спасала только водка. В то же время, пожалуй, произошло довольно серьезное крушение с электричкой, доверху набитой такими вот украинскими челноками. По счастью, жена ехала другим поездом. Помнится, мы выходили из дому (пешком до вокзала) на исходе ночи, когда никакого транспорта не было и в помине, по тусклым улицам, припорошенным ночным снежком, с редкими, но опасными ночными обитателями - то стая бродячих собак пересечет дальнюю перспективу проезда, то пара бомжей с котомками, то одинокий пьяный автомобиль с загулявшим бандитом промчится, завывая и заносясь на поворотах. Думаю, что и мы с нашей загруженной тюками тележкой выглядели достаточно подозрительно. От той поры еще одно мрачное воспоминание: такая же безлюдная заснеженная улица и яркое пятно света, откуда идет неумолчный речитатив и взрывы хохота - то бодрствовал в угрюмой ночи ларек звукозаписи, крутил выступление сатирика Задорнова. С того времени у меня сомнение в безусловном благе юмора. Ночи безумные, ночи бессо-о-о-о-н-ные! Оглядываясь назад на недалекий еще девяносто третий год и в самом деле видишь лишь какую-то одну сплошную промозглую ночь (хотя ведь были же наверняка и сияющие солнцем дни, и роскошные рассветы)... Надо сказать, похожий девяносто третий год, только другого столетия уже был однажды зафиксирован в литературе. Не знаю, могут ли по уровню безысходности соперничать описания Виктора Гюга (или Гюги, как правильно, подскажите), но только в сочетании этих двух цифр и в самом деле содержится что-то фатальное и непроглядное. Этому самому Гюгу было все-таки проще: взращенные в душе его махровые цветы гуманизма упруго покачивались на своих ложноножках, удобренные соответствующими Дидром и Руссом. У нас внутри сейчас лишь пустой и колючий пейзаж. А вот девяносто третий год прошлого века кажется отсюда сплошной гармонией. Неопознанные субъекты Протокол выездной комиссии ГАИ установил, что в результате лобового столкновения автомобиля неустановленного производства, государственный регистрационный номер отсутствует, номер двигателя сбит, номер кузова также, водитель и два пассажира предположительно погибли на месте. Личности потерпевших устанавливаются, что затруднено наличием у всех троих фальшивых документов, выданных несуществующими организациями на вымышленных лиц. Вносит путаницу в расследование также и тот факт, что вместо тел пострадавших в ДТП обнаружены соломенные чучела, лишь отдаленно похожие на фото в документах. Водитель транспортного средства, в которое врезался автомобиль, скрылся, как водится с места происшествия. На некоторые соображения наводит оставшаяся на месте аварии деталь - танковый трак. Поскольку в окрестностях аварии не обнаружена ни единая войсковая часть, имеющая танки (в радиусе 200 км), а все дизельное топливо в районе украдено и продано еще в прошлом году, следует признать, что предполагаемый танк из частного арсенала. Такие танки работники ГАИ не разыскивают из соображений личной безопасности. Некоторое указание на возможный путь поисков дает записка, найденная в кармане одного из чучел. Она адресована премьеру и сообщает ему о каком-то должке. Из безграмотного текста трудно понять, какой премьер имеется в виду - тот, что был в бегах в Израиле, но реабилитирован, тот что сейчас имеет отсидку в Штатах, правящий теперь и еще не арестованный, или вообще - рекламное агенство "Премьер", которое недавно взято под стражу в полном составе. Псевдонимы Великий путч семнадцатого года совершила компания заговорщиков, по роду занятий своих вынужденная пользоваться придуманными именами. В духе того времени клички подбирались большей частью мелодраматические, хотя уголовный характер нового режима проявился почти немедленно. И когда теперь я прохожу мимо огромной статуи руководителя хунты, чугунно ступающего поверх гигантской площади имени его первого сатрапа, на ум приходит такое вот соображение: не лучше ли было бы изначально дать им кликухи в соответствии с теперешней криминальной стилистикой? Скажем, начальный период определяли Вован Марксист и Фелик Лях, вскоре освободившие место свирепой кавказской группировке во главе с паханами Сосо и Лавриком. Их долгое беспредельное властвование попытался было нарушить Адик Немец, но его удалось завалить. Заодно уделали и ни в чем неповинного Япончика. Грузинскую шайку сменил так называемый Хохол-Пузатый, отличавшийся великой шизой, в результате чего кресло главаря довольно легко досталось памятному многим Лелику. Тот царствовал долго и счастливо, пока не ввязался в разборки со среднеазиатами. После недолгой неразберихи руль перехватил Миша-Пятно со своей консильори Райкой (что его и погубило). К тому моменту криминализация общества достигла уже уровня насыщения, но резерв еще имелся. В результате ловких проворотов инициативой завладел Боб Алкан, которого до этого Пятно регулярно опускал и в натуре хотел макнуть. Боб дал братве полную волю, а Пятно с Райкой конкретно прижопил. На свет вылезло множество авторитетов районного масштаба, которые тут же присвоили себе звания республиканских паханов. Вот так может излагаться где-нибудь на нарах новейшая история нашей страны - от путча до путча, до смены авторитетов. Мы живем как раз в этот интересный отрезок времени. Как бы его назвать в их терминологии? В прошлом веке уже имелся подходящий термин - "Черный передел". Новая политика В рассуждении физической основы нашего земного пребывания, следует сразу заметить, что термин "земное" как раз и является самым уязвимым в этом определении. С момента глобального катаклизма вот уже почти пятнадцать лет мы все пребываем буквально во взвешенном состоянии, по той простой причине, что водная хлябь и воздушные массы каким-то образом смешались в пузырящуюся и вечно клокочущую массу, на поверхности коей и приходится существовать уцелевшим государствам в виде многочисленных плавучих островов. Дело в том, что кипящая подобно шампанскому среда, простирающаяся донизу километра на три (любопытствующие бросали лот), все время исторгает с земной тверди, ставшей теперь дном, самые разнообразные предметы, какие только захватываются этими вертикальными вихрями, которые можно уподобить разве что вертикальным воздушным потокам прошлого. Некоторые говорят о смерчах, но это совершенно иное явление, здесь нет вихревого вращательного движения. Только вверх и вниз. Причины катаклизма до сих пор остаются неясны; большинство как всегда подозревает американцев, запустивших будто бы какой-то вирус, наподобие дрожжей (грубое сравнение) в мировой океан, другие склонны к тому, что вирус этот занес случайный болид из совершенно посторонней звездной системы, пораженной этим вирусом насквозь. Так или иначе, в один прекрасный день все мы оказались на плавающих обломках посреди бурлящего словно суп (но довольно холодного) жидкого субстрата, кипевшего и волновавшегося сколько видит глаз под ровной светлой облачностью. Любопытно, что с того дня исчезли обычные ранее облака и тучи, да и дожди прекратились. Строгая вертикальность этих пенных потоков обусловила, как ни странно, сохранность материковых очертаний, больше того - как только спала первая паника и стало ясно, что в "шипучке" не грозит утонуть и захлебнуться, это просто вспененный воздух - наиболее трезвые головы тут же подумали о государственных границах, не о тех, конечно же, что пролегали внизу по твердому грунту и были отмечены межевыми столбами, но о теперешних, более подвижных, но с тою же функцией. Необходимость границ выяснилась почти сразу. Дело в том, что при наших условиях водоплавающее население может питаться лишь тем, что выносит наверх непрестанная бурлящая деятельность "шипучки", и, понятное дело, те страны, у которых до катаклизма всего имелось вдоволь, оказались в лучшем положении - непрестанно из складов, разворошенных этими восходящими потоками, наверх поступает множество продуктов, сохранившихся благодаря герметической упаковке. Известно, что до этого события в наземном существовании принято было почти все изделия заключать в пленочный кокон; производители как бы предвидели такой поворот дел. Само собой, что всякие там Мозамбики и Гвинеи-Биссау вынуждены довольствоваться лишь случайными рыбешками (антилопы быстро кончились), тогда как у европейцев - не у всех, само собой, - идет постоянное извержение припасов, достаточное не только для прокорма, но и для создания этаких мобильных складов на плотах. К слову, все наши поселения устроены на таких плотах, собранных и связанных из самой разнообразной рухляди, возносимой наверх теми же бурными струями, идущими с самого дна. Плотность пузырьковой среды конечно же невелика, зато мощность и ширина потоков огромны, и можно безо всяких усилий держаться на поверхности бурлящей массы; а если и попадешь в нисходящий поток - ничего фатального, дышать в этой пене вполне по силам и ребенку, главное - снова поймать восходящий поток. Но - и дикарю ясно, что такое положение не может длиться вечно. Когда-нибудь пакетики с макаронами и картофельными чипсами, фонтаном возносимые снизу, постепенно иссякнут, и тогда культурные швейцарцы, подобно каким-то бушменам, вынуждены будут обедать одной камсой (к слову, удивительно неприхотливая и вездесущая рыба, большинство прочих рыбьих пород как-то умудряется ихбегать восходящих потоков). Да и камса - дело непредсказуемое, сегодня она кишит в изобилии, а завтра - три рыбешки в день. А человек цивилизованный привык планировать свое завтра. Словом, лучшие умы сейчас работают над созданием оптимальной модели нового мира. Но вот обычный инструмент лучших умов - авианосцы и подлодки, танки и истребители - не по силам восходящим потокам, все они слишком массивны. По той же причине внизу остались и все мало-мальски крупные суда. Приходится думать о плавучих катапультах с лазерным наведением, о таранных устройствах, о подповерхностном контроле - это все при том, что собранные из случайных деталей ветрогенераторы очень маломощны, а гарпунных ружей для подводной охоты вынесло наверх до того мало, что ими не вооружить не то что всех пограничников, а хотя бы роту бойцов. Теория плавающих континентов, популярная в недавнем прошлом, в этом контексте становится вдвойне актуальной. Всех, само собой, страшит ситуация с Африкой, которая дрейфует совершенно непредсказуемо, а что происходит на загадочном Черном континенте - полная неизвестность, впрочем почти так оно было и в наземном положении. Большинство европеян полагает, что там сразу перешли на привычный издавна рацион. Потому всякие находки, время от времени прибиваемые как-бы оттуда, вроде ящиков с титлом, к примеру МОМБАСА-МОСОЛ, или же флагштока с полотнищем ЗАМБУАНА-КАННИБАЛ-ЮНИВЕРСИТИ - вызывают чуть ли не суеверный ужас, хотя, казалось бы, что нового? Но это так, слухи, а вот куда серьезнее на Востоке, где Тайвань неуклонно прибивает к материковому Китаю. Согласно межконтинентальной узелковой почте, тот край материкового Китая, который ближе всего к злополучному острову, переполнен желающими как можно скорее встретиться с островитянами, для чего каждый встречающий снабжен этакой палкой на цепочке (бум-луу) - орудие, которое не так-то легко изготовить в нынешних условиях. Единственное, что может сорвать долгожданную встречу так это непрестанное погружение кромки пограничных плотов под тяжестью все новых и новых континентальных китайцев. Но это их проблемы. А вот сближение Аляски и Камчатки не так заметно, но более грозно. Обе территории обладают оружием массового поражения - у американцев это великолепные катапульты из всплывших сосновых стволов, способные метать бревна с закруткой (боеголовки) на фантастическое расстояние - 300 метров. Но камчадалы по-видимому не согласны так просто дать себя забросать топляком: по данным агентуры они что-то там мудрят возле Ключевской сопки (кратер которой выше поверхности "шипучки"), и, судя по всему, сооружают какое-то гигантское паровое сопло, с помощью которого собираются ошпаривать подплывающих американцев и вообще разрушать их берег. Темные сведения о каких-то недавно проведенных боевых пусках Ключевской сопки, с массой пострадавших оживляют традиционное отношение американцев к русским, вкратце его можно охарактеризовать как опасливое зубоскальство. Но факт остается фактом - оба плавучих континента уже в пределах непосредственной видимости, и даже предпринимаются попытки переговоров с помощью сигнальных морских флагов. К примеру, недавний диалог (записано возле Анадыря): - Господин губернатор! Снова этот самый янкис чего-то вымахивает! - Ох, погоди, не до них... Ох, подай вон тот жбанчик... да не тот, рядом который! Что позавчера вынесло... - Позавчера, ваше превосходительство, тот уже весь пустой. Этот такой же. Кубанская казачья. - Ну наливай скорей, не томи!.. О-ох, полегчало. Длинная пауза. -...Ох, отошло слегка... Да, так чего там они размахались? Ну-ка, позови контр-адмирала. - Это хромого-то? Воля ваша, не позову, ваше превосходительство, он дерется! - Исполняй приказание, не то у меня!... Под плот пойдешь на трое суток! - Ладно уж. То есть - есть! Для чего таких назначают - в уме не укладывается... - У тебя был бы бинокль - и ты б стал контр-адмиралом. - Знал бы, что так обернется, телескопом бы запасся (ординарец уходит). Пауза - Звали, ваше превосходительство? - Господин контр-адмирал!.. Ох, встать мочи нет, трещит... У тебя с собой ничего нет, случаем?... Вот уважил, моряк, давай! (длительное гульканье). Так, отошло чуток... (после паузы) Значит, такие дела, контр-адмирал - чего это они снова через всю нашу акваторию флажками махают? В территориальные воды заехали Аляской своей сраной, да еще размахались, падлы! Есть у тебя какие соображения на этот счет? - А то как же! Зря хлеб не едим. Шифровальщик с переводчиком уже часа два соображают, чего б это такое было. - Вот как! Ординарец, кликни-ка их сюда! - Твое превосходительство, к чему людей от дела отрывать, пускай дальше ведет слежение. Я распечатку захватил. - Вот это контр-адмирал! Ну предусмотрительный! - Распечатка, это по старому так называлось, а сейчас они на листике просто, карандашом... Что напишут, чего не поймут - нарисуют. Держи, господин губернатор. - Так... Не по-нашему, вроде б? - Я ж говорю. Грамотные ребята. Они где смогли, там и перевод есть. Читай, твое превосходительство. - Погоди, дай рисуночки посмотрю. Пляшущие человечки какие-то, бля... Вот это, к примеру, что? - Это? Да проще простого, господин губернатор, тут и шифровальщика не надо. По-старому называлось "танковый сигнал", ну когда руку через локоть показываешь... - Похоже... Это что ж, они нам, великой державе - и танковый сигнал? Адмирал, такое спускать нельзя, шли протест! - Уже послал. - Как, то есть? - Послал, как обычно... - Ага! Чего ж, правильно. Чтоб только войны из-за этого не приключилось. - Какая там война, ноль-ноль счет! Наш сигнальщик их каждый день посылает. - А они? - Принимают к сведению, только хотят, чтоб подтвердили факсом. - О, какие мистеры нашлись! Откуда я им факс возьму? Где тут это, про факс? - Так вот же, переводчик записал: факс ю, факс ю. - Ладно. Ухудшение международной обстановки, вот оно что... Запустить им, что ли, нашего разведывательного воздушного змея? - Ветер не тот. Они скорей к нам запустят. Распорядился бы, ваше превосходительство, по ВВС, чуть чего - пускай сбивают. - Так стоит уже солдатик с шестом! - Правильно, что стоит... А ты, ординарец, не вмешивайся в разговор силовых структур без спросу! Адмирал, где у них "Томагавк"? - Да вот на схемке ясно видать - поверх этой баржи, шестибревенный, а с того боку на настиле десятиствольный. Стволы сосновые, один в один. Точность попадания - три бревна на гектар. С подкруткой... Гнетущая пауза - Да чего там, всегда они высокой техникой отличались... А мы ихнего брата смекалкой возьмем! Мы вот чего сделаем:.. Дальше неразличимый сиплый шепот, взрывы хохота и как бы удар мощного кулака по жирному торсу. Можно даже вспомнить похожую сцену из репинских "Запорожцев". А шипучка бурлит себе и бурлит под настилом, и время от времени отдельные крупные пузыри громко лопаются под самым настилом губернаторского плота. WEST-MERSEDES-McLAREN - ЛОХИ! (надпись на стене в Донецке) Образ Павки Корчагина (из школьного сочинения, автор -..........) ... и значит Павка феноменален прежде всего тем, что перед нами просто заряд чистой ненависти, ненависти настолько острой, что всегдашний конфликт личности и общества здесь нельзя разрешить иначе как бросаясь на общество вскачь, с саблей наголо. Изобилие в те годы подобных ему, кипящих возмущенным разумом и плюющих железным кипятком придало вполне индивидуальному явлению характер массовости и затемнило его исток. Так что, когда нынче в конце века один за одним регистрируются случаи отчаянного терроризма, часто вполне бессмысленного, следует объяснять это исключительно комплексом Корчагина. Этот комплекс содержит в себе еще и неодолимое стремление к саморазрушению - не только в безоглядных бешеных атаках, но также и в полубезумных мучительных трудах по созиданию чего-то абсолютно бессмысленного, вроде дороги на Боярку, проложенной не туда; не будем забывать, что весь уклад жизни ранних двадцатых был отравлен этим самоубийственным комплексом. Какой-нибудь мелкий психоаналитик стал бы искать истоки этой взрывоопасной психики в младенческих травмах, либо в совершенно гипертрофированном эдиповом комплексе, когда врагами предстает почти все мужское население планеты. Но непроглядная, так сказать, кристаллическая чернота этой личности не должна профанироваться в терминах лженауки, да и поводов нет. Разве что слабым намеком на детскую травму может служить упоминание о том, что в станционном буфете Павку заставляли тщательно мыть посуду, (что нестерпимо для человека, способного обойтись вообще без посуды), а также тягостный эпизод с перекипевшим, распаявшимся чаном (Павка проспал), и последовавшей за этим взбучкой, вполне заслуженной. В этой связи следует заметить, что спустя полвека стала активно внедряться разовая посуда, что могло вообще-то нейтрализовать конфликт у самых его истоков. Хорошо, если бы все социальные проблемы решались вот так, чисто технически. Фрегат "Надежда" По-вашему, если начальник ОТДЕЛА КАДРОВ, так это бюрократ чистой воды, чиновник бездушный, само собой. А сколько за ним бессонных ночей, сколько дум - этого, бля, никто не знает и знать не желает. Хотя профессия та еще, нужнейшая в мире, может статься. Я так человека насквозь вижу, за тридцать лет считай безупречной службы. Он только в кабинет мой, а я уже понимаю - из этих! От ворот поворот... Но, как говорится, времена меняются. К примеру, еду недавно трамвайчиком своим в субботу, созерцаю в окно, и вдруг прямо-таки остолбенел: идет такой себе представитель в пейсах, в шляпе, в черном весь, а с ним соответствующий ребенок. Жена рядом, несомненная прямо-таки! Я просто остолбенел - это ж все равно что на улицу в кальсонах выйти, это же как бы крикнуть на весь город, смотрите, бля, кто я есть на самом деле! Надо ж хоть элементарное понятие о приличиях иметь, мать иху!.. Не успел я от этого оправиться, трамвай заворачивает к синагоге - а там их как тараканов! Кишит... Хоть воронок подгоняй, и сгребай всех в жопу, в Котлас куда-нибудь! А ведь недавно совсем здесь физкультурники обитали, общество "Колос", что-ли, а может "Спартак"... Забывается все на хер, новое поколение будет думать, там всегда синагога была. Нет, там рекорды ковали, бля, всесоюзного значения, там юноши от станка, чем итти воровать, с шестом разбегались, штангу толкали во славу державе... Вот так, курва, дела повернулись... Но мое-то занятие прежнее - кадры. Там рынок не рынок, а кадры решают все! Оно и при Иосифе Виссарионовиче так было, и теперь правильно. Тем более, что учреждение мое режимное, абы какую шваль и близко подпустить нельзя, должность, считай, ключевая. Жалованье не платят - х... с ним, заводы разбегаются - пускай, людей почти нету - неважно, я до последнего буду, как утес, курва, как гранитный такой валун. Об меня вся эта братия в пейсах морды разобьет. Ни единого не пущу на режимный объект! К примеру, на прошлой неделе сижу себе, старые личные дела перебираю. По правде сказать и работы особой нет, разве что уволишь-оформишь когда человека, из тех что еще задержались - а тут заходят сразу двое! Казалось бы, только радуйся, принимай, вакансий куча, но! Это вам не хрен собачий, кадры ковать, это государственное дело, а тут, бля, смотрю на них, и никакой симпатии, понимаете, никакого желания... Раньше как было: вот тебе зашел монтажник, скромно одет, лицо открытое, рабочее, трудовая чистая, по вытрезвителям не замечен, комсомолец - чего думать, х...нул его в бригаду к Мартыненко и думать забыл, вплоть до пенсии. А этот комсомолец тем временем сынов нарожал, воспитал и тоже к нам на комбинат! Во, бля, трудовая династия на хер... Но эти, понимаете, начать с одежды хотя бы - такие себе балахоны с золотой отделкой, сапоги, бля, типа женских, в обтяжку и с пряжками, а сами штаны, и смех и грех - белые, трикотажные! О, мать твою, доодевались демократы... Одни педерасты по улицам шастают. Да, еще шляпки какие-то кургузые, тоже с позолоченной вышивкой. Само собой, теперь-то с одежкой никаких ограничений, носи чего хочешь, а то так и ничего не носи. В прошлом годе зашел ко мне буржуй из новых, в трусиках таких и в маечке, разрисованной лягушками. Будь помоложе да поздоровее, я бы его на месте и прикончил из табельного оружия, а так пришлось просто выгнать матюками. Так этот олигарх еще кричал, что комбинат все равно купит со мной вместе, а меня на цепи будет держать возле входа... Не дают нам пистолетов, жаль, а при Берии вроде полагалось. Смотрю на них, они на меня. По нашим обшарпанным стенкам зыркают. - Кто такие, - спрашиваю, - господа? По какому делу? (Не товарищами же их называть)! Тот, что постарше, с бакенбардами говорит: - По морскому ведомству. Крузенштерн Иван Федорович. И второй представился: - Лисянский Юрий Федорович. Навигация и картография. Так, думаю, Крузенштерн Соломон Исакович, да Лисянский Семен Аронович, вам так просто на наш прославленный краснознаменный, орденоносный комбинат не прорваться, пока я тут стою! Хрен в жопу! Но - формальных-то причин для отвода нету, заметьте. - Давайте ваши бумаги, будьте добры. Вежливость. Вежливость должна быть, это первое требование. Мне за тот случай с олигархом попало - директору настучал, им всюду доступ есть. Выложили на стол ветхие такие листы, протертые на сгибах (не умеют у нас хранить как следует документы). С огроменным двуглавым орлом.О, это, думаю, зацепка. - Из России будете, господа? - Имеем честь, - Лисянский отвечает. Я их бумаги отодвинул, не вникая. - Тогда только через консульство. У нас иностранцы так просто служить не могут. Они глаза вытаращили - на меня и друг на друга. А я - чего, все правда. Есть такой пункт в местном трудовом законодательстве, я не выдумал. - Как же так? Полуденный край империи отвоеван неприятелем обратно? Объясните сие, сударь! - От сударя слышу! Не отвоеван никем, а так... сам собою отпал. Как сухая короста, скажем... Не объяснять же ему про Кравчука. У них там, в России вообще смутные представления о местных делах. Вообще - езжали бы в Хайфу со своей навигацией, там таких принимают с распростертыми. Тем временем тот, который Крузенштерн, начал бубнить что-то отвлеченное: - ... будучи всевечно сынами российскими полагали мы, что в сей тяжкий для отчизны момент и наши с капитаном Лисянским скромныя познания и способности востребованы имеют быть для истового служения нынешнему венценосному государю... (Это он про кого ж так - про Борис Николаевича, про алкоголика этого)? - ... я же, как командир флагманского корабля, фрегата "Надежда", мог бы силы свои приложить к охране побережий русских, а славный сподвижник мой, Юрий Федорович, отмеченный государем Александром также и на поприще науки навигацкой более пользы мог бы принесть в составлении карт Южнаго полушария, где в основном и развернутся грядущия баталии подводных флотов... Виктория в сих битвах без участия нашего не может быть одержана... Э, брат, соображаю, так они ж маньяки! Спасители Родины, сейчас таких пруд пруди. Да вот не спасли. Теперь еще эти скоморохи, как бы отделаться? Сперва все затевали, бля, чтоб развалить, теперь на защиту поднимаются... В Тель-Авив на х..., там ваша защита нужней, там террористы черножопые подрывают вашего брата регулярно. Вслух же говорю: - Господа навигаторы! Сами понимаете, объект наш из крайне ответственных, в старое время возглавляли мы военно-морской комплекс, отбор здесь был лютый, ужу не проползти, не то что какому... диверсанту. Теперь же, когда все распродано, являетесь вы... - Однако ж, милостивый государь... Не могут по-простому, все на жаргоне. Везде им "приколы", да "прикиды". -... Поелику для благоденствия государства нашего ныне уместно было бы каждого военного, либо же штатского служивого человека на пост соответственный в империи определить, дабы удержать ея от дальнейшаго разстройства. А что до благонадежности нашей, то потрудитесь, милейший, осведомиться в архивах Адмиралтейства насчет прохождения службы и различных деяний наших. Таким же образом и продолжать намереваемся... Во как запели! И до таких дошло. А когда за вашу шайку-лейку, за всяких там Коротичей сраных да Лейбовичей голосовали, небось думали - покатится как по маслу? Новодворские, бля, да Сахаровы с Распоповичами, курва! Мать вашу в гусь! Не стал я развивать свою мысль, удержал эмоции. Добавил лишь: - Впрочем, если предпочитаете без хлопот, без консульства - вон, через дорогу отделение фирмы "Бласко", тоже по морскому ведомству числится, чуть не тыща кораблей в собственности, берут кого попало... "...главный не сегодня-завтра пойдет под следствие, суда арестуют во всех портах, сотрудников кого посадят, кого просто выгонят под жопу - вот туда и наведайтесь. Там всей вашей братии самое место". Это я конечно не сказал. Встали мои визитеры, свои треуголки напялили, откланялись - и на улицу. Вышел и я (благо делать-то нечего, прогнал потенциальных тружеников), посмотреть, куда направятся. Идут, руками махают, чего-то там обсуждают с пристрастием. Я, видать. не по нраву им пришелся... Чего там, служу честно, комар не проскочит. Нет, не в сторону "Бласко" пошли мои ряженые, а по бульвару Незалежности, бывший Суворова, прямиком вниз, в сторону порта. Вгляделся - а там за кранами бездействующими громоздится чего-то неясно - бля, корабль парусный, паруса подобраны на реи, вымпелы вьются, флаг андреевский, огромное полотнище колышется на корме... Фрегат "Надежда"! Поствыборная бухгалтерия (распечатка) Листовки, тираж 30000..................................................................................9.470 Щиты рекламные, 38 шт..............................................................................19.080 Плакаты с программой, 1м х 2м, 80 шт......................................................14.700 Портреты полноцветные 60х60, 800 шт.....................................................15.200 Портреты ч.белые для сортиров, 2000 шт.................................................... 620 Демократический трамвай, для выезда к избирателям, в трамв.депо........3000 Аренда зала "Вiльнiсть" для встречи с народом, 5,5 часа...........................2500 Погром штаб-квартиры партии "Злагода"..... (бесплатно, на энтузиазме масс) К и л л е р ы: Гаврику ..................................................................................10.000 Мамусадыкову х 2..................................................................20.000 Банкет по случаю избрания, ресторан "Фламинго"...................................50.000 Прочие затраты и подмазки.........................................................................121.018 ..................................................................................................................................... И т о г о : Все окупилось сполна! Вахтенный журнал ...По причинам, о которых не хочу распространяться, лет этак восемь назад оказался я в таком тяжком разладе - со всем вокруг! - что выход мне представлялся один лишь... По счастью, тогда же и подвернулся мне давний приятель-знакомый, которому я открылся за бутылкой: вот так, мол, и так мои дела, только разве что головою с моста. Никого, говорю, видеть рядом не могу, полный срыв! Иной раз открываемся мы вовсе не близким, а самым что ни на есть сторонним людям. Но - случайностей не бывает, я вник. Собеседник мой повертел задумчиво луковое колечко на вилке. - А хочешь, - говорит, - Сева, я тебя определю в такое место, где и в самом деле на тыщи километров ни одного человека рядом? Я могу, как раз вакансия есть. Надо сказать, числился он в то время большим вельможей, хотя Союз наш бывший уже здорово качало. Думаю, и теперь он не хуже устроен. Тут возникает инерция положения: страна пала, министра повалили, глядишь - он снова за штурвалом, другим, правда. Это нашего брата, рядового человека в пыль может стереть любой катаклизм, тем более такой... А здоровенного увальня растоптать не так просто. Это гранитные люди: здесь закопай - прорастет заново, в Америку сошли - и там всех этих биг-бизнесов конкурентных своими руками каменными передавит и утвердится. Словом, предложил он мне младшего научного сотрудника на одной такой только что учрежденной антарктической станции. Эти ребята тогда чуть не всем миром распоряжались - ну как американцы теперь. Антарктика им была как, скажем, Казахстан - ничего привлекательного, но свое. - Ручаюсь. - говорит, - год целый не увидишь ни единой живой души, разве что санный поезд мимоходом заглянет. Есть время все свои дела передумать, главное - не сдвинуться от этого всего. Через год надумаешь - возвращайся, понравится - дальше служи. А что "младший" - не бери в голову, здесь, в Союзе и доктора получают раз в десять меньше, тем более тратиться там не на что... Богачом приедешь. Инфляция тогда только начиналась. Я загорелся. Не из-за денег (не могли меня тогда утешить никакие деньги), а вот из-за того, что настолько на отшибе. Никогда не приходилось. Думал - исцелюсь. - А чего делать-то надо? - спросил. Он глянул на меня так, сквозь золотые очки. - Ничего, практически, на первых порах. Дальше - видно будет, но это уже не по моей части. Но ответ твой чтоб завтра был, и оформляйся немедленно! Вот так у нас всегда. Если б наш герб придумали заново, то хорошо б изобразить клюющего жареного петуха и жопу, само собой. Отразили бы национальную идею - скорей, давай-давай! Словом, разговор этот состоялся в пятницу, а в следующую среду меня уже запихнули в самолет. Летали тогда почем зря. Это теперь, слыхать, скоро на волов пересядут, керосин кончается. Прилетели, на шельфе только пообедал с местными полярниками, и сразу к месту назначения на кукурузнике. Тогда у них уже полярное лето заканчивалось, всякие завозы людей-грузов прекращались - сезон вьюг, а дальше и вовсе ночь на полгода. А станцийка моя от берега находилась и вовсе километрах в четырехстах. Потому я вовсе и не возражал, что туда же отрядили и еще одного жильца, такого себе оператора Валеру Шибаева. Говорун был и свой парень, политикой, разве что увлекался чересчур. А почему "был" - о том после. К слову, пишу я все это на страницах вахтенного журнала. С той поры, когда мы с Валерой угнездили во льду автоматический зонд и выпустили во тьму последние геодезические шары, и писать сюда как-бы незачем да и нечего. Этот самый зонд, чушка такая с реактором, подтапливает лед, протаивает себе лунку и опускается во льду, сантиметров семьдесят за день. А ледника того толща - три километра восемьсот метров, пока доедет до дна, до "каменного ложа" то-есть - посчитайте, сколько пройдет? Ну, шары создания эфемерные; если не проткнулся сразу об нашу антенну, так еще и долетит до какого-нибудь там Мозамбика и крайне удивит местных людоедов. Но надолго его не хватит, шара этого. Вообще, здесь начинаешь понимать. что надолго ничего не хватает. Удивительное дело - как только наш кукурузник тогда взмыл и пропал в закате, только снежок завихрился - все мои тяготы отошли, все, что казалось дома неразрешимым, будто уменьшилось в сотни раз и не то чтоб пропало совсем - нет, но каждый раз приходилось как бы рассматривать происшедшее под лупой - а какая трагедия при таком рассмотрении сохранится? И стали мы с Валерой, помимо зондов да шаров, заниматься подготовкой к зимнему периоду - перебрали ветряк наново, запасы пересмотрели, насчет связи определились. Вот что вышло на первый план. Тут возле полюса связь не то что в Астрахани, здесь свои особенности. Радио с переменным успехом, телевизор не посмотришь - стационара не повесили над ледовым материком, а из ближайших, что по американской да британской станциям через их ретрансляторы - с перебоями, да и чего смотреть-слушать, чужое, какой-нибудь Йоханнесбург. А станция наша была укомплектована не полностью, это я потом сообразил, нас с Валерой поселили здесь как бы для обжития ее, до прилета основного состава на будущий сезон. Но мы в претензии не были. Библиотека там была здоровенная, надо думать - полный контейнер заняла. Ясное дело, половину занимали всякие там Марксы-Ленины, Энгельсы да Плехановы, но хватало и нормального чтения. Признаться. до этой командировки я ни разу ни одной толстой книги в руках не держал, лишь журналы "Рыболов-спортсмен", да "Моделист-конструктор". А тут нарвался на Толстого, тридцатитомник - вот, думаю, другой такой оказии не будет за всю жизнь. Все читали, а я - нет? Какая глыба, какой матерый человечище! - только и помню. Зеркало русской революции... Видик еще. Тогда они не в обычае были, ну и дорвались мы до всех этих шедевров, пока оскому не набило. После уже и внимания не обращали - бегают себе по экрану с пистолетами, ну и пускай. На мой взгляд, этим самым "оскарам" актеры не нужны: набрали б себе команду из бегунов, стрелков да силачей, еще девок поядренее (можно с улицы), и гони картину... А оператор Валера в шахматы ударился, там пособий по шахматам пропасть оказалась. Бывало, сидим по углам в красном уголке (по-старому еще называлось - красный уголок), за окном буран такой, что ветряк только свиристит, снега намело в пол-окна - а я себе вникаю во взгляды Левина. Тут же на столике и Валера прикидывает какой-то этюд, а то и мне предложит: что, мол, Севастьян, сыграем по маленькой? Но я против него оказался слабый игрок, он больше по известным партиям прохаживался, по журналам да руководствам. Да - ветер там всегда в одном направлении, от полюса к океану, называется "стоковый ветер". На мой взгляд - правильное название, стекает этот ветер прямо в море, сносит туда снег - тысячи тонн в секунду. Выходить нам в пургу вовсе необязательно, постов никаких еще не учредили, а стихнет - выйдем с электрочистками да с лопатами откапываться. И, если спокойно да ясно - красота такая сверхъестественная, что волосы дыбом. Снежная королева вспоминается и Ледяной дворец, да мальчик Кай с ледышкой в груди. Жратвы - невпроворот, полные кладовки. Упор на разнообразие, по контрасту с тогдашними прилавками пустыми, что остались за морем. В общем - та первая зимовка прошла для нас как санаторий для высших партийцев. Время от времени переговаривались с береговой станцией, те нам пересылали приветы с Большой земли - для Валеры от семьи. Мне приветов никто не слал. К весне прикатил санный поезд, единиц пятнадцать мототехники. Свежие люди, шумят-гомонят, с отвычки дико... Вести из Союза невероятные, газеты-журналы такие, что раньше б за одну обложку, за одни названия статей всю семью подписчиков срезали б начисто. Ленин в объятиях проститутки - это фотомонтаж, и где? В "Комсомолке", которая только и умела, что принимать стойку по команде! А забастовки, а демонстрации тысячные? Там на рельсы уселись, движение перекрыли, там литовцев постреляли, грузин посекли - и все это мимо нас прошло, что ж такое делается, а? Я в смятении, о своих горестях и вовсе забыл, Валера так вконец раскалился, хватает гостей за рукава - ... Что? Где? Кто? И тогда уже новый симптом - некоторые отодвигаются деликатно, мол, это ваши дела, это русские неурядицы, а вот мы (латыши, мингрелы, украинцы) заживем прекрасно, от вас бы только отделаться... И какие-то "неформалы", какие-то "зеленые"! Америка нас любит, вот те на! Европа нас ждет с распростертыми - ну, блин, сюрпризы! Акционирование! Плюрализм! Напылили, нажгли, накопытили И исчезли под дьявольский свист... - вот как бы про них сказал поэт. Мы с Валерой долго смотрели вслед каравану из черных точек, как снежный шлейф завивался за ними под низким солнцем. К станции Мак-Мердо...Тут лишь мы опомнились - а сами мы-то как? Ни смены, ни инструкций, ни научных задач... Теперь-то мне ясно - вот когда в первый раз хлестнул по нам хвост агонии! Вот когда прояснилось, что для державы мы словно отмершие чешуйки кожи, до которых ей нет никакого дела, ибо сама она отмирает, угорает, бредит, хрипит... Раньше ведь как привыкли: что б там у тебя внутри не болело, а всегда неподалеку необъятное теплое брюхо государства, на котором написано ВСЕ ДЛЯ БЛАГА ЧЕЛОВЕКА, то-есть для тебя. И хоть не всех оно грело поровну, не всех пускали, так ссылаться можно было хотя б на ту вывеску. А теперь и ее не стало, пропадай как хочешь, всем безразлично. Переглянулись мы и побрели обратно в жилой отсек, расхристанный после гостей - там журнал с голыми бабами на полу, там листовка желто-голубая, там флажек "Саюдиса" заткнут за зеркало в душевой... Прибрали, вымели все - а покой не вернулся. И вскоре после того Валера (тот особенно маялся, спать не мог), вдруг взорвался, наговорил мне какого-то вздора - мол, там Россия бурлит, народ кинулся на защиту Белого дома, скандируют "Ель-цын! Ель-цын!", молодая демократия в опасности, а мы тут кайфуем в стороне от борьбы! Что он скажет детям, а? Как посмотрит в глаза женщинам и старикам в счастливой стране победившего рынка? В натуре, позор, блин... Поехали своим ходом, рискнем, а? Я его успокаивать, мол, свяжемся с головной станцией, чтоб отпустили или замену чтоб, а там уже проще - на ледокол, на самолет, а дальше хочешь - иди к Парламенту с дрыном, хочешь просто водки нарежся, вольному воля... - Нет! - кричит, - каждая минута дорога, каждый человек на счету! Головная молчит, может там тоже путч... Сева, как тебе совесть позволяет, а я так двину сейчас! Не смог я отговорить Валеру, сторонника демократии. Забрал он единственные мотонарты, прицепил к ним сани с припасами, с палаткой и бидоном топлива, обнялись на прощанье, и я хоть и ненавидел в тот момент дурня этого, идущего на верную погибель - едва слезы удержал, пока Валера выруливал на колею, оставшуюся еще от санного поезда... И в тот же вечер задул буран вслед ему, да какой! Доложу я вам, пребывать на утлой станции вдвоем это одно, а вот одному-единственному - совсем другое. Три дня завывал этот буран, а я все слонялся по пустым коридорам, заглядывал в распахнутые двери, будто кого найти ожидал, посматривал в окна, где неслась непроглядная снежная масса, кой-где и вовсе стекла завалило - и впервые что-то вроде сожаления шевельнулось в душе... А чего, мол, достиг я этим своим уединением? Аннулировал свой личный крах? Так он оказался не таким уж и грандиозным, завял сам собою. Изменил свое мировоззрение? Где там, горбатого могила... А вот безвыходную мышеловку себе обеспечил. Наша природа какая - едем себе в метро до Измайлова, или на одиннадцатый этаж, и пока состав в туннеле не застрял, лифт между этажами не стал, о своем думаем, вряд ли сознавая, что под землей, или в кабине. А лишь такое произойдет - одна лишь мысль, как бы отсюда выбраться... Признаюсь, иной раз охватывало запоздалое сожаление: а чего, собственно, и не поехать бы с Валерой-оператором? Глядишь, тульские мотонарты вдруг не заглохли бы на тридцатом километре, в трещину б случаем не съехали, а белых медведей здесь нет... Вдвоем-то проще управиться. И Валера все чаще представлялся мне не малым холмиком в безмерной снежной пустыне, а веселым парнем с трехцветным знаменем в толпе торжествующих демократов: Ель-цын! Ель-цын! С такими настроениями стал я пытаться выйти на связь, хотя связь обычно - занятие оператора. За отсутствием оного и я принялся стучать в двери лифта - мол, вызволяйте меня отсюда! Залез в радиорубку, стал в инструкциях копаться, в кодах, чтоб и в самом деле связаться с берегом, или хоть с каким ледоколом прибрежным, а там в двух словах опишу свое положение... Обязаны среагировать! (Иллюзия! Инерция прошлых представлений! Никто уже ни на что не реагировал). И вот я... ................................................................................................................................................................. Двадцатидневный перерыв. Не подходил к журналу. Тут такие возможности вырисовываются - я и про связь с берегом забыл начисто. Дело в том, что я совсем упустил из виду, что наша станцийка. помимо научной, имела еще и другое назначение, и мой влиятельный друг, который меня сюда скоропостижно воткнул, намекал смутно - но ведь в расстройстве не все замечаешь. И такое при этом обнаружилось... (Полстраницы тщательно замазаны тушью). ...словом, государства может и нет, а секреты его все еще наличествуют, и мне вовсе не хочется оказаться этаким Иудой на пожарище - глядите, мол, до чего докопался собственными силами! А может еще воспрянет, тогда и вовсе Колымы не миновать... Хотя, утверждают, там теплее. Словом, в двух словах, без разоблачений. Там при радиорубке еще была такая каморка с аппаратурой, из которой мне понятна была лишь персоналка на столике, да кондиционер. Еще подумалось - а к чему кондиционер, когда минус 60, отопление (электрическое) регулируется термостатами, влажность еще как-то, пыли, сами понимаете, здесь никакой... Но кондиционер тут был не самая большая загадка... На дверях табличка ГЛЯЦИОЛОГИЯ, пониже приписано "Обработка данных". Оператор Валера сюда при мне ни разу не заглядывал, он может и знал, да не... (Еще несколько строк зачеркнуты). ...когда же я надел эти очки и наушники, и пробежался по клавиатуре в полном соответствии с брошюркой этой - впечатление было, будто небосвод распахнулся в тесной комнатушке, и я увидел вечерний город - не наш город, сразу стало ясно, и, опять же, немедленно понял - не фильм это, не телевидение, это сам я там присутствую, вот как! Хотя, всем телом также и здесь, при радиорубке, в рабочем кресле вертящемся, перед дисплеем - но все это как бы осязательно, а сознанием всем, слухом, зрением - здесь, в этом городе. Но, вот что странно - изумления не ощутил, ведь так и обещано было по инструкции - перемещение сознания агента в развед.целях. Сработала установка! Спросите, а почему Антарктика, почему не где-нибудь в Дубне, в Звездном, там же обычно такие вещи отрабатывать уместнее? Причина одна - единственное это должно быть сознание на сотни километров, никаких посторонних наводок не допускается, оператор один. Поэтому и сумасбродный порыв оператора Валеры стал мне представляться немного в ином свете - а что, если он про все это заранее знал и просто оставлял меня в одиночестве для работы? С другой стороны. не проще ли было меня обучить-натаскать за прошедшую зимовку? Опять загадки. Третье: основная партия зимовщиков в составе своем должна была иметь этого агента, да вот только не завезли ни его, ни прочих... Бардак в стране уже наступил. И побыл я в этой самой Атланте (по номерным знакам на машинах догадался), не больше десяти минут. Там вечерело, а у меня как раз восход в окошечко занесенное пробивался. Не стал дознаваться, что за здание такое приземистое возле стоянки, чего там внутри - а мог, у них методика разработана перемещения, - так я ж не агент, языка не знаю, задание мне никакое не поставлено... Прошелся по списку внутри страны, мне ведь для чего вся эта хреновина послужить должна была - для связи со своими, для высвобождения из льдов! Цель, прямо скажем, ничтожная и шкурная для такой вот чудовищной машинерии. Да, для уточнения - я потом уяснил, что это не такая уж и машинерия, а скорей магия специализированная, но - не будем углубляться в секреты контрразведки. Там все идет в ход. Внутри Союза тоже все закодировано было, и ежели Минск, скажем - то число многозначное с буквами, если где в Киеве - еще как-то, наощупь приходилось и по косвенным признакам понимать. В Минске этом самом, куда я случайно влетел, совсем еще темно было, оказался я в квартире какой-то, по всему - богатой, по коврам бумаги рассыпаны, компьютер в углу тоже, заставку крутит, и при его неверном освещении видно на полу фигуру в мундире, головой под кресло завалился, в руке откинутой пистолет... Не стал я рассматривать в деталях эту печальную картину, переметнулся куда-то рядом - полигон военный, березки трепещут на сентябрьском ветерке, часовые на плацу перекуривают - с поста, видать, только что сменились. Тут я только передохнул, понял, что уж очень рано для SOSа. А для шпионажа поздно. Убрел в свою каютку, рухнул в койку и отключился надолго... А Питер выпал мне совершенно с бухты-барахты: в перечне значилось длиннющее цифросочетание, такая себе абракадабра-сороконожка, я ее обходил при каждом случае, опасаясь при наборе пропустить какой значок... Октябрь уже стоял, тут у Снежной королевы самая весна, сияло нестерпимо снаружи, а я словно жук-древоточец все возился в этой спецкаморке, перелетая невидимым мотыльком с места на место. Набрал вдруг ни с того, ни с сего этот хвост цифровой. И вот - Нева, парапет, державное теченье гонит по дну у берега цветные кульки и мелкий мусор, незабвенная линия дворцов на той стороне - а рядом совсем, пониже, в поле зрения женская растрепанная голова... До этого люди мне часто попадались, но - неосязаемо, проходили мимо, сквозь, а эта вот сразу повернулась ко мне (уместно ли так говорить?), и выдохнула как бы с сердитым облегчением: - Ну вот, наконец-то! Объявился хоть кто-то... Три месяца выхожу как на пост, и хоть одна зараза... - Вы... Вы меня слышите? - И вижу, правда погано... Подвигайте "мышкой", чтоб хоть на одном уровне быть. А то созерцаю связного на фоне небес, как Зевса какого-то... Подвигал "мышкой", сглотнул - отвык разговаривать за это время. Теперь видел ее прямо перед собой, в палевом закатном освещении. Каштановая красавица возле парапета. А я - как же я ей представился в своем полярном затрапезе? Бородатый, в очках, в наушниках... - Ну вот, так-то удобнее... Я с вами раньше не работала. Вместо кого? - Н-не знаю... Понятия не имею, честно. Я вообще здесь случайный человек. С минуту она всматривалась (как бы сказать точнее), в мою проекцию, что-ли? - Так... И тут нахомутали мужики... Страну угробили, теперь и агентуру можно ликвидировать, так? Случайный человек на ключевом посту, мать твою! Пошел на х.., отключайся! Отвернулась. Ветерок трепал косынку с золотым ободком. Погожий октябрь. Мне чего оставалось - молчал себе. - Видел бы все это полковник Гладков... Вы это... как вас там? Минск просматривали? Я вспомнил Минск, печальное пристанище самоубийцы. - Полковника Гладкова больше нет. Пауза. - Я так и думала... А звонить ему было запрещено. Во, сволочи, чего натворили, мужичье подлое! Нормальных людей повыбивали, осталась одна погань... Похоже, она была невысокого мнения обо всех мужчинах вообще. - Дождалась, наконец, и кого?.. С боку припеку какой-то... С чем пожаловал? Я без утайки поведал ей свою историю. Ждал возмущения, но собеседница моя лишь задумалась. Прохожие (неподалеку пролегала дорожка) поглядывали на нее с любопытством, особенно ненавистные "мужики". А та для отмазки говорила в мобилку. Помните еще те мобилки начала девяностых? Увесистые такие гантели... - Знаете, я тут вам ничем помочь не смогу, - наконец разродилась. - Все порушено, все контакты разорваны, вообще небезопасно. У меня крыша - агенство по косметике, должны были уже давно переправить к этим, - кивнула в сторону заката, - брак уже почти слажен, и рухнуло все в один момент... И, главное - не столько опасно куда-нибудь там поткнуться, сколько бесполезно. Попробую чего узнать в Институте Арктики, или как там его... Ну, на этом все, будь здоров! Я всполошился. - А как же?.. А когда я вас опять увижу? Красавица хмуро усмехнулась. - Собственно, а к чему? К нашей службе вы непригодны, а так... канал занимать пустой болтовней, это уж вовсе не по-нашему. Мне как профессионалу... - Какой вы теперь профессионал? Косметолог... Езжай себе к своему Джонсу, пока виза есть! С чего разозлился, непонятно. Она же глянула будто с интересом. - Ладно, через неделю в это же время. Может чего узнаю. И пошла, свернула на дорожку. Эффектная женщина, чего там. Смеркалось уже, вспыхнули фонари - все разом - на всемирно-прославленной набережной... Да, контакты в этой области (тщательно вымараны несколько слов) ...но не в эфире, а я так понял, напрямик, через земное ядро. Для любого специалиста по связи - бред собачий. А что компьютер в этом присутствует, так это техническое подспорье, всего лишь. И никакой программы на это в нем нет, управляется он, как бы сказать, со стороны. В тот день я как-то взвинтился весь от этого разговора, чтобы отвлечься, решил еще разик просмотреть, хоть бегло, ресурсы станции. Когда-то мы проделали это с бывшим оператором, на самой заре нашего пребывания здесь. По тогдашним нашим подсчетам съестных припасов должно было нам хватить лет на пятьдесят, одежды (превосходных альпийских курток, да штанов, да обуви соответственной) - тридцать комплектов, не считая обычного домашнего шмотья, вроде свитеров и спортивного трикотажа. Большая часть электрооборудования дублировалась, а ветряк так и вовсе имелся в трех экземплярах, вышка, правда, одна была в наличии. При разумной умеренности во всем, я был обеспечен всем необходимым этак на три жизни вперед. И подумалось - а чего так проверяешь, разве потерял уже всякую надежду на возврат? Что меня удивило, в пустом ангаре для мотонарт в углу лежали сброшенные навалом не то трубы, не то буры - гранатометы, вот что! - снаряженные, готовые к бою. Поискал оружие полегче - его не было, разве что ракетница. Найди я это до разговора с каштановой шпионкой - изумлению не было б границ. Теперь же я понимал, что в случае нападения с ближайшей вражеской станции Мак-Мердо наш приют с честью отразил бы натиск бронированных снегоходов, а на худой конец и подорвался бы на бочке динамита, заложенной, скорей всего, прямо под полом радиорубки. Ни хрена бы не поняли враги, ковыряясь в гигантской ледяной воронке... Как же отсюда выйти, как выбраться? И не выходила из головы эта избранница заокеанского жениха. Кто он у ней - министр вооружений? Ведущий конструктор по программе Стелс, или какой простой клерк в Пентагоне? В любом случае он не прогадал, пускай даже его потом и пристрелят... Еще блуждал по городам и весям (визуально), надеялся поймать дежурного агента, вроде моей дамы. Никого. Она повидимому была самой дисциплинированной в контрразведке, раз безо всякого стимула, без какого-либо подтверждения выходила, "держала канал" долго после того, как все завалилось. Лучшие женщины - в разведке, кто мне это сказал? Уже не помню... Чего боюсь по-настоящему, так это потери памяти и галлюцинаций. Есть в здешней аптечке какие-то таблетки на этот случай, но их тоже опасаюсь принимать. Стал вообще боязлив. ................................................................................................................................................................ Дождался. Пунктуальные люди эти бойцы невидимого фронта. На этот раз где-то с краю гигантского пустыря, а пожалуй что и окрестностей аэродрома - самолеты то и дело взлетали и пропадали в низкой облачности. Совсем будто не Питер, любое захолустье могло быть. Узкая асфальтовая дорога в жухлой траве, вдали какие-то бараки, машина у обочины, и она выглядывает из дверцы приоткрытой. - Приближайтесь, Севастьян Юрьевич! Я подвигал "мышкой". - А вы времени не теряли, прекрасная незнакомка. Что еще про меня выведали? Глянула лениво, высвободила длинную ногу в сапоге на травку, но из машины выходить не захотела. За рулем еще кто-то был, такой себе парень в коже, с нейтральным лицом. Без особых примет, ну да мне видно было не очень. Закурила, он ей поднес зажигалку. - Чего там про вас выведывать особого? Справилась через наших, кто там сейчас на леднике - подсказали. - А мне как теперь к вам обращаться? Выпустила облачко дыма - прямо в меня, слегка усмехнулась. - Называйте Ирина, пусть так. В общем, кроме этого, ни о чем хорошем я не дозналась. Сворачивается наша программа. Агентура высвобождается для мирных целей, конец противостоянию... Смотрел я на нее - опасная баба, с какой стороны ни подойди. В мирных целях... Такую в домохозяйки произвести - это и последнему дебилу из военных в голову прийти не могло б. А хороша до невозможности! - Ну, а со мной-то как? - К этому как раз и подхожу. Обиняками пришлось выспрашивать, и уже не у нашего брата, а полярников тормошить. И, понимаете. Севастьян... там тоже полный пролет, отчаливает эта братия от Антарктики, ото всех этих сомнительных экспедиций, есть заботы поважнее... - Какие ж это? - Ну там, народовластие, демилитаризация, рынок, чего там у них еще?.. Словом, в ваш уголок пока никого не планируют посылать. - А вы не спрашивали... - Мне. уважаемый Юрьевич, спрашивать вообще не полагается, потому как сама под вопросом. Мы пользуемся... другой методикой. понятно? А если мне не доверяете - хотя, кому ж вам еще доверять? - можете провести свои изыскания, могучие средства под рукой... Чего там - центральный связной! Правда. связывать уже некого... Вот как именуется мой пост! Могло быть и звучнее: директор материка! - Ирина, а что же делать? Докурила почти до фильтра, кинула окурок в лужицу. - Не знаю. Будь вы среди людей, нашла бы выход - я же по роду службы всегда в обществе, своем ли, чужом, неважно... А тут... Говорю с вами. как с марсианином. Ладно, пора. - Постойте! Вы чего ж - бросаете меня. что ли? А я вас уже почти полюбил... И бровью не повела. - Любить меня - дело небезопасное, а для вас и вовсе затруднительно. Лучше о себе позаботьтесь. Имеются подозрения, что наши новые друзья как раз очень вами интересуются. - С чего это? Дружбу ведь объявили... - Дружба дружбой, а служба службой. Могут и нагрянуть. Чтоб не было сюрпризом... - У меня тут есть небольшой арсенал. Захлопнула дверцу, стекло уже начала подкручивать. Остановилась. - Тут стволы не при чем, тут (зачеркнуто) Перехватить, "войти" в наш канал они принципиально не могут, заставить вас на себя трудиться - тоже, перенастройка нужна, невозможно, понимаете... Ни к чему были мне эти сведения - главное: она сейчас отсюда уедет, исчезнет! - Мы что же... больше не увидимся? - Думаю, да. И ни к чему, пожалуй, деятельность наша пока никому не нужна. - Но - вы мне нужны! Мне же больше не к кому обратиться! Задумалась. Повидимому ей это и в голову не приходило. Что у них там за представления, у этих красавиц из контрразведки? - Ладно, учту. А насчет "не к кому" ошибаетесь. У вас там полно персонажей, канал ведь мы с вами задействовали, перерезали ленточку... Хлынет наша братия! А я буду связываться при случае. Китайская грамота. - А как?.. - Да это уж мое дело, узнаете. А вы что можете предложить? Вот он, их стержень - взаимовыгода. Что я могу предложить, узник замка Иф, снежная маска? - Ну, я... Могу, скажем, быть вашим ангелом-хранителем. В тяжелых обстоятельствах. Глядела как бы сквозь меня. Да так оно и было. - Это серьезное дело, Севастьян Юрьевич, это не побрехушки с приятной дамой. А если я соглашусь? - Хорошо бы. Хоть вам что доброго сделаю, прежде чем тут закоченеть. Ирина... - Ладно, посмотрим. Трогай, Гена, засиделись тут... И окончательно задраила окно. Дрогнула машина, присела и в мгновение ока превратилась в точку - а я глаза закрыл, чтоб ее профиль подольше удержать в памяти... Не знаю, как у кого, а у меня после таких разговоров глубокая досада и разочарование. К тому же еще ввернул насчет "полюбить", это уж и вовсе лишнее кокетство приговоренного. К тому же (всем знать полагается), каждое любовное обращение - это заклятие, и ежели оно не принято, то заклятие поворачивается своим острием к претенденту. Вроде бы уже и прошел через эти жернова, уже и на крайнем отшибе ото всего такого, а вот же - не уберегся! Что дальше - нет особого смысла описывать. Сделал еще несколько несанкционированных ходок; хотя, если разобраться, все они у меня несанкционированные. Особенно неприятны вылазки в стратосферу, обычно я туда влетаю внезапно - то ли сбой в канале, а может еще и такая наблюдательная точка, что-то вроде поста раннего оповещения о ракетном нападении. Полное впечатление бестелесного существования в звездном вакууме, а земля - большая, теплая, вот она - но недостижима. Что там творится внизу, в стране - в голове не укладывается, ну да вам видней. У меня ведь сведения урывками. По ночам - а ночи тут стали самые короткие - брожу по станции и вокруг, если погода позволяет.В кармане ракетница, толстенный такой пистоль, как у пирата Моргана, к ней три заряда. Если не напугаю "коммандос", то хотя бы озадачу. Интересное ощущение - чувствовать себя вооруженным неизвестно против кого. Но - Ирина предупредила. Недавно на рассвете самом, уже и заструги на сугробах стали посвечивать от низкого солнца, вхожу в кают-компанию, а там - два флотских офицера, сидят, на меня смотрят. Я сперва обалдел, думаю - от освещения, или ж "эти" как-то проникли. Нет у меня никакой мгновенной реакции на такие случаи, природа не предусмотрела. Стал как столб. Они же оба поднялись, взяли свои треуголки, учтиво поклонились и вышли в дверь, что на камбуз. Бросился за ними, даже в кладовки заглянул - никого. Началось!.. Вернулся в кают-компанию, поник в кресле. Глядь - а на столе карта широченная, желтой такой, плотной бумаги с острыми перегибами - видать долго лежала где в сундуке. И поверху старинным шрифтом огромным: ДИСПОЗИЦIЯ ОКЕАНИЧЕСКОЙ АНТ-АРКТИЧЕСКОЙ БАТАЛIИ СУБМАРИН, имеющей быть с начала 2011 по семьтябрь 2017 гг И портреты этих самых офицеров - овальчики по углам карты. Там еще были, но этих я сразу узнал. Один Крузенштерн, второй - Лисянский, так подписано... Ну, дела... Больше всего опасаюсь провалов памяти. И галлюцинаций, "глюков", как теперь говорят. К примеру, недавно завелся у меня кот, котище рыжий такой, плотный, общительный до крайности. То в камбузе, то на койке в ногах, то и вовсе в снегу кувыркается. Понимаю, что "глюк", а вот привязался. Беспокоюсь, когда долго не появляется. Думаю - а вдруг Ирина объявится как раз в таком вот виртуальном виде. Там на шкале диодик врезан крохотный, он всегда загорался, когда эти разговоры с Петербургом велись. И вот, пару раз показалось мне, мигнул... Привиделось, что ли, от перенапряжения? Ей карту обязательно нужно предъявить. Эти адмиралы, они может и в самом деле фигуры воздушные, но карта вот она, в руках у меня - плотная, жесткая, тяжелая... Ангел-хранитель! Кому он нужней, мне, или этой самой Ирине? Чего-то надо делать, предпринимать - страна же в беде! Кому я пишу? И самому не вполне ясно. Никто не возлагал на меня такую обязанность, да и вообще, нынче выхтенные журналы, вроде бы, вообще упразднены, все скидывается на дискетку. А тут оказался целый стос этих незаполненных журналов, лет на пятьсот вперед. Вот закончу этот, запаяю в полиэтиленовый конверт, и - фьюить! - в ближайший сугроб. Лет через триста вместе с ледником доползет до океана вмерзшее в глыбу мое послание и с очередным айсбергом отколется в волны. "Мистер Гленарван, обратите внимание, сэр - полиэтиленовый пакет с вахтенным журналом! Во-он, виднеется, дрейфует в полумиле от "Дункана"! Да что вы, Дик, где же? А-а, точно, он самый! Если текст подпорчен водой, трудно будет отыскать этого капитана Гранта..." Или нет, скорей всего к тому времени охраняемый мною материк полностью растает, и мой конверт занесет каким-нибудь Гольфстримом в новую Венецию - проржавевшие остовы Нью-Йорка (воды-то прибудет на шестьдесят с лишком метров!) и вот мой пакетик волна закинет в самый венчик факела Свободы, что в руке, торчащей из воды. А чего, символично! Наше поколение столько билось, морды в кровь разбивало из-за этой самой свободы, вполне заслуженно... Главное - успеть до начала ант-арктической кампании субмарин. Ангелы-хранители - вот кто нам нынче необходим позарез, ангелы-хранители! Напоследок Может сложиться впечатление, что автор - прирожденный пессимист, или же черный юморист, что еще хуже. На самом же деле меня интересуют, вернее, отсюда мне виднее элементарные феномены подлинного счастья, вовсе не связанного с какими-то приобретениями или завоеваниями (высокие посты, всемогущество, ослепительные женщины, успех), а совершенные пустяки, которые только со временем и обретают этот теплый златой, нетускнеющий отблеск. К примеру, вешний день, солнечно, барашки уже самых летних очертаний бегут себе к югу, рядом с автобусной остановкой бывалые городские тополя, битые машинами, изрезанные хулиганами, изо всех сил напрягаются для нового сезона - а ты сидишь под этим новым чудесным теплом, и вроде бы лишь одна дремотная мысль: да где же он, этот самый автобус? А, собственно, зачем, пускай себе и не появляется... Или же, глубоким летом в совершенно остановившемся полдне обретаешься где-то в лабиринте микрорайонов - панельные вежи, старушки у подъездов, каникулярные школьницы возле качелей, одуревшие от скуки - и надо всем этим Высоцкий из чьего-то открытого окна: Играю ва-банк последним рублем... Опять же, зимой, утром под снежок в спокойную пасмурь возвращаешься к себе прямо со столичного экспресса: в комнатах уже никого, халатик жены свисает со стула, на столе - детский конструктор с недоделанной башенкой, на кухне радио сообщает само себе какие-то новости. Кофейный дух еще витает... Дома. Мир и покой. Эти озарения, эти неделимые моменты благодати можно описать еще вот как: к примеру. усталый человек завалился днем вздремнуть на четверть часика, да так и проспал до темноты; спросонья слышит многие голоса, смех, выходит на свет, таращится, взъерошенный со сна, а прихожая полна народу, друзей, хохот стоит, все пришли его поздравить - юбилей ведь! Смешной какой!.. И волны любви и приязни колышатся в тесной передней... Мне важно - как тем первооткрывателям атома - обнаружить эту самую первичную клеточку абсолютного добра, из которой затем возникнут нерушимые, надежные, приютные обиталища, где твои друзья и родные рады тебе всегда. Может быть это удастся мне именно здесь и теперь, в стране пожалуй что навсегда исторгнутой из областей гармонии и благополучия, где царствует не Снежная королева, нет (та была хоть красавица), а кое-кто похуже, и ледышку в груди нашей растопить некому. Мне должно самому перевалить этот хребет одиночества - а за ним... Ах, вы даже не представляете себе, что откроется за ним! Харьков, 2001 год _______________________________________________ Автор: Филимонов Евгений Александрович 61002, Украина, г.Харьков тел. +380 (572) 47-88-13 e-mail: fili@kharkov.ukrtel.net